Медовый месяц [Ирина Игоревна Лобановская] (fb2) читать онлайн

Ирина Лобановская Медовый месяц

1

— Вова, я боюсь! — закричала Танюша. — Здесь очень темно и страшно, комната такая большая, мрачная! Я не могу одна, Вова!

Варвара Николаевна вздохнула и села. Она невероятно устала от Таниных ночных криков. Но ничего не поделаешь. Надо ждать. Терпеливо и долго. Медицина бессильна… Проклятые слова!.. Интересно, кому нужна бесполезная медицина?.. И зачем она вообще существует?.. Для чего?.. Как и немощный человек… Или бессильное государство и ни на что не способная жизнь…

От вопросов самой себе ничего не изменится.

Варвара Николаевна посмотрела в черное окно, надежно и верно охраняющее их семейный покой. Шторы не задернуты. Специально. Они всегда казались ей опасной границей, жесткой чертой, словно отсекающей, перечеркивающей запросто, в два-три движения руки, весь обступающий ее, непрерывно бормочущий о чем-то мир. И ей хотелось, чтобы вновь знакомое до самой крохотной родинки лицо, стремительно нарисовавшись в темном прямоугольнике, глянуло на нее, пристально и хладнокровно. Пусть даже без его привычной острозубой улыбки… И тогда можно будет спросить: «Алекс, что ты здесь делаешь? Зачем так часто приходишь сюда? Чего хочешь и ждешь?»

Он, по обыкновению, промолчит. Да Варвара Николаевна не очень-то и рассчитывала на ответ. Так, на всякий случай… Но окно — не телевизор с его канальной бесчисленностью. И никаких лиц, даже родных и знакомых, по индивидуальным заявкам жильцов демонстрировать не собиралось. И спрашивать некого…

— Вова! — вновь пронзительно закричала Таня.

Варвара Николаевна осторожно коснулась плеча мужа:

— Володя, опять… Ты слышишь?..

Владимир Александрович уже торопливо поднимался, суетливо нашаривая на тумбочке очки.

— Танечка, я иду…

Он неловко зашаркал по скользкому налакированному коридору, близоруко щурясь. Худой, сутулый, съежившийся… Почти облысевший… Дорогая пижама висела на нем смешно и печально, как на телеграфном столбе. Темнота превращала мужа почти в слепого. Почему он не зажжет свет? Варвара Николаевна печально вздохнула. Два человека, прожившие жизнь вместе, остались чужими. Почему так бывает?.. А именно так и бывает слишком часто…

— Танечка, я бегу, не бойся, я здесь, моя маленькая…

Внучка стояла посреди комнаты, вцепившись в край стола — вероятно, самый устойчивый и надежный здесь предмет, суливший спасение и способный выручить в минуту опасности.

Владимир Александрович взял девочку за руку и осторожно, боясь споткнуться, присел в кресло. Зажег ночник. Усадил Таню на колени. Она смотрела испуганно и тревожно, цепко ухватилась за пижаму деда. Теперь он — ее настоящая защита от всех страхов и ужасов, до отказа переполнивших еще довольно коротенькую Танину жизнь.

Явился проснувшийся любопытный Варин любимец — кот с черной мордочкой по имени Черномырдин. Потомок той своры котов, что Варя держала при себе в молодости. Наглый, беспредельно избалованный хозяйкой хвостатый считал и даже был в том справедливо уверен, что ни одно событие в доме без него не обойдется. Сел и обвел стены светлым взором. Почему бы ему не переселиться к Тане? Ей стало бы повеселее. Но Черномырдин упрямо желал ночевать на своем коврике в холле, а все попытки перетащить его имущество в другое место заканчивались полным крахом. Черномырдин лапами перегонял по лакированному коридору коврик назад и заглядывал в глаза хозяев с горькой укоризной. И тем тотчас становилось стыдно.

Немного оробевшая от света темнота спряталась ненадолго по углам. Дедушка — вот он, рядом, а с ним приходит спокойствие. На какие-то чересчур быстро текущие часы. Но пусть хотя бы так… Таня перевела дыхание и показала пальцем на окно:

— Они опять там?

— Их там нет, Танечка, — в который раз терпеливо повторил Владимир Александрович и подумал, что все-таки надо ему ночевать в ее комнате. — Там никого нет. Все спят.

— А утром они придут?

— Нет, не придут. Они никогда больше не придут, Танюша.

Дед старался говорить как можно безмятежнее. Ему надо всеми правдами и неправдами убедить внучку в том, во что сам не верил. Владимир Александрович уже не первый месяц пытался помочь Тане победить страхи. С того самого дня, как девочку выписали из больницы.

Через неделю после ее выписки Варваре позвонила невестка Катерина, жуткая дрянь, и объявила рыдающим голосом — законченная истеричка! — что она не может справиться с дочкой и умоляет взять девочку к себе на время. «На время» растянулось надолго. Катерина, баба эгоистичная и стервозная, почти забыла о Танечке. И рада была забыть. Почему Сашка выбрал себе на долю именно эту кралю? Но это его проблемы. А сейчас и Варвара Николаевна, и Владимир Александрович чувствовали себя почти довольными. Если бы не Танина болезнь… Они привязались к девочке и неожиданно поняли, в чем смысл их стремительно приближающейся к финишу жизни.

В тот страшный день, сломавший, перевернувший всю их жизнь, Сашка решил ехать на службу — будь она проклята! — на новеньком джипе. А старый заслуженный «мерс», верой и правдой пробежавший много километров российских дорог с препятствиями, собирался оставить во дворе. Александр давно планировал отвезти «мерс» в ремонт к каким-то своим сомнительным знакомым — знатокам двигателей. Да так и не нашел пока свободной минутки. Если каждая минута в силах принести тебе тысячи баксов, ты не станешь расшвыриваться даже секундами. Обычная истина. Но сегодня, наконец, старый железный дружок поедет ремонтироваться. А хозяин пересядет в джип.

Александр вышел из подъезда, насвистывая. Таня весело скакала за ним. Отец, по обыкновению, подбрасывал ее на машине до школы. Катерина смотрела с балкона.

— Саша! — вдруг закричала она. — Ты опять забыл ключи от гаража! Блестят на столе, как всегда. У тебя профессорская рассеянность, как у деда, хотя ты далеко не профессор.

Катерина любила повторять эти слова.

— Фу ты! Снова-здорово… Опять суета вокруг дивана… — Александр остановился. — Сейчас, Танюш, погуляй чуток, я скоро вернусь.

И пошел к подъезду. А Таня побежала к машине. Дочка не знала, что отец поедет на джипе. Этого не знали и те, другие… Таня прилипла к стеклу «мерса», где на заднем сиденье ее всегда терпеливо поджидал мохнатый большой медведь.

— Подожди, мишка, папа вот-вот вернется! С ключами! — пообещала любимому зверю Таня и пошла к подъезду, ожидая отца.

— Задержка в развитии, инфантилизм, — вздыхая, часто говорила Катерина. — Десятилетний ребенок до сих пор играет в куклы! Одни игрушки на уме!

Ни Александр, ни его родители тактично не хотели напоминать Катерине, что она сама виновата в этом. Напрасно они деликатничали… Девочка отставала от сверстников во всем — и в росте, и в весе. Не надо было носить эти дикие тугие пояса, маскирующие пузо, во время беременности. Но Катерина считала долгом чести скрывать свой распухающий, растущий месяц за месяцем живот от любопытных взоров окружающих. Она вообще ненавидела тогда себя и, едва сдерживая отвращение, мельком, кусая губы и готовясь всякий раз заплакать, посматривала на свое жуткое отражение в зеркало.

— Саша любит Катерину, — часто пробовал убедить себя и жену Владимир Александрович.

— Любит? — иронически переспрашивала Варя. — А что там, скажи на милость, любить?

— Ну, Варенька, этого нам не понять, — бормотал Владимир Александрович.

— Этого никому не понять! — неизменно обрезала жена.

— Она такая странная девочка, — однажды пожаловалась Катерина свекру. — Мы ездили на Псковщину… И Таня так рыдала на могиле Пушкина, что мы не могли никак ее оттуда увести… Было жутко стыдно перед людьми!

— Стыдно? — удивился Владимир Александрович. — Почему? Стыдиться нужно подлостей, а не искренних слез о великом писателе…

Невестка ничего не ответила. И наверняка подумала, что дед не менее странный, чем внучка. Так что есть в кого…

Едва Таня отошла от машины, грянул взрыв… Александр услышал грохот, дикий крик жены, стоящей на балконе, и бросился назад. Таня лежала на земле недалеко от горящей машины, разметавшей во все стороны пылающие обломки…

«А если бы она не успела отбежать от машины?» — с ужасом подумал Александр.

— Они не придут? — повторила Таня слова деда. — Вова, но ведь их не нашли… Тех, кто заложил в папину машину взрывчатку… Значит, они могут вернуться… И приехать сюда, к вам. Чтобы нас всех убить.

— Танюша, у нас здесь отличная охрана. И система видеонаблюдения. Сюда никто не сможет приехать.

Девочка прекрасно знала и про охрану, и про видеонаблюдение. И она понимала, что для настоящих киллеров все эти системы — тьфу! Вон, по телевизору каждый день показывают… Убийцы пройдут через любые преграды. Если им понадобится… И взрослые, усердно скрывающие от нее правду, отлично сознавали жестокую истину. Но ведь не скажешь десятилетнему ребенку все, о чем ты думаешь! Не признаешься в том, что сам боишься почти так же, как она! И спишь с тех пор только со снотворным, которое сердобольная врачиха из высокооплачиваемой поликлиники выписывает не жалея. За те деньги, что приплачивает ей Сашка к ее зарплате, психотерапевт готова была закормить Владимира Александровича лекарствами насмерть.

— Володя, тебе надо лечиться… — нервно твердила Варвара. — И Танюше тоже. Ты мало внимания уделяешь своему здоровью.

И вновь звонила сыну.

— Александр, привези деньги, — сурово приказывала она. — Отцу нужно к врачу. И Таню мы давно не показывали профессорам.

Александр, постоянно высмеивающий материнскую ипохондрию, безропотно привозил тысячи баксов. Ему это ничего не стоило. Родительские пенсии он иронически называл пищевыми добавками.

Иногда Варвара Николаевна спрашивала себя: а будет ли предел заработкам сына? И отвечала сама себе злобно: никогда! Она разделяла мнение мужа и вместе с ним ненавидела и боялась шальных денег Александра, размаха, с каким их танковый сын шагал по жизни, словно его тезка завоеватель Македонский.

— Не важно, что делать, важно — как! — часто повторял сын.

Варвара Николаевна давно подозревала, что добром это не кончится. И вот, пожалуйста… Она оказалась права. Какие-то взрывы в машине, бомбы, тротилы, взрывающие устройства… Еще Бог спас, что никто не погиб. Но Таня никак не придет в себя. А потом… что дальше?.. У девочки изуродовано лицо. Пока она не слишком велика и не все понимает… А когда подрастет? Варвара Николаевна боялась даже думать об этом. Зато Катерина — кукушка, а не мать! — и Сашка, похоже, ни о чем не задумывались. Сын лишь зарабатывает «зеленые», как теперь принято говорить, а его жена поглощена лишь собой и тряпками. Солярии, косметические салоны, парикмахерские, тренажерные залы, фитнес-клубы… Для чего ей Танюшка?..

Сын и невестка не радовали Варвару Николаевну. Хотя уж ей ли быть недовольной? В ее распоряжении все, что она пожелает. Так и говорила Катерина, недоуменно поводя плечиком. Но Варвара Николаевна не желает взрывов, разборок, криков перепуганной внучки по ночам… Зачем ей все эти ужасы? Никакими баксами не искупишь. Если именно так приходится расплачиваться за их количество… Нет, она не желает такой беспредельно дорогой платы…

После взрыва Варвара Николаевна ходила в церковь, благодарила Бога. Только спасти сына не могла. Это должен был сделать он сам, отказавшись от нажитого. А уж это дудки! Александр не собирался ни от чего отказываться. Наоборот, лишь наращивал темп и накручивал обороты. Мы все слишком многое нередко опаздываем понимать…

— Володя, что теперь за жизнь? Ты мне можешь объяснить? — однажды, когда Таня заснула, спросила мужа Варвара Николаевна. — Что это за новые слова — тротиловый эквивалент, пояса смертниц, шахиды? Полевые командиры, установка «Град», группа «Альфа»?.. Олигархи, мафиозные структуры, разборки?.. Что это за «Новости», где рассказывают исключительно и сплошь о том, кого убили и кого пытались убить? Что это за существование, когда, уходя утром, не знаешь, вернешься ты домой или нарвешься на очередную «черную вдову»? Ты что-нибудь понимаешь? Мы раньше жили, конечно, не слишком хорошо, но уж совсем иначе… Хотя, наверное, в той нашей жизни оказалось чересчур много грехов, раз теперь пришла такая расплата… Ведь смешно думать, что так всегда бывает и должно быть при капитализме и при рыночной экономике. Смешно и глупо… Не пойдет наш поезд, как идет немецкий… Это было сказано еще в позапрошлом веке.

Владимир Александрович молчал, потирал лоб и поправлял очки, вечно пытавшиеся свалиться с большого носа.

— А вот еще одно новое замечательное слово — «шоу»! — продолжала Варвара Николаевна, не дождавшись ответа. — Тупая калька с английского! Я тут как-то на днях смотрела телевизор. Проводилось очередное шоу сетевого маркетинга с целью завлечь людей. Все как обычно: предложение компании продавать по своему усмотрению их товар, купив на него лицензию, и всякое такое… И я задумалась, Володя: чего они хотят добиться? Им что — продавцов не хватает? Прямолинейная простота резюмирующего вопроса… Но объяснить можно что угодно. Понять нельзя… А показывают нам теперь погони, даже не погоду. Недавно видела на экране акционерную биржу… Что это такое? Толпа людей, и все, не слушая друг друга, громко кричат и размахивают бумажками. Чушь!.. Бессмыслица… Невнятица бытия… Я купила Тане туфли. Они оказались на полтора надева… В магазине мне сказали: вы их неправильно носили… Объясни мне, как ребенок должен правильно носить туфли? Надевать и через пять минут снимать? И ставить на полочку?

Муж грустно смотрел в сторону.

— Раньше у нас были профессиональные революционеры, а теперь — профессиональные депутаты. Ты когда-нибудь слышал о такой профессии — депутат? А о такой, как киллер? И чуть что — зовем на помощь Министерство по чрезвычайным ситуациям! Нет отопления — приедут чрезвычайщики с обогревателями под мышками и сразу согреют всех! И дадут воду! И запаяют трубы! Основной слоган (тоже новое слово!) нашей жизни — ни шагу без Шойгу! А раньше тоже действовала чрезвычайка. Но несколько иная. Очевидно, в России не принято жить в нормальных ситуациях. Никогда.

Муж грустно улыбался — не умел растолковывать очевидность.

После взрыва он попытался поговорить с сыном. Варвара Николаевна сидела тут же, в комнате. Александр небрежно развалился напротив отца в кресле, закинув ногу на ногу. Какие-то сногсшибательные ботинки… А костюм просто страшно носить… Правда, Катерина одета еще похлеще. От ее нарядов приходил в замешательство даже ничего не понимающий в дамских туалетах свекор, который всегда растерянно тер лоб, недоуменно разглядывая невестку.

— Кто это сделал, Саша? — спросил Владимир Александрович. — Как ты считаешь?

Сын бездарно изобразил скорбную гримасу:

— Откуда я знаю, папа? Это дело прокуратуры и милиции.

— Саша, милиция делает свое дело, а ты — свое! И тебе отлично известно, кому и сколько раз ты наступил на хвост и перебежал дорогу! — вспылил Владимир Александрович. — Преподавателям вузов и хирургам городских больниц не подкладывают взрывчатку в «Жигули»! Что-то я об этом пока не слышал! У тебя есть враги?

— Если у тебя нет врагов, значит, в жизни ты еще ничего не достиг, — ухмыльнулся сын. — А я добился многого! «Когда я итожу то, что прожил…», то замечаю довольно приличные завоевания. И зависть моих друзей — термометр моего успеха. Это сказал кто-то из великих. Не помню, кто именно.

— Ты добился слишком многого! — накалялся Владимир Александрович. — Не пора ли остановиться?

— Нет, на покой мне рановато! Это для меня сегодня не актуально! И почему я должен останавливаться из-за угроз каких-то отморозков?! Я еще поборюсь с ними, я их переиграю! Всегда стараюсь не дать себя огорчить и расстроить. И живу так, словно не собираюсь умирать. Представь себе, получается! А вообще у каждого поколения свой спектакль…

— Ты снова подставишь им свою жизнь и жизнь своей дочери! — закричал, устав сдерживаться, Владимир Александрович. — Тебе никого не жалко! Но если ты не думаешь о себе, пожалей хотя бы ребенка! Таня и так не спит ночами!

— Это пройдет, — невозмутимо заметил сын. — Врачи сказали — временное явление. Катя тоже очень переживает.

Варвара Николаевна молчала, сжав губы. Она решила не встревать и выслушать до конца свое драгоценное старшее дитя.

— Да твоя Катя переживает всего-навсего из-за неудачно сделанной прически! — вошел в раж Владимир Александрович. — Твой дорогой в самом прямом смысле человек! Сколько она просаживает каждый месяц на тряпки и косметические салоны?! А ты потерял всякую способность соображать! Тебе деньги заменили и ум, и любовь, и доброту! Одна «зелень» перед глазами! Человек живет не только ради того, чтобы пожрать да посрать! Прости мне это слово!

Варвара Николаевна услышала от мужа подобную грубость впервые в жизни, но не удивилась. Она и сама могла бы сейчас брякнуть не хуже.

— Прощаю. Мама права, тебе надо обратить серьезное внимание на здоровье, — холодно откликнулся Александр. — Мы обсудим все позже, когда ты успокоишься и придешь в себя. Хотя не очень понимаю, о чем нам еще говорить… Всегда мимо сада…

Этого не понимали и родители. Сын ушел от них в такие заоблачные рыночные дали, где уже ничего не разглядеть. И не собирался оттуда возвращаться.

— У нас с тобой примерно как в стихотворении для детей «Встретились бяка и бука…». Я, безусловно, бяка, — ухмыльнулся сын и, сморщившись, потер левый бок. — Что-то здорово стал болеть желудок…

— Пить надо меньше! — сухо, но с видимым удовольствием встряла Варвара Николаевна. Тот редкий случай, когда свекрови нравилось цитировать Катерину. — Вот как раз в этом случае стоило прислушаться к своей ненаглядной жене!

Сын хмыкнул:

— Снова в том же корыте… Надоело! Суета вокруг дивана… И вообще, чужая семья — потемки. Вы до сих пор это не усвоили?

Владимир Александрович забеспокоился, сразу остыв и на время оставив тему взрывов и Катерины, которая сама по себе вечный взрыв. Ходячая провокация в бриллиантах…

— А тебе не надо обратить внимание на свое здоровье? Ты давно к врачам обращался?

— Давно, — безмятежно отмахнулся сын. — Некогда! Дела… У тебя своя каторга, у меня своя. Но она меня вполне устраивает. А к вопросу, вредит ли алкоголь здоровью… Я пришел к простому выводу: все зависит от настроения. Если пьешь в хорошем — не вредит, а вот если в подавленном — да. Стараюсь пить исключительно в благостном состоянии. Например, после выгодной сделки.

Варвара Николаевна, еле сдерживаясь, недовольно взглянула на мужа. Ну все, понеслось! Он уже перечеркнул все сыновьи грехи и все простил! Любимый сын Сашенька жалуется на животик!.. Беда-то какая, господи…

— Варенька, не забывай, — часто повторял муж, — Саша по собственной инициативе подарил нам такую дорогую квартиру! И мы ее приняли… Значит, мы тоже живем по двойным стандартам. Как все…

— И ты не забывай, — неизменно отзывалась Варвара Николаевна, — практичная Катерина давным-давно все рассчитала да вычислила и поняла, что Тане довольно скоро понадобится отдельное жилье и нет ничего лучше, чем наследство от деда с бабкой! Квартирка и вправду шикарная!

Муж понуро опускал большой унылый нос.

— Просто желудок стал недружелюбно встречаться с едой. Бывает, — усмехнулся Саша. — Ничего, пройдет, попью альмагеля…

— Правильно, это самое простое и удобное, у тебя же под рукой всегда уйма лекарств! — проворчала Варвара Николаевна. — Только не ошибись, не возьми поддельное! Хотя таблеток от старения, даже фальшивых, в твоем богатом ассортименте все-таки до сих пор нет. А так хотелось бы ими позабавиться! Потешить свои иллюзии…

Сын взглянул на нее и встал. Дипломатический визит подошел к концу.

А Танечка по-прежнему просыпалась ночами и звала деда…

— Володя, — вздыхала Варвара Николаевна, — опять…

Муж торопливо поднимался, суетливо нашаривая в темноте очки.

— Вова, а каким папа был маленький? — спросила вдруг однажды ночью Танюшка, устроившись на коленях деда.

Ночник мирно освещал комнату в коврах. Когда-то маленькая Танюшка, еще не умея ходить, быстро, как зверек, ползала по этим коврам и громко хохотала от восторга. От счастья жизни… Жизни, которую у нее теперь незнакомые дяди запросто могли отобрать.

Каким Сашка был маленький?.. Владимир Александрович задумался.

Сын всегда казался Владимиру Александровичу далеким от него, непонятным. Он привычно и банально успокаивал себя вечной и до сих пор нерешенной проблемой отцов и детей. Чем-то ведь надо себя утешать… Ее вообще, видимо, никому никогда решить не дано. Так что не стоит и пытаться. На свете немало таких вопросов без ключа. Существующих специально, чтобы всем приходилось над чем-то ломать голову. Иначе скучно…

Зато Саша родился очень способным мальчиком, очевидно, в деда, профессора математики Московского университета. У сына даже профессорская дедовская бытовая рассеянность и забывчивость, о чем обожает без конца напоминать Катерина. Хотя его деловая память работает на все сто. О себе, кандидате технических наук и преподавателе МИРЭА, Владимир Александрович старался не думать. Вот его отец действительно был великим ученым…

Саша всегда хорошо учился, особенно по физике и математике. Поэтому после седьмого класса перешел в физико-математическую школу. Лучшую в Москве. Там у него появилось два приятеля, тоже Александры. Чтобы не путать, мальчишек называли Саша, Саня и Шура…

— Вова, — нетерпеливо дернула деда за воротник пижамы Таня, — почему ты замолчал? Рассказывай дальше. Я хорошо знаю папиных друзей — это дядя Саня, муж тети Нади и папа Олега, и дядя Шура. У него сын Семен.

Неужели ей это интересно? Странно… Владимир Александрович собирался продолжить свой невыразительный вялый рассказ, хотя очень не хотелось вспоминать и говорить о сыне, но вошла Варвара.

— Володя, — строго сказала она, — что это ты разговорился? Давно пора спать!

— Варенька, еще немного! — Владимир Александрович виновато поправил сползающие с большого толстого носа очки. — Мы решили поговорить о Саше…

— О Саше? Еще не легче!.. Наша семейная реликвия и звезда российского бизнеса с ненормально высоким рейтингом! Почти как у президента! Харизматическая личность, выражаясь по-современному! О нем наговоритесь утром. Таня, давай спать, ты же видишь — все в порядке, все спокойно! И мы рядом, за стенкой. И Черномырдин тут как тут, всегда на подхвате!

— А там вокруг машины еще ходил незнакомый дядька, — неожиданно заявила Танюшка. — Вова, жалко, что ты его не видел…

Опять внучка вспомнила об этом… Им никак не удается ее переубедить… Владимир Александрович беспомощно взглянул на жену.

— Не ходил там никакой дядька! — сурово отчеканила та. — Тебе показалось!

— Нет, я хорошо его помню! — Таня спрыгнула с колен деда.

Мирный желтый цвет ночника ласково выкрасил девочку солнечной краской. Черномырдин мяукнул и нагло выгнулся, очевидно желая подтвердить свою поразительную гибкость в любых делах и переговорах. Он вообще вел себя как любой мало-мальски значимый политик — всех осуждал, к мнению других не прислушивался, чужих позиций не учитывал и маниакально гнул свою линию, считая ее единственно правильной. Действовал как опытный дипломат, прошедший суровую бурсу российских посольств в африканских странах. Классика дипломатии.

Владимир Александрович относился к Черномырдину настороженно — чересчур хитер хвостатый! Но Варя животину обожала и кормила свежей рыбой.

— У-у, моя любимая морда! — часто бормотала она, задирая подбородок здорового, откормленного котяры двумя пальцами и целуя в нос.

Сейчас, очевидно, баловень ожидал порции ласки, но не дождался. Не до него.

Таня показала рукой в темное окно:

— Он присел возле машины, когда я к ней подошла. Его было видно только мне. Его загораживал от всех «мерс». И этот дядька мне улыбнулся…

Улыбнулся?! Сволочь!! Хорошо, что погиб… Хотя о мертвых не принято говорить и думать плохо… Грех…

Владимир Александрович встал.

— Танюша, бабушка права. Давай спать. А утром я тебе дорасскажу о папе и его друзьях.

— Ну ладно, — внезапно согласилась Таня.

Ночь уже потихоньку укачивала ее, словно насыпая в глаза песок, от которого веки упорно закрывались сами собой.

— Я утром тебе напомню…

Владимир Александрович уложил Таню, погасил свет и осторожно вышел вслед за женой. В спальне Варвара Николаевна строго отчитала мужа:

— Ты слишком мягок с ней!.. Конечно, она перенесла шок, но все-таки нельзя ее сейчас избаловать до беспредельности.

— Варенька, ну о каком баловстве речь? От Тани почти отказались родители.

Жена вздохнула:

— Зато Александр не знает нужды в деньгах. Сорит ими направо и налево. Вот эта наша квартира… Спасибо, конечно… Даже не представляю, сколько он за нее заплатил.

— Это легко узнать у нашего управляющего, — пробормотал Владимир Александрович, засыпая. — Прямо завтра… Если тебе так интересно…

2

Ей приснился странный сон.

Маленький Саша стоял на дорожке дачи, доставшейся Гребениченко от Володиного отца-профессора, в подмосковном знаменитом поселке ученых и артистов Николина Гора, и смеялся. Так заразительно и громко, как не хохотал никогда в жизни. В траве неподалеку возилась совсем маленькая Надюшка…

Варвара Николаевна удивлялась мужу. И злилась на него, неловко пытаясь скрыть свое настроение. Он всегда жалел сына и был к нему чересчур ласков и снисходителен. Варвара Николаевна утверждала, что именно муж испортил Александра. Мальчикам нужно более жесткое, именно мужское воспитание. Володя от нее шутливо отмахивался.

Он нежно любил и Надюшу. Не муж и отец, а пушистая забавная зверушка, которой так легко и весело управлять. И которую так просто смять. Именно поэтому многие дети так обожают мягкие игрушки…

Пытаясь компенсировать Володины перегибы и перекосы в воспитании детей, Варя оставалась всегда холодноватой к Александру. Это давалось ей легко. Проще, чем она надеялась и предполагала. Варвара не признавалась себе в этом. Обманывала себя и верила, что так надо. А вот с дочерью приходилось куда сложнее. Рядом с Надей Варвара Николаевна не могла выглядеть сдержанной и бесстрастной, как ни пыталась. Ее тянуло к этой незаметной, замкнутой девочке. Хотя Надя никогда не напрашивалась ни на особые привилегии, ни на лишние поцелуи.

Варвара Николаевна очень боялась, что все когда-нибудь увидят и поймут, как по-разному и, наверное, несправедливо она относится к детям. И муж заметит это прежде всего… Но кажется, он ничего не углядел. Так она думала несколько лет. А потом увидела правду… Володя в свою очередь, пробуя искупить и компенсировать хоть как-то равнодушие и жесткость жены, стал отдавать Саше все свое свободное время.

Круг замкнулся.

И в семье еще больше все пошло наперекосяк. Несмотря на то что все честно и старательно делали вид счастливых и вполне довольных жизнью людей. Кажется, по-настоящему счастливой чувствовала себя одна Надя.

Сейчас, во сне, сын стоял на дорожке и хохотал. А потом вдруг закричал:

— Это Шурка! Шурка Умберг! Он виноват во всем, мама! Ты меня слышишь? Это Шурка Умберг!

— Слышу, сынок, — прошептала Варвара Николаевна необычно ласково и проснулась.

Рядом тотчас зашевелился муж. Удивительная чуткость и обостренная интуиция, как у женщины… Ему и нужно было ею родиться. Ошибка природы…

Нашарил на тумбочке очки.

— Варя, что случилось? Опять Танюша?

— Ничего, Володя, спи. — Варвара Николаевна натянула на его плечи плед. — Все случилось очень давно… С тех пор вряд ли многое могло измениться…

Муж посмотрел недоверчиво-испытующе, недовольно покачал головой и вновь задремал. Варвара Николаевна не спала до утра…

…Ее фамилия была Паульсен.

— Шведка? — спросил Володя у друга-однокурсника.

— Вариного далекого предка-корабела привез в Россию Петр Первый, — объяснил приятель, ухаживающий за Лидой, подругой полуиностранки. — Кораблестроитель здесь так и остался, он оказался в чести у Петра. Женился на русской небогатой дворяночке, родились дети… Понравилась?

Володя задумчиво рассматривал светловолосую девчонку, старавшуюся никому не попадаться на глаза. Она все время пряталась в тени и по углам коридора.

— Познакомь, — попросил он друга.

Тот охотно сыграл роль сводника.

— Владимир, — представился девочке Гребениченко.

Благодаря своей фамилии он получил прозвище Вовочка Расчесочка.

— Варвара, — равнодушно отозвалась она, пристально разглядывая нового кавалера.

Так, ничего особенного… Невысокий, крепенький, хорошие волосы… очки… Кандидат в отличники.

После лекций они вышли из Бауманского вместе. Оборванные ветром деревья смотрели уныло и безразлично, размахивая голыми ветками. Тротуары намокли темными пятнами и грозили глубокими лужами. Осень перешла в свою последнюю, предсмертную, а потому довольно мрачноватую серую стадию.

— Тебе в Бауманке нравится учиться? — сразу спросила Варя. — Мне нет. По-моему, я ошиблась… Поступила наугад. Мне здесь скучно и тоскливо. И понимаю я лекции плохо…

— У меня отец математик, профессор, — объяснил Володя. — Мне кажется, я уже в трехлетнем возрасте знал, что такое логарифмы. Поэтому моя дорога была предопределена. Могу тебе помочь по любому предмету. Только зачем же ты сюда поступала?

Варя пожала плечами. Она была безынициативна и часто просто тупо и послушно следовала за другими. Куда позовут. Позиция с возрастом становилась опасной — мало ли кто куда поманит? Но Варя этого пока еще не осознавала.

«Сначала отрапортовать, а потом разобраться!» — любил повторять отец.

Варя делала точно так же. Сначала поступала, а потом разбиралась сама с собой. И говорила привычное: «Ну, понеслось…»

— До сих пор не пойму… Подруга пошла и меня за собой потянула… Странно, что я сдала все экзамены. Хотя Лида помогала мне готовиться и даже сделала для меня много шпаргалок. Без нее я бы ни за что не поступила. Ей институт нравится.

— А чем бы хотелось заниматься тебе?

Володя внимательно разглядывал девочку. Ноябрьское низкое солнце высветило ее глаза до самого дна, и они словно немного поблекли. И сама она была бледненькая и худая. Какая-то придавленная…

— Я хочу быть переводчиком, — неожиданно объявила Варя.

— Ну тогда тебе прямая дорога в иняз, — засмеялся Володя. — Поскольку армия тебе не грозит, можешь летом поступить в любой другой вуз.

Варя кивнула и опечалилась, представив себе еще одну эпопею поступления. Но ей действительно нравились иностранные языки. Особенно хотелось выучить язык далеких предков и съездить хотя бы разок к себе на родину.

Лида смеялась над ее бредовыми идеями и утверждала, что необходимо выбрать практичную, жизненно необходимую профессию. Например, инженера. И незачем витать в облаках. Под облаками Лида подразумевала далеких предков, Швецию и все иностранные языки, вместе взятые. Варя грустно с ней соглашалась, хотя дружба с Лидой начинала ее тяготить. Подруга слишком любила командовать и привыкла распоряжаться Варварой.

Варя жила в Лефортове, и Володя отправился ее провожать, забыв о родной Никольской. Правда, его родная улица возле самого Кремля давно жила под другим, более современным и отвечающим действительности именем — 25 Октября. Но отец-профессор, не выносящий никаких преобразований, революций и бунтов, по-прежнему упорно именовал старую улицу Никольской. В семье так и повелось.

Возле подъезда старого угрюмого дома, где жила Варя, Вовочка Расчесочка собирался распрощаться, записав номер телефона, но она несмело потянула нового знакомого за рукав:

— Пойдем к нам! Дома никого нет. Родители приходят очень поздно, а мне так скучно сидеть одной! У Лиды теперь появился ухажер, твой дружок…

В темноватой, с маленькими окнами квартирке Паульсенов действительно будто пахло одиночеством и скукой. Володя впервые ощутил этот запах, по-своему теплый, но давящий, а главное — словно неистребимый. Все подоконники были заставлены горшками с цветами, закрывающими солнечный свет еще больше. Почти всю комнату занимал старый белый рояль. Он казался случайно сюда попавшим, по нелепой ошибке, хорошо понимал и признавал свою неуместность, легко соглашался со своей экзотичностью, но именно ею безумно гордился.

— Ты играешь? — спросил Володя.

— И пою, — отозвалась Варя, — Вот пообедаем, и я тебе могу сыграть и спеть.

Навстречу вышли две кошки и, важно помахав хвостами, уселись изучать незнакомца.

— Инцест, — рассеянно заметила Варя.

— Что? — не понял Володя и поправил очки.

— Этот длиннохвостый негодяй с рыжими наглыми глазами — ее сын, — объяснила Варенька, осуждающе ткнув пальцем в сторону дородной серой кошки.

В доказательство ее слов из комнаты клубком выкатились два забавных, пронзительно пищащих котенка и бросились к матери. «Негодяй» их появление проигнорировал.

— Надо было их разлучить, а моим родителям вечно некогда, — продолжала Варя. — Мой руки. Это вон там! Вообще сынка следовало бы кому-нибудь отдать, а мы оставили их вместе. И вот результат! Детишки налицо. Их родилось больше, но выжила только эта парочка. Хотя говорят, что при кровосмешении малыши обычно умирают.

Котята радостно прильнули к матери, которая их нежно облизывала.

— А как ты думаешь, почему кошки все время лижутся? — Варя быстро накрывала на стол. — Что они в этом находят? Я как-то решила проверить опытным путем и сама полизала кошку. Кисленько… Наверное, у них на шерстке витамин С. Потому и вкусно, питательно, вот и тянутся языки…

Володя вымыл руки и сел на крохотной кухне рядом с хозяйкой.

— У нас всегда ютилось много кошек, — разливая суп, вещала Варенька. — Одна умерла от родов, и котята не смогли родиться. Ветеринара не нашли, был выходной, а самим разрезать кошке живот ножом и спасти хотя бы котят — рука не поднялась…

— А кто у тебя родители? — поинтересовался Володя. — Я слышал о твоем предке, корабеле из Швеции…

— Это правда. — Варя с удовольствием взялась за суп. — У нас даже где-то остался макет построенного им корабля. Но по-моему, это вранье. Ну как мог сохраниться такой макет? Да и откуда ему взяться в те времена? А папа в это свято верит. Он работает в Министерстве легкой промышленности. Специалист по пушнине и мехам. И мама там же — секретарем замминистра. Мне кажется, такая скука… Представляешь, целый день твердить одно и то же: «Приемная заместителя министра…» К концу недели от телефона одуреешь.

Володя усмехнулся. Кошки, выращенные хозяевами в нелегких условиях, терпеливо ждали своего обеда.

— Сейчас, подождите еще три минуты, — сказала им Варя. — Эти хвостатые жутко умные, хоть и помойные. Папа рассказывал, сидит как-то за полночь на кухне, работает, отчет сочиняет. Вдруг ясно слышит — в туалете спускается вода. Несколько раз. Что такое? Мерещится, что ли? Все вроде спят, никто не вставал. Пошел туда. А это кошка забралась на бачок и дергает за спускалку. Но может, папочка все сочинил. От министерской тоски чего ни придумаешь…

Варя неожиданно закашлялась и скривилась.

— Не спеши, — посоветовал Володя. — И вообще говорить во время еды не стоит.

— Это не от еды, — откашлявшись, объяснила Варя. — У меня хронический бронхит. А у нас очень сырая и темная квартира. Сплошная инфекция, как в детском саду. Здесь только мертвый не заразится. Потом, мне иногда кажется, что мамины цветы забирают у нас в квартире весь воздух. Может такое быть? Как ты считаешь? Я стала очень быстро уставать. И такая слабость по вечерам… Мне даже трудно заниматься. А ночью все время жарко… Маме советовали отвезти меня в Крым, но летом ее не отпускает начальник, папа без нее со мной ехать не хочет, а осенью я учусь…

Варя вздохнула. Непроходящий кашель мучил ее довольно давно. Она к нему даже почти привыкла, как привыкают к неизбежности шума большого города, хотя ночами мечтала избавиться от напасти, не зная, как это сделать. Но родители увлекались исключительно службой и предпочитали родное министерство единственной дочери. Каждому свое…

Варя давно смирилась с одиночеством при живых маме и папе. Иногда она думала, что ее просто никто никогда не растил, никто ею не занимался, не обращал на нее ровно никакого внимания. Она выросла сама по себе, без всякой заботы и вмешательства со стороны взрослых, как растут по весне одуванчики и трава. И растут замечательно. На то и расчет.

— Один раз я решила их испугать: притворилась, что умерла. Так шутила. Папа входит в комнату — а я лежу, не шевелюсь и не откликаюсь. Но он меня проверял щекоткой.

— Еще мог бы зажженной сигаретой проверить! — хмыкнул Володя.

— Нет, он не курит!

Варя вздохнула, очевидно одновременно жалея, что папа не курил, а она не умерла.

Насчет воздуха, который якобы забирали цветы, Володя ничего определенного сказать не мог. Но версия показалась ему сомнительной, а Варин кашель чересчур не понравился. Родная сестра его отца была известным педиатром, и от нее Володя, обладавший на редкость цепкой от природы памятью, понабрался немалых медицинских знаний.

— Хронический бронхит — плохая штука, — сказал он. — Вылечивается с трудом. Если вообще вылечивается… Хочешь, я покажу тебя своей тете? Она очень хороший врач. Ты к врачам-то обращалась?

— Да, конечно, — рассеянно отозвалась Варя. Она никуда не ходила, разумно и по достоинству оценивая знания и доброжелательность советских медиков. — Вкусно я готовлю? Маме некогда.

Володя догадался, что никакими медицинскими консультациями здесь и не пахло. И вечером, едва вернувшись домой, сразу позвонил тете Жене.

— А сколько ребенку лет? — поинтересовалась тетя. — Я надеюсь, Вовочка, это не твое незаконное дитя, о котором не подозревает твой папочка-ротозей и мой старший братец по совместительству?

Володя смутился:

— Ну при чем тут мои дети? Ей семнадцать лет. Мы вместе учимся.

— О, какой взрослый ребеночек! — пропела всегда веселая, несмотря на свое неизменное женское одиночество, тетя. — Володечка, я жду тебя с ней послезавтра в три часа дня. Не опаздывай, дружок, у меня масса пациентов в пеленках и колясках.

Варя известие о визите к тете встретила без энтузиазма, но сходить согласилась. Тетя Женя страшно обрадовалась, увидев Варвару.

— Владимир, я тебя поздравляю! — торжественно провозгласила она. — Ты сделал удивительно правильный выбор! Очень хорошее дитя! Но кажется, слабенькое… Ничего, не переживай, оздоровим и вылечим! А теперь оставь нас вдвоем минут на десять. Тебе незачем до поры до времени рассматривать полураздетых молодых девиц.

Володя покраснел — тетя, как никто другой, умела заставить людей теряться! — и вышел из кабинета.

Минуты текли томительно долго. Больничные коридоры обладают поразительным умением ловко трансформировать время, вне всяких законов физики, над которыми стены клиник весело смеются. Володе казалось, что прошло не меньше часа, а отцовская верная «Победа» на руке попросту остановилась, когда дверь, наконец, распахнулась.

— Владимир, иди сюда! — крикнула из кабинета тетка совсем другим тоном, вроде бы отнюдь не веселым и потерявшим всякую жизнерадостность. — А Варя пока немного посидит в коридоре. Поменяйтесь местами.

Володя вошел в кабинет и понял, что не ошибся. У тети Жени напрочь изменилось настроение. Она встала и подошла к окну, мрачно постукивая пальцами по подоконнику. Ее молчание не предвещало ничего хорошего. Володя ждал, затаив дыхание.

— Скажи мне честно, дружок, — медленно начала тетка, — что тебя связывает с этой девушкой?

Ничего, хотел сказать Володя и неожиданно выпалил:

— Я ее люблю!

Тетя Женя неторопливо и спокойно повернулась от окна и пристально взглянула на племянника:

— Вы с ней в близких отношениях?

— Да! — неизвестно зачем опять соврал Володя.

Тетка снова задумалась.

— Вот что, дружок… У меня есть самые нехорошие, неприятные предположения… И даже никакие не предположения, а стопроцентная уверенность. Но все равно необходимо сначала поскорее сделать снимок… У твоей любви туберкулез. В начальной стадии. Но эта болезнь развивается, как правило, без всяких тормозов и остановок, если вовремя не вмешаться. Поэтому…

Володя решительно встал:

— Когда делать снимок?

Тетка вновь внимательно глянула на него:

— Можно прямо сейчас…

— А потом ты скажешь, что нам делать?

Она кивнула:

— Да, потом я все объясню подробно. Нужно будет лечь в больницу… Я устрою самую хорошую.

— Женя, мне нужно спасти Варю! Я должен! — категорично заявил Володя. — Кроме меня, до нее никому нет дела. Она всеми брошена и забыта. У нее в хозяйстве только кошки с котятами… И еще цветы… Отсюда и все болезни… Разве это нормально, что вполне хороший человек никого не интересует и не заботит? Да любой, по-моему, без внимания погибнет! Знаешь, как спасти страну от преступлений и несчастий? Это очень просто — надо любить человека! Каждого!

Он хорошо помнил, как Варенька, диктуя ему номер своего телефона, вдруг сбилась и растерянно замолчала.

— Забыла… — прошептала она.

Володя засмеялся:

— Свой номер телефона не помнишь?

— Ну да, — рассеянно пожала плечами Варя. — Я ведь по нему никогда не звоню! Некому…

— Ты вырос, дружок, — задумчиво сказала тетя Женя. — А твой безалаберный отец и одновременно мой старший братец, конечно, абсолютно ничего не заметил…

3

Варвара Николаевна вспомнила, как тогда впервые услышала от Володиной тетки страшный диагноз… Даже не испугалась… Просто равнодушно подумала: неужели это все?! Так быстро?! И она ничего не успела — ни выучить шведский язык, ни съездить на родину предков, ни найти и полюбить своего единственного…

Варвара Николаевна осторожно встала, боясь разбудить мужа, и пошла на кухню. Чтобы туда попасть, требовалось не так уж мало времени. Две спальни, большой холл между ними, длинный коридор, огромная гостиная… В кухне вообще неплохо бы организовать танцкласс для внуков. При строительстве ее оборудовали прекрасным кухонным гарнитуром, стоимость которого входила в цену квартиры. Но Александр с апломбом молодого преуспевающего бизнесмена заявил, что гарнитур на кухню купит другой, а этот, слишком простой и дешевый, увезет на дачу в Николину Гору. Родители возражать не стали. Поскольку любые споры с сыном были бесполезны и неизменно заканчивались его полной победой.

Квартиру в Золотых Ключах недалеко от Мосфильмовской, наберегу речки, сын купил им в подарок к юбилею свадьбы. Здесь было так шикарно, что старики сначала просто растерялись, не в силах ничего сказать. Система видеонаблюдения на территории, охрана, стеклопакеты, изумительные полы, сверкающая сантехника…

— Вам нравится? — допрашивал сын, пытаясь спровоцировать мощный фонтан восторга и благодарности в свой адрес.

Родители тупо кивали, как китайские болванчики. Александр, ничего не добившись, обозлился и махнул на предков рукой.

Но вот, прожив несколько лет в этих бесподобных Ключах, старшие Гребениченко привыкли. Роскошь стала обычным явлением.

Варвара Николаевна горько усмехнулась, вздохнула и включила чайник. Да, привычка — огромное дело. Частенько заменяет собой остальное. Заснуть все равно не удастся. Да и до утра не так уж далеко.

В спальне Танюши стояла тишина. Очевидно, внучка спала. И это хорошо.

После взрыва в машине врачи несколько месяцев пытались привести девочку в норму. Устали и отказались от дальнейших безрезультатных попыток. Александр разошелся не на шутку.

— Я переплатил этим мерзавцам уйму денег!! — кричал он. — Я их задаривал и запаивал выше крыши!! И где результат?! Ребенок как не спал, так и не спит! Катя совершенно измучилась!! Современные врачи и проститутки — почти одно и то же! И те и другие, приняв клиента, тотчас о нем забывают! Сплошное белое безмолвие! Не смотри на меня укоризненно, папа! Твоя знаменитая тетя Женя жила и врачевала в другие времена! А теперь мы на фиг не нужны этим поклявшимся Гиппократом со своими болячками и тревогами! Что им до наших проблем?! У них своих в избытке! И на нас плевать!

Тогда Владимир Александрович сам предложил сыну взять Танечку на время к себе. Сначала сын наотрез отказался, но потом позвонила Катерина… Да, теперь пребывание Тани у деда с бабкой грозило затянуться на неопределенный срок, но старшие Гребениченко даже радовались такой бесконечности. Без Танечки их огромная квартира казалась пустой и холодной, хотя здесь всегда прекрасно топили.

Когда родился Саша, вопроса с выбором имени у них не возникло. Володя хотел назвать сына в честь отца, и Варя словно охотно угадала его желание… Через четыре года родилась Надюшка…

Варя с детьми подолгу жила в Николиной Горе. Володя обустроил старенький домик отца, сделал отопление, провел воду. Вовочка Расчесочка многое умел делать сам, а денег молодой семье хватало. Варин отец, знаток мехов, сумел сделать на них неплохой бизнес и на свадьбе вручил единственной дочке сберегательную книжку на ее имя с внушительной суммой.

— Откуда это? — Варя подозрительно оглядела отца.

Он нежно чмокнул ее в щеку:

— Ну перестань! Что за вопросы? Не ворованное!

Но Варя думала иначе. Особенно теперь, когда разрыв с родителями оформился окончательно и самым законным образом.

Старшие Гребениченко, отец и тетка, изредка заезжающие на дачу, удивлялись произошедшим там переменам к лучшему. Мать Володя не помнил. Она умерла, когда ему не исполнилось и пяти лет. С тех пор в доме жила экономка тетя Нюра, честная и преданная профессору Гребениченко, как водится, тайно в него влюбленная, но даже не мечтающая о счастье войти в его семью.

В институте, где работал старший Гребениченко, его называли профессор Гном. Невысокий, полноватый, с густой длинной окладистой бородой, он плюс к экзотической внешности всегда носил остроконечную шерстяную шапочку. Чудаковатый старикан, смеялся молодняк, но все любили беззлобного мирного Гнома.

Отец женился на тете Нюре уже в преклонном возрасте. И Володя неожиданно для себя обиделся на отца, оскорбился и замкнулся. Хотя с детства был очень привязан к доброй и заботливой экономке. Дурацкая отцовская борода стала раздражать и злить. В ней часто застревали кусочки еды, и, глядя на нее, можно было легко вычислить, что профессор Гном ел на обед или на ужин. Володе становилось противно, и он с трудом удерживал себя от гнева.

— Дружок, а ведь ты, оказывается, глуп! — сообщила ему откровенная тетя Женя. — Как поживает твоя жена?

— Замечательно! — отчеканил Володя. — Уже забыла о своей болезни! Тем более, что большую часть года проводит за городом.

Долгими летними вечерами Сашка с дачными приятелями до изнеможения носился по участку, играя в войну. Однажды юные бойцы захватили спрятавшуюся в кустах беззвучную Надюшку.

— Ты за кого — за белых или за красных? — грозно спросил брат, приставив к светлой Надюшиной голове игрушечный автомат.

— Я за мир во всем мире! — вдруг решительно объявила Надя. — И с вами играть не собираюсь!

Она не дружила со старшим братом. Тихо сидела возле матери, уткнувшись в какую-нибудь книгу и осторожно, неслышно переворачивая страницы.

Варя часто брала Надюшу к себе в кровать. До тех пор, пока однажды Надя в полусне не попросила:

— Мама, убери свои большие персики! Они мне мешают.

Родители расхохотались, но утром Володя сказал жене укоризненно:

— Варя, она уже большая девочка…

И Надя перестала забираться вечерами в родительскую постель.

Варя отдала дочку в музыкальную школу. У девочки оказался абсолютный слух. И теперь в доме по вечерам постоянно звучала музыка. Она неистово раздражала Александра.

— Раньше играла и пела одна мама! — жаловался сын. — А теперь еще и Надька! Я просто ошалел от музыки! Рояль вообще занимает полквартиры! У нас повернуться негде!

Любимый Варенькин белый рояль после свадьбы сначала переехал на Никольскую к Гребениченко, а потом в новую квартиру молодых на Кутузовском. Ее позже занял Александр с молодой женой. Там, во дворе старого дома, и произошел страшный взрыв…

Маленького Сашу мать часто таскала на оперы и балеты. Мечтала приобщить сына к музыке.

Он сидел смирно, смотрел на солиста или приму-балерину и думал, как же страшно им завидует кордебалет или вся оперная труппа. Как их ненавидят и проклинают, отыскивают и подмечают любую, даже самую крошечную промашку или ошибку, радуются каждой оплошности… Как искренне, от всей души желают провала… И как ликуют, когда, наконец, солист сходит со сцены… Не в силах больше петь или танцевать…

Саша не собирался пополнить ряды кордебалетов и профессиональных статистов любой деятельности, рожденных исключительно для того, чтобы всегда оставаться на втором плане, создавать фон и петь хором. Такая работенка не для него. Он будет солировать. Кем бы ни стал, когда вырастет… Не важно, чем заниматься, важно — как.

Подрастая, сын предъявлял родителям все больше и больше претензий. В основном они касались материального положения семьи.

— Что за сарай? — гримасничал Сашка, презрительно разглядывая, словно видел впервые, дом в Николиной Горе. — Как вы здесь столько лет прозябаете? Нет, я буду жить по-другому!.. Мне нужен приличный, нормальный коттедж, а не этот хуторок в степи. И что это все такое похожее — улица Никольская, дачка в Николиной Горе… Специально выбирали? Вдобавок еще и мама Николаевна.

Не устраивала сына и квартира на Кутузке.

— Район, конечно, престижный, — бубнил он. — Но теснотища! Как можно ютиться в двух малюсеньких комнатенках? И обстановочка годится разве что для деревенской избы в какой-нибудь Ярославской области! А этот задыхающийся на каждом перекрестке «Жигуль»? Позор! А ведь ты, отец, пишешь докторскую, будешь профессором, как и дед! А что заслужил, что нажил?! Просто смешно! Нет, у меня будет все иначе!

Варвара предпочитала не слышать его критических высказываний. Тем более, что он повторял их по нескольку раз в неделю.

Владимир попробовал урезонить сына:

— Саша, но люди живут куда хуже нас! В подвалах, в халупах!

— С такими принципами ты далеко зайдешь, папа! — заявил Александр. — Всегда можно найти море людей, которым хуже! А значит, в соответствии с твоими правилами, незачем добиваться лучшей жизни. И так все хорошо, просто отлично! Жить в нищете — кому это выгодно?..

И отец отступился, махнув на Сашку рукой.

Профессором старший Гребениченко так и не стал. Вместо того чтобы дописать и защитить докторскую, он начал подрабатывать. Писал кандидатские для знакомых. Заказов было навалом. Трудиться никто не хотел, зато заплатить будущим кандидатам наук ничего не стоило.

— Деньги для Сашки! — оправдываясь перед женой, виновато говорил Владимир Александрович, отдавая очередную сумму.

Она никогда его ни в чем не упрекала, просто пожимала плечами и брала деньги. И в который раз думала, что муж безнадежно избаловал своего любимца Сашеньку.

Новые друзья Саши в новой школе, очевидно, целиком разделяли его настроения. Видимо, и их родители тоже. Во всяком случае, там понимание казалось полным.

Мальчики редко приходили к Гребениченко. Во-первых, их чересчур холодно встречала Варвара Николаевна — ей не нравились друзья сына, а во-вторых, им мешали музыкальные занятия Нади. Даже закрывшись в комнате Саши, они отлично слышали все этюды и вальсы. Поэтому чаще бывали у Сани Наумова или у Шуры Умберга.

Потом появилась Катя…

Ее первый визит Варя запомнила на всю жизнь.

В тот день она сидела дома, ждала ученицу, поэтому открыла на звонок сама. На лестничной площадке стояла, картинно слегка раздвинув тонкие, открытые по максимуму ножки, юная девица в шелках и драгоценностях. Такие Варя надевала только в театры и в гости. У нежданной гостьи была недовольная надменная мордочка.

— Здравствуйте! — жеманно протянула девочка. — Я к Саше… Он дома?

Ошеломленная Варвара Николаевна поздоровалась, кивнула и отступила от двери, пропуская юную леди в квартиру. Девица вошла, по-прежнему манерно держа правую руку на отлете — вероятно, считала это особым шиком, — и вдруг остановилась, состроив некое подобие улыбки:

— Ах да, простите, я забыла представиться… Я Катя Полонская. Мы с Сашей вместе учимся. В одном классе.

«Какое счастье!.. Что делать этой цаце в физико-математической школе? Разве что ловить выгодных мужей!» — подумала Варя и назвала свои имя и отчество.

Сашка радостно выскочил навстречу гостье:

— Привет! А ты говорила, что не сумеешь раньше четырех!

— Вот видишь, постаралась! — кокетливо пропела Катя. — Ради тебя!

И лукаво блеснула хитрыми глазками.

Простодушный Сашка рассмеялся:

— Ну молодец! Проходи! Это моя комната! Чай пить будешь?

На мать он не обратил ни малейшего внимания.

— Володя, ты в курсе увлечений нашего Сашки? — спросила за ужином Варвара Николаевна мужа.

— «Физика» Ландсберга и фигуры Лиссажу, — отчеканил тот.

Все-таки он старался не выпускать сына из своего поля зрения.

Варя вспомнила, как маленькая Надюша, впервые услышав о так называемых фигурах Лиссажу в тригонометрии, воскликнула:

— Ну у него и фамилия была, у этого вашего Лисажука! Не просто Лисов или Жуков, а лиса да еще жук в придачу!

Варя тихо засмеялась:

— Нет, Володя, я не об этом! Как там у нас на девичьем фронте?

Муж удивился:

— Насколько я знаю, звонят и заходят только Саня да Шура. А почему ты спрашиваешь?

— Да так… — вздохнула Варя. — Приходила тут сегодня одна… Говорит, Катя Полонская. Я увидела и обомлела.

— Такая страшная? — заинтересовался муж. — Неужели у нашего Сашки нет вкуса? Тогда он не в меня!

— Да нет, в смысле внешности там все в порядке. Но не всегда то, что торчит над водой, оказывается лебедем… А вот вкуса, похоже, у него действительно нет. Девочка переполнена самой собой, как бочка водой в дождливую осень. Ходячее чванство… Королева Англии держится куда проще… И жить ведь надо не с лицом, а с человеком. А потом молодость — это всегда такое короткое счастье… И совершенно безвозвратное время…

— Я узнаю, что за девица, — пообещал муж, искоса взглянув на Варю. — Может, случайный визит.

Но Сашка наотрез отказался говорить с отцом о Кате.

— Не приставай ко мне и не лезь в мои личные дела! — отрубил он. — Я вырос и не нуждаюсь ни в каких задушевных разговорах! Возись со своей Надькой!

Сын ревниво относился к родительским привязанностям. Особенно к материнской.

Владимир Александрович знал об этом и всегда страдал за мальчика, но изменить ничего не мог. Теперь ситуация обострилась вдвойне.

После своего решительного отпора сын немного оттаял, особенно увидев потерянного, удрученного отца со смущенно поникшим большим толстым носом, откуда вот-вот грозили свалиться очки в старой оправе.

— Скажи честно, папа, — спросил смышленый Сашка, — если бы в свое время кто-нибудь попытался тебе помешать жениться на маме, ты бы его послушал?

— Разве ты собираешься на ней жениться? — в ужасе пробормотал Владимир Александрович. — Вам сначала школу закончить надо, в институт поступить…

— Ты мне не ответил! Школа, институт… Туфта! Мимо сада! А Катька обязательно будет моей женой! Вот увидишь!

Отец не сомневался в его словах. У него вырос на редкость деловой и целенаправленный мальчик.

Варя плюнула на все. Ей давно стали безразличны судьбы мужа и сына. Ее заботила одна лишь Наденька, да и то постольку-поскольку…

Вечерами она неизменно ждала Алекса. Молила Бога, чтобы знакомое лицо появилось, наконец, и стало бы все чаще и настойчивее заглядывать в черные окна квартиры Гребениченко.

— Зачем ты приходишь ко мне? — спрашивала бы тогда его Варя. — Что тебе от меня нужно?..

Но Алекс не отвечал… Не мог ответить. Его просто не было. Нигде…

А кроме его судьбы, ничья другая на всем белом свете не волновала Варвару Николаевну.

4

Варенька лежала в больнице долго. Туберкулез требовал длительного и настойчивого лечения. Сначала она взяла академический, а потом и вовсе бросила ненавистный институт. Володя регулярно навещал ее, приносил цветы, фрукты и овощи. И свежие творог, молоко и яйца прямо с рынка. Тетя Женя объяснила, что Варю при таком заболевании нужно хорошо кормить.

Варя лежала тихо, молча, ни с кем не разговаривая и стараясь себя лишними мыслями не тревожить. Она твердо настроилась вылечиться и прожить еще долгую и обязательно радостную светлую жизнь.

Володина тетя говорила, что все зависит от воли и желания, что женщины вылечиваются чаще, легче и быстрее и вообще Варя скоро поправится. Болезнь успели захватить в самом начале.

— Счастливая ты, девка, везучая! Большая тебе удача привалила! — завистливо вздохнула однажды соседка по палате. — Такой муж выпадает на нашу дурную бабью долю раз в тыщу лет! Хватайся за него крепко-накрепко и никуда от себя не отпускай!

Варя задумалась. И сама тоже потихоньку стала склоняться к этой очевидной и незамысловатой мысли. Хотя до слов соседки не связывала свое будущее с Вовочкой Расчесочкой. Да, она была ему очень благодарна за все, что он для нее сделал, но замуж…

Варя вообще не собиралась пока искать свою семью. Для нее главное сейчас — выздороветь, и она стремилась лишь выполнять все предписания и советы врачей.

Однажды Гребениченко столкнулся с родителями Вари, пришедшими навестить дочку.

— Это Володя, — смущенно представила Варя своего друга.

Секретарша замминистра и меховщик мельком оглядели незнакомого юношу и деревянно улыбнулись. Они даже не слыхали от дочери об ее нежданном спасителе. Да и вообще они от нее мало что слышали. А когда? Им всегда было очень некогда, и времени для единственной дочери не хватало. Сутки не резиновые.

— Ты собираешься за него замуж? — с любопытством поинтересовалась мать после ухода Володи.

Любую женщину больше всего тревожит один вопрос — о замужестве. Пусть даже не о своем.

Варя удивилась и покачала головой.

Мать переглянулась с отцом и почему-то удовлетворенно объявила:

— Ну что ж, он нам понравился… Серьезный юноша. Не вертихвост.

Потом к Варе в очередной раз заявилась тетя Женя Гребениченко.

— Я все о тебе знаю, — весело объявила она. — Дело идет на лад! Скоро будешь здоровой! Но не забывай потом каждый год делать снимок. Впрочем, Вовка будет тебе напоминать. Когда решили играть свадьбу? У меня подарок уже готов. По-моему, тебе понравится.

Варя вновь изумилась. Все вокруг словно решили всё за нее. Ну, понеслось, привычно подумала она.

Ей хотелось отблагодарить Володю, но она не знала как. Варя понимала, что никто, кроме него, не помог бы ей так быстро выкарабкаться из неожиданной и страшной болезни. И у нее, кроме Володи, никого никогда не было на всем белом свете. Почему его все испокон веков называют белым? Варе он казался черным, серым, фиолетовым, но уж никак не светлым.

Варя ощущала Володину верность и привязанность… Все так. Но ведь она его не любила. Или просто не успела полюбить? А разве для этого требуется определенное время? И какое? Варя все никак не могла ответить на бесчисленные вопросы, сыпавшиеся на нее, как листья осенью. Другим, наверное, подсказывали матери, которые должны учить и наставлять своих детей. Обязаны и призваны. Кем? Кто и как может заставить человека делать то, к чему не лежит истомившаяся душа, тоскующая совсем по другому занятию? И вообще призывают только в армию. И Вариной маме, горделиво избравшей для себя один-единственный путь — карьеру секретарши и потихоньку превратившейся в неотъемлемую деталь своего высокопоставленного начальника, давно стало чуждо, неприятно и порой противно все остальное. Ей льстила ее секретарская роль. И другие роли ее абсолютно не привлекали. В конце концов, бывают актеры одного амплуа, не способные ни на что другое. Ничего особенного… Никто никогда не осуждает их за это.

И Варя постепенно прилепилась к Володе, как жеребенок к матери. Поверила, что это навсегда. Поскольку другого и лучшего варианта жизнь ей не предложит. Не сумеет. Да и зачем искать что-то, когда Володя — вот он, рядом, смотрит из-под очков ласково и чуточку смущенно?..

Как-то забежала Лида. Посидела чуток, куда-то очень торопясь. Сообщила, что у нее все хорошо и даже отлично. И перед тем, как упорхнуть, спросила, что подарить Варе на свадьбу.

И Лида уже откуда-то знала о гипотетической свадьбе, о которой самой Варе пока ничего не было известно!

Она тихо лежала на кровати, рассматривала потолок, весь в желто-зеленых разводах от протечек, и думала, что никто не в силах свернуть с колеи, проложенной для тебя Судьбой.

Выйдя из больницы, Варя стала усиленно готовиться к поступлению в иняз. Повторяла английский. И мечтала о шведском, своем родном языке. А вечерами часто играла и пела для Володи, заходившего в гости к ней, развратным котам и пьющим воздух цветам. Он любил сидеть возле белого рояля, положив подбородок на скрещенные ладони, и внимать, поправляя очки, словно слышал исключительно с их помощью. Варенька чаще всего пела русские романсы. И как-то раз, то ли вволю насладившись «хризантемами» и «утром туманным», то ли одурев от них, Вовочка Расчесочка сделал Варе предложение. Прозвучало оно смешно — Володя терялся, робел, забывал слова и без конца поправлял съезжающие на нос очки. Но Варя восприняла все на редкость серьезно и решила к свадьбе заказать жениху новую оправу.

Варвара давно ждала этого предложения, представляла сцену в лицах и заранее хорошо к нему подготовилась.

— Варя, — торжественно и смущенно выговорил Володя, — пожалуйста, будьте моей женой!

— Разве мы на «вы»? — изумилась Варя.

В ее сценарии подобного поворота не намечалось.

— Нет, — смешался застенчивый жених, — но мне показалось… необходимо именно так… Как-то солиднее… Я не знаю, как правильно делать предложение… Никогда не приходилось… А ты не в курсе?

Варя махнула рукой:

— Нет. Сам подумай, откуда мне знать? Меня впервые в жизни замуж зовут… Да и какая разница? Главное — сказать несколько нужных слов в нужный момент.

— Так я не понял — ты согласна?.. — неуверенно спросил Володя.

— Конечно, — ответила Варя. — Ты боялся, что я откажусь?

— Да, — радостно признался он. — Очень… Почему-то мне казалось, что ты ни за что не согласишься…

— А почему?

Она вдруг подумала, что Володя давным-давно догадался о ее безразличии к нему… Но как он сейчас скажет ей об этом? И как он представляет себе ситуацию в целом?.. Какой мыслит их дальнейшую совместную жизнь?.. Или все-таки ей стоило отказаться?.. И стать неблагодарной свиньей… Это грех. А любовь?.. Ну при чем здесь любовь, когда она обязана Володе жизнью?.. А жизнь куда важнее любви… Так или не так?..

Варя затаила дыхание и замерла, ожидая ответа.

— Я некрасивый… — пробормотал Володя, всегда трезво и разумно оценивающий свои внешние данные.

Парень слегка лукавил. Основную причину возможного отказа он, конечно, усматривал в другом. Но зачем говорить правду, если она никому не нужна? Если в ней никто особо не нуждается? Любая истина будет звучать в полную силу при одном строго непременном условии — только когда ее ждут.

Варя его не любила… Он прекрасно понимал это. Но желание видеть ее своей женой от этого не становилось меньше. И, по-юношески радостно заблуждаясь, Володя не считал ее равнодушие серьезной причиной. Варя увидит его любовь, и все изменится. Обязательно. Тогда он не понимал, что ничто не в силах победить нас, кроме нашей собственной глупости…

Варя горько вздохнула. Какого ответа она ждала?.. Ну, в общем, совсем не такого… А впрочем, какая теперь разница…

«Сначала отрапортовать, а потом разобраться!»

Свадьбу сыграли осенью. После того как Варя поступила в свой драгоценный иняз. И молодые стали жить на Никольской, в профессорской квартире старого Гребениченко, под присмотром верной тети Нюры.

Ее помощь облегчала Варе жизнь. Даже просто развязывала руки и давала время для учебы. И Варенька целиком погрузилась в иностранные языки. Вечерами она упорно читала книги на английском и шведском и пробовала переводить.

Правда, Варя заскучала без своих котов и цветов, тоже совершенно заброшенных и никому не нужных в далеком Лефортове. И Володя предложил Варе перевезти всех оптом к ним на Никольскую. Варя обрадовалась и помчалась заказывать такси.

Водитель помогал бережно грузить в машину горшки с цветами и удивлялся:

— Ну надо же, сколько вырастили! Прямо оранжерея на дому! Вы ботаникой занимаетесь?

— Нет! — смеялась радостная Варя.

Коты и цветочки еще больше скрасили существование тети Нюры, и без них достаточно жестко заполненное ежеминутными заботами и хлопотами. Варя иногда пыталась ей помочь, но быстро остывала, забывала обо всем и вновь погружалась по уши в свои учебники.

Возвращаясь из института, Володя видел одно и то же: склонившаяся Варина светлая растрепанная голова над раскрытой книгой в четко очерченном настольной лампой желтом круге. На Вариных коленях блаженно мурлыкал очередной сытый и кайфующий пушистый котенок.

— А, это ты!.. — разочарованно, с плохо скрытой досадой каждый вечер однообразно встречала мужа Варенька, нехотя отрываясь от чтения.

— Ты ждала кого-нибудь другого? — однажды не выдержал Владимир.

Варя его боли не поняла.

— Зачиталась, прости, — вяло объяснила она. — Очень интересно… Ты ревнуешь меня к Диккенсу? Ну, понеслось!.. Глупо… Ты так не считаешь?

— Диккенс ни при чем. Просто ты слишком далека от меня… Была и осталась…

Варя удивилась:

— Далека? Тебе кажется… Я всегда здесь, с тобой…

Но это казалось лишь ей одной. Она была счастлива, занимаясь любимым и необходимым ей делом.

Насчет Варвары не обольщались даже рассеянный профессор Гном и преданная Гребениченко тетя Нюра.

— Хорошая женушка, трудолюбивая, — заметила она как-то, подавая Володе обед. — Только живет не здесь…

Володя промолчал. Оспаривать очевидность не стоило — все слишком откровенно.

Потом Варя объявила мужу о своей беременности.

— У нас кто-то родится, — сказала она с отсутствующим и равнодушным видом.

Володя затаился от счастья.

— Назовем Александром или Александрой, — спокойно продолжила жена.

— Как ты угадала? — обрадовался Владимир. — Я очень хотел назвать в честь папы…

Варя промолчала. По выражению ее лица Володя отлично понял, что ни о каком папе она не мечтала. О ком же тогда? Выяснять было смешно и глупо. Но неясное, аллергически зудящее подозрение осталось маленькой, не рассасывающейся опухолью в глубине души. Володя старался этот нарост лишний раз не теребить, хотя забыть о нем не сумел.

— С малышом помогу, — тотчас пообещала верная тетя Нюра. — Пускай Варвара спокойно свои языки разучивает! Ох, Володечка, умная у тебя жена! С такой прямо жить страшно.

Ее опасений Володя пока не разделял и был очень благодарен за готовность выручать молодую семью и дальше.

Позвонила тетя Женя, весело сообщила, что педиатра молодым Гребениченко искать не придется, и, как всегда, поинтересовалась здоровьем Вари.

— Все хорошо! — сказал будущий отец. — Даже отлично…

Он лгал. Варя действительно чувствовала себя неплохо, но ничего хорошего в их общей жизни не находилось. И не могло найтись. По определению.

Варя оставалась равнодушной ко всему, кроме иностранных языков. Кроме разговоров и воспоминаний о ее родной стране. Ради этого она даже стала иногда по выходным навещать родителей. Правда, отца никакая Швеция не волновала. Он пожимал плечами, говорил о ней без всякого интереса, старался поменять тему, обрывал дочку и крайне удивлялся, почему это вдруг ее потянуло на далекую, отделенную от нее веками родину. Поэтому визиты к маме и папе Паульсенам быстро прекратились, и Варя вновь засела за книги.

Володе порой казалось, что вот сейчас, сию минуту, Варя вместо того, чтобы хотя бы по обязанности ответить на его поцелуй, страстно пробормочет: «Швеция!» — и начнет ворковать на родном языке о красотах родной и любимой земли.

Чужие горизонты начали его раздражать и бесить. Варя ни на что не реагировала, читала свои книги и ждала ребенка. «Мумия», — злобно думал Володя.

Он решил посоветоваться с отцом. Профессор Гном выслушал сына внимательно, поглаживая бороду, но его предположение о внезапно проснувшемся голосе крови категорически отверг.

— Это действительно голос и зов крови, но скорее к живому и реальному человеку, а не к чужой, в сущности, стране, которой Варя никогда не видела, — мудро заметил отец.

— Хочешь сказать, она встретила кого-то?

— Человек каждый день встречает множество людей, — туманно отозвался профессор. — Великое множество… И не обращает на них ни малейшего внимания. Но бывает странное, необъяснимое стечение обстоятельств… Оно непредсказуемо и невычисляемо.

— Тогда что же мне делать?

Отец взглянул на него с жалостью.

— Время, — вздохнул он. — Время все рассудит и поставит на свои места.

— А если нет?! И потом, меня может совершенно не устроить его расстановка. Разве есть гарантии, что оно всегда поступает правильно?

Таких гарантий не было. Но терпят столько, сколько живут…

Отец промолчал, а потом позвал тетю Нюру и попросил напоить их чаем.

— Поговори с Женей, — посоветовал отец.

Но Владимир ни с кем больше советоваться не хотел. И стал жить дальше так, как ему предлагала его недобрая, но достаточно откровенная Судьба.

В конце концов, никто не волен свернуть с колеи, обозначенной для него именно ею. И неизвестно, что у тебя получится, если ты попробуешь пойти другим путем. Этот путь слишком опасен. Живи как предписано…

5

Сашка блестяще поступил в Физтех и окончил его с красным дипломом. Владимир Александрович гордился сыном и вновь думал о том, как похож Александр на деда, в честь которого его назвали. И пойдет по его стопам. Но идти по чужим следам Сашка не собирался. У него четко наметились свои собственные.

В студенческие годы друзья появлялись у Гребениченко значительно чаще, чем раньше. И музыка их уже больше не раздражала. Потому что выросла Наденька и поступила в консерваторию. И превратилась в очень милую, тихую, застенчивую студентку-пианистку, к лицу которой давно крепко прилипли по-детски круглые глаза Сани Наумова.

Саша оценивал приятеля по достоинствам. Довольно простоватый юноша, лишенный особой деликатности и хороших манер, но зато искренний и никогда не останавливающийся на достигнутом.

Саня учился в МАИ, но работа простым инженером его сердце грела не слишком. В семье Наумовых недостатка не знали, но Саня собирался преумножать свои богатства личным трудом. На это нацеливали его и родители, умеющие всегда неплохо устроиться и передающие свой жизненный опыт по наследству единственному сыну.

Папа Наумов работал на стройке прорабом. Ему, несчастному, приходилось там целый день орать и крыть всех подряд матом — а иначе никто не понимает! К вечеру он уставал от собственного крика, за что мать его очень жалела, но при внутрисемейных разборках вполне мог повторить свои дневные выступления на бис.

— Отец надрывается на работе! — объясняла мать Сане, постоянно оправдывая мужа. — Стройка — это настоящий ад! Ты еще не понимаешь… И ему необходима разрядка.

Саня думал, что, во-первых, папаша сам выбрал этот ад, никто за руку не тянул, а во-вторых, почему всем неизменно так нравится разряжаться исключительно на своих домашних? Шли бы в зоопарк и матюгали там тигров и слонов в свое удовольствие! Но нет, неинтересно, видите ли!

Подрастая, Саня тоже стал все активнее участвовать в семейных сценах и орал точно так же на родителей, как и они на него.

Впрочем, они, все трое, эти кричалки, шумелки и вопилки, как называл их всех про себя Саня, несмотря ни на что, нежно и преданно друг друга любили и хранили, а также берегли свой дом. Мать, преподаватель математики, последние несколько лет была директором школы при Медицинской академии. Она давала частные уроки и брала немалые взятки за поступление в Медакадемию, отец приторговывал стройматериалами и тоже не отказывался от подношений. Поэтому Наумовы жили безбедно и празднично. Только Сане хотелось большего.

В глубине души он неистово терзался завистью к Сашке Гребениченко, умело это скрывая. Завидовал его подлинной, природной, наследственной интеллигентности, которую никуда не спрячешь, как ни старайся. Завидовал его аристократическому профессорскому и шведскому прошлому, даже огромному белому роялю, клавишей которого ласково и осторожно касались тонкие бледные девичьи пальцы…

Саня мечтал увести от Гребениченко эту скромную, неброскую пианистку с огромным будущим, как все вокруг говорили. На ее будущее Сане было в общем-то наплевать. Его куда больше волновало свое собственное. Родителей Саня любил. Но к этой любви с годами все сильнее примешивалось презрение пополам с пренебрежением. Все отчаяннее хотелось вырваться из родного дома, уйти прочь, переплюнуть родных, став выше, влиятельнее и умнее.

И Саня очень радовался, когда Гребениченко устраивал у себя вечера на троих.

Шура по аристократизму не страдал. У него этого добра хватало, просто навалом. Предки, немцы Поволжья, наградили Шуру хорошей арийской кровью и неплохим генеалогическим древом. Родители — преуспевающие врачи. Мать занималась пластической хирургией и мастерски исправляла носики, подтягивала щечки и обвисшие груди в Институте красоты, а отец обеспечивал страждущих отличными зубными протезами и коронками. От потока беззубых порой приходилось отбиваться.

Родители мечтали о врачебной карьере сына, но Шура ударился в технику, вместе с другом Гребениченко поступил в Физтех и точно так же вскоре оказался на перепутье. Из троих друзей Шура раньше всех женился и теперь должен был думать о своей семье, то есть о жене Маше и маленьком сыне Семене.

Однажды вечером Александр смело набрал номер Полонских.

— Екатерина, — решительно сказал он, — пришла пора нам пожениться. О чем я тебя и ставлю в известность!

— А почему ты так уверен, что она пришла? — кокетливо поинтересовалась Катя.

— Давай обойдемся без лишних вопросов и колебаний! — Гребениченко был ультимативен, как никогда. Катя даже слегка оробела. — Ты можешь завтра поехать со мной во Дворец бракосочетания? Подадим заявление. И получим срок на раздумье. Один срок на двоих.

— Могу, — чуточку замявшись, согласилась Катя. — Но я привыкла…

— Я знаю! — дерзко перебил ее Александр. — И готов обеспечить все твои требования и запросы!

— Лихо! — фыркнула Катя. — Клад нашел? Раскопки ночами прямо на Красной площади? Живешь рядом… А караул устал…

— Найду, — пообещал Саша. — Если не сейчас, то очень скоро. В общем, я заеду за тобой завтра в половине двенадцатого.

Саша не знал главного. Катюша давно продумала план своих действий. И его предложение оказалось никакой не случайностью. Катерина была ровней Александру и по танковости ничуть не уступала.

Она наконец постигла суть отношений с мужчинами. И осознала, что чем больше ищешь мужа, тем меньше шансов его найти. Все всегда находится неожиданно, когда ничего подобного не ждешь и даже не думаешь об этом. А значит, избранник должен отлично видеть, что ты замуж за него вовсе не рвешься, совсем даже не хочешь, и озадачиться неизбежным вопросом: а почему?! Почему, собственно, эта вот симпатяшка не помышляет о жизни с ним под одной надежной крышей и под одним теплым одеялом? Остальное доделает чувство личной неполноценности и любопытство, которые совместно, на пару, способны изгрызть любое уязвленное самолюбие до кровавых незаживающих ран, на глазах превращающихся в бездонные дыры. Психология наоборот — самая правильная. А любая охота на мужчин — чушь.

И Катя перестала даже намекать Александру о милом и привлекательном ее сердцу месте под названием ЗАГС. Результат не замедлил сказаться. Даже быстрее, чем Катя рассчитывала.

Саня тоже заторопился. Он понял, что пора пришла. И осмелился на разговор с Надей. Это было очень страшно.

Через несколько дней после предложения Гребениченко Кате Саня вошел в гостиную, где привычно упражнялась Надя. Она могла играть по двенадцать часов в сутки.

— Что ты играешь? — спросил Саня.

Надя застенчиво улыбнулась:

— Это Шопен.

— Ага, — кивнул Саня, словно и сам прекрасно знал, кого играла Надя, и спросил просто на всякий случай, для самопроверки.

С детства Санька был в состоянии отличить только Шаляпина от Вертинского. Вся остальная музыка и певцы сливались для него в один неумолкаемый долгий концерт.

— Надя… — начал Саня и замолчал.

Она спокойно ждала, остановив быстрый разбег тонких длинных пальцев. Поблескивали клавиши. За окном глухо шумела Москва. Саня не знал, что сказать дальше.

— Надя… — повторил он и снова замолчал.

Она терпеливо выжидала.

— А я знаю, что ты собираешься мне сказать, — неожиданно заявила Надя. «Какие у Саньки по-детски круглые глаза…» — отметила она. — Только я думала, что это все должно происходить как-то иначе… Не так, как у нас с тобой… Мы должны были ходить в кино, гулять по Москве… Ты должен был накидывать мне на плечи свой пиджак… И дарить цветы… Покупать конфеты… И мы должны были целоваться в подъезде… Обязательно. Но почему-то ничего этого не случилось. У нас вышло все не так.

— Какая разница? — с трудом, хрипло выдавил из себя Саня, удивляясь, что внезапно осип. — Наверное, это бывает по-всякому…

Надя вновь смущенно улыбнулась. Ей страшно хотелось целоваться с Саней в подъездах и ходить по Москве в его пиджаке.

Когда-то в школе они дружили. Точнее, Саня часто провожал ее до дому, нес портфель и не решался на большее. Но позже Надя поступила в музыкальное училище, их встречи и провожания прекратились сами собой.

— Надя… — как заезженная пластинка, пробубнил Саня, — у нас с тобой все это еще будет: и цветы, и конфеты, и кино с театрами… Просто не в той последовательности… Я тебе обещаю. Мы с твоим братом собираемся в будущем наладить одно выгодное дельце… Подожди немного. Я обеспечу твою жизнь.

Наденька взглянула на Саню повнимательнее. Милый круглоглазый мальчик… Простой и доверчивый…

— Дельце с моим братом? Не советую с ним связываться. Никогда. Это опасно. И потом, жить с пианисткой нелегко. Я буду гастролировать, постоянно играть… Ты хорошо все обдумал?

— А иначе разве я бы пришел сюда? — пробормотал Саня.

…Две свадьбы сыграли почти одновременно. Владимир Александрович выглядел мрачным и старался ничем не выдать своего настроения. Ему не нравились решения, скоропалительно, как он считал, принятые детьми. Зато Варвара Николаевна веселилась и радовалась. Ей уже было наплевать на манерную Катю в прозрачных дорогих шелках, зато пришелся по сердцу простоватый, но надежный Саня. Ему Варвара Николаевна не боялась доверить свою любимую ненаглядную дочь.

На свадьбе Варвара Николаевна постаралась выбрать удобный повод и ненадолго уединиться с зятем. Саня держался с тещей предельно корректно, подчеркнуто деликатно, но очень натянуто. Побаивался.

— Алекс, — произнесла она ласково, — берегите мою девочку! Я верю, просто убеждена, что вы будете ее любить и лелеять! И знаете, откуда такая уверенность? Потому что вас зовут Александром!

Саня удивился, но высказывать вслух своего недоумения не стал. Теща показалась ему странноватой. Тесть издалека пристально наблюдал за ними.

— Пока вам, конечно, придется тесновато, — продолжала Варвара Николаевна. — Но ведь никто не предполагал, что Саша женится, а Надя выйдет замуж одновременно. Но мы постараемся побыстрее купить Александру квартиру. Они с Катей уедут, а вы останетесь с нами.

— Мы могли бы жить с моими родителями, — в который раз предложил Саня. — Но Надя не хочет…

— Да, постарайтесь ее понять. Она очень привязана ко мне. Кроме того, музыка, любимый рояль…

— Я все прекрасно понимаю, — вежливо склонил голову Саня.

Он хотел сказать, что любой предмет, в том числе и огромный инструмент, можно перевезти, но опять промолчал. Ему действительно не улыбалось даже временно жить в одной квартире с Сашкой и Катей и спать в комнате, где большую ее часть занимает рояль. Наумовым отдали пока бывшую гостиную.

Но Надя наотрез отказалась уезжать от родителей, а Сашка откровенно мечтал о квартире на Кутузовском, которая должна ему достаться после смерти тети Жени. Ни на какие родительские покупки он не рассчитывал.

Старенькую тетку отца уже приговорили — рак желудка. Она доживала на этой земле последние дни и прописала к себе сына племянника заранее. Теперь этот сынок нетерпеливо ждал ее смерти и своего переселения в отличную двухкомнатную квартиру на Кутузке.

А пока приятели порой сталкивались ночами возле душа и, неловко ухмыляясь, делано хохотали.

— Кто пойдет первым? — спрашивал Саша. — Или мокнемся вместе?

Однажды он не удержался:

— Слушай, а что это у нас с тобой прямо-таки совершенно одинаковый любовный график? Встречаемся как по расписанию! Хорошо хоть Надежда безмолвно пропускает Катю вперед.

Саня хмуро отмолчался.

Просыпаясь ночами от страстных, с придыханием стонов наслаждающейся за стенкой Катерины, Саня злобно ворчал:

— Твой братец когда-нибудь остановится?! С десятого класса никак досыта натрахаться не могут! Надоели! Вот темперамент! Эта Полонская — заряжалка на двести двадцать! Чуть что — сразу закрывать козочку!

Наумов не переносил Катерину.

Надя смеялась:

— Какую еще козочку?

— Мушкетеров через двадцать лет смотрела? Это оттуда… От новой любви господина Д'Артаньяна…

— А ты им, случайно, не завидуешь? Такое постоянство достойно похвалы.

— Я?! Завидую?! — возмущался Саня. — Не подначивай, Гребенка… Придет же такое в голову…

И утыкался носом в Надину подмышку.

Потом Саня, успокоившись, с удовольствием рассматривал огромный рояль, словно плывущий в ночи белым кораблем. Надя нередко забывала опустить крышку рояля, и она становилась бьющимся под ветром парусом. Но снова начинали изнемогать от наслаждения Сашка с Катей за стеной, и Саня морщился и с досадой опускал голову на подушку.

— О чем вы постоянно перешептываетесь и переглядываетесь с Сашей? — спросила Надя мужа. — Снова это ваше общее дельце? Мне не нравится. Я ведь просила тебя не связываться с ним.

— Ну что ты, Надюша! — поспешил успокоить ее муж. — Никаких деловых отношений. Только чисто дружеские. Он работает у себя в НИИ, а я — у себя.

Приятели договорились пока ничего не сообщать родным. Вот наладится какое-то дело, завертится, закрутится, тогда и обрадуют…

Катя нервно зудела над ухом у мужа каждый вечер, что она ненавидит фортепианную музыку.

— Пожалуйста, Катенок, я прошу тебя, потерпи немного! — ласково уговаривал Саша. — Осталось совсем немного, и мы переедем! Все когда-нибудь кончается.

— Сколько же может человек умирать! — однажды простонала Катя слишком громко.

Ее сетование случайно услышали свекор и свекровь.

— Александр, — жестко высказался Владимир Александрович вечером, — я прошу тебя сделать так, чтобы твоя любимая жена держала при себе все свои пожелания и жалобы!

«Поганка», — грустно и обреченно подумала Варвара Николаевна.

Сашка обиделся и замкнулся. Катя вообще перестала разговаривать со свекром, его замечать и к нему обращаться. Зато он вздохнул спокойнее.

Тетя Женя умерла холодной зимой. Владимир Александрович тяжело пережил ее похороны — тяжелее, чем смерти отца и тети Нюры. И даже не заметил, как переехали на Кутузку счастливые молодые Гребениченко, как тотчас переселились в их комнату довольные Наумовы — жизнь бежала своим чередом — и как снова стала постоянно исчезать из дому Варвара…

Раньше он всегда следил за ней и контролировал, скорее безмолвно горько фиксировал ее уходы. Нет, проверять никогда не проверял… Стыдно и глупо… Просто запоминал. А вот теперь… Теперь он на время отрешился от происходящего и отстранился от действительности.

И позже очень пожалел об этом.

6

Это началось почти сразу после рождения Сашки.

Варенька стала пропадать из дому в неизвестном направлении на много часов. Она не была ни в институте, ни у подруг, ни в библиотеке… Где бродила, оставалось загадкой.

Тетя Нюра, взявшая на себя обязанность ухаживать за малышом, конечно, просто спасла его и самого Владимира, но, с другой стороны, развязала Варе руки. Молодая мама не беспокоилась о сыне, отлично зная, что ребенка накормят, напоят и переоденут. Есть кому.

Старший Гребениченко наблюдал за происходящим мрачно, но молча.

— Варя учится, — поспешил успокоить отца Владимир. — Ей не хочется брать академический.

Сам он уже заканчивал Бауманское.

— Да-да, конечно, — торопливо закивал отец.

И Володя неожиданно заметил, как за последние два-три года постарел и съежился профессор Гном, стал по-стариковски шаркать ногами, близоруко щуриться, излишне суетиться… Хотя лет ему было не так уж много. Он успокаивался толькорядом с верной тетей Нюрой.

Когда через четыре года после Сашки родилась Наденька, Варя неожиданно резко изменилась и повела себя совсем иначе. Она буквально прилипла к дочери, часами не спускала ее с рук, баюкала и пела…

Домашние изумились столь внезапной и странной перемене.

— Поумнела, выросла, — определила тетя Нюра.

Но Владимиру казалось, что дело совсем не в этом…

За два месяца до смерти отец вдруг вызвал Владимира к себе в кабинет.

— Володя, я их видел… — Профессор Гном горестно подергал себя за седую неизменную и даже не поредевшую с возрастом бороду. — Совершенно случайно. Они меня не заметили.

— Кого это «их»? — удивился Владимир и тотчас понял, о ком речь.

— Он нерусский. По-моему, швед или немец, — продолжал отец. — Очень эффектный молодой человек. И моложе ее. Это очевидно. Почти совсем мальчик.

— Варя не любит меня, — пробормотал Владимир. — И никогда не любила. Она вышла за меня замуж в знак благодарности. Такой красивый жест… Она просто не знала, что ей делать… Вот и все.

— Но ты подтолкнул ее к этому решению. Ты и Женя, я знаю. А теперь настало время расплаты за один неосторожный шаг. Ошибки сначала совершают, а потом понимают, что это ошибки. Никак не наоборот, увы…

— Что мне делать, папа? — по-детски прошептал Владимир.

Ничто не в силах победить нас, кроме нашей собственной глупости… Но терпят столько, сколько живут…

Отец пожал плечами:

— Ничего… А что тут можно сделать?

— Ты опять скажешь про время?

— Нет, не скажу. Скажу про детей. Сейчас только они могут вам помочь и спасти вас обоих.

— А ты уверен, что это мои дети? — в отчаянии спросил Владимир.

Профессор Гном взглянул на него из-под бровей:

— Уверен. Сашка удивительно на тебя похож. Такой же большеносый и волосатый. А Надя просто еще очень маленькая. Владимир, не глупи!

Дверь распахнулась. На пороге стоял веселый Сашка.

— Деда, ты мне обещал тобатку! — заявил он.

Его картавостью занималась тетя Женя, но парнишка оказался на редкость упрям и не желал упражняться и мучить себя трудными словами.

— Собачка ждет тебя на даче! — ласково отозвался старший Гребениченко. — Скоро лето, и мы все туда поедем!

— Ловить бабок! — обрадовался Сашка.

Он уже в раннем детстве на них помешался, только тогда этим словом, еще не вошедшем в жаргон, упорно называл не деньги, а бабочек и кричал, размахивая сачком и бегая по саду:

— Вон еще одна какая-то бабка летает!

До лета отец не дожил… Но верная тетя Нюра помогала молодым Гребениченко растить детей еще много лет.

После свадьбы летом Володя по совету тети Жени решил отвезти Варю на месяц в Крым. Их медовый месяц…

Володя выбрал Ялту, а Варя, как всегда, безмолвно с ним согласилась. Она никогда не была в Крыму, и ей казалось все равно, куда ехать.

Отец и тетка возили Володю в Крым часто. Месяц летом — у моря, два оставшихся — в Николиной Горе. Отец в Крыму научил Володю плавать, и тот еще с детства привязался к выжженным солнцем, сухим и жестким бесцветным равнинам и невысоким, словно раздумавшим или испугавшимся подниматься к небу горам, к задумчивым тихим волнам, почти не знающим настоящих бурь, к пропахшим водорослями песку и мелкой гладкой гальке, осторожно перекатывающейся под ступнями… Уезжать домой часто не хотелось, и Володя подолгу стоял у вагонного окна, провожая грустным взглядом убегающий от него Симферополь…

Сейчас он радовался, что и Варя, наконец, увидит его родные и любимые горы, степи и море. Увидит и поймет, как это прекрасно и волшебно.

Поехали поездом, поскольку тетя Женя панически боялась самолетов и заклинала родных не приближаться к этим подозрительным, опасным крылатым стальным птицам, выдуманным людям на беду.

Варя ехала в Крым без энтузиазма. Болезнь, кажется, отступила, оставила ее навсегда. Учиться в инязе ей очень нравилось. Варя наловчилась уходить от обыденной и тяготившей ее жизни, погружаясь с головой в чужие слова и фразы, в неведомый, неизвестный ей мир, который на самом деле был когда-то ее родным, близким, предназначенным ей от природы по праву рождения.

Иногда Варя думала, что это просто злая ошибка, случайность, недобрая шутка Судьбы, вздумавшей посмеяться и поиздеваться над ней, заставив родиться в России, а не на родине предков и, значит, ее собственной. Она считала, что вообще все с ней происходящее здесь до сих пор — неувязка, досадное недоразумение, и это нужно как можно скорее исправить всеми доступными способами.

К ошибке Варя относила и свое замужество. Но у нее не было выхода. Она оказалась не в силах выбрать себе другого мужа, точно так же, как не могла выбрать страну, где хотела бы родиться. Теперь Варе предстояло вернуть все на круги своя, переиначить, исправить совершенное. И она обязательно это сделает.

Варя любила тайны, загадки, непонятные, необъяснимые явления, чудеса. Сверхъестественные мистические события привлекали ее невероятно. Поэтому в Ялте ей больше всего понравился хозяин, дядя Витя, у которого они остановились.

Дядя Витя раньше был астрономом, рассматривал звезды в телескоп и писал научные статьи. Но пришла старость, а с ней и пенсия, которую дядя Витя на полном серьезе называл и считал концом жизни. Сидеть дома ему казалось невыносимо и страшно — словно сам себя в гроб укладываешь! Курортниками, приезжающими в основном летом, занималась жена, дети выросли и разъехались по большим городам, изредка присылая письма, где в очередной раз клялись и обещали обязательно приехать либо в июле, либо в августе… Июли и августы приходили и уходили, дети опять писали письма с новыми обещаниями… И дядя Витя решил пойти работать. Он служил теперь охранником санатория и вечерами любил рассказывать странные истории, которым Варя внимала приоткрыв рот.

Володя иронически пожимал плечами, но слушать жене не мешал.

— Иду вечером в обход, — начал как-то дядя Витя очередную байку. — Весной это было. В самую дальнюю, дикую и глухую часть территории, где среди зарослей стоит фотопавильон. Рядом там часто ночуют темные личности. Неизвестно откуда берутся и непонятно как сюда попадают. Но бороться с ними бесполезно. Гоняешь, гоняешь — все без толку! К павильону ведет асфальтовая дорожка. Слева — густые кусты. Справа — «прерия», равнина с высоченной травой и редкими кустарниками. А дальше холмы. От середины дорожки и до крыльца павильона — следы босых ног…

Варя сделала большие глаза. Дядю Витю они всегда очень воодушевляли.

— И следы эти, понимаешь, ниоткуда! Они параллельны дорожке от ее середины. Белые следы, как от известки. Но известки нигде не видно. И не было ее у нас. Следы направляются к крыльцу павильона. Зачем идти здесь босиком — непонятно, тем более что ночи у нас по весне еще прохладные. А крыльцо — все в острых камушках. Но так или иначе, следы ведут к крыльцу. Уже не такие отчетливые, но доходят до крыльца, постепенно почти исчезая. А первый след — на середине дороги — самый четкий. Самое интересное дальше. Обратно следов нет!

Варя застыла от напряжения и любопытства.

— Спрыгнуть с крыльца в сторону некуда. Глухие заросли и две ямы по бокам. Замок павильона на месте. По размерам следы небольшие, словно от женских ног, — продолжал разглагольствовать дядя Витя. — В первый раз я решил о них никому даже не рассказывать. Ну мало ли что… Может, и правда, какой неизвестный народ наследил… Хотя какой-то прокол в логике все равно виден… В следующую смену опять же иду в обход. Следов вроде нет — дождь смыл, наверное. Самое интересное, Варюша, дальше! В третью смену, уже через неделю, только начал обход — и вдруг те же самые следы! В полной точности! Словно заново появились. И ничего их не смыло! Наутро за руку привел туда моего сменщика, показываю: вот видишь, голубчик, не мерещится мне! Не совсем еще одурел! Тот посмотрел и тоже очень удивился: «Н-да! Правда, странно. Как будто кто-то с неба спустился, а потом назад улетел».

Варя тихо вздохнула:

— И вы так ничего и не узнали?

— Да нет! Как же тут узнаешь? Мистика! — глубокомысленно поднял вверх палец дядя Витя. — Но ты слушай дальше! У нас там вообще какая-то загадочная местность. Иду снова вечером в обход. Вижу: возле дальних складов открыта дверь в подсобку. Непорядок. Вернулся, сообщил коменданту, он дал в напарники нашего слесаря Пашку, и мы пошли вдвоем. Уже целенаправленно. Открыли калитку, посмотрели… Кто-то явно совал в домик нос — отогнул гвоздик, который дверь держал, и открыл ее. Но там внутри пусто, красть нечего. Дверь мы закрыли, гвоздик загнули. Вокруг никого. Пошли назад. И вдруг видим…

Опытный рассказчик, бывший астроном выдержал долгую паузу. Варино любопытство достигло своих эверестов.

— А на территории отчетливо и сильно примята высокая трава. Прямо колея получилась. Идет она откуда-то от дальних гаражей, пересекает асфальтированную аллею и тянется дальше, в направлении высотной мачты МТС. Высоченная трава, и примята, будто по земле что-то тащили. Пашка, голубчик, посмотрел — и глаза с блюдца. «Ого! Здоровенные стебли — и сломаны! А откуда и куда ведет след?» Проследили мы, Варюша, направление — вроде от гаражей. Пошли туда. Да, от гаражей тянется целая колея сломанной травы. А если дальше? От того же загадочного фотопавильона? Пошли к нему. Нет, там ничего не сломано. От гаражей начинается. Они заперты, никого рядом нет. Одну половину, до аллеи, осмотрели. Пашка говорит: «Это как стадо кабанов пробежало! Ну, явно не труп тащили спрятать, он легче, а здесь по весу волокли какую-нибудь здоровенную железную трубу!» Смотрит в сторону мачты. А там, за мачтой, у нас металлолом и мастерские. Может, просто наши ребята из мастерской что-то днем и тащили?

Дядя Витя снова задумался, словно припоминая все детали и подробности ночного путешествия.

— Обошли с другой стороны, подошли к металлолому. Осмотрели кучу. Нет ни одного такого предмета, который бы подходил по тяжести тому, что тащили. Пошли к коменданту. Он, падла, — прости, Варюша, за грубость, — уехал. Мол, я не я, и лошадь не моя, сами разбирайтесь!.. Позвонили ему, но не сказали про след. Раз ты демонстративно смылся, то не надо тебе ничего знать. Сказали только про склад. Он велел спать спокойно, но если услышим ночью какой шум — немедленно вызывать милицию. Ночью все было тихо. Рано утром я один пошел в обход и решил, помолившись, разведать все до конца. Пошел сквозь траву по той части колеи, которая идет к мачте МТС. Колея идет, идет… и вдруг раздваивается! Дальше идут две колеи. И потом… постепенно оканчиваются. Дальше нет колеи! Трава не примята. Осмотрелся вокруг. Ничего. Нигде ничего не спрятано и не валяется. Прошел дальше уже до металлолома и здания. Никаких больше следов, все спокойно. А колея до сих пор видна на территории. И что это было? Никто так и не знает.

— Но ведь можно было обратиться куда-нибудь, чтобы разобрались, — попыталась подсказать Варя.

— Куда? — пожал плечами дядя Витя. — Милиция здесь ни при чем. Писать в Академию наук? Боюсь, обсмеют. Скажут, сам ученый, а туда же… Впал в маразм на старости лет.

«Правильно дядя Витя боится, конечно, обсмеют, — насмешливо подумал Володя. — И правильно сделают».

— Да у них у самих таких загадок неразгаданных — куча! — не унимался астроном. — Вот я тебе, Варенька, еще один случай расскажу… Года три назад парень один у нас отдыхал. Вот он и поведал. Служил парнишка тот в армии на севере. Рядом с казармой были древние катакомбы. Такие глубокие, сырые и темные, что люди не решались туда спускаться. Однажды ночью стоял он, голубчик, часовым на посту. Ночь. Снежная равнина. Тишина… Представляешь?.. И вдруг по снежной целине среди ночи бесшумно идет одинокая человеческая фигура. Кто это может быть в такой час и в таком месте?! Пошел туда. Человек этот вроде скрылся. Но на снегу — следы. Пошел по следам. И тут — самое главное…

Вновь хорошо продуманная и отрепетированная пауза.

— Первый след — самый глубокий и четкий. Дальше — все меньше, мельче и незаметнее. И в конце — следы обрываются посреди девственного снега. Дальше их нет. И никого и ничего нет. Ночь. Тишина, снега… Растворился постепенно. Или улетел. В точности как у нас. В нашей обсерватории шутили: «Темнота — друг астрономов». Это правда. А теперь думаю: темнота — друг многих. И для этих загадочных, таинственных личностей — пришельцев не пришельцев, сам не знаю, как их называть, кто там они, — тьма тоже верная подруга. Вот так вот… А ты что себе думала? Жизнь полна загадок и неизведанного. Мы все на звезды смотрели, в свои телескопы пялились… А когда я на земле внимательно вокруг себя огляделся, то увидел, что здесь загадок еще побольше, ну уж никак не меньше, чем на небе. Вроде и близко к нам, совсем рядом, а ничего не поймешь…

Варя задумчиво молчала.

Володя часто предлагал ей вечерами погулять, побродить по пустым пляжам и пестрой набережной, посидеть на скамеечках, сходить в кафе или в кино. Но Варя соглашалась, лишь когда бывший астроном дежурил. В остальные вечера она торопилась домой слушать его удивительные истории.

— Ты ему веришь? — как-то осторожно спросил жену Володя.

— А ты думаешь, он все это сочиняет? — откликнулась Варя. — Зачем? И разве можно столько напридумывать?

— Можно и больше. Были бы фантазия и воображение… Вполне вероятно, что кто-то просто подшучивает над ним. Или он помешался, рассматривая звезды в телескоп. Занятие напряженное… По-моему, ты напрасно тратишь время. Но если тебе так нравится…

Да, Варе очень нравилось слушать старого астронома. Его россказни уводили ее далеко за пределы обыденности, привычного и скучного бытия, примелькавшихся деталей и подробностей жизни. Хотелось необыкновенного, сказочного, таинственного… Душа грезила и мечтала о несбыточном, волшебном, загадочном… Никакой Крым с его горами, за которые вечерами тихо сползало солнце, походя размазывая синьку неба, с его мурлыкающим морем, напевающим о чересчур простой, хотя и загорелой жизни, не могли заменить Вареньке рассказов дяди Вити.

— А вот уже тебе случай с моим внуком, — вдруг припомнил вечером старый астроном. — Очень странное происшествие… Дочь поделилась в письме. Пришел паренек с прогулки, ему шесть лет. Ничего не говорит, но мать вдруг замечает: что-то у него руки все время за спиной. «Почему ты руки все время за спиной держишь?» — интересуется. «А они у меня связаны!» Удивилась, посмотрела — действительно связаны. Развязала. «Никита, это кто же тебе руки связал?» — «Дядя какой-то на улице». — «Что за дядя? Ты его знаешь?» — «Нет, в ближних домах он не живет, я его не помню». — «А какой он из себя?» — «Да обыкновенный! Не молодой, но и не старый». — «И он что — подошел к тебе и связал руки?!» — «Да!» — «И потом ушел?» — «Угу». — «Никита, а если он тебя через плечо перекинет и вообще унесет?! Ты уж кричи если что!» После этого случая дочь стала пристальнее наблюдать за сыном, приказав ему далеко от дому не уходить. Однако сама все думает: непонятно все это… Может, Никита сам каким-то образом связал руки и все наболтал? Он у нас приколист известный. Но зачем и как он это сделал? Тоже неясно…

— Мы на следующий год опять обязательно к вам приедем, — пообещала Варя хозяину. — У вас к тому времени много новых историй наберется.

— А что ж, приезжайте, — радушно согласился астроном. — Это хорошо, когда курортники постоянные. Напишите нам заранее. Мы вам тогда комнату получше зарезервируем.

За неделю до отъезда в Москву Володя случайно познакомился на пляже с туристами, собирающимися на Ай-Петри. И попросил их взять его с собой.

— Варенька, — виновато сказал он вечером жене, — я так давно не поднимался в горы! А хочется! Это всего три-четыре дня. Тебя вполне развлечет своими рассказами дядя Витя. Он прекрасно заполняет собой любые пустующие пространства.

— Ты готов скакать по горам козлом! — недовольно и грубовато высказалась не одобрявшая пристрастий мужа Варя. — Отправляйся в свои горы, но не забудь, что в следующий понедельник мы уезжаем! У нас уже куплены билеты, а менять их очень сложно.

Володя быстро собрался — дядя Витя охотно снабдил постояльца своей личной необходимой горной экипировкой — и отправился на следующее утро, прямо с восходом солнца, карабкаться в горы.

Варя проснулась одна и долго валялась в кровати. Обычно муж поднимал ее чуть свет, чтобы успеть спозаранку схватить самые полезные утренние лучи, еще не палящие и не давящие зноем. Когда пляж раскалялся, Володя предусмотрительно уводил Варю сначала в тень, а затем с пляжа, кормил в столовой и укладывал в полутемной прохладной комнатке домика дяди Вити отдыхать после обеда. Часов в пять, когда жара начинала слабеть, отступая перед неизменным закатом, Володя опять вел Варю на пляж. До ужина.

Так проходили дни за днями. И дома, в Москве, Володя конкретно и разумно распланировал их совместную жизнь по собственному расписанию. Он продумал и предусмотрел буквально все — работу, отдых, Варино здоровье, рождение детей, покупки, ремонт квартиры…

Иногда Варя безрадостно и равнодушно думала, что таким образом пройдет вся ее жизнь — рассчитанная Вовочкой Расчесочкой чуть ли не по минутам. Не муж, а график на двух ногах! И в общем все это хорошо и даже прекрасно — жить рядом с заботливым чутким супругом, растить детей, учиться и работать, переводить книги… Все замечательно. Только тоска, исключительно черно-серых тонов, подбиралась к Варе все ближе и ближе, угрожая однажды навалиться на нее всей тяжестью и болью…

Зачем она вышла замуж за Гребениченко?.. Зачем… Ну все равно за кого-то ей надо было выходить… Лида вон тоже выскочила, не сильно призадумавшись… И вроде не жалела… А Володя очень годился на роль мужа — такой положительный, спокойный, рассудительный… После свадьбы началась рутина и тягомотина. Еще хуже, чем Лефортовская.

Утолив первое любопытство в постели, Варя остыла к семейной жизни окончательно и бесповоротно. Равнодушно относилась к Володиным заботам и вниманию, чаще, чем следовало, отказывала ему в близости, преступно ссылаясь на свою слабость к вечеру. Самое смешное, что муж ей всякий раз верил, — похоже, он доверял ей всегда и во всем. Каждый раз начинал беспокоиться и отправлять супругу в диспансер сделать снимок или посоветоваться с врачом. Варе приходилось скрепя сердце туда тащиться… Не нужно постоянно врать! А потом рассказывать Володе, что в общем все в порядке. Очевидно, она просто устает от учебы.

— Да, — соглашался с ней Володя, — я тоже давно заметил, что ты слишком много занимаешься. Для чего тебе столько языков? По-моему, вполне хватило бы одного английского.

Но Варя упорствовала в своем желании выучить еще и шведский. Шведский просто обязательно. И немецкий бы неплохо…

Да и вообще учиться ей нравилось. Остальное — так, отговорки, притворство, ложь…

Варя оправдывала себя тем, что Вовочка Расчесочка прекрасно знал и отлично понимал — она его не любит. Тогда о чем теперь рассуждать и говорить? И в чем ее вина?.. Да ее вины просто нет! Он представлял, на что идет. И получил то, чего добивался. Вот и все.

Но это было далеко не все. Да, Володя знал многое, однако все-таки не подозревал, что Варя вообще живет не рядом с ним, а в своем выдуманном туманном мире, находящемся где-то в Скандинавии, в ее любимой и единственной стране — Швеции… Именно там ее жизнь, ее счастье, ее надежды… Почему именно там? Варя не задумывалась над этим. Просто когда-то давно в ее детское воображение запал рассказ отца об их далеком предке. И Варя поняла, что она — нездешняя. Она — от другой земли, от иных истоков, и ей необходимо туда вернуться. Это стало единственным смыслом ее жизни, одной целью, а все остальное казалось временным, не важным и случайным.

Так они и жили рядом. Володя — с Варварой, а она — в далекой Швеции, которую изучала постоянно и знала уже даже лучше, чем Россию.

— Варюша, — постучал вдруг в дверь дядя Витя, — а ты не хочешь, пока твой муженек лазает по горам, прийти ко мне в санаторий? Сама своими глазами эту колею увидишь… А может, еще что другое таинственное приметишь…

Варя радостно встрепенулась:

— Ой, а можно? Я сейчас!

— Отчего же нельзя? — отозвался из-за двери дядя Витя. — Я сегодня не с утра, а в ночь заступаю. Сменщик приболел. Так что часиков в девять и приходи. Еще не темно. А дорогу я тебе сейчас расскажу, как завтракать придешь…

Ровно в девять вечера счастливая Варя, трепещущая в предвкушении чуда, явилась пред светлые старческие очи охранника дяди Вити. В каморке рядом с ним сидел какой-то высокий молодой остроносый и остроглазый блондин и чему-то громко увлеченно смеялся.

— Я помешала?.. — неуверенно пробормотала Варя.

— Да что ты, Варюша! Как ты могла помешать, когда я сам тебя приглашал? — удивленно махнул рукой дядя Витя. — Сейчас втроем на экскурсию вокруг корпусов и отправимся. А это вот, познакомься, Александр. Фамилия у тебя, голубчик, очень сложная. Как же это? Фон…

— Готтард! — весело подсказал блондин, демонстрируя симпатичный акцент.

Дядя Витя кивнул.

— Никак не могу запомнить! Алекс из Стокгольма. Отдыхает здесь у нас в санатории. Русский разучивает. У него в России есть далекие родственники.

Варя почувствовала, как у нее слабеют колени. Блондин с акцентом — настоящий швед…

— Я изучай здесь русский! — радостно и оживленно подтвердил Алекс. — Я есть студент Стокгольм. Быть юрист. А вы есть Варьюша? Да?

Она всегда была уверена, что ее имя — нелепое, некрасивое и чересчур редкое. Даже иногда укоряла родителей. Что за дурацкие фантазии вовсе не мечтательных людей? Но сейчас ее имя прозвучало так необычно, как никакое другое… И ей захотелось услышать его снова.

— Вообще-то меня зовут Варя, Варвара, — поправила она. — Варюша — это ласково. Дядя Витя любит так меня называть…

Блондин призадумался. Очевидно, далеко не все понял из Вариного объяснения. Тогда Варя перешла на английский и в два счета все растолковала. Швед просиял и тоже заговорил по-английски.

— Откуда вы так хорошо знаете язык? — спросил он.

И Варя, теперь уже на его родном языке, пояснила, что заканчивает Институт иностранных языков, что ее далекий предок приехал в Россию из Швеции и что ее девичья фамилия — Паульсен…

Дядя Витя с большим интересом вслушивался в бойкий диалог на заморском языке и удивленно покачивал головой.

Швед был в восторге. Он не думал не гадал встретить в Ялте свою почти соотечественницу. Но отвечать на ее вопросы не собирался. «Каким образом этот таинственный Алекс попал в Советский Союз, да еще вдобавок якобы отдыхает здесь? — думала Варя. — Иностранцы приезжают сюда только группами, делегациями, а вот так, поодиночке… Здесь что-то не так… Непонятно, почему дядя Витя ничего подобного не замечает». Но Варя постаралась тотчас отбросить подозрительные мысли. Ей нравился блондин с ясными глазами, и она решила вместе с ним отправиться осматривать траву вокруг зданий санатория.

Дядя Витя важно шествовал впереди и давал пояснения. Варя бегло переводила. Где не хватало шведского, в ход шли английский и немецкий.

Колея примятой травы всех поразила.

— Это фантастика! — весело повторял швед.

— Да, странно, — бормотала Варя. — Какая-то загадка…

— Варьюша, я думаю, здесь побывали марсиане, — серьезно провозгласил Алекс по-английски. — Но они не успели оставить после себя вежливую надпись, как я читал на крымских горах: «Здесь были марсиане!» Они не знали, что у вас так принято. Но в следующий раз пришельцы обязательно исправят свою ошибку. И даже подбросят в этот сад кусочек от какого-нибудь научного прибора с оттиском «Сделано на Марсе»!

— Ты шутник! — засмеялась Варя и перевела все это дяде Вите.

— Варьюша, — неожиданно очень серьезно ответил Алекс, — жизнь так коротка и сложна, что наилучший способ ее прожить — шутить и смеяться.

— А сколько тебе лет? — спросила Варя, удивившись его зрелой не по возрасту мудрости.

— Двадцать, — отозвался Алекс.

Варя была постарше, но ей не хотелось в этом признаваться.

— И у тебя здесь родственники?

— Очень дальние. Как это по-русски?.. Седьмая вода на киселе… Они живут в Ленинграде.

Его история опять показалась Варе неправдоподобной и неестественной, но больше она выяснять ничего не стала. Почти до утра Варя вместе с Алексом бродила по загадочной, сказочной территории погруженного в крепкий сон санатория, а дядя Витя с умилением наблюдал за ними из окошка своей каморки. Чему он так радовался, осталось невыясненным. Ведь у Вари имелся муж, и кому, как не дяде Вите, знать об этом?..

Прощаясь утром, Алекс внезапно наклонился и поцеловал Варю прямо в губы. Это был поцелуй жадного, голодного человека, который требовал откровенного ответа, прямо-таки настаивал на нем.

Варя растерялась.

— Я замужем… — прошептала она. — И приехала провести здесь с мужем медовый месяц… Хотя свадьба у нас была уже полгода назад. Просто так сложилось…

Выражения «медовый месяц» швед не понял. Варя объяснила.

— А-а, вот оно что! — засмеялся Алекс. — У русских интересные и непонятные представления о жизни. Например, почему он «медовый»? Мне кажется, в самом начале семейной жизни люди только начинают привыкать друг к другу, учатся друг друга понимать и оценивать… И в постели тоже. Это все не так просто. До меда ли тут?..

Алекс был разумен не по годам. Или нарочно уменьшил свой возраст? Выглядел он действительно очень молодо.

— А кто у тебя родители? — попыталась Варя увести разговор в сторону от скользкой темы.

Алекс с досадой махнул рукой:

— Не хитри и не виляй! При чем тут мои родители? Мама — домохозяйка, отец — торговец машинами. У нас очень обеспеченная семья. И я — единственный сын и наследник. Так вот этот ваш медовый месяц… Мне хотелось бы понять его суть… И я надеюсь, ты мне объяснишь все на практике.

Варя смешалась окончательно. Резвый швед явно вынуждал ее к определенным действиям. И немедленным.

— Мы уезжаем через неделю, — как можно суше и холоднее ответила Варя.

— Варьюша… — горестно протянул Алекс. — Но это невозможно… Ты должна задержаться… На этот самый медовый месяц… Который проведешь со мной. И с дядей Витей. Ведь тебе же нравится его научная фантастика?

Похоже, он уже ни в чем не сомневался.

— Как это «проведешь»?! — Варя начала по-настоящему сердиться на бойкого юношу. Не успел встретиться — и сразу в постель! Пожалуйста, медовый месяц… — А муж?! Володя?

— А твой муж Володья уедет в Москву один, без тебя, — моментально сориентировался Алекс. — Вы ведь, ты говорила, живете в Москве? Тебе захочется отдохнуть подольше, остаться здесь еще на три недели… Здесь так хорошо, тепло, море, солнце, фрукты… Варьюша…

Проворный швед скосил на нее хитрые глаза. И Варя вдруг поняла, что не в силах противиться, что ей просто-напросто нечего возразить, нечего противопоставить… Она бессильна и беспомощна перед ним. И снова, и опять пойдет за тем, кто настойчиво позвал за собой…

Алекс об этом тоже догадался. И вновь наклонился к ее губам…

— На нас смотрит дядя Витя… — прошептала Варя, отстраняясь.

— Варьюша, ты врешь! — тихо отозвался швед. — Витья пошел в свой обход. Искать следы своей научной фантастики. Так, значит, ты согласна?

Варя молчала.

— Ты останешься здесь, со мной? — Его голос внезапно прозвучал просительно и жалобно. Алекс почти умолял, выпрашивал ее согласие…

— Да, викинг, — решилась Варя.

— Как ты меня назвала?

— Викинг. Завоеватель и пришелец на землю русскую…

Алекс усмехнулся:

— Мне нравится… Ты хорошо придумала. Вечером, когда мы выспимся, я буду ждать тебя возле ворот санатория. В восемь часов после ужина. Варьюша…

Варя молча кивнула.

7

Катя Полонская всегда выделяла Сашу Гребениченко среди одноклассников. Но тихо, про себя, не показывая виду. Демонстрировать свои чувства Катя никогда никому не собиралась, но ощущала в Александре какую-то силу, большие возможности, которые должны раскрыться позже, потом, но обязательно. Такой мощи не было ни у Сани Наумова, ни у Шуры Умберга, неразлучных друзей Гребениченко, ни у других мальчишек. Да и красив Сашка был потрясающе: статный, с крупными, по-мужски резковатыми чертами, мастерски созданный цветовыми контрастами: светлые волосы — карие глаза. К сожалению, он довольно долго не обращал на Катю внимания. Или искусно притворялся, что она ему глубоко безразлична.

Катя измучилась, буквально вся вывернулась наизнанку, чтобы ему понравиться, но никакого толка. Гребениченко оставался безучастным к ее завлекалкам, как фундаментально и безнадежно женатый мужик. Гиблое дело, в отчаянии думала Катя. Весь девятый класс она изводила родителей, требуя себе то новые брюки, то другой свитер, то еще одну пару туфель. А в десятом окончательно потеряла всякие границы запросов и капризов.

— Ты просто одурела! — наконец вышла из себя мать, главный бухгалтер крупного гастронома. — Мы с отцом для тебя ничего не жалеем, ты знаешь! Но нельзя же садиться нам на шею и заниматься откровенным вымогательством!

Катя неожиданно бурно расплакалась, чем страшно перепугала мать, души не чаявшую в единственной дочке.

— Что ты, Катюша? — залепетала Неля Максимовна. — Успокойся, прошу тебя! Глазки будут красные! Голова разболится! Не плачь! Я все для тебя сделаю! И колечко тебе купим с изумрудом, и сапожки австрийские! Я достану что угодно. Только перестань!

Но Катя продолжала реветь еще громче.

— Да что же такое случилось?! — в ужасе воскликнула мать.

— Он… меня… совсем… не замечает! — прорыдала Катя сквозь всхлипывания.

— Негодяй! Подлец! Скотина! — искренне вознегодовала Неля Максимовна, даже примерно не представляя, о ком речь. — Как он смеет тебя не замечать?! Тебя, мою красу ненаглядную!! Мою красавицу несравненную! Да лучше тебя ему никогда нигде не найти и ни за что не встретить!!

— Я тоже так думаю! — заявила Катя и перестала реветь так же внезапно, как и начала. Она старательно вытерла ладошками мокрые щеки и преданно взглянула на мать. — Мама, а как правильно соблазняют мужчину?

Неля Максимовна растерялась. Она ожидала от дочки чего угодно, но не подобного вопроса. Лучше бы Катюша попросила еще одни серьги с аметистами…

Пока мать обдумывала ответ и собиралась с мыслями, Катя ловко подкинула ей новый вопросик, не менее каверзный:

— А разве тебе никогда не приходилось никого соблазнять? Это странно в твоем возрасте… У кого же мне тогда спрашивать совета и консультироваться? Подружки тоже ничего еще не знают. К кому мне обращаться?! Писать в «Комсомольскую правду»?

Неля Максимовна вновь ужаснулась. Она не собиралась отправлять свое единственное чадо за консультациями к кому попало. Тем более по столь скользкому, деликатному вопросу.

— Доченька, кого же ты собралась соблазнять? — робко спросила несчастная мать.

— Его! — лаконично ответила дочь.

— Это тебе так необходимо? — осторожно справилась Неля Максимовна.

— Это вопрос всей моей жизни и смерти!

— Ну раз все столь серьезно, и дело зашло так далеко…

Она понимала, что, в общем, все еще не добралось до своего логического конца, но чувствовала в нездоровом — или чересчур здоровом? — по ее мнению, стремлении дочери нечто опасное и непредсказуемое. Неля Максимовна запуталась.

— Я должна немного подумать, и потом тебе все объясню.

— Только недолго, — распорядилась Катя. Она часто разговаривала с родителями в приказном порядке. — А то у меня совершенно нет времени на твои размышления.

Куда она так торопилась?

Несколько дней назад Катя, глянув в очередной раз на неприступного и холодного Гребениченко, вдруг поняла, что пора действовать наступила. Теперь — или никогда. Надо поспешить. Но как заставить его повернуться к ней?! Как вынудить увлечься ею, заинтересоваться, остановить на ней свой выбор?!

Катя не знала, как этого добиться. Но мечтала лишь об этом.

Примерно в то же время Александр огорошил родителей неплохим вопросом. Что называется, прямо под дых.

— Вы не собираетесь стать дедом и бабкой? — беззаботно спросил он их за завтраком.

Родители перестали жевать и переглянулись.

— А что? Есть такая возможность? — осторожно поинтересовался Владимир Александрович.

— Возможность, конечно, есть, но не в ней суть, — строго объяснил сын. — Значит, так… Если пока не хотите, вроде вам еще рановато, то тебе, папа, придется купить мне в аптеке пакетики, или резинки, как они там называются… Я стесняюсь спрашивать.

— А ничего другого делать ты не стесняешься?! — не выдержала Варвара Николаевна. — То, для чего эти пакетики предназначены?! Не рановато тебе?!

Сын не удостоил ее взглядом. Муж замахал руками, умоляя замолчать.

— Мне пора, я в школу опаздываю, — безмятежно произнес Сашка, вставая. — Я вас предупредил!

После лекций в институте Владимир Александрович поспешил в аптеку, а вечером вручил сыну то, о чем он просил. Сашка, не глядя, равнодушно сунул покупку в карман и небрежно обронил:

— Спасибо…

Расспрашивать о подробностях его подростковой — и подрастающей как-то странно, по мнению родителей, — жизни Владимир Александрович не решился. Вероятно, напрасно. Только все равно Сашка вряд ли что-нибудь толком расскажет отцу.

Прошлой весной в Сашкину юность смело ворвалась Люся. Первая женщина. В общем-то девчонка. Но очень разбитная и без комплексов. Она работала продавщицей в ближнем от школы гастрономе, куда Сашка зашел однажды купить матери и младшей сестре подарки к Восьмому марта. Эта обязаловка его всегда раздражала, но приходилось подчиняться общепринятым правилам и дурацким нормам.

Люся стояла за кондитерским прилавком и улыбалась всем и никому. Кругленькое милое личико, явно выкрашенные под блонд кудри и смелые развеселые глаза неопределенного цвета. Девушка Сашке понравилась.

— Что будем брать, молодой человек? — залихватски справилась юная продавщица.

— Вас! — не растерялся тоже достаточно находчивый Сашка.

Девица довольно расхохоталась, показав изумительные, крепенькие от природы зубы, еще не ведавшие в те времена никакого «Орбита» и «Блендамеда».

— Ух ты! Лихо! Во покупатель пошел! Ах-ах-ах! Прямо зверь! Тигра полосатая!

В этот момент ее слишком не вовремя отвлекли двое седовласых шамкающих мужчин пенсионного возраста, попросивших каких-нибудь конфеток подешевле.

Кудрявая продавщица повернулась и крикнула напарнице звонко и совершенно серьезно:

— Оля! Тут два молодых человека конфеты спрашивают! Обслужи! А то у меня еще один очень солидный покупатель намечается!

К старичкам тотчас подошла полненькая Оля, напоминающая симпатичный колобок, а круглолицая целиком и полностью сосредоточилась на Александре.

— Так ты, стало быть, желаешь меня? — на всякий случай уточнила девушка. — Ах-ах-ах!

— Да! — смело повторил Сашка.

Кудрявая хитро прищурилась. Лукавые глазки внимательно оценивали Сашку и вычисляли его подлинную стоимость.

— А сколько дашь?

— А сколько попросишь! — с молодецкой щедростью, удалью и безудержностью заявил Сашка.

— Ого! — уважительно и удивленно протянула круглолицая. — Ну ты даешь! Врешь, поди? Воруешь, что ли? Меня зовут Люся.

— Александр, — представился юный ухажер. — Я учусь неподалеку. Живу в центре. А ты?

Продавщица погрустнела. Сообразительная Оля-колобок привычно быстро обслуживала покупателей, ловко перекатываясь за прилавком и давая возможность подруге покадриться. Вдруг это ее шанс?!

— Я почти за городом живу, — призналась Люся. — Ездить далеко. Вот с Олькой здесь снимаем комнату. У одной бабули. Подешевле. А тебе небось подарок нужен? Для любимой или для мамаши?

— Для матери и младшей сестры, — уточнил Саша. — Любимой пока нет. И близко к ней не стоял… Может, попробуешь ею поработать? Я ведь уже предложил.

— Ах-ах-ах! Какой проворный мальчик! — вновь почтительно пропела Люся. — Прямо подметки на ходу рвет!

— А другой бы тебе не подошел! В здешней местности это не актуально! — объявил смышленый Сашка. — Я не прав? Слюнтяи здесь не ходят!

Люська довольно фыркнула:

— Еще как ходят! Так и мелькают целый день! Но не проходят! Ты угадал прямо с ходу! Умный! — В ее взгляде вновь проскользнуло уважение. — А учишься где?

— Заканчиваю. — Сашка не стал вдаваться в подробности своего еще не законченного среднего образования и возраста. Очень хотелось казаться старше.

Он вырвал листок из записной книжки.

— Вот мой телефон. А твой?..

— Я дам бабулин, — неуверенно протянула Люся. — Но лучше не звонить, а просто заходить. С девяти до шести. Обед с часу до двух. А подарки? Забыл?

Саша засмеялся.

— Рядом с тобой забудешь все на свете! — отпустил он первый в своей жизни, а потому на редкость банальный комплимент.

Люся удовлетворенно хохотнула.

— Чего возьмешь? — Она широким жестом обвела свой не больно богатый прилавок, еще не мечтающий и даже не подозревающий о грядущих рыночных временах. — Может, все-таки лучше духи? «Парфюмерия» через дорогу. Но там тоже одно говно…

Сашка усмехнулся:

— Тогда посоветуй! Что там нынче у вас актуально…

Люся заговорщицки наклонилась к нему из-за прилавка:

— Я тебе сейчас из подсобки кое-чего принесу. Завернутое в бумагу, чтобы никто не зырил. Деньги мне отдашь. На обертке будет написано сколько. Лады?

Для начала они традиционно прогулялись в кино на последний сеанс.

— Прости, — повинился Сашка, — на другое просто фантазии не хватило.

Люся великодушно простила, поглядывая хитрыми бойкими глазками.

Потом Саша проводил Люсю до вокзала и задумчиво посмотрел ей вслед. Он совершенно не представлял, что делать дальше. Зато это очень хорошо представляла себе Люся.

— У тебя дома кто? — спросила она еще перед началом сеанса.

— Родители и младшая сестра, — грустно признался Сашка, покупая Люсе в буфете бутерброд и пирожное. — Полным-полна коробочка… И практически никогда никуда не уходят. Разве что к тете Жене… Это тетка отца. Но очень редко.

— Да, полный затык, — протянула Люся. — А говорил — «беру»! Куда меня брать-то собирался? Разве что в жены… Ах-ах-ах!

Она испытующе взглянула на кавалера. Ну да, конечно, какие там жены… Дожидайся… Она так и думала. Эта мечта навсегда останется с Людочкой… Да и не нужна такая супруга этому юному фраеру! Наверняка он из обеспеченной и интеллигентной семьи. Там выбирают совсем других жен, вовсе не из-за прилавков магазинов…

Сашка виновато вздохнул. Чего по молодости и по дурости не брякнешь! Тем более с влюбленных глаз!

— Ладно, что-нибудь придумаем, не кисни! — бодро утешила Люська, отправляя в рот сразу полпирожного. — Вкусно!.. У нас в магазине хуже. У тебя вообще-то девушки уже были?

— Нет, — нехотя признался Сашка. — И близко не стоял…

— Ага! — Люська с удовольствием доела пирожное и принялась за бутерброд. — А сам почему не ешь? Экономишь? Понятно, родители жидятся, выдают скупо, на кино да на мороженое… От денег на обеды приберегаешь… Да ты не тушуйся! Так все делают! Ничего, вот на ноги встанешь, заработаешь сколько нужно! Только профессию подбери подходящую. Шофер, например, или зубной техник. У этих всегда денег навалом. Еще, говорят, юристы много зарабатывают. Но на них небось долго учиться надо. И трудно. А вообще ты умный парень, башковитый, справишься.

Тогда окончательно оформилась у Александра давно блуждающая смутная мысль о том, что родители мало получают и бедно живут. Что ему действительно необходимо жить совсем иначе, по другим законам и правилам, с другими деньгами. Именно тогда Сашка начал жестко предъявлять отцу свои новые требования, заводить выматывающие родителям души дискуссии об их прожиточном минимуме, который минимальнее любого допустимого… В то время Владимир Александрович совершенно неожиданно сломался. Жена от него ждала совсем другого, в частности сурового отпора сыну. Но старший Гребениченко пошел на поводу у младшего и начал подрабатывать чужими диссертациями, забросив свою докторскую.

Как ни странно, заказов оказалось хоть отбавляй.

Сначала Владимир Александрович робко, смущаясь и краснея, обратился за советом и помощью к своему бывшему аспиранту, ушлому тридцатилетнему Илье, жуткому пройдохе. Гребениченко его не любил, но жизнь заставила забыть о своих антипатиях.

— Правильно надумали! — весело одобрил идею наставника никогда не унывающий Илья. — А желающих я вам найду сколько угодно! Успевайте только темы выдумывать да писать! Да, еще… Смотрите не продешевите! — Он строго погрозил пальцем. — Я вас хорошо знаю, деликатны да скромны чересчур. А в этом деле тактичность ни к чему. Сильно мешает.

— А сколько это может сейчас стоить? — стыдливо поинтересовался Владимир Александрович.

Илья наклонился к самому уху бывшего научного руководителя и прошептал цену.

— Да ты что?! — в ужасе от внушительной суммы замахал руками Владимир Александрович.

— Ну, я так и знал! — заголосил Илья. — А за меньшие деньги и браться нечего! Чего зря за гроши морочить себе голову и тратить драгоценное время?! Нет, или вы берете нормально, прилично, как другие, или отказываетесь и говорите себе, что этот заработок вам не подходит!

Владимир Александрович скрепя сердце согласился. И посыпались телефонные звонки от каких-то подозрительных приятелей и темных знакомых Ильи. Владимир Александрович им не слишком доверял, брезговал, после их посещений ему упорно хотелось вымыть руки. Но деньги эти потенциальные «научные кадры» платили исправно и без всяких возражений, хотя начинающий разработчик диссертаций с огромным трудом и в непосильных муках сконфуженно выговаривал требуемую сумму, смущенно поправляя на большом носу сползающие очки.

Зато жить сразу стало полегче. Точнее, стало проще удовлетворять запросы сына. Надя не предъявляла родителям, во всяком случае пока, никаких требований по части одежды, еды и увеселений, никогда не стыдилась родительских квартиры, дачи и машины и, в отличие от брата, ничего запредельного не хотела. Что есть — то и хорошо.

Варвара Николаевна стала непедагогично и сурово приводить ее Сашке в пример.

— Посмотри на сестру! — однажды строго заявила она. — Девочка, не намного тебя моложе, а не просит ни модных тряпок, ни дорогих украшений! Хотя ей ли не наряжаться?! А ты, молодой мужик, просто помешался на деньгах! Стыдно! Настоящий позор семьи!

Саша скорчил пренебрежительную гримасу:

— Позор… Позор жить так, как живете вы! Мне девушку не на что сводить в приличный ресторан!

— А почему твоя девушка не в состоянии обойтись без ресторанов? Отчего ей такнеобходимо ужинать именно там?

— Да это не ей необходимо, а мне! — заорал Сашка. — Как вы не понимаете?! Это нужно мне!! Сила вещей!

— Мы понимаем, — грустно и холодно отозвалась мать. — Вот только, по-моему, ты все еще не разберешься, что имеет действительную ценность в жизни.

— Это лишь по-твоему, — подвел сын итог беседе. — Я давно во всем разобрался. И у меня совершенно противоположные взгляды. Другие, ясно?!

Люська нашла прекрасный, как она считала, вариант — подсобку в магазине. Сашка взглянул и брезгливо поморщился.

— А что тебе не нравится? — искренне удивилась Люся. — Не бойся, сюда просто так никто не войдет. Вечерами в магазине вообще остается один сторож Макарыч. Который напьется и спит. Да и ключ имеется. Здесь тепло, чисто…

Саша еще раз осмотрелся с тяжким вздохом. В этой теплой и чистой подсобке кто только не перебывал… И сама Люська наверняка не один раз с самыми разными ухажерами. Да, совсем не таким он планировал себе и представлял свой первый роман… Все радужные планы полетели в тартарары.

Люська проворно закрыла дверь на ключ и начала целоваться. А делала она это восхитительно умело, затягивала за собой в неизведанные еще, до сих пор не решенные уравнения с несколькими неизвестными, в задачки, настаивающие на немедленных ответах, и в пока не открытые или непознанные законы… И Сашка радостно и охотно подчинился.

Первый опыт, очевидно весьма удачный — Люська осталась довольной, это было сразу заметно! — поднял Сашку на недосягаемую высоту. Он так начал гордиться собой, что его задранный нос сразу обратил на себя внимание родителей и друзей. Всю весну приятели подозрительно присматривались к Гребениченко, а осенью десятого класса не вытерпели и прицепились с вопросами.

Двум верным неразлучным друзьям еще с восьмого класса — Сане Наумову и Шуре Умбергу — хотелось выведать причину столь резкого изменения Сашки.

— Выиграл в лотерею? — спросил Саня.

— Решил теорему Ферма? — поинтересовался Шура.

— Фигня все это — и лотереи, и теоремы! — снисходительно и нарочито равнодушно махнул рукой Саша. — Не актуально нынче…

— А что не фигня и актуально? — не отставал Шура.

— Шерше ля фам, — важно произнес Сашка. — Усекли?

Приятели дружно кивнули, но Шура больше вопросов не задавал, а Саня, наоборот, прилип к Гребениченко намертво.

— Ты мне должен рассказать, — заявил он, — как все происходит… И что ты чувствуешь… Прямо сейчас. И со всеми подробностями.

Сашка заломался как красна девица на выданье. Ему страшно льстило, что он опытнее друзей и может поделиться знаниями, которых у них пока нет.

— Ну, это как-то неудобно… — начал он. — Даже не знаю, с чего начать… Вот пристал!.. Ну ладно, слушай сюда!

И краем глаза подметил, что Шура не ушел, а стоит поодаль, напряженно и усиленно навострив любопытные, горящие от внимания уши.

— Шурка, иди к нам! — позвал его Саня. — Тебе ведь тоже интересно, я знаю! А как ее зовут? И где ты, мужчина Саша, с ней познакомился? И вообще, как правильно надо с девушками знакомиться? Я не умею…

Шура пробормотал:

— Не учи дедушку кашлять! — но нехотя приблизился.

И тогда ликующий, переполненный собственной значимостью Сашка начал рассказ:

— Значит, так… Знакомиться, парни, надо нахрапом и предельно смело. Просто нагло. Словно ты ни одной минуты не сомневаешься в ее согласии.

Шура недоверчиво хмыкнул.

— Да-да! — воодушевленно продолжал Саша. Это единственно верный и безошибочный путь! Уж я-то знаю!

Он, конечно, не собирался рассказывать о том, что оказался даже не в состоянии найти места для встреч. Эти нюансы и детали не для ушей его приятелей-несмышленышей.

— Очень хорошо сразу ее обнять, ну, или там погладить по щеке, по ладони, по плечу… В общем, действовать надо исключительно по прямой и по касательной. — Сашка хохотнул. — Девицам это всегда нравится. Вообще они поощряют и приветствуют любые к ним прикосновения, всегда относятся к этому положительно и одобрительно. Это для них всегда актуально. Хотя иногда могут и губки надуть. Дескать, чего лезешь? Но только для вида. Если сахар не размешать, он останется на дне чашки… Ну, поухаживаешь за ней там неделю-другую — затягивать это дело не стоит, я не советую! — и спрашивай в открытую, когда, мол, и где?

Скептик Шура снова недоверчиво хмыкнул.

— А ты не завираешь? — с сомнением уставился на него Саня. — Далеко не всякая сразу согласится. И потом… — Он чуточку помялся и смутился. — А если она девушка?..

Шура тоже с интересом уставился на Сашку. Что он теперь соврет? Как станет выкручиваться и что сочинять?

— Да, тут есть некоторая небольшая проблема, — глубокомысленно изрек Сашка. — Надо учиться с ходу отличать девушку от женщины. Еще до всего остального…

— Ну, Гребенкин, ты даешь! — изумленно ахнул простоватый и наивный Саня. — И как же это сделать, мужчина Саша? В смысле, заранее?

— А так! Слушай сюда! И внимательно! — рванулся вперед без всяких тормозов Сашка. Его явно заносило в заоблачные дали и поднимало на опасные высоты, куда забираться ему пока не следовало. — Девушки — они всегда застенчивые, робкие… У них еще нос не дорос. А женщины все разбитные и твою руку с плеча никогда не сбросят. Даже очень ей обрадуются.

— Хочешь сказать, все без исключения женщины в любой момент готовы лечь в постель с кем угодно, например с тобой? — без обиняков уточнил Шура.

Сашка почувствовал, что зашел в тупик и несет ахинею. Но сдаваться не собирался.

— Примерно так! — заключил он.

— Бред! — отверг Шура. — Полная ерунда! Так не бывает и не может быть! Потому что еще есть взаимное влечение, симпатия и любовь, в конце концов! А ты толкаешь нам голую физиологию и пытаешься ее выдать за эталон! Ну и логика! Да в отношениях двоих людей вообще нет и не может быть стандартных образцов, кроме чувств! Понимаешь, да? И законы там чаще всего свои собственные.

Шура казался по-своему абсолютно правым.

— Ты ни в чем пока не разбираешься! — нагло заявил Сашка. — Вот найдешь себе девицу и тогда все уразумеешь! Жизнь заставит и научит!

— Ну ладно, не ругайтесь! Чего спорить по пустякам? — остановил приятелей Саня. — Ты давай, мужчина Саша, расскажи, как правильно целоваться. Можешь даже показать.

— На ком это? — растерялся Гребениченко.

— А на мне! — с ходу сориентировался Саня.

Сашка помялся:

— Ну, ты придумал… Как это?.. Мы с тобой ни с того ни сего начнем сейчас целоваться? А вдруг кто-нибудь увидит?..

— Да кто? — Саня повел рукой вокруг. — Никого нет! Все давно разошлись по домам!

Приятели стояли на заднем дворе школы.

— И ты не рассказал ничего о постели. Как ты чувствуешь, что уже можно и ты готов? — продолжал настойчиво допрашивать Саня.

Ну и дотошный…

Шура молчал, глядел насмешливо, но, видимо, тоже был не прочь услышать продолжение урока.

— А это тоже тебе показывать? — совсем перепугался Сашка. — Ты чего, Наумов, совсем сдурел?! Свою готовность ты вообще сам прекрасно почувствуешь… Вот тут… — он показал на себе рукой, — у тебя станет все твердое, как деревянное…

— Ну да? — не слишком поверил Саня. — Еще никогда у меня ничего не застывало… Надо попробовать потренироваться на какой-нибудь девахе постарше… Ты мне выбери, чтобы точно была женщина!.. Без ошибки! А теперь целуй…

— Ты опять, наверное, накурился? — брезгливо спросил Сашка.

Саня Наумов начал курить раньше всех в классе.

— А разве не бывает курящих женщин? — разумно спросил Саня. — Ты, Гребенкин, если взялся за гуж, так давай учи!

— Моя не курит! — пробурчал Сашка.

И нехотя подчинился. В общем-то ему нравилась роль опытного наставника, но его знания и умения не стоило преувеличивать, завышать и возводить в беспредельно высокую степень. Все-таки Саня мог бы ограничиться и остановиться на теоретическом материале. Более чем достаточно на первый раз. Однако друга усиленно потянуло к практике…

Пока Сашка передавал свой поцелуйный, не слишком пока богатый опыт Сане, Шура внимательно наблюдал за ними и тоже старался кое-что усвоить и запомнить, извлечь для себя некоторые детали.

Только трое друзей не подозревали, что из окна школы за ними в ужасе наблюдала одна из учительниц…

Назавтра Владимира Александровича срочно вызвали в школу.

— Ты что там натворил? — удивился он.

Саша учился хорошо и хулиганством никогда не отличался.

Сын недоуменно пожал плечами:

— Сам не пойму… Как-то очень странно…

Хотя один грешок за ним водился… На переменах младшеклассники часто играли в орлянку, иначе — в трясучку. И ловкий Гребениченко, пользуясь своей силой, увидев игру, тотчас отбирал у них деньги и каждый раз при этом заявлял:

— В фонд мира! Будьте сознательными!

Но кажется, пока никто из ограбленных учителям не жаловался…

Завуч показалась старшему Гребениченко не похожей на себя. Непривычно нервничала и мялась.

— Владимир Александрович, — с трудом подбирая слова, заговорила женщина, — мы вас знаем не первый год… И всю вашу семью… Мы вас уважаем… У вас хороший мальчик… Саша всегда отлично учился и не беспокоил учителей своим поведением… Он идет на медаль…

Гребениченко слушал внимательно, все больше и больше настораживаясь. Не к добру такое длинное и пространное вступление… Что же случилось в школе?!

— Очевидно, сейчас он что-то натворил? — пришел на выручку завучу Владимир Александрович. — Иначе вы бы меня не вызвали. Да еще так срочно…

Завуч обреченно кивнула и прикусила губу.

— Ваш Саша привязан к Наумову… и Умбергу…

— Да, они дружат не первый год. Бывают у нас дома. Хорошие мальчики. — Владимир Александрович по-прежнему ничего не понимал. — Называют себя тремя мушкетерами. Атос, Портос и Арамис. Очевидно, ждут своего д'Артаньяна. — Гребениченко усмехнулся. — Это как-то связано с ними троими?

Завуч судорожно стиснула руки.

— Видите ли… Даже не знаю, как выговорить… У нас в школе еще никогда не было ничего подобного… Они любят друг друга…

Последняя фраза далась ей нелегко.

Владимир Александрович стал раздражаться:

— Да, мне это известно, я давно в курсе их привязанности. Это ни для кого не секрет. В чем все-таки дело? Что стряслось? Я не могу до конца уяснить.

Завуч сделалась белая, как школьный мел. Казалось, она вот-вот грохнется в обморок.

«Вот незадача, — с досадой подумал Гребениченко. — Что же такое приключилось с Сашкой? И так неожиданно… Неужели все-таки его пассия ждет ребенка?.. Вот негодяй! Убью! Зря я, что ли, старался и носился с вытаращенными глазами по аптекам? Небось фармацевты посмеивались над дедом, который боится за свою юную подружку…»

— Я же объясняю вам, — пролепетала умирающим голосом завуч. — Он влюблен в Саню… Как в девушку… Они любят друг друга… Целуются в губы… Взасос… Это гомосексуализм… Извращение…

Еле прошептав последнее слово, завуч искривилась, как лекало, и торопливо полезла в сумку, вытащила панель валидола и, быстро надорвав ее, нервно сунула одну таблетку под язык.

Наступила зловещая тишина. Владимир Александрович хотел попросить таблетку и для себя, но передумал.

— Вы соображаете, что говорите? Отдаете себе отчет? — резковато начал он. — Это слишком серьезное и ни на чем не основанное обвинение! Мальчики просто дружат!

— Не просто… — жалобно простонала завуч. На нее было больно смотреть, но Гребениченко не замечал этого. — И обвинение как раз очень даже основанное… Наша преподавательница математики видела их из окна школы… Как они целовались во дворе… Ей не могло померещиться… Если хотите, я приглашу ее сюда, и она вам все сама расскажет…

— Не хочу! — угрожающе произнес Владимир Александрович и резко встал. С него достаточно и одной угасающей на глазах дамы. — Я выясню все сам! Разберусь с сыном! А вас попрошу до поры до времени ничего не предпринимать и, главное, по возможности сохранить произошедшее в тайне.

Он слабо верил, что об этом уже не знает вся школа вплоть до гардеробщицы, но все-таки…

Завуч снова жалко кивнула и вскинула на Гребениченко страдальческие глаза.

Дома Владимир Александрович рассказал все жене сразу. Сашки дома не было. Вечно где-то шляется! Как только успевает отлично учиться?! Способный, поросенок, весь в деда…

Из большой комнаты доносились вальсы Шопена. Надюша, как всегда, сидела за роялем.

Выслушав мужа, Варвара Николаевна помрачнела.

— Это ты во всем виноват! — тотчас заявила она, даже слегка обрадовавшись. — Вот до чего доводит твое сентиментальное воспитание, твои вечные телячьи нежности! Без конца — Сашенька да Сашенька! Сплошные сю-сю да облизывания! А теперь, конечно, он уже целуется с парнями! Стыд и позор для мужика!

— При чем тут я?! — не выдержал и сорвался на крик Гребениченко, что позволял себе крайне редко, особенно в разговорах с женой и детьми. — Варя, думай, что говоришь!! Я что, учил его порокам?! По-твоему выходит именно так!

— Как бы у меня ни выходило, у него все уже прекрасно получилось! — философски заметила жена. — Не представляю, что мы теперь будем с ним делать…

Этого не представлял и Владимир Александрович. Он тяжко задумался, пока жена накрывала на стол. К ужину пришла и Наденька. Чуткая девочка, она сразу заметила необычно мрачное настроение родителей, но спрашивать ни о чем не осмелилась.

— У нас в музыкалке в субботу концерт, — доложила она. — Вы придете?

— Обязательно, — кивнул отец. — Когда начинается?

— Как всегда, в пять.

— Надюша, — внезапно решился Владимир Александрович, — ты ведь видишь Сашу в школе каждый день… С кем он там дружит?

Дочка взглянула на отца удивленно:

— Ты же знаешь… С Шурой и Саней. Они прямо неразлейки.

— А с девочками?

— С девочками? — недоуменно повторила дочь. — У Сашки другие девочки… — И засмеялась.

Родители обреченно сжались.

«Я так и знала! — хотела крикнуть Варвара Николаевна. — И главный преступник — это ты!!»

Она смотрела на мужа слишком выразительно и гневно. Нет, ну почему ее Володя такая шляпа? Шляпа круглый год, зимой и летом…

— А что за девочек ты имеешь в виду? — осторожно спросил Владимир Александрович.

Лучше услышать настоящую правду из уст дочери и ни в чем больше не сомневаться…

Надя засмеялась еще веселее, словно на что-то намекая. Понятно на что… Об этом уже знает вся школа. До родителей всегда все доходит в последнюю очередь.

— Саша на меня обозлится, если я вам все расскажу.

— Я тебя очень прошу, — подключилась к разговору Варвара Николаевна, у которой давно сложились близкие и доверительные отношения с дочерью. — Нам с папой необходимо узнать всю правду о Саше. Это действительно очень серьезно и важно. И для него самого в первую очередь. От этого зависит вся его дальнейшая судьба.

Надя заколебалась. Ей не улыбалось выдавать брата, тайну которого она узнала совершенно случайно, и не хотелось огорчать отказом родителей, явно обеспокоенных и чем-то взволнованных. Очевидно, из-за Саши.

— Ну хорошо… — неуверенно вздохнула Надя. — Только вы не говорите, что узнали все от меня. Он тогда меня съест! У него есть любовь — продавщица Люся из гастронома возле школы, на углу. Такая круглолицая и вся завитая. Я их однажды встретила вечером. Часов в девять. Они выходили из магазина. А я возвращалась от подружки по музыкалке. Они обнимались и прижимались друг к другу, как взрослые… Так показывают в кино… — Надя покраснела. — Сашка тут же взял с меня страшную клятву, что я никому никогда не проболтаюсь. Он велел мне поклясться моей жизнью. Я согласилась… А Люся все время хохотала… Она очень веселая.

Похоже, родителям тоже стало очень весело. Мать усмехнулась. Отец нервно засмеялся и стиснул руками виски.

— Вот как раз продавщицы нам еще и не хватало… Но это сильно меняет дело… Хотя я все равно не понимаю, при чем здесь Саня и Шура…

— А-а, так вы про тот случай возле школы? — безмятежно и невинно спросила Надя. — Спросили бы сразу… Это такая глупость! И ерунда! Санька Наумов уговорил Сашу показать, как надо правильно целоваться. Он не умеет. Вот Сашка и показал. Чего тут скрывать? Не зря его все зовут Арамисом. И все…

Отец уставился на Надю широко открытыми глазами:

— Показал?!

— Ну да! — невозмутимо пожала плечами Надя. — А что тут особенного? Учителям всегда из всего надо сделать событие, раздуть какой-нибудь скандал! Сразу появляется смысл жизни. Иначе им нечего делать и просто очень скучно и неинтересно жить!

— А откуда ты все так подробно знаешь? — подозрительно спросила мать.

Варвара Николаевна прекрасно понимала, что сын не стал бы делиться с сестрой, с которой не дружил, интимными подробностями своей юной биографии.

Надя снова покраснела. Ей тоже не хотелось выкладывать все о себе родителям. Однако пришлось…

— Мне рассказал Саня Наумов… — прошептала она.

Мать переглянулась с отцом.

— Саня? Почему именно тебе? Вы с ним дружите? Еще одна новость… На редкость переполненный информацией день.

Надя опустила голову и втянула ее в плечи.

— Да, мы дружим…

— И давно?

— С прошлого года…

Владимир Александрович отлично знал, что дружбы между девочкой и мальчиком, а тем более между женщиной и мужчиной быть не может. Но не стал разубеждать свою еще маленькую дочку.

Весной прошлого года, когда у Саши начался роман с Люсей, Саня Наумов неожиданно заметил Надю, Сашкину младшую сестренку-Гребенку. Она если и выделялась чем-то среди подруг и окружающих, то исключительно своей незаметностью и тишиной. Абсолютно не похожая на брата, Надя увлеченно целыми днями после уроков в школе играла дома на рояле и, казалось, не обращала внимания ни на кого вокруг. Зачем она поступила в математическую школу, оставалось загадкой. Очевидно, просто потянулась за братом, много и восторженно рассказывающим о семинарах.

Саня начал стал к ней присматриваться. И чем больше на нее смотрел, тем больше она ему нравилась — такая неслышная и бесшумная… Приглушенная и штилевая девочка. Казалось, она звучала, только когда садилась за рояль, целиком уходя в музыку…

Саня начал постоянно забегать к Гребениченко, словно невзначай, постоянно придумывая себе какой-нибудь удобный и важный повод и проявляя при этом изобретательность, доселе невиданную. То он нарочно забывал у друга тетрадь, которую требовалось обязательно забрать, то не мог понять по телефону решение трудной задачи и напрашивался на визит, то разыскивал редкую книгу, которая — вот удивительно! — оказывалась в личной библиотеке Гребениченко-старшего, и выклянчивал ее на три дня.

— Почему это Саня стал так часто у нас бывать? — удивлялась Варвара Николаевна, не догадавшись о лежавшей на поверхности очевидной причине.

— Ты чего вдруг, Портос, превратился в такого безголового и рассеянного маразматика? — злился Сашка. — Прямо одного дня без меня прожить не можешь!

Саня невинно пожимал плечами:

— Сам не понимаю, что со мной случилось! Жил-был себе как человек, а тут вдруг словно подменили!

Он действительно удивлялся своему новому состоянию, непривычным ощущениям и непонятным желаниям. А тут еще Сашка с его любовью Люсей, благоприобретенным опытом и знаниями… Такие невыносимо интересные подробности… Самому тоже хотелось научиться и попробовать… Но с кем?.. О Наде в этом плане Саня даже не помышлял. Кроме того, она еще маленькая. Хотя некоторые девчонки в ее возрасте или чуть постарше уже упражнялись вовсю, на Надю это не распространялось и касаться не могло никак. Она стояла от всех интимностей в стороне. Вообще никакая грязь — а Саня считал эти отношения не больно-то чистыми — Надю не затрагивала.

— И как же вы дружите? — продолжала допрашивать мать.

— Ну как, обыкновенно. — Надя вздохнула. Взрослые часто словно прикидываются, что не понимают самых привычных вещей и, настаивая на своем, обязательно хотят услышать о них от детей. — Гуляем, он меня провожает домой, несет мой портфель… Разговариваем… А вы что, до сих пор не знаете, как люди дружат?..

Родители засмеялись и наконец прекратили расспросы, отстали от дочери и перешли к ужину, что давно пора было сделать.

Заявившийся домой, по обыкновению, поздно вечером Сашка удивился. Все здесь ждали именно его возвращения. Раньше ничего подобного не наблюдалось.

— Это касается тебя и Сани, — незаметно шепнула брату по дороге в ванную преданная Надюша. — Как вы целовались возле школы…

Ах вот оно что!.. Сашка с благодарностью глянул на сестру. Хорошо, что ей удалось его вовремя предупредить. Теперь он в курсе дела. Значит, их кто-то заметил во дворе школы… Ну, это не самое страшное… Главное, родители не знают про Люську.

На лето влюбленным пришлось расстаться. Гребениченко, как всегда, уехали на дачу в Николину Гору. Сашка проклинал все на свете, тосковал, не знал, куда себя деть, и срывал свое раздражение на Наде, привычно, терпеливо и упорно играющей на пианино, купленном специально для дачи.

— Твое бренчание доведет кого угодно до сумасшедшего дома! — однажды сорвался Саша. — Слышно на весь сад! Нужно иметь пятьдесят соток, а не восемь! Тебе не дает спокойно спать слава великого Прокофьева, который жил здесь по соседству?! А ты тщеславна и честолюбива, сестрица! Неужели тебе самой никогда не надоедает долбить по этой бесконечной клавиатуре, выдержанной в строго классических тонах?!

Надя молчала. Брат прекрасно знал ответ.

— Ты собирался с утра на весь день ловить рыбу, — кротко напомнила она. — Почему не пошел?

— Потому что рыба не клюет! Даже она не выносит твоей музыки!

— Перестань! Ей оттуда ничего не слышно! — добродушно и беззлобно засмеялась Надя. — Я знаю, отчего ты так бесишься! Не переживай, никуда твоя королева прилавка не денется! И вообще, зачем она тебе? Ты ведь не собираешься на ней жениться!

— Много ты понимаешь, пигалица! — заорал Сашка. — У нее ухажеров уйма! А жениться здесь ни при чем! Секс и семейная жизнь — вещи совершенно разные, иногда даже просто несовместимые!

— Да? — искренне удивилась Надя и отдернула руки от клавиш, чем несказанно обрадовала брата. — Как же так? Я думала, это почти одно и то же…

— Вот видишь, какая ты еще неграмотная, неопытная, маленькая дура! К сексу даже близко не стояла, — с чувством собственного превосходства констатировал Сашка. — А пробуешь давать советы и вмешиваться в чужую личную интимную жизнь!

— Я не пробую, — печально вздохнула Надя. — Просто пытаюсь тебя понять… Ты мой единственный брат, я тебя люблю, и тебе сейчас плохо… Вот я и хочу как-то помочь.

— Ты очень мне поможешь, если перестанешь бренчать на своей пианинке! — заявил Сашка. — Будет настоящая огромная помощь и просто мое спасение. Постарайся, а?

— Это невозможно, — решительно отрезала Надя. — И ты отлично это знаешь.

— Конечно знаю! Еще как! — пробурчал Сашка, скривившись. — Пора действительно жениться и сваливать отсюда навсегда на все четыре стороны… Здешняя жизнь не по мне.

Надя словно его не услышала и вновь настойчиво принялась за любимые этюды Черни.

Чтобы хоть как-то дожить и дотерпеть до желанного хвоста августа, Сашка уволок в самый дальний конец сада раскладушку, поставил возле транзистор, врубал на всю мощь музыку, чтобы перекрыть звуки фортепиано, и заваливался на раскладушку с книгой.

Теперь родители каждый день наслаждались и развлекались однообразными концертами — из открытых окон неслись звуки упрямого пианино, а из сада орал не менее упорный приемник.

Старшие Гребениченко предпочли не вмешиваться и так с трудом дотянули до конца лета. Оно оказалось одним из самых нелегких в их общей семейной жизни.

Сашкины летние терзания были крайне противоречивы. С одной стороны, он уже привык к определенным удовольствиям, без которых теперь порой становилось невмоготу. С другой стороны, ему опротивела подсобка с ее сомнительными, явно омерзительными историческими подробностями. Он брезговал, но выдумать ничего другого не умел. Смущала и сама Люська и ее не менее подозрительное, смутно-темное прошлое. Да и говорить с ней было особо не о чем. Так, перекинуться двумя-тремя словами о ее любимых киноартистах, о новых фильмах — вот и вся основная тематика.

Не радовало и чересчур развязное поведение боевой Людочки.

Как-то провожая Сашу и выйдя из подсобки в одном топике, джинсах и кожаной кепке — ее любимый наряд, — Людмилочка наткнулась в дверях на старого охранника магазина Макарыча. Он стоял, загородив проход, и, привычно пьяненький, плоховато слышал и соображал. Хрупая конфеткой, Люська окликнула его:

— Эй, дедунь! Дай пройти!

Он не слышал.

Люся радостно завопила:

— Дедуля! С дороги!!

И ничтоже сумняшеся сильно саданула сторожа коленом под спину, прямо в мягкое место. Макарыч обернулся и молча укоризненно покачал головой. Он тихий был дедок, хотя и запойный и с манерами Людмилы давно и хорошо был знаком.

Сашка хмыкнул:

— А если бы он в ответ на твой призыв обернулся на минуту пораньше?

Люська расхохоталась:

— У-у, тогда бы я вдарила коленом в его самое причинное место!.. Еще бы интересней было! Глядишь, и встало бы у него в последний раз в жизни!

Однако прерывать начавшиеся отношения Сашка пока не собирался и в августе, едва приехав в Москву, тотчас рванул к Людмиле. Она встретила его радостно, ни словом не обмолвилась о летней разлуке, лишь рассказала вскользь, очень коротко, что отпуск провела у бабушки в деревне под Саратовом.

И сегодня Сашка, конечно, задержался у Люси в подсобке. Как обычно.

— Александр, будь добр, когда поешь, зайди ко мне! — попросил отец.

Вполне готовый к разговору, Саша явился тотчас.

— Я не голоден, — объяснил он.

Люська всегда от души щедро и вкусно кормила своего любимого магазинными деликатесами.

Отец внимательно оглядел Сашу. Взрослый, готовый в любую минуту вот-вот оторваться от родителей и отправиться в свободное плавание сын…

— Я знаю, зачем тебя вызывали в школу, — начал разговор первым Саша. — Уже в курсе. Это жуткая глупость! Пришлось поучить кое-чему Саню Наумова… Дурь, я понимаю… Но тем не менее… Так что учителя приняли желаемое за действительное. Им часто мерещатся всякие ужасы и катастрофы. Ошиблись.

— Да, нам обо всем рассказала Надя, — не считая нужным скрывать от сына источник информации, сказал Владимир Александрович. — Это на самом деле глупость. И я надеюсь, она не повторится.

Сын хмыкнул:

— Конечно! Ведь Санька и Шура теперь почти всему от меня научились!

— А почему ты уже столько умеешь? Откуда у тебя такой опыт? — стал заводиться Владимир Александрович.

— Ну-у… — насмешливо протянул Саша. — Тебе стоило поинтересоваться гораздо раньше. Раз уж ты такой моралист и так волнуешься за своего ребенка! Я еще в прошлом году просил тебя купить мне кое-что в аптеке… Тогда ты поделикатничал, а зря. Мама говорит правильно, нужно все всегда выяснять как можно раньше и ставить все четкие и ясные точки над «i». Понятно, что от нечего делать эти штуки в аптеке не покупают. Жениться я не собираюсь, это у меня просто так… Что тебя еще беспокоит?

— Любви просто так не бывает, — заметил Владимир Александрович.

— Да ну, папа! Сразу ты про любовь! Что за мысля! Никакой любви там нет и быть не может! И близко не стояла… Просто славная, милая деваха… Актуальное развлечение. Не всем ведь сразу выпадает на долю такая большая любовь, как у вас с мамой. Вам здорово повезло. А мне рассчитывать на это везение не приходится.

«Да, — подумал Владимир Александрович, — Варя оказалась права, как никогда. Я его избаловал, изнежил, не привил никаких твердых принципов и конкретных правил, вырастил вечно забавляющегося юношу, настроенного лишь на сомнительные удовольствия любого рода. Вот он, результат моего порочного воспитания… Варя права. Но как же нам с ней удалось так ловко обмануть детей и провести всех окружающих?.. Большая любовь у нас с Варей… Неужели действительно все в это верят?.. Какой-то бред…»

— Ты ищешь для себя одних развлечений? — сухо спросил Владимир Александрович.

Ну, сейчас начнется, затосковал Сашка. Еще одна лекция на тему любви и дружбы… И о законах хорошего тона и нормах жизни советского человека.

— И их в том числе! — не стал скрывать правды Саша. — А что в этом дурного? Каждому нужен отдых!

— Отдых от чего? Ты так устал? И потом, женщина — это не только и не просто отдых. Это… вдохновение, воодушевление, огромная радость! И одновременно тяжкий труд и ответственность, потому что ты — мужчина, ты сильнее! И ты будешь и должен быть главой семьи!

На Сашином лице застыло выражение полнейшего равнодушия и безразличия к теме разговора.

— Ну, раз должен, значит, буду! Когда-нибудь… Не понимаю, чего ты от меня сейчас хочешь и добиваешься? Чтобы я жил монахом? И женился девственником? Так это уже невозможно! К счастью… Чтобы я мучился и боролся со своими довольно навязчивыми желаниями?

Владимир Александрович молчал. Нет, сын не загнал его в тупик… Просто они говорили на разных языках и упорно не желали перейти на один общий, доступный каждому.

— Кто она? — спросил Владимир Александрович, не желая выдавать Надю.

— Да какая разница? — махнул рукой сын. — Я все равно с ней скоро расстанусь. Это ненадолго. Так что не волнуйся. У меня все в порядке. А встречи… — Он засмеялся. — Это дегустация. Она всегда актуальна и злободневна. Как в пищевой промышленности. Поиски любви. Большой и настоящей. Как у вас с мамой.

Он снова повторил про их любовь, и Владимир Александрович с горечью вновь подумал, что все без исключения, даже собственные дети, верят в эту несуществующую любовь. Точнее, несуществующую с одной стороны — Вариной. Она его не любит. И никогда не любила. А вот любила ли она кого-нибудь по-настоящему, этого Владимир Александрович не узнает никогда. Хотя порой очень хочется…

Да, может, это и к лучшему… Зачем ему знать то, что способно истерзать и измучить душу в несколько дней?.. Незачем.

И разговор с сыном заглох сам собой…

8

Варя неуверенно подошла к воротам санатория без пяти восемь. Почти все окна здания ярко светились, где-то слышалась музыка… Играли сонату Бетховена. Плохо, все время сбиваясь и без конца начиная с самого начала.

Неожиданно возле ворот буквально вырос, словно взметнулся с земли, высокий человек. Варя узнала Алекса.

— Викинг, ты меня напугал, — как можно холоднее пробормотала Варя. — Ведешь себя как мальчишка! Но прятаться умеешь. Или ты заграничный шпион? Я вспомнила, ты и по саду ходил ночью так бесшумно, что я постоянно вздрагивала от твоих появлений!

Швед улыбнулся. Сверкнули белые, острые, как все у него, зубы.

— Да, уж такая моя особенность — всегда вхожу и двигаюсь незаметно.

— Это плохо. Ты будешь меня все время пугать.

— Зато могу работать в разведке! Ты права, Варьюша. Мне это как-то пока не приходило в голову. Надо обдумать на досуге твое рациональное и весьма дельное предложение. В разведке неплохо платят.

— Обдумай.

Варя сердилась на себя. Зачем пришла сюда? Что она делает?! Не успел муж подняться в горы, как она уже мчится, не чуя под собой ног, забыв обо всем на свете, на свидание к молодому человеку, вдобавок иностранному подданному и с очень подозрительной биографией…

Но Алекс приблизился к ней, и все ее правильные и разумные мысли разлетелись, как пух одуванчика. И муж, и верность супружескому долгу, и долг перед отечеством — все забылось в одно мгновение… Разве она ничего не должна самой себе?..

Его светлые длинные волосы коснулись Вариной щеки.

— Мы пойдем ко мне. — Алекс махнул рукой в сторону санитарного корпуса. — У меня, как это говорят в твоей стране, блат с горничной. — Он произнес это слово по-русски. — Так, да?

И Варя вдруг испугалась по-настоящему. Что же она, безумная, собирается натворить?! Готовится прийти в номер к иностранцу, абсолютно неизвестному?! Ее ведь заарестуют, заберут, сошлют… Правда, времена лагерей в Советском Союзе, кажется, миновали, однако «холодная война» никак теплее не становилась, а международная напряженность по-прежнему напрягалась до предела… Все так же и как всегда.

— Варьюша, ты боишься? — догадался чуткий швед. — Да, у тебя очень оригинальная и сложная родина… Страна, где все постоянно ждут ужасов и несчастий. Я иногда думаю, как можно так жить? И не нахожу для себя ответа. Но ведь мы будем говорить по-английски, по-немецки, по-шведски… И обслуга ни за что не догадается о твоем происхождении. Я просто нечаянно встретил соотечественницу. А что, разве я не мог этого сделать? И спецслужбы вряд ли сами сразу начнут следить за тобой. Им это ни к чему. Только если настучат.

Неплохая мысль насчет языка…

— А это? — Варя выразительно оттянула на себе летнее ситцевое платье. — Викинг, разве такое носит кто-нибудь в Англии или в твоей Швеции? Ты видел? Думаешь, кто-нибудь здесь поверит, что англичанка или шведка ходит в таких тряпках?

— Варьюша, — ласково пропел Алекс, — я очень догадлив и предусмотрителен… Иди сюда…

Он шагнул за ворота и потянул Варю за собой. Странно, но у калитки никого из дежурных не оказалось.

Неподалеку от входа в густых зарослях кустов был ловко Припрятан небольшой баул. И Варя вновь невольно подумала о том, что у ее нового знакомого — все данные агента разведки. Нехорошо…

— Вот! — Алекс с гордостью открыл баул. — Посмотри!

Вспыхнул маленький фонарик. В его резком свете Варя увидела в распахнувшем свой огромный рот бауле несметные для нее сокровища — изумительное шелковое зеленое платье, черные туфельки на маленьком удобном каблуке, длинный легкий шарф в тон платью, соломенную шляпу с полями, бусы, тотчас весело заигравшие оттенками июльской подмосковной травы…

— Это невозможно! Ты сумасшедший! — прошептала Варя и присела на корточки возле баула, в замешательстве и восхищении перебирая тонкую ткань.

— Это тебе! — с удовольствием любуясь ее восторгом, продолжал Алекс. — Размер, наверное, я угадал, все правильно. Я никогда еще не ошибался в размерах.

Варя подняла на него подозрительный взгляд:

— Ты многим дарил такие наряды?

Швед слегка смешался. Он явно допустил серьезную тактическую ошибку.

— Ты меня не так поняла, — моментально сориентировался он. — В общем, можешь все примерить. Вон там будет твоя примерочная. — И он показал на кусты, темнеющие чуть поодаль.

Варя поднялась.

— Я не могу принять от тебя такой подарок.

— Почему? — искренне удивился Алекс. — Мне это ничего не стоит. Я ведь тебе говорил — у меня очень богатая семья, обеспеченные родители. Они никогда ни в чем мне не отказывают. Тем более в такой мелочи, как несколько лишних сотен крон… А мне очень хотелось доставить тебе приятное. Ты так хорошо радуешься! У тебя меняется лицо… А глаза… — Алекс на секунду замолчал. — Они становятся у тебя детские, большие, просто огромные, и в них может поместиться все небо… Варьюша…

Варя молчала. Она не знала, что ей делать, как себя вести, как поступать… Запуталась вконец.

— Знаешь, Варьюша, — снова медленно заговорил Алекс, — мой отец однажды сказал мне так… Он очень любит мою маму. Они вообще удивительные люди. Когда-нибудь ты увидишь их и познакомишься с ними — я надеюсь на это — и сама все поймешь. Так вот отец сказал мне: «Алекс, если тебе в жизни выпадет счастье встретить женщину, которую ты полюбишь, но за эту одну встречу тебе придется отдать слишком много — конечно, не в смысле денег! — может быть, даже свою жизнь, — плати не раздумывая! Один день настоящей любви стоит всей оставшейся жизни. Даже один час — и тот равен целой жизни! Запомни это, сынок!» Я запомнил. Мне было тогда пятнадцать лет. Но я до вчерашнего дня не встречал свою любовь…

Швед замолчал. Фонарик в его руке грустно уткнулся в землю, а потом и вовсе потух. И как-то так получилось… Варя почти машинально шагнула к Алексу, прижалась к нему, уткнулась носом в его грудь…

— Варьюша… — прошептал он. — В жизни нет других ценностей, кроме любви… В жизни есть только она одна… Все остальное — суета и тлен. Чепуха… Так учил меня мой папа. А он знал, что говорил…

Над их головами зашуршала, зашевелилась листва, словно повторяя и пытаясь запомнить слова далекого и мудрого стокгольмского папы, желающего своему единственному сыну лишь добра и удачи…

Они с Алексом встречались каждый день до приезда Володи. Дядя Витя, очевидно, обо всем догадался, но разумно делал вид, что ведать ничего не ведает и вообще его дело сторона. Пусть голубки разбираются сами.

Когда перед Варей предстал спустившийся с горных вершин довольный, черно-загорелый, грязный, зато с блестящими глазами Володя, она искренне удивилась. Кто это и зачем? За одну неделю Варя умудрилась совершенно забыть о своем законном муже. Она тупо рассматривала этого, кажется, даже близкого ей веселого человека и молчала. Варя словно напрочь отрешилась от мысли о его существовании и теперь растерялась, столкнувшись со своей настоящей жизнью. И вновь не знала, что делать и как себя вести. О том, чтобы открыть мужу правду, речи не было. Варя даже думать об этом боялась. И потом… Что же потом?.. Володя, конечно, узнав обо всем, тотчас подаст на развод. И правильно сделает. Она, Варя, поступила бы точно так же, услышав о его измене. Значит, Варя останется одна… Потому что ни о какой женитьбе Алекс не помышляет. И рассказав вначале о своих родителях, больше о них не заикается. А Варя мечтает уехать в Швецию… Тем более теперь, с появлением Алекса. Но что толку мечтать о несбыточном…

— Ну, как ты тут без меня? Скучала? — радостно спросил Володя и поцеловал жену в щеку.

Кажется, он ничего не заметил и не заподозрил. Варвара — она вообще всегда очень странная…

— Меня развлекал дядя Витя, — отозвалась Варя.

Володя засмеялся:

— Понятно! И конечно, пока я бродил по горам, в саду санатория побывали целых три внеплановые экскурсии с Марса и две запланированные с Луны. А потом пришло загадочное послание с Венеры. И дядя Витя его сейчас расшифровывает в поте лица. Я угадал?

— Почти, — пробормотала Варя.

— А почему ты такая скучная? Не заболела? — встревожился Володя, приглядевшись, наконец, к молодой жене.

— Видишь ли… — неуверенно начала Варя. Ей еще никогда в жизни не приходилось обманывать мужа. Но они не так давно поженились. Так что у нее все впереди. И надо же когда-нибудь начинать… — Я хотела попросить тебя об одном одолжении… Мне очень здесь нравится… Уезжай в понедельник один! А я приеду через три недели. Или чуть раньше. Как достану билет. Только вот как у нас с деньгами…

— Ерунда! — бодро отозвался Володя. — Я пошлю отцу телеграмму, и он переведет сотню телеграфом. Я рад, что тебе здесь нравится. И ты, в общем, права. Твоим легким полезно подышать этим воздухом подольше. Тетя Женя вполне одобрит. А дядя Витя за тобой тут без меня присмотрит!

И Володя заразительно засмеялся.

Варя подавила тяжелый вздох. Да, конечно, дядя Витя за ней присмотрит, а тетя Женя все одобрит… Но уехать сейчас у Вари нет сил. Она уедет отсюда вместе с Алексом. Варя — в Москву, он — неизвестно куда…

Однако выяснилось, что Алекс тоже едет в Москву. И возьмет им билеты на один и тот же поезд в одно купе.

Проводив в понедельник Володю и вяло помахав ладошкой вслед такси, умчавшемуся в Симферополь, подавленная Варя поплелась к санаторию.

— Варьюша!.. — удивленно воскликнул Алекс, увидев ее. — Какая ты печальная!.. Разве ты любишь своего мужа? Ты мне говорила, что нет… Что это — случайность, или нет, не так, это благодарность… Любовь как признательность… Вроде платы за добрые дела. Хотя, по-моему, они не нуждаются в оплате, и мы не должны ничего требовать взамен. Я никогда не слышал о такой любви. Отец мне о ней ничего не рассказывал.

— Он вообще тебе мало что рассказывал, — недобро пробурчала Варя. — Все гораздо сложнее твоих представлений о действительности, викинг.

— Варьюша, ты сердишься… — протянул Алекс. — Я первый раз вижу тебя такой… У тебя злые глаза и деревянные губы. В чем я виноват? В том, что еще плохо знаю жизнь? Я готов просить у тебя за это прощение!

— Не за что! — буркнула Варя. — Я одна во всем виновата!

— Ты? В том, что полюбила другого?! Ну знаешь… Это глупость, прости! Любовь — не вина, а большое счастье! Единственное на земле!

— И это тебе тоже рассказал твой папа, — пробормотала Варя. — Конечно, кто же еще… У тебя не папа, а прямо ходячая энциклопедия.

На пляже звенели оживленные голоса отдыхающих. Кто-то смеялся, кто-то визжал, гомонили дети. Все вокруг радовались и наслаждались. В общем, Крым — как раз такой уникальный, особый уголок для развлечений и удовольствий. И не случайно созданный природой в виде несколько размытого треугольника.

— Когда ты увидишь моего папу, — не унимался Алекс, — сразу поймешь, какой это необыкновенный, прекрасный и умный человек.

— А когда я его увижу? — вдруг неожиданно для самой себя выпалила Варя.

Алекс задумался.

— Варьюша, прямо сейчас, с ходу, мне трудно ответить на твой вопрос. Я знаю, ты мечтаешь уехать в Швецию навсегда… Надеюсь, со мной?.. — Он хитро взглянул на Варю. — И это обязательно произойдет. Только немного позже…

Варя вздохнула. Позже… Хорошо, она постарается набраться терпения и будет ждать столько, сколько потребуется. Она уже снова и думать забыла о Володе, спокойно покачивающемся сейчас в поезде Симферополь — Москва. Просто-напросто выкинула его из головы, отрешилась от его существования…

И помчались еще три недели ее счастливой жизни в Крыму. Рядом с Алексом, светловолосым загадочным остроносым молодым человеком, таинственным, как все окружающее дядю Витю и все с ним связанное. Они загорали, уплывали далеко в море, целовались… И часто ночевали в домике дяди Вити, где им никто не мешал и словно никто их не замечал, как мебель и половички.

Их медовый месяц быстро примчался к своему завершению…

— Варьюша, я купил билеты. — Алекс положил на стол ненавистные ей легкие бумажные прямоугольники. Проездные документы, будь они неладны. — Мы уезжаем завтра.

— А куда ты поедешь из Москвы? — спросила Варя. — Сразу полетишь в Стокгольм?

— Не сразу. Мне нужно еще съездить в Ленинград, навестить родственников… Ненадолго. Я буду тебе писать. На Главпочтамт, до востребования. А ты не забывай приходить почаще за моими письмами.

Дядя Витя, в тот день не дежуривший, отправился провожать отдыхающих до стоянки такси. Он сам нашел машину, посадил молодых и сказал на прощание:

— Жду вас обоих на следующее лето! Ты, Варвара, напиши мне, когда приедете. Чтобы знать заранее.Поселитесь прямо у нас. Зачем тебе, Алекс, голубчик, этот санаторий? Зряшная трата денег! Варюша, Володе привет передавай. Он хоть и не верил моим рассказам, а все равно парень неплохой. Счастливого пути!

Такси рвануло с места, а Варя, которой вновь неудачно напомнили о крепко-накрепко забытом муже, опять погрустнела.

— Варьюша, — взяв ее ладонь в свою руку, сказал Алекс, — все не так плохо. Просто свои ошибки приходится время от времени исправлять. А переделывать свою жизнь всегда очень сложно. Это болезненная операция. Но после нее человек выздоравливает… Все наладится. Пожалуйста, верь мне и наберись терпения.

Варя грустно улыбнулась:

— Уже поверила и набралась под завязку.

— Вот и отлично! — Алекс поцеловал ее пальцы. — Надо верить всегда только в хорошее и искать его вокруг себя. И отыскивать…

— Что же это за хорошее, если его надо искать и отыскивать? — логично заметила Варя. — Хорошее должно быть на виду и сразу бросаться в глаза.

Алекс засмеялся:

— Вот пусть тебе оно всегда и бросается в глаза!

Таксист внимательно рассматривал в зеркало своих лопочущих по-иностранному пассажиров. А прощался с ними мужик по-русски… Интересно… Видно, девка советская… Да и одета по-простому.

Варя предусмотрительно отправила в Москву все подарки Алекса бандеролью до востребования на свое имя. Дальше она что-нибудь придумает. Например, попросит Лиду — та ее не продаст! — подержать вещи и украшения у себя.

Варя недоверчиво покосилась на любопытного шофера. Сейчас начнет выспрашивать… Заподозрит что-нибудь… Потом пойдет по известному адресу, где трудятся настоящие патриоты, всерьез озабоченные безопасностью родной страны…

Но у водителя хватило ума молчать до самого Симферополя.

В купе они оказались вдвоем. Алекс, конечно, взял билеты в международный вагон. И они прилипли друг к другу еще почти на сутки…

— Мы решиль с жена пробыть медовый месяц СССР, — объяснил Алекс, тотчас начавший изъясняться по-русски с большим трудом, пытливой, вездесущей проводнице. — Тут очень мног научной фантастик! — И он хитро покосился на Варю.

— Это здорово! Вы молодцы! — горячо одобрила выбор иностранцев безошибочно настроенная девушка, мудро взращенная пионерией и комсомолом. — Конечно, у нас в Крыму куда лучше, чем в этих ваших италиях!

— Я надеюсь, тебя не придет встречать твой верный муж?.. — пробормотал Алекс, когда за окнами замелькали подмосковные поселки.

— Ты правильно надеешься, викинг. Не придет… — отозвалась Варя. — Я не сообщила ему дату приезда. Доберусь до дому сама.

На вокзале они попрощались. Алекс посадил Варю в такси и махал рукой, пока машина не скрылась из вида.

Вновь договорились переписываться через Главпочтамт. Как обычно — до востребования… Пока они еще оставались очень востребованными друг другом…

9

Катя Полонская мучилась и выбивалась из последних сил, чтобы привлечь к себе драгоценное внимание Саши Гребениченко. Но пока у нее получалось плохо. Да и как выделиться среди одинаковых, безликих, как шахматные пешки, совершенно однотипных одноклассниц в коричневых форменных платьицах и черных фартуках?

Унылая школьная форма убивала Катю, тяготила, как хроническая, никак не поддающаяся лечению болезнь. Катя старалась искупить обезличку яркими чулками и модной обувью, компенсировать красивыми шарфиками, курточками и пальто, броскими перчатками, дорогими сумками и украшениями… Конечно, в школе все это не приветствовали, не поощряли и смотрели на Катины дополнения косо. Там с трудом мирились даже с Катиным маникюром, но ведь никто не может запретить модную шубку, которую купила мама! Это уж, хочешь не хочешь, учителям перенести придется. Не идти же Кате домой в январе в одном коричневом платьишке с фартучком!

В общем, плутоватая Катя быстро и легко нашла выход из положения. Она надевала кольца и серьги только на улице, там же набрасывала на себя кашне и надевала шляпки… Даже подкрашивала губы. Модернизировалась и приобретала совсем иной облик, чем в школе. И тогда особенно энергично старалась попасться Саше на глаза.

— «Выходила на берег Катюша…» — комментировал эти заходы грубый Санька Наумов.

— Зря пыжишься, деловая! — сказал он ей на днях. Ему не нравилась эта юная чванная самовлюбленная особа, усиленно старающаяся охмурить его приятеля. — У Сашки уже есть кудрявая любовь! Зовут Люськой.

Катя встретила оглушительное известие со стоическим мужеством умудренной жизнью дамы и тотчас состроила глазки Наумову, которого на дух не выносила.

— Ну и что? — сказала она с видом опытной, прожженной кокетки. — Отобью запросто! А кто она?

Саня фыркнул. Он с удовольствием и злобной радостью представил, как могут сцепиться в смертельной схватке эти две довольно бойкие, разбитные и цепкие мамзельки.

— Кто бы ни была, тебе, фика-фека, ее не одолеть и не победить! — с наслаждением причиняя Кате боль, категорично заявил Саня. — Поскольку ты, наряжалка, ничего не соображаешь и не понимаешь главного. Суть не в ней, а в Сашке. Он влюблен в Людмилу до потери пульса. Усекла?

И подумал: «Съела, кукла?! Отбить она собралась, боевая! На-кась, выкуси!»

Но гордая Катя держала фасон до последнего и все равно осталась невозмутимой и словно непробиваемой, хотя удар оказался слишком тяжелым.

— Все проходит! — философски заметила она. — И большая любовь тоже! Кроме того, по-моему, ты врешь! Выдаешь желаемое за действительное. Не так уж он влюблен, как ты стараешься мне тут разрисовать!

Катя одарила Саню ненавидящим взглядом и важно удалилась.

Дома вечером она разразилась новой истерикой. Заслышав, что мать открыла дверь в квартиру, Катя приняла готовность номер один и тотчас бурно заревела, едва Неля Максимовна разделась и заглянула в комнату дочки.

— Он влюблен в другую!! — прорыдала Катя, не дожидаясь вопросов ужаснувшейся матери. — Ты мне обещала все объяснить! Но ничего до сих пор не сделала! Тебе на меня просто-напросто наплевать!

— Доченька! — в полном отчаянии пролепетала Неля Максимовна. — Ты требуешь невозможного… Неужели ты собираешься с ним спать?! Ведь ты ведешь речь именно об этом… И я должна тебя этому обучать?! Ужас какой-то… До чего я дожила…

Катя взглянула на мать опухшими от слез злыми глазами и кое-как вытерла обреванное, хорошенькое даже сейчас личико.

— Но ведь кто-то должен детей обучать! Сами-то они ничего не знают! И кто справится с этим лучше, чем родная мама? А если для того, чтобы его заполучить, есть лишь один способ… — Катя призадумалась. — С ним нужно обязательно спать… Как та девка… Тогда я согласна. Но мне нужно во что бы то ни стало добиться своего и выйти за него замуж! За него одного — и ни за кого больше!

Мать растерянно уставилась в пол. Еще недавно она смутно надеялась, что такой уж серьезной проблемы нет, у Кати просто первая влюбленность. И не надо паниковать, отчаиваться и принимать всерьез ее просьбы и желания соблазнить какого-то незнакомого старшим Полонским юношу. Но теперь поняла, что сильно ошиблась. Все значительно серьезнее, чем она себе представляла.

— Я и наряжаюсь, и крашусь, и кокетничаю… — продолжала Катя. — Чего я только не делаю… А он все равно ноль внимания! Ему хоть бы хны! Значит, у меня остается один-единственный выход…

В ее голосе прозвучало настоящее страдание. В этот миг ей действительно казалось, что, если она не получит своего, жить станет незачем.

— Раз ты не можешь или не хочешь мне ничем помочь и ничего объяснить, я буду действовать самостоятельно! Но только потом не предъявляй мне претензий и не обвиняй свою дочь ни в чем! Ты сама отказалась от меня!

Катя не могла дольше мучиться и пережевывать свои обиды и свою отверженность. Ей требовалось срочно, как можно скорее — иначе слишком невыносимо — все изменить, разорвать, сломать гнетущее состояние из-за паршивого Сашки Гребениченко. Жить так дальше Кате казалось не под силу. Мать, очевидно, этого не понимала или не желала понять. И Катя помрачнела и замкнулась. Никакой радости тряпки сами по себе ей не приносили. Они были необходимы постольку-поскольку, тоже неразрывно связаны с Сашей. Все эти выкрутасы с одежкой и краской — ради него одного. И потерпеть полное поражение?! Такого Кате не вынести, с этим она не в состоянии примириться!

Вечером мать решила посоветоваться с мужем. Он, директор крупного универмага, всегда возвращался домой очень поздно, усталый, и жена до поры до времени проблемами дочери его не тревожила, думая, что справится своими силами. Но в одиночку у нее ничего не получалось, и пришла пора посвятить Полонского в семейные тайны.

— Митя, — неуверенно приступила к неприятному разговору Неля Максимовна, — Катя влюбилась… В какого-то одноклассника. И очень серьезно.

— А почему у тебя такой унылый вид? Словно произошло несчастье, — заметил глава семьи, не отрываясь от ужина. — До сих пор я полагал, что влюбленность — не самое печальное чувство и далеко не самое горестное состояние на свете. Однако по выражению твоего лица этого не скажешь.

— Но у Кати неразделенное чувство, — пробормотала Неля Максимовна. — В этом вся трагедия…

— Опять же никакой трагедии пока не вижу. — Полонский оставался спокойным, как большинство отцов в подобной ситуации.

Кроме того, ему казалось немного смешным и странным, что Катя, еще совсем маленькая в его представлении девочка, ребенок, малышка, постоянно выклянчивающая сладости, вдруг может вот так, в одночасье, взять да и влюбиться! Плюс какая-то там неразделенная любовь… Чепуха! Хотя жена явно полагала иначе.

— Ну, сегодня не разделил, завтра разделит, — оптимистично и довольно легкомысленно заявил Дмитрий Семенович. — Или разделит другой. Неля, неужели ты всерьез думаешь, что это ее первое чувство станет последним? Это что, любовь на всю жизнь? Извини, но так не бывает! Тем более в ее возрасте! Симпатии и сердечные привязанности у них меняются быстрее, чем времена года! Вспомни себя в шестнадцать лет!

— Митя, воспоминания сейчас ни при чем! У каждого человека своя собственная история любви! И примеры из чужой жизни и практики никому и ничем не помогут. А Катя меня прямо поразила… Я испугалась… Она будто погрузилась в новое для нее чувство… Похоже, это никакая не игра, не простое увлечение на месяц, а действительно дело серьезное… Катя стала часто плакать… Она переживает, даже страдает… Мне тяжело все это видеть каждый день.

Но Полонский упорно сопротивлялся этой мысли, не желал ее принимать за аксиому и реальность.

— Куда она там у тебя погрузилась? — иронически хмыкнул он. — Знаешь, Неля, зависть — нехорошее, низкое чувство, но я иногда жутко завидую грузчикам и рабочим в нашем магазине. Нет у них пресловутой надуманной рефлексии, не мучаются они ею, ни в чем почти не сомневаются. Поработали — выпили, выпили — поработали… Нагрубил кто — ну и сам дурак! Посмотрели телик, не понравилось — ну и хрен с ним, выключили и забыли. Завтра они еще поработают, еще выпьют, еще телик посмотрят, — и снова им все будет по фигу. На душе хорошо и спокойно, полное затишье — нет долгого пережевывания событий, нет страданий. А мы, якобы интеллигенты, не можем так! Нам обязательно надо корежиться в муках, бесконечно обсасывать любые события! У нас в душе — след и от того, и от другого, и от третьего… Вот зачем ты сейчас зацикливаешься на Катькиных проблемах? Что ты выдумываешь? Ты ведь рисуешь их себе куда серьезнее и страшнее, чем они есть на самом деле. Да и есть ли они вообще? А вдруг легкий шарик для пинг-понга? Перебросил партнеру и забыл?

Не встретив понимания, Неля Максимовна начала раздражаться:

— Глупо сравнивать каких-то грузчиков в твоем магазине с единственной дочерью! Мне бы их заботы! Выпить да закусить! Ничего себе, милые жизненные идеалы! Что с тобой, Митя? Я тебя не узнаю. Пытаешься уйти от разговора. Девочке нужно помочь, подсказать, научить ее… Я сама, одна, не справляюсь…

Дмитрий Семенович пожал плечами и отодвинул пустую тарелку:

— Спасибо, все было очень вкусно… Ты прекрасно готовишь! Если бы Катерина удалась в этом плане в тебя и научилась бы так же варить суп и жарить котлеты, я был бы счастлив и абсолютно спокоен за ее судьбу! Но она пока что лишь выучилась крутиться перед зеркалом и блестяще овладела умением менять туфли через день. И потом, я так до конца и не понял, чем же ей надо помочь и чему научить в данном конкретном случае. Как влюбить в себя этого парня, что ли?

Неля Максимовна побледнела и растерялась.

— Ну да… — еле слышно выговорила она. — Катя именно об этом меня и просила… Ты угадал… Но как я могу ее учить?.. Она даже заявила, что я должна ее научить соблазнять…

Полонский хмыкнул:

— Смело… Вообще, Неля, я крайне редко бываю дома, вижу Катю мельком, но замечаю, что от нее за километр несет духами, а мои глаза болят от мерзкого блеска ее дорогостоящих побрякушек. Я не против, ты знаешь. Я только за. Пусть девочка, пока молодая, одевается и развлекается в свое удовольствие. Но всему есть предел. А она, похоже, никаких запретов и ограничений не знает. И ты, по-моему, это поощряешь.

Жена смутилась. Глава семьи был абсолютно прав. Но Неля Максимовна не могла сопротивляться ни одной просьбе Катюши, ненаглядной любимой дочки. Тем более теперь, когда дело зашло так далеко, когда Катя влюблена и непрерывно плачет и тоскует…

— А что сейчас? — продолжал Дмитрий Семенович. — Ты собираешься учить ее ублажать мужчину? Или мечтаешь, чтобы это сделал я?! Ты уж не доходи до абсурда, Неля! Я понимаю, что определенные знания в этом вопросе необходимы каждому ребенку, но опять же есть моральные границы… И потом, я не понимаю, почему нужно сразу, едва влюбившись, с размаха бросаться к нему в постель? Что за непонятная спешка? Ей всего-навсего шестнадцать лет! Не старая дева! Может и подождать! Еще успеет насытить свое сексуальное любопытство! Будет время!

— Я ей примерно так все и объяснила, — потерянно вздохнула Неля Максимовна. — Но толку не добилась… Дело в том, что у ее избранника есть какая-то девушка… С которой он, очевидно, спит… И Катя не в силах с этим смириться…

— И мечтает занять почетное второе место в его донжуанском списке? Желание похвальное! Но не факт, что она сумеет перебить чары первой! Первая женщина — часто довольно серьезный момент в биографии каждого…

Полонский замолчал. Он вспомнил юную Тасю, ставшую в его жизни первой… Ее теплые нежные ладошки, длинную трогательно худую шейку, две большие родинки, на редкость симметрично устроившиеся чуть пониже коленок…

Жена задумчиво смотрела на него. Она была уверена, что он пытается решить проблему единственной дочери.

— Может, пригласить его к нам?.. — робко выдвинула творческое, довольно рациональное предложение Неля Максимовна.

— Кого?

Муж успел за несколько минут забыть о животрепещущей теме разговора, полностью отключиться и уйти в свои незабвенные, не тронутые годами и не потускневшие от времени воспоминания.

— Ну как кого? Этого ее мальчика… Кажется, его зовут Саша…

— Так вот, ты для начала выясни все его точные анкетные данные, а уж потом приглашай, — подвел итог утомившей его беседы Дмитрий Семенович. — Извини, Неля, я очень устал. Столько сегодня было дел… Просто голова кругом… Пойду помокну под душем и лягу…

И он вышел из кухни. Жена хотела сказать ему вслед, что нет дела важнее дочери, а голова должна идти кругом только от нее, но передумала. Неля Максимовна осталась грустно сидеть за столом возле неубранной грязной посуды, в ужасе догадываясь, что, видимо, ей все-таки придется учить Катю соблазнять мужчин… Но как она будет это делать, сообразить Неля Максимовна не могла, как ни старалась…

Но Катя сама спасла ее от этого ужасного мероприятия, плюнув на материнскую помощь. Разочаровавшись в родителях и окончательно на них озлобившись, Катя решила, что отныне ей предстоит помогать себе самой и рассчитывать исключительно на свои слабые силы. И придумывать себе планы на жизнь, и осуществлять их теперь придется ей одной. Каким сочинишь свое будущее — таким оно и будет. Родители сделали свое дело — родили и выкормили ее, и родители могут уйти. Более того — они уже давно мечтают об этом. Удалиться в тихую заводь своей квартиры, где им никто никогда не будет мешать. Даже единственная и вроде бы любимая дочь, но обремененная трудностями и досаждающая им своими сложными проблемами и неразрешимыми вопросами. Больше Катя приставать к ним не станет.

Когда-то в детстве Катя безгранично верила в неисчерпаемые силы и возможности родителей. Ей казалось, что они могут и знают все. Они всесильны, могущественны и защитят от любой беды. Выяснилось, что это далеко не так. Детская вера быстро развеялась и испарилась, как вода под жарким солнцем. Родители, столь могучие и всесильные, превратились в обыкновенных, заурядных, слабых человечков, не умеющих помочь и облегчить боль первого страдания, не способных научить и передать свой опыт… Да знают ли они что-нибудь вообще?! А может, так и прожили почти всю жизнь на ощупь, наудачу, на авось, с трудом ориентируясь и методом научного тыка выбирая себе путь?.. Очень похоже на то…

Катю такой метод не устраивал. Она должна и будет жить совершенно иначе. По-своему. И только для себя. А иначе жить вообще не стоит.

И на следующий день Катя смело подошла к Саше на перемене. Возле него, конечно, толклись неразлучные друзья Саня и Шура, но Катю теперь ничего не смущало и не могло остановить.

— Мне нужно с тобой поговорить! — решительно заявила она. — У меня к тебе большая просьба. — И Катя выразительно посмотрела на верных приятелей, подчеркивая строгую конфиденциальность беседы.

Они переглянулись, понимающе нехорошо ухмыльнулись и отошли в сторону.

— «Выходила на берег Катюша»! — фыркнул Саня и доверительно сообщил Шуре: — Катерина собирается просить Сашку о любви! Наша фика-фека истомилась от девственности! Вот увидишь! «А любовь Катюша сбережет»! Немного попозже…

— Да будет тебе! — отмахнулся Шура. — Кто это говорит о любви прямо вот так, с ходу, в коридоре? Хотя ты уже, помнится, не так давно просил Гребенкина кое о чем… Что потом было!.. А смачно вы тогда целовались… Прямо завидки брали.

Саня показал другу кулак. Вспоминать о том происшествии и едва не разразившемся позже скандале не хотелось. Хорошо, что старший Гребениченко сумел толково и разумно все объяснить в школе и погасить начинающее разгораться пламя… Даже до родителей Сани не дошло. Иначе ему несдобровать…

А Надя, оказавшаяся в курсе дела, разумеется, болтать не стала.

— Вот посмотришь, я прав! — упрямо заявил Саня. — Они договорятся о встрече! Именно в коридоре… Но встречаться, конечно, будут не здесь…

— А где? У Люськи в подсобке? — продолжал насмешничать Шура. — Или у Полонских дома? Пока мама с папой трудятся в своих министерствах или управлениях?

Приятели не знали, кем работают родители Полонской.

— Вот посмотришь! — не унимался Саня. — Давай на спор! Проиграешь — решишь за меня три задания по математике!

Он схватил резво пробегающего мимо младшеклассника и попросил разбить плотно сцепленные ладони.

— На что спорите? — солидно поинтересовался мальчишка. — На бутылку водки?

— Ты погляди, какое бойкое поколение растет! — восхитился Саня и щелкнул парнишку по затылку. — Тебе, пацан, еще рано даже слова такие знать, не то что думать об этом!

— Почему рано? Это знание жизни. Реализм называется. Не слыхали? Мы вчера изображали на уроке рисования природу. По заданию Евгеши. Нашей училки. Мой сосед Петька намалевал кусты сирени на фоне синего неба. А я — трех мужиков на фоне пивного ларька! Евгеша глянула и говорит: «А ты, Жуков, у нас, оказывается, реалист! Прямо натуральная школа!»

Шура и Саня расхохотались.

— Ну ладно, натуралист-реалист Жуков, шагай к себе! Тебя не Ванькой, случайно, кличут? — подтолкнул мальчика Саня. — Тебе дали поручение просто разбить руки, а не философствовать. Больно умный вырастешь!

— Да уж умнее вас! — крикнул Жуков и умчался прочь, имени своего не раскрыв и справедливо опасаясь сильно схлопотать по уху за критику снизу.

Катя в это время вела напряженный диалог с Сашей.

— Мне нужна твоя помощь, — повторила Катя. Она полночи выдумывала серьезный повод для разговора и способ встречаться с Сашей. — У меня очень плохо с математикой… Сам понимаешь, программа у нас тяжелая, чересчур сложная, не для женского ума…

— Это верно, женский ум и математика не слишком совместимы. Сила вещей! — охотно согласился Саша, хотя не мог припомнить, когда это у Кати вдруг появились проблемы с учебой. Полонская училась без блеска, не выделяясь, но всегда довольно ровно, без головокружительных взлетов и резких падений. — А зачем ты вообще в такую школу подалась? Училась бы себе в обычной… Ни забот, ни тревог…

— В обычной ученики слишком обычные, — объяснила Катя. — А я люблю выдающихся мальчиков. С другими скучно. Но мы отвлеклись… Десятый класс, выпускные, институт, а я еле плаваю. Ничего не соображаю, материал трудный, задачи решать почти не могу… Саша! — Катя молитвенно прижала идеально наманикюренные пальчики к груди. О коричневое платьице тревожно и бешено, все убыстряя свой бег, колотило перепуганное сердце. — Помоги мне! Подтяни хотя бы чуть-чуть по математике! Ведь ты же у нас лучший ученик! Идешь на медаль! Я понимаю, тебе некогда, время очень дорого, но мне совсем немного, пять-шесть занятий… Я дальше сама разберусь… Меня лишь подтолкнуть и объяснить самое сложное…

Катины большие глаза готовы были пролиться слезами. Милое личико исказилось такой неподдельной мукой и отчаянием, что Саша тотчас проникся ее терзаниями и болью.

— Ладно, подтолкну, только не реви, страдалица! Еще этого недоставало!.. И когда ты успела так плотно завязнуть в материале? Я не заметил…

— Это потому, — тихо объяснила Катя, — что ты вообще меня не замечаешь… Ни при каких обстоятельствах.

— Да? — удивился Саша. — Ну да, в общем, это тоже верно… — Он чуточку смутился. — Извини… Как-то недоглядел… Просто очень некогда…

— Некогда на меня взглянуть? — со слабым упреком спросила Катя и, боясь переиграть и испортить дело с первого раза, быстро сменила тему. — А где мы будем заниматься? Можно у меня… Родители всегда допоздна торчат на работе…

— Ладно, будем посмотреть, но первый раз придешь ко мне, — согласился Саша. — Я подберу нужные нам книги. А потом договоримся. А ты где живешь?

— Близко от школы, — зазвенела ликующая Катя. — Тут совсем рядом… Когда мне лучше к тебе прийти?.. Ты дай свой адрес…

Катин первый визит и потряс Варвару Николаевну. Хорошо, что в дальнейшем выпускники решили перенести свои занятия математикой домой к Кате.

10

— Варька! — обрадовался Володя, увидев жену. — Здорово, что ты приехала! Я уже начал скучать. А почему не сообщила о приезде? Дала бы телеграмму, я бы встретил. Выглядишь отменно! Значит, отдохнула замечательно.

Варя кивнула и прошла в комнату. Да, отдых действительно прошел лучше некуда… Размытый крымский треугольник… Только чем все теперь кончится?..

— Хотела сделать тебе сюрприз, — банально и рассеянно отозвалась Варя.

Ничего другого, более путного и оригинального, она придумать не сумела. Да и зачем ломать голову над ненужными, пустыми объяснениями? Какая разница, что сказать и как разжевать мужу свое молчание и свой неожиданный приезд? Буркнуть что-нибудь наспех, кое-как, и ладно… Обойдется… Варя не слишком стремилась что-либо объяснять. Ей стало безразлично. Настоящее и будущее ее теперь не слишком заботило. Правда, оно и раньше ее не сильно волновало.

Варя села за стол и задумчиво осмотрелась. Довольно мерзкая комната… И она здесь жила?! С этим мужчиной?! Странно… За время ее отсутствия абсолютно ничего не изменилось. Но все казалось другим. Словно чужим. И ко всему надо было привыкать заново. А это значительно сложнее. Да и не хотела Варя больше к этому привыкать.

Володя радостно суетился, накрывал на стол, что-то говорил, о чем-то спрашивал… Варя почти не слышала и не слушала мужа. И не тревожилась о том, что он может заметить какие-то новости и заподозрить жену. Но он, кажется, ничего не разглядел. Был по-прежнему наивен и доверчив. И сбросил все на счет Вариной усталости с дороги.

— А как ты достала билет на поезд? С ними ведь непросто. Неужели стояла в очереди? — спросил Володя, усаживаясь рядом и обнимая ее.

— Дядя Витя помог, — солгала Варя и напряглась. Отныне ей придется много врать, и к обману тоже надо привыкнуть и смириться. Если получится… А вдруг нет?! — Наш астроном зовет нас на следующее лето. Будет ждать. Надо написать ему заранее.

— Напишем! — весело отозвался Володя. — Обязательно. Раз тебе там понравилось и пошло на пользу! Тетя Женя и на этот раз оказалась права. Она отличный врач. Ты выглядишь просто необыкновенно!

Варя четко ощутила его желание. Он готов был забыть обо всем и утащить Варю в их комнату. И сдерживал себя лишь потому, что ждал прихода отца и тети Нюры. Неудобно… Подумают, ночи дождаться не сумел… Хотя что тут особенного? Так оно и должно быть. Любящий муж соскучился по своей молодой жене. И к тому же верный… Варя вдруг панически испугалась. Почему она ни о чем не подумала раньше, в Крыму?! Проклятый размытый треугольник… Идиотка, дура!!

Оказывается, она даже не представляла, не сознавала до конца своего двойственного, похоже, страшного и не такого уж простенького положения. Не задумывалась о той ситуации, в какую влипла по своей вине. Или любви… Что в данном случае почти одно и то же… И отныне ей предстоит спать с двумя мужчинами — с мужем, которого не любила и не любит, и с Алексом, которого…

Дальше Варя решила не продолжать. На сегодня достаточно. Но как она сумеет справиться с собой, со своим новым состоянием и обстоятельствами? Как найдет выход? Варя не знала… Почему раньше не задумывалась об этом?.. О чем вообще думала?.. Кажется, ни о чем… Но нельзя же быть до такой степени легкомысленной… Разве она такая?.. А какая она вообще?..

Володя придвинулся к ней.

— Варька… — пробормотал он. — Ты вернулась…

Он ошибался. Возвращаться она не собиралась. Гребениченко смотрел на мир близорукими глазами, а это опасно, порой даже гибельно.

И очки, и добрые, выпуклые, влюбленные в нее и верящие ей глаза, и большой нос — все оказалось чересчур рядом… Все те знакомые черты, о которых Варя уже благополучно успела забыть, вычеркнуть из памяти…

Он дотронулся до ее щек, потянул жену на себя… И Варя вновь ужаснулась… Нет, она теперь ни за что не сможет быть с ним, тем более спать… Это невозможно. Почему, ну почему не подумала об этом раньше, не сумела предугадать, вычислить?! Да и что уж такого запредельно сложного тут вычислять и предугадывать?! Полный примитив… И почему она рассчитывала, была почти уверена в том, что запросто, играючи справится с собственной ложью, лицемерием, подлостью?.. Это, как выяснилось, совсем нелегко. Хотя, наверное, для кого как. Кому-то фальшь не стоит усилий. Но не ей, не Варе. И подумать об этом стоило значительно раньше, когда все игры едва начинались.

Вероятно, Володю насторожил страх в Вариных глазах. Во всяком случае, он удивился, не поверил себе и недоуменно поправил очки.

Варю спасла вернувшаяся из магазина тетя Нюра. Она очень обрадовалась приезду молодой Вовкиной жены и даже, расчувствовавшись, расцеловала.

— Как ты похорошела, Варюша! — радостно пропела тетя Нюра. — Поправилась, прямо расцвела! Видно, на пользу тебе пошел отдых! Стало быть, вам надо только в Крым и ездить.

— Я то же самое говорю! — откликнулся Володя.

«Конечно, в Крым, куда же еще, — печально подумала Варя. — Почему я такая глупая, лживая, несмышленая?.. Почему я вообще — такая?.. А какой бы я хотела быть?.. А какой должна?..»

И Варя вновь тяжко задумалась. И опять не слышала разговоров Володи и тети Нюры, не реагировала ни на что…

— Устала, Варюша? — наклонившись к ней, заботливо и настороженно спросил муж.

Она услышала лишь свое имя… И едва сдержалась, чтобы не закричать, резко, грубо, запретить ему отныне и навеки так ее называть, именно так к ней обращаться… На это имеет право один-единственный человек. Отныне и навеки…

Почему она такая?.. Но какой она должна быть? И какой хочет?..

— Нет, ничего, это просто… — с трудом ответила Варя, — акклиматизация…

Они обедали, смеялись, разговаривали… Позже пришел Володин отец. Все было отлично, на редкость замечательно. Но Варя по-прежнему слышала и слушала вполуха. Ее страшила грядущая ночь. Она обязательно наступит, и что делать, Варя не знала. Ведь не может она теперь постоянно отказывать мужу… Если даже на сегодня придумать какой-нибудь предлог… Обычный, тоже не больно оригинальный и своеобразием не отличающийся… Головная боль всегда наготове… Или месячные вне расписания… В запасе — дорожная усталость… Хорошо, это сегодня. А завтра? Послезавтра?! А потом?! Позже?! Что, у нее теперь всегда, начиная с этого вечера, будет неизменно болеть голова?! Тогда ей нужно ложиться в больницу и серьезно лечиться… Да и кто поверит, глядя на нее сейчас, что у нее может что-нибудь болеть?.. Варя выглядит ослепительно, словно месяц без Володи в Крыму сделал ее другой, превратил в совершенно иного человека… Так оно и случилось в действительности…

Выдумать ничего она не могла и от этого сжалась еще сильнее, нервно сжимая и разжимая пальцы.

Володя поглядывал на нее все внимательней и пристальней. Тетя Нюра, кажется, ничего не замечала или делала вид. Старший Гребениченко тоже. Но ведь именно тогда, в тот памятный всем вечер возвращения Вари из Крыма, все всё поняли, обо всем догадались и безмолвно условились ни о чем не расспрашивать, в подробности не вникать и вообще сохранять невозмутимость и спокойствие. Притворяться, будто ничего не произошло, и жить себе дальше по прежней схеме, в прежнем ритме и на тех же условиях.

Они попытались решить проблему так: это неплохой запасной вариант. Постараться забыть о ней, вычеркнуть из своей жизни и памяти.

«Неужели они думают, что это возможно? — думала Варя. — И я сама тоже так думаю… Это несерьезно… Ничего у нас не получится. Нельзя ничего вычеркнуть и вернуться к прежней размеренной жизни. Это смешно — пробовать и мечтать все упростить… Ничего никогда не упрощается. Пытаться свести опасность к минимуму… Но она ни за что не пожелает исчезнуть и потеряться. Дудки! Стараться выбросить ее за ненадобностью… Но это просто глупость… Жизнь вволю поиздевается над нами и всеми нашими усилиями и потугами… У нас ничего не получится».

Можно упорствовать в своих желаниях и дальше. Да и как иначе? Смириться с ситуацией — значит признать, что у Володи больше нет семьи и вряд ли она вдруг возродится на пепелище…

Люди слишком часто не хотят замечать очевидное, боясь его. Они упорно зажмуриваются и придумывают себе несуществующий мир. Как в детстве… Только если в детстве — это игра богатого свободного, ничем не стесненного, не обремененного воображения, то теперь их держит в своих цепких лапах страх… И они пробуют убежать от него, спрятаться… Ну не сражаться ведь!.. А почему нет?.. Почему предпочтительнее удрать и поискать укрытие, а не пойти ему навстречу?.. Страшно погибнуть в открытом бою?.. Лучше жить, согнувшись, ссутулившись, сжавшись под давящим гнетом ужаса правды и страха открытия… Но истина всегда тяжела и беспредельна. На то она и истина. Значит…

У них ничего никогда не получится. Глупо мечтать об этом.

Но молодая и неопытная жена ошиблась в своих мрачных прогнозах. У них все отлично получилось.

— Варя устала с дороги, — в который раз повторил Володя отцу и тете Нюре.

Они и так уже давным-давно все поняли о ее усталости.

— Юг, — говаривал порой с усмешкой профессор Гном, — слишком теплое и горячее место, где чересчур хорошо и быстро все растет и подрастает: цветы, травы и страсти…

Зачем же он отправил туда молодых? Но ведь вдвоем, на месяц, да и Варя нуждалась в солнце и тепле… Точнее, ее легкие…

Все размышления, тревоги и сомнения промелькнули довольно незаметно, плавно скользнули над столом и пролетели под потолком квартиры Гребениченко на Никольской. И присмирели, утихомирились, укрощенные силой воли, разумом и желаниями людей, здесь живущих…

Ночь приближалась, и Варин страх разрастался. Она словно закаменела, приготовилась к самому ужасному и даже продумывала всерьез вариант полного признания мужу. Только так ли уж нужны ему откровения?..

Варя украдкой взглянула на Володю. Сидит внешне спокойно, что-то читает и, похоже, не проявляет ни малейшего интереса к жене. Старается не проявлять. Каждый погрузился в свои мысли и свои трудности. Еще даже не став действительно единым целым, настоящей семьей — а у них для этого было слишком мало времени! — они уже четко разделились на двоих разных, живущих по-своему и далеко друг от друга людей.

Володя прекрасно знал, что Варя его не любит. А что, разве не так? Знал, и еще как знал!

Варя начала потихоньку раздражаться. Он достаточно безмятежно принял ее жертву и посчитал, что это вполне нормальное явление. Ничего из ряда вон выходящего. Ситуация довольно обычная, и все будет идти так, как должно. Жертвенность — в характере русского человека. Володя отнесся к ее равнодушию идиллически бесстрастно, принял за основу свою собственную любовь, поставил во главу угла свое собственное чувство. Значит… значит, Варя ему ничего не должна и ничем не обязана. И вообще… Если уж она и была ему чем-то когда-то обязана… Нет, Варя не забыла о том, кто ее вылечил. В общем-то спас… Но она отплатила тем, что вышла за него замуж. Отплатила?.. Словно отомстила… Звучало почти одинаково…

Варя окончательно запуталась в себе, в своих отношениях с мужем, со всем окружающим миром и… махнула на все рукой. Пусть живет как хочет — и весь мир, и Володя Гребениченко, Вовочка Расчесочка… А она будет жить сама по себе. Самый оптимальный и единственно правильный вариант в их непростой ситуации. А признаваться, каяться и рвать все сразу… Нет, это тоже неосмотрительно и чересчур поспешно.

У Вари не оказалось подруг, и посоветоваться ей было не с кем. Мать всегда существовала вдали от нее, наособицу. Единственная приятельница Лида, выскочив замуж и став инженером, тоже отстранилась и пропала. Да и вряд ли Варя смогла бы доверить кому-то свои семейные тайны. Правильнее их держать при себе, чтобы не нарваться на предательство, сплетни и грубость.

Пусть все остается по-прежнему. Пока… До поры до времени… Да и деваться Варе некуда. Возвращаться домой не хотелось. Тем более, что все коты и цветочки перекочевали сюда и неплохо прижились на Никольской, ныне именуемой революционной улицей 25 Октября. А Алекс… Еще неизвестно, вернется ли он когда-нибудь… Да и вообще… Он непонятный, смутный, загадочный… Зачем она ему? А он ей?..

Варя встала и поплелась в ванную. Володя пристально посмотрел ей вслед и снова уткнулся в книгу…

Он тоже оказался в странной, неожиданной растерянности.

Володя ничего не понимал… И понимал абсолютно все. Но не хотел понимать. Всеми силами сопротивлялся страшной догадке. И так же спрашивал себя, как Варя, — а почему он вовремя не подумал о том, что произойдет, если жена случайно встретит свою любовь? На свой счет он не обольщался. И его некрасивость тут ни при чем. Просто — нет, и все… И сделать с этим ничего невозможно.

Наступающая на пятки ночь его тоже пугала. Именно она — откровение и прозрачность. Именно она всегда — страх и чистота. Именно она — тоска и счастье. День замазывает, заслоняет, затирает собой, своими делами, суетой, беготней все беды и все радости. Он затушевывает нюансы, подлинное и правдивое. День лжет. Он обманщик по натуре. Ночь честнее, прямее и куда откровеннее. А потому страшнее и счастливее. Нежнее и пристрастнее. Объективнее и жестче. И мягче одновременно.

Володя все это прекрасно понимал. И потому очень боялся густеющих за окном сумерек. Стекла мрачнели, быстро наливаясь чернотой, и Владимир даже глуповато обозлился на время, бегущее вперед с такой не соразмерной с жизнью, никчемушной скоростью. И как ему ни хотелось прижаться к полусонной и впрямь какой-то уставшей, подозрительно вялой Варе, он пересилил себя с великим трудом и мужеством и, пожелав жене спокойной ночи, постарался заснуть.

Володя не мог объяснить себе, как ему это удалось. А Варя тем более. Ужас перед предстоящей ночью был так велик, что ей казалось, будто она даже перестала соображать. И помнить что-либо. Память истерзалась, измучилась, пытаясь совместить несовместимое, и, выбившись из сил, отказалась дальше играть в запутанную сложную игру.

Но когда измаявшаяся, обессилевшая Варя обнаружила внезапно рядом с собой мирно заснувшего, по-детски сопящего мужа, она, к своему изумлению, убедилась, что это еще хуже и страшнее. Потому что абсолютно неясно. Объяснимый ужас пережить куда проще и легче непонятного. И пусть лучше ужасный конец, чем ужас без конца…

Она не спала почти до утра. Только когда окна стали прорисовываться на темных стенах светлыми прямоугольниками, Варя не выдержала дальнейшего напряжения и отключилась в тяжелом полусне. Сознанию тоже страшно надоело без толку страдать.

Следовало пробовать жить дальше. Ничего не нарушая и не изменяя. Сохранив все по-старому и по-прежнему. Да, они все тогда молчаливо согласились с этим, поскольку никто по изменениям не тосковал и никто их не ждал. Да и вообще ломать свою жизнь для многих непросто. Большинство страшится это делать. Риск нового, неизведанного свойствен лишь путешественникам. А первооткрывателем мечтает стать и может быть далеко не каждый. «Зачем, когда все уже каким-то образом, пусть не самым чудесным, но сложилось? Вы разве до сих пор ждете от жизни чудес? — спрашивают друг друга люди. — Перестаньте, успокойтесь, к чему искать несбыточное?..»

Они правы, эти реалисты. Как бы хуже не вышло… Люди боятся рисковать. Но правы ли они?..

Варя в такие философские дебри не удалялась и в подобные мыслительные глубины не забредала. Она предпочла закрыть на многое глаза и существовать дальше. Любовь любовью, а муж по расписанию. Как поезд. Как утренний троллейбус. Как майская гроза. В общем, у нее, у Вари, все хорошо и даже отлично. Главное — поверить в это и убедить себя. Остальное приложится. О том, что ничего к этой, в сущности, неплохой мысли приложиться просто так не может, Варя не задумывалась. Она вообще теперь решила взять себе за правило сильно размышлениями не увлекаться. И если раньше ее довольно легко было повести за собой — она из тех людей, кто всегда свободно, без раздумий, отдает свою руку, — то теперь сделать это и вовсе не составляло труда. Сначала отрапортовать — потом разобраться… Отличный жизненный принцип.

Так прошло несколько месяцев. Варя обнаружила, что беременна, равнодушно, вяло, полуосознанно сообщила об этом мужу и снова погрузилась в чтение книг. Она часто заходила на Главпочтамт в ожидании писем. Женщина в окошечке уже с ходу узнавала ее и неизменно, почти не глядя в Варин паспорт, отрицательно качала головой. Нет, ничего нет, опять ничего… Пишут… Потерпите… Ждите ответа… Как надоело…

Варя привыкла ждать. Привыкла слышать одни и те же омерзительные слова: «Вам ничего нет» — и даже стала подозревать, что Крым, дядя Витя с его рассказами о таинственных следах, остроносый Алекс просто приснились ей, примерещились. Ничего не было и больше никогда не будет… Жаркий мираж возле синего моря, по ошибке называющегося Черным.

Варя в очередной раз обреченно отошла от опостылевшего окошка Главпочтамта. Женщина в окошке явно ненавидела, и довольно давно и обоснованно, Варю с ее дурацкой настырностью и паршивым твердолобием. Варя, очевидно, напоминала почтовой даме медного чурбана, который не в силах осмыслить происходящее. Потому что чурбан.

Она вышла на улицу. Шел мелкий мокрый снег ноября. Напомнивший ей тот мокрый снег, когда она впервые вышла из института вместе с Володей… Точно такой же… Тогда в черных лужах отражались робкие фонари, прохожие злились на грязь, узкую улочку и непрерывный перезвон трамваев. И Володя смотрел на Варю сквозь стекла мгновенно запотевших очков увеличенными линзами глазами… Рассматривал очень внимательно. И присмотрел себе на всю жизнь… Тогда это понятие и слова «на всю жизнь» не казались такими страшными.

Почему Алекс не пишет?.. Забыл ее?.. Очень занят? Уехал в дальние дали? А может быть, умер?..

Эта мысль не испугала и не удивила Варю своей откровенностью и беспощадностью. А что, собственно, в ней слишком жестокого? Это правда, обыкновенная истина. Потому и безжалостная. Люди, все без исключения, приходят на этот свет на короткое время, чтобы уйти навсегда. Без вариантов.

Умер… Варя задумалась. Мимо неслись какие-то люди в черно-серых одеяниях, все как один торопливые, хмурые, зажатые, стиснутые своими заботами и думами…

Почему все так мрачно одеваются, думала Варя. Почему все бродят с такими постными мордами? Да, здесь тяжко и безрадостно жить… Ну и что? Это еще не значит, что нужно смотреть на мир горькими глазами и верить, что ничего нельзя изменить. Неправда. Все еще можно переломать. А даже если и нельзя… Все равно в ее жизни это останется навсегда — море, зеленые яркие заросли возле белого здания санатория, смеющийся Алекс в светлой рубашке… Его бьющиеся на влажном ветру волосы… Его забавный легкий акцент: «Варьюша…»

Ее затошнило. Ребенок капризно и назойливо напомнил о себе. Он хотел жить, властно требовал своей дарованной ему свыше жизни, настойчиво предъявлял на нее права… Ребенок от нелюбимого. Безвозвратное время шагало только вперед и не иначе. А ты пыталась повернуть его вспять?.. Ой, глупая…

Варя вздохнула, переборола тошноту и двинулась к метро, натягивая на руки перчатки. Пальцы почему-то дрожали. Снег шел все сильнее, засыпая осенние тротуары и дорожки…

11

Подсобка в магазине Сашке опротивела, стала попросту омерзительна. Да что он, в конце концов, скотина какая, чтобы трахаться в таких нецивильных условиях?!

И однажды, дойдя до ручки, Сашка так прямо и откровенно заявил Людмиле. Надерзил. Дескать, нора придумать что-нибудь человеческое. Его период дегустации благополучно закончился, и хотелось бы чего-нибудь новенького и свеженького.

Людочка нагло фыркнула:

— Тебе надо — ты и придумывай! Интеллигент! Ах-ах-ах! А мне и здесь хорошо! Я родителями и жизнью не избалованная и ко всему привычная!

— Вот и видно, что ко всему! А привыкать ко всему нельзя!

— Ух, какойумный! — прищурилась нахальная Людмила. — Прямо все знаешь и все понимаешь! Чего-то ты стал редко наведываться, школяр! Поди, в институт готовишься? Некогда?

— Ты угадала, некогда, — пробурчал Сашка. Сила вещей…

Времени на встречи с Люськой действительно оставалось все меньше и меньше. Но главное, конечно, не время. Возможно, Людмила догадывалась кое о чем, просто не захотела ничего выяснять и ставить конкретные точечки сразу над всеми «i». Зачем? Лучше никому от этого не будет, а рвать отношения с Сашей, который ей нравился, она пока не собиралась.

Все первое занятие с Катей в квартире Гребениченко Саша внимательно приглядывался к темноволосой однокласснице. Как это он ее раньше не замечал? Странно… Девица яркая, эффектная, запоминающаяся… Небось давно кружит парням головы.

Почему так вышло, что он даже с друзьями почти не говорил о Катерине? Точнее, говорил, но вскользь, просто так обсуждал какие-то мелочи, детали, подробности… И мельком, иронически посматривал сквозь нее от нечего делать…

Да и понятно почему. Ни Саня, ни Шура Полонскую не жаловали, а Сашка привык во многом руководствоваться их соображениями и мнением. И нередко на них сильно опирался. Шуру, по их мушкетерской классификации — благородного Атоса, он вообще почитал и держал за свой непререкаемый авторитет. Взглядами и суждениями Саньки Наумова Гребениченко дорожил куда меньше и порой относился к ним скептически, только все равно продолжал прислушиваться.

А верные друзья Полонскую не выносили. Просто не переваривали и вовсю гримасничали при одном ее имени, резавшем им слух.

— Ну и вкус! — кривился Шура, завидев Катерину в новом пестром одеянии.

— Вот дура! Настоящая фика-фека! Наряжалка! — хохотал Саня после очередного Катиного ответа на уроке, хотя далеко не всегда ее ответы были настолько откровенно глупы. — Заявилась тут намедни в красной куртке, с зеленым шарфиком и в синих перчатках. Я с самого начала хотел ей предложить что-нибудь с себя снять. Но сдержался — эта дурында вполне могла меня неправильно понять…

Шура усмехался и морщился, поглядывая на пошлые манеры и изломанность Катиных движений. Саня порой очень похоже передразнивал Катину походку и ее жеманность. И все трое заходились в громком неистовом хохоте.

Но Катя об этом не подозревала. Трое юных начинающих джентльменов, несмотря на безграничное к ней презрение, считали недопустимым высмеивать леди в лицо.

Так Саша привык к определенной оценке Полонской и постепенно уверился, что это именно его личная, индивидуальная оценка.

Сейчас, кажется, настала пора пересмотреть свою позицию.

Катя сидела напротив него за столом и от усердия, внимания и напряжения слишком часто моргала. Иногда она мельком взглядывала на Сашу и тотчас опускала ресницы. Конечно, накрашенные. Довольно густо и чересчур очевидно. Но Саше, пожалуй, это даже понравилось.

— Математику запустила? — сурово допрашивал он. — В логарифмах вообще ни бум-бум? А ведь у нас хороший спецкурс…

Катя послушно виновато вновь похлопывала длинными ресницами. Пусть Гребениченко лишний раз на них полюбуется! И кротко кивала. Да, ни бум-бум… Хотя спецкурс действительно хороший… Зато она глупая… И ей без Саши не справиться ни с чем — ни с логарифмами, ни с производными, ни с функциями… Про иррациональные уравнения вообще лучше не заикаться…

Катюша отлично усвоила главное правило женской жизни. Нужно очень хорошо внушить мужчине, просто накрепко, изо всех сил вбить в него, как гвоздь в стену, основную мысль: ты без него — абсолютный нуль, беспомощная, наивная, доверчивая и бестолковая. Разве ты в состоянии заработать, пробиться, проскочить через полосу препятствий?.. А их так много вокруг… Ты без него пропадешь ни за грош, и только он, один-единственный, способен спасти тебя и сделать твое будущее таким, каким ты сама даже не можешь представить. Мужчина должен осознать свою громадную ответственность за судьбу любящей его женщины. Именно с таким постулатом умные леди садятся мужу на шею и сидят там, уютно и мирно, всю жизнь.

Кто и когда внушил Катеньке подобную идею, она не знала. Уж не мама, во всяком случае. Она в паническом ужасе бежит от подобных разговоров. Для чего вообще нужна такая мама?!

Катя постаралась отогнать крамольные мысли и сосредоточиться на Гребениченко. Тот вывалил из шкафа на стол груду книг.

— Это еще моего деда. И отца. У нас в семье все математики, — гордо объяснил он.

— И мама? — спросила Катерина, злорадно припомнив, как изумленно оцепенела Варвара Николаевна, увидев Катю.

Саша махнул рукой:

— Нет, я только о мужской части семьи… Мама переводчик. К математике и близко не стояла… А Надька музыкант. На пианинке бряцает.

Он скривился, вспомнив надоевшие этюды Черни. И это называется музыкой?! От нее можно обезуметь! Но Надежде хоть бы что — бренчит и бренчит целыми днями как заведенная… Помешанная на своем рояле. А мать ее поощряет.

— Мама тоже играла когда-то. А теперь мечтает вырастить из Надьки пианистку с мировым именем. Гастроли там всякие, слава, цветы, аплодисменты… Первые места на международных конкурсах… Надежда на это вполне способна, она надежно упертая.

— Интересно… — прошептала Катя. — У тебя очень интеллигентная семья…

Сашка снова махнул рукой:

— Да ладно! Надоела интеллигентность! Чего бы попроще… Ты давай не отвлекайся! Слушай сюда! Вот эти книги, — он отобрал из стопки три штуки, — возьмешь с собой. Почитаешь пока. Что неясно, я потом объясню. А вот по этим, — он отложил в сторону еще четыре, — мы будем заниматься вместе. Значит, к тебе можно приходить?

Катя вскинула на Сашу ясные преданные глаза. Чистые до самого донышка.

— Когда угодно. Родители до самого позднего вечера на работе. Я почти всегда одна…

Саша призадумался. Подходящий, во всех отношениях устраивающий его вариант… Гребениченко кивнул и подвинул ей блокнот.

— Пиши адрес и телефон. На какой день наметим встречу?

— Хоть на завтра… — пролепетала Катюша и начала долго, подробно и путано от волнения: объяснять, как ее найти.

И последовательно все записывала в блокнот: где повернуть на углу, где ориентир — магазин, где — аптека… Сашке все это безумно надоело, и он резко отобрал блокнот от покрасневшей от неожиданной обиды Кати.

— Ну ладно, хватит! Не надо все расписывать! Ты дала почтовый адрес, а дальше я сам разберусь, не совсем дурак! А то к чему все это — где там собака вчера нассала, где что! Лишнее! — Он немного подумал. — Но завтра не смогу. Дела… Давай в четверг! Часиков в пять. Годится?

Катя кивнула. И с этой минуты стала отсчитывать мгновения до пяти часов четверга.

Прежде всего она метнулась в ближний гастроном за продуктами. Ведь Сашу надо хорошо и вкусно накормить! В магазине, конечно, ее радостно поприветствовали довольно скудные полупустые прилавки — рынок еще не постучался в двери страны. Но Катиных родителей здесь очень хорошо знали. И отлично помнили, какие должности и где они занимают.

Вечером изумленная мать открыла и без того битком набитый холодильник и ахнула. Перегруженная морозилка еле закрывалась, то и дело угрожая вывалить на пол бифштексы, грудинку, ветчину… На полках повыше громоздились два торта, коробки с пирожными, сыр, банки с икрой, маринованными огурцами, грибами, паштетами… Особенно сразили растерявшуюся Нелю Максимовну две бутылки дорогого вина.

— Катюша, — в замешательстве прошептала она, — зачем нам столько? Или ты ждешь нашествие гостей? Но в честь чего?.. И сколько их будет? Судя по количеству еды, нам не хватит ножей и вилок… Надо занять у соседей.

— Хватит, — хладнокровно отрезала Катя. — Не волнуйся. Я все рассчитала и продумала.

— Да? — еще больше удивилась Неля Максимовна. — Ну хорошо… А что ты все-таки собираешься праздновать? До твоего дня рождения еще далековато…

— Я рада, что ты об этом пока еще помнишь! — тотчас нагрубила дочь. — А тебе не приходило в голову, что можно собираться просто так? Чтобы пообщаться, потрепаться, отдохнуть?

— Нет, почему же, пожалуйста… — робко пробормотала недоумевающая Неля Максимовна. — Собирайтесь, конечно… Но ты не предупредила… Я бы тоже могла помочь, кое-что купить, сготовить…

Катя вызывающе надменно вскинула голову:

— Мама, не забывай, что я давно уже взрослая! И в силах разобраться со своими гостями и делами! Я просила тебя помочь мне, но ты даже не сумела ничего внятно объяснить! Значит, теперь буду во всем разбираться самостоятельно! И ты мне не мешай! Не лезь в мои дела и не спрашивай, сколько у меня будет гостей! Сколько надо, столько и будет!

Неля Максимовна очень расстроилась. И, понуро наклонив голову, ссутулившись, стала готовить ужин себе и мужу. Видели бы сейчас своего главного бухгалтера подчиненные, трепетавшие от одного грозного взгляда Полонской!.. А когда пришел муж, Неля Максимовна неуверенно, пугливо оглядываясь на дверь, сообщила ему:

— Митя, у Катюши готовится какой-то странный, непонятный сабантуй… Гостей будет полон дом…

Дмитрий Семенович хмыкнул:

— Я думаю, Неля, он непонятен только нам с тобой. Для них все абсолютно ясно. Поэтому уймись, успокойся и займись своими делами. Так будет лучше и для нас, и для них.

«Почему это для них так будет лучше?» — подумала Неля Максимовна, но возражать не осмелилась и продолжать разговор о Кате не стала. И правильно сделала.

Решив проблему угощения, Катя начала размышлять о своем внешнем виде. Она задумчиво придвинула к себе большое зеркало и пристально глянула в него, обманчивое и лукавое. Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…

Зеркальце докладывать правду не хотело. Оно кривлялось и жеманничало, уверяя, что Катя и так очень хороша. Куда уж лучше! Очаровательнее просто не бывает!

Катя ему не поверила, лживому и плутоватому. Все зеркала на свете одинаковы. Все жульничают. Потому что выгодно врать хозяевам, иначе горькая правда может стоить им жизни… Как в той популярной сказке. И устанавливать истину порой приходится лишь в чужих зеркалах и витринных отражениях.

Но поверить зеркальцу очень хотелось. Уверовать в свою красу и принять ее за чистую монету. Катя неподвижно посидела несколько минут, приглядываясь к себе, словно видела впервые. Так, глаза ничего… Но не мешало бы их чуток увеличить… Ресницы тоже вполне на уровне… Даже Гребениченко понравились. Можно оставить как есть, такую же длину и цвет… Нос длинноват… Укоротим тональной пудрой… Щеки обработаем тональным кремом… Выйдет неплохо… Волосы…

Катя задумчиво разлохматила ладонью длинные темные пряди. Пожалуй, стоит уложить феном… Все-таки получится поприличнее… Помада…

Катя порылась в своих немалых запасах и остановилась на сиреневой. Хорошо… Теперь платье… Или лучше брюки со свитером? Тоже проблема… И ее необходимо решить по возможности быстрее и правильнее, без права на ошибку. Один небольшой Катин промах может ей чересчур дорого обойтись.

Она рывком распахнула шкаф, где хранились ее наряды. Вывалила на диван блузки и кофточки… Свитер эффектно и выразительно подчеркивает грудь, потому годится вполне… Прозрачная блузочка светится насквозь и подойдет еще больше… Брюки в облипон обрисуют фигуру… Короткая юбка подчеркнет ноги…

Кате хотелось надеть сразу все. Она запуталась, растерялась, расстроилась и шлепнулась в полном смятении прямо на кучу своих тряпок, не боясь их перемять.

И вдруг ее зоркие глазки заметили лиловый костюм, сиротливо и грустно висящий в углу шкафа. Этот классический костюм Катя не любила и надевала редко. Он казался ей академичным, чересчур строгим и взрослым. Зачем она купила его?.. Но ведь у Саши очень образованная интеллигентная семья… Дед — профессор, отец — кандидат наук, мать — переводчица… Вдобавок сестра — будущая великая пианистка… И вряд ли Саше понравятся прозрачные, словно вымытые по весне майские стекла, блузочки и брючки-прилипалки… Не случайно так обомлела его мать-филологиня, увидев впервые Катю. Катюша вновь припомнила недоуменно и недобро округлившиеся глаза Варвары Николаевны. Переводчица… Свободно знает несколько языков… Нет, тут надо действовать по-другому и очень осторожно. Иначе рискуешь проиграть и навсегда остаться в дурочках. А оказаться бестолочью Кате совсем не мечталось. Да и от природы она была смышленой и глазастой девочкой.

Катя без колебаний вытащила из шкафа лиловый костюм и приложила его к себе. Вот и наступил звездный час этого невидного, зависевшегося, затомившегося на плечиках костюмешника… И сиреневая помада очень кстати…

Так еще одна проблему — проблему наряда — Катя решила благополучно и без особых трудностей. Об остальном она думать не захотела и села за стол делать уроки и рассеянно листать книги, выданные ей Александром.

В четверг в школе Катя вела себя так странно и необычно, что даже обратила на себя пристальное внимание одноклассников.

— Ты заболела? — участливо поинтересовалась соседка по парте.

Катя досадливо мотнула головой.

— А почему спрашиваешь?

— Ты то бледнеешь, то краснеешь, — с удовольствием сообщила соседка. Она, как и все остальные, недолюбливала чванную Полонскую. — И даже здорово осунулась!.. А глаза у тебя прямо как у Настасьи Филипповны, убегающей от князя Мышкина с Рогожиным!

Соседка недавно прочитала роман Достоевского и теперь всюду, к месту и не к месту, демонстрировала литературные познания.

Катю качнуло. Ничего себе характеристика… Только этого ей недоставало — осунувшегося лица и глаз Настасьи Филипповны, замыслившей побег!.. Правда, при других обстоятельствах последнее можно было посчитать и комплиментом… Но не сегодня, когда…

Неужели все так ужасно?! И положение не спасут ни косметика, ни лиловый костюм, ни духи?!

Катя ужаснулась и взглянула на соседку с ненавистью. Соседке это явно понравилось. Поскольку еще никогда никому не удавалось, да еще так легко и быстро, довести надменную Катерину до подобного состояния.

— Что это Полонская возле тебя весь день крутится? — вскользь спросил Шура у Саши.

— Да, наша фика-фека прямо вся извертелась! — охотно поддержал приятеля Саня. — И что-то с личика сбледнула наряжалка… Ты с ней, Сашок, не того?.. Целоваться ее еще пока не учил? Под окнами школы? Все очень к месту!

И Санька весело заржал.

Саша внимательно взглянул на Катю и обозлился. Приятели недалеко ушли от истины — Полонская выглядела так, словно ее долго мяли и тискали в битком набитом автобусе, а потом вытолкнули на три остановки раньше, чем требовалось.

— Ну мало ли что может случиться с девушкой!.. — примирительно забормотал Шура. — Цикл начинается, цикл заканчивается… Ты уж, Сань, тоже… Сразу вмешиваешься и пристаешь со своими вопросами… Бестактно. Лезть в это дело не стоит. Понимаешь, да? Да и зачем Сашке эта амбициозная кукла в оборках? Хомо стервозус. А самодовольство — это как короткое замыкание в электросети. Всегда замкнуто само на себе. У Арамиса есть Людмила, девушка работящая, серьезная и простая. Что в данной конкретной ситуации плюс, а не минус.

Санька снова залился хохотом. Саша молча погрозил ему кулаком и пробурчал:

— Смотри, натравлю на тебя Надьку!.. Ведь обязательно на днях у нас опять появишься… Повадился шляться…

Саня не обиделся. Он любил Гребениченко и от природы был не обидчив, но решил, что изобразить оскорбленную невинность сейчас лишним не окажется.

— Почему это — шляться? — надулся он. — Ты бы выбирал слова… А что мне твоя сестра давно нравится, я и не скрываю. Только она теперь в училище, и я ее даже в школе не вижу. Значит, пришлось передислоцироваться. И занимается Гребенка на рояле много, поэтому на улицу не выманишь. Вот и сижу у вас. А чего? Твои родители не гонят, даже сладкого чая дают с печеньем. Вкусно…

— Ага, и музыку заодно слушаешь! — подхватил Сашка. — Скоро станешь у нас вроде профессора консерватории, начнешь по первому такту все вальсы Шопена от мелодий Шуберта отличать!

Санька махнул рукой:

— Можешь смеяться сколько угодно! Мне на ее музыку наплевать! И вообще все равно, чем она будет и хочет заниматься! Лишь бы сидеть с ней рядом… И все…

Шура и Саша с удивлением переглянулись. Они хорошо знали, насколько искренен и доверчив бывает их лучший друг Саня. Но сегодня впервые он вдруг легко, почти на ходу, открыл им свою душу, глубину и серьезность намерений, о которых друзья, конечно, догадывались, но все-таки до конца не верили и не подозревали об их бездонности.

— А почему вы так удивились? — невозмутимо продолжал ничуть не смутившийся Саня. Обескуражить его всегда оказывалось задачкой не из простых. — Разве твоя сестра, Арамис, не заслуживает большой и настоящей любви?

Вот теперь уже сконфузились Шура и Саша. Ни такого пафоса, ни таких откровений они не ожидали от приятеля. А были твердо уверены, что хорошо его знают…

— Да нет, почему же… — растерянно пробормотал Саша. — Заслуживает, наверное… Она тихая и скромная… И очень добрая…

— Вот видишь! — победоносно ткнул в него пальцем Саня. — И я тоже так думаю!

— Но… — неуверенно попытался продолжить Саша.

— Хочешь сказать, я не слишком подхожу на роль Гребенкиного мужа? — невозмутимо закончил за него догадливый Саня.

Да, в проницательности ему не откажешь.

Окончательно подавленный, стушевавшийся Саша едва кивнул. И как это разговор с Кати Полонской так легко переметнулся на тихоню Надежду?.. Перескочил сам собой… Безусловно, Саша очень хотел сменить тему, но не ожидал такого резкого и нежелательного поворота…

— Вообще это не тебе решать, а нам с Надей, — огрызнулся Саня. — И потом, как раз я, именно я и гожусь! И никто, кроме меня!

Шура выразительно присвистнул.

— Ну, ты и наглец! — немного пришел в себя Саша.

— Конечно, — безмятежно кивнул Саня. — Такой же, как и ты…

И все трое снова дружно весело захохотали.

Катя наблюдала за ними из-за угла коридора, терзая фартук. Над чем это они так заливисто хохочут? Уж не над ней ли?..

Совершенно расстроившись, Катя ушла с последнего урока, доложив для порядка училке, что плохо себя чувствует. Чувствовала она себя действительно неважно.

Дома ей удалось довольно быстро взять себя в руки. И даже зеркальце не слишком обманывало ее на сей раз, честно доказывая, как неплохо выглядит подправленная косметикой Катя в лиловом костюме.

Она отщипнула кусочек ветчины, напилась крепкого чая и села ждать Сашу. Делать что-то и думать Катя не могла. Она бродила из угла в угол и непрерывно посматривала на часы. Наконец ей показалось, что они сломались в самый неподходящий момент. Равно как и ее наручные. Эти вообще барахлят уже давно. Катя набрала «сотку». Все часы, конечно, оказались исправны.

Бедняжка подошла к окну и уткнулась лбом в стекло. Окна выходили во двор. Значит, Сашу она увидит обязательно. Если он придет… А вдруг он обманул? Посмеялся над ней?.. Что тогда?!

Такого Катя даже представить не могла. Она этого просто не переживет. Говорят, у людей бывает разрыв сердца от ужаса…

Катя уже совсем приготовилась к такому ужасу, но в дверь позвонили. Как это пропустила Сашу?.. Наверное, слишком задумалась…

Потными от волнения ладошками Катя провела по костюму и прилипла к дверному «глазку». На лестнице маячил какой-то мужик подозрительного вида.

— Кто? — грозно спросила Катя.

— Хозяйка, ножи-ножницы точить будем? — спросил мужик за дверью.

— Что?! — возмутилась Катя, разом сброшенная с высот любви к низменным бытовым заботам. — Какие еще ножи?!

— Любые, хозяйка, любые! — завел привычную песню точильщик.

Распахнулась дверь напротив.

— Так наточу, что потом меня долго вспоминать будете!

Соседка стала узнавать цену, а Катя в бешенстве ушла в комнату.

Где же Саша?! Почему его так долго нет?! Исправные часы бессердечно и равнодушно пощелкивали, делая свое нехитрое, порученное им дело. Уж лучше бы они действительно сломались все разом…

Катя пошла на кухню и налила себе полстакана вина, еле-еле справившись с пробкой. Ей помогал гнев, но делал это неохотно, а поэтому в неравной борьбе с пробкой Катя все равно проиграла и протолкнула эту дрянь внутрь бутылки.

От вина сразу закружилась голова. Тем более, что Катя давно ничего толком не ела. Кусочек ветчины не в счет. Зато на душе как-то сразу потеплело. И даже подумалось: ну и что? Ничего особенного не случилось… Саша просто опаздывает, у него свои дела… Но он обязательно придет.

И Катя отщипнула себе еще ветчины и села за кухонный стол ждать Сашу, ласково лелея свою женскую преданность и безграничное терпение.

12

В тот день Варя зашла на почтамт просто так, по привычке, по инерции. Ей уже стало все равно. Она слишком хорошо знала, что скажет ей в очередной раз давно знакомая, ставшая такой родной и привычной девушка в окошке, над которым красуется надпись «Корреспонденция до востребования».

Ходить Варе становилось тяжеловато. Да еще по сырым заснеженным тротуарам. Год заканчивался, и новый, маячивший на пороге, сулил обязательное рождение сына или дочки. Варе и это было безразлично. Она не хотела никого.

Почтовая дама, привычно перебирая письма, равнодушно небрежно выкинула Варе конверт. С кем-то перепутала, подумала Варя. Заработалась… Дело к вечеру… И сказала:

— Вы ошиблись.

Служащая удивленно взглянула на Варю, потом снова, еще раз — на ее паспорт и опять почти выбросила в окно все тот же слегка помятый конверт.

— Вам! — отчеканила она. — Вы ведь давно ждете!

Ишь ты, как хорошо запомнила… Среди стольких ежедневно мелькающих перед ней лиц…

Варя неуверенно взяла конверт и прочла подпись в графе «Обратный адрес».

— Викинг… — прошептала она.

— Ну уж не знаю, как его у вас там зовут, может, и викинг, — отозвалась почтовая дама, — а только позволяет он себе больно много! Женщина ходит сюда беспрерывно, как на работу! За какой-то его вшивой писулькой! Подумаешь, ценность великая! Письма его поганые! Между прочим, женщина беременная…

Дама бросила выразительный взгляд на Варин живот. Глазастая… Углядела даже через пальто…

— Вы думаете, он вас больно обрадует своим письмом? — продолжала служащая, явно нахлебавшаяся в своей жизни от мужиков. — Как же!.. Преподнесет новую пилюлю в конверте… Столько ждать, мучиться, таскаться на почтамт!.. И ради чего? Ну ладно! — опомнилась она. — Чего это я вдруг? Не мое дело! Извините! — Она состроила подобие улыбки. — Приходите еще. Может, вдругорядь он поаккуратнее будет, исправится, писать станет, этот ваш… как там его… имя такое мудреное… как-то на «В»… Не Виктор?

— Викинг, — улыбнулась в ответ Варя и отошла от окошка, сжимая в руке и без того мятый конверт.

— Вот я и говорю, — прокричала вслед не в меру разволновавшаяся дама, — все у вас образуется! С Викентием этим! Он, в общем, парень ничего, совсем неплохой! Я по почерку характеры запросто угадываю. Все будет ладком! Раз уж пишет… Другим вон и за год ни одного письмишка не перепадает! Я же все тут вижу, все знаю, сколько лет здесь конверты раздаю! Так что сладится у вас жизнь, обязательно сладится! Я не вру! Вот увидишь!

Варя вытерла мокрые глаза, вновь благодарно улыбнулась служащей в окошке и вышла на улицу. Читать письмо на глазах у всех, тем более у той дамы, она не могла.

Варя быстро пересекла улицу, вышла на поздний Чистопрудный бульвар и села на первую попавшуюся заснеженную скамейку под фонарем. Он еле светил, из последних сил одаривая поздновечерних прохожих, спешащих домой, тусклым, чахоточным светом. В бледном луче умирающего фонаря Варя резко разорвала конверт и вытащила листок бумаги — дорогой, слишком белой и даже с каким-то еле заметным, непонятным знаком в левом верхнем углу.

Писал Алекс по-английски. Так ему было проще, чем мучиться, отыскивая в словаре правильное написание русских слов.

«Варьюша!..» — начала читать Варя. И сразу зазвучал, зазвенел под холодным ветром его голос…

«Варьюша, дорогая, любимая…

Какие простые и какие банальные, затрепанные слова… Но других нет. Почему у нас никогда нет других слов? Я не знаю. И ты тоже. И никто на земле. Поэтому все, как попугаи, повторяют одно и то же, вкладывая в затасканные слова один и тот же смысл. Но это неправда, смысл всегда слишком разный. Потому что не могут все любить одинаково. Мы ведь все очень не похожи друг на друга. И это прекрасно. Трудно представить, что произошло бы, окажись мы все шаблонные, как оловянные солдатики!

Любимая… Варьюша… Я не знаю, где и когда ты сейчас читаешь мое письмо, но я будто, вижу тебя… Твои светлые волосы… Они цвета мокрого песка на крымском берегу… Как избито… стандартно… Но никакого оригинального сравнения подобрать не могу. Вижу твой нос… Он очень смешной… Такой маленький и белый, словно ты его всегда прячешь от солнца под зеленым листком. Вижу твои пальцы… Ты тогда порезала чем-то указательный на левой руке и намазала его йодом. Пятно напоминало Скандинавию… Такое милое, родное мне пятно йода на твоем пальце… Я тоже часто словно вижу его… У тебя удивительные длинные-предлинные пальцы пианистки. А еще это пальцы аристократки… Да, у тебя аристократические руки. Я никогда не говорил об этом? Значит, забыл… Прости, Варьюша… Ничего не могу тебе обещать. Даже не знаю, когда мы теперь увидимся. Ведь я сейчас так далеко от тебя, очень-очень… А этот конверт по моей просьбе бросят в почтовый ящик в Москве. Только ты не переставай меня ждать. Не уставай, ладно? Я обязательно приеду. Чтобы увидеть тебя. Твои волосы, твои руки, твои глаза… А они какого цвета, Варьюша? Нет, я отлично помню, просто сейчас говорю с тобой. Иного способа у меня нет. Но я приеду в Москву. Непременно приеду. Только не знаю когда… Дорогая, любимая… Ты знаешь, до встречи с тобой я почему-то считал, что не умею любить. Такие люди есть, и их немало. Что же делать, думал я, мне не дано… Умею. Я умею, Варьюша! И это здорово! О своем приезде я напишу. Обязательно. Какие бедные слова… И как их мало… И как много… Не грусти… Мне почему-то кажется, что ты в эти минуты очень печальна. Улыбнись! Немедленно!.. Вот так… Теперь намного лучше… А вообще ты всегда хороша — и радостная, и задумчивая, и грустная… Но мне не нравится, когда ты горюешь. Это понятно. Хотя в жизни печалиться приходится куда чаще, чем наоборот… Просто она так устроена, эта жизнь… И все-таки улыбайся, Варьюша… Я люблю тебя. Помни об этом. Алекс».

Варя сидела, не вытирая слез. Они бежали по щекам неутомимо и проворно и капали, горячие и мелкие, на ее аристократические замерзшие руки. Варя думала, что теперь ей незачем вставать, идти к метро, ехать домой… Ей теперь незачем переводить книги, думать о Швеции, рожать… Все это лишнее. Теперь она хочет сидеть здесь, на холодной, засыпанной снегом скамейке, с письмом в руке, и ждать Алекса… Он обязательно приедет. Только неизвестно когда. Но Варя дождется. Вот здесь. На этой скамейке. С конвертом в руке.

Варя не знала и не помнила, сколько сидела так, совершенно застыв и потеряв счет времени. Отныне оно стало ей просто не нужно. Грибоедов со своего вечного постамента, тоже запорошенного снегом, смотрел на Варю внимательно и понимающе.

Потом к ней подошел милиционер.

— Гражданочка! — вежливо сказал он. — Я давно за вами наблюдаю. Может, вам плохо? Помочь? Вызвать «скорую»? Вы где живете?

Варя подняла на него глаза. Слезы уже высохли.

— На Никольской, — автоматически отозвалась она. — То есть на 25 Октября.

— Так это недалеко! — обрадовался милиционер. — Сами доберетесь или все же врачей кликнуть? А здесь вам сидеть не годится! Еще застынете! В вашем-то положении…

Он тоже, как почтовая дама, скользнул глазами по ее животу.

— А… муж-то где? — Вопрос прозвучал неуверенно.

— Дома, — прошептала Варя и вдруг вспомнила о Володе. О Вовочке Расчесочке.

— Тогда чего же вы тут расселись? — обрадовался милиционер. — Давайте я ему позвоню, пусть приедет жену встретить…

— Нет, нет! — Варя вскочила, машинально сунув смятое письмо в карман. — Не надо, что вы! Я сама доберусь!

Но милиционер, видимо не очень доверяя, все-таки проводил ее до метро.

— Кого ждете? — спросил он на прощание.

Варя улыбнулась ему в ответ:

— Мальчика. Александра!

— Ну что ж, желаю удачи! — Он вежливо взял под козырек. — Больше на скамейках одна вечером не сидите! Мало ли что… А имя выбрали хорошее. Победитель, значит. У меня дядька Александр. Ох и жук!

Милиционер усмехнулся, вспомнив дядьку, и отправился дальше нести свое дежурство. А Варя поехала домой. Потому что ждать Алекса в Москве на скамейке было невозможно.

Володя встретил ее сдержанно, но глаза его смотрели беспокойно и вопросительно. И Варе вдруг стало его жалко — близорукого, часто поправляющего сползающие с чересчур крупного носа очки, растерянного, какого-то чересчур несчастного, мало похожего на мужчину… Варя слишком хорошо понимала, что во всем или во многом виновата сама. И что теперь ничего не исправить и не вернуть. Да и не хочется ей ничего исправлять и возвращать. Зачем? Все сложилось так, как сложилось. Ее опять, уже привычно, жизнь властно вела за собой, и она вновь подчинилась ее мощному, стремительному потоку.

Раздеваясь, Варя еще раз осторожно нащупала в кармане пальто письмо и с досадой подумала, что оставлять его здесь небезопасно. Не стоило изображать рассиропившуюся дуру, а надо было в метро переложить письмо в сумку или спрятать его понадежнее. А как быть теперь? Ну ладно, после ужина она что-нибудь придумает.

Тетя Нюра с удовольствием кормила молодых и приговаривала:

— Ешь, Варенька, ешь… Тебе сейчас много нужно. Вас ведь двое. А малыши — они поесть любят. Особенно мальчики.

— Откуда ты знаешь, что у нас мальчик? — спросил Володя.

— А по форме живота, Володечка, — ласково отозвалась тетя Нюра. — Когда девочка — он круглый, как мяч или шарик, а когда мальчик — острый, углом. У Вареньки как раз такой.

Варя, уписывая за обе щеки винегрет, — интересно, как это она, балда-балдой, совсем недавно всерьез собиралась ждать Алекса на скамейке Чистопрудного бульвара? — скосила глаза на живот. И правда, торчит каким-то углом… Ишь ты… Забавно…

— А ты не знаешь, Нюра, почему часто в облике беременных и молодых мам присутствует эдакая большеглазость? — спросил Володя.

Тетя Нюра покачала головой:

— Что-то не замечала…

— Ну как же… — весело и хитро поглядывая на Варю, продолжал Володя. — Наверное, они с восхищенным изумлением смотрят на то, что родили. Не могут на самих себя надивиться: неужели это я сделала?!

Тетя Нюра засмеялась:

— А если серьезно, с ребенком столько хлопот, что у молодых мам глаза напряженные, вот они и кажутся большеглазыми.

Вошел профессор Гном.

— Вы бы, Варенька, не гуляли так поздно одна. Хотя прогулки вам, конечно, полезны и нужны. Но все-таки… Меры предосторожности…

— Я больше не буду, — честно, как ей показалось, пообещала Варя. — Просто задержалась в издательстве. Хотела взять еще одну книгу для перевода.

— И утруждаться вам сейчас переводами тоже ни к чему, — продолжал профессор. — Денег нам хватит! Нужно себя поберечь!

— Я буду беречься! — опять очень искренне сказала Варя.

Ей нужно во что бы то ни стало дождаться Алекса…

— Я обязательно буду беречься!

Профессор удовлетворенно кивнул.

Володя улыбнулся:

— Папа, Нюрочка уверяет, что у нас будет мальчик…

— А ты хочешь сына? — спросил отец. — Я тоже когда-то хотел… Это совершенно все равно… Был бы ребятенок…

Варя, не слушая никого, продолжала уплетать ужин.

Александр Петрович тяжело задумался. Он почему-то некстати, совершенно не вовремя, вспомнил давным-давно умершую жену… Лена сгорела в три месяца от саркомы мозга. В последние недели никого не узнавала… И если бы не Нюра, преданная семье Гребениченко… Александр Петрович даже представить себе не мог, как бы он справился без нее, как бы пережил весь этот ужас… И еще Женя… Она тогда буквально не отходила от брата несколько месяцев, каким-то неведомым образом перепоручив кому-то на время всех своих маленьких пациентов.

Но жизнь, как ни странно — но почему это должно казаться странным, это как раз естественно! — довольно быстро вошла в свою привычную новую колею и понеслась вперед… Подрастал Вовка, старели они с Женей… И добрая тихая уютная Нюра…

Все сложилось так, как сложилось. И ничего больше.

— Никаких вещей до рождения малыша покупать не будем, — заявил Володя. — Плохая примета…

Нюра согласно кивнула. А куда спешить? Появится в доме дитя — поспеют и коляска с кроваткой, и всякие там простынки-пеленки-распашонки. Правда, с ними большая проблема… Пойди купи!.. Поэтому Нюра втихомолку, тайком от всех, навязала и нашила уже целое младенческое приданое, надежно спрятав его от любопытных глаз. На приметы она плевала. Доверяя им, в родной стране не проживешь.

Александр Петрович внимательно взглянул на невестку. Именно в тот вечер, в те минуты его подозрения стремительно выросли и окрепли, хотя никого он еще не видел и ни о чем не знал… Несмотря на свою чудовищную, типично профессорскую рассеянность, над которой постоянно смеялась и издевалась сестра Женя, Александр Петрович был патологически чуток ко всему, что касалось его единственного сына Вовки… А над ним сейчас нависла беда… Сын оказался крайним. Это Александр Петрович почуял точно и тонко. И насторожился.

Любил ли профессор Варю? Александр Петрович не задумывался над этим. Просто безоговорочно принял ее когда-то как избранницу сына. А что Вовка любил Варю, было заметно даже самому невнимательному и безразличному взгляду. Остальное Александра Петровича не касалось. Но он прожил на этом свете достаточно, чтобы не доверять людям.

А Варя с того декабрьского вечера стала ждать. Не сына, хотя тоже Александра… Про ребенка она словно забыла. Малыш настойчиво достучался до дремлющего сознания погруженной в собственные мысли и чаяния матери, лишь когда начались схватки.

Варя будто очнулась от забытья и удивилась — что это ей вдруг так больно? Странно… Она посмотрела на часы — половина второго. До утра Варя усердно терпела, стараясь не потревожить Володю, который сильно выматывался на работе. Он по распределению попал в какой-то «ящик», чересчур секретный и закрытый — зарытый в землю для пущей таинственности, говорила Варя. Что-то там связанное с топливом для ракет или самолетов. Варя не вникала.

Около шести утра ей стало невмоготу.

— Володя, — осторожно потрясла она мужа за плечо, — Володя, проснись… Мне больно… Я больше не могу…

Володя быстро распахнул испуганные глаза.

— И давно? — почему-то шепотом спросил он, хотя в комнате они спали вдвоем и разбудить он никого бы не сумел.

Варя хихикнула. Несмотря на боль.

— Не пугайся, нам просто пора ехать… Разбуди тетю Нюру.

Но ту будить не пришлось. Она всегда вставала рано, а в преддверии Вариных родов и вовсе поднималась чуть свет.

Тетя Нюра тотчас отправилась собирать Варю, а Володе строго приказала набрать 03.

— Пускай лучше «скорая», — разумно решила Нюра. — А то пока такси будем ловить, то да се…

И впервые в жизни посетовала, что равнодушный к деньгам и жизненным благам профессор так и не обзавелся машиной.

Родился Сашка.

Он оказался ужасным скандалистом и почемучкой.

А писем от Алекса больше не было… И Варя вновь стала задумываться — а не пригрезилась ли ей вся эта мелодраматическая, мистическая история?

Часто, оставаясь одна с сыном, она доставала из тайничка белый листок и перечитывала давно знакомые, выученные наизусть, затверженные строки:

«Варьюша, дорогая, любимая… Какие простые и какие банальные, затрепанные слова… Но других нет. Почему у нас никогда нет других слов? Я не знаю. И ты тоже. И никто на земле… Ничего не могу тебе обещать. Даже не знаю, когда мы теперь увидимся… Но я приеду в Москву. Непременно приеду. Только не знаю когда… Я люблю тебя. Помни об этом…»

Сашка лежал в кроватке и благодушно пускал пузыри.

Приедет?.. Нет, Варя в это уже почти не верила.

Почтовая дама в окошке встречала ее безмолвным взглядом, в котором ясно отражалось состояние дел с корреспонденцией до востребования.

— Пишет… — иногда вяло, неуверенно пробовала она развить диалог. — Этот… на «В»… Винтер, что ли? Как в «Трех мушкетерах»… А сынок-то растет? Без папки?

Про сына она успела узнать, а про Володю Варя, конечно, предпочитала умалчивать.

— Не беда, — махала рукой служащая, — теперь совсем другое время! Можно одной и пятерых вырастить! Нынче помогут!

Варя кивала.

— А родители-то есть? — участливо полюбопытствовала служащая.

Варя снова кивнула.

Паульсены не слишком интересовались дочерью, как и прежде. Тем более, что отец начал мучиться гипертонией. Хотя пару раз заезжали полюбоваться на внука.

— Слушай, — вдруг перешла на «ты» дама, очевидно на самом законном основании причислив Варю к своим подругам, одинаково неудачливым и брошенным этими подлыми выродками мужского пола, — а ты в розыск на него подавать не пробовала? Пускай алименты платит, сволочь! Сходи в милицию, поговори! Да я тебе помогу! Эй! — И она поманила кого-то, не дожидаясь Вариного согласия.

— А ведь я вас помню, гражданочка! — пробасил знакомый голос у Вари над ухом. — Как вы тогда зимой на скамейке мерзли!

Варя обернулась. Так и есть… Тот самый милиционер, улыбающийся большим ртом от уха до уха.

— Вас и не узнать! — продолжал он. — Сына родили? Александра?

Варя опять кивнула и улыбнулась в ответ.

— Коля, — заговорила служащая, облокотившись на барьер, отделяющий ее от посетителей, — помочь бы женщине надо… Тебя как зовут? — обратилась она к новой подруге.

— Варя.

— А я Зина. Будем знакомы! Коль, ей мужик не пишет, зараза! Прямо как в воду канул! Одно письмо прислал, в декабре, вот когда ты ее и видел на бульваре… А у нее сынок… Такой мальчик хороший! Красивый, бойкий! Весь в отца!

Зина сроду не видела Сашу. А его отца и Алекса — тем более… Варя с трудом удержалась от смеха.

Милиционер вновь рассмеялся:

— Знаю, Александр. Обманули меня тогда насчет мужа-то, на бульваре… Я так и догадался. А вы, простите… расписаны-то были?..

Варя помотала головой, покраснев. Зина выразительно смотрела на Николая, как на полного придурка. Додумался спрашивать… Здесь и так все ясно, как на рассвете…

— А чего?.. Вопрос справедливый… Н-да… Как же так?.. Да оно, конечно, ничего, это бывает, даже часто… А вы тогда письмо откуда от него получили?

Варя пожала плечами:

— Не знаю, обратного адреса не было…

Почему она стала вдруг разговаривать с незнакомыми людьми? Зачем?.. Неужели верила в то, что кто-то сумеет ей помочь?.. Нет, конечно… И уж в любом случае не собиралась открывать им всей правды. Иностранец… Муж… Родная Швеция… Да этот Николай запросто может заарестовать Варю, вполне логично обвинив в связи с иностранцем и в шпионаже… За здорово живешь, в два счета…

— А он москвич, Валентин твой? Где жить-то может? — продолжала настойчиво-осторожно выспрашивать Зина, отмахнувшись от назойливого пожилого посетителя: — Сейчас, гражданин, подождите! Не видите, у меня тут милиция?!

— Случилось что? — тотчас встрял и полез выяснять подробности любопытный старичок.

Зина до ответа не снизошла, и старичок застыл возле, сделав почтительное лицо.

— А ваш про сына знает? — деликатно спросил Николай.

Варя снова покачала головой.

— Говорят же тебе, письмо пришло без обратного адреса! — почему-то рассердилась Зина. — Ты что думаешь, он, этот ее гад, совсем идиот, чтобы о своей прописке женщине докладать?! Он, видите ли, желает, чтобы все тут лбы порасшибали, гадая да угадывая, где эта улица, где этот дом! Пень ты, Колька!

Милиционер не обиделся.

— А раньше что же, не знал он ничего? — неуклонно продолжал Николай, науськанный Зиной, докапываться до истины. — Не рассказали вы ему ни о чем? Не ввели, так сказать, в курс дела? Так тогда, может, он не так уж и виноват? Если не знает ничего… Вот если бы сообщить ему… Глядишь, и приехал бы посмотреть на сыночка…

— Вишь, как ты его сразу, с налета, оправдал! В адвокаты подался?! — возмутилась Зина. — Мужик мужика видит издалека! Но он дело говорит, — обратилась она уже к Варе. — Я о том же твержу! Написать бы ему… Так ведь адреса нет… Слушай, а город-то какой? У Коли большие связи в МВД, у него там дядька служит…

— Александр? — засмеялась Варя.

— А-а, он и тебе успел рассказать? Так вот этот самый Колин дядька твоего Вика из-под земли выроет, лишь бы знать, где та земля находится! Что ж это за имя у него странное? Прямо не по-людски! Или он у тебя нерусский?

— Странствует он, — объяснила Варя. — Кочует по городам и весям…

Она была недалека от истины. Точно так же, как Зина. И нужно ведь было хоть что-нибудь растолковать хорошим добрым людям, искренне пытающимся помочь ей, чужой и незнакомой…

— Но я постараюсь что-нибудь узнать… Я попробую…

— Вот-вот! — обрадованно заворковала довольная Зина, очевидно рожденная на этот свет устраивать чужие судьбы и мирить разругавшихся. — Этот твой Вик цыган, что ли? Если кочует?.. Или татарин? У них тоже часто все наперекосяк… А ты как что вызнаешь, сразу ко мне! Даже если Николай в этот день не будет дежурить, я его мигом отыщу! — Она бойко и кокетливо подмигнула милиционеру. — Дальше он сам разберется со своим дядькой, как с твоим хахалем поступать!

— Договорились! — кивнула Варя. У нее уже голова устала кивать. — Спасибо вам… Вы теперь мои добрые гении…

— Только ты поскорее поворачивайся! — деловито приказала Зина, с удовольствием выслушав о добрых гениях. — Дитю незачем так долго родного папку ждать! Заскучает пацанчик!

Николай приветливо махнул на прощание рукой.

Варя вышла из здания Главпочтамта под почетным наблюдением-эскортом двух пар внимательных глаз. И тихо побрела к метро. Писем нет… И никогда не будет… Все осталось в прошлом… Там, на раскаленном берегу летнего Крыма… И не нужно себя обманывать и саму себя водить за нос. Все исчезло и растворилось в пронзительном, до болезненности синем крымском небе. Размытый треугольник на карте… А Варе на память — одно-единственное письмо.

«Я ничего не могу тебе обещать. Я даже не знаю, когда мы теперь увидимся с тобой…»

Зато Варя теперь знала твердо. Никогда.

13

Минут через пять после визита идиота-точильщика Кате очень захотелось плакать, а еще через три — рыдать в голос.

Гребениченко не появлялся. И не звонил. И Катя уже воспринимала происходящее как личное тяжкое оскорбление. Она демонстративно —демонстрация перед самой собой! — достала из холодильника торт и отрезала себе здоровенный кусище. Плевать на все! Сегодня можно позволить многое, забыв о фигуре. Кроме того, где-то она слышала, что сладкое успокаивает нервы. То, что ей сейчас надо.

Перемазанная кремом, с тарелкой в руке, изнервничавшаяся Катя, пытаясь успокоиться, стала вновь бродить по квартире из угла в угол. И снова украдкой — видимо, от самой себя — подошла к окну. Никого… Дети в песочнице, мамы на скамейке, собаки с хозяевами на прогулке… И ни малейшего намека на Гребениченко…

В дверь позвонили.

«Убью! — решила Катерина. — Но сначала поточу у него все ножи-ножницы, а уж потом прирежу им же наточенным инструментом!»

Она вышла в переднюю, держа в руке тарелку, и снова прилипла к глазку. За дверью стоял ухмыляющийся Саша. Катя резко открыла дверь.

— Посмотрела из окна Катюша на красивый дворик золотой, — промурлыкал Гребениченко, входя. — Привет!

Катя смутилась. Значит, он успел все-таки ее заметить за шторами… Как же она его пропустила?..

Саша весело взял с тарелки застывшей в руках совершенно растерявшейся хозяйки торт, отрезал приличный кусок и сунул себе в рот.

— Ничего! — одобрил он. — Вкусно! Встречаешь со жратвой и прямо с порога угощаешь! Никогда еще такого не видал! Похлеще, чем кофе в постель! Из тебя, Катерина, получится первоклассная жена! Будем посмотреть… Представляешь — я возвращаюсь домой с работы, усталый, голодный и злой, а тут ты на пороге! Эти глаза напротив… — Сашка хитро глянул на окончательно замороченную Катю. — В фартучке с оборочками или в чем-то там еще, таком же домашнем и милом… Сила вещей… — Он внимательно и оценивающе оглядел Катю с ног до головы. — Эта одежка на тебе тоже ничего, вполне сгодится. Да, так вот… — Гребениченко дожевал и отправил себе в рот новую большущую часть торта. — И в руках у тебя… — Он мечтательно зажмурился. — Поднос с разной кормежкой прямо с плиты! Исходящей паром и теплом! Грибной суп! Гуляш! Антрекоты! Поджаренная картошка! И салат! — Сашка в восторге щелкнул языком и схватил еще кусок торта.

— Ты голодный, что ли? С утра не ел? — с трудом пришла в себя Катя. — Давай я тебя накормлю… У меня много всего есть… А ты любишь грибной суп?

— Это я просто так сказал, к слову. Ты, Катенок, через букву «а», просто клад! — продолжал разглагольствовать Саша, направляясь за ней на кухню. — Откуда что берется? А я ведь держал тебя за балованную мамину-папину дочку! Думал, ты и поварешки в руках держать не умеешь!

Катя слегка смутилась. Насчет поварешки он угадал.

— Ты прости, я тут малость подзадержался! — Саша нахально развалился на стуле. — А квартирка у вас ничего! Будем посмотреть… Мне подходит! Чем угощать будешь, хозяйка?

Катя, нервничая, торопливо, под его испытующими взглядами накрывала на стол. Конечно, ей нужно было всему научиться раньше. Но это сделать никогда не поздно. Чтобы потом встречать его на пороге в фартуке с оборочками и с подносом…

— И меню вполне на уровне! Это что? А это? А тут что? — Сашка полез носом в салатницы и миски и остался доволен. — Класс! У тебя, видно, блаток в местном магазине! Иначе откуда такая роскошь?

— Да, — не стала скрывать Катя. — И не в местном тоже…

— Это как раз то, что мне нужно, — радостно поделился Сашка, густо намазывая огромный ломоть хлеба маслом и икрой. — Люблю, когда всего много! У нас дед, когда перед смертью тяжело болел, голосовал дома. К нам приходили из избирательного участка. Звонок в дверь. Открываю… А там — две красивые молодые девушки в коротких красных юбочках и жакетиках. А за ними — мужчина с урной в руках. Но я его сразу за ними не увидел и решил, что обе девицы ко мне!! Представляешь, как обрадовался? Но мимо сада… Книжки прочитала?

— Так… — скромно призналась Катя.

Сашка не удивился ее размытому, более чем расплывчатому ответу.

— Так — это как? Так — «да» или так — «нет»?

— И не то чтобы да, и не то чтобы нет! — заявила осмелевшая Катя.

Сашка хмыкнул:

— Примерно в подобном раскладе я и представлял себе ситуацию. А ты почему ничего не ешь? Угощайся! — И он широким жестом гостеприимного, хлебосольного хозяина подвинул Кате салями и сыр. — Мне все равно одному не справиться!

— Нет, — пропела Катя, — по-моему, ты себя недооцениваешь!

Саша посмотрел на нее пристально, вывалил себе в тарелку груду маринованных опят и очень серьезно заметил:

— А вот тут, Катенок, ты заблуждаешься! Недооценка мне не грозит! Для меня неактуально. Я уж скорее переоценю себя, чем наоборот! При всех обстоятельствах и любом раскладе!

Катя фыркнула:

— Ты честный!

— Стараюсь… Это куда проще, чем врать. А я всегда выбираю дороги поспокойнее. Так что там у нас с логарифмами?

Катя придвинулась к нему ближе. Какие у него смешные глаза… Словно в глубине вспыхивают и гаснут бенгальские огни…

— И ты всерьез думаешь, что я тебя пригласила заниматься математикой?

Саша вытер руки салфеткой и взялся за маслины.

— И близко не стоял к этой нелепой мысли… Теперь я знаю, что ты меня приглашала шикарно пообедать и заодно поужинать. А как насчет завтрака? — Он лукаво взглянул на Катю. — Завтрак у нас будет таким же роскошным? Будем посмотреть…

Катя секунду помолчала.

— Я вообще-то живу с родителями… Не забывай.

— Разве такое забудешь? Я тоже с предками. И еще с сестрой. Ну, ты Надьку знаешь. Ты тоже честная. Это к лучшему. Я сразу заподозрил, что ты чего-то темнишь с этими занятиями. Не так уж у тебя все плохо. Даже совсем прилично. Голова у тебя на плечах есть. Хотя и бестолковая, зато сидит крепко. Не оторвешь.

Саша снова хмыкнул.

— Бестолковая? — повторила за ним Катя, срочно размышляя, надо обижаться или не стоит.

Он не обратил на нее внимания. Наелся и отвалился от стола. Наконец-то…

И стал пристально изучать глазами Катерину. Девка вполне ничего, приличная… Все при ней… И одежка, и косметика… И сидит красиво, как надо — ровненько, спину держит прямо, заодно эффектно, соблазнительно развалив на стуле попку.

— А скажи мне, честная, чего ты хочешь?

Такой чересчур прямой постановки вопроса не вынесла даже отважная и дерзкая Катя. Она полыхнула помидорным румянцем и стала собирать со стола грязные тарелки. Саша остановил ее, взяв за руку.

— Сядь! То, что ты хочешь вымыть посуду, я понял. Это похвальное желание. А никаких других у тебя в запасе не имеется? Или, может, они все-таки планировались? Будем посмотреть…

Он пристально нагло уставился ей в глаза. И Катя опять не выдержала.

— Отстань! — буркнула она, вставая.

— Как это? — делано изумился Сашка. — Да сядь же, я сказал! Что ты все с этими тарелками колбасишься? Неймется тебе? Угомонись! Слушай сюда! Если сахар не размешать, он останется на дне чашки… Поэтому давай разберемся, Катенок, чтобы дальше головы друг другу не морочить. Сначала — кто к кому пристал? Я к тебе или ты ко мне? Это номер раз. Номер два. Тебе совершенно не хочется, чтобы я от тебя сейчас отстал. И в ближайшем будущем тоже. Это у нас нынче не актуально. Я не прав?

Катя почувствовала себя загнанной в угол.

— Прав… — пробормотала она, стараясь не встретиться с Гребениченко глазами.

— Я так и думал, — удовлетворенно произнес Сашка. — Еще бы не так… Чего тут и думать… С этим все абсолютно ясно. До чего ты сейчас похожа на томатик вот из этой банки! Прямо вылитая! Двигаемся по нашей дороге дальше. У тебя парни были?

Катя от смущения просто перестала дышать. И это надменная, гордая Полонская… Посмотрели бы на нее сейчас одноклассники…

— Ну ты хоть целоваться умеешь? — Саша вспомнил разговор с приятелями в школьном коридоре, Санькино предположение и ухмыльнулся. — «Встретились бяка и бука…» Тогда будем посмотреть…

Катя молчала, рассматривая грязную посуду. Как противно ее мыть каждый день… А ведь придется… Мама моет…

Но посуда находилась чересчур далеко от поцелуев…

— Я видела… — промямлила Катя. — В кино…

— Катерина, это позор! — устрашающим шепотом пробормотал Саша. — Это настоящий, жуткий позор для такой девушки, как ты! Видеть в кино и не уметь?! Да ты что?! Никто не поверит! Иди сюда!

Не дожидаясь ответной реакции малость очумевшей Кати, Саша схватил ее за плечи и потянул к себе. Действовать надо было быстро и напористо. В соответствии с его личными рекомендациями. По прямой и по касательной. Иначе ничего не получится.

— Да не бойся ты! Чего ты словно каменная? Вот глупая… Ведь ты же сама этого хотела! Катя… Катюша… Да что с тобой?.. — Он ласково вытер ей слезы. — Это я тебя напугал… Все-таки странная ты… И не то чтобы да, и не то чтобы нет… — Он заглянул ей в глаза. — Так как же все-таки — да или нет?.. Решай, бестолковая… Сама меня звала…

Катя зажмурилась.

— Да… — прошептала она. — Только я ничего не умею… Ты ведь знаешь…

— Сначала все ничего не умеют, — философски заметил Сашка, расстегивая пуговки лилового классического костюма. — И когда-то всем приходится учиться… И надо же когда-нибудь начинать… Правда?.. А ты бы стерла свою помаду, Катенок… Иначе перемажешь меня всего… Потом не отмоешься… Слушай сюда… Вовремя раздетый гость может доставить уйму удовольствия… Главное — не растеряться. Это истина…

— А ты пошляк… — пролепетала Катя.

— И близко не стоял… — глухо отозвался долгожданный гость.

Они стали «заниматься математикой» постоянно. Родители были довольны — дети при деле, а не шатаются по улицам и кафешкам. Особенно радовалась Неля Максимовна, замечая, как сразу успокоилась, перестала психовать и пришла в себя дочка. Варвара Николаевна, правда, слегка кривилась и передергивалась при упоминании Катиного имени, но быстро смирилась и в конце концов махнула на сына рукой. Мальчик взрослый, самостоятельный, пусть решает и осмысливает свою жизнь как хочет и как ему нравится. Да и муж советовал Варе не возникать, а предоставить событиям развиваться по их собственному личному сценарию и течь себе свободно в строго заданном и обдуманном детьми направлении.

Приятели быстро разобрались во всем и заметили новую расстановку сил и смену декораций.

— Ты с Люськой разбежался? — спросил любопытный Саня. — Навсегда?

— В общем, так оно и намечалось изначально, — рассудительно заметил Шура. — Вы с ней очень разные. И по социальному происхождению, и по образованию и культуре, и по способностям. Понимаешь, да? Хотя эта — законченный хомо стервозус. Исключительный экземпляр.

Сашка хмыкнул.

— Ну, положим, в Люськиных способностях ты не больно разбираешься. Откуда тебе о них знать? Мимо сада… — проворчал он.

— Если ты имеешь в виду те самые, то да, конечно, — невозмутимо кивнул Шура. — И не рвусь узнавать. И вообще не учи дедушку кашлять!

Санька захохотал:

— А у меня другое мнение! Я бы как раз попробовал.

— Да, ты у нас известный экспериментатор и тянущийся к знаниям ученик! — насмешливо пробормотал Шура. — Лишь бы познать что-нибудь новое! И учителей себе всегда запросто находишь…

— И учительниц, — охотно добавил Саня и прямо, с некоторой издевкой и вызовом, пристально взглянул на Сашу: — Так как, мужчина Саша? Отдашь мне Людмилу добровольно или придется брать приступом и осадой?

Саша поморщился. Ему очень не нравился этот балаган.

— Люся — не вещь, чтобы ее отдавать и забирать, — логично заявил он.

— Разумно, — согласился с ним Санька. — Но пока что ты имеешь на нее кое-какие права. И между вами еще не разорвалась эта ниточка… Мне будет трудно вмешаться и что-нибудь изменить. Кроме всего прочего, ты мой друг, Арамис. И мне неудобно…

— Да тебе неудобно только на экскаваторе в свою квартиру въезжать! — не выдержал и заорал Саша.

Удивленные и слегка испуганные прохожие оглянулись на него. Разговор происходил на лавочке узкого бульвара Университетского проспекта недалеко от школы.

— Ты ведь Людмилу даже не видел! А может, она крокодил из крокодилов?! Или точь-в-точь Милляр в роли Кощея Бессмертного?!

Санька безмятежно махнул рукой:

— Во-первых, я ее видел. И даже очень хорошо рассмотрел. Что я, в магазины не захожу? А даже если бы и не видел… Ты ни за что не выбрал бы себе крокодила! Уж это мне распрекрасно известно! Какой там Кощей Бессмертный!.. Чушь и ерунда! Вполне симпатичная девица… Вся в кудрях. Мне понравилась.

— Справедливо, — усмехнулся Шура. — Ты, Сашок, действительно имеешь неплохой вкус от природы. Это врожденное качество. И твой плюс. Понимаешь, да? К сожалению, почти единственный. — И, увидев, как еще больше взъерепенился приятель, быстро прибавил: — Не кипятись. Еще ты очень умный и способный. Но больше ничего положительного в тебе нет. Уж извини! Надеюсь, со временем улучшишься.

Саша сжал кулаки:

— Ну какие же вы гады! Только и ждете, чтобы укусить!

— Вот видишь, — разумно подметил Шура, — как быстро ты выходишь из себя и готов облаять и оскорбить даже самых близких и лучших своих друзей! А что уж тут говорить о людях, к тебе не имеющих отношения! Почти для тебя посторонних! Тех ты вообще в грош не ставишь и готов облить помоями в любой момент! Надо учиться держать себя в руках и уважать чужое достоинство и честь. Вообще учиться жить с людьми.

— Значит, по-твоему, я с ними жить не умею? — еле сдерживаясь от крика, прошипел вне себя от ярости Саша.

— Пока не научился, — миролюбиво объявил Шура. — Но ты не мучайся. Зачем так переживать и страдать? У тебя впереди уйма времени. Успеешь научиться. И обращению с людьми тоже. Главное — захотеть и понять, чего ты не умеешь.

— Да, — тут же вставил неугомонный Саня, — но научился сам — научи товарища! Как там насчет меня?

— Отстань, надоел! — заорал Саша.

— Я тебя не понимаю, — безмятежно протянул Санька. — Ты что, до сих пор не можешь выбрать между Люсей и Катериной и сообразить, кто из них тебе нужнее? Или собираешься их совмещать? Так этот номер здесь не проходит! Обе девицы с характерами. Эти две фики-феки своего не упустят и твоего не отдадут. И делить тоже ничего и никого не станут. Ты хотя бы это понимаешь?

Саша несколько поостыл.

— Ты противоречишь сам себе. Три минуты назад утверждал, что я умный.

— Я ничего не утверждал, это Шурка! Ты малость перепутал, — хмыкнул Саня. — А у меня есть на этот твой счет собственное и, может быть, совершенно противоположное мнение.

— Противоположное? — снова закипел Сашка.

— Ну ладно, успокойся! Чего ты, в самом деле, такой нервный? — пошел на попятную Саня. — Как красна девица… Я же сказал — собственное… И вообще, мы, по-моему, удалились куда-то в сторону от первоначальной темы нашего разговора. Я так и не получил ответа на свой животрепещущий вопрос — ты с Людмилой разошелся или думаешь?

— Думаю, — буркнул Саша. — Не так все просто, как кажется…

— А ты не думай. Ты делай, — безмятежно посоветовал Саня. — И поскорее. Чего зря рассусоливать и время терять?

Шура улыбнулся:

— Не торопи его. Это очень серьезно. У него, может быть, кто знает, сейчас решается вся дальнейшая жизнь. Понимаешь, да?

— Ну, это ты загнул! — протянул Санька. — Нам ее решать рановато.

Но Шура был прав.

Саша действительно оказался на перепутье — возле сказочного камня, на котором грозно начертано три предупреждения-дороги: налево пойдешь — Людмила, направо — Катерина, а если прямо… Если прямо, то вообще неизвестно кто, но, скорее всего, уже третья в его жизни кокетка, обаяшка и красотка, такая необходимая и такая непонятная…

Саша не знал, что делать.

— Кстати, Санек, — вдруг хитро прищурился он, — а как же моя сестрица? Ты ведь, кажется, с ума сходил по ее пальчикам на клавишах? Остыл? А еще меня упрекаешь в двоеженстве!

Шура ухмыльнулся. Саня помялся.

— Это разные вещи, — наконец недовольно пробурчал он. — Совсем… И одно другого не исключает… И вообще, Гребенка — это мое будущее, а Людмила — настоящее. Дошло?

— Казуистика, — проворчал Саша. — Ты ловко умеешь изворачиваться, Портос… Нет, все-таки я предпочитаю обманываться только в одном доме! И этот дом — дом Полонских…

14

Маленький Саша оставлял Варю до обидного равнодушной. И поделать с собой она, его родная мать, ничего не могла. А главное, это было очень заметно и бросалось в глаза всем — и Володе, и его отцу, и тете Нюре, и тете Жене… Даже Вариным родителям сразу показалось что-то не то.

Проведав пару раз дочь, мама Паульсен заметила:

— Тебе, Варвара, не стоило рожать. Жила бы в свое удовольствие! Со своими книгами в обнимку.

Варя обозлилась. Все давно уже ясно, но зачем так афишировать?!

Она обиделась, замкнулась и решила родителей к себе больше не приглашать и по возможности избегать. Если захотят, могут пообщаться с внуком. Все равно ее дом теперь на Никольской, а не в Лефортове, где когда-то Петр Великий муштровал своих солдат. И где была Варина малая родина… Но Варенька ее поменяла на другую. И ничего особенного и страшного не произошло. Обычный переезд.

Рос Сашка ужасным почемучкой, чем радовал Володю — любознательный парень! — и раздражал Варю. Она безумно уставала от его бесконечных вопросов, и отвечать на них ей надоедало.

Говорить Саша начал рано, хотя тетя Женя уверяла, что для мальчиков это не типично. Тотчас начал сыпать целыми фразами, приставать ко всем и забрасывать всех вокруг вопросами.

— А почему здесь асфальт, а на даче земля?

— А где живет сон, который приходит ночью?

— А зачем собачка залезла на другую собачку?

При этом Варя покраснела, и, пока собиралась с мыслями, Сашка бойко сам нашел выход из положения и вполне разумный и логичный ответ:

— Они, наверное, так решили поиграть, да, мама? Я ведь тоже дома залезаю на диван, а потом с него прыгаю! Здорово получается!

Вообще Саша всегда старался самостоятельно подыскать более-менее приемлемое объяснение любой возникшей проблемы. И только потом словно сверял свой ответ с родительским или других взрослых. Они нередко не совпадали, и тогда Саша со свойственной ему с детства самоуверенностью думал, что старшие ошиблись или соврали. Варя иногда пыталась понять, зачем сын так дотошно выспрашивает обо всем. Ведь у него всегда есть четкое мнение о чем угодно и соглашаться с чужим он не намерен. Вероятно, хотел лишний раз убедиться в несостоятельности и глупости взрослых и в личном уме и догадливости.

Очень быстро сын начал собственные филологические и политические изыскания. Ну, это уже исключительно под влиянием профессора Гнома, который, по мнению и убеждению Вари, плохо оценивал возрастные особенности и возможности внука.

— Чем отличаются матросы от матрасов? — спрашивал Сашка и тотчас растолковывал для несообразительных. — У матрасов полоски вдоль, а у матросов — поперек. Правильно?

Варя раздраженно отмахивалась от всех полосок оптом.

— Я раньше думал, что «пороша» — это ласковое название поросенка. А ты, мама, песню «Стоит над горою Алеша» слышала? Она начинается со строки «Белеет ли в поле пороша». Потом мне все дед объяснил. И я уже больше не удивляюсь, при чем там поросеночек и откуда он в поле вдруг появился.

— А почему говорят «это злободневно»? Значит, это такой злой день? А почему он злой?

— Кариес — какое красивое слово… — Очень мечтательно. — А на самом деле жуткая гадость и страх… Почему? Ты меня больше к зубному врачу не води!

— А что значит «заматеревший холостяк»? Это человек, который живет и превращается потихоньку в свою мать?

— Мама, а ты знаешь, почему революционные матросы в Зимнем дворце били зеркала? Им собственные лица казались мерзкими!

После этого безапелляционного заявления Варя вынуждена была побеседовать со свекром. Профессор Гном крайне удивился:

— Возможно, я что-либо подобное и сказал когда-нибудь при Саше… Не помню… Странно, что он это зафиксировал… У мальчика феноменальная память! Это просто здорово!

Варя и на это тоже безнадежно махнула рукой.

Потом в присутствии Саши тетя Нюра зачем-то спела «Мурку», очевидно желая развлечь ребенка. Дитяти понравилось, и он попросил повторить на бис.

Тетя Нюра смутилась:

— Ну знаешь, Сашок, это блатная песня! Я просто так спела, тебя повеселить, а уж повторять ее… Блатная песня-то!

— А для кого она блатная? — спросил Сашка.

— То есть как — для Кого? Да просто блатная!

— Значит, ее поют какие-то начальники?

Ребенок знал значение слова «блат» только в одном смысле — «достать по блату».

В общем, Сашино домашнее семейное дружное воспитание Варю совсем не радовало.

Однажды тихим воскресным апрельским утром, когда земля уже выспалась и протерла глаза, почувствовав настоящую весну, Варя взяла Сашу и отправилась с ним гулять. Именно прогулки с сыном и были ее основным занятием. Остальное делали тетя Нюра, Володя и старый профессор Гном. Хотя тогда еще не такой старый.

Гребениченко уже готовились к летнему переезду на дачу, поэтому Володя с отцом собирали необходимые вещи. Если погода позволит, планировали уехать сразу после майских праздников.

Саша плохо помнил прошлое лето — он был еще слишком мал. Но заранее радовался даче, переезду, всему новому и замечательному, что сулила летняя жизнь.

— Куда пойдем? — спросила сына Варя, выйдя с ним из подъезда и крепко ухватив за руку.

Она даже тогда предпочитала спрашивать у Саши о его желаниях и настроениях. Потому что никогда, ни с кем и ни при каких обстоятельствах не хотела ничего решать самостоятельно. А Сашка, как любой другой нормальный мужчина, хотел. И даже на этом настаивал и нагло предъявлял свои права.

— В Кремль! — заявил сын.

— Ну уж нет! — нашла в себе силы запротестовать Варя. — Мы с тобой без конца туда ходим! Тебе не надоело? Ты там каждую бойницу и пушку наизусть знаешь!

— В Кремль! — настойчиво повторил Сашка.

Он не привык и не собирался даже по малолетству сдаваться и уступать свои твердо завоеванные позиции. И отлично знал, что матерью управлять очень легко.

Варя вздохнула и пошла по направлению к Красной площади привычным маршрутом. Вокруг мельтешили экскурсанты, нарядные дети и молодые симпатичные парочки, наметившие себе в этот милый день гулянье в центре столицы. Прямо в самом ее сердце, как патетически, с ложным пафосом восклицали и повторяли по радио.

Сашка промчался через весь Александровский сад с диким визгом и криком, на манер индейских вождей. Не хватало только перьев в голове да боевой раскраски. И ворвался, не дожидаясь матери, с трудом поспевающей за ним, на территорию Кремля, где тотчас стал карабкаться на одну из невысоких пушек, пытаясь ее оседлать. Раньше от этих восхождений его постоянно удерживала Варя.

Стоящие неподалеку два юных охранника пришли в ужас. Они никак не могли сориентироваться в нетипичной, чересчур нестандартной ситуации и решить, что же им предпринять и как реагировать на бойкого ребенка.

Варя подоспела вовремя. Один из солдатиков совсем одурел от воинственных кличей Сашки и готовился либо упасть в обморок — на солнце начинало припекать! — либо немедленно кликнуть на помощь военное кремлевское начальство и опозорить себя на век до самого конца службы. С трехлетним пацаном не справился! Он на глазах у охраны на пушку залез!

Второй караульный оказался покрепче и куда более стойким и выносливым. Но сойти с места — а как же вверенный ему пост? — он не смел. Поэтому, сурово нахмурив для устрашения брови, юный солдатик лишь посылал Сашке грозные взгляды, которые дерзкий резвый ребенок попросту не замечал. До взглядов ли ему, когда, наконец, удалось осуществить заветную давнишнюю мечту — забраться на пушку! А вот если бы еще выстрелить из нее…

Примчавшаяся Варя решительно сдернула сына с орудия и молча показала ему кулак. Ну, понеслось, подумала она. Уставший беззащитный караул вздохнул с облегчением. «Есть женщины в русских селеньях…» И в Москве тоже они есть. Что бы без них делали мужики?! Очевидно, писали бы исключительно печальные, горестные стихи, где тосковали бы по силе женской… Все как обычно.

Но Сашка ничуть не смутился оттого, что на помощь безынициативной, безвольной и бесхребетной охране прибыло мощное подкрепление в виде матери, и перешел к более активным боевым действиям. Он легко вырвался из материнских, тоже не больно-то сильных рук и подлетел к караульным. Те окончательно растерялись. Даже второй, что казался предприимчивее.

— Малец, кыш отсюда! — страшно насупившись, прошипел, нарушая устав, второй охранник, пока первый вновь спешно готовился к новому обмороку. — Вон мамка твоя бежит! Дуй к ней, да поскорее!

Сашка думал абсолютно иначе. И пока Варя не подоспела на выручку солдатикам, он ловко схватился за оружие первого, чутко угадав слабейшего, и рванул на себя, пытаясь отобрать. Поскольку тогда еще никакие камикадзе и шахиды были не в моде и ни о каких террористах слыхом не слыхивали, то караульные — теперь уже оба — были близки к шоку.

«Куда это смотрят врачи? — удивилась Варя, подлетая к сыну. — Какая медкомиссия и какие психиатры могли разрешить таким мальчикам охранять важнейший объект страны?! Додумались, кого здесь поставить! Суток пять размышляли да вычисляли, наверное! А то и больше!»

Но долго раздумывать по поводу недальновидности советских медиков казалось непозволительной роскошью. Требовалось немедленно спасать от ребенка бравую гвардию Кремля.

— Немедленно отцепись от солдат и дай мне руку! — скомандовала Варя и сама тотчас твердо завладела этой детской проворной рукой. — Ты что себе позволяешь?! Больше в Кремль ни ногой! Никогда не поведу! И не надейся!

Услышав ее громкое заявление, солдаты дружно выдохнули, словно по приказу. А Варя, не выпуская Сашкиной ладони, потащила его прочь из Кремля. Сын не очень сопротивлялся, шел довольно послушно и смирно — понимал, на чьей стороне сила и что его поведение оставляло желать лучшего. «Ничего, — спокойно думал Сашка, — мама все забудет и простит. Она забывчивая и рассеянная и любит утыкаться в свои книги. А папа и дед тем более. В следующий раз приду сюда с дедом или с папой и уж тогда точно отберу у военных пистолет. Надо, наконец, посмотреть, как он устроен».

— Безобразие! — зудела у него над ухом нудной осенней мухой мать. — Ты просто какой-то завоеватель! Просто викинг какой-то!

Сказала и споткнулась. Осеклась, подавилась своими словами… И замолчала. Сашка внимательно снизу взглянул на мать, чутко рассмотрел в ее лице что-то нехорошее, необычное и разумно решил со своими экспериментами немного повременить.

Они вышли из ворот и остановились ненадолго, вместе обдумывая, куда бы еще пойти погулять. День только начинался. Очень хороший теплый апрельский день. И возвращаться домой им обоим не хотелось.

— Варьюша… — сказал кто-то рядом, совсем близко. — Варьюша… Ну вот я и нашел тебя… А это, значит, твой сын…

Варя резко повернулась. Неужели прошло столько лет?.. Не может быть… А он, кажется, совсем не изменился, все такой же молодой, загорелый, веселый… Так сильно выделяющийся своим иностранным обликом и одеждой среди москвичей и гостей столицы, аккуратно, осторожно и даже боязливо обтекающих его с обеих сторон…

— Ты совсем не изменился, викинг… — пробормотала Варя. — Все такой же молодой и загорелый…

— Ты тоже, — усмехнулся он. — Но не загорелая. Мне нравится, как ты меня называешь.

— Так ведь лето еще начинается, — отозвалась Варя. — Еще успею почернеть… Вот поедем на дачу… А потом я уже немного постаралась… Вот!

В доказательство своих слов она слегка сдвинула ремешок часов, чтобы продемонстрировать белый ободок.

— Это грязь! — усмехнулся Алекс.

— Что? — по-детски обиделась Варя. — Какая грязь? Думай, что говоришь!

— А я как раз думаю! У вас наверняка что-нибудь с горячей водой. Ее отключили на время или случилась очередная авария. Ты знаешь, Варьюша, к советским профилактическим летним отключениям горячей воды я уже привык и даже почти приспособился. Потому что бывал в Болгарии и Чехословакии, которые пошли исключительно вашим социалистическим путем. Но когда здесь в доме, где я жил, отключили заодно и холодную воду…

Варя засмеялась.

— Тебе смешно? — обиженно протянул Алекс. — А у меня был почти шок… Я никак не мог понять, как это можно лишить людей обычной возможности сходить в туалет… У вас особый менталитет и совершенно необычное сознание. — Алекс поморщился. Скорчил презрительную гримасу. — Да и насчет тепла… У вас это называется лето? Ерунда! Здесь нет даже настоящего солнца! Хотя, правда, у вас есть Кавказ, Средняя Азия, Крым… — Он хитро прищурился и взглянул на Варю. — Да, Крым…

Он говорил по-русски довольно чисто и почти без акцента, потеряв его за прошедшие годы.

— Мы живем в том обществе, в каком живем! — резко отозвалась Варя и замолчала.

Да, она давно догадывалась — что там догадывалась! — хорошо знала, в чем дело. Когда он успел всюду побывать?.. И где сумел так загореть в апреле?.. Ее арестуют за связь с иностранцем… Да что там с иностранцем, это еще полбеды… За связь с иностранным шпионом. И еще неизвестно какой страны… Ее родной Швеции или какой-нибудь другой… Вряд ли маленькая Швеция будет устраивать такие тайные вылазки. И все было так запутано, закутано паршивой секретностью и тайной… Зачем Алекс сейчас приехал в Москву? А впрочем, Варе все равно, совершенно безразлично — для чего и почему — и наплевать на свою судьбу. Вот только Сашка… Да, если бы не Сашка… Хотя его и без Вари прекрасно вырастят Гребениченко — Володя, его отец, тетя Нюра…

Они сейчас абсолютно не принимали Сашку во внимание, но он был не из тех, кого так просто забыть. Малец ловко вытянул свою ладонь из ослабевших материнских пальцев — она вообще стала какой-то рассеянной, — подошел к Алексу и дернул его за руку.

— Ты кто? Откуда приехал? Ты иностранец? А где ты познакомился с мамой?

Алекс присел на корточки рядом с Сашей.

— Я приехал издалека. Ты похож на маму. А как тебя зовут?

— Александр! — гордо заявил Варин сын.

Алекс задумчиво посмотрел на Варю. Она окончательно стушевалась.

— Значит, мы тезки, — заметил Алекс. — Здорово! Спасибо тебе, Варьюша!

— Но как бы ты меня нашел? — пробормотала она. — Мы ведь встретились случайно…

— Если не считать, что ты совсем рядом отсюда живешь, — перешел на английский Алекс. — И потом, ты же ходишь проверять мои письма на почтамт… Или уже перестала? А я отлично знаю, где он находится. День-два дежурства возле него…

Он пристально заглянул Варе в глаза, и она покраснела.

— Ходишь, — удовлетворенно повторил Алекс. — И довольно часто… Ну вот… Это просто, Варьюша… Мы с тобой встретимся завтра. Ты не возражаешь? В половине седьмого. Вот адрес и телефон. — Он протянул ей записку, и Варя быстро спрятала ее в сумочку. — Там никого нет. Кроме меня. И тебя…

Интересно, что подумал сын? И что он позже расскажет отцу и тете Нюре?.. Как Варе выкручиваться из этой ситуации?.. Встретила знакомого по издательству? Автора книги, которую переводила? Бывшего однокурсника, живущего за рубежом?.. От любого объяснения за версту несет неправдой…

— Пойдем гулять! — снова вмешался в английский диалог Сашка. — Я покажу тебе Москву!

— Да, это стоит сделать, — вернулся к русскому Алекс, поднялся и положил на Сашкину светлую голову большую загорелую ладонь.

— В Кремль! — победоносно провозгласил обрадовавшийся Сашка.

— Нет!! — истерически закричала Варя. Прохожие изумленно шарахнулись от нее. — Никакого Кремля!! Через мой труп!

Сашка тотчас надулся, а Алекс посмотрел на нее в замешательстве:

— Почему нет? Я не понимаю…

— Сейчас поймешь!! — крикнула Варя. — Он полчаса назад едва не разоружил там охрану и пытался забраться на пушку!

— Ты не преувеличиваешь? — удивленно спросил Алекс и недоуменно глянул сверху вниз на послушно застывшего возле Сашку. Снизу на него смотрели полные смирения и обожания ясные детские глаза… — Как он мог разоружить охрану?.. Сплошная невинность… По-моему, ты что-то путаешь, Варьюша… Или перегрелась на солнце.

— На каком солнце?! — завопила Варя. — Ты сам пять минут назад очень верно подметил, что у нас не бывает настоящих ни весны, ни лета!

— Но сегодня как раз необычно припекает! — Алекс задрал острый нос к небу и засмеялся. — Тезка, поскольку мама так активно возражает против Кремля и настроена против всех пушек разом, пойдем куда-нибудь в другое место! Ты, наверное, слишком боевой!

— К Пушкину! — заявил Сашка.

Он лелеял мечту схватить обронзовевшего поэта за бакенбарды.

— Ни за что! — снова взвинтилась Варя. — Ты, очевидно, забыл, как в прошлый раз тебя, страшно ругаясь, стаскивал с памятника милиционер?! Вокруг собралась целая толпа! А я все это прекрасно помню! И не мечтаю о повторениях!

— Да, Варьюша, — озадаченно пробормотал Алекс, — похоже, воспитатель из тебя никудышный… Ты не справляешься даже с собственным сыном.

— Уж какой есть! — заявила Варя. — Кстати, с собственными детьми всегда справляются хуже всего. А Сашку надо отдать в детский сад, пусть его там образумят. Только тетя Нюра все время возражает…

— Тогда вот что, — решительно произнес Алекс и взял Сашку за руку. Тот попробовал вырваться, но не тут-то было. Пальцы иностранца оказались жесткими и сильными. — Мы сейчас пойдем на Гоголевский бульвар. Но если ты попробуешь вскарабкаться на памятники Гоголю или Тимирязеву…

Фразу он не окончил, но Сашка отлично понял, что никуда карабкаться сейчас, при заморском госте, не стоит. Себе дороже… Придется подождать, пока этот дядька уедет.

— Я и не собирался, — проворчал он. — На Гоголя лезть очень неудобно, а Тимирязев длинный, как высотка на Красной Пресне…

— Вот и отлично! — порадовался такому благополучному исходу дела Алекс и двинулся к бульвару, не выпуская маленькую ладонь из своей руки и не оглядываясь на Варю.

Она нехотя поплелась за ними.

15

Катя нравилась Саше все больше и больше. Всегда красиво, модно и дорого одета, прилично намазана импортной косметикой и надушена хорошими духами. Она всегда была чистенькой и аккуратной, всегда старалась Саше угодить и вкусно накормить. Но главное — она очень изменилась, что моментально отметили его глазастые приятели. Да и все остальные.

Куда-то исчезли все Катины амбиции, гонор, заносчивость. Она просто смотрела Саше в рот, безропотно слушалась каждого его слова, даже робела, и ей самой это нравилось. Она с удовольствием тихо мыла после их совместных обедов посуду, ходила по магазинам, готовила…

Неля Максимовна продолжала радоваться переменам в дочери. «Как хорошо, — думала она, — что этот мальчик теперь ходит к нам! Катюша вся прямо расцвела! И как просто и легко все уладилось! Почему я сразу не догадалась о таком простом варианте?»

Вообще-то о самом простом варианте она не догадывалась до сих пор и даже не подозревала о примитивности решения.

Да, присмиревшая и покорная Катерина очень нравилась Саше. И чем дальше, тем больше. Она стала такой лапушкой, такой кроткой и безответной…

Прямо бессловесная женщина из гарема, думал Сашка. Ну надо же… Кто бы мог подумать, даже на секунду, в порядке бреда, предположить, что из этой капризной девахи может получиться вполне приемлемый, даже милый экземпляр домашней птички…

Особенно резким оказался контраст между Катей и Людмилой. Продавщица тоже быстро и легко подметила изменения. Прежде всего, кавалер стал появляться все реже и реже. Да и забегал просто так, проведать.

Сначала Люся удивилась. Потом насторожилась. А под завязку обозлилась. Особенно после того, как верная преданная подруга Оля (бывают ли на свете преданные подруги?) вдруг ехидно поинтересовалась:

— Что это твой Сашка пропал? Совсем не видно… Вроде вы не ссорились…

Самолюбивая Люся прикусила губу.

— Занят, — резко бросила она.

— И чем же он так занят? Или скорее кем?..

— Занимается. Школу заканчивает, в институт поступает. Интеллигент! — еще резче отчеканила Люся.

— Да это всем давно известно, — пропела Оля. — Ты не бесись! Просто, по-моему, тебе пора с ним объясниться. Чтобы понять, кому в какую сторону теперь двигаться.

Рассудительная и смышленая Оля была абсолютно права. Давно настало время выяснить отношения с Сашей, но Люся все откладывала это неприятное, мерзкое мероприятие. Во-первых, оно само по себе отвратительно и противно, а во-вторых… Во-вторых, Людочка прекрасно догадывалась, чем это кончится, и тянула до последнего. Конечно, она все давным-давно поняла. Но Люся странным образом привязалась к Саше, привыкла… Полюбила? Нет, она не приучилась мыслить такими серьезными и ответственными категориями. И словами никогда зря не разбрасывалась. По-своему ценила их. И правильно делала.

Людмила отлично понимала, что рано или поздно им все равно придется расстаться. Но лучше поздно… Они не пара. Саша наиграется, натешится, удовлетворит свое любопытство… В конце концов, научится многому… И тогда найдет себе девчонку более подходящую. Из своего круга. Более высокого. Высшего. А Люся… Гастрономическая девочка… Магазинная любовь исчезнет из Сашиной жизни навсегда. Будет ли он вспоминать о ней? Вряд ли… Но очень хочется, чтобы иногда… Ей льстила эта связь. И одновременно раздражала. Словно она здесь оказалась второсортной, случайной, подобранной почти что на помойке… То бишь в подсобке.

Люся злобно нахмурилась. Оля, украдкой наблюдавшая за ней, посоветовала:

— Сделай вид, что бросаешь его сама! Вот и все! И тебе легче будет.

Легче?.. Люся взглянула на подругу. Совет дельный. Лучшего не придумать.

— И вообще, — продолжала, вдохновившись, Оля, — заведи роман с каким-нибудь его дружком! Который попроще. Ты же их всех видела! Пусть этот паразит умоется!

Нет, на свете все-таки есть верные подруги!

— Вот как только он забежит, а он обязательно нет-нет да и заскочит, ты и выдай ему! Люсь, ты ведь умеешь отлично давать по морде!

Людмила кивнула и задумалась. Долго ждать ей не пришлось.

Терзающийся раскаянием и совестью — понятия отнюдь не абстрактные! — Саша заглянул в гастроном буквально на следующий день после военного девичьего совета. И не один. С ним пришел Саня.

Предварительная договоренность друзей-приятелей была такова — провести разведку на местности, осмотреться и попытаться понять, как и что лучше сделать. Вообще Сане нравилась и Оля-колобок, даже трудно сказать, кто из подружек больше. Но Оля почему-то обходилась с Саней всегда сурово, холодно и явно намекала, что с ней шутки и вольности не пройдут. Не тот он рыцарь и вообще не герой… Короче, пусть топает подальше от кондитерского прилавка…

Сегодня, под надежной и могучей защитой Гребениченко, Саня чувствовал себя куда смелее и увереннее. Кидал бойкие взгляды на Олю и Люсю и разыгрывал некий спектакль, пока не слишком ясный обеим сторонам. Все четверо пытались решить сложный вопрос и справиться с проблемой мирно, бескровно, без больших потерь и разочарований. Очень старались…

Но если Саню несло вперед исключительно любопытство и зудящее желание познать новое и то, что многие уже давно познали, — Шура, правда, о своем мужском опыте глубокомысленно помалкивал, — то Саша чувствовал себя гнусно.

Первое предательство, первая подлость всегда очень болезненны. Это уже потом, позже, приходит привычка. Страшная и опасная. Человек словно притирается, свыкается со своими пороками и пакостями, с тем, что он вот так запросто способен на низость и подножки окружающим. Сживается со своими мерзостями и враньем, скотством и сволочизмом, привыкает к самому себе новому. А дальше все движется привычным расписанием и маршрутом, когда беззаботно себе разрешается слишком многое. Но и это не самое страшное. Позже начинается стремительное восхождение по лестнице грехов — все выше и выше. И наконец, маленькие первые гнусности очень скоро оказываются где-то далеко внизу, почти невидимые и неощутимые, а человек бодро и спокойно творит новые, куда более тяжкие. Потому что привык к ним. И уже почти ничего нехорошего в них не видит, не замечает, не хочет замечать. И теперь даже просто не умеет, не способен это делать. И напрочь забывает, что началось все когда-то с мелочи, ерунды в виде расставания с женщиной, которую ты вовсе не любишь и никогда не любил… Пустяк… Несерьезно…

Но для Люси все оказалось более чем серьезно.

— Чего пришел, интеллигент? — более чем прохладно встретила она Сашку. — Сам видишь, прилавки пустые, порадовать покупателя нечем… Если хочешь сладкого, приходи завтра. С утра. — И она прищурилась, рассматривая Сашу в упор.

Он помялся:

— Ты же знаешь, я конфет не ем, к шоколаду равнодушен… Как и к мороженому. Для меня это не актуально.

Люся хмыкнула:

— Знаю. Вот поверишь, нет, первый раз в жизни вижу человека, который не любит мороженое! Я раньше думала, что таких на свете не бывает!

Оля строго контролировала разговор издалека, готовая в случае чего немедленно вмешаться. Люська — она бестолковая и шальная, за ней нужен глаз да глаз…

Саня молча внимательно разглядывал Людмилу и думал о своем.

Он никогда ни за что не признался бы никому, а приятелям в первую очередь, что у него давно уже начались сложности в отношениях с девушками. А может, вообще со всеми окружающими его людьми. Ему было трудно, почти невозможно начинать разговор, вести диалог, находить темы для бесед… Простой и компанейский с виду, Саня на поверку оказался совсем другим. И понял это недавно. Счастье, что он вырос рядом с верными друзьями. Да еще маленькая Надя Гребенка… Пожалуй, только возле нее, не считая приятелей и родителей, Саня и чувствовал себя в своей тарелке, свободно и раскованно. А чужих тарелок побаивался, сторонился и предпочитал из них не есть.

Но Надя еще невелика, ей недавно сравнялось тринадцать. И она просто всегда с удовольствием внимательно выслушивала любые, самые бредовые Санькины рассказы и истории, не прерывая и не пытаясь что-либо оспорить или добавить. Поэтому Саня любил провожать Надю домой, а когда она перешла из школы в музыкальное училище — неожиданно затосковал и начал все чаще наведываться к Гребениченко домой.

Надя встречала его неизменно радостно, хотя и со спокойной сдержанностью, поила чаем, но потом извинялась, объясняя, что ей надо заниматься. То есть играть на рояле.

Сидеть за инструментом Надя могла целый день, до полуночи, пока не засыпала прямо над клавишами. Тогда мать или отец, притворно рассерженные — на Надю сердиться вообще просто невозможно! — поднимали ее с круглой табуретки, решительно закрывали крышку рояля и отправляли будущую знаменитость спать.

— Не девка, а монолит! — частосердито повторял Сашка.

Саня все это прекрасно знал. И ценил Надино трудолюбие и цельность. Ее целеустремленность. Поэтому всегда молча кивал и топал вслед за Надей в большую комнату, где навсегда прописался огромный белый рояль, привезенный еще Варварой Николаевной от старших Паульсенов.

Санька усаживался на стул в углу и замирал, слушая, как Надя играет. Да, он совершенно не разбирался в музыке, но слушал Надю с удовольствием и иногда вдруг ловил себя на странной мысли, что готов слушать игру этой девочки всю жизнь.

Надя, увлекаясь, попросту забывала о своем безмолвном преданном слушателе. Зато Варвара Николаевна обожала Саню за его тихое многочасовое сидение на стуле под звуки рояля.

— А какого композитора ты больше всего любишь? — как-то неосмотрительно спросила Варвара Николаевна тотчас растерявшегося Саню.

Надя, сидевшая, как обычно, за роялем, недовольно покачала головой и попыталась сделать матери большие глаза. Но сосредоточенная на госте мать дочкиного предупреждения не заметила.

Саня смущенно пожал плечами, судорожно пытаясь вспомнить хотя бы одну известную фамилию. Вспомнил…

— Чайковского! — выпалил довольный Саня.

— Да? А почему? — не отставала Варвара Николаевна, не желая принимать во внимание Надины усиленные телодвижения и жесты.

Новый вопрос загнал Саню в настоящий тупик. Он беспомощно взглянул на Гребенку, рассчитывая хоть что-нибудь услышать от нее. Но пианистке в этот момент почему-то стало смешно, и она уткнулась в клавиши рояля, стараясь не засмеяться.

— Я… не знаю… — замялся Саня. — Мне слишком сложно объяснить… Я не очень разбираюсь в музыке… Нравится — и все…

— А что именно у Чайковского? — продолжала допытываться обрадованная Варвара Николаевна. — У него ведь, как бы сказать точнее, чересчур сладкая, на мой взгляд, музыка… Да-да, именно так… А ты не считаешь?

Саня едва не застонал. Вот пристала!.. До чего же дотошная!.. Ну что ей надо?..

В семье Наумовых не то что не интересовались музыкой, а просто ее не замечали, будто не знали о существовании таковой. И музыка жила сама по себе, отдельно и далеко от них. Зато там все довольно неплохо умели считать, и Саня в том числе.

— Вася, тебе что так мало дали за финский кафель? — спросила, например, вчера вечером мать-математичка. — Ты почем продавал квадратный метр?

— Да нормально! — отмахивался отец. — Завтра хочу толкнуть рамы. Привезли вроде бы лишние, мы уже почти во всем доме поставили, видно, на складе ошиблись. Не возвращать же… И у меня еще цел кое-какой запас краски и водоэмульсионки.

— Да это гроши! — говорила мать.

— Не скажи! Если постоянно загонять по нескольку банок… Из грошей и складывается кругленькая сумма. Правда, сынок? — И он весело подмигивал Сане.

Был редкий тихий вечер без криков и скандалов. Никто ни на кого не орал. Саня давно подметил, что такие уникальные вечера выпадают в их доме исключительно в те дни, когда удача особо улыбается отцу. Ну или когда мать вдруг находит на редкость выгодный частный урок.

Подтягивать учеников по математике мать всегда приглашала домой. В школе ей казалось неудобно — все-таки директор. Хотя, конечно, все обо всем знали… Что скрывать?.. Однако напоказ мать ничего делать не любила. Может нагрянуть РОНО, да и паршивые учителя стукнут куда надо. А занятия на дому — их еще доказать надо!

Как раз из-за этих подтягивающихся учеников Саня и не любил приходить домой рано. В последние годы мать развернула чересчур бурную, на его взгляд, репетиторскую деятельность. Просто раздавала свои математические знания направо и налево. Не даром, конечно. И очень не даром. В школе, где она директорствовала, да и в соседних, шел упорный слух, будто Светлана Михайловна пользуется особым великим доверием ректора медвуза, при котором была школа, а потому своим могучим влиянием может протолкнуть в институт любого. Разумеется, не бесплатно. Отсюда и уроки, и подарки, и разного рода выгодные предложения. И потому школьному директору Наумовой открытым текстом предлагали лучшие ателье Москвы и приносили продуктовые заказы прямо на дом. Тогда в страну еще не нагрянул рынок с его изобилием, и все знали одного-единственного Гайдара — известного детского писателя, написавшего о феноменальном организаторе подростковых масс Тимуре и разбитой голубой чашке, чей цвет в те незапамятные времена никого не смущал. Светлане Михайловне дарили дорогие украшения, квартира ломилась от различных ваз, посуды, хрусталя…

Саню все это устраивало. Вот только… Если бы родители не орали так часто на него и друг на друга… И еще… Если бы читали, смотрели фильмы, слышали, кто такие Феллини и Лорка, и эти… как же их?.. ну да… Брамс и Глюк… И Лист…

А впрочем, зачем им это?.. Лишняя, чуждая информация, бесполезные знания… Они всегда превращаются в балласт, в тяжкий груз, если не нужны.

Саня чувствовал себя в последнее время все неустойчивее. Родительские основы жизни поколебались, своих пока не приобрел… Да и свои — чаще всего все равно родительские! А чужие… Чужие основы тоже казались далекими и непонятными. Как вот сейчас эта музыка… Ну для чего она?.. Надька, понятное дело, хочет стать пианисткой, это ладно, полбеды… Но на кой ляд музыка Варваре Николаевне?..

Что же сочинил этот Чайковский?.. Саня напряженно пытался вспомнить. Что же, что… Кажется, какой-то балет… Ну да, правильно…

— «Лебединое озеро»! — облегченно выпалил Саня.

Варвара Николаевна разочарованно вздохнула, словно Саня не оправдал ее смутных, тайных надежд или не выдержал некоего загадочного экзамена, о котором Наумов не подозревал.

— Это банально, — сказала она. — Надя, ты бы потрудилась немного над музыкальной эрудицией своего приятеля!

Пианистка фыркнула. Она уже знала, что это бесполезно.

Но Санькина привязанность к Наде, белому роялю и непонятной музыке ничего не меняла — во всяком случае, пока — в его жизни и ее планомерном течении. Правда, теперь уже не таком планомерном и ровном. Саня начинал метаться, мучиться, чего-то искать… И сам не понимал, чего именно. Но его явно не грело нынешнее состояние дел, его семейное устройство и многое другое. Хотя в смысле денег… Вот как раз в этом смысле все обстояло как нельзя лучше. Это было именно то, что необходимо, что требовалось сохранить, сберечь и оставить для себя на вечные времена. Его всегда должны сопровождать деньги, карьера, успех. Каким образом — Саня пока не слишком задумывался и справедливо не обременялся лишними мыслями. У Нади — талант, успех, громкая слава, фотографии в газетах и журналах, интервью, приглашения за рубеж и на телевидение… Гребенка… Тихая замкнутая девочка, увлеченная одной лишь музыкой… Но это пока. Позже, когда Надя немного подрастет и поумнеет, она легко увидит и поймет, что вокруг нее не только сонаты и концерты для фортепиано с оркестром. Вмешаются и заиграют, заголосят в полную силу совсем другие оркестры, обязательно. И Саня должен дождаться этого счастливого для него момента. И он его обязательно дождется. Во что бы то ни стало. А пока… Пока идет совсем другая жизнь. Почему-то в его представлении она четко делилась на две, а может быть, и на несколько частей. Одна из них была с Надей, другая — без нее. Первая была важной и ответственной, серьезной и необходимой. Вторая казалась легкой и забавной, хотя тоже необходимой. В какой-то небольшой степени.

Знать бы тогда Саньке, как он ошибался… Что жизнь никогда и ни у кого не может делиться ни на какие части — две или там больше. Она одна, едина, и все, что ты совершил когда-то, бросят на те же самые весы, где будут потом взвешивать все твои дела, поступки, мысли…

Но Саня этого не понимал. Даже не подозревал о таком раскладе. Так же как и Саша. А потому задумал, и вполне серьезно, познакомиться с Люсей. Такой милый промежуточный вариант. Ничем никому не грозящий.

Люся облокотилась о прилавок — покупателей в магазине всего ничего, а что им покупать, бедным? — и внимательно изучала Саню. Он поежился под ее жестким пристальным взглядом. Что-то нехорошее почудилось Сане в нем, но он быстро отмел подозрения. Мало ли что померещится… Люська — девушка что надо. Особенно по рассказам искреннего, нахального и отнюдь не закомплексованного Гребениченко, друга Арамиса.

— А ты тоже конфет не любишь? — спросила Людочка Саню.

Он растерялся от неожиданности. Не думал, что Люся обратится к нему. Потоптался на месте, помялся…

— «Встретились бяка и бука»… — прокомментировал Гребениченко встречу своей любовницы и своего приятеля и посмотрел на него насмешливо и ободряюще.

Дескать, действуй, мол, говори… Видишь, само клюнуло… Авось и получится что-нибудь путное и толковое…

— Нет, я люблю… — с трудом выдавил Саня. — Особенно шоколад… «Бабаевский»…

Люся понимающе кивнула:

— Да, он вкусный. Только немного горький.

— Самое оно, — встрял резвый Сашка. — Сладкое всегда должно быть с привкусом горечи. Иначе получается приторно и вообще противно.

Людмила полоснула его суровым взглядом.

— Шибко умный? Помолчи! Интеллигент! А вы приятели? — снова обратилась она к Сане.

— Да, с восьмого класса, — ответил уже побойчее Саня. — Вместе учимся.

— Тоже в институт поступать будешь? — справилась Люся.

Наумов кивнул. Сашка тем временем, видя, что дело, кажется, пошло на лад, легко передислоцировался к Оле и завел с ней беседу о перспективах развития советской торговли. Колобочку в данный момент эти перспективы виделись весьма смутными. И вообще порой хотелось все бросить и податься куда-нибудь подальше от Москвы, где живут совсем другие люди и все по-другому. Но мать была против. И уверяла, что только здесь можно построить себе настоящую жизнь.

— За прилавком, что ли? — вздыхала Оля.

— Именно! — говорила мать, сама всю жизнь проработавшая товароведом в «Детском мире» провинциального магазина неподалеку от столицы.

Матери жизнь виделась связанной исключительно с большими городами, в частности Москвой или, на худой конец, Ленинградом.

И Оля смирилась. Тем более, что лучшая подруга Люська придерживалась такого же мнения.

— А ты бы зашел ко мне как-нибудь, — вдруг предложила Людочка Сане, — просто так, вечером… Посидим, поболтаем… Я тебе твой любимый шоколад найду. В немалых количествах. Я тоже «Бабаевский» уважаю.

Саня снова растерялся. На такое стремительное, почти мгновенное и незамысловатое решение проблемы он не рассчитывал.

— А… когда?

— Да хоть когда! — пожала плечами Люська. — Можно сегодня. Или завтра. Притопай часиков в семь. Или пораньше. После закрытия. Лады?

— Тогда… сегодня, — решился Саня. Словно впервые метнулся в январскую прорубь.

Люся кивнула с таким видом, что стало ясно — иного ответа она и не ждала. Оля тонко поняла все по лицу Людмилы и довольно улыбнулась. Нет, все-таки бывают на свете чуткие, верные подруги…

Сашка тоже о чем-то догадался и, небрежно кивнув колобку, двинулся к приятелю.

— Пошли. Привет! — махнул на прощание Люсе. — Как-нибудь на днях забегу!

Люся насмешливо фыркнула ему вслед — ах-ах-ах! — мазнув пренебрежительным взглядом. Дескать, иди себе своей дорогой, милый друг Сашенька, и не оглядывайся. Только дался ей этот взгляд нелегко…

Тотчас возникшая рядом Оля спросила:

— Вечером задержишься?

Люся кивнула, мрачно рассматривая прилавок.

— Все к лучшему, — философски заметила Оля. — Уж поверь мне… А этот вертихвост тебе даром не нужен!

— Другой лучше? — усмехнулась Люся. — Не пьет, не курит и сладкое любит?

— Если честно, он такой же. И все они абсолютно одинаковы. Оба двое, оба трое и оба четверо. — Оля уже успела обзавестись жизненной мудростью, добытой и выстраданной не без труда и мучений. Достаточно трафаретной. Да иную-то где взять? — Вот если бы, Люська, ты могла обходиться без мужиков…

Ошарашенная подруга вытаращила недоуменные глазки:

— Как это?.. Вообще?..

— Да так, — развивала Оля дальше свою неплохую, достаточно здравую мысль. — Жила бы себе чистой светлой жизнью, работала, может, поступила бы учиться, ходила в кино, театры, на выставки всякие…

— И всегда одна? — с нарастающим возмущением уточнила Людочка.

— Ну да, конечно… Это обязательное условие.

— Как в монастыре, что ли? — продолжала закипать Люся. — Думай, что несешь!

— Я-то как раз думаю, а вот ты не очень… При чем здесь монастырь? Оттуда никто в кино и в театры не ходит. Я просто предлагаю тебе очень хороший, разумный вариант жизни…

— Ты себе его предлагай! — отрезала Людмила. — Я без мужика и двух недель не протяну! Сразу завяну! Как осенний кустик!

— А ты пробовала? — Подруга оказалась на редкость упорной, пытаясь убедить Люсю в здоровом образе жизни.

— И не собираюсь! — объявила Людочка. — Умная ты, Олька! Прямо как этот Александр из профессорской семьи! Да, кстати, а как зовут его друга-приятеля?

Оля засмеялась:

— Ты что же, пригласила его к себе в подсобку, а имени не спросила?

Люська смущенно захохотала.

— Значит, там и познакомитесь по-настоящему, — заключила Оля. — Но ты все-таки подумай насчет другой жизни. Вдруг она тебе пригодится…

Разговор прервал внезапно появившийся у прилавка покупатель. И подруги принялись дружно выяснять, что ему, бедолаге, вдруг понадобилось в кондитерском полупустом отделе.

Приятели вышли на улицу.

— Быстро же ты ее обломал! — криво усмехнулся Саша. — Ловок ты, братец, как я погляжу! А таким простачком вечно прикидываешься! Настоящий Портос! Не зря его имя носишь!

Видно, Гребениченко неожиданно больно укололо мгновенное Люськино согласие на смену кавалера и приглашение в подсобку.

— Да я сам не понимаю, почему она так легко… — смущенно пробормотал подавленный Саня. — Даже странно…

Сашка злобно покосился на немудреного приятеля. Арамис явно жалел, что задумал провести такую хитрую на первый взгляд и дурную на поверку рокировку. А что он собирался делать, как себя вести дальше? Совмещать Люсю и Катерину?.. И как долго?

— Если хочешь, я никуда не пойду! — самоотверженно предложил Саня, расстроенный случившимся.

— Да уж ладно, друг Портос! Шлепай к своей новой избраннице, не бери в голову и не поминай меня лихом! В общем, останешься доволен! А я все-таки предпочитаю, чтобы меня обманывали только в одном доме!

Саша с размаха хлопнул приятеля сумкой по плечу и повернул к метро. Саня долго смотрел ему вслед.

16

Адрес и номер телефона, оставленные Варе Алексом, она решила на всякий случай выучить наизусть, а записку выбросить. От греха подальше… Как испокон веков делают профессиональные шпионы. Вот уж у кого не бывает склероза — память тренированная.

Конечно, никто из Гребениченко в ее сумку никогда не полезет. Но все равно… Тем более Сашка все видел, хотя не все понял. Но ушлый ребенок моментально догадался, что взрослые перешли на чужой язык неслучайно. И вполне мог что-нибудь ляпнуть дома. Или задать ненужный вопрос.

Предупреждать сына молчать — это еще одна, уже более серьезная и непростительная ошибка. Ее Варя постаралась не совершить. Но как по возможности обезопасить себя дальше?..

На Гоголевском бульваре Сашка мгновенно нашел себе приятеля-ровесника — он сходился с людьми запросто, в шесть секунд — и затеял буйную, шумную игру в войну.

Алекс опустился на скамейку рядом с Варей.

— Варьюша, у тебя замечательный сын…

— Да, он далеко пойдет, — равнодушно кивнула Варя. — Настоящий прохиндей… С малолетства. В кого только уродился, не пойму… Ни у нас в роду, ни в роду мужа таких нет. Реактивный и бурный ребенок.

— Про-хин-дей… — задумчиво повторил по слогам Алекс. Похоже, он не знал еще этого слова. — Что это такое?

— Ну, прохвост, мошенник, ловкач… — попыталась объяснить Варя. — Хитрец, обманщик… Такой, в общем, ловкий, пронырливый человек…

— Понятно, — протянул Алекс. — Ты действительно не обладаешь этими качествами…

Он смотрел на нее и улыбался. Светловолосый, загорелый, прямой, как подъемный кран… Такой близкий и родной…

И Варя вдруг поняла, что слово «близость» вовсе не подразумевает близость постельную. И никогда, даже изначально, не подразумевало. Любому человеку важнее всего в жизни близость духовная, то самое понимание, которого так нелегко добиться и так непросто найти. Просто потом два понятия тесно смыкаются в одно, неловко и неверно соединенные одним словом… Это языковая ошибка, неточность. Поэтому и родилось слово «секс», уже не обозначающее духовное сообщество людей. Просто постель… Примитивная физиология. Хотя часто не слишком примитивная…

— Ты скучала, Варьюша? — спросил Алекс. — Я очень. Но ты сделала неправильный выбор. Я редко могу видеться с тобой. Так получается… И никогда не сумею остаться здесь или увезти тебя в Швецию. Понимаешь, ни-ког-да…

Он снова, теперь уже умышленно, специально, разбил слово на слоги, и Варя подумала, что искренность и жестокость — это синонимы. И этот правдивый человек-загадка, человек-тайна никогда — понимаешь, ни-ког-да… — не станет для нее открытым и ясным. Пусть так… Зато он старается быть честным.

— Я не уверена, что кто-нибудь на этой земле делает свой выбор самостоятельно, — пробормотала Варя. — Но что сделано, то сделано… Разве ты раскаиваешься во всем?

Алекс засмеялся и покачал головой:

— Мне вообще не свойственно раскаиваться. Ни в чем и ни при каких условиях. Но иногда мне вдруг становится стыдно за то, что я совершил… Например, тогда, в Крыму… Разве я не мог не приближаться к тебе, оставить тебя в покое, не тревожить твою душу и твою семью?..

— Не мог… — прошептала Варя. — Ты не мог, викинг… Это оказалось не в твоих силах…

Он удивился:

— Ты так думаешь? Мне нравится, как ты меня называешь…

— Я уверена…

— Ты веришь в предопределение? — живо заинтересовался Алекс. — Почему?

Варя пожала плечами:

— Как можно объяснить, почему веришь? Веришь — и все…

Ее опасно тянуло к нему — прижаться, почувствовать рядом, осознать, что он, наконец, не мерещится под насмешливым апрельским солнцем, которое всегда так — сначала вволю поиздевается над москвичами, понежит, погреет, поманит, а потом исчезнет с концами чуть ли не до июля…

И она уже подалась к нему, придвинулась ближе… И вдруг поймала острый взгляд сына, так увлеченного громкой игрой в белых и красных…

— Да, — засмеялся Алекс, от которого ничего не ускользнуло, и запрокинул голову, подставляя лицо солнцу. — Ты была очень права, Варьюша… А я ведь, каюсь, сначала тебе не поверил. Он настоящий прохиндей. Это очень точное слово. Тебе придется с ним нелегко.

Варя обреченно вздохнула. Деваться от этого горя горького на двух проворных ногах ей все равно некуда.

Алекс скосил на нее хитрые глаза:

— А вечером я тебя жду… Что же делать, если нам с тобой досталась именно такая жизнь… Другой не будет. Я очень соскучился по тебе, Варьюша… Это правда. Хотя мне порой бывает странно сознавать и признавать это. Я объездил почти весь мир, видел разных женщин. Много красивых… У меня тоже было их немало. — Он снова покосился на нее. — Прости, но это тоже правда. Ты и сама прекрасно знаешь. Но вот все равно, несмотря ни на что… Я соскучился по тебе… Именно по тебе… По тебе одной… И это кажется мне странным. И необъяснимым.

Варя молчала. Он слишком любил и привык все себе растолковывать, ему нравилось это… Дурная привычка, вредная и ненужная. Жизнь нельзя объяснить, как нельзя объяснить солнце, небо, детей… Да и стоит ли это делать?

— Я приду… — кивнула Варя. — Несмотря ни на что. Жизнь как-то нехорошо и загадочно разделилась пополам. С одной стороны — ты, с другой — все остальное, включая мою семью и Сашу… И части эти не равны. Получилось не пополам, не поровну… И это совсем уж гадко… Но деваться некуда…

Квартира, где временно расположился Алекс, оказалась действительно недалеко от Никольской. Он открыл ей дверь, молча пропустил в прихожую и жестом пригласил в комнату. Варя вошла и села. Очень уютно, чисто, как-то по-домашнему…

— А… кто здесь живет? — неуверенно спросила Варя.

Алекс засмеялся:

— В данный момент я. Остальное тебя интересовать не должно.

— И… надолго?

Он вновь усмехнулся, но теперь уже невесело.

— Варьюша, и это тоже тебя не должно интересовать.

— А что-нибудь вообще меня должно интересовать? — вдруг вспылила обычно спокойная Варя. — Из того, что касается тебя и твоей жизни?

Алекс серьезно и грустно покачал головой:

— Никак нет. Тебе давно пора смириться с этой мыслью, сжиться и привыкнуть к ней. Уже пора… Ты сделала неудачный выбор, Варьюша…

Прямо замкнуло его на этой гениальной думе!..

— Ты повторяешься, — заметила Варя и равнодушно отметила, что после нескольких лет разлуки они почему-то не бросились друг к другу в объятия, а совершенно спокойно сидят и дискутируют, обсуждая смутные подробности и трудности нелегкой биографии Алекса и ее несчастного выбора… Странно… Так, может, никакой любовью тут и не пахнет?..

Варя задумчиво взглянула на него.

— Да, я повторяюсь, — покладисто согласился Алекс. — Увы… Как многие живущие на этой земле… И буду повторяться.

Он опустился возле нее на корточки и ласково провел ладонью по ее лицу.

— И хочу повторяться… Сотни, тысячи раз… И повторять твою ошибку до бесконечности… Хотя бы потому, что мне нравится твоя ошибка… Надеюсь, твой резвый бойкий сын не проговорился дома о нашей встрече…

Удивительно, но не проговорился. У маленького Сашки хватило на это ума и тонкости. Хотя Варя заранее проработала и прокрутила в голове вполне разумный, подходящий вариант объяснения — встретила знакомого иностранца, книгу которого переводила. Вот и все… А иностранец плохо владеет русским. Пришлось говорить по-английски.

Правда, хорошо обдуманный ею вариант изначально был провальным. Сашка прекрасно слышал неплохую русскую речь иностранца. Но к счастью, ничего объяснять не пришлось. Только через несколько дней сын справился у Вари:

— Мама, а мы пойдем снова гулять с твоим другом?

— Он уже уехал, — сказала Варя. — Приезжал не надолго, всего на неделю.

Она потом довольно часто приходила к нему в ту квартиру. Особенно удачным оказалось начавшееся лето. Варя легко уезжала с дачи под предлогом работы в издательствах. Ей все удавалось. Обмануть Гребениченко ничего не стоило.

Всегда одно и то же — чистота, порядок и подтянутый Алекс в дверях. Но однажды на ее звонок дверь открыл незнакомый мужчина — седовласый, в очках, тоже прямой, как скрипичная струна.

Варя изумленно молчала, забыв поздороваться.

— Вы, очевидно, Варвара? — с легким акцентом спросил незнакомец.

Она молча кивнула.

— Алекс оставил вам письмо. И просил… — очкарик внимательно взглянул на Варю, — просил ждать от него новых известий. На почтамте. Как раньше… Он очень извинялся… Простите, но он не смог вас предупредить заранее. Позвонить вам… Все получилось неожиданно и срочно. Он улетел. Его уже нет в Союзе.

Варя продолжала тупо молчать. Человек попытался смягчить ситуацию:

— Но он обязательно вернется… Обязательно!.. Только неизвестно когда… Просто у него такая работа… Извините…

Просто у него такая работа…

Варя все так же безмолвно взяла протянутый конверт и пошла вниз по лестнице.

— Подождите! — крикнул седой. Он стоял в дверях и смотрел ей вслед. — Одну минуту!.. Я совсем забыл… Алекс еще просил передать вам, что повторение — великая вещь… Честно говоря, я не понял смысла. Но вы, наверное, понимаете…

Варя кивнула и двинулась дальше. На улице она сразу поискала свободную скамейку. Это было несложно. Подъезды дома выходили во двор, где этих скамеек всегда навалом. И сейчас, вечером, они почти опустели. Колясочные мамы уже разошлись по домам кормить и купать детей, старушки тоже, а время влюбленных еще не наступило. И они предпочитали уединяться в других местах, а не в своем родном, знакомом и приевшемся, как манная каша, дворе.

Варя села на скамейку — совсем как тогда, зимой. Она, значит, тоже повторялась. Нетерпеливо надорвала конверт.

«Варьюша, я не стану даже вновь просить у тебя прощения, потому что это глупо и бессмысленно. Сколько можно каяться?.. Да, меня снова нет. Но я есть. И буду всегда, пока ты захочешь, чтобы я был. Твоя власть надо мной велика, да и моя над тобой, думаю, тоже. И все-таки есть власть куда сильнее и могущественнее. Мне очень тяжело уезжать. Да еще так внезапно… Не знаю почему — я никогда не был ни суеверным, ни сверхчувствительным — меня никак не оставляет таинственное, неопределенное ощущение чего-то нового, что обязательно произойдет. И еще меня мучает чувство беды… Ты ведь знаешь, я все всегда люблю для себя объяснить. А сейчас не могу. И это мучительно и непонятно. Только не думай, будто со мной что-то случится. Я абсолютно убежден — со мной ровным счетом не произойдет ничего дурного, пока ты этого не захочешь, пока не откажешься от меня и будешь меня ждать и ходить на почтамт… Помнишь, ты рассказывала о той милой женщине по имени Зина?.. Ходи к ней почаще, Варьюша, меня будет утешать и греть сознание, что ты обо мне не забыла… А Зина, добрая русская женщина, будет утешать тебя. Все хорошо! Просто у меня такая работа… Помнишь, ты мне сказала, очень сердито, что мы живем в том обществе, в каком живем?.. Это правильно… Я часто вспоминаю, как мы бродили с тобой однажды по Москве… Помнишь? Смотрели на город от Университета, плавали на теплоходике и даже зачем-то забрели в Музей революции… Удивительно красивое здание… И нам было хорошо. При чем тут ваши вечные революции? Они всем давно надоели, и вам самим в первую очередь. Я не прав? А ваше здание МИДа все-таки удивительно похоже на церковь… Но огромную. Ну ладно, я отвлекся… Варьюша, я тебе очень скоро напишу. А вот когда я снова вернусь в Москву, я не знаю. Прости… И воспитывай получше своего прохиндея. Я выучил это хорошее слово. Оно мне нравится. Алекс».

И снова, как тогда, зимой, Варя опустила письмо на колени и тупо уставилась в одну точку. Алекс как-то со смехом рассказал ей, что, увидев впервые МИД, спросил первую попавшуюся на Садовом кольце женщину:

— Это церковь?

Женщина изумилась.

Лето прошло… Деревья нехотя сбрасывали первые желтые листья. У Вари почему-то тихо кружилась голова. Что будет дальше и будет ли вообще что-нибудь, она не хотела даже думать. И вообще не знала, куда идти и что делать. Опять ее жизнь разломилась надвое… На две неравные части… И та, большая и весомая, неожиданно скрылась, исчезла, словно ее никогда не было.

«Что же ты наделал, викинг?.. Что же мы с тобой наделали… Почему так жестока и несправедлива судьба?.. Или, наоборот, очень справедлива?.. Ведь знакомство с Алексом… Да, но зачем, для чего?! Неужели я заразилась от Алекса потребностью все и всегда себе объяснять?!»

Мягко бредущая мимо кошка, явно на свидание, гордо вскинула вверх хвост, покосилась на Варю и двинулась дальше.

— Миша! — закричала сверху женщина с балкона. — Где ты запропастился, паразит?! Сколько тебя можно ждать?! Ужин давно остыл! Припрешься, мерзавец, — кормить не буду! Предупреждаю заранее!

Мир жил своими обычными будничными заботами.

Варя сунула письмо в сумку и встала со скамейки.

17

Саня явился к гастроному гораздо раньше назначенного срока и долго блуждал и прятался в близлежащих переулочках. Не хотелось, чтобы его здесь кто-нибудь заметил.

Уйти надолго из дому вечером для Сани проблемой не было. Родители не слишком интересовались его занятиями и прогулками и не заботились, где и с кем он проводит время. Разумный Саня вполне логично подозревал, что предкам куда спокойнее и проще лаяться между собой в отсутствие сына.

Наконец равнодушные, бесстрастные стрелки придвинулись к долгожданным цифрам, и Саня решился. Возле гастронома силы совсем оставили его — а ведь он вырос здоровым, тренированным и выносливым мальчиком! — и он еле-еле дополз до прилавка. Люся взвешивала конфеты «Красная Шапочка». А возле нее вилась приличная очередь. Точно такая же тянулась к Оле. В магазины вдруг по капризу торговли к вечеру выбросили конфеты и шоколадные наборы.

— Придется подождать, лады? — мельком глянув на Саню, бросила Люся. — Видишь, что делается! Народ мечтает на ночь глядя объесться «Косолапыми мишками» и облопаться «Коровкой»! Пашем по желанию трудящихся! А я ведь говорила тебе, что лучше после закрытия… Не дотерпел, что ли? Активный…

Саня смутился до онемения. Оля приветливо кивнула и улыбнулась ему издалека. Он мотнул головой, вздохнул и пошел побродить по магазину. До закрытия оставалось немного.

Наконец Люся отоварила последних сладкоежек, из магазина выдворили всех припозднившихся покупателей и заперли дверь. На Саню словно и внимания никто не обращал. Он удивился, а потом догадался: все видели, что он к Люсе, а значит…

Догадка была неприятная. Неужели здесь все давно привыкли к ее бесконечным ухажерам?.. Или просто хорошо знали Сашку?.. Все равно мерзко. Саня судорожно сглотнул. Зачем он вообще пришел сюда? Так ли ему все это надо — темная подсобка, Люсины любовь и ласки?.. Да нет, нужно… Нужно именно сейчас. И что-то назойливо нашептывало, будто уже завтра или послезавтра все это станет совершенно лишним. Тогда зачем? Заранее зная, что все ненадолго?.. А как можно знать, надолго или нет?.. Вообще, как люди это понимают, как догадываются?.. Да очень просто… Что-то — что? — им диктует правду. И только ее надо слушать. Больше ничего…

Прислушиваться к себе Саня не стал. Он быстро устал от своих философских глубин и размышлений. Он не привык к ним, по возможности избегал и не любил. Понимал, чувствовал — это не его стезя. Просто не его — и все. Так же точно бывает в жизни. Писатель, пусть даже хороший, но не твой, тебе его читать скучно, и известный актер тебе тоже неинтересен, и женщина — не твоя… Даже если она готова по какой-то тайной пока причине стать твоею… Ты ведь все равно уверен, что она уготована для другого, а тебя ждет-поджидает твоя собственная… И вполне вероятно, что ее зовут Надя… Да, впрочем, сейчас ее имя абсолютно не важно. Важно другое — эта милая ласковая девочка за прилавком, собирающаяся тебе запросто отдаться через полчаса — не твоя… И с этим ничего не поделать. Нет — значит, нет.

Саня снова судорожно сглотнул, подумав о том, что может произойти и обязательно произойдет через полчаса… Ну и пусть Люся — не его, а он — не ее… Какая, в сущности, разница? Разве это имеет какое-нибудь значение?.. Миллионы людей нормально живут, отыскав себе пару совсем по иному признаку. Или кто-нибудь в состоянии поверить, что его родители, Наумовы-старшие, так уж подходят друг другу?..

Хотя, может, как раз очень подходят… Саня опять задумался. Кажется, он никогда еще столько не думал, сколько в этот вечер… Да, подходят… Своими взглядами на жизнь — они ее качество измеряют исключительно деньгами, как прочность ткани или шифера. Своими привычными криками по любому поводу, неумением сдерживать себя, все себе разрешать, потому что у них, видите ли, нервы… Они устают на работе. Да и сама работка не сахарная… Умением эту жизнь устроить по своему желанию и усмотрению. По жизненной силе и стойкости, что тоже очень важно… Простотой подхода ко всем проблемам, ловкостью их разрешения, великой способностью принимать все так, словно ничего другого никто и не ждал. Все случающееся — закономерность и данность. И не стоит парить в облаках, возноситься за пределы допустимого, но тем не менее надо все брать на земле по своей личной потребности.

А он, Саня, подходит этой плутоватой Людмиле?.. Или Гребенке?.. Паренек никогда раньше не задумывался об этом. Но пора пришла. И застала его посреди вечернего притихшего магазина в полной растерянности и растрепе чувств.

— Ты чего, малый, как неживой? — привела его в чувство уборщица, заодно грубо шарахнув по ногам шваброй с мокрой холодной тряпкой. — Зачем здесь стоишь столбом? Дуй к своей Люське-шалаве, пока она тебя не прогнала!

— И многих она уже так прогнала? — поинтересовался Саня.

— Многих не многих — не твое дело! — Пожилая уборщица недобро оглядела Саню с ног до головы. — Это ее заботы! Твои, пока ваше дело молодое, — ее ублажать! А то, гляди, тоже вышвырнет! Девка шустрая!

— Шустрая… — эхом повторил Саня.

Зачем он сюда пришел?.. Но уйти сейчас — значит, сбежать — попросту стыдно… И Люська, конечно, тотчас все расскажет Саше, а тот Наумова обсмеет… Причем зло и жестоко. Сашка ох как умеет это делать!.. Зачем Саня ввязался в эту темную и грустную историю?.. Да и сам Сашка тоже успел пожалеть обо всем…

Пока Саня терзался своими бестолковыми, безвыходными мыслями, подошла Люся. Она уже сняла свой фирменный рабочий халатик и предстала перед Саней в пестрой кофточке и брюках. Саня никогда еще не видел ее такой и по юной неопытности удивился, как сильно меняет женщину одежда. Людочка стала совсем другая, какая-то простая и легкая, ничем не отличимая от сверстниц, школьниц или студенток. Халат делал ее старше и серьезнее. Превращал в продавщицу, словно метил ярлыком, накладывал особое клеймо. Не допускал никаких загадок.

Саня ошеломленно разглядывал Люсю. Она осталась довольна, заметив его растерянность.

— Понравилась? — на всякий случай спросила она, желая словесного подтверждения.

Саня молча кивнул.

— А раньше было не так?

Саня снова кивнул. Уборщица неодобрительно терла пол прямо у них под ногами.

— Ну ты что, тетя Лиза, подождать не можешь? — недовольно буркнула Люся. — Мы сейчас уйдем. Мой пока в другом месте! Вон сколько еще грязищи вокруг!

— Вот и шли бы вы отсюда поскорее! — проворчала уборщица. — Что вам здесь ошиваться да мне мешать? Заигрывайте друг с дружкой где-нибудь подальше!

Оля махнула на прощание рукой и удалилась. Мимо прошла еще одна женщина, красивая и прекрасно одетая.

— До свидания, Люсенька! — Она игриво улыбнулась. — А у тебя, я смотрю, новый ухажер!

Люся тоже хитро ухмыльнулась:

— До свидания, Неля Максимовна! Они выбирают, и я тоже… Пока время есть…

Женщина снова улыбнулась и ушла.

— Наша главная бухгалтерша, — завистливо вздохнула Люда. — Умная! Бой-баба, ворует по-крупному! И все с рук сходит! Потому что опытная. Знает, кому, где и сколько вмазать! Да и вообще давние связи имеет. Вот бы мне такой стать… Выучиться надо…

Саня смотрел вслед даме. Кого-то она ему напоминала… Нет, не может быть… А кто, интересно, у Полонской родители? Надо бы поинтересоваться при случае…

Люся потянула Саню за рукав:

— Ну, пойдем! Ты что на нее загляделся? Зря рот разевать нечего! Она тебя старше лет на двадцать! Не подойдет! Перестарок! Да и муж у нее — директор универмага. Не тебе чета! Я тебе там конфет набрала и шоколада — обалдеешь!

Саня давно представлял по рассказам Сашки, где находится приобретающая сомнительную славу подсобка. Но шел туда, словно никогда ничего не слышал и не знал. Люся зажгла свет — окон в подсобке не было — и усадила Саню напротив себя за маленький столик, действительно заваленный конфетами и другими деликатесами.

Ни Гребениченко, ни Наумов ни за что не сумели бы объяснить, с какой целью существовало в магазине это помещеньице. Никаких продуктов здесь не хранили сроду, ничего никогда не развешивали, и, похоже, единственным ее назначением стало принимать Люську вместе с ее прихехешниками. О том, что проворная Людмила ловко превратила подсобку в комнату свиданий, в гастрономе знали все. Разве что один директор оставался не в курсе…

Здесь стараниями все той же Люси всегда было чисто, даже пахло духами. И вообще казалось, что Людочка словно прописалась в этой комнатенке, и ее негласную прописку весь без исключения коллектив магазина принял, одобрил и узаконил.

Саня неловко сел, по-прежнему молча. Спросить у Люси про бухгалтера или не стоит?..

— Лопай. — Люда великодушным жестом подвинула Сане угощение. — Ты вообще-то говорить умеешь? Глубокомысленный… Вроде днем чего-то вякал… Или мне померещилось?

Саня нехотя взял конфету, развернул и сунул в рот. Люська смотрела выжидающе. Интересно, чего она ждала — восторгов по поводу сладостей или чего-то еще? Чего именно?.. Или… Сане стало жарко от внезапно пришедшей очень простой, даже примитивной мысли. А собственно, зачем ты сюда явился, Александр Васильевич? Конфеты жучить? Тогда почему задаешься дурацким вопросом, чего ждет не дождется Людочка?.. Она к мужикам давно привыкшая, не в пример девочкам-одноклассницам… Но ведь Саня не может признаться ей, что абсолютно ничего не умеет и не знает… Что он даже не целовался ни с кем по-настоящему, кроме как с другом Сашкой… Люська его попросту высмеет и прогонит. А про поцелуи с Сашкой вообще лучше никому никогда не рассказывать…

— Да, — засмеялась вдруг Люся, — а как тебя зовут? Я как-то забыла спросить…

— Саня, — пробормотал неуклюжий гость.

— Как?! — изумилась Люся.

Санька повторил.

— Издеваться пришел? — грозно поинтересовалась Людмила. — Тогда проваливай! Нечего тут дурью маяться!

Саня робко покачал головой. Вид у него стал жалкий и растерянный…

— Мы тезки… — пробормотал он.

— Интересно… — протянула Люся. — Ну надо же, тезки… Сплошные Александры… Оба двое…

— Это еще что! — чуточку приободрившись, разговорился Саня. — У нас третий друг есть… Как в «Трех мушкетерах»… Так его Шурой зовут… Чтобы не путаться и различать.

Люся секунду смотрела на него недоуменно, а потом захохотала.

— Ну какие же вы потешные! — сквозь смех с трудом выговорила она. — Оба двое и оба трое…

— Потешные? Почему? Чем это? — не понял ее Саня. — Вроде нормальные…

Люся махнула рукой.

— Да, конечно, нормальные, только все равно уморительные! Маленькие, что ли? Может, еще не выросли? — Люся задумалась. — Я ведь старше вас…

— Год или два ничего не решают, — философски заметил Саня.

— Умный! — перестала смеяться Людмила. — Год или два, конечно, ничего не решают сами по себе. А вот события за этот один год иногда стоят целой жизни…

Саня удивился. Девочка из-за прилавка оказалась далеко не дура. Понахваталась где-то… Понабралась жизненной мудрости… Уж во всяком случае, маленькая продавщица куда умнее этой ломаной Катерины, ради которой Сашка бросил Люсю. Или все из-за возраста?..

— А знаешь, чем интеллигент настоящий отличается от поддельного? — спросила Людочка.

Эта тема просто не давала ей покоя. Саня молчал.

— Настоящий с ходу, не задумываясь, правильно пишет это слово! — отчеканила Люся.

Это было любимой присказкой Сашки, и Люда повторила ее, уверенная, что он шутил так лишь с ней одной. Наивная…

— А ты, Саня, чего хочешь, кроме конфет? — спросила вдруг Люся и нагло уставилась ему в лицо недобрыми глазами.

Саня снова мгновенно смешался. Ну как ответишь на такой прямой, в лоб, вопрос?.. Да и зачем вообще его задавать, когда и так все ясно?.. Но людям слишком нравится выспрашивать да выпытывать о том, о чем они давным-давно прекрасно знают.

— Я пойду… — пробормотал он и встал. — Чего уж тут… Ты извини… Как-то все глупо получилось…

— Да, верно, — издевательски пропела Люся. Глаза такие же нахальные. — Только если ты сейчас уйдешь, получится еще глупее, умник!

Она тоже встала и опустила ладошки на плечи Сани. Чуть прикоснулась… Взмахнула ресницами. Вздохнула…

— Оставайся, чего уж… — слегка насмешливо передразнила Саню Людочка. — Я не против… Ты мне нравишься… Не пьешь, не куришь и сладкое любишь… Все на месте… Тебе небось обо мне дружок рассказывал?

Саня опять потерялся. С чего она взяла, что он не курит и не пьет?

— Поговорка у меня такая, — развязно объяснила Люся. — Лучшая характеристика! Предел мечтаний бедной подмосковницы. Идеальный образ! В жизни не встречается. А табаком от тебя за версту так разит, что не промахнешься.

Ну никак не получалось у Сани с девушками… Он всегда робел, краснел, стеснялся… А девушки — они очень тонко это видят и чувствуют. И наглеют на глазах. Измываются, подлые, изгаляются на все лады, вовсю куражатся… Начинают радостно мудровать над ним и глумиться… Исследовать и проверять свои женские силы и чары…

— Конечно, рассказывал, — с оттенком удовольствия подтвердила свое предположение Люся. — А что именно?

Нет, это переходило все допустимые пределы!.. Нужно бежать отсюда, и как можно скорее!.. Он идиот!.. Сначала надо хоть чему-нибудь научиться, хоть что-то узнать и понять в жизни, а уж потом приставать к девицам и напрашиваться к ним в постель!.. Тем более к таким бойким, как Людмила.

— И это тоже я знаю! — удовлетворенно заметила Люся. Похоже, ей доставляло садистское наслаждение мучить Саню. Не отыгравшись на одном, она стремилась немедленно взять реванш с другим.

— А если знаешь… — в отчаянии начал вспотевший и несчастный Саня.

— Ладно, молчок! — Люда приложила ладонь к его губам. — Все-таки ты очень забавный… Целоваться-то умеешь? Можешь не отвечать! А то любой вопрос прямо бьет по тебе кувалдой! А твои умения сейчас проверим…

Саня постарался вспомнить Сашкины уроки. Вдруг пригодятся… Какая-никакая, а все-таки наука… И почувствовал на своих губах Люсины… Тоже сладкие от шоколада и какие-то проверяющие… Как на экзамене. Стало трудно дышать… Сердце колотилось испуганным воробьем, впервые пробующем взлететь над землей. А потом все провалилось в тишину и в темноту… Люсина опытная ловкая ладошка незаметно нажала на выключатель…

18

Почему? — мучился простеньким вопросом Володя, напоминая самому себе маленького Сашку. И еще — за что?..

А за то… Сам отлично знал. Людям слишком нравится бесконечно спрашивать о том, о чем им давным-давно прекрасно известно. И даже у самих себя. Это доставляет им особое мазохистское наслаждение.

Гребениченко жили как бы по разные стороны незримой, но чересчур ощутимой границы. В совершенно разных мирах. И соединить их казалось уже невозможно. Правда, Варя иногда спохватывалась, чувствуя свою вину, и бормотала потерянно:

— У тебя все в порядке?.. Как там поживает твой секретный «ящик»? — и, не дожидаясь ответа, снова утыкалась в книги и переводы.

Люди любят задавать вопросы. Всю жизнь. Очевидно, потому, что иначе им нечем себя занять. А так хоть какое-то развлечение, головоломка на время или навсегда, длительная или короткая тренировка мозгов…

— Мама, — непрерывно приставал к Варе Сашка, — а почему я не могу увидеть ток? А для чего асфальт? Ведь все равно под ним есть земля! Мама, а где речка берет рыбу?

Тетя Нюра смеялась.

— Сколько же у тебя вопросов, Сашок? Прямо море!

— А когда мы поедем наморе? — тут же спросил Сашка.

— Никогда! — взвилась Варя. — У нас есть дача в Николиной Горе! Очень хорошая! И вообще, отстань от меня!

Сашка отстал от матери и вечером прилип к отцу.

— Я хочу на море! — заявил он. — Я там никогда еще не был. А мама не хочет.

— Ну, маму мы уговорим! — исподлобья глянув на Варю и поправив очки на носу, уверенно отозвался Володя. — Только сейчас осень, уже не время ехать… Летом я возьму отпуск, и тогда мы все втроем и отправимся к морю!

Варя посмотрела на мужа туманным, отсутствующим взором.

— Летом мы никуда не отправимся, — отозвалась она. — Это исключено.

Ее интонация не понравилась Володе.

— Я тебе расскажу обо всем попозже, — поторопилась добавить Варя и выразительно повела глазами на сына.

Когда неугомонное дитя, наконец, уснуло, не преминув сообщить напоследок, что его сон сегодня вечером ушел гулять в Кремль — дался ему этот звездатый Кремль! — Варя просветила мужа по поводу своего состояния. Море отменялось на неопределенный срок. Весной у них должен родиться второй ребенок…

Володя обрадовался:

— Здорово!.. Я и не думал об этом… Даже предлагать тебе боялся… Вот почему ты в последнее время такая задумчивая…

Собирался сказать «как в воду опущенная», но вовремя остановил себя на полуслове. Да и кто их там разберет, этих пузатых, что за мысли бродят у них в головах, какие прилипчивые настроения одолевают, какие чувства не дают покоя, привязываясь и цепляясь?

Варя почему-то ни на секунду не сомневалась, чей это ребенок. Даже не задумывалась. Просто четко знала — и все! И когда родилась Надя, тотчас сравнила ее с Алексом. Да, девочка удивительно походила на него. Те же глаза, волосы, та же улыбка…

Володя утверждал, что дочка — вылитая Варя, и носился с малышкой, как никогда не возился и не нянчился с Сашкой. Так что Наде повезло с самого рождения.

Саша отнесся к появлению сестры по-мужски философски и эгоистически. Как и следовало ожидать.

— Теперь вы будете заставлять меня с ней гулять и за ней присматривать! — уверенно и горько заявил он тоном человека достаточно опытного, немало пожившего и повидавшего на белом свете.

— Почему? — удивилась Варя. — У нас в доме много рук. Есть тетя Нюра, я, папа, дед… И еще тетя Женя.

Сашка мрачно отмахнулся от матери:

— Все равно начнете бросать ее на меня! «Саша, погляди за Надюшей!» «Саша, присмотри за Наденькой!»

Он очень похоже скопировал материнскую интонацию. Паршивец!..

Володя и тетя Нюра, сидящие у стола, дружно засмеялись.

— Смейтесь, смейтесь! — горько пробурчал Сашка. — Почему я должен быть нянькой?!

— Да откуда у тебя взялась эта мысль? Что за ерунда?! — возмутилась, наконец, Варя, в глубине души отлично признавая правоту сына. Именно этим все и кончится…

Сашка не ответил. Вместо этого взялся скептически разглядывать мирно спящую сестру.

— Она какая-то не такая! — объявил он минут через пять.

— Какая еще не такая? — снова взбеленилась Варя. — Что ты мелешь? Александр, уймись! С ней все в порядке! Абсолютно нормальный ребенок! С руками, с ногами, с головой.

— Она нездешняя! — четко вынес приговор четырехлетний Сашка. — Да вы сами посмотрите! Разве не видно?

Варя вздрогнула, ужаснулась и в недоумении уставилась на сына огромными глазами. Кто ему подсказал такую недетскую мысль?!

— Сашок! — опять засмеялся Володя. — Она родилась на нашей планете, в нашей стране и в нашем городе! Самая обыкновенная земная девочка!

— Обыкновенная? — Сашка внимательно еще раз осмотрел Надю.

Что-то ему в ней явно не нравилось, что-то его странно настораживало и пугало…

«Так не бывает! — сказала себе Варя. — Он слишком мал, чтобы подозревать или знать… Это фантастика… И помнить он ничего не в силах. И не способен по малолетству связать одно событие с другим. Просто сам Сашка как раз очень необыкновенный ребенок».

— Папа в ванной, — на днях сообщил он Володиному коллеге, взяв трубку. — Позвоните ему, пожалуйста, через четырнадцать минут.

— Почему именно через четырнадцать? — спросила удивленная Варя. — Ты высчитал время мытья отца по минутам?

Сашка солидно кивнул.

— Ну, теперь мы, наконец, поедем на море? — спросил он, с ходу переключившись на другую тему. Эта мысль никак не давала ему покоя. — Надька родилась, поедем вчетвером! А можно взять и деда с тетей Нюрой.

— Да, — рассеянно отозвался Володя, — потерпи еще немного… И поедем. Это лето проведем на даче.

Сашка скривился. Он теперь не слишком жаловал дачу.

— Да ну ее… Сколько мне еще ждать?..

— У тебя впереди много времени, — урезонил его Володя. — Ты дождешься.

Да, сын своего дождется… А вот Варя вряд ли…

Письма опять не приходили. Все та же неизменная Зина привычно покачивала головой, завидев Варю.

«Почему она так долго здесь работает? — обреченно думала Варя. — Хоть бы уволилась, что ли… Появилась бы новая… Та обо мне хоть ничего не знает… Хожу себе и хожу в свое удовольствие… Хорошо еще, что Коля с его эмвэдэшным дядькой давно перевелся на другой пост…»

Зина, явно набиваясь Варе в подруги и ожидающая искренности, заметно обиделась, никакой откровенности не обнаружив. Стала вести себя холоднее и суше, вопросов почти не задавала… Правда, увидев Варю снова с пузом, ахнула, всплеснула руками и вскочила.

— Ты что это, Варвара, в другой раз рожать надумала?! — заголосила Зина на весь почтамт, выглядывая из своего окошка. Люди стали оборачиваться и глазеть на Варю. — Тебе одного пацана для счастья маловато?! Приезжал твой Валет разве? И вдругорядь адреса не оставил? Нет, ну ты больная на голову!..

Варя с досадой махнула Зине рукой, чтобы замолчала. Ей было тяжело и неприятно выдерживать массовое внимание. Но Зина завелась. Никакие жесты и взгляды на нее не действовали.

— Ты как себе жить думаешь? — сокрушалась на весь зал сердобольная женщина. — Одна, с двумя детьми… — Интерес к Варе стал еще острее и противнее. — Тебе зачем второй хомут на шею?! А твой паразит Винтер опять ни строчки не пишет! Хоть тресни! И найти его никак невозможно! Раз уж Николай не сумел!.. Может, тебе взаймы дать на первое время? Отдавать не спеши! У меня есть загашник! Энзе!

— Нет, спасибо… — пробормотала Варя, торопясь уйти. — Спасибо тебе за все… Я приду потом, позже… Вдруг будет письмо…

Но письма не было и позже. Алекс словно исчез, растворился в синем небе над землей, и Варя иногда ловила себя на той же знакомой, дикой и противоестественной мысли: а не пригрезилось ли ей все, не примерещилось ли? Сначала Крым, потом Кремль под апрельским солнцем, потом квартирка в старом московском доме на Большой Бронной…

Но Надя протягивала к матери руки… Удивительно похожая на своего отца. Те же волосы, те же глаза, та же улыбка…

Нет ничего лучше повторений. Алекс особенно любил их…

Как бы ему сообщить о дочке?.. Но писем не было…

И Варя стала всерьез думать о несбыточном — самой поехать в Швецию и найти любимого. Хотя почему она уверена, что Алекс именно там?.. Ну, если не он, то его родители, богатые и наверняка известные в Стокгольме. Да и вообще Швеция — небольшая страна. Поехать… Взять с собой Надю… Но как это сделать?

До смерти второго Ильича оставалось еще немало лет. До правления вольнолюбивого Михаила Сергеевича, изящным широким царственным жестом демократа разрешившего свободный выезд за рубеж, — намного больше десятилетия. В то время приходилось рассчитывать лишь на удачу в виде туристической поездки с какой-нибудь привилегированной группой.

Где взять такую группу?.. Как туда пристроиться?.. Как оторваться от нее в Стокгольме?.. И что делать с Надей?..

Почему-то Варя рвалась не просто поехать, но вместе с дочкой. Забывая, какие подозрения это вызовет не только у посторонних — да и в какую группу включат с малым ребенком? — но главное, у Гребениченко. Сашу не берет, а ведь он постарше, а Надю за собой тащит… Ой, неспроста…

Володя стал снова украдкой поглядывать на замкнувшуюся, похудевшую, подурневшую жену. Раздумывал. Считал, что это после беременности и родов. Она еще не до конца оправилась. Пройдет… Не все сразу… Вот поедут на дачу… Там надо постараться пробыть как можно дольше.

Он вложил немало сил и средств в небольшой домик, постепенно ставший милым, теплым и удобным даже для зимовки.

Гребениченко вернулись в Москву в самом конце ноября. Надя уже пробовала переступать по полу. Варя очень похудела, осунулась. Юбка на ней крутилась, как знаменитый и популярный в те годы хула-хуп. Муж иногда поглядывал на нее с жалостью и приставал с вопросами о самочувствии. Не надо ли снова сделать снимок?..

В Москве Варя сразу поспешила на почтамт. Хотя давно не верила, что ее может там что-то ждать.

— Давненько не заходила, — сухо заметила Зина. — Уезжала, поди?.. Вон, который месяц тебя дожидается… Расписался друг твой ситный Викентий… Думала, не придешь больше… — И она небрежно швырнула мятый конверт.

Варя взяла его осторожно, словно нечто опасное, бросила в сумку и торопливо отправилась все на тот же бульвар, вновь слегка забеленный первым снегом.

Зина недобро смотрела ей вслед. Ей и не нравилась, и чем-то привлекала эта странная замкнутая женщина, словно клейменная тайной. И тайной нехорошей. За версту видно…

Варя привычно устроилась на той же скамейке, повторяясь, по излюбленному жизненному принципу Алекса, и разорвала конверт. Строчки были спокойные, ровные… Знакомые мелкие буквы неразборчивого, но все равно красивого, изящного почерка… И та же самая бумага с размытым, неясным водяным знаком в левом верхнему углу…

«Варьюша, почему-то мне все время кажется, что с тобой случилось неожиданное… Не могу ничего объяснить, как ни пытаюсь. Я не сумею приехать в Москву в ближайшие несколько месяцев. И снова не знаю, когда вырвусь. Ты давно уже устала читать эти однообразные оправдания и неопределенные обещания. Тебе все это надоело, опротивело… Я понимаю тебя. Я сам запутался.

Недавно виделся с отцом. В последнее время я вижу его все реже и реже… И он сказал мне, он мудрый старикан, Варьюша, что оглядываться и упорно терзаться думами и раскаяниями о прошлом нельзя — опасно. Хотя разве я не знал этого сам? И разве этого не понимают большинство умных и опытных людей, проживших на земле не один десяток лет? Понимают… И преотлично… И упрямо, маниакально продолжают страдать и мучиться… Загонять себя в камеру прошлого, решетки которого никогда не открываются наружу… Варьюша, похоже, я устал. Впервые в жизни ощутил это и впервые в жизни говорю, точнее, пишу тебе, своей любимой… Хотя даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время… Но повторяю — пока ты меня ждешь, будешь ждать и верить в мое появление — я буду жить! Не знаю, откуда у меня взялась такая странная уверенность. Но взялась — и все… Люблю тебя. Люблю твои тихие шаги. Люблю твою неуверенную улыбку. Она словно сначала долго думает, стоит ли ей показаться, а уже потом возникает… Люблю твой голос. Варьюша, мне очень плохо без тебя. И если ты когда-нибудь меня разлюбишь, — но ведь это вполне может произойти, почему бы нет? — я исчезну.

Нет, не бойся, я не покончу с собой, не брошусь в лестничный пролет, не куплю себе тонну снотворного и не пущу пулю в висок… Это все ерунда, выходы для внезапно ослепших. Я очень хорошо вижу. И буду хорошо видеть всегда. И потому думаю, что твой уход вполне реален и закономерен.

Что это сегодня со мной? Какое необычное, не похожее на меня письмо… Будто его написал не я, а кто-то другой… Кто-то водил моей рукой и моей ручкой… Варьюша, мы обязательно увидимся. А у меня ведь нет твоей фотографии. И мне не останется даже такой малости… Мне не положено и не стоит хранить твое фото у себя. Как тебе — мое. Нам с тобой многого не положено. Но выпало любить… А это очень много. Это самое главное и больше всего на свете. Твой прохиндей, наверное, уже совсем большой. Я тоже часто вспоминаю его… Он похож на тебя. А ты не похожа ни на кого. Я имею полное право утверждать это. Мне есть с кем тебя сравнивать, а мир велик… Он слишком велик для нас с тобой, Варьюша… Мне хотелось бы жить с тобой в крошечной тихой стране, в Швейцарии, например, или на Мальте… Можно было бы захватить с собой твоего прохиндея, моего тезку… Вот теперь я уже начинаю мечтать… А это и вовсе на меня не похоже… Так что считай, что ты получила очередную весточку от нового, совсем другого Алекса».

Пока она читала письмо, пошел снег. Сухой, жесткий, колючий… Бил в лицо больно и раздраженно, словно его заставили идти против воли. А он вовсе не собирался и предпочитал до поры до времени прятаться в черных тучах, неожиданно просыпавшихся острыми белыми иголками.

Остановленный на века Грибоедов наблюдал за Варей со своего постамента. Сюда Сашка, кажется, еще не залезал…

«Почему мы с ним здесь никогда не гуляли? — невпопад подумала Варя. — И почему из черных туч всегда идет белый снег? А куда мне теперь ехать с Надей?.. И как сообщить Алексу о ее появлении на свет?..»

Потом она вдруг вспомнила один из недавних вопросов не по летам начитанного сына. Впрочем, вполне вероятно, что содержание книги ему просто пересказал дед.

— А почему Остап Бендер никогда не ходил в лес?

И ответ Володи:

— А в лесу кого обманывать?

Ответов не было. Снег бил в лицо с новой силой, ожесточенный и враждебный. И давно надо ехать домой, на Никольскую…

Никому не дано сойти с колеи, начертанной для него Судьбой…

19

Десятый класс подходил к концу. Впереди маячили экзамены и выпускной. Катюша обдумывала свой наряд.

— Ты бы познакомила меня с Сашей, — несмело попросила как-то вечером мать. — Вы так давно с ним дружите, встречаетесь, он часто бывает у нас… У вас что-то серьезное… А я еще ни разу его не видела.

Катя поморщилась. В ее планы пока не входило знакомство Гребениченко с родителями. Хотя если она собирается выходить за него замуж… А она собирается. И чем скорее, тем лучше.

— Я познакомлю вас на выпускном, — решила Катя. — Ведь вы с папой придете?..

— А как же, обязательно! — кивнула Неля Максимовна.

Именно ее стараниями расцветет изобилием выпускной стол десятиклассников. Иначе им и откушать будет нечего. Классный руководитель заблаговременно обратилась к старшей Полонской за помощью. Да и полюбоваться на красавицу дочку надо обязательно… Отец собирался нащелкать фотографий.

— Мы придем вместе с папой! — воскликнула Неля Максимовна.

В глубине души она рассчитывала, что за ее роскошные продуктовые подношения учителя могли бы поставить Катюше оценки и повыше. Да уж ладно… Учили в школе на совесть. Катя могла свободно, даже без всякого блата — но отец все равно обязательно организует! — поступить в любой столичный престижный вуз… Но пойдет в Плешку, по стопам матери и отца. Это лучше всего. А дальше будет видно.

Катя планировала стать королевой бала. И она ею стала. Необычно простое на первый взгляд белое тонкошерстяное платье без рукавов выгодно подчеркнуло ее фигуру. Зато кружева на горловине-«капельке» стоили столько, что этой суммы хватило бы на все выпускные наряды ее одноклассниц. Полонские ничего не жалели для единственной дочери. Пусть блеснет!.. И бог с ним, если потом неизвестно куда надевать эту белоснежность… Платье ведь одноразовое, калиф на час. Но сейчас не время задумываться о таких пустяках.

Катя явно выделялась среди выпускниц. И приглашали ее на танец тоже чаще других. Даже Саня, снисходительно окинувший взглядом дуру Полонскую, одобрил ее и перехватил на один тур вальса у Сашки, почти не отрывающегося от верной подруги.

Неля Максимовна и Дмитрий Семенович пристально наблюдали за дочкой из угла физкультурного зала, преобразованного на одну ночь в танцевальный. Наконец матери удалось схватить за руку раскрасневшуюся, сияющую Катю.

— Кто это неотлучно пасется возле тебя? — строго спросила мать. — Такой неплохо одетый носатый юноша с наглыми распутными глазами…

Катя тотчас обиделась:

— На тебя не угодишь! У одного глаза не такие, у другого — родители не те! По-твоему, для меня нет вообще пары на земле!

В глубине души Неля Максимовна считала именно так.

Дмитрий Семенович поспешил погасить столь несвоевременный конфликт:

— Катюша, матери часто так думают! Это их распространенная ошибка!

— А я не желаю, чтобы она на меня распространялась! — отрезала Катя. — Это Саша Гребениченко! И я собираюсь за него замуж!

Неля Максимовна ужаснулась. Ей стало сначала очень холодно, потом чересчур жарко… Муж вопросительно взглянул на нее:

— Неля, я не очень тебя понимаю. Парень как парень… Даже неплохой, по-моему. Отхватил серебряную медаль. Внешне ничего. Смотрится. Хорошая фигура. Без комплексов… Для нашего зятя годится вполне.

Неля Максимовна не обратила на его дурацкие рассуждения никакого внимания. Ей было не до них.

— А второй, с которым ты недавно танцевала вальс? Он на редкость прилично танцует…

— Это Сашин лучший друг Саня Наумов! — нехотя объяснила Катя. — А танцевать их обоих учила младшая сестра Гребениченко, Надя. Она будет пианисткой.

— Понятно… — прошептала мать.

— Что тебе понятно?! Ну что? — истерически закричала Катя.

На нее оглянулись учителя и одноклассники. И те и другие считали ее капризной и избалованной. А Неля Максимовна давно уверовала в ее болезненные нервы и сверхчувствительность и утверждала, что Катя чересчур ранима и тонкокожа.

— Ты всегда все удивительно умеешь испортить! Вот только придешь — и испортишь! Иди лучше домой! Вместе с папой. Мы отлично допразднуем и довыпускаемся без вашего присутствия!

— Да, Неля, нам лучше уйти! — поспешно согласился с дочкой Дмитрий Семенович. — По дороге ты мне все объяснишь…

К Саше, недоуменно наблюдающему непонятную сцену издалека, быстро подошел Саня, возбужденно покусывающий губы.

— Арамис, нужно немедленно что-то делать! — сказал он.

Саша изумился еще больше. Что делать?.. С кем?.. И по какому поводу?..

— Если она ей все расскажет, быть беде! — так же неопределенно и расплывчато продолжал Саня.

Рядом с ним безмолвно возник серьезный Шура Умберг.

— Слушай, ты можешь изъясняться толково?! — взбеленился Саша. — Кто кому и что расскажет?! Я пока ничего не уразумел.

— Катина мама — главный бухгалтер гастронома, где работает Люся, о которой там все всё знают, — спокойно произнес Саня. — Уловил суть? И она видела у Людмилы не раз как тебя, так и меня… Но я — это ерунда…

Саша молчал. До него дошло, чем может грозить ему разоблачение. Тогда Катерины ему не видать как города Нью-Йорка… А Саша привык к ней, привязался и вовсе не хотел отказываться от своего довольно неожиданного и ценного приобретения.

— Может быть, мамаша ей уже все ляпнула… — неуверенно предположил Саня.

— Нет, еще не успела, — покачал головой Шура. — Потому что тогда Катерина закатила бы сцену с истерикой Сашке, а не матери. Понимаешь, да?

В его доводе имелась своя логика.

— Но вот-вот ляпнет, — продолжал гнуть свое Саня. — И если не вмешаться в скандал в благородном семействе…

— Да как? — почти закричал Саша, все-таки стараясь не слишком обращать на себя общее внимание.

— Ладно, ты не ори и не паникуй раньше времени, — солидно изрек Шура. — Вызываю огонь на себя… Будь спок!

И Шура двинулся по залу прямо к Полонским — сосредоточенный умный очкарик, просто призванный природой решать и улаживать всевозможные конфликты и проблемы.

Семья его даже не сразу заметила. Дмитрий Семенович пытался увести домой жену, она пробовала что-то объяснить — и никак не могла — Кате, а та в свою очередь продолжала выходить из себя, потеряв всякие границы и ориентиры.

— Александр Умберг, — представился Шура, подойдя и разом перекрыв своим неплохо поставленным басом сразу три голоса.

Полонские в замешательстве уставились на него. У Кати в глазах переливались слезинки, отражающие паршивый искусственный свет длинных палок-ламп на стенах.

— Вы собирались домой? Вам действительно лучше уйти. И вы устали, — холодно и сурово констатировал Шура. — Катя еще поедет со всеми на Красную площадь. Вы не волнуйтесь! Мы доставим ее вам утром в целости и сохранности. Катерина! — Он строго сверкнул на Катю глазами. — Пойди потанцуй! Там, видишь, Сашка без тебя мается! — В это время очень удачно снова включили замолчавшую на время музыку. — А я вас немного провожу. Нам надо кое о чем поговорить. Потом вернусь в школу. — И Шура повернулся к старшим Полонским.

Они озадаченно переглянулись. Но Умберг умел уже одним лишь своим беспредельно положительным видом внушать такое уважение, что Неля Максимовна обреченно и послушно махнула рукой:

— Пойдем, Митя! В сопровождении этого юноши…

Она обратила на Шуру внимание значительно раньше, отметив, что Умберг получил золотую медаль, и искренне посетовала, что Катюша выбрала себе не этого серьезного и вдумчивого молодого человека, а совсем другого… Хотя тоже медалиста.

Мгновенно вынырнувший из толпы одноклассников Саня Наумов ловко схватил Катю за локоть и уволок в центр зала, где уже вовсю отплясывали другие пары.

Неля Максимовна печально посмотрела вслед дочери и смирно поплелась к выходу под почетным эскортом мужа и Шуры. Тот заговорил сразу, едва они вышли из школы. Откладывать и тянуть становилось просто опасным.

— Если вы когда-нибудь слышали о нас… Катя ничего не рассказывала? — Шура строго взглянул на Полонских.

Неля Максимовна грустно покачала головой. Нет, Катя почти никогда ничем не делилась. Она жила сама в себе, своей собственной непонятной сложной жизнью, до того момента, пока не появился в этой самой жизни пресловутый развязный и нахальный Саша Гребениченко…

Бухгалтерша содрогнулась. Муж крепко держал ее под руку. И правильно делал. Ноги у Нели Максимовны заплетались, слушались ее плохо, и весь облик всерьез намекал на то, что вызвать «скорую» не помешает…

Шура пожалел эту еще нестарую и вполне эффектную тетку, у которой такая бестолковая и непутевая дочь… Но дочерей не выбирают. Хотя вообще-то их воспитывают. Иногда. Если удается.

— Так вот, — кашлянув для солидности, продолжил Шура, — мы давние приятели. Три друга, три Александра — Гребениченко, Наумов и я, Умберг. Чтобы нас различать и не путаться, нас всегда звали и зовут Саша, Саня и Шура. А еще Арамис, Портос и Атос. Мы в курсе всех тайн друг друга. — Шура вновь внимательно глянул на Нелю Максимовну. Слушает ли она его? Кажется, да. — Вам лучше ничего не говорить Кате.

— О чем не говорить? — удивился Дмитрий Семенович. — Неля, что все-таки произошло? Я опять ничего не понимаю, уже в который раз за сегодняшний вечер…

Завтра у жены с утра обязательно начнет болеть голова, и это на весь день. Значит, воскресенье будет отравлено, в понедельник все уйдут на работу злые, замученные, зато Катенька безмятежно отоспится после бала…

Дмитрий Семенович начал раздражаться. Шура тотчас уловил и моментально погасил возможную вспышку. Правда, он не был готов к тому, что Катин отец ничего не знает о Саше. Ловкая девка, ничего не скажешь… Всех обвела вокруг пальца… И что Сашка в ней нашел?.. Жена должна быть тихой и незамутненной и ничем не напоминающей горячий гейзер или готовый вот-вот, в любой момент, рвануться вверх вулкан. А Катя очень даже напоминает.

— Дело в том, — спокойно и четко объяснил Шура, — что в магазине, где работает ваша жена (как же ее зовут, в самом деле, — надо было спросить), есть продавщица Люся, к которой одно время ходил Саша. А теперь туда наведывается Саня. Ну и что?

Вопрос прозвучал достаточно нагло и бесцеремонно. Но именно так он и должен был прозвучать.

Неля Максимовна собиралась что-то сказать, но Полонский поймал на себе требовательный, жесткий взгляд Шуры. И директор универмага снова вспомнил юную Тасю, ставшую в его жизни первой… Ее теплые нежные ладошки, ее длинную трогательную худую шейку, ее две большие родинки, на редкость симметрично устроившиеся чуть пониже коленок… А как Тася умела целоваться…

Полонский сбился с шага. Потеряв ритм, жена тотчас едва не упала. «Корова, — печально подумал Дмитрий Семенович. — С кем я прожил всю жизнь?..»

— Действительно, ну и что? — повторил он с некоторым вызовом Шурин короткий вопрос, отчаянно взывавший к мужской солидарности.

Жена посмотрела на него изумленно и укоризненно:

— Митя…

Но муж не дал ей договорить:

— Я думаю, Неля, этот очень толковый и четкий юноша прав. Катерине совершенно не обязательно ни о чем знать. Все когда-то с кем-то начинают. Это постулат. Но почему эта первая должна непременно становиться единственной и неповторимой?! Ты же не вчера родилась!

Неля Максимовна подумала, что у нее завтра будет болеть голова, она не успеет все перестирать и перегладить, муж будет рычать и раздражаться, а обед на первые дни недели еще не готов… И что подлая Люська ворует чересчур откровенно… Надо приструнить…

— Катя — очень ранимое существо! — выдвинул самый серьезный, решающий, а потому прибереженный напоследок аргумент Шура. — Она не выдержит всей правды… А вдруг заболеет? Зачем ей эти откровения? Ей нужно спокойно поступить в институт и учиться. Дальше они с Сашей сами разберутся. Без нашего и вашего вмешательства.

Он рассчитал точно и метко попал в цель. Неля Максимовна, всю жизнь лелеявшая мысль о беспредельной душевной уязвимости дочки, засуетилась и на глазах окрепла. Видимо, пришла к определенному выводу. Шура про себя усмехнулся. Кажется, дело сделано… За будущее Сашки и Катерины можно больше не волноваться.

— Это верно, — произнесла Неля Максимовна и перепугалась задним числом. — Катюше такого ни за что не пережить… Как я сама сразу не сообразила… Вы умница, молодой человек! Спасибо вам! Без вас мы бы просто пропали! Даже страшно представить, что бы произошло, если бы вы не вмешались!

«На вас мне наплевать, вы мне безразличны, как клочки прошлогодних листьев и обрывки старых школьных тетрадок на земле, — невозмутимо и жестко подумал Шура, — а вот пропасть Сашке я не дам! Пока смогу, буду за него бороться… Хотя он, конечно, настоящий шантрапа, но я его люблю… Такого, какой он есть…»

Шура вежливо попрощался, оставив Полонских вдвоем. Предоставив им добираться до дома без его общества, он вернулся в школу. В зале неистово веселящиеся выпускники — черно-белые клавиши новой, раскрепощенной жизни — отчаянно откалывали какой-то дикий танец. Такую взрывоопасную смесь в виде нестареющего бурного рок-н-ролла, позабытой простенькой летки-енки и строгого фокстрота можно увидеть только на выпускных балах, двигающихся к раннему рассвету. Столь несуразный, бредовый коктейль на паркете способны выдать лишь выпускники, одуревшие от долгожданной свободы и отпущенные, наконец, на волю вольную от строгих контролирующих глаз учителей, школьного режима и расписания. Это звучали бешеные ритмы сердец, навсегда уходящих в неизведанное прекрасное бытие…

Шура отозвал в сторону Сашку отчитаться о проделанной работе. Саня увязался за ними по собственной инициативе.

— Полный порядок! — доложил Шура. — Твоя судьба вне опасности!

— Спасибо, Атос! Ты настоящий друг! — расчувствовался изрядно поддатый Сашка.

— Пить надо меньше, а думать — больше! — посоветовал Шура. — Пойди успокой Катерину!

Успокаивать ее отправились втроем, и, когда ее глаза окончательно потеряли даже малейший намек на тревогу, Саня вдруг все чуть не испортил, хихикнув:

— А может, еще передумаешь, Сашок? Переиграешь назад всю рокировочку? Могу уступить, как ты мне когда-то!

Катя недоуменно захлопала ресницами, а Сашка зарычал:

— Убью! — и бросился на Наумова.

Шура с трудом разнял их, объяснив ошеломленной Кате, что они еще никогда в своей жизни столько не выпивали, а потому несут чушь, и в углу шепотом пригрозил Сане жестокой кулачной расправой.

— Если еще вякнешь…

Но Саня, похоже, больше вякать не собирался. Он как-то обмяк, устал и пошел отправить домой родителей, до сих пор сидящих у стола.

А Шура отослал домой своих. Аккуратные, по-немецки педантичные врачи, родители Шуры, потомки немцев Поволжья, раскланялись с учителями, еще раз всех поблагодарили и ушли.

Катя прилипла к Сашке. Все ждали автобуса, который собирался отвезти выпускников на Красную площадь. Традиция…

На темной брусчатке Сашка почему-то затормозил. И вдруг вспомнил одну странную, каким-то чудом, одним уголочком зацепившуюся картинку в его тогда еще детской памяти…

Молодая красивая мать в простеньком платье, какой-то незнакомый улыбающийся светловолосый тип возле нее, Александровский сад… И мать почему-то разговаривает с этим веселым длинным по-английски… И что-то связывает их, это точно, что-то давнее, странное, нехорошее… Что именно?..

— Ты заснул? — дернула его за руку Катя и откровенно прижалась всем телом.

Школа окончена, теперь стесняться и бояться некого и нечего.

— Да нет, ничего, вспомнил кое-что из детства… — пробормотал Сашка. — Так, чепуха… Всякие глупости… Не актуально… Вон мой дом, видишь? «А из нашего окна площадь Красная видна…» — И он с трудом избавился от внезапно родившегося подозрения.

20

В тот вечер квартира на Никольской утомилась от майского солнца. В гостиной тихо играла Наденька, всегда бесшумно скользившая по полу на невыразительных штилевых каблуках. Варвара Николаевна куда-то ушла. Владимир Александрович был в институте. Маленький Олег, сын Нади и Сани, привык заниматься сам с собой. Приятелям никто не мешал.

Они удивились, что Саша неожиданно собрал их именно здесь, специально, с какой-то целью приехав сюда со своей обожаемой Кутузки, где довольно давно наслаждался жизнью с Катериной и дочкой Таней.

— То, что нельзя остановить, надо возглавить! — решительно заявил Сашка. — Это понятно?

— Не очень, — отозвался Шура Умберг. — Нельзя ли конкретнее? О том, что невозможно остановить и что стоит возглавить. Очевидно, именно нам?

— Ну конечно, — хмыкнул Александр. — Кому же еще? Или вас устраивает зарплата инженера? А не остановим, друзья, мы в России только криминал. И у каждого поколения свой спектакль… Кому какой показывают… Или кто какой разыгрывает… Все равно…

Конечно, зарплата всех троих не устраивала.

— Предлагаешь убивать и грабить? — буднично поинтересовался Шура.

Сашка скривился:

— Ни в коем разе! И близко не стоял… Кому это выгодно? Все куда проще. Всего-навсего торговать. Хорошая задача и смысля.

— А что же здесь криминального? — удивился Саня.

— Торговать лекарствами. Наша новая задача и смысля. Не важно, что делать, важно — как.

Шура откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на Гребениченко.

— Опять не понял, — продолжал Саня. — В чем источник прибыли? И снова — где криминал?

— Объясняю. — Саша склонился к журнальному столу и махнул рукой, предлагая сесть поближе. — Слушайте сюда… Терпение, мой друг, и ваша щетина превратится в золото…

Головы приятелей тесно сомкнулись над полированной поверхностью, горячей от солнца…

В гостиной тихо звучал «Венгерский танец» Брамса…

Саня прислушался. Сашка всегда как холодный воздух из окна… Торговать… Но денег ни на что вечно не хватает. Хотя Надю это просто не интересует.

— Да, — скептически хмыкнул однажды Сашка, — Надежда живет неземными интересами. И как тебе, друг Портос, с ней живется?

Саня привычно отмолчался.

Она играла, выступала, ее стали приглашать за границу. Варвара Николаевна и Владимир Александрович помогали растить Олега.

Продуманность системы у Гребениченко была налицо, и уже довольно четко обозначены пути создания нового бизнеса. Саша многое наметил и разработал. Друзьям предлагалось лишь присоединиться и спокойно качать деньги.

— Закон о частном предпринимательстве, то бишь об индивидуальной трудовой деятельности принят? — рассуждал вслух подковавшийся юридически на все сто Саша. — Государственная программа приватизации имеется? И кончается двадцатый век… Сейчас самое время строить новую жизнь. Мы получили на нее все права! Компании-производители ищут оптовиков и предпочитают работать с меньшим количеством, но зато более крупными дистрибьюторами. Значит, пришла пора нам объединиться, сплотиться и координировать общие усилия по продвижению всяких там таблеток и гелей. — Гребениченко солидно помолчал. — В сфере оптовой торговли уже выделилось несколько крупных компаний, завоевавших рынок в большинстве регионов. Попробуем вклиниться туда и мы с вами… Именно сейчас активно формируются качественно новые связи между аптеками и дистрибьюторами лекарств. Отдельные аптечные киоски заменяются на сети аптек. У них единая структура, ценовая и маркетинговая политика и централизованное управление. Довольно часто за их спиной сильные оптовики. Это актуально. Хорошо идут дженереки…

— А это что такое? — Шура поправил очки, напомнив Саше отца. — Словами новыми сыплешь… Шпаришь как по писаному… Начитался средств массовой дезинформации? Долго речь заучивал?

Замечание насчет речи Саша проигнорировал. Не до того…

— Это химические аналоги какого-нибудь распространенного препарата известной марки, например парацетамола. Дешевые средства, вполне легальные, но не очень эффективные.

— Лжетаблетки? — скумекал Шура.

Саша усмехнулся. Он действительно неплохо подготовился к встрече с друзьями и приготовился объяснять столько времени, сколько понадобится. Ему сейчас позарез требовались преданные и честные компаньоны, на которых бы он мог всегда положиться.

Саня слушал, как играет Надя. Олега не было слышно. Такой тихий, задумчивый мальчик, весь в мать… Шура смотрел на Сашу испытующе, пытаясь не промахнуться в оценках и выводах.

— Совесть пробуждается? — хмыкнул Гребениченко. — Так вот, чтобы она у тебя спала спокойно, как вождь в Мавзолее… У нас в стране, и это давно известно, опасна даже вода из крана. Жесткая от прожитой суровой тягостной жизни, грязная от глины и мусора и прибежавшая из навозно-керосинных отстойников. А ты мне про таблетки!.. Жить вообще вредно. Пойди подыши дымом от горящих торфяников!.. С аптекой я уже договорился, не вопрос… — небрежно заметил Саша. — Даже с двумя… Люсю и Олю помните?

Саня вздрогнул. Рояль зазвучал приглушеннее. Люся?.. При чем здесь она?..

Давнее воспоминание от неожиданности оказалось больнее, чем хотелось. Сашка смотрел насмешливо. Он хорошо изучил друга. Кажется, сколько лет назад они расстались с Людмилой, все травой заросло да асфальтом закрылось… Сколько раз с тех пор этот асфальт, новый и черный, заливали на старые дыры… Только те пробоины до сих пор живут и здравствуют и дают о себе немедленно знать, едва обрушится ливень или заметут снегопады.

Подсобка, Санины неумелые, неловкие движения, Люськины проворные пальчики, и неуправляемое, бесконтрольное, дикое и тяжкое чувство рвущейся на волю чужой, непонятной силы…

Шура перевел внимательный взгляд с Саши на Саню.

— Ты видишься с ними по-прежнему?

Сашка приложил палец к губам и фыркнул:

— Совсем не то, что вы подумали… Ни в коем разе… И близко не стоял! Случайно встретил. У Людмилы семья — муж и двое детей. А Ольга почему-то одна. Странно… Такой милый колобочек… Но она выучилась. Теперь фармацевт. Молодец девка! Говорит, большие деньги отдала за поступление в мед.

Саша весело, выразительно хитро покосился на Саню. И тот снова вздрогнул, вспомнив махинации матери с ее выпускниками и знаменитой школой при Медицинской академии…

— Ольга и свела меня со своей директрисой, — продолжал Саша. — Та быстро сообразила, что к чему. Такая бабища… Ее поставить на эту должность — все равно что цыгану поручить охранять лошадей. Отличная мысля. — Сашка хмыкнул. — А главное… — Он на секунду задумался. — Там есть один такой препарат… Да, впрочем, не один… Их немало. Они золотые. Потому что наркота. И свободно продается через аптеки. Разрешенный список… Все по-честному, никто никого не обманывает…

— А ты не заливаешь? Или, может, ошибаешься? — не удержался Шура.

— Я редко ошибаюсь, — сухо заметил Саша. — Мне это несвойственно.

Он был прав. Шура задумался. Саня слушал, как играет Надя… Брамса сменил Шуберт…

Саша глянул на Саню с иронией:

— Никак не наслушаешься? А то пошел бы сам что-нибудь сбацал! С Надькой в четыре руки! Очнись, меломан! Ты вник в суть дела?

— Вник, — вяло отозвался Саня. — Мне все равно… В общем, я согласен…

— И даже со своей Надькой советоваться не будешь? — насмешничал Саша. — А то смотри, моя сестренка может сильно воспротивиться… Она у нас честная. Да и чужая семья — потемки…

— Я думаю, дело стоящее, — решительно перебил его Шура. — Давай попробуем. А то у меня Анастасия сидит с Семкой дома, еле перебиваемся на мою зарплату. В сад парня не отдашь. Он туда ходит три дня, а потом месяц болеет. Настин педвуз — просто туфта! Зачем она вообще туда пошла? Ставки издевательские, ровно чтобы отдать за квартиру. А дальше свисти в кулак вместе с ребенком, который, между прочим, растет не по дням, а по часам.

Саша понимающе кивнул. Он все прекрасно рассчитал.

— Уроки она пробовала найти… Тоже копейки, но хоть что-то и все-таки дома. Так предложений от несчастных голодающих педагогов столько, что нам даже по объявлению не звонят! Четыре раза в эту рукастую газету давали! Один раз позвонил сексуально озабоченный кавказец и предложил Настьке научить его писать по-русски за любовь. Плата — его постельные услуги! А стоит у него всегда и на всех. Моя Настасья так растерялась… «Я, — рассказывает мне, — его спрашиваю: «Но как же так можно? Вы ведь меня даже никогда не видели! А вдруг я крокодил какой-нибудь?» А он, скотина, ржет: «Мне все равно! Главное, что женщина интеллигентная, грамотная!»

Приятели расхохотались.

Шура развел руками:

— Так что, сами понимаете, положение у меня тоже безвыходное…

Саша встал и подошел к окну. Такая старая, хорошо знакомая коротенькая Никольская улица… Привычная с детства… В гостиной, тоже привычно, играла Надя. Что-то очень знакомое… Но никак не вспомнить, что именно. Почему-то он обозлился от этого на себя и повернулся к приятелям:

— А давно мы с вами вот так вместе не сидели… Сегодня собрались по-новому, по-иному… Там еще вопрос с арендой помещения. Нужна своя контора, юридический адрес… Но это потом. Пока попробуем обойтись тем, что имеем.

Приятели согласно кивнули.

«Дельце с моим братом? Я тебе не советую с ним связываться. Это опасно», — вспомнил вдруг. Саня Надины слова.

Это было довольно давно, еще до их свадьбы. Тогда у Сашки внезапно родилась безумная мысль наладить частное производство деревянных рам и дверей для дачников. Мол, в его нелюбимой Николиной Горе раскупят запросто. А там, в доме Гребениченко, можно организовать и само производство. Но дело умерло, едва родившись. Тогда до правления царя Бориса еще оставалось несколько лет, и Сашка слегка поторопился с идеями и замыслами. Но теперь оно как раз настало и расцвело в полную силу.

Почему Надя не советовала Сане связываться с ее братом?.. Почему?.. Им тоже нужны деньги. Да они нужны всем, даже президенту Клинтону! Этот вообще на баб сколько выбрасывает! И Санина зарплата унизительна для специалиста. Словно ежемесячный плевок ему в морду, который приходится расценивать как великое благодеяние государства.

Саня покосился на Сашу. Тот весь сиял, просто светился отблеском новой перспективы. Будто видел перед собой и уже чувствовал результаты задуманного и содеянного. Рассматривал их и ощущал…

— Перед нами лежит огромная и богатая земля, Санек, — ухмыльнулся Гребениченко. — И мы начнем жить так, словно не собираемся умирать. Верно, друг Портос?

Саня тихо вздохнул. Пути назад нет… Да и зачем возвращаться?.. Надя его поймет. Всегда надо идти вперед, только вперед…

В гостиной тихо звучала «Лунная соната» Бетховена…

21

Эрик Паульсен сразу заприметил эту немолодую женщину. Она довольно часто приходила в посольство по каким-то своим делам. Да и не заметить ее было трудно. Слишком выразительная и запоминающаяся. Бывают такие лица — вроде и не слишком красивые, и на первый взгляд ничем не примечательные, да только вот забыть невозможно. И объяснить это тоже никак нельзя.

Порой она часами сидела внизу, словно терпеливо чего-то или кого-то ждала. Наконец Эрик не вытерпел и поинтересовался у секретаря посольства дамой, которая зачем-то ходит сюда, что-то постоянно неизменно ждет и которую беспрепятственно впускают.

Секретарь поморщился:

— Очень неприятная и странная история… Сначала мы купились на то, что у нее предки — шведы. Ее девичья фамилия — Паульсен.

Эрик изумился:

— Ну да? Неужели родственница?

Секретарь махнул рукой:

— Да когда это было? Ее далекого предка привез в Россию еще Петр Первый, представляешь? Но она настойчиво разыскивает не семью, а какого-то Александра фон Готтарда. Якобы много лет назад, еще при советской власти, он тут бывал, а потом исчез. Почему мы должны его искать? И зачем он ей вдруг понадобился? Не понимаю… По-моему, она сдвинутая. Живет здесь рядом, в Золотых Ключах, вот и таскается к нам. Не пускать — жалко… А чем мы можем помочь? Мы не Интерпол. Выслушиваем из жалости… И чем тут занимался таинственно сгинувший фон Готтард, абсолютно неясно. Дело давнее…

— Не понимаешь? — задумчиво спросил Эрик. — А мне кажется, здесь все ясно. Это была большая настоящая любовь. Была и осталась. Чем бы он там ни занимался… Стокгольм — город маленький…

— Слушай! — обрадовался секретарь. — А может, ты и возьмешься ей хоть чем-нибудь помочь? Мы уже отчаялись переадресовывать ее из кабинета в кабинет. Все-таки однофамилица… А вдруг действительно дальняя родственница?.. У нее и дети есть. Сын и дочь.

Эрик размышлял. Какое выразительное лицо у этой женщины… Его невозможно забыть. И мимо не пройдешь. Видимо, тот пропавший, почему-то бесследно затерявшийся Готтард тоже не сумел. А в молодости она, наверное, вообще была удивительна…

— Я попробую. — Эрик решительно двинулся к даме, неподвижно застывшей в кресле.

Она подняла на Эрика глаза. Какими же они могли быть в молодости… Этому Готтарду можно одновременно и позавидовать, и пожалеть. И как он смог забыть эти глаза?!

Эрик с трудом перевел дыхание и представился.

— Паульсен? — изумленно повторила дама. — А вы знаете…

— Да, мне рассказали, — вежливо оборвал ее Эрик. — Но мне известно очень немного. Мы ведь не занимаемся розысками пропавших родственников или друзей.

— Но вы в силах мне помочь! Я не знаю, куда еще обратиться! Поэтому и пришла сюда… Меня зовут Варвара Николаевна.

«Варьюша!» — услышала она и оглянулась. Алекс?.. Но вокруг никого, тишина и пустота, только вежливый молодой человек, элегантный и подтянутый, очевидно как все шведы.

Он смотрел на нее с состраданием. О чем-то догадывался, что-то подозревал, но казался просительнице хорошим, добрым, отзывчивым… И Варвара Николаевна ухватилась за него, как за свою последнюю, единственную надежду.

— Мне очень нужно его найти! Понимаете, очень… Я давно потеряла его следы. И он больше не пишет…

Она случайно проговорилась. О письмах Алекса здесь не знали. Но они до сих пор хранились дома у Гребениченко. Варе удалось их сберечь и спрятать от любопытных глаз.

— А он вам писал? — живо заинтересовался Эрик. — И давно?

Варвара Николаевна пожалела о сказанном, но поздно.

— Давно… Очень давно… И пришло всего три письма… Их опускали в почтовый ящик в Москве… Но Алекс вырос в Стокгольме. Во всяком случае, там жили его родители. Он рассказывал, что они очень богатые люди. Что-то связанное с торговлей автомобилями…

— В Стокгольме… — задумчиво повторил Эрик. — Я не имею права вам ничего обещать, но попробую…

Она неотрывно смотрела на него. И ее лицо менялось, как меняется лицо человека, узнавшего, что анализы СПИДа не подтвердили…

Как мог этот несчастный Готтард, будь он проклят, настоящий идиот, кретин, забыть такие глаза?! Нет, это невозможно…

— Вы позвоните мне через дня два-три… Вот номер моего телефона. Или зайдите… Я попрошу вас пропустить, — смущенно пробормотал Эрик.

— Я приду, — кивнула однофамилица. — Я живу неподалеку…

Вечером, освободившись от неотложных дел, он позвонил другу в Стокгольм. Даг служил в полиции. Выслушав Эрика внимательно, не перебивая, он весело поинтересовался:

— Дружище, ты окончательно спятил в этой ненормальной России? Ну там и климат! Если уж даже тебя доконал! В России и небываемое бывает! Это, кстати, утверждал великий русский император Петр. Возвращайся домой! Тут ты сразу придешь в себя. Какие еще Готтарды? Зачем они тебе понадобились? А мне тем более… Ты что, влюбился в эту сумасшедшую русскую?

— Она мне в матери годится… — пробурчал Эрик.

— Чем старше женщина, тем ценнее ее опыт! — глубокомысленно изрек Даг. — Ладно, попробую исключительно ради тебя… Нет, ты совсем чокнулся! Пока!

На следующий день к вечеру Даг позвонил сам.

— Все оказалось довольно просто, — сообщил он. — Куда проще, чем я предполагал. Старые Готтарды, действительно очень обеспеченные люди, давно в бессрочном отпуске. Единственный их сын Александер, наследник всего немалого состояния, погиб в Советском Союзе много лет назад при невыясненных обстоятельствах. На его имя, говорят, оставлено завещание, где упомянуты его возможные дети. Но он жениться не успел…

— Женитьба и дети — вещи разные, — заметил Эрик.

Даг засмеялся:

— Ты прав, дружище! Только вот пока что-то претендентов на огромное наследство Готтардов не находится. Тело привезли на родину и похоронили здесь. После его гибели быстро ушли на небеса и его родители, один за другим. С разницей в несколько месяцев… Что тебя еще интересует? Кажется, я сделал все, что ты просил… А ведь в мировой практике как? Если преступления нет в эфире, значит, его нет и не было вообще. О смерти Готтарда не говорили, ее попросту замолчали…

— Благодарю, — пробормотал Эрик. — Большое тебе спасибо!

Он отсоединился и тотчас набрал номер телефона, оставленный ему Варварой Николаевной. Подошел муж.

— Из посольства? — Супруг явно не был в курсе походов жены и розысков неизвестного ему шведа. — Варя, тебя…

— Да, — глухо сказала в трубку Варвара Николаевна. — Эрик, добрый вечер. Вам что-нибудь удалось узнать?

— Довольно много. Но похоже, больше уже ничего не удастся.

— А я могу сейчас зайти? — быстро спросила женщина. — Я мигом, тут близко…

— Конечно. Я вас жду.

Он сам не понимал, для чего ввязался в эту загадочную историю.

Варвара Николаевна стала торопливо собираться.

— Володя, я ненадолго. Покорми Танечку и сам поешь. Ужин в холодильнике.

Муж поправил очки.

— А что случилось? Почему вдруг тебя срочно вызвали в шведское посольство? Нашлись твои родственники?

Он сам подсказал ей ответ. И она поспешила с ним согласиться:

— Да, кажется… Я как-то заходила туда, интересовалась…

— Но это все такая даль… — удивился Владимир Александрович. — Я имею в виду твоих предков.

— И тем не менее… В посольстве работают очень хорошие, отзывчивые люди. Они сразу взялись мне помочь. И может быть, теперь Надя увидит своих родных…

— Надя? — Владимир Александрович снова поправил очки. — А почему только Надя? По-моему, Сашка тоже не отказался бы заиметь родных за рубежом…

Варвара Николаевна стушевалась, замялась… Как легко себя выдать…

— Ну да, конечно… Просто знаешь, Володя, я до такой степени не выношу Катерину…

Муж вздохнул:

— Я тоже ее не переношу. Но что делать… Приходится мириться. Хотя бы ради Танюши. Мне кажется, она стала прекрасно играть.

Варвара Николаевна на мгновение приостановила судорожные сборы.

— Да, ее учит Надя. И она говорит, что у Танечки большие способности. Может быть, у нас в семье будет вторая великая пианистка… Надо попросить Сашу купить ей рояль. Надя сказала, что пианино для Тани уже недостаточно. А пока она хочет перевезти нам свой. Позвони Саше, я все никак не соберусь.

Владимир Александрович кивнул. Вообще в семье подрастало даже два юных таланта. У Олега обнаружился голос. И мальчик стал мечтать о консерватории и карьере оперного певца. Хотя Варвара Николаевна боялась, что с возрастом ангельский голосок может пропасть, как часто бывает у подростков.

Эрик поджидал однофамилицу внизу. Корректно поклонившись, он провел женщину в свой кабинет и усадил в кресло. Она смотрела нетерпеливо и с надеждой. Знала бы Варвара, о чем он собирается рассказать…

Паульсен заговорил медленно, тщательно подбирая слова. Он очень боялся испугать и расстроить. Хотя все равно это случится…

Варвара Николаевна молчала. Не осознала, не поняла до конца услышанного?.. Эрик осторожно взглянул ей в лицо. Она что-то сосредоточенно обдумывала.

— Его больше нет? — будто на всякий случай переспросила Варвара Николаевна.

Эрик кивнул. Он теперь избегал смотреть ей в глаза.

— Он погиб в Советском Союзе? В Москве?

Он снова кивнул.

— А вы говорили что-то о завещании…

— Да. Оно якобы оставлено на много лет вперед для наследников рода Готтардов. Но их нет…

— Их нет… — эхом отозвалась Варвара Николаевна. — Правильно… Их там нет…

Подозрения Эрика усилились. Почему она сказала «Их там нет…»? Там — это, очевидно, в Швеции. Но где-то они есть… И где-то — подразумевается в России… У дамы двое детей — сын и дочь…

Дальше продолжать не стоило.

— Я могу быть еще чем-нибудь вам полезен? — деликатно справился Эрик.

«Даг прав, я сам лезу в пекло и сую голову в петлю. Меня же никто ни о чем пока больше не просил!.. Но сейчас обязательно попросят…»

— Нет, спасибо! — неожиданно объявила дама. — Вы столько сделали для меня!.. Не знаю, чем вас отблагодарить…

— Ну что вы, не стоит! — быстро вставая, наклонил голову Эрик. — Мне было приятно вам помочь.

— А впрочем, я знаю… — Варвара Николаевна словно что-то внезапно вспомнила. — Вы любите музыку? Нет, не жуткую попсу, забившую все наши телеканалы, а настоящую, классическую?

— Я неплохо играю на скрипке, — признался Эрик. — Правда, исключительно для себя…

— Как я угадала! — обрадовалась Варвара Николаевна. — Такой, как вы, молодой человек не может не любить музыку! Тогда я приглашаю вас на концерт моей дочери. Она известная пианистка и лауреат многих международных конкурсов. Вы, наверное, слышали о ней. Надежда Гребениченко. По мужу она Наумова, но фамилию не меняла. Она уже слишком на слуху.

— Это ваша дочь? — удивился Эрик. — Я видел ее по телевизору, везде афиши… Но на концерт попасть не удалось…

— Это в ближайшую пятницу! В Большом зале консерватории, — радовалась Варвара Николаевна. — Как удачно все сложилось! Вы будете с женой?

— Я не женат, — улыбнулся Эрик. — Так что мне достаточно одного билета. Хотя многие из моих коллег тоже с удовольствием послушают Надежду Гребениченко.

— Тогда я принесу вам десять билетов! — решила Варвара Николаевна. — А вы их тут между собой поделите по-братски!

Она улыбнулась и вышла.

Эрик сел в кресло и задумался. Надежда Гребениченко… Очевидно, это она и есть… Дочь неизвестного ему Готтарда, погибшего в Советском Союзе при невыясненных обстоятельствах, наследница огромного состояния… Известная пианистка России, которую знают во всем мире…

Ну что ж, у фон Готтардов вполне достойное продолжение.

22

Но на следующий день зайти к Эрику с билетами Варвара Николаевна не смогла. Сильно разболелась Танюша. Она капризничала, жаловалась на горло, плакала и ни в какую не желала отпускать от себя бабушку и деда.

Заехала Катерина. Посидела полчаса, зачем-то поахала, еще больше раздражая этим свекровь и свекра, и привезла кучу лекарств из Сашкиных запасов.

— Надеюсь, это не поддельные? — хмуро справился у невестки Владимир Александрович.

Катя вспыхнула и сочла святым долгом оскорбиться.

— Как вы могли такое подумать? — возмутилась она.

— А что такого? — пожал плечами свекор. — Теперь фальшивых в аптеках куда больше, чем настоящих.

— Саша не торгует подделками! — резко отчеканила Катерина.

— Саша только такими и торгует! — отрезал Владимир Александрович. — Второй Брынцалов! Ненавижу! Вы готовы отравить всех, лишь бы положить себе в карман лишний миллион баксов!

Катя чуточку остыла. Она знала о делах мужа, никогда от нее ничего не скрывающего. Возражать и спорить дальше казалось рискованным.

— Тане получше? — решила она срочно сменить скользкую тему.

Но вторая оказалась ничем не лучше и ничуть не менее скользкой и опасной.

— Тебя и Сашу Таня не волнует, — горько констатировал свекор. — Зачем вы ее рожали? Жили бы в свое удовольствие… И вопросы твои совершенно ни к чему. Лишнее словоблудие.

Катя поднялась, обиженно поджав губы, но так, чтобы, конечно, по возможности сохранить помаду.

— Я поеду, — сказала она. — Это действительно лучше. Мы с вами никогда не находим и, видимо, уже не найдем общего языка. Это непонимание ничем не стереть… Хотя бы замазали для вида! Я позвоню.

Владимир Александрович кивнул. Ничего стирать и замазывать он не собирался. Мало ли всего в своей жизни он пытался затереть… Общий язык не надо искать, он просто либо есть, либо нет. И возникает сразу. Как любовь…

В передней Катю задержала свекровь.

— Ты на машине? — спросила Варвара Николаевна.

— Разумеется, — раздраженно бросила Катя. — Она всегда при мне. Сегодня насмерть затыркалась в пробках… По-моему, теперь куда лучше ездить на метро. Надежнее.

— У меня к тебе большая просьба, — стараясь не замечать ее тона, заговорила Варвара Николаевна. — Тут близко, на Мосфильмовской, шведское посольство. Завези туда, пожалуйста, Эрику Паульсену вот эти билеты. Скажешь, что от меня, тебя пропустят. А я не могу оставить Танечку. И вынуждена тебя просить об одолжении… Мне не хочется тебя ничем обременять. Но это несложно…

«Не хочется обременять», «вынуждена просить»… Катя криво усмехнулась. Вот если бы Сашка внезапно осиротел… Это было бы совсем неплохо… Только разве дождешься…

— Хорошо, чего не сделаешь ради вас! — резко бросила она и взяла конверт с билетами. Но на пороге чуточку задержалась. — Паульсен… Это ваш родственник?

— Вероятно, — рассеянно отозвалась Варвара Николаевна и вздохнула, занятая совсем другими мыслями. — Хотя ничего точно уже выяснить невозможно. Прошло столько лет…

То же самое сказала она и мужу, вернувшись из посольства.

— Варя, зачем ты что-то ищешь? — грустно спросил Владимир Александрович. — Или кого-то… Ведь это просто смешно…

Варвара Николаевна промолчала.

Катя рывком открыла дверцу машины и подумала, что пора переехать в Золотые Ключи. После взрыва ей стало страшно жить на престижной Кутузке, где в принципе неплохо, но нет такой охраны, как здесь. Сюда и на территорию попасть нелегко. И система видеонаблюдения… Катя уже ставила этот вопрос сразу после взрыва, но Саша то ли забыл, то ли замотался со своими лекарствами. Да, сегодня она вновь потребует от Саши немедленно купить здесь квартиру, а ту продать. Или оставить как запасную для Тани, когда она вырастет. Хотя еще останется квартира старших Гребениченко… Старики уйдут… Заветная мечта Катерины… Правда, у Надьки подрастает Олег… Но Надежде словно ничего от жизни не надо. Бренчит себе на рояле… Ладно, там будет видно…

Когда Катя предстала перед Эриком, он откровенно удивился, внимательно приглядываясь к этой на редкость эффектной женщине. Хотя, безусловно, она вся крашеная, начиная от темных волос — густая грива по плечам — до длинных острых ногтей. Про таких в России говорят — ухоженная…

Она тотчас заметила произведенное на него впечатление и смело перехватила взгляд.

— Вы… — Эрик слегка замялся, — дочка Варвары Николаевны?

— Я ее невестка. Жена ее сына Александра.

— Его тоже зовут Александр? — вновь удивился Эрик. — Вот оно что…

— А кого еще так зовут? — в свою очередь залюбопытничала Катя. — У нас еще муж Нади тоже Александр… Почти семейное имя.

«Странно, — думал Эрик, — значит, у этого фон Готтарда в России действительно остались двое детей… Сын Александр и дочь Надежда… Какие-то знаковые имена… С подтекстом… Да, так оно и должно было быть… Таинственный господин… Человек-загадка…»

— Вы тоже будете на концерте? — спросил Эрик, не ответив на Катин вопрос.

— Я? Нет, вряд ли. Мы с мужем равнодушны к музыке. Увы… Да и потом мы столько слушали и слушаем Надю дома… — Катя засмеялась.

«Необычайно красивая женщина, — думал Эрик. — Первоклассная. Россия всегда способна преподнести тебе сюрприз. Иногда даже вдруг приятный… Здесь и небываемое бывает…»

Катя довольно правильно вычислила направление его мыслей. Да и какие здесь особые сложности? Взволнованный ход размышлений шведа был чересчур очевиден. Паульсен и не собирался ничего скрывать. Или не умел. Наивный, с удовольствием поняла Катя. Распахнутый и открытый… Как Красная площадь для Руста… Это большая удача.

— А вы бы хотели меня видеть в консерватории? — смело спросила она.

Отнюдь не закомплексованная Катерина с малолетства привыкла четко формулировать и излагать любые предложения и варианты. Прямая, как установка «Игла». И бесстрастная, как скальпель хирурга.

Эрик вновь промолчал.

— Я приду, — пообещала Катя. — Александр, конечно, как всегда, будет занят. Ему вечно некогда!

И это очень кстати…

— А чем занимается ваш муж? — спросил Эрик, смущенный дерзостью русской дамы и одновременно ею довольный.

— Торгует лекарствами, — объяснила Катерина. — Часто ездит за рубеж. У него прямые поставки из Бельгии.

— Из Бельгии… — задумчиво повторил Эрик. — Это хорошо. Там отличная фармацевтическая промышленность. Я провожу вас.

Он довел Катю до автомобиля, отметив шикарный новый «феррари» — сын фон Готтарда зарабатывал вполне прилично, — и на прощание поцеловал руку.

Катя села за руль и двинулась к своей Кутузке, благодушно посматривая на дорогу. Кажется, намечается серьезный роман с иностранцем. Впервые в Катиной жизни…

Ей еще не доводилось изменять мужу. А теперь, видно, придется… Пришло Катино время. Возраст вполне подходящий…

23

Саня давно понял, что жизнь с Надей не заладилась. И не улучшится до тех пор, пока в ней существует его лучший друг и ее родной старший брат Сашка Гребениченко. Саня заметался между ними двумя почти сразу, едва они начали торговать лекарствами.

Надя, в общем, больше молчала, предпочитала в дела мужа не вмешиваться, часто гастролировала. Но Саня прекрасно знал, что она думает о нем и как относится к его совместной деятельности с братом. Иногда он ловил на себе пристальные беглые взгляды Гребенки. Особенно после его телефонных разговоров с Сашей или Шурой.

Скандал случился лишь один, как заключительный аккорд длинного концерта. И слишком дорого стоил, во всех значениях этого слова.

В тот вечер Саша заехал ненадолго к сестре, чтобы обсудить с Наумовым новые неотложные дела. Обычно он все вопросы решал в офисе, но тогда… Тогда потребовалось срочно принять партию совершенно левых инсулинов и сумамедов. Где все это энергичный Саша раздобыл — осталось тайной. Да и вообще многое в его активной деятельности для Сани оставалось загадкой. Саша во многое старался не посвящать друзей и самые крупные и серьезные поставки и проблемы, равно как и деньги, успешно замыкал на себе.

— Здравствуй, сестрица! — с шутливой нежностью провозгласил он открывшей ему дверь Наде и даже потянулся ее поцеловать.

— Здравствуй, братец! — в тон ему ответила Надя и, не желая подыгрывать, ловко отстранилась от братского лобзания. — Что это ты примчался на ночь глядя? Никак, грозит накрыться солидное количество фальшивок? Не тревожься, дорогой, у тебя ничего никогда не сгорит! Ты спасешь и выручишь! В смысле немало баксов.

Саша очень разумно пропустил сестринские шпильки мимо ушей, словно не заметил никакого ехидства, и мельком кивнул на висящий на стене декоративный рог:

— Кто кому рога обломал? — и хохотнул.

Надя не ответила, и Саша закрылся с Саней на кухне, чтобы обсудить свои дела. В гостиной они не решались тревожить Надин белый рояль — она в подобных случаях становилась опасной для жизни! — в спальне вообще неудобно, а третью комнатенку занимал Олег. Его тоже не выселишь, даже на время.

Саша не раз предлагал другу купить новую квартиру. Можно и в центре. Денег хватит. Но Надя всегда противилась. У нее просто непереносимость старшего брата и аллергия на все его советы. А что, в сущности, он рекомендовал плохого? Землю в центре скупают вовсю, дом на Никольской вот-вот могут запросто снести, а жильцов выселить в какое-нибудь Южное Бутово. Вот тогда любимая сестрица запоет! Вместе со своим Наумовым.

В гостиной тихо звучал вальс Шопена.

— Есть такая партия, — сказал Саша компаньону. — И отличная задача и смысля.

Они уже заканчивали разговор, когда Надя неожиданно перестала играть и пошла сначала в туалет, а потом в ванную. По соседству с кухней. И случайно услышала самый хвост спора. Собственно, о лекарствах они уже столковались, но в конце Саша пожаловался другу на нового охранника, которого месяц назад нанимал на работу Саня. В его ведении были все кадровые вопросы.

— Он ротозей, этот твой узкопленочный! — вещал Саша. (Новый охранник был башкиром.) — Ты обрати внимание! Нам такие лопоухие ни к чему. Сегодня три раза со мной поздоровался, рассеянный. Я ему говорю: «Да мы же виделись!» А он: «Ой, извините, Александр Владимирович! Просто народу много шастает мимо, вот и забываешь, кого видел, а кого нет!» Ну, я ему и заявил, этому беспамятному: «Вы меня с народом, пожалуйста, не смешивайте! Это мне ни к чему!»

Дверь резко распахнулась. На пороге стояла Надя. Увидев ее, Саня испугался и втянул голову в плечи. Он никогда еще не видел ее такой. Даже Сашка и тот немного побледнел.

— А с чем тебя можно смешивать, любезный братец? — спросила Надя. — С дерьмом разрешается? Или с ядерными отходами?

Саня в жизни не слыхал от нее таких слов и выражений. Хоть бы не услышал Олег… Но Надя не стремилась говорить тихо.

— У тебя, стало быть, другая ментальность? Иной разряд? Ты куда наметился? Прямиком в высшие эшелоны?! Российская новая элита, торгующая ядом и отравой для людей?!

— Сестрица, — Саша попытался перевести все в шутку, — а ты ведь с детства выступала за мир во всем мире! Помнишь?

— Чтобы он наступил на самом деле, нужно уничтожить таких, как ты! — отчеканила Надя.

— Да? Сурово! — злобно прищурился Саша. — А как тогда насчет твоего мужа? Тоже долой?! Вот он сидит скукоженный, весь прямо перекорежился от страха!

Надя секунду с ненавистью глядела брату прямо в глаза.

— Он слишком легко подчиняется! Это правда! И всю жизнь топает у тебя на поводу, чем ты внаглую пользуешься! Он ведомый, а ты ведущий! И ты способен завести кого угодно и куда угодно! Лишь бы в этом походе увеличить свой счет в банке на полмиллиона баксов! В каких государствах у тебя сейчас открыты счета, дорогой братец?

— Замолчи, дура! — крикнул Саша, вставая. — У тебя всегда были идиотские представления о жизни! С такими долго не живут! Ни в одной стране мира!

Саня подумал, что Гребениченко сейчас способен ударить Надю, и тоже медленно поднялся.

— Ты подвластен только своей Катерине и доллару! Больше для тебя ничего не существует! Надежный переходник к капитализму! Кавалер ордена свиньи! — продолжала Надя. — А Саню оставь в покое!.. Если не прекратишь над ним издеваться, верный друг и товарищ…

— То что? — презрительно усмехнулся Саша. — Наймешь киллера? А издеваться, в твоем извращенном понимании, видимо, означает давать возможность заработать неслабые бабки? Так? Ты окончательно обалдела, сестрица!

— Братец, — Надя резко изменила тон, — разве ты не понял, что несчастье с Таней — не случайность? Нам еще повезло, что она осталась жива…

— Конечно, не случайность, — не сдавался и продолжал ерничать Саша. — Так просто бомбы никому в машины не подкладывают!

— Я не об этом… — прошептала Надя. — Ты действительно не понимаешь или прикидываешься? Ведь дальше будет еще хуже и страшнее…

— В общем, так, — Саша повернулся к Сане, — ты, Надежда, свое сокровище, то бишь драгоценного мужа, забирай от меня навсегда! Мое дело — не обязаловка! И я с такими подарками работать больше не желаю! Пусть пашет в какой-нибудь вонючей конторе за пять тысяч рублей в месяц! И дальше ваши проблемы решайте без меня! Обойдетесь, чистенькие! Кто боится замарать ручки, тот будет прозябать в конуре! Не вопрос! У некоторых ахиллесова пята от рождения находится под шляпой! А ты, собственно, чего в рот воды набрал? У тебя вообще есть собственный голос? Подай, если так!..

Саня хмуро молчал. Надя впервые в их жизни вмешалась, и сразу очень резко, в его, а точнее, в их общее существование, которое он пытался обустроить. И обустроил. Но какой ценой?.. Саня долго пробовал обманывать самого себя, оправдывая свои действия искренней заботой о семье… Не проходил у него этот номер. И давненько уже не проходил. Надя просто высказала их общее наболевшее мнение.

Саша резко накинул куртку и изо всей силы шарахнул входной дверью.

— Ладно, пропадайте без меня! Сдохнуть с голоду никому и нигде не возбраняется! Но путь назад вам заказан!

— Вот и хорошо! Давно пора, — невозмутимо произнес позади Нади неслышно появившийся Олег. Он уродился весь в мать, такой же штилевой и бесшумный. — Я все ждал, когда, наконец, кончится это безобразие, и дождался! Ты, папа, давно обещал нам собраться с мыслями, и, наконец, это собрание с маминой помощью состоялось. А по дядьке давно тюрьма плачет! Только никак пока не доплачется!

Саня и Надя вместе улыбнулись, потом переглянулись и громко засмеялись.

— Здорово! — с удовольствием отметил сын. — Вы даже смеяться начали! Знаете, как давно я не слышал вашего смеха? Кроме того, тебе, папа, давно пора снизить вес, убрать живот и вернуть талию на свое законное место.

Саня хотел возмутиться, но передумал.

— Надя… — неуверенно начал он, — я могу попробовать торговать стройматериалами… Мне давно отец предлагает помочь. Он может устроить это дело… Мы не пропадем…

— Тор-го-вать? — задумчиво повторила Надя. — Если ты еще раз когда-нибудь произнесешь при мне этот глагол… — она на мгновение задумалась, — я натравлю на тебя наш белый рояль! И он наедет на тебя на колесиках!

Олег хихикнул.

— А как же… — несмело попытался развить терзающую его мысль Саня.

— Как мы будем жить? А как все люди живут! Без «мерседесов» и счетов в швейцарских банках! Без саун и косметических салонов! Без ресторанов и трехсотметровых квартир! По-моему, так куда лучше! Как все, а не как избранные, которых запрещено смешивать с народом!

Саня вздохнул. Отказаться от всей этой навороченной ерунды он мог запросто — никогда не страдал по роскоши и не мучился из-за отсутствия в его квартире джакузи. Но он казнился сейчас основной мыслью каждого обычного мужчины, цель и задача которого — обеспечить нормальное бытие семьи. И сделать его далеко не нищенским. Только Саша давил на приятеля тяжкой гранитной глыбой, порой напоминавшей кладбищенскую плиту. И сбросить с себя эту тяжесть, избавиться от невыносимого груза…

Саня давно стал плохо спать. Он потихоньку изводился отчаянием. Особенно после того, как ушлый Гребениченко впарил аптекам изготовленные вполне легально недоброкачественные лекарства. Срок годности лекарства исчисляется с момента запуска его в производство. При этом нигде не отмечается и никем не контролируется, соблюден ли срок годности сырья, из которого препарат изготовлен. За последние десять лет из Китая тоннами вывозили сырье, произведенное примерно лет тридцать назад… И изготавливали из него лекарства, отлично расходящиеся по аптекам страны.

— Ерунда! — отмахивался Саша. — Оно еще вполне пригодно для наших давным-давно мутировавших сограждан! Эти слопают что угодно и «ох» не скажут! И все им на пользу пойдет! Все как один выздоровеют! Да и что случится за один раз? С одного раза можно только забеременеть!

Китайские химические предприятия стали для многих российских производителей, в том числе и для Сашки с приятелями, золотым и бездонным дном. И что особенно выгодно — сырье продавали нашим производителям по цене примерно в десять раз ниже рыночной. Ну правильно, за что же особенно брать? При этом все субстанции не сертифицировались при ввозе через границу, так как по Закону о защите прав потребителя сертификации подлежат лишь упаковки, предназначенные для розничной продажи, а никак не сырье. Очевидно, это было придумано именно для таких, как Гребениченко.

Потом Сашка обеспечил множество аптек, с которыми у него, с помощью Ольги и Людмилы, наладились прочные связи, некачественным клофелином, привезенным откуда-то с Дальнего Востока и содержащим много димедрола. А он значительно дешевле чистого клофелина, но действует примерно так же. Ловко впарил Сашка фармацевтам и супрастин венгерской фирмы «Эгес». В его составе вообще не было никакого супрастина! Потом, хитро посмеиваясь, завез в аптеки поддельный пенталгин, из которого «выпал» главнейший компонент препарата — амидопирин.

Друзья продавали и поддельное очень дорогое лекарство, антибиотик третьего поколения сума-мед хорватской фирмы «Плива», одна упаковка которого (всего три таблетки) стоила в аптеках порядка трехсот рублей. А кое-где и больше. Например, ушлая Ольгина директриса всегда ломила цены будь здоров.

Внешне фальсификат ничем не отличался от оригинала. Однако Саня и его приятели прекрасно знали, что азитромицин — основное действующее вещество сумамеда — в препарате отсутствует. С ходу загнали они и партию нистатина, таблетки которого вообще не имели оболочки. Она должна быть ярко-желтого цвета. Но кто там что будет проверять… Никакие оболочки никого не интересуют. Все заняты наживой и барышом.

Саня давно изучил, что подделки разделяются на четыре категории. Первая — лекарства, где действующего вещества нет вообще. Пустышка… Вторая — где оно есть, но далеко не то, что необходимо. Совсем как в известной шутке: снотворное вместе со слабительным. В третьей категории фальсифицированных препаратов нужное вещество присутствует, но примерно в половинной дозе. Или составляет двадцать — тридцать процентов от нормы. Чаще подделка лекарств идет именно по пути уменьшения содержания действующего вещества в таблетке или ампуле, а то и замены его обычным мелом. Например, белая таблетка фестала на срезе табачного цвета. Только сейчас она частенько и на срезе становится белой. Мел… Ну и что? Кому из употребляющих фестал придет в голову разрезать таблетку? А большинство таблеток белые, поэтому подделку так просто не определишь. Более опасен вариант, когда вместо заменителя крови реополиглюкина во флаконе обнаруживается раствор обычной соли. И наконец, четвертая категория… Где все вроде бы соблюдено, кроме одного: истинности производителя. А он — очередной мошенник. «Гедеон Рихтер» или «Байер» с Малой Арнаутской. Хотя наивный и доверчивый покупатель искренне считает, что купил за большие деньги отличное импортное лекарство и теперь все болячки как рукой снимет…

— Нам всё это разрешили! — ухмылялся Саша. — И не кто-нибудь, а родное государство! Так что извини-подвинься… И нечего растравлять свою больную совесть! Терпение, мой друг, и ваша щетина превратится в золото…

Да, Саня и об этом прекрасно знал. Насчет золота… Главные условия распространения аптечных фальшивок — неадекватность действующей законодательной базы, регламентирующей фармацевтический рынок, и многоэтапная схема продвижения лекарственных средств. Во Франции, например, работают всего четыре дистрибьютора лекарств, в Германии — десять, зато в Саниной отчизне, усиленно возводящей капитализм, — больше двух с половиной тысяч… А производителей лекарств, имеющих лицензии, в России свыше шестисот. Кто же за всеми уследит? Так Сашка и рассуждал. Их бизнес — восхитительно выгодный! О его масштабах говорит хотя бы такой факт: в Петербурге регулярно выпускается бюллетень с названиями и сериями поддельных лекарств. Толстенький, надо сказать, бюллетенчик, не одна страничка…

Кроме того, свою отрицательную роль играл и огромный разрыв между ценами на лекарства и низкой платежеспособностью российского народа. Человек, привыкший доверять аптеке, вынужден покупать дешевые лекарства, часто не подозревая, что это подделка. Тем более, что единой цены на медицинские препараты нет. Зачастую цены в аптеках разнятся на двадцать — тридцать процентов. Естественно, каждый купит там, где цена пониже… И принесет домой фальшивку в яркой упаковке.

Да и сами упаковки… Фальсификаторам давным-давно стало доступно самое современное технологическое оборудование и методы производства как лекарств, так и упаковок. Даже опытному эксперту нелегко на взгляд отличить правду от лжи. Нередко подделки готовятся на тех же линиях и пакуются в те же коробочки с несколькими степенями защиты, что и доброкачественные препараты. Распознать их может лишь сложная химическая экспертиза, которая не всем доступна и далеко не всегда делается. Да и организовать стопроцентный контроль произведенных лекарств просто физически невозможно. А выборочный не уловит лжепрепарата. К тому же «умельцы» подделывают не только лекарства, но и сертификаты соответствия и даже лицензии. Отлично разработанная и продуманная система!.. Сашка был прав.

И еще… Сане, и не ему одному, было хорошо известно, что ни одним вскрытым фактом лекарственных фальшивок правоохранительные органы не заинтересовались, хотя, как утверждалось на коллегии Минздрава, их немедленно проинформировали.

Саня боялся назвать вещи своими именами… Разве легко признаться, пусть даже себе самому, что ты — убийца, без малейшего колебания лишающий жизни больных людей?! И тебя может спасти только твоя совесть, поскольку прокуратура не в силах наставить тебя на путь истинный! Страна расписалась в своем полном бессилии. И все признали, что в практике правоохранительных органов существует единственное средство противодействия фармацевтическим преступникам — взять на испуг. Ведь даже в законе «О лекарственных средствах» нет самого понятия «фальсифицированное лекарственное средство». Закон принимался в 1998 году, и единственный случай преступной подделки казался тогда случайным абсурдом. Против чего же бороться? Хотя еще в 1992 году Всемирная организация здравоохранения приняла определение, входящее ныне в законодательство всех развитых стран мира. Кроме России…

Гребениченко был здорово подкован и юридически. И его на испуг не возьмешь… Извини-подвинься…

Нормативно-правовая база позволяла производить таможенное оформление с использованием сертификата зарубежного производителя без проведения анализа в лабораториях Минздрава. А зарубежные фирмы — тоже далеко не ангелы, на их долю приходится около сорока процентов подделок на российском рынке. При этом на территории России нет органов государственного контроля качества, эффективности и безопасности лекарственных средств, находящихся в прямом подчинении у Минздрава.

— Все прекрасно понимают, насколько выгодно и безопасно подделывать лекарства, — утверждал Сашка. — Потому что наказать нас сегодня крайне сложно. Извини-подвинься… Нет ни четкой системы, позволяющей обнаружить фальшивые препараты, ни ясной законодательной и нормативной базы, трактующей, что подделка лекарств — преступление, за которым должно последовать наказание.

Правда, в Уголовном кодексе России появились изменения, хотя бы косвенно касающиеся проблемы. В частности, действия, связанные с незаконным использованием товарного знака, наказываются от штрафа в размере шестисот — восьмисот минимальных зарплат до лишения свободы на срок до пяти лет. Но кого-нибудь наказали? Фига… О таких и слыхом не слыхивали… Или разве нет примеров незаконного использования чужой марки? Сколько угодно, да возиться с ними никому не хочется. Даже скандал с «Ферейном» закончился ничем.

Отмечал ушлый Сашка и любопытную закономерность: возникла проблема в условиях дефицита лекарств, а развивается в условиях их избыточности. Ею занимаются практически все международные медицинские организации — и ВОЗ, и Международная фармацевтическая федерация, и Европейский союз, и Международная ассоциация фармпроизводств. А фальсификаторы действуют мгновенно — едва появляется новый препарат, как уже готова его подделка. И рассуждают они вполне здраво. Все меры борьбы с ними, предложенные учеными, наивны до изумления. Ведь фальсификацией лекарств занимаются не приготовишки, а прожженные дельцы, ворочающие миллиардами долларов! И рекомендовать сначала оценивать поступившие в аптеку лекарства визуально, затем проводить упрощенные экспресс-реакции для быстрой идентификации присутствующих в препарате компонентов, а потом применять инфракрасную спектроскопию и тонкослойный химический анализ — поистине смешно! На кого это в России рассчитано?! Извини-подвинься…

И пусть имеются все технические средства для анализа подлинности лекарств. Но то, что Гребениченко и другие заправилы фармацевтического бизнеса, убоявшись бдительной сельской аптекарши, заметившей ошибку в написании фирмы, стыдливо закроют свое дело, чересчур сомнительно. Да и мировой опыт свидетельствует: куда более развитые страны, где в самых небольших городках есть приборы и для инфракрасной спектроскопии, и для тонкослойной хроматографии, не могут справиться с потоком подделок.

Ставили вопрос об организации пунктов пропуска лекарственных средств из-за границы, оборудованных контрольно-аналитическими лабораториями, об усилении координации деятельности с МВД России, ФСБ, Генпрокуратурой, Минюстом, а также об ужесточении контроля за сертификацией лекарственных средств, за изъятием и уничтожением фальсифицированных препаратов.

— Не вопрос! — усмехался Сашка. — Поскольку он будет стоять еще долго! И пусть стоит себе на здоровье! Как у здорового мужика!

Зато оборот подделок все увеличивался, и люди все чаще и чаще умирали от пустышек или фальсификатов. В лучшем случае — не вылечивались.

Щелчком по носу акулу не остановишь…

Какой такой закон? Чепуха… В России законы лишь на бумаге. И президент получит второй срок… И отсидит его по полной программе… Ничего не изменится. Не важно, как проголосуют, важно, как посчитают… А считать в России умеют… Теперь и деньги в том числе. В свое время здесь работали на военно-промышленный комплекс и открывали исключительно физико-математические школы. Одну из которых и закончили когда-то с блеском три Александра.

Сашка весело смеялся. И заявлял, что все-таки основная причина криминала в фармацевтике куда сложнее, чем кажется многим.

— Вот приходит пенсионер-инвалид в аптеку с льготным рецептом. Мечтая прямо вот так, с ходу, получить дефицитный дорогой швейцарский препарат задарма! Какой-нибудь там интрон по тысяче сто пятьдесят рублей за одну ампулу, — рассуждал Гребениченко. — И не доказывай мне, друг Портос, что онкологические препараты у нас в стране бесплатны! Это мимо сада… При одном упоминании о льготах лекарство мгновенно «исчезает» из всех аптек Москвы! «Да что вы, уверяет фармацевт с честными глазами, мы из Швейцарии уже года полтора ничего не получали… Ах, вы согласны за деньги? Вот одна упаковка осталась. Вам исключительно повезло… Нужно две? Случайно завалялось как раз две. Тебе ведь ясно и понятно, что государство, допускающее подобную ценовую политику при средней зарплате по стране в две-три тысячи рублей, гарантирует качественную медпомощь только богатым. Мало того, оно этим самым рождает преступников. И все снова в том же корыте… Принудиловка… Ибо закажи «бизнесмен» любой местной типографии напечатать тысячу этикеток интрона, а контроля за печатной продукцией сейчас нет никакого, налей в ампулы дистиллированной воды — вот нам с тобой и сорок шесть миллионов рублей в карман! А счет нынче идет не на одну тысячу упаковок… Да и не думаю я, что интрон — самый дорогой нынче препарат. Поэтому до тех пор, пока лекарства не будут стоить адекватно покупательной способности среднего человека, криминал будет неплохо жить и даже торжествовать. А лабораторию, которая попытается исследовать содержимое этих ампул, лихие ребята по заказу «производителя» глубокой ночью просто сотрут с лица земли вместе с тонкослойным хроматографом. — Сашка нагло улыбался. — Многие государства у себя сами устанавливают предельные цены на лекарства и разрешают повышение стоимости нового препарата лишь в тех случаях, когда доказано его значительное преимущество перед существующими. При этом основные «лекарственные» расходы берет на себя обычно страховая компания. Но не у нас… Так что нам остается с благословения российского правительства спокойно торговать лекарствами…

Да, лекарственный бизнес в России стал одним из самых прибыльных. Это Саня тоже давно постиг с помощью друга. Выгоднее торговать только оружием и наркотиками. В начале нового века, по данным Министерства здравоохранения, доля поддельных лекарств составила пять процентов от общего оборота. По другим, неофициальным оценкам, — пятнадцать процентов… Лишь одних зарубежных препаратов за год подделывалось на десять миллионов долларов…

Правда, у приятелей неизменно росла и конкуренция, поскольку пронырливых людей в России всегда хватало с лихвой. Количество производителей и дистрибьюторов лекарств постоянно росло. Зато в таких условиях заодно увеличивались шансы создать фирму-однодневку и мирно спихнуть в аптеку партию лжетаблеток. А попадали в Россию поддельные лекарства либо в случае некомпетентности руководителя аптеки, либо при его прямом сговоре с дистрибьютором. Как у Сашки с Ольгиной директрисой. А наказание за это… Не смешите Гребениченко! Всего лишь отзыв лицензии на право заниматься фармацевтической деятельностью.

Чаще других подделывались анальгетики и антибиотики, а легче всего — мази и гели. Их производство можно было запросто организовать в обычном подвале. Легко подделывать противо-бактериальные и гормональные средства, средства, влияющие на тканевый обмен, противогрибковые, желудочные средства и все те же анальгетики.

Ликвидация подпольных производств? Но сегодня правоохранительным органам не до этого. С террористами бы разобраться… А поймать за руку поставщиков трудно — все документы у них, как правило, в порядке. И страна исконно по-русски продолжает надеяться на авось, небось да как-нибудь. Уповая на то, что наши проблемы с поддельными лекарствами кажутся несерьезными по сравнению с опасностью проникновения в ряды «фальшивотаблетчиков» террориста или маньяка. Вон, в Италии недавно травили минеральную воду, сок и молоко. А в США несколько человек, незаметно вскрывая флаконы с безрецептурными лекарствами, подсыпали туда содержащие яд таблетки. Виновных в гибели людей удалось найти только с помощью ФБР.

Поддельное лекарство от настоящего не отличить… Подделка коммерческой продукции — давняя практика, процветающая во многих странах. И мотивируется всегда одним и тем же — получением громадных прибылей. За период с 1997-го по февраль 2002 года в России было обнаружено более трехсот серий фальсифицированных лекарств.

Но анализировать все это можно до бесконечности… Что толку-то?

— Да, наличие фальсифицированных лекарственных средств публично и открыто признал российский Минздрав! — хохотал Сашка. — Из этого ровным счетом ничего не следует! Минздрав может и дальше спокойно предупреждать, что лекарства в аптеке опасны для здоровья. Народ все равно туда пойдет. А куда ему еще идти, бедному?.. Разве что на улицы, с бурными протестами и демонстрациями… Но он, к сожалению, еще до этого не дозрел. Увы…

Сашка где-то прочел об основной задаче контрольно-разрешительной системы Минздрава России, суть которой в поэтапном переходе от контроля к обеспечению качества лекарственных средств путем внедрения современных стандартов разработки, доклинической и клинической экспертизы, производства и реализации лекарственных средств, а также создание вертикальной структуры государственного регулирования в сфере обращения лекарственных средств.

Слова были хорошие и правильные. Гребениченко не поверил ни одному из них.

Правда, теперь сертификация по новым правилам обойдется компании в среднем на три процента дороже, на столько же повысятся и цены на ввозимые препараты. На столько же, соответственно, обеднеет российский покупатель…

Но все равно растет количество компаний, занимающихся оптовой торговлей и посредничеством. И они расцветают все ярче…

Лицензии на фармацевтическую деятельность выдаются как в Минздраве, так и в субъектах Федерации. Но сколько таких центров и сколько они выдали лицензий, неизвестно. Теперь якобы субъекты Федерации должны раз в месяц предоставлять данныео том, сколько лицензий они выдали, сколько отозвали и по каким причинам. Одна из задач фарминспекции — ликвидировать фирмы-однодневки, создать реестр фармдистрибьюторов.

— Нас всех посчитают! — радовался Сашка. — Да это мимо сада! Ты знаешь, примерно к какому году это случится? Наши внуки уже станут взрослыми!

Да, Саня все прекрасно знал…

— Зато больше ты не будешь думать о бутадионе и ацетилсалициловой кислоте, — сказала Надя.

Подвела черту всему, что происходило до сегодняшнего дня.

— И у нас начнется совсем другая жизнь. Без моего родного братца…

Саня снова вздохнул и неуверенно улыбнулся. Милый круглоглазый мальчик…

Пусть начнется другая… Там посмотрим, что из нее получится…

И никому не дано сойти с колеи, начертанной для него Судьбой…

24

Вне себя от бешенства Саша позвонил Шуре:

— Атос, мы остались вдвоем! Портос благополучно отвалил к моей добропорядочной сестрице навсегда! Чего и следовало ожидать…

— На какую тему поскандалили? — справился Шура.

— Слишком много чести для Наумова, чтобы я комментировал и обсуждал его идиотические поступки! — заявил Саша.

— Значит, теперь деньги пополам? — полуутвердительно спросил Шура.

— Да что ты все без конца о деньгах да о деньгах?! Снова в том же корыте! — опять взвился Саша. — Лучше думай о хороших деньках! Ты мне уже плешь проел этими баксами, которых тебе почему-то вечно недостает! У тебя, в конце концов, на шее всего одна жена и один сын Семен, насколько мне известно! Не пятеро по лавкам!

— Тебе далеко не все известно, — невозмутимо заявил обычно замкнутый Шура. — И не учи дедушку кашлять! У меня есть еще обязательные и немалые расходы. Так что, может быть, как раз пятеро… Это не по телефону.

— Бабу завел? Принудиловку? — живо заинтересовался Саша. — Наконец-то сподобился! Вот тут ты молодец! И сильно, судя по всему, она взялась тебя доить? Сосет по-крупному! То-то, я смотрю, ты стал много тратить! Да они все такие! Ладно, завтра расскажешь!

Он отключил мобильник, забился на диван поглубже и тяжко задумался. Нет, о Сане он не тосковал. Ушел — и скатертью дорога! Даже хорошо. Дорогая сестрица вообще уже сколько лет травит любимому братику душу и пытается испоганить жизнь своими укоризненными взглядами да отдельными фразочками. Дескать, как там у тебя с совестью, братишка? Как там обстоят дела с нравственностью, духовностью, моральными принципами?.. Праведница…

А дела с моралью обстоят замечательно. Ни она его старается не тревожить, ни он ее. По обоюдному соглашению. И к взаимному удовольствию.

Так что жизнь хороша и даже прекрасна. Течет вперед широким потоком, ничем не замутненным и нипочем не остановимым. Его задержать нельзя. Даже с помощью взрывов в машине.

Саша вспомнил об этом и скривился. Снова в том же корыте…

Его уже вконец замотала прокуратура, а толку — чуть… Нашли труп какого-то мужика… Его видела Таня. Опознать человека не удалось. А может, никто и не пытался. Впрочем, это не так просто. Тело разметало взрывом, остались фрагменты… За настоящую работу Гребениченко следовало бы выложить следователю и его работничкам немалую сумму, а он не захотел. Почему?.. Разве ему самому не интересно узнать, кто, да откуда, да почему?..

Ну, почему — это ясно. А вот кто… Это вряд ли удастся выяснить. Мимо сада… Да и доискиваться до истины, допытываться до правды Саша боялся. Врагов — море разливанное, но самое страшное, что среди них наверняка есть друзья. Злейший друг мой… И это самое страшное. Тяжелое. Кто?.. Из общего списка выпадали лишь Шура да Саня. Эти двое чисты, просто не могут быть причастны к взрыву. Хотя кто знает… Да нет, отбросил от себя Саша дрянную, липкую, навязчивую мысль. Нет… Это невозможно… Скорее, Гришка Венцель. Или его дружки, тоже давно записавшиеся в близкие, добрые приятели Гребениченко.

Гришка и стал тем самым первым человеком, который ввел Сашу в мир фальшивых лекарств. Он был директором одной из центральных аптек и в начале девяностых годов затеял ее реконструкцию. Тогда аптеки только-только начали получать относительную самостоятельность, в частности им дали статус юридического лица. Григорий, со свойственным ему размахом, наметил в аптеке реконструкцию, решив сделать ее двухэтажной, разделив пополам от пола до потолка. Но его планы сбылись не сразу. Грянула либерализация цен. По этой причине закончить реконструкцию не удалось — денег не хватило.

Требовался инвестор. На эту роль пронырливый Григорий зазвал в столицу французскую фирму. Было создано совместное предприятие и последовало обращение в правительство Москвы. Не последнюю роль сыграли авторитет и связи ушлого Гришки, исключительно стараниями которого родилось и увидело свет в конце августа 1992 года известное ныне постановление «О создании негосударственной аптечной сети».

Григорию были переданы на условиях аренды сорок аптек, составивших московскую сеть. В нее в основном вошли государственные аптеки, не имевшие статуса юридического лица, очень разные как по местоположению, так и по обороту и площади. По мере преображения инфраструктуры города приходилось многое менять и пересматривать. Ни одна из аптек не закрылась, но некоторые переехали или реорганизовались в связи с изменениями транспортных маршрутов или закрытия близ расположенных крупных промышленных предприятий.

Принципиальным стало решение торговать в аптеках за рубли, а не за валюту. Тогда это было крайне важно. Несмотря на постоянно падающий рубль, высокую инфляцию и общую нестабильность в стране, торговля за валюту сильно бы сузила круг потенциальных покупателей. А торговлю за рубли и хороший ассортимент приветствовали как покупатели и продавцы, так и московские власти. Гришка соображал, что делал. В 1993 году он поменял французских партнеров на бельгийских. Оптово-розничная компания «Groupe Multipharma SC», владеющая более 260 аптеками в Европе, приобрела сеть и взяла на себя обязательства предшествующих французских хозяев инвестировать в московские аптеки пять с половиной миллионов долларов. Таким образом, за весьма скромную сумму бельгийские инвесторы получили крупнейшую негосударственную сеть России. Однако иностранные владельцы реинвестировали всю полученную прибыль в развитие аптек, а не вывозили ее за границу. В общей сложности на сеть «Мультифарма» бельгийцы потратили более пятнадцати миллионов долларов, а от продажи сети после кризиса только потеряли.

Директора аптек сменились приблизительно на сорок процентов, в основном в связи с уходом на пенсию или переводом в центральный аппарат сети. По мере развития структуры сокращения стали более значительными. В советской аптеке работало около шестидесяти пяти человек, значительную часть которых составляли административные работники — заместители директора, заведующие отделами и другие сотрудники. За счет оптимизации бизнеса число работающих удалось свести к двенадцати. При этом роль провизоров, прежде в основном административная, изменилась. Стали широко использоваться их профессиональные навыки, необходимые при формировании и корректировке ассортимента лекарств.

Преобразились и торговые залы. Аптеки были отремонтированы, с прилавков сняты стеклянные барьеры, так раздражавшие посетителей. Эти мероприятия имели и оборотную сторону: многие покупатели утверждали, что цены в отремонтированных аптеках стали выше одновременно с изменениями в дизайне. И покупатели не ошибались…

Несмотря на то что сеть аптек «Мультифарма» являлась негосударственной, она имела право на отпуск лекарств по льготным и бесплатным рецептам. Поэтому, как и у всех остальных аптек, обремененных льготным отпуском, у сети образовалась немалая задолженность. В размере четырех миллионов долларов. В результате компания «Мультифарма» оказалась в убытке сразу по результатам нескольких лет, что показал предпродажный аудит по американским стандартам. Хотя одновременно — парадокс! — стала прибыльной по отечественным нормам бухгалтерского учета, что связано с высокой курсовой разницей по валютным активам.

Да, Григорий способен на все, размышлял Саша. А за союзником надо следить, как за врагом. Об этом предупреждал еще первый российский Владимир. И первый Ильич. Но с другой стороны, зачем Гришке так очевидно уничтожать одного из самых крупных и надежных своих поставщиков? С дистрибьюторами лучше дружить… Или нашел другого? Получше, поценнее и понадежнее? А этого решил убрать, чтобы вдруг не болтнул где-нибудь лишнего?.. Чересчур откровенное устранение… Хотя никто ни о чем не догадался… Сработано очень чисто… И осуждать никого невозможно… Попахивает клеветой…

С Григорием Сашу тоже свела все та же Ольга. Милый колобочек…

В тот памятный весенний день, день начала его новой жизни, его расцвета, другой карьеры и благополучия, Саша заглянул в аптеку возле работы за парацетамолом. Катя просила купить.

Вместе с ним в аптеку вошел заметно подгулявший пожилой мужичок и, никого не стесняясь, громко запел. Пел он довольно неплохо, хотя репертуар сильно подкачал, отражая возраст исполнителя. Мужичок завел незабвенные «Подмосковные вечера».

Аптекарши сначала изумились, а потом начали смеяться. Саша тоже усмехнулся.

Народу в аптеке было мало. Люди весной и летом болеют куда меньше, им просто некогда — их настойчиво призывают к себе грядки на дачах.

Подгулявший мужичок подошел к полненькой симпатичной аптекарше и сказал весело и деловито, протягивая ей рецепт:

— Ну-ка, дайте мне быстренько очки, а иначе я петь вам больше не буду!

— Дедуль, — объяснила аптекарша, — у нас нет отдела оптики. Это вам надо завернуть за угол. Тут недалеко!

— Значит, не дадите очков? — расстроился мужичок.

— Да у нас их нет! — смеясь, развела руками аптекарша. — Налево за углом! Там вам все найдут!

И тут Саша ее узнал.

— Оля? — спросил он на всякий случай.

Она вгляделась в него:

— Саша… Ну надо же… Сколько лет не видались!

Мужичок, недовольно ворча что-то себе под нос, ушел, унося с собой свой, на его взгляд, весьма заманчивый песенный репертуар.

— Саша… — повторила Оля. — Ну, как ты? А Люська давно замуж вышла. Сидит с двумя детьми. Муж по первому разряду квартиры ремонтирует, от заказов отбоя нет, зарабатывает неплохо…

Тогда они с Олей проговорили почти час. Совсем заболтались. Пока, наконец, ее напарница не стала поглядывать в их сторону неодобрительно и укоризненно. Но они уже успели обговорить все основные моменты и параметры будущего возможного сотрудничества. Оля давно подыскивала надежного человека. Необходимого, как отопление зимой. И он, наконец, нашелся… В общем, они спелись… И работа забурлила. Немного позже возник Григорий…

Где же прокололся Саша, в чем ошибся?.. Кому так остро мечталось, так позарез понадобилось его уничтожить, убрать с дороги, навсегда остановить его бодрый ровный шаг?..

— Они же не успокоятся! — истерически надрывалась в день после взрыва Катерина. — Они не уймутся, пока не уничтожат нас с тобой! Ты понимаешь или нет?!

Он это прекрасно понимал.

— И что ты предлагаешь? — спросил он жену.

— Я?! Почему я должна предлагать?! Это ты сейчас обязан что-то решить и принять серьезные меры, чтобы нас обезопасить!

— Мера, Катенок, здесь всего лишь одна, — по возможности спокойно сказал Саша. — Полное прекращение всяких дел, связанных с фармацевтикой. Тогда мы все останемся на свете и будем жить дальше.

Катя от изумления немного притихла и пришла в себя.

— Мы будем жить? — в замешательстве повторила она, остывая. — Это замечательно… А на что мы будем жить, хотела бы я знать?! Опять на твою зарплату инженера, окончившего физтех с красным дипломом?! Превосходный вариант! Прямо-таки отличный и завидный!

— Вот видишь, Катенок, ты хочешь получать немалые деньги, при этом ничем не рискуя! А так не бывает! Пора бы уже это тебе понять, не маленькая.

Катя молчала, покусывая яркие губы. Она попала в сложное положение. И предпочла промолчать. Так на том дело о взрыве в семье Гребениченко закрыли. Как и в прокуратуре.

Только мать с отцом нередко возникали и чего-то требовали от Саши — то прекратить торговлю фальшивками, то вылечить Таню, то привести в норму Катерину… Ни то, ни другое, ни третье не выполнимо. Не стоит и задумываться об этом. Жизнь ломится ровным могучим потоком вперед, без советских плотин и преград, и его никому не остановить. Никакими взрывами…

— Но по крайней мере, — не желала так просто сдаваться Катя, — мы должны отсюда уехать. В те же Золотые Ключи. Под первоклассную охрану. И как можно скорее!

— Это можно, — лениво согласился Саша. — И родители под боком. Очень удобно. Татьяна будет жить у них и поблизости.

Катя кивнула.

— Ты не боишься? — спросил его на следующий день Шура.

— Нет, не боюсь! — отрезал Саша. — Пугаются и обижаются только дураки. Умные ищут выход. А ты что, в штаны наложил? Не хочешь продолжать?

— Хочу, — медленно отозвался Шура. — Думал, что ты отвалишься…

Думал он… Ишь ты!.. Поди, рассчитывал, что все маньки теперь ему одному перепадут… Резвый мальчишечка…

Назавтра в офисе Саша поинтересовался у хмурого Шуры его личными делами.

— Поделись, благородный Атос, какую леди соблазнил на сей раз? Мадам не замужняя? Все по тексту? Или ждешь смерти супружника?

— Все куда хуже, — вздохнул и внезапно раскололся скрытный Шура. — Дама от меня родила сына. Как я ее уговаривал, как упрашивал, как умолял этого не делать… Нет, попала бабе вожжа под хвост! Рожу да рожу! «Мне уже двадцать восемь, когда же, если не теперь?» — Он довольно похоже передразнил интонацию своей интимной подруги. — Ну и родила парня… Уже год стукнуло… Теперь настаивает, чтобы я Настьку с Семеном бросил, — им хватит, пожили в свое удовольствие! — и ушел бы к ней. Озверела прямо! Орет в телефонную трубку, угрожает всякими разоблачениями…

— А Настасья, конечно, ничего не знает? — на всякий случай уточнил Саша.

Шура мрачно развел руками:

— Сам понимаешь… Устал я, Арамис… Сил больше нет… И заткнуть ей глотку деньгами тоже никак не удается. Все ей мало! Вроде твоей Катерины. Анастасия-то ведь у меня нетребовательная…

— Ты не любишь Настю? — вдруг спросил Саша.

Он прекрасно знал об этом, хотя приятель никогда на эту тему не распространялся.

Шура удивился вопросу. Не ожидал такого от насквозь прагматичного Гребениченко. Да и не задумывался над проблемой до сегодняшнего дня.

— Просто, понимаешь, встретил Ларису… В одном ресторане. Моя Настя их не любит. Мы тогда прилично загудели, отмечали общий очередной успех — толкнули большую партию амфетамина. Помнишь, поди? Ты идти отказался. Катерина почему-то не могла. А без нее ты не ходок, — съязвил Шура.

Еще бы Гребениченко не помнить ту сделку!.. Наркотические препараты составляли один из важных источников их доходов. Он кивнул, постаравшись не услышать о Катерине. Саша давно привык к тому, что ее не выносит никто, кроме него.

— Лариса была в ресторане с компанией, — продолжал Шура. — Они тоже праздновали. Кажется, чей-то день рождения. Смотрю — умница, взгляд строгий, глаза такие серьезные-серьезные, внимательные-внимательные… Вкус безупречный. Пригласил ее на танец. Зацепила она меня… А любовь… Ты, тезка, с каких пор стал о любви рассуждать?

Саша немного смутился, что было на него не похоже, но уже через минуту стал самим собой.

— Да так… Случайно сорвалось… Вообще-то у тебя Настька хорошая, тихая, никуда не встревает. Но может, и эта, Лариса, тоже ничего… Только ты, Атос, совсем теперь завяз с двумя парнями на руках. Настрогал мальчишек… Что думаешь делать?

Шура помялся. Вид у него был очень угрюмый.

— Тут… видишь ли… Самое плохое не то, что Лариса угрожает все рассказать Настасье… Это я как-нибудь переживу. И Настя простит. Она человек добрый и незлопамятный. Все куда хуже… Ларка совсем обезумела и заявляет, что если я не женюсь на ней, то она сообщит куда следует о наших махинациях с лекарствами…

Саша изумленно откинулся на спинку кресла.

— Да ты что?! Она же всех нас может здорово подставить!

Шура пасмурно кивнул:

— Это меня больше всего беспокоит…

— Беспокоит?! — заорал Саша. — А ты, идиот, каким местом думал, когда связывался с этой швалью?! Неужели не мог от нее скрыть или хотя бы как-то спрятать все концы?! Все так и вывалил как есть?!

Сумрачный Шура снова кивнул.

— Ну ты и кретин! — закричал Саша, вскакивая. Кресло-вертушка от его резкого толчка бешено закрутилось вокруг своей оси. — Она ж нас заложит за милую душу и «ох» не скажет! Знаю я таких, общался и встречал! Тварь! Стерва по обстоятельствам! Слушай, Шурка… — Он остановился возле кресла друга и попытался заглянуть тому в глаза. — Тезка… Ты ведь все равно не любишь Настю… Я-то знаю… И к Семену довольно равнодушен… Кроме того, парень уже большой, дальше и без тебя дорастет прекрасно. А тот еще маленький… Ему отец нужен… Это обязаловка, благородный Атос…

Шура тупо молчал.

— Ты ведь уже почти созрел… — продолжал Саша. — Почти пришел к определенному решению… Женись на ней — и все в порядке! А Настя простит, ты сам сказал…

Да, иного выхода у Шуры сейчас не было. И, кроме того, у него действительно ничего не сложилось в семье. Хотя чисто внешне все казалось на редкость благополучно.

Но никому не дано сойти с колеи, начертанной для него Судьбой…

25

А все двоюродный брат Денис… Он стал каким-то злым гением, наваждением для Шуры, как Саша — для Сани. Впрочем, у каждого в жизни есть свои злые гении и свои ангелы-хранители. Но чтобы один в двух лицах?.. А Денис оказался именно таким.

И сначала Шура воспринимал Дениса как доброго помощника и надежное плечо. Плечо оказалось обманным и легко ускользнуло из-под руки брата. Денис совместил в себе зло и доброту. Как только это у него получилось?..

Именно он когда-то познакомил Шуру с Настей. Ах, какая девушка, расписывал кузен… Из моего родного теплого города Сочи… Учится в Москве, хочет стать педагогом… Шурка, увидишь — влюбишься тут же…

Зачем тогда Денису понадобилось их познакомить?..

Настя рассказала Шуре об истинных причинах загадочного поведения Дениса позже, когда Умберг действительно влюбился и женился. Да и кто бы остался равнодушным к этой милой, обсыпанной на редкость удачно родинками девочке с глазами человека, прозрачного до самого дна?

Денис очень плохо учился. И Настя бескорыстно несколько лет тянула его, чтобы помочь окончить школу, причем неплохо, и поступить в институт. Поступив, Денис торжественно поклялся Анастасии, что его благодарность будет огромной. Настя смеялась. Она не верила Денису, а главное, ни в чем не нуждалась. Но появился Шура…

Уже через несколько лет он понял, что Настя и его личная жизнь совместиться не могут. Никогда. Ни при каких условиях и обстоятельствах. Особенно когда началась торговля.

К тому времени Денис тоже окреп, прочно встал на ноги и у себя в родном городе Сочи, где темные ночи, а потому все удобно и близко, продавал оружие в Чечню. Иногда наезжая в Москву и останавливаясь у Умбергов, Денис каждый раз пытался склонить Шуру на свою стезю, уверяя, что барыши там куда больше, чем от фальшивых лекарств и наркотиков.

— Твои таблеточные бабки, конечно, ничего, — осматривая квартиру, в очередной раз выдал Денис. — Но у меня раза в два больше. Или в три. Не веришь?

Шура пожал плечами:

— Почему не верю? Только не учи дедушку кашлять… Твое дело — уж совсем поганое. А у меня тут все налажено, схвачено… И Настька будет возражать. Она и так без конца возникает по поводу лекарств. Дескать, негуманно, преступно… Однако живет за мой счет.

Денис хмыкнул:

— Она что, дура? Зачем ей возражать? Квартира в Сочи у ее родителей хорошая. Первое время поживете. Потом свою купите. А схвачено у меня все тоже давно и прочно, тебе такое и не снилось! Подумай! Я дело говорю! Кроме того, вы здесь делите на троих. Зачем тебе эта странная дележка? Там все будет твое! Я тебе не помеха.

Похоже, Денис продолжал усиленно помогать Насте и благодарить ее по-своему, как умел и понимал эту признательность.

Вечером жена встретила Шуру необычным молчанием. Странно… Он внимательно пригляделся к ней.

— Случилось чего?

— Звонила женщина, — чересчур спокойным тоном произнесла Настя, — сказала, что у нее от тебя годовалый сын… Ее зовут Лариса.

— А что еще она сказала? — злобно поинтересовался Шура.

— Еще?.. Что я должна отпустить тебя к ней, иначе она испортит тебе жизнь… И если мне тебя жалко…

— Стерва по обстоятельствам!.. — пробормотал Шура. — А что ты ответила?

— У нас с тобой вечер вопросов и ответов, — задумчиво заметила Настя. — Я ответила, что отпущу тебя тут же, как только ты придешь… Можешь собирать вещи. Семен в курсе.

Шура растерянно опустился на диван.

— Как это… в курсе?.. Какие вещи?.. Почему ты меня отпускаешь?..

— Наверное, потому, что люблю. И раз твоя жизнь под угрозой… Тебе лучше уйти к ней… Тем более, что там маленький ребенок…

— Настя! — не выдержав, закричал Шура. — Что ты несешь?! У нас ведь тоже ребенок!

— Да, — кивнула Анастасия, — но он уже большой. Многое понимает. Мне легче, чем ей… этой… Ларисе… Мы проживём. Я найду работу. И ты ведь не оставишь Семена без алиментов.

Она сейчас почти слово в слово повторяла Сашу.

— Ты ненормальная? — потерянно прошептал Шура. — Или святая? Как это я прожил с тобой столько лет и ничего такого не заметил? Прислушиваться к другим, конечно, стоит, но нельзя же слушать всех подряд и принимать их россказни всерьез!

Настя равнодушно пожала плечами. Она и впрямь была не от мира сего.

Семен из своей комнаты не выходил. Оттуда негромко звучала музыка.

— Ужинать будешь? — как ни в чем не бывало спросила Настасья.

— Ужинать?! — заорал Шура. — Нет, дорогая, обойдусь! Там накормят!

Он остервенело молча набросал в сумку часть своих самых необходимых шмоток, сказал, что остальное заберет позже, швырнул вещи в машину и уехал к Ларисе. Она встретила его с нескрываемым ликованием и еле сдерживаемым торжеством.

Так и у Шуры завязалась новая жизнь, к которой он был уже готов, но так и не сумел приготовиться должным образом.

Как любая другая, она началась хорошо, даже отлично. Но к сожалению, тоже почти как любая другая, быстро съехала не в ту сторону. Во всяком случае, Шура представлял ее себе несколько иной.

Через два месяца Лариса жестко запретила мужу давать деньги Насте.

— Как это? Ты что? Почему? — растерялся Шура. — У меня там сын… Не учи дедушку кашлять…

— Обойдутся! — жестко сказала Лариса. — Я ведь жила с Ромкой одна…

— Как — одна? — возмутился ее ложью Шура. — Не ври! Я все время давал тебе на ребенка! И немало…

— Давал… — скривилась Лариса. — После того как я тебе названивала дней несколько и буквально выбивала из тебя деньги!

В общем, это была правда. Шура равнодушно относился к ее просьбам и звонкам.

— Но я всегда очень занят… — попытался оправдаться он.

— Ты и сейчас очень занят! — махнула рукой Лариса. — Когда она позвонит, так и объяснишь!

Шура в растерянности мучился не один день, но ему на помощь снова пришла сама Настя. Она просто не звонила. И еще через пару месяцев Шура почти забыл о ней и о Семене. Иногда вспоминал на ходу — как они там? — и снова жил дальше.

И в следующий свой приезд в Москву Денис, явившись к брату уже по новому адресу, неприятно изумился и насторожился.

— Да, многое здесь изменилось после моего последнего приезда в Москву… — задумчиво и недобро протянул он, внимательно рассматривая Ларису и Романа. — Силен ты, братец… А по виду и не скажешь… Скромный такой, неприметный, ничем не примечательный очкарик в «мерседесе». И машинка скромная, небогатая… — Он хмыкнул. — Решил переиграть жизнь заново? Напрасно… Я вовсе не из-за Настасьи, ты не думай… Просто судьбу переиграть нельзя. Она все равно тебя переплюнет и победит. Потому что все прошлое — базис по Марксу — служит и всегда становится основой для надстройки. И каков этот твой базис, таково и все остальное. Марксизьм-онанизьм! Понимаешь? Тебе от своего прошлого никуда не деться и не спрятаться, как ни старайся. Лучше и не пробуй. Вроде ты смышленый, соображалистый малый, а не сечешь такой простой вещи. Это суть! Без нее не прожить! Иначе судьба и жизнь рассыплются в пыль! Да сколько их уже так обсыпалось!

Шура угрюмо молчал. Понимал правоту Дениса.

Лариса старалась всячески угодить сочинцу, прямо не знала, куда усадить и чем накормить. Заискивающе заглядывала ему в глаза, словно чего-то от него ждала, почему-то в нем и его помощи очень нуждалась.

Шуре стало противно.

— Тебе что от него надо? — спросил он жену, улучив момент, когда они остались вдвоем.

— Хочу, чтобы ты начал работать с ним, — коротко объяснила Лариса. — Тебя твой верный друг и приятель Гребениченко водит за нос, обдирает как липку и кладет в свой карман — а он очень широкий и глубокий! — всю прибыль! А ты в дураках! Недаром ваш третий приятель вышел из игры и бросил дело!

— Лара, я тебе уже объяснял, почему он вышел! — начал понемногу нагреваться Шура. — Надежда возражала с самого начала. И Сашкины родители тоже. Это было почти неизбежностью, как бы растянувшейся во времени.

Стерва по обстоятельствам, опять вспомнил Шура слова Гребениченко. Вошел Денис, и разговор оборвался сам собой.

А еще через три месяца Умберги всем семейством, прихватив маленького Романа и заодно мать Ларисы, которая присматривала за ребенком помимо няни, уехали в Сочи. Оттуда действительно значительно удобнее торговать оружием в Чечню. Ближе…

Саша Гребениченко остался совсем один.

26

— Алекс, — говорила сама с собой Варвара Николаевна, — почему ты не появляешься с тех пор? Где ты? — В комнате, надежно блокированной стеклопакетами, было чересчур тихо. — Викинг, так все плохо… Сашка совсем озверел в погоне за деньгами… Теперь он зарабатывает их в одиночку. По-моему, отыскал какое-то подпольное производство экстази, вышел на новую кривую дорогу, еще кривее и круче прежней, и торгует наркотиками вовсю. Но конечно, не признается в этом. И Катя тоже молчит. Ей в общем-то все равно. Были бы деньги… А Танечка… — Варвара Николаевна вздохнула. — Девочка брошенная. Лишь мы да Надюша… Если бы не она…

Надя действительно в последнее время очень привязалась к племяннице. Тем более, что с Таней подружился и Олег. Он был старше на два года, учился с кузиной в одной музыкальной школе, где неожиданно для всех решил заняться не только музыкой, но и пением.

— У мальчика голос, — сказали Наде, когда Олег поступал в музыкальную школу.

Абсолютный слух у него был от природы, в мать и в бабушку.

Варвара Николаевна часто садилась возле двери и слушала, как в комнате пели внуки. Два чистых, прозрачных голоса то сливались в унисон, то разделялись на два, потому что Олег обладал на редкость широким диапазоном.

Бабушка вытерла маленькую слезинку. Танечка так жалобно просила, просто умоляла… И Олег уверенно вторил ей, готовый сделать все, чтобы эта мечта сестры не осталась затоптанной чужими ногами…

Когда Таня попала в больницу, а потом долго болела в Золотых Ключах, в квартире деда и бабушки, Олег стал пропадать у них.

— Чем вы там занимаетесь? — спросила как-то Надя.

— Разговариваем, — ответил сын.

— О чем же?

— Обо всем. Мама, а ты не хочешь послушать Таню? Как она играет?

Надя подумала и поехала к родителям на следующий день.

— Наденька! — обрадовались они. — Как хорошо, что ты приехала! А Саша надумал покупать здесь квартиру. Вчера звонил…

— Молодец! — сухо одобрила Надя, раздеваясь. — Катерине это крайне удобно.

Из комнаты вышел Олег, а за ним Таня. Надя взглянула на нее и постаралась не отвести взгляда. И так уж, наверное, все вокруг отводят…

— Что поделываете? — спросила Надя детей.

— Любуемся Мавроди в детстве, — отозвался сын.

— Кем? — изумилась Надя.

Таня улыбнулась:

— А это в нашем любимом фильме «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» есть такой парень с видом дегенерата и постоянно с сачком на плече. Вероятно, это Мавроди в детстве. Говорят, он неравнодушен к бабочкам и даже на своих фальшивках их рисовал.

Теперь засмеялись все.

— Ты мне сыграешь? — спросила Надя племянницу.

Таня засмущалась:

— Я долго болела… Не играла… Я не знаю…

— Ничего, — приободрила ее Надя. — У меня в детстве была очень тяжелая свинка. Я прямо вся опухла. И так больно! Вы помните? — обернулась Надя к родителям. Те согласно закивали. — А Саша упорно называл эту болезнь свиньей. Очевидно, считал слово «свинка» слишком неподходящим и ласковым для такой неприятной болезни.

Таня засмеялась.

— И я очень долго не подходила к роялю. Не могла, — продолжала Надя. — А была весна, зачетные прослушивания и выступления… Я так переживала… Даже плакала… Потом однажды утром встала, вытерла слезы и подняла крышку рояля… И знаешь, он словно сам повел меня за собой… Мне показалось, что он мной руководит, подсказывает, как лучше и правильнее сыграть. А дальше я вообще забыла обо всем. И слышала только музыку. Она уже помогала мне сама. И наш белый рояль теперь поведет за собой тебя. Я поэтому так торопилась его сюда перевезти. Мне трудно объяснить тесную связь инструмента и музыканта… Ты, наверное, ничего не поняла из моих бестолковых разъяснений? Я не гожусь в педагоги…

— Очень даже годишься, — не согласился с ней Олег.

— Я все поняла, — присоединилась к нему Таня. — Я постараюсь…

В тот вечер Надя долго слушала племянницу. Олег сидел возле рояля точно так же, как когда-то сидел его отец. Надя улыбнулась, вспомнив Саню, прилипающего к стулу в гостиной на Никольской. Только теперь на старом белом рояле, перебравшемся сюда ради Тани, сидел большой плюшевый слон, Танюшин любимец.

Наконец, Таня устала и вопросительно взглянула на тетку. Олег тоже смотрел на мать — требовательно и строго. Посмей сказать что-нибудь не так!..

— Я буду сама заниматься с тобой, — решила Надя. — Музыкальную школу это, конечно, ни в коем случае не исключает.

— Так плохо? — испуганно ахнула Таня.

— Нет-нет! — торопливо перебила ее Надя. — Опять я как-то нескладно все объяснила… Наоборот, это очень хорошо! Но тебе нужно играть как можно больше и по индивидуальной программе. Я ее для тебя разработаю. И начнем заниматься. Как только я вернусь с гастролей. Но это недолго…

За ужином Варвара Николаевна спросила:

— А куда на сей раз, Надюша?

— В Италию и на Мальту. Мама, что с тобой?..

«Алекс, — думала Варвара Николаевна, — ты помнишь, Алекс, как тебе хотелось жить со мной и детьми на Мальте или в Швейцарии? Как ты мечтал об этом… В каком-нибудь маленьком государстве… На Мальте всегда тепло…»

— Варя, что с тобой? — тревожно повторил вопрос дочери Владимир Александрович.

У внуков недоуменно вытянулись мордашки.

— Нет-нет, ничего, — постаралась взять себя в руки Варвара Николаевна. — Все нормально. А когда улетаешь? Катерина, случайно, не с тобой?

Надя удивилась:

— Катя едет в Италию?

— Да, она очень устала, — с иронией произнесла мать. — И решила немного отдохнуть от трудов праведных на Средиземноморье. Пока Александр будет покупать квартиру у нас в Ключах.

— Мама…

Варвара Николаевна с досадой махнула рукой. Она давно ожесточилась на сына и невестку и не желала принимать во внимание никаких смягчающих обстоятельств.

Таня сделала вид, будто ничего не слышит и занята беседой с Олегом.

Гастроли прошли на ура. Надя даже осталась довольна собой, хотя для нее это было очень редкое состояние.

После одного из завершающих концертов в Милане к Наде на улице подошла странная женщина. Очевидно, она долго караулила и выслеживала Надю. Точечные темные глазки женщины напоминали две бормашины, готовые вонзиться в тебя при первой же необходимости и возможности. Маленький нос утонул среди двух пухлых детско-розовых щечек, явно густо нарумяненных. Мелкие кудельки а-ля пудель развевались во все стороны. В Милане выдался ветреный день. На даме был шикарный вечерний туалет, не больно пытающийся скрыть ее прелестные пухлости небрежно наброшенным сверху меховым жакетом. Хотя на Надин взгляд русской женщины, выросшей в России, восемь месяцев в году заснеженной и завьюженной, жакет смотрелся лишним. Возможно, его недавно купили, и даме хотелось покрасоваться в обновке.

Для начала она с ненатуральным восторгом — или Наде только показалось? — вручила ей вызывающе огромный букет роз. Словно от влюбленного мужчины, подумала Надя.

— Я потрясена! — заговорила дама с сильным акцентом. — Я слушаю второй раз, и каждый ваш концерт — это что-то необычайное, что-то поразительное!

— Спасибо, — сдержанно поклонилась Надя. — Вы эмигрантка?

— Мои родители уехали в Европу, когда мне исполнилось пять лет, — объяснила дама. — Мы жили сначала в Англии, потом в Бельгии. Там я вышла замуж. А потом переехали сюда… Скажите, вы имеет отношение к Александру Гребениченко?

Тема разговора наконец определилась и стала предельно ясна. Саша, старший братец… Надя напряглась и насторожилась:

— Да, это мой старший брат… А в чем дело? Вы с ним знакомы?

— Ах вот оно что… — пробормотала дама. — Нет, я его не знаю… Просто дела фирмы моего мужа… — Она неожиданно взяла Надю за локоть и отвела в сторону, поскольку пианистку терпеливо ждали несколько человек из оркестра. — Мне нужно сказать вам два слова… По секрету. Между нами… Мне бы хотелось вам помочь. Если сумею… Дело в том, что я случайно, через мужа узнала — но это абсолютно точная информация, поверьте мне! — кто устроил покушение на вашего брата.

Надя вздрогнула:

— Покушение?

Дама насмешливо взглянула на нее:

— Ну, вы же не станете отрицать, что оно было!

— Не стану, — согласилась Надя. — Но он остался жив…

— Я знаю, — все так же насмешливо пропела дама. — Пострадала девочка, его дочь, ваша племянница…

— Откуда… — начала Надя, но дама ее перебила:

— Ваш брат хорошо известен в Европе. Он связан со многими фармацевтическими фирмами. Кроме того, у нас даже прошла краткая информация о взрыве в каких-то газетах. Точно не помню, в каких именно. Так вот, учтите, — дама прищурилась, в упор рассматривая Надю, — покушение организовал его ближайший помощник и друг — некто Умберг. С помощью своего двоюродного брата по имени Денис, который, хотя и живет в Сочи, нашел киллера и все остальное. И третий их товарищ, некто Наумов, он тоже был в курсе. Но кажется, в самый последний момент отказался в этом участвовать. Впрочем, это уже не слишком точно. Вам плохо? — Дама участливо глянула на Надю. — Вы как-то сильно побледнели… Да, я понимаю, услышать такое и пережить словно заново… Вы, видно, очень любите брата?

— Ненавижу! — прошептала Надя.

Дама изумленно отшатнулась:

— Что вы сказали?!

— Что слышали! — крикнула Надя прямо в ее недоумевающее лицо. — Я его ненавижу! Спасибо вам за информацию! Большое спасибо!

И она метнулась к поджидавшим ее оркестрантам.

Значит, Портос и благородный Атос… Саня… Саня знал?! Нет, не может быть… Он не участвовал в этом. Нет, конечно нет…

А если да? Он ненавидел Сашу точно так же, как Надя… А если все правда?..

Знал… И ничего никому не сказал… Промолчал… Ведь ничего не удалось выяснить… Труп остался неопознанным.

Что же это за жизнь?.. Надя не хочет и не может так жить! Она хочет играть на рояле и слушать музыку. Она мечтает растить детей и проводить лето в Николиной Горе. Она хочет, чтобы родители не болели и жили долго-долго… Почему все так извратилось? Она не желает и не умеет жить там, где постоянно взрывают, убивают, угрожают… Где травят друг друга фальшивыми лекарствами, бросают детей и готовы продать ради денег все.

«А значит, сестрица, тебе нет места на этой земле!» — хмыкнул бы сейчас Саша.

В аэропорту Надя почти лицом к лицу столкнулась с Катериной. Та гордо вышагивала на каблуках под руку с высоким элегантным молодым человеком. Обе сделали вид, будто незнакомы, никогда в жизни не видели друг друга и встретились впервые.

«Я не хочу жить, — подумала Надя в который раз, — среди тех, кто врет, лицемерит, продается… Я не хочу, не желаю…»

«Глупо! — усмехнулся бы Саша. — Не хочешь — не живи! Решила отравиться? А Олег? Не ты придумала этот мир и его законы и не тебе его исправлять! Или привыкай. Дело твое, сугубо личное».

Знал бы он, как теперь ее личное дело тесно переплелось с его собственным…

И никому не дано сойти с колеи, начертанной для него Судьбой…

27

Наде предстояло старательно обдумать случившееся. Чтобы решить, кому и что стоит рассказывать. И рассказывать ли вообще. Почему нужно верить странной сомнительной даме, кстати даже не представившейся? Да Надя и не спросила у нее ни о чем… А жаль… Надо было поинтересоваться анкетными данными…

Рассказать брату? Нет, нельзя… И конечно, о Кате тоже. Да он этому и не поверит. А вот остальное… Дама в кудельках с ее глазками-буравчиками… Брат тотчас взвинтится, разорется и начнет выяснять отношения с Саней и Шурой, довольно удачно вовремя сбежавшим в Сочи. Дойдет до крови… Поделиться с родителями? Да им в общем-то сейчас стали почти безразличны дела сына. И вникать в них, и разбираться, и думать о них родители не станут. Им это ни к чему, надоело. Оставались Настя — ее Надя неплохо знала — да ее собственный муж…

Надя не представляла себе жизни без Сани. Тот милый, взлохмаченный от волнения мальчик, делавший ей когда-то предложение возле белого рояля и оставшийся по сей день таким же по-детски наивно-круглоглазым… Он появился когда-то возле нее, чтобы задержаться рядом навсегда. Милый вечный круглоглазый мальчик… Он так и не вырос до сих пор… Неужели мог убить?! Или промолчать об этом…

В Москве Надя, справившись о жизни мужа, сына, племянницы и родителей, тотчас позвонила Анастасии. Та чуточку насторожилась, услышав Надежду.

— Ты звонишь по делу или просто так?

— И просто так, и по делу. Как вы там поживаете с Семеном?

— Хорошо, — отозвалась Настя.

Она была редким на земле человеком, у которого якобы всегда и все обстояло хорошо. У нее был такой принцип: надо просто жить, никому ничего не доказывая, не демонстрируя и ни на что не жалуясь. И никогда никому не навязываясь. Если ее оставляли — она исчезала молча, покорно и неслышно. Иногда Надя думала, что если бы на земле все были такие, как Настасья, или хотя бы немного ее напоминали, то все проблемы исчезли бы сами собой, просто незаметно растворились бы, как сахар в горячем чае.

Шура почти перестал посылать деньги, и Настя жила на скудную помощь своих родителей. Попытка найти частные уроки в очередной раз провалилась, а работать в школе Анастасия тоже не могла. У нее не было педагогического стажа. Окончив институт, она сразу вышла замуж и сидела дома с Семеном, а потому давали ей теперь в школе жалкий девятый разряд. За эти копейки работать казалось просто смешно и унизительно, лучше пойти мыть подъезды. И Настя терпеливо ждала, когда ситуация дойдет до своего логического предела, и тогда можно будет отправляться спокойно махать шваброй, чтобы выжить.

— Тебе ведь не на что жить, — сказала Надя.

— Откуда ты знаешь?

— Саня поделился. Чай, Умберг, сволота, — его лучший дружок… Я попробую найти тебе уроки у знакомых. И вообще подумаю, чем тебе помочь. Нужно подыскать какую-нибудь приемлемую службу с неплохой зарплатой. А ты компьютер знаешь?

— Знаю, — пробормотала Настя.

— И набираешь быстро?

— Ничего…

— Это хорошо! — обрадовалась Надя. — Запасной вариант. Можно набивать тексты и дома. Были бы заказчики… Настюш, а у меня вообще-то к тебе не телефонный разговор. Я заеду, не возражаешь?

Через час Надя вошла в шикарную квартиру Умберга, оставленную им жене и сыну. За окном вольно раскинулись привилегированные Крылатские Холмы, не первый год безуспешно мечтающие взлететь.

— Да ты пока можешь что-нибудь продать, — оценила ситуацию Надя. — Вон, драгоценные безделушки! Шкатулки какие-то, статуэтки… Зачем тебе это барахло?

— Жалко, — тихо объяснила Настя. — Не безделушки, конечно… Они мне не нужны. Просто память… И еще мне кажется, если хоть что-нибудь здесь поменять, убрать отсюда, сразу начнется дурная полоса, что-то сломается… Вроде плохой приметы.

— Ну хорошо, не ломай ничего, пусть все остается как есть… Во всяком случае, до поры до времени, — согласилась Надя. — А теперь слушай сюда, как любит повторять мой братец…

Семен сидел у себя в комнате за закрытой дверью. Оттуда тихо доносилась музыка.

— Самая музыкальная комната в квартире, — шутил когда-то Шура.

— Ты слушаешь попсу? — поинтересовался он как-то вскользь у сына.

И парень ему солидно выдал:

— Если все население какого-нибудь города будет состоять только из двух молодых людей и они надумают построить в этом городе радиостанцию, то обязательно сделают целых три музыкальных канала. Один — который слушаю я, другой — который слушает мой друг, и третий — попсовый, который, естественно, мы принципиально не слушаем!

Шура смутился. Настя смеялась…

Когда Надя закончила свой довольно несвязный, сбивчивый рассказ, обе долго молчали. Спокойно постукивали часы. Глухо гудел на кухне холодильник, просто пел, как ветер за окном, надежно блокированный стеклопакетами. Пора менять компрессор, подумала Надя. Неужели Умберг не мог купить Насте новый? Сволочь… Она пристально рассматривала картину на стене. Какой-то апрельско-майский слепящий глаза пейзаж… Похоже на Шилова. Жуткая мазня. Хотя небось Умберг вывалил за нее кучу денег.

Вообще, стены в квартире Умбергов были продырявлены на каждом сантиметре. Висели картины, ковры, кашпо… «Зачем столько дырок в стенах? — думала Надя. — Всего может быть много — детей, книг, музыки, — но не дырок…»

— Ты не говорила с Саней? — спросила наконец Настя.

— Пока нет.

— А собираешься?

Надя кивнула, но без большой уверенности.

— Мне нужно знать, что он скажет.

Надя вновь кивнула. Конечно, нужно… И ей, Наде, это лишним не покажется…

К разговору с мужем она готовилась два дня.

— Саня, — сказала она вечером, присев с ним рядом. Милый круглоглазый мальчик… — Как у тебя на работе?..

Отец пристроил Саню в какую-то фирму, и, кажется, пока Наумов был доволен.

Муж улыбнулся. Простодушный Портос из России XXIвека… Так смог бы или не смог?.. А почему бы и нет? Детские круглые глаза…

— Нормально, ты уже спрашивала, — немного удивился Саня.

— А ты знаешь, что тот взрыв в машине устроил Шура? — выпалила в лоб Надя.

Она не справилась с напряжением и не вынесла дальнейшей тянучки. Муж вздрогнул, скривился, потер лоб…

— Кто тебе сказал?.. Это не совсем так…

— Не совсем? Значит, почти верно… Такая маленькая полуправда… И ты знал…

— Сашка нагрел нас сразу на нескольких сделках, — возбужденно, накаляясь все больше и больше, заговорил Саня. — Положил в свой бездонный кармашек миллионы… Ты даже представить себе не можешь, какие там были деньги!

— Почему же не могу? — усмехнулась Надя. — Очень даже могу! За маленькие деньги взрывы не устраивают и бомбы никому в машины не подкладывают! Это истина!

Говорят, с возрастом у всех проходит естественное детское удивление перед миром — глаза уже больше не на что вытаращивать, все давно пройдено и известно. Но Саня этого по счастливой случайности избежал и по-прежнему, как в детстве и юности, взирал на окружающее с наивным изумлением и любопытством.

Ну можно ли сердиться на вечное дитя?.. Какое все-таки счастье, что она когда-то встретила этого лохматого юношу с широко распахнутыми глазами…

У Олега точно такие же. Очень прямые, откровенные глазищи. Только значительно светлее. И круглое, открытое лицо. Папино.

Деньги… Ох, как сомнительна их ценность! Равно как и славы… Вторая сторона медали значительно ярче и ослепительнее — в жарком пламени зависти погибают слабейшие… Сначала они, а потом уже все остальные… Сколько их распрощалось с этой землей навсегда… Теперь настала очередь Саши… Запрограммированному на успех. Называющему свою неизменную удачливость синдромом везения. Он фартовый мужик…

— Ты не понимаешь! — нервно огрызнулся Саня. — Я стал его ненавидеть… Это ужасно!.. Я ничего не мог поделать с этим чувством, не мог с собой справиться… Хотя пытался…

— Почему не понимаю? — опять улыбнулась Надя. Улыбка давалась ей с трудом. — Ты меня явно недооцениваешь. Я сама его ненавижу. И у меня это началось куда раньше, чем у тебя… И мое отвратительное чувство, и непосильная бессмысленная борьба с собой… Но чем старше мы становились, тем острее не переносили друг друга… Я всегда завидовала братьям и сестрам, которые жили мирно и дружно и любили друг друга… У нас все было наоборот. С самого детства. Только вот… Только убить его я бы не смогла… Ни при каких обстоятельствах… Разве что он угрожал бы Олегу или тебе…

— Кто тебе сказал, что я убивал?! — закричал Саня и тотчас испуганно оглянулся на дверь. Не услышал бы сын… — Я отказался сразу! Куда я должен был бежать?! В милицию? К тебе? К Насте? Или к вашим родителям?! Одно время я даже верил, что Шурка передумал. Он колебался… И не говорил мне больше ни слова. А потом… Потом ты позвонила мне на мобильник… И сказала про Таню…

Милый вечно круглоглазый мальчик…

— Значит, все правда… А я ведь сначала не поверила… Думала, вранье… Ладно, пойдем спать… Только сначала мне надо позвонить Насте.

— Насте? Зачем? — вновь испугался Саня. — Разве она тоже знает?

— Знает. Я рассказала. Не вижу смысла скрывать от нее, на что способен ее бывший муж и отец Семена. Никто не должен жить с завязанными глазами. Это несправедливо. А у нас с ней вообще группа «На-На»! Мы организовались, как вы когда-то! И как приличная неприличная часть России!

Саня смотрел в стену. Он еще многое скрыл от своей любимой Гребенки…

Например, что ему не раз после начала торговли лекарствами звонила Людмила и предлагала встретиться… Он отказался наотрез. Что Люся и Ольга самым активным образом участвовали в перепродажах… Что за день до взрыва Людочка вновь позвонила Сане и развязно сказала, что им с Ольгой все уже надоело и пора этого обдирающего всех Гребенкина попридержать, чтобы не зарывался… Остановить навсегда… Как Саня относится к этому предложению?.. Он выключил мобильник…

Надя сняла трубку и набрала номер Умбергов под настороженным взглядом мужа.

— Настюш, добрый вечер, это я, Надя. Все оказалось правдой.

Настя долго молчала. Потом прошептала:

— Спасибо… — и повесила трубку.

— Зачем ты это сделала? Как же она будет теперь жить?.. — растерянно спросил Саня.

Милый круглоглазый мальчик… Неужели в силах кого-нибудь убить?!.

— А как все живут! — жестко ответила Надя. — Как живут в России миллионы жен, сестер и матерей убийц, воров и обобравших страну крутых малых! Правда, Настя на них очень не похожа. Так что как раз за нее ты можешь не беспокоиться, молчальник!

Надя встала и пошла в ванную.

28

Утром Варвара Николаевна вновь внимательно осмотрела внучку. В который раз… Таня беспокоила бабушку. Девочка быстро росла, ее уродства становились все очевиднее, и очень скоро начнутся — если уже не начались — ее страдания. Она станет в ужасе шарахаться от зеркал, избегать и сторониться сверстников и завидовать одноклассницам…

А ее развитие… Катерина хорошо приложила к нему свою милую изящную ручку… Счастье, что теперь девочкой занимается Надюша…

Сначала Таня потрясла бабушку в Третьяковской галерее, громко прочитав фамилию художника и удивившись на весь зал:

— Ой, Рубель!

Но это еще ладно…

Немного позже она, услышав о Рафаэле, спросила на полном серьезе:

— Это черепашка-ниндзя?

И разъяренная, страшно проклинающая невестку и сына Варвара Николаевна долго рассказывала внучке об этом художнике, и о других тоже, и показывала репродукции картин.

— Володя, — сказала Варвара Николаевна мужу, когда Таня ушла в школу, — нам нужно немедленно что-то делать…

Он понял, что она имела в виду. Он вообще всегда очень хорошо ее понимал.

— Позвони Саше и попроси денег на пластическую операцию, — продолжала Варвара Николаевна. — Откладывать больше нельзя. Девочка уже большая…

Владимир Александрович передернулся, тяжело вздохнул, обреченно кивнул и пошел звонить. Разговор с сыном, как водится, моментально зашел в тупик.

— Лицо? — переспросил сын. — Она еще слишком мала, чтобы думать о лице. Пусть лучше думает об учебе!

— А ты спроси у своей Катерины, когда она начала о нем думать! — тотчас вспылил Владимир Александрович. — Ты хочешь, чтобы девочка начала тяжело комплексовать? Это происходит быстро и не проходит никогда!

— Ну как же все теперь образовались и подковались! — застонал Саша. — Как все начитались господином Фрейдом по самые уши! Комплексовать! Я, между прочим, слышал тут краем уха, что у Татьяны немалые способности по части бренчания на рояле. Так что, как говорят, ее, возможно, ожидает великое будущее! Еще похлеще, чем у Надежды! При чем тут лицо?

— Ты действительно не понимаешь или прикидываешься дураком? — окончательно вышел из себя старший Гребениченко. — Что вы за родители?! Да ты себе только представь этот ужас — великая пианистка с изуродованным лицом! Молодая девушка — урод! Если бы у нас с матерью были такие деньги, мы бы, уж можешь мне поверить, конечно, к тебе не обращались! Но пластика стоит несколько тысяч долларов!

— А сколько именно? Ты узнавал? — спросил сын.

Владимир Александрович обрадовался. Дело пошло на лад. И сообщил те сведения, что получила Варя в нескольких частных клиниках пластической хирургии.

— Ладно, я подумаю и посоветуюсь с Катей. День-два… И позвоню. А мама пусть пока еще поразузнает, где все-таки лучше и надежнее.

Саша вспомнил, что у Шуры Умберга мать давно работала в одной из таких частных клиник. Но ничего отцу говорить об этом не стал. Тот слишком недолюбливал его приятелей, Саню терпел лишь из-за Нади и бурно ликовал, узнав, что Наумов расстался с Сашей и вышел из опасной и преступной, на его взгляд, игры.

В последнее время Катя стала вести себя как-то странно. После ее отдыха в Италии, откуда она вернулась в сногсшибательном виде, жена выглядела какой-то рассеянной, немного отсутствующей, словно постоянно стремилась куда-то и жила не только в своей квартире, а где-то еще. И видела перед глазами не просто свои родные и очень дорогие стены.

Заметил это Саша не сразу. Он был очень занят, теперь ему приходилось пахать за троих в полном смысле этого слова, а брать в помощники новых людей он не хотел и боялся. Кроме того, он всегда верил Кате и по сей день не растерял своей мальчишеской влюбленности в нее.

Когда-то он смеялся над этими пустыми надуманными словами — любовь, привязанность, верность… Сказать можно что угодно, выдумать — еще больше. Саша не верил словесной чепухе. Но появилась Катя… И опрокинулись все его твердые представления и убеждения. Они оказались шаткими и нестойкими.

Ему сейчас казалось, что она жила рядом с ним вечно, всегда. Что ее просто не могло не быть. Прошло уже немало лет возле нее, но для Саши они ровным счетом ничего не изменили. Он надеялся, что и для Кати тоже. Во всяком случае, ничего непонятного и необъяснимого за ней не замечал.

Отец уверял, что Саша вообще ничего за Катериной не подмечает. Так ведь это и есть любовь, то самое слово, которое отрицал и над которым так потешался Саша в юности.

— Катенок, звонил отец, — вечером сказал он жене. — Настаивает на пластической операции Тане. Лицо у нее действительно страшно изуродовано. Может, обратиться к Шуркиной матери? Все-таки свой человек… И Шура не таит на меня обиды. Вышел из дела сам, по настоянию Ларисы…

— Конечно, — легко согласилась Катя, слушавшая мужа вполуха. — Позвони ей и договорись обо всем. Владимир Александрович прав. Уже пришла пора сделать Тане хорошенькую мордочку.

Она говорила так, словно речь шла о соседке или сослуживице, но не о родной дочери. Даже Сашу слегка покоробило.

— Как продвигаются дела с квартирой?

— Вот-вот переедем, — сообщил Саша. — Ты довольна?

Катя улыбнулась. Теперь будет очень удобно видеться с Эриком. Посольство рядом… Все удивительно отлично устроилось. А Таня… Ей сделают операцию, восстановят лицо, она талантливая девочка, с ней занимается сама Надежда, она взяла племянницу под свой контроль… Чего же еще желать?..

Правда, Эрик был очень осторожен и аккуратен с Катей. Как профессиональный шпион, смеялась она. Ей никак не удавалось у него вытянуть, как ни старалась, зачем не раз наведывалась в посольство ее свекровь.

— Она приходила узнать о своей семье, — неизменно отзывался Эрик. — Ты ведь прекрасно знаешь, Катрин, она ищет свою семью, а узнав, что мы однофамильцы, тем более решила разузнать все поточнее…

— Да это какая-то ерунда! — смеялась Катя. — У нее старческий маразм! Ее семья всегда жила здесь — мать и отец. А искать далекое прошлое… Это глупо, согласись!

— Не соглашусь. Сколько бы ты ни пыталась меня в этом убедить. Мы все — из прошлого и должны, просто обязаны, знать, каким оно было. Иначе зачем нам тогда жить?

Катя пожимала плечами и отставала со своими вопросами на какое-то время.

Саша перевез ее в Золотые Ключи и устроил Таню в клинику к Шуриной матери. В ожидании результата операции все нервничали. Именно тогда Надя услышала вечером, совершенно случайно, проходя по коридору, что Сане зачем-то позвонил Шура.

— Они обе все знают, — услышала Надя и догадалась, о чем идет речь. — У них сформировалась тут группа «На-На». Довольно дружная и мобильная. Игра на двоих.

Потом Саня довольно долго молчал, слушая Шуру.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Но мне тоже все это смертельно надоело, просто обрыдло! Я постараюсь, чтобы он ничего не узнал. И давай на этом распрощаемся! В ваших делах — и в его, и в твоих — я больше не участвую. Никогда!

Надя на цыпочках отошла от двери, боясь, что муж поймает ее за подслушиванием. Милый круглоглазый мальчик… Она была счастлива, что Саня уже не будет связываться с приятелями, она ему верила. Но зачем он все выболтал Шуре? Совсем не обязательно тому знать о привезенной Надей из Италии информации.

На следующий день ей позвонила Лариса. Ее голос в телефонной трубке звенел от бешенства и злобы. Да и сама она, как Надя помнила, вся была отталкивающе неприятная — маленькая, высохшая, угрюмо-черная, никогда не улыбающаяся… С темными крохотными глазками, старательно и мрачно изучающими любого встречного, как экспериментатор изучает подопытное животное, как сыщик наблюдает за живым объектом и пасет его от станции метро до подъезда дома.

Надя нередко удивлялась, как Шура мог променять Настю на Ларису, оставить одну ради другой. Неужели у него, как у большинства мужиков, нет ни малейшей интуиции? Значит, нет… Или есть, но диктующая совершенно иные параметры и условия, чем представляла их себе Надя.

— Если ты попробуешь нас выдать и донести на Шуру, — сказала Наде Лариса, — твою племянницу так изуродуют в клинике, что родители не признают! И врачи будут ни при чем, не волнуйся! Причины найдем, я уже советовалась с Шуриной мамой. Введем ей один препаратик… Поняла? Только вякните там! Ты или Настька! И даже если ты сейчас промолчишь, а выступишь потом, я найду способ заставить тебя заткнуться! Денис поможет. Вариантов множество… У тебя сын… Смотри, пожалеешь! Раскаиваться потом станешь, локти кусать, да поздно!

И, не дав Наде сказать ни слова, Лариса отсоединилась. Надя тотчас быстро набрала номер родителей.

— Мама, как там Таня?

— Все хорошо, — немного удивилась Варвара Николаевна, услышав ее тревогу. — Через несколько дней снимут швы, и тогда, наверное, можно будет ее забирать. Правда, у нее еще сильные боли… Но это пройдет. Надеюсь, скоро.

— А где Олег? — спросила Надя.

— У Тани… Надюша, что с тобой? — забеспокоилась мать. — У тебя ничего не случилось?

— Нет… Пока нет… — отозвалась Надя.

— Что значит «пока»? — еще больше заволновалась мать. — Ты что-то скрываешь и недоговариваешь…

— Мама, об этом потом, позже… Нужно как можно скорее забрать Таню из клиники. Ничего больше не дожидаясь. И не спрашивай меня ни о чем! Операция прошла хорошо, Тане там больше нечего делать! Швы можно снять где угодно. И дорогой братец сэкономит деньги, если она пролежит там меньше, чем планировалось.

— Но лучше бы все же там… — засомневалась Варвара Николаевна. — В общем, поступай как знаешь… Тогда привези ее к нам.

— Да, конечно, куда же еще… — Надя нажала на рычаг и набрала номер мобильника мужа.

— Приезжай немедленно! — коротко сказала она. — Я жду!

Саня примчался взмыленный через двадцать минут. Милые круглые испуганные глаза…

— Что?! — выпалил он с порога. — Опять взрыв?!

— Сядь, — сказала Надя.

Выслушав жену, он поднялся и бросил:

— Забираем немедленно!

Но в клинике, куда они нагрянули совершенно неожиданно, Тани уже не оказалось. Растерянные медсестра и дежурный врач мялись, не зная, что сказать и чем объяснить внезапное и непонятное исчезновение девочки.

— Как она могла пройти мимо охраны? С повязками? Зачем? Я ничего не понимаю… Это какая-то загадка… — бормотала врач.

Надя поверила ее удивлению и замешательству — похоже, оно было вполне искренним. Но Саня считал иначе.

— Бардак тут у вас! — заявил он смущенной докторице и отправился вальяжной походкой по коридору в кабинет Шуриной матери, которую знал с детства.

Хирургиня была женщиной решительной и нелюбезной и в ответ на любой вопрос или жалобу («вот у меня что-то рука», «моя нога», «вот тут болит») сразу, ничтоже сумняшеся, резко отвечала одно и то же:

— Отрежем!

Пациенты тотчас отваливались от нее навсегда, потеряв всякую охоту жаловаться и лечиться.

— Санечка! — Она, кажется, даже обрадовалась. — Ты к Тане? Там все в полном порядке… У нее недавно были мальчики…

— В порядке? — прищурился Саня. — Вы так называете пустую палату и кровать?

— Пустую?.. — недоуменно повторила Елизавета Михайловна. — Девочки нет?..

Хирургиня явно растерялась.

— Да, девочки у вас нигде нет, — злобно подтвердил Саня. — И никаких мальчиков тоже. А ваши любимые богатые мальчики вообще все давно в Лондоне живут! Или, на худой конец, в Сочи! Может, вы мне объясните, куда пропал одиннадцатилетний ребенок после операции?!

Елизавета Михайловна сначала растерянно встала со стула, а потом снова села. Она явно ничего не понимала и силилась осознать, что произошло в ее клинике. Неужели Шура с Ларисой что-то задумали и сделали без нее, не поставив ее в известность?.. Но такого уговора не было, они ни о чем подобном пока не договаривались… Не может быть…

Саня смотрел зло.

— И как вы будете теперь объясняться с Сашей и Катериной? Надя в коридоре. Тоже ничего не поймет…

Но Елизавета Михайловна не могла выговорить ни слова.

— Сволочи! — сказал Саня, неизвестно кого имея в виду. — Негодяи! Абсолютно развратившаяся страна!

И вышел, со всей силой с большим удовольствием саданув дверью. Жаль, что не удалось сорвать ее с петель…

29

Олегу позвонил Семен, с которым они дружили, хотя виделись нечасто. Они полностью доверяли друг другу. И родилось это доверие давно, почти сразу, когда их познакомили родители. Тогда мальчишкам было лет по пять. И Семен, судя по всему, еще в незапамятные времена прочно запатентовав себе роль лидера, постоянно всем угрожал:

— Голову вам всем отрублю!!

Шура смеялся. Настя возмущалась, но отучить сына от этой дикости оказалась не в силах. Олег же сделал это запросто, в два счета.

Долго слушать вопли ровесника он не стал, потому что не выдержал, а серьезно и рассудительно объяснил ему:

— Сема, вот ты вырастешь, и возьмут тебя в армию. Ты там попадешь в плен к чеченцам. И им так же начнешь орать: «Я вам голову всем отрублю!» Они тебя послушают-послушают да и убьют недолго думая. Зачем им нужен такой псих и опасный человек? А не будешь кричать и угрожать, так, может, обменяют на какого-то своего чеченского пленного. И ты домой к маме и папе вернешься.

Семен задумался и притих. И неожиданно навсегда признал авторитет Олега. Очевидно, до сей поры никто и никогда толком не сумел возразить и ответить Семену. Олег оказался первым.

Позже, подрастая, Семен привык во всем советоваться с Олегом. Отцу он не доверял и не любил его, слишком занятого собой и своими делами, как правильно догадался Семен, довольно темными. Мать не завоевала у него авторитета — была чересчур мягкой и податливой и не умела проявить волю, которой у нее оставалось всего ничего, на самом донышке характера. И так получилось, что Олег постепенно заменил Семену всех остальных.

— Если родители слишком сопротивляются, их надо терпеливо воспитывать, — часто повторял Олег. И усмехался.

Недавно Семен сообщил Олегу, что ему очень нравится Маша Киселева. Он стал узнавать, как можно попасть на ее игру.

— Я тебе не советую, — как всегда, рассудительно заметил Олег. — Ну, подумай сам, разве ты выдержишь такое потрясение?! Представь, любимая женщина тебе говорит: «Вы — самое слабое звено!!» Да еще этим жутким, холодным и категоричным тоном! Как у робота.

Семен представил, содрогнулся и перестал рваться на передачу.

— А в паре по синхронному плаванию с Брусникиной это вообще настоящий брусничный кисель… — добавил Олег.

Потом Семен признался в другой своей любви:

— Мне жутко нравится Моника Левински. Так меня привлекает!

— Ну, одного мужчину она уже привлекла… — задумчиво прокомментировал Олег. — Что вышло — тебе хорошо известно.

Семка засмеялся.

И вот вчера Семен коротко поставил Олега в известность, что он знает — случайно слышал — о том, кто устроил взрыв в машине Гребениченко. Это его отец. И что Тане угрожает опасность. Ее нужно немедленно выкрасть из клиники и спрятать получше. Иначе его драгоценная бабушка…

Семен не договорил. Олег и так его прекрасно понял.

Двое подростков выросли и созрели очень рано. Они прошли отличную школу выживания в годы перестройки в кругу крутых родителей, резво делающих бабки. Нет, вопрос физического выживания перед ними, конечно, не стоял. Но оба пытались сохранить свои души. И оба одинаково не любили отцов. А Олег еще плюс к этому дядьку и тетку. Но если неподдающиеся родители сопротивляются, их надо обязательно терпеливо перевоспитывать…

Они здорово образовались и подковались российскими издательствами и телевидением, вдоволь начитались и вусмерть насмотрелись детективов и боевиков. И в точном соответствии с ними разработали план. В том, что Таня им поверит и пойдет с ними, они ни на минуту не сомневались.

Утром, вместо уроков, они явились в клинику. Обоих здесь отлично знали, особенно Семена, внука главного врача, поэтому охрана пропустила их к Тане беспрепятственно. Олег остался в палате, шепотом посвящая в основные детали плана, — все остальное потом, когда они отсюда удерут! — а Семен отправился к бабушке. Он приходил к ней довольно часто, так что снова никаких подозрений его визит вызвать не мог.

— Бабуля! — ласково поприветствовал Елизавету Михайловну лукавый, изворотливый внук. Весь в отца…

— Семочка! — точно так же обрадовалась не менее лицемерная бабуля. — Пришел Таню навестить?

— Ну, это тоже… — подтвердил хитрый Семен. — Но главным образом к тебе. По делу. Хочу повидать отца. Дай денег на дорогу! У нас нет.

Жадная бабка замялась. Баба-яга, подумал Семен. Вылитая… Правда, после пластической хирургии…

— Да зачем тебе сейчас туда ехать? В середине года? Он сам, я думаю, через месяц-два приедет ненадолго. И там мачеха…

— Мне нужно срочно кое-что ему сказать, — объяснил Семен таинственным и почти загробным голосом, как ему представлялось. — Это очень важно.

И бабка действительно забеспокоилась.

— По телефону нельзя? — с тревогой спросила она.

— Да какой там телефон! — махнул рукой Семен. — Они у него все давным-давно на прослушке! Ты чего, бабуль, с Луны свалилась?!

— А… — растерялась Елизавета Михайловна, — почему на прослушке?..

— Да потому! — издевательски протянул Семен. — Тебе объяснить или сама догадаешься? Потому что папахен снабжает чеченских, а может, и каких других боевичков разными стрелялками и взрывалками. Ты, бабуля, об этом впервые слышишь? Хорошо, что я наконец тебя просветил! Так что давай денег, да побольше! Если не хочешь увидеть своего единственного любимого сынулю на нарах в Матросской Тишине рядом с Ходорковским!

— Сема… — прошептала Елизавета Михайловна, — как ты можешь так… об отце…

— Он батька многим, — солидно разъяснил Семен. — Тысяч двух в «зеленке» мне, думаю, хватит. Самолет в два конца, то да се… На мачеху Лариску и на папашу особо рассчитывать не приходится.

Позже Елизавета Михайловна никак не могла объяснить, почему она так легко и просто пошла на поводу у внука. А на это и был точный расчет. Российские и зарубежные детективщики, вырастившие и наставившие на ум уже не одно поколение детей, веников не вязали и учили правильно.

В тревоге, почему-то сильно нервничая, властная хирургиня, умевшая ставить на место одним своим холодным металлическим взглядом, но сейчас ставшая покорной и тихой — гипноз, что ли? — безмолвно, не споря, выдала Семену требуемую сумму.

В это время Олег запросто, в два счета обработал Таню.

— Ты мне веришь? — спросил он, не сомневаясь в ответе.

Олегу верили всегда и все. Таким он уродился. Говоря современным языком, у него был всегда удивительно высокий рейтинг.

— Да, — ответила Таня.

— Тогда одевайся. У тебя ведь одежда здесь, при себе?

Таня кивнула.

— Давай по-быстрому, я отвернусь.

— А швы? — осторожно справилась Таня.

— Швы снимем в другом месте. Иначе здесь «снимут» тебя. В общем, все главные и конкретные объяснения потом. Валяй, я жду!

Он подошел к окну. Таня проворно шуршала тряпками у брата за спиной. А кузен развлекал ее загадками современности:

— Вот тебе задача на сообразительность. Двое братков одновременно, не сговариваясь и, естественно, не зная о намерении другого, «заказали» друг друга. Киллеры сработали чисто в обоих случаях. Оба братка мертвы. Киллеры в затруднительном положении, когда все узнали: с кого же теперь они деньги получат?!

— Их накололи! И по-крупному! Какое разочарование! — засмеялась Таня. — Так им и надо, буржуям!

— А вот еще одна загадка, — продолжал Олег. — Есть русский народный календарь примет. Например, если на Самсона, десятого июля, дождь, то он будет лить сорок дней, каков Покров, четырнадцатое октября, такова и зима, ну и так далее… И как будто все эти приметы сбываются. Но вот я недавно читаю «Год садовода» Чапека, и оказывается, у чехов точно такой же календарь народных примет погоды, но только по чешским именам и на основе их национальной культуры. Стало быть, у них природа живет по чешским законам, а у нас — по русским?! Иной менталитет даже у снега, дождя и деревьев?

Таня снова засмеялась.

— Я готова! А что мы будем делать дальше?

— Во Франции водитель мусорной машины называется «оператор-эколог», — задумчиво заметил Олег. — Какое достойное, красивое название… Хотя на самом деле это всего-навсего — водитель мусорки.

Он обернулся. Вид у Тани с бинтами на лице был, конечно, неважнецкий и оставлял желать много лучшего.

— Подождем… — сказал слегка разочарованный Олег. Везти Таню в таком виде через весь город?! Задачка не из легких. Но придется справиться и с ней. — Сейчас должен появиться Семен.

И он действительно появился.

— Все в порядке! — объявил он и выразительно похлопал себя по карману. — А нам бабуля разрешила погулять! Сказала, тебе полезно! Запомни это! — серьезно обратился он к Тане. — Поняла?

Таня абсолютно ничего не поняла, но кивнула. Она решила подчиняться, не спрашивая, потому что уловила в тоне брата тревогу и чутко догадалась, что просто так мальчики не явились бы за ней с утра пораньше, прогуляв школу.

Все трое спокойно направились к охране, миновав пост дежурной медсестры.

— Мы посидим в холле внизу, — небрежно бросил ей Семен.

Медсестра даже не взглянула в их сторону. Она привыкла не следить за внуком главврачихи, иногда появлявшимся тут по своим личным делам, и не обратила ровно никакого внимания, что Таня переоделась. В конце концов, какая разница? Все равно девочке здесь находиться еще минимум неделю.

— Бабуля разрешила нам погулять! — повторил то же самое внизу охране Семен.

Один из охранников согласно кивнул, но второй почему-то заартачился.

— Нет, не могу никого выпустить из клиники без официального разрешения начальства! — заявил он. — Пусть бабушка напишет!

— А где бабуля? — заржал второй.

— Я за нее! — в соответствии с киностандартом ответил Семен, вспомнив киношного тезку отца. — Начинается «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»! Точнее, заканчиваются. А кроме того, бабы-яги нет сейчас на месте! Пошла кому-то морду резать!

Охранники довольно загоготали, но выпускать детей не собирались.

Возможный вариант предусматривался. И на этот случай у похитителей были заготовлены веские аргументы.

Семен без звука ловко, словно всю сознательную жизнь только этим и занимался, засунул сначала одному, а потом второму охраннику по приличной купюре в карман. Денежки, полученные недавно от любимой бабули.

Охранники переглянулись. Они, конечно, здесь получали неплохо. Но почему бы к этому «неплохо» не прибавить еще чуть-чуть? Пусть дети погуляют… Ничего страшного. Никуда не денутся. В крайнем случае всегда можно сослаться на внука главврачихи.

Дружная троица вышла из клиники, потом, оглянувшись, Олег схватил Таню за руку и скомандовал:

— Бежим!

И они бросились за ворота на улицу. На переходе Олег притормозил нервничающего Семена.

— Переждем, много машин.

— А-а, — легкомысленно махнул рукой Семка. — Не трамваи — объедут! Нам некогда!..

— Угу… Глупо. А почему, знаешь? Да потому, что вот как раз сейчас водитель этой машины в точности про нас думает: «Не столбы — отойдут!»

Таня засмеялась.

Поймать такси оказалось делом пяти минут. Правда, водитель покосился вначале на Таню в бинтах, но тотчас прочитал вывеску на воротах и понимающе кивнул.

— В Николину Гору! — попросил Олег.

— Ребятки, да вы что? — изумился шофер. — Это же за город! У вас разве такие деньги найдутся?

— Сколько? — коротко спросил Семен, сидящий рядом с водителем.

Тот помялся.

— Да меньше чем за полсотни баксов не повезу! Бензин, сами соображать должны…

Семен кивнул и показал для убедительности водиле пятьдесят «зеленых».

— Довезешь — твои! Не фальшивка, не боись! У меня в этой клинике бабка главврач! Она и дала.

Даже врать особенно не пришлось.

— А-а, вот оно что! — уважительно протянул шофер. — Тогда конечно… Полный порядок! Мигом домчу!

— Мигом не надо! — подал голос с заднего сиденья Олег. — У меня сестра после операции. Поосторожнее… Но и медлить не стоит.

И машина тронулась с места.

30

Дача в Николиной Горе, надежно охраняемая, как и весь поселок, зимой обычно пустовала. Гребениченко приезжали сюда разве что иногда — покататься на лыжах. По молчаливому соглашению Саша уступил дачу родителям и семье сестры, на нее не претендовал и давно построил себе свою. У старших Наумовых тоже был дом за городом, но Надю всегда тянуло в Николину, и Саня ездил вместе с ней.

Семен и Олег прекрасно понимали, что взяли на себя немалую ответственность, прежде всего за Таню и, во-вторых, за полный и окончательный раскол семьи. Но они понимали и другое — это неизбежно. Все равно финал наступит рано или поздно, и лучше бы раньше, а Таню надо спасать. Что, в конце концов, важнее — ее жизнь или какие-то там ветхие, на ходу ломающиеся отношения, лохматые семейные связи, готовые вот-вот оборваться сами собой? Если чуть-чуть их натянуть, слегка повести в разные стороны… И сейчас старшие Умберги эти ниточки неосторожно потянули на себя…

Таксист аккуратно доставил троицу до места назначения. Они расплатились, как было условлено, и вышли из машины. На соседнем заборе были намалеваны три огромные буквы: ХТК.

— Как думаете, что это значит? — спросил Семен, кивнув на аббревиатуру.

— Хорошо темперированный клавир, — тотчас ответила музыкальная Таня.

Олег хмыкнул.

— Клавир? Ну да… Здесь и слов-то таких никто не знает… А может, «Хрен тебе, козел!»? Это ближе к реальности, — предположил Семен. — Ты уж, Татьяна, извини… Я однажды в школе сел за пианино, никогда в жизни не занимаясь музыкой. И просто постучал по клавишам несколько минут. Так какой-то парень из параллельного класса решил на полном серьезе, что я — композитор-модернист. Расспрашивал обо мне потом моих одноклассников…

Они засмеялись.

— Ты меня нарочно веселишь и отвлекаешь? — спросила догадливая Таня.

— Почему нарочно? — пожал плечами Семен. — Так просто, треплюсь… Коммунисты как-то сказали, что песня «Белого орла» пропагандирует пьянство: «А когда я тебя привел, под ногами качнулся пол…» Мне понравилась оригинальность мышления. Сам бы я ни за что не додумался до таких глубоких обобщений…

Открыв дом и обустроив там на первое время притихшую Таню, которой мальчики, как могли, поведали всю историю, они приступили к следующему этапу операции захвата и похищения.

— Вот продукты, вода и разное другое, — вывалил перед Таней содержимое двух внушительных сумок Семен.

С помощью бабулиных денег он неплохо отоварился в местном магазине.

— Врубай холодильник и пока живи.

— А швы? — робко вернулась Таня к волнующей ее теме.

— Завтра приедет мать, — коротко объяснил Семен.

— Моя? — искренне испугалась Таня. — Не надо!.. Лучше тетя Надя или бабушка с дедушкой…

— Моя, не беспокойся! — пояснил Семен. — Пока одна. Она все равно не работает. Сегодня уж переночуй как-нибудь в одиночку. Бояться не будешь?

— Нет, тут охрана, — прошептала Таня.

Семен и Олег дружно фыркнули.

— Ну, если такая же, как в клинике, где ты лежала, то это полная фигня! — усмехнулся Семен. — Ладно, на одну ночь их, надеюсь, хватит. Да и не знает пока еще никто, что ты здесь. А вообще я тут случайно на днях узнал, что есть белый маг, который лечит раны. Может, сводить к нему Татьяну? И швы снимать не придется… Бабкиных денег хватит…

— А разве маг бывает белый? — хитро прищурившись, задумчиво спросил Олег. — Я думал, цветочек мак только красный! Из которого наши родные папаши стригут купоны!

Все трое засмеялись.

— Танюша, ничего не бойся! — на прощание попросил Олег. — Завтра утром, как можно раньше, мы будем здесь. А дальше решим остальное.

Таня грустно помахала им с крылечка и вернулась в дом. Она заперлась на все замки. Поела. Поплакала… Подумала о том, почему люди такие злые, страшные и жестокие… Почему хотят убивать друг друга… Зачем живут на земле такие, как отец и бабушка Семена, новая жена дяди Шуры и его двоюродный брат… И почему мама и папа не могут жить как нормальные обычные люди… Болели швы… В окно смотрело темное спокойное небо, обсыпанное звездами.

Потом она легла спать. Но слезы все текли и текли на подушку, не в силах остановиться, пока Таня не измучилась и не провалилась в спасительное сонное забвение.

В Москве Олег сначала заехал к Семену, где они все обстоятельно рассказали изумленной, но ничем себя не выдавшей и ни разу их не перебившей Насте.

— Завтра поеду первой же электричкой, — выслушав детей, кивнула она.

Семен шикарным, широким жестом владельца нефтяной скважины выбросил перед ошеломленной Настей кучу долларов.

— Наследство бедненьких Умбергов, — усмехнулся он. — Не паникуй, маман, бабка сама дала! Так что поедешь на такси. И денег нам с тобой на долгое время хватит. А если бабуля позвонит справиться о своем любимом сыночке в городе Сочи, где слишком темные ночи, как раз удобные для любых темных дел, скажешь, что я еще не вернулся. Пока будем действовать по двойным стандартам, вести такую милую игру и придерживаться именно такой политики. Я к телефону подходить не буду.

— А потом? — робко спросила Настя.

Сын вырос и явно забирал все в свои пока еще детские, но уже почти мужские руки.

— Потом я подключу родителей, — вступил в разговор Олег, этот высокорейтинговый мальчик.

Друзья все продумали и разработали до мельчайших деталей и подробностей.

— И они обезвредят моего дорогого папочку, — закончил Семен.

— А как они это сделают? — несмело поинтересовалась Настя.

— Найдут как. Можешь не тревожиться, — подвел итоговую черту Семен.

Но Настя беспокоилась.

— Ведь это все-таки твой отец, — неуверенно напомнила она.

— Вот удивила! Можно подумать, что я этого не знаю! — пробурчал Семен. — Мам, да ты не волнуйся! Мы с Олегом так проработали все от первого шага до последней минуты, что вряд ли могли сильно в чем-то ошибиться.

И все-таки они ошиблись кое в чем.

Скандал разгорелся уже на следующий день, когда Елизавета Михайловна почти обо всем догадалась, а Надя позвонила брату.

Саша неистово орал на Шуру, набрав номер его мобильника. Катерина рыдала в истерике и проклинала всех друзей мужа оптом и в розницу, на время забыв об Эрике. Старшие Гребениченко категорично заявили сыну, что Таня отныне и навеки будет жить у них. Варвара Николаевна каялась и казнилась, что дала согласие положить внучку в клинику матери Умберга, хотя ее внутренний голос просто кричал, вопил и надрывался, умоляя этого не делать. Почему она его все-таки не послушала?!

Но последнюю точку в бурной, громкой семейной разборке поставила, как ни странно, Настя. Вспомнив методы Ларисы, она тоже набрала вечером номер Шуры и спокойно и тихо сказала бывшему мужу:

— Шурик, если ты попытаешься еще что-нибудь предпринять против Тани, Олега, Семена и всех остальных, учти — я немедленно сообщу куда следует о твоих занятиях! И добьюсь, чтобы там не остались равнодушными к моему заявлению. Уж можешь мне поверить! Группа «На-На» в действии…

Умберг поверил сразу на все сто и исчез вместе с Ларисой.

И все потекло по-прежнему.

Но никому не дано сойти с колеи, начертанной для негр Судьбой…

— Куда ты едешь, Надюша, на этот раз? — спросила мать, когда Надя закончила очередной урок с племянницей.

Таня радовала тетку все больше и больше. И в музыкальной школе уже заговорили о стремительных успехах девочки.

— В Швецию, — ответила Надя. — Улетаем в Стокгольм в понедельник. Так что ты, Танечка, как всегда без меня, играешь по моим заданиям.

Таня кивнула и улыбнулась.

— В Швецию… — задумчиво повторила Варвара Николаевна.

— Да, в твою любимую страну. На родину твоих предков, — улыбнулась Надя. — Передать что-нибудь от тебя Балтийскому морю?

— Пойдем в спальню, — словно не слыша дочь, произнесла Варвара Николаевна. — Мне нужно тебе кое-что сказать. Таня, поужинай без меня с дедом. Мы подойдем попозже.

Удивленная Таня кивнула и пошла кормить деда. Не менее удивленная Надя пошла вслед за матерью в спальню.

— Надюша… — неуверенно начала Варвара Николаевна, — я давно собиралась с тобой поговорить, но все не решалась… Хотя пришла пора… Особенно теперь, когда ты летишь в Стокгольм… В этом городе родился и вырос твой отец.

Надя несколько минут осмысливала информацию.

— Мама, ты очень устала… — осторожно сказала она. — Взрыв, Таня, Умберги и всякое такое… Саша прав — тебе нужно отдохнуть. Пусть он устроит вас с отцом в хороший дом отдыха или санаторий. Я ему сегодня же позвоню.

— Надя, я еще не сошла с ума и пока не повстречалась с глазу на глаз со старческим маразмом! — раздраженно отозвалась мать. — Володя — не твой отец! Только Сашин. Вы… как это называется?.. единоутробные брат с сестрой…

Надя пристально рассматривала мать. Нет, кажется, все в порядке… Абсолютно осмысленный, разумный взгляд… Или только кажется?..

— Что за ерунда? — Варвара Николаевна начала закипать. — Какая примитивная человеческая психология! И у тебя тоже, ты уж извини! Чуть что не так, немного выходит за рамки привычного, стандартного, затверженного, и сразу — сумасшедший! Больной! Клиника! Вот… — Она вытащила откуда-то из глубоко спрятанного среди одежды маленького конверта несколько листков бумаги, исписанных по-английски мелким, незнакомым Наде почерком, и протянула ей их. — Если вдруг не поймешь какую-нибудь фразу, я переведу. Но там все довольно ясно.

Надя взяла листки в руки.

— Что это? — Она уже почти догадалась о том, что держит в руках.

— Письма твоего отца. По странному и роковому для нашей семьи совпадению его звали… Александер фон Готтард… Мы познакомились с ним в Крыму… Еще до рождения Саши. А потом он приезжал в Москву. Дважды… Больше я его никогда не видела…

— Он… умер? — осторожно спросила Надя.

— Его убили… В Москве… Это узнал для меня Эрик Паульсен. Но ты читай…

И Надя погрузилась в эти строки, которые словно зазвучали в большой тихой комнате.

«А вообще ты всегда хороша — и радостная, и задумчивая, и грустная… Но мне не нравится, когда ты горюешь. Это понятно. Хотя в жизни печалиться приходится куда чаще, чем наоборот… Просто она так устроена, эта жизнь…»

«Не знаю почему — я никогда не был ни суеверным, ни сверхчувствительным, — меня не оставляет таинственное, неопределенное ощущение чего-то нового, что обязательно произойдет. И еще меня мучает чувство какой-то беды… Ты ведь знаешь, я все всегда люблю для себя объяснять. А сейчас не могу. И это мучительно и непонятно. Только не думай, будто со мной что-то случится. Я абсолютно убежден — со мной ровным счетом не произойдет ничего дурного, пока ты этого не захочешь, пока не откажешься от меня и будешь меня ждать и ходить на почтамт…»

«Варьюша, похоже, я устал. Впервые в жизни ощутил это и впервые в жизни говорю, точнее, пишу тебе, своей любимой… Но повторяю — пока ты меня ждешь, будешь ждать и верить в мое появление — я буду жить! Не знаю, откуда у меня взялась такая странная уверенность. Но взялась — и все… Люблю тебя. Люблю твои тихие шаги. Люблю твою неуверенную улыбку. Она словно сначала долго думает, стоит ли ей показаться, а уже потом возникает… Люблю твой голос. Варьюша, мне очень плохо без тебя. И если ты когда-нибудь меня разлюбишь — но ведь это вполне может произойти, почему бы нет? — я исчезну.

Нет, не бойся, я не покончу с собой, не брошусь в лестничный пролет, не куплю себе тонну снотворного и не пущу пулю в висок… Это все ерунда, выходы для внезапно ослепших. Я очень хорошо вижу. И буду хорошо видеть всегда. А поэтому и думаю, что твой уход вполне реален и закономерен.

Что это сегодня со мной? Какое необычное, не похожее на меня письмо… Будто его написал не я, а кто-то другой… Кто-то водил моей рукой и моей ручкой… Варьюша, мы обязательно увидимся. А у меня ведь нет твоей фотографии. И мне не останется даже такой малости… Мне не положено и не стоит хранить твое фото у себя. Как тебе — мое. Нам с тобой многого не положено. Но выпало любить… А это очень много. Это самое главное и больше всего на свете…»

— Я не перестала ходить на почтамт… Но их было всего три… — медленно заговорила Варвара Николаевна, когда дочь закончила чтение и подняла на нее изумленные и недоумевающие глаза. — Я берегла их много лет — единственное, что мне от него осталось… Даже фотографии нет… Ты прочитала, что он не мог, не имел права ее иметь…

— Да, но почему? — озадаченно прошептала Надя.

Папа — не ее отец?.. Но этого не может быть!.. Папа, которого она с детства так любила… А он ее… Папа, без которого она не представляла себе своей жизни…

— Ты не поняла?.. — удивилась мать. — А-а, ну да, ты все же выросла в иное время… Он занимался разведкой. Я даже не знаю, на какую страну он работал. Он жил везде и ездил везде. Свободно говорил на шести языках… Он был из очень богатой семьи. И все состояние их семьи должно по завещанию остаться его детям, которых якобы у него нет. А это его предчувствие чего-то нового — твое рождение, Надюша… В тот момент, когда я читала это письмо, о тебе не подозревала еще даже я… Сейчас, когда ты приедешь в Стокгольм, ты должна будешь вступить в права наследства. Я обо всем переговорила с Эриком Паульсеном. Он научил меня, как и что ты должна там будешь сделать и к кому обратиться.

— Мама, — укоризненно взглянула на нее Надя, — о каком наследстве ты говоришь? Что за ерунда? Зачем оно мне? И потом, самое главное — как и кому можно доказать, что я дочь этого… фон Готтарда? Здесь не поможет даже твой всесильный Эрик Паульсен.

— Да он здесь действительно ни при чем! — махнула рукой Варвара Николаевна. — Вот… — И она вытащила еще одну бумагу.

— А это что? — Надя раздраженно взяла лист в руки.

Сколько, интересно, еще таких бумаг заготовлено у матери на сегодняшний вечер?..

Та легко угадала мыслидочери и усмехнулась:

— Не волнуйся. Это последнее послание твоего отца, которое он отдал мне при нашей последней встрече в Москве.

Надя развернула тонкий лист. Завещание, заверенное по всей форме в Стокгольме, на имя Надежды Гребениченко, которую Александер фон Готтард признал своей единственной законной дочерью и наследницей всего немалого состояния его семьи… Сумма была указана астрономическая. Плюс недвижимость. Надя даже не стала сосредоточиваться на них.

— Мама, мне это не нужно, — упрямо и жестко повторила она. — Какой-то незнакомый мне человек… Я в глаза его не видела… И я люблю папу…

— Тебе покажут его фотографии в Стокгольме, — с досадой объяснила Варвара Николаевна. — И при чем здесь папа? Мало ли кто к кому привык… Он тебе никто… Понимаешь, никто! А деньги… Ты просто городишь чушь! Ей, видите ли, не нужны деньги! Нет таких людей на земле, которым они не нужны! В них нуждается даже Роман Абрамович! И потом, у тебя Олег… А теперь еще Таня, которую ты, я так понимаю, будешь воспитывать после нашей смерти. А уж Катерина подавится, но не отломит дочери даже сто баксов!

— Да, это правда, — согласилась Надя. — Только наши дети… Именно сейчас, когда они так себя повели… Отказались от нечестных родителей… Дети ведь тоже не обмирают по деньгам!

— Да зачем тут обмирать! — закричала Варвара Николаевна. — Вам просто надо жить! И жить хорошо! Раз уж вы имеете на это право! Законное! Признанное твоим отцом!

Надя вспомнила большой нос отца, с которого вечно съезжали старомодные очки. Он никак не хотел завести себе стильную дорогую оправу, хотя ему не раз предлагали это сделать. Саша даже как-то подарил. Но отец умудрился ее тотчас потерять…

— Папа меня вырастил… А ты и ему собираешься рассказать обо всем? Он, я так понимаю, ничего не знает?..

Варвара Николаевна оказалась не очень готовой к такому вопросу и чуточку смутилась:

— Ну… как же иначе?.. Но это потом, позже… Надюша, ты должна сделать то, о чем я прошу… Тогда я умру спокойно.

— Мама, ну какая связь между твоей спокойной смертью и этим наследством?! — не выдержала Надя. — Какой-то темный шпион!.. Скользкая личность!.. Непонятно откуда и зачем… Какие-то подозрительные деньги… Как ты вообще связалась с ним?

— Я любила его! — с вызовом ответила Варвара Николаевна. У нее некрасиво исказилось лицо. — Его, а не того человека, которого ты упорно называешь своим отцом. И не надо при мне порочить Алекса, называя его темным шпионом, а его деньги — подозрительными! Если бы вы могли с ним сейчас увидеться… Ты очень похожа на него.

— Ну ладно, прости, я не хотела тебя обидеть… — остывая, виновато пробурчала Надя. — А кто же его убил здесь, почему и за что?

— Я, — просто сказала мать.

— Ты?! — Надя опять подумала о срочной консультации психотерапевта. — Подожди, как это ты?.. Ты же любила его… За что? И потом… ведь, насколько я помню, ты же сама пять минут назад сказала, будто этот твой Эрик из посольства по твоей же просьбе узнавал о судьбе фон Готтарда. Зачем же ты морочила ему голову, если все знала и так?

— Нет, — сказала Варвара Николаевна. — Я как раз не знала. Не знала, что убила… Думала, что он просто ранен и снова уехал, не желая, конечно, меня выдавать. Ведь тогда уже родилась ты, и он тебя видел. Первый и последний раз… Тебе было полтора года…

31

Ей приснился странный сон.

Алекс почему-то стал директором в ее, Вариной, школе, жестковатым и прямым во мнениях и высказываниях. А она, Варя, влюбилась в него без памяти, как часто случается со старшеклассницами.

Потом, по привычному сценарию любого сна, они оба совершенно неожиданно оказались в машине. Куда они ехали вместе — тоже оставалось загадкой. А дальше машина попала в какой-то узкий тоннель, где перед тупым носом авто вдруг развесили мокрое постельное белье. Множество влажных простынь, пододеяльников и наволочек сушились на веревках в тоннеле, не давая машине проехать. Они висели сплошными, почти смыкающимися, уходящими в бесконечность рядами…

Алекс задумчиво хмыкнул. И Варя выбралась из машины и стала раздвигать перед ней эти мокрые простыни, давая дорогу. Авто медленно тронулось вперед… Так продолжалось долго. Но когда так же внезапно, как и появились, все эти пододеяльники, наконец, закончились, машина вдруг рванулась с места, вырвалась из тоже оборвавшегося тоннеля и умчалась. Без Вари.

А на обочине дороги остался белый пластмассовый стул, одиноко, нелепо и жалко белеющий среди размокшей глины и втоптанных в землю осенних гниющих листьев… Стул был тот самый, на котором Варя сидела в машине. Странно, но почему-то Алекс-директор пристроил его поверх сиденья и именно на него усадил робкую, конечно, не осмелившуюся возражать ученицу…

Варя проснулась и долго лежала, пытаясь осмыслить все эти загадочности и символические нагромождения. Ничего не получалось…

…Он приехал, как всегда, неожиданно. Варя сняла трубку и услышала:

— Варьюша, здравствуй! Запиши адрес. Я жду тебя ровно в восемь.

Она поехала туда с маленькой Надей, которой очень понравилось метро, где она еще до сих пор не бывала. Изумленным домашним Варя объяснила, что ей нужно срочно проконсультировать дочку у платного великого лора, а он принимает дома только по вечерам. Варе было все равно, поверили ей или нет.

На звонок открыл Алекс и удивленно отступил, увидев Варю с маленькой девочкой на руках. Он сразу догадался, в чем дело.

В комнате он осторожно, неуверенно улыбаясь, взял Надю на руки.

— Как ее зовут? — спросил он.

— Надежда.

— Ты хорошо назвала ее. Но я хотел бы видеть тебя одну… — Он взглянул на Варю. — Завтра… Нет, давай через три дня… Раньше я не успею…

— Что не успеешь? — спросила Варя.

Он улыбнулся:

— Не важно. Узнаешь через три дня.

Она никогда не узнала, как ему удалось оформить, получить и вручить ей эту бумагу через три дня. Но завещание на имя Надежды Гребениченко хранилось с тех пор у нее.

А потом… Потом, через месяц, все покатилось как обычно, по привычному сценарию и по намеченной колее, с которой никому не дано свернуть…

— Варьюша, я уезжаю, — безмятежно сообщил он.

Она злобно стиснула пальцы и нахмурилась:

— Надолго?

— Ну, Варьюша, — ласково пропел Алекс, — зачем ты задаешь странные вопросы, на которые, как ты давно знаешь, нет ответа? Какой-то мазохизм…

— Мазохизм? — повторила Варя. — Наверное… Ты хорошо выучил русский. И мне снова тебя ждать… Бессмысленно мотаться на почтамт… И думать и гадать, где, и когда, и как… Я тоже устала, викинг… И тоже хочу жить как все нормальные, обыкновенные женщины!..

— Обыкновенные? — Он усмехнулся. — Нет, у нас с тобой этого никогда не получится. А потом, вспомни, Пенелопа ждала своего Одиссея шестнадцать лет… Или восемнадцать… Точно не помню… А ты?

— Что я? — озлилась Варя. — Сколько лет я собираюсь тебя ждать?

Он опять ласково, снисходительно улыбнулся, как улыбаются несмышленому ребенку, с которым еще рано объясняться по-настоящему.

— Да нет… Ты не помнишь, сколько лет она его ждала?

— Тебе это так важно вспомнить? Именно сейчас?! Ударился в историю? А она, как известно, чаще всего — просто лживое описание действий, чаще всего маловажных, совершенных правителями, чаще всего плутами, и солдатами, чаще всего глупцами. Это цитата из какой-то книги, которую я переводила. Надя вырастет без тебя… Тебя это волнует меньше ожидающей Пенелопы?

Алекс вздохнул:

— Надя… Я сделал все, чтобы обеспечить ее будущее. Больше от меня ничего не зависит. Поверь мне! Варьюша, я не принадлежу себе. И никогда не буду принадлежать. Равно как и тебе. И ей тоже. Я — перелетная птица. Птаха, говорят по-русски. Фигаро — здесь, Фигаро — там. И тебе прекрасно об этом известно. Я вынужден жить как солдат, готовый каждый день умереть… Но даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время… По-моему, у нас с тобой сегодня первая в нашей жизни семейная ссора…

— И последняя, — решительно произнесла Варя. — Мы больше никогда не увидимся с тобой, викинг!.. Надю вырастит Володя. Муж уверен, что она его дочь, верит мне и не сомневается ни в чем. И он любит меня. Да, это точно!

Она поймала на себе невеселый, задумчивый взгляд Алекса.

— Больше не пиши мне и не приезжай! Мне все надоело! Объяснить можно что угодно. Понять невозможно…

— Надоело? — повторил он. — Да, это объяснимо… А я?.. Я тоже тебе надоел?..

Варя посмотрела на него. Зачем он спрашивает глупости?.. Он слишком хорошо все обо всем знает… И ее вновь потянуло к нему… Подойти, как раньше, уткнуться лбом в его грудь, вдохнуть его запах… Но память усмехнулась и прошептала: помни — это опять одно мгновение, один короткий миг… А потом?.. Все повторится сначала… Письма, которых не будет… Главпочтамт… Сменяющие другу друга месяцы…

В отличие от Алекса, Варя не хотела повторяться… Хотя вся наша жизнь — всего лишь одна краткая минута… И почему бы…

Нет, ни за что… И главное сейчас — не встретиться с ним снова глазами… Этого Варе не выдержать.

— Меня ждут дома, — сказала она, глядя в пол. — Я пошла. Мы часто слишком многое просто опаздываем понимать… И если у человека, кроме работы, нет никакой другой жизни, то это не жизнь…

Алекс молча, больше не возражая и не вступая в новые пререкания — у каждых объяснений есть свой предел, и очень ограниченный! — пошел ее проводить. Он отпер дверь, стоя к Варе спиной…

В передней лежала гантель…

Алекс любил поднимать и гири, и гантели, и поэтому во всех квартирах, где он жил, эти тяжелые штучки появлялись обязательно…

Что с ней случилось тогда?.. Она словно обезумела и потеряла контроль над собой…

Варя с трудом, но довольно быстро подняла гантель и опустила на его затылок… Алекс медленно, даже не вскрикнув, сполз по стене на пол…

Не взглянув вниз, Варя, еле сдерживая слезы, переступила через него и вышла из квартиры, не забыв аккуратно захлопнуть за собой дверь.

Больше ни писем, ни звонков от Алекса не было…

32

Надя выслушала мать молча.

Она жалела ее, несчастную, запутавшуюся, уже немолодую женщину, жившую неизвестно для чего и ради кого. Мать всю жизнь с нетерпением ждала этого блаженного необыкновенного момента, когда расскажет, наконец, обо всем дочери, когда осчастливит ее, обрадует, изумит… Она жила в предвкушении этой торжественной минуты… И вот осчастливила дочь, обрадовала… Почему все так нелепо и нескладно получилось?

Варвара Николаевна тупо смотрела в окно. Письма и завещание были небрежно забыты, брошены на столе. Надя осторожно сложила их, спрятала в тот же конверт, а потом — в карман материнского халата.

— Бабуля, вы там скоро? — спросила за дверью Танюша. — Мы с дедом заждались…

Обе женщины торопливо, не глядя друг на друга, поднялись.

Владимир Александрович встретил их как-то необычно суетливо, не зная, куда деть руки. «Неужели слышал? — тоскливо подумала Надя. — Или всегда знал и догадывался? Бедный папа… Я очень тебя люблю…»

Она подошла к отцу и обняла его.

— Что-то случилось?

Он кивнул, но не ответил.

— Таня, что произошло? — вмешалась Варвара Николаевна. — Дед молчит, хоть ты объясни…

— Звонил Олег, — строго и серьезно сказала Таня. — У Семена в Сочи убили отца… Какая-то очередная разборка… И дядя Денис тоже погиб…

Надя злорадно хмыкнула, но вовремя удержалась от комментариев. Они не для детских ушей.

— Но потом, — продолжала Таня еще строже, — позвонил папа… У него был такой счастливый, веселый голос… Папа спросил: «Ну что, здорово я с ним разделался? Просто вернул ему футбольный мяч! Теперь нам ничто и никто не угрожает! Не бойтесь, там все чисто! Меня никто не заподозрит! Я умею так хлопнуть дверью, чтобы никто не услышал ни звука!»

Надя посмотрела на мать. Она медленно бледнела.

— Вот, вырастила… — еле слышно сказала Варвара Николаевна. — Володя, это мы с тобой вместе… Как же так?..

Владимир Александрович мелко-мелко, суетливо, по-старчески кивал и пил из чашки чай крохотными глотками. Словно обычные у него никак не получались.

— А еще, — голос Тани пронзительно зазвенел, как поет порой провод электропередачи под сильным ветром, — еще мама на днях говорила с кем-то по телефону… Я случайно слышала из передней, когда зашла к ним взять книжки… Мама сказала: «Эрик, вопрос решен! У Александра рак желудка. Диагноз подтвердился. У него эти боли уже довольно давно. Так что мы скоро будем вместе… Ты рад?» А Эрик — это кто?

Бабушка смотрела на Таню огромными остановившимися глазами. «Поганка», — с горечью подумала она о невестке. Дед закрыл руками лицо.

— Ты будешь жить со мной, Таня, — отозвалась тетка.

— Да, конечно, я знаю, — кивнула Таня. — Я с мамой и не хочу… Только кто такой Эрик? А у папы правда давно болит живот… Мама всегда говорит: «Пить надо меньше!» А он всегда обещает завтра бросить… А еще мама сказала этому Эрику, что недавно видела папу с какой-то Людмилой… И что папа всегда котовал… А что такое «котовал»? При чем здесь кот?

И Таня доверчиво улыбнулась Черномырдину, тут же, посередине комнаты, сосредоточенно умывающемуся.

Никому не свернуть с колеи, жестко обозначенной для него Судьбой…

Нужно помочь Насте, подумала Надя. Она одна с Семеном пропадет. И Наде теперь предстоит растить своего круглоглазого мужа и двоих детей…

— Мама, — неуверенно произнесла она, — эти бумаги… Куда я их дела? Они, по-моему, у тебя в кармане… Ты отдай их мне…

Варвара Николаевна медленно повернулась к дочери и кивнула. И слабо улыбнулась в ответ…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32