Криминальная история [Игорь Николаевич Гриньков] (fb2) читать онлайн

ИГОРЬ  ГРИНЬКОВ «КРИМИНАЛЬНАЯ  ИСТОРИЯ»

Непередаваемое ощущение свободы предисловие литератора

Новая книга Игоря Гринькова “Криминальная история” продолжает рассказ о  реалиях нашей сегодняшней жизни. Писатель начинал свой путь в литературе рассказом о своей профессиональной деятельности судебного медика и, надо отметить, профессия во многом определила ироничную и жесткую тональность, острые темы и злободневные сюжеты его произведений.  

Как-то он отметил, что считает возможным “писать при двух обстоятельствах: когда пишущему есть что сказать  потенциальному  читателю, и если читателю это может показаться интересным.” Действительно, И. Гринькову есть о чем поведать читателю: его профессиональный и жизненный опыт богат реальными  сюжетами и темами, а творческие возможности позволяют воплощать задуманное в нетривиальные художественные тексты. То, что пишет Гриньков, – актуально и интересно, однако  его рассуждения во многом полемичны,  и поэтому  задевают читателя за живое, ибо они – о самых насущных, самых  жгучих  проблемах современной  жизни.  

   Автор по-прежнему  остается верным своему стилю, с сарказмом и иронией изображая человеческие пороки  в повестях   “Криминальная история” и “Ногала”, в рассказах “Потерянная  барсетка”, “Ложка дегтя”,   

“Муки творчества ” и других.  

И. Гриньков обладает редким даром – в самых драматических, даже трагических историях, в которые нередко попадают герои его произведений, он находит повод  с юмором взглянуть на происходящее. Всё, как в жизни, где трагическое и комическое слиты  воедино, поэтому веришь в правдивость  его историй. Галерея гриньковских персонажей многолика:  следователи,  наркоманы, обыватели, врачи, журналисты и т. д. Все они в целом представляют собой социальный портрет нашего трагикомического времени на фоне “мозгового тромбоза” общественной жизни.   

Он признается: “За письменным столом я начал чувствовать себя свободным человеком!” Но тут же уточняет, что  свобода должна быть строго ограничена моралью, иначе – анархия и разрушение. Несчастные персонажи  его повестей и рассказов и есть жертвы  той безнравственной экономической свободы, приведшей наше общество к тотальной коррупции,  продажности, к окончательному свержению с нравственных пьедесталов  всех авторитетов и водружению на них одного идола  - золотого тельца. И, как следствие, за совершенные грехи неизбежно следует расплата.  

Автора интересует судьба современного  человека, пытающегося выжить,  сохранив собственное жизненное пространство в условиях дикого рынка,   деградации  морали, экономического кризиса. И произведения, составившие эту книгу, подтверждают единство жизненной и творческой позиций писателя, что свидетельствует о подлинной свободе его творчества.         

          Эрдни Эльдышев,  

          председатель Союза писателей 

          Республики Калмыкия                              

ПЕЧАЛИ ДОКТОРА ГРИНЬКОВА 

(о литературном творчестве дипломированного врача, 

«сроду не лечившего живых людей») 

предисловие юриста 

Книги Игоря Гринькова выходят обычно с какой-нибудь аннотацией, которые от тома к тому меняются, заслуженно утверждая автора как состоявшегося писателя. 

Однажды решительно ступив на стезю писательского «денно и нощного» труда, которая априори не обещала быть усыпанной блестками славы, Игорь Гриньков фактически оказался в самом начале долгой дороги к писательскому призванию. 

Тут же обозначилась и ситуация, необыкновенно тонко и точно предсказанная великим актером и поэтом Владимиром Высоцким: 

«…Вдоль дороги лес густой 

С бабами-ягами. 

А в конце дороги той – 

Плаха с топорами…». 

А все потому, что мы, хоть и когда-то, но были «самой читающей в мире страной», и привыкли слегка привередничать в поисках своего автора высокого жанра. Любящие словесность знают, что думать-то легко, а вот писать – трудно. 

Пятая издающаяся книга показывает, что глаза читателей не зря втягивались в авторские тексты Игоря Гринькова, как птичьи лапки в качающуюся ветку – очень цепко. 

Ибо в итоге всем стало ясно, что у героев произведений литератора самым ярким событием в жизни был не поход в пивной бар на «пьяной улице» города Элисты; главное – они не лишены простых человеческих чувств и мыслей, а по большому счету и вовсе не чужеродны всем нам. 

Социальная острота и психологизм, предельная передача образов персонажей словом – именно это определило личностный стиль Игоря Гринькова. А в результате вместо топоров на плахе явственно обозначились необычайной красоты цветы от почитателей его незаурядного литературного таланта.   

Своими произведениями Игорь Гриньков резко и демонстративно противостоит всем «детективным» стереотипам как по стилю изложения, фабуле повести или рассказа, так и по изображению внутреннего мира его героев – жертв преступлений, экспертов, сыщиков, следователей и обывателей вокруг. 

Являясь врачом по основной профессии, Игорь Гриньков прекрасно усвоил заложенную великими докторами Боткиным и Пироговым российскую медицинскую мудрость: лечить человека, а не болезнь. 

Как опытнейший судебно-медицинский эксперт и одаренный писатель, И. Гриньков приобрел свойство объемного видения человека, а не узкого знания какого-либо органа, только печени или только селезенки, когда интегральная медицина превращается в «ремонтную», что мы в данный момент наблюдаем во многих других областях жизни. 

Но, как известно, ремонт всегда обходится дороже строительства, а, будем честны перед собой, - капитальный ремонт души и тела требуется уже не одному поколению. 

Именно поэтому своим литературным творчеством, сохраняя благодарную память традициям факультетских клиник, Игорь Гриньков очень вовремя вносит посильный вклад в «лечение» усталой и больной нации, именуемой россиянами, ибо изумрудного цвета трава на занимаемой ею территории уже давно довольно  сильно и бесцеремонно примята брендовыми мокасинами воров в белых воротничках и шнурованными ботинками откровенных бандитов. 

Писатель Гриньков силой своего интеллекта умело ведет читателей по страницам своих произведений, но не в  классической манере игры сюжетами, подбрасывании все новых и новых загадок и намеков. Для него не имеет значения, где происходят преступления – в городских кварталах или в сельской глуши. Он не эксплуатирует навязчиво свои образные литературные находки, а незаметно и органично вкрапливает их в подсознание читателя, как 25-й кадр. 

Читая Игоря Гринькова, ловишь себя на мысли, что и в сознании многих героев по воле автора живут удобные стереотипы, а в итоге получается вот что: или им безразлично зло, или они борются с ним. 

Так, в повести «Криминальная история» закрылись в раковине своего мирка отец и сын Кокуевы: один с целью накопления денег на «хорошую» жизнь, другой, искусственно уходя от проблем построения личной жизни. И оба сильно «прищурились» на криминальную сторону жизни, не желая знать и понимать, что зло ходит-бродит рядом. А оно, на их беду, в один миг воплотилось в образе троицы рецидивистов-наркоманов. 

И хочется верить, что напившийся до бесчувствия сын Кокуев, проспавший в соседней комнате убийство отца и едва не ставший жертвой бюрократического молоха правоохранительной системы, поймет, что неприятие зла и активная борьба с ним – не одно и то же, о чем засвидетельствовали слезы на его глазах после выхода из следственного изолятора. 

Благородные же образы рыцарей справедливости и профессионализма, у читателя вызовут умница - сыскарь Володя, выследивший негодяев в такую «колодрыгу», когда казалось, что сама ночь плакала от холода, и его друзья – ироничный судебный медик Гарик, «сроду не лечивший живых людей», и «пиранья авторучки» журналист Олег. 

В сборнике обращает на себя пристальное внимание повесть о девушке по имени Ногала. Это литературное произведение Игоря Гринькова отличается особой актуальностью темы, пронзительной подачей психологических изломов духовного мира вступающего в эту «взрослую жизнь» человека. 

«Деньги Ваши получила, будьте Вы прокляты!». 

Мне кажется, такая фраза могла бы красной нитью проходить через все повествование о Ногале,  через ее взаимоотношения с людьми, с которыми волею судеб она сталкивалась за свою короткую жизнь. 

Комментария эта повесть не требует, ее надо просто вдумчиво прочитать, ибо тяжелый свинец вины за гибель Ногалы лежит на нашем современном обществе, неотъемлемой частью которого являемся все мы.  

А из глубины далекого детства всплывает в памяти стихотворение замечательного русского поэта Н. А. Некрасова: 

Мне, почему-то, кажется, что это про людей. 

Описывая в своих произведениях поведение человека в конфликтной ситуации, при совершении преступлений, Игорь Гриньков неизменно стремится проникнуть в глубинные процессы человеческой психики, познать и понять причины такого поведения, то есть, действительные побуждения человека, мотивы его действий и поступков. 

С правовой точки зрения выводы Игоря Гринькова в итоге безупречны, в том числе и такой – унижение личности может стать причиной преступления. 

Не обходит стороной писатель и виктимологические проблемы – роль и значение поведения самого потерпевшего для возникновения криминогенной ситуации (яркий пример – гибель отца Кокуева). 

Дойдя в прочтении сборника до рассказа «Я – самый крутой!» я понял, что  настала пора не только умирать от смеха, но и наслаждаться изысканным слогом и тонким, уместно даже сказать, аристократическим юмором. 

Нормальным юридическим сообществом особенно ценится юмор с долей фантазии, которая окрыляет и ведет за собой.  Оказывается, можно с тонкой иронией и юмором рассказывать о, вообще-то, страшных делах: замуровывании в стенах подвала чешского хрусталя, продуктов питания и банок с денежными купюрами; о сожжении по указанию подлых «сильных мира сего» уголовного дела слабохарактерным следователем; само собой, о маленьком ростом «тигре» в милицейской форме, с помощью стула пытающегося дотянуться до физиономии громилы, чтобы «порвать ему пасть», а заодно заставить признаться в совершении преступного деяния, и о многом другом, ибо человек без фантазии и без чувства юмора – полчеловека.  

Как судебный медик, Игорь Гриньков провел огромное количество часов в контакте с представителями правоохранительных органов: оперуполномоченными, следователями, прокурорами и судьями. Часто слышал от них о возмездии преступникам, об их резонной тяге к справедливости, толкуемой ими с точки зрения закона –  “dura lex, sed lex” – «суров закон, но соблюдать его надо». 

И на этом фоне несколько неожиданно на первый план выходит в рассказах писателя не тема наказания преступника по закону, а тема нравственных переживаний оступившегося, желания того, чтобы он переменился, покаялся (рассказ «Сайгачья охота»). 

Это труднее, чем даже хождение по воде, но это крайне необходимо для человека. 

И об этом главные печали врача и писателя Игоря Гринькова. 

Читайте его книги, жизнь сделает остальное. 

         Валерий Самохин, 

         бывший заместитель начальника Следственного управления 

         прокуратуры Республики Калмыкия, 

         старший советник юстиции.    

ОТ АВТОРА 

В одном из старых интервью я как-то говорил журналистке местного телевидения, что считаю возможным писать при двух обстоятельствах: когда пишущему есть, что сказать потенциальному читателю, и ему (читателю) это может показаться интересным. 

С этим условием пока, смею надеяться, все обстоит довольно благополучно: по откликам на улицах, телефонным звонкам я чувствую, что некоторые люди моими книгами интересуются и их читают. 

Не менее важным мне представляется интерес, с каким автор делает свою работу, которая должна быть и для него увлекательной, а не превращаться в поденный, подневольный, мучительный труд ради получения конечного результата – правильно выдержанного идеологически, но нудного и мало вразумительного «продукта». 

Я не работаю на заказ, и, думаю, что никогда этого делать не буду, хотя, если быть откровенным, то мне никто никогда заказов и не делал. Писать мне по-прежнему интересно. А с недавнего времени я стал испытывать нечто новое и диковинное; за письменным столом я начал чувствовать себя свободным человеком, совершенно свободным человеком! 

В одной из песен у Виктора Цоя есть строчка: «Нет тюрьмы, страшнее, чем в голове!». Он погиб совсем молодым, а какие точные слова нашел! А говорят, что талант для художника – дело второстепенное. Если таланта нет, все остальное: идея, кропотливая, ежедневная работа, поиски слова и фразы - уже и не нужно.  

Так вот, свобода! Это непередаваемое ощущение! Я бы назвал это эйфорией духа, хотя такое определение не передает во всей полноте и точности настоящее состояние. Но оно совсем не означает, что литератору дозволено абсолютно все.  

Прежде всего, он не имеет права лгать! А внутри должны быть определенные самоограничители, но их устанавливает сам писатель, а не чиновники из некоего крысиного центра, держащие нос по ветру и тонко чувствующие мозжечком особенности текущего политического момента.    

Нельзя разжигать межнациональную рознь, превозносить превосходство одной нации над другой. Из этого не следует, что литератор не имеет права беспристрастно исследовать отношения между нациями и народами, но, делать он это должен деликатно и максимально объективно.  

Нельзя подстрекать к войне, воспевать, я особенно подчеркиваю, воспевать низменные стороны природы человека. Опять же, писатель может и должен касаться порочного в человеке по сути своего ремесла. Но, не для восхваления; не из желания превратить грязные, обтруханные подштанники в чистое и благоуханное белье; не из побуждения постепенно трансформировать патологию в норму. Нельзя пропагандировать и смаковать извращения и порнографию. 

Я удовлетворен, что лично не имею никакого отношения к министерству культуры (для простоты употребляю сокращенное название этого ведомства).  Конечно, весьма желательно, чтобы творчество писателя имело отношение к культуре как таковой, но никак не к министерству, ибо тогда литератор становится придатком чиновника. Тогда всю жизнь придется откровенно прогибаться в пояснице, но излишняя подвижность в поясничном отделе позвоночника означает смерть художника. А что делать тому, кто не поэт-лирик, не детский сказочник, не собиратель фольклора, не автор исторических романов? 

Под читателя тоже негоже подстраиваться. По обыкновению, перед публикацией книги я даю почитать распечатку нескольким людям, чтобы прощупать возможную реакцию публики, откорректировать неудачные места и несообразности.  

Прочтя «Криминальную историю», один умный, образованный человек спросил, зачем я в повести известную скульптуру в центре города пренебрежительно назвал «дотр уга» («без требухи» - калм.)? Ваятель может обидеться, по его мнению. Но, ведь это прозвище я не сам придумал? Половина элистинцев так ее окрестили за авангардную сквозную дырку в брюхе. 

Другой «рецензент», прочитав повесть «Ногала», высказал такую претензию: 

«Все хорошо, Игорь, но, у тебя главная героиня, проститутка-калмычка. В России прочитают твою повесть и подумают, что все калмычки такие!». 

Я даже не нашелся, что ему ответить. 

Следующий адекватный «рецензент», кстати, сам калмык, отреагировал на это категорично: 

«Типичный пример синдрома малого народа!». 

Действительно, это только у русских Иван по определению обязательно должен быть дурак, а приклей ты этот ярлык к какому-нибудь представителю небольшой национальности, то автоматически становишься великодержавным шовинистом, ксенофобом, а масть твоя – красно-коричневая. Что касается женщин, то они только у русских проститутки или шлюхи по призванию, у остальных же народов девственность девушки тщательно бережется до законного супружества. Странно, что я этого не знал раньше? 

Очень бы хотелось, чтобы некоторые мои земляки-калмыки быстрее избавились от этого унижающего их «синдрома»!                     

Вот так, сначала пойдешь из лучших побуждений навстречу пожеланиям читателей, затем из шкурных интересов – рекомендациям бюрократов от культуры, так и от книги ничего не останется!     

Поэтому, на мой взгляд, лучший способ творчества – затворничество в уютном кабинете с книгами, справочниками, словарями, Интернетом, наедине со своими мыслями, переживаниями, собственной памятью, а не протирание штанов на совещаниях, посвященных вопросу повышения урожайности на обширном, но плохо возделанном поле под названием «культура». 

Не исключено, что в первом случае, может быть, что-нибудь и получится. 

Игорь Гриньков. 

КРИМИНАЛЬНАЯ  ИСТОРИЯ  НЕ  ДЕТЕКТИВНАЯ  ПОВЕСТЬ

«Смерть, а смерть, это ты?» - 

«Это я, это я!» - 

«А откуда ты пришла?» - 

«Где была, где была!» - 

«А пришла ты не за мной?» - 

«За тобой, за тобой!» - 

«А уйдем мы далеко?» - 

«Далеко, далеко!». 

Из старинной раскольничей песни

Глава I ВСТУПЛЕНИЕ

Они сидели в кабинке бара “Elephant”, расположенном в фойе гостиницы «Элиста». Это заведение только названием напоминало своего известного кинематографического тезку из  телесериала «Семнадцать мгновений весны». Элистинский «Слон» был узким, скупо освещенным, без места для танцев. По правую сторону находились кабинки со свободными, не закрывающимися плотно створками высотой по грудь человека, слева столики были открыты. Тесноватые кабинки-клетки упирались непосредственно в барную стойку.

Они: это пятидесятилетний журналист местной газеты Олег Зеленский, оперативный работник милиции Володя, предпочитавший, чтобы его называли «сыскарь», и судебно-медицинский эксперт Гарик, высохший, словно мумия, субъект, циничный и желчный, с созревшей плешью, несмотря на нестарые годы, пресыщенный служебными делами и богатой на приключения личной жизнью. Зеленский, пребывавший в данный момент в состоянии «завязки», пил кофе; сыскарь Володя потягивал пиво, а доктор Гарик, отродясь не лечивший живых людей, а видевший только трупы, сторонник крайностей, употреблял водку, потому что кроме спирта и водки он не пил вообще ничего.

Володя и Гарик встретились в “Elephant,e” по делу и уже успели решить свой вопрос, когда в заведении появился Зеленский, заходивший сюда частенько выпить кофе. Приятели окликнули товарища, и он уселся за их столик,  заказав двойной черный без сахара. Начался обычный мужской треп людей, хорошо знающих друг друга не первый год, вполне доверяющих друг другу, не опасающихся произнести лишнее слово, которое будет истолковано превратно,  и явиться причиной ссоры на ровном месте, что довольно часто случается в пьяных компаниях, где неосторожная, вполне безобидная фраза иной раз кончается поножовщиной. «Фильтровать базар» с незнакомыми собутыльниками очень желательно.

Разговор строился по принципу анекдота о канадских лесорубах, которые в лесу судачили о бабах, а дома – о лесе, то есть, о работе. Предметом обсуждение было происшедшее недавно в городе наглое по меркам небольшого провинциального города, демонстративное убийство известного предпринимателя, местного водочного «короля», совершенное среди белого дня, на глазах нескольких свидетелей. В 2000 году Элиста к подобному еще не привыкла.

«Король» стоял около достраивающегося трехэтажного особняка с группой рабочих, отдавая им распоряжения. Внезапно рядом с ними, словно  ниоткуда, появился незнакомый мужчина европейской внешности, одетый в синий джинсовый костюм. Среднего роста, невзрачный, русоволосый, с неприметным лицом. Он вежливо спросил, кто из присутствующих является г-ном Араповым, и услышав ответ, совершенно спокойно поднял правую руку, кисть которой была вложена в целлофановый пакет, и с расстояния около полутора метров разрядил в «короля» всю обойму пистолета, изрешетив несчастного, словно дуршлаг, не оставив ни малейшего шанса остаться в живых.

Судебный медик Гарик, исследовавший труп убитого «короля», так прокомментировал ситуацию:

- Настоящий «профи», собака! Каждая пуля прошила какой-то жизненно важный орган. Так, что и одного выстрела было бы достаточно!

Также спокойно, даже нарочито спокойно, киллер зашел за угол соседнего дома, где его, вероятно, поджидала машина, и след его простыл. Оторопевшие от неожиданности рабочие застыли, как изваяния, не сделав даже попытки задержать убийцу. А, потом, легко говорить, задержать! У рабочих голые руки, а у джинсового, может статься, еще одна пушка за поясом брюк. Операция «Перехват», разумеется, никаких результатов не дала.

То, что киллер был не из здешних русских, а заезжим гастролером не вызывало никаких сомнений. Явно заказной характер преступления, человек не прятал свое лицо, вел себя чрезвычайно хладнокровно, будто делал обыденную, привычную работу, и делал ее даже с каким-то вызывающим артистизмом: все свидетельствовало о тщательно спланированной, показательной акции.

Поскольку в этой криминальной истории были, наверняка, замешаны большие деньги, а ниточка тянулась куда-то в Незалэжну Украину, то в столицу Калмыкии нагрянула группа следователей из Генеральной прокуратуры России. Доктор Гарик имел свое собственное мнение и по этому вопросу. Нервно затушив окурок в пепельнице, он с ядом в голосе произнес:

- Насмотрелся я на этих господ, «важняков» из Генеральной, глаза бы не глядели! Недавно приехал по какому-то делу один, заявился к нам в «экспертизу». Пальцы врастопырку, как у своих антиподов – братков, а, может, и не антиподов вовсе. На нас зрит, как на козявок каких-то. Слышу, как в соседнем кабинете наезжает на нашу экспертессу, умницу, каких поискать, до слез женщину довел. Захожу к ним, аккуратно беру его под локоток и веду в свой кабинет.       

- Из Генеральной прокуратуры? - спрашиваю.

- Из Генеральной.

- Что же Вы ведете себя, как будто приехали из какого-то захудалого колхоза? - задаю вопрос.

Он аж дар речи на минуту потерял, а я продолжаю:

- Народ привык судить о следователях Генеральной прокуратуры по таким положительным, каноническим литературным и киношным образцам, как интеллектуальные и воспитанные следователи Шамраев или Турецкий, а вы последнюю веру народную топчете. Если так будете продолжать вести себя, то я просто вынужден позвонить вашему шефу, первому заместителю Генерального, Станиславу Юрьевичу. Кстати, до назначения в Москву он в Элисте городским прокурором был, и я с ним много водки попил. Как ни прискорбно, придется доложить, что кое-кто позорит честь мундира, пятнает недостойно.

Позеленел мой «важняк», но вышел из кабинета молчком, как собака побитая.

Гарик налил себе рюмку водки, зачем-то внимательно посмотрел ее на просвет, и лишь потом выцедил медленно, после чего откусил от дольки лимона маленький кусочек.

- Раньше я был полон иллюзий, дурачок деревенский! Думал, как и многие другие, что в Генеральной прокуратуре работают какие-то особенные люди, достойные, ответственные», - продолжал он свое повествование, - «а выяснилось, что там вахлаков не меньше, чем среди наших стряпчих, а, может, и поболее.

Помните громкое политическое убийство журналистки из оппозиционной прессы, случившееся пару лет назад. Тогда тоже понаехало много «генеральщиков», а дело непосредственно вел некто Жорик, здоровый, как  шкаф, самоуверенный до чрезвычайности, из глаз которого просто струилось: «Я вас, бля…, excuse me, нехороших людей, всех насквозь вижу!». Вот такой супермен с рентгеновскими установками вместо глаз!

Я исследовал труп убитой. Надо сказать, что поглумились над ней негодяи изрядно. Полагаю, что перед тем, как кончать, что-то дотошно выпытывали или издевались. И гитарную струну на шее затягивали, и ножом кололи для острастки, но неглубоко. Одно описание кровоподтеков на  трупе заняло у меня не менее часа. А под конец проломили тяжелым предметом голову в двух местах и ночью притопили тело в Ярмарочном пруду. А оно, возьми, и всплыви на следующий день.

«Яблоко» тогда сильно переживало: идет тотальное наступление на демократические завоевания и свободу слова! Даже представителя своего приставило, чтобы наблюдать за ходом следствия и не позволять республиканским властям своевольничать и оказывать любые формы воздействия или нажима.

Я-то - специалист по судебной медицине, мое дело – по максимуму ответить на вопросы следователя, от политики меня тошнит, как от плохой водки или рыбы с душком. Под конец следствия «важняк» Жорик притащил обломок кухонного табурета, которым, по его версии, раздробили череп несчастной журналистки, и назначил экспертизу.

Долго возился я с этой экспертизой, реконструировал места переломов, проводил экспериментальные и сравнительные исследования, пока не пришел к категоричному выводу: не этим фрагментом предмета было совершенно убийство. За день до окончания экспертных исследований Жорик позвонил мне, поинтересовался результатами; я ему доложил, что вынужден его огорчить, результаты отрицательные. Как в изречении: Платон мне друг, но истина дороже!

На другой день подписал экспертизу, лаборантка упаковала вещдок, промаркировала все чин чином и снесла это хозяйство секретарше для регистрации и для отправки по назначению. Месяца через полтора совершенно случайно узнаю, что экспертизу Жорик так и не забрал, а упакованная табуретка спокойно лежит на полочке для вещественных доказательств, предназначенных для выдачи следователям. Я ее потихонечку стырил и заныкал у себя в лаборатории, на всякий случай.

Уже в суде, куда я был вызван  в качестве эксперта, узнаю, что постановление о назначении той экспертизы Жорик просто выдрал из уголовного дела, а обвинительное заключение, «об…ебон» - по народно-блатному, составил так, как его это устраивало. Нет постановления, значит, не может быть никакой экспертизы, хотя у нас в Бюро она проходила по нескольким журналам. Не думал я, что следователь Генеральной прокуратуры опустится до такой мелкой гадости, натуральной фальсификации, на которую провинциальные следаки просто не решатся.

- Решатся, решатся, будь спокоен, - убедительно сказал сыскарь Володя.

Доктор Гарик выпил еще одну рюмку водки со страдальческим выражением морщинистого лица и попросил друзей дать возможность закончить мысль:

- В зале судебного заседания, где от понатыканных телекамер «1-го канала», телеканала «Россия» и «НТВ», проходу не было, меня так и подмывало «взорвать бомбу». Но тогда дело бы сломалось, его отправили бы на доследование, заволокитили, а реальные убийцы, как я думаю, должны были получить положенное за содеянное злодеяние при любом раскладе. Вот тогда я окончательно убедился, что законы могут быть хорошими или не очень, но их исполнители – людишки, частенько  – дрянь чрезвычайная!».

Молчавший до этого Зеленский, невинно спросил:

- Мне понятны твои человеческие терзания, философ. А ты не пытался за бабки слить эту информацию лицу, которого «яблочники» сразу определили в заказчики убийства?

- Тогда бы он точно получил по башке аналогом этой табуретки и не сидел бы тут с нами», -  еще более убедительно сказал сыскарь Володя, видимо, имевший веские основания для такого утверждения.

- Да, не боялся я, - парировал Гарик, - я могу неумеренно выпивать, топтать без разбора «курей» в чужих птичниках, но торговать мне противно. Это природное. Помню, в раннем детстве покойная бабушка Лена, царство ей небесное, попросила меня и одноклассника Серегу помочь ей донести до базара четыре ведра помидор с нашего огорода. Тогда рынок был настоящим, там торговали колхозники и частники овощами и фруктами, выращенными на своих собственных приусадебных участках. Это сейчас рынок – филиал  Кавказа, где смуглолицые джигиты продают ананасы и киви, тоже, наверное, выращенные собственными руками.

Так вот, разместили мы помидоры на прилавке, а бабушка отлучилась, чтобы получить весы и заплатить за место. Люди подходят, спрашивают цену, желают отовариться. В Сереге в один момент забилась коммерческая жилка, и он стал бойко торговать поштучно и с толком, выбирая при этом слегка примятые помидоры. Ему бы в торговлю после школы, в Плехановку, а он в менты подался! А меня всего мурыжит от непонятного стыда, все под прилавок залезть хочется. Тут вижу, учительница наша между рядами идет, к нам потихоньку приближается. Я и нырнул под прилавок, где просидел, скрючившись эмбрионом, до возвращения бабушки.

- Рожденный ползать, летать не может! - глубокомысленно процитировал классика Олег Зеленский, - Коммерция – дело грубое, очень специфическое, а у тебя, Гарик, тонкая душа поэта, хотя общаешься ты, по большей части, с трупами!

Гарик возразил:

- Я – эксперт, а не лавочник. Ваш Парнас тут не при чем. Когда у нас в морге, в рамках «новой хозяйственной деятельности», стали вводить платные услуги, то я сразу сказал шефу:

- Увольте меня от этого дела. Не стану я брать деньги по, хер знает, какому прейскуранту цен, с родственников убитых, повешенных, погибших в автоавариях. Хоть выгоняйте с работы!  Другое дело, если мне добровольно выкатят бутылку водки, то, за упокой души усопшего, я, разумеется,  выпью. А брать бабки за смерть – для меня за падло!

- Да у тебя принципы? Поэтому ты и ходишь пешком, когда твои санитары разъезжают на авто, - съехидничал сыскарь Володя.

- Ты тоже не на иномарке ездишь, - вернул ему Гарик.

- Ты прав, не езжу. Для меня ясно на сто процентов, что, если у опера, это при его-то зарплате, появилась иномарка, то берет, подлюка! Правда, не исключен вариант, что бабушка-колхозница ежемесячно откладывала внуку по рублю, вот и накопилось за долгую трудовую жизнь.

Гарик побрюзжал еще некоторое время на следователей, на этот раз по поводу их олигофренической, как он выразился, безграмотности:

- Недавно один назначает экспертизу трупа и пишет в постановлении: «…на пульт «скорой помощи» N-кой ЦРБ поступило телефонное сообщение о том, что в микрорайоне поселка N-ск обнаружен труп гражданина Х  с ножевыми ранениями. При доставлении в ЦРБ, он скончался…». Труп, выходит, при доставке в больницу дополнительно скончался?! Нет, прежде следаки, мои ровесники, куда толковее были! Скоро в бывшей нашей стране, кроме чиновников, предпринимателей–полубандитов, настоящих бандитов без всякого подмеса, журналистов-щелкоперов и юристов-стряпчих, никого не останется. Врачи и учителя не нужны будут. 

На этом негодование Гарика на время иссякло.  

Мужчины помолчали немного, а потом сыскарь Володя обратился к Зеленскому:

- А, ты, чем последнее время занят, пиранья авторучки?

- Да, так, текучка обыкновенная, ничего особенного, - вяло ответил Олег.

- Как же, читаю твои репортажи из зала суда. Не надоело? А, вот, взял бы, да и написал настоящий детектив, а не разменивался на мелочевку.

- Темы крупной нет, - сказал Зеленский.

- Да, брось ты! Мелкотемье было только у Горбачева. Плюс «плоскостопье». Тебе, что, нужны тонны героина, международная мафия, неотразимая киллерша-вамп? - резонно заметил сыскарь. - Не интересных тем и сюжетов не существует. «Деревенский детектив» Виля Липатова более увлекателен, чем десятки нынешних «макулатуродетективов».

- «Деревенский детектив» - это литература, Володя, настоящая художественная литература, и написана настоящим писателем, - наставительно ответил Олег.

Но сыскарь Володя не унимался:

- А, тебе, что, слабо написать детективную вещь так, чтобы она и художественной литературой была? Раньше ведь это умели делать? А историй уголовных я тебе сколько угодно притащу. Да, вот, к примеру, недавнее дело об убийстве местного предпринимателя Кокуева Максима. Оно уже прошло в суде, так что тайну следствия мы не нарушим, а я как раз занимался розыскными мероприятиями по этому убийству. Так что, и документов и оперативной информации у тебя будет предостаточно, Олег!

- Любое убийство, если только это не забубенная пьяная бытовуха, –  всегда деньги. Разница только в сумме, - вставил реплику доктор Гарик, наполняя себе очередную рюмку.  

- И здесь деньги лежат в основе, - согласился Володя. - Но, по-моему, при способностях Олега из этого неординарного случая славный детективчик  можно сварганить!

- Согласен, - дополнил Гарик. - Я вскрывал труп этого Кокуева. Даже с экспертной точки зрения, случай незаурядный. А если Олег напустит побольше психологизма, достоевщины всякой, то может получиться очень недурно!

- Вы, прямо, выкручиваете мне руки, толкаете на совершение творческого акта. Интересно, а кто платить будет за работу? - попробовал отбиться Зеленский.

- Какой ты меркантильный, Зеленский! - с укоризной сказал доктор Гарик. - Соберем деньги на издание книжки у друзей и знакомых, спонсоров разных. У меня есть приятель, хороший художник, работающий в стиле компьютерной графики. Он совершенно бескорыстно нарисует обложку и картинки обалденные, портрет твой изготовит, где ты находишься в состоянии глубокой задумчивости, обусловленной осознанием несовершенства человеческой природы.

Когда книжка будет готова, то Володя распространит ее по своим милицейским каналам, я беру на себя сотрудников здравоохранения, остальное пустим для реализации по книжным лавкам. Пропиарим по телевизору и в газетах, у меня там есть завязки, помимо тебя, родимого. По крайней мере, окупим затраты, да и тебе, Олег, что-нибудь обломится на пропой души. Плюс слава народная, правда, ограниченная рамками региона!

- Вы так убедительно излагаете, что даже девственницу уговорите переспать с чертом, - одобрительно отозвался Олег, любивший хорошую аргументацию.           

Гарик удовлетворенно обратился к Володе:

- Ну, вот, и зафаловали красну девицу! На неделе заскочишь ко мне, заберешь ксерокопию экспертизы, а потом, найдешь время, встретишься с Олегом, расскажешь ему всю подноготную. И пусть работает!

Олег протестующе замахал руками:

- Я ничего конкретного вам не обещал! Я могу только попробовать!

- Вот, и пробуй на здоровье! Один – вот так попробовал, а потом вошел во вкус и все село перетрахал! - Гарика понесло вразнос. - И каждую неделю будешь перед нами отчет держать, сколько написал. Давайте, по этому поводу вздрогнем!

Для этого Олегу пришлось заказать дополнительную чашку кофе, сыскарь Володя поднял в знак согласия бутылку пива, а доктор Гарик слил в рюмку остатки водки из графинчика. Таким образом, был скреплен устный договор.

Глава II Написанная Олегом Зеленским со слов опера Володи и после изучения некоторых материалов уголовного дела. Убийство на улице Маршала Жукова.

Оперативно-следственная группа уже третий час работала в особняке, расположенном на улице имени маршала Жукова, что на северной окраине Элисты. Вызов в дежурную часть городского отдела милиции поступил в восемь утра; взволнованный мужской голос по телефону сообщил, что в доме № 16 находится труп его отца, Кокуева Максима Сергеевича. На вопрос дежурного офицера, кто передал информацию, звонивший представился: сын умершего, Кокуев Хонгор Максимович. Собрать группу в это время не заняло много времени, рабочий день уже начался, и все нужные для выезда сотрудники находились на своих местах. Это вам не глухая ночь, когда один спит беспробудным сном, другого приходится вытаскивать из ресторана, а третий очень долго выходит из квартиры, видимо, не в силах разжать горячие объятия родной любимой супруги.

Каждый был занят своим делом. Участковый шнырял по соседним дворам, выясняя, видели или слышали соседи нынче ночью что-нибудь подозрительное. Сыскарь Володя допрашивал в кухне продавщицу магазина Максима Кокуева под названием «Гиссар». Магазин находился тут же, во дворе дома, большой, с затейливой вывеской над входом; на ней искусно был нарисован горбоносый безрогий баран с шерстью бурого цвета.  По двору угрюмо прохаживался сын покойного, Хонгор, нервно прикуривая сигарету от сигареты, ожидая своей очереди вызова на допрос. Оперативники чертыхались из-за отсутствия снежного покрова; ни во дворе, ни на улице никаких следов не было и в помине. Ученая собака, сначала унюхавшая что-то, сразу за калиткой стала суетливо бегать бессмысленными, суматошными кругами; рядом с ней стоял унылый кинолог, взирая с отвращением на своего четвероногого помощника. Круглощекий криминалист Юра, покусывая кончики усов, с величайшим тщанием, будто рисовал тончайшую акварель, мягкой кистью «снимал» отпечатки пальцев с многочисленных предметов и с мебели квартиры. Тощий судебный медик Гарик совместно со следователем прокуратуры Волшебниковым описывали труп, лежащий на диване в зале.

Хорошо еще, что большое прокурорское и милицейское начальство не нагрянуло. А, то, бывало, понаедет толпа высокопоставленных, позатопчет все следы, надает следователю указаний, от которых у того голова идет кругом, и укатит на своих иномарках, нарушив весь порядок осмотра места происшествия. У него, у начальства, это называется личным вкладом в раскрытии преступления. Слава Богу, в этот раз никто не мешал!

Гарику припомнился старый случай, когда он был еще начинающим экспертом. Тогда, также зимой, только снежной, случилось убийство на улице Ломоносова. Труп мужчины-осетина лежал в спальне дома на собственной кровати, а в груди у него торчал загнанный по самый ограничитель рукоятки нож. Так случилось, что на этот осмотр приехало почти все руководство прокуратуры и милиции, затурканный следователь с испариной на лбу не знал, чьи указания выполнять в первую очередь и терпеливо дожидался отъезда больших боссов, чтобы спокойно, без нервотрепки продолжить работу. Но руководство и не думало покидать место происшествия, и следователь с тоской смотрел в окно на то, как свежевыпавший снег во дворе дома все больше превращался в хорошо утоптанный наст, напоминавший заокеанское ранчо или отечественную кошару после загона скота. Внезапно, добредший до дощатого туалета в глубине двора начальник городского уголовного розыска с нескрываемым торжеством воскликнул:

«А, это что? Посмотрите!».

Рядом с туалетом в глубоком снегу четко и хорошо отобразились  своеобразные следы модельных туфель. Но триумф начальника оперативников был недолгим. Один из высокой свиты попросил его сойти со своего места.

«Так это же следы от вашей импортной обуви, даже рисунок подошвы и набоек совпадают. Вы, видимо, сюда уже заходили до этого?».

Слегка сконфуженное начальство решило, что  посильную практическую помощь оперативно-следственной группе оно уже оказало в необходимом объеме, поэтому можно спокойно ретироваться.   

Во время нынешнего осмотра с Гарика, как тополиный пух, слетели расхлябанность и нарочитая расслабленность; вооруженный сильной лупой, он изучал труп, диктуя протокол следователю, попутно вставляя свои соображения, и комментировал обнаруженные детали.

- Обрати внимание, Валера, - фамильярно обращаясь к следаку, говорил он, - на общий беспорядок в квартире. Потерпевшего мутузили в различных местах комнаты. Кровищи хоть и не много, но разлет значительный

Посмотри на раскрытые дверцы шкафов и выдвинутые ящики комода. Все вещи переворошены. Дотошно искали, мерзавцы!

Покойный Кокуев лежал на спине. Все лицо его было отечным и багровым, сплошь усеянным свежими ссадинами и кровоподтеками; поверхности ссадин слегка кровоточили, когда эксперт дотрагивался до них пальцем в перчатке.

- Типичное самоубийство! - традиционно мрачно пошутил следователь Волшебников. Такие шутки произносились, когда перед глазами была явная насильственная смерть от криминальных причин.

«Юрик! Сфотографируй крупным планом повреждения на лице, - скомандовал Гарик, не обращая внимания на юмор следака. - Да, заодно захвати и верхнюю часть одежды с оторванными пуговицами.

Выдранные с мясом пуговицы валялись на полу рядом с диваном. Тут же лежали клочья скотча.

Ощупав грудную клетку трупа, Гарик бесстрастно констатировал:

- Ребра ходят ходуном. Ни одного живого места, едрена мать! Уверен, поотбивали все внутренности. «Чечердык», наверное, на нем танцевали, - обратился судебный эксперт к следователю Волшебникову. - Не исключено, что это и есть причина смерти. Хотя не будем столь поспешны в своих предварительных умозаключениях.

Гарик почти прильнул к шее покойного, снова взял в руки лупу, после чего осторожно снял пинцетом с шеи короткое волокно красного цвета.

- Задокументируй и приобщи к делу, - сказал он следователю. - Смотри, Валера, на шее почти ничего не видно, но если приглядеться повнимательней при косом освещении, то на коже просматриваются едва различимые, практически незаметные расплывчатые кровоподтеки без четких контуров. Мягкая удавка была. Плюс инородное волокно на коже шеи и точечные кровоизлияния в слизистой век и белочной оболочке глаз. Асфиксия путем удавления мягкой петлей, несомненно.

Гарик внимательно осмотрел комнату и увидел небрежно лежащий в углу красный мохеровый шарф. Также осторожно он поднял его с пола кончиками пальцев, оглядел со всех сторон и передал следователю.

- Сдается мне, что этим шарфиком и задушили бедного старика. Валера, ты, конечно, свое дело разумеешь, но не забудь провести экспертизу относительно идентичности волокна с шеи трупа и волокон шарфика.

Потом он продиктовал Волшебникову протокол осмотра трупаказенным экспертным языком, после чего, не удержавшись, в своем вольном стиле подвел итог:

- Значит так. Сегодня ночью, примерно между полуночью и тремя часами, некто или несколько преступников проникли в дом старика Кокуева. Это, конечно, мог быть и один человек, но что-то подсказывает мне, что их было хотя бы на одного человека больше. Вот, Юрик «пробьет» по своей  картотеке пальчики, и многое прояснится.

Что им было нужно от убитого, выяснять тебе, уважаемый. Но, думаю, деньги, ведь старик был богатым человеком даже не по нашим жлобским меркам. Но это не экспертная компетенция.

Сначала они его прилично измордовали, потом основательно поработали ногами, покрушив нашему потерпевшему ребра и отбив внутренние органы. Вероятно, пытали; видишь следы ожогов от действия пламени на кистях рук. Не исключаю, что была использована зажигалка. Далее, то ли отчаявшись получить требуемую сумму, то ли, получив, но будучи отмороженными и не желая иметь живого потерпевшего, который может ненароком опознать, задушили его вот этим красным мохеровым шарфиком. Били они его долго и нудно.

Вот все, что я могу сказать тебе на сегодняшний момент, любезный. После вскрытия ты получишь куда больше информации, но, в принципе, она мало, что добавит к сказанному. Основную канву я изложил.

Гарик стянул резиновые перчатки, прошел в кухню, выбросил их в мусорное ведро и стал тщательно мыть руки. Лишь потом,  с чувством выполненного долга, развалившись на стуле и лукаво посматривая на сыскаря и вошедшего следователя Волшебникова, с удовольствием затянулся сигаретой. Сделав несколько глубоких затяжек, он вытащил из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку из никелированной стали, обтянутую кожей и наполненную  водкой. И протянул ее, словно дразня, своим «коллегам».

Затем глумливо хохотнул:

- Пардон, я и забыл, что вы на службе, чуваки, - и отпил хороший глоток.

Сыскарь Володя только что закончил допрашивать насмерть перепуганную продавщицу кокуевского магазина «Гиссар». Наступила очередь Хонгора, сына задушенного. Тяжело вошел он в небольшую по размерам кухнешку, наполнив ее запахом густого перегара.

Следователь Волшебников обратился к Гарику:

- Для начала давайте проведем ему экспертизу.

- Разумно. Выноси постановление, и не завтра-послезавтра, а прямо сейчас. Потом от вас ни хрена не дождешься». - И Гарик, представившись Хонгору, попросил его раздеться до трусов.

В своей работе Гарик был скрупулезен, что трудно было предположить по его разгильдяйским манерам и полубогемному облику. Халтуру в деле он терпеть не мог. Дотошно осмотрел тело свидетельствуемого, обратив особое внимание на костяшки пальцев рук. Не обнаружив ничего, он начал также внимательно разглядывать одежду и обувь Хонгора, особенно подошвы утепленных кроссовок. Не найдя там ничего подозрительного, лишь театрально развел руками.

- На одежде есть какие-то темные помарки, но кровь ли это, выяснят наши биологи.

- Надо взять подногтевое содержимое, - сказал Волшебников судебному медику.

- Может, ты предложишь мне еще маникюр ему сделать? По УПК это твоя прямая обязанность, вот и выполняй, - Гарик не переваривал чересчур самонадеянных следователей и всегда ставил их на место. Подчеркнуто независимо он вышел на морозную январскую, бесснежную улицу, насвистывая незабвенную “Hey Jude”, держа в одной руке сигарету с зажигалкой, а в другой – плоскую никелированную фляжку.            

- Чего это он? – опешил обидчивый Волшебников.

- Он такой, - ответил Володя. - Пижон, конечно, поддавальщик, но  дело свое знает досконально. Клевый эксперт, спец на все руки, и гордый. Очень не любит, когда ему пытаются залезть на шею.

Вдвоем они стали допрашивать сникшего совсем Хонгора.

- Фамилия, имя, отчество, год рождения?

- Кокуев Хонгор Максимович, 1949 года рождения.

- Кем приходитесь погибшему Кокуеву Максиму Сергеевичу?

- Родной сын.

- Где проживаете?

- Вообще-то, прописан по этому элистинскому адресу, но постоянно проживаю в крестьянском хозяйстве «Гиссар». Это в пятнадцати километрах от города в Целинном районе.

- Чем занимаетесь?

- Отец поручил мне контролировать это крестьянское хозяйство. Там он разводит овец редкой породы. Специально привез их из Средней Азии. За ними, да и за рабочими, глаз да глаз нужен.

- Так ты там управляющий? - спросил следователь.

- Нет. Вроде старшего. Отец платит мне твердую зарплату.

- И в какой же сумме выражается Ваша твердая зарплата? - полюбопытствовал сыскарь.  

- Семь тысяч рублей.

- Креста на нем нет, то есть, не было. Родному чаду и такие крохи! - почти искренне огорчился Володя.

- Отец не любил сорить деньгами, - дипломатично заметил Хонгор.

Волшебников с явным недовольством на лице заметил:

- Несет от тебя, как от пивной бочки!

- Выпивши я вчера был крепко, - пояснил допрашиваемый.

- Ты, что, алкоголик? - в лоб спросил следователь.

- Да, нет. Пью я редко, отец был трезвенником и этого дела не переваривал, на дух не переносил. Но бывают случаи, когда выпиваю до такого состояния, что не помню вчерашнее.

- И вчерашнюю ночь, разумеется, не помнишь? - в вопросе Волшебникова звучало плохо скрытое утверждение.

- Подожди, Валерий, - прервал его сыскарь Володя и обратился к Хонгору: - Расскажите по порядку, когда пришли домой, что было ночью. Подробно.

Хонгор попросил разрешения закурить и начал говорить:

- Вообще-то, я почти все время нахожусь в крестьянском хозяйстве, в Элисту приезжаю редко, только по делам и для отчета отцу. Вчера я приехал часа в 4 дня. Сегодня собирался закупить продукты для работников и кое-что по мелочевке. В магазине отца всегда отоваривался. И сегодня же хотел возвращаться обратно. Встретил друзей, и сели выпивать в кафе «Дорожное».   

Володя уточнил имена друзей и их адреса, после чего предложил продолжить рассказ.

- Так, вот. Набрались мы с ребятами хорошо, но это все я четко помню. Примерно в 10 часов вечера я приехал в дом отца. Его я застал с продавщицей в магазине. Старик был очень недоволен моим состоянием опьянения и отправил в дом спать. Я прошел в свою комнату, разделся и лег спать. Заснул практически сразу.

Утором проснулся, вышел из своей комнаты и прошел через зал. Отец лежал на диване одетый, мне показалось, что он  спит. Я пошел в магазин, чтобы составить с продавщицей список покупок. Потом продавщица ушла в дом к отцу для согласования с ним списка. Через минуту она вбежала в помещение магазина, страшно перепуганная, и сказала, что отец мертв. Я не поверил ей и вернулся в дом. В армии нас учили проверять признаки жизни. Так вот, он был действительно мертвый, холодный, успел даже закоченеть.

- Подожди, - перебил его Волшебников, - получается так. Ты крепко спал, как младенец, а в соседней комнате в течение длительного времени убивали твоего отца, и ты абсолютно ничего не слышал?

- Честное слово, ничего не слышал!

- Кому ты сказки рассказываешь? - надменно произнес следователь. - В зале грохот стоял страшный, крики, стоны, а у тебя неожиданно развилась странная  мексикано-бразильская амнезия. Ничего не помню, ничего не слышал. Так не бывает. Сдается мне, что ты и грохнул своего папу. Какие отношения у тебя были с убитым Кокуевым Максимом Сергеевичем, твоим родным отцом?

Хонгор заметно нервничал, был бледен, беспрестанно чадил сигарету за сигаретой:

- Сложные, - откровенно ответил он, - отец никому не доверял. Все дело целиком вел самолично. Мне был определен участок – крестьянское хозяйство, да и то он часто приезжал с проверками, частенько ругал меня за выпивку.

- Деньги у него были?

- Думаю, что немалые. Но где они находились, в банке или в каком-нибудь потайном месте, я не знаю.

- А вы никогда не просили надбавки за работу, не получали премиальных? - вставил вопрос сыскарь.

- Раз или два был такой разговор, но отец всегда говорил, что и так платит много, и мы его скоро разорим.

- Вот, вам и мотивчик вырисовывается, - удовлетворенно проговорил Волшебников, - сынок пашет, как папа Карло, не дополучает положенное, чувствует себя ущемленным. Почему бы ни поправить финансовое положение?  

- Что такое вы говорите! - возмущенно воскликнул Хонгор.

- Охолонь, охолонь! А лучше, слезу пусти горькую и поведай нам, как ты нежно любил родного папу. Но ведь глазки у тебя сухие, только бегают, как у мышонка. Нет, не любил ты своего папу!

Со слов продавца, а магазин работает круглосуточно, ночью во двор и за покупками никто не заходил. Сам видишь, кроме тебя, некому. Так что, колись, Кокуев. Чистосердечное признание, оно, знаешь…

Хонгор затравленно и беспомощно смотрел на следователя и оперативника.

- Но, не убивал я его, честное слово! Что же мне делать?

- Лучше всего написать явку с повинной. А к слову «честное» не забудь добавить – «пионерское», убедительнее звучит, - съерничал Волшебников. - Выйди на время во двор, обмозгуй то, что я тебе сказал. А то все помещение провонял табачищем и перегаром, дышать нечем. Да, смотри, ноги не вздумай делать. Себе только навредишь.

Когда Хонгор Кокуев покинул кухню, сыскарь Володя озабоченно спросил у следователя:

- Что намерен делать, Валерий?

- Как, что? Задержу на трое суток по статье 122 УПК, а потом возьму санкцию на арест.

- Что-то мне не нравится в этом деле. Не похож Хонгор на убийцу родного отца, хоть и отношения у них были, похоже, напряженные, - размышлял вслух оперативник.

- Да, бросьте, вы, похож – непохож! Вот и эксперту нашему судебно-медицинскому интуиция что-то подсказывает, - уже раздраженно бросил следователь. - Мерещится вам всяческая метафизика. Эксперт-то, за раскрытие не отвечает, ему вольно полагаться на ощущения. А с нас с тобой, Володя, начальство спросит, и строго спросит, почему не раскрыли убийство по свежим следам? Причем, когда явный убийца был у нас в руках. А то, что он расколется, у меня сомнений нет.

Ты, что, нас калмыков не знаешь? Нажрался водки, зенки залил, всколыхнулись старые обиды и несправедливости, ну и пошла молотьба. А когда пришел в чувство, то дело уже сделано, труп папы готовенький для погребения! Это сейчас он, не протрезвевший, пробует залупаться, отрицает все с хода, а посидит немного, поймет, что деваться некуда. Мотив есть, все улики против него.

Таким образом, судьба Хонгора Кокуева была решена. Когда он подписывал протокол допроса и постановление о задержании в качестве подозреваемого, рука его заметно дрожала, то ли с похмелья, то ли от волнения.

Под конец он не выдержал и возмущенно выпалил:

- Несправедливо все это! Не убивал я отца!

- Мы тоже его не убивали, - смиренно ответил Волшебников.

С наручниками на запястьях ссутулившийся Хонгор был посажен в «воронок» и отправлен в изолятор временного содержания при городском ОВД. 

Глава III РАЗГОВОР СЫСКАРЯ ВОЛОДИ И ОЛЕГА ЗЕЛЕНСКОГО В ГОРОДСКОМ СКВЕРЕ

Примерно через неделю после исторической встречи в “Elephant”,е, пригожим и радостным майским утром пути Олега Зеленского и сыскаря Володи пересеклись на лавочке в центральном городском сквере, уютном и обрамленном девственно зелеными деревьями. Общую гармонию несколько нарушала стоящая посреди сквера странная скульптура грустного мужчины с музыкальным инструментом в руках и огромной треугольной дырой на месте груди и живота. По замыслу ваятеля, статуя олицетворяла одушевленную Эолову арфу. Вот Вам, образец авангарда, искусства сильно продвинутых людей! Но, погрязшие в социалистическом реализме элистинцы, не понимающие прогрессивного, приклеили к шедевру сразу несколько обидных, даже издевательских, названий: «Воздух», «Сквозняк», «Дотр уга» (калмыцкое) – «Без требухи». Увы, такова судьба многих творцов, опередивших время, не понятых толпой профанов и черни.

Зеленский искренне наслаждался весной и сопутствующими ей атрибутами: девушками, обтянувшими соблазнительные, аппетитные попки рискованными джинсиками и юбчонками, на пошив которых ушло минимальное количество ткани.

- Да, брось ты головой вертеть! - почти с осуждением в голосе сказал Володя. - И когда ты только угомонишься, полтинник уже на носу? Песок скоро сыпаться начнет, а все туда же!

- Ханжа ты ментовская! - ответил разморенный солнцем Олег. - Возраст не должен мешать ценить прекрасное! И, что такое, пятьдесят для мужчины? Лета, когда он только вылезает из коротких штанишек с помочами!   Любить красоту, даровано нам Небесами! А, вы, наверное, и радуетесь только тогда, когда сажаете кого-нибудь в кутузку! А во время моей молодости даже существовала инструментальная пьеса в электрической обработке под названием «Музыка для наблюдателей девушек», ее по «Голосу Америки» постоянно крутили, - ностальгически добавил он.

- Давай, к делу, наблюдатель, - предложил практичный опер. - На следующий день после «Элефанта», как и договаривались, я зашел к Гарику в морг. Время выбрал не самое удачное, там как раз вскрывали труп «подснежника – «гниляка». «Фан» стоял, я тебе доложу, невыносимый. Но, невозмутимый Гарик, уже вмазавший, заявил, что этот запах его совершенно не раздражает. А не выносит он запах грязных, нестиранных «топоров» (блатное – носков). И тут же рассказал мне историю о том, что, когда учился в мединституте, с ним в общаге проживал некий Славик, у которого была повышенная потливость ног. Теперь я тоже знаю, как это называется по научному – гипергидроз. Гарик по этому поводу в то время даже стишок написал.

Славик носки снимает, зараза!

Двое из нас окочурились сразу.

Двое других отрубились вдоль стен.

 Все это позже назвали – фосген.

Но это лирика, которой я набрался от тебя, Олег. А по существу: Гарик вручил мне ксерокопию экспертизы трупа Кокуева Максима Сергеевича.

И сыскарь передал Зеленскому с десяток листов бумаги, свернутых в трубочку и перетянутых посередке черной женской резинкой для волос.

- Он популярно объяснил мне, - продолжал сыскарь, - что кровоподтеков и ссадин на трупе было столько, что он замучился считать. Сохранившиеся при жизни зубы выбиты, нос проломлен, нижняя челюсть с переломами в двух местах; всего ударов в лицо, как утверждает Гарик, было нанесено не менее пятнадцати. Кроме того, не менее восьми ударов в голову, в различные отделы ее волосистой части, некоторые из них сопровождались кровоизлияниями в головной мозг. Таких опасных для жизни ударов, по мнению нашего уважаемого эксперта, было пять. Особенно досталось грудной клетке, где, чтобы определиться с переломами ребер, Гарику потребовался целый рабочий день. Но, ты знаешь нашего умельца. Старика Кокуева и ногами пинали, и прыгали на его грудной клетке. Локальных ударов было нанесено не менее двадцати, а прыжков - не менее трех-четырех. Сломанные ребра проткнули левое легкое, повредили сердце и печень. На спине трупа Гарик нашел четкий след-кровоподтек от подошвы кроссовок. Так вот, это не кроссовки Хонгора, там другой рисунок. Тогда, даже если предположить, что сын убитого и являлся участником избиения, то был он не один. Кроме того, у трупа были отбиты обе почки. Но упертого Волшебникова не переубедишь. У него в голове уже сложилась полная картина убийства.              

Да, забыл сказать. В начале избиения старик Кокуев пытался сопротивляться или защищаться, на кистях рук – сплошные кровоподтеки и ссадины. И еще одно подтверждение, что Кокуева перед убийством пытали. На кистях рук, на фоне ссадин и кровоподтеков, Гарик обнаружил множественные ожоги пламенем. Говорит, похоже на действие пламени зажигалки.

А, вообще, Гарик сказал, что если не считать травмы, то внутренние органы и сосуды у потерпевшего были, как у молодого человека, несмотря на возраст в семьдесят один год. Крепкий, сохранный старик. Прожил бы еще лет пятнадцать-двадцать.

- Мрачное кино на фоне весеннего солнца, - философски заключил Зеленский.

- Да, еще информация. Эксперты биологи из Бюро судебно-медицинской экспертизы определили, что помарки крови на одежде Хонгора одной группы с кровью от трупа убитого Кокуева. Это осложняет положение подозреваемого, которого уже перевели в СИЗО и подписали санкцию на его арест. Сам Хонгор объясняет их происхождение тем, что прикасался к трупу и даже пытался переворачивать его. Гарик осматривал одежду и однозначно высказался, что это не капли, не брызги, не потеки, а незначительные по размерам места кратковременного контакта с одеждой убитого. Но для нашего следака Валеры Волшебникова наличие крови отца на одежде сына - это бубновый туз в колоде обвинения. На следующей неделе Хонгора Кокуева повезут на психиатрическую экспертизу. Посмотрим, что еще скажут эти «хироманты-астрологи». Кстати, наркологи не признали Кокуева алкоголиком, просто он - неумеренно употребляющий от случая к случаю бытовой пьяница.

Олег спросил:

- Володя, скажи, а почему ты уверен в непричастности Хонгора к убийству своего отца?

- Понимаешь, - задумчиво произнес Володя, - у настоящего сыскаря, кроме агентурной сети, умения разговаривать с подозреваемым и свидетелями, других специальных штучек-дрючек, должен иметься нюх. Или интуиция, если это тебе больше нравится.

Так вот, мой нюх за версту чует, что это не он. Пока у меня нет конкретных доказательств его невиновности, но я их добуду.

Олег с уважением посмотрел на своего собеседника:

- А я думал, что вам без разницы, кого упечь на нары.

- Сидеть должен тот, кто совершил преступление, - убежденно ответил сыскарь Володя.

- Да, еще, - добавил он, - Юра криминалист отработал все отпечатки пальцев из дома. Много следов убитого, что вполне естественно; Хонгора, но и он бывал нередко у старика; продавщицы магазина – она почти ежедневно заходила в Кокуеву, и уборщицы. Нашлись еще какие-то единичные отпечатки, часть из них оказалась пригодной для идентификации. Юра «пробил» эти отпечатки по базе данных нашего МВД; таковые в картотеке не значатся. Опять против Хонгора все поворачивается. Есть еще один любопытный фактик, - Володя, видимо, оставил его на «десерт. - Продавщица магазина рассказала мне, что примерно за месяц до убийства в магазин заходил незнакомый русский парень лет около тридцати с намерением устроиться на работу. Выяснив, что вакансий нет, он не ушел сразу, а стал расспрашивать о личности хозяина, особенно заинтересовавшись обстоятельством, что Кокуев живет в доме один. Да еще, под предлогом посещения туалета, шастал по двору, все зыркал по сторонам. Ей это показалось подозрительным. Я разделяю ее мнение.

Кстати, по показаниям продавщицы, у убитого имелся в гардеробе красный мохеровый шарф, он надевал его по особым случаям.

- Интересная информация для начала, - отметил по достоинству скрупулезность полученных данных Зеленский.

- А теперь я расскажу тебе о личности убитого, Кокуева Максима Сергеевича, семидесяти одного года от роду, - сказал Володя. - Это для произведения пригодится.

При слове «произведение» Зеленский покосился на друга, ожидая увидеть на его лице насмешку или иронию, но приятель говорил совершенно серьезно. Сыскарь привык к своей собственной работе относиться по- деловому, также уважительно он воспринимал и любой другой род человеческой деятельности, кроме преступных занятий, разумеется.                                              

Володя начал свое повествование:

- Кокуев Максим Сергеевич всю жизнь искал свое место в жизни. В конце пятидесятых годов, после возвращения калмыков из сибирской ссылки, он поступил в астраханскую школу милиции, закончил ее  с грехом пополам, и несколько лет проработал в должности следователя в Элистинском городском отделе милиции. Следаком он был нулевым, хотя очень старательным и исполнительным. Наверное, не его это было дело.

Потом, в той же Астрахани он окончил курсы фотографов, и устроился в Элисте в «Горбыткомбинат» разъездным фотографом. Но, видимо, чтобы быть приличным фотографом нужны какие-то дополнительные качества, кроме умения клацать затвором фотоаппарата. Одним словом, фотографа из него не  получилось тоже.

Тем не менее, он с гордостью хранил все дипломы, удостоверения и справки с прежних мест работы в пузатом чемоданчике – «балетке». Помнишь Олег, в шестидесятые годы мужчины ходили с такими в баню.

Я как-то давно видел передачу нашего телевидения об интересных людях города, посвященную Максиму Кокуеву. С какой любовью он вытаскивал из «балетки» аккуратно сложенные документы, характеристики и фотографии и как подробно рассказывал тележурналисту о происхождении каждой бумаги. Педантом большим был наш потерпевший.

Но, и скупердяем, каких поискать! Гарик рассказывал мне, что однажды, когда еще был жив его покой шеф, друган Кокуева, будущий потерпевший Максим Сергеевич по какому-то делу пожаловал в Бюро судебно-медицинской экспертизы. Шеф и Гарик быстренько решили его пустячный вопрос, а потом Шеф стал колоть другана на магарыч. Так, тот сделал вид, что не слышит, хотя предложение сначала поступило в завуалированной форме, а затем прямо, без затей; дескать, беги за бутылкой. Так и не обломилось ничего экспертам в тот день от будущего потерпевшего.

Сыскарь приостановил свой рассказ, чтобы передохнуть; он не умел так много и долго говорить. Поднявшись с лавочки, купил в ближайшем киоске две бутылки холодной питьевой воды, одну из них протянул Зеленскому, а из другой отпил добрую половину.

- Слушай дальше. С начала перестройки многогранно одаренный Кокуев, который находился уже в предпенсионном возрасте, окончательно уяснил для себя, что бесполезно общественный труд не принесет ему ни удовлетворения, ни денег. А деньги он любил, и физически был крепок. Он решил, что сама Судьба определила ему стать предпринимателем. И после некоторых раздумий он решился на оригинальный ход, заняв пустующую нишу в бизнесе республики.

Кокуев решил разводить мясную курдючную породу овец, которых в Калмыкии не осталось. Тонкорунная калмыцкая овца весит немного, а спекулянты, скупающие шерсть, берут ее за бесценок, так что никакой выгоды. Специально для этого он съездил в Среднюю Азию, откуда привез десятка полтора-два ягнят, так называемой «гиссарской» курдючной породы.

Я не поленился сходить в библиотеку, в читальный зал, выписал из «Большой Советской энциклопедии» статью об этой овце. Держи, - сыскарь подал Олегу Зеленскому сложенный вчетверо листок из школьной тетради, заполненный убористым почерком.

Олег с удивлением посмотрел на Володю.

Тот, как бы оправдываясь, сказал:

- Все надо делать на совесть. Мелочей в нашем сыскном деле не бывает.

Володя продолжал:

- Сам прочитаешь, но овца действительно уникальная. Крупная, ширококостная, безрогая. Вес баранов достигает до 140 кг, максимум – 190 кг; маток до 80-90 кг, максимум до 150 кг. Убойный выход 58-60 %. Очень скороспела; к шести месяцам вес баранчиков достигает 60-ти кг и более. На крестце крупный курдюк, где откладывается жир, до 18-20 кг.  Неприхотлива, вынослива, приспособлена к круглогодичному пастбищному содержанию. Плодовитость достигает 115 – 120 %. Правда, шерсть никуда не годная; бурая, грубая, с большим количеством сухого и мертвого волоса, настриг незначительный. В основном используется для изготовления грубой кошмы и войлока. Одним словом, идеальная мясная порода. Хорошо прижилась у Кокуева в Калмыкии.

- Ты так скоро станешь специалистом по овцеводству, - с невольным уважением заметил Зеленский.

- У нас работа такая, что по характеру уголовного дела приходится становиться то автомехаником, то бухгалтером, то еще, черт знает кем.

- Кстати, ты очень хороший, интересный рассказчик, - добавил Олег.

- С кем поведешься, от того и наберешься. Вы с Гариком такие краснобаи. Да и книжки читаю. Правда, я больше люблю слушать ответы на заданные вопросы.

- Продолжать? - спросил сыскарь Володя у Зеленского, и, получил утвердительный кивок. - В начале свой частнопредпринимательской деятельности Максим Кокуев в длинном брезентовом дождевике лично выводил овец пастись в степь, жил-то он на окраине города. Но, когда отара разрослась, купил за бросовые деньги под Троицким покинутую чабанскую точку, капитально отремонтировал ее, и разместил своих «гиссаров» там. Ему потребовались помощники. Людей нанимал в основном из числа родственников, хотя платил им не по-божески. Сына Хонгора, чтобы не болтался без дела и пил меньше водки, пристроил старшим в это же крестьянское овцеводческое хозяйство, которое назвал «Гиссар».

Появились деньги. Реконструировал дом, во дворе открыл большой, просторный круглосуточный магазин, тоже под названием «Гиссар», где продавал предметы первой необходимости, спиртное, сигареты и продукты. Нанял двух женщин-продавцов, работавших посменно. Каждый вечер лично и дотошно  проверял выручку, финансовые документы вел аккуратно.

Потом на своей улице открыл овощную лавку. Был нелюдимым, не шиковал, в личной жизни довольствовался малым. Вредных привычек не имел.

- Экономил», - предположил Олег Зеленский. - Интересный типаж нарисовал ты мне, Володя. Никаких излишеств, только дело. Прямо по протестантской этике жил, царство ему небесное. А денежки где ховал?

- Удалось совершенно достоверно установить, - ответил сыскарь, - что основной капитал Кокуев держал в банке, бухгалтерия у него была совершенно прозрачная. Но на всякий пожарный случай в сарае домовладения существовал тайничок, где находилась сумма для оперативных целей и непредвиденных расходов. Сумма для нас с тобой запредельная, Олег. Да и сам тайничок был очень хитроумно устроен. Штабеля досок плотно закрывали кирпичную стену сарая. Но две доски находились в таком состоянии, что стоило надавить в определенное место, как эти доски свободно мог бы вытащить даже ребенок. А за ними в кирпичную кладку стены и был вмурован стальной тайничок-сейф, «пещера Алладина». Причем снаружи все идеально закамуфлировано под натуральный кирпич. Продуманный был старичок!

Зрительные картины, стоявшие в глазах Зеленского, уже на лавочке в сквере стали трансформироваться в  образы-строчки будущего  «произведения».

Вот, Кокуев Максим Сергеевич, ранним утром, строгий лицом, целеустремленный, одетый в резиновые сапоги и длиннополый, заношенный, выцветший брезентовый дождевик с капюшоном, гонит по грязной, не- заасфальтированной улице свою небольшую отару бурых, горбоносых «гиссаров» в степь, где они проведут целый световой день. В одной руке и него посох, в другой – холщевая торба со скромной снедью. Вот вам вид современного апостола! У него все получится! Внутреннее чувство явственно свидетельствует ему об этом. Да, и астрологические прогнозы весьма благоприятны …

Ремонт купленной, запущенной чабанской точки. Дом для работников должен быть хорошим и удобным. Но не меньшее внимание хозяин уделяет кошаре, в которой должны размещаться любимые овцы. Кокуев даже раздобыл в загашниках Минсельхоза типовой проект такой кошары, усовершенствовал его по своему разумению. Овцам нужен комфорт и все необходимые условия для содержания. Они его будущее…

Во дворе домовладения функционирует круглосуточный магазин «Гиссар». Пунктуально в 22 часа хозяин регулярно заходит в помещение магазина, где подолгу беседует с продавщицей и снимает суточную выручку. Реже продавец приходит с отчетом в дом хозяина. Его интересует буквально все: сколько было покупателей, на какие товары имелся повышенный спрос, какие остались невостребованными. Потом следует приятная и волнующая процедура подсчета выручки, сверка с тетрадью продавца. Шуршащие купюры греют сухие ладони, сортируются по достоинству, после чего наступает время выводов: удачный выдался день или не очень. В грудной клетке сердце бьется с удовлетворением. Хозяин!...

Легкая вечная досада, вроде незначительной занозы, на то, что приходится много платить. Налоги, накладные расходы, зарплата наемным работникам. Да, еще «пиявкам» из разных проверяющих и контролирующих структур необходимо доплачивать немыслимые суммы! А работники? Какие они прожорливые и неэкономные. Не понимают, каким трудом ему достается каждый рубль. Почему бы, не взять пример с него, Кокуева Максима Сергеевича? Одет непритязательно, но прилично, чисто. Зачем ему часы «Роллекс» или «Картье»? Чтобы усилить зависть недоброжелателей? Проверенные старенькие «командирские часы» еще советского производства по качеству ничуть не хуже, работают безотказно! Питание сбалансированное, калорийное, чтобы и силы поддерживать, но и гюзян - брюхо не распускать. Излишества никого никогда к добру не приводили. А уж, карты, женщины, спиртное, игра в казино в рулетку; только совершенно безответственный человек может позволить себе эти пороки! Баловство, все это. Вот, он, Максим Кокуев, сколько уже лет назад потерял жену, но после ее смерти никакую другую женщину не впускает в свое сердце, хранит верность той, что на протяжении жизни делила с ним и горе и радость! Заниматься надо делом, честно зарабатывать на кусок хлеба… 

Ни на кого нельзя положиться, даже на родного сына Хонгора, великовозрастного шалопая, пьющего больше, чем может позволить себе серьезный человек. Некого оставить преемником. Но всерьез Максим Кокуев не задумывается над этим вопросом. Физически он чувствует себя прекрасно, редкую зимнюю простуду лечит не химическими таблетками, мелом толченным, от которых вреда больше, чем пользы, а традиционными народными способами, чаем, настоянным на специальных травах, баней…

Поистине момент наивысшего наслаждения, ревизия тайника в сарае. Вот они – плоды его трудолюбия, правильно спланированной хозяйственной деятельности! Мысль о том, для чего ему на восьмом десятке нужны эти деньги, даже не посещает голову хозяина? Главное, что дело функционирует надежно и стабильно, отсюда и законный доход. 

Глава IV СИЗО

Окованная железом дверь с «глазком» и закрытой амбразурой «кормушки» с неприятным звуком раскрылась и контролер-надзиратель, легонько подтолкнув Хонгора в плечо, направил его в помещение камеры. В одной руке Хонгора под мышкой находилась стопка серого и сыроватого казенного постельного белья, в другой он держал «сидор», который передала ему перед отправкой в СИЗО сердобольная продавщица магазина «Гиссар»: сигареты «Прима», сало, сахар, принадлежности для утреннего туалета. Пять пар глаз с угрюмым интересом разглядывали его.

Он сделал два нерешительных шага и произнес:

- Здравствуйте!

Ответа на приветствие не последовало, зато из-за стола выскочил невысокого роста вертлявый молодой мужчина, более похожий на подростка, с кучерявой, почти цыганской шевелюрой, и начал паясничать – приплясывать перед Хонгором:

- И что за человечек сюда пожаловал? А, то нам с воли пришла малява: дескать, притопает к вам фраер, который за хрусты папашку родного уханандахал («убил» – блатное), галстук ему повесил («задушил» - блатное).

- Не убивал я его, - омертвевшими губами проговорил Хонгор.

С верхней койки-шконки раздался грубый, но спокойный голос грузного человека, по всей видимости, главного в камере:

- Разберемся. То ли ты беспредельщик – мокрушник, кошатник (блатное),  то ли на тебя чужой груз решили повесить.

Хонгор также нерешительно подошел к столу, непослушными пальцами развязал «сидор», пачки «Примы» располовинил, одну часть положил обратно в холщовую торбу, другую оставил на столе, сказав:

- Это на общак.

Грузный мужчина более внимательно посмотрел на вновь прибывшего и спросил:

- По понятиям живешь или подсказал кто?

- Это мне в ИВС один сокамерник посоветовал, - честно признался Хонгор.

Грузный уже одобрительно сказал:

- Это хорошо, что прислушиваешься к умным советам!

Сокамерники усадили Хонгора за стол и заставили рассказать, как на духу, все о своем деле. Консолидированного мнения не сложилось, но главный распорядился:

- Занимай эту шконку, - и указал на пустующее место в углу камеры.

Вечером после отбоя, лежа под тощим, холодным одеялом Хонгор решил, что все прошло относительно благоприятно. В ИВС его пугали всякими неожиданностями, и он изрядно волновался по поводу своего переезда в СИЗО. И если нельзя было сказать, что он безоговорочно принят новой средой, то уж – не отторгнут, это точно. А это крайне важно в таком месте, как тюрьма. Еще его угнетало чувство несправедливости, бессилия, невозможности как-то повлиять на ход дела. Но это сидело под сердцем всегда, даже тогда, когда он думал, казалось, о совершенно другом. Впоследствии, грузный Бембя, главный в камере, повидавший на своем веку всякое, наставлял новичка:

- Понимаешь, Хонгор, это машина! И ты должен готовиться к худшему. Машине безразлично, кто попадет в ее жерло. У нее нет души. Она штампует приговоры, как на конвейере. Это ее задача. Ты – теленок, за тебя некому заступиться, и у тебя нет денег, чтобы нанять хорошего адвоката. Поэтому, оставь глупые надежды, что «эти» разберутся по совести или по своим законам!».

Бембя говорил с Хонгором нормальным, обычным языком, не употребляя блатные словечки – «феню», может быть, поэтому, без скоморошьего фольклора петрушки-уголовника,  они действовали напрямую сильнее и убедительнее. Не прибавляли хорошего настроения  Хонгору поучения знающего человека, опускающие на безнадежное ледяное плато реальности.     

Со следующего дня Хонгору пришлось жить «по иконе» (блатное - внутреннему распорядку дня), висящей на самом видном месте. Побудка в 6:00, утренний туалет, уборка камеры. Затем «кормушка» с грохотом распахивалась и шнырь из хозобслуги – раздатчик пищи черпаком плескал в миску какую-нибудь кашу из «дробленки», и выдавал пайку - хлеб. После завтрака сидельцы мыли посуду и готовились к прогулке. Часовая прогулка совершалась в первой половине дня, для каждой камеры имелся отдельный прогулочный дворик, по графику, составленному таким образом, чтобы заключенные из разных камер не имели возможности контактировать между собой в коридоре, но потенциально существовала случайная возможность встретиться с кентом из другой камеры, поприветствовать его, обменяться нужной информацией.

Прогулочные дворики представляли собой каменные квадратные мешки высотой три метра, верхняя часть которых была туго обтянута прочной сеткой-рабицей, и через это «окно в клеточку» виднелось хмурое, тоскливое, зимнее небо. Небо – один час в сутки. Над головами подследственных, по промежуткам между двориками прохаживались контролеры-вертухаи, следящие за порядком и за тем, чтобы люди из соседних двориков не переговаривались между собой и не перебрасывали записки.

В полдень следовал обед: обычная баланда, рыбный суп, который правильнее было бы называть супом из рыбных костей, или суп с кусочками вареного говяжьего сердца. Любовь администрации СИЗО к говяжьим сердцам объяснялась банально; дешевизной этого продукта.

В послеобеденное время одни спали, другие читали газету или книги из тюремной библиотеки, то есть, культурно проводили досуг. Другие играли в разрешенные шахматы, шашки или нарды, или в неразрешенные самодельные стиры (блатное) – карты. Во время периодических шмонов – обысков стиры изымались вместе с другими запрещенными предметами: чаем, из которого варили чифирь, чифирь-баками, заточками, порнографическими рисунками, записками-мялявами, приспособлениями для татуировок. Но народные умельцы очень быстро изготавливали новые стиры, используя газетную бумагу и хлебный мякиш.

После скромного ужина, опять наступал период свободного времени.  Хонгор его использовал для стирки личных вещей. Он сразу усвоил правило, что одним из условий нормального существования в камере была чистоплотность. Чмошников, не следящих за собой, опустившихся людей тюремное сообщество быстро превращало в изгоев.

В 22 часа гасло основное электрическое освещение, оставалась гореть только тусклая лампочка над дверью для обозрения камеры через «глазок» контролером. А подследственным надлежало ложиться на свои нары. Хочешь, спи или предавайся невеселым думкам о приближающемся суде.                 

Не менее важным, чем предписания «иконы», были нормы поведения, установленные преступным миром, нарушение которых грозило самыми суровыми последствиями. Хонгор интуитивно догадался о некоторых из них. Не вступай в контакт с администрацией, если хочешь спокойно жить, не бери чужого, меньше говори, больше слушай, не грузи своими проблемами окружающих, говори, когда тебя спрашивают, «фильтруй базар» (блатное), то есть, следи за речью, кому-то твое необдуманное слово может показаться обидным и даже оскорбительным, умей постоять за себя. Поистине, платформа для лагерной триады:

«Не верь, не бойся, не проси!».

Несмотря на то, что основная масса клиентов СИЗО привлекалась по статье «бакланка»-хулиганка - «национальная калмыцкая статья» (ст. 206 старого Уголовного Кодекса), в Хонгоровой камере наблюдалось завидное разнообразие.

Так, цыганковатый, с жуликоватыми глазами, вертлявый Печкин по «специальности» был вор-домушник. Бомбил не навороченные особняки-хоромы и квартиры, а преимущественно убогие домишки и землянки, довольствуясь малым, за что получил погоняло (кличку – блатное) Кусошник. «Работал» нагло, небрежно, оставляя кучу следов. Но по какому-то невероятному везению долгое время не попадал в расставленные милицией сети. Эта невообразимая, почти мистическая, неуловимость доводила до бешенства начальника следственного отдела городской милиции товарища Громченко. Проживал Печкин с матерью в частном, небольшом, покосившемся домике. Но все засады не давали результата.

Наконец, поступила оперативная информация, что варнак приполз на свою хату и затаился там в обстановке строжайшей секретности. Громченко срочно собрал группу захвата и лично решил поучаствовать при задержании ненавидимого им Печкина.

По запарке вся группа ввалилась в дом, забыв выставить милиционера на крыльце. Плутоватый воришка, оценив обстановку, шустро выскочил в сени и набросил крючок, имевшийся на двери с обеих сторон, блокировав, таким образом, группу захвата, а сам огородами исчез в неизвестном направлении. Багровый до такой степени Громченко, что, казалось, его вот-вот хватит инсульт, орал в бессильном гневе:

«Печкин, сука, открой дверь!!! Поймаю, падла, на куски порву!!!».

Сгрудившись, сотрудники милиции плечами вышибли дверь, причем товарищ Громченко не стоял при этом в стороне, а принимал активное участие, но Печкина и след простыл.

Его потом вскорости все равно поймали, и по указанию Громченко, не забывшему большого позора (глухой форшмак – блатное) при неудачном задержании, Печкину основательно проверили детали каркаса грудной клетки, то есть, ногами пересчитали ребра.

Совсем иная история была у московского афериста Марата Хабибуллина. Как-то в Правительство республики позвонили из Москвы, и на другом конце провода солидный баритон сообщил, что известный либеральный журнал «Огонек» собирается опубликовать большой фоторепортаж о Калмыкии, как о процветающем, стабильном регионе, и с этой целью в Элисту командируется фотокорреспондент журнала Марат Хабибуллин. Лаковые материалы о себе любимых в Элисте очень почитали, поэтому Марата в аэропорту встречала правительственная делегация и две иномарки.

Элегантный Марат спускался по трапу легкой походкой кронпринца; ласковый степной ветер слегка кудрявил его густую шевелюру вольного художника, гибкий торс облегала замшевая куртка, на одном плече небрежно висел швейцарский “Viktor Hasselblad” – мечта всех фотографов мира, на другом – кожаный кофр с фотопринадлежностями. Документы у корреспондента были в полном ажуре, его разместили в люксе лучшей гостиницы города и приставили специального человека, который выполнял две функции: удовлетворял запросы и пожелания гостя, а также другую, более специфическую функцию.

Марат не только ел-пил за счет принимающей стороны, но и усердно работал. В его распоряжении были правительственная машина, водитель и специальный человек. Иногда, во время съемок очередного объекта на чело фотографа набегала тень досады:

- Не годится этот кадр для фоторепортажа, выпадает он из общей концепции!

Наутро он обнаруживал в кармане куртки конверт с зелеными купюрами, которые должны были способствовать восстановлению целостности концепции. Когда специальный человек деликатно поинтересовался, не желает ли господин Хабибуллин девочку, Марат скромно согласился:

- Можно. Желательно, чтобы с местным колоритом.

Ему была предоставлена красавица-студентка, органично сочетавшая местный колорит с международными стандартами.

Неладное заподозрил специальный человек. На то она и служба. Во-первых, командировка явно затянулась без веских оснований. Во-вторых, Марат не общался по телефону со своими шефами из редакции. В-третьих, спецчеловек, знакомый с основами фотографии, обратил внимание на то, что московский корреспондент щелкает затвором фотоаппарата гораздо больше, чем могло быть кадров на пленке. Ночью, когда Марат наслаждался «местным колоритом», человек тайком проверил в темноте фотоаппарат; пленки в нем вообще не было.

Последовал звонок в Москву, в редакцию журнала «Огонек». Там вполне определенно ответили, что командировка журналистов в Калмыкию в ближайшее время не планировалась, а человека по имени Марат Хабибуллин в штате редакции не существует. После чего аферист из Москвы сменил гостиничный люкс на камеру следственного изолятора.

Третий, по кличке Крестьянин (преступник из села – блатное) обвинялся в краже курицы. Над ним потешалась вся камера. Но, когда однажды веселье достигло апогея, главный Бембя урезонил сокамерников:

- Хорош зубы скалить! Крестьянину за эту херню могут запросто пятерик воткнуть (осудить на пять лет – блатное)!

Двадцатипятилетний Наран оказался в СИЗО из-за стечения роковых обстоятельств, собственного понимания справедливости и вспыльчивости характера. Он приехал из района в Элисту дня на три-четыре, чтобы купить двум своим малышам зимнюю одежду, и остановился на квартире у старшего брата. Когда запланированные покупки, включая подарок молодой жене, были сделаны, Наран решил к вечерувозвращаться домой. Он вышел из подъезда дома брата примерно в одиннадцать часов утра. Настроение у него было превосходное. До отъезда автобуса времени было более чем достаточно, и Наран решил погулять, воспользовавшись хорошей, солнечной с легким морозцем погодой.

У ближайшего киоска он с удовольствием выпил бутылку почти ледяного пива, приятно ломящего зубы. Неожиданно к нему подошел милиционер в форме с сержантскими нашивками на погонах:

- Ваши документы?

Наран слегка опешил:

- Не ношу я с собой паспорт.

- Тогда нам придется пройти в ближайший опорный пункт для выяснения вашей личности, - последовал холодный ответ.

- Ты чо, сержант? Мы же не в Москве, где всех с нерусскими лицами трясут на каждом углу. Ты калмык, я калмык. Чего я буду в своей республике таскать с собой документы?

Но сержант оставался непреклонным.

Наран, чувствуя, как в груди закипает что-то нехорошее, а к голове приливает кровь, попробовал последний раз урезонить ревностного служаку:

- Вон в метрах двухстах стоит пятиэтажный дом. Там живет мой родной старший брат. Мои документы находятся у него в квартире. Пройдемте туда, и вы убедитесь, что паспорт у меня в порядке.

На эти аргументы последовала следующая реакция упертого милиционера. Он крепко, даже чересчур, взял Нарана за локоть, а по рации связался с горотделом милиции, сообщил координаты и попросил прислать машину:

 - Тут один гражданин в нетрезвом состоянии отказывается предъявить документы и оказывает сопротивление.

Наран взорвался. Резким движением он вырвал правую руку, которую плотно удерживал блюститель порядка, и ею же, кулаком, нанес удар в подбородок милиционеру. Тот, как куль, неловко повалился на спину.

Нарана взяли у подъезда братова дома, он не делал никаких попыток скрыться или убежать, шел на автомате. Как потом выяснилось, милиционер упал очень неудачно; ударился при падении затылком об асфальт, и у него треснула затылочная кость. К счастью, травма не имела серьезных последствий для потерпевшего, но это обстоятельство ничего не меняло в положении обвиняемого.

Теперь Нарану светила очень нехорошая статья: оказание активного сопротивления сотруднику милиции при исполнении и причинение ему тяжких телесных повреждений.          

Солидный Бембя пользовался непререкаемым авторитетом в камере (жил положняком – блатное); такой вес он имел и в преступном мире города, хотя, что очень удивительно, до этого ни разу не сидел. Многочисленные обвинения, которые ему время от времени предъявлялись, еще в ходе предварительного следствия рассыпались карточными домиками и не доходили до суда. На этот раз он влип, похоже, основательно.

В одной из колоний республики начались массовые беспорядки. Бембя с группой «сподвижников» выехал туда, чтобы поддержать мятежников, а заодно спровоцировать население поселка рядом с колонией на поддержку зачинщиков беспорядков, «перевести стрелки» на администрацию колонии и правоохранительные органы района. В этом они преуспели, конфликт получил неслыханный резонанс. Власть, чувствуя, что ситуация приближается к неуправляемому процессу, арестовала наиболее активных внешних подстрекателей, а в колонию были введены внутренние войска. В числе арестованных оказался и Бембя, отнесшийся к этому спокойно, по- философски:

- Пусть сначала докажут вину. А, если что, то поживем и на зоне.

Чего нельзя было сказать о Хонгоре; на него постоянно давил гнет несправедливого обвинения. За две недели пребывания в следственном изоляторе следователь Волшебников вызвал его на допрос лишь один раз.

- Ну, что, так и будем играть в несознанку? - первым делом спросил он. - Между прочим, Кокуев, сегодня я допрашиваю тебя уже в качестве обвиняемого. Смекаешь?

- Вы не можете строить обвинение на одних косвенных доказательствах! - сказал Хонгор.

- Ишь, ты, понаблатыкался в тюремных университетах! Теперь тебе никакой адвокат не нужен. Да и не сможешь ты нанять адвоката, ты же босяк!  Хотя государство все равно выделит тебе защитника. Оно у нас гуманное. А, по мне, таких, как ты, ставить надо к стенке без суда и следствия! Не тратить деньги законопослушных налогоплательщиков на все эти формальные процедуры, содержание в тюрьме с трехразовым питанием и баней со сменой белья через каждые десять дней. Но, учти, я тебя и на косвенных, как ты выразился, упеку, - спокойно парировал следователь. - Да и кровь отца на твоей одежде суду может показаться объективным доказательством твоей вины.

- Я уже объяснял Вам, как она могла оказаться на моей одежде, - с излишней горячностью проговорил Хонгор.

- Это ты судье будешь объяснять, а мне все и так ясно.

Следователь несколько отвлекся от допроса и отошел в сферу философски- гуманитарных рассуждений:

- Все же, Кокуев, я надеялся на какое-то раскаяние с твоей стороны. Отца ведь родного убил из-за денег паршивых, хотя и больших. Но, огорчаешь ты меня! Видно, совести у тебя нет. Не то, чтобы нет, а совершенно нет. Хотя удивительного здесь ничего не вижу, сейчас много развелось людей совсем без совести.

- Не вам говорить о совести! Я не убивал своего отца!

- Значит, стоишь на своих прежних показаниях? Протокол подписывать будешь?

- Ничего подписывать я не буду!

- Дело хозяйское, - равнодушно отозвался Волшебников. - Так и зафиксируем: «От подписи отказался».

И совершенно безразличным жестом нажал на кнопку вызова конвоя.

Глава V РОЗЫСК СЫСКАРЯ ВОЛОДИ

На следующий день после убийства Кокуева Максима Сергеевича сыскарь Володя лично решил перепроверить все, что творилось за последнее время вокруг дома убитого. Не то, чтобы он не доверял своим помощникам или участковым, но у него существовало правило: убедиться во всем самостоятельно.

Во-первых, он передопросил продавщицу магазина «Гиссар», особенно по поводу визита за месяц до убийства русского молодого человека, искавшего работу в магазине. Среднего роста, нормального телосложения. Одет в черную кожаную куртку и черные джинсы, на ногах кроссовки. Был ли на шее красный мохеровый шарф, продавщица точно сказать не могла. Голова не покрыта. Волосы короткие, прямые, каштановые. Голос тихий, вкрадчивый. Глаза серые, холодные, с прищуром. Речь внятная, правильная, без вульгаризмов и ненормативных словечек. Лицо продолговатое, лоб высокий, брови широкие, сходятся на переносице. Нос прямой. Уши небольшие, плотно прижаты к черепу. Выбрит гладко. На видимых зубах особенностей нет. Губы тонкие, как бы сжатые, подбородок приближается к квадратному, слегка выступает вперед, на нем слева – слабо заметный бледный рубец линейной формы, длиной около двух сантиметров. На руках парня были перчатки, поэтому вопрос о наличии или отсутствии на них татуировок повис в воздухе.

С помощью продавщицы Володя составил у криминалистов «фоторобот» этого человека и с полчаса вглядывался в него, будто пытаясь увидеть что-то за пределами бумажного листа. Не так уж густо, но кое-что есть! Эти уши, лисьи ушки, прижатые к черепу, сросшиеся брови, а главное – рубец на подбородке. Найдем, если не залетный!

Потом он скрупулезнейшим образом сделал повторный обход всего квартала, прилегающего к дому убитого Кокуева. И опять ему повезло. Впрочем, везет тому, кто ищет. Пожилой мужчина, живший через два дома от Кокуева, вспомнил, что в ночь убийства ему захотелось в туалет. Выйдя во двор, заметил у забора соседа автомобиль, похожий на такси; но он в этом не уверен. Естественно, он не видел номера, темно было, да и не к чему ему эти подробности. Относительно марки и цвета машины  у него тоже были сомнения; вроде ВАЗ -10, а там, кто его знает? А цвет? Ночью все кошки серы. Главное, что не слишком светлый, в этом он совершенно убежден. Почему не был допрошен вчера? С раннего утра поехал на автовокзал, навестить сына, живущего в районе.

Сыскарь Володя ощутил, что его охватывает азарт охотника, чувствующего, что дичь рядом.

Не так уж много было в городе частных таксофирм, не считая государственного предприятия, чтобы не выяснить, кто позавчера ночью возил пассажиров на улицу маршала Жукова. Уже к вечеру в его кабинете сидел дородный мужчина, таксист одной частной фирмы, который дал очень четкие, конкретные показания:

- Я дежурил около нового корпуса гостиницы «Элиста». Клиентов в ту ночь было немного. Примерно в два часа ночи в такси сели трое: двое кавказцев, по-моему, грузин, и один русский мужчина, и попросили отвезти их на улицу Жукова. До этого я этих людей никогда не видел. По дороге они практически не разговаривали между собой. Грузины сидели сзади, поэтому я их почти не разглядел. Морды небритые, на головах вязаные шапочки. Кавказцы, как кавказцы, носатые, глаза навыкате, ничего особенного! Обменялись парой фраз, поэтому я и решил, что они грузины.  Русский сидел рядом со мной, но и на него я тоже не обратил особенного внимания. Без головного убора, кажется, был.

Нет, спиртным от них не пахло. Но мне приходится возить разных пассажиров, начальник, и мне показалось, что они были изрядно под кайфом. Наркоманов я за версту чую. Когда приехали по указанному адресу, Жукова, 16, они расплатились и попросили подождать минут тридцать. Вышли все трое. Куда пошли, не заметил. Я подождал минут пятнадцать, а потом уехал. Знаю я эту публику; сказали – через тридцать минут, значит, верняк, часа через два будут, если вообще вернутся. Или денег не окажется, или еще какая-нибудь заморочка, а тут глухомань! Нет, красных шарфов я на них не заметил.

По просьбе Володи таксист составил «фотороботы» всей троицы. Лица кавказцев напоминали карикатуру и казались, как бы, скопированными друг с друга. Использовать всерьез эти портреты для розыска было бы крайне легкомысленным делом. Портрет третьего пассажира тоже не нес на себе каких-то индивидуальных примет, но чем-то неуловимо напоминал «фоторобот» продавщицы, которая общалась с ним при свете и гораздо дольше. Все же профессиональная память таксиста зафиксировала нечто общее с первым рисунком.    

План розыска вырисовывался однозначным; надо было поработать с агентурой из числа наркоманов и содержателей кельдымов – притонов. Действовать необходимо чрезвычайно аккуратно, осторожно, чтобы ненароком не спугнуть разыскиваемых. Сегодня уже поздно, начать придется с завтрашнего утра.

Единственное, что еще сделал сыскарь в этот вечер: снял с десяток ксерокопий с «фотороботов». Да позвонил по мобильному телефону трем своим агентам, двум «бондарям» - содержателям наркопритонов и одному наркоману, которым назначил встречи на конспиративной квартире в разные часы первой половины предстоящего дня…        

На следующий день в пустующей служебной квартире, которую для солидности сыскарь нарек конспиративной, у него состоялись встречи со своими агентами.

Первый же «бондарь» Саша, едва взглянув на «фоторобот», сразу же без всяких сомнений заявил:

- Это Короедов Юрий по кличке Короед. Портрет почти один к одному, да еще этот шрам на подбородке.

- Наркоман?

- Естественно. Шировой. Потреблял все, что вызывает кайф, но предпочитал «ханку». Но я его не видел ни разу больше шести лет. А до этого он у меня частым гостем был. Нет, с кавказцами не приходил ни разу. Откуда брал деньги на наркоту, не знаю, мне не рассказывал. Но в долг никогда не просил, всегда расплачивался «капустой». Цинкану (сообщу – блатное) сразу, как объявится, начальник!

Второй «бондарь» тоже опознал Короеда без особых затруднений. Подтвердил, что очень давно его не видел. Да, и когда тот был завсегдатаем «кельдыма», то частенько исчезал на неделю-другую; наверное, по другим местам ошивался. Может быть, и в живых его уже нет, хотя «фоторобот» противоречит этому предположению. С кавказцами Короеда не видал ни разу.

Ценную информацию сыскарь получил от агента-наркомана:

- Вообще-то, Короед родом из Астрахани. После школы переехал в Элисту, здесь у него какие-то близкие родственники. Чем добывал средства на наркоту? Я с ним плотно не общался, но ходили слухи, что был скокарем (совершал квартирные кражи с взломом – блатное). Для этого уезжал в Астрахань, на месте не следил. Народ говорил, что на последней краже Короед засыпался и получил срок. Этим объясняется его долгое отсутствие. Слышал краем уха, что снова нарисовался в Элисте, но я его лично не видел. Поставлю вас в известность, какой базар?

Теперь у сыскаря Володи в руках оказался конец тонкой нити, осторожно потянув за который, можно было распутать весь клубок. 

Он организовал розыск по всем направлениям: послал запрос на Юрия Короедова в Астраханское УВД; установил негласное наблюдение за домом, в котором проживали родственники Короеда; слежка велась за каждым известным милиции наркопритоном.

Сыскарь поделился полученной оперативной информацией со следователем Волшебниковым. Тот отнесся к ней как-то индифферентно:

- Вот когда приведешь ко мне всех троих, и мы однозначно убедимся в их причастности к совершенному убийству, тогда другое дело. А пока Хонгор Кокуев остается главным и основным обвиняемым по делу.

Между тем, Володин агент свел опера с девушкой-наркоманкой, проживавшей в том же районе, где жил убитый Максим Кокуев, которая в конце ноября видела Юрия Короедова в одном из притонов. Они там познакомились во время поглощения зелья. Девушка, сидевшая перед сыскарем, была молода, недурна собой, прилично одета, но не очень расположена к беседе; ее уже потряхивал кумар.

Бывалый оперативник вкрадчиво, с деланным сочувствием к ее состоянию, предложил:

- Расскажи, как было, а я потом дам тебе дозу.

- А не кините?

- Истинный крест, дам! - богохульственно побожился Володя.

- Вау! - воскликнула девица.

- Ты мне эти обезьяньи выкрики прекрати! - охладил ее восторг сыскарь.

Отрезвленная таким обращением, наркоманка уже неуверенно протянула:  

- Не верится мне в честность мента! Но, делать нечего, рискну! Только никаких протоколов. Встретились мы случайно на хате у Нукзара. Там было еще два каких-то грузина (сыскарь встрепенулся). Юра мне понравился. У меня не было воздуха (денег – блатное), и Нукзар не хотел давать в долг. Так, Юра заплатил за мою дозу. Когда раскумарились, Юра стал расспрашивать о жизни. Не помню, спрашивал он меня или нет, но я рассказала, что в нашем районе живет богатенький Буратино, дед, у которого денег куры не клюют. Овец разводит, магазин держит. Я как-то приходила к нему, хотела устроиться в магазин вторым продавцом, бабла на ширево не хватает. Когда мы со стариком разговаривали в доме, пришла продавщица из магазина, принесла выручку. Дед пересчитал, «пресс» был приличный, и положил бабки в ящик комода. Но на работу он меня так и не принял.

- Почему?

- Сказал, что ему нужна более взрослая женщина, мне-то всего двадцать два.

Володя задал вопрос:

- А расспрашивал тебя Юра, красотуля, об этом старике подробнее, где конкретно живет, проживает с ним кто-нибудь?

- Не помню уже, кажется, да, - уже с нетерпением ответила девушка.

- А, ты-то хоть знаешь, что с этим стариком случилось? - прямо спросил сыскарь.

- Болтают, грохнули его, - безразлично ответила наркоманка, у которой уже начало ломить поясницу. Володя знал, что этим людям, как говориться, все до фонаря. Только собственная проблема волнует их по настоящему.

- А, кто болтает?

- Здрасьте! Да все соседи. Говорят, сынок родной за бабки кончил.

- Гм, хорошо, - проговорил Володя. - А Юру больше не видела?

- Он записал номер моего мобильника, но так и не позвонил, - сказала барышня; ей уже начинала надоедать бесплодная беседа.

- Вот, профура, - подумал про себя сыскарь Володя, - даже не поинтересовалась, почему расспрашиваю ее про этого Короеда? И ничего им не надо, кроме дозы!

- Последний вопрос. У Нукзара бывала с тех пор? Тех грузин встречала?

С заметным облегчением собеседница сообщила:

- Нет, у меня другие точки. А этих грузин видела в первый и в последний раз в жизни.    

- Ну, что ж! Спасибо за помощь! Вот тебе за разговор интересный, - и Володя вынул из кармана – пистончика брюк чек (дозу наркотика – блатное), протянув его своей собеседнице. Противозаконно, но как еще с этим контингентом работать?

- Премного благодарны!, - жеманно ответила девица, она, честно говоря, не ожидала, что ей достанется вознаграждение. - Так мне можно идти?

- Иди, иди, только о нашем разговоре ни гу-гу.

- Могила! - и наркоманка мотыльком выпорхнула из кабинета оперативника.

Оставшись один в прокуренном кабинете, сыскарь предался невеселым размышлениям:

- Ты, смотри! Аж приссала от радости! А вот, Нукзар, сволочь двуличная! Не сдает своих соплеменников. Если сейчас устроить облаву и «обломаться», то эти трое залягут на дно, и дело затянется на неопределенный срок. Надо обложить его, как волка, устроить круглосуточное наблюдение за «кельдымом».

Тем временем, через две недели после запроса, пришли документы, очень любопытные документы из Астраханского УВД. Володя даже встрепенулся после прочитанного материала. Согласно полученным бумагам, за Короедом тянулся хвост квартирных краж со взломом. Квартирные двери он вскрывал «фомкой» (ломик – блатное) и некоторыми другими слесарными инструментами.

Первый эпизод: куча дорого шмотья и 3820 долларов США. При этом не побрезговал дешевыми калькуляторами и поношенными туфлями. Какое разнообразие воровских интересов?

Вторая кража поскромнее: норковая шуба, кожаная сумка, изрядная сумма в российских деньгах и две видеокассеты. Кассеты-то зачем?

Третья: старый телевизор «Горизонт», зонтик, калькулятор, орден Октябрьской революции. Брал все, что можно было сбыть по дешевке для приобретения наркоты.

Четвертая кража также подчеркивала всеядность вора: импортный магнитофон «Самсунг», золотые мужские часы, две кожаные куртки, две импортные дубленки… и 24 блока сигарет, правда, хороших.

Кражи совершал наверняка не в одиночку, но на следствии и в суде все взял на себя. «Работал» в перчатках, поэтому в обворованных квартирах отпечатки пальцев не оставлял.

Пятая кража – совсем «кусошная»: две мужские рубашки и флакон спирта. Во время этой кражи Короед попался вместе с подельником Гиви Георгадзе, который стоял на атасе. Сыскарь даже сморщился от такого убожества. Чтоб ему поперхнуться этим спиртом!

За эти кражи Короедову впаяли срок – 6 лет лишения свободы, который он отбывал в одной из Астраханских колоний. Гиви Георгадзе отделался условным наказанием.

Пока Володя изучал документы, то выкурил почти полпачки почитаемого им «Беломора»:

«Сучонок! Хаты бомбил в Астрахани, а оттягиваться приезжал в Элисту. Конечно, воровал не один. В некоторых случаях, чтобы вынести все барахло, обязательно требовались сообщники и транспорт. Уж не эти ли грузины? Тем более, что в последнем эпизоде фигурировал человек с грузинскими именем и фамилией.

Краж, видимо, было больше, перечисленное - это все, что смогли доказать в суде. Наркоман, несчастный – две рубашки и флакон спирта! Пообносился, что ли, совсем? Тфу! Интересно, а жратву из холодильников он не прихватывал? Какое уважение может быть к такому человеку даже в воровской среде!».

Теперь поймать Короеда стало для сыскаря чуть ли не личным делом. Он продолжал размышлять:

«Неужели в городе появился новый наркопритон, неизвестный милиции и нам, операм? Такого просто быть не может! А остальные все надежно перекрыты. Может, эти гады колются на дому, где залегли на матрасах? Но, все равно они должны выходить в город, посещать аптеки для покупки необходимых ингредиентов, а в аптеках их портретики всем сотрудникам вручены. Значит, только время. А, вдруг, они давно из Элисты слиняли, и все наши потуги впустую? Есть от чего разболеться голове.

А Волшебникову что? У него уже имеется «обвиняемый», и даже на шатких косвенных доказательствах он имеет достаточные шансы отправить Хонгора Кокуева на зону. Еще один невинно осужденный. Правы люди, что нас, ментов, не любят! А за что нас любить или хотя бы уважать? За то, что не можем поймать трех отморозков-наркоманов, воров-парчушников, а вместо них сядет человек, совершенно непричастный к преступлению!».

В сердцах сыскарь Володя так сильно дунул в мундштук «беломорины», что из гильзы вылетел весь табак. Пришлось вытащить из пачки другую папиросу. Обзвонил по телефону всех следящих за «кельдымами»; нового пока ничего. Людей не хватало, у каждого была гора дел по другим преступлениям, по которым «горели» сроки исполнения. Начальство не санкционировало такую плотную слежку, поскольку официальный обвиняемый по факту уже имелся. Ребята работали в свое свободное время из уважения к своему руководителю, Владимиру, и на профессиональной злости. Что, эти нарики нас совсем ни в грош не ставят?  Поэтому сыскарь, как мог, подменял их и практически не бывал дома. Жена уже начала бросать косые взгляды, держа на уме свои бабьи глупости.

Вот и сейчас, сыскарь Володя, выклянчив у дежурного автомашину на полчаса, отправился к дому, где находился притон Нукзара. Во дворе, в укромном месте,  откуда просматривался преступный подъезд, мерз опер Ока.

- Привет, Оканя! - обратился к нему Володя. - Все тихо? Не задубарел еще?

- Здравствуй, командир! Есть немного. Совсем холодно сегодня. А так спокойно. Заходили в подъезд «шировые», но наши подопечные не появлялись.

- Давай, двигай домой! Покушай и к Маньке под сиську отогреваться.

- Есть, командир!

Володя остался дежурить на ночь, до которой было уже недалече. Вечерело. Мороз исподволь стал студить подошвы утепленных ботинок, заползать в рукава пальто. Почему-то припомнилась никелированная фляжка эксперта Гарика; как она оказалась бы кстати! Надо было прихватить с собой пузырь для сугреву, а сейчас отлучаться уже нельзя.

Внезапно сыскарь вздрогнул, будто ужаленный скверным насекомым; из за угла дома показались три темные фигуры, направившиеся к нукзарову подъезду. Неужели это они? Сомнений нет. Два плотных кавказца в вязаных шапочках-«душегубках» и русский парень ростом пониже, с непокрытой головой, несмотря на морозную погоду. Все трое зашли в подъезд.

Володя перевел дух и сообщил по рации в ОБНОН – отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, максимально приглушая голос:

- Это Молдованов. Готовьте группу захвата, клиенты прибыли к Нукзару. Выезжайте не сразу, а примерно через час. Пусть «обдолбятся», легче брать будет. Я на месте.

Посмотрел на часы со светящимся циферблатом: 17 часов 20 минут. Правая рука машинально прикоснулась к кобуре под мышкой, в которой находился верный, испытанный «макарыч». От волнения закурил, почему-то тщательно закрывая язычок пламени зажигалки ладонями. Теперь оставалось только ждать.

Глава VI ВРЕМЯ ИСТИНЫ

Когда группа захвата ворвалась в притон Нукзара, Короед и два его товарища в числе других наркоманов находились в расслабленном состоянии эйфории, поэтому не оказали никакого сопротивления. Кажется, что они вообще не сообразили, что произошло. На троицу надели наручники, и Володя распорядился отвезти каждого в отдельном транспорте и поместить в разные камеры ИВС для пресечения любой возможности контакта.

- Ночь пусть перекантуются на нарах, допрашивать начнем завтра, когда кайф выветрится, они очухаются, и их начнет потихоньку «подламывать», - скомандовал сыскарь.

- А, с тобой, сволочь, я потом разберусь, да так, что мало не покажется. Твои же клиенты «попишут тебя перьями» (порежут ножами – блатное), - пообещал он Нукзару.

- Сдать меня хочешь, начальник? - хрипло спросил «бондарь».

- Была бы моя воля, то я тебя, падаль, воронам скормил! - коротко бросил в ответ Владимир…

Наутро, в 10 часов в кабинете Володи, напротив него по другую сторону стола сидел помятый Юрий Короедов и щурился слезящимися глазами.

- Короед, ты врубаешься, почему находишься здесь? - спросил сыскарь.

- Понятия не имею, начальник. Наверное, за употребление наркотиков? - неуверенно предположил Короедов.

- Ошибаешься. По мне, жри ты их, сколько влезет, пока не окочуришься! Рассказать мне ничего не хочешь?

- Да, вроде, рассказывать нечего, - осторожно ответил Короедов.

- Так, уж и нечего? Про астраханские делишки, например, - начал издалека сыскарь Володя.

- А! Вот оно что! Так я за них отсидел, начальник, искупил вину перед обществом, - с чувством оскорбленной невинности отозвался Короед.

- Эти сказки ты можешь рассказывать кому угодно, только не мне. Как ты завертывал в носовой платок телевизор, магнитофон, дубленки и таскал их по астраханским улицам, пока пешком не добирался до ближайшего барыги (скупщик краденого – блатное), обливаясь трудовым потом, - отрезал сыскарь.

- Высшая инстанция – суд не установил сообщников, - смиренно молвил допрашиваемый.

- Хачики» откуда?

- Это мои астраханские знакомые. Пригласил их развлечься в Элисте.

- И хорошо развлекались?

- Нормально.

- Ладно, - согласно кивнул Володя, - Ты, Короед, лучше расскажи мне про Кокуева Максима Сергеевича?

Взгляд Короедова заледенел:

- Не знаю такого.

- А очная ставка с продавцом магазина «Гиссар» тебя устроит? - вежливо поинтересовался сыскарь.

Тяжелая тишина повисла в кабинете опера, только прерывистое дыхание Короедова нарушало возникшее безмолвие. Володя внимательно следил за лицом и руками Короедова. И если лицо его не дрогнуло, то руки сжались в кулаки, аж костяшки пальцев побелели.

- Или очная ставка с Эльзой-Побирушкой? - продолжал Володя. - У нее память получше твоей будет. Она хорошо помнит твои расспросы на хате у Нукзара в прошлом ноябре.

Короедов, казалось, впал в какое-то оцепенение.

Сыскарь решил пойти ва-банк:

- Зачем и куда ты ездил со своими дружками-грузинами ночью 20 декабря?

После долгого раздумья Короед пролепетал:

-Товарища проведать.

- Ну, и как время провели? Хорошо побалдели? Кстати, адресок и фамилию корефана узнать можно?

Наконец, Короед, вроде, начал приходить в себя:

- Больше без адвоката на вопросы Ваши отвечать не буду!

- Ради Бога! Будет тебе адвокат. У меня сейчас вопросов к тебе больше нет. А, вот, к вечеру, когда у тебя ломки начнутся, вопросы могут появиться, - пообещал сыскарь. - В камеру его!…

В 16 часов пополудни допрос был продолжен в том же составе уже в присутствии дежурного адвоката. Молдованов представил адвоката и добавил:

- Генри Резника или Генриха Падву я, к сожалению, обеспечить вам, Короедов, не могу, но он их лучший и любимый ученик. Мне кажется, мы остановились на вашей поездке на такси ночью 20 декабря? Что Вы можете пояснить по этому поводу?

Короед хранил глубокое молчание. Он часто сморкался, вытирал углом носового платка слезящиеся глаза, с мучительной гримасой потирал поясницу: первые признаки начинающегося наркотического голодания.

- Хотите, Короедов, я сам расскажу кое-что вместо Вас? - предложил Володя. - Таксист хорошо запомнил адрес и время: улица Маршала Жукова, дом № 16, 2 часа 15 минут. Вы случайно не осведомлены, кто проживал по этому адресу? Не знаете? Очень жаль! А ведь вы там бывали в декабре, я имею в виду магазин. Странно, что Вы забыли?

Короед, лихорадочно вытирая обильный пот со лба, вопросительно посмотрел на адвоката.

Тот солидно изрек:

- Вы имеете право не давать показания против себя, воспользоваться статьей 51 Конституции России.

- Да, да! Я воспользуюсь…

- Очень даже хорошо! Конституция – святое дело! - иезуитски произнес сыскарь Володя - Lопрос продолжим завтра…

Назавтра Короедова ломало уже основательно. Боли в пояснице и суставах становились нестерпимыми. Адвокат отсутствовал. Володя, перебирая в ящиках стола бумаги, как бы невзначай вытащил заправленный одноразовый шприц-«баян» с колпачком на игле, подумал немного и запер его в сейф. От него не ускользнуло, как встрепенулся Короед при виде готовой к употреблению «машине». В Короеде явно боролись два противоречивых чувства: нестерпимое желание уколоться и еще… неизвестно пока, какое.

Сыскарь деловито осведомился:

- Не передумал? Так и будешь в молчанку играть?

К концу затянувшейся паузы в кабинет, постучавшись, зашел Володин сотрудник и, наклонившись к уху начальника, начал что-то нашептывать; Короед при этом беспокойно и настороженно заерзал на стуле. Сотрудник шепотом доложил:

- Вчера, Владимир Иванович, вы велели снять с задержанных кроссовки. В свое время судебный медик обнаружил на спине трупа Кокуева характерный отпечаток-кровоподтек. Тогда его сфотографировали по всем правилам масштабной фотографии. Сегодня с раннего утра наш криминалист Юра проводил сравнительное исследование. Предварительный вывод таков: след на спине трупа идентичен подошве кроссовок одного из задержанных, Ираклия Георгадзе.

- Спасибо, дорогой! Лучшей новости ты не мог мне принести! - громко, так, чтобы слышал Короедов, поблагодарил Володя.

И повернувшись к напрягшемуся допрашиваемому, безучастно сказал:

- Теперь Короед, ты можешь вообще ничего не говорить. У нас есть объективные доказательства вашей совместной вины. Уведите задержанного, - приказал вызванному конвою.

В дверях Короедов обернулся, будто хотел что-то сообщить, но, увлекаемый конвоиром, вышел из кабинета…

На следующий день он сам попросил вызова на допрос. Выглядел он совсем плохо. «Ломки» начали приближаться к пику.

- Гражданин начальник! Я все расскажу. Зачем мне брать на себя чужое убийство? Только давайте договоримся; я расскажу, а Вы потом позволите сделать мне укол?

- Раньше надо было договариваться, - жестко ответил сыскарь Володя. - А теперь паровоз, как говориться, ушел. И уколоться я тебе не дам. У Нукзара лет через десять-пятнадцать  будешь колоться.

- Информация очень для вас важная! Она стоит укола. Да и мне не нужно убийство, которое я не совершал! - почти умоляющим голосом проговорил Короед.

- Ладно, говори. Только не мельтеши, чтобы я успевал записывать, - милостиво разрешил сыскарь.

- Гражданин начальник! Вы были правы, когда намекнули, что астраханские кражи я совершал не один. Действительно, практически все хаты мы брали втроем с моими астраханскими знакомыми братьями Георгадзе, Ираклием и Гиви. На последней краже мы с Гиви засыпались, и я все взял на себе. Ведь за «скок» в составе группы срок дали бы больше. Во время суда братья Георгадзе почему-то решили, что на одной из краж я «затарил» от них полторы штуки баксов.

Когда я «откинулся» с зоны, они стали требовать с меня этот «долг». Светиться в Астрахани я уже не мог, поэтому мы приехали втроем в Элисту провернуть какое-нибудь дельце.

- А ты, действительно скрысятничал? - спросил сыскарь.

- Не брал я, век свободы не видать! - горячо запротестовал Короед. - Просто они предупредили, что пустят такой слух, а это не по понятиям. Мне тогда бы непросто пришлось.

- С коллегами – ворами?

- Ну, да!

- Продолжай, Короед, - предложил Володя.

- На этот раз я, то есть, мы остановились не в доме моих родственников, а в одной «норе» (жилье, убежище – блатное), никому не известной. У нас был приличный запас опия сырца, уксусный ангидрид, деньги, поэтому в «кельдымы» мы ходили только вначале, когда я выяснял, где можно снять крупный куш, чтобы отделаться от братьев Георгадзе. В дальнейшем я собирался работать без них.

- Откуда такое богатство? - иронически поинтересовался Володя.

- Так, из старых «нычек, - неопределенно ответил Короед.

- Дальше?

- Где-то в конце ноября мы зашли в «кельдым» Нукзара. Там я встретил молодую «шировую», Эльзой ее зовут. Она была пустая, я заплатил Нукзару за дозу для  нее, как чувствовал, что прок будет. Под кайфом начал расспрашивать про местных богатеев, и она неожиданно выдала мне такой расклад. Живет, дескать, на окраине города одинокий, пожилой старик, страшно богатый. Держит магазин во дворе дома, имеет овощную лавку, а на чабанской точке разводит каких-то диковинных овец. Мне даже не пришлось задавать дополнительные вопросы; все выложила, как на исповеди, и адрес, и фамилию».

- Хорошая, однако, девушка! Наводку замечательную дала. Не зря потратился, Короед!? - съязвил сыскарь.

Короедов тактично промолчал.         

- Ну, давай, излагай далее, - распорядился Володя.

- Где-то в декабре я под предлогом устройства на работу зашел в магазин; он во дворе дома стоит. Мне надо было своими глазами увидеть обстановку. Какая высота забора, подходы и отходы, видна ли входная дверь в дом со стороны окон магазина. Странно, но и, очень кстати, старик не держал во дворе собак.

- Да, отсутствие собачек здорово облегчило вашу задачу! А потом что? - уже с заметным интересом спросил оперативник.

- Я рассказал все братьям Георгадзе, и мы начали готовиться. Я вообще не хотел ехать на дело, но Георгадзе настояли на том, чтобы я был с ними рядом.

19 декабря, ближе к вечеру, мы приняли для храбрости дозу «ханки» и ночью вышли в город. Я прихватил с собой «фомку», если придется вскрывать дверь. У «Элисты» взяли такси, назвали адрес. Попросили водилу подождать минут тридцать и направились к забору дома Кокуева. Когда оказались во дворе, я сказал, что буду стоять на «васере» (блатное), а в дом не пойду. Проверил только входную дверь, вдруг надо будет взламывать. Но она оказалась незапертой. Георгадзе надели перчатки и вошли в дом, а я стал на «стреме» в месте, откуда хорошо просматривались калитка во двор, магазин и входная дверь в хату.

«Вот они, парадоксы человеческой натуры! - отметил про себя сыскарь. - С одной стороны, очень закрытый человек, в сарае припрятаны большие деньги, а собак во дворе не держал. Наверное, чтобы не отпугивать покупателей, приходящих в магазин за покупками! Но входную дверь в дом можно ведь закрыть на ночь! Время неспокойное, смутное и темное, а тут такая беспечность на фоне сверхосторожности и крайней подозрительности! Истинно говорят, что чужая душа – потемки».

Между тем, Короед продолжал свое повествование:

- Ждал я их долго, больше часа. Даже заколотунел на морозе. За это время во двор и в магазин никто не заходил. Продавец из магазина тоже не выходила. Шума и криков из дома не слышал. Наконец появились Георгадзе, злые, как черти. Гиви набросился на меня:

«Плохого старика нашель, Короед, е… твою мать! Питали и били его,  мольчит, где бабки спряталь, бляд! Ираклий рассердился, задушиль шарфом! Валить надо отсюда, на х…!».

Когда мы вышли на улицу, то такси уже не было. Добирались до своей «норы» пешком. Недели три не выходили из нее, только за продуктами. «Ханку» варили сами. Вот только сегодня решили сходить к Нукзару.

- Скажи, Короед, а Ираклий и Гиви не рассказывали тебе подробно, как убивали старика Кокуева? - задал вопрос сыскарь.

- В подробностях нет, все больше винили меня, что дал неудачную наводку. И все время напоминали о «долге», - сказал Короедов.

- Ну, что ж, на первый раз достаточно, - умозаключил Володя. - Прочитай внимательно и распишись.

Короедов расписался в положенных местах протокола и вопросительно посмотрел на сыскаря.

- Чего зенки пялишь? - осведомился тот.

- А укол? Я ведь все вам рассказал.

Володя жестко, будто плетью, хлестанул допрошенного:

- Неужели, Короед,  ты думаешь, что для такой твари, как ты, я буду держать настоящий наркотик? В шприце обыкновенный чай.

- А-а-а-а! - неожиданно забился в истерике Короедов. - Обманул, как последнего фраера! Ментяра поганый, волк позорный! Дай ширнуться, ну, пожалуйста! Иначе отказываюсь от своих показаний! Ну, д-а-ай, невмоготу терпеть!

Сыскарь Володя вызвал конвой, который чуть ли не на руках вынес колотящегося в припадке Короедова из кабинета оперативника. А в след обронил брезгливо:

- Потерпишь, сучара! Старик Кокуев перед смертью от вас больше претерпел! …

В эти же дни в двух кабинетах оперчасти ГОВД одновременно проводились допросы Гиви и Ираклия Георгадзе. Те вели себя по-разному. Если Ираклий угрюмо отмалчивался, то младший, Гиви, начал давать показания, совсем, под конец, запутавшись в них. Их тоже «ломало» из-за вынужденного перерыва в приеме наркоты. Гиви винил во всем Короедова, отчаянно ругаясь:

- Короед, айсор, во всем виноват! Ми с Ираклием не при чем!

Оперативник Ока поинтересовался:

- Гиви, ты все время называешь Короеда «айсором». Что это означает на грузинском?

Гиви почти без раздумья выпалил:

-Сами х…еви человек!

Вообще-то, на грузинском языке слово «айсор» в буквальном переводе  означает – «ассириец», но, учитывая «теплые» чувства, имевшиеся у большинства грузин к немногочисленным ассирийцам, проживавшим в Тбилиси, толкование, данное Гиви Георгадзе, очень даже соответствовало общепринятому в Грузии… Уж, чем ассирийцы умудрились так разгневать грузин, неведомо?

Постепенно, изнуренные наркотическими «ломками», придавленные грузом улик, опознаний, очных ставок, показаниями свидетелей и подельника Короедова, а также заключениями экспертиз, братья-мокрушники стали «колоться» (давать показания – блатное).

Картина, составленная из их признательных показаний, очертилась жуткая в своем мерзком, уродливом, кровавом безумии. Георгадзе ворвались в зал, когда Кокуев Максим Сергеевич, сидя на  диване, читал газету. В эту ночь непонятная бессонница одолела его. Увидев непрошенных гостей, с удивлением сняв очки, приподнялся, и тут же получил сокрушительный удар в нижнюю челюсть, нанесенный волосатым кулаком Ираклия; только хруст сломанной кости раздался явственный. От полученного удара старик упал на пол, прокушенным языком косноязычно выплюнул вместе с кровью:

- Что-о, что вам н-а-адо?

Громилы, матерясь по-русски и по-грузински, орали:

- Где бабки спряталь, падла?

- Нет в доме ден-е-ег. Все… в банке.

Разъяренные мордовороты стали избивать лежащего пожилого человека, нанося беспорядочные удары ногами: в лицо, голову, грудь, спину. Кокуев только стонал, пытаясь вначале прикрывать лицо руками, но криков или мольбы о пощаде бандюки от него не дождались. Даже когда под ударами  затрещали ребра и у него горлом пошла кровь.

Озверевшие от вида крови подонки еще несколько минут молотили свою жертву ногами, без всякого разбора, не соизмеряя силу ударов.      

Притомившись от своего палаческого дела, Георгадзе усадили старика на диван, найденным скотчем залепили рот и обмотали запястья, после чего стали рыться в шкафу и комоде, выбрасывая находящиеся там вещи на пол. Время от времени один из них подходил к Кокуеву, который не мог уже сидеть, а полулежал, завалившись на бок, и спрашивал о спрятанных в доме деньгах. Получив в ответ булькающий хрип и отрицательное движение головы, продолжали избиение и поиск денег.

Наконец, Ираклий, видя бесплодность тупой бойни, предложил брату попытать жертву огнем. Гиви придерживал скрепленные скотчем руки старика, а Ираклий огнем зажигалки стал прижигать сухие, морщинистые кисти. Запахло паленой кожей.

Но Максим Сергеевич Кокуев оказался настоящим кремнем. Не для того он полтора десятка лет трудился от зари до зари, добивался поставленной цели, экономил каждую копейку, чтобы вот так, запросто, отдать кровные деньги залетным полночным грабителям. 

Когда стало ясно, что им не сломить «железного» старика, взбешенный Ираклий, бегло осмотрев комнату, увидел валяющийся на полу среди прочих предметов одежды красный мохеровый шарф. Сказав брату по-грузински:

- Облом полный! Кончать его надо! - подобрал с пола шарф и, накинув его на худую, жилистую шею изуродованной жертвы, туго стянул концы, некоторое время удерживая их в натянутом положении. В глазах Максима Кокуева померкло. Его физические муки на этом свете прекратились.

Ираклий отбросил шарф в сторону, грязно выругавшись. Зачем-то братья Георгадзе уложили мертвого старика на диван и, запаниковав от незапланированного финала, выбежали из проклятого дома.

Глава VII ЭПИЛОГ

Массивная, тяжелая дверь камеры приоткрылась, и голос контролера громко объявил:

- Кокуев! С вещами на выход!

Хонгор оторопело посмотрел на сокамерников. Бембя кивнул головой, прикрыв глаза; мол, хороший признак. Собраться Хонгору было недолго. Как говорят в народе: голому одеться – подпоясаться…

Оказавшись в прокуратуре в кабинете Волшебникова, Хонгор с минуту переминался с ноги на ногу у входа, в ожидании, когда следователь, погруженный в документы, обратит на него внимание. Хотя, сопровождавший его сотрудник милиции объявил о доставке обвиняемого. Хонгор даже тихо кашлянул, обозначая свое присутствие в кабинете.

Наконец Волшебников оторвался от бумаг и поднял голову:

- А, Кокуев! У меня для тебя очень приятное сообщение. Уголовное дело в отношении тебя прекращено за отсутствием состава преступления.

Хонгор стоял, как вкопанный. Прилива радости он не ощутил; скорее, растерянность, смешанная с чувством попранной справедливости.

Волшебников уловил его состояние и менторским тоном произнес:

- Все-таки, бессовестный ты человек, Кокуев! Никакой от тебя благодарности! Я отложил все текущие дела, чуть выговор по ним не схлопотал, занимался только убийством твоего отца. Ночами, можно сказать, не спал, пока не вышел на след настоящих преступников.

А ведь улики против тебя в начале были ломовые. Но, мы, следователи, как правозащитники, всегда ищем истину, невиновного человека понапрасну не обидим, а отстоим его!

Хонгор недоверчиво смотрел на следователя, но выдавил из себя:

- Спасибо, гражданин следователь!

- Ну, вот, подпиши протокол. Ты свободный человек, можешь продолжать дело своего отца. Поздравляю тебя!

Стоя на крыльце прокуратуры, вдыхая февральский сыроватый воздух, он почувствовал, что глаза увлажнились, наверное, от ветра. Хонгор дотронулся до глаз рукой; это были слезы…

В один из вечеров, в тесной кабинке известного всем “Elephant”,а состоялось заседание «редакционного совета», членами которого были доктор Гарик и сыскарь Володя. Накануне Олег Зеленский вручил каждому по распечатке «произведения», и те внимательно с ним ознакомились. Сегодня члены«редакционного совета» должны были обсудить прочитанное

и вынести вердикт: отдавать ли «продукт» в типографию в представленном виде или материал нуждается в основательной доработке.

Олег был слегка напряжен, трезвый Сыскарь серьезен, уже захмеленный доктор Гарик – вальяжен и преисполнен сознанием важности миссии вершителя человеческой судьбы, в данном случае – рукописи приятеля. Он и начал дискуссию:

- Олег, я не понял, что ты нам принес?

- Как что? Повесть, - стушевался Зеленский.

- Ясное дело, что не салат «оливье» с графином беленькой. Но я не вижу детектива! То, что я прочитал – огрызок, заурядная история раскрытия убийства. А где лихо закрученный сюжет, захватывающая интрига, многовариантность, при которой подозревать надо каждого, включая следователя, ложные ходы оперативников, отрабатывающих десяток версий, чтобы в итоге выйти на путь истинный? А у тебя с самого  начала даже дефективному ребенку понятно, что Хонгор не при делах, - куражливо вопросил Гарик и закурил сигарету.

Олег ответил:

- Но именно так происходит в жизни.

Доктор запальчиво воскликнул:

- Кому на хрен нужна твоя постылая, серая жизнь!? Читатель сыт ею по горло. С утра до вечера у него эта самая собачья жизнь. Перед сном ему хочется отвлечься, почитать что-нибудь необычайное, диковинное, невероятное!».

- Брехню, одним словом, - занял оборону Зеленский. - Мы не договаривались, что я буду писать всякую околесицу. Вы дали мне конкретную уголовную историю, я ее художественно обработал. Что ты еще от меня хочешь?

- Но, ведь есть законы жанра, Олег, как ты не понимаешь? Ка-но-ны! А в твоей повести они полностью отсутствуют, - терпеливо начал вразумлять доктор Зеленского.

Тот ответил:

- Видишь ли, Гарик. Я и не собирался писать классический детектив в стиле Артура Конан Дойля или Агаты Кристи, а уж, тем более, в духе современных авторов детективной продукции. Что касается правды жизни, так не любимой тобой в беллетристике, то, на мой взгляд, в современной литературе ее как раз и не хватает. Что поделаешь, но по части «выдумать из головы что-нибудь эдакое» или, как сейчас модно выражаться, «выдать от балды» - я не специалист. Если повесть не годится для публикации, как вы считаете, то поставим не ней крест, всех делов-то!

Тут в разговор вступил сыскарь Володя. Говорил он вдумчиво, не спеша, взвешивая каждое слово:

- Гарик, ты напрасно наезжаешь на Олега! Мне повесть не показалась примитивной и расследование уголовного преступления не выглядит в ней, как такое уж простое, плевое дело. А то, что она максимально приближена к жизненным реалиям, лично мне даже нравиться. Меньше фантазий – меньше фальши. Как говорил один известный человек, это стул, на котором сидят, а не стул, выставленный для обозрения в музее, чтобы им любовались. Ведь, в конечном счете, стулья предназначены для того, чтобы на них сидели.

И насчет заурядности я могу с тобой поспорить. Заурядно – это, когда сидели два товарища, пили себе водку, а потом на почве пьянки один зарезал другого. И только потому, что вспомнил: десять лет назад собутыльник незаслуженно назвал его «козлом».

Олег подхватил мысль товарища:

- Володя правильно уловил мою идею. Если реально существует большой контингент читателей, которым нравятся небылицы, то они нисколько не ущемлены. Имеется громадное количество литераторов, которые удовлетворяют их потребность по полной программе, вы кончаете на каждой второй странице. Но, когда есть, пусть небольшая, группа читающих людей, предпочитающих другое, почему бы ни дать им возможность это, другое, получить?

Зеленский решил выложить все оставшиеся козыри на стол:

- А, знаете, почему вы тогда «уговорили» меня написать детективную историю? Просто я накануне начал от нечего делать читать бездарную книжонку в этом «жанре», написанную безликим автором, фамилию которого запоминать не обязательно, даже вредно. Просмотрев первые страницы, я только плевался и беззвучно матерился, но когда добрался до перла – «следователь уголовного розыска», - то захлопнул эту галиматью окончательно и бесповоротно.

Олег после этих слов взглянул на приятелей. Володя скривил губы в снисходительно-презрительной ухмылке, а подвижную физиономию доктора Гарика исказила гримаса, будто он по ошибке выпил вместо водки «крем-соду».

Олег продолжал:

- Не мне вам объяснять, что в голове этого бестолкового «писателя» отсутствует даже отдаленное представление о структуре правоохранительной системы. В уголовном розыске нет следователей, там служат сыщики вроде нашего Володи, они занимаются розыском преступников и улик. А следователь расследует уголовное дело, процессуально закрепляет доказательства вины. И функции того и другого четко определены законом.

Беда в том, что таких «детективщиков»-верхоглядов - хоть пруд пруди! Они ведь «воздух» (деньги) качают, а не литературным творчеством заняты. Я понимаю, что «пипл» все схавает», как предельно цинично выразился один наш телевизионный магнат, но готовить собственными руками отравленное пойло-хавку для несчастного «пипл,а» я не имею ни малейшего желания! И, вот, я тогда подумал, а почему бы ни попробовать написать простой, честный детектив? Без обязательных «наворотов» - страстей-мордастей, вызывающих учащенное сердцебиение и дрожь на клеточном уровне, но конкретно стерилизующих мозги.   

Гарик развел руками:

- Согласен, согласен! Но тогда это все равно не детектив!

- Да, что ты зацепился – «детектив», «не детектив!», - почти раздраженно проговорил сыскарь. - Если это так принципиально, то давайте под названием сделаем дописку – «не детективная повесть». Чтобы всем было понятно.   

     Июнь 2009 г.- январь 2010 г.

«НОГАЛА»

«Наше сердце работает, как новый мотор,

Мы в четырнадцать лет знаем все, что нам надо знать.

И мы будем делать все, что мы захотим,

Пока вы не угробили весь этот мир!

В нас еще до рожденья наделали дыр,

И где тот портной, что может их залатать?

Что с того, что мы немного «того»?

Что с того, что мы хотим танцевать?...»

«Мы хотим танцевать».

Виктор Цой и группа «Кино».

НОГАЛА (короткая повесть)

Крупные тяжелые капли дождя упали с быстро темнеющего неба и заставили Ногалу отступить под навес автобусной остановки, которая продолжала называться так по традиции, ведь кроме «маршрутных такси» на ней больше ничто не останавливалось. Общественный транспорт давно приказал долго жить, а один-единственный городской автобус -  дребезжащий памятник «эпохи проклятого тоталитаризма» - экономные пенсионеры и льготники могли безуспешно дожидаться часами.

Дождевые капли несли на себе дыхание весны, плечи прохожих, истосковавшихся по теплу, непроизвольно расправлялись, хотелось дышать полной грудью. Несильные морозы, перемежаемые гнилой слякотью, изрядно всем надоели. Но наступавшая весна не радовала Ногалу.

По «прикиду» девушки безошибочно можно было определить род ее занятий. Черный лаковый плащ из тонкой кожи с укороченными рукавами плотно  облегал редкой лепки тело, пояс с продуманной небрежностью стягивал узкую талию, подчеркивая пышную грудь и крутой изгиб бедер; высокие ботфорты на  каблуках-шпильках, голенища которых на щиколотках  нарочито собраны в «гармошку». Соответственно наряду был выдержан и макияж - «боевая раскраска» Ногалы: темно-пунцовая губная помада с черным контуром, обильная тушь на ресницах, удлиненные почти до висков раскосые глаза. Завершали ансамбль крупные серьги и копна черно-рыжих мелированых волос. Все ярко, броско, вызывающе. Но врожденное чувство вкуса не позволяло превратиться одежде-униформе в образец кича, каким-то непостижимым образом Ногале удавалось балансировать на неуловимой грани, за которой находилось царство пошлости. Обычный прохожий просто видел эффектно, ультрамодно одетую девушку, которая, скорее всего, промышляет предосудительным, а, может быть, и нет. Все мы можем ошибаться, возможно, у нее такой экстравагантный стиль!  Даже «профессиональный», вульгарный макияж не мог сильно повредить облику Ногалы, окарикатурить безукоризненно вычерченный абрис ее лица; красоту, как говорят в народе, ничем не испортишь! Да, и большинство мужчин только делают вид, что они сторонники скромных манер, в глубине души их влечет к себе интригующая, порочная атмосфера ночного бульвара. Это только жена дома должна ходить в костюме Золушки: засаленном халате, стоптанных тапочках,  и обладать сдержанными повадками гувернантки.       

За ее спиной светились окна номеров гостиницы  - ее галеры, к которой она была прикована невидимыми, но от этого не менее прочными цепями. Ногала мельком взглянула на запястье, на миниатюрные часики со свободным браслетом, тяжко вздохнула и направилась к входным дверям гостиницы. Несмотря на тяжесть в душе, походка ее не утратила выработанных годами изящества и упругости, эротичное покачивание бедовыми бедрами заставляло лиц мужского пола столбенеть на месте или крутить головой на девяносто градусов, рискуя получить травму шейных позвонков. В крохотной сумочке вмещался весь необходимый набор для «ночной леди»: флакон духов, косметика, мизерное количество  денег, мобильный телефон, початая пачка “Salem”, зажигалка, несколько пачек презервативов и гели от различных придурей Венеры.

В вестибюле гостиницы бугаистый охранник Саша,  одетый в отглаженный костюм и свежую рубашку, с недовольной миной спросил:

- Где ты шляешься? Тебя уже спрашивали!

Саша, как и другие охранники, дежурившие посменно, кроме своей основной работы, выполнял и другую, не менее важную функцию – сутенера. Во второй ипостаси Александру и его коллегам приходилось хлопотать и трудиться даже больше, чем на основной, официальной должности, только пот успевай смахивать с лица! Его мобильник был забит номерами телефонов таксистов, нужных девочек, так как каждая из них могла потребоваться в любое время суток. Ближе к ночи, когда подваливал основной контингент «центровых гостиничных», ему приходилось распределять мобилизованные девичьи взводы по этажам, находить для привередливых клиентов «товар» соответственно запросам, строго следить за временем посещений и надлежащей оплатой услуг. Да, и чтобы девочки не утаивали от него часть заработка и «премиальных» за ударный труд, требовалась постоянная бдительность. Улаживать конфликтные ситуации, когда пьяные клиенты, например, отказывались платить, или начинали обижать «ночных внештатных сотрудниц», тоже приходилось нередко. Так, что служба непростая, нервная, требующая за вредность выдачу спецмолока или рюмки текилы. 

Охраннику-сутенеру причиталась значительная часть почасового гонорара проститутки, кроме того, свою долю должны были получать дежурный администратор и коридорные. Так что, непосредственно рядовым «эротического фронта» на руки оставалось не так уж и много. Паутиной предоставления плотских услад была опутана вся гостиница. Большую тайну составляла строго засекреченная информация; имел ли навар с этого разветвленного дерева, дающего золотые плоды, сам хозяин гостиницы, тучный вальяжный господин с благообразной плешью?  Так и хочется сказать: имел, имеет, и будет иметь, иначе какой он хозяин, но презумпция невиновности не позволяет нам этого сделать.

Суровость, с которой охранник встретил Ногалу, имела свои веские причины. Месяц назад она сильно проштрафилась, совершила «должностное» и уголовное преступление. Ногала и раньше по мелочам приворовывала у подпивших, заснувших клиентов, но всегда в меру. А тут ей попался «жирный кот», полковник из Москвы, приехавший в командировку трясти местное МВД.

Ногала поразила полковника своей неординарной, яркой внешностью, он «снял» ее на всю ночь. Расстегнув китель на толстом брюхе, заросшим курчавой шерстью, постоянно вытирая красную потную шею носовым платком, отчего Ногалу передергивало, он заставил ее раздеться, чтобы любоваться красотой в натуре. Кто бы мог предположить, что под суконным мундиром солдафона бьется сердце изысканного эстетета? Гостиничный стол ломился от выпивки и закусок, заказанных полковником. А пожрать и выпить он любил. Засосав полстакана коньяку, клиент обгладывал куриную ножку и одновременно рассказывал девушке, какой вес он имеет в своем министерстве, как к нему расположен сам министр и беспрекословно внемлет его советам. Одним словом, пьянчуга в погонах, трепло и бабник!

Сытно отрыгнув после очередного полустакана и куска семги, поклонник женских прелестей  плямкал замасленными губами:

- Красивая же ты, девка, Ногала! Тебе не здесь прозябать, а в Москву надо! Ладно, решим этот вопрос.

Выпив, плотно покушав и потискав при этом Ногалу, полковник, забыв про душ, завалил ее на кровать и начал усердствовать с полной отдачей. Ногала холодно отметила про себя, что за столом клиент был куда  справнее, чем в постели.

Когда полковник, удовлетворенный во всех отношениях, громко захрапел, его ночная партнерша бесшумной кошкой устремилась к стулу, на котором висел китель. Портмоне-лопатник во внутреннем кармане был пузат и увесист, кроме российских денег, там находился целый пресс долларов и евро. Ногала прикинула, что при такой куче деньжищ исчезновение одного – двух десятков зеленых купюр пройдет незамеченным.

Но не тут-то было. Наутро похмелившийся полковник, производя скрупулезный расчет с девушкой, сразу заметил недостачу. Какой шум тут поднялся, вообразить невозможно! Распаленный московский чин орал, что пересажает всю эту блядскую гостиницу, а в первую очередь неблагодарную мерзавку, шваль подзаборную! Охранник сдержанно попросил его пока никуда не звонить, вывел Ногалу  в комнату, где хранились чистые постельные принадлежности, и молча, методично избил, выбив ей зуб и превратив лицо в подобие синюшно-багровой подушки. Затем выгреб из сумочки полковничьи деньги, остальную наличку, кое-какие золотые украшения и навороченный мобильный телефон.   

Скандал удалось погасить, для этого потребовался откат в двадцать процентов от украденной суммы. Но Ногалу было решено примерно наказать, за то, что не сдали ментам, чтобы не портила репутацию заведению, да, и, чтобы другим не повадно было. Ментам ее сдавать никто и не собирался, зачем усугублять ситуацию с налаженным бизнесом? Ей дали полторы недели, чтобы с лица сошли кровоподтеки, после чего она, практически не покидая гостиничного номера, в течение месяца денно и нощно отрабатывала нанесенный престижу гостиницы моральный ущерб. Заработанные деньги отбирались до  копейки, еду, напитки и сигареты ей приносили из ресторана, а мыло для стирки из магазинчика в вестибюле гостиницы. Лишь в последнее время, когда обозначенный «налог» был почти полностью выплачен, ей разрешили выходить на свежий воздух для непродолжительных прогулок. Сегодняшняя ночь должна быть последней в длинной череде суток отбывания «барщины», с завтрашнего дня Ногала могла зарабатывать деньги на прежних основаниях.

Отношения с товарками «по цеху» тоже были испорчены. И не потому, что они не чурались воровства. Просто, случай с Ногалой устрожил режим, их стали чаще и основательнее проверять…    

Отперев гостиничный номер, Ногала бросила плащ на кровать, с усилием стянула туго обтягивающие икры ботфорты и прошла в душ. Долго стояла под струями воды, меняя контрастно температуру. Душ, как обычно, успокаивал ее, немного приводил в порядок развинченные нервы. Выйдя в комнату, накинула на плечи прозрачный пеньюар и обулась в «стриптизки» - босоножки на толстой прозрачной платформе и устрашающих каблуках. Укоренившаяся привычка заставляла Ногалу, даже оставаясь наедине, сама с собой, выглядеть сексуальной и привлекательной.

Она присела перед зеркалом, закурив тонкую сигарету, и пристально, даже придирчиво стала изучать свое отражение. Что это? Между бровей на безмятежной глади матовой кожи она обнаружила прорезавшуюся поперечную морщинку, вздохнула; последний месяц не прошел для тебя даром, дорогая!

Ей припомнилось, как несколько лет назад она приехала в город из далекого совхоза, который сейчас развалился, несмотря на статус акционерного общества. Решила поступать в медицинский колледж, но, не имея ни знаний, ни протекции, с треском провалила первый же экзамен.

Ногала остановилась у дальних родственников по материнской линии. Возвращаться в совхоз она не собиралась, там не было ни работы, ни перспектив для молодой, честолюбивой девушки с незаурядными внешними данными. С собой она привезла воспоминания об ужасной скуке в этом «отстое» и первый, не совсем удачный сексуальный опыт, а, если честно, совсем неудачный. После выпускного вечера она с другом забрела перед рассветом в какую-то заброшенную ферму. Там все и случилось. Какая-то несуразица, потная, неумелая возня, боль, кровь, чувство стыда и абсолютной беспомощности! Ногала тогда даже заплакала от досады. Не так, далеко не так представляла она первую физическую близость! А тут, запах хлева, в волосах солома, на подоле измятого праздничного платья расплывающееся кровавое пятно, позорище, и никакого удовольствия!

Чтобы не висеть обузой на шее у родственников, Ногала устроилась официанткой в кафе неподалеку от центра города. Хозяин, солидный, вроде, дядечка в летах, принял ее сразу, оценивающе оглядев с ног до головы. Зарплату, правда, положил маленькую, но добавил, что если новенькая будет стараться, то он увеличит ей жалованье. Что означает – «стараться», Ногала уяснила в первый же день, когда хозяин, улучив минутку, бесцеремонно затащил ее в подсобку, уложил грудью на стол и грубо овладел сзади, не удосужившись даже снять брюки.

Ногала наконец осознала неизбежность факта, что в чужом городе, без защиты, профессии, образования и блата она сможет зарабатывать на жизнь только телом. Этот горький факт она восприняла как непреложный фатум, изменить который было не в ее человеческих силах. Распоясавшийся хозяин пытался склонить новую официантку к оральному контакту, но встретив резкое сопротивление, сразу забыл об обещании повысить жалованье, хотя подсобкой продолжал пользоваться регулярно, на правах работодателя, вероятно.

Эта мерзкая подсобка даже во сне преследовала Ногалу, всем своим убогим видом как бы показывая – вот твоё истинное место, милочка, другого ты не заслуживаешь, да, и, вряд ли, в обозримом будущем сможешь заслужить. Так что, красная цена тебе в базарный день – пять минут торопливого унизительного секса на столе в замусоренной темной бендешке!     

В вечерние часы в кафе часто заглядывали группы раскованных девиц под предводительством некоей Клары, уже далеко не юной особы, худой, не блиставшей красотой и миловидностью, но обладавшей шармом, который почувствовала даже Ногала. Кухонные работницы при их появлении шептались:

- Это центровые гостиничные путаны. А Клара у них вроде бандерши, хотя работает и сама.

Компания представляла собой интернациональный коллектив молодых женщин по профессиональному оказанию сексуальных услуг: кроме русских и калмычек, а также некоторых других, в ней состояли, о чем невозможно себе даже помыслить лет двадцать назад, даже две дивы с гордого Кавказа.    

Опытная Клара сразу положила глаз на Ногалу. Когда официантка подошла к столику проституток с тяжелым подносом в руках, Клара цинично и во всеуслышание заявила:

- В таких ручках ничего, тяжелее мужского члена, держать не рекомендуется!

Заметив смущение Ногалы, спросила:

- Гасконка?

- Да, из села.

- Как тебя зовут, красота?

- Ногалой зовут.

- А меня – Кларой. Подружимся – не пропадешь! Предлагаю один раз. Пойдешь ко мне в бригаду? А то, так и будешь таскать грязную посуду за копейки до пенсии. А красота не должна пропадать задаром! Небось, еще и хозяин трахает на халяву? - прозорливо осведомилась Клара.

Ногала совсем смешалась.

Клара по-деловому спросила:

- Минет делать умеешь? - и, увидев, что щеки Ногалы маково зарделись, серьезно добавила. - Без него нам никуда! «Хапнуть вялого» для начала – первое дело, чтобы клиента хорошенько разогреть. А некоторым, кроме «вафли», вообще ничего больше не нужно. Ничего, научу!

Если бы у Ногалы спросили, почему она дала согласие, то девушка ничего толком не смогла бы объяснить. Видимо, накопилось все сразу: и мелочные утренние поиски несчастных рублей на проезд; и поношенные туфли, давно требующие замены; и похотливые, унизительные утеснения со стороны хозяина; и полная безнадега в перспективе. Пропадать, так с музыкой!

Утром она потребовала расчета. Хозяин удивленно поднял бровки:

- Какой расчет? Ты посуды побила больше, чем заработала!

Но в Ногале проснулся уже другой человек:

- Тогда я пожалуюсь Кларе, она натравит бандитов, и вам перебьют остальную посуду!    

Магическое имя Клары, видимо, было известно и хозяину кафешки, поэтому он, хоть и нехотя, достал кошелек, отслюнявил несколько сотенных бумажек и протянул Ногале. Перед уходом бывшей работницы, хозяин попробовал повторить финт с подсобкой, но получил такой пинок ногой в пах, что собственным задом распахнул створки секс-бендешки, а вслед ему полетело напутствие Ногалы:

- За это бабки надо платить, козел старый!

Из кафе она вышла новой, «фирменной» своей походкой, дразнящей, провоцирующей и дерзкой.

С этого дня Ногала поселилась у Клары. Преодолев отвращение, она за несколько дней не только успешно освоила премудрости орального секса, но и внесла в него некоторые усовершенствования, что, признаемся, сделать уже практически невозможно. За этот творческий, новаторский подход она заслужила поощрение от своей старшей подруги и наставницы.

С этого же времени Ногала стала получать «любовь полными ложками». Ее постоянно преследовало ощущение, что на нее ежедневно выливают несколько ушатов грязи и помоев. Может быть, поэтому, инстинктивно пытаясь отмыться от этих нечистот, она могла часами лежать в горячей ванне и по три раза на день принимать душ, не скупясь на дорогие шампуни, дезодоранты и ароматизаторы. Но телесная чистота не освобождала от чувства внутренней загаженности и непотребства.

Она обратила внимание, что многие девушки перед выходом «на работу» регулярно употребляли спиртное, наверное, чтобы притупить те же чувства отвращения и омерзения, которые владели Ногалой. У некоторых это входило в привычку, и они спивались. Но нередко встречались и такие, кто получал удовольствие от своего занятия; это были изначально порочные натуры, склонные к различным извращениям. Чем больше похабщины, тем лучше; да еще и деньги платят за это непыльное, кайфовое дело! Ништяк, в натуре!            

Клара сНогалой составили забойный тандем: они обслуживали клиентов по вызовам и по одиночке, но чаще – в паре; не гнушались притонов и саун, где популярность новенькой выросла чрезвычайно; в свободные вечера посещали гостиницу, где редко оставались без дела. Наконец Ногала достигла «высшей» степени признания; в гостинице ей был выделен специальный номер, за пользование которым из ее заработка вычетов не производилось, она могла при желании жить там, на постоянной основе. Еще одной привилегией являлся факт относительно свободного выбора клиентуры, охранники-сутенеры ограждали ее от непредсказуемого контингента и «подгоняли» солидных, денежных людей, от которых меньше всего можно было ожидать конфликтов. Естественно, такие деловые взаимоотношения складывались на обоюдной основе, охрана в накладе тоже не оставалась. Не всегда, однако, можно было поручиться за полную безопасность «девочки».

Однажды в город по каким-то своим делам нагрянула «солнцевская братва». Бандюки разместились в двух коттеджах Шахматного городка, а к вечеру велели привезти к ним все здешнее «блядво». «Аукцион» проходил в просторном холле, где в креслах расслабленно сидели молодые, мускулистые, уверенные в себе парни, раздетые до длинных трусов, тела которых были причудливо расписаны уголовными татуировками. И, хотя, внешне они выглядели вполне миролюбиво, от них, как от диких зверей, исходил запах опасности. Зашуганные девушки робкими группками заходили в холл, где вершился строгий отбор-кастинг. «Солнцевские» без всяких церемоний ощупывали живой товар, чуть ли не в рот заглядывали, изредка задавали скупые вопросы; выбраковка носила капитальный, углубленный характер.

Ногалу выбрал главарь и сразу повел к себе. Ночью не безобразничал, не пил, если не считать двух фужеров шампанского, одобрительно отнесся к тому, что партнерша не употребляет алкоголя, а утром рассчитался с ней по-царски.

- Ты мне понравилась, Галка!- сказал ей на прощанье. - Не думал, что в вашем занюханном городишке встречаются настоящие красавицы! Будешь случаем в Москве, звони! - и протянул ей бумажку с номером телефона. Потом вызвал подручного и распорядился, чтобы девушку отвезли, куда она скажет.

Наконец-то у Ногалы появилось то, что называют профессиональным отношением к делу. Когда заканчивалась неприятная работа, контакты с вызывающими чувство гадливости клиентами, она сразу выключалась из этой части своей жизни, и начисто отбрасывала ее прочь. Досуг свой она заполняла, сообразно своим интеллектуальным запросам, которые были невелики в силу скудного образования. Отдых, парикмахерские, покупка модной, дорогой одежды и обуви (теперь она могла себе это позволить), телевизор, чтение детективов и боевиков. Да, и при исполнении своих специфических обязанностей она научилась не зацикливаться на самых негативных моментах, как-то отстраняться от них. Как будто это происходило с какой-то другой женщиной, а не с ней.    

Клара ревниво наблюдала за успехом молодой подруги, возрастной предел знаменитой проститутки достигал критической точки, за которой можно было запросто выйти в тираж, а это было равнозначно катастрофе. Но случилось неожиданное. Ногала из-за полного презрения к ненавистным мужчинам настолько привязалась к Кларе, что как это часто бывает среди проституток, просто дружеские отношения превратились у них в любовную связь. И если для Клары лесбийские игры  были не в новинку, а так, баловство; она в своей жизни испробовала все, то у Ногалы это было нешуточно и искренне. Любовный однополый эрзац заменил ей настоящее, полноценное чувство, и она души не чаяла в своей любовнице-подруге. А в Кларины планы не входила устойчивая близость с одной партнершей, и незаметно и ненавязчиво она перезнакомила Ногалу со всеми своими знакомыми лесбиянками, причем, специально устраивала групповые лесби – оргии, и очень скоро Ногала стала очень известной в среде любительниц «розового секса».

Два события повлияли на устоявшуюся, казалось бы, жизнь Ногалы. Всего лишь дважды она нарушила правило, не вступать в половые контакты без презерватива, и оба раза была жестоко наказана за это.

В первом случае она подцепила какой-то вирус, не столь опасный, сколько трудно поддающийся лечению. Примерно за полгода она перевела уйму денег на покупку дорогостоящих медицинских препаратов, но, в конце концов, изничтожила прилипчивую гадость.

После второго нарушения она просто «залетела» - подхватила беременность. Когда характерные симптомы стали настолько очевидными, что сомневаться уже не приходилось, Ногала посетила женскую консультацию, где диагноз прозвучал, как приговор, не подлежащий обжалованию. Рожать ребенка в столь молодом возрасте при сомнительном социальном положении пока не входило в ее жизненную программу, и она решилась на аборт; благо, сроки еще позволяли. Опытная врач-акушерка всячески отговаривала Ногалу от этого шага: первая беременность, риск последующего бесплодия слишком велик. Но девушку невозможно было переубедить.       

Не очень сложная манипуляция закончилось у Ногалы кровотечением, в результате чего ее поместили в стационар. На третий день пациентку вызвала в кабинет заведующая:

- Милочка! Вас неоднократно предупреждали о высокой степени риска аборта для женщины с первой беременностью. Вы настояли на своем решении, даже дали расписку. Но дело не в этом. К своему глубокому сожалению, я должна поставить в известность, что в будущем вы никогда не сможете стать матерью!

Для Ногалы это было удар ниже пояса. Ведь, в неопределенном, туманном будущем, когда все наладится (когда и каким образом, она не представляла), ну, например, она купит квартиру, тогда она обязательно обзаведется ребеночком, пусть даже без отца, так даже лучше. Но теперь на этих аморфных мыслях, согревающих душу, была поставлена точка.

Клара отреагировала иначе:

- Все, что не делается, - к лучшему! Представь, каково будет подросшему малышу, у которого мать – проститутка, шлюха без собственного угла! Ты, что, считаешь, что  вечно будешь молодой и красивой? Этот недостаток быстро пройдет. А как ты будешь поднимать его дальше?

Ногале иногда казалось, что ее неприятности и несчастья не то, чтобы радуют Клару, но доставляют ей определенное удовольствие. Нет, конечно, это не так! Нельзя быть чересчур мнительной!

Конечно, не все было пасмурно в жизни Ногалы за этот период. Один из  постоянных клиентов окончательно потерял голову, снял для нее приличную однокомнатную квартиру, за которую вносил владельцу ежемесячную плату. Он окружил Ногалу заботой и вниманием: выкупил из ломбарда заложенное золото, дарил украшения, модное шмотье, за каждый свой визит, а наведывался он два раза в неделю, оставлял на трельяже в прихожей вполне приличную сумму денег. Никита Сергеевич, так звали нашего «героя-любовника», находился в таком возрастном периоде, о котором в народе говорят: «Седина в бороду, бес в ребро». Если выражаться более романтично, то не исключено, что это была «лебединая песня» Никиты Сергеевича. Старая жена то ли прискучила, то ли стала вызывать отрицательные эмоции, граничащие с тихой ненавистью, а молодая, свежая, обольстительная любовница радовала и вселяла уверенность в безграничности и бесконечности мужских возможностей, что, конечно, было глубочайшим заблуждением.

Дошло до того, что вскоре Никита Сергеевич, у которого крыша, видимо, поехала окончательно, совсем переселился к Ногале, и они стали проживать совместно. Почти семейная идиллия кому-то явно не давала покоя. Никита Сергеевич стал получать по старому адресу, куда он иногда наведывался, подметные анонимные письма примерно такого содержания:

«Никита!

Ну, ты вляпался в Ногалу, «ночную бабочку», проститутку, с которой мы почти каждый вечер ловили клиентов у гостиницы, чтобы заработать на проживание. Твоя «бабочка» днем отсыпалась, а ночью мы в номере, а иногда и нет заработка. (Никита и сам прекрасно знал об этом, ведь не из пансионата благородных девиц он ее вытащил).

А теперь она нашла тебя и очень счастлива, что не топает у гостиницы и имеет от тебя неплохие деньги. Но она ведь с тобой живет из-за денег. А тебя еле переносит, и называет подержанным мешком с костями.

Так, что ты самый настоящий дурак! Можешь с ней пройти в гостиницу, и там тебе подтвердят, кто она; там все горничные ее знают.

Хорошо подумай, в то она тебя опутает с ног до головы!

Ногала, которой ты снял квартиру, и всячески ее ублажаешь, кроме того, - лесбиянка. (Это весьма интересно, надо будет переговорить с Ногалой насчет приглашения какой-нибудь ее подружки!). Вот, кого ты пригрел. Бросил больную жену, променял на платную женщину, к тому же, лесбиянку.

Подумай, как следует, и все взвесь!».

Никита показал письма Ногале. И, хотя, написаны они были печатными буквами, чтобы невозможно было определить по почерку личность автора, Ногала была уверена на сто процентов, что это дело рук Клары. Почему она так терпеть меня не может, задавала себе самой вопрос Ногала? Ведь мы были близки, я ее люблю, и ничего плохого ей не сделала? Ни разу не зашла в гости с тех пор, как мы с Никитой стали жить, только несколько телефонных звонков, и голос, наполненный какой-то непонятной ожесточенной иронией.

Никита Сергеевич воспринимал эти безграмотные письма с юмором. Что тут непонятного? Просто одна из бывших задушевных подруг исходит на говно, оттого, что у самой все наперекосяк, а другой повезло хоть самую малость.

Ногала почти привыкла к сожителю. Во-первых, удовлетворяет все просьбы, не делая при этом недовольную, кислую мину. Если сумма значительная, только поинтересуется:

- У тебя это не горит? Дай мне несколько дней, я решу проблему с деньгами.

Затем, не докучает расспросами: где была, с кем встречалась, чем занималась? Не расспрашивает о прежней жизни. Найдешь нужным, скажешь сама. Надежен, а ведь это так необходимо женщине! Не домогается лишний раз с сексуальными предложениями; иногда Ногала из чувства благодарности, особенно после какой-нибудь покупки, сама выступала инициатором интимного контакта. С ним ей было интересно, он так много знал и прикольно рассказывал всякие истории. «Розовость» любовницы воспринял с пониманием. Ногала оценила эту деликатность, а также поняла легкий намек, сделанный Никитой как бы невзначай. Однажды вечером она пригласила в гости подружку-лесби, свою ровесницу, и они недурно провели ночь втроем. Для таких встреч нужны были неболтливые партнерши, умеющие держать язык за зубами. За время совместного проживания с Никитой Ногала организовала посещение их квартиры еще трех девушек. Аномальные фантазии партнеров совпадали, поэтому исполнялись безоговорочно, охотно,  без всякого принуждения, смущения и комплексов, по-своему, даже гармонично, под аккомпанемент легкой ненавязчивой музыки.  Оргии удались на славу, все троицы каждый раз оставались  довольными чрезвычайно устроенным шабашем.

А потом случилось то, что никогда не происходило у Ногалы с многочисленными клиентами мужчинами; она впервые испытала оргазм. Это еще больше привязало ее к Никите Сергеевичу. И хотя этот сладостный момент наступал у Ногалы крайне редко, но постепенно она стала получать удовольствие от интимного общения с Никитой. В ней начала просыпаться женщина, убитая прежними обстоятельствами.

Конечно, ни о какой любви не могло быть и речи, но привязанность к Никите Сергеевичу, благодарность за заботу, понимание, внимание, его способность разделить с ней сладость нетрадиционных утех все больше привязывало Ногалу к этому далеко уже не молодому человеку. А тут, он преподнес ей еще один сюрприз.

Ногалу, за свою короткую жизнь не бывавшую нигде, кроме запыленного, занесенного песками совхоза, районного центра, отличавшегося от совхоза только размерами, и города в сто тысяч жителей – республиканской столицы, Никита Сергеевич свозил в один из летних месяцев в санаторий в городе Пятигорск. Санаторий «Зори Ставрополья» располагал очень приличной базой для лечебно-оздоровительных процедур, даже родоновая вода для ванн поднималась в лечебный корпус по специальному трубопроводу. Совсем как по любимой поговорке проституток:

«Любой каприз за ваши деньги!».

Никита Сергеевич с Ногалой занимали просторный номер, то есть, палату с большой лоджией, на которой однажды ночью они даже согрешили. Ногала, опершись локтями о поручень балкона и прогнувшись в пояснице, ритмично и подчеркнуто непристойно покачивая обольстительным задом и тихо постанывая, с истомой в теле обозревала звездное небо и огни ночного Пятигорска, в то время как партнеру было не красот раскинувшегося ландшафта; он был поглощен ответственной работой.

Оказывается, существовала и другая жизнь! Утром, свежие и нарядные, они спускались на завтрак в столовую. Окружающие провожали их заинтересованными взглядами: молодая красавица-азиатка и несколько перезревший «фрукт» - спутник; но во взглядах не было порицания: мало ли что, вдруг, это жена или секретарша какого-нибудь банкира или депутата, сейчас это модно! Ногала млела от этих завистливых взоров, раскланивалась с уже знакомыми людьми и, как могла, разыгрывала роль светской львицы, и, надо сказать, у нее это неплохо получалось.

После завтрака - оздоровление, так крайне необходимое состоятельным людям: родоновые ванны, прозрачный зеленовато-голубой бассейн, иногда сауна, всяческие электрофорезы и массажи.

Сытный обед требовал обязательной сиесты, после чего наступала прогулка по Пятигорску. Походив по достопримечательным местам, в основном, по дорогим магазинам, груженые пакетами, они находили тихую пристань в виде немноголюдного ресторана или кафе с какой-нибудь экзотической кухней, где дегустировали с видом гурманов необыкновенные блюда, в небольшом количестве пробовали хорошие вина и танцевали. В такие минуты Ногала чувствовала приливы едва ли ни нежности к Никите Сергеевичу, такому доброму, великодушному, нежадному.

Эта поездка была для Ногалы настоящим праздником жизни! Она увидела совершенно другую, колоритную живописную  природу и иной мир, в котором она, хоть и временно, но не являлась одушевленным предметом для потребления, а существовала как полноправный участник этой жизни.

С Никитой Сергеевичем они путешествовали по туристическим маршрутам и самостоятельно – по городам Кавминвод. В вечно солнечном Кисловодске Никита случайно встретил старых знакомых, семейную чету, давно уже проживавшую в Москве. Приятели обрадовались встрече, и засели в полуподвальном ресторане, где и провели почти весь день. Ногалу Никита отрекомендовал, как гражданскую жену, что ей польстило. Сидя в полумраке зала, стилизованного под рыцарский замок, Ногала не без интереса слушала остроумные разговоры мужчин; жизнь хоть и не дала ей образования, но умом явно не обделила. Это вам не пьяные толковища распоясавшихся клиентов, а интеллектуальная беседа неглупых, трезвых мужей! Жена друга Никиты отнеслась к Ногале не пренебрежительно-покровительственно, но как к равной себе, и это еще более повысило жизненный настрой молодой калмычки.                  

По возвращению из Пятигорска, все, вроде, пошло по старому, но случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Все плохое в нашем бренном мире, так или иначе, заканчивается, а уж хорошее – и подавно.

Взрослым детям Никиты Сергеевича, давно живущим своими семьями отдельно от родителей, окончательно насточертело беспутство неугомонного папашки, и они выдвинули ему ультиматум. Или ты возвращаешься к маме, которая готова простить тебе оголтелый блуд, или мы отрекаемся от такого родителя! Может, ты сам откажешься от нас и своих внуков, которых и так почти забыл, и удочеришь молодую шалаву, каковая по возрасту гораздо младше нас?  Хоть седины бы свои не позорил! Пока ты при положении и деньгах, она будет держаться на тебе, как иксодовый клещ, присосавшийся к жертве. Но через несколько лет незаметно подкрадется пенсионный возраст, и финансовые ресурсы иссякнут, тогда она просто вышвырнет тебя в помойное ведро, подобно использованному гандону!

Что и говорить, аргументы сильные, против них трудно что-нибудь возразить по существу! Никита Сергеевич и сам не редко задумывался над своим двойственным положением, которому иные мужики завидовали, но большинство товарищей-одногодков осуждало скрыто или явно, кто всерьез, кто ехидно посмеиваясь.

Что касается женщин, особенно замужних, то их праведному возмущению не было предела! В Никите Сергеевиче они видели яркое проявление природного  кобелизма, присущего всему племени двуяйцовых индивидов. Только большинство из них развратничало втихаря, стараясь хоть внешне соблюдать правила приличия. А, этот, ишь, выискался – независимый, вызывающе положивший с прибором на общественное мнение! Бесстыдник бессовестный, подающий к тому же негативный пример остальным, временно притаившимся до удобного случая!

Никита Сергеевич и сам прекрасно понимал, что связующим звеном с Ногалой для него был только секс. Молодое, ладное тело возбуждало и притягивало, манило и дарило мгновенья наслаждения. В такие минуты, казалось, он был готов отдать оставшуюся часть жизни, такой пресной, безвкусной, без соли и перца. Но во всем остальном ничего общего с молоденькой любовницей у него не могло быть по понятным причинам. Да, и поиздержался Никита Сергеевич материально капитально; содержать молодую любовницу – удовольствие дорогое!

Долго подыскивал он удобный повод для тягостного разговора, пока в один вечер не решился и не выложил все Ногале. Та выслушала молча и под конец заплакала. В ее слезах было все: и прощание с благопристойной, налаженной, обеспеченной жизнью; и осознание того, что снова придется возвращаться к прежнему ремеслу; и даже некое сожаление о расставании с Никитой, не связанное с меркантильным интересом. В глубине души Ногала прекрасно отдавала отчет, что бесконечно их связь длиться не может.

Когда она снова появилась в гостинице, Клара процедила:

- Любви конец, и сиськи – набок? Я это предполагала с самого начала, даже была уверена наверняка. Все они козлы! Будем продолжать работать по-прежнему.

Клара изъяснялась большей частью фразами-штампами, которые повторяла постоянно. Например, если кто-то начинал сетовать на тяготы жизни, она заученно говорила:

-А кому сейчас легко?

Если у нее спрашивали о делах, обязательно отвечала:

- Как у свадебной лошади. Голова в цветах, а жопа в мыле!

За время отсутствия Ногалы в среде «коллег» произошли некоторые изменения: Вику посадили за кражу золотых украшений из квартиры клиента; Лена, отъявленная «шировая», угодила за решетку за распространение наркотиков; одна из девушек заразилась СПИДом и теперь не высовывалась из дома, обреченно ожидая неизбежного финала.

Появились конкурентки, напористые, шалые, пожелавшие вытеснить «старую гвардию» с доходного участка. Но, как у Наполеона, - «старая гвардия умирает, но не сдается!». Пришлось дать неофиткам несколько кровопролитных уроков с разбитыми головами, свернутыми челюстями и выдернутыми клоками волос, но «территория» осталась за прежними ее хозяйками. Они ее осваивали и «окучивали» так долго не для  зеленых зассых.

Ногалу восстановили «на работе» в прежнем статусе, выделив отдельный гостиничный номер; глупо же, право, отказываться от курочки, несущий золотые яйца. И она снова приступила ксвоим обязанностям, всячески используя мелкие уловки, затягивающие время укладывания в люлю: то водички надо попить, то в туалет сходить, то принять душ.

Так пролетела зима, а тут случилась эта история с проклятым полковником из центра. Ну, слава Богу, завтра этот кошмар должен закончиться!             

Череда воспоминаний была прервана звонком мобильного телефона. Звонила Клара, голос ее был дружественен и приподнят:

- Привет, Галчонок! Поздравляю с окончанием каторги!

Ногала немного помолчала, ей вспомнился последний звонок Клары сразу после инцидента с милицейским чином, тогда ее голос излучал неприкрытую злобу, а фразы, будто ледяными морозными узорами покрывали стекло:

- Сука, ты всех нас подставила! Воруй, где вздумается, но только не в гостинице! Думаю, тебе еще придется ответить перед нами!

После паузы, обдумывая такую резкую смену настроения, Ногала коротко ответила:

- Спасибо, Клара!

- У меня шикарная идея, - с воодушевлением продолжала Клара. - Дождик уже прекратился и завтра днем зеленка будет совсем сухая. Почему бы нам вместе с девчонками не отметить это событие на природе? Будут только свои! Ну, как тебе?

Какое-то непонятное гнетущее предчувствие охватило Ногалу:

- Мне еще ночь батрачить. Позвони утром, Клара, тогда и решим.

- Заметано! До утра, дорогая! - и Клара отключилась…

Ночь прошла ни шатко, ни валко; было всего три клиента почасовика, средней паршивости субъекта. В восемь утра Клара уже звонила:

- Не устала? Вот и хорошо! Переодевайся в спортивное. Мы вчера уже все приготовили, ну, там, бухалово, хавку. А погода, как на заказ! Выходи примерно через часок, внизу будут две японские машины.

Погода, действительно, стояла замечательная. Взошедшее солнце плескало в окна пригоршни слепящих лучей. В этих радостных, теплых лучах вчерашняя тревога Ногалы растворилась без остатка. «Нельзя так себя распускать, такая мнительность до добра не доведет», - решила про себя она.

После душа достала из платяного шкафа одежду, пригодную для пикника на лоне природы: джинсы, кроссовки, свитер и легкую куртку. Теперь весь свой гардероб Ногале приходилось держать в гостиничном номере, благо, хоть зимние вещи удалось пристроить у одной «розовой» подружки, а то и развернуться практически негде.       

Пританцовывающей походкой спустилась она по лестнице, помахала ручкой дежурному администратору, охраннику и выпорхнула из вестибюля на залитую солнцем площадку перед входом в гостиницу. У самого порога Ногалу ожидала группа товарок во главе с Кларой, немного поодаль стояли две японские «тойоты», рядом с которыми переминались с ноги на ногу со скучающим видом двое молодых людей бандитковатой внешности, водители. Ногала припомнила, что в разные времена они пользовались ее услугами.

Последовали объятия, поцелуи, не слишком натуральные, преувеличенно эмоциональные поздравления, восклицания, вручение букета цветов. Клара деловито распорядилась:

- Ну, все в сборе! Можно ехать. Не возражаете, если отправимся в «нашу» балочку?

Балка, в которую они собирались, была их любимым местом сборища вне города. Всего километров десять за городской чертой, уютная, поросшая густой травой, с остатками лесополосы неподалеку, откуда всегда можно было набрать сушняка-хвороста для костра.

Вскоре в низине балки бодро трещал костер, из багажников автомашин были извлечены большая кастрюля с замаринованным мясом для шашлыка, коробки с продуктами и ящики со спиртным: пивом, водкой и шампанским. Девушки расположились поудобнее на расстеленных пледах, парни готовили шампуры и откупоривали бутылки, в разовые пластиковые стаканчики наливался напиток по вкусу. Клара на правах хозяйки, держа в худой наманикюренной руке стаканчик с любимой водкой, решила произнести тост:

- Подруги! - обратилась она к собравшимся девицам. - Сегодня день замечательный! Во-первых, прекрасная погода! Во-вторых, мы собрались вместе, чтобы отметить «освобождение» из кабалы нашей любимой Ногалы-Галчонка! Не так давно она совершила ошибку, за которую заплатила слишком высокую цену, наши «работодатели» совсем оборзели! Ногала с сегодняшнего дня на полных правах опять вместе с нами, разреши я тебя поцелую, моя дорогая!

Подруги зааплодировали, некоторые из них даже взвизгнули, что означало высшую степень восторга.

Несмотря на сердечные слова, губы Клары были холодны, как пасть гюрзы, глаза тоже не излучали особой теплоты. Но, обнимая Ногалу, она не удержалась, потискала ее за груди и несколько раз провела рукой по упругому заду:

- Ты меня возбуждаешь, Галчонок! Какие шикарные мемки и задница! Я соскучилась по твоему телу, дорогая! Пока будут жарить шашлык, не отлучиться ли нам в лесочек?

Ногала покорно согласилась. «Розовый» сеанс длился недолго, но неистово, будто Клара делала все в последний раз. Когда подруги-любовницы возвращались в балку, Клара с видом насытившегося зверя и размягченная Ногала, по самой низине стлался ароматный дымок, над тлеющими углями румянились, слезясь жиром, отборные куски мяса на шампурах. Компания чувизма, пропустив еще по одной, вела оживленный разговор, в основном, о клиентах, которые совсем перевелись и испортились; так и стараются сделать ноги, не заплатив. Куда девались великодушные джентльмены, которые за ночь страстной любви высыпали на столик все содержимое бумажника? Одни упырки недоделанные остались.

Клара, опрокинув стаканчик и вонзив острые зубы в сочный кусок шашлыка, не спеша, прожевала его и снова овладела вниманием компании, градус которой заметно повысился:

- Внимание, девочки! Первую часть программы можно считать законченной. Теперь о другом.

Ногала перед всеми нами сильно провинилась. Нас стали шмонать немилосердно, отбирать больший процент выручки. Стали поговаривать о замене новыми путанами, которые были согласны работать за меньшую долю для себя. Хорошо, что этих чмошниц мы быстро отвадили подходить к гостинице.

Я сама понесла значительный ущерб. То, что Ногала сделала, хуже, чем преступление, это ошибка!

Клара как-то услышала эту знаменитую фразу Талейрана от образованного клиента, она ей понравилась и теперь Клара применяла ее к месту и не к месту.

Она продолжала:

- А, за ошибки, как известно, необходимо платить. По-моему, будет совершенно справедливо, если половину заработка она будет отдавать мне. Как ты считаешь, Галчонок?

Ногала поняла, что попала в ловушку. Затравленно оглядев собравшихся соратниц по цеху, увидела на их полупьяных лицах лишь выражение полного согласия со словами Клары. Она решительно и отрицательно покачала головой.

Клара мстительно и с видимым удовольствием проговорила, отчеканивая каждое слово:

- Ты неправильно понимаешь свое положение, Ногала! Тебе придется платить. А, чтобы у тебя не оставалось никаких сомнений на этот счет, Санал с Лешей оттрахают тебя сейчас во все дыхательные и пихательные на наших глазах!

Ногала четко осознала, что это не шутка, все так и произойдет, ее просто публично изнасилуют два криминальных пьяных пацана. Надеяться на жалость Клары было полным идиотизмом. Бежать некуда. Она подняла со скатерти нож и встала на ноги.

А как красиво было вокруг! Солнце стояло почти в зените, мягкая трава отсвечивала изумрудным отливом, чистое небо безмятежно голубело бескрайним куполом божественного шатра. Только на греховной земле творилась всяческая гнусность. И так со времен сотворения мира!

Парни по команде Клары подскочили к Ногале, Санал выбил ударом ноги нож из ее руки, а Алексей толчком опрокинул на спину. Оба тут же навалились на нее, с ходу начав срывать с Ногалы одежду. Девушка, стиснув зубы, ожесточенно сопротивлялась, молча, но с завидным упорством и неожиданной силой. Саналу пришлось даже несколько раз ударить ее в висок для отключки, после чего дело у обоих пошло быстрее под Кларино подзуживание. От нетерпения насильники не удосужились снять с Ногалы колготки, а попросту разодрали их.

По ходу гадостного дела, вошедшая в раж Клара, исступленно давала кровожадные советы специалистки:

- «Очко ей разорвите крестом!...

Когда Ногала пришла в сознание, ей стало ясно, что самое худшее уже произошло. Голова, все тело, особенно его нижняя часть, нестерпимо болели, будто раскаленный металлический стержень погрузили туда. Плавающими зрачками она не могла сконцентрироваться на чем-нибудь конкретном, но лежащий в траве на расстоянии протянутой руки нож «зацепила» глазом сразу. Слабой, дрожащей рукой она взяла его в руку, собрала все силы и воткнула клинок в бедро Алексея.

Тот завизжал дурняком:

- Санал! Эта тварь меня пырнула ножом!

Санал, уже мало что соображающий, схватил пустую бутылку, отбил у нее донышко и «розочкой» - острой зубчатой кромкой стал полосовать голое беззащитное тело лежащей на траве девушки. Совсем обезумев от водки и крови, он нанес последний смертельный удар, рассек ей горло до шейных позвонков…

Часа через два обезображенное тело Ногалы обнаружил подпасок с ближайшей чабанской точки, чуть не обделался от страха и стремглав бросился бежать домой…

Когда к концу дня приехала оперативно-следственная группа из города, то в лучах заходящего солнца было видно, что некогда точеную шею от уха до уха пересекала уродливо-безобразная зияющая рана, в глубине которой крупные серые степные мухи уже откладывали яйца.

Ноябрь, 2009 г.

РАССКАЗЫ

Посвящается ветеранам органов прокуратуры Калмыкии,

честно и самоотверженно отслужившим свои конститу-

ционные сроки.

САЙГАЧЬЯ  ОХОТА

Приготовление к охоте на сайгаков проходило обстоятельно. Как только от знакомых охотинспекторов появилась информация, что в сагах (ровных и гладких степных солончаковых участках), в километрах десяти-двадцати от села, ими были замечены небольшие шайки антилоп, у Мергена сразу же возник нестерпимый, ничем не унимаемый зуд. Это вам не почесуха какая-нибудь или чесотка!  Зуд исходил изнутри, он нарастал постепенно, переходил в неосознанное беспокойство, когда все буквально валилось из рук, пока не превращался в четко оформленную мысль: душа требовала выезда на охоту.

Мерген и все человечество делил на две категории: охотников и не охотников. Сам-то он охотником был страстным! Его кровь, потомка кочевников-скотоводов и охотников, хранила в своих генах гоны на лис и волков, соколиные забавы, опасные выходы на дикого кабана, когда человек, вооруженный одним ножом или пикой, оказывался один на один с разъяренным и очень опасным зверем. Раньше здесь все было на равных и зависело от смелости, сноровки и умения обращаться с оружием, которое по своим технологическим свойствам мало чем превосходило природные клыки огромного вепря.

Гоны на лис не были столь опасными, но требовали ловкости наездника и меткой стрельбы из лука. Когда на полном скаку конь с всадником приближался на досягаемое расстояние к огненно-рыжему лисовину, расстилающемуся по бурой степи в отчаянном беге, требовалось искусно послать одну-единственную стрелу, которая поразит цель наповал.

С волками обстояло гораздо сложнее и не так безобидно. Традиции предписывали, чтобы, догнав зверя, охотник, не снижая темпа гонки,  спрыгнул с коня на спину волку и кривым ножом пересек ему глотку или поразил в сердце. Это дело было ответственным. Можно было неудачно спрыгнуть с коня и просто разбиться оземь, но такое у степняков случалось крайне редко. Наконец, завозившись в схватке со зверем, что бывало с некоторыми новичками, не исключалось получение жестоких, а иногда и смертельных, ран.

С появлением огнестрельного оружия знак равенства между охотником и зверем исчез, хотя элемент риска сохранился, но не это было главным. Тут действовал природный «ископаемый» инстинкт, зов крови, с которым никакая цивилизация не в силах бороться.  

Соколиная охота была привилегией ханов и князей-нойонов, да и некогда было простому скотоводу заниматься этими дорогостоящими пустяками, тут семью бы прокормить.

То, что досталось Мергену от древних предков, закрепилось в его собственной жизни во время прохождения военной службы в Афганистане. А служил он в разведбате, и делать им там приходилось то, о чем он никому никогда не рассказывал, даже «утопив свою совесть в тяжелом вине» - слова из любимой  песни «Не стреляй!» группы «ДДТ».

При встречах с друзьями-полчками, прошедшими ту же кровавую, грязную мясорубку, они старались не касаться этой темы, упоминая ее вскользь. Первые полгода после демобилизации по ночам Мерген будил всю семью страшными криками: ему снилось афганское прошлое, которое не завесишь никаким иконостасом медалей и орденов. Но самое страшное, что с ним произошло, и Мерген не отдавал в этом отчета, - он теперь мог запросто убить человека. Естественно, не старика, женщину  или ребенка, но врага, представляющего опасность. А реальность или нереальность опасности существенного значения не имели; это очень неконкретные понятия, зависящие от субъективного восприятия ситуации.

Он почувствовал вкус крови, и сам поначалу недоумевал, почему его так тянет резать скот своими  собственными руками. Вид свежей, алой, дымящейся крови возбуждал в нем противоречивые чувства: с одной стороны – напоминал все страшное, чем он был обязан Афгану; с другой – обнажал другого человека, жестокого, готового легко отдать свою жизнь и также легко забрать ее у другого.

Мерген, закончив после службы в армии юридический институт, занимал один из ключевых постов в правоохранительных органах района. И эти, новые свойства его характера накладывали отпечаток и на профессиональные качества: жесткость, часто неоправданная, прямолинейность при рассмотрении дел, где обвиняемый – он и есть обвиняемый, а также непоколебимая уверенность в собственной правоте.

Однажды к нему в кабинет пожаловали кавказцы. Их родственник проходил по делу о краже скота и парился на нарах следственного изолятора. Родичи сначала просили о смягчении участи своего соплеменника, но когда попытка дачи взятки успехом не увенчалась, перешли к прямым угрозам физической расправы.

Мерген, презрительно развалившись в кресле, с недоброй улыбкой произнес:

- Убить меня хотите? Давайте, валяйте, если вы такие крутые! Я в Афгане стольких ваших единоверцев отправил к Аллаху, что, наверное, заслужил возмездие! А сейчас договоримся так: или вы тут же приводите свои угрозы в исполнение, или выметаетесь из моего кабинета, чтобы даже запаха вашего не осталось, или я достаю из сейфа пистолет и заваливаю вас всех до одного!

Изрек настолько твердо и уверенно, что у посетителей не осталось даже тени сомнения, что этот сумасшедший так и поступит.

Убедившись, что ни посулами, ни угрозами от начальника ничего не добьешься, кавказцы, что-то бубня по-своему, вышли из кабинета.  Мергена можно было убить, купить – невозможно.

Мерген был из многодетной сельской семьи и эту добрую традицию перенес и на свое собственное семейство. Первыми родились два мальчика, а потом, словно по заказу, пошли одни девчонки, четыре подряд.

Мерген по этому поводу горделиво произносил услышанную где-то фразу: «У настоящих мужиков родятся исключительно девочки!».

И если к сыновьям он был, как и положено, строг, для их же блага, то каждая новая появлявшаяся на свет девчушка тут же становилась любимицей отца, его маленькой «принцессой». Жена Бая все свое время проводила между кухней и ванной за постоянной стиркой, валясь обессиленная в постель глубоко за полночь. Тем более, что их дом больше походил на проходной двор, где постоянно находились, потчевались за столом и ночевали близкие и дальние родственники, друзья и знакомые. И каждого надо было угостить джомбой, горячим шулюном. У калмыков, особенно селян, исстари так заведено. У каждого народа свои традиции.

Когда младшую Айсу было решено отдать в детский сад, Мерген благодушно сказал:

- Ну, вот! Бая отдохнула, пускай теперь поработает!

Сказал совершенно искренне, полагая, что восьмилетний чадородный период был для жены чуть ли не отпуском. Хотя, чего греха таить, Баю он любил.                                  

В работе Мерген был азартен. Начинал он рядовым следователем районной прокуратуры. Жизнь подсказывала ему, что он всегда должен быть первым. За службу в Афгане он был отмечен медалями и особым боевым орденом, который давали за реальные, опустим слово - «героические», дела. Оказавшись на факультете, простой сельский парень сразу увидел пробелы в своем образовании и общей подготовке. Честолюбие не позволяло ему сидеть на вторых ролях, и, отбросив в сторону все соблазны студенческой жизни, он засел в тиши библиотеки, донимал преподавателей вопросами, не боясь показаться смешным и неотесанным, общался с сокурсниками, чей уровень был гораздо выше.    

В результате, поступив по целевой разнарядке в юридический институт, с довольно скромными знаниями, он окончил его с «красным дипломом» и прекрасно  ориентировался в хитросплетениях юриспруденции. Но это была теория. Практику предстояло постичь в жизни.

В райцентре, где Мерген начинал рядовым следователем прокуратуры, ему достался шеф, под началом которого он получил необходимую закалку и выучку: трудоголик, жесткий, требовательный, беспощадный к себе и подчиненным. Не имея семьи и каких-либо отвлекающих увлечений, прокурор сутками просиживал в своем кабинете и постоянно работал, либо мотался по району. Того же он требовал от своих подчиненных. Уход с работы раньше двадцати часов и невыход на службу в воскресенье расценивались шефом, как манкирование своими обязанностями, прохладным отношением к делу.

Женатый к тому времени Мерген, имевший уже первого ребенка, стиснув зубы, делал все, чтобы ни одно уголовное дело не оказалось просроченным, на попутках в любую погоду добирался до Элисты, чтобы назначить ту или иную экспертизу, ночами оттачивал обвинительные заключения, дабы они не вызвали неудовольствие шефа. Бая, державшая на себе семью, была ему надежной опорой, и Мерген ценил это. За свои тылы он мог быть совершенно спокойным.

Только после трагической гибели прокурора в автомобильной аварии, Мерген понял, какого учителя и наставника послала ему судьба. Ведь шеф был не только мастером распекать, делать выволочки и изнурять сотрудников на работе. При случае он мог дать дельный юридический совет, подсказать правильное решение, но делал это только тогда, если видел, что следователь старается, работает не за страх, а за совесть. Главное, чему он научил Мергена: принципиальности, умению схватывать суть дела, давать ему правильную правовую оценку, стойкости при отстаивании своей позиции, отвращению к прогибанию позвоночника в поясничном отделе при виде высокого начальства с обязательным – «чего изволите?».      

Прокурора приводили в ярость многочисленные правонарушения со стороны сотрудников милиции, и за три с небольшим года они с Мергеном пересажали едва ли не треть работников местного РОВД. Так что, врагов Мерген нажил себе достаточно.

Однажды ему на работу позвонило доверенное лицо и сообщило скороговоркой:

«Мега! Срочно поезжай домой. Милиция собирается устроить тебе провокацию взяткой!».

Успев только предупредить жену, чтобы никому не открывала дверь, Мерген стремглав выскочил из здания прокуратуры, и его «копейка» (к этому времени он обзавелся подержанной машиной) понеслась  по ухабистым улицам райцентра. Вбежав во двор своего служебного особняка, он увидел разгуливающую там «взятку», упитанного барана с тавром на боку. Закинув тяжелого валуха на плечи, Мерген с большим трудом, хотя силенкой природа его не обделила, перебросил «взятку»- барана через высокий забор в соседней переулок. Затем метлой удалил овечий помет и следы от копыт. Прибывшую милицию встретил светлым взглядом и любезным вопросом:

«Какого хрена вам здесь надо?».

Республиканское начальство оценило усердие молодого следователя, его хорошие рабочие показатели и деловые качества, и через пять лет Мерген был назначен в другой район уже прокурором. К тому времени он заматерел, почувствовал вкус к руководящей работе, хотя не чурался и поденного следственного труда, знакомого ему досконально. Своих следователей держал в разумной строгости, скупо поощрял старательных и без раздумий избавлялся от бездельников.

Прибыв на новое место службы в более высоком качестве, он сразу же поломал «порочную», на его взгляд, практику, когда его предшественник, бесхарактерный и сильно выпивающий, на полусогнутых бегал на доклады к главе района по первому звонку. Мерген искренне считал, что «хозяином» района должен быть он, прокурор. Новый прокурор на вполне законных основаниях возбудил несколько уголовных дел в отношение подчиненных главы администрации района, после чего глава сам стал приезжать на доклады в кабинет к Мергену. Единственная уступка, на которую пошел прокурор, чтобы не ронять авторитет главы, заключалась в том, что на еженедельные планерки, на которых  собирались все руководители района, он все же являлся, но держался там очень независимо.

Когда Мерген навел порядок в прокурорском хозяйстве, выяснилось, что у  него оказалась масса свободного времени. К спиртному он был равнодушен, жене не изменял, досуг свой заполнял возней с ребятней, работой по двору, игрой на бильярде, к которому пристрастился с недавних пор, и, естественно, охотой.

Друзья и сослуживцы, знавшие об увлечении  Мергена, дарили ему на дни рождения ружья и разные охотничьи принадлежности. У него уже имелись «ижевка» 20-го калибра, пятизарядный карабин «Сайга» и мечта многих охотников – дорогой немецкий «Зауэр», двуствольный, 16-го калибра.

Поздним октябрьским вечером, накануне выезда на сайгачью охоту, он сидел за столом, накрытым чистой тряпицей, и при свете настольной лампы приводил в окончательный порядок свое охотничье снаряжение. С удовольствием, вдыхая запах ружейного масла и натуральной кожи от чехлов и патронташей, он тщательно чистил шомполом стволы, придирчиво разглядывая ружейные каналы на свет, удаляя малейшие соринки. Вид тускло поблескивающих металлических деталей, сам процесс неспешной сборки оружия возбуждал Мергена, доставлял ему чисто эстетическое наслаждение.     

О сайгаках он, казалось, знал все. Эти реликтовые степные антилопы, занимающие промежуточное положение между газелями и козлами, современницы шерстистых носорогов и мамонтов, каким-то непостижимым образом сохранились в своем первозданном состоянии до наших дней. Причудливый вид им придавал нос-хобот, своеобразный теплообменник, согревающий вдыхаемый воздух, поскольку даже на ледяном ветру сайгаки достигали скорости 70-80 километров в час.     

Мерген помнил те времена, когда тучи сайгаков мигрировали по бескрайним калмыцким степям; казалось, что горизонт шевелился от тысяч рыжевато-желтых спин в клубах поднятой пыли. Бывали случаи, что водителям транспорта приходилось останавливать свои машины и терпеливо ждать, пока огромное стадо антилоп не пересечет дорогу. Сайгаков было настолько много, что они вплотную безбоязненно приближались к человеческому жилью. В конце 60-х годов, во время сильной грозы, несколько перепуганных особей даже забежали на городские улицы столицы Калмыкии Элисты.

Неприятности для сайгаков начались со строительством канала Волга – Чограй и других более мелких каналов, как раз на путях миграции этих животных. Выработанный за миллионы лет инстинкт гнал древних антилоп по выработанному эволюцией маршруту, не предусматривающему глубоких и широких траншей. Сайгаки влетали на всем бегу в строящиеся, сухие каналы, ломая при этом ноги и позвоночники, и медленно умирали от полученных травм. Мергену доводилось видеть забитые телами антилоп участки каналов; некоторые из животных еще дышали, в их меркнущих, стекленеющих глазах читались недоумение и боль.

Затем, с начала перестройки разного рода коммерсанты стали скупать у населения сайгачьи рога и сбывать их фармацевтическим фирмам: якобы, из рогов получали какое-то ценное вещество, используемое при изготовлении целебных медицинских препаратов. Жертвой этого «фармацевтического» бума стали самцы-рогали. Самки рогов не имели. Раньше рогалей почти не отстреливали: мясо жесткое, с сильным привкусом мускуса, для еды не очень пригодное. Другое дело – мясо самки, нежное, ароматное и, главное, дешевое; а запеченная в духовке или на костре задняя ножка, нафаршированная чесноком, считалась верхом деликатеса.

И если прежде охотились преимущественно осенью, с сентября до первых чисел декабря, до начала гона, то теперь рогалей без устали били круглый год. А ведь каждый из них имел гарем от четырех до двадцати самок, которые приносили по одному – два теленка в год. В степи, буквально через шаг,  можно было наткнуться на обезглавленную разлагающуюся сайгачью тушку или скелет. Браконьеры в спешке отрезали головы с бесценными рогами, бросая все остальное, килограммов двадцать – тридцать чистого мяса,  на съедение хищникам и стервятникам. Однажды Мерген лично присутствовал при обыске на подворье одного такого браконьера: весь дровяной сарай был забит лирообразными, длиной до сорока сантиметров, рогами, полупрозрачными, светло-воскового цвета, заляпанными грязью и кровью.

Популяция сайгаков резко пошла на убыль, калмыцкая степь опустела, оставшаяся часть антилоп ушла на северо-восток в Казахстан. Лишь небольшие группы этих животных изредка появлялись подальше от населенных пунктов, как и в нынешнем случае, послужившим поводом для предстоящей завтрашней охоты.

По правилам, охотники залегали цепью, используя складки местности, а загонщики на машинах, сделав большой крюк, гнали встревоженных, испуганных антилоп на стрелков. Причем, любителям надо было покупать лицензию на каждую отстрелянную голову. Промысловики, в годы переизбытка популяции, перегораживали степь рыбацкими сетями и в них загоняли сайгаков. Потом подъезжали к запутавшимся, бившимся в сетях обезумевшим животным и перерезали им горло, причем, всем подряд: и рогалям, и самкам, и телятам.  Многие антилопы погибали от разрыва сердца в результате стресса. Такой варварский способ «охоты» также сильно подкосил численность сайгачьего стада. Человек, прежде чем уничтожить, как биологический вид, самого себя, планомерно ликвидировал все окружающее его живое.

Стрельба по сайгакам с двигающейся машины тоже по всем понятиям относилась к браконьерскому способу добычи. Но, Мерген полагал, что, как прокурор района, имеет право на такую маленькую привилегию, также как и на охоту без лицензии…

Наутро следующего дня, спозаранку, компания охотников завтракала в егерском домике,  в пяти километрах от села. Закусывали крупными кусками жареной кабанины; вчера младшему егерю удалось завалить в камышах крупную самку. Мерген позволил спутникам выпить только по одной рюмке водки, сам лишь пригубил – «за удачу!». Уже заканчивая завтрак, Мерген спросил у старшего охотинспектора:

- С Валдисом вопрос решил?

- Еще вчера я отправил его проверить восточную зону района, а это на границе с Астраханской областью, - ответил тот.

Валдис, латыш по национальности, появился в райцентре еще при советской власти, был направлен егерем по распределению после окончания техникума. Женился на калмычке, да так и осел в засушливом калмыцком селе, вдали от туманной мороси своей малой родины. Суровый, немногословный прибалт сразу снискал себе славу бескомпромиссного борца с браконьерами. Он штрафовал и привлекал к административной ответственности всех и каждого, кого удавалось взять с поличным, даже родственников жены, что, естественно, приводило к семейным скандалам. Супруга, доведенная до предела попреками многочисленных родичей, как-то сказала ему в сердцах:

- Из-за тебя я перессорилась со всеми родственниками, чурбан ты бесчувственный! Я ухожу от тебя!

Валдис, немного подумав, сказал ей тогда:

- Мне очень жаль, что ты так решила! Но это моя работа. Если я буду делать ее неправильно, я перестану уважать себя. Ты этого хочешь? Скоро сайгаков совсем не останется.

- Их и без тебя перебьют! - ответила жена, но решение свое изменила.

Даже когда Валдис сильно волновался, на его бесстрастном лице не появлялась и тени эмоций, лишь усиливался тяжелый прибалтийский акцент. Во время того разговора с женой акцент был особенно заметен.

С Валдисом невозможно было договориться «по-хорошему». Когда человека нельзя купить, то на него пытаются воздействовать другими способами. Несговорчивый егерь неоднократно получал угрозы, однажды его машина была обстреляна в степи. После конфликта на почве браконьерства с большой районной шишкой Валдиса два раза увольняли с работы, но он восстанавливался в должности через суд. 

Мерген симпатизировал Валдису, ему нравились люди с внутренним стержнем, но встреча с егерем в сегодняшние планы прокурора не входила, она могла смазать все удовольствие от охоты…

Наконец, охотничья команда отъехала от егерского домика. За рулем «Нивы» сидел главный районный охотинспектор, рядом с ним с карабином в руках расположился Мерген, в утепленной камуфляжной униформе, подпоясанный патронташем и широким ремнем, к которому был пристегнут массивный нож в кожаных ножнах. На заднем сиденье примостился помощник прокурора Вадим с ружьишком-двустволкой. Позади «Нивы» следовал грузовичок с младшим егерем за рулем: в его обязанность входило находить подстреленных сайгаков, добивать подранков и грузить добычу в кузов машины.

Утро выдалось солнечным, но холодным и бодрящим. Резкий ветер высекал из глаз слезы и разрывал в небе в клочья редкие облака. Водитель-охотинспектор по одному ему известным признакам вел машину по бурой, кочковатой степи, огибая невысокие, пологие холмы, приближаясь к заветным сагам-солончакам, на которых сайгаки любили полакомиться солью. Вот показались и саги, обширные сероватые, совершенно гладкие участки, образовавшиеся на местах высохших соляных озер. В Америке на таких высохших соляных озерах, только размерами куда больше, испытывают сверхзвуковые болиды.

- Вот они! - вскричал водитель и, въехав на солончак, понесся по нему, взяв руль слегка вправо.

Мерген увидел, что параллельно движению «Нивы» и примерно в восьмидесяти метрах от нее, отклоняясь по параболе вправо, мчалась группа сайгаков, в пять – шесть голов, глинисто-серой с рыжинкой, уже почти зимней окраски, почти сливающейся по цвету с окружающим грунтом. Впереди шел большой рогаль, подросшие за лето телята почти не отставали от основной группы. Когда расстояние сократилось метров до тридцати, Мерген поймал  в перекрестье оптического прицела карабина холку крупной, нагулявшей жир самки, и в такт сердечным толчкам, на выдохе, плавно нажал на спусковой крючок. Самка кубарем покатилась по поверхности саги, пуля перебила ей шейный отдел позвоночника.

- С почином! Классный выстрел, Мерген Николаевич! - восхищенно воскликнул охотинспектор. И здесь не было и доли подхалимажа.

Суть заключалась в том, чтобы поразить сайгака в голову, шею или ноги. В ином случае, даже изрешеченный дробью подранок мог уйти. Если его все же удавалось достать, то мясо оказывалось безнадежно испорченным, пропитанным кровью, а во время еды вы рисковали сломать себе зуб о крупную дробь или картечь. То, что делал Мерген, было высшим пилотажем: он стрелял не дробовым снарядом, а пулями, что требовало большего искусства, твердой руки, хорошего глазомера и отменных стрелковых навыков.

Почти одновременно с Мергеном выстрелил и его помощник Вадим. Его жертва также совершила кульбит-кувырок через голову, но потом поднялась на ноги и заковыляла в сторону, оставшись позади автомашины.

Мерген с водителем решили не преследовать первую группу и вскоре наткнулись на вторую шайку антилоп. На этот раз пуля сразила сайгака, попав ему прямо в голову. К Мергену пришло то состояние, которое он и ожидал всегда от охоты и которое практически невозможно описать словами: экстаз победителя при полном хладнокровии и расчете во время выстрелов.

Охота проходила на редкость удачно. Мерген практически не «мазал». Ближе к полудню кузов грузовичка был почти полон тушками убитых сайгаков; над бортами торчали тонкие ноги с раздвоенными копытцами и лирообразные рога.

- Ну, еще один заход, и баста! - удовлетворенно сказал Мерген.

Между тем, охотинспектор принялся внимательно разглядывать точку, появившуюся на горизонте, которая, медленно увеличиваясь в размерах, постепенно приближалась к ним.

- Валдис, - уверенно сказал он.

- Ну, и что из этого? - спокойно отозвался Мерген. - Ладно, едем домой. Только не спеши.

И они тронулись. В зеркале заднего вида Мерген наблюдал, как Валдис догнал на своей «Ниве» грузовик, остановил его, заглянул в кузов, что-то сказал младшему егерю и снова поехал за головной машиной. От взгляда Мергена не ускользнуло, что старший охотинспектор почему-то увеличил скорость.

«Ты куда это разогнался, Намыс Сергеевич?», - спросил он у водителя, - «Получается, что мы от него удираем?! Ты же его непосредственный начальник! Ты, что, не имеешь права на отстрел дичи? А, ну-ка, останови машину!».

Но Намыс Сергеевич только прибавил ходу. Машина Валдиса в это время поравнялась с их «Нивой» и шла в метрах десяти справа. Валдис делал знаки рукой остановиться. Мерген совсем разъярился:

«Намыс! Е… твою мать! Я тебе приказываю остановиться! Я сам с ним буду говорить!».

Но, Намыс, словно загипнотизированный, продолжал нажимать на акселератор. В это время, совершенно непонятно, по каким причинам, помощник прокурора Вадик выставил в открытое окно свою двустволку и выстрелил в сторону машины Валдиса. Мергену было хорошо видно, как тело егеря навалилось на рулевое колесо. При этом он, вероятно, нажал на тормоза. Его «Нива» завиляла капотом, постепенно замедляя ход, и  остановилась, упершись бампером в какой-то бугорок.

Выскочивший из машины Мерген, подбежал к машине егеря и сразу оценил обстановку. Валдис лежал лицом на рулевом колесе, на его левом виске виднелось небольшое округлое отверстие, из которого струйкой вниз стекала кровь. Мерген пальцами нащупал сонную артерию, пульс на ней отсутствовал. Ощущение нереальности происшедшего сменилось ясным пониманием того, что случилось. Повернув искаженное лицо к своему помощнику, он прохрипел:

«Ты, что наделал, недоносок! Ты человека убил!»…

Далее Мерген действовал в режиме работы автомата. Оставив на месте происшествия младшего егеря со строгим наказом ни к чему не прикасаться своими руками: 

«Не трогай ничего лапами, жди, когда приедут оперативники. Вообще, не вылезай из кабины, ты меня хорошо понял?», - он сам сел за руль «Нивы», лишь коротко бросив своим спутникам:

«Мудачье! Теперь одному сидеть, другому – искать работу! Да, и меня подставили, суки!».

Приехав в прокуратуру, Мерген из своего кабинета сделал четыре телефонных звонка. Первый, начальнику милиции; ему он дал распоряжение, несмотря на воскресный день, найти нужное количество сотрудников и выставить оцепление в районе саг для охраны объектов на месте происшествия. Потом позвонил Бае, коротко обрисовал, в какое дерьмо вляпался, и закончил:

«Об остальном поговорим дома».

Два последних звонка были в Элисту, дежурному по аппарату Республиканской прокуратуры и на квартиру своему шефу, прокурору Республики. Обоих он четко проинформировал о случившемся инциденте. Прокурор озабоченно поцокал языком и, не комментируя услышанное, сказал:

«Мерген Николаевич! Я сейчас отдам распоряжение, чтобы к вам в район срочно выехала оперативно-следственная группа. До этого не предпринимай никаких действий. Да, ты и сам знаешь».

«Так точно», - отозвался Мерген, а про себя подумал, - «Как же не знать? Пока вы в воскресный день сформируете группу, то уже и завтра наступит».

Он придвинул к себе пишущую машинку, вставил в нее два чистых листа бумаги и копирку, и быстро отпечатал текст распоряжения. После чего вызвал к себе одного из следователей и своего заместителя.

Когда оба явились к нему в кабинет, Мерген без эмоций, по существу, рассказал о трагедии в степи и обратился к своему заместителю:

«Олег! Я не имею права курировать следствие, так как являюсь основным свидетелем по делу. Так что, до приезда начальства из Элисты, эти функции будешь выполнять ты. Пока они соберутся, мы обязаны кое-что сделать сами. Я тут приготовил распоряжение Батру», - Мерген кивнул в сторону следователя, - «сейчас ты его подпишешь».

Мерген взял в руки отпечатанный текст распоряжения и зачитал вслух.

     «Следователю прокуратуры N-го района Республики Калмыкия Оконову Б. В.

Распоряжение.

В связи с фактом гибели гр-на Валдиса А. провести следующие следственные действия:

     1) Провести тщательный осмотр места происшествия…»;

     «Батр!» - обратился Мерген к следователю, - «осмотр проведи по высшему разряду, сфотографируй, все, что надо и не надо, сделай все необходимые замеры, изыми огнестрельное оружие, гильзы. Схема чтобы была хорошая».

«…2) а. Допросить в качестве подозреваемого помощника прокурора N-го района РК Антонова В. К.;    

              б. Допросить в качестве свидетеля прокурора N-го района РК Манджиева М. Н.;

             в. Допросить в качестве свидетеля главного охотинспектора охотничьего хозяйства…

          …г. допросить в качестве свидетеля младшего егеря…

…3) Назначить в морг Бюро СМЭ РК судебно-медицинскую экспертизу трупа Валдиса А. для выяснения причины смерти, определения наличия на трупе повреждений, их характера, количества, локализации и степени тяжести, установления количества и направления выстрела, расстояния выстрела и других вопросов. До приезда оперативно-следственной группы прокуратуры РК обеспечить сохранность трупа Валдиса  А.

     Заместитель прокурора N-го района Республики Калмыкия Наминов О. В.».

В конце бумаги была проставлена дата. Приложив печать к документу, Мерген протянул его заместителю:

«Олег, распишись. Все это, ребята, вы должны сделать сегодня. Меня, Батр, допросишь позже, когда закончишь все остальное. Я буду дома. Приступайте, времени в обрез».

Оставшись один в кабинете, Мерген почувствовал страшную опустошенность. Посмотрел в окно; осеннее солнце плавилось над самой кромкой горизонта. Машинально отметил про себя:

«Батру будет трудно на месте происшествия. Придется работать при свете автомобильных фар».

Взял со стола групповую фотографию жены и детей, заключенную в рамку, положил ее в карман камуфляжной куртки, потом позвонил домой:

«Бая, сейчас буду»…

Дома, обняв жену за плечи, шепнул ей на ухо:

«Постарайся уложить детей пораньше, потом все обсудим».

За ужином Мерген был весел, много шутил, рассказывал всякие смешные истории, самых младших кормил со своих рук. Когда девчушки улеглись спать, заглянул в их комнату, старшие сыновья-школьники спали отдельно. При виде взлохмаченных черноволосых головок невидимые когти изнутри больно царапнули сердце.

Оставшись с женой в кухне, Мерген обратился к ней:

«Бая, голубка!».

«Ты очень редко обращался ко мне так, Мерген», - прошептала Бая и прижалась к плечу мужа.

«У калмыков это не принято.

Слушай меня. Сегодняшний день – это какое-то нагромождение нелепицы. Валдиса жаль. Хороший был человек, цельный, Малохольного Вадима тоже жаль, пальнул сдуру и с перепугу. Теперь ему тянуть срок, а у него семья, ребенок маленький. Даже, если переквалифицируют на убийство по неосторожности, все равно получит условно и в прокуратуре ему не работать.

Нам тоже на первых порах нелегко придется. То, что строили годами по кирпичику, разрушилось в одночасье. Вряд ли меня оставят в прокуратуре, освободят по дискредитирующим обстоятельствам. Можно, конечно, подключить нужных людей, похлопотать. Но, ты знаешь, унижаться я не люблю».

«Мерген, я приму любое твое решение. Мы всегда будем вместе. Правда?».

«Правда! Правда и то, что я не дам пропасть своей семье. У меня есть здоровье, руки, голова. В адвокаты я, вероятно, не пойду, не тот склад характера у меня».

Мерген взъерошил короткие волосы:

«Знаешь, у меня тут мелькнула мысль. Старший брат Санал держит в соседнем районе крестьянское хозяйство, процветает. Почему бы и мне не заняться овцеводством.  Я ведь сельский парень, никакого труда не боюсь. С кредитами Санал поможет поначалу, да у меня самого есть нужные завязки. Выкарабкаемся, и жить будем не хуже, чем сейчас».

Бая смотрела на мужа преданными глазами.

Мерген чмокнул ее в щеку и сказал:

«Иди в спальню и жди меня. Я приду минут через двадцать. Только напишу одну бумагу. Ночью должен приехать Оконов Батр, следователь мой. Если буду в это время спать, разбудишь».

Мерген прошел в свой кабинет, сел за стол, включил настольную лампу. Нет, он не станет дожидаться, когда его пнут под зад коленом, как пса шелудивого. В любой ситуации он должен быть хоть на пол шага впереди. Пресмыкаться не в его натуре. Жаль, что доведется начинать с самой нулевой точки. Годы учебы, изнурительную работу районным следователем, становление в ответственной должности и связанный с этим материальный достаток – все придется выбросить к чертовой матери! Да и перспективы намечались неплохие. Ладно, что теперь говорить об этом! Трагический, нелепый сегодняшний  случай – еще не смерть!

Он еще сравнительно молод и полон сил, хотя сердце уже начало периодически пошаливать. Все равно, он найдет вариант, чтобы прокормить детей, дать им достойное образование. В Афгане бывало и похуже! 

Взяв чистый лист бумаги и авторучку, Мерген начал быстро писать.

«Прокурору Республики Калмыкия старшему советнику юстиции…», - далее последовали перечисление чинов и фамилия, - «от прокурора N-го района РК Манджиева М. Н.

Рапорт.

     Прошу освободить меня отзанимаемой должности в связи…»

  (Возможные совпадения имен и фамилий, а также жизненных ситуаций чисто случайны).

     Январь 2009 г.

ЗАСОХШАЯ АКАЦИЯ

Зима выдалась снежной. Однажды выпал такой обильный снегопад, что под непомерной тяжестью навалившихся сухих осадков в одном из микрорайонов хрустнула и надломилась крупная нижняя ветвь развесистой акации, растущей у подъезда многоэтажки. Надломилась на уровне третьего этажа, достаточно высоко, надо сказать. Ось ветки подозрительно изменила свое положение, приняв форму опасного угла.

Место надлома располагалась тютелька в тютельку над входом в подъезд, что очень тревожило мнительных жителей дома, думающих только о себе и своих детях, но никак не об интересах общества. Толщина надломленной ветви в патологически измененном участке достигала в диаметре около двадцати сантиметров, что сулило потенциальной жертве при обрушении ненадежной «конструкции» в лучшем случае тяжелую черепно-мозговую травму, в худшем – траурный марш Шопена под неутешные слезы родственников и близких друзей.

Наступившая весна не внесла ясности в создавшуюся ситуацию. Ветвь усохла и визуально приобрела каменистый вид, по ночам некоторые жильцы слышали странные похрустывания и потрескивания; вероятно, мерещилось.

Наконец одна из чересчур нервных обитательниц подъезда, которой по несколько раз в день приходилось выходить из подъезда и заходить обратно, позвонила в местное  ЖЭУ, доложила о положении вещей и попросила прислать мужика с пилой, то бишь, рабочего.

На другом конце провода вежливо объяснили:

«Женщина! Так у нас не делается. Вы должны прийти в ЖЭУ и написать официальное заявление. Мы перешлем его в мэрию, где специальная комиссия рассмотрит ваш вопрос, потом пришлет своего специалиста, который и даст заключение, что делать в данном случае. А то мы так все деревья поспиливаем. Таков порядок».

Разумный, надо признать, порядок. В противном случае доброй половине чиновников ЖЭУ и мэрии пришлось бы переквалифицироваться в безработные.

Но несознательная жилица подъезда, заботящаяся исключительно о собственной безопасности, а не о соблюдении заведенного порядка, сберегающего чиновничьи кадры, своевольно решила проблему. За бутылку водки она наняла двух любителей выпить, дала им ножовку, и те за пару минут изменили форму кроны акации. Вошедшие в трудовой раж выпивохи с энтузиазмом, за ту же мзду, предложили:

«Дама! Может, Вам еще что-нибудь отпилить надо?».

Май, 2009 г.     

ПОТЕРЯННАЯ БАРСЕТКА

Как-то раз один чиновник из значительного ведомства собрался в ответственную командировку в столицу нашей Родины. Загодя выправил он командировочные документы, купил билеты в кассе предварительных продаж. И уже со  сладостным томлением в нижней части живота чиновник  предвкушал, как совместит полезное с приятным: то есть, добросовестно выполнит служебное задание, а в свободное время посетит японский ресторан с экзотической кухней и гейшами. А под занавес командировки наведается в одну сауну-замануху для избранной публики (были у него заветный адресок и рекомендация) с полным набором банных прелестей, хорошим баром и отборным контингентом девочек.

От этих предвкушений сердце билось учащенней, в голову приходили глупо-радужные мысли, что жизнь, несмотря на некоторые негативные моменты, все же хорошая штука!

Все бы ничего, но по устойчивой народной традиции чиновник решил обмыть сулящее приключения предприятие. Это была его роковая ошибка, не следовало ему так неукоснительно придерживаться традиционности.

Возлияние началось с приятелями в одном кабаке, продолжилось в другом, при этом состав бражников почему-то сменился. Запомнилась еще темная подворотня, в которой чиновник пил из пластикового стаканчика коньяк, закусывая скромным плавленым сырком, в компании совсем незнакомых мужчин. Затем, полная амнезия, покруче, чем в латиноамериканских сериалах.

Наступившее утро застало нашего героя лежащим в собственной кровати в своей квартире, что само по себе уже есть хорошо! Не будем описывать его крайне неудовлетворительное общее состояние. Кто знаком с этой характерной симптоматикой, тому и так все понятно. А кто незнаком, то дай ему Господь никогда не испытывать этот невыразимый словами комплекс страданий, физических и душевных! С волосами, слипшимися, как на покойнике, красными, слезящимися глазами, будто запорошенными асбестовой пылью, чиновник разглядел на стуле рядом с кроватью безобразные матерчатые комки ткани, которые вчера были курткой, брюками и рубашкой. Рядом лежали часы и мобильный телефон. Не хватало самого важного элемента – барсетки.

Взвинченным, неустойчивым голосом с амплитудой модуляций от хрипа до визгливого фальцета  несчастный воззвал к жене:

«Бо-о-ся! А где барсетка?».

Жена Бося появилась из кухни, уперев руки в крутые бедра. Взгляд ее таил надвигающийся шторм, а на кухонном фартуке зловеще просматривался «веселый Роджер» - оскаленный череп со скрещенными костями на безнадежном черном фоне. Всем своим видом она походила на предводителя шайки корсаров, которому предстояло определить судьбу захваченных в плен посредством абордажа мирных мореплавателей:

«Какая барсетка, ханыга? А еще начальник отдела значительного ведомства! Ты лежал под дверью в квартиру, пьяный в хлам и грязный, как последний бомжара. И никакой барсетки при тебе не было! Допьешься, что с работы выпрут!».

Сердце злосчастного чиновника упало. Ведь в барсетке, кроме денег, командировочных документов лежал еще и паспорт. Командировочное удостоверение можно восстановить без проблем, билеты купить по новой. Правда, при этом придется отказаться от увеселений с суши, гейшами, добрым паром, прозрачным бассейном и веселыми девчонками. Но паспорт! Его не восстановишь в один - два дня. А, потом, что написать в «объяснительной» в милиции? Где и при каких обстоятельствах утратил, на каком этапе, неизвестно? То ли потерял, то ли вытащили, то ли грубо отобрали?

Одним словом, ситуация постыдная для руководителя отдела значительного ведомства. Да, еще на службе непременно узнают! Подмоченная репутация ему ни к чему, намечается продвижение по карьерной лестнице. Эксцесс с барсеткой может этому помешать. Как все это не ко времени! Пить, конечно, надо аккуратней! Но, что случилось, то случилось. Необходимо как-то выходить из уже создавшегося положения.

Первые два дня наш герой вздрагивал от каждого звонка в дверь или телефонного звонка. Почти без всякой надежды заглядывал он в почтовый ящик, вдруг подбросят хоть паспорт.

«Неужели перевелись благородные сердца в Калмыкии? Ну, зачем им паспорт?», - тоскливо размышлял подавленный чиновник ведомства.

Жена Бося сменила гнев на озабоченность. Одно дело орать на похмельное, забитое существо – провинившегося мужа, другое – лишиться реального стабильного источника существования, основы благосостояния семьи.  День шел за днем, и возможность выправить новый паспорт законным путем к нужному дню, через паспортный стол, становилась все проблематичней. Характер чиновника за считанные сутки приобрел все признаки геморроидального. Он безучастно лежал на диване лицом к стенке, подтянув под себя ноги в наивных белых носках, и тягостно молчал, периодически издавая вздохи, в которых звучала вселенская скорбь. От этих душераздирающих вздохов у жены заходилось сердце, а рука непроизвольно тянулась к пузырьку с валерьяной. 

Тогда Бося обратилась к своей маме, теще героя нашего рассказа. У тещи имелась задушевная подруга, тетя Кема, сын которой занимал очень высокую  должность в совершенно другом «ведомстве». Он был то ли смотрящим, то ли глядящим, то ли взирающим (тетя Кема путалась в этой терминологии), и авторитет его на своей «работе» был непререкаем. Выслушав просьбу любимой мамы, мало разговорчивый «взирающий» лишь обронил:

«Разберемся. Не волнуйся, мамуля!».

Буквально на следующий вечер в квартиру нашего героя позвонили. В дверях стоял прилично одетый, симпатичный юноша, который держал в руках злополучную барсетку.

«Здравствуйте! Случайно, это не Ваша барсетка? Судя по паспорту, я пришел правильно», - грамотно и вежливо проговорил юноша, - «я нашел ее в кустах рядом со швейной фабрикой. Проверьте, пожалуйста, все ли на месте?».

Очень сомнительно, чтобы совершенно чистая барсетка, никем не замеченная, провалялась больше недели среди совершенно голых кустов. Содержимое сумочки оказалось нетронутым, даже некоторая сумма не пропитых в тот вечер денег лежала на месте в специальном отделе-карманчике.

Юноша деликатно отказывался от вознаграждения, хотя сама барсетка из натуральной кожи стоила 3,5 тысячи рублей. Единственное, на что он согласился, это взять 1 тысячу рублей за возвращение паспорта, заметив при этом, что существующая «возвратная паспортная» такса равна полутора тысячам рублей. Такой вот приятный, вежливый, можно сказать, воспитанный юноша. Уходя, он порекомендовал хозяину квартиры впредь быть более внимательным.

Через некоторое время отзвонилась тетя Кема, которой сообщили о радостном событии и поблагодарили сына. Тетя Кема скромно, но с достоинством ответила, что довольна исходом, а для сынка это сущая безделица. Он всегда готов помочь хорошим людям.

Сейчас все, кому не лень, костерят засилье криминалитета. Но что бы мы делали в некоторых случаях, если бы не это «ведомство», которое решает определенные проблемы оперативней и эффективней, чем официальные органы?

Май, 2009 г.    

Я – САМЫЙ  КРУТОЙ!

Я – самый крутой!

Мои кулаки способны пробить любую стальную дверь и расколоть самый твердолобый череп. Мой взгляд может остановить толпу недоносков, возомнивших себя хозяевами города. Если они слишком дерзкие ребята, то на этот случай в заднем кармане моих брюк лежит складной месарь, холодный клинок которого давно познал сладость человеческой крови. Эту полезную игрушку мне преподнес в качестве презента приятель-араб из «Аль-Каиды» за оказанную услугу.   В другом брючном кармане покоится увесистый кастет с заточенными шипами, раздробивший не одну упрямую челюсть. На самый крайний вариант, в зазоре между стеной и плинтусом чулана, схоронен завернутый в промасленную ветошь “Smit & Wesson”, подарок американского друга, активиста радикальной организации «Черные пантеры». Когда однажды ко мне нагрянули на разборку местные «крутые», явившиеся на черных «мерсах» и «джипах», мне достаточно было появиться на крыльце, задумчиво прокручивая барабан “S&W”, чтобы этих недоумков - резвунчиков как ветром сдуло!

Мне не довелось изучать восточные единоборства, но, оказалось, что это вовсе и не обязательно. Как-то я схлестнулся с обладателем черного пояса по карате, не с туфтовым кривлякой, а с настоящим, испытанным бойцом, несколько лет изучавшим это искусство в Шао-Лине. И что ж! Через две минуты маститый поверженный противник валялся у моих ног с переломанными руками и ногами, с беззубым раззявленным ртом, испускавшим кровавые пузыри.

Мое любимое время суток – ночь. Ее таинства сулят приключения брутальные и амурные. Да и думается по ночам продуктивнее.

Своей обворожительной улыбкой я свожу с ума женщин и привожу в беспокойную тревогу мужчин. И, хотя по существующим стандартам, меня трудно назвать красавцем, личный «послужной» список из женских имен немал и впечатляющ: от знаменитых, всемирно известных кинозвезд, секс-бомб порноиндустрии и топ-моделей до красоток с нашей улицы. Причем, посетить мою постель все они почитали за честь и великое счастье, поэтому вопрос о подарках и зеленых купюрах никогда не возникал. Просто я всегда следовал совету, данному мне как-то Доном Жуаном: при встрече с женщиной ты должен ее искренне полюбить, хотя бы на тот короткий промежуток времени между распахиванием занавесок алькова и запиранием двери по окончании визита.

И, хотя, бахвалиться мужскими «достижениями» справедливо считается дурным тоном, но для полноты картины должен сказать, что мифический Геракл со своим тринадцатым сексуальным подвигом просто щенок по сравнению со мной. Мне приходилось за одну ночь доводить до полного изнеможения пятерых ненасытных нимфоманок. Поутру я не чувствовал себя изнуренным, был свеж и бодр, как обычно. Но я не ставлю данный факт себе в заслугу.

 Ведь, по большому счету, эта череда супер - женщин мне совершенно безразлична; куда ближе моему сердцу одна невзрачная, невротичная девушка, напоминающая своим обликом маленькую серую мышку. И только потому, что у нее есть душа, самый большой дефицит, как в наше время, так и в эпоху, которую принято называть «золотым веком» человечества. Этой нематериальной субстанции всегда катастрофически не хватало. Недаром, Люцифер сотни лет мотается по всему свету в поисках этих самых душ!

Я хорошо воспитан и деликатен в общении. Всегда помогу старушке перейти дорогу или донести тяжелую сумку до дверей квартиры, утешу плачущего ребенка сладкой конфетой. В разговоре стараюсь, по возможности, не употреблять словесный мусор, вульгаризмы, сленг и матерщину. Голос мой тих, но, когда я открываю рот, то собеседники сразу замолкают, поэтому каждая фраза, произнесенная мной, доходит до их ушей без искажений и не допускает  двоякого толкования. Мысль, выраженная в словах, должна быть четкой и предельно ясной. Если у человека в голове бедлам, то и речь его бессвязна, темна и малопонятна. Язык дан человеку не для того, чтобы прятать свои истинные размышления, как полагают многие, а для предельно адекватных их формулировок.

При контактах с людьми на улице и в других общественных местах я придерживаюсь доброй японской традиции, предписывающей не провоцировать конфликтные ситуации, искусно их избегая. Но, коли, ограничительная черта преступлена, тогда я первым иду в атаку, ибо нападение – лучший способ обороны. Если с женщинами недопустимо применение физического насилия, достаточно констатировать: «Какая же ты дура!», - то после моих внушений непонятливым, тупоголовыми парням или мужчинам, как правило, требуется приезд машины «скорой помощи». С последующими услугами нейро-хирурга или травматолога. Впрочем, не исключен и крайний вариант, попадание на секционный стол судебного медика.

Я не курю и не употребляю наркотики, но от стакана хорошего, выдержанного вина не откажусь. Ведь даже Иисус Христос пил вино. Блаженный Августин в беседе со мной подтвердил свое общеизвестное изречение:

«Надо потреблять, но не злоупотреблять».

Хорошее домашнее вино мне специально привозят товарищи из Грузии. И хотя Грузия и Россия, как государства, стоят, чуть ли не на пороге войны из-за скудоумия политиканов, для человеческой дружбы границ не существует. Два-три ящика такого отборного вина всегда хранятся про запас в заветном чулане при соответствующей температуре.

В еде я умерен, воздерживаюсь от обжорства, которое в заповедях Учителя христиан, по праву, стоит в одном ряду с таким грехом, как чрезмерное употребление вина. Непотребно разъедать брюхо, давать заплывать жиром и так куцым мозгам и забивать холестерином кровеносные сосуды.

Мне не ведомы понятия: болезнь, недуг, хворь. Сердце мое бьется ровно и уверенно, кровяное давление и пульс всегда в пределах нормы, даже после основательных физических нагрузок. Головные боли и мигрени – это для истероидных субъектов и впечатлительных дамочек. Моя голова всегда ясная и работает, как компьютер: в уме я легко умножаю и делю пятизначные числа; для того, чтобы запомнить наизусть стостраничный текст, мне требуется прочитать его один раз.

В сезон, когда вся страна изнывает от гриппа, истошно кашляет и чихает, кутаясь в шубы и дубленки, я хожу с непокрытой головой в легком демисезонном пальто. На моих крепких зубах, перегрызающих бедренную кость коровы, нет ни одного пятнышка кариеса. Работа желудка и кишечника – проблема для очень многих – происходит у меня в автоматическом режиме хорошо отлаженного механизма. Стрессы и неврозы, для лечения которых люди потребляют тонны транквилизаторов, для меня – пустой звук. Случалось, что буквально перед домом я подвергался нападению хулиганов с бейсбольными битами и разбитыми бутылками-«розочками» в руках. Уложив беспокойных парней в кусты отдыхать до утра, дома я безмятежно выпивал стакан молока и ложился в постель, и сон мой был глубок и крепок. Я даже могу переспать с женщиной, находящейся в завершающей стадии СПИДа, без всякой угрозы подцепить смертельную инфекцию.

Когда случается нужда в деньгах, то я захожу в любой коммерческий банк, прохожу в приемной мимо остолбеневших секретарши и охранника и уверенно распахиваю двери кабинета генерального директора. Удобно расположившись в кресле напротив съежившегося человечка, я любезно излагаю цель своего посещения и добавляю, что считаю глупые бумажные формальности совершенно излишними. Генеральный директор затравленно нажимает на кнопку селектора и вызывает кого-то приглушенным голосом. Через какое-то время в кабинете появляется мужчина в строгом деловом костюме и с кейсом в руке. Я не открываю кейс для пересчета банкнот, добавляя, что, не имею  оснований не доверять такому уважаемому, честному в финансовых делах, с безупречной репутацией, человеку. Благодарю за правильное понимание пустячной проблемы и слышу в ответ сдавленное:

«Спасибо за оказанное доверие. Наш банк всегда к Вашим услугам. Заходите еще».

У меня нет необходимости приобретать для путешествий билеты туристических фирм. Простой концентрацией мысли и воли я могу перенестись в любую точку планеты, в нужное время и место. Так, я находился в Нью-Йорке при начале строительства Всемирного Торгового центра, когда спецслужбы США тайком начиняли оба небоскреба взрывчаткой; и все это я видел собственными глазами. После 11 сентября 2001 года, когда все мировые средства массовой информации (правильнее, дезинформации) истерически в унисон завопили о том, что обрушение небоскребов Торгового центра вызвано атакой самолетиков под управлением фанатиков из «Аль-Каиды», мне было предельно ясно, что Запад создает новый образ врага – международный терроризм с исламским окрасом.

На отрогах Гималаев мне довелось несколько часов беседовать с Его святейшеством Далай-ламой, одним из мудрейших людей на земле, и эту беседу я могу воспроизвести дословно хоть сейчас; настолько глубоким и содержательным смыслом она была наполнена. И хотя говорил он не по-русски, я прекрасно понимал каждое его слово и задавал много вопросов.

Я наблюдал, как глумились во время допросов над Саддамом Хусейном, всячески унижая его человеческое достоинство. Ублюдкам надо было не только уничтожить его, как политическую фигуру, но и растоптать, как личность. У меня имелась возможность спасти Саддама, уберечь его от смертной казни, но я положил за правило не вмешиваться в исторические события. Да и сам он отказался бежать, чтобы не давать повода врагам упрекать его в трусости.

Во время натовских бомбардировок Белграда, когда некоторые российские (не русские) газеты захлебывались от восторга: «Белград пылал, как рождественская елка!», - я как раз был там, среди сербов, и под вой американских ракет откручивал головы мародерам, пытавшимся воспользоваться паникой для «облегчения» прилавков дорогих магазинов. И не потому, что мне дороги интересы частных собственников, а из сугубо своего собственного понимания справедливости. Помочь сербам другим путем я не мог.

Ликвидация многих лидеров чеченских боевиков, незаслуженно приписываемая славным российским спецподразделениям, на самом деле – моя работа. Мне слава не нужна, я скромен, пусть в ее лучах искупаются не раз обделавшиеся вышеупомянутые подразделения, которые при нынешнем режиме шага лишнего бояться сделать и собственной тени пугаются. Профессионализм этих специфических подразделений канул в Лету вместе с распадом Советского Союза, да и использовать его, коль он имеется, можно только при наличии политической воли высшего руководства. Мне, например, политическая воля высшего руководства – до лампочки; я все делаю по собственному желанию, исходя из своих личных побуждений. Что касается боевого профессионализма, то многим ли спецназовцам известны секреты бесконтактных поединков? Это когда на расстоянии десяти шагов пучком энергии ты посылаешь противника в нокаут или останавливаешь биение его сердца. Я это умею делать.

Я молод годами, но ощущаю себя человеком, прожившим множество жизней, и этот груз с одной стороны дает бесценный опыт, с другой – непомерно давит на плечи. Главное, чтобы чаши этих невидимых весов находились в состоянии устойчивого равновесия; тогда достигаешь лада с самим собой и душевного покоя. Я зримо могу представить себе картину, гораздо четче, чем на экране телевизора, да еще с запахами и дуновением ветра, как по бескрайней равнине периода Юра бродят стада бесчисленных бронтозавров, выгнув свои длинные шеи, увенчанные непропорционально маленькими головками. Их мощные, многотонные туши с известным изяществом скользят по высокой траве, а устрашающие хвосты не сулят ничего хорошего потенциальному противнику. Под лучами молодого солнца тускло переливается их толстая кожа, покрытая мелкой чешуей и слизью. Вдали, за грядой причудливых скал, заняла выжидательную позицию группа самых опасных и беспощадных хищников –  ревущих ящеров, тираннозавров (Tyrannosaurus rex). Страшные клыки громогласных чудовищ уже обагрены кровью, но прожорливые пресмыкающиеся ожидают появление очередной жертвы. Нападать на огромных динозавров – довольно рискованно, поэтому они  ждут кого-нибудь помельче. Длинные когти их задних лап в возбужденном нетерпении оставляют глубокие борозды на влажном грунте.

Представленное зрелище, больше чем плоская картина, я нахожусь как бы внутри рамки, в самом центре событий. Это можно условно сравнить с голограммой, только куда более совершенной и правдоподобной. Даже возникает  ощущение, что мне уже доводилось есть мясо бронтозавров, и я помню его характерный вкус.

Или другая «картина».  Примерно тот же ландшафт, вдали видны силуэты мамонтов и шерстистых носорогов. Кожу обволакивает теплый ветерок, напоенный незнакомыми запахами прели и неизвестных растений.  На равнине, поближе к скалам, в которых имеются пещеры, копошатся омерзительные причудливые животные, отдаленно напоминающие людей, но обросшие длинной шерстью, с глубоко сидящими глазами под нависшими надбровьями, ужасно смердящие. Разумеется, это не люди, и даже не пращуры людей. Мне известно, что человек создан Богом! Животные поглощены разделкой тушки антилопы, попавшей в вырытую яму, прикрытую листьями большого папоротника. Разделка – термин условный, животные просто рвут еще полуживую антилопу на части своими сильными лапами-руками. Увлекшись предстоящим обедом, они не замечают, как к ним незаметно подползает огромная саблезубая кошка, и уже невозможно предсказать, кто сегодня действительно будет обедать.

Я очень начитан, но в моей обширной библиотеке вы не найдете пустопорожнего чтива; в книжных шкафах старинной ручной работы, за толщиной стекла сдержанно поблескивают корешками фолианты, в которых собрана квинтэссенция человеческой мысли и духа: сочинения философов, богословов, историков и социологов. С таким же успехом это можно назвать историей человеческих заблуждений, редких неожиданных прозрений, ошибок и лжи. Со многими авторами я знаком лично.

Так, Диоген, скорчившись в тесной бочке, раздраженно провещал оттуда, что очень сожалеет о том, что в свое время забрался в эту проклятую тару. Но, теперь дороги назад нет; самолюбие философа и мыслителя не позволяют ему изменить свое «историческое» решение, будь оно неладно!

Плутарх смущенно признался, что многое приврал, где приукрасил, где сгустил краски в своем «Жизнеописании Римских цезарей». Над ним довлели политическая ситуация и неуемное желание создать «читабельный» шедевр на века. Слава слепца Гомера не давала ему покоя и лишала сна. Безусловно, сейчас он все написал бы иначе.

     Уильям Шекспир под напором неотразимых аргументов вынужден был покаяться, что совершил уголовное преступление: украл чемодан с рукописями малоизвестного провинциального поэта и драматурга, который с горя повесился в овечьем хлеву, предварительно накачав себя пивом в деревенском пабе. До сих пор Уильяма мучают укоры совести, но поделать уже ничего нельзя. Да, и какая разница, чье имя стоит под названием той или иной пьесы, или сонета! Это уже принадлежит не конкретному автору, а всему человечеству. Что же касается самоубийства незадачливого провинциала, то все люди когда-нибудь умирают!

Жан-Жак Руссо даже не стал отпираться, что в своем последнем произведении «Исповедь» он сознательно сфальсифицировал многие факты своей биографии, чтобы оставить потомкам ясный, незамутненный образ великого мудреца и гуманиста. Его простодушный вопрос:

«А, что, по-вашему, я должен был написать правду?», - поставил меня в тупик.

Чарльз Дарвин в споре об эволюции человека настаивал на том, что промежуточное звено между человекообразными приматами и собственно человеком все равно, рано или поздно, найдется. Просто плохо и не там ищут. А противники его теории умышленно и бессовестно прячут неопровержимые находки от научной общественности. Правда, во взгляде его я не уловил непоколебимой уверенности в своей правоте и энтузиазма. Мне было, по-человечески, жаль его!

Фридрих Ницше удрученно констатировал, что, похоже, дал промашку в своей теории о превосходстве белой расы над остальными. Его «белокурая бестия» явно начала агонировать перед лицом «желтой» и «черной» экспансии. Отрадно, что человек не стал упорствовать в своей ошибке, а, хоть, и с оговорками, но признал, что шел по ложному пути. Насколько трудно далось ему это признание, можно только догадываться; ведь крест был поставлен над трудом всей жизни. Ницше не меньше огорчился тем обстоятельством, что его теоретические, чисто кабинетные выкладки, впоследствии использовали «практики», как прямое руководство к действию, создав ему сомнительную известность предтечи расизма и фашизма.    

С Геноном Рене мы оказались солидарными в понимании того факта, что сотворение человека Всевышним является далеко не самым удачным его опытом. Можно даже сказать, простите за богохульство, ошибкой. Если у лучших представителей человечества обнаруживались серьезные изъяны, то, что уж говорить об остальных. Серая, осклизлая плесень, к тому же, бурно размножающаяся на теле планеты, оставляющая обильные следы своей бессмысленной жизнедеятельности в виде язв - шахт и скважин; незаживающих эрозий – пустынь на месте вырубленных лесов, разлившихся нефтяных озер, свалок радиоактивных отходов и простого мусора; псориатических бляшек – огромных мегаполисов, совершенно непригодных для нормальной жизни. Натуральная плесень, источающая вонь и миазмы, отринувшая Бога или возомнившая себя равной Богу!

Маркиз де Сад собственное заключение в дом для умопомешанных воспринял как высшую награду за свои нетрадиционные для того времени взгляды; значит, просто еще не пришла пора! Вот, когда люди почувствуют себя по-настоящему свободными, то они оценят его по достоинству! Главное, чтобы не было принуждения, вовлечения и растления малолетних, а взрослые, раскрепощенные люди сами вправе решать, какой способ удовлетворения потребностей для них более приемлем. Сегодня – это страшный порок, завтра – норма. Он, правда, умолчал, что подобные воззрения были навеяны ему Люцифером. Но, я-то, знаю наверняка, что он имел многочасовую встречу с существом, смердящим серой, с рогами на голове, копытами на ногах и с хвостом, спрятанным в штанине цивильных панталон.

Зигмунд Фрейд доверительно поделился со мной, что в течение многих лет для стимуляции умственной деятельности и повышения общей работоспособности организма регулярно впрыскивал себе вытяжку кокаина, правда, в мизерной, им самим выработанной дозировке. Вот откуда, подумалось мне тогда, его бзик на сексуальном, как  доминирующем начале в натуре человека. Можете представить себе, что способен создать ученый, ежедневно находящийся, пусть под небольшим, но наркотическим кайфом?

Тем не менее, общение с этими и другими незаурядными людьми, несмотря на их изъяны, заблуждения и несовершенства, было увлекательным и полезным. Сама природа их заблуждений имела нетривиальный характер, и поэтому являлась поучительной и любопытной.

Формально я не получил высшее образование. Но общение с лучшими мировыми умами подняло мой интеллект на значительный уровень. Кроме того, я прослушал гуманитарные курсы в Сорбонне и Кембридже, поэтому с полным основанием могу считать себя культурным и энциклопедически образованным человеком. Да, и ум, которым меня наделила природа, куда денешь!

Единственное, что не трогает мое сердце – это музыка, сочиненная людьми. Семь нот, искусственно втиснутые в различных сочетаниях в жесткий каркас, конечно, успешно действуют на подкорку, и способны манипулировать человеческим подсознанием. Но мне эта стимуляция совершенно не нужна, с утра в моих ушах звучит подлинная музыка: музыка степи, леса, моря, ветра и Космоса. Я исхожу из того, что в старые времена  русский мужик в стоптанных лаптях, сидящий по окончании работы на завалинке избы и беззаботно тренькающий на балалайке, или калмык, пощипывающий у вечернего костра струны домбры, получали от этого такое же эстетическое удовольствие, как нынешняя «просвещенная» публика  на концерте симфонического оркестра.          

Время от времени я устраиваю индивидуальные спиритические сеансы, вызывая души давно умерших людей, которые интересны мне по другим причинам. Они были разрушителями и строителями одновременно, но главное, что их объединяло, это тонкое понимание архитектуры власти, умение использовать эту власть для личного преуспеяния (у одних) или во имя более грандиозных целей (у других).

Так, за круглым дубовым столом в темной комнате меня в разные периоды посетили тени Калигулы, Александра Македонского, Аттилы, Чингисхана, Тамерлана, графа Дракулы, Наполеона, Бенито Муссолини, Адольфа Гитлера, Иосифа Сталина, председателя Мао, Аль Капоне, Пол Пота, Джека Потрошителя и Чикатило. Последние два, естественно, не входили в категорию архитекторов власти. Меня занимала патология их личностей. Лишь Сатана, он же Люцифер, уклонился от встречи; полагаю, из-за боязни позорно проиграть диспут со мной.

Проблема власти не волнует меня с практической точки зрения, я не собираюсь использовать полученные знания для достижения определенных целей. Но для расширения кругозора и общего понимания окружающей действительности и законов бытия эти встречи важны. 

Большинство из перечисленных людей весьма значимы по следу, оставленному в истории, но у меня перед ними имеется одно важное преимущество, заключающееся в том, что свою деятельность они не могли осуществлять вне социума, а я в наличии социума не нуждаюсь. Я живу в своем мире, куда остальным путь заказан.

Поэтому, несомненно, я – самый крутой!

Правда, некоторые злопыхатели почему-то называют меня за глаза городским сумасшедшим.

Ноябрь, 2009 г.

Преданной читательнице Светлане Богатыревой посвящается. ФАНТАЗИИ    ДЕМОГРАФИИ

Серебристый джип в темноте зарождающегося зимнего утра вырвался из города и на хорошей скорости прошел через село Троицкое в сторону города - героя Волгограда. За рулем уверенно восседал бывший следователь милиции, а ныне успешный Предприниматель, занимающийся кондиционерами, сплит-системами и прочими охлаждающими агрегатами, крайне необходимыми в условиях знойного калмыцкого лета, что давало ему пусть не грандиозный, но стабильный, пристойный заработок. Когда следователь только начинал работать в милиции, он был строен, изящен, миловиден и страдал некоторыми иллюзиями в отношении своей будущей миссии.

Реальная жизнь столкнула его совсем с другой стороной медали, особенно со своеобразным интеллектом начальствующего состава и вечной, как мир, системой взаимоотношений между командирами и подчиненными, где превалировал догмат: я - начальник, ты – сам знаешь кто! Смышленый следователь быстро сообразил, что за столь нищенское жалование носиться целый день по городу, словно бродячая Найда, да еще получать ежедневно по загривку от руководства за усердие, явно не та доля в жизни, для которой его произвели на свет мама и папа. Поэтому он написал рапорт на увольнение из органов.

Будучи неглупым, а даже умным, он не польстился на быстрые, и, как  правило, нечистые деньги, плавающие по океану коммерции, а постепенно, исподволь налаживал связи с клиентами и поставщиками, понемногу приобретя самое важное – доверие тех и других. А потом появились и заработанные честно и законно деньги,  но, опять же, не как самоцель, а как средства для расширения дела и для решения житейских, бытовых вопросов: строительства дома, приобретения машины, достойного содержания семьи.

К моменту начала нашего рассказа бывший худенький следователь превратился в могучего мужика, наподобие богатыря из калмыцких сказок; руль джипа в его ручищах казался игрушечным. А ранний выезд, не давший возможность побриться, превратил его обличье в физиономию натурального разбойника – топаче (калм.). Вот так, положительное внутреннее содержание может совершенно не соответствовать обманчивой внешности. А по ней у нас, к сожалению, судят буквально обо всем.

Рядом с ним развалился в кресле Командор – лоцман, по профессии юрист, фигура замечательная крайне во всех отношениях, герой афганской войны, а также отец шестерых детей и одной внучки, что он вовсе не считал для себя обременительным, а, наоборот, находил в этом много положительных моментов. Биография Командора была насыщена таким количеством событий, что даже для пунктирного обозначения его жизненного пути потребовались бы роман небольших размеров или длинная повесть.

Позади водителя сидел Доктор, длинные ноги которого не умещались в отведенное для этого пространство, а острые коленки угрожали порвать обшивку спинки водительского кресла. Доктор постоянно елозил по сиденью в надежде найти оптимальную позу, но это ему плохо удавалось. Кроме того, ему хотелось курить, но он не позволял себе этого удовольствия, щадя некурящих соседей. Одним словом, он испытывал всяческий дискомфорт.

Собственно, ради решения одной его проблемы и было затеяно это довольно рискованное предприятие, которое смело можно приравнять по степени сложности и опасности к автогонкам «Арктик - ралли». Асфальт трассы представлял собой сплошной лед, коварный, непредсказуемый для автотранспорта; по такой дороге добровольно могли отправиться в путь исключительно люди экстремалы, близкие по духу японским камикадзе. Но у нас и так страна сплошных камикадзе! Только вместо теплого сакэ они пьют холодную водку, и таранят не боевые американские корабли, а  мирные автомобили соотечественников.

Друзья сочли проблему старшего товарища достаточно важной, а отношения бескорыстной дружбы, несмотря на двадцать пять измывательства, изгаления и  экспериментов над сознанием народонаселения, к счастью, не были вычеркнуты окончательно из шкалы ценностей многих людей. Раз другу надо, значит, мы должны помочь!

Не по зубам оказалась эта ценностная категория многочисленным надругателям и разрушителям, прикрывающих свои похабные, продажные рыла личиной радетелей и благодетелей. До поры, до времени, возможно. Но, пока она существует, живет еще Рассея, живет Калмыкия, живут десятки других земель, которые даже обзывать стали как-то нехорошо – «субъекты Российской Федерации!».    

Справа от Доктора примостился поклевывающий носом дядя Ваня, оказавшийся в машине почти невзначай. Когда Командор, накануне обдумывавший детали экспедиции и формировавший ее состав, случайно позвонил старому знакомому, директору одного автопредприятия, то выяснилось, что уважаемый директор (для простоты дядя Ваня), давно уже находится в отпуске и просто изнывает в стенах квартиры из-за ужасной погоды. Последовало предложение развеяться, прокатиться с ветерком, что было встречено с большим одобрением. Практичный Командор про себя держал в уме одну мысль; если тяжелый джип, паче чаяния, придется выталкивать из снега, то лишняя пара рук не помешает.

Между тем, движение по трассе заметно ухудшилось. Гнетущие тучи, цвета пепла с тушью, грязным плотным покрывалом буквально волочились по земле, резко снизив и так плохую видимость, резкий, морозный ветер стал забрасывать стекла снегом, так что, даже снегоочистители импортного вездехода перестали справляться с нагрузкой.

В метрах тридцати по ходу  движения джипа возникли габаритные огни пассажирского «Икаруса», бледными светлячками едва пробивающиеся сквозь ненастную мглу. Пилот – Предприниматель решил осторожно пойти на обгон, но левыми колесами задел наледь на обочине дороги. Джип, такой большой, тяжелый, обутый в шипованую резину, мгновенно потерял управление; его, будто волчок, закрутило по ледяной корке дорожного полотна. Если бы, к примеру, навстречу шел «Камаз», то автомобиль смяло, как спичечный коробок.

Водитель принял единственно правильное решение; он не стал терзать рулевое колесо, что только усугубило бы ситуацию, и лишь слегка, чуть-чуть, притормозил. Джип забросило в кювет. Доктору на мгновенье подумалось, что нечто подобное с ним уже когда-то происходило. Но устойчивая, широкая рама автомобиля не позволила ему перевернуться; пронесшись сквозь снежные вихри, через несколько метров он остановился.

После минуты полной тишины, когда все приходили в себя, раздался осевший голос Командора:

«Костя, автобусы больше не обгонять!».

«Только автобусы?».

«Ты шутки не шути! Мне нельзя сейчас вот так глупо крякнуть! У меня шестеро детей и внучка. И если за старших пацанов я спокоен, они пристроены, то четырех девчонок еще поднимать и поднимать!».

«У меня самого четверо детей», - резонно заметил водитель.

Машина на удивление легко выехала из кювета и продолжила движение. Водитель был теперь предельно осторожен, любую таратайку, двигавшуюся с черепашьей скоростью, он теперь обгонял, только убедившись на сто процентов, что встречного транспорта нет. Напряжение ощущалось даже в его спине, что отметил сидевший позади него Доктор. Дядя Ваня, порывшись в дорожном пакете, достал оттуда бутылку «Горилки» со стручком перца, пластиковые стаканчики, колбасу и хлеб. На пару с Командором они приняли по сто грамм; знаете, замечательное средство для снятия послестрессовой реакции. Водителю и Доктору пришлось довольствоваться методами психотерапевтического свойства.

Осознание, что несколько минут назад смерть пронеслась над ними на расстоянии толщины волоска, настроило Предпринимателя – пилота на философский лад, замешанный на прикладной демографии:

«Слушайте!», - обратился он к остальным, - «Сейчас население Калмыкии могло сократиться ровно на четыре человека, причем, мужчин полноценного возраста, способных еще воспроизвести на свет потомство, дать ему воспитание и образование. А так, только бы сироты босоногие остались! А мы еще удивляемся, что население страны, а Калмыкии особенно, неуклонно уменьшается! Необходимы чрезвычайные меры, иначе мы исчезнем, как народ!».

Этот посыл попал на благодатную почву. Первым отозвался Командор:

«Правильно говоришь! Один мой полчок по Афгану, татарин из Казани, никак не мог с женой обзавестись ребенком, уж, как ни старались оба. Так, он съездил в Горный Бадахшан и привез оттуда молодую жену - таджичку. За бесценок, можно сказать, взял. Первая жена побурчала немного, но приняла. И никаких тебе разводов. А там и детишки пошли. Но ему проще, он мусульманин».

«Обычаи придуманы людьми», - резонно заметил Предприниматель, - «Кто сказал, что многоженство – привилегия мусульман? Оно ведь не для разврата, а чтобы детей было больше, чтобы легче было управляться в многодетной семье. А про Горный Бадахшан я тоже слышал, за одну тысячу долларов там можно купить очень даже хорошую жену».

Даже при советской власти население Горно-Бадахшанской области Таджикской ССР не славилось особым процветанием, но стабильная государственная поддержка не давала опуститься жизненному уровню ниже пристойной планки. Развал Советского Союза, последовавшая за ним гражданская война в Таджикистане привели к резкому обнищанию жителей горных кишлаков, вплоть до натурального голода. Как сейчас модно говорить, возникла гуманитарная катастрофа.

Чтобы прокормить семьи, трудоспособные мужчины горбатились за гроши в Москве и других крупных российских городах. Цены на невест упали до смешного. Их даже стали выдавать замуж за чужаков, иноверцев, упростив мусульманские процедуры до простой формальности. За два мешка муки можно было получить в жены перезревшую, то есть двадцатилетнюю, плохонькую, рябенькую, с гниловатыми зубами, барышню. А за тысячу долларов отхватывали юных волооких красавиц с соболиными бровями, тонким станом, которым пристало носить имя - Заря Востока. Так за эту тысячу долларов огромная семья могла безбедно жить года полтора.

Тема улучшения демографических показателей оказалась настолько увлекательной, что друзья продолжили ее детальную разработку. Предприниматель сказал:

«А, что! Построю во дворе отдельный домик, пусть там живет. Она мне ноги будет мыть за доброту мою. Я, конечно, тоже обижать ее не стану понапрасну. Ведь родившиеся от таджички дети все равно будут Ушановыми или Манджиевыми.»

«Главное, она по-русски и по-калмыцки ни - бе, ни - ме, ругаться не будет», - вставил неожиданно молчавший до сих пор дядя Ваня.

«Костя прав!», - поддержал Предпринимателя Командор, - «Моя Бая, когда я заикнулся последний раз, сказала, что уже устала рожать. И ей будет облегчение. Таджички – они трудолюбивые, и слова поперек мужу не скажут. Уж, я-то знаю по Афгану! Адетишек калмыками запишем».

Предприниматель добавил:

«Вот, Жириновский, хоть и клоун, но насчет многоженства совершенно верно провозглашает. Только это дело нельзя пускать на самотек. А то, голытьба и алкота наплодят себе подобных, таких же маргиналов. Только нищеты и дебилов станет больше. Доверять нужно людям ответственным, обеспеченным материально, которые в состоянии гарантировать нормальный уровень жизни и новым женам, и родившимся детям. Чем брать из детских домов, лучше завести своих собственных!». 

«А мне можно присоединиться к вам?», - с робостью спросил Доктор.

«Вам-то зачем?», - последовал дружный вопрос, - «Вы ведь уже…».

«Старый, вы хотите сказать», - с обидой в  голосе произнес Доктор.

 «Да нет! Вы сейчас мужчина в полном соку, способны зарядить не одного киндера. Но родит таджичка ребенка, а его учить надо, образовывать, на работу устраивать. Лет двадцать с гаком понадобится. А к тому времени Вы действительно будете слишком пожилым».

«Да не для репродукции я», - досадливо пробурчал отвергнутый представитель здравоохранения, - «Просто хотел, чтобы у жены появилась помощница, ей уже тяжело справляться по дому. Молодая будет ходить в магазины, на рынок, уборку делать в квартире. А у первой жены появиться почетный титул старшей – Ханум. Освободится время для посещения парикмахерских, салонов массажа, маникюрши».

А у самого в глазах сладкие видения-глюки: юное создание в шелковых шальварах, с головой, покрытой газовым платком, концы которого прикрывают от чужих, завистливых глаз личико, грациозной поступью горной козочки шествует в соседний магазин, а соседки, тетки толстомясые, прямо закипают на глазах от такой наглости.

«Вы ведь и спать с ней собираетесь?», - невинно спросил Командор, - «Ох, боюсь, навешает Вам уважаемая Ольга Николаевна пи…дюлей!».

«Можно подумать, что ваши жены калмычки с восторгом встретят появление молодых конкуренток! Калмычки сейчас эмансипировались почище русских», - занял оборону Доктор.

«Что, правда, то, правда», - почему-то ответил за всех дядя Ваня, ранее не принимавший активного участия в дискуссии.

«Да», - здраво сказал Предприниматель, - «с нашими женами придется провести непростую разъяснительную работу, популярно и доходчиво довести до их сознания, что мы это делаем не из-за моральной распущенности, а исключительно ради благородной цели – повышения рождаемости. Дело всенародное, можно сказать! Должны понять».

Командор, наконец, смилостивился над Доктором:

«Не дрейфьте, Док! Берем Вас в свою компанию, готовьте на весну тысячу зеленых. Неважно, для деторождения или для помощи немолодой супруге. В целом это положительно повлияет на изменение женского менталитета собственницы. Да и дешевле, в конечном счете, чем платить каждый раз мочалкам. А тут на законных основаниях, и  скандалов никаких. И младшей дочке будет подружка».

«И на сколько же лет будет моложе подружка, да, и мама по совместительству?», - поинтересовался Предприниматель.

«Лет на пять может получиться», - прикинул Доктор.

«Могут возникнуть не состыковки в интересах. Дочка – дипломированный врач, без пяти минут психиатр-нарколог, продукт современной цивилизации, а молодая жена, хоть и раскрасавица, но неотесанная, необразованная женщина из горного, почти средневекового, кишлака, знающая всего лишь несколько обиходных фраз на русском языке. Но, проблемы будем решать по мере их возникновения», - вполне серьезно принялся рассуждать Пилот-Предприниматель.

«А, по-моему, не состыковки возникнут у всех вас гораздо раньше», - раздался голос реалиста дяди Вани.

Он слушал воодушевленные разглагольствования своих попутчиков, молча неодобрительно и скептически качал головой, только периодически плескал «Горилку» в стаканчики, один из которых протягивал вперед Командору.     

«Это, какие же?», - спросил Предприниматель.

«Когда вы заявитесь со своими несовершеннолетними бадахшанками, вас просто на порог дома не пустят», - ответил он, и в голосе его звучало глубокое внутреннее убеждение.

«Какой Вы отсталый человек, дядя Ваня, хоть и руководитель предприятия, специалист с высшим образованием! Из-за таких косных взглядов калмыки скоро с лица земли исчезнут, растворятся в других народах. Вот, и Доктор понял и принял идею, хотя несколько в своеобразной интерпретации», - с назиданием молвил Предприниматель.

Дядя Ваня только вяло и безнадежно махнул рукой.

Ремарка дяди Вани не повлияла на энтузиазм, с  которым друзья продолжали обсуждать крайне интересную, приятную, а, главное, полезную для республики тему. Переговорщики действительно обсуждали важный вопрос демографии, но, как при этом у них горели глаза, сколько скрытой страсти пряталось за каждой фразой! Не всякая проблема государственной важности способна вызвать такой душевный подъем!

Для увлеченных беседой друзей даже хмурая муть, окружающая автомобиль, казалось, немного рассеялась, а в графически черных, серых и грязно-белых красках ненастного зимнего дня лукаво заиграли теплые, согревающие оттенки: розоватый, желтый, оранжевый. Дорога субъективно стала восприниматься не такой тяжелой и предательски опасной. Время тоже ускорило свое монотонное течение, трансформировавшись в резвый аллюр.

Так за разговором пролетел световой день, причем, прилагательное «световой» следует принимать с большой натяжкой, поскольку освещение все время напоминало глубокие сумерки, а к шестнадцати часам джип окружила непроглядная тьма. Вот так, дорога, которая в обычную погоду отнимала у иномарки два - два с половиной часа, заняла по указанным выше причинам непомерно много времени. Но впереди был уже Волгоград.

Решено было покушать в дагестанской закусочной в ближайшем к городу поселке, чтобы не блукать по заваленным снегом и забитым автомобильными пробками улицам. Сидя за столом, уставленным тарелками с жирным хинкалом, путники теоретическую часть разговора стали облекать в оболочку конкретного плана. В роли стратега выступил Командор:

«Помповое ружье надо с собой взять обязательно. Лучше, конечно, автомат и несколько гранат, но границы. А то в горах еще шныряют банды недобитков».

«Вот, и пригодится Ваш афганский опыт, Командор», - с уважением произнес Предприниматель, из которого душу вымотала дорога, и единственным желанием было прилечь после еды.

«Таджикский и фарси я немного помню, но прихватим еще одного моего приятеля, аварца, он мусульманские законы знает. Два года учился в медресе, пока не выгнали. Сейчас чабанует, но человек ученый, Коран читает по-арабски», - развивал Командор концепцию, - «Карту Горного Бадахшана я достану, созвонюсь с полчком из Казани, выясню необходимые детали. Ваше дело – скирдовать баксы, а тебе, Костя, – еще подготовить джип».

Дядя Ваня уже в разговор не вступал, отдав предпочтение вкусному хинкалу.

После еды приятели снова тронулись в путь. Вопрос, по которому Доктору нужно было договориться, был решен в наилучшем виде, и через сутки экипаж вернулся домой. Описывать дорогу не имеет смысла, она стала еще хуже.

По прибытии домой, романтики погрузились в ежедневную суету будней и все реже созванивались по поводу предстоящего путешествия. Под обломками быта  и служебных обязанностей оказалась погребенной светлая мечта о своем личном и всенародном счастье.

А когда наступила весна, то все как будто забылось. Только иногда по ночам им снились суровые, обдуваемые холодными ветрами вершины Горного Бадахшана, которые двум калмыкам, тридцати двух и сорока двух лет, представлялись в виде сказочной страны Бумбы, а русскому, в возрасте под шестьдесят, - в виде призрачного града Китежа.

Лишь дяде Ване ничего не снилось.

Январь 2010 г.

МУКИ  ТВОРЧЕСТВА

Писатель Н. сидел за письменным столом и тупо смотрел в мерцающий экран монитора компьютера, на котором маячила чистая страничка текстового редактора Microsoft Word. Сегодня он собрался поработать, как следует, на ниве литературного творчества.

Побудительных причин было несколько.

Во-первых, Н. действительно долго не писал. Последняя книжка вышла в издательстве пять лет назад, и его имя стало произноситься все реже и реже, а это верная дорога к полному забвению.

Во-вторых, в писательском союзе недавно поинтересовались, нет ли у него в портфеле нового произведения? А в вопросе явно звучало: «А не иссяк ли у Вас, милейший, животворный творческий родник? Уж не наступил ли страшный и необратимый процесс литературной импотенции, от которой никакая «Виагра» не помогает?».

В-третьих, финансовые дела у Н. расстроились настолько, что он повлезал кругом в долги, а жена стала относиться к нему, как к неодушевленному, не очень нужному и обременительному предмету, и даже тарелку с жидковатым супом ставила на стол с подчеркнутым пренебрежением. Мол, жри, дармоед, что дают; от тебя мало толку как на супружеском ложе, так и плане содержания семьи.

Хроническое безденежье давило на плечи Н. всей тяжестью комплекса неполноценности и давало повод к размышлениям типа:

«Да, нелегко нынче нам, писателям! Госзаказ отменили, и это сильно ударило по карману. Вот люди, живущие на мусорной свалке, парии, отбросы общества, можно сказать, а зарабатывают в день больше меня. Разве это справедливо!?».

Поскольку писатель Н. ничего путного в жизни делать не умел, оставалось одно: быстренько написать новый роман или повесть, или, что получится, на худой конец.

Он твердо знал, что для создания произведения необходимы тема и идея. В голове назойливо вертелась фраза из литературного прошлого – «социалистического по форме, национального по содержанию». Первую часть архаичного заклинания можно смело опустить за ненадобностью.

Теперь, выбор темы, а идею Н. потом вложит.

Про удачливого, трудолюбивого сельскохозяйственного предпринимателя, накормившего половину населения республики и ставшего поставлять свою продукцию на экспорт, он уже писал.

Про талантливого руководителя одного из районов, сделавшего из своего мини-региона процветающую зону, где дети счастливы, одеты, обуты и накормлены; все их родители при деле, а старики пьют джомбу и нахваливают заботливого ахлачи, Н. писал тоже. Неважно, что потом прототипа главного героя посадили в тюрьму за битье морд и казнокрадство. Ведь писатель создает художественное произведение, а не летучий газетный репортаж.

Про главного человека в республике также было написано. Н. даже получил за это произведение местную литературную премию, но с тех пор про главу было написано столько, что сказать новое слово стало практически невозможно. А повторяться писателю Н. не хотелось.

Про студентов родного университета, не пьющих, не курящих, не хулиганящих, а занимающихся науками исключительно прилежно и плодотворно, так что их теоретические разработки сразу становятся предметом изучения западных корпораций, а Вуз, в котором они обучаются, попадает в десятку лучших  и престижных университетов мира, Н. тоже уже написал.

Итак, тема! Прямо, камень преткновения какой-то! Муза вдохновения, эта непостоянная, легкомысленная девица с лирой в руках, явно не порхала сегодня над головой угрюмого писателя, не овевала его освежающим ветерком своих крыл. Уж не переметнулась ли она содержанкой к Ваньке Манджиеву; то-то он нынче в фаворе?

Кружка крепчайшего чая с долькой лимона не подействовала стимулирующе на мыслительный процесс литератора. Он решил прилечь на диван, от расклятого монитора в глазах появилась рябь, в то время как головной мозг не издавал никаких положительных импульсов.

Вместо полезных мыслей в голову лезли всякие глупости:

«Вот и «народного» до сих пор не получил! Чьи это происки, он примерно догадывается. Почему такое коварство исходит от людей достаточно близких, которым доверяешь?».

В связи с этим вспомнилась ядовитая фраза, произнесенная здешним критиком, доморощенным острословом, сказанная в адрес одного лауреата:

«Народный поэт всех микрорайонов Элисты!».

Зачем же так издеваться и девальвировать высокое звание, хотя в отношении именно того лауреата в справедливости оценки не откажешь.

Память навязчиво и некстати воскресила недавний телефонный разговор со злобным критиком. Тот по привычке брюзжал:

«И, что же вам всем на месте не сидится? Возомнили себя гениями! А, по-моему, на всю страну с лихвой хватило бы не больше десятка писателей. И так запудрили народу мозги всякой чепухой, что плакать хочется!».

Н. тогда попытался возразить, что вовсе не считает себя гением, на что получил радикальный ответ-вопрос:

«А для чего тогда пишешь, если не гений? Плодите серость методом клонирования, нахлебники! Кропаете про лютики-цветочки (про ковыль и тюльпаны, то бишь), про зверушек разных, сайгачат и верблюжат, да еще норовите издать свои творения на халяву за казенный счет, и возмущаетесь, когда казна не желает раскошеливаться. Темы, конечно, интересные, а главное, бесконфликтные, что означает – безопасные, но казна все равно не хочет деньги понапрасну разбрасывать. У людей, власть предержащих, насчет «распиливания» казенных денег свои понятия. Юбилейные мероприятия едва не каждый год приключаются, и денежки необходимо распределять «правильно», а тут еще вы, писатели, лезете со своими эпохальными творениями. Из единственного в республике литературно-художественного журнала, само собой разумеется, исключительно для его улучшения, года два-три назад по-хамски вышвырнули главного редактора, приличного литератора и человека, а на его место водрузили «нечто», которое шагу не делало без согласования с вышестоящими шефами. Дай Бог, если ситуация изменится, хотя в это мало вериться! Ну, не входите вы в сферу приоритетов сегодняшних управленцев. Власти ваша литература не нужна, у нее есть свой «гиперболоид инженера Гарина» - телевидение. Да, и по мне, если книга не вызывает в душе читателя восторг или возмущение, она не имеет права на жизнь!».

К чему такой ожесточенный максимализм? Если так рассуждать, то нести культуру в массы будет некому.

Много обидного, даже оскорбительного, сказал в последнем телефонном разговоре недоброжелательный критик:

«Натягиваете на свои лица маски многозначительности,  а за душой – пустота, стоит открыть рот, как патриотический елей, так и прет на свет божий вместо более уместного перегара! Научились говорить стандартными клише и штампами, приправленными изъявлением благодарности своим «благодетелям», которым на вас попросту наплевать,  а слова живого от вас не услышишь.

Лягаете втихаря, опасаясь делать это публично (калибр дарования несопоставим), ушедшего из жизни патриарха – собрата по  перу, известного всему бывшему Советскому Союзу, при бытии которого губы боялись разлепить. Некрофилами, что ли заделались?

Разделились на два лагеря-союза, будто причиной этому является антагонизм мировоззренческий или художественный, а истинная причина – копеечная и властно-«портфельная».  

Полюбили кусать прежнюю власть, не слишком милосердную, но выведшую вас в люди, с удовольствием грызете мертвую ладонь, с которой раньшеслизывали корм. Хорошим тоном стало вспоминать о поголовном, сто пятидесяти процентном патологическом садизме русских спецкомендантов в Сибири. Возникает вопрос, а почему не двухсот процентном? Или трехсот процентном? Зато, с каким мазохистским сладострастием распинаетесь вы в своих верноподданнических чувствах к власти нынешней, доброй, указавшей всем нам наше истинное место – между половицей и плинтусом.   

Творческий интерес замыкается у вас, в основном, на желании получения гонораров за ваши «шедевры!». Поэтому, и не любопытны вы никому, и у вас никто и ничто не вызывает интерес, за исключением собственных персон, драгоценных!».

Отбросив, как наваждение, несправедливые упреки колючего критика, писатель Н. снова попытался настроить себя на продуктивный лад.

Поворочавшись, минут тридцать с бока на бок на жестком диване, писатель Н. вдруг соскочил с него, пронзенный стрелой озарения. Наверное, точно так же, античный Архимед, осененный внезапной идеей, выскочил из своей ванны, и побежал  голый по улицам города с криком:

«Эврика! - Нашел!», - пугая при этом прохожих.

Вот, что он сделает. Он напишет о сотрудниках органов внутренних дел, а в качестве главного героя выведет скромного, морально устойчивого милиционера, истинного защитника закона и народных интересов, который, благодаря своим человеческим качествам и верности присяге, дослужился с самых низов до крупной должности в своем министерстве. И все благодаря честности, бескомпромиссности, личной смелости и отваге!

А то взяли моду лить на милицию сплошную грязь! То они в мирных граждан пуляют из пистолетов, то с бандитами работают на пару, то взятки берут за прекращение уголовных дел. На этом фоне, нетипичном и омерзительном, совсем затерялись настоящие служители закона, которых, он в этом уверен, подавляющее большинство!

Не теряя времени даром, Н. нажал на мобильнике номер телефона старого приятеля детства, а ныне одного из руководителей министерства внутренних дел. Услышав знакомый голос, писатель для начала расспросил о здоровье и о семье и, выяснив, что с этим все в порядке, перешел к делу:

«Слушай! Только ты можешь мне помочь! Я собираюсь писать роман о современной милиции, и мне нужен прототип главного героя, честного…., настоящего служителя…, образец для подражания. Есть у тебя такой на примете?».

 «Конечно, есть», - не раздумывая, ответила трубка.

«И кто же?».

«Ты с ним как раз разговариваешь».

«А, что, других нету?», - почти без всякой надежды спросил литератор.

Ответ прозвучал кратко и категорично, как приказ:

«К сожалению, других нету!».

Выражение лица писателя Н. сделалось таким, будто он по ошибке выпил разведенный уксус. Уж друга своего детства он знал, как облупленного. Но делать было нечего! А не любивший проволочек высокий чин (ВЧ), он же старый друг, лаконично рубил фразу за фразой:

«Отлично, друган! Завтра мой помощник привезет тебе мою официальную биографию, характеристику и сведения о наградах и поощрениях. А в субботу заходи ко мне домой, да бутылку не забудь прихватить. У меня есть папка с вырезками из разных газет. Пользуйся. Только не утеряй папку-то. Я, как выйду на пенсию, может, мемуары сяду писать».

Литератор хотел сказать, что денег на бутылку у него нет, но постеснялся, да и вставить слово не было никакой возможности.

«ВЧ» продолжал излагать:

«Ты хорошее дело затеял, полезное! Надо поднимать авторитет милиции и  отдельных ее сотрудников. А то опарафинили окончательно внутренние органы! Но, когда напишешь, дашь ознакомиться. Я вашу шатию знаю: что-нибудь упустите, что-то исказите, приврете в угоду сенсации. Доверяй, но проверяй! Ну, до встречи!».

Не совсем удовлетворенный «властитель дум человеческих», откинулся в раздумье на спинку кресла. Прототип, хоть и друг детства, не совсем то, чего бы хотелось, но лучше такой, чем совсем ничего. Правда, некоторые эпизоды из личного общения с будущим главным героем книги, которые могли внести некоторый «оживляжь», придется опустить. Иначе нарушится основная идея произведения.

Писатель начал перебирать в памяти эпизоды прошлого, которые он будет вынужден пустить под нож.

Например, эпизод из ранней молодости. Прототип тогда только начал работать следователем в городском отделе милиции. Однажды он позвонил  начинающему, не публикуемому нигде, писателю и предложил зайти к нему на работу.

«Я как раз заканчиваю допрос одного жулика, заходи, потом попьем пивка в «Нюдле».

Когда писатель осторожно просунул голову в дверь, друг-следователь радушно предложил войти в кабинет, хотя допрос жулика еще не был завершен. Тот сидел на стуле, смирно сложив руки на коленях. Следователь-друг, очень невысокого роста молодой человек, досадливо его спросил:

«И когда ты перестанешь «гнать мне фуфло» (врать)?».

При этом из-за малого роста он с трудом перегнулся через стол и влепил оплеуху допрашиваемому; хорошо влепил, у жулика даже голова мотнулась в сторону. Вогнав себя в раж, сродни шаманскому трансу, следователь вскочил с ногами на стул, вероятно, чтобы казаться выше, и стал истерически кричать, разбрызгивая слюну:

«Кому в суде поверят больше? Мне, официальному лицу, члену партии, или тебе, антисоциальной личности, кровопийце трудового народа?».

Пространство кабинета наполнилось матерными словами, среди которых преобладали обозначения половых органов и способы сексуальных сношений.

Антисоциальная личность, придерживаясь рукой за ушибленную щеку, с опаской посматривая на припадочного следователя, лишь равнодушно пожала плечами; дескать, мы люди маленькие, откуда ж нам знать, кому поверят больше?

В сердцах следователь вызвал конвой и удалил подозреваемого долой, чтобы глаза на него не смотрели! Пивка в этот вечер они действительно попили хорошо, но данный эпизод для книги был неприемлем.

Следующая сцена, всплывшая из закоулков памяти писателя Н., была связана с получением его другом очередного звания и новой должности – старшего следователя. Событие неординарное, и не отметить его, в соответствии с традициями и менталитетом, нельзя было, ну, никак! Поэтому состоялся выезд за город на природу, благо, весна уже буйствовала и способствовала. Обмывание нового звания и должности прошло, как и планировалось, тела участников с загородной пирушки были доставлены по домам в надлежащем, то есть, в бесчувственном виде.

Далеко за полночь писателя разбудил телефонный звонок. Друг - старший следователь с интонациями висельника сообщил:

«Братан, мне хана! Я потерял уголовное дело, наверное, оставил его на месте пикника. И зачем я взял папку с собой, не завез ее в горотдел? Теперь под суд могут отдать, а уж из милиции турнут – как пить дать! Я сейчас к тебе приеду, попробуем поискать».

Прибыв на место гулянки почти под утро, не совсем протрезвевший, смурной старший следователь начал осмысленные действия:

«Будем работать так, как нас учили в высшей школе милиции. Разобьем место происшествия на равные участки и будем их прочесывать, не пропуская ни одного. Если не получится, то начнем по концентрическим кругам шарить, постепенно сдвигаясь к центру».

Писатель, пошатываясь, спотыкаясь и зевая, в предрассветной полутьме начал добросовестно прочесывать обозначенные участки. Он обследовал, таким образом, два или три, пока не задел ногой за камень или ветку, отчего едва не упал. Нагнувшись, он увидел, что это не камень и не коряга, а серый увесистый скоросшиватель – уголовное дело, мокрое от росы, заляпанное остатками закусок, с отпечатками донышек винных бутылок.

Старший следователь, прижимая одной рукой скоросшиватель к груди, словно дитя родное, а другой, обнимая писателя за плечи, с благодарной слезой говорил:

«Братуха! Ты меня от позора и следствия спас! Век помнить буду!», - и обильно обслюнявил мужским поцелуем ухо прозаика, не попав, по видимости, в щеку.

Эпизод, конечно, колоритный, но непригодный для будущего произведения, ибо нарушает всю концепцию. Итак, в корзину безжалостной рукой!

Далее сюжеты посыпались из памяти писателя, вышедшей из состояния анабиоза-полудремы, как из рога изобилия.

Вот его друг уже начальник следственного отделения городского отдела милиции. Встречаются приятели гораздо реже из-за крайней загруженности обоих: один погружен в творческие дерзания, другой, не жалея живота своего, повышает процент раскрываемости преступлений, вследствие чего начинает страдать профессиональным заболеванием руководящего состава – избыточным весом. В одну из редких встреч разговор зашел о взятках. Писатель осудил это отвратительное явление, на что друг-милиционер заявил:

«Разоряются о взятках, как правило, те, кому их не предлагают и не дают!».

Н. подумал тогда:

«Может быть, он в чем-то прав! Легко бичевать и клеймить лихоимство, не испытав искушения!». 

Однажды вечером, без всяких предупреждений, начальник СО в состоянии некоторого возбуждения появился на пороге квартиры литератора. Обменявшись приветствиями, бравый милиционер сразу взял быка за рога, даже от рюмки отказался, хотя несло от него спиртным изрядно:

«Друган! У меня проблемы, а ты, как ни странно, можешь их разрешить!».

«Ты же знаешь, что я всегда готов разделить с тобой и радость, и горе! Так, что же случилось?», - вопросил писатель Н.

«Видишь ли, какое дело. Вызвал я сегодня к вечеру на доклад одного своего подчиненного, разгильдяя, какого днем с огнем не найдешь! А он вместо четкого отчета о проделанной работе начал мне какую-то околесицу плести. Я его призываю к порядку, прошу прекратить словесные уловки, а в ответ он дерзить мне стал. Ну, не удержался я, каюсь, врезал ему в глаз. Для его же пользы, в науку. Так, что ты думаешь? Этот бездельник, сукин сын, заявил, что завтра напишет рапорт начальнику ГОВД и обратится в судебно-медицинскую экспертизу! Какая сутяжная личность!».

«Да, ситуация неприятная! Но, я-то чем могу быть тебе полезным?».

«Так этот следователь - родственник твой ближайший. Племянник. Я думаю, что ты можешь повлиять на него. Негоже выносить мусор из избы. Уж больно наш шеф крут на расправу! А, я, так и быть, закрою глаза на его низкие показатели в работе».

Писатель вспомнил своего родного племянника, скромного паренька, окончившего после армии милицейскую школу и начавшего служить в должности следователя под началом друга детства дяди, уже известного в республике прозаика. Племянник отличался каким-то врожденным идеализмом и патологической верой в победу добра над злом.

Но, делать нечего, друга надо выручать! Это – кредо жизни.

На служебной машине приятеля - дебошира они отправились к племяннику литератора, по пути прихватив бутылку дорогого коньяка для скрепления акта о перемирии и торт для его жены. Молодой следователь проживал с беременной женой в милицейской общаге, не самом комфортабельном месте для семьи служителя закона, в которой в ближайшее время ожидалась пополнение. Дверь открыл сам пострадавший, вид его был печален, а под левым глазом пламенел багрово-синюшный кровоподтек, захватывающий полщеки. Он молча впустил поздних визитеров в небольшую комнатушку, а его жена на сносях после вручения торта тактично удалилась в кухню, оставив мужчин наедине решать их сугубо мущинские вопросы. Она лишь на минуту появилась в комнате для того, чтобы поставить на стол тарелки с нехитрой закуской: кружками дешевой колбасы, нарезанными хлебом и салом. Деликатесы в этой квартире, было ясно, не водились.

Затянувшееся тягостное молчание прервал писатель Н. Он наполнил коньяком рюмки, прокашлялся и произнес:

«Ну, выпьем, что ли, для начала?».

Чтобы не образовалась ненужная пауза, он сразу продолжил:

«Баатр, дорогой! Мне известно, что произошло. Поверь, твой командир очень сожалеет о случившемся инциденте, что не сдержался. Но и ты должен его  понять. Служба нервная, вышестоящее начальство постоянно прессует, газетчики только и ждут какого-нибудь жареного факта, чтобы слететься вороньем на падаль. А тут начнется служебное расследование, и у хорошего человека появятся неприятности!».

«Да, я погорячился, неправ оказался», - вставил начальник, - «Ну, мы это уладим, я думаю? Завтра я позвоню в нашу медслужбу, скажу, чтобы тебе открыли больничный. Не появляться же официальному лицу в рабочем кабинете с фингалом!».

Тихо, но твердо молодой следователь ответил:

«Теперь я все равно не смогу работать под Вашим руководством».

С досады начальник отдела даже крякнул: «Несговорчив подчиненный, строптив не по чину!». Но виду не подал, только лоб наморщил в раздумье.

«Есть одна идея! В отделе по борьбе с хищениями социалистической собственности имеется вакантная должность. Я похлопочу перед руководством, не сомневаюсь, что оно пойдет мне на встречу. Заметь, место ведь хлебное, в этот отдел только по блату берут. А для тебя, Баатр, и для твоей семьи это получше повышения в звании будет! Согласен?».

Племянник писателя не выразил восторга по поводу такого компромисса, унизительного для его правдолюбивой натуры, но и отказываться не стал. Ведь, дядя родной просит, а не уважить старшего родственника – не в народных обычаях.

Придя к консенсусу, хлопнули еще по рюмашке ароматного.

По дороге из общежития друг писателя выплеснул все, что накопилось на душе:

«Хорош у тебя племянничек! К нему не самые последние люди с поклоном явились, а он нос воротит. И откуда такая молодежь берется? Вроде, в армии отслужил, понятия должен иметь. Я тебе, братан, скажу: это перестройка все вверх дном перевернула! Чует мое сердце, дальше еще хуже будет! Хлебнем мы горюшка с этой демократизацией и гласностью! Наш народ ведь только кнут и пряник понимает».

Следующий случай вообще никак не мог оказаться в книге о положительном герое-милиционере, разве что, годился для уголовного разбирательства. В это время друг писателя занимал очень высокую должность в своем министерстве – курировал следствие всей республики. А произошло событие незаурядное, на границе с Дагестаном наши Гаишники остановили питерскую иномарку, багажник которой был набит серебряными слитками Гохрана, а на каждом из них стояло государственное клеймо. Этих серебряных слитков-кирпичиков оказалось на астрономическую сумму в денежном эквиваленте. Жулики из города на Неве проехали пол-России и почти всю Калмыкию, а путь свой держали в известное дагестанское селение Кубачи, где прославленные своим искусством мастера изготавливали из серебра кинжалы, кубки, кувшины-кумганы и прочие предметы-шедевры.

Вот вам и Гаишники, в которых каждый норовит плюнуть и бросить комок дурно пахнущего навоза: и водителям на дорогах от них никакой жизни нет, а дагестанские «фуры» так вообще они «бомбят» чуть ли не на ходу! А тут, видите, проявили принципиальность, хотя каждому прямо на месте была предложена взятка в виде новенького легкового автомобиля. Поэтому, при написании картины мира следует остерегаться использовать только две краски, черную и белую, что уместно для художественной графики, а  жизненная палитра богаче и состоит в основном из полутонов.

Остальное литератор Н. слышал только из достоверных источников. Хотя, всем хорошо известно, что наиболее недостоверная информация исходит именно из пресловутых самых достоверных источников. Но в данном случае больше полагаться писателю было не на что, друг детства никогда ни словом не обмолвился об этой темной истории.

А СДИ (самые достоверные источники) сообщали следующее. Было возбуждено уголовное дело, питерских контрабандистов посадили в СИЗО, а серебряные слитки, основное вещественное доказательство, до конца следствия  поместили в банк. После суда они должны были быть возвращены государству. Дело вел ведущий следователь следственного отдела, а непосредственно курировал его ход начальник отдела, друг нашего писателя. Перед окончанием следствия он, якобы, вызвал к себе следака и предложил в устной форме, без издания письменного распоряжения или приказа с подписью, затребовать вещественные доказательства из банка для проведения еще одной, какой уже по счету, экспертизы. Подчиненный не посмел ослушаться, и серебро переместилось из хранилища банка в следственный кабинет. А потом случилось нечто метафизическое,… оно дематериализовалось!

Самые достоверные, но недоброжелательные источники утверждали, что начальник отдела сбагрил эти слитки по цене черного лома своему корефану – предпринимателю, а тот придал нужное направление серебряному потоку; вырученные денежки компаньоны потом поделили поровну. В качестве косвенного подтверждения этой гипотезы приводился факт, что примерно в это время начальник отдела закончил строительство компактного двухэтажного особнячка с лифтом. Поднимать по лестнице упитанную тушку с жирной холкой общим весом за сто килограммов, при росте метр вместе с фуражкой и ботинками, было уже тяжеловато. И, вообще, на производственных совещаниях с подчиненными нач. отдела вел себя хамовато: ругался нехорошими словами в присутствии женщин-сотрудниц, крутил перед лицом некоторых дули, расшвыривал по кабинету служебные бумаги, поданные на подпись. 

Разразился жуткий скандал. Поскольку никаких письменных распоряжений руководителя отдела не оказалось, все стрелки были переведены на слишком исполнительного следователя, в отношение которого прокуратура возбудила уголовное дело. Его отстранили от работы и он, погрузившись в состояние полного уныния, запил по-черному. От нижнетагильского лагеря для сотрудников милиции следователя спасли психиатры, обнаружившие у него редко встречающееся душевное заболевание. Его, естественно, определили в сумасшедший дом.

Очевидцы свидетельствовали, что пациент часами просиживал в позе лотоса на больничной койке, не мигая, смотрел в одну точку и через равные промежутки времени произносил загадочное слово: «Замочу!»…

«Стоп!», - сказал себе писатель Н. Хватит ковыряться в лабиринтах памяти, это только уводит в сторону от магистрали.

Тема выбрана? Выбрана.

Общая идея есть: страна может жить безмятежно, пока ее внутреннее спокойствие охраняют достойные люди в милицейских мундирах, идейные, бескорыстные, настоящие профессионалы своего дела, с горячими головами и холодными руками, тфу!.. с холодной головой и горячим сердцем!

Главный герой, то есть, его прототип, в наличии. Прозаик Н. был теперь уверен, что субботняя встреча с ним много даст для будущей книги. Наверняка, он сам расскажет много интересного из своей богатой событиями жизни. Потом, в газетных вырезках из папки, несомненно, обнаружатся факты многих его героических деяний, а, может быть, и подвигов! Наконец, для чего писателю творческая фантазия? Право на художественный вымысел, кажется, еще никто не отменял!?

Удовлетворенно потирая ладони, писатель Н. приступил к придумыванию названия книги. Это только дилетанту кажется, что найти название – дело плевое. Отнюдь! Это, можно сказать, самое сложное, ибо в названии должна прозвучать и тема, и идея произведения, квинтэссенция, выражаясь культурным языком. В крупных столичных газетах в прежнее время даже существовала штатная единица - «хедлайнер» – придумыватель заголовков.

Целый тетрадный лист испещрил писатель разными вариантами названий, их комбинациями, придирчиво отбраковывая не очень удачные. Наконец, его взгляд остановился на одном из них, творец одобрительно оценил его оригинальность, лаконичность и завершенность, после чего трижды подчеркнул красным карандашом – «На страже закона и порядка!».

Февраль, 2010 г.

ЛОЖКА  ДЕГТЯ

Автора этих строк не раз упрекали в очернительности действительности, особенно, когда речь идет о правоохранительных органах, здравоохранении и некоторых других структурах. Выдвигались предположения, что автор страдает аберрацией (нарушением) зрения, в частности – безнадежным дальтонизмом, вследствие чего постоянно путается в цветовых ощущениях.

В свое оправдание хочу сказать, что эти обвинения справедливы лишь отчасти. Со зрением у меня, отвечу прямо, все в порядке, если не считать возрастную дальнозоркость. Внимательный читатель обязательно заметит, что пасквилянтские мотивы сопровождают в основном сюжеты из прошлого, иногда, недалекого, но прошлого. А действительность сегодняшнего дня, несомненно, светлая, и, по мере продвижения нашего общества вперед, светлость эта возрастет многократно до полной лучезарности. Думать иначе могут только негативно ангажированные люди, умышленно не замечающие положительных изменений, происходящих в нашей повседневной жизни, в политике и экономике. Действительно, людям ведь хочется позитива!

Поэтому очень тянет написать об этом безоблачном настоящем, реабилитировать себя в глазах немногочисленных читателей. Но склочность и вздорность натуры опять заставляют искать ложку и банку с дегтем, чтобы в незамутненную прозрачность чистого меда в очередной раз замешать не одну, а, на этот раз, даже две ложки черной, вонючей дряни, которой раньше смазывали колеса телег, бричек и всяких подобных тарантасов.

Ложка первая. В старые добрые доперестроечные времена… Впрочем, кому не нравится такое начало, могут читать – «в жестокие тоталитарные годы лихолетья, когда свобода личности подавлялась монстром государственной машины…». Так вот, во времена, кому какие по душе, директором городского колхозного рынка был человек с типично украинскими именем, отчеством и фамилией, Абрам Иосифович Неголяк. Личность, можно сказать, легендарная и противоречивая. Для ближайших друзей, которых у него, по должности, водилось множество, он откликался просто на Еську, что говорило об отсутствии чрезмерных амбиций и простоте в общении. Хотя, простота эта носила избирательный характер, для большинства остальных граждан он оставался Абрамом Иосифовичем, уважаемым и полезным человеком.

Одевался Абрам Иосифович не то, чтобы просто, а подчеркнуто бедно: потрепанные штаны создавали впечатление, что им через месяц обязательно потребуются заплатки, на босых ногах сиротски смотрелись сандалии фабрики «Скороход» из искусственной кожи. Весь вид директора рынка свидетельствовал, что он испытывает крайнюю нужду, почти бедствует.

У него никогда не водились карманные деньги. Когда на рынок за продуктами приходили знакомцы Неголяка, разные там врачи и учителя, то, встретив случайно Абрама Иосифовича, предлагали, по обыкновению, скинуться на бутылку. Еська озабоченно шарил по карманам, после чего с огорчением произносил:

«Сегодня немае грошей, хлопцы!».

Бутылка покупалась на врачебные и учительские рубли, а на закуску шли купленные помидоры и огурцы их авосек тех же хлопцев, приятелей Неголяка. Его вклад, в лучшем случае, мог состоять из горбушки хлеба и половинки неочищенной луковицы.

Конечно, мало кто верил в нищету директора рынка, но одни объясняли скаредность Еськи его типично украинскими корнями, другие справедливо считали это сознательной игрой в бедность. Последнюю точку зрения разделяли сотрудники одного грозного учреждения, занимавшегося вопросами государственной безопасности.

Они давно установили негласное наблюдение за непрезентабельным домиком гражданина Неголяка, укрытым от посторонних глаз плотным глухим забором, и обнаружили много любопытного, в том числе и такое; примерно раз в неделю, в темное время суток к Абраму Иосифовичу съезжались некоторые милицейские чины и представители городских властей, занимавшие ключевые позиции в правоохранительных органах и городском исполнительном комитете. Разъезжались они под утро, некоторых просто грузили в служебные автомобили их водители. Тогда не существовало понятия «крышевать», но, то, что они опекали Еську, было совершенно  ясно. В знак благодарности и признательности и организовывались такие мальчишники.

Когда оперативной информации было собрано предостаточно, чекисты-гебисты, получив в прокуратуре ордер на обыск, нагрянули домой к директору колхозного рынка. То, что они там обнаружили, не вмещалось в сознание даже этих, много чего повидавших людей. Похоже, что Абрам Иосифович серьезно готовился к атомной войне и собирался пережить автономно и безбедно не одну послеядерную зиму. 

Под домом и большей части подворья был вырыт огромный забетонированный бункер, а в нем какого только добра не оказалось! В нераспечатанных коробках таились от постороннего глаза чешский хрусталь и фарфор из ГДР, да в таком количестве, что ими можно было сервировать банкетный стол персон на сто, не меньше. А запасов элитных водок и коньяков хватило бы, чтобы эту компанию поить в течение трех суток. В деревянных клетях у стен золотилась ядреной спелости пшеница, местами уже тронутая зловредным жучком-вредителем и прозеленью, следствием избыточной влажности. Тут же рядами стояли фляги и канистры, наполненные растительным маслом и медом. Остальные свободные места занимали мешки с гречкой, рисом и разными крупами. Особое удивление вызвали стоящие на полках многочисленные трехлитровые банки, закрученные по всем правилам консервирования; они были туго набиты пачками денег, советских рублей, разумеется. В тех банках, где герметичность оказалась недостаточной, похозяйничали тараканы; они бессовестно сожрали всю краску с купюр, оставив лишь бумажную основу. Вот, жалость-то, какая!

Не прост, оказался Абрам Моисеевич, ох, как не прост! Правда, разумного объяснения, для чего созданы такие запасы, он дать не смог! По подсчетам специальной комиссии, денег вместе с харчами вышло почти на миллион рублей!

Молодежь, читающая эти строки, пусть не улыбается иронически от незначительности приведенной суммы. В описываемое время это были колоссальные деньги. К примеру, билет на самолет в Москву стоил 25 рублей, автомобиль «Волга» - предел мечтаний советских нуворишей – 15 тысяч рублей, во столько же обходилось строительство добротного, просторного, только одноэтажного, дома. При советской власти в РСФСР особняки в два этажа обычным гражданам строить не дозволяли, это разрешалось только особо выдающимся людям. Так, что все познается в сравнении.

Из других важных находок оказалась форменная фуражка крупного милицейского босса, забывшего ее, скорее всего, во время одного из мальчишников. О личной принадлежности фуражки конкретному лицу заверяли его имя, отчество и фамилия, каллиграфически выведенные шариковой ручкой на внутренней стороне околыша. Так обычно поступал высший офицерский состав, чтобы после совещания у министра не перепутать свою фуражку с чужой. Вот палево, так палево! Оно и сгубило большого милиционера, за связь с расхитителем государственной собственности в особо крупных размерах он вынужден был покинуть стены родного министерства и до пенсии подвизался юрисконсультом в жалком, не престижном учреждении.

А Еська?  А, что, Еська! Ему суд определил десять лет лишения свободы с отбыванием наказания в ИТК строгого режима. По прибытию в колониюадминистрация учла его незаурядные способности и пристроила по профилю, заведующим столовой. Так что, Абрам Иосифович тянул свой червонец в непосредственной близости к лагерной пайке. Да, и не сидел он десять лет. За примерное поведение и превосходные трудовые показатели ему значительно скосили срок. Возвращение бывшего директора колхозного рынка домой покрыто завесой тайны, поэтому автор не может с уверенностью сказать, исправился-перевоспитался ли гражданин Неголяк, искоренил ли свою наклонность к  излишнему накопительству.

Ложка вторая. Эта история произошла уже в новые, демократические времена, отдаленные от сегодняшнего дня каким-то десятилетием. Канули в лету кустари-одиночки типа Абрама Иосифовича Неголяка; «офисный планктон» - молодые люди в галстуках и безукоризненных белых сорочках работали куда эффективнее. Конечно, «работали» не они, а другие закулисные люди, «планктон» лишь вслепую проделывал некие операции, непонятные ему самому.

Так, под прицел правоохранительных органов попала воровская фирмочка «Кипарис», через которую из республики уплыло, исчезло, умыкнулось несколько десятков миллионов долларов. Уголовное дело расследовалось тщательно, но долго, слишком долго; может быть, не в последнюю очередь потому, что в нем стали мелькать фамилии чиновников из БиДе – народная аббревиатура Белого дома. Многотомное уголовное дело упорно не передавалось в суд, что вызвало раздражение у Генеральной прокуратуры РФ, где оно находилось на контроле. Когда терпение Генпрокуратуры лопнуло, она затребовала его на проверку в Москву.

Тут и началась лихорадка. Томов оказалось так много, что они едва уместились в коробку из-под большого телевизора. Сначала было решено отправить уголовное дело самолетом в сопровождении одного уважаемого следователя. Уже и билет ему был куплен, и командировочное удостоверение выписано. Но, накануне вылета внезапно переиграли; видимо переброска важных документов воздухом показалась слишком рискованной, заметно участились авиакатастрофы, да и ракетой самолет сбить, что двумя пальцами об асфальт. Наземным транспортом надежней!

Выделили прокурорский «жигуленок», в багажник которого с трудом влезла коробка с бумагами. Но при этом почему-то заменили сопровождающего следователя; видимо, новый был более подготовлен для автопробега. Наконец, «жигуль» с «кипарисовым» делом отправился в путь.

Благополучно преодолел он почти всю дорогу, но у самой Москвы случилось несчастье! Сгорел «жигуленок» со всем содержимым, кроме людей, слава Богу! Когда на место аварии прибыли сотрудники Генпрокуратуры, то они увидели весело догорающий автомобиль и стоящих неподалеку от кострища водителя и сопровождающего следователя, растерянных и огорченных до крайности.

Незадачливые терпельцы пояснили следующее. Ехали-ехали они себе спокойно, без всяких приключений, везли «эстафет», а в нескольких километрах от Москвы забарахлил двигатель. Они и вышли из салона, чтобы посмотреть, в чем дело? Внезапно из-за поворота выскочил грузовик, пронесся, как бешеный, зацепив «жигуленок», который от этого сразу воспламенился. Наши ребята бросились тушить, спасать бесценный груз, да, куда там, к багажнику не подступишься!

С каким-то непонятным скепсисом выслушали эти объяснения начальники из Генеральной прокуратуры, начали проводить всяческие экспертизы. А, почему бы ни поверить людям, какой смысл им врать?

В результате проверок и так называемых экспертиз, вроде как, установили такую картину. В сорока метрах от сгоревшей машины, в густых зарослях крапивы обнаружилось ведро с остатками бензина, из чего был сделан вывод, что машину сначала облили бензином, а потом подожгли. Неужели, наши такие дураки, чтобы бросать ведро рядом с «местом преступления», ведь всего в двух километрах протекала глубокая речка, в которой ведро можно было спокойно утопить?

Дальше – больше. Эксперты, якобы, определили, что никакого постороннего воздействия другим транспортным средством, кроме пламени, не было, а в двигателе никаких неполадок не выявили. Умные у них, наверное, эксперты; по сгоревшему остову сделали такие заключения! Но, это не все. Путем каких-то сложных расчетов-вычислений они пришли к выводу, что количество пепла от спаленных бумаг в багажнике не соответствует общему объему уголовного дела, согласно его описи и  количеству томов.

Вот такие неприятные дела начались у нашей прокуратуры, а, особенно, у сопровождающего следователя, зато «Кипарис» и  БиДе могли спать спокойно. Прокурора, как и водится, перевели в другой регион в прежней должности, а бедный, наивный следователь, получил «волчий билет» и сгинул. Говорят, в последний раз его видели на оптовом рынке, толкающим тележки торговцев; семью-то кормить надо.

Никакой морали в конце рассказа я выводить не буду, так как основную функцию выполнил: две полновесные ложки черной гадости замешал в хороший пищевой продукт.

Февраль. 2010 г.                                   

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

Каждый обыватель прекрасно осведомлен о том, что в случаях убийства в обязательном порядке производится судебно-медицинское исследование трупа, то есть, вскрытие. Эти познания он черпает из детективной литературы, а, главным образом, из ящика - столь любимого  всеми телевизора.

Вскрытие помогает точно установить причину смерти и разрешить ряд других вопросов, крайне интересующих следствие, а в последующем – суд. Оно предполагает не только наружный осмотр трупа, но и внутреннее исследование полостей черепа, грудной клетки и живота, как минимум.

Если рядовой обыватель знает об этом, то следует предположить, что для специально обученных профессионалов – следователей порядок производства судебно-медицинского исследования трупа, несомненно, не является секретом.

В 80-90-е годы прошлого века многие уважающие себя следователи (толковые – примечание автора) обязательно присутствовали на вскрытии трупов убитых людей для того, чтобы составить собственное представление о характере и особенностях тех или иных травм, приведших к гибели потерпевших. Естественно, основополагающим для уголовного дела являлось заключение эксперта, но следователь хотел иметь свое личное мнение, основанное на визуальной картине секционного процесса.

Нынче общая подготовка следователей выросла настолько, что они уже не нуждаются в посещении столь мало эстетичного действа, каким является вскрытие трупа, хотя случаются и исключения. Один такой исключительный случай надолго врезался в память сотрудников элистинского судебно-медицинского морга.     

С места драки был доставлен труп молодого мужчины со следами множественных побоев на теле. На этот раз следователь осчастливил судебных медиков своим посещением. Что послужило причиной для такого неординарного поступка, автор не имеет ни малейшего представления.

Учитывая сложность случая, заведующая отделом, статная, энергичная дама, решила сама произвести исследование. Пока она описывала одежду и наружные повреждения на обнаженном трупе, все шло гладко; следователь, примостившись на уголке стола медсестры, даже делал какие-то пометки в своих бумагах.

Но, когда подоспело время для непосредственно вскрытия, и заведующая взяла в руку устрашающий секционный нож с тем, чтобы произвести длинный разрез от подбородка до лона, произошло нечто такое, что не зафиксировано в анналах судебной медицины за всю историю ее развития.

Перепуганный следователь вскочил из-за стола, неловко уронив на нечистый пол свои записи, и вскричал с отчаянием и возмущением в голосе:

«Что Вы творите?!».

Заведующая недоуменно вскинула выразительные брови, но, моментально сообразив, с кем имеет дело, отложила в сторону секционный нож и хладнокровно отдала распоряжение санитару и медсестре:

«Вскрытие отменяется. Следователь запрещает производить исследование трупа». 

Февраль, 2010 г.

ПОХОРОНЫ

Наконец-то, после долгой продолжительной болезни, помучив изрядно близких родственников и домочадцев, и настрадавшись перед собственной кончиной, Иван Иванович благополучно умер. И вот, теперь его сухопарое, изнуренное точившим изнутри недугом, тело, одетое в траурный костюм из погребальной лавки, чинно лежало в дешевом гробу, обитом синей тканью. А бесплотная Душа, отлетевшая в положенное время от вмещавшей ее оболочки, прилепилась под потолком у люстры и с любопытством взирала на все творящееся внизу, суетное и ненужное. Гроб стоял на кухонных табуретках в зале малогабаритной квартиры, и в этом очень ограниченном пространстве теснились те, кто пришел попрощаться с покойным перед выносом  тела для последнего пути в последнее прибежище – вырытую могилу на старом городском кладбище.

Но Душа Ивана Ивановича не обрела пока положенного покоя и изводила себя критическими замечаниями по поводу всего того, что происходило после смерти своего бывшего носителя, и беспокойно вертелась вокруг люстры, источая возмущение и негодование.

Первые признаки недовольства Души проявились еще в морге, где санитар небрежно выбрил мертвеца не новеньким “Gillette MACH 3”, а старым, заржавленным и затупленным лезвием, повредив в некоторых местах пергаментную кожу лица. Потом эти порезы пришлось замазывать каким-то гадостным кремом. Душевное неудовольствие усилилось, когда после обмывания санитар стал напяливать на труп одежду «для покойников» из похоронной лавки то ли «Память», то ли «Склероз»,  недорогие предметы одноразового употребления, хотя, по сути, второй раз эту одежду вряд ли пришлось бы использовать. Особое неприятие вызвали бумажные носки и туфли на картонной подошве, как будто Ивану Ивановичу предстояло долгое пешее паломничество в Тибет, а не перемещение бренного тела в совершенно другое место.

Недовольство начало перерастать в более сильное чувство, когда одетое в «непотребное» тело, безо всяких церемоний и должного почтения, едва не уронив на пол, уложили во второсортный гроб, а не в изделие из мореного полированного дуба, с металлическими позолоченными ручками. Не предполагала Душа, что вопросы престижности похорон ее бывшего владельца окажутся для нее такими важными, актуальными.

«Скряги!», - подумала Душа о родственниках, - «Иван всю жизнь работал на них, как вол одержимый, иногда даже шел на сделки с совестью, чтобы они жили припеваючи, беспечно, ни в чем не нуждаясь, а в ответ – такая неблагодарность! Поскупились даже на приличный гроб. Вот Дорджика хоронили по первому разряду, несмотря на то, что и семью он тиранил, и пил запоями, и вообще был упырком, даром, что близкий друг!».

Мятущаяся Душа Ивана Ивановича особенно раздражилась при виде жены, сидевшей у гроба в позе безутешной статуи, с красными, опухшими от слез, глазами:

«Ревет белугой на людях, постылая, сокрушается лицемерно, а при жизни, сколько кровушки выпила и нервных клеток уничтожила, ускорив, таким образом, кончину своим несносным, сварливым характером, дикой, ничем немотивированной ревностью, неистребимым «гасконством», непониманием его тонкой Душевной организации! Артистка, небесталанная артистка на уровне хорошей художественной самодеятельности плюс фарисейка! Сколько раз порывался оставить ее, но дети чугунными цепями удерживали его у едва тлеющего  семейного очага. А, ведь, в свое время любил Эльзу, отвечавшую ему благосклонной взаимностью, но почему-то женился на этой! Вот они, превратности судьбы! Так и промаялся всю жизнь, хотя мог быть счастливым с достойной женщиной! А, теперь, чего, слезы крокодиловы, публично извергать? Ценить кормильца и поильца надо, когда он жив, а не лежит хладный, упакованный в «деревянный макинтош»!».

Рядом с женой находились подавленные, уже взрослые дети: дочь с черной повязкой на голове и сын с крепом на рукаве пиджака.

«Эти, похоже, хоть искренне переживают постигшее их горе!», - удовлетворенно отметила Душа, - «Все, что мог, Иван для них сделал: воспитал, дал высшее образование, после институтов пристроил на приличные места, обеспечил квартирами. Не знают только, каких трудов и унижений ему это стоило, но это не их вина! Не баловал беспредельно, соблюдал меру в проявлении отеческой любви и заботы, но и не забывал о лежащей на нем ответственности. По крайней мере, свой отцовский долг он добросовестно выполнил, дал им возможность для старта, и теперь за них можно не переживать, а лежать себе спокойненько в дешевой, пропади она пропадом, домовине. Дети - единственная отрада на фоне остального криводушного, с фальшивинкой, ритуала!».

«А, вот, и старичок пришкандылял!», - заметила Душа прихрамывающего пожилого человека, вечного друга-оппонента Ивана Ивановича по жизни, появившегося в зале со сбившимся дыханием и колотящимся сердцем после восхождения на второй этаж, - «Небось, злорадствует, что пережил Ивана, хотя, судя по состоянию здоровья и внешнему виду, явно ненадолго. А, может, и негодует, что не с кем теперь будет препираться по телефону, а то в предсмертном разговоре с покойным последнее слово осталось не за ним. Теперь у него появились веские, неотразимые аргументы своей правоты, а Иван, возьми и умри! Огорчил друга-оппонента не столько своей кончиной, а тем, что тот так и остался с аргументами-доводами наедине до своей собственной смерти. Нехорошо поступил по отношению к товарищу; при жизни частенько обижал своими успехами, а под конец, вообще, фортель выкинул!».

Наблюдая за прибывавшим народом, Душа Ивана Ивановича пустилась в философствования:

«Оказывается, умирать лучше в хорошую погоду и в благоприятный период года, весной или ранней осенью, например. Вот, Олег Наранович, какой хороший и уважаемый был человек, а умудрился почить в бозе в лютые крещенские морозы. Так, на гражданской панихиде людей было предостаточно, а вот на самом кладбище, из-за жестокой непогоды, присутствовали считанные единицы. Обидно, конечно!

И, вообще, уходить из жизни желательно, когда тебя еще помнят, когда еще вчера в тебе и твоих услугах нуждались, по месту работы сохранились сослуживцы, не один десяток лет трудившиеся с тобой бок о бок. А не на излете своего существования, когда ты уже забыт, а те, кто тебя знал, сами уже покойники.

В первом случае тебе обеспечены пышные венки, преувеличенно скорбные некрологи с многочисленными подписями, надрывные речи на панихиде, кладбище и поминальном обеде с перечислением заслуг, реальных и несуществующих, слезы, искренние и ханжеские, но, не все ли равно! По крайней мере, создается впечатление, что ты осиротил едва ли не половину города, и жизнь этой половины без тебя потеряет всякую цель, смысл и содержание.

Во втором случае, если ты сильно подзадержался на этом свете и курносая явилась за тобой с циничным опозданием, то, как бы ты не был велик лет тридцать назад, то можешь рассчитывать только на нескольких ближайших родственников, на лицах которых откровенно написано: «Наконец-то!», - а помыслы сосредоточены на дележке квартиры и чего там еще, что ты сподобился накопить при жизни».

В этой связи Душе Ивана Ивановича припомнились похороны одноклассника своего бывшего хозяина, покинувшего бренный мир «вовремя». Он прожил недолгую, но бурную, интенсивную жизнь и умер в интересное для страны время, когда все перемешалось как в сознании людей, так и в самой державе. За сорок с небольшим лет неугомонный одноклассник успел посидеть на зоне, поучиться пару семестров в престижнейшем московском институте, пристраститься к алкоголю и наркотикам, поработать на высокой государственной должности, открыть собственное дело, стать одним из криминальных авторитетов города. Одним словом, талантами его природа не обделила!

И картина, которую можно было наблюдать на кладбище во время похорон этого неординарного человека, была зеркальным отражением того замороченного состояния, охватившего всю Россию в целом, и Калмыкию в частности. Кроме одноклассников, занимавшихся работой в государственных учреждениях и частным предпринимательством средней руки, скромно стоявших в сторонке, присутствовало несколько высокопоставленных особ, включая членов правительства. Один из столоначальников прямо-таки убивался у гроба, безутешно вытирая слезы промокшим носовым платком и бормоча: «Как же я, теперь, без тебя?». Отдельной группой стояли грустные, пропившиеся до синевы, субъекты с «песков» и с бывшей улицы Пионерская – друзья детства покойного. Они пришли не только в расчете на последующее водочное разговение на поминках, но и  по настоятельному зову сердца. Ведь, их друг, взлетев высоко в общественном положении, не гнушался старых приятелей и щедро отстегивал им по утрам на похмелку.   

Ближе к гробу и могиле мрачно расположилась местная братва с ворохом венков, присутствовали даже две делегации уголовников из Дагестана и Чечни, настолько уважаемым в этой среде был почивший.      

Что могло собрать одновременно столь разных людей в одном месте? Проще всего объяснить такое явление полной криминализацией российского общества. А ведь на самом деле это далеко не так. Для каждого из пришедших на кладбище на каком-то жизненном этапе усопший был товарищем или другом, компаньоном или собутыльником, коллегой или подельником. Тем паче, что в условиях небольшого города это просто неизбежно.

Отвлекшись от сопутствующих воспоминаний, Душа Ивана Ивановича вновь сосредоточилась на траурной церемонии прощания. Ревностно сравнивая ее с аналогичными ритуалами, Душа удовлетворенно констатировала, что пока все разворачивается нормально, то есть, не хуже, чем у других. И контингент соответствует репутации Ивана, и речи построены правильно и проникновенно, и не наблюдается излишней поспешности, свидетельствующей о подсознательном желании побыстрее закопать тело в землю и усесться за обильные поминальные столы.

Но состояние относительного умиротворения было прервано появлением в зале двух женщин, бывших близких подруг Ивана Ивановича. Собственно, дисгармонию внес не сам факт их робкого появления, а неадекватная, безобразная реакция жены и последовавшая за этим возмутительная сцена. Увидев ненавистных бывших соперниц, супруга, забыв про роль скорбящей и неутешной, чуть ли не завизжала отвратительным голосом:

«А, вам, проститутки, чего здесь надо!? Совесть совсем потеряли, заявились вместе с порядочными людьми, решили осквернить память Ивана Ивановича?».                         

Обескураженные таким приемом женщины испуганно попытались втиснуться в толпу, сделаться маленькими и незаметными. Но это им не удалось, толпа солидарно сомкнула свои ряды, оставив несчастных лицом к лицу с ополоумевшей женой человека, с прахом которого они пришли проститься. Душе даже показалось, что из разверстых уст благоверной вместе с криком: «В-о-о-н из этого дома!!!!, - и брызгами слюны появились клубы дыма, а в комнате явственно запахло паленой серой. Незадачливые бывшие подруги, разумеется, поступили очень неосмотрительно, явившись в дом экс-любовника в трагическую для его семьи минуту.

Куда более благоразумными оказались три других, наведавшиеся накануне тайком в морг в разные промежутки времени. Душа, пристроившись на круглой бестеневой лампе, расположенной над никелированным секционным столом, на котором лежало мертвое тело Ивана Ивановича в траурных одеждах, чуть не прослезилась от трогательно-умилительной картины проявления любви и верности. К этому чувству примешивалось легкое сожаление по поводу того, что беспощадная жизнь оставила свои неизгладимые следы и на этих женщинах, когда–то любезных сердцу Ивана, в свое время неувядающих и желанных.

А в данный момент Душа была уязвлена и оскорблена неприличным, просто срамотным скандалом, разыгравшимся внизу под люстрой:

«Какой позор! Что позволяет себе эта фурия в скорбный для всех час! Ну, какие они проститутки? Эти приятные, тогда очень молодые женщины в разные периоды скрашивали жизнь Ивана, дарили ему мгновенья счастья и отдохновения! И он взаимно отдавал каждой кусочек своего сердца.

А, эта, что себе вообразила? Что он будет до гробовой доски спать с ней, противной старухой с дряблым, оплывшим телом и отдающей кислятиной кожей? Да лучше сразу удавиться, чем испытывать такое наказание! Иван этой целлюлитной «черной жабе» никаких подобных обещаний не давал и договоров об обязанностях не подписывал.

Один умный человек, то из Европы, то ли из Америки, даже выдвинул такую теорию, что оптимальный брачный период ограничивается в среднем семью годами. За это время угасает страсть, растворяется любовь, а мелкие недостатки супругов перерастают в монструозные, неискоренимые качества. Хорошая, конечно, теория, только в наших условиях детишек куда девать? Да и жилищная проблема стесняет. Иван, подсознательно одобряя и разделяя теорию заморского мудреца, адаптировал ее по-своему: не разрывая семейных уз – мук, через каждые пять-семь лет заводил новую молодую подружку-любовницу, радость и усладу. И, надо сказать, достиг завидного искусства в умении расставания с каждой предыдущей пассией, без разборок с битьем посуды, расцарапыванием лица и ненужными, несправедливыми оскорблениями. Все всегда происходило очень мирно, и в памяти оставленных дам сохранялся кристальный образ самого любимого в жизни мужчины.    

И, вообще, откуда у большинства женщин, вышедших замуж, появляется непоколебимая уверенность в том, что муж – их собственность, бессловесная и бесправная? Этот парадокс очень трудно теперь исправить, хотя он противоречит всему ходу исторического развития человека, показавшего, что мужчина по природе полигамен, и с этим ничего не поделаешь. Советская власть, безусловно, сильно испортила женщин, наделив их незаслуженными правами и свободами, низвергнув мужчину до положения изгоя. Где это было видано, чтобы по заявлению вздорной бабенки «аморальное» поведение мужика разбирали на заседании парткома, а участковый отправлял его в лечебно-трудовой профилакторий, облегченный вариант колонии, якобы, для излечения от алкоголизма. И покуда муженек «лечился» и пахал на государство, ушлая женушка оперативно выписывала его из квартиры, в которой тут же появлялся вожделенный хахаль, и быстренько оформляла развод. Так что, вышедший на волю из ЛТП «излеченный», ткнувшись носом в некогда родную дверь, очень быстро осознавал, что отныне имя его в этом мире – «никто», не ждут его – «нигде», и, вообще, человек он – «ниоткуда». И оставалось бедолаге единственное – погружаться в алкогольный анабиоз.

На Западе свои заморочки – тотальная эмансипация, эмансипе! Чудовище, порожденное еврейками социал-демократками Кларой Цеткин и Розой Люксембург. Запад еще не догадывается, какую термоядерную бомбу замедленного действия ему подложили, только начинает чувствовать первые симптомы вырождения и удивляется, из каких «Палестин» появилась эта неисчислимая рать содомитов и педерастов?».

Наконец, досадный эксцесс у гроба удалось погасить, а там уже началась процедура выноса тела. Душа прицепилась к крыше автомобиля-катафалка, откуда бдительно наблюдала за похоронной процессией, фиксировала ее качественный и количественный состав, пересчитала венки, удостоверилась, что музыканты оркестра пока еще трезвы и играют марш Шопена стройно, без сбивок и «петухов». Это позволило на время забыть об инциденте в квартире, в результате которого две бывшие опрометчивые подруги, оплеванные и униженные, вылетели из двери, словно общипанные и ошпаренные крутым кипятком курицы.

На кладбище события развивались благопристойно, без выпадений из установленного порядка. Лишь в момент, когда на заколоченную крышку гроба, опущенного в могилу, посыпались горсти земли, Душа судорожно встрепенулась; это означало, что в эту мертвую телесную оболочку она не возвратится уже никогда.

Во время поминального обеда Душа снова стала привередничать;  ей казалось, что гости слишком много едят и, особенно, пьют, и в своих речах очень поверхностно и стереотипно говорят об Иване Ивановиче, как о неординарном человеке и выдающемся специалисте, не отмечая в должной мере значимость его вклада в ту сферу, которой он занимался всю жизнь. А вклад этот трудно было измерить любым аршином, существующим в природе. Ведь, по сути, он был основоположником, а вот именно слово – «основоположник» как раз и не прозвучало ни у одного из говоривших, а это обидное упущение, если не сказать, умышленное замалчивание заслуг. 

«И чего они мечут, как будто их три дня не кормили? Еды не жалко, но где степенная сдержанность, соединенная с великой печалью?», - задавала Душа вопросы, наблюдая с явным неодобрением, как в плотоядных, жующих ртах исчезали и перемалывались балыки, котлеты, мясные нарезки, борцоги и берги.

«Да, и с поминальными тостами частят», - продолжала Душа неутешительные наблюдения, - «при такой скорости приема разве можно произнести нечто внятное, проникновенное, отражающее всесторонность и глубину профессиональной, общественной и иной деятельности покойного Ивана Ивановича?! Такое впечатление, что водка, обычно развязывающая языки, поразила всех косноязычием.

Вон, один уже совсем сомлел от съеденного и выпитого, поглаживает пузо, чему-то глуповато ухмыляясь. Впрочем, он и в молодости не блистал интеллектом, а ближе к старости совсем замаразмировал, хорошо, что тихо и не назойливо для окружающих! Даже поразивший его склероз, почему-то называл словом – «эклер»».

Из-за стола с рюмкой в руке поднялась солидная, монументальная фигура в генеральском мундире и постучала черенком ложки о край пустого фужера, настоятельно требуя тишины, уж больно расшумелись гости.

От одного вида широченных лампасов Душу, что называется, совсем «накрыло»:

«Сколько ряженых генералов развелось! Раньше такие мундиры носили только военные, милиционеры и прокурорские, а сейчас ведомств, где учреждены эти звания, не счесть, пальцев на руках не хватит! Что за страна?», - резонерствовала Душа.

«Сплошь - генералы, чиновники, писатели, финансисты, аферисты, юристы, воры, прокуроры, судьи и «силовики». И в противовес им – голь: работяги, бездомные, безработные,  алкоголики и пенсионеры!

Стоит, как памятник, делает театральную паузу перед тем, как начнет произносить историческую речь, вот только стенографистки не хватает! А знали бы присутствующие, каким оторвой был генерал в молодые годы, ни за что бы, ни поверили? Даже на свадьбе Ивана он оказался единственным, кто затеял «ритуальную» драку с кровопусканием из носа. Перебрав, вероятно, нарзана, с боевым кличем: «Уралан, хальмгуд!!!», - он кинулся на одного щупленького, в кургузом пиджачишке, молодого человека славянской наружности; видимо, форма носа не пришлась ему по нраву. «Хальмгуд» в агрессивных устремлениях его не поддержали, даже воспрепятствовали атаке, но будущий генерал успел-таки отвесить затрещину человеку в кургузом пиджаке, а потом долго вырывался из жесткой хватки следящих за порядком друзей жениха, пытаясь еще раз залепить по неправильному носу! Впрочем, кто не был молод, тот не был глуп!», - философски констатировала Душа.

Как Душа и предполагала, в своей речи генерал больше говорил не о покойном, а о себе и собственном жизненном пути, опуская за ненужностью лишние детали, но четко прослеживая основную канву.

Наконец слово взял друг-оппонент Ивана, и Душа опять насторожилась, ожидая любого подвоха. И не ошиблась в своих опасениях. Друг-оппонент, в своем, общем-то, хорошем выступлении неумышленно или специально, что более вероятно, упомянул о женолюбии покойного. Можно было сказать просто о «жизнелюбии», ведь «женолюбие» у многих наших сограждан, а особливо – согражданок стойко ассоциируется с аморальностью. Но дружок-оппонент всегда завидовал успехам Ивана у женщин, а как-то раз, давно это было, после очередной, дежурной «смены караула» позвонил приятелю и изрядной долей ехидства спросил:

«Вань! Я слышал, у тебя появилась новая подруга? Кто же эта несчастная?»

«Она замечательная! Гораздо лучше меня, и я прилагаю все силы, чтобы меньше ее огорчать. Без нее мне скверно!», - ответил Иван.

«Кукд кун» («девушка» - калм.) очередная из провинции, полагаю? Ты же у нас известный большой друг молодежи!».

«Ты не угадал. «Гергн» («женщина» - калм.), правда, гораздо моложе меня».

«Поздравляю, ты остепенился!», - заявил друг-оппонент, - «Но, все равно, себе не изменяешь, и было бы крайне странно и удивительно, если бы дело обстояло иначе!».

«В моем возрасте привычки не меняют», - скромно сказал тогда Иван Иванович.

Душа Ивана Ивановича, хоть и относилась к своему бывшему «хозяину» с теплотой и пониманием (избежим слова – «с любовью»), не была лишена известной доли самокритики. Она рассуждала:

«Конечно, Иван не был святошей, ему приходилось и подличать, и угодничать, но не по крупному, в пределах разумного. А, назовите мне праведника, который при этой несправедливой, жестокой и бескомпромиссной жизни, проходил, не касаясь ножками земли, облитый елеем, источая сияние и запах амброзии? Главное, что Иван никого не зарезал, не посадил в тюрьму по злобному навету, не пустил по миру голым и босым, не оболгал бесчестно! Что касается незначительных прегрешений, то пусть каждый пороется у себя внутри; не исключено, что после этого он начнет срочно искать мыло, веревку и ближайший чердак.

Это, разумеется, преувеличение: самоубийство – удел умалишенных,  отчаявшихся, слабых или слишком совестливых людей! Но, последних, к сожалению, становится все меньше и меньше, и скоро они совсем исчезнут как разновидность gomo sapiens.

А, вот, те, у которых совесть напрочь отсутствует, грубо делятся на две категории.

Души первых обросли жестким хитиновым панцирем, как у крабов или раков, несмотря на все пакости, преступления против морали, отдельных людей и общества, они спят безмятежно, будто младенцы новорожденные. Для них жизнь, которую они ведут, правильная, про иную они просто не знают, или забыли, либо смутно о ней догадываются.

Другие мечутся в горячечном сне, орошая смятую подушку липким потом, кошмары и сердечные перебои их донимают. Но не по причине терзания и мук совести, а из-за банального страха перед расплатой: судебной (долгая отсидка в некомфортных местах, не столь отдаленных) или криминальной (пуля в башке, а тело в засыпанном снегом овраге). И приходится им глушить свой ежеминутный страх игрой в казино, девками и водкой пополам с валидолом. Нелегкая у них жизнь, следует признать! Но, как известно, за все надо платить!

Иван-то был совестливым, но нервничать ему тоже приходилось, и виной тому тяжелый характер жены; где были его глаза, когда она затащила его в ЗАГС?»…    

А, тем временем, две выброшенные из квартиры бывшие подруги Ивана Ивановича зашли помянуть его в маленькое, уютное кафе. Непостижимым образом к ним присоединились три других, посетивших накануне морг. Женщины не были знакомы между собой, знали друг о друге лишь понаслышке, но длань Судьбы свела их вместе, в одной точке и в одно время. Необъяснимый феномен, с точки зрения вульгарного материализма. Даже тень ревности или недоброжелательности не пробежала между ними, когда они уселись за один столик; ведь их объединяла память о любимом человеке.

Душа Ивана Ивановича, чутко уловив такой поворот событий, быстренько «свинтила» с официальных поминок и помчалась в это кафе, где ее ожидала совсем другая атмосфера, по которой она так истомилась.

Собравшиеся женщины в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет излучили всем своим видом приязнь и расположение друг к другу, что, согласитесь, редкость в наше время, особенно, учитывая объединяющий их прошлый специфический статус. Даже самая старшая из них несла на своем лице следы былой красоты, об остальных и говорить нечего. В отличие от невоздержанно пьющей и закусывающей публики на официальном поминальном банкете, экс-подруги по пуритански ограничились чашкой кофе и бокалом белого сухого вина, лишь старшая позволила себе рюмку хорошего коньяку.

«Сестры!», - обратилась она к остальным, - «Поскольку каждая из нас играла в жизни Ивана Ивановича заметную роль, мы были любимыми избранницами великого человека, а это - большое счастье, то делить нам нечего! Нам необходимо познакомиться и в дальнейшем поддерживать добрые отношения, чтобы совместно хранить о нем память, собираться в годовщину его смерти. Это наш долг!».

Женщины перезнакомились между собой, вздохнули и молча пригубили из бокалов вино, смешанное со слезой и печалью. Старшая, между тем, продолжала:

«В наших сердцах не должно быть места для глупой ревности. Лучшим некрополем для нашего любимого Ивана Ивановича будет совместная, наша личная память о нем. Как это ни банально звучит, он будет жить до тех пор, пока на свете останется хотя  бы одна из нас!».

Ручейковое журчание речи старшей подруги иногда прерывалось порогами пауз, во время которых она аккуратно промокала платочком уголки глаз, чтобы не потекла предательски тушь.

«Дорогие подруги!», - продолжала старшая, - « Сейчас мы даже не представляем, какое счастье выпало нам в жизни, что именно на нас остановил свой выбор Иван Иванович, этот необыкновенный человек, каких сейчас не встретишь!».

Младшая подруга уже почти рыдала, сквозь всхлипы прорывалось:

«Он был такой добрый и внимательный! К каждому празднику дарил что-нибудь ценное и нужное!».

«Не в этом дело, милая Данара, не в дорогих безделушках и одежде», - мягко поправила ее старшая, - «Иван Иванович всегда приходил в трудную минуту и решал серьезные вопросы. Меня, например, он вытащил из «болота». До нашего с ним знакомства я вела, скажем, так, не слишком примерный образ жизни. Это меня тяготило, но я уже не думала ни о чем другом, потому что не видела возможности изменить положение вещей. В первую нашу встречу, Иван как-то особенно посмотрел на меня, а потом поцеловал руку, вдыхая запах кожи трепещущими ноздрями, и этот поцелуй длился гораздо дольше обычного «лобзания ручки». Затем он повернул мою кисть ладонью вверх и припал к ней губами, начав нежно выцеловывать так называемый «пояс Венеры», расположенный между «холмами Юпитера и Сатурна» и безымянным пальцем и мизинцем, нежно касаясь его языком. Мельком он взглянул на него, и, владея тайнами хиромантии, с удовлетворением для себя отметил, что форма и некоторые особенности этого признака на руке свидетельствуют о моей крайней гиперсексуальности, повышенной страстности и чрезвычайной скрытой распущенности.

Я приняла его посыл, понятный только посвященным и искушенным, посмотрела сначала удивленно, но явно поощрительно, затем выражение моего лица стало сдержанно сладострастным. Кончиками пальцев я ласково пощекотала под его подбородком. Говоря языком древнегреческой мифологии, нимфа и сатир нашли друг друга. Он сказал мне тогда:

«Детка, тебе здесь не место!», - и увел из притона.

С пиявкой-сутенером, потребовавшим отступного, Иван поговорил таким задушевным голосом, что больше этого человека я не видела. Мы были великолепными любовниками, тонко чувствующими партнера, и в сексе для нас не существовало ограничений. Иван снял мне квартиру, нашел интересную, хорошо оплачиваемую работу, а когда пришла расставаться, подыскал мне мужа, заурядного, но порядочного, надежного человека».

Вторая по старшинству подруга взяла слово:

«Иван был человеком долга, поэтому и не бросал своих детей, несмотря на явную антипатию к жене, этой алчной провинциальной самодурке, изрядно попортившей ему жизнь. Но отношение к детям – тот оселок, на котором проверяется характер настоящего мужчины. Принести себя им в жертву – на это в наше время способен не каждый! И мы должны ценить это редчайшее качество нашего общего любимого!

Во время нашего знакомства и интимных отношений у меня возникли финансовые трудности с публикацией первых двух книг. Иван каким-то образом, но только не от меня, узнал об этом, сам добровольно пошел в издательство, сполна оплатил счет-фактуру, и дальше в большем объеме, чем планировалось вначале. Книги были задуманы скромными по оформлению, в мягких переплетах, но, Иван,  натура великодушная, нашел художника, который сделал твердую обложку, а тираж увеличил на тысячу экземпляров для каждой книги. С тех пор, благодаря нему, доброму гению, мои литературные дела пошли в гору!

Только при помощи этого благородного, возвышенного человека состоялся мой поэтический дебют. Он долго открещивался от своего участия в издании книг, пока я не установила абсолютно достоверно от своих соглядатаев в издательстве, что это был именно он. Такое не забывается! В одном из последующих сборников я посвятила Ивану стихотворение, в котором попыталась выразить переполнявшие меня чувства к нему.

Незадолго до разлуки, я зачала от Ивана сына, хотела видеть в нем продолжение боготворимого мною человека. Когда сын появился на свет, Иван каким-то шестым чувством догадался, что это его ребенок. Ни о чем, не спрашивая у меня, он ежемесячно присылал деньги на содержание малыша, определил его потом в элитную гимназию, оплатил обучение в московском литературном институте. Теперь появился писатель, по имени тоже Иван, в жилах которого течет кровь нашего незабвенного Ивана Ивановича! Он по праву наш общий сын, сестры, я вас обязательно с ним познакомлю. Ом мани падме хум!».

На некоторое время воцарилось молчание, после которого заговорила третья женщина:

«Я хочу рассказать вам, дорогие сестры, как Иван спас меня. Мы встречались уже года два, когда я внезапно заболела. Среди полного здоровья у меня стали отказывать руки и ноги, суставы перестали гнуться, будто в них гвозди ржавые заколотили. Каждое движение сопровождалось такими болями, что словами описать невозможно. Одним словом, живой труп. Любой другой тот час же бросил обездвиженную подругу, обременительную и бесполезную, но не таков был наш Иван Иванович! Сначала он возил меня по разным клиникам и диагностическим центрам, но столичным профессорам, медицинским светилам, не удалось поставить меня на ноги, внешне цветущую женщину. После всех этих неудачных попыток Иван сказал, что вылечит меня сам, и я ему сразу поверила.

Небеса даровали ему невиданные способности и силы, и я даже иной раз задумываюсь над тем, а не принадлежал ли он к другому Миру? И чем больше я над этим думаю, тем тверже мое убеждение в его сверхъестественном начале.

Больше недели он делал мне массаж, но не простой массаж, который вы можете получить в любом салоне или в так называемых оздоровительных комплексах. Натерев мою кожу каким-то неизвестным душистым маслом, он начинал священнодействие; под его чуткими, ласковыми пальцами бедные суставы и позвоночник как бы расчленялись на составляющие их косточки, я переставала чувствовать плоть и как бы бестелесно парила в эфире, а мысли мои становились прозрачными, легкими и чистыми. Во время манипуляций Иван шептал на ухо всяческие нежные слова, а по окончании каждого сеанса полагалось… ну, вы сами понимаете, что именно, подруги!? Вам ведь не шестнадцать лет?

Так вот, буквально через неделю я была излечена, окончательно и бесповоротно! С тех пор я ежедневно молюсь, и буду продолжать молиться за своего спасителя, тем более, что в своих молитвах я не окажусь одинокой; со мной еще четыре близкие женщины, полностью разделяющие мои чувства!».

Старшая вставила существенный комментарий:

«Ты, права, милая Баира, Иван был чудотворцем! Даже семя его, а об этом я могу судить авторитетно, особенно принятое натощак, обладало могучей целительной силой!».

Четвертая подруга, к слову, наиболее эффектная в квинтете, поняла, что подошла ее очередь:

«О нашем возлюбленном Иване Ивановиче можно говорить бесконечно, но в этих полноводных реках слов не промелькнет и малая толика тех достоинств, которыми он обладал. А главное достоинство, как мне кажется, его умение любить и быть любимым. Лично для меня, все мужчины делятся на две категории: до и после Ивана. И, обе эти категории, не идут ни в какое сравнение с нашим Любимым, так, пародия какая-то!

Что касается его бескорыстного стремления помочь своим возлюбленным, то тут и говорить нечего. Помню, что после окончания нашего КГУ, я больше года болталась с дипломом в руках в поисках работы по специальности. И везде – от ворот поворот, или гнусные намеки, что вопрос можно решить… через постель. Примерно в это время состоялось мое знакомство с Иваном Ивановичем, для которого решение моей проблемы оказалось сущим пустяком; один телефонный звонок старому приятелю.

Он и в дальнейшем вел меня по жизни, только я сразу не догадалась, потому что в таких делах Иван предпочитал сохранять инкогнито, не афишируя свои возможности и, тем более, не бахвалясь перед подругой, набивая себе цену. Лишь поначалу я немного удивлялась тому обстоятельству, что так стремительно возношусь по карьерной лестнице, а потом добрые люди разъяснили, что по чем. Так вот, всем, что я достигла, я целиком обязана Ивану Ивановичу!».

Завершила душещипательную беседу самая младшая, двадцатипятилетняя Данара:

«Я внимательно слушала, что говорили мои более опытные и зрелые сестры, и мне трудно что-нибудь добавить к их воспоминаниям. Были сказаны такие теплые и хорошие слова! Я знаю только одно, что Иван Иванович научил меня любить и ценить, когда любят тебя!

За год до смерти он сильно заболел и слег в больницу. Мне он настрого запретил навещать его там, и не потому, что опасался неожиданных встреч с женой и родственниками. Он, наверное, не хотел, чтобы я видела его слабым, немощным, угасающим; в моей памяти он желал остаться полным здоровья, энергии, идей и планов. Таким я его и буду помнить всегда!».

Пять женщин после короткой паузы чопорно, вполголоса прочитали заупокойную мантру – молитву, после чего обменялись номерами телефонов, перецеловали друг друга в щеки и тихо вышли из полумрака кафе. Путь их лежал в разные стороны.

Душа Ивана Ивановича, растроганная и умиленная увиденной картиной, совсем размякла и омылась благодарными слезами, если такое определение уместно для бестелесной субстанции. Она подумала:

«То, что я увидела и услышала, большинство людей сочло бы плодом сочинительства полупьяного автора или бредом сумасшедшего. Ноземное существование человека столь разнообразно и непредсказуемо, что ни один романист не в состоянии придумать такое, что порой случается в жизни, состоящей, казалось бы, из череды терзаний и испытаний!»…                      

Сорок девять дней после смерти Ивана Ивановича его Душа, как и положено, находилась неподалеку от родной квартиры, а по истечении этого срока взмыла в небеса. Там ей предстояло, пройдя необходимые испытания, во многом определенные праведной или неправедной земной жизнью прежнего хозяина, снова спуститься на землю, чтобы вселиться в другое физическое тело и начать новую жизнь. Никто на свете не мог предугадать, какая оболочка ей уготована: человека, мужчины или женщины, вельможи или золотаря; бродячей блохастой собаки или усатого таракана; или просто камня, лежащего у обочины дороги, ведущей в бесконечность. 

Сентябрь, 2010 г.

Оглавление

Непередаваемое ощущение свободы предисловие литератора

ПЕЧАЛИ ДОКТОРА ГРИНЬКОВА 

ОТ АВТОРА 

КРИМИНАЛЬНАЯ  ИСТОРИЯ  НЕ  ДЕТЕКТИВНАЯ  ПОВЕСТЬ

  Глава I ВСТУПЛЕНИЕ

  Глава II Написанная Олегом Зеленским со слов опера Володи и после изучения некоторых материалов уголовного дела. Убийство на улице Маршала Жукова.

  Глава III РАЗГОВОР СЫСКАРЯ ВОЛОДИ И ОЛЕГА ЗЕЛЕНСКОГО В ГОРОДСКОМ СКВЕРЕ

  Глава IV СИЗО

  Глава V РОЗЫСК СЫСКАРЯ ВОЛОДИ

  Глава VI ВРЕМЯ ИСТИНЫ

  Глава VII ЭПИЛОГ

«НОГАЛА»

  НОГАЛА (короткая повесть)

РАССКАЗЫ

  САЙГАЧЬЯ  ОХОТА

  ЗАСОХШАЯ АКАЦИЯ

  ПОТЕРЯННАЯ БАРСЕТКА

  Я – САМЫЙ  КРУТОЙ!

  Преданной читательнице Светлане Богатыревой посвящается. ФАНТАЗИИ    ДЕМОГРАФИИ

  МУКИ  ТВОРЧЕСТВА

  ЛОЖКА  ДЕГТЯ

  НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

  ПОХОРОНЫ