Чапаёнок [Софья Абрамовна Могилевская] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Софья Могилевская Чапаёнок
Митя
Митя жил в маленьком степном городе Балакове. Город стоял на Волге, тихий, весь в зелени, с широкими сонными улицами и богатыми хлебными складами на берегу. Зимой из степи налетали холодные ветры, заносили домишки по самые окна глубокими снежными сугробами, со свистом проносясь по балаковским улицам, вырывались прямо к замёрзшей Волге. А летом Митя любил выходить в степь. Степь была тут же, за городом. Куда хватал глаз, колыхалось серое море ковыля, пахло горькой полынью, душистой мятой, и кузнечики стрекотали от восхода до захода солнца. Матери своей Митя не помнил. Она умерла давно. И жили они с отцом вдвоём в ветхом домишке на самой окраине города. Мите ещё не было одиннадцати лет, когда началась гражданская война. В сёлах и станицах Поволжья, как и по всей стране, создавались отряды Красной гвардии, которые шли защищать от врагов молодую Советскую республику. В Балакове тоже организовался красногвардейский отряд. Одним из первых в этот отряд пошёл отец Мити — грузчик Фёдор Горелов.
Однажды вечером
Однажды вечером отец стал собираться из дому. Была тогда ранняя весна 1918 года. Он надел ватный пиджак, туго подпоясался, прицепил гранату, похожую на бутылку, и взял винтовку. — Ты куда? — удивился Митя. Отец подошёл к Мите, провёл рукой по его коротким волосам и сказал: — Нынче ждём белых в город. Вот и хотим встретить их как полагается, всем отрядом. Дали знать товарищу Чапаеву, чтобы шёл со своими на выручку. Мало нас. А всё равно город не отдадим белякам… О Чапаеве Митя слыхал. Чапаев — здешний, балаковский. Вернувшись с германской войны, собрал в городе Николаевске[1] отряд и воевал против белых за советскую власть. — А отряд у Чапаева большой? — спросил Митя. — Не маленький, сотен восемь наберётся. Против чапаевского отряда никто устоять не может. Геройский отряд! — А сам товарищ Чапаев? — Про него уж и толковать нечего. Как узнает про бесчинства белых, в гнев войдёт, по воздуху шашкой полоснёт и крикнет: «Много крови будет пролито за эту кровь! Вовеки не забудем!». Тут уж держись беляки! Пощады им от Чапаева не будет… У Мити дух занялся. Вот он каков, товарищ Чапаев. Хоть бы разок на него глянуть! Отец натянул картуз и шагнул к двери. — Ты, Митюха, ложись спать-то. А коли один без меня забоишься, пойди к дедушке Капитонычу, у него ночуй. — Я не боюсь, — сказал Митя. — А чего мне бояться, раз товарищ Чапаев со своим отрядом на выручку идёт! — Тогда ладно, — сказал отец. — Ты у меня молодчина! — Погоди, — остановил отца Митя. — А конь у него какой? — У кого, сынок? — Да у товарища Чапаева… — Хороший конь… добрый конь! — А масти какой? Рыжий? — Говорят, рыжий… Сам не видел. — Раз говорят — рыжий, значит рыжий! — обрадовался Митя. Рыжим и должен быть конь у храброго командира, товарища Чапаева. Да ещё горбоносый, поджарый!.. Настоящий донской скакун. Митя хотел ещё спросить у отца, каков из себя товарищ Чапаев, да не успел. Отец вышел из дому. Хлопнула за ним дверь, и больше Мите не пришлось спрашивать у него ни о чём… Ночью мальчик спал спокойно. Ему виделись хорошие сны: сам Чапаев на рыжем скакуне.«Где отец?»
Митя проснулся от холода. Было ещё очень рано, в окно глядел дождливый весенний рассвет, а входная дверь была почему-то настежь. Митя с тревогой прислушался. Видно, отец ещё не возвращался. В доме было очень тихо. Вдруг совсем близко, может даже на соседнем дворе, гулко и тяжело ударил снаряд. Весь дом затрясло от этого удара* Стёкла в окнах задребезжали, и дверь с силой захлопнулась. Митя испугался, скорей спрыгнул с лежанки, на которой спал, и присел на полу под окном. На улице щёлкали винтовки, доносились чьи-то крики, голоса… Мите стало страшно. «Пойти разве к дедушке Капитонычу…» — подумал он и, осторожно прижимаясь к стене, выглянул в окно. Неясные в сером рассвете, мимо бежали люди — по двое, по трое, отстреливаясь на ходу. У одного он увидел на рукаве красную повязку. Такую же носил отец. Они бежали в сторону дороги. У Мити упало сердце: «Наши отступают…». Но вот снова, один за другим, разорвались два орудийных снаряда. Митя ничком упал на пол, закрыв руками лицо… Когда же всё стихло и он снова выглянул в окно, на улице было светло и пусто. У дома, стоявшего напротив, не хватало половины крыши, а на дороге неподвижно лежал человек с красной повязкой на рукаве. «Где отец? — с испугом подумал мальчик. — Почему не вернулся домой?» Он торопливо сунул ноги в старые отцовы сапоги и выбежал на улицу.«Товарищ Чапаев где?»
У соседских ворот Митя сразу увидел дедушку Капитоныча. Старик стоял, прислонясь к забору, и плакал. Слёзы текли по его морщинистым тёмным щекам, ветер мотал длинную седую бороду. — Дедушка! — крикнул Митя и схватил старика за рукав. — Дедушка, чего ты плачешь? — Город белые взяли… Наших всех… весь отряд порубили… И сына моего, Ванюшку… — А мой папка где? — крикнул Митя. — Товарищ Чапаев где? — И, не дожидаясь ответа, он побежал в ту сторону, откуда ещё доносилась негромкая и частая перестрелка. Вот он добежал до конца улицы. Дальше шли сады и огороды. Он обогнул плетень и увидел перед собой степь — пустую, чёрную, холодную… А выстрелы почему-то раздавались уже с другой стороны, на другом краю города. В горле у Мити пересохло. Ноги подкашивались и вязли в раскисшей весенней земле. Порывистый ветер дул в лицо. Но Митя всё равно бежал вперёд. Скользил, падал, но, не останавливаясь, всё бежал и бежал, сам не зная зачем и куда.В овраге
И вдруг из крутого оврага, где так часто играл он с ребятами, раздалось тихое ржанье. Конь в овраге! Откуда в овраге конь? Митя разом остановился. Не может этого быть! Ему послышалось. Но голос коня раздался снова. Он звучал тихо, настойчиво, будто призывал на помощь. Митя, не раздумывая, свернул в сторону и по узкой, еле приметной тропке побежал к оврагу. Видно, здесь и происходила самая страшная схватка. Под натиском вражеских войск красногвардейский отряд отступил к оврагу. Зарубленные казачьими шашками, потоптанные конскими копытами, лежали убитые красногвардейцы на последнем весеннем снегу. И возле одного из них, около командира, стоял конь. Подняв голову, будто охраняя своего погибшего хозяина, он тихим голосом звал на помощь. Митя стремительно сбежал вниз и сразу увидел своего отца. Широко раскинув руки, лежал отец на снегу, и винтовка была с ним рядом. Митя наклонился, тронул его за руку и дрожащим голосом сказал: — Пап, папка, вставай… Вставай; папка… Но отец не шевельнулся. Он не встал, не улыбнулся Мите, не подёргал кончик своего длинного уса. Он не щёлкнул Митюшку по затылку крепкими, жёлтыми от махорки пальцами. Он лежал неподвижный, тихий. Глубокая рана темнела у него на виске, а глаза, широко открытые и застывшие, глядели в небо…Совсем один
Митя, спотыкаясь, брёл по улице, ничего не видя перед собой, ничего не замечая. Сколько времени пробыл в овраге, он не знал. Но солнце стояло уже высоко, и небо, ещё недавно закрытое тяжёлыми тучами, всё очистилось, стало просторным и голубым. — Эй, Митька! Митюха, подожди!.. — раздался за спиной весёлый голос: его догонял соседский Гринька, самый лучший друг-приятель. Но Митя не остановился. Он даже головы не повернул. Всё тем же усталым шагом он понуро продолжал идти. — Да обожди ты, Митя! — догнал его Гринька. — Послушай, чего расскажу… Чапаева видел?.. Нет? Эх, разиня! Где ж ты шатался всё утро? Он с отрядом прискакал. Вот это командир! Как беляков саданёт! В момент город очистил. Беляки здесь и часу не продержались… — Отца у меня зарубили… — тихо проговорил Митя и усталыми, сухими глазами посмотрел на приятеля. Гринька сразу осекся. Замолчал и остался стоять посреди дороги. А Митя шёл дальше. Он помнил слова отца, которые тот сказал, когда первый раз пришёл с солдатской винтовкой за спиной: «Если меня убьют, сынок, ступай тогда в ревком. Вызовешь товарища Чуркина. Он тебя не оставит в случае чего…». В городе снова были свои — красные. Значит, нужно было немедля идти в ревком, к товарищу Чуркину. — Тебе куда, парень? — остановил Митю часовой, который стоял у крыльца большого дома. На крыше дома висел красный флаг, а над крыльцом кумачовый плакат. На плакате меловыми буквами стояло: «Вся власть Советам!». Это и был ревком. — Пусти, дяденька! — попросил Митя, стараясь как-нибудь прошмыгнуть под рукой часового. — Мне очень надо. — Нечего, нечего тут делать… Шагай обратно! Часовой сурово взял Митю за плечо и повернул от дверей. — Мне, дяденька, к товарищу Чуркину, — упираясь, проговорил Митя. — Мне очень нужно… — Нет товарища Чуркина. — Куда ж он уехал, дяденька? — упавшим голосом проговорил Митя, и сердце у него похолодело. — Вчерашний день… убит, — тихо ответил часовой. — А ты ему кем будешь? Но Митя ничего не ответил. Молча сошёл с крыльца, сел на брёвнышко возле дома, закрыл лицо руками и заплакал. Теперь он был один, совсем один… Один в целом свете.Человек в бурке
— Чего ревёшь-то? А ещё хлопец! — услыхал Митя насмешливый голос и увидел перед собой человека среднего роста, в папахе, сдвинутой на затылок, в мохнатой бурке, небрежно накинутой на плечи. Сбоку висела богато разукрашенная серебром шашка. Через плечо ремни, револьвер. Глаза, светло-синие, почти зелёные, прозрачные, смотрели пристально. Мальчик поскорее утёр рукавом глаза, нос и отвернулся. Не хотелось ему разговаривать. Но человек в бурке ждал ответа. Митя неохотно проговорил: — Нынче отца убили… — Кто убил? — быстро спросил человек в бурке. — Ясное дело — беляки. Он сам красный был. — А мать где? — Мать у меня давно померла… Я теперь один остался… И слёзы, которые никак нельзя было удержать, снова потекли по щекам. — Погоди, погоди… Ты не плачь. Сейчас чего-нибудь надумаем. В Саратов тебя, что ли, отправить? — В Саратов? — удивился Митя. — Зачем в Саратов? — Там детские дома есть… для сирот. Тебя возьмут. — Нет! — отрезал Митя. — Я в Саратов не поеду. — Не поедешь? — Человек в бурке был удивлён и озадачен ответом. — Куда ж ты хочешь? Митя немного подумал и вдруг решительно проговорил: — К товарищу Чапаеву в отряд хочу… Раз отца убили, я буду вместо него с белыми драться. — Вот ты каков! Человек в бурке ещё пристальнее, но теперь как-то иначе посмотрел на Митю. — А не мал? — Ничего, справлюсь, дяденька! Я, поглядеть, ростом небольшой, а ловкий. — Ну ладно, — после небольшого раздумья сказал человек в бурке, — ладно, быть по-твоему. Будем воевать вместе за Советскую страну! Исаев! — крикнул он небольшому чернявому пареньку, который стоял неподалёку и, улыбаясь, прислушивался к разговору. — Сведёшь мальчугана в обоз. Пускай его приоденут, покормят… У нас в отряде останется. Так и скажи — Чапаев приказал!Неужели Чапаев?
— Это, значит, вы и есть?.. — оторопело спросил Митя, широко раскрытыми глазами уставившись на Чапаева. — А что? — усмехнулся Чапаев. — Не похожий, — выпалил Митя. Чапаев усмехнулся ещё веселей. — Чем же не похож? — Я думал, у Чапаева ус чёрный… и конь рыжий… и сам повыше… — Да ведь конь у меня, так и есть, рыжий. А усы, видишь, не удались… Ничего не поделаешь! Как тебя звать-то? — Митя. — Митя? Вот и хорошо! Ну, Митя, пока прощай, скоро свидимся.Мальчик отвернулся — не хотелось ему разговаривать. Но человек в бурке ждал ответа.
И он скрылся в дверях ревкома так быстро, что Митя больше ничего не успел ему сказать. А солнце сияло по-весеннему, ярко и тепло. Высоко в небе, как колокольчик, звенел невидимый жаворонок. Даже вода в большой луже на дороге засверкала, заблестела, заиграла… Хорошо стало кругом! — А ну-ка, хлопец, без мечтаний! — проговорил Петя Исаев, главный ординарец товарища Чапаева. — Пошли! Буду тебя в отряд определять. — Дяденька… — и веря и не веря тому, что произошло, спросил Митя, — дяденька, а он вправду Чапаев? Петя Исаев в ответ засмеялся: — Вот чудак! Да разве по нему не видно?
Митя стал кашеваром
Первое время Митя находился в обозе при походной кухне. Он помогал однорукому кашевару Федосею Михалычу. В бою с белоказаками осколком гранаты Федосея Михалыча ранило повыше локтя. Долго лежал он в госпитале, и долго лечили его, а всё-таки руку пришлось отнять. Врачи признали Федосея Михалыча не годным к военной службе, но старик не захотел уйти из чапаевского отряда. «Кашу стану варить — и то от меня польза» — сказал он, возвращаясь в отряд. Но варить кашу одной рукой было всё-таки трудно, и Федосей Михалыч был доволен, когда к нему в помощники определили Митюшку. А Мите эти дела были знакомы. Не раз чистил он дома картофель, разжигал огонь, таскал воду, промывал крупу. Не мог нахвалиться своим помощником Федосей Михалыч. «Ну что за парень! Что за работничек!» — приговаривал он, поглядывая на Митино старанье. Только мешать варево он ни разу Мите не доверил. — В чём, в чём, а в этом деле, Митюшка, сноровка требуется! — говорил он, с трудом перемешивая одной рукой густую жирную похлёбку. — Не усмотришь, пропустишь — пригорит. Что нам тогда делать? Срам будет, коли мы наших бойцов пригоревшим кормить станем… В обозе Митя привык ко многому. Частенько во время сражений походная кухня бывала близко к месту боя. И не раз снаряд, свистя, пролетал над ними. «Голову пригибай, Митя! — кричал ему тогда Федосей Михалыч. — Голову, голову береги…». Голову-то Митюшка, конечно, берёг, как приказывал ему Федосей Михалыч, но про себя думал: коли угодит снаряд прямо в повозку с котлом, тут уж нагибай не нагибай, а голову на плечах едва ли удержать. Случалось им стоять с утра до ночи за прикрытием и ждать, когда кончится бой, чтобы покормить усталых и голодных бойцов горячей похлёбкой. Случалось мокнуть под дождём и страдать от солнца. Случалось под свист пуль отступать вместе с отрядом. Но это бывало редко. Чапаевцы почти никогда не отступали. А вот в наступление отряд шёл часто. Тогда Федосей Михалыч и Митюшка садились на повозку и гнали коней, чтобы не отстать от своих.Митя знакомится с Алексеем
С одной стороны наступали белоказацкие сотни. С другой стороны — офицерские полки. Неприятель старался замкнуть в кольцо всё Поволжье и отрезать хлебные и сытные места от Москвы и Петрограда (так назывался в то время Ленинград). Положение, в котором находился отряд Чапаева, было трудное: против него наступали враги и лучше вооружённые, и обученные лучше, и намного превосходившие численностью. И вот, несмотря на трудность положения, Чапаев решил нанести удар противнику, чтобы, как говорят по-военному, вырвать инициативу из рук врага. Все свои силы он стянул к селу Подшибаловке, а противник занимал сёла Орловку и Ливенку. В тот вечер, когда Митя познакомился с Алексеем, чапаевцы уже второй день стояли в Подшибаловке. Наступали сумерки. Федосей Михалыч отправился на провиантский склад за провизией, а Митя стал приводить в порядок несложное кухонное хозяйство: мыть и чистить котёл. Это было Митиной обязанностью. Только успел Федосей Михалыч скрыться за поворотом, как прямо на Митю выскочил верховой. Осадив коня у самой повозки с котлом, он крикнул: «А ну-ка, паренёк, налей похлебать, да погорячей!» — и сдёрнул кубанку с курчавой светлой головы. Митя отлично знал, что в котле ничего не осталось, что всё давным-давно съедено, а всё-таки для виду заглянул внутрь и поскрёб по стенкам длинным разливным ковшом. — Пусто! — с сожалением сказал он: кудрявый всадник ему понравился. — Ты бы пораньше… — Пораньше нельзя было. Пораньше знаешь где был… Вон там! — он кивнул туда, где, Митя знал, находились Орловка и Ливенка, занятые противником. — Понял? — Понял, — сказал Митя. Видно, всадник был из конной разведки, раз его так далеко носило. — Ну, коли нет горячего, где-нибудь ещё перехвачу. Голодным не останусь. Словоохотливый всадник пришёлся Мите по душе. — Обожди, — сказал он, — тут у меня чуток сала есть… и хлебушка найдётся. Верховой перекинул через седло ногу и соскочил на землю. — Это дело! — сказал он и протянул Мите большую, крепкую руку. — Будем знакомы: Алексей Новиков. Можешь звать просто Лёшкой… А тебя не Митюхой ли величать? Митя удивился: — А ты почём знаешь? — А что, не Митюха разве? — Верно. Митя. — То-то же! Это у меня от роста такая догадка. Такой длинный уродился — мне кругом всё видно да всё слышно. Опять же, с коня почти не слезаю. А с коня ещё виднее. Митя засмеялся. Ишь ты, какой весёлый! А с краюхой как управился! Всю подъел. И сала ни кусочка не оставил. А теперь аккуратно стряхнул с себя крошки, вытер губы. — Слышь, Митя, приходи к нам в конную разведку — гостем будешь. На том конце села стоим… Придёшь? — Приду! — Ну, пока прощай! За угощенье спасибо! Алексей вскочил на коня, крепко шлёпнул его ладонью, и в один миг и конь, и всадник скрылись за сараями. Митюшка проводил их глазами. Лихой кавалерист! Крепко, ладно сидит в седле. Будто влитой! Из винтовки тоже, небось, стреляет как полагается, без промаха. А на вид немногим постарше Мити. Ну сколько ему? Годов семнадцать?Митя отправляется в гости
Новый знакомый так понравился Мите, что он, не откладывая в долгий ящик, на другой же день отправился в конную разведку. Село было большое, длинное, и загибалось оно широким полукругом, вроде подковы. «Коли мне на тот край улицей идти, — подумал Митя, — я до вечера не дойду. Нужно взять прямо через луг». Так он и сделал. И, видно, не один Митюшка был догадлив: неширокая, крепко утоптанная тропа протянулась, соединяя оба края села. Митя шёл по тропинке. Ветер обвевал его лицо, а нежаркое осеннее солнце золотило скошенные поля, уже пожелтевшие листья деревьев и переливалось красным пламенем на кистях рябины. «Вот ведь как… — думал Митя, быстро вышагивая по тропке. — Война идёт, а незаметно. Мужики с полей хлеб свозят, не торопятся. Бабы на пруду бельё полощут. А коровы — те траву жуют. Им хоть бы что! И гуси пасутся. Ишь ты, важные! А ведь в соседних сёлах (это Митя хорошо знал) беляки. И, может, завтра сильный бой будет…». Далеко, за смутно виднеющейся лиловатой полосой кустов, расположились передовые цепи, передовая линия красных бойцов. А ещё дальше, там, где небо слилось со степью, невидные для глаз, находились одно подле другого Орловка и Ливенка. Митя шёл быстро и даже не заметил, как, пройдя луг, вышел на другой конец села. Вышел он прямо к высокому дому с окнами, обведёнными голубыми резными наличниками. На крыльце дома, играя на ветру, висел красный флаг, и по обе стороны ступенек стояли, задрав носы вверх, пулемёты. На завалинке, как раз против этого дома, сидел Алексей Новиков и небольшим сероватым бруском острил шашку.Митя мечтает
— Здорово, Митя! Пришёл? — встретил Митю Алексей. — Я, видишь, шашку острю, а сейчас буду начищать. Приказ получен — в разведку отправляться… Хороша? — спросил он, вертя перед Митей шашку и любуясь чистым блеском стали. Митя кивнул. Что там говорить: шашка была загляденье! — А ты попробуй, до чего остра! Бритва… Митя осторожно и с уважением дотронулся до остро отточенного лезвия и вдруг спросил: — Лёша, а что в том доме? — Как что? Штаб… ясное дело! — Ну-у?.. И товарищ Чапаев там? — Ясное дело. Где ж ему быть! Сидит — сражения обдумывает. — Ну? В каком окошке? Алексей ответил не задумываясь: — В крайнем. Теперь Митя с особым интересом стал смотреть на дом и на крайнее оконце, светло озарённое солнцем. А вдруг откроется сейчас это крайнее оконце, выглянет Василий Иванович Чапаев, увидит Митю и крикнет его! «Здорово, — скажет, — Митюша! Ну, как жизнь? Не пора ли тебе настоящим делом заняться?». И ответит ему Митя: «Пора, пора, товарищ Чапаев! Мне страх как надоело кашеварить?» — «Куда же тебя назначить, Митя?» — спросит Чапаев. А Митя ему: «Куда хотите, назначайте, товарищ Чапаев, а уж я не подкачаю!» — «Ладно! — скажет товарищ Чапаев. — Назначаю тебя в конную разведку…» Ох, до чего бы славно!Но Чапаев был далеко
Сколько Митя не вглядывался, не открылось стеклянное оконце и не выглянул из него Василий Иванович. Был в это время Чапаев далеко, совсем в другом месте. Ещё утром его вызвали в штаб армии, чтобы согласовать совместные действия против неприятеля. Было решено завтра дать сражение под Орловкой и Ливенкой. К вечеру все вопросы были выяснены, и Чапаев стал собираться к себе в часть, в село Подшибаловку. — Подожди маленько, Василь Иваныч, — предложил кто-то из командиров. — Конных вперёд вышлем — пусть пощупают. Как бы на беляков не налететь… — Нельзя ждать! — коротко сказал Чапаев. — Каждая минута дорога. — Ждать не хочешь — возьми хоть верховых с собой. Смотри, сцапают тебя с твоим тарантасом! Чапаев только головой покрутил: — Пустое! Ничего не будет. Отстреляемся в случае чего. Не впервые этой дорогой едем. — Бубенцы сними хоть! — не унимался командир. — За три версты слыхать, что едешь. Чапаев только засмеялся в ответ: — Вот и хорошо! Пусть звенят. И пусть знают, что Чапай едет, — посторонятся!Пулемёт на тарантасе
Ездили на тарантасе всегда втроём — товарищ Чапаев, ординарец Петя Исаев и кучер Аверька. С ними всегда был пулемёт «максим». Кучер Аверька сидел на козлах. Лицо у него было красное, обветренное, нос луковицей, а на шее, даже в самую жару, толстый шерстяной шарф, чтобы не задувало. В этом шарфе Аверька и ночью спал. На откидном сиденье, спиной к Аверьке, помещался Петя Исаев. Сидел он напротив пулемёта и в любую минуту мог начать из него строчить. В ногах у Пети стоял ящик с запасными пулемётными лентами. А пулемёт «максим» находился на главном сиденье тарантаса. Стоял он на двух колёсиках, похожий на маленькую пушку. У него был внушительный вид: одним словом, кто свой — ничего, а чужой — не суйся. Товарищ Чапаев сидел рядом с пулемётом, а если приходилось отбиваться от неприятеля, пересаживался к Пете. Как только выехали из того села, где находился штаб армии, Аверька подхлестнул свою тройку, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и тарантас помчался вперёд. Так на тугих вожжах отмахали они с десяток вёрст. Вблизи села Клопихи дорога раздвоилась: налево полезла в гору и уткнулась в самое село; направо, обогнув холм, скрылась в кустах. — Василь Иваныч, — осипшим от пыли и ветра голосом спросил Аверька, попридержав коней и повернув голову к Чапаеву, — по какой дороге поедем: по той или по этой? — По какой короче? — спросил Чапаев. — Через Клопиху, стало быть, попрямее будет, — ответил Аверька. — Так и дуй! Аверька приподнялся, тряхнул вожжами, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и кони повернули налево, на село Клопиху.Кучер Аверька
Недаром любил ездить Чапаев с кучером Аверькой. С кем только не приходилось гонять ему по извилистым и прямым дорогам, но как с Аверькой — ни с кем не ездил. Как степной ветер, неслись у Аверьки кони, ураганом взметало за ними серую дорожную пыль, будто на волне качало лёгкий тарантас. «Эх, чёрт, леший!» — покрякивал от удовольствия Чапаев. Любил он быструю езду. У села Клопихи пустил Аверька лошадей рысцой. В село въехали не торопясь. — Теперь, Василь Иваныч, можно сказать, почти что дома, — сказал Петька. — За околицу выедем — полдороги останется. На широкой улице было пусто. Тарантас легко катился по уезженной дороге, покачиваясь на упругих рессорах. И вдруг — откуда только взялась! — сбоку прямо к тарантасу подбежала женщина в тёмном платочке. Задыхаясь, пробежала несколько шагов вровень с тарантасом, держась правой рукой за крыло, и быстро зашептала: — Родненькие, да куда ж вы приехали? Ведь белые здесь… И так же внезапно, как появилась, исчезла, оставшись где-то позади. Не успела она договорить, как все трое — и Чапаев, и Петя, и Аверька — увидели неприятельских солдат, выходящих из проулка. «Аверька, назад!»— крикнул было Чапаев. Но было поздно. Солдаты увидели чапаевскую тройку. Опешив от неожиданности, они все разом остановились, потом заговорили между собой и, на ходу сдёргивая винтовки, ринулись к тарантасу. Чапаев выхватил наган. — Аверька! — крикнул он злым и хриплым голосом. — Гони! Гони, чёртов сын! Гони что есть силы вперёд! Аверька судорожно огрел кнутом коней, заорал неистовым голосом, и кони взвились и понесли… Петю Исаева толкнуло назад, потом дёрнуло вперёд. С трудом удержавшись на сиденье, он схватился за пулемёт. И «максим», задрожав всем своим стальным телом, застрочил. Тут поднялось такое, что и передать трудно. — Эге-ге-ге-ге-ге! — вопил Аверька. «Тра-та-та-та-та!» — заливался пулемёт. «Бах, бах, бах!» — гремел наган Василия Ивановича. А сзади раздавались выкрики, трещали винтовочные выстрелы. Из хат выбегали офицеры, солдаты и, увидев пыль за чапаевским тарантасом, беспорядочно стреляли вдоль улицы.Ускакали!
Несколько минут кони неслись без оглядки, грозя опрокинуть тарантас. И лопни в этот момент рессора или случись ещё что-нибудь, пришёл бы всем троим — и Чапаеву, и Пете, и Аверьке — конец. Не миновать бы им смерти. Далеко за селом, когда смолкли выстрелы и крики, Аверька остановил тарантас. Кругом разостлалась степь с прямой и ровной дорогой. Кони были в мыле, тяжело раздували мокрые бока, поводя налитыми кровью глазами. Аверька снял картуз, обтёр рукавом вспотевший лоб и стал разматывать шарф. Так жарко ему ещё никогда не было… — Как, Василь Иваныч? Ничего?.. — спросил он, тяжело дыша. Чапаев снял папаху, оглядел со всех сторон. Нашёл пробоину, поковырял в ней пальцем и снова надел. — Ничего! — ответил он. Голос у него был сердитый. Злые огоньки блестели в глазах. И, усаживаясь на прежнее место, рядом с «максимом», прибавил: — Глупо от шальной пули на тот свет переправиться. В бою — давай! Это я понимаю. Можно. А так… Ну, гони, Аверька! Не будут дураками — враз за нами конных бросят… Гони!Чапай приехал
Митя всё ещё был в гостях, а Лёшка всё ещё возился со своей шашкой, когда Чапаев подъезжал к Подшибаловке. Издали они услыхали весёлые бубенцы чапаевской тройки. Звон их, лёгкий и заливистый, с каждой секундой доносился всё ближе и яснее. — Чуешь? — прошептал Митюшка, прислушиваясь к звону знакомых бубенцов. — Товарищ Чапаев… — Приехал! — согласился Алексей, не поднимая головы от шашки. — А ты сказывал — сидит у себя в хате, бои обдумывает… Он немного обиделся на Алексея: зачем зря говорить, коли не знаешь? — Значит, кончил обдумывать, — уверенно проговорил Алексей и, засмеявшись, прибавил: — Проверять ездил. — Чего проверять? У Мити расширились и заблестели глаза. — «Чего, чего!» — передразнил Алексей. — Чего может проверять Чапаев? Ясное дело: местность и расположение сил противника… Да ты лучше послушай, музыка-то какая! Мандолина! Алексей несколько раз резанул шашкой над головой, и она с тонким свистом рассекла воздух. Митя вздохнул и с завистью сказал: — Мне бы такую! — Тебе?.. Зачем? — Воевать. Алексей засмеялся: — А кашу кто варить будет? Митя обиделся. — Что же, только мне всё и варить? — сердито проговорил он. — Пусть другие какие-нибудь варят. А я воевать хочу! Возвращаясь к себе, Митя твёрдо решил с кашеварским делом распроститься. Конечно, жаль было Федосея Михалыча. Как ему с одной рукой управляться? Ведь дел-то набиралось много. С утра до ночи они возились возле походной кухни. «Ничего, будет у него другой помощник, — решил Митя, — а я воевать хочу!».Совещание в штабе
Пока Митя, лёжа в сарайчике на сене, обдумывал, как ему стать настоящим боевым чапаевцем, в штабе у Чапаева шло военное совещание. Собрались командиры и комиссары всех полков и батальонов. Чапаев сообщал план предстоящего боя. — Задача наша — выбить неприятеля из Орловки и Ливенки, пока к нему не подошло подкрепление и пока он не успел захватить железнодорожную линию Саратов — Николаевск. Сизый махорочный дым густым облаком плавал над столом. Лампа-молния ярко освещала лица командиров. Вид у всех был сосредоточенный, напряжённый.В штабе у Чапаева шло военное совещание.
Не отрываясь, все смотрели на карту, на которой был точно расчерчен план завтрашнего наступления. Чапаев говорил коротко, отрывисто: — Четвёртый полк снимется ночью и в темноте подойдёт прямо к самой Орловке, с северо-западной стороны. Третий полк обойдёт Орловку с юго-востока. Разницы и пугачёвцы пойдут с северо-востока… Тут мы сожмём кулак — им и податься некуда! Понятно? От дыхания людей, от лампы-молнии в горнице стояла неимоверная духота. Да тут ещё и хозяйка избы расстаралась: вовсю нажарила печь. А окошки растворить никак нельзя — не такое совещание, чтобы при открытых окнах разговоры вести. Василий Иванович обтёр рукавом намокший лоб и продолжал: — Первый залп даст батарея четвёртого полка. Как услышим, враз и начнём дело. Только нужно враз, непременно враз! Понятно? В ответ загудели голоса: — Как не понять! — Конечно, понятно! — Всё ясно! Справимся… — Вот-вот, ребята! — проговорил Чапаев. — Главное, верить надо, что победишь. Если есть вера в победу, если знаешь, за что борешься, непременно победишь! Всё было сказано. Теперь это пойдёт по полкам, а в полку — по батальонам, а там — по ротам, взводам. С вечера каждый командир будет знать задачу, которую придётся выполнить в завтрашнем сражении.
Ночь перед боем
Совещание в штабе кончилось далеко за полночь. Один за другим уезжали командиры и комиссары в свои части отдавать распоряжения перед боем. Когда в хате никого не осталось, вышел и Чапаев. Он открыл дверь на маленькое под навесом крыльцо, опёрся о шаткие перильца и глянул в небо. Стояла непроглядная ночь, чёрная, строгая и по-осеннему мрачная. Резкий ветер бросал в лицо дождём. По небу носились низкие рваные тучи. Село казалось пустым и вымершим. Только из немногих окон пробивался неяркий, желтоватый свет. Так иной раз бывает осенней порой: долго держится летняя жара, печёт солнце, синеет яркое небо, и вдруг всё круто ломается — в одну ночь наступает вот такая сырая и холодная непогода. Чапаев сошёл с крыльца и, хлюпая по лужам, обогнул хату. Стало ещё темнее. Казалось, из степи вместе с ветром и дождём сюда приползла чёрная, густая тьма. Но вдалеке, там, где под открытым небом расположились передовые части, видны были мерцающие огни костров. Острый глаз Чапая разглядел возле костров отдельные фигуры бойцов. Кое-где — одинокие, склонённые к огню. Может быть, дежурные подбрасывают мокрые щепки, чтобы не дать пламени погаснуть. А кое-где Чапаев увидел и кучки по три-четыре человека. Эти, наверно, кипятили чай в задымлённых котелках, перекидываясь шутками, прибаутками, смешливыми словцами. Задумавшись, смотрел Чапаев на эту знакомую, столько раз виденную им картину. Ночь перед боем… Вот они сидят, лежат, спят, его бойцы, его чапаевцы, истомлённые долгими походами, жестокими сражениями. А завтра поутру, чуть засереет рассвет, пойдут они в бой; то залегая, то вскакивая, двинутся они на врага цепями… И пока не выбьют из села, не погонят вспять, никто не остановится, никто не повернёт назад, все будут идти вперёд. Многих недосчитаются они после этого боя. Многие останутся лежать на мокрой от дождя осенней земле. Что ж, коли придётся отдать свою жизнь — и он, их командир, и они, его бойцы, знают, за что дерутся и умирают.Конь Чечик
Пошарив рукой в кармане, Чапаев вытащил два маленьких измызганных куска сахару. Повертел их в руке, снова сунул в карман и пошёл к конюшне. Ещё издали он услыхал, как сочно хрустят лошади овсом и, переступая с ноги на ногу, стучат по деревянному настилу. Василий Иванович осторожно приоткрыл ворота большого крытого двора. — Кто идёт? — сурово окликнул дневальный, сразу вырастая из густой тьмы. — Свой… — Товарищ Чапаев?! — Дневальный, перекинув с руки на руку тяжёлую винтовку, приблизил лицо к Чапаеву. — Я, — ответил Чапаев. — Признал? — Признал. — На коня хочу глянуть. И Чапаев протиснулся в крайнее стойло, где стоял его донской жеребец — золотисто-рыжий Чечик. Узнав Чапаева, конь заржал тихо и радостно: «Здравствуй, хозяин! Что так долго? Я соскучился». Чапаев нащупал в темноте мягкую, шелковистую гриву, легонько потрепал коня за ушами и сунул ему припасённый сахар. Конь вкусно захрустел и тепло задышал ему в лицо, почти касаясь влажными ноздрями. Замечательный конь был у Чапаева! Сколько раз выручал он его из беды! Сколько раз уносил от настигавшего врага! Сколько раз мчал в самый жар битвы! А уж когда нужно было внезапно скрыться, Чечику равного не было. Один раз от верной смерти спас Чапаева. Случилось ехать Чапаеву степью с небольшим отрядом конных. Было их человек десять, не больше. Ехали бездумно, врага не ждали, разведку не высылали. Путь лежал через невысокий холм. Чапаев опередил отряд и прежде всех выехал на гребень холма. Глядь, впереди белоказаки! И не мало — сотни две. Тут дело ясное: коли заметят — конец. Налетят, растерзают… Только Чапаев не дал им приглядеться. Вмиг припал к шее коня и на ухо шепнул: «Ложись…». Чечик подогнул ноги, лёг вместе с Чапаем и пропал в высокой траве, будто куда провалился. Такая у него была выучка. А своим Чапаев успел крикнуть, чтобы не показывались на гребне холма. Отличный конь был у Чапаева! Тут уж сказать нечего. Чечик живо сгрыз оба кусочка и потянулся за новыми. Но больше сахара у Чапаева не было — последний отдал любимцу. Потрепав коня за холкой, он провёл рукой по атласному боку и вышел. — До утра, дружок! — сказал он на прощанье.На рассвете
День занялся хмурый и неясный. Дождь перестал, но ветер по-прежнему свистел и пронизывал до костей. Чапаев со штабом и ординарцами находился на небольшой возвышенности. Он плотно сидел на коне, а мохнатая бурка, свисая широким плащом, защищала его от дождя и ветра. Всё было готово. Ждали сигнала — первого орудийного залпа. В темноте полки незаметно подошли почти вплотную к Орловке, и теперь в неясном рассвете выступали расплывчатые контуры хат, высокой церковной колокольни. Было тихо. Бойцы лежали цепями, тесно прижавшись к мокрой земле. Каждый накопал перед собой невысокий бугорок. Ни шороха, ни смеха, ни шуток. А курить и подавно было запрещено. Только из деревни чуть доносилось предрассветное пение петухов. Лёгкий холодок пробегал у всех по спине. Такой озноб всегда пробирает перед боем, даже в самый жаркий день, даже самых бывалых бойцов. Чапаев поднёс к глазам бинокль, медленно оглядел всё поле, посмотрел на часы и обернулся к начальнику штаба. — Все на местах? — спросил он. — Всё в порядке, Василий Иваныч. И вдруг откуда-то сбоку, точно в ответ на вопрос Чапаева, разрывая тишину, громко и тяжело ударил первый орудийный залп, и на сером небе сверкнули первые разрывы шрапнелей. — Есть! — вздрогнув, проговорил Чапаев и сильно натянул поводья. Рыжий конь высоко поднял голову, тряхнул гривой и, переступая с ноги на ногу, шагнул вперёд. Бой начался.Бой начался
В темноте, до света, Митя выскочил из сарайчика и, потихоньку от дяди Федосея, вместе с другими бойцами вышел из села. Пробрался он в самые передовые цепи, и до рассвета никто не обратил на него внимания. Он залёг в неглубокий окопчик и лежал смирно, маленький и незаметный, стараясь согреть зазябшие руки. Он совал их то в карманы, то за пазуху, то дул на покрасневшие, холодные пальцы. Первый залп показался Мите неожиданным, но не очень сильным. — Началось… — забывшись, прошептал он и сразу услыхал подле себя сердитый, приглушённый голос: — Ты откуда взялся? Марш отсюда сей минутой! С левого бока лежал бородатый чапаевец в солдатской серой шинели, с красной лентой на барашковой кубанке. — Чтобы я тебя здесь не видел! Марш в деревню! Митя растерянно посмотрел на грозного соседа. Бежать через всё поле назад в деревню? На глазах у всех бойцов? А коли сам Василий Иванович увидит? Стыд-то какой! Срам какой! На всю жизнь опозоришься. Да разве после такого кто поверит, что он может стать смелым бойцом, настоящим чапаевцем? Да и, кроме того, стрельба развернулась в полную силу. Вообще бежать-то каково под пулями! Боязно… — Дяденька, — как можно жалобнее захныкал Митя, — я, дяденька, лучше здесь останусь… Тяжёлые снаряды, пролетая над их головами, рвались далеко позади. Начала отвечать батарея противника. — Свалился тут на мою голову — теперь отвечай… Как убьют, что тогда? Но Митя уже знал, что сосед его никуда не погонит. По голосу Митя понимал, что может остаться здесь, в этом окопчике, на самом переднем крае чапаевских войск. Сразу осмелев, он бойко тряхнул головой и по-хозяйски стал располагаться, прежде всего вытащив где-то добытую щербатую обломанную шашку. — Ничего, дяденька, цел буду. Не убьют! — сказал Митя и, подмигнув бородатому, даже засмеялся.В цепи
Снаряды рвались над Орловкой, освещая то одну, то другую часть села. Митя видел, как в нескольких местах занялся пожар. Горели сараи, овины. Ярко, как огромные смоляные факелы, выбрасывая к небу огненные языки, полыхали скирды сухой соломы. И на фоне яркого зарева метались тёмные фигурки неприятельских солдат. Вдруг Митя увидел Чапаева. Близко, совсем рядом. Он медленно шёл позади цепей, разговаривая с командиром полка. Чуть поодаль ординарцы вели их коней. Митюшка забыл обо всём. И про снаряды, которые, свистя, проносились над головой. И про холодный ветер. И про дождь, который снова стал хлестать в лицо колючими ледяными каплями. Он повернулся лицом к Чапаю и не спускал с него глаз, ловя каждое его движение. Да не только он — все бойцы смотрели на любимого командира. Лицо у Чапаева было сосредоточенное и немного хмурое. Брови сурово сдвинуты. Он задавал командиру полка быстрые и короткие вопросы. — Фланг? — донеслось к Митюшке. — Обеспечен согласно диспозиции! — также коротко ответил комполка. — Кто оставался в резерве? Командир ему ответил, но Чапаев громко и сердито бросил: — Слабого оставил командира… Заменить! Чёрная бурка, прикрывая его плечи, свисала до самой земли. Вдруг сбоку подскакал верховой. Осадив коня, не спешиваясь, он наклонился к Чапаеву и стал ему говорить. Чапай сразу повернулся к своему ординарцу Пете Исаеву и приказал: — Коня! Кинув ещё несколько слов командиру, он вскочил на коня. Мгновенье — и всадник в чёрной бурке и рыжий конь пропали в завесе дождя. — Куда ускакал? — повернувшись к соседу, спросил Митя. — Об этом нам знать не положено. Видно, где-нибудь неладно — вот и за ним… Без него разве обойдутся! — Ничего он не боится? — спросил Митя, всё глядя в ту сторону, куда ускакал Чапаев. — А чего ему бояться? С таким и нам не боязно — хоть в огонь, хоть в воду! — проговорил Митюшкин сосед и, вдруг рассердившись, крикнул: — Голову прячь! Голову, дурень, держи ниже!.. «Все на один лад, — подумал Митюшка. — И дядя Федосей, и этот… Всё об голове да об голове. Что там голова! Хоть ещё разок поглядеть бы на Чапая!».Перед атакой
Вдруг раздалась команда: — Перебежка! Сразу вся цепь вскочила, и все кинулись вперёд. Митя тоже побежал со всеми. И бежал, пока не услышал новую команду: — Ложись! Все разом легли на землю, и Митя тоже. С минуту он лежал неподвижно, а потом потихоньку поднял голову и огляделся. Он увидел, что цепь впереди, а он отстал. Тогда он пополз на животе, пониже опустив голову, потому что пули так и свистели, так и жужжали в воздухе. Короткими перебежками двигались бойцы. Каждый знал только одно: слушать своего командира. Теперь Митя, стараясь не отставать, бежал рядом со своим бородатым соседом. Как и тот, подчиняясь словам команды, он падал и прижимался грудью к земле, наскоро окапываясь ладонями и шашкой. И всякий раз, когда припадал к земле, облегчённо вздыхал. Так спокойно казалось лежать и так страшно под пулями! До Орловки было уже недалеко. Перед тем как идти в атаку, чапаевцы залегли в глубокой меже. Теперь снаряды рвались вокруг них на лугу. То здесь, то там взлетало густое чёрное облако. И Мите казалось, что земля уже ходит под ним ходуном и весь воздух содрогается. Но вот со стороны Орловки быстрыми, короткими бросками пошли неприятельские цепи. Митя ясно видел, как вскакивают серые в завесе дождя солдаты с погонами, как устремляются вперёд, ложатся на землю, чтобы через мгновенье снова вскочить и бежать. Митя глядел, а сердце у него колотилось шибко-шибко. Ещё немного — и добегут, а там начнут колоть штыками, рубить шашками… Страшно! А с нашей стороны почему-то молчок. Ни выстрела, ни звука. Все лежат, не шевелятся. Может, от страха? Митя покосился на бородатого соседа. Тот смотрит в сторону, откуда набегают чужие солдаты, только незаметно, чтобы боялся. Поглядел Митя налево. И этот не боится. Брови сохмурил, лоб наморщил, крепко ухватил винтовку, даже пальцы побелели. Митюшка прикусил губу. Неужто он забоялся? Нет уж… Разве он трус? Разве он станет бояться? А всё-таки страшно лежать и видеть, как волнами, одна за другой, захлёстывая луговину, бегут цепи врага.Атака
А враг всё ближе, ближе… Кажется, ещё немного — и добегут, затопчут, уничтожат штыками молчаливо лежащие цепи чапаевцев. Но вот раздаётся осипший от волнения голос командира: — Невставать! Подпустить — и огонь по команде! Спокойно, спокойно, не робей, ребята! Сейчас мы им дадим жару… В ту самую минуту, когда сероватые фигуры вскакивают, собираясь ринуться вперёд, откуда-то сбоку, из-за кустов, ударила громкая пулемётная дробь. — Огонь! — тут же приказал командир и взмахнул рукой. Все только того и ждали. Сухо, чётко защёлкали винтовочные выстрелы. — Ещё огонь! — снова крикнул командир. Второй залп прозвучал ещё дружнее, крепче. А с другой стороны, из-за пригорка, уже затрещал, забил второй пулемёт. А там третий, четвёртый… Белогвардейцев как ветром повалило: они упали, прижались к земле. В этот самый миг Митюшка второй раз увидел товарища Чапаева. На своём великолепном рыжем коне, в развевающейся бурке, он выскочил откуда-то сбоку, из-за пригорка, и полным галопом понёсся вдоль цепей. Позади скакали ординарцы, вестовые, связные, и ближе всех главный ординарец — Петя Исаев. По цепям пронёсся чуть слышный шёпот: «Чапаев… Чапай… Василь Иваныч…». Не было бойца, не было командира, который не оглянулся бы на Чапаева.Чапаев выскочил из-за пригорка и полным галопом понёсся вдоль цепей.
Смерть Чечика
Близкий взрыв потряс воздух. Сверкнуло пламя. Столб земли взметнулся перед самой мордой коня. Конь вместе с Чапаевым будто провалился в яму. — Василь Иваныч! — рванулся к Чапаеву ординарец Петя Исаев. — Василь Иваныч! Чапаев лежал на земле. Края бурки, словно крылья подстреленной птицы, широко раскинулись возле него. Петя Исаев соскочил с коня: — Василь Иваныч… А по цепи из уст в уста уже передавалась страшная весть: — Чапай убит!.. Убили Чапаева!.. И туда, где под буркой лежал Чапаев, несмотря на огонь врага, со всех сторон бежали командиры, красноармейцы. Петя сдёрнул с Чапаева бурку. Повернул к себе его голову. Наклонился к его лицу. — Василь Иваныч! — вдруг крикнул он. — Жив! Куда ранен? Скажи… Сейчас санитаров… Я мигом… По щеке Чапаева текла тонкая алая струйка, но глаза были живые, блестящие. — Пустое! Ничего не надо… Коня посмотри, что с ним. Я-то цел. Помоги ногу высвободить. Рыжий конь был убит. Убит наповал. Только сейчас, минуту назад, он скакал вперёд, полный сил и жизни. А теперь — лежал на земле, разметав свою огненную гриву, согнув передние ноги, будто и мёртвый собирался скакать.«Вперед, за мной!»
Меж тем враг оправился и снова готовился к атаке. Он шёл на сближение мелкими, незаметными перебежками. Но Митя этого не видел. Закрыв лицо, он дрожащими губами повторял: «Убили, убили, убили…» И бойцы, растерянные, подавленные горем, не замечали, что противник всё ближе и ближе… Вдруг Чапаев вскочил. — Вперёд, ребята, за мной! — крикнул он таким голосом, что его услыхали все. — Не бывать такого, чтобы Чапая тронула вражья пуля! За мной! Ура! Митя вздрогнул и отнял ладони от лица. Жив, жив Чапаев! Щека в крови, но жив, командует, бежит вперёд… Вся цепь разом вскочила, сорвалась с места, и бойцы с винтовками наперевес рванулись за Чапаевым. — Товарищи, вперёд, за мной! Ур-ра! Ур-ра! — кричал он, взметнув над головой шашку. — Вперёд, на врага! Тут Митя тоже вскочил, тоже поднял повыше свою обломанную шашку и закричал тонким пронзительным голосом: — Ура, за Чапаем! Ура, на буржуя! Задыхаясь от быстрого бега, он боялся только одного: чтобы ему не отстать от бойцов и от товарища Чапаева, который был впереди всех. По-прежнему рвались снаряды, свистели пули, вырывая из рядов то одного, то другого. Вон бородатый красноармеец, что ещё недавно был соседом Мити по окопчику. Вдруг он остановился и, выгнувшись всем телом, медленно, боком повалился на землю. Митя оглянулся, хотел вернуться к бородатому, но Чапаев был впереди. И Митя изо всех сил побежал вперёд за Чапаевым… Ничто не могло остановить наступательный порыв красных войск. Они ворвались в село Орловку, захватывая пулемёты, орудия, подводы со снаряжением, пленных.«Идём, тебя товарищ Чапаев требует!»
Даже представить было невозможно, что недавно на подступах к селу, да и в самом селе шло жестокое сражение. Умытое дождём, уже спокойно сияло солнце. Мокрая зелень ярко блестела. А посерёдке улиц уже беззаботно расхаживали куры, разговаривая со своим огромным, важным петухом. И бабы, уже звеня вёдрами, бежали за водой, переговариваясь с красноармейцами, поившими у колодца коней. И уже где-то забористо заливалась гармошка и тренькала балалайка. Правда, издали ещё доносились отдельные перекаты орудийных залпов — это другие красные части продолжали гнать противника. На улицах ещё валялись разбитые повозки, брошенные винтовки. Виднелись глубокие воронки — следы взорвавшихся снарядов. Кое-где чернели обгорелые строения. Казалось, ещё не рассеялся в воздухе пороховой дым и горький запах пожарищ. Но это было уже делом прошлого. Митя ходил по селу и всюду смотрел дядю Федосея. Но обозы ещё не подтянули, знакомой двуколки нигде не было. И хотя Мите до смерти хотелось есть, потому что утром ничего не пришлось пожевать, он, высматривая однорукого кашевара с походной кухней, не столько думал о горячей похлёбке и хорошей краюхе хлеба, сколько о том, какой ответ придётся ему держать дяде Федосею, когда тот его начнёт бранить за самовольный поступок. Да, попадёт ему по первое число! Это уж обязательно. Вдруг его окликнул знакомый голос: — Эй, хлопчик! Митя остановился. Прямо на него, рукой придерживая шашку, шёл чапаевский ординарец Петя Исаев. — Ты нынче в Потаповском батальоне был? — пристально разглядывая Митю, спросил Петя Исаев. Сердце у Мити вдруг забилось шибко-шибко. Неужто Чапаев его приметил? — Был, — распрямляя плечи, ответил он. — Тогда идём. Тебя товарищ Чапаев требует.В штабе Чапаева
Когда Митя прошёл мимо часового в просторные сени, он сразу услышал шумный многоголосый говор. Петя Исаев пинком открыл дверь, за которой слышались голоса, и Митя шагнул через порог. Здесь находился штаб Чапаева. Горница была полна народу и голубого махорочного дыма. В углу, возле окна, красноармейцы-связисты налаживали телефоны. А на столе, у стены, где были навалены бумаги и карты, на дребезжащей машинке выстукивал донесение командир-штабник. Здесь же стоял Чапаев и что-то читал по бумажке. Стол посреди комнаты был накрыт скатёркой, и на нём, поблёскивая медными боками, фыркал и пыхтел огромный, двухведёрный самовар. Когда Митя вошёл, все сразу смолкли и посмотрели в его сторону. И Чапаев, подняв глаза от бумажки, бросил на него быстрый взгляд. — Теперь рапорт, и можно за чай! — сказал он и начал читать, громко и медленно выговаривая каждое слово: — «Доношу, что бой под Орловкой и Ливенкой закончился полным разгромом противника. Участвовали четыре стрелковых полка и один кавалерийский полк. Противник потерял убитыми до тысячи человек…». Сколько подвод? — обратился он к сидевшему за столом начальнику штаба. — Подсчитали? — Подсчитали. Двести пятьдесят, — быстро ответил тот. — Двести пятьдесят. Так и пиши: «Двести пятьдесят подвод со снарядами, десять пулемётов…». А винтовки подсчитали? — Да разве их так сразу подсчитать! Их там тысячи навалены. Не успели! — Ладно, точные сведения дадим дополнительно, а пока напишем: «…и много тысяч винтовок». Так. «В бою тяжело ранен вновь назначенный командир второго полка Курсаков, убит помощник командира третьего полка товарищ Спицын и командир батальона того же полка. После боя под Орловкой и Ливенкой противник занял Липовку, откуда был выбит и бежал в Брыковку». Давай подпишу. Во время диктовки Чапаев несколько раз искоса взглядывал на Митю, застывшего у дверей. И всякий раз, когда Митя ловил этот быстрый, немигающий взгляд, внутри у него и тревожно и радостно ёкало сердце: «Тебя товарищ Чапаев требует…». Хорошо это или плохо? Он не знал. Но на всякий случай держался поближе к двери.«Чапаёнок»
— Куда ж ты? Из хаты норовишь, вояка? — размашисто подписавшись на отпечатанном рапорте, сказал Чапаев и повернулся к Мите. — На белых петухом лезешь, а от своих бежать? — Я не бегу… — испуганно прошептал Митя. — Это ты почему же без приказа из обоза удрал? Думаешь, мал, так для тебя законы не писаны? А? Митя вспыхнул, и сердце у него покатилось прямо в пятки. Вот, оказывается, зачем его Чапаев требовал! — Ну, — продолжал Чапаев, поглаживая рыжий ус, — чего ж молчишь? — Мне, товарищ Чапаев, надоело кашу варить! — вдруг выпалил Митя. Дружный смех раздался в комнате. Но Чапаев не засмеялся, а нахмурился: — Вот это да! Ему надоело кашу варить… А может, мне надоело белых колотить? Может, мне гулять охота? Так я всё кину и айда из дивизии? Так, что ли? — Товарищ Чапаев, — готовый провалиться от стыда, крикнул Митя, — разве я из дивизии хочу? Я не хочу из дивизии. Я хочу белого буржуя бить! — Ишь, какой скорый! — проговорил Чапаев, внимательно приглядываясь к Мите. — Ишь, чего захотел… — Так разве я не чапаевец? — готовый зареветь от обиды, проговорил Митя. — Только зря не бахвалься, сказал Потапов (он тоже был тут). — Подрастёшь — увидим. Может, и правда станешь настоящим чапаевцем. А пока ты ещё… чапаёнок… — Хватит, — сказал Чапаев. — Хватит с него. Поругали — и хватит. А ты помни, парень: чтобы больше самоуправства не было… Митя молчал. Уж скорее бы прогнал его Чапаев с глаз долой. Уж скорее бы остаться одному и нареветься вволю. — Ты-то сегодня чего-нибудь ел? — спросил Чапаев вдруг совсем другим голосом. — Нет… — А есть-то, небось, охота? — Охота, — глотая слёзы, прошептал Митя. — Вот то-то и оно-то. А хочешь без каши обойтись! Как же мы воевать будем, коли нас никто кашей кормить не станет? Ну, иди садись, вояка, с нами чаевать! — уже совсем ласково проговорил Чапаев, подталкивая Митю к столу. — Бери пирог. Вон румяный, видать — пропёкся! — и он показал Мите на большой пирог с поджаристой коркой.Песня Чапая
После чая Митя не знал, уходить ему или не уходить. Никто ему ничего не сказал. Он остался и забился в уголок. Вдруг Чапаев запел. Запел он тихо, вполголоса, словно пел для себя, о самом своём сокровенном. И все, кто был в горнице, — все его боевые товарищи тоже запели. Запели они как-то все сразу, не глядя на Чапая, не глядя друг на друга, и запели так слитно, будто у всех у них был один общий голос. Никогда прежде не слыхал Митя чудной этой песни. Была она про молодого узника. В сырой темнице сидел этот узник, а за решёткой орёл манил и звал его с собой на волю. Задумчиво и тихо пел Чапай:Митя прощается с дядей Федосеем
Утром Митя сразу отыскал дядю Федосея. Возле пруда, под широкой раскидистой ветлой, он увидел знакомую двуколку с котлом, знакомых коней, щипавших траву, а возле повозки однорукую фигуру кашевара. Сердце у Мити сладко защемило. Так всегда бывает, когда после долгой отлучки возвращаешься обратно домой. Митя бегом побежал к пруду. Ох, и удивит же он сейчас дядю Федосея! Сколько новостей за один день! А новости-то какие! Наверно, Федосей Михалыч и не поверит, что он был в гостях у самого товарища Чапаева. С ним вместе чаевал, песни пел, а потом на его бурке всю ночь проспал. — Дядя Федосей! Дядя Федосей! — кричал Митя, подбегая к старику. — Дядя Федосей… И тут произошло то, чего Митя никак не ждал. Сначала дядя Федосей, вздрогнув, быстро обернулся на Митин голос и зашептал: — Целёхонек, целёхонек, весь как есть целёхонек… Потом вдруг нахмурился да как крикнет: — А ну-ка, иди сюда, сорванец, я тебя сейчас настегаю! — и взял в руку верёвку. — Будешь ты у меня самовольничать? Нет, вы только подумайте! Он и вправду решил Митю отстегать. — Не тронь! — сердито сказал Митя. — Меня теперь верёвкой драть не положено. — Это почему? — возмутился старик. — Новости какие! — Но верёвку, однако, отбросил. И вдруг — вот поди и разберись, что к чему, — вдруг начал как-то по-бабьи: — Эх, Митя, Митя! Не жалеешь ты меня, старика! Где только тебя не искал! Измучился весь. Думал — убили. Хоть бы словечком упредил, хоть полсловечка сказал бы… — Разве пустил бы? — вздохнув, проговорил Митя. А сам подумал: как же ему получше сказать дяде Федосею, что он теперь с кашеварством решил распроститься? Эх, дал бы он себя лучше маленько постегать, и то легче было бы сказать старику! — Всыпал бы! — вдруг снова рассердился дядя Федосей. — Не поглядел бы, что тебя стегать не положено. Одной рукой всыпал бы так, что горяченько стало… — Вот видишь… — грустно сказал Митя и снова вздохнул: чем дальше, тем труднее было начать разговор про уход. И тут Митя сделал то, что бывало делал, когда ранней весной вместе с ребятами прибегал на Волгу купаться: он набрал полон рот воздуху, даже глаза сожмурил и, точно так же, как бултыхался вниз головой в ледяную весеннюю воду, одним духом вымолвил: — Ищи себе другого помощника, Федосей Михалыч! Меня нынче товарищ Чапаев в разведку назначил. Сказав это, Митя отвернулся: у старика был такой несчастный и растерянный вид. Однако в конце концов всё обошлось как нельзя лучше. Дядя Федосей даже не пошумел — так на него подействовало имя Чапаева. Сам командир назначил — какие могут быть разговоры! Он только потребовал, чтобы Митя тут же, немедленно, со всеми подробностями рассказал, как дело было. Они присели рядышком на дышло повозки, и Митюшка с охотой рассказал один раз, и второй, и третий… С каждым разом его рассказ становился всё длиннее и всё необыкновеннее. Федосей Михалыч все три раза прослушал с одинаковым удовольствием. Он послушал бы и в четвёртый, но время вышло, и мальчику нужно было отправляться по новому назначению. Сначала Федосей Михалыч заставил Митю съесть две миски густого борща. Хоть Митя был сыт, но покорно съел, — не огорчать же напоследок старика! Потом Федосей Михалыч самолично уложил Митин вещевой мешок. Он сунул в него, наверно, полбуханки хлеба и здоровенный кусище копчёного сала. Можно было подумать, что Митя отправляется невесть куда, а не на другой конец села. Кроме того, Федосей Михалыч положил в мешок совсем новое, вышитое яркими петухами полотенце. Петухи Мите понравились. И вообще у него ещё ни разу не было своего полотенца. Потом наступила минута прощанья. Как полагается, они три раза поцеловались. — Ну, гляди, Митя, не подкачай! Чтобы мне, старому чапаевцу, за тебя краснеть не пришлось! — строго сказал Федосей Михалыч и потом грустно прибавил: — Не забывай старика, забегай, сынок… Привык к тебе… — Ладно, — сказал Митя и вдруг засопел носом. Потом Митя пошёл, а Федосей Михалыч долго смотрел ему вслед. И пока маленькая быстрая фигурка не скрылась за поворотом, он всё смотрел и вздыхал. Первые дни Митя частенько заворачивал к старому кашевару. Но в скором времени конную разведку перекинули в другое село, и бегать к старику стало далековато. А ещё через некоторое время старик простудился, заболел и после болезни уехал на поправку к себе в деревню.Митя получает боевого коня
Товарищ Чапаев приказал зачислить Митю в конную разведку, туда, где находился Алексей Новиков. И ещё приказал товарищ Чапаев дать Мите боевого коня, седло и всё, что полагается иметь настоящему бойцу. Сам командир Потапов пошёл с Митей выбирать коня. — Вон видишь того, мохнатого? — спросил Потапов, показывая на низкорослого конька с пушистой гривой, длинным хвостом, с ногами, одетыми будто в меховые бурки. — Его и возьмёшь! Никому он не годится: ростом мал. А тебе в самый раз — по мерке. На щеках у Мити заиграл горячий румянец. Он готов был тут же перемахнуть через плетень, потрогать, пощупать, погладить своего собственного, такого ладного боевого коня, но сдержался, подавил волнение и как можно степеннее спросил: — К строю приучен? Командир Потапов незаметно усмехнулся, но ответил, как полагается, с серьёзностью: — А кто его знает! Ведь конька у белых отбили. Надо быть, строй знает. Да ты не сомневайся — хороший конь! А седло и всё такое у начхоза получишь. Митя кивнул. — А кличка ему какая? — вспомнил вдруг он. — Да назови как вздумается. Конёк был чистой буланой масти, с белым пятнышком на лбу. Митя недолго думал: — Буду звать Буланым!Светящиеся часы
По случаю победы, одержанной под Орловкой, Чапаев получил награду — золотые часы. Часы были красивые, блестящие, и кто-то из командиров, его товарищей, когда увидел часы, шутливо сказал: — Теперь, товарищ Чапаев, тебе не придётся зажигать свет, если понадобится в темноте взглянуть время. Пожалуй, сами часы посветят, когда нужно. На шутку Чапаев ничего не ответил, только внимательно поглядел на часы. Ничего не скажешь: часы были превосходные, таких у Чапаева сроду не было. А насчёт освещения — это командир, конечно, пошутил. Однако когда Чапаев поглядел на часы в темноте, оказалось, что часы действительно светились: будто где-то внутри, в механизме, горела лампочка, а цифры и стрелки будто были прозрачными, и через них проникал свет. — Ловко! — сказал довольный часами Чапаев. А Петя — тот от восхищения даже языком защёлкал: — Теперь, Василь Иваныч, будешь ночью время глядеть — не особо руку выставляй. Как заметят беляки такие часы, так по ним и бабахнут! Чапаев гордился своими часами: с кем только ни увидится, непременно покажет. И слава о светящихся часах пошла по всей бригаде. Один раз к товарищу Чапаеву пришли красноармейцы. — Вызови нам командира, — обратились они к Пете Исаеву. — Зачем нужен? — Сами скажем, зачем нужен. Ты вызови! Товарищ Чапаев как раз был свободен, и Петя его позвал. Вышел Чапаев и спрашивает: — Что вам нужно, ребята? В чём ко мне просьба? Помялись бойцы, потоптались, а потом один, пошустрее, сказал: — Товарищ Чапаев, большая у нас к тебе просьба. Разговоров о твоих часах много, а верится с трудом. Не откажи, покажи, как они, черти, светятся. Засмеялся Чапаев: — Что ж вы, товарищи, ко мне днём пришли? Вы бы вечерком… Ну ладно, коли пришли — покажу. Петька, закрывай ставни!.. Всю обратную дорогу обсуждали бойцы необыкновенные часы, которые им показал товарищ Чапаев. — Не много на свете таких часов имеется, — сказал один, а остальные даже обиделись: — Не много?! Одни в целом свете и есть! — Понятное дело, одни. Потому их Чапай и получил. — Это ему из Москвы товарищ Ленин прислал, за его подвиги и геройство! Только недолго были эти часы у Чапаева. Скоро он с ними расстался. И вот как это произошло. Однажды Чапаев ехал из одного полка в другой. Был он на коне, позади ехали верхом командиры и ординарцы. Вдруг видит — навстречу идёт красноармеец. Голова перебинтована. Идёт и хромает. Поравнялся с ним Чапаев, придержал коня. Красноармеец тоже остановился. — Куда идёшь? — спросил Чапаев. Красноармеец поглядел на Чапаева — глаз из-под бинтов не видно — и ответил: — Обратно в часть иду. Удивился Чапаев: — А перевязанный что? Хромаешь чего? — Раненый, вот и хромаю, — ответил красноармеец. А у самого лицо хмурое: видно, не признал Чапаева, потому и отвечал нехотя. Не отстаёт от бойца Чапаев, снова спросил: — Почему не лечишься, коли раненый? Лечиться надо. — Некогда, некогда, товарищ, лечиться. Воевать надо. Тогда снял Чапаев с руки светящиеся часы и протянул красноармейцу: — Возьми, друг! Носи и помни Чапаева. Тут только красноармеец и узнал, с кем говорит. — Товарищ Чапаев! Никак, это вы? — Разве не признал? Сначала красноармеец ни за что не хотел брать часы, а потом Чапаев его уговорил и сам на руку надел. Попрощались они, и каждый отправился своей дорогой. — Вот потому мы и бьём беляков, потому и колотим, что в Красной Армии такие бойцы, — сказал Чапаев обернувшись, чтобы ещё раз глянуть на маленького хромого солдата с забинтованной головой.Зелёная книжка
С боями двигаясь вперёд, чапаевцы заняли большую, богатую станицу. Белоказаки держались здесь крепко, и бой длился целый день. Только к вечеру, после грохота орудий, взрывов снарядов, пулемётной и ружейной трескотни, наступила та суровая тишина, которая бывает после боя. Кругом уже всё облетело. Только кое-где на деревьях болтались сухие, скрученные листья. Скошенные и убранные поля лежали побуревшие, унылые, и над ними, высматривая добычу, стаями носилось чёрное вороньё. Солнце село за макушку холма. Наступали сумерки. Последние отголоски боя гремели где-то вдали, а станица ожила и уже гудела, будто большой растревоженный улей. Пока шло сражение, люди прятались кто где мог: в подполье, в погребах, в подвалах, под печкой. И теперь все спешили наверстать упущенное и переделать разные домашние дела. У колодцев стояли длинные очереди за водой. Бабы с вёдрами бежали доить коров. Над иными хатами из труб уже поднимались завитки дыма. За боевыми частями в станицу вошла и конная разведка. Митя уже научился сидеть на коне. И вообще всё на нём было хорошо пригнано — и сапоги, и шаровары, и мохнатая, с красной перевязью кубанка. Разведчики постарались и снарядили как полагается своего маленького боевого товарища. С каждым днём Митя всё больше привыкал к их дружной семье. Алексей стал ему самым лучшим другом, и остальные бойцы его любили. Хотя в опасные дела командир Митю не посылал, однако в недалёкую разведку его брали. Прискакав в станицу, верховые спешились возле большого дома под железной крышей. — Коней постереги, Чапаёнок, — приказал Алексей. — А мы посмотрим, что за дом. Богатый дом. Тут беляков не прячут ли!.. Звеня шпорами и стуча каблуками, Алексей с разведчиками вошёл в дом. — Милый, — подбежала к Мите маленькая седая старушка в тёмном платке, — стрелять ещё будут али нет? — Нынче не будут, а как завтра — не знаю, — сказал Митя. Вдруг окно дома с треском распахнулось и что-то тяжёлое упало к Митиным ногам. — Батюшки! Никак опять? — охнула старушка и мелкими шажками пустилась наутёк. В окошке показалось лицо Алексея. Он крикнул Мите: — Погляди, Чапаёнок! Кажись, интересная вещь. У ног Мити лежала большая, толстая книга. Даже в сумерках были видны на зелёном переплёте золотые буквы. Митя поднял книгу, повертел, полистал гладкие и плотные страницы и уж хотел бросить: ведь читать-то он не умел. И вдруг увидел картинку, красивую, яркую, раскрашенную. В каких-то диковинных, непонятных одеждах, верхом на конях сидели люди и, заслонясь невиданными и чудными круглыми штуками, будто крышками от кадок, кололи друг друга пиками. Кони у этих людей были тоже по-чудному наряжены: в длинных попонах с дырками для глаз. А на другой картинке человек в коротких штанах пускал из огромного лука стрелу. На макушке у него сидела редкостного вида шапочка с пером. Первый раз в жизни Митя держал в руках книгу. А уж с такими картинками да с золотыми буквами и в глаза не видывал!Митя читает про Робин Гуда
С этого дня никому не стало житья от Мити. На коне ли Митя, отдыхает ли, сидит ли где и шашку острит — один разговор: про палочки и закорючки, про кружки и перекладины. — Нет, ты скажи, — пристаёт он к Алексею. — На жука похожая — это какая буква? — «Ж» и есть, — отвечает Алексей. — А две палки прямиком стоят, а между ними перекладина вроде скамейки? — «Н»… Нос. Понимаешь? — Понимаю, — шепчет Митя. — Нос, ноченька, неволя… Да мало ли слов можно придумать с буквы «н»! Так букву за буквой, букву за буквой стал складывать Митя слова, за словами фразы и пошёл читать. Первое, что разобрали, — блестевшие золотом слова на зелёном переплёте книжки. Получилось у них: «Приключения благородного Робин Гуда». Ничего это Мите не объяснило, только разожгло охоту узнать, что написано в зелёной книге. Бывало ночью бойцы спят. Только кони у костров пофыркивают. А Митя вылезет из-под обозной телеги и с книгой — к огню. Ночь тёмная. Осенняя. Ветер задувает во все прорехи. А Мите хоть бы что! Сядет поближе к костру и начнёт… — Ты что, Чапаёнок, — подойдёт к нему дневальный, — ровно дьячок шепчешь… Молитвы учишь, что ли? Митя только головой покрутит: какие там молитвы! Про смелого человека Робин Гуда читает. Про то, как таился он в непроходимых лесах от злого короля и жадных богатеев. Про то, как делал лихие набеги с верными своими товарищами, как защищал бедный люд. Однажды — дело было поздней осенью — чапаевцы остановились в степи. Всюду непролазная грязь, холод, мокрота. Зуб на зуб не попадает. Притулиться негде. А Митя выбрал местечко посуше, пристроился, книгу от дождя укрыл и начал читать. Сверху моросит. Кругом степь, голая, осенняя, обвеянная ветром. Вдалеке нет-нет да бабахнет. А Митюшка читает, как благородный Робин Гуд сзывает всех голосистым рожком: «Ко мне, ко мне! Ко мне, смелые мои воины! Верные мои товарищи! За простой народ идём в бой…». Так зачитался Митя, что пропустил, как прискакал Чапаев и пошёл по цепям своих чапаевцев проведать. Уже бойцы друг другу шепчут, передают: «Чапай идёт! Ребята, Чапаев…». А Митя ничего не слышит и ничего не знает. Вдруг кто-то остановился перед ним. Стоит — и ни с места. Свет заслоняет. А свет ведь совсем тусклый, осенний. — Не мешай! — сердито буркнул Митя и хотел было отпихнуть стоящего перед ним человека. — Проходи, не загораживай… И тут услыхал Чапаёнок знакомый голос: — Читаешь? Молодец! Вот и я так же в окопах читал. Возьмёшь бывало книжку и уткнёшься… Митя вскочил: — Василь Иваныч!.. Товарищ Чапаев… — Ничего, ничего, читай, хлопец! Выдался часок потише — не зевай, учись. Нам после войны нужны будут грамотные люди. Видно, вспомнил Чапаев, как трудно далась ему самому грамота. Вспомнилось, как во время царской войны, простым рядовым, вот так же сидел он в окопахНочью бойцы спят, а Митя вылезет из-под обозной телеги и с книгой — к огню.
над книгой и буквы складывал. До тридцати лет Чапаев был неграмотным, а уж как выучился читать, не мог от книг оторваться. Много читал, и больше всего про военное дело и знаменитых полководцев.
Последние комментарии
19 часов 31 минут назад
1 день 11 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 20 часов назад
4 дней 2 часов назад
4 дней 7 часов назад