Офицеры-2 [Елена Юрьевна Караваешникова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

1

Серая комната без окон могла вызвать приступ клаустрофобии. Здесь не было ничего, кроме стола и стула. На столе перед Шуракеном лежали несколько листов бумаги. С того момента, когда сразу после при­земления в Чкаловске ему приказали сдать оружие, прошло около суток. Он зарос дикой щетиной и все еще был в оливковом тропическом камуфляже. Сюда его привезли в закрытой машине, и он не знал, где находится. Шуракену приходилось бывать на разных засекреченных объектах, возможно, он бывал и здесь.

После обычного медицинского осмотра Шуракена привели в это помещение и предложили написать рапорт о событиях в Сантильяне. Шуракен написал. Рапорт забрали и приказали написать все еще раз. Та­кой оборот дела Шуракену сильно не понравился, и он повторил свой первый рапорт слово в слово, с точ­ностью до запятых. Затем ему предложили подробно изложить обстоятельства гибели Ставра, начиная с получения приказа о нападении на базу «Стюарт». Но Шуракен чувствовал, что это не главное, что его не известные корреспонденты, те, кто читает рапорты, ведут с ним психологическую игру, постепенно под­водя к тому, что их действительно интересует. Чего они хотят? Вот уж Егор Осоргин их точно не интересует — умер Максим, ну и х... с ним. Тогда что? Ищут край­него, чтобы списать убытки накрывшегося медным та­зом коммерческого заведения в Сантильяне? Надо быть очень осторожным, взвешивать каждое слово, каждую запятую, а то тут есть специалисты, которые враз слепят из них со Ставром двойных агентов, пре­дателей Родины. Вот о Ширяеве с генералом Агильерой Шуракен был готов писать сколько угодно: «На здоровье, хавайте дерьмо — это ваши друзья».

Писанина продолжалась несколько часов непре­рывно, в самом напряженном темпе. Шуракен устал. Почерк начал выдавать физическую усталость, но в то же время показывал, что самоконтроль по-прежнему работает на высоком уровне. Круг замкнулся.

Шуракен надеялся, что теперь, когда он уже не дает никакой новой информации для размышления, его хоть ненадолго оставят в покое, дадут возможность передохнуть и привести себя в порядок. Но в его мы­шеловке появились два человека. Один — вежливый парень лет сорока с приятным, интеллигентным, аб­солютно незапоминающимся лицом. Второй — гру­бый, напористый, как плакат «Ты записался в...?».

— Нам необходимо прояснить некоторые пробле­мы, которые возникли в связи с уничтожением штаб-квартиры российской военной миссии и исчезнове­нием вашего шефа полковника Ширяева, — сказал «вежливый». — Мы рассчитываем на вашу помощь. Ведь вы не только участник этих событий, но и специалист, способный дать квалифицированную оцен­ку фактам.

— Не парьте мне мозги, — ответил Шуракен. — Я не спал почти сутки. Сижу перед вами с небритой мордой, в пропотевшем камуфляже. И вы утверждае­те, что у нас с вами разговор специалиста со специа­листами?

— А ты на что рассчитывал, когда проворачивал со своим шефом грязные сделки? — с ходу наехал вто­рой следователь.

— В этой ситуации многое будет зависеть от вас, — спокойно заметил «вежливый». Он положил на стол пачку сигарет, зажигалку. — Курите. Разговор будет долгий, хотите, я распоряжусь, чтобы принесли кофе?

Шуракен усмехнулся. Ход стандартный — понят­но, что один будет давить на психику, пробивать за­щиту Шуракена, раздражая его. А второй попытается интеллигентно и доброжелательно установить кон­такт.

Шуракен спокойно взял сигарету.

— Ребята, — сказал он, — это скучно.

— От скуки тебя быстро вылечат, и от необосно­ванного самомнения тоже, — заявил «злой» следова­тель. — Здесь есть специалисты. Вместе с Ширяевым испарилась сумма почти в миллиард американских долларов. Надеюсь, ты не рассчитываешь, что эта ма­хинация сойдет с рук вашей шарашке?

Оба следователя заметили, что сообщение о мил­лиарде долларов произвело на Шуракена ошеломля­ющее впечатление. Действительно, оно совершенно меняло дело. Шуракен думал, что на него, как на един­ственного оставшегося в живых участника диверсии, собираются свалить ответственность за взрыв базы «Стюарт». А так как африканский интерес для Рос­сии сейчас сильно упал в цене, то никого это по-на­стоящему не волнует — проведут формальное рассле­дование и всех отмажут. Но, узнав, что в этом деле крутятся такие деньги, Шуракен понял, что влип он очень серьезно. Бабки эти, конечно, черные, и у них есть хозяева. Тут пощады не жди.

— Вот такая получается история, — с сочувстви­ем сказал «вежливый». — Со счетов, которыми Ши­ряев пользовался для торговых сделок, утекли суммы в общей сложности почти на миллиард американских долларов. Располагая таким капиталом, Ширяев мог позволить себе купить любое шоу для маскировки сво­его исчезновения. Понимаете, чем вы занимались на базе «Стюарт»?

— Когда в ларьке недостача, с ним случается или пожар, или бандитский налет, — уточнил «злой».

— Да, этот способ борьбы с ревизией всегда ус­пешно практиковался, в нем нет ничего оригиналь­ного. А вот вторая часть шоу — действительно высо­кий класс. Бомбардировка резиденции президента бочками с авиационным керосином — дешево и эф­фективно.

— В общем, нам все про вашу базу понятно, — под­хватил подачу «злой». — Можешь не хлопотать с объяснениями. Лучше подумай, стоит ли бросаться грудью на амбразуру, прикрывая шефа? Своей доли ты уже в любом случае не получишь. Для этого надо было вовремя удрать, как твой напарник.

— Егор погиб.

— Это не доказано.

— Есть рапорты вертолетчиков.

— Они не видели, что там между вами происходи­ло до того, как ты заявил, что Осоргин вывалился из вертолета. Так что, вывалился он или выпрыгнул, зна­ешь только ты.

— А ты сам не пробовал? -Что?

— Прыгать из вертолета.

— Нет, у меня другая профессия, а вот ты и твой напарник как раз специалисты по таким трюкам.

— Даже не пытайся еще раз заговорить со мной в таком тоне, — отчетливо проговорил Шуракен. — А имя моего напарника произноси с подобающим ува­жением. Капитан Осоргин, сотрудник подразделения разведки специального назначения, — вот так это про­износится.

— Допустим, вы не замешаны в махинациях Ши­ряева, — мягко и настойчиво продолжил «вежли­вый», — но в его распоряжении был не такой уж боль­шой выбор людей, которым он мог доверять. Навер­няка Ширяев привлекал вас к каким-то делам.

— Мы с Егором постарались отбить у него охоту пользоваться нашими личными услугами.

— А у вас не возникло желания самим заняться контрабандой оружия? Как я понимаю, это весьма по­пулярный в Африке бизнес?

— Да, в этом деле можно стать богачом на одной сделке. Богачом или покойником, часто это происхо­дит одновременно.

— Извините, но это не убеждает. Вы явно не из тех, кого пугает риск.

— На этих разговорах мы с ним только время те­ряем, — раздраженно сказал «злой» следователь. — Тебя, сволочь, гвоздями к полу приколотят, если ты не поможешь найти твоего шефа и вернуть присвоен­ные им деньги.

— Кому вернуть?

— России. Эти деньги принадлежат России и дол­жны быть возвращены.

— Я вас умоляю, вот только про Россию не надо, — усмехнулся Шуракен. — Не надо давить на чувство долга и патриотические мозоли. Если Советник зани­мался этим, то он крутил дела, как блатные говорят, не от себя, а от хозяина. Я в этих делах не участвовал, и искать свои говенные деньги тем, кто их потерял, придется без меня.

— Миллиард долларов — это миллиард долларов, и, когда речь идет о таких деньгах, не шутят, — сказал «вежливый». — Не будьте идиотом, капитан, вы знае­те, есть вещи, которые не может выдержать ни один человек.

Да, это правда, есть вещи, которые не может вы­держать ни один человек. Шуракен это знал.

Но пока ему дали время отдохнуть и подумать. В помещении, в которое его отвели, как в камере, кро­вать и табуретка были привинчены к полу, а стол — к стене. Шуракен сразу лег. Горящая под потолком па­нель с трубками дневного света раздражала его, но выключателя в камере не было. Лежа на спине, Шу­ракен закрыл глаза, руки спокойно вытянул вдоль тела и расслабил все мускулы. Он начал погружаться в глу­бокую медитацию.

«Егору повезло, может, и нелегкая, но, по край­ней мере, не позорная смерть», — выплыла затаивша­яся в подсознании мысль. Шуракен отогнал ее. Уме­ние глубоко расслабляться и быстро восстанавливать силы даже в самой неблагоприятной ситуации было одним из базовых профессиональных навыков. Через несколько минут дыхание стало глубоким и ровным, мускулы лица и всего тела обмякли. Шуракен произ­водил впечатление человека, полностью отключившегося от реальности или спящего мертвым сном. Это было опасной иллюзией. Подсознательная стороже­вая система контролировала зону личной безопасно­сти. В данный момент для боевой машины с опера­тивным псевдонимом Шуракен зоной безопасности была эта камера.

О майоре Медведеве, контролирующем процесс следствия, двое других участников оперативного со­вещания знали только, что его зовут Александр Ива­нович. Вторым участником совещания был недавно назначенный на свою должность начальник подраз­деления, которому приказали произвести арест и доп­рос прибывшего из Сантильяны сотрудника внеструктурного подразделения внешней разведки, недавно ликвидированного приказом президента как не отве­чающего новому курсу международной политики. Он откровенно боялся таинственного Александра Ивано­вича и был готов выполнить любое его распоряжение. Он не собирался рисковать своей должностью, а мо­жет, и чем-нибудь большим, защищая замешанного черт знает в каких делах сотрудника уже не существу­ющего спецподразделения. Таким образом, обсуждение ситуации происходи­ло между Медведевым и третьим участником совеща­ния — психоаналитиком.

— Как видите, он не выходит из круга первона­чально обозначенных фактов, — сказал психоанали­тик. — В его рапортах и записи допроса есть призна­ки сознательно выставленных защитных блоков. Воз­можно, самым сильным блоком как раз является его зацикленность на диверсии на базе «Стюарт» и гибе­ли напарника. Эти события единственное, о чем он дает подробные и точные ответы. Пока я не могу сде­лать заключения, участвовал Гайдамак в махинациях с оружием или нет.

— Думаю, Ширяев не посвящал Гайдамака и Осоргина во все свои дела, — ответил Медведев. — Но он наверняка использовал их и достаточно хоро­шо платил за услуги. Если нам удастся установить, что у Гайдамака есть счет в иностранном банке, это будет неопровержимым доказательством того, что он участвовал в контрабанде оружия. Тогда можно бу­дет раскручивать его дальше, но это слишком дол­гий путь, а время не терпит. Я настаиваю на приме­нении чрезвычайных мер.

— Я должен предупредить, что психотропные пре­параты могут сделать из этого человека идиота, а его участие в преступлении еще ничем не подтверждает­ся, — сказал психоаналитик.

— Господи! О чем вы говорите? Речь идет о мо­шенничестве государственного масштаба, — энергич­но возразил начальник подразделения. — И вообще, защита прав человека не входит в наши задачи, мы должны найти деньги, украденные с государственных

счетов, а не разбираться, кто в чем виноват. А этот че­ловек — головорез, способный на все что угодно и привыкший убивать. Слава богу, что Россия больше не нуждается в услугах подобных типов.

— Я обязан выполнить приказ, — невозмутимо за­явил психоаналитик. — Я приступлю к исполнению, как только получу его в письменной форме за вашей подписью. 

Услышав щелчок замка в двери, Шуракен мгно­венно вернулся к реальности. Он сел и посмотрел на человека, вошедшего в камеру. Возникший на пороге молодой человек был не атлет и явно не из породы костоломов, на первый взгляд он не представлял опас­ности, но это ничего не значило.

— Идемте со мной, — пригласил он. Шуракен не спеша поднялся на ноги. Высокий,

мощный мужчина в камуфляже, на котором еще была пыль далекой страны, он сразу внушил, кто есть кто, этому задохлику в дешевом стандартном костюме, веч­ному пленнику железобетонных лабиринтов.

Ближайшая опасность для Шуракена таилась за дверным проемом. Там его могли ждать, чтобы, оше­ломив внезапным нападением, попытаться надеть на­ручники.

Шуракен проследил, как молодой человек пер­вым вышел из камеры. По понятным для опытного глаза движениям, по тому, как ляжет свет на спину серого пиджака, какая едва уловимая тень промель­кнет по нему, Шуракен мог определить, ждут его за дверью или нет. Похоже, там никого не было, но он шагнул через порог, готовый отразить внезапную ата­ку. Шуракен считал, что безвыходных положений не бывает. Задача максимум — уцелеть и добиться спра­ведливости. Задача минимум — до конца отстоять свое достоинство. В связи с этим Шуракен был го­тов жестоко пресечь любую попытку ограничить сво­боду его действий.

 За дверью его не ждали. Шуракен сбросил ненуж­ное напряжение с мускулов.

— Надеюсь, в программу нашей экскурсии входит посещение мест общего пользования? — небрежно по­интересовался он у молодого человека.

— Да, — ответил тот, — там есть туалет. «Там. Это где там?»

Отсутствие конвоя не означало доверия: Шуракен заметил, что коридоры оборудованы телекамерами, да и идти пришлось недалеко. Молодой человек набрал код на панели и открыл дверь. Он держался вежливо и вполне лояльно, Шуракен не чувствовал никакого волевого нажима с его стороны. Но в туалетную ком­нату они вошли вместе, и малую нужду Шуракену при­шлось справлять под его наблюдением.

Шуракен застегнул молнию на брюках, вымыл руки, умылся, пригладил мокрыми ладонями корот­кие светло-русые волосы. Движения спокойные, ни­какой нервозности и нарочитости, но кому надо, тот поймет, что сломать его не так просто.

— Ну пошли... сталкер, — усмехнулся Шуракен молодому человеку.

Они вышли из туалета, прошли по короткому ко­ридору мимо двух дверей с цифровыми замками. Мо­лодой человек остановился перед третьей и набрал код. Когда Шуракен вошел, он закрыл дверь за его спиной. Очевидно, здесь его роль сталкера, проводника на опасной территории, как назвал его Шура­кен, заканчивалась.

Психоаналитик повернулся от компьютера и с профессиональным любопытством посмотрел на Шуракена.

«Похоже, самый крутой аттракцион пока откла­дывается», — с облегчением подумал Шуракен, уви­дев стол и компьютер. 

— Садитесь, — пригласил психоаналитик, указав на кресло возле стола.

Шуракен сел.

— Обычно меня зовут Профессор, — непринуж­денно сказал психоаналитик.

— Хорошо. Пусть будет Профессор.

— Знаете, что это такое? — спросил Профессор, кивнув на аппаратуру на столе.

Шуракен посмотрел на компьютер, дополнитель­ные блоки, подключенные к процессору, манжет для измерения давления, эластичный пояс и два мини­атюрных датчика, тонкие черные провода от которых тянулись к дополнительным блокам.

— Полиграф, я так полагаю, — сказал Шуракен.

— Правильно полагаете. Вас беспокоит необходи­мость пройти проверку на полиграфе?

— Нет. Я имел дело с этой штуковиной во время обучения. Это не больно.

— Ваше спокойствие должно убедить меня, что вам нечего скрывать? Можно вам не поверить?

— Можно. Это ваше личное дело.

— Раз вы уже имели дело с полиграфом, мне не надо объяснять, как себя следует вести?

-Нет.

— Тогда начнем. Снимите, пожалуйста, куртку. «Похоже, они не совсем идиоты, — подумал Шу-

ракен, снимая куртку. — Может быть, дело кончится проверкой на полиграфе?»

Тихо подошла женщина в белом халате и шапочке медсестры на гладко зачесанных, откровенно седых, без краски, волосах.

— Это Анна Львовна, — сказал Профессор. — Она будет нам помогать.

Анна Львовна взяла у Шуракена его оливково-пятнистую куртку из полотна с огнеупорной пропит­кой.

— Майку снять? — спросил он.

— Нет, не надо, — мягко ответила она, — садитесь. Шуракен сел. Анна Львовна опоясала его под

мышками эластичной лентой и застегнула ее на сере­дине груди. Затем она надела манжет для измерения давления, а датчики с помощью резиновых колец зак­репила на области пульса правой руки и указательном пальце левой. Руки у Анны Львовны были мягкие, теп­лые, их прикосновения успокаивали. Когда она, зас­тегивая эластичную ленту и манжет, наклонилась над ним, Шуракен почувствовал материнский запах не­молодой женщины, шедший от ее груди под халатом. С невольной нежностью он подумал, что эта медсест­ра — первая русская женщина, которую он видит по­чти за три года.

— Процедура займет около часа, — сказал Про­фессор, поворачиваясь от монитора компьютера. — Сядьте поудобней, руки положите на подлокотники, не напрягайтесь. Вы знаете, отвечать надо только «да» или «нет». Вы готовы?

— Поехали.

Задав контрольные вопросы, которые показали, что кривые психофизиологических реакций у Шура­кена в норме, Профессор приступил к главному:

— Вы богатый человек?

— Нет.

— Вы оказывали услуги, не предусмотренные кон­трактом? 

-Да.

— Вы передавали кому-нибудь партии оружия?

— Нет.

— Вы участвовали в боевых операциях? -Да.

— Вы переживаете гибель вашего напарника? -Да.

Кривые частоты пульса, кровяного давления и ды­хания дали бешеный всплеск.

— У вас были командировки за пределы Сантильяны?

— Нет.

— Вы знали, что Ширяев торгует оружием? -Да.

Показатели физиологического состояния в нор­ме. Очевидно, что говорит правду, но этот вопрос его мало волнует. Так ли это?

— У вас есть счета в заграничных банках? -Нет.

— Ширяев предлагал вам сотрудничать с ним? -Нет.

— Вы пытались шантажировать Ширяева?

— Нет, — сказал Шуракен. — И поэтому я еще жив, — пояснил он.

— Боитесь, что я не поверю в ваше благород­ство? — усмехнулся Профессор.

— Я сам себе не поверю.

— Вы устали? -Да.

— Сделаем перерыв. Отдохните.

Шуракен откинул голову на спинку кресла. Его из­рядно утомила карусель из вопросов, которые задава­лись в разных комбинациях, повторялись, меняли формулировки. Или вопрос, на который он отвечал «нет», задавался после ряда таких, на которые он от­вечал «да», но Шуракен ни разу не попал в ловушку и не дал усомниться в своей правдивости.

Все, что Шуракен хотел скрыть, не имело ника­кого отношения к контрабанде оружия. Например, он не хотел, чтобы выяснилась история с девчонками, ко­торых они со Ставром увели у генерала Агильеры, по­тому что это грозило неприятностями летчикам, не­легально перебросившим их домой. Кроме того, за спецами числились и другие подвиги, которые легко сходили с рук в условиях реальных боевых действий, однако могли сильно напрячь руководство здесь. Но так как вопросы, которые задавал Профессор, каса­лись только Ширяева, контрабанды оружия и связан­ной с ней возможностью незаконного обогащения, то все кривые на мониторе полиграфа фиксировали вполне нормальную реакцию. Все же игра с полигра­фом требовала большого нервного напряжения.

Шуракен машинально поднял руку, чтобы выте­реть со лба пот, но тут же опустил обратно на подло­котник, потому что за ней потянулись провода. Заме­тив этот жест, к нему сразу подошла Анна Львовна, марлей вытерла пот на лице и шее. И снова Шуракен с удовольствием ощутил прикосновение ее спокой­ных, умелых, заботливых рук.

Профессор, общавшийся с компьютером, ото­рвался от монитора и с интересом посмотрел на Шу-ракена.

— Если верить машине, место в раю вам гаранти­ровано, — сказал он. — Но вы сотрудник элитного подразделения, прошли специальную подготовку на подобный случай, и вы сами сказали, что имели дело с полиграфом.

— При зачислении в подразделение и во время обучения я проходил психологические испытания с помощью комплекса тестов, в том числе и проверку на полиграфе.

— А может, вам заодно показали приемы, как об­мануть машину?

— Я не буду на такие вопросы отвечать

— Почему?

— А знаете, как в американских фильмах про по­лицейских, когда преступнику зачитывают его права, то предупреждают, что каждое его слово может быть использовано против него. Допустим, я говорю: «Да». Тогда встает вопрос, а чем мы с вами целый час зани­мались? Я отвечаю «нет», и вы думаете: «А ты непрост, парень. Давай попробуем еще раз».

— Что характерно, я примерно так и думаю.

— Вы не верите ни мне, ни машине. В таком слу­чае не представляю, чем могу вам помочь.

— Есть один вариант, но он возможен только при вашем добровольном согласии. Вы позволите ввести вам вещество, которое сделает ваши психофизиологические реакции менее подконтрольными? Препа­рат совершенно безвреден. В нем даже есть свой кайф. Почувствуете себя так, словно приняли сто пятьде­сят — двести грамм водки.

— Спасибо за предложение, но мне как-то не хо­чется испытывать на себе эти ваши сыворотки прав­ды.

— Но вы утверждаете, что по интересующему нас вопросу вам скрывать нечего, а никаких других воп­росов я задавать не буду. Ну так как?

— Давайте обойдемся натуральным продуктом. То есть эквивалентным количеством спирта. Пусть Анна Львовна разведет триста грамм на двоих — и вперед.

— К сожалению, это невозможно. Давайте, капи­тан, соглашайтесь, в ваших же интересах закончить с этим делом побыстрей.

Шуракен посмотрел на Анну Львовну. Медсестра ободряюще улыбнулась ему и, не дожидаясь его ре­шения, надела жгут на левую руку, на которой не было манжета для измерения давления. Мягкие, умелые прикосновения ее рук успокаивали Шуракена, внуша­ли ему доверие.

«Черт с ними, пускай колют, — устало подумал Шуракен. — В конце концов, наплевать, чего не зна­ешь, не выболтаешь».

Шуракен на миг расслабился и потерял контроль над ситуацией. И только когда игла уже вошла в вену, он вдруг сообразил, что шприц появился в руках у Анны Львовны как из воздуха, ей не пришлось ни­куда ходить, чтобы подготовить инъекцию. Значит, все было подготовлено заранее, и шприц уже лежал в кармане халата. Но когда он это понял, было уже поздно. Поршень вытолкнул жидкость из шприца в кровь.

Шуракен вскинул голову и увидел над собой хо­лодное, бесстрастное лицо профессиональной меди­цинской сестры. Шуракен понял, что попался, его, как быка, привели и поставили, куда следует, и наручни­ки не понадобились. Шуракен тут же ободрал с себя все развлекушки, которые на него понавешали, что­бы направить в ложном направлении его инстинкт са­мосохранения. Пожалуй, он еще успел бы надеть мо­нитор на голову Профессора, но это уже ничего бы не изменило.

На Шуракена начала наваливаться непреодолимая тяжесть, он, как подлодка, стремительно проваливал­ся в глубину черной, мертвой бездны. Непреодолимая тоска и апатия быстро гасили его агрессивность и волю к действию. Все стало безразлично.

Наблюдавший за Шуракеном Профессор видел, как быстро тускнеет взгляд. Мускулы лица настолько утратили тонус, что провисли под собственной тяже­стью, искажая четкие и правильные черты лица. Ниж­няя губа и челюсть отвисли, веки полуопустились, одно меньше, другое больше, как у паралитика.

— Игорь, пригласи этого Александра Иванови­ча, — сказал Профессор молодому человеку, которо­го Шуракен назвал сталкером. — Анна Львовна, у вас готова вторая инъекция?

-Да.

В сидящем в кресле апатичном дегенерате Мед­ведев опознал Шуракена только по оливковому ка­муфляжу. Но он постарался скрыть свое впечатление от этого тяжелого зрелища.

— Нам предстоит работать с человеком, находя­щимся в... скажем так — нестандартном состоянии, — сказал ему Профессор. — У него будет отсутствовать самоконтроль и любые установки на защиту инфор­мации. Предупреждаю, зрелище не из приятных. Он будет молоть совершеннейшую чепуху. Вам совершен­но необязательно здесь присутствовать, все равно воп­росы буду задавать я. У вас нет навыков, необходи­мых, чтобы иметь дело с человеком в таком состоя­нии.

— Я должен присутствовать при допросе.

— Хорошо, но предупреждаю, времени мало, по­старайтесь не мешать мне.

— А если будут интересные результаты, мы смо­жем продолжить?

— Не гарантирую.

Пока Профессор инструктировал Медведева, медсестра сделала Шуракену второй укол. Если вве­денное ему раньше вещество было мощным транк­вилизатором, подавившим высшие функции голов­ного мозга, то вещество, введенное следом, вызвало не менее мощное возбуждение эмоциональных и ре­чевых центров. Интеллектуальные и волевые функ­ции, которые позволили бы объективно оценивать ситуацию и управлять собой, остались глубоко затор­моженными.

Апатия сменилась диким возбуждением. Шуракен посмотрел на Профессора и Медведева и вдруг уви­дел, что это свои, родные мужики. Он почувствовал безграничное доверие к ним и, пытаясь выразить свои чувства, понес околесицу, как пьяный дурак, которому случайные попутчики кажутся закадычными друж­ками.

Не контролируемые волей, психологические ус­тановки на защиту информации рассыпались. Весь объем памяти Шуракена был открыт для беспрепят­ственного доступа. С помощью вопросов, содержащих ключевые слова, Профессор пытался направлять по­ток сознания Шуракена в нужном направлении. Но на ключевые слова, своего рода пароли, вроде «ору­жие», «посредник», «сделка», «Ширяев», Шуракен выдавал на первый взгляд полную чепуху — бессвяз­ную ассоциативную информацию, иногда не имею­щую никакого отношения к тому, что интересовало Профессора и Медведева. И хотя все, что даже не го­ворил, а просто нес Шуракен, было сбивчиво, невнят­но или вообще лишено логических связей, Профес­сор пытался выловить в этом потоке имена или хотя бы обозначения фактов и событий, сориентировав­шись на которые можно было задать следующие, уже более точные вопросы. Затем, подвергнув запись доп­роса аналитической обработке, восстановив логичес­кие связи между раздробленными фрагментами, пред­стояло, как в известной головоломке, сложить картин­ку событий.

Но все, что удалось выяснить, было чисто внешни­ми фактами, вроде визитов дельцов и посредников типа Аль-Хаадата. Ширяев был опытный конспира­тор, поэтому не замешанный в его махинациях Шу­ракен ни прямо, ни косвенно не мог сообщить ниче­го, что помогло бы добраться до него.

Возбуждение нарастало. Взгляд Шуракена уже ни на чем не фиксировался, лицо кривилось и дергалось в идиотских гримасах. Гортань и губы мучительно на­прягались, так что на шее вздувались мускулы, но, не­смотря на все усилия, Шуракен, как глухонемой, из­давал лишь звуки, уже мало похожие на человеческую речь.

— Все, — сказал Медведеву Профессор. — Теперь уходите. Анна Львовна, кофеин, быстро!

— Но он же почти ничего не сказал. Нес какую-то ахинею.

— Выложил все, что знал. Он не имеет никакого отношения к вашей проблеме, теперь я вам это могу сказать совершенно точно.

Шуракена охватила бешеная ярость. Мир, кото­рый только что казался ему родным и добрым, где люди смотрели на него с любовью и уважением, хоте­ли с ним общаться, вдруг превратился в железобетон­ную клетку. Шуракен почувствовал, как вокруг него сжалось кольцо ненависти и злобы. Разум Шуракена был погружен в хаос. Он превратился в зверя, обучен­ного побеждать и выживать любой ценой.

Профессор увидел вспышку ярости в глазах Шу­ракена, но он знал, что ни один человек не способен выдержать шок такой силы и сейчас не только психи­ка, но и вся биологическая машина идет вразнос.

Грудь, казалось, сдавил железный обруч, сердце готово было разорваться на куски. Шуракен сделал по­пытку встать и потерял сознание.

2

По телевизору непрерывно показывали хронику путча. Генерал Осоргин уговаривал себя выключить «ящик», не смотреть. Он все видел собственными гла­зами. В дни путча он был в Москве, ходил по улицам, был у Белого дома. Он видел молодежь, сидевшую у костров и размахивавшую над головами горящими за­жигалками под песни Цоя, ревевшие из магнитофо­нов. Видел другие костры, где из тех же магнитофо­нов звучали солдатские «афганские» песни, а рядом с этими парнями в тельняшках и камуфляже Лежали за­точенные десантные лопатки. В его памяти вставали картины уличных боев в Праге, и Осоргину станови­лось не по себе от понимания, насколько вероятно по­вторение того давнего кошмара на улицах Москвы. Он сделал свой выбор. Он поехал в полк, которым коман­довал пятнадцать лет, перед тем как его перевели в Ген­штаб, и остановил уже готовую к выходу танковую колонну.

Теперь Осоргин хотел только тишины и покоя.

Когда в кабинете его городской квартиры зазво­нил телефон, Осоргин не сразу снял трубку. Он знал, кто это звонит. Телефон продолжал звонить, и Осор­гин наконец взял трубку.

— Слушаю...

Голос, доносящийся из телефонной трубки, был старческий, усталый, но все еще властный, хорошо по­ставленный и грубый. Это был голос военного чело­века, привыкшего отдавать приказы.

— Осоргин, ты подлец. Если бы я мог, сорвал бы с тебя погоны. Мы рассчитывали на тебя, а ты, сволочь, поехал в полк и не дал танкам выйти с базы.

— Я выполнил свой долг — предотвратил бессмыс­ленное кровопролитие.

— Сейчас многие предали. Но когда предают та­кие, как ты, поневоле начинаешь ненавидеть эту стра­ну. Будь ты проклят.

В трубке раздались гудки отбоя. Осоргин с блед­ным, помертвевшим лицом опустился в кресло.

На следующий день Осоргин узнал, что человек, звонивший ему, застрелился. Это было страшное из­вестие. Они никогда не были особенно близки в обыч­ном обывательском смысле, но их связывало нечто большее. Они делали общее дело и одинаково пони­мали свой долг перед отечеством. Только теперь, в са­мом конце, между ними легла эта страшная черная пропасть, и они оказались по разные стороны. Теперь, после его самоубийства, проклятие, брошенное на пороге смерти, приобрело совершенно иное значение. Осоргин прожил слишком длинную жизнь, чтобы не знать цену таким вещам. В его душе возникло пред­чувствие несчастья. Единственное, что еще имело власть над генералом Осоргиным, — это страх за судь­бу сына. Поэтому, когда возникло это ужасное, сосу­щее сердце предчувствие, он старался внушить себе, что это предчувствие собственной смерти. Но Осор­гин чувствовал, что это не так или не совсем так. Ког­да он смотрел на фотографию Егора, стоявшую на письменном столе, то ему казалось, что в лице сына что-то неуловимо изменилось, как будто незримая тень проклятия все же коснулась его. Осоргин гнал от себя опасные, иррациональные мысли и чувства, пы­тался замкнуть предчувствие в себе, не позволял ощу­щению пришедшей в его дом беды пасть на Егора.

После той ночи Осоргин вдруг сразу стал больным, старым, одиноким человеком. Августовская буря, вынудившая старого генерала снова ввязаться в борьбу, сожгла весь запас жизненных сил. Разрыв с соратни­ками из старой гвардии и обвинение в предательстве добили его. Он был благодарен своему колли за то, что у него был предлог и обязанность выйти на улицу и не оставаться в пустой квартире наедине со своими пред­чувствиями и грызущей тревогой за сына.

Тот день выдался дождливым и ветреным. В луже на асфальте Осоргин увидел первые опавшие листья. Он чувствовал себя бесконечно усталым и даже сокра­тил обычный маршрут прогулки. Промокший колли ничего не имел против.

Подойдя к дому, Осоргин увидел машину Коман­дора, въезжающую через арку во двор. Он сразу по­нял, что Командор привез известия о Егоре.

Командор вылез из машины. Он не ожидал встре­тить Осоргина во дворе и собирался покурить, преж­де чем подняться к генералу в квартиру. В руках у Ко­мандора были сигарета и зажигалка, увидев Осорги­на, он погасил огонек зажигалки, не поднося его к сигарете. Лицо Командора, обычно жесткое, напоми­нающее лицо статуи конкистадора из музея на Вол­хонке, сейчас вдруг ослабело, обвисло горестными, виноватыми складками. Командор был сам на себя не похож.

Осоргин пронзительно, отчаянно всматривался в это лицо, по нему угадывая страшную весть.

— Алексей Федорович...

— Что с Егором? Он жив?

— Погиб.

Некоторое время Осоргин смотрел на лицо Ко­мандора, в сущности уже не видя. Он воевал, любил,

терял, хоронил — теперь выпал его жребий. «Дальше тишина».

— Кончено.

Осоргин медленно повернулся и пошел к лестни­це, ведущей на высокий подиум перед дверями подъездов. Командор остался стоять на месте. Колли вопросительно ткнулся носом в его руку. Командор опустился на корточки, неловко сгреб пса и прижал к себе. Когда он снова поднял голову и посмотрел на Осоргина, поднимающегося по лестнице, у него вдруг возникло мистическое впечатление, что эта обветша­лая лестница имперской башни уводит генерала из мира живых.

Осоргин упал в конце лестницы.

Со второго курса Женя начала работать в госпи­тале Бурденко ночной сестрой. И работа и учеба вош­ли в привычную колею. Ее подруга и соседка по ком­нате в общежитии Ирка не одобряла ее образ жизни, считала, что Женя зря тратит время, отклоняя ухажи­вания однокурсников, а главное — одного молодого доцента, неженатого, имеющего московскую кварти­ру и, похоже, самые серьезные намерения в отноше­нии Жени.

— Чего ты ждешь? — приставала Ирка. — Они тебе не пишут, ты даже не знаешь, где они. Смотри, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Может, они уже думать о тебе забыли.

Женя отмалчивалась. Вопреки всему она ждала Ставра.

Вечером, придя на дежурство, Женя открыла жур­нал, в котором регистрировались вновь прибывшие и выписавшиеся больные. Ей сразу бросилась в глаза фамилия Осоргин. Женя бросилась в реанимацию.

Все было кончено. Сестра накрывала лицо Осор­гина простыней. Женя остановилась на пороге. Ник­то не обратил на нее внимания, она слышала, как врач диктует сестре диагноз: 

— Обширный темпоральный инфаркт. Да-а, такие дела. Всего полгода, как он прошел диспансеризацию, все было в норме.

«Как жаль, что я не успела», — подумала Женя.

Она никогда не видела отца Егора. И вот теперь он умер. Женя еще успела подумать о том, каким го­рем это известие станет для Егора. И тут до нее дошел смысл того, что говорил другой врач своему коллеге. Они уже шли к выходу из палаты реанимации.

— Мне сказали, что у Осоргина сын погиб где-то за границей.

«Нет, — подумала Женя, — это неправда».

— Да, да, единственный сын, — подтвердила сес­тра. — Вот ведь какое несчастье.

Врачи и сестра прошли мимо Жени. Она стояла неподвижно, и они с удивлением покосились на мо­лоденькую сестру, почему-то не уступившую им до­рогу.

3

Змея никого не боялась, поэтому она стала лег­кой добычей. Ставр поймал ее, схватив вплотную к голове, так она не могла ужалить его. Вокруг было полно мелкой живности, попадались целые колонии земляных белочек, но их трудно было поймать, не имея ничего подходящего, чтобы соорудить силки. И потом, если выбирать между грызунами и змеей, то Ставр предпочел змею. Он съел ее сырой, вода, содержащаяся в ее крови и плоти, была ему сейчас нужнее всего.

После этого он уже ничего не ел. Одно из золотых правил выживания запрещает есть, если нечего пить, потому что воду, необходимую для переваривания пищи, организм будет вынужден отнять у других жиз­ненно важных органов, и процессы необратимых раз­рушений в них ускорятся. Того ничтожного количе­ства влаги, которое Ставр мог добыть на рассвете, от­жав росу из платка, было слишком мало. В сухом и жарком климате организм быстро обезвоживался.

Появились зловещие провалы, Ставр отключал­ся, а приходя в себя, обнаруживал, что валяется на зем­ле или, как зомби, движется в неизвестном направле­нии.

Вестниками смерти оказались мухи, а не угрюмо-величественные стервятники, неумолимо сужающие круги над добычей. Если бы Ставр мог выбирать, он предпочел бы стервятников: как профессиональные могильщики, они, по крайней мере, подождали бы, пока он превратится в падаль. Мухи пытались сожрать его живьем.

Выстрелы, внезапно раздавшиеся неподалеку, Ставр вначале принял за очередные глюки. Но стрель­ба продолжалась, и он понял, что в зарослях кустар­ника идет серьезная потасовка. Ставр пошел на звук стрельбы.

Как обычно в боевых ситуациях, включились ре­зервные возможности, сил у него сразу прибавилось. Ставр не надеялся ни на чье великодушие и помощь. На войне рассчитывать можно только на своих, а сво­их тут не было. Он просто собирался добыть флягу с водой, прикончив кого-нибудь из тех, кто воевал в буше. При этом у него самого имелись все шансы на­рваться на очередь в упор или поймать шалыфо пулю.

В его положении было не до поединков, напасть надо внезапно и прикончить жертву одним ударом, при этом не обнаружив себя. Заметив передвижение людей в высоком кустарнике, Ставр осмотрелся, вы­бирая место для засады. Но он услышал рокот винта и, обернувшись, увидел силуэт вертолета, черный на контровом освещении против солнца. Вертолет при­ближался медленно, на предельно низкой высоте. Кустарник и трава ложились от поднятого им вихря. Он завис над отступающей группой и, очев1йно при­крывая своих, начал косить буш огнем из крупнока­либерного пулемета. Затем, удерживая атакующих на безопасном расстоянии, вертолет опустился на зем­лю.

В душе Ставра пробудилась безумная надежда. Вертолет означал присутствие белых людей. Правда, судя по тому, чем они сейчас занимались, эти ребята были не из тех, с кем легко договориться, но Ставру уже не на что было рассчитывать, кроме закона джун­глей: «Мы с тобой одной крови», в данном случае ее следовало перефразировать: «Мы с тобой одной расы». Он пошел к вертолету.

На борт поспешно грузились характерные для здешней территории вооруженные до зубов камуфлированные личности с рюкзаками или в разгрузочных жилетах, позволяющих разместить на себе весь поход­ный скарб. Эти ребята выглядели как типичные на­емники.

Из вертолета выпрыгнул невысокого роста реши­тельный человек с татуировками на руках. Благодаря мощному широкому торсу, прочно стоящему на ко­ротких ногах, он выглядел квадратным.

— Давай! Давай живей, парни! — орал он, стоя ря­дом с вертолетом.

Прежде чем последним залезть в вертолет, он ог­лядел кусты и увидел Ставра.

— Вон еще один! — заорал он.

Ставр понимал, что теперь, если он не попадет в вертолет, его порвут на куски черные, уцелевшие после того, как крупнокалиберные пулеметы буквально вы­косили в кустарнике здоровенные плеши. Он рванул к вертолету, вкладывая в бег весь остаток сил. Ставру казалось, что он несется, как бешеный жеребец, как тигр. Но квадратный наемник с синими татуировка­ми на маховиках имел на этот счет другое мнение.

— Что-то он не слишком резво двигается. Вы двое, тащите мерзавца сюда, мы вас прикроем! — за­орал он.

Двое бросились к Ставру. Они закинули себе на плечи его руки, мигом доволокли до вертолета и, как мешок, забросили на борт. Они не знали, кто он, но в таких ситуациях думать опасно для жизни. Надо дей­ствовать: хватать мерзавца, как приказано, тащить в вертолет и убираться из этого проклятого места, где пули прошивают пространство во всех направлениях.

— Взлет! Взлет! — заорал квадратный.

Второй пилот, к которому был обращен этот при­каз, потянул вверх дроссельный рычаг, и вертолет взмыл над кустарником.

— Мы потеряли двоих, Динар, — сказал человек, который, очевидно, был старшим в группе. Динаром он назвал квадратного.

— Одного, — уточнил Динар. — Мне сказали, что я должен подобрать семерых сукиных котов. Вас шесть.

— Этот не наш, — ответил старший, кивнув на Ставра.

— Вот как? Тогда откуда взялся этот кусок говна?

— Тебе видней. Ты приказал взять его на борт. Ставр понял, что у него есть все шансы еще раз

вылететь из вертолета, но теперь уже с пулей в голове. Но даже подыхая, он не собирался приседать и бить хвостом перед всяким сбродом.

— Да пошли вы все на хер, — заявил он, встречая зрачок в зрачок каждую пару направленных на него глаз. — Я не просил тащить меня в ваш сраный верто­лет.

— Сынок, — сурово сказал Динар. — Этот сраный вертолет мой, и ору здесь только я. Понял?

— Дайте воды... — попросил Ставр.

4

Боль. Страшная боль пронизывала мозг. Голова разбухла от боли, и Шуракену хотелось разбить ее о стену. Но когда он попытался подняться, его повело и отбросило назад. К горлу подкатила тошнота. Шуракен инстинктивно свесил голову вниз, изо рта и из носа у него хлынула кровь. Он давился, бле­вал кровью и желчью. Зрелище было страшное, но кровотечение спасло его от непоправимой беды. Спо­собный выдерживать запредельные нагрузки, орга­низм сумел защитить себя. Кровеносные сосуды в носу и горле порвало, прежде чем это произошло бы в го­ловном мозге. Кровотечение спасло Шуракена от смерти в лучшемслучае, а в худшем — от паралича.

Через некоторое время боль стала терпимой. По-прежнему следуя только инстинкту, заставлявшему его, как раненое животное, встать на ноги, Шуракен поднялся с койки, со сбитого в ком солдатского одея­ла, испачканного кровью и желчью. Ничего не сооб­ражая, он сделал два шага и уткнулся в стену, тупо по­вернулся, сделал пять шагов и уткнулся в закрытую дверь, снова повернулся и пошел обратно к стене. Так он кружил около двух часов, потом остановился в углу. Стены дали ему ощущение безопасности, Шуракен опустился на пол и прижался к ним спиной. Созна­ние застилал мрак отчаяния и тоски. Мир рассыпал­ся, как головоломка. Шуракен, как сквозь амбразуру, видел только то, что оказывалось прямо перед глаза­ми. Стоило повернуть голову или перевести взгляд, и картинка становилась другой. Никакой логической связи между дробящимися картинками Шуракен ус­тановить не пытался. Он не понимал, где находится, не узнавал камеры, из которой его вывел сталкер, не помнил ничего, что за этим последовало. Шуракен вообще ничего не помнил, потому что в его голове не возникало ни одной мысли, даже просто слов не было. Были только хаос и отчаяние.

Щелчок замка ударил по нервам, как разряд тока.

В камеру вошел дежурный прапорщик с подносом, на котором стояли тарелки. Он выматерился, увидев Шуракена, сидящего на полу в углу камеры. Лицо и майка у него были в засохшей крови.

— Ты только посмотри, что этот придурок с собой сделал, — сказал прапорщик оставшемуся у двери на­парнику. — Он весь в кровище.

Прапорщик поставил поднос на стол и всего лишь сделал шаг к Шуракену. В следующий миг он грохнул­ся на пол, подсеченный ударом ног. Шуракен бросил­ся на него сверху и оседлал, придавив к полу. Ударом в челюсть он отбросил назад притянутую к груди го­лову прапорщика и заставил его открыть шею. Следу­ющий, смертельный, удар был нацелен в горло. Мус­кулы работали автоматически, подчиняясь вписанно­му в подкорку стереотипу боевых действий. Шуракен не бил, он убивал. 

Прапорщика спасло только то, что его напарник оказался человеком достаточно решительным, а у Шу­ракена сейчас отсутствовала объемность восприятия, называемая видением поля боя. В нормальном состо­янии он не выпустил бы из внимания второго против­ника и не пропустил бы страшный удар ногой в голо­ву. На несколько секунд Шуракен вылетел в нокаут, а второй прапорщик схватил своего напарника за ши­ворот, волоком вытащил в коридор и захлопнул дверь камеры.

Через несколько минут пострадавший прапорщик был отправлен в санчасть со сломанной челюстью, а его напарник давал объяснения дежурному офицеру по поводу происшествия.

- Да он невменяемый отморозок, — заявил пра­порщик. — Если бы я не сшиб ему башню, он бы про­сто размазал Мамонова по полу.

Дальнейшие наблюдения показали, что Шуракен действительно невменяем. Он часами кружил по ка­мере или сидел в углу, прижавшись спиной к стенам. Желающих входить к нему в камеру не находилось, слишком очевидно было, чем этот эксперимент кон­чится. О невменяемости капитана Гайдамака было доложено начальству, и Профессору предложили дать объяснения по этому поводу.

— Я предупреждал о возможных тяжелых послед­ствиях допроса под психотропными препаратами, — заявил Профессор. — У Гайдамака отсутствует соци­альная мотивация поведения, другими словами, раз­рушена личность. Он подчиняется только базовым ин­стинктам. Он постоянно чувствует себя окруженным опасностью, а так как он сотрудник специального бо­евого подразделения, обученный убивать своих вра­гов, то он действительно очень опасен.

— С этим можно что-нибудь сделать?

— Самосознание может восстановиться в любой момент, может не восстановиться вообще или восста­новиться частично с шизофреническими деформаци­ями.

— В таком случае им должны заниматься специа­листы.

Желая как можно быстрее избавиться от никому не нужного, к тому же опасного человека, начальство велело готовить приказ об отправке капитана Гайда­мака в госпиталь.

Шуракен не подозревал, какая страшная беда над­вигается на него, но вряд ли его состояние можно было назвать блаженным неведением. Он кружил и кружил, инстинктивно ища выход из железобетонной клетки, или забивался в угол от смертельной тоски. Миски с едой ему ставили на пол у порога. За те несколько дней, в течение которых начальство переваривало си­туацию и принимало решение, Шуракен совершенно утратил человеческий облик, но животный инстинкт заставлял его находить пищу и отправлять естествен­ные надобности в определенном месте камеры, где стояла параша.

Услышав щелчок замка, сидящий в углу Шуракен поднял голову и угрожающе посмотрел на открываю­щуюся дверь. Как в сильном и свирепом звере, страх пробуждал в нем ярость и готовность убивать. Но вме­сто озлобляющих его фигур, мельтешащих на пороге и быстро исчезающих за дверью, в камеру шагнул крупный мужчина в черных джинсах и дубленой кур­тке с меховым воротником. Он сильно хромал и опи­рался на трость. Увидев засевшее в углу звероподоб­ное существо, он крепко выматерился.

В душе Шуракена вдруг шевельнулась тревога уз­навания. Это было первое человеческое чувство с того момента, как он оказался в этой камере. Чувства Шу­ракена мучительно напряглись, но все усилия заце­питься за проблеск человеческого самосознания, па­мяти, пока напоминали попытку немого заговорить.

Человек с худощавым ястребиным лицом, обшир­ной плешью, окруженной плотно прилегающими к че­репу седыми волосами, и жесткой щеткой таких же ко­ротких, пробитых сединой усов с отвращением осмотрел камеру: кровь, объедки, зловонная параша. В его холодных серо-голубых глазах сверкнула вспышка гнева. Но когда он снова повернул голову к Шураке­ну, твердый взгляд, направленный прямо в зрачки, был спокойный и властный.

— Встань, — приказал он.

В его голосе прозвучал волевой посыл такой силы, что ему нельзя было не подчиниться. Шуракен маши­нально поднялся на ноги.

— Следуй за мной.

Шуракен много раз слышал этот приказ, и всегда он означал конкретное целенаправленное действие, осмысленные усилия и достижение цели. И сейчас в его сознании возник ответный волевой импульс, ко­торый как проблесковый маяк прорезал царящий там хаос.

— Командор...

Все, слово было произнесено, имя названо. Раз­розненные куски головоломки сложились, Шуракен осознал, кто он, увидел себя в омерзительной, зага­женной клетке и почуял отвратительное зловоние. Он не представлял, что такого человека, как он, можно довести до подобного позорного состояния. Шуракен был уверен, что его можно убить, но нельзя унизить. Оказалось, что это не так.

Следом за Командором Шуракен вышел из каме­ры. За дверью их ждал адъютант Командора Костя, везде сопровождавший его и исполнявший различные поручения. В руках он держал такую же, как на Ко­мандоре, летную куртку на натуральном меху.

— Помоги капитану одеться, — приказал Коман­дор.

Адъютант невозмутимо подал Шуракену крутку. Точно такую куртку и черный комбинезон Шуракену выдали, когда он был зачислен в элитное боевое под­разделение и прибыл на учебную базу. Ощущение на плечах тяжести одежды, согревавшей когда-то в лю­бую погоду, дало еще один ориентир для возвращения к себе такому, каким он был до того, как его сломали.

Теперь Шуракен понимал, что с головой у него очень плохо. Память и самосознание начали как бы оттаивать, возникли слова, обрывки мыслей. Но все пока было сумбурно. Разум лихорадило от противо­речивых чувств, и единственное, за что Шуракен мог зацепиться, было безграничное доверие к Командо­ру, благородная преданность учителю, жестко и чест­но, без поблажек и снисхождения обучившего жесто­кому ремеслу.

Случайно или нет, но, пока шли по переходам, на­поминающим лабиринт, они не встретили^ни одного человека. Тут следует уточнить, что, когда Командор явился за своим сотрудником, его предупредили, что Шуракен опасен, и предложили надеть на него наруч­ники, прежде чем вывести из камеры. Ответ Коман­дора по форме далеко превосходил все известные об­разцы общеупотребительного мата, а по смыслу сво­дился к предупреждению, что если по пути на глаза Шуракену попадется хоть один человек, с которым ему захочется расквитаться, то Командор ему в этом мешать не станет. Наконец шагавший впереди Коман­дор открыл тяжелую бронированную дверь. Шуракен увидел мягкий пасмурный свет зимнего дня и почув­ствовал на губах ни с чем не сравнимый вкус свежего морозного воздуха.

Буквально два дня назад повалил густой снег, и землю укрыл настоящий зимний покров. И сейчас в полном безветрии пушистые белые хлопья медленно опускались в колодец внутреннего двора, со всех сто­рон замкнутого железобетонными плоскостями с ря­дами стандартных казенных окон. Невесомые холод­ные хлопья ложились на жесткую щетку коротких во­лос Шуракена, на его дикую щетину и продубленную свирепым чужим солнцем кожу.

Шуракен чувствовал, как вместе с холодным воз­духом в грудь входит сила и пьянящее счастье. Все-таки он вернулся.

5

Судя по тому, что после сигнала к подъему народ хоть и зашевелился, но не спешил вскакивать с коек, строгой дисциплины в этом заведении не придержи­вались.

Готовый в любую минуту вступить в драку за свою жизнь или честь, Ставр лег спать одетым, поэтому ри­туал утреннего облачения был предельно лаконич­ным — он просто застегнул пряжку на поясе. Даже бо­тинки надевать не пришлось. Зная, что хорошая обувь всегда представляет практическую ценность, он лег не разуваясь. Ботинки и пояс были его собственные, все остальное ему выдали с армейского склада.

Вертолет Динара доставил Ставра на американс­кую военную базу за пределами Сантильяны.

Ставр увидел вертолетную площадку, обнесенную капитальным забором из железобетонных панелей, обложенную мешками с песком сторожевую вышку и

маленький звездно-полосатый флажок на капоте подъехавшего джипа.

«Америкосы... интересно, что вы делали в Санти-льяне?» — машинально подумал Ставр, хотя теперь его это уже не должно было интересовать.

— Вы хотите что-нибудь сообщить о себе? — спро­сил Ставра сержант, вылезший из джипа.

— Нет, — ответил Ставр.

Больше вопросов ему задавать не стали, он был в настолько плохом состоянии, что разбираться с его личностью не имело никакого смысла. Сержант дос­тавил его в госпиталь.

Когда санитары сняли с него одежду и отодрали присохшие к ране на спине лоскутья распоротой ост­рыми сучьями ткани, они обнаружили, что в загноив­шейся рванине копошатся мелкие белые черви. По­жалуй, Ставру повезло, что он этого видеть не мог.

Ставр все еще стоял на ногах и был способен дви­гаться только благодаря самолюбию. Голый, как Адам, он сам вошел в операционную. Армейский хирург су­нул широкую, короткопалую клешню в подставлен­ную ассистентом перчатку и, поворачиваясь к столу, сказал:

— Считай, что тебе повезло с этими червями, па­рень. Могу сказать наверняка, они спасли тебя от ган­грены. Черви, как известно, живого мяса не едят.

От этого заявления Ставра повело, пол начал ухо­дить из-под ног.

— Ложись на стол брюхом вниз, — как из-под воды услышал он голос хирурга.

Потерять сознание, уже лежа на операционном столе, было менее позорно, чем грохнуться в обморок при слове «черви» и валяться на полу, откуда санита­рам придется подбирать его, как падаль. Ставр схва­тился за край стола и неловко завалился боком на хо­лодную металлическую плоскость, покрытую зелено­вато-серой эмалью. Санитар и ассистент повернули его на живот. Прикосновение к холодному металлу прояснило сознание, но Ставра это не обрадовало. Он смертельно устал и хотел отключиться, чтобы уже ни­чего не видеть, не слышать, не чувствовать.

«Ничего, — подумал он, — сейчас дадут наркоз...»

— Так, посмотрим. — Хирург склонился над Ставром и начал осматривать рану. — Отлично поработа­ли, ребята, — пробормотал он, очевидно обращаясь к червям. — Но у меня для вас плохие новости: обжорка закрывается. Как тебя зовут, парень?

— Ставр.

— Ситуация такая, Ставр, эта царапина не кажет­ся мне достаточным основанием для общего наркоза. Думаю, под общим наркозом ты побываешь еще не раз, так что давай сэкономим ресурс организма. Я сде­лаю тебе укол, но это, конечно, совсем не то, что об­щий наркоз. Ничего, потерпишь. Извини, но тебя привяжут.

— Не надо... — пробормотал Ставр.

Ему казалось, что в венах у него не кровь, а огнен­ная лава. Он опустил пылающую голову на скрещен­ные перед собой руки.

— Я сделаю все очень быстро, — пообещал хирург.

После укола наркотика Ставр «улетел», но он слы­шал голоса хирурга и ассистента, звон инструментов и чувствовал адскую боль, когда выскребали заражен-

ную рану. Боль существовала отдельно от него и име­ла вид безумной багровой звезды.

Когда все было кончено, ассистент, прижимавший голову Ставра к столу, разжал ему челюсти и вытащил свернутый из марлевых салфеток жгут, который его за­ставили зажать в зубах, чтобы, стиснув, он не раскро­шил их.

За три недели в госпитале Ставра добросовестно привели в порядок. Один раз его спросили, кто он, но Ставр отказался сообщить о себе какие-либо сведе­ния, кроме псевдонима, своего боевого прозвища, выгравированного на медальоне вместе с группой кро­ви. Когда врачи решили, что они в полной мере вы­полнили свой долг по отношению к нему, Ставру вы­дали камуфляжные штаны и куртку, на этот раз песоч-но-коричневые — в цветах пустыни, и вернули все имевшиеся при нем вещи, разумеется, кроме оружия. Особенно Ставра обрадовали его собственные ботин­ки. Разношенные и севшие по ноге, как вторая кожа, только более прочная, они хорошо фиксировали го­леностопные суставы, страхуя их от случайных выви­хов. А специальный протектор с грунтозацепами га­рантировал прочный контакт с землей во время рез­ких и стремительных движений в бою. Для человека его образа жизни обувь имела в буквальном смысле жизненно важное значение. Второй вещью, порадо­вавшей Ставра не меньше, чем ботинки, был пояс. Хитрая пряжка на нем расстегивалась одним движе­нием пальцев, в критический момент пояс в его руках превращался в оружие.

Полковник, командир гарнизона базы, которому предстояло решить его дальнейшую судьбу, носил на лацкане безупречного кителя значок выпускника пре­стижной военной академии и курил толстые вонючие сигары по три доллара штука. За его спиной стояло звездно-полосатое знамя, на стене в застекленных рамках висели грамоты, полученные его подразделе­нием, на столе растопырил крылья бронзовый орлан-белохвост. «Офицер и джентльмен» оценил независи­мую стойку Ставра и его прямой, ненапряженный взгляд, в котором не было ни тени беспокойства. Но он нюхом чуял, что Ставр не армейский человек. Не­смотря на то что он встал точно там, где ему следова­ло стоять в кабинете офицера, занимающего здесь высшую должность, в нем явно угадывалось презре­ние к субординации. Полковник понял, что Ставр чув­ствует себя на равных с ним. По всем признакам пол­ковник принял Ставра за наемника. Человек порядка и дисциплины, он терпеть не мог этих псов войны, однако вынужден был признавать, что иногда авто­номно действующий индивидуал решает некоторые задачи эффективней и с меньшими потерями, чем взвод пехотинцев.

— Я предоставляю вам выбор, — заявил полков­ник. — Вы называете свое подлинное имя, звание, если оно у вас имеется, и страну, гражданином кото­рой являетесь. Тогда вас передадут представителям вашей страны. В противном случае я отправлю вас в фильтрационный лагерь.

— Что это за заведение? — спросил Ставр.

— Обращаясь ко мне, вы должны говорить «сэр», — резко сказал полковник.

— Да, сэр. Что такое фильтрационный лагерь, сэр? — повторил вопрос Ставр.

— Место, куда собирают разный сброд, промыш­ляющий грязной работой с оружием в руках.

— И там этих плохих парней перевоспитывают в духе христианской морали, сэр?

— Ими занимается следственная комиссия. А по результатам их или принудительно высылают на ро­дину, или передают в руки закона, если человек объяв­лен военным преступником в каком-нибудь из госу­дарств Западной Африки. Случается, дело кончается расстрелом.

Выбора у Ставра не было, ни при каких обстоя­тельствах он не имел права заявить о своем российс­ком гражданстве, тем более о принадлежности к спец­подразделению внешней разведки КГБ. Выбираться предстояло самостоятельно, поэтому он сказал, что не имеет ничего против отправки в лагерь. Он был уве­рен, что нет такого места, откуда нельзя бежать. Оче­видно, полковник понял ход его мысли.

— Желаю удачи, — усмехнулся он на прощание. Перелет оказался долгим. Уже на закате вертолет

приземлился на каменистой площадке на дне обшир­ного каньона, который представлял собой глубокую трещину в гранитном основании безжизненного, как необитаемая планета, плато. Ставр увидел несколько плоских железобетонных строений, обнесенных ржа­вой сеткой и колючей проволокой. Ни вышек, ни пу­леметных гнезд, ни сторожевых собак не было.

— Капитан Хиттнер. Я начальник этого чертового заведения, — представился Ставру низкорослый, сильно нетрезвый человек в кителе американской во­енной полиции.

Весь его облик, а особенно физиономия с блек­ло-голубыми глазками откровенно заявляли о полном отсутствии порядочности и привычках мелкого зло­действа. Это был тип, совершенно противоположный «офицеру и джентльмену» — командиру базы, с кото­рым Ставр имел дело утром. Ставр решил, что пора наконец четко выяснить свой статус.

— Ты арестован военной полицией и будешь за­держан до установления личности и вьыснения, чем ты, черт тебя побери, занимался там, где попался на­шим парням, — ответил Хиттнер.

— Я никому не попадался. Я просто оказался в их вертолете.

— Наверно, это была твоя ошибка.

— Это смотря с какой стороны посмотреть.

— Во всяком случае, пока на тебя распространя­ется весь свод законов о правах личности, но даже не представляю, какую пользу ты сможешь из этого из­влечь. А, да, тебя будут кормить и не заставят рабо­тать, вот, собственно, и все, счастливчик, добро по­жаловать в чистилище. Давай раздевайся.

— Зачем?

— Я обыщу твое барахло на предмет оружия и нар­котиков.

Пока Ставр раздевался, Хиттнер достал из ящика канцелярского стола регистрационный журнал, дак­тилоскопический бланк и железную коробочку с типо­графской краской. Корявым почерком вписал псев­доним Ставра в регистрационный журнал, на страни­цах которого было полно кличек на всех европейских языках, и снял отпечатки пальцев. Хиттнер обыскал и вернул Ставру его одежду, затем он послал одного

из своих подчиненных за человеком, который должен был сфотографировать нового «клиента». Но фотогра­фа так и не смогли привести в дееспособное состоя­ние.

— Ну и черт с ним, — решил Хиттнер, — пусть дрыхнет. Если его даже удастся поднять, негодяй мор­ду от жопы не отличит. Ну все, иди пока. Охранник Купер покажет тебе твое место.

Над каньоном висел Южный Крест. Два прожек­тора освещали плац, на котором здоровые парни дра­ли глотки и пытались переломать друг другу ребра, играя в американский футбол.

Показывая дорогу, охранник шел впереди, безрас­судно оставляя пленника за спиной. Ставр подумал, что на месте этого Купера он не оставил бы у себя за спиной самого опасного на этом континенте хищни­ка — белого человека.

Когда они проходили под железной фермой, на которой висел прожектор, Ставр услышал странный сухой треск над головой, что-то захрустело под подо­швами ботинок. Подняв голову, он увидел, что в луче прожектора кружится плотная стая крупных насеко­мых, их жесткие крылья и издавали этот характерный треск. Обжигаясь о раскаленное стекло прожектора, насекомые падали, как сухие листья. Ставр, пожалуй, слишком нервно стряхнул несколько полудохлых тва­рей, зацепившихся когтистыми лапками за его воло­сы и куртку. После истории с мухами, разъевшими и загадившими ему раны, он возненавидел мелкую ле­тающую сволочь.

Судя по расположению и виду плоских железобе­тонных строений, раньше здесь была мелкая военная база. Барак, в который Ставр вошел следом за охран­ником, внутри представлял собой обычную казарму. Короткий коридор привел в нищее казенное помеще­ние, обозначенное как жилое рядами армейских коек. Под низким грязным потолком на крысиных хвостах проводки болталось несколько тусклых от слабого на­кала и пыли лампочек, высвечивавших только проход между койками.

С заходом солнца обитатели лагеря выползали из душной казармы, под крышей которой они отлежи­вались весь долгий, невыносимо жаркий день, поэто­му сейчас в помещении никого не было. Охранник по­казал Ставру на одну из свободных коек и ушел.

Через затянутые москитной сеткой окна и гулкие стены в казарму проникал бешеный рев и свист игро­ков и болельщиков, доносившийся с плаца. Но Ставр решил туда не ходить. Он считал, что не имеет смыс­ла знакомиться с товарищами по несчастью, потому что завтра же он постарается удрать из этого заведе­ния. А раз он не намерен здесь оставаться, то чем мень­ше людей его увидят, тем больше шансов не нарвать­ся на неприятности. Он предпочел использовать ночь для отдыха, а не для драки.

На железной койке лежал тощий грязный матрас, подушка под стать и тонкое грубое одеяло. Ставр лег, не раздеваясь, не только от отвращения к грязной по­стели, но и полагая, что если ему все-таки придется драться, то заниматься этим удобней в штанах, чем без штанов.

На следующий день, разбуженный сигналом к подъему, Ставр открыл глаза, увидел дневной свет, с трудом просачивающийся сквозь плотную сетку на окнах, и удивился, что ночь прошла без происше­ствий.

Он поднялся и, не обращая ни на кого внимания, пошел к выходу.

При дневном освещении вся убогость и прокля-тость этого места предстала во всей своей очевиднос­ти. Гранитный фундамент плато покрывал тощий слой бесплодной глины, смешанной с крупным йеском. От жары он спекся в кору, по прочности не уступающую асфальту. Казарма, столовая и административное зда­ние образовывали каре, в котором был замкнут сухой и пыльный плац. Разрисованные похабными картин­ками и надписями на разных языках, стены казармы и столовой служили скрижалями, на которых утверж­дали себя непримиримость и дерзость духа, гнусность и низменность воображения.

Увидев колонку артезианской скважины, Ставр направился к ней, предвкушая удовольствие облить­ся холодной водой. Но он понимал, что в этом про­клятом месте, где от зноя глина спеклась в асфальт, скважина — одна из самых напряженных точек. По­этому Ставр не спешил и готов был продемонстриро­вать вежливость и прочие хорошие манеры тем ста­рожилам лагеря, которые уже подтянулись к колон­ке. Среди них он заметил здорового парня, похожего на кинотипаж головореза из американской морской пехоты: мощный, при этом стройный корпус и пра­вильной арийской формы голова с бритым затылком и висками. Издали он даже напоминал Шуракена, собственно, поэтому Ставр и выделил его среди дру­гих, а вовсе не потому; что он был здоровый, натрени­рованный кусок мяса.  Но когда они сошлись у колонки, Ставр почувствовал, что в парне нет ни великоду­шия, ни спокойного дружелюбия Шуракена. Особен­но его насторожили маленькие хрящеватые уши, слишком плотно, как у бультерьера, прижатые к че­репу. Ничего случайного во внешности человека не бывает, эта черта могла быть знаком, предупреждаю­щим о соответствующих свойствах натуры обладате­ля бультерьерных ушей — например, тупой и упорной злобности.

Однако парень первый приветствовал новичка, и Ставр засчитал это в его пользу.

— Здесь меня зовут Буффало, потому что я один из них, — сказал парень и, согнув в локте руку, проде­монстрировал наколку на мощно взбугрившемся под загорелой шкурой бицепсе.

Очевидно, наколка удостоверяла его принадлеж­ность к некоему военизированному сообществу.

— О'кей, я понял, — ответил Ставр, он обозначил свою лояльность улыбкой и прямым, ненапряженным взглядом, хотя понятия не имел, кто такие «буффало». — Я Ставр.

Буффало стянул с себя майку и, показав на рычаг колонки, небрежно сказал:

— Покачай-ка, приятель, я умоюсь.

Ставр не усмотрел ничего оскорбительного в его просьбе. Почему нет?

Он взялся за рычаг, но вдруг, как когда-то на гор­ной дороге спинным мозгом почувствовал мину, так сейчас у него возникло вполне отчетливое чувство, что он ошибся, сделав это. Не нажимая на рычаг, Ставр повернул голову и внимательно посмотрел на лица не­скольких арестантов, собравшихся возле колонки.

Среди прочих лиц его взгляд выхватил одну очень не­приятную, худую, давно не бритую физиономию. Глаза мигнули, но уже не успели скрыть выражения отча­янного ожидания: «Ну давай, давай, нажми! Нажми! Сделай это!» Станет или не станет Ставр качать для Буффало воду, по-видимому, имело для этого типа особое значение. Прочие арестанты наблюдали за раз­витием отношений Ставра и Буффало без особых эмо­ций.

Ставр выпустил рычаг и перевел взгляд на Буф­фало. Небрежно, с рисовочкой, нагнувшись к крану колонки, Буффало так старательно изображал вполне невинное ожидание, что у Ставра не осталось ни ма­лейших сомнений, что за всем этим кроется провока­ция.

— Знаешь что, парень из «буффало», давай я пер­вый помоюсь, а ты качай, — сказал Ставр, еще не ра­зобравшись, в чем тут фокус.

Буффало ухмыльнулся. «На этот раз ты вывернул­ся, но я все равно тебя прищучу» — так следовало по­нимать его ухмылку.

— Первым ты тут мыться не будешь, новичок. А воду качать у нас есть специально обученная обезь­яна. Дренковски! — заорал Буффало. — Давай, живо приступай к своим обязанностям.

Тот арестант, физиономия которого насторожила Ставра, подошел к колонке, нехотя взялся за рычаг и начал качать воду.

Буффало влез под струю воды голым, бугрящим­ся мускулами торсом и принялся плескаться, фыркая и гогоча во всю глотку. Но Ставра не убедила демон­страция чудовищной мускулатуры, среди тех, кто спокойно ждал своей очереди у колонки, он отметил не­скольких мужиков, явно не уступивших бы Буффало ни в силе, ни в жестокости, если бы дошло до серьез­ной разборки. Просто им неохота с ним связываться, пока он достаточно осторожен, чтобы случайно не наступить кому-нибудь из них на ногу.

С подчеркнутой вежливостью, соблюдая очеред­ность, арестанты подходили к воде, умывались или мылись столько времени, сколько требовала их чис­топлотность. Никто и не подумал сменить Дренковски, хотя его работа требовала изрядных усилий и с него ручьями лил пот. Теперь Ставр понял, в чем заклю­чался фокус с колонкой: попробовать обломать нович­ка — дело святое, если бы он ошибся и оказал Буффа­ло услугу, у него были бы все шансы сменить Дренковски на его посту. Ставр подумал, что качать воду для всего лагеря его никакой силой не заставили бы, но у Буффало и его приятелей появился бы повод за­дать ему жестокую трепку. А здоровье было сейчас его единственной ценностью, и не стоило им рисковать.

Почти всех своих товарищей по несчастью Ставр увидел в столовой. Арестантов в лагере было немно­го, человек пятьдесят — профессиональных искателей приключений, одетых в разнообразное армейское об­мундирование. У некоторых имелись нашивки и зна­ки отличия каких-то африканских национальных ар­мий. Но все они были белые парни, исколесившие мировое пространство в погоне за свободой и призрач­ной наживой.

После завтрака Ставр занялся обследованием тер­ритории. Он обнаружил шлагбаум, перекрывающий дыру в ржавой сетке. За шлагбаумом начиналась колея, проложенная колесами машин вдоль сухого рус­ла мертвой реки. В пулеметном гнезде, сложенном из мешков с песком и закрытом от солнца маскировоч­ной сеткой, валялся одуревший от безделья охранник. При виде Ставра он проявил признаки оживления.

— Решил размяться? — с сочувствием и даже яв­ным поощрением спросил он. — Ну давай, давай, схо­ди прогуляйся. Только смотри, приятель, не заблудись.

Ставр поднырнул под шлагбаум и оглянулся на ох­ранника, стоя уже по другую сторону. Охранник даже пальцем не шевельнул, чтобы остановить его.

— Не уходи далеко, — посоветовал он. — Искать тебя никто не пойдет.

Ставр кивнул в знак того, что все понял, и пошел по следу колес. Если не оборачиваться назад, на ла­герь, то пейзаж впереди был вполне марсианский: ги­гантская трещина в гранитном панцире планеты, ухо­дящие ввысь скалистые склоны и неглубокое русло мертвой реки. След колес скоро утратил четкость и со­всем исчез.

Зной становился нестерпимым. От бешено ярко­го света перед глазами поплыли круги. Ставр надви­нул панаму на лоб, но жидкая тень от полей мало что изменила, оставалось только жалеть о потерянных за­щитных очках.

Ставр остановился и оглянулся. Ржавая колючая проволока и унылые железобетонные бараки, каза­лось, навсегда исчезли за выступом скалы. Он медлен­но повернул голову и посмотрел вдаль. Прорезанное морщиной мертвой реки дно каньона и однообразные бесплодные склоны, на которых не было ни клочка растительности, уходили в бесконечную головокружительную перспективу. В сознании Ставра вдруг воз­никло отчетливое понимание своего окончательного одиночества и свободы. Он почувствовал возбужде­ние, бешеный прилив силы и двинулся вперед разме­ренным, неутомимым шагом. Он был уверен, что на­зад не повернет.

Сколько он прошагал, Ставр не знал. Незаметно он утратил представление о времени и чувство дис­танции. Сознание по-прежнему пребывало в эйфо­рии действия, но тело начало подавать сигналы тре­воги. Солнце жгло, раскаляя горло, дыхание стало обжигающим. Вены вздулись. Сдавило сердце. С са­моубийственным упорством Ставр шел до тех пор, пока не понял наконец, что здесь не место для жи­вого существа. На что можно рассчитывать, оказав­шись здесь? На силу духа? Да. Но вопрос — насколь­ко ее хватит? На железное здоровье? Тоже да. Но ведь и здоровье не безгранично. Если он хочет выжить, придется укротить свою гордость, свой инстинкт дей­ствия и не вступать в борьбу с тем, что победить не­возможно. Нужно смириться и терпеливо ждать, ког­да обстоятельства изменятся, и быть готовым исполь­зовать свой шанс.

Ставр повернул назад. Но зол он был неимовер­но. Ярость клокотала, как кипяток в котле. Если бы охранник у шлагбаума, перегораживающего вход в ла­герь, позволил себе удовольствие отпустить какое-нибудь замечание по поводу его возвращения, Ставр перегрыз бы ему горло. На свое счастье, охранник хра­пел, развалившись на мешках с песком.

Когда, едва переставляя ноги и думая лишь о том, чтобы дотащиться наконец до душной, вонючей казармы и упасть на койку, Ставр проходил мимо кон­торы начальника лагеря, Хиттнер окликнул его:

— Добрый день, Ставр.

— Добрый день, сэр.

Начальник лагеря стоял, привалившись к косяку двери. На нем была псивая от пыли широкополая фет­ровая шляпа с витым шнуром вокруг тульи и черные очки. Спереди под переваливающимся через брючный ремень животом висела кобура, из которой торчала ру­коятка здоровенного кольта, или смит-и-вессона, или чего-то в таком духе — деревянная рукоятка была от­полирована, как ручка лопаты.

— Иди сюда, — приказал Хиттнер.

Ставр подошел и остановился перед крыльцом. Он чувствовал, как из-за непроницаемых линз круглые злодейские глазки Хиттнера изучают его обожженное лицо. 

— Так, я понял, — усмехнулся он. — Ты, значит, из тех, кто не успокоится, пока сам все дерьмо на зуб не перепробует. Заруби себе на носу, счастливчик: сюда можно только прилететь и, следовательно, отсюда можно только улететь. Ну и конечно, еще можно ока­заться между стенкой и стрелковым взводом. Вчера, когда ты прибыл, ребята уже начали играть в футбол, и мне неохота было тратить время на то, чтобы рас­сказывать тебе про наши порядки. Мы здесь никому не мешаем делать то, что ему хочется, но все послед­ствия, само собой, за свой счет. Ты не хочешь сказать, кто ты, назвать друзей, которым я мог бы сообщить о тебе?

— Нет.

— Ну и черт с тобой. Все равно про тебя все выяс­нят. Ни у кого из моих клиентов нет желания расска­зывать о своих делишках, но в конце концов со всеми разбираются. На всякий случай имей в виду, Ставр, старина Хиттнер может помочь выпутаться из самой вонючей истории.

— Каким образом? — спросил Ставр.

— А вот об этом пока рановато говорить.

«Этот тип совсем не такой придурок и растяпа, как показалось вчера, — подумал Ставр. — Похоже, он из тех, кто очень хорошо знает, с какой стороны бутер­брода намазано масло».

6

Сидевший за рулем «уазика» адъютант Командо­ра, прапорщик Костя, свернул с шоссе на дорогу, в начале которой на столбе висел запрещающий знак «кирпич». С обеих сторон к дороге вплотную стоял за­порошенный снегом лес. «Уазик» въехал в ворота во­инской части. Машина миновала жилой городок, хо­зяйственные постройки, казармы. Дальше дорога шла краем обширного поля — стрельбища или полигона. Вдали темнела стена леса. Въезд в лес был перегоро­жен шлагбаумом. Поблекший, давно не обновлявший­ся транспарант предупреждал: «Въезд только по про­пускам». Но будка КПП пустовала, и шлагбаум был поднят. «Уазик» прошел под шлагбаумом и углубился в лес. Минут через пятнадцать он въехал на террито­рию учебного центра.

Комплекс учебного центра был старой, довоен­ной постройки. Офицерское общежитие было похо-

же на небольшой уютный пансионат: трехэтажное кирпичное здание, два флигеля и полукруглое крыль­цо с четырьмя колоннами, поддерживающими кры­шу над ним. В таком же стиле были построены учеб­ный корпус и спортзал, между которыми уже в бо­лее позднее время был сооружен портивший вид ансамбля переход. За открытыми спортивными площадками в лесу свободно расположились неогоро­женные деревянные дачи. Это было жилье для ком­состава, старших офицеров, преподавателей и их се­мей. Но обитаемой осталась только дача, в которой жил Командор.

Учебный центр прекратил свое существование в связи с ликвидацией силового неструктурного подраз­деления специальной разведки. После того как со­трудники подразделения отказались применить свои профессиональные навыки внутри страны, оно было объявлено нелояльным к новой власти и вышедшим из-под контроля. Ненужные и даже опасные супер­профессионалы подали рапорты об увольнении и раз­брелись искать иной судьбы, уже не под знаменами. Некоторые перешли на службу в другие ведомства. Но Командор и некоторые из его могущественных дру­зей, уцелевшие после гибели «Помпеи», понимали, что придет время восстанавливать разрушенное, — это уже было.

«Уазик» въехал во двор дачи и остановился.

— Поставить машину в гараж? — спросил Костя.

— Не надо, — ответил Командор. Он открыл заднюю дверцу.

— Вылезай, Гайдамак, приехали, — сказал он Шуракену.

Шуракен вылез из машины. Он понимал, кто он и где находится, понимал даже, что с головой у него очень плохо. Только ценой неослабевающего ни на секунду колоссального напряжения Шуракену удава­лось удерживать вместе распадающиеся фрагменты окружающей действительности.

Он видел заснеженный лес и знакомую дачу Ко­мандора, но ему казалось, что стоит оглянуться, и он увидит силуэты вертолетов в желтом мареве, подни­мающемся от раскаленной бетонки аэродрома, и в ноздри ударит запах горячей пыли, смешанный с по­роховой и бензиновой гарью. Два мира не разделяло ни время, ни пространство — это было как две сторо­ны одной монетки. И только от Шуракена зависело, какую из сторон повернуть к себе.

Командор приказал ему идти за ним. Они вошли в дом.

С помощью Кости Командор раздел Шуракена. Все, что они с него сняли, прапорщик собрал в узел, отнес в котельную и бросил в печь. Затем они вымы­ли Шуракена под душем и одели в спортивный кос­тюм и кроссовки Командора.

— Теперь другое дело, — сказал Командор. — Те­перь тебя людям показать не стыдно. Сейчас поедем в нашу санчасть. Я позвонил ребятам, нас ждут.

При слове «санчасть» в памяти Шуракена возник­ли белый халат и шприц. Сейчас они означали преда­тельство, боль, ужас. Несмотря на то что самосозна­ние частично восстановилось, Шуракен был неспо­собен управлять собой, и угроза, реальная или мнимая, могла снова превратить его в зверя, который, защищаясь, не знает предела в жестокости и ярости.

— Нет, — злобно сказал Шуракен. — Я убью того, кто дотронется до меня!

Командор был знаком с процедурой допроса под психотропными препаратами, он знал, что Шуракену сделали инъекции мощных транквилизаторов. Это на­поминало обычную медицинскую процедуру, и теперь до тех пор, пока Шуракен не придет в себя и к нему не вернется нормальное восприятие реальности, все свя­занное с медициной будет заключать для него угрозу. Командор понял, что ошибся, произнеся слово «сан­часть». Страх мог активизировать у Шуракена про­грамму самообороны, повинуясь которой он должен любой ценой сохранить жизнь и свободу действий. С головой у него плохо, но стереотип боевых действий вписан в подсознание, в мышечную память. Если Шуракен начнет уходить отсюда, остановить его бу­дет непросто. Командор понял, что надо быстро пе­реключить Шуракена, пока им с Костей не пришлось валить парня всерьез.

— Саша, — жестко сказал Командор, фиксируя свой взгляд не на глазах Шуракена, а в точке между бровями. — Что произошло с Егором?

Вопрос подсек Шуракена. Он забыл об опаснос­ти, в его памяти начали вспыхивать, исчезать, монти­роваться без всякой логики и последовательности огонь, взрывы, удивление и смех в глазах Ставра... Снова все рассыпалось, как головоломка, и если бы Шуракен попытался что-нибудь объяснить, его речь напоминала бы такой же бред, как на допросе.

— Идем, ты мне по дороге все расскажешь, — ска­зал Командор.

Шуракен пошел за Командором и залез в «уазик», как ему приказали.

Командор опасался, что вид врачей снова при­ведет Шуракена в неуправляемое состояние, но это­го не случилось. Санчасть не вызвала у Шуракена беспокойства, она была местом хорошо знакомым. Здесь они со Ставром проходили систематический медицинский контроль — требования к здоровью были предельно жесткими. В учебном корпусе с ними проводили занятия по медицине. Здесь им делали прививки перед боевыми рейдами в Афганистан. Война тогда уже закончилась, но секретные реали­зации проводились группами специальной разведки Комитета госбезопасности. Целью рейдов, как пра­вило, был захват караванов с оружием, наркотиками и фальшивыми долларами, которые через Таджики­стан перебрасывались главарям национальных бан­дформирований в среднеазиатские и кавказские рес­публики. Перед командировкой в Сантильяну Ставр и Шуракен даже отсидели в санчасти пару недель на карантине, пока им сделали все довольно неприят­ные прививки, положенные перед отправкой в Аф­рику.

Раньше санчасть была так же засекречена, как и все подразделение внешней разведки. Теперь, чтобы сохранить уникальных специалистов и персонал, при ней даже было открыто коммерческое отделение.

Командор передал Шуракена на попечение вра­чей.

— Пойдем ко мне, Иван Георгиевич, поговорим, — предложил Командору начальник санчасти.

Когда они вошли в кабинет, он достал бутылку ко­ньяка, а секретарша нарезала и поставила на стол за­куску.

— Как нога? — спросил начальник санчасти.

— Болит, как и полагается. Да ты все про мою ногу знаешь, я же каждый день приезжаю на перевязки. Да­вай лучше поговорим о моем парне. Что скажещь, Алексей Петрович?

— Я не ясновидящий, пока ничего. Откуда он вер­нулся?

— Из Африки.

— Понятно... Ему так и так месяц на карантине отсидеть положено.

— Вот и отлично. Будем считать, что он у вас на карантине отсиживает. Ты же понимаешь, Алексей Петрович, Гайдамак — сотрудник исключительной ценности, ему, может, еще поработать придется, и за­пись о психической ненадежности ему в личном деле ни к чему.

— Хорошо, пусть будет карантин, а обращение к психиатрам по поводу посттравматического стрессо­вого расстройства, ПТСР - обычное для них дело. Повышенная тревожность, ретроспекции. Насчет за­писи решим, но о его реальном состоянии и возмож­ности дальнейшего использования я тебе дам объек­тивную информацию.

— Это само собой. Я надеюсь, особых проблем у вас с Гайдамаком не будет. Вы и не таких, как он, вос­станавливали.

— Ну, давай за то, чтоб у него все было хорошо. — Начальник санчасти поднял рюмку.

Они выпили и закусили настоящей отечественной сырокопченой колбасой.

7

После разговора с Хиттнером Ставр весь день про­валялся в казарме. За почти три года жизни в Африке он привык к жаре. Но все связанные с климатом не­понятности значительно уменьшались благодаря ком­фортабельным условиям, которые обеспечивали цен­ным специалистам в резиденции президента. Сейчас Ставр мог только с сожалением вспоминать их с Шуракеном коттедж, по европейскому стандарту обору­дованный кондиционерами и душем. А в «поле», как на своемжаргоне спецы называли выходы в боевые рейды, на климат жаловаться не приходилось: на вой­не как на войне.

В железобетонной коробке казармы стояла одуря­ющая духота, наполненная испарениями потных че­ловеческих тел. Тяжелая, тягучая тишина нарушалась бредовым бормотанием и невнятными выкриками новых товарищей Ставра — этих ландскнехтов двад­цатого века, во сне переживающих перипетии своих прошлых похождений.

Ставр вытянулся на спине, расслабил мышцы, закрыл глаза и сфокусировал внутренний взгляд в се­редине лба между бровями. Через некоторое время он перестал ощущать свое тело, слышать бормотание и тяжелое дыхание людей на соседних койках. В мыс­ленно обозначенной им точке в середине лба возник­ло красное свечение. Ставр предельно активизировал свои внутренние радары и начал искать Шуракена. Он

искал его, как один затерянный в океане корабль ищет другой, посылая в пространство радиосигналы. Ставр напрягал воображение, пытаясь увидеть Шуракена, материализовать его в своем сознании. Он хотел по­слать сигнал, что жив, и получить весть, как с Шуракеном — хорошо или плохо.

Никакого ответа Ставр не получил. Трассы его энергетических посылов уходили в пустоту и не воз­вращались.

Ставр вышел из медитации уставший и разочаро­ванный. В минуты опасности связь между ними воз­никала сама собой: они понимали друг друга мгновен­но и действовали как единая система. Они превраща­лись в одно, как тетива, напряженное целое. Все мысли и намерения становились ясны для обоих: по­добно волкам или собакам, они понимали друг друга на телепатическом уровне. Но когда Ставр волевым образом попытался сделать это сейчас, ничего не по­лучилось.

Он стал думать о том, что шанс, конечно, шансом, но надо как можно скорее найти способ удрать из ла­геря и начинать пробиваться в Россию. Он не сомне­вался, что Шуракена уже нет в Сантильяне. Его про­сто не могло там быть, после того что они сделали с базой «Стюарт». Черным Шуракена вряд ли бы выда­ли, да и кому там выдавать? Президент Агильера сам во имя Господа и республики вдохновил их на напа­дение на базу, хотя, скорей всего, не он отдал приказ о реальном уничтожении базы.

Казалось бы, проще всего было сообщить свое имя и заявить о российском гражданстве, но... Этих про­клятых «но» было несколько. Во-первых, легально вернуться в Россию Ставр мог только под конвоем, а это означало потерю свободы действий. Если он хо­тел разобраться в том, что случилось, и помочь Шуракену, в Россию надо возвращаться нелегально. Вто­рое «но» было служебной инструкцией, запрещавшей сотруднику секретного спецподразделения заявлять о своем российском гражданстве. С той минуты, как они с Шуракеном прилетели в Сантильяну, их документы хранились в сейфе у Ширяева. А третьим «но» был весьма предусмотрительный принцип: попался — выг­ребай сам, не ставь на уши руководство.

Когда раскаленный шар солнца скатился к гори­зонту, на дно расщелины, в которой помещался ла­герь, легла густая тень. Обитатели лагеря зашевели­лись. Ставр проснулся весь в липком поту, с тупой болью в голове, но струя холодной воды из той самой колонки, с которой он едва не нарвался сегодня ут­ром, быстро привела его в норму. Рычаг колонки ка­чал все тот же тип, теперь Ставр знал, что зовут его Дан Дренковски.

Кормили в лагере два раза в день. Так же, как ут­ром, заключенные умывались или обливались водой у колонки и шли в столовую. Теперь, когда Ставр по­нял, что в ближайшее время удрать ему не удастся, он начал присматриваться к своей новой компании. Мо­лодые мужчины, заключенные в фильтрационном ла­гере, не были уголовниками в обычном смысле: про­фессиональные наемники, они зарабатывали на жизнь умением воевать. Война кормила их и предоставляла неограниченные возможности для самых безрассуд­ных авантюр. Преступление большинства из них зак­лючалось в том, что, воюя за деньги, они становились

участниками грязных дел тех, кто их нанимал. Но за­частую разница между бандитом и солдатом удачи за­висит от того, как обернется дело. Среди «клиентов» Хиттнера попадались отпетые мерзавцы, за которы­ми тянулся след кровавых расправ, бесчинств и гра­бежей.

Особенно устрашающее впечатление производи­ли кубинцы. Их было трое. Держались они особняком, никого близко к себе не подпуская. Ходили, как тиг­ры, — мягко, бесшумно, настороженно поглядывая по сторонам. Один из них был бородатый гигант под два метра ростом. В его лице сильно ощущалась негроидность, а тело было сплошь покрыто цветными татуи­ровками. Кроме кубинцев поражали своим экзотичес­ким видом и другие личности, но, возможно, они-то как раз были не самыми опасными здесь.

Для того чтобы обеспечить себе сносное существо­вание в лагере, Ставру предстояло выбрать среди этих людей возможных друзей и вычислить потенциальных врагов. Поэтому после ужина он пошел на плац иг­рать в американский футбол. Игра была лучшим спо­собом быстро со всеми перезнакомиться, показать себя и присмотреться к другим.

Игра напоминала битву диких жеребцов. В свал­ке запросто могли вдавить пару ребер, сломать руку или ногу. Обычно игроки в американский футбол на­девают такое количество защитных приспособлений, что оно делает их похожими на пластмассовых роботов-трансформеров. Естественно, ничего подобного здесь и в помине не было, но никто не делал скидки на отсутствие шлемов, щитков на плечах, налокотни­ков, наколенников и прикрывающих пах раковин.

Боль и раны считались неотъемлемой частью игры. На плац выходили, чтобы продемонстрировать отличи­тельные знаки самца — показать свое презрение к боли, владение собственным телом, фанатичную аг­рессивность и безжалостность в соперничестве.

Отлично скоординированный и от природы ода­ренный способностью к резкому, почти с места, набору скорости, Ставр был словно создан для этой игры. Он мог, не теряя скорости, мгновенно, одним прыжком, менять направление, уходя от столкнове­ний, попыток сбить его с ног, взяв на корпус. Среди других игроков увальней тоже не наблюдалось, но в план Ставра и не входило доказывать, что у него тут «самые большие яйца», пожалуй, это был бы самый быстрый и верный способ нажить себе кучу врагов, а он хотел найти друзей. И он знал, что скорей заво­юет их благодаря не физическому превосходству, ко­торого, в общем, не было, а присущему ему чувству команды и партнера. Поэтому именно его чертовс­ки удачная передача бывшему рейнджеру, по имени Текс принесла победу команде, за которую Ставр иг­рал.

Текс забил победный мяч и пришел в дикий вос­торг от парня, с подачи которого ему удалось это сде­лать. Высоко подпрыгивая, тряся руками над головой и завывая, как бабуин в брачный период, он бросился к Ставру, обнял его и хлопнул по спине так, что у того загудело в груди. Ставр не остался в долгу: ребра рейн­джера затрещали от его ответного объятия. В общем, они прилично помяли друг друга. Прочие члены ко­манды бесновались и орали, выражая свою радость, хлопали друг друга по здоровым спинам.

С плаца Ставр и Текс пошли к колонке. Они осту­дили артезианской водой разгоряченные тела, смыли пыль, которая, смешавшись с потом, превратилась в липкую грязь, и постирали футболки. Повесив их су­шиться на ферму прожектора, Ставр и Текс отошли подальше, чтобы им на головы не сыпались мерзкие насекомые, танцующие свой танец смерти в луче про­жектора. Мужчины опустились на корточки. Это са­мая удобная поза для отдыха и разговора. Им не хва­тало сейчас только по банке холодного пива, а пол­пачки сигарет имелось у Ставра в кармане куртки. Текс оценил его щедрость, когда Ставр предложил заку­рить.

— Послушай, что это за комиссия, которая тут с вами разбирается? — спросил Ставр.

— А-а-а, дерьмо, — дал исчерпывающий ответ рейнджер.

— Долго они возятся? 

— По-разному. Пока они по своим каналам про тебя что-нибудь не выяснят, они с тобой вообще раз­говаривать не будут. Ну а когда выяснят, то быстро решат, куда тебя пристроить.

— Хиттнер намекнул мне, что может помочь. Но я не знаю, стоит ли иметь с ним дело.

Текс окинул Ставра оценивающим взглядом.

— Хиттнер похож на придурка, но на самом деле он здесь, может быть, умнее всех, — спокойно сказал он. — Да, он может кое-что сделать. Но только это не­дешево обойдется, запросто можешь потерять шкуру. Хиттнер — это последний шанс. Тут был один конче­ный парень, они круто развлеклись с черными да еще нафотографировали на память. Этот придурок таскал эти картинки с собой и показывал их, когда напивал­ся. Его приговорили к расстрелу. Так вот, Хиттнер ус­троил ему контракт, и он исчез, вроде бежал. Но я тебе точно могу сказать, дела, для которых отсюда нани­мают людей, всегда дерьмово кончаются. Даже если тебе повезет и ты останешься жив, тебя все равно при­кончат. А вот если у тебя есть друзья и они готовы хо­рошо за тебя заплатить, то ты можешь попробовать договориться с Хиттнером.

— У меня есть друг, — ответил Ставр. — Но я сам должен ему помочь, потому что сейчас ему наверняка приходится отдуваться за одно дебильное дело, в ко­торое мы с ним влипли. Так что нет у меня времени рассиживаться здесь и ждать, пока комиссия со мной разберется.

— Да, у меня тоже был друг, — задумчиво сказал Текс, затянулся и медленно выпустил дым тонкой струйкой.

Ставр приготовился выслушать рассказ о том, о чем можно поведать парню, с подачи которого ты только что забил решающий мяч и к тому же куришь его сигарету.

— Отличный был парень, — действительно начал Текс, — он меня раз двадцать спасал от смерти. Од­нажды несколько дней тащил раненого через пусты­ню, всю воду отдал мне, а сам пил мочу и от этого по­крылся прыщами. В другой раз загасил меня, накрыв собственным телом, когда я выскочил из горящего вертолета. Из-за ожогов у него на лице остались та­кие шрамы, что проститутки соглашались трахаться с ним только за двойную плату. Но больше всего я ему

благодарен за то, что он отбил меня у оравы черных, которые собрались меня изнасиловать. Ставр с интересом смотрел на Текса.

— Да... — протянул Текс, грустно глядя в землю. — Отличный, отличный был парень Джек.

— Ну и где теперь твой друг? — спросил Ставр.

— Понимаешь, — Текс бодро плюнул, сбрасывая груз трагических воспоминаний, — однажды бедняга сломал ногу, и мне пришлось пристрелить его, чтоб не мучился.

— Я понял, — засмеялся Ставр.

Он увидел, что небольшая компания, состоящая из четырех человек, целенаправленно движется к нему. Ставр инстинктивно почувствовал, что они направ­ляются именно к нему. Одного из этих парней звали Буч, имен двух других Ставр не знал, а четвертым уча­стником делегации был Дренковски.

Ставр забычковал остаток сигареты и сунул его в карман. Затем он не спеша разогнул колени, подни­маясь с корточек и встав во весь рост, положил обе руки на поясной ремень возле пряжки.

Текс тоже поднялся на ноги. По его позе и тому, как он развернулся чуть боком к приближающимся парням, Ставр понял, что в принципе Текс на его сто­роне, но пока окончательно не решил, стоит ли ему наживать себе неприятности.

Буч подошел и остановился против Ставра. Двое других встали по разные стороны от него. Дренковс­ки держался позади всех и с любопытством следил за развитием событий.

Ставр ждал, когда Буч заговорит первым. Раз у них к нему разговор, пусть они и начинают.

Буч и его приятели оценивающе разглядывали Ставра.

— Буффало вызывает тебя на бой, — наконец зая­вил Буч.

— С какой стати?

— Мы здесь устраиваем такие бои, чтобы поддер­жать дух, чтоб не закиснуть, значит. Хиттнер объявил, что победитель получит сто долларов.

— Вот уж не мечтал драться за сто долларов.

— Положим, сто долларов здесь совсем неплохие деньги. На них можно купить у Хиттнера сигареты и выпивку.

— Я тему просек, — усмехнулся Ставр. — Хиттнер в любом случае ничего не теряет.

— Ну да, Хиттнер выставляет приз, но не о том сейчас речь. Вызов тебе посылает Буффало.

— Ребята, мне жаль расстраивать вас, но драться я не буду.

Один из приятелей Буча разочарованно присвис­тнул, остальные выразили свое отношение к такому обороту дела презрительными гримасами. Дренковс-ки зыркал глазами, наблюдая за реакцией обеих сто­рон.

— Тебе посылают вызов, — надавил Буч. — Муж­чина не может отказать, если с ним хотят драться.

— Я так не думаю. Если Буффало хочет драться, это его проблема. Мне это надо, как рыбе презерва­тив.

— Да все с ним ясно, — сказал один из приятелей Буча. — Против такой машины, как Буффало, он и ря­дом не встанет.

— А я думаю, что Ставр прав, — вступил в разго­вор Текс. — Он не идиот, чтобы связываться с одним из этих психованных буффало.

— Черт возьми, может, вы наконец объясните, что за священные животные эти буффало? — спросил Ставр.

— Юаровское спецподразделение, — ответил Текс. — Туда брали таких парней, по которым даже не тюряга, а виселица плачет. Их использовали в секрет­ных операциях против террористов черных проком­мунистических правительств и русских военных спе­циалистов. Но времена изменились, и ребята оказа­лись не у дел.

— Выходит, их натаскивали специально против русских? — спросил Ставр.

— Вроде того.

Ставр задумался. По его мнению, Буффало был просто здоровый кусок дерьма, и у Ставра не было ни­какого желания связываться с ним. Но то, что сказал Текс, меняло дело.

— Интересно, этот козлина хоть одного русского в своей жизни видел? — спросил Ставр. — Готов спо­рить, вся доблесть заключалась в том, чтобы гонять черножопых. Ладно, можете передать ему, я буду драться.

Так как активность в лагере начиналась после за­хода солнца, бой был назначен на следующую ночь. Хиттнер вывел на плац армейский джип, и его фары, включенные на полную мощность, залили предназна­ченную для боя площадку резким боковым светом.

«А-а-а, вот и та машина, следы которой я ви­дел», — отметил Ставр.

Раз в лагере была машина, значит, отсюда можно все-таки куда-то добраться и без вертолета. Об этом стоило подумать, но сейчас не следовало отвлекать­ся. При первой же стычке у колонки Ставр понял, что Буффало один из тех придурков, которые из кожи вон лезут, чтобы доказать всему миру, что круче них нико­го нет. Он попрет как танк, и вряд ли его удовлетво­рит просто спортивный поединок. Драться предстоит всерьез. Это нормально.

Но если кто действительно раздражал Ставра, то это Дренковски. Он постоянно крутился где-то побли­зости и, хотя ни с чем не навязывался, похоже, не прочь был разными мелкими услугами заслужить рас­положение. Он явно хотел стать секундантом Ставра, но эту роль взял на себя Текс, который решил, что раз он присутствовал при вызове, значит, уже замешан в деле. Ставра вполне устраивал такой расклад: если бы Текс или кто-нибудь другой не захотел стать секун­дантом новичка, то ему пришлось бы принять услуги Дренковски, а он предпочитал, чтобы этот тип дер­жался от него подальше.

Возбужденные предстоящим развлечением, оби­татели лагеря собрались на плацу. Они обсуждали воз­можности противников и заключали пари на мелкие деньги, сигареты и прочие полезные предметы, име­ющиеся в их карманах.

Секунданты предложили противникам раздеться. Ставр и Буффало сняли куртки, майки, пояса и бо­тинки.

Разувшись, Ставр поскреб ногами землю и попры­гал, приучая ступни к твердому шершавому грунту

плаца. Затем он снял с шеи цепочку с медальоном и охотничьим амулетом и отдал ее Тексу. Цепочка из нержавеющей стали была достаточно прочной, что­бы ее можно было затянуть на горле. Ставр не хотел доставлять Буффало такое удовольствие.

На плацу появился Хиттнер. Два охранника тащи­ли за ним старое, ободранное кресло. Хиттнер указал, где поставить кресло, сел и дал знак охранникам. Они подошли к обоим бойцам, обыскали карманы их шта­нов и провели ладонями по ногам. Ставр машиналь­но отметил, что штаны Буффало стянуты у щиколо­ток не резинками, как у него, а шнуровкой, продетой в три пары матерчатых петель.

— Парень, называющий себя Буффало, против парня, называющего себя Ставром, — объявил Хит­тнер. — Бык против... — он оценивающе посмотрел на Ставра.

— Питбуля, — подсказал Текс. 

— О'кей, бык против питбуля. Давайте, ребята, на­чинайте. Надеюсь, вы нас не разочаруете.

Бойцы вышли на середину. Они были хорошо ос­вещены прожектором сверху и фарами джипа сбоку. Буффало себя тут уже проявил, а Ставр был нови­чок, темная лошадка. Сейчас полсотни опытных глаз ощупывали его мускулатуру, прикидывая, чего он стоит.

Чувствуя предбоевую лихорадку — незаметную со стороны дрожь и раздражающую легкость во всем теле, Ставр остановился в той же нейтральной позе, в которой он встретил Буча, пришедшего передать вы­зов Буффало. Любая боевая стойка обозначила бы его намерение начать бой, а Ставр хотел воспользоваться своим правом ждать атаки противника. Буффало бро­сил вызов — пусть начинает. Он и начал.

— Ну давай, иди сюда. Я готов, у меня уже на тебя стоит. Смотри, как мне уже невтерпеж, — Буффало ух­ватил себя за известное место.

Ставр фыркнул, из горла вырвался короткий рез­кий смех:

— Ты меня не убедил. Зажать яйца в кулак любой придурок сумеет.

Толпа жаждала зрелища, выкрики и свист прерва­ли обмен дипломатическими заявлениями.

Буффало сделал стремительный бросок вперед и нанес неожиданно высокий удар — ногой в голову.

Удар был, что называется, красиво нарисован, но слишком длинный, ему не хватало неотразимой ско­рости. Каким бы наглым сукиным сыном ни был Буф­фало, он, конечно, не рассчитывал, что Ставр эту «хо­реографию» пропустит. Да и не начал бы он со своих коронных приемов, тех, которыми валил противника наверняка.

— Я понял этот сюжет, — усмехнулся Ставр. — Ба­летом, значит, заниматься будем. — Но он смотрел в темные, опасные глазные провалы Буффало и пони­мал, что «хореографией» дело не завершится.

Бойцы пока только испытывали друг друга, пыта­лись угадать слабые места в защите, определить ско­рость и резкость ударов, силу взрывных реакций в мус­кулах. Тела покрылись блестящей маслянистой плен­кой пота. Под кожей играли тугие струны сухожилий и упругие выпуклости мускулатуры.

Предбоевая лихорадка сменилась жестоким и трезвым азартом. Он обострял зрение Ставра и заряжал мускулы энергией действия. Внутренние радары включились на полную мощность. Ставр спинным мозгом чувствовал посылы Буффало, угадывал его намерения еще до того, как они конкретно обознача­лись в жесте или движении.

«Веди его, — думал Ставр. — Танцуй с ним. Пори ему мозги, как бабе».

Ставр перемещался по кругу, вынуждая противни­ка двигаться в темпе с ним, старался приковать Буф­фало к себе невидимой цепью и подстерегал мгнове­ние, чтобы вдруг сломать ритм и ударить туда, где не ждут. Ноздри раздувались от острого, едкого запаха пота Буффало. Ставр начал свирепеть от собственной силы и этого запаха другого самца.

Теперь их было уже не развести — против каждо­го понадобилось бы десятеро, чтобы оттащить их друг от друга. Толпа орала, свистела и оскорбляла бойцов словами, бьющими, как клюв в печень.

Пот смешался с кровью и пылью.

Пропустив удар в уже рассеченную левую бровь, Ставр на миг ослеп и поймал следующий — в подбо­родок. Голова отлетела назад, Ставр отступил. Не да­вая ему возможности разорвать дистанцию и прийти в себя, Буффало мощно, от бедра, лягнул в солнечное сплетение. Дыхание у Ставра заклинило от боли, и сознание сколлапсировало. Отлетев на несколько мет­ров, он упал. Падение было сгруппированным и даже ловким — никому в голову не пришло, что Ставр уже ничего не соображает. Отдрессированное тело работало, повинуясь вписанным в мышечную память реф­лексам боевых действий.

Одним броском Буффало догнал его и прыгнул, рассчитывая всем весом обрушиться сверху и проло­мить грудную клетку противника. Но продолжая ра­ботать на «автопилоте», Ставр рывком откатился, и Буффало приземлился туда, где его уже не было.

Текс схватил ведро и окатил Ставра водой.

Тело Ставра сложилось, как растянутая до преде­ла и вдруг освободившаяся пружина. Он вскочил на ноги и частыми резкими вдохами-выдохами попытал­ся восстановить сбитое дыхание. В логике действия, в ритме движения был какой-то провал, как будто обо­рвалась кинолента — несколько мгновений выпали из сознания.

Ставр увидел, как Буффало отводит ногу. Опере­жая удар, он сделал шаг вперед. Упругая, как литая резина, мускулатура пресса приняла на себя удар не в конечной точке, где его силы хватило бы, чтобы про­ломить кирпичную стену, а на середине дистанции, где энергия еще не достигла предельной концентрации. Ставр поймал ногу Буффало и, рванув ее вверх, уда­ром в голень выбил из-под него вторую — опорную — ногу. Падая, Буффало вывернулся из опасного поло­жения и сумел подсечь противника. В клубах пыли они бились уже на земле, ломая друг друга. Но через мгно­вение рывки и все видимые усилия борьбы прекрати­лись: каждому из борцов удалось захватить врага так, что любое движение причиняло невыносимую боль. Ставр и Буффало замерли, только тяжелое, свистящее дыхание и дрожь мускулов выдавали предельное на­пряжение.

— Растащите их! — приказал Хиттнер. — А то они тут будут валяться, пока не сдохнут.

Дело было небезопасное. С угрозой для собствен­ного здоровья секунданты и добровольцы выдрали Ставра и Буффало из лап друг друга и окатили холод­ной водой.

Ребра и живот Ставра ходили ходуном, как у же­ребца после призового финиша. Отплевываясь от воды и крови, он повернул голову и посмотрел на Буф­фало. Он увидел, как рука юаровца опустилась к голеностопу и дернула узел шнурка, стягивающего внизу штанину.

Вспышка пронзила мозг Ставра. Он с самого на­чала заметил эту шнуровку, ничего не подумал по ее поводу, просто заметил — и все. Интуиция предупре­дила об опасности, но он не понял.

Сложенный в несколько раз, шнурок был продет в петли таким хитрым способом, чтобы можно было выдернуть одним рывком. Мощным толчком спины и ног Буффало поднялся с земли и рывком растянул шнур-удавку между кулаками. Толпа заревела, привет­ствуя этот неожиданный поворот. Никто не требовал прервать бой и восстановить справедливость. Раз Буф­фало сумел спрятать оружие — удача на его стороне.

Ставр так не думал. Но ему подвернулся хороший шанс объяснить Буффало, как он не прав. На такой случай в репертуаре Ставра имелся отличный трюк.

Отражая первые пристрелочные атаки, Ставр по­старался внушить, что он уже почти сломался.

— Давай, Буффало! Удави его! — Толпа, как все­гда, была на стороне победителя.

Глаза Ставра и Буффало столкнулись зрачок в зра­чок. Между ними проскочила невидимая молния, оба поняли, что момент истины — вот он! Бойцы прыг­нули друг на друга, сцепились. В следующий миг Ставр отскочил от Буффало.

Накал страстей был бешеный, толпа взорвалась от возмущения, не понимая, почему Буффало не довел дело до конца. Какого черта он изображает из себя Ли­ванскую башню, которая и не стоит, и не падает? На­конец все поняли, что странного было в позе Буффа­ло: его запястья были обмотаны шнуром и притянуты к шее.

— Хо-хо! — захохотал Хиттнер. — Бычок-то стре­ножен что надо! Ставр, похоже, ты брал призы на ро­део?

— Нет, у меня была лицензия на отлов бродячих собак.

Толпа в свое удовольствие потешалась над побеж­денным. Буффало пинками отбивался от тех, кто с из­девательским сочувствием пытался проверить, не слишком ли туго затянута петля на его шее.

— Ладно, хватит! Распеленайте нашего малыша, — приказал Хиттнер, — пусть разомнет ручонки и выт­рет сопли.

Вытащив из кармана кителя растрепанную пачку мелких купюр, Хиттнер подошел к Ставру.

— Твои сто долларов, Ставр, — сказал он. — Все по-честному, как обещал. Ты понял? Хиттнер держит слово.

Ставр понял, что еще Хиттнер имеет в виду, кро­ме приза за бой. Он явно намекал на то, о чем говорил Текс. Но пока Ставр не знал, как он может воспользоваться честностью Хиттнера. Он взял деньги, перегнул пачку пополам и сунул в боковой карман штанов.

Один из охранников подошел к Буффало, раскрыл нож с выкидным лезвием и перерезал петлю на его мощной шее со вздувшимися от напряжения венами.

Буффало зубами сорвал обрезки шнура с запястий и бросился на охранника. Повалив его, вырвал из ко­буры револьвер. Клацнул взведенный курок.

— Хиттнер, отойди от него!

Хиттнер оглянулся и увидел налитые кровью бе­шеные глаза Буффало и черную дыру ствола армейс­кого кольта.

— Я убью его! — орал Буффало. — Убирайся, Хит­тнер, а то я прострелю и тебя заодно!

Хиттнер не заставил долго себя уговаривать. Его снесло, как сбитого плевком жука.

Ставр стоял в семи-восьми шагах, и у Буффало не было шансов промахнуться по нему.

Все, кто оказался на директории огня — за спи­ной Ставра, справа и слева от него, — шарахнулись прочь, не дожидаясь, пока Буффало нажмет на спуск. И в тот же миг лучи ослепительного белого света уда­рили Буффало в глаза. Это были включенные на пол­ную мощность фары джипа, которые до этого засло­няла толпа.

Буффало спустил курок. Выстрелив, он уже не мог остановиться. Держа револьвер обеими руками, он стрелял по фарам и между ними, надеясь, что какая-нибудь пуля все же попадет в цель. Грохот выстрелов слился в сплошную пальбу, как будто стрелял целый взвод.

Основной закон искусства выживания: услышал выстрел — падай. Ставр мгновенно распластался на земле.

Разлетелась одна фара, затем — вторая.

Грохот оборвался. Стало слышно, как клацает вхо­лостую курок.

Ставр поднялся с земли и со злым смехом в глазах посмотрел на Буффало. Лицевые мускулы у него дер­гало, правый угол рта тянуло вверх, так что получи­лась кривая усмешка.

— Ублюдок! Мать твою, грязный ублюдок, мать твою! Тебе повезло, что патроны кончились! — Буф­фало швырнул револьвер охраннику.

— Как говорили в старом добром Техасе, не хва­тило шести — не хватит и тридцати шести. — Ставр оскалил белые, как у волка, клыки, и Буффало навер­няка пожалел, что ему не удалось выбить их.

Из радиатора джипа текли струи кипятка. Про­стреленный двигатель бухал и скрежетал, содрогаясь в механических судорогах. Из-под капота полыхнули острые язычки багрового пламени.

8

День был серенький. В просвет между вершина­ми матерых елей сыпала снежная пыль. Бежать по су­хому, мерзлому асфальту было легко. Как полагалось на тренировочной базе, форма для утренней пробеж­ки в любое время года, в любую погоду была одна — голый по пояс, только штаны и кроссовки. На руках Шуракена были шерстяные перчатки, голову плотно обтягивала шапка-чулок. Снежная пыль испарялась

еще на подлете к блестевшим от пота плечам и груди. Шуракен двигался по лесному шоссе размеренным, вроде небыстрым бегом, но этим ходом десять кило­метров он делал за тридцать пять минут. Он бежал по глухому шоссе, потому что никто не расчищал трени­ровочные маршруты в лесу и на полигоне, и их зава­лило снегом по пояс. Каждый метр этих маршрутов был когда-то избеган и исползан на брюхе бок о бок со Ставром. На одном из этих маршрутов они в пер­вый раз испытали друг друга на прочность.

Накануне оба прибыли на базу учебного центра, и Командор заявил, что им следует как можно быст­рее найти общий язык, потому что тренироваться, а затем работать они будут в паре.

— Выбросьте из головы все, чему вас учили рань­ше. Это не для вас. У вас не должно быть никакого ложного коллективизма, эдакого чувства локтя. Вы должны знать, что можете рассчитывать только на себя и друг на друга. Учтите, если один из вас не выдержит тренировок и обучения и сойдет с дистанции, то дру­гой тоже автоматически вылетает из игры. Так что у вас нет другого выхода, кроме как снюхаться, и как можно быстрее.

На следующий день Ставр и Шуракен вышли на утреннюю пробежку. Побежали. Когда один ускорял темп, другой старался бежать еще быстрей.

— Ради такой фиговой пробежки не стоило даже зашнуровывать кроссовки, — небрежно заметил Ставр, когда они отмахали обязательные десять ки­лометров.

— Я не против, — спокойно ответил Шуракен, — давай пробежимся еще чуть-чуть.

«Чуть-чуть» показалось им в самый раз, только когда они достигли самой дальней точки базы и, по­вернув обратно, завершили забег спринтерским рыв­ком. Пока дошли до общежития, Шуракен захро­мал — он был тяжелей Ставра, и из-за резкой пере­грузки у него распухло ахиллесово сухожилие. Пришлось поставить об этом в известность Коман­дора. Тот осмотрел ногу Шуракена и сказал, что не видит никаких оснований менять их учебный план ни на сегодня, ни на завтра. Он сказал, что Шура­кен может сходить в санчасть и попросить, чтобы ему сделали обезболивающий укол, но он, Командор, не советует этого делать, потому что, не чувствуя боли, Шуракен рискует травмировать ногу значительно се­рьезней.

— Вам тут не балет, — закончил Командор. — Тот, кто не умеет преодолевать боль, в нашей лиге не иг­рает.

— На хрена было изображать из себя великих ма­рафонцев? — Ставр злился, помня, что зачинщиком дурацкого забега был он.

— Выброси к чертовой матери свои кроссовки и купи галоши. Их не надо зашнуровывать, — посове­товал Шуракен.

Вот такая получилась история: они преодолели все, снюхались, стали напарниками, но из их послед­ней командировки Шуракен вернулся один.

За месяц, официально отпущенный на карантин после возвращения из таких стран, как Африка, его психику привели в порядок. Получив разрешение по­кинуть стационар санчасти, Шуракен сказал Коман­дору, что хотел бы съездить домой.

— Не спеши, — ответил Командор — Еще надо разобраться с твоими делами, а пока поживи у меня на даче.

Перебравшись на дачу, Шуракен оказался предо­ставлен самому себе. Командор уезжал рано, иногда возвращался только на следующий день, иногда — через несколько дней. Чем он занимался, Шуракен не спрашивал. Этого не полагалось.

Командор дал ключи от спортивного зала, и Шу­ракен сам установил для себя режим тренировок. Фи­зическая форма восстанавливалась быстро, но он по­нимал, что сейчас это не главное. Главное то, что сло­малась линия судьбы. Утратилась цель.

Когда-то он, Сашка Гайдамак, пошел в военное училище, потому что для него это был единственный шанс не пропасть зазря — вырваться из свинства и бес­просветного пьянства родной деревни. Он чуял в себе силу, хотел увидеть мир, мечтал о настоящем деле, о хорошем мужском ремесле. Все сложилось так, как он хотел. Даже лучше. Он стал сотрудником элитного си­лового подразделения внешней разведки. Ему почти тридцать лет, через десять лет он мог бы стать таким же суперпрофессионалом, как Командор, перейти из разряда исполнителей в разряд организаторов. Но для этого надо, чтобы Россия оставалась тем, чем она была с петровских времен, — сильнейшей державой мира, Империей, имеющей свои интересы на всех конти­нентах. В такой стране Шуракен знал свое место. Пять лет подготовки, три года реальных действий — он во­оруженный профессионал, разведчик особого назна­чения.

Ну и кому это все теперь нужно в этой разва­ленной стране? Родина, твою мать, за говенные баб­ки, к которым он и отношения-то не имел, долба­нула психотропами так, что едва очухался. Чтоб с этим народом жить, надо быть или крысой, для ко­торой все средства хороши, когда речь идет о вы­живании, или глистом, который известно, где жи­вет и чем питается.

Как дальше жить? Где новая цель, новый фарва­тер?

От отчаяния и растерянности Шуракену хотелось то запить по-черному, то пойти крушить всю сволочь, какая подвернется, то послать все к черту, забраться в тайгу, вкопать в землю забор из цельных бревен в два человеческих роста и жить за ним как бог на душу по­ложит. Прав был Командор, что не отпустил его до­мой. Не готов он еще к тому, чтобы вернуться.

Перегоняя обиду и ярость в элементарную сози­дательную энергию, Шуракен до ломоты в костях загружал себя физической работой. Он расчистил двор и, глядя на снежный вал, который он наворо­тил вокруг дачи, можно было решить, что тут пора­ботал бульдозер. Котел парового отопления в доме был на газе, но для бани Командор заготавливал дро­ва. Расчищая двор, Шуракен обнаружил сваленные за баней бревна. Находка эта оказалась как раз то, что нужно. Шуракен вытащил из подсобки бензопи­лу «Дружба» и взялся разделывать бревна на ловкие чурбаки, которые затем раскалывались с одного уда­ра топора.

Подъезжая к даче, Командор увидел дым над кры­шей бани.

— Глядите-ка, Иван Георгиевич, капитан баню за­топил, — оживился Костя.

— Милое дело, — сказал Командор.

Шуракен вогнал топор в пень, на котором ко­лол чурбаки, и пошел к «уазику». На нем был ста­рый свитер, спортивные штаны и кроссовки — все с Командора, по габаритам они с Шуракеном соот­ветствовали. 

Командор вылез из машины, поднял меховой во­ротник летной куртки. Он был без шапки, лоб плавно переходил в плешь на макушке, четко обведенную гра­ницей еще довольно густых седых волос. Отвечая на рукопожатие Шуракена, Командор отметил, что лицо у парня отмякло, а раньше было, как сжатый кулак. Глаза прояснились.

«Ничего, Гайдамак молодец, прорвется», — поду­мал Командор.

— Красота-то какая, — сказал он, — снег белый, нетронутый, как девичья постелька. Нагородил суг­робов, весь парадиз испоганил. А что баню затопил, это кстати.

Командор открыл заднюю дверцу «уазика» и вы­тащил большую сумку.

— Тут у ребят сука ощенилась. Я для тебя взял од­ного пацана.

Командор присел над сумкой, запустил в нее руки и вытащил дымчато-серого мохнатого щенка кавказ­ской овчарки.

Поставленный на снег, щенок тут же пустил под себя лужу и на коротких толстеньких лапах подкатил­ся под ноги Шуракену. Но не потому, что сразу при­знал хозяина: просто пара старых кроссовок была единственным родным, пахнущим человеком объек­том, оказавшимся в поле зрения и обоняния.

— Е-мое! — Шуракен поднял щенка на руки, тот рявкнул, как плюшевый медвежонок.

Щенок был еще пуховый, но увесистый, от его тя­жести возникало приятное ощущение теплого, здоро­вого. Судя по всем признакам, пес из него должен был вырасти отличный.

— Спасибо, — сказал Шуракен. — Как его зовут?

— Не спросил. Сам назовешь как-нибудь.

К вечеру баня натопилась в самый раз. Парились втроем, но в нужный момент Костя накрыл, как по­лагается, стол и дипломатично исчез. Парень с поня­тием, он почувствовал, что Командору надо погово­рить со своим сотрудником с глазу на глаз.

— Знаешь, чего я больше всего боюсь, Иван Геор­гиевич? — В бане они были на «ты».

— Да, знаю.

— Он мог не сразу погибнуть, — продолжил Шу­ракен, — там всего-то было метров сорок и джунгли. А если Егор не сразу погиб и черные до него добра­лись, когда он еще жив был? Там всего-то было мет­ров сорок, а мы по фалу с пятидесяти десантирова­лись.

— Послушай, Саня, нельзя об этом думать. Так многие сломались. Не могут забыть, начинают пить, чтобы полегчало. Сначала вроде действительно лег­че, а потом хуже становится. После Афгана такими от­морозками все центры реабилитации полны. Но они были мальчишками, а ты зрелый человек, профес­сионал.

— Ты прав, Иван Георгиевич. Но я никогда не про­щу себе, что не нашел Егора и не вытащил из джунг­лей.

— Каяться, Саня, будешь, когда придет твое вре­мя. А сейчас найди в себе мужество и закрой тему. Ду­май о том, как жить дальше.

— Я еще числюсь в личном составе?

— Никакого личного состава больше нет. Дела та­кие, что ни словом сказать, ни матом сформулировать. Подразделение ликвидировано, и об этом даже в га­зетах пропечатали.

— В газетах напечатали? Не может быть! Мы ведь не футбольная команда ЦСКА!

— Теперь все может быть. Новые господа-товари­щи на любое предательство готовы, лишь бы доказать, какие они сильные руководители. Весь разгром Ко­митета был организован по сценарию заокеанских ме­неджеров, но исполнители наши. Люди, которые сей­час пришли к власти, понимают, что, если разрушить спецслужбы и уничтожить армию, в стране не будет силы, способной с ними справиться. А народ можно задавить налогами, поборами, инфляцией, чтобы каж­дый думал только о том, где достать кусок хлеба. Лад­но, время покажет.

— Так что мне теперь делать?

— Пиши рапорт об увольнении по состоянию здо­ровья, остальное я все сам сделаю.

— Значит, все кончено?

— Нет, надо ждать. Нынешним нужны слуги, кар­манные исполнители, но никто из наших не пойдет на реализацию их уголовно-полицейских задач — не та выучка. Подразделение предназначалось для решения задач внешней политики, для завоевания и укреп­ления сфер влияния великой державы, Империи. Но державы больше нет, а выражение «сфера влияния» приобрело сугубо криминальный смысл. Значит, надо залегать на дно и ждать.

— Чего ждать? Когда страну окончательно разва­лят и разворуют?

— Это глупости, Саша. Россия — великая Импе­рия со стажем, уже триста лет. Как сверхдержава она не умрет никогда и снова должна будет защищать свои интересы. Пусть нынешнему президенту мы не нуж­ны, ничего, дождемся следующего.

— А пока что делать?

— Просто жить. Но не рассчитывай, что про тебя забудут. На каждого из нас имеется досье потолще Библии, и о нас вспоминают всегда, когда правитель­ство нуждается в особо грязных услугах. И тебе сей­час посыплются предложения со всех сторон. Могут подвалить даже вербовщики из-за океана. Они сразу появились, как только стало известно о ликвидации подразделения. Даже приятно — значит, ценят. Пред­лагали ребятам хорошие деньги, обещали в контрак­тах особо оговорить, что не будут использовать про­тив своей страны. Если ты тоже получишь такое пред­ложение, воля твоя, теперь каждый сам за себя решает. Но никто из наших согласия не дал.

— Я думаю, прежде мной не коллеги из ЦРУ за­интересуются, а свои родные бандиты, отечественно­го, так сказать, разлива.

— Саша, ты правила знаешь. Если замараешь себя, связавшись с бандитами, с тобой свои разберутся. А если найдешь себе боссов из высших сфер, то я ду-

маю, тебе не надо напоминать, что после серьезной акции киллера ликвидируют.

— Да знаю я все, Иван Георгиевич, знаю. Вот и выходит, куда ни кинь — везде клин. Придется пере­квалифицироваться обратно в колхозники.

9

После боя с Буффало Ставр провалялся три дня. Таких травм, из-за которых стоило серьезно беспоко­иться, вроде не было, но чувствовал он себя паршиво, как никогда. Он ничего не ел и отпивался джином, ко­торым его снабдил Хиттнер, за деньги, естественно.

Время от времени возле койки Ставра с сочувству­ющим и заинтересованным видом возникал Дренков-ски. Он настойчиво искал случая оказать какую-ни­будь услугу и установить дружеские отношения. По­ляк вежливо показывал, что хочет сблизиться, но Ставр чувствовал, что у него есть какая-то своя цель и все его маневры не бескорыстны. В его глазах Ставр иногда ловил такое выражение, точно Дренковски знал что-то такое, что их связывает.

Это раздражало.

На четвертый день утром, когда все арестанты по­ползли в столовую, Дренковски заскочил в казарму и спросил, не надо ли принести Ставру чего-нибудь по­есть.

Ставр с усилием разлепил все еще запухшие веки.

— Отойди от меня, — сказал он. — Отойди далеко. Он повернулся на бок, спиной к Дренковски.

Пользуясь тем, что Ставр не видит его лица, поляк ус­мехнулся так, словно припрятал в рукаве пятого туза.

После завтрака появился Текс.

Ставр приподнялся, засунув тощую подушку по­выше под спину. Убедившись, что он ничего не име­ет против того, чтобы пообщаться, Текс присел на койку.

— Какого черта вонючка Дренковски крутится возле тебя? — спросил он. — Чего ему от тебя надо?

— Не знаю. Он не говорит, ждет, наверное, пока сам догадаюсь.

— Может быть, он хочет отсосать у тебя?

— А он к кому-нибудь с этими делами приставал?

— Вроде нет. Я, во всяком случае, не знаю.

— Тогда у него что-то другое на уме. Он смотрит на меня так, будто видел, как я стащил пирожок из буфета. Такие преданные глаза бывают у того, кто на тебя настучал.

— Ну и черт с ним. Ты вообще как?

— Нормально. Джин здорово помогает.

Ставр нагнулся и взял с пола из-под койки бу­тылку.

— Спирт, — продолжил он, — оттягивает на себя воду и подсушивает. Видишь, с морды отеки уже по­чти сошли.

Он поднес бутылку к губам, отпил немного и про­тянул Тексу.

— Хлебни.

Рейнджер приложился к бутылке без лишней скромности.

— Там бабы пришли, — делано небрежно прого­ворил он, но зрачки прыгали, как у человека, кото­рый долго сдерживался, приберегая свой сюрприз, и наконец выложил его.

Ставр изумленно уставился на Текса:

— Какиебабы? Что ты вешаешь? Какие здесь мо­гут быть бабы?

— Черные, конечно, как обезьяны. Не рассчиты­вай, это тебе не гастролирующий бордель для офице­ров.

— Нет, я не о том. Как они здесь вообще оказа­лись? 

— Пришли. Они иногда приходят.

— Ну ладно, Текс, вообще-то за такие шутки мор­ду бьют, но я сейчас не расположен ни давать по мор­де, ни получать.

— Я бы с тобой так не пошутил. Видишь, ребят до сих пор нет. Все пошли смотреть на баб.

Женщины пришли на рассвете. Обитатели лагеря к тому времени уже завалились спать, поэтому никто не видел этого фантастического, почти библейского зрелища. Утомленные путешествием, женщины шли караваном, одна за другой. Каждая несла на голове тюк, завернутый в травяную циновку, а в руках — гли­няный кувшин для воды. Кувшины уже были пусты, и для того, чтобы женщины смогли проделать обратный путь, мужчины, к которым они пришли, должны были наполнить их водой из скважины. Развязав тюки, жен­щины достали острые каменные скребки и принялись рыть в спекшейся глине длинные, неглубокие ямки. Каждая застелила свое ложе тряпками и на принесен­ных с собой бамбуковых колышках натянула низкий полог из циновки, под которым можно было только лежать. Утром кто-то заметил их стоянку за колючей проволокой. Новость пронеслась по столовой, как степной пожар.

Обитатели лагеря собрались за бараком, разгля­дывая женщин по другую сторону колючей проволо­ки. Одни негритянки еще спали под пологами, за­щищающими их от солнца, другие сидели возле сво­их гнезд или медленно прохаживались, колыхая короткими юбочками, сделанными, казалось, из по­лосок ткани. На самом деле это была не ткань, а кора дерева, выскобленная и размятая таким образом, что стала похожа на тонкую, мягкую замшу. Полоски были сшиты только наверху, юбки крепились на бед­рах, оставляя открытыми гладкие, как полированное черное дерево, округло выступающие животы. Груди по обычаю африканских женщин оставались обна­женными. У одних они были маленькими и торча­щими, как у девочек, у других — зрелыми, тяжелы­ми, но еще не отвисшими. Шеи, запястья и щико­лотки украшали ожерелья и браслеты из ракушек, камешков, цветных бусинок, птичьих перьев, рыбь­их зубов и семян причудливых форм. Тела женщин без выраженной талии и бедер были глубоко прогну­ты в поясницах. Прямые стройные ноги заканчива­лись грубыми, широкими и плоскими ступнями. От хождения босиком по раскаленной, как угли, земле на подошвах образовались сплошные мозоли, тол­стые, как подметка сапога.

Ставр и Текс обошли барак и увидели толпу муж­чин. Они стояли или сидели на корточках и смотрели на женщин горящими глазами.

Буффало с мордой, помятой не меньше, чем у Ставра, с багровым рубцом на здоровенной шее, на-бычась, бросил на своего врага угрожающий взгляд Ставр считал, что юаровец просто получил то, на что сам напросился. Он не собирался унижать против­ника, выставлять его на посмешище и стреножил его потому, что Буффало затеял эту подлянку с удавкой. Но Ставр, конечно, не рассчитывал, что теперь они легко разойдутся: после такого позора он занял у Буффало первое место в черном списке, стал врагом номер один. Так же думали все остальные. Но сей­час их распря никого не интересовала. Мужчины смотрели на женщин за колючей проволокой и сви­репо косились друг на друга. Черных самок было мало, а каждый хотел удовлетворить свой голод пер­вым.

С точки зрения европейца, женщины были да­леко не красавицы, но от них шел бешеный сексу­альный призыв. Надменные и покорные женщины ждали.

— Смотри, у той сиськи торчат, как у козы, — Текс показал на одну из женщин. — И такой маленький жи­вотик. Так бы и съел ее животик. Нужно оставить ей немного еды и наполнить водой кувшин и можешь драть ее сколько захочешь. После тебя ее еще на це­лый взвод хватит.

— Интересно, в лавочке у Хиттнера есть презер­вативы? — спросил Ставр.

Текс воззрился на него, как на идиота:

— Ты что, дурак? С презервативом они с тобой тра­хаться не станут.

— Почему?

— А зачем они, по-твоему — сюда притащились? Им забеременеть надо.

— А куда у них мужики подевались?

— Никуда, просто они от своих плохо беремене­ют. Ты ничего не слышал про близкородственное скре­щивание и вырождение племен?

— Выходит, они сюда посылают своих баб, чтобы улучшить породу?

— Я думаю, их никто не посылает, они сами при­ходят. Этих диких баб, как верблюдиц, хоть привязы­вай, хоть убивай, если ей надо, все равно уйдет.

— Честно говоря, меня не радует, что в этом про­клятом месте может родиться ребенок с моим генети­ческим кодом, с моей наследственной памятью. Бу­дет жить в этом аду, вечно дохнуть с голоду, и я буду об этом знать.

Текс расхохотался:

— Откуда ты знаешь, кто попадет в цель — ты, я или, например, Дренковски? И из-за каких-то там сра­ных генов ты откажешь себе в своем законном удо­вольствии? В жизни не слышал ничего глупей!

Одна из женщин подошла к колючей проволоке и просунула между рядами пустой кувшин для воды. Сразу несколько мужчин бросились вперед, чтобы схватить его. Тут же раздались первые удары и беше­ная брань. Пыль поднялась столбом над дерущимися.

— Может, ты и прав насчет генов, может, это дей­ствительно гнилая идея, зато утешает, — Ставр задум­чиво наблюдал за потасовкой. — Драться за право пер­вой ночи я сейчас все равно не могу.

Текс фыркнул и рассмеялся:

— Вот это понятно. Извини, друг, но в таком деле каждый за себя.

С невинно-безразличным выражением на физиономии Текс каким-то неконкретным, вроде бы прогуливающимся шагом двинулся к выходу из лагеря. Но его маневр засекли. Несколько человек бросились сле­дом. Чтобы сохранить отрыв, Текс принял спринтер­ский старт.

Ставр вернулся в барак и растянулся на койке. Ему было душно, жарко, от грязного матраса невыносимо воняло. В воображении Ставра всплывали картинки одна забористей другой. Но он боролся со своими пор­нографическими фантазиями с упорством отшельни­ка, искушаемого в пустыне. Воздержание Ставр пред­почел не совсем по той причине, о которой он сказал Тексу: идея действительно была слишком абстрактна и, следовательно, слабовата. Настоящая причина была проще и практичней. Ставр боялся подцепить какую-нибудь гадость, без презерватива занимаясь сексом с чернокожей девкой, черт знает откуда взявшейся в этой раскаленной, как адский крематорий, дыре. Уг­роза заразиться по вине кого-то из соплеменников могла и не остановить его, ведь не останавливала же она других. Как сказал один циник: «От любви случа­ются дурные болезни. А они излечимы». Но его опти­мизм развеялся бы, как сон, если б ему случилось уви­деть хотя бы парочку из тех картинок, которые видел Ставр.

Вырабатывая у своих парней привычку держать эмоции под контролем и умение отказываться от са­мых естественных, даже жизненно необходимых же­ланий, Командор не возлагал особых надежд на мо­рально-дидактические беседы. Он показал им фото-и видеоматериалы с картинами неизвестных европей­ской медицине специфических болезней, встречаю­щихся в глубине не освоенных цивилизацией районов Африки, Южной Америки и Юго-Восточной Азии. Шок от вида неизлечимых язв, гниющей, раз­лагающейся, отваливающейся кусками плоти насту­пал такой, что уже не требовалось никаких слов. При виде этих кадров мужикам, способным пройти сквозь огонь и воду, становилось дурно, как слабонервным дамочкам.

Лагерь стоял на ушах. Порядок и по-своему орга­низованное существование в резервации для искате­лей наживы и приключений, как и следовало ожидать, оказались весьма непрочными. Драки вспыхивали по любому поводу, все ходили с побитыми мордами и ободранными кулаками. Хиттнер и охранники ни во что не вмешивались и только в одном пункте твердо держали оборону: женщинам запрещалось входить на территорию лагеря. Поэтому большая часть разборок происходила в становище за колючей проволокой.

Выползавшие с заходом солнца из-под циновок женщины стали похожи на грязных, похотливых обе­зьян, от запаха и вида которых могло стошнить. В душе Ставр жалел, что с самого начала не проявил доста­точной решительности и не отбил себе юную, отно­сительно чистенькую самочку в нарядных браслетах и ожерельях, вроде той, на которую показал ему Текс. Но потом ему в голову пришла другая, гораздо более интересная мысль. Женщины появились в лагере не случайно, они знали дорогу и, судя по их пустым кув­шинам, несколько дней были в пути. Значит, из лаге­ря можно добраться куда-то и без помощи вертолета. Только куда? По вполне понятным соображениям Ставр не доверял никому из тех, кто его окружал. Текс был симпатичный и вроде порядочный парень, но

Ставр все же решил, что безопасней узнать, откуда пришли женщины, спросив у них самих.

За ужином он отделил половину своей порции риса и тушенки. Пока он оставался единственным, кто не отметился в стане чернокожих вакханок, поэтому дележ пайки был замечен и прокомментирован сосе­дями по столу. Ставр не поскупился на сдачу, так что местные юмористы ему слегка задолжали.

Острота страстей вокруг женщин уже заметно спа­ла. Иерархия была восстановлена с помощью кулаков, и каждый определил для себя тех женщин, которым он оказывает предпочтение, и тех, которыми пренеб­регает. Таким образом, произошел раздел и установил­ся порядок. Ставр не собирался нарушать его, влезая не в очередь и нарываясь на то, чтобы его тут взялись учить хорошим манерам. Женщина, которую он на­метил, была не самой удачливой в смысле успеха у мужчин. Черная юбочка указывала на то, что ей боль-гае двадцати пяти лет (Ставру объяснили, что на тех, кто моложе двадцати пяти, юбочки красные). Но судя по тому, как обходились с ней соплеменницы, она была у них в авторитете, что называется, «старшая кобыла в косяке». Для получения оперативной инфор­мации нужна была женщина поумней и поопытней, поэтому Ставр выбрал ее.

Женщина невозмутимо приняла подношение Ставра и спрятала еду в своих тряпках. Может, она была не голодна, а может, обычай запрещал ей есть, пока она не удовлетворит желание мужчины. Слова не требовались, откровенными жестами негритянка показала, что, выражаясь языком европейцев, «готова делать любовь». Ставр помнил похабные рассказы о выносливости и необыкновенной сексуальной силе негритянок. Боковым зрением он видел у соседней лунки в земле две задранные черные ноги и дергаю­щийся белый зад, выскользнувший из спущенных штанов. Зрелище было безобразное и возбуждающее до сумасшествия, к тому же сопровождающееся со­ответствующими звуками. Ставр почувствовал, как кровь подкатила под сердце, злые пульсы забились в разных точках, напряглись мускулы внизу живота. Он был голоден, чертовски голоден и легко мог потерять контроль над собой. Жестом приказав негритянке следовать за ним, Ставр быстро пошел прочь от ста­новища. Усилием воли он подавил возбуждение и пе­реключил мозги на то дело, ради которого пришел сюда.

Бесшумно ступая босыми ногами, негритянка шла следом за ним.

«Интересно, — подумал Ставр, — как долго она будет идти за мной, не возражая и ни о чем не спра­шивая?»

Отойдя подальше от становища, Ставр нашел ме­сто, хорошо освещенное луной. Глина казалась белой, каждый камешек на ней был виден, как на листе бу­маги. Ставр сел на землю.

— Садись, — приказал он и жестом показал, чего он хочет.

Негритянка опустилась рядом с ним. Ставр почув­ствовал животный жар, который тело женщины из­лучало в холодном ночном воздухе, но оно испускало также и ни с чем не сравнимую вонь.

Стараясь не смотреть на зрелые груди с торча­щими сосками, Ставр достал из кармана заранее най-

денную острую щепочку Ею было удобно рисовать

 на земле. В стиле наскальной живописи Ставр изоб­разил человеческую фигуру с признаком мужествен­ности — показал «я». Рядом он нарисовал фигурку поменьше с двумя окружностями в верхней части — показал «ты».

Женщина рассматривала рисунки. Но по ее непод­вижному лицу трудно было угадать, что она думает и чувствует. Ставр боялся, что, поняв, чем он собирает­ся с ней заниматься, негритянка, чтобы ночь не про­пала зря, встанет и уйдет в становище. Но она взяла у него щепочку, очертила трапецией бедра женской фигуры, обозначив таким образом юбку, и поставила точку там, где должен быть пуп. Затем она перечерк­нула ломаными линиями запястья, щиколотки и шею

фигуры: женщина украшена браслетами и ожерельем.

Усовершенствовав свое изображение, негритянка при­нялась за другое — мужское. Она провела горизон­тальную линию в верхней части головы, пристроила на ней треугольник — действительно, на Ставре была панама.

 Ставр выразил восхищение. Но затем негритянка невозмутимо стерла гордо нарисованный признак мужества. Это вызвало у Ставра шок. Что она имела в виду? Может, ему следует понять это как дерзкий упрек в том, что он не проявляет подобающей мужчине сек­суальной агрессивности? Но он успокоился, увидев, как негритянка провела тонкие линии по талии и щиколоткам. В отличие от мужчин ее племени, он не хо­дил голым, и бесстрастная художница показала, что он в штанах. Установив таким образом некоторое взаимопони­мание, Ставр с помощью рисунков и жестов попытал­ся объяснить негритянке, что он хочет узнать, откуда она пришла.

Женщина взяла щепочку и нарисовала круг непра­вильной формы. Внутри круга она изобразила боль­шую рыбу. Сбоку нацарапала фигурки женщин, а внут­ри над рыбой — мужчин, вооруженных дротиками или острогами. Рисунок выглядел очень живо и вырази­тельно. Глядя на него, Ставр представил затерянное в пустыне озеро, наверно питающееся ключами, бью­щими из подземных источников, больших рыб, пла­вающих в толще воды, мужчин, охотящихся за ними с дротиками или острогами, женщин и детей, ожидаю­щих их на берегу. Наверно, они так же, как здесь, воз­ле лагеря, роют в земле ямки и натягивают над ними сплетенные из травы циновки или лепят хижины из глины.

Ставр нарисовал фигуру, которой обозначал себя, и показал, что он приходит в поселение. Женщина отрицательно покачала головой и, забрав у него ще­почку, быстро начертила несколько мужских фигур, нацелившихся в пришельца острогами. Понятно: если он нарушит границу территории племени, его убьют. Но Ставр понял и то, что уходить с женщи­нами к их озеру не имеет смысла, потому что оттуда идти некуда.

Он разочарованно вздохнул, поднялся на ноги, собираясь стереть рисунки подошвой ботинка, но на­последок взглянул на них сверху и увидел, что все, нарисованное негритянкой, каким-то непостижи­мым образом обрело реальный, повествовательный

смысл — стало мифом. Если бы рисунок был сделан на материале более прочном, чем глина, и сохранил­ся, то через тысячу лет археологи спорили бы о том, кто был пришелец, явившийся в селение рыбаков, — космонавт или пророк? А это был московский па­рень, офицер секретного подразделения Госбезопас­ности, вместе с бандой солдат фортуны пристроен­ный до выяснения обстоятельств в такое место, где он начисто был лишен возможности доставлять не­приятности законопослушному обществу.

Обстановка в лагере стала взрывоопасной, как гре­мучая смесь. Женщины исчезли так же внезапно, как и появились, но их кратковременные гастроли акти­визировали в далеко не самых кротких парнях всю их агрессивность. Ставр слышал, как Текс сказал одно­му приятелю:

— В воздухе пахнет кровью. Я этот запах хорошо знаю. Вот увидишь, кончится тем, что кого-нибудь убьют.

— Да многие уже вцепились бы друг другу в глот­ки, если бы Хиттнер не предупредил, что расстреляет того, кто жив останется, — ответил приятель.

Ставр тоже был напряжен так, словно внутри у него был спрятан арбалет и невидимая рука закручи­вает и закручивает винт, натягивая тетиву. От злости он отощал. Кажется, остались одни сухожилия и нер­вы. Кожа обтянула заострившиеся скулы, в глазах за­жегся желтый волчий огонь. Волосы отросли, и ще­тина на щеках начала уже курчавиться. Бритвы не раз­решалось иметь никому, время от времени всех желающих брил и стриг один из охранников. Но, бо­ясь заражения крови и СПИДа, большинство обитателей лагеря предпочитало не пользоваться этой ус­лугой. 

Даже просто перемещение по территории лагеря превратилось в прогулку по минному полю. Ставр по­стоянно был начеку и следил, чтобы случайно не за­деть кого-нибудь из тех, кто косо на него поглядыва­ет. Периферийным зрением он постоянно отслеживал Буффало, хребтом чувствуя, где находится враг номер один. Зато Дренковски совершенно утратил свой не­понятный интерес к Ставру. У него был вид человека, который терпеливо ждет чего-то и озабочен только тем, чтобы сохранить в целости шкуру.

Время от времени в лагерь прилетал вертолет с со­трудниками следственной комиссии. Обычно это были два человека, они располагались в кабинете Хит-тнера и вызывали кого-нибудь из арестованных для допроса. Иногда после этого очередной счастливчик покидал лагерь. В день прилета комиссии все, несмот­ря на невыносимый зной, выползали из казармы, со­бирались возле конторы Хиттнера и ждали вызова. Не для всех отлет из лагеря означал свободу, но любые неприятности были предпочтительней дальнейшего пребывания здесь.

О Ставре сотрудники комиссии словно забыли. Вначале это почти не вызывало у него эмоций, те­перь — приводило в бешенство. Нетерпение и раздра­жение достигали уже критической точки, он был на грани взрыва, и доя того, чтобы держать себя в руках, требовалось предельное напряжение воли. Но Ставр считал, что все это выматывание нервов устраивается специально, а значит, он должен выдержать — не сорваться, не превратиться в психопата. Волки-психо­паты подлежат санитарному отстрелу.

Когда комиссия прилетела в очередной раз, сре­ди прочих вызвали Текса. Из конторы Хиттнера он вы­шел сияя от счастья.

— Все, — заявил он, — они наконец решили, что единственное обвинение, которое можно мне предъя­вить, — это нарушение законов США о нейтралитете. В ближайшее время меня отправят домой!

— Ну, отправят домой, а что дальше? — спросил Ставр.

— Будут судить, — ответил Текс. — Один мой при­ятель уже прошел через это. Его выпустили из тюряги через семьдесят пять дней после приговора. Надеюсь, то же будет и со мной. Погуляю с девочками, отдохну, а потом опять подпишу контракт и поеду куда-нибудь.

Отклонив приглашение Хиттнера пообедать с ним, сотрудники военной полиции забрались в вертолет и весьма резво отбыли в направлении мест, где пообедать можно было с большим комфортом. Оби­татели лагеря с тоской проследили, как вертолет взмыл над ущельем и скрылся из вида. Впереди был беско­нечный день в вонючей духоте казармы, сосущая сер­дце тоска и одурь безделья.

Толпа арестантов потащилась в казарму.

Вдруг Ставр увидел Буффало буквально в трех ша­гах от себя. Юаровец шел на него. Встретив его взгляд одержимого, Ставр понял, что это — атака. Зрачки Буффало — Ставр четко видел их — были как черные дыры, окруженные синеватым пламенем. Мозг Ставра мгновенно превратился в компьютер, управляю­щий боевой машиной. Исчезло сознание своего «я» и все прочие ощущения, мешающие действию систем защиты и нападения. Как будто невидимый луч рада­ра вонзился в черные дыры зрачков противника, и Ставр так отчетливо понял, что в руке Буффало нож, как будто ребристую рукоятку сжимала его собствен­ная ладонь.

Ни Текс, ни остальные, кто оказался поблизости, ножа у Буффало не видели, потому что клинок был плотно прижат к руке с внутренней стороны запястья.

Атака Буффало была стремительна, как бросок кобры, а дистанция так коротка, что у Ставра не оста­валось ни одного шанса уклониться или парировать удар.

Отведя руку назад, Буффало одним движением ки­сти перебросил нож клинком вперед. Сверкнула по­лированная сталь. Короткий, почти в упор удар был неотразим.

Все, кто был поблизости, увидели, как Ставр со­гнулся. У всех возникла одна мысль — нож вошел ему в живот по самую рукоятку.

Но Буффало чувствовал, как нож свободно ухо­дил в пустоту, словно он промахнулся, чего не могло быть. Руки Ставра намертво, словно капканы, сжали его запястье и локоть. Резко согнувшись, Ставр рва­нул руку с ножом на себя, направляя клинок парал­лельно своему корпусу. Нож скользнул, не задев его. Уходя с директории удара, Ставр переломил руку Буф­фало в локтевом суставе, повернул назад кисть, сжи­мающую нож, и вогнал клинок в грудь врага.

Из глотки Буффало вырвался дикий рык. Его рука все еще сжимала рукоятку. Он конвульсивно дернул нож, но клинок на всю длину вошел в тело и застрял,

Буффало не смог его вытащить. На лице Буффало по­явилось смешанное выражение изумления и бешеной злобы. Колени согнулись, он осел и тяжело завалился на землю.

Все произошло настолько быстро, что даже созна­ние самого Ставра четко зафиксировало только нача­ло атаки и конечный результат. Теперь, выйдя из бое­вого транса, он с ужасом посмотрел на Буффало. Юаровец часто, судорожно дышал — на одних вдохах, почти не делая выдохов. Клинок плотно засел в ране, крови не было. Судя по тому, под каким углом торча­ла рукоятка, клинок перерубил одно из нижних ребер и снизу вверх вошел под сердце. Возможно, он даже надсек сердце. Рана была смертельна. Но в теле Буф­фало еще был большой запас жизненной силы.

Ставр поднял голову, посмотрел на тех, кто стоял вокруг, и понял, чего от него ждут. Чтобы прекратить муки Буффало, достаточно было только выдернуть из раны нож.

Ставр наклонился над умирающим. Буффало с усилием оторвал от земли голову и с безрассудной яро­стью посмотрел на Ставра. Он не верил, что все уже кончено.

Когда Ставр взялся за рукоятку ножа, пальцы Буф­фало вцепились ему в руку, казалось, если б юаровец смог дотянуться, то впился бы зубами. Ставр выдер­нул клинок. Кровь хлынула из широкой раны. Глаза Буффало вылезли из орбит, как у человека, срываю­щегося в пропасть. Тело задергалось в последних кон­вульсиях.

— Что происходит, дьявол вас всех возьми? — На месте происшествия появился Хиттнер. — А ну, прочь с дороги! Что? Кто, мать вашу, прикончил этого иди­ота?

Его взгляд натолкнулся на нож в руках Ставра.

— Ты?! Где, мать твою, ты взял нож?

— Вытащил из него, — ответил Ставр, указав на труп Буффало.

Охранник схватил Ставра сзади за воротник и вы­вернул за спину руку с ножом. Налетевший сбоку дру­гой охранник ударил кулаком в живот и вывернул за спину вторую руку. Нож полетел на землю. На запяс­тьях защелкнулись наручники. На Ставра обрушился град изощренных, подлых ударов, какие обычно прак­тикуют конвоиры и надзиратели тюрем. Однако даже со скованными за спиной руками он был далеко не так безопасен, как казалось охранникам. Одного из двух он наверняка смог бы завалить. Но Ставр пони­мал, что, искалечив кого-то из людей Хиттнера, он уже не сможет рассчитывать ни на какую справедливость со стороны начальника лагеря.

— Хиттнер! — заорал Ставр, пытаясь устоять на ногах под градом беспощадных ударов. — Я не вино­ват! Твою мать, останови их!

— Ладно, все. хватит с него. Дай сюда нож, Мейнс. Один из охранников поднял выпавший из руки

Ставра нож и подал Хиттнеру.

— «Ка-бар», боевой нож морского пехотинца, — пробормотал Хиттнер, рассматривая орудие убий­ства. — Еще раз спрашиваю, где ты его взял?

— Я уже сказал, что вытащил его из тела Буффа­ло, до этого я до ножа не дотрагивался. Буффало пы­тался выпустить мне кишки, это точно. Но я отбил удар, и он напоролся на свой нож.

— Мистер Хиттнер, сэр, — вдруг нервно вмешал­ся Дренковски, — Ставр говорит чистую правду. Я был рядом и видел, как все было. Буффало первый бро­сился на Ставра.

— Но ножа у него не было, — воинственно заявил Буч, тот парень, который передавал Ставру вызов Буф­фало.

— Он держал нож вот так, — Дренковски прижал левую ладонь ребром к запястью правой руки. — Ник­то ножа не видел, пока он не перебросил его клинком вперед, — поляк совершенно точно повторил движе­ние Буффало.

Ставра удивило, что Дренковски защищает его так решительно и с такой горячностью.

— Да, я это видел, — подтвердил Текс. — Клинок сверкнул на солнце. И вообще все видели, что, когда Буффало упал, он еще сжимал рукоятку. Ставр дей­ствительно не дотрагивался до ножа.

— Ставр убил Буффало, — сказал Буч. — Все ви­дели, что он выдернул нож израны и Буффало умер.

— Я выдернул нож, потому что не хотел, чтобы он зря мучился.

— Да, но перед этим ты всадил в него «ка-бар» по самую рукоятку, — уточнил Буч, — и ты должен был довести дело до конца. Никто не стал бы за тебя этого делать. Мистер Хиттнер, вы поклялись, что если кто-нибудь кого-нибудь убьет, то вы расстреляете того, кто останется в живых.

Хиттнер вплотную подошел к Ставру и, задрав го­лову на короткой шее, посмотрел из-под полей своей черной пыльной шляпы.

— Какого черта ты вытаскивал нож из этого бе­шеного придурка?

Судя по тону и выражению глаз Хиттнера, ему со­всем не хотелось выполнять свою клятву.

— Это твоя вторая ошибка, счастливчик.

В толпе арестантов раздались злобные выкрики. За ними последовал уже настоящий рев. Большинство требовало немедленной казни. Дело не в том, что у Буффало было столько друзей или многие не любили Ставра. В общем, здесь каждый был за себя, и всем было наплевать друг на друга. Но обстановка в лагере уже так накалилась, что какое-то событие должно было наконец разрядить атмосферу. Ставру просто не повезло, что именно ему выпало стать козлом отпу­щения.

Вот когда Ставр вспомнил Герхарда — наемни­ка, расстрелянного генералом Агильерой. Очевидно, настал его час, чтобы, как сказал Герхард, иметь мужество рассмеяться. Ставр высоко поднял голо­ву и расправил плечи. Золотистые, как у тигра, гла­за сощурились. Единственное, что выдавало его, — это пот. Крупные капли выступили на лбу, пополз­ли по скулам, исчезая в темной, сильно отросшей щетине.

К месту происшествия уже сбежались все охран­ники. Размахивая оружием, они удерживали толпу на расстоянии от Хиттнера и Ставра. Такс и еще не­сколько парней пытались переорать остальных, тре­буя справедливого решения дела. Хиттнер оглянулся и посмотрел на кого-то в беснующейся толпе. Ставр машинально посмотрел в том же направлении и уви­дел физиономию Дренковски, такую же потную, как его собственная, и такую отчаянную, как будто рас­стрел угрожал самому поляку.

«Будь я проклят, — мгновенно пронеслось в голо­ве Ставра, — Хиттнер и вонючий поляк заодно, эти суки о чем-то договорились. Дренковски смотрит на меня, как на козыря, на которого поставил собствен­ную шкуру. Он боится, что его карта бита».

— Кончайте драть глотки! — заорал Хиттнер, си­лясь переорать толпу. — Тот, кто сейчас не заткнется, пожалеет об этом! Ставра расстреляют. Я обещал, зна­чит, так и будет.

Толпа смолкла и напряглась в ожидании.

— Но прежде я должен узнать, у кого он или Буф­фало достали нож, — продолжил Хиттнер. — Пока я это не выясню, Ставр посидит в карцере. Все! Расхо­дитесь. Шоу окончено.

Решение Хиттнера вызвало у Ставра сумасшед­шую радость и одновременно трезвое понимание, что отсрочка приговора иногда много хуже его немедлен­ного приведения в исполнение. Но все же главное — он будет жить еще один день, а может, и два.

10

Вскоре после того ночного разговора в бане Шуракен решил, что пора возвращаться домой. Коман­дор не возражал. Первый, самый опасный период прошел, и теперь Шуракен уже достаточно восста­новился, чтобы контролировать себя. Все это время Шуракен постоянно думал о Жене. Он был человек исключительно стойкий в своих привязанностях. Так что за время разлуки его любовь не только не уменьшилась, но даже еще больше укрепилась. Но теперь все стало значительно сложнее. Как распутать этот клубок противоречий, Шуракен не знал, но одно было неизбежно — ему предстояло прийти к Жене и рассказать о гибели Ставра. Шуракен решил, что это в любом случае сделать должен, остальное — как сло­жится.

Он пришел к общежитию поздно вечером. Недав­но выпал снег, но он уже превратился в городскую грязь. Под ногами хлюпали лужи и бурая каша нерас­таявшего снега. Шуракен остановился недалеко от входа, чтобы выкурить сигарету. На нем была кожа­ная летная куртка с меховым воротником и черные джинсы. Но несмотря на то что одет Шуракен был вполне обычно, в нем угадывалось что-то, выделяв­шее его в толпе. Некая вполне ощутимая аура опасно­сти окружала его.

Шуракен выбросил окурок и вошел в общежитие. Через несколько минут он постучал в дверь ее комна­ты. Когда Женя открыла дверь, он сразу увидел, что она выглядит усталой и потухшей, как человек, в жиз­ни которого давно не было ни радости, ни счастья. Но при виде Шуракена она снова вспыхнула тем светлым, золотистым огнем, который сиял в ней в прежние вре­мена.

— Сашка!..

Женя бросилась ему на шею. Как бы он хотел сейчас обнимать и целовать ее и ничего не говорить. Но он не мог.

— Женя...

Она посмотрела ему в глаза с отчаянием:

— Не говори. Я знаю.

Шуракен не понимал, как могла Женя узнать о ги­бели Ставра, но сейчас это не имело значения.

— Я пришел проститься, — сказал Шуракен. — Я еду к себе в поселок.

— Почему, Саша, почему? Я тебя не понимаю.

— Гибель Егора все изменила. Я не хочу чувство­вать себя последним подлецом.

— А я? Я как же? Ведь я ждала вас. Хотя, конеч­но... какое это имеет значение, если ты больше не лю­бишь...

— Я люблю тебя, Женечка. Люблю, не сомневай­ся. Пойми, я подлецом не хочу быть не только перед Егором, но и перед тобой. Все действительно изме­нилось. Раньше, когда я тебя замуж звал, у меня перс­пективы были по службе. Я знал, что жить мы с тобой будем хорошо.

— Саша, зачем ты об этом говоришь? Какое это имеет значение?

— Большое. Я не собираюсь ломать тебе жизнь, а со мной сейчас будут одни проблемы. Жилья в Моск­ве у меня нет, а в деревне ты жить не сможешь. Да я и сам вряд ли смогу. Работы нормальной там нет. Ско­рей всего, законтрактуюсь куда-нибудь и уеду. А тебе надо учиться. Ты ради этого института в Афгане жиз­нью рисковала.

— Вот что, Саша, куда ты — туда и я. Для меня ра­бота везде найдется.

— Женечка, родная моя, я ничего сейчас не знаю — что со мной будет, куда поеду. Дай мне время, хотя бы год дай мне. Я выкарабкаюсь из дерьма, в ко­тором сейчас оказался, и вернусь за тобой. И верь мне. Ты у меня единственная, другой мне не надо

В тот же вечер Шуракен уехал к себе в леспаркхо-зовский поселок.

Черная «Волга» главы местной администрации — школьного приятеля Шуракена — с трудом втиснулась во двор и заняла все свободное пространство. Поэто­му принадлежащий начальнику районного отделения внутренних дел белый космический «форд» с «елкой» на крыше и «вольвешник» директора леспаркхоза при­ткнулись в распахнутых воротах. Власть съехалась на большую поселковую гулянку по случаю возвращения Шуракена.

Клавка, мать Шуракена, выставила на стол все до­стояние своего погреба и, конечно, самогон. В посел­ковом магазине «Колосок» она отоварилась изрядным количеством отечественной и зарубежной выпивки, но знала, что казенная продукция пойдет в оборот, когда уже станет все равно, что пить, потому как на­туральный продукт — он всегда лучше.

За столом было тесно, но, как известно, в тесно­те, да не в обиде. На одно из почетных мест Посадили недавно появившегося при начавшей ремонтировать­ся церкви молодого батюшку с лицом аспиранта МГУ и русыми кудрями до плеч. Местная власть располо­жилась в верхнем конце стола рядом с виновником торжества. Справа от Шуракена присела мать. А мес­то слева почему-то оставалось свободным.

Вчера Костя привез Шуракена домой на «уазике» Командора. Из своих странствий Шуракен вернулся налегке: в руках он держал спортивную сумку, в кото­рой ворочался Дуст — щенок, подаренный Командо­ром на прощание. На подъезде к леспаркхозовскому поселку Шуракен увидел то, чего и в помине не было, когда три года назад он приезжал навестить мать пе­ред отбытием в Сантильяну. Нелепые сооружения из красного кирпича, сомкнувшись в тесные стаи, под­грызали лес с разных сторон. Это удивило Шуракена, потому что он помнил прежние порядки леспаркхо­за, охранявшие буквально каждое дерево. Поселок ос­тался прежним, только некоторые дома заметно по­хорошели. А другие — заметно поплохели в том чис­ле и дом матери.

Гулянка набирала обороты. Место слева от Шура­кена по-прежнему пустовало, и кое-кто из холостых бабенок поглядывал на него уже с явным вожделени­ем. Но ни одна не решалась встать и пересесть туда. Причина их робости заключалась в том, что они зна­ли, кому оно предназначено.

Гости радостно загомонили при виде огромной ды­мящейся кастрюли, доверху полной вареников, которую Клавка внесла с кухни.

— Ты к нам надолго? — спросил Шуракена быв­ший школьный приятель Славка Морозов, ныне гла­ва местной администрации.

— Получается, вроде надолго, — уклончиво отве­тил Шуракен.

— Давайте, тетя Клава, валите, валите больше, я уж давно домашнего не ел, — отвлекся Морозов, ко­торому хозяйка начала накладывать на тарелку варе­ники. — Слушай, — он опять повернулся к Шуракену, — че я тебе скажу, пока трезвый. Зайди завтра ко мне, подумаем, куда тебя пристроить.

— Разберемся...

Шуракен поднял голову и вдруг увидел Нинку. Она вошла в комнату. Среди звуков застолья

раз­дался уверенный стук каблуков. Голоса начали сти­хать, и постепенно в комнате наступила тишина.

Надменно откинув голову в пышно взбитых куд­рях, хозяйка поселкового магазина «Колосок» напра­вилась к ожидавшему ее месту рядом с Шуракеном. По поселковым понятиям Нинка была баба манкая, но давно уже никто не видел ее в таком парадизе. На­верное, не для кого было выставлять товар лицом. Бабы вытаращили завистливые глаза на неописуемой красоты бирюзовое платье из турецкой ангоры с ги­пюровыми врезками на груди и рукавах. Мужичье за­волновалось, всем нутром почувствовав то, чем было наполнено платье. Грудь Нинки, высоко задранная бесстыжим заграничным лифчиком, так и лезла на­ружу, распирая гипюровые загогулины.

Первыми очухались холостые бабенки. Они разом возобновили болтовню, давая понять, что ничего осо­бо интересного не произошло. Ну накрутила краше­ные космы, ну обтянула лошадиный зад турецкой ан­горой — любая так может.

Молодой батюшка улыбнулся нежными губами и откинул упавшую на лоб прядь. В голубых глазах зас­ветилось интеллигентское поэтическое восхищение натуральной русской женщиной.

Самоуверенную физиономию главы местной ад­министрации обдало жаром. Он поспешно уткнулся носом в тарелку с варениками. В девятом классе он уговорил Нинку пойти погулять под яблони и там, мелко дрожа всем телом, бросился ее целовать. Она вроде не возражала, но, как только он неумелой рукой полез под юбку, вырвалась и дала здоро­вую плюху.

Клавка окинула Нинку особенным взглядом.

— Проходи, Нина, — сказала она. — Садись, вон рядом с Сашей как раз место есть.

Нинка села. От нее шел густой запах духов. Замыс­ловатые узоры гипюровой вставки на груди были обильно расшиты стеклянными блескушками. Из-за их алмазного мерцания и душного запаха крепких ду­хов Шуракен как будто ослеп. Он смотрел, но не уз­навал Нинку.

— Ну здравствуй, Саша, давно не виделись, — ска­зала Нинка.

— Здравствуй, Нина, а ты изменилась, просто не узнать.

— Ты тоже. Где это ты так загорел? На югах, что ли, был?

— Где был, там меня уже нет.

Выражением четкого, трезвого лица и всей статью, повадкой Шуракен отличался от прочих мужиков за столом, как обработанная мастером стальная деталь в груде заготовок. По случаю гулянки все были при па­раде, он же был одет просто: черные джинсы и тон­кий шерстяной свитер с закатанными до локтей рука­вами. Шуракен выглядел массивным, потому что над столом были видны только его тяжелые плечи и ши­рокая грудь. Сквозь дырки гипюровой вставки на ру­каве на Нинкину голую кожу несло жарким сквозняч­ком от его тела. Она чуть переместилась на стуле и мягко, будто случайно, прижалась к Шуракену пле­чом.

Незаметным для окружающих движением Шуракен отстранился. Нинка увидела холодок в его глазах, усмехнулась и подняла рюмку.

— Славка, — с вызовом сказала она, обращаясь к главе администрации, — налей-ка мне, а то иностра­нец наш совсем разучился баб обхаживать.

Уже пьяный Морозов с радостной готовностью схватил бутылку водки и стал лить в подставленную рюмку, косясь на Нинкину грудь, рассветным сол­нышком розовеющую сквозь бирюзовые загогулины. Водка лилась через край.

— Ой, Славик, как ты меня любишь, — играя го­лосом, сказала Нинка.

Славик даже вспотел от таких слов, дал косяка на Шуракена и в конце концов решил, что лучшим вы­ходом для него сейчас будет произнести речь. Он встал, солидно поправил скособочившийся галстук и стал говорить, как по телевизору, о надеждах, кото­рые возлагает новая Россия на таких людей, как он сам и его школьный друган Сашка Гайдамак, отбор­ный, можно сказать, представитель народа. Под ко­нец он выразил уверенность, что теперь, кончив шляться по заграницам, Сашка сядет на землю и зай­мется наконец хозяйством. При этом мент, начальник районного ОВД усмехнулся в усы, давая понять, что он человек более просвещенный насчет личности Шуракена.

Дело пошло. Речь главы вдохновила батюшку. Он поднялся, покачиваясь, отбросил с лица влажные ло­коны и сказал, что вера и крестьянство испокон ве­ков спасали Россию. Старый, сурово пьющий скеп­тик Кутенков высказался по этому случаю в том смысле, что испокон века на Руси два слова были главные и оба из трех букв — одно Бог, второе вы сами знаете.

После того как батюшка простился с хозяевами и, загребая бутсами, побрел восвояси, дым пошел коро­мыслом. Кутенков извлек ненаглядную свою гармонь и для затравки выдал гражданам матерную частушку. Задетые за живое бабы переглянулись, и одна в ответ проголосила такое, что Кутенков только крякнул и, чтоб замять эту тему, заиграл душевное: «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета...»

Совершенно трезвый Шуракен холодно и непри­язненно наблюдал, как напиваются гости.

— Что ты смотришь на нас, как на неродных? — вдруг спросил Кутенков. — Не нравимся мы тебе? Внук фронтового дружка Алешки Гайдамака даже пить с нами брезгует, словно не к себе домой вернулся. Во дела.

— Ничего, дед, все нормально.

Шуракен вылез из-за стола, аккуратно обошел Нинку. В прихожей он накинул свою летную куртку, вышел на крыльцо и достал сигареты.

«От чего ушел, к тому и вернулся. По уши в дерь­ме сидят, жопа сгнила. Славка Морозов им вешает, они уши развесили, слушают...» Шуракен почувствовал, как к сердцу подкатила волна злобы и тоски. Прямо завтра уехать бы отсюда, да некуда.

Из дома неслось пьяное пение и отвратительные взвизги гармони.

Шуракену захотелось сгрести все пьяные хари за шиворот и выкинуть за ворота. Может, и здорово было бы выкинуть всех к чертовой матери, но нельзя — с ними теперь жить. Да и не виноваты они ни ухом ни рылом в том, что с ним случилось. Это его судьба сло­малась, а они как хотят, так и живут.

Шуракен бросил окурок в снег и пошел в сарай.

Как только он открыл дверь, Дуст, повизгивая, мохнатым клубком подкатился под ноги. Шуракен запер его в сарай, чтобы по пьяни гости не затоптали щенка.

— Ну как ты тут, маленький? Соскучился? Пой­дем погуляем.

Шуракен сунул щенка под куртку и до половины застегнул молнию. Большая круглая голова Дуста с ко­ротко обрезанными ушами и одна толстая лапа тор­чали у него из-за пазухи. Выйдя из сарая, Шуракен увидел Нинку. В дубленке и белом пуховом платке она стояла на крыльце и ждала его.

— Пойдем, Саша, проводишь меня.

Они вышли за ворота. Улица была освещена фо­нарями, в окнах некоторых домов еще горел свет. Снег поскрипывал под каблуками Нинкиных модных са­пог.

Шуракен никогда не забывал своей первой люб­ви. Уходя в училище, он рассчитывал, что станет офи­цером и женится на Нинке, но ей некогда было его ждать. Она была красивая девка в самой поре, от уха­жеров отбоя не было, но по-серьезному замуж звал только Каляй. Нинка погуляла в невестах два года и от безнадеги пошла замуж. В течение десяти лет Шу­ракен видел Нинку от случая к случаю во время ко­ротких наездов к матери. Он знал, что семейная жизнь ее не сложилась — Каляй пил по-черному. Под конец, когда Нинка стала уже полновластной хозяйкой «Ко­лоска», семейные отношения превратились в великое противостояние по разные стороны прилавка. Водку в своем магазине Нинка мужу не продавала, а он тре­бовал. Она гнала его из магазина — он со злости пи­нал ногами дверь и орал. В конце концов Нинка ушла от Каляя, вернулась в родительский дом.

Шуракен и Нинка молча дошли до Нинкиного двора. Шуракен остановился. Нинка открыла калитку и взглянула на него приглашающим взглядом. Но­чью у калитки с запорошенными снегом кустами си­рени ей удивительно к лицу была белая кружевная шаль.

— Заходи, — сказала она.

— Поздно уже и пьяных гостей полон дом.

— Ничего, они и без тебя обойдутся. Заходи, раз приглашаю.

class="book">— Да нет, пожалуй, видишь, со мной щенок. Ма­ленький еще и глупый, нагадит в доме.

— Возишься с собакой, как с ребенком. На веран­де его оставь, не пропадет, — сказала Нинка и пошла к дому.

Шуракен вроде бы двинулся следом, но Нинка с удивлением заметила, что он принял ее приглашение без особой радости. Обычно мужики иначе реагиро­вали на подобную милость. Но если сказать честно, то гости редко переступали порог ее дома. Нинка была женщина с характером, ей бы не всякий подошел. Как и Шуракену, Нинке было двадцать восемь лет. Зрелое тело гуляло. Груди по ночам наливались огнем, твер­дели так, что торчали холмиками, даже когда она ле­жала на спине. Ей не хватало не только любви, но даже просто тепла мужского тела в постели.

По темным ступеням Шуракен поднялся на веран­ду. Нинка оставила дверь в комнаты открытой. На не­топленой веранде поскрипывали промерзшие поло­вицы.

— Заходи же скорей, не студи дом, — крикнула Нинка.

Шуракен расстегнул молнию на куртке, вытащил щенка и пустил на пол.

— Подожди здесь, Дуст, я недолго.

Давая понять, что он не намерен задерживаться, Шуракен не снял в прихожей куртку. Так и вошел в комнату.

За последние два года Нинка разбогатела. Пере­строила дом, купила дорогую мягкую мебель. Сейчас она гордилась тем, что комната выглядит, как городс­кая. Она зажгла шелковый торшер у дивана. Он, как маяк, указал направление движения.

Но Шуракен, переступив порог, так и стоял с тем отчужденным, официальным выражением на лице, с каким он сидел за столом. Нинка подошла вплотную и, просунув руки в нагретое его теплом меховое нут­ро куртки, обхватила, прильнула грудью. Она была под стать ему, крупная, рослая. Когда они стояли так, прижавшись друг к другу, желанные части их тел на­ходились в самом убедительном соответствии: ее женское против его мужского, его мужское против ее женского.

Но Нинка вдруг почувствовала, как мускулатура под его свитером пришла в какое-то осторожное и не­покорное движение. Шуракен мягко освободился от ее объятий, как будто вежливо разомкнул захват про­тивника.

— Почему? — удивилась Нинка.

— Ладно, я пойду, — невнятно проговорил Шура­кен.

— Да брось, куда ты пойдешь. Успеешь, там у тебя до утра гулять будут.

Закрыв глаза, Нинка снова прижалась к Шураке-ну. Настойчивым лисьим движением запустила руку под свитер. Гладя гладкую, пока прохладную кожу, лаская тело, от которого шло ощущение силы, она потянула молнию на джинсах.

Шуракен вдруг резко перехватил Нинкину руку. Нинка вздрогнула всем телом, жест Шуракена обжег ее обидой. Она ни черта не поняла и взвилась от зло­сти, увидев непробиваемую невозмутимость и вдум­чивую серьезность, как всегда нарисованные на фи­зиономии Шуракена. Нинка ударила бы его, если бы Шуракен не держал ее за руки. Она дернулась, чтобы вырваться. 

Шуракен без усилия притянул ее к себе. Голова у Нинки пошла кругом. Веки отяжелели и опустились сами собой. Нинка почувствовала губы Шуракена. Они были горячие и горькие от табака.

Готовая ответить на поцелуй, Нинка вдруг с удив­лением и неудовольствием почувствовала, что объя­тия Шуракена разжались, и, открыв глаза, она увиде­ла только, как его спина исчезает в проеме двери.

«Баба у него есть, что ли, или натаскался по свету, насмотрелся блядей! Нос от своих воротит», — Нинка со злости укусила себя за кулак.

Перед оскорбленным Нинкиным взором так и за­мелькали кадры американских видеофильмов. Пря­мо строем пошли, играя накачанными задами и сиськами, Шерон Стоун, Мадонна и прочие секс-агрессорши.

Стало обидно до слез.

11

Ставр уже не соображал, сколько времени он сидит в карцере. Может, сутки, а может — неделю. Когда ла­герь был военной базой, это помещение использовалось как арестантское, соответственно оно и было оборудо­вано: ничего, кроме серых бетонных стен в зловонных потеках мочи. Под низким потолком имелось узкое от­верстие, позволявшее просачиваться внутрь скудным порциям дневного света. Воздух оно почти не пропус­кало. От духоты и жары Ставр все время был в поту. Го­лова разламывалась от боли. Временами он отключал­ся, проваливался в тяжелую бредовую сумятицу.

Когда охранники привели его сюда и Хиттнер сам открыл дверь, Ставр заглянул в вонючую душегубку и заявил, что не войдет туда.

— Нет, войдешь, — ответил Хиттнер. — Войдешь, потому что у тебя нет другого выхода. От тебя кровью пахнет, и, если ты вернешься в казарму, они порвут тебя на куски. Ты кишки свои с пола собирать будешь, понял?

Сейчас Ставр думал, что лучше бы Хиттнер его сразу расстрелял или позволил вернуться в казарму, тогда все кончилось бы быстрее и не столь омерзи­тельно.

Ночью, сидя на полу в кромешной тьме, Ставр ус­лышал, как поворачивается в замке ключ и гремит за­сов.

«Все! — вспыхнуло в голове. — Но почему ночью? А-а-а... здесь все происходит ночью».

В нем взметнулась бешеная ярость. Если бы его поставили к стенке сразу после того, как он убил Буф­фало и был еще пьян от крови, высокомерия и зло­сти, а гордость его не была унижена скотским пленом, Ставр спокойно принял бы смерть, и у него нашлось бы мужество засмеяться. Но теперь в нем накопилось столько ненависти, что он уже не мог покориться об­стоятельствам. Ставр решил, что теперь и Хиттнер, и прочий сброд надолго запомнят, во что им обойдется его смерть. Долго будут помнить. Все, кто жив оста­нется.

Дверь открылась. Сразу вспыхнул луч фонарика. Метнулся по стенам, нащупывая Ставра, и ослепил его.

— Давай выходи, — произнес голос Хиттнера.

Защищая глаза от яркого света, Ставр тяжело под­нялся с пола. Пролезая в дверь, он намеренно горбил­ся и шатался. Но Хиттнер, очевидно, уже слишком хо­рошо представлял, с кем имеет дело.

— Давай без глупостей, — предупредил он. — Не в твоих интересах сейчас устраивать шум.

Хиттнер погасил фонарь. Осмотревшись в темно­те, Ставр с удивлением обнаружил, что, кроме Хит­тнера, больше никого нет. Странно, человек с его ре­путацией, кажется, заслуживает эскорт по крайней мере из пяти охранников с автоматами.

— Спокойно, Ставр, отдышись пока, я закрою дверь. На вот, глотни джину. Это здорово успокаивает нервы.

Хиттнер сунул Ставру флягу и преспокойно по­вернул ключ в замке арестантской.

— Идем, — сказал он.

— Куда? Меня расстреляют?

— Тебя это беспокоит? — рассмеялся Хиттнер, по­хоже, он был в очень хорошем настроении. — Ты ви­дел, как расстреливают? Самое неприятное в этом деле, что человек дьявольски живучая скотина. В нем сидит десять — двенадцать пуль, а он корчится, весь в крови, и скребет ногтями землю. Иногда это продол­жается довольно долго. Но ты не нервничай, обычно я ставлю поблизости кого-нибудь из моих парней с пистолетом, чтоб сразу выстрелил в затылок. Вот толь­ко похорон с воинскими почестями я тебе обещать не могу. Ты же так и не сказал, кто ты. А теперь у меня есть основания думать, что никаких воинских почес­тей тебе вообще не полагается, потому что таких, как ты, сжигают в полиэтиленовом мешке в крематории для животных.

— Ты или спятил здесь, Хиттнер, или намеренно выводишь меня из себя.

— Не угадал, просто хотел поболтать с тобой на­последок. Может, тебя и расстреляют, но не здесь и не сейчас. Ты улетаешь из лагеря, за тобой прислали вер­толет.

— Какой вертолет? Хиттнер, не пори мне мозги, я зол, и мне не до шуток. Кто, мать твою, прислал за мной вертолет?

— Этого я не знаю. За тебя заплатили, остальное меня не касается, не имею привычки задавать лиш­ние вопросы.

— Я знаю, что ты вербовщик, Хиттнер. Ты продал меня?

— Да, а что?

— Кому, черт возьми?

— Пораскинь мозгами, может, сам догадаешься, кто захотел выложить за тебя денежки. А мне так на это наплевать.

За конторой Хиттнера стоял тот самый джип, ра­диатор которого Буффало продырявил, стреляя в Ставра. С тех пор машину починили.

— Садись, — приказал Хиттнер. — До того места, где ждет вертолет, нам еще ехать полчаса.

Залезая в джип, Ставр вдруг заметил, что на зад­нем сиденье кто-то есть. Присмотревшись, Ставр уз­нал Дренковски.

— Что это значит, твою мать? — повернулся он к Хиттнеру. — За него тоже заплатили?

— Нет, за него не платили. Но он сказал мне о тебе одну вещь, благодаря которой я выгодно сбыл тебя с рук. Поэтому Дренковски может убираться к черто­вой матери. Таков был уговор.

— Ребята, с вами становится все интересней. — Ставр снова повернулся к поляку: — Ну давай, Дрен­ковски, объясни, что же ты сказал обо мне Хиттнеру?

— Потом, — категорично заявил Хиттнер. — В вертолете у вас будет сколько угодно времени для выяснения отношений.

Он завел двигатель и, не зажигая фар, вывел джип из лагеря. Оставив шлагбаум позади, Хиттнер вклю­чил дальний свет. Ставр не испытывал ни малейшей признательности к Хиттнеру, который не расстрелял его, потому что это было невыгодно, зато, похоже, продал вербовщикам. Встречный поток холодного ночного ветра обдувал лицо и грудь под расстегнутой курткой. Ставр решил на время отвлечься от всех про­блем и глубоко дышал, стараясь выгнать из легких зло­вонный, гнилой воздух карцера. Впереди вдруг воз­ник свет. Когда они подъехали ближе, Ставр увидел, что это прожектор вертолета. Во мраке вертолет выг­лядел загадочно, как НЛО: луч прожектора, свет в

ка­бине пилотов и рубиновый огонек под днищем. Хиттнер остановил машину.

— Все, парни, предупредите телеграммой, если запланируете вернуться ко мне в ближайшее время.

— О'кей, Хиттнер, — ответил Ставр, — я запом­ню адрес и пришлю открытку на Рождество.

Вертолет был небольшой, типа российского Ми-4. Его экипаж состоял из двух пилотов. Один из них закрыл за Ставром и Дренковски дверь и уселся в свое кресло, не произнеся ни слова, кроме обычного при­ветствия.

Когда вертолет поднялся над каньоном; Ставр по­смотрел в иллюминатор и увидел светлую полоску на горизонте. Там вставало солнце. Сориентировавшись, он прикинул, что вертолет взял курс на северо-запад.

— Дренковски, — Ставр уселся напротив поляка—честно говоря, мне почти все равно, но все-таки, что ты сказал про меня Хиттнеру?

— Я всего лишь сказал ему, что вы русский, пан Ставр.

— С чего ты это взял?

— Я учился в России и много общался с русски­ми. Я заподозрил, что вы русский, когда вы изменили свое решение и согласились драться с Буффало. Вы

сделали это после того, как вам сказали, что он из под­разделения, предназначенного для уничтожения рус­ских военных специалистов. Я хорошо помню, как вы еще спросили, видел ли Буффало хоть одного русско­го. Я наблюдал за вами во время боя. Поверьте, я могу отличить практикующееся в американском спецназе джиу-джитсу от боевого самбо. Потом, когда вы отле­живались, переживая в забытьи этот бой, тб пробор­мотали пару соответствующих фраз, а я свободно го­ворю по-русски.

Ставр с нескрываемым удивлением слушал Дрен­ковски. Он не ожидал от поляка такой наблюдательности, и его удивило, что человек, ни разу до этого не произнесший двух фраз подряд, вдруг заговорил так свободно и убедительно. Здесь было о чем подумать.

— Я сказал об этом Хиттнеру и договорился с ним, что если мои сведения окажутся полезными для след­ственной комиссии, то и я получу некоторое поблаж­ки, но я даже не мечтал, что все сложится так удачно.

— Я так и думал, что ты стукач, Дренковски, но ты здорово прокололся. — Ставр посмотрел в иллю­минатор, бурая пустыня внизу уже была видна. — Рус­ских вроде меня чертова уйма по всему миру. Я читал где-то, что даже у Шварценеггера мать русская и Стал­лоне из Одессы. Так что не знаю, как повернется дело, когда те, кто заплатил за меня деньги, выяснят, что купились на полную чушь.

— Вам видней, пан Ставр, — ответил Дренковс­ки, тоном давая понять, что остался при своем мне­нии.

Больше они не разговаривали. Ставр прикрыл гла­за и погрузился в обдумывание ситуации. Судя по тому, что сказал поляк, вербовщики тут были ни при чем.

«Черт возьми, похоже, меня выкупили свои. А что, вполне возможно, что меня все-таки искали». Нельзя сказать, что эта мысль привела Ставра в восторг, ско­рей вызвала тревогу.

Вертолет пошел на посадку. Внизу был какой-то богом забытый аэродром: пара собранных из готовых конструкций сараев и взлетно-посадочная полоса. Возле одного из сараев стояла какая-то армейская машина. Из нее вылезли двое парней. Оба были оде­ты в изрядно потрепанный камуфляж, на поясах обо­их ловко и привычно сидели набедренные боевые ран­цы с множеством подсумков для патронов и прочих предметов джентльменского набора наемников. На одном была панама с загнутыми с боков полями, на другом — кепи с длинным козырьком. Мрачная, ху­дая физиономия Дренковски просияла при виде этих головорезов.

— Йо-хо-хо! — издал он боевой клич, выпрыги­вая из вертолета.

Он обнял своих друзей, до Ставра долетели не­сколько слов, сказанных по-польски. Он тоже вылез из вертолета и огляделся. Больше на летном поле ни­кого не было. Дренковски вместе со своими друзьями зашагал по бетонку в направлении машины у сарая.

Ставр остался на месте.

Экипаж вертолета, очевидно, нашел этот аэро­дром не самым подходящим местом для парковки. Ра­ботавший на холостом ходу двигатель завыл, винт на­бирал обороты. Вертолет оторвался от взлетной площадки, повернулся, становясь на нужный курс, и по­несся куда-то.

Оставшийся в одиночестве Ставр выглядел как че­ловек, высаженный на необитаемый остров. Но такой оборот дела как раз устраивал его. Ставр почувство­вал огромное облегчение, не увидев на аэродроме де­легации соотечественников — троих вежливых муж­чин в пиджаках, слегка оттопыривающихся слева под мышкой. А если отвал из лагеря организовали не свои, то тоже глупо рассчитывать, что неизвестные друзья не предъявят счет за услуги. Бесплатный сыр, как из­вестно, бывает только в мышеловке. Если его не встре­тили и счет не был предъявлен немедленно, значит, у них возникли непредвиденные обстоятельства. А это не его проблема.

Ставр решил, что пока все складывается для него лучшим образом. От приза Хиттнера еще осталось около восьмидесяти долларов. Возле ангаров навер­няка имелась какая-нибудь забегаловка, где можно получить бутылку пива и порцию сосисок, а затем подцепить грузовик или легковушку попаршивей и договориться, чтобы подбросили до города. С этой идеей Ставр двинулся в направлении ангаров. От вер­толетной площадки туда вела рулежная дорожка, вы­ложенная из сцепленных между собой тонких сталь­ных панелей. Грунтозацепы на протекторах ботинок Ставра прочно хватались за рельеф этих пластин. Ставр прошагал примерно половину дистанции, ког­да увидел выруливший из-за ангаров плоский широ­кий автомобиль. Он влез на рулежную дорожку и по­катил навстречу. По силуэту Ставр видел, что это военная машина, но пока не мог определить, что за зверь приближается к нему.

Ставр остановился.

Он не испытывал особой тревоги, скорей — лю­бопытство. Если человека выкупают из

фильтраци­онного лагеря, значит, имеют к нему предложение. А предложение всегда можно обсудить.

Машина приблизилась настолько, что уже можно было рассмотреть не только общие очертания, но и детали конструкции. Это был «хаммер», американс­кая машина для войск особого назначения.

«Черт возьми, «хаммер», — подумал Ставр. — По­хоже, старине Хиттнеру за меня заплатили америкосы. Это интересно».

Он знал, что, где бы и против кого бы ему ни при­шлось воевать, реальными его противниками будут американцы, они же будут и союзниками — в опреде­ленных обстоятельствах.

Железо рулежной дорожки лязгало под пулене­пробиваемыми шинами. За водительским сектором лобового стекла Ставр видел абрис головы и плеч во­дителя, второе место было свободно. «Хаммер» оста­новился, обдав Ставра горячим духом работающего двигателя, бензина и масел — запах бешеных скорос­тей и действия.

Водительская дверца открылась, и из машины вы­лез крепкий, даже несколько коренастый мужчина лет тридцати — тридцати пяти. Под стать своему автомо­билю он был одет в агрессивно-милитаристском сти­ле: армейские ботинки, свободные черные штаны и майка с короткими рукавами, черный же нейлоновый жилет с объемными карманами, по которым можно

разложить множество таких вещей, которые всегда должны быть под рукой. Над клапаном левого верх­него кармана Ставр заметил звездно-полосатую на­шивку.

— Хай, я Джек Кейт. А вы один из русских пар­ней, натаскивавших в Сантильяне диверсантов и ох­рану тамошнего вождя.

— Нет, мать твою, я Индиана Джонс. 

Кейт отодрал «репейник» на клапане с нашивкой, вытащил из кармана фотографию и показал Ставру.

— Прекрасное патриотическое фото, — заметил при этом он.

На фотографии президент Агильера цеплял на куртку вытянувшегося по стойке «смирно» Ставра «Серебряный крест» — будь он неладен, награду за «выдающуюся храбрость и так далее...». Рядом со Ставром стоял Советник.

Ставр почуял, что в ноздри потянуло паленым.

— Очень красиво, — кивнул Кейт на фотогра­фию. — Ей-богу, моя мамочка прослезилась бы от сча­стья, если бы я послал ей такой снимок для семейно­го альбома.

— Кто вы? — спросил Ставр, возвращая фотогра­фию. — И что вам, собственно, от меня надо?

— Я предоставлю информацию о своей персоне, само собой, в разумных пределах. Но прежде давайте уберемся отсюда.

У Ставра не было возражений против такого пред­ложения.

Кейт съехал с рулежной дорожки и напрямик по­пер к ангарам. Ставр развалился на кожаной подушке железного сиденья, похожего на пилотское кресло вертолета. Свободный, бородатый, в пропотевшем ка­муфляже, в котором он и спал, и играл в футбол, и дрался и на котором наверняка где-то среди выгорев­ших коричневых пятен были брызги крови Буффало, Ставр отлично чувствовал себя в кабине «хаммера». Гораздо хуже он чувствовал бы себя в протокольном «мерседесе» сотрудников российского консульства: там он был бы тем, кем, собственно, и являлся, с точ­ки зрения своих: вышедшим из-под контроля сотруд­ником безопасности, которому предстоит экстренная эвакуация на родину. А на родину Ставр намеревался вернуться без их помощи.

— Я знаю тут недалеко одно тихое местечко, там мы сможем спокойно обсудить наши дела, — сказал Кейт.

— Нет проблем.

По сторонам шоссе тянулась красноватая камени­стая земля. Травы почти не было, деревья, то с раски­дистыми кронами, то узкими конусами тянущиеся вверх, росли на почтительном расстоянии друг от дру­га. Впереди на горизонте громоздился горный хребет.

Горы тоже были красноватого цвета. Только гос­подствующие пики светили тусклым золотом.

«Хаммер» свернул к автозаправке, при которой имелась закусочная.

— Здесь мы можем поговорить, — сказал Кейт, вы­лезая из машины. — Полный бак, — бросил он моло­дому стройному мулату, появившемуся возле маши­ны.

Низкий, с плоской крышей дом хозяина придо­рожного заведения был сложен из пиленого песчани­ка характерного красноватого цвета. С фасада к нему

примыкал деревянный навес, под которым стояли не­сколько столиков. Между парой ржавых бензоколо­нок и навесом росло дерево с раскидистой кроной. На дереве в развилке ветвей стояла лохматая черная коза. Она отрывала узкие жесткие листья и задумчиво же­вала их.

Ставр и Кейт уселись на дешевые пластмассовые кресла, которые, похоже, заполонили уже весь мир. Возле них появился хозяин заведения.

— Извините, — сказал Ставр Кейту, — но я голо­ден и намерен пожрать. После этого будем говорить.

— Что вам заказать?

— Я сам закажу. Денег у меня мало, но я думаю, хватит, чтобы расплатиться за порцию жареного мяса и пиво.

Хозяин принес поднос со специями и несколько бутылок пива. Затем он ушел и вернулся с двумя гли­няными мисками, накрытыми куполообразными крышками. Миски были только что вынуты из печи, отверстия в их середине курились паром, распростра­няя ни с чем не сравнимый аромат запеченного со специями мяса. Поставив миску перед Ставром, хо­зяин снял крышку: в глиняном кратере, еще сохранив­шем жар огня, шкварчали сочные куски баранины.

— Меня бешено интересует, кто вы, Кейт, и поче­му вы выкупили меня из лагеря, — сказал Ставр, энер­гично хватаясь за вилку. — Но боюсь, что, когда я это узнаю, у меня пропадет аппетит. Так что, если вы не против, нашу конференцию мы начнем со жратвы, а закончим деловыми переговорами.

— Откровенно говоря, вы не похожи на слабонер­вного, и я думаю, что мое предложение вряд ли способно серьезно испортить вам пищеварение, хотя бы потому, что оно не выходит за рамки вашей профес­сиональной деятельности.

— Вот это я и имел в виду. Я ведь не учитель бота­ники.

— Ешьте, Ставр, и получайте удовольствие. Это блюдо после риса и тушенки, по-моему, как раз то, что нужно.

— Это точно.

Ледяное пиво и жирное, шипящее мясо — что мо­жет быть восхитительнее? Ставр бешено изголодался по острым чувственным ощущениям. Кейт с сочув­ствующей усмешкой смотрел, как он безрассудно при­правляет мясо самой свирепой приправой из тех, что нашлась на столе. Отложив вилку, Ставр ел руками — очень ловко — и получал при этом особое удоволь­ствие. Когда он закончил, услужливый хозяин принес миску с водой и полотенце, чтобы он вымыл руки.

Закурив, Ставр погрузился в созерцание жизни козы на дереве. Густо разветвленная крона с узкими жесткими листьями давала и пищу, и защиту от солн­ца. На черной морде козы глаз сверкал, как стеклян­ная бусина — золотая с черной сердцевиной.

Созерцанию козы Ставр придавался вовсе не по­тому, что его не интересовало предложение Кейта. Американец оказал ему серьезную услугу и по спра­ведливости имел право требовать ответной. Пока Кейт не враг, но он в любом случае не друг, судя по тому, как он держится, американец ищет союзника. И, судя по его самоуверенному виду, он считает, что согласие Ставра у него в кармане: это или блеф, или у Кейта есть предложение, от которого Ставр не сможет отка-

заться. Он, конечно, не случайно предъявил фотогра­фию, где Ставр стоит рядом с Советником. Наверня­ка предложение будет связано с персоной Советника или с какими-то делами русской военной миссии в Сантильяне. Нет информации — Ставр ни черта не знает о том, что произошло после гибели базы «Стю­арт». Советник всегда был темной лошадкой, заранее предположить, в какой связи он интерееует Кейта, сложно. Не имея фактов, чтобы заранее просчитать возможные способы защиты и нападения, Ставр ре­шил, что ни на какие действия против своих Кейт его ни при каких обстоятельствах не поднимет, а по всем другим вариантам у американца есть шанс с ним до­говориться.

Хозяин унес грязную посуду и поставил на стол еще несколько бутылок пива и тарелку с солеными орешками.

— Для начала я попытаюсь убедить вас в том, что я не намерен давить на вас и хочу только сотрудниче­ства, — сказал Кейт.

Ставр с любопытством посмотрел на Кейта. У американца было широкое, крупное лицо, резкое и самоуверенное. Формально Кейта можно было признать красивым, но при этом он явно относился к той категории мужчин, которым трудно устанавли­вать длительные отношения с женщинами. Нежный пол отпугивает напористость и агрессивность стопро­центного мужчины, принципиально не желающего вникать в противоречивый мир тонких чувств. Ставр определил в Кейте охотника: в нем были четко обо­значены признаки человека, активно реализующего свой поисковый инстинкт. «Что бы ты сейчас ни наплел мне, Джек Кейт, подумал Ставр, — я нюхом чую, что ты нашего поля ягодища. А это значит, что ты — ЦРУ».

 —О'кей, Кейт,— сказал он, — можете грузить меня. Я готов принять информацию.

— Прежде всего, я частное лицо.

Взгляд Ставра выразил сомнение и намек на го­товность принять такие правила игры, если Кейт су­меет его убедить.

— Я владелец компании «Джей Кей Комбат Сис­теме». Главный офис в Соединенных Штатах, город Пафкипси, штат Нью-Йорк, если вас это интересует. Я торгую предметами снаряжения и спецтехникой для коммандос и спецподразделений по борьбе с терро­ризмом. Кроме того, у меня есть небольшое предпри­ятие по изготовлению снаряжения для пейнтбола. Если вы не в курсе, то это такая игра для больших мальчиков. Позволяет довольно реалистично имити­ровать боевые ситуации. Оружие стреляет желатино­выми шариками, наполненными краской.

— Я немного в курсе, — прервал Ставр. — По­здравляю, у вас отлично налаженный бизнес, сэр, но ближе к делу. Чем я могу быть вам полезен?

— Если бы я предложил вам убить одного челове­ка, как бы вы на это прореагировали?

— Отрицательно. Я не наемный стрелок.

— Правильно. Я рассказываю вам о своем биз­несе потому, что хочу, чтобы вы поняли, я не пыта­юсь нанять вас для ликвидации некой персоны. Я ищу партнера, или, если вам больше нравится, со­юзника для операции, в которой у нас с вами общий интерес.

— Звучит увлекательно. К сожалению, в данный момент я располагаю неограниченным количеством свободного времени, поэтому готов выслушать про все проблемы вашего бизнеса. Должны же вы получить за свои деньги хотя бы уши.

— Пожалуйста, вы имеете право не верить, но я действительно честный торговец оружием. У меня имеется федеральная лицензия, и я готов вам ее про­демонстрировать.

— Честное слово, Кейт, за всю свою жизнь я не продал никому даже шнурков для ботинок. А как по­купатель в данный момент я некредитоспособен. Из­вините, но честному торговцу и фабриканту пейнтбола я абсолютно не нужен. — Ставр повел носом, как охот­ничий пес, который берет след верхним чутьем. — Здесь пахнет ЦРУ. А что, разве нет?

— Отлично! — ухмыльнулся Кейт. — Я убедился, что местные острые приправы не отбили вам нюх.

— Рад, что доставил вам маленькое удовольствие. Но давайте пойдем дальше. Между нами есть один де­ликатный вопрос — деньги, которые получил за меня проныра Хиттнер. Это не были деньги честного тор­говца и фабриканта. Мы с вами уже выяснили, что моя интересная с определенной точки зрения личность не представляет никакой практической ценности для че­стного торговца и фабриканта. Это были деньги на­логоплательщиков Соединенных Штатов Америки.

— Ну насчет денег вы, возможно, и правы. Что же касается меня, то я не являюсь агентом ЦРУ. Я быв­ший сержант сил специального назначения США и бизнесмен, который сам платит налоги. Но я, не хва­стаясь, скажу, что доставил моим дружкам из Разведывательного управления столько полезных сведений, что если бы это было делом рук какого-нибудь струк­турного подразделения, то им добавили бы денег из бюджета и разрешили увеличить численность лично­го состава. А что здесь плохого? Я должен помогать своим друзьям, если хочу успешно заниматься бизне­сом. В начале нашей беседы, кажется, было замече­но, что вы не учитель пения...

— Ботаники, — уточнил Ставр.

— Но ведь и я не продавец розовых зайчиков. Я должен заботиться о том, чтобы на территории мо­его бизнеса не могла процветать никакая деятель­ность, наносящая ущерб моей стране.

— Как я вас понимаю, Кейт! — Ставр поднес к гу­бам бутылку и глотнул пива. — Ну давайте наконец разберемся, кто тут наносит ущерб интересам Соеди­ненных Штатов?

Кейт вытащил из того же верхнего кармана жи­лета несколько фотографий и через стол протянул Ставру.

— Для начала поиграем в игру «Кого мы видим на этой картинке?», — сказал он.

Ставр изобразил на лице вежливую заинтересо­ванность, давая понять, что имеющийся в прикупе у Кейта компромат вряд ли способен выбить его из сед­ла.

Но это был не компромат, во всяком случае, ком­промат не на него. «Покер фейс» Ставра моменталь­но исчезло, на его отменно породистой сухой физио­номии напряглась сеть лицевых мускулов, на впалых щеках под запущенной щетиной заиграли желваки.

— Мать твою, когда это было снято?

- На всех фотографиях автоматически простав­лены даты.

— Да, точно... Эта фотография была сделана не­делю назад, а эти... — Ставр просмотрел даты на фо­тографиях. — В течение последнего месяца.

— Вы узнаете персону, которая изображена на этих фотографиях?

— Все, Кейт, шутки в сторону. Вы отлично знаете, что это мой шеф полковник Ширяев.

— А вот и нет. Это бизнесмен Генрих Майер. Год назад он купил недостроенную военную базу на бере­гу залива. Ваши строили ее для президента Бенина, но после переворота новое руководство оказалось не­лояльным к России. Базу бросили, и Майер приобрел ее через посредника. В Сантильяне ваш шеф возглав­лял филиал российского базара стрелкового оружия. Эти сведения я получил от моих друзей из ЦРУ после того, как он появился на моей территории. Его дея­тельность не устраивает меня как торговца средней руки, бизнес которого не способен выдержать борьбу с таким сильным конкурентом. К счастью для меня, деятельность Майера не устраивает также и других, более важных, людей. Места на мировом рынке ору­жия давно поделены, и война за передел сфер влия­ния никому из нас не нужна. А моих друзей из ЦРУ беспокоит, что Майер торгует с несколькими мусуль­манскими государствами, которым запрещена прода­жа вооружения и военной техники, и снабжает ору­жием колумбийских наркодельцов и террористичес­кие группировки. Как видите, Ставр, он весьма рьяно участвует в раскачивании лодки и напрашивается на то, чтобы ему крепко дали по рукам.

— Но это дело пахнет международным скандалом!

— Не преувеличивайте, Ставр. За последнюю пару лет ваша страна подарила миру не одного такого пред­принимателя, и все, знаете ли, как-то обходится. Вонь поднимается, если журналисты пронюхают, а это слу­чается, только если работа выполнена неквалифици­рованно.

— В любом случае эта работа, Кейт, как у нас го­ворят, не на мою зарплату. Тут должен быть контакт на уровне больших боссов.

— Я понимаю, вы человек, воспитанный при то­талитарном режиме, и привыкли действовать только по указаниям своих начальников.

— В государственных учреждениях Соединенных Штатов бюрократия и субординация развиты не мень­ше, чем у нас. Что дальше?

— Вы способны признать, что у человека могут быть личные интересы?

— Я уже кое-что понял, Кейт. Вы мне изложили цели явные, ну давайте выкладывайте теперь тайные. В чем ваш личный интерес в этом деле, кроме устра­нения конкурента?

— Я не хочу, чтобы дело Майера приобрело офи­циальный характер. Сюда набегут зубастые парни из ЦРУ, каждый вцепится в свой угол одеяла и потащит его на себя. Регион, который я контролирую, лако­мый кусок, и я запросто могу его лишиться. Кроме того, в будущем году кончается моя лицензия, а у меня есть сильные враги, и мне не так-то просто будет ее продлить. Поэтому я хочу оказать важную услугу кое-кому из моих друзей. Я преподнесу им дело Майера как отлично испеченный блин.

— И по какому рецепту вы собираетесь печь этот блин? — поинтересовался Ставр.

— С Майером должны разобраться свои. С вашей точки зрения, он — бывший чиновник, ограбивший свою страну и удравший с награбленным. Москва все­гда была крута на расправу, но в данном случае могут возникнуть проблемы. У мерзавца наверняка есть очень мощное прикрытие. Ведь оружие по-прежнему идет из России. Меня устроит любой сценарий опе­рации, лишь бы русские взяли на себя и исполнение, и ответственность.

Ставр задумался. Он сидел, положив ноги на со­седнее кресло, и машинально смотрел на козу, пере­бравшуюся с развилки дерева выше. Переступая раз­двоенными копытцами по толстой ветке, она паслась, как на лугу.

— Я видел места, где были только песок и кам­ни, — сказал Ставр, — козы там жевали полиэтилено­вые пакеты. Я ничего не обещаю вам сейчас, Кейт. Я должен увидеть его базу.

— О'кей, я организую вам возможность увидеть все собственными глазами, — ответил Кейт. — Вам на­верняка не терпится добраться до удобств цивилиза­ции.

— Это точно. — Ставр выразительно поскреб под подбородком.

Закат был фантастическим. Раскаленный шар сол­нца отвесно падал в море. Ставр тысячу лет не видел столько воды и такого безумия красок. Неширокое, но весьма благоустроенное шоссе с засаженной паль­мами разделительной полосой бежало берегом моря. Впереди прояснялись очертания города. Синева моря. Корабли в порту. Торговые улицы и отели в цивили­зованном центре, отличные шоссе и белые, утопаю­щие в зелени виллы европейцев и преуспевающих местных дельцов. На окраинах — кривые узкие улоч­ки, в окнах грязных лавок тускло мерцают керосино­вые лампы.

Кейт снимал апартаменты под офис и жилье в од­ном из отелей. Он называл это своей штаб-квартирой.

Затянувшееся бездействие, отсутствие допинга эк­стремальных событий обычно вгоняло Ставра в тоску и раздражение. Он предпочитал быстрый темп и рез­кую смену обстоятельств. С этой точки зрения сегод­няшний день сложился наилучшим образом. Всего не­сколько часов назад, сидя в карцере в ожидании рас­стрела, он даже вообразить не мог, что вечером окажется почти за тысячу километров от лагеря и при­строит свою задницу в мягкое кресло на колесиках в представительстве фирмы «Джей Кей Комбат Сис­теме», которая служит крышей для агента ЦРУ Джека Кейта. В этом Ставр был абсолютно уверен, несмотря на все упорные усилиям Кейта откреститься от своих друзей.

Войдя в офис, Кейт сразу направился к факсу и погрузился в просмотр сообщений, полученных в его отсутствие. Через другую дверь в комнату вошел чернокожий слуга. Кейт молча показал ему два пальца. Слуга вышел и снова вернулся, прежде чем его хозяин успел закончить чтение факсов. Он по­ставил перед Ставром и Кейтом по стакану виски со льдом.

— Считаю, что на сегодня все мои обязанности по отношению к вам выполнены, — сказал Кейт, подхо-

дя к столу, возле которого Ставр рухнул в мягкое крес­ло на колесиках.

Кейт сунул руку в один из своих многочисленных карманов, достал перегнутую пополам и стянутую ре­зинкой пачку денег, отсчитал несколько купюр и по­ложил на стол перед Ставром.

— Решите сами, как вам провести сегодняшний вечер. А мне надо заняться делами.

Ставр с интересом посмотрел на деньги.

— Будьте уверены, Кейт, — сказал он, — я потра­чу ваши доллары с максимальным толком. Но я не уве­рен, что бармены, проститутки и водители такси пре­доставят мне чеки, которые вы сможете подколоть к отчету о расходовании наличных сумм.

— На этот счет можете не беспокоиться, — улыб­нулся Кейт. — Вместо чеков я предоставлю фотома­териалы.

— В таком случае я хочу для начала вымыться, по­бриться и сменить одежду. Иначе репортаж не потя­нет на пятьсот долларов.

— Луиш поможет вам решить все проблемы. Он вас побреет, и пострижет, и даже вымоет. Дайте ему денег и объясните, что вы хотите из одежды, Луиш все купит.

Ощущение, которое испытал Ставр, погрузив­шись в ванну, было сравнимо только с оргазмом. Каж­дая пора засасывала воду, как насос. Ему даже пока­залось, что уровень воды в ванне понизился, — тело впитывало ее, как кусок поролона. Через несколько минут мускулы расслабились. Он ушел в бездумное блаженство плода в утробе матери. Прошла целая вечность, прежде чем Ставр поше­велил пальцами ног.

12

Слава богу, прошли те времена, когда достать кир­пич или доски для пола было неразрешимой пробле­мой. Базы ломились от разнообразного строительно­го материала — только плати. А цены были ломовые. Для того чтобы отстроить заново усадьбу лесника, Шу-ракену пришлось бы выложить большую часть денег, полученных за сантильянский контракт.

Правление леспаркхоза предложило Шуракену должность главного лесничего. Такой вариант устра­ивал его со всех точек зрения. Лесничего в леспаркхо-зе не было уже несколько лет. Два поколения семьи прежнего вымерли от пьянства, а внуки, как беспри­зорные щенки, раскатились по свету. Поселковые на­бросились на опустевший, стоящий в лесу на отшибе дом и быстро ободрали его до голого сруба. Когда по колено в снегу Шуракен добрался до заброшенной усадьбы лесника, он увидел почерневший сруб без крыши, с проломами окон. На первый взгляд сруб казался крепким старичиной, которому сноса нет. Но, постучав по бревнам пяткой топора, он понял, что сердцевина превратилась в труху и сруб не разметало только потому, что вековые ели защищают усадьбу от порывов ветра.

Шуракен был не из тех, кто болтается по жизни не пришей кобыле хвост, чем бы он ни занимался, он делал это всерьез. Как главный лесничий, он получил во владение заброшенную усадьбу и начал готовиться

к строительству нового дома. Для деловых поездок он купил в Южном порту «Ниву».

Поселковые заметили, что каждый день эта заля­панная грязью темно-зеленая «Нива» ненадолго ос­танавливается возле «Колоска».

Нинка не забыла обиды. Обслуживая Шуракена, она была с ним подчеркнуто официальна и жестоко неразговорчива. Поселковые тетки ужасно пережива­ли, что Нинка гнобит хорошего мужика, и осуждали за то, что она бог знает что о себе воображает. Факт ежедневной покупки Шуракеном батона хлеба и кол­басы обсуждался наряду с перипетиями мексиканских сериалов.

Шуракен постепенно втягивался в новые дела и заботы. В лесу, как раз между усадьбой и задними дво­рами поселка, он наткнулся на вольер с пятнистыми оленями. Штук семь самок и два рогача-самца, один матерый, другой помоложе, лежали или, разрыв снег, ковыряли копытами мерзлую землю. Любовь к живот­ным у Шуракена, естественно, распространялась в ос­новном на собак и лошадей, тяга к которым у него была наследственной, от прадеда-кучера, прославив­шегося бешеной ездой и знанием своего ремесла. С дикими животными Шуракену сталкиваться не слу­чалось. Даже в Африке их со Ставром занесло в такое место, где непрекращающаяся война разогнала и из­вела все живое. Они видели только тощих свиней и коз, не считая, конечно, змей и скорпионов, но на них дружелюбие Шуракена не распространялось. Олени, рыжеватые, в белых пятнышках, как солнечных бли­ках, сначала показались Шуракену очень красивыми, но, присмотревшись к ним, он понял, что животные истощены до предела. Они тихо стянулись к нему и стояли, отделенные сеткой, как покорные узники, ут­ратившие надежду на милосердие. В их прекрасных темных глазах горел исступленный огонь голода.

Как издевка, посреди вольера красовалась затей­ливо, с фантазией срубленная кормушка с резными коньками на крыше. Столбы и доски яслей были из­глоданы. У Шуракена защемило сердце от жалости и гнева. В первый момент он собрался сбить с ворот во­льера замок и выпустить оленей, чтобы сами нашли себе корм в лесу. Но затем он решил, что раз он теперь тут должностное лицо, то разбираться с этой ситуа­цией должен иначе. От вольера он пошел прямо в правление леспаркхоза, намереваясь выяснить, кто отвечает за оленей, и для начала избить его так, чтоб родная мать не признала.

— Ты че, Гайдамак, разошелся из-за этих коз­лов? — искренне удивился директор. — Пробовали мы их выпускать, не уходят они в^лес, паразиты. Привык­ли на всем готовом. Одна головная боль от них. Один отдыхающую из пансионата боданул. Она, дура, бу­лочкой его пришла кормить. Другой на дорогу выско­чил. Из-за него иномарка в дерево шмякнулась, нам пришлось возмещать. А кормить их — в бюджете ста­тьи нет. Вначале указание спустили охотхозяйство организовать, а тут перестройка. Слава богу, кабанов привезти не успели.

— Но кормить все равно надо. Живые же твари!

— Живые, согласен. Вот ты этим и займись. Ты у нас главный лесничий? Значит, олени теперь твои.

Понятно. Выходит, бить морду некому. Да и оле­ням от этого лучше не станет. Шуракен зачалил к

«Ниве» прицеп и поехал в Москву на ипподром за се­ном. Заплатив наличными, он загрузил прицеп бри­кетами прессованного сена. Привез. Набил кормуш­ку, посмотрел, как олени накинулись на корм, и по­шел рубить орешник и тонкую березовую молодь. Шуракен навязал из веток веников и развесил под крышей кормушки.

Через несколько дней Шуракен договорился, что на ипподроме ему продадут десять тонн некондици­онного сена, выписал счет и явился с ним в правле­ние. С директором он столкнулся на крыльце. Тот то­ропился и вышел в распахнутом кожаном пальто на меховой подстежке.

— Нет у меня сейчас времени заниматься твоими козлами, — заявил он Шуракену. — Иди к главбуху. Если она согласится оплатить, я подпишу.

Директор подхватил длинные полы пальто, загру­зился в «вольвешник» и с пробуксовкой стартанул за поворот мимо скульптуры оленя из раскрашенного гипса.

Главный бухгалтер Верка и Райка, директорская секретарша, обрадовались появлению Шуракена. На гулянке по случаю его возвращения Нинка, можно сказать, побила их. Но теперь на своей территории они, особенно Верка, почувствовали себя хозяйками положения.

Улыбаясь Шуракену, Верка рассказала ему, как ей очень даже жаль бедных оленей. Но она не собира­лась в ущерб своим интересам слишком быстро най­ти деньги, чтобы купить сено.Шуракена пригласили зайти завтра. Назавтра Верка улыбалась еще откровеннее. Стройная Райка впорхнула в бухгалтерию с горячим чайником. Обе были разодеты, как на Восьмое марта, а запах духов вился вокруг Шуракена даже тогда, ког­да он вышел на улицу.

Проблемы он не решил.

В следующий раз Верка посетовала на то, что вто­рые сутки без сна рассчитывает зарплату рабочим ле­сопилки. Уговаривая заглянуть завтра, она то и дело поглядывала на экран видеосистемы, где шла «Эмма­нуэль», потом вновь переводила взгляд на Шуракена и опускала ресницы с каким-то сокровенным выра­жением.

Пытаясь оттянуть момент, когда снова придется ехать на ипподром и за наличняк покупать краденое сено, Шуракен каждое утро лез с топором в занесен­ный снегом орешник. Заготовка веников для оленей с успехом заменяла привычную физзарядку.

Очередной визит в бухгалтерию ознаменовался маленькой победой. Верка изыскала возможность оп­латить две тонны сена. Райка ехидно заметила по это­му поводу, что к тому времени, когда Шуракен полу­чит свои десять тонн, он женится на Верке.

Весть распространилась. Уже на следующий день поселковые тетки предупредили Нинку, что того и гля­ди стервы из «управы» уведут у нее мужика.

— С чего вы взяли, что он мой? — спросила Нинка.

— Ну твой или не твой, а каждый день у тебя кол­басу покупает. Это что, просто так, что ли? — ответи­ла баба Маня.

— Да у меня тут полпоселка каждый день за вод­кой толчется. Что мне теперь, за всех замуж выходить?

Пусть Райка с Веркой хоть из трусов выскочат, мне на­плевать.

Через пять минут на дверях «Колоска» висел за­мок.

Баба Маня увидела, как Нинка в своей импорт­ной дубленке несется в направлении «управы», раз­брызгивая каблуками мокрый снег на дороге.

Канитель с оплатой сена наконец сдвинулась с мертвой точки. За подписанным счетом Шуракен явился с тортом и бутылкой вина.

— Как это понимать? — надув губки, спросила Верка и посмотрела на него из-под старательно удли­ненных особой тушью ресниц. — Нет, я не могу это принять. И так уж всякое болтают.

Шуракен уже знал про «вольвешник» директора, полученный от созидателей особняков из красного кирпича в благодарность за проданный под застрой­ку лес. Поэтому он чуть было не пошутил, чта даже следствие не признает за взятку торт и бутылку вина, но вовремя прикусил язык, заметив висящий на ве­шалке Веркин полушубок из черно-бурой лисицы.

Верка имела в виду совсем другое. Она взяла нож­ницы и — чик! — разрезала шпагатик на коробке с тор­том.

— Чтобы про нас на поселке не болтали лишне­го, — вздохнула она, — придется нам, Сашуля, при­гласить Райку пить чай.

Шуракен быстро прикинул, что раз женщин за столом будет двое, то, оставаясь пить чай, он ничем не рискует, а если от чаепития откажется, то опреде­ленно заплатит за остальные восемь тонн сена свои деньги. Желтая штора на окне бухгалтерии была задерну­та. Горела настольная лампа. Верка и Райка разомле­ли от сладкого вина, кремового торта и душевного сердцебиения. Коленка главбуха прижималась к ноге Шуракена. Верка бросала на Райку гневные взгляды, но секретарша не спешила исчезать. Шуракен не за­бывал подливать ей вина, подносил огонь к сигарете, разговор складывался интересный, без неловких пауз. Райка была на целых три года моложе Верки. Созна­вая свое преимущество, она то сокровенными движе­ниями натягивала на тощие бедра короткую юбку, то смотрела на Шуракена с девичьим восторгом — в об­щем, намекала на то, что она еще совсем свежак.

До конца рабочего дня оставалось минут сорок. В это время никто в правление ни за каким делом не сунулся бы — поздно. Но дверь общего для бухгалте­рии и директорского кабинета «предбанника» вдруг хлопнула, и послышались женские шаги. Гневно зас­тучали каблуки.

Райка и Верка переглянулись. Управленческие де­вушки мгновенно заключили договор о перемирии, дружбе и взаимопомощи против общего врага.

Дверь резко распахнулась. Через порог в бухгал­терию шагнула Нинка. Лицо у нее горело, выбившие­ся из-под шали волосы завились кудрями, как после бани. Райка с Веркой сразу догадались, что она не на попутке подъехала, а проскакала полкилометра по шоссе от поселка до правления на своих каблуках.

— Стучаться надо, — сказала Верка. — Здесь тебе не магазин, чтоб двери ногами открывать.

— А что такое? Помешала чаи гонять или винище пьянствовать? А-а-а, у вас дорогой гость в светелке.

— Тебе чего надо, Нин? — спросила Верка.

— Машина мне нужна на завтра на базу ехать.

— Ты что, с дуба рухнула? Не знаешь, что машину с утра надо заказывать? И вообще, рабочий день уже кончился.

— Полчаса еще до конца рабочего дня. Давай, Рай­ка, бумагу, я заявку на машину напишу.

Райка вопросительно глянула на Верку и, полу­чив поддержку, осталась сидеть на месте. Нинка машинально уперла руки в бока.

— Ну что, — спросила она, — работать будем или развратом заниматься?

Шуракен встал из-за стола.

— Спасибо, девочки. Хорошо с вами было, но мне пора.

Не глядя на Нинку, он вышел.

В воздухе остро пахло морозцем и хвоей. Из окна бухгалтерии на сугроб падал желтый прямоугольник света. Какая была бы мирная картина, если б стекла не звенели от пронзительных голосов. Женщины выс­казывали все, что они думают друг о друге.

Шуракен спустился с крыльца, достал сигареты и закурил. Он подошел к «Ниве», попинал баллоны и привалился к крылу.

Ругань была по-своему увлекательным занятием, но Нинка решила не доставлять управленческим стер­вам лишнего удовольствия. Она ушла победительни­цей. Основная цель рейда была достигнута: Нинка подняла Шуракена на крыло и прогнала с насижен­ного места. Но огонь еще не угас, в Нинке все клоко­тало от возмущения, когда она вышла на крыльцо и увидела Шуракена и его «Ниву».

 — Ждешь? — бросила она. — Ну иди, возвращай­ся к своим... Нашел красавиц — у одной ноги, как ма­каронины, у другой голос, как у кошки, и обе пробля-ди такие, что любому дадут, кто попросит.

— Садись. — Шуракен открыл дверцу машины и бросил окурок в снег. 

Нинка не заставила просить дважды. Она села в машину с достоинством высокой, статной женщины и скинула с головы шаль. Закрыв ее дверцу, Шуракен обошел «Ниву» и забрался за руль.

Нинка теперь самостоятельно выгребала на стре­жень жизни. Уровень «Колоска» обидно не соответ­ствовал ее размаху, но, чтобы начинать собственное дело, была нужна поддержка, защита, потому что в этом приспособленном под мужиков мире женщине в одиночку не пробиться. Когда в поселок вернулся Шуракен, Нинка решила, что дождалась наконец сво­ей судьбы, но что-то между ними не складывалось. Судя по той сцене, которую она застала в правлении, разбираться с этим надо не теряя времени, иначе она рискует потерять свое счастье.

Темное, уже совершенно ночное шоссе бежало че­рез лес. На коротком отрезке пути между централь­ной усадьбой леспаркхоза, на которой располагалось правление, и поселком оно делало два крутых пово­рота. Когда машина прошла первый, Нинка сказала:

— Саша, мы с тобой вроде не чужие, да? Могу я напрямик спросить?

— Можешь.

Шуракен снизил скорость.

— Ты все еще обижаешься, что я не дождалась тебя, когда ты уехал в училище? Но это же было десять лет назад. Мы были такие дураки, ничего про жизнь не понимали. А ты даже не сказал, что хочешь, чтобы я тебя ждала.

На отрезке прямой дороги между поворотами Шу­ракен съехал на обочину и остановил машину.

— Нина, — сказал он, — я боюсь, что очень оби­дел тебя тогда. Да и сегодня нехорошо получилось. В общем, я тебе скажу все как есть. Прости, но у нас ничего не получится. Я люблю другую женщину.

Вещее женское сердце говорило Нинке, что у нее есть соперница, но она считала, что выбор еще не сде­лан и надо бороться за свое счастье. Теперь ей не ос­тавалось ничего, кроме как с достоинством пережить крах своих надежд.

И так случилось, что через несколько дней после этого разговора Нинка увидела, как из автобуса, при­шедшего из Москвы, вылезла красивая рыжеволосая девушка с небольшим чемоданом. Нинка сразу почув­ствовала, что эта девушка приехала к Шуракену.

Жене показали дорогу, которая вела к дому Шуракена в лесу. Калитка была открыта, она вошла во двор, поднялась на крыльцо и постучала. В ответ в доме залаял щенок. Женя села на крыльцо и стала ждать.

Шуракен вернулся, когда наступили ранние зим­ние сумерки. Он подъехал к усадьбе и, открыв ворота, вдруг увидел Женю. Она сидела на крыльце и смотре­ла на него. Шуракен бросился к ней, обнял.

— Женька!.. Ты давно ждешь? Замерзла? Шуракен открыл дверь. Дуст бросился к нему с

бурными приветствиями, но хозяин в первый раз не обратил на него внимания. Шуракен смотрел на Женю и не верил, что все это наяву, она действительно здесь с ним.

— Имей в виду, если ты меня сейчас прогонишь, больше никогда не увидишь, — сказала Женя.

Шуракен обнял ее так, чтобы больше уже никогда не отпускать. Прижимаясь к груди Шуракена, Женя повернула голову и сквозь слезы увидела на стене раму с фотографиями. Это были те самые фотографии, ко­торые висели у Ставра и Шуракена на стенах их кот­теджа в Сантильяне. Женя никогда их не видела. Это были фотографии из той жизни, в которой Женька не знала своих друзей. И там они, счастливые, красивые, как черти, рисующиеся своим авантюрным видом и оружием, стояли на фоне своего «крокодила» и бое­вых вертолетов, занимались какими-то своими дела­ми. И она вдруг почувствовала бешеную ревность к той их жизни, которая сохранилась на этих фотогра­фиях.

13

Мощный «рендж-ровер» на хорошей скорости шел по обширной долине, пересеченной многочис­ленными следами колес. На месте высохших озер сре­ди камней и причудливых глинистых гребней светле­ли грязно-серые клочья солончаков.

На покрытом плотным слоем пыли лобовом стек­ле отчетливо выделялся расчищенный дворниками сектор. Окна и люк были закрыты, кондиционер дер­жал внутри кабины приятную прохладу.

Арисса сидела, откинув назад спинку кресла и упе­ревшись подошвами коротких сапожек в приборную

доску. Боковым зрением Макс видел ее колени, на ко­торых натянулась ткань свободных полотняных брюк. Слегка повернув голову, он мог видеть, как под тон­кой черной майкой Ариссы прорисовываются тугие груди. Майка с узкими бретельками оставляла откры­тыми изящные плечи и длинные, гибкие руки. Вос­поминания о том, как эти руки стимулировали его страсть, были еще очень свежи.

Прежде Арисса была порнозвездой, несколько месяцев назад хозяин Макса выкупил ее у импреса­рио и привез к себе в «Гранд Риф де Корай» как бе­зумно дорогое породистое животное. С прошлых вре­мен у Ариссы сохранилась куча омерзительных при­вычек и полное отсутствие тормозов. Ее выходки действовали Максу на нервы. Но эта проклятая сука распространяла вокруг себя заразные сексуальные флюиды такой концентрации, что рядом с ней лю­бой мужчина начинал беситься, ощущая в себе су­персамца. Хозяин взял ее с собой на охоту, потому что там ему устроили встречу с нужными людьми и он рассчитывал, что присутствие Ариссы вызовет у них размягчение мозгов и они станут сговорчивее. Труд­но сказать, какую роль сыграли чары Ариссы, но проект аферы с крупной партией оружия показался новым деловым знакомым хозяина настолько инте­ресным, что они приняли приглашение продолжить переговоры в его резиденции на базе «Гранд Риф де Корай».

Когда боссы со своими телохранителями забра­лись в вертолет, обнаружилась перегрузка. Кто-то дол­жен был покинуть борт. Макс сказал, что не имеет ничего против, чтобы прокатиться на машине.

— Меня уже тошнит от вертолетов, — вдруг зая­вила Арисса и залезла в машину Макса.

Таким образом, поездка на охоту сложилась для Макса исключительно удачно. Его трофеи — две го­ловы воинов племени ва-за-банга — лежали в рези­новых мешках в багажнике «рендж-ровера». К тому же Арисса сочла, что из всех имеющихся в пределах досягаемости мужчин он наиболее подходящий парт­нер для реализации сексуальной энергии, накоплен­ной во время опасной и ни с чем не сравнимой по жестокости охоты на покрытых цветными рубцами магических татуировок, черных, как дьяволы, ва-за-банга.

Сейчас, сжимая руль и следя за тем, чтобы не пе­ревернуться, налетев на камень или попав колесом в яму, Макс вспоминал неожиданные позы, которые принимало гибкое тело Ариссы, давая ему возмож­ность насладиться зрелищем своего члена, входяще­го в нее. Макс самодовольно ощущал, что его дружок не успокоился и только ждет команды. Это возбужда­ло его мужское тщеславие, и Макс подумывал, не по­казать ли еще раз наглой суке, что с Сибирью шутить не стоит. Макс помнил, как пацаном в своем родном Омске ходил с отцом в баню и там мужики на спор поднимали членом чайник с водой; папаша был в этом деле непревзойденный чемпион.

Так и не решив, стоит или не стоит ему еще раз отодрать Ариссу, Макс вытащил из кармана зелено­вато-серой кивларовой бронекуртки с короткими ру­кавами плоскую бутылку джина и, свинтив пробку, поднес к губам.

— Будешь? — глотнув, предложил он Ариссе.

— Я не пью солдатского пойла.

— Как хочешь.

Макс сделал еще глоток и убрал бутылку. Рука в черной кожаной перчатке с обрезанными пальцами решительно опустилась на бедро Ариссы.

— Убери свою поганую лапу! Не воображай, что тебе будет обламываться всякий раз, когда у тебя заторчит. 

Не убирая руку, Макс ухмыльнулся и получил хле­сткий удар тыльной стороной ладони по глазам.

— Сука, блядь! — по-русски заорал Макс и неволь­но выпустил руль.

Машину бросило в сторону.

— Русская свинья! — огрызнулась Арисса.

— Никогда больше так не делай, — мрачно сказал Макс.

— Да пошел ты в задницу!

Арисса не ограничилась бы этим заявлением, если бы ее внимание не переключилось на стоящие впере­ди поперек дороги грузовик и легковую машину. Воз­ле них двигались люди, но Макс и Арисса были еще слишком далеко, чтобы разглядеть, что там происхо­дит.

— Лучше объехать, давай сворачивай, — приказа­ла Арисса.

— Здесь я решаю, что делать.

Макс продолжал вести «рендж-ровер» по наезжен­ной колее. Приблизившись, они увидели человек семь африканцев в военной форме, обыскивавших троих белых, среди которых была женщина.

— Что происходит, мать твою? — спросила Арисса.

— Наверно, проверка документов.

Солдаты оттащили отчаянно сопротивляющихся белых от их машины и открыли по ним огонь из авто­матов. Корчась от попадавших в них пуль, двое муж­чин и женщина повалились на землю. Черные подо­шли к ним и добили выстрелами в упор.

— Посмотри, что эти гады сделали! — завизжала Арисса. — Они же убили их!.. Убили белых!

Солдаты стояли на дороге и смотрели на прибли­жающийся «рендж-ровер».

— Сейчас не будь идиоткой, — сказал Макс, — де­лай то, что я тебе прикажу.

— У меня есть револьвер.

— Не вздумай им пользоваться.

Макс вытащил из кобуры на бедре «Магнум-44», в барабане которого сидели шесть патронов, положил револьвер между сиденьями. Затем он передвинул под руку ножны на поясе и до половины вытащил нож.

— Когда я прикажу «ложись», быстро пригнись под щиток.

Макс сбросил скорость и спокойно подъехал к солдатам. Казалось, его ничуть не волновало то, что у него на глазах они только что расстреляли людей из легковой машины. Двое черных с разных сторон по­дошли к «рендж-роверу».

Макс вдавил клавишу на приборной панели, стек­ло левого окна опустилось. Черный оперся на дверцу «рендж-ровера» и попытался заглянуть внутрь, его на­парник наклонился к противоположному окну, во все глаза пялясь на Ариссу.

— Покажите документы.

Макс сделал вид, что лезет в боковой карман жи-

лета. Левой рукой он выхватил нож и, коротко раз­махнувшись, всадил солдату в яремную впадину.

— Ложись!!! — заорал Макс.

Арисса нырнула вниз и обхватила руками голову.

Правой рукой Макс схватил лежащий между си­деньями револьвер и выстрелил в черную морду за стеклом противоположного окна.

На Ариссу обрушились осколки стеклами полете­ли брызги крови.

Макс распахнул дверцу и выскочил из машины. Он даже не пытался укрыться за «рендж-ровером». Стоя во весь свой рост под метр девяносто и держа револьвер полицейским способом — в обеих руках, — он сделал первые три выстрела. Все три пули попали в цель. Макс перевел прицел на следующего солдата. Тот попытался опередить его очередью из автомата, но пуля Макса разорвала ему грудь, и очередь ушла мимо цели.

Последний оставшийся в живых солдат в ужасе от­бросил автомат и кинулся бежать. Ему казалось, что револьвер высокого белого человека уперся ему в спи­ну. Он просто чувствовал ствол между лопаток.

Но Макс уже вернул «магнум» в кобуру, хотя в ба­рабане оставался еще один патрон. Он спокойно смот­рел, как черный несется, прыгая из стороны в сторо­ну, словно антилопа.

Не слыша больше стрельбы, Арисса подняла го­лову. Вначале она увидела пару пробоин в лобовом стекле, а затем атлетическую спину Макса и удираю­щего черного, фигура которого стремительно умень­шалась в размерах. Макс открыл дверцу багажника, достал кожаный чехол и расстегнул на нем молнию.

Черный почти перестал шарахаться. Он понимал, что дистанция слишком велика, чтобы попасть в него из револьвера.

Арисса вылезла из машины и наблюдала, как Макс быстро и точно собирает винтовку. Макс вытащил из чехла оптический прицел и вставил его в продольные парные бороздки на покрытом специальным матовым напылением корпусе оружия.

Почувствовав себя вне опасности, черный замед­лил бег. Он задыхался от напряжения и ни с чем не сравнимой радости спасения.

Макс вложил в патронник один патрон, защелк­нул затвор и поднял винтовку к плечу. Поведя ство­лом, он поймал черного в прицел. Оптика приблизи­ла цель, и Макс увидел, как черный повернулся к нему лицом и сделал общепринятый оскорбительный жест. Палец Макса плавно нажал на спуск.

Крупнокалиберная пуля попала черному в сере­дину груди и вышла через спину, вырвав кусок позво­ночника.

Фигура черного, едва различимая в желтовато-се­ром пространстве долины, рухнула и больше не под­нималась.

— Хочешь присоединить его башку к своей кол­лекции, Макс? — спросила Арисса. — Интересно, за­чем они тебе понадобились? А, поняла — два пальца в ноздри и можно в кегельбан ходить.

Макс хмуро посмотрел на нее, разобрал винтовку и уложил в чехол. Он был серьезный человек, и чув­ство юмора у него напрочь отсутствовало.

Теперь путешествие стало менее комфортабель­ным: из-за разбитого стекла кондиционер не справ­лялся с жарой в салоне. Вскоре Арисса начала брезг­ливо принюхиваться.

— Что за дрянью от тебя несет? — спросила она.

— Это от тебя.

— Придурок, ты хочешь сказать, что от меня мо­жет так вонять?! 

-Да.

— Совсем рехнулся? Даже если я год не буду мыть­ся, от меня не пойдет такой вони! Что, мать твою, во­няет?

— Мозги.

— Чьи мозги, твои? Ты что, не сдержался и слу­чайно о чем-то подумал? Останови машину, скотина, надо посмотреть, наверно, развязался мешок, в кото­ром ты везешь свои поганые головы.

— Это не головы. Воняют мозги того черножопо­го, которого я пристрелил возле машины. Его мозги попали тебе на волосы и майку.

Арисса мгновенно содрала с себя майку и выш­вырнула в окно. Но это не успокоило ее. Она завиз­жала и начала биться, как будто сбрасывала с себя не­существующих насекомых. Никто не смог бы вести машину, имея рядом совершенно слетевшую с тормо­зов психопатку. Макс остановил «рендж-ровер» и вы­волок брыкавшуюся Ариссу из салона, она успела его укусить. Макс дал ей пару затрещин — исключитель­но в терапевтических целях — и привел бывшую пор­нодиву в чувство, вылив ей на голову канистру драго­ценной пресной воды. Всю оставшуюся дорогу они молчали. Макс был рад, что, разрядившись, Арисса впала в мрачное оце­пенение. Макс не любил трепаться, а сейчас вообще онемел, потому что любое слово могло спровоциро­вать Ариссу на возобновление истерики.

Наезженный машинами трек вывел на шоссе. По обеим сторонам появились низкие пальмы и густые заросли пыльной зелени. Вскоре Макс свернул с ос­новной магистрали на узкое шоссе. В конце оно дела­ло резкий зигзаг. Повороты были намеренно сплани­рованы с таким расчетом, чтобы вынудить водителя сбросить скорость. После последнего поворота корот­кий отрезок шоссе упирался в глухую плиту ворот. Ни одна машина не сумела бы набрать на этой дистан­ции скорость, достаточную, чтобы протаранить их. Железобетонная стена с растянутой по верху спира­лью колючей проволоки, бронированные ворота и зигзаг были первым оборонительным сооружением базы «Гранд Риф де Корай». Макс остановил «рендж-ровер» и, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю, стал ждать, когда охрана опознает его машину и от­кроет ворота.

— Может, дать тебе мою куртку или майку? — хму­ро спросил он, покосившись на обнаженную грудь Ариссы.

— Пошел в задницу, — вяло огрызнулась она.

Тяжелая плита ворот отъехала в сторону. За ней от­крылось абсолютно голое пространство, в дальней точке которого торчал небольшой стеклянный пави­льон. Позади него синело море.

Проехав через ворота, Макс кивнул охраннику в

пятнистой униформе, вышедшему из двери дежурно­го помещения.

Солнце ослепляло, отражаясь от стеклянных плос­костей павильона. Перед ним располагалась выложен­ная бетонными плитами автостоянка. Макс вылез из машины, открыл дверцу багажника и выволок боль­шой кожаный баул, при этом вывалился мешок из прорезиненной ткани. То, что лежало в мешке, тяже­ло ударилось о плиты с каким-то особенно неприят­ным глухим звуком. Макс поднял мешок и кинул его обратно в багажник. Когда Макс вынимал чехол с вин­товкой, возле машины появился человек в светлых брюках и белой рубашке с короткими рукавами. На кармане висела карточка с надписью «секьюрити». Макс отдал ему ключи от автомобиля.

— Отгони машину в гараж, пусть вставят стекло. А мне подгони другую. Я поеду в город. — Макс заб­росил на плечо лямку баула и направился к стеклян­ному павильону.

Ниже автостоянки располагалась круглая площад­ка для посадки вертолета. Сейчас там стоял вертолет хозяина, он был того непередаваемо роскошного, глу­бокого черного цвета, какой отличает обычно очень дорогие автомобили. С высоты автостоянки открывал­ся вид на четко разделенную на две зоны базу «Гранд Риф де Корай». Большую ее часть составляла утопаю­щая в постоянно орошаемой фонтанами зелени рези­денция босса. Центром ее был двухэтажный бело-розовый дом — сверху была видна его покрытая пале­вой черепицей кровля. Стена из глыб дикого камня отделяла резиденцию от прибрежной зоны. Там стоял дом для обслуги, у самого причала были смонтированы два сборных металлических ангара того невыра­зительного серо-голубого цвета, который в каталогах красок обозначается как цвет NASSA. От причала в глубину залива уходили два пирса. У одного из них покачивалась на ленивой волне яхта, к другому сей­час швартовался сторожевой катер.

Заметив, что в салоне есть пассажир, секьюрити, которому Макс отдал ключи от «рендж-ровера», обошел машину и открыл дверцу. Он увидел задран­ные на приборный щиток длинные ноги Ариссы в сапожках на высоких каблуках. Бедро было перехва­чено черным ремнем кобуры, из которой выглады­вала плоская рукоятка пистолета. Быстрым и очень точным движением Арисса перебросила ноги со щит­ка сразу на хромированную трубу подножки и соско­чила на землю. Прямо перед носом секьюрити под­прыгнули тугие, торчащие врозь груди с заостренны­ми и словно постоянно возбужденными сосками. Глаза охранника сверкнули за стеклами солнцезащит­ных очков, но он тут же стер со своего лица всякое выражение.

Арисса догнала Макса у дверей павильона, и они вместе вошли в прохладное помещение, приятно за­тененное тонированными стеклами. Внутри павиль­она был лифт.

Макс и Арисса вошли в стеклянную кабину. Она бесшумно заскользила вниз по прозрачному элевато­ру, смонтированному на отвесном срезе скалы.

Обсаженная пальмами и непрерывно цветущими деревьями аллея вела к прекрасной вилле — двухэтаж­ному зданию из розового мрамора, гармоничной и весьма респектабельной архитектуры.

Дежуривший в вестибюле охранник, в белой ру­башке с короткими рукавами и узким черным галсту­ком, внешне никак не прореагировал на появление полуголой Ариссы.

— Господин Карин, — обратился он к Максу, — господин Майер приказал вам явиться к нему сразу, как только вы приедете.

— Я понял. — Макс сбросил с плеча баул и, опус­тив его на пол, положил сверху чехол с винтовкой. — Позаботьтесь, чтобы кто-нибудь отнес это ко мне.

Макс поднялся в офис.

— Фанхио, где хозяин? — спросил он высокомер­ного молодого человека в очках «лектор», исполняю­щего обязанности секретаря, но предпочитающего на­зывать себя бизнес-организатором.

— Господин Майер в баре со своими гостями. Сей­час я сообщу ему о вашем приезде.

Выслушав по телефону ответ Майера, Фанхио важно сказал:

— Господин Майер приказал, чтобы вы подожда­ли его, он сейчас подойдет.

Фанхио боялся Макса, но из-за самолюбия ста­рался скрыть, что его бросает в дрожь при виде высо­кого, атлетически сложенного русского с малопод­вижным мрачноватым лицом и жесткими серыми гла­зами.

Хозяин появился в офисе быстрее, чем Макс ожи­дал, услышав от Фанхио, что тот занят с гостями. Зна­чит, дело не терпело отлагательства.

Едва открылась дверь, все преувеличенное высо­комерие Фанхио как ветром сдуло. Он вскочил и замер в позе, выражающей одновременно угодливость и деловитость.

В офис вошел человек, еще месяц назад руково­дивший русской военной миссией в Сантильяне. За это время функционер КГБ полковник Ширяев стал независимым предпринимателем, владельцем одно­го из самых опасных и доходных видов бизнеса. Пос­ле путча ГКЧП Советник окончательно убедился, что реставрация тоталитарного режима уже невозможна. Великая Империя разваливалась, на глазах превраща­ясь в Великий Хаос. По Комитету госбезопасности был нанесен сокрушительный удар, и среди тех, кто пожал плоды победы над монстром, был и Советник, теперь «контора» не могла контролировать каждое его движение. На подставное лицо он приобрел базу «Гранд Риф де Корай», которую русские специалисты строили в соседней республике для ее тогдашнего пре­зидента. База строилась как одна из секретных рези­денций главы республики и была оборудована всем не­обходимым, чтобы отсидеться во время мятежа или в крайнем случае бежать из страны. Однажды он так и сделал: тайно покинув страну, беглый Великий Корм­чий обосновался в одном из замков, которых за время правления штук пять настроил в Европе. «Гранд Риф де Корай» перешел Советнику со всем оборудовани­ем, транспортом и даже русскими охранниками. Един­ственное, что он сделал, — это смонтировал на при­чале два ангара, которые были нужны ему под скла­ды. Но «Гранд Риф» еще целый год ждал прибытия своего настоящего хозяина. В это время Советник раз­вивал самостоятельные связи в сфере торговли ору­жием и прокладывал надежные банковские коммуникации. Он так ловко манипулировал банковскими сче­тами, что его российские боссы весь этот год были уверены, что деньги, полученные за проданное ими имущество бывшей Советской армии, крутятся в ев­ропейском бизнесе и приносят им доход. Получив предупреждение о ревизии его деятельности в Санти­льяне, Советник в один ход завершил тщательно под­готовленную аферу. Во время бомбардировки резиден­ции президента Агильеры полковник КГБ Ширяев окончил свое существование под пылающими разва­линами виллы и как феникс возродился в крупном дельце Генрихе Майере.

Сегодня, вернувшись с охоты, Советник получил сообщение, которое привело его в бешенство. Он при­казал прислать к нему Макса сразу, как только тот вер­нется на базу. Макс Карин был его собственной раз­ведкой специального назначения и силой быстрого ре­агирования, но даже Макс, как и все на базе, не знал, что хозяин русский.

— Пойдем в кабинет, — игнорируя выразительную позу Фанхио, бросил Советник Максу.

Кабинет Советника был обставлен в современном деловом стиле. Единственное, что выдавало индиви­дуальность хозяина, — это стеклянная стойка с кол­лекцией носовых автомобильных фигур. Центральное место занимала та крылатая девушка «Эмили» с ради­атора «роллс-ройса», которая стояла у него на столе в штаб-квартире русской военной миссии в Сантилья­не. Теперь коллекция была выставлена целиком. Зо­лотой орел, изящная серебристая гончая, прыгающий ягуар, косолапая бульдожка, богиня Скорости, Три­умфатор с лавровым венком и еще десяток статуэток были продуманно расставлены на полках. Примеча­тельно, что ностальгический олень с капота «Волги» обрел свое место среди этих дорогих талисманов, при­званных заявить о благородной породе автомобилей. Как всегда, лицо Советника не выдавало его эмо­ций — это уже давно стало профессиональным каче­ством и почти не зависело от его воли. Что же касает­ся Макса, то он никогда не строил никаких предпо­ложений на основании таких ненадежных фактов, как выражение лица хозяина. Он просто ждал информа­ции и приказа.

— Турецкая таможня арестовала шхуну Касагалиса. Какая-то сволочь сообщила им, что на судне везут компоненты зенитного комплекса. Я думаю, что это работа Кейта. На этот раз он перегнул палку, я понес довольно ощутимые убытки. Этот вонючий, америка­нец наверняка завербован ЦРУ и, похоже, готов про­явить всю свою прыть, чтобы они погладили его по головке.

— Вы хотите, чтобы я ликвидировал Кейта? — спросил Макс со свойственной ему прямолинейнос­тью и нелюбовью к сложным дипломатическим ма­неврам.

Советник очень внимательно посмотрел на него.

— Да, — подтвердил он. — Но надо учитывать, что в стране сейчас сильно американское влияние и влас­ти устроят тщательное расследование. Абсолютно не­допустимо, чтобы кто-нибудь из моих сотрудников по­пал под подозрение.

— Я профессионал, господин Майер.

— Я вижу, вы все поняли. В таком случае я вас больше не задерживаю.

14

Кейт предупредил Ставра, что акватория «Гранд Риф де Корай» может патрулироваться боевыми плов­цами. Никого не обрадовала бы встреча под водой с парой вооруженных до зубов головорезов, поэтому Ставр был крайне осторожен. Он, как барракуда, сте­лился над самым дном, буксируя за собой водонепро­ницаемый мешок. Кроме акваланга на нем было еще изрядное количество вспомогательного снаряжения: часы и компас на левом запястье, глубиномер на пра­вом, нож и фонарь на поясе, пистолет в кобуре на бед­ре, а к ремням акваланга карабинами крепился авто­мат. И то и другое оружие годилось для бесшумной и беспламенной стрельбы как под водой, так и на суше.

Готовясь к проникновению на «Гранд Риф», Ставр несколько дней провел на окружавших базу скалах, изучая объект, систему его охраны, время и маршру­ты патрульных обходов территории. Сверху база выг­лядела вполне мирно: красивая бело-розовая вилла, окруженная ярко-зелеными прямоугольниками лужа­ек, разбросанными тут и там живописными группами деревьев. Ангары на берегу и два пирса указывали все­го лишь на то, что хозяин «Гранд Рифа» занимается торговлей или морскими перевозками.

Проникнуть на базу с суши было практически не­возможно. Кроме обычных заграждений, сигнализа­ции и патрулирования некоторые участки периметра охранялись собаками, свободно бегавшими по кори­дорам из сетки. В мощный бинокль Ставр разглядел огромных черных псов и определил, что это фила-бразильеро, единственная в мире порода собак, обладание которыми во многих странах приравнивается к но­шению оружия и требует специальной лицензии.

На планшете Ставр вычертил план базы и тща­тельно обозначил на нем все опознанные им системы охраны, отметил маршруты и режим патрулирования.

— Я вижу только два способа попасть в гости к на­шему приятелю Генриху Майеру, — сказал Ставр Кейту. — Свалиться ему на голову с неба или приплыть морем. Но я заметил, что десантирование с вертолета обычно сопровождается большим шумом и стрельбой, мой бывший шеф этого не любит. Остается второе. С этой точки зрения перспективным сооружением представляется канализация. Надеюсь, Советник за­ботится об экологии и не сбрасывает в море неочи­щенную воду?

— Если ты рассчитываешь на подземные комму­никации, — ответил Кейт, — то учти, что там могут стоять бетонные заглушки и датчики на движение.

— Там может быть все что угодно, даже патруль­ная стая пираний. Я ненавижу тесноту, туннели и кон­сервные банки, если меня пытаются в них засунуть, меня не увлекает перспектива в буквальном смысле влипнуть в говно, но это единственный способ по­пасть на базу, который дает шанс на успех.

В подготовке проникновения на «Гранд Риф» Кейт взял на себя функции группы обеспечения. Ставр бы­стро оценил его оперативность и класс тактического мышления. Подготовив все необходимое снаряжение, Кейт организовал высадку Ставра в районе «Гранд Рифа». Они договорились, что Кейт в условленное время будет ждать в небольшой бухте, где катер долго может не привлекать внимания охраны базы, и если

Ставру не удастся проникнуть в коммуникации, то он вернется на катер.

Достигнув подпирсного пространства, Ставр по­чувствовал себя значительно спокойнее: в тени от на­стила и среди железобетонных свай его трудно было заметить. Его акваланг был с замкнутым циклом, так что пузыри от выдохов не могли привлечь к нему вни­мания. Но надо было постоянно контролировать себя и следить за глубиной. Смесь, которой он дышал, даже на небольшой глубине могла вызвать галлюцинации.

В воде, до самого дна пронизанной солнцем, плав­но покачивался киль яхты. Недалеко от нее над голо­вой Ставра висели днища моторных лодок и скутеров. Вся эта легкая в управлении высокоскоростная тех­ника заинтересовала Ставра. На случай непредвиден­ных обстоятельств с ней имело смысл познакомиться поближе. Под прикрытием сваи он осторожно всплыл на поверхность. С высокого пирса к самой воде вела металлическая лестница. Она заканчивалась узкой площадкой, к ней были причалены пара катеров и штук пять водных мотоциклов, которые Ставр снизу принял за скутеры. У соседнего грузового пирса, обо­рудованного рельсами для крана, на длинной спокой­ной волне мерно опускался и поднимался сторожевой катер — небольшая посудина с низкой рулевой руб­кой. На корме торчала турель с крупнокалиберным пулеметом, защищенным здоровой стальной панелью с прорезью для прицеливания. Пулемет на корме на­верняка был не единственный, и эту внушительную огневую мощь приходилось учитывать на случай, если придется удирать каким-нибудь незапланированным способом, например на водном мотоцикле. Ставр снова погрузился под воду и поплыл к от­весной стене причала, сложенной из монолитных бе­тонных глыб. Судя по всему, где-то в этой стене сле­довало искать вход в подземные коммуникации.

Приказ ликвидировать Кейта не вызвал у Макса никаких эмоций. Решение таких проблем входило в круг его прямых профессиональных обязанностей. Те­перь у Макса было два неотложных дела в городе, и оба имели отношение к одному и тому же человеку. Направляясь к автостоянке, Макс по мобильному те­лефону сообщил охране, что собирается уезжать. Ког­да он вышел из лифта, «рендж-ровер» уже стоял у две­рей павильона помытый, с полным баком бензина. Ключи были в замке зажигания.

В последний раз режим в стране сменился год назад, но, несмотря на все усилия очередного пре­зидента, выступления недовольных продолжались. Население подвергалось террору головорезов из числа бывших военных и уволенных чиновников, вооруженных автоматами Калашникова и ручными противотанковыми гранатометами. Но дороги были относительно безопасны. Все крупные магистрали охранялись полицией, усиленной армейскими под­разделениями, а так как экономика республики дер­жалась на плаву только благодаря американскому и европейскому капиталам, то нападение на белого каралось властями с особой жестокостью. На шоссе, ведущем в город, Макс мог не опасаться нападения террористов, впрочем, он не без оснований считал, что это террористам следует опасаться столкновения с ним.

...Отверстие канализационного выброса Ставр об­наружил быстро. Он увидел симпатичную стайку шу­стрых полосатых рыбешек. Они играли в потоке воды и охотились на мелких морских животных, расплодив­шихся вблизи сброса канализации. Хотя вода прохо­дила через систему очистных сооружений, в ней со­хранялось достаточно органических веществ, годив­шихся в пищу рачкам и прочим микроскопическим обитателям моря.

Подплыв, Ставр увидел выступающий из стены короткий отрезок трубы. Из нее шел поток отработан­ной воды, но он был не настолько сильным, чтобы создать серьезную проблему. Труба была около метра в диаметре, закрывающая ее решетка крепилась шес­тью болтами. Осмотрев их, Ставр убедился, что бол­ты заварены. Глубиномер на правом запястье показы­вал почти девять футов — около трех метров и не мень­ше двух было до дна. 

Ставр расстегнул одно из отделений на водоне­проницаемом мешке и достал три титановых караби­на с тросиками, на концах которых болтались мемб­ранные присоски. Два карабина он защелкнул на вер­хней части рамы решетки, присоски прилепил к краю трубы и с помощью узлов укоротил тросики так, что­бы они натянулись. Затем он вытащил инструмент из арсенала спецкоманд ВМС США, занимающихся спа­сением экипажей подводных лодок. Этот инструмент отдаленно напоминал машинку для закатывания кон­сервных крышек на банках и предназначался для сре­зания заржавевших или заклиненных болтов. Когда все болты были срезаны, решетка осталась висеть на тросиках. Ставр поднял ее, как дверцу мышеловки, пристегнул к нижней части рамы третий карабин и заплыл в трубу, пропихнув мешок впереди себя. Ре­шетка опустилась за ним. Тросик, прицепленный к кольцу на поясе, натянулся. Ставр отцепил его и при­лепил болтающуюся на конце присоску к дну трубы. Теперь решетка была надежно закреплена, и поток воды не сорвал бы ее. Карабины и тросики были ма­лозаметны, и следы деятельности Ставра могли обна­ружить только при детальном обследовании.

Зажатый в трубе поток воды значительно усилил­ся. Преодолевая его напор, Ставр медленно продви­гался вперед, упираясь руками в стены трубы. Изнут­ри поверхность трубы заросла скользкой тиной, упе­реться в нее было бы практически невозможно, если бы не армированные перчатки, со стороны ладони покрытые пупырчатой резиной, создающей эффект прилипания. Ставр снял с пояса фонарь и закрепил его на лбу с помощью охватывающей голову резинки. Впереди возникла тусклая воронка света, казалось, Ставр вползал в нее, толкая перед собой, подобно ска­рабею, мешок со снаряжением. На барабанные пере­понки давил звенящий гул текущей под напором воды. Экономя кислород, Ставр старался дышать как мож­но реже. Судя по времени, кислорода в первом балло­не осталось на двадцать минут, а второй баллон пред­назначался для возвращения назад. Бегущая по ци­ферблату часов стрелка осталась единственным, что связывало его с реальным миром. Теснота замкнутого пространства вызывала приступы страха, но Ставр был готов к этому и держал себя под контролем.

Впереди в тусклом свете возникли прутья решет­ки. Осмотрев ее, Ставр увидел, что железные прутья уходят в бетонное кольцо. Он взглянул на часы и при­кинул, что у него осталось только десять минут на то, чтобы перепилить решетку и выяснить, есть ли тут вы­ход из-под воды. Если он не уложится в это время, то придется проделать весь путь по трубе в обратном на­правлении, причем самым неприятным образом — но­гами вперед, потому что развернуться нельзя.

Ставр вытащил универсальные кусачки, в их ру­коятке находился набор миниатюрных пилок-ножо­вок, раскрывающихся по принципу складного ножа.

Сейчас Макса не интересовал центр города с его цивилизованной европеизированной жизнью и аме­риканскими бизнес-билдингами. Он направился в бедный окраинный район Пре-де-Марше. Большая тяжелая машина с наглухо закрытыми окнами медлен­но пробиралась по кривым, невообразимо грязным улочкам, примыкавшим к рынку. Макс остановился возле небольшого магазина. Когда он вылез из маши­ны, на него обрушились убийственная жара и непе­редаваемая вонь, особенно невыносимые после ис­кусственного климата салона. Макс достал из багаж­ника мешок с головами черных воинов ва-за-банга и вошел в магазин.

Небольшое полутемное и вонючее помещение было загромождено ящиками с овощами, упаковка­ми сгущенного молока, растворимого кофе и консер­вов. На полках вперемешку стояли керосиновые лам­пы и бутылки джина. Под потолком среди вешалок с национальной одеждой висел старый велосипед.

Перед стоящей на полу глиняной жаровней сидел молодой негр. Он смотрел прямо перед собой тусклым, ничего не выражающим взглядом и никак непрореагировал на появление Макса.

— Здравствуйте, месье Макс, — приветствовал бе­лого посетителя хозяин магазина, невзрачный мулат в длинной рубахе и широких штанах из пестрой, ког­да-то яркой, но теперь вылинявшей материи. Его глаза скользнули к тяжело провисающему мешку в руке Макса.

— Да, это то, что ты ждешь, Акиови, — сказал Макс. — Как видишь, я выполнил твою просьбу.

В невыразительных глазах Акиови вдруг сверкну­ла такая дикая и зловещая радость, что даже Максу стало не по себе.

— Спасибо, месье, — сдержанно сказал Акиови, забирая у Макса мешок с его страшным содержи­мым. — Я ваш должник, месье, и не забуду об этом.

— У меня есть дело для тебя.

— За это, — показал на мешок Акиови, — я испол­ню любое ваше поручение. — Мулат сделал пригла­шающий жест, предлагая пройти во внутреннее поме­щение магазина. — Проходите, месье, там нам будет удобнее разговаривать.

В течение всей этой беседы молодой негр смотрел перед собой пустым, мертвым взглядом, его рука ме­ханически перемешивала деревянной палочкой гото­вящийся на жаровне ямс.

Кроме торговли Акиови занимался знахарством и имел многочисленную клиентуру среди обитателей Пре-де-Марше. Но только посвященные знали, что в тайном помещении в своем доме он держит фетиши демонов древнего магического культа вуду и служит им, совершая обряды и принося жертвы. Человеческие головы, которые привез ему Макс, были ценней­шим материалом для колдовских действий.

Два года назад Акиови позвали к тяжелобольному негритянскому юноше. Знахарь забрал его к себе в дом и вылечил. Но после выздоровления Вуане стал со­всем другим человеком. Он всегда молчал, не смот­рел людям в глаза, его устремленный в пространство взгляд был лишен мысли. Он двигался, как лунатик. Вернуться к родным Вуане отказался. Он остался у Акиови и служил ему, как покорный, бессловесный раб.

— Я сделаю то, о чем вы просите, месье Макс, — сказал Акиови, провожая посетителя к выходу из ма­газина. — Но это займет некоторое время.

— Сколько?

— Несколько дней, самое большее неделю.

— Это слишком долго. Надо быстрее.

— Хорошо, месье Макс, я постараюсь устроить все как можно быстрее. Но вы понимаете, я должен поза­ботиться о своей безопасности.

Проржавевший металл легко поддавался ножов­ке. Надпилив прутья, Ставр просто выламывал их. На этот раз он не заботился, чтобы скрыть следы вторже­ния: здесь выломанную решетку никто бы не обнару­жил. Когда с решеткой было покончено, в запасе у него оставалось еще полминуты. Он решил двигаться вперед, пока не истечет расчетное время, и осторож­но, чтобы не порвать об острые обломки прутьев гид­рокостюм, протиснулся в дыру, которая вела неизвес­тно куда. В первый момент у него возникло чувство освобождения — наконец ничто не ограничивало его

движений. Свет фонаря однообразно рассеивался во всех направлениях, Ставр не только не мог пока оп­ределить, где находится, но не понимал даже, где верх и где низ. Он вынул загубник и выдохнул в воду. Се­ребрясь в луче фонаря, пузыри воздуха устремлялись вверх.

Ставр всплыл вслед за ними. Его голова выныр­нула на поверхность воды. Фонарь высветил бетон­ный бортик, окружающий колодец подземного очист­ного сооружения.

Выбравшись из колодца, Ставр с облегчением снял акваланг. Первый этап вторжения во владения Советника увенчался успехом: у канализации всегда есть выход, и не один.

Не дождавшись Ставра в условленное время, Кейт решил, что тому удалось-таки проникнуть на базу «Гранд Риф», и мысленно пожелал своему русскому партнеру удачи. Он запустил двигатель катера и по­кинул бухту. Ему предстояло вернуться сюда за Ставром завтра к концу дня.

Невидимый невооруженным глазом луч лазера прорезал пространство от небольшой купы низких де­ревьев с густыми развесистыми кронами до окна на втором этаже в центральной части виллы и уперся в стекло. Теперь стекло стало гигантской мембраной слухового сканирующего устройства. В наушниках у Ставра послышался шум, в котором прослеживались голоса людей. Он покрутил ручки настройки лежав­шего перед ним на земле дешифратора, который пре­образовывал механические колебания оконного стекла в обычный звук и передавал на наушники. Теперь Ставр отчетливо слышал разговор в комнате, но он оказался малоинтересным — обычная болтовня

 до­машней прислуги. Ставр перевел луч сканера на со­седнее окно.

На Ставре был маскировочный костюм из нейло­новой сетки, обшитой растрепанными зелеными лос­кутами, имитирующими траву, мох, веточки — все весьма реалистично. Голову плотно обтягивал зелено­вато-коричневый платок, морда была сплошь разри­сована камуфляжным гримом под цвет основного гар­дероба. В этом виде Ставр никак не обозначался на фоне окружающего ландшафта. Акваланг и упакован­ный в водонепроницаемый мешок гидрокостюм он, закрепив тросиками, утопил в колодце подземного очистного сооружения. Теперь все необходимое ему оснащение находилось в брезентовом мешке, зака­муфлированном так же, как и костюм. 

Прослушивая окна виллы, Ставр наконец обна­ружил те, которые искал. В отличие от других они мол­чали. Причем это вовсе не означало, что в комнатах не было людей. Пустые помещения тоже звучат. А сей­час в наушниках царило мертвое безмолвие, словно аппаратура вырубилась. Ставр понял, что эти окна за­щищены от прослушивания и, следовательно, за ними помещаются кабинеты и комнаты для деловых пере­говоров. Теперь он знал, где находится мозговой центр базы.

У Ставра промелькнула шальная мысль проник­нуть туда, но золотое правило профессионалов гласит: «Прежде чем засунуть куда-нибудь башку, подумай, как ее оттуда вытащить». Ставр обуздал свой энтузиазм и ограничился тем, что достал фотоаппарат и сде­лал несколько снимков виллы.

Готовясь к прогулке по владениям Советника, Ставр подробно прорисовал план «Гранд Рифа» и за­помнил его, поэтому теперь он уверенно передвигал­ся по территории резиденции и зоны причала. Он фотографировал и с помощью остронаправленного микрофона прослушивал разговоры охраны и обслу­живающего персонала. В первый раз услышав в на­ушниках русскую речь, он даже вздрогнул от неожи­данности, но потом он слышал ее постоянно и по­нял, что большинство охранников были русские. В этом не было ничего удивительного: базу строил большой друг прежнего диктатора — Советский Союз. После переворота персонал был эвакуирован, но здесь остались те, кому было все равно, на кого работать, лишь бы хорошо платили.

Ставр сфотографировал причалы, сторожевой ка­тер и ангары на берегу. После этого он вернулся к глав­ному объекту — вилле Советника. Ему очень хотелось посмотреть на своего бывшего шефа в новой роли.

Ставр снова вернулся на позицию напротив глав­ного входа виллы и занялся сканированием окон. На­конец ему удалось засечь голоса нескольких мужчин, явно не принадлежащих к обслуге. Говорили по-анг­лийски, разговор был сугубо светский и не содержал никакой интересной для разведчика информации. К голосам примешались какие-то шорохи, затем звук шагов, голоса уплыли. Ставр попробовал зацепить их в других окнах и наткнулся на продолжение разгово­ра, направив луч сканера в одно из узких высоких окон вестибюля.

Теперь сканер был уже ни к чему — вся компания появилась на ступенях главного входа. Желание Став-ра исполнилось — он увидел Советника, который вы­шел проводить двух боссов — отъявленных мафиози в мятых костюмах по паре штук долларов. Жирные шеи и волосатые лапы боссов украшал обязательный набор увесистых золотых цепей, часов и перстней с бриллиантами. В бинокль Ставр разглядел шрам на горле одного из мафиози. Позади боссов тут же воз­никли невозмутимые молодые люди с демонстратив­но оттопыренными с левой стороны полами пиджа­ков. Компания не спеша потопала по направлению к вертолетной площадке. Несмотря на то что Советник был у себя дома, за ним неотрывно следовал телохра­нитель — человек в темных очках и со щеткой корот­ких усов, какие часто носят прапорщики и офицеры спецназа. Может, это была такая форма вежливости по отношению к гостям и их эскорту, так сказать, со­блюдение протокола, а может — нелишняя предосто­рожность.

Ставр сделал несколько отличных снимков воро­тил криминального бизнеса.

Вертолет с боссами и их охранниками взлетел с площадки. Ставр проследил, как в темнеющем вечер­нем небе он перевалил через гребень скал.

Проводив гостей, Советник отпустил своего те­лохранителя, который сопровождал его до вертолет­ной площадки, и прогулочным шагом вернулся в дом.

У самого горизонта еще мерцали багряно-золотые переливы заката. Окруженная скалами бухта, на бе­регу которой располагалась база «Град Риф», была бы уже целиком погружена в синий мрак ночи. Но тер­ритория самой базы была хорошо освещена: перед фасадом виллы сияли четыре великолепных, похожих на канделябры фонаря, вдоль дорожек и на лужайках горели парковые светильники, а причал был ярко ос­вещен прожекторами. Ночью передвигаться здесь было так же опасно, как и днем. Но человеку, кото­рый стал бы слишком переживать по этому поводу, следует сидеть дома, а не гулять там, где ему явно не обрадуются, да еще в таком виде — украшенным ней­лоновым мхом и листиками.

С задней части дома располагался облицованный мрамором бассейн с подкидными досками и неболь­шой вышкой для прыжков. Подсвеченная снизу вода сияла, как аквамарин. В течение дня Ставр лишь один раз мельком видел Советника, когда тот провожал сво­их гостей к вертолету. Бассейн был наиболее вероят­ным местом, где Советник мог появиться после захо­да солнца. Ставр нашел более или менее безопасное место для наблюдения и распластался на земле под прикрытием живописной группы из нескольких пальм высотой в рост человека. Отсюда до дома и бассейна было не меньше ста пятидесяти метров, но в бинокль Ставр смог бы разглядеть, даже какой фирмы часы на руке бывшего шефа.

В бассейне кто-то плавал. Ставр навел туда би­нокль и увидел в сущности голую рыжую девку. Это была Арисса. Черный лоскуток не столько прикры­вал, сколько откровенно притягивал взгляд к тому са­мому ее месту: совсем голая, она, пожалуй, выглядела бы приличней.

Все прелести Ариссы предстали обозрению Став-ра, приближенные мощной оптикой. Бинокль не улав­ливал запах тела и ошеломляющий сигнал сексуаль­ного возбуждения, желания, на который самец идет, как по пеленгу, но того, что Ставр видел, было доста­точно, чтобы на полную мощность включилось его богатое эротическое воображение и он начал пред­ставлять, как эта женщина повела бы себя с ним в любви. Все его сенсоры, контролирующие обстанов­ку в зоне безопасности, словно оглохли и ослепли. На миг Ставр забыл, где находится, и даже патруль не за­метил бы, только если бы кто-нибудь из охранников наступил на него. К счастью, это экстазное состояние длилось лишь несколько секунд.

«Стоп, так никуда не годится, — подумал он. — Надо успокоиться. Я бы проделал с ней несколько за­нятных штучек в воде, но что я скажу Советнику, если он найдет меня в своем бассейне? «Руссо туристо об-лико морале»?»

Словно вызванный мыслями Ставра, Советник действительно вышел из дома и направился к бассей­ну. Он был в халате и резиновых шлепанцах. Арисса помахала ему с середины бассейна. Советник улыб­нулся ей, уселся в шезлонг и раскрыл журнал, кото­рый принес с собой. Подошел чернокожий слуга в брюках с шелковыми лампасами и короткой белой куртке, поставил на столик рядом с хозяином высо­кий стакан с коктейлем, второй коктейль на изящном серебряном подносе он поставил на мраморный бор­тик бассейна. Арисса медленно подплыла, ухватилась за бортик и без всякого усилия вспрыгнула на него. У нее было очень гибкое тело: она села почти в позе лотоса, но согнула и положила на мрамор только одну ногу, другой медленно покачивала в воде. В любом рас­считанном или случайном движении Ариссы прояв­лялось естество порнодивы, формы ее длинного, тон­кого тела и профессионально точные позы вызывали не эстетические чувства, а эрекцию. Арисса подняла стакан с коктейлем и, раздвинув всегда полуоткрытые губы, прикусила соломинку. Между передними зуба­ми у нее была небольшая щель, как у маленькой де­вочки, которой следует носить корректирующую пла­стинку. Эта порочная щель, вдруг возникающая меж­ду по-детски бесформенными, припухлыми губами, вызывала у мужчин сладкую судорогу.

Ставр заметил, что от дома к Советнику направ­ляется молодой красавчик с гладко зачесанными чер­ными блестящими волосами. Он в первый раз увидел Фанхио и определил его как гнилой типаж — нечто между секретарем, официантом и латинским любов­ником, мечтающим сделать карьеру в постелях старе­ющих миллионерш.

Фанхио остановился возле Советника, ожидая, когда босс обратит на него внимание. Ставр надел на­ушники и нацелил микрофон на Советника и его сек­ретаря.

— Я вас слушаю, Фанхио, — сказал Советник, под­нимая взгляд от журнала.

— Господин Майер, вы просили сообщить вам, если из гонконгского банка придет подтверждение, что Лапуа перевел деньги для оплаты сделки. Так вот, подтверждение получено.

— Спасибо, Фанхио. Свяжитесь с Лапуа и сооб­щите, что мы начинаем отгрузку товара.

— Я сделаю это немедленно, господин Майер.

Ставр хорошо рассмотрел Фанхио в бинокль, ста­раясь запомнить его на случай, если завтра не пред­ставится возможности его сфотографировать, — этот человек, секретарь или вроде того, имеющий доступ к связи, возможно, имел доступ и к другим информа­ционным системам базы.

Когда с присущим ему преувеличенным достоин-ством Фанхио удалился, Советник отложил журнал и взглянул на Ариссу. Она встала и медленно пошла к нему. Вверху между внутренней стороной бедер у нее был треугольный просвет, достаточно широкий, что­бы видеть, как загибается внутрь черный шелковис­тый лоскуток бикини. Арисса остановилась перед Со­ветником, широко расставив ноги и покачивая бед­рами, начала ласкать свои торчащие вверх груди. Короткие огненно-рыжие пряди упали ей на лицо, с них по шее и груди еще текли извилистые струйки воды. Тонкие гибкие руки, как змеи, медленно попол­зли вниз, лаская теперь живот.

Лицо Советника утратило свое обычное вежливо-бесстрастное выражение. Он расслабился и с нарас­тающим волнением следил за движениями Ариссы.

— Покажи мне, — тихо сказал он.

Длинные пальцы с розовыми ногтями просколь­знули под тонкие шнурочки бикини и начали,

драз­ня, играть ими. За черным лоскутком мелькала бе­лая выпуклость, чуть тронутая золотистой патиной загара. Арисса вдруг оттянула вниз шнурки, обнажив себя всю, и сразу снова закрылась. Наигравшись вдо­воль и видя на лице Советника уже явные признаки возбуждения, она сдернула бикини. Кожа на лобке была гладкая, ослепительно белая по сравнению с за­горелыми бедрами. Посередине шла узкая, едва за­метная полоса светлой щетинки, книзу она расши­рялась и нежным золотистым пушком окружала на­чало темно-розовой щели. Волнообразно приседая с широко разведенными бедрами, Арисса запустила пальцы в эту щель и стала ласкать себя. Из ее горла вырывались то протяжные стоны, то резкие, вибри­рующие вскрики.

Гримаса вожделения неприятно изменила лицо Советника. Он откинул полу халата и положил руку себе на пах.

Арисса приседала, опускаясь все ниже и ниже, вдруг быстро приподнялась и повернулась спиной. Перед самым лицом Советника со всей сводящей с ума откровенностью раскрылся источник наслаждения — сияющая влажная щель между маленькими круглы­ми ягодицами.

Советник торопливо и неловко вылез из шезлон­га и раздвинул полы халата. Арисса уперлась ладоня­ми в стол и гибко прогнулась, подставляя зад под его восставший наконец член. Она стояла перед хозяи­ном, как кобылица, нетерпеливо и страстно встряхи­вая головой в огненно-рыжей гриве. Советник дело­вито обхватил руками бедра Ариссы.

Ставр с пониманием наблюдал за сексуальными упражнениями своего бывшего шефа. Он прикинул, что, судя по темпу, который с ходу взял Советник, тот должен продержаться на хребте своей кобылицы ми­нуту, не больше. Но он ошибся. Шеф уложился быст­рее.

«Как, и это все? — разочарованно подумал Ставр. — Стоит заводить себе «Харлей-Дэвидсон», если умеешь ездить только на трехколесном велосипеде?»

Однако партнерша, похоже, не испытывала разо­чарования. Все это время она билась в конвульсиях экстаза, стонала и задыхалась, а в момент последних содроганий Советника она издала такой пронзитель­ный кошачий вопль, что Ставр услышал бы его и без микрофона.

«Ну просто Сара Бернар! — восхитился Ставр. — Шеф должен доплачивать ей за актерское мастерство».

Советник запахнул халат, потуже завязал пояс и снова уселся в шезлонг. Возникший, как по приказу, чернокожий слуга подал два бокала вина со льдом.

Ставр уже не рассчитывал увидеть или услышать что-нибудь интересное, но ему не пришлось скучать — через несколько минут у бассейна появился высокий, атлетически сложенный блондин с бритым затылком и лохматой макушкой. Он был одет в короткую бронекуртку из серо-зеленого кивлара, очень удобную, легкую и не лишенную изящества, а также в свобод­ные, стянутые у щиколоток штаны и кроссовки. Он обменялся с Советником несколькими фразами, из которых Ставр не смог уяснить ничего конкретного, кроме того, что блондина зовут Макс. Интуиция

 под­сказывала, что судьба еще столкнет их с этим парнем нос к носу.

15

К двум часам ночи дом окончательно затих. Свет горел только в вестибюле и комнате на первом этаже: там дежурила охрана. И еще светились два окна из тех, которые молчали, в канцелярии тоже бодрствовала ночная вахта.

Вся территория вокруг виллы просматривалась ви­деокамерами, казалось, они не оставляли ни одного шанса незаметно приблизиться к дому. В принципе для Ставра камеры не являлись непреодолимым пре­пятствием, но сейчас в его план не входил личный кон­такт с бывшим шефом. До утра наблюдение за домом не сулило никакой интересной информации, и Ставр решил перебраться к причалу. Нетрудно было пред­положить, что в ангарах на берегу находятся склады оружия — основного товара, на котором Советник раскручивал свой бизнес. Но чем десять раз предпо­лагать, лучше один раз увидеть.

В снаряжении Ставра было несколько капсул с сильным стимулятором физической активности, но пока он не ощущал ни малейших признаков усталос­ти, зато голод был уже волчий. Перед тем как лезть в ангары, имело смысл подкрепиться. Меню ужина Ставра привело бы в неописуемый восторг всех оза­боченных своими фигурами дам. Оно состояло из пимикана, приготовленного из сублимированного тво­рога с черносливом, и нескольких глотков воды из фляги.

Ставр начал пробираться к ангарам. Все основные маршруты своих передвижений по территории базы он наметил заранее, с таким расчетом, чтобы они про­легали на безопасном расстоянии от особо тщательно контролируемых зон. На манер ящерицы Ставр то бы­стро и бесшумно полз вперед, то замирал в полной не­подвижности. Спустившись в прибрежную часть базы,

он наконец поднялся на ноги. В первый раз за весь день Ставр смог принять вертикальное положение и сейчас, как никогда, оценил естественность и удоб­ство передвижения на двух ногах. Пригибаясь, он дви­нулся в обход одноэтажного дома, в котором жила обслуга. Длинные лохмы, свисающие с маскировоч­ного костюма, искажали очертания тела — не чело­век, а существо, похожее на оборотня, совершенно бесшумно двигалось на полусогнутых лапах.

От дома Ставр перебрался под прикрытие ограды из панцирной сетки, которой была обнесена насос­ная установка над зарытым в грунт резервуаром с го­рючим. Здесь он залег и стал наблюдать за активной деятельностью грузчиков в одном из ангаров. У пирса было пришвартовано небольшое судно, по виду из тех, капитаны которых зарабатывают свой хлеб мелким фрахтом. Два автопогрузчика деловито таскали из ан­гара на пирс кубы из аккуратно сложенных темно-зе­леных ящиков. Это была стандартная тара, в которую упаковываются изделия военных заводов. Рабочий цеплял груз к крюку крана, и, покачиваясь на талях, ящики опускались в трюм.

Ставр вспомнил доклад Фанхио о деньгах от ка­кого-то Лапуа и распоряжение Советника начать по­грузку товара. Похоже, этот таинственный Лапуа в самое ближайшее время получит свои игрушки. Все это еще раз подтверждало, что войну легче развязать, чем закончить, потому что она быстро начинает пи­тать саму себя и очень хорошо кормит своих избран­ных чад.

Благодаря всей этой ночной возне Ставр был из­бавлен от необходимости искать способ пролезть в

склад, наверняка надежно защищенный системами контроля доступа. Он уже видел достаточно, чтобы убедиться: в ангаре есть и оружие, и боеприпасы.

Ставр позволил себе йемного помечтать, предста­вив, какой грандиозный фейерверк можно устроить, имея под рукой такие средства, как резервуар с горю­чим и склад боеприпасов. Поистине это были пламен­ные мечты. Сейчас у него появился шанс достойно свести счеты с Советником за тот ужас на базе «Стю­арт». В его воображении пронеслись картинки в жан­ре «Рембо-3», но он вынужден был отказаться от удо­вольствия немедленно воплотить мечты в реальность. «Не надо впадать в нездоровый азарт, разведчика украшает скромность», — урезонил себя Ставр и с со­жалением покинул свою удобную лежку возле насос­ной установки.

До рассвета Ставр хотел успеть обследовать еще лифт и вертолетную площадку. Добираться туда при­шлось опять в основном по способу пресмыкаю­щихся.

На черной скале светилась прозрачная колонна элеватора лифта. Наверху она заканчивалась неболь­шим стеклянным павильоном. Справа от него, на краю автостоянки, возвышалась металлическая фер­ма с осветительной панелью. Прожектора бросали вниз мощный сноп света. Он выхватывал из темноты обнесенную невысоким мраморным барьером пло­щадку у подножия скалы. Посреди площадки стоял изящный черный вертолет. Это был тот самый верто­лет, на котором улетели гости Советника. Ставр ви­дел, как он вернулся уже ночью и в свете прожекто­ров красиво зашел на посадку.

Пространство перед лифтом просматривалось двумя камерами. Следя за тем, чтобы не попасть в зону их действия, Ставр подобрался так близко, насколько было возможно. Пока он не знал, для чего может по­надобиться лифт, но в любом случае это было важное инженерное сооружение, и если придется воевать здесь, то надо иметь его в виду.

— Вот, блин, — Ставр вдруг услышал речь сооте­чественников, — самая паскудная смена перед рассве­том. Джексон мне полтинник проиграл, я говорю, от­дежурь за меня две утренние смены — и в расчете. Не согласился, сволочь, даже баксы не пожалел.

— Если Длинный опять всю воду из холодильни­ка вылакал, убью гада.

Голоса и шаги приближались. На освещенном пространстве перед лифтом появились два

коренас­тых здоровых мордоворота в камуфляже.

«Прапора — они и в Африке прапора», — усмех­нулся Ставр.

Подойдя к лифту, один из охранников достал из кармана магнитную карточку и сунул ее в прорезь ко­дового замка. Двери кабины бесшумно открылись.

Благодаря своему маскировочному костюму Ставр был почти неразличим на фоне скалы, он не шевелил­ся, чтобы случайно не привлечь к себе внимания, но мускулы ног были напряжены и пружинили, как у зве­ря, готового и к нападению, и к бегству. Ставр следил за манипуляциями охранника с карточкой и вдруг по­чувствовал опасность. Он ясно ощутил чье-то присут­ствие позади себя. Ставр оцепенел, ожидая выстрела, или приказа встать, или какого-нибудь сигнала охран­никам у лифта. Но ничего не случилось. Охранники спокойно вошли в кабину, двери закрылись. Ставр ре­шил, что опасность за спиной померещилась ему от нервного напряжения, и все же он оглянулся.

Из мрака на него смотрели два глаза. В них горела такая неумолимая злоба, что на миг Ставр был бук­вально парализован ужасом. В лицо смотрела смерть.

Ставр еще не понял, кто перед ним, но рефлексы как всегда работали безотказно. Не разгибая колен, он одним движением развернулся навстречу опасно­сти. Пистолет уже был в руке, словно сам прыгнул из кобуры в ладонь.

Из мрака послышалось глухое рычание. Затем раз­дался прерывистый звук частого дыхания и снова — угрожающий рык. Это была всего лишь собака. Ставр выругался сквозь зубы.

Угольно-черная, как пантера, собака казалась сгустком того мрака, из которого возникла. Но теперь Ставр видел или скорей угадывал очертания крупной головы с короткими висячими ушами. Призрачные блики скользили по выпуклостям мощной мускула­туры лап и спины. Ставру никогда раньше не прихо­дилось на такой короткой дистанции сталкиваться с фила-бразильеро. Даже имея в руке пистолет, он по­чувствовал большое облегчение, когда понял, что его и собаку разделяет сетка. Ставр отчетливо представил, что испытывали черные рабы, бежавшие с кофейных плантаций, когда их настигали эти огромные псы, спе­циально выведенные для охоты на человека. С парой таких охотников-убийц не могли справиться даже двухметровые полудикие негры. Но Ставру все же по­везло, что Советник или прежний владелец «Гранд Рифа» обзавелся именно этим роскошным живым

оружием, а не обошелся просто сворой овчарок, ко­торые, учуяв его, подняли бы бешеный лай. Благород­ные убийцы фила-бразильеро расправляются с жерт­вой с безмолвием крокодила.

«Черт возьми, — Ставр сунул пистолет в кобуру на бедре, — я думал,, после генерала Агильеры ни одна черная морда не сможет произвести на меня такого сильного впечатления». 

До рассвета оставалось около часа. Наступила уди­вительная тишина, стих даже шум бьющихся о при­чал волн. Ставр решил, что, пожалуй, стоит немного поспать. Единственным подходящим для этого мес­том были очистные сооружения, с которых он начал свой рейд по владениям Советника. Под землей на­ходился настоящий лабиринт из каналов, отстойни­ков, резервуаров, оснащенных насосными станциями и шлюзами. Все это нуждалось в регулярном обслу­живании или по крайней мере осмотре,.поэтому тут были площадки и даже небольшие помещения, где Ставр мог поспать.

Было холодно и сыро. Слышался однообразный шум воды и ритмичные вздохи насосов. Погасив фо­нарь, Ставр очутился в кромешной мгле. Он не сразу смог заснуть: мешала усталость и ноющая боль в мус­кулах, перетруженных непривычным передвижением по способу пресмыкающихся. Но хуже всего было на­зойливое мелькание перед мысленным взором обрыв­ков того, что он видел сегодня и что вообще происхо­дило с ним. Психиатры называют это ретроспекция­ми, и Ставр знал, что это тревожный сигнал о перегрузке нервной системы. Все-таки испытания, ко­торым подверглись за последнее время его выносливость и выживаемость, не прошли даром. Не зажигая фонарь, Ставр на ощупь отыскал в мешке небольшую плоскую флягу с виски и сделал пару глотков. После этого расслабил все мускулы и сосредоточился на при­ятном ощущении растекающегося по венам тепла. Ставру показалось, что он только успел поудобней пристроить голову на мешок со снаряжением, как тай­мер на часах оповестил, что отведенные на сон два часа истекли.

Следующий день Ставр провел так же, как и пре­дыдущий: он наблюдал за виллой, прослушивал окна, фотографировал. Шхуна, в трюм которой ночью гру­зили армейские ящики, отбыла до рассвета. На при­чале и в районе ангаров почти не наблюдалось актив­ности. Советник до завтрака поплавал в бассейне, за­тем, сидя в шезлонге, выпил чашку кофе и просмотрел газету. Арисса не появлялась, что было вполне есте­ственно: она явно относилась к ночным животным, и утро было не ее время. Единственным, кто проявлял здоровую активность, был Макс. Ровно в восемь утра он появился в спортивных трусах, голый по пояс, и в течение сорока минут Ставр с одобрением наблюдал за его тренировкой. Еще вчера вечером, видя, как не­зависимо, в отличие от подобострастного Фанхио, держится со своим боссом Макс, Ставр пришел к вы­воду, что этот человек занимает в команде Советника особое, привилегированное положение. Глядя на Мак­са, никто не заподозрил бы, что он светский человек и блестящий собеседник, поэтому следовало сделать вывод, что его ценят за другие качества.

«Если я правильно ориентируюсь, то этот здоро­вый мрачный придурок собственное КГБ господина

Советника, — решил Ставр. — Уж очень повадки зна­комые. Он русский, но свои его, похоже, боятся, во всяком случае, держатся от него подальше. Ни разу не заметил, чтобы кто-нибудь заговорил с ним по сво­ей воле. Когда доберусь до Москвы, надо попробовать прокачать его, может, на него что-нибудь есть».

Ставр пробыл на хорошо охраняемой базе почти два дня и остался незамеченным. Дольше пассивное наблюдение вряд ли принесло бы ценные результаты. Пора было выбираться отсюда и плыть в условленное место, где его должен был подхватить Кейт.

Ставр спустился в катакомбы очистных сооруже­ний, вытащил из колодца гидрокостюм и акваланг и тщательно упаковал в водонепроницаемый мешок фо­тоаппарат, сканер и микрофон.

Обратный путь по трубе был несоизмеримо более легким. Течение само несло Ставра, ему не надо было хвататься за стены и напрягаться, преодолевая силу встречного потока. Впереди появилось мутное пятно, похожее на лунный диск, выплывающий из плотных облаков. Когда свечение превратилось в четкий круг света, Ставр затормозил, уперевшись в стены трубы, и, прежде чем сунуться к решетке, проверил, на месте ли тросик с присоской, удерживающий ее изнутри. За­тем он освободил решетку и вынырнул из трубы, выз­вав панику в стае полосатых рыб.

Вода в бухте была удивительной прозрачности, солнце пронизывало ее до самого дна, устланного мяг­ким зеленовато-бурым мхом. Под прикрытием пирса Ставр отплыл подальше от причала. Теперь он мог не опасаться, что его заметят сверху, но не стоило сбра­сывать со счетов неожиданную встречу с аквалангистами. Ставр был крайне осторожен, пока не добрался до кораллового рифа, отгораживающего бухту от моря. Риф сплошь зарос все тем же мягким мхом, похожим на зеленую овчину. Ставр перевалил через него и на предельной скорости поплыл к небольшому заливу, где его должен был забрать Кейт.

Скалистый берег был испещрен гротами и усту­пами, выбитыми в камне вечным прибоем. Здесь Ставр мог провести несколько часов, не опасаясь, что его обнаружат. Но ждать пришлось недолго. Вскоре он услышал звук двигателя, и в залив влетел катер. Описав полукруг, он остановился. Двигатель тихо по­фыркивал на холостых оборотах. Убедившись, что это действительно Кейт, Ставр нырнул в воду и поплыл к катеру. Через минуту Кейт поднял его на борт.

— Ну как? — спросил американец.

— Нормально, все прошло по плану.

Не теряя времени, Кейт сел к рулю, а Ставр при­нялся снимать гидрокостюм. Из-под черной дельфи­ньей шкуры высвобождалось его ловкое мускулистое тело. Сильный загар у него был только на руках, лице, шее и дальше треугольником с размытыми граница­ми спускался по груди.

Через полчаса Ставр и Кейт добрались до рыбац­кой гавани, где на волнах покачивались бедные и весь­ма подозрительные лодчонки. На берегу виднелись ка­кие-то строения под травяными крышами. В море тя­нулся хлипкий деревянный настил, сколоченный из всякой дряни, выбрасываемой на берег во время штор­ма. Как только катер причалил к настилу, из ближай­шей хижины появился белый человек. Он перекинул­ся с Кейтом парой слов, прыгнул в катер и на бешеной скорости умчался в море. Взвалив на плечи аква­ланг и мешки со снаряжением, Ставр и Кейт пошли к хижинам. За одной из них стоял «хаммер» Кейта.

Пока Ставр занимался разведкой «Гранд Рифа», Кейт тоже не терял времени даром. Он крутился по своим делам весь предыдущий день и почти всю ночь провел в дороге, держался в основном на кофе, и уже было заметно, что он утомлен.

— С утра голова трещит, — пожаловался Кейт. — Может, ты сядешь за руль?

— Конечно. — Ставр был голоден как волк и по­лон энергии. Он обрадовался, найдя ей примене­ние. — Я заметил, что среди преуспевающих торгов­цев оружием считается хорошим стилем летать на вер­толетах. Какого черта ты не купишь себе вертолет, Джек?

— Я обдумаю твою идею в другой раз, тогда голо­ва не будет болеть.

— У тебя в аптечке нет ничего от головной боли?

— Есть, но я никогда не принимаю никаких таб­леток, даже аспирин. Это мой принцип.

От берега моря они довольно долго ехали без до­роги, ориентируясь на свежий след, проложенный «хаммером» по пути сюда. Наконец выбрались на шоссе, Кейт указал, в каком направлении ехать, и пе­редал Ставру термос с кофе.

Пурпурный шар заходящего солнца, длинные си­ние тени от пыльных пальм, плоско лежащие попе­рек шоссе и прыгающие на капот, проносящиеся по лобовому стеклу, — все это уже много раз было. Вот только руки сжимали руль «крокодила», а рядом сидел Шуракен. Когда сейчас Ставр думал о Шуракене, у него не возникло той камнем ложащейся на сердце тревоги, которая терзала его в лагере. Сила и свобода действий давали ему уверенность, что уже через не­сколько дней он появится в Москве с хорошей добы­чей в зубах и в обмен на шкуру Советника вытащит своего напарника из грязной истории с предатель­ством их шефа и диверсией на базе «Стюарт». Опре­деленно Ставр начинал чувствовать к Кейту душев­ное расположение: пусть Джек цэрэушник, а значит, партнер-противник, но все так удачно сложилось бла­годаря тому, что он решает свои проблемы как про­фессионал, а не как бандит. Теперь главное — не те­рять времени, и так его прошло слишком много.

Город свободно раскинулся вдоль побережья. На бульварах и центральных улицах кипела ночная жизнь. Сияли вывески ресторанов и баров, горели цветные фонарики, мерцали свечи на покрытых белыми ска­тертями столиках уличных кафе. Смело одетые жен­щины все казались красавицами. Но в воображении Ставра уже возникали другие улицы. В Москве сей­час зима, уютный двор его старого дома завален суг­робами. Ставр ясно представил: ночь, такси, Ломоно­совский проспект, облицованный желтоватой плит­кой фасад углового дома, высокая арка подворотни, лязгающая железом дверь лифта в сетчатой клетке, третий этаж...

Размеченное фосфоресцирующим пунктиром шоссе бежало мимо утопающих в зелени белых вилл, в этом районе жили европейцы и преуспевающие ме­стные дельцы. Миновав рекламный щит отеля, в ко­тором Кейт снимал апартаменты под жилье и офис,

Ставр свернул и въехал в ворота. У апартаментов Кейта был отдельный вход с небольшой площадкой для пар­ковки, там он обычно ставил машину. Ставр заехал на стоянку и заглушил двигатель. Он вылез из машины и открыл заднюю дверцу, чтобы вытащить акваланг и прочее снаряжение.

В стороне от входа вдруг что-то зашевелилось. Из темноты на свет вышел тощий молодой негр, одетый в широкие штаны и длинную рубаху.

— Эй ты, а ну убирайся отсюда! — крикнул ему Кейт.

Но негр то ли не понимал по-английски, то ли все же надеялся получить пару монет, помогая белым за­нести вещи в отель, но он приблизился к Ставру, со­вершенно не обращая внимания на окрик Кейта.

Ставр забросил на плечо ремни акваланга и выта­щил баул со снаряжением. Зная, что местный оборва­нец не упустит возможности спереть что-нибудь из ма­шины, он собрался послать его в соответствующем на­правлении по-русски — он не раз убеждался, что мат безотказно действует почти в любом случае. Но тут Ставр заметил, что у негра странные движения и ни­чего не выражающее лицо с пустыми, смотрящими прямо перед собой глазами.

«Обкурился или нажрался какой-то дряни, при­дурок», — подумал Ставр.

Неверным, словно бессознательным движением, негр поднял руку. Ставр увидел ствол пистолета, на­правленный на него с расстояния в три шага. Выра­жение глаз у негра не изменилось,

по-прежнему гля­дя в пустоту и даже не пытаясь прицелиться, он сде­лал еще шаг вперед и выстрелил. Ставра ослепила вспышка, он почувствовал прон­зительную боль, пока даже непонятно где, и с ужасом понял, что сейчас черный в упор всадит в него всю обойму. Уронив баул и акваланг, он шарахнулся в сто­рону, все же надеясь сбить прицел.

Второй выстрел не заставил себя ждать, но это был выстрел Кейта. Пуля классического сорок пятого ка­либра из старого безотказного кольта пробила негру висок, но для верности Кейт вогнал ему еще пару пуль в башку. Стрелял он по-полицейски, с двух рук.

Тело с пробитой тремя пулями головой рухнуло на землю. Вуане, слуга колдуна Акиови, теперь действи­тельно окончил свой земной путь.

— Проклятие, кажется, я видел этого мерзавца вчера, когда уезжал, — засовывая кольт обратно в ко­буру, Кейт перешагнул через труп Вуане. — А, черт, он попал в тебя?

— Глупо... и до черта обидно. — Из-под руки, ко­торой Ставр зажал рану с левой стороны груди, быст­ро растекалось пятно крови.

— Ты поймал пулю вместо меня, — сказал Кейт. — Поверь, мне жаль, честное слово.

16

Как только стаял снег, Шуракен продолжил ре­монт дома. В первую очередь он обшил вагонкой кух­ню и одну комнату на первом этаже. Старый, похо­жий на фанерный чемодан шифоньер, подаренный матерью на почин хозяйства, раскладушка и табурет­ка создали в комнате весь необходимый и достаточ­ный жилой уют. Индивидуальность Шуракена обозна-

чилась в этом интерьере в двух предметах: вырезан­ной из куска жести оригинальной нахлобучке на лам­почку (диск из тонкого металла был надсечен от края к центру, и часть образовавшихся таким образом сек­торов была отогнута вниз, а часть — вверх) и деревян­ной раме с фотографиями. Улетая из Сантильяны, Шуракен забрал из коттеджа фотографии, похвальные грамоты и прочие реликвии, которые он со Ставром прикалывали на стены. Теперь все это приобрело для Шуракена особый смысл и ценность. Он поместил их в большую раму под стекло.

Женю угнетал этот «иконостас». С фотографий на нее смотрело лицо Ставра, и получалось, что он не ухо­дит из ее жизни. Она тосковала по нему. И эта тоска мешала ей по-настоящему уверенно почувствовать себя в новой жизни. А в этой жизни она была женой Шуракена и должна была думать о благополучии и счастье своего мужа. А с Шуракеном ей тоже хватало проблем. Он часто не спал по ночам, сидел на кухне и курил, глядя в пространство пустыми, невидящими глазами. Женя хорошо понимала, что это значит, в госпитале ей часто приходилось иметь дело с подоб­ными вещами. В одну из таких плохих ночей Женя проснулась от того, что Шуракен осторожно, чтобы не потревожить ее, вылезает из постели. Женя протя­нула руку к выключателю и зажгла лампу, стоявшую на тумбочке у постели.

— Я разбудил тебя? Прости, — пробормотал Шу­ракен. - Спи, я покурю на кухне.

— Нет, не уходи. Давай поговорим.

— Не стоит. Лучше завтра.

— Нет, сейчас. Что с тобой происходит?

Шуракен сел на кровать.

— Ты сама все понимаешь. Ты ведь у себя в госпи­тале видела немало таких ребят, как я. Ставр, то есть Егор, однажды сказал: «Война кончается только для мертвых». К сожалению, это правда.

— Я действительно видела много ребят, которые не знали, что делать с собой в нормальной жизни, и хотели одного — сбежать обратно на войну. Так вот, Саша, ты к прежнему не вернешься. Мы со всем этим справимся.

Шуракен вдруг метнулся к ней, схватил за плечи и посмотрел в глаза, стараясь проникнуть в скрытый мир ее души.

— Скажи, ты ведь думаешь, что если бы я тогда в вертолете удержал его и он остался бы жив, то сейчас все было бы по-другому? Скажи правду, не щади меня.

— Я жена тебе, Саша.

— Да, но ты любишь Егора.

— Так же, как и ты. Мы будем всегда помнить его. Но давай не будем оживлять призраки. И я прошу тебя, убери это.

Женя показала на фотографии. Лицо Шуракена сразу сделалось чужим и непрек­лонным.

— Нет, — сказал он.

Женя поняла, что ей снова придется бороться со Ставром. Теперь он уже был не тем парнем, которого она любила, а опасным призраком того мира, в кото­ром Шуракен был по-своему счастлив. А он был там счастлив, несмотря ни на что, Женя это видела по фо­тографиям. А главное, Ставр делил там с Шуракеном то дело, из которого его можно было выкорчевать

только как дерево — с корнем. Может, и приживется на новом месте, но прежде будет долго сохнуть и бо­леть. Женя решила, что отвоюет душу своего мужа у призраков войны.

Поселковые дворняги, любопытные, как все со­баки, вначале часто забегали на усадьбу Шуракена, на­блюдали за строительством и даже пытались поселить­ся под новым домом. Но постепенно они перестали приходить, а в последнее время избегали приближать­ся к забору. Дело было в том, что к весне Дуст вымахал в огромного пса-волкодава, оброс длинной густой шерстью. Он еще не заматерел, и настоящей свире­пости в нем не было, но, уловив в воздухе его запах, дворняги хорошо понимали, чем грозит вторжение на его территорию.

Олени благополучно перезимовали. Понимая, что избавиться от этих не приспособленных к самостоя­тельной жизни животных ему не удастся, Шуракен планово готовился к следующей зимовке. Пока рано было косить, и он рубил ветки с молодой листвой, вязал из них веники и вешал сушиться на веревках, натянутых в одном из углов двора.

В один из погожих майских дней к Шуракену зае­хал Славка Морозов. Ласково пригревало солнце, из леса волнами накатывали ароматы молодой листвы и хвои, но они быстро терялись взаполнявшем двор бод­ром запахе стройки. Сидеть в доме не хотелось. Ло­щеный Морозов в твидовом пиджаке и Шуракен, не­брежно упакованный в ярко-зеленый спортивный костюм из парашютного шелка, устроились на крыль­це. Разложили на газете колбасу и соленые огурцы из

Клавкиного погреба, разлили по чайным чашкам «Аб­солют».

— Да, здорово, — сказал Морозов, — ты прямо по нашему плану идешь. Помнишь, Сашка, как мы в лес­ной техникум поступать собирались? Мечтали уехать егерями куда-нибудь на Алтай. А помнишь, как ты бродячую собаку поймал и утверждал, что это настоя­щая сибирская лайка, и собирался из нее промысло­вую собаку делать? Я тебе сказал, что у лайки уши тор­чком и хвост калачиком, а у этой — уши домиком, хвост закорючкой. А ты говоришь: «Он еще молодой. Уши у него встанут, хвост закрутится». Это у тебя на­стоящий волкодав в клетке сидит? — Морозов кивнул на Дуста.

Чтобы не сажать пса на цепь, Шуракен огородил его будку клеткой из сварной решетки с деревянным настилом.

— Кобель дареный, — лениво заметил Шура­кен, — а дареному кобелю на уши и хвост не смотрят.

— Между прочим, я к тебе с деловым предложе­нием приехал, — приступил к главному разговору Мо­розов. — Ты же понимаешь, что я немного догадыва­юсь, чем ты занимался все эти годы.

— Если тебя это интересует, ты меня спроси. Мне скрывать нечего. Обучал антитеррористическую груп­пу в одной из африканских республик.

— Здорово, это как раз то, что нужно. Понимаешь, какое дело, у меня много друзей в бизнесе, а где боль­шие деньги, там возникают свои особые проблемы.

— Слушай, Славка, давай без обид, но собирать дань или выколачивать долги я никогда не буду. Ты ко мне с этими делами даже не обращайся.

— Чего ты раскипятился? Тут совсем другие дела.

— Ни по каким вашим делам я проходить не со­бираюсь. Ты меня понял? Все, закрыли тему.

Когда машина Славки Морозова —- не казенная «Волга», а его собственная навороченная «девятка» — выехала со двора, в ворота просочилась тощая, зыб­кая фигура Каляя. Судя по всему, он сидел под забо­ром и терпеливо ждал, когда «власть» отбудет.

Лежащий на крыше будки Дуст поднял голову и зарычал. Каляй покосился в его сторону и, убедив­шись, что дверь клетки заперта и опасаться нечего, двинулся дальше. Ожидая, пока он подойдет, Шура­кен остался сидеть на крыльце — он не хотел пригла­шать Каляя в дом.

— Здорово, — сказал гость.

Жалкие сырые гляделки Каляя упорно соскаки­вали с лица Шуракена и устремлялись к едва ополо­виненной бутылке «Абсолюта». В душе он не одобрил двух мужиков, которые сидели, с полным удоволь­ствием вели разговор и не допили бутылки.

— Здорово, — ответил Шуракен, — но денег не дам.

— Я не за тем, Сашок, у меня другое дело до тебя. Если ты не поможешь, просто не знаю, как быть. Зад­рался я тут с этими, как их, крутыми, что ли...

— Где ж ты таких крутых отыскал? — удивился Шу­ракен, имея в виду, что он не представляет себе «кру­тых», которые нашли интерес в том, чтобы «задрать­ся» с личностью вроде Каляя.

Но его вопрос ободрил Каляя, он давал возмож­ность объяснить, как все было, а это вселяло надежду на понимание и помощь.

— Понимаешь, Сашок, по жизни всякое бывает, такая она, зараза, хитрая, — обстоятельно начал Ка-ляй. — Еду на своем тракторе, на прицепе у меня брев­на. Я еду, и они едут — и обгонять меня. А тут, как на­рочно, цепь на бревнах хрясь! — и бревна прямо на ихний «мерс» посыпались.

— Кто цепь крепил?

— Не я! — быстро сказал Каляй одной стороной рта.

— Понял. — Шуракен бросил невозмутимый взгляд на кривую от привычного вранья физиономию Каляя. — От меня ты чего хочешь?

— Представь, Сашок, на нашего бы «жигуля» брев­на скатились — что бы было? А этому хоть бы хны. Кумпол у него, понимаешь, такой круглый, бревна по нему скатились, только краска кое-где покорябалась. А эти падлы хотят, что б я им три тыщи баксов платил! Расписку писать заставили. Ну достали, честное сло­во. Щас, я им кину деньги в банке из-под майонеза.

— От меня ты чего хочешь? — снова спросил Шу­ракен.

— Сашок, ну откуда я им такие бабки возьму? — Каляй замялся. — Сашок, скажи мафиозям, пусть от­станут от меня.

Шуракен посмотрел на Каляя, не понимая, шу­тит тот или серьезно надеется, что он ввяжется в раз­борку с бандитами. Какому другому мужику Шуракен, может, и помог бы, но Каляя он не уважал.

Каляй еще долго ныл и упрашивал, ссылаясь на семейство, жалобно поминал детей. Чтобы наконец отвязаться от него, Шуракен сунул ему недопитую бу­тылку. Понимая, что большего не добьется, Каляй со-

брался уходить и, чтоб не пропадало добро, запасли­вым движением свернул газету с остатками закуски и сунул в карман обтюрханной куртки.

— Нет в тебе ни жалости к соотечественникам, ни сочувствия, — напоследок пробормотал он. — А все почему? Потому что не пьешь.

Шуракен подумал, что пропитая глотка глаголет истину. Что правда, то правда: не только крушение ка­рьеры, но и неприязнь к соотечественникам застави­ла его согласиться на должность лесника. Она давала ему возможность жить на отшибе, в лесу, а не в посел­ке, где сосед справа и сосед слева вывешивают на об­щий забор половики и трехлитровые баллоны на про­сушку.

Быки приехали, как и обещали, через три дня. Ог­ромный черный «форд таурус», который Каляй при­нял за «мерседес», остановился перед косыми воро­тами из жидкого штакетника. Утверждение Каляя о прочности машины было явно преувеличено. «Форд» имел какой-то оскорбленный вид: из-за помятой кры­ши он был похож на безупречного аристократа в сби­том хулиганами котелке. Водитель и бывший спецна­зовец по кличке Рекс остались в машине, главный из них — Самоса и неотрывно следовавший за ним мол­чаливый Клубок прошли во двор.

Перед ними предстали жизнерадостные зарос­ли крапивы вдоль забора и гнилой остов «жигулен­ка», торчащий в углу грязного двора. Когда грянула перестройка, Каляй вдруг заработал денег и, под­давшись новому мышлению, не пропил их, а купил «жигуль-копейку», нуждавшийся в ремонте. Каляй тут же к этому ремонту и приступил. На первом эта­пе все шло хорошо: он разобрал машину, вытащив все, что можно было вытащить. Потроха «жигуля» были разложены по ящикам и жестяным банкам. Через несколько месяцев каляевские детишки рас­тащили их и перепутали. Резину Каляй пропил, и «жигуль», осев на пузо, врос ржавыми дисками в землю. Вынутые из него сиденья были разложены рядом с «ремонтирующейся» машиной, развалив­шись на них, Каляй с исключительным удоволь­ствием выпивал с корешами.

Обозрев двор, быки как раз и обнаружили этого новоявленного Ясона, предававшегося горестным размышлениям в тени гнилого остова своего «Арго». Вялые размышления, как отвертеться от необхо­димости искать проклятые три тыщи долларов, пе­ремежались в мозгах Каляя с приятными воспоми­наниями об употребленной два дня назад шуракенов-ской бутылке «Абсолюта» — когда еще перепадет водка такого качества. Отведя взгляд от плывущего в радостной майской синеве облачка, Каляй неожи­данно обнаружил посреди своего двора двух бандю-ков.

Проминая грунт, Самоса и Клубок потопали к лежке Каляя, их накачанные ноги работали, как гид­равлические поршни. Бледный, тощий Каляй по­спешно сел.

Быки подошли и степенно опустили свои зады на продавленные сиденья из «жигуленка».

— Здравствуйте, — закивал Каляй.

— Бабки приготовил? — формально спросил Са­моса.

Каляй с ходу заныл, давя на психику кредиторов все теми же ссылками на жену и детей и от нервности путая их количество и пол.

Быки спокойно ждали, когда Каляй иссякнет.

Водила, как полагается, остался за рулем, а Рекс вылез из машины размять кости. Он посмотрел по сто­ронам со снисходительным видом человека, знающе­го, что, если захочет, может на счет «раз» поставить на уши весь этот сонный клоповник.

— Прикинь, как на природе, да? — сказал он.

— Сюда бы с девочками приехать, — отозвался во­дила, — и голенькими их пустить бегать.

— Ну ладно, Юрчила, твое дело за баранку дер­жаться, а я пойду погуляю, грибов поищу.

— Давай, Рекс, сходи. Кроме говна, ты тут ни хера не найдешь.

Рекс энергично двинулся к узкому проходу между дворами, выводящему к лесу.

Каляй был неиссякаемый говорун. Он возвращал­ся к различным пунктам своего заявления и подроб­но развивал их, это напоминало цепную реакцию — каждое утверждение порождало новый ряд объясне­ний. Чувствуя, что дуреет, Самоса закрыл тему.

— Расклад, значит, такой, — прервал он Каляя, — не можешь отдать деньги, отдашь свою хибару.

— Да вы что, ребята! Что вы такое говорите? Куда же я денусь?

— Это нас не касается.

— Да вы посмотрите, ребята, мужики, дом гнилой, как старый валенок!

Каляй вскочил и зарысил к дому. Самоса с отвра­щением смотрел, как пыльные джинсы пустым рюкзачком болтаются на его тощем заду. Отдавший алко­голизму все силы своего организма, Каляй вызывал у идейно непьющих братков особое отвращение. Отчаянно пиная угол дома, Каляй закричал:

— Вот видите, крыша качается! А задняя стена во­обще жердью подперта.

— Ничего, сойдет. Мы сюда с девочками будем приезжать. И вот колодец у тебя есть, мне нравится. Братва по утрам холодной водой обливаться будет. Ко­роче, поехали.

— Куда?.. — упавшим голосом спросил Каляй.

В воображении возникла картинка с утюгом на животе жертвы из кино «Воры в законе», открывшего обывателю глаза на нравы бандитов.

— К нотариусу, — ответил Самоса, уперся здоро­выми, мозолистыми от штанги лапами в колени и встал. — Паспорт возьми, мудак, и бумаги на дом. Сейчас все это говно на хозяина перепишешь.

— На какого хозяина?

— Ты че, придурок, мы, по-твоему, от себя, что ли, тут базарим?..

За домом вдруг послышался быстро приближаю­щийся топот. Кто-то бежал сюда.

Быки напряглись, глядя туда, откуда должен был появиться бегущий, и одинаковым движением полез­ли под куртки.

Из-за дома выскочил Рекс. На его физиономии была написана сенсация.

Несмотря на то что страх прошибал Каляя до са­мых пяток, он сразу заметил, что кроссовки бандита обмотаны обрывками картофельной ботвы.

«Вот сволочь, огород потоптал».

— Ты че носишься, как табадамский конь? — с не­удовольствием буркнул Самоса, засовывая обратно до половины вытащенный из кобуры пистолет.

— Братва, там козлы в лесу! — выкрикнул свою сенсацию Рекс.

— Ну и что? Здесь везде козлы. Вот один стоит.

— Да нет, настоящие козлы. Вот с такими рога­ми! — Рекс растопырил по сторонам годавы все де­сять пальцев.

Самоса вопросительно посмотрел на Каляя. Тот кивнул:

— Есть там козлы. Пятнистые олени называются.

— Идем посмотрим, — предложил Рекс.

— На черта они нам нужны?

— Ну пошли, пошли, есть одна мысль. Самоса толкнул Каляя вперед:

— Пойдешь с нами. А то затыришься куда-нибудь, ищи тебя. 

— Ребята, — заныл Каляй, — давайте вон там обойдем, а то у меня здесь картошка посажена.

— Плевать. Это теперь наша картошка. Самоса, Рекс и так и не проронивший ни звука

Клубок обогнули дом и, цепляя на фирменные «коле­са» ломкие космы картофельной ботвы, потопали к пролому в заборе. Каляй старательно перешагивал через окученные женой грядки.

Приученные к подачкам олени, увидев людей, на­правились к ним со всех сторон вольера. За сеткой не­терпеливо переступали копытцами стройные ноги, покачивались грациозные шеи и блестели влажные черные глаза.

Братки с любопытством смотрели на оленей.

— Во, блин, никогда таких не видел, — восхитил­ся Самоса.

— А ты вообще никакой живности, кроме собак, кошек и тараканов, не видел, — предположил Рекс.

— Ты видел, что ли?

— Да сколько угодно! Я же в Таджикистане слу­жил. Когда все озверевали от пшенки, комроты выда­вал по пять боевых патронов к «калашу» и отправлял на охоту. Попробовали бы мы вернуться без барана или кабана.

Самоса задумчиво достал пачку «Парламента».

— Жаль, дать зверям нечего.

— А вы им сигаретку дайте, — угодливо посовето­вал Каляй. — Они табачок любят.

— Чьи козлы? — спросил Самоса.

— Мои, — неожиданно для самого себя ответил Каляй одной половиной рта.

Самоса задумчиво сунул сигарету в ячейку рабицы. Сразу несколько морд потянулось к ней, но одна — рогатая, — отпихнув других, деликатно захва­тила ее бархатистыми губами.

— Надо же, сожрал! — восхитился Самоса. — Точ­но твои козлы? — обернулся он к Каляю.

— А чьи еще? Я же кормлю. За зиму одного герку­леса тонну скормил.

Самоса недоверчиво смотрел на Каляя. А тот, за­метив, что бандюки заинтересовались оленями, начал отчаянно врать, почему-то надеясь, что ему выйдет по­блажка, если он докажет браткам, какой он, Каляй, хороший человек.

— Самоса, давай отойдем поговорим, — предло­жил Рекс.

Олени продолжали выжидающе топтаться у сет­ки. Они особенно оживились, когда Клубок полез в карман. Он достал пачку «Мальборо», сунул в рот си­гарету и посмотрел на оленей, следивших за каждым его движением. Клубок был парень не жадный — ос­тавив в пачке дежурную сигарету, он вытряхнул ос­тальные и стал совать оленям. А Каляю он сигарету не дал, чтоб не вводить его в заблуждение дружески­ми жестами.

К вольеру вернулись Самоса и Рекс.

— Значит, так, Каляй, — сказал Самоса, впервые назвав Каляя по имени, — раз козлы твои, можем до­говориться. Мы тебе долг простим, а ты нам козлов отдашь.

Каляй вытаращился на Самосу:

— Зачем они вам?

— Охотиться на них будем.

— Ребята, да вы что, как на них охотиться? Их из загородки метлой не выгонишь. Если б я их в лес выг­нать мог — стал бы я их кормить?

— А мы сами что, лоси, по лесу бегать? Мы их пря­мо тут валить будем.

— Всех? — перепугался Каляй.

— Зачем всех, мы не беспределыцики. Парочку на развод оставим. Вон мелких вообще трогать не бу­дем. — Самоса показал на двух недельных оленят.

— Не-е, я на это не согласный.

— Нам это без разницы. Не согласный — тогда по­ехали к нотариусу.

Самоса повернулся и пошел к дому. За ним дви­нулся Рекс. Клубок пихнул в спину Каляя.

Пока дошли, Каляй прикинул, что, если даже бандюки оленей перестреляют, он все равно как-нибудь отвертится. Ну нет у него другого выхода, не отдавать же дом в самом деле!

— Да ладно, ладно! Берите оленей! — истерично завопил он, когда во дворе Самоса приказал ему идти за документами.

— Наши козлы? — быстро спросил Рекс.

— Ваши...

— Слово?

— Слово...

— Смотри, мужик, ты за свое слово отвечаешь. — Самоса пошел к воротам.

— А расписка? Расписка как? — крикнул ему в спину Каляй.

Самоса остановился и деловито вытащил из кар­мана органайзер, распухший, как гамбургер, от напи­ханных между страниц бумажек. Поискал. Нашел ка­ляевскую расписку и сунул органайзер обратно в кар­ман.

Каляй отчаянными глазами следил за листком.

Самоса положил расписку на ладонь и, начав с угла, ловко скатал лист в тонкий тугой стержень, за­остренный с обоих концов наподобие спицы.

— На, — сказал он Каляю, — засунь себе в жопу.

Ожидая на следующий день приезда бандюков, Каляй вдруг сообразил, что может проколоться на та­кой дурацкой мелочи, как замок на воротах вольера, от которого у него не было ключа. В связи с этим воз­никли и другие соображения. Поэтому Каляй снача­ла убедился, что кормушка набита сеном и Шуракен,

значит, в ближайшее время в вольер не пойдет. Затем он приволок ломик, своротил замок и повесил на его место свой собственный, которым запирал косую дверь избенки.

Команду Самосы Каляй встретил по-хозяйски, показал, как лесной дорогой подъехать к вольеру, и, небрежно вытащив ключ, отпер замок.

Олени собрались у сетки и с любопытством на­блюдали за действиями людей.

Быки открыли багажник «форда» и стали гото­виться к охоте. Каляй надеялся, что перед стрельбой парни выпьют для пущего удовольствия, тогда навер­няка перепадет и ему. А выпить Каляю было необхо­димо — сердце у него так и тряслось от страха. Но глав­ным в команде был Самоса. Он и Клубок морально подавляли Рекса, который тоже не прочь был пропус­тить сто — сто пятьдесят грамм. Так что Каляя постиг­ло глубокое разочарование. Водка из багажника не по­явилась.

Накануне Рекс авторитетно заявил, что нет кай­фа стрелять настоящую дичь из пистолетов, и пообе­щал сам решить проблему оружия. Но дружки, имев­шие свои арсеналы, могли предложить только «кала-ши», «узи», М-16, но без патронов, даже РПГ-7 с двумя выстрелами к нему. Все это напрочь лишенное роман­тики железо предназначалось для утилитарного убий­ства и совершенно не подходило для охоты на оленей. В конце концов, уже чувствуя себя на грани позора, Рекс достал две потрепанные ижевские двустволки и нож для добивания раненой дичи и свежевания туш. Все это в большой сумке лежало сейчас в багажнике «форда». Переминаясь с ноги на ногу и тоскуя от дурных предчувствий, Каляй всеми силами души желал, что­бы бандюки поскорей перестреляли оленей и убрались отсюда. Тогда он заберет свой замок и подбросит на его место прежний, покореженный ломиком. Готовясь доказывать свою невиновность, Каляй больше всего рассчитывал на этот сломанный замок.

Как назло, быки не спешили. Они осмотрели ору­жие, обсудили его особенности. Рекс нацепил на пояс ножны с охотничьим ножом. Потом они еще покури­ли, солидно переговариваясь о своих делах. Затем на­конец установили очередность стрельбы и пошли к во­льеру.

Женя сняла с плиты чайник и залила кипяток в кружку с заваркой. Шуракен с удовольствием смот­рел, как она садится к столу, разливает по чашкам чай. Живот ее уже немного округлился, в движениях по­явилась мягкость и плавность. Когда Шуракен смот­рел на нее, его глаза теплели, в них появлялся свет настоящей нежности. В последнее время он начал за­метно оттаивать и уже не выглядел таким отчужден­ным и замкнутым на прошлом, как раньше.

— Ой, что это? — вздрогнула Женя.

Шуракен не вздрогнул. Он мгновенно напрягся, как боевая система, получившая тревожный сигнал.

— Стреляют, — удивилась Женя, прислушиваясь к отдаленному баханью ружей. — Может, это оленей твоих стреляют? — пошутила она.

Шуракен вдруг вскочил и бросился в комнату, слу­жившую ему спальней. Он распахнул шифоньер, уда­ром кулака вышиб доску внутри, и Женя увидела, что

он вытащил длинный сверток, завернутый в мягкую тряпку. Шуракен сорвал тряпку, и в его руках появи­лось короткое, довольно массивное ружье. Это был помповый «ремингтон» с подствольным магазином — штатное оружие американских полицейских и беше­но завоевывающих жизнь «новых русских». В свертке была коробка патронов.

Женя остолбенела от ужаса, глядя, как Шуракен загоняет патроны в магазин. У него было неузнавае­мое, чужое лицо, как будто упала маска мягкой, не­прошибаемой вежливости.

С ружьем в руках Шуракен бросился из дома к во­ротам. Выскочив за ним следом, Женька дурным го­лосом заорала почему-то:

— Дуст, миленький! Ой, он убьет их! Мамочка моя!

Дуст с лаем остервенело кидался на решетку клетки.

Обезумевшие от ужаса олени метались в вольере. Они стадом неслись в одну сторону, натыкались на сет­ку, сбивали друг друга с ног, падали, вскакивали, мча­лись в другую сторону, но там сетка снова отбрасыва­ла их назад. Два недельных олененка сразу были за­топтаны.

Передавая друг другу ружья, бандюки палили с таким азартом, что половина оленей была бы уже пе­ребита, если бы стрелки попадали в цель. Но, как вы­яснилось, стрельба по таким стремительным и не­предсказуемым в своих бросках целям была совсем не то, что стрельба по мишеням в тире. Пока только один олень, по которому выстрелили в самом нача­ле, был ранен. Пуля попала ему в бок, но, истекая кровью и слабея, он отчаянно метался вместе со всем стадом.

Рекс, единственный из всех, имел реальный опыт стрельбы по живому. Поэтому, когда подошла его оче­редь, он взял двустволку с видом уверенного в себе стрелка. Он поймал на мушку самого матерого из двух самцов, поводил за ним стволом и нажал на спуско­вой крючок.

На всем скаку олень перекувырнулся через голо­ву. Это зрелище было встречено радостными крика­ми остальных участников охоты. Упав, олень сразу по­пытался вскочить, но смог подняться только на пере­дние ноги. Он задрал рогатую голову и судорожно тянулся вверх, скребя копытами по земле. Со второго ствола Рекс добил оленя выстрелом в голову.

От каждого выстрела Каляй дергался всем телом. Он понимал, что если Шуракен не в отъезде, то уже услышал стрельбу, и прикидывал, сколько времени ему потребуется, чтобы дойти сюда. Ну, минут двад­цать... а если бегом? Ну, десять — по мнению Каляя. Только он не представлял, что в норме Шуракен бега­ет десять километров за тридцать пять минут.

О норме сейчас речи не было. Шуракен ломом шел через лес, кратчайшим путем, точно на выстрелы. Та­ких бросков он не совершал со времен их со Ставром африканских дел.

Вольер заволокло дымом. После меткого выстре­ла Рекса бандюкам вдруг начало везти, скорей всего, потому, что они приспособились к ружьям и характе­ру цели. Еще несколько оленей было ранено.

— Уя! — заорал Самоса, довольный своим мет­ким выстрелом. — До чего живучие, падлы! Прикинь,

Рекс, если в человека так пулю засадить, он уже не встанет, а эти бегают.

— Потом ножом добьем.

И тут сквозь бабаханье двустволок бандюки услы­шали чужой выстрел. Раскатистый звук был как глу­хой рык бойцового пса, атакующего свору дворняжек.

Каляй отскочил от ворот и закатился в кусты. Некоторое время он буравил их головой, «улепеты­вая на четвереньках. Ему казалось, что над головой свистят пули. Никогда в жизни он не испытывал такого ужаса.

Бандюки опустили ружья и закрутили головами. Они инстинктивно подтянулись друг к другу и попя­тились к выходу из вольера.

— Оружие на землю! — заорал Шуракен, не пока­зываясь из-за деревьев.

Рекс мгновенным, четким движением выхватил из-под куртки пистолет и выстрелил на звук голоса. Туда же пальнул и Клубок, в двустволке которого ос­тавался один заряд.

Самоса отбросил ружье с разряженными ствола­ми и сунул руку за пазуху. Он не успел вытащить пис­толет. Грохнул второй выстрел Шуракена, и пуля впи­лась в могучий бицепс Самосы.

— Бросайте пушки, пацаны! — Голос Шуракена раздался совсем не там, где бандюки слышали его в первый раз.

Рекс, держа пистолет в вытянутых руках, водил стволом, готовый в любую секунду поймать цель и вы­стрелить. Клубок, переломив ружье, загонял в стволы патроны. Самоса растерянно матерился, по его лицу расползалась шоковая бледность. — Последний раз говорю: пушки на землю, паца­ны, или хуже будет!

Клубок тут же пальнул на голос. Раздался ответ­ный выстрел, и казенная часть ружья бандита разле­телась на куски. Острый осколок снизу вверх распо­рол Клубку щеку.

Юрчила далеко отбросил пистолет и поднял руки.

— Мужик, не стреляй, не стреляй! Я всего лишь водила!

— А ну вылезай, сука.— диким голосом заорал Рекс. — Давай выходи, говно! Посмотрим, кто здесь круче!

— Я тебя сюда не звал, — ответил Шуракен, — и бодаться с тобой не собираюсь. А башку тебе про­стрелить — мне как на хер валенок надеть.

Рекс рывками переводил дуло пистолета, пытаясь найти цель по звуку. Шуракен решил ему помочь. Он поднял корягу и бросил в кусты. Этот испытанный трюк сработал, как всегда: Рекс высадил по кусту пол­обоймы.

Боком стоя за толстой сосной, Шуракен поднял приклад к плечу, поймал в прицел ляжку Рекса и на­жал на спусковой крючок.

Рекс взвыл и, завалившись на землю, обеими ру­ками схватился за ляжку.

Самоса, Клубок и Юрчила увидели, как среди де­ревьев, словно изображение на фотобумаге, прояви­лась высокая, мощная фигура в светло-зеленом спортивном костюме из парашютного шелка. Шура­кен шел к ним, держа ружье стволом вверх.

Рука Самосы уже онемела и повисла плетью. Он машинально зажимал дыру в бицепсе. Его начала бить

неудержимая дрожь, которая часто бывает сразу пос­ле огнестрельного ранения. Лицо и грудь Клубка за­ливала кровь, лившаяся из разорванной щеки, руки, контуженные попаданием пули в ружье, онемели до плеч.

Шуракен посмотрел на них вблизи и понял, что бандюки еще не забыли, как отгуляли дембель. В свои двадцать девять он по сравнению с нимичбыл уже вполне матерый мужик.

— Ну что, сынки, давно бандитизмом занимае­тесь? — спросил Шуракен. — Вот дураки. Ну ладно, отойдите и встаньте рылами к сетке.

Валяясь на земле, Рекс перекатился на спину, об­хватил руками раненую ногу и заорал:

— Больно, твою мать, больно же! Здоровый му­дак, придурок... больно!

Его вопли насторожили Шуракена. По действи­ям Рекса он понял, что это наиболее подготовлен­ный из всех, жесткий, злющий парень, который де­рется до конца. Не веря жалобам Рекса, Шуракен не выпускал его из поля зрения. Поэтому, когда Рекс перекатился на спину, чтобы освободить висящий на поясе нож, и потянулся к рукоятке, Шуракен тут же нанес ему страшный удар ногой в голову. Он не убил бандита, потому что убивать не хотел, но отключил надолго.

Выдернув из ножен у Рекса нож, Шуракен оцени­вающе посмотрел на его друзей и, убедившись, что противник деморализован и совершенно подавлен, вошел в вольер.

— От сетки не отходить и вообще не двигаться, — предупредил он Самосу, Клубка и Юрчилу.

Шуракен понимал, что неизбежно найдет там и убитых животных, и раненых. Но одно дело понимать, другое — увидеть. Крови и смерти Шуракен видел много. На кровь и смерть вооруженных мужчин он ре­агировал с профессиональным спокойствием, но стра­дания беззащитных существ — детей и животных — вызывали в его душе острую боль. И сейчас, увидев затоптанных оленят и подранков, Шуракен пришел в ярость.

— Даже дела своего бандитского не знаете, — сказал он двум бледным и одной окровавленной ро­жам, маячившим за сеткой. — Стрелять не научи­лись, а ручонки чешутся. Запомните, говнюки, если вы еще раз за что-нибудь, кроме собственных кон­цов, этими ручонками возьметесь, я вас найду и их поотрываю.

Шуракену пришлось добить всех подранков, по­тому что даже легко раненное дикое животное обре­чено на долгую и мучительную смерть.

Когда он вышел из вольера, Самоса, Клубок и Юрчила оглянулись на него, не решаясь повернуться от сетки. У них возникло ужасное ощущение, что этот человек, убивающий с одного выстрела, сейчас спо­собен и их перестрелять, как подранков. Их ужас был не лишен оснований.

Гнев ударил Шуракену в голову. И он почувство­вал, что сейчас может сорваться в то неконтролируе­мое состояние, которое было после шока от транкви­лизаторов. Загнанное глубоко в подсознание чувство неудовлетворенной мести рвалось на свободу. Надо было немедленно сбросить куда-то агрессию, иначе он мог убить этих парней.

Шуракен увидел лоснящуюся морду «форда», ко­торая пялилась на него фарами. На рефлексе приклад «ремингтона» уперся в плечо и рука дернула цевье.

Лобовое и заднее стекла «форда» покрылись се­тью трещин от прошедшей навылет пули.

Шуракен опустил прицел ниже. Одна за другой пули разносили радиатор и прошивали двигатель.

Когда опустел магазин, «форд» был уже кучей ни на что не годного железа.

17

Население Ново-Троицкого было возбуждено и бурно обсуждало бандитскую перестрелку в оленьем вольере, но никто не знал, что же произошло на са­мом деле. Шуракен молчал, не желая афишировать применение им оружия, быки исчезли, а о Каляе ник­то вообще не думал. Удрав в разгар перестрелки, он потом долго сидел в лесу у пожарного пруда и засти­рывал штаны. Через пару часов из Москвы пришел грузовичок с краном, подцепил останки «форда», заг­рузил в кузов и увез. Поселковые быстро сообразили, какую пользу можно извлечь из происшествия, и не­сколько мужиков пришли к Шуракену с просьбой от­дать убитых оленей на мясо.

На этом история могла бы и закончиться, если бы быки, как говорится, трепались от себя. Но дело в том, что они были сотрудниками охраны фирмы «Буржа-недвижимость», занимающейся реставрацией, пере­стройкой и продажей зданий в Москве и предостав­лением в аренду строительной техники. Генеральный директор фирмы Аркадий Борисович Моторин приказал начальнику службы охраны Булату Тоболову выяснить все обстоятельства происшествия и позабо­титься, чтобы все получили по заслугам, пострадав­шие быки в первую очередь.

Тоболов вызвал команду Самосы. Они вошли в его кабинет с самыми неприятными предчувствиями. Вид шефа подтвердил их предчувствия. В глазах Тоболова ясно читался вопрос: «Вы решение моих проблем или сами проблема?» Такой вопрос обычно предшество­вал увольнению из фирмы.

Пытаясь оправдаться, Самоса и Рекс наперебой начали рассказывать историю, как они в свой закон­ный выходной поехали к корешу поохотиться на оле­ней. И вдруг из леса вылез совершенно беспредель­ный мужик — по их описанию, что-то среднее между Терминатором и Тарзаном — и набросился на «форд», пуляя по нему из немеряной пушки. Они самоотвер­женно пытались защитить машину, но, получив ране­ния, были вынуждены отступить.

Слушая изложение их эпопеи, Клубок очень пе­реживал, но, по обыкновению, молча. А Юрчила вти­хую старался откосить от друзей, всем видом показы­вая, что он «здесь только водила».

Тоболов с деловой невозмутимостью выслушал всю историю до конца.

— Ребята, я все понял, — сказал он наконец. — От­дыхайте, лечите нервы.

Считая тему исчерпанной, Тоболов в вертящемся кресле повернулся к маленькому столику, на котором у него стояла кофеварка, налил чашку кофе, медлен­но высыпал туда ложку сахара, задумчиво размешал, повернулся обратно к письменному столу и взглянул на подчиненных, как в первый раз увидел.

— В чем дело? Я же сказал, свободны.

— Как — совсем? — растерянно проговорил Са­моса.

— Булат, ну так дела не делаются! — сорвался Рекс. — Мы щас съездим, с ним разберемся. Мы ему рога посшибаем!..

— Никуда ехать не надо, — спокойно сказал То­болов, — а рога всем, кому надо, посшибают без вас.

— Если нас увольняют, тогда выходное пособие, — заявил Юрчила.

— Кто вам сказал, что вас увольняют? — поинте­ресовался Тоболов. — У вас неоплачиваемый бюлле­тень на три дня. А дальше я перевожу вас в Жулебино охранять бульдозеры на стройплощадке. На работу будете ездить на метро. А за «форд» с вас будут вычи­тать, как положено, не больше двадцати пяти процен­тов.

Выпроводив быков, Тоболов позвонил знакомо­му чину с Петровки и попросил выяснить, кто в под­московном леспаркхозовском поселке Ново-Троиц­кое мог круто разобраться с его людьми. Чин в свою очередь позвонил начальнику РУВД, который был на гулянке по случаю возвращения Шуракена. Тот отве­тил, что, похоже, знает, кто это, но на всякий случай сейчас проверит. Вскоре он перезвонил и сказал:

— Гайдамак Александр Михайлович, капитан спецназа, полгода как вернулся из загранкоманди­ровки.

— Армейский спецназ?

— Нет, госбезопасность.

С этой информацией Тоболов пришел к Моторину.

— Если бы парень был просто армейский, я бы ре­шил вопрос сам и не стал бы беспокоить вас, Аркадий Борисович. Но против бывшего Комитета я не могу ничего предпринимать без вашей санкции. У этих ре­бят очень сильны корпоративные традиции, да и свя­зи кое-какие еще работают.

— Хорошо, Булат, я подумаю. Когда будет реше­ние, я тебе сообщу.

Возмещение стоимости расстрелянного автомоби­ля было в какой-то степени принципиальным делом: лев должен защищать себя даже от мух. Причем воз­мездие должно быть истинно львиным, тогда на него поостерегутся нападать те, кто способен причинить настоящий ущерб. Но все же потеря довольно потре­панного «форда» была недостаточно серьезным осно­ванием, чтобы ввязываться в конфликт с непредска­зуемыми последствиями. Собственно личность капи­тана спецназа КГБ Гайдамака всерьез заинтересовала Моторина. У него была возможность получить инфор­мацию о Шуракене. Теперь, когда неприступная не­когда цитадель Комитета пала и, опозоренная, лежа­ла в развалинах, это оказалось намного проще, чем по­лучить сведения о собственности, принадлежащей некоторым видным политическим деятелям.

Силовое подразделение внешней разведки пере­стало быть сверхсекретным, о его ликвидации было объявлено в газетах в самых мажорных тонах. Это ре­шение президента было представлено как очередная большая победа демократических сил. Сотрудники подразделения именовались в текстах публикаций «головорезами КГБ» и «экспортерами революций». Но Моторина интересовало совсем другое. Пройдя уси­ленную физическую подготовку, сотрудники подраз­деления обучались приемам стрельбы из всех видов оружия, рукопашному бою, обращению со взрывчат­кой и технике ведения допросов. Некоторые из них говорили только по-русски и на одном из языков на­родностей СССР, другие свободно владели иностран­ными языками и чувствовали себя как дома в любой столице мира. Заполучить такого специалиста значи­ло приобрести собственную высококвалифицирован­ную разведку. Но все, с кем Моторин пытался связать­ся, наотрез отказались даже обсудить возможность сотрудничества. Они были раздражены, обижены, сбиты с толку, никому не верили и, что главное, пока не определили своего места в новой жизни. Находить их тоже было непросто. Но кто ищет, тот находит. В поле зрения Моторина попал Гайдамак — Шуракен. Он заказал и получил информацию о нем" и его на­парнике Егоре Осоргине, к сожалению числящемся в погибших.

Моторин вызвал Тоболова:

— Булат, съезди к Гайдамаку сам и очень вежливо пригласи приехать ко мне.

Шуракен принял Самосу и его команду за бан­дитов, что, впрочем, было нетрудно. Зная, что у это­го народа не в обычае что-либо прощать, он ждал, что в ближайшее время кто-нибудь обязательно явит­ся к нему разбираться. Поэтому, когда на его дворе появился стройный человек, похожий на молодого Аль Пачино, Шуракен даже не задал себе вопроса: кто бы это мог быть? За спиной Тоболова двигался телохранитель, как и он, одетый в дорогой костюм-тройку.

Шуракен выключил циркулярку, на которой ров­нял вагонку, но не сделал ни одного шага навстречу визитерам. Он был спокоен: когда намерены убить, то стреляют врасплох, в этом случае никакой профес­сионализм не спасет — людей, заговоренных от пули, не бывает, — а раз пришли говорить, то всегда есть шанс взять ситуацию под свой контроль. Пока он по­старался определить, не наблюдается ли в зоне такти­ческого взаимодействия других объектов, кроме тех двоих, которых он имел в поле зрения. Чувство про­странства у Шуракена было выработано специальны­ми упражнениями (одно из них заключалось в том, чтобы определить, есть или нет люди в абсолютно тем­ной комнате), но были такие элементарные и вполне объективные вещи, как поведение собаки и звуки: шорохи на уровне слуха кошки и даже писк злющих голодных комаров — все несло информацию. Судя по всему, визитеров действительно было только двое, кроме тех, конечно, кто остался в машине.

Тоболов не без удивления отметил, насколько фантазии Самосы и Рекса в описании их противника оказались недалеки от действительности. Высокая, мощная фигура Шуракена произвела на него впечат­ление. Куртка ярко-зеленого спортивного костюма — точно, Самоса упоминал именно такую упаковку — была расстегнута, под ней проступала скульптурная мускулатура груди и живота. Тоболов прикинул, что весит Шуракен не меньше сотни, при этом совершен­но не раскачанный и очень стройный — резинка спортивных штанов узко сходится на мускулистой

пояснице. На лоб и широкую шею Шуракена падали отросшие за полгода светло-русые лохмы.

— Булат Тоболов, — вежливо и спокойно пред­ставился Тоболов. — Я начальник охраны концерна «Буржа».

— Гайдамак.

— Господин Гайдамак, я специально приехал, что­бы передать вам приглашение нашего генерального директора господина Моторина встретиться с ним.

— Я не имею ни малейшего понятия, кто такой господин Моторин, и не понимаю, зачем мне с ним встречаться.

— Но вы, надеюсь, еще помните, что у вас вышла разборка с нашими людьми?

— А, это, значит, были ваши ребята.

— Вы расстреляли принадлежащий концерну ав­томобиль и нанесли двоим огнестрельные ранения. Из-за этого и у нас, и у вас могут возникнуть пробле­мы. Вы ведь в курсе, что врачи обязаны сообщать об огнестрельных ранениях?

— Вот об этом, пожалуйста, не беспокойтесь, у меня проблем не возникнет. Как старший лесничий, я совершенно законно владею «Ремингтоном-экс-пресс 840», официально купленном в оружейном ма­газине на Петровке.

— Я не сомневаюсь, что вы имеете право хранить оружие и даже применять его. Может быть, наши ре­бята повели себя здесь не совсем правильно...

— «Не совсем правильно» — неточная формули­ровка, — перебил Шуракен. — Я не против охоты, но когда стреляют по ручным оленям в загоне — это на­зывается живодерство.

— Дело в том, что мы знаем о происшествии толь­ко со слов наших людей, а господин Моторин хочет провести объективное расследование, для этого он и просит вас приехать к нему в офис. Мы уважаем зако­ны, если выяснится, что во всем виноваты наши со­трудники, господин Моторин не будет иметь к вам ни­каких претензий.

— Лично я не имею никаких претензий к госпо­дину Моторину. А если его так волнует справедли­вость, то пусть он сам приедет сюда и я ему расскажу, как было дело, и даже предъявлю вещественные до­казательства.

Шуракен указал в сторону забора. Тоболов по­смотрел туда и увидел шкуру оленя, растянутую и при­колоченную гвоздями к доскам для просушки.

— Господин Моторин очень занят, ему трудно бу­дет выбрать время для такой дальней поездки.

— Я тоже занят...

Препирались Шуракен и Тоболов долго, нудно и исключительно вежливо. Тоболов в принципе считал, что вежливость и корректность — лицо фирмы, к тому же он получил указание убедить Шуракена приехать в офис без демонстрации силы. И он не собирался уез­жать, не получив согласия. А Шуракен считал, что у него нет оснований грубить человеку, который разго­варивает вполне вежливо, но оснований ехать к его боссу у него тоже нет.

Переговоры зашли в тупик.

Дуст потерял к чужакам острый интерес, улегся на настил клетки и только переводил треугольные мед­вежьи глаза с хозяина на его собеседника. Вдруг Дуст резко повернул голову в сторону ворот и глухо завор­чал.

Реакция собаки насторожила Шуракена. Он услы­шал, как за воротами хлопнула дверца машины. То­болов и телохранитель тоже обернулись. Глухие, в рост человека, ворота были закрыты, никто не видел, что за ними происходит. Какой-то человек открыл калит­ку и вошел во двор. 

— Не советую делать резких движений, — предуп­редил Тоболова Шуракен, решив, что, не добившись успеха разговорами, парламентарии переходят к дей­ствиям. — Вы даже не представляете, как плохо это может кончиться.

— Этот не наш, — поспешно ответил Тоболов. Человек подходил, с какой-то вызывающей и в то

же время иронической улыбкой глядя на Шуракена и не замечая остальных, словно их тут и не было. Тобо­лов с изумлением заметил, что Шуракен, похоже, здо­рово испугался при виде этого темноволосого поджа­рого, как волк, парня. Он просто впал в шок, в столб­няк, даже челюсть отвисла.

— Привет, Шур! — крикнул парень. — Хватит изображать из себя центральный персонаж картины «Не ждали».

-Ты...

Больше Шуракен ничего произнести не смог. Его руки потянулись к Ставру, Шуракен сгреб его и при­жал к себе. От его объятия могли хрустнуть ребра, оно было жестким и яростным, как захват в смертельной схватке.

— Все в порядке, Шур, — пробормотал Ставр, ус­покаивающе похлопывая друга по спине. — Ребята, — сказал он Тоболову, — вы не думайте, у нас не приня­то целовать мужиков взасос, но сейчас у нас свои дела, и вам не надо на весь этот ужас смотреть.

— Конечно, это ваши дела, но и мы сюда тоже при­ехали не груши околачивать, — ответил Тоболов.

Шуракен наконец пришел в себя.

— Булат, я все понял про твоего босса, — сказал он. — Если ему это так надо, я с ним встречусь. А сей­час уматывайте отсюда, только сразу.

Тоболов достал из кармана пиджака визитную кар­точку.

— Свяжитесь со мной. — Он протянул карточку Шуракену.

— Е-мое, я думал, такое только в кино бывает!

Шуракен никак не мог выйти из состояния оглу­шенности. Они зашли в дом. На кухне Ставр сел на табуретку, а Шуракен ходилвокруг, машинально дот­рагиваясь до него, словно все еще не верил, что это не глюк.

— Где ты все это время шлялся, скотина чертова? Ну давай, давай, Ставридас, рассказывай.

— Еще успеется, — улыбнулся Ставр, оглядывая кухню. — Эта история длинная и увлекательная. Я бу­ду рассказывать ее тебе долгими зимними вечерами под хорошую водку в твоей замечательной норе. А где Женька?

— В Москве, она на пару дней уехала экзамен сда­вать. Ты знаешь?..

— Не мечи икру, знаю. Все знаю: и что вы с Жень­кой муж и жена, и что отец умер.

— Все как-то само собой получилось.

— Каждому свое. С тобой у нее семья будет и дом, а я сейчас не мог бы ей дать даже крыши над головой.

— Как это? Почему?

— Дача отца была государственная, ее бы в любом случае отняли, и квартира тоже отошла в казну.

— Ни хрена себе!

— Ладно, есть более интересный разговор. Пой­дем загоним во двор мою машину.

— Давай в магазин съездим.

— Не надо. Я все привез.

Увидев знакомый «ЗИС» отца Ставра, Шуракен удивился:

— Как же наш красавец уцелел? Где ты его отыс­кал?

— Командора надо благодарить. Он взял машину и Грея. Помнишь отцовского колли?

— Я жил некоторое время у Командора после того, как вернулся. Но тогда там еще не была ни «ЗИСа», ни Грея.

— Наверно, они тогда еще были на отцовской даче. Ставр вытащил из машины спортивную сумку.

— Хорошо, Женьки дома нет, — сказал Шура­кен. — Не представляю, что было бы, если бы она вот так ни с того ни с сего тебя увидела. Она беременная.

Ставр обернулся и посмотрел со странной усмеш­кой, словно решая, сказать другу то, что он сейчас ду­мает, или отбрехаться, и предпочел отбрехаться:

— Такое случается в семейной жизни.

Войдя в дом, Ставр расстегнул молнию на сумке и достал четыре бутылки водки.

— Есть интересный разговор, Шур, — сказал он, ставя бутылки на стол. — Я привез сенсационные известия о нашем бывшем шефе Ширяеве. Думаю, они тут кое-кого здорово заинтересуют.

— Черт возьми, я был просто на все сто уверен, что этот сучий потрох жив!

— Еще как жив! Он развил такую бурную дея­тельность, что достал даже наших заклятых друзей из ЦРУ.

 18

Возвращение Ставра особого впечатления на Ко­мандора не произвело. Он и не такое видел.

— Ну что ж, — сказал он, — хороший уровень вы­живаемости. Значит, не зря тебя учили. А вообще, по­вод есть. Давайте, ребята, по сто грамм за возвраще­ние Егора.

Командор провел своих парней на веранду. Стол был уже накрыт. Командор дал адъютанту Косте со­ответствующие указания. Прапорщик смотался на ры­нок, купил парной грудинки на борщ и хороший ку­сок свинины на отбивные и сейчас священнодейство­вал на кухне.

Не садясь за стол, Командор разлил по рюмкам водку.

— За тебя, Егор, ты меня очень порадовал, — ска­зал он.

— Просто повезло.

— Не говори так. Просто ничего не бывает. Если в одном месте встало, в другом обязательно упадет — за­кон жизни.

Они выпили. Спецы стояли чуть ли не навытяж­ку. Несмотря на вполне вольный стиль одежды и от-

росшие лохмы Шуракена, оба сейчас до смешного со­ответствовали выражению «господа офицеры».

— Ребята, что-то вы напряженные? — усмехнулся Командор. — Расслабьтесь. Вы мне уже не подчинен­ные и имеете полное право выпить с бывшим сослу­живцем в неформальной обстановке.

На веранде появился Костя.

— Подавать, Иван Георгиевич? — спросил он.

— Давай.

После обеда перешли в бильярдную, и Ставр от­дал Командору фотопленку, отснятую на базе Совет­ника.

— Хорошо, я отпечатаю и посмотрю снимки, а пока расскажи, что там организовал Ширяев?

— Ну что сказать, Иван Георгиевич, — ответил Ставр, — отличный ларек по продаже российского оружия примерно в восьмистах километрах севернее экватора. 

— Сейчас я дам бумагу и ручку. Садись и пиши от­чет.

— Какой отчет?

— Отчет о разведывательной операции, проведен­ной по моему приказу.

В Ново-Троицкое Ставр и Шуракен вернулись поздно вечером. Уже стемнело. Когда свернули с шос­се, фары автомобиля высветили засыпанную щебен­кой дорогу. Ставр включил дальний свет, и в глубине леса лучи рикошетили от шершавых стволов черных елей. Через двести метров дорога из беловатой щебен­ки уперлась в глухие ворота усадьбы. — Ну нагородил городище, — усмехнулся Ставр. — А впрочем, мне нравится, с крупнокалиберным пуле­метом тут долго отсиживаться можно.

— Это точно.

Шуракен вылез из машины и пошел открывать во­рота.

Ставр загнал машину во двор. Шуракен закрыл во­рота и пошел к клетке Дуста.

 — Эй, Шур, ты собираешься выпустить этого лю­доеда? Тогда подожди, я залезу обратно в машину и закрою дверцы.

— Не шугайся, Дуст службу знает. Он уже разоб­рался, что ты свой.

Засидевшийся за день Дуст, вырвавшись на сво­боду, завертелся вокруг хозяина, неистово размахивая хвостом, и, встав на задние лапы, всей тяжестью об­рушился на грудь Шуракену. Затем он тяжелым мед­вежьим галопом сделал круг по двору и завернул к Ставру. Пасть Дуста была разинута от уха до уха, и не у всякого хватило бы хладнокровия спокойно посмот­реть на клыки размером с большой палец.

Но Ставр уже понял, что пес молодой и настоя­щей строгости в нем нет. Он опустился на корточки.

— Да ты еще совсем пацан. Ну иди, иди ко мне, валенок.

— Кончай морочить голову моему псу. Не порти мне собаку, — сказал Шуракен.

Он вошел в дом, включил свет. В комнату вошел Ставр. Обшитые вагонкой стены и потолок были по­сечены тенями и лучами от лампочки под жестяной нахлобучкой. Первое, на чем остановился взгляд Ставра, была рама с фотографиями.

— Что это у тебя за мемориальная доска? Вместо ответа Шуракен молча снял раму со стены

и убрал на верх шифоньера.

— Ерунда. Да, я страдал, но теперь мне за это стыд­но. Как ты однажды сказал, Ставридас, война конча­ется только для мертвых. Как ты думаешь, они не мо­гут поручить Советника кому-нибудь другому?

— Конечно могут, но это будет несправедливо. — Он снял куртку, повесил ее на гвоздь, на котором рань­ше висела рама, и сел на табуретку.

Шуракен опустился напротив него на раскла­душку.

— Несправедливо — это для руководства не аргу­мент, — сказал он.

— Но никто лучше нас не знает этот район. Мы можем разобраться с ним вдвоем и быстро — а вот это уже аргумент, что, нет?

— Все зависит от того, какой диагноз бни ему по­ставят. По новым понятиям он, может быть, не пре­датель, а деловой человек, бизнесмен. Может, с ним сотрудничать захотят, а через пару лет еще и пригла­сят на родину как почетного гражданина. Это уже бывало.

— С нашими у Советника есть шанс все уладить, но я сомневаюсь, что он договорится с американца­ми. Там теперь их зона влияния.

— Американцы меня не волнуют. Я должен урыть его собственными руками. Есть причина, по которой счеты с Советником для меня очень личное дело.

— Мне это тоже не все равно. До сих пор не пони­маю, что все-таки произошло, но одно ясно — мы сели в дерьмо из-за него. — Я тебе могу рассказать. Теперь я про это все знаю. Он использовал нас как двух бобиков. На базе «Стюарт» мы с тобой шухерили, как шпана, а он под шумок смылся. Из-за бабок, которые он увел, меня тут так долбанули транквилизаторами, что едва очу­хался. Если б не Командор, я сейчас сидел бы на кой­ке в спецпсихушке и писался в штаны.

— Я надеюсь, Командор похлопочет, чтобы это дело поручили нам. А если что... ну тогда я вернусь в Африку и разберусь с сукой без их мандата.

Шуракен достал сигарету и протянул пачку Ставру.

— Спасибо, — сказал Ставр, — но я больше не курю.

— С каких это пор ты такой правильный стал?

Вместо ответа Ставр стянул с себя оливковую фут­болку, и Шуракен увидел с левой стороны груди све­жую отметину от пули.

— Вот с этих, — сказал Ставр.

— А, черт!

— Брось. Поймать пулю любой дурак может, а уж я свою поймал точно, как последний дурак.

Шуракен встал с раскладушки, подошел к Ставру и неуверенно протянул руку, он хотел дотронуться до шрама, но не знал, как его друг к этому отнесется.

— Валяй, потрогай, — усмехнулся Ставр. — Не бойся, в сексуальных домогательствах я тебя не запо­дозрю:

— На волосок был... просто на волосок, — пробор­мотал Шуракен. — Еще чуть влево и...

Неглубокая вмятина, затянутая почти белой, еще чужеродной кожей с твердым уплотнением по кра-

ям, которую ощупывали его пальцы, имела для ТТТу-ракена свое, совершенно особое значение. Она была клеймом, «печатью на мышце», которой пометила его друга судьба. У него самого на боку было такое клеймо, но тогда, когда это случилось, Ставр был с ним. Он не дал проклятым «ягуарам» добить Шура-кена, дотащил до госпиталя, охранял, брил, пока тот был еще слаб, но оказался в одиночестве^ когда сам получил пулю.

Ставр понял, о чем думает Шуракен. Это был один из редких моментов молчаливого взаимопонимания, но Ставр не хотел, чтобы Шуракен циклился на этой вредной идее.

— Не переживай из-за ерунды, Сашка. — Ставр ударил друга кулаком в плечо. — Ведь жив же, а ку­рить все равно пора бросать. Мы с тобой уже не очень-то молодые для нашего дела, и надо экономить ресурс организма, как сказал один лекарь, когда полосовал меня без наркоза. Ладно, Шур, брось мне какую-ни­будь подстилку на пол и завалимся спать.

— Сегодня ты гость, — ответил Шуракен, — по­этому тебе поблажка. Ты ляжешь на раскладушке, а я устроюсь на полу.

— Кто бы стал спорить, а я не буду.

Шуракен расстелил на полу спальный мешок и по­гасил свет. Некоторое время они тихо лежали в тем­ноте.

— Кстати, — сказал Ставр, — по поводу тех ребят, которые утром к тебе приезжали, что ты с ними ре­шил?

— А что тут решать? Я же им пообещал, что при­еду, теперь придется ехать.

— Тогда нечего тянуть, пока время есть, давай зав­тра и съездим.

19

Главный офис фирмы «Буржа» находился на од-ной из улиц Лефортова в бывшем хлебном лабазе XIX века, перестроенном по финскому проекту. Стильное светло-бежевое двухэтажное здание под ко­ричневой черепичной крышей стояло в глубине тер­ритории, обнесенной черной металлической изгоро­дью. Через нее свободно просматривались ровные, как бильярдный стол, зеленые плоскости стриженого га­зона. На холеном бобрике травы были расставлены стеклянные шары светильников.

Ставр остановил «ЗИС» у ворот офиса. На лобо­вое стекло крапал мелкий майский дождь.

— Алло, ребята, к вам кто-то идет, ползет, летит. Смотри, Шур, — Ставр показал на декоративные навершия опорных столбов изгороди, — в этих кандибоберах наверняка спрятаны антенны сигнализации.

Створки ворот плавно разошлись, и машина въе­хала на блестящие от дождя плиты подъездной до­рожки.

— Оказывается, и наших можно научить хорошим манерам, — заметил Шуракен. — Когда я договари­вался о времени встречи, этот парень, Тоболов, спро­сил номер машины.

— Пожалуйста, проходите, Аркадий Борисович ждет вас. — Стройная деловая девушка в безупречном офисном костюме открыла перед Ставром и Шураке-ном дверь в кабинет шефа.

Охранник, который встретил их у машины и про­водил сюда, вошел в кабинет следом, встал у двери и слился с интерьером. Очевидно, он на высоком уровне владел своей профессией, потому что в тече­ние всей встречи никто ни разу не вспомнил о его присутствии.

Стол господина Моторина определенно напоми­нал газоны перед офисом: такой же обширный, чис­тый и не загроможденный ничем лишним. На его по­верхности стояли бутылка «Камю», банка с витами­нами и упаковка таблеток от головной боли.

— Садитесь, — пригласил Моторин.

Ставр и Шуракен сели по разные стороны длин­ного узкого стола для совещаний.

— В вашем джентльменском наборе не хватает пи­столета, — заметил Ставр, разглядывая натюрморт на столе Моторина. — Все эти проблемы с помощью пи­столета решаются раз и навсегда. 

— Вы ошибаетесь, молодой человек. Есть такие проблемы, которые не решаются даже с помощью пи­столета. Итак, кто из вас Гайдамак?

— Я, — ответил Шуракен.

— А вы кто? — спросил Моторин Ставра.

— Я — родители. А вы кто, директор приюта для трудных подростков? Вы чего хулиганов распускаете? Сынок оленей кормил, поил, говно за ними убирал, а ваши приехали на готовое и давай пулять.

— Держите себя в руках, папаша. Вы в приличном месте, — сказал Шуракен.

Моторин спокойно проговорил:

— Если я правильно понял, вы Егор Осоргин. Зна­чит, вы действительно живы. Когда мой сотрудник рассказал о вашей встрече, я сразу предположил, что речь идет о вас.

Лица Ставра и Шуракена напряглись, и они очень внимательно посмотрели на Моторина. В кабинете повисла пауза. Сказав «а» — продемонстрировав, что обладает определенной информацией, — Моторин должен был сказать «б». Спецы ждали.

— Да, я знаю, кто вы, — продолжил Моторин. — Прежде чем пригласить сюда, я проверил вас по сво­им каналам. Например, я знаю, что последние три года вы были в Африке.

— Допустим. Что дальше? — спросил Шуракен.

— Я предлагаю забыть о конфликте с работника­ми моей фирмы и обсудить предложение о сотрудни­честве.

— Если вам нужны специалисты по «третьей раз­борке», то это не к нам, — ответил Ставр.

— Я знаю разницу между «хаммером» и мусоро­уборочной машиной и не собираюсь предлагать вам оказывать услуги такого рода. Мне нужны люди, спо­собные сделать для меня то, что, например, ЦРУ де­лает для правительства США.

Моторин с удовлетворением отметил, что в гла­зах бывших спецов появилась заинтересованность. Он подался вперед, положил на стол крупные красивые кисти рук и пристально посмотрел на сидевших пе­ред ним парней, окончательно решая, те ли это люди, которые ему нужны. Он видел, что они молоды, чест­ны, энергичны, но, главное, они штучный товар: уро­вень их профессионализма гарантировала полученная Моториным информация. Стоило рискнуть.

— Я хочу создать свое собственное разведыватель­ное управление, которое будет заниматься сбором ин­формации, ее защитой и осуществлять спецоперации. Моя фирма нуждается в расширении связей, особен­но в поиске зарубежных партнеров. А как показывает практика, прежде чем забираться в постель с новым партнером, следует проверить его контакты. Один мой слишком доверчивый знакомый нашел немецких партнеров, готовых сделать крупные инвестиции в его бизнес, и поехал в Мюнхен для подписания контрак­та. Фирма оказалась подставой, и он сидел заложни­ком, пока они не перекачали на свой счет всю его на­личность. Такие трюки отнюдь не исключение. И фир­ма, предоставляющая информацию для принятия обоснованных решений, способная вытащить бизнес­мена из неприятного положения, будет очень рента­бельным предприятием. Работа в моей фирме гаран­тирует вам достойный уровень жизни. И что наверня­ка для вас важно, эта деятельность не будет наносить ущерб государству и противоречить вашему кодексу профессиональной чести.

— Серьезно, — сказал Ставр. — Чувствуется, что вопрос глубоко продуман. Что скажешь, Саша?

— Предложение интересное. Но организация та­кой фирмы недешево обойдется. Нужно специальное оборудование, аппаратура, люди.

— Деньги на старт проекта я найду, — сказал Мо­торин. — Вы готовы за это взяться?

— Пока нет, — ответил Шуракен. — У нас есть обя­зательства перед другими людьми, мы должны преж­де закончить со своими делами. После этого можно встретиться и поговорить конкретно.

— Когда вы предполагаете освободиться?

— Мы это узнаем в течение недели.

— Давайте сделаем так: через неделю вы сообщи­те мне о своем принципиальном согласии или отказе. И в течение этого срока я бы хотел иметь с вами связь.

— У меня в лесу телефона нет, — ответил Шура-кен.

— А у меня и дома нет.

Моторин повернулся к стоящей рядом со столом мини-АТС и нажал одну из клавиш. Раздался ответ:

— Слушаю, Тоболов.

— Булат, — сказал Моторин, — зайди ко мне и принеси два мобильных телефона.

— Вообще-то мы у вас пока не работаем, — заме­тил Ставр.

— Для меня так проще, — ответил Моторин. — Если не договоримся, через неделю вернете.

День был пасмурный и теплый. Мокрый после дождя асфальт парил. Управляемые электроникой во­рота «Буржи» бесшумно сомкнулись за кормой «ЗИСа».

— Крутой дядька, — сказал Шуракен. — Может, стоит с ним поработать? Я уже почти все деньги в дом вгрохал, осталась так — мелочовка.

— Американец, о котором я тебе рассказывал, Джек Кейт, сказал мне одну умную мысль: «Развед­ка — это бизнес, причем один из самых высокоопла­чиваемых». И он прав, просто мы с тобой еще не при­выкли так думать. Надо перестраиваться, —усмехнул­ся Ставр. — Кстати, мои деньги бабкам перечислили,

как положено родственникам, — в рублях по офици­альному курсу. По нынешним ценам мне это месяца на три на бензин и баб... Идиот!!! — Ставр вдавил пе­даль тормоза.

Тяжелый «ЗИС» занесло, но Ставру все же удалось удержать его. Машина остановилась, полметра не до­летев до человека, неожиданно выскочившего на до­рогу. В полном шоке он словно прирос к асфальту.

— У тебя что, здоровья много? — рявкнул в от­крытое окно Шуракен. — Так я сейчас вылезу, по­убавлю.

— Да ладно, не лечи его, Шур. — Ставр завел заг­лохший двигатель. — Смерть сладка для идиота. Если человек не понимает, что лучше быть в двенадцать дома, чем в одиннадцать — в морге, его не вылечишь.

20

Горизонтальные жалюзи рассекали городской пей­заж на узкие параллельные слайды. Бензиновая гарь застревала в фильтрах кондиционера, поддерживаю­щего в офисе оптимальную температуру и синтетичес­ки свежую атмосферу. Был один из первых по-насто­ящему жарких летних дней. Духота еще не стала при­вычной, и, войдя в прохладный кабинет, Командор испытал значительное облегчение, но это длилось не­долго. Ровно столько, сколько потребовалось, чтобы пройти по мягкому, заглушающему шаги ковру до се­редины кабинета.

Навигатор поднялся из-за стола, энергично шаг­нул навстречу Командору и протянул руку. Это озна­чало, что разговор будет вне протокола. — Минералки, Иван Георгиевич? — предложил хозяин кабинета, когда они сели.

— Спасибо, нет.

Тем не менее Навигатор достал из кабинетного хо­лодильника бутылку боржоми и поставил на стол два стакана.

— Такая жара в конце мая была в семьдесят вто­ром, помнишь, когда торфяники горели. — Навига­тор откупорил зашипевшую бутылку и разлил мине­ралку, поднял свой стакан, посмотрел на кипение се­ребристых пузырьков. — Чтобы у тебя не возникло никаких ненужных вопросов, прочти вот эту справоч­ку, Иван Георгиевич, — сказал Навигатор и положил на стол перед Командором документ, состоящий из трех страниц. — Конкретно этот абзац.

«Продвижение такого специфического товара, как оружие, на зарубежные рынки зависит от общего уров­ня военно-экономической мощи страны. А здесь за последние годы мы понесли существенные потери. Тут многое зависит от качества изготовления, от агрессив­ности маркетинга и поддержки соответствующими структурами государства», — прочитал Командор.

— Все правильно, но что из этого следует в прак­тическом плане? — спросил он.

— В практическом плане здесь имеются весьма существенные перспективы. Пока «Росвооружение» будет выпутываться из непрерывной реорганизации и терять позиции на мировом рынке, весьма солид­ный доход может приносить нелегальная торговля оружием.

Навигатор увидел, что темное от загара костистое лицо Командора окаменело. Губы сжались. Глаза стали, как щит, на котором в качестве девиза обозначен холодный, удерживаемый в крепкой узде гнев.

— Мы с тобой не одно крутое дело сделали, Иван Георгиевич, — внушительно сказал Навигатор. — Надо мне напоминать, что я ни разу не сдал тебя и не подставил? Неужели ты думаешь, что теперь я опущусь до того, чтобы уговаривать тебя поработать на чьи-то шкурнособственнические интересы?

— Ты сказал «доход». Как я должен это по-друго­му понимать?

— Вопрос в том, в чей карман идет доход и на ка­кие цели. Мы должны выполнять свой долг, защищать интересы страны. Но когда ворье и политические афе­ристы сидят под крышей правительства, легально мы ничего не сделаем. Чтобы работать против них, нам нужен секретный денежный фонд, не контролируе­мый правительством. А самый серьезный источник пополнения этого фонда — нелегальная торговля ору­жием. Понимаешь, о чем идет речь?

-Да.

— В таком случае перейдем к делу. Ширяев спе­циалист в нелегальной торговле и отлично обходится без поддержки государственных структур. Что же ка­сается маркетинга, то, судя по тому, что он достал аме­риканцев, маркетинг у него агрессивен дальше неку­да. В общем, он нужен живой.

— Ширяев бросил на произвол судьбы своих со­трудников и способствовал разгрому советнической миссии.

— Иван Георгиевич, давай поговорим без эмоций. Курочек, несущих золотые яйца, не режут. Взяв под контроль Ширяева, мы сразу получим отлично нала­женный бизнес.

— То есть начнем крышевать ворюгу и бандита. Отлично! Разведка в роли рэкетира. Такого в моей био­графии еще не было.

— По-моему, я достаточно подробно объяснил, за­чем нам нужен Ширяев. Думаю, те твои головорезы, которые работали с Ширяевым в Африке, отлично с этим справятся. Давай-ка, Иван Георгиевич, выдер­гивай их. Нечего им тут гнезда греть и цыплят выси­живать.

— Похищение крупного бизнесмена с хорошим прикрытием — дело рискованное, а приказывать им я не могу. Нет у меня теперь такого права, они част­ные лица.

— Ну и что делать?

— Могу предложить им это дело, попробовать до­говориться.

— Ну, Иван, дожили до демократии, мать твою! С собственными спецами будем рядиться, как с ша­башниками.

— Рядиться не надо. Известно, сколько такие кон­тракты стоят по международным расценкам.

— Ну и сколько?

— Нижняя планка по пятьдесят тысяч долларов каждому и орграсходы за счет заказчика.

— Что?! Сто тысяч долларов?! Ты в своем уме? Мо­жет, им напомнить, сколько государству стоила их подготовка? А этот твой Осоргин пусть ценит, что ему паспорт российский восстановили. Вернулся, пони­маешь, с липовым американским.

— Ты обещал временно поселить его на служеб­ной квартире.

— А где он сейчас живет?

— У меня. Еще у меня живет собака отца Егора генерала Осоргина. А я привык к покою и одиноче­ству. С меня достаточно собаки.

— С квартирой решим.

— А с деньгами?

— Пираты, просто пираты! Ландскнехты!

— Добро, но это касается только ребят. Меня день­ги не интересуют.

Хозяин насторожился: зачастую то, за что прихо­дится платить не деньгами, а чем-то иным, обходится дороже.

— Мои парни притащат Ширяева. Приведут и по­ставят, куда скажете, — обозначил свою позицию Ко­мандор. — И никаких проблем ни с дипломатами, ни с Интерполом не будет. Это под мою гарантию.

— Да-да, — нетерпеливо перебил хозяин. — Мы друг друга поняли. Ты сам чего хочешь?

— Я хочу получить ту сволочь, которая сдала меня чеченцам. Хочу знать, кто это сделал, и чтоб никто не лез разбираться, как и что с ним прои­зойдет.

— Сейчас я этот вопрос решить не могу, — поду­мав, ответил хозяин. — Я не знаю, кто этот человек и в чьей он команде. Я постараюсь это выяснить, а там посмотрим. Но Ширяев нужен, как говорится, вчера.

— Куда его доставить?

— Лично мне симпатична Мальта.

21

После поездки к Моторину ребята вернулись уже поздно вечером. Открыв ворота, Шуракен увидел, что в доме горит свет.

— Женька дома, — сказал он.

Ставр нерешительно посмотрел на окна, потом на машину, которую еще не успел загнать во двор.

— ...Сань, давай я поеду. Шуракен усмехнулся:

— По-моему, ты трусишь. Я уже сказал ей, что ты вернулся, так что это уже не самая горячая новость. Давай иди и поговори с ней. Все равно тебе этого не избежать.

Ставр сделал несколько шагов к дому, остановил­ся и обернулся к Шуракену:

— Ты идешь?

— Иди. Я загоню машину во двор и приду. Ставр бросил на Шуракена осуждающий взгляд,

он явно считал, что друг вероломно бросает его в труд­ную минуту. Поднимаясь на крыльцо и открывая дверь, он думал, что предпочел бы сейчас снова ока­заться в Африке и пусть ему угрожает орава негров с АК-47, право, ему проще было бы с этим справиться. Женя возилась на кухне. Она не обернулась, ког­да Ставр вошел, хотя не могла не видеть, что они с Шуракеном приехали.

— Здравствуй, — сказал Ставр.

— Здравствуй, Егор.

Она продолжала заниматься своими хозяйствен­ными делами так, словно возвращение Ставра ее ни­чуть не волновало. Ставр тяжело вздохнул: как и боль-

шинство мужчин, он терпеть не мог выяснять отно­шения.

— Понимаю, я сволочь, во всем виноват и все та­кое. Но ты все-таки посмотри на меня.

Ставр подошел к ней, машинально поднял руки, чтобы взять ее за плечи, но, так и не прикоснувшись к ней, опустил.

— Ты стала еще красивее. Была девчонка, а теперь настоящая женщина. Прости, что так получилось.

Шуракен не пошел в дом, как обещал. Он сел на крыльцо и закурил. Дуст подошел и сел рядом.

Женя наконец решилась. Она повернулась и по­смотрела на Ставра. Если он и изменился за прошед­шее время, то однозначно к лучшему Когда он уез­жал, то был еще просто не в меру самоуверенный маль­чик, а вернулся вполне матерый, привыкший к беспощадным дракам мужчина. Женя почувствовала, как бешено забилось сердце. «Что ж, — подумала она, — чем сильнее враг, тем достойней победа». Она вски­нула свою золотистую голову и посмотрела ему пря­мо в глаза, хотя это было трудней всего. Голова шла кругом, когда она смотрела ему в глаза.

— Ты прав. Я стала взрослой женщиной и буду за­щищать мою семью. Счастье мне тоже нелегко доста­лось.

Ставр не понял ее. Он не знал, чего стоила ей борь­ба с его призраком. Она ненавидела ею уже не за то прошлое предательство и не за то, что он никогда не любил ее так же сильно, как любила она, а за то, что он был с Шуракеном там, где ее, Женьки, не было и быть не могло. И теперь, явившись неизвестно отку­да, он снова принес с собой обаяние враждебного, жестокого и увлекательного мира, предназначенного только для мужчин.

— Женя, я люблю тебя и Сашку. Вы для меня са­мые близкие люди, ближе вас у меня никого не оста­лось, — Ставр был не из тех, кому легко даются такие признания. Женя должна была это понять и простить.

— Мне жаль тебя, Егор.

Она ничего не хотела прощать, а главное, не хоте­ла делиться с ним. И эти слова означали, что на са­мом деле у него уже никого не осталось.

Ставр это отлично понял.

— Я думал, нам делить нечего: ты Сашке жена, а я — друг.

— Да для меня такой друг, как ты, хуже вора или любовницы! Ты разбередишь Сашке душу, свернешь ему мозги, и вы опять попретесь неизвестно куда. А я хочу, чтобы у меня, как у нормальной бабы, был муж, а у ребенка отец.

— Семья, дети — это святое. Но и ты должна по­нять нас. Есть определенные обязательства...

— Нету у Сашки больше никаких обязательств. Нету! Его выгнали, выбросили за ненадобностью. Ду­маю, что и тебя тоже.

— Женя! Не говори о том, в чем ты ни черта не смыслишь.

— Егор, я тебя серьезно предупреждаю, я не по­зволю превратить мою жизнь в кошмар.

— У меня и в мыслях ничего подобного не было. А что касается Сашки, то я пока еще не заметил у него признаков слабоумия. Он сам вполне способен ре­шить, что ему делать.

— Пусть только попробует влезть вместе с тобой в очередное дерьмо — я аборт сделаю, а Дуста его жи­водерам на шапку отдам!

— Да ты просто стерва.

Женя запустила в Ставра тарелкой.

Тарелка разбилась о стену, обдав Ставра градом ос­колков. Он посмотрел на Женю, уже по-настоящему приходя в бешенство.

Услышав звон бьющейся посуды, Шуракен бро­сил сигарету и кинулся в дом. В дверях на него, как тигр из клетки, выскочил Ставр.

— Что?.. Что случилось?

— Все нормально, Саня. От любви до ненависти один шаг. Я поехал.

— Куда ты поедешь?

Ставр вытащил из кармана ключи, подбросил, поймал и пошел к машине.

— Командор дал ключи от служебной квартиры, — открывая дверцу, бросил он.

— Приедешь завтра?

— Нет. Съезжу к Подшибякину. Посидим с дедом, выпьем, поговорим. Я перед дедом в большом долгу. Если б не его наука, меня бы давно зарыли, как па­даль. Пока.

«ЗИС» выехал со двора, и Шуракену не осталось ничего другого, кроме как закрыть за своим другом во­рота. Он иначе представлял себе эту встречу.

Когда он вошел в дом, Женя с жестко сжатыми губами накрывала на стол. Шуракен с тоской и раз­дражением посмотрел на две тарелки, стоящие на сто­ле. Женя была непреклонна. Обидевшись за друга, Шуракен хотел выйти из кухни, но Женя быстро подошла к нему и обняла. Против этого Шуракен усто­ять не мог. Когда она прижалась к нему, он ощутил округлость ее живота.

— Саша, ты меня любишь?

— Люблю, ты же знаешь. Вы поссорились тут с Егором? Он выскочил на меня злой, как черт. За что ты его?

— За все хорошее.

— Женечка, зря ты с ним так. Он ведь не танк. Есть вещи, к которым он очень серьезно относится.

— Тебе хорошо со мной?

— Хорошо...

— Нам ведь никто не нужен. Только ты и я. Женя подставила ему губы, и он поцеловал ее,

этим поцелуем подтверждая свое согласие с тем, что она сказала.

22

После выхода в отставку Подшибякин определил­ся тренером в детско-юношескую спортшколу, обучал мальчишек дзюдо.

Ставр остановился на пороге зала и увидел, как одетые в белые кимоно пацаны неуклюже валяют друг друга на ковре. Подшибякин переходил от пары к паре, руководя тренировкой, ему помогал молодой ас­систент, парень лет двадцати пяти. Мастер ничуть не изменился за те три года, которые Ставр не видел его. Более того, Подшибякин выглядел точно так же, как в тот день, когда Ставр и Шуракен встретились с ним в первый раз. Даже костюм на нем, возможно, был тот

же самый — старый олимпийский костюм из синей шерсти.

Заметив постороннего, возникшего на пороге зала, Подшибякин присмотрелся к нему. Он не сразу узнал Ставра, но понял, что это кто-то из своих, по­этому не отправил общаться с ним ассистента, а по­дошел сам.

— Егор... Вернулся, кобелина, песья морда! — Подшибякин обнял Ставра, на миг стиснул его свои­ми клешнями, в которых по-прежнему ощущалась не­мереная силища. — А то поговаривали тут, что ты вро­де как погиб.

— Слухи о моей смерти оказались сильно преуве­личены.

— Ну теперь ты долго проживешь.

— Это почему?

— По жизни подмечено: если тот, кого в мертвых числили, возвращается, он вроде как заговоренный становится.

— А мне долгой жизни не надо. Надо интересной.

— Не трепись всуе, не гневи Бога. Молодой ты еще и мало жизнью обучен. Я в твои годы тоже так думал. Ну ладно, посиди подожди, тренировка закончится через двадцать минут. Или хочешь, дам ключи от тре­нерской?

— Я здесь посижу, на щенков посмотрю.

Ставр сел на длинную низкую скамейку и поста­вил рядом с собой небольшую спортивную сумку. Воз­ня пацанов, старательно мудохавших друг друга за шкирки, вызвала у него странное ощущение: ему по­казалось, что он, как Мухтар — облезлый, хромой, уже поймавший бандитскую пулю, — наблюдает натаску молодняка. Это непривычное сентиментальное чув­ство было не лишено приятности. Непривычные чув­ства вызывал и сам Подшибякин. Мастер, слепивший не один десяток профессионалов, в прежние времена ставивших на уши целые республики, теперь мирно возился с детьми.

— Ну что, не надоело смотреть на детский сад? — подошел к Ставру Подшибякин.

— Наоборот, интересно. А помните, что вы сказа­ли, когда мы с Саней впервые пришли к вам в зал там, в Центре?

— Не помню. А я что-то сказал?

— Сказали: «Не надейтесь, что будете учиться ру­копашному бою в спортзале. Тренироваться будете в лесу на полянке, где пней побольше, чтобы ударился горбом и все сразу понял».

— Ну все правильно, а с чего ты это вдруг вспом­нил?

— Не знаю. Увидел у вас тут зеркало, как в балет­ном классе, и вспомнил про те пни, до боли знако­мые. — Ставр крепко потер загривок.

— Ну, ты сравнил!

Мастер и ученик прошли в тренерскую. Подши­бякин запер дверь на ключ. Ставр достал из сумки бу­тылку водки и свертки с закуской.

Через неделю Командор вызвал Ставра и Шуракена к себе на дачу и ввел их в курс дела. Он сказал, что его предложение они должны рассматривать как контракт, который будет достойно оплачен, но пре­дупредил, что следует хорошо подумать, прежде чем

за этот контракт браться. Дело стремное. В случае не­удачи, если все сразу не кончится пулей в башку, они с гарантией попадают лет на десять. А если при этом выяснится, что они бывшие сотрудники российских спецслужб, то их обвинят в бандитизме, терроризме, экстремизме, киднеппинге и прочих преступлениях против человечества.

— Я не приказываю сделать то, о чем говорю, — особо подчеркнул Командор. — Я прошу об этом. Вы можете отказаться, если сочтете нужным.

Шуракен сидел опустив голову. Ставр ласкал Грея, старого колли отца. Пес растянулся рядом с ним на диване и положил голову на колени. От преданности и любви старик был близок к обмороку.

— Думайте, — сказал Командор. — Три дня могу дать вам на размышление.

— Надо подумать, как провести эти три дня, что­бы потом не жалеть об упущенных возможностях.

Со Ставром все было понятно, Командор не со­мневался, что предложение разобраться с Советни­ком, да еще и за хорошие деньги, может его только обрадовать. Командор перевел взгляд на Шуракена.

— Саша, а ты что скажешь?

— Я подумаю.

— Добро, — согласился Командор.

Получив время на размышление, Ставр и Шура­кен уехали с дачи.

— Цэрэушная сволочь Кейт спихнул на нас такое вонючее дельце, — проворчал Ставр, выруливая на шоссе.

— По-моему, ты доволен, как слон, — хмуро за­метил Шуракен.

Он смотрел на лес, тянувшийся вдоль дороги, ука­затели с названиями подмосковных поселков, мелкую, заросшую камышом речушку. Встречный поток воз­духа упруго обволакивал его руку, лежавшую на откры­том окне. У Шуракена снова возникло болезненное ощущение, что мир плоский и двусторонний, как мо­нета в пальцах, которую можно повернуть орлом или решкой: одно движение — и все родное исчезнет. По­явятся ненавистные пальмы, красная пыль, в ноздри потянет запахом Африки, и силуэты боевых вертоле­тов, как миражи, задрожат в раскаленном воздухе. Те­перь Шуракен точно знал, что не хочет возвращаться туда, не хочет воевать, потому что теперь ему есть чем рисковать, кроме себя самого.

Ставр свернул на небольшую автостоянку у при­дорожного кафе. Здесь они оставили «Ниву» Шура­кена.

«Далеко до Сходни, не успеть сегодня, он бы мог совсем остаться да и жить...» — плыл густой баритон Шуфутинского. За одним из столиков обедала ком­пания приличных деловых мужиков. Они без интере­са глянули на вошедших и продолжили обсуждать свои проблемы.

Шуракен потопал к грилю, Ставр — к стойке бара.

На обширном подносе, который Шуракен прита­щил на стол, возлежала мясистая курочка, умело за­жаренная до хрустящей корочки, стояли миски с са­латом и картофелем фри. Ставр поставил на полиэти­леновую скатерть рюмку водки.

— Давайте жрать, пожалуйста, — пригласил Шу­ракен, разламывая курицу пополам.

Ставр отрицательно покачал головой. Запах еды был ему противен и усугублял и без того неприятные ощущения в организме. Крутящиеся под потолком вентиляторы разгоняли мух, но не создавали прохла­ды. Ставр вытащил из кармана полотняного пиджака платок и вытер взмокший лоб. Шуракен неодобри­тельно взглянул на друга.

— Скучно с тобой, Ставридас, не жрешь ни черта.

— Зато ты у нас ковбой.

— Это в каком смысле?

— В том, что с двух рук жрешь.

В каждой лапе Шуракена было по половинке ку­рицы.

— Кто как работает, тот так и ест, — назидатель­ным тоном проговорил он. — Вот я, например, за эту неделю весь первый этаж закончил. Мог бы, между прочем, приехать помочь. Но ты, я вижу, устал. Раз­врат и пьянка — два самых утомительных занятия.

— Давай, давай, унижай, — сощурился от дыма Ставр. — Будет и на нашей улице...

— Пень горелый.

Оба замолчали. Шуракен с энтузиазмом принял­ся за курицу. Ставр выпил водку, зацепил носком бо­тинка свободный стул и, подтащив к себе, положил на него вытянутые ноги.

— Ну и что ты думаешь? — спросил он Шуракена.

— Не знаю. Если б это дело заварилось пару ме­сяцев назад, я бы вообще не думал. А теперь не знаю. Пятьдесят тысяч баксов я и здесь заработаю, вон этот фирмач, Моторин, нас приглашает. А под­ставлять башку под пули я вообще ни за какие баб­ки не хочу.

— А когда я тебе сказал, что Советник жив, ты, мне показалось, возбудился.

— Подвернись этот гад — порву. А так... Гнать за ним в Африку, да еще доставлять сюда, пальцем не тронув, как целочку-цветочек, — это без меня.

— Саня, что вообще происходит?

— Прости, Егор, но я не хочу лезть в это дело. Я им больше не специалист по выполнению приказов лю­бой ценой. У меня есть чем рисковать, кроме себя са­мого.

— Все ясно. Женька тебе пригрозила, что аборт сделает, Дуста живодерам отдаст?

Шуракен с изумлением посмотрел на Ставра:

— Нет. Она мне такого не говорила.

— Значит, не говорила? Ничего, еще скажет.

— Егор, давай не будем мешать в наши проблемы Женю. Ты уяснил, что они хотят? Их интересуют баб­ки, а я за их бабками, как бобик, не побегу. Я уже знаю, что это за игра.

— Это не игра, дружище, это бизнес. Знаешь, Кейт сделал мне интересное предложение. Он сказал: «Раз­ведка — это большой международный бизнес, и один из самых высокооплачиваемых».

— Ты что, принял его предложение?

— Нет. Я думал, что я офицер одной из самых мощ­ных спецслужб мира. Оказалось, что это уже не так.

— Нас предала не родина, а мафиозный паханат, захвативший власть. А мы с тобой офицеры, а не на­емники. А впрочем, какие мы теперь, блядь, офице­ры! Кому тут служить? Паханам или торгашам-миро­едам?

Ставр посмотрел на Шуракена, как в первый раз увидел.

— Во парадокс! — восхитился он. — С бодуна я, а ахинею несешь ты. Еще скажи: погибла Россия!

— Да, поразвалили все на хрен! Работы нет, народ голодает.

— Ты где голодающих видел? — поинтересовал­ся Ставр и посмотрел в тарелку Шуракена, выбирая кусок посимпатичней. — Наверное, в телевизоре? Так ты его не смотри. — Он рванул зубами белое кури­ное мясо. — Рубаешь избу — ну и рубай. Сам же го­ворил: кто как работает, тот так и ест. А по поводу предательства я тебе так скажу: ты сам себя не пре­давай. Просидишь лет пять в своем лесу и водку нач­нешь жрать, потому что нечем будет оправдать убо­жество жизни.

— У меня есть семья.

Ставр медленно поднялся. Он наклонился к Шу-ракену и положил ему руку на плечо.

— Понимаю. Жена, дом, олени опять же... Жаль, настоящего напарника у меня теперь уже никогда не будет.

Он быстро пошел к выходу.

Шуракен посидел некоторое время, переваривая обидные слова насчет жены, дома, оленей... и пошел следом за своим другом. Ставр уже сидел в машине, он рылся в бардачке, искал сигареты. Шуракен подо­шел и заглянул в открытое окно. Ставр наконец на­шел пачку и вытащил сигарету. От злости руки у него дрожали. Никогда, даже в самых пиковых ситуациях Шуракен ни разу не наблюдал у своего друга такой тремор.

— Ставр, — стараясь говорить как можно мягче, сказал Шуракен, — прекрати. Тебе же курить нельзя.

— Отвали.

— Ну хорошо, а тебе самому что там нужно в этой гребаной Африке, кроме денег, конечно?

— Может, ты еще помнишь, что такое честь про­фессионала? Лучше меня там никто не отработает.

Тяжелый «ЗИС» с пробуксовкой сорвался с ме­ста.

Шуракен вскочил в «Ниву» и погнался за ним. Он догнал Ставра на светофоре. Машины остановились на красный свет. «Нива» встала вровень с «ЗИСом». Шуракенпосмотрел на Ставра, но тот даже головы не повернул. Со светофора машины тронулись одновре­менно. Перед городом поток машин начал уплотнять­ся, но они шли рядом, пока не въехали на мост через Кольцевую. Ставр упрямо держался своей линии, он так и не повернул головы к Шуракену.

«Ну и черт с тобой», — решил Шуракен. В конце моста «ЗИС» и «Нива» разъехались в раз­ные стороны. Ставр направился в город, Шуракен съе­хал на Кольцевую.

Ставра ждала служебная квартира. Обставленная казенной мебелью нора, лишенная самых элементар­ных признаков человеческого уюта. Он сел на диван. Не было ничего, даже водки. Он достал пачку сигарет и положил на журнальный стол рядом с пепельницей. Это была самая плохая ночь в его жизни. Он осознал свое одиночество и подвел счет потерям. В последний раз самые дорогие воспоминания оживали в его во­ображении, чтобы навсегда уйти в глубины памяти. Отец... мгновения любви с Женей... Шуракен...

Шуракен тоже не спал в эту ночь. Женя во сне об­нимала его, и он старался ничем не потревожить ее. И все же она почувствовала, что он не спит. Казалось, вернулись ужасные зимние ночи, когда ничто не по­могало, даже ее любовь, когда она приходила в отчая­ние от страха за него. Боялась, что он сорвется. А что бывает с такими, как он, Женя знала не понаслышке, повидала всякого в госпитале.

Женя подняла голову и посмотрела на мужа:

— Ты опять не спишь...

Шуракен погладил ее по волосам, притянул к себе голову жены и поцеловал.

— Прости, но мне все-таки надо ехать в эту ко­мандировку. Только не говори, что Дуста живодерам отдашь и все прочее.

— Это тебе Егор сказал? Забудь. Несла черт знает что от обиды, от страха.

— Не бойся, все будет хорошо. Это уже в послед­ний раз. Но сейчас надо ехать. Понимаешь, есть не­которые обязательства...

— Вот эту песню ты лучше не продолжай. А то я сейчас схожу на кухню за чем-нибудь потяжелей, и уж во второй раз я точно не промахнусь.

— Не промахнешься. Это точно.

Пепельница уже была полна окурков. В пачке ос­талась последняя сигарета. Ставр встал и пошел к две­ри. Его куртка осталась лежать на диване.

Выйдя на улицу, он направился было в сторону метро, возле которого развелось за последнее время множество ларьков, работавших нон-стоп. Но, про­ходя мимо своей машины, решил, что проще туда подъехать. Ключи от машины как раз были в кармане джинсов.

За витринными стеклами сомкнутыми рядами стояли мутные портвейны и винные напитки типа «Клюковка». С ними соседствовали породистые бу­тылки «Хеннесси», «Камю», «Наполеона», «Бифите-ра» и «Генерала Гранта». Этикетки были кривовато наклеены, их полиграфическое исполнение заявляло о происхождении не менее откровенно, чем если бы на них было просто написано: «Произведено и бути-лировано в подвале на Сухаревке».

— Ну вы даете, ребята! — вслух восхитился Ставр, разглядывая всю эту красотищу.

На его голос из окошечка ларька тут же высуну­лась шкодливая мордочка сидельца.

— Что вас интересует? У нас все есть. Весь товар отличного качества, прямо от производителей.

— Производители — это племенные быки. Так что у вас там? — Ставр постучал ногтем по стеклу. —- Моча или сперма?

— Щас ментов позову, тогда узнаешь! — сразу пе­рекроив выражение лица, скандальным голосом зая­вил сиделец.

— Дядь, угости сигареткой, — откуда-то сбоку и снизу заканючил детский тенорок. Рядом с собой Ставр увидел щуплого пацаненка. Закинув голову, тот нахально и требовательно смотрел ему в лицо. — Ну дай сигаретку, дядь!

Настоящий крысеныш, пацан не пробуждал ни­каких чувств, какие обычно должны вызывать дети. У Ставра не появилось ни малейшего желания ни уго­щать попрошайку сигаретой, ни давать ему денег.

— Курить вредно. Ты себя в зеркале давно видел, глист? Давай я тебе памперсы куплю.

— Да ну... лучше дай сигаретку! Или купи жвачку. Чтобы отделаться от попрошайки, Ставр решил

все же купить ему жвачку. Когда продавец отдал сда­чу, пацан вдруг вцепился Ставру в руку и попытался вырвать деньги. Ставр машинально сжал кулак. Па­цан не выпускал его руки и своими тонкими грязны­ми пальчиками пробовал разогнуть пальцы Ставра.

Ставр невольно засмеялся. И тут он услышал, как за палаткой взвыл двигатель его «ЗИСа». Ставр бро­сился к машине, и в тот же миг она сорвалась с места. Но угонщикам не повезло. То ли они слишком резко стартанули, то ли разомкнулись соединенные напря­мую провода, выдранные из замка зажигания. Маши­на остановилась.

Одним прыжком Ставр оказался у водительской дверцы, распахнул ее, сгреб за шкирку сидевшего за рулем парня и выкинул его на асфальт. Второй парень выскочил в другую дверцу сам. Это был двадцатилет­ний бугай килограмм на девяносто. Его сообщник вскочил на ноги, бросился на Ставра и получил такой удар по морде, от которого вновь рухнул на асфальт, но уже в нокдауне. Бугай, сопя и топая кроссовками, обогнул машину и пошел на Ставра.

Ставр взялся лечить его за обоих, и делал он это теми методами, которыми они с Шуракеном очень бы­стро внушили уважение к себе и патриотические идеи ораве обдолбанных наркотой негров в казармах пре­зидента Агильеры. За процессом следили несколько клиентов ночных киосков и наглый побирушка — по­терянное обществом дитя асфальтовых джунглей.

Ставр вдруг услышал омерзительный визг тормо­зов, и его ослепили красно-синие вспышки милицей­ских мигалок. Менты выскочили из машины, и Ставр оказался под прицелом автоматов. От этого зрелища у него мурашки побежали вдоль позвоночника. У зве­рей при этом шерсть дыбом становится от загривка до хвоста. Ставр четко представлял их пальцы на спус­ковых крючках. Патруль состоял из молодых парней, какие обычно идут служить в милицию, ища власти над ночными улицами и приключений в духе поли­цейских боевиков. Ставр подумал, что они не упустят случая пострелять: кто-нибудь для понта даст предуп­редительный выстрел, пули начнут летать где попало, и он, Ставр, запросто может получить парочку из них в живот.

— Всем стоять на месте, твою мать!

Стоять на месте мог только Ставр, остальные ле­жали.

— Стою, — сказал Ставр показывая ментам руки. — У меня нет оружия.

Он отлично слышал, как двое разлетелись к нему сзади, но не стал развлекать ментов никакими фоку­сами из своего обычного репертуара. Черт с ними, пусть берут, все-таки ребята при исполнении.

Менты налетели на него с энтузиазмом молодых ротвейлеров. Один ткнул в бок дуло пистолета, дру­гой заломил за спину правую руку и, толкнув вперед, положил на капот «ЗИСа». При этом он, конечно, раз­бил Ставру морду.

Ставр повернул голову набок.

— Ребята, — сказал он, — зачем же так напрягать­ся? Мягче надо работать, я же весь ваш.

— Еще раз пасть откроешь — и получишь по яй­цам.

Второй мент обследовал Ставра на предмет ору­жия. Но не обнаружилось ни факта ношения оружия, ни, что хуже, применения его.

— Ничего нет, — разочарованно бросил мент на­парнику. — Можешь отпустить его.

Ситуация с главным действующим лицом разря­дилась, и менты наконец обратили внимание на двух других персонажей инцидента. Бугай уже поднялся на ноги и соображал, как бы смыться от патруля. Второй все еще не вышел из нокдауна. Когда один из ментов наклонился над ним, маленький попрошайка вдруг за­верещал совершенно дурным, кликушеским голосом:

— Убили! Убили братика! Мамка, братика убили! Молодой, неопытный мент растерялся от этих

воплей. Пацан бросился к ворочающемуся на асфальте сообщнику. Судя по скулежу вперемешку с матом, «мамка» могла быть спокойна.

Кровь из разбитого носа стекала по подбородку и капала Ставру на грудь.

— Ребята, я с вами как с людьми, а вы меня харей об капот... — с упреком сказал Ставр ментам. — Ну как я теперь домой появлюсь? Как граф Дракула?

— Заткнись.

Продолжая вопить, пацан цеплялся за мента, пы­тавшегося выяснить, что с «братиком». При этом его воровская лапка расстегнула кобуру, выволокла из нее пистолет; шнурок, тянувшийся от рукоятки к кольцу на поясе, был моментально перерезан обломком брит­венного лезвия.

Ставр боковым зрением увидел это.

— Алло, командир! — крикнул он менту. — Шкет у тебя «макара» попер!

Мент схватился за пустую кобуру.

— Убью, пизденыш!

Пацан с пистолетом уже вовсю лупил за палатки. Вытянув перед собой руки, как Волк из «Ну, погоди», бегущий за Зайцем, мент рванул следом. Оба скры­лись с глаз. Из-за палаток слышалось:

-Убью!!!

Из-за позорного облома с пистолетом менты по­чему-то сильно обиделись на Ставра. А когда к тому же выяснилось, что шпану он бил за дело и тут он опять кругом прав, менты совсем заскучали. Ну не нравился им Ставр, не нравился, и все. И вроде тачка у него не козырная, и ни рыжья на шее, ни гаек на пальцах, а крутизна просвечивает. Зуб горел его при­щучить, но выходило — не за что.

— Протокол надо составить, — скучно сказал стар­ший патруля. — Паспорт, права, документы на ма­шину...

А документов у Ставра как раз и не было! Доку­менты остались в кармане куртки, брошенной им на диване.

Через двадцать минут торжествующие менты до­ставили Ставра в отделение.

Дежурный был занят: с ним скандалили какие-то азиаты — не то вьетнамцы, не то китайцы, не то ко­рейцы. Все свободное пространство перед барьером было загромождено зашитыми в лавсановую рогожку тюками.

— Что за клиент? — злобно и обреченно спросил затравленный азиатами дежурный.

— Неустановленная личность, — сурово ответил старший патруля.

— Ну и заприте его пока в обезьянник. Не видите, что ли, что тут делается!

Ставр потребовал, чтобы ему дали позвонить. Де­журный в трех словах объяснил, когда, куда, откуда, кому, зачем и почем он будет звонить.

— Вас без документов взяли, для выяснения лич­ности, — снизошел он до объяснений, когда Ставр по­пытался доказать, что в обезьянник его сажать не за что. — А выяснять вашу личность мы имеем право в течение трех суток.

Помещение, именуемое «обезьянник», отделя­лось от поста дежурного дверью, за которой тянулся узкий обшарпанный коридор с тремя зарешеченны­ми отсеками. По другую сторону коридора была от­крыта дверь в небольшой кабинет. Там, уперевшись руками в стенку и широко расставив ноги, стоял па­рень в черной байкерской куртке со шнуровкой и зак­лепками. Несмотря на собственные проблемы, Ставр отметил, что парень стоит в носках, а его окованные металлом «казаки» валяются в углу. Менты загляну­ли в кабинет.

— И давно этот ковбой у тебя так стоит? — весело поинтересовался один из них у сидящего за столом опера.

— Четвертый час пошел, — ответил опер. — Эй ты, ноги-то подальше от стены отодвинь, — бросил он парню. — И упор на руки!

«Не дай бог им попробовать меня так поста­вить», — подумал Ставр. Его лояльность к слугам за­кона угасала с каждой минутой.

В клетке, куда впихнули Ставра, было два обита­теля. Крепкий мужик лет сорока в темно-бордовом ко­жаном пиджаке, развалившись, сидел в углу. Коротко стриженная голова свесилась на грудь, и была видна только макушка с наметившейся лысиной. Другой со­камерник — истощенный, запущенный мужичишка — стоял у решетки, схватившись за прутья. Он смотрел в противоположную стену со страстным, напряжен­ным ожиданием — так на полотнах передвижников смотрят из окон тюремных вагонов народные заступ­ники.

Ставр уселся на скамью в свободном углу. Пока еще Ставр воспринимал происходящее с иронией, он думал, что вся эта дурость закончится в самое ближай­шее время, в крайнем случае через час.

В соседний отсек обезьянника начали паковать азиатов. В клетку Ставра приволокли трех озабочен­ных избытком половых гормонов юношей, которых замели за драку в дискотеке. Потом привели не по-хорошему тихого деда с уныло-злобной физиономи­ей и памятным значком XXIV съезда КПСС на лацка­не пыльного пиджака. На требование Ставра, чтобы с ним наконец разобрались, менты, загружавшие кли­ентов в обезьянник, ответили:

— Вот щас, блядь, все бросим и будем с тобой раз­бираться.

Ставр окончательно понял, что вся эта бодяга до утра. Он начал злиться и психовать уже по-настояще­му. Но внешне это проявлялось с обратным эффектом: чем злее он становился, тем спокойнее выглядел. Когда мимо клетки проходил опер, который занимал­ся «ковбоем» в носках, Ставр обратился к нему.

— Командир, — тихо и внятно сказал он голосом человека, умеющего отдавать приказы, — дай мне по­звонить. Через час друзья привезут мне документы и решат все вопросы с вашим начальством.

— Ладно, скажу дежурному, — ответил опер, раз­миная сигарету и внимательно глядя на Ставра.

Когда опер отошел, мужик в темно-бордовом пид­жаке медленно поднял голову и равнодушно спросил:

— Тебе что, позвонить надо?

— Надо.

— Ну на, позвони.

Мужик достал из внутреннего кармана своего ко­жаного пиджака мобильный телефон и протянул Ставру.

Ставр очень удивился, но не стал спрашивать, как получилось, что менты не забрали у мужика телефон. Весьма кстати хозяин «Буржа-недвижимости» госпо­дин Моторин навязал им мобильники, а то черта с два он дозвонился бы в медвежью дыру Шуракена.

Шуракен схватил телефон так, словно только и ждал этого звонка.

Население выводило на утреннюю прогулку со­бак, когда Ставр и Шуракен вышли из здания ОВД.

— Не понимаю, почему личный состав отделения не построился со знаменем, чтобы проводить героев невидимого фронта? — беззаботно проговорил Ставр.

Шуракен раздраженно посмотрел на него:

— Герой... е-мое, поперся среди ночи без докумен­тов. Тебе тут что, джунгли?

Они подошли к стоящей во дворе отделения ма­шине Ставра, и Шуракен увидел на капоте кровь.

— Дерьмо какое! — Шуракен пнул баллон.

Ставр усмехнулся: похоже, у приятеля тоже выда­лась нелегкая ночка, одни только объяснения с мен­тами не могли так напрячь его.

— Я всего только остановился у ларька купить вы­пивку, — примирительно сказал Ставр, садясь за руль.

— Я вижу, тебе дыры в легких мало. Изучаем прак­тику запоя?

Ставр довольно резко свернул к тротуару и оста­новился у киоска.

— Я хочу купить воды, — сказал он.

— Тебе еще не надоело? Какой, на хер, воды? — Лучше минеральной, пепси не годится. Она ос­тавляет липкие пятна, налипнет пыль.

— Куда налипнет пыль? — очень спокойно спро­сил Шуракен.

— Я хочу помыть машину. А если мыть пепси-ко­лой, на нее налипнет пыль.

Ставр открыл дверцу и сделал движение, чтобы вылезти, но Шуракен просто в ярости схватил его за плечо.

— Ну все, хватит! — заорал он. — Я не знаю, како­го черта ты нарываешься?

— Не ори, — ответил Ставр. — Ты не видишь, у нас весь капот в крови? Если нас остановит ГАИ, я что, пойду сдавать анализ крови, чтобы доказать, что это моя?

— Знаешь что, — серьезно сказал Шуракен, — я тебя одного в Африку не отпущу. Ты там такого наворотишь. Дело международным скандалом кон­чится.

Ставр спрятал усмешку победителя, хотя Женя была лишена возможности ее увидеть.

— О'кей.

Через несколько дней все трое стояли на автосто­янке того самого военного аэродрома, где Ставр и Шу­ракен когда-то встречали Женю, вернувшуюся из Аф­ганистана.

— Мадам Гайдамак, — сказал Ставр, — женщине в вашем положении волноваться нельзя. Так что не волнуйся, детка, и жди Сашку. Недели через две он вернется домой.

— А ты? — спросила Женя.

— Думаю, я погуляю по разным интересным мес­там. Меня, знаешь, привлекает жара.

Ставр отдал честь, пародируя героев боевиков, лег­ко повернулся и пошел к дверям аэропорта. Женя обняла Шуракена.

— Прошу тебя, не забывай — я люблю тебя, я тебя жду.

23

Последние две недели Советник занимался при­готовлениями к роскошному светскому приему. В принципе это весьма дорогостоящее и утомитель­ное мероприятие устраивалось ради двух-трех персон, а это были люди не только могущественные, но и до абсурда чванливые. Словно королевские особы, они, прежде чем принять приглашение, требовали предста­вить им список других гостей. Сеньор Фаусто Мазуто собственноручно составил для Советника этот список и добился, чтобы все, кому были посланы приглаше­ния, приняли их. От успеха приема зависело очень многое — это была заявка Советника на достойное место среди аристократии теневого бизнеса.

Контрабанда оружия давала возможность очень быстро заработать крупный капитал. Но Советник не собирался всю жизнь отсиживаться в бухте Гранд Риф де Корай, запертой в скалистых горах, и довольство­ваться обществом Макса, Фанхио и Ариссы. Он меч­тал о финансовой и политической власти, не мень­шей, чем у Онассиса, о резиденциях в самых респек­табельных столицах мира — Брюсселе, Лондоне и Париже. Для осуществления этих замыслов надо было не только ворочать огромными капиталами, но и быть принятым финансовой, политической и ин­теллектуальной элитой. И вот тут ему просто невоз­можно было обойтись без такого человека, как Фау­сто Мазуто.

Фаусто Мазуто, лощеный колумбиец, похожий на Лучано Паваротти, был самым ценным приобретени­ем Советника за последнее время. У сеньора Мазуто имелись обширнейшие деловые и светские связи по всему миру. Какое-то время он был доверенным ли­цом короля опиумных плантаций Эскобара, но чем-то не угодил боссу и, спасаясь от его гнева, удрал на другой континент. Как опытный импресарио, который берется раскручивать новую звезду, сеньор Мазуто почуял в Советнике дельца крупного калибра, с таким можно прорваться к настоящей власти.

— Не пытайся лезть в Европу и трясти там своей набитой мошной. Тебе ни цента не позволят вложить ни в одно порядочное дело, — сказал он Советнику. — Ты и твои деньги пахнут говном и кровью, а у этих гос­под очень деликатные носы. Тебе нужны покровите­ли, и я тебе скажу, кто тебе нужен прежде всего. Они сведут тебя со всякими королями, принцессами и про­чей шантрапой голубых кровей. А эти позволят тебе тратить на них деньги. И надо отыскать какого-ни­будь музыканта... оркестр... но только это должно быть что-то добротное, классическое... А лучше — кутюрье! И начать устраивать всякие дефиле, концерты, пре­зентации. Под такие дела очень легко предоставляют дворцы и шикарные отели. А вот туда они все к тебе сползутся. А дальше все будет зависеть только от тво­его обаяния. Понимаешь эти нюансы? Тут все на лич­ных контактах.

Сеньор Мазуто развил бешеную деятельность и наконец добился, чтобы те люди, которые должны были стать первыми покровителями Советника, при­няли его приглашение. Как всякий хозяин, ожидаю­щий гостей, Советник был занят хозяйственными хло­потами. Чартерный рейс доставил из Рима шеф-по­вара со всей командой — поварами, официантами, буфетчиками и барменами. Тем же рейсом были дос­тавлены продукты и даже сервизы. Нужно было поза­ботиться еще и о развлечении гостей. Были законт­рактованы певцы, музыканты, танцовщицы и конфе­рансье. Для тех гостей, которые пожелали прибыть заранее, чтобы успеть отдохнуть и привести в поря­док свои туалеты, в городе был снят отель и зафрахто­ваны представительские автомобили. Последние распоряжения своему управляющему Советник давал уже поздно вечером, в личных апар­таментах. Обычно, когда он удалялся сюда, его могли побеспокоить только в связи с чрезвычайными обсто­ятельствами, но сейчас Советник изменил своим пра­вилам. Выслушивая указания хозяина, управляющий делал вид, что не видит Ариссы, и это стоило ему не­малых усилий.

Совершенно голая Арисса сидела на ковре из обе­зьяньего меха потрясающей красоты и пышности — за такой ковер в Европе могли привлечь к уголовной ответственности. Перед Ариссой стояло несколько ба­ночек с кремами, и она умащивалась ими от ногтей на пальцах рук до ногтей на пальцах ног с бесстыд­ством вылизывающейся кошки.

— Я думаю, на сегодня мы все выяснили. Ступай­те, Тодд, — сказал Советник и тут же обернулся к Ариссе: — Забирай свои банки и тоже уходи. Я устал и хочу спать.

Приказ хозяина не слишком расстроил Ариссу. Выйдя от Советника, она прокралась в другое крыло виллы, где помещались апартаменты Фанхио, и по­скреблась в его дверь.

Секретарь открыл сразу, очевидно, он ждал ее.

На закате следующего дня начали прибывать гос­ти. Короли, герцоги и принцы наркобизнеса, торгов­цы оружием, боссы игорного, порно- и шоу-бизнеса прибывали в сопровождении секьюрити, дам полусве­та, роскошных проституток и прилипал. Некоторые имели в своих свитах киноактеров и поп-звезд. Муж­чины в основном были одеты в классические смокин-

ги. Их черные пиджаки и белые сорочки служили фо­ном для сногсшибательных туалетов дам: здесь были и безукоризненные вечерние платья от лучших кутю­рье мира, и ошеломляющие, феерически пышные тво­рения в духе Голливуда, и такие наряды, которые во­обще трудно было назвать одеждой — так мало они прикрывали.

Машины гостей парковались на площадке перед стеклянным павильоном лифта. Спускаясь вниз, го­сти видели роскошно иллюминированную виллу: си­яло центральное здание, цепочки цветных огней тя­нулись вдоль дорожек к парадному входу, фонтаны и бассейн были подсвечены разноцветными прожек­торами. На площадках вокруг бассейна были расстав­лены столики и кресла, вышколенные бармены в бе­лых куртках держали наготове шейкеры и, как в пос­леднюю минуту перед боем, обозревали батареи бутылок.

Ставр и Шуракен наблюдали эту феерию с высо­ты. Они устроили свой наблюдательный пункт на вер­шине одной из прибрежных скал. Накануне они об­следовали берег и окрестности, прикинули путь, по которому им предстояло уходить с добычей, спрятали в бухте катер и поставили в рыбацкий сарай машину. Они хотели провести всю операцию в лучшем стиле спецслужб: тихо прийти, забрать то, что им нужно, и уйти никем не замеченными.

На виллу они предполагали проникнуть ночью тем же путем, каким Ставр пробирался сюда в прошлый раз. Все необходимое они заранее притащили в убе­жище на скале. Вещей было немного: акваланги и мас­кировочные костюмы из сетки с нашитой нейлоновой растительностью. Помимо этого были еще пис­толеты с глушителями, ножи и шприцы-тюбики с сильнодействующим снотворным.

Весь день они лежали на скале и в мощные би­нокли наблюдали за деятельностью, кипевшей на тер­ритории виллы. Было понятно, что готовится какое-то светское мероприятие, но масштабы его Ставр и Шуракен смогли оценить, только когда после захода солнца стали прибывать черные лимузины и кроко-дильской длины представительские «кадиллаки». От­туда повылезали самые опасные хищники криминаль­ного мира, лица которых не нуждались ни в какой рас­шифровке: многие из них не сходили со страниц самых ужасных и увлекательных криминальных изданий.

— Ты посмотри, сколько мерзавцев сюда слете­лось, — изумился Шуракен. — Никогда в жизни столько в одном месте не видел. Помнишь анекдот про проститутку, которая тонет на корабле?

— Я знаю много анекдотов про проституток, что ты конкретно имеешь в виду? — пробормотал Ставр, не отрываясь от бинокля.

— Ну, блядь тонет на корабле и убалтывает Бога: «Господи, я грешна, но справедливо ли топить столько людей, чтобы наказать меня одну?» А Бог отвечает: «Да знаешь, сколько я старался, чтобы всех вас, засран­цев, на одном корабле собрать!»

Ставр рассмеялся отрывистым, коротким смехом:

— Ха, выходит, мы с тобой — Бич Божий? Твою мать! Это ж какой парадиз, я с ума схожу! Какие бабы, ты смотри, какие бабы! Смотри, смотри, Шур, видишь блондинку в прозрачной хламиде? Это же Сара Штайн, кинозвезда! Ай да Советник, ай да сукин сын!

Положа руку на сердце, Шур, если бы он продолжал служить родине, хрен бы у него это все было.

— И что ты сейчас сказал?

— Не знаю. Но сказал, что думал.

— Это называется — пернул в лужу. Пузырей мно­го, и всем неприятно.

— Скажешь, я не прав? — Ставр опустил бинокль и вызывающе посмотрел на напарника. — Если б Со­ветник эти бабки не спер, на них сейчас мафиозный паханат, как ты выражаешься, дачи бы строил. Только и всего, скажешь, нет?

— Ну и что ты предлагаешь? Может, оставить его где он есть? Пусть резвится, шоу устраивает, раз тебе это нравится?

— Друг мой, — торжественно произнес Ставр, — пока у нас есть время, я расскажу тебе одну притчу. В добиблейские времена был такой царь-воин Гильгамеш, а у него друг — Энкиду. Однажды они отпра­вились воевать Хумбабу...

— Кого, какую бабу?

— Хумбаба — это был такой монстр, его боги со­здали, чтобы охранял священные Ливанские Кедры. И вот идут эти два парня, как мы с тобой, по пустыне. И что-то как-то Энкиду засомневался. Зачем, спра­шивает, воевать этого Хумбабу? На кой черт он нам сдался? А Гильгамеш ему отвечает: я царь и я воин, а значит, должен воевать Хумбабу. А ты, дружище, если не хочешь идти воевать, подожди меня здесь. Я схожу повоюю Хумбабу и вернусь. Ну Энкиду, конечно, на такое не согласился, он пошел с Гильгамешем. При­кончили они Хумбабу и порубили заодно Ливанские Кедры.

— И на хрена они кедры порубили?

— Если б я мог тебе это объяснить, я бы сейчас диссертацию писал, а не ходил воевать Хумбабу.

В главном зале резиденции играл струнный ор­кестр. Фуршетные столы стояли амфитеатром, остав­ляя свободное пространство посредине, по которому перемещалась толпа гостей со свитами, сновали офи­цианты, разносившие напитки. Зал был освещен толь­ко помпезными лампами под шелковыми абажурами, расставленными на столах среди блюд и многоярус­ных хрустальных кабаретов. Потолок казался совер­шенно черным. Когда большинство приглашенных собрались здесь, Советник, встречавший гостей в па­радном холле, вошел в зал. Оркестр смолк, и все лица повернулись к хозяину праздника. Советник с досто­инством поклонился:

— Я рад приветствовать вас, господа, в моем скромном жилище.

И в этот миг отовсюду ударил яркий свет. Пото­лок осветился, и толпа невольно ахнула. Над голова­ми таинственно мерцал морской мир: в толще воды колыхались причудливые водоросли, в переплетении ветвей разноцветных кораллов лежали перламутровые раковины с жемчужинами в открытых створках, меж­ду растениями поднимались вереницы серебристых пузырьков воздуха. Сбоку виднелся вход в грот. И от­туда вдруг выплыла голая девица с длинными волоса­ми, струящимися за ней. Следом выплыли еще две де­вицы. Снова заиграл оркестр, и они затеяли русало­чьи игры. Снизу их движения и позы выглядели весьма пикантно.

Гости зааплодировали.

Арисса вошла в зал. В первый момент ее не за­метили, потому что все взгляды были устремлены вверх. Но чуть позже глаза многих мужчин начали жадно ловить каждое ее движение. Длинное, гибкое тело Ариссы было задрапировано в кусок леопардо­вой шкуры, который, казалось, мог соскользнуть с нее в любой момент. В огненно-рыжих взбитых ло­конах ослепительно сияла бриллиантовая диадема. И бриллиантовая же подвязка охватывала ее левое бедро, постоянно возникавшее в разрезе леопардо­вой туники.

Арисса прохаживалась по залу, брала фужеры с шампанским, капризно отпив глоток, оставляла их где попало, взгляд ее широко раскрытых, блестящих глаз нельзя было поймать, как взгляд кошки. И тем не ме­нее мужчины, рядом с которыми она останавливалась или мимо которых проходила, чувствовали, как в них поднимается жаркая волна вожделения. Арисса не была здесь самой красивой женщиной, но она распро­страняла вокруг себя сигналы сексуального возбуж­дения, как антенна — радиосигналы.

А секрет этого волшебства был прост. У Ариссы имелись агатовые шарики, какими пользуются тайс­кие женщины для тренировки мускулатуры влагали­ща. Перед тем как явиться в зал, Арисса вложила ша­рики, и теперь они перекатывались внутри нее, раз­жигая похоть. Она сходила с ума от желания, выбирала в толпе любовника, и мужчины это чувствовали.

Макс Карин тоже прогуливался среди гостей. На нем лежала вся ответственность за обеспечение безо­пасности хозяина, а это была серьезная проблема. С каждым гостем прибыла команда телохранителей, и несмотря на то, что по предварительной договорен­ности все должны были явиться без оружия, Макс от­лично понимал, что у каждого где-то запрятан писто­лет. Явно обыскивать телохранителей своих гостей Со­ветник Максу запретил, неприятное впечатление могло повлиять на установление тех контактов, ради которых все это затевалось.

Не упуская из виду своей главной задачи, сеньор Мазуто в непринужденных и кратких беседах внедрял в мозги нужных людей информацию о том, что хо­зяин виллы «Гранд Риф де Корай» господин Майер является сыном одного из вождей Третьего рейха, кого именно — сам господин Майер хранит в тайне. Но важно, что в основе его вдруг возникшего и быс­тро набирающего мощь бизнеса лежат деньги гитле­ровской партии. Те самые таинственные капиталы Третьего рейха, сохраненные на засекреченных сче­тах в швейцарских банках, доступ к которым имеют некие доверенные лица. И эти лица должны поддер­живать, питать с тайных счетов так называемых де­тей рейха, потомков видных деятелей фашистской Германии, и выращивать из них политическую, фи­нансовую, промышленную и интеллектуальную эли­ту, чтобы, когда придет время, они или их дети про­должили дело отцов — борьбу за германский поря­док во всем мире. С точки зрения собравшихся здесь гангстеров и боссов мафии, идея выглядела весьма респектабельно. Тайные покровители будут проби­вать дорогу «сыну рейха». С такой крышей он быст­ро легализуется, ему откроют вход во влиятельные сферы, поэтому имеет смысл начать сотрудничать с

ним сейчас, чтобы потом получить возможность на­помнить о своих услугах.

Опытный манипулятор, Мазуто никому не вык­ладывал легенду целиком: она была слишком сильна и глобальна, чтобы на поверку не оказаться врань­ем, — а собравшиеся здесь личности не страдали из­лишком доверчивости. Поэтому сеньор Мазуто в раз­говорах с одними лишь ловко оговаривался, другим под видом особого расположения выдавал какие-то мутные намеки. То, что люди придумают сами, или вообразят, что подслушали, или услышат от другого авторитетного человека, они никогда не станут проверять. Мазуто сеял идею по зернышку, чтобы она самк начала укореняться в умах, давать всходы и вырастать в ту глобальную легенду, развесистую клюкву, с кото­рой они с Советником рассчитывали сорвать вполне реальные плоды.

— Дамы и господа! Прошу минуточку внима­ния. — Один из гостей поднял свой бокал. — Я хочу произнести тост. Я хочу выпить за то государственное устройство и прекрасные законы, которые помогают нам развивать наш бизнес и богатеть.

Толпа гостей выразила свое одобрение возгласа­ми и рукоплесканиями.

— А я пью за таможню Йоханнесбурга. — Смуг­лый контрабандист в белом смокинге, помесь негра с голландцем, поднял бокал в другом конце зала. — Там чиновники получают слишком маленькую зарплату и не упускают случая исправить это.

Следующий мерзавец, который поднял свой бо­кал, был жирный блондин, лоснящийся от сытрсти и переизбытка удовольствий.

 — Я пью за счастье, которое мы продаем, за золо­той сон, который может купить себе любой желаю­щий.

— Я пью за слепую полицию города Марселя и за слепых полицейских в других городах мира!

Хищная банда поднимала бокалы и с воодушев­лением пила за те привилегии, которые общество так охотно предоставляет бандитам. В толпе в центре зала стоял красивый мужчина, выделявшийся высоким ро­стом, атлетическим корпусом и копной пепельных во­лос. Это был Кустарниковый Пес — один из самых удачливых контрабандистов, занимавшийся перевоз­кой крупных партий марихуаны из Вьетнама в США. Он занимался этим уже четырнадцать лет, в Админи­страции по контролю за соблюдением законов о нар­котиках США против него работал^ целая сеть сек­ретных агентов, но им пока ни разу не^удалось по-на­стоящему прищучить Кустарникового Пса. Свою кличку он получил, когда воевал в спецназе США в Никарагуа. Рядом с Кустарниковым Псом стояла его жена и партнерша по бизнесу, изящная вьетнамка с неприрученным и жестоким лицом. Привлекая вни­мание толпы к своей персоне, контрабандист поднял бокал, на руке у него было золотое кольцо с крупным нефритом.

— Господа, — сказал Кустарниковый Пес, — я пред­лагаю тост за человека, который устроил для нас этот потрясающий праздник. За человека, который по­явился в нашем мире недавно, но успел произвести серьезное впечатление. За господина Майера и славу, которая уже стоит у него на пороге!

Оскаленные улыбками лица, поднятые бокалы, декольте дам и белые манишки смокингов — все по­вернулось к Советнику. Он поклонился скромно, как опытный дипломат.

— Друзья мои, благодарю вас. Я пью за нас, гос­пода.

Ставр и Шуракен вынырнули из колодца в под­земном зале насосной станции. Так же, как в первый раз, когда Ставр проник сюда один, спецы утопили гидрокостюмы и акваланги, закрепив их на тросах. Комплектов снаряжения для подводного плавания было три. Один предназначался для Советника. Спе­цы переоделись в маскировочные костюмы и выбра­лись из насосной станции.

Они подобрались к вилле со стороны бассейна и залегли. На дорожках и газонах вокруг бассейна были расставлены столики, стулья, плетеные кресла, дива­ны-качалки под полотняными маркизами и уставлен­ные бутылками столы барменов. Тут же на газоне был выложен из паркетных панелей танцпол для тех, кто пожелает танцевать под открытым небом. Играл не­большой оркестрик, под его музыку на паркете кру­жились две-три пары. Если не находилось желающих танцевать из гостей, на танцпол выходили наемные танцоры.

Осмотрев всю эту картину, Ставр и Шуракен при­шли к выводу, что им повезло: спереть Советника сре­ди такой толпы было, пожалуй, проще, чем при лю­бых других условиях. А пока телохранители сообра­зят, что босс куда-то пропал, они успеют утащить его через трубу водосброса в открытое море. Некоторую проблему на данный момент представляли их собственные, Ставра и Шуракена, костюмчики — в лох­мотьях из капроновой травы и мха они походили на двух леших. Оставалось только пожалеть, что Совет­ник не устроил для своих гостей маскарад. Но про­блема достойного гардероба была как раз решаемой, нужно было только выждать еще пару часов. Уже сей­час, в разгар приема, многие гости, особенно те, кто были всего лишь фигурантами свит, прилично набра­лись и бродили где попало. Ставру и Шуракену оста­валось только выбрать себе клиентов подходящего телосложения.

Прием удался^ Гости жрали и пили с жадностью отребья, попавшего к княжескому столу. Все они, по крайней мере боссы, были люди баснословно богатые, но, за редким исключением, поднявшиеся с самого дна. Как только они сбились в толпу и крепко выпи­ли, нутро поперло наружу. Все хвастались, злослови­ли, презирали, ненавидели друг друга, пытались заве­сти выгодные знакомства, о чем-то договориться, об­делать под шумок какие-то делишки. А кое-кто кое-кого не прочь был и прикончить, если б подвер­нулся случай. Артисты, отрабатывая свои гонорары, пели, танцевали, подогревали толпу забористыми шу­точками. Но несмотря на то что они парились на всю катушку, наибольшим успехом у гостей пользовались голенькие девочки в аквариуме.

Осуществляя свой великий стратегический план, сеньор Мазуто организовал Советнику беседу с глазу на глаз с одним весьма приличным и сдержанным гос-

подином. Переговорив, стороны нашли, что у них есть множество общих интересов. В заключение собесед­ник Советника сказал:

— Я представлю вас премьеру. Если вы сможете помочь ему в одной личной и весьма деликатной про­блеме, вы получите пост в его правительстве, а даль­ше все будет зависеть от того, сколько очков выбро­сит вам фортуна.

Актер Рой Делгадо попал на прием Советника как человек из свиты крупного бандита, отмывающего деньги через одну из голливудских студий. На нем был простой, на первый взгляд даже грубый черный кос­тюм. Не смокинг, а просто костюм — свободные брю­ки и прямой пиджак с узкими лацканами. Но это был костюм от Хьюго Босс, и независимо от того, на ком он был одет, в линиях его кроя читалась сильная муж­ская пластика. Вместо сорочки под пиджаком на Дел­гадо была надета белая футболка. Актер искал туалет. Развинченной, излишне пружинящей походкой он во­шел в холл, в котором были двери дамских и мужских комнат. Холл украшал мраморный фонтан и сад из живых растений. Когда Делгадо проходил мимо, одно растение отделилось от своих собратьев и пошло сле­дом за ним, подражая его нарочито кошачьей поход­ке, на полусогнутых ногах. Делгадо это было по фигу: случаются и не такие глюки, особенно если полирнуть косячком таблетку ЛСД. Актер и его лохматый зеле­ный спутник проследовали в туалет.

Через несколько минут туда же вошел охранник. Он увидел человека, который поправлял перед зерка­лом воротник черного пиджака. Не оборачиваясь, Ставр в зеркале проследил, как парень с клипсой ко­ротковолнового переговорника в ухе возник у него за спиной, и сразу вышел из роскошно отделанного в стиле римских вилл зальчика, из которого двери вели в душ и туалет. За одной из этих дверей на унитазе «от­дыхал» раздетый до нижнего белья Делгадо. О своем собственном оригинальном комбинезоне Ставр поза­ботился особо, иначе с ним могло случиться то же, что случаемся со шпионами, когда пионеры-герои нахо­дят в лесу парашют. Ставр туго свернул комбинезон и засунул в шкаф для полотенец. По расчету Ставра, актер должен был просидеть в сортире часа полтора, но даже если бы он очухался раньше, все равно не смог бы объяснить, каким образом фикус, который пошел с ним в сортир, вытряхнул его из упаковки от Хьюго Босс.

Во внутреннем кармане пиджака Ставр нашел портмоне: судя по имени на визитных карточках, его теперь звали Рой Делгадо.

У Шуракена было больше проблем с подбором гардероба. Во-первых, надо было найти одиноко сло­няющегося парня подходящих габаритов, что при ро­сте метр восемьдесят пять и весе сто килограмм было не просто. К тому же Шуракен хотел найти что-ни­будь попроще: он не умел носить смокинг и не обла­дал тем присущим Ставру прирожденным артистиз­мом, который позволял раскованно чувствовать себя в любой одежде и обстановке. Наконец Шуракен выс­мотрел подходящего «клиента». Парень набрался уже до критической точки и искал уединения. На нем была темно-коричневая куртка из грубой кожи, вельвето­вые штаны и рыжие с белым штиблеты из шкуры жеребенка. Длинные острые носы штиблет были окан­тованы фигурной стальной накладкой, высокие каб­луки набраны из нескольких слоев толстой кожи, как у ковбойских сапог.

Через несколько минут парень обрел то, что ис­кал, — покой и уединение. Шуракен уложил его на подвесной диванчик и заботливо укрыл полотняным тентом, снятым с этого же диванчика. Из-под поло­сатой ткани были видны только голова парня и его пегие штиблеты. Высокая фигура в короткой грубой кожаной куртке и вельветовых штанах не спеша дви­нулась к дверям виллы.

Поджарый широкоплечий Ставр отлично смот­релся в черном костюме Делгадо. Лучше, чем его пре­жний хозяин. И походка у него была эластичная и пру­жинящая, как у бойцового пса, а не развинченная и кошачья от постоянного пребывания под кайфом. Ставр ходил по залу и холлам и искал среди гостей Со­ветника, но пока не находил его. Однако парадокс в том, что он вдруг нашел себя. Он понял, кто он теперь такой и какова будет дальше его судьба.

В отличие от Шуракена Ставр не так тяжело пе­реживал развал «конторы» и крушение своей соб­ственной карьеры. Напротив, он получил желанную свободу и привилегию жить риском: для человека его профессии — привилегию истинного мастерства. Свой среди чужих, Ставр бродил среди хищников всех мастей и калибров, имея, образно говоря, в кармане контракт на Советника, а завтра он мог получить кон­тракт на любого из них. В госпитале, когда он валялся с дырой в легком, Кейт предлагал ему сотрудничество: «Разведка — это большой международный бизнес, и

один из самых хорошо оплачиваемых». Тогда Ставр от­казался. А как же иначе, ведь он еще был сотрудни­ком одной из самых мощных спецслужб мира, по крайней мере, он так думал. Теперь же он был чело­век, работающий по контракту, профессионал со сво­бодной лицензией — фрилансер. От ощущения сво­боды и неограниченных возможностей кровь разго­ралась, как от порции жесткого алкоголя. Он смотрел на гостей Советника как на противников, с которы­ми он уже завтра может вступить в острую професси­ональную игру: война объявлена — защищайтесь. За­пах духов их женщин раздувал ему ноздри.

Он бродил в толпе, полный жестокости и неудов­летворенных вожделений, и так как Советник все не находился, то решил пока выяснить, что тут народ пьет. Ставр подошел к бару и заказал двойной виски. Бармен поставил на стойку широкий низкий стакан, до половины заполненный колотым льдом, и плеснул туда двойную порцию «Бурбона». Затем он щелкнул зажигалкой и поднес огонь к сигарете Ставра. И тут чья-то рука фамильярно похлопала Ставра сзади по плечу.

Ставр обернулся, готовый ко всему.

Ему улыбался стареющий плейбой в темном клуб­ном пиджаке и светлых брюках. Артистичные, ухожен­ныеволосы красиво обрамляли моложавое лицо, но морщинистая шея, прикрытая повязанным вместо галстука шелковым платком, выдавала возраст. Впро­чем, он все еще был довольно хорош собой.

— Делгадо? — спросил пожилой плейбой. — Я не ошибся?

Ставр кивнул в знак согласия.

— Чино сказал мне, что ты тут будешь. Я Боггс, Сэм Боггс, ты меня понял?

Ставр снова кивнул, хотя не понял пока ничего. Глаза Боггса ощупывали его лицо.

— Знаешь, ты мне нравишься. Нет, правда, ты классный. Тебе надо менять агента, понимаешь, Дел­гадо? Чино везде сует твои фотографии, всем надое­дает. Это очень плохо для тебя. Он подсунул мне кас­сету с этой бездарной стряпней «Горячие булочки». Не нервничай, малыш, нет ничего страшного в том, что молодой актер снимается в порнухе.

Ставр еще не решил, как реагировать на такую ин­формацию о себе. Он продолжал молча слушать Бог­гса. Он поднял стакан и отпил глоток виски, глаза у него смеялись. Боггс знаком показал бармену, что хо­чет заказать то же, что пьет Ставр.

— На твоем месте я взял бы бензопилу и отпи­лил руки режиссеру, который снимал тебя в «Горя­чих булочках», — продолжил Боггс. — Там ты просто на себя не похож. Если бы Чино не проел мне все мозги, что ты тут будешь, и не этот костюм, я бы тебя не узнал. Я правду говорю, ты совсем другой парень, совсем не тот, что там. И знаешь, я попробую тебя на роль парня, который сбежал из тюрьмы. Ты по­нимаешь, что я имею в виду? Чино давал тебе сце­нарий?

— Нет, я не читаю сценариев, — ответил Ставр, и это была истинная правда.

Но режиссер ему не поверил. Он подмигнул, да­вая понять, что они отлично понимают друг друга, и придвинулся вплотную к Ставру.

— Давай найдем тихое местечко, где мы сможем спокойно поговорить про эту роль. Я тебе объясню, как ты должен мне ее сделать.

И тут Ставр в первый момент даже не поверил сво­ему ощущению, но оно было совершенно очевидно — рука Боггса взяла его за яйца.

Дальше все было очень быстро. Ставр не думал о последствиях своих действий, он реагировал. Бац! — его кулак въехал Боггсу в скулу.

Режиссер грохнулся на пол, при этом с него сле­тел скальп. Это было так неожиданно и так нелепо об­наружила себя плешивая башка, что пьяные гости вок­руг просто зашлись от хохота. Ставр решил, что надо быстро отваливать отсюда.

— Придурок! — заорал ему вслед Боггс. — Ты ни­когда не будешь сниматься! Ты всю жизнь будешь уби­рать собачье говно на автостоянке, чтобы я не испач­кал кроссовок!

Если бы настоящий Делгадо, «отдыхающий» на унитазе, услышал эти слова — удавился бы, не сходя с места.

Макс Карин толкался среди гостей, отслеживал боссов и их прихвостней, присматривался, кто чем занят. Он стремился к тому, чтобы главные, вычис­ленные им гориллы-пистольерос не выпадали из поля зрения и под шумок не ухайдакали какого-ни­будь авторитета, из-за чего у Хозяина могли слу­читься неприятности. В ухе у Макса была клипса ультракоротковолнового передатчика, с помощью ко­торого он постоянно получал информацию с цент­рального поста своей службы безопасности. В не-

большой комнате два парня сидели за пультом связи перед мониторами, на которые шло изображение со скрытых видеокамер. Они сообщили Максу, что ви­дят чужого в «башне» — так условно обозначались га­лерея и купол над центральным залом.

— Какой-то ублюдок забрался на галерею. Пойду разберусь с ним, — сказал Макс Ариссе.

По долгу службы изображая из себя светского че­ловека, Макс, прежде чем уйти, взял с подноса офи­цианта фужер с вином и подал Ариссе. Она, уже и так изрядно пьяная, машинально поднесла фужер к губам и одновременно поймала на себе пристальный взгляд золотистых тигриных глаз. Губы Ариссы медленно раз­двинулись в улыбке, открыв детскую порочную щель между передними зубами.

Ставр узнал Ариссу. Он достаточно хорошо рас­смотрел ее тогда в бинокль и теперь решил не упус­кать случая — выяснить, что чувствуешь, если стоишь рядом с ней. Он направился к Ариссе, но на всякий случай засунул руки в карманы брюк. Прямой, уко­роченный пиджак был словно специально скроен для таких жестов. Остановившись перед Ариссой, Ставр нагло и откровенно осмотрел ее с ног до головы, слов­но они стояли на улице под фонарем.

— Такая классная девочка и носишь одежду секонд-хенд? — усмехнулся он.

— Ты меня просто убил тем, что сейчас сказал. Где ты увидел дешевое тряпье?

— Кажется, я ничего такого не говорил. Просто мне показалось, что это уже кто-то носил. — Ставр ос­торожно вынул одну руку из кармана и потрогал лео­пардовую шкуру. — А что, разве нет?

 Ощущения, возникающие от прикосновения к Ариссе, были, безусловно, увлекательные, но Ставр начал уже сильно беспокоиться оттого, что нигде не видел Советника. Это портило все дело.

И тут Ставру пришла в голову счастливая мысль, что Арисса могла бы помочь ему проникнуть в недо­ступные для гостей апартаменты виллы. Советник был где-то там. Ставр протянул Ариссе визитную карточ­ку Делгадо.

— Рой Делгадо, — прочитала Арисса. — Лос-Анд-желёс, Бель Эйр... понятно, актер. — Она состроила презрительную гримасу и засунула карточку в нагруд­ный карман пиджака Ставра. — По тебе и так все по­нятно.

— Это плохо?

— Для кого?

 — Например, для тебя.

— Мне все равно. Я иду в бар. Пока.

— Я составлю тебе компанию.

Арисса окинула Ставра оценивающим взглядом:

— Почему бы и нет.

...Шуракен шел по узкому коридору, освещенно­му потолочными панелями с лампами дневного све­та. За железной дверью, рядом с которой он задержал­ся, слышалось гудение трансформатора. Коридор за­кончился лестницей. Поднявшись по ней, Шуракен оказался на кольцевой галерее под самым куполом. Шуракен подошел к железному поручню и посмотрел вниз.

— Е-мое! — опешил он.

Внизу он увидел аквариум с голыми девушками. Несмотря на то что отсюда, с галереи, были видны все

технические детали этого инженерного сооружения, зрелище было похоже на глюк. Девушки в воде дела­ли то же, что обычно делают танцовщицы в стриптиз-барах, но благодаря эффекту невесомости, возможно­стей для демонстрации поз у них было значительно больше. Время от времени девушки всплывали, что­бы глотнуть воздуха, или делали вдох из кислородных аппаратов, спрятанных среди растений. Под аквари­умом просматривался зал и группы пьяных гостей, пе­ремещавшиеся внизу. Гигантская линза воды неправ­доподобно увеличивала и искажала эту картину, как кривое зеркало.

Шуракен так увлекся оригинальным аттракцио­ном с голенькими «рыбками», что допустил оплош­ность, которая вполне могла стоить ему жизни. Он не заметил, как на галерею поднялся Макс.

Макс был тупой, злющий ублюдок, но свое дело знал. Поэтому он решил сразу не убивать Шуракена, а прежде выяснить, кто он такой и зачем забрался куда не следует.

— Подними руки и медленно повернись ко мне, — приказал Макс.

Шуракен был вынужден выполнить его приказ. Повернувшись, он окинул Макса оценивающим взглядом. Шуракен понял, с кем имеет дело, он видел Макса на фотографиях и помнил все, что рассказал о нем Ставр. К сожалению, Шуракен видел также чер­ную дыру ствола направленного на него револьвера.

Держа Шуракена под прицелом, Макс сделал не­сколько шагов, обходя его и открывая ему направле­ние к лестнице.

— Давай, лапы на затылок и спускайся вниз.

Шуракен сложил руки на затылке и медленно, не поворачиваясь к Максу спиной, отступил к лестнице. Но с порога он ушел вниз боковым сальто, сбив рез­ким и неожиданным движением прицел противника. Еще в кувырке, завершая переворот, Шуракен успел выхватить засунутый за пояс пистолет и, грохнувшись на пол, из положения лежа всадил пол-обоймы в су­нувшегося в проем двери Макса.

Последним сознательным движением Макс отпрянул назад, но пули уже попали в него. От боли Макс подпрыгнул, ударился боком о поручень, пере­валился через него и полетел вниз.

Услышав выстрелы над головой, гости в зале все как один посмотрели вверх. Они увидели сильный всплеск. Упавшее с высоты почти десяти метров тело Макса пробило всю толщу воды и врезалось в стекло.

Голые девицы шарахнулись от него, вынырнули на поверхность и, отпихивая друг друга, с диким визгом полезли из аквариума.

Еще не понимая, что произошло, гости ошелом­ленно смотрели вверх. Одни впали в столбняк от шока, другие были настолько пьяны, что вообще ничего не соображали, а кто-то даже подумал, что это часть атт­ракциона. Через стекло на них смотрело мертвое лицо Макса, от ноздрей и рта в воде начала расползаться кровавая вуаль.

И тут в полной тишине раздался весьма неприят­ный звук, и одновременно в толще стеклянного по­толка возникла трещина, от нее потянулась еще одна. Трещины росли и разбегались, подобно побегам плю­ща. Очевидно, при сооружении гигантского аквариу­ма была допущена ошибка в расчетах. Стекло, на которое давило несколько тонн воды, оказалось под пре­дельным напряжением, и силы удара тела Макса ока­залось достаточно, чтобы оно треснуло.

Сквозь трещины начала просачиваться вода. На головы гостей упали первые капли, они моменталь­но превратились в свистящие под напором струи. Все поняли, что сейчас произойдет, и бросились спасать­ся. В зале началась паника, как в трюме тонущего ко­рабля. Телохранители сомкнулись вокруг своих бос­сов и, раскидывая всех, кто подворачивался, проби­вали им путь к выходам. Начались драки. Тут же появилось оружие, и загрохотали первые выстрелы. Через миг в зале разразилась оголтелая пальба, как в чикагском притоне времен великой войны мафий. Пистолеты, револьверы и машины типа «узи» появи­лись в руках у телохранителей и бандитов, как у ил­люзионистов, — буквально из воздуха. Пули проши­вали все пространство, подбрасывали блюда с закус­ками, рушили замысловатые башни из фруктов, крушили вазы, разбивали зеркала и светильники. Орали и валились первые жертвы. Переворачивались столы, под их прикрытием люди пытались прополз­ти к выходам. Над головами летели брызги, оскол­ки, подброшенные пулями ананасы. Вырваться из зала пока мало кому удавалось: двери были наглухо забаррикадированы застрявшими телами.

Потолок трещал и хрустел. Трещины расширя­лись, сквозь них текли потоки воды. Через десять се­кунд несколько тонн воды и обломки стекла метро­вой толщины обрушились в зал.

В тот момент, когда это случилось, Ставр уже на­шел себе пристанище в небольшом холле у кабинетного бара. Он старался внушить Ариссе, что един­ственная мысль у него в голове — затащить ее в под­ходящий укромный уголок. При этом он искренне сожалел, что после того, как попадет в личные апар­таменты хозяина виллы, у него совершенно не будет времени, чтобы выполнить свои обещания.

— Послушай, — говорил он, — мы могли бы... Но боюсь, у меня будут большие неприятности с твоим хозяином.

— Не будут. Ему сейчас нет дела до меня.

— Он следит за тобой? Где он?

— Он у себя. Его кабинет там, как раз над нами, а моя спальня в другом крыле. Ко мне можно поднять­ся по другой лестнице. Но если ты такой слабонерв­ный...

— Идем.

Нежно обняв Ариссу за талию, Ставр снял ее с бар­ного табурета.

И тут в центральном зале что-то случилось, через холл, где Ставр морочил голову Ариссе, проскакала стая телохранителей с пушками наголо. Они волокли своего хозяина и его бабу и были готовы изрешетить любого, кто оказался бы на их пути. Следом за первой стаей галопировал уже целый табун. Устоять против этой стихии не смог бы никто. Ставр потерял Ариссу.

Он услышал шум, начавшийся в зале, затем выст­релы и вопли. Под белой футболкой Делгадо на Став-ре был надет широкий эластичный пояс с карманами для пистолета, запасной обоймы и еще кое-каких не­обходимых вещей. Такого рода снаряжение они с Шуракеном шили себе сами. В мгновение ока Ставр вы­дернул из-под футболки пистолет и передернул скобу, досылая патрон в ствол. И тут он увидел такое, что даже не поверил своим глазам.

Людей, вбегающих в бар, вдруг накрыла настоя­щая волна. Она прокатилась через бар и ударилась в стену, как в волнорез, пена и брызги взмыли до само­го потолка. Ставр и бармен одновременно вспрыгну­ли на стойку. Сверху они видели, как вода, бурля во­ронками, заполняет все помещение. Как при кораб­лекрушении, в потоке барахтались люди и плавали стулья.

Сидя на корточках, Ставр запустил руку под борт пиджака и вытащил из внутреннего кармана рацию.

— Шур, ты где? Слышишь меня? Где ты?

— Да здесь я, здесь, — послышался искаженный голос Шуракена.

— Ты не поверишь, дружище, но мы тонем!

— Не бойся, не утонешь. Это белобрысый приду­рок, ну этот — охранник шефа, свалился в аквариум с голыми девками и разбил стекло. Ты шефа нашел?

— Нет пока. Я думаю, он наверху. Я иду туда.

— Давай, я догоню. — С рацией в одной руке и ре­вольвером в другой Шуракен брел по колено в воде. Зажатый в узком коридоре поток, журча, обтекал его ноги.

Катастрофа застала Советника во время очеред­ной доверительной беседы с глазу на глаз. Когда по­слышались отдаленные крики и выстрелы, в кабинет ворвались телохранители обоих боссов. Собеседник Советника моментально исчез.

— Что, черт возьми, происходит? — спросил Со­ветник своих людей. — Где Макс?

— Макс погиб. Он разбил аквариум с девками.

Советник посмотрел на ответившего ему телох­ранителя, как на полного идиота. Во-первых, Максу просто незачем было разбивать аквариум, а во-вто­рых, чтобы пробить стеклянную плиту метровой тол­щины, потребовался бы противотанковый снаряд. И тем не менее в доме творилось что-то невообрази­мое. Слышались стрельба, крики и звук, действитель­но похожий на шум горной реки. Советник решил 'немедленно подняться на третий этаж, где помещал­ся его кабинет и центр связи. Оттуда он мог руково­дить всеми многочисленными охранными службами базы.

По мраморному полу растекалась вода. Здесь ее уровень был всего несколько сантиметров, но этого было достаточно, чтобы Советник промочил ноги. В сопровождении двух телохранителей и Фаусто Мазуто он подошел к лифту. Дверная панель начала мяг­ко откатываться в сторону.

В холл вошел человек в черном костюме и мокрой белой футболке. Что-то в этом человеке привлекло внимание Советника. Он присмотрелся, и его лицо ис­казила гримаса ужаса. Он узнал Ставра.

После бегства из Сантильяны Советник не инте­ресовался судьбой Ставра и Шуракена, но он был уве­рен, что они наверняка выжили во время взрыва базы «Стюарт», слишком высок был у них уровень выжи­ваемости. Но то, что Ставр появился здесь, означало, что люди, которых Советник кинул на полмиллиарда долларов, нашли его.

Ставр отлично понял, какие мысли возникли в го­лове его бывшего шефа. Он улыбнулся ему и изобразил гримасу, которую следовало понимать как: «Со­чувствую, шеф. Случаются в жизни огорчения». Од­нако пора было действовать, и действовать грубо, не скрывая намерений. Обмен взглядами занял букваль­но доли секунды, и телохранители Советника еще не поняли, как им следует реагировать на парня в чер­ном костюме. Ставр имел все шансы опередить их. Но в то мгновение, когда он выхватил из-под пиджака пистолет, точно на директорию огня между ним и це­лями выскочила Арисса.

«Стреляй!!! Стреляй, идиот!» -— но руки словно па­рализовало.

Арисса сдела первое движение к Советнику, думая, что ей ничто не угрожает, но, увидев нацеленные на нее пистолеты в руках телохранителей, инстинктив­но бросилась назад. С диким воплем она вцепилась в Ставра, сбивая ему прицел, мешая выстрелить пер­вым.

Телохранители открыли огонь.

Пули попали Ариссе в спину. Падая, она сбила Ставра с ног. В падении он попытался выстрелить в ответ. Он видел ослепительные оранжевые вспышки пламени, слышал гулкий лай двух девятимиллимет­ровых «глоков». Но левое плечо пронзила дикая боль, а в следующий миг его, как показалось Ставру, удари­ли кувалдой по голове. Пистолет, серебристо-серый смит-вессон, захваченный в качестве трофея, выле­тел из руки.

Холл заволокло дымом. Советник на мгновение задержался, глядя на тела Ставра и Ариссы, и сделал движение, чтобы войти в лифт. Под ногами у него ока­зался сеньор Мазуто, который на четвереньках пытался заползти в лифт. Выругавшись по-русски, Совет­ник пинком отбросил его.

Человек не трусливый, к тому же с устойчивым са­мообладанием, Советник недолго приходил в себя после шока,

— Вы убили этого парня? — спросил он телохра­нителей.

— Да, господин Майер, я всадил ему пулю в баш­ку, — самодовольно ответил один из них.

— Это не имеет значения. Их тут как минимум двое, а может, на сей раз они прихватили с собой еще кого-нибудь.

Лифт остановился, дверь открылась, и Советник шагнул прямо в свой кабинет. Теперь, когда он обна­ружил, что из Москвы за ним прислали специалис­тов, план дальнейших действий в корне менялся. Со­ветнику нельзя было ни одной лишней минуты оста­ваться здесь. Обнаруженная противником база «Гранд Риф де Корай» была потеряна на неопределенный срок или навсегда. Но Советник был готов и к такому обороту событий.

Он приказал усилить охрану вертолетной площад­ки, а экипажу вертолета готовиться к взлету. Затем дал указание Фанхио упаковать коллекцию носовых ав­томобильных скульптур в чемодан, предназначенный для их перевозки.

— Никого не впускайте сюда, — приказал Совет­ник телохранителям, прикладывая большой палец к сканирующему экрану замка сейфовой двери, отде­ланной полированной дубовой панелью.

Тяжелая сейфовая дверь закрылась за Советни­ком.

...Вначале Шуракен с огромным трудом продви­гался по залам и коридорам. Отовсюду хлестала вода, метались толпы людей. Стрельба начиналась без пре­дупреждения и повода. И бандиты, и вода устреми­лись в одном направлении — к любым выходам из дома. Уровень воды быстро падал, превращаясь в мел­кие, шустро бегущие ручейки. Стрельба, ругань и жен­ские вопли быстро откатывались в направлении ав­тостоянки.

Шуракен попытался связаться со Ставром. Ставр не отвечал на вызов.

Самая жестокая драка началась у лифта на от­весной скале — это был единственный путь на ав­тостоянку. Бандитов, попытавшихся прорваться на вертолетную площадку, встретил шквальный авто­матный огонь. Пробиться через него не было ни ма­лейших шансов. Каждый раз, когда открывались двери лифта, за него начиналась драка, как за спа­сательную шлюпку, поэтому коэффициент полезно­сти его действия был весьма незначителен. Когда лифт поднимал на автостоянку очередную партию изодранных, окровавленных людей, они выскакива­ли из него и мчались к машинам. Но и тут привыч­ка воевать и любой ценой доказывать превосходство собственной силы продолжала играть свою роковую роль.

Машины рвались к воротам, сталкивались, тара­нили друг друга. Кое-кто не упустил случая проявить себя круче всех. В ход пошло то оружие, которое бан­диты не смогли взять с собой на территорию виллы и оставили в багажниках машин. Затрещали автоматы. Одна машина была подорвана из гранатомета. Видя драку возле лифта, слыша стрельбу на авто­стоянке, Кустарниковый Пес не полез в гущу потасов­ки. Применив свой опыт партизанской войны, он дви­нулся в противоположном направлении — к морю. За ним следовала его жена. Ее изящное лицо, обрамлен­ное каре коротких прямых черных волос, было бес­страстно. При входе на пирс им пришлось вступить в бой с охраной. В умении убивать вьетнамка превос­ходила Кустарникового Пса жестокостью и хладно­кровием. Прикончив охранников, пытавшихся оста­новить их, контрабандист и его жена прорвались на пирс. Как только они появились там, по ним открыли огонь со сторожевого катера. Но Кустарниковый Пес и его жена успели скатиться по железной лестнице на нижний причал для катеров. Сегодня удача была на их стороне: на воде покачивались несколько водных мотоциклов.

Взревели двигатели, и в лучах береговой прожек-. ^ торной установки два мотоцикла, рассекая сверкаю­щие волны, понеслись в открытое море. Кустарнико­вый Пес и его бесстрашная, жестокая подруга стояли на них, пригнувшись к рулям, как жокеи во время при­зовой скачки.

Комната, в которую вошел Советник, была совсем маленькая, без окон. Здесь помещался вмурованный в стену сейф, небольшой письменный стол и полу­кресло. Советник подошел к сейфу и начал вводить пароли, чтобы открыть его. Наконец процесс был за­вершен, и Советник вытащил из сейфа маленький бронированный кейс с переносным компьютером. Поставив кейс на стол, Советник стал быстро про­сматривать папки с документами. Отобрав особо цен­ные бумаги, он положил их в кейс, запер его и наруч­ником прикрепил к своему запястью.

Когда Советник вышел из комнаты, его ждали те­лохранители и Фаусто Мазуто.

— Проваливайте, Фаусто, вы мне больше не нуж­ны, — сказал Советник, направляясь к двери.

Но Фаусто попытался задержать его:

— Господин Майер, все еще можно исправить, объяснить, разобраться.

— В этом нет необходимости. Я покидаю базу.

— Почему, господин Майер?

— Есть обстоятельства, которые я не намерен вам объяснять. Убирайтесь, или я прикажу охране при­стрелить вас.

Фаусто хорошо понимал, что это не пустая угроза. Он попятился, пропуская Советника к выходу.

Спустившись в холл, Советник все же задержался возле тел Ставра и Ариссы. Он ни о чем не сожалел, просто он услышал голос Шуракена, пытавшегося вызвать по рации своего напарника.

— Ставр, где ты? Где ты, мать твою?.. Советник усмехнулся:

— А, и вторая сволочь тут. Я так и думал. Он пошел к выходу.

По лицу и волосам Ставра текла кровь. Он мед­ленно открыл глаза. Не поднимая головы с пола, он увидел в искаженной перспективе Советника и его свиту, уходящих из холла.

— Вы передали мой приказ экипажу вертолета? — спросил Советник Фанхио.

— Да, господин Майер. Вертолет готов к взлету. Ставр медленно перевернулся на спину и вытащил из кармана рацию.

— Шур... ответь мне. Слышишь меня?.. Шуракен схватился за рацию:

— Ставр! Где ты? Почему молчал?

— Вырубился, меня задели немного. Слушай, шеф видел меня. Все понял и сматывается. Он толь­ко что протопал к парадному входу. Думаю, будет отваливать с вертолетной площадки. Возьми его там.

— Ты сам-то где?

— Не теряй время. Я иду за тобой.

Ставр отключил рацию, чтобы Шуракен больше не отвлекался от главной цели. Он попытался встать, но стены, мраморные колонны, дверь, в которую ми­нуту назад вышел Советник с телохранителями, — все поплыло, стало терять конкретные очертания, прова­ливаться в черноту. Теряя сознание, Ставр перекатился на спину и взял под контроль дыхание. Сконцентри­ровал волю на работе легких и диафрагмы, затем очень медленно согнул колени, чтобы лучше расслабить мус­кулатуру пресса. Ему удалось справиться с коротким, изматывающим «собачьим» дыханием, воздух стал глубоко заполнять грудь и брюшную полость. Ставр вполне осознанно представлял, что сейчас происхо­дит: снижается давление, выравнивается ритм серд­ца, насыщенная кислородом кровь вымывает вредо­носную накипь стресса — разъедающую ржавчину от­работанных гормонов адреналина и тестестерона. Его воля и воображение бешено работали на то, чтобы вос­становиться и действовать. Расчет шел на секунды. Ставру казалось, что он слышит вой винта взлетаю­щего вертолета.

Сознание прояснилось. Ставр медленно сел и по­смотрел на то, что осталось от Ариссы: немного ко­шачьего меха и цветных тряпок, великолепные ноги и жалкое личико, обезображенное гримасой ужаса и смерти. На лице Ставра, мокром от пота и крови, по­явилось выражение горечи и сожаления.

Ставр машинально поднял руку к голове. Волосы были мокрые. Кровь текла по шее за воротник. Ставр нащупал кровоточащую ссадину. Буквально под его пальцами вспухала здоровая шишка. Это был поце­луй смерти, пуля на пролете едва коснулась головы. Видимо, прав оказался старый диверсант Подшибякин — Ставр и правда был заговорен. Но если считать с того, изменившего всю его судьбу вылета из окна общаги университета, то сколько еще жизней осталось у него в запасе?

Поддавшись панике, Фаусто Мазуто выскочил из залитого водой дома и помчался вместе со всей тол­пой гостей. Но, добежав до лифта и увидев драку, ко­торая здесь началась, он вдруг сообразил, что ему со­вершенно ни к чему подниматься наверх и покидать «Гранд Риф де Корай». Мазуто пошел обратно. Он был очень осторожен и старался никому не попадаться на глаза: пристрелить могли просто так, от раздражения и привычки стрелять по всему, что движется.

Вдруг Мазуто увидел Советника. Под прикрыти­ем двух телохранителей тот быстро шел к вертолетной площадке.

— Господин Майер! Генрих, подождите меня! — за­орал Мазуто, кидаясь к Советнику.

Советник слышал крик Мазуто, но даже не обер­нулся в его сторону. Зато обернулся прикрывавший спину босса телохранитель. К счастью, у Мазуто не было оружия, иначе его тут же могла скосить очередь из автомата.

— Негодяй! Дерьмо собачье! — в ярости бормотал Мазуто, скрежеща зубами. Он перешел с английского на жаргон колумбийских притонов.

Потомок португальских пиратов и черных рабов потрясал кулаками вслед уже исчезнувшему Советни­ку и совершал непристойные жесты, успешно испол­нявшие роль сурдоперевода витиеватой и хамской брани. Под конец он похлопал себя по жирному заду и оглушительно пернул.

В ответ раздалось глухое рычание.

Мазуто резко обернулся и в лучах паркового све­тильника увидел двух огромных черных собак с лос­нящейся шкурой и короткими висячими ушами. При виде фила-бразильеро колумбийца охватил ужас. Он смотрел на собак и, как в кошмаре, хотел бежать, но не мог сдвинуться с места, все мускулы стали словно ватные, желудок свело судорогой.

Собаки пристально смотрели на Мазуто. Если бы он сделал хоть одно движение, пытаясь убежать, они бросились бы на него. Но колумбиец стоял. Черные блестящие носы собак шевелились — они принюхивались к его запаху. На свое несчастье, Мазуто весь покрылся липким вонючим потом. Собаки почуяли, что от него несет страхом, и шерсть начала поднимать­ся на загривках этих чудовищ. Их носы к тому же уло­вили в поте Мазуто примесь специфического запаха негритянской расы — запаха жертв многих поколений их предков.

Не издав ни звука, один из псов оттолкнулся зад­ними лапами и прыгнул. Он сбил Мазуто с ног. Ко­лумбиец не успел даже заорать — челюсти пса сомк­нулись на его горле.

Вертолетную площадку заливал яркий свет, его да­вала панель из прожекторов, установленная на мачте. Вторая такая же мачта, освещавшая автостоянку, была повреждена. Сверху сыпались искры, как при элект­росварке, прожектора гасли один за другим или взры­вались, ослепляя напоследок вспышками.

Советник поднялся на вертолетную площадку. Его ослепил не взрыв очередного прожектора, а вспышка ярости: винт вертолета, который должен был уже вращаться на полную мощность, только-только начал раскручиваться. Гибкие лопасти еще провисали под собственной тяжестью. Пока Совет­ник шел к вертолету, какой-то бандит обстрелял его с высоты автостоянки. Телохранители открыли ответ­ный огонь.

Советник влез в салон. Один из телохранителей вскочил следом за ним и на корточках уселся на краю борта. Другой остался стоять рядом. Они следили за тем, чтобы никто не обстрелял вертолет с автосто­янки.

— Взлетаем! — заорал Советник пилотам. Один из пилотов обернулся к нему:

— Две минуты, шеф. Мы не набрали мощность.

— Плевать на вашу мощность! Я приказываю взлет!

Яростный голос Советника едва прорывался сквозь рев двигателя над головой. Лопасти винта под­нялись, стремительно раскручиваясь. Они секли лучи прожекторов, и от этого на остеклении кабины пило­тов замерцала рябь. Старший пилот взял на себя дрос­сельную рукоятку.

Лыжи вертолета медленно оторвались от плит. Те­лохранитель вспрыгнул на лыжу, и не набравший еще необходимой мощности вертолет покачнулся и рух­нул на площадку с высоты полуметра.

В эту минуту лифт поднял на автостоянку Шура-кена и двух бандитов, которые, пока кабина шла на­верх, держали друг друга под прицелом пушек. Как только дверь открылась, Шуракен вывалился из лиф­та, не обращая больше внимания на «пистольерос», и бросился к выходу.

Одна из стеклянных панелей павильона обруши­лась, выбитая автоматной очередью. Шуракен при­гнулся, защищаясь от летящих в него осколков.

Бессмысленная и беспощадная потасовка на ав­тостоянке все еще продолжалась. Главные боссы с их дорогостоящей и суперпрофессиональной охраной ус­пели удрать, но бандиты помельче дрались из-за ма­шин и палили друг в друга. По всей автостоянке валя-

лись убитые и раненые, горела подорванная машина, свистели шальные пули.

Шуракен не видел вертолет, стоящий на площад­ке значительно ниже автостоянки. Но он слышал рев его двигателя. Винт создавал вокруг себя подобие смерча, в его воронку втягивался тяжелый черный хвост, валивший от горящей машины, и легкий сизый туман порохового дыма, висящий над автостоянкой. Видя это, Шуракен понял, что вертолет еще здесь, но сейчас взлетит.

И действительно, над краем автостоянки поднял­ся мерцающий в лучах прожекторов диск, а затем по­явилась верхняя часть корпуса вертолета — изящная и отблескивающая, как спина дельфина.

Однажды Командор так охарактеризовал Шуракена: «Это очень волевой человек, думающий. Во вре­мя боя он не в безумстве». Сейчас, увидев, как подни­мается вертолет, Шуракен обезумел.

В такой ярости, в таком боевом трансе он не был никогда.

Презирая шальные пули, он поднялся во весь рост и ломом пошел через автостоянку. По нему тут же на­чали палить со всех сторон. Пули рикошетили от плит у Шуракена под ногами, вырывали клочья из кожа­ной куртки. Но остановить его сейчас не смогла бы даже пуля в лоб.

Добежав до красной полуспортивной «альфа-ромео», Шуракен рванул дверцу и снес ее напрочь. Вы­кинув из машины оцепеневшего от шока бандита, он прыгнул за руль и буквально на месте развернул мощ­ную и очень резкую в наборе скорости машину в направлении вертолетной площадки. Педаль газа под подошвой его кроссовки пошла в пол.

Машина рванулась, как ракета со старта.

Руки мертвой хваткой сжали руль. Челюсти све­ло. Шуракен видел только вертолет, медленно всплы­вающий над краем автостоянки.

Экипаж вертолета, Советник и его телохрани­тели увидели красную низкую «альфа-ромео», не­сущуюся на них, как торпеда. Для того чтобы круто взмыть вверх, еще не хватало мощности, а для того, чтобы уйти в вираж, — скорости. Вертолет немину­емо врезался бы в землю. Через проем боковой две­ри телохранители открыли отчаянный огонь по ма­шине.

Бронированное лобовое стекло выдержало, на нем только появились сколы и трещины. Машина проби­ла легкое ограждение и, как с трамплина, взлетела с края автостоянки. 

В последний миг перед столкновением Советник со сверхъестественной четкостью увидел словно при­близившееся вплотную к нему оскаленное лицо Шуракена за лобовым стеклом. Советник инстинктивно отпрянул и откатился в глубь салона.

«Альфа-ромео» вломилась в кабину пилотов. По­летели стекла, обломки металла, брызги крови, искры закоротившей электропроводки. Сбитый на взлете вертолет завалился набок. Со свистом рассекая воз­дух, во все стороны полетели обломки лопастей. Ма­шина Шуракена врезалась в плиты вертолетной пло­щадки и перевернулась на крышу. Из-под капота по­валил дым и вырвались языки огня. Быстро набирая силу, они начали лизать красный блестящий корпус «альфа-ромео».

Подбегая к вертолетной площадке, Ставр заметил черную собаку, которая, мотая головой, трепала что-то. Присмотревшись, Ставр понял, что это чьи-то по­троха. От такого зрелища могло стошнить, но у Ставра не было времени для чувств. Взбегая по лестнице, он видел, как вертолет взлетает с площадки. Потом он увидел красную спортивную машину, которая, прыгнув наперерез, снесла кабину пилотов и сбила вертолет. Это мог сделать только Шуракен.

Мимо Ставра промчались два парня в камуфля­же — это удирали охранники. На обезглавленный труп Фанхио Ставр наткнулся уже на площадке, го­лову секретарю Советника срубило обломком лопа­сти.

Ставр оценил обстановку: на площадке валялся покореженный вертолет и горящая машина. Шура­кен мог быть только в машине. Ставр кинулся к ней. Защищая лицо согнутой рукой, он сунулся внутрь.

Шуракен был там. Он ворочался, как кабан в берлоге, пытаясь выбраться, но, оглушенный уда­ром, плохо соображал. Пламя сжирало кислород, едкий дым забивал легкие. Шуракен уже почти по­терял сознание, когда Ставр схватил его и потащил из машины. При этом он рычал сквозь стиснутые зубы. Короткие волосы трещали от нестерпимого жара.

Вытащив Шуракена, Ставр поволок его от маши­ны. Шуракену дьявольски повезло с выбором костю­ма: толстая кожаная куртка не успела загореться. Ставр сорвал с себя пиджак и сбил им пламя с ног Шуракена.

Убедившись, что с другом все пока обошлось — Шуракен жив, а с ожогами и прочими повреждения­ми можно разобраться попозже, Ставр посмотрел на вертолет. Ему пришло в голову, что Советник вполне может быть жив.

— Саня, ты меня слышишь?

— Слышу я тебя, слышу... — сквозь зубы проси­пел Шуракен. — И не только слышу, но и вижу.

— Молодчина. Слушай, ну ты просто Бэтмен!

— Ты видел?

— Видел, Саня, отдохни, а я слажу в вертолет, по­смотрю, что с шефом. Раз уж я сегодня работаю спа­сателем...

— Ты думаешь, он жив?

— А черт его знает. У него с собой саквояж был. Если что, мы хоть этим саквояжем отмажемся. Ска-~ жем, больше ничего не осталось. Подожди меня, я сейчас.

Но Шуракен с трудом поднялся и, шатаясь, дви­нулся за Ставром.

— Ну уж нет. Я иду с тобой. А то вы с шефом все­гда не ладили.

На кожаной куртке Шуракена зияла внушитель­ная рванина. Обломок лопасти прорубил борт «аль-фа-ромео» и спинку водительского сиденья. Он лишь чудом не прикончил Шуракена.

Советник пришел в себя и удивился, что жив. За­тем он подумал, что надо выбираться отсюда как мож­но скорее, так как сбитые вертолеты имеют скверную

привычку взрываться. Советник переполз через труп одного из своих телохранителей — другой выпрыгнул из вертолета, и его обезглавленное тело Ставр видел на краю площадки. Вертолет валялся на боку, поэто­му через проем боковой двери Советнику выбраться было сложно, он не обладал необходимой для этого ловкостью. Ему проще было выползти через покоре­женную кабину пилотов. Советник прополз в кабину. Здесь все было скользкое от крови. Он наступил на лежащие друг на друге изуродованные тела пилотов и ухватился за край дверного проема. И так как у него не было сил подтянуться и вылезти, то Советник меш­ком перевалился через порог пилотской кабины и ска­тился вниз.

И тут кто-то поднял его на ноги и прислонил спи­ной к борту вертолета. Советник всмотрелся в лицо возникшего перед ним человека.

— Осоргин?.. Черт возьми, я же сам видел...

— Сочувствую, шеф. Случаются в жизни огорче­ния, — на этот раз Ставр произнес это, а не изобразил мимикой.

Советник засмеялся.

Ставр подозрительно присмотрелся к нему. Нет, это была не истерика. Просто Советник, по-видимому, тоже был из тех, у кого хватает мужества засмеяться.

24

Диск солнца низко висел над линией горизонта. Долина была освещена холодным утренним светом. Кипел чайник на примусе. На земле валялись армейские сумки, выпотрошенные индивидуальные паке­ты, рваные, прогоревшие штаны и куртка Шуракена, белая, в кровавых пятнах, футболка Ставра.

— ...Четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж, — пел Шуракен, если хриплые звуки, кото­рые он издавал, можно было назвать пением. С пра­вой стороны рта в зубах у него была зажата кривая беломорина, дымящая, как паровозная труба.

От едкого дыма морда Шуракена кривилась. В морщинах возле глаз скапливалась влага, она соби­ралась в крупные капли и скатывалась по щекам, сме­шиваясь с грязным потом. Слезы у Шуракена текли не только от едкого дыма «Беломора» из НЗ.

Шуракен на животе лежал на куске брезента, утк­нувшись подбородком в скрещенные перед собой руки. Ставр сшивал края глубокой рванины на его широкой мускулистой спине.

С базы «Гранд Риф де Корай» они отвалили, как и планировали, — морем, только не под водой, а на ка­тере. Добравшись до того места, где у них был спря­тан автомобиль, они рванули в глубь материка, заме­тая следы. На рассвете разбили лагерь в прохладной зеленой долине. В машине у них было все необходи­мое, чтобы переодеться и обработать раны.

Советник снял с примуса чайник и залил кипя­ток в термос. Закручивая крышку, он наблюдал, как Ставр штопает шкуру Шуракена. У парней были до черта усталые лица, в ссадинах, в ожогах, в дикой щетине.

— Ну все. — Ставр отрезал ножницами нитку. — Не слишком красиво получилось. Извини, я не Версаче, чтобы лабать от-кутюр. В госпитале распорют и зашьют как надо.

Ставр заклеил шов пластырем и принялся сдирать хирургические перчатки.

— Как ваш бывший шеф, — сказал Советник, — я должен сказать, что побоище, которое вы устроили, не делает вам чести как профессионалам спецслужб. Вместо того чтобы спокойно договориться, все пере­ломали, скомпрометировали меня перед деловыми людьми.

— Вы не правы, Вадим Николаевич, — спокойно и устало возразил Ставр. — Мы тут совершенно ни при чем. Я, например, не сделал ни одного выстрела.

— Мне пришлось пристрелить какого-то здо­рового мрачного ублюдка, — уточнил Шуракен. — Жаль, конечно, что он свалился в аквариум и напу­гал тусню.

— И волки от испуга слопали друг друга, — улыб­нулся Ставр.

— Ну хорошо, не будем с этим разбираться. В кон­це концов, это теперь не имеет значения. Куда вы на­мерены меня везти?

— Москва, Лефортово вас устроит? — спросил Ставр.

Советник нахмурился.

Через полчаса на причал, где швартовались рыбац­кие суденышки и прогулочные катера для туристов, въехал «мерседес». Ставр вылез из-за руля и распах­нул правую переднюю дверцу. Широким жестом он показал на небольшую рыбацкую шхуну, мирно по­качивающуюся на спокойной волне.

— Прошу вас, Вадим Николаевич, — весело ска­зал он. — Это самая быстрая контрабандистская шху­на. «Бешеный тунец» называется.

Ставр перепрыгнул с причала на палубу шхуны.

Советник хмуро осмотрел подозрительную посу­дину, основательно потрепанную временем и приклю­чениями.

—Well come, — предложил Шуракен.

Советник вынужден был подчиниться обстоя­тельствам. Он перешел по трапу на палубу. Шуракен прыгнул через борт. Советник задумчиво посмотрел вверх.

— Москва, Лефортово, говорите? Нет, Осоргин, вряд ли. No reason. Так где назначено рандеву?

— На Мальте, Вадим Николаевич, на Мальте.

— Мальта, — задумчиво повторил Советник. — Масонское гнездо. Даже интересно, кому пришла в го­лову такая идея.

— Послушай, Егор, — усмехнулся Шуракен, — черт с ними, с бабками, давай пристрелим наглую сво­лочь.

Советник с некоторым беспокойством проследил, как Ставр с готовностью вытащил из-за пояса писто­лет и протянул Шуракену. Но прежде чем тот успел взять оружие, Ставр отнял руку:

— Нет. Лучше камень на шею и в воду.

— Господи, — пробормотал Советник, — как на­доело иметь дело с идиотами.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — спросил Шуракен.

— Разрешаю.

Шуракен тут же въехал Советнику в челюсть. Удар сбил Советника с ног. Палуба содрогнулась и завиб­рировала — это заработал дизель. Шхуна резво отва­лила от причала.

— Закуривайте, — предложил Ставр Советнику, когда тот поднялся на ноги.

— Не курю.

— Ну что ж, — усмехнулся Ставр. — На Мальту, такие дела.

Шхуна уже выходила в открытое море через узкое горло пролива мимо маяка. На корме торчало десятка полтора длинных шестов с грузами на одном конце и полотнищами из полиэтилена на другом. Этими шес­тами рыбаки отмечают места, где заброшены сети. По­лотнища из черного полиэтилена бились на ветру, как целая стая пиратских флагов.