Бриллианты в шампанском [Ирина Семеновна Асаба] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ирина Асаба Бриллианты в шампанском

Ольге Лазаревой с благодарностью посвящаю

Автор

Глава 1

— Все мужики сволочи! Ненавижу! Ненавижу их! Они не знают, что такое любовь. И только делают вид, что влюблены. Розочки там, конфетки. Единственное, что им нужно, это засунуть, все равно в кого, свою игрушку. Не-на-ви-жу!

Но думаешь, меня так просто растоптать? Смешать с грязью? Нет! Не это у тебя в голове. Ты вообще не способен думать. Я для тебя ноль. Круглый такой. Ноль. Пустое место. Канализация. Место, куда сливают отходы. Маленьких юрких сперматозавриков. Они шныркают по моему телу. Все выискивают щелочку, чтобы прорваться и застолбить. Сказать: «Я здесь был». Это все равно что на огромной, величественной, недоступной горной вершине написать масляной аэрозолью: «Здесь был Лева». Поставить год и число. Или ты, как пес, метишь свою территорию, бездумно поднимая ногу и кропя все подряд: углы домов, деревья, даже человеческие ноги: «Я здесь был!..»

Ну и был ты там. И что? Самоутвердился? Потешил свое больное самолюбие? Стало тебе лучше? Отпустила тебя горячка, лихорадка, которая сжигала тебя изнутри и заставляла бегать в поисках неисследованных территорий? Вот и еще одна. И еще, сколько их будет? Сотня? Тысяча? Пока не сдохнешь? А как же любовь? Мечты? Уют? Доброта? Теплота?

Гадина ты! Ну, нашел бы себе такую же… ищущую. Так нет! Тебе подавай что-нибудь этакое, чистенькое, нетронутое. То, что берегли, выращивали. Но не для тебя же, скот! Для него, для самого лучшего, нежного, любимого и любящего. Все для него копилось и береглось. Чтобы выплеснуть на него все, что лелеяла и холила. Чтобы укутать нежностью, как оренбургским платком, под которым тепло, но легко. Но где он, тот, единственный, о ком мечталось? Его нет, но есть ты — Александр Македонский… Черт! Вот и заплакала! Не надо, Лерка, не реви! Прорвемся! Обманывать грех! Как нельзя на войне убивать женщин и детей, так и обманывать их нельзя. Мы, женщины, тоже как дети. Все через уши, все через душу. Помнишь?! Ты мне розочку… Ну, думаю, принц, а у тебя это просто воспитание. Ты колечко — думаю, обручение, а ты по дешевке у друга купил. Ты в порыве страсти «любимая» шепчешь, а я — вот и в любви объяснился. К сожалению, я совсем не знала мужчин. Легковерная дурочка! Оказывается, за все надо платить! Даже за ошибки. Говорят, на ошибках учатся. Какая же это учеба?! Это жизнь! Вся жизнь из сплошных ошибок. Безграмотная я!.. А какая это — грамотная? Стерва без души и без сердца? Да? Но ведь и стерва такой раньше не была, ее такой сделали мужики. И выплакала она, наверное, все слезы. Высохло ее сердце. Ожесточилась душа. И я теперь такой стану, а если не стану, то погибну… Не верить! Не верить никому! Рассчитывать только на себя. Не надеяться на чудо. Вперед! Только вперед! Прорвемся, Лерка!

Так говорила сама с собой Валерия Родина, двадцативосьмилетний дизайнер по мебели, работающая на мебельном комбинате по распределению после окончания Строгановки.

Она бродила по Сокольникам, вглядываясь в мрачное небо, в набухшие тучи, грозившие прорваться дождем, закусывала до крови губы и сдерживала подступавшие к глазам слезы. После годичной связи с Аленом Делоном районного масштаба, Львом Паншиным, она обнаружила, что беременна. Первая мысль после анализа на мышку была: «Какое счастье! Наконец-то мы поженимся!» Но Паншин, не по-доброму сощурив глаза, спросил:

— Сколько сейчас аборт стоит?

— Аборт?! — ахнула Лера. — Ты его не хочешь?

— У меня сейчас сложное финансовое положение. Да и карьера под вопросом. Нам еще рано иметь детей.

— Как рано? Мне уже двадцать восемь!

— Ну, тогда поздно, — огрызнулся Паншин и ушел, не попрощавшись, громко хлопнув за собой дверью.

Она вспомнила эту сцену и опять заревела, отворачиваясь от прогуливающихся пар, сдерживая рыдания и желание упасть, забиться в истерике. После слез пришло облегчение, но внутри было пусто. Осталась только одна мысль: рожу. Маленький ни в чем не виноват. И так уже согрешила, так остановись, Лерка, хотя бы перед этой чертой. Не убий!.. Выношу. Я здоровая. Там пособие какое-нибудь государство даст. На работе помогут. Потом опять работать пойду. Малыша в ясли. Почему я все время говорю «малыш»? Откуда взялась уверенность, что будет мальчик? Не знаю… Назову его Игорем. Игорь Львович Родин. Или Паншин? Нет. Я не пойду к нему унижаться и просить дать отчество. Я Николаевна, пусть и сын будет Николаевич. Игорь Николаевич Родин. Вполне. Решение созрело. Она выбрала свою судьбу.

Беременность проходила легко. Токсикоз появился на третьем месяце и продолжался всего три недели. Она выходила на работу с гордо поднятой головой. Вся ее фигура, казалось, говорила: «Мне плевать на общественное мнение. Мне все равно, о чем вы там шепчетесь по углам. Мне все равно, что у меня будет статус матери-одиночки. Мне все все равно! Я буду бороться до последнего за моего сына. Я как раненая волчица буду кусаться, пока не сдохну, защищая своего детеныша. Я поднимусь сама, и подниму его. Клянусь!»

Сослуживцы старались ее не трогать, поэтому вокруг образовался вакуум. Но под столом почти каждое утро она находила пакеты с поношенными, а то и новыми детскими вещами. Все было чисто выстирано, выглажено, иногда там оказывались конвертики, в которых лежали то пятерка, то десятка.

В переполненном автобусе Лера ехала с работы домой. Рядом стояли сотрудницы и о чем-то оживленно болтали. Пару раз они попытались втянуть и ее в разговор, но их пустой треп раздражал, да и настроение было паршивое. На очередной остановке в автобус подсел тщедушный мужичонка, одетый не по сезону в драповое пальто, и на удивление громким голосом обратился к пассажирам:

— Граждане! Одолжите на билетик! Я ветеран двух войн! И в Первую мировую служил, и во Вторую! Граждане! — Он снял с головы солдатскую ушанку. — По пять копеек с души, и я от вас отстану…

Девчонки прыснули. Одна Лера почему-то полезла в сумочку за кошельком и бросила мелочь в протянутую шапку. Ее примеру последовала пожилая женщина, потом и сотрудницы зашарили по карманам. Когда денежный поток иссяк, мужичок благодушно привалился к стенке автобуса и на полном серьезе заговорил:

— Девчонки! Спасибо! Если бы знал, что вас встречу, цветов бы нарвал. У меня знаете какие астры расцвели?

— Астры? — удивилась пожилая женщина. — Да вроде не сезон. Астры — цветы осенние.

— Да? — еще больше оживился мужичок, почувствовав интерес слушателей. — Ну, тогда те, красные такие, которые на этом… на этом, где ракеты летают, растут.

— На полигоне? — хихикала одна из девушек.

— На полигоне, на полигоне. На этом, ну как его там, Бай… Бак…

— Байконуре? — уже не выдержала Лера.

— Да! На Байконуре, красные такие! — еще больше воодушевился мужичок.

— Тюльпаны? — прятала Лера улыбку.

— Тюльпаны, тюльпаны! Вот когда мой лучший друг, Юрка Гагарин, полетел, я его провожать поехал. Так на том поле луковку вырыл. С тех пор как на них смотрю, все Юрку вспоминаю. Едрить… опять меня кто-то толкает. Эх, девочки! А Сережку Есенина помните? Тоже корефан мой. Клен ты мой опавший, клен заиндевелый… Это он про меня написал.

Тут уже весь салон не выдержал: кто-то украдкой улыбался, кто-то навзрыд захохотал. Лера бы и дальше слушала эти перлы, но автобус подъехал к метро, и пассажиры, словно муравьи, волной потекли из дверей, увлекая ее за собой. Настроение улучшилось. «Жива Россия! — думала Лера. — Пока смеемся, жить будем!»


Лера жила в коммунальной квартире. Когда-то она вся принадлежала ее родителям. Жили нормально, не бедно, не богато. Когда Лере исполнилось семнадцать, случилось непоправимое: ее родители разбились на машине. Она долго не могла понять, что осталась одна. Стараясь ни о чем не думать, как-то сдала экзамены в школе. Потом умудрилась с первого раза поступить в институт. И только когда в квартиру стали подселять чужих людей, она окончательно поняла, что осиротела. В маленькой комнатке стала жить бывшая проводница поездов дальнего следования тетя Вера, в большую въехал пятидесятилетний Павел Александрович. Тетя Вера оказалась палочкой-выручалочкой. Она будила Леру сначала в институт, потом на работу, давала взаймы хлеб, сушила ее варежки и сапоги. Да и вообще за эти десять лет она стала для нее родным человеком. Павел Александрович жил своей жизнью, в которую женщин не допускал. Тетя Вера говорила про него, что он бывший цеховик, отсидел семь лет, жена и дети от него отказались. При таком раскладе становилось понятно, почему он так угрюм, нелюдим и невесел. Но даже несмотря на хмурость бирюка Павла Александровича, атмосфера в квартире была домашняя. Сосед доплачивал тете Вере, и она, по очереди с Лерой, мыла полы, сантехнику, плиту. ЖЭК два года назад сделал им ремонт. В квартире было чисто и уютно.

Когда Паншин появился в ее жизни, то, по какому-то стечению обстоятельств, встречаться стали у нее. Соседи молчаливо приняли его, терпели скрипение старого дивана, ночные хлопанья двери. Когда Лера объявила соседям, что с Паншиным она встречаться больше не будет и что ждет от него ребенка, которого собирается воспитывать одна, реакция была разной. Тетя Вера утирала реденькие слезинки, застывавшие в уголках глаз, словно сконденсировавшаяся влага на потолке в ванной. Павел Александрович почему-то обрадовался, похлопал Леру по плечу и воскликнул:

— Есть женщины в русских селеньях!

Через несколько дней он купил детскую кроватку.

— Не бойся, не бросим, — сказал он Лере, задумчиво глядя через окно на летний вечер.

Тетя Вера оберегала Леру от трудностей быта. Не давала ничего делать. Собрала старые простыни по всей квартире, нарезала из них пеленок, обметала, прокипятила, нагладила. Детскую одежду, которую приносила с работы Лера, тоже привели в порядок. Приданое заняло целый шкаф.

Лера ходила в кино, театры, на выставки. Музей изобразительных искусств имени Пушкина заряжал ее энергией, давал заряд бодрости, создавал настроение. Рассматривая полотна старых мастеров, она ощущала покой и удивление. Лера поражалась совершенству линий, волшебству цвета, пронесенному сквозь века, выверенности композиции, где нельзя было ничего прибавить или убрать. Она удивлялась художникам, создавшим эти шедевры. Почти все они были с нелегкой судьбой, а несли в этот трудный мир своим далеким потомкам ГАРМОНИЮ.

Лера по мере прибавления срока стала мягче, женственнее. Казалось, это она сама сошла с полотен Микеланджело и Леонардо. Нередко она присаживалась на стул, заботливо подставленный смотрителем, и, держа руки на животе, подолгу могла любоваться картиной. Ребенок уже начинал шевелиться. И не было в ее душе в такие минуты ни тревоги, ни страха.

Как-то вечером, по обыкновению чаевничая с соседями, она спросила Павла Александровича:

— Скажите, а правда, что вы сидели в тюрьме?

Сосед зябко передернул плечами и не отвел глаз от размокшего сухарика на блюдце.

— Не хотите вспоминать, не надо. Я понимаю, это запретная тема.

— Отчего же? — наконец он поднял на нее глаза. — Просто я стараюсь об этом забыть… Ну, да ладно. Так и быть. Но это долгий разговор. В двух словах не расскажешь. Готова слушать исповедь?

Лера кивнула и привалилась к холодильнику.

— Помнишь, — обратился он почему-то к ней одной, не обращая внимания на тетю Веру, — помнишь, в свое время были очень модными люстры «каскад»? Делали их цеховики. Из пластмассы, которая изготавливалась за рубежом для фонарей самолетов. Потом перешли на материал попроще, отечественный — полистирол. И это цеховики. Колечки-недельки — они же. Вот и я по этой статье. В то время вышло постановление партии и правительства «О снижении налогообложения на промышленные предприятия в сельской зоне». Представляешь, до чего народ ушлый был? Вот тебе элементарный пример. Приезжают такие умельцы в какой-нибудь совхоз, ставят допотопный станок, регистрируют это как цех по производству полиэтиленовых пакетов. Потом едут на завод, закупают по оптовым ценам, предположим, по три копейки за штуку, тонны две пакетов, а потом от себя оформляют, будто изготовлены они были в совхозе, и пускают в продажу. Вот времена были! Вот годы! — Павел Александрович протер вспотевший от горячего чая лоб.

— А какие это были годы? — заинтересованно спросила Лера.

— Конец семидесятых. Это расцвет цеховиков. Считай до Олимпиады. Хотя цеха существовали всю жизнь. Цеха были инвалидные, при ДОСААФе и прочие. Вот, например, инвалидный шил джинсовые куртки. По документам проходило, что изготовили триста штук, на самом же деле шилось это не только в данном цеху, но и на крупной швейной фабрике более трех миллионов и отправлялось во все уголки России. Ты могла носить фирменную вещь с лейблами, фирменными пуговицами, а изготовлена она была подпольно. Все материалы были сэкономлены на крупных предприятиях. Завязано на этом была уйма людей. Фонды списывались на эти цеха. Бабки производство давало сумасшедшие. Причем не забывай, все ходили под дамокловым мечом. Хищение имущества свыше ста тысяч — расстрельная статья. А зарплата-то у народа семьдесят-восемьдесят рублей в месяц. В совке заработать существовала куча способов. Ну, элементарный пример. Классика! Человек приходит на текстильное предприятие и спрашивает: «Вам нужно вывозить немерный лоскут?» — «Нужно!» — обрадованно отвечают ему. «А сколько заплатите?» — не стесняясь, продолжает тот. Лоскут этот вывозился на свалки, и отправка стоила достаточно дорого. Он заключает с ними договор, проходит пятьсот метров по той же улице. Литейка. «Вам обтирочный конец нужен?» — «Нужен, нужен!» — «Хорошо, я буду вам его поставлять. А сколько платите?» — снова, не стесняясь, спрашивает человек. Заключает и с ними договор. Ему грузят на прицеп «Москвича» лоскут, который через пятьсот метров становится обтирочным конном, и он получает деньги по договорам и там, и там. Вот и вся работа. Причем заметь, он физически не работал! Светлая голова! Ты думаешь, на Гоголе «Мертвые души» закончились? Глубоко ошибаешься. Ведь основная проблема у производителей была какая? Как списать деньги. Зарплаты тех лет не должны были превышать ста двадцати рублей. И руководство всей страны чем занималось? Выдумывало фамилии для липовых договоров. Многие просто ехали на кладбище и переписывали с плит имена и фамилии.

— Кошмар! — Лера потерла виски. Да, действительно, мертвые души.

— Как сейчас помню, — продолжал Павел Александрович. — Составляли ведомость по договорам. Целый ящик стола был забит всевозможными ручками, чернилами и пастой. И расписывались в графе «получение» правой и левой рукой. Идиотизм в том, что подписаться было мало. Подпись надо было запомнить. Ведь по договору можно было работать три месяца, не больше. Потом обновление состава. Приятель у меня в то время был, так он до того обнаглел, что расписывался — «Первый, Второй, Третий, Четвертый…» и т. д. С завитушками и кренделями. И ведь проходило!.. Ну, а теперь на чем я погорел. Цеховиком ведь я не был! Хотя и попал в их полосу. Нас потом всех цеховиками называли. Я был на крупном производстве, начальником пусконаладочного отдела. В то время по стандартам ГОСТа во всех автоматах, двигателях, проводах необходимо было производить замеры сопротивления изоляции, сопротивление петли фазы 0, не чаще одного раза в год и не реже чем раз в три года. Это была золотая жила. Приходилось, конечно, делиться с начальством, не без этого. Замеры эти никто никогда не производил. Производили, может быть, изначально, когда монтировали. Ведь если что случится, автомат — элемент не линейный, определить причину неисправности невозможно. Неисправность произошла в момент сгорания, и сказать, что этот аппарат не был замерен, никто не сможет. Поэтому протоколы из года в год просто перепечатывались. Первые пусконаладочные управления были созданы в 1922 году, они были приписаны к НКВД, и наладчики ходили в кожаных куртках, с «маузерами». Когда управление отделилось от НКВД, возникла вражда органов с пуско-наладчиками. Посадить их было труднее всего. Ну, если уж органы докапывались, мало не давали. Сроки были от трех до пятнадцати лет, в зависимости от объема похищенного имущества. Я отсидел семь. Полстраны воровало, полстраны сидело… Еще не спишь?

— Нет. Наоборот, мне интересно. Темная я. Совсем ничего не знала об этом.

— Да если бы и знала, все равно бы сделать ничего не смогла. Не закаленная ты.

— Хорошо, когда много денег… — мечтательно вздохнула Лера. — Вот бы и мне.

— Ну, дорогая, в совке честным трудом заработать почти невозможно. А нечестно государство не даст. Так руки отшибет, что долго в телогрейке по зоне ходить будешь. Но риск — благородное дело. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Припрет, Лерка, — приходи, научу. А сейчас давай спать. Во уж на часах-то двенадцать.

Глава 2

Лера в мрачном настроении перебирала детское приданое. Ползунки были выцветшие, заштопанные. Пеленки просвечивались. Одеяло от стирок стояло колом.

— Бедный ты мой, бедный. Начинать жизнь будешь с нищеты. Нет! Потерпи! Я что-нибудь придумаю. Выживем! Да не просто придумаю, а обещаю тебе! Будут у нас деньги! Все у тебя, милый, будет! Не хуже других! А может, и лучше. Я костьми лягу, а на щите лежать не буду. И закон мне не закон, и бог мне не бог. Как там у Горького? Человек! Это звучит гордо! Господь милостив… Да где же твое милосердие, господи? Разве я грешила? За что мне все эти испытания? Нет у меня на тебя надежды. Сама прорываться буду. И ты уж, господи, не кори меня за это. Ведь сам оставил меня в трудную минуту. И каким путем я до счастья дойду, пусть тебя тоже не волнует. Как ты со мной, так и я с тобой, — подытожила Лера и стала укладывать сумку, готовясь отправиться в роддом.

В пять утра отошли воды, но схваток не было. Она потихонечку вышла в коридор и набрала «03». Соседи спали. «Скорая» отозвалась быстро. Обещали быть через двадцать минут. Лера надела плащ, взяла сумку, закрыла входную дверь и присела на корточки напротив лифта дожидаться.

Схватки начались в машине. Под белы ручки ввели ее в больницу. Оформили документы и положили в предродовое отделение. Она лежала одна в палате и то скулила, как попавший в канаву щенок, то орала изо всех сил. Боли были такие, что не хотелось уже ни ребенка, ни жизни. Она с трудом придвинулась к стене, чтобы не свалиться с кровати во время очередной схватки. А боль нарастала с каждой минутой. Сознание туманилось. Внезапно позыв тошноты пронзил ее тело. Она резко рванулась к краю, но не успела и рвотная масса облила простыню. Полегчало. В голове прояснилось. В палату вошла молоденькая санитарка с ведром и шваброй. Не глядя на Леру, начала протирать полы. Лера собрала остатки сил спросила:

— Скоро меня повезут?

— Скоро, скоро, — буркнула та и вдруг, увидев испачканную простыню, всплеснула руками и заорала на всю палату: — Зин! Зин, смотри! Смотри, что эта наделала! Она же мне все облевала! Да что же вы наделали, гражданка? Да разве так можно? Вы что, судно не могли попросить? Ну, дают! Ну, дают! — Она протерла марлей простыню, замыла пол и вышла.

Еще час Лера надрывалась в крике, во рту пересохло, еще целый час рвалось ее лоно, еще час она желала смерти. Потом ее переложили на каталку и отвезли в родовую. Роды должны были принимать молодые врачи. Девушка и парень. Они, пытаясь ее перекричать, орали сами во все горло:

— Тужься, тужься!

Схватки продолжались, но роды не начинались. Врачи обессилели. Послышались слова «кесарево сечение». Лера лежала на холодном столе в недоумении. Ребята ушли.

— А если я сейчас рожу? Ведь ребенок упадет на пол! Ау! Почему меня бросили?! — орала она в панике.

Вдруг в родовую вошла женщина лет пятидесяти, ласково спросила, как ее зовут, убрала волосы со лба Леры и начала гладить живот. Она гладила властно и мягко. Казалось, она утрамбовывает ребенка. Складывает ему правильно ручки, ножки, поправляет головку — и все это в утробе. После пятнадцати минут поглаживания ребенок и мать сделали совместное усилие и произошло чудо. Чудо рождения. Несколько минут Лера была в беспамятстве. Потом ее похлопали по щекам, и она пришла в себя.

— Мальчик! Да какой славный! — улыбалась акушерка. — Смотри, вроде на тебя похож. Назовешь-то как?

— Игорем.

— Как великого князя? Ну-ну. Сейчас полежишь полчасика, а потом сама, пешком, на пятый этаж… можно в лифте… в 518-ю палату. Вечером спустись, я тебя посмотрю.

— Разве мне уже можно ходить?

— А как же! Забыла, что ли, что в школе по истории проходили? Бабы сено косят. Роды начались. Родила. В тенек положила и дальше косить. Ходи, милая. Ходи. А я за тобой присмотрю.

— А сын?

— Ребенка отдельно положат. Будут к тебе в палату привозить на кормление.


Днем Лера уже свободно передвигалась по коридорам. Позвонила домой и успокоила тетю Веру. Попросила привезти хоть немного денег. Тетя Вера тут же примчалась с передачей. Среди апельсинов и варенья лежал конверт с пятьюдесятью рублями. Лера спустилась в родовое отделение, нашла акушерку и сунула ей в карман конверт. Та стала махать руками, говорить, что это ее работа, но Лера чмокнула ее в щеку и сказала, что за хорошую работу надо платить.

Когда привозили детей и Игорек причмокивал малюсеньким ротиком, все внутри у нее сжималось. Мое, думала она, кусочек моей плоти! Кровинушка моя. Мое продолжение, надежда моя. Уж я постараюсь. Будет у тебя все: и образование, и воспитание. Ты будешь смелым, гордым, щедрым, великодушным. Я выращу из тебя принца для какой-нибудь принцессы. И вы будете счастливы, ну и я вместе с вами. Ты только верь, сыночка. Расти и верь мне.

Из роддома ее забирали Павел Александрович с тетей Верой. Такси быстро примчало их домой.

Глава 3

Прошло больше года. Лера бегала по утрам на молочную кухню. Потом по магазинам за продуктами, покупая все подряд для себя и тети Веры. Та предпочитала нянчиться с Игорьком и поддерживать квартиру в порядке. Лера варила суп на всех, подкармливая горячим одинокого соседа. Как-то так получилось, что они с ним незаметно сблизились. Раньше Валерии даже некогда было с ним и поговорить. То работа, то Паншин. А теперь долгими вечерами Павел Александрович перестал торопиться к телевизору и подолгу просиживал с ней на кухне. Он научил ее играть в шахматы, и они сидели за шахматной доской иногда до двенадцати или до часу ночи. Сосед все больше и больше открывался перед ней. Чувствовалось, что озяб он от одиночества, и нужно ему было с кем-то поговорить, отвести душу. Лера тоже выплакалась, исповедовалась. И образовалось между ними то, что называется ДОВЕРИЕМ.

Павел Александрович продолжал вечерами вспоминать прошлую жизнь.

— Форм спекуляции в то время было великое множество. Например, изделия из золота. Золото было дешевое и дорогое. Дешевое — золотые диски для стоматологов. А кто делал? Те же цеховики, ведь в продаже их не было. Дорогое — ювелирные украшения. Отдельная статья — бриллианты. То, к чему меня всю жизнь тянуло, но оказалось недоступным. Камень в один карат, с высокими характеристиками, стоил в магазине девять тысяч рублей при средней зарплате в сто рублей, а с рук он уходит за девятнадцать.

У Леры от удивления глаза стали похожи на блюдца.

— Откуда у людей столько денег?

— Ну, голубка моя, смотря у каких людей. А ведь раньше и у меня были. Правда, не такие. Я все больше по мелочи. Говорят же, если воровать, то миллион, жениться, так на принцессе. А так — семь лет коту под хвост. Сейчас я бы так размениваться уже не стал.

— Так я не понимаю, ведь все магазины забиты бриллиантами. Другой разговор — нетрудовые доходы… — Лера покачала Игоря, поправила платочек у него на голове.

— Нет, милая, это же не бриллианты. Так… крошка, отходы. Ты камень в один карат хоть раз в жизни видела?

— Честно говоря, нет. Даже не представляю его размер.

— А я видел. В Звездном городке. За пропуск в городок космонавтов я в свое время заплатил пятьсот рублей. И не только видел, но и купил в местном ювелирном магазине. Караты изредка появляются в простых магазинах, но надо приложить уйму усилий, чтобы их приобрести.

— Да зачем же они нужны?

— Зачем? Зачем? Вложение капитала. Деньги что? Бумага! Как человеку обезопаситься от денежных реформ, от объема денежной массы? Это только в Азии были сумасшедшие деньги, там стенки выкладывали пачками сотенных купюр. У них менты обыск устраивают, не могут деньги найти. Потом смотрят, одна стена вроде толще, чем должна быть. Обои содрали, а она уложена, как кирпичами, пачками сторублевых купюр. А туркмены — пастухи?.. Они деньги тюками хранили. Тюки с царскими купюрами, керенками. Свадьба, например. В приданое дают тюки с деньгами. Понятие у них какое? Тюк денег! Не важно, сколько он стоит. Тюк современных сотенных или тюк «катек». Так же как и машины. Мне рассказывали на зоне, как менты приехали в какой-то аул изымать «Волгу», находящуюся в угоне. Чин-чином, с постановлением. А у каждого дома по пять-шесть машин. И бензина нет не капли. Местные же на них не ездят, это просто символ богатства. Ездить некуда и не на чем, имею в виду бензин. Одна машина так себе, две туда-сюда. Три-четыре — символ богатства. О! Уважаемый человек… А бриллиант маленький. В любую щелочку спрятать можно. При перевозке, опять же, объемы небольшие. Что скупают? Золото. Бриллианты. Устойчивую валюту. Я знаю человека, который скупает обручальные кольца. Стоят они дешево, потому что работа мизерная, а золота, причем высокопробного, до хрена. У нас же все это стоит копейки, не то что там, за бугром. То же происходит и с валютой. Ты по путевке куда-нибудь за рубеж ездила?

— Да. Через «Спутник» в Польшу.

— Много тебе денег поменяли?

— Да нет, триста рублей.

— А хотелось больше?

— Конечно. Я бы хоть две пары сапог там себе купила.

— Вот в том-то и дело! Тебе сапоги нужны, другому видеомагнитофон. А валюты нет. И купить негде. Официальный курс шестьдесят восемь копеек. С рук можно купить за два, два пятьдесят — при большом объеме обмена, а так — три, три пятьдесят. Причем не забывай о восемьдесят восьмой статье.

— Что, что?

— Вот неграмотная! Восемьдесят восьмая статья — уголовное наказание за хранение и приобретение валюты. Это сейчас послабление вышло. Самое время деньги зарабатывать. У меня вот дружок на «Кристалле» работал. Это завод по переработке драгоценных камней. Вот он рассказывал. Сначала был один завод в Смоленске, потом открыли второй в Москве. Этот самый «Кристалл». Обрабатывали у нас алмазов мало. В основном сырье вывозилось за границу. Россия же всегда была сырьевым придатком Европы. Ведь у нас колоссальные сырьевые ресурсы. Были и пока еще есть. И есть такая международная организация «Объединенные рудники Де Бирс». Монополист на бриллианты. Я, конечно, не антисемит, но «Де Бирс» — это вершина айсберга еврейского международного капитала. Какая там коза ностра! Самая первая мафия была еврейская. Финансовая. Она была, есть и будет. Они в свое время бежали от испанской инквизиции. Еврейская мафия тянется со времен возникновения Венецианской республики. Как думаешь, почему инквизиция стала преследовать евреев?

— Потому что они стали богаче их?

— Молодец, Лерка! Соображаешь! Из-за денег. Ну и так далее. Они поддерживали в свое время Гитлера. Эмигрировали в Швейцарию, создали банки. Умные люди! Вот не люблю я евреев, но восхищаюсь ими… Гении! Вот что делает генетика. Это же естественный отбор. Выживают умнейшие. Куда раньше бедный еврей мог податься? Все время сто первый километр, гетто. У него должно быть минимум скарба и много-много ума. И вот, заметь, все лучшие ювелиры — евреи. Мешочек с бриллиантами мог и в каблуке уместиться. Лучшие музыканты — евреи. Скрипичный футляр руку не тянет. А ум? Ум не купишь. Или он есть, или его нет. Вот тебе и евреи!.. Так этот «Де Бирс» все наши алмазы и скупал. Может, хватит на сегодня, а, Лер?

— Нет, Павел Александрович. Вы мне бесплатно даете ценнейшую информацию. Ее же ни за какие деньги не купишь. Школа жизни. То, что вы за шестьдесят лет накопили, я за несколько часов съем и переварю. Так что рассказывайте, рассказывайте!

— Да! Так вот! Вернемся к бриллиантам. Половину огранщиков перевели из Смоленска в Москву. Потом начался дикий разгром смоленского завода. Из-за чего? Ха! Из-за чего! Там было так. Если огранщик раз в неделю не принесет жене какое-нибудь украшение с брюликом, она ему не давала. Смеешься? А так и было.

— А как же их выносили?

— Ой, деточка! Вынести элементарно. Глотали, в заднее место прятали, в одежду зашивали. Охрана должна волосы посмотреть, в задницу заглянуть, рот рабочий должен прополоскать, тапочки стряхнуть — вот и вся проверка. Как приятель мне рассказывал, трудно было нарастить камень.

— Как это — нарастить?

— Ну, допустим, рабочий получает камень одного объема. Работает с ним. И по документам списывает на огранку больше, чем надо. Поэтому сдает другого объема. В общем, целая технология… Смоленский завод накрыли по случаю. Жили там все прекрасно. При заводе был золотой цех. Огранщик приходил к золотарю… Не к тому, не к тому… Развеселилась… К тому, кто делал оправу. Расчет был такой: если огранщику серьги нужны, он приносит три камня.

— Один тебе, два мне?

— Да. Но случается же так… Был там в командировке московский опер из ОБХСС, который камни знал. Он стоял в магазине комиссионном и вдруг увидел на руке у некой дамочки алюминиевый каст, ну, оправа, в который вбит трехкаратный брюлик.

— А как это трехкаратный?

— Примерно с ноготь твоего среднего пальца… И оправлен в алюминиевое десятикопеечное кольцо, которое в палатке продается. Проследил он за этой теткой, выяснил адрес, оказалось, что это жена огранщика, и началось…

— Что началось?

— Оперативная работа по раскрутке смоленского завода. А воровали там эти камни тоннами! Причем жена директора «Кристалла» ходила в производственной зоне с кольцом, в которое был вбит черный бриллиант. Понимаешь, черных бриллиантов — их на перечет во всем мире! В Лувре, у королевы английской и у жены директора — колечко с черным бриллиантом.

— А как его отличить?

— А-а-а, сам не видел. Врать не буду. Но, опять же, как мне мой приятель рассказывал, на него смотришь — он вроде черный, как агат. А на свет прозрачный и блестит, играет очень сильно. Весь эффект, что углерод распылен в теле камня.

— Как авантюрин?

— Не совсем. Эти молекулы углерода такие мелкие, что их и не видно. Похож на затемненное стекло автомобиля. Прозрачное, но темное. Ты знаешь, Лер, я вроде охрип…

— Я сейчас вам чайку. А вы рассказывайте, рассказывайте. — Лера поставила на плиту чайник, достала чашки.

— Да вроде все уже рассказал.

— Нет, не все.

— Да что же тебе еще надо?

— Как можно сейчас деньги заработать?

— Э, деточка, риск, конечно, — благородное дело, но не тебе в него лезть. Забыла, что ли, — за это сажают.

— О чем хоть разговор? Вы меня пугаете, а что за работа — не говорите. — Лера разлила чай по чашкам и снова присела к столу. — Пока не скажете, не отстану.

— Да куда тебе с малым дитем…

— Павел Александрович, это мое дело, куда. Вы расскажите, а решать уж я буду, соглашаться или нет.

— Лерка, отстань. Не хочу брать грех на душу. Ты же, как вол, упертая. Тебе только пальчик дай, ты тут же руку откусишь. А кто ребенка будет воспитывать? Я, что ли?

— Вы, Павел Александрович! Вы и тетя Вера! Я в вас уверена. Надо только как-то документы оформить, чтобы его в детский дом не забрали. Замуж за вас выйти, что ли?

— Да чего ты городишь… Чего несешь… Какой замуж… Ты же даже не знаешь, о чем речь.

— Вот и расскажите.

— Черт с тобой! Скажу! Помнишь, я тебе говорил о мужике с «Кристалла»? У него за тридцать лет работы бриллиантов этих хоть жопой ешь. А скинуть он их никуда не может. А тут до меня информация дошла, что в Польше есть один ювелир, еврей, кстати, который каратники скупает. Вот бы соединить цепочку. Хотел сам. Потом передумал. Зачем мне деньги? Тебе-то понятно, зачем. Тебе Игорька растить надо. А мне?

— А как в Польшу выехать можно?

— По приглашению. Говорят, прямо на Белорусском вокзале приглашения продают. Или у посольства с кем-нибудь познакомиться, чтобы он приглашение сделал. Ну, потом в ОВИР. Потом билеты на поезд, и вперед с песнями.

— А как же таможня?

— А вот это вопрос сложный. Это надо подумать. Ты что, уже решилась? Окончательно?

Лера задумчиво покачала головой. Павел Александрович встал из-за стола.

— Давай так. В течение недели решишь. Да — да. Нет — нет. А я этот вопрос обмозгую. Не возьмемся — так хоть пофантазируем, все веселее, — и вышел из кухни.

Лера начала убирать со стола, мыть посуду, а в голове, как железнодорожные колеса, стучала мысль: браться? Не браться? В стране наступило какое-то смутное время. Не знаешь, кто прав, кто виноват. Ведь всю жизнь она была нищей. Может быть, у нее больше уже не появится такого шанса. Вот повернулась фортуна лицом, а ты с ней и не поздоровалась. Ведь может обидеться. Ну, ладно. Утро вечера мудренее.

Лера сняла со стула спящего Игорька и пошла в свою комнату. Сын проснулся. Она поиграла немного с ребенком, покормила его, уложила спать и легла сама.

Ей снились тревожные сны. Она от кого-то бежала. Ноги дергались, как у спящей собаки. И если бы кто увидел это, не смог бы сдержать улыбку. Но ее в этот час не видел никто. Никому она с Игоряшей была не нужна, кроме, пожалуй, совсем чужих людей, ставших родными, — соседей.

Утром на кухне Лера встретилась с испытующим взглядом Павла Александровича. Поздоровалась, но ничего не сказала, ни о чем не спросила. Целый день они играли в молчанку, даже тетя Вера, заметив это, удивилась:

— Никак, поссорились?

— Да нет, — ответила Лера, помешивая овсяную кашу на плите.

— Он, наверное, тебя совсем заговорил, вот мысли тебя и мучают.

— Почти угадали. У вас, тетя Вер, глаз-алмаз. Мысли, мысли меня мучают. Стою на распутье, как в сказке. Направо пойдешь, налево пойдешь… Куда идти? Тетя Вер, а вам хотелось бы иметь много денег? Да и вообще, жить по-другому?

— Как это, по-другому? Я, кроме своей жизни, другой просто и не знаю. Моя жизнь что детская рубашка. Короткая и сзади обосрана. Может, и хотела бы, да что о журавле в небе мечтать. Синица, да моя, — ответила рабочая лошадка тетя Вера, намывая кафельную стену за газовой плитой. — Ты вместо мечтаний своих пошла бы да ребеночка выгуляла.

— Вы, как всегда, правы, — кивнула Лера и стала одевать сына.

* * *
Заботы о ребенке заполняли все ее время. Игорек рос внимательным, вдумчивым. Ладным и пресимпатичным. Лера не могла на него налюбоваться. Укладывая спать, шептала ласковые слова, гладила подушечками пальцев персиковую щечку:

— Кровинушка ты моя. Надежда моя и опора. Свет ты мой в окошке. Да что бы я без тебя делала…

Может, Паншину спасибо надо сказать, а не клясть его разными гадкими словами. Вот сидела бы я себе на работе, пропускала бы жизнь между пальцами. И ни счастья тебе, ни радости. А тут каждую секунду ведь улыбаешься. Спасибо тебе, гад ползучий, Паншин! И ведь за два года ни разу не зашел, не поинтересовался. Как они там, мол, живут? Не надо ли им чего? Пустое сердце бьется ровно, в руке не дрогнул пистолет. Это про него… Что же делать? Браться за эту авантюру или нет? А что я теряю, собственно говоря? Поймают? Посадят? С маленьким ребенком много не дадут. Надо, кстати, у Павла Александровича спросить, что в худшем случае будет. А и правда, не выйти ли за Лукашина замуж: комната не пропадет, Игоря они с тетей Верой вырастят. Ну, сколько мне могут дать? Три года? Пять? Все равно я к Игорю вернусь, воспитать успею. А если не браться? Так и буду прозябать. Через полгода Игоря в сад и снова на работу, на оклад в сто рублей, ну, плюс пособие от государства как матери-одиночке. Все равно гроши. А книги? Книги вон какие дорогие стали! Какие роскошные детские издания, а я хожу, локти кусаю. Ничего купить не могу. Лиса и виноград называется. Сама в обносках хожу, а Игорек как последний ребенок в многодетной семье. Дальше-то что будет? Только хуже. Надо решаться. Под лежачий камень вода не течет. Никто мне на блюдечке с голубой каемочкой ничего не принесет…

На этом она постаралась выбросить из головы беспокойные мысли, так и не придя ни к какому решению.

Глава 4

Спустя неделю Лера, как всегда, гуляла с сыном в парке. В вылинявшем сарафанчике, стареньких босоножках. Погода стояла замечательная. Теплый ветер овевал открытые плечи. Она сидела на лавочке, и в душе ее царило умиротворение. Ей почему-то захотелось запомнить это мгновение. И этот летний вечер с теплым ветерком, и веселого сынишку в песочнице, и белочку, подбирающуюся к начатому Игорем печенью, отдаленный гул города, щебетанье птиц и покой, бесконечный покой.

И вдруг по песчаной дорожке прошла оживленно беседующая пара. Девушка была словно с картинки. С тремя огромными розами в руке. Лера присмотрелась к ее спутнику и ахнула: это был Паншин! В новом костюме цвета беж, летних туфлях из нубука, с коробкой торта. Лера мгновенно взлохматила волосы, и вот уже челка закрыла лоб, а она сама прикрылась книжкой. Паншин ее не заметил.

— Сволочь! Какая же ты сволочь! — про себя прокричала она, когда пара прошла мимо, и, подхватив Игорька, помчалась домой.

Эта встреча как бы сдвинула ее с места и заставила немедленно действовать. Павла Александровича дома не оказалось. Лера переделала все домашние дела и металась по квартире, пугая своим видом тетю Веру.

— Скорей бы уж он пришел! Скорей бы — и как в омут. Скажу, что согласна. Слово сказанное есть почти сделанное. Скорей бы пришел…

Павел Александрович вернулся поздно. Лера ждала его на кухне с чаем и бутербродами.

— Чего, Лерка, не спишь? И хочется, и колется, и мама не велит? Да? — ерничал он.

— Велит мама, велит. Я согласна. Только дайте мне два обещания.

— Дайте?!. Возьмите!.. Чего хочешь?

— Дайте мне слово, что вы на мне женитесь, и если со мной что-нибудь случится, вы Игоря не бросите.

— А второе?

— Второе? Обещайте, что будете со мной честным. Все время. До конца.

— Конца чего?

— Авантюры нашей.

— Ох, и хватанула. Да когда я тебе врал? Промолчать — это мог, но врать — никогда. В общем, так… Насчет первого это ты, девка, загнула. Игорька, конечно, не брошу. Насчет второго и так понятно. Но наша с тобой задача — сделать так, чтобы первое не случилось, а второе даже не подразумевалось. Понимаешь? Во всем надо быть профессионалами. Надо так тщательно продумать операцию, чтобы на все случаи жизни у нас был запасной вариант. Мы с тобой наобум бросаться не будем. Мы должны составить план нашей шахматной партии и проверить все ходы. Тогда мы выиграем. Даю месяц на подготовку. А потом вперед! Не боись, Лер. С моим опытом, да с твоей энергией ты у нас миллионершей станешь.

— Я? А вы?

Павел Александрович как-то горестно прикусил нижнюю губу, покачал головой.

— Бросили меня тогда и дочь и сын, хотя для них я старался. Теперь моей дочкой будешь ты, а Игорь — внуком. Самому мне ничегошеньки не надо, только бы вы были счастливы.

И началась подготовка к шахматной игре. Сначала Павел Александрович велел Лере выучить польский язык, хотя бы разговорный. Она пошла в библиотеку, взяла самоучитель и словарь. И теперь, гуляя с Игорем, варя ему пюре, выжимая сок из морковки, она зубрила, зубрила и зубрила:

— Прошу, пан! Дзенькуе, пан! Матка Боска Ченстоховска! Диамент. Гроши. Дзень добры! Иле то костюе? Як сие пану подоба? Як доехац? Дроже каменье…

Спустя месяц она уже смогла кое-как объясниться. И конечно, ей нужна была разговорная практика. Но это со временем.

Она перерыла местную библиотеку в поисках информации о бриллиантах, но, к своему сожалению, ничего не нашла. Вся надежда была на Павла Александровича. Она хотела знать все о том, с чем ей придется работать. Все! Да, да. Именно работать. Лера уже не считала эту затею авантюрой, просто иной формой заработка.

Прошла неделя, и Павел Александрович попросил у нее паспорт. Лера, не задумываясь, отдала. Через каких-то десятых знакомых соседу обещали сделать приглашение в Польшу. Подготовительный период затянулся, и Лера не находила себе места. Она хотела действовать, и причем немедленно. Шило было вставлено, и это место зудело.

Наконец приглашение было готово, пора было делать загранпаспорт. Лера заучила наизусть имя и адрес польки, которая приглашала ее в гости. Для ОВИРа они с соседом даже выдумали легенду, откуда полька взялась в Лериной жизни, но, к счастью, это не пригодилось. Польша была не той страной, ради которой стал бы свирепствовать ОВИР.

Прошел еще месяц. Наконец был готов и загранпаспорт. Теперь оставались железнодорожные билеты. С этим тоже, в общем-то, больших проблем не было. За неделю до отъезда они с Лукашиным проговорили все варианты. Решено было, что Лера поедет с Игорем. Да, возможно, будет тяжеловато, но игра стоила свеч. К женщине с ребенком таможня сильно придираться не будет. Бриллианты, пришли к выводу, надо везти в бутылке с шампанским. Ведь эти камни в воде прозрачны, надо было только тщательно закупорить емкость. Другой разговор, что при досмотре они могли соприкасаться со стеклом и звенеть, но этого можно избежать. Просто нужно поставить бутылку на столик. А почему бы и нет? Едет красивая, молодая женщина. Почему бы ей и не выпить? Пьют же мужики в поездах водку… Теперь второе. Необходимо было создать имидж. Образ дорогой женщины, а не какой-то там челночницы с баулами: в таком виде первый раз у ювелира показаться стыдно. Принимают же по одежке. Сосед снял со своей сберкнижки деньги и рано утром повел Леру с Игорем на рынок. Они выбрали самые дорогие и стильные вещи. Светлый брючный костюм и яркий костюм с юбкой. Две пары обуви. Про Игоря Павел Александрович тоже не забыл. Небольшая дорожная сумка завершила его разорение.

— Да, — сказал меценат, — я бы сейчас второй раз не женился. Это сколько же денег надо, чтобы вас, баб, одеть?! И теперь, Лер, последнее. Не менее важное. Разбираться профессионально в огранке и чистоте камня и умение торговаться. Ведь мало вывезти камни за границу, надо их еще выгодно продать. Еврей-поляк, он вдвойне еврей. Сыты должны быть четверо. Огранщик, они и поляк.

Павел Александрович времени зря не терял, он вытряс из своего приятеля всю информацию об алмазах. Лера бросала Игоря на тетю Веру и, запершись в комнате, часами слушала соседа. В квартире уже появился бархатный мешочек, затянутый на шнурок. Павел Александрович отрезал от старой гардины из черной шерсти кусок и раскладывал на ней камни.

— Слушай и запоминай. Ободок, разделяющий верх и низ ограненного камня, называется рундист.Отшлифованная сторона алмаза называется фасеткой. Полная бриллиантовая огранка насчитывает не менее тридцати двух фасет и площадку в верхней части. Не менее двадцати четырех фасет в нижней части. Бриллиантом называется только ограненный алмаз. Карат — это единица массы. Я тут полистал на досуге литературу и выяснил, что это название связано с греческим рожковым деревом. Семена (кератионы) практически одинаковы по весу. Поэтому в древности они служили гирьками при взвешивании драгоценных камней. Весило такое зернышко примерно двести миллиграммов, оно-то и считалось равным карату. Главное в бриллианте — прозрачность. Отсюда выражение «камень чистой воды». Лучшие из них — это бесцветные или немного голубые. Любой оттенок снижает цену камня. Это не касается только бриллиантов чисто лимонного или чисто зеленого цвета. Такие камушки ценятся в десятки раз дороже прозрачных. Но нам с тобой они не светят. Вот возьми, к примеру, этот камушек. Здесь один карат. Он как раз впишется в ноготь твоего мизинца. Да! Если поляк будет тебе лапшу на уши вешать, что, мол, это фианиты, объясняю, как различить. У фианита ребра граней немного закругленные и абсолютно прозрачны. У бриллианта ребра граней всегда острые. Насчет цирконов тоже не проблема, они чересчур цветом играют. Ты, самое главное, голубка моя, держи характер. Он свое, а ты свое. Интерес должен быть обоюдным. Где-нибудь да сойдетесь. Что с ценой? — Павел Александрович задумчиво почесал начинающую лысеть голову. — Это дело сложное. Я ни от кого не смог добиться ничего определенного. Ясно несколько позиций. Если каратник стоит одну цену, то двухкаратник при том же качестве стоит не вдвое, а значительно дороже. В любом случае цена камня зависит от его качества: прозрачности, чистоты, скрытых и явных пороков. Алгеброй красоту не измеришь.

Лера устало потерла виски.

— Так сколько же просить вот, например, за этот камень?

— Этот? Он примерно однокаратник… Достаточно чистый… Черт! Не знаю, Лерка. Какие же мы с тобой дилетанты! Я даже не могу тебя с этим ювелиром напрямую свести. Боится он страшно. Умоляет, если что, чтобы на мне цепочка оборвалась. Я обещал… Ладно, давай по новой. Международная цена однокаратника, по одним сведениям, 2500 долларов. Но вот какая закавыка. Я тут в одной книжке вычитал о законе Тавернье, даже формулировку выписал. В определении стоимости алмаза, не бриллианта — принцип такой: цена равна произведению квадрата массы кристалла в каратах и базовой цены одного карата, что примерно 250 долларов. Значит, что у нас с тобой получается? Хорошо обработанный однокаратник стоит на европейском рынке 2500 долларов. На каждый крупный камень, оказывается, должен быть сертификат. Мы с тобой, давай смотреть правде в глаза, занимаемся контрабандой. Чего хохочешь? Ты контрабандистка. Ну вот, зашлась! Перестань смеяться, а то плакать будем…

— Челкаш! Я Челкаш! — закатывалась Лера.

— Молчи, Челкаш! Давай дальше… Еврей этот польский должен продать камень не дороже полуторы-двух штук. Давай по минимуму — полторы. Пусть пятьсот он нагреет. Значит, за каратник он нам должен как минимум штуку отдать. Я с огранщиком договорился, что ему сорок процентов. Ведь весь риск мы берем на себя. Значит, четыреста ему, шестьсот нам. Так как ты главное действующее лицо, полагаю, тебе причитается тоже четыреста, ну, а мне двести, как мозговому центру. Согласна?

— Согласна! Но это значит, что я с одной поездки должна минимум десять тысяч привезти? — Лера даже похолодела от этой мысли.

— Минимум. Да и вообще, все экспромтом. Получится дороже, все наше будет. Все, Лерка, я выдохся! Старый, наверное, уже стал.

— Нет, Павел Александрович, подождите! А как же я валюту обратно повезу?

— На ходу придумаешь! — устало отбивался сосед. — Завтра, завтра договорим. Утро вечера мудренее. Может, я что-то и придумаю.

И Лера пошла к себе, спать. Поправила сползшее одеяло у сына, покачала головой и легла.

На следующий день Павел Александрович купил три бутылки «Советского шампанского». Он долго рассматривал упаковочную бумагу, витую проволочку на пробке. Потом аккуратно развинтил плетеную шапочку, отмочил этикетку и осторожно снял фольгу. Бутылка все утро лежала в холодильнике, поэтому открылась бесшумно. Он быстро пересыпал содержимое бархатного мешочка в сосуд и закрыл пробкой. Потом поставил шампанское на подоконник и долго всматривался в зеленое стекло, пытаясь обнаружить там камни. Их не было видно. Ни в солнечных лучах, ни при свете электролампы. Он тряс бутылку, прислушиваясь к плеску вина и пытаясь уловить звон, но шампанское было плотным, пузырьки гасили звук. Павел Александрович восстановил упаковку, поставил иглой точку на фольге, протер лицо большим носовым платком и пошел звать Леру.

— Лер, поди-ка на минутку. — Он тихонько постучал в дверь.

— Чего на минутку? Могу и на две! — отозвалась она и пошла за Павлом Александровичем в его комнату.

— Вот, смотри, — сказал он, — стоят три бутылки. А теперь скажи мне, голубка моя, есть ли в них камни. И если есть, то в какой.

Лера обошла письменный стол с трех сторон. Посмотрела сверху. Взяла одну бутылку и потрясла. То же проделала с двумя другими.

— Не знаю.

— Так есть там что?

— Наверное, есть, иначе бы не позвали.

— От, дурища! Конечно, есть! Чего ж я полдня из комнаты не выходил? Значит, определить не можешь?

— Нет. — Лера отчего-то широко улыбнулась, схватила Павла Александровича за плечи и расцеловала его в щеки.

— Отстань, Челкаш! Бутылки побьешь!

— Челкаш! Челкаш! — Опять закатывалась она, переполненная счастьем и предвкушением победы.

Глава 5

Фирменный поезд, с красивым названием «Полонез» отправлялся днем. Тете Вере они сказали, что Лера с сыном пять дней погостит у подруги в Балашихе. Павел Александрович поехал их провожать. Уже посадив путешественников в вагон, он все никак не мог отойти от открытого окна СВ. По перрону гулял ветер, заметая ему в глаза пыль и песок. Он щурился, тер лоб, потом похлопал Леру по руке, которую она высунула из окна, и сказал:

— Прячь на сыне. Больше ничего придумать не могу. Ну, ни пуха тебе, ни пера!..

— К черту! — с наигранной улыбкой воскликнула Валерия и чуть не упала от резкого толчка поезда. Вагоны медленно покатили по рельсам через московские пригороды, Россию, Белоруссию. В Польшу.

Пограничный контроль прошел ночью. Бутылка с шампанским стояла на столе. Спросонья Лера о ней даже забыла и, придерживая разбегающиеся полы прозрачного халатика, протянула таможенникам загранпаспорт и декларацию. Она так боялась, что разбудят Игоря, что, прикладывая палец к губам, грудью вытолкнула их из купе. Молодые ребята метались глазами между роскошной Лериной грудью и рассыпавшимися кудрями ее сына. Отчего-то засмущались, заторопились, проштемпелевали паспорт, отдали честь и пошли дальше. И только когда Лера легла на полку, до нее дошло, что она сделала.

— Боже мой! Они даже в сумки не заглянули! Я же их просто выгнала! Ну, чума! Ну, ты, Лерка, чума! — Она счастливо засмеялась в подушку и спокойно уснула, не дожидаясь польской таможни.

Поляки вообще не заходили в купе. Вежливо постучали, поздоровались, проверили документы и поставили визу. Поезд гремел колесами уже по Польше и как бы выстукивал:

Тах-тах-ерундах! Тых-тых, дам под дых!

— Дадим Паншину под дых! Ой, дадим! — может быть, преждевременно радовалась Лера.


На вокзале в Варшаве Лера растерялась. Почему-то расплакался Игорь, сумка оттягивала руку. С перепугу она забыла все слова. Потом опомнилась.

— Такси же, международное слово. Такси! Такси! — спрашивала она всех подряд.

Молодой мужчина хотел помочь ей донести сумку, но она резко выдернула ее из его рук. Ну, разве он знал, что для нее эта сумка и ребенок важнее всего в мире? Наконец она закрылась в металлической скорлупе такси, бросила водителю: «Отель «Варшава» — хотя даже не знала, существует ли такой. А почему бы и нет? В Москве — «Москва». В Варшаве — «Варшава». Отель с таким названием действительно существовал. В нем даже оказались свободные номера. Денег у нее было чуть больше положенного: Павел Александрович постарался. Номер им дали одноместный, в гостиничном ресторане быстро сварили манную кашку, сделали яблочное пюре — самое главное, Игорек был быстро и вкусно накормлен. Лера успокоилась и вспомнила несколько фраз из разговорника. Метрдотель обещал, что трехразовое питание для месье Грегуара (Игоря) всегда будет обеспечено. Бытовые проблемы утряслись, теперь пора было браться за бизнес. Лера хотела подъехать к указанному месту заранее. Понаблюдать за входной дверью, понять, насколько обеспечен ювелир и не взята ли его мастерская под наблюдение местными органами. После короткого сна она собрала Игоря и, взяв такси, поехала на Гудзиковскую улицу.

Выглядела Валерия великолепно. Брючный костюм подчеркивал ее стройность. Темные очки, задвинутые на лоб, поддерживали спадающую челку. Роскошная черная сумка, оставшаяся еще от мамы, болталась на ремне сзади. Игоря можно было и не наряжать. Белокурый ангел с голубыми глазами вызывал у всех чувство умиления. Такая симпатичная европейская дама…

Еще в номере она открыла шампанское, перелила вино вместе с камнями в цветочную вазу. Потом аккуратно переложила камни в бархатный мешочек и повесила его на шею.

Если Москву уменьшить до размеров Варшавы, то мастерская находилась примерно за Садовым кольцом. Здание было довоенным, с лепными кариатидами по фасаду. Теплый вечер на исходе лета выманил молодежь на улицы. Взявшись за руки, обнявшись, целуясь и смеясь, прогуливались пары. Лере стало завидно, хотя и у нее это в жизни было. Только их с Паншиным любовь оказалась фальшивкой, и чувство, что ее предали, не покидало Леру. Она постаралась прогнать эти никчемные мысли, уже пережитые страдания и сосредоточиться на главном. Стеклянная витрина светилась бижутерией, неоновые буквы призывно мерцали, но посетителей не было. Стеклянная дверь, несмотря на табличку «Otwarty», никем не открывалась. Водитель такси нервно посматривал на часы. Счетчик тикал. Вокруг никакой полиции не наблюдалось. И тут Лера решилась. «А, была не была! — подумала она. — Всем смертям не бывать, а одной не миновать».

Она быстро расплатилась с шофером и вошла в ювелирную мастерскую. Навстречу ей из темного дальнего зала вышел мужчина примерно ее возраста. На лице его сияла улыбка. Он радовался ее приходу, как давно не встречавшемуся другу.

— Драгоценная пани! Чем могу служить? Я целиком и полностью к вашим услугам. А какое прелестное дитя! Что привело вас ко мне? У вас плохое настроение? Может быть, я смогу вам его исправить? Как насчет серебряного браслета с янтарем? Или вот эти роскошные серьги с бирюзой, как они идут к вашим глазам! — Он тараторил так быстро, что Лера не успевала вставить слова, и она смотрела на его суетливые движения, просчитывая, сможет ли получить с него деньги по максимуму. Потом посадила всегда спокойного Игоря в огромное кресло, дала ему в руки книжку с картинками, а сама села в соседнее, рядом, не отводя изучающих глаз с худого, подслеповатого лица. Наконец ее спокойствие отрезвило ювелира. Он прищурился и через очки всмотрелся в нее. — Мы знакомы с пани?

И Лера, старательно выговаривая слова, ответила:

— Я из Москвы. Пан Мстислав заказывал камни. Я привезла.

Целая гамма чувств промелькнула за одно мгновение на лице хозяина мастерской — недоумение, радость, страх. «Да он же весь на виду, — подумалось Лере. — Я буду не я, если не управлюсь с ним».

Ювелир быстро перевернул табличку на двери, закрыл входную дверь на ключ и немного дрожащей рукой предложил ей пройти в соседнее помещение. В глубине зала, за салоном, находилась ювелирная мастерская и комната отдыха. Они прошли мимо каких-то станочков и станков, стеллажей, заставленных причудливыми коробочками, микроскопа на рабочем столе; сварочного аппарата и прочей технической утвари. В маленькой комнатушке, с раковиной, которая, видимо, служила кухней и гостиной, стояла газовая плитка с кофейником, канапе, обитое гобеленовой тканью под леопарда, японский телевизор, сервировочный стол — малый набор джентльмена! Поляк, опять же жестом, пригласил Леру присесть на канапе, а сам занялся приготовлением кофе. Пауза затянулась. Лера обеспокоенно размышляла: «Если я сейчас начну что-нибудь объяснять, будет только хуже. Вроде как я навязываюсь. Конечно же, он боится. Да и я боюсь. Вдруг это подсадная утка? Кагэбэшник какой-нибудь. Тьфу! Какое тут КГБ? Ну, ГРУ… Государственное разведывательное управление. Может такое быть? Может. Займусь-ка я лучше Игоряшей». И она стала поправлять сыну рубашечку, расчесывать волосы, листать страницы детской книжки. За это время успел свариться кофе. На столе появился нарезанный ломтиками кекс, кофейные чашки, красивая тарелочка с яблоком и ножом. Поляк присел на стул, разлил кофе и испытующе посмотрел на Леру.

— Пани привезла камни? Я правильно вас понял?

— Да, вы правильно поняли, — улыбнулась Лера, пытаясь снять напряжение.

— Покажите. — Поляк как-то весь сжался, оно и понятно, как раз тот же случай, когда «и хочется, и колется».

Лера сняла с шеи мешочек, ослабила шнуровку и достала оттуда один камешек. Он сразу засветился, заиграл в ее руке. Она протянула ладонь, стараясь унять почему-то охватившую ее дрожь. Поляк медленно протянул пальцы к камню, как змееловы с опаской подводят руку к змее, и взял его. Он покатал на ладони бриллиант. Посмотрел через лупу, которая как третий глаз светилась у него на лбу, потом встал и вышел. Не было его минут десять, и Лера уже начала хозяйничать: почистила яблоко, дала сыну, выпила кофе, закусила кексом. Поляк вернулся все такой же напряженный, лицо его осунулось, черты заострились. Лере стало его даже жалко. «Ну, нельзя же так. Ну, посадят. Не убьют же», — размышляла она, сочувственно разглядывая внезапно постаревшего человека.

— Вы много привезли?

— Я не знаю, что для вас много. Я привезла десять камней. Это на пробу. Потом может быть больше.

— Покажите все. — Его глаза вдруг загорелись. — Я сейчас, подождите…

Он засуетился, сбегал в мастерскую, принес большую картонку, обтянутую черным фетром, и положил на нее камень, который держал в руке. Лера опять сняла с шеи мешочек и высыпала на фетр оставшиеся камни. У пана засияли глаза. В них отразился блеск бриллиантов, но это, видела Лера, была не жадность, а профессиональное восхищение красотой. Видно, ему очень хотелось уединиться, насладиться каждой гранью, искрой, пробежавшей внутри и отразившейся солнечным зайчиком на старинном шифоньере. Но надо было делать дело.

Никто не решался начать первым. Вроде уже и был сделан шаг, и надо бы, чтобы последовал второй, но оба колебались, надеясь, что первым начнет не он. Первым не выдержал поляк.

— Кто вас ко мне прислал? — вкрадчиво спросил он.

— Я от господина Шарова, — Лера надеялась, что желание обладать камнями заставит ювелира забыть про этот вопрос. Она была не готова ответить о том, что касалось ее протеже. Павел Александрович говорил, что получил эту информацию за столом, во время пьяного трепа. Шаров этот был ему незнаком, но по характеристике хозяина квартиры, где состоялась та пьянка, был далеко не пустым человеком, и ему можно было верить. Да и вряд ли бы он об этом заговорил, будучи трезвым. Возможно, у них был пароль или предварительный звонок из Москвы. Лера же ничего не знала об этом Шарове. Был ли это уже налаженный канал? Насколько хорошо они знали друг друга? А может быть, поляк просто забросил удочку, а дел-то никаких не было и нет?..

— У пани много таких камней? — после затянувшейся паузы спросил ювелир.

— Для того, чтобы стать богатой, мне хватит, — улыбнулась Лера.

— Насколько богатой? Очень богатой? Просто богатой? — перебирал камни как морскую гальку пан Мстислав.

— Богатство — понятие растяжимое. Смотря, из какой исходной точки человек вышел!

— Понимаю… Для нищего и доллар — богатство. Меня интересует, насколько продолжительным окажется наше сотрудничество. Я ведь все должен планировать.

— Все зависит от того, как часто я смогу вас навещать. Мне ведь тоже, как и вам, не хочется рисковать.

— В этой акции участвует много людей?

— Вы боитесь, что кто-то о вас узнает? Не беспокойтесь, кроме меня и Шарова, о вас не знает никто.

Ювелир в сомнении покачал головой. Конечно, он опасался. Сколько должно пройти времени, чтобы появилось взаимное доверие, да и появится ли оно?

— Я возьму ваши камни. Вопрос в цене. Сколько вы хотите за все?

— Вы хотите взять их оптом? Как картошку, на вес? — удивилась Лера. — Я думала, мы обговорим цену каждого камня в отдельности. Они же все такие разные… Но что есть, то есть — они все безупречны.

— Пани разбирается в камнях? — вопросительно вскинул он брови.

— Совсем чуть-чуть. Настолько, чтобы понять, сколько они стоят, — блефовала Лера.

— Хорошо, поговорим о каждом.

И они начали торговаться, забыв на время о страхе. У ювелира создалось впечатление, что Лера настоящий профессионал, что, впрочем, и требовалось. Ему стало казаться, что все изъяны камней блекнут перед их достоинствами. Она поднимала цену, он опускал. Игорь уже давно спал на канапе, а они все продолжали ювелирный базар. Наконец торговля завершилась. Однако выяснилось, что у покупателя при себе нет необходимой суммы. Расставаться с камнями было страшно. Оба боялись подмены. После долгих взаимных уверений в честности было решено, что пан Мстислав закроет Леру на ключ в гостиной, камни уберет в сейф, а сам поедет за долларами и вернется через час. Лера страшно устала. Она с ужасом думала, что скоро проснется Игорь, а ей нечем его даже покормить. В ожидании она заглянула в холодильник и обнаружила там пару яиц. После долгих поисков нашелся и хлеб. Когда пан Мстислав вернулся, они уже были сыты и весело играли. Теперь перед Лерой стояла задача проверить подлинность купюр. Еще два месяца назад она ничего, кроме рублей, в руках не держала. А тут… Часть суммы была в марках. На доллары Павел Александрович натаскивал ее как породистую собаку. Он показывал ей на образцах разноцветные волоски, втканные в бумагу. Обратил ее внимание на микроскопические буквы, видимые только через лупу. Заставлял на ощупь находить штатовский банкнот среди русских денег. Хотел, чтобы она почувствовала хрупкость бумаги. Ногтем она скребла по пиджакам американских президентов, ощущая рельефные бороздки. Подлинность долларов она бы смогла определить, но марки… Сумма после торга оказалось просто сумасшедшей — двадцать тысяч долларов. Они с Павлом Александровичем на такое и не рассчитывали. А, была не была! Откуда поляк может знать, что она не разбирается марках? В баксах не обманул, значит, и в марках не обманет. Стопка с валютой оказалась на удивление тонкой. Лера убрала деньги в косметичку, потом в сумку, которую прижала к груди. Попрощалась с хозяином и покинула салон. В косметичке же лежала и его визитка с номером телефона. Пан Мстислав просил из Москвы не звонить. Только из Варшавы. Предупреждать хотя бы за день о прибытии и количестве камней. Пусть приблизительно. Так что связь установилась: в двигатель залили бензин, и он заработал.

В радостном смятении она добралась до гостиницы. Сдерживая ликующую улыбку, прошла мимо стойки администрации. Чуть ли не подпрыгивая, доехала на лифте до своего этажа. Сдерживая приплясывающие ноги, вошла в номер. И тут уж, больше не сдерживая себя, под изумленным взглядом сына, выдала такой канкан, о каком в «Мулен-Руж» только могли мечтать.

— Без женщин жить нельзя на свете! Нет! — Ну и далее по тексту. Потом она повалилась на кровать, сгребла в охапку Игоря, стала безудержно смеяться и целовать недоумевающее личико ребенка.


В тот день она больше из гостиницы не выходила. Только вечером спустилась к обменному пункту валюты, находящемуся в фойе гостиницы, и несколько неуверенной рукой протянула для обмена сотню долларов. Доллары на злотые обменяли без проблем. Дотянув до девяти вечера, она уложила Игоря спать и легла сама. Сон не шел. Безумный день так вымотал ее, что, несмотря на то, что тело уже расслабилось, мозг продолжал работать. Она прокручивала раз за разом весь разговор с паном Мстиславом, пытаясь обнаружить свои ошибки. Находила. Отмечала, что в следующий раз она должна говорить и вести себя несколько иначе. Наконец усталость взяла свое, и она не успела додумать последней мысли.

Проснувшись утром, сразу вспомнила, что ей снилось. Видеомагнитофон! Она должна купить Павлу Александровичу телевизор и видеомагнитофон. Это будет для него лучшим подарком. Ладно! Подарки подарками, но как вывозить валюту? — забеспокоилась Лера. Она начала мерить номер шагами, понимая, что давно пора выйти в ресторан и позавтракать. Она вытряхнула из сумки все вещи, пересмотрела их.

Внутренний карман куртки? Не годится! Бюстгальтер? Будет торчать! В трусы? Может быть… А что, если разрезать прокладку и вложить деньги туда? Идея. Нужно сходить в аптеку и купить прокладки. Правда, будет неудобно. А что поделаешь? Надо полностью обезопаситься. В сумке деньги хранить нельзя. Могут вырезать. И тогда мои труды насмарку. Да и как рассчитываться с хозяином камней?..

В ресторане их ждали. Метрдотель воплощал саму галантность. Официант вежлив и предупредителен. Злотых было много. Гуляй — не хочу. Они с Игорем от души поели и вышли на улицу. Аптека оказалась недалеко, общественный туалет тоже. В тесной кабинке она надорвала прокладку и вложила туда валюту. Идти было действительно неудобно, зато как спокойно! Она взяла такси и поехала на центральный вокзал за билетом до Москвы. Лера прикинула, во сколько же ей обошлась поездка. Сумма выглядела внушительной. Дорога, гостиница, питание, такси, чаевые… Ой-ей-ей!.. Нужно было скорей отсюда уезжать. Взяв билет на вечер, стала искать магазин электротехники. Без телевизора, решила Лера, она отсюда не уедет. В московской «Березке» хороший телевизор стоил тысячу долларов. Лера надеялась, что здесь будет дешевле. Таксист подсказал ей, что телевизоры нужно искать в комиссионном, наверняка там есть и новые.

— А кто же возит?

— Челноки, мотающиеся в Корею. Богаче всех живут.

В комиссионке оказался и новый ТВ, и видеомагнитофон фирмы «Фунай». Стоило это все вместе восемьсот долларов. Лера поменяла деньги, оплатила. Купила еще пять кассет с какими-то ужасами и боевиками и на такси повезла все в гостиницу.

Игорь устал. Она с жалостью смотрела на сына и как могла успокаивала:

— Ничего, родной! Скоро все кончится. Скоро будем дома.


В поезде ее опять не проверяли. Прозрачный халат и красивое белье действовали на неискушенную таможенную молодежь опьяняюще. Снова бабахнули штемпель в паспорте, и Лера тихо закрыла дверь, чтобы не разбудить ребенка.

На вокзале их, естественно, никто не встречал. Лера на такси добралась до дома и расплатилась с водителем долларовой бумажкой. Оказалось, что и в Москве валюта творит чудеса. Таксист помог погрузить ее коробки и сумки в лифт, почему-то раскланялся и, очень довольный, уехал.

Лере повезло. Тети Веры дома не оказалось. Не пришлось объяснять, откуда такое богатство. Павел Александрович прислонился к дверному косяку и вытер слезу, пробежавшую по заросшей седой щетиной щеке.

— Голубка моя! До сих пор не верю, что ты это сделала.

— Не я… А мы! Мы вдвоем это сделали. Надеюсь, что не в последний раз. — И она начала рассказывать Павлу Александровичу все по порядку, не забывая о личных впечатлениях, переживаниях и страданиях.

Телевизор с видеомагнитофоном Павел Александрович лично себе забрать отказался, и они установили аппаратуру на кухне, для общего пользования.

Прошла неделя. Лера немного пришла в себя и, по совету соседа, решила отдать Игоря в детский сад. В квартире уже появился следующий мешочек, а она занималась необходимыми справками для устройства ребенка в детский сад.

Глава 6

Лера съездила в Варшаву уже пять раз. Сын ходил в детский сад. Когда она отсутствовала, Игоря забирала тетя Вера. Через турагентство Лера сделала себе мидовский загранпаспорт и ездила поочередно, то по одному паспорту, то по другому. Для безопасности. Чтобы визы не повторялись так часто. Она привозила из Польши компьютерную память — маленькие черненькие блочки для компьютеров «Спектрум»: делались они в Варшаве по английской лицензии. Сдавала их какой-то подпольной фирме в Москве. Эффективность прибыли иногда достигала тысячи процентов. В общем тысяча, не тысяча, но оче-е-ень много. На маленьком радиорынке, разместившемся в бывшей школе, чего только не было! Но эти штучки, в которых она ни черта не понимала, были выгоднее всего. Поэтому деньги к Лере лились рекой. И из Польши везла, и в Москве зарабатывала.

Павел Александрович не переставал ей повторять:

— Не утрачивай чувства опасности. Да, да… Я понимаю. Вроде все наладилось. И тем не менее ты должна все время быть начеку. Давай в следующий раз поезжай как челнок. С баулами и товаром. Что там наши в Польшу везут? Крем? Мыло? Водку? Вот и ты вези. Понимаешь, как челнок ты вызываешь меньше подозрений. Ну, найдут у тебя лишнюю бутылку водки. Изымут. И отвяжутся. Нужно все время искать новые пути. Скоро будет необходимо сменить паспорт. Больше семи ходок делать нельзя. Слишком часто. Возвращаешься пустая… Вези оттуда хоть тряпки. Познакомься там с кем-нибудь. Сходи на знаменитый стадион. Тетю Веру, Игоря приоденешь… Занавески нам на кухню купи, обои. Может, соберемся и ремонт сделаем…

И Лера повезла из Польши огромными сумками обои, сантехнику, одежду. Они сделали в квартире великолепный ремонт. И если бы к ним ходили гости, никто бы никогда не сказал, что квартира коммунальная.

Лера купила в дорогом магазине три шляпы, перчатки, роскошные костюмы и с нетерпением ждала весны. Влезла в ее голову глупая мысль, что как только она выйдет на улицу в шляпе и перчатках, так в нее кто-нибудь влюбится. А влюбляться-то было некому. Некому, потому что некогда. У нее не оставалось времени на прогулки и рестораны. Где и с кем ей было знакомиться? Ее стодолларовые бумажки уже превратились во внушительную пачку. Иногда, когда сын спал, она раскладывала их стопками по тысяче на ковре и думала, на что бы их потратить.

Павел Александрович тоже деньги на себя не транжирил. Вешал привезенные Лерой костюмы, пальто, плащ, куртку в шкаф и ходил в старой, повидавшей виды одежде. Когда Лера в очередной раз вернулась из Варшавы и они обмывали поездку шампанским, Павел Александрович размечтался.

— Хорошо бы иметь дом… А, Лер?.. Большой, кирпичный… С маркизами на окнах. С огромным балконом, на котором стоят кресла-качалки, а на столе кипящий самовар… Ты знаешь, что я умею играть на гитаре? Ты мне, Лер, гитару дорогую оттуда привези… И вот сидим мы на этом балконе, от ветра белая скатерть на столе трепещет, а я на гитаре играю и Галича пою… Играю себе, напеваю. А внизу под балконом у нас бассейн, как в том кино. В последней кассете, которую ты привезла. Там Игоряша с тетей Верой плавает. А кругом розы цветут, благоухание — аж голова кружится! Красота!

Лера улыбалась, представляя тетю Веру в бассейне. Но идея построить ДОМ с этого вечера прочно засела в ее голове. Она начала теребить Павла Александровича, и тот взял эту заботу на себя.

Они купили огромный участок, вернее, два участка, объединенных одним забором. Павел Александрович полистал записную книжку и нашел старого приятеля, который раньше работал прорабом. Сейчас тот сидел на мели и был готов взяться за любую работу. У него тоже оказались старые приятели. Поэтому проблем не возникло никаких. Стройка началась. Вовремя доставали стройматериалы, рабочие-белорусы держались в строгости, денег было немерено.

Дорожка в Варшаву была протоптана. Прошло уже более двух лет с ее первой поездки. Пан Мстислав наконец-то проникся к ней доверием и восхвалял до небес. С таможней тоже все обходилось. Но Лера понимала, что все это до поры до времени. Да и поток камней у московского ювелира был не вечен: мог иссякнуть. Павел Александрович подозревал, что тот уже начал скупать бриллианты у своих дружков-пенсионеров. И Лере необходимо было придумать легальную работу, которая приносила бы доход. Ну, чем же, чем заняться, размышляла она, прогуливаясь в Сокольниках с сыном. Может быть, открыть антикварный магазин? Вообще-то это идея. Все равно нужно что-то искать для их дома. Ей очень хотелось, чтобы дом был сделан под старину. С бронзовыми дверными ручками, инкрустированным паркетом, старинными хрустальными люстрами, камином, украшенным часами в малахитовой оправе, резной, старинной мебелью, кузнецовской посудой. Много еще чего хотелось!..

— Да, лучше всего открыть антикварный магазин. Потом — не дай бог, конечно — всегда можно будет сказать, что камни нашла в старинной статуэтке. Ну, нашла клад… Убивать, что ли, за это? Ну, придется штраф заплатить. Ой! Ну о чем только она думает. Не вспоминать о лихе, так оно и не явится… — Она гуляла и разговаривала сама с собой, оценивающе поглядывая на проходящих мужчин. К сожалению, молодых встречалось мало, и были они, как правило, не одни.

«Все подружки парами, только я одна», — пробегала рефреном в мыслях строка из песни.

И тут в конце аллеи показался до слез знакомый силуэт. Сколько времени прошло…

— Черт! Опять Паншин! Куда бы спрятаться?

Но спрятаться было некуда. И они шли друг другу навстречу. Совершенно неузнаваемая Лера, в черной шляпе и перчатках, на высоких каблуках, в строгом зеленом костюме и, как всегда роскошный, Паншин, предпочитавший в одежде светлые тона. Лев сначала не узнал ее, но поглядывал с интересом. Вероятно, увидел в ней очередную жертву. Но по мере приближения выражение его лица менялось, и интерес превращался в безумное удивление.

— Лера! — как зачарованный пробормотал он.

Но Лера, не убыстряя шага, прошла мимо, делая вид, что не узнает его.

— Лера! Это ты? И наш сын? — прохрипел Паншин ей в спину.

Он так и остался стоять на дорожке, глядя на удалявшихся Леру и Игоря. У Леры внутри все омертвело. Эмоции сменяли одна другую, как в контрастном душе. Презрение превращалось в жалость, ненависть — в желание. Да, как ни странно, в желание! Несмотря на боль, которую он ей причинил, она поняла, что, скорее всего, переспала бы с ним. Но без обязательств. Как с платным проститутом. Получила удовольствие, и до свидания. Только надо предохраняться. Второго ребенка от него ей не нужно.

«Лерка, да ты идиотка! Опять тебя посещают какие-то бредовые желания! — одернула она себя. — Паншина нет! Он умер. Когда Игорь вырастет, я скажу, что его папа утонул в реке. Нет… Паншин есть, причем живой, здоровый». — Тут все эротические сцены, которые она гнала от себя, стараясь об этом не думать, всплыли перед глазами, и в низу живота сладко заныло.

«Мне нужен мужик. Пусть без любви, хотя бы для здоровья, как говорится. Я с ума сойду! Как же хочется купаться в объятиях, тонуть в глазах, терять сознание! Но где же найти такого? Паншин, наверное, лучше всех. Только с ним у нее была физиологическая гармония. Ну, признайся самой себе, ты хочешь только его и никого больше? Нет! Просто не с чем сравнивать. Ведь, кроме него, у нее никого не было. И она его ненавидит. Он моральный урод! Он ее бросил! Сволочь! Тварь ползучая! Ненавижу!» — Она вдруг разревелась, подхватила Игоря на руки и помчалась, не разбирая дороги, домой.

В то время как Лера сломя голову мчалась домой, Лев с недоумением смотрел ей вслед, потом засунул руки в карманы, присвистнул и пошел дальше. Сегодня у него было великолепное настроение. Он впарил битую «Мазду» одному лоху из Калуги, получил свой навар, а сейчас направлялся к Ришелье. Ришелье был старинный дружок Паншина, они вместе учились в школе, лишились девственности у одной и той же проститутки, да и вообще у них были очень схожие вкусы.

— Надо бы обмыть сделочку, — промурлыкал Лев и по дороге к кирпичной шестиэтажке заглянул в только что открытый супермаркет. В пакет упали пакетики с нарезкой ветчины и осетрины, баночка маслин, пара лимонов и постоянный спутник их встреч — коньяк.

Ришелье был один и невесел.

— А… Барсик. Проходи. Чего стесняешься? А лыбишься чего? Денег намыл, что ли? — спросил он, запахивая халат.

— Откуда узнал? — застеснявшись своей радости, через плечо бросил Паншин.

— Да у тебя же все на морде лица написано. Ладно. Не тушуйся. Я не завистливый. Чего там у тебя в пакете-то? Ну, давай, накрывай. Самообслуживание не отменяли.

Лев прошел на кухню, порезал тонкими колечками лимон, выложил на блюдце маслины, в другие — нарезку, открыл коньяк и красиво расставил все на жостовском подносе.

— Рюмки за тобой. Чего делать будем? Может, в картишки перекинемся? — спросил Паншин, ставя поднос на журнальный столик и плюхаясь на диван.

— Можно, — нехотя ответил Ришелье, — дай только я сначала переоденусь. Ты же знаешь, что я не могу коньяк в неглиже пить.

Он быстро облачился в костюм, совсем не стесняясь Паншина, и тот в очередной раз подивился его ладно скроенному телу.

— Во что играть будем? В преф с болваном?

— Да ну! Долго. Давай в двадцать одно. На кон деньги поставим. Понемногу. Для интереса. По десять баксов, — ответил Лев, разрывая купленную по дороге в «Союзпечати» колоду.

— Да погоди ты. А выпить? А закусить? — напомнил Ришелье и разлил по пузатым рюмочкам желтоватую жидкость.

Они выпили. Съели по паре бутербродов и начали играть. Банковать выпало «французу». Он лениво перетасовал карты и дал снять партнеру. Игра началась. Фортуна улыбалась Льву. Понемногу из портмоне Ришелье уже шестьсот баксов перекочевали в стопку, придавленную большой белой раковиной. Лев расслабился, прятал улыбку и торжествовал. Они сделали перерыв, потом опять выпили, закусили и снова сели играть. Проигрывал Ришелье замечательно. В его голосе не было слышно ни одной минорной ноты. И тут… деньги у него закончились.

— Ну что, хватит? — закуривая, спросил он. — А то я ведь могу на кон и квартиру поставить.

— Да слабо тебе квартиру, — проговорил Лев, сыто отваливаясь на спинку дивана.

— Мне-то не слабо.

— А кому слабо?

— Про присутствующих или ничего, или хорошо, как сам знаешь про кого.

— Сволочь ты, кардинал! Как был в детстве сволочью, так и остался. Не хочешь играть, так и скажи.

— Да чегой-то я не хочу? Русским языком тебе говорю — ставлю на кон квартиру.

— Пиши расписку!

— Во дурак. Не верит! Да на тебе расписку, жлоб недоношенный. Только ты денежки все на кон поставь. И свои, и мои.

Лев вынул из внутреннего кармана пиджака, небрежно брошенного на стуле, перетянутую резинкой пачку долларов и пересчитал все, что было под раковиной.

Потом сложил все вместе, добавил туда расписку и, не дыша, поместил стопку в центр стола. Верхний лист перешел к «французу», следующая карта ему.

— Еще, — чуть напряглись голосовые связки у хозяина квартиры. Лев также взял себе одну.

— Открываемся? — спросил он. Ришелье кивнул. У Льва был туз и восьмерка, у Ришелье туз и десятка.

— Очко! — уголками губ улыбнулся он.

Лев встал с дивана и подошел к зашторенному окну. Уже стемнело. Почему-то, как в детстве, захотелось плакать или от злости разбить чашку.

— Ну, чего стоишь? Не памятник. Дальше играть будем? Впрыснем адреналинчика в вяло текущую кровь? — поднялось настроение у Ришелье. — Слабак ты, Барсик! — Лев вяло отмахнулся рукой. — Расписку, расписку. Вот на свою-то квартиру ты играть не будешь. Как был Барсиком — так и остался.

— А вот и буду! — стиснул зубы Лев. — Что куме, то и мне. Давай бумагу. — И быстро настрочил расписку на тетрадном листе.

Перед тем как открыться, Лев понял, что Талия — покровительница игры — его покинула окончательно. Даже не видя карт партнера, он понял, что он банкрот.

— Вот как славненько поиграли! — сказал Ришелье, поднимаясь и убирая в свое портмоне деньги и листок. — Давай выпьем на посошок, тут как раз по последней осталось.

Они выпили, закурили. Дым белыми облачками вился вокруг настольной лампы. Тягостная тишина повисла в комнате. Первым не выдержал Лев:

— Это же не всерьез? Ты же не можешь выгнать меня на улицу?

— Как скучно… — протянул Ришелье. — Ищи деньги. Сколько твоя квартира стоит? Тысяч тридцать? Вот и ищи. Это же дело чести — отдавать карточные долги. Думаю, у меня бы ты не спросил, откуда я взял деньги. Сказал бы спасибо и арриведерчи. Займи у кого-нибудь. Богатую невесту поищи. Ты же у нас известный ловелас. Выкрутишься.

— Да у кого же я займу? В отличие от тебя у меня даже богатых знакомых нет. Так себе, средний класс. Хотя… — И перед глазами Льва возникло холеное лицо Леры, удаляющейся по аллее. — Сколько ты даешь мне времени?

— Ну месяц. Да расскажи, что надумал! Вижу, какая-то шалая мысль тебе в голову пришла. Может, сроку набавлю. Давай колись! Вместе что-нибудь придумаем. Мы же друг друга двадцать лет знаем. Можно сказать, родственники.

И они пошли на кухню пить кофе, снова не ощущая себя врагами.

Работа, которую она себе придумала, заглушила мысли о сексе. Она арендовала комнату с отдельным входом в небольшой галантерее у метро. Оплатила муниципальные сборы, заказала рекламную вывеску и дала несколько объявлений в газету. Объявление гласило:

«Хотим поддержать вас в трудную минуту. Купим старые вещи, доставшиеся вам от бабушек и дедушек. Несите все, разберемся и дадим денег! Бесплатно высылаем специалистов по оценке старинной мебели. Телефон…»

В то время антикварных магазинов в Москве почти еще не было. Государственные из крупных — на улице Димитрова и мебельный на Фрунзенской набережной. Правда, эти магазины давно заелись, и многие приличные вещи там не брали. Да и платили немного. Начали открываться частные букинистические и антикварные магазины. В них проводились аукционы. Народ повалил к Лере валом. Раритеты, правда, попадались редко.

Лера дала несколько объявлений в многотиражки областных городов, и тогда дела пошли еще лучше. Замшелый старичок из Павлово-Посада привез китайские шахматы начала девятнадцатого века. Бабуля, бывшая дворянка, притащилась из Суздаля с целым чемоданом интересных вещей — пара вееров из страусиных перьев, бинокли фирмы «Цейс», кальяны, украшенные причудливой резьбой, серебряные рамочки с портретами давно ушедших людей, китовый ус для корсетов, французские стеклянные вазочки, ручной работы кружевные подборы для платьев. Все было такое замечательное, что Лера взяла, не торгуясь, даже абсолютно не нужный ей ус. Она наняла в магазинчик двух продавщиц — тоже выпускниц Строгановки — и пожилого мужчину, отлично разбиравшегося в антиквариате. Комиссия проводилась по вторникам и четвергам, по средам и пятницам они ездили смотреть мебель.

Дом был почти готов, и Лера с огромным удовольствием обставляла его стариной. Игорь целиком и полностью был теперь на руках тети Веры. Она ничего не знала ни о доме, ни об антикварном магазине. Началась какая-то сумасшедшая жизнь. Дом, Варшава, магазин. Магазин, дом, Варшава. Поезда на Париж, Берлин, иногда она ездила через Прибалтику вместе с челноками. Приглашения делала ей за десять долларов официантка Ванда из небольшого варшавского кафе. И тут Лере стало казаться, что за ней кто-то следит. Она постоянно находилась под чьим-то неусыпным наблюдением. «Неужели менты, — заметалась она. — Надо прекращать контрабанду. Необходимо вовремя остановиться. Я уже столько раз туда ездила… Денег немерено. Остановись, Лерка, от греха подальше. Все! Все! Это в последний раз», — говорила она себе, взяв в этот раз очень крупную партию камней.

«Господи, пронеси! Ведь я же ни у кого ничего не украла. Ведь людей же я не обманываю, только государство…» — «Зато камни ворованные», — тут же протестовал внутренний голос. «Но ведь я же их не воровала. Клянусь, Пресвятая Богородица, чем хочешь клянусь! В последний раз! Обереги! Сохрани! Помилуй!»

В этот раз она поехала по туристической путевке. Руководитель группы удивился, увидев такое количество виз. Зачем ей Польша? Она, наверное, Варшаву как Москву знает?

«Все один к одному, — уже паниковала Лера. — Вернусь в Москву, пойду в церковь. Сделаю большое пожертвование. Игоря окрещу. Господи, пронеси. Господи, спаси и сохрани!»

На вокзале она встревоженно вглядывалась в лица провожающих, пытаясь поймать следящие за ней глаза, но вроде ничего подозрительного не обнаружила. Эта последняя поездка стоила ей колоссальных нервов. Куда исчезло ее откровенное пренебрежение к таможенникам? Зовущая улыбка? Уверенность в неотразимости для таможенников своих обнаженных полукружий грудей? Напряжение достигло предела. Уже не радовали покупки, сделанные в дорогих магазинах, приветливость и доброжелательность поляков, аппетитные витрины гастрономов… Хотелось одного — домой.

Руководитель группы поселил ее в купе одну. С одной стороны, вроде и хорошо, а с другой… И тут, что за напасть, таможенники будто почувствовали ее угнетенное состояние. Наконец-то сработала их пресловутая интуиция. На российской границе в купе вошли двое, глухо ударяясь автоматами о дверные косяки. Нагло расселись на соседней, пустой койке, разбросали по узкому проходу длинные ножищи в вонючих сапогах и стали ржать как мерины, ударяя друг друга локтями в ребра. Лера забилась в угол, поджав под себя ноги и прикрывая паспортом распахивающийся на груди халат.

— Ну, колись, чего везешь? Да не тушуйся! Нам же все про тебя известно. Наркотики? Котики-наркотики… — продолжал ржать первый, с гнилыми зубами.

— Чего молчишь? — подключился к разговору второй. — Давай рассказывай! По-хорошему говорю. Давай так: по-братски, поровну. «Тебе половина и мне половина», — фальшиво напел он старую мелодию.

— У меня нет наркотиков, — прошептала Лера, забиваясь еще дальше в угол.

— А что есть? — сплюнул длинную струю на вагонный коврик второй. — Че есть? У нас время много. Раньше чем через два часа состав не тронется. Мы ж тебя, голубушку, всю обшмонаем. Все шовчики распорем да наизнанку вывернем.

— Начнем, пожалуй, с личного досмотра, а, Петь? — снова заржал первый, и в уголках его губ появилась белая пенка, которую он жадно слизнул жирным языком.

Лера с ужасом глянула на столик, на котором стояла открытая бутылка шампанского с тремя белыми гвоздиками. Она снова перевозила камни в бутылке, в этот раз даже не потрудившись ее запечатать. Холодная испарина покрыла лоб, дикой болью пронзило виски. Лера была в полной растерянности и совершенно не понимала, как себя с ними вести и что делать. «Может быть, закричать, позвать на помощь? А кого звать? Руководителя группы? Пограничников? Они же и естьпограничники. Подонки! Что им от меня надо? — закусывая до боли нижнюю губу, думала она. — Что они знают? Да ничего не знают! Обкурились гады и тешатся».

— Я буду первым досматривать, — закатывался первый, расстегивая пуговицы на форменных брюках.

— Иди поссы лучше, — утирал от смеха слезы другой.

— Да как вы смеете! А ну-ка убирайтесь отсюда! — не выдержала больше Лера и стала подниматься с откидной койки.

Тот, что с гнилыми зубами, сдернул с ее плеча махровый халат и толкнул к стене.

— Раком вставай, раком, — сквозь сжатые зубы просипел он, тяжело наваливаясь на нее. — Руки ей держи, полотенце дай. Рот заткнуть надо. Не дай бог заорет, — прохрипел он напарнику, ударив Леру по голове кулаком, как приготовленную на заклание овцу. Бутылка с цветами полетела на пол и послышалось бульканье выливающейся из нее воды.

— Помогите! Пожар! — прокричала она волшебное слово, услышав которое в большинстве случаев люди приходят на помощь. — Пожар! Пожар! — визжала она, извиваясь в потных руках озверевших мужчин.

В дверь застучали. Кто-то побежал за проводницей. Голоса за дверью отрезвили потерявших над собой контроль мужчин. Второй набросил на Леру халат и открыл дверь.

— Чего расшумелись. Мы тут знакомую встретили, а у нее шутки такие. Давай по своим купе!

Члены тургруппы, увидев представителей власти, неохотно стали расходиться, только проводница стояла около дверей, укоризненно поглядывая на красные лица пограничников.

— Ребята, давайте по-хорошему. Я ведь тоже могу сообщить кому следует. — Она подобрала валявшийся на полу загранпаспорт и протянула глядящим на нее исподлобья виновникам происшествия. — Ставьте, ставьте свои печати и идите отдыхать. Намаялись небось за день. Работа-то у вас собачья какая.

Второй достал печать, дыхнул на нее влажным горячим воздухом и ударил по документу.

— А ты, стерва, смотри больше нам не попадайся! — словно гадюка из-под колоды, прошипел первый, и оба ушли, громко бренча карабинами по стенам.

Лера сидела на койке, едва прикрытая халатом, и невидяще глядела на проводницу.

— Может, тебе чаю дать? — участливо спросила та, погладив Леру по спутавшимся волосам. И тут Лера не выдержала. Она уткнулась лицом в живот чужой женщине и зарыдала горько-горько.

— Все. Хватит. Устала. Я больше так жить не могу! — сквозь рыдания выплескивались из нее слова.

Женщина ни о чем не спрашивала. Только гладила усталой рукой ее по голове и смотрела в окно на железнодорожный переезд. Там жила своей жизнью окраина страны. Прошла за белой с сережками козой девочка с хворостиной в руке. Тетка в потертой телогрейке крутила ручку колодца. Еще одна развешивала белье на веревке, привязанной к деревьям. Их жизнь была такой будничной, размеренной, что проводница про себя подумала: она тоже устала, и, если бы было кому поплакаться, она бы тоже уткнулась в чей-нибудь живот и отвела душу.

«Я словно Маша из чеховских «Трех сестер», — подумала Лера. — В Москву. В Москву, в Москву», — с грустной улыбкой вздохнула она.


Свое решение Лера приберегла напоследок, после получения денег. Для пана Мстислава ее сообщение было ударом. Хотя он, как и она, понимал, что, сколько веревочке ни виться… Ювелир сидел на своем леопардовом канапе, понуро свесив голову.

— Как же так, пани Валерия? Как же так? Я к вам привык… Мне… будет вас не хватать. А может быть… — Он опустил лицо в ладони. — Может быть, вы выйдете за меня замуж? Я теперь богатый человек. Что вашему Игорю делать в Москве? А мы можем эмигрировать в Испанию. У меня там двоюродный брат живет. А? Пани Валерия?

Вдруг он упал на колени и стал целовать ее запыленные туфли на высоких каблуках. Лере стало невыносимо жаль этого подслеповатого человека, к которому она тоже привыкла. Но мысль, что ей придется с ним спать, поставила все на место.

— Пан Мстислав, ради бога, простите, но я… Я вас не люблю. — И она потрепала его начинающие седеть черные кудри.

Поляк встал, прижался лицом к стене и замер на мгновение.

— Валерия, я в первый раз в жизни сделал предложение, и мне… отказали. Как жаль. А я так надеялся… Но я все равно должен подарить вам этот подарок, пусть он и не будет свадебным. Пусть будет прощальным.

Открыв сейф, он достал бордовую маленькую коробочку и протянул ее Лере.

— Не отказывайтесь, не обижайте меня. Я сделал это сам.

Лера открыла крышечку и увидела изумительной красоты перстень с четырехкаратным бриллиантом, оправленным в платину. Работа была необычной. Это был модерн, стилизованный под старину. Камень был великолепен. Таких больших Лера еще никогда не видела. Он надел перстень ей на палец.

— Помните обо мне.

Она подалась навстречу и прикоснулась губами к его худой щеке и со словами «Спасибо! Простите! Прощайте!» вышла из салона.

Через час она присоединилась к группе московских туристов и уже осматривала достопримечательности Варшавы, надеясь больше никогда сюда не вернуться.

Деньги на этот раз она упаковала в термос, еще в Москве аккуратно отделив ножом пластмассовый корпус от колбы. Потом заклеила стык клеем «Момент» и залила в ресторане горячим кофе. Когда проходили таможенники, она разливала по стаканчикам ароматнейший напиток и не выпускала термоса из рук. Таможня и на этот раз благополучно ее миновала. Потом она сбегала в туалет. Разбила термос и перепрятала деньги в гигиеническую прокладку. Она стала неистово креститься, бессмысленно глядя в заплеванное сливное устройство. Потом в каком-то порыве состроила в мутном зеркале себе страшную рожу, крикнула:

— Сарынь на кичку! — И пошла в купе спать.

Глава 7

Павел Александрович ее решение одобрил.

— Всех денег не заработаешь. Может, нам действительно того, что у нас есть, хватит? Ты-то свои на дом, на магазин потратила, а мои все целы. Теперь мои будем проживать… Дом уже готов. Осталось только финскую баню построить, как ты заказывала. Можем переезжать. Я тут, знаешь, о чем подумал… — Он отвернулся к окну, чтобы она не видела потускневших глаз. — Что-то я к тебе очень прикипел. У тебя жизнь молодая, своя. Что я, старый пень, вокруг тебя верчусь! Помог, чем мог, пора отчаливать. А то, видишь, даже в дом переезжать собрался. Я тебе просто так денег дам. Возьми половину. Мне все равно столько не потратить. Можешь считать это моим подарком Игорю. Давай! Собирайся!

— Да вы что, Павел Александрович?! — от возмущения у Леры даже дух перехватило. — Вы что?! Я без вас и тети Веры туда не поеду. Пусть пустой стоит. Как жили в квартире, так и дальше жить будем. А если переезжать, то всем вместе. Я и домработницу найду, чтобы тете Вере полегче было. У меня тут планы всякие, а вы мне руки отшибаете. Не надо так. — Лера подошла к нему сзади, обняла за плечи и уткнулась в спину. И это соприкосновение теплых живых тел вдруг красноречивее всяких слов сказало, что они и в самом деле стали родными людьми, почти родственниками.

Перевозить в дом было особенно нечего, Лера уже все в него купила. Вплоть до зубных щеток, кастрюль, гуталина. С тетей Верой чуть инфаркт не случился. Она, конечно, понимала, что Лера где-то работает, добывая деньги. И Павел Александрович целыми днями где-то пропадал. Она чувствовала, что-то творится, затевается, но представить себе ТАКОЕ не могла.

— И я здесь буду жить? Как царица? Ой, только бы не возгордиться! И домработница у нас будет? Да я же приказывать не умею. Мне легче самой все сделать. Ну, вы и дали, ну дали стране угля — много и не мелкого… — Тетя Вера схватилась за сердце, поглаживая, массируя грудь.

— Тетя Вер, ты у меня скоро с маникюром и педикюром ходить будешь, — счастливо, смеялась Лера. — Все старые халаты сожгу. Чулки твои бумажные выброшу. Почему не носишь бразильские туфли, что я тебе купила?

— Для похорон берегу, — отмахнулась бывшая проводница.

— Не-е-ет, милая моя, живя в таком доме, ты должна ему соответствовать.

— Ладно-ладно. Я клубничку посажу. Игорь утром встанет, хвать ягодку и в рот. Морковку с капустой. Вон там петрушку с укропом. А подальше свеколку с репкой.

— Да ты что! Теть Вер! С ума сошла? Я тебе дам свеколку с репкой! Газонная трава здесь расти будет. А под балконом розарий. И все! Все! Ты поняла? Я тебе все куплю на рынке. А ты будешь в креслице сидеть и Игорю сказки рассказывать.

— Что я тебе, Арина Родионовна, что ли? Надо же, и петрушку посадить не дает! Сама тогда сказочницей будешь! — обиделась тетя Вера.

Лера поняла, что перегнула палку, и пошла на попятный.

— Ладно-ладно. Зелень, так и быть, за домом посади. Чтобы только видно не было. А больше ничего. Ты пойди в подвал, посмотри, какой здоровый! Там у тебя и картошка, и свекла храниться будут. Мне же не тяжело. На рынке прямо мешками всего куплю и привезу. Да мне тебя жалко! Ты же всю свою жизнь пахала, хоть на старости отдохни.

— Богачка какая стала! — продолжала ворчать тетя Вера. — Забыла время, как черной корки у тебя в доме не было? У меня побиралась, как церковная мышь: «Теть Вер, у тебя ничего пожевать нет?» А? Забыла? А тут земля пропадать будет…

— Делай, что хочешь… — устало закончила разговор Лера. — Хочешь как лучше, а получается как всегда.

Они начали жить в новом доме. В нем можно было потеряться. Игорь был единственным, кто своими маленькими ножками облазил и исходил его вдоль и поперек. Какую там тете Вере морковку сажать!.. Ей бы не потерять мальчишку. Сердилась она ужасно.

— Живите сами в своем домище!.. Что же это такое — мальчонку два часа найти не могу!

— Ты в подвале смотрела? — интересовался Павел Александрович.

— Смотрела.

— А на мансарде?

— Смотрела, смотрела. Купи, Паш, мне наручники, я его к батарее прикую.

— А в бассейне?

— Чего спрашивать, первым делом туда помчалась.

— А в бане?

— Ой! Точно, в бане не смотрела, — спохватилась та и бежала проверять.

Игорь сладко спал на деревянной лавке в аромате лесных трав, собранных им вместе с любимой бабушкой.


У Павла Александровича появилась идея. Наконец-то он сможет воплотить в жизнь мечту своего детства. Голуби! Как это было давно, его детство!.. Он помнил, как, задрав голову, в потертой тюбетейке, следил за полетом чудесных созданий природы. Владельцем голубятни был участковый милиционер, который, окружая себя мальчишками, проводил работу по профилактике детской преступности. В выгоревших, синих тренировочных штанах, сидел он на второй ступеньке, ведущей на голубятню, и словно читал лекцию облепившим его мальчишкам:

— Голубей человек приручил с незапамятных времен. Впоследствии размножаясь, они дали множество разнообразных пород. Подобно многим другим животным, они обладают способностью ориентирования в пространстве. Голубь, привыкший к месту своего жительства, будучи завезен на большое расстояние от дома, при первой возможности возвращается к своему гнезду.

Этой его способностью пользовались люди во все времена, и на Востоке, и в Европе. Голубиная почта служила для военных и политических целей. Депеши, написанные на тонких кусочках бумаги или микропленке, вкладывались в обрезок пера, который привязывался к хвосту голубя. При осаде Парижа в 1870 году голубей увозили на воздушных шарах и отпускали с депешами. Птица обычно летит по прямому направлению, на высоте сто — сто пятьдесят метров, перелетает моря и высокие горы со скоростью около семидесяти километров в час. Голубиная почта потеряла свое значение с появлением телеграфа, телефона, радиосвязи. Но я их люблю. Поэтому и называюсь любителем. Люблю за красоту формы, полета, да и просто они мне нравятся. У них такие умильные и смешные головки. Ведь правда?

Ребята одновременно кивали головами и чуть ли не дрались за право подбросить в небо красного николаевского тучереза. Птица поднималась вертикально, как по веревке, и исчезала из глаз. Но достаточно было знакомого свиста, как после нескольких часов полета из небесной сини появлялась стайка крепышей. Оказывается, они находились точно над голубятней. Поистине тучерезы!

И вот, Павел Александрович задумал построить голубятню и купить породистых голубей. Именно таких, каких хотел, коллекционных. С паспортом и родословной. Работа закипела. Знакомый плотник по всем правилам построил голубятню. Он съездил на Птичий рынок, разжился адресами старых голубятников и, взяв с собою побольше денег, поехал за живым товаром.

Домой вернулся поздно. Желтое такси высадило его прямо у калитки. В руках у него был большой пластмассовый ящик. В нем что-то курлыкало и шевелилось. Игорь подлетел к Павлу Александровичу, пытаясь заглянуть в отверстие ящика.

— Глаза убери! Ведь клюнуть могут! — пробурчал он уставшим, но довольным голосом. Потом они вдвоем высадили птиц в голубятню.

— Теперь будем ждать, когда они нам птенцов высидят. На тебя, Игорек, возлагается обязанность следить за их кормом.

И вот каждое утро Игорь лазил на голубятню и радостно сообщал приемному деду о жизни наверху. Скоро птицы положили кладку. Ждать пришлось недолго. Мокрые мохнатые комочки пробили скорлупу и вылезли на свет. Игорь рвал им траву, кормил зерном, менял воду в поилке. Убирался в голубятне Павел Александрович, внимательно следя за развитием птенцов. Он постоянно кому-то звонил и консультировался о правилах выращивания.

И снова в доме воцарились мир и покой. Павел Александрович, как и мечталось когда-то, читал на балконе газету, тихонечко раскачиваясь в кресле-качалке. Тетя Вера учила приемного внука читать, а безумно уставшая за день Лера рассматривала в зеркале ванной свое тело.

— Как сглазил кто! Никому не нужна. Бедная была не нужна, но и богатая, оказывается, тоже. Смотрю я на тебя, Лерка… Вроде не уродиной родилась, а как перст одна. Может быть, это оттого, что такая капризная? Ведь Мстислав замуж звал, директор галантереи глазки строил. И мужичок тот, который ореховый буфет продавал, вроде ничего был. Ан нет! Любви тебе, Лерка, захотелось. Не можешь ты просто так, для здоровья.

И она смотрела на полки и полочки, заставленные дорогими шампунями, гелями, солями для ванны, кремами для разных частей тела, духами и туалетной водой своими грустными голубыми глазами.

Несмотря на волокиту, связанную с магазином, он начал давать прибыль. И в общем-то, неплохую. Дела пошли. Самое главное было все наладить, а там хозяйка и не нужна стала. Можно было заехать на какой-нибудь час для инспекции — и свободна. Но деятельная натура Леры не терпела пустоты. Поэтому необходимо было срочно чем-то заняться. Лера решила купить себе машину и научиться водить. Для начала записалась на курсы водителей и стала исправно их посещать. Руководитель группы, увидев у себя в классе такую красотку, только развел руками.

— Да вы станете причиной всех аварий на дороге!

— Почему? Неужели такая дура? Хуже всех водить буду? — наивно удивилась Лера.

— Да нет! От вашей красоты водители шеи свернут, вот в чем причина. Но, так и быть, дам вам совет искушенного преподавателя. Не забивайте себе голову карбюраторами и дросселями, учите лучше правила дорожного движения. Учитесь хорошо водить. Как я понимаю, вы такими ручками, — он поцеловал ее руку, — в двигатель не полезете. Тем более что всегда найдутся желающие помочь.

Лера стала учить правила. Потом наняла таксиста и по ночам раза три проехала с ним по самым необходимым маршрутам, старательно запоминая все светофоры, стрелки, знаки, ряды. Когда начались уроки вождения, она доплатила инструктору за лишние часы и методично отрабатывала свои маршруты. Экзамены сдала отлично. Майор, принимавший вождение, даже похвалил ее.

— Такое впечатление, что вы давно водите. Может, пересдаете?

— Нет, что вы, что вы! Сама не знаю, как у меня это получается. Я всего месяц за рулем.

— Значит, у вас природная склонность. Талант, я бы сказал… — И он размашисто поставил в карточке «отлично».

Теперь пора было покупать машину. Друзей с машинами не было. Так сложилось, что немногих подруг она от себя во время беременности отсекла. Как же выбрать автомобиль? Кто его послушает, кто оценит? Через курсы она узнала домашний телефон инструктора по вождению и упросила его с ней съездить. Инструктор-то был ничего, и Лера лелеяла надежду, что совместная покупка, может быть, их сблизит. Но… к телефону подошла молодая женщина. Надежды автоматом отпали. Зато машину выбрали замечательную — аккуратную белую «пятерочку». Она была такая свеженькая, крепенькая. Лера сразу дала ей имя. Машина была женщиной. Ведь не грузовик же… тот мужик, а это дамочка. И назвала она ее Марусей. Почему? Она и сама затруднялась ответить. Как-то само собой получилось.

— Помой Маруську, пожалуйста, — говорила она уборщице в магазине.

— Залей Марусеньке полбака, — кричала, выходя из машины, постоянному мальчику на бензоколонке.

Так и пошло — Маруська. Маруська была справной девчонкой. Не ржавела, не ломалась. Аккумулятор, правда, был слабоват, и Лера подбадривала машину:

— Ну, умница моя, ну, заведись, мне на рынок надо, а то тетя Вера загрызет! — Маруська послушно заводилась и везла Леру по всем делам.

Чувство, что за ней следят, то проходило, то временами возникало опять.

— Может быть, у меня шизофрения? — пугалась Лера, настороженно оглядываясь по сторонам.

Даже в ДОМЕ, где раньше находила покой и отдохновение, иногда на нее наваливалась тревога. Сначала медленно подбиралась мягкими, пружинистыми шажками, потом подкрадывалась все ближе и ближе, и, наконец, как дикий зверь, набрасывалась и душила. Наконец однажды Лера спохватилась:

— Господи! Да я же в церкви так и не была! Игоря крестить обещала… Бросаю все дела и еду в церковь.

Она узнала в ближайшем храме дни крещений, записала сына на пятницу, сделала большое пожертвование. Когда подошел назначенный день, Игорь, чисто вымытый и тщательно одетый, в сопровождении тети Веры и Павла Александровича, впервые в жизни переступил порог церкви. Мягко светили свечи, отдавая свою маленькую огненную душу стылому воздуху каменной громады. Строго и испытующе будто вопрошали святые со стен:

— Ты по делу али как?

Пахло дымком ладана, будоража детские воспоминания в застывших и закостеневших душах.

Тетя Вера и Павел Александрович были крестными. А кому, кроме них? Никого больше! Приемная бабушка как-то расцвела во время крестин. Отошла душой, смягчилась, какая-то беззащитная улыбка появилась на лице. Павел Александрович был торжествен. А Игорь, кроха Игорь, был серьезен и невинен. В нем не возникло страха, только личико выражало крайнюю степень внимания. Он вообще почему-то рос не по годам серьезным ребенком. Игорь лишь задал несколько вопросов и умолк, все приняв.

Дома устроили праздник, чтобы мальчику запомнился этот знаменательный день. Чтобы помнилась до глубокой старости белая накрахмаленная скатерть, цветы в низкой вазе, детская Библия, словно волшебная сказка, подарки. Крестная подарила серебряную ложечку, крестный — серебряную лампадку, которую сам же в этот день повесил и засветил. Они пили сладкий кагор и закусывали фруктами. Павел Александрович взял гитару и, нежно дотрагиваясь до струн, как до гривы породистой кобылицы, начал петь песни Окуджавы, Галича, Визбора, Матвеевой.

День удался! И странный маленький Игорь вдруг сказал:

— А я сегодня чуть-чуть дотронулся до боженьки.

И стало понятно, что, конечно, не до иконы, а до неведомого духа. Наверное, так и есть, крещение — это ведь соединение.


Однажды они с Игорем поехали в дельфинарий. С трудом припарковав Маруську, встали в длиннющую очередь при входе. По какой-то странной случайности, уже входя в двери, Лера оглянулась и увидела у себя за спиной Паншина.

— Ах! — вырвалось у нее.

Она захотела посмотреть, с кем он, но людской поток развел их в разные стороны, и Лера его не нашла. Уже сидя на своих местах, она крутила головой, пытаясь обнаружить бывшего любовника, но того нигде не было: словно сквозь землю провалился.

Что ему делать в дельфинарии? Вроде детей, кроме Игоря, у него нет. Может быть, развлекает новую пассию?

Игорь визжал от восторга, смотря представление, и пытался привлечь ее внимание, чтобы она разделила его радость, но мысли Леры были далеко, во всяком случае, не здесь.

Глава 8

Дни шли, сменяя друг друга. Были они то веселыми, то грустными, то легкими, то тяжелыми, то солнечными, то пасмурными. Однако во всей этой суете Леру не оставляла мысль о Паншине. И бог знает, столько было здесь всего понамешано — и желание физической близости, и ненависть, и страх.

«Откуда страх? — спрашивала она себя. — Неужели я его боюсь? А чего, собственно? Самое страшное уже позади. Лерка, ты психопатка», — ставила она диагноз, но бояться продолжала, и, как оказалось, не зря.

Как-то ночью, когда все уже спали, Лера сидела перед зеркалом и щеткой расчесывала волосы. Щетка из упругой щетины доставляла удовольствие — волосы волной лились под ней. Массируя, надо было сделать двести движений. На сто пятьдесят пятом она услышала какой-то странный звук на балконе. Ее парализовало. Умом она понимала, что необходимо взять тяжелый предмет и попытаться пробраться к балкону. Но оцепенение не отпускало. Послышались крадущиеся шаги по коридору, медлить дальше было некуда, и Лера оглушительно закричала:

— Павел Александрович! Проверьте газ! Кажется, газом пахнет!

И в застывшей тишине услышала удаляющиеся шаги. Потом прыжок.

«Ушел. Надо найти в себе силы выйти на балкон», — уговаривала она себя. Но сил, как оказалось, не было.

На негнущихся ногах дошла до балконной двери и закрыла ее на задвижку. Проверила все окна и двери, потом пошла в гостиную и опрокинула в себя рюмку водки.

На следующий день возникла дилемма: рассказать Павлу Александровичу о случившемся или нет? Потом решила, что одного психопата им достаточно, и промолчала. Но этот случай не прошел даром: Лера решила научиться стрелять. Купить оружие, зарегистрировать его, и, если случится подобное, не ранить, так хотя пусть бы напугать пришельца.

«Ну почему я не заставила себя вовремя подойти к окну и выйти на балкон? Я хотя бы увидела его силуэт. Маленький или большой, женщина или мужчина, пожилой или молодой. Какая же я дура!.. Дура и трусиха! В тюрьму сесть не боялась, а какого-то паршивца испугалась. Идиотка. Кретинка», — накручивала себя Лера.

Через два дня вечером она приехала на Маруське к тиру. Тир был огромный. Совсем не такой, каким она себе его представляла. В далеком детстве, как будто и не в ее жизни, Лера помнила, как ходила с отцом в парк Горького. Там тир был дощатым летним строеньицем, с разболтанными винтовками и разбитыми от частых выстрелов мишенями. Ей было десять лет, на зрение она не жаловалась, правда, немного тяжеловато было оружие, но из десяти выстрелов в цель попали семь.

— Хороший глаз у ребенка, — похвалил работник тира.

Громкие хлопки, сильная отдача в плечо, падающие курочки и зайцы — все это теперь моментально всплыло в ее памяти. А вокруг шум, веселый смех, вафельные трубочки с кремом, мороженое в стаканчиках, отец, такой сильный и родной. Когда-то все это было…

В этом тире все было по-другому. В нем разместился магазин, и оружие, представленное в нем, поражало воображение. Кованые мечи с необыкновенно красивыми и изящными рукоятками, кинжалы, жаждущие крови, ножи, от одного взгляда на которые по коже пробегали мурашки. При входе стояли манекены, облаченные в кольчуги, латы, шлемы. Полумрак, а кругом застекленные витрины с подсветкой. В витринах пистолеты и пистолетики, ружья и ружьишки, винтовки и винтовочки. А боеприпасов… не счесть. Газовые баллончики, бронежилеты, оптические прицелы, арбалеты и стрелы к ним, шахматы с фигурками солдатиков кутузовской и наполеоновской армий…

Лера подошла к продавцу:

— Простите, я полный профан в вашем деле. Не могли бы вы мне подсказать, какое оружие лучше, — и мило улыбнулась.

— Какое лучше? — удивился приятной наружности парень с очень неглупыми глазами. — Смотря для чего оружие. У нас все оружие отличное. Так вам для какой цели?

— Для самообороны. Я хочу иметь дома пистолет. Ну, например, вот такой, — и она ткнула пальцем в горизонтальную витрину, на которую облокотился продавец.

— Этот? — еще больше удивился он. — Нет, этот не получится.

— А почему? — в свою очередь удивилась Лера.

— Для этого нужно быть частным охранником. Подаете заявление на курсы, в течение двух месяцев вас обучат стрельбе, ознакомят с техническими характеристиками пистолета, материальной частью, техникой безопасности, а затем уж, если вы закончите курсы, вам выдадут документ. И вот тогда по этому-то документу вы и можете владеть пистолетом, а значит, и купить его.

Лера закрыла глаза и покачала головой.

— Боже! Как все сложно! А попроще нельзя? Ведь носят же люди при себе оружие, я сама видела.

— Ну, если у вас есть знакомый прокурор, следователь, депутат, то тогда, конечно, а так… Ни один гражданин России в личное пользование по законодательству покупать оружие права не имеет.

— Мы, вероятно, говорим с вами на разных языках, — горячилась Лера. — Мне рассказывали, что можно без всяких курсов пройти медкомиссию, и в отделении милиции, или уж… не знаю где, мне дадут разрешение на ношение боевого оружия.

— Может быть, вы имеете в виду помповые винтовки? Да, действительно, они не являются боевым оружием.

Народу в магазине почти не было, и продавец из соседнего отдела присоединился к их беседе.

— А что такое помпа? — Лера беспомощно покачала головой.

— Американские фильмы смотрите? — спросил второй продавец. — Тогда наверняка видели. Да я вам сейчас покажу.

Он снял со стены ружье.

— Работает силой сжатого воздуха, пятизарядное, гладкоствольное, нарезное. Стреляет дробью. На расстоянии тридцать метров достанет…

— Нет, мне это не подходит. Очень большое, — смущенно прервала его Лера. — Мне что-нибудь поменьше. Чтобы в одной руке держать.

— Лень, да предложи ты ей газовый пистолет. Вот, смотрите. Просто игрушка.

— Правда, хорошенький? Калибра 9 мм. Этот «РЭК», а этот «магнум».

— А как же он работает? Совершенно не понимаю. Там что, внутри газовый баллончик, что ли?

— Да нет же! Вот патрон. От удара бойка по капсуле заряд взрывается. Разрывает залитый воском патрон, и по стволу выходит газ.

— А дальше что? Я, наверное, полная дура. Но, ребята, раз начали, объясняйте до конца.

— Что-что? Человек падает, это и требовалось доказать.

— От газа падает? Так какой же там газ?

Ребята уже откровенно посмеивались, но общение с красивой девушкой стоило этих дурацких объяснений.

— Газ бывает нервно-паралитический, слезоточивый. Или у друга паралич, или слезы, сопли. Ничего не видит, задыхается и т. д.

— Возьмите лучше электрошокер. Классная вещь, — предложил первый продавец и вынул из-под прилавка небольшую коробочку размером с пачку сигарет. — Только завезли. Смотрите, вот два оголенных конца. Внутри заряженный аккумулятор. Это мощная штука. Шестьдесят тысяч вольт.

— А как он работает? — заинтересовалась Лера.

— Я не врач, толком объяснить не смогу. Ну, примерно так. Он как-то воздействует на белые кровяные тельца, и человек теряет способность двигаться на 15–20 минут. Падает моментально, только дотронешься усиками, и клиент вырубается.

— Подходит! Беру! Заверните! — решила покупательница.

— Ну, слава богу! — вздохнули продавцы.

После весьма познавательной беседы Лера пошла в тир пострелять. Как оказалось, навыков она не утратила. Тир был замечательный: пластиковые кабины, наушники, отличные мишени.

— Кучность в пределах нормы, — сказал инструктор. — Как давно вы стреляете?

— Да я вообще не стреляю. Так, по праздникам.

— Приходите к нам заниматься. У вас хорошие данные.

— Спасибо. Как-нибудь. — Лера дежурно улыбнулась и покинула тир.

Но, увы, электрошокер спокойствия ей не принес.

«Значит, я должна дождаться, когда этот странный посетитель чуть ли не подойдет ко мне вплотную, а потом дотронуться до него этой коробочкой. Ужас! Я же убегу, не выдержу такого нервного напряжения. Нет, это не для меня», — размышляла Лера, но черную коробочку на ночь стала класть под подушку.

Однажды она повезла Игоряшку в зоопарк. Мягко светило солнце. Парк находился в стадии ремонта, и многие животные в экспозиции отсутствовали. Зато открылся великолепный экзотарий. Дикая волшебная гора, размером с трехэтажный дом, тускло поблескивала слепыми окошками.

— А что там? Там живет злой колдун? — спросил Игорь.

— Вот сейчас мы туда сходим и узнаем.

Красота внутри была, конечно, необыкновенная. Черные маслянистые мурены разевали ужасные пасти, морские коньки резвились в огромных аквариумах, звезды нежно подрагивали лучиками, а в небольшом бассейне с водопадом сновали две небольшие акулы. Игорь был покорен. Он вообще рос ребенком неравнодушным. Иногда даже хоронил муху или комара. Ему всех было жалко.

«Слишком мягок, тяжело крестнику будет жить», — говаривал не раз Павел Александрович.

Они вышли из экзотария и пошли искать крокодилов.

— Им зимой, наверное, холодно, — переживал мальчик.

Помещение, где обретались эти чудовища, было запущенным и старым. Вода в аквариумах и бассейнах — застоявшаяся и грязная. Неизвестно, как рептилии на это реагировали, ведь и на воле большую часть жизни они медлительны и сонливы.

Вдруг в одном из помещений раздался оглушительный треск, и на глазах у Леры и Игоря труба, подающая горячую воду, лопнула. Как раз под ней лежал средних размеров крокодил.

— Гена! Гена! — закричал Игорь. — Он же сейчас ошпарится!

— На помощь! Помогите! — беспомощно надрывалась Лера.

Откуда-то сзади, из чрева длинного коридора, послышались быстрые шаги, и показались одетые в синие рабочие халаты люди.

— Что тут у вас? — спросил молодой парень, но, увидев запотевшее стекло, понял все сам. — Сергунок! Беги скорей, перекрывай горячую воду!

Потом махнул рукой и отправился следом. Сквозь клубы пара Лера и Игорь увидели, как открывается дверь там, внутри. Мужчина голыми руками схватил животное за хвост и потащил к двери. Игорь потянул мать за руку:

— Идем, идем туда! Может быть, чем-нибудь поможем?

И они пошли на громкий звук голосов, шум беспорядочного движения. Комната, где они оказались, была похожа на лабораторию. Вокруг огромного стола посередине на стеклянных стеллажах стояли реторты, колбы, пузырьки, банки. Освещенные жаркими лампами, громоздились затянутые сеткой стеклянные ящики. На двух холодильниках, в клетках, встревоженно шуршали белые мыши.

Мужчина стоял над крокодилом и, видимо, пытался поднять его на стол, но одному ему это никак не удавалось.

— Это служебное помещение! — грозно рявкнул он, увидев посетителей.

— Молчите! Я вам помогу! — сказала Лера и схватила крокодила за лапы. — Ну, раз-два, взяли!

И они дружно забросили неподвижное тело на стол.

— Как вы думаете, он еще жив? — спросила она.

Мужчина снял с гвоздя, вбитого в стену, стетоскоп и прослушал животное.

— Жив. Но…

Игорь сел на стул в уголке и с состраданием смотрел на зверя.

— Сволочи! На террариум у них денег нет… Трубы проржавели, вентиль сорвало. Вот бедолага, купнулся в кипяточке. Сырость, трубы гниют.

Открылась дверь, и в комнату вошел молоденький парнишка, таща за рукав человека в спецодежде.

— Вот, Саш, привел! — сказал он, подталкивая того вперед.

— Кого?

— Слесаря, — ответил парнишка и беспомощно сел на стул рядом с Игорем.

Слесарь почмокал губами и ткнул пальцем в торчащие желтые зубы животного.

— Ууу, зубастенький…

— А ну… — набычился молодой мужчина, которого звали Сашей.

Слесарь отшатнулся, прикрывая лицо согнутой рукой.

— Я-то тут при чем? Вентиль? Ща все сделаю. Разве я виноват, что у вас тут заливная осетрина? — И ушел, похахатывая, чинить трубы.

— Ну, что, Сергунок, расселся? Давай обрабатывай противоожоговой мазью. Концерт окончен, — сказал Саша Лере. — Большое спасибо. Вставай, вставай, Сергунок.

— А чего он не движется? Может, сдох уже? Так чего я его мазать буду?

— Шок у него, Сергунок, шок. Давай работай, а я сейчас обезболивающую инъекцию сделаю, — и Саша стал доставать шприц и ампулы. — Да хватит сидеть! Боишься, что ли?

— Боюсь, — смущенно ответил тот.

— Давайте я. Только перчатки резиновые дайте, — и Лера начала отвинчивать крышку банки с лекарством.

— Теперь брезгливая попалась. Возьмите! — И он раздраженно швырнул на стол пару резиновых перчаток.

Лера подождала, пока Саша сделает укол, и стала аккуратно мазать поврежденную кожу. Парнишка, искоса поглядывая на Игоря, достал из полиэтиленового пакета бутерброды и предложил мальчику. Тот взял, и они начали методично жевать, наблюдая за процессом лечения.

— Тихо как! Только мыши пищат. А они зачем здесь, мыши? — спросил Игорь.

— Змей кормить, — откликнулся парнишка. — У нас тут гадюки, кобры, питоны есть. Вон в тех ящиках.

— А мне всех жалко, — сопнул носом Игорь. — И мышей тоже.

Вдруг распахнулась дверь, и в помещение вошла женщина в строгом официальном костюме. Поздоровавшись, она, вероятно, приняла Леру с сыном за чьих-то родственников и не обратила на них внимания. Подошла к столу и долго всматривалась в ожоги.

— Повреждено пятьдесят процентов кожи на теле крокодила, — сказала она. — Не жилец. Усыпите его, Саша. Что животное будет мучиться. Потом сдайте в кремацию.

До Игоря очень долго доходил смысл сказанного, но, когда он понял, о чем шла речь, на его лице отразился такой ужас, что на ребенка смотреть стало страшно. Он вскочил со стула и подбежал к женщине. Обняв ее ноги, он с раздирающими душу рыданиями закричал:

— Тетенька! Милая! Хорошая! Самая лучшая в мире! Не убивайте Гену! Не надо! Отдайте лучше его мне! Нам с мамой! Мы его вылечим! Я сам за ним ухаживать буду! Умоляю вас!

Все замерли, никто не знал, что делать. Стало очень тихо. Даже обреченные мыши перестали пищать. И только безутешные рыдания сотрясали воздух. Все были потрясены таким отчаянием, бушевавшим в маленьком сердце. Лера никогда не видела своего сына таким.

— Конечно, — неуверенно сказала она, — мы можем его взять. У нас есть, где его держать, чем кормить. Если это возможно, мы, конечно, его возьмем.

Женщина строго посмотрела на Сашу.

— Они имеют к вам отношение? Она что, ваша жена?

— Пока нет, — улыбнулась Лера, как бы намекая, что подобное не исключено.

Саша посмотрел удивленно, но промолчал.

— Хорошо. Тогда забирайте. Но при одном условии. Если вдруг выздоровеет, вернете в зоопарк. Если погибнет, все равно вернете, для кремации. Мы за них отчитываемся. Да что я вам объясняю, Саша, вы же сами все знаете. Ладно, я распоряжусь на вахте. Есть на чем вывезти?

— Есть, есть! — радостно запрыгал Игорь. — Я знал, что вы хорошая. Вы же самая лучшая. Вы их тоже любите.

— Конечно, люблю, — отчего-то смутилась женщина и вышла.

— Ну, дела! В какую историю меня втянули. Что теперь делать? — покусывая губу, спросил Саша.

— Берите лекарства, завтра еще купим, упаковываем в мешок и несем к машине.

— Вы за рулем?

— Да.

— А куда ехать?

— В пригород. У нас частный дом.

— Я уж испугался, что в квартиру. Ладно. Сказал «а», придется сказать и «б».

Они осторожно положили крокодила в ящик. Лера подогнала машину к служебному входу, и они погрузили его. Дорогой Лера отчего-то улыбалась. Внутри произошел какой-то перелом, и верилось, что ВСЕ будет хорошо.


Крокодилу отвели место в одной из комнат подвала. В ней было влажно и тепло.

— Сегодня же врежьте замок, — посоветовал Саша. — Мало ли что… Да и вообще не беспокойте животное. Ему нужен покой. Дня через три будет понятно, выживет или нет. Я завтра вечером подъеду. Гормоны вколю. Без меня не трогайте его. Пусть себе отлеживается. Ну, мне пора. Кстати, как от вас добираться? Плохо представляю, где нахожусь. — Саша устало посмотрел на Леру.

— Да подождите вы уезжать. Пока с нами не поужинаете, никуда вас не отпущу.

Стол был уже накрыт, и тетя Вера поставила пятую тарелку. Ужин был легкий, вкусный. Тетя Вера с Павлом Александровичем переглядывались и, пряча улыбки, не переставали наполнять фужеры красным вином. Лера исподволь рассматривала Сашу, и было видно, что интерес у молодых людей взаимный.

Как-то внезапно наступили сумерки, и тетя Вера уперлась в своем решении не отпускать Сашу в Москву на ночь глядя. Гость не очень-то возражал. Потом Павел Александрович включил патефон, и под чудный голос Козина они танцевали, мерно раскачиваясь на легкой лодочке нирваны. Не было никаких страстей, электрических разрядов, импульсов — было ощущение тихого покоя.

— Со мной такое впервые, — сначала подумала, а потом произнесла вслух Лера.

— Со мной тоже, — откликнулся гость.

Наверное, в этот раз случилось бы то, чего у Леры так давно не было, но тетя Вера была строга и развела их по разным комнатам, пригрозив Лере пальцем.

— Скоро только кошки родятся, потерпи.

Утром Саша навестил крокодила: все было без изменений. Они договорились, что Лера встретит его на Маруське после работы, и они вместе поедут делать медосмотр.

День тянулся медленно. Казалось, что шесть часов никогда не наступит. Лера проверила свою бухгалтерию. Все было в порядке: магазин по-прежнему был на волне и давал прибыль. Потом она прошлась по магазинам и вдруг поняла, что ей хочется что-нибудь купить для Саши. Но тут же одернула себя, подумала: «С какой стати?» — однако продолжала представлять себе нового знакомого то в этом костюме, то в тех модных туфлях.

Наконец наступило шесть часов. Лера похлопывала в нетерпении по рулю Маруськи, посматривая на служебный вход. Саша ее испугал, появившись совсем с другой стороны с букетом белых роз. Перед глазами почему-то тут же всплыл Паншин с традиционными конфетами и розами.

Когда-то давно ее мама, вспоминая юность, рассказывала, что в Елисеевском магазине продавался джентльменский набор: в аккуратной сплетенной корзинке лежала бутылка шампанского, конфеты и фрукты. Так что настоящему мужчине, идущему на свидание, не нужно было простаивать в разных очередях за стандартным набором. Паншин как раз и относился к тем джентльменам. «Интересно, я теперь всех мужиков буду мерить Паншиным?»

Когда они приехали домой, зверь все так же неподвижно лежал на полу. Саша сделал ему уколы: витамины, что-то противовоспалительное. Вдвоем они обработали ему раны. В этот вечер Сашу не отпустил домой Павел Александрович. Оба оказались заядлыми шахматистами и проиграли до трех часов ночи. Утром Лера опять повезла Сашу на работу.

— Глядишь, у вас так и поселюсь, — улыбнулся Саша.

— Живите… Дом большой, места всем хватит.

— Да я шучу. Сегодня ночевать домой поеду. А завтра на попутке до вас доберусь.

— Вас дома кто-то ждет? — пыталась выведать хоть что-то о его личной жизни Лера.

— Нет. Я совсем один. Холостякую. Жениться не получилось, да и, честно признаться, некогда. Я по натуре трудоголик. Развлекаться и отдыхать совсем не умею.

— Саша! Если хотите, поживите пока у нас. Игорь к вам тянется, да и домашние к вам прониклись.

И они договорились, что Саша поживет у нее, пока крокодилу не станет лучше. По утрам мужчины выходили на задний двор и учили голубиных птенцов летать, они были из породы черно-пегих турманов. Родители птенцов демонстрировали неповторимые фигуры высшего пилотажа: поднявшись в высоту, они летели кувырком вниз, переворачиваясь через голову либо через крыло. А недалеко от земли плавно парили, чтобы, поднявшись ввысь, снова, в который раз, проделать те же самые оригинальные пируэты.


Директор галантереи, в которой Лера арендовала помещение, предупредила ее, что уже несколько дней появляются какие-то подозрительные парни и выспрашивают про салон.

— Готовься, что-то будет, — сказала она.

— К чему готовиться? — удивилась Лера.

— К чему-то.

— Как они хоть были одеты? КРУ какое-нибудь или бандиты?

— Думаю, бандиты. Мне Света одного показала. Накачанный. С наколкой на левом мизинце. В КРУ таких нет.

— Ну, а бандитам-то что от меня надо?

— Слишком проста ты, Валерия! Чего, чего… Денег. Как и всем. У тебя хоть «крыша»-то есть?

— Чего нет, того нет. А у тебя есть?

— А мне не надо. Я госпредприятие. Что с меня взять? Это ты у нас подпольная миллионерша. Так что жди! — И, вильнув плотно сбитой попкой, директриса ушла к себе.

Бандиты не заставили себя долго ждать. В тот же день в салон явились двое. Один ничего, а у другого явно дурь в глазах: или с похмелья, или наркоман. Тот, что поприличней, велел напарнику подождать за дверью. Поздоровался и без приглашения плюхнулся на черный кожаный диван.

— По глазам вижу, вы женщина умная, поэтому все уже сами поняли. Так что объяснять не буду. Вот моя визитка. Если будут неприятности, звоните. — И он полез в карман куртки за белой картоночкой с золотым тиснением.

— Да вроде не дура, — с улыбкой отозвалась Лера. — Только как-то это все не по-человечески. Вы мне даже не представились. Как хоть вас зовут? На визитке написано Юрий Николаевич Чугунов. Это вы?

— Нет, не я. Меня зовут Стасом. А как зовут вас, я знаю. Валерия Евгеньевна Родина, ну и т. д. Вплоть до места прописки и отца ребенка.

— Даже так? — продолжала дежурно улыбаться Лера. — Предлагаю наше знакомство закрепить. — Она достала из стола поднос, поставила вазочку с арахисом и шоколадными конфетами, две пузатеньких рюмочки и бутылку настоящего французского коньяка. Этот набор она держала для постоянных клиентов. После совершения дорогих покупок они считали делом чести зайти к хозяйке салона и поблагодарить. — Надеюсь, вы не за рулем?

— За рулем напарник. А как же вы? — заинтересовался посетитель.

— Я вызову такси. С машиной ничего не случится. Она теперь под «крышей». Приступим? Давайте, давайте, ухаживайте за мной. Разливайте. А я тост скажу.

Стас, чего совсем не ожидала Лера, налил коньяк по всем правилам. Сначала себе. Потом понюхал. Попробовал. Потом налил по чуть-чуть в две рюмки. Лера научилась пить коньяк в Польше. В России все как-то предпочитали больше водку да пиво. Интересный экземпляр — этот Стас.

— Давайте выпьем за доверие, — подняла Лера рюмку. — Ситуация у нас та еще… Первый раз общаюсь с мафиози. Ведь вы же бандит? Мне кажется, они такими воспитанными, как вы, не бывают. А вам я буду доверять…

— Конечно, деваться некуда! — дернулись в усмешке губы Стаса.

— Вот-вот. И вас прошу доверять мне. И не слишком давить…

— Конечно, так ведь и задохнуться недолго. А с покойников денег не взять.

— Вот видите, как мы уже понимаем друг друга. Давайте по второй.

Они выпили повторой и по третьей. Пару раз заходил напарник, Стас просил его подождать в машине. Беседовали в шутливом тоне, и, как ни странно, Лере было очень легко говорить с этим скрытным на вид человеком. Она даже поставила перед собой задачу вызвать его на откровенность, и в итоге ей это удалось. То ли французский коньяк сыграл свою роль, то ли доброжелательность и красота Леры, то ли просто человек страдал от одиночества и решил согреться душой.

— Я ведь не простой бандит, Лер, поверишь? Я же капитан в запасе. Афган прошел. Ребята по два года служили, и то дурели, а я шесть. Шесть лет, Лер, поверишь? Вот ты меня спросила, чем я всю жизнь занимался. Да ничем, Лер. Людей убивал. Я в спецназе был. Нас всего две роты таких. Бросали на зачистку. На ликвидацию. Вот тогда нервы ни к черту стали. Как Афган вспоминаю — руки дрожат. Бешеным становлюсь. Столько народу… — Он обхватил голову руками и в отчаянье легонько раскачивался взад-вперед. — Представляешь, вбегаю в дом, а там женщина с двумя детьми. Вдруг краем глаза вижу, бросается на меня с ножом кто-то. Так я из «калаша» всю семью порешил. И того, с ножом, и женщину, и детей. Хочу забыть… Не могу. Почти каждую ночь снятся. Все думаю, может, мы не правы были. А!.. Меня же комиссовали, Лер. Смех! Ударной волной о бетонную стену шарахнуло. Все ребра переломаны. Ребята в медсанчасть приволокли, на пол бросили. Часа два лежал. Потом главврач, женщина, мимо идет. Ногой пнула. «Живой?» — спрашивает. «Живой», — хриплю. «Тогда на операцию». Вот, Лер, такая жизнь.

— Стас, а ты оружие с собой привез?

— Привез, а как же! «ТТ» именной от командования.

— А еще есть? Другой, левый?

— У, мать, ты где раньше была? Мы «калаши» за три дозы продавали. Считай 450 рублей. Смешные деньги. Вообще могу поспрашивать. А зачем тебе?

— Ночью в дом залез кто-то. Надеюсь, что с оружием спокойней спать буду.

— Я узнаю, Лер. Ты не волнуйся. Ты баба что надо. Помогу. Только не трепись. Лады? — И Стас стал подниматься. — Приезжать буду каждый месяц по вторым числам. Будут проблемы — звони. Если почувствуешь, что не вытягиваешь сумму, предупреди. Вышлем экономиста — проверим. Может быть, сбавим. Я уже говорил, нам банкроты не нужны. А по поводу ночных посетителей… Могу на недельку кого-нибудь в засаду посадить. Пусть проверят.

— Не надо, не надо! — испуганно замахала руками Лера. — Все поняла. Иди.

Глава 9

Прошла неделя с тех пор, как случилась авария в зоопарке. Раны на звере стали заживать. Однажды вечером во время осмотра он открыл глаза и дернул хвостом.

— Пора кормить, — сказал Саша. — Мясо дома есть?

— Наверное, — пожала плечами Лера.

— Ну, давай попробуем. Пошли Веру Петровну спросим.

Мясо нашлось. Зверюга хватанула большой кусок, наколотый на палку.

— Еще неделя — и можно заканчивать курс лечения. Надоел я тебе, наверное. — Саша грустно посмотрел на хозяйку. — Пора мне домой перебираться… Гена пока пусть у вас поживет, а потом в зоопарк вернем.

— Саш! Чего ты такой невеселый? Давай сегодня ужин при свечах устроим? Только ты и я. Хочешь?

— Хочу. Очень. — Он отвернулся, почему-то покраснев. В подвале было темно, и Лера не видела его пылающих щек, но поняла, что Саша смущен.

Лера накрыла на стол. Саша разжег камин. Из стереосистемы лились страстные и нежные итальянские мелодии. Оба нехотя поели крабового салата и уселись перед камином, на пушистый, густого зеленого цвета палас. Языки пламени причудливо отбрасывали тени, которые меняли выражение лица. Искрились глаза, а красное вино в бокалах играло на просвет рубиновыми, алыми и багряными полутонами. Лере стало так хорошо и так спокойно, что всплыли даже в памяти строки:

«Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!»

Хотелось, чтобы дрова никогда не догорали, вино не кончалось. Желалось еще чего-то… Она, конечно, знала чего, но не могла и пошевелиться, боясь спугнуть легкокрылую бабочку счастья.

На каминной полке лежала старинная серебряная щетка для волос. Саша приподнялся на коленях и протянул за ней руку. Потом, не говоря ни слова, стал вынимать шпильки, которыми была заколота красивая высокая прическа Леры. Давно до женщины не дотрагивались мужские руки, и у нее перехватило дыхание. Волосы волной упали на плечи. Пламя придавало им медовый оттенок. Саша провел по волосам щеткой очень медленно и очень осторожно. Лера испугалась, что сейчас задохнется. Ежевечерне, расчесывая свои волосы сама, она не испытывала удовольствия, просто это стало привычной процедурой, а тут… К горлу подкатил комок, почему-то захотелось плакать, оттолкнуть Сашину руку, даже закричать, но… не смогла этого сделать. Сидела, замерев, словно восковая статуя, и, широко раскрыв глаза, смотрела на огонь. Саша осторожно разбирал спутавшиеся пряди волос и нежно водил щеткой по голове. Постепенно комок пропал. И тут новые ощущения нахлынули на Леру. Кожа пошла мурашками, похолодели ступни ног, сдавило, как тисками, низ живота. Саша приподнял волосы и, чуть касаясь, дотронулся до ее шеи губами. Лера вздрогнула. «Что он делает? Со мной такого еще не бывало». А Саша тем же легким прикосновением губ исследовал ее шею, впадинки за ушами. Издала тревожный звук «молния» на платье, и оно разошлось на спине, открывая покатые плечи. Губы изучали лопатки, потом позвоночник. Каждое нервное окончание молило о пощаде, натянуто звенело в ней, требуя грубой ласки, но потом будто с пониманием смирилось: необходимо только это и ничего больше.

Саша опустил ее на палас и стал медленно снимать с нее одежду…

Под утро Лера приподнялась на локте и заглянула Саше в глаза.

— Теперь-то ты не уедешь?

— Никогда. — Он уткнулся лицом в ее распущенные волосы. — Теперь я от тебя никогда не уйду. Если только умру…

— Не смей уходить! Я так долго тебя ждала. Ты просто не имеешь права уходить.

— Молчи! У нас все будет хорошо.

Наконец пришла к Лере та долгожданная нежность, о которой она когда-то мечтала, и укутала их обоих словно оренбургским платком, под которым было тепло и легко.

Утром Павел Александрович ласково посмотрел на нее и сказал:

— Ты его, голубка моя, только не забей. Ты со своей дикой энергией кого хочешь забьешь. Будь помягче. Не дави на него. Он парень самостоятельный, независимый. И так пришлось в примаки идти. И поменьше ему рассказывай — делаешь свои дела и делай. Он же голова, ученый. Пусть его бытовые проблемы не волнуют, мы с тобой сами с ними справимся. Разреши ему просто любить себя, без всяких обязательств. Ведь это тоже труд — любить. Не каждый на такое способен. А ты без любви не можешь. Я, конечно, старый сыч, силком тебе в душу лезу, но ты уж прости меня дурака.

Лера подошла к сидевшему со стаканом чая куму, обняла его за плечи и поцеловала в ставшую заметной лысину.

— Ты знаешь, я тебя люблю?

— Знаю, дурища, знаю. Как бы мне хотелось, чтобы вы с Игорьком были счастливы!


Игорь от Саши не отходил. Он даже не давал Лере побыть наедине с ним, прилипал к нему, словно пиявка, и оторвать его можно было только под страхом наказания ремнем. Саша повесил на крючок широкий ремень и говорил:

— Видишь, висит? Вот там, где дырочки, это у него глазки. Он все видит. Не будешь слушаться, может и побить. Спать пора.

Игорь покорно шел в кровать, стараясь не смотреть на казавшийся живым ремень.

— Игорь растет удивительным ребенком, — восхищался Саша. — У него замечательные руки, ты заметила? Все, к чему он прикасается, оживает и выздоравливает. Он мне даже мигрень снял. Причем сам подошел и говорит: «Давай я тебе голову полечу». И ведь вылечил! Прошла! А розу погибающую помнишь? Казалось, ничего не сделал. Ну, тяпкой пару раз ткнул, ну, полил, ну, листочки погладил, а ведь и она ожила. Он меня иногда потрясает… Знаешь, у нас сейчас одна обезьянка маленькая болеет, может, мне ее привезти к вам? Разрешишь?

— Какие же вы у меня дурачки! — рассмеялась Лера. — Волшебники нашлись, тоже мне! Вези свою обезьяну. Конечно, вези. Скоро мне придется на заднем дворе домашний зоопарк строить.

Буровато-черная с апельсиновыми отметинами на шее и длиннющим хвостом обезьянка оказалась крошечная и симпатичная. Она была похожа на больного ребенка. Махонькое тельце длиной каких-нибудь двадцать сантиметров было покрыто густой и мягкой шерсткой. Личико с пятикопеечную монету обрамляла густая гривка. Цветовая гамма была не богата. Обезьянка умещалась на Сашиной ладони. Видно было, что она очень ослабла. Ладошки-фасолинки прикрывали глаза от яркого света.

— Давайте сделаем ей гнездо, хотя для них это и не типично. Игорь! Тащи корзинку с веранды, — командовал Саша. — Вера Петровна! У вас тараканы есть?

— Что ты! Что ты! — всплеснула та руками. — У меня на кухне стерильная чистота. Даже мух, и тех нет.

— А нам как раз тараканы и мухи нужны. В общем, любые насекомые. Чуча их ест.

— По-моему, я черных жуков в подвале видел, — вспомнил Павел Александрович, — там, где консервированные банки стоят.

Все пошли в подвал искать жуков. Обезьянка есть пойманных жуков отказалась и уснула в корзинке. Ничего больше не придумали, и все, огорченные, разошлись. Игорь целый вечер, держал корзину на коленях, накрывая руками, и сидел с отрешенным видом, бессмысленно глядя в окно. О чем он думал? О Южной Америке? О тропических лесах, где среди многоцветья экзотических птиц мелькают счастливые игрунки? Взрослые боялись нарушить свершавшуюся магию, и всю ночь корзинка простояла в детской у изголовья кровати Игоря. На тумбочке, в спичечном коробке шуршали жуки.

Когда Лера пришла утром будить сына, перед ее глазами предстало чудо: обезьянка спала рядом с сыном на подушке, доверчиво положив ему на щеку лапку, — за одну ночь она выздоровела. Что с ней было, так никто и не смог понять. Как знать, может быть, ей просто не хватало общения? Наверняка животные тоже страдают от одиночества и, как люди, порою грустят. Даже такие… размером с варежку.

— Ты мой доктор Айболит, — подшучивала над Игорем Лера. Но была в ее глазах тревога — тревога непонимания.

Как-то летним вечером Лера заехала на городскую квартиру. Нужно было посмотреть почту, заплатить квартплату, а заодно пройтись и тряпкой по пыльным полам.

В городе было душно. Лера распахнула окна, надела старый тренировочный костюм и, напевая набивший оскомину шлягер, стала возить шваброй по полу. Еще и половина квартиры была не вымыта, когда раздался звонок в дверь.

«Кого это черти принесли?» — с досадой подумала она, вытирая о тренировочные брюки мокрые руки. На пороге стоял пожилой дядька в коричневом потертом костюме и несвежей рубашке. На голове его красовалась лихо сбитая набекрень полотняная кепочка. Вид у него был вполне безобидный.

— Вам кого? — удивленно подняла брови Лера.

— Сначала воспитанные люди здороваются, — с улыбочкой ответил незнакомец.

— Ну, здравствуйте!

— Здравствуйте, барышня.

— А вам, собственно, кого?

— А мне, собственно, Павла Александровича.

— А его нет. Он на даче, в Лихих Горках.

— А вы, собственно, кто ему будете?

— А я, собственно, соседка.

— Может быть, вы разрешите мне пройти в квартиру? Что-то устал с дороги. Хоть на пять минут — отдышаться. Да и пить очень хочется.

— Да, конечно, — запоздало спохватилась Лера, вспомнив о законах гостеприимства. — Проходите. А разве он вам телефона туда не давал?

— Нет, к сожалению. Мы так редко видимся… Я, понимаете ли, друг Павла Александровича. Старый закадычный друг. Зовут меня Феофан Феофанович.

— Очень приятно. А я Лера. Да вы проходите на кухню. Может быть, чаю хотите?

— Не откажусь, — пробормотал дядька и, постоянно оглядываясь, засеменил на кухню.

— Сейчас посмотрю, можно ли из чего-нибудь бутерброды сделать. Холодильник почти пустой. Мы сейчас все в Лихих Горках. И Павел Александрович, и тетя Вера, и мы с Игорем. Я сегодня случайно сюда заскочила, — тараторила она, ставя на плиту чайник, ища заварку и одновременно рыская по холодильнику.

— А я-то думаю, куда народ подевался? Как бы чего плохого не случилось. Вот и приехал проведать. Нам, милочка, уже лет много. Каждый день на счету. У меня вся записная книжка в крестиках. Помечаю тех, кто умер. Так что нам нельзя с Павлом Александровичем надолго расставаться… А вы, значит, всей коммуной на дачу укатили? Это правильно. Летом в городе нечего делать. Гарь, смог. Это вы хорошо придумали. И самое главное — вместе. Молодцы! — Феофан Феофанович постоянно оглядывался, ко всему присматривался, брал в руки мелкие вещички и тут же клал их на место. — Какая у вас уютная квартирка. Не знал бы, что коммунальная, — не поверил. О! Даже телевизор на кухне есть. Красота! И всюду чувствуется женская рука. Нет, право дело, вы молодцы! Вы телефончик-то и адресок в Горки ваши Лихие дайте. Может, я вас навещу. Так, знаете, нехорошо мне в городе. Просто задыхаюсь. — Гость протер большим носовым платком покрытый мелкими бисеринами лоб. — Утром приехал, а вечером домой. Хоть отдышался бы. Я, знаете ли, люблю рыбку половить. У вас там водоем-то какой-нибудь есть?

— Да. У нас рядом речка Стужка протекает и плотина на ней стоит. Говорят, щуки и плотвы видимо-невидимо, — ответила Лера, наливая в большую керамическую кружку горячий чай.

— Это хорошо. Этого нам старикам и надо, — бормотал Феофан Феофанович, прихлебывая сладкий чай.

— Я сейчас вам адрес напишу. — Лера быстро набросала план поселка и стрелочками указала, как найти дом. Внизу приписала свой мобильный телефон. — Вот. Приезжайте. Павлу Александровичу веселее будет, только звоните вечером. Ой! — Захлопотала снова она. — Плохая я хозяйка. Бутерброды, к сожалению, сделать не могу. В доме шаром покати. Только консервы. Вот печенье. Вы на него джем намажьте. Это вкусно. Вы действительно приезжайте. Мы вас там хорошо встретим и по-домашнему накормим. Отдохнете. Наша тетя Вера, знаете, какие пироги печет!

— Пироги — это хорошо. А то я один. Жена пять лет назад умерла. Теперь больше сухомяткой обхожусь. Чтой-то я все о себе да о себе. Как он там?

— Павел Александрович? Нормально. Только не сидится ему на месте. Все что-то изобретает, работает. Я так на него и тетю Веру ругаюсь! Купались бы себе, загорали. А они! — безнадежно махнула рукой Лера. — Одна консервирует все подряд, как будто голода ждет, другой голубятню построил.

— Голубятню? — заинтересовался Феофан Феофанович. — Что, прям настоящую? Большую? Такую, как раньше были?

— Такую. Такую! Голубей племенных купил. Просто беда.

— А я-то думал, вы там домик снимаете… А у вас, значит, свой?

— Да… — закусила Лера губу.

Она вдруг опомнилась и стала корить себя за свой длинный язык. Надо, наверное, было разрешения у Павла Александровича спросить, прежде чем адрес давать. Голос ее стал заметно суше. Она протерла тряпкой стол, забрала у гостя чашку и всем своим видом показывала, что пора и честь знать. Гость намек понял и стал прощаться.

— Так я заеду, милая.

— Да. Да. Конечно.

— Вы от меня привет дружку моему передавайте.

— Обязательно.

— Может, на этой неделе, и соберусь, — договаривал он, стоя уже в двери.

Наконец Лера с облегчением закрыла за ним дверь. Торопливо домыла полы, заполнила платежные квитанции и, закрыв металлическую дверь на два замка, не дожидаясь лифта, сбежала вниз.

Павел Александрович новость встретил холодно.

— Феофан, говоришь, заходил? Это же тот ювелир, что камнями нас снабжает. И чего ему, старому, от меня понадобилось? Что дома не сидится? Неспроста все это. Ох, чует мое сердце, неспроста. Ну да бог с ним. Не буду я ему первым звонить, раз у него теперь твой телефон есть. Утро вечера мудренее. Поживем — увидим, что этому аферисту надо. А пока я говорить не буду, что мы завязать решили. Деньги у нас есть. Может, стоит у него камней про запас купить? А, Лер?

— Павел Александрович, решайте сами. Вы же знаете, я вам доверяю, — ответила Лера, думая о чем-то своем.

— Доверчивая ты больно, голубка моя. В подобных делах это плохо. Кабы тебе не обжечься ненароком.

Долго себя ждать Феофан Феофанович не заставил. Уже через день его полотняная кепочка замелькала по поселку. Стояла сильная жара, что было несколько непривычно для начала лета. Ни ветерка. Ни один листик на обожженных солнцем деревьях не шевельнется. Даже ранним утром, едва встав, хотелось принять холодный душ или сбегать к Стужке и окунуться в воду. Только в доме можно было нормально существовать. Зимой в нем было тепло, а летом прохладно.

Феофан Феофанович был, мягко сказать, поражен увиденным. Он несколько раз прошелся вдоль кирпичного забора, все время поглядывая на листок с планом, данным ему Лерой. Он то задирал голову высоко-высоко, пытаясь рассмотреть золотого петушка вместо флюгера, то опускал очи долу, словно ища потерянную монету, то поднимался на цыпочки, пытаясь заглянуть в узкие бойницы кирпичной ограды. Как многие мужчины его возраста, он не расставался с пиджаком, и от жары и волнения тот потемнел под мышками. Гость был шокирован, ошеломлен, потрясен. Дачи бывают разные. Много он дач перевидел на своем веку, но такую… Ему стало нехорошо. Прихватило сердце, и он схватился рукой за грудь.

— Это ж на какие шиши он себе домик такой отгрохал? — вытаращив глаза, бормотал он про себя. — Это ж он на мои денежки барствует! Как сыр в масле катается… Манну небесную кушает, а я плевелы клевать должен? Ах, ах, ах! — покачивал он головой, нажимая кнопку звонка. Ворота открыла Лера.

— А… Феофан Феофанович! Здравствуйте. Что так рано? Не спится? Город надоел? Ну, проходите, проходите. Я сейчас уезжаю, поэтому не могу вам внимание уделить. Пойду Павла Александровича разбужу, он еще не встал, соня!

— Вы, Лерочка, меня удивляете. Какой у вас цвет лица и вид такой благородный. То поломойка, то царица. Нет, право — есть женщины в русских селеньях…

Они прошли мимо манящего прохладой бассейна к дому и поднялись на веранду.

— Спасибо. Куда денешься? Надо выглядеть. Мне же на работу ехать. Да вы присаживайтесь, — предложила она гостю, вводя в гостиную.

Тот присел на краешек резного дивана очень аккуратно, боясь раздавить своим немаленьким весом это изящное произведение искусства. Антикварный, на тонких точеных ножках диванчик и впрямь был хорош. Феофан Феофанович, словно выброшенная на берег приливом рыба, то открывал, то закрывал рот.

— Этого не может быть! Сколько же это может стоить? Тут же сплошной антиквариат! Музей! Кремль! Какая жизнь у людей! А я!

— Здравствуй Фофа, — приветствовал гостя Павел Александрович, войдя в гостиную. — Зачем пожаловал?

— Приветствую, Паша, — расплылся в улыбке тот, стараясь скрыть не отпускающий его нервный трепет. — Да я, родной, посоветоваться с тобой хотел, а ты, вишь, пропал, спрятался. В хоромах, за каменными стенами от народа скрываешься! — И он снова стал оглядываться по сторонам. — Хорошо у тебя тут.

— Неплохо, — отозвался Павел Александрович. — Ты ближе к делу давай. Случилось что?

— Случилось, случилось. У меня дружок один умер, царствие ему небесное, — Феофан Феофанович мелким крестом осенил лицо. — Мы вместе с ним на заводе работали. Вместе камни носили. Так у него их осталось, может, поболе моего будет. Мои-то уж кончаются, а у него все лежат. Я как-то прокололся, что начал, мол, свои помаленьку сбывать, у него, может, от этого и инфаркт случился. Когда в больницу забрали, я его проведал. Чувствовал он, что недолго протянет. Просил жене помочь. Рассказал, где свои спрятал. Просил только жене не говорить. Жена-то дура. По молодости. Он ее из деревни взял, и ни черта она в наших делах не соображает. Ну, как? Пойдем квартиру брать?

— Как это брать? — строго взглянул на него Павел Александрович.

— Как брать? Очень просто! Заберем все из тайника, а жене потом деньжат подбросим. Мол, друзья детства. За все хорошее, что он для нас в жизни сделал. А?

— А тайник где? В квартире?

— В квартире.

— Не умею воровать, — вздохнул Павел. — Никогда этим не занимался, а на старости лет тем более не стану.

— А за что ж сидел? Воровать он, видите ли, не будет! Чистеньким хочешь остаться?

— О чем вспомнил… Это когда было! Быльем давно поросло. Да и не у людей воровал, у государства.

— Да ты пойми, дурень! Это не воровство! Если бы дружок мой не хотел, чтобы я камушки забрал, то уж, наверное, он мне тайну свою не доверил бы. Тут мы благое дело сделаем. А что жена с ними делать будет? Только толкнуть попробует — сразу засыпется. Мы же ее от тюрьмы спасаем! Можем вообще промолчать… У них пятиэтажка, скоро под снос пойдет. Сам понимаешь…

— Так давай расскажи ей все. А уж дальше пусть сама решает, что с камнями делать. Через нас продавать или одним местом на них сидеть. Может, они будут ей дороги как память о безвременно ушедшем муже.

— Не… Не пойдет. Во-первых, мы засветимся, если она решит без нас все провернуть, и попадется. Все. Нам тогда крышка. Во-вторых, жалость-то у тебя есть? Хоть бы к пожилой женщине участием проникся. Каково ей на старости лет узнать, что ее муж государство столько лет обворовывал. А? Ты об этом подумал? Ее же тоже может кондратий скрутить. В могилу ее свести хочешь? Креста на тебе нет, Пашенька! Подумай… А мы с тобою потихонечку, полегонечку…

— Да как же ты себе это представляешь? — не на шутку разволновался Павел Александрович и стал быстрыми шагами ходить по гостиной.

— Элементарно, Ватсон, как говорит моя внучка Лизонька. Мы вдову навестим. Выразим соболезнование. Бутылочку с собой прихватим, посидим. А потом клофелинчику капнем, она и уснет.

— Клофелинчику?

— Паша, ты меня удивляешь! Ты что, телевизор не смотришь? Таблетки в водку бросаешь, и человек отключается. Ну… на какое-то время.

— А вдруг ей станет плохо? «Скорую» вызывать придется? Не-е-ет! Делай все сам. Зачем я тебе нужен?

— Сам, сам! Мало ли… Посторожить хотя бы. Нет, одному никак. Да и вообще, ты отрабатывать деньги собираешься? Ишь, каких хором понастроил, обставился раритетами…

— Да это все не мое, — пытался оправдаться Павел Александрович.

— Суду будешь доказывать, что твое, а что не твое. А на чьи денежки, Паш? На мои же! Я столько лет на производстве угробил, поседел до срока, каждый день по лезвию бритвы ходил. Ты на чьи деньги процветаешь? Трутень ты, Паша. Гриб-трутовик. За мой счет живешь! — уже брызгал слюной гость. — Небось посредник-то гроши имеет, или ты сам камни сбываешь, не отходя от кассы? А мне гайки вкручиваешь — риск, таможня…

— Я трутень? — вспыхнул Павел Александрович. — Да ты забыл, что ли, как в ногах у меня валялся, умолял наладить канал реализации? Тебе тех денег, что у тебя есть, до смерти не истратить.

— Смотря как жить. Смотря как жить, Паша. Вот когда мы и дружковые камушки толкнем, тогда я спокойно начну свои тратить. Светиться просто не хочу. Мало ли что.

— Да когда же ты тратить-то собираешься? Сколько тебе жить осталось? На погост скоро, а ты все себя завтраками кормишь.

— Не читай мне мораль. Как хочу, так и живу. Может, я хочу, как старуха Сандунова, ну та, у которой бани в Москве были… Велела она себе гроб деньгами выложить. Выполнили ее просьбу. Похоронили, как велела. Потом наследникам захотелось денежки вернуть, выкопали они гроб, стали вскрывать… А оттуда змея выползла. Говорят, что в нее вселилась душа Сандунихи… Так и я. Что хочу, то и буду со своими деньгами делать.

— Действительно, делай, как знаешь. Что я тебя учу. Небось не мальчик, — отмахнулся от гостя Павел Александрович.

— Но у меня к тебе еще одно дело есть. Со следующего раза, как твой связник поедет, прибыль делить будем пятьдесят на пятьдесят.

— С какой это стати? — вскинулся Павел Александрович. — Никаких пятьдесят на пятьдесят! А риск? О риске ты подумал? Сидишь на своих камнях и в ус не дуешь. А человек за границу их перевозит! Через таможню! Жизнью, можно сказать, рискует. Знаешь, какая статья за контрабанду? Знаешь, какой срок? А ты говоришь, пятьдесят на пятьдесят!

— Риск! Риск! Я свое уже отрисковал. В общем, если что случится, знай, у меня племянник в прокуратуре работает. Он меня завсегда отмажет, а как ты выкручиваться будешь, это еще надо посмотреть.

— Да ты что, пугаешь меня, что ли? — с изумлением глянул на гостя Павел Александрович. — Катись-ка ты отсюда! Да поскорее! И сам сбывай свои камни. Я после всех твоих речей умываю руки.

— Угомонись, Паша. Я тебе еще партию привез, — сказал Феофан Феофанович, вынимая из нагрудного кармана сверточек, обмотанный носовым платком. — Смотри, какие красивые, лучше тех, прежних. Последние. — Он высыпал камни на ладонь и стал их перекатывать, любуясь игрой света. — Они от меня уходят, а мне жалко. Как будто свою кровь на донорском пункте сдаю. Прям Гобсек какой-то. «Зеленые» меня не греют. Нет в них красоты. Бумага и есть бумага.

— Ты мне сказки не рассказывай. Раз я трутень, уходи! Давай, давай! — рассерженно ворчал Павел Александрович, стоя в дверном проеме.

— Прости, Паша. Погорячился, — пошел тот на попятную. — Не трутень ты, простой советский человек. Рабочий, можно сказать, — бормотал в растерянности гость, вероятно, не ожидая такого поворота событий.

— Катись, катись! А то как бы я тебе в морду не дал.

Феофан Феофанович суетливо схватил свою кепочку, потом снова положил ее на диван.

— Паша! Ну не хулигань! Тебе же без меня таких денег вовек не заработать. Давай по-хорошему — мне сорок пять, тебе пятьдесят пять? — Он умоляюще посмотрел на угрюмо молчавшего Павла Александровича.

— Так и быть. Добавляю тебе пять процентов, и катись колбаской.

— Что, всего тридцать пять? Не-е-е, Паш! Как же ты не боишься, что когда я других реализаторов искать буду, то сам засвечусь и тебя засвечу? Давай хоть сорок…

— Ладно. По рукам. Но больше я переигрывать не буду. И за камнями твоими в чужую квартиру не полезу. Как договорились, так и будет. Камни твои — реализация моя.

— Хорошо! Хорошо! Но ты все равно подумай, как лучше камни из квартиры выковырить. У тебя же голова светлая, не в пример моей.

— Подумаю. А теперь давай трогай. Я тебе трутня вовек не забуду!

— Прости, Паша! Погорячился! Не со зла. Так, в пылу. Черт за язык дернул. Прости, милый.

— Давай, давай! У меня дел по горло, — сказал Павел Александрович, открывая входную дверь.

— Не любишь ты меня, Паша. Не любишь. Вот сколько лет друг друга знаем, а не любишь. Мне вон Лера твоя рыбалку обещала, обед домашний…

— Кто обещал, с того и спрашивай. Ну, бывай. Я тебе через недельку позвоню, — сказал он, с облегчением закрывая за непрошеным гостем дверь.

Глава 10

После годичного перерыва решено было Игоря снова возить в детский сад. Пора было и к школе готовиться! А что может дать ребенку пожилая, с семиклассным образованием, хотя и безумно любящая его женщина? Лера стала по утрам развозить народ в присутственные места: Игоря в детский сад, Сашу к ближайшему метро, ну и, естественно, саму себя доставлять на работу.

С появлением Саши ей стало намного спокойнее. Иногда, правда, она просыпалась посередине ночи, тихо вставала, чтобы не разбудить его, подходила к окну и, вглядывалась в ночную мглу, пыталась что-то рассмотреть или услышать, до боли напрягая слух. Но вокруг стояла тишь, лишь лаяли где-то вдалеке, видно, в поселке у станции, собаки да проносились по скоростной трассе редкие машины. Порывом ветра заметало в открытое окно листья, и от ночного холодного воздуха перехватывало дыхание. Электрошок лежал под подушкой, но уверенности он ей не придавал.

«Где же Стас? Паразит! Вот нужны будут деньги — явишься! Обещал же пистолет… И где? Забыл, наверное, обо мне. А может, просто не достал. Напомнить о себе, что ли? Ложись-ка, Лерка, спать, утро вечера мудренее». — И она легла, стараясь не скрипеть пружинами, уставясь в потолок, с беспокойством рассматривая колеблющиеся тени от веток на стенах, похожие на пытающиеся ее схватить руки.

Стас появился раньше, чем пришел срок платежа. Он вежливо постучал и после приглашения вошел в кабинет.

— Ждала? — спросил он, расстегивая «молнию» кожаной куртки.

— Ждала, — радостно заулыбалась Лера.

Ей действительно было приятно снова увидеть этого нагловатого парня.

— Соскучилась даже!

— От тебя дождешься!.. Как жизнь? Ночные страхи не мучают? Визитеры больше не появлялись?

— Пока нет. Но знаешь, не проходит чувство тревоги. Вот, скажем, с вами, бандитами, все понятно и ясно. А тут… Кто? Зачем? Это больше всего беспокоит. — Лера вспомнила последнюю страшную ночь. И снова стало ей нехорошо и муторно. Она стала ломать пальцы, ожидая услышать неприятный хруст.

— Ну, ну… Маркиза. Не грусти. Принес я тебе игрушку. Вот, смотри! — Стас достал из внутреннего кармана куртки пистолет и небольшую коробочку четыре на четыре сантиметра.

Пистолет был гладкий, матовый. Стас протянул Лере оружие. Под его тяжестью руку оттянуло вниз.

— Стрелять-то умеешь?

— В тире стреляла. Семь из десяти.

— Неплохо. Все равно нужно потренироваться. Можешь сейчас все бросить?

— Могу. Мы куда-то поедем? — Лера засобиралась. Бросила в сумку сотовый телефон, пистолет, коробочку с патронами. Проверила документы, ключи, деньги.

— Да! Сколько я тебе должна?

— Четыреста «зеленых».

Она открыла сейф, достала узкий конверт, вынула из него сотенную бумажку, конверт протянула Стасу. Он почему-то вдруг застеснялся, и Лере показалось, что он не хочет брать деньги.

— Ты готова? Поехали. На моей машине, — сказал он, небрежно запихивая конверт в карман куртки.

— Так куда мы едем? Что за тайны?

— Хочу научить тебя стрелять. Я должен быть уверен, что в нужный момент ты не попадешь в фонарный столб.

Они ехали долго, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Город закончился, и вдоль шоссе потянулись ветхие, убогие строения послевоенной постройки. Островками благополучия мелькали современные дома садовых товариществ.

Стас по грунтовой проселочной дороге привез Леру в березовую рощу. Вынул из багажника складную мишень — силуэт человека — и установил его между деревьями.

— Для начала небольшая лекция об оружии. Ты знаешь, как ОН называется? — спросил Стас, держа на ладони пистолет.

— Откуда? Я полный профан в таких делах. Спроси меня лучше про бисквит, это разновидность фарфора, а не торт, или про венецианское стекло, я тебе отвечу.

— Ладно. Ты у нас девушка умная, на лету все хватаешь, слушай… Это пистолет Макарова. Он является личным оружием нападения и защиты. Поражает противника на коротких дистанциях. Весит чуть меньше буханки черного хлеба, с магазином семьсот тридцать граммов. Емкость магазина восемь патронов. Вес масленки десять граммов. Ну, тебе это не надо. Убойная сила пули сохраняется до трехсот пятидесяти метров. Тут все просто. Вот магазин. Это затвор.

— Ну, об этом я догадываюсь, — пыталась разрядить серьезность Стаса Лера, но остановить того было почти невозможно.

— Это предохранитель. Так. Неполная разборка пистолета производится в следующем порядке. Ты извлекаешь магазин из рукояти. Отделяешь затвор от рамки. Снимаешь со ствола возвратную пружину…

— Стас! Отстань! Может, мне это и не надо вовсе.

— Тебе необходимо все это знать. Раз у тебя в руках оружие, за ним нужен постоянный уход. После стрельбы ты его каждый раз будешь чистить и смазывать.

— Стас, ты безумный! Я что, по-твоему, в киллеры готовлюсь? Да просто при случае попугаю эту сволочь и все. В воздух, например, выстрелю. Я же никогда не смогу направить пистолет на живого человека. — Лера уже не рада была своей затее.

— Вот для этого мы сюда и приехали. Не нужно никого пугать. Предупреждают словами. А раз есть оружие — стреляй! Держи руку. Вот так. Не экономь патроны, у меня еще есть. Пока не увижу своими глазами твои семь из десяти, будем тренироваться, — упрямился Стас.

И они тренировались часа два. Лера уже посматривала на часы: вечером у нее была назначена встреча, но от Стаса так легко было не отвязаться. Наконец, видимо, его удовлетворили результаты, и он решил возвращаться в город. Лера уже подошла к машине и собралась было садиться в нее, как он подошел сзади и обнял ее за плечи. Потом уткнулся лицом в ее волосы и стал жадно вдыхать их запах.

— Как же ты хорошо пахнешь!.. Я бы все время дышал тобой.

У Леры по спине побежали мурашки, она замерла, испугавшись неизвестности. Потом дернула плечами, сбрасывая его руки.

— Не надо, Стас. Прошу тебя, ну, пожалуйста. Ты же, вероятно, догадываешься, что я не одна.

Он резко убрал руки, словно обжегшись, и пошел к дверце водителя.

По дороге, уже подъезжая к ее работе, сказал:

— Лер! Ты меня прости, но мы с тобой больше видеться не будем.

— Что так?

— Ну… — Он закусил губу. — В общем, деньги будешь оставлять в камере хранения. Веришь, Лер… — Он поехал медленнее и посмотрел ей в глаза. — Запал я на тебя. Вот какая петрушка. А с любимой женщины я деньги брать не могу. Понимаю, что я тебе не нужен. Поэтому исчезаю. Если вдруг что случится, найдешь меня по тому же телефону. Ну а если вдруг надумаешь со мной быть… Тоже звони. Лер, я не поэт. Я солдат. Стихами говорить не умею. Поверь, просто зацепила ты меня, и как сильно натянутая струна это во мне звенит… Все! Приехали! Будь здоров, не кашляй!

Лера растерянно вышла из машины, не зная, что сказать, как ответить, но Стасу слова и не были нужны. Он резко захлопнул дверь и умчался, его машина постепенно затерялась в потоке транспорта.

«Да! Хороший мужик! Я бы с ним в разведку пошла», — улыбнулась про себя Лера и хотела поскорее забыть своего странного поклонника, выбросить эту дурацкую лекцию из памяти, но пистолет ей этого сделать не дал. Она закрылась в кабинете, достала из сумки новую игрушку. Пистолет был словно живой. Он заставлял брать себя в руки, отдавать ему свое тепло, ласкать взглядом, и вообще не забывать о своем присутствии. Лера бережно положила оружие обратно в сумку и решила, что будет всегда носить его с собой. Целую неделю после «тренировки» у нее болело правое плечо и закладывало уши.

В доме продолжалась спокойная, размеренная жизнь. Геша совсем поправился, пора было везти его обратно в зоопарк, и Игорь простился с ним спокойно. Самое главное, зверь выздоровел. К тому же Саша все время предупреждал, что животное опасно. В зоопарке возвращение крокодила восприняли как чудо. Та же начальственная дама, осматривая рептилию, говорила, что так не бывает. Она качала головой с гладко зачесанными волосами и повторяла:

— Саша! Вы кудесник! Чародей! Маг! Я для вас что хотите сделаю. Вы командировку в Каракумы просили? Да ради бога! Докторскую собираетесь защищать? Поддержу, не сомневайтесь!

Саша хотел было сказать, что волшебник не он, а маленький мальчик по имени Игорь, да постеснялся, — засмеют.

Сотрудники знали, что он не живет дома. Пару раз сослуживцы просили дать новый номер телефона, но Саша вежливо промолчал, и они отстали. Ему было неудобно перед Лерой, как будто он к ней переехал насовсем и жить у нее на иждивении собирается. Очередную свою зарплату, какие-то смешные, по Лериным понятиям, деньги, он положил на ореховый комод девятнадцатого века. Увидев тонюсенькую стопку, Лера переложила ее в кухонный стол и сказала:

— Мы всегда кладем сюда деньги на питание. Что остается, тратим на обновки. — Она сказала это намеренно, боясь обидеть Сашу, но желая как-то объяснить будущие покупки конкретно для него. — И ты клади сюда. Ладно? Только оставляй себе половину на карманные расходы.

Саша понуро кивнул, покраснев, как маков цвет, и вышел во двор.

Через две недели Саша увез и Чучу. Вот с кем было тяжело расставаться!.. К обезьянке привыкли все, но больше всех Вера Петровна. Она выискивала в подвале черных жуков, ловила с Игорем кузнечиков на поляне за домом, собирала жирных гусениц на листьях калины, кормила с руки мелко порезанными орехами и фруктами. Обезьянка не сходила с ее плеча, все пробуя на кухне на вкус, лазила по банкам и кастрюлям. Старушка не сердилась, видимо, относясь к Чуче как к ребенку, разрешая ей почти все, беспокоясь только, чтобы она не наелась перца. Игорь страшно ревновал, но перебороть привязанность обезьянки не мог. В конце концов старый и малый перестали враждовать и установили нейтралитет, решив любить Чучу вместе. Лера даже попросила Сашу оставить малышку у них и предложила пару вариантов обмана, но… Саша был человеком честным. Проводы обезьянки в зоопарк были омыты слезами.

Так и шли дни за днями, спокойные и размеренные.

Такую жизнь нередко называют счастливой.

Лера, Саша и Игорь каждый день ехали в Москву. Павел Александрович и Вера Петровна оставались в доме одни. Было скучновато, и они придумали себе заботу — ходить в лес. Летом собирали лесные ягоды, малины за три часа по ведру. Грибы манили в лес, словно рулетка в казино. Белые сушились везде — на кухне, в гостиной и даже в ванной. Банками был заставлен уже весь подвал. Павел Александрович ходил в лес ради спортивного интереса, а Вера Петровна готовила ЗАПАСЫ. Она вспоминала войну, которая застала ее девочкой, и страшно боялась голода. И в этот раз они ушли в лес почти на весь день, набрав с собой яблок и бутербродов.

Когда Лера с Игорем вернулись вечером домой, казалось, все было в порядке. Через час электричкой приехал Саша. Только поздним вечером, уже уложив сына спать и почитав на ночь детектив, она полезла в сейф за документами и обнаружила, что диск кто-то крутил. Обычно она делала два полных оборота вправо, чтобы сбить настройку, и помнила, на каких примерно цифрах останавливается стрелка. Диск был сбит.

«Что за черт? — занервничала Лера. — Может, тетя Вера пыль протирала? Может, кто чужой побывал в доме?»

Наводящими вопросами, боясь перепугать всех, она выяснила, что тете Вере из-за грибов было не до пыли, а чужие в дом не заходили. Она вышла на балкон, вспомнив, что именно оттуда залез в прошлый раз таинственный посетитель, и обнаружила на перилах свежую зазубрину. Рядом была потемневшая от дождя, старая.

«Видимо, бросали якорь с веревкой и по ней уже поднимались наверх, — медленно доходила до ее сознания истина. — Как же я раньше не посмотрела? Ну что за кретинка? Наверное, нужно кому-то рассказать, ведь молчанием я подвергаю всех опасности. Саше? Нет… Саше нельзя. У него сложилось какое-то романтическое отношение к дому, ко всем нам. Он ни о чем меня не расспрашивает, ничем не интересуется: откуда, мол, такие хоромы, Маруська, антикварная обстановка. Для него это данность. Он, вероятно, даже не подозревает, что именно я смогла заработать деньги на этот дом. Может быть, думает, получила в наследство? Может, мой отец партбоссом был?.. С кем же поделиться? Кроме Павла Александровича, довериться больше некому. Хоть и жалко старика, что-то у него в последнее время сердце пошаливает. Его бы надо поберечь. Что я без него делать стану?»

Но она все-таки рассказала тому о странной слежке, ночном и дневном визитах, недоумении, в котором она пребывала. Павел Александрович не на шутку встревожился.

— Лер! Тут вот еще какая штука. Ведь я свои деньги почти не тратил, ты же знаешь. Они все здесь. В доме. Если со мной что случится — они твои. Там много. Мне столько не нужно. Я пока тебе не скажу, где спрятал. Для нашей же безопасности. Мало ли что, вдруг пытать будут. Знай одно: они в доме, и они ваши с Игорем. Ты, голубка моя, Саше про деньги не рассказывай. Откуда у тебя взялись деньги на дом… ну и прочее. А спросит… скажи, наследство от родителей. Драгоценности прабабкины продала. Мол, прабабка была фрейлиной императрицы. Ну, наври что-нибудь. — Он еще больше разнервничался, начал почесывать лысину, потом положил руки на стол и внимательно стал рассматривать синие набухшие вены на тыльных сторонах ладоней.

— Да пропади они пропадом, эти деньги! Но ведь нас же из-за них убить могут! Чего, скажите вы мне, этой твари от нас надо? Понять бы. И ведь все по-тихому… Может, он и не два раза здесь был, а все десять. Может, он что и взял, да мы внимания не обратили. А я-то, старый пень, расслабился… Может, это Феофан бузит? Может, это кто из моих?

— Из каких твоих? — изумилась Лера. — Ты же абсолютно один. Ты мне сам рассказывал.

— Мои, — хмыкнул кум, — это те, с кем я в зоне сидел. Может, кто меня и встретил случайно, а теперь следит. За мной, ну и, естественно, за тобой, мы же вместе живем. А я ничего и не чую. Совсем старый стал. Напрочь нюх у старого волка отшибло. Лер! Я понял, что нас спасет! Овчарка! Специально обученная овчарка. Забор у нас крепкий, не убежит. Только надо подросшего брать. Обученного. Нет у нас времени на его воспитание. Надо в питомнике поискать или у ментов. Чтобы злая была, но команды слушалась. У тебя таких связей нет?

— Нет, — напрягла память Лера. — Вроде нет, но я поспрашиваю. Узнаю. Ты очень-то не волнуйся, как-нибудь выкрутимся.

Павел Александрович покачал головой и обреченно вздохнул:

— Выкрутимся, оптимистка ты моя. Молодая потому что. А у меня, наверное, силенок поубавилось, вот и видится все в черном свете. Ладно. Пора и на боковую.

Лера вернулась в кабинет. Полистала телефонную книжку.

«Собака… Да. Вероятно, это выход. Да где же взять-то такую? Взрослую? Обученную? — У ее знакомых таких проблем с охраной не было. Одни были почти нищими, другие сверх богатыми. Нищим охранять было нечего, а у богатых была личная охрана. Лера тоже могла себе позволить нанять охранника, и даже не одного. Но мысль, что в ее доме будет постоянно находиться посторонний человек, приводила ее в ярость. Не мыслилось, чтобы в доме был чужой. Он будет везде ходить, высматривать, задавать некорректные вопросы, хоть и для ее же блага. Нет. Мой дом — моя крепость. Чужие здесь не ходят, — с раздражением думала она. — Кроме Стаса, и позвонить-то некому. — Лера, с укоризной глядя на себя в зеркало, покачала головой. — Тоже мне, сделала из бандита палочку-выручалочку. Вот же черт! Я становлюсь зависимой от него. Расплачиваться чем буду? Натурой? Нет! Мне, кроме Саши, никто не нужен. Голова моя бедовая. Вечно что-то случается. Ладно. Позвоню на авось. Может, пронесет?»

Она набрала номер телефона, указанного на визитке, и попросила передать, чтобы Стас ей перезвонил. Лера не ложилась спать часов до двух ночи. Бродила по дому словно привидение, с мобильником в кармане кружевного халата — все ждала звонка. И только под утро, когда она, уютно устроившись на Сашиной руке, уже засыпала, раздался звонок. Она включила зеленую кнопку и прошептала в микрофон: «Подожди, я сейчас». Потом в ночной рубашке вышла на балкон и, дрожа от холода, стала объяснять Стасу ситуацию. Стас от услышанного сначала затих, затем словно осатанел и стал на нее орать, что, мол, она дура набитая, что давно нужно было ребят по кустам рассадить — пусть присмотрятся, что она не слушает ничьих советов, а теперь пусть сама расхлебывает… Так он орал на нее минутдесять, а потом бросил трубку.

«Вот попала!.. — переживала Лера. — Видимо, перегнула палку. Слишком многого от мужика захотела». Она выпила минералки и попыталась уснуть. Но сон не шел. Почему-то вспомнились страшные минуты, которые она пережила в последнее время. Отчетливо услышался телефонный звонок из больницы, когда ей сообщили, что ее родители погибли. Леденящие слова Паншина, что им рано иметь детей. Свою молитву во время последней поездки в Польшу… Воспоминания были беспорядочными, но от них оставалась на душе такая тоска, что Лере захотелось плакать. Она посмотрела на мирно спящего Сашу, позавидовала его безмятежности, выпила таблетку мепробомата и легла в постель.

«Ну что это я в самом-то деле… Как будто к смерти готовлюсь! — решительно оборвала свои воспоминания Лера. — Нет у меня никакого предчувствия смерти. Я еще поживу!»

* * *
Саша, несмотря на свою увлеченность работой и отстраненность от бытовых проблем, все же чувствовал напряжение, повисшее в доме, и по-своему пытался его разрядить. Как всегда, выручала совместная работа. Вечерами он с Игорем занимался установкой огромного аквариума. Местный стекольщик по просьбе Леры притащил пятимиллиметровые стекла и уголок, помог Саше собрать громадину и пройти герметиком стыки. Мальчик не отходил от взрослых ни на шаг. С Сашей ему было интересно, Вера Петровна отошла на второй план. Старушка дулась, но понимала, что мальчику необходим мужчина, а лучше бы — отец. «Может, еще что и сложится», — думала она, украдкой поглядывая на работающих. Такие совместные занятия давали мальчику несравненно больше, чем все ее ласки и сказки. Мужчины вместе фильтровали воду, рисовали эскизы подводного ландшафта, проверяли течь, крепили термометр и кислородное оборудование. Павел Александрович, проглядывая ворох газет, иногда давал дельные советы. Работы было много, и Саша никогда не говорил мальчику: «Это нельзя! Это не бери!» Можно было все. Только сначала: «Давай я тебе покажу, а потом мы сделаем вместе или ты сделаешь сам».

У Саши налицо был педагогический талант, или просто он полюбил мальчика? Симпатия явно была взаимной. Лера с любопытством наблюдала за ними. Сын менялся на глазах. В нем появилась уверенность в себе, целеустремленность, стойкость, — хорошие мужские качества. Саша вошел в их жизнь, никого не напрягая. Он жил своей жизнью, работал, но самое главное — он их ЛЮБИЛ. Это было самое главное, то, без чего невозможно существовать. Можно прожить на скудной пище, в плохом жилище, на минимальные деньги, но без любви жить нельзя! Хотя нет — наверное, можно. Но лучше так не жить. С другой стороны, отсутствие денег тоже не радует. Лера вспомнила однажды, как она жила еще несколько лет назад… Если бы Паншин ее не бросил, она бы так и плыла по течению, не имея не приличного жилья, ни денег. Нет. Жить так, как она жила раньше, ей бы очень не хотелось. Всего должно быть в меру. И любви, и денег…

Лера лежала в гамаке, с головой завернувшись в мохеровый плед, и смотрела в бездонную синь неба. От подвешенного состояния и от бездонности вверху кружилась голова.

— Бездонность… значит без дна, — лениво думала она, мерно покачиваясь в гамаке. — Но я же смотрю вверх. Значит, не могу смотреть на дно верха… Какие чудные мысли лезут в голову. А если бы протянуть руку и раздвинуть облака и эту озоновую синь, то, наверное, можно увидеть космос. А зачем мне смотреть на него днем, ведь я же могу и ночью на него взглянуть. Как же хорошо! Как хорошо жить! Любить! Чувствовать! Благодарю тебя, господи, за все, что у меня есть! Благодарю и ни о чем не прошу. Хотя нет, вру. Прошу. Оставь все как есть. Ничего больше не меняй в моей жизни. Только убереги меня от нависшей неизвестной опасности. Вот тебе и не прошу!.. Все время мы от него чего-то хотим, клянчим. Нас вон сколько, а он, бедный, один. Где же ему за всеми нами углядеть… — Лере почему-то стало жалко бога! Она представила себя в этом вселенском вакууме, и ей стало нехорошо и страшно. — Один, совсем один, — скорбела она по той могучей силе, которая вершит все судьбы. И вдруг заревела, взахлеб, слезами размером с горошину, голося по-бабьи, как на деревенских похоронах. Она жалела себя, своих домашних, сдохшую соседскую кошку, сохнущую яблоню, муху, запутавшуюся в паутине, голодающих африканцев, президента России. Она жалела весь мир. Всю планету. Все живое, населяющее ее…

На крыльцо вышел Саша, подошел, сел на землю рядом с гамаком. Грустно посмотрел на нее, не зная, отчего она ревет и чем помочь. Затем взял в руки ее ступню в белых махровых носках и стал целовать, потихонечку напевая известную песенку.

Я леплю из пластилина.
Пластилин нежней, чем глина.
Я леплю из пластилина
Кукол, кошек и собак.
Если кукла выйдет плохо,
Назову ее дуреха.
Если клоун выйдет плохо,
Назову его дурак.
Лера сквозь слезы улыбнулась. Саша встал с земли, подхватил ее на руки и понес в дом, продолжая напевать незамысловатый мотивчик. Он вошел в спальню и опустил ее на кровать. Гром перестал греметь, а молнии сверкать в ее душе. Гроза прошла… Слезы, как капли дождя, успели высохнуть. Остались только Сашины глаза — добрые, нежные, любящие. Она засмотрелась в них и увидела там все. Песенка оборвалась, и дыхания их соединились в одно. Губы припали к губам в желании утолить жажду, набраться новых сил.

Глава 11

Прошла неделя после ссоры со Стасом. Лера сидела в своем маленьком кабинетике в магазине и смотрела на мелькавших в окне прохожих. Записная книжка рядом с телефоном была перелистана несколько раз туда и обратно. Но ничего путного в голову так и не приходило. «Кому позвонить, что делать?» — эти мысли неотвязно вертелись в голове. Лера уж и из головы эту размолвку со Стасом выбросила и подумывала о поездке на Птичий рынок в поисках собаки, как мафиози снова объявился. Все так же вежлив и спокоен. Будто и не бывало той ночной бесноватости.

— Гостей принимаешь? — не очень весело пробормотал он.

— Тебе всегда рада. Заходи. Хочешь коньячку?

— Нет. Я сегодня за рулем. У меня еще дел вагон и маленькая тележка. Давай выйдем на улицу. Поговорить надо.

— А здесь нельзя?

— Не-е-е. Может, здесь подслушивающие устройства. — Стас хитро подмигнул и мотнул головой на дверь. — Давай все же выйдем.

Лера заперла кабинет на ключ и пошла следом за ним. Недалеко от входа в галантерею стояла новенькая «Хонда». И Стас направился к ней. Лера остановилась, приглядываясь. В машине, высунув голову из открытого окна, сидела огромная немецкая овчарка в наморднике.

— Вот, — сказал Стас, поигрывая ключами, — как заказывала. Нравится?

— Стас!.. — нерешительно протянула Лера. — Да это же зверь, а не собака.

— Зверь. По всем статьям зверь. Но очень, просто очень умный зверь. Думаю, умнее меня будет. Да вы знакомьтесь. Лера — это Рэм. Рэм — это Лера. — Пес серьезно посмотрел на женщину.

— Ты с ним как с человеком. Откуда он у тебя? — Лера опасливо подошла ближе.

— Долгая история. Очень хочется все знать? Ну ладно. — Лера кивнула. Стас сделал брови домиком. — Лады. Может, это поспособствует вашей дружбе. Значит, так. Был у меня друг. Три месяца назад он погиб. Жил один. У него был только Рэм. Подстрелили их однажды, и Рэму сильно досталось. Серьезное ранение. Сейчас поправился. Готов работать. Отлеживался в деревне у одного старичка… Прошел все положенное обучение. Любую команду понимает. Другой разговор, как завоевать у него авторитет. Единственный мой совет — никогда не повышай на него голос. Андрей с ним всегда шепотом разговаривал. Ну а если не сойдетесь, звони. Я его обратно к тому старичку отвезу. Правда, харч, думаю, будет не тот. Ну да ничего, потерпит. Не вяжись ты сразу к нему. Выжди недельку. Пусть присмотрится. Кормить его должна только ты. Кто кормит, тот и хозяин. Хочешь, чтобы слушался, не ленись. Намордник я прямо счас сниму. Берешь?

— Как? Прямо сейчас?

— А когда же? Что я, к тебе его двадцать раз должен привозить? Давай ключи. Пересажу его в твою машину и сниму намордник. Рэм, — позвал он пса, — это тебе не игрушки. Хочешь жить в нормальных условиях, у нормальных людей — слушайся Леру. Старичок не вечен. Да и кормежка не та. Я — сегодня есть, а завтра нет. С этого дня у тебя новый хозяин — Лера. Слушайся только ее. Будет у тебя тогда все о’кей. Не грусти, брат! Все мы под пулей ходим. Охранная ты собака, не пудель же, в самом деле?

Пес, во что Лера позже никак не могла поверить, улыбнулся.

— Ну, вот и ладушки. Вижу ты уже улыбаешься. Смотри своих не кусай! Лер! Иди предупреди своих служащих, что с работы линяешь. Да что ты, в самом деле, заторможенная какая-то? Кому говорю, ключи давай!

Лера и в самом деле застыла словно соляной столб. Потом очнулась, полезла в сумку, судорожно перерыла всякие женские мелочи, достала ключи и протянула Стасу. Она вернулась в магазин, утрясла недоделанные дела, попрощалась с сотрудниками и снова вышла на улицу. Рэм уже без намордника сидел в ее машине.

— Ты проезжай метров пятьсот вперед, а я следом, — сказал Стас, — не отколет ли он какого фортеля.

Лере очень не хотелось, чтобы Стас видел ее загородный дом. Не хотелось знакомить с домашними, что-то кому-то объяснять…

— Стас, спасибо тебе огромное. Даже не знаю, как тебя благодарить…

— Натурой, — как-то сипло хохотнул он, подмигнув ей. И это подмигивание все превратило в шутку: мол, не воспринимай мои слова всерьез. Но… голос-то сел. Проскочила-таки предательская нотка в голосе.

— Ты не мог бы надеть на него поводок, — попросила Лера, садясь в машину. — Я хочу побыть с ним несколько часов одна. Пусть хоть немного ко мне привыкнет.

— Думаешь, легко удержать его на поводке? — ухмыльнулся Стас. — Да он с меня ростом будет, если встанет на задние лапы. В прыжке человека не раз с ног валил, силища неимоверная! Правда, сейчас он еще слаб, но тебя, если захочет, так дернет, все кусты и кочки твои будут.

— Все равно. Надень поводок и долго нас не провожай. Мы как-нибудь сами. Ведь, правда, Рэм? — Но пес Леру даже не удостоил взглядом, внимательно рассматривая прохожих.

— Лады. Только имей в виду, что если еще раз меня позовешь, я твоего хахаля на дуэль вызову. Убью или прогоню. А сам с тобой останусь. Вижу, тебе постоянно моя помощь требуется. Так что это было в последний раз. Веришь, Лер? Еще раз позовешь, от меня больше не отделаешься.

Стас зацепил за жесткий ошейник карабин поводка.

— Прощай, собака. Пусть у тебя все будет хорошо. — Он потрепал Рэма по холке и отвернулся. Лера нажала на газ.

В дороге пес вел себя хорошо. Только когда они выехали за город, стал жалобно поскуливать и высовывать морду из приоткрытого окна. Стасова «Хонда» в зеркале заднего вида больше не просматривалась.

Когда приехали, Лера, не заезжая во двор, остановила машину. Собрала всех домочадцев на веранде и объяснила им ситуацию, естественно, о многом умолчав. Попросила никого не выходить из дома и пошла к Рэму. Загнав машину во двор, открыла дверцу машины и сказала:

— Вот мы и дома. Смотри, Рэм, теперь это все твое. Видишь, какое большое хозяйство тебе досталось? Вон там, в окне — люди. Это — свои. Скоро я вас познакомлю. Ну, ты тут обживайся, а я пойду тебе что-нибудь поесть придумаю.

Тетя Вера засуетилась, забегала, хлопая дверцами холодильника и кухонных шкафов. Игорь не отрываясь смотрел в окно, а Павел Александрович стоял на балконе и доброжелательно подбадривал собаку:

— Иди, пес, иди. Не бойся.

Рэм долго нюхал воздух, осматривался с некоторой опаской и наконец вышел из салона.

— Пройди вдоль забора, — предложил Павел Александрович. — На крыльцо зайди. Не укусим, — хохотнул он.

Лера позвонила Саше на работу и предупредила, что у них во дворе появилась овчарка.

— Просто не представляю, как ты домой вернешься, — паниковала она.

— Разберемся, — не унывал Саша. — Меня звери не едят. Я несъедобный.

Потом она позвонила знакомому плотнику и попросила соорудить для Рэма вольер с будкой. Вроде бы все дела она сделала, пора было и покормить собаку. Тетя Вера налила в большую миску вчерашний суп и положила туда большую кость. Лера взяла миску и вышла во двор. Рэм, обойдя внутри забора всю территорию и кое-где поднимая ногу, теперь лежал на веранде. Лера подошла и села на корточки рядом.

— Я тебе поесть принесла. Как ты относишься к тому, чтобы поесть?

Рэм встал и внимательно посмотрел на нее.

— Ты не хочешь есть? Так, может, ты пить хочешь? Все-таки хозяйка у тебя дура! Конечно же, ты хочешь пить!

Вскоре перед Рэмом уже стояла вторая миска, полная воды. Пес жадно выпил ее, потом съел весь суп. Кость вытащил на пол и придавил ее лапой.

— Рэмушка! Тут вот какое дело, — продолжала говорить ему Лера. — Я должна тебя со всей семьей познакомить. Вон, видишь, мальчик в окно на тебя смотрит? Это мой сын Игорь. — Рэм внимательно проследил за ее взглядом. — Подожди, вот Саша приедет, тогда я тебя со всеми сразу и познакомлю.

Через час вернулся Саша. Когда он открыл калитку, шерсть на загривке пса вздыбилась, сверкнул белый оскал зубов. Саша замер.

— Сидеть, Рэм! Сидеть! Свои! — закричала Лера с веранды и бросилась к калитке. Рэм остановился и внимательно посмотрел на людей.

— Так… — пытаясь собраться с духом, начала Лера. — Так. Пора тебя со всеми познакомить. Павел Александрович! — закричала она в сторону дома. — Принесите, пожалуйста, мою черную коробочку, она у меня под подушкой лежит. Вы знаете какую. Так, наверное, спокойнее будет. Выходите все на веранду. Не машите руками. Говорите негромко и спокойно.

Домашние вышли и словно построились: первым встал Павел Александрович, за ним тетя Вера и последним Игорь.

— Рэм, к ноге! — скомандовала Лера. Пес послушно пересел к ее левой ноге. Саша спокойно отошел от забора и присоединился к группе.

— Рэм, посмотри на них, — продолжала Лера. — Это моя семья. Запомни хорошенько. Можешь подойти и понюхать. — Рэм вопрошающе оглянулся на нее и направился к людям.

— Это Игорь — мой сын. Это Павел Александрович, Вера Петровна и Саша. — Собака подходила к каждому по очереди, обнюхивала, напряженно всматривалась в лицо, запоминая, видно, запах и внешность.

— Это свои, Рэм. Их трогать нельзя. Если придет кто-то чужой, пропустишь, но только с нашего разрешения. Жить будем так. Завтра у тебя уже появится свой дом. Днем ты будешь в вольере, а ночью весь участок под твоим наблюдением. Это твоя работа. Чужих ночью не пускать! У нас равноправие, но ленивых мы не любим. Теперь ты с нами, значит, ты тоже наша семья.

Рэм обнюхал всех по второму разу и лег на веранде, опустив черную с подпалинами морду на лапы.

— Все свободны, — отпустила народ Лера.

— Идите ужинать, а то вы со своими собаками уже и про желудки забыли, — проворчала тетя Вера. — А ты у меня, Рэм, смотри! Может, я и не главная в доме, но если ты мои грядки топтать будешь, получишь у меня по первое число.

Рэм так жалобно посмотрел на Леру, что все рассмеялись. Напряжение снялось как бы само собой. У всех, как говорится, отпустило. Игорь, мгновенно почувствовав перемену, вдруг бросился к собаке и обхватил ее шею руками. Все только ахнули.

— Рэмушка! Ты моя дорогая собака.

Пес напрягся, сел, посмотрел в глаза мальчику и… лизнул его лицо шершавым, розовым языком. Игорь еще крепче обнял его и прошептал ему на ухо:

— Пойдем я тебе покажу дом.

Рэм послушно встал, и они отправились на экскурсию.

— Какая умнющая псина! Ты только посмотри! — развел руками Павел Александрович. — Электрошок-то я твой не нашел. А тут вон оно как обернулось. Везет тебе, голубка моя! И на людей, и на зверей!


Потянулись дни. Осень заморосила мелкими нудными дождями. Труднее стало вставать по утрам, и на ночь окна в доме уже не оставляли открытыми.

Пес соблюдал нейтралитет. К себе никого не подпускал, но и сам не навязывался. Только для Игоря делал исключение: мальчику можно было трепать его за стоящие торчком уши, целовать черные родинки — признак породы — с длинными волосками по бокам морды, садиться верхом на мощную спину, вообразив, будто Рэм лошадь.

Месяц прошел спокойно. Вольер построили просторный. Внутри стоял теплый, сухой домик. Еда была сытная. Отличная жизнь для сторожевой собаки. По характеру пес был молчуном: лишний раз не гавкнет. Только когда дергали калитку, свои ли, чужие, лаял недолго, предупреждая хозяев о визите.

Уже выпал первый снег, небо обложило тяжелыми тучами, а лужи по утрам сковывало звонко хрустящим при ходьбе ледком. Жизнь шла своим чередом. И однажды Саша радостно объявил, что его отправляют в командировку. В Каракумы. Завтра улетает.

В суетливых сборах прошел день. А ночью, в тишине спящего поселка, залился Рэм беснующимся лаем. Лера выглянула в окно и увидела, как пес носится вдоль забора, высоко подпрыгивая, пытаясь перемахнуть через ограду. Она достала из сумочки пистолет, проверила патроны и вышла в темень.

— Рэм! Ко мне! Хватит! Ты всех разбудишь. — Нехотя собака умолкла и, тяжело дыша, подбежала к хозяйке. — Молодец! Хороший пес! Отлично! — Лера провела рукой по вздыбленной на спине шерсти.

Пес собрался было по инерции огрызнуться, но опомнился и ткнулся мордой в ее голые ноги.

— Ну, кто там? Кто? Ах, чертушка! — Лера огляделась. Было тихо. Она приподнялась на цыпочки, пытаясь заглянуть за сплошную ограду, но не хватило роста, а открыть калитку она побоялась. — Если бы еще и говорить умел…

Пес заворчал, недовольно оглядываясь на забор, потом вернулся к Лере и лизнул ей ногу.

— Морда ты моя ненаглядная! Бывают же такие умные собаки!.. — Лера обхватила его лохматую голову и прижалась к ней лицом. — Бррр. Замерзла. Ну, вроде все успокоилось. Сторожи, Рэмушка, охраняй Игоря! — Пес взглянул ей в глаза и побежал к забору, нервно подрагивая кожей и давая резкую отмашку хвостом.

Павел Александрович ждал ее в дверях.

— Опять приходили?

— Видимо. Не знаю, что и думать. Убила бы эту скотину. Меня аж трясет всю. Эта неизвестность меня доконает. И игрушку мою сперли.

— Электрошок?

— Ну? Хорошо хоть пистолет со мной на работе был.

— А ты мне про пистолет не рассказывала.

— Чего рассказывать. Купила «Макарова» по случаю.

— Крутая ты, Лерка, у меня стала. Любого мужика за пояс заткнешь.

— Да не хочу я никого за пояс затыкать! Как ты не понимаешь? Это от безысходности. Я бы сама за кем-нибудь спряталась, да не за кем…

— А Саша?.. — заранее зная ответ, спросил Павел Александрович.

— Саша? — Лера мягко улыбнулась. — Саша для души… — Она снова огляделась. — Я бы от этой твари лучше откупилась. Хочу спокойно спать. Надоело все!

— Кому? От кого бы ты откупилась? Ну, на все воля божья. Всему приходит конец. Когда-нибудь и этому настанет. — Павел Александрович легонько подтолкнул Леру к дому. — Иди уж, а то замерзла вся, — сказал он, запирая дверь на два замка.

— Черт! Хоть прямо не живи здесь! Может, нам обратно в город переехать? А? Все спокойнее будет. Если бы ты знал, как мне страшно!..

— Подумаем. Ложись спать. Тебе завтра на работу.

Она передернула от холода плечами и пошла наверх. По дороге заглянула в детскую. Игорь тихо посапывал.

— Чижик ты мой, — прошептала Лера и пошла к себе.

В спальне было так тихо и уютно, что хотелось забыть о страхах, тревогах, мелочной суете. Она уткнулась лицом Саше под мышку и, вдыхая его запах, позавидовала безмятежности спящего. К ней сон не приходил.

«Может быть, нам за границу уехать? — думала она, бессонно уставясь в светлеющий квадрат потолка. — А что? Все бросить и уехать… Может, уговорить Сашу работу бросить? Он хотел докторскую писать. Не все ли ему равно, где? Здесь ли, на Майорке? Может, отпустят его с работы… по семейным обстоятельствам. Магазин можно закрыть, а можно и оставить. Пусть девчонки на свой карман поработают. Лишь бы аренду и налоги бандитам исправно платили. Может, получить двойное гражданство и в Испании купить бунгало? Тысяч за пятьдесят. Денег хватит. Как же было бы хорошо… Спокойно, во всяком случае. Море. Песчаный берег. Правда, насовсем из России уезжать не хочется. Ведь это наша родина, сынок, — вспомнился дурацкий анекдот. — Игорю нужно дать хорошее образование… Как же я хочу на море… Если бы я жила на море, у меня Маруськой яхту бы звали. Игорь с Сашей ловили бы рыбу, а я у плиты… Ну, у плиты можно и по очереди. Повесила бы на палубе гамак и качалось на солнышке под шум волн. Красота!.. Ну, хватит, размечталась. Спать! Спать!» Она поправила на Саше одеяло, прижалась к нему и уснула.

В три часа на следующий день Лера встретилась с Сашей у метро, и они поехали к нему домой собираться. Квартира оказалась коммунальной, но совсем не такой, как у них с Павлом Александровичем и тетей Верой. В одной комнате жил алкоголик, и смрад оттуда шел невыносимый. Вторая вообще пустовала, прописан тут был молодой парнишка, получивший ее в наследство от бабушки, но предпочитавший жить у родителей. Комната Саши была похожа на дарвиновский музей: ее населяли скелеты каких-то доисторических ящериц, обломки раковин, камни с отпечатками несуществующих уже в природе растений. Все было запущенным: пахло пылью и прогорклым кофе.

— Ты меня простишь за этот кавардак? — смущенно сказал Саша, потирая затылок. — Видишь, у меня даже кровати и той нет. В спальнике сплю… Уже не сплю, — поправился он. — Мне действительно ничего не надо было. Целыми днями работа, работа и работа… ведь, кроме нее, ничего не видел. И тут ты… — Он ткнулся носом ей в ухо, неожиданно спросил: — Знаешь, как ежики разговаривают?

— Нет, — покраснела Лера.

— Шу-шу-шу, — пропустил он воздух сквозь зубы. — Шу-шу-шу. — От этого звука у нее по спине пробежали мурашки, она напряглась и приникла к нему. Оказалось, для того, чтобы быть вместе, кровать не нужна, сойдет и спальник.

— Посиди, а я пока соберусь, — сказал Саша после близости и стал забрасывать в видавший виды рюкзак походные принадлежности.

Лера отвезла его в аэропорт и, пока не объявили посадку, гладила его волосы и не могла на него наглядеться.

— Ты тут без меня не балуй, — шутливо наставлял Саша.

— Что ты! Я теперь ни на кого смотреть не могу. Один ты перед глазами.

— Наверное, так и должно быть. Это и называется счастьем. Не помню, я говорил тебе или нет… Я тебя люблю.

Они попрощались, и Саша пошел на посадку. Лера немного подождала и, сев в свою Маруську, поехала на работу.

Немного посидев в салоне, Саша вдруг почувствовал какую-то смутную тревогу, не отпускающее душу беспокойство. Что-то заставило его немедленно выйти из самолета, вернуть билет в кассу, дать телеграмму, что приедет через три дня, и вернуться к себе в комнату. Он лег на спальник и погрузился в свои мысли, пытаясь разобраться, что с ним происходит. Выходила не очень-то красивая история. Он, взрослый мужик, имеющий два высших образования, кандидатскую степень, незаменимый сотрудник на работе, хороший друг, оказался в роли приживальщика. «Какая глупость, — думал он. — Я же действительно сел ей на шею. Что я могу ей дать? В сложившейся ситуации меня можно назвать потребителем. А ведь я всегда считал себя донором. Будто это я всем даю. А тут… У нее же все есть. Зачем я ей, со своими научными заморочками? При моей смехотворной зарплате, практически без жилья. Голый, босый! Подобрала, приютила, обогрела. А что я? Идиот! Какой же я идиот!»

Он мучился, страдал всю ночь, но так и не смог прийти к какому-то твердому решению. Днем он вышел на улицу и стал бесцельно бродить по улицам, среди не замечающих его людей. Ему никто не был нужен, да и в нем, похоже, никто не нуждался. Саша собрался было посидеть в баре, но, глянув на цены, ужаснулся, а пустые, холеные лица завсегдатаев вызвали лишь раздражение, и он ушел. Голова была пуста. Все мысли, и хорошие и плохие, так измотали его за ночь, что думать уже ни о чем не хотелось. Прохожие нечаянно задевали его локтями, чего не случилось бы, двигайся он с ними в одном темпе. Людской поток прижал его к витрине магазина, и он, зацепившись взглядом за бархатные коробочки, так и не смог оторвать от них глаз. Магазин оказался ювелирным. И тут шквал мыслей обрушился на него. «Вот он, выход! Я попрошу Леру выйти за меня замуж. И сразу станет все ясно. То ли в ее жизни я просто прихоть богатой женщины, то ли она меня действительно любит и я ей необходим, независимо от моего материального положения. Да! Я хочу жениться. Как это очевидно! Как просто! Жениться и быть всегда вместе. Всегда! До смерти! Только она одна сможет нас разлучить. Я куплю кольца и просто открою перед ней коробочку, и все сразу станет понятным. Да или нет. Я все пойму по ее глазам». Саша достал все свои деньги, там были и командировочные, и отпускные. Их хватило в обрез, но хватило. Расплатился, положил коробочки в карман и снова стал мерить своими длинными ногами московские улицы.

Глава 12

Самолет улетел, но на сердце у Леры почему-то было светло и радостно. Незаметно наступил вечер, а за ним и ночь. В доме все уснули и даже перестали просыпаться от лая Рэма. А пес исходил злобой и носился вдоль высокого забора с белой от пены мордой, истекая слюной. Он обезумел, рыл лапами землю, пытаясь сделать подкоп под ограждением. В очередной раз бросался грудью на забор в стремлении перепрыгнуть его. Он обессилел и уже не мог лаять, только глухо рычал. Рычание было утробным, глухим, похожим на рев медведя-шатуна. Человек за забором уже давно прекратил попытки проникнуть на чужую территорию, а чуткое ухо собаки все еще ловило удаляющуюся бегом поступь врага. «Что пес вспоминал в эти минуты? — сквозь сон подумала Лера. — Раненного смертельно в грудь своего прежнего хозяина? Лихую пулю, задевшую его заднюю лапу? Кого он защищал теперь? Вновь обретенный дом, новых хозяев, а может быть, свою любовь?»

Собачий лай смолк, и она снова провалилась в сон. Остервенелое рычание прекратилось, будто что-то щелкнуло в разуме собаки: Рэм отбежал подальше от забора и, решительно набрав скорость, перепрыгнул наконец через него. Высота была достаточной, из-за большой массы лапы жестко приземлились на землю, и пес больно ударился грудью. Встряхнулся, разбрызгивая пенную слюну во все стороны, и, быстро набирая темп, помчался за чужаком. Он несся, ловя носом встречный ветер с чужим враждебным запахом, не разбирая дороги. Преследуемый оглянулся и, увидев мчащегося на него зверя, замер. Потом, судорожно полез в карман и быстро достал небольшой черный предмет. Они встретились в прыжке. Коробочка выдала голубую искрящуюся дугу, и тело пса, как-то сразу размягчившись, стало опадать, словно сдернутый со стены тяжелый ковер. Человек облегченно вздохнул, присел, заглядывая в закрывающиеся собачьи глаза. Он посмотрел на часы, покачал головой, огляделся. Рядом темнела гладь лесного озера. Человек крепко ухватился за собачьи лапы и потащил неподвижную, но еще живую собаку к воде. На берегу он остановился, опустил тело, пытаясь в темноте разглядеть темноту водоема. Потом уперся ногой в спину пса и столкнул его в воду. Ледок издал неприятный звук, вода чавкнула, впитывая в себя живое тело, и сомкнулась над ним. Человек передернул от холода плечами и походкой опаздывающего человека поспешил через лес к автотрассе.

Утром Лера, как всегда, вышла с огромной миской еды, чтобы покормить Рэма, но того нигде не оказалось. Она долго звала собаку и успокоилась только после предположения Павла Александровича, что пес, наверное, погнался за течной сучкой и к вечеру наверняка вернется. Искать по всему поселку собаку было некогда, и она помчалась на работу.

К вечеру зашла в библиотеку и полистала журнал «Катера и яхты». «Боже! Да это же целый мир! Целая наука! Какие-то пеленгаторы, стаксели, кили, эхолоты. Я в этом никогда не разберусь…»

Главное она для себя уяснила. Хорошая, вернее, очень хорошая яхта стоит столько же, сколько стоит ее дом.

«Да… Мне такую игрушку не потянуть. Надо же какие-нибудь курсы вождения заканчивать, права получать… Нет. Не смогу. Жила бы я в приморском городе, тогда да. Тогда конечно. А так…» — размышляла Лера, лавируя на Маруське между разномастными автомобилями. Телефонный зуммер прервал ее мысли. Она стала одной рукой шарить в дебрях сумки, не спуская глаз с дороги, и наконец извлекла мобильник.

— Да. Я вас слушаю, — пыталась она удержать ухом телефон и при этом ни в кого не врезаться.

— Хорошо слушаешь?

— Да. Да. Слышу вас хорошо. Кто это?

— Дед Мазай, — прозвучал тот же приглушенный голос.

— Стас, ты? Хватит шутить. Говори. Я за рулем.

— Ты своего сына давно видела?

— Нет. Недавно. Утром, — растерялась Лера.

— Теперь не скоро увидишь.

— Что? Что ты сказал? Стас, это ты? — Она попыталась выбраться из потока машин и припарковать машину.

— Говорю, сына не скоро увидишь, — очень спокойно, вроде как с усмешкой повторил мужской голос.

— Да что случилось? Вы кто? — Лера остановила машину.

— Кто я, не важно. Важно, что если хочешь его увидеть, готовь деньги.

— Вы что, украли его? — Голова ничего не соображала. Наверное, нужно задавать конкретные вопросы. Получить как можно больше информации, но Лера ничего не могла с собой поделать, у нее затряслись руки, задрожал голос.

— Да. Я украл твоего Игоря. Киднепинг называется. Слышала?

— Гражданин, вы что, с ума сошли?! Такими вещами не шутят.

— Не веришь — проверишь. Ментам не звони, иначе совсем ребенка потеряешь. Подумай. Я же немного прошу. Всего двести тысяч.

— Рублей? — с надеждой в голосе прошептала Лера.

— Легко отделаться хочешь, милая. Долларов.

— Да где же я столько возьму?

— По сусекам, по сусекам! Все. Больше говорить не могу. Поговорим позже. Мне пора. Перезвоню. А ты думай.

Лера откинулась на спинку сиденья и замерла. Думать не было сил. Она ослабела и никак не могла собраться с мыслями. Мимо с ревом проносились грузовики, подавали световые сигналы иномарки, требуя, чтобы им освободили проезд, скромно жались к обочинам «Жигули» и «Москвичи». Лерин взгляд бессмысленно скользил по улице, прохожим, зданиям. Очень медленно стало возвращаться желание что-то делать, куда-то бежать.

«Вот приду я сейчас в детский сад, — словно нехотя подумала она, — а мне скажут: вашего ребенка уже забрали. Что я должна буду делать? Удивиться, спросить — кто? Они тогда сами запаникуют. Шум поднимут. Придется обращаться в милицию. Съездить туда все равно надо. Только аккуратно. Выяснить, кто забрал. Решено. Поеду. Но где деньги взять? Ну, Маруську продам — пять. Ну, кольцо пана Мстислава — пусть десять. Штук шестьдесят своих. Занять?.. У кого? Сколько дадут? Если по всем побираться, тысяч тридцать наскребу. Всего значит — девяносто пять. Продать антиквариат? На это нужно время. Под это только занять можно. Иначе за бесценок продавать придется. Так. Комнату в квартире продать можно. Еще двадцать. Нет, двести никак. Кто же это? Кто это сделал? Наверняка ворье, с которым Павел Александрович сидел. Твари! Или тварь. Сколько их? Один? Два?.. Хватит! Хватит паниковать. Надо ехать в сад». Лера завела машину и резко рванула вперед.

Вбежала в ворота сада, запыхавшись, словно все это расстояние проделала на своих двоих. Дети играли на площадке, на лавочке сидела незнакомая девушка. Она была молода и простовата.

— Я, — обратилась к ней Лера, — мама Игоря Родина. — И огляделась по сторонам, как бы ища сына.

— Здравствуйте, приятно познакомиться. А я Елена Владимировна, ваша новая воспитательница. Вы, наверное, знаете, что Татьяна Николаевна ушла в декрет.

— Так где же Игорь? — снова спросила Лера.

— Игоря забрал дедушка. Разве вы не знаете?

— Дедушка? Да, наверное. Он собирался… Спасибо. До свидания. — И она, не чувствуя под собой ног, пошла к выходу. Значит, правда. Значит, действительно украли.

Теперь Лера вела машину с болезненной заторможенностью. Вялые, неспешные, как мучные черви, мысли шевелились в голове: «Куда ехать? К кому обратиться? Когда опять позвонит эта сволочь? — Ей вспомнился какой-то иностранный фильм ужасов. — Как он назывался? Кажется, «Ночной звонок»? В нем рефреном повторялись слова убийцы: «Ты проверила детей?»

Она вспомнила тот ужас, который охватил ее во время просмотра видеокассеты. Не было ни одного явного убийства, на экране не пролилось ни капли крови. Но режиссер так мастерски сделал фильм, что страшно было от молчания экрана. Неужели это случилось с ней? И ей суждено в своей жизни пережить весь этот кошмар?

— Господи милосердный, яви силу свою! — беззвучно шевелила она губами. — Обереги сына моего, раба божьего Игоря, от жестокости и злобы людской. Сохрани, господи, жизнь моему ребенку. Пусть несчастья и невзгоды не травмируют его психику. Да, господи, плохая из меня вышла прихожанка. Редко хожу в церковь. Не соблюдаю посты и праздники. Грешна, господи! Но ты же, ты же милостив! — Мокрые дорожки уже прочертили Лерины щеки. — Я во всем виновата. Зачем же маленькому ребенку такие испытания? Мы, люди, творения твои. Может быть, даже мы клетки твоего тела. Не верю я, что кончился срок отведенной Игорю жизни! Не дай, чтобы безвременно отмерла малюсенькая клеточка тебя. Он же чудесный, Игорь! Ты же знаешь это. Он умеет лечить руками, у него добрая и чуткая душа. Он лучше меня, чище! Накажи лучше меня! Помоги ему, господи! Яви силу твою!..

В молитве и слезах подъехала она к дому. Он смотрел на нее слепыми глазницами, и лишь на первом этаже теплилось огоньком кухонное окно.

— Это все из-за тебя, дом! — рыдала она, уткнувшись в руль. — Ты вызываешь у людей зависть и ненависть. Твои кирпичные стены, словно красное в глазах быка и недобрых людей. Твое величие и великолепие вызывают только плохое в человеческих сердцах. Боже! Что я говорю? При чем здесь дом? Это люди! Это время! Это мир, в котором мы живем, — виноват! Но ведь не все же мы плохие. Хороших больше! Да, больше! Плохие — это раковые клетки. Просто эти люди больны. К ним и надо относиться как к прокаженным.

К машине подбежал беспризорный Шарик, которого все подкармливали, сел рядом и завыл. Услышав этот душераздирающий вой, Лера зарыдала так, что стало слышно в доме. На веранду выскочили Павел Александрович и тетя Вера.

— Что? Что случилось?

— Ты чего ревешь?

— Шарик, перестань!

— Умер кто?

— Да скажи же наконец, в чем дело! — пытаясь перекричать друг друга, шумели оба.

— Игоря украли! — сдерживая всхлипы, проговорила Лера.

Если бы крестные могли, они бы тут же упали замертво. Но они не упали, а только защемило у каждого в груди. Заныло так больно, что схватились оба за сердце и замерли, боясь вздохнуть. Увидев, что старикам плохо, Лера постаралась взять себя в руки. Она рассказала о звонке, о том, как неизвестный мужчина забрал мальчика из детского сада и предупредил, чтобы не звонили в милицию, иначе Игорь погибнет.

Наступил вечер. Павел Александрович молча катал под языком нитроглицерин, а тетя Вера у себя в комнате клала поклоны перед иконой. Для нее случившееся явилось как гром среди ясного неба. До этого она будто жила в блаженном неведении. Ее оберегали от страхов и неприятных неожиданностей, происходивших в их маленьком мирке. И если Павел Александрович и Лера хоть как-то были подготовлены к неприятностям, то она была просто оглушена. Тетя Вера села в кресло и стала мотать головой из стороны в сторону. Она была похожа на старую, заезженную лошадь, которой повредили сухожилия на ногах. В удивлении бедняжка, замерев, обнаружила, что не в состоянии передвигаться.

На улице совсем стемнело. Ветер то протяжно завывал, то коротко ухал в каминной трубе. Все собрались за обеденным столом, тупо уставившись на молчавший мобильный телефон. Казалось, дом придавил их громадой красных кирпичей и цемента и не дает дышать.

Чуть раньше Павел Александрович успокаивал Леру в своей комнате. Ей не пришлось занимать деньги или продавать антиквариат: кум выложил на стол двести тысяч.

— Бери. Не расстраивайся. Крестник тех денег стоит. Да и вообще он бесценен. Ведь никакими деньгами не купишь любовь и доброту. Вернется скоро наш мальчик домой, вот попомни мои слова.

— Пал Александрович, миленький, родной вы мой! Что бы я без вас делала?! Просто погибла. Я отдам. По частям. Не сразу, конечно, но обязательно отдам.

— Нет, голубка моя, ничего ты мне не должна. Это ваши с Игорем деньги. Все равно после моей смерти вам достанутся. Ведь вы же моя семья. Знаешь, чего-то сердце болит. Может, водки выпить? Рюмочку?

— Давай. Я налью.

Она подхватилась и, открыв бар, где среди немыслимых бутылок, которые она сама возила в подарок куму из Польши, стояла четвертушка «Гжелки», налила полрюмки. Рядом поставила блюдечко с подсоленным печеньем. Павел Александрович опрокинул водку в рот и занюхал рукавом.

— Я другого боюсь, деточка моя. Надо узнать, кто он, этот человек. Понимаешь. Раз украли ребенка, могут ведь и второй, и третий… На них денег не напасешься.

— Понимаю. — Лера нервно накручивала на палец прядь волос. — Но как это сделать? Как узнать?

— Ты когда деньги отдавать будешь, я за тобой следом поеду. Следить буду. — Павел Александрович снова нашарил в кармане домашней куртки стеклянную колбочку с нитроглицерином. — Возьму у соседа машину, скажу, что Маруся сломалась, и потихоньку поеду за тобой. Водить-то я умею, да и права когда-то были, не восстановил, правда. Нам бы, Лер, с тобой рацию, тогда бы точно не потерялись. Да еще хорошо бы фотоаппарат со вспышкой. Я бы эту сволочь в момент, когда он деньги берет, сфотографировал. Ну и номера у машины тоже.

— Ну, фотоаппарат, предположим, у нас есть. «Полароид». Не помнишь, что ли? Машину Кузьмич, может, и вправду тебе даст. А дальше-то что? Что мы с ним потом делать будем? Вот, предположим, это оказался Иван Иванович Петров, проживающий по адресу Тютькина, 27. И что? Что мне — убивать его, что ли?

— Зачем тебе? Наймем.

— Ну, дед, ты совсем спятил! Человека убивать. Да кто ж такой грех на душу возьмет?!

— Я возьму. За всех за нас. За Игоря. А это не грех — мальчонке психику ломать? Да еще неизвестно, какой он к нам вернется. Не грех? Возьму. Еще как возьму, чтобы нам потом спать спокойно было.

— Ерундишь… А дедушка какой-то, который Игорька из сада брал? Ты и его убьешь? Ведь он же свидетель. Это же никогда не кончится. Одно потянет за собой другое.

— Ну, хорошо, не убью. Но, может, хоть деньги наши верну. Нам с тобой больше таких бабок не заработать. Кончились те времена. Теперь на фукс не прокатишься. Припугну хотя бы тварь, может, в следующий раз умнее будет. Решено. Сяду-ка я в засаде. Может, чего дельное и увижу.

— Наверное, ты прав. Ладно. Так и сделаем. Только бы Игоря вернуть. Как представлю, что он в холодном подвале сидит, как ему страшно, одиноко, тоскливо, мне тошно делается. Если бы Саша был сейчас с нами, может быть, он что-нибудь и придумал. Мне не так страшно было. А слушай, дед, может, нам вообще из страны уехать? Нет, не насовсем. На годик. Пусть подзабудут. Поедем все вместе. А, дед?

— Погоди загадывать. Давай сначала мальчонку спасем, а там видно будет. — Павел Александрович устало потер лоб. — Ладно, пойдем к Верунчику. Мается небось тоже.

Так и сидела семья в напряженном молчаливом ожидании, не зная, позвонит ли похититель. Сна ни у кого как не бывало. Неизвестность пугала и мучила. В девять часов вечера раздался звонок. Все вздрогнули и потянулись к аппарату. Лера подняла руку, сделав знак остановиться.

— Я слушаю, — сказала она, стараясь унять дрожь в голосе.

— Здоровеньки булы. — Так же, как и днем, ерничал голос. — Не спите? Это хорошо. Все собрались? Это тоже хорошо. Деньги приготовила?

— Да.

— Все?

— Да.

— Тогда слушай. В двенадцать часов ночи, — уточняю, ночи, — то есть через три часа, ты выезжаешь на трассу в сторону города. На одиннадцатом километре притормаживаешь, именно притормаживаешь, и выбрасываешь пакет с деньгами у столба разметки, в правое окно. Пакет заклей скотчем, чтоб не рассыпался. Утром жди. Сын твой сам придет. Пока ведешь себя нормально, так и продолжай дальше.

— С Игорем все хорошо? — успела крикнуть Лера в трубку, прежде чем мужчина прекратил разговор.

— Хорошо, хорошо! — были последние слова перед частыми гудками.

— Как все просто, — прошептала она, рассматривая аппарат. — В двенадцать часов ночи выбросить пакет на одиннадцатом километре, у столба разметки. — Она положила телефон на стол и продолжала тупо глядеть на него. — Откуда он знает, что я хорошо себя веду? Ну… что я в милицию не побежала? Следит он за нами, что ли? — И она снова начала ломать пальцы, по дурной своей привычке в минуты сильного напряжения.

— Не паникуй, Лера. Успокойся. Давай я тебе валерьяночки налью, — поднялся из-за стола кум.

И тут они все, как сговорившись, куда-то заспешили, засуетились. Тетя Вера дрожащими руками наливала валерьянку, Павел Александрович почему-то вышел на улицу. Два оставшихся до положенного часа времени Лера с кумом собирались. Они пересчитали деньги, упаковали их в полиэтиленовый пакет, сверили часы. Вера Петровна с трудом уговорила их выпить чаю. Лера злилась на Стаса.

— Черт! Даже позвонить ему не могу. Вот дурак! Наставил условий. Дуэль, дуэль. Тут ситуация похлеще дуэли. Стас бы меня выручил. Это точно. Гарантий же нет никаких, что Игорь вернется. Эта сволочь может взять деньги — и с концами. А потом действительно еще попросит. А где их взять? Обдерет ведь как липку. По миру пустит. Да черт с ними, с деньгами! Лишь бы с Игорем ничего не случилось. Ведь этот урод и поиздеваться над ним может. Изнасиловать, например. О боже! О чем я думаю! Не вспоминай лихо, оно и не явится. Господи, спаси и сохрани!

Павел Александрович сходил к соседу, и тот, как ни странно, действительно дал ему машину. Неизвестно почему, он принимал его за бывшего военного и доверял ему на сто процентов. Павел Александрович взял с собой теплый овчинный полушубок и надел валенки с калошами. На этом экипировка не закончилась. В сумку он уложил тот самый фотоаппарат, который привезла Лера из Польши, цейсовский бинокль, доставшийся ему в наследство от отца, маленький термос с горячим чаем и бутерброды. Лера выехала первой и остановилась на въезде в дачный поселок. Было темно, оно и понятно — ночь. А если и вечер, откуда взяться свету? Поздняя осень. Почти все уехали в Москву. Осталось только три семьи, да и те жили не рядом. Минут десять она сидела в машине, пока не засветились сзади фары «Москвича». Кум помигал дальним светом, и они тронулись.

Глава 13

А в это время Игорь сидел в темной комнате на диване и дрожал. Правда, люстра висела, ее Игорь увидел, еще когда было светло на улице, но лампочек в ней не было. Все произошла так быстро, что мальчик теперь даже немог хорошенько вспомнить, как все случилось. Какой-то дедушка привел его в эту комнату, положил на стол бутылку минеральной воды и гроздь бананов, на пол поставил эмалированный горшок и велел ждать, когда за ним придет его родной дедушка Паша. Игорь очень этому удивился, но промолчал. Он редко спорил со взрослыми: раз надо, значит, надо. Первые несколько часов он тихо сидел и ждал. Когда стало темнеть, заплакал и стал звать маму. Потом плакать перестал, пересел с дивана на пол и оцепенел. Что-то сжимало грудную клетку и не давало дышать. Сердце билось неровно, страх холодными руками пробегал по спине и заставлял вздрагивать. Ком в груди поднимался все выше и выше, дойдя уже до горла, и закупорил проход воздуха. Игорь повалился на пол, судорожно молотя по нему ручками, и стал задыхаться.


Змейкой петляла разбитая асфальтовая дорога между дачными поселками и лесом, пока Лера не выехала на трассу. Окно в машине было открыто, из него несло стылым, совсем не бодрящим ветром. Дорога была пуста. В свете фар ветер гонял застывшие листья, один раз дорогу перебежал какой-то зверек, струясь понизу, как коричневая поземка. «Хорек, что ли?» — тоскливо подумала Лера, напряженно всматриваясь в пролетающие мимо столбы разметки. Вот и двенадцатый километр. Скоро одиннадцатый. Стрелка спидометра показывала сорок. Справа мелькнула разбитая грунтовая дорога. «Москвич» мигнул фарами, и Лера поняла, что Павел Александрович решил остановиться. Она совсем сбавила скорость и на первой передаче поплелась вперед. Кум действительно свернул на грунтовку, и машина потерялась в ельнике. В одиночестве Лера проехала еще триста метров, и, не доезжая столба, остановилась. Дорога по-прежнему была пуста.

«Когда же эта сволочь за деньгами приедет? — обреченно размышляла она. — Не станет же он дожидаться утра? Ведь утром любой проезжающий может заинтересоваться, что за пакет около столба. Сколько, интересно, его кум ждать будет? Получится ли у него что-нибудь?» Как ни тянула Лера время, машина уже доползла до белого цементного столбика. Она на ходу опустила правое окно и швырнула пакет в ночь. Проехала еще с километр, развернулась и стала возвращаться обратно. Присмотревшись к столбу с двумя черными единицами, увидела, что пакет все еще лежал на месте. Грунтовка, шедшая в лес, была пустой и темной.

«Где же крестный-то прячется?» — с тревогой подумала Лера и прибавила газу.

В поселке по-прежнему было тихо, лишь изредка каркала спросонья потревоженная ночными звуками ворона да скрипел от ветра подмытый весенним паводком забор у соседей.

Лера вошла в дом и наглухо закрыла за собой дверь. Заглянула в комнату тети Веры. Та спала на диване одетая, на прикроватной тумбочке валялась фольга от таблеток, стояли какие-то флакончики и коробочки. Она тихо прикрыла дверь и поднялась к себе. Апатия, охватившая ее в пути, сменилась невероятным беспокойством, когда человек похож на натянутую струну или на двуручную пилу. Когда на малейшее колебание нервы чутко отзываются стонущим, похожим на вой звуком.

А Павел Александрович в это время сидел в засаде, кутаясь в огромный овчинный полушубок, купленный им как-то по случаю в соседней деревне.

— Вот и пригодился, — довольно поеживался он на пронизывающем ветру. — Никакие Леркины дубленки не нужны. Лучше настоящей, нестриженой овчины ничего нет. Да и валеночки мои на резиновом ходу — что надо. Перчатки, жалко, не взял, — пробормотал он себе под нос.

И тут вдали показались бьющие далеко вперед фары.

«Никак едет», — встрепенулся Павел Александрович, поднося к глазам бинокль. Свет фар слепил, разглядеть что-либо было невозможно. Но было явно, что машина притормаживает и вот-вот остановится.

«Наконец-то, голубчик. Сейчас я тебя сфотографирую», — засуетился он, доставая из сумки фотоаппарат. Куст, за которым он спрятался, мешал. Ему все никак не удавалось освободить фотоаппарат от чехла. Сухие ветви лезли в глаза, а листья, осыпаясь, падали в сумку. Он немного отвлекся, а когда снова поднял глаза, то увидел, что мимо на большой скорости пронеслась милицейская машина с включенными мигалками. Притормаживающая машина почему-то резко набирала скорость и тоже вскоре скрылась из виду. Павел Александрович остался на обочине один. Через час он выпил стакан горячего чая. Еще через час, когда ноги от долгого сидения затекли и начал пробирать холод, несмотря на валенки и тулуп, он вышел на дорогу. Пакет валялся на прежнем месте. Он потоптался, не зная, что предпринять, потом подхватил его и вышел на грунтовку. Подождал еще немного в машине и спустя минут пятнадцать потихонечку поехал в сторону дома.

«Я сойду с ума, — металась по дому Лера. — Что же делать? Что делать? Что с Павлом Александровичем? Почему его так долго нет? Может, поехать туда, на одиннадцатый километр? А вдруг этот гад Игоря сейчас привезет? Может, позвонить в милицию? Да. Другого выхода, пожалуй, не осталось. Они хотя бы по звонку определят, откуда звонит эта сволочь. Ведь я этого сделать не могу. Если бы он звонил на простой телефон, я бы поставила определитель, а так… У меня же мобильный. Это надо выходить на «Билайн» и подключаться к звонку надо там, в системе. У меня такой возможности нет. А они смогут. Они многое могут. Им надо только захотеть. Лучше я им денег дам. Дура… Какая же я дура! Пока буду искать, кому дать, с Игорем может что-нибудь случиться. Если бы было можно, я бы напилась. Но ведь нельзя, вдруг позвонит, а я пьяная. Скотина! Моральный урод! Гадина! Ненавижу! Ненавижу! Даю ему форы еще час. Если не позвонит, придется действительно обращаться к ментам. Как же страшно! Как страшно. Где мой пистолет? Где же мой пистолет? — Она высыпала на стол содержимое кожаной сумки. Пистолет тускло заблестел среди женских мелочей. — Засунуть за пояс и не расставаться, — лихорадочно бормотала она про себя. — Убью, тварь! Убью! Будут тебе деньги, будет и свисток. — Нервное напряжение достигло такого предела, что Лера уже ничего не соображала. Она переступила ту психическую грань, которая помогает контролировать поступки, трезво оценивать ситуацию. Ей бы сейчас кучу успокоительных и спать, спать… Но спать было некогда. В одуряющей тишине дома раздался приглушенный стук. Бах! — Где? На балконе? — задрожала она. Рука автоматически нашарила пистолет за поясом. — Лезет! Опять лезет! Вот для чего он Рэма убрал! Неужели убивать меня будет?» Она взвела курок и, боясь пошелохнуться, встала в дверном балконном проеме. На балконе тоже затихли. Она медленно стала продвигаться к парапету. Фонарь так и не горел, некому было вкрутить перегоревшую лампочку, но очертания человеческого тела разглядеть было можно: к балкону была приставлена деревянная лестница, которая всегда лежала за сараем, и теперь по ней очень осторожно поднимался человек.

— Сволочь! Гад! Гад! — закричала она и, направив дуло пистолета в темнеющий силуэт, нажала курок. Раздался выстрел. Пуля попала в голову и прошила человека насквозь. Глухо затренькали ступеньки, цепляемые конечностями, и человек мешком свалился на землю. Лера стояла, перегнувшись через перила балкона, и с ужасом смотрела на дело своих рук.

Пальцы непроизвольно разжались, и пистолет упал вниз из ослабевшей руки. Вдруг от забора отделилась тень и небрежной походкой пошла по направлению к упавшему телу.

— А вот это ты сделала зря, — произнесла тень знакомым голосом.

— Что зря? Кто вы? — выдохнула Лера.

— Да все зря. Зря хахаля своего убила. Зря пистолет выронила.

Облака плыли над землей, то загораживая свет луны, то скупо пропуская ее сияние на землю. И при этом сумеречном свете Лера увидела, что человек в перчатках поднимает с земли пистолет и убирает себе в карман.

— Какого хахаля? — в недоумении спросила она.

— А ты спустись. Посмотри сама, что натворила.

Лера опрометью рванула вниз, сильно ударяясь на бегу о дверные проемы и углы. Замки не хотели открываться. Она с остервенением крутила ручки в разные стороны и рвала дверь. Наконец она открылась, и Лера подбежала к лежащему лицом вниз человеку. В облаках снова появился просвет, она рывком перевернула обмякшее тело… Это был Саша. Крови почти не было. Глаза его были широко открыты, в них застыло удивление: за что? Почему?

Волосы на ее голове стали подниматься. Лера хотела закричать и уже широко открыла рот для выдоха, но тень подошла ближе и крепко зажала ей рот рукой. Она замотала головой, желая сбросить руку, и вдруг боковым зрением увидела лицо стоящего рядом человека. Это был Паншин.

— Лев? Откуда? Откуда ты здесь? — промычала она. Падающей звездой мелькнула мысль. Лера закрыла глаза, и теперь уже сотни падающих звезд озарили ее сознание.

— Да, да. Ты не ошиблась. За всеми твоими страхами стою я, — тихо сказал он. — И пса твоего ликвидировал я, и Игоря забрал. Имею я право пообщаться с собственным сыном, а ты мне не даешь. Ты не должна была так высоко взлетать. Ты не можешь быть сильнее меня. Скажешь, это зависть?.. Не думаю. Хотя… Называй как хочешь. Пусть зависть! Не могу найти подходящего определения… Да и вообще, с какой это стати я перед тобой оправдываюсь? Давай двести тысяч и катись. Мое самолюбие будет вполне удовлетворено.

Лера ничего не успела ответить. Послышался звук подъезжающей машины. Тихо хлопнула дверь, и в распахнувшейся калитке показался Павел Александрович.

— Лер! Что это тут у тебя случилось? — произнес он, подходя ближе.

Паншин оглянулся на голос и вежливо поздоровался.

— Надо же! — удивился кум. — Вот уж не ожидал, Лева, тебя увидеть. Кого-кого, но только не тебя. Кто это? — спросил он, всматриваясь в лежащее на земле тело. — Кто? Лера! Я плохо вижу. Да ответишь же ты, наконец!

— Это Саша, — стараясь не потерять сознание, ответила она. — Я его застрелила.

Павел Александрович, споткнувшись обо что-то, чуть не упал.

— Саша?

— Он лез на балкон по лестнице. Вероятно, не хотел нас будить. И я подумала…

— А пистолетик-то с пальчиками у меня, — злорадно сообщил Паншин.

— Я пойду позвоню в милицию, — сказала, вставая, Лера.

— Иди, иди. Пусть тебя посадят. Хотя бы за незаконное хранение оружия.

— Не посадят. Я же не нарочно.

— В суде объяснять будешь, нарочно или нет. Лет пять как минимум дадут. Пал Саныч, вы же умный человек. Хоть вы ей объясните, что ее, как пить дать, упекут.

— Правда? — обернулась Лера к куму.

— Правда, Лера. Правда. Хотя кто знает… Если, с хорошим адвокатом, то и условного срока можно добиться.

— Добивайтесь. Добивайтесь. Но если тебе нужен мой совет…

— Не нужны мне твои советы, сволочь!

— Это тебе не нужны. А о сыне ты подумала?

— О сыне? О сыне бы сам подумал, когда похитил его.

— Так это Лев Игоря украл? — затряслась нижняя губа у Павла Александровича.

— Он. Все из-за него! И Саша… и Игорь… и Рэм.

— А что я? Какие ко мне претензии? — юродствовал Паншин. — Ты не даешь мне встречаться с сыном. Я и забрал его на выходные — пообщаться. Рэма твоего я в глаза не видел, а хахаля своего ты сама убила. По всем статьям я ни в чем не виноват. Посадят тебя, Лерка, как пить дать, посадят. А ты не воруй, — насмешничал он.

— Пойду звонить. — Лера, пошатываясь, отправилась к дому.

— Подожди, Лер! Погоди, — остановил ее кум. — Этот подонок на сей раз прав. Ему ничего не будет. Он отец. По закону ты виновата в смерти Саши, и этот чертов киднепинг тут ни при чем. Ты убила человека.

— А что же делать? — пытаясь сдержать истерику, спросила она.

— Отвезти его куда-нибудь надо. Подальше. Рано или поздно найдут и опознают. Будут концы искать и… пфф, не найдут. Пистолетик-то с пальчиками у меня. Напоминаю — с пальчиками! Я его припрячу до поры до времени. Мне теперь и Игорь не нужен. Деньги ты и так мне отдашь. Ведь отдаст же, Пал Саныч?

— Отдаст. Куда денешься. Отдаст. Только Игоря привези, а она отдаст. Не беспокойся, — все повторял старик это слово, суетливо шаря по карманам.

— Вот и хорошо. Вот и ладненько, — повеселел Паншин. — Хахаля твоего мы сейчас в машинку уложим. Да с ветерком отвезем подальше. Пусть ищут подольше. Обойдется. — И не понятно было, что он имел в виду. Обойдется, в смысле утрясется, или обойдется, и этого с него хватит.

— Лер, — как-то странно дыша, спросил кум, — твой телефон у него на работе знают? Заберите у него записную книжку. Так спокойнее будет.

Лев зашарил по карманам Сашиной куртки, достал документы, деньги и две маленькие бархатные коробочки. Открыл одну. В ней лежало золотое обручальное кольцо. В другой — было такое же, только больше размером.

Лера обмерла.

— Ведь он вернулся замуж меня звать. Кольца-то для нас с ним, — прошептала она еле слышно.

Лев рассовал по своим карманам интересующие его вещи, вынутые из Сашиной одежды, все остальное засунул обратно вместе с паспортом. Она с омерзением смотрела на его возню и готова была его убить тут же, на месте.

— Давай паковаться, — поднимаясь, сказал Паншин и пошел подгонять свою машину к калитке.

Лера сидела на холодной земле и раскачивалась, словно деревце на ветру. Она закусила нижнюю губу и невидящими глазами смотрела на Сашу. Подошел Паншин и, не обращая внимания на Леру, взял Сашу за ноги и потащил к машине. Павел Александрович придерживал калитку. Потом Лев забросил ноги убитого на заднее сиденье и, перехватив под мышками, втащил внутрь салона.

— Садись, — зло бросил он Лере. — Другой бы давно все бросил, а я за тебя всю черную работу делаю.

Вдруг Павел Александрович привалился спиной к забору, захрипел и судорожно замахал руками.

— Что, что? — испуганно метнулась к нему Лера. Она подхватила его начавшее оседать тело и беспомощно всматривалась в страдальческие глаза кума.

— Что, что? — уже кричала она в голос. Павел Александрович тяжело опустился на землю, сначала сел, потом лег и жадно хватал посиневшими губами воздух. Лицо его побледнело, на высоком лбу и залысине появились сверкающие в лунном свете капельки пота.

— Прихватило, — просипел он. — В кармане нитроглицерин. Дай!

Леру всю затрясло, как в лихорадке, нижняя челюсть билась о верхние зубы и громко, противно стучала. Дрожащими непослушными пальцами она достала из полушубка флакончик и, рассыпая мелкие таблетки, забросила сразу три штуки ему в рот.

— Ты что, умирать собрался? — всхлипывая, прошептала Лера. — Не надо, прошу!..

Павел Александрович помолчал, рассасывая таблетки. Его обезумевшие от боли глаза остановились на ней, как бы обретя наконец точку опоры.

— Не боись, еще поживу! Только помоги дойти до дома, от земли холодом тянет. Еще простыну.

— А вдруг тебе нельзя двигаться?

— Можно. Можно.

— Давай я лучше «Скорую» вызову.

— Говорить трудно, — сквозь сжатые от боли зубы прохрипел кум. — Какая «Скорая»? У нас же Саша… Помоги встать. — И он, тяжело опираясь на правую руку, стал неуверенно подниматься. Лера подставила ему плечо, и они медленно поплелись к дому.

Гудок клаксона заставил их вздрогнуть: Паншин проявлял нетерпение. С трудом они поднялись на крыльцо и вошли в дом. Диван, обитый флоком, принял в свои объятия грузное тело.

— Сделай мне укол. Дибазол, что ли?

— Я сейчас. Сейчас! — засуетилась Лера. Она нашла в аптечке лекарство, шприц, смочила ватку спиртом. Кончик ампулы, треснув, проколол ей палец, она на ходу слизнула выступившую каплю крови и набрала лекарство в одноразовый шприц. В доме было тихо. На секунду она остановилась, прислушиваясь. Выстрел тетю Веру не разбудил, окна ее комнаты выходили во двор, да к тому же она наверняка напилась на ночь каких-то транквилизаторов.

Павел Александрович тяжело дышал, но глаза вроде бы стали яснее. Она помогла перевернуться ему на живот и приспустить брюки.

«Только бы рука не дрогнула, только бы не дрогнула», — слизывая катящиеся по щекам слезы, думала Лера. Она собрала в кулак остатки воли и резко вонзила иглу в ягодицу.

На улице снова прозвучал клаксон.

— Паразит, он так всех перебудит! — с гневом бормотала она, выдавливая лекарство из шприца.

— Ты езжай. Тебе нельзя долго. — Павел Александрович попытался подняться. Она остановила его попытку, упершись ему рукой в грудь.

— Езжай, Лерка! Езжай, голубка моя родная. Не помру я без тебя. Специально ждать буду. Да не дури ты! Мне уже легче. Когда вернешься, тогда и вызовешь врача. Не беспокойся. Где наша не пропадала! Поцелуй за меня Сашу. Попрощайся с ним за меня. — И он похлопал ее по руке.

— Какие у тебя холодные руки, — с беспокойством прошептала Лера. Потом прижала посиневшую от вздутых вен руку к своей щеке, чмокнула в ладонь, встала и быстро пошла к выходу.

Паншин совсем рассвирепел, казалось, еще немного — и у него изо рта брызнет слюна.

— Ты что так долго? Ментов, что ли, вызывала? Труп в моей машине… А ты, Лерочка, не забывай, что пистолетик-то твой у меня. И там твои пальчики. Пальчики, мальчики!.. Ты, девочка, сейчас крепко в говне увязла, по самое не хочу. — Он завел машину и тронулся с места.


Когда машина отъехала, Павел Александрович облегченно вздохнул. Теперь можно и умирать, хотя умирать не хотелось. Так много несделанного… Не отпускало беспокойство за Игоря, Леру. Но боль, как огромный, страшный зверь, пожирала и пожирала тело, и, наконец, сила воли оставила его, и он отдался зверю на съедение. Температура, он почувствовал, начала подниматься, и его забило, как в лихорадке.

«Нет. Я еще не все сделал», — вспыхивала, как сигнальная лампочка, мысль. Она то просвечивала сквозь боль, то снова пропадала в небытии.

«Надо хоть записку Лере оставить, как-то она без меня будет…» — мигала лампочка.

Он с трудом вытащил из кармана авторучку и на вкладыше из-под ампул дибазола стал писать корявыми буквами.

«Не верь Леве! Не давай ему денег! Он вытянет из тебя все и снова обманет. Продавай дом и уезжай. Дом больше счастья не даст. Только горе. Мои деньги под линолеумом в бане. Вам хватит. Люблю в…» И на слове «вас» ручка выпала из его ослабевшей руки и провалилась между диванных подушек. Как будто что-то щелкнуло последний раз в его сознании, и сигнальная лампочка погасла. Душа вылетела из тела, рванулась было вверх, но остановилась и, вылетев в окно, залетела на голубятню. Там она осмотрелась и присела на жердочку рядом с птицами…

Отъезжая, Лера машинально оглянулась на соседний участок, пробежала взглядом по улице — везде было темно, ни огонька. Участки у нее и соседей были огромные, рядом шумела трасса, но, по всей видимости, никто ничего не услышал. Взгляд упал на заднее сиденье. Там лежал Саша, как-то неловко скрючившись. И Лере захотелось поправить неудобно свесившуюся голову, но она тут же опомнилась и отвернулась. Машина выехала на шоссе, почти ничего было не видно, только бились, как безумные, фары о черный асфальт.

Леру стало трясти. Казалось, еще немного — и начнется истерика. Лев боком, по-птичьи поглядывал на нее, потом остановил машину, достал из аптечки таблетки и силой, сквозь крепко сжатые зубы запихнул ей в рот.

— Нам сейчас сцены твои не нужны. Возьми себя в руки. Пойдешь завтра в лес, тогда и реви, сколько влезет. Нам дело надо сделать, — сказал он таким тоном, будто ехал картошку копать. Лера невидяще смотрела вперед, ее всю колотило. Паншин за подбородок повернул ее лицо к себе и резко ударил по щеке. От неожиданности дрожь отпустила ее, она будто оплыла и бессильно растеклась по сиденью. Лев снова поехал. Около часа вез Паншин ее по трассе, по грунтовым дорогам и дорожкам. И вдруг в наступающем сером рассвете перед ней открылось огромное поле. Это была городская свалка. Ветер на открытом пространстве гонял запахи. Несло чем-то горелым и приторно-сладким. Лера огляделась. Вдали дымились мусорные кучи, а с краю, недалеко от леса, прели горы гнилых бананов. Утро почти разогнало ночную мглу, и в сером разлагающемся мареве, стоявшем над гигантской свалкой, было очень тихо.

— Приехали, — известил Лев. Движения его были собранны и четки. Спокойствие, за которым скрывалось равнодушие, в этот миг овладело им. Теперь он был уверен в своих силах. Было не до ехидства, ерничанья и злобы. Он добился того, чего хотел: Лера целиком и полностью оказалась в его руках. Паншин открыл двери, помог выйти Лере и стал вытаскивать из машины начинающий уже коченеть труп.

— Чего стоишь? Давай помогай! — незло бросил он. — Наделала дел, расхлебывай теперь за тебя. — Он залез внутрь машины и уже оттуда стал выталкивать тело наружу. Лера взяла Сашу за ноги, Лев подхватил его под мышки, и они пошли, спотыкаясь о разбитые ведра, битый кирпич, искореженную арматуру. Лера споткнулась и выпустила брючину из рук. Нога пару раз ударилась о камни и безжизненно упала. Вторая выскользнула тоже, и нижняя часть тела опустилась на мусор. Паншин с укоризной посмотрел на нее и опустил верхнюю часть. Она встала на колени и поправила свернутую набок голову. Потом достала из кармана расческу и стала приглаживать Сашины волосы. Прядки слиплись и не поддавались. Потом поправила воротничок рубашки, одернула куртку. Она еле слышно зашептала про себя какие-то слова, и Паншин наклонился над ней, прислушиваясь. Ее бормотание было похоже на причитание, так, наверное, в старину оплакивали покойника. Странные слова, устаревшие словосочетания выплескивались из нее на этом поле тлена.

— Сокол ты мой ясный, на кого же ты меня покинул? Как же я жить без тебя буду? Без доброты твоей, без любви твоей? Что же я наделала, господи? Я же своими руками убила мальчика моего. Разрывается сердце мое от горя, седеют мои волосы, не хочу я жить больше! Как же долго я тебя ждала! Самого лучшего! Единственного! Любимого! Господи! За что ты меня так покарал? Рвется сердце мое на части. Как же мне дальше жить с сознанием содеянного? Сашенька! Любимый мой! — уже на крик кричала она на всю свалку.

— Хватит! — пришикнул на нее Паншин. — Вдруг сторожа услышат. Иди к машине, я сейчас.

— Лопату. Почему не взяли лопату? — размазывая слезы, спрашивала Лера. — Поищи в багажнике. Давай похороним его по-человечески.

— Нельзя! Иначе не найдут. А так найдут и сами похоронят. Опознают. Документы-то при нем. На кладбище похоронят, не на свалке. Хоть будет тебе куда прийти. Давай, давай! Иди к машине. — Он приподнял Леру и подтолкнул в сторону дороги.

— Нет! — снова во весь голос закричала она. — Сашенька! Любимый мой! Грех-то какой! Что ж я, как нелюдь, тебя на свалке бросаю! Прости меня, Сашенька! Умоляю! — И она рухнула на колени, порвав колготки, и стала биться головой о быстро окоченевшее на легком морозце тело.

— Поехали, дура! — потащил ее к машине Паншин. — Поехали! Вон из бытовки кто-то выходит. Идиотка! Да что ж ты делаешь?! — с силой оторвал он ее руки от Сашиной куртки, волоком потащил к лесу, и ноги ее облепила густая банановая мякоть, и обгоревшая старая газета с порывом ветра ударила в лицо. Время остановилось, Лера потеряла сознание. Паншин вволок ее в машину и повез к дому. А Саша остался лежать с открытыми, удивленными глазами, словно удивляясь своей неожиданной смерти. А в седом осеннем небе уже кружились мусорщики-вороны, выглядывая лакомые отбросы человеческой цивилизации.

Паншин остановил машину, не доезжая до поселка. Лера уже пришла в себя, но была ко всему безучастна. Он вышел, открыл дверь с ее стороны и молча вопросительно на нее посмотрел. Реакции никакой. Лев стал вытягивать Леру из машины, стараясь вывести из оцепенения. Лера поддалась и, спотыкаясь, пошла к дому.

— Игоря скоро привезу. Ты, как придешь, вымойся. Колготки сними, туфли. Запали огонь. Все в печку брось. Двери закрой, калитку. Давай, давай! Двигай! — напутствовал он ее.

Лера автоматически закрыла калитку, дверь, стараясь удержать в беспамятной голове слова Паншина. Еле передвигая ногами, прошла на кухню, сняла туфли, колготки и бросила их на тлеющие угли камина. Заглянула в комнату Павла Александровича: ей показалось, что он спит. Потом поднялась наверх, включила душ и, войдя в него, бессильно привалилась к белой кафельной стене. Болело сердце. Грудную клетку давило. Казалось, еще секунда — и сердце разорвется. Горячая вода немного сняла сердечный спазм. Не вытираясь, она набросила на себя халат и спустилась вниз. Хотелось упасть кому-нибудь на грудь, отреветься, выговориться. Единственный человек, которому она полностью доверяла, любила и на чью помощь могла всегда рассчитывать, был Павел Александрович. Она посмотрела в окно, надеясь увидеть на проселочной дороге машину, везущую к ней сына, но дорога была пуста. Слезы стояли у горла. Лера потерла бледное лицо ладонями и пошла искать свою «жилетку».

Павел Александрович лежал на диванчике, там, куда она положила его перед отъездом. Стало совсем светло, и она увидела на его груди бумажку. Боясь разбудить, тихонечко подошла к нему и взяла за край листочек. Быстро пробежала глазами написанное. Это было его завещание. Склонившись над ним, попыталась уловить хоть какие-то признаки дыхания. Но было тихо. Она взяла его руку в свою и удивилась ее ледяной покорности.

Глава 14

— Умер! — пронзило осознание случившегося. — Умер! — Она доплелась до комнаты Веры Петровны, открыла дверь и, подойдя ближе, тихонько дотронулась до старенькой, сухой руки.

— Тетя Верочка, миленькая! Проснись! Павел Александрович умер!

Вера Петровна, открыв глаза, несколько секунд думала, приснилась ей эта фраза или и вправду сидящая рядом Лера сказала ее. Лера покивала головой.

— Правда, правда! Он там. — И она бессильно подняла руку по направлению к уснувшему навсегда в гостиной Павлу Александровичу. Тогда старушка поднялась, накинула халат и, поджав нижнюю губу, почему-то посматривая на потолок, пошла туда.

Часа два ждали «Скорую». Стало совсем светло. Лера держалась из последних сил. Ей во что бы то ни стало нужно было дождаться Игоря. Пришел не проснувшийся окончательно Кузьмич за машиной и перегнал ее к себе. В восемь тридцать Лера увидела на краю леса, там, где шоссейка вливалась в поселок, маленькую фигурку. Человечек шел, пошатываясь, спотыкаясь и будто цепляясь за все на ходу. Лера мигом сбежала по ступенькам вниз, больно задев боком перила. Она бежала, то и дело проваливаясь в подтаявшие от солнечных лучей лужи, прозрачные снаружи и с мутной грязью внутри. Споткнулась о большой камень, подвернула ногу на выбоине, но все бежала, бежала навстречу сыну. Когда между ними оставалось еще метров триста, он тоже увидел ее и тоже побежал. Ослабевшие от ночного приступа ноги ребенка плохо держали, но расстояние все уменьшалось, и наконец они встретились. Молча припали друг к другу. Лера подхватила сына на руки и, прижав к себе, медленно пошла к дому. Позади тревожными сигналами загудела «Скорая». И, уже подходя к дому, Лера помахала водителю рукой. Пока она дотошно осматривала на втором этаже Игоря, нет ли каких травм, не приключилось ли с мальчиком какой беды, «Скорая» увезла Павла Александровича в больничный морг. Лера даже не успела с ним попрощаться. С Игорем вроде все было ничего, не считая синюшной бледности лица, слабости и каких-то провалов в памяти: он помнил, как его из детского сада забрал какой-то дедушка и как другой, незнакомый дядя привез его сюда. Свое одиночество в закрытой комнате он начисто забыл.

Ночью Лера перебралась спать к сыну. Она легла на маленькую кушетку и все время чутко прислушивалась к его неровному дыханию. Игорь тихонько постанывал в беспокойном сне и сбрасывал с себя одеяло. Голова у Леры гудела. Все мысли, подавленные транквилизаторами, отступили куда-то на периферию. Перед глазами метались цветные видения, яркие и пугающие. Часов в двенадцать ночи у нее поднялась температура, все тело удушливой волной охватил испепеляющий жар, от которого сознание совсем помутилось. Хотелось куда-то бежать, что-то делать. Она поднялась с кушетки и в одной ночной рубашке спустилась вниз. Голова гудела и раскалывалась, словно от набатного звона. Хотелось прохлады, хотелось остудить воспаленное тело и голову.

Она вышла на улицу. Было тихо. Едва ли осознавая свои действия, она вышла из ворот и в дурманном бреду, босиком, пошла по направлению к лесу. Все шла и шла, ступая ногами по мелкому снегу, не чувствуя холода. Темная громада леса манила к себе. Когда дорожка кончилась, она очутилась в окружении хоровода молодых елочек. Силы покинули ее, она упала на снег и потеряла сознание.

В густом лесу было светло. Круглая белая луна, пробиваясь сквозь широкие ветви елей, отражалась голубым светом на покрытых снежной крупкой полянах. Тишина густой ватой залепила пространство. Не слышно было ни треска сучка, ни волчьего воя, птицы и те молчали. Только изредка шапка еще легкого снега, шурша, сползала вниз, по раскидистым лапам ели, и снова все замирало.

И вдруг тишину леса прорезал беспокойный лай собаки. Сквозь забытье, сквозь уже окоченевшую кожу Лере почудилось жаркое дыхание, и чей-то мокрый нос ткнулся ей в плечо.

— Что там? Что ты там обнаружил, Свисток? — раздался мужской голос.

Собака бегала вокруг своей находки и подталкивала ее носом. Мужчина подошел ближе. Всмотрелся, удивился. Дотронулся до руки женщины и попытался прощупать пульс.

— Дела!.. — протянул он. Потом, не раздумывая, взвалил тело на плечо и, прихрамывая, пошел к бревенчатому домику, стоявшему глубже в лесу. Войдя, он свалил Леру на кровать, набрал на улице снега и медленно, стараясь не поранить кожу, стал растирать ее. Она пыталась прорваться сквозь беспамятство, вырваться из рук мужчины и бежать, но тот крепко держал ее и продолжал свою работу. Когда кровообращение восстановилось, мужчина пошел топить баню. Жарко запылали дрова в небольшой печурке, и белый дымок резво завился из кирпичной трубы.

Мужчина вошел в дом и попытался привести Леру в сознание.

— Вставай, шалая! Вставай! Сейчас тебя лечить буду.

В ответ раздалось слабое:

— Уйди! — И снова она провалилась в беспамятство. Каштановые волосы разметались по подушке, щеки горели лихорадочным огнем, на мгновение открывшиеся глаза были мутны.

Мужчина с трудом посадил Леру, нахлобучил на нее свою шапку-ушанку и завязал под подбородком веревочки, чтоб не сваливалась. Потом вставил ее безвольные руки в рукава полушубка, застегнул на все пуговицы, взвалил на плечо и, приволакивая левую ногу, понес в баню.

В предбаннике было сухо и чисто. Приятно пахло деревом, березовым листом и мятой. Светлые, гладко выструганные лавки были застелены чистыми простынями. На столе стоял закопченный чайник, кружки и банка с вареньем. Парилка уже прогрелась. Градусник, висящий под притолокой, показывал сто градусов.

Мужчина, словно куль, свалил Леру на лавку и стал ее раздевать. Она застонала, не в силах сопротивляться, и снова провалилась в забытье. Когда она была раздета, мужчина вынул из ушей золотые сережки с бриллиантами, снял с волос заколки и золотой крест с шеи. Потом разделся сам и, положив ее руку к себе на плечо, потащил в парную. На верхней полке было очень жарко, он не рискнул положить ее туда, сердце могло не выдержать. Уложил пониже, на махровое полотенце, вниз животом. Потом взял ковшик с настоем мяты и плеснул на раскаленные камни. В бане сразу стало влажно и удушливо жарко. Подперев голову руками, он стал разглядывать красивое женское тело, распростертое перед ним.

Через пятнадцать минут Лера стала подавать первые признаки жизни. Взгляд стал осмысленнее, она даже попыталась что-то сказать, но сил не хватило. Тело было сухим и покрасневшим. Мужчина опять отвел ее в предбанник, налил чай и насильно заставил выпить большую кружку.

Она лежала на белом дереве лавки и смотрела в потолок. Сознание стало проясняться, но думать ни о чем не хотелось. Напротив сидел незнакомый голый мужчина, она сама была в чем мама родила, но это ее почему-то сейчас совсем не волновало.

— Ты кто? — спросил мужчина, заметив ее изменившийся, осмысленный взгляд.

— А ты? — еле слышно прошептала она.

— Я лесник. Вадим. Свисток тебя в лесу нашел. Собака моя. Ты почти голая была, в одной рубашке. Замерзла совсем. Еще бы час, и я уже ничего не смог бы поделать.

Лера отвернула голову к стене.

— Если не хочешь, не рассказывай. Скажи хоть, как зовут.

— Валерия. Лера. Я из дачного поселка.

— Из Лихих Горок?

— Угу.

— Не боись, прорвемся. Пойдем дальше лечиться. — Вадим поднялся с лавки. — Теперь дойдешь сама, а то замучился таскать тебя. Я бывший спортсмен-конник. После ранения у меня, видишь, нога сохнет. Ну да ничего, не смертельно. Вставай. Давай помогу!

Еще трижды водил ее Вадим в парилку, добиваясь, чтобы она начала потеть. Наконец прозрачные капли покатились по шее, груди. Вадим взял замоченный в эмалированной кастрюле веник и, погоняв им горячий воздух, стал прикладывать его к Лериной спине.

Сначала движения его были осторожны, потом все сильнее и быстрее заходил по телу березовый букет, оставляя на коже зеленые монетки листьев. Вадим будто священнодействовал. Он совершал ритуал. Обряд очищения. Он окатывал ее холодной водой и снова тащил в парилку. Потом принес снега и обтер всю с головы до пяток, потом промассировал спину и ноги и снова отправил в парилку. Это действо длилось не менее пяти часов, но для Леры время остановилось. Понемногу она приходила в себя.

Сознание стало возвращаться. И первым делом вместе с сознанием пришел стыд. Ей вдруг стало страшно неловко от того, что она раздета. Эта близость с другим, чужим человеком была так странна, так интимна, так… волнующа. Она старалась не смотреть на него, но глаз невольно натыкался на спокойную мужскую плоть, и Лера прятала глаза.

Наступил завершающий момент лечения. Лесник положил Леру на лавку в помывочной и жесткой, хорошо намыленной мочалкой стал тереть ее тело. Она старательно закрывала глаза, но ее безвольная рука случайно билась о его мужскую гордость, и с каждым разом она чувствовала, что ЭТО меняет форму.

Рука Вадима замедлила движение у нее между ног, и если бы она была сейчас без сознания, неизвестно, совладал ли бы он с собой. Она крепко сжала ноги и сквозь стиснутые зубы прошептала:

— Не надо.

Он промолчал. Выскочил на воздух, упал в снег и вернулся уже в спокойном состоянии. А Лера как лежала на лавке вся красная и распаренная, так и осталась лежать. Он окатил ее теплой чистой водой из шайки, укутал простыней, вставил ее ноги в валенки, надел тулуп, затем оделся сам и повел в дом, на мягкую, пахнущую березовым листом кровать.

Она крепко уснула и проснулась только от солнечных лучей, которые ей били прямо в глаза. Свисток барабанил по полу хвостом, Вадим пил чай. Было тихо и покойно.

— Мне домой пора, — сказала Лера. — Мои, наверное, уже бьют тревогу. Ты проводишь меня?

— О чем речь? — отозвался хозяин. — Надо подумать, во что тебя одеть.

— Ты хоть понимаешь, что спас мне жизнь? — Лера подняла на него полные благодарности глаза.

— Понимаю. Значит, за тобой должок.

— Спасибо. Что я могу для тебя сделать?

— Да это я так… Не надо мне ничего. Давай лучше собираться.


Лера не отходила от Игоря ни на минуту, пыталась выпытать подробности похищения. Но он ушел в себя, ни о чем не говорил, только смотрел на игру вуалехвосток в огромном Сашином аквариуме. В заботах о сыне горе от потери двух близких людей куда-то, скорее временно, ушло за спину. Она возвела бетонную стену между прошлым и настоящим, и эта стена не давала ей расслабиться, выплакать горе, омыть его слезами.

Хоронить Павла Александровича нужно было на Ваганьковском кладбище, рядом с могилой его матери. Буквально за неделю до кончины он говорил Лере об этом. Игорю рассказали о смерти крестного, он и на это никак не отреагировал, по-прежнему был тих и печален. Тетя Вера как-то сразу постарела еще больше и все повторяла, что скоро и ее очередь.

В тоскливом унынии у Леры совсем опустились руки. А ведь, кроме нее, заниматься официальными делами было некому. Если бы можно, она напилась транквилизаторов и исчезла из мира недели на две. Но такой возможности не было. По инерции она звонила в морг, администрацию кладбища, нотариальную контору, ДЭЗ… Похороны Павла Александровича прошли более чем скромно. В его записной книжке не оказалось телефона ни жены, ни детей. Может быть, он знал их на память, а вернее всего, вычеркнул их и оттуда. Вернувшись после похорон домой, посидели за скромным столом втроем, выпили по рюмке и разошлись по спальням, каждый вспоминая о покойнике хорошее и доброе, молясь о том, чтобы душа его упокоилась с миром.

Несколько лет назад они все вместе приватизировали свои комнаты, и как выяснилось, Павел Александрович завещал свою комнату ей. Лера оставила Игорька с тетей Верой, велев ей не отпускать его от себя ни на секунду, а сама поехала в город. Как же хотелось кому-то все рассказать, хотелось, чтобы ее пожалели!..

В квартире давно никто не убирал, вещи покрылись толстым слоем пыли, телефон все время молчал, мобильный был отключен. Она посмотрела в окно. Внизу ходили люди, ездили машины, дети качались на качелях. Жизнь продолжалась. От порыва ветра взметнулось вверх голубиное перышко и, плавно покачавшись, стало планировать вниз. Лера не могла оторвать глаз от пушинки. Как зачарованная смотрела на этот полет. Почему-то вспомнился Павел Александрович, и снова захотелось плакать.

«Как им там, на небесах, дорогим моим человекам? Может, Павел Александрович объяснит Саше, что я не нарочно это сделала?.. Ведь они сейчас ТАМ вместе. — Она отвела взгляд от окна и, взяв альбом, стала перебирать фотографии. — Как бы хотелось лечь в больницу. Чтобы внимательные медсестры поправляли подушку, кормили из ложки и все время интересовались здоровьем. Хочется, чтобы пожалели… Как же хочется! Единственный человек, который смог бы сделать такое, — это Стас…» Лера ходила по неубранной квартире босиком, распущенные волосы рассыпались по голым плечам, шелковая черная рубашка едва прикрывала тело. Сбоку она поползла по шву, но Лера, как и тетя Вера, этих огрехов теперь не замечала.

Она присела в коридоре на пол и поставила телефон между ног. Порылась в брошенной рядом сумке, ища телефон бандита, и, найдя наконец, набрала несложную для памяти комбинацию цифр. Когда ей ответили, она попросила передать Стасу, что ждет его звонка.

Тот позвонил через пятнадцать минут. Оба понимали, что необходимо сразу прийти к какому-то компромиссу, в чем-то уступить, война за лидерство закончилась, они нужны друг другу. Ей нужна его спина. За нею можно спрятаться, защититься. Пусть это будет не та любовь, которой она любила Сашу, но пережить трудное время, Лера понимала, одна она не сумеет. И если Стас ей поможет, она будет жить с ним, пусть из благодарности. Его устраивал этот вариант. Все, что у него было прежде, он брал приступом, атакой, и это всегда срабатывало. Лера не от случай: все время со дня их знакомства он ждал, и она пришла к нему сама.

— Мой час настал? — после минутной паузы спросил он.

— Да. Ты мне необходим.

— Прямо сейчас?

— Да.

— На дуэль никого вызывать не надо?

— К сожалению, уже нет.

— Через десять минут буду.

— Я в городской квартире.

— Знаю. Жди.

Лера не потрудилась даже расчесать волосы, так и пошла открывать дверь, неубранная и нечесаная. Перед Стасом стояла убитая горем женщина, похожая на надломленную ветку. Но ему не было это неприятно.

Она уткнулась ему в жилетку, в прямом смысле слова, и дала наконец волю словам и слезам. Рассказала почти обо всем. О Паншине, о рождении Игоря, соседях, ставших родными, об авантюре с бриллиантами, о больших деньгах, о том, как строился дом, о похищении Львом сына, о смерти Павла Александровича, болезни мальчика и постоянном, преследующем ее страхе.

Почти обо всем. Она не рассказала ему только об одном: нечаянном убийстве Саши.

Стас молча держал ее руку в своей. Перебирал и гладил пальцы, изредка прикасался к ним губами.

Спустя некоторое время он перевез всех троих в город и стал продавать дом. Решение Лера приняла окончательное. Судьбу не переломить. Дом им счастья не дал. Пусть живет своей жизнью, может быть, другие будут в нем счастливы.

Вечерами мафиози приезжал к ним домой, пил чай с пирогами Веры Петровны и все говорил и говорил с Лерой, целовал ей руки и не мог на нее наглядеться. Как-то привез Игорю электрическую железную дорогу и мог играть с ним иногда по два-три часа.

Дом был продан дорого, вместе с мебелью и антиквариатом, кухонной утварью и постельным бельем, голубятней и запасами консервов. Лера оттуда ничего не взяла. Она ненавидела в нем все. В нем новые хозяева могли начать жить с момента покупки. Да к тому же дизайн, интерьеры…

— Вкус у бывшей хозяйки отменный, — с грузинским акцентом сказал авторитет в уголовном мире. — Хоть и жалко два миллиона баксов, но дом того стоит. — Даже голуби перешли к новому владельцу. Лера оставила ему надлежащие инструкции по их содержанию и телефон одного голубевода, с которым был связан крестный, мало ли что.

Рано утром Стас отвез Леру в поселок. Она хотела забрать только самые необходимые и особенно дорогие ее сердцу вещи. Оставшуюся от мамы малахитовую шкатулку, документы, игрушки Игоря, одежду. И к тому же у нее оставалось завещание Павла Александровича. Продираясь сквозь корявый почерк, написанный слабеющей рукой, она поняла, что в бане лежит вторая часть денег. Первая, в пакете, так и валялась у нее в комнате городской квартиры. Собрав несколько сумок, Лера пошла в баню. Там был полный порядок. Пахло можжевельником и свежеструганным деревом. Голова плохо соображала. Знакомый Стаса, врач, прописал ей кучу успокоительных таблеток, и она, принимая их, постоянно находилась в сладком, равнодушном дурмане. Пол в предбаннике был покрыт линолеумом и крепко прибит. В парилке деревянные доски плотно прилегали друг к другу.

«Где же эти дурацкие деньги? — как во сне думала она. — Куда он мог их засунуть? Придется звать Стаса, самой, видимо, их не найти».

Стас взял в гараже инструмент и, ловко орудуя им, извлек из-под линолеума черный пластмассовый «дипломат».

В чемоданчике лежало двести тысяч долларов и «палехская» коробочка. В ней были бриллианты. Немного. Пять штук. Но какие! Все трехкаратники. Все разных оттенков. Один голубой воды. Два камня чайного оттенка. Один отдающий изумрудной зеленью. И еще один, похожий на рубин, как цвет переспелого винограда.

— Вот как странно бывает в жизни, — в раздумье сказал Стас. — Чужой человек, сосед по коммунальной квартире, а любил тебя как отец родной. Где же его дети? Где внуки? Как же они могли от него отказаться? Что они за люди? И ведь ни камушка не завещал им передать. Знать, крепко насолили, обидели человека.

— Он меня очень любил. Сама не знаю, как получилось. Перед его смертью мы говорили об иммиграции. Хотели уехать из России. Все равно куда, лишь бы уехать. Вот смотри! — Лерапротянула Стасу вкладыш от коробочки из-под лекарства. — Это он, умирая, написал. Видишь, он просит меня уехать. Хочешь поедем вместе? А?

— Ты знаешь… я как-то не готов, — в растерянности сказал Стас. — Уехать? Мне такое никогда в голову не приходило. Дай подумать. Недолго.

— Да что думать? Что ты тут делать будешь? Оброк собирать? Людей убивать? Не надоело? Не пора ли и о душе подумать?

— Ты знала, кто я такой. Я что, уже тебе разонравился?

— Не говори ерунды. Просто у тебя здесь никакой перспективы. Все как под дамокловым мечом ходим, не знаем, что будет завтра. Все время чего-то боимся. Боимся нового правительства, боимся деньги в банки класть, боимся, что продукты подорожают, боимся ночью спать, боимся, что позавидуют и ограбят, любить и то боимся. Вся жизнь в страхе. Разве можно так жить? Это же не жизнь, а существование. Я смотрела по телику испанский сериал «Аптека» и удивлялась, как там люди живут! Спокойно, весело, достойно. Как я им завидую, Стас. Решайся!

— Я подумаю. Не гони меня. Что я там делать буду? У меня даже и профессии нет. Я же военный. Опять убивать? Или учить убивать?..

— Да с нашими деньгами мы вообще можем не работать. Посчитай, сколько у нас…

— Не у нас, а у тебя. Ты все в одну кучу не вали. Никогда альфонсом не был и не буду. А у тебя их действительно много. За два миллиона я дом впарил, еще двести — Павла Александровича.

— Штук пятьдесят моих, — помогала считать Лера. — Плюс камни, мои украшения. Где-то два с половиной будет. Положим деньги в банк да и будем себе жить на проценты. Посчитай. Пусть по минимуму — два процента годовых…

— И у меня тысяч сто есть, — хмуро произнес Стас, стараясь не смотреть в ее сторону.

— Неужели нам не хватит? А если и не хватит, работу себе найдем, да по душе. Ну, милый, ну, пожалуйста!

И хотя Стаса слово «милый» проняло до костей, ответа он в тот день Лере так и не дал.

Глава 15

Она закрыла магазин. Подчистила все концы. Собрала деньги в полиэтиленовый пакет и засунула их на антресоли. Пакет вышел не очень большой, но достаточно увесистый. Наступило безвременье. Игоря перестали водить в детский сад, Лера даже забрала его документы. Единственное, на что хватило сил, это сходить в ОВИР и вклеить его фотографию в свой загранпаспорт. Игорь большую часть времени проводил в комнате Павла Александровича. Весь пол был завален бумагой и красками. Игорь решил, что будет художником. О погибших мужчинах он почти не вспоминал. Вероятно, психический шок стер или приглушил болезненные впечатления от событий, произошедших в те страшные дни. У тети Веры был явный упадок сил, делать ей ничего не хотелось. И она теперь часто лежала на кровати в своей комнате, горестно рассматривая лик Божьей Матери в красном углу.

Лера ждала ответа от Стаса, а он ответа все не давал. А ведь прошло больше двух недель после того разговора.

«В какой омут я бросаюсь? — удивлялась сама себе Лера. — Ведь я же совсем не знаю этого человека. Живы ли его родители? А если живы, то почему он о них никогда не говорит? Был ли он женат? Есть ли у него дети? Что он любит? Чем увлекается? Что он делает в свободное время? Газету читает? Кроссворды разгадывает? С кем живет? Почему у него всегда чистые рубашки?.. В общем, надо признаться, информации у меня ноль. А нужна ли мне она? Ладно, захочет, расскажет. Нет — и не надо. Разве я его боюсь? Ну что он плохого может мне сделать? Деньги мои присвоит? Ой! Да что я говорю! Что паникую. Стас не такой. Чует мое сердце, ему я, а не деньги мои нужны. Пусть все будет как будет».

За окном раздавались звонкие голоса. Она выглянула в окно и на футбольной площадке увидела стайку мальчишек, весело гоняющих мяч. Все они были смешные, задиристые, счастливые. «А ведь среди них тоже есть Паншины, Стасы, Саши. Кто-то станет сволочью, кто-то героем. Как странен мир, я ничего в нем не понимаю. Полная бессмыслица. Зачем человеку дана боль? Я уж молчу о физической боли. Душевная? Почему он так болезненно переживает утрату близких, предательство, разлуку? Почему мы не роботы? Зачем нам нужны эти бессмысленные, раздирающие душу страдания? Боль от потери Саши и Павла Александровича, наверное, меня никогда не оставит…» Ей вспомнилось, как Игорь как-то спросил Сашу, зачем на земле люди живут, а тот ответил: «Чтобы планета наша не была пустой. Жизнь — это движение. Движение вперед. К совершенству. И человек, живя, украшает собой мир и совершенствуется». А Игорь спросил, с трудом выговаривая слова: «А когда он усовершенствуется, что потом будет?»

— Будет рай, — ответил тогда атеист Саша.

«Опять меня в дебри понесло. Смогу ли я спать со Стасом, вот в чем вопрос. А вдруг меня от него будет тошнить? — Лера криво усмехнулась. — Всяко случается. Ведь меня еще ни разу рядом с ним не повело. — В зеркале сзади нее отразились недоуменно подергивающиеся плечи. — Да просто случая еще не представилось. И потом, я еще так хорошо помню Сашу. Что за жизнь?! Не жизнь, а головоломка».

Дни не бежали, не летели, а тянулись медленно и бестолково, словно стадо коров. Ничего не происходило, ничто не радовало, от лекарств все время хотелось спать. Только вечерами, когда приходил Стас, Лера немного оживала. Но ее хватало всего на каких-нибудь пару часов, а потом она начинала зевать, наспех прощалась с гостем и уходила спать.

У Игоря отросли волосы, лень было идти в парикмахерскую, и сын стал похож на девчонку. Мальчик никого не донимал, не беспокоил по пустякам, сосредоточенно рассматривая географический атлас или рисовал голубей.

И вот в этом сонном царстве, где, казалось, все успокоилось и улеглось, однажды раздался телефонный звонок. Лера сняла трубку, и возведенная ею между прошлым и настоящим стена дала сначала трещину, а затем начала рушиться. Это был Паншин.

— Ну, привет, — сказал весело он, — хоть бы позвонила когда-нибудь. А то, думаю, пропали мои двести тысяч. Ты платить-то собираешься? Смотри, а то счетчик включу. Не погляжу, что ты мать моего ребенка. Да, совсем забыл сказать! Я требую встреч с сыном. По выходным. Я тут подумал… Мальчику нужен отец. Жениться я не собираюсь. Других детей у меня пока нет. Согласна?

Лера от этого монолога застыла с трубкой в руках. Ей нечего было ответить Паншину. «О чем он толкует? Какие встречи? Да я его на дух близко к Игорю не подпущу! Мало ему, что он мою жизнь всю исковеркал», — думала она, зажав рукой мембрану, чтобы Лев не услышал ее испуганного прерывистого дыхания.

— Что молчишь? Честно говоря, это я так, для проформы спросил, на самом деле мне твое согласие на фиг не надо, — прервал ее молчание Паншин. — Когда деньги отдашь, королева Шанте-Клера?

— Скоро, — наконец отозвалась она. — Я плохо себя чувствую. Болею.

— Что, встретиться со мной не можешь? Я не гордый, могу и подъехать.

— Нет, нет, — не на шутку испугалась Лера. — Подожди еще недельку. Пожалуйста. Немного приду в себя, и встретимся. Я позвоню.

— Смотри у меня. Лопнет мое терпение. Сдам тебя ментам, а Игоря себе заберу.

— Ах! — даже сквозь зажатый пальцами микрофон послышалось на другом конце провода.

— Испугалась? То-то же. Смотри, девка. Забыла, как я тебя в кинотеатре имел? Долго будешь тянуть, еще и это в условие поставлю. Ты еще ничего. Можешь и старое припомнить. Действительно, слушай, а почему бы нам не пожениться? А? Хочу вот исправить свою ошибку, — уже в открытую издевался Лев. — Дрожишь? Да ладно тебе! Это у меня шутки такие. Пока свободна, гуляй себе! В общем договорились. Деньги через неделю. Игоря по выходным ко мне. Ну, пока?

— Пока! — выдохнула Лера и с омерзением положила трубку.

«Какой ужас! — снова, как недавно, заметалась она по квартире. — Что делать? Что же делать? Ведь он действительно может меня посадить и Игоря отобрать. Надо уезжать. Срочно. Немедленно сделать визы и уехать. Все равно куда. Я не могу позволить встречаться ему с Игорем. А может, ему больше денег предложить, чтобы он ни на что не претендовал? Гадина! Какая же он гадина! Вот беда! Вот беда! — била она кулаком подушку. — Я же никого не обидела. Пауков и тех жалею. На улицу выношу. А тут… Довел уже до такого состояния, что убить готова. Боже! Боже! Что я говорю! О чем думаю! Бежать! Только бежать!»

Как всегда, вечером пришел их навестить Стас.

— Давай напьемся! — предложила она. — У меня есть хорошая водка.

Всегда трезвый Стас неожиданно согласился.

— Давай. Я фруктов принес. Разбери пакет.

Лера быстро собрала на стол, покормила сына и тетю Веру, затем закрылась в комнате с человеком, которому намеревалась доверить свою жизнь. Первая и вторая рюмки опрокинулись незаметно. От третьей Лера опьянела. Опьянела и опять стала плакать. Страшно хотелось рассказать о Саше и пистолете, но что-то удерживало. Боялась? Не хотела до конца выворачиваться наизнанку? Наверное, все вместе. Только твердила все время о своей ненависти к Паншину и слизывала языком слезы, стекающие к углам губ.

— Давай я его убью? — предложил Стас. — Одной гнидой меньше будет.

— Что? По-настоящему? — немного протрезвела Лера.

— Ну, не по-игрушечному же.

— Нет… Я буду знать, что ты это сделал. Смогу ли я быть с тобой после такого? Все, что было до меня, — было роковой случайностью, а тут… Пусть живет. Его бог накажет. Отольются еще ему мои слезки.

Сквозь пьяный туман проскальзывала только одна трезвая мысль — уговорить Стаса уехать. Она опустилась перед ним на колени, обняла его за ноги и, обливая брюки слезами, завела прежний разговор.

— Можешь не стараться, — буркнул он. — Я уже все решил.

— Не едешь?.. Быстро же твоя любовь прогорела! — утираясь подолом платья, прошептала она.

— Наоборот. Я еду. И любовь моя, чтоб ты знала, стала только сильнее.

Сборы были недолгими. Как известно, деньги многое могут. Тетя Вера ехать не решилась. Сказала, что подумает, а пока поживет немного одна. Остался открытым вопрос, как вывезти деньги. Эту проблему взял на себя Стас. Через своих мафиози он нашел таможенника, который за десять тысяч взялся перенести валюту к самолету.

— Стас, я боюсь! — шептала Лера, подъезжая в такси к аэропорту. Солнечные лучи разогнали серую марь над городом, и все вокруг стало светлым и праздничным. Игорь вертел головой, и глаза его снова заискрились жизнью, как когда-то, в предвкушении новых впечатлений.

Из огромного витража аэропорта была видна взлетная полоса. По ней ползали разные наземные транспортные средства — бензозаправщики, микроавтобусы, трапы. На основной полосе, прогревая двигатели, стоял огромный «Ил-86». На метеомачте под порывами холодного ветра затрепыхался вымпел и снова опал, дав представление о воздушных потоках вдоль земли.

Они вошли в здание. Кругом было много людей. Они сидели, ходили, бежали, разговаривали, жевали, спали. Игорю никогда не приходилось видеть столько людей. Он не мог вымолвить и слова, только изумленно оглядывался. На его плечах висел разноцветный прозрачный рюкзачок, в котором, тяжело оттягивая спину ребенка, лежали завернутые в красный атлас миллионы. Сверху, через пластик, выглядывали смешные мордочки игрушек — зайчика и слона. Часть денег Лера везла в белом дамском саквояжике. Стас беспокойно оглядывался, ища своего человека. Того нигде не было видно. Под высоким потолком аэропорта перелетали с места на место стайка юрких воробьев и пара-тройка голубей. Объявили посадку на их рейс. Лера, видя неуверенность Стаса, испугалась, и у нее задрожали коленки. «Неужели мы не улетим? — в смятении думала она. — Какой ужас! Я больше не выдержу такого напряжения. Издергалась невероятно. Впрочем, пуганая ворона куста боится. Если мы не сядем сейчас в самолет, у меня опустятся руки, и я останусь навсегда в России. Как странно!.. Столько раз мне довелось перевозить алмазы — и никогда не паниковала. Да… Конечно, сумма была не та… Боже! Я вспомнила! Я же обещала господу, что больше никогда не повезу контрабанду. И вот… Я не сдержала своего слова. А если нас сейчас поймают? Нельзя… Нам просто нельзя проходить через таможню. Нужно вернуться домой и выяснить, почему не явился сопровождающий. Может быть, он поможет нам в следующий раз?»

И вот они все ближе и ближе к стойке таможенного контроля. За контролем свободная зона. Рукой подать! Лера переглядывалась со Стасом, и они уже были готовы сделать шаг влево из очереди. Игорь шел впереди, Лера медленно поднимала руку, чтобы потянуть сына за воротник, как вдруг… Вдруг… у себя за спиной она услышала трепет крыльев, большая коричневая птица спикировала у нее над головой и села на рюкзачок мальчика.

Игорь стал вертеть головой, пытаясь рассмотреть, кто на него приземлился.

— Это же Борька, мама! Борька! — радостно взвизгнул он.

Следующими была их очередь. Лера выдохнула из легких воздух, подтолкнула сына к таможенникам, подала для осмотра свой чемодан и маленькую дамскую сумочку, оставив белый саквояжик у себя на руке.

— Мальчик, это твой голубь? — строго спросил служащий.

— Мой! Это Борька! — счастливо сообщил он окружающим.

Лера подтолкнула мальчика дальше по проходу. Голубь взмыл с рюкзачка и сел на стол перед работниками аэровокзала.

— Да что тут у вас творится?! — возмутилась дама в красивой синей форме. — У вас есть разрешение и необходимые документы на провоз птицы?

Голубь невозмутимо стал клевать разноцветные скрепки. Другой служащий попытался схватить птицу, но та ловко вывернулась и взлетела вверх. Игорь прошел в накопитель. На Лерины вещи уже собирались навесить сине-белые ярлычки, но рука служащего отчего-то замерла, и Лера очень натурально завозмущалась:

— Да занимайтесь вы наконец своим делом! Это ваш голубь, дикий. Вон их сколько тут летает. У нас действительно когда-то был похожий, но теперь его нет. Пропустите же меня, наконец. Посадка заканчивается.

Стас, изображая из себя незнакомца, нервно подталкивал свои вещи к просмотровому экрану.

— Да отстаньте вы от женщины, — возмутился он. — Давайте скорее. Если опоздаю на рейс, я на вас в суд подам! Голуби какие-то…

Сотрудница поставила штамп в декларации, другая проштемпелевала паспорт, и Лера, не оглядываясь, пошла в зал. Нашла Игоря, перевесила бирку с дамской сумки на рюкзачок и обернулась, ища Стаса. Тот уже подходил к ним.

Когда они открывали двери, выходящие на взлетное поле, их снова задел крыльями коричневый турман. Вылетев из помещения, он мгновенно взмыл в небо, а потом камнем стал падать вниз, смешно переворачиваясь через голову.

— Борька! Это же он! Мам, неужели ты не узнаешь? — дергал Игорь мать за рукав.

Подъехал микроавтобус, пассажиры вошли в него. Птица продолжала кувыркаться в воздухе. Они поднялись по трапу в авиалайнер, сели и прильнули к иллюминаторам. Борька спустился вниз и снова взлетел, но на этот раз так высоко, что они потеряли его из виду и долго ждали, когда он снова будет выделывать свои пируэты, но тот исчез и больше не появился.

С контрольной башни в рубку пришел сигнал. «Ил» усилил мощь двигателей, вой турбин перерос в пронзительный визг, а затем снялся с тормозов и развернулся, качнув крыльями, колебания которых приобретали все больший размах по мере того, как лайнер разбегался. Очертания его огромного корпуса летели все быстрее вдоль линии огней дорожки. Еще секунда — и колеса шасси оторвались от земли.

Лайнер взлетел, и Леру отпустило. Она смогла наконец расслабиться. Игорь сидел у окна и рассматривал землю сверху. Ему было не до взрослых. Лера обернулась к Стасу и, встретившись с ним глазами, вдруг поняла, что жизнь еще не закончилась. Начинается ее новый этап! И как же хотелось верить, что счастливый.

Стас прочитал это в ее глазах, обнял рукой за плечи и прижал к себе.

— У нас все будет хорошо! Веришь, Лер?

Глава 16

Они летели в Испанию. Конечным пунктом Лера выбрала Барселону. Ее любовь к этой стране раньше была платонической, и волшебные слова «Кармен», «Гвадалквивир», «Наваха», «Альгамбра» доносились как далекое эхо из притягательного мира, где до сих пор борется с ветряными мельницами вечный странник «Дон Кихот». Теперь ей предстояло увидеть всю эту красоту воочию.

Первым делом они сняли номер в недорогом отеле. Стас побоялся арендовать престижное жилье, не желая афишировать их материальное благополучие. Беглецы вошли в светлый двухкомнатный номер, и Стас, предварительно заперев дверь изнутри, вытащил мягкие игрушки, лежавшие сверху в рюкзачке Игоря, и стал вынимать пачки денег. Потом в радости подбросил их к потолку, радостно выкрикивая:

— Мы сделали их, Лерка! Сделали эту гребаную таможню! Мы свободны! Мы богаты!

Лера удивленно посмотрела на него и ничего не сказала. Ей хотелось сейчас одного — покоя.

Первые несколько дней Лера с Игорем почти не выходили из номера. Только Стас болтался по городу, заходя в бесчисленные бары и кафе, пытаясь собрать необходимые для дальнейшей жизни сведения. Он познакомился с кучей русских, для которых Испания стала второй родиной. Это были русские мафиози, бизнесмены, пожилые супружеские пары. Как-то ночью он прошелся по злачному бульвару Рамблас, подивился разнообразным образчикам непотребной печатной продукции в книжных киосках. Познакомился с парой русских проституток, которые дали ему уйму информации. Он приходил в гостиницу уставший, валился на кровать, отлеживался минут пятнадцать под тихо гудящим кондиционером и после холодного душа начинал рассказывать Лере обо всем, что увидел и услышал в этот день.

— Оказывается, все не так просто, милая. Для того чтобы получить вид на жительство, нам нужно инвестировать в недвижимость или в какое-нибудь дело не менее ста тысяч долларов.

— Не вижу проблемы, — сонно отвечала Лера. — У нас же есть деньги. Купи большой дом, и мы получим тот еще вид.

— Даже если мы купим дорогой дом, наш случай будет рассматриваться особо, и потребуется множество дополнительных формальностей. Думаю, начать нужно с другого, заняться делом. Открыть, например, какую-нибудь компанию. Мне сказали, что для хорошего начала желательно хотя бы минимальное участие в ней национального капитала.

— Так давай! Знакомься с испанцами. Входи к ним в доверие. Открывай свою компанию, — перебирая вещи в шкафу, ответила Лера. — Только сначала надо с жильем определиться. Я не могу больше жить в этом дурацком отеле. И с Игорем надо что-то решать. Не может же он целыми днями сидеть дома, ему учиться надо. Давай хоть гувернера к нему наймем или отдадим в школу.

— Ты права, родная, конечно, ты права. Завтра же первым делом займусь приобретением нормального жилья.


И вот прошло уже три месяца с момента их бегства. Тяжелые переживания тех дней стали забываться, не так болезненно отзывалась душа на воспоминания. Одно омрачало Леру — ей стало казаться, что Стас к ней охладел. Они до сих пор спали в разных комнатах, и с его стороны не возникало никаких попыток добиться взаимности. Казалось, такое положение вещей Стаса стало вполне устраивать.

«Что за черт?! — в бешенстве думала она, лежа, разгоряченная, в одинокой постели. — Почему Стас не делает никаких попыток к физическому сближению? Он даже не упоминает о браке, хотя раньше это казалось само собой разумеющимся. Может, он завел себе женщину? Может, я ему больше не интересна?» Сон не шел, было жарко, душно, и ее обнаженному телу хотелось, чтобы его гладили сильные мужские руки. Лера встала и пошла к комнате Стаса, ощущая босыми ногами свежесть мраморной плитки. Открыла дверь и замерла на пороге с распущенными волосами. Стас лежал на кровати, едва прикрытый сбившейся простыней, и лунный свет подчеркивал очертания красивого, сильного тела. Он проснулся от ее пристального взгляда, встревожено посмотрел, потом улыбнулся и, протягивая к ней руки, сказал:

— Иди ко мне.


Потихонечку стал налаживаться быт. Они арендовали на побережье небольшой дом, открыли в банке общий счет на небольшую сумму. Остальные деньги, после долгих поисков безопасного места спрятали на вилле. Взяли напрокат машину, отдали Игоря в частную школу. Мальчик приезжал домой теперь только на выходные, скучал, конечно, без матери. Лера тоже тосковала без него, но понимала, что ему нужно было учиться. Стас пошел на курсы испанского языка и подолгу практиковался в разговорной речи. Лера же пыталась постигать беглую речь, общаясь с продавцами и парикмахершами. Круг знакомств у нее в отличие от Стаса был ограничен, и она продолжала пить психотропные средства, стараясь притупить неуходящую боль от потери близких людей.


Бессмысленно мечась по городу, Стас загрустил, у него стали опускаться руки. Будучи натурой энергичной, сидеть на месте и ничего не делать он не мог. Все его честолюбивые мечты, так старательно взлелеянные Лерой, оказывались разбитыми в пух и в прах. Не было никаких идей, куда можно было бы приложить его острый и практичный ум. И в один прекрасный день словно прорвалась плотина. Оказалось, что встречи и знакомства с проститутками, продавцами, таксистами, барменами, диск-жокеями были не напрасными.

В один из жарких барселонских вечеров Стас бесцельно проводил время в баре со знакомым названием «KGB». Именно это буквосочетание заставило как-то зайти его в этот оформленный в стиле «технометалл» бар. Всякие смешные прибамбасы типа движущейся стойки — потянешься за стаканом, а он уже уехал, — вызывали улыбку. Он сидел за столиком и потягивал коктейль, выполненный по какой-то немыслимой рецептуре, и тут услышал взрывы хохота и русскую речь у этой забавной стойки. Присмотревшись, понял, что развлекаются двое русских и испанец. И хотя говорили они на испанском, иногда какой-нибудь трудно переводимый анекдот звучал по-русски. Заметив заинтересованный взгляд Стаса, бармен стал призывно махать руками, подзывая подойти ближе.

Русские Борис и Владимир оказались саратовцами, обживающими испанские земли уже три года. Они чувствовали себя здесь комфортно и раскованно. Многое, что Стасу было в новинку, не вызывало у них недоумения, так как стало привычным. Они организовали небольшое совместное предприятие по изготовлению и поставке испанской мебели на российский рынок. Их местный приятель Хулио теперь был без работы, так же, как и Стас.

После знакомства они подключили Стаса к обсуждению предложения Хулио, которое касалось новой для них сферы — гостиничного бизнеса. Свободные деньги у ребят были, но в данном случае те колоссальные прибыли, о которых мечтал испанец, были в зоне риска. Нет, нет! Никто никого не обманывал! Бизнес, как показалось, был чистым. Но усилий нужно было приложить столько, что времени на основную работу у них почти не оставалось. Стас вызвал у друзей симпатию, и они предложили ему скооперироваться с Хулио. Полноватый коротышка Хулио то и дело сквозь распахнутую рубашку дул на свою волосатую грудь.

— Предположим, лично я, — начал Хулио Ибаньес, — провожу свой отпуск в одном и том же месте, в одном и том же отеле года два подряд. Мне так понравилось это место, я так уютно там себя почувствовал, что предложил хозяину заключить со мной договор: одна неделя в году в течение ста лет будет закреплена за мной. Понятно? Я как бы выкупаю номер у него на сто лет. Предположим, номер стоит на неделю по минимуму две тысячи долларов. Десять лет — двадцать тысяч. Сто лет — двести тысяч. А я предлагаю ему заплатить всего-навсего двадцать тысяч, но сразу. И это будет мой персональный номер, предположим, с 12 по 19 мая в течение ста лет. Эта замечательная идея принадлежит американцам. Она уже прошла апробацию по всему миру. В России же этот бизнес только-только начинает развиваться. Существует такая международная компания RCI, которая объединяет три тысячи гостиниц в мире. Чем хороша RCI? Мне, предположим, надоело отдыхать в выкупленном мной номере. Я связываюсь с этой компанией, которой, между прочим, плачу членские взносы, и прошу поменять мне эту неделю на неделю в другом отеле и другом месте планеты. Мне меняют. Очень удобно и очень целесообразно! Но для хозяина отеля RCI — истинный монстр. Особенно когда нужно получить сертификат соответствия. Без этого сертификата — никуда. Без него нельзя начать продавать таймшеры-недели. Одну гостиницу эта фирма проверяет два-три дня. Проверяют все: какой грунт на теннисном корте, какая посуда, какая вода в бассейне… Представитель буквально носовым платком проверяет наличие пыли. Просто ужас! Надо быть готовыми ко всему.

И представляете, друзья, какое совпадение! Только мне рассказали про этот бизнес, как один мой хороший знакомый предложил мне помочь продать свою виллу с садом на берегу моря. Буквально позавчера я ездил ее смотреть. Надеялся что-нибудь заработать на перепродаже… Ну Стасиу, может, поедем посмотрим? Роскошное здание. Хозяин всего триста тысяч просит. А место! Место изумительное! Только как у тебя дела с деньгами? Готов ты влезть в это дело?

— Почему бы и нет… — задумчиво ответил Стас, с сомнением разглядывая карикатурного рубаху-парня и спрашивая себя, правильно ли он все понял при его пока еще не очень хорошем владении испанским языком. Поэтому спросил по-русски у новых знакомых:

— Ребята! Я все понимаю, вы меня видите в первый раз, и доверия у вас пока ко мне никакого. Но ответьте хотя бы, как соотечественники соотечественнику, может он меня кинуть?

— Слушай, не будь лохом, — ответил за двоих Борис. — Кто в таких делах может за кого-нибудь поручиться? Знаем, что парень он вроде бы неплохой, тесть у него богатый, опять же местный. Все законы знает. Если опасаешься, оформляй документы у своего юриста и присутствуй при всех сделках. Он же тоже от тебя зависит. Ты же будешь продавать, как я понимаю, таймшеры в Москве. Может, ты его там кинешь? Это тут как получится, но постарайся его не надувать. Тебе все равно кто-то свой в Испании нужен. А Хулио вполне ничего.

На этом русские распрощались с ними и покинули бар. А Стас обменялся телефоном с испанцем и, договорившись посмотреть виллу на следущий день, поехал к Лере.

Наутро Хулио по телефону подтвердил их визит на продающуюся виллу, и они, встретившись в центре, отправились туда.

Дорога к морю утопала в зелени. Двухуровневая вилла жилой площадью около трехсот метров была окружена садом, разбитым на семидесяти сотках. Их радушно встретил профессорского вида хозяин и провел для них целую экскурсию. Они прошли по огромному количеству комнат, в которых можно было заблудиться, большой гостиной с камином, просторной кухне, солярию, гаражу. Он показал им крытую террасу, открытую террасу, бассейн, место для парковки.

— Ты посмотри, какое чудо! Здесь же все есть! — радовался Хулио. — И центральное отопление, и автономная подстанция, и спутниковое телевидение. Нам останется вложить совсем немного денег после покупки виллы, и можно уже будет вызывать представителя RCI для получения сертификата соответствия. Ты представляешь?! Мы получим свои миллионы долларов, продав наши таймшеры, да еще будем получать ежегодные взносы на содержание гостиницы от клиентов.

Стас очень внимательно слушал Хулио, боясь пропустить какой-нибудь нюанс, какую-нибудь тонкость. Не все четко укладывалось в его голове, как хотелось бы, не хватало знаний испанского языка.

— Объясни мне одно: откуда берутся твои замечательные миллионы — недоверчиво спросил он.

— Хорошо, хорошо! Сейчас попробую объяснить более доходчиво. Предположим, у нас с тобой есть гостиница-люкс в двадцать номеров. В году пятьдесят недель. Умножим места на недели, и получится приблизительно тысяча неделе-мест. Пусть мы будем продавать их по двадцать тысяч — вот тебе и наши миллионы. Не забывай, что первоначальное вложение капитала составит примерно пятьсот тысяч, хотя при моей изворотливости может быть и меньше. То есть прибыль колоссальная! Я еще попробую заставить хозяина виллы опустить цену. Может, даже в четыреста уложимся…

— Ты мне до сих пор не сказал, — оборвал его Стас, — а у тебя-то деньги есть?

— Пока нет, — ухмыльнулся Хулио. — Займу. Какие проблемы? Мне дадут. Надо только вовремя отдать и посулить хорошие проценты. Ты за меня не волнуйся. Самое главное — давай решим, беремся мы за это дело или нет.

— Для меня это совсем новый вид бизнеса, — с сомнением в голосе ответил Стас. — Я дам тебе ответ через неделю.

— Не-е-ет! Так не пойдет. За это время вилла может уйти.

— Найдем другую.

— Послушай. У меня такое чувство, что именно эта вилла принесет нам успех. Посмотри, сколько совпадений. И мы друг друга встретили, и вилла продается. Это все не просто так. Это какие-то магические силы действуют. Решай скорее! Даю тебе два дня, да — да, нет — нет. Что нам осталось? Нанять дизайнера. Купить мебель, посуду, шторы, постельные принадлежности, люстры. Заключить договор с фирмой о найме обслуживающего персонала… Ну, и прочие мелочи. Ведь все остальное здесь практически есть. Море? Вот оно, двести метров до пляжа. Теннисные корты? Пожалуйста! Тут даже ремонт не придется делать. Трасса недалеко. Ресторан рядом. Нет. Так везет только один раз. Думай быстрее, а то я себе другого компаньона найду. Ты мне интересен только русским рынком сбыта таймшеров. Да и это не проблема. Русских в Барселоне, как собак… На каждом шагу.

— Ты не мог бы встретиться с моей женой? — вздохнув, остановил его Стас. — Расцвети ей свою идею так же живописно и красочно, как мне. Если она скажет да, то тут же подписываем договор.

— Отлично, — согласился Хулио. — Завтра ждите.

На этом они и расстались.

Лера идею одобрила.

— Это же замечательно! Я всю жизнь мечтала заняться гостиничным бизнесом. Ты будешь руководить, а я исполнять. Хочешь, возьму на себя оформление интерьеров? Ты же говоришь, что вы все равно собирались дизайнера нанимать. А я бесплатно. На одном энтузиазме. Это же по моей специальности, я же дизайнер.

— Действительно, тебе и карты в руки, — обрадовался Стас.

— Это будет замечательная гостиница. Я такого там накручу, что испанцы как на выставку туда приезжать будут. Только нужно сначала придумать название. А если мы назовем ее…

— Как в Сочи — «Жемчужина», — подхватил игру Стас.

— Нет, — вспомнив о прошлом, сказала Лера. — Мы назовем ее «Диаманд». Согласен?

— Конечно! Мне так приятно, что ты со мной, что мы вместе.

— И у нас будет одно общее дело, — счастливо рассмеялась она. Стас подхватил ее за талию и закружил по комнате так, что замелькали в глазах цветы в напольных вазах, настенные часы, стол, накрытый для ужина, кусок неба в окне.

— Ты знаешь, что я тебя люблю? — спросил он, взволнованно дыша ей в ухо. И Лере, закрученной этим вихрем, захотелось вернуть ему эти же слова, но перед глазами тут же возникли глаза Саши, и она лишь кивнула головой, пытаясь глубоко запрятать всколыхнувшиеся было воспоминания.

Лера, казалось, была готова к посещению гостя, но ближе к назначенному времени отчего-то разволновалась и стала проверять сервировку стола. Очень не хотелось ударить в грязь лицом. Стас ее успокаивал и говорил, что Хулио не королевской крови, поэтому сойдет и так. Они посмеялись над вспомнившимся анекдотом про то, как русские не вынимают ложки из чашек: мол, их сразу можно узнать, несмотря даже на знание иностранного языка, потому как они прикрывают левый глаз, чтобы ложка в него не попала. Напряжение немного отпустило, но принять Хулио Лера постаралась по первому разряду. Коронным блюдом вечера стали пельмени. Их научила ее готовить много лет назад еще тетя Вера. Ей вспомнилось, как они лепили крошечные пельмешки и ими была заставлена вся кухня. Потом, готовые, они перемещались в морозильную камеру и занимали ее всю. Хватало на долгую зиму. И на этот раз Лера провела полночи, лепя маленькие пирожки, как называл их раньше Игорь. Она хотела удивить испанца, приготовив русскую еду. Помимо пельменей, на стол было подано огромное блюдо с молоденькой отварной картошкой, посыпанной укропом. Квашенная на скорую руку капуста и запеченные под сырным соусом грибы. Свиные отбивные пахли волнующе, сдобренные экзотическими приправами. Русская водка, выставленная из холодильника, оттаивала и сверкала в лучах заходящего солнца. Ко времени появления Хулио стол был готов и придраться волнующейся Лере было абсолютно не к чему. Стас продолжал над ней подшучивать, заверяя, что этот сохатый испаньоло наверняка не оценит ее трудов.

— Зато оценишь ты, — уверенно заявила она. — Ты же совсем не знаешь меня с этой стороны. Разве можно жить с женщиной, которая не умеет готовить?

— Я бы поставил вопрос иначе: можно ли жить с женщиной, когда от нее постоянно пахнет кухней? Оставайся лучше такой, как была. Такой ты мне больше нравишься, а поужинать мы всегда сходим в ближайший ресторан.

Хулио опоздал. Всегда спокойный Стас с нетерпением уже поглядывал на часы, но потом вспомнил, что ему говорили об испанцах русские, и успокоился: кредо испанца — никогда никуда не спешить. Никто не убедит его, что работа в жизни главное. Он уверен, что главное в жизни — это жизнь, и надо постараться умело этим воспользоваться. Поэтому час для испанца — не опоздание. У него это естественное ощущение времени. Нигде в Европе нет столько праздников и выходных, сколько в Испании. И, несмотря на то, что врачи уверяют, будто последний раз перекусить следует не позже семи, а русская пословица вообще советует скормить ужин врагу, — для испанца это неприемлемо. Так же, как и рано ложиться спать или рано вставать. Это явилось бы покушением на святая святых, на его свободу.

Одной из первых покупок Леры в Барселоне было вечернее платье. Тонкое белое джерси, отливающее перламутром, плотно облегающее фигуру. Открытое достаточно откровенно на спине, оно демонстрировало ее мраморные плечи. Изящно подчеркивало безупречную талию, делало ее еще выше и стройнее. Именно это платье она решила надеть сегодня.

Наконец Хулио приехал и был совершенно покорен красотой русской женщины. Он замер на мгновение, будто его парализовало, и, не отрывая глаз, несколько секунд смотрел на Леру. Потом ударил себя пухлыми пальцами по лбу и воскликнул:

— Палома!

— Что, что? — несколько склонив набок голову, удивленно переспросила Лера.

— Палома. Палома бланка!

— Стас! Я не понимаю, помоги, — беспомощно улыбаясь, повернулась она к Стасу.

Тот иронично поглядывал на застывшего в восторге испанца.

— Он назвал тебя голубкой. Белой голубкой. Помнишь, как у Пикассо — голубка как олицетворение мира. А что? Красиво. Чудесный комплимент!

Взгляд Леры смягчился, в уме пронеслись внезапные ассоциации. Она протянула руку и дотронулась до начинающей лысеть головы Хулио. Чуть касаясь, прошлась по жесткой проволоке волос, и рука ее безвольно упала.

— Как странно, но так меня называл в свое время один родной мне человек, Павел Александрович. Это так неожиданно и… приятно. Грациас, Хулио. Сделав такой комплимент, считайте, вы приобрели во мне друга.

Со свойственным южанам темпераментом он бросился целовать ее в щеки и забрасывать комплиментами. Испанские женщины, судя по всему, несколько утомили Хулио. С ними он совсем не чувствовал своей горячей крови. Большинство молодых испанок были похожи на раскаленную лаву, он же сравнивал себя с вулканом. И когда встречались две однородные массы, практически ничего не менялось. А глядя на Леру, Хулио вдруг нестерпимо захотелось холодного огня Гиперборея. Захотелось дотронуться до ее прохладной розовой кожи, ощутить под рукой воздушность ее волос и впитать в себя красоту ее тела.

— Как жаль, что сеньора замужем, — не смог удержаться пылкий испанец. В остальном же был весьма почтителен и корректен.

Такие вот роковые страсти кипели в этом маленьком смешном человечке, обремененном стареющей женой и двумя не слишком приятными детьми. Он постарался пошире и поярче развернуть перед сеньорой Валерией перспективу совместного сотрудничества. Несмотря на плохое знание языка и часто прибегая к помощи Стаса, Валерия поняла главное, о чем даже в самых безудержных своих мечтаниях Хулио боялся подумать.

— Хулио! Ведь дело не кончится одним отелем. Их же может быть десять, сто? Главное, как можно больше продать таймшеров. Ведь так?

— Вы абсолютно правы! В дальнейшем я надеялся, правда, самостоятельно, поступить именно так.

— Почему самостоятельно? Мы же компаньоны. У нас же может быть целая сеть отелей! И они могут находиться не только в Испании. Ведь русский рынок колоссален. Главное начать. Наладить, — восторженно заглядывала вперед Лера.

— Все решено, — сказала она Стасу. — Завтра же берите деньги и покупайте эту необыкновенную виллу.

Шли дни. Несколько раз они совершали увлекательнейшие туристические прогулки. Город покорил Леру фантасмагорическими творениями Гауди и малопристойными, на непосвященный взгляд, скульптурами Миро. Стас отвел душу на футболе. Местная «Барселона» встречалась со столичным «Реалом». После шумного города захотелось тишины. Средиземное море гостеприимно приняло их в свои воды. После купания они упали на песок и расслабленно лежали, созерцая величественную природу. С моря потянуло прохладой, хотелось заснуть и уже никуда не ехать, но раскаленное полуденное солнце и разгулявшийся аппетит вынудили их снова отправиться в путь.

«Домой», — хотела сказать Лера, но язык не повернулся произнести это слово. Она была в гостях. А дом был там, за тридевять земель, в тридесятом царстве.

Рабочий стол Стаса все больше заваливался копиями различных документов на испанском языке, всевозможными бумажками с диаграммами и цифирью, ведомой только ему одному. Теплым светлым вечером Стас решил начать неприятный для него разговор о деньгах.

— Знаешь, завтра я хочу зарегистрировать нашу компанию.

— Отлично. Я знала, что у тебя светлая голова, — улыбнулась Лера, собирая на стол ужин. — Какое смешное название у этих пирожков — «Волосики ангела», ты не находишь?

— Могу ли я рассчитывать на твои деньги?

— Я тебя не понимаю, — удивилась Лера, разливая в бокалы апельсиновый сок. — Это деньги наши, общие. Мы вместе рисковали, когда их перевозили. Если бы не получилось, сидели бы в соседних камерах — перестукивались.

— Общих тюрем не бывает, — отозвался он. — Есть мужские и женские. Так что перестукиваться нам вряд ли бы пришлось. Как же для меня неприятен этот разговор о деньгах!.. Я как задрипанный альфонс. Мне пришлось уже вложить в дело свои сто тысяч. К сожалению, придется взять деньги и у тебя, но когда раскручусь, то все, до песеты, тебе верну. И еще… Я ставлю твое имя в соучредители компании. Веришь, Лер?

— Зачем возвращать? Ведь это же наши, общие деньги!

На том и порешили.

Глава 17

На открытой веранде, заставленной огромными горшками с экзотическими растениями, было жарко. Казалось, в палитре природы только три сочных цвета — желтый, синий и зеленый. Вокруг шуршали перистыми листьями пальмы. Апельсины прятали свои румяные щечки в густой, будто восковой листве. Воздух был напоен сладкими, томящими душу ароматами, но Лере почему-то вспомнилась луговая поляна за домом в Лихих Горках, запахи подмосковных трав клевера и кашки, плач кукушки, тоскующей от одиночества.

Но вдали от милой сердцу родины она наконец обрела то, о чем так долго мечтала. Покой. Теперь она засыпала, не вздрагивая от звука телефонного звонка. Не подбегала ежеминутно к окнам, осторожно выглядывая в узкую щель штор. Не болела душа за Игоря: он был под надежной охраной. Ее даже не волновало присутствие такой большой суммы денег в доме. Она не проверяла тайник, не боялась, что в дом залезут воры. И за все это она была безгранично признательна Стасу. Только благодаря ему она собралась с силами и сумела расстаться с Москвой. Если бы не Стас, у нее, вероятно, не хватило бы мужества так решительно обрубить концы. И весь тот ужас продолжался бы и продолжался. Какое счастье, что у нее есть Стас! Ее защита, ее опора, ее крепость. Какое счастье! Какое счастье!

Лера с трудом встала с лежака и заставила подойти себя к бассейну. Аккуратно спустилась по ступеням в воду и, обхватив руками колени, приняла позу поплавка. Повисев так минут пять, она распрямилась и сделала несколько сильных гребков вперед. Вода освежила ее, только очень захотелось пить.

«Какая-то маниловщина, — лениво подумала она, набрасывая на себя легкую шелковую простыню. — Вот и отлично. Отдохнула. Пора приниматься за работу». Она пошла на кухню за лимонным соком, но на полпути ее остановил звонок в дверь. Это оказался еврейский парнишка из прачечной. Рубашки Стаса после нее были всегда свежими и хорошо отутюженными. Найдя сумочку, Лера выписала разносчику чек и собралась было дать ему чаевые, но мелочи в кошельке не оказалось. Тогда она вспомнила, что видела на крышке платяного шкафа портмоне Стаса. Она прошла в спальню, с трудом дотянулась до коричневого кожаного бумажника и вернулась. Расплатившись и закрыв дверь, машинально стала перебирать разноцветные бумажки с изображениями великих людей Испании. Вот конкистадоры Кортес и Писарро, вот великий, но неизвестный человечеству ботаник Мутис, вот король Хуан Карлос…

«Почему, — подумала она, — у Стаса всегда есть наличные деньги, а у меня нет? Хм… Просто они мне не нужны, я везде расплачиваюсь чеками. А это что за бумажка? — ее глаза наткнулись на до боли знакомый листок из школьной тетради в клетку. — Интересно, что это?» — полюбопытствовала Лера, развернув его. По центру размашистым почерком было написано: «Расписка». Она машинально пробежала глазами по тексту:

«Я, Лев Леонидович Паншин, в трезвом уме и твердой памяти, даю расписку Верейскому Станиславу Николаевичу, по прозвищу Кардинал Ришелье, в том, что дарю ему свою приватизированную квартиру в знак дружеского расположения и в счет погашения долга».

Ниже подпись и число.

Лера недоверчиво перевернула листок, как бы пытаясь обнаружить там еще что-то, подтверждающее ее страшную догадку, но листок был чист и больше никаких пометок на нем не было. В шоке, который с минуту на минуту мог обернуться обмороком, она сложила листок и убрала его обратно в портмоне, положив все на прежнее место.

«Дружеское расположение… В счет погашения долга… — словно пузырики в газировке, метались в ее голове слова. Охватил озноб, несмотря на жару. По коже будто пробежали ледяные пальцы, и спина покрылась мурашками. — Так, так, так… Гады вы, гады, — шептала она. Слезы крупными градинами покатились из глаз. — Значит, вы знакомы… Значит, вы друзья… Да разве так можно? А я так вам верила. Сначала тебе, Лева. Потом тебе, Стас. За что же вы меня так?»

Лера встала, прошлась по дому, утирая глаза и нос рукой. Снова, как тогда, в тот страшный день, когда украли Игоря, умер Павел Александрович и она застрелила Сашу, хотелось все бросить и перестать бороться. Вскрыть себе вены илечь в ванну, наполненную горячей водой. Нет, она не имеет на это права, ведь от ее жизни зависит жизнь Игоря, — попыталась привести себя в чувство Лера напоминанием о судьбе сына.

Через огромное, открытое настежь французское окно она вышла в сад и пошла к бассейну. Пластиковый синий ящик, где хранились подсобные инструменты для очистки бассейна, совсем зарос кустами дикого шиповника. Лера с трудом открыла его. Большой кусок брезента, в который был завернут разноцветный рюкзачок Игоря, лежал на месте. Она взяла увесистый сверток и внесла в дом. Развернув брезент, с облегчением вздохнула. Потом растянула тесемки, потянула за алый атлас. Доллары знакомыми портретами запестрели в глазах.

Лера быстро поправила нежную материю и туго затянула бечеву на рюкзачке. Затем уверенным шагом вернулась к ящику и положила сверток на место. Будто подгоняемая кем-то, она в спешке стала приводить себя в порядок. Умыла лицо, хотела переодеться, и в тот момент, когда она накладывала макияж, раздался дверной звонок. Только усилием воли она выдавила на лице подобие улыбки и побежала открывать дверь.

Стас пробыл дома совсем недолго. Лера украдкой поглядывала на него, лихорадочно пытаясь сообразить, что связывает его с Паншиным. Каким же боком он замешан во всей этой истории? — навязчивая до тошноты мысль сверлила ее мозг. Лицо при этом не вызывало подозрений, оставаясь по-детски наивным и ласковым. Но когда Лера отворачивалась, улыбки как не бывало. Случайно глянув на себя в зеркало, она вдруг заметила две скорбные морщинки, разрезавшие лицо от носа до уголков губ, которых прежде не замечала.

Когда Стас ушел, Лера села за обеденный стол в гостиной, подперев подбородок рукой, и горестно задумалась, что же ей делать дальше. Прохладный ветерок кондиционера приятно остужал лицо. Было тихо, и лишь прорезывающие небо как стрелы стрижи нарушали тишину своим жизнерадостным свистом.

Лера сварила на плите кофе и, налив небольшую чашку, снова уселась за стол, уткнувшись глазами в белую кофейную пенку. В течение часа, казалось, бессмысленного созерцания чашки вопрос «что делать?» родил вполне определенный ответ. Хитрить, изворачиваться, искать лазейки было не в ее характере, но жизненный опыт и сложившаяся ситуация брали свое. Худо ли, бедно, она определила свои шаги на ближайшее будущее. Как не хватало ей сейчас Павла Александровича, он бы уж наверняка придумал что-нибудь такое. Но… Надо учиться придумывать самой. Ей нужна была сатисфакция, и она ее получит! Лера заказала по телефону такси и переоделась. Лимонного цвета костюм с короткой юбкой красиво оттенял ее барселонский загар. Она с трудом впихнула валюту в белый саквояжик, с которым не так давно прилетела в Испанию. Что не уместилось — отправила в пластиковый пакет и вышла на улицу. Такси со светящемся табло на крыше и зеленым огоньком за стеклом ее уже ждало. Водитель не успел даже просигналить о своем прибытии. Счетчик уже тихонько потикивал, показывая сумму в двести песет.

— В центр, к любому банку, — скомандовала Лера и откинулась на заднюю спинку сиденья.

Водитель пошутил, хотя она с трудом его поняла:

— Раньше у нас на каждом углу был бар, а теперь еще и банк. — Через некоторое время такси по ее просьбе остановилось на площади Рамблас. Войдя в банк, Лера на своем плохом испанском втолковала служащему, что хочет сделать. У нее попросили документ. Российский паспорт возражений не вызвал. Оформив необходимые бумаги, она в сопровождении охраны спустилась на лифте в зал с сейфовыми ячейками. Выдвинутая ячейка была аскетична и напоминала маленький железный рот. Вся сумма в одну ячейку не уместилась, и Лере пришлось опять подниматься наверх и снова заполнять бумаги. Наконец вся валюта уютно разместилась в ротиках. «Сейчас вы скажете «ам», — улыбнулась она. Ячейки кляцнули зубами и закрылись. Резные номерные ключики сделали обороты, и первая часть Лериной проблемы была решена. Теперь наступила очередь второй. Она села в дожидавшееся ее такси и поехала на окраину города, туда, где находился интернат Игоря. По дороге она остановилась у ближайшей мастерской по ремонту ключей и сделала дубликат ключей от московской квартиры Стаса.

Частный интернат утопал в зелени. В классе Игоря было всего десять подготовишек. Два француза, три американца, один датчанин, один негритенок из Алжира и австралиец из Сиднея. Девятым был еще один русский — белобрысый мальчуган из Санкт-Петербурга. Недавно оторвавшиеся от материнских юбок и от вполне обеспеченных семей, они были похожи на царскосельских лицеистов. Смышленые, как на подбор, с приятными лицами, успевшие подружиться, несмотря на отсутствие единого языка. Обучение сына Лера оплатила на три года вперед, поэтому отношение к ней было особое. Директор был предупрежден о ее визите телефонным звонком, поэтому охрана на въезде беспрепятственно пропустила ее. Прежде чем встретиться с сыном, Лера пошла по прохладным коридорам к кабинету директора, но он уже шел ей навстречу, растянув губы в сердечной улыбке. Просьбы Леры были не чрезмерны, однако вызвали удивление: она вынуждена покинуть Испанию на неопределенный период по чрезвычайным обстоятельствам. Она требовала, чтобы Игоря ни на шаг не отпускали из интерната. Категорически возражала против посещений ее сына кем-либо. Она запрещала посещать Игорю арендованную ею виллу. Словом, она запрещала ВСЕ. Пусть на время ее отсутствия интернат станет для мальчика тюрьмой, но иного выхода не было. Недавно ребенок подвергся киднепингу, и нет абсолютно никаких гарантий, что покушение не повторится.

Лера была чрезвычайно строга с директором, хотя, очевидно, заплатив такие деньги, она имела на это право. Игорю разрешили выйти в парк и после щенячьих восторгов по поводу появления матери они пошли по аллее в глубь парка. Через какое-то время Игорь неожиданно сник, будто предчувствуя разлуку. Лере пришлось пуститься на обман: она все свалила на тетю Веру. Мол, та в Москве заболела и за ней некому ухаживать. Она просила Игоря быть мужчиной и сама еле сдерживала слезы, подступающие к глазам. Сын все понял. Может быть, не до конца поверил, но понял, что если бы не крайняя необходимость, мама бы его никогда не оставила. Его слезы сдерживали глаза одноклассников, прильнувшие к окнам.

— Раз надо, значит, надо, — стараясь не зареветь и не уткнуться в подол Леры, сказал он. У нее защемило сердце. Она присела на корточки и заглянула в сузившиеся от подступающих слез глаза сына.

— Родной, единственный! Сыночка моя ненаглядная! Ты не бойся! Я тебя никогда не оставлю! Ты же понимаешь, что важнее тебя в этой жизни у меня никого нет. Все будет хорошо! Честно, честно!

Они долго смотрели в глаза друг другу, и слезы из их глаз брызнули одновременно. Игорь обхватил мать за шею и заревел так, как не ревел никогда в жизни. Слезы, скопившиеся за время всех несчастий произошедших с ними, лились ручьем и обливали лимонного цвета креповый костюм. Наконец рыдания стихли. Игорь смущенно отвел глаза в сторону. Ему стало неловко — ведь он же мужчина.

— Поезжай мама. Я буду ждать тебя, — прошептал он, и мать с сыном пошли обратно по аллее к зданию интерната. Они шли, взявшись за руки, под взглядом девяти пар мальчишеских глаз, его одноклассников, соединенные любовью и пониманием, как когда-то пуповиной.


Лера на том же такси, нанятым ею на целый день, вернулась на виллу. Быстро собрала небольшой чемоданчик, не забыла прихватить теплое кашемировое пальто, помня, что в Москве еще стоит зима. Когда сборы были закончены, она села писать записку Стасу. Слова никак не хотели соединяться в предложения, и она боялась допустить какую-нибудь тактическую ошибку. Смысл записки заключался в следующем: мол, когда она звонила в Москву тете Вере, телефон не отвечал. Тогда ей пришлось позвонить соседям. Выяснилось, что тетя Вера тяжело заболела. Совсем плоха и ухаживать за ней некому. Ей срочно придется вылететь в Москву. Деньги она оставила в камере хранения банка на свое имя, так как боится, что за время ее отсутствия виллу могут ограбить. Ведь его, Стаса, почти не бывает дома. Как только что-то прояснится, она тут же вернется. Очень переживает из-за разлуки, но ей необходимо быть в Москве.

Быстро пробежав глазами написанное, Лера посмотрела на часы: время поджимало. Вот-вот должен вернуться Стас… Но больше почему-то ничего убедительного не придумывалось, а стрелки часов неутомимо двигались. Лера оставила листок на столе и выбежала к ожидавшему ее такси.

Она щедро расплатилась с таксистом и кинулась в здание аэропорта. Заказанный билет ее ждал. Время отлета примерно совпадало с временем возвращения Стаса домой. «Только бы он не прикатил в аэропорт, только бы пронесло, только бы пронесло!» — нервничала Лера, то скатывая авиабилет трубочкой, то, опомнившись, разглаживая его на колене. Ну, слава богу, кажется, все обошлось, однако успокоилась Лера только тогда, когда лайнер поднялся в воздух.

Несколько часов полета привели ее мысли в относительный порядок. Становилось все более ясным, что делать дальше и как добыть необходимую ей информацию. Самым тяжелым делом было возвращение пистолета. Любой ценой! Так, в переживаниях и с головной болью, Лера долетела до Москвы.

В это время Стас вернулся домой и после нескольких бесплодных звонков в дверь открыл замок своим ключом. Первое, что ему бросилось в глаза, был пластиковый рюкзачок, небрежно брошенный под столом. Увидя его, он оторопел. Потом взгляд его упал на записку, и строчки запрыгали у него перед глазами. Теперь он разрывался от своей беспомощности что-либо предпринять. Он пытался успокоиться, пересилить волнение. Даже съездил в ближайшее кафе и поужинал на скорую руку. И только когда было далеко за полночь, сон сморил его, и он, как был в одежде, так и уснул на нераскладывающемся диване, как-то беспомощно свесив неумещающуюся руку.


Москва радостно встретила Леру. На флагштоках трепыхались трехцветные флаги, украсившие город в чью-то честь. Отнюдь не дистрофичного вида дети резво катались с металлической горки, протирая до дыр штаны. На углу у супермаркета молодые мужчины пили пиво и весело чему-то смеялись. Вечно озабоченные женщины таранили прохожих тяжело груженными продуктовыми сумками — словом, все было как всегда. И снова, как в Барселоне, она села в такси и поехала ДОМОЙ.

Лера открыла дверь своим ключом, швырнула чемодан в прихожке и вбежала в комнату соседки. Та сидела у окна, равнодушно наблюдая чужую, не имеющую теперь к ней никакого отношения жизнь.

— Миленькая, родненькая! Тетя Верочка! — затормошила она старуху. И та словно просыпаясь от долгого сна, повернулась к ней и дрожащей тоненькой рукой коснулась Лериных волос.


Все в квартире было таким знакомым. Вещи стояли на своих местах, пахло чем-то родным, чего словами не объяснишь. После долгого разговора на кухне с чаем и бутербродами Лера рассказала тете Вере о своей жизни в Барселоне. Конечно, не обо всем: ей не хотелось омрачать и так невеселую жизнь старушки. Потом прошлась по квартире, то и дело бесцельно беря в руки разные предметы. Вот мамино зеркальце с инкрустированной ручкой, вот сломанная машинка Игоря, вот пасьянсная колода Павла Александровича. Она стала перебирать вещи в его комнате. Пора бы часть их кому-то отдать, подарить, только рука не поднималась. Ей казалось, что она не имеет права трогать что-либо в его комнате. Чудилось: вот сейчас откроется дверь и Павел Александрович замрет на пороге в немом удивлении. Открыв его альбом с фотографиями, которого никогда не видела прежде, Лера всматривалась в чужого, но чем-то очень знакомого молодого человека. «Может быть, сын? — подумала она, но тут же опомнилась. Помилуй бог, фотографии были черно-белыми и очень старыми. — Да ведь это же он сам, Павел Александрович! — изумилась Лера. — Какой красивый был. Как коротка жизнь! Что такое поколение? Двадцать лет? Но ведь человек живет в среднем лет семьдесят. Тогда что такое две тысячи лет? Тридцать человеческих жизней! Как быстро все происходит на земле! Казалось, Иисус Христос пришел к нам мессией очень давно, а на самом деле всего тридцать человеческих жизней назад! Как странно…

А это где он? — спросила себя Лера и поднесла близко к глазам фотографию, закрепленную в картонном листе. Под ней лежала стодолларовая купюра. — Твою мать! — ругнулась про себя Лера и одну за другой стала вытаскивать остальные фотографии. И еще… еще! Под каждой лежала сотенная. Когда она пересчитала пачку, там набралось двадцать тысяч. — Спасибо, кум. Мне сейчас они так пригодятся! — Денег Лера взяла с собой из Испании совсем немного. Всего пять тысяч, иначе пришлось бы оформлять таможенную декларацию в Барселоне. Хотя по московской нищей жизни это была вполне приличная сумма. — С чего же начать? — в нерешительности думала она. — Как узнать правду? Ведь от этого теперь зависит вся моя жизнь» Наступила ночь, но сон не шел к ней. Через приоткрытую дверь было слышно, как тихонько посапывала во сне тетя Вера.

Лера надела старенькую дубленку и вышла в темноту улицы. После испанской жары московский мартовский крепкий морозец давал о себе знать даже сквозь теплую овчину. Она озябла. На глаза навернулись от холода слезы. «Это я не плачу, это мороз», — успокаивала она себя.

Лера шла, вроде бы прогуливаясь, и неожиданно обнаружила, что подошла к дому Паншина. Она была у него несколько раз, но дом сразу узнала и замерла перед ним, вглядываясь в темные спящие окна. «Как бы забрать пистолет», — размышляла она, пытаясь вспомнить, какое из окон его. Вдруг из-за угла выскочило такси со знакомыми шашечками на боку и из него вывалился пьяный человек. Неровной походкой он пошел к подъезду, но остановился, заметив женскую фигуру, и, чему-то рассмеявшись, направился прямо к ней.

— Девушка, не скажете который час?

Лера посмотрела на часы:

— Три часа.

А когда подняла глаза, обнаружила, что перед ней стоит Лев.

— Ты? — удивленно спросил он. — Ко мне приехала? Да? Лерочка, ведь ты же ко мне приехала? Узнала правду и приехала?.. Пойдем в дом. Поплачемся друг другу. Мы же все-таки не чужие. Мы же родные люди. — И он пошел к дому, подхватив Леру под руку.

Квартира была прокурена и не прибрана. Видно было, что Лев никого тут не ждал.

— Садись, Лерочка, садись, лапочка! — пьяно суетился Паншин. — Мы сегодня в «Савое» гуляли. День рождения у Кольки Пасюка. Сорок лет стукнуло. Погуляли знатно, Сейчас я и тебе рюмочку налью. — Он поставил на журнальный столик бутылку водки и тарелку с начинающими подсыхать мандаринами.

— За тебя! — провозгласил он, подняв рюмку в заздравном жесте. — Вернее, за нас, за тебя, за меня и за нашего сына. Кстати, как он? — спросил Лев, занюхивая водку рукавом. Молчавшая до этого Лера пригубила водку и, пытаясь сдержать рванувшуюся наружу ненависть, ответила:

— Все в порядке, Игорь сейчас в интернате. С ним все хорошо.

— Ну и ладненько, ну и замммечательно, — улыбался Паншин, разливая по новой. Видно было, что он прилично набрался. — Чего же это ты, Лера, меня бросила? — заплетающимся языком спросил он. — Думаешь, я совсем дурак. Думаешь, не знаю, что вы меня кинули?.. Куда улетели-то? В Америку, во Францию? Я же об этом потом узнал. Бросили меня, сволочи. Денег не дали…

— Кто тебя кинул, Левушка? — ласково заглядывая ему в глаза, спросила Лера.

— Да ты со Стасом!.. Кто ж еще? А… я… весь в долгах, как в шелках. Пистолет твой у меня. А, они, видишь, слиняли, чтобы денег не платить. Ну ладно ты — овца… Но Стас. В жизни этого ему не прощу.

— Чего этого? — как можно мягче спросила Лера, радуясь неожиданной удаче: Паншин был пьян и даже ничего не нужно было придумывать, чтобы узнать правду. Все произошло само собой.

— Предательства… предательства не прощу. А еще друг называется. Он что, ничего тебе не говорил? Мы же с Верейским со школы знакомы. Считались друзьями, коньяк вместе пили, по бабам ходили. А он денег не дал, бабу мою и сына увез.

— А кто он, Верейский?

— Да бук простой. — Лера удивленно вскинула брови. — Букмекер на ипподроме. Работа не бей лежачего. Официоза никакого. На работу к девяти не вставать. Кайф! Деньги то есть, то нет. Ни шатко, ни валко. Но клиентура неплохая была. Мафиозники. Кому-то из них он и дом твой впарил. Ну… столько денег, сколько он на тебе заработал, ему на бегах и не снилось. Ой, что-то у меня голова болит… С водкой, видать, надо завязывать, — пробормотал Лев и тяжело откинулся на диванную спинку.

И тут Лера вспомнила, что Стас действительно удивлял ее своей осведомленностью о лошадях. Он несколько раз говорил о больших суммах, выигранных на бегах. Мечтал сходить на ипподром в Испании. Объяснял, чем рысь отличается от галопа. И что иноходцы скачут, одновременно выбрасывая переднюю и заднюю ногу то с одной стороны, то с другой. Не врет Лева, Стас, видно, и в самом деле был букмекером, а никаким не бандитом. И ни в каком Афганистане он, конечно, не служил.

— А за что он тебе деньги отдать должен? — допытывалась Лера.

— Ну, овца! Ты что… ни о чем так и не знаешь? И не догадываешься? Ну, умора! Спит с мужиком и не знает, что он ее сделал! Ой, не могу! — пьяным смехом закатывался Паншин. — Помогите! Спасите! — Лера переждала приступ деланного смеха и опять настойчиво стала докапываться до правды. Сама начала понемногу подливать Льву водку и то же время старалась удержать его пьяное сознание в реальности.

— Ну в общем так. Ох! Как бы мне мозги, в кучку собрать!.. Проиграл я в карты Стасу свою квартиру. Деньги отдавать надо. Тут тебя встретил. Смотрю, упакована, ха-ха… Рассказал Стасу. Он велел того… приглядеть за тобой. Ну я пару раз проводил тебя на вокзал, вижу, по заграницам разъезжаешь. Потом про магазин твой узнал. Ну, базарили мы со Стасом, базарили… Он все это и придумал. По телефону инкогнито тебе звонил. В дом к тебе лазил. Зачем-то электрошокер спер. Я все боялся, что он на тебя запал, а он вишь, какую аферу закрутил.

— А как же рэкет, мафия, «крыша»? — почти не дыша, спросила Лера.

— Не было никакой мафии! — зло стукнул кулаком по столу Лев и даже, как Лере показалось, немного протрезвел. — Прикинулся крутым. Актер! Сначала решили, когда он бандитом прикинулся, тридцать тысяч баксов с тебя снять и будя. А потом… Собака эта. Он в тот раз меня послал тебя пугать. Ну, чтоб собака злостью исходила, а ты боялась. Взял я у Стаса электрошокер… так, на всякий пожарный. Тут псина эта через забор маханула, чуть не сожрала меня. Ну, я ее и того… И так разозлился, что предложил сына свистнуть. Игоря сосед Стаса за бутылку из детского сада забрал. За выкупом Стас должен был ехать, а я рядом с твоим домом сторожить. Мало ли что, вдруг там менты… Лер, а выходи за меня замуж, — неожиданно рыгнул Паншин и вдруг, потеряв равновесие, завалился на нее боком, крепко схватив за колено, чтоб удержаться.

— Погоди, Левушка, ты еще не все мне выложил, — прошептала она, внутренне сжавшись и терпя с отвращением его руку у себя на коленке. — А как же собака? Откуда у него взялся Рэм?

— А-а-а. Знаешь, как мне от него влетело, когда я зверюгу эту убил? Собака оказалась каких-то его дальних родственников. Они его подержать у себя просили на время отъезда. Вот такая история вышла. — Он, дохнув перегаром, потянулся губами к ее уху и слюняво прикусил мочку. Лера, стараясь не показать отвращения, снова потянулась за бутылкой и добавила водку в его опустевшую рюмку.

— И как же он не боялся?.. Да ты рассказывай, рассказывай, — торопила она его.

— А чего бояться? Он же ничем не рисковал. Ну, застукала бы ты его в доме. Сказал бы — захотел на тебя спящую посмотреть. Какой спрос? Любовь! Потом, когда уже все кончилось, звонить тебе меня заставлял, пугать лишением материнства. — Лев грустно посмотрел на Леру осоловевшими глазами. — Я подонок? Да? Скажи, а он? Он не подонок? Кинул меня!.. Скотина после этого…

Вдруг Паншин хитро посмотрел на Леру прищурившимися, почти засыпающими глазами.

— А пистолетик-то твой все-таки у меня. Можешь не искать здесь. В надежном месте спрятан. Давай меняться. Ты мне пятьдесят тысяч, а я тебе «Макарова». А?

— Лева, у меня здесь нет таких денег. Мы же все деньги за границу вывезли. Хочешь половину?

— Ладно. С паршивой овцы… — Это были его последние слова, потому что он упал на диван и тут же захрапел.

Лера брезгливо смотрела на спящего Паншина и все дикие, отнюдь не христианские инстинкты, до того маскировавшиеся под личиной дурковатости и наивности, разом всколыхнулись в ней. С трудом взяв себя в руки, чтобы не отмочить какую-нибудь глупость, она оделась и, захлопнув дверь на «собачку», ушла.

Все чувства были словно выморожены московским морозом, а может, это признания пьяного выстудили ее душу. Ничего не осталось от прежней Леры — ледяная пустыня. Арктика.

— Так вот она какая, правда, — прошептала Лера, всматриваясь в редкие хлопья снега, похожие на крошечные парашютики, опускающиеся на землю в свете уличных фонарей. — Была ли она мне нужна? Нет, нужна, нужна! — как эхо повторялось слово в ночной тишине. — Теперь я хоть знаю, чего от Стаса ожидать. Как же подло. Я же так верила. Как в прорубь в тебя бросилась, защиты искала. А ты… Как подло, как подло!

Ей вспомнилась ночь, когда она, разгоряченная южной жарой, вошла к нему в комнату. Вспомнились теплые, словно елеем смягчившие ее душу слова. Вспомнились нежные и страстные ласки в постели. Совсем не так, как было с Сашей, совсем не так, но тоже удивительно хорошо… Какие же вы с Паншиным твари! Сволочи! Гады! Нет ни стыда, ни совести. Одни только деньги в голове. Вы же все у меня отняли: дом, семью, любовь. Не стало Саши, Павла Александровича. Сколько из-за вас пережил бедный Игорь. Брошенная тетя Верочка. Моя работа. Дом. Очаг. Все, чего я так долго и мучительно добивалась, то, что строила. Все!.. Мальчики… Дорогие мои мальчики. Мальчики-охотнички. Кто я для вас? Добыча? Сколько же вы за мной охотились. Я уже загнана. У меня больше нет сил летать и скрываться. Почему? Ну почему же так? Что ж, если богу нет до вас дела, то это дело есть у меня. Мне остается только одно — защищаться. И не только — я буду нападать! Получите по полной программе!


Утром Стас решил позвонить Льву. По автомату Москва не соединялась, тогда он сделал заказ на телефонной станции, а сам боялся не успеть подбежать к телефону. Выйти из дома за свежей газетой он не мог по той же причине. «Какая на… — бормотал он про себя. Почему она свои деньги сдала на хранение? Неужели что-то заподозрила? Ведь совершенно спокойно могла дождаться меня, и мы бы вместе решили, что делать. Но как она могла узнать? Каким образом? Лев?.. Только он мог проболтаться. Зря я тогда ему денег не дал, держал бы рот на замочке. Да у меня и самого тогда мало было. Только свои сто тысяч. Мог, конечно, от дома Леркиного отхватить, когда продавал. Чего, спрашивается… Невезуха! Бывает же такое. А может, это и не Лев? Ведь он телефона сюда не знает, а сама она ему вряд ли позвонила. Может, она вообще ни о чем таком не догадывается, и я зря паникую? Да где же она на самом-то деле? Хоть бы позвонила. Денег у меня совсем в обрез. Хватит только до Москвы. Что делать? Что делать?.. Тьфу, пропасть, прямо Чернышевский какой-то. Да мне и нужно-то немного. Всего тысяч сто. Для нее это мелочь. Я же совсем в ее деньги не влезал, все свои тратил. Она только аренду виллы оплатила да интернат Игоря. Все вру… Сам себе вру. Она за все платила. Свои деньги я вложил только в гостиницу и тратил на карманные расходы…»

И вдруг его осенило — Игорь! «Как же я забыл про него? Наверняка Лера сказала ему, куда и зачем улетает».

Стас позвонил на телефонную станцию и перенес заказ на два часа позже. Сел во взятую напрокат машину и рванул в частную школу. Было уже поздно. В ожидании телефонного звонка прошел почти весь день. Ворота роскошного парка, окружавшего здание, были заперты. Он несколько раз нажал кнопку переговорного устройства. Видеокамеры синхронно повернули свои объективы к нему. К въезду в парк из здания никто не вышел. Лишь переговорное устройство ответило сухим канцелярским языком, что на все его вопросы ответят завтра. Стас в нетерпении продолжал нажимать кнопку, на что голос, похожий на голос робота, ответил, что это частное владение и, если он не перестанет нарушать порядок, камеры будут отключены, а вместо них включится электроохрана. Стас, огорчившись, пнул ногой ворота, махнул с досады рукой и, сев в машину, вернулся домой. «Ну чего психовать? — успокаивал он себя. — Лера вернется, даже все ее вещи на месте, ничего с собой не взяла».

Дома ничего не изменилось. Телефон молчал. Было тихо, пусто и почему-то очень одиноко. Стас выпил две рюмки водки и лег спать.


Паншин проснулся ни свет ни заря. Ему приснился страшный сон. Он был весь в холодном поту. Белая майка и наволочка на подушке темнели влажными пятнами и скверно пахли. Ему приснилось, что тот пес… Ну, тот, которого он убил и столкнул в воду, снова напал на него. Но электрошокера на этот раз у него в руках не было. Льва накрыло темным тяжелым ужасом, и стальные челюсти сомкнулись на горле. Сердце остановилось, и в этот момент Лев открыл глаза. Придя в себя, увидел на столе бутылку с двумя рюмками и долго не мог сообразить, с кем вчера пил. Вроде вечером поехал в «Савой». Вроде отмечали день рождения Пасюка. А что было потом? Что-то помнил, что-то нет. Да, вроде Лерка вчера была… Сейчас, сейчас… Она действительно в Москве, и он сдуру вчера ей что-то говорил… Да его же Стас убьет. Он ужаснулся.

«Что я натворил? — Голова раскалывалась, во рту будто помочились двести двадцать бездомных кошек. — Идиот! Ну, надо же быть таким идиотом?! — ругал он себя последними словами, бреясь. — А может, и не идиот?.. — засомневался он, вглядываясь в свое красивое, тронутое следами порока, перед зеркалом лицо. — Может, все оно и к лучшему? Может, я на двоих заработаю. Только надо упросить Лерку ничего Стасу не рассказывать. Кто его знает, а вдруг он отдаст мне мои честно заработанные баксы? Хотя… Зачем я ему нужен? Все деньги теперь у него. Вдруг он и вправду в нее втюрился? Как она вчера мне… Левушка. Левушка. А на фиг ты мне теперь нужна? Правда, Игорь, сын… Нет. Я, наверное, не совсем подонок. Что-то во мне насчет сына свербит. Вот ведь щенок, чем-то похож на меня. Красив, подлец! Да и маман у нас не с помойки. Ну а какое участие я могу принять в его судьбе? Денег нет. Забрать его к себе не могу. Может, действительно в суд на нее подать и заявить об отцовстве? Надо подумать…»

И тут его благостные размышления прервало неаккуратно сделанное движение — на шее появилась кровоточащая ссадина. Он матюкнулся. «Ведь сто раз говорил себе — не нажираться до такого состояния. Сто раз! И хоть бы раз остановился вовремя… Вроде был вчера с Леркой базар о деньгах… вроде не был?.. Хоть убей, не помню. Как решили, она мне позвонит или я ей? Тоже не помню. Да и решали ли? Надо ехать к ней или хотя бы позвонить. — Он подошел к телефону и набрал, оказывается, не забытый еще номер. Зуммер долго гудел, но трубку никто не снимал. — Нажрался я, а она небось все тут перешуровала в поисках своего вещественного доказательства. Ищи, ищи, фиг найдешь! Ну, Стас, дружок ты мой единственный, обул ты меня. Ох, и знатно обул».


В это же время проснулась тетя Вера и, почувствовав от приезда Леры прилив сил, стала прибирать квартиру. Увидев выключенный из розетки телефон, покачала головой, но включать не стала, чтобы, не дай бог, никто не разбудил ее девочку. Лера же, беспокойно перевернувшись, опять провалилась в тревожные сновидения.

Паншин уже стоял в дверях, шаря по карманам в поисках ключей, когда и в его квартире задребезжала испугавшая его до дрожи телефонная трель. «А вдруг Стас? — замер он. — Не буду брать трубку. Хоть убей, не буду! Чего я ему скажу? Сначала нужно с Леркой потрепаться на трезвую голову. Кто бы ни был, не буду. Звоните. Звоните…» И, найдя ключи, вышел из квартиры.

Сначала Лев собирался пойти было к Лере, но где-то на середине пути подумал, что идти ему к ней незачем: сначала нужно забрать с дачи пистолет, а потом уже встречаться. Он вернулся к дому, завел свою старую, потертую «Волгу» и поехал на дачу. Тупо глядя в лобовое стекло, Лев вспомнил ту жуткую ночь. Выстрел. Пистолет. Свалку. Запах разложения, преследовавший его потом еще недели три. Он тогда так надеялся на Лерины деньги… и какой тогда случился облом. А когда они свалили, в смысле уехали, он вообще был в шоке. Стас, сука, молчал. Тварь, какая же тварь! Он сам тогда приехал на дачу и нажрался. Нажрался, как скотина. Старый деревянный дом, доставшийся ему от тетки, обдал его холодом. У соседей был магистральный газ, а ему на подводку все денег не хватало. Вот будут бабки, он и газ здесь проведет, и водопровод. Конечно, этой развалюхе далеко до прежнего Леркиного дома, ну да ладно.

Приехав, Лев растопил печь и, глядя на красные языки пламени, вдруг вспомнил, зачем он здесь. Прошелся по дому и внезапно его осенило, что он совсем не помнит, куда спрятал пистолет. Ну, совершенно не помнит! Вот пустая бутылка, оставшаяся с того раза, вот стакан. Он суетливо проверил шкаф — пусто, сервант — пусто, открыл диван — результат тот же. «Где же, где он?» — в панике забегал по дому Паншин. Вроде мелькала тогда какая-то идея замуровать пистолет в кирпичной кладке фундамента подвала. Он открыл крышку и с горящей свечой спустился туда. Остатки цемента и мастерок валялись на полу — еще прошлой осенью он ремонтировал осыпающуюся кладку. В общей сложности он сменил тогда около двухсот кирпичей. Если сейчас их вынимать, то здание может обрушиться. «А может, я под смородиновым кустом зарыл? — в ужасе подумал Паншин и, выскочив из подвала, помчался в сад. Кустов было двадцать, и все они были по пояс в снегу. — Как же я теперь деньги получу? Как? — лихорадочно сглотнул слюну Паншин и, как стоял с лопатой в руке, так и упал на колени в снег. Открыл широко рот и заревел громко, страшно, по-звериному: — А-а-а-а!..»


В середине ночи Стас проснулся и, не зная, куда себя девать, стал из шланга поливать сад, хотя темная испанская ночь будто накрыла все красоты природы темным покрывалом. Вода сильной струей окатывала апельсиновые деревья, оливу, кусты роз. Когда он направил воду в заросли шиповника, с рассерженным мявканьем оттуда выскочил вдруг неизвестно чей кот и напугал его так сильно, что желание поливать пропало. Он вернулся в дом и стал укладывать чемодан, все еще сомневаясь, ехать ему в Москву или нет. Но в Москву все равно нужно было возвращаться: заканчивалась виза. Телефон по-прежнему молчал, хотя он и подтвердил заказ на телефонной станции. Стас сел в кресло-качалку и, медленно покачиваясь, стал дожидаться утра. Монотонное движение усыпило его, и телефонный звонок, которого он так долго ждал, заставил вздрогнуть.

— Привет, — по-испански заговорила трубка. Звонил Ибаньес. — Ты обещал вчера привезти деньги. Я прождал тебя в банке два часа. Это просто неприлично.

— А, это ты… Привет. Все изменилось. Денег пока нет.

— Как нет? Ты же твердо обещал вчера.

— Ситуация вышла из-под контроля. Денег сейчас нет и в ближайшее время не будет.

— Ты с ума сошел! Представитель RCI приезжает через две недели. У нас совсем мало времени, чтобы довести гостиницу до ума. Мы его потом сюда год не заманим. Все наши труды пойдут прахом.

— Все понимаю, но, увы, изменить ничего не могу.

— Мы уже столько денег в дело вложили, осталось совсем немного, напрягись, Стас! Ну, займи у кого-нибудь, — продолжал давить Хулио.

— Занять здесь мне не у кого. Если бы я был в Москве, то, конечно, где-нибудь бы перехватил. Попробуй сам занять. Ты все-таки дома.

— С ума сошел! Я по уши в долгах! Разве ты забыл, что я взял кредит в банке, я занял крупную сумму у отца жены. Я и так опустил цену при покупке гостиницы, это же все мой труд! А ты собираешься его как-нибудь оплачивать? Что делать, если мы не получим необходимых документов от RCI?

— Продадим кому-нибудь другому, что еще остается?

— Да. Но с какими убытками. Ты забыл про проценты. Если мы не сделаем то, что решили, мы пропали. Мне нечем будет расплачиваться. Мне грозит тюрьма. Мне придется залезть в твои деньги, раз уж по твоей вине это произошло. Я ведь все свои обещания выполнил. Ты меня подвел!

— Ну, хорошо, хорошо. Разберемся. Если встанет вопрос о тюрьме, я, так и быть, дам тебе денег взаймы.

— И слышать об этом не хочу! Немедленно доставай сто тысяч долларов. У тебя есть еще немного времени.

— Постараюсь, но гарантировать ничего не могу.

— Тогда мне придется обратиться к моим ДРУЗЬЯМ, — с нажимом произнес Хулио. — Надеюсь, ты понимаешь, кто они такие? У них-то деньги наверняка есть.

— Обращайся куда хочешь! — вспылил Стас.

— Ты не понимаешь, к КОМУ я обращусь? Если это случится, тебе придется распрощаться со всеми вложенными деньгами.

— Ты меня пугаешь, что ли? — совсем разозлился Стас, прекрасно понимая, что испанец и вправду может это сделать, а при таком раскладе он действительно может потерять все.

— Я не пугаю, я просто пытаюсь выжить. Раз такое дело, пусть теперь каждый за себя.

— Оставь меня пока в покое. Я подумаю, что можно сделать, — желая прекратить разговор, сказал Стас.

— У тебя в запасе всего три дня. А дальше… дальше ты уже знаешь, что будет, — настойчиво повторял Хулио. — Прощай.

— Прощай! — Стас бросил горячую от руки трубку и чертыхнулся. — И надо же ей было уехать в такой момент! Ну почему я не взял у нее денег раньше? Не возникло бы сейчас никаких проблем. Нет! Тут нечего выжидать. Надо лететь в Москву, может быть, у кого-нибудь займу там, — бормотал он про себя, вспоминая, что нужно еще сделать. Он позвонил в аэропорт и заказал билет до Москвы, позвонил в фирму, у которой они арендовали виллу, и отдал соответствующие распоряжения на случай, если их не будет в ближайшее время, отменил заказ на телефонной станции. Что в Москве еще зима, он вспомнил, уже закрывая дверь, но возвращаться суеверно побоялся, не рискуя испортить дорогу.


Когда Стас приехал в аэропорт, выяснилось, что из-за плохой погоды где-то по пути следования Москва не принимает. Возвращаться не имело смысла: «добро» могли дать в любую минуту. Он устроился поудобнее в жестком кресле зала ожидания и попытался добрать часы сна этой беспокойной ночи.


Проснувшись поздно, и обдумав ночной разговор с Паншиным, Лера поехала к одному малознакомому человеку, который, как ей хотелось надеяться, поможет выполнить задуманное. Она понимала, что Стас может вот-вот появиться, поэтому очень торопилась.

Встреча со знакомым прошла успешно. Разговор длился около двух часов, и идея отомстить Стасу наконец-то обрела вполне завершенные контуры. Деньги покойного Павла Александровича, найденные в альбоме, оказались очень кстати.

Стас приехал в Москву вечером. Звонок настойчиво звенел, в то время как Лера пристально разглядывала его в дверной глазок. Да, она была права, он здесь. Все шло по четко расписанному ею сценарию. Ее ожидания оправдались: теперь он будет играть по ее правилам… Лера собрала все свое мужество, постаралась изобразить на лице любовный трепет, искренность, удивление и открыла дверь, бросившись Стасу на шею.

— Как же я соскучилась, милый!

Он обнял ее и, жарко дыхнув в самое ухо, неожиданно спросил:

— Знаешь, как ежики разговаривают?

— Нет, — отчего-то побледнела Лера, и сердце ее горестно сжалось.

— Шу-шу-шу, — пропустил он воздух сквозь зубы. И повторил: — Шу-шу-шу. — От этого звука у нее по спине пробежали мурашки, она напряглась и приникла к нему…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17