Бартош-Гловацкий [Ванда Львовна Василевская] (fb2) читать онлайн
- Бартош-Гловацкий (пер. Е. Усиевич) 279 Кб, 44с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Ванда Львовна Василевская
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Ванда Василевская БАРТОШ-ГЛОВАЦКИЙ
Пьеса в трех действиях с прологом и эпилогом
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Шуйский — староста[1]. Жена старосты. Травинский — управляющий. Войцех Бартош. Бартошиха. Роза — их дочь. Валек — их сын. Ян — кузнец. Хромой Шимон. Владек Банах. Приказчик. Капитан. Скуржевский — офицер. Первый офицер. Второй офицер. Третий офицер. Первый пленный. Второй пленный. Агата — соседка Бартоша. Первая женщина. Вторая женщина. Третья женщина. Первый крестьянин. Второй крестьянин. Третий крестьянин. Гайдуки, австрийские солдаты.ПРОЛОГ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Кузница. На скамьях, табуретках сидят крестьяне.Бартош. Переменится все, до капельки переменится. Люди на ярмарке сказывали, что со всех сторон народ на эту войну идет. Шимон. Сказывали, что крепко этот пан Костюшко за простой народ стоит. Первый крестьянин. Диковинно, что мужика на войну зовут. Не бывало того. Бартош. Мало ли чего не бывало. Потому и говорю — все до капельки переменится. Второй крестьянин. Всегда бывало: паны — шляхта — воевали! Бартош. А теперь повоюем и мы! Что, не выдюжаем? У нас ли руки не сильны? Первый крестьянин. А как вы, Ян? Вы вот ничего не говорите, а вам бы первому надо… Вы повидали белый свет, не из одной печки хлеб едали, не то что мы, — все тут да тут. Шимон. И правда. Сказывайте, Ян, какова ваша думка? Ян. Что тут говорить! Оно, правда, приходилось бывать и тут и там… И одно вам скажу — всюду простому человеку горе. Третий крестьянин. А конечно, всюду плохо… Как и у нас… Ян. Когда я мальчонкой в деревне скотину пас, когда потом в городе в ученье был — все одно… Шимон. Сказывали, сам пан кастелян Дембовский с паном Костюшкой идет. Ян. Сам пан Дембовский… А вы откуда знакомы с паном кастеляном, кум? Шимон. Ну, вот еще! Куда мне до таких знакомств… Так, сказывали… будто пан кастелян Дембовский мужиков сзывает, чтобы на войну шли. Ян. Диковинно мне это! Был когда пан кастелян Дембовский в вашей, Шимон, избе? Поглядел хоть глазком пан кастелян на вашу халупу, на ваших детишек? Сходил ли хоть разок в поле, посмотреть, как там приказчик покрикивает, как управляющий с нами разговаривает? Как у людей пот с лица льет и поясница от работы трещит? Бартош. Пустое говорите, Ян! Какой ему интерес по избам ходить или там в поле идти! У него другие дела есть! Ян. Так ведь и я не что другое говорю — свои, мол, у пана кастеляна дела, свои у мужика. А тут пан кастелян Дембовский, в городе сказывали, к простому человеку с этой войной кинулся. Первый крестьянин. Так как же вы смекаете, Ян? Ян. Смекаю я так — с каких это пор мужику одна дорога с паном? Бартош. Пан Костюшко — это другое, Ян. Тут великое дело решается. Не приелись вам еще казаки по деревням? Не приелись вам ихние чиновники, что у нас на шее сидят? Шимон. Справедливо говорите, Бартош! Ян. Я казака раз в год, чиновника раз в месяц вижу. А панского приказчика — с утра до вечера, да и управляющего каждый день. Бартош. Чудно вы говорите. Еще ничего не известно, а вы уж… Ян. Известно, восстание будет, пан Костюшко мужиков зовет, чтобы воевать шли. Бартош. Ну да. Вот и надо идти. Шимон. Верно, верно, надо! Ян. Это кто как рассудит. Бартош. Чудно мне, как вы, Ян, рассуждаете! Сами говорили, простому человеку всюду плохо. А раз уж такой день приходит, что все может перемениться, так что ж вы хотите? В избе сидеть, в поле работать, вечно одно и то же горе мыкать? Вот вы вроде и умный и ученый, а как дошло до дела… Ян. А до какого тут дела дошло? Бартош. До войны дошло! На войну надо идти, добиваться лучшей доли с оружием в руках! Шимон. Справедливо Бартош говорит! Бартош. Неужели вам не надоело, не опостылело до последнего? Сидят у нас чужие, чужие хозяйничают, а ты с ними не заговаривай, они я речи твоей не поймут! Первый крестьянин. Как у себя дома хозяйничают… Бартош. Над нами пан, а над паном-то царский слуга! Другое дело будет, когда их прогоним. Неужто у мужика силы мало? Шимон. Конечно! Ян. Сила есть… Его силой господа веками живут, а теперь вы, Бартош, хотите и на войну за господ идти. Бартош. Кто вам говорил, что за них? За себя, за всех! Война так война! Ян. А после войны… Бартош. Рано хотите медвежью шкуру делить, медведь-то еще в лесу! Что после войны будет, то будет после войны. Только и мы уж тогда не те будем, что были, когда дома сидели да о своей жизни думали. А вот пошли, мол, когда надо было, ничего не жалея. Третий крестьянин. Не простое это дело — война. Бартош. А хоть бы и смерть принять, что там! Дорога тебе твоя жизнь? Много тебе от нее радости? Да ведь не все же и сгинут, ворочаются люди и с войны! А тут все зашевелилось, как еще и не бывало! И паны и хлопы — вместе! Шимон. Всем миром — большая сила! Ян. Только какой же это мир будет — мужик и пан? Бартош. Мудрите вы, Ян, и мудрите! А тут мудрить нечего. Война есть, пан Костюшко есть — так за паном Костюшкой! Освободим землю от москалей, польская ведь земля-то! Третий крестьянин. Вроде справедливо… Бартош. Мало, что ли, было от них обиды, мало было кривды, когда они шли сюда? Ян. О панской кривде вы уж и забыли! Бартош. Как это забыть? А только не время теперь, когда война идет, свои счеты сводить. Вот когда будем одни, у себя дома, тогда разберемся. Ян. Да только тогда пан кастелян Дембовский и говорить-то с вами, кум, не захочет… Третий крестьянин. Может, и так… Бартош. Мусор один такие слова! А по-моему, надо иначе! Пусть-ка двинутся мужики по деревням, да всем миром! Да за паном Костюшкой на войну! Крови, здоровья не жалеть! За свою землю! Прогнать тех! Третий крестьянин. Баба у вас, как-никак, Бартош, баба, ребята… Бартош. А пусть! И за них воевать будем, и их доля лучше станет! Ян. Отпустят ли вас только управляющий да приказчик с барщины? Бартош. А я их и спрашивать не стану! Прямо к пану старосте пойду, чтобы дозволил идти… И дозволит, а то как же? Эх, мужики, что вам слушать Янову болтовню! Отравили ею там, в городе, когда он невесть где шатался по белу свету, никакого в нем жару нет! Ну, и пусть сидит в своей кузнице, коли ему не нравится! А мы на войну! С паном Костюшкой! Чужих от себя выгонять! Ян. Оружия не хватит, коли вы всех так распалите, Бартош! Бартош. И без оружия обойдемся! Косы на торец и айда! Шимон. А конечно! Второй крестьянин. Правильно говорите, Бартош! Бартош. А вы, Ян, еще мне в своей кузнице хорошенько косу на торец поставите!
КАРТИНА ВТОРАЯ
СЦЕНА I
Один из покоев в усадьбе старосты Шуйского. Староста за столом, перелистывает бумаги, жена старосты вышивает у камина.Жена старосты. Нет ли каких писем? Староста. Из Кракова мне пишут… Жена старосты. Ах, бог мой, из Кракова! Староста. Экзальтация, сударыня, экзальтация! Жена старосты. Пан Костюшко? Староста. То-то вот… Пан Костюшко сбирает войско, крестьян к оружию призывает. Жена старосты. Подумать только! Против вражьей силы, против царской узурпации вновь поднимаются польские знамена! Староста. Весьма благородно, без сомнения… Но не надлежит забывать, в какие времена мы живем. Малый камешек влечет за собой великую лавину. И к нам уж эхо из Франции доносится… С чего началось?! А вскоре и королевские головы по эшафоту покатились. Подлая чернь кровью благороднейших людей руки обагрила. Жена старосты. Во Франции! У нас того никогда не бывало. Да и что нам до тех дел? Тут народ восстает против насилия, против чужеземного нашествия, лишь за вольность идет борьба. Староста. Речь Посполитая лишь до тех пор наслаждалась свободой, пока в ней шляхетские права и привилегии уважались. Вольность отличать от своеволия черни надлежит. Пан Костюшко мужиков в ряды призывает — не простое это дело дать им оружие в руки, не простое дело! Не простое дело и дерзнуть на такую державу… Жена старосты. Тем почетней будет победа! Староста. Когда бы победа… Но военные судьбы неверны. Легко пану Костюшке (встает, подходит к окну)… Гляди, на розах в саду бутоны распускаются, сев идет… Веками стояла наша усадьба, веками предки мои этой землей владели… Кому терять нечего, тот легко на безумные дела идет. Жена старосты. А кому бог много дал, с того много и спросит! Придется, сударь, письмо пану Костюшке слать. Староста. Письмо? Жена старосты. Что староста Шуйский, мол, наследный владыка жендовицких земель, встает по его призыву на защиту правого дела освобождения нации. Староста. Рановато, сударыня… Что будет — неведомо. А спотыкнется пан Костюшко, с кого взыскивать станут — с Костюшки или со старосты Шуйского и его имений? Жена старосты. Вы полагаете? Староста. Не иначе… Тут большая рассудительность надобна… Костюшко же безрассудно поступает. Манифесты к мужикам выпускает… В Речи Посполитой спокон веков такой порядок установлен, что на войну шляхтич шел, хлопа же своего с собой брал для услуг, а то и для битвы, но своими крестьянами сам распоряжался. А тут… Жена старосты. Меняются времена. Староста. Вот то-то, что меняют их люди, не кто иной. Разжечь пожар легко, гасить трудно. Жена старосты. Стало быть, ты, сударь, думаешь… Староста. Ничего я не думаю. Разумно поступать надобно. Как знать, быть может Костюшко этот и вправду гений, каким его столь многие почитают? А тогда… Человек сейчас как между молотом и наковальней. Ни в ту, ни в другую сторону легкомысленно ввязываться не надлежит. Жена старосты. И все же, сколь прекрасно было бы… Староста. Прекрасно, прекрасно! Вот и теперь… приказ с каждой деревни по пять человек крестьян дать… А тут весна, сев, работа… Легко сказать, пять человек… Жена старосты. И без них управятся. Староста. Очень уж в тебе, сударыня, военный пыл велик! Жена старосты. Как же мне, сударь, всем сердцем к правому делу не склоняться? Отпустите, сударь, этих пять человек к Костюшке? Староста. Отпущу ли? Да ведомо ли тебе, сударыня, что рассказал Травинский, как само мужичье об этом манифесте поговаривает? И будто бы в некоторых краковских имениях случалось, что мужичье само дерзало бежать и к Костюшке пробираться. Стало быть, уж дело худо. Жена старосты. Худо? Староста. Ничего ты, сударыня, не понимаешь! Когда я сам своего мужика посылаю, то мужик мой и на войну идет, покорствуя моему приказу. Но сейчас их своя воля манит, за равных шляхте почитать себя хотят, самовольно своей жизнью распоряжаться. Жена старосты. И следственно… Староста. И следственно, мужиков послать придется. Очень уж близко до Кракова. Всякая весть на крыльях прилетит… Но я тебе, сударыня, скажу, что сие костюшковское восстание слишком революцией попахивает. Благородное оружие грубеет, попадая в руки черни. Жена старосты. А все же, сударь, рассуждая здраво, лучше уж так, чем когда бы самому пришлось жену с детками по военной надобности покинуть. Староста. Как знать, что лучше. Все от того зависит, как военные судьбы повернутся. Пан кастелян Дембовский, к примеру, тот открыто на сторону Костюшки становится. Как знать? Жена старосты. А я, сударь, верю в наших мужиков, что выполнят свой долг. И бог поможет правому делу. Староста. Долг мужиков работать в поле. Нечего их ради войны от плуга отрывать. Весьма опасаюсь, что и пан Костюшко сказками о братстве, свободе и равенстве отравлен… Жена старосты. Все мы равны перед богом. Староста. Перед богом, перед богом… Мужик должен знать свое место. А когда он прокламации Костюшки читать станет, у него легко и в голове перевернуться может. Жена старосты. Да кто их станет читать! Мужик неграмотен… Староста. Неграмотен, а черт его знает как все знает. Управляющий говорил мне…
Стук в дверь.Входите!
СЦЕНА II
Входит управляющий Травинский.Староста. Ну, вот и он! Что же, Травинский, подумали вы, кого отобрать? Травинский. Падаю к ногам вашей милости… Целую ручки, ясновельможная пани… Список сделан, соблаговолите кинуть взгляд. Староста. Козяж… Мотыляк… гм… гм… Травинский. Козяж, ваша милость, это тот… Староста. Ага, ага, помню… Травинский. Грудью болеет. Староста. Хорошо, хорошо, Травинский… Четыре, пять… Ну, и дело с концом. Травинский. Ваша милость… Староста. Ну? Травинский. Есть еще один. Староста. Ведь цифра верна — пять штук? Травинский. Ваша милость, Войцех Бартош… Жена старосты. Ах, Войцех Бартош! Я носила его жене лекарства, помню. Староста. И что же этот Бартош? Травинский. Упорствует идти с другими. Староста. Да что ты мне, сударь, голову морочишь! Женатый мужик, хороший работник… А? Хороший? Травинский. Плохого не скажешь. Староста. Так что же? Травинский. Второй день покою не дает, просит дозволения идти… Староста. Ну вот, сударыня, не говорил я? Вот они, идеи пана Костюшки. Не успело еще ко мне письмо дойти, а они уж… Неграмотные! Не беспокойся, сударыня, когда так дела и дальше пойдут, то еще окажется, что они и французские санкюлотские бумажонки читают! Неграмотные! Травинский. Так как же, ваша милость, послать на барщину и баста? Староста. Постой-ка, сударь! На барщину… Травинский. Бартош в сенях ждет решения. Жена старосты. Позвать его сюда! Травинский. Сюда, ясновельможная пани? Староста. Да, вот сюда, сюда, не слышишь? Отчего же… Братство, равенство, свобода…
СЦЕНА III
Бартош (входя). Слава Исусу… Жена старосты. Во веки веков, голубчик, во веки веков. Староста. Что надо? Бартош. Да вот к вашей милости. Сказывали у нас, что по пять человек от каждой деревни пойдут к пану Костюшке. Староста. По пять, говоришь?.. Ишь ты, ишь ты, по пять? Жена старосты. Сударь… Староста. Ничего, ничего… Ну, что же дальше? Бартош. Так я просил пана управляющего… Падаю к ногам вашей милости… отпустите… Староста. На войну, а? Бартош. На войну, с паном Костюшкой. Жена старосты. Это прекрасно, голубчик, что ты питаешь в сердце столь возвышенный сентимент к отчизне. Староста. Да, да… Жена старосты. Мой супруг весьма счастлив, что его крестьянин выказывает такое разумение благородного подвига освобождения отчизны. Староста. Сударыня, ты бы… Бартош. Стало быть, ясновельможный пан… Староста. Можешь завтра отправляться с остальными. Жена старосты. Не по пяти человек, как сказано, но и сверх того; желает пан староста Шуйский помочь делу отчизны. Бартош. Кланяюсь в ноги вашей милости, покорно благодарю… За свою землю, за свой край… Под командованием пана Костюшки… За свободу… Староста. Ну, иди теперь, любезный, иди. Завтра отправишься, как я сказал. Бартош. От всего сердца, от всей души… Спасибо вашей милости… (Пятится к дверям, низко кланяясь; выходит.)СЦЕНА IV
Староста. Вот видишь, сударыня, видишь? Жена старосты. Что же, сударь? Мужичок преисполнен благородными сентиментами и благодарностью к нам. Староста. Верь, сударыня, его сентиментам, верь. Тут полевые работы, а тут еще парой рук меньше. Жена старосты. О нашем посеве позаботится бог, и тебе, сударь, отчизна того не забудет. А в благодарной памяти поселян сей день останется… Староста. Будущее и судьба покажут, чем он кончится, оный день… А вот от полушубка в покоях страсть какой смрад… Сдается мне, Травинский, что люди сейчас больше о Костюшке, чем о работе, помышляют. Надобно присматривать! Травинский. Уж я присмотрю, ваша милость… Староста. Кто пойдет, тот пойдет, а остальные пусть свое дело знают. Жена старосты. А вы, сударь? Староста. Ну что ж, придется собраться в Краков, поговорить с паном кастеляном Дембовским, не сослепу же кидаться… Всякий день может новое принести.За окном шум.Что там еще? Травинский. Крестьяне пришли… И Бартош с ними. Верно, благодарить вашу милость. Староста. Это еще что! В будний, рабочий день! Что за порядки! Жена старосты. Сударь, надо к ним выйти! Сударь! (За руку тянет старосту к окну.)
За окном крики. Жена старосты кивает головой и машет рукой толпе. Староста стоит мрачный.Староста. Спасибо, спасибо, добрые люди. Весьма похвально, что и в простом человеке любовь к отчизне заговорила. Любовь к той, что всем нам мать, покровительница и благодетельница. Однако отчизна нуждается не только в солдатах, но и в тех, кто сохой и бороной обрабатывает ее пашни. Вернитесь же к труду, и пусть всякий усердно выполняет свой долг.
Шум за окном удаляется, стихает. Издали доносится песня.
ПЕСНЯ КРЕСТЬЯН
Под Краковом черный лес,
Под Краковом черный лес,
Спрашивала Кася
У своего Яся…
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Крестьянская изба. Сбоку окно, прямо — большая печь, двери, под окном скамья.
СЦЕНА I
Роза смотрится в висящее у окна зеркальце, завязывает волосы цветной тесемкой. Тихонько напевает.Роза.
У озера, озера́
Стоит липа зелена.
А на той на липе,
А на той зеленой…
СЦЕНА II
Входит празднично одетая Бартошиха. Роза умолкает и торопливо отскакивает от зеркала.Бартошиха. Господи Исусе, это что же? Рехнулась ты, девка, что ли? В избе не подметено, печь не затоплена, а ты… Роза. Вы так скоро вернулись… И метлы нет, чем же подметать? Бартошиха. Да ведь Валек хотел вырезать метлу в березняке. Роза. Вот хотел, а не вырезал. Как с утра убежал, так и до сих пор нет. Бартошиха (медленно раздевается, стаскивает башмаки). Ну, не выродки? Один гоняет день и ночь, другой только б в зеркало смотреться, а делать что-нибудь, так все я да я. Ох, был бы отец дома, уж он бы вам дал! Роза. Отец добрей вас… Валек целый день бегает, а вы только на меня кричите… Сами в костел идете, а я сиди сторожи избу, как, не про нас будь сказано, собака какая. Бартошиха. Грех так говорить! Человека с собакой ровнять! Роза. Да ведь я говорю: не про нас будь сказано. Бартошиха. Ты всегда отговорку найдешь… И картошка не почищена. Ты что же думаешь? Я все буду за вас делать? Роза. Да ведь не делали, а гуляли, как барыня. Бартошиха. Видали? Раз в костел сходить — и то матери позавидовала! Роза. Хотели меня взять, сколько раз уже обещали! Бартошиха. Как же ты пойдешь без башмаков, глупая! Босиком? Босиком в костел не годится. Роза. Обещали башмаки купить. Бартошиха. Обещала… А откуда я тебе возьму на башмаки? Что у тебя — разуму в голове нет, что ли? Башмаки! А тут перед новиной хлеба нет, а тут отцу вздумалось с паном Костюшкой на войну идти, а тут управляющий… О, господи Исусе! А тут еще вы! Да ведь какие строптивые! Да неслухи…
СЦЕНА III
В дверях появляется кузнец Ян.Ян. Что это вы, кума, так причитаете?.. Можно зайти? Бартошиха. Заходите, заходите, кум… И как не причитать, скажите сами? Бабе горя хватает, когда и с мужиком сидишь, а тут без мужика остаться (заглядывает в ведро)… И воды нет, доля моя горькая… Роза. Да ведь принесу же… (Берет ведро, уходит.) Бартошиха (принимается чистить картошку). И какая это картошка… Свиней кормить, а не человека! К войне такая родилась, что ли? Ян. Лето было мокрое, так как же ей было вырасти? Бартошиха. Всегда так: мало одной беды, так все сразу свалятся. Женщины нынче сказывали, — страсть какая долгая война будет. Ян. Что тут можно знать… Бартошиха. Знамения показываются. Ян. Стрекочете невесть что. Какие такие знамения? Бартошиха. Ох, не стрекочу я, не стрекочу. Слышали, как по ночам собаки воют? Не к добру. И солнце, сказывают, тут как-то кровью облилось… Ян. Сами видели? Бартошиха. Я-то не видела, а люди сказывают. Ян. Э, мало ли что люди говорят! Бартошиха. Вы, Ян, всегда были маловер. А я, к примеру, знаю, что, если у меня с утра под ложечкой сосет, уж какая-нибудь беда да стрясется. Вот и сегодня… Ох, может, уж и мужика моего убили, может, я уж вдова, а сама ничего еще не знаю?
Входит Роза с водой.Может, и дети мои сироты, вот и эта девка… (Обхватывает Розу за шею). Роза. Оставьте, мама, воду разольете! (Садится, начинает скоблить картошку.) Бартошиха. Во, глядите, какое оно злое! Как оса какая! Доброго слова не стоит. Да скобли же, собачья душа, скобли! Печку я сама растоплю… щепки чего-то мокрые. Кто еще там?
СЦЕНА IV
Входит хромой Шимон.Шимон. Здравствуйте, Бартошиха. Бартошиха. А, это вы… Откуда бог несет? Шимон. Так, ходил по людям, — может, что услышу… День хороший, солнышко пригревает. Ян. Славная весна. Бартошиха. Славная, славная! А, чтоб ее… Я вам так скажу, что как ушел мой, меня и солнышко не радует! Только и думаю: что это будет, господи боже мой, что это будет?.. Шимон. Да ведь… Бартошиха. Да вам-то что! Вы одни как перст, ни у вас бабы, ни ребятишек, никакой заботы! А я хоть пополам разорвись — не справиться! Да еще приказчик на меня чего-то зол и уж сам не знает, что ему надо. Лен мы вчера пололи, спина теперь ровно изломана… А тут еще по дому… Ян. По дому дети помогут. Девушка уж большая, да и парень. Бартошиха. Парень! С ним-то и вовсе горе! Пошла я в костел, велела ему нарезать метлу в березняке, подмести нечем, прихожу, а его и до сих пор не видно! И гоняет и гоняет… И что это за парень… Ян. Парень как парень. Молодой, ему охота побегать. Бартошиха. Молодой… Все хороши… А мой-то, а? Тоже понесся, бросил меня сиротой, как, к примеру, горох у дороги! Воевать ему захотелось! Уж я и плакала, я и просила — ничего не помогло! Шимон. Не он один! Отовсюду пошли! От каждой деревни, как было приказано. Поглядишь на деревне, скольких парней не хватает — не диво, что девушки сейчас и на меня заглядываются… И ведь не только парни, женатые тоже… Бартошиха. Моего-то ведь не звали! Сам понесся, в ноги помещику кланялся, только бы пустили. Рехнулся, что ли… А ты теперь работай за себя и за него. Шимон. Пан Костюшко приказывал, коли мужик идет на войну, чтоб баб за него отрабатывать не заставляли. Ян. Как же, как же, приказывал! А где ты это видел? Травинский бегает да бегает — баб в поле выгонять. Война войной, а барское поле не ждет. Шимон. Не так пан Костюшко хотел. Ян. Что нам его хотение! Пан — всегда пан. Костюшко далеко, а управляющий близко! Бартошиха. Ох, близко, близко! Как пнул вчера Марью Дымчиху ногой в живот, так она сразу оземь и грянулась… и ребенок пропал, как же, ведь уж седьмой месяц, наверно… А что с бабой будет? И всего-то ему мало, управляющему! Шимон. Вы только и знаете скулить… Бартошиха. Мне еще не скулить? Да вы такой же полоумный, как мой мужик… Кабы вам ногу не перебили, вы бы сами понеслись. Шимон. И понесся бы, чтоб вы знали! Ян (медленно набивает трубку, которую все время курит). Военных приятностей захотелось… Ума в голове ни капельки… Лишь бы на войну, будто в драку на ярмарке. Шимон. Вы, Ян, всегда, всегда поперек! Что ж вы, не читали в городе манифест? Ведь грамотный! Чтобы мужики шли, а потом… Ян. А потом им господа дадут по заднице, когда у них страх пройдет… Старый вы человек, а все глупый. За господ башку подставлять… Шимон. А то и не за господ… За самих себя ставить косы на торец! Вы же сами это в кузнице делаете! Ян. Велят, так и делаю. Мне все равно. Моя работа в кузнице, та либо другая, — какая придется. Шимон. Вам в кузнице легче живется, вот вам и охота на месте сидеть. Над душой у вас никто не стоит, мехи мальчик раздувает, управляющий редко когда заглядывает… А вот тот, что в поле спину гнет… Бартошиха. Так ведь и я то же говорю! Неохота моему работать, вот он и понесся за паном Костюшкой. А ты, баба, работай за него, аж кровь из-под ногтей брызжет. (Розе.) Ты там скобли, скобли, что слушаешь? Роза. Да скоблю ведь… Бартошиха. Вон какие мелкие, проросшие, пальцы заболят, пока оскоблишь… Говорила девке, приготовь картошку, так куда там! Тоже только бы бегать. В отца оба пошли, что ли? Роза. Валек бежит. Без метлы. Бартошиха. Наказанье божье! Без метлы! Я ему дам!
СЦЕНА V
Влетает запыхавшийся Валек.Валек. Мама, знаете… Бартошиха. Разбойник ты этакий, ты что же это думаешь? Да я до костела дошла, из костела вернулась, тут уже сколько дел переделала, а ты… Валек. Мама, Банаховский Владек пришел… Бартошиха. Да что мне Владек!.. (Вдруг сообразив.) Что ты говоришь? Пришел? Ведь он вместе… Валек. Вот-вот, об отце рассказывает…
Общее движение. Валек хватает ковш и жадно пьет.Бартошиха. Господи Исусе, верно, уж Войцеха в живых нет! Верно, уж его убили! Господи Исусе, что же я теперь, сирота… Ян. Не ревите, кума, ведь ничего еще не известно! Бартошиха. Ох, знаю я, знаю, все утро под сердцем сосало, и сон мне снился такой недобрый… Да что же ты, собачья душа, не говоришь ничего? Валек. Он говорит, что отец… Шимон. Что? Что? Валек. Что отец… Да что вы меня трясете? Что отец… Да вон Владек идет. Он вам все дочиста расскажет. Бартошиха. А ты, девка, скобли картошку! Сто раз тебе говорить? Ох, горе с этими детьми, горе!
СЦЕНА VI
Владек (входя). Слава Исусу… Бартошиха. Во веки веков. Заходи. Владек. Спасибо… Валек говорил, вы уж, верно, дома, так я к вам… И соседи, я вижу, сошлись… О вашем вам хотел рассказать… Бартошиха. Боже милостивый, не пришел мой-то с тобой? Владек. Да, ваш не пришел пока что… Бартошиха. Ох, убили моего, убили, горемычная я. Ян. Дайте ж, кума, парню слово сказать! Бартошиха. Да что тут говорить, о чем говорить, когда уж все кончено, когда его уж на свете нет и не будет. Ох, знала я, знала, чем оно кончится. Ян. Да не причитайте, ведь он еще ничего не сказал. Бартошиха. Что ему говорить? Нет в живых Войтуся, ох нет! Владек. Куда там! Жив он, да еще лучше вашего живет! Шимон. Как же это: лучше? Владек. Подождите, а то вы все на меня… А тут надо по порядку. Бартошиха. Когда же ты вернулся? Владек. Ночью. Да вот проспал, идти пришлось далеко, а по правде сказать, зашли мы еще в корчму, хватить по одной… с ребятами… Бартошиха. А мой? Ян. Подождите же, кума, пусть он хоть присядет! Бартошиха. Да что я ему сесть не даю, что ли? Валек, злодей ты этакий, подай-ка табуретку там из-под лавки! Вон как все прахом идет, ножка совсем расшаталась, и починить-то некому. Ян. Садись, садись. Шимон. Что ж вас, распустили, что ли? Владек. Распустили. Войско теперь идет в Сандомирщину, так краковские мужики по домам. Бартошиха. А мой? Владек. Ваш? Тут другое дело. Ваш… теперь офицером стал! Бартошиха. Господи Исусе! Не говорила ли я, что мне недобрый сон снился! Шимон. Да не стрекочите вы, кума! Как же это так, офицером? Владек. Да вот так… Да это надо все по порядку… Шимон. А как же, как же, по порядку и рассказывай! Владек. Потому дело было так: пришли мы с паном Костюшкой под Рацлавицы, местность такая, значит. Горки, под горками лесок, а у леска — мы. Посреди войска. Шимон. Кто — мы? Владек. Как вы спрашиваете глупо! Мужики, а с нами пан Костюшко. Шимон. Сам пан Костюшко? Владек. Сам… Вот мы и стоим… Бартошиха. И мой? Владек. Все. Мужики, и господа офицеры, и шляхта. Все. Шимон. Ну, и что? И что? Владек. Ну, вот стоим и стоим… А на горке, напротив, — пушки. И как войска, шляхта, значит, — вперед, так в них только плюнут из пушек, и они отступать в этот, значит, лесок, что между горками… Шимон. Ну, и что? И что? Владек. Ну, так Костюшко даже рассердился — и к нам! Ну, мы как рванулись на пушки, а ваш, Бартошиха, впереди всех… Бартошиха. А ведь говорила ему, уговаривала, объясняла — не лезь, мол, ты, а то, не дай бог, застрелят! Шимон. Да тише вы, дайте ему говорить! Бартошиха. А что я ему делаю? Уж и слова сказать нельзя? Как услышал о драке, так у него аж деревяжка дрожит! Роза, скобли картошку, зараза этакая! Глядите, как режет. И без того мелкая… Ян. Говори, Владек, рассказывай, а то ты так до вечера не кончишь. Владек. Да ведь и то рассказываю. Очень все хорошо вышло, а Бартош стал офицером. Бартошиха. Так что же его домой не пустили, когда все шли? Владек. Вот через то и не пустили, что офицер. Ян. Что ж это у них — господ в офицеры не хватает? Владек. Э, болтаете невесть что… А может, и вправду не хватает? Потому, знаете, когда это мы так сперва стояли, то впереди национальная кавалерия, наилучшее войско, одна шляхта… А как хлопнули по ним из пушек — глядь, и нет кавалерии! Шимон. Всех убило? Владек. Не-ет… убежали… Очень тут пан Костюшко ругался — и к нам! А ну-ка, мужички! Бартошиха. Видали такое, люди мои милые! За мужика прятаться! Владек. Э, кто там прятался… Побросали на землю что у кого было — и в лесок! Только их и видели… Добра всякого сколько по земле валялось, смотреть было жалко… Ну, да пускай. В лес так в лес. А мы вперед. И на пушки! На пушки! Шимон. Ух ты, ух! Бартошиха. Старик, а дурной, — смотрите, так и подскакивает! Роза, чисть, а то как дам по башке! Ян. Ну, и что? Владек. Ну, ничего. А на другой день пан Костюшко на бесчестье всем панам взял да по-крестьянски оделся, в сукману… Ян. По-крестьянски… Владек. Совсем по-простому переоделся, и краковскую шапку на голову, и все как следует. Шимон. Видите, Ян, видите! Ян. Ничего я еще не вижу… Краковскую шапку на башку нахлобучить не штука… Ты вот как хочешь оденься, а все мужиком будешь. Шимон. Да ведь пан Костюшко… Ян. Э! Шимон. Вы, Ян, всегда найдете, к чему придраться. Вот ведь Владек говорит… Говори, Владек, говори! Владек. Я и говорю… Хорошо нам пан Костюшко сказывал, что мужики, мол, покрыли себя славой и что отчизна им этого не забудет… Шимон. Видите, Ян, видите! Ян. Ничего я еще не вижу. Бартошиха. А ты, Роза, рта не разевай, а скобли поскорей. Ведерко-то пустое, а к миске всякий поспевает! Владек. И еще пан Костюшко сказал, что Войцех получит дворянство, шляхтичем будет. Ян. О?.. Бартошиха. Господи Исусе!.. Валек. Хи-хи-хи! Бартошиха. Ну, и чего, дурной, смеешься? Владек. Так пан Костюшко сказал. Шимон. Ну, что, Ян? Ян. А что? Может, и тебе дворянства захотелось? И что еще пан Костюшко говорил? Владек. Что еще? То есть как это? Хорошо говорил… Ян. Да что он сказал-то? О земле, о панах? Владек. О господах? Это… Ян. Сказал, как будет с мужиками? С барщиной, с отработкой? Владек. Я же вам сказал: что, мол, отчизна никогда не забудет… Валек. Роза, так это и ты будешь дворянкой! Хи-хи! Ян. И больше ничего? Мало твой пан Костюшко сказал. Шимон. А вы бы как хотели? Само собой понятно, что уж того, что раньше, больше не будет. Ян. А кто же тебе это сказал? Кто это тебе обещал? Шимон. Всякому понятно! А то как же… Мужики пошли на пушки, вы же сами слышали! Ян. И что с того? А ты не слышал, что расклеивали приказы, именем пана Костюшки подписанные, именем господина кастеляна Дембовского утвержденные, что ни баба, ни дитя не должны отрабатывать барщину за мужика, если он на войне? Слышал? А они не отрабатывают? Бартошиха. Ой, отрабатывают, отрабатывают, аж спина трещит! Шимон. Это еще не конец, еще только начало! Ян. Мели, Емеля… Эк, как оно всегда можно мужику башку заморочить… Скажут что-нибудь покрасивей, с него и хватит. Владек. Эх, Ян, если бы вы сами видели! Как пан Костюшко повернет коня, как крикнет! А мы за ним! Только косы на солнце засверкали… Как мы добежим! Шимон. Ух ты! Ян. Вот седина в бороду! Ничему вас, Шимон, панская плеть не научила. Шимон. А вам всегда охота быть всех умней! Увидим, кто будет прав. Ян. Кто доживет, увидит. Владек. А о Бартоше песню сложили. Бартошиха. Песню? Глядите-ка! Владек. Красивая песня. Шимон. Как же она поется? Владек. Сейчас… Как это… (С минуту думает, начинает насвистывать, потом напевает.) «Ой, Бартош, ой, Бартош, ой, остры косы наши, ой, остры косы наши…» Все косыньеры поют. Валек. Хи-хи-хи! Бартошиха. Тихо ты, дурной! А дальше-то как? Валек. Мама, идет кто-то! Роза. Управляющий идет! Бартошиха. Господи Исусе! А тут не подметено.СЦЕНА VII
Входит Травинский. Валек торопливо прячет удочку, которую все время мастерил.Травинский. Что это у вас — свадьба, что ли? Бартошиха. Где уж свадьба, ваша милость! Горе, горе у нас горькое, да и все… Вот соседи и сошлись, пожалеть бедную вдову… Травинский. Вдову? Вздор говорите, Бартошиха. Ваш ведь жив. Бартошиха. И что с того, что жив? Ой, доля моя горькая, сирота я несчастная! Сколько я молилась, сколько наплакалась — нет и нет! Ему воевать охота, а ты вот тут страдай! Ян. Не скулили бы вы так, кума. Бартошиха. И как тут не заплакать, как тут не… Травинский. А я как раз от его милости старосты Шуйского грамоту по делу вашего мужа получил. Бартошиха. Боже милостивый! От пана старосты? Господи Исусе, мало было горя, теперь еще… Травинский. Да не ори ты, баба, слова сказать не даешь. Бартошиха. О-о-о-о!.. Травинский. Тише! А вы там что? Молчать и слушать! Буду читать грамоту господина старосты. Бартошиха. Господи Исусе! Травинский (медленно разворачивает бумагу; пробегает глазами, медленно читает). Сейчас… сейчас… сударь мой… ага, ага… на такой манер: «Бывший Войцех Бартош, а ныне Войцех Гловацкий…» Бартошиха. Спасите! Исусе сладчайший!.. Ян. Постойте, кума! Травинский. «… а ныне Войцех Гловацкий, хорунжий краковских гренадеров, отличился…» Бартошиха. Матерь божья! Пропали мы, несчастные, отличился! Травинский. Заткни глотку, баба, сто раз тебе говорить? «…отличился четвертого апреля, первый вскочив на неприятельскую батарею…» Бартошиха. Не говорила ли я, не просила ли его сто раз! Травинский. «…дав доказательства отваги ради любви к отчизне. Оная его отвага дает мне счастливейший в жизни случай освободить его от всех повинностей, равно как и жену его и деток…» Шимон. Слышали? Ян. Тише! Травинский. «…А избу и двор, где он живет, дарю на вечные времена его жене и деткам, не претендуя ни на какие отработки. Притом приказываю выдать жене его на пропитание зерна: пшеницы три мешка, ржи четыре мешка…» Шимон. Слышите, кума? Травинский. «…четыре мешка, ячменя четыре мешка…» и этого… ага… ага… гм… Шимон. Бартошиха! Бартошиха. В глазах чего-то потемнело… О, господи… как же это… Травинский. «…Выбрать из моего хлева лучшую корову и дать его жене, обязываю дать ей кабанчика и свинью…» Шимон. Корову, Бартошиха… Бартошиха… Бартошиха. О, господи Исусе… И как же это, смилуйтесь, пан управляющий, ваша милость… Травинский. Одурели вы, что ли? Не слышите? Завтра с утра придете за коровой. Бартошиха. За коровой?! Шимон. Не слышали вы, что ли? Пан староста дарит вам корову, кабанчика, свинью! Бартошиха. Корову… кабанчика… свинью… Травинский. Корову, кабанчика и свинью! Прийти с самого утра! Бартошиха. С утра… с утра ведь в поле… Травинский. Да ты, баба, одурела? Ведь только что тебе читал: никаких повинностей, поняла? Никаких повинностей! Бартошиха. Так как же это? Как же так?! Больше не пойдем на барщину? (Бросается к образам на стене, складывает руки.) О, господи! Есть, значит, милость к бедному человеку, есть, значит, справедливость! Дождались таки! Господи, господи! Не пойдем больше на барщину!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же крестьянская изба. Бартошиха, дети и соседка Агата.
СЦЕНА I
Бартошиха. Ну, неслух и неслух! Ты бы хоть теперь-то остепенился маленько, глупая твоя голова! Валек. Только и знаете ворчать… Теперь, прежде… Бартошиха. Прежде было одно, а теперь совсем другое. Валек. Что ж так? Бартошиха. Изба теперь наша, и свинья, и корова, и кабанчик наши, и по отцу ты теперь Гловацкий, а уж не Бартош. Валек. Хи-хи-хи! Какой там я Гловацкий! Бартошиха. Глупый! Не слышал, что ли, как управляющий говорил — Гловацкий? Да что тебе? Тебе бы все с мальчишками бегать. Валек. А что мне надо делать? Агата. С сыном пана старосты водиться… Не знаю только, примет ли он в компанию. Бартошиха. А вы, кума, мне парня не бунтуйте, с меня и так хватит… С сыном пана старосты одно дело, а тут совсем другое. Надо только понимать, что к чему, свое место знать надо. Роза, отнесла отруби кабанчику? Роза. Отнесла… Говорила ведь, сто раз напоминаете. Бартошиха. Тебе и двести раз мало! Все одинаковые. Войцеха тоже что-то нет. Наказание божье. Бегает и бегает мужик. Агата. Вы, кума, всегда так. Не было мужика — плохо. Есть мужик — опять плохо. Бартошиха. Милая ты моя, да ведь оно так и есть. Когда не было — думалось, что уж не выдержу. А пришел — и что с того? Ходит по каким-то делам, в избе его и не увидишь. Мужики, они всегда такие, всегда… Еще покойница мама говорили. Роза. Нечего тогда было и замуж выходить. Бартошиха. Глядите-ка на нее! Тебя не спрашивают, так и не разевай рта! Ну, что сидишь без работы? Травы нажать надо! Роза. Да ведь иду уж… Бартошиха. Вон как шевелится.Роза берет корзинку и серп, выходит.Ох, боже милостивый, сколько человек наработается, намучится, а что с того? Агата. Не болтали бы вы, Бартошиха, зря. Бартошиха. Гловацкая я теперь, кума, Гловацкая, — не знаете, что ли? Агата. Э, зови как зовется, пусть только хорошо живется… А вот и ваш идет.
СЦЕНА II
Входит Бартош.Бартошиха. Где тебя носит? Пропадаешь с утра, а тут… Бартош. Ну, ну, перестань, не так уж и много той работы. Надо же и с людьми поговорить. Бартошиха. Ох, не выйдет из этих разговоров ничего хорошего, не выйдет! И чего это совать нос в чужие дела? Свое хозяйство есть, на своем и работай. Так нет, так тебя и подмывает… Бартош. Эх… Что слышно нового, Агата? Агата. Да нового ничего… Я это к вам зашла, не дадите ли взаймы горсточку крупы? Времени не было смолоть. Бартошиха. Оно и легче к другим прийти, чем самому подумать. Мололи ведь. Бартош. Дай, дай, Марыся, крупа там есть, в мерке, в чулане. Бартошиха. Тебе хорошо говорить — дай да дай! А потом что будет, так об этом ты… Агата. Ей-богу, кумушка, некогда было на мельницу сбегать. Вот только-только, на ночь глядя, с поля идешь… А тут дети… внучата… Бартошиха. У меня тоже дети. Агата. Вам-то что, боже милостивый… Изба своя, и кабанчик, и свинья… Бартошиха. Глядите, как все высчитала, как ей чужое добро глаза колет. Агата. Колет не колет, а… Известно, у одного и шило бреет, у другого бритва не берет. Бартош. Марыська, не бранись. Дай женщине крупы, ведь сын ее со мной вместе в войске был. Агата. Да только ни избы, ни свиньи, ни коровы не получил, а теперь его заставляют и за то время отрабатывать, да еще вдвое отрабатывать… Я уж и внучат на работу гоняю, да малы они еще, слабы… Бартошиха. Было бы и вашему первому кинуться, как мой-то. Бартош. Э, болтаешь! Кинулся и он. Бартошиха. Видно, не первый. Агата. Все-то ведь не могли быть первые, верно? Бартош. А отработки не полагается. Ясно было сказано — за военное время отработки не требовать! Агата. Кто еще это сказал! Управляющий другое говорит. Все дни сосчитал. Бартош. Ваш Франек должен бы противиться. Агата. Кто ж станет противиться? Что мужику поделать против управляющего? Так уж спокон веков ведется. Так как же с крупой-то? Бартош. Побольше насыпь. У них ведь трое ребятишек. Агата. Ох, трое, трое… И не знаю, кум, когда вам отдам. Бартош. Чего там отдавать! Не пропадем с голоду без этой крупы. Надо мне зайти к вашему, поговорить. Агата. Дома его еще нет. Сегодня далеко работают, до полночи не вернется. Бартош. Надо поговорить. Несправедливо управляющий поступает. Бартошиха. На то он и управляющий. Беспременно он тебя слушать станет, как и что ему делать. Бартош. Не меня. Сразу ведь видать, что это управляющий сам выдумал. Как же так, пан староста сам же людей к пану Костюшке отправлял… Давно пан староста не бывал в деревне, вот управляющий и самовольничает. Прикрикнет на него пан староста, и все будет как полагается. Бартошиха. Э, делай, как хочешь. У тебя свой разум, не дитя. А что изэтого выйдет… Агата. От всей души, от сердца вам, соседи дорогие, спасибо. Уж как только смогу, отблагодарю вас, Войцех. Бартош. Не за что. Сварите детям, а своему скажите… (Выходит за Агатой и тотчас возвращается в избу.) Бартошиха. Вон как на прощанье кольнула — попросту Войцехом назвала! А тебе бы только за людей хлопотать, а люди… О своих делах и слова сказать некогда. Бартош. Какие опять дела? Бартошиха. Какие дела: хозяйственные… Я так думаю, что, как корова отелится, придется тебе хлев побольше ставить, к весне… Бартош. Кто знает, что к весне будет. Бартошиха. А что будет? Продадим кабанчика, пойдешь поклонишься управляющему — может, даст лесу. Такой бы хлев поставить, как у… Бартош (выглядывает в дверь). Владек бы должен прийти, что-то не видать… Я посылал Валька, забыл он ему сказать, что ли? Бартошиха. С этим мальчонкой тоже… Неслух такой, что и… Бартош. Мальчонка как мальчонка… Знаешь, Марыся, я так думаю, пошлем-ка мы его учиться. Бартошиха. Это еще зачем? Бартош. Пусть парень учится. Бартошиха. А Роза?.. Войтусь, а как же с Розой? Бартош. А что такое? Бартошиха. Как же она замуж пойдет? Бартош. А как? Обыкновенно как! Бартошиха. Глупый! А за кого? За барина ведь она не выйдет, а за мужика… Так ведь тогда опять на барщину?.. Бартош. Подожди, может, все еще по-другому будет. Бартошиха. А как же оно может быть по-другому? Бартош. Может, пока она вырастет, никто на барщину ходить не будет. Бартошиха. Что ты! Как это можно? Подумай, кто же будет работать? Бартош. А ну, пан сам обработает, сколько сможет, а что не сможет, — то уж мужикам. Бартошиха. Господи Исусе! Да ты что говоришь-то? Да я и слушать не хочу! Ничего доброго из таких разговоров не выйдет! Ты бы лучше за своим хозяйством смотрел, а не забивал себе голову такими думками. Плохо тебе, что ли? Бартош. Может, и не плохо, а только ты дальше своего носа не видишь… Бартошиха. Да и ты лучше бы о себе, да обо мне, да о ребятишках думал, а не о чужих людях! Они-то о тебе думают? Как же… уж мне бабы говорили… Бартош. А ты их не слушай. Не может так быть, чтобы только о себе. Не за себя я шел воевать под командой пана Костюшки. Бартошиха. Посчастливилось тебе раз, так нечего искушать господа бога, а то кончится его долготерпение, что тогда?
За окном отдаленный шум, шаги, отдельные слова.Бартошиха. Люди с работы идут. Бартош. С барщины. Бартошиха. А мы себе дома, как паны какие! Ах, Войтусь, как подумаю!.. А ты что такой невеселый? Бартош. Да вот как раз из-за этого. Что мы дома, как паны. А люди с работы. Только сейчас идут… Ночь на дворе. Бартошиха. Милый ты мой, да ведь не может же всякий паном быть, что уж бы это за порядки на свете были? Бартош. А ты враз забыла приказчичью плетку. Бартошиха. Было это, было, да миновало! Бартош. Еще не миновало… Поют…
Издали слышен сначала только мотив, а потом и слова.
Песня девушек
Ой, блюла меня ты, мама, как червонный злотый,
А теперь ты отдала пану на работу…
СЦЕНА III
Появляются Владек Банах и кузнец Ян.Бартош. О, пришел! Что ж так поздно? А, и вы, Ян… Владек. С работы. Зашел только в кузницу, и вот вместе… Бартош. Садитесь. Знаешь, Владек, не так что-то делается, как надо. Владек. Это с чем? Бартош. Да с этой отработкой. Как же это так? Владек. Травинский строго наказывал — должны отработать. Хорошо еще, что тебе не довелось, ты ведь еще дольше был в войске, чем мы. Бартошиха. Ну, с ним это уж другое дело. Пойду подою. (Выходит с подойником.)
СЦЕНА IV
Бартош. Твердо нам Костюшко сказывал… Ян. Вот что я вам скажу, Войцех. Не знаю, какой он, этот Костюшко, и ничего против него говорить не стану. А одно видно: паны-то посильней пана Костюшки. Бартош. Рассказывайте!.. Ян. А конечно, посильней. Еще весной в местечке с барабаном объявляли, что набор плохо идет, потому паны своих мужиков не пускают. Да и у нас: в Краковском округе пан староста еще позволял воевать, а как в Сандомирский пошли — давай мужиков назад!.. И объявляли, сколько кто должен давать войску, а ничего не дали. Бартош. Паны панами, не на панах свет держится! Я вам скажу, Ян, великая сила — народ. Эх, как мы под Рацлавицами шли! Так вот я и думаю — не бросить ли это все да не пойти ли догонять войско? Ян. Опять за чужое дело башку подставлять? Владек. Рассказывайте! Что ж, разве Войцех не получил избы, коровы, свиньи? Ян. И еще что? Владек. И на барщину не ходит! Ян. Он — а еще кто? Бартош. Знаете, Ян, по-моему, так: сразу всем не вышло. Ну, помаленьку все сделается. Чьими руками воюют? Мужицкими руками. Руками простых людей. Так когда война кончится, как же? Тогда простой человек и о своих делах поговорит, спросит панов, где они были? Владек. Конечно, конечно! Ян. По мне, лучше бы сперва поговорить. Костюшко манифесты пишет, а господа делают, что хотят. Мужицкими руками войну кончат, а по своему разуменью потом править будут. Бартош. Вы, Ян, по-моему, уж чересчур умный. Как так? Тут из пушек палят, а вы будете торговаться, что и как? Война так война, разговаривать некогда. Потом — другое дело. Ян. А потом барин тебя опять на барщину загонит, потому ему бояться нечего будет. Владек. Эх, Ян… Ян. А я на вас дивлюсь. Чего-чего не повидали, а в башке как было пусто, так и осталось. Бартош. Не видели вы, Ян, Костюшку, не слышали вы, как он говорит. Иначе бы на божий свет глядели. А ведь и он из панов… Ян. О далеких, о великих делах вы думаете, а тут ведь уж явственно видать, что дело плохо. Владек. Очень уж пан Травинский сердит, а за ним и приказчики. Бартош. Надо будет их окоротить. Ян. Эх… Бартош. Закон так закон. Сказано было: отработки не будет и уменьшение повинностей. Ян. Где такой закон? Бартош. Не болтайте, Ян, сами хорошо знаете. Вы грамотный, читали. Ян. Мало ли что читаешь? Мужику кажется, что коли напечатано, так уж свято. Оно, конечно, печатным легче обмануть, чем словами. А тут и говорили и печатали, а что с того? Бартош. Самим присмотреть надо. Понятно, если мужик своего не требует да еще управляющему в пояс кланяется, то… Ян. Еще ниже кланяться станут. Бартош. Это почему же? Ян. Поговаривают, что дело с паном Костюшкой к концу идет. Бартош. Неправда! Владек. Выдумают тоже! Ян. Уж не знаю. В городе сказывали. Бартош. Сказки! После Рацлавиц говорили, будто пан Костюшко убит и все проиграно. Мало ли слухов в народ пускали. Владек. Все затем, чтобы мужик слушался управляющих да сидел смирно. Бартош. Костюшке конец… Да ведь всюду народ зашевелился… Ян. Чем больше шевелился, тем панам страшней было. Бартош. Паны-то паны, а ведь и им не сладко, что к нам чужие пришли. Ян. Знаете что, Войцех? Я вот все думаю — кто тут кому чужой, а кто нет? Что одна плеть, что другая — обе одинаковы. А разговор? Поговорите-ка с паном старостой, поймет он вас или вы его? Так говорится, что, мол, свои, а пан с мужиком никогда еще заодно не были. Бартош. Но тут-то дело общее! Ян. А я вот в эти общие дела не верю. Общие, пока пану надобно, а как не надобно — ступай, мужик, назад к вилам и навозу.СЦЕНА V
Входит хромой Шимон.Шимон. Темно, а я думаю — может, еще не спят. Вот и зашел. А тут, гляжу, куча народу. Бартош. Так сидим, разговариваем. Шимон. Правильно, правильно, и я послушаю. Ян. Ничего интересного. А вы ничего не слышали? Шимон. О чем это? Владек. Да вот про пана Костюшку сказывали, что его побили. Шимон. Э? Не слышал я. Ян. А мне, как погляжу на управляющего, думается, что правда. Очень он чего-то пыжится. Бартош. Так ли, нет, а бояться нечего. Я-то не верю, что побили. Ну, а хоть бы и так… Те, кого убили, не встанут, и крови, что мужик пролил, обратно ему не отдадут. Значит, и то, что сулили, должно остаться. Шимон. А конечно! Конечно. Ян. Хорошо вам тут болтать, Шимон! Вот кабы вы так смело с управляющим поговорили… Да куда там! «Окажите божескую милость, ясновельможный пан…»
СЦЕНА VI
Входит Бартошиха, цедит на лавке молоко.Шимон. А что же я? Я-то что? Вот кабы Бартош… Бартошиха. Ого, опять Бартош! Бартош и Бартош, и на пушки он, и к управляющему он, а… Шимон. Теперь вот хвалитесь этими пушками, а мало вы раньше и людям и мужику своему голову за это грызли? Бартошиха. Что говорила, то говорила. А что теперь говорю, то теперь говорю. Шимон. То-то вот… А конечно, Войцеху сподручней, потому шляхтич и… Все-таки управляющий должен уважение иметь… Бартош. Все по углам говорят, а оно ни к чему. Надо бы пойти в усадьбу, всем вместе, скопом. Шимон. Вот-вот-вот! Скопом! Бартошиха. Видишь его, как обрадовался! Только бы моего вперед выпихнуть! Что это мой должен за всех отдуваться? Что у него, бабы, детишек нет? Его, что ли, отрабатывать заставляют? Его до ночи на барщине держат? Видали, какие! Бартош. Молчи, Марыся, нельзя так… Шимон. Конечно, нельзя! Бартошиха. Гляди-ка на этого хромого! Да как ты можешь мне, в моей же избе?.. Кто тебя сюда звал, а? Будет мне мужика бунтовать, когда ему и так…
СЦЕНА VII
Входит управляющий Травинский.Травинский. Что это здесь? Из ночи день делаете, а утром приказчик не добудится. Бартош. Соседи сошлись. Травинский. Что-то часто к вам соседи сходятся, — слышал, слышал! Бартош. С каких это пор нельзя сойтись, поговорить? Травинский. А, и почтеннейший кузнец здесь… Ну да… Шимон. Прошу прощения, ваша милость, мы это после работы сошлись… Травинский. Коня сегодня запарил, болван, я еще с тобой посчитаюсь!.. Банах, как с отработкой? Бартош. Вот как раз насчет отработок… Травинский. Что? Бартош. А то, что вы, по-моему, не совсем так поступаете, как бы полагалось. Травинский. Что? Да я вас! Бартош. И нечего в моей избе на людей орать. Да и в других местах тоже! Эти времена прошли, пан управляющий! Травинский. Вот как? Ну, смотрите, пан Гловацкий, смотрите! У всех у вас совсем в башках перевернулось. Ну, да я вас выучу.
Владек и Шимон тихонько выскальзывают из избы.
СЦЕНА VIII
Бартошиха. О, господи, ваша милость, пан управляющий, говорю, говорю своему… Ян. Помолчите, кума, одурели, что ли? Пану управляющему видится, что он в поле на людей покрикивает, а тут ведь Войцехова изба. Травинский. Войцехова изба… Что ж, пусть так… Войцехова изба… (Выходит.)СЦЕНА IX
Бартошиха. Ну, видишь, что ты наделал? Господи Исусе, ведь как тебя просила! Разозлили его теперь, только и всего. Бартош. Ничего он мне, Марыся, не сделает. Не плачь. Бартошиха. Ты вот знаешь, что ничего не сделает! Все-таки управляющий! Слышали, Ян, как он кричал? Ян. Слышал, не глухой. Бартошиха. И как вам сдается? Бартош. Да что сдаваться-то? Забила ты себе что-то в голову, только и всего. Пойду вот завтра в усадьбу. Говорят, староста приехал. Он его живо окоротит. Бартошиха. Ох, нехорошо это выйдет, нехорошо! А ты бы лучше тихо сидел. Есть у тебя изба, корова, кабанчик, свинья, чего тебе еще надо? Что ты слушаешь всякого, кто к тебе лезет! Ян. Помолчали бы вы, Бартошиха. На то он и мужик, чтобы за мужицкие дела душой болеть! Бартошиха. И вы туда же! Бартош. Не ори, детей побудишь. Бартошиха. Ну да, побудишь! Спят как убитые! Розу и утром-то с постели не стащишь. Ян. Надо и мне собираться. И как же вы, Войцех, думаете? И вправду хотите идти? Бартош. Надо. Все молчат, так управляющий совсем взбесился. Теперь уже и к Владеку с этой отработкой. Бартошиха. А вот Владек-то с Шимоном и кинулись — только пятки засверкали, как он на них поглядел! Бартош. Дивиться нечему. Застращали деревенский люд. С утра до ночи гнет спину на работе, вот потом и трудно поднять голову. Ян. А подымешь, так опять пригнут. Бартош. Кабы я так мудрил, как вы, мне бы и жить не хотелось. Надо поговорить, напомнить старосте, что, мол, манифесты… Ян. Говорить можно… Известно, деревенские… Бартошиха. А сами-то вы не деревенский? Бартош. Глупо вы говорите, Ян. Ян. А я вам, Войцех, скажу, когда в городе Варшаве восстание было, там не разговаривали… Городской народ, он умней. Там… Бартошиха. И что же эти городские? Ян. Обыкновенно. Вешали панов. На улицах вешали. Бартошиха. Господи, твоя воля! Да вы у меня в избе и говорить про это не смейте! И без того беды не оберешься. Боже милостивый! Ян. Так, так… Боязливый у нас народ. Ему только чтобы что-нибудь напечатали да поговорили, — только бы дать себя обмануть… Ну, будьте здоровы. Должно, и до утра недалеко, а встать надо рано, плуг наладить. Бартош. Будьте здоровы.СЦЕНА X
Бартошиха. Войтусь, знаешь, что я тебе скажу? Не ходи ты никуда! Бартош. Да ты что? Бартошиха. Так, мне чего-то боязно… Злыми глазами на тебя управляющий смотрел, ох, злыми… Бартош. Гляди, какая приметливая! Да что мне в его смотренье? Бартошиха. Уж что-то он худое задумал. Ох, Войтусь, доля моя горькая! Сидел бы ты тихо, смотрел за хозяйством… А так хорошо говорил, как мы хлев построим… Бартош. Это не я, а ты говорила. Бартошиха. А о Валеке — это уж ты! Что пошлем его учиться… и Роза… и… Бартош. Ишь ты как растужилась… Ну, тише, тише, милая ты моя! И что это на тебя напало? Бартошиха. Не знаю. Такой меня чего-то страх взял. Ой, Войтусь, Войтусь, как бы ты себе чего не наделал. Бартош. Ну-ну, не хнычь, все будет хорошо. Зайду в усадьбу, поговорю со старостой… об отработке, о том, что Травинский дерется. Как же так, ведь он солдат бьет, что под Рацлавицами на пушки шли… Пан староста сам обещал — стало быть, сделают… А то что же? За избу и корову уйти от своих, не защищать их от обид, не напоминать об их правах? Бартошиха. А потом ты уж ни во что вмешиваться не станешь? Бартош. Да во что же? Будут себе люди спокойно работать, не как собаки загнанные, что даже со своего поля собрать не удосужатся, как вот хоть Агата… Бартошиха. И хлев поставишь? Бартош. Поставлю, поставлю… Бартошиха. Корова отелится; если бычок — продадим, а если телочка — будем растить… Валек учиться будет, Розу выдадим замуж, свадьбу справим хорошую. Бартош. Отчего бы нет. Бартошиха. Только в дом ее отдадим, а мы тут вдвоем в избе останемся. До самой старости, правда? Бартош. Конечно, а то как же, Марыся! Бартошиха. Светает. Бартош. Птичек слышно… Помнишь, Марыся, как я к тебе ходил еще парнем? Бартошиха. Помню. Бартош. Приходилось через забор скакать, а потом утром твой отец по росе выслеживал, что к тебе кто-то ходит… Бартошиха. Вишни в ту весну цвели, ну прямо как снег… А сейчас уже осень скоро. Скоро солнышко взойдет. Как это мы всю ночку проговорили? Погода хорошая, в самый раз картошку копать. Надо спать идти. Бартош. Народ скоро на работу пойдет. Бартошиха. Войтусь…Стук в дверь.Что это? Бартош. Кто там ломится?
Дверь с шумом распахивается, в дверях приказчик.Приказчик. Бартош, на барщину! Бартошиха. Господи!.. Бартош. Вы что, одурели? Приказчик. Как ты смеешь, хам, так со мной разговаривать! Бартош. Кто это хам? Приказчик. Нечего шуметь. Слышал, что я сказал? На барщину! Солнце всходит. Бартош. Пускай себе всходит. Вы что, не знаете, что я на барщине не работаю? Приказчик. Слышал, что я сказал? С сегодняшнего дня кончено. На работу! Хочешь плеть вспомнить? (Замахивается.) Бартош (бросается на него). Ты меня… ты меня… не дождаться тебе!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
СЦЕНА I
Покои старосты, как в прологе. Староста за столом. Его жена у камина вышивает. Травинский.Староста. Весьма на тебя, сударь, претендую, весьма! Это твоя, сударь, вина. Как можно было допустить? Травинский. Ваша милость… Староста. Потом, потом! Ввести!
СЦЕНА II
Два гайдука вводят Бартоша — рубаха разорвана, волосы растрепаны. Гайдуки вытягиваются у дверей.Староста. Ага, Бартош… Ты что же, не слышал, как тебя на работу звали? Бартош. Слышал. Хотел жаловаться вашей милости на управляющего. Староста. Что? Бартош. Мне не полагается ходить на барщину. А управляющий свое… Так чтобы ваша милость приказали управляющему… Староста. Не полагается!.. Почему же так, не полагается? Бартош. От повинностей ваша милость меня на вечные времена освободили. Управляющий читал, все слышали и знают. Староста. Знают?.. Кончено! Понял? Управляющий исполняет мои веления и только! Бартош. Управляющий… выполняет веления вашей милости… вашей милости? Что кончено? Когда пан Костюшко… пан староста освободил меня от всех повинностей… Староста. Пана Костюшки нет. А я есть. Освободил, а теперь отменяю. Бартош. Как же, ваша милость, отменяете? И кровь под Рацлавицами отменяете, и смерть тех, что пали от пушечных ядер? Староста. Отменяю свое распоряжение. Бартош. И пана Костюшки манифест? Что отработки не будет, и облегчение повинностей, и все?.. Староста. Нет Костюшки, нет и манифеста. Бартош. Супруга вашей милости тогда так красиво об отчизне говорила… что ей служить надо… Староста. Что тебе рассуждать об отчизне?.. Твоя работа на пашне, забота об отчизне дело шляхетское! Бартош. Да ведь и мне пан Костюшко шляхетство пожаловал… Староста. А тебе сдается, что ты уже и стал шляхтичем? Не так это просто!.. Шляхетские роды веками росли, веками в стране верховодили и гербы свои все новой славой покрывали… Бартош. И вы, ваша милость, теперь хотите вот этак о своем гербе похлопотать… Староста. Да ты что? Как ты смеешь? Бартош. Я кровью купил свое право… Староста. А шляхетство не покупается и не продается! Безумен был твой Костюшко, и, как всякое безумство — предприятие его окончилось постыдно. Только навлек несчастие на отчизну. Жена старосты. Всякая власть от бога… Не годится бунтовать против власти. Бартош. Иначе вы, ваша милость, ясновельможный пан староста, и ваша милость, ясновельможная пани, на этом самом месте не так давно говорили. Староста. Времена переменились, и ты должен понять, что переменились! Людей бунтуешь, к дурному подстрекаешь, сбиваешь с толку… Бартош. Какой же бунт — свое отстаиваем. Староста. С отцов и дедов, с прадедов и прапрадедов жендовицкие владения на порядке держались. И порядок здесь будет. Ты отвык от честного груда, но управляющий тебя снова научит, понял? Бартош. Так как же будет? Староста. С чем? Бартош. С народом, с барщиной? С отработкой? С моей избой? С манифестами пана Костюшки? С собственным словом вашей милости, письменно сюда присланным? Староста. Я уже сказал. На работу! И чтоб я не слышал больше, что у тебя сходятся, что ты подстрекаешь людей! Бартош. Пока пан Костюшко был силен… Жена старосты. Тогда было иное, и многое с тех пор переменилось. Теперь уже не царь, а вследствие взаимных договоров и соглашений его величество австрийский император всемилостивейше правит нами. Бартош. Переменили себе, значит, барина? Староста. Не твое это дело, не твоего мужичьего ума. С вами-то все по-прежнему обстоит, да так и останется. Бартош. Так вам, ваша милость, сдается. Но крестьянин уже почуял в руках косу и саблю! Он уж решился на смерть, уже признал себя, наконец, человеком. И теперь вам его назад к земле не пригнуть! Староста. И это ты мне говоришь? Мне?! Бартош. Людей созову! Всех скличу и расскажу, что и как! Чтобы не давались в обман и в обиду! Ваша милость спокойно сидели, когда мы воевать шли! За свою землю… Староста. Земля моя! Посмей только — управляющий научит тебя плетьми! Бартош. Не дождется (бросается к окну). Люди! Народ! Староста. Травинский, взять его!
Гайдуки и Травинский вытаскивают Бартоша из комнаты.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Перед усадьбой. Толпа крестьян боком к зрителю смотрит на что-то, невидимое для зрителя, происходящее перед крыльцом усадьбы.
СЦЕНА I
Первая женщина. Господи Исусе, что же это будет, что будет? Вторая женщина. И вы здесь? Ведь, кажется, хворали? Первый крестьянин. Хворый-то я хворый, а как гайдук пригрозит плетью, так и хворь пройдет. Первая женщина. Всем, всем до одного прийти велели. Вторая женщина. Чтобы никто в избе не остался. Первый крестьянин. Кто знает, что за новости опять. Третья женщина. Да уж ничего хорошего, милые вы мои. Первый крестьянин. Управляющий бегает по двору, усищами шевелит, морда вся красная… Вторая женщина. Что бы это было? Агата. Что-нибудь да выдумали, ох, выдумали! Третья женщина. Война опять или что? Шимон. Какая там война! Второй крестьянин. Кто его знает, что на свете творится! Может, и вправду война! Агата. А сдавалось, что уже вовсе кончилось, что хоть тихо будет. Вторая женщина. Такие, видать, времена пришли. Первая женщина. Ох, уж и времена, времена… Вчера гайдуки Владека Банаха так избили, что чуть дышит. Первый крестьянин. Да ну? Первая женщина. Истинная правда. Будто не слышали! Агата. По правде сказать, у некоторых и впрямь башка-то закружилась. Третья женщина. Да уж это так… А больше всего у этих… у косыньеров. Первая женщина. Что, мол, им это самое обещали, мол… Агата. Что им там обещали! Первая женщина. Обещали! Бартош говорил, и хромой тоже. Агата. Мало что хромой болтал! Он вон все кузнецу перечил, а вышла-то Кузнецова правда! Первый крестьянин. И всегда все против бедного народа выйдет. Ян. А народ глуп, как, к примеру, сапог. Шимон. Не говорили бы вы, Ян. Пан Костюшко… Ян. Кончился пан Костюшко, раз-два — и конец. Второй крестьянин. Панская измена была. Третий крестьянин. Известно, измена была. Пан всегда против мужика измены затевает, никогда иначе не было. Второй крестьянин. Всегда он мужицкой обидой жил. Ян. А мужикам мерещилось, что они вместе с панами чего-то добьются. Третий крестьянин. Паны только продавали войску сено и солому, так им-то война на пользу вышла. А как дело до драки — только их и видели. Говорят, в других местах еще хуже, чем у нас, в Краковщине. Как кто к Костюшке идти сберется, страшно наказывали. Первый крестьянин. Так как же это? Стало быть, для панской выгоды война шла? Третий крестьянин. Кто их разберет? Будто не знаете, — пан всегда все повернет себе на пользу, мужику на беду. Вторая женщина. А нынче нас сюда зачем согнали? Ян. Кто их знает! Вторая женщина. Еще кто-то бежит. Первая женщина. Бартошиха. Агата. Последняя идет, как же, пани шляхтянка! Шимон. Зря говорите. Бартош правильный человек. Агата. Я не против него и говорю. А Бартошиха совсем от этого шляхетства одурела. И что ей в нем? Третий крестьянин. Одно горе, только и всего. Ишь совсем извелась баба.СЦЕНА II
Подходит Бартошиха.Ян. Идите, идите, кума, станьте тут возле нас. Где это ваш? Бартошиха. О, господи Исусе, господи Исусе, так вы еще ничего не знаете? Шимон. А что нам знать? Бартошиха. Да как пошел мой с утра в усадьбу, до сих пор его нет… Ходила я узнать, так как собаку прогнали. Агата. А ваш бунтовал мужиков, наверно через это. Бартошиха. О, Господи! Да чтоб у тебя, холера, язык отсох! Мой их бунтовал? Агата. Что ж ты дивишься, пани Гловацкая? Ведь все знают, как дело было. Кто Владека Банаха подстрекал? Не через это его гайдуки побили так, что еле дышит? Бартошиха. Мой по справедливости говорил: было обещано, что кто за паном Костюшкой пойдет, будет освобожден от барщины! Правда, кум? Шимон. Правильно говорите! Ян. Э, куда там… Читал я в городе манифесты и давно говорю… Да вы, Шимон, только и думали, как бы за косу схватиться, а об остальном у вас и заботушки не было… Очень уж вам понравилось, что пан Костюшко краковскую шапку надел… А в манифесте ничего больше и не было, а только что кто с войны вернется, тот должен работать с этого дня, а за прошлое не отрабатывать. Первый мужик. Правда, так и стояло в манифесте. Вторая женщина. А сказывали… Агата. Мало ли что сказывали! Люди уж всегда… Шимон. Ну, по справедливости-то, Бартошу не полагалось! Все ведь знают, как было написано: на вечные времена! Ян. Кончился пан Костюшко, так и вечные времена кончились. Бартошиха. Ой, боже, боже… Первый крестьянин. Поглядите, не видно ли где управляющего? Агата. Не видно. Побежал куда-то. Вторая женщина. Солнце высоко; что нас столько времени держат? Третья женщина. Должно, что-нибудь важное. Бартошиха. Пойду еще раз про своего спрошу. Вторая женщина. Лучше не надо, Бартошиха, очень уж сегодня управляющий зол, еще хлопнет вас по морде или что… Агата. А пани Гловацкая непривычна, шляхтянок спокон веков по морде не били.
В толпе смех.Шимон. Постыдились бы вы, бабы, женщина еле на ногах стоит. Агата. А вы заступайтесь! Раньше так вы им хороши были, а как началось это шляхетство да работа на своем хозяйстве, так оказалось, что вы им неровня… Первая женщина. Хромой бедняк кому ровня! Шимон. Эх, бабы! Несчастья — и того не уважат.
СЦЕНА III
Вбегает запыхавшийся Валек.Валек. Мама, мама! Бартошиха. Что еще? Чего бежишь? Наказание мне с тобой! Я что тебе говорила? Чтобы дом стерег… Валек. Корову забрали, корову! Бартошиха. Ты одурел? Какую корову? Валек. Да нашу, Пеструху. Бартошиха. Господи Исусе! Кто? Валек. Пришли дворовые с приказчиком и забрали. Из хлева забрали, на веревке. Ян. Не бегите, Бартошиха! И куда повели? Валек. В усадьбу погнали, к коровникам… Агата. Ну, ну… Третий крестьянин. Смотрите-ка, люди добрые! Валек. А еще австрияки пришли. Дворовые говорили. Ян. Австрияки? Валек. Ей-богу, говорили! Бартошиха. Ну, не говорила ли я моему, не говорила, что быть худу? Вот так меня в сердце и кололо, еще весной, когда управляющий приходил старостову грамоту читать… Ой, знала я, знала, что это не к добру! Ой, люди мои милые! Побегу домой посмотреть…
СЦЕНА IV
Гайдук. Тихо там! Ждать, не расходиться! Первая женщина. Ждем, ждем, а… Агата. Что-то слыхать… Первый крестьянин. Не то войско идет, не то… Шимон. Тише, вы! Вторая женщина. Страшно чего-то. Первая женщина. И что только будет? Первый крестьянин. Тише, управляющий идет!СЦЕНА V
Травинский (входя). Все здесь? Голоса из толпы. Все. Первый крестьянин. Еще бы! Плетью сгоняли. Шимон. Тише! Вторая женщина. Страшно злой чего-то. Третья женщина. Да не толкайтесь вы! Агата. Кто это толкается! Смотрите, какая любопытная! Управляющего не видела! Будет говорить, все услышат! Бартошиха. Господи Исусе! Травинский. Тише там! Именем пана старосты Шуйского… Бартошиха. О-о-ох! Травинский. Именем его милости ясновельможного пана старосты Шуйского объявляю подданным крестьянам жендовицких имений следующее: Войцех Бартош, называемый Гловацким… Бартошиха. Боже милостивый!.. Первый крестьянин. Тише! Травинский. Войцех Бартош, называемый Гловацким, за неповиновение и невыполнение крестьянских повинностей приговаривается к пятидесяти палочным ударам. Женщины. Господи Исусе!.. Первый крестьянин. Ведут Войцеха, ведут! Вторая женщина. Все-то лицо в крови! Бартошиха. Люди, люди добрые!.. Шимон. Тише, Бартошиха, тише, а то… Бартошиха. Войтусь! Войтусь! Ян. Тише, тише, кума, что уж теперь… Бартошиха. Люди мои милые, соседи мои добрые… Ян (делает шаг вперед). Мужики!.. Первый крестьянин. Что вы, Ян? Вы только посмотрите… Второй крестьянин. Гайдуки…Ян опускает голову.Травинский. А ради примера и предостережения остальных наказание, следуемое Войцеху Бартошу, будет произведено перед собравшимися крестьянами… Перед всеми, кого Войцех бунтовал и подстрекал к неповиновению, распространяя облыжные вести, якобы некоторые разряды крестьян освобождены от барщины. Бартошиха. О-о-ох! Первая женщина. Руки связаны… Первый крестьянин. Сукману на бедняге разорвали… Шимон. Из-под Рацлавиц сукмана-то… Второй крестьянин. Вот тебе мужицкое шляхетство… Третий крестьянин. Вот тебе панские манифесты… Второй крестьянин. Вот тебе и крестьянская шапка на Костюшке! Первая женщина. Исусе Христе!.. Бартошиха. Войтек!.. Войтек!.. Войтек!.. Травинский. Взять ее! Чего стоите? Начинать!
Вздох толпы: «О-о-ох!..»Первая женщина. Забьют, беднягу, совсем забьют! Второй крестьянин. Ну, что на цыпочки становиться? Не видела, как человека бьют?
Стон толпы: «О-о-ох…»Бартошиха. Войтусь!.. Войтусь!.. Шимон. Сомлела… Третий крестьянин. Постойте-ка, что это? Первая женщина. Австрияки! Третий крестьянин. Эти-то зачем? Шимон. Видно, управляющий опасался, войско на помощь привел. Первая женщина. Нечего было опасаться! Смирный у нас народ, смирный! Спокойно смотрим, как человека палками бьют! Шимон. А что поделаешь? Только еще до чего похуже дело дойдет. Второй крестьянин. Тише, вы! Управляющий говорит. Травинский. А ради примера и дабы все раз навсегда знали, что ожидает непокорных, ясновельможный пан староста Шуйский изволил приказать, чтобы сей Войцех Бартош был сдан в солдаты, где научится послушанию и покорности… Первый крестьянин. В рекруты… Вторая женщина. В австрийское войско… Шимон. На двадцать пять лет… Агата. О, господи!.. Бартошиха. Люди!.. Люди!.. Травинский. Тише, вы! Разойтись и на работу!
ЭПИЛОГ
В Италии. Комната в палаццо. Сквозь широко открытое окно видны пальмы. Три офицера легиона генерала Домбровского играют в кости. На столе вино и стаканы.
СЦЕНА I
Первый офицер. Ну, наконец-то кончается эта итальянская земля… Страсть надоели эти пальмы за окном и это небо, будто синьку в корыте развели. Второй офицер. Пора, пора «из волошской земли в польскую!» Третий офицер. Хоть затянуться родным ветерком… Раскисшие дороги, во рвах незабудки цветут. Эх, брат, зашагаем по мокрым дорогам, под вербами, как в рай… Второй офицер. Свои встретят хлебом-солью. Первый офицер. А может, и нет. Не все обрадуются, поверьте, сударь. Кое-кто станет коситься на наш сброд. Третий офицер. Да уж истинно можно сказать, сброд… Со всего света собраны. Остатки костюшковских повстанцев, из французских рядов, кого только нет. Первый офицер. Да, не всякому по вкусу, что на наших знаменах начертано: свобода, равенство, братство. Второй офицер. Вот хоть и нашему капитану… Первый офицер (насмешливо). Что, брат, поделаешь, добрый шляхетский герб и род старинный, да и отрядик изрядный, на свой счет вооружен! Всякий день к генералу приглашают. Далеко наш капитан пойдет. Второй офицер. Только наша компания ему, видимо, не по вкусу… Первый офицер. Как же, не раз жаловался, что нынче офицерство не то. Всякий, дескать, голодранец может эполеты получить, был бы кулак крепкий. Второй офицер. Всякий… Сей голодранец жизнью и кровью нынче офицерство выслуживает, подставляя собственную грудь в военных трудах. Первый офицер. Ты только капитану сего не говори, страсть как ему это противно. Второй офицер. Да не ему одному. Эх, господа, многое еще придется переделать, чтобы все как надлежит было. Третий офицер. Э, что там… Главное, домой добраться. Трава на лугах — по пояс… У меня за домом черешневая рощица была… Как зацветет, бывало, весной… Господи боже мой, у себя дома… Второй офицер. Признать мещанина равноправным гражданином, исправить древнюю несправедливость, загладить грехи отцов… Третий офицер. Эх, брат! По мне, пусть только бы родной жаворонок запел в небесах! Земля пахнет, раскинулась под небом… плуги идут… Первый офицер. Вон как вас, сударь, разобрало! Подождите еще! Еще на многом придется не раз обжечься, не так-то это все легко пойдет… Третий офицер. Мне что… Я насчет всех этих философий не любопытствую. Землю бы свою увидеть. Второй офицер. Все наладится, все. Лишь бы врагов прогнать. А там все хорошо будет. Первый офицер. То же и Скуржевский говорит, когда ему уж очень капитан досадит. Второй офицер. А Скуржевский добрый малый, полна голова благороднейших идей! Третий офицер. И золотое сердце! Польское…Стук в дверь.Войдите! Кого это несет?
СЦЕНА II
Входит Скуржевский.Скуржевский. Желаю здравствовать, господа! Первый офицер. А, легок на помине… Здорово! Второй офицер. Что-нибудь новое? Скуржевский. Господа, генерал распорядился сегодня выступать! Третий офицер. Ну, не говорил ли я — землей пахнет.
Второй и третий офицеры выбегают.
СЦЕНА III
Входит заспанный капитан.Капитан. А, Скуржевский! Ну, что нового? Скуржевский. Сегодня выступаем! Капитан. Знаю, знаю, ночью уже было решено… Ну, как там, господа, все готово? Первый офицер. Готово, только вы, господин капитан, хотели еще этих пленных… Капитан. Ага, ага, правильно… пленных. Давай-ка их сюда, давай.
СЦЕНА IV
Первый офицер выходит и через минуту вводит трех пленных в австрийских мундирах.Капитан. Ага, ага… Na, Kerle, wie geht’s? Aus welchem Kommando?[2]
Молчание.Sind ihrstumm? Aus welchem Kommando? Antworten![3] Первый офицер. Herr Oberst fragt. Antworten![4] Первый пленный. Прошу прощения, ваша милость, господин капитан… так что мы… по-немецки не обучены. Капитан. Что? Что? Подумайте, Скуржевский! Поляки, а? Второй пленный. Из-под Кракова мы. Скуржевский. Поляки! Первый пленный. Это уж… как считать… из-под Кракова мы, деревенские. Капитан. Чудеса, сударь! Из-под Кракова, говоришь? И как же сюда попали? Первый пленный. В рекруты нас, прошу прощения, ваша милость… В рекруты отдали. От Кракова нас гнали, и вот аж сюда… Второй пленный. Мы мужики пана старосты Шуйского. Капитан. Старосты Шуйского… ага, ага… Глядите-ка, сударь, чистый фарс… Император Наполеон за польское дело с австрийцами воюет, а пан староста подсылает на помощь австрийцам своих мужиков. Скуржевский. Поляки! И лицо это мне откуда-то знакомо. Капитан. Сочиняйте! Откуда бы столь хамское знакомство? Из-под Кракова… Что ж, сударь, влить в отряд! Будете служить в легионах генерала Домбровского, понятно? Первый пленный. Слушаюсь, господин капитан. Второй пленный. Покорнейше благодарим. Капитан. Отвести!
Двое пленных выходят с офицером.А ты что стоишь? Третий пленный. Я… Капитан. Ну, что такое? Фамилия? Третий пленный. Войцех Бартош… Скуржевский. Господин капитан! Войцех Бартош! Я же говорил! Дорогой мой Гловацкий! Хорунжий Костюшки, боже мой! Бартош. Да… с паном Костюшкой… Скуржевский. Ради бога, каким же образом теперь здесь? Гловацкий! Подумать только! Бартош. Пан староста Шуйский отдал… в солдаты! Скуржевский. Господин капитан! Быть этого не может! Хорунжий! Господин капитан! Капитан. Что ты, сударь, кричишь? Хорунжий так хорунжий… Вели там дать ему мундир. Потом разберемся, как там с этим чином. Скуржевский. Брат! Опять, как бывало под Рацлавицами, вместе в одних рядах! Будем служить высокому делу, нести жизнь на алтарь отчизны, как должно сыну польской земли! Бартош. Под Рацлавицами… Да, под Рацлавицами… Созвали к усадьбе народ из деревни, целую кучу… Пан Травинский, управляющий, сам считал палки… И в рекруты… Гнали нас далеко… через страшные горы гнали в том австрийском войске… Сухой хлеб ели, ветер по ночам дул на тех вершинах чистым льдом… Через реки гнали, в быстрое теченье… Капитан. Что ты мне тут… романы какие-то? Скуржевский. Господин капитан… это ж Гловацкий!.. Капитан. Эх… Бартош. А потом уж тут… под пули шли, по приказу… Наконец того, слышим, — свои… Скуржевский. Свои, брат, свои! Конец твоей муке — служить врагу и захватчику! Под командой генерала Домбровского новый путь вместе с нами начнешь! Из-под итальянского неба к свободной отчизне, к своей земле пробиваться! Бартош. К своей земле? Скуржевский. А как же! Генерал ведет нас в Польшу! В Польшу наш славный почетный путь. Брат! К своей земле! Бартош. Где она эта своя земля? Я мужик… Скуржевский. Все равно, в каком кто сословии родился! Всякий должен подставлять грудь за родину, всякому из нас она родная мать! Бартош. Меня эта мать наградила палками у крыльца пана старосты и погнала в австрийское войско… Скуржевский. Горечь говорит вашими устами, и горечь темнит ваш ум! Вспомните слова Костюшки! Бартош. Конечно, красиво говорил пан Костюшко, ох, как красиво! Да только вышло-то иначе. Пан Костюшко еще в поле был, а паны уже опять гнали мужика на барщину, опять свистел кнут управляющего… как и раньше. Скуржевский. Вас, может, и вправду обидели… Однако вся нация… Бартош. Какая же это вся нация? Когда мы стояли под Рацлавицами, паны, шляхта еще до первых выстрелов удирали, только пыль столбом! Все бросили, нас с косами под пушками бросили, а сами неслись куда глаза глядят. Ни один из ясновельможных, что служил в национальной кавалерии, не остался на поле! Все бежали в Краков свою шкуру спасать… А другие дома сидели, царских офицеров хлебом-солью встречали… Так кто же это вся нация? Тот, кто все бросал, шкуру спасая, или тот, кто погибал в бою? Капитан. Довольно болтовни! Любезный Скуржевский, что ты тут фамильярничаешь! Только время терять! Скуржевский. Костюшко… Капитан. Фантазер он был, ваш Костюшко, и вы с ним вместе, хотя офицер вы и изрядный, сударь. Только эти якобинские мечтания пора из головы выбросить. Ну, вот что, отправляйся за мундиром! Сейчас выступаем. Бартош. Покорнейше прошу… Капитан. Что? Охоты нет? И не надо! Видите, любезный пан Скуржевский, с хамом всегда так! Ты его хоть медом мажь, а он… Эх, фантазер был господин Костюшко, фантазер! Скуржевский. Брат, подумай. Что ты делать будешь? В чужой стороне… Бартош. В Жендовицы надо будет. Скуржевский. Как же ты? Столько пройти… Не выдержишь! А с нами… Бартош. Нет, не хочу больше… Говорил пан Костюшко… Говорил и пан староста Шуйский… Детей мне жалко, бабы жалко — под кнутом пана Травинского. На рассвете на барщину и до ночи на барщине… Надо идти, помочь… Скуржевский. Как же так, ведь вы же, сударь, шляхтич, вам даровано шляхетство! Бартош. Выбили из меня мое шляхетство палками, как только пану Костюшке впервые не повезло… Ох, выбили! Раз навсегда выбили! Так уж я только прошу милости: чтобы дозволили это вот с себя сбросить и идти… Капитан. Вот вам, сударь! Вот и вся польза от вашего амикошонства. Да иди ты с богом!
За сценой начинают маршировать отряды. Сквозь открытое окно ясно слышно песню:
Ой, Бартош, ой, Бартош,
Ой, остры косы наши…
За окнами оркестр, маршируют солдаты, та же песня.Скуржевский. Тяжело, что так выходит… Прощай, счастливо тебе и скоро дойти до отчизны… Бартош. До отчизны… Скуржевский. Ты придешь раньше нас! Неси же под Краков благую весть, на луга, на пашни, что идет генерал Домбровский, идет из итальянской земли в польскую! Неси братьям-крестьянам благую весть, что скоро засияет заря свободы и люди станут свободными. Бартош. Свободными — на барщине? Эх, другой путь к крестьянской отчизне… Скуржевский. Отчизна одна. Бартош.Оно, конечно, вы, пан офицер, ученый, вам лучше знать, чем мне, темному мужику… Но и меня научили, вбили мне палками разум в голову! Моя отчизна другая! Скуржевский. Опомнись, брат! Вспомни, что пан Костюшко… Бартош. Ох, помню я, помню манифесты пана Костюшки, что на бумаге остались! Перед панским крыльцом в Жендовицах, перед панскими усадьбами в Краковском, в Сандомирском воеводствах выбивали паны из крестьянских голов эти костюшковские манифесты плетьми, выгоняли из памяти австрийским оружием. Красиво вы, пан офицер, говорите, но только уж нет… Капитан. Пан Скуржевский, долго вы еще с этим хамом? Хватит, выступаем!
Движение, суета, оркестр снова играет «Бартоша».Скуржевский. Ах, боже мой, я-то думал, что вместе, что сообща… Бартош. Ясновельможному пану вместе с хамом?! Не беспокойтесь обо мне, пан офицер… Скуржевский. Один… трудно… Бартош. Оно, конечно, труден путь к крестьянской отчизне… Далек путь до крестьянской отчизны… и иной, чем панский, пан офицер, ох, иной! Но я дойду!..
Последние комментарии
24 минут 36 секунд назад
9 часов 16 минут назад
9 часов 19 минут назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 20 часов назад
2 дней 21 часов назад