Отчаянный рейс [Николай Андреевич Внуков] (fb2) читать онлайн

Николай Андреевич Внуков Отчаянный рейс

Снаружи, за замёрзшими окнами диспетчерской, глухо зарокотал двигатель автомобиля. Хлопнула дверь, и в комнату в клубах морозного пара вошёл человек в треухе и чёрном промасленном полушубке.

— Дежурный, путёвку на Уянду! — сказал он, обивая рукавицами снег с валенок. — Да побыстрее. Чтобы к утру обернуться.

— Вот твоя путёвка, Никитин, — сказал дежурный, поднимаясь из-за стола и протягивая вошедшему сложенный вдвое лист бумаги. — Только сегодня поедешь с пассажиром.

— С каким пассажиром? — вскинул голову Никитин. — Ещё не хватало!

— Вот твой пассажир, — показал диспетчер на Витальку, сжавшегося в углу. — Доставишь до самой Уянды в полном порядке и здравии. Парнишка на каникулы домой едет. К отцу.

— Да ты знаешь, какой у меня рейс? — закричал Никитин. — Отчаянный у меня рейс. Семь тонн горючего в цистерне! Да ещё по снежнику! Сам не знаю, как процарапаюсь к прииску. А ты мне ещё мальчишку! Спасибо!

— Но, но, потише, — сказал диспетчер устало. — Своим ты небось ёлку делаешь. А этому, значит, не надо? Ничего, довезёшь.

Никитин взял путёвку и оглядел Витальку с головы до ног.

— Ну что ж, собирайся, — сказал он. — Иди в машину.

Виталька подхватил свой чемодан и бросился вон из диспетчерской.

Бензовоз был похож на огромный танк, изготовившийся к бою. От радиатора несло жаром. Рифлённые ёлочкой покрышки колёс глубоко вдавались в дорожный накат.

Виталька взобрался в кабину и уютно устроился на пружинистом клеёнчатом сиденье. Чемодан он поставил между ног.

Через минуту появился Никитин, не глядя на Витальку, запустил двигатель и тронул машину с места.

Скоро посёлок исчез из виду. Осталась только белая лента дороги да высоко наметённые снежные сугробы по сторонам. Бензовоз шёл между ними, как по бесконечному ледяному туннелю.

— Из интерната? — неожиданно спросил Никитин.

— Из интерната, — ответил Виталька.

— В каком классе?

— В шестом.

— А зовут как?

— Виталий.

— Отметки-то хорошие отцу везёшь?

— Ничего, — ответил Виталий.

— Тогда молодец.

Больше он не проронил ни слова, только задумчиво глядел на дорогу, слегка поворачивая баранку руля.

Виталька тоже молчал. Водитель показался ему человеком суровым и чем-то рассерженным. С таким было неловко разговаривать. Если захочет — пусть начинает сам.

Скоро Виталька задремал, убаюканный монотонным гуденьем двигателя, а потом и вовсе заснул, откинув голову на пружинистую спинку сиденья. Во сне он видел приисковый клуб, отца в праздничном костюме и сияющую разноцветными огнями пушистую ёлку. Ёлка медленно поворачивалась на своём основании, огни её разгорались всё ярче и ровно гудели от напряжения.

— Папа, — сказал Виталька, — ведь лампочки могут перегореть! Надо их выключить!

— Не перегорят, — спокойно сказал отец. — В праздник они не перегорают…

Потом всё кончилось. Что-то треснуло, и он сунулся лбом вперёд. Уши заткнуло плотной тишиной.

— Вот проклятая! Чтоб её… эту дорогу. Кажется, втяпались.

Виталька медленно приходил в себя. Перед ним качался подбородок Никитина, заросший щетиной. Над подбородком шевелились тонкие сухие губы.

Никитин ругался свистящим шёпотом. Бензовоз стоял перед белой стеной. Воздух в кабине быстро остывал. Сквозь переднее стекло виднелась плотная снежная гора.

— Засели! Говорил я диспетчеру, что рейс отчаянный. Не поверил. Теперь вот… получай.

— Где мы? — спросил Виталька.

— На семьдесят втором километре. Видишь, сопки пошли. Ты спал часа два.

Он рванул дверцу кабины и спрыгнул на дорогу. За ним вылез Виталька. Воздух застрял в горле. Виталька прикрыл нос рукавицей и закашлялся.

— Холодно как…

— Градусов тридцать пять, — сказал Никитин. — Африка.

Они разминали ноги возле машины. Голова у Витальки ещё гудела от сна. Перед глазами мигали ёлочные огни. Придя в себя, Виталька огляделся. Дорога кончалась у подножия снежной горы. Вероятно, с вершины сопки сорвалась лавина и перегородила путь.

Виталька шагнул к завалу и пнул ногой пристывшую к дороге серую глыбу. Снег скрипнул, как высохшая земля.

— Что теперь делать? — вздохнул Виталька.

— Что, что… — Никитин обошёл вокруг бензовоза, ударил кулаком по баллону заднего колеса, заглянул под шасси. — Засели, парень, как следует… Они там, на прииске, кроют нас почём зря. Начальство поторопилось — радиограмму с автобазы отправили ещё вчера вечером. Они ждут нас сегодня. Ждут и надеются.

Витальку удивило и обрадовало, что Никитин сказал не «меня», а «нас». Значит, теперь он не просто пассажир, а человек, который в какой-то степени отвечает за срок доставки горючего на прииски. И шофёр не считает его ненужным грузом.

— Топор у нас есть в пожарном ящике, и лопату я прихватил на случай, — сказал Никитин.

Они вскарабкались на горб завала.

Бензовоз стоял на высшей точке подъёма. С обеих сторон дорога катилась вниз, опоясывая сопку нешироким карнизом. Слева, сразу за обочиной, ломаной чертой светлел край обрыва. Там, в глубине, домики между сопками. Уже смеркалось. А справа, на гладком склоне, по которому съехала на дорогу лавина, ещё тлел короткий северный день.

— Здорово, — сказал Виталька, заглядывая на другую сторону завала. — Тут и бульдозером не пробьёшься…

— Да, брат, попали мы с тобой в историю… — пробормотал Никитин.

Перехлестнувшая трассу лавина была неширокой — всего шагов десять — двенадцать. И всё же разобрать вручную такую массу мёрзлого снега было невозможно.

Никитин ходил по хрустящим, крахмальным глыбам, срывался ногами в ямы, хлопал себя рукавицами по бёдрам и думал.

Витальке хотелось спать. Ресницы склеивало морозом. Он округлил губы и выдохнул плотную струйку пара. Воздух зашелестел, как папиросная бумага. Это значило, что мороз жал под сорок.

— Дядь Никитин, — попросил он. — Дай топор. Холодюга. Хоть немножечко снег порубаю…

Они спустились к бензовозу.

— Хуже нет этих приисковых рейсов. Подзагоришь — никто не выручит. Машины здесь раз в неделю ходят и то поодиночке, — ворчал Никитин, доставая из ящика топор и лопату. — Я уж как не хотел идти в этот рейс… А вот пришлось… Нельзя же людей оставить без праздника. На, держи. Я вместе с тобой покопаю. Попробуем сделать подъезды…

Виталька прикинул топор на руке, врубил его в снег. Лезвие пошло со скрипом, точно в дерево. Никитин отогнул рукавицу, взглянул на часы.

— Скоро четыре. Столовка у них на прииске добрая. Сейчас бы пару оленьих почек с гречневой кашей да стакашка два чаю…

…Через час Витальке стало казаться, что машина остановилась перед завалом ещё вчера. Время кончалось. Время застыло поперёк дороги тяжёлым снежным сугробом. Остались только равномерные взмахи топора, которым Виталька вытёсывал белые кирпичи, да визг лопаты, въедающейся в снег. Руки ломило от напряжения. Полушубок мешал работать. Виталька сбросил его. Стало полегче.

«Сколько сейчас: шесть? семь? — думал Виталька. — И когда остановится Никитин? Надо же передохнуть».

Он ни за что не остановился бы раньше шофёра. Ему не хотелось казаться в глазах Никитина слабым. Да и не был он слабым. Он вспомнил, как весной вместе с отцом за воскресный день напилил из брёвен два кубометра чурбаков, а потом они вместе раскололи их на дрова. Вечером, после работы, они пили чай и отец одобрительно посматривал на него, а потом сказал:

— Сегодня был настоящий день. Ты у меня молодец.

…Через рубаху проступал пот, трещал на плечах ломкими корочками. Брови превратились в клочья ваты, прилепленные на лбу. Они стягивали переносье, мешали смотреть.

Наконец лопата перестала визжать.

— Идём запустим двигатель. Как бы радиатор не заморозило, — сказал Никитин.

В быстро нагревшейся кабине стало уютно. Никитин включил лампочку на приборном щитке. Пространство за стеклом кабины перестало быть огромным. Теперь у них был свой маленький человеческий мирок, заброшенный в мёртвые сопки между Индигиркой и Уяндиной. Назад по дороге — семьдесят два километра до ближайшего посёлка. А до прииска больше ста.

— Ты чего гонишь без удержу? Смотри, парень, быстро выдохнешься, — сказал Никитин.

— Это не я, это вы гоните, — улыбнулся Виталька.

— Я, я… я-то взрослый. А ты… Тебе сейчас сколько, тринадцать?

— Не, тринадцать мне в марте будет. Седьмого числа.

Никитин посмотрел на мальчика.

— Устал?

— Не. Я работать могу, не сомневайтесь.

— А я и не сомневаюсь. Я вижу. Ну, отдохни.

Шофёр откинулся в самый угол кабины, потянулся. Хрустнули колени.

— У тебя отец-то кем на прииске?

— Сменным мастером.

— На подземке или на открытых работах?

— На россыпи.

— Трудно сейчас на открытом воздухе работать.

— Конечно, — сказал Виталька. — Только он привык. Он уже четырнадцатый год на приисках.

— Так что, выходит, ты здесь и родился?

— Здесь, — сказал Виталька. — На Бурхале. А вы шофёром давно?

— Шесть лет скоро. Раньше я на такси работал в Москве.

— А сюда зачем уехали? Разве в Москве плохо?

Никитин задумался.

— По правде, надоело сидеть на одном месте, — сказал он. — Живёшь, живёшь, и земли, на которой живёшь, толком не знаешь. Захотел посмотреть. Пошёл в райком, взял путевку. Люди у нас везде нужны.

— Хорошо у нас, правда? — спросил Виталька.

— Хорошо. Если бы плохо было, я бы сразу уехал. А теперь вот прижился…

— А мне в Москву очень хочется, — мечтательно сказал Виталька. — Папа в отпуск обещал съездить показать.

— Успеешь ещё. Успеешь и в Москву, и в Ленинград, и на Чёрное море…

Несколько минут посидели молча.

— Ну, идём пошуруем, — сказал Никитин, приглушая двигатель.

Ночная темь поднималась из долины, заливала дорогу. Небо опустилось совсем низко, подмяло под себя сопки. По глыбам завала текли струйки ледяного ветра, больно стегали по щекам. Ой, как не хотелось вылезать из тёплой кабины бензовоза!

Никитин выключил лампочку на приборном щитке и включил фары. Свет пробил в сумерках овальный туннель и упёрся в белую стену, изрубленную топором. Сугроб оставался таким же высоким, как и вначале. Работы не было видно.

— Вот что, — сказал Никитин. — Сейчас будем срезать верхушку завала. Может быть, и пройдёт машина. Будем надеяться, что снег не осядет.

Снова заскрипел топор и завизжала лопата.

Наверху завала ветер гулял широко, вольно. По склону сопки ходили снежные вертуны. Мороз забирался под полушубок, обжигал тело, высекал слёзы из глаз.

Площадку разровняли быстро — снег не надо было выкидывать наверх, он сам катился по косогору в тёмную пропасть распадка и чуть слышно хлопал глубоко внизу.

Через полчаса начали прокапывать съезд по другой стороне завала. Здесь было темно, свет фар жёлтым заревом стоял над головами. Никитин кашлял и бормотал что-то вполголоса. Виталька поминутно растирал шарфом щёки, нос и подбородок. Грубая шерсть ссаживала кожу. В ссадины затекал пот, и лицо горело и мёрзло одновременно. Топорище вертелось в руках — пальцы потеряли цепкость. Он старался не отставать от шофёра, но усталость пересиливала его. Временами он даже не замечал, куда ударяет топором. Кружилась голова. «Скорее бы кончить, — тяжело стучало в висках. — Скорее… Скорее… Скорее…» Может быть, машина пробьётся, и тогда он через несколько часов увидит отца. Отец, наверное, уже ждёт. Приготовил подарок. Интересно, что? Прошлый раз он подарил ему замечательные собачьи унты, вот эти самые, что сейчас на ногах… А потом в приисковом клубе будет ёлка. И он будет сидеть рядом с отцом, разговаривать, смеяться, смотреть на танцующих… И не будет кругом этой холодной темноты, ветра, снега…

— Ну, кажется, всё… — сказал Никитин. — Зачищать много не надо. И так съедем… — Он сбросил рукавицу и ребром ладони согнал пот со лба. — Идём к машине, отдохнём малость.

Они влезли в кабину бензовоза.

Вспыхнула лампочка, подсветив снизу багровое лицо Никитина с жаркими пятнами на щеках.

— А ты, парень, молодец. Настоящий северянин. Без тебя я копался бы здесь до самого утра…

— Дядь Никитин, — сказал Виталька. — Вы обязательно приходите к нам встречать Новый год. Хорошим гостем будете. Сдадите горючее и приходите. Спросите, где Балабины живут. Вам каждый покажет. Ладно?

— Ладно, — сказал шофёр. — Только бы выдержал снег.

Он выкурил папиросу и резко отжал стартер. Машина дёрнулась. Двигатель отчётливо выговорил: «Да, так… Да, так…» — и заработал мощно и ровно.

— Попробуем нашу работу, — сказал Никитин.

Бензовоз заревел, напрягся и полез на завал. Он лез огромным чёрным бизоном, разворачивая под собой крупные глыбы снега. Люди в кабине не знали, что делается под колёсами, — впереди лежала прорытая ими гладкая, серебристо-золотая в электрических лучах дорога. Она казалась и прочной и зыбкой одновременно.

«Давай. Давай. Давай. Давай!» — в такт с двигателем колотилось сердце Витальки.

— А, проклятая!

Семитонная тяжесть обрушила какую-то пустоту в недрах сугроба, машина завалилась набок, колёса провернулись вхолостую несколько раз подряд.

— Надо было цепи… — вспомнил Никитин.

Но колёса вырвались. Машина выровнялась.

Оба вздохнули.

— Пронесло…

И тотчас зад бензовоза провалился куда-то вбок. Было слышно, как громко плеснул керосин в цистерне. Виталька полетел на Никитина, ударился лицом о его плечо, лязгнул зубами. Машина всё продолжала оседать, задирая вверх радиатор. Виталька и шофёр теперь не сидели, а лежали на задней подушке сиденья.

«Лавина ползёт!» — догадался Виталька. Перед глазами мелькнуло: дно долины, лопнувшая цистерна, вдребезги смятая кабина, чёрная кровь на снегу…

— Ой! — вскрикнул он, рывком распахнул дверцу кабины и выкатился наружу.

Никитин заглушил двигатель.

В колючей темноте они ползали под передком машины, хватались руками за обжигающий металл, пытаясь понять, что произошло.

Через пять минут всё стало ясно. Часть лавины рухнула вниз, площадка на горбе завала покосилась и едва сдерживала бензовоз, глубоко осевший задними колёсами на самом краю обрыва.

Никитин сорвал с себя меховую безрукавку и, прижавшись к горячей крышке капота, начал отстёгивать отеплитель радиатора.

— Давай! — крикнул он. — Давай, Виталька! Давай! Все тряпки под колёса. Всё барахло. Всё, что есть!

Он сунулся в кабину, выхватил лопату и начал отбрасывать снег из-под колёс. Виталька помогал ему прямо руками. Страх вышиб из его тела всю усталость.

— Ну и дела… Чуть мы с тобой не сковырнулись, — прошептал Никитин. — Ещё бы полметра, и конец…

Одежду и отеплительный кожух расстелили под машиной.

— Давай тронь помаленьку, я посмотрю, — сказал Виталий. — Подтолкну, если надо.

Он не заметил, как перешёл с шофёром на «ты». Сейчас он не чувствовал себя мальчишкой. Он был наравне с Никитиным. Он был его помощником, сменщиком и вместе с ним отвечал за машину.

Никитин сел за руль. Он зажёг папиросу и затянулся несколько раз. Потом бросил окурок.

— Давай! — махнул рукавицей Виталька.

Бензовоз с рычанием потянул под колёса кожух, приподнялся, как для прыжка, потом устало засопел и съехал обратно в прежние выбоины.

— Ещё газку! Ещё! — заорал Виталька, подставляя плечи под выпуклый зад цистерны. В этот момент он верил, что помогает машине. Изо всех сил он пытался удержать её на краю обрыва.

На этот раз колёса смешали со снегом безрукавку и поднялись выше. Сто двадцать сил ревели в двигателе. Ослепительный голубоватый свет фар резал ночь.

— Ну!.. Ну!.. Ну!.. — бормотал Виталька, всем телом налегая на холодный металл.

«Только бы выдержал снег!»

Цистерна медленно поднималась. Холодная тяжесть всё меньше давила на Виталькины плечи и, наконец, съехала с них. Двигатель на секунду затих, потом неистово рванул и вынес машину на ровное полотно дороги.

И Виталька почувствовал, что, хотя они вырвались, радоваться он не мог — не было сил.

Никитин отвалился назад и ощутил затылком заднюю подушку сиденья. Она была прохладной и мягкой. Он посидел немного с закрытыми глазами, потом снял руки с чёрного круга руля. Снял осторожно, как с клавиш рояля.

— Виталий! — окликнул Никитин, вылезая из кабины. И ещё раз: — Виталий!

Темнота давила со всех сторон. Противно дрожали колени. Тяжело переставляя ноги, он прошёл несколько шагов назад.

Две колеи, протёртые колёсами, темнели на склоне сугроба. Они поднимались на завал и кончались там, обрезанные новым оползнем. Край завала всё-таки не выдержал последнего рывка. И на самом краю, над гибельной глубиной, подвывающей ледяным ветром, стоял Виталька — маленькая фигурка среди огромной северной ночи.

— Виталь! Чего стоишь? Ведь вырвались! — Шофёр захлебнулся жгучим воздухом, подбежал к Витальке и схватил его за плечи. — Милый ты мой! Ведь вырвались, понимаешь?

— Вырвались, дядь Никитин, — как эхо отозвался Виталька.

— Идём в кабину, — сказал шофёр. — Помощник ты мой дорогой… Я у тебя сегодня обязательно буду гостем.

На Чукотке, за две тысячи километров от них, где-то между островами Большой и Малый Диомид, уже начинался новый год.