В стране минувшего [Рене Трот де Баржи] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Рене Трот де Баржи В СТРАНЕ МИНУВШЕГО
Часть первая ТАЙНА БОЛОТА
Глава I ПОСТ ИНОНГО
В час, когда раскаленное солнце медленно спускалось к горизонту, в Инонго, перед домом начальника одного из участков в Бельгийском Конго, сидели в качалках пять европейцев. Один из них, высокий, сухой, с красной физиономией, с длинными рыжими усами, с глазами стальной голубизны, голосом слегка гортанным спросил: — Итак, господин администратор, это болото тянется среди экваториального леса? Он обращался к человеку лет тридцати пяти, с мягкими, привлекательными чертами лица, в которых, однако, просвечивала твердость и энергия. — Да, мистер Беккет, — ответил администратор и обратил внимание присутствующих на темную воду озера, которое справа, казалось, сливается с горизонтом. — Вот, посмотрите. Следуя по берегу озера, вы замечаете мыс, который протянулся в воду. Этот мыс, покрытый огромными деревьями, скрывает от вас болото. Оно оттуда начинается и занимает огромную поверхность. Какую — точно вычислить невозможно… — Но почему же? — перебил Беккет. — Его размеры зависят, конечно, от времени года; в периоды дождей площадь болота иногда удваивается. Но что особенно затрудняет измерение, — это непроходимый тропический лес, которым оно окружено… Невысокий приземистый человек, с бородой, пожелтевшей от табаку, с серыми живыми глазами, поблескивавшими из-за круглых очков, сдержанно спросил: — Но, любезный господин Райнар, если к болоту нельзя пробраться через лес, почему бы в него не проникнуть по озеру Леопольда II и дальше следовать вдоль берега? — Вы ошибаетесь, господин Шифт, этот путь еще менее удобен, чем первый… Вы удивляетесь? Но это потому, что вы не знаете, как опасно для плавания озеро Леопольда II… — Неужели? — удивился доктор Карл Шифт. — Глядя на него, не скажешь, что оно может грозить опасностью или воздвигать препятствия… Поль Райнар пояснил: — Дело в том, что озеро расположено в чрезвычайно плоской местности и недостаточно глубоко… Оно, по-видимому, высыхает, его воды изливаются в Луксней, приток Кассаи, которая течет там, вдали, направо, и пересекает большой лес. — Я, кажется, читал об этом… — вмешался бельгийский ученый, соотечественник Райнара, доктор Леопольд Мессон. Он был довольно высок, хорошо сложен, с густыми светлыми волосами, с широким лбом и бледно-голубыми глазами, слегка лукавыми. Его гладко выбритая физиономия казалась совсем молодой, хотя ему было около пятидесяти лет. — Да, — продолжал он, — прежде, чем пуститься в это путешествие, я просмотрел отчеты знаменитого исследователя страны Конго — Стенли. Если я не ошибаюсь, озеро Леопольда II было открыто им в 1882 году? Он рассказывает очень любопытные вещи… Площадь озера, я думаю, занимает более 2500 квадратных километров! — По моему мнению, любезный доктор, — ответил администратор, — озеро и болото — одно и то же, это подтверждается также и тем, что реки Батваба и Богонгова берут начало в болоте и впадают в озеро… если только не наоборот. Четвертый член экспедиции, французский ученый Жан Норе, не принимал участия в разговоре и молча созерцал темные воды озера Леопольда II… Оно не имело ничего общего с прозрачными, голубыми озерами его родины, с озерами Вогезских гор… все же оно притягивало к себе его взоры и взоры его ученых коллег. Каждый из четырех ученых на своей родине пользовался заслуженной известностью; авторы многих замечательных работ, весь смысл своей жизни видели они в занятиях геологией, биологией, антропологией, гистологией и, особенно, палеонтологией. И во имя науки они, люди уже не молодые, не задумываясь, сменили покойный кабинет ученого на трудное и опасное путешествие по малоисследованной части Африки. Оживленные, отрывистые речи, блестящие взоры, лихорадочные жесты и самая манера держать себя свидетельствовали о том восторге, какой испытывали ученые в этот вечерний час. Направо перед ними, за извилистой линией деревьев, открывался тропический лес. Завтра они пойдут туда. Завтра они будут там. Между тем солнце скрылось, и очень короткие сумерки сменились лунной ночью. Вслед за заходом солнца спустилась роса, крайне неприятная в этих широтах. Множество москитов с жужжанием толклось в воздухе. — Войдите, господа, — предложил администратор. — Укусы этих насекомых нестерпимы, и ваша нежная кожа была бы для них слишком изысканным угощением, какого они не заслужили. В эту самую минуту бой доложил «коменданту», что обед готов. В большой столовой, скромно меблированной, их ожидал накрытый стол. Они разместились, радуясь прохладе и яркому свету. Обед, приготовленный одним из негров Райнара, был вкусен и, несмотря на некоторые кушанья, не совсем обычные для европейцев, ученые ели с большим удовольствием. — Итак, — начал вдруг Жан Норе, — завтра в этот час мы будем плыть по водам таинственного болота. Его слова резюмировали помыслы присутствующих, и оживленный разговор завязался. — С какого времени живете вы, господин администратор, в Инонго? — спросил Леопольд Мессен. — Скоро будет четыре года, — ответил Поль Райнар. — Вначале, должен признаться, мне очень не нравилось в этой затерянной стране. Теперь я начинаю привыкать, и мне было бы жаль покинуть Инонго. Негры меня знают и любят… Они — большие дети, со всеми недостатками детей. Но не негры интересовали доктора Мессена, и он дал это понять администратору, продолжая расспросы: — В таком случае, за эти годы вы должны были слышать разговоры о находках, сделанных по берегам болота? — Конечно… По дороге сюда у начальника округа мне рассказывали об интересных открытиях, сделанных в болоте… О следах человека четвертичного периода, о растениях и скелетах рыб… Ученые слушали с большим интересом. — Но, — продолжал хозяин, — так как я не более, как профан в палеонтологии, я решил хранить все любопытные материалы, которые приносят сюда мои подчиненные с берегов болота. Но лишь немногие из негров отваживаются плыть по этим предательским водам, среди необыкновенно густой растительности. Таким образом, я мог собрать некоторое количество костей исчезнувших животных, которых можно отнести к концу плейстоценовой эпохи. — Несомненно, — говорил своим мелодичным голосом Жан Норе, — это — открытия волнующие, и все-таки интерес их сравнительно узкого характера. Следы доисторических времен находят и в других местах земного шара… — Даже и в Европе, — вставил сэр Эдвард Беккет. — Но то, что заставило прийти в эту страну меня и моих уважаемых коллег, — продолжал член французской академии наук, — это находки живых животных и растений, которые целиком относятся к четвертичной эпохе. — Несомненно, — подтвердил Мессен. — Наша задача состоит в отыскании причин этой аномалии, если можно так выразиться. Вы понимаете, дорогой господин Райнар, в настоящее время могут иметься живые следы эпох, отстоящих от нашей по крайней мере сотни на три веков. — Я понимаю, что это может вызывать огромный интерес, — неуверенно проговорил администратор, — однако же, доктор… дело идет ведь не более, как о раковинах, о наиболее простых зародышевых растениях, то есть о животных и растениях, стоящих на самой низкой степени развития… — Э, милостивый государь, не в этом дело, — решительно вмешался Карл Шифт, — они живут — эти растения живут… Не правда ли, чудесно, неправдоподобно, невероятно?.. Подумайте только… После всех переворотов, перенесенных землей за ряд тысячелетий, когда исчезло все, что относится к их эпохе, и остается лишь в ископаемом виде, они все еще живы… Ученый доктор был в большом возбуждении, он выпил глоток шампанского и продолжал: — Господин администратор, непосвященный, как вы, не может постигнуть всю необычайность этой находки… Вы не допускаете, не правда ли, что возраст этих раковин измеряется тысячелетиями? — Конечно, нет, — согласился Райнар. — Прекрасно, — воскликнул с восторгом немец. — Тогда, значит, эти раковины сохранились благодаря тому, что поколения их продолжали непрестанно появляться на свет, вплоть до наших дней, не так ли? — Конечно, — согласился Райнар. — В таком случае, — продолжал еще горячее Шифт, — в таком случае, дорогой мой, это значит, что раковины находятся в таких же самых условиях, со всех точек зрения, как их предки четвертичной эпохи… — Мне это кажется вполне логичным, — оказал Поль Райнар, — но… я не вижу… — Подождите. Итак, если эти раковины живут, если они размножаются наперекор переворотам, значит — они остались в прежних условиях, физических, физиологических, климатических и других, какие были тысячи лет тому назад… Но тогда почему же нельзя найти других животных, высших современников этих раковин, и, как эти последние, происходящих от особей, из века в век повторяющих старые формы? Другие ученые молчали. На лицах одних выражалось сомнение, тогда как другие, видимо, были согласны с говорившим. Но доктор Шифт еще не кончил: — Я утверждаю, — с жаром продолжал он, — так как благоприятные условия позволили раковинам и растениям четвертичной эпохи размножаться до сего дня, то нет ничего невозможного, чтоб мы нашли если не все виды животных и растений этой эпохи, то по крайней мере те из них, какие существовали в этой стране в те геологические века жизни земли. Вот что я утверждаю.Глава II МУЗЕЙ
С этими словами господин Карл Шифт поднял голову и поочередно поглядел на своих коллег, как бы приглашая их опровергнуть его утверждение. Бельгийский ученый отнесся к ним с большим скептицизмом, но француз и англичанин поддерживали высказанное утверждение. Чтобы положить конец спору, который мог разгореться, господин Райнар предложил: — Не желаете ли вы посмотреть маленький палеонтологический музей, который мне удалось собрать в одной из комнат дома? Коллеги поднялись с трогательным единодушием. Десерт был уже давно окончен, и им нечего было делать в столовой. Они последовали за хозяином в зал, обращенный в музей. — К сожалению, мне удалось классифицировать только немногие предметы из коллекций, — говорил Райнар, слегка конфузясь, — у меня нет необходимых знаний. Я ограничиваюсь тем, что на каждой находке обозначено время и приблизительное место ее нахождения. Вы без труда установите происхождение этих костей и других ископаемых. На пороге комнаты Поль Райнар посторонился и пропустил вперед своих знаменитых посетителей. Вошли два боя и поставили лампы; зал осветился и можно было начать осмотр собранных вещей. Полки, сделанные из драгоценного дерева, каким богат тропический лес, были заботливо вытерты. Множество разного рода остатков животного и растительного мира было на них разложено. В маленьких витринах размещены были скелеты рыб, ветви растений, мелкие кости. В середине комнаты стоял аквариум, в котором жили растения и раковины. Ученые начали рассматривать коллекции. Сначала они молчаливо склонялись над полками, как бы желая сосредоточить свое внимание, осторожно касались рукой обломков костей, внимательно их рассматривали, некоторые брали в руки… Первым нарушил молчание Шифт. — Ни малейшего сомнения! В моих руках позвонок носорога… предка современного носорога… — Вот еще интересная вещь. Возможно, что это зуб гиппопотама-амфибии, который жил в плиоценовую эпоху, — тоном радостного удивления проговорил Жан Норе. Немецкий ученый бросил позвонок и побежал рассматривать зуб. В большом волнении он протирал свои очки, со всех сторон рассматривал зуб, вертел его в своих пальцах, пожелтевших от табаку, и, наконец, восторженно сказал: — Вы правы, дорогой друг. Это один из больших внутренних зубов, принадлежавших гиппопотаму-амфибии… Смотрите, вы видите внешнюю гладкую сторону со скошенными краями? Это необычайно… Живой след плиоценовой эпохи… Но в эту минуту из противоположного угла зала раздался голос мистера Беккета: — Это невозможно. Ведь это… это череп первобытного человека. Господин Шифт привскочил с такой живостью, какой трудно было ждать от него. Он возвратил зуб Жану Норе, бросился к Беккету и чуть не вырвал у него кость, которую тот держал. Теперь ученый немец задыхался, капли пота выступили на его плешивых висках… Все приблизились к нему и, наклонившись, пытались разглядеть обнаруженный череп… С смутным чувством смотрел Поль Райнар на четырех ученых. В их энтузиазме не было ничего ни смешного, ни ребяческого, ни неуместного. Он сам бы хотел разделить с ними их настроение, но, к сожалению, он не знал палеонтологии, а она открывает источник радости только своим избранникам. Наконец заговорил доктор Шифт: — Да… да, это череп антропопитека. Да, мои друзья. Как хорошо, что мы пришли сюда. Все описания тут сходятся. Единственно, что смущает меня, это величина этой кости… — Да, — улыбнулся Норе, — обладатель этого черепа был колоссального роста. — Еще выше и коренастее гориллы, — добавил Беккет. Мессен молча созерцал череп. Лоб ученого прорезался глубокой морщиной, его обычное веселое и ироническое выражение исчезло, и теперь он имел вид ученого, поглощенного мыслью. Доктор Шифт говорил без умолку. Веселый, возбужденный, он обращался с своими коллегами, как с закадычными друзьями, хотя до настоящего времени, несмотря на совместное путешествие, ученые проявляли друг к другу лишь сдержанную любезность. Вдруг Мессен подошел к группе и обратился с вопросом: — Заметили ли вы, как этот череп… нов, если можно так выразиться? Вы видите, кость гладкая, нет следов порчи, а его цвет… он почти белый. — Да, это верно, — проговорил кто-то. Мессен добавил: — Все старые кости обычно бывают цвета желтой меди; на них попадаются пятна плесени, царапины, дыры; кость часто бывает прозрачна, а во внутренние отверстия забивается земля, или они по крайней мере сероваты и тусклы… тут ничего этого нет… — Можно подумать, что он только вчера был отделен от тела, лишенного жизни всего несколько лет тому назад, — сказал Норе. — Быть может, — в виде предположения высказал Беккет, — это зависит от болотной воды. По своим химическим свойствам некоторые воды способствуют сохранению трупов. — Возможно, — пробормотал Мессен. — Во всяком случае, — ликовал Шифт, — это лучшая вещь в вашем музее, господин Райнар. Где вы нашли этот череп? Администратор взял карточную папку и прочел:«26 декабря 1920 года, на западном берегу болота, за устьем реки Бенговы».Ученые подошли к аквариуму, где жили растения и раковины. Но ими ученые были менее заинтересованы, тем не менее, они долго обсуждали живые следы минувшего и охотно их классифицировали. Действительно, эти маленькие животные под своей известковой защитой казались безжизненными, они, прицепившись к корням растений, были неподвижны. Представители последней ступени живых существ — они были в полном расцвете своего растительного существования и, как заблудившиеся, жили в эпохе, о которой давно забыли. Карл Шифт не преминул воскликнуть тоном пророка: — Вы увидите… вы увидите. Наше обследование готовит чудесные сюрпризы… Я предчувствую это, господа. Теперь его коллеги были в другом настроении, и даже Леопольд Мессен ничего не возражал. В своем увлечении они забыли о времени и долго еще обменивались своими предположениями. — Однако, господа, — сказал, улыбаясь, Мессен, — завтра мы хотели пуститься в путь очень рано. В таком случае мы сделаем хорошо, если пойдем на отдых; уже очень поздно. Норе посмотрел на часы: — Черт возьми, половина первого. Мы ведем себя, как дети. Спать, господа. Раздался смех. Настроение было веселое. Оживленно разговаривая, они вышли из музея и разошлись по приготовленным им комнатам.
Глава III ОТЪЕЗД
На другой день, к пяти часам утра, экспедиция была готова к отъезду. Солнце еще не взошло. Было свежо и сыро. Неприятно было ученым проснуться в туманные, грязные, печальные сумерки, пропитанные сыростью. Но они немедленно были поглощены мелочными заботами. Приходилось торопить негров, наблюдать за погрузкой многочисленных ящиков на лодки, спущенные на воду около здания поста. Лодки эти были построены специально для плавания по водам болота. У них было плоское дно и высокий борт, спереди и сзади были устроены крытые помещения, в которых можно было хранить припасы, спать или скрываться от проливных дождей, очень частых в этих широтах. Было четыре таких судна. На них был размещен личный багаж каждого из членов экспедиции, съестные припасы, оружие, научные инструменты, фотографические аппараты и многое другое. Каждой лодкой управляли два негра. Все было готово. Несмотря на прохладу, доктор Шифт неистово вытирал свой влажный лоб. Он был занят все время, бегал от одного к другому, давал по десять раз одни и те же советы, проверял надписи на ящиках. Поль Райнар решил сопровождать своих гостей до болота. Все заняли свои места, и негры двинули вперед тяжело нагруженные лодки. Негры — мужчины, женщины, дети — толпились на берегу и со страхом смотрели на этот странный караван. Направились к югу, шли осторожно вдоль откоса, по известному пути, не представлявшему опасности. Вскоре можно было видеть выступающую со дна озера густую растительность, корни, стволы деревьев, а в другом месте ила было так много, что лодки могли завязнуть. Вперед двигались медленно. Вскоре с правой стороны миновали что-то вроде залива, который терялся в болоте. Но экспедиция направлялась по другому пути. Действительно, позади залива снова показался берег. На этот раз он был покрыт густым лесом. В это время показалось солнце. Впечатление было необычайно, хотя и не продолжительно; в то время, как ночной туман исчезал, все более и более согреваясь в воздухе, туманная дымка все еще висела на высоких ветвях громадных деревьев. Лучи восходящего солнца окрашивали черную воду озера и бросали голубоватые отблески в густую тень лесной заросли. Повсюду вдруг возрождалась жизнь. Показались громадные крокодилы; они выставили свои продолговатые чешуйчатые головы из воды и своими невыразительными серо-зелеными глазами смотрели на лодки. Недалеко от берега стадо гиппопотамов фыркало и ворчало от удовольствия, нисколько не смущаясь близким присутствием людей. Из лесу вдруг вышли два единорога, направляясь к озеру. При виде лодок они с ужасом повернули обратно и скрылись во мраке деревьев. В траве, в кустах, в темной густой листве пробуждались от сна всевозможные виды животных. Они отряхивали от себя капли воды и испускали крики, как бы приветствуя свет. А из лесу продолжали показываться звери. — Забавная страна. Посмотрите только, как жизнь повсюду бьет ключом. Что-то сильное, чувственное, волнующее. — Смешанные ароматы под жгучими лучами солнца — это удивительно экзотично, профессор, — улыбаясь, сказал Райнар, — можно различить запах мускуса, плодов, жженой травы, резкий аромат цветов и листвы, затхлость гниения лесных зарослей, зловредные испарения болота, отвратительный запах ила, все запахи животные и растительные, прогретые, сильно действующие… — Да, — сказал серьезно Мессен, — обилие ароматов понятно. В этой пышной природе есть что-то странное, жестокое, слепое, чего не встретишь ни в каком другом месте. — Я люблю это, — объявил флегматично Беккет. — Мне кажется, что я купаюсь в живой воде. Поистине, воздух этой страны обворожителен, даже сладострастен. Это напоминает опьянение… Не правда ли, дорогой Шифт, как будто бы все пьяно? — Может быть… но это вредно для здоровья, дорогой мистер Беккет. Надо остерегаться этих гнилых миазмов. Восклицание Жана Норе изменило направление разговора. В густой листве одного громадного дерева, ветви которого свешивались над водой, кувыркалась и гоготала стая обезьян. Тут были обезьяны разных родов и величин. И все беспорядочно двигались в густой листве: подвешивались на хвосте, бегали вдоль веток, карабкались по стволу и снова спускались к озеру, — и все это с неподражаемым проворством и удивительной гибкостью. Их крики вспугивали множество птиц в пестром и блестящем оперении. Ученые, заинтересованные, любовались этими животными, которых раньше видали только в клетках зоологического сада. — И в самом деле, — сказал Мессен, улыбаясь, — глядя на эти оригиналы, начинаешь верить, что человек произошел от обезьяны. Вы видите эту большую макаку, сидящую на камне с серьезным и задумчивым видом? Разве она не похожа на негра, который работает веслами на второй лодке? Поль Райнар рассмеялся: — В тропических лесах живут черные племена, очень похожие на обезьян по своим свойствам… а также и порокам. В это время негры закричали: — Батваба! Батваба! — А, вот мы и прибыли к тому месту, где река Батваба впадает в озеро. Скоро мы увидим болото, господа. Ученые жадно всматривались в лес. Показался новый залив, лодки повернули в него, и гребцам пришлось бороться с довольно сильным течением. Теперь по обоим берегам росли громадные деревья: начиналась область тропического леса. А впереди необозримо расстилалась ровная поверхность, чистая, серо-зеленая, блестящая; солнце зажигало на ней необыкновенные красноватые отблески. Лодка подвигалась между берегами, которые суживались. Озеро кончилось. Начиналась река, лодки вошли в знаменитое болото. В лодке администратора было тихо, его гости не без волнения созерцали картину, которая была перед ними. Вскоре можно было ясно различить, что озеро сменялось болотом. Лес отошел в сторону. Вдруг исчезла земля… деревья. Направо и налево открылось обширное пространство — ровное, одноцветное, с легкой зыбью. Да, это уже было болото. Ученые, стоя, прислушивались к торжественной, волнующей тишине. Теперь они достигли цели своей экспедиции и готовы были переступить таинственный порог. Прежде всего они хотели наглядеться на необычайное зрелище, их окружающее. Это болото совсем не походило на те, какие они могли видеть в своих странах. Здесь не было той ровной голубизны, усеянной там и сям златохворостом, белыми лилиями, желтыми кувшинками, не было песчаных островков, прозрачностей, где бы видно было дно; нет, — это скорей было море ила. И сквозь ил протекала теперь Батваба, желтоватая и быстрая, — свободный проток в этом море. А по обеим сторонам реки видно было болото — угрюмое, подозрительное, тревожное. — Это любопытно, — проговорил Жан Норе, — положительно, можно думать, что в одних водах погребен целый лес… верхушки торчат; здесь вся растительность тропических стран… Я уверен, что громадные деревья пускают ростки в этом иле… — Быть может, вы и правы, господин профессор, — ответил молодой администратор, — возможно, что лес, покрывавший холмистую местность, был поглощен водами, нахлынувшими из озера и прилегающих рек? — Это конечно. Но посмотрите на эти лианы. Да, теперь я начинаю понимать, почему плавание по этому болоту не может быть удобным. К счастью, наши лодки специально для него приспособлены… — И тем не менее это причинит вам немало вреда, и вы не можете рассчитывать на быстрое передвижение, — заметил Поль Райнар. — Ба! — беззаботно воскликнул Леопольд Мессен. — Все время наше. Мы запаслись провизией на много недель… — Да, — проворчал Шифт, делая гримасу, — но питаться только одними консервами, сухарями, сгущенным молоком, консервированным мясом, — я боюсь, что наши желудки заставят за пребывание на болоте дорого заплатить. — Но, дорогой коллега, — насмешливо заметил Жан Норе, — наука требует жертв… Что касается Эдварда Беккета, он оставался бесстрастным, спокойно созерцая окружающую его картину. Илистые воды, полные растительности, извергали крокодилов, и каждую минуту можно было видеть, что длинные морды с зубами острыми, как у пилы, высовывались из воды и тупо двигались справа налево, как бы втягивая в себя воздух. — Противные животные, — сквозь зубы ворчал Шифт. — Они все время будут вашими спутниками, — сказал Поль Райнар. — Но им и в голову не придет нападать на вас… Только я не советую вам купаться в болоте; тогда они не замедлят раздробить вам ногу. — Хотелось бы мне в них выстрелить, — промолвил Жан Норе. — Лучше берегите порох на дичь более съедобную, — посоветовал Райнар. — Мясо гиппопотама или носорога внесет разнообразие в ваш стол и заменит консервы. Между тем лодка Райнара все с большим трудом подвигалась вперед; она не была достаточно приспособлена и сидела слишком глубоко. Один из негров, который работал на веслах, счел необходимым предупредить своего начальника, что плыть дальше почти невозможно, лодка может увязнуть. — В таком случае, господа, — заявил Поль Райнар, — мне надо проститься с вами здесь. Мне бы очень хотелось проводить вас еще дальше, но вы слышали, что говорит мне бой… Все запротестовали и предложили администратору вернуться. — Счастливого пути, господа, — пожелал Поль Райнар, — и обильного сбора всех родов и видов. — Благодарю вас, любезный друг, — ответил Жан Норе, — все пройдет хорошо. Я в этом уверен. Кроме того, ведь решено — не правда ли? — мы будем извещать вас о нашей экспедиции… — Да, — сказал Мессен, — почти каждую неделю один из негров будет возвращаться на пост, чтобы осведомлять вас о наших новостях, привозить добычу, если таковая будет, — и брать вещи, которые, быть может, нам понадобятся. — Таким образом, — спросил администратор — негр, которого вы ко мне пришлете, немедленно должен будет вернуться к вам? — Нет, — сказал Беккет, — он не должен возвращаться один, он подождет второго курьера и поедет с ним вместе. Не правда ли, господа? Это будет благоразумнее, мне кажется? Эту мысль одобрили все. Обменялись прощальными приветствиями… Поль Райнар крепко пожал руки ученым, и они, покинув лодку, заняли места на одном из своих судов. Администратор остался один с своими неграми. — До свиданья! — кричал он на прощанье. Ему ответили приветствиями, и, медленно сдвинутые с места гребцами, плоскодонные барки тронулись вперед, все более и более удаляясь от лодки. Неподвижный, выпрямившийся Райнар смотрел, как четыре судна удалялись в болото. Его сердце невольно сжалось. Странное предчувствие волновало его… «Увижу ли я этих людей?» — почти бессознательно сказал он сам себе. Он был охвачен настроением смутным, тяжелым, тревожным и, стоя в лодке, не спускал глаз с судов, которые с минуты на минуту становились менее явственными. Один из негров проворчал, качая головой: — Начальник, белые господа не будет хорошо. Администратор вздрогнул. — Замолчи, дурак, — приказал он. Лодки ученых исследователей исчезли, скрытые растительностью болота. Тогда Поль Райнар с озабоченным видом опустился на сиденье и приказал: — В дорогу, вернемся на пост.Глава IV КУРЬЕРЫ
Дни проходили за днями. На посту молодой администратор испытывал необычайное нервное возбуждение. Его рассудок, вопреки ему самому, был поглощен, преследуем навязчивой мыслью. Ему бы хотелось уже знать новости об экспедиции, он должен был сдерживать свое волнение. Из своих окон Поль Райнар смотрел теперь на озеро гораздо чаще прежнего. До сих пор он смотрел на это обширное серо-зеленое пространство почти безучастно, неопределенно… до сих пор оно ничего не говорило ему. А теперь бесконечное пространство постоянно притягивало к себе его взоры, он вспоминал четырех палеонтологов и думал о том, что они делают, где они, удалось ли им сделать какие-нибудь интересные открытия, не столкнулись ли они с непредвиденными опасностями? Ему хотелось быть с ними… Эта смелая экспедиция в неизведанную страну имела в его глазах несказанную прелесть. И все чаще молодой чиновник заходил в свой музей, подолгу останавливался перед костями, органическими остатками всех родов, которые он накапливал методически, но без той лихорадочной страсти, которая стала мучить его со времени посещения четырех ученых.* * *
Как-то утром появился один из боев, с широчайшей улыбкой, с сияющими от радости глазами, с бесконечными, весьма оживленными жестами. — Начальник… начальник… Бана-Бере… Бана-Бере прийти… скоро тебе идти видеть Бана-Бере… — Что ты мне там рассказываешь? — сказал Поль Райнар с некоторым раздражением. — Кто это Бана-Бере? На лице боя одновременно отразились и удивление, и огорчение, и, пожалуй, даже негодование. — О, тебе знать Бана-Бере, начальник… Ему уехал с четырьмя белыми господами в болота… — А, один из негров экспедиции. Ему вдруг вспомнился этот Бана-Бере, его он сам рекомендовал ученым, так же, как и всех остальных негров, которые с ними уехали. С внезапной поспешностью он взял свой шлем и вышел из дому, а бой, болтливый и услужливый, семенил возле. Негры бежали к озеру, и Райнар также направился туда, быстро шагая и желая разглядеть, что происходило впереди — на берегу. Когда он туда пришел, он заметил человека высокого роста, которого все окружили, осаждали с выражениями сочувствия и удовольствия. Райнар узнал Бана-Бере. Неповоротливый, с важным видом, сознающий свое превосходство, Бана-Бере расталкивал своих соплеменников, но, как только заметил начальника, немедленно поспешил к нему. Его смеющаяся и важная физиономия выражала почтение, между тем его большой рот раскрылся в широкую улыбку, показавшую зубы ослепительной белизны. — Здравствуй, господин начальник… Бана-Бере пришел… Бана-Бере принес письмо для начальника… — А, давай скорее, — сказал Райнар, протягивая руку. Черный начал перебирать свои одежды со всех сторон, возвращаясь по десяти раз на то место, которое уже было осмотрено. Он искал с убийственной медлительностью, его лоб омрачался все более и более по мере того, как он не находил знаменитого послания, подателем которого должен был быть. — Ну, что же… Где письмо? — Вот, господин начальник… Бана-Бере ищет. Наконец, уже после того, как он старательно обыскал все части своего костюма, довольно элементарного, ему пришла в голову мысль приподнять свою соломенную шляпу, и письмо упало на землю. — А, Бана-Бере нашел письмо. Десять рук овладели бумагой, но негр вырвал письмо и важно подал Райнару, который нервно разорвал конверт. Показался большой лист, молодой человек его развернул, и можно было видеть полстраницы, исписанной мелким и убористым почерком. Райнар посмотрел на подпись и прочел: «доктор Леопольд Мессен». Писал ему его соотечественник. Это было приятно бельгийцу. И он жадно принялся за чтение послания. «Дорогой господин Райнар. Мы отправляем Бана-Бере с нашими первыми находками. Есть между ними вещи в высокой степени интересные. Было бы скучно их перечислять, да и этот перечень ничего бы вам не сказал… Но наш знаменитый коллега Шифт был вполне прав. Мы находимся среди четвертичной формации эпохи плейстоцена… быть может, даже плиоцена… Все же было бы еще слишком смело подводить итоги этой чудесной удачи. Болото засорено растительностью, которая сгущается по мере того, как продвигаешься к его центру. К счастью, наши суда приспособлены к плаванию по воде, усеянной препятствиями. Можно думать, что мы в самом деле находимся над девственным лесом, поглощенным каким-то потопом. Действительность превзошла все наши ожидания, предположения, и мы начинаем думать, что путешествие будет гораздо труднее и продолжительней, чем казалось раньше. Несмотря на это, мы чувствуем себя прекрасно, и наши надежды непоколебимы. Мои спутники поручают мне напомнить вам о них и еще раз выразить всю их благодарность за ваш ласковый прием и добрую помощь… Я пользуюсь случаем, чтоб…» и т. д. Письмо Мессена несколько разочаровало Райнара; он ждал, что ученые в мельчайших подробностях опишут эпизоды их экспедиции, картины природы; наконец, сообщат ему некоторые более увлекательные подробности. Он решил расспросить негра. — Бана-Бере, — позвал он. Бана-Бере был занят уже выгрузкой с лодки довольно объемистых ящиков. В них помещались находки, добытые экспедицией и, по выражению лица Бана-Бере, внушительному и озабоченному, можно было понять, что ученые должны были дать ему немало наставлений по поводу этих драгоценных ящиков. По приказанию Райнара слуги взяли тюки и перенесли их в здание поста. В помещении музея администратор велел открыть ящики, и в них он увидел старательно размещенные кости и различные обломки, собранные палеонтологами. Молодой человек пожалел, что у него нет знаний достаточно серьезных, чтобы понять ценность всех этих вещей. — Я не более, как профан, — сам себе говорил он, — и потому, конечно, господин Мессен прислал мне такое банальное письмо. Тем не менее, убрав как следует ящики, он отправился на веранду и велел Бана-Бере следовать за ним. Поместившись в качалке, он принялся расспрашивать негра. Рассказ курьера сводился, в общем, к следующему. Он оставил экспедицию шесть дней тому назад. Каждую минуту кому-нибудь из ученых нужно было обследовать дно болота. Самым ревностным был Шифт. Если б его слушать, то нужно было бы исследовать каждый квадратный метр ила. Таким образом, переезд очень затянулся. Тем не менее, по словам Бана-Бере, экспедиция проделала от четырех до пяти миль. Это было, конечно, очень мало для десяти дней. Лицо Поля Райнара выразило неодобрение. — Если они так будут продолжать, — думал он, — то им не хватит и года, чтобы достигнуть другого берега болота. Хорошо, если их первый пыл остынет, и они скоро поймут, что им лучше делать, вместо того, чтобы останавливаться каждую минуту. Но, в общем, молодой чиновник успокоился. Недостаточно сведущий в палеонтологии, он сомневался, чтоб безумные до известной степени чаяния Шифта оправдались. Он думал, что едва ли удастся ученым найти что-нибудь такое, чего не находили раньше. Быть может, они и найдут три или четыре обломка… растения или раковины, какие не доходили сюда, но это и все. К своим предположениям Райнар добавил: — Во всяком случае, экспедиция выполнит полезное дело, совершенно отличное от того, какое хочет. Она покажет, что болото проходимо и может быть исследовано. Без сомнения, по их следам другие предпримут это путешествие, но с единственной целью занести на карту болото, обмерить его, изучить его особенности и установить, не сможет ли оно быть использовано. С этих пор прошло то беспокойство, которое он испытывал с отъезда экспедиции. И незаметно восстановился обычный порядок его занятий, нарушенный приездом четырех ученых. Он даже уезжал на шесть дней инспектировать некоторые деревни своего участка. По возвращении он спросил, не был ли новый курьер прислан учеными? И Райнар не испытал теперь ни малейшего беспокойства, узнав, что никто не приезжал. — Очевидно, — думал он, — суда находятся на расстоянии по крайней мере пятнадцати миль. Если предположить, что они подвигаются с прежней скоростью, их посланный не будет здесь раньше будущей недели.* * *
Прошло около восемнадцати дней после приезда Бана-Бере, когда на пост Инонго прибыл второй курьер. Как и его предшественник, негр доставил ящики с предметами, найденными в болоте, и письмо, на этот раз от Жана Норе. Француз очень любезно сообщал Райнару подробности о своих спутниках и их работах. Письмо было полно воодушевления. Экспедиция постепенно достигла такого пункта болота, где пейзаж совершенно изменился. «Представьте себе, дорогой господин Райнар, — писал Норе, — мы видели, как менялась постепенно растительность, открывались новые виды, число которых увеличилось, тогда как прежние незаметно исчезали. И вот уже в течение четырех дней вокруг нас ошеломляющий ландшафт… в буквальном смысле слова. Громадные базальтовые скалы воздвигаются среди меловой формации. Следовательно, мы находимся в окружении миоцена. Я сожалею, что мало внимания уделял минералогии и геологии. Но наш осведомленный коллега, сэр Эдвард Беккет, утверждает, что эти формации не подвергались новым переворотам в течение веков. Это было бы удивительно, конечно. Но в природе все возможно. Во всяком случае, эти исключительные обстоятельства укрепляют наши надежды, особенно надежды господина Шифта, который буквально ликует. В этих местах мы собрали неопределимые остатки, и большая часть их совершенно отлична от тех, какие мы видели до сих пор. Только из-за этих скал, возникших среди воды, мы принуждены будем еще более задержаться на нашем пути. Нам нужно обогнуть это препятствие. Однако часто бывает, что уровень воды стоит очень низко. Обнажается земля, покрытая деревьями и растениями, которые возбуждают наше любопытство… Мы открыли многочисленные образчики четвертичной флоры, начала плейстоцена. Не правда ли, как все необычайно? Вы порадуетесь за нас, я в этом уверен, а я, признаться, испытываю большую тревогу, продвигаясь в это таинственное болото…» В тоне письма просвечивала какая-то сдержанность, колебание. Получалось впечатление, что Жан Норе не давал воли своей радости, своим сокровенным мыслям… — Ну что же, — проворчал администратор, — я вижу, что безумие господина Шифта охватило и его компаньонов. В сущности, это небольшая беда. Несомненно, что отрезвление наступит, и все они своевременно выздоровеют. И Поль Райнар с иронической улыбкой пошел наблюдать за разгрузкой новых ящиков и расстановкой присланных учеными коллекций.Глава V МОЛЧАНИЕ
Бана-Бере уже уехал, чтоб присоединиться к экспедиции и передать необходимые вещи и провизию. Второй курьер дожидался нового посланца, чтоб ему отправиться в путь. А между тем прошло пятнадцать дней и никто не являлся. Райнар думал: — Еще несколько дней, и я получу известия. Вот уже больше месяца, как ученые оставили Инонго. Они должны быть уже далеко. Быть может, они достигли противоположного берега болота? Затем, поразмыслив, он возразил себе: — Нет… это невозможно. Самое большее, если они достигли центра болота… Так продвигаясь, как они, и с теми трудностями, какие выпадают на их долю, они не могли, конечно, перейти все это обширное пространство, да притом, изучая его всесторонне… Я думаю, что не скоро увижу их вновь. Прошла еще неделя. Известий не было. Молодой человек стал чаще думать о путешественниках. И еще одна неделя прошла, не нарушив молчания. Тогда Райнара охватило беспокойство; оно росло по мере того, как дни проходили и посланный не являлся. Теперь беспокойство администратора не знало пределов. — Быть может, случилось какое-нибудь несчастье? Кто-нибудь заболел? Или негр сбился с дороги на обратном пути? Прошло целых два месяца. Со времени получения письма от Жана Норе Райнар не знал ничего о судьбе экспедиции. Нельзя было сомневаться, что произошло что-то очень серьезное. Иногда Райнару приходила в голову мысль, что он немедленно должен организовать экспедицию, которая отправится на розыски ученых. Но это было и трудным и опасным делом. Пост в Инонго не имел судов, подобных тем, какие были у исследователей, а без них нельзя было пускаться в такое путешествие. К тому же, администратор не имел права оставить свой участок и ринуться на поиски, которые могли быть очень продолжительны. Прошло три с половиной месяца, как уехало четверо палеонтологов, и они до сих пор не вернулись. Да и вернутся ли когда-либо? Поль Райнар начал в этом сомневаться. Он окончательно уверился, что произошло какое-то несчастье, и он не знал, что ему следует предпринять. А время шло. Молчание ученых тяготило Райнара, тревога его росла, но не было возможности выйти из создавшегося положения.* * *
Как-то вечером, когда администратор собирался сесть за обед, один из боев донес ему о приходе белого. Действительно, в конце галереи показался молодой человек, одетый по-европейски, и быстрыми шагами направился к Полю Райнару. — Извините, что я являюсь так поздно, господин администратор, но я только что приехал в Инонго и мне хотелось, несмотря на все, приветствовать вас сегодня же вечером… Я — исследователь Леон Беран, ваш соотечественник. Райнар протянул руку молодому бельгийцу. — Я очень рад познакомиться с вами, господин Беран, и я благодарен вам, что вы сразу же пришли ко мне. Это не только не беспокоит меня, но доставляет мне большое удовольствие. Мы сядем вместе обедать и одновременно поболтаем. Леон Беран сначала отказывался, но дал себя быстро уговорить. Через две минуты молодые люди сидели за столом и дружески разговаривали. — Не могу ли я чем-нибудь быть вам полезен, господин Беран? — любезно спросил Райнар. — Благодарю за ваше милое предложение. Возможно, что вы действительно сможете мне кое в чем помочь. Хоть я и исследователь, но в настоящий момент я объезжаю эту страну лишь в качестве туриста, для своего удовольствия, и чтоб отдаться моей главной страсти — охоте. — В таком случае, — сказал смеясь Райнар, — я могу предоставить вам всю крупную дичь, какую только вы захотите. Я, конечно, составлю вам компанию, так как и я ведь тоже «великий ловец перед Господом». Завязался оживленный разговор. Молодые люди рассказывали о своих охотничьих удачах, а от этого, как известно, захватывает дух у всякого истинного охотника. Администратор, наблюдая своего гостя, почувствовал к нему живую симпатию, как к соотечественнику, внезапно появившемуся на фоне тихой и однообразной жизни. Берану было двадцать восемь лет. Он был высок, хорошо сложен, строен и крепок. Его белокурая шевелюра обрамляла веселую физиономию с здоровым цветом лица. Открытый взгляд его голубых глаз, немного насмешливых, блистал живым огнем, в них отражался ум, отвага и вместе с тем какая-то нежность. Легко было догадаться, что человек этот обладал хладнокровием и беззаветной смелостью. Просто, тоном дружеской откровенности, рассказал он о себе, о своем прошлом. Сирота с детства, богатый,свободный, он тосковал по озаренным солнцем странам, покинул Бельгию и объехал кругом света. Особенно привлекали его жаркие страны. Это действительно был исследователь, а не любитель, так как ему были знакомы и усталость, и опасности, и риск этой опасной профессии. Он проехал через Судан и там выдержал нападение грабителей пустыни. Он поднялся вверх по Замбези, сто раз рисковал погибнуть в страшных стремнинах, переплывая их в утлой лодке. Конго он уже знал, но возвращался сюда из-за любви к опасной охоте на слонов и носорогов. Райнар слушал его внимательно. Он не сомневался, что перед ним натура горячая, увлекающаяся, упорная и способная на самый отчаянный поступок. И вдруг он вспомнил ученых. Они также со своего рода героической бессознательностью оказались перед лицом неведомой опасности. Райнар не мог не рассказать о них исследователю, и тот сейчас же живо заинтересовался. — Каково, — воскликнул он, — эти иностранцы в свои годы, уже немолодые, рискнули предпринять подобное путешествие? Администратор улыбнулся. — Надо заметить, — ответил он, — что их вдохновляет любовь к науке; палеонтология — их конек. Вот что двинуло их в путь и вместе с тем затушевало для них все трудности экспедиции и возможные опасности. А в результате, сомнительные перспективы. — Ну что ж, — проговорил Беран, — прекрасно, что ученые отважились на это… И вы говорите, дорогой господин Райнар, что не имеете от них никаких сведений около двух месяцев? — Ровно девять недель. — Черт возьми, — промолвил Беран, — это вызывает опасения. — Я очень озабочен, — признался Райнар. — Я не знаю, что и думать. Во всяком случае, я хочу подать рапорт своему начальству, чтоб оно приняло меры к розыску ученых. Но не прежде, как все будет подготовлено. Администратор махнул рукой: — Пройдет немало недель до тех пор, а за это время ученые сложат свои кости рядом с животными давно минувших времен. Молодой исследователь, казалось, разделял опасения Райнара. Резкая морщина обозначилась на его широком, чистом лбу. Вдруг он спросил: — Посмотрим; вы говорите, что на посту есть негр, который был к вам отправлен с последними известиями, какие вы получили? — Да. Негр этот, Мадемба, прибыл сюда почти два месяца тому назад. Он ожидает прибытия нового курьера, которого все еще нет, чтоб ехать снова. — Хорошо, — сказал Беран. — И этот негр прибыл на этот пост в лодке, приспособленный для плавания по болоту? — Совершенно верно. Это судно устроено было для экспедиции. — Прекрасно, в таком случае, — неожиданно воскликнул Беран. Восклицание гостя было так радостно, что Райнар вздрогнул, не понимая, почему обстоятельство, скорее прискорбное, могло так развеселить гостя. Но молодой исследователь, уже несколько возбужденно, объяснил: — Господин Райнар, я вас прошу, не извещайте начальство о своих опасениях по поводу экспедиции. Или, если вы непременно должны подать рапорт, задержите его только на два дня, вот о чем я вас прошу… Администратор в недоумении проговорил, запинаясь: — Но… но я не вижу… почему?.. — Подождите, — проговорил Беран тем же возбужденным тоном. — То, что вы мне говорите, уже задело мое любопытство в сильнейшей степени. Да, меня, как исследователя, влечет к себе это болото, через которое еще никто никогда не проходил. К тому же, это странное молчание ученых взывает к моим человеческим чувствам. Оно толкает меня идти на поиски этой несчастной экспедиции… — Как? — с изумлением проговорил Райнар. — Вы хотите… — Ехать, в свою очередь, чтоб проникнуть в тайну этих загадочных болот, — подхватил Беран. — Да, мой дорогой Райнар, вот почему я прошу вашего содействия. — Но это — безумие, — воскликнул администратор. — Почему же? — Подумайте, господин Беран. Четверо ученых, уже пожилые, осторожные люди, снабженные инструментами, провизией, в специально приготовленных лодках, в сопровождении полудюжины негров, уехали и не вернулись. — Ну что ж, — спокойно заявил Беран, — я также поеду… и приведу вам их обратно. Выслушайте меня, я вас прошу. Я хочу убедить вас двумя словами. И так как Райнар растерянно молчал, молодой исследователь продолжал: — Этот негр, Мадемба, знает направление, взятое судами. Это во-первых. Он отправится со мной и будет моим проводником. Во-вторых, есть лодка, прекрасно приспособленная для плавания по болотам, и в этом отношении она уже испытана… Я воспользуюсь этой баркой, черт возьми! А так как я опытен в экспедициях подобного рода, в достаточной степени самоуверен и оптимистичен, то я убежден в успехе… Да, да, дорогой Райнар, будьте уверены. Я отыщу членов экспедиции. — Или исчезнете так же, как и они, — живо воскликнул Райнар, — нет, поистине, я не могу согласиться на безумие подобного рода. Видно было, что молодой Беран серьезно задет за живое. — Как, — сказал он с горячностью, — вы думаете, что можете мне помешать попытать счастья в этом предприятии? Вы не сможете этого сделать, господин Райнар. Администратор, сам взволнованный, не говорил ни слова. Беран настаивал, подбирал сотни резонов наиболее убедительных. — Вы должны признать, — утверждал он, — что в моей практике были случаи, более опасные, чем теперь. Ведь я уже не ребенок. В данном положении есть серьезное преимущество — лодка и Мадемба. Я у вас прошу только сорок восемь часов, чтоб сделать нужные приготовления. Вы можете быть уверены, что я не поступлю легкомысленно. Я приму все необходимые предосторожности. К тому же со мной мой багаж, там есть оружие, обычные инструменты, походная аптека, запас нужных вещей и мое довольствие. Остается только все погрузить в лодку, и я могу отправиться в путь. Райнар, несмотря на настояния своего гостя, не сдавался. И долго еще, то шутя, то серьезно, убеждал его молодой исследователь. Наконец Поль Райнар не без колебания проговорил: — Отложим до завтра. — Зачем так долго ждать утвердительного ответа? Подумайте, Райнар, вы сами только что сказали, что ваше начальство организует правительственную экспедицию, но это потребует много времени. А я, я послезавтра уже еду. И я уверен, что через месяц я вернусь и привезу вам известия о четырех ученых, если их не будет со мной… Администратор грустно покачал головой. — Вы увлекаетесь, — сказал он серьезно. — Вы не представляете себе тех опасностей, с какими сопряжена эта экспедиция. Те, кто до вас отправились туда, также не предвидели этих опасностей. — Опасности, — с удивлением повторил Беран. — Но какие же? — Я не знаю, — признался Райнар. — Только я смутно предвижу грозные препятствия. С ними пришлось уже столкнуться четырем ученым. Столкнетесь с ними и мы. — Вы хотите запугать меня, — сказал он беззаботно. — Что касается меня, то я уверен в благополучном конце… Итак? Вы даете согласие? Но Райнар все еще противился и, вставая из-за стола, объявил: — Завтра мы возобновим наш разговор… Я должен как следует подумать. Со свежей головой. Потерпите еще несколько часов… Эта отсрочка вас не удержит, тем более, что, по вашим словам, вы готовы пуститься в дорогу… Беран с унылым жестом поспешил ответить: — Пусть будет так. Завтра мы увидим, каков будет ваш ответ. Но, как бы там ни было, вы не заставите меня отказаться от моего намерения, теперь оно уже запечатлено в моем мозгу. Я уеду один, без Мадембы, и на первой попавшейся лодке, если вы не разрешите мне воспользоваться баркой, принадлежащей экспедиции, и вашим негром. Райнар, вздохнув, подумал: — Теперь его ничто не удержит… Разве только завтра приедет посланный, так давно ожидаемый. По крайней мере тогда мне нечего будет беспокоиться за экспедицию, а Леон Беран, без сомнения, откажется от своего плана.Глава VI БЕЗ РУЛЯ И БЕЗ ВЕТРИЛ
Утро вечера мудренее, говорят. После долгих размышлений, проснувшись на другой день, Поль Райнар пришел к решению. Приходилось согласиться на отважное предприятие, на которое решился Леон Беран… Да и как можно его удержать? С этим настроением встретил администратор своего гостя. — Ну что ж, дорогой господин Райнар, каков ваш ответ? Поль улыбнулся и, хлопнув по плечу Берана, сказал дружеским тоном: — Пусть будет так, как вы хотите. Но при одном условии… — При каком? — Вы должны отложить свой отъезд из Инонго на четыре или пять дней. Сейчас период самых сильных дождей. Уровень воды в болоте стоит очень высоко, так как реки, в него впадающие, несут громадное количество воды. — Ну так что ж, — воскликнул Беран, пожимая плечами, — я уж вам говорил, что я поднялся вверх по течению Замбези? — Хотя бы и так, но это я вам говорю не только из чувства предосторожности. Выслушайте меня: размеры болота от дождей увеличиваются, появляются особого рода течения, еще не исследованные. И эти течения часто выбрасывают на берега самые разнообразные обломки. Может быть, в эти дни нам попадутся какие-нибудь предметы, которые нас наведут на след экспедиции. Исследователь с сомнением покачал головой. — Нет, — проговорил он. — Если только я хорошо помню, что вы мне рассказывали про эти болота, мне кажется невозможным найти что бы то ни было, что нас может осведомить о четырех ученых. На берега могут быть выброшены предметы из мест мало удаленных. А экспедиция должна была пробраться если уж не до центра, то, во всяком случае, на расстояние более чем значительное, чтоб что-нибудь могло быть выкинуто течением. — Во всяком случае, — сказал Райнар, — лучше отложить отъезд на несколько дней. За это время вы лучше подготовитесь. На следующей неделе, почти наверное, дожди прекратятся или, по крайней мере, ослабеют. Вам легче будет плыть. — Пусть будет так, — согласился Леон. — Я откладываю свой отъезд до начала следующей недели.* * *
Леон Беран, не торопясь, занимался подготовкой к своей поездке. Мадемба оказывал ему разумное содействие и преданность, так как скоро привязался к своему будущему господину. Беран долго расспрашивал негра о болоте, о направлении, по которому следовала экспедиция, о происшествиях в дороге. Ответы Мадембы для него были очень ценны, они пополняли различные указания, наиболее полезные для его цели. Лодка, на которой должны были плыть исследователь и Мадемба, была довольно вместительна, но большой груз уменьшал ее скорость и подвижность на воде, засоренной растительностью. — Я ехал на этой лодке с белыми господами, их было трое, и в лодке было много тяжелых ящиков. Я ею управлял, и это было очень утомительно и очень трудно. Но когда я на той же лодке возвращался на пост один, только с небольшой поклажей, лодка могла идти по болоту со скоростью, раз в двадцать большей, чем прежде. — Прекрасно, — сказал Беран. — Мы возьмем только самое необходимое, дорогой мой Мадемба. Таким образом, за день мы будем проходить большое расстояние. И, кроме того, я не буду останавливаться и рассматривать то, что находится на дне болота, как это делали ученые; меня это совсем не интересует. Я хочу только возможно скорее догнать ученых, если только они еще живы, или отыскать, что от них осталось, в том случае, если они погибли. Беран решил не брать с собой ничего громоздкого, без чего он мог легко обойтись. И все-таки каждый день он снимал какой-нибудь ящик, признавая его бесполезным. В лодке в конце концов он оставил только четыре ружья и достаточное количество боевых припасов, пучки веревок и проволоки и необходимые инструменты, чтобы чинить лодку, чтоб рыть, рубить, резать и др. Он долго раздумывал, как поступить с ящиком, в котором был динамит. Но потом решил его оставить на судне. Бинокль, подзорная труба, секстанты, компас и другие ценные для всех моряков вещи, ящики с консервами и провизией, с одеждой и с бельем, и еще кое-что из вещей составили в конце концов весь багаж Берана. Таким образом, лодка, действительно, была нагружена легко. От времени до времени Райнар приходил посмотреть, как шли приготовления, и по мере того, как приближался день отъезда, его беспокойство возрастало. К своему гостю он испытывал настоящую дружбу. Райнар не мог без волнения относиться к тому, что молодой исследователь на авось пускался в эту таинственную экспедицию. В настоящее время администратор был убежден, что члены экспедиции погибли. Вследствие чего? Загадка. Но сомнений больше не могло быть. И Поль Райнар боялся, что те же опасности — непонятные, неведомые, ужасные — разразятся над смелой головой Берана, который решил испытать судьбу.* * *
Четвертый день пришел. И как бы в подтверждение того, что говорил Райнар, дождь, который лил в течение нескольких дней без перерыва, перестал, и солнце быстро высушило почву, пропитанную влагой. В этих тропических странах одно время года от другого отличается количеством дождя, который они с собой приносят. Нет ни зимы, ни лета, только период гроз и дождей и период суши. Грозы бывают внезапны и ужасны, иногда очень продолжительны, но кончаются они так же внезапно, как и начинаются. Администратор уже настолько изучил климат этой страны, что с уверенностью мог за несколько дней вперед предсказать, какова будет погода. — Браво, — воскликнул Беран. — Вот хорошая погода… Небо за меня. Администратор улыбнулся и проговорил: — Я вам желаю этого от всей души. Но не слишком доверяйте этому солнцу. Сегодня вечером может разразиться ужасная гроза над Инонго. — Я знаю, — беззаботно ответил Леон. — Но не в том дело. Самое существенное в том, чтоб я был готов. И я готов. А остающиеся два дня я могу теперь посвятить вам. Что скажете вы о небольшой охоте в окрестностях Инонго? Это поразмяло бы мои ноги и дало бы мне лишнюю тренировку. — На охоту, так на охоту, — согласился Райнар. — Я пойду распоряжусь, и мы отправимся после завтрака. — Благодарю. Вы самый любезный хозяин, какого я только знаю. Погода очень хороша, и мы проведем чудесный день. Администратор позвал одного из боев и отдал ему разные распоряжения насчет загонщиков, как вдруг раздался возглас на галерее. — Мессиэ комендант. Мессиэ комендант. Молодые люди поспешили выйти на этот взволнованный и возбужденный зов. Перед ними был негр, встревоженный, с растерянной физиономией. — Что случилось? — спросил Райнар. — А! Мессиэ… Ты иди смотри! Лодка!.. — Как? Лодка? Где она? — произнес начальник поста, едва переводя дух. — Там, — ответил негр, указывая рукой на край болота. — Черт возьми, — проворчал Беран, — уж не экспедиция ли это возвращается? Или один из ее посыльных? Поль Райнар, в сильном волнении, уже спешил к болоту, Беран его сопровождал, раздумывая, не придется ли ему отказаться от своей экспедиции. Молодые люди, руководимые негром, быстро достигли берега. Негр, все еще возбужденно, показывал подвижную точку на горизонте, на гладкой, серо-зеленой водной поверхности. — Там… лодка… Точка была так мала, что оба молодых человека с трудом ее разглядели. Как ни напрягали они свое зрение, они не могли признать в ней лодки. — Беги в мой дом, — приказал Райнар негру, — скажи бою Самби, чтоб он тебе дал мой бинокль. Ты понимаешь? И привычным жестом администратор разъяснил, какой предмет ему нужен. Негр побежал и скоро вернулся, вооруженный биноклем. Поль Райнар поднес его к глазам и долго смотрел, потом передал своему спутнику со словами: — Нет никакого сомненья. Это одна из лодок экспедиции. Но пока еще нельзя различить, кто управляет ею. Он говорил необычным, лихорадочным голосом. Беран совершенно спокойно направлял бинокль на означенную точку, рассматривая ее с большим вниманием и, повернувшись к администратору, сказал: — Что касается меня, то я вижу очень хорошо человека, сидящего в лодке… но вот что странно: незаметно, чтоб лодка двигалась вперед. — Как же так? — удивился Райнар. — Вода стоит высоко, и лодка должна была бы быстро идти. Он опять взял бинокль и, погодя немного, произнес с удивлением: — Вы правы, мой друг, баркой никто не правит, она плывет — без руля и без ветрил, как говорят. И все-таки она приближается, я в этом уверен. Я могу разглядеть теперь человека, сидящего на дне судна; я не сразу его заметил. В течение нескольких минут молодые люди оставались на месте, передавая друг другу бинокль и рассматривая не без волнения странное судно. Оно приближалось. Не оставалось сомнения, что на нем никто не работал ни веслами, ни рулем. Даже человек, сидящий в лодке, казалось, мало заботился о ходе своего судна. Оно подвигалось к берегу, движимое, без сомнения, течением или водоворотом, образовавшимся от проливных дождей за последние дни. Так прошло с полчаса. Но мало-помалу Райнар и Беран могли отдать себе отчет в том, что делалось в лодке, и не переставали ее разглядывать. Вдруг Беран проговорил изменившимся голосом: — В лодке есть еще человек. Он лежит навзничь, во всю длину. — Другой человек, — повторил в волнении Райнар. И, нервно взяв бинокль, стал всматриваться.Глава VII СТРАННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Вы правы, — опять повторил администратор. — Их двое. Но лежащий человек не двигается. Это странно. Он кажется спящим… — Но что еще более странно, — сказал молодой исследователь, — оба эти человека — не негры. — Это верно, — сказал с волнением Поль Райнар. — Я ясно различаю шляпу того, кто сидит. И, любопытно, этот человек все время оживленно жестикулирует. Говорит ли он своему компаньону?.. — Может быть, — ответил Леон Беран, — тот все время остается совершенно спокоен. Долгое время таким образом смотрели бельгийцы на таинственное судно; оно подвигалось медленно, с перерывами, по прихоти течения. Странный пассажир все время не работал веслами. Его странная жестикуляция продолжалась, а другой оставался неподвижным на дне барки. Администратор, в большом волнении от нетерпения узнать, говорил не переставая и наконец заявил: — Я больше не выдержу. Надо это выяснить и возможно скорее. Я хочу приказать двум неграм отправиться навстречу лодке и привести ее сюда. — Да, если только они могут пройти такое расстояние. — Они возьмут ту лодку, на которой вы завтра должны ехать. — Прекрасная мысль, — сказал Беран. — Но отчего бы нам самим не поехать на этой лодке? Мы скорее все разъясним. Уверяю вас, мой дорогой, что я безумно хочу знать, что все это значит. Вы едете? Райнар сразу согласился. — Конечно, — сказал он, — едем. Он позвал боя, отдал ему необходимые приказания, чтоб приготовить лодку. Через некоторое время судно подошло, и оба бельгийца поспешно в него прыгнули. Мадемба сидел на веслах, другой негр стал впереди, раздвигая травы и ветки деревьев с помощью длинного шеста. Лодка шла довольно скоро. Вода стояла высоко, и это позволяло миновать ту растительность, которой обычно было переполнено болото, а иногда и совсем засорено. Поль Райнар часто смотрел в бинокль и каждый раз повторял: — Я не могу еще отчетливо различить черты лица. Невозможно узнать, кто это… Тогда Беран взял бинокль и, в свою очередь, осмотрел лодку, значительно приблизившуюся: — Дорогой мой, — воскликнул он, — я вижу хорошо, что у сидящего человека длинная седеющая борода. И он в очках… Администратор привскочил: — Вы в этом уверены? — Вполне уверен. Посмотрите сами. Райнар последовал совету и после того, как он долго всматривался в человеческую фигуру, воскликнул: — Да, это Шифт… Я его узнал теперь… Скажите пожалуйста… Но кто же с ним? Беран взял бинокль. И после того, как он в течение нескольких минут с большим вниманием в него смотрел, сказал: — Мне кажется, можно разобрать, что лицо его — какого-то странного цвета… потом, длинные усы. — Длинные усы, — повторил возбужденно Поль, — это же сэр Эдвард Беккет. Затем, повернувшись к Мадембе, он прибавил: — Скорей, Мадемба, поторапливайся. — А, мессиэ комендант. Мадемба идет скоро, как может, — ответил негр и тем не менее ускорил ритм. С минуты на минуту было видно, как росла загадочная лодка, плывшая по-прежнему по воле волн. — Да, это точно Шифт, — заявил Райнар. — Только я не понимаю, почему он все еще жестикулирует. А другой совсем не двигается. Беран ничего не ответил. Повернувшись к лодке ученых, он уставился в нее своим холодным проницательным взглядом наблюдателя. И вдруг голосом, слегка дрогнувшим, проговорил: — О… но… этот человек… господин Шифт… он, он сумасшедший. — Вот что, — отозвался администратор с глубоким изумлением. — Я вас уверяю. Он становится на колени, затем поднимается, пытается танцевать… Он споткнулся и чуть не упал в воду… — О, — пробормотал Райнар, — это невозможно, вы ошибаетесь. Быть может, господин Шифт немного возбужден от радости… возврата. Без сомнения, свои изыскания экспедиция выполнила блестяще. Господин Шифт слишком экзальтирован. Беран его перебил поспешно: — Смотрите… Он хочет укрыться в задней части лодки, он карабкается на скамейки. У него такой вид, как будто он от кого-то хочет бежать… Начальник поста в Инонго в смущении взял бинокль. Действительно, на борту лодки ученых тот, кого принимали за Шифта, все время проделывал самые странные телодвижения. Теперь он держался за заднюю часть судна. Он почти опрокинулся через борт и протягивал вперед руки, как бы отталкивая кого-то. Райнар мог теперь разглядеть в бинокль его лицо, искаженное ужасом. Рот был открыт и, должно быть, издавал ужасные звуки.Беспокойство охватило молодого чиновника при виде такого непостижимого зрелища. — Решительно, — бормотал он, — я не знаю, что думать. Что означает все это? Шифт не перестает двигаться, предаваясь чудачествам, а его компаньон остается недвижим… — Еще немного терпения, — советовал Беран. — Через полчаса или немного более мы узнаем разгадку странного поведения этих людей…
* * *
Беран был прав, рекомендуя терпение. По мере того, как лодки приближались одна к другой, появлялись новые поводы к беспокойству: прежде всего, на барке ничего не было, кроме двух человек. Не было ни весел, ни руля, ни одного ящика, никакой одежды. Ничего. Это было более удивительно, что экспедиция отправилась с большим багажом, который был размещен на четырех лодках. И между тюками было много таких вещей, которые не могли ни испортиться, ни развалиться: оружие, научные приборы и многое другое. Но что особенно удивляло — господин Шифт был в жилете без сюртука, а Райнар знал, что палеонтолог был очень зябок. Он видел его даже в жаркое время дня в верхней одежде и с плотным фуляром вокруг шеи. Человек же, лежащий на дне лодки, был совсем голый. Что это был мистер Беккет, администратор теперь уже не сомневался. По мере того, как они подвигались вперед, до них долетели странные звуки, резкие и глухие, пронзительные или гулкие, и постепенно они сливались в призывы, крики, смех. И все эти звуки издавал один Карл Шифт. Расстояние между лодками было не более пятисот метров, когда Райнар взволнованным голосом окликнул: — Господин Шифт. Ученый повернул вдруг голову к администратору. И при виде тех, кто к нему приближается, с ним случился новый припадок, такой же, как наблюдал Беран раньше. Он пятился назад, бросался на колени со сложенными руками, тело дрожало, рот был открыт, глаза расширены, и он издавал отчаянные вопли. — О, вы были правы, — проговорил взволнованно Поль Райнар, — он сошел с ума… — Ну… а тот… Беккет… — нерешительно добавил он, — что делает он с этим несчастным? — Я не знаю… я боюсь, — говорил со страхом Беран, — но что же такое случилось? Мадемба и другой негр были также заинтересованы тем, что происходило в другой лодке, и гребли из всех сил, как только могли. Райнар, возбужденный, стоял впереди у самого края; в его расширенном неподвижном взгляде было желание отгадать, увидеть, понять непроницаемую тайну, которая представлялась ему гибельной, полной ужаса. Возле него, хорошо владея собой, Беран смотрел на дно лодки, где совершенно отчетливо можно было различить теперь вытянутое тело Беккета. И вдруг, почти одновременно, раздался крик молодых людей: — Это — труп… Беккет мертв…Глава VIII ДВЕ ЖЕРТВЫ
Сомнений больше не было. Тело, которое было неподвижным, вытянутым, казалось негибким, белым, как воск, застывшим в таком положении, в каком не мог ни один человек долго оставаться. Испуганный администратор, заикаясь, говорил: — Боже мой… это ужасно! Но какая страшная драма разразилась. Его прервал взрыв смеха. Там, в другой лодке, Шифт безумно радовался и хохотал во все горло. Он уже забыл свой страх. Напротив, склонившись над краем, протягивал руки молодым людям. — Я понимаю, что этот несчастный мог сойти с ума, — пробормотал Беран. — С какого времени оставался он так, один на одни, с этим трупом? Не более двадцати метров было между лодками. Мадемба почти на месте повернул свою лодку, и молодые люди причалили к судну ученых. — Здравствуйте, здравствуйте, друзья, — кричал, смеясь, доктор Шифт, — я вижу, что все готово. Мы можем ехать. Но где же Жан Норе и Леопольд Мессен? Он говорил с удивительной живостью, нервно жестикулируя, оглядываясь со все стороны с поразительной быстротой. Райнар, превозмогая волнение, протянул немцу руку и сказал ему: — Войдите сюда, господин Шифт. Ваши друзья вас ждут. Ученый машинально послушался, вошел в другую лодку и повторил рассеянно: — А, Инонго? Да… да… пост… музей. И вдруг, как будто слово «музей» вызвало в его воображении ужасные образы, он прыгнул в сторону и закричал: — Нет… Я не хочу ехать в болото, я не хочу… антропопитеки! Вот они… И с ними все гигантские животные прошедших эпох… взгляните… Норе! Норе… там… глиптодон… это ужасно. Он дрожал всем телом. Невыразимый ужас отражался через круглые очки в его взгляде. В мучительной тревоге смотрели молодые люди на этого человека и молчали. Беран попробовал было удержать ученого и провести в заднюю часть лодки, чтоб там он сел. Но Шифт с такой живостью, какой нельзя было в нем подозревать, вырвался и произнес дрожащим голосом: — Там… посмотрите… стадо мастодонтов… Господи, мы пропали. Не стреляйте, Беккет… Бога ради, не стреляйте… — Что он рассказывает? — проговорил Райнар с глубоким изумлением. Беран с состраданием качал головой. — Не стоит обращать внимания на эти слова, — говорил он. — Сейчас самое лучшее заставить Мадембу перейти в другую лодку. Он отвезет в Инонго останки Беккета. — Да, — согласился администратор, — а мы вернемся на пост с доктором Шифтом. Я помогу грести, если нужно, тогда как вы возьмете на себя этого несчастного душевнобольного. — Мы будем сменять друг друга, — сказал Беран. Администратор отдал приказ Мадембе, и негр перешел в другую лодку, в которой оставалось только тело англичанина. Мадемба проявил некоторую боязнь, оставаясь в лодке один на один с мертвецом, но Райнар приказал, и он послушался. На другой лодке исследователь поместился возле палеонтолога, тогда как Поль Райнар взялся за весла и начал грести. Другой негр продолжал бесстрастно править. Но доктор Шифт не соглашался сесть. Стоя в лодке, он продолжал свою странную речь, выказывая все признаки глубокого возбуждения. — Я вам говорю, что это крик динорниса. Я в этом уверен… Мессен… Не показывайтесь… Если они почуют наше присутствие здесь, мы пропали… Не двигайтесь, мистер Беккет… Молча слушали молодые люди, пытаясь проникнуть в мучительную тайну. Ученый издал мрачное рычанье и вдруг заговорил в другом тоне: — А, а, а! Я их видел… да. Я, Карл Отто Шифт, профессор Боннского университета, доктор палеонтологии, член Берлинской академии наук, ассистент многочисленных ученых обществ, член-корреспондент всех иностранных академий, удостоенный многих отличий. Он остановился, как будто эта фраза, которую он произнес, не переводя дух, его истощила. И сейчас же, наклонившись к исследователю, он ему сказал таинственно: — Я их видел… видел, как вижу вас. — Кого же? — спросил Беран, который все время старался уловить какие-нибудь проблески сознания в этом хаотическом мозгу. С исказившимся лицом, дрожащим голосом Шифт ответил: — Кого? Их, ей, ей… Антропопитеки… Я был прав… Я знал, что я был прав. Человеко-обезьяны… Я видел прародителей человечества. Поверите ли вы в возможность этого, мой дорогой друг…Райнар, продолжая грести, пробормотал: — Бедняга. Его безумие неизлечимо. — Я этого боюсь, — сказал Беран. — Но, к счастью, оно не опасно. Он не буйный сумасшедший. В его мозгу произошел какой-то резкий шок, он испытал мозговое потрясение. — Конечно, — согласился администратор. — Я вам уже говорил, что доктор Шифт и тогда, за его краткое пребывание на посту, производил на меня впечатление возбужденного, слишком экзальтированного человека… Эта ученая экспедиция возбудила в нем нервность, почти болезненную… Он же занимался всеми приготовлениями… Он хотел все видеть, обо всем позаботиться, всем распоряжаться… Он горячее своих коллег относился к цели путешествия. Он выглядел более жизнерадостным, исполненным больших надежд, грезил о необыкновенных открытиях. — Но… мистер Беккет? — спросил нетерпеливо Беран. — Где нашел он смерть? Как и когда? — Доктор Шифт не способен, к сожалению, нам это рассказать, увы, — ответил Райнар. — А оба других ученых? А их негры? Сколько острых вопросов, и ни на один из них этот несчастный не в состоянии пролить свет. Между тем лодка подвигалась под ударами весел, которыми ловко управлял Поль Райнар. Проехали уже половину пути, и Леон Беран поднялся, чтоб сменить гребца, а тот, в свою очередь, занял место возле сумасшедшего. Он попробовал, говоря с ним медленно, мягко, направить разговор на предметы простые, чтоб сосредоточить внимание несчастного ученого и пробудить в его помраченном мозгу проблески разума. Он говорил о Германии, расспрашивал ученого о Бонне. Больной сначала слушал с застывшей улыбкой, утвердительно покачивал головой, казался довольным, что слушал о своей родине. Затем вдруг воскликнул: — Когда я вернусь и расскажу о том, что я видел, какая будет сенсация. Откажутся мне верить… У меня есть враги, завистники. Неспособные коллеги завидуют моей репутации ученого. Они попробуют бранить меня. Но я им скажу, что я сам видел, своими глазами, видел доисторических чудовищ… Я смогу им описать динотериев, мамонтов, мегатериев, периссодактилей… — Ничего не поймешь, — прошептал Райнар сокрушенно. — Он опять сел на своего конька. Беран возразил: — Дорогой друг, это естественно. До отъезда ум этого человека был во власти несбыточной мечты. Он верил, что найдет следы животных самых необыкновенных, живших в наиболее отдаленные эпохи. Вследствие какого-то потрясения, какого — мы не можем знать, — им овладело безумие. И с этих пор он вообразил, что действительно видел всех этих доисторических животных, какими бредил раньше. — Нет другого объяснения. Но это очень печально, так как доктор Шифт был из самых выдающихся мировых ученых. Он был авторитетом в палеонтологии и опубликовал замечательные работы о флоре и фауне третичного периода и, по преимуществу, эпохи плиоцена… — Ему лучше было оставаться в Бонне, — проворчал Беран, — мне очень жаль этого несчастного, уверяю вас, но участь мистера Беккета меня трогает больше, а также и двух других ученых. Они теперь, без сомнения, на дне болота, если тут не вмешались крокодилы… Администратор грустно добавил: — Да, все это очень печально… Они уезжали такими жизнерадостными, довольными… Можно было думать, что они едут на прогулку. Что же могло с ними случиться? — Кто знает? — сказал Беран… — Буря, может быть — на последней неделе мы наблюдали страшные бури, — а на болоте они разыгрываются еще с большей силой. Это видно по поднявшейся воде. Я думаю, что экспедиция подверглась какой-нибудь катастрофе, и все погибли, кроме доктора Шифта, да и ему, в сущности, лучше было бы не уйти от смерти, так как сумасшествие — хуже. Пока молодые люди обменивались мнениями, палеонтолог их слушал, и ласковая улыбка не сходила с его губ… — Скажите ему о мистере Беккете, — сказал исследователь, — может быть, он скажет что-нибудь, что наведет нас на след? Райнар решил попробовать. — Дорогой господин Шифт, — сказал он дружеским тоном, — что случилось с вашим коллегой, Эдвардом Беккетом?.. При этом имени немец, который уже было тихо сидел возле администратора, в ужасе вскочил. Сейчас же черты лица приняли то самое выражение, какое у него было раньше. И прерывающимся голосом, задыхаясь, он ронял фразы: — Беккет… ах, зачем он не послушался меня. Неосторожный… Он хотел с ними говорить… Ах, почему я не сумел его удержать. Оба бельгийца посмотрели друг на друга. — Бесполезно, — прошептал Беран, — мы ничего не узнаем. — Я этого боялся. — Ну вот, мы уже почти приехали. Кто знает, быть может, после ночи, проведенной и тишине, его измученный дух успокоится. Райнар сомневался. Лодка подходила к берегу. Все население Инонго толпилось с любопытством на берегу. Короткими приказаниями администратора очистилось место вокруг белых, которые высаживались. Беран подал руку Шифту. Последний радовался, увидав негров, собравшихся к его приходу. Он раскланивался направо и налево, улыбался, приветствовал жестами, а так как толпа следовала за ним, обмениваясь замечаниями на его счет, то он остановился и важно произнес: — Дорогое мои коллеги, мои друзья, следуйте за мной. Я осведомлю вас о результатах моего путешествия. Теперь я могу это вам сказать. Я видел самых необыкновенных животных… я мог наблюдать живых прародителей человека. Я намереваюсь созвать многочисленные конференции по этому вопросу и… Но Беран с помощью Райнара увел наконец несчастного умалишенного в здание поста. Вокруг дома негры смеялись. — Белый старик, он с ума сошел, — говорили насмешливые голоса. Бельгийцы поместили Шифта в одну из комнат под надзор боя, который должен был подавать ему питье и еду, а сами вернулись на берег болота. Мадемба уже причалил. Взволнованные, Райнар и Беран подняли тело сэра Эдварда Беккета и в сопровождении негров, на этот раз потрясенных и серьезных, печальное шествие направилось к посту. Тело покойного, одетое подобающим образом, было положено на постель… Молодые люди, погруженные в раздумье, не спали. Их беспокоила одна и та же неотвязная мысль. — Почему умер Беккет?.. Почему сошел с ума Шифт? Это была тайна, тайна несомненно трагическая, может быть, непостижимая: тайна болота…
Глава IX ПОГАСШИЙ СВЕТ
На другой день английского ученого похоронили на участке земли, предназначенном для европейцев. По возвращении с этой печальной церемонии администратор взял Берана под руку и взволнованно ему сказал: — Мой друг, я сегодня всю ночь думал о том загадочном происшествии, свидетелями которого мы являемся… я думаю, что ваши предположения справедливы: вся экспедиция погибла. — Это только одна из гипотез, — возразил живо Беран, — но могут быть и другие. — Но это одна из наиболее вероятных. Я почти убежден теперь, что доктор Шифт один остался в живых… Увы! От него мы не узнаем ничего. Я видел его сегодня утром. Он все такой же, каким был и вчера. — Да, — проговорил Леон. — Ненормальное состояние духа слишком глубоко, и я боюсь, что оно неизлечимо. — Итак, я хочу уведомить мое начальство об этой непредвиденной катастрофе. Думаю сослаться на вас, как на свидетеля, если вы позволите. — Несомненно, — воскликнул Беран. — Вы можете, не колеблясь, воспользоваться моим именем. — Благодарю, дорогой друг. Я надеюсь, что в скором времени приедут за господином Шифтом… Признаюсь, я не могу без грусти смотреть на него… — Я вас понимаю, — говорил Беран, — и не могу не одобрить, что вы не хотите надолго оставлять на посту этого бедного немецкого ученого. Со вчерашнего дня он — посмешище для всех черных Инонго… Ваши бои по всей деревне рассказывают о его странностях. Я слишком хорошо знаю, что это для вас тяжело. Я достаточно изучил негров и знаю, что белый во всем и всегда должен превосходить их. — Это совершенно верно, — подтвердил Райнар. — Присутствие в Инонго белого, впавшего в безумие, уменьшает престиж людей моей расы и, следовательно, мой собственный. В главах черных, которые наблюдательны, белый должен выказывать себя безукоризненным и физически и морально. Печальное состояние господина Шифта — плохой тому пример. — Подавайте скорей рапорт, мой друг, — советовал Леон. — А пока не приедут за вашим гостем, мы сами, насколько можно, будем около него… Мы будем стараться, чтоб бои к нему не приближались. А так как он не будет выходить из своей комнаты, то о нем ничего больше не узнают. Можно будет всегда найти объяснение его вчерашнему поведению. — Я рад, что вы разделяете мою точку зрения, — признался Райнар, — я не хотел, чтоб вы меня считали большим эгоистом, равнодушным к страданиям других. Мне чрезвычайно грустно видеть сумасшествие ученого… Но я бессилен помочь ему… У меня от этого сердце обливается кровью. Они дошли до поста, вошли в помещение, и их разговор пресекся, так как другие дела требовали их внимания.* * *
Пока администратор отдавал неграм различные приказания, Беран направился в комнату, где находился доктор Шифт. Он нашел ученого за письменным столом; он спокойно сидел и прилежно писал. Около него уже лежали многочисленные листы, исписанные мелким почерком. — Тише, — сказал он, прикладывая палец к губам, — я работаю. А столько всего надо записать. Удивленный видимостью здравого смысла, Беран спросил, наклоняясь над листочками: — Что ж вы делаете? Тот ответил с неожиданным воодушевлением: — Я делаю наброски своих воспоминаний… результаты моих наблюдений… рассказ о моих беспримерных приключениях… я сейчас описываю антропопитеков… Я не хочу пропустить ни одной мелочи. Это вопрос капитальной важности… Подумайте только. И, не обращая больше никакого внимания на своего посетителя, он принялся за работу. Леон, заинтересовавшись, взял несколько листков, уже исписанных, и пробежал их глазами. Пораженный, он читал: «Они — среднего роста; по крайней мере те, которых я мог видеть, — до двух метров высоты. Их торс развит лучше, нежели ноги, они почти несоразмерны, такими кажутся они хрупкими в сравнении со всей фигурой, широкой и приземистой. Руки мускулисты, но и они малы по отношению к торсу. Руки и ноги покрыты рыжей шерстью, довольно густой, недлинной, темной и мягкой. Грудь также в волосах, но меньше, так же, как и спина. Но шерсть гуще на позвоночнике и на передней части грудной клетки. Сосцы выдаются вперед и у некоторых очень велики. У женщин они слегка висят. У некоторых они такие же, как у негритянок, и несоразмерно длинны: без сомнения, эти женщины кормят грудью… Кисти рук громадны, узловаты, костисты, покрыты шерстью. Ногти длинные и кажутся крепкими. Я не знаю, могут ли они заменять когти. Что касается головы, она принадлежит к разряду долихоцефалов. Челюсти выдаются вперед. Все антропопитеки отличаются ярко выраженным прогнатизмом. Зубы сильны, и клыки выдаются вперед, как у обезьяны. Нос приплюснут, лоб отлогий, глаза углублены под громадными арками бровей, где выступает линия волос. Волосы длинны и густы. Уши отделяются от черепа…» Беран перестал читать. Эти несколько строк его удивили до крайности. Говоря по правде, доискаться признаков помешательства в этих фразах нельзя. Несомненно, они идут в беспорядке и чувствуется, что ученый набрасывал эти воспоминания, как они возникали в его памяти, не пытаясь классифицировать. Но в них заметна работа логической мысли, правдоподобие в событиях, кажущаяся вероятность которых с полным правом может быть заподозрена, так как нельзя отрицать безумие господина Шифта. И тем не менее в его записках этого не видно, за исключением самого предмета повествования; степень его сумасбродства только и выявляет помешательство, совсем не доказывая повреждения мозга. — Быть может, он выздоровеет, — сам с собой рассуждал Беран.* * *
Он так был поражен своим открытием, что немедленно пошел к Райнару, чтоб рассказать о том, что он прочел. Администратор внимательно слушал и сказал, когда Беран замолчал: — Я держусь того же мнения. То, что вы говорите, очень интересно и в то же время это хороший признак. Тем лучше, если бедный доктор Шифт поправится. — Ах, как бы я хотел, чтоб это случилось скоро. — Почему же? — Чтоб услыхать от него о тех событиях, какие разразились. Чтоб узнать, почему умер Беккет… Чтоб узнать, что случилось с двумя другими учеными, с четырьмя неграми. Наконец, чтоб узнать, почему он сам потерял рассудок? Райнар скептически улыбнулся. — Друг мой, — сказал он, — не следует рассчитывать на случайности подобного рода. Рассудок господина Шифта может вернуться, но чтоб он не заболел опять, надо тогда избегать всякого напоминания о тех событиях, которые вызвали сумасшествие. Такие случаи бывают часто. — Да, — согласился Беран. — Но тогда он должен навсегда распроститься с палеонтологией, а также и с другими науками. Малейший повод может напомнить ему экспедицию, страну болот, то событие, которое его потрясло, и он опять станет душевнобольным. Лечение будет поистине трудным.* * *
В эту минуту подошел Мадемба. Улыбаясь во весь рот, он остановился перед Бераном и спросил: — Господин… лодка. Мадемба грузить багаж внутрь… Тебя ехать сегодня. Беран вздрогнул. Но администратор с лихорадочной поспешностью перебил: — Нет, оставь нас в покое… А лодку поставь на якорь вместе с другими, и этого довольно. Леон улыбнулся и протянул руку, чтоб удержать негра, который уже удалялся. — Простите, — сказал он. — Этот человек пришел мне напомнить, что я хотел ехать на поиски экспедиции. Я чуть было об этом не забыл, уверяю вас. — Это бесполезно теперь. Экспедиции не существует больше. — Наоборот. Более, чем когда-либо, необходимы поиски. Посудите сами. Если не было достаточных оснований идти разыскивать ученых, чтобы увидать их живыми и спокойно занятыми собиранием научных и палеонтологических остатков, то теперь важно исследовать то необычайное происшествие, которое могло уничтожить всю экспедицию. — Да вы с ума сошли! — воскликнул Райнар с большим возбуждением. — Что можете вы открыть? Кто разъяснит вам причину исчезновения двух белых и четырех негров, убийство одного ученого и безумие другого? — У меня нет предвзятой идеи, но я полагаю, что попытка может быть бесконечно интересна… — Рассудим, друг мой, — сказал администратор сердечно, очень мягко, взяв Берана за руки. — Посмотрите. Подумайте же, черт возьми! Лодка доктора Шифта плавала несколько дней, прежде чем она достигла мыса. Вы заметили, как он исхудал, изголодался? Наверное, в течение четырех или пяти дней он блуждал на этой лодке по воле капризного течения. Таким образом, надо думать, катастрофа случилась несколько дней тому назад. Что же вы можете найти, кроме трупов, которые так же, как и тело сера Эдварда Беккета, не смогут вам открыть их тайны? — Не в их тайну хочу я проникнуть. — Тогда в чью же? Молодой бельгиец ответил серьезно: — В тайну болота, дорогой мой. Болото всегда одинаково, всегда неизменно. И я спрошу его. Нужно, чтоб оно мне ответило, чтобы оно открыло мне истину. — Несчастный! Бойтесь, как бы тайна не открылась вам тогда, когда с вами случится то же, что с сэром Эдвардом или с доктором Шифтом. — Ба, — сказал Беран весело, — так что же, если я могу пережить интересные часы, проникнуться тем пылом, который питает жизнедеятельность и воодушевляет к раскрытию тайн. Затем, обращаясь к Мадембе, он спокойно добавил: — Милый мой Мадемба, грузи багаж… Спеши… мы выедем сегодня вечером… Негр скрылся, тогда как встревоженный администратор воскликнул: — Но это безумие! Мой друг, вы ни о чем не думаете, вы не должны этого делать. — Вот так так, — сказал смеясь Беран, — если бы я был суеверен, то немедленно отказался бы от своего намерения. Вы, кажется, предвидите такой же мрачный исход для меня, как и для членов экспедиции. Это не очень подбадривает. Райнар был бледен и молчал. — Ну, полноте, — сказал дружески Беран, — я хочу провести с вами последние часы, мой дорогой друг. Все мои приготовления окончены, а в остальном я полагаюсь на Мадембу: он решительно чудесный малый. — Да, — согласился администратор. — Он разумен, смел, честен и предан. Вы можете ему доверять. А я, зная, что он возле вас, буду спокойнее… В нем вы будете иметь ловкого и верного товарища. Это много значит. Затем, немного помолчав, он добавил: — Итак, вы окончательно решили ехать вдвоем с Мадембой? Я могу отпустить с вами еще двух других, которым я также доверяю. А вчетвером будет безопаснее. Леон рассмеялся. — Какие опасности? Их вовсе не существует, мой дорогой. Или, вернее, только те, которых я так опасался и которые вырастут от присутствия еще двух человек. Главная опасность — в перегруженности. А вы предлагаете еще двух негров. Нет, мой друг, я предпочту увеличить некоторые запасы. Он смеялся, и его смех — молодой и беззаботный — придавал его физиономии что-то удивительно детское. Райнар не мог не любоваться этим человеком, его естественным спокойствием и непоколебимым огромным хладнокровием. А Леон Беран пускался в рискованное путешествие, длинное, утомительное и опасное. Он знал, что до него трагически потерпела неудачу в такой же попытке экспедиция ученых, он не забывал, что его ждет таинственная неизвестность, быть может, безумно страшная. И он смеялся от всей души, по-мальчишески, легкомысленно.Глава X ДРУГОЙ ОТЪЕЗД
После завтрака оба бельгийца направились в комнату, где был заперт господин Шифт. Когда они вошли туда, палеонтолог не двинулся из-за стола, за которым он сидел. Он все еще лихорадочно писал. Возле него скопилась куча листов, черневших исписанными строчками. — Он все еще пишет, — удивился Беран. — Что он пишет, хотелось бы мне знать? Они подошли к столу. Резким движением палеонтолог повернулся к ним, и на его добром лице появилась веселая улыбка. Его маленькие глаза за круглыми очками блестели. Он положил перо на стол и с чувством удовлетворения потер руки. — Дело идет, идет на лад, — сказал он радостным тоном. — Ах, какая работа. Только мне хочется кончить ее как можно скорее. Я так боюсь забыть какие-нибудь важные подробности или интересные указания… Я не хочу слишком полагаться на память. — Как жаль, — прибавил он после непродолжительного молчания, — что там не было господина Норе и господина Мессена. Они могли бы сообщить мне много других подробностей. Райнар наклонился к своему спутнику и шепнул ему на ухо: — Любопытно, что он не говорит о Беккете. Помнит ли он, что тот умер? — Возможно, — ответил Беран. Ученый продолжал с еще большим воодушевлением: — Громадная работа. И какие неизмеримые результаты. Целая революция в науке, и не в одной только палеонтологии. Геология, антропология, минералогия, ботаника, — да что я говорю? — все смежные отрасли знания испытают колоссальный сдвиг. И, как бы удовлетворившись таким эпитетом, он повторил его еще два раза, покачивая головой. — Да… колоссальный… колоссальный… Беран и Райнар переглянулись. — Что, если я ему скажу, — шепнул Беран, — что я также отправляюсь в болото? Как вы думаете, можно проделать этот опыт? Райнар колебался. — Бедняга. Эта новость может вызвать у него новый припадок. Сейчас он более спокоен. — Кто знает, — настаивал Леон. — Мы все же попробуем. Если даже мои слова вызовут припадок безумия, бояться нечего. Оно не перейдет в бешенство. — Пожалуй, попробуйте, — согласился Райнар. Беран подошел к Шифту, осторожно положил руку на плечо ученого и произнес твердо, уверенно, с расстановкой: — Господин Шифт, я еду сегодня же вечером на поиски Норе и Мессена. Я проеду через болото. Мертвенно-бледный, с глазами, блестящими сквозь круглые очки, с исказившимися чертами лица, ученый, задыхаясь, встревоженно лепетал: — Вы… вы едете?.. Несчастный… О, не делайте этого… Они там… Они вас убьют… Ах, как это ужасно. Не ездите туда, мой молодой друг… Бедный Беккет… Они его убили… Он схватил руки Берана и устремил на него взор, полный тоски. Он сильно дрожал всем телом. Голос у него пропал, но он продолжал двигать губами, испуская невнятные звуки. — Я предвидел это, — вздохнул Райнар. — Опять начался припадок. Оставим его лучше. — Да, это правда, — согласился Беран. — Один он скорее успокоится. Бельгийцы сейчас же направились к двери, но ученый бросился к Берану и, уцепившись за его рукав, закричал: — Вы хотите отправиться туда, невзирая ни на что. Ну что ж! Будьте осторожны. Не сопротивляйтесь, если они набросятся на вас. Что бы они ни делали с вами, не сопротивляйтесь… О, какой ужас!.. Он выпустил рукав Берана, согнутыми пальцами вцепился в свою голову и яростно стал ее сжимать. Бельгийцы отскочили к порогу, переступили его и захлопнули за собой дверь.* * *
Около дома Мадемба мирно поджидал их прихода. — Все готово, мессиэ комендант, — сказал негр с обычной своей улыбкой. — Хорошо, — ответил Беран. — Спустись к лодке и подожди там меня. Негр повернулся и стал спускаться к озеру. Райнар посмотрел на часы. — Три часа, — сказал он. — У вас еще много времени. Мадемба может грести всю ночь. После этих дождей растительность залита водой, и плыть будет легко. — Да, — ответил Беран. — Я предпочитаю на заре быть уже далеко от берега. Мы будем плыть весь день, а ночью будем отдыхать. — Ах, как я буду тревожиться. Когда четверо ученых покидали Инонго, я также испытывал беспокойство. Но тогда ехало много людей. Каждые десять-пятнадцать дней они должны были отправлять посыльного с сведениями о себе. А вы… Один с Мадембой. И я ничего о вас не буду знать. Сколько недель будет ныть мое сердце, сколько всяких предположений будет приходить в голову. Молодой исследователь дружески похлопал его по плечу. — Чтоб отделаться от беспокойства, вы старайтесь думать, что все идет хорошо. — Это легко советовать, а выполнить трудно. — Положим, так. Но все пойдет хорошо. Члены экспедиции были людьми в высокой степени учеными, но они не знали самых простых вещей, какие надо знать, пускаясь в подобного рода предприятия. Фауна и флора третичной и четвертичной эпохи знакома была им до мельчайших подробностей, а о климате этой страны они ничего, в сущности, не знали. По какому-нибудь обломку позвоночника или по одному зубу они, подобно Кювье, могли восстановить форму доисторического животного, а вот предвидеть приближение бури — они были не в состоянии. Они могли определять самые редкие растения, самые мелкие кости, но они понятия не имели ни о существовании течений, ни о стоке конголезских вод, ни о сотне других вещей, не менее важных для людей, собирающихся плавать в течение долгих недель по здешним болотам… — До известной степени вы правы. Соглашаюсь, что вы в этом отношении осведомлены бесконечно лучше. Но, по правде говоря, я не доверяю и вашему знанию всех этих условий. — Как так? — спросил удивленный Леон. — Зная о своей неосведомленности, ученые отдавали себе в этом отчет и проявляли большую осторожность. А относительно вас можно опасаться обратного. Вы не будете принимать всех мер предосторожности: слишком вы отважны и слишком привыкли преодолевать препятствия, те препятствия, какие можно в этой стране предвидеть. — Да нет же. Я умею быть до крайности осторожным, если это надо, — уверял со смехом Беран, а затем уже серьезно добавил: — Пойдемте. Пора. Мадемба теряет терпение. Вы проводите меня, дорогой друг? — Еще бы. Они вдвоем направились к озеру и в несколько минут дошли до него. Около лодки, причаленной к берегу, на земле сидел Мадемба и, казалось, дремал. При виде администратора и его спутника он встал и с веселой миной стал ждать. — Молодец Мадемба, — сказал Беран, обращаясь к Райнару. — У него такой вид, точно он едет на прогулку. А ведь шестеро его соплеменников исчезли вместе с экспедицией. Это как будто должно было ему внушать некоторую боязнь? В это время они уже подошли к озеру, и Беран прыгнул в лодку, чтобы проверить сложенный в разных местах багаж. Мадемба заботливо разложил его так, чтоб багаж не мог стеснять. Все было в порядке. Удовлетворенный осмотром, Леон подошел к своему другу и с искренним порывом протянул ему обе руки. — До скорого свиданья, — сказал он своим свежим, слегка дрожащим голосом. — Будьте спокойны, Райнар. Мы увидимся. — Ах, я надеюсь, — воскликнул Поль, пожимая протянутые руки. Одно мгновение они, оба молодые, сильные, с волнением смотрели друг на друга. Затем внезапно, по одному и тому же побуждению, они нагнулись друг к другу и обнялись… За те несколько дней, которые они провели вместе, они сблизились так, как будто бы прожили годы. После этого Райнар объявил: — Вы должны помнить, мой друг, что я даю вам не больше двух месяцев. Если по прошествии этого срока вы не вернетесь, я один поеду разыскивать вас. Беран, смеясь, ответил: — Хорошо! Двух месяцев мне довольно. Это решено. Мадемба с важностью занял место в лодке и остался в сидячем положении, с кормовым веслом в руке. Собрались и негры. Удавленные, любопытные, они пытались расспрашивать Мадембу. Но он с внушительным видом ограничился лишь тем, что рукой указал на широкое болотное пространство. — До свиданья, — повторил Беран, более тихим и несколько сдавленным голосом. — Благодарю за вашу доброту ко мне. — Возвращайтесь ко мне скорее, — ответил Райнар. — Это будет лучшим доказательством, что я оставил в вас кой-какие приятные воспоминания. Оба дружески улыбнулись. Леон сделал рукой прощальный знак и прыгнул в лодку. Кончено… Лодка отплыла от берега. Взволнованный, с тяжелым сердцем, Райнар жадно следил за тем, как удалялся этот, столь ему симпатичный и столь к нему расположенный человек. Ловкими и сильными ударами весла негр далеко уже двинул лодку, и она приближалась к области болота. Стоя в середине лодки, Беран посылал прощальные приветы, приподнимая шляпу. А через несколько минут он скрылся за густой массой водяных растений. Несмотря на это, Поль Райнар продолжал стоять неподвижно с глазами, устремленными на ту точку, где лодка скрылась из виду. Но его глаза ничего уже не видели, а лицо приняло задумчивое, мрачное выражение. Итак, он уехал, Леон Беран, и в сердце Райнара осталась пустота. Вернется ли он? Увидятся ли они когда-нибудь? Вернет ли его проклятое болото? Он вспомнил вдруг отъезд экспедиции. Перед ним летали веселые лица Жана Норе, Леопольда Мессена, Беккета, Шифта… Они также отправлялись туда возбужденные, полные надежд… Из четырех — двух недоставало, один вернулся, но мертвым, другой находился здесь, но в состоянии безумия. — О, нет, — бессознательно прошептал Райнар. — Судьба Берана не будет так ужасна… Этого не должно быть… Он на минуту закрыл глаза, чтобы отогнать страшный призрак, потом повернул назад и машинально направился к себе. Но на сердце было тяжело…Часть вторая СКВОЗЬ МРАК ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ
Глава I ПО ДОРОГЕ В НЕВЕДОМОЕ
Лодка подвигалась быстро. Мадемба работал усердно, и часто Беран должен был умерять его пыл из боязни, что негр скоро переутомится. По мере того, как они углублялись в болото, пейзаж становился все более диким, все более странным. Громадному пространству не видно было края, и только с трудом, при помощи бинокля, Леон мог разглядеть на горизонте темную линию тропического леса. К тому же, как это бывало и раньше в болотах, линия эта никогда не выделялась отчетливо. Как на море — ничего не было видно, кроме неба и воды, но воды, поросшей растительностью, уносящей огромные стволы и массы хворосту, такой воды, где иногда показывались целые стада гиппопотамов, семьи единорогов, особенно часто крокодилов. Крокодилы изобиловали. Издали их, недвижно лежащих на поверхности, можно было принять за лесные пни, покрытые мохом. Они казались сделанными из металла, негибкие, сутуловатые, неуклюжие. Затем, приблизившись, можно было различить их твердое укороченное туловище с огромным чешуйчатым хвостом. Тем не менее, увидав судно, их желтые глазки начинали быстро двигаться под выпуклыми дугами бровей. Их острые челюсти от времени до времени открывались, скаля зубы, как бы в зевоте, и можно было видеть двойной ряд зубов в форме пилы. Подвижные и упорные, эти ужасные животные лавировали вокруг лодки, далеко сопровождая ее. Иногда они осмеливались так близко подходить к лодке, что рассерженный Беран пускал в них две или три пули. Но задетый крокодил погружался и вновь показывался вдали, с тем же тупым и свирепым выражением безучастных и жестоких глаз. Иногда случалось, что кожа, хотя и крепкая, как кираса, оказывалась пробитой пулей Берана. Тогда животное останавливалось, а вода вокруг окрашивалась кровью. Затем, как бы охваченный злобой, крокодил начинал быстро плавать около лодки, и его челюсти щелкали грозно, с резким пугающим шумом, действующим на нервы. Чтоб отделаться от их преследования, необходимо было всадить ему вторую пулю, и, если она попадала в один из чувствительных органов, чудовище могло быть убито. Но другие, не менее упрямые, продолжали преследовать лодку, ожидая, без сомнения, что хоть один человек из двух упадет в тинистую воду, откуда ему уже не выбраться. Тогда он стал бы их добычей. Поистине, эта илистая вода была противна на вид. Беран понимал ту страшную опасность, которую она представляла: в случае крушения, выбраться из гнилостного ила невозможно. Неужели таким образом погибли остальные члены экспедиции? Быть может, легкие лодки, захваченные ураганом, были опрокинуты и оба ученых, француз и бельгиец, вместе с неграми, их сопровождавшими, были ввержены в эти липкие волны? Это было вполне возможно. Беран рассматривал со вниманием эту густую черноватую воду. Он представлял себе под этой ровной серо-зеленой гладью миллионы перепутанных корней, коварных лиан, которые сжимают и связывают члены, представлял себе ту зловонную грязь, которая липнет к ногам, как жидкое тесто. Там, под водой, живут тысячи подводных растений, враждебных и угрюмых. Тут была водяная чечевица, размерами и цветом совершенно непохожая на нашу, были гигантские злаки, вскормленные этой плодородной землей, полной перегноя, росшие здесь в самых благоприятных для них условиях — среди теплой болотистой сырости. Здесь были тростники с копьеобразными листьями, острыми, как бритва, их прямой цветоносный стержень выступал над поверхностью воды и увенчивался рыжим султаном. Было множество кустарников, колючих и отвратительных, которые разрастались здесь в деревья и перепутывались своей густой листвой… Проход через эту громоздящуюся растительность был очень утомителен и труден. Плыть можно было вдоль протоков, которые образовывались здесь. Иногда эти проходы, более или менее узкие, между двух зеленых оград, были возможны для плавания, но переходы эти вились змееобразно, часто круто поворачивали или внезапно суживались, а иногда выходили в просветы, похожие на лесные прогалины. Местами, наоборот, лодка выходила неожиданно как бы на громадную водную гладь, но так сильно заросшую, что она казалась сплошным зеленым ковром. Движение тогда сильно задерживалось. Гладкое дно лодки все же скользило по этой ровной поверхности, но спереди скоплялись травы, получалась пробка, и движение останавливалось. Казалось, что все эти стебли хотели приковать лодку, принудить остаться тут, втянуть в таинственную глубину этой чернеющей, зловещей пропасти. Нужно было, чтобы Мадемба багром снимал эту прицепившуюся спереди массу, обрезал тонкие волокна, отбрасывал груды травы и проделывал, наконец, в ней нечто вроде канала. А дальше вдруг вырастала сплошная лиственная изгородь. И так далеко, как только мог видеть глаз, нельзя было ничего различить, кроме этой зеленой массы, которая как бы загораживала лодке путь вперед. Приходилось останавливаться. Беран исследовал препятствие. Если преграда не была слишком плотна и состояла из гибких кустарников, пытались обрубать топором сучья и проделывать таким образом проход. Но если заросль оказывалась слишком широкой, если ее составляли колючие и толстые породы, лодка объезжала ее, отыскивая нечто вроде брода через эти кустарники. Множество птиц населяло эти заросли. При приближении лодки они взлетали с своих становищ и кружились вверху, оглашая воздух испуганными и гневными криками. Но они не улетали прочь. Многие возвращались скоро, усаживались на ветки и спокойно рассматривали людей, видимо, заинтересованные. Едва ли можно сомневаться, что они никогда не видали человеческих созданий. Среди этого разнообразия птиц были попугаи разных величин и окраски. Когда Леон Беран выстрелил в этих птиц, выстрел смутил ближайших, и они выразили свое волнение сильным писком, тогда как в хлопанье крыльев чувствовалось колебание, как будто бы они спрашивали себя, нужно ли было улетать? Две из них, — настигнутые врасплох, упали в воду. Другие все же не стали осторожнее. Очевидно, эти неповинные пернатые ничего не поняли; Леону стало жаль их, и своих выстрелов он не повторял. В течение трех дней и трех ночей плыли таким образом исследователь с негром. Но характер местности незаметно менялся. Деревья становились выше, многочисленнее, роскошнее. Трава почти исчезла под их свежей тенью. Кое-где оставались еще кусты по берегам больших островов, образованных сплетавшейся растительностью. Продвигаться вперед стало гораздо легче. Теперь казалось, что проезжали через лес по одной из речек, как это бывает в Америке. Но вода была везде. Она просвечивала через листву, между стволами, сквозь густые заросли. Теперь это было одно из чудеснейших мест. Беран испытывал блаженство, почти инстинктивное, проезжая в этой приятной свежей тени, под зелеными сводами, между громадными стволами, ветки которых иногда спускались до самой воды… Необычайным одиночеством веяло от этого пейзажа. В сумерках леса, в переливах света и тени, там, где блестела вода, в торжественном безмолвии, царящем тут, было что-то печальное, пустынное, тоскливое. Даже Мадемба, до сих пор веселый и беззаботный, был подавлен, мрачен, озабочен. Таинственная давящая тишина тяготила и это непосредственное создание. Нигде и никогда Беран не чувствовал себя таким далеким от всех, затерянным, как бы навсегда отрезанным от мира… Грусть овладела им, он испытывал странную тревогу. Как всегда в этих широтах, глубокая ночь наступила сразу, без сумеречных переходов. И среди высоких деревьев она, казалось, была еще загадочнее и тревожнее. Серо-зеленая вода отражала причудливые силуэты, странные тени, забавные отсветы. И вдруг Беран почувствовал, что тяжелое, необъяснимое беспокойство овладело им. Если б он мог, он бы немедленно вернулся на пост Инонго, в гостеприимный уют прохладных комнат, в общество Райнара, дружески к нему расположенного. Если б он не сдержал себя, он бы закричал Мадембе, чтоб он поворачивал. Негр молча продолжал грести. Иногда он вдруг поднимал голову и со страхом и подозрительностью вглядывался в окружающие предметы. Быть может, его почти животный инстинкт подозревал какую-нибудь опасность? Беран, удивленный, спросил: — Что с тобой, Мадемба? Тот тихо, дрожащим голосом проговорил: — Мадемба не знает… Мадемба думать, здесь нет хорошо… Итак, бессознательно негр и утонченно образованный европеец испытывали одни и те же ощущения чего-то нелепого, тревожного, наводящего на подозрение. Однородность их впечатлений удивила Берана. Чтоб отделаться от томивших его болезненных ощущений, он намеренно громко приказал: — Бесполезно плыть дальше в такую ночь, Мадемба. Мы остановимся здесь. Мы пообедаем и переночуем среди этих деревьев. Леон указал на гигантский фикус; его ветви пускали в воде корни, они разрастались в иле, на дне болота, и, в свою очередь, становились стволами, из которых выходили новые веточки. Это дерево представляло собой нечто вроде потайного убежища, под которым протекала чистая вода. Мадемба, не говоря ни слова, подвел лодку к одной из этих естественных арок, остановил ее, и в этом защищенном месте можно было не бояться ни диких зверей, ни ветра, ни дождя. Как бы с усилием Беран встал, взял один из ящиков с провизией и открыл его. Он не мог освободиться от необычайной тяжести, которая налегла на него. Он хотел говорить, принудить себя смеяться, вызвать хорошее настроение в своем простодушном спутнике. Невозможно… Какой-то внутренний холод, точно саваном, облегал его тело. А в его уме эта глубокая, жуткая ночь воспринималась какой-то таинственной тенью… Он молча уселся и медленно принялся за еду…Глава II КОШМАРНОЕ ВИДЕНИЕ
Они спали по очереди. Осторожность была необходима. Конечно, бояться неожиданного появления разбойников или воров не приходилось. Но в этих болотах, где не бывало ни одно человеческое существо, другие опасности подстерегали смелых путешественников. Опасности, порожденные самой природой и животными. Крокодилы, змеи и другие звери могли появиться и напасть на людей. Из благоразумия они стерегли друг друга и обычно Беран засыпал первый, а Мадемба бодрствовал. Затем, около полуночи, Леон заменял негра, а тот укладывался на дне лодки и немедленно начинал храпеть. Уже четвертую ночь путешественники проводили в болоте, и никогда еще на Берана так сильно не действовало окружающее безмолвие и темнота. Некоторые натуры не могут выносить в одиночестве наступления ночи, но это люди с больными нервами, а Беран к ним не принадлежал. Здоровое равновесие его натуры никогда не знало смутного страха и этой неопределенной тоски. Недаром он объехал свет, подвергаясь большим опасностям, и страх никогда не колебал его хладнокровия и его спокойной смелости. Так почему же в эту ночь он испытывал какую-то инстинктивную, тяжелую, нелепую тревогу? Внутреннее чувство как будто предупреждало его, что ему что-то угрожает. Но что? Он этого не знал, и его разум возмущался против этого чисто физического, чисто животного чувства. Он сердился на себя за этот почти ребяческий страх и пытался от него отделаться. Но окружающая обстановка, несомненно, производила странное впечатление. К тому же в болоте была исключительная жара, жара непривычная. Не то чтоб она доходила до крайности, но она отличалась от той, которую Беран привык переносить в этом климате. Обычно палящая жара излучалась сияющим, горячим солнцем в течение дневных часов. Земля насыщалась им и ночью испаряла сырые туманы. Здесь было совсем по-иному. Казалось, что жара исходила от самой почвы, от болота, била ключом из недр земли и затем разливалась в воздухе. Беран опустил пальцы в воду — она была почти теплая. — Любопытно, — прошептал молодой человек. Затем еще другое явление удивило его. Последние три ночи звери не переставали бродить вокруг лодки с тупой настойчивостью хищников, которые чуют добычу, подкарауливают ее, терпеливо выжидая. Среди водяных растений светились фосфорическим блеском маленькие глазки крокодила, стоявшего на страже; птицы усаживались в листве кустарников и по временам чистили свои перья, издавая резкие звуки. А в эту ночь никого не было видно, ничего не слышно. Напрасно Леон пытливо вглядывался в царящую темноту. Ни крокодилов, ни птиц… никого. — Это удивительно, — думал Беран. И он не мог заснуть, в глубине души чего-то ожидая. Чего? Он не мог сказать. Но бессознательно он был убежден, что опасность, которая нависла, с минуты на минуту могла явиться воочию. Но миновала полночь, и не было ничего, что бы подкрепило его беспокойство. Он растолкал Мадембу и улегся на дне лодки; негр, в свою очередь, стал караулить. Тем не менее, Беран не мог заснуть. Необычная нервность не покидала его: он лежал с широко раскрытыми глазами, с настороженным слухом, с бьющимся сердцем. А часы проходили медленно, тяжко, среди неизменного безмолвия, в той же темноте, которая мало-помалу начинала редеть. День наступал. Беран удивился, найдя себя под фикусом, удивился и тому, что вокруг все оставалось по-прежнему. Ничего не случилось. Берану было смешно за свой ночной страх. — Однако, я тоже становлюсь неврастеником. Неужели модная болезнь не миновала и меня? Как будто уже поздно, я бы должен был заболеть раньше. Веселый, с чувством облегчения, почти избавления, он подал сигнал к отъезду. Мадемба также выглядел бодрым, повеселевшим. Он снова принялся за свою простодушную болтовню, которая потешала Берана, рассказывал истории, удивлялся всему, что видел. А между тем местность опять изменилась. Незаметно они очутились в местах, часто непроходимых; продвигаться становилось все труднее и труднее. Это заставляло предполагать, что экваториальный лес рос под водой болота и иногда становился видимым, выступая на поверхность. Фикусов было очень много. Пальмы неизвестного вида высились своими гигантскими стволами. Манговые деревья и огромные пучкообразные кокосовые пальмы, теснясь, выступали из воды и поднимали вверх свои густые кроны. Появлялись тысячи разнообразных деревьев, вытесняющие те, которые видел Беран раньше, но, в свою очередь, уступающие место новым, более необычайным, гигантским видам, — ботанических знаний Берана недоставало, чтоб их классифицировать. Растения также становились необыкновенно сильными и высокими. Папоротники в изобилии росли в мелких кустарниках и под деревьями. Некоторые достигали поразительной величины. Показались чудовищные плауны, а по мере продвижения вперед попадались другие, еще более удивительные и чудовищные. — Очевидно, — думал Леон, — здесь в высшей степени благоприятная почва для роста этих растений. Жара, вода, влажность, жирный пласт, накопленный веками в болоте от перегнивания разнообразных органических остатков: травы, веток и корней… И тем не менее, это совершенно неожиданно… ведь это почти доисторический пейзаж. Несколько раз пробовал он рукой болотную воду, и каждый раз она была теплой. Животных никаких не было. За двадцать четыре часа они видели только одного крокодила. В лианах, обвивавших стволы деревьев, в роскошных зеленых кустарниках не было ни одной змеи, ни одной птицы, ни одной обезьяны. Полное отсутствие зверей удивило молодого исследователя. Не исчезли только насекомые. Многие из них могли привести в замешательство своей формой, никогда не виданной, и незнакомой окраской. Но Беран не знал энтомологию настолько, чтоб отличать их характерные признаки, классифицировать их, даже просто распознавать их. Он часто думал: — Если только наши ученые проникли в эти места, — а это почти несомненно, — то их ждало здесь немало интересных неожиданностей при виде этой доселе невиданной флоры, этих редких зверьков, да и всего, что есть здесь необычного. Несомненно, они должны были надолго остановиться в этих краях. Чтоб изучить и определить все эти растения, деревья, всех этих насекомых, им понадобилось много времени. А минералогия? А палеонтология? Я не касаюсь того, что могут скрывать в себе воды болота. Не может быть сомнения, что они содержат следы вымерших животных. Ученые должны исследовать эти глубины, собрать многочисленные остатки. Все это требует много времени. Таким образом, он пришел к убеждению, что экспедиция должна была сильно запоздать в своем продвижении благодаря тому, что на пути ей встречалось много интересного… К вечеру лодка остановилась перед громадными гранитными скалами, выступавшими из воды. Они занимали такое большое пространство, что нечего было и мечтать объехать их до ночи. Мадемба, однако, колебался причаливать к этим гигантским стенам. Их склоны были покрыты богатой растительностью. Громадные глыбы были прорезаны протоками. Точно какая-то гигантская рука проделала безукоризненные каналы через эти крепкие скалы. Вода, протекавшая через эти проходы, казалась густой, плотной, причудливо отсвечивающей, как расплавленный металл. — Мессиэ, — проговорил Мадемба, — почему мы не идти дальше? И он указал на один канал, более широкий, чем другие, который шел прямо между двумя крутыми гранитными утесами. — Поезжай, — беззаботно отозвался Беран. Он любовался чудесной панорамой. Большие каменные уступы, погружаясь в воду, производили впечатление дикого, нелюдимого уединения… Растения, прицепившись к расщелинам скалы, поднимались вертикально к небу, выпуская свои густолиственные ветви. Ветки других растений вытягивались горизонтально и, переплетаясь с соседними кустами, образовывали зеленые, прохладные своды. А те, у которых стебли были слабы, те не могли расти в вышину, падали, сползали и свешивались вдоль утесов. Но и здесь ни одного животного. Мадембе это не нравилось, и он тревожно покачивал головой. — Так нам гораздо покойнее, — возражал Леон, — я совсем не гонюсь за компанией змей и крокодилов, мой друг. Негр не настаивал и умелой рукой направил лодку в узкий проход. Гранитные глыбы вздымались над водой более, чем на двести и триста метров; в этом коридоре пришлось плыть. Было душно, недоставало воздуха. Жара увеличивалась, и Беран, коснувшись камня рукой, почувствовал, что он горяч, как песок в пустыне. Мадемба упорно работал веслами. А конца протоку все еще не было. Неожиданно встретился изгиб. Лодка повернула влево и, пройдя поворот, Беран заметил что-то вроде бухты, или скорее котловину, образованную скалами. Она имела продолговатую форму, малая по размерам, и походила на чашку, поставленную между крутыми скалами, сжимавшими ее со всех сторон. Но никакого другого выхода. Проток кончался, и нужно было повернуть назад, чтоб ехать дальше. Физиономия негра вытянулась. Беран, смеясь, ему сказал: — Вот видишь, Мадемба, я был прав, когда говорил тебе, что лучше дальнейший путь отложить до завтра. Но это не важно. Мы здесь остановимся и проведем ночь. Право, здесь нам будет очень хорошо, и никто нас не потревожит в этой дыре. Мадемба, не говоря ни слова, поставил лодку вдоль скалы, привязал к густой чаще кустарника и пошел распаковывать ящик с провизией. Обед был скоро изготовлен и съеден. Но ночь еще не наступала. Серые сумерки медлили над скалами, и беловатый свет их скупо проникал в пристанище путешественников. А кругом была все та же давящая, жуткая тишина. Всякая жизнь, казалось, ушла из этих унылых, отталкивающих мест. В этот час не было даже насекомых. Берану еще не хотелось спать, и он осматривал котловину, исследовал строение гранита и пытался распознать породу кустов, растущих в расщелинах скал. И вдруг он вскрикнул от изумления, а его палец указывал место на голом камне, где был обозначен большой красный крест. Латинский крест был грубо намазан красной краской. — А, — воскликнул молодой человек, — экспедиция, несомненно, проходила здесь. Она тоже, конечно, останавливалась в этом месте. Они захотели, очевидно, оставить здесь знак своего пути. Мадемба, вытаращив глаза, смотрел на красный крест и казался повеселевшим от этого открытия. Беран и сам был рад. — А мне и в голову не приходило до сих пор, что ученые могли отмечать подобными значками свой путь. Это так просто, это могло значительно облегчить им обратный путь. Надо думать, что есть и другие такие знаки. Мы не обращали внимания до нынешнего вечера, и это досадно. Отныне помни об этом, Мадемба. Мы попробуем отыскать следы экспедиции и, таким образом, неминуемо придем на то место, где она исчезла. Мадемба, широко улыбаясь, ответил: — Мессиэ, ты не говори Мадемба. Но Мадемба всегда замечать дорогу… — Что ты говоришь? — не понял Леон. — Замечать дорогу? И негр объяснил, что, выехав из Инонго, он от времени до времени отмечал дорогу видимыми значками, главным образом, в местах, трудно проходимых и сбивчивых. — Неужели? — удивился Беран. — Что ж ты делал, чтоб отметить дорогу? Ответ Мадембы заключался о том, что он показал лоскут красной материи, который вытащил со дна лодки. Это была старая люстриновая занавеска, разорванная на куски; негр нарезал из нее тонкие полоски, которые он привязывал там и тут к деревьям, к кустам на болотах, выбирая более заметные места. Леон Беран, смеясь, пожал плечами. — Ты что ж, боишься запутаться на обратном пути? Тот важно ответил: — Нет, не для этого, господин. Но если бы лодка пропала, другие найти скоро! — Какие другие? — спросил удивленно Беран. — Мессиэ комендант. Мадемба думать, как это лучше. Негр простодушно объяснил, что, по его мнению, так будет лучше обозначать их путь на тот случай, если администратор Райнар пойдет на поиски Берана. По этому признанию Беран мог догадаться о тревожных предчувствиях своего спутника. Итак, Мадемба боялся, что и эта экспедиция кончится плохо? Без сомнения, он думал, что и их судьба будет такой же, как и судьба ученых. И, несмотря на это беспокойство, негр все же согласился сопровождать исследователя. Беран был сильно удивлен таким открытием; ему хотелось продолжать свои расспросы. Но Мадемба, несомненно усталый, уже улегся спать, и Беран решил его не тревожить. А сам он, свернув сигаретку, высек огонь и зажег табак. Красный свет небольшого пламени пронизал белесоватый сумрак, наполнявший бухту. Небрежно усевшись в передней части лодки у самого края, Леон мечтал, машинально уставившись в воду глазами. Вдруг он сильно вздрогнул. Доносился странный шум. В то же время по поверхности воды, слабо освещенной, двигалась громадная, темная тень, как бы тень гигантской птицы. Он поднял глаза… Крик изумления замер у него в горле, но он остался неподвижным, окаменелым. Громадная птица действительно поднялась с крутого скалистого обрыва. Описывая в воздухе правильные круги, она спускалась к воде. Ее широко распростертые крылья поднимались и опускались равномерно, медленно, почти бесшумно. По мере ее приближения Беран мог лучше рассмотреть ее странную форму. И вдруг он отпрянул на дно лодки, прошептав голосом, изменившимся от испуга и удивления: — Птерозавр…Глава III ПТИЦА ИЗ ГЛУБИНЫ ВЕКОВ
Восклицание Берана выявило его сильное волнение, даже нечто большее, нечто похожее на страх. Если такой человек, как Беран, спокойный, смелый, часто безрассудный, хладнокровный при самых угрожающих обстоятельствах, мог испытать страх, то это было бы ненормально. И тем не менее это случилось. Но то, что породило этот страх, было также необычайно, неслыханно, способно было довести до безумия. Слово, вырвавшееся вдруг у исследователя, объясняло все. — Птерозавр… — произнес он в возбуждении. Не будучи палеонтологом, Беран знал приблизительно, что птерозавр — животное, исчезнувшее многие сотни веков тому назад. Его находят в ископаемом виде, в отложениях мезозойской эпохи. Птерозавры принадлежали к разряду пресмыкающихся, но эти пресмыкающиеся были совсем особого рода. Известны их довольно многочисленные разновидности, из них наиболее знаковая та, которую составляют птеродактили. Одновременно птица, ящерица, хищник, это животное поистине представляло собой кошмарную фигуру. То, которое рассматривал теперь с невыразимым волнением Беран, представлялось очень крупным хищником. Его величина казалась особенно большой благодаря чрезвычайно широким крыльям. Его туловище в отношении к другим частям было средней величины, оканчивалось оно коротким хвостом. Но что казалось особенно поразительным, это его клюв, длинный и острый; он был широко открыт и вооружен крупными зубами. Клюв, снабженный челюстями и зубами; какое неправдоподобие, граничащее с безумием! Но это еще не все. К крыльям были приспособлены очень широкие перепонки, как у вампира. Как у летучей мыши, передние члены оканчивались кистью руки. И эта рука с развитыми пальцами представлялась крайне своеобразной. Мизинец был изумительной длины, чрезмерной, невероятной. И это туловище, крылья, продолговатая и крупная голова, крепкая длинная шея были покрыты не перьями, а скорее пухом, более похожим на шерсть. Темно-серые отвратительные птицы эти летали при помощи легкого движения своих крыльев, на которых были заметны перепонки, как на лягушачьих лапах. Птерозавр продолжал спускаться. В ужасе Беран протянул руку, разбудил Мадембу, зажал ему рот, чтоб он не закричал, и тихо, на ухо, приказал взять уже заряженные ружья. Затем, овладев собой, исследователь смотрел на неожиданное явление, которое, как ему казалось, вышло из глубины веков. А в вышине над скалами показались другие тени, подобные первой. Другие птерозавры следовали за первым, как бы парили, спускались в этот колодезь, где они чуяли добычу. Беран, встревоженный, насчитал их четыре, затем шесть, десять, пятнадцать. Как вороны, они слетались на добычу, которую послал им случай. Леон тоскливо размышлял: — Что сделать с этими страшными животными? Они кажутся очень опасными. Стальной клюв их должен быть чрезвычайно сильным. Мадемба весь дрожал. Он подал Берану ружье и прошептал встревоженно: — Мессиэ! Выстрел ружье нехорошо. Огонь лучше. — А? Ты говоришь, огонь? Вдруг он понял, что совет негра правилен. Конечно, зачем стрелять в этих птиц; быть может, в этих местах их очень много и на место убитых явятся другие с тупостью, свойственной животным, которые не пугаются смерти своих сотоварищей? А затем, конечно, чувствуя свою численность, эти чудовища набросятся все сразу на обоих и помешают даже воспользоваться оружием. — Да, огонь. Ты прав. Живей. Беран смотрел на птиц и думал, что как раз пора зажечь огонь. Птерозавры действительно продолжали спускаться, но насторожившись. Они услыхали человеческие голоса, увидели их движение на барке. Они почуяли, что добыча бодрствует, что она даст отпор. Кроме того, такую добычу, конечно, в первый раз видело это животное. Человек, одетый, прямостоящий. Известно, что все животные, даже и дикие, самые свирепые, боятся человека, потому что он прямо стоит на своих ногах. И птица минувших веков, в свою очередь, теперь не решалась приблизиться к этим людям, которые, стоя в лодке, ждали ее прихода. Птерозавр слышал над собой полет своих сородичей и, казалось, поджидал их. Как все хищники, он предпочел действовать в сообществе. И это небольшое опоздание помогло путешественникам. Негр успел побросать на скалу возле лодки скомканные газеты и зажег их. Вспыхнуло пламя, высокое, светлое, властное. Негр продолжал понемногу подбрасывать в огонь все, что находил под руками и без чего можно было обойтись: бумагу, картон, материю; только бы поддержать драгоценный костер. В вышине изумленные птерозавры пришли в большое волнение и тревожно перекликались. С резкими криками, похожими на скрежет, они кружились над лодкой, но на достаточной высоте. Это пламя, вспыхнувшее возле их добычи, вызывало в них одновременно гнев и удивление. Так вокруг какого-нибудь лагеря остаются дикари, упрямые, рычащие, злые… но терпеливые. Конечно, чудовищные птицы не знали, почему появился огонь. Они чуяли, что он исчезнет с минуты на минуту… И они оставались и подкарауливали людей, считая их добычей своей прожорливости.* * *
При свете костра, при котором бдительной весталкой состоял Мадемба, исследователь мог лучше рассмотреть необыкновенные образчики жизни времен давно минувших. Восклицание, вырвавшееся у него невольно при виде первого птерозавра, после некоторого размышления показалось ему сумасбродным. — Нет, это какой-нибудь новый вид вампира? — поправился он немного позднее. Но он не мог уже более сомневаться. Тут, следовательно, были животные, изучаемыепалеонтологией; они внезапно появились среди обстановки волнующей, странной уже самой по себе. Эти гранитные массивы должны были здесь быть также с времен доисторических. Окружающая жара, тяжелый воздух для легких человека XX века, эта теплая вода, тусклый сумрак. Не присуще ли все это доисторической эпохе? — Я сплю, — пробормотал Леон, — или я сошел с ума? Он говорил, как человек здравомыслящий, разумный. Всякий другой на его месте думал бы так же, произносил бы с сомнением те же слова. Но нет! При свете пламени можно было до мелочей рассмотреть этих мнимых птиц. Вдруг они как бы повисли в воздухе и затем все вместе с гортанными криками полетели и повисли на скале, наиболее отдаленной от костра. Они держались там, на камне, как летучие мыши, головою вниз, устремив желтоватые глаза на лодку, где двигались люди. Беран и Мадемба видны им были отчетливо, освещенные пламенем. И, быть может, эти чудовища в своей животной бессознательности были смущены присутствием существ, доселе никогда не виданных. Лоб Берана был покрыт каплями пота. — Возможно ли? — думал он. Перед ним в один миг как бы спала завеса и стало видно бесчисленное множество необычайных вещей и непостижимых событий. Вещей, которых отказывается принять разум. Событий, перед лицом которых человек мучительно спрашивает себя, не спит ли он, не сошел ли он с ума. Итак, доктор Шифт с полным основанием считал возможным, что экспедиция на своем пути встретит следы минувших эпох. И вдруг Беран вздрогнул и пугливо пробормотал: — Но… тогда Шифт не сумасшедший… Во всяком случае, причина его безумия не та, какую мы, Райнар и я, ему приписываем… Он видел птерозавров… возможно, что он видел и других животных, не менее фантастических… А антропопитеки, которых он описывал? Исследователь остановился. Нет… он не может верить в подобные нелепости. Он сжал руками лоб, как бы боясь за рассудок, который начинал мутиться. Он боялся сойти с ума. Он взял свой платок, опустил в воду и смачивал свои трепещущие виски и влажный затылок. Напрасно пытался он подыскивать разумные и убедительные доводы, способные прогнать жуткие образы, которые теснились в его мозгу. Какой-то внутренний голос говорил ему, что впереди его ожидают события неожиданные, невероятные. Он вспомнил странное беспокойство, охватившее его в последние два дня. В эту минуту около него раздался голос Мадембы, тихий и грустный. Негр кротко говорил: — Ты видишь, мессиэ? Здесь нет хорошо. Бедный Мадемба. Он молча, с покорностью дикаря и фаталиста, переносил ужасы и страх, охватившие в этот момент его мозг с той же силой, как мозг исследователя. — Милый мой Мадемба, видел ли ты таких птиц когда-нибудь? На физиономии Мадембы отразилось сильное изумление, и он ответил быстро, испуганным голосом: — Эта не птица, мессиэ… — Что же это? — Это… колдун, — проронил негр, дрожа от страха. Беран улыбнулся. Он знал, как чернокожие племена сильно боятся колдовства. Колдун, в глазах сородичей Мадембы, существо, одаренное сверхъестественной силой. Он знает тайну всех растений, он знает все, он может все… И потому негр думал, что какой-то могущественный колдун захотел помешать белым людям проникнуть в болота. И вот он просто-напросто воспользовался своим могуществом, чтоб создать необыкновенных животных, которые бы напугали дерзких, желавших осквернить болото. Между тем незаметно начинало светать. На скале, между птерозаврами, как казалось, шло беспокойное движение. И вдруг все вместе, с хриплыми и резкими криками, они отцепились от камня. Тяжелые взмахи крыльев довольно долго раздавались в воздухе и казались каким-то грозным скрежетом. Они быстро кружились между тесными скалами, постепенно поднимались все выше и выше и, казалось, готовились к отлету. — Счастливый путь, — проговорил исследователь. И, обратясь к Мадембе, добавил шутя: — Ну что ж. Твой колдун совсем не злой. С его стороны было даже любезно прислать подобных птиц. Это нас развлекло. Но негр, крепко целуя свой талисман, висевший на шее, запинаясь от испуга, проговорил: — Ах, господин. Не надо смеяться. Подожди. Мадемба думать — это все не конец. Леон вздрогнул. Неужели инстинкт чернокожего чует новые опасности и новые зрелища столь же необычайные? Молодой человек замолчал, наблюдая, как последние птерозавры исчезли из вида. Над головой в вышине забелело небо, предвещая близость дня.Глава IV ПОДЪЕМ
О сне не могло быть и речи. Опасаясь, что птерозавры снова вернутся, Беран и Мадемба не спали оба. Но все было тихо. Путешественники наблюдали, как медленно исчезал сумрак. День занимался, на востоке было тускло. Листья не шевелились. Над стоячей водой поднимался пар и, медленно тая, терялся в бело-сером небе, понемногу начинавшем синеть. Затем поднялся красный солнечный диск, — как бы с трудом проникая в слишком густую атмосферу. Красные полосы бороздили низкий горизонт. Удушливая жара немедленно воцарилась. Прежняя томящая душу тишина нависла над природой. Леон Беран внимательно исследовал место, где они находились. — Эта бухта напоминает норвежский фиорд, — раздумывал он. — Такой же маленький залив, те же отвесные скалы, его сжимающие. Только в фиордах несколько прохладнее, к счастью для туристов. Беран не знал, на что решиться. Повернуть ли ему на барке обратно и в другом месте искать след экспедиции или попытаться выбраться наверх из узкого прохода? Он колебался. — Рассудок, — говорил он сам с собой, — побуждает меня повернуть обратно: кажется невозможным, чтоб ученые пытались взобраться на эти крутые обрывы. И все же крест, которым они отметили этот проход, меня смущает. Такой значок не может быть случайным. Или он должен помочь экспедиции лучше ориентироваться в случае ее обратного путешествия, или он должен облегчить поиски, предметом которых могла стать та же экспедиция. В обоих случаях они бы остереглись делать пометку, противоречащую принятому ими направлению. Несомненно, тут была их стоянка, и отсюда они взбирались по откосам этих скал. Но как, черт возьми, это им удалось? Леон Беран решил возможно лучше исследовать береговые обрывы. Карабкаясь по скалам, он приблизился к тому месту гранитной скалы, где был начертан латинский крест. У него вырвался крик изумления. — Да здесь лестница. Сумерки, бессонная ночь, световые переливы утренней зари мешали ему разглядеть легкие скалистые выступы, на некотором расстоянии один от другого, как бы природные ступени, по которым можно было достигнуть вершины берегового обрыва. Легко сказать — лестница. Очевидно, один из чернокожих проводников, держась за лианы и ветки деревьев, совершил успешно восхождение, захватил с собой веревку и, таким образом, устроил удобный подъем и спуск для всех членов экспедиции между уровнем воды и вершиной скал. — Сомненья нет, — пробормотал исследователь, — здесь их след. Он повернулся к Мадембе. Негр, воспользовавшись остатками костра, приготовил горячий завтрак из сгущенного кофе и молока. — Хорошо кушать, мессиэ, — улыбаясь белизной своих зубов, пригласил он своего патрона. — Ты чудесно придумал, Мадемба, что приготовил немного молочного кофе. После пережитых за ночь волнений это нас хорошо подкрепит. И Леон Беран с большим удовольствием принялся за завтрак. Затем, осмотрев еще раз бухту, он отдал приказ: — Мадемба, мы должны собраться, чтоб идти пешком. — Да, мессиэ. Но где мы идти? — Наверх. Изумленный негр поднял голову и смотрел по направлению, указанному Леоном. Это была вершина обрыва над тем местом, где краснел крест. Мадемба отрицательно покачал головой. — Невозможно, господин. Мы не птицы. — Нет, Мадемба. Но можно карабкаться по скале. Я исследовал это вблизи только что. — Если ты смотреть, очень хорошо, — доверчиво ответил негр, фаталист, как и все его сородичи. — Мы частью разгрузим лодку, подтянем ее насколько можно дальше, в это скалистое углубление. Ты нарежешь веток, и мы ее почти всю ими накроем. Тщательно осмотрев багаж, Беран оставил в лодке только то, что они не могли взять с собой. Негр в это время, вооруженный топориком, рубил ветки. Затем он помог исследователю переправить лодку под скалистый выступ, где она была укрыта в случае возможной непогоды. В свои мешки Леон Беран уложил консервы, ружейные заряды, алюминиевую кухонную посуду, походную аптечку. Он колебался, брать ли ящик с динамитом. — Стоит ли его брать? Трудно сказать. Некоторую дозу, пожалуй, лучше взять. Так он и сделал, и в каждом мешке оказалось по двадцать тщательно упакованных зарядов. Маленькая кирка и толстая веревка дополняли ношу Мадембы, а сам он прицепил к своему поясу небольшой топор в футляре. Что касается вооружения, то у каждого было по карабину, стреляющему разрывными пулями, автоматическому пистолету и по широкому охотничьему ножу. — Тяжело нести все это, — думал исследователь, — но уж лучше медленнее идти, чем оставаться без защиты перед нежелательными посетителями вроде тех, что были в эту ночь. В глубине души он рад был отправиться в эту экспедицию. Переправа через болото сильно его тяготила, лишая физической подвижности. Он предпочел все опасности неведомого в будущем возобновлению томительного плавания. Он решительно надел на спину свой мешок, негр последовал его примеру. — Мадемба, — обратился он к негру, — мы будем продираться вдоль скалы. Я пойду вперед, чтоб проложить дорогу, если будет нужно. Ты последуешь за мной. — Да, мессиэ. — Я думаю, что члены экспедиции прошли здесь. И, если я не ошибаюсь, мы, наверное, найдем их следы наверху или на противоположной стороне скалы. — Да, мессиэ. — Ты оптимист, Мадемба. Прекрасно. Во всяком случае, мы будем искать. И, если мы ничего не найдем, мы вправе вернуться на судно и продолжать наши поиски водным путем. — Да, мессиэ. — Итак, в дорогу. В несколько минут они достигли подножья скалистого откоса и стали взбираться. Под лучами жгучего солнца, в тяжкой атмосфере подъем оказался гораздо труднее, чем предполагал Леон Беран. Выступы скалы, которыми они пользовались, были расположены в действительности совсем не так удобно, как ступени лестницы; перебираться с одной на другую было еще опаснее, чем ползанье альпинистов по головокружительной стене Мон-Сервина, само по себе также крайне опасное, где передвижение с одной зарубки на другую приходится делать при помощи рук и ног. — Черт возьми, — ворчал Леон, задохнувшись, несмотря на свою тренировку, и с пересохшим от жажды горлом, — если ученые прошли здесь, — это не могло им понравиться. Правда, при помощи заранее протянутого каната взбираться было значительно удобнее. Времени от времени он присаживался на небольшой выступ и, наклонившись над обрывом, искал глазами своего спутника. Неизменно негр следовал за своим господином. Гораздо более подвижной и привыкший к тропической жаре, он выглядел менее усталым. И когда их взгляды встречались, широкая улыбка освещала его лицо. Наконец, после трехчасовых усилий, цепляясь руками и ногами то за выступы скалы, то за ветки деревьев, то за гигантские лианы, Леон Беран достиг верха обрыва. Он изнемогал… Несмотря на свое живое и вполне понятное любопытство, Леон повалился на землю, тяжело дыша и в полном бессилии. Через несколько мгновений к нему присоединился негр. — Уф, Мадемба жарко. И уселся около своего предводителя… Но скоро он поднялся, отбежал на несколько метров по направлению к скале, одиноко возвышавшейся среди отлогой покатости, которая сходила к краю обрыва, и крикнул: — Господин, господин. Здесь есть хорошо, другие прошли здесь. Вот знак. Беран также подбежал. Действительно, новый красный крест выступал на фоне скалы. — Мои предположения оказались правильными. Направление угадано верно… Будем его держаться. С большим интересом он рассматривал окружающий пейзаж. Сзади было болото, но с этой стороны вдалеке ничего не было видно: поднимался пар, прозрачный вблизи, но непроницаемый на расстоянии. Поэтому невозможно было проследить и, хотя бы приблизительно, определить пройденный путь. Впереди шла плоская, слегка покатая возвышенность. На значительное пространство она представляла совершенно голую скалу. Серый и розовый гранит, красный и зеленый порфир, слюдяной гнейс, сверкающий мелкими гранями, прихотливо сочетали тут свои оттенки. На горизонте поднималась темная масса, отграничивая видимое пространство. — Лес, несомненно, — рассуждал исследователь. — На этот раз мы достигли твердой земли; должно быть, это остров среди громадного болота. Но как далеко идет он в длину? Надо пройти посмотреть. Ученые, нет никакого сомнения, отправились с этой стороны. Он рукой указал направление своему спутнику и крикнул: — Вперед, Мадемба, довольно слоняться. Они взяли свои мешки, оружие — и двинулись прямо вперед. Путь был довольно трудный из-за больших неровностей раскаленной почвы. Густой воздух был недвижим; всякая жизнь замерла везде, вокруг них было сухо и безмолвно. После доброго часа ходьбы темная масса определилась. Это был лес, но лес громадный, сказочный, невиданный, насколько можно судить издали. Самая пышная тропическая растительность казалась карликовой по сравнению с этой. — Тьфу, пропасть. Нелепостям нет конца, — рассуждал про себя Леон Беран. — И нет оснований ждать, чтоб они прекратились. За птерозаврами доисторический лес. Храни нас Бог от того, что он в себе скрывает. Огради от козней дьявольских. Мадемба был лишен возможности подвести научное обоснование всему видимому и молчал. Но возрастающее изумление с изрядной долей смутного ужаса все более охватывало его. Проявление могущества неведомого колдуна продолжалось и там, в этом не было для него никакого сомненья. Изнемогая от удушливой жары, Леон ускорил шаги: он надеялся на опушке громадного леса найти хоть немного прохлады или хотя бы тени. И вскоре действительно странные веяния коснулись обоняния обоих путешественников. В них не было ни малейшего сходства с лесными запахами Старой Европы. И только до некоторой степени они напоминали одуряющие испарения тропического леса; чувствовалось жаркое дуновение непроницаемых чащ и острая, пьянящая, зловредная затхлость гумуса, на которой не ступала нога человека. Но вот наконец и первые проявления жизни: громадные мухи, пальца в два величиной, зеленые, с красной головой, реяли с жужжанием вокруг пришедших. Непривычный запах этих странных гостей ничего, конечно, им не говорил, и фантастические мухи, кружась вокруг белого и чернокожего, близко не подлетали. Это несколько успокоило Мадембу. Бедняга дрожал всеми членами при появлении этих насекомых, несомненно зловредных. Если бы его не ободряло полное спокойствие Берана, он бы, наверное, обратился в бегство. Решив заранее ничему не удивляться, Леон Беран вызывал в памяти свои школьные познания, чтоб разобраться в породах деревьев. — Тюльпанные деревья, но каких размеров. Фантастические смоковницы со стволом, толстым, как башни собора Нотр-Дам, и, наверное, не менее высокие. Вот и пальмы, в этом нет сомненья, хоть я и с трудом различаю ветви, венчающие их головокружительные вершины. Гигантские плауны, размером раз в десять превосходящие те, какие мы видели в болоте, а и те были внушительных размеров. Эти колонны — бамбуки, деревья с вьющимися ветвями — эвкалипты; а эти арки мостов, конечно, лианы. И все это сжато, спутано, непроходимо. Как можем мы пробраться внутрь? Наш топор разлетится вдребезги от самой тонкой из этих лиан. Да, много еще хлопот нам предстоит. — Мессиэ, мессиэ, хижины, — закричал негр, указывая на белые предметы, вышиной в несколько метров и с зонтообразной верхушкой. — Что ты говоришь? Хижины? — Да, мессиэ. Исследователь остановился, стараясь разглядеть это странное скопление в углу леса, свободном от лиан, у подножия тысячелетнего дерева. Через минуту он разразился громким смехом. — Нет, Мадемба, это не хижины, а грибы. Только, как и все здесь, невиданной величины, вот и все. Но я было подумал, что ты не ошибаешься. — Здесь нет хорошо, — ворчал негр, щелкая зубами. — Еще колдун. Мы уйти, мессиэ. — Уйти? Ты шутишь. Мы расположимся в тени этого чуда природы и будем, надеюсь, прекрасно себя чувствовать. Почва покрыта толстым ковром из моха и лепесточницы. Мы там позавтракаем, мой добрый Мадемба, если хозяева леса соблаговолят нам это разрешить. А после — посмотрим. — Если мессиэ хочет. Но мессиэ нет разум, — с сожалением согласился негр. Оба направились к деревне гигантских грибов и, сбросив на землю свой груз, растянулись на мху, под густой тенью.Глава V ТРЕВОЖНОЕ ОТКРЫТИЕ
Путешественники нашли тень, но не прохладу. Если не было больше ослепительного отблеска от голой скалы, если солнце не жгло их лица и затылки, если, одним словом, они спаслись от ада, то до рая им было еще далеко. Атмосфера была страшно тяжкой, вдыхаемый воздух казался плотным, почти липким. Царила жаркая сырость. По временам до них доходили противные испарения гумуса, сильные запахи, от которых кружилась голова. Но после сильного утомления, в полузабытьи, они все же физически наслаждались покоем. Прошло около часу. Превозмогая истому, Леон Беран первый пришел в себя. — Теперь, Мадемба, надо есть, затем, прежде чем наступит ночь, мы попытаемся ознакомиться с лесом. Они открыли коробку консервов и разделили ее, потом выпили немного кофе, оставленного в запас с утра. В лесу, вокруг них, кипела жизнь. Смешанный гул ее настораживал их слух: тут был и шелест травы под громадными пресмыкающимися, заметить которых было нелегко; и гортанные крики, доносившиеся из глубины леса, и постукивание мощных клювов по стволам деревьев, и треск в непроницаемых чащах листвы, когда проходили странные обезьяны с зеленой спиной и красным носом. — Макаки, — шептал исследователь. Вдруг шум крыльев заставил их вздрогнуть. Они подняли головы. Показались огромные птицы. В противоположность птерозаврам, они были покрыты перьями совсем черного цвета. Стая была многочисленна. Точно темная тень, пронесся их полет. Они опустились на древовидные папоротники и, каркая, разглядывали обоих путешественников. — Порода воронов. Это ничего. Не бойся, Мадемба, — успокаивал Леон Беран. — Мадемба нет страха, — ответил негр, хотя и не слишком уверенно. Важные и комичные птицы начали какой-то танец, подвигаясь, как по шесту, к самому концу ветки, пока одна из них не упала: она полетала с минуту, яростно каркая, и затем спустилась на землю, в нескольких метрах от людей. Птицы с тихим урчанием тайно совещались и чередовали танцы с хождением взад и вперед, с видом причудливым и проницательным; у них были ужасные челюсти, похожие на большой нос в конце головы, все черно-синее туловище было точно муаровое. Их далеко слышимое карканье не могло не привлечь новых гостей. С заоблачной высоты, тяжеловесными взмахами крыльев, спустились два громадных хищника; их голые плечи, очень крепкие, были украшены красивыми воротниками из белых перьев; продолговатая голова, светло-пепельного цвета, походила на голову млекопитающего, вроде верблюда, кенгуру или антилопы. — Эти опаснее, — думал Леон. — Они, конечно, приходятся предками нашим хищникам. Только, мне кажется, падаль их не удовлетворит и они способны напасть и на живых людей. Будем осторожны. Спокойно, не торопясь, он взял ружье. Хищники, присевшие на землю, были неподвижны, как два сторожа; шея выступала прямо из груди, крылья походили на плащ, украшенный бахромой из перьев. — Ширина их распростертых крыльев достигает, пожалуй, десяти метров, — не теряя их из виду, соображал Леон. — А их когти, брр… они чудовищны. Птицы не подвигались, наблюдая. Затем, утомившись ожиданием, они, припрыгивая, проскользнули под лесной покров, обратили в бегство все живое и исчезли. Мадемба вздохнул с облегчением, спутник его улыбнулся, но ничего не сказал. Взвалив на себя свою ношу, путешественники проникли в лес. Мадемба шел впереди, расчищая топором проход через громадный кустарник. Следом за ним шел Беран с ружьем в руке, остерегаясь засады. Хоть солнце еще стояло высоко, его лучи не проникали через листву тысячелетних деревьев. В лесу царил сумрак, и потому многочисленные звуки окружающей жизни становились тревожнее. Леону стало тоскливо. — Днем, — размышлял он, — дикие звери спят, но что же будет ночью? Они шли медленно, с большим трудом прорубая лианы, пользуясь редкими проталинами, чтоб скорее пройти вперед. Леон Беран часто сверялся с компасом, опасаясь сбиться с прямого пути, что всегда возможно среди густого леса, где невозможны отметины. — Ты ничего не заметил до сих пор, что бы могло служить признаком прохода экспедиции? — опросил он после нескольких часов затруднительного продвижения через лес. — Ничего видел, мессиэ, — ответил Мадемба. — Возможно, что они шли другим путем? Впрочем, в таком климате так быстро все растет, что в несколько дней исчез бы всякий след наших предшественников. Вдруг лес поредел, кустарники стали не так непроходимы. — Смелей, Мадемба, мы подходим к лужайке, на которой и расположимся. — Я так же думать, мессиэ. Внезапно в нескольких метрах от них из густого кустарника пробежало странное животное. Оно было невысоко, на коротких лапах, волочило за собой панцирь из шестигранных пластинок в несколько метров длины, из которого выходила длинная шея с треугольной головой на конце, также прикрытой панцирем; животное скрылось неуклюжей, но быстрой пробежкой, в том же направлении, по которому шли путешественники. — Глиптодон, — изумился Леон Беран, — черепаха. Значит, мы найдем здесь хоть немного воды. Не пройдя и ста метров, они действительно вышли из леса к довольно широкому ручью, берег которого зарос высокой травой. В траве было много цветов, которые выставляли свои широкие лепестки самой разнообразной окраски. Несмотря на все свое желание, Леон не мог их определить, ни один не походил на те, какие ему были известны. На берегу реки, в гигантских колючих кустарниках, раздавалось громкое жужжание живых существ, принадлежавших к разным породам насекомых. — Какая странная вода, — раздумывал Леон, стоя на берегу речки и вглядываясь в ее течение. — Я бы очень желал знать ее удельный вес; он больше, чем у обыкновенной воды; ее химический анализ мог бы дать интересные результаты. Он вспомнил об ученых. — Никаких новых следов… Но если они пытались идти через лес, то, я думаю, они не могли не воспользоваться течением этой речки, в лесу очень трудно идти. Идя по берегу, мы должны заметить их след. Это будет нашей задачей на завтра. Негр внимательно разглядывал реку. — Иди, Мадемба… Что ты там увидал? — Я увидал большое животное нырнуть. Я ждать, что оно выйдет. — Молодец. Ты приспособляешься и забываешь свои смешные страхи. Что это за животное? — Похоже крокодил, но больше десять раз… «Вполне понятно, — подумал Леон, — все та же последовательность степеней…» Появился водоворот чуть не в сотню метров в окружности. Из воды высунулась ужасающая голова с двумя безжизненными желтоватыми глазами, с зияющей пастью в несколько метров, из которой видны были три рода острых зубов, как у пилы. Трудно было разглядеть в воде размеры туловища, и, по-видимому, оно было в полном соответствии с головой. — Ты прав, Мадемба, голова очень «похожа крокодил». Это, наверное, его прадедушка. И, смеясь, он добавил: — Так как не похоже, чтоб он был воинственно настроен, мы пока займемся устройством нашей стоянки. Ночь проведем здесь. — Хорошо, мессиэ. — Ты поди и набери побольше сухих веток. Мы будем поддерживать большой огонь всю ночь, это, насколько возможно, защитит нас от вредной речной сырости, а также не подпустит докучных зверей. — Да, мессиэ. Пока Леон вынимал из мешка все необходимое для их ужина, чернокожий, вооруженный топором, сделал большой запас дров, почти сухих. Вслед за уходом солнца спустилась ночь. Они поужинали. Зажгли огонь. — Теперь, Мадемба, спи, — сказал Леон, — я первый буду сторожить. Когда придет время меня сменить, я тебя растолкаю. Негр не заставил себя уговаривать. Завернувшись в одеяло, он растянулся на траве в нескольких шагах от своего хозяина. Скоро раздался однообразный храп. Леон уселся у костра так, чтоб его не слишком беспокоил жар, зажал ружье между колен, закурил трубку и, неторопливо выпуская одно колечко за другим, размышлял: — Какое странное, изумительное приключение. Отыскать в центре африканского континента не только следы доисторического мира, но и этот мир, исчезнувший повсюду за тысячи тысяч лет до нас; видеть его живым и движущимся вокруг себя. Кружить по этому допотопному лесу среди апокалипсических чудовищ. Есть от чего сойти с ума. Время от времени он подкладывал в огонь топливо. Напрягая зрение и слух, он старался по звукам представить себе происходящее вокруг. Необычность костра порождала тревогу и смятение среди лесных хозяев. Он чувствовал, что они бродят во множестве, но в достаточном отдалении. Вдали раздавался вой, грозное рычанье, неслыханный рев. — Звери идут на охоту, — сообразил Леон. — Какой же величины могут они быть? Кровавая луна поднялась над деревьями. До его слуха достигал шум отчаянных галопад, свистки, ржание, крики громадных обезьян, прыгавших с ветки на ветку на головокружительной высоте. Но самого его никто не тревожил. Около полуночи он разбудил своего спутника. — Теперь твой черед сторожить, Мадемба, не давай тухнуть костру; этого, мне кажется, достаточно, чтоб удалить опасных посетителей. Пока будет гореть огонь, тебе нечего бояться. — Хорошо, мессиэ, — ответил негр. — Я быть внимательный. Сильно утомленный, Леон не замедлил уснуть. За ночь ничего не случилось. На заре они тронулись в путь, следуя, на этот раз, вдоль берега реки. Изредка дорогу преграждали древовидные кустарники, через которые приходилось топором пролагать путь. В половине дня они пришли на довольно обширную, круглую полянку, ограниченную с одной стороны лесом, а с другой — рекой. Через нее, спускаясь к реке, шел широкий след. Вся растительность на поляне была совершенно вытоптана. Почва веками утаптывалась и придавливалась животными, проходившими по ней на водопой. Резкий запах больших зверей чувствовался в воздухе. Леон Беран шел впереди; вдруг он остановился: — Боже мой. Что это? Он показал Мадембе разбросанные среди травы многочисленные обломки стали, смятые как бы сильными тисками; в листьях одного кустарника прицепились лохмотья ткани. Негр, нагнувшись, собрал несколько кусочков металла, внимательно их рассмотрел, и затем, протягивая Леону, сказал: — Ружье. — Я это сразу увидал, — ответил тот. — Несомненно, здесь произошло что-то ужасное. И это случилось не очень давно: металл чуть заржавел. Добравшись до одного из лоскутков хаки, он спросил: — А это ты узнаешь? — Да, мессиэ. Это одежда французского мессиэ. — Ты прав, — подтвердил Леон. На одной из пуговиц, пришитой к ткани, он разобрал марку парижского портного. — Надо думать — здесь было нападение на членов экспедиции. Они потеряли свое оружие, оно было вдребезги разбито нападающими. Борьба была серьезной: доказательством может служить, что одежда одного из них была разорвана в клочки. Рассматривая обрывок ткани, он невольно задал самому себе вопрос: — Но кто же были эти нападающие, настолько сильные, чтоб скрутить и разбить, как стекло, прекрасно закаленную сталь? И что сделали они с учеными?Глава VI СТРАШНАЯ ВСТРЕЧА
Леон Беран был сильно встревожен. Его розыски в ближайших к месту борьбы окрестностях были безрезультатны. Не было ничего, что бы говорило об участи ученых. Погибли они в борьбе? Были растерзаны на месте? Последнее не казалось вероятным, тогда были бы найдены и другие остатки их снаряжения. Почему-то одно оружие вызвало ярость нападающих. Следовательно, или они успели убежать, или уведены в другое место. — Но куда же? В каком направлении? Леон Беран, задавая себе этот вопрос, не надеялся найти ему разрешение. — Если они унесены, то, возможно, что звериная тропа доведет нас до них или до того, что от них осталось. Если же им удалось скрыться, больше шансов их найти, идя по течению реки. А последнее предположение мне представляется вполне возможным. Если уж доктор Шифт смог скрыться, захватив с собой мистера Беккета, то двое других, более молодых, скрылись также. Но как все это произошло, невозможно понять. Итак, я буду следовать по течению реки. Негр внимательно и со страхом следил за размышлениями белого. Не отдавая себе ясного отчета, он все же понял, что произошло сражение, в котором члены экспедиции сильно потерпели. Нельзя сказать, чтоб это возбуждало в нем охоту к дальнейшему путешествию. Ему и в голову не приходило покинуть своего спутника: он чувствовал, что один он все равно не сможет проделать обратный путь. Но все же он с нетерпением ожидал решения Леона, из всех сил желая повернуть обратно. И когда исследователь, полный решимости, отдал короткий приказ, он сделал гримасу. — Вперед, Мадемба. Надо отыскать членов экспедиции. Несмотря на нежелание, он не протестовал и пошел вслед за европейцем, который направил свой путь вдоль реки. В течение нескольких часов они шли без помехи. Им пришлось все же обойти огромное пресмыкающееся, вероятно, предка тифона, — чудовищное тело его, в несколько десятков метров длины, растянулось на солнце. Животное, должно быть, было сыто и переваривало пищу; при их проходе оно даже не пошевелилось. Мириады больших насекомых жужжали под их ногами; но, смущенные непривычным запахом, а также дымом трубки, которую не переставал курить Леон, они не беспокоили путешественников. День склонялся к вечеру… Никаких новых следов экспедиции им на глаза не попадалось. Какая-то безнадежность овладела Бераном. Идти вперед без всяких указаний было нестерпимо. Он боялся ошибиться в расчетах и пойти по ошибочному пути. Вдруг поблизости раздался страшный топот, пригвоздивший на месте обоих путешественников. Мадемба задрожал всем телом. Стая животных с короткой шерстью, с открытыми ушами на узкой и продолговатой голове, с высунутыми языками выскочила из зелени и, не обращая внимания на людей, бросилась в реку и переплыла ее. Шум ломающихся веток, разорванных лиан раздавался в лесу. Почва дрожала… — Предки нашей собаки, — сказал себе Беран. Из лесу ринулось, подобно барану, небывалое чудовище, покрытое черной кожей, толстой и шершавой, с отвратительной головой, на которой было шесть клыков, одни пригнутые книзу, другие загнутые кверху. Следуя примеру «собак», чудовище бросилось в воду, брызги поднялись столбом и окатили путешественников с головы до ног. — Динотерий. Но от кого же он спасается? Как будто он достаточно хорошо вооружен для самозащиты? Он сделал знак Мадембе, и оба скрылись в густом кустарнике. Противный запах диких животных ударял в нос. В лесу все стихло, все звери единодушно испытывали страх перед какой-то большой опасностью. Ветви опять раздвинулись. На опушке, между двумя плаунами, показалась животное. При виде его сердце Леона забилось сильнее. На темном фоне деревьев выступал высокий профиль могучего зверя. Он был около трех метров в вышину и от шести до семи в длину. Голова представляла собой плоский лоб и очень широкие выдающиеся вперед челюсти. Его рыжеватая грива спадала на туловище, покрытое пестрой шерстью, как у пантеры. Большие зрачки с фосфорическим отблеском гневно горели. Из полуоткрытой вонючей пасти вырывалось рычание. — Это — Felis spelaea — королевский тигр минувших эпох, ужас всех современников… Раздосадованный ускользнувшей добычей, на которую он рассчитывал, тигр неистово встряхнул головой и втянул воздух. Незнакомый запах человека должен был дойти до него, так как он бегло оглядел горизонт, довольно ограниченный. Но люди оставались невидимыми. Медленно, с могучей грацией, он опустился к воде. Случайность или инстинкт заставил его слегка уклониться к кустам, где скрывались оба путешественника. Обезумев, потеряв всякую способность соображать, Мадемба поднялся и хотел бежать. Гигантская кошка заметила его, короткий момент колебалась, затем гибким прыжком, несмотря на свои размеры, оказалась на нем. Но с непривычки к такой легкой добыче зверь плохо рассчитал свой скачок. Когти задней лапы опрокинули негра и глубоко поранили его плечо, но сам он упал несколько дальше. Леон Беран, овладев собой, уже был на ногах и, взяв ружье на прицел, закричал. Животное, услыхав крик, удивилось, но повернулось, чтоб прикончить чернокожего. Мускулы напряглись, оно готово было опять прыгнуть. Леон не дал ему времени и выстрелил; вслед за первым раздался второй выстрел. Одна из разрывных пуль попала в лопатку. Другая, лучше направленная, через глазную впадину проникла в мозг. Страшным толчком зверь был отброшен назад и упал мертвым. Леон поспешил к Мадембе. Он был без сознания и потерял много крови. Европеец исследовал рану. Это был широкий разрыв мускулов, который шел от плеча до уровня груди. Ключица была наполовину обнажена. Но ни один из важных органов не был потревожен. — Какое счастье, — думал Леон. — Уцелеть от такого нападения. Отыскав в мешке флакон с йодом, он смазал рану во всю ширину и, приблизив, насколько мог, куски тела один к другому, сделал перевязку. От жгучего действия йода негр пришел в себя и застонал. — Мой бедный Мадемба, тебе больно. Но успокойся, у тебя нет ничего опасного. Несколько дней отдыха, и все пройдет. Лежи спокойно, я уложу тебя поудобнее. Сломав несколько веток с ближайших деревьев, нарезав листьев с кустарника, ко всему этому приложив несколько охапок травы, он устроил довольно мягкое ложе и перенес на него раненого. Затем он дал ему выпить рому и заставил проглотить две облатки хинина. — А теперь, дружище, самое лучшее для тебя, если ты сможешь уснуть. — Да, мессиэ. Благодарю, мессиэ, — слабо прошептал негр. Не отходя далеко от него, Леон набрал необходимый материал для костра на ближайшую ночь. Костер он разложил в форме круга, внутри которого было пространство, где лежал больной. — Таким образом, — рассчитал он, — укрывшись барьером из огня, мне можно будет соснуть. Достаточно спать одним глазом и не дать потухнуть костру. Его оптимистические предположения осуществились. Ночь прошла спокойно. Поблизости костра кишели только стервятники, привлеченные из глубины леса запахом падали. Сначала они дрались между собой, но кормежка была так велика, что борьба скоро прекратилась. Все хищники смогли разместиться на мертвом животном. Сквозь пламя Леон Беран хорошо их различал. Но они были так же отвратительны, как и их потомки: гиены и шакалы. Когда взошло солнце, от страшной кошки, которая еще вчера была неоспоримым владыкой леса, остался один остов, прекрасно очищенный. Раненый проснулся, его сильно лихорадило. — Ну, Мадемба, как ты себя чувствуешь? — Нет хорошо, мессиэ, — жаловался негр. — Ты преувеличиваешь. Это, конечно, скучно болеть и лежать неподвижно, но у тебя ничего не разбито, ничего серьезно не повреждено, я тебе это повторяю. Через несколько дней ты будешь на ногах. Чувствуешь голод? — Нет, мессиэ. Мне очень жажда… — Да, у тебя лихорадка. На, выпей… И он протянул ему стакан, в котором было немного рому с водой, вскипяченной за ночь на костре. Негр выпил с жадностью, принял хинные облатки, предложенные Леоном, и, все еще слабый от потери крови, заснул. Беран, опоражнивая содержимое одной из коробок с консервами, раздумывал: — Как найти следы экспедиции? Не отклонился ли он в сторону, упорно придерживаясь течения реки? Необходимо проникнуть в лес, чтоб заняться поисками каких-нибудь указаний, могущих служить признаком их прохода. Но пока Мадемба будет лежать, об этом не приходится и думать. Судьбе угодно было превратить меня в сиделку, — исполним покорно обязанности, которые она мне вручает. У каждого дня своя забота. Он принялся ухаживать за раненым, делал перевязки, пичкал хиной и заставлял есть, как только лихорадка начинала уступать. Поблизости от их стоянки проходило стадо оленей, предков нынешних. Леону удалось убить одного из молодых оленей, запас свежего мяса на время заменил консервы, что было полезно для обоих. К счастью, никто из крупных хищников не подходил к ним во время их длительной стоянки. Они наслаждались почти полным спокойствием… За это время Леон лучше свыкся с гнетущей жарой в течение дня и томительной духотой ночи. Заботливый уход и сильный организм Мадембы восторжествовали. Рана мало-помалу закрывалась. Он уже без большой боли двигал рукой. Скоро он смог подняться.Глава VII МАХАЙРОД
Ha утро четвертого дня Леон Беран к своему удовольствию мог убедиться, что лихорадка у раненого прошла совсем. Хоть он теперь и стал на ноги, но был еще очень слаб, чтоб пуститься в дорогу. И вот с какой речью обратился к нему Леон: — Бравый мой Мадемба, ты теперь на ногах, но нечего и думать, чтоб ты отсюда двинулся. У тебя еще мало сил. — Нет, мессиэ. — Я запасу тебе топлива, чтоб ты мог при наступлении ночи зажечь большой огонь, если я до того времени не успею вернуться. — Мессиэ уходить. Оставить Мадемба один, — взывал встревоженный негр. — Тебе нечего бояться. Я оставлю тебе два револьвера, и ты воспользуешься ими, если случай представится, одна рука у тебя здоровая. Чтоб наверстать немного потерянное время, я пойду в лес отыскивать возможные следы ученой экспедиции. Я постараюсь вернуться к ночи, но если мне не удастся, — не беспокойся, завтра утром ты меня увидишь. — Хорошо, мессиэ, — согласился негр. Не теряя времени, Леон скрылся в лесу. Прошло несколько долгих часов, прежде чем Леон пробрался через перепутанные лианы и кустарник к довольно широкой тропе; смятый и вытоптанный мох, сломанные ветки, раздавленные побеги делали ее легко заметной. — Можно бы сказать, что эту тропу протоптало стадо гигантских слонов, — подумал исследователь. И пошел по ней. Почти полдня продвигался он беспрепятственно через лес. Солнце стояло довольно низко, когда он вышел на обширную поляну. Его приход обратил в бегство стадо диких ослов, довольно больших по размерам; их топот замер в отдалении. В зелени деревьев были видны странные существа, обрывающие ветки с пронзительными криками. Он смотрел на них с отвращением. — Если б не их пучкообразный хвост и собачьи головы, их можно бы принять за людей, — размышлял он. — Это, вероятно, предки шимпанзе или гориллы. Неуверенный в их отношении к себе и совсем не желая вступать с ними в борьбу, которая могла быть опасной ввиду их численности, Леон поспешил к группе деревьев, стоявших среди поляны. — Здесь я устроюсь на ночь, — решил он. — Костер в виде круга, который я раскладывал во время болезни Мадембы, может быть надежной защитой от нападений. И пока он поспешно набирал сухих веток и травы вокруг места, выбранного для ночлега, на тропе, по которой он пришел, раздалось мощное, тревожное рычание. Он почувствовал, что волосы на голове у него стали дыбом. В чаще деревьев вокруг поляны произошел переполох. Обезьяны попрятались на верхних ветках. Хриплое ужасное рычание, грозное пыхтение, беспорядочные прыжки тяжелого тела между деревьями. Затем на поляну выскочил гигантский черный лев, рухнул, перевернулся и остался лежать. Вцепившись ему в загривок и судорожно сжимая острыми когтями и четырьмя длинными, тоже острыми скрещивающимися клыками, торчащими наружу, другое животное, меньших, но все же внушительных размеров, повисло на нем. Опьяненное победой, оно вытащило из раны свои огромные клыки и долго фыркало. Затем оно опустило в рану свою пасть и неторопливо стало пить кровь своей жертвы. Окончив обед, оно выпрямилось на лапах, потянулось, выгнув спину дугой, как кошка невероятных размеров. Леон Беран прирос к месту, не решаясь шевелиться, из боязни обратить на себя внимание зверя. Он мог не торопясь, до мелочей, рассмотреть мощное строение зверя, способного к быстрым движениям, к внушительным прыжкам. Шерсть у него была красная с черными пятнами, подвижные когти и очень большие блестящие глаза. Незнакомый запах вдруг привлек чутье зверя. Беспокойная дрожь пробежала по его спине. Он медленно повернул к Берану свою противную окровавленную морду и увидал человека. Удивленный, он замер на мгновение. Его захватило врасплох появление этого животного, такого мелкого по размерам; оно одно оставалось на открытом месте, тогда как обычно все разбегалось при его приближении. Сытый, он мог его пощадить. Но, повинуясь своему хищному инстинкту, напряг свои мускулы и прыгнул. Леон Беран ловким движением прицелился. Пуля настигла зверя на полпути; она попала в пасть, причинив ему жестокую боль, зверь завыл. Но он не был ранен смертельно. Инстинктивное сокращение мускулов, под впечатлением боли, определило размер его прыжка, отклонив его в сторону. В ярости он выпрямился и хотел броситься на врага. Раздались два новых выстрела, почти в упор. Голова зверя откинулась. Все его мускулы разжались и еще раз отбросили его вперед, но Леон быстро уклонился, прыгнув в сторону. Животное упало на землю мертвым. Бледный, с сжатыми зубами, мокрый от пота, Беран с трудом переводил дух; вслед за сильным нервным напряжением наступила реакция. После довольно долгого промежутка он глубоко вздохнул и, вытирая рукой пот со лба, проговорил: — Я отделался легко. Это было надгробное слово в честь зверя. Не зная, с кем его отождествить, он приблизился к трупу, рассмотрел его вблизи и пришел к заключению: — Я думаю, это — махайрод, или что-нибудь подобное. Мерзкое животное. Солнце готовилось скрыться за горизонтом. Тени росли. Он спешил набрать веток, разложить их вокруг сравнительноузкого места и зажечь костер. Он сел, прислонившись к стволу одного из деревьев, вынул металлическую фляжку и выпил глоток рому. Затем принялся медленно есть ломоть прекрасно зажаренной оленины, принесенной с собой. За едой он думал о том, что в этих странах, столь негостеприимных, особенно страшно остаться одному. — Мадемба проведет плохую ночь, но к нему вернуться я не могу. Полная тишина в зелени деревьев, под которыми он устроился, его удивляла. В противоположность другим деревьям, на этих и следа не было какой-либо фауны. Он стал их рассматривать. — Тюльпанные деревья, да… но какого рода? Мои познания в доисторической ботанике настолько слабы, что я не могу распознать их. Затем в своем уме он перебирал эпизоды своего путешествия, начиная с появления птерозавров. — Козни этого континента — каким-то чудом пережившего катаклизмы тысячелетий — бесчисленны. Несмотря на всю мою тренировку, они представляются мне страшными. Насколько же опаснее были они — увы! — для ученых, менее опытных в знании предательского тропического леса. Неужели они погибли? Окончив еду, он поднялся, положил свежее топливо по всему кругу костра и пошел к подножью дерева, лег на мох и зевнул, охваченный каким-то странным оцепенением. — Меня утомила ходьба, затем переживания этого часа. Соснем. И он уснул тяжелым, глубоким сном. Время шло. В нескольких метрах от спящего, вокруг двух трупов, дрались стервятники. Ни их возня, ни хруст их добычи не будили его. Мало-помалу костер догорал. Еще прошло сколько-то времени. Огонь замер, и только уголья светились в непроглядной темноте. Бледная заря занялась. Исследователь все спал. Усевшись вокруг него на достаточном расстоянии, стервятники наблюдали его в раздумье. Уж не новая ли это добыча для них? Но приблизиться еще не решались. Да и место, выбранное им для отдыха, не нравилось всему звериному народу. Несмотря на свою жадность к еде, эти истребители падали общими усилиями оттащили довольно далеко труп махайрода, прежде чем стали им насыщаться. Эта непонятная подозрительность зверей охраняла сон человека. С деревьев, окружающих поляну, спустились между тем обезьяны и направились к спящему; шли они короткими переходами, чередуя их с остановками, довольно продолжительными, во время которых они, усевшись на свой зад, уморительно жестикулировали. Вдруг чудовищное насекомое, похожее на гигантского москита, с жужжанием стало кружиться над спящим, описывая вокруг него круги меньше раз от разу, и затем село ему на затылок. Четверорукие, увидев это, в свою очередь, приблизились, перескочили через угли, теперь уже потухшие, и уселись в кружок на расстоянии не более метра от исследователя. Но место, видимо, и им не нравилось. Они ежеминутно судорожно встряхивали головами, чихали, отодвигались назад. Насекомое спокойно делало свое дело. Его хобот нащупывал вену, чтоб ее вскрыть и высосать кровь неизвестного, но терпеливого животного. Вдруг его жало вонзилось. Кровь выступила на коже и слегка расплылась красным пятном. Это потревожило спящего, и он, еще бессознательно, неверным движением руки хотел отогнать докучливое ощущение. Ему это не удалось. Жало вонзилось глубже. Боль почувствовалась сильнее и наполовину прогнала сон от человека. Его рука поднялась к шее и сжала насекомое. Тем временем одна из самых решительных обезьян вытащила у него мешок и в сопровождении своих единокровных оттащила добычу на несколько метров. Чувствуя в своей руке какое-то странное тело, большое и живое, Леон Беран окончательно проснулся. Несмотря на свое почти инстинктивное отвращение, он его сжал, раздавил и отбросил подальше от себя. С большим трудом он сел, открыл глаза и растерянно посмотрел вокруг. С глубоким изумлением он увидал, что день уже наступил. Огонь, казалось, погас уже давно. Но мысли медленно чередовались в его отяжелевшей голове. После нескольких долгих минут полусознательного состояния, пересилив себя, он собрал всю энергию, чтоб встать на ноги и, опираясь на ружье, сделал несколько шагов. В глазах все кружилось, сердце билось слабо. Ему все же удалось достигнуть освещенного солнцем пространства, он опустился, сел и начал дышать возможно глубже. Мало-помалу мысли в его голове прояснились; движение крови стало нормальным; тоска не давила больше его грудь. Чувствуя какую-то влажность на затылке, он коснулся его рукой, и она оказалась в крови. — Однако, у меня все еще идет кровь, — проворчал он. — Это гнусное животное сильно укусило меня. Лишь бы только укус не был ядовит. Он стал искать мешок, чтоб смазать ранку йодом, и не нашел его на том месте, где он его оставил. В замешательстве он вернулся на место и в нескольких десятках метров заметил потешавшихся обезьян, среди которых находился его мешок. Он направился к ним, но проворные четверорукие гримасничали, потешались, карабкались по гигантским стволам деревьев, унося мешок с собой. Такая потеря для Берана была целой катастрофой. У него ничего не осталось, кроме огнива, табаку, полного ружейного заряда. Ни еды, ни питья. В отчаянии он вернулся к подножию дерева; к счастью, он нашел там свою дорожную бутылку, револьвер и топорик. — Они меня не совсем ограбили, — говорил он с горечью. — Но нет худа без добра… Что же, однако, случилось? Откуда этот тяжелый сон? Меня всегда так легко разбудить, несмотря на усталость. В голове его блеснула мысль. — Теперь я понимаю, почему так пусто было под деревьями и тихо в их листве… Эти тюльпанные деревья представляют собой не меньшую опасность, чем предательская максенилла. Испарения их листьев и коры ядовиты и вызывают постепенное оцепенение, подобно наркозу. Он улыбнулся. — При этих условиях, возможно, что своим спасением я обязан этому отвратительному москиту. Укус, а вслед за тем кровопускание меня разбудили от сна, который перешел бы постепенно в смерть. Мороз пробежал у него по коже от этой мысли. — Потеря мешка — только маленький выкуп за все это. Не будем о нем слишком много жалеть. Тем более что всякие сожаления бывают тщетны. Вслед за тем, обсуждая положение, он решил: — Без провизии нечего и думать продолжать поиски, к тому же тщетные до сих пор. Поэтому прежде всего нужно вернуться возможно скорее к нашей стоянке. Глотнув немного рому, он отправился в обратный путь той же дорогой, какой шел накануне. Сначала — звериной тропой, потом — им самим расчищенным путем он шел довольно быстро. Скоро после полудня он уже был недалеко от берега реки. Негр ждал его в сильном беспокойстве. Приходу Берана он чрезвычайно обрадовался. — Да вот и я, Мадемба. Не солоно хлебавши и без мешка. В общем, злосчастная экспедиция. А здесь ничего нового? — Ничего, мессиэ… Мой совсем хорошо теперь. — Чудесно. Завтра мы отправимся. А пока до ночи теперь, в свою очередь, дай мне отдохнуть. Я очень устал. Я засыпаю. — Спи, мессиэ. Мадемба стеречь хорошо, — ответил негр с доброй улыбкой.Глава VIII ПЕРЕД НЕПРИСТУПНОЙ СТЕНОЙ
Леон Беран спал долго. Он не слыхал, как Мадемба перед заходом солнца набрал топлива и как он зажег костер. Большая половина ночи прошла, прежде чем он проснулся и не сразу сообразил, где он находится. Мадемба сидел, со всех сторон окруженный огнем, с ружьем между колен и улыбался. — Мадемба, почему ты не разбудил меня? Ночь наступила давно. — Мессиэ очень хорошо спал, мессиэ устал, — ответил негр. — Что я устал — это правда. Но не настолько, чтоб не мог сторожить в свою очередь. Тем более что ты еще не чувствуешь себя сильным. — Я очень сильно… Совсем вылечился. — Тем лучше. Завтра посмотрим, а пока ложись и спи. Я буду поддерживать огонь. Недолго пришлось сторожить Берану. Через несколько часов в лесу ночные звуки стали стихать. Во всей природе водворилось безмолвие — предвестник короткой зари. Огромные ночные бабочки уже не налетали на пламя костра. Затем над лесом поднялся красный диск солнца… и опять наступила жара. — Мало-помалу начинаешь привыкать к этой температуре. Мне будет немного прохладно в Конго, когда я туда вернусь. Он покачал головой. — Если только мы когда-нибудь вернемся… Но он поспешил отогнать пессимистическое настроение и разбудил своего спутника. Состояние здоровья Мадембы не оставляло желать ничего лучшего. После осмотра оказалось, что рана быстро зарубцовывалась, не было никакого просачивания, мускулы срослись, а нерв оказался неповрежденным, так как левая рука могла двигаться совершенно безболезненно. — Прекрасно, — заключил Леон. — Ты совсем здоров, Мадемба. Но помни, тебе дорого могла обойтись твоя выходка, вперед старайся сохранять хладнокровие. Перед отходом Беран решил хорошенько поесть, чтоб не делать привала до конца дня и, таким образом, выгадать время. Кроме того, необходимо было подсчитать запасы. Потеря одного из мешков давала себя знать. После еды он приказал негру опростать мешок. — Тридцать жестянок разных консервов, полная бутылка рому, спирт, хинин, висмут, йод… Двадцать зарядов динамита, пятьдесят — ружейных. Кроме того, заряды для автоматического револьвера… Всего достаточно, чтоб продолжать наши поиски. Он уложил в мешок все это богатство и наказал Мадембе: — Взвали на себя и береги как зеницу ока; если ты это потеряешь — мы погибли. — Да, мессиэ. Путешественники пустились в путь, придерживаясь течения реки. После полудня они подошли к довольно большому озеру. Леон Беран стал обозревать окрестность. На расстоянии нескольких сот метров от них виден был высокий, скалистый водораздел. С одной стороны он уходил далеко в лес, так что, насколько мог видеть глаз, гребень его поднимался над верхушками деревьев. Со стороны озера скалы круто обрывались и только на расстоянии нескольких километров оттуда виден был пологий спуск к воде. Путешественники направились к скалистому массиву и быстро до него дошли. О подъеме на него нечего было и думать. Каменная стена зеленоватого цвета с красными прожилками, почти до гладкости отполированная, была неприступна. Леон Беран долго раздумывал, прежде чем на что-нибудь решиться. Перспектива вновь прорубать в лесу путь через деревья и кустарники, чтоб обогнуть препятствие, казалась ему непрактичной во всех отношениях: времени и сил потребуется много, да и не миновать неприятных встреч. Всего легче было бы по воде обогнуть неприступный массив, но недоставало какого-нибудь судна. И вдруг у него мелькнула счастливая мысль. — Как это сразу не пришло мне в голову, что можно соорудить плот. Он позвал негра, мирно сидевшего в ожидании решений своего предводителя. — Мадемба, пятнадцать таких бамбуков. — Да, мессиэ, — ответил негр, не задумываясь о том, зачем они понадобятся. Через час гигантские бамбуки были срублены, и Леон вместе с Мадембой оттащили их на берег озера. — Теперь остается их только покрепче связать, на это потребуется несколько лиан. Он сам срезал их, выбирая наиболее гибкие, чтоб легче было употребить их в дело. Двенадцать продольных и три поперечных бамбука были прочно скреплены между собой. — Вот готов наш плот, самый замечательный по своей легкости, а отталкивать будем вот этими громадными камышами. Он срезал их. Затем с помощью негра он спустил плот на воду. — Трогаемся в путь, Мадемба. Негр повиновался. Одного движения их камышей было достаточно, чтоб легкое судно тронулось с места. Не желая отклоняться от берега, насколько это позволяли странные водяные растения с длинными спутанными волокнами, студенистые, как водоросли, но самой яркой и разнообразной окраски, путешественники довольно быстро плыли вдоль скалы. Время от времени видны были отверстия, точно окна, выходящие на озеро, вероятно, входы в глубокие пещеры. Скалистый откос постепенно понижался. На его покатости, где осел гумус, растительность была так же густа, как и в лесу. И породы здесь были те же, насколько можно было судить с озера. Через час такого плавания скала исчезла, берег стал песчаным. — Теперь причалим, Мадемба, — приказал исследователь. Через несколько минут, миновав полосу водяных растений, плот был втащен на берег. Они спрыгнули на землю, обратив в бегство черное пресмыкающееся изумительного вида, с раздутой шеей, как бы с двойным отвратительным зобом. — Брр. Хорошо, что оно так просто уступило нам место. Или я ошибаюсь, или это ядовитая змея, вероятный предок ужасной кобры. Солнце уже низко стояло над горизонтом. Кровавые полосы протянулись по небу, отражаясь в черной воде озера. Вдали, на противоположном берегу, можно было видеть чудовищных амфибий, — они то погружались в воду, то плавали, то возвращались на берег и там валялись в песке. Зрелище были величественное, беспримерное, производящее сильное впечатление. — Мы переночуем здесь, Мадемба. Заготовь топлива для костра. Пока негр был занят, исследователь с ружьем наготове пошел вдоль берега. Он искал дичи для вечерней трапезы. Вскоре на берегу маленькой бухты он заметил пару животных, пришедших на водопой. Они не слыхали его шагов. Эти животные на тонких высоких ногах были покрыты серой шерстью. На голове предводителя красовались чудные рога. У обоих носы были горбаты, сильно выгнуты и раздуты, начиная от глаз. — Какая-то доисторическая антилопа — ее мясо, наверное, съедобно. Хорошенько нацелившись, чтоб не пропал заряд даром, он выстрелил в рогатое животное. Настигнутое пулей, оно свалилось, тогда как его товарищ, обезумев от страха, скрылся в ближайшей заросли. На выстрел прибежал Мадемба. Исследователь указал ему на убитое животное, пояснив коротко: — Свежее мясо. Мадемба, не дожидаясь дальнейших объяснений, подошел к животному. С помощью своего ножа он отрезал заднюю ногу и, сгибаясь под тяжестью, догнал Берана, который подходил к месту стоянки. Мясо было нарезано довольно тонкими ломтями и поджарено на огне. Часть этого питательного жаркого была съедена путешественниками во время вечерней еды. Остальное, завернутое в широкие листья, было уложено в мешок в запас на следующий день. Наступила ночь. Первым, по принятому обыкновению, сторожил белый; затем, разбудив своего спутника, он лег спать до наступления дня.Глава IX МАМОНТ И СТРАННЫЕ СУЩЕСТВА
Еще не занималась заря, когда оглушительные раскаты рева, похожие на гром, разбудили Берана. Он сразу вскочил. Около него всем телом дрожал негр и шептал: — Это, наверно, колдун, мессиэ. Ужасный треск ломающихся веток, поваленных деревьев приближался. Вскоре на несколько сот метров ниже, чем была расположена их стоянка, показалась настоящая движущаяся гора. При бледном свете луны можно было различить животное чудовищной величины, ноги его походили на каменные столбы больших соборов, тело вместе с необыкновенно развитым хоботом и чудовищными клыками достигало фантастических размеров. — Мамонт, по меньшей мере, — прошептал пораженный исследователь. Апокалипсический зверь, откинув хобот назад, рассматривал костер. Для его слабо развитого сознания эта мелькающая краснота в уровень с землей была, конечно, величиной неизвестной. Пока он раздумывал, как ему вести себя дальше, Леон Беран попробовал приблизительно его измерить, но скоро отказался. — Если б его не испугал огонь, а любопытство привело к нам, мы бы погибли: он бы обратил нас в прах, не отдавая даже себе в этом отчета. Но животное перестало обращать внимание на костер. Оно направилось к озеру и долго утоляло свою жажду. У костра было слышно, как жидкость с шумом, подобным водопаду, проникала в пищевой канал. Удовлетворившись, мамонт зафыркал, снова заревел, затем скрылся в лесной чаще. Катастрофический шум, свидетельствующий о его проходе по богатой растительности, их окружавшей, стал стихать. — Ну что ж, Мадемба, видел колдуна? Не очень он сердит, а? Не кто другой в конце концов, как только очень большой слон. Негр покачал головой. Он даже больше не дрожал, но мрачное настроение оставалось. — Не хорошо здесь, — вздохнул он, не определяя точнее своих тревог. До рассвета было уже недолго, и Леон Беран не пытался снова заснуть. Он закурил трубку и хмуро задумался. Луна скрылась. Ночная темнота мало-помалу начинала редеть. Наступил день. Взгляд Берана часто останавливался на скалистом откосе, нависшем над озером. Ему казалось, что там двигались какие-то тени, но как он ни старался, он ничего не мог разглядеть. — Галлюцинация, — думал он, — и в этом нет ничего удивительного после нервного напряжения этих дней. Стало совсем светло. Но солнце не показывалось, жара была еще невыносимее, чем обычно, небо казалось низким, серый день томительно навис. — Или я ошибаюсь, или сегодня будет гроза. Это сулит нам некоторое развлечение. Он поднялся, чтоб подойти к негру, который приготовлял завтрак у потухающего костра. Шум падающих с откоса камней заставил его обернуться. Пораженный увиденным, он не мог сдвинуться с места. На опушке леса, в нескольких десятках метров от него, показались три мохнатых существа. Они бежали вдоль скалы, цепляясь за ее неровности четырьмя своими членами; скоро их нагнало и присоединилось еще одно такое существо. Пришедшие держались на задних ногах. Их спины были согнуты, узкие плечи наклонялись вперед. Грудь выдавалась, как у собаки. Голова была неповоротлива, с громадным кадыком и с очень отлогим лбом. Острые уши были похожи на уши человека и на уши шакала. Шерсть на черепе имела вид хохла, тогда как по бокам была короткой и щетинистой. Руки были относительно короче, чем это бывает у обезьян. Спина не кончалась хвостатым придатком. Выжидая, что будут делать эти странные гости, Беран держал наготове свое ружье. — Они, очевидно, живут в пустотах, которые я вчера заметил вдоль откоса, — подумал он, — но каковы их намерения? Воинственные или мирные? Вновь пришедшие не двигались. Глаза у них были больше, чем у обезьян, и они пристально смотрели на белого. Кожа на лбу быстро сдвигалась и раздвигалась. Слышно было, как скрежетали их сжатые челюсти. — Черт бы их побрал, — проворчал он. — Манифестация достаточно внушительная. Он заметил, что в руках у них были острые камни. — Нет сомнения, — думал он, — это еще не люди, но они не так от них далеки. То, что они без всякой опоры держатся на задних ногах, что-то необъяснимое во всем их положении, в их редких жестах, все это доказывает, что эти существа гораздо более развиты, чем гиббоны, макаки и другие четверорукие, каких я только знаю. Кроме того, эти обтесанные камни, которыми они вооружаются, едва ли единственные вещи, какие они обделывают. Он не хотел стрелять, прежде чем эти странные существа не проявят каких-нибудь враждебных действий. Между тем они совсем не предполагали уходить. А Беран чувствовал, что нужно сниматься с места, чтоб найти какое-нибудь убежище от неминуемой грозы. Отойдя немного назад и не теряя их из виду, он подошел к костру. Мохнатые существа, сговорившись друг с другом при помощи хриплых звуков, похожих на рычание медведя, но очень неясных, подвинулись вперед на несколько метров, восстанавливая таким образом прежнее расстояние между ними и белым. Рычание их привлекло внимание негра. Пораженный, он стоял с сосудом в руке, в котором приготовлял кофе из сгущенного молока, кипяченой воды и кофейных облаток. Леону пришло в голову, что существа эти не знают, наверное, огня и должны его испугаться. Он крикнул: — Мадемба, возьми ветку, зажги ее и брось изо всех сил в них. Негр повиновался. Горящая головня упала к ногам группы и встревожила их. В несколько прыжков они были у ближайшего дерева и с удивительной быстротой взобрались на верхние ветки и скрылись в густой листве и запутанных лианах. — Скорей, Мадемба, воспользуемся отсрочкой, чтоб успеть позавтракать и собрать наши пожитки. Необходимо найти убежище, а то я боюсь урагана. — Меня думать также, мессиэ, — подтвердил негр. В один миг они собрались и готовы были идти. Без колебания, по следам, протоптанным мамонтом, Леон Беран углубился в лес, а за ним и негр. Над озером поднимался пар. Небо было молочного цвета. Слышны были отдаленные крики оленей, мычание невидимых рогатых. Все породы зверей были охвачены тревогой. Исследователь ускорил шаги, почти бежал, протоптанный путь через лес раздваивался. Он бросился влево, по направлению к откосу. — Со стороны скалы, — думал он, — мы скорее найдем или выступ, или пещеру, чтоб там укрыться. Пронесся страшный порыв ветра, с шумом пробежал по верхушкам, взвившись спиралью, неистово срывал листву. Затем наступила давящая тишина. В лесу примолкло все. Наши путники смутно видели какое-то животное, промчавшееся во всю прыть. Даже насекомые скрывались в щели древесной коры. Вспышки необычного бледного света прорезывали теперь лесной край. Но они казались отдаленными. Видна была уже молния, но грома не было слышно. — Скорей, — торопил исследователь и пустился бежать, — гроза приближается. Наконец след вывел на край леса. Не далее, как на сто метров от них, в голой скале, они увидали выступ, под которым можно было укрыться. Они добежали туда и, едва переводя дух, повалились на землю. Мадемба, испуганный ревом урагана, время от времени поднимал голову, предполагая, что крылатые звери чудовищного вида сражались в облаках. Рев грозы напоминал голоса львов, заблудившихся в горах. Сверкания молнии слепили глаза. Сквозь темную клубящуюся стену паров, отливавшую фосфорическим светом, проникло журчанье ручья, в несколько минут оно было уже стремительным шумным потоком. По временам обрушивался гром, треск поверженных деревьев доходил до слуха раньше, чем его страшный, сухой, рокочущий голос. Вода растворяла землю, сбегала водоворотами, как будто целый океан опрокинулся с неба. Запах грозы и растений был разлит в воздухе. Вокруг путешественников гуляли бурные волны, и вся окрестность превратилась в сплошной стремительный поток. Но в их убежище было хорошо, они не вымокли. Мало-помалу буря удалялась, шум грозы стихал. Дождь не был так част, затем совсем перестал. Вдоль откоса бежала еще целая река, как бы спешила в лес, чтоб оттуда скатиться в ближайшее озеро. — Подождем, пока впитается вода, почва в лесу сильно намокла. Это продолжится, надеюсь, недолго. И действительно, на чистом небе показалось сияющее солнце. Под его лучами со всех сторон поднимался пар. Из ближайшего леса стали доноситься голоса. Животные торжествовали избавление. — Мессиэ, мессиэ, — позвал вдруг негр, вышедший из убежища. — Что у тебя там, Мадемба? — Тебя прийти сейчас. Леон Беран подошел. Крик изумления сорвался с его губ.Глава X ЖЕНЩИНА
В расстоянии около двухсот метров, продвигаясь вдоль опушки леса, к ним приближалась какая-то фигура очень большого роста, но тонкая и гибкая. На плече у нее был каменный, видимо, очень крепкий, топор; сама она опиралась на длинный деревянный прут с наконечником, придававшим ему вид гарпуна; наконечник желтоватого оттенка, по всей вероятности, был вырезан из рога. Род передника из какой-то гибкой коры опоясывал ее чресла и опускался немного ниже колен. Густая шевелюра, черная, как озеро в беззвездную ночь, свободно раскидывалась по ее плечам. Ее кожа, слегка бронзового цвета, всюду была совершенно гладкая. Великолепно обозначенная, крепкая грудь, округлость ее плеч и бедер, а также и развитие таза выдавали в ней женщину. Она двигалась быстро, чего-то остерегаясь за занавесом деревьев, но чего именно, наши путники не знали. Во всяком случае, она их не заметила. Казалось, ее беспокоила какая-то опасность; по временам она останавливалась или замедляла свои шаги, чтоб что-то выследить своими напряженными чувствами. Тряхнув нервным жестом своей шевелюрой, она опять пошла вперед. Путники могли теперь лучше ее рассмотреть. Ее кругловатое лицо отличалось матовой бледностью; ее короткая талия держалась на прекрасных, нервных, хотя и мускулистых, ногах; ее огромные глаза отсвечивали металлическим блеском; на них опускались слегка вздернутые веки, продолженные длинными ресницами под густой аркой бровей; губы — мясистые, очень красные, немного грубые, но хорошо очерченные. Все это указывало на расу стародавнюю, человечеству неизвестную, выросшую в течение тысячелетий вне соприкосновения с племенами, которые в своей эволюции стали предками нынешних рас. Леон Беран стоял, как ошеломленный. — Женщина, — прошептал он, оправившись от своего столбняка, — вернее, молодая девушка; ни возраст, ни материнство еще не изменили ни ее легкой походки, ни четкости ее контуров. Да, женщина. Только древние амазонки могли иметь выражение такой спокойной и грациозной силы. Он видел, что эта женщина принадлежит к очень древней расе, но она, казалось, много превосходила низшие образцы черной расы. Сравнение между Мадембой — а он был прекрасным представителем конголезского типа — и этим поражающим видением оказывалось не в пользу первого. Пока Беран оставался погруженным в созерцание, женщина прошла мимо их недавнего убежища, перед которым они стояли. Внезапно из леса, спереди и сзади от нее, выскочила группа мохнатых существ, встреченных утром Леоном Бераном на берегу озера; они окружили ее, издавая хриплые крики. Женщина, в свою очередь, испустила громкий гортанный крик. Легким скачком она уклонилась от камней, брошенных ее врагами; копье-гарпун, кинутое сильной рукой, пронзило грудь одного из нападавших, и он упал, обливаясь кровью. Пользуясь замешательством, вызванным его падением, она ринулась на другого и из всей силы ударила его своим топором по черепу. Череп разбился вдребезги. И сейчас же бросилась снова, замахнувшись топорам на третьего, но была поражена пущенным в нее сзади камнем. Он попал ей в руку и глубоко ее поранил; рука немедленно покрылась кровью. Крик боли и ярости вырвался у нее; топор выпал из ее руки. Но она оправилась и, несмотря на свою рану, еще раз бросилась с гарпуном — на то мохнатое существо, которое поразило ее ударом. Опять смертельный удар — не стало еще одного из напавших.Но враги были слишком многочисленны. Несмотря на свою ловкость и отвагу, она не могла бороться. Круг нападавших сжимался вокруг нее. Ей не хватало места, чтоб размахнуться копьем. Наконец, двое сзади бросились на нее и свалили с ног. Тогда, по какому-то инстинктивному чувству солидарности, исследователь схватился за карабин и несколько раз выстрелил. В мгновение ока трое из мохнатых существ пали под страшными разрывными пулями. Прочие, устрашенные смертью своих товарищей и этим таинственным громом, с головокружительной быстротой побежали, покинув свою пленницу. Сопровождаемый Мадембой, исследователь подошел к ней, по-прежнему распростертой на земле. — Неужели они убили ее, несмотря на мое вмешательство? — беспокойно спросил он себя. Но женщина уже поднималась. С диким видом она хотела прежде всего отскочить от вновь появившихся, сделала было движение, чтоб убежать. Но, одумавшись, успокоенная их малым ростом — так подумал Леон Беран — она осталась на месте, с глубоким любопытством уставившись в эти незнакомые существа. Враждебности уже не было в ее лице, но известная недоверчивость светилась в подвижных зрачках. Наступило молчание. Исследователь не мог придумать, как бы дать ей понять, что намерения его — самые миролюбивые. Он указал ей на распростертые кругом их трупы, потом указал на свой карабин, как бы объясняя ей благодетельность и удачу своего вмешательства. Молния ненависти и отвращения сверкнула в глазах неизвестной, когда она устремила взор на тела врагов; лицо приняло злобное выражение, челюсти сжались. Но затем лицо ее прояснилось, и, почти касаясь пальцем карабина, она произнесла несколько звуков, довольно музыкальных, несмотря на небольшую гортанность. — Она говорит, — подумал бельгиец, — конечно, это женщина. Но как понять ее — вопрос трудный. Молодая женщина смотрела на своего спасителя с каким-то особенным выражением. В ее глазах как будто промелькнула улыбка. Казалось, ей самой смешна была эта невозможность объясниться. Но все-таки она произнесла еще одну длинную фразу, сопровождаемую жестами. Кое-что исследователь понял. Он понял, что она застигнута была бурей, что укрылась, подобно ему, в одном из углублений скал; но ее жест в направлении леса остался ему непонятным. Он осторожно, чтоб не испугать ее, взял ее раненую руку, показал место, откуда все еще текла кровь, и жестами, старался дать ей понять, что он хочет врачевать ее рану. Сначала она не поняла. Она указала на трупы, и опять в ее глазах мелькнуло выражение ненависти. Она произнесла несколько слогов. Но когда она попыталась согнуть свою раненую руку, лицо ее выразило страдание. Видя, что его попытка объяснить свои намерения не удалась, исследователь решил перевязать ей руку без всяких лишних формальностей. — Мадемба, — скомандовал он, — открой мешок, достань йод и бинт. — Сейчас, мессиэ, — ответил негр. Раненая с любопытством следила за их движениями. Коснувшись мешка, она произнесла насколько новых слов, повторяя свой прежний жест в направлении леса. Не стараясь даже понять ее, Леон Беран сделал ей знак, чтоб она села. Она послушно выполнила это требование. Он тщательно очистил рану от земли, которой она загрязнилась, когда женщина была повалена мохнатыми существами. Затем смазал рану йодом. Вызванное ощущение жгучести, казалось, удивило молодую женщину. В ее зрачках снова промелькнула недоверчивость. Но она сейчас же исчезла, как только Беран достал совершенно белый бинт и стал им перевязывать рану. Эта белизна вызвала у ней большое восхищение. Она хотела потрогать пальцами свою перевязку, как бы затем, чтоб ее погладить. Исследователь сделал ей знак, что надо избегать этого жеста, и она опять с удивительной покорностью повиновалась. Раздельно произнося новый ряд звуков, она положила свою руку на грудь молодого человека, потом взяла его руку и положила ее на свой лоб. — Без сомнения, она благодарит меня, — подумал он. И он улыбнулся, дружелюбно смотря ей прямо в глаза. Она, казалось, была очень рада, что ее поняли, и улыбнулась в свою очередь. Черты ее отличались в этот момент поразительной мягкостью. — Итак, у нас обоюдная симпатия, — подумал исследователь, несколько удивленный тем чувством удовлетворения, которое он ощутил в себе. — Но я не вижу еще, к чему это может повести. Негр завязал мешок и опять взял его к себе на плечи, а Леон Беран был в полном недоумении, что ему делать дальше. Следовать ли берегом озера, чтобы продолжать свои поиски? Идти ли вслед за незнакомкой? — Несомненно, ее племя обитает где-нибудь поблизости. Какая досада, что я не в состоянии ее понимать. Я узнал бы, не слыхала ли она об экспедиции. Ничего невозможного в этом нет. Нетерпеливо смотря на его неподвижность, женщина кидала вопросительные взоры. Она опять указала то же направление, какое она отмечала уже два раза после их встречи и несколько раз заговаривала. В ее объяснениях довольно часто повторялось сочетание: «Меча». Каждый раз, когда она его произносила, она ударяла рукой в свою грудь. — Меча?.. — проговорил он. — Должно быть, это ее имя. И он повторил, показывая на нее: — Меча? Она сделала утвердительный знак головой, еще раз повторив это слово. И опять улыбка появилась на ее лице. Она пустилась было в дальнейшие объяснения, но видя, что ее не понимают, и что оба мужчины остаются неподвижными, она мягким движением взяла руку Леона Берана и, увлекая его за собой, направилась к лесу. Фаталистически поддаваясь своей необъяснимой симпатии, исследователь решил следовать за ней. — В конце концов, все равно, — прошептал он, — может быть, лучшие результаты окажутся именно там, куда она меня увлекает. И, повернувшись к негру, приказал: — Идем, Мадемба. Следуй за нами.
Последние комментарии
6 часов 32 минут назад
6 часов 52 минут назад
7 часов 17 минут назад
7 часов 21 минут назад
16 часов 52 минут назад
16 часов 55 минут назад