Смерть online [Пи Джей Трейси] (fb2) читать онлайн

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Все книги автора

Эта же книга в других форматах

Приятного чтения!

Пи Джей ТрейсиНаживка

Посвящается Эди и Дону Хелпер

Мы помним

1

Бренди абсолютно необходимо в воскресные вечера, когда сестра Игнациус собственноручно готовит и подает отцу Ньюберри «настоящий ужин», который в этом районе Висконсина, как правило, сводится к мясу, сваренному в консервированном сливочном супе.

Формы варьируются по усмотрению доброй сестры – иногда круглые фрикадельки, иногда просто плоский кусок, в одном памятном случае рулеты, которые в кастрюле возмутительно напоминали отрезанные пенисы, – но основные ингредиенты и последующее несварение неизменны.

Отец Ньюберри давно признал бесполезными понижающие кислотность средства. Помогает лишь бренди, быстро повергая его в благословенный сон, в счастливое забытье, пока желудок борется с демонами услужливой сестры Игнациус.

Именно в ту воскресную ночь демоны чрезвычайно умножились. В приливе кулинарной фантазии сестра потушила мясо бог весть в каком количестве разнообразных супов в банках. В ответ на просьбу перечислить составляющие изощренного эксперимента по-детски захихикала и закрыла рот на воображаемый замок.

– А, секрет фирмы, – с усилием улыбнулся отец Ньюберри в ее розовое лицо, сильно опасаясь, как бы из океана маслянистой жидкости, где тонуло мясо, не вынырнул какой-нибудь моллюск.

Высокий стакан для сока вторично наполнился бренди – беспрецедентный случай, – и отец Ньюберри быстро заснул в кресле перед телевизором. Когда он снова открыл глаза, по экрану с шипением бежала рябь, часы показывали пять утра.

Направившись к окну, чтобы выключить лампу, он увидел на церковной стоянке заиндевевший автомобиль и мгновенно его опознал. «Форд-фолкен» неизвестного возраста, медленно погибающий от злокачественной ржавчины, которая неукротимо разъедает старые машины в штате, где дороги принято солить точно так, как еду при готовке.

В минуту слабости хотелось одного – нырнуть в теплую постель, притвориться, будто он вообще не видел никакого автомобиля. Впрочем, это желание было его единственным прегрешением, ибо отец Ньюберри уже шагнул к двери, плотней запахнув на страдающем животе длинную вязаную кофту, прежде чем выйти в холодное темное октябрьское утро.

Церковь старая, почти протестантская по своей строгости, поскольку висконсинские деревенские католики относятся ко всякому великолепию с большой подозрительностью. Пресвятая Дева сверкает пластмассовым глянцем, нечестиво напоминая манекены в витринах Дома моделей Фриды на Мейн-стрит, а единственный цветной витраж непривычно находится на северной стороне, где солнечные лучи никогда не зажигают его алмазным блеском, способным оскорбить верующих.

Глухой городишко в глухом церковном приходе в глухом штате, думал отец Ньюберри, тоскуя по Калифорнии своей юности, почти сорок лет назад, вновь и вновь приходя к заключению, что всех дурных священников ссылают в Висконсин.

Джон и Мэри Клейнфельдт стояли на коленях за церковной скамьей в среднем ряду, опустив голову на скрещенные руки, застыв в благоговении, в котором отец всегда видел почти одержимость. Пожилая супружеская пара часто заходит в церковь в неурочный час. Иногда кажется, будто Клейнфельдты предпочитают одиночество обществу других прихожан, уверенные, что те погрязли в грехе. Но насколько известно, они никогда не являлись в такую рань.

Поспешное возвращение в теплый дом не избавит от неприятностей, и отец Ньюберри твердо намерился выяснить, что привело их сегодня сюда, заранее зная ответ.

Вздохнув, он медленно зашагал по проходу, неохотно побуждаемый чувством долга и добросердечием. «Доброе утро, Джон. Доброе утро, Мэри. Что еще случилось?» – спросит он. И услышит в ответ, что в общине обнаружен очередной извращенец – либо мужчина со слишком длинными ресницами, либо женщина со слишком низким голосом. Для супругов Клейнфельдт доказательств вполне достаточно.

Не просто гомофобия, а убежденный крестовый поход против того, что они называют «мерзостью перед Господом», а отец Ньюберри, слушая их беспрекословные обвинения, неизменно огорчается и почему-то чувствует себя замаранным.

Боже, молился он, подбираясь к среднему ряду, пусть на этот раз будет что-то другое. В конце концов, я уже претерпел наказание, съев мясо, приготовленное доброй сестрой Игнациус.

И действительно, вышло нечто другое. Проблему Джона и Мэри Клейнфельдт составляло в то утро не предполагаемое присутствие гомосексуалистов в приходе, а несомненное присутствие крошечных аккуратных пулевых отверстий в их собственных затылках.

2

За пять лет, прошедших с тех пор, как шериф Майкл Холлоран пришпилил звезду на грудь, это не первое убийство в округе Кингсфорд. Разбросай по северным сельским районам Висконсина несколько тысяч жителей, вооружи добрую половину охотничьими ружьями и ножами, открой сотню баров – и со временем кто-нибудь поубивает друг друга. Такова жизнь.

Впрочем, убийства случаются редко, чаще всего в беспамятстве, когда голова идет кругом: драки в барах, семейные скандалы, иногда сомнительные несчастные случаи. Вспомнить хоть заявление Гарри Патровски, будто бы он убил свою мать через кухонное окно, приняв ее за оленя.

Но застреленные в церкви пожилые супруги? Это уже нечто другое, бессмысленное и зловещее, немыслимое в маленьком городке, где дети после наступления темноты играют на улице, никто не запирает дверей, а по Мейн-стрит по-прежнему грохочут по направлению к мельнице набитые кукурузой фургоны. Черт возьми, половина округа считает, что у выкурившего косячок рука отсохнет по локоть, и до сих пор приходится ездить за девяносто миль к юго-востоку в Грин-Бей, чтобы посмотреть кино, на которое дети не допускаются.

Это убийство все меняет.

Четыре-пять патрульных машин третьей смены уже стояли у церкви Святого Луки, куда к шести часам утра прибыл Холлоран.

«Потрясающе, – подумал он. – На дороге остался единственный патруль на восемьсот с лишним квадратных миль». Заметил громоздкий синий универсал дока Хэнсона, втиснувшийся между двумя полицейскими автомобилями, а дальше в углу старый «форд-фолкен» за зловещей желтой лентой, ограждающей место преступления.

Помощник шерифа Бонар Карлсон, выйдя из церкви, ждал на верхней ступеньке, затягивая ремень, которому никогда уже не суждено застегнуться на прежнюю дырку.

– Бонар, кобура у тебя висит так низко, что придется вставать на колени, если вдруг когда-нибудь понадобится достать оружие.

– Все равно я его вынимаю быстрее тебя, – усмехнулся Бонар. Чистая правда. – Ну и видок у тебя в такую рань. Хорошо, что не в третьей работаешь, всех ребят распугал бы.

– Только скажи, что уже раскрыл дело, и я вернусь домой в постельку.

– По-моему, это отец Ньюберри. Сорок лет выслушивал исповеди, нюхал ладан, в один прекрасный день, бедолага, свихнулся, всадил пули в затылок двоим своим прихожанам.

– Обязательно сообщу ему твое мнение.

Бонар сунул пухлые руки в карманы куртки, выдохнул облачко пара и заговорил серьезно:

– Он ничего не слышал, ничего не видел. Заснул у телевизора после обеда, даже не знал, что Клейнфельдты тут. В пять часов в окно выглянул, увидал их машину. Пошел посмотреть, выяснить, не нужен ли им, обнаружил трупы, набрал 911, вот и вся история.

– Соседи?

– Опрашиваем.

– Что думаешь?

Не праздный вопрос. Пусть Бонар выглядит, говорит и действует как любой другой славный висконсинский парень, но мозги у него в голове шевелятся. Может бросить один взгляд на место преступления и сказать то, до чего сроду не докопаются криминалисты со всем своим фантастическим оборудованием.

После окончания академии Холлоран с Карлсоном целый год парились в Милуоки, прежде чем вернуться домой, надеть местную форму. Навидались в городе всякого, что до сих пор стараются позабыть, однако и многому научились. Бонар минуточку сосал губу, шевеля густыми бровями, похожими на гусениц.

– Фактически смахивает на заказное убийство, хотя тут ровно столько же смысла, как и в подозрении падре. Не знаю. Нутром чую психа, только для чокнутого слишком уж чисто. – Он толчком открыл массивные деревянные двери.

По усвоенной с детства привычке рука Холлорана дернулась к чаше со святой водой, но это был просто рефлекс.

Отец Ньюберри неподвижно сидел на скамеечке, крошечный, старенький. Проходя мимо, Холлоран дотронулся до его плеча, почувствовал ответное легкое прикосновение сухих пальцев к своей руке.

Два помощника шерифа натягивали от скамейки к скамейке желтую полосатую ленту, жуткую пародию на белые атласные ленты при подготовке к свадьбе. Двое других ползали на четвереньках с фонариками, осматривая пол.

Док Хэнсон скорчился в узком пространстве между супругами Клейнфельдт и передней скамьей, внимательно осматривая и ощупывая мертвых, не обращая внимания на живых. Все молчали. В церкви стояла полнейшая тишина.

Холлоран медленно прошелся по кругу, запечатлевая в памяти сцену. На какой-то недосягаемой грани сознания мелькало: тут что-то не так, что-то не в порядке с телами.

– Судя по трудному окоченению, плюс-минус четыре часа, – объявил док Хэнсон, не поднимая глаз, хоть никто его не спрашивал. – Когда можно будет их перевезти, уточню время. Харрис, дай-ка пакетик, я тут волосок обнаружил.

«Давно мертвы, – подумал Холлоран, отступив в сторону и возвращаясь по проходу к отцу Ньюберри. – Убийца вполне может уже быть в Нью-Йорке, в Калифорнии или в соседнем доме».

– Значит, их все ненавидели?

– Я этого не говорил, Майки.

– Не обижайтесь, отец, но, пожалуйста, не называйте меня Майки, когда я при исполнении.

– Извини, сорвалось. – Отец Ньюберри улыбнулся единственному на земле человеку, которого, можно честно и откровенно признать, по-человечески любил, как сына. Майкл Винсент Холлоран крупный, высокий, весьма впечатляющий с пистолетом на бедре и значком на груди, но священник по-прежнему видит в нем прислуживающего за алтарем мальчика, темноволосого и энергичного в краю мягкотелых блондинов, который хвостом ходил за ним много лет до зрелости, когда его еще привлекали священники.

– Ладно, тогда кто с ними дружил?

– Друзей у них нет, – вздохнул священник.

– Вижу, от вас толку мало, отец.

– Пожалуй. – Отец Ньюберри нахмурился на желтую ленту, опутавшую скамьи перед ним, выгородив в самом центре Джона и Мэри Клейнфельдт.

Док Хэнсон, копаясь в своем саквояже, толкнул тело Джона Клейнфельдта и схватил за плечо, когда оно стало клониться набок. Отец Ньюберри закрыл глаза.

Холлоран снова попробовал:

– Вы сказали, что они пытались исключить из общины некоторых прихожан, которых заподозрили в гомосексуализме. Мне нужен список.

– Да ведь никто всерьез этого не принимал. Даже не представляю, кого могло бы по-настоящему обеспокоить такое нелепое обвинение.

– Значит, среди тех людей нет ни одного настоящего гея?

Отец Ньюберри заколебался:

– Нет, насколько мне известно.

– Мне все равно нужен список, отец. У вас есть досье на Клейнфельдтов? Ближайшие родственники и так далее?

– В церковной канцелярии, но у них нет родных.

– И детей тоже нет?

Отец Ньюберри опустил глаза, глядя на свои руки, на залоснившиеся на коленях брюки, свидетельствовавшие о профессии исповедника, думая о серой зоне, страшном месте, где чудовищным образом сталкиваются мирские и духовные обязательства. И принялся мысленно отбирать, что можно сказать, а что нет.

– По-моему, был ребенок, только они не хотели о нем говорить. Даже не знаю, сын или дочь.

– Он жив?

– И этого тоже не знаю. Прости.

– Ничего. Что еще можете рассказать?

Священник нахмурился, перебирая в памяти скудные крохи известных ему сведений о Клейнфельдтах.

– Конечно, в таком возрасте они не работали, вышли на пенсию. Насколько помню, обоим за семьдесят. Сильно верующие на свой собственный лад, а не на тот, что Бог заповедал, с прискорбием должен заметить. И совсем одинокие. Думаю, не доверяли ни одной живой душе, включая меня. Такое всегда огорчительно, хотя, пожалуй, это далеко не единственный случай среди богачей.

Холлоран с сомнением оглянулся на тела в поношенной одежде:

– Разорились, обеднели?

Отец Ньюберри покачал головой:

– Регулярно платили церковную десятину, ровно десять процентов. Ежегодно тридцать первого декабря присылали чек и справку о банковском счете, подтверждавшую, что с капитала уплачено именно десять процентов, на случай если бы я усомнился.

– Чудеса, – хмыкнул Холлоран.

– Это были… необычные люди.

– И каков же их капитал?

Священник поднял глаза к потолку, припоминая.

– По-моему, больше семи миллионов, хотя это было в прошлом году. Сейчас наверняка существенно больше.

Позади открылась и закрылась церковная дверь, по проходу прокатилась волна холодного воздуха, принеся с собой Бонара, который остановился рядом с Холлораном.

– От соседей ничего не добились. Криминалисты из штата едут. – Он прищурился на шерифа. – Что? Нарыл чего-нибудь?

– Возможный мотив. Отец говорит, они миллионеры.

Бонар взглянул на убитых:

– Ни за что не поверю.

– Вряд ли это настоящий мотив, Майк, – вставил священник. – Если только ты меня не подозреваешь. Они все оставили церкви.

Бонар подтолкнул Холлорана локтем:

– Я тебе говорил, это падре.

Отец Ньюберри едва не улыбнулся, но вовремя спохватился и пробормотал:

– Ох уж эти лютеране…

Док Хэнсон в передней части церкви резко выпрямился:

– Ух, черт! – и бросил на отца Ньюберри быстрый виноватый взгляд. – Извините, отец. Майк, иди-ка сюда, посмотри.

Белая блузка Мэри Клейнфельдт под черным пальто, которое доктор начал расстегивать, была пропитана засохшей красно-коричневой кровью. Вокруг разнесся сладковатый железистый запах.

– Второй выстрел в грудь? – спросил Холлоран.

Док Хэнсон покачал головой:

– Нет, разве что из пушки стреляли. Судя по пулевому отверстию в голове, двадцать второй калибр, слишком мелкий для такого количества крови.

Он расстегнул промокшую блузку, раздвинул полы. Наблюдавшие полицейские быстро отступили назад.

– Господи Иисусе, – шепнул один из них. – Похоже, кто-то самостоятельно взялся за вскрытие.

Комбинация и лифчик Мэри Клейнфельдт были разрезаны, обнажая кожу в синих венах, никогда не видевшую солнца. Вертикальный разрез шел вниз по центру, вскрыв грудину. Другой, горизонтальный, был таким глубоким, что нижняя часть груди ввалилась в него.

Холлоран смотрел на грудь пожилой женщины, чувствуя незнакомый прежде страх, причину которого пока не мог понять.

– Это не вскрытие, – тихо проговорил он. – Это крест.

3

Грейс Макбрайд жила в Мерриам-парке в районе Сент-Пол, в квартале, застроенном высокими, узкими домами, помнившими «бурные двадцатые».^[1] У нее был очень маленький задний дворик, огороженный очень прочным и очень высоким деревянным забором. По мнению Митча, в нем себя чувствуешь как в обувной коробке без крышки, но Митчу всегда неуютно в тесном, замкнутом пространстве, где Грейс находит прибежище и спасение.

Дом куплен главным образом из-за дерева. Не такое уж ценное дерево по загородным стандартам Митча, с толстым, невысоким стволом и корявыми ветками, растущими не вверх, а в стороны, словно небо придавливает их к земле. Но, Бог свидетель, это магнолия – большая редкость в Миннесоте. Драгоценное растение.

Митч мигом приметил забитую стоянку, бензоколонку поблизости, тесный прямоугольник земли, который риелтор именовал задним двором, стараясь отговорить ее от покупки, заманить в пригород Миннеаполиса, где они с Дианой жили среди обширных, идеально выстриженных лужаек.

– Будешь жить на просторе, – говорил он, – на паре пустых акров, где почти никогда никого не увидишь.

А она лишь сказала с улыбкой:

– Здесь растет магнолия.

– Скоро перестанет, – заявил он. – Если даже это магнолия, через год погибнет.

С тех пор прошло пять лет. Грейс никогда не верила, что деревце погибнет, хотя оно, кажется, ежегодно предпринимало попытки самоубийства. Каждую осень сплошным градом сыпались сухие листья, словно у него больше не было сил их держать на себе. Но каждую весну набухали и лопались почки, крошечные зеленые листики в глупом приступе оптимизма кивали вновь поголубевшему небу. Дерево выживало точно так же, как Грейс. Нынешним утром поникло в сухом осеннем воздухе, грозя с минуты на минуту сбросить листья, поэтому она протянула к стволу шланг с водой.

Они с Чарли сидели в адирондакских креслах^[2] перед деревом, слушая плеск воды, присматриваясь к утру. Грейс куталась в длинный махровый халат, Чарли был голый.

– Кончай на него писать. Слишком много аммиака, – сказала она с легким южным акцентом, охрипшим и огрубевшим на северном холоде.

Чарли повернул голову, жадно глядя, как Грейс прихлебывает из чашки.

– Забудь. Кофе с кофеином.

Он, вздохнув, отвернулся. Чарли представлял собой помесь разнообразных собачьих пород, состряпанную ослепшим Франкенштейном.^[3] Размеры овчарки, жесткая шерсть терьера, длинные висячие уши охотничьего пса и абсолютно голый хвост, откушенный кем-то до их знакомства. Чарли тоже выживает.

Грейс заворочалась в кресле, пистолет скользнул в широченном кармане халата, она успела поймать его, пока он не стукнулся о деревянное сиденье.

Кобура – не модный причиндал, а абсолютно необходимая для безопасности вещь. Всегда носи оружие в кобуре, никогда, никогда не клади в карман. Слышишь, красотка?

Конечно, она слышала, только надо ловить каждый маленький шанс там и сям, иначе осторожность превратится в паранойю, которая будет править всей твоей жизнью. В частности, можно рискнуть – посидеть на собственном заднем дворе в собственном махровом халате, – но она не так глупа, чтобы рисковать без оружия.

– Ну, все очень мило, да надо работать.

Чарли заскулил и поежился, как старик, надевший власяницу.

– Не беспокойся, пожалуйста. Я сама о себе позабочусь.

Грейс оделась за пять минут. Джинсы, футболка, черное непромокаемое пальто, спасающее в любую погоду, и, конечно, английские сапоги для верховой езды. Те, кто знает, что она ни разу в жизни не садилась на лошадь, считают их сверхмодной причудой. Всего пять человек на свете думают иначе.

Ну, может быть, шесть.

По пути на работу Грейс проехала мимо целой шеренги полицейских машин, стоявших носом к тротуару на парковке у берега, и автоматически вспомнила убийство бегуна у реки.

Выдался именно тот редкий год, когда от осенних красок вдоль реки Миссисипи дух захватывает. Низко висит огненно-красная листва сумаха, тополя сияют изысканными розоватыми и оранжевыми оттенками, трепещут хрупкие листья осины, напоминая переливающуюся парчу шлейфа королевы.

Детектив Лео Магоцци в последний раз обходил свой участок, когда краски горели в полную силу, но был так погружен в свои мысли, что почти не замечал окружающего – из-за чего, главным образом, жизнь его и пошла кувырком, – а теперь почему-то обратил внимание на осеннюю листву.

«Акварель не годится, – думал он, проезжая по бульвару Вест-Ривер. – Тут нужно масло».

Впереди крутились мигалки как минимум восьми патрульных автомобилей и фургона оперативной криминалистической бригады. Слава богу, других фургонов пока нет, но он поспорил бы на собственную пенсию, что они появятся через секунду.

Молоденький коп с младенческой физиономией регулировал дорожное движение, настороженно поглядывая на кучку ротозеев, дрожавших на утреннем холоде, надеясь увидеть чужую беду. Удивительно, что их так мало – убийство в Миннеаполисе всегда крупная новость, а в этом районе особенно.

Магоцци свернул к бровке тротуара, вышел из машины, предъявил значок в кожаной обложке копу-младенцу, который зашевелил губами, стараясь прочитать фамилию.

– Доброе утро, детектив… Магози?

– Магоцци. Как муха цеце.

– А… Кто?

– Не имеет значения. Детектив Ролсет здесь?

– Ролсет?.. Лысеющий коротышка?

– Вроде того.

Надо бы дипломатично посоветовать младенцу воздерживаться от таких эпитетов, как «пузатый» и «лысый», часто употреблявшихся при описании его партнера. Может быть, Ролсет не самая крупная шишка на дереве, но, возможно, когда-нибудь станет шефом полиции.

Младенец ткнул пальцем в сторону дорогих старых домов, выстроившихся в ряд среди подстриженных газонов высоко на холме над дорогой.

– Пошел с ребятами в обход по соседним домам, пока народ не отправился на работу.

Детектив кивнул, пролез под желтой лентой, ограждавшей место преступления, пригнулся под градом опавших листьев, глубоко сунув руки без перчаток в карманы форменной куртки на ледяном ветру с реки.

Техники из криминалистической бригады рассыпались веером по полоске травы меж бульваром и берегом, расхаживали по периметру вдоль решетки. Проходя мимо, Магоцци кивками приветствовал знакомых, направляясь к парапету набережной, где худой, высокий мужчина в оливково-зеленом пальто склонялся над телом. Хотя он стоял спиной к детективу, его вполне легко опознать по черным волосам и сутулым плечам, которые как бы компенсировали чрезмерный рост.

– Анантананд Рамбахан. – Магоцци всегда с удовольствием произносил это имя, ломая язык. Как будто ешь сливочное заварное пирожное.

Доктор Рамбахан оглянулся, приветствуя его на месте преступления белозубой улыбкой:

– Детектив! Нынче утром у вас изумительное индийское произношение. – Темные глаза под нависшими веками коварно сощурились. – И только посмотрите, какой вы красавец! Видимо, собрались на охоту.

– А?

– Сбросили вес, накачали мышцы… Значит, устали, в конце концов, от одиночества, ищете партнершу прекрасного пола.

– Медосмотр через месяц.

– Возможно и такое объяснение.

Магоцци наклонился, окинул тело беглым взглядом. Молодой парень, едва стукнуло двадцать, в нейлоновых спортивных штанах и вылинявшей майке. Ничего не выражающее, застывшее восковое лицо, открытые остекленевшие глаза затянуты смертельной катарактой.

– Видите? – Рамбахан указал на крошечное темное отверстие прямо над левой бровью, как всегда констатируя очевидное. – Отверстие маленькое. Аккуратное, чистое. Либо очень хороший стрелок, либо случайный удачный одиночный выстрел. Впрочем, весьма неудачный для нашего клиента.

– Двадцать второй калибр?

– Весьма вероятно.

Магоцци вздохнул, посмотрел на реку. Сквозь низкую завесу облаков пробивается солнечный свет, образуя в ледяном тумане, поднимавшемся над водой, сверкающие призмы.

– Холодное утро.

– Ах-ах! Я недавно прочел в одной книжке, которую мне дала жена, что на подобное утверждение следует отвечать: «Могло быть хуже».

Магоцци поднял прозрачный пакет для вещественных доказательств, разглядывая лежавшие в нем водительские права.

– В какой книжке?

Рамбахан сморщил брови.

– В лингвистической. Кажется, называется «Как говорят в Миннесоте». Слышали?

Магоцци сдержал улыбку.

– Что еще из личных вещей?

– Только права и двадцатидолларовая бумажка. Есть еще кое-что, очень странное. Я никогда не видел ничего подобного. Посмотрите. – Рамбахан сунул пальцы в перчатке между губами убитого, обнажил десны.

Магоцци прищурился, наклонился пониже, почуял запах и присел на корточки.

– Сукин сын.

4

Приблизительно в то же время, когда детектив Магоцци нос к носу обнюхивался с убитым бегуном, большой черный «ренджровер» Грейс Макбрайд свернул на Вашингтон-авеню, направляясь к пакгаузам.

С самого первого дня своей жизни здесь она признала Миннеаполис чопорным, ханжеским городом, франтом, с опаской поддернувшим брюки, чтобы не запачкаться грязью. Разумеется, у него есть изнанка – проститутки и сутенеры, порнографические лавчонки, парнишки, которые рыщут по городу за черной коноплей или экстези, – но, чтобы ее увидеть, надо очень внимательно приглядеться, причем само ее существование неизменно шокирует и побуждает к действиям незыблемо лютеранское население. Один из немногих городов в стране, по мнению Грейс, где праведники еще верят в возможность пристыдить и принудить к раскаянию грешников.

Вашингтон-авеню, в прошлом прибежище бездомных и торговцев наркотиками, давно укрощена и приведена в порядок. В старые пакгаузы вставили новые окна, облицевали кирпичом, подвергнутым пескоструйной обработке, убогие, обшарпанные столовые отделали, превратили в сверкающие оазисы современной кулинарии, и теперь только дурные люди и очень дурные люди вроде Грейс курят на улице.

Она остановилась перед маленьким складским помещением из старых кирпичей, смело выкрашенных розовой краской, вышла из машины, оглядела квартал.

Энни как раз выворачивала из-за угла, заранее встречая ее улыбкой. Ярко-красный шерстяной капюшон очень мило сочетается с крашенными хной волосами. В этом году она носит короткую стрижку с прямой короткой челкой над неестественно зелеными глазами.

– Ты похожа на маленькую Красную Шапочку верхом на коне.

Энни рассмеялась:

– Я большая Красная Шапочка на коне, моя милая. – Сладкий, как тростниковый сироп, голос напоминает о штате Миссисипи. – Нравится? – Великолепная алая бегемотиха сделала пируэт.

– Нравится. Как провела выходные?

– Ох, ты же знаешь. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Все по-старому, по-прежнему. А ты?

Грейс вставила карточку в кодовый замок на неприметной двери, выкрашенной относительно свежей краской, которую Энни презрительно именовала «зеленкой».

– Немножечко поработала.

– М-м-м. – Энни шагнула в дверь, войдя в пустой подземный гараж, если не считать новенького горного велосипеда и забрызганного грязью мотоцикла Харлея. – Что значит «немножечко»? Десять, двенадцать часов в день?

– Что-то вроде того.

Энни цыкнула языком:

– Ты должна жить, дорогуша. Сидишь взаперти, никуда не выходишь. Это нездорово.

– Ты же знаешь, мне больше ничего не нужно.

– Я знаю одного очень милого парня, могу познакомить…

– В прошлый раз познакомила, и ничего не вышло.

Энни закатила глаза:

– Грейс, ты наставила на него пистолет. Он до сих пор не хочет со мной разговаривать. – Вздохнув, она пошла вместе с подругой к грузовому лифту у дальней стены, две пары каблуков гулко цокали в подвале. – Можно было бы каждый вечер ходить после работы по клубам, подцепить пару молоденьких деревенских ребят, если б ты хоть мешок какой-нибудь напялила на свои безобразные лохмы. – Она вставила в прорезь магнитную карту, после чего послышался гортанный рокот спускавшейся сверху кабины, оглянулась на Грейс, как всегда по утрам быстро окинув ее озабоченным материнским взглядом, молчаливо не одобряющим вызывающего наряда бунтарки-дочери.

Для Энни Белински день без платья с блестками прожит зря, день без полного макияжа немыслим. Черная ирландская гамма, которую Грейс упорно не хочет расцвечивать, – смертный грех. Энни протянула руку, с отвращением сбросила с плеча подруги густую волну темных волос.

– Меня просто бесит, что они у тебя так растут. После твоей смерти сниму скальп, сделаю себе парик. Все равно на тебе зря пропадают.

– В них голове тепло, – улыбнулась Грейс.

– Ты у нас из кроманьонцев. Вот, смотри-ка! – Энни распахнула накидку, продемонстрировав замшевую бахрому цвета зеленого лайма, нашитую рядами от шеи до щиколоток, чем и объяснились новые контактные линзы. Она всегда подбирает цвет глаз в тон одежде. – Толстушка Энни намерена нынче разбить пару-тройку сердец.

– Ты уж мешок осколков набрала.

– Правда. – Энни вздохнула, глядя в решетку лифта, откуда ей прямо в глаза ухмылялась лопоухая трафаретная обезьянья мордашка из мультфильма. – Как это Родраннеру, черт побери, удалось ее перекосить? Носки своих ботинок выравнивает с помощью рейсшины, а трафарет не мог прямо поставить.

Грейс наклонила голову, разглядывая обезьянку.

– Не пойму, почему просто не отпечатать рисунок на лазерном принтере с настоящего логотипа. Это уже похоже…

– На манию?

– Вот именно. На манию.

Харлей напоминал «Ангелов Ада»^[4] больше любого другого Ангела Ада, которого Грейс в своей жизни видела, – огромный, могучий, татуированный, бородатый и грозный. Он ждал лифта, подняв перед ними решетку, с пончиком в зубах, оставив за собой на деревянном полу второго этажа след из сахарной пудры.

– Ангелы воспарили, – ухмыльнулся он сквозь пончик, с которого ему на грудь просыпалось немного пудры.

– Кретин. – Энни протиснулась мимо него.

– Эй, я же для вас решетку открыл!

Грейс сочувственно погладила его по щеке, направляясь к беспорядочному скопищу письменных столов и компьютерного оборудования посреди помещения, в котором ничего больше не было. Приветственно махнула Родраннеру, тонкому, гибкому, как бобовый стебель, занимавшемуся в теплом желтом костюме из лайкры йогой в дальнем углу.

– Грейс, Энни, слава богу. Голоса разума. Харлей колеблется и сомневается.

– Я говорю, кретин, – буркнула Энни, кладя кейс на свой стол и глядя на белый бакалейный пакет, зажатый под мышкой у Харлея. – Я велела больше не приносить сюда эту дрянь. – Она не сводила глаз с пакета. – Лимонная горчица есть?

– Как всегда. – Он протянул ей пакет.

– Хрен моржовый. – Энни вытащила датскую лимонную горчицу.

Харлей выудил бутерброд, откусил, прошамкал с полным ртом:

– Знаете, я очень долго думал. Насчет последнего убийства. Трудновато будет, как думаешь, Грейс?

– Нет. – Она повесила пальто на вешалку у своего стола. Пистолет теперь покоится, как полагается, в кобуре, болтавшейся низко под левой рукой. Черные лямки скрыты под черной футболкой.

Харлей плюхнулся всей тушей в ее кресло, сияя улыбкой.

– Обалденно выглядишь нынче утром. Сплошное блаженство. Мадонна.

– Какая Мадонна?

– Любая.

– Не старайся меня умаслить, Харлей. Мы прикончим его точно так, как других.

– Никаких изменений не будет, – объявила Энни.

– Что ж, я и не ждал ничего другого. Женщины по натуре обидчивы, но вы не до конца продумали дело. Именно с этого типа все началось. Если б не он, не пришлось бы нам убивать остальных. Если надо приговорить кого-то к насильственной смерти, так только его.

– Может быть, только если бы мы его сразу убили, – вставил Родраннер, делая очередную растяжку. – Честно сказать, мне все так надоело, что я был бы счастлив, если бы больше вообще никого не пришлось убивать.

– Да ты совсем с глузду съехал? – взревел Харлей. – Его надо убить.

– А то!

– Причем каким-нибудь жутким способом. Может, бензопилой распилить?

Энни сверкнула на него глазами:

– Знаешь, что меня больше всего пугает, Харлей? Твой неугасающий энтузиазм в подобных делах.

– А чего я такого сказал? Я люблю свое дело.

Грейс согнала Харлея со своего кресла и села.

– Выстрел в голову из двадцать второго калибра, как прежде.

– Да ну тебя, – жалобно протянул Харлей.

– Забудь, – приказала Энни. – При голосовании ты в меньшинстве.

Он всплеснул руками:

– Вы просто новорожденные котятки.

– Все правильно, – заключила Грейс. – Надо следовать установленному порядку.

– Митч имеет право голоса. Где он, черт побери?

– В аэропорту, – напомнила Грейс. – Даже если он тебя поддержит, все равно три наших голоса против двух.

– Проклятые киски… Ох, боже… – Харлей выпучил глаза на Энни, сбросившую накидку и впервые предъявившую на всеобщее обозрение трепещущую желтовато-зеленую бахрому. – О господи, – повторил он, разглядывая ее и дергая себя за вырез футболки. – Вы только посмотрите, она шевелится! Это уже сексуальное домогательство!..

– Ну, договорились? Можно работать? – Родраннер коснулся руками ступней и выпрямился в полный рост, словно женщина, разрешившаяся от бремени.

– Давай, – кивнула Грейс, глядя, как невероятно длинные руки и ноги находят нужный ритм и несут его к компьютеру. В шести с половиной футах над полом тянулась потолочная балка, под которой Родраннеру пришлось пригнуться.

5

Шериф Майкл Холлоран смотрел, как Дэнни Пелтиер вытаскивает из багажника автоматический пистолет двенадцатого калибра и проверяет обойму.

– Дэнни, черт побери, что ты делаешь?

– Осматриваю оружие, сэр.

Дэнни – новоиспеченный выпускник полицейской школы и, хотя на ум при виде него приходит определение «шустёр бобёр», прискорбно остается ни к чему толковому не пригодным. Почти год два-три раза в неделю чистит свое незаряженное оружие, каждый вечер до блеска надраивает жетон и ботинки, заглаживает складки на брюках так, что ими лимон можно резать. Это пройдет, со временем он будет вести себя как все прочие.

Холлоран наблюдал за ним, прихлебывая из чашки слишком горячий кофе, стараясь прогнать ощущение, будто что-то забыл.

– Похоже, из автомата давно не стреляли, сэр.

– С тех пор, как выпускники средней школы расходились по домам после танцев.

Дэнни резко крутнул головой, посмотрел на него, наконец медленно расплылся в ухмылке, от которой разъехались в стороны многочисленные веснушки.

– А вы шутник, шериф, как я погляжу!

– Еще бы. Садись, поехали.

– Слушаюсь, сэр.

В то утро на стоянке скопилось больше дюжины полицейских машин, дымивших выхлопными трубами на утреннем холодке. Такое редко случается в округе, где в любой момент времени на дорогах находится всего восемь патрульных бригад. Сегодня их число удвоилось за счет помощников шерифа, отрабатывающих вторую смену, отлавливая прихожан отца Ньюберри, расспрашивая верующих в поисках признаков безумия.

Холлоран раздумывал, как оплачивать сверхурочное время из уже почти исчерпанного бюджета, когда Шарон Мюллер сердито застучала в стекло затянутым в перчатку пальцем.

Он взглянул в разъяренные карие глаза на раскрасневшемся от холода лице, гадая, что сегодня взвело курок. Долго ждать не пришлось. Ей непонятен принцип стоического молчания. Вспыльчивая, болезненно откровенная женщина с язычком, способным на ремни изрезать взрослого мужчину. Среди своих ее называют бешеной феей.

Впрочем, по каким-то причинам, в которых он еще не начинал разбираться, Шарон была одной из многих прочих вещей, благодаря которым Холлоран радовался своему отказу от религиозных догматов. Даже не помнится, чтобы он когда-нибудь смотрел на нее без нечестивых помыслов.

Она помахала перед ним клочком бумаги, он опустил стекло и, выглянув, учуял запах мыла.

– Саймонс выдал мне список из пятнадцати человек, разбросанных по всей распроклятой округе. Я потрачу больше времени на дорогу, чем на беседы.

– Доброе утро, Шарон.

– Остальные опрашивают людей, живущих рядом друг с другом, что вполне разумно, а меня посылают на все четыре стороны, и если это не дискриминация по отношению к женщине, то не знаю, что это такое, и, кроме моего решительного протеста, просто глупо…

– Я отдал такое распоряжение.

– Как? – Она слегка опешила.

– Ты у меня лучший дознаватель. Я велел Саймонсу послать тебя к тем, кого Клейнфельдты пытались исключить из общины. Знаю и сожалею, что они живут в самых разных местах, но если кто-то имел хоть какое-то основание желать их смерти, то он в твоем списке.

– А… – прищурилась на него Шарон.

– Согласна?

– Конечно, Майк…

Инстинктивно осторожный Дэнни дождался выезда со стоянки на автостраду и только тогда задал вопрос. Неплохой признак, мысленно заключил Холлоран. Со временем парень заслуженно станет помощником шерифа.

– Вы серьезно? Шарон Мюллер действительно лучший следователь?

– Действительно. Занимается главным образом защитой детей, пострадавших от насилия, а если тебе удается заставить шестилетнюю девочку рассказать, что папочка каждую ночь влезает к ней в постель, ты сумеешь заставить взрослого человека рассказать почти все.

– А… – Больше Дэнни не произнес ни звука.

– От нашей работы иногда воротит с души.

– Догадываюсь.

29-я автострада ровно тянется впереди миль на пять, а потом идет в гору по опушке леса, где вечно дует сильный ветер. На взгляд Холлорана, это почти самое жуткое место в округе, особенно в такое время года – без единого дерева, кругом одни плоские кукурузные поля, покрытые мертвыми срезанными коричневыми стеблями, словно по ним прошелся некий великан, высосав из земли все живое. Он прибавил скорости до семидесяти, не сводя глаз с центральной разделительной полосы.

– Надо ждать раннего снега, – пробормотал Дэнни, видно считая, что после упоминания Холлорана о кровосмешении пройдено достаточно миль для возобновления беседы. В здешних краях этот вопрос все еще остается больным и таковым останется, несмотря на усилия средств массовой информации и общественности. Некоторые люди – в основном хорошие, порядочные – просто отказываются верить в подобные случаи.

– Откуда ты знаешь?

– Дорожное управление две недели назад поставило по сторонам снегозащитное ограждение. Почти верный признак раннего снегопада.

– Только этого нам не хватало, – бросил Холлоран краткую реплику, закончив на том разговор о погоде. – Знаешь, что будем искать, Дэнни?

– Да, сэр. Информацию.

– Правильно. Бумаги главным образом. Все, что может хоть что-нибудь рассказать о Клейнфельдтах. Телефонные счета, платежи по кредиткам, официальные документы и прочее. – Он сбавил скорость у магазина Стейгера, торгующего сырами и видеокассетами, свернул направо в узкую колею, засыпанную гравием. – Чем больше нам будет известно о жертвах, тем больше шансов понять, кто мог желать их смерти.

Дэнни вскрыл пакет фруктового сока и поднес к губам.

– Дневники, ежедневники…

– Очень полезно.

– …календари…

– Все, что угодно. – «Хоть что-нибудь», – мысленно оговорился Холлоран, ибо впереди маячил тупик. – В церкви криминалисты не обнаружили ничего стоящего, а то, что док Хэнсон вытащил из тел, представляет, по его утверждению, сплошной кошмар.

– Но ведь есть пуля, правда?

– Пуля, вынутая из женщины, в приличном состоянии, однако в базе данных не значится, поэтому по ней невозможно опознать оружие. Итак, в данный момент у нас нет ни свидетелей, ни реальных улик, достойных упоминания, ничего больше, способного пролить свет на случившееся.

– Мотив, – без запинки напомнил Дэнни, и Холлоран улыбнулся во второй раз за утро. С парнем все будет в полном порядке.

Подъездная дорожка Клейнфельдтов упиралась в ворота, запертые на висячий замок, сверкавший в холодном солнце, навевая ужасную мысль. Холлоран треснул кулаком по рулю.

– Черт возьми, будь я проклят!

– Сэр?

– Ключи забыл.

– Говорят, вы мастерски владеете отмычкой…

Слухи явно не оправдались, пришлось поработать кусачками.

Не особенный дом для обладателей семи миллионов долларов. Насколько можно судить, двухэтажная фермерская коробка не перестраивалась с тех времен, когда прежние владельцы Тикальски варили здесь пиво «Холстен» и растили детей.

Холлоран учился в школе вместе с самым младшим, Романом, а через день после выдачи аттестатов они передали дом окружному агентству по продаже недвижимости и перебрались в Аризону.

Умные люди, думал он, туже запахивая меховой воротник куртки, все равно чувствуя на шее зимний холод. Дом через три месяца купили Клейнфельдты, по свидетельству Нэнси-Энн Копетке из комиссии по вопросам использования и охраны природы, которая едва с ног не свалилась, когда они заплатили запрошенную цену даже глазом не моргнув. Образ Нэнси-Энн, сбитой с ног чем-то, кроме локомотива на восемнадцати осях, нынче утром впервые заставил его улыбнуться.

Холлоран вместе с Дэнни поднялся к парадному, увидел прочный засов, открывающийся ключом, но все-таки повернул круглую ручку. Глупо, конечно. Никто не станет запирать ворота во двор и оставлять двери дома открытыми.

– Может, попробовать с черного хода, шериф? – Дэнни буквально приплясывал на месте, горя желанием проникнуть в дом, найти ключ к раскрытию преступления.

– Давай. А я здесь попробую.

«Все равно ни черта не получится», – мрачно думал он под радостный хруст ботинок Дэнни, обегавшего вокруг дома по ковру из опавших листьев. Холлоран уже сталкивался с такими засовами, хорошо понимая, что при его скромных способностях с ними не справиться. Тем не менее он наклонился к замочной скважине и принялся валять дурака, совершая бессознательные движения, которые, собственно, постоянно проделывал в ходе нынешнего расследования.

При виде креста, вырезанного на груди Мэри Клейнфельдт, возникло дурное предчувствие, что это одно из тех преступлений, которые будут преследовать его до старости. Дальше дело свелось к вопросам о том, сколько средств и сил на него можно бросить, прежде чем члены окружной комиссии снимут его с должности. Если в доме не найдется подсказок, обозначенных крупными красными стрелками, никаким способом не оправдаешься в том, что поставил на уши все полицейское управление.

Он перестал возиться с замком, поднажал коленями, чувствуя растяжение мышц, которого вчера не чувствовал, можно поклясться. Снова навалился на створку, пробуя ее на прочность, нахмурился. Обычно такие мощные запоры встречаются лишь в большом городе. С внутренними петлями. Дичь какая-то. Если Дэнни каким-нибудь чудом не прорвется в заднюю дверь, придется разбивать окно. Обратный путь за ключами полностью исключается.

Холлоран оглядел старинные окна размером шесть на шесть, воображая разбитые в щепки столетние рамы – стыд и позор. Полез под куртку, нащупывая в нагрудном кармане рубашки пачку сигарет «Пэлл-Мэлл». Целлофановая обертка зашуршала в полной тишине.

Стены дома, насколько возможно, приглушили выстрел. Все равно он прозвучал так громко или так неожиданно, что шериф шарахнулся прочь с заколотившимся сердцем. Инстинкт сработал быстрее сознания, заставив присесть, скорчиться, выхватить девятимиллиметровый пистолет. «Видишь, Бонар? – промелькнула в сознании безумная мысль. – Как насчет реакции?»

Не успев додумать, Холлоран скатился по ступенькам, побежал, по-прежнему пригнувшись, под окнами к дальнему углу дома. Остановился, прижавшись плечом к стальной обшивке, тихо и неглубоко дыша, прислушиваясь так внимательно, что слышал шорох сухих кукурузных стеблей в поле за домом.

«Черт побери, где ты, Дэнни?»

В попадавшей в поле зрения части двора нет ни деревьев, ни каких-либо признаков жизни, только коричневая, коротко подстриженная трава тянется на добрую сотню ярдов к кукурузному полю. Он наклонился, высунул голову за угол и быстро отдернул. Ничего. Ни кустов, ни укромных местечек, стрелку негде спрятаться. Только невысокая бетонная лестница у задней двери. Холлоран вывернул из-за угла и подкрался к ней.

Через пару минут обнаружилпервые окровавленные останки, разлетевшиеся по маленькой подсобке. Пройдя немного дальше, нашел и остальное, почти пожалев об этом.

Через час Бонар отыскал Холлорана на заднем дворе Клейнфельдтов. Шериф притащил туда кухонный стул, на котором сидел, обхватив себя руками, не сводя глаз с дома.

Бонар присел рядом на корточки, выдергивая стебли сухой травы.

– Теплеет, – заметил он.

– Приятное солнце, – кивнул Холлоран.

– Как ты?

– Просто вышел на минутку оттуда.

– Слышу. – Бонар поднял пачку «Пэлл-Мэлл» с торчавшей оттуда шариковой ручкой. – В подъезде нашли. Твоя, или надо снимать отпечатки?

Холлоран похлопал себя по карману, потянулся за пачкой, вытянул сигарету.

– Наверно, обронил, услыхав выстрел. – Закурил, глубоко затянулся, откинулся на спинку стула, выпустил дым. – Ты когда-нибудь здесь бывал в наши школьные годы? Когда в доме жили Тикальски?

– Нет. Наш автобус шел другой дорогой.

– Тогда во дворе росло много деревьев.

– Ну?

Холлоран кивнул.

– Яблони, пара дубов, самый высокий тополь, какой я в жизни видел, а на нем на канате, толщиной с мою руку, висела огромная старая тракторная покрышка.

– М-м-м… Может, буря свалила. Помнишь, какие тут дули ветры шесть-семь лет назад?

– Возможно. – Он на минуту задумался. – Впрочем, вряд ли ветер все начисто выкосил. Дома почти не было видно за какими-то кустами, знаешь, с висячими ветками в белых цветах…

– «Невестин венок», научное название – спирея.

Холлоран взглянул на Бонара:

– Откуда ты все это знаешь?

Бонар отыскал длинный стебель травы, поковырял в зубах.

– Я обладаю обширными, разнообразными и в большинстве своем бесполезными познаниями. К чему ты клонишь?

– Здесь совсем негде спрятаться. Они все вырубили.

Бонар выплюнул травинку, огляделся, шевеля бровями и мозгами.

– Похоже на то. Видел, сколько оружия в доме?

– Кое-что видел.

– Пока только на первом этаже семнадцать стволов. Видишь, что за бред? Я хочу сказать, это же старики. В одном и том же шкафу зубная паста «Полидент», двустволка и «магнум» сорок четвертого калибра. Распроклятый дом набит инструкциями и журналами по выживанию. А приспособление для приведения в действие того самого ружья? До того сложная современная штука, что даже Харрис растерялся. Заставил ребят ползать на четвереньках, осматривая каждый дюйм в поисках дополнительных проводов. Покойники были истинными параноиками.

– Может быть, из-за денег.

Бонар покачал головой:

– Не думаю.

– Я тоже. – Холлоран вновь затянулся, докурил и встал. – Дело в том, что все входы в дом наглухо заперты, а задняя дверь настежь открыта.

– Там они и установили ружье.

– Угу. Кого-то ждали.

– Ох, старик, этот «кто-то» был бы пристрелен на месте. – Бонар тряхнул крупной головой и с кряхтеньем поднялся, глядя на своего старого друга. – Вид у тебя поганый.

Холлоран не сводил глаз с пустой каталки, ожидающей у задней двери. Последняя поездка Дэнни Пелтиера.

– Я забыл ключи, Бонар.

– Знаю, приятель. – Вздох помощника шерифа прозвучал как шорох сухой кукурузы.

6

Митчелл Кросс подъехал к пакгаузу вскоре после полудня, оставил черный «мерседес» в подземном гараже, поднялся на чердак в грузовом лифте. Не утро, а сплошное несчастье.

Полтора часа ждал Диану на виртуальной стоянке в аэропорту у терминала для прибывающих, увиливая от полиции, которая штрафовала каждого водителя, задержавшегося у бровки тротуара дольше двух секунд. На обратном пути его отловил по мобильному Боб Гринберг, грубо и высокомерно расспрашивая насчет новой игры, почти открыто угрожая аннулировать банковский счет «Школьных игр». Спасение пришло только в туннеле Ааури, где связь прервалась, прежде чем Митч окончательно вышел из себя.

Проторчали пятнадцать минут в этой темной крысиной дыре, которую кто-то, бог его знает, перекрыл на другом конце. Обычно это называется пробкой. Митч в таких случаях говорит: развелось слишком много чертовых автомобилей.

Через первые пять минут болтовня Дианы превратилась в жалобное нытье, потом, посреди возмущенного монолога об отравлении выхлопными газами, она высунула в окно голову и завопила, приказывая пикапу, набитому охотниками в ослепительно-желтых костюмах, заглушить мотор. Господи Иисусе. Порой хочется, чтобы эта женщина покончила с собой.

Митч так разозлился, что у дома даже не стал выходить из машины, просто высадил ее и уехал. Взглянул в зеркало заднего обзора, увидел, как она стоит на подъездной дорожке с вещами в руках, маленькая, обиженная.

Тросы лифта звякнули над головой, кабина рывком остановилась. Он взглянул на чердак сквозь решетку, с облегчением выдохнул: «Дома».

– Эй, Митч!

Отошедшая от компьютера к кофеваркам Энни первая его заметила. Остальные столпились у монитора на столе Родраннера, словно злые волшебники, сосредоточенно варящие ядовитое зелье.

– Выходи, милок. А то смахиваешь на Армани в клетке.

– Привет, Энни. – Митч подошел к ней, стоявшей у встроенной в стену полки с четырьмя кофеварками и большой белой банкой с печеньем.

– Чертовски привлекательно выглядишь. – Толстушка Энни подобрала все свои подбородки, медленно расплываясь в той самой соблазнительной улыбке, которая почти всех мужчин заставляет забыть о лишней сотне фунтов ее живого веса. – Мы думали, сегодня останешься дома, отметишь. Диана, наверно, скучает одна.

Митч пожал плечами:

– Скорей, просто устала. Возможно, откупорим вечером бутылку шампанского. Чем это все так заняты? – Он снял крышку с белой банки, заглянул, надеясь увидеть что-нибудь не совсем смертоносное, скажем рогалик.

– Митч, вонючий кусок дерьма, иди сюда сейчас же! – крикнул Харлей. – Мы только что прикончили последнего сукина сына! Теперь сможешь отдать детей в Лигу плюща.^[5]

– У меня нет детей.

– Знаю, но я вечный оптимист. По-прежнему думаю, что когда-нибудь будут. Господи помилуй! Ты на свои бабки купил такой галстук?

Грейс почувствовала на своем плече руку Митча, взглянула на галстук с белыми облачками на голубом фоне.

– Этот галстук от «Гермеса» я ему подарила на прошлое Рождество.

– Значит, ему галстук от «Гермеса», а мне вшивый брелок для ключей?

– Она подарила тебе итальянский стилет, говнюк беспамятный, – возмутилась Энни.

Харлей на минуту задумался.

– Ах да. Тогда какой хрен дешевый подарил мне брелок?

Родраннер в отчаянии откинулся на спинку кресла.

– Ребята, позабавьтесь в другом месте, дайте дело доделать!

– В самом деле последнее? – спросил Митч.

– На все сто, – кивнула Грейс. – Полная победа. На пробный сайт триста с лишним заходов. Больше половины оформляют предварительную подписку.

– Нам понадобится гораздо больше в возмещение закрытого школьного счета. Гринберг звонил нынче утром.

– Что еще за проблема? – поинтересовался Харлей.

– Как ни странно, он думает, что компания, разрабатывающая детские образовательные компьютерные программы, не должна выпускать диски с игрой об убийцах-маньяках.

– Игра вовсе не об убийцах-маньяках, – возразила Грейс. – А о том, как вычислять убийц-маньяков.

– Грейс, проклятая игра называется «Маньяк-убийца».

– «Найди маньяка-убийцу», – поправили все хором.

– Гринберг явно не видит разницы. Честно сказать, я тоже.

Харлей схватил Митча за руку:

– Вы с Гринбергом чересчур закопались в бумагах. Хватит, дружище. Вот я тебе сейчас покажу. Потрясающе. – Он подкатил к столу еще одно кресло, как будто растерзанное вандалами. – Сядь, приятель. – Харлей раздвинул стопки папок, распечаток, журналов для мотоциклистов, расчистив четыре гудящих системных блока и монитор размерами в двадцать один дюйм.

Митч помедлил, но, в конце концов, когда Харлей предлагает, надо сесть.

– Это я уже видел.

– Ты видел текстовые файлы, а не саму игру, – заметила Энни. – Прости господи, получаешь с нее двадцать процентов и ни разу даже не сыграл!

– Не хочу я играть. Голосовал против, помните? По-моему, сама идея порочная.

– Потому что ты ее не понял, – резко бросила Грейс. – Никогда не понимал.

В ответ на язвительное замечание Митч не вымолвил ни слова.

– Ничего, сейчас поймет. – Огромные пальцы Харлея с поразительной живостью заплясали по клавишам.

Монитор на секунду погас, почернел, снова ожил. На нем начали вырисовываться крупные затемненные буквы, потом вдруг выскочила надпись:

«Компания „Манкиренч^[6] софтвер“ выпускает обезьянок на волю – обезьянничай вволю».

– Отлично, отлично! – Харлей почти трясся от возбуждения. Экран вновь потемнел. – Смотри!

Тысячи красных пикселей замерцали на мониторе, складываясь в большие красные расползшиеся буквы:

ХОЧЕШЬ СЫГРАТЬ В ИГРУ?

– Нравится шрифт? Я сам его придумал и окрестил «серийным убийцей».

– О боже, – передернулся Митч.

– Ладно, сейчас будет самое лучшее. Входим в игру. Сначала появляется цифровое изображение места преступления.

Митч в ужасе смотрел на всплывавшего на экране убитого парня.

– Боже святый! Он что, настоящий? Я думал, мы используем анимацию…

– Нет, так лучше. Натуральней. Похоже на полицейские снимки, правда? Только это искусство! – Харлей ткнул толстым пальцем в экран. – Гляди, как я подчеркиваю тень от дерева, углубляя контраст с темным пространством. Взгляд невольно тянется к объекту, правда?

– Ох… – Митч скривился, прищурился на Родраннера. – Это ты?..

Тот откинулся в кресле, с ухмылкой глядя на монитор.

– Неплохо, клянусь Богом. Совсем как мертвый. Эй, Харлей, давай вторую картинку. – Он подмигнул Митчу. – Моя лучшая роль.

– Дерьмовая твоя роль, – хмыкнул Харлей. – Всем известно, главный гений – оператор. – И принялся колдовать мышкой, с энтузиазмом кивая Митчу. – Хотя и Родраннер хорош. Второй уровень потрясающий. Может быть, самый лучший, хотя мне не совсем удалось осуществить свои творческие идеи. Это Грейс придумала. – Он стукнул по нескольким клавишам, и на экране возникла другая картинка.

Митч склонился, присмотрелся. Родраннер… ну, Родраннер, замаскированный под проститутку… висит на крыле гигантского каменного ангела, с виду настоящий покойник.

– Что за чертовщина…

– Здорово, правда? Тут я удачно воспользовался фантастической задней подсветкой.

– Невероятно. Где это снято?

– На кладбище Лейквуд.

– Какая огромная статуя… Кто может туда забросить мертвое тело?

Харлей кивнул с одобрением:

– Хороший вопрос, шериф. Догадайся, увидишь подсказку.

Митч склонил голову, на этот раз не столько с отвращением, сколько с любопытством, и слегка расслабился.

– Фактически не так плохо. Я ожидал больше крови.

– Видишь? – просиял Харлей. – Сделано со вкусом, скажешь, нет?

– Только маленькое пятнышко… вон там… будто ее застрелили…

– Точно. Если еще разок щелкнуть, получатся разбрызганные мозги крупным планом…

Митч крепко зажмурился. Харлей слегка толкнул его в плечо, едва не свалив с кресла.

– Шучу. В медицинском заключении указана причина смерти: одна пуля двадцать второго калибра в голову. А если тут щелкнешь, то получишь сведения о порезах, следах от веревок, анализ крови, биохимия, время смерти…

– А это что? – Митч ткнул пальцем в темные пятна на бетонном пьедестале статуи.

– Следы. Нажми сюда, увидишь результаты криминалистической экспертизы. Каучуковые подошвы беговых кроссовок «Рибок», мужских, одиннадцатого размера…

Митч склонил голову набок.

– Значит, надо подозревать мужчину…

– Или очень крупную женщину, или не очень крупную женщину в мужских кроссовках.

– Женщина не может быть убийцей. У нее не хватило б физической силы закинуть наверх тело.

– Может быть, а может быть, и нет. Надо думать.

– Дальше что? Как решать?

– В игровой базе данных пятьсот подозреваемых. Там указаны статистические данные, род занятий, увлечения, даты рождения, адреса, сведения о судимостях, прочая белиберда. На каждом месте преступления имеется сотня подсказок, но некоторые очень трудно найти, лишь немногие помогают исключить того или иного подозреваемого.

– Каким образом?

– Миллионами способов. Скажем, находишь подсказку, доказывающую, что убийца правша, хотя такой фактически нет – слишком просто. Тогда исключаешь из числа подозреваемых всех левшей.

– А-а-а… – Митч вздернул брови. – Отлично.

Грейс с Энни, переглянувшись, молча подкатились в креслах к рабочему столу Харлея. Митч даже не заметил.

– В любом случае, – продолжал Харлей, – поскольку все убийства совершает один и тот же киллер, то чем дальше играешь, тем больше подозреваемых исключаешь, тем больше о них узнаешь. У нашего пятьдесят семь характеристик. Найди две из них, отыщи правильные подсказки, выброси из списка подозреваемых явно невиновных, и тогда – только тогда – перейдешь с первого уровня на второй.

– На втором убийстве отыскиваешь следующие подсказки, – кивнул Митч, – исключаешь из списка еще нескольких…

– Точно. Вот ты и врубился.

Митч наклонился к экрану:

– А это что?

– Щелкни, увидишь, старик.

Положив указательный палец на мышку, Митч услышал, как Грейс у него за спиной тихо фыркнула и шепнула:

– Попался.

Он резко отдернул руку, повернулся в кресле. Все как-то незаметно столпились вокруг, очень близко – Грейс, Энни, Родраннер… И все усмехаются.

– В чем дело?

– Ты играешь в игру, Митч, – подколол его Родраннер.

– Нет, не играю. Просто хотел разобраться. И у меня больше нет времени.

Он поспешно вскочил на глазах у присутствующих, направился к стеклянной перегородке, за которой находился его кабинет. В последний момент оглянулся:

– Грейс, у тебя найдется минутка?

– Конечно.

– Харлей!

– А?

– Эта самая штука стоит у меня в компьютере?

– Давным-давно, – ухмыльнулся Харлей.

Грейс прошла в кабинет следом за Митчем, села в кресло для клиентов, наблюдая за исполнявшимся ритуалом прибытия.

Пальто надето на деревянную вешалку, застегнуто на верхнюю пуговицу.

– Диана долетела благополучно?

– Очень долго.

Вешалка прицеплена на крючок, закрыта дверца шкафа.

– Она звонила мне вчера вечером из Лос-Анджелеса.

– Знаю. Сообщила, что вы полчаса проболтали.

Митч прошел к письменному столу, расстегнул запонки, бросил их в средний ящик.

Грейс следила за ним, улыбаясь про себя.

– Она очень забавная. Хохотушка. До сих пор звезда шоу.

– Да. Зарабатывает кучу денег. Каждая только законченная картина по-прежнему сразу же продается.

– Наша звезда. Ей известно, что мы на этой неделе запускаем игру в интерактивном режиме?

Митч втрое закатал каждый рукав и уселся.

– Известно. А что?

– Не знаю. Она об этом не упоминала. Как-то странновато.

– В данный момент никто из нас ничего не может сказать, – тихо пробурчал Митч. – И сделать. Останавливаться уже слишком поздно.

Он вытащил из пачки салфетку с пропиткой, вытер стол.

– Я повторюсь, если напомню, что в убийства не играют?

Грейс коротко и безнадежно выдохнула.

– Это сказал автор «Воина времени».

– Совсем другое дело. Воин времени – хороший парень, борется со злом…

– Вот именно. Хороший детектив, который маниакально преследует зло.

– …и использует атомный преобразователь. Никакой крови, выпущенных кишок…

– А, понятно. Убийство вполне допустимо, если не оставляет грязи.

– Нет, черт возьми, не только. Во-первых, Воин времени ведет войну. Он солдат.

– Ох… Убийство приемлемо, если не оставляет грязи, если ты носишь форму, когда убиваешь, и преподносишь его в тонкой бумажной обертке патриотизма…

– Черт возьми, Грейс, не начинай все сначала!

– Ты сам начал.

– К делу это совсем не относится, чего ты и добиваешься. Мутишь воду эзотерическими аргументами, тогда как Боб Гринберг приводит свои аргументы. А вокруг, слава богу, не так уж мало Бобов Гринбергов, которые за такие дела сочтут нас немножко свихнувшимися. На самом деле суть в том, что, когда он сегодня объявил идею извращенной, я думал одно: приятель, ты и половины не знаешь.

Грейс притворилась, будто ничего не слышала.

Митч сдвинул вазончик с ручками на дюйм вправо.

– И что это дает? Я ломаю голову с той самой минуты, как ты выступила с этой идеей. Катарсис? Вдохновение?

Грейс вновь пропустила тираду мимо ушей. Положила ногу на ногу, глядя мимо него в стену. Там висел один из первых рисунков Дианы – спокойная абстракция с большими пятнами пустого белого пространства.

– Можно задать вопрос?

Он взглянул на нее, и она все прочла в его глазах.

– Что будет, если ты сначала вытрешь стол?

Он впервые за день искренне улыбнулся.

– Армагеддон.

Грейс улыбнулась в ответ коварной, как ему показалось, улыбкой, но он понял это не сразу, поэтому не успел спастись. Не следовало говорить про катарсис. Вообще не стоило намекать, и теперь она его намерена наказать.

– Никто не догадается, Митч.

Он вздохнул и решил разыграть простачка.

– О чем?

– О «Снежке».

– Ох, господи помилуй, Грейс, дело вовсе не в этом.

– Брось, Митч. Ты чуть в обморок не упал, когда прочел об этом в текстовом файле.

– Просто удивился, и все. Много лет не вспоминал. – Он слегка встряхнул головой, закрыв глаза. – Господи, даже не верится, что ты его туда вставила.

Грейс удовлетворенно пожала плечами.

– Мне требовалась подсказка.

– Угу. И больше ничего не пришло в голову, кроме цепочки с медальоном и гравировкой «Снежок».

– Она тебе очень нравилась. Напоминала собачий ошейник с жетоном. И надо добавить, очень шла к твоему армейскому обмундированию. Ты смеялся до слез, когда открыл коробочку, и постоянно носил ее на себе.

– Если помнишь, под одеждой, чтоб никто никогда не увидел. Приходилось носить. Ведь это был подарок. Не хотелось тебя обижать. Знаешь, у меня грудь позеленела от этой проклятой штуки.

Грудь действительно позеленела, но он все равно не снимал медальон на цепочке, просто потому, что это был ее подарок.

– Я думала, ты с ума сойдешь от радости, увидев его в игре.

– Неужели? Думала, что я сойду с ума от радости при напоминании о самом поганом событии в моей жизни?

Грейс положительно развеселилась.

– Эй, ты был такой милашка. Фотографии сохранились?

– Нет, не сохранились, и потише, пожалуйста. Представляешь, что со мной будет, если откроется…

– Что ты «снежок»^[7] толкал?

– Всего один раз. Деньги были нужны.

– Маленькие пакетики. Совсем крошечные. – Она усмехнулась, ожидая увидеть на лице смущенный румянец, потому что Митч уже быстро моргал, как обычно, когда она его поддразнивала, но он ее удивил.

– Ты снова вытаскиваешь это на свет, Грейс, – проговорил Митч с полной серьезностью. – Никогда не ожидал от тебя ничего подобного.

Тогда она сама заморгала.

7

Вечером Грейс, стоя у плиты, наблюдала, как Чарли медленно влезает на кухонный стул, старательно ставя массивные лапы, чтобы его не свалить. На освоение этого трюка ушло много времени, пес не раз падал, царапая когтями линолеум, и она признала Чарли гением по собачьим меркам.

Установив на скользком деревянном сиденье все четыре лапы, он принялся по дюймам поворачиваться, пока обрубок хвоста не уткнулся в спинку стула, после чего уселся с явственным вздохом.

– Блистательное животное, – улыбнулась ему Грейс, и Чарли улыбнулся в ответ, свесив язык.

Непонятно, почему он так упорно лезет на сиденья, но, впервые увидев его, Грейс почуяла и поняла панику. В первый же вечер, когда привела пса домой с улицы, где они встретились. Чарли впадал в страх и отчаяние, когда она пыталась согнать его на пол. Он не ложился, кладя на лапы голову, не скулил, а приплясывал на задних лапах, воя от ужаса, как будто на полу кишели чудовища, от которых можно спастись, лишь забравшись повыше.

Пес был уже взрослым, хотя совсем ослабевшим от голода, поэтому пришлось подсаживать его в кресло. Только потом ей пришло в голову, что незнакомое животное вполне может наброситься и укусить.

Но Чарли этого не сделал. Как только она его избавила от каких-то кошмаров, живущих у нее на полу, он начал тихо поскуливать и без конца лизать в лицо, отчего Грейс рассмеялась, а потом, как ни странно, расплакалась.

– Ты сделал гораздо больше, чем все эти глупые психиатры, – сообщила она ему, словно он был посвящен в ее мысли и воспоминания.

Пес выслушал, наклонив набок голову, потом толкнул носом стоявшую перед ним на столе тяжелую керамическую миску, вежливо напоминая, что ужин запаздывает.

Сегодня похлебка из баранины. Грейс ела прямо из кастрюли.

Поужинав, Чарли направился к дивану, а она к длинной, узкой комнате, расположенной между кухней и столовой. По словам риелтора, некогда, в начале века, когда дом был еще новым, она служила кладовой для продуктов.

Это была первая комната, которую Грейс перестроила. Полы были сняты, дерево отделано заново, в единственное окно вставлены витражные стекла ярких непроницаемых красок. Теперь и решетку за окном не видно, и внутрь никто не заглянет.

В стену вделана полка на высоте письменного стола, где двадцать четыре часа в сутки гудят компьютеры, и едва помещается кресло на колесиках, в котором она катается вдоль мониторов.

– Ты не сможешь здесь работать, – заявил Митч, ужаснувшийся при виде комнаты. – Это не кабинет, а гроб.

Но это единственное в мире место, где Грейс чувствует себя почти в безопасности.

Она подошла к большому «Ай-Би-Эм», подключенному ко всем офисным компьютерам.

– Ну, давай. – Покрутила колесико мышки, выводя машину из режима ожидания, нетерпеливо ждала, поставив пальцы на клавиатуру.

Целый день билась в офисе с непослушной командной строкой на последнем убийстве и, наконец, во время обеда увидела решение. Не терпится проверить.

Послышались знакомые приглушенные звуки, с тихим треском начал оживать монитор. На столе стоит цифровой снимок Чарли с длинным болтающимся языком и полузакрытыми глазами, словно он улыбался над какой-то тайной. Фото всегда вызывает у нее улыбку.

Грейс прикоснулась к функциональной клавише, чтобы вызвать программный файл игры «Найди маньяка-убийцу», но так и не успела нажать. Экран вдруг потемнел, она нахмурилась, потом заледенела, видя появившуюся на мониторе расплывчатую красную надпись:

ХОЧЕШЬ СЫГРАТЬ В ИГРУ?

Она медленно выпрямилась, не сводя глаз с монитора, где до открытия файла попросту ничего не должно быть.

Ошибка… Наверняка какая-то ошибка. Но даже понимая, что это ошибка, она на секунду почуяла старый парализующий страх, защекотавший шею, пробежавший по спине.

Последние десять лет в мгновение ока растаяли, осталась по-прежнему живущая в памяти молоденькая Грейс, тихо-тихо сидевшая, скорчившись, в темном чулане, неудержимо дрожа.

8

Алена Верховская семенила на самых высоченных каблуках, какие когда-либо в жизни носила, и в узком облегающем платье. В мертвой тишине явственно слышалось, как шуршат блестки, словно чешуя змеи, ползущей по песку в пустыне.

– Блестки шуршат… – шепнула она, приоткрыв рот от удовольствия.

– Правда. Чудесно.

Алена радостно кивнула, подняла руку, еще раз взглянула на пальцы. Даже в темноте виден красный эмалевый блеск длинных накладных ногтей. Кажется, будто на ее запястье висит чья-то чужая кисть.

Ох как здорово! Она никогда так не одевалась, и по вполне серьезной причине. Родители ее убили бы. Но нынче, в первый вечер вдали от дома, можно нарушить правила, попытать счастья с незнакомцем, который собирается изменить ее жизнь.

Она всегда знала, что судьба ее сама найдет, ей не придется ловить удачу, как обыкновенным людям. Пусть простые некрасивые девушки довольствуются скучной троицей – образование, замужество, дети. Алене суждено нечто лучшее, прекрасное, и скоро все об этом узнают.

Она задрожала под порывом ветра. Будем надеяться, платье снимать не придется – не особенно защищает от холода, но все-таки кое-что. Будем надеяться, что и секса не будет. Говорят, некоторые фотографы стремятся переспать со своими моделями, прежде чем сделать их звездами. Хотя это фактически не имеет значения. Прежде ей приходилось заниматься сексом и не с такой важной целью.

– Ну вот и пришли.

Алена остановилась, взглянула на огромную скульптуру, сразу сообразив, зачем нужен толстый слой яркого, кричащего макияжа, сетчатые чулки, открытое платье. Теперь ясно, каким задуман первый снимок для портфолио: шлюха, которую ангел несет на крыльях. Потрясающий образ, завораживающая фотография, и, в конце концов, не слишком далеко от истины.

Она забиралась с трудом, стараясь не порвать о камень чулки, не ободрать новенькие ногти, но со временем устроилась на холодном массивном крыле.

– Хорошо?

– Почти идеально. Сейчас поднимусь, уложу волосы. Знаешь, они очень красивые.

Алена улыбнулась. Еще бы не знать.

– Только чуть закрывают лицо, которое стоит миллион долларов. Этого нам, конечно, не надо.

Мягкие пальцы коснулись щеки, заправили волосы за ухо, задержались на секунду.

– Ты будешь очень знаменитой, Алена.

И хотя это было основной задачей, мысли о славе мигом испарились от прикосновения холодного металла, совсем не похожего на заколку для волос. Она вспомнила мать, увидела теплое, ласковое лицо, потом почувствовала, как крыло ангела с силой шевельнулось и начало поднимать ее вверх.

9

Шериф Майкл Холлоран отодвинулся в кресле от письменного стола и потер кулаками глаза. Вновь открыв их, увидел в дверях своего кабинета Шарон Мюллер в теплой куртке с поднятым воротником, поскольку короткие волосы не прикрывали ушей.

– Вот чем ты глаза себе портишь, – кивнула она на стоявшую на столе лампу с зеленым абажуром.

– Это лампа для чтения. Я читал.

– Тут слишком темно, чтоб читать. – Она потянулась к выключателю на стене, но опустила руку, видя, как он затряс головой.

– Пришла или уходишь? – уточнил Холлоран. – Если уходишь, то что до сих пор здесь делаешь? Уже почти полночь.

– Занималась всякой ерундой по делу Клейнфельдтов. Не волнуйся. У меня свободное время.

– Я не волнуюсь. И у тебя нет свободного времени.

Шарон прошлась по кабинету, трогая всякие вещи – мебель, книги, шнуры жалюзи на большом окне, которые Холлоран никогда не открывал. Он не раз видел, как женщины, входя в чужое помещение, делают то же самое, как будто собирают информацию кончиками пальцев. Потом остановилась перед столом.

– Как твоя рука?

– В каком смысле?

– Бонар рассказывал, что ты кулаком в стену ударил сегодня у Клейнфельдтов.

– Сильно разозлился. – И сейчас тоже злится. – Я спрашиваю: что ты здесь так поздно делаешь?

Она минуту смотрела на него, после чего села в кресло напротив.

– Просматривала сегодняшние протоколы опросов. Тех, что сама проводила, а также всех прочих.

– Тебе Саймонс велел это сделать?

– Нет, просто надо было сделать. – Она бросила на стол толстую папку с приколотыми к верхней обложке листами бумаги. – Протоколы личных опросов внутри. Вот полный список прихожан, все опрошены, кроме пары-тройки – один в больнице, еще муж с женой уехали навестить дочку в Небраске. Нигде ничего подозрительного.

– Поговорила со всеми, кого они хотели отлучить от церкви?

– Ох да. Тридцать три человека, можешь поверить? Если тебя это интересует, четверо действительно геи.

– Сами признались?

– Нет, чтоб мне провалиться. Но это так.

Холлоран заглянул в список, видя фамилии, которые знает всю жизнь. Тех, кого Клейнфельдты обвиняли в гомосексуализме, Шарон отметила желтым фломастером. Он поймал себя на том, что старается угадать, кто действительно гей, и отодвинул лист в сторону.

– Тем не менее ничего подозрительного?

Шарон пожала плечами:

– Фактически нет. Многие, конечно, жутко бесились, некоторые даже пробовали действовать против Клейнфельдтов их же собственным методом – добиться их отлучения от церкви за ложные обвинения и тому подобное. Только выяснилось, что католики могут простить нарушение одной из Десяти заповедей. Все равно останешься болваном, официальным членом папской партии. С другой стороны, если ты в собственном доме удовлетворяешь нетрадиционные сексуальные склонности с взрослым партнером, мигом вылетишь пробкой. Полный бред. – Она испустила долгий безнадежный вздох. – Так или иначе, после первых нескольких случаев никто уже особого внимания не обращал. Например, Клейнфельдты считали миссис Уикерс лесбиянкой. Ей восемьдесят три года, она вся скрюченная, об извращениях даже понятия не имеет, не говоря уж о том, чтоб ими заниматься. Дети страшно возмутились – а ведь их двадцать три, чтоб мне провалиться, – но на убийство никто бы из них не пошел. Можешь поверить.

– Верю.

– Хорошо. Я также заглянула в окружной и в национальный центр информации. В данный момент у нас в округе только один субъект режет груди. По крайней мере, по религиозным мотивам. Но тот парень из Омахи просто их отрезает, а если говорить об отхваченных гениталиях, отрезанных лицах, тут ассортимент широкий… – Шарон вдруг крепко стиснула губы, пристально глядя в какую-то точку стены над головой Холлорана. – Знаешь, трудно поверить, до чего доходит…

Она взглянула на него, поднялась, снова села.

– Плохо выглядишь. Домой надо идти.

– Тебе тоже. Спокойной ночи. – Он подвинул пачку бумаг в кружок света и принялся вновь перечитывать.

– Хочешь поговорить?

– О чем?

– О Дэнни.

– Боже мой, нет! – Он продолжал читать.

– А я хочу.

– Поговори где-нибудь в другом месте.

– Ты ни в чем не виноват, Майк.

– Я не один из пострадавших детей, которыми ты занимаешься, не нуждаюсь в дешевом психологическом анализе со стороны девчонки с какой-то там дурацкой степенью. Оставь меня в покое.

– Каешься, как слизняк-католик. Глупо.

– Пошла в задницу, Шарон, к чертовой матери!

– Ну, возможно, поможет, хоть, по-моему, ты еще к этому не готов. Никогда не слышала от тебя ругани.

Холлоран взглянул на милую молодую женщину из Висконсина, которая почти ежедневно имеет дело с детьми, подвергшимися сексуальному насилию, и до сих пор не может заставить себя выругаться.

– Уходи, – устало вымолвил он. – Иди домой. Оставь меня.

Она тихо посидела минуту, глядя на стопки бумаг у него на столе.

– Что ищешь?

– Иди.

– Не могу. Мне здесь нравится. Гудящие лампы дневного света, застарелый запах пота, сексуальное возбуждение… Никак не могу до конца насладиться.

Холлоран еще чуть отодвинулся в кресле, глядя на нее.

– Скажи, как от тебя отделаться?

– Что это? – кивнула она на бумаги.

Он вздохнул.

– Документы, которые нашлись в доме Клейнфельдтов. В основном счета, квитанции, расписки, налоговые декларации.

– И все?

– Все.

– А банковские бумаги, чеки, корреспонденция?..

Холлоран покачал головой:

– Ничего. Они за все платили наличными. Ничего не обнаружив в доме, я проверил кредитную историю и выяснил, что они просто не значатся ни в одной окружной базе данных.

– Такого быть не может.

– До нынешнего дня я бы сказал то же самое, а теперь все уже перелопатил. Даже в дорожном управлении нет ничего, что меня по-настоящему испугало. Насколько могу судить, десять последних лет Клейнфельдты разъезжали по моему округу, не имея водительских прав.

Теперь Шарон сильно заинтересовалась. Наклонилась над столом, разглядывая разложенные бумаги, пытаясь прочесть перевернутый текст.

– Похоже, в самом деле от кого-то скрывались.

– Похоже.

– И видно, тот, от кого они прятались, их отыскал.

– Если не согласиться с теорией комиссара Хаймке, что это либо гангстерская разборка, либо дело рук разъездного маньяка.

– Шутишь.

– Не шучу. – Он ткнул пальцем в бумагу, лежавшую сверху одной стопки: налоговая декларация пятилетней давности. – В любом случае, если ты исключаешь разгневанных прихожан, я должен найти кого-то, кто хотя бы знал Клейнфельдтов настолько, чтоб пойти на убийство, а под это определение явно никто в нашем округе не подпадает. Они жили затворниками, отшельниками.

– Старые адреса можно установить по налоговым декларациям.

– Была такая мысль, но копии хранятся всего десять лет, а все эти годы они жили здесь. Поэтому я обратился во внутреннюю налоговую службу Соединенных Штатов, от души наслушался всяких песен насчет конфиденциальной информации, особом разрешении, а когда пригрозил ордером, сукин сын на другом конце провода пожелал мне удачи в Федеральном суде, обещая со мной побеседовать лет через пятьдесят.

– Слизняк.

– Я думал, это католики слизняки.

– Широкая категория, всем места хватит. Дай мне одну минуту.

– Зачем? – Холлоран проследовал за Шарон в главный офис, сощурился в неожиданном ярком свете, впервые обратив внимание на назойливое гудение флуоресцентных ламп. Оглянулся вокруг на пустые столы. – Где Клитон и Биллингс?

– Внизу. – Шарон села в свое кресло, схватила телефон, вызвала номер из памяти. – Сегодня Мелисса дежурит в диспетчерской. В ее дежурство тут больше никто не работает. Ты когда-нибудь был здесь в третью смену?

– Даже не припомню. – Холлоран опустился в кресло Клитона за соседним столом, стараясь мысленно представить Мелиссу Клемке, копию Мэрилин Монро, исполняющую сегодня обязанности диспетчера. – Пристают они к ней?

– Нет, если смерти себе не желают, – фыркнула Шарон. – Просто смотрят. А это ее забавляет.

– Правда?

– Конечно.

Конечно. Снова он чего-то не понимает в женщинах.

– Кстати, кому ты звонишь в такой час?

– Тому, кто никогда не спит… Джимми? Это Шарон. Слушай, мы ищем прежние адреса Клейнфельдтов. Слышал про них? Ну, ваши ребята ткнули нас носом в стенку. Несут какую-то чушь насчет специального допуска… – Она минуту внимательно слушала, потом сказала: – Можешь устроить? Банзай.

Разъединилась и повернулась в кресле.

– У тебя есть крот во внутренней налоговой службе? – полюбопытствовал Холлоран.

Шарон пропустила вопрос мимо ушей.

– Очевидно, что в особых обстоятельствах можно не указывать адрес в анкетах и бланках. Например, в рамках программы защиты свидетелей, работников розыска и так далее. Может, Клейнфельдты чем-то таким занимались, а подобные данные не разглашаются даже по судебному постановлению. Налоговая служба их держит в строжайшем секрете. Однако в данном случае, когда они мертвы и прочее, можно их получить, преодолев тысячу с чем-то преград, расставленных на федеральном уровне, о чем и говорил твой собеседник, но на это уйдет много месяцев.

– Проклятие!

– Ну, Джимми перезвонит. Скоро.

Холлоран заморгал, глядя на нее:

– Найдет адреса? Сейчас?

– Разумеется.

– Разве это не противозаконно?

– Естественно, но он очень порядочный хакер. Влезает в базу данных с домашнего компьютера, оставив обратный адрес где-нибудь в Тимбукту. Никто в жизни не догадается. Именно к нему обращаются за помощью, когда такой фокус проделывает кто-то другой.

– Видно, Джимми многим тебе обязан.

– Вроде того, – пожала она плечами. – Я сплю с ним время от времени.

Холлоран просто сидел, стараясь не выдавать изумления.

– Превосходно изображаешь бесстрастного игрока в покер, Майк, – заметила Шарон.

– Спасибо. Очень долго учился. – Пусть милые висконсинские женщины никогда не скажут грубого слова, ведут они себя вольно.

– Если ты живешь монахом, это не означает, что и остальные должны… – Она схватила зазвонивший телефон. – Да, Джимми… – Немного послушала, переспросила: – Не шутишь? Сколько? Ох. Ладно. Спасибо. Нет, круглый дурак, я тебе ничего не должна. – Шарон захлопнула трубку мобильника, пошла к факсу. – Сейчас пришлет список.

В ответ на реплику аппарат загудел, из щели поползла страница. Шарон, склонив голову, читала строчки по мере появления.

– Странно… – пробормотала она. – Во-первых, Клейнфельдт фамилия не настоящая.

Холлоран ждал, вздернув брови.

– Похоже… Господи помилуй… они при каждом переезде меняли имена и фамилии, а переезжали часто. – Шарон протянула шерифу первую страницу, начала читать вторую. – Так. Кажется, это первая совместная декларация, поданная почти сорок лет назад в Атланте. Тогда они звались Бредфордами. Прожили в Атланте четыре года, переехали в Нью-Йорк на двенадцать лет, потом вынырнули в Чикаго под фамилией Сэндфорд… М-м-м. Там пробыли всего девять месяцев и начали прыгать с места на место. – Она передала второй лист, принялась за третий. – Майеры в Далласе, Бимисы в Денвере, Читтеринги в Калифорнии, за год нет сведений, возможно, выезжали из страны, потом обосновались здесь, как Клейнфельдты.

– И прожили десять лет.

– Точно. Видимо, хорошо и надежно устроились.

– До поры до времени, – буркнул Холлоран, взял у Шарон последний листок, слегка выпрямился, чувствуя прилив сил. – Потрясающе. Спасибо. Теперь иди домой, отдыхай. – Он взглянул на телефон Клитона, подумал, не надеть ли резиновые перчатки, прежде чем хвататься за трубку, потом сказал себе «черт с ним» и подтащил аппарат через стол.

– Куда хочешь звонить?

– В местные отделения по всем адресам.

Шарон со вздохом стянула с себя куртку, поправила на плече портупею с кобурой.

– Список длинный. Давай половину.

– С тебя вполне достаточно…

– Давай! – погрозила она пальцем.

– Еще пожалеешь, что так долго сидела наедине со мной.

– Какие проблемы? Объясню, что пытаюсь в постели пробиться в высшие сферы полиции округа Кингсфорд.

– До того не дойдет. Нынче ночью я от этого дела отказываюсь.

– Да ведь оно и мне не особенно нужно, – улыбнулась Шарон.

Холлоран смотрел, как она набирает номер на собственном аппарате, и думал, что женщин ему никогда не удастся понять.

Провисев на телефоне час, нажив по всей стране врагов в лице сонных служителей закона, он, наконец, совершил прорыв.

– Читтеринги? Черт возьми, помню!

Как только Холлоран назвал калифорнийскому детективу фамилию Читтеринг, тот мигом проснулся, даже представилось, как сразу вскочил в постели. Прикрыв рукой микрофон, шериф сообщил Шарон:

– Кажется, что-то есть.

– Адский взрыв разнес бы в клочки всю округу, если б дома не стояли поодаль, – захлебывался детектив.

– Взрыв?

– Угу. Кто-то открыл каждый газовый кран в доме, протянул запальный шнур и поджег. Рвануло к чертовой матери, все дотла выгорело, прежде чем федералы успели доехать. Знаете, огонь правит миром, когда ветер дует из Санта-Аны.^[8]

Холлоран лихорадочно записывал на обороте конверта.

– А Читтеринги?

– Вот тут самая чертовщина и кроется, – вздохнул детектив. – Они держали небольшой пансион у пруда. Говорят, будто там ночевали в тот раз, а почему, я так и не понял. Больше практически ничего не могу сказать, пока вы не объясните, над чем работаете.

– Двойное убийство.

– Проклятие. Читтеринги?

– Предположительно. Жили здесь под фамилией Клейнфельдт.

– М-м-м… Возможно. Знаешь, я работал над делом около недели, не успел хорошенько врубиться, как они просто исчезли. Пуф, и нету. Прислали мне записочку, если можешь поверить. В той самой чертовой записке сообщалось, что взрыв и пожар произошли по их вине, и добавлялось какое-то дерьмо собачье насчет починки газовой колонки.

– Похоже на правду?

– Черта с два похоже. О поджоге свидетельствуют горючие вещества, керосин, разлитый в пяти разных местах по всему дому… Знаешь, на что сослались Читтеринги? На лампы. На вонючие керосиновые лампы. Я говорю, бред сивой кобылы, а шеф щелкнул каблуками и наглухо заткнул мне рот, потому что мы не могли раскрыть дело.

– Понятно, – пробормотал Холлоран.

– Значит, все-таки получили свое?

– Похоже на то.

– Слушай. У нас в управлении дела нет, поскольку, по свидетельству пострадавших, никакого преступления не было, но у меня записи сохранились. Я их дома храню. Если будешь сообщать, что нарыл, пришлю утром по факсу. Распроклятое дело который год меня сводит с ума.

Холлоран согласился с условием, продиктовал номер факса, разъединился и проинформировал Шарон. Когда закончил, она откинулась на спинку кресла и тихо присвистнула.

– С тех пор прошло двенадцать лет, а они до сих пор боялись. Наверняка серьезная вендетта.

Холлоран снова протер кулаками глаза, понимая, что если вскоре не уйдет, то заснет прямо в кресле.

– А что у тебя?

– В Далласе полный ноль. Может быть, что-нибудь всплывет в Чикаго. Тамошнему дежурному кажется, будто он припоминает какой-то скандал, связанный с супругами Сэндфорд – под этой фамилией они там жили, – который случился много лет назад, незадолго до его поступления на службу. Может быть, и пустой номер. Фамилия Сэндфорд не очень-то редкая. Обещал завтра послать кого-нибудь покопаться в архивах.

Шарон зевнула, потянулась, высоко подняв руки, показав Холлорану чуть больше того, что пряталось под форменной рубашкой.

– Совсем вымоталась.

– Помнится, я тебе давно велел отправляться домой.

– Помнится, я советовала тебе то же самое. – Она покосилась на него. – Ты выглядишь хуже, чем я.

– Как всегда.

Она слегка улыбнулась, встала, надела куртку, поправила портупею, застегнула «молнию».

– Вышло неплохо, правда?

– Что?

– Первое свидание. – Шарон натянула на голову форменную темно-синюю шапку, заправила под нее челку. – В следующий раз можно и переспать.

Тут шериф решительно проснулся.

10

Убитый у реки бегун стал основной новостью на всех радио- и телестанциях Миннеаполиса, что детектив Лео Магоцци считал почти чудом в разгар футбольного сезона.

По приказанию шефа он вместе со своим напарником Джино Ролсетом целый день занимался этим делом, отложив расследование убийства бандитами на прошлой неделе девочки-подростка народности мяо.^[9] Джино это не понравилось.

– Видишь, что получается, Лео? – жалобно спрашивал он, выйдя из кабинета шефа. – Нас отзывают с одного убийства, бросают на другое, и не говори, будто приказ заняться вместо девочки-мяо симпатичным белым мальчиком, первокурсником семинарии, это не политика.

У симпатичного белого мальчика оказались очень симпатичные белые родители, которых они с Джино уничтожили за пару секунд, потребовавшихся для сообщения:

– С прискорбием вынуждены уведомить о гибели вашего сына.

Задали полагающиеся вопросы, дождались прибытия друзей семьи, заново заступивших на скорбную вахту, и только тогда покинули живые трупы с мертвыми остекленевшими глазами, бывшие до их прибытия родителями парня. Интересно. Мать девочки-мяо выглядела точно так же.

Джино от этого вовсе не полегчало. Он всегда тяжко переживает несчастья с детьми, поэтому Лео пораньше отправил его домой: посмотреть на собственных детей, прикоснуться к ним, поговорить, мысленно повторяя: «Слава Богу, слава Богу…»

У Магоцци не имеется ни детей, с которыми можно было бы поговорить, ни Бога, которого следует благодарить, поэтому он торчал на службе до восьми часов, делал звонки, листал протоколы опросов и предварительные заключения криминалистов, стараясь найти ниточку, намек на мотив или на подозреваемого в убийстве совершавшего пробежку парнишки. Пока пусто. Бегун – Джонатан Бланшар – почтикарикатурный идеал примерного, добропорядочного гражданина: студент семинарии, совмещавший учебу с работой по двадцать часов в неделю. Господи помилуй, по средам и субботам добровольно трудился в приюте для бездомных. Если не торговал наркотиками с кухонного черного хода, не отмывал на бесплатных супах мафиозные деньги, то следствие в тупике.

Наконец, озадаченный и огорченный Магоцци сдался, пошел в свой скромный оштукатуренный дом в верхней части Миннеаполиса, съел разогретый в микроволновке обед, просмотрел почту, полез по шаткой приставной лестнице в художественную мастерскую в мансарде.

До развода он писал в гараже, летом прихлопывая комаров, зимой окружая себя обогревателями, которые удваивали счета за электричество. В тот день, когда Хитер ушла вместе со своим отвращением к скипидару и повышенной чувствительностью к любым химическим веществам, кроме парфюмерии из бутика «Ланком», перетащил живописные принадлежности в дом, разложил и расставил в гостиной. Два месяца там и писал, просто используя представившуюся возможность. Перебрался на чердак только после того, как засахаренные фрукты приобрели минерально-спиртовой вкус.

Откинув крышку люка, глубоко вдохнул для успокоения, смакуя теплый едкий запах скипидара и масляных красок, пропитавший воздух. Настоящая ароматерапия.

Почти в два часа ночи вымыл кисти и, выбившись из сил, заполз в постель. Осенний пейзаж остается пока только пятнами красок, мазней, но скомпонован очень неплохо, заключил он, погружаясь в сон.

Проснулся в четыре с минутами от пронзительного телефонного звонка у кровати. На мгновение подумал, не заглушить ли его навсегда, расстреляв из девятимиллиметрового пистолета, но мечта рассеялась, он потянулся к трубке, припоминая, был ли в истории телекоммуникаций хоть один случай, когда ранний звонок приносил добрые вести. Едва ли. Хорошая новость всегда обождет, плохая – никогда.

– Магоцци слушает.

– Поднимай задницу, Лео, тащи ее на кладбище Лейквуд, – раздался в трубке голос Джино. – На сей раз настоящий бенгальский огонь. Бригада из управления уже выехала.

– Вот дерьмо!

– Дерьмо, лучше не скажешь, дружище.

Магоцци со стоном откинул теплое одеяло, затрясся, покрывшись гусиной кожей, надеясь на холоде прийти в сознание.

– Почему у тебя, черт возьми, такой тон, будто ты час назад уже встал?

– Догадайся. Полночи с Сюрпризом не спал. – Джино имел в виду шестимесячного сына, неожиданно появившегося на свет через тринадцать лет после предыдущего.

Магоцци испустил долгий страдальческий вздох.

– Кофе будет?

– Будет. Моя святая жена как раз термосы наливает, пока мы с тобой разговариваем. Надень парку. Холод собачий.

Через полчаса Магоцци и Джино стояли на кладбище Лейквуд, глядя в ошеломленном молчании на гигантскую каменную статую ангела с распростертыми мощными крыльями. На одном крыле лежала мертвая девушка, свесив по обе стороны руки и ноги. Лицо частично закрыто светлыми, запачканными кровью волосами, красное платье, нейлоновые сетчатые чулки, туфли на высоченных шпильках…

Место преступления заливал яркий белый свет ламп на высоких алюминиевых треногах, отчего жуткая картина приобретала сюрреалистический вид. Магоцци не мог отделаться от ощущения, что попал на съемочную площадку Кубрика.^[10] Или какого-нибудь дешевого фильма ужасов.

Взглянул на потрескавшиеся могильные плиты, освещенные прожекторами, заметил легкие струйки тумана, вьющиеся вокруг них по земле.

Пару раз сморгнул, стараясь развеять картину, потом сообразил, что туман настоящий. Порой на реальном кладбище стелется реальный туман, такой же как в кино.

Джино хлебнул кофе.

– Господи Иисусе. Похоже на какую-то культовую чертовщину.

Джимми Гримм из криминалистической бригады старательно кружил у могильной плиты, собирая пинцетом вещественные доказательства и раскладывая по прозрачным пакетикам.

Анантананд Рамбахан, стоя в сторонке, в ожидании, когда Джимми закончит, меланхолично кивнул детективам. Нынче утром никакой дружеской болтовни.

Магоцци взглянул вверх на тело.

– Молоденькая, – тихо вымолвил он. – Совсем ребенок.

Джино присмотрелся, подумав: «Ненамного старше Хелен», и сразу же выбросил из головы эту мысль. Четырнадцатилетней дочке не место в воображении рядом с мертвыми девушками.

– Господи, – снова шепнул он.

Магоцци подошел чуть ближе, исследуя темные потеки на боку ангела.

– Кто ее обнаружил?

С благодарностью за вопрос, отвлекший от неподобающих мыслей, Джино кивнул на двух перепачканных парнишек из колледжа в куртках с буквами «U of M».^[11] Полицейский в форме расспрашивал тощего, долговязого блондина, а тот, что пониже, темноволосый, стоял на четвереньках, сотрясаясь от сухой рвоты.

Магоцци причмокнул, искренне сочувствуя мальчикам. Через сколько лет их перестанут мучить ночные кошмары? Может быть, никогда.

– Давай с ними поговорим и отпустим несчастных придурков.

Полицейский благодарно оглянулся на подошедших детективов.

– Они в вашем полном распоряжении. – Он склонился поближе и доверительно проговорил: – Хотите совет? Разговаривайте с белобрысым. Его зовут Джефф Расмуссен. Другой пьяный как поросенок, вы наверняка заметили, что при каждом вопросе его выворачивает наизнанку.

Джино шагнул к Джеффу Расмуссену, а Магоцци задержался, приглядываясь. Иногда язык тела откровеннее и красноречивее слов.

Джефф нервно закивал, когда Джино представился. Сверкающие голубые глаза с красными прожилками то и дело поглядывали на статую. Его приятель с жалким видом старался собраться и сосредоточиться, но без особых успехов.

– Расскажешь, как дело было, Джефф?

Тот снова замотал головой:

– Да. Конечно. Конечно. – Сильно нервничает. Напряжен. – Мы были на хоккее… пошли выпить пару пива… в «Челси» подают слабоалкогольное по понедельникам. Ну и, знаете, просидели до закрытия бара, немножко расслабились. Один приятель нас подвез… у него была упаковка в багажнике… Проехались, велели тут остановиться. Он вышел из игры, дал нам по паре банок… и… ну… – Парень замолчал и сильно покраснел. – Это противозаконно?

Джино кивнул.

Джефф усиленно работал мозгами.

– Боже, родители меня убьют…

– Пока позабудем о правонарушении, Джефф. По крайней мере, ты в подпитии не садился за руль.

– Нет, нет! Я никогда такого не делаю! У меня даже машины нет…

Джино нетерпеливо прокашлялся.

– Расскажи, что вы здесь увидели.

Джефф тяжело сглотнул:

– Ну… ничего не видели. Пусто было, понимаете? Поздно. Просто побродили вокруг, поискали ангела, хотели попробовать.

– Что – попробовать?

– Спросить Ангела Смерти. – Он переводил взгляд с одного детектива на другого. – Понимаете?..

Джино с Магоцци помотали головой.

– Ох… Ну, есть одна история, легенда, не знаю. Говорят, будто тут похоронен какой-то черный жрец, или кто он такой, служитель сатанинского культа. Заказал себе надгробный памятник в виде ангела и сообщил последователям, что наложил на него заклятие: если взять ангела за руку и посмотреть в лицо, увидишь, как умрешь.

Магоцци взглянул в слепые каменные глаза, на обмякшую мертвую девушку, гадая, смотрела ли она перед смертью в лицо ангела.

– Ну, – продолжал Джефф, – отыскали ангела… и сначала подумали, шутка какая-то или еще что-нибудь. Кукла, манекен… Слишком дико. Я хочу сказать, это же Миннеаполис, правда? Потом увидели кровь и тогда… – он ткнул пальцем в корчившегося приятеля, – позвонили вам по мобильнику Курта.

– И все?

Джефф на секунду задумался.

– Все.

– Ничего не видели, ничего не слышали?

– Нет. Одни надгробия. Никого больше не было. – Он снова покосился на тело.

– Значит, кроме вас, на кладбище никого больше не было. Точно?

Джефф снова взглянул на Джино, панически вытаращив глаза:

– Господи, неужели вы думаете… ох, проклятие, неужели нас подозреваете?

Джино вытащил визитную карточку:

– Если еще что-то вспомнишь, звякни по этому номеру, ладно?

– Конечно, конечно…

Магоцци с Джино молча направились обратно к статуе. Рамбахан влез наверх к девушке, Джимми Гримм зашагал им навстречу с мрачной круглой румяной физиономией.

– Ни черта нет, ребята, – огорченно сообщил он. – Пара волосков, принадлежащих, скорей всего, жертве, для ровного счета какие-то отпечатки следов поблизости, хотя все чертовски затоптано. Никаких индивидуальных признаков. Рамбахан говорит, снова двадцать второй калибр.

– Их слишком много гуляет по улице, – проворчал Джино.

– Ты мне будешь рассказывать! – Джимми прикусил нижнюю губу, осматривая землю перед собой. – Абсолютно чисто, друзья. Работа почти профессиональная, но девчонка наверняка проститутка, а кто будет за деньги заказывать убийство проститутки? Я за двадцать лет службы не видел ничего подобного, хотя всякого насмотрелся, поверьте. Уже хочешь спустить ее, Анант?

Рамбахан сгорбился на пьедестале, вглядываясь в запрокинутое лицо девушки, подсвеченное мощным фонариком.

– Секундочку попрошу, мистер Гримм.

Джимми покрутил головой:

– Уже год с ним работаю, а он до сих пор называет меня «мистер Гримм». Чувствую себя сказочником.

– Может, она что-то знала. Может, убийца забросил ее на статую в виде предупреждения, – рассуждал Джино.

– По-моему, она влезла на статую до того, как ее застрелили, – заметил Джимми. – Тем более дико. Поглядите на кровь. Она стекла по боку статуи на пьедестал, разлилась лужицами вроде цветочного венчика. Текла перпендикулярно, с большой высоты, с большой скоростью. Значит, ее застрелили наверху. Если б убили в другом месте, а потом затащили сюда, не было бы сплошного потока. В зависимости от времени смерти крови было бы меньше. Боже, как я ненавижу эту работу! Пораньше уйду в отставку, стану уборщиком или еще кем-нибудь.

– Все мы уборщики, – сказал Джино. – Разгребаем грязь, оставленную другими.

– Не зря меня называют «Гримм с косой»,^[12] – невесело проворчал Джимми.

11

Митч готовил завтрак, супружеский эквивалент полудюжины «Богородица Дева, радуйся».^[13] Уже начал накладывать еду в тарелки, как услышал стук открывшейся и закрывшейся двери.

– Это еще что такое? – С потоком свежего воздуха на кухню влетела Диана. Щеки порозовели на утренней пробежке, светлый конский хвост увлажнился из-за сброшенного капюшона спортивной куртки. Идеальная реклама оздоровительного клуба.

– Покаяние, – улыбнулся он ей.

– Я даже не слышала, как ты вчера пришел.

– У себя в кабинете лег. Очень поздно было, не хотелось тебя беспокоить.

– М-м-м. – Она топталась на месте, остывая, скрипя по кафелю беговыми кроссовками. – Душ успею принять?

– Извини.

Он понес тарелки в любимую столовую на солнечной застекленной веранде. Диана предпочитает ее всем прочим комнатам в доме. Просторное помещение кажется маленьким из-за густых зарослей папоротников, пальм и цветущих растений, которые выглядят здоровее, чем на самом деле. Воздух плотный, влажный, пахнет сырой землей. Ненавистный запах.

– Ох, Митчелл, чудесно! – Диана уселась за стол из кованого железа, восторженно глядя в тарелку. Омлет со шпинатом, завернутый в слоеное тесто, замороженные груши с тертым сыром реджиано, украшенные сверху ягодой клубники. – Видно, здорово ты нагрешил. Мы и сексом займемся?

Вид у него был, наверное, ошеломленный, потому что она улыбнулась, сунув в рот грушу и протягивая чашку.

– Половинку, пожалуйста.

– Как новая картина продвигается?

– Плохо. Если сегодня не повезет, придется снять с выставки.

– Ох. Очень жалко, прости.

– Не говори глупостей. Ты тут не виноват, правда? Картиной больше, картиной меньше – для галереи разницы не составляет. А вот это нечто потрясающее. С мускатным орехом?

– Точно. – Он положил вилку на край тарелки вверх зубцами, как бы подавая знак несуществующему официанту. Есть не хочется, вопрос о сексе до сих пор слегка озадачивает.

– Сыр никак не могу распознать.

– Собственно, здесь пять сортов.

Она подбирала последний кусочек омлета, скрипя серебром по фарфору.

– Очень вкусно. Ты должен выйти из подполья и готовить для своих друзей.

Его чашка задребезжала на блюдечке.

– Почему ты так говоришь?

– Как? – с невинным недоумением посмотрела она на него.

– Называешь их моими друзьями. Это наши друзья, а не только мои.

– Ох, разве я так сказала? Ничего такого в виду не имела. Просто ты проводишь с ними столько времени… – Голос протяжный, взгляд рассеянно плавает, потом сосредоточивается на его тарелке. – Ты ведь не собираешься это выбрасывать в мусорное ведро?

Он смотрел на нее, разозлившись почти до решимости прояснить вопрос до конца, если бы в комнате не было дьявольски жарко, не будь она такой тесной. Взглянув ему в лицо, Диана сразу сморщилась. Боже милостивый. Как же он выглядит? Что она видит?

– Ешь, пожалуйста, – быстро вымолвил Митч. – Я ел, пока готовил. – Хотелось выскочить из комнаты, из дома, но он заставил себя сидеть, улыбаться, пока ее губы не изогнулись в ответ, потом молча следил, как она вычищает тарелку куском хлеба. Удивительно и забавно. При таком почти устрашающем аппетите все-таки остается в прекрасной физической форме, ни разу не набрав и не сбросив ни фунта.

Сыграй на этом. Дай ей что-нибудь. Ты перед ней в долгу.

– Не пойму, Диана, как это тебе удается. – Он опять улыбнулся для ровного счета. – Если я расскажу Энни, что ты съела нынче утром, она тебя убьет.

Диана громко расхохоталась, почти испугав его. Никогда так не смеялась.

– Может быть, Энни надо заняться бегом. Кстати, как и всем вам остальным. Целыми днями торчать на чердаке перед дурацкими компьютерами вредно для здоровья.

– Мы перерыв делаем время от времени. Родраннер велотренажер крутит, занимается йогой, Грейс штангу толкает, работает с гантелями…

– Правда? Я не знала. Звонила ей сразу после окончания выставки в Лос-Анджелесе. Мило поболтали.

– Тогда звони почаще. Приглашай на ленч в городе. Она будет рада.

– Ты прав. Именно так я и сделаю после нынешней выставки. – Диана хлебнула кофе, взяла газету, которую он положил, аккуратно свернув, слева от нее. – М-м-м. Вчера рынок обрушился.

Митч отодвинул стул. Пора уходить.

– Ох, боже.

– Что?

– Определенно не желаю читать такие вещи за утренним кофе.

– Какие?

Диана презрительным жестом сунула ему газету.

– Просто хороших газет больше нет. Одна желтая пресса, описывающая всякие омерзительные подробности…

Возможно, она говорила и дальше, но Митч ее больше не слышал. Начал читать статью, которой раньше пренебрег, пробегая строчки глазами, вдруг застыл, кровь с лица полностью схлынула.

– Ужас, правда?

Он заморгал, на миг растерявшись, потом вспомнил, что надо кивнуть.

– Да. Ужас.

– Ну, пойду в душ. – Она вскочила со стула, мимоходом чмокнула его в макушку. – Спасибо за завтрак, милый. Это было просто потрясающе.

Митч старательно свернул газету, загладил ногтем складку.

– Пожалуйста, – пробормотал он, но Диана была уже в душе.

12

На чердаке компании «Манкиренч», напоминавшем пещеру, стояла сонная тишина, как почти во всем городе. Солнце только начинало выползать на восточном горизонте, его слабый свет пытался пробиться в окна на дальней стене.

В темном хаосе столов в центре помещения с треском ожил компьютерный монитор, в полумраке ярко засветилось сверхъестественное голубое окно. Красные пиксели медленно собирались в буквы, одну за другой, из которых складывалась надпись:

ХОЧЕШЬ СЫГРАТЬ В ИГРУ?

Внизу загромыхал, заскрипел грузовой лифт, со скрежетом остановился наверху. Из кабины вышел Родраннер, прошел к компьютерам, прочитал надпись, нахмурился, нажал несколько клавишей, но слова не исчезли, и он помрачнел еще больше. Вновь пробежался по клавиатуре, пожал плечами, направился к кофеваркам.

Начал молоть зерна, глядя в окно на просыпавшийся город. Вдалеке лениво течет Миссисипи, как бы готовясь к зимнему ледоставу, и даже первые потоки пассажиров движутся медленней морозным утром. В Миннеаполисе всегда задолго до первого снега воцаряется зимнее настроение.

Он тщательно отмеривал чайные ложечки свежемолотого кофе, аккуратно засыпая в новый фильтр. Полностью сосредоточившись на сиюминутной задаче, не заметил скрытно и молча подкравшуюся из темноты массивную фигуру.

– Би-бип!

Родраннер конвульсивно дернулся, рассыпав кофе.

– Черт возьми, Харлей, это не что-нибудь, а «Джамайка блу»!

– Выше нос, приятель. – Харлей сбросил потертую кожаную мотоциклетную куртку, повесив ее на спинку кресла.

Родраннер принялся сердито сметать коричневый порошок.

– Где ты был, между прочим? Я думал, тут нет никого.

– Отлить ходил. А ты чуть-чуть расслабился, исполняя дикий ритуал с кофеваркой. Как только подойдешь к ней на пять шагов, начинаешь фугу танцевать. Меня это тревожит. – Харлей взглянул на монитор с мерцавшей красной надписью. – Работал на компьютере Грейс?

Родраннер оглянулся через плечо.

– Разве я похож на самоубийцу? Сам включился к моему приходу. Проверь. Я не смог разобраться.

Харлей перебрал клавиши толстыми пальцами-сардельками, хмыкнул, пожал плечами.

– Снова проблема. – Он изумленно моргнул, когда буквы внезапно исчезли. – Пропало. Наверно, Грейс из дома перебросила. Знаешь что?

– У тебя член не встал.

– Всю ночь об этом думал, не спал, задница? Слушай сюда. Я поутру на сайт заходил. Почти шестьсот посещений, больше пятисот предварительных заказов на диск. Кое-кто заказывает по две-три штуки. Мы будем чудовищно, безобразно богатыми.

Через час за своими компьютерами сидели Энни и Грейс, колдуя на языке программирования, который машина со временем переведет в сценарий двенадцатого убийства. Харлей загружал лазерный диск в гудевший системный блок, Родраннер бегал вокруг него, щелкая цифровой фотокамерой.

– Черт возьми, что ты делаешь с моим аппаратом?

– Смотрю, как ты складываешься из пикселей. Сразу сделаем снимки, начну их вводить.

Харлей покачал головой:

– Не собираюсь изображать мертвеца.

– Ничего не поделаешь. Я уж тремя прикинулся, а на этот раз он должен быть мужчиной.

В подземном гараже зарокотал лифт. Грейс подняла глаза:

– Попроси Митча.

– Правильно, – фыркнула Энни. – Только сначала придется вколоть ему добрую дозу наркотиков. Что за чертова музыка?

Грейс прислушалась, скорчила гримасу:

– «Зет-Зет Топ». Харлей, выключи.

– Идиотки. «Зет-Зет Топ» была самой раскрученной группой восьмидесятых годов. – Он съежился под грозным взглядом Грейс. – Ладно, ладно, только никакой больше классики. Я под нее засыпаю.

Харлей запустил инструментальный джаз, вернулся в свое кресло, крутнулся, закинув ноги в тяжелых ботинках на чистый стол Родраннера.

– Знаете, что я сделаю на свою долю бабок?

– Сбрось копыта с моего стола.

– Куплю домишко на Каймановых островах. Или на Багамах. Соломенная крыша, чудный кусок пляжа, большой гамак под пальмой, цыпочки в плавках с огромными сиськами… Ребята, приезжайте в гости в любое время, когда пожелаете. Mi casa, su casa.^[14]

Грейс закатила глаза:

– Не могу дождаться.

– Харлей, если не снимешь ноги с моего стола…

Он зубасто оскалился на Родраннера и спустил ноги на пол.

– А ты, Грейс? На что потратишься?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Может, устрою подземный бункер где-нибудь в горах Айдахо, начну запасаться оружием, соберу местных петушков в плавках с огромными…

Они хором расхохотались, лифт остановился, вошел Митч, крепко стиснув в правом кулаке газету.

Грейс махнула ему рукой:

– Ну-ка, улыбнись в камеру. Будешь покойником номер двенадцать… Господи, что с тобой?

Все оглянулись, смущенно затихли. Вид у Митча был нехороший. На лице решительно нездоровый серый налет, вместо костюма рубашка-поло и хлопчатобумажные брюки, волосы не причесаны. Для него все равно что выйти на улицу голым.

Он бросил на стол Грейс газету:

– Кто-нибудь видел?

– С девяносто второго года газет не читаю, – заявил Харлей. – Чего там?

– Смотрите. – Митч ткнул пальцем в статью и шагнул в сторону.

Остальные сгрудились у стола Грейс, заглядывая ей через плечо.

Она начала читать вслух:

– «Сегодня рано утром обнаружен труп молодой женщины…» – и умолкла на полуслове.

– Ох, боже, – прошептала Энни.

Минуту партнеры молча читали, застыв каждый на своем месте. Харлей первым поднял голову:

– Господи Иисусе Христе.

Он шагнул к своему столу, очень медленно сел. Энни с Родраннером сделали то же самое. Все уселись, глядя на свои руки, в мониторы, куда угодно, только не друг на друга. Остался стоять один Митч, принесший недобрые вести.

– Может, совпадение, – пробормотал Родраннер.

– Ну конечно, – хмыкнула Энни. – Убийцы то и дело забрасывают на статуи мертвых девушек. Боже правый, это невозможно…

– Здесь не сказано, что она была на самом верху, – безнадежно заметил Родраннер. – Может, ее нашли на пьедестале. Может, поработали наркоманы или бандиты. Господи помилуй, неизвестно, что стряслось на том самом кладбище. Может быть что угодно…

– Родраннер, – сказал Харлей необычно мягким тоном, – надо выяснить. Надо звонить копам. Прямо сейчас.

– И что мы им скажем? – спросил Митч, глядя на Грейс.

Она по-прежнему совершенно бесстрастно смотрела в газету.

– Не знаю. Какой-нибудь псих запал на наши убийства, решил осуществить на практике…

Родраннер перевел взгляд на свой монитор, где продолжали наращиваться показатели посещений сайта.

– Если так, – заключил он, – это один из наших посетителей. Наверняка.

Рука Грейс потянулась к телефону, но так и осталась лежать на трубке.

– Хочешь, чтоб я позвонил? – тихо спросил Митч.

13

Магоцци наблюдал, как Джино принюхивается к макаронам с колбасой, подносит к губам вилку, откуда на белую рубашку сразу капает крупная капля густого чесночного соуса.

– Вот дерьмо. – Он схватил салфетку.

– Вилкой работаешь как экскаваторным ковшом, – с улыбкой заметил Магоцци.

Джино на приманку не клюнул.

– Да? И ты точно так же работал бы, если бы ел домашнюю пасту, собственноручно приготовленную Анджелой.

У Магоцци текли слюнки, пока он не перевел взгляд на собственную еду: почерневший банан, яблоко, тощий кусок индейки на куске низкокалорийного хлеба, картонного на вкус. В желудке громко заурчало.

– Господи, даже тут слышно, – прошамкал Джино с набитым ртом. – Съешь чего-нибудь, ради бога. Хочешь пасты?

– Не могу.

Джино вытер соус с расплывшихся в улыбке губ.

– Знаешь, в чем твоя проблема? Кризис среднего возраста. Мужской климакс. Мужчина выскакивает на эту кочку в середине жизни, когда ему вдруг хочется сойти за старшеклассника. Поэтому он сбрасывает вес, начинает бегать трусцой, заниматься другими подобными глупостями и, сам того не понимая, начинает гонять по дорогам в открытом спортивном автомобиле, нарываясь на штрафы.

Магоцци красноречиво оглядел живот напарника с тридцатью лишними фунтами.

– Ладно, попадешь через месяц в больницу с тройным ожирением, вспомни этот день.

Джино с улыбкой облизнулся:

– Не спеши с цветами и передачами. Сбереги деньги для Анджелы, когда я отдам концы.

Внушительная чернокожая Глория, предпочитающая яркий оранжевый цвет, протопала по полу в туфлях на платформе, помахивая кипой розовых телефонных сообщений.

– Ребята, вы мои должники по гроб жизни. Я все это сортировала, пока вы животы набивали. – Она шлепнула на стол Магоцци пачку бумаг. – Ничего особенного. В основном психи и репортеры. Между прочим, последние со всех радиостанций, телеканалов и газет трех штатов стоят лагерем у нас на лестнице. Шеф Малкерсон интересуется, как к ним в лапы попало вот это. – Глория выложила номер «Стар трибюн» с крупнозернистым снимком мертвой девушки на статуе ангела. Заголовок, набранный крупным шрифтом, гласил: «Ангел Смерти».

– Длиннофокусный объектив, – заключил Магоцци. – При нас никто из представителей прессы за ограждение не заходил.

– Кстати, – продолжала Глория, – старикан на грани сердечного приступа и хочет как можно скорее поговорить с вами насчет пресс-конференции.

Магоцци догадывался, что хронический гипертоник Малкерсон, руководитель отдела специальных расследований полицейского управления Миннесоты, в данный момент сосет валиум, закрывшись у себя в кабинете.

Джино раздраженно бросил вилку.

– Какая еще пресс-конференция? Зачем? Мы должны позировать перед камерами, признаваясь, что ни хрена не знаем?

– Так решил Малкерсон, – отрезала Глория. – Не лишайте его возможности пустить громы и молнии. В отделе розыска пропавших никто не отвечает описанию девушки, поэтому Рамба… Рэмбо… как его там, черт возьми… отправил ее отпечатки в службу информации вооруженных сил США.

– Его фамилия Рамбахан. Анантананд Рамбахан. Он не любит, когда его называют Рэмбо, – заметил Магоцци.

– Наплевать. Тебе звонят по второй линии, Лео.

– Я обедаю.

Глория взглянула на жалкий обед на письменном столе и презрительно фыркнула:

– Вижу. Так или иначе, звонит женщина, которая утверждает, будто ей что-то известно насчет убийства на статуе, и хочет поговорить с дежурным детективом. Иначе бросится в суд. Или в пруд. Последние слова я не совсем разобрала.

– Убиться можно. – Магоцци схватил трубку.

Как только Грейс вышла из дверей пакгауза, на нее в тот же миг налетел холодный ветер. Она сгорбилась, вздернула холщовый воротник пальто, почти радуясь неприятным физическим ощущениям. С чем-то в мире еще можно осмысленно побороться, прежде чем вновь рухнуть в хаос безумия.

Она постоянно твердит себе, что все не так уж и плохо. Никогда не поддается навязчивой мысли, будто за каждым углом поджидает кошмар, каждый перевернутый лист календаря сулит катастрофу. Если сегодня тебя не настигнет, то разразится завтра. Секрет выживания заключается в признании этого простого факта, к которому надо быть постоянно готовым.

Но другие… другие не могут так жить. Почти всем надо верить, что мир в основном неплох, зло – отклонение от нормы. Иначе жить было бы чересчур тяжело. Поэтому, по ее мнению, неисправимые оптимисты вроде Поллианны^[15] иногда перерезают себе горло.

Из всех партнеров «Манкиренч» Грейс в последнюю очередь следовало бы звонить копам и тем более выходить сюда их дожидаться. Ей это известно не хуже, чем остальным, но ничто ее не остановило. Можно сказать, контрольная проверка. Через все надо пройти.

– Не уничтожай их, милочка, – предупредила Энни перед уходом, и только наполовину шутила.

Собственно, Грейс не питает ненависти к копам. Просто лучше других понимает, что в принципе это беспомощные существа, ограниченные законом, политикой, общественным мнением и слишком часто собственной тупостью. Она их не собирается уничтожать, но и не собирается преклонять перед ними колена.

– Ну, давайте скорее, – нетерпеливо бормотала она, притоптывая ногой, пристально разглядывая поток машин в обеденное время.

То и дело в клубах дизельного дыма проезжает настоящий грузовик с настоящим грузом, направляясь к одному из немногих оставшихся складов ниже по кварталу, но большую часть Вашингтон-авеню в этом месте оккупируют «хонды», «тойоты». Возможно, они со временем вообще вытеснят грузовики. Боже упаси заказывать салат из загрязненного цикория в кафе на тротуарах, которые по-прежнему размножаются, как сорняки.

Грейс принялась расхаживать – двадцать шагов к северу от зеленой двери, двадцать обратно, – с такой остротой подмечая каждую деталь, что накапливавшаяся информация почти болезненно бомбардировала мозг. Запоминалось каждое лицо, попавшееся на пути, автомобиль, фургон, даже неожиданный тяжеловесный взлет голубя, на свой лад подававшего сигнал тревоги. До чего неприятно. Изматывает.

На десятом круге у зеленой двери она, в конце концов, увидела вывернувший из-за угла в двух кварталах ниже неприметный коричневый седан последней модели, на котором как бы крупными буквами было написано: ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА БЕЗ ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫХ ЗНАКОВ.

Сидевший в ней Магоцци свернул на Вашингтон-авеню, миновал несколько ничем не примечательных пакгаузов, похожих на выцветшие строительные кубики из конструктора для гигантов. Джино щурился в окно, разглядывая номера, которых почти ни на одном строении не было.

– Черт возьми, тут можно что-то найти только с помощью глобальной системы навигации.

– Она нас обещала на улице ждать.

Джино указал на небольшую кучку людей, мельтешивших возле трейлера, подъезжавшего задом к погрузочной платформе, выбрасывая из выхлопной трубы белые клубы дыма.

– Похожа на водителя грузовика?

– По телефону похожа.

– Думаешь, лапшу на уши вешает?

– Не знаю, – пожал плечами Магоцци. – Возможно. Трудно сказать.

Джино слегка содрогнулся, включил вентилятор-обогреватель на приборной доске.

– Господи, ну и холод, а ведь еще даже не Хеллоуин.^[16]

Проехали еще квартал, увидели стоявшую перед зеленой дверью высокую женщину в темном пальто, с развевавшимися на ветру длинными темными волосами. Она вздернула подбородок, что Магоцци принял за сигнал, поданный так, словно каждый человек на планете ожидает от нее сигнала.

– На шофера грузовика не похожа, – радостно заключил Джино. – Нисколечко.

Но держится именно так. Это видно по позе, по голубому холодному взгляду, заживо сдиравшему с них кожу, пока они сидели в машине, пристегнутые и беспомощные. Господи, до чего же он ненавидит красивых женщин!

Магоцци рванул вперед, резко остановил машину, встретился с женщиной взглядом сквозь пыльное стекло. Первым делом подумал: «Крутая». Потом, присмотревшись поближе, добавил: «И перепуганная».

Значит, это и есть Грейс Макбрайд. Совсем не то, что ожидалось.

Она раскусила обоих, прежде чем они вылезли из машины. Хороший и плохой. Плохой – высокий с быстрыми темными глазами – определенно детектив Магоцци, говоривший с ней по телефону. Единственная неожиданность заключается в полном совпадении внешности с итальянской фамилией. Партнер ниже ростом, плотнее, слишком неправдоподобно смахивает на симпатичного добродушного парня. Оба в обязательных мешковатых спортивных куртках, под которыми прячется кобура, но Грейс разглядывала рубашки, суммирующие историю их жизни.

Магоцци не женат или, скорее, разведен. Под сорок, по ее прикидке. В любом случае одинокий мужчина, искренне убежденный, что так называемые «несминаемые складки» никогда не сомнутся.

Заботливая жена балует его партнера домашними обедами, последствия которых он прячет под старательно отглаженной той же женой рубашкой, купленной в универмаге «Джей-Си Пенни».^[17] Дорогой шелковый галстук с цветочным рисунком свидетельствует о наличии разбирающейся в моде дочки-подростка, которая наверняка ужаснулась бы, видя, что он его носит с твидовой курткой.

– Спасибо, что приехали. – Она смотрела им в глаза, по-прежнему держа руки в карманах. – Я Грейс Макбрайд.

– Детектив Магоцци…

– Знаю. Узнала по голосу. – Грейс чуть не улыбнулась, подметив слегка прищурившиеся глаза. Нельзя перебивать копов. Особенно женщинам.

– …а это мой напарник, детектив Ролсет.

Коротышка изобразил обманчиво безобидную улыбку и спросил:

– У вас есть разрешение на ношение оружия?

Сюрприз, сюрприз. Вялый увалень оказался внимательным. Невозможно увидеть под плотным пальто кобуру на плече.

– Наверху в сумочке.

– Не шутите? – С губ не сходит улыбка. – Постоянно носите или только при встрече с двумя копами?

– Постоянно.

– Гм. Позвольте уточнить калибр.

Грейс распахнула полу, предъявив пистолет. Взгляд детектива на миг смягчился, как при встрече с любимой. Копы питают сентиментальную нежность к оружию.

– Впечатляет. Девятимиллиметровый?

– Верно. Не двадцать второй, детектив. Ведь девушка на кладбище застрелена из двадцать второго?

Детективы, надо отдать им должное, глазом не моргнули. Магоцци даже с преувеличенной непринужденностью сунул руки в карманы куртки, глядя в сторону, вниз по улице, словно ее осведомленность о калибре орудия убийства вообще не имела значения.

– Вы сказали, вам что-то известно об этом убийстве?

– Я сказала, возможно. Точно не уверена.

Он слегка вздернул правую бровь:

– Возможно? Не уверены? Странно. По телефону казалось, что Лондон горит.

Магоцци мог поклясться, что ни один мускул не дрогнул на ее лице, но все же на нем промелькнуло презрение, словно он вел себя очень плохо, а она ничего лучшего не ожидала.

– Информация, которую я вам могу предъявить, детектив Магоцци, является интеллектуальной собственностью фирмы, а если она не относится к делу, вообще не открою.

Он старался говорить ровным тоном.

– Вот как? Когда же вы решите, относится или нет?

– Решать буду не я, а вы. – Грейс вытащила из внутреннего кармана цепочку с бренчавшими пластиковыми карточками. – Пойдемте со мной. – Сразу повернулась, вставила в щель у двери зеленую карточку, вошла, зашагала вперед.

Шла быстро, стуча каблуками сапог по бетону, направляясь через гараж к лифту. Джино с Магоцци двигались медленнее. Джино смотрел на полы черного пальто, развевавшиеся вокруг длинных ног, обтянутых джинсами. Магоцци озирался вокруг, чуя деньги в пустом помещении. Люди платят хорошие суммы за постоянную парковку в городе, а тут как минимум двадцать свободных мест.

Джино подтолкнул его локтем и тихо проговорил:

– Я бы сказал, вы двое идете почти голова в голову в соревнованиях за титул «мисс Конгениальность».

– Заткнись.

– Эй, кончай лезть из кожи. На мой голос уже можешь рассчитывать. – Когда они остановились перед дверью лифта, на глаза ему попалось трафаретное изображение обезьянки. Он удивленно взглянул на Грейс. – Вы что, из «Манкиренч»?

Та кивнула.

– Шутите? Моя дочка обожает ваши игры! Если я расскажу, что тут был, она просто с ума сойдет!

Грейс почти улыбнулась. Магоцци показалось, что лицо ее сейчас треснет и кусками осыплется на пол.

– Детские игры и образовательные программы – наш кусок хлеба с маслом, – сказала она, и Магоцци нахмурился, стараясь уловить произношение. Кое-какие согласные мягко звучат, но манера речи скорострельная, характерная для Восточного побережья, как будто ей не хочется говорить слишком долго и слова надо как можно скорее выбрасывать. – Но сейчас мы работаем над новым проектом… поэтому я вас и вызвала. – Она вставила в щель другую карточку, на этот раз синюю, и дверцы лифта раздвинулись. Одной рукой без усилий подняла тяжелую внутреннюю решетку.

– Кто это «мы»? – уточнил Магоцци, когда все вошли в кабину.

– У меня четверо партнеров. Они ждут наверху.

Лифт остановился, Грейс открыла решетку, за которой оказался светлый открытый чердак, испещренный солнечными лучами. В центре обширного помещения расставлены столы с компьютерами, явно без определенного порядка, по деревянному полу тянутся змеями толстые черные электрические кабели. Кучка мрачных людей – трое мужчин и пухлая женщина – взглянули на вошедших.

– Мои партнеры, – объявила Грейс, и Магоцци стал ждать утомительной формальной процедуры знакомства.

Женщины никогда от нее не отказываются, даже если приходишь их арестовывать. Представляют тебя всем присутствующим, пока на запястьях защелкиваются наручники, будто ты забежал на чашку чая или еще зачем-нибудь. Однако Грейс Макбрайд удивила его, направившись кратчайшим путем к письменному столу татуированного мужчины с конским хвостом, смахивавшего на борца, полностью игнорируя другого, похожего на циркового акробата, яппи в рубашке-поло и невероятно толстую женщину, при виде которой сердце Магоцци тем не менее заколотилось немного сильнее.

– Давай второй номер, Харлей, – приказала Грейс мускулистому парню с хвостом. – Джентльмены?

Магоцци с Джино подошли, остановились с ней рядом за креслом. Как будто прикасаешься к красному дереву. Остальные присутствующие в помещении держались поодаль, и Магоцци лишь радовался их молчанию в данный момент.

– Что ищем? – спросил он, хмурясь через могучее плечо парня на темный монитор.

– Обождите, – бросила она, и экран тут же заполнила фотография.

Магоцци с Джино наклонились поближе, щурясь на широкоформатное изображение той самой неизвестной, обнаруженной нынче утром, когда она еще лежала на статуе ангела на кладбище Лейквуд. Самое странное – на снимке нет ни копов, ни ротозеев, ни лент полицейского ограждения… только тело и статуя.

– Кто снимал? – спросил Джино.

– Я. – Мужчина по имени Харлей откатился в сторону в кресле, чтобы они лучше видели, но детективы в том не нуждались. Оба на шаг отступили, глядя на парня.

– Видно, вы там побывали гораздо раньше нас, – осторожно заметил Джино.

– Похоже на место нынешнего преступления? – уточнила Грейс.

Магоцци проигнорировал. Это не похоже на место преступления. Это и есть место преступления.

– Парнишки, нашедшие тело, сказали, что никуда не отлучались до прибытия первой бригады полиции, – сказал он, по-прежнему глядя на Харлея. – Они и позвонили по сотовому в службу 911. Значит, вы были там раньше всех… возможно, за исключением убийцы.

– Ох, ради бога, – проворчал Харлей. – Я не убийца, а это не место преступления.

– Мы там были, сэр, – напряженным тоном заметил Джино. – Вы, очевидно, тоже. Точно скажите, когда сделан снимок?

Харлей всплеснул руками:

– Господи боже, не знаю. Родраннер, когда это было?

Магоцци рывком повернул голову вправо, услышав, как Акробат пропищал:

– Недели две назад. Точней не припомню. Ох, минуточку. Это было в День Колумба, помнишь, Харлей? Ты еще одолжил мне двадцатку, потому что банки были закрыты…

– Постойте, – перебил Магоцци. – Обождите секунду. Вы сняли это фото пару недель назад?

– Вряд ли. – Джино снова посмотрел на фотографию, качая головой.

– Мы все там были, – вставила толстушка. – Две недели назад. Все, кроме Митча.

– Правда, – подтвердила Грейс.

– Мне там быть не хотелось, – пробормотал яппи, – но я помню, когда это было…

– Хорошо. – Магоцци глубоко вздохнул, переводя взгляд с одного на другого и в конце концов останавливая его на Грейс. – Давайте послушаем.

– Это постановочный снимок.

– Простите? – Сбитый с толку Джино настроился воинственно.

– Для игры, дорогуша. – Толстуха поднялась с кресла и пошла к кофеварке на полке, окутанная приблизительно двадцатью ярдами шуршащего шелка павлиньей расцветки. Оба детектива не могли глаз от нее оторвать. – «Найди маньяка-убийцу». Наша новая компьютерная игра.

– Грандиозно, – проворчал Джино. – Игра про маньяка-убийцу. Очень вдохновляет.

– Миленький, мы рынок кормим, не сами его выдумали, – проворковала Энни. – Игра вроде «Ключа», только больше убитых. Игрок вычисляет убийцу с помощью ключевых подсказок на снимках мест преступлений. Это убийство номер два. Присмотритесь поближе. На ангельском крыле Родраннер.

Магоцци и Джино взглянули на жердь в лайкре, потом снова на снимок. Оба одновременно увидели детали, упущенные при первом взгляде из-за крупного масштаба. Красное платье, длинные светлые волосы, шпильки… все точно. Но у их неизвестной крошечные руки с выкрашенными красным лаком ногтями. Руки на фото крупные, жилистые, явно мужские. И ноги… огромные. И на горле адамово яблоко…

Джино глянул на ботинки Родраннера четырнадцатого размера, на горло и прошептал:

– Господи помилуй… действительно он.

Магоцци продолжал рассматривать снимок, лихорадочно ворочая мозгами, чувствуя, как повышается кровяное давление. Дьявольская сцена, оказывается, из игры. Он с усилием сосредоточился на объяснениях Грейс Макбрайд.

– …большинство сценариев в игре довольно простые. А этот настолько уникален, что шансы на совпадение кажутся …

– Астрономическими, – договорил за нее Магоцци и взглянул на толстуху. – Говорите, игра новая?

– Новенькая, с иголочки. Пока даже не поступила в продажу.

– Значит, кроме присутствующих, фотографию никто не видел.

Харлей, хмыкнув, крутнулся в кресле.

– Думаете, мы вас позвали бы, будь среди нас убийца?

– Возможно, – спокойно ответил Магоцци.

Грейс Макбрайд шагнула к столу Родраннера и положила руку ему на плечо.

– Сколько? – тихо спросила она.

Родраннер поднял на нее глаза:

– Пятьсот восемьдесят семь. – Он оглянулся на Джино, потом на Магоцци. – Примерно неделю назад мы разместили игру в своем местном пробном веб-сайте. На данный момент зарегистрировано пятьсот восемьдесят семь посещений…

– Что? – взорвался Джино. – В Интернет ее сунули?

– Уже сняли! – оправдывался Родраннер. – Как только увидели утреннюю газету…

– Значит, кроме нас, снимок видели всего пятьсот восемьдесят семь человек, – заключила Грейс Макбрайд.

– Всего?.. – взревел Джино.

Грейс взглянула на него сверху вниз:

– Не пойму, что вас так возмущает. Несколько часов назад список подозреваемых был бесконечным. А мы сузили круг до пятисот восьмидесяти семи.

– Плюс еще пять, – многозначительно добавил Магоцци, оглядывая всех по очереди, Грейс Макбрайд напоследок. – Если возмущение детектива Ролсета вызывает у вас недоумение, то вы, видимо, не понимаете, что, если бы не поместили игру в веб-сайт, молоденькая девушка, возможно, была бы жива. – Он минуту помолчал, чтобы все усвоили сказанное, потом в голове что-то затормозило со скрежетом, и в памяти, наконец, всплыли и зарегистрировались слова Энни. – Стойте. Вы говорите, это второе фото. А что на первом?

Харлей снова повернулся к клавиатуре, застучал по клавишам.

– Сейчас покажу, да в нем нет ничего необычного, в отличие от второго. Вот. – Он откатился, давая детективам взглянуть. – Номер один. Ничего особенного. Просто бегун у реки.

Магоцци услышал, как Грейс Макбрайд рядом с ним затаила дыхание, на секунду задумался о причине, но сразу об этом забыл, глядя на фотографию на мониторе Харлея.

Они с Джино долго на нее смотрели с абсолютно бесстрастными лицами. Магоцци вспоминал вчерашнее утро, когда стоял на коленях у тела бегуна напротив Рамбахана, который пальцами в перчатках открывал рот мертвеца, откуда разнесся запах конфетки в обертке.

– Что у него во рту? – выдавил он.

Харлей на миг просиял.

– Подсказка. На ней надо щелкнуть.

Подвел мышку к губам и замер на месте, слыша голос Магоцци:

– Не надо. Красная лакрица.

Харлей медленно повернул к нему голову.

– Откуда вам известно? – пробормотал он и понял, не договорив. Все поняли, только тип в рубашке-поло хотел услышать своими ушами.

– Кого-то убили во время пробежки? – устало уточнил он.

– Вчера утром, – подтвердил Джино. – Разве никто из вас новости не смотрел?

– А во рту убитого была красная лакрица, – добавил Магоцци. – Причем в новостях об этом не сообщалось.

Молчание длилось лишь пару секунд, после чего все осознали, чтопроисходит, и увидели леденящую кровь возможность дальнейшего развития событий.

– Господи Боже, – шепнула, наконец, Энни. – Отец небесный… Он играет в игру. Всех прикончит…

У Магоцци сжалось сердце.

– Сколько всех?

– Двадцать, – бесстрастно ответил Митч, нащупывая позади себя кресло и бессильно опускаясь в него. – В игре двадцать сценариев.

– Иисус, Мария, Иосиф… – прошептал Джино.

Родраннер отчаянно взмахнул руками:

– Нет-нет-нет, вы не знаете правил! В игре правда двадцать убийств, только дальше седьмого никто не прошел.

– Откуда вы знаете? – спросил Магоцци.

Родраннер нетерпеливо вздохнул:

– Оттуда, что я постоянно слежу. Пока не найдешь все подсказки на первом уровне, не пройдешь на второй. Никто из посетителей сайта не поднялся выше седьмого. Некоторые и до него не дошли.

– Ох, какое облегчение, – хмыкнул Джино. – Значит, мы не увидим город, заваленный трупами. Выходит, у нас впереди всего-навсего пять убийств.

Магоцци развалился в кресле. Лучше бы в шезлонге, с парой банок пива, и, разумеется, в мире, где люди не убивают друг друга.

– Наверно, вы как-нибудь регистрируете абонентов сайта?

– Конечно. Фамилия, адрес, номер телефона, электронная почта. – Энни оттолкнулась от стойки, подкатилась в кресле на колесиках к одному из компьютеров, более или менее подвластному человеку. Он стоял на ничем не захламленном письменном столе из темного полированного ореха с фарфоровой вазой, где располагалась искусная композиция из шелковых цветов тех же сизых павлиньих оттенков, как платье хозяйки, которая, по догадке Магоцци, ежедневно меняет цветы в тон наряду. – Я вам покажу список, да особого толку не будет.

– Почему? – спросил Джино, подходя к столу.

– Много липовых. – Энни ткнула пальцем в строчку на мониторе, загипнотизировав Джино ногтем, покрытым белым лаком с блестками. – Вот, смотрите. Клод Гигант, улица Кошачьих Концертов…

– Ох, какое старье, – жалобно протянул Родраннер.

– Ты мне будешь рассказывать. Люди нынче вообще лишились фантазии.

Джино наклонился над ней, чтоб лучше видеть:

– Компьютер не вылавливает подобные вещи?

Пухлое плечо соблазнительно шевельнулось. Джино чуть инфаркт не хватил.

– Любая регистрация давным-давно стала пустым номером. В большинстве программ просто требуется заполнить определенные графы; перекрестная проверка не проводится, подлинность данных не устанавливается. Да зачем это надо? Собираетесь отказать потенциальным клиентам в доступе к сайту лишь потому, что им хочется отчасти сохранить анонимность?

– Выходит, никак нельзя выяснить настоящее имя Клода Гиганта.

Энни чуть улыбнулась:

– Я этого не говорю. Теоретически возможно. Просто надо установить, откуда он зашел на сайт, а потом запросить данные на клиентов у провайдера.

Магоцци уставился на собственные ботинки, не желая смотреть на совладельцев «Манкиренч». По крайней мере, в данный момент. Если сказать, чего ему нужно, и подметить на чьем-то лице хоть малейшее колебание, он вполне может выхватить пистолет и всех перестрелять.

– Мне нужна копия регистрационного списка. И все сценарии убийств в игре, особенно постановочные снимки мест преступления. Можно уладить проблему без ордера?

– Нет, конечно, – послышался голос Грейс Макбрайд. Дрожащий голос. Она стояла, выпрямившись, не двигаясь, высокая красивая женщина с пистолетом под мышкой, и все-таки почему-то смотрела на него с беспомощностью. Приказала Харлею: – Распечатай мужчину на пароходе. – Потом обратилась к Магоцци: – Это третье убийство. Вы должны его предотвратить.

14

Магоцци сидел в одиночестве в кабинете Митча Кросса, прижав к уху плечом телефонную трубку, барабаня пальцами по хирургически стерильному письменному столу.

Пока «мьюзик»^[18] непрошено навевал в уши «Битлз», он оглядывался в поисках свидетельств, что здесь в самом деле работает человек, и не находил. Ни на столе, ни под столом ни одного клочка бумаги; новехонький компьютер, кажется, никогда не включался. В темном экране без единой пылинки увидел свое отражение. На дюйм выдвинул верхний ящик стола с аккуратно уложенными в ряд карандашами с одинаково заточенными остриями и пачкой салфеток с пропиткой.

Стены белые, голые, только одна абстрактная картина, которая ничего ему не сказала. Ни красок, ни жизни, лишь несколько черных пятен на большом пустом холсте, которые внушали ребяческое желание найти цветные фломастеры и испробовать свои силы в граффити.

Посреди стола прямо перед глазами снимок места преступления номер три. Чистая случайность – он его просто бросил, усаживаясь, – однако фотография как бы самостоятельно заняла идеальное положение, согласно принципиальному одержимому стремлению к упорядоченности. Магоцци чуть-чуть ее сдвинул и сразу почувствовал облегчение.

Сценарий третьего убийства представляет собой как бы плод нездорового подросткового воображения: пухлый мужчина средних лет сидит на унитазе со спущенными штанами и пулевым отверстием в голове. Можно приписать его авторство слабоумному татуированному бугаю.

По условиям игры третья жертва найдена в уборной колесного парохода, вышедшего в вечерний круиз по реке. Можно было бы, пожалуй, найти для засады более удачное место, хоть и это годится.

Много лет назад он сам плавал на пароходах, совершал в выходные круизы по реке Сент-Крой, еще вместе с Хитер. Снаружи колесный пароход кажется существенно больше, чем ожидалось – трехпалубный, на пятьсот пассажиров, – и совсем не таким романтичным. Внутри просторные общие салоны, никаких отдельных кают, где можно осуществить романтические – или смертоубийственные – фантазии. Рядом на всеобщем обозрении располагаются туалетные комнаты. В случае необходимости, думал Магоцци, всего двенадцать полицейских могут держать судно под наблюдением, хотя возможен и другой вариант – отменить чартерный рейс, погрузить на борт копов в штатском, пускай сукин сын только явится.

«Мьюзик» переключился с «Битлз» на Манчини, и он нетерпеливо взглянул на часы. За пять минут удалось выяснить, что в такое позднее время года на реке остаются лишь два-три больших парохода и только один – «Николлет» – отправляется нынче в чартерный рейс. На получение остальной информации уходит гораздо больше времени.

Музыка резко оборвалась, в трубке вновь прозвучал голос мистера Тирсваля, председателя пароходной компании:

– Детектив Магоцци?

– Слушаю.

– Простите за задержку. У нас тут… небольшая проблема. – Голос звучал весьма напряженно, почти срываясь. – Нынешний рейс зафрахтовали Хаммонды для свадебного приема.

Магоцци опешил:

– Фостер Хаммонд?

– Совершенно верно.

– О боже.

Фостер и Чар Хаммонды – короли Миннесоты. Почти монопольное право на судоходство по Великим озерам наполнило на рубеже веков семейные кубышки. Ныне, если верить слухам, они владеют половиной Миннеаполиса и имеют больше политического влияния, чем все избиратели, вместе взятые.

– Хаммонды ни в коем случае не отменят мероприятие, детектив. Оно год назад запланировано, приглашены все мало-мальски известные личности Миннесоты. Я посоветовался со своими юристами, спрашивая, что можно сделать, но законное обоснование отмены чартерного рейса приведет к тяжелейшим последствиям, с которыми не сравнится убийство, поверьте.

Магоцци поверил.

– Если отказать Хаммондам, они постараются, наверняка успешно, обанкротить компанию. С другой стороны, – в голосе председателя зазвучал едкий сарказм, – если предупредить пассажиров о возможной опасности, а они все же поднимутся на борт, закон признает нас невиновными в чьей-либо смерти.

Магоцци кивнул самому себе. Иногда закон – настоящая сволочь.

– Может полиция отменить рейс в приказном порядке?

Детектив слегка улыбнулся.

– Только не в нашей стране. Для этого требуется распоряжение губернатора в рамках чрезвычайных полномочий, тогда как у нас всего-навсего подозрения, а не явная, непосредственная угроза.

– Обратитесь за помощью к мэру… Он включен в список гостей.

Магоцци прикрыл глаза ладонью.

– Детектив, я хочу вам сказать, будь на то моя воля, я своими руками вытащил бы пароход из воды, и черт с ним, с судебным преследованием.

– Верю, мистер Тирсваль. – Он всегда несколько удивлялся, встречая по-настоящему порядочных людей на вершине корпоративной лестницы.

– Я звонил Хаммондам, кратко обрисовал ситуацию. Они согласны вас выслушать, если прибудете в течение получаса. Адрес нужен?

– Не нужен. Все в городе знают, кто живет в большом каменном особняке на Островном озере.

Джино вошел как раз в тот момент, когда он клал трубку. Ровно на один пончик толще, чем при их расставании на чердаке десять минут назад.

– Хлеб с ними преломил, – укоризненно произнес Магоцци, указывая пальцем на подбородок.

Джино вытер рот, белая пудра просыпалась на безукоризненный серый ковер Митча Кросса.

– И с Сатаной преломлю, если хлеб – пончик в сахарной пудре. Они нам скопировали игру и регистрационные данные каждого игрока, подписавшегося на веб-сайт. Даже дважды просить не пришлось. Я еще не успел рот открыть, как генеральша Макбрайд запустила принтеры, и теперь у нас две коробки, битком набитые бумагами. Удалось вычислить пароход?

– Да, и дело совсем плохо. В машине расскажу.

Когда дверцы лифта сомкнулись за детективами, Грейс отвернулась к окнам, сосредоточилась на полосах света, нарисованных на полу анемичным солнцем. Еще не готова взглянуть в глаза друзьям – пока нет.

Из-за нее гибнут люди. Опять.

Митч свалился в стоявшее рядом с ней кресло. Внешне кажется спокойным, но окружен ядовитой аурой истерики.

– Мы пропали, – объявил он наконец.

Грейс почти не обратила внимания на его замечание, а Энни быстро ответила, хмурясь:

– Жутко деликатно ведешь себя, Митч.

Он поднял на нее глаза:

– Как по-твоему, что будет с «Манкиренч», когда дело откроется?

Теперь Грейс отреагировала, повернулась к нему.

– О чем ты говоришь, Митч? – осторожно спросила она, хорошо понимая, что открывает ящик Пандоры.

Митч шумно выдохнул, запустил пальцы в волосы.

– Я говорю, что Гринберг взбесился только из-за того, что мы начали делать игру о серийном убийце. Когда он узнает о серии настоящих убийств по нашим сценариям, «Школьные игры» и пятьдесят процентов прибыли фирмы превратятся в счастливое воспоминание.

Грейс распрямилась, глядя на старого друга, как на несимпатичного незнакомца.

– Слушаю, и не верю ушам.

Митч растер ладонями небритые щеки.

– Да? Один я беспокоюсь? Речь о будущем нашей компании, Грейс. Это не просто мелкая неприятность, это катастрофа.

– Господи помилуй, Митч, из-за игры гибнут люди!

– Против чего я первый возражал, помнишь? – почти крикнул он, взглянул ей в лицо и отдал бы жизнь, чтобы взять свои слова обратно.

Это твоя вина, Грейс. Ты была виновата тогда и виновна теперь.

15

Магоцци чувствовал себя Цыпленком Литтлом из «Сумеречной зоны».^[19] Они с Джино только что объявили многочисленной публике, что небо рушится на землю, и все только сдержанно-снисходительно улыбнулись, как бы простив им подобную глупость.

Детективы сидели на мягком диване в комнате, по прикидке Магоцци, всего на фут короче баскетбольной площадки. Прямо напротив расположились Чар и Фостер Хаммонды, загорелые, подтянутые, спокойные, окруженные двадцатью восемью участниками свадебных торжеств, плюс родители жениха.

– Что же, мы, безусловно, ценим вашу заботу. – Фостер Хаммонд изобразил заученную любезную улыбку. Магоцци на секунду подумал, что он собирается погладить его по головке, как преисполненного лучших намерений, но не слишком благоразумного служителя общества. – Только сомневаюсь, что некий… индивидуум совершит подобную попытку в ходе данного мероприятия. Это было бы чистым безумием.

– Он психопат, мистер Хаммонд, – выпалил Джино. – Это и есть чистое безумие.

Магоцци огляделся, отыскивая на лицах хоть какую-нибудь нормальную человеческую реакцию. Ничего. Никто не моргнул глазом при упоминании о психопате-убийце. Даже невеста с женихом хранят хладнокровие и молчание, огражденные от банальных мерзостей вроде убийства происхождением и деньгами.

Хаммонд красиво пожал плечами:

– Несомненно, детектив Ролсет, но, если он не жаждет быть пойманным, нынче вечером мы его вряд ли увидим. В последние месяцы средства массовой информации активно освещали намеченное событие, на котором – к нашему огорчению, должен добавить, – будут присутствовать репортеры. В сторонке, конечно.

Конечно, подумал Магоцци. Упаси боже видеть рядом людей, зарабатывающих на жизнь.

– Несколько месяцев уговаривал чертей держаться подальше. Это проклятие всей моей жизни. – Хаммонд несколько оживился. – Потрясающая ирония судьбы! По причине нежелательной огласки нам пришлось принять чрезвычайные меры предосторожности, учитывая общественное положение некоторых гостей. Слава богу, мы их приняли.

– Такова сила прессы, – саркастически буркнул Джино, чего никто из присутствующих не услышал, кроме напарника.

Фостер Хаммонд прервался, изящно хлебнув из высокого хрустального стакана, и, когда снова поднял глаза, лицо его было очень серьезным.

– В самом деле, ужасные происшествия, детективы. Жестокие, бессмысленные убийства в нашем прекрасном городе…

– Действительно, сэр, – согласился Магоцци, гадая, считает ли Хаммонд, что бывают другие убийства, кроме бессмысленных и жестоких. – Поэтому мы здесь, стараемся предотвратить следующее.

Хаммонд энергично кивнул:

– Я убежден, вы отлично работаете, и всегда щедро спонсирую деятельность правоохранительных органов Миннеаполиса. Если смогу в будущем чем-то помочь, обязательно дайте мне знать.

Явно подразумевается: «Но не отменю прием в честь свадьбы моей дочери». Люди, подобные Фостеру Хаммонду и членам его семьи, слышат лишь то, что хотят слышать, помогают тогда, когда это не нарушает их планов. Пора подольститься, высказать ответные комплименты, убедить Короля, что предотвращение преступления соответствует его планам. Все прочее будет пустой тратой времени.

Наконец сошлись на присутствии на борту небольшого прилично одетого полицейского контингента. Хаммонд даже согласился предупредить гостей после церемонии и перед посадкой на пароход.

Магоцци при этом смотрел на невесту, уловив в холодных голубых глазах Тамми Хаммонд зловещую искру какого-то извращенного возбуждения.

На обратном пути к муниципалитету они с Джино трясли головой, пытаясь осмыслить события в особняке Хаммондов.

– С девятого класса не видел такого пренебрежения, – признался Джино.

– Что было в девятом классе?

– Салли Коркоран пригласил погулять. Она пользовалась колоссальным успехом в старших классах.

– Это было глупо, – честно признал Магоцци.

– Знаешь, Хаммонд меня до потрохов напугал. Похож на мангуста. Как только решишь извернуться, схватить его за яйца, оказывается, он тебя уже за шею держит.

– Очень поэтично, Джино.

– Спасибо. В дневник запишу. Господи, я всегда хотел верить, что подобные люди реальные, вроде нас с тобой или Джо-свиновода ниже по дороге. Не обращал внимания на сплетни, слухи, пакости в прессе… Потому что мне хочется видеть в них просто людей.

– Всем хочется.

– А почему? Потому что они руководят представлением, а хочется, чтобы люди, которые руководят представлением, делали это в твоих интересах.

Магоцци остановился на красный свет и посмотрел на Джино:

– А ты не думаешь, что Фостер Хаммонд действует в наших интересах?

Джино на секунду вытаращил на него глаза, а потом расхохотался.

16

Комната представляла собой музейное хранилище запахов, оставшихся после сотен совещаний, подобных нынешнему. Фастфуд, пот, запрещенный ныне сигаретный дым – все эти и прочие ароматы впитались в штукатурку, поднимались неровными волнами от обшарпанного деревянного пола.

Так и должно быть, думал Магоцци. Помещения, где собираются копы, должны пахнуть испорченной едой, отчаявшимися людьми, поздними ночами, прокисшим пивом, потому что запах – это память, а устоявшийся запах – мемориал, порой единственный, которого удостаивается жертва преступления.

Он оглядел свою аудиторию, сидя на крышке переднего стола. Патрульный сержант Итон Фридмен в хрустящей, сшитой по спецзаказу форме, в которую упакованы триста фунтов угольно-черных мышц, приходящихся на шесть футов девять дюймов роста. Остальные – восемь детективов, кроме Магоцци и Джино, – в мешковатых слаксах и спортивных куртках. Никто не ходит на работу в хорошей одежде. Никогда не знаешь, где придется лазить на четвереньках или ползать на животе.

Шеф Малкерсон – другое дело. Грязь, в которой он иногда вынужден ползать, главным образом политическая, для чего требуется другая форма: костюмы от модельеров, шелковые галстуки, накрахмаленные рубашки с воротниками, натирающими на шее красное ожерелье. Густые почти белые волосы хорошо смотрятся на снимках, а налитое кровью лицо – нет.

Сейчас шеф стоит в переднем углу, намеренно отделившись от подчиненных, с виноватым больше обычного выражением. Сегодня на нем черный двубортный костюм, приличествующий скорбным событиям.

Это еще не специально созданная следственная бригада. Пока нет. Следственная бригада создается надолго – помолимся, чтобы до этого не дошло. В данный момент просто требуется живая сила, а шеф был так обеспокоен убийствами, что сразу ее предоставил. Или на самом деле боится средств массовой информации. Так или иначе, как только Магоцци рассказал про «Манкиренч» и раздал копии снимков, задействованных в игре, все присутствующие тоже забеспокоились. Сама идея игры в убийства нагоняет дрожь.

– Есть вопросы? – спросил он.

Девять голов поднялись одновременно. У команды на редкость синхронизированные головы.

– Невозможно поверить.

Изумленные головы вновь синхронно повернулись к детективу Луизе Вашингтон, которая считается в управлении показательным образцом. Наполовину испанка, наполовину чернокожая, с головы до пят лесбиянка, она удовлетворяет всем требованиям разнообразных меньшинств. Ее дьявольски талантливая работа кажется чистой случайностью всем, кроме сотрудничавших с ней копов.

– Проехали! – крикнул Джино со своего места у двери. – Это не вопрос.

– Разве в такое можно поверить? – поправилась Луиза, как бы подав реплику шефу Малкерсону, который выпрямился в своем углу и прикинулся, будто берет дело в свои руки.

– Здесь не место для легкомысленных разговоров. Это непростительно. Двое невинных молодых людей убиты, а по улицам города бегает психопат.

Джино прикрыл рот мясистой ладонью, а изумленные головы в унисон опустились, словно разглядывая лежавшие на столах снимки. Шеф питает благие намерения, но давно не бывает на улицах, поэтому разговаривает как Хамфри Богарт^[20] в старых фильмах. Магоцци вмешался, пока кто-нибудь не прыснул со смеху.

– Хорошо. Слушайте. Кем бы этот артист ни был, он меньше чем за сутки расправился с двоими, поэтому у нас нет времени на передышку. Первые два убийства почти точно соответствуют сценарию игры и совершились в том же порядке. Если он будет и дальше придерживаться заданных правил, то мы знаем, где произойдет следующее. Когда – другой вопрос. Возможно, сегодня, возможно, на этой неделе. У всех есть фото номер три?

Послышался шорох бумаги и голос из дальнего конца:

– То, где мужик в сортире сидит?

Магоцци взглянул на Джонни Макларена, развалившегося на сиденье в заднем ряду. Самый молодой детектив в управлении с ярко-рыжими волосами, веселым нравом и серьезной проблемой с азартными играми.

– От тебя ничего не укроется, Джонни. По условиям игры третье убийство происходит во время увеселительной прогулки на речном пароходе, конкретно на колесном. Обычно у нас несколько рейсов по Сент-Крой и по Миссисипи – ленч, обеды, приемы, праздничные круизы в разгар сезона, экскурсии осенью, – но на этой неделе большой перерыв. До выходных в единственный рейс выходит «Николлет». Сегодня вечером там устраивается свадебное торжество.

– Куча идиотов, – пробормотала Луиза. – Температура опустится до минус десяти, а то и ниже. Парка будет шикарно смотреться на подвенечном платье.

– Плохо, что нельзя это просто прикрыть, – заметил патрульный сержант Фридмен, и все головы повернулись к нему. С голосовыми связками как у Джеймса Эрла Джонса,^[21] ему достаточно сказать два слова, чтобы привлечь внимание всех находящихся в пределах слышимости.

– Хорошо мыслишь, Фридмен, – похвалил его Джино. – Чернокожий выступает за полицейское государство. Позволь мне просигнализировать в национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения, посмотрим, не удастся ли нам выдвинуть твою кандидатуру на соискание почетной премии.

Фридмен ухмыльнулся:

– Эй, я всей душой за полицейское государство. Только о нем и мечтаю. – Он обратился к Магоцци: – Вы, ребята, с семьей разговаривали?

Тот кивнул:

– Да, и новость плохая. Скромная невеста – Тамми Хаммонд.

– Ох, черт! – ужаснулась Луиза Вашингтон. – Хаммонды свадьбу празднуют? Чар и Фостер?

– Никто другой. И позвольте добавить, что в список гостей внесены все персоны класса «А». Пока мы с Джино к ним ехали, шефу Малкерсону звонил мэр, пять членов муниципалитета, генеральный прокурор и сенатор Уошберн. – Шеф Малкерсон подтвердил сообщение горестным кивком. – Смысл вполне ясен. Ни при каких обстоятельствах не мешать свадебным торжествам.

– Постойте минуточку. – Сзади могучей рукой в твиде махнул Тинкер Льюис. У него печальные карие глаза и залысина на лбу, протянувшаяся на полпути до Австралии. Прослужив десять лет в отделе убийств, он по-прежнему остается добрейшим человеком из всех, кто известен Магоцци. – Мы что, должны просто сидеть и смотреть, как случится убийство?

– Они не верят, что что-то случится, – ответил Магоцци, – и, может быть, правы. В субботу вечером будет другой чартерный рейс в честь выхода на пенсию какой-то мелкой шишки из 3M,^[22] и будь я киллером, то выбрал бы его. Никакой охраны, в отличие от «Арго», которая прикрывает сегодняшний круиз.

– «Арго»? Шайка Реда Чилтона?

Магоцци кивнул. Все, кроме самого младшего из присутствующих, в свое время работали с Чилтоном, служившим в отделе убийств, носившим наравне с остальными дешевые спортивные куртки, водившим машину пятилетней давности. Семь лет назад он преждевременно вышел в отставку, открыл охранную фирму «Арго», набрав туда нескольких самых лучших копов, уволившихся из правоохранительных органов. Ходит теперь в итальянских костюмах, ездит в «порше».

– Приглашены высокопоставленные персоны. Мэр, пара конгрессменов штата, какие-то киношники. Поэтому Хаммонд давно заключил контракт с «Арго», и Ред отправляет туда почти весь свой курятник. Сегодня их будет двадцать на месте, все с оружием, пропускать будут по одному через металдодетекторы. Хаммонд согласен на «незаметное присутствие» небольшого числа полицейских. Вот так вот. Бал не мы будем править.

– Что же нам остается? – хмыкнул Тинкер.

– Пара бригад и патрульные в форме на берегу, шесть человек на борту, одетых как гости. Джино договорился с Редом, что его ребята не трогают наших, и наоборот.

– Значит, тридцать вооруженных людей и колесный пароход, – заключил Фридмен. – Черт возьми, можно развернуться на юг, захватить Луизиану.

Луиза Вашингтон покачала головой:

– Наш парень ни за что не явится сегодня на бал.

– Возможно, но, если явится, это наш лучший шанс его взять. Только третье убийство в игре совершается в ограниченном замкнутом пространстве. Следующее, например, происходит в «Молл оф Америка»,^[23] и мне даже не хочется думать, как мы его будем перекрывать. Фридмен с Маклареном проработают детали. Когда мы тут закончим, Джино пришлет остаток вашей группы. Прием начинается в семь. В пять Ред будет вас ждать на причале. Хорошенько проверьте организацию охраны. Заметив любую щель, докладывайте, постараемся законопатить. Есть вопросы?

– Угу, у меня есть вопрос, – встрепенулся Макларен. – Кто-нибудь предупредит приглашенных, что может возникнуть небольшая проблема с убийством?

– О да. – Магоцци уставился в дальнюю стену, припоминая возбужденный блеск в глазах Тамми Хаммонд. – После церемонии Хаммонд сделает объявление, а ребята Реда будут предупреждать при посадке, если кого-то не было в церкви. Но, по-моему, это вряд ли кого отпугнет при подобной охране. Шеф уже звонил знакомым политикам, они все равно прибудут. Остальные… не знаю… Думаю, немножечко дрогнут.

Луиза скорчила гримасу:

– Богачи вообще ненормальные.

Магоцци посмотрел на часы и заторопился:

– В любом случае таков расклад на пароходе. Тем временем кое-кто из оставшихся поработает над списком зарегистрированных посетителей пробного сайта с игрой. Надо провести перекрестное сравнение с официальными архивными данными, сузить круг, чтоб не пришлось стучаться в пятьсот с лишним дверей. Некоторые адреса липовые…

– Например, адрес киллера, – усмехнулась Луиза.

– Возможно. А возможно, и нет. Вспомните, он игрок. Он желает играть. Указал настоящий адрес и фамилию, будет честно смотреть нам в глаза, когда придем расспрашивать… Вполне вероятно, поэтому уделяйте самое пристальное внимание потенциальным подозреваемым. Исключайте стариков, детей до десяти лет, паралитиков… Всех прочих досконально проверяйте. Как только список будет вычищен, пойдем по местным адресам.

– Иногородних отбрасывать? – спросил Фридмен.

Магоцци покачал головой:

– Ни в коем случае. Какой-нибудь парень из Сингапура может сидеть в центре города в «Хайатте»^[24] и играть с ноутбуком. Убийства следовали одно за другим две ночи подряд. Иногородний по пути домой мог отметиться, оставить по себе памятку. Проверьте каждую фамилию в списке, подчеркиваю – каждую. Всем звоните, везде побывайте, сидите на компьютерах, на телефонах. Если кто-то, указанный в списке, находится за пределами штата и даже страны, сообщайте Джино, он опросит соседей, знакомых. Шеф дает нам открытый график, поэтому, если кому-то захочется отработать сегодня две смены, поговорите с Джино, пока мы еще здесь. Он оформит.

– А как насчет придурков, которые для начала игру запустили? – проворчал Тинкер Льюис.

– Посмотрим, проверим. – Магоцци спрыгнул со стола, протягивая лист бумаги Томми Эспинозе, худому дерганому мужчине в джинсовой рубашке под замшевым пиджаком, сидевшему в первом ряду. От отца-латиноамериканца он унаследовал смуглую кожу, от матери-шведки – голубые глаза, от «Читос»^[25] – грушевидный животик. Формально числится детективом, но фактически никогда не выходит на улицы. Штатный компьютерный гений слишком дорог за клавиатурой, чтобы рисковать им за стенами управления.

– Вот данные о пяти партнерах «Манкиренч», Томми. До ухода как можно скорей собери информацию.

– Думаешь, кто-то подходит?

– По интуитивному ощущению, нет. Равноправные партнеры, если игра накроется, каждый понесет большие потери. Однако они в списке. Туда внесен каждый имевший к игре доступ, а уж они-то еще как имели, чтоб мне провалиться.

– Вы кого-нибудь спрашивали насчет алиби? – поинтересовалась Луиза.

– Еще бы, – кивнул Джино. – Нас учили на заочных полицейских курсах. Во время обоих убийств каждый из них был один. Женат только Кросс, но в день убийства бегуна его жена была в Лос-Анджелесе, он сидел у себя в кабинете до поздней ночи, чего в данном случае никто не может подтвердить.

Эспиноза окинул взглядом пять фамилий и взглянул на Магоцци:

– Родраннер?^[26] Это что, шутка?

– Так указано в водительских правах, – объяснил Джино.

– Не липа?

– Не липа.

Эспиноза снова заглянул в листок, качая головой.

– Харлей Дэвидсон?^[27] Скажите мне, что они появились на свет с другими именами и фамилиями.

– Это ты нам скажешь, Томми. Кстати, Макларен и Фридмен, обратите внимание – в ваших пресс-релизах их снимки крупным планом. Сегодня особо за всеми присматривайте. Их нет в гостевом списке. Джино!

– Готов.

– Шеф! – Магоцци взглянул на Малкерсона, который по-прежнему стоял на том же самом месте, якобы глубоко погруженный в холодную, как студень, рутину, чем ровно никого не обманывал. Щеки слишком красные, глаза бегают, тело застыло. По мнению Магоцци, минут через пять у него лопнет мочевой пузырь. – Хотите что-нибудь добавить?

– Только что у нас на лестнице куча репортеров. Всех интересует история с ангелом. Избегайте их, если удастся, если нет, посылайте ко мне, к Магоцци, к Ролсету. Не хочу слишком часто слышать нынче в новостях «без комментариев». Нехорошо звучит.

17

По внешнему виду не догадаешься, думал Уилбур Дэниелс, но в душе я именно тот, каким всегда был. Дикарь. Любитель риска. Сексуальный авантюрист, желающий хоть один раз испробовать все, жаждущий необычных, экзотических, почти извращенных ощущений, если кто-нибудь только предложит.

Наконец предложение поступило.

В течение десяти последних минут Уилбур пришел к заключению, что это, несомненно, Бог, который время от времени улыбается толстым мужчинам средних лет, живущим такой же бесцветной жизнью, как несколько уцелевших прядей на лысой голове.

Разумеется, больно. Распухшие ноги, проведшие последние двадцать лет под письменным столом, отказываются принимать требуемую унизительную позу. Вялая, недоразвитая четырехглавая мышца дергается, трепещет, грозит свернуться в тугой комок, и все-таки не хочется, чтобы судорога прекратилась. Он ни на дюйм не сдвинулся, не попытался облегчить страдание, кажется только усиливающее греховное наслаждение. Если бы все меня сейчас увидели, думал Уилбур, воображая потрясение и отвращение на лицах людей, думавших, будто они его знают. Приятная картина вызвала не по-мужски визгливое хихиканье, сорвавшееся с губ. Он сразу извинился, услышав ответный совет никогда не извиняться за то, что доставляет веселье и радость, как бы это ни было гадко. О да. Боже, абсолютно верно.

В следующую секунду он укусил себя за руку, заглушив вопль экстаза, на мгновение подумав, как впоследствии объяснить след от зубов. Слыша просьбу встать в новую восхитительно гнусную позу, Уилбур позабыл о руке, о судорогах в ляжке, обо всей своей жалкой жизни, захваченный столь сильными переживаниями, что боялся сердечного приступа, который положил бы конец эксперименту.

Его не испугал пистолет. Ну хорошо, чуть-чуть испугал, но ведь таковы условия игры. Разве вездесущая тень смерти не усиливает наслаждений жизни? А нынешнее наслаждение пистолет, несомненно, усилил.

Когда дуло с решительной угрозой прижалось к голове, Уилбур испытал такой прилив счастья, что чуть не взорвался.

В определенном смысле так оно и вышло.

Патрульный сержант Итон Фридмен застегнул кобуру на плече, натянул пиджак в тонкую белую полоску, и без того слишком тесный, а уж с пистолетом тем паче. Только слепой не заметит бугор, но почти все, кто смотрит на Итона Фридмена, видят не детали, а настоящего чернокожего гиганта.

Детектив Джонни Макларен стукнул в дверной косяк:

– Хватит прихорашиваться, Фридмен, идти надо… Ух, класс!

Фридмен критически оглядел коричневый блейзер Макларена из полиэстера:

– На распродаже купил?

Молодой детектив возмущенно взглянул на него:

– Да, черт возьми. За пять баксов.

– Мы должны быть одеты как гости на свадьбе.

– Эй, я в нем был на собственной свадьбе!

– Поэтому и развелся. Кроме того, он к цвету волос не подходит.

– Ничего себе парочка! Нас, конечно, никто не заметит, говорить даже нечего. Черный баскетболист и Мик^[28] с морковной головой. О чем только думал Магоцци, ставя нас в пару?

Фридмен громоподобно расхохотался.

– Не догадываешься?

– Что мы самые лучшие и сообразительные во всей полиции?

– Или что оба живем в десяти минутах ходьбы и можем переодеться в лучшие шмотки быстрее любого другого.

Макларен помрачнел.

– И, – добавил Фридмен, – что мы самые лучшие и сообразительные во всей полиции.

– Так я и думал. Пошли. Ты такой красавец, что жених бросит невесту и женится на тебе.

Когда Фридмен с Маклареном через полчаса подвели машину без опознавательных знаков к причалу «Николлет», откуда ни возьмись, выросли двое громил в черных костюмах и фланкировали дверцы. Фридмен опустил стекло, высунул голову, глядя снизу вверх на парня без шеи с выбритой головой.

– Берг, сукин сын, где твои волосы?

Парень сохранял бесстрастное выражение.

– Женщины все время дергали в приступе страсти, поэтому я их сбрил. Вылезай, Фридмен, пощекочу твою черную задницу.

– Не думай, не мечтай, треска шведская, – ухмыльнулся Фридмен и сообщил Макларену театральным шепотом: – Когда-то мы с этим парнем служили в патруле в Хеннепине. Он возжелал меня с первого взгляда. На него чуть не завели дело о сексуальных домогательствах, да Ред Чилтон вовремя его у нас забрал.

Берг нагнулся, сунул в окно голову, скептически оглядывая щуплого Макларена:

– Не знаю, что у вас за новые копы. С виду совсем маленькие.

– Зато у нас пушки большие. – Макларен ткнул пальцем в собственный лоб и представился: – Детектив Джонни Макларен.

– Эй, Фриц, иди сюда, познакомься с патрульным сержантом Итоном Фридменом и детективом Джонни Маклареном.

Второй громила нагнулся, заглянул в машину, кивнул один раз и ушел.

– Настоящая Болтушка Кэти, – проворчал Фридмен.

– Двенадцать лет в десантниках служил, – объяснил Берг. – А как тебе известно, эти ребята не сильны в разговорах. Я приложил все усилия, чтобы он вас случайно не пристрелил.

– Молодец. – Макларен провожал взглядом Фрица, который подозрительно осматривал со всех сторон машину, видно ища бомбу, биологическое оружие, контрабандные сигареты. – Слушай, у него вполне грозный вид.

– Поэтому мы его выставляем вперед, – сказал Берг. – Клиенты чувствуют себя в безопасности. Хотя сердце у парня мягкое. Разводит щенков кокер-спаниеля.

– Наверно, он их ест.

Берг рассмеялся, замахал кому-то в сторожевой будке у ворот, и циклонное ограждение площадью двести квадратных футов открылось.

– Ред ждет вас на пароходе. Будет нынче дело?

– Возможно, – кивнул Фридмен. – Одни эти ворота?

– Для машин. Тут мы их проверяем по списку, прощупываем и только тогда пропускаем. – Берг взмахнул металлодетектором на длинной ручке.

– Мэру наверняка понравится, – хмыкнул Макларен.

– Я его лично прощупаю. Всегда считал дерьмовым жуликом. Рад с тобой снова встретиться, Фридмен.

– Я тоже, Антон.

Макларен дождался, пока охранники пройдут в ворота на автостоянку, а потом удивленно шепнул:

– Антон?..

– Не суйся, сюда хода нет, – предупредил Фридмен.

«Николлет», стоявшая в доке, втрое превышала ожидания Макларена. Три палубы сияют белизной на фоне темно-серых туч, начинавших рваться в центре. По прогнозу синоптиков, к темноте разойдутся, при ясном небе температура резко упадет. Адская будет ночь на речном колесном пароходе.

– Уже холод собачий, – проворчал Фридмен, прибавляя шагу. – Вон Ред. Видел его когда-нибудь раньше?

– Нет. – Макларен взглянул на мужчину, шагавшего к ним по стоянке. Думал увидеть доморощенного здоровенного миннесотского парня, но Чилтон больше напоминал Кларка Гейбла^[29] в молодые годы, вплоть до маленьких черных усиков и улыбки на миллион долларов.

– Отлично выглядишь, Ред. – Фридмен улыбнулся в ответ, пожал протянутую руку. – Джонни Макларен, познакомься с придурком, который обменял благородное дело служения обществу на жалкие несколько сотен тысяч в год.

– Всегда считаю за честь познакомиться с истинно умным человеком, – искренне сказал Джонни, обмениваясь рукопожатиями. – Особенно работая в паре с таким типом, как Фридмен.

Ред добродушно рассмеялся.

– Рад знакомству, Джонни Макларен. Оценили охрану на въезде?

– Похоже, все плотно накрыто, – кивнул Фридмен.

– Точно, – подтвердил Ред, – но здесь проверяются только машины. – Он махнул рукой в сторону стоянки, которая беспрепятственно тянулась к береговым постройкам. – Сюда может пройти кто угодно, так что настоящий заслон выставлен у двух трапов. Я поставил у каждого по четыре человека, которые всех гостей снова прощупают. Никто не пронесет на борт ни один железный предмет, кроме вот этого. – Он протянул Фридмену и Макларену булавки для лацкана с логотипом «Арго». – Сколько ваших будет?

– На стоянке пара бригад и полицейские в форме. На борту шестеро в штатском, включая нас, – сообщил Фридмен.

Ред полез в карман, вытащил еще четыре булавки, вручил Фридмену.

– Пароход мы уже проверили. Хотя вы, наверно, и сами пройдетесь.

– Конечно.

– Давайте. Можно общими силами осмотреть команду, официантов, поставщиков провизии. Они вот-вот появятся, причем в большом количестве, плюс какие-то музыканты, дерьмовый оркестр под названием «Вспоротые соски».

– Да ну? – воскликнул Макларен. – Неужели действительно «Вспоротые соски»?

Фридмен вытаращил на него глаза.

– Я тебя буду бояться, если ты знаешь, кто это такие.

– Шутишь? Потрясающе! Одни струнные. Виолончель, контрабас, скрипки, цимбалы, национальные инструменты, которых ты никогда не видел, из стран, о которых никогда не слышал. Тебе понравится, Фридмен.

– Не понравится, потому что название их мне не нравится.

Ред усмехнулся:

– Фостеру Хаммонду тоже. Приплатил сверху, чтоб они его не объявляли.

Фридмен покачал огромной головой, как бы спрашивая: «Что происходит в нынешнем мире?»

– Не пойму, кому может нравиться такое название.

– По утверждению одного нашего парня, это куча истинных извращенцев. Вспомни, когда соберешься сходить на концерт.

Макларен наставил на него палец:

– Не политкорректное замечание.

Ред ухмыльнулся:

– От тебя, Макларен, ничего не укроется.

– Сегодня второй раз уже слышу.

– Значит, правда, и все мы в надежных руках. Итак, на борту три сортира с двумя отделениями, мужским и женским, на каждой палубе. Фактически шесть. Ролсет их хочет своими прикрыть, но я тоже поставлю по одному возле каждого, на всякий случай. Если еще что понадобится, сообщите.

Фридмен кивнул:

– Спасибо, Ред. Очень благодарны за помощь.

– Какая к черту помощь? Если кто-то из нас облажается на баркасе, не вредно разделить ответственность с полицией. Поднимайтесь на борт, я вас представлю капитану Магнуссону. Тот еще типчик. Потом за угощением на никель – чай с печеньем – обсудим с вами план нынешних действий.

– Предпочитаю скотч, – буркнул Джонни.

– Все предпочитают. Мне уже полгода снятся кошмары с участием Фостера Хаммонда. Думал, хуже не бывает. И сильно ошибался. За все наши хлопоты получим чай с печеньем. Конечно, кормить нас не их дело, но в виде любезности…

– Ты серьезно насчет чая с печеньем? – недоверчиво переспросил Фридмен.

Ред скорбно кивнул:

– Над одним никогда не шучу – над едой. Начинка в розовом печенье – вкусная клубничная горчица. Ну, только между нами: действительно думаешь, что свихнувшийся сукин сын нынче объявится?

Фридмен пожал плечами:

– Если явится, то вся честь нам достанется.

– Ставлю шестьдесят против сорока. Я только что купил участок в Бока-Ратон, займусь побочным бизнесом. Налоги на недвижимость убивают меня.

Капитан Магнуссон, пожилой мужчина с обветренным лицом, красными веснушчатыми щеками, клочьями рыжевато-седых волос, выбивавшихся из-под капитанской фуражки, стоял на фордеке, беспомощно глядя, как судно захватывают вооруженные люди в штатском.

– Его сделали капитаном только за внешний вид? – вслух поинтересовался Макларен.

– Похоже на то, – буркнул Ред.

– Смотри, еще один рыжий! Может, какой-нибудь родственник? – поддразнил Фридмен напарника.

– Ни в коем случае. Он из викингов. По брюшку видно.

Фридмен покосился на брюшко самого Макларена:

– Значит, ты теперь тоже викинг?

– Это не брюшко. Это «Гиннесс». Если слишком часто ешь строганину, живот вырастает.

– От строганины не вырастает живот. От нее просто тошнит.

– Ты ел?

– Нет, черт возьми. Теща готовит на каждое Рождество, будь я проклят. Во всем доме воняет трехдневным трупом. – Поднимаясь по трапу, Фридмен тихо присвистнул. – Недурной пароходик.

– Воистину. – Ред махнул рукой капитану. – Разрешите подняться на борт, капитан?

Магнуссон широко улыбнулся:

– Разрешаю!

– Отчего колесо крутится? – полюбопытствовал Макларен.

– Там белки бегают.

– Ладно. Сообщу сучонкам, прогрызшим теплоизоляцию на чердаке, что для них есть работа.

18

Родраннер смотрел прямо перед собой, сосредоточившись на асфальте, высматривая новые трещины, способные проколоть узкую гоночную шину велосипеда, после чего колесо вильнет влево на проезжую часть.

Бедра, икры горели, усиленно крутя педали на подъеме к реке, но пока особенной боли не чувствуется. Надо пройти тот же путь дважды, трижды, четырежды, пока она не расцветет пышным цветом, мир окрасится в оранжевые цвета, разнообразные звуки в голове разом благословенно умолкнут.

– Смотри, куда едешь, ослиная задница!

Оказывается, он заехал за желтую линию, отделяющую велосипедную дорожку от шоссе, очутившись лишь в нескольких дюймах от сверкавшего черного «мерседеса» последней модели. Медленно повернул голову, отыскал светлыми глазами красномордого водителя, сердито зыркавшего из-за руля, и поехал дальше, глядя только на него, никуда больше, двигаясь на велосипеде рядом с автомобилем по Вашингтон-авеню со скоростью двадцать миль в час.

Сквозь злобу на лице мужчины прокатилась волна неуверенности, слегка всколыхнув мешки под глазами. Он резко крутил головой, глядя то на дорогу, то на Родраннера, бормоча:

– Чокнутый сукин сын!..

Поднял правое стекло, прибавил скорости, пытаясь оторваться.

Родраннер с силой налег на педали, сравнялся, не сводя глаз с пустого мужского лица, летя по зеленой улице к Портленд-авеню. Чтобы было тяжелее, включил первую передачу, почти улыбнулся, чувствуя усиливающееся жжение в ногах, видя, как неуверенность противника превращается в страх.

– Кончай пялиться, недоносок, слышишь? Хватит глазеть, или пожалеешь, клянусь Богом…

Голос звучал в голове громко, четко, стирая годы между прошлым и настоящим, заставляя крепко зажмуриться, чтобы не видеть, как падает молот, снова, снова и снова.

Когда Родраннер открыл глаза, «мерседес» давно исчез, велосипед стоял перед светофором, где горел красный свет, сам он сидел в седле, широко расставив ноги, тяжело дыша, глядя на непослушные скрюченные пальцы рук, похожие на связку неровно сломанных зубочисток.

– Все в порядке. – Шепот утонул в шумемашин, гудков, скрипе тормозов городского автобуса. – Уже все в порядке.

Он повернул направо к мосту на Хеннепин-авеню, видя медленное осеннее течение Миссисипи, плещущейся под бетоном и сталью, направляясь к югу. Странно, что вода серая – раньше была голубая. Конечно, это нижнее течение у пароходной пристани, может быть, тучи еще не разошлись, трудно вспомнить.

Было почти шесть часов, когда Грейс въехала на свою короткую подъездную дорожку, направляя «ренджровер» в гаражную дверь. Света осталось не более часа, некогда вести Чарли на ежедневную пробежку в парке в соседнем квартале. Как же это ему объяснить?

Она набрала код на электронном табло. Стальная дверь перед ней начала подниматься. В маленьком гараже автоматически включились верхние лампы, залив помещение светом. Никаких теней, негде спрятаться.

«Будет гораздо дешевле, мисс, если вы мне позволите установить лампы на балке. Вешать их на самом верху – чертовски трудное дело».

Дурак. Даже не подумал, что, если лампы повесить на балку, наверху над ними будет темно, там можно затаиться, скорчиться, изготовясь к прыжку.

Она держалась очень спокойно, не обозвала его идиотом, просто улыбнулась и вежливо попросила поскорей закончить с гаражом. У электрика еще куча работы, прежде чем можно будет въезжать.

Как только «ренджровер» попал в безопасный гараж, а дверь за спиной закрылась, Грейс нажала еще одну кнопку, выключив свет. Всего одно окно в маленьком строении, узкое, у боковой двери, пропускает снаружи лучик меркнущего света. Кроме него, царит почти полная темнота.

Она так привыкла вынимать оружие, прежде чем вылезать из машины, что делала это бессознательно. За пять лет, прожитых в доме, ни разу не выходила из гаража без девятимиллиметрового пистолета, крепко прижатого к правому боку. В голову редко приходило резонное соображение, что соседи могут неправильно это понять.

Подошла к боковой двери, выглянула в узенькое оконце на кусок двора между гаражом и домом, нажала на панели шесть кнопок, услышала громкий щелчок открывшегося засова. Шагнула в дверь, на секунду остановилась, затаив дыхание, прислушиваясь, присматриваясь, стараясь всеми органами чувств почуять что-нибудь необычное. Услышала шелест сухих листьев под колесами проезжавшей машины, глухое биение музыкального центра где-то в конце квартала, тихий щебет ласточек, устраивающихся на ночь. Ничего странного. Все в порядке.

Наконец, удостоверившись, закрыла за собой дверцу, услышала писк, сигнализирующий о включении охранной системы. Девятнадцать быстрых шагов по бетонной дорожке от гаража к парадному, глаза стреляют по сторонам, ладонь, сжимающая шероховатую рукоятку, вспотела. Добежав, сунула красную карточку в щель, открыла массивную створку, вошла, быстро притворив ее за собой. Выдохнула, глядя на Чарли, который подползал на брюхе, покорно опустив голову, подметая пол обрубком хвоста.

– Мой мальчик, – улыбнулась Грейс, сначала сунула пистолет в кобуру, потом опустилась на колени, обняла жесткошерстное чудо. – Прости за опоздание.

Пес наказал ее, лихорадочно вылизывая лицо, после чего кинулся в короткий коридор. Несколько секунд когти скребли по линолеуму, потом Чарли опасным галопом вернулся с поводком в зубах.

– Извини, дружок. Уже времени нет.

Он минуту смотрел на нее, медленно открыл пасть, выронил поводок на пол.

– Скоро стемнеет, – объяснила она.

Пес бросил на нее в высшей степени убедительный удрученный взгляд.

Грейс втянула воздух сквозь зубы.

– Никаких прогулок в темноте. Мы же договорились, помнишь?

Откушенный хвост завилял.

– Нет. Не могу. Прости. Мне действительно очень жаль.

Он никогда не клянчит. Никогда не скулит. Никогда ни о чем не расспрашивает, потому что прежняя жизнь до их встречи, какой бы она ни была, выколотила из него подобные вещи. Чарли просто свернулся в клубок на восточной ковровой дорожке, положил на лапы голову, подталкивая носом брошенный поводок. Этого Грейс не смогла вынести.

– Подлый интриган.

Обрубок хвоста слегка дрогнул.

– Придется бегом бежать всю дорогу.

Пес быстро сел.

– Гулять будем недолго.

Он разинул пасть в великолепной улыбке, вывалив язык.

Грейс наклонилась, пристегивая поводок к крепкому ошейнику, чувствуя под пальцами возбужденную дрожь, и, как ни странно, редко двигавшиеся уголки ее губ дрогнули.

– Мы друг другу улыбаемся, мальчик.

Для обоих настоящее чудо.

Они буквально пробежали небольшой квартал до парка. Пальто Грейс хлопало в такт ушам Чарли, сапоги звучно топали по бетонному тротуару.

Последний слабый свет холодного солнца мелькал на бегу между близко стоявшими домами, она улавливала его краем глаза, как мерцающее изображение в старом немом фильме.

Кругом было тихо. По пути мимо проехали лишь две машины: «форд-темпо» 1993 года с девушкой за рулем, номер 907 Майкл-Дэвид-Чарли, и красный «шевроле-блейзер» 1999 года, в котором сидели двое, номер 415 Танго-Фокстрот-Зулус.

Обыкновенные люди, заверила себя Грейс. Нормальные средние люди едут домой после рабочего дня, а если, завидев ее, чуть-чуть сбавили ход, если несколько дольше обычного всматриваются в окно, то только потому, что им редко приходится видеть выгул собаки на полном бегу.

Тем не менее она следила за автомобилями, пока хвостовые огни не исчезли из вида, на несколько дней, если не дольше, запечатлев в своей феноменальной памяти номера. С этим уже ничего не поделаешь.

Собственно, парк нельзя назвать парком. Прямоугольничек низко скошенной травы, несколько красных дубов с уцелевшими на голых ветках сухими шуршащими листьями, ржавые подвесные качели, обшарпанная качающаяся доска и песочница, которой чаще пользуются местные кошки, чем дети. Чарли здесь очень нравится, Грейс терпит – более или менее открытое пространство хорошо просматривается в любом направлении, почти всегда пустует.

Спущенный с поводка Чарли со всех ног кинулся к ближайшему дереву, задрал заднюю лапу, пометил, побежал к другому. Как минимум дважды оросил каждое и лишь потом вернулся, вывалив язык. Грейс поджидала у доски-качелей, прижавшись спиной к крепкому стволу самого большого дуба. Глаза бегали по сторонам так же быстро, как собачьи лапы.

– Все? – спросила она.

Изумленный смехотворным предположением Чарли сразу же повернул, зайдя на третий круг. Царившую вокруг бездыханную, сумеречную тишину нарушал только шорох палой листвы, перевернутой его лапами. Возможно, в маленьких домиках, стоявших по обеим сторонам окружающих улиц, шла жизнь, но снаружи ее никогда не увидишь. Дворы пусты, окна закрыты, городские медведи залегли в берлоги.

Грейс напряглась, услышав неожиданный стук хлопнувшей двери в каком-то доме чуть ниже по улице, успокоилась, видя мальчишескую фигурку, перебежавшую через дорогу на другой конец парка. Мальчик шмыгнул за широкий ствол дерева, скрывшись из вида. Должно быть, какой-то паршивец лет девяти-десяти выскочил тайком покурить.

Чарли заподозрил худшее, мигом очутился рядом, крепко прижался к ноге, ткнулся мокрым носом в холодную ладонь. Он не любит неожиданных звуков, внезапных движений, если не сам их производит.

– Герой ты мой, – прошептала Грейс, поглаживая костлявую голову. – Успокойся, там просто какой-то мальчишка. – Принялась снова пристегивать поводок перед возвращением домой, но тут снова хлопнула дверь. Вскинув голову, увидела еще три фигуры, бежавшие через дорогу. Крупнее, плотнее – явно парни постарше, – двигаются украдкой, как хищники, поэтому Грейс застыла, присматриваясь.

– Щас по полной получишь, ублюдок!

Под бешеный вопль, пролетевший по парку, бедный пес рухнул на землю, бороздя землю когтями, протискиваясь между ногами Грейс и дубовым стволом.

Вот чертенок, мысленно воскликнула она, упав на колени, лаская дрожавшего пса, утешительно бормоча:

– Все хорошо, малыш. Все в порядке. Мальчишки, буйные, громкоголосые. Они тебя не обидят. Я не позволю. Больше тебя никто никогда не обидит. Слышишь, Чарли?

Он жарко лизнул ее в щеку, которая на холоде сразу застыла, но по-прежнему трясся. Поглаживая его, Грейс вслепую нащупала кольцо, пристегнула поводок, наблюдая за тремя парнями постарше, рыскавшими в дальнем конце парка. За несколько минут они нашли первого, вытащили его из-за дерева.

– Не-е-ет…

Мальчик испустил лишь один полный взрослого страха отчаянный крик, прерванный глухим ударом кулака в мягкую плоть. Грейс медленно поднялась на ноги, прищурилась, сфокусировав взгляд на возне, завязавшейся на расстоянии в пятьдесят ярдов.

Двое парней постарше держали маленького за руки, а третий танцевал, как боксер, нанося удары в живот. Может быть, сам мальчишка навлек беду на свою голову, но основные правила честной игры нарушены, чего Грейс не могла допустить.

– Сиди на месте, – отдала она Чарли абсолютно ненужный приказ, поскольку пес по-прежнему лежал на земле, распластавшись, как недопеченный блин. Команда предназначалась исключительно для удовлетворения его чувства собственного достоинства, ни для чего другого.

Быстро шагавшая по парку фигура в длинном темном пальто была хорошо видна в остававшемся слабом свете, но трое старших парнишек ее не заметили, слишком занятые своим делом. Просто только что были одни, а в следующую секунду ровный, спокойный голос в нескольких шагах сказал:

– Прекратите.

Парень, наносивший удары, озадаченно вздрогнул и развернулся на каблуках. Лет четырнадцать-пятнадцать, кудрявые светлые волосы, узкое злое лицо в подростковых прыщах.

Избыток тестостерона,^[30] подумала Грейс, мельком взглянув на двух его компаньонов. Все трое похожи, как братья. Все трое в обвисших ниже пояса мешковатых штанах с многочисленными карманами и в дешевых куртках длиной до колен. Подражают какой-нибудь скандинавской банде. Одежда слишком легкая, из тонкой материи, оружие под ней не спрячешь.

Только на малыше, которого они держат за руки, теплая куртка, и Грейс заподозрила, что если только он ее снимет, то больше никогда не увидит. Такой роскошной кожаной куртки не купишь ни в «Кмарте», ни даже в «Уилсон лезер». Мальчишка явно живет в лучшем квартале. Как ни странно, он оказался настолько же черным, насколько остальные белыми. В этом городе две расы не часто сталкиваются в мирной и во враждебной жизни.

От последнего удара в живот чернокожий мальчик согнулся пополам, а когда поднял голову, она увидела по-детски гладкое лицо, которое он, видно, берег от побоев, отворачивался. Из глаз текут слезы, из носа кровь, но маленькая челюсть решительно выпячена, и он не издает ни единого звука.

– Ты еще кто такая, мать твою? – Маленькие светлые глазки боксера презрительно окинули ее с головы до ног с целью устрашения.

Грейс вздохнула. Сегодня был долгий день, она слишком устала для таких приключений.

– Отпустите мальчика.

– Угу, щас, а как же. Катись к чертям, сука, пока мы за тебя не взялись.

Второй и третий брат одновременно дернули чернокожего мальчика за руки, словно были не двумя, а одним организмом, и высказали свое собственное интригующее предложение:

– Трахнем ее.

– Угу. Эй, и правда можно трахнуть. – Нервный смешок.

– Угу. Проучим белую сучку.

Белую сучку. Грейс тряхнула головой, решив не указывать, что они тоже белые. Старею, думала она. Уже не понимаю дерзости молодежи.

Драчун вздернул плечи, опустил голову, глядя на нее исподлобья:

– Не прочь трахнуться, леди? Любишь в задницу? Тут проблема? У твоего старика не выходит, поэтому ты сюда притащилась?

Без оружия они лишь через пару лет могут представлять реальную угрозу. Конечно, может быть, носят ножи, к чему она готова, но не верит в такую возможность. Обычно недоразвитые мальчишки сразу вытаскивают оружие.

– Я сказала, отпустите мальчика, – повторила Грейс.

Драчун шагнул к ней, остановился, прищурился в сумерках, хорошенько ее разглядел, и в глазах его что-то мелькнуло.

– Сказала, сказала. Ну а я тебе вот что скажу. Встань на колени, отсоси у меня, и я, может, подумаю.

Наверное, не стоило улыбаться, но Грейс не смогла удержаться.

– До чего же ты гадкий маленький звереныш!

– Кто «маленький»? – рявкнул парень, и она громко расхохоталась. Забавно, какие мелочи выводят людей из себя.

Парень сделал еще один быстрый шаг, взмахнул рукой и завопил от электрического разряда боли, пронзившего руку от трапециевидной мышцы до пальцев.

Грейс опустила руку, снова прижав ее к боку, спокойно глядя, как потенциальный боксер пятится, схватившись за плечо, перекосившись, изо всех сил стараясь не закричать.

– Господи Иисусе… Зачем ты это сделала, мать твою? Кто ты такая, мать твою? Катись в задницу!

Грейс надула губки:

– Как? У нас уже не будет романа?

– Сука… Сука долбаная, что ты со мной сделала? Я руки не чувствую, мать твою!

– Что она с тобой сделала, Фрэнк? Что?

– Сейчас покажу. – Грейс шагнула к двум другим парням, которые обменялись тревожными взглядами над головой чернокожего мальчика, выпустили его руки и быстро попятились.

– С твоей задницей кончено, сука, – прошипел один, пытаясь храбриться во время отступления. – Ты уже долбаный труп.

– Ну конечно.

Она за ними не гналась. Просто неторопливо шла следом, остановилась у бровки тротуара, напоминая себе, что это просто дети, а пугать детей не следует.

Проследила, как они исчезают в облупленном оштукатуренном доме через дорогу, предупредила вслух:

– Не ходите за мной.

Оглянувшись, увидела мальчишку, застывшего на полушаге в нескольких футах.

– Вы не станете меня слушать, – мрачно сказал он, упав духом.

– Послушаю.

Пухлая нижняя губа задрожала.

– Меня никто не слушает. Я – черная тень. Тихий, как ночь. Я самый лучший.

– Ты хороший, – заверила Грейс. – Но я еще лучше. – И пошла назад к дереву, под которым оставила Чарли. Мальчишка семенил рядом с ней, шлепая оторвавшейся подметкой левой теннисной туфли. – Когда крал куртку, надо было прихватить и новую пару кроссовок. Обувь тебя выдала.

– Это моя куртка.

– Конечно.

– Хорошая кожа долго носится. А кроссовки недолго. Вот эти я украл. Расскажите, что вы сделали с Фрэнком, а?

Грейс ускорила шаг.

– Иди домой, детка.

– Ну да! Чтоб я остался в доме наедине с белыми братьями, которых вы выставили беспомощными котятами? Нет уж. Дождусь, когда Хелен вернется.

Грейс остановилась, вдохнула, глянула на мальчишку сверху вниз:

– Ты живешь вместе с теми ребятами?

Мальчишка махнул головой в сторону оштукатуренного дома, где скрылись Тупой, Еще Тупее и Еще Тупее, и передернулся.

– У приемных родителей.

Грейс слегка подняла одну бровь:

– У приемных родителей, которые усыновляют и черных и белых?

– Черных не слишком часто усыновляют. Новости слушаете? Иногда верх берут белые братья, иногда мы устраиваем Литл-Рок.^[31]

– Откуда ты знаешь про Литл-Рок?

– Читал.

– Вот как? Сколько тебе лет?

– Девять. Почти уже десять.

А тянет на все сто, подумала Грейс и двинулась дальше. Уже почти совсем стемнело, и ей страстно хотелось вернуться домой. Мальчишка к ней буквально прилип.

– Куда ты идешь? – спросила она, не останавливаясь.

– Иду, и все. Просто иду.

– Хелен твоя приемная мать?

– Угу.

– Ты ее любишь?

– Она хорошая. По крайней мере, пока рядом, не позволяет другим троим меня убивать.

– А где она?

– На работе. Возвращается в полвосьмого.

Впереди Грейс увидела Чарли, уткнувшегося в ствол носом.

– Значит, тебе еще с полчаса гулять.

– Вроде того. Эй, там собака!

Грейс быстро схватила его в охапку.

– Он очень пугливый.

– А! – Мальчик опустился на колени, вытянул руку розовой ладошкой кверху. – Иди сюда, малыш, иди…

Чарли прижал к земле голову, стараясь сделаться невидимым.

– Господи, что это с ним?

– Так он себя обычно ведет.

Мальчик наклонил голову, разглядывая пса.

– Очень жалко.

Грейс бросила на него долгий задумчивый взгляд, твердо веря, что любой человек, способный посочувствовать бедам животного, не окончательно безнадежен.

Она слегка махнула рукой, над чем Чарли долго раздумывал, прежде чем подняться и осторожно приблизиться к ней, покорно опустив голову.

– Ух ты, – прошептал мальчишка, застыв в неподвижности. – Перепуганный до смерти, а подошел. Классная собака.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я же говорю, читал.

– Считается, что девятилетние мальчики не читают. Играют в жестокие видеоигры, засоряя мозги.

В темноте зубы мальчишки казались нереально белыми.

– А я бунтарь.

– Догадываюсь. – Грейс наблюдала, как Чарли придвигается ближе, как его вера в нее благородно борется со страхом перед незнакомцами. – Иди, Чарли, все в порядке.

Но Чарли ничуточки не поверил, замер на месте и сел, переводя встревоженный взгляд с женщины, олицетворяющей безопасность, на явно устрашающего мальчишку четырех футов ростом.

– По-моему, похоже… – начала она и не договорила, видя, как мальчишка повалился спиной на землю. – Что ты делаешь?

– Открываю живот и грудь, – прошептал он в ответ. – Поза полного подчинения. Ни малейшей угрозы.

– А…

– Тот самый человек, что уехал на Аляску и жил там с волками, говорит: так делают чужие волки, когда хотят, чтоб их приняли в стаю. Зачем вы пистолет носите?

Грейс вздохнула, оглядела темную улицу, думая, что действительно прокололась, если ее в один и тот же день раскусили жирный коп и маленький мальчишка. А когда вновь оглянулась, Чарли стоял над мальчиком, облизывая его лицо длинным болтающимся языком и бешено виляя остатком хвоста.

– Эй, Чарли, ты хороший старик, – хохотал мальчишка, ворочаясь, стараясь увернуться от собачьего языка. – Тот самый приятель волков знал, что говорит, правда?

Грейс скрестила на груди руки, наблюдая с легким неудовольствием. Чарли полностью увлекся мальчишкой, облизывая его, поскуливая, молотя хвостом, валяя дурака. Никакого достоинства. Хуже того, отвлекает. Откуда-то появилась машина. Грейс даже не услышала ее приближения.

– Чарли! – панически крикнула она, убеждаясь, что машина проехала, свернула на подъездную дорожку рядом с оштукатуренным домом. Из нее вышла женщина, наклонилась, вытаскивая пакет с продуктами. Грейс выдохнула: – Домой пора.

Чарли с явной неохотой покорно подошел к ней, и мальчик поднялся, отряхиваясь от сухих листьев.

– Мы просто играли. Наверно, псу нужен мальчишка. Если хотите, могу приходить после школы, составлять ему компанию, пока вы не вернетесь.

– Нет, спасибо. – Грейс кивнула в сторону дома. – Твоя спасительница только что приехала.

Мальчик взглянул на машину, а когда повернулся, Грейс с Чарли уже уходили.

– Обождите минуточку! Вы еще не рассказали, что сделали с Фрэнком!

Грейс, не оглядываясь, покачала головой.

– Стойте, леди, сжальтесь! Знаете, такие вещи могут спасти мою черную задницу! – крикнул он вслед.

Она шла дальше.

– Некоторые просто не понимают, что значит постоянно бояться! – сердито и отчаянно прокричал он.

Это ее остановило. Она глубоко вдохнула, выдохнула, повернулась и пошла обратно. Он прочно стоял на ногах, глядя на нее снизу вверх, сверкая белками. Дерзкий и слабый одновременно.

– Слушай, малыш…

– Меня зовут Джексон.

Грейс облизала губы, раздумывая.

– Тебе пока роста не хватит, чтобы употребить мой прием против Фрэнка, понятно? Могу показать кое-что другое…

19

Фридмен с Маклареном действовали очень тщательно. Один раз прошлись по пароходу с капитаном Магнуссоном, потом еще раз самостоятельно; дважды проверили три туалета с двумя отделениями, кухни, сервировочные помещения, буфеты, даже крошечную каюту, где капитан держал книги, шезлонг и запасную форму, висевшую на стене на крючке.

– Тесновато, – заметил Фридмен, пытаясь пролезть в дверь мощной тушей.

– Мне больше не надо, – ответил капитан, сверкнув глазами. – Жене нужна гостиная, столовая, спальни для каждого члена семьи, кухня… Комната за комнатой! Зачем – бог знает. А мне? Дайте кресло, книжку, может быть, маленький телевизор, и я уже в раю. Часто думаю: если б мужчины действительно устроили мир так, как хочется им, дома имели бы размеры восемь на десять и в пригородах было бы гораздо больше свободного места.

К шести часам, к моменту прибытия экипажа и поставщиков, Фридмен с Маклареном расставили на стоянке бригады и полицейских в форме, которые помогали ребятам Чилтона вести досмотр, а остальные офицеры, облаченные в штатское, совещались и размещались на борту.

В 6:30 зашли в бар в салоне на центральной палубе, прежде чем снова выйти на холод. Выпросили у протиравшего стаканы юного бармена пару бутылок воды, выпили, наблюдая, как подсобный персонал поставщика наносит последние штрихи на столы, застеленные белоснежными скатертями, заставленные хрусталем, серебром и живыми цветами. Их сопровождала суетливая женщина в темном костюме с ястребиным носом, слегка передвигая по пути в ту или иную сторону какой-нибудь бокал, серебряную вилку.

– Мы готовы, – объявил Макларен.

– Еще как, – подтвердил Фридмен, переговариваясь взглядом с двумя детективами в штатском, стоявшими у туалета и отслеживавшими трех сотрудников Чилтона, которые кругами расхаживали по салону, как звери в клетке. – Чертов пароход смахивает на укрепленный военный лагерь.

– Подняли слишком большую шумиху, – посетовал Макларен. – Он сегодня не явится.

– Нет. Значит, повторим все сначала в субботу.

– В субботу у меня билет на «Сусликов».^[32] С Висконсином играют.

Фридмен сочувственно причмокнул.

Когда начали прибывать гости, оба вышли к трапу, глядя, как люди Чилтона прощупывают каждого поднимавшегося на борт металлоискателями и насквозь просверливают глазами. Немыслимая трата времени, думал Фридмен, дрожа в своем шерстяном костюме, наблюдая за парадом богатых и самых богатых жителей штата, следующих между фалангами вооруженных мужчин с металлоискателями, словно им каждый день это приходится делать. Может быть, приходится, кто знает?

Наконец пароход отчалил, выходя на середину реки, и они с Маклареном принялись совершать по заранее условленному маршруту круговые обходы на разных палубах, внутри и снаружи. Через несколько кругов на таком холоде Фридмен начал чувствовать себя внутри лучше, чем снаружи. Посади чернокожего ростом в шесть футов девять дюймов в дешевом костюме на один пароход с кучей белых, перечисленных в «Форчун-500»,^[33] и очень скоро какая-нибудь шикарная девка с его годовой зарплатой на шее попросит принести графин воды. В течение первых пятнадцати минут подобное происходило четырежды, отчего чуть не лопнуло его терпение вместе с чувством собственного достоинства.

– Эй, Фридмен! – Джонни Макларен вышел из дверей салона на центральной палубе в тот самый момент, когда сержант входил. – Я как раз за тобой пришел… Ты чего?

– Меня без конца просят подать напитки, вот чего.

– Ослиные задницы. Хрен с ними. – Он втащил Фридмена в дверь и закружил между столиками, держа направление к танцевальной площадке. «Вспоротые соски» играли на этой палубе, исполняя нечто вроде классического вальса в ритме сальсы.^[34] Фридмену понравилось бы, если б не дурацкое название ансамбля.

– Я с тобой не танцую, Макларен. Ты для меня ростом не вышел.

– Веди себя прилично, Фридмен. Веду тебя к кормушке. Хаммонд распорядился устроить для охраны буфет в дальней кухне.

– Да ну?

– Да. Жареной колбасы нет, одна икра, омары, прочее дерьмо, но и то неплохо.

Капитан Магнуссон обходил салон самостоятельно, по долгу службы, улыбаясь, отвечая на вопросы, держась в высшей степени по-капитански. Фридмен призадумался, кто ведет судно.

– Все нормально, детективы? – осведомился он, проходя мимо них.

– Полный порядок, – отрапортовал Макларен, слегка козырнув, разглядывая мокрое розовое пятно на воротничке капитана.

– Розовое шампанское, – объяснил старик, вытирая пятно белоснежным носовым платком. – Неудачно столкнулся с прелестной девушкой и переполненным бокалом.

– Очень жаль.

– Нисколько. Фактически оживляет. Она прямо грудью на меня налетела. – Он слегка усмехнулся, довольно коварно для пожилого человека. – Как раз иду замочить рубашку в холодной воде и переодеться в чистую. До встречи, джентльмены.

Фридмен с Маклареном проследили, как он направляется к двери, а затем пошли дальше мимо танцевальной площадки к кухне.

Оба одновременно остановились.

– Макларен…

– Ну…

– Туалеты сзади.

– Угу.

– А он пошел вперед.

– Правильно. К своей каюте.

– Тогда где собирается замачивать рубашку?

Макларен закрыл глаза, мысленно представив тесную каюту с единственным креслом и книжками, с узкой дверцей шкафа, с запасной формой, висевшей на крючке в стене… а зачем ее вешать на стену, если у него есть шкаф?..

– Черт побери, – тихонько охнул он, и оба сразу ускорили шаг, вскоре перейдя на бег, виляя между столиками, разбив кучку столпившихся у дверей хихикавших подружек невесты, выскочив на холодную палубу, свернув направо, после чего маленький Мик и большой чернокожий мужчина помчались со всех ног к капитанской каюте.

Смена Томми Эспинозы закончилась три часа назад, но он еще сидел за письменным столом, прихлебывая холодный кофе, стуча по клавиатуре, подавая команды компьютеру. Смотревшие на монитор одиннадцать часов глаза горели, но для этого Господь Бог сотворил всемогущие капли «Визин».

Он потянулся к пластмассовому фонарю в виде тыквы с прорезями для глаз, рта и носа, скалившемуся в углу стола, вытащил из-под него батончик «сникерс».

– Давай, давай… – Запустил пальцы в черные волосы, ожидая, когда с ним заговорит машина, услышав наконец отчаянный вопль тревоги. – Будь я проклят, – пробормотал Томми, и пальцы снова проворно забегали по клавиатуре.

– Отыскал что-нибудь? – В дверях стоял Магоцци в наброшенной на плечи потертой кожаной куртке.

Томми, не сводя глаз с экрана, только махнул рукой, приглашая войти:

– Смотри, Лео. Я нарыл какую-то жуткую чертовщину на «Манкиренч».

Когда Фридмен с Маклареном ворвались в каюту капитана Магнуссона, старик уже открыл скользящую дверцу, за которой, оказывается, располагался не шкаф, а личный туалет, и пятился назад. Шезлонг подсек его под коленки, он упал в него с вытаращенными глазами, быстро и шумно выдыхая воздух. Макларен бросился к нему, пока Фридмен заглядывал в дверцу.

Необычайно маленькое помещение, где все сведено к минимальным размерам, как на любом судне. Крошечная стальная раковина, крошечное зеркальце, душевая кабина, где Фридмен с трудом поместился бы. Полноценные лишь унитаз и сидевший на нем мужчина в костюме, обнаженный ниже пояса; штаны спущены до щиколоток, толстые колени широко расставлены, полы рубашки болтаются на тощих бедрах. Голова запрокинута к стенке, как бы ища опоры. Но тут произошло кровавое убийство. Из пулевого отверстия во лбу вытекла кровь, разлилась вдоль крыльев носа, заполнила глубокие морщины у рта, стекла на шею, запачкала белый воротник.

Фридмен повидал достаточно застреленных, чтобы заключить, что мужчина умер не сразу. Судя по количеству вылившейся из относительно небольшого отверстия крови, сердце после выстрела еще билось какое-то время.

Он отступил в сторону, позволяя Макларену заглянуть в узкую дверь.

– Боже святый, – задохнулся ирландец. – Глазам своим не верю. Капитан, когда вы сюда заходили в последний раз?

Магнуссон посмотрел на него из шезлонга, не переставая моргать.

– Ох, господи… М-м-м, по-моему, вчера. Нет, постойте, вчера мы не выходили. Позавчера, должно быть.

Полицейские оглянулись на мертвеца.

– Кровь засохла, – заметил Фридмен. – Убийство совершено до осмотра.

– Значит, он уже был здесь, когда мы осматривали каюты.

Большая голова Фридмена мрачно качнулась.

– Тем хуже.

Магоцци с Эспинозой, одинаково озадаченные, приникли к компьютерному монитору.

– Невероятно, – вымолвил Томми. – В жизни не видал такого «брандмауэра».^[35]

– И ничего нельзя откопать?

– За последние десять лет все, что хочешь: налоговые декларации, медицинские карты, финансовые счета… Черт возьми, почти можно сказать, когда каждый из них испражнялся. А до того полный провал. – Томми безнадежно откинулся на спинку стула. – Никаких сведений ни о работе, ни об учебе, нет даже свидетельств о рождении. По любым практическим рассуждениям, десять лет назад никого из них на свете не было.

– Невозможно.

– Очевидно. По первому побуждению я бы сказал, они сами себя уничтожили.

– Это возможно?

Томми пожал плечами, вытащил из вскрытой пачки пару картофельных чипсов, сунул в рот.

– Теоретически можно. Нынче почти все в компьютерах. Из компьютеров можно выбросить данные. Хоть не так просто, как кажется. Обычный хакер открывает ноутбук, стирает свою историю. Но надо обладать незаурядным талантом, чтобы пробиться через защиту, особенно федеральную, установленную, скажем, внутренней налоговой службой или администрацией социального обеспечения. Это нереально, я тебе говорю.

Магоцци хмыкнул.

– Программа защиты свидетелей?

– Ни в коем случае. У тамошних болванов не хватит ума. Я их и во сне раскушу. Для такого дела программа защиты свидетелей должна была нанять самих умельцев из «Манкиренч».

Магоцци поскреб отросшую за день щетину на подбородке, нащупав новую морщину.

– Значит, сменили имена, фамилии, сочинили новые биографии…

Томми сунул в рот новую порцию чипсов.

– Разумно. Зачем еще брать такие фамилии, как Родраннер или Харлей Дэвидсон? Вопрос на сто долларов заключается в том, для чего пятеро обыкновенных людей так старались полностью уничтожить свое прошлое?

Об этом Магоцци даже не успел подумать.

– Из-за какого-то преступления.

– И я так думаю. Возможно, они заслуживают больше внимания, чем тебе кажется.

Магоцци автоматически потянулся за чипсами. Жирные хлопья оказались во рту, прежде чем он сообразил, что делает. Боже, как вкусно.

– Шайка из пяти серийных убийц? Нам крупно повезло, старик. На выручку от продажи авторских прав на киносценарий можно будет купить всю Японию.

– Угу. Может, они банки грабили или занимались международным терроризмом. Десять лет назад поняли, что наступает компьютерная революция, решили зарабатывать на программном обеспечении.

– Правильно. – Магоцци протер глаза, стараясь утихомирить усиливавшуюся головную боль. – Мы в тупике?

– Не обязательно. – Томми покрутил головой, разминая шею. – Можно еще кое-что попробовать, и, даже если ничего не выйдет, компьютеризация в принципе пока не полная. За каждым все равно тянется куча бумаг, только надо жить на свете достаточно долго, чтобы вспомнить, где искать. Дело затянется. Хочешь, чтобы я занялся?

– Всем сердцем. – Магоцци отвернулся от дьявольских чипсов, направился к двери. – Кстати, как у них там с финансами? Пойдут ко дну, если не выпустят игру на рынок?

Томми взглянул на него, как на слабоумного:

– Шутишь? В прошлом году заработали десять миллионов, и не в первый раз. Минимальный чистый доход каждого партнера составляет… – он вытащил из-под коробки с чипсами листок и заглянул в него, – четыре миллиона. Это сведения об Энни Белински. Не поверишь, сколько она выкидывает на одежду.

Магоцци вытаращил глаза:

– Значит, они богатые?

– Ну… да. – Запищал сотовый телефон, Томми начал копаться в куче принтерных распечаток. – Черт возьми, куда он подевался?..

– Это мой, – сказал Магоцци, вытаскивая из пиджачного кармана мобильник. – Сбрось мне на жесткий диск все, что откопаешь, Томми. И между делом всесторонне разберись с разрешением Грейс Макбрайд на ношение оружия. – Он нажал кнопку. – Магоцци слушает.

Наблюдая за ним, Томми увидел, как от лица детектива вдруг отхлынула кровь, и в следующую секунду тот вылетел в дверь.

20

Городок Калумет в штате Висконсин впервые удостоился пристального внимания средств массовой информации, когда тыква весом шестьсот пятьдесят семь фунтов, отправленная Элтоном Гербером на конкурс 1993 года, выпала из кузова грузовика. Но и тогда они проглядели истинную историю.

Телевизионные новости иронически освещали событие, в котором пострадала только тыква, и ни один репортер не сопоставил его с пулей, которую через две недели Элтон Гербер пустил себе в рот. Первый приз в том году составлял пятнадцать тысяч долларов, которых ему вполне хватило бы на погашение закладной на ферму, причем он обязательно выиграл бы, нет сомнений. Ближайшая соперница его тыквы весила всего-навсего пятьсот тридцать фунтов.

Совсем не смешная история, думал шериф Майкл Холлоран. Скорее, «американская трагедия», суть которой не поняли средства массовой информации. И на этот раз тоже.

Он почти не слышал гула роторных винтов где-то поблизости. Уже привык к новым вертолетам, к фургонам со спутниковыми тарелками на крышах, разъезжающим по улицам его городка, пугая или раздражая каждого прохожего, реагирующего на звуковую сигнализацию; привык к толпам репортеров на лестницах, подкарауливающих заместителей шерифа, которые старались поскорей добежать до машины.

Согласно заключению патологоанатома, производившего вскрытие, смерть Джона и Мэри Клейнфельдт наступила между полуночью и часом ночи. Через восемь часов это стало главной новостью на каждом висконсинском канале, «трагедией в небольшом городке, где пожилые богобоязненные супруги были зверски убиты в храме во время молитвы».

Нигде не упоминалось о вырезанных у них на груди кровавых крестах – пока удается скрывать эту жуткую небольшую деталь, – но происшествие и без того неудержимо манит журналистов и завораживает общественность. Застреленные старики – уже плохо. Добавим место преступления – церковь, и дело становится еще ужаснее и страшнее. У дурных вестей высокий рейтинг.

Известие о гибели Дэнни Пелтиера распространилось по радиоволнам утром, через полчаса после трагического события, когда шериф еще стоял над трупом, разглядывая веснушки на чистом, до боли невинном лице мальчика, убитого из-за того, что Майкл Холлоран забыл ключ от парадных дверей Клейнфельдтов.

– Майк!

Прежде чем поднять глаза, он сделал абсолютно бесстрастное лицо, только потом взглянул на стоявшего в дверях Бонара.

– Привет.

Старый друг подошел ближе, насупился, как рассерженный Джонатан Уинтерс.^[36]

– Вид у тебя дерьмовый, приятель.

– Спасибо. – Холлоран сдвинул в сторону шаткую стопку бумаг, вытащил из нагрудного кармана сигарету.

Бонар сел, замахал мясистой ладонью, разгоняя стлавшийся над столом дым.

– Знаешь, я бы мог арестовать тебя за курение в общественном месте.

Холлоран кивнул и вновь затянулся. Много лет не держал сигарет в кабинете, и даже не припомнится, когда в последний раз курил с таким наслаждением. Противозаконность курения доставляет особое удовольствие. Неудивительно, что люди совершают преступления.

– Праздную. Я раскрыл дело.

Бонар окинул взглядом помятую форму, в которой шериф, видно, спал, круги под глазами такого же темного цвета, как волосы.

– Не похоже на праздник. Вдобавок несешь чушь собачью. Это я раскрыл дело. Убийца – их ребенок. Я сразу сказал.

– Нет. Сперва ты объявил убийцей отца Ньюберри.

– Это была пустая мимолетная мысль. Кроме того, тогда я не знал, что Клейнфельдты произвели на свет отпрыска. Как только узнал, сразу же, как ты знаешь, его заподозрил. Хотя очень уж не хотелось отказываться от падре. Идеальный вариант. Кресты на груди, колоссальное наследство для церкви… Я хочу сказать, старик был бы идеальным подозреваемым. – Он наклонился над столом, принялся шарить среди стопок бумаг. – У тебя тут еда есть какая-нибудь?

– Никакой.

Бонар горько вздохнул и откинулся на спинку стула, поглаживая толстый живот. Коричневая форменная рубашка разошлась между пуговицами, державшимися на честном слове.

– Значит, слетевшие ангелы нашептали тебе, что это сделал их отпрыск, задолго до того, как я это сказал, позволь напомнить. Но такое прозрение, друг мой, ничего не стоит. Нам неизвестно, кто он, где он, как выглядит, сколько ему лет…

Холлоран слегка улыбнулся. Хорошо. Полезно поговорить с Бонаром о деле, сосредоточившись только на нем и больше ни на чем, стоя на этой прямой линии до тех пор, пока она тянется.

– Он родился в Атланте. Тридцать один год назад.

– Да? Тебе было видение? Откуда ты знаешь?

– Из налоговых деклараций. Первые составлены тридцать с чем-то лет назад, когда Клейнфельдты были Бредфордами. И не были богаты. Может быть, только что поженились, только начали жить с довольно низкими доходами по отношению к крупным расходам на медицинскую помощь. Крупным для того времени и для их возраста, на четвертом году жизни в Атланте. По-моему, потратились на рождение и уход за ребенком.

Бонар, заинтересовавшись, выпрямился на стуле.

– Поэтому я обратился в архив округа и спросил, зарегистрировано ли в том году рождение младенца по фамилии Бредфорд. И действительно, двадцать третьего октября шестьдесят девятого года у Мартина и Эмили Бредфорд родился ребенок.

Бонар на миг затаил дыхание.

– Минутку. Клейнфельдтов убили двадцать третьего октября.

– С днем рождения, малыш, – усмехнулся Холлоран.

– Проклятие. Дата рождения, дата смерти… Действительно он!

Холлоран в последний раз затянулся, бросил окурок в пустую банку из-под коки.

– Жалко, что ты не окружной прокурор. Это крепкий орешек. Знаешь, нам нужны свидетели, отпечатки, улики, вещественные доказательства, которых мы не имеем. Он даже капитал не наследует.

Бонар покачал головой:

– Не имеет значения. Никто не кромсает трупы родителей только из-за денег. У него на уме что-то другое, и нам это вряд ли понравится.

Он раздул щеки, глубоко вдохнув, устало поднялся со стула, подошел к окну.

Через дорогу стоит ферма Гельмута Крюгера, и Бонар смотрел на голштинских коров, возвращавшихся с пастбища к вечерней дойке, думая, что лучше бы он стал фермером. Вряд ли телята убивают собственных родителей.

– Ты уже прогнал его через компьютер?

– Тут проблема. В свидетельстве о рождении не записано имя.

– Как это?

– Регистраторша, с которой я разговаривал, сказала: тут нет ничего необычного. Свидетельство заполняется в день рождения, когда некоторые родители еще имя не выбрали. Если потом не просят вписать, то графа остается пустой. Но название больницы указано, и мне дали координаты семейного врача.

– Ты с ним поговорил?

Холлоран отрицательно покачал головой.

– Только не говори, что он умер.

– Жив, здоров, в гольф играет. Жена обещала, что вечером перезвонит.

Бонар кивнул, снова глядя в окно.

– Значит, мы на верном пути.

– Может быть. Хочешь перекусить до звонка? Я продиктовал его жене номер своего мобильника, так что можно уйти.

Бонар оглянулся, заслоняя усталой массивной фигурой последний дневной свет в окне.

– Позже встретимся у тебя. Мне сперва надо в магазин заскочить.

– Можно в кафе пойти.

– Сегодня двадцать четвертое, Майк.

– Знаю… – Холлоран вдруг спохватился. – Ох, черт! Совсем забыл. Прости, старина.

– Не напрягайся. – Бонар грустно и глуповато усмехнулся, все прощая. – Знаешь, в октябре у нас слишком много умерших.

– Правда.

Но эту умершую нельзя забывать, думал Холлоран, сворачивая через полчаса на свою подъездную дорожку. Минуту посидел в машине, чувствуя себя виноватым, почти желая снова стать верующим, исповедаться и получить прощение.

Официально Бонар холостяк, а в действительности овдовел во время снежной бури 1987 года, когда его школьная возлюбленная съехала с дороги и завела отцовский пикап в трясину Хаггерти. В течение следующих сорока восьми часов выпало тридцать семь дюймов снега, по дороге мимо Хаггерти редко кто ездил, поэтому лишь через четверо суток туда наконец добрался снегоочиститель, и были обнаружены замерзшие обезображенные останки Эллен Хендрикс.

Хуже всего, что она умерла не сразу, успев написать Бонару письмо, которое потрясло всех живущих в границах Висконсина, отмеченных на дорожной карте «Стандарт ойл». Страдала, замерзала, но в письме не было никаких признаков страха и паники, только непоколебимая вера, что Бонар ее найдет. Писала об их скорой свадьбе, о троих будущих детях, о двухместном «тандерберде», который он обязательно должен продать, потому что дети там не поместятся, и только в конце, когда карандашные строчки пошли вкривь и вкось, мягко пожурила его за промедление.

Последние слова были написаны двадцать четвертого октября, и с тех пор Холлоран с Бонаром проводили этот вечер вместе, выпивали, закусывали, не обсуждая, как все могло бы сложиться. Традиция больше связана с их дружбой, чем с поминками давно умершей девушки, но почему-то – они никогда не старались понять почему – скорбная дата приобрела большое значение. Нельзя было ее забывать.

– Ну и проклятые ключи Клейнфельдтов нельзя было забывать, – вслух напомнил он себе и принялся колотить по рулю ребром ладони, пока не почувствовал боль.

Столетние вязы затеняют единственный акр, оставшийся от фермы прадеда. У него остается дом, двор, но старая колониальная немецкая постройка выглядит чужеродной среди новых вульгарных одноэтажных загородных домов. Дом слишком велик для одинокого мужчины, однако в нем выросли четыре поколения Холлоранов, и он никак не может заставить себя с ним расстаться.

Холлоран вылез из машины и направился по лужайке к двери, плотнее запахивая полы куртки. С тех пор как он несколько минут назад вышел из конторы, ветер усилился, сухие листья шуршат, летя под ногами. Если б у них хватило ума, перебрались бы во Флориду. Почти чуется запах грядущей зимы, что заставило вспомнить вчерашнее предсказание Дэнни о раннем снеге, когда он вез своего юного подчиненного к смерти.

Войдя в маленькую прихожую, мысленно услышал топот по полу своих детских заснеженных ботинок, потом умолкший десять лет назад голос матери напомнил, что надо закрывать за собой дверь – о чем он только думает? Хочет двор натопить? В знак протеста, запоздавшего на десять лет, Холлоран оставил дверь приоткрытой для Бонара, гадая, почему почти все его воспоминания связаны с зимой, словно он прожил тридцать три года там, где не бывает других времен года.

Повесил тяжелую куртку в шкаф в прихожей, положил портупею с оружием на верхнюю полку.

– Что еще за глупость? – спросил Бонар, когда впервые это увидел. – Допустим, я грабитель, накачанный наркотой. Ты заходишь, оставляешь свои причиндалы в шкафу, я легко их вытаскиваю, всаживаю тебе в живот пулю, пока ты костыляешь по лестнице в нижнем белье.

Но Эмма Холлоран никогда не позволяла проносить в дом оружие дальше прихожей. Ни пятидесятилетний винчестер собственного мужа, ни, разумеется, девятимиллиметровый служебный пистолет сына. Она десять лет покоится в могиле, а Холлоран до сих пор не способен пронести оружие мимо шкафа в передней.

В холодильнике стоит бутылка «Дьюара» – по мнениюБонара, криминал, а Майкл любит холодное виски.

Он щедро плеснул в два стакана, где раньше было виноградное желе, отхлебнул, разглядывая содержимое холодильника. Отодвинул в сторону коробки с готовой замороженной едой, обнаружил сокровище в прямоугольной бумажной упаковке, покрывшейся инеем.

– Милый, я пришел! – крикнул Бонар из прихожей, крепко захлопнув за собой дверь. Протопал по коридору на кухню, водрузил на стол два пакета. Холлоран скептически посмотрел на торчавшую из них зелень.

– Цветы принес?

– Салат, болван. У тебя есть анчоусы?

– С ума сошел?

– Так я и думал. – Бонар принялся разгружать пакеты. – Не бойся. Вот анчоусы, вот чеснок, грустные и унылые стручки зеленой фасоли, нуждающиеся в подкреплении…

– У меня еще Ральф есть.

Бонар втянул воздух сквозь зубы. Ральф был последним теленком, которого вырастил Альберт Свенсон перед продажей фермы и переездом в Аризону. Они в складчину купили молодого бычка, откармливая его в заключительные два месяца жизни кукурузой и пивом.

– Я думал, мы навсегда стерли его из памяти.

Холлоран кивнул на белый пакет в раковине, протянул Бонару стакан из-под виноградного киселя с виски.

– Я приберег вырезку.

– Господи Иисусе. – Бонар с ним чокнулся, выпил, сморщился. – Старик, сколько можно тебе говорить? От холода вкус притупляется. Не надо держать его в холодильнике, а уж тем более пить из старых стаканов, заляпанных трафаретами из комиксов. Это кто? Марсианин?

Холлоран присмотрелся к темной фигурке на стакане приятеля. За долгие годы почти все краски стерлись, только шлем скафандра частично виднелся.

– Хотел бы я быть марсианином, черт побери.

Бонар фыркнул, опять наливая стакан, потом принялся натирать чесноком деревянную миску, которую Холлоран всегда считал предназначенной для фруктов.

– Положи Ральфа на разморозку на три минуты, включи духовку на полную мощность и дай большую чугунную сковородку.

– Я думал, мы его просто зажарим во дворе на гриле.

– И ошибался. Поджарим на сильном огне, в духовке доведем до готовности. Потом я плесну в сковороду вина, чтобы образовалась глазурь, добавлю сморчков, и готово.

Холлоран копался в ящике стола, отыскивая ножи для мяса.

– Шутишь?

– Конечно, шучу. Ты когда-нибудь пробовал купить сморчки в супермаркете «Джерри»?

– В старые времена мясо насаживали на вертел и подвешивали над костром. Советую тебе чаще смотреть кулинарные передачи по телевизору.

– Не могу. Все эти ребята – придурки из двадцать первого века. – Бонар минуту помолчал, а потом захихикал. Начал действовать «Дьюар».

К тому времени, как зачирикал сотовый телефон, Ральф превратился в кровавое воспоминание на белых выщербленных тарелках, а кухня была предельно замусорена.

– Ну вот, дождались, – объявил Холлоран, откинув крышку телефона, жалея, что слишком много выпил, стараясь припомнить вопросы, которые собирался задать врачу. – Алло?

С дальнего расстояния долетел интеллигентный мужской голос, протяжный и согретый южным теплом:

– Добрый вечер. Это доктор Леру. Перезваниваю по просьбе шерифа Майкла Холлорана.

«Добрый вечер»… Боже милостивый, неужели кто-то действительно так говорит? Непонятно, в чем дело, может быть, в произношении, но Холлоран почему-то всегда, слыша южный говор, чувствовал себя деревенским мальчишкой, сыном фермера, каковым он и был, необразованным тупицей, каким он вовсе не был.

– Майкл Холлоран слушает, спасибо за звонок, доктор Леру. Если разъединитесь, я сам сразу же перезвоню за свой счет.

– Как вам будет угодно. – Послышался громкий щелчок.

Холлоран отключил сотовый телефон и направился к аппарату, висевшему на стене.

– По голосу на кого похож? – спросил Бонар.

– На полковника Сэндерса.^[37] Алло, доктор Леру, это снова Майкл Холлоран, шериф округа Кингсфорд в Висконсине. Разыскиваю наследника ваших давних пациентов…

– Мартина и Эмили Бредфорд, – перебил Юг, не дав Северу договорить. – Жена мне сказала.

– Доктор, с тех пор прошло тридцать с лишним лет. Вы их помните?

– Весьма живо.

Холлоран выждал минуту, надеясь еще что-то услышать, но на другом конце царило молчание.

– У вас прекрасная память, сэр. Принимали сотни пациентов…

– Я не обсуждаю своих пациентов, шериф, как бы давно они ко мне ни обращались. Вам, сотруднику правоохранительных органов, это должно быть известно.

– В начале нынешней недели Бредфорды погибли, доктор. Закон о конфиденциальности больше не действует. Охотно перешлю по факсу свидетельства о смерти, но надеюсь, что вы мне поверите на слово и мы сэкономим время.

В телефонной трубке послышался вздох.

– Что именно вас интересует, шериф?

– Как мы понимаем, у них был ребенок.

– Да. – В тоне доктора послышалось что-то новое: досада, раскаяние?..

– Нам надо его найти. – Холлоран оглянулся на Бонара, нажал кнопку громкой связи.

– К сожалению, ничем не могу помочь. – Голос доктора разнесся по кухне. – Я принимал ребенка, наблюдал миссис Бредфорд с младенцем после рождения, но больше никогда их не видел и ничего о них не слышал.

Холлоран безнадежно сгорбился.

– Доктор, мы тут зашли в тупик. Свидетельство о рождении осталось незаполненным. Не указан ни пол, ни имя. Мы даже не знаем, мальчик это или девочка.

– Я тоже.

Холлоран замер в ошеломленном молчании.

– То есть как?

– Ребенок гермафродит, шериф. Если о бедняжке кто-нибудь не позаботился, я сильно сомневаюсь, что он или она к нынешнему моменту знает свой пол. Сразу после рождения я старался добиться вмешательства социальных служб, но всегда подозревал, что именно с этими моими лучшими намерениями связано внезапное исчезновение Бредфордов из Атланты.

– Гермафродит… – тупо повторил Холлоран, переглянувшись с явно сбитым с толку Бонаром.

Доктор Леру нетерпеливо вздохнул:

– Бесполый, точнее, двуполый. В определенных рамках бывают разные физические проявления. У ребенка Бредфордов яички и пенис частично находились внутри, тем не менее были полностью сформированы. Кроме того, присутствовало влагалище неправильной формы, но определить функцию яичников не было ни малейшей возможности.

– Боже мой.

– Редкий случай, – продолжал врач, вдохновленный темой. – В данный момент не припомню статистику, только даже в то давнее время ничего страшного не было. В присутствии мужских и женских гениталий и наружных половых признаков, как у младенца Бредфордов, родители просто должны выбрать пол, учитывая физическую жизнеспособность тех или иных органов. Хирургически осуществить этот выбор легко.

– И какой выбор сделали Бредфорды? – спросил Холлоран, и врач без промедления ответил:

– Обрекли ребенка на истинный ад, и я со своей стороны надеюсь, что сами туда же попали.

– Не понял…

– Объявили свое дитя… – доктор захлебнулся, – тут я точно цитирую, никогда не забуду их собственных слов… «мерзостью перед Господом». Мерзостью. Сочли его рождение Божьей карой за некий воображаемый грех, уверенные, что вмешательство его только усугубит… – Он замолчал и шумно вздохнул. – Так или иначе, в тот недолгий период, пока мать с новорожденным оставались на моем попечении, Бредфорды не выбрали для ребенка ни пола, ни имени, и поверьте, шериф, я все прошедшие с того времени годы постоянно думаю, как сложилась его судьба. Представляете? Они даже имени ему не дали…

Было слышно, как кто-то настойчиво и поспешно заговорил с врачом, наверное жена. Слов Холлоран не разобрал.

– Что-нибудь случилось, доктор?

Послышался мрачный смешок.

– Фибрилляция сердечной мышцы, высокое кровяное давление, небольшой дефект сердечного клапана. В моем возрасте много чего выходит из строя, жена беспокоится. Только одно мне скажите, пожалуйста, прежде чем мы завершим разговор.

– Все, что смогу.

– В наших краях не принято, чтобы органы правопорядка отыскивали наследников. Дело связано с преступлением?

Холлоран взглянул на Бонара, который кивнул.

– С убийством.

– Вот как…

– Бредфорды – собственно, здесь они жили под именем Клейнфельдтов – были убиты ранним утром в понедельник. – И поскольку доктор говорил откровенно, проявил гораздо больше человечности, чем ожидалось, Холлоран сказал то, что он хотел услышать: – Их застрелили в церкви во время молитвы.

– Ах… – Не столько слово, сколько вздох, в котором слышалось удовлетворение. – Понятно. Спасибо, шериф Холлоран. Благодарю за любезно предоставленную информацию.

В трубке щелкнуло.

Холлоран подошел к столу, уселся рядом с Бонаром. Минуту ни тот ни другой не говорили ни слова, потом Бонар откинулся на стуле, распустил брючный ремень.

– У меня идея, – объявил он. – Может, закроем дело и скажем, что Клейнфельдты умерли естественной смертью?

21

Магоцци никогда не бывал в военной зоне, но предполагал, что там не так погано, иначе никто бы не стал воевать.

Подъездная дорога к пароходному причалу плотно забита машинами скорой помощи и других чрезвычайных служб, фургонами теленовостей, на редкость разнообразными внедорожниками и сверкающими седанами. Некоторые стоят пустые с открытыми дверцами и урчавшими двигателями. Над головой висят телевизионные вертолеты, взметая воздушными потоками землю внизу, гигантскими винтами взбивая с ритмичным воем звукового оформления фильма про войну холодный вечерний воздух.

Кругом полно народу: полицейские в форме, детективы в штатском, криминалисты, работающие на месте преступления, гражданские лица толпятся с напряженным видом, более решительные пробираются в толпе к месту досмотра автомобилей.

Магоцци вел «форд», маневрируя в массе людей и машин, остановившись у будки, установленной сотрудниками Чилтона. Увидел в ветровое окно окружных полицейских в форме, команду Реда Чилтона, которая продолжала проигранное сражение, пытаясь не допустить на стоянку штатских и представителей прессы. Перед вновь прибывающими фургонами были расставлены заградительные барьеры, но репортеры и операторы с ручными камерами проникали повсюду, крича в микрофоны, чтобы их было слышно в прямом эфире специального выпуска новостей, ради которого телеканалы прервали программу.

Если с Марса не вторгнутся инопланетяне, свадебное торжество Хаммондов наверняка выйдет на первое место в десятичасовых новостях. Убийство и громкие имена гарантируют успех. По прикидке Магоцци, в помешанном на новостях штате больше восьмидесяти процентов населения смотрит в данный момент прямую трансляцию циркового представления. Среди них, вероятно, сам киллер.

Мужчина в смокинге с физиономией наемного убийцы постучал в окно машины. Магоцци увидел проколовшую тысячедолларовый лацкан булавку «Арго», опустил стекло, предъявил значок, ткнул пальцем через плечо:

– Чьи это машины?

– Родных, друзей, кто знает, – кисло ответил мужчина. – Каждый присутствующий на проклятом каноэ с момента происшествия сотовый не отрывает от уха. Видишь вон тот большой «лексус»?

– Угу.

– Мамаша какого-то парня из числа гостей въехала, как на танке, подсекла под коленки одного из наших, который пытался ее тормознуть. Пришлось пристрелить, чтобы не прорвалась.

– Ред позволяет вам стрелять в людей?

Охранник искренне рассмеялся, но лицо от этого ничуть не смягчилось. Все равно смахивает на наемного убийцу.

Магоцци остановился между двумя полицейскими автомобилями, вышел, захлопнул дверцу. С колесного парохода, стоявшего от него в пятидесяти футах, время от времени выкатывался уже опрошенный гость, лакомый кусочек для пираний-журналистов. Ошеломленные неожиданным поворотом праздничного события, ослепленные фотовспышками богатые и сильные казались слабыми и на удивление беззащитными в шикарных нарядах и смокингах с черными галстуками. Почти все стояли, как овцы на бойне, под градом громогласных вопросов, только женщина постарше, увешанная драгоценностями, которая казалась смутно знакомой, не обращала на них никакого внимания. Когда к ней подобралась толстая репортерша с десятого канала, она живо ее отфутболила, отвесив добрый пинок коленом под зад.

Наконец Магоцци узнал в женщине мать жениха.

– Неплохо, леди, – пробормотал он себе под нос с мрачной улыбкой, довольный, что кто-то в конце концов осуществил его давнюю мечту.

Только на два шага отошел от машины – толпа почуяла свежее мясо и ринулась на него. Он прикрыл глаза ладонью под вспышками десятков камер, сморщился от внезапно выкрикнутых вопросов. Их слишком много, не рассортируешь, и Магоцци решил поработать локтями, прорваться, послав к черту давно принятую управлением политику сотрудничества с прессой, когда к нему метнулась блондинка с десятого канала, размахивая перед собой микрофоном, словно двуручным мечом.

Слишком хорошенькая, слишком жаждущая продвинуться по карьерной лестнице, с таблоидным мышлением, которое не слишком вяжется с безмятежной, рассчитанной на детей ориентацией десятого канала. Скорее всего, в течение года выбросит свой товар на другой рынок. Невозможно дождаться. Нахальная агрессивная девка с гнусной привычкой вырывать цитаты из контекста ни разу не произнесла правильно его фамилию.

– Детектив Магози! – заорала она так громко, что остальные репортеры испуганно притихли.

Магоцци подметил в толпе несколько неодобрительных взглядов. Как правило, миннесотские журналисты вполне прилично воспитаны. Говорят все разом, задают дурацкие, бессмысленные вопросы, например: «Что вы почувствовали, узнав, что вашу шестилетнюю дочку застрелил ее собственный брат?» Порой даже кричат, как сейчас, но с определенной громкостью. Интересно, нет ли какого-то молчаливого соглашения насчет максимального уровня децибелов, который репортер не должен превысить? Если есть, значит, блондинка в данный момент вышла за предел.

– Чего вы кричите? – спросил он, с неким удовольствием видя сердитую вспышку в ее глазах и слыша пробежавший в толпе шепоток.

– Детектив Магози… – снова начала она.

– Магоцци. Магоцци.

– Хорошо. Кристин Келлер, новости, десятый канал. Можете подтвердить, детектив, что сегодня на «Николлет» застрелен мужчина, сидевший в тот момент на унитазе?

Неделикатная сучка, подумал он. И определенно не местная. Уроженцы Миннесоты никогда прилюдно не упоминают о естественных функциях организма, даже в самом неопределенном смысле.

– Я только что приехал, мисс Келлер. Пока ничего подтвердить не могу. Извините.

Он принялся пробираться в толпе к трапу, но мог бы поклясться, что девица дышит ему в шею.

– Снова «Манкиренч»?! – выкрикнула она у него за спиной.

Ох, проклятие! Магоцци остановился. Оглянувшись, увидел лукавую усмешку.

– Наши источники сообщают, что убийство, совершенное вчера вечером на кладбище Лейквуд, соответствует сценарию компьютерной игры, разработанной местной компанией «Манкиренч». Как прокомментируете?

– В данный момент никак.

В разговор вступил Хокинс из «Сент-Пол пресс»:

– Брось, Лео. Люди, игравшие в игру в сети, целый день нам трезвонят насчет убийства на кладбище. Все говорят: оно точно такое же, а теперь мы слышим, что и это прошло по сценарию.

– И нам тоже звонят, – признался Магоцци.

– Значит, полиции известно о связи убийств с игрой?

– Известно о некоторых совпадениях, разбираемся.

– В игре двадцать убийств! – крикнула Кристин Келлер, но пролетавший вертолет ее собственного канала заглушил слова. – Уберите отсюда эту чертовщину! – услышал Магоцци вопль журналистки, протискиваясь сквозь толпу к трапу.

Макларен встретил его на главной палубе.

– Ну, теперь дерьмо всплывет наружу, – сухо проговорил он.

– Угу, и мы его будем долго вычерпывать.

Потребовалось убийство, чтобы наконец-то оттеснить Фостера Хаммонда на задний план, отвлечь от него внимание прессы, но его это вовсе не радовало. Сама вероятность убийства во время торжеств по поводу свадьбы дочери привела его в легкое содрогание, но окончательно он потерял чувство юмора, когда полиция силой разогнала приглашенных.

Светское событие года превратилось в место преступления, невеста безутешна, еда на двадцать пять тысяч отправилась в городской приют для бездомных, сиятельных гостей гуртом согнали в салон для допросов, как «обыкновенных преступников», брызгал он слюной на Магоцци.

Магоцци мысленно похлопывал себя по плечу, хваля за то, что держит язык за зубами во время тирады Хаммонда, но, когда сукин сын принялся разглагольствовать о некомпетентности полиции, извинился и вышел, пока не вырвалось какое-нибудь нелицеприятное замечание, скажем: «Я тебя предупреждал, наглый тупой старый хрен».

Теперь он стоит в пятидесяти ярдах от устроенной на «Николлет» пыточной камеры, глядя в чернильные воды Миссисипи, раздумывая, как, скажите на милость, искать неизвестно кого, живущего в кибернетическом мире и убивающего в реальном.

Посмотрев за реку, увидел миллион укромных местечек в кустах, под деревьями, среди камней, в густых тенях. Может, гад прямо сейчас там прячется, наблюдает за ним и ликует. Впрочем, вряд ли.

Детектив с глубоким вздохом бросил последний взгляд на воду и снова направился к полицейским машинам, выстроившимся в ряд на автомобильной стоянке. Сине-красные мигалки по-прежнему работали, освещая сбоку «Николлет» кроваво-лиловой радугой.

Наконец из толпы на борту выскочил Джино, нырнул под трепетавшие на ветру ленты, ограждающие место преступления, направился к нему. Одет с расчетом на мороз в длинную пуховую парку, меховую шапку, толстые вязаные перчатки. За ним следовали двое криминалистов из оперативной бригады с застегнутой на «молнию» сумкой для вещественных доказательств.

– Собираешься в антарктическую экспедицию? – поинтересовался Магоцци.

Джино сверкнул на него глазами:

– Надоело яйца отмораживать. Вслух скажу, у нас только октябрь! Где бабье лето? Богом клянусь, перееду на юг. Ненавижу этот замерзающий штат. Ненавижу зиму. На следующей неделе начнем на снегоходах кататься, а каждый раз, открывая дверь, выпускаешь тепла на сто долларов…

Магоцци прервал речь, которая длилась бы до весны:

– Итак, что мы имеем?

Джино испустил трагический вздох, окружив себя пушистым белым облаком:

– Все то же, все тоже. Кошмар адский. Что хочешь сначала услышать, слухи или факты?

– Слухи, конечно. Факты чересчур огорчительные.

– Ну, мэр кланялся, целовал Хаммонду задницу, извиняясь, если можешь поверить, за причиненные неудобства. Дурной сукин сын.

– Кто?

Джино невесело улыбнулся:

– Хороший вопрос. В данный момент могу ответить, что они взаимозаменяемы. Так или иначе, мэр быстро оправился от потрясения и, чтобы сохранить лицо перед главным спонсором своей избирательной кампании, открыто обвинил Фридмена и Макларена, которые, по его мнению, «допустили это ужасное происшествие».

– Шутишь?

– Нет. Политикан чертов, дерьмовая задница. Ну и наши друзья хороши. Просто молча стояли на месте и все это кушали.

– Господи Иисусе. Напомни, чтобы я им выписал сверхурочные и премию за риск, когда разберемся с делом.

– По-моему, лучше уж пару «Пурпурных сердец».^[38]

Подняв глаза, Магоцци увидел сходившего с парохода Реда Чилтона с двумя своими сотрудниками. Даже обычно несокрушимый Ред выглядел более чем усталым. За все золото форта Нокс^[39] Магоцци сейчас не поменялся бы с ним местами.

– Как дела у Реда? На пароходе я его даже не видел.

– Ну, ты же знаешь Реда. Мастер в сфере разрядки. Лично я думаю, зря талант пропадает. Ему надо быть дипломатом.

– Имеешь хоть какое-нибудь понятие, кто за это будет отвечать? Я имею в виду, когда все летит к чертовой матери, люди поинтересуются, почему тридцать вооруженных профессионалов, находившихся на месте и заранее предупрежденных, не сумели предотвратить убийство.

– У нас есть и хорошая новость. По словам Ананта, тот тип был убит задолго до того, как его обнаружили. Магнуссон во время обхода ни разу не упомянул о своем личном сортире. Крошечная конурка с раздвижной пластмассовой дверцей, которую каждый примет за чулан, за стенной шкаф. Конечно, незнание не оправдание… «Арго» и наши ребята все прощупали до прихода гостей. Но ни Ред, ни мы в тот сортир не заглядывали. Просто скрестили пальцы, понадеявшись, что в суете пронесет, если ты меня понимаешь.

Магоцци кивнул.

– Что тебе еще известно?

– Единственное, что мне точно известно: адвокаты Хаммонда просидят ночь напролет, составляя приблизительно пятьдесят два судебных иска. Не удивлюсь, если он в возмещение морального ущерба потребует недвижимость погибшего, которому хватило наглости оказаться убитым. Спорить, конечно, тут не о чем – Хаммонда предупредили, а он проигнорировал предупреждение.

Магоцци улыбнулся:

– Значит, сам будет ответчиком по нескольким искам.

Джино подмигнул:

– Просто, скажем, выяснит, кто его истинные друзья. Если они вообще у него есть. Черт возьми, я сам мог бы потребовать у него через суд компенсации – помогал Хелен готовить домашнее задание по истории, когда меня вызвали. Вдруг она завтра провалит контрольную? Жутко расстроится, оценки снизятся, не поступит в колледж, все наши затраты пойдут прахом. В любом случае, отставив в сторону политические интриги и судебные дела, наш дружок «Гримм с Косой» вместе с индусом много чего накопали. То же самое дерьмо – это я тебе говорю, не они, – пуля двадцать второго калибра в голову. Но одна новая черточка. У жмурика на руке свежий след от укуса. Совсем недавний. Получен за несколько минут до смерти.

– Жуть какая-то. Наш приятель начинает проявлять изобретательность.

– Угу, и я так подумал, поэтому заволновался, думаю, по укусу определим ДНК для идентификации, для сравнения и так далее, а потом Анант мне сообщил, что мертвец сам себя укусил.

– Что?

– Вот именно. Сам себя укусил своими кривоватыми зубами. Полное совпадение прикуса.

– Объяснишь, для чего он себя укусил?

– Слушай, время позднее, я устал и не хочу вдаваться в подробности. Рамбахан, как обычно, сведет воедино.

Магоцци взглянул за плечо партнера, увидев безошибочно узнаваемую гибкую высокую фигуру медицинского эксперта, расхаживавшего по наружной части палубы в развевавшемся расстегнутом пальто, склонив голову в поисках ключиков, о которых можно только гадать. Встретившись с доктором взглядом, он махнул ему рукой, подзывая к себе. Рамбахан предупредительно поднял палец, опять зашагал, и Магоцци обратился к Джино:

– Как идут опросы?

Тот хмыкнул, переминаясь с ноги на ногу на ледяном асфальте.

– Медленно. При виде полицейского все разбегаются, как вспугнутые олени. – Джино раздраженно взглянул на крутившуюся мигалку. – Можно выключить эту чертовщину? – прокричал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Полчаса ушло только на то, чтобы по головам пересчитать. Больше трех сотен гостей. И каждый меня ненавидит.

– Рекорд для тебя, правда? Нажить три сотни врагов за один вечер!

– Знаешь, что бы я с ними сделал? Я хочу сказать, любой мог убить, вернуться к столу и отметить радостное событие. А я должен вертеться с чертовым «поляроидом» вокруг мертвеца с дыркой в башке, просто на случай, если он вдруг окажется их дружком, отцом или еще кем-нибудь. Хочешь немного статистики? Скольких, по-твоему, вырвало на свадебном обеде при взгляде на фотографию окровавленного трупа?

– Господи помилуй, Джино…

– Тринадцать. Тринадцать человек стошнило на месте. На проклятом пароходе воняет, как в вытрезвителе в воскресное утро. А те, кого не стошнило, бьются в истерике. Надо было бы раздавать валиум в бумажных стаканчиках. «Примите лекарство и взгляните на фото». Старик, мне даже стало жалко невесту, а я именно ее хотел расспросить. Только она совсем ребенок. Конечно, в таком возрасте убийство на собственной свадьбе смахивает на сюжет из Агаты Кристи, но посмотреть на труп – совсем другое дело. И я, славный парень, заставляю ее в первую брачную ночь, в белом атласе и кружевах, с жемчугами в прическе, смотреть на убитого. Боже, кишки переворачиваются. Понимаешь, я жутко боялся, что он из их компании.

Магоцци кивнул.

– Нет?

– Нет. Никто никогда его раньше не видел. Поэтому у нас в целом пусто. Никаких следов борьбы и сопротивления, ни пули, никаких следов, насколько можно сказать без лабораторных анализов. Просто субъект в костюме, без бумажника, точно как в игре.

– Значит, надо поторапливаться, сличать отпечатки, добывать сведения о пропавших, устанавливать личность убитого.

– Может, во время обыска в каком-нибудь мусорном баке найдется бумажник, кто знает?

Магоцци сунул руки в карманы в поисках перчаток, лежавших дома на полке шкафа в передней.

– Необходимо знать время смерти, проверить алиби всей этой компании из «Манкиренч».

– В данный момент можно только сказать, что это произошло между двумя и четырьмя часами. Я сразу обзвонил чокнутых компьютерщиков, пока ты еще ехал, как только услышал, что они вылупились неизвестно откуда десять лет назад. Скажешь, не бред?

– Бред.

– Так или иначе, все, кроме Макбрайд, ответили вот что: рано ушли с работы, поодиночке отправились по домам, с тех пор сидели дома. Ни у кого в шайке надежного алиби нет, разве что Макбрайд предоставит, когда мы ее отловим.

– Что ты им рассказал?

– Ничего. Просто спрашивал, где были с двух до четырех, просил прийти в управление для дачи официальных показаний. Завтра в десять. Не упоминал про наш маленький цирк, но, если у кого-нибудь есть телевизор, это бесполезно. – Джино наклонил к нему голову: – И знаешь что, приятель? Если мы на них не надавим и кто-нибудь не расколется, не признается, нам хана. Пока совершается по убийству в день, а где будет следующее, тебе отлично известно.

При этом напоминании Магоцци закрыл глаза. Четвертое убийство в игре происходит в торговом комплексе «Молл оф Америка», а наблюдение за таким местом – страшный сон для любого копа, не говоря уж о грязном скандале, который обязательно разразится, если главный миннесотский аттракцион для туристов превратится в место преступления.

– Не знаю. Нутром чую, нет. Убийца не из «Манкиренч».

Джино снял варежку размерами с небольшую собачку, принялся обшаривать многочисленные карманы парки.

– Почему? Только на том основании, что они нас вызвали? Преступники не впервые сообщают о преступлении. Это дерьмо давно известно психиатрам. Может, один старается утопить остальных. Игра им досконально известна, и не надо рассказывать, будто полностью стертое прошлое не имеет значения. Если хочешь спросить мое мнение, в этой компании слишком уж много странностей.

Магоцци наблюдал, как он роется в карманах в поисках сокровища.

– Похоже, тебе очень хочется, чтоб один из них оказался преступником.

– Да, черт возьми. Либо один из них, либо какой-нибудь анонимный игрок из регистрационного списка, а когда я в последний раз заглядывал к Луизе, проверили всего сотню из пятисот с лишним. Она говорит, быстрее работать практически невозможно: как только наткнешься на красный флажок, к которому надо бы присмотреться поближе, выясняется, что адрес липовый; адрес, на который приходят счета, не соответствует месту жительства, и все такое прочее, – у них связаны руки. У нас руки связаны. Без судебного постановления ни один провайдер Интернета не дает никакой информации о подписчиках, а в данный момент у нас только предположение, что убийца может оказаться в списке. Он полгорода укокошит, пока мы получим законное основание нарушить тайну личности.

– Поэтому я почти жалею о временах Джона Эдгара.^[40]

– И правильно, будь я проклят, – угрюмо согласился Джино.

Магоцци пошевелил онемевшими от холода пальцами в ботинках.

– Компьютерщики из «Манкиренч» могут это сделать без всякого постановления.

Джино перестал рыться в карманах и разинул рот.

– Ты свихнулся?

– Если у них хватило сообразительности и умения стереть самих себя, то хватит и на то, чтоб раздобыть для нас нужные сведения без судебных ордеров, не оставив следа. Джино, у нас времени нет. Нам нужна информация.

– Потрясающе. А потом предъявим убийце незаконно добытую информацию, и он спокойно пойдет своей дорогой.

– Если получим настоящую ниточку, не понадобится никаких официальных разрешений, чтобы его прищучить. Придумаем, как его пригвоздить.

– Возможно, – хмыкнул Джино. – Но привлекать к расследованию посторонних гражданских лиц? Чтоб, ни много ни мало, возможные преступники помогали исключать подозреваемых в нескольких убийствах? Вполне можно и экстрасенсов позвать.

Магоцци покачал головой:

– Другого выхода не вижу. В данный момент дела обстоят так, что любая потенциальная ниточка тянется в законодательный тупик. Единственный возможный способ найти источник – пройти по тупиковым ниточкам к началу. Мы этого сделать не можем, а компьютерщики из «Манкиренч» могут. Даже если заставим Томми нарушить присягу и кое-какие законы, он всего лишь один человек. Единственный в управлении, кто способен выяснить реальную личность анонимных игроков. На это уйдет чересчур много времени…

– А времени у нас нет. Знаю, знаю. – Джино долго смотрел на него, потом снова начал копаться в карманах. – Если убийца один из партнеров, он или она наверняка чертовски охотно помогут нам выследить самих себя. Мы ни за что не поймем, можно верить их сведениям или нет. Ты об этом подумал?

Магоцци уныло кивнул:

– Подумал. Только все равно попрошу. Что теряем?

– Потеряем время, если они нам сунут подсадную утку, отвлекая внимание от себя.

– Времени потеряем не больше, чем сейчас имеем, когда тычемся лбами в каменную стену… Слушай, что ты там ищешь, черт побери?

– Вот что! – Джино с триумфальной улыбкой вытащил из последнего обысканного кармана пластиковый пакет, помахав перед глазами детектива. – Спасение. Нирвана. Утешение во всех горестях жизни. – Он открыл пакет, и воздух наполнился ароматом домашнего шоколадного печенья.

Магоцци взял одно, откусил.

– Люблю Анджелу, – признался он с полным ртом.

– Я ей передам, – посулил довольный Джино. – Надеюсь, не рехнется от радости. – Он оглянулся на очередные пары, сходившие на берег. – Пожалуй, мне надо вернуться. Убедиться, что Макларен не выпросил номера телефонов у всех подружек невесты.

– Может, нам повезет, – проговорил Магоцци. – Может быть, кто-нибудь из гостей приметил татуированного буйвола Харлея или секс-бомбу весом двести фунтов.

Джино фыркнул:

– Это Миннесота. Тут половина женщин весят двести фунтов.

– Да, но они не столь сексуальны.

– Очень жалко. Как ее там? Энни…

– Белински. При том, что у тебя имеется дома, не следовало бы замечать.

Джино чуть улыбнулся.

– Я был бы уже покойник. – Он запахнул воротник парки. – Дьявольский холод. Вон док идет.

Рамбахан осторожно спускался по трапу, пристально глядя на трехфутовые планки, словно шел по подвесному мосту через Большой каньон. Магоцци наблюдал, как он, миновав репортеров, направляется к ним не совсем твердой походкой, с усталым, изможденным лицом, на котором обычно играет веселая, приветливая улыбка.

– Добрый вечер, детективы, – вежливо кивнул Рамбахан. Можно было бы поклясться, что его кожа слегка посерела.

– Добрый вечер, доктор Рамбахан. Кажется, вам не слишком нравятся пароходы.

Доктор слабо улыбнулся, показав не так много зубов, как всегда.

– Вы очень проницательный детектив. Да, правда. Патологически боюсь любых плавучих средств, а на борту испытываю легкую тошноту.

Магоцци с восхищением посмотрел на мужчину, который целыми днями потрошит трупы и плохо себя чувствует на стоящем у причала пароходе.

– Очень жаль, что пришлось испортить вам вечер.

– Грешники не знают покоя. – Рамбахан попытался криво улыбнуться, с явным удовольствием употребив идиому. – Не беспокойтесь. Я уже позвонил своей милой жене, сообщил, что приду очень поздно. Убийство вошло у кого-то в дурную привычку, и мне бы хотелось провести вскрытие нынче вечером. Возможно, результаты прольют новый свет на проводимое вами расследование.

Магоцци хотелось расцеловать его.

– Мы вам многим обязаны, доктор. Спасибо.

– Это мой долг, детектив. Как только будет о чем сообщить, немедленно свяжусь с вами. – Он отвесил Джино легкий поклон. – Считаю за честь работать сегодня с вами, детектив Ролсет. Вы были весьма деликатны с гостями при исполнении столь неприятной обязанности.

Не привыкший к комплиментам Джино вспыхнул и забормотал:

– Ну… да… Можно было бы обойтись и без этого… Высосанное яйцо, вот что я получил.

Рамбахан, просияв, посмотрел на Магоцци:

– Высосанное яйцо? Это понятие имеется в учебнике?

Магоцци, сдерживая улыбку, покачал головой:

– Едва ли.

– Тогда вы мне в другой раз объясните?

– С большим удовольствием.

– Прекрасно. Желаю вам обоим приятного вечера.

Джино дождался, когда индус окажется за пределами слышимости, потом посмотрел на Магоцци с широкой улыбкой:

– Вы чего это? Есть между вами какая-то связь. Я почти его не понимаю, а вы вдвоем треплетесь, как английские лорды за чаем.

Магоцци пожал плечами:

– Не знаю. Он просто… очень вежливый… очень наивный. Симпатичный эстрадный артист. Считает книжку «Как говорят в Миннесоте» учебником лингвистики.

Джино громко рассмеялся.

– Надеюсь, ты ему объяснишь.

– Пока нет… – Зачирикал сотовый телефон, Магоцци полез во внутренний карман. – Черт возьми… Обожди, Джино. Магоцци слушает! – рявкнул он в трубку.

Потом долго молчал, потом Джино увидел расплывшуюся на губах улыбку.

– Не шутишь? И адрес достал? – Магоцци вытащил из кармана клочок бумаги, нацарапал номер дома, название улицы. – Странноватое место жительства для миллионерши. Здорово поработал, Томми. Теперь иди домой, немного отдохни. Ты мне завтра рано утром понадобишься. – Он с ликующим видом захлопнул крышку телефона.

– Хорошие новости? – полюбопытствовал Джино.

– На имя Грейс Макбрайд, или кто она там такая, зарегистрировано шесть пистолетов. Один из них двадцать второго калибра.

Джино понимающе кивнул:

– Это она.

– Я к ней съезжу, посмотрю, застану ли дома, спрошу, где была с двух до четырех, может, на пистолет взгляну, попрошу помочь с регистрационным списком.

– Неплохой штришок. Не поможете ли нам найти убийцу, если, конечно, сами не убийца, а если да, позвольте осмотреть пистолет…

Магоцци пожал плечами.

– У тебя есть другие идеи?

– Есть. Бежать как можно дальше от этого дела. Мы с Джимми поговаривали насчет уличной торговли. Пожалуй, займемся в Монтане.

22

Магоцци мчался по переулкам с включенной мигалкой на предельной скорости, затем свернул на Восточную 94-ю улицу к Сент-Полу. В такое время автострада почти пустует – для трудовых пчел слишком поздно, для возвращения домой завсегдатаев ночных клубов слишком рано, – поэтому он набрал на крайней левой полосе недозволенные девяносто, жалея, что сидит не в новенькой скоростной полицейской машине, а в жалком двухлетнем «форде»-седане.

К чему так торопиться? Черт побери, ему превосходно известно, что Грейс Макбрайд не убийца. Даже если и убийца, наверняка ведь не станет бродить по дому, перепачканная в крови, с виноватым видом и дымящимся пистолетом в руках. Зарегистрированное на ее имя оружие двадцать второго калибра – самое что ни на есть сомнительное совпадение. Такие пистолеты в городе встречаются не реже рытвин на дорогах, но это вполне подходящий предлог для визита, поэтому он решил не слишком тщательно анализировать собственные побуждения.

– Алиби. Регистрационный список, – повторял вслух, как бы оправдывая свои смутные ощущения. Оправдать превышение скорости легче. При восьмидесяти пяти милях в час сломанный обогреватель в машине таинственно и мстительно ожил, и Магоцци впервые после выхода из муниципалитета согрелся.

Затормозил у поворота, выключил мигалку. Пока проехал несколько кварталов по Гроувленд-авеню, температура в машине упала до минус двенадцати, пластмассовый руль превратился в заледеневший бублик.

Несмотря на холод, даже в глубине спального района встречаются люди. Стайка ребятишек, которым следовало бы лежать дома в постели перед очередным учебным днем; супружеская пара выгуливает длинношерстную собаку, низенькую, как бы безногую; энтузиаст совершает пробежку в твердой уверенности, будто бег трусцой по темным переулкам мимо неосвещенных подъездов полезен для здоровья. Все в перчатках, даже ребятишки, поэтому выглядят приличней, чем на самом деле.

Магоцци зажал одну ладонь между коленями, согревая пальцы, другой рукой держал руль, мечтая о перчатках, оставшихся дома на полке шкафа.

Дом Грейс Макбрайд столь же скромный и неприметный, как все прочие в тихом рабочем квартале, что кажется довольно странным, учитывая ее доходы. Зачем мультимиллионерше жить в оштукатуренном двухэтажном домишке с отдельным гаражом? Вот и еще одна несуразность в образовавшейся коллекции.

Он остановил машину на другой стороне улицы и с минуту разглядывал дом, выпуская изо рта облачка пара в холодном салоне. Окна закрыты глухими ставнями, единственным источником света служит сильный прожектор, освещающий передний дворик без всякой растительности. Ни легкомысленных цветочных клумб, ни кустов, ни декоративных растений, только простая бетонная дорожка, ведущая к массивной двери без стекол.

Магоцци заглушил мотор, выбрался из машины, потуже запахивая поднятый воротник. Тонкое микроволокно, представлявшееся столь удачным и модным решением в августе, стало теперь смехотворно никчемным. Впрочем, подобно любому другому добропорядочному жителю Миннесоты, за исключением Джино, он дожидался почти смертоносного понижения температуры, прежде чем натягивать на себя парку, будто легкая одежда заставляла погоду вести себя соответственно.

Перешел пустую дорогу, проследовал по прямой, как стрела, дорожке к трем бетонным ступеням крыльца. Постоял на верхней ступеньке, разглядывая дверь.

В последний раз видел стальную дверь прошлой весной, вызванный по случаю убийства в пригородную метеорологическую лабораторию. Дорогостоящая линия обороны торговцев наркотиками, гангстеров, невменяемых параноиков. Имеет смысл для подвергавшихся насилию женщин, которые, если у них есть деньги, прячутся от сумасшедшего бывшего мужа или любовника, и такой вариант не впервые пришел ему в голову.

В момент первой встречи подметил страх в глазах, сразу подумав – жертва насилия. Через секунду догадка рассыпалась в прах. Никаких признаков поведения и мышления жертвы. Испугана – да, но отнюдь не беспомощна. Даже если поставила в доме стальную дверь, вооружилась девятимиллиметровым пистолетом, так поступает дееспособный ответственный человек, готовый встретиться с опасностью, а не прячущийся от нее. Кроме того, сценарий с насилием объяснял бы решимость одной Макбрайд сменить имя, фамилию, личность, но не всех пятерых.

Магоцци встряхнул головой, прогоняя бесполезные мысли, заметил серое пластмассовое табло домофона, вмонтированное в дверной косяк, и резиновый коврик с иронической надписью: «Добро пожаловать». Так Грейс Макбрайд проявляет свое чувство юмора?

Ступив на коврик, он явственно услышал где-то над головой электронное жужжание. Быстро отыскал источник – хорошо замаскированную под свесом карниза камеру наблюдения, которая поворачивалась, фокусируя на нем всевидящий глаз.

Опустился на колени, отогнул край коврика, увидел под ним сигнальную кнопку, вделанную в верхнюю бетонную ступеньку, видимо подключенную к видеокамере, а дальше, возможно, и к общей охранной системе.

На горизонте опять замаячила патологическая паранойя, высовывая безобразную голову, невероятно тревожа на определенном уровне. Зачем такие меры безопасности? Если дело не в сексуальном насилии, тогда в чем? Корпоративный шпионаж? Вряд ли. Эспиноза нынче вечером объяснил, что в мире, прочно опутанном Всемирной паутиной, вовсе не требуется выходить из уютного дома, чтобы обмануть, смошенничать, украсть.

Он нажал на кнопку домофона и принялся ждать, выдыхая пар. Больше минуты царила мертвая тишина, потом послышались три металлических щелчка – открылись ключом три засова.

Стальная дверь распахнулась, и перед ним предстала Грейс Макбрайд с влажной порозовевшей кожей, в серых мешковатых штанах, свободной не по размеру футболке, с забранными в конский хвост волосами. Вид почти беззащитный, если бы не кобура с небольшим крупнокалиберным пистолетом на ляжке.

– Одиннадцать часов, детектив Магоцци, – напомнила она ровным неприветливым тоном, кажется не особенно удивившись его присутствию у себя на пороге.

– Простите, что так поздно, мисс Макбрайд. Я оторвал вас от дела?

– От разминки.

Он кивнул на кобуру:

– Разминаетесь тоже с оружием?

– Я ношу его всегда, детектив. Как уже говорила. Что вам нужно?

Гостеприимная хозяйка, саркастически подумал он.

– Взглянуть на ваш двадцать второй калибр.

– Ордер есть? – Тон по-прежнему равнодушный, взгляд твердый. Очко в пользу Макбрайд – либо невиновна, либо психопатка.

Магоцци вздохнул, вдруг почувствовав полный упадок сил.

– Ордера нет, но могу получить. Просто стою тут на кнопке тревоги, которая приводит в действие охранную систему или еще что-нибудь, черт возьми, пока Джино не подвезет бумажку.

– Я подозреваемая?

– Все подозреваемые. У вас есть какие-то причины не показывать пистолет?

– В этом штате власть не принадлежит полиции, детектив Магоцци.

Дьявольское высокомерие. Невозможно представить, чтобы она когда-нибудь сталкивалась с насильником. При таком поведении любой, кто б он ни был, убил бы ее в первую ночь.

– Мисс Макбрайд, люди гибнут, а вы тянете время.

Румянец на щеках от физических упражнений потемнел. Он наступил на больную мозоль.

– Это вы тянете время, допрашивая сообщивших о преступлении вместо поисков убийцы!

Магоцци не клюнул. Стоял на холоде, надеясь, что она не замечает дрожи под тонкой курткой, ожидая, когда дверь захлопнется у него перед носом. Но она его удивила.

– Черт с вами. Входите, закройте проклятую дверь. Стойте на месте, не шевелитесь.

Он быстро шагнул в дом, затворил дверь, оглянулся.

– Сканеры радужки глаза не установлены?

Она сверкнула на него глазами:

– Вы о чем это?

– У вас тут очень серьезная система охраны.

– Я сама очень серьезная, – отрезала Грейс, повернулась и пошла по длинному полутемному коридору.

Как только она скрылась за дубовой дверью, Магоцци сделал несколько быстрых шагов, отыскивая признаки проживания в доме других людей, однако в прихожей и в коридоре было так же пусто и нелюдимо, как во дворе.

Слева лестница, две закрытых двери – гостиная, а еще что? Кабинет вроде справа. Между ними ничего, кроме идеального полированного пола из тополя и стен цвета яичной скорлупы. Если Грейс Макбрайд вообще обладает какой-то индивидуальностью, в чем можно уже усомниться, то никак ее не проявляет.

Послышались сердитыешаги, дверь вновь рывком распахнулась. Грейс сверкнула на него глазами с порога:

– Хочу быть законопослушной. Если желаете осмотреть пистолет, он лежит в шкафчике.

– Отлично. Еще лучше.

Она смотрела, как он приближается к ней, с выражением, которое можно квалифицировать лишь как крайнее неодобрение. Если под этим взглядом он должен был почувствовать себя наглым интервентом, то ничего не вышло. Магоцци просто дошел до предела.

– Даже вы должны понимать, что это смешно, детектив.

Пропустим мимо ушей «даже вы». Пункт 101: «Не реагировать на словесные оскорбления гражданских лиц».

– Почему?

– Думаете, я убиваю людей из пистолета, зарегистрированного на мое имя? Думаете, не вычистила бы его, если бы застрелила вчера бедную девушку?

Ни слова об убийстве на пароходе, отметил Магоцци. Либо еще не знает, либо прикидывается, будто не знает.

– Вычистили бы, конечно. Ничего другого я от вас не ожидаю, мисс Макбрайд. Но работа детектива в основном заключается в нудном и утомительном сборе информации, составлении письменных докладов и рапортов. Я пришел сюда, чтоб зафиксировать, что вам принадлежит пистолет такого же калибра, как использованный убийцей, и подтвердить, что с вашего разрешения осмотрел вышеупомянутый пистолет, не обнаружив никаких признаков недавно произведенного выстрела.

– Тылы прикрываете?

– Правильно. Не хочу стать первым, кому киллер оставил грязный окровавленный пистолет, завернутый в бумажку с надписью «Орудие убийства».

Она распахнула дверь настежь, поманив его жестом в пустую, чисто функциональную кухню со сверкающим белым кафелем и раковиной из нержавеющей стали, которую будто только что надраили до блеска. На крючках над черной гранитной столешницей висят дорогие кастрюли и сковородки, кругом расставлены кухонные принадлежности, которыми пользуется только знающий свое дело повар.

На слабом огне кипела закрытая крышкой кастрюлька, распространяя запахи чеснока и вина. Почему-то никак невозможно представить, чтобы Грейс Макбрайд занималась каким-то домашним хозяйством, но, видимо, и у нее есть слабости, которые она старательно скрывает.

Он не потрудился спрашивать, зачем надо готовить в одиннадцать вечера, считая, что все ее поступки слегка отклоняются от нормы.

– У вас собака есть?

Грейс нахмурилась:

– Д-да… А, миска с водой… Тонкий дедуктивный вывод.

Магоцци пропустил колкое замечание мимо ушей.

– Где она?

– Он прячется. Незнакомцев боится.

– М-м-м. От вас заразился?

Она бросила на него гневный взгляд, ввела через арочный проем в гостиную, расположенную, как ни странно, не в передней, а в дальней части дома. Полная противоположность всему остальному – на удивление теплая, с множеством кресел, большим кожаным черным диваном, заваленным подушками разных цветов. На стеклянном кофейном столике кипы компьютерных журналов, внушительные с виду учебники по языкам программирования. В углу плетеная корзина с миниатюрными тыквами рядом с высокой вазой, полной сухих цветов. Снова проблеск другой стороны натуры – мягкой.

Он обратил особое внимание на картины и рисунки на стенах, исключительно подлинники, эклектичное собрание строгих черно-белых абстракций, выполненных, должно быть, тем же самым художником, автором работы в кабинете Митча Кросса. А еще два нежных акварельных пейзажа.

Грейс Макбрайд опустилась на колени перед красивым шкафчиком красного дерева в дальнем углу комнаты, вставила ключ. Внутри на плотной красной бархатной обивке весьма впечатляющий арсенал. Она вытащила «роджер-22», протянула рукояткой вперед, держа за ствол.

Магоцци осмотрел оружие, вытащил обойму, проверил. Пусто. И в патроннике ничего. Ни единого пятнышка, легкая пленка масла, пистолет надраен, как кухонная раковина.

– Надеюсь, вы его на меня не направите…

Она резко выдохнула.

– Считаю ответ отрицательным. – Он вернул пистолет и кивнул на другие: – Неплохая коллекция. Целая куча огнестрельного оружия.

Она молчала.

– Чего вы так боитесь?

– Налогов, рака, обычных вещей.

– Против таких вещей пистолеты не очень-то эффективны. Равно как и стальная дверь.

Она молчала.

– Равно как и стертое прошлое.

Глаза чуть сверкнули.

– Не расскажете ли мне об этом?

– О чем?

– О планете, на которой вы жили с друзьями, пока не объявились здесь десять лет назад.

Она отвела взгляд в сторону, крепко стиснув губы. Старается не сорваться, подумал он.

– Сколько времени вы напрасно потратили, шагая по этой дорожке?

– Немного, – пожал плечами Магоцци. – Дорожка короткая. Компьютерный дока из нашей конторы волосы на себе рвет, пытаясь пробиться сквозь вашу защиту. Фактически стал вашим страстным поклонником. Думает, будто вы все проходите по программе защиты свидетелей. – Он пристально следил за реакцией, но Грейс даже не дрогнула. – Знаете, если это действительно так, то признайтесь, избавьте нас от тяжелых хлопот.

Не обращая на него внимания, она положила «роджер» на место, заперла шкафчик с оружием, поднялась, скрестила на груди руки.

– Все? Если да, я предпочла бы вернуться к занятиям.

Магоцци обратил внимание на одну из акварелей – вид города, полного одинаково радостных людей, с на редкость подробно выписанными деталями. Молодой художник, думал он, смешивает стили разных мастеров в поисках своего собственного. Изображение городской жизни кажется абсолютно неуместным в доме, похожем на крепость, принадлежащем женщине, явно с рождения лишенной мышц, которые растягивают губы в улыбке. Интересно, зачем она приобрела эту работу?

– Наши сотрудники работают над регистрационным списком, который вы нам предоставили.

– И что?

– Дело движется медленно.

– Разумеется, медленно. И очень глупо.

– Простите, не понял?

– Этот список не даст вам ничего хорошего, и вы это знаете. Даже самый тупой киллер не оставит фамилию, адрес, номер телефона, чтобы копы могли его вычислить, а этот далеко не тупой…

Он открыл рот, но не успел ответить.

– …и не пойте мне песен насчет процедуры. Соблюдение всемогущей процедуры вечно затягивает копов в трясину. Пожирает время, средства, силы, которые лучше было бы употребить на устройство засады для этого типа, потому что он действует, и, если опять убьет, жертва будет на вашей совести. У вас есть шанс остановить его, если вы перестанете с адским усердием сверять фамилии в списке и разглядывать мой пистолет…

– Мы устроили засаду, – отрывисто бросил Магоцци, вдруг взбесившись оттого, что странная, загадочная, страдающая паранойей женщина учит его работать, что дело закручивается по спирали, выйдя из-под контроля, трупы складываются в штабеля, как дрова, а она не проявляет ни малейшего уважения и отказывается помогать. И особенно разозлившись на то, что он упускает нечто очевидное в этой дьявольской истории. – Сегодня вечером на «Николлет» отмечали свадьбу Тамми Хаммонд. Мы отправили туда десять человек, охранное агентство «Арго» еще двадцать, пароход стерегли лучше Белого дома. Угадайте, что стряслось? Все равно опоздали.

Минуту она просто на него смотрела, усваивая сказанное, потом праведное негодование полностью исчезло из взгляда, остались пустые голубые зеркальца. «Господи боже, – подумал он, – это настоящее. Такой взгляд не подделаешь».

– Ох, боже, – шепнула она, и он услышал истинный голос, увидел истинное лицо, на секунду почувствовав себя виноватым в каком-то новом прегрешении, словно нанес ей личное унизительное оскорбление.

В следующую секунду опустошенность сменилась ненавистью и яростью, превосходившей его собственную и прямо на него направленной.

– Идиоты. – Голос звучал тихо, спокойно. Она помолчала, оставив слово висеть в воздухе, давая понять, что говорит серьезно. – Опоздали? Мы вам сообщили о готовящемся убийстве, сообщили, где именно оно случится, и теперь еще кто-то умер из-за вашего опоздания?

Он чувствовал, что оправдательные аргументы рушатся, знал, что они неправильные, но не мог остановиться.

– Когда того человека убили, мы только добивались разрешений на борт подняться. Может, вам следовало позвонить нам пораньше, уведомить, что какой-то психопат пользуется вашей игрой, как инструкцией? Это не мы опоздали, а вы.

Господи, он похож на мальчишку-школьника, старающегося свалить собственную вину на другого, и от этого совсем рассердился.

– Где вы были с двух до четырех?

Ее взгляд стал твердым, холодным, голубая вода замерзла.

– На работе. Одна. Ни свидетелей, ни алиби. Остальные ушли в двенадцать. Желаете арестовать меня, детектив? Вам станет легче после того, как провалили дело?

Все не так, как надо. Коп и свидетель – если она свидетель – не должны враждовать, но эта женщина настроилась против полиции задолго до их встречи. Он просто мишень, очутившаяся под рукой.

Магоцци пошевелил под курткой плечами, разминая мышцы, сжавшиеся в тугие клубки.

– Я желаю, чтоб вы нам чуть-чуть помогли. Надо сократить регистрационный список, установить настоящие адреса и фамилии вместо липовых, а у нас нет времени на…

– На законную процедуру?

Он промолчал.

– Посмотрим, верно ли я понимаю. Вы врываетесь в дом поздно вечером, полностью нарушаете мои гражданские права, обвиняете в убийстве, а теперь просите помощи?

Он мудро держал язык за зубами.

– Ну вы и фрукт, детектив!

– Спасибо.

– Выметайтесь отсюда ко всем чертям.

Когда он проходил через кухню, запищал его сотовый телефон. Магоцци вытащил трубку, открыл, злобно рявкнул.

– Что случилось, мой милый? – прозвучал в ухе голос Джино.

– Рынок рухнул, Индия и Пакистан обзавелись ядерным оружием, обогреватель в машине по-прежнему не работает.

– Ты у Макбрайд?

– Да.

– Ну, если у нее трубка с домашнего аппарата не снята, то звонок выключен. Предупреди о завтрашних опросах. Мы все равно ее друзей приглашаем, можно собрать всех сразу. Узнал что-нибудь интересное?

– Только о своих собственных недостатках.

Джино рассмеялся.

– До завтра, приятель.

Он принялся засовывать телефон обратно в карман, потом тщательно вытер о куртку и с легким уколом раскаяния положил на кухонный стол. Оглянулся на Макбрайд, стоявшую в арочном проеме гостиной, скрестив на груди руки в классической оборонительной позе.

– Завтра в десять утра ваши друзья придут давать показания. Не могут до вас дозвониться.

Голова едва заметно дернулась.

– Я звонок отключила.

– Так они и подумали. Сможете присутствовать?

– Конечно, почему бы и нет? Вместе напрасно потратим еще какое-то время. Позволим убийце пристрелить еще нескольких неповинных людей, прежде чем вы соберетесь его поймать. Что сделано в «Молл оф Америка»?

– Я не обсуждаю текущее полицейское расследование с гражданскими лицами.

– Особенно с подозреваемыми.

Магоцци бросил на нее долгий взгляд, повернулся, зашагал по коридору к парадной двери. Рывком открыл створку, глубоко вдохнул.

На ступеньке стоял чернокожий мальчишка, сгорбив плечики в очень хорошей кожаной куртке.

– Мне бы надо хозяйку дома, – заявил он, переминаясь с ноги на ногу, готовый в любую минуту удрать.

– Джексон! Что ты тут делаешь?

Мальчик слегка расслабился.

– У вас все в порядке?

– Конечно, – кивнула Грейс.

– А… Ну хорошо. Просто увидел, как подъехала дерьмовая машина, вылез вот этот тип… и… – Подозрительный взгляд переместился с груди на лицо Магоцци. – Знаете, при нем оружие.

– Ничего. Ему можно. Он коп.

– А. Ну, я просто проверить решил, понимаете? Что-то в нем нехорошее.

– У тебя глаз наметанный, Джексон. Спасибо за заботу.

Паренек вновь взглянул на Магоцци, видно, решил, что угрозы он не представляет, заскакал по ступенькам, исчез на подъездной дорожке.

– Это еще что такое? Нанимаете местных мальчишек за домом следить?

Грейс твердо смотрела ему в глаза.

– Нет, это мой сообщник. Вместе убиваем.

Он шел по подъездной дорожке, слыша щелчки засовов один за другим, перешел дорогу, сел в машину, запустил мотор, долго ждал ради правдоподобия. Потом вылез, вернулся к дверям, нажал кнопку домофона.

На сей раз она дольше заставила ждать, несомненно нарочно. Наконец створка распахнулась, Грейс прожгла его взглядом:

– Если я в первый раз не захлопнула дверь у вас перед носом, это не означает, что сейчас не захлопну.

– Не выйдет.

– Да ну? Почему?

– Вот почему. – Он указал на коврик, на котором стоял. – Тут написано «Добро пожаловать».

Уголки губ слегка дрогнули, что могло означать и намек на улыбку. Здорово она ее сдерживает, подумал Магоцци.

– Что угодно, детектив?

– Кажется, я телефон на кухне забыл.

– Ох, господи помилуй! – Грейс протопала по коридору, потряхивая темным конским хвостом, почти мгновенно вернулась, держа в вытянутой руке сотовый телефон, словно он был заразный.

– Извините. Спасибо.

Дверь громко хлопнула за спиной, но его это не волновало. Держа телефон за антенну, он вернулся в машину, опустил трубку в пластиковый пакет для вещественных доказательств, вытащенный из стопки в бардачке.

Чарли ждал за дубовой дверью, вопросительно помахивая хвостом.

– Все в порядке, – заверила его Грейс. – Большой плохой детектив ушел.

Вполне удовлетворенный Чарли поплелся обратно в гнездышко на диване, чтобы вновь погрузиться в вечернюю дрему, бесцеремонно прерванную Магоцци.

Грейс помешала тушеную говядину, стоявшую на слабом огне на плите, положила ложку, крепко сцепила руки, стараясь унять дрожь. Какие холодные пальцы!

Прошлась по лестнице, включая по пути каждую лампу, стараясь разогнать вновь объявшую ее темноту. С мальчишкой будут проблемы. Не следовало помогать ему в парке. Теперь он хочет оказать ответную услугу, присматривая за ней и шатаясь вокруг, наблюдая, чего ни в коем случае нельзя допускать. Слишком опасно, черт побери.

Проходя мимо дверей кабинета, услышала звоночек и остановилась – пришло сообщение по электронной почте. Возможно, кто-то из партнеров или все сразу, а может быть, и копы, предположила она.

Вошла в кабинет, подвигала мышкой, оживив монитор, вошла в почтовый ящик. Одно новое сообщение. Щелкнула на нем, открыла. ОТ КИЛЛЕРА. Отправлено с мегасервера, которым любой может воспользоваться бесплатно.

Она очень долго смотрела на монитор, держа курсор на кнопке «прочесть».

Неизвестно, минута прошла или час до нажатия. Знакомые красные пиксели начали очень медленно возникать на экране. Это была заставка, где спрашивается: «Хочешь сыграть в игру?»

Однако возникла другая надпись, которая никогда не вводилась в программу:

ТЫ НЕ ИГРАЕШЬ.

Грейс задрожала, потом ее затрясло с такой силой, что она едва сумела набрать номер телефона Харлея.

23

В среду в пять утра у постели Майкла Холлорана начал неумолчно звонить телефон. Он выпростал руку из-под одеяла, чувствуя, как она покрывается гусиной кожей, пока он слепо нашаривал трубку на тумбочке, опрокинув в процессе поиска часы и стакан с водой. Это заставило его высунуть голову из теплого укрытия. От холода волосы встопорщились.

– Алло! – прохрипел он в трубку, забыв, что должен называть свое звание, а если уж на то пошло, забыв и само звание. Шериф или что-то вроде того.

– Это ты, Майки?

Единственный человек в мире зовет его Майки.

– Отец Ньюберри! – простонал он.

– Пять часов. Пора вставать, если хочешь успеть на шестичасовую мессу.

Прижимая трубку к уху, он прикрыл глаза и немедленно провалился в сон.

– МАЙКИ!

Он снова очнулся, с трудом проскрипел:

– Вы всех в городе обзваниваете и будите к шестичасовой мессе?

– Только тебя.

– Я больше не хожу на мессу, отец, забыли? Господи, вы просто гнусный старый садист! Зачем я вам понадобился?

– Знаешь, Господь способен исцелить похмелье.

Холлоран опять застонал, давая себе клятву переехать в большой город, где не каждому встречному-поперечному будет досконально известно, что он, черт побери, делает в каждую данную минуту.

– Почему вы считаете, будто у меня похмелье?

– Потому что машина еретика-лютеранина всю ночь простояла возле твоего дома…

– Откуда вы знаете?

– …а это означает, что вы оба, скорее всего, целую ночь пили скотч и теперь голова у тебя столь тяжелая, что ты не в силах оторвать ее от подушки.

– Сразу видно, что вам мало известно. Я даже не знаю, где моя подушка. – Он оглядел постель в поисках упомянутой подушки, сильно щурясь, но ничего не видя. – Вдобавок я ослеп.

– Темно. Включи свет, сядь и слушай.

– Слишком много указаний.

– Ты ведь ночью не позволил Бонару сесть за руль и ехать домой?

Холлоран порылся в памяти, восстанавливая прошедший вечер. Они доели Ральфа, он звонил доктору в Атланту, потом начали выпивать по-настоящему…

Наконец Майкл нащупал выключатель настольной лампы, нажал и чуть не завопил. Теперь действительно ослеп.

– Нет. Мы отдыхали.

– Разумно. Слушай, Майки, долго ты собираешься держать церковь под дурацким наблюдением? Твой помощник с понедельника торчит на стоянке.

– Простая предосторожность.

– Это мешает делу.

Майкл пытался сглотнуть, а в горле словно застрял шерстяной клубок. Будем надеяться, он вчера не вылизывал какую-то встречную кошку.

– Поэтому вы в пять утра мне звоните? Сообщить, что из-за меня сокращаются ваши доходы?

– Нет. Я же сказал, зову тебя на мессу.

– Я не приду на мессу. До свидания.

– Я кое-что нашел.

Холлоран снова прижал трубку к уху.

– Что вы говорите?

– Эта штука была в сборнике гимнов, который лежал на скамье в двух рядах позади Клейнфельдтов. Собственно, была засунута в дырку между обложкой и переплетом, где старый клей высох, понятно? Никто никогда не нашел бы, если б я не уронил книжку, поэтому не обязательно расстреливать людей, которые старательно искали…

Холлоран проснулся окончательно.

– Какая штука? Что вы нашли, отец?

– Ох. Разве я не сказал? Ну, гильзу, если не ошибаюсь, а поскольку в церкви давненько не стреляли по мишеням, подумал, что она имеет отношение к убийствам.

– Вы ее не трогали, правда?

– Конечно, – фыркнул отец Ньюберри, гордясь своим знакомством с полицейскими процедурами, подобно каждому американцу, который смотрит телевизор. – Лежит на полу, где упала, но, разумеется, через час начнут приходить верующие, скорей всего, прокатят по всему полу…

Холлоран пустился бегом, по крайней мере, фигурально. На самом деле с преувеличенной осторожностью зашаркал ногами по спальне, стараясь не трясти головой.

– Никого к ней не подпускайте, отец. Я сейчас же приеду.

Было слышно по голосу, что старый гад широко ухмыляется.

– Хорошо. Как раз к мессе успеешь.

Когда Майкл плелся по коридору к ванной, из нее вышел Бонар. Одетый, выбритый, определенно полный энтузиазма и сил.

– Душ в полном твоем распоряжении, приятель. Кофе тоже. Вид у тебя, как будто ты из преисподней, старик. Не надо бы столько пить.

Холлоран мрачно взглянул на него налитыми кровью глазами:

– А ты кто такой?

Бонар усмехнулся:

– Олицетворение прелести по сравнению с тобой, дружище. Кто звонил в безбожно ранний час?

– Безбожный священник, – пробормотал Холлоран и слегка просветлел. – Нашел гильзу в церкви. Руками не трогал. А поскольку ты встал и оделся…

– Бегу. Встретимся у тебя в кабинете попозже.

Холлоран улыбнулся, вставая под душ. В конце концов, его не будет на мессе.

24

Грейс стояла в своей гостиной, с улыбкой глядя сверху вниз на три темных сопящих комка на полу. Пушистый комок почуял присутствие хозяйки, взглянул на нее с импровизированной подушки, которой служила нога Харлея. Видно, Харлей обладает способностью прогнать демонов с пола, просто лежа на нем, поэтому Чарли себя чувствовал в полнейшей безопасности. Хорошо знакомое ощущение.

Вчера она вызвала Харлея по чисто инстинктивному побуждению, считая его идеальным лекарством от нахлынувшего смертельного страха. Можно было позвонить любому, просто номер его телефона случайно первым пришел в голову. Потом Харлей звякнул Родраннеру, лучшему среди них хакеру. Потом Энни, объяснив, что иначе «она меня кастрирует, а я с любовным трепетом отношусь к своим яйцам». Все примчались без всяких вопросов, сплотившись в единую команду, готовую биться с неизвестным врагом. Заняли круговую оборону.

– Чарли, – шепнула Грейс, похлопывая себя по ноге, подзывая его. Пес с трудом поднялся, тихонько проследовал за ней на кухню. Она встала на колени, погладила его по голове, полезла в темный шкаф за мешком с сухим собачьим кормом и особым сортом кофе «Джамайка блу», который всегда держит под рукой для Родраннера. – Хороший мальчик, – сказала она. – Ничего. Я не ревную.

Чарли в ответ завилял хвостом.

Корм нашелся, а поиски кофе на ощупь закончились неудачей, поэтому она щелкнула выключателем на стене, включив мягкий, приглушенный верхний свет, надеясь не разбудить Харлея и Родраннера. Когда сумерки раннего утра рассеялись, моментально отыскала кофе, заметив выстроившиеся в ряд на столе пустые бутылки из-под бордо. Почти забытая пульсирующая головная боль мигом самостоятельно возобновилась, поэтому к утренней порции витаминов Грейс добавила две таблетки аспирина.

Наливая в кофейник воду из бутылки, стоявшей в холодильнике, заметила, как крупный комок зашевелился, и сонный голос Харлея прохрипел:

– Надеюсь, ты кофе завариваешь.

– В большом количестве и очень крепкий, – прошептала в ответ Грейс.

Харлей перевернулся со стоном, натянул на голову одеяло.

Над головой послышался скрип деревянного пола запасной верхней спальни. Через несколько минут на лестничной площадке появилась Энни в полном макияже, в огненно-оранжевом шерстяном костюме девятого размера со скандально короткой юбкой, держа в одной руке туфли на шпильках того же тыквенного оттенка, а другой драматически волоча черную пелерину, отороченную перьями марабу и расшитую сверкавшими черными блестками. Если б на Хеллоуин выбирали царицу бала, ею безусловно стала бы Энни Белински.

Грейс одобрительно выставила поднятый большой палец:

– Настоящий праздничный наряд.

Обе обнялись со смехом, а Чарли кружил между ними, предлагая начисто вылизать руку Энни. Та присела, взъерошила собачью шерсть.

– Привет, Чарли! Предатель, удрал от меня среди ночи! Знаешь, какой удар по самолюбию девушки?

Радостно прося прощения, Чарли лизнул ее в шею и снова вернулся к важному делу, хрустя сухим кормом.

– Известно тебе, Грейс, что твой пес потаскун? Эй, а эти чурбаны до сих пор дрыхнут? – спросила она, заглядывая в гостиную.

Грейс кивнула, прижала к губам палец и сморщилась, когда Энни хитро улыбнулась, пропев во весь голос:

– Восстаньте, просияйте, балбесы!

После короткой паузы Харлей крикнул в ответ:

– Энни, ты покойница!

Вместо того чтобы броситься в укрытие и свернуться в углу при громком восклицании, Чарли поднял голову и игриво залаял. Грейс не перестает удивляться, что пес, который патологически боится почти всего, идеально ладит с этими людьми, нисколько не пугаясь их криков.

Родраннер ошеломленно вскочил, озираясь и спрашивая:

– Что? Что это?

– Кошмарный сон, – прохрипел Харлей. – Ложись досыпай.

Энни протиснулась мимо Грейс, переключила кухонное освещение на полную мощность, залив смежную гостиную сотнями ватт.

Харлей одним рывком сел, вынырнув из-под одеяла, словно кит за глотком воздуха.

– До чего же ты подлое существо, – пробормотал он, копаясь в свалявшемся конском хвосте. Слегка воспрянул духом, разглядев наряд, и окинул ее весьма многозначительным взглядом. – Ты кто? Самая здоровенная на свете тыква?

Энни сгорбилась, как Квазимодо, скрючила пальцы, царапая ногтями воздух.

– Хо-хо-хо… Призрак из жутчайшего кошмара, какой тебе когда-нибудь снился на Хеллоуин.^[41]

– Нет, ты гораздо сексуальней.

– Ох, ради бога… Вставайте, уже шесть. Пора завтракать. Это тебе что-нибудь говорит, умная задница?

Харлей наклонил голову, послав Энни обожающую улыбку.

– Беру назад каждое дурное слово, сказанное в твой адрес.

Чарли ворвался в гостиную, как щенок-переросток, принялся радостно лизать всем щеки. Харлей повалился на спину, сдавшись на милость пса.

– Спасите, помогите! На меня набросилась швабра!

– Ты оскорбляешь его чувства, – с улыбкой заметила Грейс, глядя, как охваченный вдохновением пес набрасывается на следующую жертву.

Родраннер схватил его в объятия, энергично почесал.

– Хочешь пробежаться, приятель?

Чарли сел, вывалив из пасти язык.

– А? Что ты говоришь?

В ответ пес с лаем бросился к двери.

Родраннер зевнул, поднялся, выглядя почти свежим, за исключением примятой пряди волос, обычно торчащей на макушке.

– Ничего, если я с ним пробегусь?

– Почему бы и нет.

Харлей кисло всех оглядел:

– Что это с вами со всеми, ребята? Почему вы такие чертовски веселые?

– Может быть, потому, что каждый в отдельности не высосал вчера по две бутылки вина, – коварно намекнула Энни.

– К вашему сведению, мисс Святоша, это не вино, а бордо. По двести баксов за бутылку. Мне пришлось допивать то, к чему ваши примитивные вкусовые органы не приспособлены. Нельзя откупорить бутылку «Линч-багс» восемьдесят девятого года, выпить стаканчик и снова заткнуть пробкой. – Он полез в боковой карман, выудил бумажник на цепочке. – Родраннер, на обратном пути заскочи в супермаркет, купи мне упаковочку пирожков с яблоками.

Родраннер махнул рукой:

– Угощаю.

Харлей вздернул брови:

– Ты? Скоро конец света?

– Конец света настанет, когда ты поумнеешь, ослиная задница. Ребята, через полчаса увидимся.

Грейс вытаскивала продукты из холодильника.

– Харлей, иди наверх, ложись в гостевой комнате. Завтракать мы тебя позовем.

Он встал, потянулся.

– Нет, хватит. Дайте только пакет апельсинового сока, десять таблеток аспирина, и я буду в полном порядке.

Грейс протянула кувшин с апельсиновым соком:

– На, пей.

Харлей вошел на кухню, взял у нее графин и поставил на стол. Потом схватил Грейс за плечи, повернул к себе лицом:

– Хочу сообщить, что не боюсь холестерина.

Грейс фыркнула:

– Хорошо, потому что я как раз вернулась с покупками. Ветчина, бекон, яйца, колбаса, картошка, сыр…

– Умру, очнусь в раю. – Он в экстазе приник к кофеварке.

Энни стояла у разделочной доски, закатав рукава и держа в руке нож, нацелившись на огромный окорок.

– Вспоминаю колледж, – с удовольствием объявила она, отрезая первый ломоть. – Помните, как мы оттягивались, а потом собирали остатки из холодильника и готовили завтрак?

Грейс разбивала яйца над керамической миской.

– Господи боже, какая бурда получалась, правда?

Харлей вытащил из буфета три чашки, склонился над кофеваркой, с нетерпением дожидаясь завершения процесса.

– Какой слабоумный предложил добавить в омлет козий сыр? Помните? Ну и гадость!

– Митч, – напомнила Грейс. – В нашей компании он был единственным истинным эпикурейцем.

– Заблуждавшимся эпикурейцем, – поправил Харлей. – Хотя готов признать, он прошел долгий путь. Честно сказать, по-моему, он зря тратит свой талант на Диану. Она вечно ест неочищенный птичий корм, кору деревьев и прочую дрянь. – Харлей налил себе кофе, добавив в чашку добрую порцию сливок и сахара. – Кстати, старик наверняка сидит сейчас один в кабинете, переживая нервный срыв. Я бы лучше ему позвонил, обо всем сообщил.

– Пригласи на омлет, – подсказала Грейс.

Он пошел в кабинет звонить Митчу, Энни принялась печь пончики в сахарной пудре, а Грейс накрывала на стол. Появившийся через пять минут Харлей качал головой.

– Что? – в один голос спросили Грейс с Энни.

– Дурные вести, девочки. Связь «Манкиренч» с убийствами открылась полностью. О нас трубят все программы новостей.

– Это неизбежно, – вздохнула Грейс.

– Всего-навсего вопрос времени, – вставила Энни, прихлопывая ладонями пончик. – Любой пользователь нашей игры, читавший вчерашние газеты, способен помножить два на два.

Харлей налил еще кофе.

– Угу, знаю, только Митчу это не сильно нравится. Утром уже звонили пять клиентов, отказывались от подписки. В данный момент он подбивает бабки, говорит, дело плохо.

– Ты ему рассказал про сообщение по электронной почте? – спросила Энни.

– Ну, хотел рассказать, собирался, да бедняга совсем уже съехал с катушек. Если рассказывать, пришлось бы объяснять, что мы пробыли тут всю ночь, а не только сейчас собрались, чтобы вместе позавтракать, тогда он, понимаете, чувствовал бы себя брошенным и забытым. По-моему, надо сказать не по телефону, а лично. В любом случае завтракать он с нами не будет. – Харлей через плечо взглянул на Энни, которая нарезала из колбаски теста круглые пончики. – Одно хорошо: мне больше достанется.

Она махнула на него испачканной в муке рукой.

Через полчаса все втиснулись за крошечный кухонный стол, уставленный неимоверным количеством ветчины, бекона, картошки, омлета с овощами и легендарных сахарных пончиков Энни…

Родраннер со стоном оттолкнул пустую тарелку.

– Я вам говорю, от такой жратвы в таких количествах в любой день можно загнуться.

Харлей разъярился:

– Другого слова, кроме «жратва», не нашел? Господи боже мой, это райское наслаждение! – Он пожал плечами, извиняясь за Родраннера перед Грейс и Энни. – Знаете, вы метали бисер перед свиньей.

Родраннер посмотрел на часы.

– Жутко не хочется разбивать компанию, но через пару часов надо быть в управлении и давать показания копам. Обсудим это чертово электронное сообщение. Кто-нибудь к нему серьезно относится или можно его просто выкинуть?

– Это ты нам скажи, – предложила Грейс. – Всю ночь пытался его проследить.

Родраннер пожал плечами:

– Так и не пробился сквозь первую стену защиты. Ее ставил настоящий ас, кто б он ни был. Продолжаю работать.

Харлей потянулся за кофейником, принялся наполнять кружки.

– Может, какой-нибудь чокнутый на компьютерах использовал анонимные четверть часа. По словам Митча, пресса полностью освещала события, особенно свадьбу у Хаммондов. Увидел крупный шанс оставить по себе память потомству. Разыграл психопата, спокойно унес ноги, все отлично, чистая забава. Особенно присутствие на месте преступления. Будет что записать в дневники и показывать внукам.

Энни иронично насупилась:

– Мило. Глядите, детки, какой ослиной задницей был ваш дедушка. Что скажешь?

– Ненормальных кругом полно, – заключил Харлей. – Только хочется знать, почему он послал сообщение одной Грейс, а не на адрес «Манкиренч», не кому-то из нас?

– Подумаем, – кивнула Грейс. – Если чокнутый хочет кого-нибудь испугать, то какой адрес выберет? Не «Харлей Дэвидсон», не «Родраннер» и точно не «Секс-Бомба».

Энни с невинным видом уставилась в потолок.

– Нет, он пошлет сообщение мне. На адрес «ГрейсМ». Звучит вполне здраво.

– Ладно, пускай я никчемный психолог, – согласился Харлей. – Только, может быть, сообщение поступило от киллера, а может быть, от безвредного чокнутого игрока. Подстрахуемся – будем считать, что от киллера. Тогда встает другой вопрос.

– Какой? – спросила Энни, шлепнув по его руке, потянувшейся за очередным пончиком. – Это мой, дружочек.

Харлей уступил последний пончик пекарю.

– Никто не считает, что все это вообще просто редкостное совпадение? Я имею в виду, сколько шансов, что такое дважды случится в жизни одних и тех же пяти человек?

Родраннер нахмурился, крутя в руках салфетку:

– Побегу за лотерейным билетом.

– Вот и я говорю.

– Это совсем другое дело, – сурово объявила Энни. – Просто какая-то задница в игру играет.

– И я тоже так думал, – кивнул Харлей. – Мы все так думали. Но после этого сообщения дело приобретает личный оттенок, и мне надо подумать. – Он замешкался в нерешительности и посмотрел на Грейс. – Вдруг это он?

Грейс сохраняла абсолютно каменное выражение лица, которое отлично освоила за долгие годы, но никого из сидевших за столом оно не обмануло.

Родраннер взглянул на нее, понял, что творится в душе, и яростно замотал головой:

– Быть такого не может. Ему нас и за миллион лет не найти. Мы об этом позаботились. Просто серийный убийца увидел заманчивую идею, довел ее до крайности. Он игрок, для него это самое главное.

– Надеюсь, приятель, – проворчал Харлей.

Секунду все сидели так тихо, что звоночек в кабинете Грейс, извещающий о поступлении сообщения по электронной почте, прозвучал как удар грома.

– О боже. – Она закрыла глаза.

Родраннер поднялся, не говоря ни слова, прошел в кабинет, потом вышел, сильно побледнев.

– Новое сообщение, – проговорил он дрожащим голосом. – Не знаю, от киллера или нет, но по некоторым деталям похоже на то.

25

Когда в семь утра в среду зазвонил будильник, Магоцци показалось, что он спал часа два, если можно назвать это сном. Главным образом ворочался с боку на бок в полудремоте, комкая простыни ногами, и даже того бы не вышло, если бы прежде не принял двойную порцию скотча.

Но и при комбинированном действии успокоительных – выпивки и усталости – мозги продолжали работать на сверхскоростях, истязая его повторяющимися потоками данных, идей, мрачными образами мертвецов, оживавшими в ужасные минуты в черно-белых снах. В мысленном театре на сцену постоянно выходила приглашенная звезда Грейс Макбрайд. Лица не было видно, просто чувствовалось присутствие рассерженного призрака, маячившего на границе подсознания.

Уйдя от нее вчера вечером, он вернулся на пароход. Завершив там дела, направился вместе с Джино на юг к «Молл оф Америка». Там они битый час кружили по пустым стоянкам, потом вернулись в офис, прикидывали расписание дежурств и состав нарядов.

Похоже, во всем управлении у них не осталось ни единого доброжелателя. Далеко за полночь обзвонили более ста человек, связывая цепочки воедино, потом звякнули шефу, который наверняка звякнул мэру, губернатору, еще бог знает кому. Вряд ли в ту ночь где-нибудь в пригороде у кого-нибудь из высокопоставленных граждан не звонил телефон.

Магоцци принял душ, оделся в отупляющем густом тумане, спустился вниз, где термометр за кухонным окном показывал минус. Для верности дважды взглянул на него, нацепил куртку на спинку стула, застегнул рубашку, подтянул галстук и впервые за несколько месяцев начал готовить полноценный завтрак, заключив, что при такой температуре овсяные хлопья с сушеными фруктами были бы самоубийством. Необходимы калории.

Бросил на одну сковородку кусок бекона, на другую вылил смертельную смесь из яиц со сметаной, сунул в тостер два куска хлеба.

Поздно по вечерам и в холодные утра неизменно одолевает тоска по Хитер. Ну, не конкретно по Хитер, а по самой идее супружеской жизни. Приходишь домой, где движется другое теплое тело, сочувственно слушает, понимающе молчит.

– Заведи себе собаку, – посоветовала она, выложив перед ним судебные повестки после того, как перечислила неимоверное число мужчин, с которыми за последний год встречалась в чем мать родила.

Не один месяц он горько проклинал себя за глупость, горевал по семье, которой никогда не имел, мучительно переживал жесточайший удар по самолюбию и мужскому достоинству – какой уважающий себя итальянец с горячей кровью способен ужиться с собой, претерпев унижение от предположительно хладнокровной шведки?

Пробовал свалить вину на Хитер, но принимал в основном на себя, постепенно превращаясь в карикатуру на Магоцци – в обозленного, мрачного итальянца.

Родные и друзья беспокоились, каждый по-своему безуспешно старались помочь. Мать говорила: ничего подобного не случилось бы, если бы он женился на добропорядочной итальянской девушке. Джино говорил, что Хитер всегда внушала ему подозрения – адвокатша, ни много ни мало. Как ни странно, спасительный выход предложил Анантананд Рамбахан.

Полгода назад они склонялись над телом молоденькой девушки, любившей, как выяснилось, героин больше жизни, когда Анант ни с того ни с сего присел на корточки и изрек:

– Полагаю, детектив, очень опасно жениться на женщине, чье имя означает траву.

Магоцци не сразу понял, что речь идет о Хитер,^[42] а когда понял, мысленно передернулся. Весь распроклятый город знает, что он рогоносец.

– Трава стелется. – Индус-медэксперт сверкнул белозубой улыбкой на смуглом лице, расставив длинные пальцы обыденным жестом, словно Магоцци покончил с едой, а не с браком. – Такова природа травы, не правда ли?

Анант твердо верит в природу вещей, может быть, придает символам слишком большое значение, по крайней мере с иудеохристианской^[43] точки зрения, но порой то, что он говорит, или то, как говорит, попросту отсекает всякую чепуху.

Магоцци вдохнул полной грудью – кажется, впервые за целый год, – и с той самой минуты все переменилось. Другие копы думали, будто он нашел с кем спать; мать надеялась, что сын снова начнет ходить к мессе. Он подумывал ей объяснить, как индус открыл ему глаза, да усомнился, что душа ее с этим смирится.

За завтраком смотрел утренние новости, старавшиеся до чертиков запугать город. Три убийства стали не просто главной, но единственной темой. Ужас, сколько успели нарыть бесстрашные репортеры. Все знают об игре, свели убийства воедино, хуже того – им известны две очередные жертвы. Четвертая – покупательница в «Молл оф Америка», пятая – школьная учительница рисования.

«Согласно источникам, в игре, разработанной обезьяньей конторой „Манкиренч“, совершается двадцать убийств, – распевал один из утренних обозревателей, новый, молодой, незнакомый, похожий на кукленка Кена.^[44] – Возникает вопрос, не пометил ли безумный убийца знаком смерти еще семнадцать жителей нашего города, которые, ни о чем не догадываясь, беспечно занимаются обыденными делами?»

– Господи помилуй. – Магоцци нажал на кнопку, выключая звук, потянулся к телефону. Не успел снять трубку, как раздался входящий звонок.

– Уже час названиваю тебе по сотовому, – без преамбул объявил Джино.

– Мы же его вчера забросили в лабораторию, забыл?

– Ох… Забыл. Боже, у меня работают всего три серые клетки. Новости слышал?

– Только что. Десятый канал дошел до пятой жертвы в игре.

– Все дошли. Газеты тоже. Кажется, дальше пятого уровня никто из игроков не поднялся.

Магоцци дотянулся до куска бекона на тарелке.

– Собираешься на работу или за покупками?

– За какими покупками?

– В торговом центре будет пусто.

– Очень смешно. Что ты там жуешь?

– Животные жиры. Бекон.

Джино секунду молчал.

– Последний гвоздь в крышку гроба. Конец света.

Было почти восемь, когда Магоцци подъезжал к зданию муниципалитета, решительно желая развернуться и направиться прямиком домой.

По обеим сторонам дороги выстроились фургоны со спутниковыми антеннами, причем лишь половина из них местные. Остальные из Дулута, Милуоки, даже из Чикаго. Масса дешевых прокатных автомобилей свидетельствует о присутствии целой армии внештатных репортеров и корреспондентов.

Несколько журналистов вели прямой репортаж, стоя перед зданием, по тротуару тянулись клубки кабелей. Вечером наверняка поведут сетевую программу, после чего члены муниципалитета начнут ломать голову, гадая, как эта история отразится на миннеаполисской торговле.

Он объехал вокруг квартала, оставил машину на съезде стоянки, где сегодня клеркам и секретаршам трудно будет отыскать свободное место, поскольку проворные хитрые детективы предпочитают просачиваться в заднюю дверь. Там стоял фургон «вольво», принадлежащий Джино, новенький пикап «додж-рам» Лангера; любимый «шевроле-41» Томми Эспинозы опасно приткнулся у самых ворот.

Джино, все в той же парке, дожидался за дверью, потягивая кофе из кружки с надписью: «Лучшая на свете бабушка». Пропустил при бритье целый квадратный дюйм щетины на левой щеке, под глазами набухли лиловатые мешки.

– Господи, долго ж ты добирался! Пошли. – Он подхватил Магоцци под руку, потащил по коридору мимо лифта.

– Нам наверх надо. Через минуту начнется совещание.

– Знаю, знаю, на секундочку в одно место заскочим.

– Куда? – спросил Магоцци.

– В секретарское бюро.

– А у нас оно есть?

Джино завел его в просторное помещение, заставленное компьютерами.

– Есть, только не называй его так. Девочки жутко злятся, а их злить не стоит, иначе они не дадут тебе кофе. И девочками их тоже не называй.

– Да ведь тут нет никого.

– Все в кофейной.

– Кофейную можно называть кофейной?

Джино безнадежно вздохнул:

– Терпеть не могу, когда ты не выспался. Становишься язвительным и диким.

– Я дикий, а ты на пике. Сколько кофе принял?

– Недостаточно. – Он повел его к двери в дальней стене, сунул туда голову. – Вот он, леди, как я обещал. Детектив Лео Магоцци, начальник в данном случае. – Джино втолкнул его в крошечную комнатку к полудюжине улыбавшихся женщин разного возраста и комплекции.

– Доброе утро, детектив Магоцци, – прощебетали они, словно ученицы приходской школы, приветствующие заглянувшего на урок священника.

– Доброе утро, дамы. – Он выдавил любезную улыбку, гадая, какого черта тут делает, и стараясь припомнить, можно ли называть взрослых женщин «дамами». В маленькой клетушке было тесно, жарко, пахло, как в «Старбексе», только приятней.

Миниатюрная женщина лет пятидесяти сунула ему в руки горячую кружку, с улыбкой глядя на него снизу вверх.

– Прошу вас, детектив Магоцци. Заходите в любой момент, когда пожелаете ее снова наполнить. Детектив Ролсет сообщил, что вы оба всю ночь не спали, стараясь раскрыть ужасные убийства, и мы хотим, чтоб вы знали, как высоко мы ценим столь самоотверженный труд.

– Гм… спасибо, – неуверенно улыбнулся Магоцци. Никто никогда еще не хвалил его за работу, и он слегка смутился. Не зная, что делать, отхлебнул из кружки. – Боже правый!

Джино с ухмылкой закачался на каблуках.

– Сам себе не веришь, а? Вот как тут его варят, – ткнул он толстым коротким пальцем в старомодный стеклянный кувшин, стоявший на горячей конфорке. – Забытое искусство, я тебе скажу. Пришел утром, носом отыскал дорогу в сокровищницу. Никогда не узнал бы о существовании этих дам, если бы не пришлось обходить цирк у входа. От всего сердца благодарим вас, леди.

– Это вам спасибо, – доносилось по кругу из-за стола, когда они выходили.

– Потрясающе, правда? – спросил Джино, петляя среди пустых компьютерных столов на пути к выходу. На каждом столе фотографии, зеленые растения, цветы в горшках, коробки с печеньем и чипсами – частички дома, от которых не могут отказаться работники, живущие реальной жизнью. – Считают нас настоящими молодцами. Неплохое начало дня, который примерно через три секунды превратится в полное дерьмо.

– Откуда еще взялся какой-то «начальник»? – поинтересовался Магоцци.

– Все смотрят на «Пи-Би-Си» шоу с британским копом, ну, знаешь, с мужеподобной теткой, которая командует настоящими мужиками. Там старшего детектива называют начальником.

– У нас нет никаких начальников и старших детективов.

– Слушай, я просто старался добыть тебе чашку кофе. Мне самому хватает для этого личного обаяния. Тебе же, по-моему,требуется высокий чин.

Шеф Малкерсон ждал их в верхнем вестибюле, и если кого-то интересовало, насколько плохо обстоят дела, то достаточно было взглянуть на него. Каждая прядь густых седых волос лежит на подобающем месте, голубая рубашка накрахмалена до состояния трупного окоченения, длинное свежевыбритое лицо спокойное, сдержанное. Но пиджак расстегнут. Поистине катастрофическое событие.

– Доброе утро, шеф, – в один голос поздоровались детективы.

– Газеты видели, телевизор смотрели?

Оба кивнули.

– Пресса на входе меня живьем съела, разжевала, выплюнула и растоптала остатки.

– Судя по вашему виду, сэр, правда, – согласился Магоцци, заметив на губах шефа слабую усмешку, редко возникавшую за последнее время.

– Вы в самом деле прошли через строй у центрального входа? – изумленно переспросил Джино.

– Кто-то обязан идти через центральный вход, Ролсет. Иначе люди подумают, будто мы не в силах раскрыть дело, не имеем подозреваемых, не догадываемся о виновном в убийствах, не можем защитить наших граждан и поэтому боимся встретиться с журналистами. – Он перевел взгляд с одного своего подчиненного на другого. – Журналисты спрашивают, собираемся ли мы закрыть торговый центр, собираемся ли закрыть все школы в городе, приставить вооруженную охрану к каждому учителю рисования, и особенно жаждут подробного описания остальных сценариев убийств в игре, ибо «обязаны предупредить общественность».

Малкерсон тяжело выдохнул, сунул обе руки в брючные карманы, что служило весьма угрожающим признаком. Шерстяной костюм представлял собой произведение сразу нескольких видов искусства, и Магоцци поставил бы на кон собственное жалованье, споря, что руки шефа никогда еще не бывали в тех самых карманах.

– Компьютерщики из «Манкиренч» убрали из Сети игру вчера утром, как только прочитали в газетах об убийстве на кладбище, – напомнил Джино. – Никто, кроме следователей по делу и этих компьютерных психов, не видел ни одного убийства выше седьмого уровня. Поэтому болтовня о семнадцати обреченных на смерть – просто бред, рассчитанный на ошеломляющую сенсацию.

– Общественность наверняка испытает огромное облегчение, – саркастически заключил Малкерсон, – видя всего четыре добавочных трупа, а не семнадцать. – Он вздохнул, оглянулся на совещательную комнату. – Мы должны как можно скорее решить несколько вопросов.

– Например?

– Например, надо ли закрывать торговый центр.

– Господи Иисусе, – пробормотал Джино. – Даже если это не идиотская мысль, есть ли у нас такое право?

– Согласно окружному прокурору, есть. Непосредственная опасность для общества и так далее. Кстати, Ролсет, прежде чем высказывать свое мнение за пределами этого вестибюля, знайте, что многие, с кем я беседовал, включая сотрудников следственной бригады, не считают «идиотской мыслью» закрытие торгового центра ради спасения человеческой жизни.

Джино закатил глаза.

– Черт побери, это не так-то просто. Они не все продумали…

Малкерсон махнул рукой, заткнув ему рот.

– Знаю, вы правы, но не следует безоговорочно уверять остальных, что это идиотская мысль.

Джино со вздохом кивнул.

– Что говорят в торговом центре? – поинтересовался Магоцци.

Малкерсон невесело улыбнулся:

– Никто не желает высказываться. Ни менеджмент «Молл оф Америка», ни мэр Блумингтона, ни губернатор, если на то пошло. Придется решать нам.

Джино презрительно фыркнул.

– Никто не желает принимать огонь на себя, закрыв магазины, и никто не примет на себя ответственность, если кого-то пристрелят в открытом для посетителей центре.

– Вот именно.

– Значит, мы в тупике, в безвыходной ситуации и снова будем виноваты. Ладно, переживем.

Малкерсон посмотрел на часы.

– У нас ровно час для принятия решений. Вопрос остается открытым. Я приказал дорожному патрулю и почти всем участкам штата прислать подкрепление.

– Надолго? – уточнил Магоцци.

– Как получится.

– Значит, ненадолго.

– Возможно. – Шеф с силой выдохнул, уставившись в пол. – Еще у меня в офисе двое в штатском.

– Дерьмо, – хмыкнул Джино.

– На данный момент кое-что. При необходимости может понадобиться живая сила, поэтому не стоит отказываться сразу, лучше постараться с их помощью вычислить преступника.

– Вычислить? – переспросил Магоцци. – Дохлый номер. Его невозможно вычислить. Он не сексуальный маньяк и действует не однотипно. Черт возьми, придется сильно потрудиться для раскрытия серийных убийств без всяких криминалистических данных, кроме калибра оружия. Тут ФБР ничем не поможет. Федералам просто хочется принять участие.

– Если преступление связано с Интернетом, это дело ФБР, и оно им занимается. Конечно, у нас нет твердых фактических доказательств, только предположение о связи с Интернетом, поэтому в данный момент они держатся в стороне. Но с политической точки зрения, возможно, не так уж и плохо ввести их в игру. Не мешает пошире распределить ответственность.

Магоцци прикусил язык, не указывая, что их цель заключается не в распределении ответственности, а в поимке убийцы, но шефу в его положении приходится решать обе эти задачи.

– Можно чуточку обождать? Посмотрим, что выяснится на совещании.

– Так я им и сказал, – кивнул Малкерсон.

В глубоком кармане Джино запищал сотовый телефон.

– Ролсет слушает. – Он слушал, слегка вздернув брови. – Понял. – Захлопнул крышку трубки, положил обратно в карман. – Компьютерщики только что вошли в здание. Все вместе, впятером.

Магоцци нахмурился:

– Ты ж их вызвал на десять?

– Точно. Ранние пташки.

Магоцци пожал плечами:

– Пускай ждут.

26

Когда почти все сотрудники полицейского управления собрались на оперативное совещание, отдел убийств остался в полном распоряжении Глории, не считая Роджера Дилейни, которого она в расчет не брала. Наглый маленький сукин сын с прилизанными черными волосами, испорченными зубами и склонностью обжиматься, которая чуть не сгубила его, когда он в первый и в последний раз схватил ее за роскошную черную задницу. Роджер в дальнем углу тыкал двумя пальцами в клавиатуру, а Глория завладела передним письменным столом и телефонами.

Она уже ответила на десяток звонков насчет убийств, связанных с игрой «Манкиренч». Мнимые свидетели, видевшие убийцу во сне или положительно уверенные, что это их зять, шурин, босс, разносчик пиццы. Глория старательно фиксировала сообщения, будто они имели какую-то ценность, хоть порой совершенно свихнувшиеся психопаты готовы совершить убийство исключительно ради того, чтобы позвонить в полицию и доложить об этом.

В промежутках между телефонными звонками было так тихо, что слышалось неуверенное постукивание Роджера по клавиатуре компьютера и внезапное журчание воды в месяцами не чищенной кофеварке.

Обычно в отделе убийств кипит бурная деятельность – пока нет новых дел, детективы занимаются «глухарями», работают над преступлениями, связанными с наркотиками и сексуальным насилием, помогают ликвидировать банды, чтобы людям на улицах на время хватало ума не убивать друг друга, – и поэтому тишина раздражала ее. Разозлили дежурный сержант, державший репортеров в загоне у подножия лестницы, когда Глория специально оделась для телевидения, накинув на великолепное черное тело нечто среднее между свободным жакетом и сари коричневых и оранжевых оттенков, которые напоминают об Африке, хотя родилась она в Кмарте. Буйные черные волосы покрыты шарфом в тон, куплены десять новых накладных ногтей со сверкающими золотом полумесяцами на коричнево-красной эмали. Неотразимая приманка для недоумков-телевизионщиков, обожающих так называемые этнические мотивы, не имея понятия, что это значит. Но сначала им надо ее увидеть.

Она барабанила по столу длинными ногтями, выдумывая предлог, который позволил бы ей заглянуть в зал для прессы. Услышав голоса в коридоре, отчасти воспрянула духом, страстно мечтая в данный момент, чтобы кто-то пришел, пускай даже паршивый гонец с сенсационным известием об убийстве Джона Фицджералда Кеннеди.

Первой вошла стройная белая женщина, до того напряженная, будто пришла сдавать анализ мочи. Впрочем, посмотрела ей прямо в глаза, почтительно кивнула:

– Доброе утро. Я Грейс Макбрайд. Нам нужны детективы Магоцци и Ролсет.

– Очень жаль, они сейчас на совещании…

Слова застряли в горле при появлении остальных. Зоркие карие глаза Глории окинули с ног до головы парня в ярко-желтом комбинезоне из лайкры, длинного, тощего, как шест для прыжков; бородатого полузащитника с конским хвостом, сплошь в черной коже; бледного типа в обалденном костюме, похожего на генерального директора крупной корпорации или еще чего-то; сногсшибательную, восхитительно толстую тетку с горящими глазами и плавной горделивой походкой, превосходившей ее собственную в лучшие времена, одетую с головы до ног в любимые Глорией оранжевые оттенки. Ничего себе! Белая женщина, знающая толк в моде!

– Мы совладельцы компании «Манкиренч софтвер», – вновь привлекла к себе внимание Грейс Макбрайд. – Нас просили прийти нынче утром.

Глория высокомерно-скептически оглядела цирковую труппу, гадая, что свело вместе столь разных людей.

– Совершенно верно. Я вас провожу, но не раньше десяти. Вы пришли почти на два часа раньше. Садитесь вон там…

– У нас нет времени, – так быстро и круто оборвала ее Макбрайд, что Глория на секунду опешила.

– Простите?

– Нам надо увидеться с ними сию же минуту. Позовите, пожалуйста.

Ну, это уж недопустимо. Вполне вежливые слова произносятся в приказном тоне, а Глория не сильно любит приказы, особенно исходящие от костлявых белых девок с гонором. Она встала, уперлась руками в столешницу, используя свои внушительные размеры в качестве устрашения.

– Слушайте, дорогая моя, если вы думаете, будто я войду в зал совещаний, где собрались вооруженные люди, и скажу: извините, придется прерваться, поскольку вас хочет видеть мисс Грейс Макбрайд, то еще раз хорошенько подумайте. Возможно, вы правите миром в своей обезьяньей конторе, но здесь распоряжаются детективы, и никто другой. Садитесь, ждать придется очень долго.

Грейс Макбрайд только улыбнулась.

Сегодня посреди совещательной комнаты стояла большая грифельная доска на колесиках с посмертными снимками трех жертв, мест преступлений, увеличенными копиями постановочных фотографий, введенных в игру. Сбоку к ней приткнулся письменный стол.

Когда вошли Магоцци и Джино с шефом, все сидели, глядя на снимки.

Забавно, подумал Магоцци. Почти любой человек взглянет на снимок из морга и сразу поспешно отводит глаза. Копы из отдела убийств – хорошие копы из отдела убийств – подолгу смотрят на фотографии жертв, подмечая детали, которых никогда не видят родные, невольно устанавливая некие связи с людьми, которых никогда в жизни не знали, давая невысказанные обещания.

С одной стороны, есть в этом что-то патологическое, а с другой – почти нежное и любовное. Глубоко ошибочно утверждение, будто для работы в отделе убийств надо отбросить всякие эмоции. Как раз наоборот.

– Ну, теперь слушайте все. – Магоцци выложил на передний стол толстую кипу распечаток и присел на крышку. – Только что с ксерокса. Возможно, сегодня удастся немножечко передохнуть, благодаря доктору Рамбахану, всю ночь проработавшему с убитым на пароходе. Кстати, хочу поблагодарить всех работавших сверхурочно. Я вам коротко опишу положение дел, а если потом пожелаете еще что-нибудь почитать, всем вручен протокол вскрытия.

Послышались смешки, сонные стоны, поскольку следственная бригада пока еще не стала официальной следственной бригадой, члены которой, как зомби, выстраиваются в очередь за новыми материалами. Вчера почти все отработали двойную смену, и Магоцци задумался: точно так же страдает затеявший преступления сукин сын или его постоянно подзаряжают пошедшие в полный разнос мозги.

Он сделал последний глоток великолепного кофе, которым его угостили женщины внизу, и продолжил:

– Жертва номер три – Уилбур Дэниелс.

– Его звали Уилбур? – переспросил Джонни Макларен. Нынче утром они с патрульным сержантом Фридменом сидят рядом, связанные личным чувством вины за вчерашний провал на пароходе. У обоих измученный и подавленный вид.

Магоцци перевел взгляд с одного на другого и бросил им косточку.

– Вы оба хорошо вчера поработали.

– Угу, – саркастически пробасил Фридмен. – Операция прошла успешно, но пациент скончался.

– Он скончался задолго до вашего появления, – напомнил Магоцци, решив, что, если им надо, чтобы их еще раз погладили по головке, пускай отправляются к полицейскому психиатру. У него в данный момент просто времени нет. – Уилбур Дэниелс, сорока двух лет, идентифицирован по отпечаткам пальцев в военном архиве, снятых во время службы в восьмидесятых годах. Женат никогда не был, близких родственников пока еще ищем. Шесть лет проработал агентом по маркетингу в «Девон офис сэплайз» в Вашингтоне, его босс мерзнет внизу, ожидая допроса. Возьмешься, Луиза?

– Конечно.

– Отметим, что доктор Рамбахан обнаружил на нижнем белье следы спермы и установил, что Уилбур Дэниелс почти перед самым моментом смерти испытал оргазм. Вдобавок укусил себя за руку, предположительно в приступе страсти, так что тут явно присутствует сексуальный элемент. Связано ли это каким-нибудь образом с киллером, нам пока не известно.

– Может, попросту сам себя ублажал в туалете, дождавшись небольшого сюрприза – пули в лоб? – предположила Луиза.

– Возможно. Или его завел туда убийца для небольшого послеобеденного развлечения.

– Если наш дружок мужчина, то Дэниелс педик, – откровенно провозгласила Луиза.

– Не совсем политкорректно, – заметил Джино.

Она негодующе вздернула голову:

– Для меня сойдет. – И снова обратилась к Магоцци: – Если убийца гей, что скажешь? Может, серия убийств на почве ненависти?

– Пока ничего не скажу, – ответил тот. – У нас еще нет никакой информации насчет девушки на ангеле и нет абсолютно никаких свидетельств, что парень, убитый во время пробежки, гомосексуалист. Однако возможную нетрадиционную ориентацию Уилбура Дэниелса надо учитывать, устанавливая, что он делал, прежде чем очутился на колесном пароходе. Что приводит нас к третьей странице протокола вскрытия. Содержимое желудка.

– Господи, я еще даже не завтракал, – простонал детектив Петерсон, недавно переведенный в центральное управление из Сент-Пола. Судя по худобе и бледности, можно было бы сказать, что у него во рту долгие годы не было даже маковой росинки.

– Итак, в желудке жертвы обнаружены следы пива и восьми абсолютно неусвояемых корн-догов.^[45] Именно такие маленькие корн-доги готовят в гриле «Паркер» ниже по реке, и нигде больше во всей округе. Он был там меньше чем за час до смерти. Макларен, как только забегаловка откроется, отправляйся туда с фотографией. Может, его кто-то вспомнит, а еще лучше, если вспомнят того, с кем он был. Вполне возможно, что с убийцей, тогда есть шанс составить словесный портрет, передать средствам массовой информации.

Аарон Лангер в черном пальто и кожаных перчатках, свежий с виду, но с лиловыми кругами под глазами, ворвался в помещение, размахивая листом бумаги.

– Извините за опоздание. Только что получены сведения о девушке с кладбища. Кажется, есть с чем поработать.

– Потрясающе. Рассказывай, что вы там раздобыли.

Лангер стащил с рук перчатки, принял позу проповедника на кафедре и обратился к присутствующим:

– Вчера вечером в отдел розыска пропавших поступил звонок. Супружеская пара из Торонто сообщила об исчезновении их восемнадцатилетней дочери, уехавшей на «Грейхаунде»^[46] в Денвер через Миннеаполис. Автобус прибыл на центральный автовокзал позавчера вечером с небольшим опозданием.

– В день убийства на кладбище, – смекнул Магоцци.

– Точно. Ее зовут Алена Верховская. Пять лет назад эмигрировала с родителями из Киева. Мать и отец программисты, хотя это ни о чем еще не говорит – половина русских эмигрантов программисты. Впрочем, стоит взять на заметку. Так или иначе, друзья семьи в Денвере встретили автобус, но девушки там не было. Мы сличили слепок зубов с карточкой дантиста. Совпадение полное. Двое моих ребят едут сейчас на автовокзал, и давайте сообща помолимся, чтобы кто-нибудь дал нам словесное описание этой поганой сучки.

Надолго воцарилось молчание. Никто никогда раньше не слышал от Лангера грубого слова.

– Есть какие-нибудь намеки на ее нетрадиционную сексуальную ориентацию?

– Не похоже. Хотя явно вела довольно активную половую жизнь. Кто знает? Любой может ходить в обе стороны. А что?

– Есть одно предположение насчет жертвы с парохода. Надеемся найти общую ниточку.

Лангер пожал плечами:

– Пока ничего такого не всплыло.

– Ладно, оставим на время. Значит, прочесываем автовокзал и гриль «Паркер», ищем побывавших в обоих местах, а другая команда по-прежнему обрабатывает регистрационный список игроков…

– Сроду ничего не найти в этом списке, – пожаловалась Луиза Вашингтон. – Я с ним вчера сверхурочно сидела, всего пятерых исключила.

– Знаю, дело долгое, – мрачно кивнул Магоцци, – но надо продолжать. Фридмен, что с личными опросами?

– В дневное время? Еле-еле движутся, как хромая черепаха. Почти все подписчики, указавшие подлинный адрес, видно, ходят на официальную службу, поскольку никого нет дома. Обойдем еще раз, как стемнеет. Вдобавок ты у меня очень многих ребят забрал для торгового центра.

– Знаю. Но помочь ничем не могу.

– Уличные патрули ослаблены? – спросил Фридмена шеф Малкерсон.

– Слабоваты, сэр.

– Насколько слабоваты?

– Слабей не пожелаешь.

Магоцци кивнул:

– Ладно. Призовем на помощь дорожный патруль, людей из округа. Поставьте там, где надо заткнуть дыры. Джино, изложи сценарий.

– Угу. – Джино оторвался от стенки у двери, умудрился принять полусогнутую стойку. – Убийство номер четыре в игре, ребята, совершается в «Молл оф Америка».

Все принялись перебирать бумаги, отыскивая сценарий четвертого убийства.

– На пандусах автостоянки, да? – уточнила Луиза Вашингтон.

– Да. А поскольку этот кусок дерьма приканчивает по одной жертве каждые двадцать часов, надо думать, убийство случится сегодня. На каком-то подъезде к стоянке, в какой-то машине неизвестной модели и марки. На пароходе мы опоздали на день, нам не хватило доллара. Ошибку повторять нежелательно, поэтому мы с Магоцци вчера вечером осмотрели торговый центр, расставили сменных дежурных, велели сотрудникам «Молл оф Америка» прибыть на место в четыре утра. На каждом уровне стоянки находятся по два полицейских, и менеджмент собрал всю охрану, что дает нам еще несколько наблюдателей на всех пандусах. Кроме того, по всему кругу задействованы дополнительные видеокамеры.

– Значит, все накрыто, – заключил сержант Фридмен.

Джино тихо фыркнул:

– Ничего подобного. Там целые акры пандусов на четырех-пяти уровнях. Можно послать туда всех полицейских, тем не менее ни черта не получится, нам не хватит народу для наблюдения за таким колоссальным пространством.

– Ты утренние новости видел? – поинтересовалась Луиза. – Всем в городе известно, что следующее убийство произойдет в том самом центре. Сегодня туда никто не поедет.

– Твои бы слова богу в уши, – усмехнулся Джино. – Только я так не думаю. Условия игры известны. Никто никогда даже не предполагает стать жертвой. Беда всегда грозит кому-то другому. Послушали новости, приняли меры предосторожности – перед посадкой в машину осмотрели заднее сиденье, поехали не одни, а с друзьями, – в новостях, не забудьте, подробно сообщается о присутствии на месте полиции, поэтому многие будут считать себя в безопасности и поедут. Там в день бывает больше ста тысяч, даже если половина решит сидеть дома, на выбор убийце все равно останутся пятьдесят тысяч.

Зал минуту молчал, потом сержант Фридмен повторил свое вчерашнее предложение насчет колесного парохода:

– Закрыть намертво к чертовой матери.

– Клянусь Богом, правильно, – поспешно согласился Джонни Макларен. – Мы ведь имеем дело с безмозглым убийцей, правда? Закроем центр – не будет покупателей, не будет и убитых. Кто поспорит?

– Я, – тряхнул головой Джино. – Что вы собираетесь делать? Навсегда закрыть «Молл оф Америка»? Во-первых, это незаконно, во-вторых, подорвет экономику целого штата, в-третьих, что помешает киллеру дождаться открытия?

– Значит, торговый центр надо закрыть, пока мы его не поймаем, – заявил Фридмен.

– В данный момент, – спокойно проговорил Магоцци, – у нас есть единственная возможность его поймать, взяв под наблюдение каждое известное нам место, где он может нанести удар. Закрыв торговый центр, лишимся шанса.

– А если мы его упустим? – настаивал Макларен. – Сами говорите, что перекрыть все пандусы на стоянке нельзя. Вдруг он мимо нас проскочит? Вдруг погибнет еще кто-нибудь только из-за того, что мы не закрыли распроклятый центр?

– Может, просто на пару дней закрыть? – предложил Лангер. – Тогда пошлем всех сотрудников в обход по регистрационному списку, вычислим его таким способом, или нам повезет в гриле, или на автовокзале… Может, его кто-то видел…

– А может быть, не видел, – вставил Магоцци. – А может, он не числится в регистрационном списке. Может, вошел в игру через заднюю дверь, неизвестную даже самим компьютерщикам из «Манкиренч». Тогда что?

Шеф Малкерсон внезапно сорвался с места, чуть не опрокинув стул.

– Есть такая возможность?

– Есть любая возможность, – пожал плечами Магоцци. – Деятели из «Манкиренч» категорически утверждают, что на их сайт никто не мог влезть, но, вспомните, то же самое утверждали и цэрэушники до того, как тринадцатилетний хакер взломал сверхсекретные файлы.

С багровой физиономии Малкерсона схлынули краски.

– Вы же говорили, что ни один игрок не прошел выше седьмого уровня… – почти прошептал он.

– Если вошел в игру с черного хода, то всех одурачил.

– Боже милостивый… – Шеф снова рухнул на стул.

– По крайней мере, известно, где он будет действовать дальше, – вмешался Джино. – Дальше будет хуже. Следующая жертва – школьная учительница. Знаете, сколько учительниц только в больших городах? И что мы будем делать? Возьмем каждую школу под наблюдение, поставив в каждой копа? Во всей проклятой богом стране копов не хватит. Позвольте заметить, что если закрывать «Молл оф Америка» ради спасения одной покупательницы, то надо точно так же позакрывать все школы ради спасения одной учительницы, чтобы крошка Джонни не увидел разбрызганных по классной доске мозгов…

– Джино… – попробовал перебить друга Магоцци, но тот уже завелся, ни на что не обращая внимания, повышая тон, сжав кулаки, раскрасневшись.

– …в результате долбаный психопат парализует город, потому что после учительницы очередь санитара скорой помощи, и тогда что? Закрыть скорую? Вам понятно, что будет, если весь медицинский персонал останется дома?..

Джино дернулся, услышав за спиной резкий стук. Магоцци даже побоялся, как бы у него в тот самый момент не случился сердечный приступ, которого никогда еще не случалось. За дверным стеклом маячило темное лицо Глории. Убедившись, что можно войти, она шагнула в дверь. Казалось, Джино готов был убить ее на месте.

– Там внизу компьютерщики, – доложила она, – и сильно скандалят.

– Так утихомирь их, Глория, – рявкнул Джино. – Мы заняты!

– Слушаюсь, только ты, видно, не знаешь пчелиную матку…

– Макбрайд?

– Ее самую. Маленькая темноволосая гончая стоит возле зала для прессы. Говорит, дает вам пять минут, потом зайдет туда и примется рассказывать.

– О чем? – спросил Джино.

Глория приподняла пышное плечо, каким-то непотребным манером всколыхнув ярды оранжево-коричневой материи, окутывавшей ее тело.

– О том, как твердолобые копы – понимаете, это ее слова, не мои – просиживают штаны наверху, игнорируя ожидающих внизу людей, с которыми киллер вышел на связь.

Магоцци затаил дыхание. И все прочие тоже.

– Что?

– Так она говорит вместе с остальными. Со мной не хотят разговаривать. Только с вами двоими.

– Веди их сюда, – прорычал Джино.

– Сейчас. Лео, Джино, выйдите на пару слов в коридор. – Глория скользнула в дверь в вихревом облаке ткани.

– Будем ковать железо, пока горячо. – Магоцци спрыгнул со стола, заметив встревоженное выражение на лице Малкерсона, словно кому-нибудь в самом деле хватило бы духу ковать горячее железо в государственном учреждении.

Они с Джино выскочили следом за Глорией в коридор, закрыв за собой дверь.

– Не хочешь сообщить, чьи отпечатки находятся на этой штуке, Лео? – Она вытащила из широких складок платья его сотовый телефон.

– Нет.

– Ну, какой бы камень ты ни отвалил, точно разбудил дракона. Мы нашли отпечатки, а информацию прикрыло ФБР. Ни имени, ни фамилии, вообще ничего. Нэнси из секретного отдела пробовала растолковать, а они сказали, что сами ищут их обладателя, он проходит по незакрытому делу. Самое интересное – знаете, что было нужно в офисе шефа парочке в штатском? Примерно через три миллисекунды после прихода принялись как ни в чем не бывало шарить на моем письменном столе, приговаривая: «Слушайте, помните отпечатки, которые детектив Магоцци прогонял вчера через службу информации вооруженных сил США? У нас почему-то пропала фамилия на десятой карточке. Не подскажете?» – Глория замолчала, испустив долгий негодующий вздох. – Можно подумать, что подсказала бы, даже если бы знала. Хотя не знаю, – многозначительно добавила она. Глория сильно не любит, когда ее держат в неведении.

Магоцци оглянулся на Джино:

– Что скажешь?

– Все хуже и хуже.

– Ладно, Глория. Вот что сделай. Скажи, что мы должны просмотреть файл, пусть перешлют по факсу, и как только мы тут закончим, то сразу же взглянем.

– Ничего не выйдет. Я вам говорю, файл закрыт.

– Знаю. Все равно скажи.

– А если откажутся?

– Посылай в задницу, – посоветовал Джино.

Глория нахмурилась:

– Сам посылай. У меня свои принципы. – Она повернулась и зашагала по коридору.

Когда Магоцци с Джино вернулись в кабинет, Лангер с Петерсоном готовились уходить.

– Мы через полчаса должны быть в торговом центре, – объяснил Лангер.

– Посидите минуточку, – попросил Магоцци. – Я хочу, чтобы все познакомились с совладельцами «Манкиренч».

– Хорошо. – Лангер с радостью сел. – Страшно хочется познакомиться с женщиной, которая на дух не переносит копов и постоянно носит оружие. Макбрайд, правильно?

– Правильно.

– Замечательно. – Луиза пошла к кофеварке, взяла чашку. – Перестрелка в полиции.

– Я поставил у дверей патрульного. Мимо моего человека никто не пронесет оружия. – Фридмен сверкнул на нее глазами, когда она проходила мимо.

Луиза с улыбкой шлепнула его по широченному затылку.

– Знаю, милый. Шучу.

– Все слышали и видели? – Сержант оглядел присутствующих. – Она назвала меня «милым», по голове погладила. Это сексуальное домогательство.

– Не думай, не мечтай, малыш.

– Теперь еще «малыш». Я не намерен терпеть подобное…

Магоцци огляделся, чувствуя себя учителем средней школы перед вышедшим из повиновения классом сплошных хулиганов, и это хорошо. При такой работе внезапный переход от анализа убийств к озорству вполне простителен. Может быть, даже жизненно необходим.

Джино подошел к нему, встал рядом, с улыбкой наблюдая, как Луиза трясет пончиком над головой Фридмена, осыпая его белой сахарной пудрой.

– Твердолобые копы, – проворчал он.

– Угу.

– Хочешь, чтобы Макбрайд с компанией вошли и все это увидели?

Магоцци пожал плечами.

– Можно сказать, что, убивая время, совершаешь убийство.

– Магоцци! – окликнул его Малкерсон, стоя перед доской с фотографиями убитых. – Просто из любопытства спрашиваю, кто в той самой игре убийца?

Он старательно поправил галстук.

– Шеф полиции, сэр.

27

Когда компьютерщики вошли в совещательную комнату, температура окружающей среды резко понизилась. Магоцци не понял отчего – то ли из-за возглавлявшей их женщины-айсберга, то ли из-за общей враждебной настроенности партнеров по отношению к заполнявшим помещение копам, которые заняли оборонительную позицию. Если верно последнее, то Макбрайд никак не отреагировала на холодный прием.

То же холщовое непромокаемое пальто, высокие английские сапоги для верховой езды, в которых она была вчера в чердачном офисе фирмы «Манкиренч». Все черное, вплоть до футболки и джинсов. Он уже пришел к выводу, что наряд для этой женщины – не веление моды, а скорее униформа, выбранная с определенной функциональной целью. С какой – пока еще не совсем ясно. Футболка и джинсы для удобства, под длинным пальто легко спрятать оружие, а вот сапоги остаются загадкой. Сапоги из толстой жесткой кожи, которая никогда не разнашивается, предназначены не для ходьбы, а для верховой езды, наверняка в них дьявольски неудобно и жарко.

Пальто на ходу распахнулось, обнажив перед всеми пустую кожаную кобуру. Ничто не заставляет копов так нервничать, как вооруженное гражданское лицо.

Грейс Макбрайд повернулась лицом к залу, темные волосы свободно взметнулись, взгляд, напротив, остался твердым, прозрачно-ледяным. Коп Магоцци поежился от подобного высокомерия, а художник Магоцци вновь был поражен чисто физической красотой, которая сразу же заставляет мысленно пятиться, просто потому, что редко встречается.

Что ни на йоту не смягчает стервозную злобность.

Он слегка кивнул, она тоже любезно кивнула в ответ, бросив на него рассеянный взгляд, в котором, впрочем, читался некий вызов. Не понять, какой именно. Сомневается в его компетенции? Не одобряет одежду? Само его существование на планете? Возможно, все сразу. Впрочем, сейчас главное не ребяческая конфронтация, а то, что она скажет.

Магоцци наблюдал, как выражение лиц детективов меняется с возмущенного на изумленное, пока разношерстная компания собирается у дверей. Макбрайд в костюме охотницы на лис или снайперши; длиннущий Родраннер в ярко-желтой лайкре, до ужаса напоминающий карандаш; бугай Харлей Дэвидсон в черной коже, с бородой и конским хвостом; толстушка Энни Белински в немыслимом оранжевом наряде, полная чувственности, до которой близко не дотягивает никакая обложка «Плейбоя»; консервативно одетый Митч Кросс выглядит рядом с прочими положительно эксцентрично. Пока не удается вписать его в картину. Стоит чуть в сторонке, смущен, явно чувствует себя не на месте, находится на грани нервного срыва.

Магоцци подметил много общего между Кроссом и шефом Малкерсоном, вплоть до дорогих костюмов и повышенного кровяного давления. Может, они потом вместе пойдут выпить пива.

Джино смотрел на прибывших с тупым недоверием, как ветеран Второй мировой войны, неожиданно перенесшийся в Вудсток,^[47] потом передвинулся дальше по стенке, увеличив дистанцию.

Магоцци не стал тратить время на излишние преамбулы и представления.

– Мисс Макбрайд, мы внимательно слушаем, и с большим интересом.

Грейс тоже опустила приветствия, шагнула вперед и отрывисто сообщила, вкладывая в слова ровно столько эмоций, сколько компьютер, представляющий данные:

– Вчера вечером мне пришло сообщение по электронной почте с подписью «от киллера».

Кое-кто из детективов тихо захихикал. Макбрайд дождалась, пока смешки умолкнут.

– Форма сообщения гораздо интересней. В нем используется весьма изобретательная модификация графического экрана, открывающего игру. – Она бросила взгляд на Магоцци. – Всем известно, что он собой представляет?

Детектив кивнул:

– У всех есть распечатка. «Хочешь сыграть в игру?» – верно?

– Верно. – Грейс снова обратилась к залу. – Отправитель его перестроил, и теперь там написано: «Ты не играешь».

По спине Магоцци пробежал холодок, который почти сразу развеял нетерпеливый рокочущий бас патрульного сержанта Фридмена.

– После того как прессе стало известно о связи убийств с игрой, разработанной фирмой «Манкиренч софтвер», вы, возможно, получите миллион сообщений. Кто-то вас просто подначивает.

Грейс кивнула огромному чернокожему копу:

– Мы вчера тоже так думали. Нынче утром пришло новое сообщение. – Она глубоко вдохнула и беззвучно выдохнула. Видно, таков ее способ снимать напряжение. – В нем сказано: «Уилбур укусил себя за руку. Невкусно. Теперь ты готова играть?»

Никто в зале не шевельнулся. Никто даже не моргнул.

Грейс оглядела присутствующих.

– Ну? Убитого на пароходе звали Уилбур?

Джино отклеился от стены.

– Да. Причем прессе об этом не сообщалось. И об укусе тоже. Теперь уже действительно интересно. Похоже, вам сброшена информация, известная только убийце.

Грейс деревянно кивнула:

– Несомненно. Сообщение пришло от киллера.

– Или кто-то из вас киллер, – быстро смекнул Джино. – Отправляет сообщения, затевает игру с глупыми копами… Вариант нисколько не хуже любого другого.

Компьютерщики возмущенно залопотали. Грейс быстро на них покосилась, все умолкли.

– Принесли копии сообщений? – спросил Магоцци.

Она отрицательно качнула головой:

– Они запрограммированы на уничтожение вскоре после открытия.

– Разумно, – заметил Джино. – Никаких следов. Никто не докажет, что вы не сами себе их послали.

Грейс пронзила его долгим пристальным взглядом, сердито заключив:

– Детектив Ролсет, вы типичный коп с типичным узким мышлением копа.

Джино со страдальческим вздохом возвел глаза к потолку.

– Уже сочли кого-то из нас виноватым и просто не можете отказаться от этой идеи. Советую отказаться. Если вы ошибаетесь – а вы действительно ошибаетесь, уверяю вас, – то, пока тратите на нас время и силы, людей кто-то будет по-прежнему убивать.

Джино открыл было рот, но шеф Малкерсон поднял палец, приказывая молчать.

– Я шеф Малкерсон, мисс Макбрайд, и могу вас заверить, что следствие ведется в самом широком плане. В данный момент мы не сосредотачиваем внимание ни на каких конкретных подозреваемых.

На сей раз насмешливо фыркнули компьютерщики.

– Давайте на минуту оставим споры, – вмешался Магоцци. – Значит, убийца вступил с вами в контакт, провоцирует, дразнит. Хочет, чтоб вы сыграли в игру. Что это, черт побери, означает?

Грейс пожала плечами:

– Мы не знаем. Вероятно, хочет, чтобы мы попытались его отыскать. Неинтересно прятаться, когда тебя никто не ищет. Этим мы и начали заниматься. Исчезли сообщения, но не учетные данные. Мы всю ночь вычисляли, откуда отправлено первое. И знаете, хотя нашли конкретное место, считаем адрес ложным. По нашему общему мнению, отправитель, работающий на довольно высоком компьютерном уровне, буквально подсунул фальшивую ниточку, тогда как, по всей вероятности, составил сообщение где-то неподалеку.

Тут поднялся Томми Эспиноза, представился, задал ряд технических вопросов, которые для Магоцци звучали все равно что по-гречески. Макбрайд с компанией должным образом изумились, и через пять минут между ними установилась тесная связь, объединяющая всех помешанных на компьютерах.

В конце концов их прервал Джино, нисколько не пытавшийся скрыть раздражение:

– Слушайте, мне до щекотки приятно при вашей беседе присутствовать, но нельзя ли отложить именины сердца и сообщить остальным, откуда предположительно было послано распроклятое сообщение?

Магоцци кивнул:

– Томми, когда мы тут закончим, можешь пройти с ними в комнату для допросов и полностью обсудить компьютерные дела.

Тот виновато улыбнулся:

– Прошу прощения, Лео, Джино…

– Оно пришло из частной католической школы в северной части штата Нью-Йорк, – объявила Грейс.

– Школа Святого Креста в Сент-Питере, Кардифф, штат Нью-Йорк, – уточнил Родраннер.

В зале стояла тишина.

– Надеемся, эти сведения скажут что-нибудь вам и следствию. Нам, разумеется, ничего не подсказывают. – Грейс полезла в глубокий карман пальто, вытащила свернутый белый листок из блокнота, протянула Магоцци. – Номер телефона школы. Убийцу вы там не найдете, но, может быть, это подсказка, намеренная или нечаянная.

Он развернул листок, глядя на аккуратный почерк профессионального чертежника, который мог принадлежать одной Грейс Макбрайд.

– Проверим.

– Слушайте, – встрепенулась Луиза, – первый убитый учился в семинарии. Может, он туда ездил?

– Возможно, – кивнул Магоцци. – Или кто-нибудь из регистрационного списка. – Выстрел с таким дальним прицелом, что он чуть не рассмеялся вслух, да решил не нарушать приличий. Или что там еще от них осталось. Нынче все просто, как никогда.

– Если он будет и дальше вступать в контакт, – продолжала Грейс, – шансы определить фактическое местонахождение увеличатся. Самая распространенная ошибка почти каждого хакера заключается в высокомерной уверенности, что он непревзойденный игрок, которого никак невозможно поймать. Поэтому искушает судьбу, торчит на одном месте дольше, чем следует, оставляет маленькие электронные следы, по которым со временем его находят и отдают под суд. Как бы хорош ты ни был, неизменно отыщется кто-то получше. – Она взглянула на согласно кивнувшего Родраннера, потом на улыбнувшегося ей Томми.

С серийными убийцами то же самое, думал Магоцци. Как только убийство сойдет с рук, частенько начинают себя чувствовать неуязвимыми, преисполняются самоуверенности, от скуки повышают ставки, оставляют все больше подсказок. Немало серийных убийств раскрывается как раз по этой причине.

Грейс вздохнула:

– Мы, конечно, окажем полное содействие в данном вопросе. – Предложение искреннее, а тон свидетельствует, что обещанное содействие будет лишь вынужденным перемирием с неприятелем. – Технические аспекты обсудим с детективом Эспинозой, а пока не получим новое сообщение, будем продолжать попытки установить истинное место отправки последнего.

– И немедленно докладывать о каждом новом сообщении, – добавил Джино приказным, а не просительным тоном.

– Разумеется.

– Если оно поступит в четыре утра, жду звонка в одну минуту пятого. Можно сразу перебрасывать Томми вашу электронную почту, чтобы он имел мгновенный доступ к сообщениям?

Грейс переглянулась с Эспинозой.

– Что-нибудь придумаем. Установим интерактивную связь. Я дам свой пароль.

– Минуточку, – вмешался Магоцци. – Ваш пароль? Значит ли это, что все поступившие до сих пор сообщения адресованы лично вам?

Грейс Макбрайд замешкалась лишь на долю секунды.

– Да.

– Не на адрес компании?

– Адресованы компании. Но поступили в мой почтовый ящик.

Луиза Вашингтон втянула воздух сквозь зубы.

– Ух ты! У вас есть враги, мисс Макбрайд?

– За пределами этого зала? Едва ли.

Ее партнеры усмехнулись, даже Митч Кросс. Даже несколько детективов.

Шеф Малкерсон послал ей политически безукоризненную улыбку.

– В этом зале у вас нет врагов, мисс Макбрайд. Как и во всем полицейском управлении. Если наши вопросы показались вам слегка назойливыми, то это объясняется только нашим старанием поскорее раскрыть чрезвычайно трудное дело. Я уверен, что вы нас поймете.

– Я вас понимаю. Вчера полиция получила предупреждение о готовящемся на пароходе убийстве. Надо было прикрыть не такое большое пространство, но вы тем не менее не сумели ни поймать убийцу, ни спасти жизнь невинного человека. Хорошо понимаю, что столь катастрофическая неудача навлекла на полицейское управление серьезные неприятности.

Теперь у нее есть враги в этом зале, заключил Магоцци. Присутствующие минуту молчали, устремив возмущенные взгляды на Грейс Макбрайд. Ответный удар нанес Джино, как и следовало ожидать.

– Ну что же, обвиняя других, всем вам надо поставить на себе пару-тройку черных меток. Если мы до сих пор не обвиняем одного из вас в убийствах, значит, кто-то другой пользуется вашей дерьмовой игрой, распроклятым сценарием, родившимся в свихнувшихся мозгах, и мне наплевать, каким образом вы, чтобы спокойно спать по ночам, попытаетесь оправдать факт обнаружения за два дня трех трупов, которых не было бы, если б не вы.

– Не мы, детектив Ролсет, – спокойно ответила Грейс, – а я. Идея игры моя.

Если в ее словах звучало раскаяние, то Магоцци его не услышал. Хотя дальнейшее было сказано почти просительно.

– Вы закрыли «Молл оф Америка»? – Взгляд перебегал с одного лица на другое, но никто не ответил. Она посмотрела на шефа Малкерсона. – Надо закрыть. Обязательно.

Детективы заерзали на стульях, вероятно чувствуя неловкость оттого, что разделяют мнение убежденной ненавистницы полиции.

– Не представляется возможным, – пробормотал шеф, тоже явно неловко себя чувствуя.

– Но ведь был уже случай, – настаивала Грейс. – Когда вы подумали, что беглый заключенный направился в торговый центр, то за несколько минут эвакуировали посетителей и закрыли его.

Шеф Малкерсон вздохнул:

– Мы не думали, что беглый заключенный туда направился. Преследовавшие его полицейские видели, как он вошел. Большая разница.

Лангер разом вскочил с места:

– Кстати, о торговом центре…

Магоцци его молча благословил, указав на дверь большим пальцем:

– Правильно. Поезжай вместе с Петерсоном. Макларен, отправляйся в гриль «Паркер». Луиза, когда закончишь с боссом Дэниелса, свяжись с бригадой, которая работает на автовокзале. Остальные занимаются регистрационным списком. Держите связь с Фридменом, он расставит патрули на улице.

– Детектив! – Родраннер сделал гигантский шаг вперед, потряхивая листами бумаги. – Мы тут немножко расчистили тот самый список. Надеюсь, это вам поможет.

Магоцци посмотрел на Грейс, ответившую холодным взглядом. «Здорово, – подумал он. – Я шныряю вокруг, тайком раздобывая ее отпечатки, а она мне оказывает необходимую помощь».

– Познакомьтесь, это Родраннер. Что значит – расчистили?

– Ну… понимаете… – Костлявые плечи нервно передернулись. – Просто установили настоящие адреса каждого подписчика.

– Каждого? – переспросил Джино. – Пятисот восьмидесяти с чем-то?

– Ну… да… – Теперь все части тела Родраннера задвигались одновременно, глаза забегали по сторонам, углы губ напряглись в виноватой улыбке, голова моталась, плечи прыгали вверх и вниз. Пиноккио в руках сумасшедшего кукольника. – У нас от подписчиков много заказов на приобретение игры. Действительно много. Почти четыреста. Сопоставили адреса с данными кредитных карточек и… гм… с другими источниками…

Магоцци сдержал улыбку, гадая, сколько официальных правительственных баз данных было взломано прошлой ночью, и нисколько по этому поводу не беспокоясь.

– А как насчет липовых адресов и фамилий? Скажем, Клод Гигант?

– Всех нашли, – нетерпеливо ответила Грейс Макбрайд. – Нетрудно вычислить. Судя по всему, они не особо старались запутать следы, скрыть свою настоящую личность. Наверно, есть среди них забавляющиеся подростки, а в основном обычные люди, желающие сохранить тайну личности, не засветиться в списке заказчиков, но никто из них даже приблизительно не овладелтой компьютерной грамотностью, о которой свидетельствуют электронные сообщения. По нашему мнению, в списке нет киллера, но, если все же захотите проверить, теперь у вас есть настоящие фамилии и адреса подписчиков.

Магоцци забрал бумаги у Родраннера, ошеломленно глядя на них.

– Хорошо. Большое подспорье. Только если его здесь нет…

– Значит, он заходил на сайт с черного хода, – закончила Грейс его мысль. – Тогда игра известна ему до конца.

Шефу Малкерсону оставалось только прикрыть глаза.

Через десять минут Магоцци сидел за своим письменным столом, слушая по автоответчику католической школы страдальчески скрипучую органную фугу.

Вошел Джино с двумя большими белыми пакетами из закусочной, издававшими райские ароматы. Выложил перед ним сандвич с ростбифом, поставил большой стакан с кофе.

– Совсем погано выглядишь, Лео.

– Какая-то монахиня держит меня на автоответчике. Рановато для ленча, не правда ли?

Джино взглянул на часы.

– Нет, черт возьми. Уже полдесятого. – Он уселся за собственный стол с тройным бутербродом с индейкой.

Магоцци включил громкую связь, и кабинет наполнила довольно фальшивая музыка. Джино недоверчиво покосился на телефон:

– Господи, это просто преступно!

– Для «мьюзика» продается сейчас что угодно. Даже Бах. Что слышно из торгового центра?

– Все спокойно, как на Западном фронте, – прошамкал с полным ртом Джино.

Органная музыка внезапно умолкла, и слабый голос пожилой женщины проговорил:

– Алло?

Магоцци схватил трубку, представился матери настоятельнице.

Через пять минут полностью удостоверился, что Сент-Питер – тупик. Да, в школе есть компьютеры; нет, бесконтрольного доступа к ним никто из учащихся не имеет; да, у некоторых есть личные компьютеры, но, когда он упомянул, что расследует серийные убийства в Миннесоте, она лишь рассмеялась:

– Здесь вы не отыщете подозреваемого, детектив. Мы давно уже не принимаем детей старшего возраста, старший класс у нас – пятый.

И конечно, все бывшие и настоящие сотрудники школы – монахини или священники, никто не подходит под категорию разъездного маньяка-убийцы. Впрочем, она искренне старалась помочь, проявляла терпение, максимально возможную любезность, хотя Магоцци, руководствуясь собственным детским опытом, питал глубокое недоверие к милым старым матерям настоятельницам. Точно знал, что за складками черного одеяния таится прочный деревянный столп самодержавия.

К концу беседы он так ее очаровал, что она над ним сжалилась. Произнеся от всего сердца: «Благослови вас Бог», соединила с сестрой Мэри-Маргарет из канцелярии.

Когда он наконец покончил с сестрой Мэри-Маргарет, Джино успел съесть почти весь бутерброд и половину шоколадного торта.

– Ну, какие новости из штата Нью-Йорк?

– Не слишком обнадеживающие. Возможно, совсем глухо, хотя их регистраторша, помешанная на компьютерах, хранит в базе данных все, до последней крохи, сведения за последние тридцать лет.

– Подозрительная?

– Вряд ли. Шестидесятилетняя монахиня в инвалидной коляске.

– Откуда тогда сексуальный, игривый тон, который я слышал? Знаю, ты несколько лет живешь один, но даже это не оправдывает соблазнения старой калеки-монахини.

Магоцци улыбнулся:

– У нее голос и интонации Лорен Бэколл,^[48] и я ей об этом сказал. Тогда она назвала мне пароль, открывающий доступ ко всем их архивам.

– Убиться можно. Что теперь будем делать: распечатывать данные о каждом ученике, который когда-либо там учился, и сравнивать с регистрационным списком?

– Пожалуй. Это в любом случае надо сделать. Как там дела у Томми с «Манкиренч»?

– Вся компания забилась в мусорный чулан, который у нас называется комнатой для допросов, жужжат, суетятся, как взбесившийся рой пчел. Я пару раз заглядывал, каждый раз слыша от Томми: «Ну, старик, ты даешь, молоток!» Проклятый подлиза, предатель, вот кто он такой. Тебе еще хочется c ними поговорить?

– О да. – Магоцци развернул сандвич с неприлично большим куском мяса и тут же почуял запах хрена. В высшей степени диетическое питание. Только откусил кусок, как за спиной вырос шеф Малкерсон.

– ФБР покинуло здание, – объявил он.

Джино чуть не подавился индейкой. Шеф Малкерсон не шутит – никогда, – а это неплохая шутка.

– Слушайте, шеф, вы забавник!

– Что это значит? Чего тут забавного?

Джино с Магоцци переглянулись и сделали умные лица.

– Ничего, сэр. Значит, агенты пошли по домам. Надеюсь, не совсем свихнулись.

Малкерсон обошел вокруг стола, взглянул прямо в глаза Магоцци:

– Чьи отпечатки вы отправили вчера вечером в службу информации вооруженных сил США?

– Пока предпочел бы не сообщать.

Седые брови Малкерсона взлетели на лоб.

– Простите, не понял?

Магоцци набрал в грудь воздуху.

– Шеф, я вовсе не собираюсь держать вас в потемках, но, если расскажу, вам придется все открыть ФБР, а я еще не уверен, что это удачная мысль. Просто прошу какое-то время мне верить.

Малкерсон долго смотрел на него, затем брови заняли прежнее уравновешенное положение.

– Они говорят, что не может быть даже речи о допуске к каким бы то ни было файлам, пока мы конкретно не сообщим, чьи это отпечатки.

Магоцци пожал плечами:

– Файл они нам все равно не дадут, что б мы ни сделали.

– Наверно. Без них нельзя справиться?

– Постараемся. Как только что-нибудь получим, я сразу же сообщу.

Когда Малкерсон вышел, Джино наклонился над столом и тихо сказал:

– Знаешь, приятель, как-то не сильно хочется из-за этих ненормальных скрещивать мечи с федералами.

– Слинять собираешься?

– Никогда в жизни. Я говорю, не хочется, но не утверждаю, будто меня это не забавляет. Впрочем, хотелось бы знать, от кого это мы ограждаем Макбрайд.

– Сейчас выясним.

28

На улицах Калумета было морозно и тихо, когда Холлоран ехал на работу через два с лишним часа после того, как Бонар отправился в церковь, прихватив пакетик для найденной отцом Ньюберри гильзы.

Температура побила вчерашний рекорд, отчего обязательно пострадает любимое городом празднование Хеллоуина. Фонари вокруг передних дворов украшены кукурузными початками, сухие листья шелестят на ветру, почти на каждом крыльце выставлены тыквы с прорезями, просевшими внутрь, словно сделали слишком глубокий вдох.

Улицы вокруг офиса непривычно пусты, никаких журналистских фургонов, исчезнувших, как тать в ночи, видя, что город прожил двадцать четыре часа без новых жестоких убийств.

Чертовы стервятники, думал Холлоран, проклиная в первую очередь прессу, а выйдя из машины, и холод, а потом и собственную глупость, благодаря которой каждый шаг на пути к кабинету отзывался в голове ударом молота. Клялся больше никогда, никогда не пить лишнего, в чем клялся всякий раз, выпив лишнего.

Усевшись наконец за письменный стол, он влил в бурливший желудок третью чашку кофе, подписал стопку платежных ведомостей на оплату сверхурочной работы и велел диспетчеру срочно вызвать с дороги Шарон Мюллер. Следующий час провел наедине с похмельем и Интернетом, поджидая ее.

Она влетела, распространяя запах мыла и свежего воздуха, не очень-то сочетавшийся с позвякиванием наручников на поясе и крупнокалиберным пистолетом под мышкой. Сдернула с головы шапку, в коротких волосах затрещало статическое электричество, пряди взволнованно встали дыбом.

– Дверь закрой.

– Это мне уже нравится. – Она села напротив него с выжидающим взглядом. – Вызов личный или деловой?

– Разумеется, деловой.

– Если бы был личный, то я опустила бы жалюзи.

Холлоран медленно прищурился на нее. Даже моргать нынче утром больно.

– Вчера мы немного продвинулись с делом Клейнфельдтов.

– Знаю. Столкнулась с Бонаром на улице. Он меня просветил. Чего тебе? Нуждаешься в дешевом психологическом анализе гермафродитов со стороны девчонки с какой-то там дурацкой степенью?

Холлоран вздохнул, недоумевая, почему женщины слово в слово запоминают каждую сказанную тобой глупость.

– По-моему, я за эту промашку давно извинился.

– Да? Не помню.

Ничего не поймешь. Ясно, она над ним издевается, но одновременно и улыбается, что имеет не больше смысла, чем запах мыла от вооруженной женщины. Он склонил голову набок, словно взгляд под другим углом позволил бы проникнуть ей в душу, и боль перекатилась в ту самую сторону, покарав его за дурацкий поступок.

– Хочешь поработать или нет?

– Хочу.

– Хорошо. Клейнфельдты – в то время Бредфорды – четыре года прожили в Атланте. После рождения младенца…

– Ты говоришь точно так, как Бонар. Каждого, кто младше двадцати, называешь ребенком. А этого называешь «младенцем», не думая, мальчик он или девочка, Христос или еще кто-нибудь. Таковы условия?

– Разве нельзя разобраться без правильных определений?

– Не валяй дурака, я серьезно.

Холлоран уставился на нее, ожидая, когда до него дойдет смысл замечаний, нисколько не удивляясь, что он не доходит. Ребенок, младенец… какая разница?

– Я стараюсь объяснить задачу, а ты толкуешь о семантике. Будь добра, помолчи полминуты, дай рассказать, что я хочу сделать.

Шарон коротко глянула на него:

– Ну что?

Так и глядит, глаз не сводит, не говорит ни слова, с чем просто придется смириться. Молчит. Боже, как она его раздражает!

– Ладно. Вернемся в Атланту. Через какое-то время после рождения ребенка, младенца, банана…

Уголки ее губ слегка дрогнули.

– …Клейнфельдты переехали в Нью-Йорк, где оставались двенадцать лет. Ребенок должен был пойти в школу, правда? – Он подтолкнул к ней пухлую пачку свежих распечаток. – Это списки всех школ в городе, частных и бесплатных средних. Найди нужную.

Вновь откинулся в кресле в ожидании неизбежного взрыва. Неизвестно, сколько там школ – наверняка сотни, – известно только, что принтер печатал добрых полчаса.

– Придется сделать множество телефонных звонков. Возьми себе на время помощников, только, если кто-то на что-то наткнется, с администрацией должна разговаривать ты, а не они.

Шарон пролистывала стопки бумаг на удивление спокойно для женщины, способной разбушеваться в любую минуту.

– Не нужны мне помощники, – отсутствующим тоном пробормотала она, просмотрев последние листы, встала, направилась к двери. – Только это не те списки.

– То есть как? Это списки всех школ.

Она пренебрежительно махнула рукой:

– Ну, не важно. Сама займусь.

В дверях столкнулась с входившим Бонаром. Майкл задумался, не поставить ли турникет.

– Лучше б она не стриглась так коротко, – проговорил Бонар.

– Почему?

Бонар упал на стул, который только что освободила Шарон.

– Не знаю. С короткими волосами вид совсем устрашающий. Ты ей дал список школ?

– Пятьдесят с лишним страниц, – кивнул Холлоран. – Отказалась от помощников. Думает, что сама справится.

– Ненормальная.

– Знаю. Даю час, прежде чем вернется подмоги просить.

Бонар чуть улыбнулся, потом серьезно сообщил:

– На гильзе никаких отпечатков.

– Догадываюсь.

– Кроме того, ты разбил падре сердце. Я и сам бы остался на мессу, только чтобы его ублажить, да он меня по-прежнему еретиком называет.

– Хочет завоевать.

– Не сильно старается, мягко говоря. – Бонар обхватил рукой живот, словно нес какое-то крупное животное, облизнул палец, начал листать блокнот. – Вчера ребята кое-что прояснили. Ни на одном аэродроме в радиусе ста миль в воскресенье не было ни одного чартерного рейса; ни в одном местном мотеле проезжающие не останавливались. В основном семейные пары, несколько охотников, мы всех проверили и отбросили. По-моему, преступник, кто б он ни был, приехал в машине, сделал дело и сразу уехал, а у нас, черт возьми, нету шанса узнать, кто откуда приехал и куда уехал. Я просмотрел все протоколы о происшествиях в округе за выходные, наши и дорожной полиции, просто на случай, вдруг кто-то остановил за превышение скорости какого-нибудь перепачканного кровью водителя с диким взглядом, да не повезло. Выделил одиноких водителей без пассажиров, если потом придется еще кое-что уточнить, но, должен тебе сказать, у меня складывается впечатление, что мы просто буксуем.

– Разрешите? – Шарон легонько стукнула в дверь и вошла.

– Передумала насчет помощников?

Она подтащила стул из угла и поставила его рядом с Бонаром.

– Насчет помощников?.. Нет, конечно. – Села, вытащила блокнотик из нагрудного кармана. – Я нашла школу, где учился ребенок.

Холлоран посмотрел на часы, бросил на нее недоверчивый взгляд:

– За пятнадцать минут нашла нужную школу из нескольких сотен?

– Нет. Минут за пять нашла. Еще десять разговаривала с ними по телефону. – Холлоран и Бонар уставились на нее с открытым ртом. Она с некоторым смущением пожала плечами. – Просто повезло.

– Повезло? – Бонар высоко задрал брови. – Ты называешь это везением? Святители небесные, женщина, погладь меня по голове, и я побегу за лотерейным билетом.

Шарон тихонько фыркнула, и Холлоран сообразил, что впервые слышит из ее уст такой радостный звук. Весьма привлекательный.

– Я сказала, что ты дал не те списки, и составила собственный. Надеюсь, обратно их не потребуешь? Они весят тонну. Я их выбросила в мусорную корзину.

Холлоран медленно покачал головой, стараясь не выглядеть тупым болваном.

– Так или иначе, из того, что Бонар мне рассказывал о тех самых родителях из преисподней, я предположила, что они не стали бы держать ребенка поблизости от себя. На мой взгляд, это означает школу-интернат. Само собой, католическую, раз уж они помешаны на религии. Как можно дальше от Нью-Йорка, но в пределах штата, чтоб не лишиться льготной платы за обучение и налоговых льгот. Верьте не верьте, их не так много.

Она остановилась, перевела дух, пролистала блокнотик.

– Вот где мне повезло. Список, конечно, короткий, но я уже на втором звонке попала туда, куда надо. – Шарон выложила блокнот на стол, перевернула, чтобы Холлоран мог прочесть ее записи.

– Это что, стенография?

Она нахмурилась, взглянула на страничку.

– Никакая не стенография. Абсолютно четкий почерк, смотри! – Шарон ткнула пальцем в строчку. – Школа Святого Креста в Сент-Питере, в Кардиффе. Маленький городок в районе озер Фингер. Мать настоятельница работает там с шестидесятых годов и, как только я упомянула Бредфордов, сразу же поняла, о ком идет речь. Ребенка помнит потому, что за двенадцать лет его ни разу не навещали родители. – Она замолчала, взглянула на обоих и тихо повторила: – Ни разу.

– Господи помилуй, – пробормотал Бонар, и все минуту помолчали.

– Дальше, – сказал наконец Холлоран. – Удалось узнать имя?

Шарон с отсутствующим видом кивнула, глядя в окно:

– Это мальчик. Брайан. Они его туда отдали в пять лет.

Холлоран ждал, когда она придет в обычное рабочее состояние, зная, что ждать придется недолго. Однажды сказала, что нельзя испытывать сочувствие к детям, подвергшимся насилию. Это парализует, мешает работать. Через две секунды Шарон вновь на него посмотрела, взгляд карих глаз снова стал проницательным, сосредоточенным. Пожалуй, прежнее состояние ему больше нравилось.

– В школе знали, что он гермафродит? – спросил он.

– Не от родителей, но очень быстро выяснили, при первом же медицинском осмотре. «Отклонение от нормы», по словам матери настоятельницы, сладкоречивой старой суки… Извини. Все время забываю, что ты католик.

– Бывший.

– Неважно. Ну, поскольку его сдали в школу как мальчика, к нему и относились как к мальчику. Насколько известно настоятельнице, правду знали лишь врач и несколько монахинь.

– Что же, в той самой школе отдельные душевые кабины? Отдельные комнаты? – поинтересовался Бонар.

Шарон горестно улыбнулась.

– В принципе гермафродиты не снимают трусов в присутствии своих однокашников, особенно когда признаки явные, как в данном случае. – Она забрала свой блокнот, перелистала страницы. – Родители никогда больше не появлялись и не звонили. В день приезда сразу полностью оплатили весь курс обучения. Ребенок, конечно, держался от всех в стороне, но был очень способный. В шестнадцать лет получил аттестат об окончании средней школы и исчез. Через пару лет пришел запрос о дубликате аттестата. Больше в школе о нем не слышали.

Холлоран испустил вздох и откинулся на спинку стула.

– Откуда запрашивали дубликат?

Шарон слегка улыбнулась:

– Из Атланты, штат Джорджия. Интересно, правда? Именно там он родился. Но еще больше меня заинтересовало другое замечание матери настоятельницы. – Она замолчала – нарочно, по мнению Холлорана, – улыбаясь, как ребенок, скрывающий некую тайну.

– Хочешь, чтобы я тебя умолял?

– Еще бы!

Бонар рассмеялся:

– Ну, что там у тебя, выкладывай!

Шарон набрала в грудь воздуху и выпустила канарейку на волю:

– Мать настоятельница, между прочим, сказала, что за все годы работы в школе к ней ни разу не обращались правоохранительные органы, а сегодня, как ни странно, дважды.

Холлоран нахмурился:

– Ты, а еще кто?

– Полиция Миннеаполиса.

– Она объяснила, что им было нужно?

– Расспрашивали о компьютерах, об электронном адресе, а больше она ничего не сказала. Проклятые монахини считают, что, как только откроют рот, сразу же нарушают условие конфиденциальности. Посоветовала за дальнейшими сведениями обращаться в Миннеаполис. – Шарон вырвала листок из блокнота и протянула Холлорану. – Фамилия и номер телефона звонившего офицера. Может, тут нет ничего, только очень уж странное совпадение, черт побери. Внушает нехорошие подозрения.

– Детектив… как его? Не могу разобрать.

– Магоцци. Детектив Лео Магоцци.

– А «О. У.» что значит?

– Отдел убийств, – улыбнулась Шарон.

29

Магоцци решил побеседовать с компьютерщиками из «Манкиренч» в совещательной комнате. Психологи указали бы, что он совершает большую ошибку. Слишком просторное, слишком открытое помещение. Замкнутое пространство, вызывающее клаустрофобию, обладает реальным преимуществом, когда надо выкачать информацию из упрямцев. Просидев пару-тройку часов в одной из крошечных комнаток для допросов внизу, почти каждый расскажет тебе что угодно, лишь бы оттуда выбраться.

Только некогда тратить на эту компанию несколько часов. Если использовать психологическое оружие, то уж крупнокалиберное. Перед их приходом он выстроил стулья переднего ряда в строгую линию – никакого детсадовского полукруга, где каждый чувствует себя в покое и безопасности, никаких столов, за которыми можно укрыться. Пусть сидят на виду, беззащитные, уязвимые, чтобы ничто от них не загораживало большую доску, откуда с глянцевых фотографий форматом восемь на десять глядят сверху вниз мертвецы.

Он сам, как обычно, присядет на краешек письменного стола – дружелюбный учитель перед школьным классом, – но стулья установлены близко к нему, и трех футов не будет. Он останется среди них, и, насколько ему удалось их узнать, они будут чувствовать себя очень неловко.

Джино привел их, закрыл за собой дверь, прислонился к створке, скрестив на груди руки.

– Садитесь, пожалуйста. – Магоцци жестом указал на ряд стульев и затем смотрел в изумленном молчании, как они инстинктивно опрокидывают все его глупые психологические соображения. Секунду поколебавшись, не обменявшись ни единым словом, отодвинули стулья подальше от письменного стола, расставив запрещенным полукругом. Грейс Макбрайд в центре, остальные по сторонам ее веером прикрывают. Интересно, задумался он, сами-то понимают, насколько это очевидно?

Наконец все взглянули на фотографии. Двадцатилетний студент семинарии, убитый во время спортивной пробежки, которая стала для него последней, с таким же сосредоточенным мягким лицом, каким оно, видимо, было при жизни; Уилбур Дэниелс на столе для вскрытия в морге с обманчиво невинной широкой, одутловатой физиономией; и самое ошеломляющее изображение семнадцатилетней русской девушки, до боли молоденькой без кричащего макияжа. Рамбахан снял косметику осторожно, заботливо, прежде чем мать пришла посмотреть на нее.

Грейс Макбрайд спокойно подолгу разглядывала каждый снимок, как бы принуждая себя, как бы считая своим долгом перед убитыми. Остальные окинули доску беглыми взглядами – других мазохистов в компании не имеется. Кроме, пожалуй, Родраннера.

На доске висят снимки мест преступлений – жуткие подобия игровых, постановочных, и Родраннер не мог оторвать глаз от девушки на каменном ангеле, несомненно вспоминая вечер, когда сам позировал для картинки на том же самом месте.

– Господи Иисусе, – пробормотал он и наконец отвернулся.

Энни Белински с ненавистью взглянула на Магоцци:

– Дешевый трюк, детектив.

Он даже не потрудился прикинуться, будто не понял.

– Разве вы их не видели, когда в прошлый раз заходили?

– Разумеется, видели. – Она сердито поджала тыквенно-оранжевые губы. – Только тогда они прямо на нас не смотрели.

– Желаете перевернуть доску, чтобы вам не пришлось их лицезреть?

Харлей Дэвидсон передвинулся крупной тушей на стуле, скрипнув кожей.

– Черт возьми, я желаю, чтобы вы сказали то, что хотели, и мы могли отсюда уйти, вернувшись к работе, к поискам убийцы.

Магоцци вздернул брови.

– Хорошо. Мы с вами в одной лодке. – Он оглядел всех по очереди, медленно, намеренно продлевая молчание, позволяя им думать все, что угодно. В зале стояла мертвая тишина. – Я сейчас изложу нашу точку зрения на события, после чего вы решите, отвечать или не отвечать на вопросы. Потом с этим решением будете жить.

– Как, и пальцы в тиски не будете зажимать? – язвительно уточнил Митч Кросс.

– Мы больше не пользуемся тисками, придурок, – рявкнул от двери Джино, гарантируя, что уже никогда не сыграет с Митчем Кроссом в боулинг. – Слишком долго.

Магоцци бросил на него предостерегающий взгляд и вновь обратился к остальным:

– Суть в том, что вы очень прочно связаны с этим делом, и чем дальше оно продвигается, тем чаще звучат тревожные звонки. Сначала мы думали, будто все просто. Какой-то ненормальный сыграл в вашу игру и счел очень забавным претворить ее в реальность. Потом выяснилось, что все вы не те, за кого себя выдаете, скрываете свое прошлое. Неизвестно, то ли беглые преступники, то ли прячущиеся жертвы, или то и другое одновременно. Возможно, на тех, кто вы есть на самом деле, объявлен по всей стране розыск. Может, вы разозлили каких-нибудь гангстеров…

Детектив перевел дух и через минуту продолжил:

– Теперь вот объявляете, что получаете сообщения, предположительно от убийцы. И если вы не видите связи между происходящим сегодня и той чертовщиной, из-за которой были вынуждены нырнуть в подполье десять лет назад, то с точки зрения объективного наблюдателя все, особенно Грейс Макбрайд, увязли тут так глубоко, что только слепой не увидит.

Родраннер нервно оглядел друзей. Сидевшая рядом с ним Энни Белински стиснула его руку пухлыми пальцами, то ли подбадривая, то ли предупреждая. Он сделал слишком глубокий вдох для такого тщедушного парня.

– Нам известно, – продолжал Магоцци, – что Грейс Макбрайд живет в крепости, держа под рукой арсенал, превышающий потребности воинской роты, и еще я знаю, что ее отпечатки содержатся в засекреченном файле незакрытого расследования ФБР.

Все на секунду замерли.

– Как вы это узнали? – требовательно спросил Харлей.

Грейс устремила на него ровный, холодный взгляд голубых глаз, маскирующий акробатическую работу мысли. Через секунду губы крепко сжались.

– Проклятие. Сотовый телефон… Раздобыли мои отпечатки…

Магоцци кивнул.

– В ФБР информация засекречена, и пока нам отказываются объяснить почему. Не догадываюсь, подозреваемая вы по делу или потерпевшая, но в целом это дурно попахивает. Вы уже поднялись до небес в нашем списке подозреваемых, и чем дольше будете скрывать сведения, которые могут оказаться полезными, тем выше взлетите.

Митч вдруг стремительно сорвался со стула, ошеломив всю компанию. Джино, выработавший за долгие годы условную реакцию на резкие движения потенциальных преступников, которые никогда не сулят ничего хорошего, сделал к нему от дверей три шага так быстро, что никто даже этого не заметил.

– Мы ничего не можем сказать! – крикнул Митч, и Магоцци мысленно отметил, что он сказал «не можем», а не «не хотим».

Джино застыл на месте, пристально наблюдая.

– Почему это?

Слишком тонкие для мужчины ноздри Митча раздувались, с силой втягивая воздух.

– Потому что, возможно, от этого зависит жизнь Грейс! – Он заморгал, вдруг смешавшись, а возможно, изумленный собственным криком.

– Сядь, Митч, – спокойно проговорила Грейс Макбрайд. – Пожалуйста.

Все на нее оглянулись, с удивлением слыша, как она заговорила. Митч, поколебавшись, опустился на стул, смахивая на побитую собаку.

– Грейс, не надо, – мягко проговорила Энни. – Нет необходимости. То совсем другое дело. Абсолютно не связано с тем, что сейчас происходит.

– Может, вам просто этого хочется? – тихо предположил Магоцци.

– Нет, черт возьми. – Харлей Дэвидсон взглянул на него и так сильно затряс головой, что конский хвост замотался из стороны в сторону. – Ни малейшей возможности.

– Согласен, – пробормотал в пол Родраннер, и Магоцци понял, что это почти предел дерзости для столь робкого мужчины.

Грейс глубоко вздохнула, открыла рот, собираясь заговорить.

– Грейс! – прошипела Энни, останавливая ее. – Ради бога, ведь это же копы! Неужели ты хочешь довериться копам?

– Развеялся миф о добром полицейском, – саркастически вставил Джино, и Энни обрушилась на него:

– Точно такие же копы, как вы, чуть ее не убили!

Магоцци с Джино быстро переглянулись, но промолчали. Стена слегка треснула, оба понимали, что надо лишь ждать.

– У них есть мои отпечатки, – напомнила Грейс Макбрайд. – Теперь в любом случае это дело времени. – Она выпрямилась на стуле, спокойно сложив руки на коленях, слегка отведя один локоть в сторону, придерживая пустую кобуру. – Десять лет назад мы были старшекурсниками университета штата Джорджия в Атланте.

– Проклятие. – Харлей закрыл глаза и скорбно покачал головой. Остальные члены команды поникли на стульях, словно из них вышел воздух.

– Осенью в кампусе были убиты пять человек, – продолжала Грейс монотонно, не отрывая глаз от Магоцци.

– Господи Иисусе, – невольно пробормотал Джино. – Помню. Значит, это было при вас?

– Да.

Магоцци осторожно кивнул, напоминая себе, что надо дышать. Он точно не знал, что загнало этих людей в подполье, но подумал бы о подобном кошмаре в последнюю очередь. Вспомнил убийства и поднятый жуткий шум в прессе.

– Это дело находится в закрытом файле ФБР?

– Именно.

– Какой смысл? Зачем его засекречивать? Об этом неделями говорилось во всех новостях…

– Не обо всем, – сухо ответила Энни. – Некоторые детали никогда не предавались огласке. Их не знала даже полиция Атланты, и ФБР по-прежнему желает держать их в секрете.

Магоцци принял объяснение. Конечно, ФБР могло закрыть файл, пряча собственные огрехи, но точно так же могло это сделать ради сокрытия определенных улик или ради защиты свидетелей.

– Хорошо. – Он посмотрел на Грейс, бледную, заметно напряженную, устремившую взгляд прямо перед собой. – Как я понимаю, вы были подозреваемыми или, по крайней мере, знали жертв.

Грейс заговорила таким тоном, будто читала список продуктовых заказов:

– Я жила в одной комнате с Кэти Мартин и Даниелой Форсел. Профессор Мэриан Амберсон была моим консультантом и преподавателем живописи и рисунка. С Джонни Брикером мы одно время встречались. Даже после разрыва поддерживали добрые отношения. – Она по-прежнему смотрела на Магоцци, но больше ничего не сказала.

– Тут всего четверо, – мягко напомнил Магоцци, и она чуть заметно кивнула.

– После четвертого убийства полиция Атланты и ФБР, видя мою близость с жертвами, признали меня, по их выражению, «скрытой целью». То есть убийца пытался меня покарать, убивая дорогих мне людей, тех, от кого я зависела. Поэтому мне предложили новую подругу и расставили ловушку. Это была Либби Герольд, сотрудница ФБР, два года назад закончившая академию. Замечательная. Профессионал высокого класса. Через четыре дня после того, как она со мной поселилась, тоже была убита.

Магоцци не сводил с нее глаз, потому что, казалось, она этого требует. Остальные смотрели в пол, на собственные колени, на руки, как всегда делается при желании отстраниться от происходящего. Выждав приличное время, если такое вообще возможно, он спросил:

– А эти ваши друзья и коллеги? В то время вы были знакомы?

Она кивнула, слегка скривив губы в понимающей невеселой улыбке:

– Не просто друзья. Мы семья. До сих пор остаемся семьей. Разумеется, ФБР всех проверило…

– С лупой, – вставил Харлей, вспыхнув и заговорив резким, язвительным тоном. – Не подумайте, будто мы не угадываем ваши мысли. Копы и федералы шли по той же дорожке. Либо Грейс убила собственных друзей, либо, скорей всего, кто-то из нас, так как в первую версию мы никогда не верили. Не сумев свалить на нас вину, они переживали всем сердцем, если у кого-то из них имеется сердце, а не мусорный бак.

Магоцци впервые увидел в Харлее Дэвидсоне человека, с которым не хотелось бы встретиться в темном переулке. Не просто раздражен, в нем кипит ярость, ничуть не утихшая за долгие годы. То же самое можно сказать о Грейс Макбрайд и отчасти об остальных. Вот что его беспокоит. Они не просто не верят властям, они их ненавидят. Кто безумен настолько, чтобы совершать убийства? Харлей безусловно подходит.

Могучий мужчина опустил голову, уткнул в бедра стиснутые кулаки, сделал два глубоких вдоха, медленно, сдержанно выдохнул.

– ФБР хотело подставить другую подсадную утку, а Грейс больше не пожелала играть в идиотские игры, не пожелала ждать, когда убийца всех нас достанет. Поэтому мы исчезли. – Он резко кивнул на Родраннера: – Все устроил этот гений. Стер нас начисто. Насколько нам известно, до сих пор федералы шарили вслепую, пока вы не подкинули им отпечатки Грейс, за что, детектив, от всей души желаю, чтоб ваши яйца медленно и болезненно сгнили, отвалившись напрочь.

Магоцци слегка улыбнулся:

– Теперь ясно, почему ФБР интересуется отпечатками. Ведь они так никого не арестовали, правда? Мисс Макбрайд осталась единственной ниточкой…

– Которую они использовали как рыболовную леску! – разъяренно воскликнул Митч Кросс. Хотя его гнев был не столь жарким, как ярость Харлея, но почему-то казался еще страшнее.

– Теперь по вашей милости, – подхватил Харлей, – им известно, где мы находимся, известно новое имя и фамилия Грейс, киллеру остается только проникнуть в их базу данных…

– Мы ни разу не указали, чьи это отпечатки, – перебил его на полуслове Магоцци. – Все, кто знают, что они принадлежат мисс Макбрайд, находятся в этом зале, и нам будет нетрудно этим ограничиться.

Харлей закрыл рот, но смотрел на детектива с прежним недоверием.

– Так, минуточку. – Джино прошагал к письменному столу, уселся за него, хмуро уставившись в поцарапанную деревянную крышку. – Вы мне говорите, будто просто все стерли? Три года в колледже, друзья, родные …

– У нас нет родных, – нахмурился Родраннер, словно он должен был это знать. – Поэтому мы и сдружились. На праздники все из кампуса уезжали домой, а мы одни обедали в кафетерии. Как-то сели за один столик. Стали называться «Сиротским клубом». – Он улыбнулся при этом воспоминании, причем очень славной улыбкой, к удивлению Магоцци.

Когда тайны открылись и нечем стало бравировать, Митч Кросс снова принял начальственный вид.

– Теперь вам все известно. Вы удовлетворены, Магоцци? – Он использовал фамилию как оружие, опустив звание.

– Не совсем. Если мисс Макбрайд не была непосредственной целью в Атланте, если вы, ближайшие ей люди, возможно, стояли в списке киллера гораздо выше, почему только она повсюду ходит с пистолетом и живет в крепости?

Пятерка опасливо переглянулась.

– Ну, фактически… – Родраннер почесал левое ухо. – У всех установлены довольно надежные охранные системы, и…

– Все мы носим оружие. – Митч пожал плечами. – Дежурный сержант наверняка подтвердит, если ему удастся когда-нибудь вновь закрыть рот.

Харлей хмыкнул:

– Он очень удивился, когда мы сдавали пушки на входе.

– Все вооружены?

– Постоянно, – подтвердил Харлей, как нечто само собой разумеющееся. – Точно также, как Грейс. Только у нее пистолет покрупнее, немножечко больше заметен.

– Господи помилуй… – Джино слегка содрогнулся, вспоминая, как впервые вошел в офис «Манкиренч», даже не думая, что оказался в вооруженном лагере. – У всех есть разрешение?

Митч тихо хмыкнул:

– Считаете нас идиотами? Думаете, мы признались бы, если б носили оружие без разрешения?

– Я вам сейчас скажу, что думаю, – спокойно проговорил Магоцци, оглядывая каждого. – Вы принимаете строгие меры безопасности и ходите с оружием, потому что последние десять лет оглядываетесь через плечо, опасаясь, что киллер вас выследит. А теперь, когда это, возможно, случилось, каждый твердит себе: нет, не может быть, это не он. Говорите, у копов узкое мышление? Ну, позвольте заметить, мы и в подметки вам не годимся.

Родраннер сильно сморщился, прикусив нижнюю губу.

– Но ведь вполне может быть, что какой-то психопат просто в игру играет. Знаете, сколько серийных убийц действует в нашей стране в любой взятый момент?

– Случайно знаю. До двухсот. Действительно, возможен и такой вариант. Все возможно. Только слишком уж редкое, черт возьми, совпадение. Мы должны разобраться и поэтому должны узнать существенно больше о событиях в Атланте.

Энни Белински бросила на него панический взгляд. Движение руки, лежавшей на колене, привлекло внимание Магоцци, который увидел, что она почти незаметно грозит ему пальцем. Впрочем, его остановило не это, а мольба в ее глазах.

Он замешкался, по-прежнему глядя на нее.

– Мы потом еще с вами поговорим.

Длинные ресницы Энни на мгновение сомкнулись, она встала со стула.

– Значит, дело кончено.

– На сегодня, – оговорился Магоцци. – Мне нужны номера телефонов – домашних, мобильных, у кого они есть. Перед уходом запишите, передайте Глории. И я хочу знать, где вы находитесь в каждый момент нынче днем, вечером, завтра.

Они с Джино молча смотрели, как пять человек выходят из зала, после чего Джино встал, закрыл дверь, повернулся к партнеру.

– У тебя есть секунд пять, чтобы растолковать мне, почему ты их отсюда выпустил, и еще пять, чтобы звякнуть вниз, задержать, пока они не вышли из здания.

– По-твоему, так надо поступать?

– По-моему, так, черт возьми. Объясню. Во-первых, меня не волнует, что федералы не смогли прищучить их в Джорджии. Один из них убийца, и он до сих пор убивает, только так происходящее обретает смысл. Во-вторых, киллер вытащит пистолет и пристрелит кого-нибудь в торговом центре, если мы его не задержим.

– Мы их не вправе задерживать, и они достаточно сообразительны, чтоб это знать.

– Мы вправе их изолировать дня на полтора по крайней мере, пока не дожмем ФБР, не получим прямые ответы на некоторые вопросы. А еще мне хотелось бы побеседовать с местными властями, которые выдают разрешения на ношение оружия целой шайке чокнутых. Проклятие, мы с трудом добиваемся разрешений!

– Сначала раздобудем побольше информации.

– Вот как? Откуда?

– От Энни Белински. Она через минуту вернется.

Джино открыл рот в тот самый момент, когда у него за спиной распахнулась дверь. Он оглянулся, вытаращив глаза на Энни Белински, влетевшую в зал в оранжевом облаке.

– Мух ловишь, миленький? – Она ткнула Джино под подбородок длинным оранжевым ногтем, закрыв ему рот, подскочила к Магоцци, взглянув ему прямо в глаза. – Спасибо.

– Пожалуйста. Но отсрочка условная.

– Я правила знаю.

– Гм, прошу прощения, – нахмурился Джино. – Откуда, черт побери, тебе было известно, что она вернется? И о чем, черт возьми, идет речь? Вы оба телепаты или кто?

Подцепив одним пальцем за ручку, Энни вытащила из-под стула сумочку, которую предварительно запихнула туда.

– Вот откуда он знал, что я непременно вернусь. Что касается телепатии… – Энни улыбнулась Магоцци и соблазнительно протянула: – У твоего приятеля взрывоопасный взгляд, не замечаешь?

– Еще бы, – кивнул Джино. – Каждый раз, сидя напротив него, мечтаю иметь точно такой же.

– Правильно. Его взгляд прозрачен и ясен, как растаявший снег, текущий в ручей, таким образом мы с ним и сговорились. Он живет по своим правилам, а я принесла в подарок клубок для вязания.

Джино быстро заморгал, но предпочел не морочить себе голову.

Энни глубоко вздохнула, приняла деловой вид, перестала растягивать фразы, ускорила темп речи:

– У меня минут пять, пока кто-нибудь догадается, что меня уволокли в вытрезвитель или еще куда-нибудь, после чего все кинутся на выручку, поэтому быстро выкладывайте вопросы про Атланту.

– Почему вы просили меня не расспрашивать мисс Макбрайд?

– Ясно. – Она вдохнула и медленно выдохнула. – Значит, придется сказать почти все. Для начала, убийства в Атланте полностью отличались от здешних, и, в частности, по этой причине мы не верим, что их совершает тот же самый киллер. Наверно, излишне указывать детективам, как редко серийный убийца меняет привычки, особенно оружие.

– Бывает, однако.

– Конечно, бывает, – нетерпеливо отмахнулась она, – но редко, как я уже сказала. Особенно когда в убийствах присутствуют ритуальные элементы, как в Атланте. Тот зверюга действовал ножом «Х-Акто».

– Не помню, чтобы я об этом читал, – вставил Джино.

– Это одна из деталей, которую власти держали в тайне. Он сначала перерезал ахилловы сухожилия, чтобы жертва не убежала…

«Ох, боже мой, – подумал Магоцци, чувствуя болезненную слабость и тошноту. – Вот откуда английские кавалерийские сапоги…»

– …потом вскрывал бедренные артерии. Люди истекали кровью. Довольно долго.

– Боже милостивый! – Джино еще сильней побледнел.

– Грейс обнаружила Кэти и Даниелу, с которыми жила в одной комнате, вернувшись наутро. Она была умной девушкой и поэтому не вошла. Открыла дверь, зажгла свет и сразу убежала сломя голову. Успела только заметить очень много крови.

– Проклятие, – пробормотал Джино. – Я бы сразу попал в палату психушки с каучуковыми стенками.

Энни глянула на него:

– Ее закалило тяжелое детство. Свое дело сделал и валиум. Университетский психиатр прописал ей так называемую поддерживающую дозу.

– Почему же она, черт возьми, попросту не собрала вещички и не уехала? – спросил Магоцци. – На ее месте я так бы и сделал.

– Куда ехать? Обратно по домам приемных родителей, где в каждом свои кошмары? Только мы составляли семью, которой ни у кого из нас никогда не было, и держались вместе. – Энни на миг отвела взгляд, нахмурилась. – Спросите лучше, почему мы сами совершили дьявольскую глупость, сразу не утащив ее оттуда, пока не случились другие убийства. С тех самых пор проклинаем себя, хотя о предстоящем никто даже не догадывался. – Энни снова глубоко вдохнула, полезла в сумочку за сигаретами и зажигалкой. – Мальчики, я сейчас закурю в государственном учреждении. Если желаете воспрепятствовать, вам придется скрутить меня и повалить на пол.

– Соблазнительная идея, – кивнул Джино.

– Спасибо. – Энни глубоко затянулась, и в совещательной комнате запахло, как в прежние времена. – Через несколько дней были убиты Мэриан Амберсон и Джонни Брикер. ФБР налетело, как саранча. Нас, черт возьми, почти два дня держали в комнатах для допросов, а Грейс ФБР приберегло для себя. Расставило ловушку с помощью Либби Герольд.

– Своего агента.

– Совершенно верно. Обеих поселили в маленьком домике в углу кампуса, подальше от оживленных автомобильных дорог к жилым корпусам. Объяснили, так лучше следить, легче охранять. Грейс была перепугана до смерти. Знаете, совсем еще ребенок. А ей предлагают послужить приманкой для киллера. Она не хотела. Хотела убраться оттуда к чертовой матери, и, если бы у нас была возможность до нее добраться, поклянусь, мы все сразу слиняли бы.

– Что значит «если бы была возможность добраться»? – переспросил Джино.

Энни выпятила губы и сильно нахмурилась.

– Даже когда нас выпустили, не разрешали с ней видеться. Мол, она «под охраной», никому нельзя встречаться и разговаривать. Мы даже не знали, где ее держат. – Она горько усмехнулась. – Конечно, на самом деле ее попросту изолировали, лишив всякой помощи и опоры, чтобы она зависела только от ФБР.

Боже, мысленно охнул Магоцци.

– Потом стали вбивать ей в голову, что если она не поможет поймать убийцу и еще кто-то погибнет, то вина целиком падет на нее. Вскоре заставили поверить. Заперли в том самом домике с вооруженным до зубов агентом, заверив, что беспокоиться не о чем: Либби находится на постоянной связи с оперативной бригадой, которая располагается прямо за дверью. – Энни помолчала, закрыла глаза и глубоко вдохнула. – Что-то не сработало. То ли связь подвела, то ли сторожившие домик ребята не вовремя отвернулись – кто знает, как было на самом деле? Однажды утром Либби не ответила на вызов, агенты бросились на поиски, обнаружили ее тело в спальне в луже крови, с почти отрезанными ногами. Грейс нашли в чулане, забившуюся в дальний угол. Она здорово исцарапала агентов, пытавшихся ее вытащить, но не говорила ни слова. Не кричала, не плакала, не издавала ни звука. Неделю пролежала в психиатрическом отделении Центральной больницы Атланты. Потом мы ее оттуда забрали.

Привалившийся к стенке у двери Джино смотрел в пол. Магоцци следил за бесцельно блуждавшим вокруг взглядом Энни, которая словно потеряла нить мысли, стараясь отыскать ее где-нибудь в зале.

Наконец затянулась в последний раз, бросила окурок в чашку с остатками кофе.

– Вот что было в Атланте. – Она посмотрела на Магоцци. – Упоминать об этом нельзя, особенно в присутствии Грейс.

Магоцци кивнул, глядя, как Энни вешает сумочку на плечо, направляется к двери. Джино посторонился, распахнув перед ней створку.

В последний момент Энни оглянулась:

– Ваш компьютерщик Томми… как его?

– Эспиноза.

– Молоток, – кивнула она. – Правильно пробует взломать файл ФБР.

– Почему вы считаете, что он пробует его взломать?

Она кокетливо пошевелила плечами.

– Вышел на минуточку из кабинета, оставив нас одних. Не вините его. Сначала он закрыл программу, поставил очень сложный пароль, которого не раскусит никто на свете, кроме трех человек.

Магоцци горько улыбнулся:

– Один из них – Родраннер.

– Он самый. Так или иначе, может, в том файле имеется пара вещей, которые вам позволят вздохнуть. Почему бы мне первой не рассказать, пока Томми еще не пробился?

– Что такое?

– Еще один довод, с помощью которого ФБР склонило Грейс к сотрудничеству. Они пригрозили заново открыть закрытое дело на одного из ее друзей, после чего возникли бы легкие неприятности.

– Какое дело?

Энни пальчиком поправила помаду в уголках губ.

– За год до поступления в университет я насмерть зарезала человека. – Она покосилась на Джино, вновь разинувшего рот, одарив улыбкой, которая сбила бы с ног не столь плотного мужчину. Напомнила: – Мухупроглотишь, миленький. – Снова ткнула пальцем под подбородок и выскользнула в дверь.

Грейс ждала ее у лифта, уткнувшись одним плечом в стену, смахивая на фотомодель, изображающую ковбоя, в длинном черном пальто, с той самой сдержанной улыбкой, от которой Энни всегда в дрожь бросает.

– Душу вывернула наизнанку?

– Собственно, твою душу вывернула наизнанку, милочка. И немножко свою.

Грейс оттолкнулась от стены и уставилась в пол, темные волосы закрыли щеки.

– Если бы я посчитала, что им надо знать, рассказала бы. Сейчас не могу. Не собираюсь разваливаться на куски.

– Им надо знать, хотя бы для того, чтоб не раскапывать наше прошлое, а ты не расскажешь ни за что на свете. Ни им и никому другому. – Энни упрямо сжала губы. – Черт побери, мне понравился Миннеаполис. Когда Томми влезет в файл, прикрытие рухнет, нам снова придется уехать, начать все сначала.

Грейс нажала кнопку лифта, глядя на световое табло над дверью.

– Мы сделали все, что могли. Теперь пошла игра на выжидание.

30

После исчезновения Энни Белински потрясенные Магоцци и Джино целых пять минут просидели на стульях, глядя на доску со снимками жертв, не произнося ни слова, переваривая рассказ об Атланте.

– Что думаешь? – спросил наконец Магоцци.

Джино хмыкнул:

– Пойду пристрелю агента ФБР, чтоб чуть-чуть полегчало.

– Там и копы работали. Нечего всех собак вешать на ФБР.

– Угу, знаю. Тогда еще хуже. – Джино повернулся к другу: – Знаешь, Макбрайд вовсе не исключается из подозреваемых, наоборот, становится еще подозрительней. Какой кайф для убийцы! Укокошить кучу народу, причем тебя все жалеют и считают жертвой… Меня еще одно сильно интересует. Если она не убийца и действительно вляпалась в такое жуткое дерьмо, то должна была бесповоротно потерять рассудок.

– Временно потеряла.

– На неделю. Вполне можно устроить, подолгу стоя на голове.

– Джино, она на голове не стояла, – вздохнул Магоцци.

– Не кажется, что твои рассуждения отклоняются к югу?

Магоцци откинулся на спинку стула, протер глаза.

– Не кажется, что у меня вообще есть какие-то рассуждения. Давай думать вместе.

В дальней части отдела стояла большая старая школьная доска, которой никто давно не пользовался. Теперь в ходу другое оборудование. Планшетки с цифровыми снимками, сравнительными компьютерными диаграммами и графиками вероятности, с анимацией, от которой Дисней облизнулся бы. Но Джино Ролсету и Лео Магоцци лучше думается, когда они пишут собственными руками.

Поэтому оба подошли к доске и принялись вычерчивать схемы, вдыхая пыльный запах мела, вытирая время от времени потные пальцы.

– Хорошо, – заключил Джино, отступая на шаг и окидывая взглядом доску. – Ясно как стеклышко, будь я проклят. Около десяти лет назад в университете Джорджии произошла серия убийств, в которых по шейку тонут наши компьютерщики. Теперь происходит серия убийств в Миннеаполисе – угадай, кто их совершает. Знаешь, каков шанс, что за любым живущим на земле человеком хоть раз в жизни будет гоняться маньяк-убийца? А они дважды выиграли джекпот. Один из них киллер. Не может быть сомнений.

Магоцци долго разглядывал доску.

– Все равно непонятно, зачем кому-то гробить собственную фирму.

– Ты меня извини, – закатил глаза Джино, – но признай, что субъект, одевший и раскрасивший девушку, взгромоздивший ее на кладбищенскую статую, а потом простреливший ей голову, не в лифте поднимался на самый верх. Вдобавок у них хватит денег по гроб жизни. Ну, лишатся компании. Что из того? На улице наверняка не останутся.

Магоцци взглянул на перечень убийств в университете, на перечень убийств в Миннеаполисе, на стрелки, связывающие их с пятью людьми, только что находившимися в этом зале.

– А мотив?

– Не знаю. Кому-то не нравится новый уклон в деятельности компании – знаешь, проклятая игра сильно отличается от прежних детсадовских мультяшек про птичек, которые они стряпали…

– Кажется, Митчу Кроссу игра не по вкусу. Он даже не взглянул на снимок с кладбища, помнишь?

– Точно.

– Значит, – кивнул Магоцци, – игра оскорбляет нравственные чувства Кросса и, по его мнению, вредит делу. Но при голосовании он остался в меньшинстве, разозлился, решил уничтожить компанию, которую помогал создавать, и для этого убивает совсем посторонних людей. Пожалуй, чересчур, как по-твоему?

– Он не просто разозлился. Это настоящий маньяк. Убийца, потерявший контроль над собой. В университете уже ликвидировал пять человек.

– А мотив?

Джино надул губы, пристально глядя на доску в поисках ответа.

– Не знаю, черт побери.

– И если он потерял контроль над собой, как объяснить десятилетний перерыв между сериями убийств?

Джино ослабил узел галстука, стиснул зубы.

– Тоже не знаю.

– Возьмем кого-нибудь другого. Например, Белински, которая только что не моргнув глазом дала признательные показания, что насмерть зарезала человека еще до поступления в колледж, господи помилуй.

– Не старайся ранить меня в сердце, Лео. Ты подозреваешь ее, потому что я подозреваю Макбрайд. – Джино еще на шаг отступил от доски, почесал пропущенный при бритье клочок щетины. – По правде сказать, мне ни одна из них не подходит, каким бы сексуальным поросенком я ни был. С самого начала считаю убийцу мужчиной. Как насчет двоих других, Матта и Джеффа?^[49]

– В том, что Томми нарыл на них за последние десять лет, не выплыло ничего подозрительного. Кроме того, что Родраннер дважды в неделю ходит к психоаналитику, а Харлей выписывает «Солдата удачи».^[50]

– «Солдата удачи»? Подозрительно.

– И «Архитектурное обозрение». Еще подозрительнее. – Магоцци прошел к переднему столу, взял распечатку данных об «Манкиренч», оставленную прошлым вечером Томми Эспинозой. – Я все быстренько просмотрел, в глаза ничего не бросилось. Самое забавное, что этот самый Харлей Дэвидсон настоящий бонвиван. На втором месте после Энни Белински. Изысканный вкус, покровитель искусств, знаток вин…

– Шутишь.

– Сам посмотри. Деньги швыряет, как пьяный матрос. Классические мотоциклы миллионов на пять стоят в гараже при небольшом домишке в десять тысяч квадратных футов, за обед платится сумма равная нашему с тобой жалованью.

– Непотребство какое-то, – возмутился Джино, сел, принялся читать материалы на Харлея. – Черт побери! Сто пятьдесят тысяч долларов за фьючерсное бордо в прошлом месяце? Что это за хренотень – фьючерсное бордо?

– То же самое, что фьючерсное зерно, фьючерсная свинина, только это вино, которое будет поставлено в свое время по заранее оплаченному договору. Похоже на сценарий под условным названием «Образ жизни богатых и знаменитых», правда?

Джино поднял глаза:

– Дичь какая-то. Хоть не обязательно инкриминирующая. Я надеялся прочитать, что он учился на заочных курсах серийных убийц или что-нибудь вроде того.

Магоцци улыбнулся:

– Проценты по его расходному счету составляют несколько тысяч в год.

– Что?

– Да.

– Он копит или тратит?

– Этого Томми не смог нам сказать. Но, присовокупив сей факт к обедам и романтическим путешествиям на выходные в Сент-Барт, я догадываюсь, что он любит женщин.

Джино совсем упал духом.

– Проклятие. Я хотел его возненавидеть. Разве можно ненавидеть такого парня? Что насчет Карандаша?

Магоцци пододвинул к нему свой стул.

– Добытые Томми сведения мало что говорят, кроме посещений психоаналитика. У него добрый жирный пакет инвестиций, живет почти постоянно один в доме на Николлет-Айленд, в денежных расходах ничего интересного. Велосипед, компьютерное барахло, довольно щедрые благотворительные пожертвования. Больше, кажется, он ни на что не тратится.

– Куда идут благотворительные пожертвования?

Магоцци пожал плечами:

– В приюты для бездомных, в центры помощи жертвам насилия в семьях, программы помощи молодежи из групп риска и прочее в том же роде.

– Видно, в детстве провел немало времени в подобных местах.

– Возможно.

Джино вздохнул и закрыл папку.

– Довольно жалкий тип, правда?

– Жалкий тип с разрешением на ношение оружия и четырьмя зарегистрированными пистолетами.

– Не сильно выделяется среди прочих. Тем не менее одиночка, не приспособленный к жизни, помешанный на компьютерах, любитель оружия, видимо переживший тяжелое детство. Скажешь, не классические приметы?

Магоцци со вздохом пригладил волосы.

– Скажу, что такими приметами обладает половина полицейских в стране. – Он встал и вернулся к доске. – Фактически можно подозревать каждого из пяти, подогнав под соответствующие психологические характеристики. Это странные люди, Джино.

– Можешь мне не рассказывать.

– Хотя нет ни одного веского доказательства, что кто-то из них совершает убийства. – Магоцци несколько раз подбросил мелок в руке, начертил под фамилиями компьютерщиков крупный «икс» и обвел кружком.

– Поцелуй и крепкое объятие? – уточнил Джино.

– Другой вариант. Некий чокнутый мистер Икс зациклился на Грейс, совершил убийства в университете Джорджии в Атланте, потом либо потерял цель из виду, либо на время попал в исправительную тюрьму за насилие. Вышел, отыскал компьютерщиков, снова принялся убивать. – Он склонил голову, взглянул на партнера. – Есть такая возможность. Ее надо обдумать.

– Вместе с возможностью, что две серии убийств вообще между собой не связаны. Просто какой-нибудь новый псих затеял свою собственную дерьмовую игру. – Джино презрительно и раздраженно вздохнул. – Значит, практически мы ни к чему не пришли и находимся точно там же, где были сначала.

Магоцци кивнул:

– В итоге получается так. – Он бросил мел в желобок, стряхнул с рук белую пыль. – И еще я тебе скажу вот что. Надо установить за «Манкиренч» круглосуточное наблюдение.

– Кого ж мы к ним приставим? Девочек-скаутов? Половина полиции штата толчется в торговом центре. На улицах патрульных практически нет, так что я сам подумываю ограбить банк.

– Надо обеспечить. Они слишком крепко завязаны на этом деле. Если убийца не кто-то из них, то это человек, имеющий на одного из них большой зуб. Можешь спорить на выходное пособие: если он начал вступать в контакт, значит, чувствует необходимость подобраться поближе. Он ничуть не похож на дебила. Недолго будет ограничиваться электронной почтой.

Джино провел рукой по редеющим волосам.

– Думаешь, вскорости вступит в личный контакт?

– Думаю, вполне разумное предположение.

Детектив Аарон Лангер остановился у мощной бетонной опоры, поддерживающей верхний уровень автостоянки, наблюдая за двумя женщинами и четырьмя ребятишками, которые вылезали из старого фургона. Проводил их взглядом до входа в «Мейси»,^[51] недоумевая, что за чертовщина творится нынче с людьми. Предупреждаешь, что в «Молл оф Америка» может начаться стрельба, и что они делают? Берут с собой детей. Господи помилуй.

Он пошел назад к «Нордстрому»,^[52] глядя по сторонам, стараясь все подметить. Только что минуло час дня, стоянка почти заполнена. Собираясь утром на работу, рассчитывал на обходы огромных пустых бетонных площадок, поэтому надел теплую куртку, подаренную женой в день рождения. Теперь черная шерсть залоснилась от грязи с машин, между которыми приходится протискиваться и которых тут не было бы, если б у их владельцев хватило мозгов. Может случиться, что киллер не найдет на парковке свободного места.

На каждом уровне огромной парковки стоят по два полицейских и охранники торгового центра, двадцать автомобилей без опознавательных знаков безостановочно курсируют по пандусам, десять детективов-оперативников координируют деятельность патрулей. Лангер отвечает за уровни с четвертого по седьмой в западном секторе. Жену особенно обрадовало, что он будет рядом с «Мейси», и его это просто убило. Ему придется стоять на линии огня, а ей надо одно: чтобы муж улучил момент и прихватил нейлоновые чулки, пока распродажа не закончилась. Предупредил, что свободной минуты может и не быть, необходимо выслеживать психопата-убийцу и прочее, а она, закатив глаза, велела не валять дурака, киллер не станет соваться туда, где его поджидают.

Видно, так же рассуждают и нынешние покупатели. Может быть, правильно.

Рассматривая ряды машин справа, Лангер чуть не столкнулся с парнем с десятого канала, вооруженным видеокамерой. Еще одно основание для убийцы сидеть дома. Репортеров на стоянке почти столько же, сколько полиции и охранников. Его уже шесть раз просили дать интервью в прямом эфире, отвлекая от наблюдения и раздражая до чертиков.

– Эй, приятель! Смотри, куда идешь! – возмущенно крикнул репортер.

Лангер ткнул пальцем в жетон на нагрудном кармане.

– Ох, прошу прощения, детектив. – Камера заработала, зажужжала. – Можно задать вам несколько вопросов?

– Извините, я при исполнении.

Репортер засеменил за ним с невозмутимой настойчивостью.

– Давно ли полиция запланировала установить тотальное наблюдение? Не остались ли без надзора другие районы города, когда все силы органов правопорядка сосредоточены в торговом центре?

Лангер остановился, глядя на свои ботинки на слишком тонкой подошве для прогулок по ледяному бетону, потом посмотрел прямо в камеру и улыбнулся. Хочешь взять интервью? Сейчас я тебе его дам, черт возьми.

– Что ты тут рыскаешь, приятель? Хочешь снять реальное убийство во всей его мерзости? Поймать киллера в объектив, показать детям в пятичасовых новостях?

Жужжание камеры резко оборвалось, репортер сбросил ее с плеча, с изумлением уставился на Лангера:

– Слушай, я просто делаю свое дело. Освещаю события.

– Черта с два. Знаешь, поверил бы, если бы ты забежал, чтоб заснять суматоху, и смылся, а фактически ты тут толчешься с тех пор, что и я. – Он взглянул на часы. – Три часа. Поэтому не вешай мне лапшу на уши про освещение событий. На самом деле собираешься сфотографировать, как одной из твоих телезрительниц размозжат голову. Не знаю, что тебе это даст, но знаю, что тебе должно быть стыдно.

Лангер двинулся дальше, презирая средства массовой информации, презирая породившее их общество и особенно презирая себя за то, что позволяет себе к ним прислушиваться.

– Лангер!

Он включил висевший на плече передатчик, сказал в микрофон:

– Слушаю.

– Если хочешь перекусить, можем прикрыть твой участок.

– Где вы?

– Оглянись.

Оглянувшись, он увидел за рулем притормозившего за спиной автомобиля без опознавательных знаков ухмылявшегося детектива Петерсона из мобильной бригады, которая брала под наблюдение участки патрульных, уходивших на перерыв.

– Ну как тут, дружище?

– Никак. Все трясутся, сбиваются в кучи, прячутся от дьявольского холода. – Лангер потопал ногами, восстанавливая кровообращение, осмотрелся вокруг. Пешеходов прибавилось – видно, утренние покупатели возвращаются к машинам, чтобы не попасть в послеполуденный час пик. – Начинается толкучка, – заметил он. – Может, лучше обождать, пока рассосется.

– Не рассосется. Дальше будет только хуже. Сейчас расходятся приехавшие в перерыве на ленч, потом нахлынут толпы ребят после школы, потом рабочий день закончится… – Петерсон поставил машину на место для инвалидов и вылез. – Наверняка справлюсь. Такой же детектив, как ты. Если хочешь, жетон покажу.

– Ладно, ладно, – слегка улыбнулся Лангер. – Только ты остановился на инвалидной стоянке.

– Проснись, приятель. – Пронзительные глаза Петерсона забегали по сторонам, отчего Лангеру еще сильней захотелось нырнуть в теплое помещение. – Не видишь? Сегодня тут нет никаких инвалидов. Единственный контингент, которому хватает ума сидеть дома.

Катившееся в тот момент от «Нордстрома» инвалидное кресло доказало, что он ошибается.

Петерсон сердито выпучил глаза на небольшую процессию, появившуюся словно нарочно для того, чтобы выставить его дураком.

– Ладно, беру свои слова обратно. Значит, ни у кого во всем штате не хватит ума держаться сегодня подальше отсюда. Веришь – в лагерь, где была устроена бойня, рвутся миллионов пятьдесят ребятишек. Знаешь, что это мне напоминает? Публичные казни на виселицах. Ведьм на кострах. То самое римское место, куда все сбегались поглядеть, как гладиаторы приканчивают друг друга, как его там… позабыл.

– Колизей, – с отсутствующим видом подсказал Лангер, глядя на женщину в инвалидном кресле, очутившись совсем в другом времени, куда иногда возвращался, терзая себя. Старательно закутанная на холоде, сгорбившаяся с годами, с пустым знакомым взглядом, видным даже издалека – главный признак болезни Альцгеймера.^[53] Он содрогнулся под курткой, уставившись на старушку, видя в ней свою мать до того, как болезнь окончательно одолела ее, сведя в прошлом году в могилу.

– Точно, Колизей, – подтвердил Петерсон. – Я думал, тут нынче никто не появится, а сотрудники «Молл оф Америка» докладывают о побитии всех рекордов посещаемости. Либо покупатели полные идиоты, либо клюнули на сообщение о возможном кровопролитии, пожелали увидеть собственными глазами. Меня это пугает больше самого убийства.

– Главное лакомство в Миннесоте, – пробормотал Лангер, оторвавшись наконец от женщины в инвалидной коляске, проклиная себя за то, что смотрел.

На него самого устремлялись бессчетные бесцеремонные любопытные взгляды, когда он выкатывал мать в ее кресле из инвалидного дома, мысленно похлопывая себя по плечу – хорошего заботливого сына, прилежно прогуливавшего ее в парке, заезжая в торговый центр, в «Макдоналдс» на углу, словно она по-прежнему была реальным человеком. Толкал перед собой кресло, глядя ей в затылок, точно такой же, как раньше, прикидываясь, будто она еще существует.

Но смотревшие спереди хорошо понимали и разоблачали голого короля. Просим прощения, сэр, разве вы не видите, как ваша мамаша пускает слюни, мочится под себя, непроизвольно испражняется прямо в «Макдоналдсе»? Жестокие красноречивые, беспокойные взгляды пробуждали всегда жившего в нем труса, и тот самый трус находил миллионы предлогов, чтобы не навещать мать сегодня, на этой неделе, в этом месяце, пока та, наконец, не иссохла горошиной в стручке, скончавшись в ночную смену, когда единственная медсестра была занята.

– Что с тобой, Лангер?

Господи боже. Хватит на нее смотреть.

– Ничего. Все в порядке. – Он повернулся к Петерсону, изумленному его вымученной улыбкой. – Просто устал. И замерз.

– Ну, иди тогда. Поешь чего-нибудь горячего.

– Ладно. Спасибо.

Будь он хоть наполовину мужчиной, наполовину порядочным человеком, бросился бы на помощь, совершая привычные действия, загружая в машину расхлябанные безответные части тела, на которые болезнь Альцгеймера разлагает достойное человеческое существо. Бог свидетель, часто это делал, хорошо научился. Но трус снова взял верх, и, когда наконец удалось отвести глаза, стало ясно, что вновь оглянуться практически невозможно. Покосился мельком, проходя мимо кресла, находившегося за несколькими рядами машин справа. Быстро отвел глаза, удостоверившись, что обошлись без него.

Потрусил через площадку к входу в торговый центр, очень быстро преодолел расстояние от «Нордстрома» до «Мейси», будто его преследовали привидения. Миновав обувной отдел, настолько успокоился, что невольно осмыслил истинную картину, схваченную мимолетным взглядом на пандусе стоянки. Замер на полушаге, даже не почувствовав, как сзади на него наткнулся рассерженный покупатель, не услышав приглушенной ругани.

– Боже милостивый… – тихо вымолвил он, повернулся, помчался обратно, откуда пришел, крутя головой, слыша по радио распоряжения Петерсона, чувствуя тошноту при воспоминании, что человек, толкавший инвалидное кресло, загрузил старушку в машину, а сам сел в соседнюю и уехал.

Лангер старался заверить себя, что это всего-навсего совпадение – очередного попечителя одолело отчаяние, и в конце концов он сбросил с плеч ношу, ставшую непосильно тяжелой. Но сам себе не верил.

Бежал изо всех сил, тяжело топая ногами, с трудом расталкивая покупателей, отчасти потому, что их было слишком много, отчасти потому, что глаза наполнились слезами, сквозь которые почти ничего не было видно.

Плакал, наверное, из-за того, что страдающие болезнью Альцгеймера иногда напоминают мертвых, а иногда мертвые похожи на страдающих болезнью Альцгеймера.

31

Засидевшись субботним вечером, Холлоран не заметил, как угас день, и к половине шестого кабинет залил тусклый, сумеречный солнечный полусвет, ослабевавший, как старая лампочка, готовая перегореть с минуты на минуту.

Он вздохнул, включил настольную лампу с зеленым абажуром, пока не желая стерильного флуоресцентного верхнего света. До сделанного Шарон замечания не обращал внимания на жужжание трубок, а теперь оно сводит его с ума, особенно сейчас, когда дневная круговерть кончилась, здание опустело, затихло.

Шериф встрепенулся, заслышав в смежной комнате голос Бонара, а когда в дверном проеме возникла массивная туша друга, удивленно вскинул брови. Видимо, тот внизу принял душ, сменил форму на честно засаленные слаксы, свитер-водолазку, спортивную куртку, воздух наполнился ароматом «Олдспайс».

– Очень мило выглядишь.

– У меня назначено свидание.

– Поведешь Марджори обедать?

– Сначала так было задумано. Пойти пообедать, потом вернуться к ней, где мне, видно, придется потратить последние силы на женщину. – Он с отвращением швырнул на диван свою куртку. – Звонили из Миннеаполиса?

Холлоран швырнул на стол ручку.

– Нет. Высокомерный поганец из большого города так и не перезвонил.

Бонар насмешливо причмокнул:

– Надо почтительно отзываться о важном полицейском из большого города, иначе он с тобой не поделится информацией.

– Черт возьми, я три раза просил позвонить. Только не говори, будто за шесть часов у него не нашлось пяти минут на ответную любезность коллеге из другого управления.

– Я б не стал утверждать. – Бонар оглянулся на темный экран телевизора в углу. – Новости не смотрел?

– Нет, черт возьми. Слишком увлекся отчетом для членов комиссии, которым жутко хочется, чтоб мы кого-нибудь арестовали за убийство Клейнфельдтов. И чтобы убийца прибыл издалека, вообще не из нашего округа. Какой-нибудь колумбийский наркобарон, проезжающий по пути в Боготу, – идеальная кандидатура.

Бонар угрюмо улыбнулся:

– В диспетчерской телевизор включен. Я кое-что слышал, пока поднимался. Фамилия того самого детектива Магоцци, так?

– Так.

– Ну, ему посчастливилось возглавить следственную бригаду, которая работает над убийствами в Миннеаполисе, включая сегодняшнее. В «Молл оф Америка», ни много ни мало. Весь город с ума сходит.

– Ты имеешь в виду убийства по сценариям компьютерной игры? – нахмурился Холлоран.

Бонар кивнул.

– И прежде чем ты сделаешь квантовый скачок, облыжно заявляя, что первым догадался, припомни, что первым был я. Магоцци звонил в школу, расспрашивал о компьютерах, а так как он вряд ли работает в данный момент над каким-нибудь другим делом, кроме этого самого, существует какая-то связь между школой, компьютерной игрой и убийствами.

Холлоран распрямился в кресле.

– Боже милостивый…

Бонар сунул руки в карманы штанов и начал расхаживать по кабинету.

– Итак, убийства в Миннеаполисе ведут к католической школе на севере штата Нью-Йорк, равно как и наши. По крайней мере, если их совершил ребенок Клейнфельдтов, хочется верить, что наши убийства связаны с теми, да?

– Нет. Мне в это вообще не хочется верить.

– Мне тоже. Может, они и не связаны. Магоцци интересовался их нынешним электронным адресом, а мы ищем ребенка, который учился в той школе за три года до того, как там вообще появились компьютеры. По дороге сюда я все думал, что может связывать компьютерного убийцу в Миннеаполисе с убийством в Калумете супружеской пары, и додумался, что ничего, кроме чистого совпадения, от которого разрывается сердце. – Бонар со вздохом сел на диван, оперся локтями о колени. – Разделяю дурные предчувствия Шарон по этому поводу.

Холлоран сложил на столе руки, глядя вперед, напряженно задумавшись. Через несколько минут признал это пустым занятием. Нужна дополнительная информация, и даже неясно, поможет ли.

– Позвоню Марджори, все отменю, – вскочил с места Бонар.

– И что будешь делать?

– Не знаю, – заморгал он. – Наверно, ждать звонка Магоцци. Все это меня просто бесит.

– Иди, – приказал Холлоран. – Возьми с собой мобильник, если я с ним свяжусь, сразу же позвоню.

32

Чарли пребывал в полном смятении. Упорядоченный собачий мир перевернулся вверх дном. Конечно, он сидит в кресле рядом с хозяйкой, на любимейшем в мире месте, но время дня не то, на ней не та одежда, в которой она здесь обычно сидит, из длинного шланга под деревом не течет вода.

Он храбрился, сколько хватало сил, потом сполз с кресла, влез к ней на колени и начал, поскуливая, лизать в лицо, прося объяснений.

Грейс обняла его, прижалась головой, утешая и утешаясь.

– Ох, Чарли, – прошептала она, закрыв глаза, – я еще одного человека убила.

Это твоя вина, Грейс. Ты во всем виновата.

Известие об убийстве в крупнейшем торговом центре распространилось по Интернету меньше часа назад. В тот момент она после ухода партнеров еще долго сидела на чердаке, пытаясь проследить, откуда пришли электронные сообщения.

Сначала в тупом оцепенении вновь и вновь перечитывала сводку новостей.

Через несколько минут затрезвонили Харлей, Энни, Родраннер, беспокоившиеся за нее, вскоре звякнул и Митч из машины. Он метался, встречаясь с клиентами, стараясь потушить пожар, пожиравший компанию, и услышал новости по радио. Грейс заверила, что все в полном порядке, хотя совсем поникла под тяжестью новой вины, приплюсовавшейся к старой, висевшей на ее плечах десять лет.

Тогда была виновата и теперь виновата. Твоя игра, твоя идея, твоя вина.

Она сразу ушла из пакгауза, больше всего на свете желая побыть в одиночестве в доме, созданном страхом, с псом, порожденным страхом, только там переживая заслуженное наказание.

Услышав шорох за северной стеной ограды, Чарли мигом навострил уши, а Грейс инстинктивно схватилась за кобуру. Чуть не улыбнулась, видя в своей руке пистолет, направленный в сторону источника звука, потому что прежде не понимала, что ей отчаянно хочется жить, хоть и не совсем понятно зачем.

За верхний край стены уцепились маленькие черные руки, потом появилось черное личико. Глазенки вытаращились на оружие.

– Господи помилуй, Грейс, не стреляйте в меня!

Она расслабилась, сунула пистолет в кобуру.

– Что ты тут делаешь, Джексон?

Мальчишка перебросил ноги, спрыгнул во двор, пробежался, как будто считал абсолютно нормальным являться с визитом через стену высотой восемь футов.

– Видел, как вы приехали. Никогда так рано не возвращаетесь. Думал, что-то случилось. – Он остановился перед ней, склонил набок голову и нахмурился. – Выглядите неважно.

– Неважно себя чувствую.

Забавно. Лихо врать любимым и давно знакомым партнерам, уверяя, будто все в порядке, когда предательски дрожащие губы говорят правду назойливому ребенку, которого третий раз в жизни видишь.

Джексон присел на высохшую траву, скрестив ноги, протянул Чарли руку, которую тот сразу взялся облизывать.

– Что случилось?

– Сегодня произошло еще одно убийство.

– Угу, в торговом центре. Жуть. Обезьянкин убийца снова нанес удар. Жертва номер четыре в игре.

Грейс отвернулась, склонилась к магнолии, озадаченная его тоном – девятилетнему ребенку убийство представляется само собой разумеющимся.

– Я сама из обезьяньей фирмы. – Такая вот исповедь маленькому священнику. – Я придумала эту игру.

Темное личико медленно расплылось в улыбке.

– Не врешь? Слушай, классно! Мне нравится!

Она взглянула на него с удивлением и огорчением:

– Джексон! Из-за того, что я придумала эту игру, умерли четыре человека…

Он даже ухом не повел. Господи помилуй, она признается в смертном грехе, а мальчишка как бы ничего не слышит.

– Чушь собачья. Они умерли из-за того, что их застрелил какой-то сумасшедший. Иди сюда, Чарли. – Он хлопнул себя по ляжке, и Чарли без всяких извинений спрыгнул с коленей хозяйки, повалился с мальчишкой в траву, полностью извинив его за «чушь собачью».

Грейс какое-то время понаблюдала за играми, погрузившись в реальную жизнь, где естественно существуют мальчишки, собаки, еще кое-кто, потом повела Джексона в дом, усадила за стол, расспрашивала о его жизни, готовя еду. А он ее расспрашивал.

Когда стемнело, они с Чарли проводили его домой, выдыхая белые облачка пара в морозный после захода солнца воздух.

– Я сейчас тебе кое-что дам. – Джексон запустил руку в вырез футболки, нащупал цепочку, стащил через голову. В фонарном свете сверкнул серебряный крест. – Знаешь, что это такое?

– Конечно. Распятие. Откуда оно у тебя?

– Мама дала, чтобы я не пугался, когда она умирала.

Грейс на секунду закрыла глаза, развернулась на каблуках, посмотрела ему в глаза:

– Твоя мама умерла?

– Угу. В прошлом году. От рака. – Мальчик надел ей на шею цепочку, улыбнулся белозубой улыбкой в темной ночи. – Вот. Теперь ты в безопасности.

33

Сумасшедший дом, думал Магоцци, перебирая на своем столе в отделе убийств фотографии трупов. Иначе не скажешь.

Члены всех сменных бригад столпились у столов, телефонов, компьютеров, жужжа несогласованным пчелиным роем, натыкаясь друг на друга, вопя во все горло, чтобы их услышали. У стола Глории выстроились разносчики, размахивая коробками с пиццей, тайской и китайской едой, еще с чем-то, бог знает, а взбешенная Глория криком кричит, требует, чтобы сотрудники расплатились и забрали проклятые упаковки.

Сумятицу усугублял общий гул в других помещениях. Журналисты заполнили вестибюль, снимая каждого подвернувшегося, забрасывая вопросами беспомощного дежурного, который наверняка держал оружие на предохранителе, чтобы кого-нибудь не пристрелить. Ясно, что уходить в ближайшее время никто не намерен.

Магоцци взглянул на безмолвный экран телевизора в углу, как бы смотря немое кино. Все теперь подключились к спутниковой связи, городские каналы работают в прямом эфире.

Шеф Малкерсон заперся у себя в кабинете, прилип ухом к телефонной трубке, беседуя с мэром, с членами муниципалитета, может, даже с губернатором, пытаясь объяснить ошибку, допущенную в «Молл оф Америка», и кто в ней виноват, и что, черт возьми, делать дальше. Даже представить невозможно, что он им говорит. Нет никаких убедительных оправданий, и детектив Магоцци в первый раз с той минуты, как перешагнул порог офиса «Манкиренч», пришел к заключению, что решения тоже нет. Псих будет по-прежнему убивать одного за другим, и с этим ничего не поделаешь.

Во второй раз за сутки ни у кого из компьютерщиков нет твердого алиби. Предполагается, что во время убийства в торговом центре Энни, Харлей и Родраннер находились каждый в своем доме в полном одиночестве, Грейс на чердаке, Митч в машине, объезжая клиентов. Ни у кого никаких свидетелей. Дело начинает дурно попахивать, поскольку каждый раз, когда люди, которые проводят вместе двенадцать часов из каждых двадцати четырех, расходятся поодиночке, кого-то убивают.

– Эй, Лео! – Патрульный сержант Итон Фридмен жалобно посмотрел на него из-за письменного стола, игрушечного по сравнению с сидевшим за ним гигантом. – Видно, плохи дела. – Он весь день обходил подписчиков, числящихся в регистрационном списке, оставаясь единственным членом следственной бригады, не дежурившим в торговом центре. – Слышно, Лангер сильно переживает.

– Слишком сильно. Мы его домой отправили. И Петерсон не лучше. Еле ноги волочит. – Оба оглянулись на стол в дальнем углу, за которым сидел Петерсон, обхватив руками голову.

Фридмен вскинул плечи:

– Ничего не пойму. Женщина была убита задолго до того, как ее обнаружили, правда?

– Правда. Ее убили в примерочной «Нордстрома», потом выкатили в кресле. Никто из наших не виноват, хотя все считают, что ответственность за следующее убийство будет лежать на них.

Фридмен понимающе кивнул. Все сотрудники управления уже знают, что Лангер и Петерсон видели убийцу, находились с ним рядом и не только дали ему уйти, но и не сумели его описать.

– Они не виноваты. Виноват чертов холод, – сердито заявил сержант. – На улице встретишься с собственной матерью – и то не узнаешь.

Что подтверждают расплывчатые, путаные свидетельства Петерсона и Лангера. Длинное дутое пальто с капюшоном, отороченным пушистым мехом, нахлобученная на голову шапка, закутанное шарфом лицо – типичный наряд жителя Миннесоты, где ртуть в градусниках сжимается, ветер крепчает. Ничего удивительного, но под такой одеждой может кто угодно скрываться, от Мерилин Монро до немецкой овчарки. Мороз предоставляет возможность идеально замаскироваться.

– Да нет! – крикнул Лангер вслед Магоцци в торговом центре, не желая прибегать ни к каким оправданиям. – Вы не поняли! Я вообще не взглянул на того, кто ее вез! Я опытный сыщик, все должен видеть! А видел только женщину в инвалидном кресле! – К тому времени он уже трясся – конечно, от холода, но и от какого-то личного наваждения, в котором Магоцци не мог пока разобраться.

Петерсон говорил почти то же самое, только просто пинал себя в задницу, тогда как Лангер облачился во власяницу, не видя на всем белом свете для себя другой одежды.

– Привет, Лео.

Магоцци оглянулся, чувствуя легкий толчок в плечо и нежный цветочный запах духов Глории. Ничего приятней за весь день не слышал. Господи, как хорошо, когда рядом крутятся женщины!

– Рэмбо звонил, – сообщила она, сунув ему в руки пачку розовых листов бумаги. – Насчет жертвы из торгового центра немало зацепок. Он еще с ней работает, но считает необходимым немедленно поставить тебя в известность. Вдобавок тебе целый день трезвонит шериф из Висконсина. Я чуть не рехнулась.

– Чего ему надо?

– Не знаю. Ничего не просил передать, да и мне ни слова не сказал.

– Ладно, сам разберусь, – вздохнул Магоцци, оглянулся на Фридмена, перебиравшего стопки бумаг, казавшиеся почти монолитными в желтом верхнем свете. – Регистрационные списки?

Сержант мрачно кивнул.

– На проверку даже правильных адресов и фамилий уйдут дни, недели, а половина моей бригады торчит в торговом центре. Вдобавок у меня из головы не выходит утверждение этой самой Макбрайд, что убийцы вообще нету в списке. Начинаю думать, не топчемся ли мы на пустом месте.

– Я тоже. – Магоцци нахмурился, потер уже ставшую постоянной глубокую складку между бровями. – У тебя еще люди работают?

– Двадцать человек, круглосуточно. Мы никогда не спим.

– Продолжайте. – Детектив похлопал сержанта по каменному на ощупь плечу, потащился к своему столу, по-стариковски опустился на стул, сел и какое-то время просто сидел, дав мозгам передышку.

Джино уже устроился за собственным столом напротив и орал в телефон, заткнув пальцем другое ухо, чтобы шум не мешал:

– Когда вернусь, не знаю, а сам хочу знать, что сейчас на тебе надето?..

Магоцци улыбнулся. В этом весь Джино. Что бы ни происходило вокруг, он говорит с Анджелой только о них самих. Завидно до боли.

34

В восемь вечера шериф Холлоран связался наконец с детективом Лео Магоцци, и то слишком воинственная секретарша, в десять раз хуже Шарон, соединила лишь после угрозы подать на нее в суд за препятствие исполнению представителем закона должностных обязанностей.

– Сплошное дерьмо собачье, – хмыкнула она в ответ.

– Знаю, но я в отчаянном положении.

Почему-то это ее рассмешило, и она его переключила на детектива, в тоне которого слышалось искреннее раскаяние и неподдельная усталость.

– Извините, шериф… Холлоран, верно?

– Верно. Округ Кингсфорд, штат Висконсин.

– Извините, что не перезвонил. У нас тут сегодня такие дела…

– Я слышал в новостях об убийстве в «Молл оф Америка», постараюсь надолго вас не задерживать.

– Постойте, минуточку… Округ Кингсфорд? Господи, будь я проклят! Простите. У вас сотрудник на этой неделе погиб?

– Помощник шерифа Дэниел Пелтиер, – подтвердил Холлоран и зачем-то добавил: – Дэнни.

– Хочу вас заверить, мы искренне огорчились, услышав об этом. Страшная потеря.

– Людей всегда страшно терять.

– Знаю. Слушайте, даже не верится, что шеф вам не звонил… Точно знаю, мы выслали машину в подмогу…

– Я разговаривал с вашим шефом, и мы очень признательны за такое внимание. Детектив Магоцци, я звоню не по этому поводу.

– А по какому?

– Нам назвала ваше имя мать настоятельница католической школы в Сент-Питере, штат Нью-Йорк.

Собеседник молчал так долго, что Холлоран вынужден был прослушать обрывки торопливой болтовни копов в Миннеаполисе.

– Детектив Магоцци! Вы слушаете?

– Да. Простите. Вы меня слегка огорошили. Просто пытаюсь свести концы с концами. Можно спросить, зачем вы сегодня обращались в школу?

Холлоран сделал долгий, медленный выдох, как всегда делал, готовясь спустить курок.

– В день гибели помощника шерифа Пелтиера у нас произошло двойное убийство.

– Да, пожилые супруги в церкви. Я читал. Секундочку… – Магоцци прикрыл рукой микрофон и повысил голос. – Ну-ка, вы там, потише, пожалуйста. – По всему судя, тише вокруг не стало. – Извините, шериф. Продолжайте.

– В двух словах, единственная ниточка к подозреваемому в двойном убийстве тянется прямо в ту самую школу. Утром мы туда обратились, узнали о вашем звонке…

В Миннеаполисе кто-то что-то вопил насчет пиццы, и на сей раз Магоцци даже не потрудился прикрыть трубку, рявкнув во все горло:

– Черт побери, заткнись, мать твою!

После чего с обеих сторон воцарилось молчание.

– Извините за выражения, шериф.

Холлоран улыбнулся:

– Ничего страшного. Слышал в фильмах про столичных копов.

– Нашего жаргона там не услышишь. Мой шеф постоянно толкует об оскудении английского языка как о нравственном признаке вырождения цивилизации. Значит, вы думаете, что ваш киллер как-то связан со школой?

– Возможно. История долгая.

– Слушайте, вы застали меня в общем зале, где у нас нынче истинный зоопарк. Обождите, я сразу же перезвоню из какого-то тихого места.

– Знаете, детектив, это, в общем, стрельба наугад. У нас нет серьезных оснований связывать наши убийства с вашими. Хотя есть кое-какие настораживающие совпадения.

– Мне бы хотелось услышать подробности.

– Жду звонка.

– Ну что? – спросил Джино, откусывая огромный кусок пиццы и подхватывая языком протянувшуюся нитку сыра.

– Не знаю. Возможно, дикая случайность. Пошли. – Магоцци сорвался со стула, запетлял между письменными столами к комнате для допросов.

Джино последовал за ним, оставляя за собой на полу кровавые следы томатного соуса.

– Копы в случайность не верят. Я слыхал в сериале «Закон и порядок».

– Тогда не случайность. Помнишь пожилую пару, застреленную в висконсинской церкви в начале недели?

– Еще бы. Потом помощник шерифа проник в дом и схватил пулю из специально заведенного ружья. Какие-то религиозные фанатики или что-то такое. Хочешь кусочек? Не то что у Анджелы, но неплохо.

– Нет, спасибо. Шериф ждет. Говорит, они проследили убийцу до школы в Сент-Питере в штате Нью-Йорк.

Джино остановился.

– До нашего Сент-Питера?..

Джино стоял в маленькой комнатке для допросов, тараща глаза, пока Магоцци разговаривал с Холлораном, а когда детектив положил трубку, готов был от нетерпения влезть на стену.

– Ну?

Магоцци забросил ноги на стул, глядя на носки своих черных замшевых ботинок.

– Полный бред.

– Совсем плохо?

– Настолько, что шериф Холлоран нынче вечером выезжает сюда.

– Кого же они выследили в школе Сент-Питера?

– Ребенка убитых стариков. Насколько я понял, те его туда забросили в пятилетнем возрасте и больше ни разу не навещали. Это было двадцать шесть лет назад.

Джино закрыл дверь в шумный отдел убийств и целую минуту старался переварить сообщение о родителях, бросивших собственное дитя. Хотя сотню раз был свидетелем подобных случаев, никак не мог привыкнуть.

Магоцци взглянул на него:

– Этот самый ребенок – гермафродит.

– Что-о-о?

Магоцци кивнул:

– Одновременно мальчик и девочка. Холлоран разговаривал с врачом, который принимал его… ее… и тот сказал, что родители, помешанные на религии, посчитали ребенка Божьей карой или чем-то еще в том же роде. Отказались зафиксировать пол с помощью хирургической операции. Бог знает, как он прожил первые пять лет своей жизни. Потом они отвезли его в Сент-Питер, внесли вперед плату за двенадцать лет обучения и исчезли.

– Ты все время говоришь о нем в мужском роде.

– Его привезли как мальчика, в школе с ним обращались как с мальчиком. И назвали как мальчика.

Джино нахмурился:

– Что значит – назвали?

Магоцци схватил со стола желтый служебный блокнот и с мрачным выражением начал водить пальцем по строчкам, перечитывая свои записи.

– Когда ребенка привезли, у него не было имени. По мнению матери настоятельницы, которая беседовала с кем-то из сотрудников Холлорана, с ним до того момента вряд ли кто-то общался. Он почти не умел говорить. В школе его назвали Брайаном. Брайан Бредфорд.

Джино уставился в дальнюю стену спартанского вида комнаты с единственным узким окном.

– Знаешь, что самое удивительное? То, что шериф Холлоран вообще озаботился вопросом, кто грохнул эти мешки с дерьмом. Как я понимаю, старается найти их ребенка?

– Но ничего не нашел. Никаких следов Брайана Бредфорда с указанной датой рождения.

Джино вздохнул и почесал в затылке.

– Хорошо. Значит, стрелок Холлорана вырос в забытой богом католической школе в штате Нью-Йорк и наш киллер оставил электронный адрес той же самой школы. Один шанс из миллиона. Слишком красноречивое совпадение. Давай его возьмем и прищучим.

– Легко сказать.

– Черт возьми, я настоящий психолог. Даже не ждал другого ответа.

– Он исчез в шестнадцать лет.

– Боже милостивый. – Джино выдернул из-под стола стул и уселся. – Ты обратил внимание, что все причастные к этому распроклятому делу исчезают с лица земли? Я постоянно поглядываю на свои ноги, убеждаясь, что они еще тут.

Магоцци перевернул листок.

– Похоже, Клейнфельдты – убитые пожилые супруги – давно от кого-то скрывались. Дольше всего жили в Нью-Йорке – двенадцать лет, – а прежде, насколько известно шерифу, без конца меняли имена и фамилии. Фактически, когда ребенок получил аттестат и вышел из школы, начали прыгать по всей стране с места на место, из города в город, из штата в штат.

– От него прятались.

– Похоже на то. Оседали на какое-то время, пока что-нибудь не случалось. Налет на квартиру в Чикаго, вся одежда изрезана, стены дерьмом заляпаны, мебельная обивка вспорота, посуда перебита. На другой день сбежали. Всплыли в Денвере под новыми именами и фамилиями, пробыли несколько месяцев, потом какой-то ненормальный, которого местная полиция установить не сумела, набросился на них из-за спины, пытаясь столкнуть с утеса.Они опять исчезли. В Калифорнии кто-то взорвал их дом стоимостью миллион долларов. К счастью, везучая парочка ночевала в пансионе у пруда. Полицейский, занимавшийся делом, пришел к выводу, что они чего-то ждали, хоть и не знал всей истории.

– Господи боже, – покачал головой Джино.

– В следующий раз Клейнфельдты объявляются в Висконсине, наверняка к тому времени научившись хорошенько заметать следы. Их маленькие тени обнаружились лишь через десять лет, и на этот раз они думали, что ко всему приготовились.

– Установили автоматическое ружье, убившее помощника шерифа.

– Угу. А стрелок достал их в церкви, в единственном месте, где они не имели возможности расставить ловушку. Пули двадцать второго калибра в обе головы. От одной никакого толку, расплющилась в мужском черепе, ни черта не осталось, а вторая застряла в мягких тканях мозга женщины. И на ней сохранилась нарезка. Холлоран привезет гильзу. Никому ее не доверяет, держит у себя в кармане.

Джино поигрывал куском пиццы, пристраивая его на краю стола, поворачивая, уравновешивая, чтобы он не свалился.

– У него есть серьезные доказательства? Он точно уверен, что это дело рук их ребенка?

– Есть парочка доказательств, только не знаю, признаешь ли ты их серьезными. Если хочешь подсчитывать совпадения, Клейнфельдты были убиты в его день рождения. Кроме того, по словам доки-психолога из управления Холлорана, куча примет на местах преступлений свидетельствует о чисто личном характере дела. Например, экскременты на стенах чикагского дома. Классический признак ненависти ребенка к родителям. Журналистам об этом не сообщалось.

Магоцци взглянул на собственные каракули, превращавшиеся в бессмысленные штрихи.

– Застрелив их в церкви, он расстегнул одежду, вырезал на груди кресты – медэксперт говорит, что тела чуть не насквозь пропороты, – а потом опять застегнул.

Джино облизнулся, тяжело сглотнул.

– Видно, дело действительно личное.

– Дальше хуже. Женщину пуля убила не сразу. Миссис Клейнфельдт была еще жива, когда он вырезал на ней крест.

Джино, закрыв глаза, качнулся на стуле, поставив его на две ножки. По лицу явственно пробежала тень прожитых лет.

– Еще что-нибудь, кроме школы, связывает их убийцу с нашим?

Магоцци кивнул:

– На этот раз тебе понравится.

– Очень хорошо, потому что до сих пор ничего не понравилось.

– После того как он окончил школу в Сент-Питере и уехал, туда поступил запрос на дубликат аттестата из университета штата Джорджия в Атланте.

Стул с громким стуком опустился на четыре ножки.

– Чтоб мне провалиться…

– Именно там он родился. В Атланте. Видимо, Брайан Бредфорд вернулся домой.

– Чтоб мне провалиться…

– Ты уже говорил.

– Черт возьми…

– Оригинальная мысль.

– Минуточку, минуточку… – заволновался Джино, вскочил, закружился вокруг обшарпанного деревянного стола, сильно хмурясь, ворочая мозгами со скоростью миля в минуту. – Двадцать шесть лет назад ему было пять, значит, он поступил в университет приблизительно в то же время, когда там совершались убийства…

– Одновременно с компьютерщиками из «Манкиренч».

– На момент наших убийств ни у кого из них нет алиби. – Джино взглянул на Магоцци. – Черт возьми, Лео, надо найти способ взять их под стражу.

– Как только найдешь, сообщи. Пока надо как минимум установить наблюдение.

– И узнать истинные фамилии. Может, кто-то из них Бредфорд.

Магоцци потянулся к трубке:

– Спрошу Томми, не взломал ли он файл ФБР…

– Не трудись. Я уже спрашивал, пока ты висел на телефоне. По-прежнему старается и по-прежнему волосы на себе рвет. Говорит, остается еще разок щелкнуть, а тут новый непробиваемый «брандмауэр».

– Интересно, – нахмурился Магоцци. – Он меня уверял, что и во сне пробьет защиту ФБР.

– Больше не уверяет. Знаешь, что надо сделать? Снова загрести компьютерщиков, влезть в штаны, под юбки, посмотреть, нет ли там чего лишнего.

– По-моему, это было бы незаконно.

– Может, уговорим добровольно признаться.

Магоцци рассмеялся:

– Ну, давай. Вызывай Энни Белински, попроси задрать юбку, если осмелишься.

Джино фыркнул:

– Только не ее. Столь женственная женщина никак не может одновременно быть мужчиной. Вдобавок она и мухи не обидит.

– Не считая того типа, которого зарезала насмерть.

– Наверняка за дело, – заявил Джино, снова сел, поставил на стол локти, разглядывая собственные ладони. – Слушай, дело осложняется. Мы теперь даже не знаем, кого искать, мужчину или женщину.

Магоцци вздохнул, пододвинул к Джино телефон.

– Куда звонить?

– В полицию Атланты. Спроси, упоминается ли Брайан Бредфорд в отчетах об убийствах в кампусе. Если нет, пусть проверят списки принятых в университет. Если он туда отправился, то пользовался дубликатом аттестата из школы Сент-Питера. Даже если сменил потом фамилию, все равно следы должны остаться.

Джино принялся тыкать в кнопки пальцем-колбаской.

– Там уже почти десять часов. Университет давно закрыт.

– Копы на месте. Пускай найдут кого-нибудь, кто может открыть канцелярию и посмотреть.

– Ладно, только буду говорить от твоего имени.

Шеф Малкерсон жестом пригласил Магоцци и Джино к себе в кабинет, взмахом руки приказал закрыть двери и сесть. Задумавшись, не пройдет ли совещание целиком на условном языке, Магоцци пришел к выводу, что если бы сам целый день простоял перед журналистами и провисел на телефоне, то не очень-то захотел бы с кем-то разговаривать.

Детективы потратили целых десять минут, чтобы расшевелить шефа. Он слушал не перебивая, крутя запонки, застегивая воротник, поправляя галстук, готовясь предстать перед прессой на выходе из здания. Безуспешно пробовал расчесать пальцами седые волосы, слишком густо смазанные гелем.

– Полиция Атланты просмотрит архивные данные насчет убийств в кампусе, но имя Брайана Бредфорда ничего не говорит работавшему над делом детективу, с которым беседовал Джино, – заключил Магоцци. – Однако случай в Висконсине решительно подтверждает связь убийств с «Манкиренч». Они либо подозреваемые, либо преследуемые, но за ними в любом случае необходимо установить круглосуточное наблюдение.

– Согласен. – Малкерсон встал, снял пиджак с деревянных плечиков на вешалке в углу. – Только вам придется обойтись собственными силами. Вся полиция задействована, никого не осталось.

– Слушайте, шеф, – жалобно воскликнул Джино, – наши совсем выдохлись, отрабатывая второй день по две смены. Может, привлечь дорожный патруль, добровольцев из участковых отделений, которые вчера рвались помогать?

– Не получится. Местные держат своих, включая дорожную полицию, ближе к дому, чтоб прикрыть школы.

– Даже за пределами штата? – хмыкнул Магоцци. – Смешно. Наш стрелок ни разу не наносил удар за границами.

– Не имеет значения, – отрезал шеф. – Они, как и мы, несут ответственность перед избирателями, которые хотят, чтобы местная полиция защищала их, а не нас.

– Господи боже мой! – Джино с отвращением откинулся на спинку стула. – Что за глупости! Он наверняка нанесет очередной удар в школе Миннеаполиса, а как нам всех их прикрыть, черт возьми?

Из того, что Малкерсон не окрысился на Джино за такие высказывания, явствовало, что шеф окончательно вымотался. Бросил лишь укоризненный взгляд, надевая и застегивая пиджак.

– Я только что говорил с губернатором. Завтра он закроет городские и пригородные школы. Об этом будет объявлено в десятичасовых новостях.

Джино затряс головой.

– Так я и знал. Вот к чему мы пришли. Теперь психопат бегает по всему распроклятому городу, как я сразу предсказывал. Завтра закроем школы, послезавтра станции скорой помощи…

– А вы чего ждете? – Шеф почти повысил голос. – У нас каждый день кого-то убивают, и очень немногие жители штата, включая губернатора, верят, будто полиция Миннеаполиса может хоть как-нибудь предотвратить этот чертов кошмар! – Он оглядел по очереди обоих детективов, опустил глаза и исторг столь глубокий вздох, что лицо покраснело. – Прошу прощения. Вы не виноваты. Никто не виноват. Просто я слишком долго разговаривал по телефону.

– На вас надавили по полной программе? – посочувствовал Джино, и Малкерсон невесело усмехнулся.

– Новому члену муниципалитета, Уэллбергу, или как его там, хватило наглости позвонить и спросить, почему до сих пор не раскрыты убийства, а я к тому времени ответил на столько звонков, что сказал, что ничего не хочу больше делать. Наверно, об этом тоже сообщат в десятичасовых новостях.

Он вздохнул и уставился в угол, видимо гадая, останется ли на работе после завтрашнего заседания муниципалитета.

– Слушайте, я вам одно могу сказать: управляйтесь собственными силами. Пускай люди пройдутся также по регистрационному списку, хотя это, похоже, ничего не даст в любом случае… Черт побери, заприте где-нибудь этих компьютерщиков, стойте по очереди под дверью на страже… – Шеф помолчал, переводя дух. – Или ФБР привлеките. Сообщите, кому принадлежат отпечатки, они жизнь положат на слежку за каждым, за кем пожелаете.

Магоцци беспокойно заерзал на стуле.

– Мне этого вовсе не хочется, сэр.

Малкерсон удивленно сморгнул. Детектив никогда не называл его «сэром».

– Если пуля из Висконсина совпадет с нашими, ФБР обязательно завтра по уши уйдет в работу. Это будет уже их дело.

– Знаю.

– Вам придется выложить все документы. До последнего клочка бумаги.

Магоцци осторожно кивнул, а Малкерсон прищурился.

– Вы ведь ничего не записывали? Не собираетесь им докладывать, чьи это отпечатки? Или мне, если на то пошло? Стойте. Не отвечайте. Иначе я буду вынужден временно отстранить вас от следствия. – Шеф опять вздохнул, расправил лацканы пиджака, взял с письменного стола кейс. – Джентльмены, я иду домой. Прогуляюсь с собакой, выпью с женой рюмку, или наоборот, в зависимости от того, кто из них что предложит. Джино, передайте мои наилучшие пожелания Анджеле.

– Она очень обрадуется, что вы о ней помните, шеф.

Малкерсон остановился у двери с легкой улыбкой на губах.

– Наверняка. Такой уж она человек. Бог знает, за какие заслуги вы ее удостоились, Ролсет, но, видимо, совершили нечто в прошлой жизни. – Он тихо закрыл за собой дверь.

После его ухода Джино оглянулся на Магоцци:

– Ты когда-нибудь сообщишь шефу, что это отпечатки Макбрайд?

Тот пожал плечами:

– Знаешь, какая на тебя свалится куча дерьма, если она окажется стрелком?

– Макбрайд не стрелок.

Джино сел на краешек стула, запрокинул голову, закрыл глаза.

– Хотелось бы мне питать такую уверенность. Что теперь будем делать?

– Думаю, слушаться шефа. Прикажем Фридмену вытащить из шляпы нескольких полицейских и поставим их в третью смену.

Джино открыл глаза, поднял руку, взглянул на часы.

– До третьей еще много времени.

– Угу. Пока сами прикроем.

– Извини, нас двое, а их пятеро.

– Все в одном месте будут. Помнишь, они оставили Глории координаты? Я проверил.

– Позвони Анджеле. Она будет вопить, как зарезанная.

Магоцци улыбнулся:

– Анджела никогда в жизни не повышает голос.

– Правда. Но жалобно хнычет. Терпеть не могу. – Джино встал, потянулся. – Куда направляемся?

Магоцци с ухмылкой взглянул на него:

– Ох, черт. Плохо дело.

35

Только Холлоран разъединился с детективом Магоцци и стал подниматься с кресла, как в кабинет вошла Шарон Мюллер. Он на секунду застыл в неудобной позе, полусидя, потом молча и медленно вновь опустился.

Судя по улыбке, реакция пришлась ей по вкусу.

– Спасибо, шериф Холлоран!

– Ты в платье, – констатировал он на случай, если Шарон сама того не знала.

Раньше видел ее только в форме – в строгих коричневых брюках, коричневой рубашке с галстуком, грохочущих ботинках, с десятью фунтами скобяных изделий, которые сотрудники и сотрудницы полиции обязательно носят на поясе. Не говоря об оружии, которого сейчас при ней не было. Наверное, решила, что пистолет не подходит к облегающему красному платью с глубоким вырезом и коротенькой юбкой.

Слегка приподняла подол, демонстрируя ноги длиной четыреста футов, отчего он чуть не потерял сознание.

– И в туфлях на каблуках, – указала она, и совершенно правильно сделала, так как этого он пока не заметил и, может быть, вообще не заметил бы.

Из вежливости посмотрел на нее, с изумлением видя легкий макияж, которым Шарон никогда не пользовалась, в котором никогда не нуждалась. Акварелью расцветились веки и губы – голубоватые тени, тонкий сверкающий слой помады.

– Ни разу не видел тебя без формы, – пробормотал Холлоран.

– Это и есть форма. Для свиданий. Пошли.

– Пошли, – не подумав, согласился шериф, а потом вспомнил: – Только я не могу.

Темные глаза чуть прищурились.

– Почему?

– Надо ловить преступников.

Шарон шумно выдохнула, плечи слегка поникли, грудь поднялась под красной тканью. Ему пришлось отвести глаза, уставившись на собственные руки. Они лежали на столе, пальцы чуть скрючены, ленивые сукины дети даже не шевелятся, совсем глупо выглядят, ничем не помогают.

– Я точно знаю, что ты не голубой…

– Боже мой! Тайна открыта.

– …тогда в чем же дело? За два года ни разу ко мне не пристал. Ни единой попытки не сделал.

Он прокашлялся.

– По инструкции сексуальные домогательства по отношению к подчиненным запрещены.

– Не смешно.

– Я и не старался тебя рассмешить. Так действительно говорится в инструкциях.

Она стиснула губы, он ждал, что акварельная вода схлынет, и удивлялся, что она не схлынула.

– Прекрасно. Тогда буду сама домогаться. Давай выйдем отсюда, и сразу начну.

Губы шерифа невольно складывались в мрачно-язвительную улыбку Харрисона Форда.^[54] Он находится почти в пустом здании с женщиной в красном платье, которую желает с той самой минуты, когда она впервые перед ним предстала два года назад, протягивая бумажку с назначением, и теперь она сама соблазняет его. Наверняка женщины постоянно соблазняют Харрисона Форда. Неудивительно, что он так улыбается.

– В любом случае ты же не собираешься всю ночь ловить преступников.

Мрачно-язвительная улыбка исчезла. Она бессознательно помахивала перед ним корочкой с его шерифской звездой.

– Ну вот что, – вздохнул Холлоран, вставая, собирая разбросанные по столу папки, бумаги и фотографии, засовывая их в коробку, которая превращалась в досье Клейнфельдтов. – Вечером я еду в Миннеаполис.

Шарон помолчала долю секунды. Настроение ощутимо переменилось, как внезапно упавший барометр. Она сразу же превратилась в деловитую помощницу шерифа.

– Что стряслось?

Он сунул коробку под мышку, сдернул со спинки стула куртку.

– Загляну в отдел вещественных доказательств и поеду. Путь долгий. – Холлоран выключил в кабинете свет, затворил и запер дверь, зашагал вниз по лестнице.

Она следовала за ним по пятам.

– Это он? – допытывалась Шарон, семеня на высоких каблуках, стараясь не отставать. – Наш киллер тот же самый, что обезьянничает?

– Кто обезьянничает? Где ты это слышала?

– Во всех средствах массовой информации. Он тот самый и есть?

– Возможно. В «Молл оф Америка» нашли гильзу от пули двадцать второго калибра, на которой осталась нарезка, пригодная для сравнения с той, что мы вытащили из миссис Клейнфельдт.

Она продолжала забрасывать его вопросами, невзирая на Клитона, выглянувшего из конторки диспетчера, да так и застывшего разинув рот при виде помощницы шерифа в красном платье.

Зачем миннеаполисская полиция звонила в католическую школу? Чем интересовалась? Именно там учился убийца, вырезавший кресты на телах своих жертв? На месте убийств отыскались улики? И самое главное – что собой представляет детектив Магоцци?

Холлоран выложил все, что знал, – не так уж и много, – сообщив среди прочего, что, судя по телефонному разговору, детектив Магоцци вполне славный малый, почти доведенный до крайности.

– Ясно, – заключила Шарон, спускаясь за ним в подвал по кафельным ступенькам.

– Что именно?

Она была взволнована, быстро шагала, быстро говорила, опередив его в узком коридоре, тянувшемся к забранной железной сеткой двери в дальнем конце.

– Первыми он убил Клейнфельдтов – действительно хотел их убить. Исключительно по личным мотивам. Отсюда кресты на груди.

Холлоран вздернул брови.

– На следующих жертв эти мотивы не распространяются, они для него ничего не значат, он даже людей в них не видит. Это уже не личное дело. Просто дело.

– Какое? – Холлоран отпер сетку ключом, толкнул створку.

– Обезьянье. – Шарон сморщила нос, не дождавшись реакции на свою шутку. – Не знаю какое, только точно знаю – он преследует конкретную цель.

– По мнению полиции Миннеаполиса, попросту забавляется. Играет в игру, убивает попавшихся под руку. – Он поставил коробку на стол, нащупал на стене выключатель. Над головой вспыхнули белые флуоресцентные лампы, освещая ряды металлических полок с упакованными в картонки вещественными доказательствами по делам, заведенным еще в прошлом веке. В округе Кингсфорд никогда ничего не пропадает.

Шарон сразу шагнула к ближней полке, вытащила из ячейки ящичек, взглянула на этикетку пластикового пакетика.

– А зачем он вообще играет в игру? Если ему нравится пускать людям пули в лоб, можно в кого угодно стрелять. Разве не видишь? – Она сунула пакет в нагрудный карман Холлорана, прикрыла отворот и прижала ладонью. – Он изо всех сил старается придерживаться сценариев, очень сильно рискуя. Например, хорошо знал, что в торговом центре кругом расставлены копы, которые его поджидают. Не самые идеальные условия для убийства. И все-таки он его совершил. Почему?

Ее ладонь по-прежнему лежала на его нагрудном кармане, и он гадал, слышит ли она биение сердца, слишком сильное и быстрое для спокойно стоящего мужчины.

– Возможно, чтоб выставить полицию в невыгодном свете.

– Возможно. Тогда встает вопрос, что он имеет против полиции. Откуда эта неприязнь? Должна быть причина, сколь бы фантастической она нам ни показалась. Когда мы ее установим, сделаем большой шаг вперед.

– Тебя этому на курсах психологии научили?

– Среди прочего, – улыбнулась она. – Готов ехать?

– Угу. – Однако шериф не стронулся с места, иначе она отдернет руку от кармана, и сердце заледенеет.

– Я только заскочу домой на секундочку, переоденусь в форму.

– Ты со мной не поедешь.

– Поеду. Дорога среди ночи займет шесть-семь часов. Заснешь, врежешься в дерево.

Он минутку подумал.

– Возьму с собой Бонара.

Она оторвала руку, отступила на шаг, сверкнула глазами, затмив верхний свет.

– Превосходно, шериф Холлоран. Большое вам спасибо. Я работаю над этим делом нисколько не меньше Бонара, и что происходит? Боитесь, что женщина скомпрометирует вас перед крупными шишками из столичной полиции?

– Ох, ради бога…

Шарон опомниться не успела, как он схватил ее за плечо, прижал к ближней стенке, придвинулся так близко, что в глазах у нее помутилось, навалился всем телом на то, что скрывалось под красным платьицем.

– Боюсь, – проговорил шериф Холлоран, почти прижавшись к ее губам своими, – если ты поедешь со мной, нам никогда не доехать до Миннеаполиса.

Он целовал ее долго – год или три секунды, – потом губы ее шевельнулись, открылись, пришлось опереться руками о стену, чтобы устоять на ногах.

Вырисовывалось два варианта: овладеть ею прямо у стены отдела вещественных доказательств полиции округа Кингсфорд или мчаться в ночи через весь штат за убийцей, выполняя служебный долг.

И только он решил, что никакая работа не остановит живого мужчину, как она оттолкнула его, тяжело дыша открытым ртом, держа глаза широко открытыми.

– Черт возьми, Майк, я чуть в обморок не упала.

Вновь возник Харрисон Форд с поганой улыбкой. Холлоран отдал бы миллион баксов, чтобы вновь очутиться в средней школе, выйти утром из запертой комнаты и объявить: «Эй, ребята, я вчера почти до обморока зацеловал девчонку!»

– Тебе надо идти.

А он снова надвинулся на нее:

– Я вовсе не спешу.

Шарон вывернулась у него из рук, быстро отскочила к двери, вильнув юбкой, обнажив колени и бедра, обтянутые кружевным нейлоном.

– Я тоже, – сказала она, глядя ему в глаза. – Поэтому лучше иди.

Он был до такой степени ошарашен, что попросту дал ей уйти, постукивая каблучками по коридору, потом вверх по лестнице, и даже не удивился, что она как-то слишком легко отказалась от намерения ехать с ним в Миннеаполис.

Через час Холлоран с Бонаром мчались на запад по 29-й автостраде, поставив между собой термос со сваренным Марджори кофе, в подставках дымились два полных стаканчика. Бонар первым вел машину, явно стараясь как можно скорее покончить с делом. Восемьдесят миль на спидометре, на крыше крутится мигалка.

– Никогда не думал, что ты будешь так спешить в большой город.

– Я и не спешу. Ненавижу большие города. Смог, преступность, счетчики на стоянках… Большие города высасывают из тебя все соки. Просто хочу попасть до закрытия в заезжаловку у Пяти Углов. Лучший в штате ростбиф с подливкой, чтоб мне провалиться.

– Я думал, вы с Марджори обедали в «Хидден хейвен».

– Час назад.

– Нельзя есть в машине ростбиф с подливкой.

– Я и на палке съем ростбиф с подливкой, но, по правде сказать, забочусь о тебе. Шарон сказала, что ты не обедал.

– Когда ты разговаривал с Шарон?

– Между тем, как выскочил из постели Марджори и бежал домой переодеться в форму.

– Она тебе звонила? Зачем?

– Велела остановиться тебя покормить. По-моему, тебе надо жениться на этой девушке.

– Для женитьбы я слишком молод.

– Ты почти слишком стар для деторождения.

– У нас даже свидания пока не было.

– Так устрой для начала. – Бонар резко свернул, объезжая останки сбитого на дороге енота. – Кстати, я слышал слово «пока».

Холлоран развалился на сиденье и закрыл глаза.

– Я сегодня навещал родителей Дэнни, приносил соболезнования, – сообщил Бонар.

Холлоран открыл глаза.

– Они сказали, что ты был у них утром. Отвез в похоронную контору, помогал с устройством.

– Выдалось свободное время.

– Черта с два. Ты славный парень, Майк. Учти и осознай.

Он снова закрыл глаза. Да. Вот именно. Славный парень. Помог несчастным родителям парня, которого послал на верную смерть. Царское великодушие.

– Говорят, похороны в понедельник.

Холлоран кивнул.

– Сестра Дэнни где-то во Франции. Раньше субботы не приедет.

– Кажется, я никогда не был на похоронах в понедельник.

– Лучше бы и теперь не довелось.

36

Диана торопливо выскочила из толпы поклонников, когда в художественную галерею вошли Грейс, Харлей, Родраннер и Энни, скользнула к ним в облаке белого шелка. Обняла всех, схватила Грейс за руки, отступила на шаг.

– Ты сегодня принарядилась!

– Только ради тебя, – улыбнулась Грейс.

– Что? – нахмурился Харлей, глядя на фирменные черные джинсы, пальто и футболку. – О чем речь? Она каждый день так ходит.

– Какой же ты дурак, Харлей, – насмешливо упрекнула его Диана.

– И я все время говорю, – вставила Энни.

– На ней футболка новая, – указала Диана. – Если это не наряд, то я не знаю что. – Она с насмешливой безнадежностью покачала головой, оглядев всю компанию. – Сегодня вам не стоило приходить. Я знаю, как плохи дела.

– Ты в своем уме, милочка? – возмутилась Энни. – Разве мы когда-нибудь пропускали открытие выставки? Вдобавок нам именно это и нужно.

– Угу, – буркнул Родраннер. – Особенно после нынешнего происшествия в торговом центре.

Диана схватила его за руку.

– Давайте на пару часов забудемся. Кое-что поможет. – Она жестом подозвала официанта в форменной одежде, державшего на подносе бокалы с шампанским.

– До чего я люблю эту женщину, – провозгласил Харлей, взял с подноса бокал, осушил и схватил другой. – А где мешок дерьма, который называется твоим мужем?

Диана неопределенно махнула на толпу в буфете:

– Вы же знаете Митча. Он делает, что может. Когда я вышла, продал самую дорогущую вещь в этом зале какому-то бедолаге, купившему на автозаправке его последний рисунок. – Она вздохнула, бросив на мужа любовный взгляд. – Так или иначе, это его отвлекло, что, собственно, и требовалось. – Потом оглядела их с сокрушенной улыбкой: – Ну, теперь я должна вас оставить, а вы не уходите. Пейте, ешьте, веселитесь, пока не надоест. Просто потрясающе, что пришли.

Все двинулись к буфету, а Диана задержала Грейс.

– Как ты? Наверно, тебе тяжелее, чем прочим.

Грейс обняла ее.

– Переживу, если друзья немножко помогут, – процитировала она «Битлз». – Как всегда.

Джино с Магоцци остановились на платной стоянке, прошагали квартал по холоду, напоминая в парусящих на ветру длинных куртках пару гангстеров из дешевого фильма.

Галерея «Экшн-Шлезингер» располагалась на верхнем этаже очередного перестроенного пакгауза, очень похожего на офис «Манкиренч» и стоявшего неподалеку. Медная табличка на входной двери уведомляла посетителей, что некогда здесь было ателье, производившее мужское нижнее белье.

Входя в просторное фойе, Джино был мрачен и воинственно настроен, предвкушая претенциозный снобизм, презрительные взгляды, негодующе раздутые ноздри собравшейся наверху компании.

– Если так будешь себя вести, непременно нарвешься на негодование и презрение, – предупредил Магоцци.

– Обожди, Лео, увидишь. Мы с Анджелой бывали на таких сборищах, и, если ты не бледный, как привидение, не тощий, как скелет, не одет в черное с головы до ног, на тебя никто даже внимания не обратит.

– Видишь то, что хочешь видеть, – вздохнул Магоцци. – Я, к примеру, хочу видеть женщину, которая вышла замуж за такого дерганого неврастеника, как Митч Кросс.

Галерея оказалась просторной, спартанской, со сверкающими светлыми полами, сводчатыми потолками с голыми балками, из-под которых лился мягкий свет. На стальных тросах висят абстрактные картины, образуя лабиринты в пространстве. Элегантные любители искусств с задранными подбородками и скучающим взглядом шныряют в толпе, как хорошо одетые крысы, потягивая розовое шампанское из хрустальных бокалов.

Привлекательная молодая женщина в изысканной черной униформе встретила их с подносом, нагруженным шампанским. Лицо невинное, свежее, несмотря на белую пудру, эффект притворно-застенчивой улыбки почти уничтожает кроваво-красная помада. К ее чести, она не стала пристально разглядывать мятую одежду, в которой детективы, кажется, спали.

– Добро пожаловать, джентльмены. Не желаете ли шампанского?

Магоцци с Джино переглянулись. При виде спиртного у обоих слюнки потекли.

– Лососины?.. – искушала она.

– Должно быть, вкусно? – предположил Джино.

– Не то слово.

Он посмотрел на Магоцци, шепнул:

– Мы при исполнении?

Тот прикусил нижнюю губу.

– Официально, по-моему, нет.

Джино адресовал девушке сияющую улыбку и взял два бокала.

– Истинно ангел небесный. Благослови тебя Бог, дитя мое.

Притворно-застенчивая улыбка расплылась в широкую ухмылку. Видно, она была рада встретить двух посетителей, которых не хватит апоплексический удар, если официантка выйдет из роли.

– Как только понадобится долить, дайте знак. Впрочем, я и сама увижу пустые бокалы.

– Знаешь, в конце концов, тут не так уж и плохо, – признал Джино, облизываясь и оглядываясь по сторонам. – Никогда не пил такого вкусного шампанского, хоть оно и розовое.

Магоцци чувствовал тепло, разливавшееся в желудке от газированного спиртного, быстро проникавшего в кровь, смутно знакомое ощущение расслабления, пару раз испытанное тысячу лет назад. Еще глоток.

– Пожалуй, надо совершить обход.

Джино допил бокал.

– Мне в сторонке больше нравится. Давай просто останемся здесь и наклюкаемся. Пускай Холлоран берет на себя руководство, когда доберется до города.

Они еще минуту принимали желаемое за действительное, потом пошли вперед, ненадолго остановившись перед первой стеной с произведениями Дианы Кросс, полностью выдержанными в черно-белых тонах, подобно абстрактным рисункам в кабинете Митча Кросса и в гостиной Грейс Макбрайд.

Магоцци кивнул самому себе, объясняя это супружескими и дружескими связями – любящие родители тоже приклеивают к дверце холодильника детские рисунки, – но абсолютно не понимая, зачем устраивать в престижной галерее грандиозную выставку столь небрежной мазни.

Он мысленно извинился перед мастерами колорита и света Вермеером и Ван Гогом за современный мир, предпочитающий шик гению.

Опытный глаз легко выловил компьютерщиков в море скучающих модников. Грейс Макбрайд с Харлеем Дэвидсоном приватно друг с другом беседуют, практически не отличаясь от завсегдатаев галереи. Оба вполне сойдут за художников или за меценатов – она в черном пальто, он в сплошной черной коже, как участник родео.

В нескольких шагах от них Энни кокетничает с миловидным молодым человеком в старомодном смокинге. Умудрилась улучить момент, переоделась в гардеробной, превратившись в прозрачном, вручную расписанном шифоне в наполовину вылупившуюся из кокона бабочку. Магоцци припомнил выводы Эспинозы насчет ее трат на одежду и вполне им поверил.

Родраннер, явно страдая от чрезмерных впечатлений, одиноко торчит у дальней стены в неизменной лайкре – черной по такому случаю, – беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Вяло махнул детективам рукой и вновь начал топтаться на месте.

Джино с искренним сочувствием покачал головой:

– Бедняга смахивает на антилопу перед стаей львов.

– Где Митч?

Партнер не расслышал.

– Похоже, одна Энни по-настоящему развлекается, – заметил он.

– По-моему, она всегда развлекается. Кажется, нет только Митча.

Джино оторвал взгляд от Энни, ткнул пальцем в сторону буфетной стойки, трещавшей под грузом тарелок с закусками и цветочных композиций:

– Вон он.

Магоцци действительно увидел Митча рядом с высокой блондинкой в длинном белом шелковом платье. Без сомнения, сама художница – вокруг толпа поклонников, жаждущих лично с ней перемолвиться, которых она деликатно удерживает на расстоянии, одновременно умудряясь держать при себе мужа, словно любимое домашнее животное.

Значит, это и есть Диана Кросс. Художница, светило, любящая жена. Возможно, не самого высшего класса, но весьма привлекательная, излюбленного на Среднем Западе спортивного типа.

Откуда ни возьмись, явилась встречавшая их девушка с непочатой бутылкой.

– Не удивляйтесь, – рассмеялась она, наполняя бокалы. – Я же сказала, что буду за вами присматривать.

– Ну, за твое здоровье, – провозгласил Джино. – Моему приятелю тоже нальешь? Вон тому длинному костлявому парню?

– Конечно. – Она направилась к Родраннеру, а Джино подмигнул Магоцци.

– Сейчас сам к нему подойду и осведомлюсь, удалось ли суперхакеру поточнее установить, откуда пришли электронные сообщения.

Родраннер почти обрадовался подошедшему Джино, потом смущенно сморщился, вспомнив, что должен держаться подальше.

– Добрый вечер, детектив, – опасливо вымолвил он.

– Тебе здесь почти так же нравится, как и мне.

Родраннер нервно завертел в руке бокал.

– Угу.

– Сколько-нибудь продвинулся с электронной почтой?

– Нет. – Он подозрительно прищурился. – Вы сейчас хороший коп?

– Я всегда плохой, – расхохотался Джино. – Да сейчас вроде как не на службе. В данный момент ты целиком и полностью находишься под защитой полиции. Мы вас временно прикрываем, пока не придет черед третьей смены.

Родраннер встревожился:

– То есть… следите за нами?

Джино добродушно пожал плечами:

– Присматриваем, охраняем… Как ни скажи, все надежней.

Родраннер хмуро посмотрел на него и вздохнул:

– Ладно. Наверно, так разумно с точки зрения полиции.

– Я рассматриваю ситуацию только с такой точки зрения, приятель. Часто посещаешь подобные мероприятия?

– Частенько. Благодаря Диане и Митчу.

– Об искусстве что думаешь?

– Я ни черта не смыслю в искусстве, – пожал он плечами в почти чистосердечном извинении. – На выставках чувствую себя идиотом.

– Ну, если кто-нибудь из присутствующих придет взглянуть на твою работу, каждый себя тоже почувствует идиотом, так что вы квиты.

– Пожалуй.

Из пустоты вдруг возник Харлей, во что было трудно поверить, учитывая массу его тела. Втиснулся между Джино и Родраннером, как заботливый отец, ограждающий сына от соседского хулигана.

– Присматриваете за нами, детектив?

– В принципе. Только что объяснял Родраннеру, что отныне мы за вас отвечаем.

Харлей твердо взглянул ему в глаза:

– Прикрываете Грейс?

– Разумеется.

– Надеюсь, черт возьми, получится лучше, чем в распроклятом торговом центре.

Джино обжег его взглядом:

– Дьявольски смелые слова для парня, у которого нет алиби на время каждого убийства.

– Дьявольски справедливые слова для парня, знавшего о подготовке двух последних убийств и не почесавшегося им воспрепятствовать.

Джино взглянул в свой бокал, мысленно сосчитал до десяти.

– Ладно, дружище, – вымолвил он наконец. – Я уже немножечко нагрузился, наверно, ты тоже, поэтому на минуточку позабыл, что дерьмо лежит не только на нашем пороге, но и на вашем.

Харлей секунду сердито смотрел на него, потом медленно опустил плечи, словно из него вышел воздух, как из лопнувшего воздушного шарика.

– Не забыл, детектив, – тихо вымолвил он. – Клянусь Богом, такого никто не забудет. Вот в чем проблема. Грейс до сих пор чувствует себя виноватой за убийства в университете, а теперь и за нынешние. Мы за нее боимся до сумасшествия. Господи, какая чертова каша!

Джино задумчиво его разглядывал. Не совсем извинение, но похоже на то.

– Вот именно, чертова каша. Пожалуй, за это я выпью. – Он поднял бокал, слегка кивнул Харлею. – Слушай, бокалы маловаты.

Харлей понял.

– Стой тут. Я знаю, где бутылки стоят.

Через десять минут, осушив еще почти пол-литра шампанского, Джино пришел к выводу, что Харлей не так уж и плох – фактически у них много общего. Оба терпеть не могут абстрактную живопись, любят розовое шампанское, обожают покушать. И Родраннер вполне славный малый, потрясающе разбирается в технике.

Они стояли плечом к плечу перед картиной, написанной смелыми кривыми штрихами, тянувшимися, как разжеванная ириска, сверху вниз, стараясь отыскать хоть какой-нибудь смысл.

– Как считаете, что это? – спросил Джино.

– Черт его знает, – ответил Харлей. – Какая-то черно-белая хренотень. По-моему, люди.

– Бельевые прищепки, – с полной уверенностью заявил Родраннер.

– Нет, – дружелюбно возразил Джино. – Наверняка люди. Ноги видишь? Вон те жирные пятна внизу – ноги. Вдобавок для чего какому-нибудь абстракционисту рисовать прищепки? Они и без того абстрактные, правда?

Харлей допил остатки шампанского прямо из бутылки.

– Верно подмечено, детектив.

– Еще надо подумать, – заметил Родраннер слегка заплетавшимся языком. – Может, современное искусство вообще сплошной мусор. Художники просто ляпают краски на холст в надежде, что сильно умные критики увидят что-нибудь глубокое.

– И я тоже так думаю, – согласился Харлей, к которому подскочила сногсшибательная блондинка в облегающем темном платье и тронула за плечо.

– Ваша работа?

Харлей изо всех сил старался не разевать рот.

– Э-э-э… нет.

– А… – Она растерянно огляделась, подыскивая убедительное оправдание своей явной ошибки.

– Э-э-э… впечатляет, правда? – быстро добавил Харлей.

Родраннер с Джино притворились, будто не слышат обмена репликами, но коварно усмехались.

– О! По-моему, невероятно! – вновь оживилась блондинка. – Автор жутко талантливый, кто бы он ни был. Что вы об этом скажете?

Харлей покачнулся на сбитых каблуках мотоциклетных сапог.

– Я бы сказал, потрясающее воплощение современной дихотомии между гомогенностью и глобальной диверсификацией.

Стоявший с ним рядом Родраннер согнулся, кашлянул в ладонь, заглушая смешок. Джино отвернулся.

Глаза блондинки восторженно вспыхнули.

– Совершенно верно. Контраст черного с белым…

– Именно. Очень смело. Черное… и белое… Думаю, здесь просматривается и расовый подтекст.

– По-моему, прищепки, – тихонечко вставил Родраннер.

Блондинка насупилась, избороздив лобик негодующими морщинками.

– Что вы говорите?

– Я говорю, прищепки. Черные и белые, – повторил Родраннер.

– Понимаю вашу точку зрения, – кивнула она. – Прищепки олицетворяют исходный артефакт в усложнившемся современном мире…

– А по-моему, это люди с прищепленными головами и с толстыми бесформенными ногами, – объявил Джино.

– Неплохо. Я вижу намек на первенство моторной функции по отношению к ментальной, как главное условие человеческой жизни… Вещественность тела и пустота под ногами говорят о духовном параличе, который лишает жизнь всякого смысла…

– Подобное представление сочетает в себе язычество с иудеохристианством, окутываясь безнадежностью, – понимающе кивнул Харлей.

Блондинка словно только что стала свидетельницей Богоявления.

– Возможно, это попытка даровать нам духовное опьянение…

На глазах Джино, изо всех сил старавшегося удержаться от смеха, выступили слезы. Он старательно рассматривал что-то на дне пустого бокала из-под шампанского.

– В данный момент меня больше интересует алкогольное опьянение. Прошу прощения… – Он огляделся в поисках девушки с подносом. Родраннер, подумав, предпочел остаться на прежней позиции у дальней стены.

На другом конце галереи Магоцци ждал, когда Грейс Макбрайд останется одна, чтобы к ней подойти, а окошечко открывалось реже куриных зубов. Ничего удивительного – высокомерная темноволосая красавица привлекает каждого мужчину, любящего искусство, панк-рок или читающего в свободные минуты приложения к садоводческому журналу. Если совсем не догадываться, что у этой самой красавицы жуткий характер и заряженный пистолет под мышкой, вполне можно подумать, будто она играет честно.

Она абсолютно бесстрастно смотрела на подходившего детектива. Секунду постояли, глядя друг на друга, потом он сказал:

– Мне надо задать вам несколько вопросов.

– Я была одна в офисе. Ни свидетелей, ни алиби.

– Знаю. Не в том дело.

– А в чем?

Магоцци нерешительно оглянулся, переминаясь с ноги на ногу.

– Не так легко сказать. Мне с вами вообще не следует разговаривать.

– Потому что я подозреваемая?

– Вроде того.

Она промолчала, стоя в ожидании, не желая приходить на помощь.

– Разрешите домой вас подбросить? – спросил он. – Поговорим по дороге. – Она ответила не сразу, поэтому Магоцци добавил: – Дело важное.

Она на минуту задумалась.

– Я в своей машине. Если хотите, езжайте со мной.

– Пару минут обождите. Встретимся внизу.

Он быстро обошел галерею, отыскав наконец Джино, вышедшего из туалета. Тот хлопнул его по спине:

– Эй, дружище! Уже сматываешься? Здесь есть телефоны на столике с гнутыми ножками…

– Провожу Макбрайд до дому.

Джино моргнул, попытался презрительно нахмуриться, но шампанское не позволило, осталась причудливо поднятой лишь одна бровь.

– Отправляешься на свидание с подозреваемой?

– Какое там свидание.

Джино попытался усвоить, засосав нижнюю губу.

– Заглянешь под юбку?

Магоцци прикрыл рукой глаза и затряс головой.

– Слушай, ты не знаешь, где я и что делаю, ясно?

– В самом деле не знаю, что делаешь, будь я проклят. Сам-то хоть знаешь?

– Нет, черт побери. Такси сможешь поймать?

Джино качнулся на каблуках, едва не упал, успел выправиться.

– Ну, приятель, я случайно только что говорил с Анджелой. Она нашла на часок няню и через четверть часа ждет меня рядом, чтобы вместе выпить. Первое настоящее свидание после Сюрприза.

– Не врешь?

– Не вру.

– Везет тебе, Джино.

– А то.

37

Сидя на пассажирском сиденье, Магоцци забавлялся с кнопками на приборной доске «ренджровера», отыскал систему подогрева и регулировки спинки для удобства поясницы, серьезно задумался о карьере жиголо.

Отъехав на два квартала от галереи, Грейс заметила:

– Вы за мной хвост пустили.

Магоцци взглянул в боковое зеркало, видя за полквартала патрульную машину.

– Исключительно ради предосторожности.

– Только за мной?

– За всеми. – Он сосчитал до двадцати и почти огорчился, что она на него не окрысилась. – Только не говорите, будто это вас не волнует.

Грейс вздохнула, сжала на руле кулаки.

– Слушайте, я устала. Знаете, меня многое уже давно не волнует. В самом деле хотите о чем-то спросить или решили просто проехаться в моей машине?

– Хочу знать ваши подлинные имена и фамилии.

Она вывернула по эстакаде на крайнюю левую полосу 94-й автострады, прибавила скорости, минуту молчала, а потом сказала:

– Как я понимаю, Томми еще не взломал файл ФБР.

– Верно понимаете. Сами постарались.

Грейс промолчала.

– Он напоролся на ваш «брандмауэр». Не трудитесь отрицать. Вы его нынче утром поставили, догадываясь, что у Томми хватит ума пробить защитную систему ФБР, и немножко ее подкрепили. Кстати, вы превышаете скорость.

– Разве не ясно? – тихо спросила Грейс. – Если кто-то когда-нибудь свяжет нас сегодняшних с теми, кем мы были в Атланте, нам снова придется исчезнуть. Начать все сначала.

– Боитесь, что вас отыщет киллер из Атланты?

– Боимся.

– Он уже вас нашел.

Она тяжело вздохнула:

– Может быть. А вдруг нет? Вдруг какой-то другой ненормальный играет в игру, а мы, беспечно поверив, что это тот самый, дадим нас найти прежнему? Гарантируете, что нынешний убийца именно тот, из Атланты? Что мы ничем не рискуем, выйдя из прикрытия?

Магоцци подумал.

– Нет, не гарантирую. Сегодня в любом случае. Может быть, завтра смогу гарантировать.

– Значит, завтра я вам назову настоящие имена и фамилии. – Она взглянула на него. – Почему вам так важно знать, кто мы такие? Тут нет никакой черной магии, обыкновенные имена.

– Посмотрим.

– Когда?

– По правде сказать, тут я вроде бы переступаю черту. Давать вам информацию о текущем расследовании убийства запрещено инструкцией.

Грейс бросила на Магоцци быстрый взгляд и вновь стала смотреть на дорогу.

– Кое-что прояснилось?

– Возможно. – Он растер виски, в которых начинала разливаться боль от нехорошего сочетания усталости и шампанского. – Если вдруг вам что-нибудь известно об этом, я должен спросить. Если инстинкт меня не обманывает, ответ может решить дело. Если обманывает… даже думать не хочется, черт побери.

– Чушь какая-то.

– Знаю. Надеюсь, вскоре смысл прояснится. Переступая черту, хотелось бы смотреть вам в глаза.

– Надеетесь, что я вас домой приглашу?

– Можно заехать в другое место, в кафе, в бар, не знаю…

Грейс покачала головой, направляясь к дому.

Пока заводила «ренджровер» в гараж, Магоцци пошел к тормознувшему у тротуара полицейскому автомобилю, узнал появившуюся в проеме опущенного стекла физиономию Энди Гарфилда, одного из старейших патрульных, вполне годного для работы в отделе, но не желавшего уходить с улиц.

– Она ехала на восьмидесяти трех в зоне с ограничением до пятидесяти пяти. Как думаешь, с какой скоростью гонит без копа на переднем сиденье?

– Бог ее знает. Как у тебя дела?

– Лучше.

– Я слышал, с Шейлой все в порядке.

– Угу. Мыцелую неделю боялись до чертиков, а опухоль оказалась обычной кистой.

– Джино рассказывал. Мы за это выпили. – Он оглянулся, слыша на дорожке сапоги Грейс. – Я в доме немного побуду. Поглядывай, ладно?

– Конечно.

Когда он подошел, Грейс вставляла в щель карточку.

– Сегодня за вами Гарфилд присмотрит. Хороший человек.

– Это должно меня успокоить?

– Не знаю. Меня успокаивает.

За открывшейся крепостной дверью приплясывал жесткошерстный пес неизвестной породы, болтая вывалившимся языком. Неимоверная радость на морде забавно сменилась смертельным испугом при уяснении, что Грейс не одна, но, как ни странно, он не убежал. Просто опасливо косился на Магоцци, старавшегося двигаться медленно и предсказуемо.

– Тот самый пес, что боится чужих? Не похоже, чтоб сильно боялся.

Грейс наклонилась, взъерошила собачью шерсть.

– Привет, Чарли! – Оглянулась на Магоцци. – Видно, он вас запомнил. По крайней мере, запах. Наверно, подумал, что, раз вас опять пригласили, значит, вы вполне безопасны. Не знает, конечно, что вас оба раза не приглашали. Возможно, пришел бы к иному мнению.

– Что у него с хвостом?

– Не знаю. Я его на улице нашла.

Магоцци присел, медленно протянул руку:

– Эй, Чарли, все в порядке.

Чарли издали осмотрел ладонь, осторожно вытянул нос. Обрубок хвоста вильнул пару раз.

– Он мне хвостом махнул!

Грейс закатила глаза:

– Как это вас взволновало.

– За прошлую неделю мое мнение о себе очень сильно упало.

Она повесила пальто в шкаф, взглянула на детектива, наконец протянула руку за его курткой. Он смотрел на нее с недоумением, смущенный неожиданным вежливым жестом, потом в рекордное время вылез из куртки.

– От усталости вы удивительно гостеприимны.

Грейс только вздохнула, повесила куртку, направилась по коридору к кухне. Чарли заскакал за ней, Магоцци пошел следом, по его представлению с большим достоинством.

– Садитесь, если хотите, – предложила хозяйка.

Он пододвинул стул к кухонному столу, с изумлением глядя, как пес по-человечески уселся на стуле напротив.

Сама Грейс прислонилась к буфету. Видимо, предпочитает держаться на высоте, моральной и физической.

– Хорошо, Магоцци. Смотрю вам в глаза. Говорите.

Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул, чтобы воздух прошел по всему телу вплоть до трясущихся конечностей.

– Я назову несколько имен, а вы скажете, говорят они вам что-нибудь или нет.

– Боже! В словесные ассоциации будем играть?

– Знаете, что такое Калумет?

– Сорт муки, – ответила Грейс не моргнув глазом. – Я выиграла?

– Проиграли. Клейнфельдт?

– Понятия не имею. Что ж такое Калумет?

– Городок в Висконсине.

– А Висконсин – это штат, правда?

Магоцци улыбнулся:

– Вы шутница. Еще кто-нибудь об этом знает?

– Только вы.

– Брайан Бредфорд?

– Нет, – ответила она без запинки.

– Вы уверены?

Грейс внимательно смотрела на него.

– Это самое важное?

Он кивнул.

– Я никогда не знала Брайана Бредфорда. Вообще ни одного Бредфорда, если на то пошло.

– Нет вероятности, что кто-нибудь из ваших друзей жил под этим именем в Атланте?

Она вытащила стул, села, глядя ему прямо в глаза.

– Нет. Вообще никаких шансов. В этом я даю вам слово, Магоцци.

Он испустил долгий усталый вздох. Сам не понимал, как сильно до этой минуты надеялся, что имя знакомо Макбрайд, и вот надежда внезапно исчезла.

– Брайан Бредфорд… убийца? – спокойно уточнила она.

– Мы так предполагаем. Он вырос в Сент-Питере…

Глаза Грейс расширились.

– …и, по нашему мнению, мог одновременно с вами учиться в университете в Атланте.

– Господи Иисусе. – Она закрыла глаза, рука инстинктивно дернулась к кобуре, потом упала на колено. – Это тот самый киллер.

– Все больше и больше похоже на то. Мы кое над чем работаем, стараемся найти подтверждение, что он был в Атланте. В Сент-Питер приходил запрос из университета Джорджии на дубликат аттестата, наши люди ведут там проверку.

Звоночек в другой комнате звякнул тихо, мелодично, но Грейс мигом вскочила, затаив дыхание.

– В чем дело?

– Электронная почта, – шепнула она, глядя мимо Магоцци в коридор.

– От него?

– Не знаю. – Она сразу стала маленькой и беспомощной.

– Взгляните, пока я здесь.

Грейс посмотрела на него так, словно он посылал ее на эшафот, потом направилась впереди него в крошечный кабинетик, села в кресло. Он наблюдал через ее плечо, как она включает монитор, открывает почтовый ящик. Там оказалось всего одно сообщение с той же надписью, что и прежде: «От киллера».

Грейс оглянулась на Магоцци:

– Это невыносимо.

Глубоко вздохнула, щелкнула кнопку «прочесть». На этот раз не было ни красных пикселей, ни переделанного открывающего экрана, только текст:

ТЫ МЕНЯ РАЗОЧАРОВЫВАЕШЬ, ГРЕЙС. ДАЖЕ НЕ МОЖЕШЬ СЫГРАТЬ В СВОЮ СОБСТВЕННУЮ ИГРУ. ПОДУМАЙ – Я У ТЕБЯ НА ЗАДНЕМ ДВОРЕ.

Она еще не дочитала, как Магоцци выхватил пистолет и выскочил в заднюю дверь.

На заднем дворе было пусто. Грейс из дома включила мощную систему верхнего света, когда он сбежал на траву по трем ступенькам. Но увидел он только одинокое дерево, пару адирондакских кресел, солидный деревянный забор вокруг дома, слишком высокий, чтобы его можно было легко перелезть. Магоцци позвонил по сотовому в диспетчерскую, помчался к Гарфилду, отчеканил инструкции, дюйм за дюймом оглядывая ограду в поисках царапин, следов, чего-нибудь.

Вернувшись в дом, нашел окаменевшую Грейс в шезлонге в гостиной, с Чарли на коленях, с пистолетом в руке, с пальцем на спусковом крючке, наготове. Пожалуй, никогда не видел столь душераздирающей картины.

– Господи боже мой, Грейс, – начал Магоцци, с удивлением слыша из собственных уст ее имя. Если она и услышала, то этого не показала, а может быть, попросту не обратила внимания.

– Ничего, да? – спокойно спросила она.

– Мы пошлем людей, патрульные машины прочесать Сент-Пол и окрестности, но если он был здесь вечером, то, наверно, давно уж исчез. Я сейчас осмотрю дом.

– Я уже осмотрела.

– Боже!

– Это мой дом, Магоцци.

– Я его все равно осмотрю.

Она равнодушно пожала плечами.

Когда он вернулся, сидела на том же месте.

– Собираетесь всю ночь просидеть с пистолетом в руках?

– Не впервые.

Магоцци провел рукой по волосам, оглядел комнату, устроился в уголке дивана.

Грейс с любопытством взглянула на него:

– Что вы делаете?

Он даже не посмотрел на нее.

– Я не уйду.

– Это не обязательно.

– Все равно не уйду.

38

Было еще темно, когда Холлоран с Бонаром спустились по пологому холму к Гудзону и въехали в Миннесоту по мосту над рекой Сент-Крой. Теперь Холлоран сидел за рулем и, учитывая, что поспать удалось всего час, чувствовал себя вполне неплохо, энергично, словно приближаясь к решающему концу.

Бонар спал, как дитя, на переднем сиденье, и Холлоран вспоминал, как они в последний раз проезжали через штат, направляясь в Двойной город^[55] с двумя ящиками пива в багажнике и парой билетов на концерт Брюса Спрингстина. Совсем еще мальчишки. Бонар весил фунтов на сто меньше, мир казался добрым и прекрасным.

Он вдруг понял, что пытается угадать, чем в те времена занимался Дэнни Пелтиер – должно быть, обдирал коленки, катаясь на скейтборде, – и добрых десять минут старался выбросить из головы его образ.

Помог Миннеаполис, когда машина свернула с 94-й автострады к центру города.

– Эй, Бонар! – Шериф толкнул друга в пухлое плечо, и тот мигом открыл глаза, чистые, ясные, как у ребенка. Никакого полусонного перехода, во время которого коэффициент интеллекта у каждого взрослого до первой чашки кофе колеблется от нуля до пятидесяти. Бонар всегда просыпается разом, активный, ко всему готовый.

– Гляди-ка! – Он с ухмылкой выглянул в окно. – Для нас свет оставили.

Линия горизонта сильно изменилась с тех пор, как они были здесь в прошлый раз. В центре выросли десятки башен, столбы белого и золотистого света устремляются в небо со старого небоскреба «Ай-Ди-Эс».

Холлоран всегда считал Миннеаполис юным женственным городом, очаровательным, скромным, приличным, старавшимся не быть слишком навязчивым. Теперь он похож на значительно вытянувшегося подростка. Интересно узнать, сохранится ли прежнее впечатление.

– Он стал много больше с нашего последнего приезда.

Бонар потянулся за термосом, стоявшим на полу у его ног.

– Угу. Раковые опухоли на ландшафте – вот что такое крупные города, а раковая опухоль по природе все время растет. Хочешь кофе?

– Да ты посмотри на подсветку. Красиво. Давай кофе.

Бонар вытащил из подставки пластиковый стаканчик, заглянул.

– Окурки туда не бросал?

– Не бросал.

– Ну, там что-то есть. – Он опустил стекло, выплеснул остатки прежнего кофе. – Не хочу даже знать, что именно.

Проехали мимо термометра на берегу реки, который показывал минус семь, но по холодному ветру, дунувшему в машину, Холлоран пришел к заключению, что его показания слишком оптимистичны. Он как-то слышал, будто все термометры в Миннесоте откалиброваны на десять градусов выше, чтобы предотвратить массовое бегство населения.

– Закрой окно! Холодно.

Бонар сунул в окно нос, как собака, глубоко вдохнул, прежде чем закрывать.

– Снег будет. Запах чую. – Он передал Холлорану наполненный стаканчик, сделал пару глотков из своего. Не то чтобы нуждался в кофеине, просто пьет ради вкуса. В данном случае это было ошибкой. Сморщился после первого глотка. – Боже, какая гадость.

– Кофе не из «Старбекса», а с заправки, на что ты надеялся?

– Надеялся, что вооруженный мужчина получит более приличный кофе, даже на заправке. Где мы? Что это за улица?

– Хеннепин.

– Знаешь, куда ехать?

– Конечно. В муниципалитет.

– Знаешь, как найти?

– Думаю, буду просто кружить, пока не обнаружу.

Бонар полез в нагрудный карман, вытащил сложенный во много раз лист, разложил на широких коленях.

– Что это?

– Карта центральной части Миннеаполиса с указанием дорог к муниципалитету. У следующего светофора поверни направо.

– Где ты ее раздобыл?

– В компьютере Марджори.

Холлоран включил свет и взглянул на бумагу. Похоже на настоящую карту.

– Не шутишь?

– Не шучу. Вводишь свои координаты, указываешь, куда хочешь попасть, и готово. Печатается карта с указаниями. Здорово, а?

– Не знаю. Пропадает ощущение приключения.

Остановились в конце шеренги патрульных машин на средней полосе переулка, который был шире любой улицы Калумета, обошли вокруг каменного здания, занимавшего целый квартал, вошли в подъезд. Полицейский с воспаленными глазами направил их вниз по коридору к отделу убийств.

Многовато народу в такой час, подумал Холлоран, и вид у всех усталый. Проходившие мимо любезно кивали, но окидывали коричневую форму быстрым пристальным взглядом копа, который особенно сосредоточивается на оружии под мышками.

На входе в отдел убийств Бонар нагнулся и прошептал:

– Никто нас не остановил. Переоденься в копа, заходи и занимай все здание.

– Кому оно нужно? – буркнул Холлоран, оглядывая крошечную безликую приемную с раздвижной стеклянной дверью в одной стене. За стеклом виднеется другое помещение, побольше, с серыми канцелярскими столами, некрасивыми стенами и перегородками, предназначенное для работы, и ни для чего больше.

По ту сторону стекла возникла очень крупная чернокожая женщина, снимавшая плотную зимнюю куртку, долго разглядывала их с головы до ног, прежде чем раздвинуть створку.

– Холлоран, да? – уточнила она, и Холлоран узнал слышанный по телефону голос.

– Шериф Майкл Холлоран. Помощник шерифа Бонар Карлсон, округ Кингсфорд, штат Висконсин. – Они выложили на стол значки, открыв кожаные обложки, чтобы она увидела фотографии. – А вы, наверно, Глория. Если не ошибаюсь, мы вчера с вами часто беседовали, – улыбнулся он.

– Угу. Никогда еще один и тот же мужчина так часто не звонил мне в один и тот же день с тех пор, как Терренс Белуда испугался, что я от него залетела. Бонар… Что это за имя?

– Норвежское, – объяснил Бонар, вытаращивший глаза на признание насчет «залета».

– Гм. Мне казалось, я все слышала. А вы еще думаете, будто у черных причудливые имена. Заходите, друзья. Ищите, где сесть, пока я звякну Лео.

Она нажала кнопку, открыв внутреннюю дверь, схватила телефонную трубку. Десяток пар глаз оторвались от дела, окидывая их взглядом. Холлоран чувствовал себя переведенным школьником, представшим перед новыми одноклассниками.

– Доброе утро, – кивнул он ближайшему человеку, изможденному мужчине с заметным адамовым яблоком, лохматой бородой, в черной вязаной шапке с проеденной молью дырой на лбу.

– Чего вы разговариваете с этим мешком дерьма? – фыркнула подошедшая сзади Глория.

– С мешком дерьма? Я думал, он переодетый агент. – Холлоран оглянулся, послал ей робкую улыбку и подавил желание выхватить из кармана темные очки. На ней было платье цвета кармина с тыквенно-оранжевой аппликацией. Просто издевательство какое-то, но оно ей к лицу.

– Ох, мальчики, да ведь вы из деревни, правда? Похоже, старушке Глории придется взять вас под крыло.

Бонар с улыбкой качнулся на каблуках.

– Благодарение Богу.

Карие глаза сверкнули на него и почти мгновенно смягчились. Холлоран, заметив, покачал головой. Что бы Бонар ни сказал женщине, он в половине случаев стоит на краю гибели. Но что-то в его лице – приветливость, невинность, неведомо что – заставляет их прощать ему почти все, черт возьми.

– Лео едет. Пулю привезли?

Холлоран похлопал себя по карману – сердце дрогнуло при воспоминании, как то же самое сделала Шарон.

– Ну, могу попросить кого-нибудь сразу проводить вас в лабораторию, а если хотите, просто отдыхайте до его приезда.

– Может, вы нас ознакомите с делом, пока мы дожидаемся детектива Магоцци? – предложил Бонар.

Она высоко подняла выщипанные брови:

– Я не коп, а секретарша.

Бонар ухмыльнулся ей в лицо, и Холлоран начал отсчитывать десять секунд до громов и молний.

– Ладно…

Так. Ошибочка вышла. Прошло пять секунд.

– Хотите узнать то, что мне предположительно положено знать, или то, что я действительно знаю?

Бонар усмехнулся еще шире:

– То, что действительно знаете. А больше всего мне хочется узнать, как это вы заплетаете волосы в столько мелких косичек. Меня это всегда занимало. В самом деле, такие меленькие, будто их заплетала какая-то крыса из сказки о Золушке или еще кто-нибудь.

Глория покосилась на Холлорана:

– Этот мужчина видел когда-нибудь в жизни черную женщину?

– Не думаю.

39

Магоцци считал, что не важно, нищий ты или миллионер. Существуют главные неизменные человеческие радости, которые сопровождают любого с малолетства до старости, и одна из них – проснуться от аромата хорошего кофе, сваренного кем-то другим.

Он открыл глаза, глядя в потолок гостиной Грейс Макбрайд. Планки жалюзи на одном глухом окне сходились неплотно, потолок разрисовывали тонкие лучики солнечного света, почему-то наполнив его оптимизмом.

Он был накрыт новым очень теплым одеялом, которого вчера, когда засыпал, не было. Приподнял краешек, видя внизу знакомое покрывало из синей шерсти, сел, выглянул в арку на пустую кухню. Она его накрыла во сне. Встала, приготовила кофе, накрыла еще одним одеялом, чтобы не замерз. От этой мысли в груди защемило.

Они были на заднем дворе. Чарли сидит в одном кресле, Грейс в другом, закутанная в белую толстую шерстяную кофту, темные волосы вьются на воротнике, в левой руке дымящаяся кружка с кофе, правая засунута в карман кофты, под которой даже издали видны солидные очертания пистолета. К подножию магнолии тянется шланг, водичка музыкально журчит в утренней тишине. Однако чертовски холодно.

– Тут прямо настоящий мороз, – сказал он, спускаясь с последней ступеньки, стараясь не расплескать свежий кофе из кружки. Видел облачка пара, вылетающие изо рта при дыхании, слышал потрескивание замерзшей травы под ногами.

Чарли повернул голову, улыбнулся ему. Его дыхание тоже было видно.

– Куртку наденьте, – не оборачиваясь, подсказала Грейс.

– Надел уже. – Он присел перед Чарли, почесал жесткую шерсть за ушами. Чарли громко вздохнул, положил голову ему на руку. – Потрясающий кофе. – Магоцци, посмотрев на Грейс, обнаружил, что она ему улыбается. Такой улыбки он еще не видел. Внушает ощущение, что он сделал что-то хорошее, правильное. Даже не помнится, когда выражение женского лица внушало ему подобное чувство. Стоит выяснить, в чем заслуга, чтобы потом когда-нибудь повторить. – В чем дело?

– Вы не согнали Чарли с кресла.

– Ну конечно… Это же его кресло.

Грейс опять улыбнулась.

– Впрочем, согнал бы, если бы не побоялся, что он мне руку откусит. – Он взглянул на свою руку, которую бешено лизал страшный зверь, как бы на секунду очутившись в американской картинке, изображающей мужчину, женщину, собаку, дом, словно она реальна и он в ней на месте. – Вы не должны одна тут сидеть, – неожиданно заявил он, и улыбка исчезла с ее губ.

– Это мой двор. Мой дом. – Грейс испепелила его взглядом, стирая из памяти единственную правильно сделанную мелочь. Вполне можно было сбросить пса с кресла. Только пес очень уж симпатичный. Наконец она вздохнула и снова уставилась на магнолию. – Вдобавок дерево надо полить.

Магоцци прихлебывал кофе, усваивая урок. Во избежание жестокого убийства на заднем дворе никогда не предлагай Грейс Макбрайд нарушить установленный распорядок. Он старался подавить инстинктивное стремление охранять ее, с которым мужчины вышли из пещер. Стремление в любом случае глупое, препятствовавшее эволюционному развитию, которое породило женщин с крупнокалиберными пистолетами в карманах домашней одежды. Глядя на воду, текущую к корням магнолии, придумал, казалось бы, невинный вопрос:

– Не поздновато поливать в такое время года?

Грейс покачала головой, и темные кольца волос снова скользнули по белому воротнику. И с непокрытой головой сидеть на холоде не следует, но делать подобное замечание он не намерен.

– Поливать деревья никогда не поздно. Во всяком случае, пока земля не промерзнет. Вы дома живете?

– Как всякий нормальный человек.

– Я не мишень. Никогда не была.

Господи боже, перескакивает с темы на тему, как кролик. Трудно уследить за ходом мысли. И это наверняка заметно.

– Поэтому не боюсь находиться одна, – объяснила она. – Он не собирается меня убивать. Он хочет меня… остановить.

– Что это значит?

Она безнадежно пожала плечами:

– Много лет стараюсь догадаться. Согласно психологическому портрету, который ФБР составило в университете, цель убийцы – «психологическая парализация», что бы эта чертовщина ни означала. То есть ему как бы кажется, будто я имею какую-то власть над его жизнью, и он хочет от нее избавиться, а мое убийство ничего не изменит.

– Интересно.

– Думаете? Я всегда считала это полной белибердой. Мертвые никакой власти ни над кем не имеют.

– Мученики имеют.

– О… – Она пошевелила губами, молча произнося это слово. – Правда.

– Мертвые любимые.

– Мертвые любимые?

Магоцци кивнул:

– Конечно. Возьмите любую пару в самом начале, когда все в новинку, сплошной жар, понимаете? Тут приходит известие о ее или его гибели в автомобильной катастрофе, на войне, где угодно, когда они еще не успели постареть, растолстеть или стать слабоумными, – что у нас остается? Мертвые любимые. Самые могущественные в мире люди. С ними не посоперничаешь.

Грейс взглянула на детектива, одновременно хмурясь и улыбаясь:

– Личный опыт?

– Нет. Что касается моей бывшей жены, я не смог соперничать с живыми.

Грейс потянулась к Чарли, погладила.

– Утром я разговаривала со своими друзьями, рассказывала о вчерашнем.

Магоцци поморщился, она это заметила.

– Успокойтесь. Я не расспрашивала о Брайане Бредфорде, главным образом потому, что если сама его не знаю, то и они не знают. Тем не менее они за меня боятся. Поэтому мы все вместе снова решили исчезнуть.

– Вам этого хочется?

Она немного подумала, широким жестом обвела ограду, охранные системы, десять лет бесконечных предосторожностей, которых Магоцци не мог даже себе представить.

– Хочется, чтобы все это закончилось. Хочется, чтобы настал конец.

Оба вздрогнули, когда в его кармане запищал сотовый телефон. Он открыл трубку.

– Магоцци слушает.

– Детектив, доброе утро.

Магоцци слегка растерялся. На сотовый звонят только копы, а не помнится, чтобы кто-нибудь из них говорил «доброе утро».

– Это лейтенант Паркер из полиции Атланты. – Протяжное южное произношение слова «лейтенант» все объяснило.

– Слушаю, лейтенант. Нашли что-нибудь?

– К сожалению, ничего особенного. Согласно миссис Франкер, которая возглавляет приемное отделение и всю ночь со мной проработала, некий Брайан Бредфорд действительно поступил в университет, но она не нашла никаких сведений о его регистрации в кампусе.

– Ох… – В односложное восклицание Магоцци вложил все свое разочарование. – Что ж, спасибо за…

– Постойте минуточку. Тут какая-то странность. Если принятый студент не регистрируется, на свободное место берут другого. Иначе останется пустая постель в спальнях, пустое место в аудитории…

– Ну, понятно.

– А в данном случае ничего подобного не было.

– То есть как? – нахмурился Магоцци.

– Миссис Франкер тоже не понимает. Поэтому сверила число принятых с числом зарегистрированных, и они совпали. Число внесших плату за обучение тоже.

Магоцци закрыл глаза, сосредоточился в ожидании, когда мозги заработают. Надо избавиться от этой женщины, от собаки, утреннего кофе, призрачного ощущения нормальной жизни и снова превратиться в копа.

– Значит, он там учился. Только не под именем Брайана Бредфорда.

– И мы тоже так думаем, – подтвердил лейтенант Паркер. – Ясно, если официально сменил фамилию между поступлением и регистрацией, то в университетских архивах ни разу не упоминается имя Брайана Бредфорда, а число студентов по-прежнему совпадает.

– Но он должен был подтвердить это, правда? Предъявить документы при регистрации. Иначе любой Джон Блоу с улицы мог явиться с дубликатом школьного аттестата Брайана Бредфорда и экзаменационными отметками…

– Правда. Но это не означает, что были предъявлены подлинные документы, и миссис Франкер не на сто процентов уверена, что в то время в университете проводилась перекрестная проверка. Я на всякий случай заглянул в архивы штата, чтобы вам помочь. В Джорджии никакой Брайан Бредфорд не подавал прошения о перемене имени и фамилии.

– Ладно, ладно, минутку… – Магоцци нахмурился, изо всех сил шевеля мозгами, потом несколько просветлел. – Значит, в списке зарегистрировавшихся студентов остается лишняя фамилия. Которая отсутствует в списке принятых. Это и есть тот, кто нам нужен.

Лейтенант Паркер вздохнул в телефонную трубку:

– То-то и оно. В том году было принято пять с лишним тысяч, а компьютеризации никакой. Мы просматривали жесткие диски. Два списка, в каждом больше пяти тысяч фамилий, причем даже не в алфавитном порядке. Регистраторы их вводили по мере поступления. Списки надо сверять вручную, поименно. Даже если отбрасывать явно женские имена…

– Нельзя. Это может быть и мужчина, и женщина.

В трубке ненадолго воцарилось молчание.

– Знаете, детектив, я порой просто не понимаю, почему южан считают оригиналами. Черт побери, мы тут вытаскиваем аллигаторов с полей для гольфа, тогда как вы на Севере распутываете поистине заковыристые дела.

– Если вас это немного утешит, наш типчик родился в Атланте, – улыбнулся Магоцци.

– Немного утешит. У Юга безупречная репутация. Может быть, сообщите мне, чем все это закончится, чтобы было что рассказать восемнадцатилетним юнцам?

– Твердо обещаю, если сегодня же утром перешлете мне те самые списки по факсу.

– Да они ведь конфиденциальные. Я должен спросить разрешения у властей и юристов.

Магоцци набрал в грудь воздух, стараясь сохранить ровный тон.

– Лейтенант, он за одну неделю убил шесть человек.

В телефонной трубке послышался легкий свист.

– Попробую поднажать, детектив. Давайте номер факса.

Магоцци продиктовал номер, захлопнул крышку мобильника и посмотрел на Грейс. Она неподвижно сидела, глядя на него.

– Вот почему имя и фамилия ничего никому не сказали, – тихо заключила она. – Он может быть кем угодно. – Магоцци уставился в свою прискорбно опустевшую кружку. – Возможно, мы сможем помочь с университетскими списками. У нас есть программа сравнительного анализа…

Он затряс головой, но смотрел ей в глаза.

– Мне надо идти. Не хочу, чтоб вы были одна целый день.

– Мы все собираемся на чердаке.

Он повернулся, пошел, а потом оглянулся и вновь посмотрел на нее:

– Спасибо за второе одеяло.

Она почти улыбнулась, слегка наклонила голову, как ребенок, оценивающий взрослого человека, и он ни за что бы не смог разгадать выражение ее глаз.

– Магоцци, вы когда-нибудь думали, что это я?

– Ни секунды.

40

Глория с ног до головы оглядела Магоцци, стремительно вошедшего в кабинет. Он потер щеку, услышал шуршание суточной щетины.

– Вот такой уж я мачо.

– Угу. Одетым спал, Лео?

– Фактически да.

– Ничего себе мачо. Впервые после развода ночуешь у женщины и даже не разделся.

Магоцци безнадежно взглянул на нее:

– Есть что-нибудь, чего ты обо мне не знаешь?

– Есть. Не знаю, почему ты впервые после развода ночевал у женщины и даже не разделся.

– Фактически не ночевал. Вел слежку, расследование, охранял ее… Да черт с ним. Что там слышно из округа Кингсфорд?

– Они в совещательной комнате вместе с Джино, который, я должна добавить, успел принять душ, побриться и переодеться, а все равно прибыл раньше тебя. Какие у тебя на форменном пиджаке красивые кудрявые волосы!

Магоцци оглянулся, отряхнул лацканы.

– У нее собака.

– Видно, тебе больше повезло с собакой, чем с женщиной.

– Очень смешно. Слушай, факсом никто сегодня не пользуется, поняла? Я говорю, никто, ни один человек. Жду важнейшего сообщения из Атланты, и мне очень не хочется, чтобы отправитель слушал короткие гудки.

– Очень важное?

– Не знаю. Важное. Отыщи меня, как начнет поступать.

Он вышел в коридор и начал подниматься по лестнице в совещательную комнату. Мельком увидел свое отражение в застекленной половине двери, придя к заключению, что вполне смахивает на гангстера, а потом уж внимательно оглядел помещение. Перед большой доской с фотографиями убитых и мест преступления выстроились Джино, шериф Холлоран и его помощник. Лица мрачные, руки в карманах.

Внешность шерифа удивила. Высокий, смуглый, с острым взглядом, ничего общего с пухлым деревенским блондином, каким Магоцци его себе представлял. Судя по ширине плеч, толкает в свободное время ядра весом сто фунтов. Помощник ниже ростом, ближе к стереотипу пузатого Санта-Клауса, рядом с которым Джино выглядит гибким и стройным.

Джино, оглянувшись на дверь, объявил:

– Вот он. Что я вам говорил? Длинный брюнет зловещего вида. – Он махнул рукой на Магоцци, потом указал на себя. – И невысокий симпатичный блондин. Точь-в точь как вы. Все равно что пара перемешавшихся близнецов. Как в фильме «Кто есть кто». – Он почесал в затылке. – Магоцци, познакомься с Майклом Холлораном и Бонаром Карлсоном. Ох, ребята, извините. Обычно он выглядит несколько лучше.

Бонар Карлсон схватил его за руку:

– По-моему, и так ничего себе.

– Спасибо.

Шериф Холлоран кивнул на помощника:

– Не хотел я его привозить с собой, да пришлось выбирать между ним и хорошенькой женщиной.

– Значит, выбора не было, – заключил Магоцци, тряхнув головой.

– Никакого. Я слышал, вы провели ночь с кем-то из подозреваемых.

– Полагаю, об этом еще не слыхала только пара человек во Внешней Монголии.

– Все возможно, – подтвердил Джино. – Она получила еще одно электронное сообщение?

– Угу. Томми над ним работает по крайней мере с вчерашнего вечера.

– До сих пор тут сидит, горбится над своими машинами, как свихнувшийся тролль. По-моему, вообще дома не был с самого начала этого безумного дела. Глаза у него уже бегают в разные стороны.

– Ладно. Шериф, Джино ввел вас в курс дела?

– Собственно…

– Не было необходимости, – объяснил Джино. – До моего приезда Глория все изложила, включая размер твоих трусов. Пулю отправили в лабораторию. Дэвид уже едет. Примется за нее первым делом. – Он хмуро посмотрел на доску, к которой прикрепил фотографии жертвы и снимки с места преступления в «Молл оф Америка». – Это наша вчерашняя девочка, Мэрион Сикель, сорока двух лет, во что попросту невозможно поверить. Служила в охране торгового центра, наблюдала за круговыми видеокамерами, только закончила смену и, видимо, собиралась перед возвращением домой прихватить кое-что на распродаже в «Нордстроме». В примерочной криминалисты нашли миллионы следов. Говорят, за десять лет не рассортировать.

Магоцци осмотрел новые снимки, сопоставляя реальные изображения застреленной женщины в машине с постановочными композициями из игры. Жуткое сходство. Перевел взгляд на другую игровую картинку – женщина в широкой блузе живописца лежит на полу перед классной доской. Холлоран проследил за его взглядом.

– Следующая? – уточнил он.

Магоцци кивнул.

– Но следующей не будет. По крайней мере, сегодня. Губернатор закрыл школы.

– Места преступлений ничего не дали?

– Ничего существенного. Таким путем его не поймаешь.

Шериф повел широкими плечами, словно стараясь сбросить тяжелый груз, как показалось Магоцци.

– Мы в понедельник хороним помощника шерифа, – мрачно сообщил он, и детектив сразу понял, что эта смерть и лежит у него на плечах, а груз, видно, слишком тяжел. – Мне бы очень хотелось сообщить родителям Дэнни, что этот гад отправился в камеру.

– Мы изо всех сил стараемся, – заверил Магоцци.

Помощник шерифа Бонар Карлсон смотрел на правую часть доски, где теперь висели все снимки с мест преступлений.

– Действительно, дело плохо.

– Гораздо лучше, чем было до вашего звонка, – заметил Магоцци. – Если пуля, которую вы вынули из миссис Клейнфельдт, совпадет с той, которую достали из вчерашней жертвы, сильно увеличатся шансы, что Брайан Бредфорд и есть тот – или та, – кто нам нужен. Думаю, все начнет быстро вставать на места. – Он рассказал о вестях из Атланты.

– Пять тысяч человек? – недоверчиво вытаращился на него Джино.

– С лишним, – поправил Магоцци.

– Замечательно, – уныло пробормотал Джино. – Новые списки. Вот ребята обрадуются!

– Очень многое зависит от идентичности пуль, – вставил Холлоран.

– Почти все, – согласился Магоцци.

– Чуть не забыл. – Джино схватил со стола две коробки с бумагой. – Томми наконец прорвался в файл ФБР. Тут все семьсот страниц.

– Господи помилуй, – охнул Магоцци.

– Я заглянул, там имеется указатель опрошенных свидетелей на десяти страницах. Половина Атланты, но хотя бы в алфавитном порядке.

– Благослови Бог памятливое ФБР, – пробормотал Магоцци. – Полагаю, Брайана Бредфорда нет в этом списке.

– Разумеется, нет.

По пути к выходу из здания Магоцци увидел еще одну коричневую рубашку, приближавшуюся к ним по коридору. Подумал, что это кто-то из еще незнакомых ему помощников шерифа из округа Хеннепин, точно зная, что не забыл бы офицера полиции, который так выглядит в форме.

– Ох, беда! – вымолвил помощник шерифа Карлсон и вместе с шерифом Холлораном застыл на месте, уставившись на подходившую женщину с короткими темными волосами и зоркими карими глазами, устремленными исключительно на шерифа, и никуда больше.

– Доброе утро, шериф, Бонар, – проговорила она, подойдя поближе, и Магоцци разглядел на груди плотной куртки эмблему округа Кингсфорд. – Пули совпали?

Холлоран заморгал, будто наткнулся на привидение, в высшей степени непрофессионально открыл рот, хотел что-то сказать, а потом передумал.

– Детектив Магоцци, детектив Ролсет, это помощник шерифа Шарон Мюллер. Именно она нашла ниточку к Сент-Питеру.

Шарон коротко кивнула обоим.

– Так что насчет пуль?

Помощник шерифа Карлсон вздохнул:

– Боже мой, ты среди волков росла? Поздоровайся с двумя красивыми детективами. Пожми им руки. Притворись воспитанной.

Шарон бросила на Бонара безнадежный взгляд, быстро протянула руку Магоцци и Джино.

– Ладно. Теперь, может быть, кто-то ответит мне насчет пуль?

– Их только что отправили в лабораторию, – объяснил Магоцци. – Как только что-нибудь прояснится, нам сообщат. А мы как раз собираемся перекусить.

– Отлично. Умираю с голоду. Что в коробках?

Джино перехватил коробки правой рукой, прижал к бедру.

– Досье ФРБ по делу, с которым много лет назад были связаны партнеры «Манкиренч». Легкое чтение за завтраком.

– Боже, терпеть не могу читать досье ФБР, – проворчала Шарон и быстро зашагала к выходу, заставляя четверых мужчин поторапливаться, поспевая за ней.

Джино ухмылялся, как обычно, с большим удовольствием шагая за симпатичной женщиной, Магоцци с Бонаром плелись позади, замыкавший строй Холлоран тряс головой, гадая, где, черт побери, Шарон читала досье ФБР и что она тут делает.

Они уже почти дошли до двери, когда за ними поспешно бросились двое в штатском. Тот, что повыше, возглавлял погоню, летя по коридору длинными шагами. Дай ему в руки щит – будет настоящий викинг, подумал Магоцци. Взглянул на другого, помоложе, с мрачной физиономией, семенившего следом, но старавшегося почтительно держаться на шаг позади. Молчаливый послушный бойцовый пес. Всегда рядом, и его как бы нет.

– О-го-го, – выдавил сквозь зубы Джино. – Выдвинули сегодня передовые войска.

– Магоцци! Ролсет!

Магоцци неохотно остановился, поджидая их, узнавая в высоком Пола Шафера, специального агента миннеаполисского отделения ФБР.

– Привет, Пол. Я и не знал, что ты когда-нибудь выходишь из офиса. Что стряслось?

Шафер был в первую очередь агентом ФБР, во вторую норвежцем и в третью человеком.

– Вот что. – Он взмахнул тоненькой официальной папкой. – Вы получаете досье, а мы узнаем, кому принадлежат снятые вами отпечатки.

Магоцци на минуту напрягся, но заставил себя расслабить плечи.

– Ох, проклятие… – Он посмотрел на папку и тяжело вздохнул. – Черт возьми, Пол, разве ты не отдашь его ради общего дела, общих интересов и прочего?

Шафер сурово взглянул на него:

– Назови фамилию, получишь досье. Таково условие.

– М-м-м… проблема. Мы сами точно не знаем.

– Не понял?

Магоцци притворился смущенным, растерянным.

– Н-ну, знаю, звучит неубедительно, да ты ж понимаешь, вечером после убийства на пароходе собирали отпечатки в полной суматохе. Ведь там были сотни людей. Полицейские выбивались из сил, торопились, пока все не разъехались… Кое-что пропустили, кое-что вышло нечетко, а когда мы вернулись и начали разбираться, обнаружили несколько вообще неподписанных карточек, на которых кто-то не проставил фамилии. В том числе и на той, которой ты интересуешься.

– Что?

Джино мрачно кивнул.

– Думаешь, мы над тобой издеваемся? Даже не знаем, кто из копов снял те самые отпечатки, а значит, не можем его расспросить. Надеюсь, старик, неизвестная личность не входит в десятку самых опасных разыскиваемых преступников или еще кого-нибудь.

Твердые голубые глаза Шафера вспыхнули. Он переводил взгляд с Магоцци на Джино, в голове со скрипом ворочались шарики-ролики, пока он пытался прикинуть, не водят ли его за нос.

– Что за чушь собачья? – Его дешево не купишь, но Магоцци казалось, что агенту так нравится мысль о полном провале полиции, что он почти готов поверить.

– Фамилию я могу выдумать, – предложил Магоцци. – Тогда отдашь досье?

Шафер подозрительно прищурился:

– Если не знаешь, чьи отпечатки, то и досье тебе ни к чему.

– Угу, верно, – кивнул Магоцци. – Я и позабыл в пылу конкуренции.

Шафер бросил на него пылающий взгляд, потом с вновь возникшим сомнением оглядел Холлорана с его командой, сбившихся в кучку с непроницаемым выражением лиц.

– Что-то произошло в Висконсине, о чем мне следует знать?

Магоцци с Джино быстро, нервно переглянулись. Если Шафер выяснит, что они заглянули в междуштатное досье по делу фирмы «Манкиренч софтвер», ФБР моментально возьмет верх, и все выкрутасы с отпечатками пойдут прахом. Черт побери, а Холлоран ничего не понимает. Надо было догадаться и предупредить, чтобы держал язык за зубами насчет цели своего приезда, да кто ждал засады?

Черт, черт, черт, молча сыпал Магоцци проклятиями, затаив дыхание, ожидая доклада Холлорана о Клейнфельдтах, об отправленных в лабораторию пулях, о ниточке к Сент-Питеру. Он чуть из кожи не вылез, когда шериф шагнул к Шаферу, протягивая руку.

– Шериф Холлоран, сэр, помощники шерифа Карлсон и Мюллер, округ Кингсфорд, штат Висконсин. – Он схватил и чуть не оторвал руку Шафера, изображая самую что ни на есть дерзкую и бесшабашную улыбку, которую Магоцци видел раньше только в кино. – Очень рад познакомиться с вами, сэр. В наших лесах не так часто встретишь федеральных агентов. Мы их только по телевизору видим. Настоящий подарок.

– Э-э-э…

– Здешние детективы любезно протянули руку помощи в заковыристом дельце, которое у нас приключилось, но я теперь понимаю, что время для этого самое неподходящее. Бонар, Шарон, обменяйтесь с агентом рукопожатиями.

Черт побери, думал Магоцци, сдерживая улыбку. Попозже надо будет расцеловать этого парня. Он покосился на Джино и был вынужден поскорей отвести взгляд, пока оба не покатились со смеху.

Шарон пожала Шаферу руку, скромно потупив взор, потом вперед вышел Бонар с восторженным благоговением, которое редко видишь за пределами Грейсленда.^[56]

– Помощник шерифа Бонар Карлсон, сэр. Польщен знакомством, сэр.

Шафер попытался выдавить улыбку, но она вышла слабой. Агентов ФБР не учат общаться с поклонниками.

– Э-э-э… спасибо… мне тоже приятно… Минуточку. – Он оглянулся на Шарон. – Шарон Мюллер? Та самая? Автор «Психологии насилия»?

Никто ничего не понял, все взглянули на Шарон, которая слегка сморщилась и страдальчески улыбнулась.

– Та самая.

– Боже мой, – просиял Шафер. – Это мне очень приятно познакомиться с вами! Знаете, вашу работу изучают в Квонтико…^[57] Я сам прошлым летом посещал семинары. Вы перевернули некоторые старые представления с ног на голову!

– Да, но…

– Магоцци, слушай мой совет, – обратился к нему Шафер. – После того как поможешь им с делом, дай этой женщине заглянуть в досье «Манкиренч софтвер», пока не уехала. Она лучший специалист по психологическим портретам, которых мы приглашаем со стороны. Клянусь Богом, ее выводы сильно тебе пригодятся.

– Обязательно, так я и сделаю, – мило улыбнулся Магоцци. – Мы охотно делимся информацией с другими агентствами.

Шафер слегка прищурился на колкость, развернулся и вышел в дверь вместе с бойцовым псом.

– Сукины дети, – пробормотал Джино, когда створка за ними закрылась. – Все видели жалкую папку, которую они выдают за досье?

Магоцци в замешательстве взглянул на Шарон:

– Вы из ФБР?

– Нет… Ну, консультирую время от времени. – Она отвела глаза от Холлорана, у которого отвисла челюсть.

– Чьи же отпечатки до такой степени взволновали этих ребят? – поинтересовался Бонар.

Магоцци с Джино переглянулись.

– Одного из партнеров «Манкиренч софтвер», – ответил наконец детектив.

Бонар склонил набок голову, выждал минуту, а потом сказал:

– Хорошо.

41

Все сидели в большой круглой кабинке в дальней части столовой, пили кофе, пока Магоцци и Джино по очереди излагали ход следствия с самого начала, скорее для Шарон, чем для Холлорана и Бонара, которые уже сполна наслушались Глорию.

Магоцци испытывал странное ощущение, будто всю жизнь расследует это дело, но за пять минут рассказал практически все, что им было известно.

Замолчал, когда подошла пятидесятилетняя официантка в рыжем парике и зеленой форменной одежде, поставив на стол столько холестерина, что его хватило бы для уничтожения взвода полиции. Колбаса, бекон, яичница, залитые маслом оладьи – и это только на тарелке Бонара. Магоцци взглянул на свой сухой блинчик с черным кофе, задумавшись, не покончить ли жизнь самоубийством.

– «В наших лесах не так часто встретишь федеральных агентов», – восхищенно процитировал Джино с набитым ртом. – Господи, боже мой, Холлоран, я думал, что умру на месте!

– Ну, как правило, не встретишь. – Холлоран дружелюбно пожал плечами и помрачнел, покосившись на сидевшую от него слева Шарон. – Естественно, я так считал до того, как мне стало известно, что один из агентов работает у меня.

– Ох, Холлоран, ради бога! – Она принялась ловить вилкой кусок яичницы у себя на тарелке, наконец яростно его проткнула. – Я вам говорю, что на них не работаю. Предложили, я отказалась. Им то и дело требуются консультации, платят хорошо, Бог свидетель, не сравнить с тем, что я получаю от округа, поэтому составляю психологические портреты. Не такое уж большое дело.

Джино откинулся на спинку диванчика.

– ФБР тебя вербовало?

– Они всех вербуют, – пожала Шарон плечами, откусила кусок хлеба, посмотрела в глаза Холлорану. – Предлагают втрое больше, чем в Кингсфорде, в первый год оплаченный месяц отпуска, во второй – полтора месяца и еще дом.

– Дом? – выпучил глаза Джино. – Господи Иисусе, видно, они в тебе сильно нуждаются! Почему же ты не соглашаешься?

Она вздохнула, положила вилку, придвинулась через стол к Джино, доверительно призналась:

– Потому что мне нравится моя работа и я люблю своего босса.

Бонар чуть не захлебнулся кофе. Магоцци с ухмылкой взглянул на Холлорана. Тот смотрел прямо перед собой, заливаясь свекольным румянцем.

– Безответно? – уточнил Джино, не обращая внимания на остальных.

– Не знаю. Он пока не решил.

– Облом!

Холлоран закрыл глаза.

– Господи, Шарон…

Магоцци стало его жалко. Шериф явно не в ладах с женщинами, а ему отлично известно, как при этом себя чувствуешь.

– Ладно, вернемся к нашим баранам. Вы нашли что-нибудь, связанное с ребенком Клейнфельдтов? Фотографии, детские книжки, всякое такое?

– Ничего, – ответил Бонар. – Все памятки и следы уничтожены, будто он умер.

– Однако парнишка сообразительный, – добавил Холлоран, подцепляя из стопки оладью с клубничным джемом. – В ходе последнего теста коэффициент интеллекта сто шестьдесят три.

– Откуда тебе известно? – поинтересовался Бонар.

– Вчера в ожидании разговора с Лео я звонил в Сент-Питер, говорил с какой-то монахиней, которая в то время была членом совета. Собственно, искал какие-то приметы, по которым можно было бы установить личность, например родимое пятно, хобби, склонности, интересы, все, что могло б указать направление поисков…

– Разумно, – кивнул Джино.

– …да она ничего не припомнила. Только что он с блеском проходил все испытания, тесты, был славным, хорошим ребенком, который ей нравился. – Холлоран со вздохом поставил чашку. – По ее словам, всегда грустный, печальный…

Джино оттолкнул от себя пустую тарелку.

– Ох, черт, не рассказывайте мне о том, на чем любой слизняк-адвокатлегко выстроит защиту. Бедный, несчастный ребенок, понимаете ли, просто не может не убивать, потому что родился со всеми причиндалами сразу – с яичниками, с яйцами, с членом…

– Джино, – мягко перебила Шарон. – Он убивает не потому, что родился гермафродитом, и ни один профессиональный психолог в округе не станет выстраивать на этом защиту.

– Да? Убеди меня.

– Из немногочисленных исследований, имеющихся в нашем распоряжении, вполне определенно явствует, что, когда жизнь обходится с ними сурово, гермафродиты склонны не к агрессивности, а к пассивности, почти всегда обращая агрессию внутрь, перенося враждебность на самих себя. Они просто люди, Джино, и все. Но, как все люди, под влиянием генетических отклонений, окружающей среды и так далее могут превратиться в общественно опасную личность. Даже в таких случаях я не нашла ни одного примера, чтобы гермафродита обвинили в убийстве. Честно скажу, вряд ли это окажется справедливым по отношению к любой другой статистической группе в стране. Гермафродит убивает не потому, что он гермафродит, а потому, что по ряду обстоятельств становится убийцей.

Джино хмыкнул, явно не убежденный.

– Возможно, хотя это не означает, что какой-нибудь дерьмовый адвокат не постарается на этом выехать.

– Не обращайте на него внимания, – посоветовал Магоцци. – Он еще в полицейской школе такой был.

Шарон принялась сдвигать тарелки в сторону.

– Ребята, не возражаете, если я загляну в досье?

– Пожалуйста. – Магоцци поднял тяжелые коробки.

Она откинула крышку, принялась очень быстро перебирать страницы.

– Никто из свидетелей не опознал в убийце мужчину или женщину?

Джино покачал головой:

– При убийстве парня на пробежке не было вообще ни одного свидетеля. Он был убит первым, когда уже стемнело, на дорожке у реки. Кругом деревья, укромное место, что-то увидеть можно только с очень близкого расстояния. Второй была девушка на кладбищенской статуе…

Шарон скривилась, продолжая листать и мгновенно просматривать страницы.

– Я читала. Дичь полная.

– Побывала бы на месте, волосы встали бы дыбом на яйцах… – Джино нерешительно замолчал. – Надеюсь, это не будет воспринято как оскорбление?

Шарон укоризненно на него посмотрела.

– Так или иначе, кладбище накрепко закрывается на ночь, а уж давно стемнело. Не так много скорбящих шляется там среди ночи. Мы проследили жертву до автобусной остановки, ничего хорошего не обнаружили. Никто ее даже не опознал, не говоря уж о том, чтоб заметить с ней рядом кого-то.

– А типа с парохода, может быть, видели, – добавил Магоцци. – Меньше чем за час до убийства он был в местном ресторане. Официантка заметила его с кем-то на улице после ухода, кажется с женщиной, но, когда мы стали расспрашивать, точно не смогла сказать. Одежда годится и мужчине и женщине.

Джино со вздохом откинулся на спинку диванчика.

– Пока единственными, кто наверняка видел убийцу, остаются, ни много ни мало, копы, дежурившие вчера в универмаге. И даже они не могут опознать. Закутался в какую-то дутую куртку или в пальто с капюшоном. Ничего определенного сказать невозможно.

– Ух! – Шарон затрясла головой, втягивая воздух сквозь зубы. – Четыре убийства и ни одного свидетеля. Знаете, как редко такое бывает? – Она ткнула пальцем в лист бумаги, который читала. – Похоже, в университете Джорджии произошло то же самое.

– И в Висконсине, – мрачно вставил Холлоран. – Брайан Бредфорд, если это он, легко и чисто убил одиннадцать человек, насколько нам известно, а мы даже не знаем, мужчина это, женщина или то и другое.

– По-моему, женщина, – проговорила Шарон.

Магоцци вопросительно вздернул брови:

– Почему?

– Просто догадка. Естественно, он слушается подсказок тела, причем полноценное развитие тех и других половых органов вовсе не означает, что вырабатываемые гормоны не предопределяют склонностей. Больше эстрогена, и он хочет быть женщиной, больше тестостерона – мужчиной. Но с психологической точки зрения сохраняется равновесие, и я предполагаю, что он протестовал против выбора родителей, отдавших его в школу как мальчика.

– М-м-м… – Джино подумал и обратился к Магоцци: – Видишь? Возможно, это женщина, значит, скорей всего, Грейс Макбрайд, как я и говорил.

Густые брови Бонара сомкнулись над переносицей. Магоцци восхищенно наблюдал, гадая, удастся ли ему когда-нибудь их развести.

– Ты подозреваешь Макбрайд? – переспросил Бонар, утаскивая с тарелки Шарон оставшийся бутерброд.

– Не знаю, – признался Джино. – Если хотите знать мое мнение, в высшей степени подозрительная особа. Дом охраняется, словно «Бэнк оф Америка», она не расстается с оружием и ненавидит копов.

– Сейчас о половине американцев можно сказать то же самое, – заметил Холлоран.

– В любом случае тут нет ничего подозрительного, – вставила Шарон. – Подозрительно было бы, если б она не старалась принять все возможные меры предосторожности после случившегося в Атланте.

Джино задумался, выпятив губы.

– Черт побери, Лео, глупый сукин сын. Я слышу самое убедительное доказательство, что Макбрайд не убийца, а тебе оно даже в голову не пришло. Только знаете, это как бы снимает подозрения и с остальных. Все уверены, что киллер за ними охотится, все носят оружие, устанавливают столь же надежные охранные системы в домах.

– С другой стороны, никто фактически не исключается, правда? – вмешался Бонар. – Скажем, если один из них убийца, а остальные четверо боятся, ему тоже лучше притвориться испуганным.

Джино со стоном закрыл лицо руками.

– Без конца ходим по кругу… – Прозвонил его сотовый телефон, он выхватил его из кармана, послушал секунду, бросил: – Спасибо, Дэвид, – закрыл трубку, поднял оба больших пальца. – Пули полностью совпадают.

Все вздохнули.

– Черт побери, – пробормотал Холлоран. – Действительно, ребенок Клейнфельдтов. Ничего не скажешь.

– И еще… – Джино встал, начал рыться в бумажнике. – Из университета штата Джорджия идет факс на миллионы страниц.

– Что шлют из Джорджии? – вскинулась Шарон.

Магоцци вскочил, швырнул на стол деньги.

– Два списка по пять-шесть тысяч фамилий в каждом. Брайан Бредфорд числится в списке принятых, но не числится в регистрационном списке, хотя число учащихся совпадает.

Шарон на две секунды задумалась, сорвалась с места, запихивая бумаги обратно в коробку.

– Сменил имя и фамилию. А судебные архивы вы проверяли?

– Да, в Атланте. В штате Джорджия нет никаких свидетельств о прошении Брайана Бредфорда насчет перемены фамилии. Он мог сделать это нелегально, потом просто заявить об изменении данных в канцелярию университета.

Шарон плотно закрыла коробку, полезла в карманы за мелочью.

– Возможно. И в штате Нью-Йорк ничего?

Джино с Магоцци минуту смотрели друг на друга, потом Магоцци вытащил телефон, набрал номер Томми Эспинозы и снова взглянул на партнера.

– Нам надо чаще принимать на службу женщин.

Бонар с ухмылкой погладил Шарон по голове, а она старалась шлепнуть его по руке.

42

Томми перезвонил Магоцци, когда детективы еще сидели в машине, направляясь обратно к муниципалитету. В штате Нью-Йорк сведения о перемене фамилий регистрируются по отдельным округам, где еще не все архивы компьютеризированы. Понадобится время.

– Работай, – велел Магоцци.

– Не повезло? – Джино слишком быстро свернул за угол здания муниципалитета, пришлось выкручивать руль, чтобы не столкнуться с пересекавшими улицу репортерами десятого канала. Впрочем, Магоцци не был уверен, что он сознательно не хотел их переехать.

Пересказал партнеру сообщение Томми.

– Нам тем временем предстоит потрудиться над пофамильным сопоставлением списков.

Джино с визгом тормознул на пандусе стоянки, поглядывая в зеркало заднего обзора, проверяя, успевает ли за ним машина Холлорана.

– Вот, видишь? Идея Шарон о поисках в штате Нью-Йорк ничего хорошего не дала, поэтому, в конечном счете, не стоит нам привлекать женщин.

– Какое облегчение! Если в нашем городе появится еще больше вооруженных женщин, я, пожалуй, перееду во Флориду.

– Во Флориде вооружены все женщины.

– Да, но почти все они старше меня. По-моему, сумею одолеть.

– Шутишь? Хорошенько подумай. Старушкам-пенсионеркам больше нечего делать, как целыми днями сидеть вокруг центров для молодых преступников и учиться быстрее выхватывать пистолет. Если хочешь знать мое мнение, Флорида – самый опасный штат.

Томми Эспиноза в течение суток не выходил из крошечной загородки. Время от времени наваливалась чудовищная усталость, глаза слезились, но охотничий азарт продолжал накачивать адреналин. Выдался тот самый редкий случай, когда босс – сотрудник правоохранительных органов – приказывает тебе – тоже сотруднику правоохранительных органов – совершить противозаконное деяние в рамках твоих служебных обязанностей. Взлом баз данных ФБР, безусловно, противозаконный поступок.

Это была первая высота. Чтобы взять вторую, требовалось пробиться сквозь стену защиты, установленную компьютерщиками «Манкиренч». Хороший «брандмауэр». Бог свидетель, удалось прорваться, как ни удивительно. Лицо до сих пор болит от широкой улыбки.

Процесс идет дольше необходимого, потому что приходится очень тщательно прикрывать каждый шаг, чтобы не подставить полицию Миннеаполиса. Плохо уже то, что в ФБР вторгся некий Джо Блоу. А если он окажется копом? Даже думать не хочется, что произойдет, если агенты когда-нибудь пройдут по следу, который тянется из местного муниципалитета к потайным закромам Эдгара Гувера.

Поиски измененной фамилии – пустяковое дело по сравнению с файлами ФБР. Может быть, нудное, долгое, но пустяковое.

Томми просматривал данные по округам в алфавитном порядке и дошел уже до буквы «д». Запросил в Делавэре данные на Брайана Бредфорда, откинулся на спинку стула и стал ждать.

Глория еще вытаскивала из факса печатные страницы, когда в отдел убийств ввалились Магоцци, Джино и вся компания из округа Кингсфорд. На ближайшем столе громоздилась толстенная стопка бумаг.

– Будем надеяться, что машина не сдохнет, – бросила она Магоцци, не оборачиваясь. – На столе пятьдесят-шестьдесят страниц. Списки принятых. Теперь идут списки зарегистрированных. Может быть, объясните, ради чего такая колгота?

– Может быть, ради спасения. – Магоцци смотрел на выползавшие из факса листы с фамилиями, густо напечатанными через один интервал. – Где-то в списках принятых должен значиться Брайан Бредфорд. К моменту регистрации он сменил фамилию. Мы должны сравнить оба списка и отыскать фамилию, которая есть среди принятых и отсутствует среди зарегистрированных.

– Боже всевышний! – Глория затрясла головой, на которой запрыгали меленькие косички. – До старости придется корячиться. Думаете, Брайан Бредфорд стрелок?

– Думаем.

Шериф Холлоран взял со стола листок и прищурился на него:

– Господи, до чего мелкий шрифт! Как считаете, сколько на одной странице фамилий?

Стоявшая рядом с ним Шарон внимательно пригляделась:

– Как минимум около сотни.

На каком-то столе зазвонил телефон и продолжал звонить, пока Джино не подошел. Магоцци впервые внимательно оглядел помещение. Джонни Макларен сидит в своем закутке, прижав к уху трубку, кроме него, никого больше нет.

– Куда все к чертям подевались?

Глория бросила на него безнадежный взгляд:

– Не мешает время от времени радио слушать. На тридцать седьмой жуткое семейное происшествие – какой-то тип пристрелил бывшую жену и троих детей, – плюс около миллиона звонков в службу 911. В городе нынче попкорн жарится на горячей плите. Каждый видит кругом незнакомцев с оружием.

– Проклятие! Мне нужны люди для работы над списками.

Глория глянула через плечо на команду из округа Кингсфорд:

– А эти не годятся? Ребята из Висконсина умеют читать?

Бонар с ухмылкой выступил вперед.

– Я бы сумел, если б сидел рядом с Глорией.

Она растянула оранжевые губы в улыбке и вернулась к факсу.

Джино подошел к столу, прислушиваясь к сотовой трубке, посмотрел на списки и сморщился:

– Господи, сколько их тут! На всю жизнь хватит.

– С кем ты разговариваешь? – спросил Магоцци.

– С Беккером. Он следит за Макбрайд, сменив Гарфилда. Она сейчас сидит в офисе «Манкиренч» вместе с остальными. Машины наблюдения стоят у входа, как на какой-нибудь чертовой полицейской конференции… Да, Беккер, слушаю… – Он минуту послушал, вращая глазами. – Хорошо, хорошо, оставайся на месте, еще одну машину оставь, остальные пусть едут к дому… Господи боже мой, наплевать, только его прикройте! – Он захлопнул трубку. – Придурок какой-то. Кстати, кто такой Беккер, черт побери?

– Я его не знаю.

– Такое впечатление, что двенадцатилетний парнишка. Наблюдает за компьютерщиками. Все на месте, кроме Кросса, тот ушел после полудня, поэтому я одну машину послал за ним, а Беккера оставил у пакгауза.

– Хорошо. Нам понадобится посторонняя помощь со списками. Можешь пригласить снизу дам, которые в данный момент не заняты приготовлением кофе, чтобы к нам поднялись, почитали?

Джино мигом просиял.

– Спорю, они принесут с собой кофе!

– Надеюсь.

Бонар скривился, глядя в чашку, налитую из общего засаленного кофейника.

– Надеюсь, это не они заваривали.

– Ах, Бонар! – благосклонно улыбнулся ему Джино. – Пойдем, сын мой, и я приведу тебя в рай. Вопреки распространенному мнению, он находится внизу…

Шарон рылась в стопке бумаг на столе.

– Значит, вам пока хватит помощников?

– Хотите уйти?

– Ну, пришла в голову мысль… Вы следите за партнерами «Манкиренч»?

– Да. Со вчерашнего вечера.

– Охраняете или подозреваете?

– И то и другое.

– Нельзя ли мне с ними встретиться? Немножечко поговорить, посмотреть, кое-что проверить…

Магоцци поднял бровь:

– Думаете, сумеете выявить гермафродита?

Шарон нетерпеливо тряхнула головой:

– Нет, конечно. Но неплохо разбираюсь в психопатах. Беседовала с парой сотен, составляя те самые руководства для ФБР.

Магоцци через ее голову посмотрел на шерифа Холлорана, который изо всех сил старался скрыть свою обеспокоенность.

– Ваш помощник, шериф, вам решать.

Холлоран стиснул зубы, задвигал бровями, глядя не на Шарон, а на детектива.

– Я потерял на этой неделе одного помощника. Не хочу без особой необходимости подвергать опасности другого.

– Да я только туда и обратно, – пообещала Шарон. – К тому же на месте еще наши люди…

Магоцци кивнул:

– Стоят прямо у здания.

– Что не принесет никакой пользы, если ты закроешься внутри вместе с киллером, – заметил Холлоран.

Шарон закрыла глаза и вздохнула.

– Во-первых, не так уж я беззащитна, во-вторых, ты же слышал, Джино сказал: все пятеро в офисе. Даже если один из них киллер, он не станет расстреливать копа на глазах у партнеров. Особенно когда под дверью стоят другие копы.

Холлоран помрачнел, но взгляд оставался твердым.

– Нечего тебе там делать.

– Вот как? Я думала, ты нас сюда привез искать преступника.

– Я тебя сюда не привозил, – напомнил Холлоран.

Шарон сверкнула на него глазами, выпятила челюсть.

– Ну что же, надеюсь, ты думаешь не о моей безопасности или еще какой-нибудь глупости. Как помощник шерифа я принесу мало пользы жителям округа Кингсфорд, если вышестоящий начальник не выпускает меня на улицу, чтобы я не споткнулась и не ушибла пальчик.

– Мы его по спискам вычислим! – рявкнул покрасневший Холлоран.

Громкие голоса привлекли внимание Макларена. Он склонился над письменным столом с полуулыбкой на губах, прижимая к груди телефонную трубку, чтобы какое-нибудь надоедливое убийство не помешало любоваться фейерверком прямо перед глазами, и повел на Магоцци рыжей бровью.

Видно, Глория тоже получала немалое удовольствие, покачиваясь на каблуках, восторженно глядя на Шарон, как на нежно любимое дитя, и, хотя ни разу вслух не сказала: «Давай, моя девочка!» – поскольку окружающие только того и ждут от чернокожей женщины, поощрение было буквально у нее на лбу написано.

С другой стороны, Магоцци чувствовал себя неловко. Плохо, когда коп ссорится с копом; ужасно, когда мужчина ссорится с женщиной, а тут совмещается то и другое. Он решил овладеть ситуацией, немедленно покончив со скандалом.

– Ладно, вы оба. Послушайте…

Шарон резко на него оглянулась. Ну, пускай разбираются сами.

– Слушай, Майк, – вновь обратилась она к Холлорану. – Даже если мы найдем фамилию в списках, не обязательно установим убийцу. Он мог с тех пор сменить ее еще десять раз. Уйдет не один день, пока разберемся, особенно если убийца один из «Манкиренч». Когда речь идет об изменении компьютерных данных, мы отстаем от них на несколько световых лет. Но если я с ними побуду какое-то время, задам нужные вопросы, может быть, что-нибудь в ком-то замечу или заставлю вспомнить каких-нибудь университетских знакомых…

Шериф Холлоран попытался грозно насупиться – по мнению Магоцци, безуспешно. Бедняга. Видно, Шарон его пожалела, смягчила тон.

– Я сумею, Майк. У меня хорошо получается. Ты же знаешь.

Холлоран вспомнил, как в разговоре с Дэнни Пелтиером по пути к дому Клейнфельдтов назвал Шарон самым лучшим следователем. События каким-то странным образом возвращаются, сходятся, желудок сжимается в тугой комок…

Внезапно настала устрашающе полная тишина, и Магоцци сообразил, что умолк факс.

– Только не говори, что вышел из строя! – взмолился он, глядя на Глорию.

– Нет. – Она вытащила из лотка стопку бумаги, взглянула на нумерацию последней страницы. – Полный комплект. – Добавила новые листы к лежащим на столе, и тут в кабинет вошли Джино с Бонаром, неся все необходимое для приготовления кофе.

За ними тянулась цепочка женщин, оглядываясь вокруг широко открытыми глазами, как школьницы на редкой прогулке в полях.

– Ну, Майк? – быстро спросила Шарон, желая уладить вопрос, прежде чем вновь прибывшие дадут ему повод отложить принятие решения.

– Я с тобой.

Она решительно качнула головой:

– Ничего не выйдет. Я ни от кого не получу никакой информации, если ты будешь торчать у меня за спиной. Ты всех пугаешь.

– Я пугаю?

– Я бронежилет надену. Под ним будет включен микрофон. Будешь слышать каждое слово.

Холлоран посмотрел на нее сверху вниз, видя перед собой офицера полиции в бесформенном коричневом костюме с наручниками на поясе, с баллончиком слезоточивого газа и крупнокалиберным пистолетом, из которого она стреляет быстрей и точней любого другого полицейского. А мысленным взором видел Шарон в красном платье, маленькую, полную надежды, с акварельной помадой на губах.

– Я с тобой, – повторил он и, когда она открыла рот для возражения, добавил: – На улице обожду.

После того как Шарон с Холлораном отправились к пакгаузу «Манкиренч», Магоцци оглядел своих новых сотрудников, сразу же пожалев, что позвал. Джино с Бонаром привели с собой пятнадцать женщин из регистратуры, которые сбились в кучку, перешептываясь и сдержанно хихикая, смущаясь и нервничая в непривычной обстановке.

Настроение изменилось, когда Джино принялся объяснять задачу, и даже еще не закончил, как женщины потащили стулья к столу возле факса, разбирая страницы регистрационного списка, действуя организованно, словно армия муравьев, объединенная общей целью.

Джино, всегда хорошо понимая, когда он лишний, отошел к Магоцци.

– Пойдет дело.

– Похоже на то. – Магоцци наблюдал, как одна женщина хлопочет вокруг Бонара, усаживает на стул, вручает стопку страниц, ставит справа от него дымящуюся кружку с кофе. Он отхлебнул, издал экстатическое мычание, потрепал ее по плечу, благодаря за заботу.

– Я заскочил перемолвиться словечком с Томми. Он рыщет по файлам ФБР, отыскивая настоящие фамилии чокнутых компьютерщиков, может, удастся первыми проверить их в списках. Макбрайд нашел сразу, ибо она в центре внимания. Установить других никак невозможно. Там тонны показаний свидетелей и друзей, но никаких физических характеристик, только имена и фамилии.

Магоцци на него покосился, стараясь удержаться от вопроса, и наконец не выдержал:

– Ладно, черт побери, как же ее на самом деле зовут?

Джино протянул маленькую сложенную бумажку.

Магоцци развернул, заглянул и нахмурился.

– Быть не может.

– Без шуток. Джейн Доу.^[58] Томми проверил вплоть до свидетельства о рождении. Точно, это ее настоящее имя. В жизни ничего хуже не слышал.

Магоцци глубоко вдохнул, тряхнул головой, вернул Джино бумажку.

– Попроси ее первой проверить. Мне надо позвонить компьютерщикам, сказать, что к ним едет Шарон.

Джино кивнул.

– Заодно звякни в диспетчерскую, пусть предупредят Беккера, а то он ее пристрелит, прежде чем она доберется до двери.

43

Родраннер сидел на чердаке за своим письменным столом, жуя печенье «Твинки», что служило самым убедительным доказательством неудачно прожитого дня. Он не только впервые за пятнадцать лет проспал, но и очнулся в конце концов с раскалывающейся от боли головой и с такой тошнотой, что даже не смог выпить кофе. Проклинал шампанское, давая клятву до конца жизни не брать в рот эту дрянь.

Даже Энни, обычно приходившая в офис последней, нынче утром опередила его и теперь подскочила в коричневом атласном костюме, расшитом сверху донизу рядами бархатных листьев осенних оттенков, с кружкой кофе и белым рогаликом, поставила перед ним кружку.

– Вот тебе, Спящая красавица. – Она подозрительно прищурилась на желтое губчатое печенье, которым он завтракал. – По-моему, ты называл «Хостес»^[59] дьявольской кухней.

Родраннер виновато взглянул на печенье и положил на стол.

– Так и есть, но я голоден. На заправке с едой плоховато, а больше я никуда не успел. – Он оглядел ее наряд. – Ты похожа на дерево.

– Откровенность никогда не принесет тебе ничего хорошего, дружочек. – Она полезла в пакет и выложила на стол вишневый пирог. – Если собираешься травиться сахаром и жирами, по крайней мере, ешь их без консервантов. Знаешь, что русские консервируют Ленина с помощью «Твинки»?

Родраннер криво усмехнулся и взялся за пирог.

– Спасибо, Энни. Ты похожа на красивое дерево.

– Чуть лучше. Однако не слишком, да и поздновато.

– Где все?

– Харлей пошел чуточку опохмелиться, Грейс с ним.

– Как она?

Энни цыкнула языком:

– По-моему, ничего, учитывая обстоятельства. Только исчезать не хочет.

Родраннер встревожился.

– Но мы должны исчезнуть. Все согласны.

– Все мы согласны. Грейс согласилась встретиться, обсудить, вот и все. Она не собирается уезжать, Родраннер. На этот раз не хочет бежать.

– О господи, Энни! Он был у нее на заднем дворе! Ведь нет никаких сомнений, правда? Тот самый тип вернулся. Он близко. Боже, ей нельзя тут оставаться!

– Успокойся. Я говорила с Митчем, он едет сюда. Собравшись вместе, сумеем уговорить ее.

Через пару минут загромыхал лифт и появился Митч с диким взглядом, в таком жутком виде, какой и представить трудно.

– Боже милостивый, Митчелл, что случилось? – воскликнула Энни.

Он вытаращился на нее:

– Шутишь? Кроме того, что на Грейс охотится киллер, компании грозит банкротство, и нам надо исчезнуть, начать все сначала?

– Да, кроме всего этого.

Митч рухнул в кресло, закрыл лицо трясущимися руками.

– Господи Иисусе. Я сказал Диане, что мы подумываем об отъезде, а она закапризничала. Понимаете, что это значит? Ей придется бросить писать. Она на пике карьеры, выставляется по всему миру и теперь должна от всего отказаться.

Минуту молчали. Наконец Родраннер сказал:

– Знаешь, Митч… Вам не обязательно уезжать. Вы женаты. У вас есть обязательства, которых ни у кого из нас нет. Семья важнее.

Митч пережил настоящее потрясение.

– Моя семья здесь. Вы всегда были моей семьей. Если Грейс уедет, если остальные уедут, я тоже уеду. – Он зажал глаза кулаками. – Проклятие, не могу поверить в эту жуткую чертовщину. Я даже не должен был здесь появляться сегодня. Обещал Диане, что не поеду. Слово дал, черт побери. А когда она отправилась в галерею, улизнул, как нашкодивший мальчишка, будь я проклят.

– Господи, Митч, – проговорил Родраннер. – Потише. Доведешь себя до инфаркта.

– Это было бы лучше всего. В любом случае надолго не могу задержаться. Надо вернуться домой раньше Дианы. Куда к чертям подевались Грейс и Харлей?

Лифт пошел вниз, отвечая на вызов.

– Это они, – сказала Энни. – И прежде чем поднимутся, знай, что Грейс не хочет уезжать.

Грейс вспоминала, что у них уже была однажды подобная встреча. Только в тот раз остальные стояли вокруг ее койки в палате психиатрического отделения Центральной больницы Атланты. Она была молоденькой, испуганной до потери рассудка, в полубессознательном состоянии от каких-то транквилизаторов, капавших в вену, до сих пор мысленно видя, как за дверью чулана истекает кровью Либби Герольд. Наверное, в таком состоянии отправилась бы в бункер к Гитлеру, если б тот предложил.

Но не в этот раз. В этот раз она просто чертовски устала. Хочется, чтобы все это кончилось так или иначе.

– Черт возьми, Грейс, сейчас другое дело! – Харлей расхаживал вокруг расставленных в кружок кресел, колотя мясистым кулаком по открытой ладони. – Он полностью нацелился на тебя. Был у тебя на заднем дворе, господи помилуй! На этот раз ты мишень, разве не понимаешь?

– Именно поэтому не желаю бежать, Харлей. Сейчас рискую я, только я.

– Грейс! – Родраннер рванулся в кресле, схватил ее за руки костлявыми длинными пальцами. – Можно ведь ненадолго уехать, пока его не поймают, а потом вернуться. Не обязательно исчезать навсегда.

Грейс с улыбкой стиснула его пальцы:

– Если я исчезну, он тоже исчезнет, как в прошлый раз. Потом мне, возможно, придется еще десять лет оглядываться через плечо, прежде чем он меня снова найдет, и все начнется сначала. Копы подобрались к нему близко. Дадим им еще пару дней.

– Копы тут абсолютно бессильны! – воскликнул Родраннер. – Все торчали в торговом центре, и что получилось? А на пароходе? Вы бы видели, сколько там было патрульных, и ничего хорошего не вышло!

Харлей остановился, взглянул на Родраннера:

– Ты хочешь сказать, что был во время убийства на пристани и сам видел?

Родраннер раздраженно посмотрел на него:

– Нет, конечно, иначе заметил бы убийцу. Когда добрался, там уже были копы и охрана.

– Свихнулся, мешок дерьма? Соображаешь, что бы они подумали, если б тебя там встретили?

– Просто хотел убедиться, что они все прикрыли! Не хотел, чтобы еще кого-то убили! – выкрикнул Родраннер, и всем показалось, что он вот-вот ударится в слезы.

Грейс с улыбкой потрепала его по плечу.

Когда звякнул Магоцци, предупреждая Грейс о скором прибытии помощника шерифа Шарон Мюллер, Митч собирал бумаги в своем кабинете перед возвращением домой, Энни покупала пироги в итальянской лавке деликатесов на другой стороне улицы, остальные усердно работали над единственным, что у них оставалось, – прослеживали, откуда пришли электронные сообщения.

Харлей открыл вторую банку пива, послышалось шипение.

– Найдем сукина сына, – пробормотал он в монитор.

44

Холлоран сидел в полицейском автомобиле, слушая треск статического электричества в рации на плече, чувствуя себя сжатой до предела пружиной, готовой выстрелить в ветровое стекло.

Как только дверь пакгауза закрылась за Шарон, радиопередатчик прекратил работать, и он запаниковал. Выскочил из машины, рванул через дорогу к бригаде в патрульном автомобиле, перепугав до чертиков сидевшего за рулем блондинчика, которому, судя по виду, только лет через десять полагалось бы надеть форму.

– А, да, – кивнул Беккер, выслушав торопливые объяснения Холлорана. – В таких старых постройках у нас вечно куча проблем с радио. В железобетонной арматуре использовался какой-то металл, вытворяющий с аппаратурой всякую чертовщину. Когда она поднимется наверх, где есть окна, будет лучше.

Поэтому он принялся ждать, мысленно отсчитывая секунды, как мальчишка, дожидающийся грома после молнии. Прежде чем подниматься, надо, само собой разумеется, миновать большой нижний гараж, но, черт побери, сколько на это уйдет времени? Она там уже три минуты и сорок четыре секунды.

Перед выходом из машины Шарон щелкнула тумблером, включила передатчик и, направляясь к панели домофона у огромной двери пакгауза, услышала голос Холлорана:

– Слышу твое дыхание.

При этом по всему ее телу как бы пробежал несильный электрический разряд – неожиданный, но, безусловно, приятный. Она улыбнулась, припомнив это ощущение.

Когда дверь за ней закрылась, рация затрещала, и она прикинула, что на осмотр гаража и подъем на чердак остается не более пяти минут, прежде чем Холлоран начнет со стрельбой прорываться в пакгауз.

Два долгих года ощущала волны безразличия, исходившие от слишком занятого работой мужчины, держащего свои истинные эмоции под жестким контролем. Но за несколько последних дней ей удалось пробить большую дыру в стене равнодушия, выпустив на волю пещерного человека. Не важно, что она быстрее и лучше его стреляет и при всей разнице в весовых категориях способна, пожалуй, его побороть. Холлоран чувствует примитивное побуждение охранять ее, а Шарон чувствует примитивное побуждение находиться под его защитой. Может, так и должно быть.

Гараж ей не понравился, хотя и без разумных причин. Хорошее освещение, безукоризненная чистота, никаких темных углов и щелей. Еще не сделав ни шагу, она видит почти каждый дюйм, не имея никаких оснований думать, будто внизу есть еще кто-нибудь, кроме нее, но все равно возникает какое-то беспокойство.

Надолго затаила дыхание, вслушиваясь в могильную тишину.

Ничего.

У дальней стены стоят две машины: черный «ренджровер» и «мерседес», в обеих темно, тихо. Рядом на подставках горный велосипед и большой «харлей-хог».

Она пригнулась, заглянула под машины, чувствуя себя довольно глупо. Распрямившись, поступила еще глупее. Впервые в жизни, не видя перед собой цели, расстегнула кобуру, вытащила большой девятимиллиметровый пистолет, послала пулю в ствол. Безошибочный щелчок гулко раскатился в пространстве, и сам этот звук ее чуть-чуть смутил.

Лучше перестраховаться, чем потом сокрушаться, рассудила Шарон, скользя взглядом по дальней стене и направляясь к ней. В центре располагается грузовой лифт, который с урчанием пошел вниз, когда она вошла, внутри горит свет, освещая пустую кабину за деревянной решеткой.

В дальнем левом углу стены дверь в человеческий рост с надписью: «Лестница». В правом еще одна дверца с черно-желтым знаком высокого напряжения.

Сначала машины, сказала она про себя, потом двери… Отчего, черт побери, ладони потеют?

Грейс бездумно смотрела в экран компьютера, почти до ступора загипнотизированная прокручивавшимися на экране расплывчатыми строчками.

Присланная Магоцци помощница шерифа из Висконсина только что позвонила снизу. Она поговорила с ней пару минут, нажала на кнопку дистанционного управления, отпирающую дверь, и послала вниз лифт.

Митч вышел из своего кабинета с кейсом и ноутбуком. Пиджак под мышкой сильно топорщится. Остановился у стола, положил руку ей на плечо.

– Мне надо идти. Как ты?

Грейс накрыла его руку ладонью и улыбнулась:

– Все будет хорошо. Отправляйся домой, позаботься о Диане.

Митч долго смотрел на нее, как всегда все сказав взглядом.

– Знаешь, – тихо проговорил он, чтобы никто не услышал, – если передумаешь насчет отъезда, я всегда буду рядом с тобой. Ничто мне не помешает. Ничто.

Между ними всегда остается память о первой любви, которая у мужчин иногда сохраняется до конца жизни. Но обычно он не бывает так откровенен, поэтому Грейс ощутила неловкость.

– Знаю. Иди домой, Митч.

Он еще секунду смотрел на нее, повернулся, направился к лифту.

– Я его вниз спустила, – напомнила Грейс, – за помощницей шерифа, которую прислал Магоцци. Она через пару минут поднимется.

Митч покачал головой:

– Ладно, тогда я по лестнице. Пока, ребята.

Он помахал Харлею и Родраннеру, которые были так сосредоточены на мониторах, что отсалютовали в ответ, не обернувшись.

Шарон внизу уже заторопилась, поскрипывая резиновыми подошвами по бетону мимо открытой двери лифта.

По прикидке на осмотр машин и трансформаторной будки ушло минуты три, и она начала беспокоиться, как бы Холлоран не вызвал Национальную гвардию, прежде чем она заглянет на лестницу и поднимется вверх, где, будем надеяться, радио вновь заработает.

Пистолет по-прежнему в руках, однако напряжение ослабло, ладони перестали потеть. Прислушавшись к собственным ощущениям, сразу можно понять, пусто в замкнутом помещении или нет, а после осмотра машин, исключения подозрений насчет других мест, где можно спрятаться, громкий четкий внутренний голос уверяет: она здесь абсолютно одна.

Не дошла до лестничной двери шагов десяти, когда та неожиданно распахнулась, из нее выскочил кто-то из чокнутых компьютерщиков, комически застыв на месте при виде пистолета.

– Ой, боже мой! Не стреляйте!

Шарон расслабилась.

– Извините. – Покорно улыбнулась, опустила глаза, укладывая пистолет в кобуру. – Я помощник шерифа Шарон Мюллер… – начала она, посмотрела на встречного, видя только глаза, и в тот же момент поняла, что совершила крупнейшую в жизни ошибку.

Обе руки автоматически дернулись, одна к бесполезной рации на плече, другая к кобуре, в голове в то же время кружилась безумная мысль: «Видишь, Холлоран? Я тебе сказала, что сумею! Сказала, что у меня хорошо получается…»

Руки по-прежнему движутся – слишком быстро, чтобы это заметить, слишком медленно, чтобы сделать что-нибудь полезное, – слышится легкий шлепок, чувствуется укус в горло над бронежилетом, черт возьми, над проклятым никчемным жилетом, на рубашку льется что-то теплое, мокрое, правый указательный палец инстинктивно дергается в воздухе, пытаясь снова, и снова, и снова нащупать спусковой крючок.

Магоцци пробежал по коридору к кабинету Томми, влетел в дверь, споткнулся о пустой пакет из-под «Читос».

– Господи боже мой, Томми! У тебя тут настоящее минное поле. Нашел что-нибудь?

Он ткнул пальцем в стоявший перед ним монитор:

– Нашел. Д. Эммануэль. Вот кто тебе нужен.

– Это Бредфорд?

Томми с усмешкой потер живот, нависающий, как у Будды.

– Клянусь своей задницей. Сначала проверил школу в Сент-Питере, потом прошелся по округам в алфавитном порядке, считая, что ученик средней школы не станет слишком далеко забираться. Еще раз на него наткнулся в округе Ливингстон. Брайан Бредфорд сменил имя и фамилию на Д. Эммануэль, как только ему исполнилось восемнадцать.

Магоцци схватился за телефон, передал сведения в отдел убийств.

– Полного имени нет?

– Нет. Только Д. – Томми указал на другой монитор. – Теперь ищу в штатах Нью-Йорк и Джорджия Д. Эммануэля. Посмотрим, что выскочит.

– Джино! – рявкнул Магоцци в трубку. – Он сменил имя на Д. Эммануэль. Проверяй списки!

Он еще висел на телефоне, когда Томми нахмурился.

– Бред какой-то…

– Что?

– Нашел свидетельство о браке на имя Д. Эммануэля в Джорджии. Но это наверняка не тот. – Он придвинулся к монитору, словно вблизи можно было лучше понять. – Зарегистрирован брак Д. Эммануэля с Джеймсом Митчеллом… Видно, какой-то другой.

Магоцци напрягся, почти окаменев.

– Нет, тот самый.

– Однополый брак в Джорджии? Вряд ли.

– Брайан Бредфорд гермафродит.

У Томми отвисла челюсть.

– Черт возьми, ты ж меня в дерьме вывалял! Почему сразу не сказал?

– Мы никому не говорили.

Томми смотрел на экран, тряся головой.

– Джеймс Митчелл… Где-то я его видел.

– Встречается не реже комка грязи.

– Нет, я хочу сказать, недавно. Обожди минуточку. Господи, наверняка в файле ФБР. Больше я ни с чем не работал. – Он скользнул в кресле на колесиках к другой клавиатуре, лихорадочно забарабанил по клавишам.

Зазвонил телефон, Магоцци схватил трубку.

– Есть, Лео. Д. Эммануэль внесен в список зарегистрированных и не числится в списке принятых. Это он. Томми его вычислил?

– Да, мы пока работаем. Я тебе сразу же сообщу.

45

– Родраннер, Харлей, – тихо окликнула Грейс. – Я только что получила еще одно сообщение.

Харлей с Родраннером рванулись к ее столу, нависли за спиной, глядя на монитор через оба плеча.

– Открывай, – нетерпеливо буркнул Харлей.

Грейс щелкнула мышкой, и на экране возникла одна строчка:

НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ МНЕ ПРИШЛОСЬ ЭТО ДЕЛАТЬ.

– Господи Иисусе, – прошептал Родраннер. – Что это значит?

Свет в офисе внезапно погас, монитор замерцал, электронное сообщение исчезло, экран залился голубым светом. Через несколько секунд на нем начала рисоваться схема электроэнергетической системы.

– Предупреждение об аварии в Сети, – предложил Родраннер никому не нужное очевидное объяснение.

– Очень ценное замечание, – хмыкнул Харлей. – Мы и так уже поняли.

– Допустим, перебой на главной магистрали, – проговорила Грейс. – Что это может означать?

– Значит, она где-то вышла из строя, – сказал Харлей. – Черт, возможно, это надолго.

Он подошел к окнам, поднял жалюзи, открыл ставни, но добился немногого. Солнце было закрыто черной стеной туч, которые не собирались в скором времени расходиться.

– Дьявольски темный день, самый темный во всем году, а у нас света нет.

– Генератор почему не включился? – спросила Грейс. – Я думала, мы установили автоматическую систему.

Харлей пожал плечами:

– Кто знает? Пожалуй, с момента переезда ни разу его не включали и не ремонтировали. Знаете, как батарея в машине – работает, пользуйся, нет, выбрасывай. Я спущусь посмотрю. Родраннер, насколько хватит батарей в компьютерах?

– Часа на два.

– Я сообщу в электрическую компанию и начну копировать информацию с дисководов, – вызвалась Грейс. – А вы, ребята, посмотрите, не удастся ли запустить генератор.

– Кстати, где он, черт побери? – уточнил Родраннер.

– В гараже в трансформаторной будке.

Родраннер с недоумением озирался вокруг.

Харлей закатил глаза.

– Ты когда-нибудь замечал дверь с табличкой? Ну ладно. Безнадежно. Пошли.

– Да ведь лифт у нас электрический.

Харлей нетерпеливо вздохнул:

– По лестнице.

– А, ну да…

Родраннер неохотно шел впереди по темной лестнице, старательно ставя боком на ступеньки ботинки четырнадцатого размера. Чем дальше они спускались, чем темней становилось на лестнице, похожей на гробницу, тем сильнее он нервничал.

– Проклятие! – неожиданно вскрикнул Харлей, возглас гулко разнесся в железобетонной гробнице, едва не отправив Родраннера в мир иной.

– Что?!.

Харлей остановился, смахивая с бороды крупную липкую паутину.

– Пауки. Прости, приятель, не хотел пугать. Трудно запомнить все твои фобии.

– Хочешь сказать, будто сам ничего не боишься? – сердито спросил Родраннер.

– Можешь не беспокоиться, еще как боюсь.

– Ни черта не вижу, будь я проклят, – пожаловался Родраннер. Потянулся, ударил по темной трубке освещения, установленной высоко на стене, словно его гнев мог дать свет. – А это что такое? Разве они не должны светиться круглые сутки?

– Должны, но светящиеся трубки работают на батарейках, а если не менять батареи, со временем гаснут, – растолковал Харлей, как маленькому ребенку.

– Нам нужен фонарь. Почему мы не взяли фонарик?

– Потому что дураки. И не вздумай просить меня сбегать за ним наверх. Просто иди дальше. Тут где-то помощница шерифа, а копы всегда носят с собой огромные фонари на пять триллионов свечей.

Родраннер вдруг начал без остановки чихать, за что вполне мог попасть в Книгу рекордов Гиннесса.

– Господи, что с тобой? – спросил Харлей, когда приступ в конце концов закончился.

Родраннер высморкался, снова шагнул вперед.

– Ничего. Надо, чтоб кто-нибудь сделал уборку, – прогнусавил он. – Пыли столько, что сад можно сажать.

Харлей охнул, зацепившись за край ступеньки мотоциклетным ботинком на толстой подошве. Хватаясь для опоры за перила, наткнулся на что-то пушистое, взвизгнул:

– Мать твою!.. – Отдернул руку, прижал к груди. – Ни к чему не прикасайся. Похоже, я только что до крысы дотронулся.

Родраннер снова чихнул.

– Здесь все герметично запечатано. Если б даже какой-нибудь грызун пробрался, теперь уже сдох бы.

– Да? А что еще бывает пушистым, размерами с Род-Айленд и с бьющимся сердцем?

– Может, просто спорообразование.

– Это что еще за чертовщина?

– Не знаю. То, от чего я чихаю.

– Постарайся убедить себя в этом.

– Надо было фонарик взять.

– Заткнись. Где дверь, мать твою?

– Ты очень часто мать поминаешь, когда нервничаешь.

– Кто нервничает?

Родраннер с глухим стуком наткнулся на железную дверь.

– Ох!

– Молодец. Дверь нашел.

Родраннер дернул стальной засов, дверь медленно открылась в гараж, где было даже темней, чем на лестнице.

– Помощник шерифа Мюллер! – крикнул Харлей. Ему ответило только эхо. – Офицер! Вы здесь? – Молчание.

– Если б она была здесь, не сидела бы в темноте, устраивая на нас засаду, – рассудил Родраннер.

– Тонко подмечено. Значит, тут ее нет. Может, ушла, когда свет погас. Придется обходиться без света. – Харлей помолчал, мысленно представляя себе помещение гаража. – Хорошо. Дверь в будку с генератором прямо напротив нас на другой стороне. Держись за меня, пойдем по стене.

Родраннер мертвой хваткой вцепился в Харлея, вслепую шаркая за ним следом.

– Вот пакость. Пол липкий. Снова из твоего «хога» масло течет?

– Масло из моего «хога» никогда не течет. Ну вот, мы на месте. – Он полез в карман, вытащил связку ключей, начал ощупывать каждый по очереди, отыскивая маленький ключик от висячего замка. – Хотелось бы знать, зачем мы поставили на дверь трансформаторной будки висячий замок. Вряд ли кто-то захочет спереть груду железа весом две тысячи фунтов.

Наконец Харлей нашел ключ, открыл замок, распахнул дверь.

В генераторной было темнее, чем в гараже, если такое возможно. Они только через минуту разглядели в углу массивные очертания генератора. Оба подобрались к нему, ощупывая детали.

– Ну, что надо искать? – спросил Родраннер.

Харлей почесал бороду.

– Проверяй провода, контакты, дай знать, если наткнешься на кнопку. По-моему, где-то должна быть кнопка перезарядки.

Родраннер принялся шарить вслепую, нащупал болтавшийся кабель, который предположительно должен куда-то подсоединяться, а куда, бог знает. Он два года подряд проваливался на экзаменах в школьной мастерской, пока отчаявшийся преподаватель не поставил зачет в обмен на помощь с самым продвинутым на то время компьютером.

Вертясь вокруг генератора, чтобы крепче схватить кабель, больно ударился о какую-то очень острую металлическую штуку, торчавшую из стены, взвыл, пятясь назад, держась за голову.

– У-у-у-у!..

– Вот придурок, прости господи! В один прекрасный день сам себя угробишь.

– Слушай, темно ведь!

– На что напоролся?

Он протянул руку, пощупал.

– Какой-то металлический ящик… в стенке.

– Коробка с прерывателем. Эй, хорошая мысль. Может, просто что-нибудь разомкнулось.

– Угу, и я так подумал. Поэтому иразбил об него голову, – буркнул Родраннер.

Харлей втиснулся рядом с ним, ощупывая ящик.

– Хорошо. Нашел. – Он снял крышку и начал копаться внутри. – Ни хрена не вижу, но один выключатель стоит не в том положении.

Раздался щелчок, внезапно вспыхнул свет.

– Есть! – победоносно крикнул Харлей.

– Слава богу…

Дверь будки захлопнулась с оглушительным металлическим грохотом.

– Ох, проклятие! – панически воскликнул Родраннер.

– Не волнуйся, приятель. Дверь автоматически не закрывается. Только с помощью кода. Сейчас я тебе покажу. – Харлей шагнул вперед, потянулся к ручке.

С другой стороны двери руки в перчатках вдели в петли висячий замок и накрепко заперли его.

46

Магоцци сгорбился за плечами у Томми, дыша ему в шею.

– Почему так долго?

– В файле семьсот страниц. Я только начал…

Запищал один из компьютеров. Томми оттолкнул Лео, покатился в кресле к боковому столу.

– Компьютерщики только что получили очередное послание. – Он сощурился на монитор и прочел: – «Не хочу, чтобы мне пришлось это делать». Старик, что это значит?

– Кто знает… – начал Магоцци, которого прервал резкий сигнал тревоги. – Что за черт?

Томми замер, не моргая, полностью сосредоточившись на мониторе, на строках букв и цифр под посланием.

– Будь я проклят, – прошептал он и поднял на Магоцци широко открытые глаза. – Черт возьми, Лео, тут нет никакой защиты. Прямая связь. Сообщение поступило с компьютеров «Манкиренч».

Магоцци на секунду окаменел, слыша гул в ушах.

– Что ты говоришь?

– Он там, Лео. Прямо сейчас.

Харлей ударил в дверь плечом, как тараном. Она задребезжала в металлической раме, но в нынешнем столетии не собиралась уступать ни крохи.

– Проклятие!

– Кажется, ты говорил, будто дверь автоматически не запирается.

Харлей совершил еще один бросок на дверь.

– Не должна.

– Брось, Харлей. Железную дверь не сломать.

– Есть более удачные идеи?

– Сотовый при тебе?

– Родраннер, мы находимся в бетонированном помещении внутри бетонированного подземного гаража. Мобильник здесь не будет работать.

– Я в кино видел парня в подземном бункере во время «Бури в пустыне», и у него мобильник работал.

– Чертов Голливуд еще не то покажет. – Харлей схватился за круглую ручку, принялся яростно ее трясти и вертеть.

– Харлей, – раздался за спиной слабый голос Родраннера.

– Чего?

– Я истекаю кровью? Насмерть?

Он оглянулся на приятеля, ощупывавшего ушибленное о металлический ящик место.

– Крупная красная шишка с гусиное яйцо, которая уже начинает синеть, а крови нет. – Он проследил за взволнованным взглядом Родраннера, устремленным в пол. Бетон был покрыт кровавыми следами.

Их собственными.

– Ох, Иисусе Христе, – прошептал Родраннер. – Это было не масло…

Внезапно все одним щелчком встало на место – электричество, которое не должно было выключиться и выключилось; дверь, которая не должна была закрываться и все же закрылась. Харлей испустил злобное рычание, выхватил свой пистолет, прицелился в дверную ручку.

– Господи помилуй, мать твою, какого черта ты делаешь? – завопил Родраннер. – Разве можно стрелять в железную дверь в бетонном помещении? Нас в клочья разнесет!..

– Знаю! – Рука Харлея дрожала, Родраннер провожал глазами ходившее ходуном дуло. – Знаю, – повторил он, на этот раз шепотом, а когда оглянулся на друга, тот плакал. – Он здесь. А Грейс наверху одна.

И тут они услышали поднимавшийся лифт.

– Грейс!..

– Магоцци?

– Грейс, ты мне веришь? – Он бежал по кабинету, огибая столы, отшвыривая каждого встречного, прижимая телефонную трубку к уху с такой силой, что оно будет болеть еще несколько дней.

– Нет, не верю.

– Должна верить, Грейс. Должна доверить мне свою жизнь. Убийца там! Беги! Сейчас же убирайся оттуда! Сию же секунду… О боже, пропади все пропадом ко всем чертям!

– Что? – спросил пыхтевший у него за спиной Джино.

– Разъединился.

– Проклятие! – эхом откликнулся Джино, и они вылетели в коридор, помчались вниз по лестнице, к парадной двери, ближайшей к парковке, сбив микрофон на высоком штативе, установленный десятым каналом, толкнув стационарную камеру, ударив в дверную решетку с такой силой, что Магоцци на миг показалось, что она сейчас насквозь пробьет стекло.

Он все нажимал и нажимал на кнопку повторного набора, а телефонный звонок, вызывающий офис «Манкиренч», зудел и зудел ему в ухо.

Грейс, застыв, стояла у своего стола, прижимая к уху телефонную трубку, взгляд прикован к поднимавшемуся лифту. Слышался скрежет подъемного механизма, сквозь деревянную решетку видно было, как движутся тросы.

– Магоцци! – лихорадочно шепнула она в микрофон, но ничего не услышала, кроме глухой тишины.

«Грейс, ты мне веришь?»

Руки у нее так тряслись, что опущенная на стол трубка застучала.

«Убийца там! Беги! Сейчас же убирайся оттуда!»

Слышно, как в груди колотится сердце, слышен гул компьютеров, слабый птичий щебет где-то за окном.

Но все заглушал поднимавшийся лифт.

Беги! Прячься, черт побери! Она присела на корточки за письменным столом и в мгновение ока вернулась на десять лет назад в чулан в кампусе университета штата Джорджия, делая то, чему ее учила специальный агент ФБР Либби Герольд. Тогда она тоже слышала стук сердца и другие звуки: быстрое шлепанье по деревянному полу босых ног Либби, еще мокрых после душа, скрип половой доски в коридоре, «вжик-вжик» из дверей спальни… Видела сквозь пыльные планки жалюзи, как в поле зрения снова возникли голые ноги Либби, сверкнул металл, распарывая лодыжки, рисуя две широкие кровавые улыбки, из которых на пол лилось красное озеро. А она не должна была издавать ни единого звука. Так и сидела в своем смехотворном убежище с вытаращенными от ужаса глазами, ожидая своей очереди, ничего не сделав, чтобы помочь Либби Герольд, ничего не сделав, чтобы спастись самой. Ничего не сделав.

Беги, прячься. Прочно укоренившийся могучий инстинкт и сейчас пересилил изматывающие тренировки десяти прошлых лет. Курсы самообороны, бодибилдинг, упражнения в стрельбе – бесполезно. Она снова прячется, как десять лет назад, ждет, ничего не делает. Словно выслеженная и загнанная добыча старается казаться поменьше, сжаться, крепко обхватывая себя руками. И, только нащупав пистолет, вдруг вспомнила, кто она есть. Кого вырастила из погибавшей девочки в чулане.

Оглянулась через плечо на окно, выходившее на пожарную лестницу. Это еще по силам. Вылезти, спуститься на безопасную улицу…

Только не в этот раз. Грейс на мгновение закрыла глаза и снова повернулась к лифту. Кабина уже почти поднялась. Бежать мимо к лестнице поздно, но времени хватит, чтобы вытащить из кобуры пистолет, вставить обойму; хватит, чтобы метнуться вперед в укрытие за столом Энни, твердо упереться локтями в гладкую деревянную крышку, держа обеими руками оружие.

«Когда стреляешь, весь твой мир сводится к этому, – вновь и вновь повторял ее первый инструктор по стрельбе. – Рука с пистолетом, мишень и прямая между ними. Ничего больше не существует».

Она бывала в том мире сотни, тысячи раз, так кучно выпуская в мишень по пятнадцать пуль, что отверстия сливались в одно. По иронии судьбы, оглушительный грохот выстрелов приносил единственные минуты истинного покоя, мир кругом затуманивался, исчезал, оставалась лишь узкая линия в резком фокусе, требовавшая внимания.

И сейчас чувствуется, как на нее нисходит покой, когда она видит лишь пистолет и решетку двери лифта.

Вдыхает носом, выдыхает ртом, со сверхъестественным спокойствием ожидая своего первого выстрела в человека.

Магоцци гнал с такой скоростью, что проскочил перекресток на красный свет. «Форд» резко тормознул, пешеходы и велосипедисты рассыпались в стороны под вой сирены и визг колес.

Джино сидел на переднем сиденье, держась одной рукой за приборную доску, выкрикивая в рацию адрес пакгауза, вызывая скорую и подкрепление, сообщая всем о возможном ранении офицера.

Шарон Мюллер не отвечает на вызовы.

Перед глазами медленно всплыла крыша лифта, потом кабина, которая поравнялась с полом, а затем со щелчком остановилась.

Вместе с ней остановилось сердце Грейс, разорвалось на миллионы осколков. Разрыв отчетливо прозвучал в ушах, осколки застучали о ребра.

В лифте не было никакого убийцы. Один Митч, привалившийся к боковой стенке, в костюме от Армани кровавого цвета, глядел слепыми голубыми глазами на свои расставленные ноги. Череп с повернутой к ней стороны снесен почти полностью, вывернут наружу, словно кто-то со страшной силой рванул его за ухо, обнажив великолепные, блистательные мозги.

Нет, нет, нет. Грейс чувствовала, что из горла вот-вот вырвется жуткий, яростный вой, но хорошо понимала, что, если его испустить, это будет ее поражением.

Поэтому оторвала взгляд от сильных скрюченных рук, которые с нежностью к ней прикасались, от мертвых глаз, которые полюбили ее раз и навсегда, и вместо этого преисполнилась ненавистью.

Двигаясь молча, быстро, бесшумно, почти не стуча сапогами, обогнула стол, прошмыгнула мимо лифта – не смотреть! – к лестнице, держа пистолет в вытянутой руке.

Дверь быстро открылась, но Грейс оказалась быстрее. Упала на одно колено, задержала дыхание, пока до выстрела не остался лишь крошечный волосок…

…и в дверях появилась Диана, застыла на месте, глядя в дуло пистолета. В кроссовках, в плотном свитере, с холщовой сумкой на плече. Светлые волосы забраны в конский хвост, лицо раскрасневшееся, искаженное, перепуганное.

– Я… я… я…

Грейс вскочила, схватила ее за руку, с силой дернула, прижала к стене, не спуская глаз и пистолета с закрывавшейся двери.

– Черт возьми, – прошипела она прямо в ухо, – ты кого-нибудь внизу видела? Харлея, Родраннера, Энни?

В горле у Дианы что-то жалобно тоненько пискнуло. Грейс ждала, что Диана сейчас рухнет с ней рядом. На секунду отвела глаза от двери, видя, что Диана неотрывно смотрит на тело Митча в кабине лифта, часто дыша открытым ртом.

– Смотри, что ты наделала, Грейс, – проскулила она. – Смотри, что натворила.

Грейс дернулась, как от пощечины, взглянула на свой пистолет, догадалась о мысли Дианы.

– Господи помилуй! Я этого не делала! – лихорадочно прошептала она, отталкивая подругу в другую сторону, становясь между ней и жуткой картиной в лифте. – Слушай. У нас нет времени. Там внизу помощница шерифа – ты ее встретила?

Диана вертела головой, вытягивала шею, стараясь заглянуть в кабину за ее спиной. Глаза дикие, слишком широко открытые, так что видны белки вокруг голубой радужки.

Грейс дернула ее за руку:

– Не смотри туда. На меня смотри.

Пустые голубые глаза медленно посмотрели на Грейс. Взгляд жалкий, отрешенный, убитый, как Митч.

– А? – тупо переспросила Диана.

– Ты внизу кого-нибудь видела?

Голова качнулась вверх-вниз.

– Женщину-копа. – Горло дернулось в судорожном глотке. – Мертвую… Одно кровавое месиво…

– Ох, боже! – Грейс на мгновение закрыла глаза. – А остальные? Харлей, Энни…

Диана равнодушно покачала головой.

Господи Иисусе, подумала Грейс, она даже не моргает. Знаю, куда ушла. Помню, сама там была. И сильно ущипнула ее за руку. Диана изумленно вскрикнула и отскочила.

– Больно! – Сердитый шепот переходил в страшный рев. – Ты сделала мне больно, сделала мне больно, ты…

Грейс зажала ей рот свободной рукой, отшвырнула, прижала к стене, прохрипела в лицо:

– Извини. Так надо. Теперь слушай меня. Я должна пойти вниз. Должна найти Харлея и Родраннера.

И молю Бога, чтобы в пакгаузе не было Энни, пусть она будет где-нибудь в другом, безопасном месте, в очереди в лавке, нетерпеливая, разозленная, нахальная, живая…

– Поняла, Диана? Мне надо идти, но и тебе нельзя оставаться одной наверху. Ты должна пойти со мной, за мной, ясно? Я не позволю, чтоб с тобой что-то случилось. Обещаю.

Потому что на этот раз у нее пистолет, слава богу, на этот раз она готова.

– Мы не можем уйти, Грейс.

– Должны. Ненадолго. – Она быстро соображала, быстро говорила, слыша, как утекают драгоценные секунды, проклиная собственное воображение, рисовавшее Харлея, Родраннера, Энни, истекающих где-то внизу кровью, пока чертова глупая эгоистка Диана… Грейс спохватилась, глубоко вздохнула, направила мощный поток злости с Дианы на киллера.

– Давай. Пора уходить, – рассудительно проговорила она. – Помнишь, ты мне однажды сказала. И была права. Помнишь?

Диана прищурилась на нее:

– В больнице.

– Правильно. Я лежала в больнице, а ты мне сказала, что время от времени всем приходится уходить от чего-то. Если я просто уйду, все сразу станет лучше. Именно так мы и сделали, помнишь?..

– Но… – Диана беспомощно взглянула на нее. – Я вовсе не то имела в виду. Не хотела, чтоб все уходили.

Окружающий мир слегка дрогнул.

– Что?

– Ты должна была уйти. Не я, не Митч, только ты. А ушли все, всем пришлось идти за Грейс, и мне тоже. Теперь видишь, что ты наделала? – Она уже кричала в полный голос. Сунула руку в матерчатую сумку и приставила к груди Грейс дуло глушителя на пистолете сорок пятого калибра.

47

Магоцци с силой прикусил щеку, выворачивая на двух колесах на Вашингтон-авеню, слыша вкус крови, дожидаясь целую вечность, когда машина снова встанет на все четыре, потом изо всех сил ударил по тормозам.

Свернув в переулок, остановились перед пакгаузом, где Холлоран, широко расставив ноги перед маленькой зеленой дверью, всаживал со страшным грохотом пулю за пулей в замок, отчего повсюду летела шрапнель. Распахнулась дверца полицейского фургона, стоявшего через дорогу, и молодой патрульный помчался к шерифу, таща в руках какую-то железяку.

Магоцци с Джино выскочили из машины, когда она еще не успела остановиться, оставив за собой дверцы открытыми, побежали в распахнувшихся куртках к двери. Магоцци схватился за ствол пистолета, с силой пригнул к земле, прежде чем Холлоран снова начал стрелять.

– Нет! Дверь стальная! Обождем пожарного тарана!

Шериф метнул в него бешеный взгляд, схватил железку, принялся колотить в створ, где стальное полотно примыкает к стальной раме.

Магоцци на мгновение застыл в параличе от беспомощности, слушая хор сирен, приближающихся со всех сторон.

– Пожарная лестница, – неожиданно вымолвил он, бросаясь к боковой стене здания, когда слова еще не успели сорваться с губ. – Командуй там! – крикнул он через плечо Джино, махнув рукой на появившуюся из-за угла зубастую металлическую решетку на радиаторе пожарной машины.

Тарану потребуется минута, думал он. Ну, две. Все должно быть хорошо. Все будет хорошо…

Уже на лестнице услышал звонок сотового, и Томми заорал прямо в ухо:

– Лео! Нашел! Это Митч Кросс! Джеймс Митчелл – это Митч Кросс, а Д. Эммануэль – его жена!

Магоцци топал по металлическим ступенькам, швырнув свой телефон за перила.

Как бы под давлением уткнувшегося в грудь сорок пятого калибра воздух разом вырвался из груди Грейс. В конечном счете выясняется, что она не готова. Собственный пистолет смотрит в сторону, по-прежнему нацелен на лестничную дверь, а она думает сквозь ужас и потрясение: «Прежде чем успею повернуть, получу две пули в голову…»

Диана смотрела на нее пустыми, бездушными глазами, которые в последние секунды перед выстрелом в горло видела Шарон Мюллер, а Грейс никогда раньше не видела. Фонтан слез пересох в ту секунду, как Диана вытащила пистолет.

– Сегодня и я захватила крупный калибр, – спокойно сообщила она. – Предпочитаю двадцать второй, но решила для надежности подстраховаться. С двадцать вторым надо быть совсем близко. И стрелять очень точно.

Грейс долго пыталась осознать услышанное. Правда, тихая добродетельная Диана, брезгавшая оружием и прежде никогда не повышавшая голоса, только что приставила ей к груди сорок пятый калибр, но до упоминания о двадцать втором калибре в голову не приходило, что именно она совершала убийства по сценариям «Манкиренч».

– Ох, нет! – Недоверчивое восклицание инстинктивно вырвалось из непослушных онемевших губ, из сознания, которое грозило совсем отключиться. – Ты?.. Ты убила стольких людей? Господи боже, зачем, почему?

– Ну наверно, ради самозащиты.

– Но… ведь ты их даже не знала. Это были просто… образы. Персонажи игры. Это была игра.

Диана искренне улыбнулась, отчего Грейс пришла в такой ужас, что колени чуть не подломились.

– Именно. Я знала, что ты поймешь. Действительно, я убивала не реальных людей, а персонажей игры. – Она чуть прищурилась. – Митч старался отговорить тебя, а ты слушать ничего не хотела, правда? Хотя бы представляешь, через что заставила его пройти?

– Ты убивала людей, потому что игра не нравилась Митчу?

– Ох, не смеши меня. Дело гораздо серьезней. Твоя игра погубила бы нас. Положила бы конец всему! – Диана замолчала, чуть склонила голову, прислушиваясь.

Грейс тоже услышала. Сирена. Далеко. Сюда направляется или куда-то еще? Диана, похоже, нисколько не забеспокоилась.

– Так или иначе, – спокойно продолжала она, – я должна была ее остановить, пока игроки не начали выходить на пятнадцатый уровень. Знаешь, копы в такие игры тоже играют. Вдруг кто-нибудь в Атланте увидит выдуманную тобой сценку и примется задавать вопросы?

Мысли Грейс беспорядочно кружились, сплетались, стараясь найти смысл в безумии.

– О чем речь?

– О пятнадцатом убийстве. Где ты им все выложила. Полдюжины агентств, сотни копов не смогли докопаться, кто убил людей в Атланте, а ты им подсунула маленькую вонючую подсказку в своей маленькой вонючей игре. Большое спасибо за то, что почти сгубила мою жизнь. Разумеется, я должна была прекратить игру, пока никто не увидел. И я это сделала. Убила нескольких человек, и ты вытащила ее из Сети, как и предполагалось. Но глупые копы отправили в ФБР твои отпечатки, после чего снова всплыли убийства в Атланте, и все начало просто разваливаться на куски.

Еще сирены. Гораздо больше, ближе. Диана глазом не моргнула.

Может, не слышит? Надо, чтобы услышала. Что там в пятнадцатом убийстве? О какой подсказке идет речь? Нет, не надо об этом раздумывать. Сейчас это не важно. Необходимо отвлечь ее, медленно, медленно, дюйм за дюймом развернуть пистолет…

– Полиция едет. Слышишь сирены?

– Не волнуйся. Это входит в план. Хочешь познакомиться с планом? Поистине гениальный. Конечно, сначала я собиралась убить тебя. Всех убивать не хотелось, тогда не было бы «Манкиренч», Митч был бы в страшном горе, но… знаешь, как бывает. Люди вечно попадаются под руку. – Диана раздраженно нахмурилась. – Вроде той офицерши внизу. Ну и все пропало. Кстати, какого черта она тут делала? Знаешь, что она из Висконсина? Я эмблему видела на куртке. – Диана приложила к губам палец, о чем-то задумавшись, потом ее лицо просветлело. – В любом случае, когда копы прорвутся, – кстати, я тебе с благодарностью кланяюсь за превосходную систему безопасности, – буду биться в истерике. Полагаю, неплохо получится. Долго практиковалась. После чего останется лишь рассказать, что ты свихнулась, начала убивать всех подряд, в целях самообороны мне пришлось тебя пристрелить. Знаешь, ФБР очень понравится. Они всегда были склонны считать тебя убийцей, поработавшим в университете, теперь точно убедятся, закроют то самое гнусное дело. И все будут счастливы.

Она бросила взгляд на лифт, потом снова на Грейс, помрачнев, пробормотала:

– Ну, не все. Хуже всего, что ты меня заставила Митча убить. С ума можно сойти. Это твоя вина, Грейс. Ты во всем виновата. Он любил тебя…

Направленный на дверь пистолет показался вдруг страшно тяжелым, рука очень устала. Удалось ли его повернуть еще на долю дюйма? Точно не скажешь.

– Как ты могла его убить?

Диана прищурилась. Грейс искала в глазах ярость, ненависть, хоть какие-то человеческие эмоции, а видела лишь удивленную скуку.

– Тут я не виновата. Его здесь не должно было быть. Он обещал. ОБЕЩАЛ. Вошел сразу после того, как я застрелила ту самую женщину. Конечно, пришлось изложить план, и, естественно, он не желал, чтобы я убивала его драгоценную Грейс.

Она продолжала обыденным непринужденным тоном, от которого у Грейс на руках волоски встали дыбом:

– У нас завязалась жестокая драка. В супружеской жизни такой еще не было. Хуже не бывает. Веришь, он был готов убить меня, собственную жену, только чтоб я тебя не убила!

Грейс поверила. Митч сделал бы для нее что угодно. Абсолютно все. Она старалась представить, что он чувствовал, узнав после десяти лет брака, что его жена убийца. Но ведь он жил с ней, черт побери. Разве можно так долго прожить с человеком и ничего не знать?

– Не пойму, как тебе удавалось скрывать от него столько лет?..

Диана удивилась:

– Что скрывать?

– Убийства в университете.

Она развеселилась.

– Ох, Грейс! По-твоему, я убивала в университете? боже, какая потеха. Зачем мне это было надо, скажи на милость? Со всеми расправился Митч.

Грейс ошеломленно вытаращила глаза. В ушах слышались выстрелы где-то снаружи, частая пальба, ближе, ближе, но сознание не регистрировало информацию.

– Что за бред… Митч никогда бы в жизни… – начала она, а Диана лишь коротко и невесело рассмеялась.

– Не самая блестящая идея, но он в то время не так гениально мыслил. Должно быть, по его извращенному представлению, ты сама бросилась бы к нему в объятия, если попросту уничтожить всех, кто тебя окружает. Не вышло, конечно, пришлось довольствоваться ролью… кого? Твоего лучшего друга?

Грейс немо кивнула.

– Я случайно шла за ним следом в тот день, когда он убил того самого Джонни, с которым ты встречалась… Ох, боже, до меня только сейчас дошла ирония судьбы. Десять лет назад я на него наткнулась после того, как он совершил убийство, а нынче утром он на меня наткнулся после того, как я совершила убийство. Ха. Круг замкнулся.

Взгляд Дианы расплылся, сознание затуманилось, однако она быстро пришла в себя.

– Так или иначе, я тогда уже выбрала Митча будущим мужем, сложилась идеальная ситуация. Я получила желанного супруга, он – жену, которая по закону не может свидетельствовать против него. – Диана с отвращением сморщила носик. – И все было бы хорошо, если бы ФБР не заперло тебя с Либби Герольд в том самом доме. Можешь поверить, он съехал с катушек, не имея возможности тебя видеть. По моему личному мнению, слегка свихнулся, зациклился на твоем «спасении», я никак не могла его отговорить. Тогда и обронил цепочку.

– Какую цепочку?

Диана раздраженно ткнула ее глушителем:

– Мозгами работай! Ту самую. Твою шуточку со «снежком».

И Грейс поняла. В игре пятнадцатая жертва сжимает в кулаке цепочку, которую в реальной жизни Митч все годы учебы в колледже носил на шее. Всегда под рубашкой, под свитером, так что ее никто никогда не видел.

– Идиот ее потерял, убивая агентшу ФБР. Не было бы никаких неприятностей, если бы ты не вставила чертову цепочку в чертову игру, а потом не запустила в чертов Интернет. Представь, что копы в Атланте увидят, припомнят, что точно такая же хранится в сейфе с вещественными доказательствами. Догадываешься, что будет дальше? Нагрянут сюда, начнут расспрашивать, как подобная мысль пришла тебе в голову, ты ответишь: «Я подарила такую цепочку Митчу, когда мы учились в колледже в Атланте», и всему конец, потому что Либби Герольд ударила его ножом. На месте преступления кругом была его кровь. А с современными анализами ДНК…

Грейс почти не слышала. Сознание, тело, душа – все онемело, оглохло. Злость, на которую она рассчитывала, ненависть, которая переполняла ее и придавала сил, растворились в волне безнадежности.

Все напрасно. Если подумать, по-настоящему глупо. Сверхъестественные меры безопасности для защиты от киллера, который находится рядом практически ежеминутно. Острая паранойя, подозрительность к каждому незнакомцу, когда полная слепота и глупость не позволяли увидеть правду в знакомом лице, которое она, казалось, лучше всех знала.

Пистолет тяжелел. В мышцах вытянутой руки начались спазмы. В любом случае зачем его держать? Шанса воспользоваться им уже не будет.

Внизу вдруг раздался ужасный шум. Что-то крупное металлическое вновь и вновь ударяло в металл.

Диана сверкнула глазами:

– Ух ты! Кавалерия всерьез взялась за дело. Пожалуй, мы тут лучше покончим. Что ты делаешь, черт побери?

Грейс заморгала, слегка растерявшись.

– Зачем тянешься к шее? Что ищешь?

Она что-то почувствовала под пальцами. Хотя одна рука с пистолетом опускалась к полу, другая нащупала под футболкой цепочку, выдернула подаренный Джексоном крестик. Невозможно прожить такую жизнь, какая ей выпала, сохранив веру в религиозные и прочие талисманы. Но, дотронувшись до креста, она увидела печальные карие глаза мальчика, смотревшие на нее, умолявшие его надеть. Он верит. Может быть, пальцы поэтому потянулись к цепочке – чтобы соприкоснуться с частицей веры, которую из Джексона жизнь еще не выбила.

Грейс, ты мне веришь?.. Словно она обязана ему верить, потому что он ей первый поверил.

Вера – вещь драгоценная, хрупкая. Вот что на самом деле подарил ей Джексон. Джексон и Харлей, Энни и Родраннер, и Чарли, и даже Магоцци, который вообще не должен был ей верить, но верил…

– Ничего. Крестик. Видишь?

Диана быстро отступила на шаг, и Грейс впервые за долгие, как казалось, часы вдохнула полной грудью, на которую не давил пистолет.

Диана уставилась на крест, как загипнотизированная, глядя, как он раскачивается в руке Грейс, поблескивая отраженным светом, льющимся из окон чердака.

– У меня такой был, – прошептала она, прикоснувшись к собственному горлу, видя перед собой призрак. – Мне дала его мать настоятельница, но… по-моему, я его выбросила.

Она погрузилась в воспоминания, о которых Грейс не позволила себе гадать, отвлекшись лишь на долю секунды на то, что проплывает перед ее отрешенным взглядом. В тот же миг мощный приток адреналина заставил подняться руку с пистолетом, увидеть медленно-медленно открывавшуюся дверь на лестницу, женщину в промокшей от крови коричневой форме, ползущую на животе с прыгавшим в обеих руках пистолетом, который потом дрогнул, со стуком упал на деревянный пол…

Глаза Дианы сразу вспыхнули, метнулись к лежавшей женщине. Грейс даже не успела заметить, как сорок пятый калибр нацелился, пока ее пистолет поднимался, и тут чердак взорвался оглушительной стрельбой.

Диана шарахнулась в сторону и мгновенно упала, стукнувшись головой с чудовищным звуком. Кругом кровь… Очень много крови выливается из бесчисленных ран в голове и на теле…

Грейс вообще ничего не понимала. В полном замешательстве опустила глаза на оружие в своей руке. Сколько раз выстрелила? Один? Два? Безусловно, не больше, времени не хватило бы. Вдобавок пистолет поднялся чуть выше уровня пола, следы от пуль видны в полированном дереве.

Он медленно поднялся с корточек из-за письменного стола Энни, чтобы не испугать ее, опустив пистолет, но не ослабляя хватки.

– Магоцци, – шепнула Грейс и опять повторила: – Магоцци…

Просто фамилия. Он всю жизнь ее слышит, но, слыша сейчас от Грейс Макбрайд, чувствует невыносимую боль в сердце.

– И Холлоран, – добавил Магоцци, глядя в сторону лестничной двери.

Проследив за его взглядом, Грейс увидела крупного мужчину в коричневой форме, склонившегося над истекавшей кровью женщиной, зажимая ладонью рану у нее на горле, рыдавшего, как ребенок.

Слышались крики на лестнице, у шахты лифта. Как будто тысячи голосов выкрикивали неразборчивые слова, и она сердцем выделила три, окликавшие ее по имени.

– Спасибо, спасибо, – бессознательно шептала Грейс, даже когда бросила пистолет и кинулась помогать раненой женщине, не обращая внимания на лившиеся по щекам слезы. Думала об Энни, и Харлее, и Родраннере – живых, слава богу, живых, – о Джексоне и Магоцци, о мужчине по фамилии Холлоран, о женщине, которой он затыкал рану, – обо всех, кто в конце концов ее спас.

Джино с Магоцци стояли на тротуаре у пакгауза, глядя вслед «скорой», которая набирала скорость, направляясь в сторону Центральной больницы округа Хеннепин. Ее сопровождали три полицейских автомобиля с мигалками и сиренами, включенными на полную мощность: два впереди, а сзади Бонар в висконсинской машине. Холлоран настоял и поехал с Шарон. Медперсоналу хватило ума заявить с извинениями, что нельзя ехать в «скорой», на что шериф не сказал ни единого слова. Выхватил пистолет и наставил на них, после чего они скоренько передумали.

– Говорят, вид плоховатый, – вздохнул Джино.

– Слышал.

– Как по-твоему, многие копы вползли бы на ту лестницу с таким ранением?

– Хочется думать, почти все.

Джино покачал головой:

– Не знаю. Это действительно что-то.

Магоцци кивнул:

– Оба хороши. Холлоран влетел в дверь и расстрелял почти всю обойму, прежде чем я успел сделать второй выстрел.

– Пожалуй, – заключил Джино, – придется мне изменить отношение к висконсинским копам. А в чем все-таки дело с Макбрайд? Почему она так гналась за носилками?

Магоцци закрыл глаза, вспоминая, как Грейс бежала по гаражу за каталкой, сдергивая с шеи распятие, торопливо наматывая цепочку на запястье Шарон.

«Она католичка?» – спросил кто-то из санитаров.

«Не знаю. Только пусть это с нее не снимают».

– Она сделала, что смогла, Джино.

– Гм. – Джино оглянулся на Грейс, Харлея, Родраннера, Энни, сбившихся в кружок у дверей, напоминая контуженных снарядом жертв войны. – Интересно, будет ли еще чудить после этого.

Магоцци посмотрел на нее через плечо. Ее почти не было видно в объятиях друзей, но она почти сразу подняла на него глаза, словно он ее окликнул по имени.

– Не думаю, – сказал он.

48

Стоял жаркий день для конца октября – небо безоблачное, высокое, голубое до боли. Помпезность и обстоятельства, думал Холлоран, – вот что делает похороны полицейских такими чертовски печальными. Из Милуоки прислали волынщиков, и теперь волынки издают плач и вой вместо мужчин и женщин в форменных костюмах, которым не положено плакать.

Господи боже, их сотни. Множество фигур в коричневых и синих костюмах, сверкающих на солнце начищенной медью, усыпают пологие осенние склоны, где раскинулось кладбище.

В торжественной автомобильной процессии, растянувшейся на две мили от католической церкви Святого Луки до калуметского кладбища, номерные таблички десятка штатов, кроме самого Висконсина.

Холлоран разглядывал ближайших к могиле, видя своих людей в застывшей шеренге. Многие, не стыдясь, плачут. За них это волынки не сделают.

Глаза самого шерифа оставались сухими, словно в миннеаполисском пакгаузе он навсегда выплакал слезы.

Все почти уже кончено. Флаг свернут и передан, прогремел салют, вспугнув стаю черных дроздов с соседнего поля, теперь трубит горн, выпевая знакомую музыкальную фразу сигнала «гасить огни» в ужасающей тишине и покое прекрасного осеннего дня. Слышно, как стоявший позади Бонар тихо прокашливается.

Скорбящие разошлись и разъехались только через полтора с лишним часа. Холлоран с Бонаром сидели на бетонной скамье под большим трехгранным тополем. Немногочисленные листья упрямо держались на кроне, золотые на голубом фоне.

– Ты не виноват, Майк, – сказал Бонар после долгого молчания. – Переживай, но не вини себя. Это не твоя вина.

– Не надо, Бонар.

– Ладно.

Отец Ньюберри как бы плыл к ним по склону, взметая черными одеждами сухую траву. На лице утешительная улыбка, с которой священники обязательно опускают кого-то в землю, словно провожают в грандиозное путешествие, а не в небытие, как думает Холлоран. Садисты, сукины дети.

– Майки, – ласково проговорил садист, сукин сын.

– Здравствуйте, отец. – Он на секунду поднял глаза и вновь опустил в землю, глядя на муравья под ногами, карабкавшегося на стебелек травы.

– Майки, – снова сказал отец Ньюберри, еще мягче, но Холлоран не взглянул на него. Не надо ему утешений. Он от них отказался.

Бонар беспомощно пожал плечами, глядя на отца Ньюберри, и священник понимающе ему кивнул.

– Майки, по-моему, ты должен знать. Ключи, которые ты оставил в участке в день гибели Дэнни…

Холлоран сморщился.

– …не подходят к парадным дверям Клейнфельдтов.

Шериф минуту сидел неподвижно, усваивая сообщение, потом медленно поднял голову:

– Что это значит?

Священник уклончиво улыбнулся:

– Ну, кажется, я тебе говорил, что они все оставили церкви, поэтому вчера взял ключи в твоем офисе и поехал туда кое-что посмотреть… – Пальцы забегали по груди, сомкнулись на резном распятии. – Как ни странно, ни один из них не подошел. Я пробовал, пробовал, перебирал, и ни один не отпер дверь. Позвонил к вам в контору, пара твоих помощников съездит со мной туда завтра, только это ничего не даст. Ключа в связке попросту нет.

– Не понял.

Отец Ньюберри вздохнул:

– Клейнфельдты всего боялись. Должно быть, никогда не носили с собой ключ от дома. Может, прятали в укромном месте, хотя я заглянул во все подходящие тайники и ничего не обнаружил. Наверно, найдется со временем. Дело в том, что, даже если бы ты не забыл ключи, Майки, все равно не открыл бы дом. Дэнни все равно пошел бы к черному ходу. Понял?

Холлоран долго смотрел на священника, опустил глаза, снова нашел муравья, глупого муравья, по-прежнему попусту тратившего время своей короткой жизни на лазанье вверх и вниз по одному и тому же проклятому стеблю.

Черт возьми, сколько же он наделал ошибок. Список проклятых вопросов «что было бы, если бы…» кажется бесконечным. Что было бы, если бы он запретил Шарон ехать в пакгауз? Если бы разрешил, но и сам не остался на улице? Если бы сам зашел в заднюю дверь, а не Дэнни? Если бы просто разбил проклятое окно и они оба проникли в дом спереди?

Ну, по крайней мере, с Дэнни самый жирный вопрос вычеркнут из списка. Что было бы, если б я вспомнил про ключи? Что ж, ничего это не изменило бы. Крошечное утешение. Холлоран крепко за него ухватился и, когда наконец убедился, что голос не дрогнет, сказал:

– Спасибо, отец. Спасибо, что вы мне об этом сказали.

Старик священник облегченно вздохнул.

Бонар встал, выгнул спину, выпятил живот, словно нос корабля.

– Провожу вас к машине, отец.

– Спасибо, Бонар. – А когда они вышли на склон, где Холлоран не мог их услышать, священник шепнул: – Расскажете, что было в Миннеаполисе? Я только отрывочно слышал.

– Если пообещаете не обращать меня в свою веру.

Он рассказывал без умолку на подъеме, на спуске, снова поднимаясь на последний холм, где у ворот стоял автомобиль отца Ньюберри. Выложил все, не желая оскорблять старика приукрашенной версией. Открыл дверцу, глядя, как священник мрачно устраивается на сиденье, кладет на руль руки и тяжко вздыхает.

– Очень грустно, – сказал отец Ньюберри. – Гораздо хуже, чем я думал. – Он вновь прикоснулся к распятию и взглянул снизу вверх на Бонара. – Возвращаетесь в Миннеаполис вместе с Майки?

– Сегодня днем, попозже.

– Передадите помощнику шерифа Мюллер, что я молюсь за нее?

– Вчера она вполне прилично разговаривала. Врач говорит: нужно время, но с ней все будет в полном порядке.

– Конечно. Я уже говорил, что молюсь за нее.

– Обязательно передам, что она всем обязана католическому священнику. Это ее сильно утешит. – Он вздохнул, взглянул вдаль на холмы, где Холлоран как раз поднимался с бетонной скамьи. – Месса была замечательная, отец. Очень красивая. Вы увидели и показали Дэнни в самом лучшем свете.

– Спасибо, Бонар. – Отец Ньюберри потянулся к ручке дверцы, но собеседник ее удержал.

– Отец…

– Да?

– М-м-м… Я тут думаю… Собирая вещественные доказательства, мы описываем их очень точно. Возьмем, к примеру, связку ключей. На бирке пишется не просто «Связка ключей», а указывается их количество, какие ключи от дверей, какие от висячих замков, какие от машины и так далее.

– Неужели?

– Вот именно. Думаю, помощники шерифа, вернувшись завтра с вами на место, обязательно сверят ключи с бирками, понимаете, проверяя, чтобы какой-нибудь не потерялся или еще что-нибудь.

– Ах. – Священник смотрел в ветровое стекло прямо перед собой с абсолютно бесстрастным выражением на лице. – Очень интересно. Большое спасибо за информацию. Я и не знал, что полицейские процедуры такие…

– Дотошные.

– Именно.

Бонар распрямился, захлопнул дверцу, потом вновь наклонился к окну, улыбнулся.

– За ключами трудно уследить. У меня дома в чулане наверняка валяется миллион ключей. Вполовину не упомнишь, какой от чего.

Отец Ньюберри посмотрел ему прямо в глаза:

– У меня в чулане то же самое.

– Не сомневаюсь.

Стоя на дороге, он смотрел вслед сорвавшейся с места машине, которая слегка виляла из стороны в сторону, словно водитель немного пошатывался под тяжестью добровольно взваленной на себя ноши. Помощник шерифа думал, что старый священник за всю свою жизнь, наверное, никогда не совершал столь тяжкого греха или столь великого доброго дела.

– Эй, Бонар, – окликнул сзади Холлоран.

– Привет. Ну как ты?

Холлоран вздохнул, оглянулся на холмы в сторону могилы Дэнни:

– Лучше. Гораздо лучше.

49

В понедельник, в день похорон Дэнни Пелтиера, Магоцци и Джино отправились среди дня в больницу навестить Шарон.

Не считая темных кругов под глазами, кожа почти такого же цвета, как белые бинты на шее. Тело сохраняет ту самую неподвижность, которая свойственна выживающим, пока не вполне вернувшимся к живущим. Но когда она открыла глаза, Магоцци заключил, что Шарон потрясающе выглядит.

– А я все гадаю, когда вы, ребята, появитесь, – улыбнулась она.

– Много ты знаешь, – проворчал Джино. – Мы сюда без конца бегали, пока ты лежала в реанимации. Как и все компьютерщики из «Манкиренч».

– Правда? Почему же никто не пришел, когда я очнулась?

Магоцци улыбнулся:

– Шутишь? Холлоран дежурил под дверью, как цепной пес. Нам пришлось дожидаться, пока он уедет из штата, прежде чем удалось прошмыгнуть, задать кое-какие вопросы. Сумеешь?

– Конечно. Горло еще побаливает, но я, по крайней мере, перестала плеваться кровью, которая меня просто душила.

Джино подтащил к койке стул.

– Врач говорит, через неделю выпишешься.

– Угу, повезло. Будь калибр чуть покрупнее двадцать второго, беседовала бы с вами в данный момент с другой стороны.

– Действительно повезло, черт возьми, – подтвердил Джино. – Видно, Диане первым под руку в сумке двадцать второй подвернулся. Одного не пойму, почему она в тебя еще раз не выстрелила и не прикончила.

Шарон повернула голову на подушке в сторону Магоцци:

– Он всегда так деликатен?

– В большинстве случаев.

– Собиралась, по-моему, да тут Митч вошел. Похоже, он мне жизнь спас.

– Ты его видела? – спросил Магоцци.

– Да. Приходила в себя, отключалась… Она к тому времени совсем слетела с катушек. Прямо заявила, что пришла убить Грейс. Знаете, он наставил на нее пистолет. Собирался убить свою собственную жену, чтоб она не убила Грейс. Поэтому Диана его пристрелила. Разнесла в клочья прямо рядом со мной. Потом я опять потеряла сознание.

Джино кивнул.

– А пока ты была в мире грез, она отволокла тело к лифту, затолкнула в кабину, отключила свет, отсоединив кабель в генераторе, чтобы он не сработал. Харлей с Родраннером спустились в темноте, поэтому ты их не увидела, она заперла их в будке с генератором и пошла наверх убивать Грейс.

– Когда я снова очнулась, дверь на лестницу как раз закрывалась. Слышались голоса, ясно было, что Диана наверху с Макбрайд. Поэтому я направилась на чердак.

Джино закатил глаза.

– Ползла по лестнице в темноте, истекая кровью. Ничего не скажешь, железная леди.

– Ну да. Даже выстрелить не сумела, пистолет выронила…

Магоцци подошел к койке, взял ее за руки.

– Ты вела себя потрясающе. Спасла Грейс от смерти. – Он прикоснулся пальцем к серебряному распятию на цепочке, намотанной на запястье, как браслет.

– Не знаю, откуда оно взялось, а расстегнуть никак не могу.

– Поноси еще пару дней, – улыбнулся Магоцци, вблизи видя, как она устала. – Хочешь отдохнуть?

– Нет, черт побери, не хочу отдыхать. Хочу знать, что было.

Джино улыбнулся. Господи, как же он любит копов! Стреляй в них, чуть не убей, отправь на пару дней в кому, очнутся все равно копами, первым делом желая узнать, что было дальше.

– Плохие ребята убиты, – сообщил он.

– Дальше, Джино…

– Волосок, найденный и исследованный патологоанатомом, позволил установить, что Диана Кросс была в церкви в Калумете и учинила кровавую расправу над Клейнфельдтами. Она действительно их ребенок. Выслеживала с того момента, как покинула Сент-Питер.

– И в очередной раз нашла.

– Нашла, прикончила и подписалась новой фамилией, – добавил Магоцци. – По нашему мнению, отсюда кресты, вырезанные на груди.^[60]

– Пожалуй, использую в докторской диссертации, – заявила Шарон. – Она сделала хирургическую операцию, да?

– Да, – подтвердил Джино. – Через неделю после того, как Брайану Бредфорду исполнилось восемнадцать, он лег под нож, ему удалили несколько лишних деталей, он сменил имя на Д. Эммануэль, кстати совпавшее с именем матери настоятельницы до ее назначения. Сестра Эммануэль. Затем прекрасная Диана, заступившая на место Брайана, оказалась в университете штата Джорджия, выбрав, кстати, в качестве профилирующей дисциплины компьютерные науки, чем объясняется высококлассная системная защита электронных сообщений, которые она отправляла Грейс. Со временем она положила глаз на Митча Кросса, который был тогда Джеймсом Митчеллом… Господи боже, меня с души воротит от этого дела. У каждого по миллиону имен, а у одного два пола.

Шарон закрыла глаза, голова глубже ушла в подушку.

– Но в университете не она устроила бойню? Это был Митч.

– Точно. Вышло так, что Диана десять лет спасала его задницу. Составила ему алиби, вычеркнув из списка подозреваемых в Атланте, потом снова спасла, остановив игру, где присутствовала подсказка с цепочкой, грозившая все взорвать.

Глаза Шарон открылись.

– Вот чего я не пойму. Думаете, копы начали бы расспрашивать Грейс о цепочке, найденной в Атланте?

– Ну, на месте преступления были кучи следов – я хочу сказать, именно кучи. Последние пятьсот обитателей студенческого общежития неизбежно оставили что-то после себя. Пока полиция все рассортировала и отправилась расспрашивать реальных свидетелей, реальные свидетели бесследно исчезли. С тех пор всех пятерых разыскивало ФБР, желая задать несколько вопросов.

– Поэтому их удар хватил, когда ты прислал отпечатки Макбрайд.

– Именно.

Шарон зевнула и снова закрыла глаза.

– Корень всякого зла в мужском члене, вот что я вам скажу. История началась десять лет назад, когда Митч зациклился на Макбрайд и принялся устранять соперников.

– Угу, – улыбнулся Джино, – хотя это, возможно, было не впервые.

– Что имеется в виду? – взглянула на него Шарон.

– Как только мы установили его истинную фамилию, всплыли кое-какие сведения. Родители погибли при подозрительном пожаре в доме, когда ему было тринадцать. Его подумывали отправить в колонию для малолетних преступников, но ничего не смогли доказать. Потом он начал приударять задевчонкой из школы, а через месяц ее приятеля и брата нашли мертвыми. Зарезанными насмерть.

– Господи Иисусе, – пробормотала Шарон.

– Угу, – кивнул Джино. – И снова никаких доказательств. Похоже, Макбрайд не первая его одержимая страсть.

Шарон, морщась, приподнялась на локте, глядя на Магоцци.

– Ты ей об этом уже рассказал?

– Она знает, что Митч убил людей в университете. Я слышал, как Диана рассказывала. Об остальном нет.

– Надо рассказать.

– Расскажем со временем. Мы с ними стараемся обращаться полегче, поскольку…

– Нет. Ей надо сейчас рассказать. Разве не понимаешь? Она десять лет считает себя виноватой в убийствах в университете. Думает, будто он убивал исключительно из-за нее, что она породила чудовище. Она должна знать, что здесь есть другая история, что Митч творил зло задолго до их знакомства.

Она вновь откинулась на подушки, закрыла глаза, совсем лишившись сил.

– Магоцци, иди и скажи.

Спустились сумерки, когда Магоцци затормозил у тротуара перед домом Грейс. На переднем дворе Джексон с Чарли валялись в траве. Джексон вскочил на ноги, завидев подходившего по дорожке детектива, а Чарли поднял лапу, приветственно поскуливая. Он присел на корточки, почесал пса за ушами, взглянул на Джексона:

– Как она?

Мальчик озабоченно передернул худенькими плечами:

– Не знаю. Почти не говорит. Остальные недавно ушли, хотя скоро вернутся. Ей лучше, когда они рядом. – Он поднял на Магоцци встревоженный взгляд: – Она до сих пор боится. Я не понимаю. Ведь все кончилось?

Он кивнул, встал на ноги.

– Должно пройти какое-то время. Присмотришь за ней?

– А как же! Клянусь вашей белой задницей.

Грейс долго не подходила к двери. Потом послышалось металлическое звяканье засовов, открывавшихся один за другим, потом дверь чуть-чуть приоткрылась, она выглянула в щелку.

Темные волосы распущены, взлохмачены, рассыпаны по плечам, в глаза больно смотреть. Белый халат абсолютно неуместен в такое время дня. В кармане вырисовывается пистолет. Интересно, сумеет ли она когда-нибудь с ним расстаться.

– Можно войти? – спросил, Магоцци и уже собрался объяснить, что ему надо с ней кое-что обсудить, может, будет какая-то польза, может быть, он сумеет помочь, если она даст ему хоть полшанса…

Она просто стояла, смотрела. Он не мог разгадать ее взгляд, но на мгновение с ужасом перенесся в тот вечер, когда она захлопнула перед ним дверь, потому что он коп, они вечно враждуют, потому что он неразрывно связан с кошмаром, которого она не может забыть.

«Отведи глаза, отпусти ее» – приказал он себе.

Еще чего.

– Я не уйду, Грейс.

Брови чуть шевельнулись.

– Не уйду. Не хочу. Не уйду, пока ты со мной не поговоришь, а если не пустишь, буду до ста лет сидеть тут на ступеньках. Тебя оштрафуют за нарушение общественного порядка.

Голова слегка наклонилась, всего на дюйм, но во взгляде что-то переменилось, словно где-то в душе мелькнула совсем слабенькая улыбка, которая, возможно, со временем появится и на губах.

– Заходи, Магоцци.

Она взяла его за руку и ввела в дом, оставив двери широко открытыми.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

Примечания

1

Так называют 20-е гг. XX в., период интенсивной урбанизации, процветания, легкомысленного отношения к жизни. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Адирондакское кресло – удобное глубокое дачное кресло из деревянных планок с широкими подлокотниками.

(обратно)

3

Франкенштейн – герой одноименного романа Мэри Шелли (1818), ученый, создавший человека-монстра.

(обратно)

4

«Ангелы Ада» – знаменитая команда мотоциклистов, наводившая на людей ужас в 1960–1970-хгг., особенно в западных штатах.

(обратно)

5

Лига плюща – группа самых престижных частных колледжей и университетов на северо-востоке США.

(обратно)

6

Здесь игра слов, основанная на том, что первая часть названия monkeewrench (англ.) – monkey – переводится как обезьяна.

(обратно)

7

«Снег» – жаргонное название некоторых наркотиков.

(обратно)

8

Санта-Ана – город на юге штата Калифорния.

(обратно)

9

Мяо – народ в Китае, Вьетнаме, Лаосе и Таиланде.

(обратно)

10

Кубрик, Стэнли (1928–1999) – американский кинорежиссер, сценарист, автор непревзойденных по технике и масштабу фильмов, среди которых «Заводной апельсин», «Космическая одиссея» и пр.

(обратно)

11

«U of М» – Миннесотский университет.

(обратно)

12

Игра слов: по-английски Grim Reaper означает «старуха с косой», то есть смерть.

(обратно)

13

Молитва, которую грешник по указанию исповедника должен прочесть несколько раз в знак покаяния.

(обратно)

14

Мой дом – ваш дом (ит.).

(обратно)

15

Поллианна – героиня произведения американской писательницы Э. Портер (1868–1920), находящая повод для радости в самых бедственных ситуациях.

(обратно)

16

Хеллоуин – День Всех Святых, 31 октября.

(обратно)

17

Вторая по значению в США сеть универмагов, созданная Джеймсом Кэшем Пенни (1875–1971).

(обратно)

18

«Мьюзик» – фирменное название музыкальных центров, которые создают фоновую музыку по телефону, в магазинах, учреждениях, общественных заведениях и т. д.

(обратно)

19

«Сумеречная зона» – фантастический телесериал 1959–1995 гг., возобновившийся в конце 1980-х.

(обратно)

20

Богарт, Хамфри (1899–1957) – киноактер, игравший разнообразные роли, от холодных преступников до романтических героев.

(обратно)

21

Джонс, Джеймс Эрл (р. 1931) – актер театра и кино, снимавшийся в таких фильмах, как «Конан-варвар», «Охота за „Красным Октябрем“», «Игры патриотов» и др.

(обратно)

22

3M – «Миннесота майнинг энд маньюфакчуринг», крупная горнодобывающая и перерабатывающая корпорация, выпускающая широкий ассортимент потребительских товаров.

(обратно)

23

«Молл оф Америка» – крупнейший в США торгово-развлекательный комплекс в Блумингтоне, штат Миннесота.

(обратно)

24

«Xайатт» – сеть отелей высокого класса, принадлежащих одноименной компании.

(обратно)

25

«Читос» – хрустящие закусочные палочки, чипсы и пр.

(обратно)

26

Родраннер – калифорнийская земляная бегающая кукушка, персонаж популярных мультфильмов.

(обратно)

27

«Xардей-Дэвидсон» – известная фирма, выпускающая мотоциклы и запчасти к ним.

(обратно)

28

Мик – прозвище ирландца.

(обратно)

29

Гейбл, Кларк (1901–1960) – выдающийся актер театра и кино, особенно прославившийся в роли Реда Батлера в фильме «Унесенные ветром».

(обратно)

30

Тестостерон – мужской половой гормон.

(обратно)

31

Литл-Рок – город, где в 1957 г. белые расисты не позволяли девяти черным школьникам поступить в школу для белых, пока президент Эйзенхауэр не направил туда федеральные войска; символ победы негритянского населения в борьбе за гражданские права.

(обратно)

32

«Суслики» – бейсбольная команда штата Миннесота, который называют «Сусликовым штатом».

(обратно)

33

Ведущий экономике-политический журнал «Форчун» ежегодно публикует статистические данные о 500 крупнейших корпорациях.

(обратно)

34

Сальса – музыкальный стиль, сочетающий музыку кубинских негров, пуэрториканские мелодии, ритмы рока, латиноамериканской танцевальной музыки и пр.

(обратно)

35

«Брандмауэр» – защитная система, предотвращающая несанкционированный доступ к компьютерной сети и выход из нее пакетов данных.

(обратно)

36

Уинтерс, Джонатан – американский киноактер, снимавшийся в фильмах «Русские идут!», «Луна над Парадором» и др.

(обратно)

37

Полковник Сэндерс – основатель общенациональной сети кафе, добродушное лицо которого с бородкой стало товарным знаком фирмы.

(обратно)

38

«Пурпурное сердце» – воинская медаль, вручаемая за боевое ранение.

(обратно)

39

Форт Нокс – место расположения бронетанковой школы в штате Кентукки, где министерство финансов США в 1935 г. основало хранилище золотого запаса.

(обратно)

40

Гувер, Джон Эдгар (1895–1972) – директор Федерального бюро расследований (ФБР), которое под его руководством превратилось в одну из самых влиятельных государственных служб США.

(обратно)

41

Один из символов праздника Хеллоуин (День Всех Святых) – тыква с прорезанными глазами и ртом, где устанавливаются горящие свечи.

(обратно)

42

Хитер (Heather) – вереск (англ.).

(обратно)

43

Иудеохристиане – раннехристианские общины I–III вв., придерживавшиеся обрядов иудаизма.

(обратно)

44

Кен – друг куклы Барби.

(обратно)

45

Корн-дог – сосиска, обжаренная в кукурузном тесте.

(обратно)

46

«Грейхаунд» – национальная автобусная компания, обслуживающая междугородние, в том числе трансконтинентальные, рейсы.

(обратно)

47

Вудсток – городок, где проводятся знаменитые фестивали рок-музыки.

(обратно)

48

Бэколл, Лорен (р. 1924) – американская кинозвезда, снимавшаяся в фильмах «Большой сон», «Убийство в Восточном экспрессе» и пр.

(обратно)

49

Матт и Джефф – персонажи первой регулярно печатавшейся серии комиксов, коренастый коротышка и тощий верзила.

(обратно)

50

«Солдат удачи» – ежемесячный журнал для профессиональных наемников.

(обратно)

51

«Мейси» – сеть крупнейших в мире универсальных магазинов.

(обратно)

52

«Нордстром» – сеть универмагов, основанная в 1901 г.

(обратно)

53

Болезнь Альцгеймера – старческое слабоумие, ослабление функций организма.

(обратно)

54

Форд, Харрисон (р. 1942) – американский киноактер, исполнитель роли Индианы Джонса, снимавшийся в «Звездных войнах» и прочих фильмах, получивших мировую известность.

(обратно)

55

Двойной город – название городов Сент-Пол и Миннеаполис, расположенных на обоих берегах Миссисипи друг против друга.

(обратно)

56

Грейсленд – поместье Элвиса Пресли, место паломничества многочисленных поклонников знаменитого певца.

(обратно)

57

Квонтико – учебный центр Корпуса морской пехоты США.

(обратно)

58

Джейн Доу – в юридической практике условное обозначение женщины, имя которой неизвестно или не оглашается по каким-то причинам.

(обратно)

59

«Xостес» – товарный знак кондитерских изделий, булочек, пончиков, кексов и пр.

(обратно)

60

Кросс – крест (англ.).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

*** Примечания ***