Эфина [Ноэль Реваз] (fb2) читать онлайн

Ноэль Реваз ЭФИНА

Посвящается Женевьеве

Однажды вечером, в четверг, молодая женщина отправляется в театр. Два человека, два актера попеременно появляются на сцене. Один — пузатый, он мошенник. Другой — утонченный и безмятежный, именитый гражданин. После спектакля на поклон выходит только один исполнитель, и она понимает: он играл обе роли. Он стоит у рампы, молодая женщина сидит в третьем ряду. Она может пересчитать волоски на его голове и разглядеть припудренные поры на коже лица. Она может счесть, что улыбается он именно ей и смотрит не поверх прожекторов, а ищет взглядом ее. Кто этот превосходный актер? Отовсюду звучит имя: Т. Ну конечно, этот человек — Т. Она не узнает лица. Фигура тоже совершенно другая. Но фамилия знакомая. Она уже встречала ее. Было одно письмо. Она не знает, когда его написали и зачем отослали. Несколько лет назад этот человек был молод и темноволос, теперь он поседел и отрастил животик. Молодой мужчина крепкого телосложения. Листок бумаги, исписанный его почерком, он держал его в руках, думал о содержании письма. Молодая женщина отправляется в чулан, где хранятся коробки: она не помнит, что сделала с письмом Т., выбросила или положила к другим бумагам. Она меняла квартиры, уезжала, у нее были мужчины. Письмо может быть в ящике, а ящик — на чердаке, она поставила его туда, когда начала жить своим домом. Оно могло быть немым свидетелем сцен расставания. Или распадаться на атомы, когда готовился ужин, молчал телефон или когда хозяйка лежала на кровати или диванчике, ни о чем не думая.

Актер вышел в фойе. Она не узнает черт его лица, но это Т., так, во всяком случае, говорят окружающие, и в программке тоже стоит это имя. Толпа несет ее к двери, нужно пройти мимо него. Т. замечает ее, здоровается, теперь она может поздравить его с успехом. Она отходит с мыслью о письме и не знает, ответила тогда или нет. Вернувшись, кладет на бумагу слова, которые он никогда не прочтет.

Т., пишет она — не «дорогой Т.», потому что он ей вовсе не дорог, это-то и непонятно, потому-то она и пишет. Т., пишет она, сегодня вечером я видела вас на сцене и хочу повторить, что была потрясена вашей игрой. Не знаю, хороша была пьеса или нет. Постановка недурна, оформление спектакля мне понравилось. Но тонкость вашей игры унесла меня далеко отсюда. Я побывала в местах, о которых почти забыла. Пересмотрела долгие часы фильмов по телевизору. Посетила разные тюрьмы в Америке, вспомнила лица людей, встреченных в лифте. Я не упустила ни одного мгновения вашей игры и оказалась вне времени и пространства. Вы стали разными людьми. Благодаря вам я на целый час забыла, что мое имя — Эфина, что мне скоро исполнится тридцать два, что я живу в этом городе, в трехкомнатной квартире окнами на восток, с двумя паучками. Соседи мои глуховаты и с утра до вечера смотрят телевизор. По вторникам я выношу мусор. Люблю поесть с друзьями. Никогда не задергиваю шторы. Вот что я хотела вам сказать: возможно, в прошлом я не получила вашего письма. Не знаю, что тогда подумала, и не знаю, что произошло. Меня мучит вопрос, получили вы мой ответ или нет. Помню, как удивлялась вашему письму, конверт я точно вскрывала, но смысла послания не уловила. И последнее: не хочу, чтобы вы восприняли это письмо как еще одно в ряду множества любовных записок. О любви между нами речи нет. Наверное, нечто иное, о чем мы можем поговорить или промолчать. Лично я предпочту оставить все как есть. Не исключено, что мы еще встретимся, в жизни все бывает. Надеюсь, вам больше не придется выслушивать мои комплименты, глядя в пол. Ваша улыбка рождает мысли, которые я не могу выразить словами, но они выводят меня из себя. Покинув театр, я была вынуждена остановиться и прислониться к стене, так что какой-то таксист спросил, не нужна ли мне помощь. Один мужчина предложил мне купить дозу. Другой спросил, сколько я беру. Соседи наблюдали, как я поднимаюсь по лестнице, они видели, в каком я состоянии, и решили, что вскорости случится нечто серьезное или неприятное.

Она дописала письмо и тщательно заклеила конверт, проверив уголки. Она не знает адреса, но его можно найти в телефонном справочнике. Она кладет конверт на стол, где он пролежит семнадцать месяцев. Потом она сменит квартиру и при переезде выбросит его. Вечером после спектакля Т. рассказывает подруге о встрече с молодой женщиной, которая когда-то не ответила на его письмо. Или ответила — у него в голове все путается, он ни черта не помнит, так что если ответ и был, то давно испарился. Женщина не слушает. Письмо было написано в то время, когда они с Т. еще не общались. В последние дни Т. раздумывает, не взяться ли за перо. Он не знает ту женщину, она неинтересная и, скорее, несимпатичная. Он все-таки пишет письмо.

Мадам, начинает он, но женщина еще молода, возможно, моложе него, и он меняет «мадам» на имя, тон выходит слишком фамильярным, он не знает, что делать, и решает написать «дорогая Эфина», хотя она ему вовсе не дорога, да и писать не хочется. Нужно прояснить одну вещь, и все будет кончено.

Дорогая Эфина, пишет он, мне кажется, нам следует решить один вопрос, который много лет оставался невыясненным, хотя мы считали его закрытым. Прошлым вечером, в театральном буфете, мы оба это поняли. Вы не станете отрицать, я почувствовал это по вашему голосу, по тому, как вы говорили обо всем и ни о чем. Я был принужден смотреть в пол, чтобы не выдать смешанных чувств. Я испугался, что вы заметите, поймете — это зрелище не для таких женщин, как вы. Такие, как вы, очень хрупки. Такие, как вы, легко и быстро влюбляются, а у меня, как вам известно, есть подруга, трое сыновей, дочь, и я не имею ни малейшего намерения все начинать сызнова, а главное — и вы это знаете, — любовь мало меня занимает. Для вас, как и для меня, не тайна, что мужчин и женщин способна соединить не только любовь, спектр того, что может нас связать, необычайно широк. Так не позволим же романам и фильмам опростить наши чувства. Вернусь теперь к пресловутому письму. Да, очевидно, я написал. Много лет назад я только о том и думал. Помню место. Помню, какое было освещение и дешевый стол из ДСП, за которым сидел. День был ясный, хотя уже наступила осень. Точно помню, куда ходил, что делал и какая прогулка неожиданно побудила меня сесть за письменный стол. В некоторых забавных оборотах, которые я употребил, повинен пруд. Птицам и листве деревьев я тоже обязан некоторыми допущенными в письме глупостями. Но я не хочу возвращаться к тому, что лежало в подоснове. Не буду раскрывать значения слов и смысла сказанного. Не стоит больше об этом думать. От вас мне тоже ничего не нужно, я хочу лишь смотреть — как в театре — на вашу молодую, но уже в морщинках кожу, ваш испуганный взгляд и круги под глазами, так неумело загримированные тональным кремом. Ваши щеки сбивают с толку, волосы плохо убраны, и вашей любовной жизни отпущено от силы лет десять — пятнадцать.

Т. на мгновение поднимает голову. Спрашивает себя, стоит ли продолжать или пора остановиться. Он хочет порвать письмо, но не делает этого и забывает листок на кухонном столе. Утром, за завтраком, его подруга пробегает текст глазами. Каждый день она читает Т. отдельные фразы. Называет письмо романом с продолжением, и они смеются.

Эфина переехала в другой квартал. Если в голову приходит мысль о Т., она гонит ее прочь, Т. ничего для нее не значит, совсем ничего. Жизнь идет своим чередом, внутри Эфины растет маленький лягушонок, у нее есть мужчина. Солнце заливает комнату — она выходит окнами на южную сторону. Эфина идет на работу. Нет, места для Т. в ее жизни нет. Т. может занимать одно-единственное место — в театральных программках. Три-четыре раза в год его имя вдруг всплывает из небытия, как гриб из-под земли, и появляется в числе исполнителей. Эфина тщательно изучает программки, выискивая, где и в какие дни играет Т. Иногда ей в почтовый ящик бросают пригласительные билеты с силуэтом Т. Снимки сделаны во время спектакля, и на них мало что можно разглядеть, но Эфина узнала бы его и по спине. Даже по ноге. Она думает, что опознала бы его по пальцу, но это вряд ли, кстати, другие женщины в этом городе великолепно знакомы с его пальцами. Иногда Эфина встречает в программках фамилии хорошеньких актрис. Происходящее в гримерках вызывает у нее презрение. Кто здесь только ни встречается и чем только ни занимается! Гримерные подобны пробиркам, в которых идет процесс брожения. Бульварная газетенка напечатала на последней странице фотографию актрисы в одних трусиках, сделанную… на спектакле. Актриса нежилась в объятиях Т. В рецензии упоминались некие «смелые» сцены. Скандальные, сильные сцены. Не для детей. Т. играет в этих сценах обнаженным. Актриса, кажется, тоже. Пусть играет, Эфину это раздражает только потому, что… неизвестно почему.

Т. в это время написал еще письма. Они спрятаны в шкафу. В коробке с туфлями, которые Т. не носит, потому, что они ему жмут. Вот под ними письма и лежат. С сегодняшнего дня Т. без работы. Он достает коробку и вытаскивает из-под туфель письмо.

Дорогая Эфина, читает он, Я должен взять лист бумаги и снова написать на нем эти слова. Я думал, все сказано, но теперь понимаю, что за этим письмом, написанным тебе уже и не помню, сколько лет и поколений назад, должно последовать множество других страниц. Серьезных, которые сами собой не распадутся на слова. Весомых и притягательных. Создающих заслоны. Я недалек от мысли, что эти страницы подобны монолитам, которые не разрушить швейной иголкой. Такие приходится распиливать пилой. Чтобы с ними справиться, понадобилось бы возвести леса и приложить больше усилий, чем ты можешь себе представить. Не знаю, где ты живешь, и не пытаюсь узнать, потому что ты ничего не значишь в моей жизни. Моя жизнь полна, как яйцо. Моя жизнь бьет через край. У меня на иждивении четверо детей, требовательная подруга, другие женщины — их нужно удовлетворять, а я ничего о них не помню, не говоря уж о счете в банке, который требуется пополнять каждый месяц. В моей жизни не найдется даже крошечного зазора для тебя, Эфина, хотя ты гибкая, талия у тебя тонкая, а руки могут сложиться в шестнадцать раз. Я пишу это, хотя ни в чем, конечно, не уверен, просто думаю о твоем бесцветном имени и сочиняю наобум. Забавно, что мы не можем поговорить и я снова вынужден писать тебе. Медленный и старомодный способ общения. Нужно уничтожить всю бумагу. Приходится временно складировать письма, впрочем, зачем их хранить, если нет времени перечесть? Я все время возвращаюсь к тому первому письму. Однажды я был в театре, и в голове у меня вдруг все прояснилось — прямо у тебя на глазах. Что такого настоятельно важного произошло, что заставило меня написать тебе? Я просил тебя о милости, я умолял, но ты не вняла и оттолкнула меня. Глина, из которой нас сотворили, должно быть, залепила тебе веки. Но теперь ты меня видишь. Да, я меняю обличье, но это мое ремесло, сама знаешь. У меня черные блестящие глаза. Я меняю их по собственному усмотрению, они могут быть круглыми, маленькими, узкими. Бывали мои глаза и голубыми. Я могу, если захочу, выглядеть коренастым или худосочным, а в обыденной жизни я крупный крепкий мужчина. У меня есть склонность к полноте, и я борюсь с ней, гуляя по парку. У меня густые коротко стриженные волосы. По утрам я брею щеки. Не ношу очков. Не курю, пью мало. Хожу бесшумно. Размер обуви у меня — 42,5. Мой рот умеет принимать любую форму, мои губы меняют цвет, как хамелеоны. Говорят, что я наделен неким магнетизмом. Все это для того, чтобы ты понимала, что я существую и почти не изменился.

Т. переворачивает страницу и выбирает другой отрывок: само собой разумеется, я говорю сегодня о давно пережитом. Повторюсь: сегодня ты близка мне не больше женщин, встреченных на улице, если окликнуть: «Эфина» — пятьдесят обернутся.

Прошли месяцы, и из живота Эфины на свет появился младенчик. Эфина очень занята. Нет, она не думает о Т. Она не думает о Т., когда кормит грудью малыша. Она не думает о Т., когда возит своего первенца на прогулку в колясочке. Она не думает о Т. Она думает только о ребенке. Она купает и пеленает свое чадо. Она делает ему морковный сок. Она думает только о сыне и о том, как выглядели бы дети, рожденные от Т. Она спрашивает себя, мог бы отрастивший брюхо Т. сделать ребенка еще красивее, с еще большим количеством ямочек, сладкого, как мед, не плачущего по ночам и чуть реже писающегося. Эфина воображает, что дети от Т. — те же леденцы, из которых потом получаются маленькие мальчики. Крикливые подростки. Плечистые мужчины, как сам Т. Почему Т. облысел? Он и вправду лысый или бреет голову для театра? У него действительно толстый живот или режиссер заставил его отъедаться на пирожных, чтобы соответствовать облику каких-то литературных персонажей?

Эфина берет собаку масти «засахаренный каштан». Они гуляют в лесу. Поначалу пес ведет себя буйно, но постепенно начинает меняться. Взрослеет. Наблюдать за ним — сплошное удовольствие. Его спина отливает серебром. У него изящная повадка, когда он бежит, все четыре лапы касаются земли мягко и пружинисто. Пес забегает в кусты и тут же возвращается. Шерсть у него чистая и блестящая. Он легко трусит впереди Эфины. Поворачивает голову, поднимает морду и смотрит на хозяйку.

Эфина переезжает на другой конец города. Она ставит на стол прибор — для себя. Не хочет, чтобы мужчина усложнял ее жизнь своей ленью. Она предпочитает играть соло. Ребенок, само собой, не в счет. Эфина ходит по театрам и, прежде чем взять билет, тщательно проверяет состав исполнителей: если Т. участвует, она игнорирует спектакль. Это досадная помеха, поскольку Т. играет много и Эфина пропускает кучу пьес. Т. сейчас в том возрасте и физической форме, которые режиссеры считают оптимальными. Иногда Эфина вдруг пугается, что может встретить его на улице. Это вполне вероятно: город, конечно, большой, но встречи случаются. Впрочем, Эфина не узнает Т., даже если столкнется с ним. Она разглядывает мужчин, когда едет в автобусе. Мужчины тоже не нее смотрят и чувствуют себя обязанными спросить: «Мы, случайно, не знакомы?».

Через какое-то время подруги приглашают Эфину в театр. Она не разглядывает программку, но, словно предчувствуя неизбежное, от волнения щебечет в машине, как первопричастница. И Т. выходит на сцену. Он строен, у него густая шевелюра — или это парик, и не видно живота, — может, он носит корсет. Эфина не слушает. Она сосредотачивается на дыхании Т. На том, как смыкаются губы, как дергается кадык и шевелятся толстые проворные пальцы. Она спрашивает себя, быстро ли у него отрастает щетина и в котором часу он бреется. Есть ли у него электрическая бритва? Какого цвета его ванная? Спектакль заканчивается, и подруги идут в бар выпить. Актеры по одному, как крысы, покидают свои гримерки. Эфина могла бы уйти. Поехать на автобусе. Сослаться на мигрень, на боли в желудке. Но ей хочется увидеть Т. Она говорит себе, что по прошествии стольких лет, множества лет, череды лет можно себе позволить взглянуть на Т. Он ее даже не помнит, а она им не интересуется. После всех этих лет.

Т. сидит между ними. Подруги Эфины с ума сходят по Т. И обмениваются с ним шутками. Называют полным именем. Эфина напускает на себя сдержанный спокойный вид. Она поздоровалась с Т., Т. ответил приветственным взглядом. Он обрюзг и постарел, у него увядшая, вся в складках, шея. Лоб выдает одолевающие Т. заботы. Он даже голову прямо не держит. Т. следует обращать на себя больше внимания. Живот жирной складкой нависает над ремнем. Эфина думает, что, приложив немного стараний, он мог бы выглядеть молодым и стройным, да, мог бы — если бы занялся спортом. Интересно, занимается Т. спортом, когда выдается свободное время. Т. в спортивном костюме, Т. в шортах. Т. крутит педали велотренажера в зале. Т. в плавках, в бассейне. Т., нелепый мужчина. Мужчина с мешками под глазами, поредевшей шевелюрой и волосами в ушах. Потрепанный и чуточку жалкий в своей манере простодушно «торговать» лицом, как будто в нем осталось что-то соблазнительное. Его неприятные, крошечные глазки. Его глаза посветлели, две темные каверны, составляющие сущность Т., куда-то исчезли. Т. — конченый человек, все его очарование осталось на подмостках. Свет меркнет. Его образ стал серым, он стирается. Изо рта Т. вылетают плоские слоги. Затылок у него вялый и какой-то униженный. Он больше не курит сигареты. Заказывает минеральную воду. Подруги Эфины смеются и то и дело восклицают: Т… Эфина идет в туалет. Когда она возвращается, Т. разговаривает с другими людьми. В машине подруги восхищаются: Т. — соблазнитель, обольститель, красавец актер, любимец женщин. Эфина его «вычеркивает».

Т. лежит в постели и думает о прошедшем вечере. Он был хорош, его игра становится все тоньше. Жаль, что партнеры оказались не на уровне. Партнеры иногда портят удовольствие от игры. А еще эти зрительницы в буфете. Они были слегка возбуждены. И Эфина среди них. Эфина была с ними, но ему трудно воспринимать ее как поклонницу. Наверное, все дело в том, что она не проронила ни слова. И почти не улыбалась. А может, все дело в том, что она потеряла форму. Или в том, что думала о чем-то своем. Эта Эфина женщина, скорее, неприятная, Т. в ее присутствии неуютно. Он выбирает слова, теряет естественность, перестает быть собой. К счастью, он не отослал письма, которые писал ей с давних пор. Да, к счастью, и вся история наконец-то закончилась: эта женщина больше ничего не значит для Т. И вот тому доказательство — он ничего не почувствовал. Даже не удивился, не был ни взволнован, ни смущен. Увидев Эфину в красном кресле с бокалом в руке, он подумал, причем как-то отстраненно: интересно, она пьет шампанское. Или белое вино. Наверняка игристое, его подают в театральном буфете. Сухое белое вино. Т. захотелось выпить бокал шампанского. Но он заказал воду, и на него насели поклонницы. Нет, правда, он нисколько не взволновался, увидев Эфину в фойе театра. Сердце не забилось сильнее. Т. не покраснел. Спокойно с ней поздоровался. Оценил ее украшения. Интересно, серьги золотые или это бижутерия? Конечно, бижутерия, Эфина не обладает утонченным вкусом. Т. любит женщин, у которых есть вкус. Завязался общий разговор, но с ней Т. не захотел пообщаться. У него ни разу не возникло желания обратиться к ней. Да и что бы он ей сказал? Этой истории конец. Она завершилась раз и навсегда, поскольку Т. даже обратил внимание на обувь Эфины. И ему не понравилось, как она обута. Т. придает большое значение ногам. Он любит женщин на каблуках. Он понимает, что это непрактично, что от хождения на каблуках болит спина. Зато женщина становится выше на три-четыре сантиметра. Как минимум, на три-четыре сантиметра. А если не становится, то это не женщина, а просто человеческое существо. Т. совсем не понравилась обувь Эфины. Ему хватило одного взгляда, чтобы решить: Эфина не представляет никакого интереса. Именно поэтому он смог провести вечер в шестидесяти сантиметрах от нее и не возбудиться. Он вообще ничего не почувствовал. Не думал о ее коже. О ее ногах. Зато его раздражил взгляд Эфины. Неужели она не может смотреть прямо? — злился весь вечер Т., потому что Эфина упиралась взглядом то в свой бокал, то в стол. Т. даже не знал, светло-коричневые у нее глаза или карие. И почему она так упорствует с тенями для век? Голубой — не ее цвет. Он пошел бы блондинке, но не такой простушке-брюнетке, как она. Неужто она принимает себя за блондинку? Считает себя яркой. Ощущает себя красавицей и думает, что может позволить себе так краситься. Она не красавица, и было безумием писать ей эти письма. Эти письма были его капризом, фантазией, он обращался к несуществующей женщине. Нужно написать реальной, и тогда та, другая, исчезнет.

Этой ночью он встает и устраивается за столом. Берет блокнот. Эфина, пишет он, и на сей раз ему не приходит в голову обратиться к ней «Мой дорогой друг» или «Моя дорогая», как он иногда делал. Сегодня вечером я видел вас в театре… Нет, не то. Он берет другой листок. Эфина, мы виделись в театре. Простите, что пишу так резко и прямо. Я чувствую настоятельную необходимость сказать, что вы мне не близки. Мне показалось, что я поймал несколько ваших многозначительных взглядов. Так вот, раз и навсегда: вы — ничто. Ничего никогда не было. С вашей стороны глупо верить, что мы будем вместе. В моей жизни есть женщина, и — уж простите, если вас это ранит, — она мне намного дороже всех остальных знакомых женщин. Вас в том числе, Эфина. Вы должны это усвоить. Поскольку мы, как это ни странно, в каком-то смысле старые знакомые, позвольте мне сказать следующее: обратите внимание на вашу манеру держаться и одеваться. Если хотите нравиться мужчинам, никогда не показывайте, что боитесь им наскучить. Пейте шампанское или красное вино. Перестаньте злоупотреблять тенями для век. Старайтесь выглядеть веселой и любезной. Мужчины жаждут развлекаться. Будьте немногословны, двигайтесь, смейтесь. Вы похожи на глухонемую. Простите за критику, но я, несмотря ни на что, по-прежнему испытываю к вам своеобразную нежность и чувствую себя ответственным за то, что вы пребываете в таком состоянии. В этот момент просыпается подруга Т. и зовет его вернуться в кровать. Т. бросает писать и присоединяется к женщине, чтобы удовлетворить ее желание. На следующий день он уничтожает письмо. Но Эфина никуда не девается, и он понимает, что должен ей написать. Да, написать настоящее письмо, и все закончится. Написать женщине, которую увидел в театре.

Эфина, начинает он, пишу вам после встречи вчера вечером. Мы не имели возможности поговорить, и я чувствую настоятельную необходимость заполнить еще одну страницу. Увидев вас, я сразу понял, что между нами ничего не было. Именно это я и хотел вам сказать: все пустое, все умерло, и слава Богу. Думаю, вы тоже чувствуете облегчение. Возможно, вы уже вчера знали, что нам нечего друг другу сказать, и теперь спрашиваете себя, зачем я снова взялся за перо. Я просто хочу все прояснить. Хочу оборвать все нити. Вы мне совершенно безразличны, вы для меня — случайная женщина, надеюсь, как и я для вас. Желаю вам обрести счастье в жизни, ибо, рискну высказать свое мнение, вид у вас далеко не цветущий. Примите наилучшие пожелания. Т.

Он в ярости на себя из-за этого письма. Слова все еще слишком связаны с этой женщиной, слишком привязаны к ней. Она решит, что он хочет снова с ней увидеться, хоть и утверждает обратное. Он берет чистый лист бумаги: мадам, вы наверняка удивитесь, во второй раз в жизни получив от меня письмо. Хочу сказать одно: я всем своим существом сожалею, что написал первое. Вчера вечером, увидев вас в театре, я понял, что ошибся, что вы не могли дать мне то, чего я хотел. Хвала богам. Вы совершенно не в моем вкусе и были правы, не допустив продолжения: мы принадлежим к разным видам. С глубоким уважением, Т.

Письмо все еще сочится гневом, Т. предпринимает четвертую попытку. Мадам, я позволил себе написать вам после вчерашней встречи в театре. Мне кажется, что именно вам — простите, что не совсем уверен, — я сто веков назад отправил послание. Если так и вы это помните, приношу свои извинения. Я был молод, порывист и глуп и не верил ни в одно из написанных слов. Вчера вечером, увидев вас сидящей за столиком, я точно понял, что вы не та, кто я думал. С театральным почтением, нет — с совершеннейшим почтением, нет — с наилучшими пожеланиями, нет — с самыми сердечными, нет. С приветом, Т.

Это письмо тоже не кажется Т. убедительным. У него никак не получается написать этой даме. Он раздражается и кладет на бумагу следующий текст: мадам, я позволил себе написать вам, поскольку вчера мы встретились в театральном буфете. Встретились, и я вдруг вспомнил одну забытую историю. Я давно должен был написать вам, чтобы все прояснить, но забыл ваше имя, а эта история такая древняя. И все-таки я хотел бы сегодня извиниться за письмо, отосланное тысячу лет назад. Возможно, вы о нем забыли, но мне важно внести уточнение: это письмо предназначалось не вам, и я не знаю, как мог допустить ошибку и отправить его по неверному адресу. Видимо, перепутал конверты, и в ваши руки попало то, что предназначалось другой. В конечном счете ничего страшного не произошло: не получив ответа, я предположил, что ошибка совершенно очевидна. Благодарю вас, мадам, и прошу принять наилучшие пожелания, не уверения в почтении, а уверения в глубочайшем уважении, Т.

Ну вот, дело сделано, Т. перечитывает письмо. Эта дама наконец узнает, что все было мнимым и что она ничего не должна Т. Он нашел ее адрес и отправляется на почту. Стоит перед почтовым ящиком, мешая другим отправить корреспонденцию. Легкий вздох, и письмо падает в ящик. Он полон конвертов, этот ящик, письмо Т. оказывается на самом верху кучи, и это немного его успокаивает. Если он передумает, сможет просунуть в щель пальцы и вытащить его. Да, даже такие толстые пальцы, как у него. Т. резко отворачивается от почтового ящика, ему пора в театр.

Письма никогда не бывают тем, чем кажутся, они не держат обещаний. Выглядят пухлыми, а откроешь конверт — там плоский листок. Эфина не проверяет конверт, прежде чем порвать его. Она не думает о марке, не смотрит на почерк, она вскрывает конверт, и у нее в руке оказывается исписанный Т. листок. Она читает и перечитывает Т. Ей кажется, что это наваждение. Она говорит себе, что он над ней издевается и что она его задушит. Отправится в гримерку, выгонит актрис, погонит всех поганой метлой, останется с Т. наедине и выбьет признание, заставит сказать, что все написанное — ложь: что он ошибся, что первое письмо предназначалось не ей, что он перепутал адреса. Все это совершеннейшая чушь. Эфина потрясена. Т. написал ей из чувства мести. Он не перестает думать о ней, а письмо было отправлено сто лет назад. Это любовь, конечно, любовь, иначе и быть не может. Иначе зачем по-прежнему об этом думать? Любовь, слишком поздно, Эфина «закрыла тему», она больше ничего не чувствует к Т. Но из вежливости или из уважения, из почтения к человеку театра, пусть даже она отдалилась от него, нужно ответить. Она должна написать ему, это ее долг.

Слова ложатся на бумагу. Т., пишет она, да, я пишу тебе, хотя давно забыла. Я тебя окончательно потеряла, а потом мы вдруг неожиданно встретились прошлым вечером. Должна заметить, ты изменился. Не стану указывать, что именно отняли у тебя годы, ты сам это видишь, когда смотришься в зеркало, учитывая твою профессию, это должно очень тебя расстраивать. А еще я думаю, что сцена заставила тебя забыть некоторые вещи, существующие в обычной жизни. Дипломатичность. Такт. Любовь к истине. Честность. Элегантность. Не стану продолжать. Я знаю, что вы, артисты, теряете ощущение реальности и часто действуете так, словно находитесь на сцене. Да, вы — граждане Театра, играете разные драмы, заставляете смеяться и плакать и не помните, что люди сделаны из плоти и крови, что у них есть чувства и они причиняют боль. Для вас жизнь — игра. Тебе пора вернуться в мой мир. Прекрати думать о прошлом, забудь свои ребячества. Неужели ты и впрямь веришь, что полученное по ошибке письмо может меня ранить. Тогда ты очень сентиментален. Ты, возможно, ребячлив, но я-то утомленная жизненными передрягами женщина. Я — стреляный воробей и не придаю значения обрывкам бумаги, которые часто попадают в мой почтовый ящик. Не знаю, было ли то письмо. Я получила десятки писем. Мужчины писали мне. Я не романтична, поэтому чищу на этих листках овощи, а потом выбрасываю все в помойку. Так что успокойся. Бумага не может мне навредить. Добавлю, раз уж представилась оказия, что ты хороший артист, однако последи за своей физической формой, иначе очень скоро будешь получать только роли старикашек. Теперь я отпускаю тебя и думаю, надо сказать: прощай. Желаю тебе всего наилучшего.

Эфина перечитывает письмо и со смехом падает на кровать. Но в письме Т. были эти слова: я хотел бы извиниться… Эта фраза требует ответа. Она снова принимается за дело.

Мсье, начинает она, я понимаю ваше желание извиниться — то давнее письмо явно не дает вам покоя. Очевидно, оно было очень важно для вас, раз по прошествии стольких лет вы держите его содержание в голове. Спешу сказать — не стоит. Я ничего от вас не получала, это точно, так что спите спокойно. С искренней к вам симпатией, Эфина. Постскриптум: позвольте полюбопытствовать, дорогой мсье, что было в том письме. Я действительно восхищаюсь вашим актерским талантом и спрашиваю себя, что такой человек, как вы, может написать женщине в письме. Еще раз примите заверения в моих лучших чувствах, Эфина.

Ответ не заставляет себя ждать. Эфина получает конверт, надписанный рукой Т.: дорогая мадам, благодарю вас за понимание и приношу извинения, если побеспокоил. Итак, все улажено, и я очень этому рад. Что до вашей просьбы, сегодня я не могу вам ответить, все это имело место несколько ледниковых периодов назад, и, даже помни я слова, адресованные другой женщине, не стал бы их вам повторять. Искренне ваш Т.

Эфина отвечает без промедления: дорогой мсье, простите, что настаиваю. Я чувствую себя вовлеченной в эту историю не по своей — по вашей воле. Я особа романтическая, обожаю кино, и приключение этого письма разбудило мое любопытство. Позволю себе еще раз настоятельно поинтересоваться: зачем вы написали то письмо? Оно было любовным. Вы написали его женщине, с которой вас что-то связывало. По-прежнему ваш искренний друг Эфина. Постскриптум: Видела, как вы играли во вторник. Вы необыкновенно талантливы. Я заметила, что вы запинаетесь на английской фамилии, которая повторяется в пьесе шесть раз. Один совет, если позволите: следите за произношением, особенно в последнем акте.

Мадам, женщина, которой я писал, была важна для меня всего мгновение. Возможно, три недели, может, меньше. По правде говоря, я уж и не помню ни кто она, ни как ее зовут. Думаю, она очень изменилась, стала никакой. Мне требовалось от нее одолжение. А теперь прошу извинить за то, что прерываю переписку, как вам известно, у меня семья, да и ремесло отнимает много времени и сил. Я был женат много раз, мой младший сын даже в школу еще не ходит. Искренне ваш, с наилучшими пожеланиями, Т.

Мсье, я хорошо знаю, что такое бремя семейных забот. Я сама мать-одиночка, одна воспитываю ребенка, а еще у меня собака, которую необходимо выгуливать. Но это не повод отступаться: у меня много знакомых, и я думаю, что сумею помочь вам найти ту женщину. Ответьте на несколько вопросов. Она была брюнетка, коротышка или высокая? Вы были очень влюблены друг в друга? Ответила ли она на ваше письмо? В надежде, что вы исправили маленькую ошибку в произношении, с дружеским приветом, Эфина.

Мадам, благодарю вас за предложенные поправки. Повторяю: я хочу прервать нашу переписку. Та подруга была не подругой и исчезла из моей жизни, едва успев в ней появиться. Все это не важно. С моей стороны было ужасно глупо посвящать вас в эту историю. Я не знаю, какого цвета у нее волосы, я никогда не обращал на это внимания. Думаю, ответ был, но маловразумительный, и я очень быстро его забыл. У меня была к ней просьба, о любви речь не шла, в моем письме не было ни грана любви, ни одного слова о любви. Если вам нужен автограф, приходите в театр. Мы играем спектакль до начала следующего месяца. С уважением, ваш Т.

Мсье, я спрашиваю себя, что эта женщина могла ответить на ваше письмо. Думаю, она была искренна, но, очевидно, бестактна, она была одной из тех, кто не решается на поступок и все портит. Она что, отказалась с вами увидеться? Была жесткой или злой? Какие слова она употребила? Сохранили ли вы ее послание? А кстати, вы храните вашу корреспонденцию. Лично я храню, даже открытки. Надеюсь, у вас все в порядке и вы наслаждаетесь хорошей погодой, Эфина.

Дорогая мадам, у меня мало времени, и я не могу вникать в ваши рассуждения. Возможно, вы правы, предполагая, что та дама была не из самых приятных. Она действительно не отличалась вежливостью и торопилась, сочиняя ответ. Сегодня вечером, к сожалению довольно поздно, показывают хороший фильм. Уверен, он вам понравится. Это сентиментальная история в русском стиле. С наилучшими пожеланиями, Т.

Мсье, спасибо за подсказку. Я посмотрела фильм до конца и нашла его немного примитивным. Возвращаясь к той истории, спрошу, не было ли в ваших словах некой двусмысленности? Были ли ясными ваши намерения? Возможно, письмо заставило ее во что-то поверить. Вы могли невольно, сами того не желая, подать ей мысль о чувстве. Слова часто разжигают огонь. Я просто гадаю, пытаюсь понять, почему эта женщина могла повести себя с вами бесчестно или холодно. Ваш друг Эфина.

Мадам, вынужден повторить, что вы заблуждаетесь во всем. Мои намерения были ясны. Я выражался очень четко. У меня была одна-единственная просьба. К несчастью, нимфоманским склонностям мало что можно противопоставить. Как бы там ни было, я забыл. Эта дама вылетела у меня из головы, и я благодарен за то, что вы не пытаетесь заставить меня снова о ней думать. Все это произошло во времена моей — нет, нашей — юности, лучше так сказать, раз уж вы не скрываете свой возраст. Кстати, вам лучше отказаться от спортивной обуви, какой бы удобной она ни была. В кроссовках нет ни стиля, ни класса, они портят ваш имидж. С дружескими чувствами, Т.

Дорогой мсье Т., благодарю вас за советы. Мы оба уже не молоды, и, раз уж вы позволили себе быть откровенным, скажу прямо: думаю, вы неискренни и явно за что-то себя корите, иначе не думали бы об этой женщине. Любите вы ее или нет? Конечно, любите. Эфина.

Эфина, меня поражают ваши вопросы. Неужели вы думаете, что я помню, какие чувства питал тридцать поколений назад? Я был женат три с половиной раза и в перерывах жил не в джунглях, так что список тех, о ком я мечтал, более чем длинный. Тех, кого я обхаживал. Кем восхищался. Тех, кого находил красивыми, и тех, с кем занимался любовью. Я понимаю — вы цепляетесь за красивую сказочку собственного сочинения. Вы еще молоды, вы одиноки, я не удивляюсь, что вам хочется жить историями и страстями, даже если они случаются с другими людьми. С наилучшими пожеланиями и нижайшим почтением, Т.

Мсье, простите за то, что на мгновение поверила, будто у вас есть чувства. Я забыла, в какой среде вы обитаете, забыла, что за натура у театральных людей. Они непостоянны и легкомысленны. Сегодня пишут письма, а завтра совершенно искренно отрицают, что писали. Придумывают и перепридумывают истории по своему разумению. Каждые три месяца меняют костюмы. Не удивляюсь, что вы так же часто меняете подруг и с легкостью необычайной отрицаете очевидные вещи. Засим оставляю вас в распоряжении сцены. Учите роли наизусть и не забывайте при первой же возможности «выдавать» их вашим новым возлюбленным. Желаю успеха, Эфина.

Все кончено. Эфина собирается опустить письмо в почтовый ящик, а заодно выгулять собаку. Она не чувствует грусти. Ей не хочется плакать, у нее сухие глаза. Она опустошена и заледенела, как будто вылезла из ларя для хранения льда. Ее напряженные мышцы свидетельствуют о том, что история с Т. действительно закончилась. Несколько писем — и история похоронена, навсегда.

Несколько световых лет спустя Эфина встречает парня. Ее сын подрос, и она иногда платит бебиситтерам, если хочет куда-нибудь сходить. С этим парнем она встретилась у своих знакомых. Он моложе, и это привлекает Эфину. Она молодеет в его объятиях. Ей нравится его голос и образ мыслей. А еще ей нравится, хоть она в этом и не признается, что он работает в театре. Ставит спектакли. Да, парень, в которого она влюбилась, режиссер. Ничего удивительного, Эфина всегда интересовалась театром. Ее парень ставит много спектаклей и знает всех местных актеров. И вот случается то, о чем Эфина давно мечтает в глубине души: ее любовник приглашает Т. в свою новую постановку. Это классическая пьеса с дюжиной действующих лиц. Режиссер сомневался, но все-таки выбрал Т., конечно, не на главную роль — Т. больше не может играть молодых любовников. Лоб у него полысел, и это его беспокоит: он выдает себя, то и дело проводит ладонью по волосам. Это первая мысль, которая приходит Эфине в голову при новой встрече с Т. Эфина не очень-то хочет с ним видеться, но она вынуждена появляться в театре, потому что любит своего режиссера. Она должна составлять ему компанию, особенно на премьерах, а еще заходит забрать его после репетиции. Этим вечером она идет в театр. Артисты репетируют, когда Эфина появляется в зале. Она делает знак, что подождет, и садится в дальнем конце, в углу. Режиссер объясняет исполнителям мизансцену. Но Т. необходимо заглядывать в текст, он не выучил роль, и режиссер теряет терпение. Потом все разбегаются, и любовник Эфины подходит к ней, целует в щеку. У нее прекрасное настроение, она смеется, когда они спускаются по лестнице.

В другой раз Т. и Эфина остаются наедине. Режиссеру звонят во время репетиции, и он выходит поговорить. У других актеров выходной, Т. репетирует монолог. Эфина входит в зал, Т. на сцене. В зале холодно, не топят, от окна дует. Т. сидит в потертом, распоротом в нескольких местах кресле, поставив локти на колени и скрестив пальцы. Он отвечает на приветствие Эфины, кивком подбородка указывает, куда ушел режиссер. Эфина ждет. Как удачно, что на ней сегодня платье, юбка колышется, касаясь коленей, она ходит по залу, обняв себя руками за плечи, чтобы согреться, и куртка обтягивает тело. Но Т. на нее не смотрит. Он наклонил голову и глядит в пол. Эфина продолжает нервно прохаживаться. Время от времени она тихо роняет: как холодно. Т. не поднимает головы. Эфина может сколь угодно долго рассматривать его жирную спину. Неряшливый затылок в складках. Эфина открывает рот, и слова падают в пустоту. Она не обдумывает своих слов, говорит, как актриса на сцене. Она хочет получить объяснение. Как будто Т. — ее партнер. Она берет быка за рога, делает вид, что готова все выложить, лишь бы Т. раскрылся. Клубок размотался. Прошли месяцы и годы. Вскрыты и заклеены конверты. Развернуты и прочитаны письма. В глубине мерцает белизна самого первого листка. Найдено слово: чувства. Т. поднимает глаза. Она стоит прямо перед ним. Лоб Т. сморщился, потому что он поднял брови. Он не знает, что делать, у него замедленная реакция. Нужная реплика не приходит на ум. Он произносит два вязких, путаных слова. Ужасная слабость. Бедняга. Возвращается режиссер, обнимает Эфину за талию и усаживается вместе с ней на подлокотник второго кресла. Его руки сделаны из странного материала. Руки и рот из пластика.

Вечер премьеры. Эфина накладывает еду в тарелку у буфета. За столом осталось одно свободное место, рядом с Т. Он ест и что-то говорит. Ест он неизящно. Держит в руке ножку цыпленка. Пьет из бокала, не вытерев рот салфеткой. Вытирает пальцы о брюки. Почему Т. не приходит в голову воспользоваться салфеткой? — думает Эфина, но ее лицо остается невозмутимым, она продолжает спокойно есть. Губы у Т. жирные. Но женщин это не отталкивает. Женщины то и дело целуют Т. Он говорит и ест. Обращается к кому-то справа от себя. Она — к соседу слева. Эфина не все слышит. Т. разглагольствует о женщинах.

Т. разводится, у него масса проблем. С жильем, со спиной, с детьми и деньгами. Глупо было флиртовать с той актриской. Он не влюблен. Она тощая, смуглолицая. Чтобы назвать ее по имени, ему всякий раз приходится делать над собой усилие и собираться с мыслями. Говорить не о чем, и Т. в основном молчит. Она курит легкие сигареты, и у нее быстро пачкаются волосы. Похожа на испанку, всякий раз думал Т., утыкаясь носом в шершавую кожу. Ему не нравится ее внешность. Они и переспали-то всего два раза. Все получилось слишком легко, он и сам не знает, зачем так поступил, видимо, по привычке. Седина в бороду… кричала его жена, швыряя на пол посуду и требуя выбрать между ней и любовницей, Т. перестал понимать, что она говорит, он устал и, вместо того, чтобы утешить ее, сбежал из дома. Ему не следовало уходить надолго, он должен был вернуться тем же вечером, а не оставаться у знакомых, и вот, когда он пришел, не смог открыть дверь своим ключом. Он ночевал у друзей и вскоре получил бумаги от адвоката. Младшего сына он почти не видел, а старшие дети явились и принялись упрекать его. Т. живет в гостинице. В жалком номере. Не работает. С отвращением вспоминает гостиницы, куда его селили на гастролях. Не сказать, что они были такими уж ужасными, но без ванных комнат в номерах. Т. приходится писать в общей уборной. Вся гостиница слышит, как он справляет нужду. Он перестал бриться каждый день и ничего не стирает. Он похож на одного из героев, которого играл в молодые годы. Роль опустившегося Геракла. Он видит его в зеркале и, выходя на улицу, невольно утрирует образ. Ты либо актер, либо нет, смеется Т., когда люди отводят взгляд. Чтобы чем-то себя занять, он делает записи в блокнотах. Его тексты принимают форму посланий к некой женщине. К даме, которая может быть кем угодно. Мадам, пишет он, как ваше самочувствие сегодня утром? Я скучаю по вашему лицу и дурному характеру. Мне жаль, что я не знаю, какие глупые мысли крутятся в вашей голове. Вы нашли молодого человека по своему вкусу. Надеюсь, у вас все сложится. Если же нет, приходите сюда, в «Отель дю Бор», номер сорок три. Я вам помогу. Вы такая бестолковая. Верите всему, что вам говорят, и не умеете читать между строк. Вы не понимаете мужчин, вы вообще ничего ни в чем не понимаете. Не знаю, как вы живете и как справляетесь. Взгляните, до чего довела меня жизнь. Я считаю вас во многом ответственной за то положение, в которое попал. Я стал старым психом. Меня забыли, возможно, я никогда больше не выйду на сцену. Я даже не могу утопить горе в алкоголе. Я всегда был разумным человеком. Думаю, я мог сделать карьеру и преуспеть в Париже, если бы мне не нанесли с хирургической точностью рану, от которой я избавлялся так долго и с таким трудом. Знайте, дорогая мадам, я не верю, что вы все еще вздыхаете по мне. Ваша жизнь не важна, единственное, чего вы хотите, — утонуть в моих глазах. Вы идете по жизни так, словно она бумажная. Вы полагаете, что у меня найдутся силы на то, чтобы нести вас, поддерживать, придавать вес и помогать дышать. Увы, мадам, мне и самому нужна помощь. Поддержи вы меня, жизнь раскрыла бы мне объятия. Вы этого не сделали. Мы подобны двум призракам, мы накачаны воздухом и вот-вот взлетим в небо. Возможно, именно это нас и связывает: способность одновременно быть тут и отсутствовать. Я трачу свою жизнь на письма к вам и отношусь к этому занятию более чем серьезно. Дома, в семье, и на репетициях в театре я всегда был слегка отстраненным. Зато когда думал о вас, писал к вам, обретал вес. Мои письма заполнили множество тетрадей и блокнотов. Подозреваю, что мои подруги, и мои дети, и мои домработницы тайно читали и перечитывали их много лет. Для меня это единственное объяснение, почему они так долго терпят меня. Мои письма заполняют огромное пространство. Я подумываю опубликовать их. Хочу показать издательствам, на что способен. Думаю, к письмам проявят интерес. Кусок жизни в чистом виде — или я ничего не понимаю в искусстве. Дорогая мадам, у меня ломит запястье, ведь я пишу от руки,усилились боли в спине, потому что я пишу, лежа на кровати, мои локти вдавливаются в пружины и скрипят всю ночь. Мне жаль, что я не познакомил вас со своими писательскими экзерсисами. Нужно все прояснить. Я действительно устал. Искренне ваш, из мерзкого номера, талантливый актер, которым вы восхищались, а теперь, по вашей вине, невротик по имени Т.

Вырвавшись из чистилища, Т. снова водворяется в доме бывшей жены. Женщины умеют прощать. Т. приняли обратно, но на определенных условиях. Установлен своего рода комендантский час, и, если Т. не возвращается до заката, замок снова может не открыться. Т., конечно, предпочел бы спать с молоденькими курочками, но он решил, что попробует исправиться: днем, когда его жена на работе, он шустрит, а вечера проводит с ней, на диване. Да, он хотя бы попытается.

Т. входит в бистро, где Эфина пьет кофе. В зале только она и официант-итальянец. Другие столы уже покрыты скатертями к ланчу. Они здороваются, оба смущены, и Т. ничего не остается, кроме как сесть за ее столик. Только на нем нет ни скатерти, ни салфеток, ни стаканов. Эфина улыбается и говорит, что случайностей не бывает, но Т. верит в судьбу, у них появляется предмет спора, и можно без смущения разглядывать и оценивать друг друга. У Эфины круги под глазами. Лицо осунулось, появились морщины, но Т. узнает женщину, которую знавал до Большого Взрыва. Она прижимает ладонь к уху, когда говорит, как будто не хочет слышать ответ или обращается сама к себе. Рука женщины, которой приходится работать, хотя ручным трудом Эфина не занимается. Т. думает, что она нервничает и возится по дому, чтобы снять напряжение. А может, эта женщина маньячка и только и делает, что убирается. Эфина со шваброй. Эфина чистит ванну. Эфина собирает пылесосом собачью шерсть под кроватью. Эфина спрашивает, где он живет, и он довольно отвечает, что живет теперь у своей жены. Она слегка удивлена, потому что слышала, что Т. разводится, но вида не подает и задает вопросы, чтобы понять, врет он или говорит правду: как поживает младший сын? Какие ясли, какая школа? Большой ли дом? Тихий район или не очень? Она удерживается от иронии и не спрашивает, у какой именно жены, — ведь в жизни этого человека их было много. Т. пользуется случаем, чтобы поинтересоваться новостями о друге Эфины, режиссере. Ему, как и всем вокруг, прекрасно известно, что парень теперь встречается с актрисой-египтянкой, но он хочет услышать это от самой Эфины и увидеть, какое у нее при этом будет выражение лица. Эфина отвечает, что парень больше ничего для нее не значит, что заводить с ним роман было неразумно, и она понимает, что он был не для нее, и теперь внутренне освободилась. Она дает понять, что у нее много ухажеров. Она — женщина, способная внушить любовь с первого взгляда. То есть соблазнительная женщина. Это она опускает и даже говорит с притворной скромностью, что не понимает, почему так получается. Откуда так много поклонников? В ее возрасте. Необъяснимо. Мужчины иногда такие странные. Т. подхватывает: да, мужчины порой ведут себя своеобразно. Но Эфина не может не понимать своих достоинств. Конечно, смеется Эфина, Т. очень любезен, она и не знала, что он такой милый человек, хоть и донжуан. Истинно так, соглашается Т., кое-какой опыт у него имеется, и он должен признать, что Эфина его привлекает. Да, он понимает, чем она соблазняет мужчин, хоть и поблекла немножко и не очень за собой следит. Эфина уязвленно улыбается и отвечает, что ей это не нужно, хотя на самом деле каждое утро проводит в ванной не меньше часа. Т. дает Эфине несколько советов по части манеры одеваться, перечисляет ошибки, совершаемые женщинами, говорит, чего нужно избегать. Официант хочет рассчитать клиентов. У Т. денег нет, и Эфина платит за кофе. Т. протестует, но у него в кармане ни гроша. Эфина догадывается, что он на мели, и спрашивает его об этом в лоб. Т. удивлен. Он извиняется. Он надеется, что она не подумала, будто он считает ее некрасивой, потому что он, напротив, находит ее неизменно красивой, она относится к тому типу женщин, чья внешность его восхищает. Эфина возражает: это невозможно, ведь они не общаются. С чего бы ему о ней думать? С ней дело обстоит иначе, она ходит на его спектакли и всякий раз потрясается его игрой. Иногда он бывает почти гениален. Но вокруг Т. столько молодых интересных женщин, что до Эфины ему не может быть никакого дела. Т. возражает. Он повторяет, что Эфина относится к числу женщин, с которыми он не расстается много лет. Некоторые лица сопровождают нас по жизни, и Эфина — даже если она этого не знает — из тех, кто для него важен. Эфина спрашивает, действительно ли он ею дорожит. Дорожу, подтверждает Т., конечно, дорожу. Эфина заявляет, что это нелепо и что она совсем ничего не понимает, а Т. отвечает: ничего не поделаешь, я все время о вас думаю. Вы засели у меня в голове. В мозгах. Эфина молчит, пауза затягивается, Т. откашливается, проводит ладонями по волосам и говорит, что знает, как трудно ей это понять. У нее ведь все по-другому. Для нее он всего лишь артист. Да, Эфина им восхищается, ценит талант — спасибо, кстати, что она следит за его карьерой. Но Т. хорошо понимает, что Эфина не видит за актером мужчину. Нет ничего важнее происходящего на сцене, это естественно, но, когда огни рампы гаснут, зрители расходятся и забывают о человеке, игравшем роль на сцене. Голос Т. звучит горько, и Эфина касается его плеча: ну зачем же так? Возможно, она не такая, как все, но ей приходится делать над собой усилие, чтобы НЕ думать о сердце, бьющемся под театральным костюмом. Ей приходится, ведь она знает, что он выходит на сцену не ради зрительниц. Им предназначается персонаж, но происходящее вне сцены, то, чем человек занят помимо игры, должно оставаться его тайной. Т. смеется, никакой тайны нет, актеры — нормальные люди, они едят, спят, страдают и любят. Он смотрит Эфине в глаза. Эфина берет руку Т. в свою. Пальцы Т. и Эфины переплетаются и затевают любовную игру. Т. и Эфина не осмеливаются смотреть друг другу в лицо, вот и следят за игрой рук. Эфина думает, что Т. донжуан, что она наивная дура и что он ведет себя так со всеми женщинами. Т. очень хочет Эфину и боится, что ему этого не скрыть. Он отпускает ее руку, и разочарованная Эфина решает, что Т. передумал, что он просто хотел развлечься. Они смотрят друг на друга и смеются. Смех выдает их смущение. Руки чувствуют себя потерянными, они жаждут воссоединиться, но не знают, как это сделать. Эфина опасается, что все сейчас закончится, и берет руку Т., которую он намеренно оставил на столе. Она наклоняется, и их головы сближаются. Она надеется, что Т. осмелится. Он медлит. Потом решается. Подается вперед и касается губами рта Эфины. Губы Эфины приоткрываются, Т. целует ее. Язык Т. во рту Эфины. Короткий и широкий язык. Мышца, похожая на улитку. Т. произносит слова, которые Эфина не ожидала от него услышать, потому что те же слова она слышала от других. Вечно одно и то же. Но на сей раз их произносит Т. Его голос, его язык, подобный улитке. С ума можно сойти, как быстро человек привыкает и привязывается, как невозможно остановить то, что началось так внезапно. Что-то повторяется вновь и вновь. Движения обретают полноту, жесты становятся непредвиденно смелыми. Руки Т. на затылке Эфины. Ладони Т. на ее спине. Пальцы Т. у нее в волосах. Груди у Эфины крепкие, и это приятный сюрприз, Т. вечно боится, что женские груди сплющатся и исчезнут под его ладонями. Пожалуй, им лучше уйти, официант делает вид, что ничего не замечает, но на столах уже расставляют еду. Все притворяются, что не видят, как Т., опустив голову, застегивает пальто. Эфина идет к выходу, укрывшись волосами. Но все, конечно, заметили смущение этой парочки, все поняли, чем занимались их руки и какой путь проделали под скатертью. Посетителям известно, какие участки кожи они ласкали и до каких не добрались. Все наблюдали за поцелуями. Клиенты думают, что эти двое больше не могли сдерживаться и отправились в постель. В зале царит разочарование, люди провожают Эфину насмешливыми взглядами, когда она возвращается за забытой сумкой.

Холод — проблема номер один для женщины, которая занимается любовью зимой, в номере гостиницы. Т. облизал тело Эфины сверху донизу, и слюна, высыхая, холодит кожу. Он восемь раз перевернул Эфину, как блин. Он хватал ее за затылок. Терся об нее, и его дыхание (Эфина не пожелала этого замечать) было несвежим. Она решила не обращать внимания на то, что у Т. все рыхлое, дряблое и явно нет ни одной части тела, которая могла бы отвердеть. Она закрыла глаза на то, что Т. не пользуется туалетной водой, и не услышала, как он громко писает в ванной. Проигнорировала, что он не спустил за собой воду. Эфина цепляется за свою мечту. Она слегка раздражена тем, что Т. не только не умеет обращаться с резинкой — не может ее надеть, — но ей пришлось самой спуститься за пакетиком к стойке портье. В эти часы в гостинице практически пусто. Монетка падает в щель, и пакетик вылетает на пол. Эфина уступает место горничной с тележкой, потом поднимается в пятнадцатый номер. Т. стоит у окна, и Эфина улыбается ему, чтобы взбодрить возникшее в бистро чувство. Т. улыбнулся в ответ, и неловкость усилилась, потому что то чувство уже умерло. Но Эфина обнимает Т., и они ложатся на кровать. Завершить что-то легче, чем прервать, и Т. шепчет слова, которые между простынями кажутся нежными. Эфина делает вид, что взволнована. Т. облизывает Эфину с головы до пят и переворачивает ее, как блин. Он трется об нее, и Эфина не желает обращать внимание на дряблость его тела. Замечать, как он напрягается и кряхтит. Она вспоминает о презервативах и спрашивает, найдется ли у него в сумке пакетик. Т. отвечает, что у него и сумки-то нет. И карманы пустые. В карманах резинок нет. И кстати, он не хочет с презервативом. Да, дерзко заявляет Т., он не пользуется этими штуками. Эфина удивлена. Если бы она могла, то разозлилась бы, немедленно оделась и ушла, но это великий день — она в номере с Т. Она с незапамятных времен мечтала оказаться в этой комнате с Т. и не может допустить мысли, что быть наедине с Т. в номере гостиницы обычное дело. Она спускается на ресепшен. В это время стоящий у окна Т. успевает устать от того, что ему предстоит сделать, и невольно радуется, что скоро все будет кончено. Резинка не хочет надеваться. Его член не желает входить куда положено. Т. злится — похоже, эта дрянь рассчитана на карликов. Однако нужно довести дело до конца, и Т. снова переворачивает Эфину, как блин, потом ложится на нее, и в голове Эфины поселяется скука, она ждет и чувствует облегчение, когда Т. наконец «разряжается». Т. раздосадован, что Эфина не испытала оргазма. Он хотел заставить ее кричать, но она его отталкивает, и они некоторое время молча лежат на кровати. Она думает о самом первом письме. Она слышит, как кричат вороны, потом дважды пронзительно звонит колокол. Два часа, говорит Эфина.

Время от времени она слышит разговоры о Т. Но ее интерес к нему остыл, и она больше не ходит в театр. После эпизода в гостинице проходит несколько дней, и она начинает получать письма и отвечает на них.

Вот что говорится в первом: Эфина, позавчера, на улице, мы очень быстро расстались, и мне захотелось послать вам этот дружеский знак. Не могу сказать, что так уж взволнован. Мы оба знаем, что между мужчинами и женщинами такое случается и что время от времени все не такое белое и пушистое, как нам бы хотелось. Забудем, мы взрослые люди, у нас обоих есть спутники, которые помогают нам проявлять наши лучшие стороны. Слияние тел — тонкая алхимия, и она не всегда совпадает с желаниями рассудка. Разум людей предается мечтаниям, но, когда они ложатся в постель, их зачастую поджидают сюрпризы. Мы с вами как минимум сорок шесть раз пережили подобное, так что не будем зря терять время. Я хотел сказать, что желаю вам найти любовь всей вашей жизни, если это еще не случилось. Такая любовь заполнит вашу душу, и вы познаете бесконечное удовлетворение. Желаю вам этого от всего сердца. Т.

Мсье, тем же вечером отвечает Эфина, мне следовало быть готовой к такому письму, за время нашего знакомства я успела понять, что вы за человек. Вы никогда не умели распознавать истинную суть вещей и событий, вот и переворачиваете реальность в нужном вам направлении. Вот вам моя версия: я тоже была разочарована тем, что между нами произошло. Признаюсь, что ожидала от вас большей страсти. На сцене вы изображаете храбрецов, но в жизни вы трус. Признайтесь, что вы с треском провалились, занимаясь любовью с молодой красивой женщиной, которую — якобы — желали всю жизнь, вы были совершенно ошеломлены. Согласитесь, что не смогли собраться с силами и дать нам то, чего мы оба хотели с самого рождения. Вы предпочли прикинуться старым и слабым. В вас снова возобладала актерская натура. Вы предпочли все испортить. Спрятались за лоскутом латекса. Вы не осмелились почувствовать то, что говорило вам мое тело, и не захотели ни о чем думать, когда овладели мной. Мне досадно, что вы стали тем, кем стали, сожалею, что тратила время на мысли о человеке, который того не стоил. Надеюсь, что проживу еще лет тридцать — сорок. Надеюсь, что успею освободиться от вас и начать думать о других, искренних мужчинах. Примите мои соболезнования. Эфина.

Реакция Т. не заставляет себя долго ждать: дорогая Эфина, я могу понять ваш резкий тон, неудовлетворенная женщина страшна в гневе. Это нелегко, и я еще раз желаю вам поскорее найти любовника, который даст вам высшее наслаждение. И все-таки благодарю за письмо. Я читал его в автобусе и кое-что понял. Я вдруг совершенно ясно осознал, что никто не знает нас лучше наших женщин. Самые близкие друзья понятия не имеют, что мы собой представляем в постели. Что и как мы делаем, щедры мы или пугливы. Среди женщин с детьми и кошелками я вдруг ощутил нежность и потребность ею поделиться. Поделиться с вами. Считайте это свидетельством моей дружбы, это что-то да значит. Искренне ваш, надеюсь, когда-нибудь вы выйдете из тупика, Т.

Эфина стоит на краю бездны. Т., пишет она, вы еще хуже, чем я думала. В глубине души вы вызываете у меня сострадание, я искренне сожалею, что вы, даже постарев, остались прежним. Вам следует посетить психиатра. Могу порекомендовать свою подругу, у нее кабинет на улице Дюкрё, она великолепный врач и, кажется, добивается хороших результатов. Даже в самых сложных случаях. Не понимаю, почему вы так упорствуете. Давайте договоримся: либо вы меня не любите — и тогда не пишете. Либо мы все еще связаны, и потому вы шлете мне вашу писанину. Злую писанину, осмелюсь уточнить. Надеюсь, у вас все хорошо, и тоже желаю вам мира в душе. Эфина.

Эпистолярный обмен подходит к концу: Эфина, пишет в последний раз Т., вы снова правы. Глупо, что я досаждаю женщине, которая мне не дорога. Я написал вам несколько писем, думая доставить удовольствие, в память о том немногом, что нас связывало. Но вы не так сентиментальны, и я, уступая вашим настояниям, не буду больше писать. Вы, конечно, можете продолжать. И я, несмотря ни на что, стану читать с прежней доброжелательностью. Искренне ваш, с наилучшими пожеланиями на будущее и всю вашу дальнейшую жизнь, Т.

Жизнь Т. складывается не слишком хорошо. Во-первых, театр: обстановка напряженная, спектаклей ставится меньше. Т. выходит на демонстрацию вместе с товарищами по цеху, но кому есть дело до артистов, акция не удалась, все закончилось в бистро. Т. редко занимают в спектаклях, он неделями не работает. С другой стороны — истории с женщинами, он не знает, что происходит, его либидо почти истощилось, но он не перестает «кадрить» официанток, прохожих, поклонниц — всех, кто попадается под руку. Из-за этого он часто оказывается в постели с женщиной, которую не может «употребить». Он выходит из положения, задремывая во время подготовки. Женщины будят его по нескольку раз, потом нежные и терпеливые засыпают, а сварливые уходят, бросив на прощание что-нибудь злое — иногда в письменном виде, эти записки он хранит. Т. предпочитает сварливых, они развязывают ему руки, и он может гулять по ночам, поскольку его мучит бессонница. Иногда Т. проявляет грубость, просит девушку покинуть комнату, и это плохо кончается. Он не понимает, что на него находит: стоит даме оказаться в его комнате и он уже ничего не хочет. Он любит женщин, дающих ему отпор, и презирает тех, кто соглашается сразу. Он часто намеренно не приводит себя в порядок, не моет голову и наблюдает, как партнерши жеманятся и сюсюкают над его жирной седой гривой. Как они говорят «да», стоит ему только к ним подступиться. Это действительно стало слишком легко. Т. спрашивает себя: может, мир населен медсестрами? Ночными сиделками, маркитантками, добрыми самаритянками и нянечками с прохладными нежными руками, чтобы те утешали и поддерживали его, когда он слабеет. Им это, безусловно, необходимо, говорит себе Т., который мастерски изображает приболевших мужчин с нежной душой и, разумеется, с тиранским характером. Все это занимает и досаждает Т., но еще больше это досаждает женщине, у которой он живет. Она требует объяснений, и Т. по тридцать раз на дню клянется, что она — любовь всей его жизни, что, в сущности, правда, он не помнит имен и иногда много дней подряд пристает к одной и той же даме. Женщина, приютившая Т. у себя, верит ему на слово. Ей лестно, что стареющий артист живет у нее, подруги задают вопросы, и она пускается в длинные рассуждения. В детали она не вдается, не говорит о разбросанном по всему дому грязном белье, о том, что Т. храпит, что он вечно в плохом настроении и часто исчезает на две или даже три ночи. Она утверждает, что ей очень повезло и что жизнь с артистом много ей дает. Да, много, невероятно много. Артист может много дать другому человеку, поэтому кое на что стоит закрыть глаза.

Когда Т. исчезает из дома, он вовсе не ударяется в запой, как полагают некоторые. Т. — везунчик, его организм всегда отторгал алкоголь. Физиологическая особенность. Т. выглядит крепким, но он очень хрупкий. Он боится умереть от болезни печени, как дед по материнской линии. Или от болезни селезенки, как мать. Боится, что откажут легкие, как у деверя. Или приключится рак ободочной кишки, как у двоюродной сестры. Он беспокоится о своем здоровье. Врач между тем утверждает, что с ним все в порядке. Он ничем не болен, но должен соблюдать профилактические меры. Больше гулять. Больше спать, не курить. И конечно, не пить. С этим Т. повезло — курить он бросил, а пить вообще не пьет. Сбегая из дома, он идет в кафе, а вечером отправляется ночевать в гостиницу. Он садится на скамейку в парке и смотрит, как садовники выкапывают старые луковицы и сажают новые. Он наблюдает за собаками, которых выводят на прогулку, собаки очень его занимают, он спрашивает себя, что они видят и как воспринимают жизнь. Однажды он замечает в парке Эфину. Она выгуливает пса, судя по статям — породистого. У него шерсть с серебристым отливом и модный поводок. Т. смотрит на Эфину издалека, он возвращается в парк в надежде на встречу, а иногда остается в номере, потому что боится столкнуться с ней нос к носу. Он отмечает, что у Эфины изменилась походка. Она стала носить юбки по колено. Чуть больше следит за собой, но новая стрижка ей тоже не идет. Т. считает, что женщины ее лет не должны носить такую прическу. Еще он заметил, что она ходит на каблуках. Да, ходит, хотя в очередной раз плохо усвоила урок: туфли на толстых каблуках из грубой кожи делают ее похожей на секретаршу. Когда-нибудь Т. с ней заговорит. Да, однажды Т. придется прочесть ей лекцию о манере одеваться. Он видит Эфину с мальчиком. Должно быть, это ее сын. Возможно, у Эфины есть еще дети. Он не запоминает такие детали и, кстати, почти ничего не знает об этой женщине. Он видит Эфину под руку с мужчиной. Ага, здесь что-то серьезное, говорит себе Т., видя, как они украдкой целуются в губы, и продолжает наблюдать: ему интересно, как будут развиваться события. Он доволен — Эфина не выглядит слишком влюбленной. Что естественно: ее спутник бесцветный, бесхарактерный — никакой, Т. легко затмил бы его, потому что у него потрясающая харизма. В другой день Эфины в парке нет — это нормально, ведь идет сильный дождь. Но Т. не уходит со скамейки. Прохожие оборачиваются на старого клошара. Женщина дает ему бутерброд. Т. сидит, как пришитый: собак выгуливают даже в ливень.

Эфина встречается с дантистом. Они живут вместе несколько месяцев. Потом она бросает дантиста ради одного из его друзей, тому прочат большое артистическое будущее. Через какое-то время он от нее уходит, и она знакомится в ресторане с брюнетом и утешается с ним. Эта связь длится шесть месяцев, после чего она решает отправиться в путешествие и встречает разных мужчин. Заводит три или четыре мимолетных романа и возвращается домой, полная решимости покончить с мужчинами навсегда. Один сосед заставляет ее изменить мнение, и она на два года влипает в вязкие, как масло, отношения. Ее ребенок не выносит соседа, и она, устав от нудных сцен и выяснения отношений, уходит и поселяется с сыном в четырехкомнатной квартире окнами на юг, север и восток. В доме Эфины всегда живут собаки. После смерти первого, второго, третьего и четвертого пса она сразу брала щенка той же породы и почти того же окраса. Всех собак зовут Игор, так что даже переучиваться не приходится. У домашних питомцев разные характеры и привычки, но Эфина ничего не замечает, потому что не интересуется животными и даже не особенно любит собак. Да и прогулки не сказать что обожает. Она держит собаку, потому что любому приятно, когда кто-нибудь встречает тебя вечером, когда ты возвращаешься с работы, и нетерпеливо ждет твоего пробуждения по уграм. Приятно слышать, как кто-то сопит под столом, и ласкать подошвами теплую мягкую шерстку. Но два раза в неделю, в супермаркете, Эфина ворчит, выгружая перед кассой жестянки с собачьими консервами. Она мечтает об автономной собаке, которая может сама себя прокормить и не линяет. И перерабатывает собственные экскременты, думает она, пока ее пес справляет нужду, а прохожие следят, уберет она его какашки или нет.

Время от времени, когда Эфине становится скучно и тоскливо, когда сына нет дома и ей не нужно готовить обед, она открывает обувные коробки, где лежат неразобранные письма, и прочитывает три или четыре сразу. Иногда расстраивается, в другие дни — смеется. Она смотрит в пустоту, она не понимает, нет, она не понимает, что случилось с Т. Они ведь были в той комнате. И занимались любовью. Или чем-то, что ее заменяло. Большие руки этого мужчины лежали на ее бедрах. Она не понимает, как все это могло получаться между стенками холодильника, и мысль о Т. в этот вечер переворачивает ей душу. Неужели она привязана к мужчине, в котором нет ничего реального? Неужели она его придумала? Устав от мыслей, она решается сделать то, чего хотела избежать. Написать еще одно послание. Встретиться в последний раз с Т. — утром, отдохнув и выспавшись, при холодном освещении нейтрального места по ее выбору, нейтрального и чистого, она посмотрит на этого мужчину, выслушает его и непредвзято, по трезвом размышлении, решит, тот ли Т. человек, за которого она его принимает, или на нее нашло ослепление.

Написать письмо не так-то просто. Эфина — гордая женщина, и она не забыла последнюю снисходительно-высокомерную записку Т. Дорогой мсье, пишет она и тут же меняет обращение на другое: дорогой Т. Вы удивитесь, снова получив от меня письмо. Должна признаться, что я и сама удивлена. Но дело в том, что я хочу поговорить с вами в последний раз. Возможно, у вас нет такого желания, тогда не смею настаивать. Но может быть, вы все-таки окажете мне любезность и придете в «Гран Кафе Шимери» в четверг, в десять утра. Надолго я вас не задержу. В надежде на ответ, искренне ваша, Эфина.

Она звонит в театр, и ей дают адрес. Она отправляет письмо, но, на ее беду, Т. в очередной раз в «отсутствии», да он и не читает свою почту, и его подруга выбрасывает конверт. Т. время от времени получает письма от поклонниц, но они его не волнуют. Эфина ждет ответа. Проходит среда, потом четверг, а письма в ящике все нет. Она решает отправиться в кафе. Ждет до одиннадцати. Т. не приходит.

Вернувшись домой, она пишет: мсье, я знаю, что вы необязательны, но ради старой дружбы (возьмите это слово в кавычки) могли бы мне ответить. Я напрасно прождала вас. Заранее благодарю за прочтение этого письма. Эфина.

Случается так, что Т. в этот день возвращается и видит письмо в руке у подруги. Начинается допрос с пристрастием. Кто такая мадам Эфина? Какого рода дружба их связывает и почему Т. ничего о ней не рассказывал? Почему эта дама назначила ему встречу? Т. не знает, он читает письмо, он говорит, что это недоразумение и что он ответит этой даме.

Он берет блокнот: дорогая Эфина, Я только что прочел ваше письмо. И понял, что вы ждали меня где-то, куда я не пришел. Я вернулся с зарубежных гастролей, поэтому ваше приглашение до меня не дошло. Поверьте, что это именно так, в противном случае я бы непременно извинился и сообщил, что занят. В прошлом в наших отношениях бывали непростые, даже спорные моменты, но можете быть уверены, что я человек честный и неблагодарностью не отличаюсь. С дружескими чувствами, Т.

Эфина смягчается, прочитав эти слова. Дорогой мсье Т., пишет она, я назначала вам свидание в «Гран Кафе Шимери». Надеюсь, вы сможете прийти в следующий четверг, в десять часов. Мне нужно кое о чем вас спросить, потом я вас больше не побеспокою. Искренне ваша, Эфина.

Эфина выбирает столик на свету, самый дальний от двери и стойки. Напротив нет другого столика, а два растения в горшке создают иллюзию ширмы. Она садится лицом к двери. Нет, лучше пересесть, пусть Т. будет на свету. Нет, так ей будет плохо видно его лицо, он окажется спиной к окну. Она снова пересаживается. Она надела брюки и блузку с вырезом. Накрасилась несильно, надеясь, что Т. это оценит. Душиться не стала, не хотела, чтобы Т. подумал, будто она его завлекает. У нее совсем другая цель, ей не до соблазнения. Но она все-таки достает пудреницу и проверяет, как выглядит. Веки. Скулы. Голубые тени наложены безупречно, щеки слегка розовеют. Она сидит напротив часов и следит за стрелками. Тридцать минут опоздания — для нормального человека это много и ничто для такого, как Т. Он, конечно, не станет извиняться, когда придет, слово «опоздание» не из его лексикона. Стрелки движутся, Т. опаздывает уже на пятьдесят минут. Посетителей стало больше, официант приносит вторую чашку кофе. Эфине нужно в туалет, но она не решается выйти — боится пропустить Т.: если он не увидит ее за столиком, может развернуться и уйти. Он может ее не заметить, и она не сводит глаз с двери, готовясь помахать ему рукой и даже крикнуть: Т., хотя терпеть не может привлекать к себе внимание. Она переводит взгляд с двери на часы. Т., скорее всего, не придет. Эфина принимает решение: если в одиннадцать Т. все еще не будет, она встанет, сходит в туалет, расплатится и конец. В одиннадцать она встанет. Не будет ждать ни секунды дольше. Стрелка дрожит и передвигается на одиннадцать. Разочарованная Эфина встает. Идет между столиками. В этот момент появляется Т., на него смотрят. У него длинные седеющие волосы. Он в плаще и шляпе. Он грузный, сутулый, он произносит глубоким голосом «Эфина» — и этот голос звучит как со сцены. Он рассыпается в извинениях за опоздание, его слова напоминают реплику из пьесы. Эфина ведет его к столику. Она спрашивает себя, видит ли ее Т. Оценил ли он, как она выглядит. Понимает ли, что она сидит напротив него на банкетке. Он говорит, говорит, он весел, рассказывает всякие истории и не может остановиться. Не человек — глыба. Он задает вопросы, но не ждет ответов. Эфине с трудом удается вставить слово: как мило, что вы пришли. Она спрашивает себя, откуда этот запах — от Т. или от горшка с цветком. Т. умолкает и внимательно смотрит на нее. Если бы он снял шляпу, она могла бы лучше разглядеть его лицо, но попросить об этом не решается. С Т. никогда не знаешь, что он улавливает из разговора. Слушая поток извергаемых им речей, невольно задаешься вопросом, реагирует ли он на окружающий мир. Когда Т. спокоен, кажется, что он укрылся за каменной стеной. Она говорит, обращаясь к этой стене. Она испытывает робость. Маленькие глазки Т. изучают ее, но она не знает, о чем он думает, здесь ли он и понимает ли, что происходит. Эфина собирается с духом и произносит заранее заготовленные слова: она сожалеет о случившемся. Возможно, произошло недоразумение. Или много лет назад между ними действительно что-то было. Т. не отвечает, и Эфина вынуждена продолжать. Она этого не предвидела. Она думала, что все пройдет спокойно, без эмоций. Что в разговоре ни один из них не упрекнет другого. Не покажет, что чувствует, не прослезится. Что Т. не накроет ее руку своей. У Т. широкая теплая ладонь. Эфина смеется. Она говорит — все начинается сызнова, и Т. улыбается, и все действительно повторяется. Их руки лежат на столе и затевают игру. Эфина предупреждает, что больше в гостиницу не пойдет, а Т. отшучивается и говорит, что тоже туда не собирается, у них платонические отношения, он наклоняется и целует ее губы. Эфина улыбается, и Т. отодвигается. Эфина в плену запаха и губ Т. Дело принимает не совсем платонический оборот. Широкая рука Т. обнимает Эфину за плечи, и она думает, что должна чувствовать отвращение — из-за плаща. Но нет — ей нравится. Жирные грязные пряди волос Т. касаются ее щеки, Т. с кряхтением поднимается и садится рядом с Эфиной. Она прижимается к нему. Она чувствует его запах, и смеется, и не может остановиться, а Т. шепчет ей на ушко детские любовные словечки. Губы Т. то и дело касаются ее шеи. Мочек ушей. Неловкий и милый жест. Его широкие ладони удерживают ее руки, она чувствует себя пленницей. Не может сделать ни одного движения. Она опутана и очарована. Правое бедро Т. наваливается на ее ноги. Оно тяжелое, но она не осмеливается протестовать. Т. отдавил ей ноги. Его руки шарят по ее телу. Он не слишком ловкий, но она довольна, она снова при нем, снова с ним. Т. бормочет слова, которые она никак не может разобрать, он делает это намеренно, ему стыдно, он знает, что не должен так говорить. Он возбудился, он хочет уйти, найти место, где они могли бы пообжиматься. Эфина зовет официанта и платит по счету. Они торопятся на выход, как распалившиеся юнцы. Т. зажимает Эфину в укромном уголке и засовывает язык ей в рот. Язык у Т. клейкий, как улитка. Он тяжело наваливается на нее всем телом и мнет ладонями ее ягодицы. Он энергично трется о промежность Эфины, уткнувшись носом ей в шею, его потная щека прижимается к ее лбу, с ума сойти, до чего обильно может потеть мужчина. Какая-то женщина смотрит на них. Мочевой пузырь Эфины сейчас лопнет, ей немедленно нужно в туалет. Т. прижимается к Эфине, но ее желание остыло. Лучше бы они сели и поговорили, но Т. не успокаивается, он не знает, как со всем этим развязаться, то, что на миг вернулось, снова от них ускользнуло. Наконец он отстраняется от Эфины. Поправляет шляпу. Ей кажется, что он разозлился, она пугается и берет Т. за руку. Он уставился на свои ботинки и не поднимает глаз. Она пытается шутить, но Т. не настроен на веселье. Он торопится. Ему пора. Он уже опаздывает. Он не должен опоздать, это важно. Ему в эту сторону. В последний момент Эфина вдруг говорит: надеюсь, вы больше не станете писать ваших «особенных» писем. Т. в ответ смеется и сжимает Эфину в объятиях.

На сей раз — свершилось: Эфина влюблена. Она больше не томится ожиданием, лежа под теплым одеялом. Прекрасного принца зовут Рауль, он высокий, темнокожий, чувствительный, умный, они с Эфиной не расстаются и повсюду ходят вместе. Т. часто видит их в парке с собакой. Встречает в театре. Сталкивается один раз на улице. Т. знает, что случай существует, но, черт побери, кажется, будто во всем городе не осталось никого, кроме этих влюбленных. Эфина вновь открывает для себя, что тело можно использовать столькими способами. Что головой можно наводить глянец в промежности. Что нос может проникнуть во влагалище. Что член с удовольствием гнездится под коленом. Что по всему телу расположены эрогенные зоны. Язык, засунутый в ушную раковину. Руки под ее ногами. Живот на ее лопатках. Эфина на седьмом небе. Все ее время занято Раулем. Она думает о нем в его отсутствие. Она спит с ним. Она ездит с ним в отпуск. Она ест его стряпню, она слушает музыку, которую он любит, и читает книги, которые он советует. Эта ситуация общеизвестна, о ней говорят окружающие. Некоторые друзья Эфины считают, что ей следует быть осмотрительной и не дать полностью себя подчинить. Она должна сохранить неприступным уголок тайного сада и не открывать все пространство своей страны от границы до границы. Не быть распахнутой настежь. Рассуждать здраво и думать о себе. Сохранить своих друзей и собственные пристрастия. Не отвечать Раулю «да» во всех случаях жизни. Другие друзья, напротив, находят очаровательным то, что она сейчас переживает, и тоже хотели бы познать подобное единение. Видеть их вместе — наслаждение. Они красивая пара — Эфина и Рауль. Ах, если бы они могли завести детей. Им нужно создать семью. Жаль, что уже слишком поздно, Эфина больше не сможет родить. Ее сын живет у своего отца. К счастью, у Эфины и Рауля есть собака. Они часами наблюдают за ней и потешаются. Говорят о ее проделках. Заставляют бегать за мячиком. Выбирают для нее корм и водят к ветеринару. Эфина счастлива, что Рауль любит это животное. Не только Эфину, но еще и ее собаку. Любовь Рауля всобъемлюща. Он часто делает ей подарки — на день рождения и День святого Валентина. Но он вовсе не зауряден и устраивает ей сюрпризы, и они ему удаются. Эфина в этом смысле уступает Раулю. В свое оправдание она говорит, что лишена воображения и очень боится допустить промах. Боится его разочаровать. Случалось, она дарила Раулю вещи, которые ему не нравились. Черный шарф, например. Или водонепроницаемую коробку для сигар. Да, Рауль не курит, но вещь была дешевая, а если тебе дарят сигару, ее нужно куда-то класть. Так Эфина объяснила смысл подарка Раулю. И добавила, что никогда не знает, чего он может захотеть. Она не всегда улавливает его вкусы. Ошибки ведь уже случались. Пусть вспомнит ремень. И запонки. А еще комиксы. Нет, ей лучше не выбирать подарки самой. Эфина говорит, что балует его по-другому, что выказывает свою любовь иным способом. Запонки так и лежат в ящике. Их никогда не носят. А они были недешевые. Эфине приходит в голову, что они идеально подошли бы Т. Она знает, что они понравились бы Т., непонятно откуда, но знает: эти запонки нравятся Т. Как и черный шарф. Она знает, что Т. носит шейный платок. Она его видела, этот маленький платочек. Ну вот, она точно знает: если бы Т. увидел шарф, он бы ему сразу понравился. Если бы Т. увидел черный шарф, черный шарф стал бы его вещью, не возникло бы неловкости, как с Раулем, натянутого молчания и вымученных слов благодарности. Нет, благодарности от Т. Эфина вряд ли дождалась бы, но он сразу обмотал бы шею шарфом. Шарф так и жил бы у него на шее всю зиму. Если Эфина не ошибается, Т. однажды курил на сцене. Возможно, это требовалось по роли. Но Эфина знает, что Т. не такой ограниченный и может когда-нибудь захотеть выкурить сигару. Так что коробка очень даже пригодилась бы Т. Идея подарить Т. черный шарф утверждается в голове Эфины. Она хочет подарить ему запонки и коробку. Но за дело нужно браться с умом. Чтобы не обидеть Т. Он не должен почувствовать себя обязанным ей. Эфина подумывает о том, чтобы заказать доставку пакета в гримерку и написать на карточке: от почитательницы таланта. Или: от вашего друга Э. Так Т. не сможет вернуть пакет, и у Эфины будет надежда увидеть однажды шарф у него на шее. А вдруг Т. не захочет оставить себе анонимный шарф и отдаст его сыновьям? Т. человек импульсивный — возьмет да и подарит шарф осветителю. Т. ужасно рассеянный, он может забыть шарф в гримерной, и тот так и будет там валяться. Т. может потерять шарф в баре. Нет, Т. должен узнать, что шарф прислала Эфина, тогда и относиться к нему будет соответственно. Эфина снова начинает ходить по театрам. Она носит с собой сумку с черным шарфом. Шарф очень объемный, и ей пришлось отказаться от маленькой сумочки. Рауль в театре скучает и старается всеми правдами и неправдами удержать ее дома, у телевизора. Но Эфина непреклонна. Она питает страсть к театру. Она больше не может обходиться без театра. У нее в голове осталась одна-единственная идея — подарить шарф Т.

Сделать это нелегко. Во-первых, Т. теперь редко играет. Говорят, дело в его славе. Он скопил кое-какие деньги. Имеет право передохнуть, может себе позволить выбирать роли по собственному усмотрению. Но правда в том, что спрос на Т. невелик. Он великолепно сложен. У него внешность льва. И ошеломляющая харизма. Выразительное загорелое лицо. Лицо Т. рассказывает истории прежде, чем Т. открывает рот. Его глубокий голос вошел в легенду. Т. — памятник самому себе. Но Т. непредсказуем. Он не совсем надежен. Не приходит на репетиции. Текст знает через раз. Вмешивается в постановочный процесс и относится к другим актерам, как к приготовишкам. Спит с молоденькими артистками. Дважды он устроил скандал, и пришлось срочно искать ему замену. Время от времени Т. впадает в прострацию и выглядит опустошенным. Режиссеры не желают этого терпеть. Они не могут рисковать и ставить под угрозу все дело. Вот и не зовут Т. Или зовут на радио, чтобы записать сольное выступление. Как досадно, говорят иногда режиссеры, встречаясь в кафе. Какая жалость, говорят гримерши, завпосты и директора театров. Куда подевался Т.? — удивляются зрители. Но такова жизнь. Т. подобен тонущему «Титанику», и тут уж ничего не поделаешь. Решения не существует. Либо нужно его изобрести.

Кроме того, Т. редко показывается в театральном буфете, даже когда играет. Он не любит своих почитателей. В молодости он провел много вечеров в фойе, вдыхая фимиам обожания. Но в его нынешнем возрасте, с его опытом и репутацией, созданной критиками, в том числе зарубежными, с ореолом славы вокруг его имени, он может позволить себе уходить из театра, как уходят с работы в конце дня обычные служащие. Он удаляется, едва гаснут софиты. Он выходит на улицу и сливается с толпой. Рано ложится спать или идет в кафе пропустить стаканчик. В одиночестве, в пивной, разглядывая пьянчужек. Слушать их разговоры в барах очень интересно, вот где театр, вот кто настоящие актеры. Т. смотрит, как они произносят свои тирады и монологи. Он думает о сыгранных ролях и… Пустое. Он занимается картонным ремеслом. Он — человек-бутерброд, вот кто он такой. Это ремесло оставляет тебя неудовлетворенным. Ты вечно на виду. Играешь, умираешь, и что остается? Воспоминания в головах людей. По этой причине актеры должны чувствовать благодарность зрителей. Эта профессия — пустое. Жизнь актеров без славы была бы совершенно пустой, нужно заполнять ее похвалами. А похвал Т. наслушался выше крыши, он переел похвал, начитался вдоволь лестных статей в газетах. Т. перестал обращать внимание. Он ненавидит статьи о себе и презирает журналистов, которые никак не успокоятся. Эти люди забыли о приличиях. Они напрочь лишены оригинальности. Не ищут новых путей. Блеют, как бараны. Свежий подход не для них. Им не нужна чистота. Они уже лет тридцать бултыхаются в этом смрадном вареве. Но Т. все про себя знает. Ему хочется, чтобы его оставили в покое и занялись кем-нибудь другим. Ну да, он большой артист. Да, он знал настоящий успех. Сохранил несколько счастливых воспоминаний. И что теперь? Он сидит в компании алкашей и выпивает.

Эфина со своей огромной сумкой по-прежнему отирается в театральном фойе. Т. пригласили участвовать в престижном проекте. Без таких, как он, все-таки не обойтись. Спектакль играют в этом городе много недель. Эфина посетила с десяток представлений. Со временем капельдинерши начинают узнавать ее и называют между собой «женщиной с сумкой» или «секретаршей». Она осмелела, стала задавать вопросы о Т., и капельдинерши поняли подоплеку страсти этой дамы к театру. Они женщины, тоже могут влюбиться, обожают подобные истории и потому добывают для Эфины информацию. Они сообщают Эфине, что Т. вошел в гримерку минут за пять до открытия занавеса. У капельдинерш своя работа, но они по мере возможности рассказывают Эфине о том, что происходит. Время от времени одна из них, вернувшись из-за кулис, «доносит», что Т. на месте, что он в хорошей форме или — чаще всего — в мрачном настроении. Что от него дурно пахнет и актрисы жалуются. Что не известно, выйдет ли он на сцену, все нервничают, и обстановка за кулисами накаленная.

Эфина занимает свое место в зале. Она не восхищается его игрой, потому что боится, что все пойдет прахом, что Т. начнет кричать или забудет текст, что пробелы в его памяти огромны и следует немедленно поместить его в психушку. Она воображает, как в зал вбегают санитары с носилками. Как с воем сирены подъезжает «скорая помощь» и останавливается у бортика тротуара. Как застывшие в креслах зрители созерцают крах Т. Роль его не интересует. На нем дурно сшитый пиджак. Он выглядит нелепо, и Эфина злится на режиссера за то, что тот выставляет Т. на посмешище. К счастью, они все нелепы — от первого до последнего, но глупее всех выглядит та маленькая актрисулька, что оголяет грудь до соска. Публика вытекает из зала в фойе. Эфина на посту, у артистического выхода. На двери, выходящей во двор, где стоят контейнеры, написано: «Запасный выход». Над дверью горит лампочка. Появляются молодые артисты. Любовник, кузен и инженю, который так рассмешил зрителей. Они торопятся. Тусклая лампочка освещает их бледные озабоченные лица.

Т. посещают нехорошие мысли. С некоторых пор он все время слышит рассказы об Эфине и ее иностранце. Все только о них и говорят. Великолепная, потрясающая пара. Т. это до чертиков надоело. Кроме того, Т. то и дело с ними сталкивается. Решительно, случай — продувная бестия. Один раз, в супермаркете, Т. стоит со своими покупками, вообще-то, всех покупок — один блокнот, потому что еду он себе не готовит и с холодильником не дружит. И кто же стоит перед ним в очереди: Эфина и ее иностранец. Иностранец достает из тележки консервные банки. О, это явно важно для него. Он вкладывает в это занятие весь свой талант. Т. находит его женоподобным и чересчур ухоженным. Тип мужчины, который пользуется одеколоном и регулярно ходит к парикмахеру. Он шутит с кассиршей. Улыбается Эфине, шепчет ей нежные словечки. В какой-то момент они смотрят друг другу в глаза, и иностранец спрашивает: ты уверена — насчет ужина? А Эфина отвечает: да, конечно. Сыр у нас есть. Т. сразу их возненавидел. Т. попробовал укрыться за спинами других покупателей, но он не уверен, что Эфина его не заметила. Во всяком случае, она выглядела очень веселой и щебетала, тараторила, обращаясь к своему «пупсику», и нисколько не смущалась, что ее слышит весь магазин. До свидания, спасибо, просияли улыбками Эфина и ее спутник, кассирша улыбнулась в ответ, и разнервничавшийся Т. положил свой блокнот на транспортер. Порылся в карманах. Выяснилось, что ему не хватает десяти сантимов, и кассирша перестала улыбаться.Одна дама одолжила Т. десять сантимов. В другой раз Т. встречает их в парке. Он видел их там уже десять тысяч раз. Они всегда гуляют в этом парке. В городе куча других парков, но Т. и сам все время сюда возвращается. К слову сказать, ему не нравится их пес. Иметь породистую собаку вульгарно. Породистая собака означает: у меня есть деньги. Т. не понимает, как Эфина может быть хозяйкой такой собаки. Иметь собаку — да, безусловно. Но только шавку, дворняжку. А не одну из тех собак, что умирают от воспаления легких, прогулявшись под дождем. Не псов-аристократов, чистокровок, которых то и дело приходится водить к ветеринару. У всех дворняг здоровье крепкое. Они питаются отбросами. Не боятся дождя. Спят, где придется, где вздумается. И Т. решает, что, если пес Эфины когда-нибудь подбежит и посмеет обнюхать ему зад или колени, он не постесняется дать ему хорошего пинка. Но к счастью, эта псина весьма осторожна и не приближается к скамейке, даже когда ее спускают с поводка. Эфина часто видит сидящего на скамейке Т. Она чувствует жалость, потому что он все больше напоминает бродягу. Даже Рауль как-то сказал: седеющий тип, в парке… Но в то же время Эфина довольна, что он поблизости. Она думает, что Т. специально ее выискивает. Ей кажется, что она чувствует его взгляд. Она особенно тщательно одевается перед походом в парк. Рауль называет ее кокеткой, он считает, что нет нужды переодевать юбку, когда идешь гулять с собакой. Эфина хвалит себя за то, что не подарила тот шарф и Т. нет нужды благодарить ее. Она могла попасть в неловкую ситуацию: старый клошар говорит ей спасибо за шарф Рауля. Рауль недоумевает и задает вопросы. А что, если подарить шарф, когда Рауль будет рядом? Она могла бы объяснить Раулю, что этот человек — актер. Актер на закате славы. Что ей хотелось сделать ему подарок, а шарф все равно без дела лежал в ящике. Можно было бы убить двух зайцев разом — сделать красивый жест и избавиться от ненужной вещи. Рауль знает, какую страсть Эфина питает к театру, и не встревожится. Кто, видя, до какого состояния дошел Т., мог бы подумать, что этот человек способен тронуть сердце молодой, гибкой, легкой, шикарной и красивой женщины. Нет, у Рауля не будет повода для ревности. Эфина и Рауль много дней прогуливаются в парке с шарфом. Но Т. исчез — как не было, и Эфина спрашивает себя, уж не ясновидящий ли он: она решила с ним поговорить и он испарился. Т. больше не сидит на скамейке, и две недели спустя Эфина возвращает шарф на место, в ящик.

Отсутствие Т. волнует ее, она все думает и думает о нем. Да, у нее случались рецидивы — взять хоть этот случай с шарфом, но в основном, с тех пор как появился Рауль, Эфина радовалась, что больше почти не думает о Т. Больше практически не думает. Почти. Да, случались моменты, когда ее спущенный с поводка дух устремлялся прямо к Т., но Эфина отзывала его, одергивала и как будто преуспела. Она перестала быть одержимой. Почти не перечитывает письма. Она практически о них забыла. Иногда она даже подумывает выбросить их. Но на это она пока не способна. В том, что касается писем, она спрашивает себя, не стоит ли написать ему и поинтересоваться, куда он пропал. Все-таки его не было в парке уже много недель. Да, конечно, у актеров случаются гастроли, но Эфине по какой-то непонятной причине кажется, что Т. не уезжал в турне. У людей бывает отпуск, но она уверена, что Т. не в отпуске. И не путешествует. У Т. нет семейной жизни.

В это время Эфина начинает получать письма. Такие письма никому не нравятся, это анонимные письма. Они отправлены в этом городе, в отдаленном районе. Письма недобрые, автор насмехается над Эфиной. Хуже всего, что в них содержатся обвинения в адрес Рауля за то, что он иностранец. Тон писем грубый, однако догадаться, что автор — человек образованный, нетрудно. Проблема в том, что Эфина сразу узнала и этот тон, и этот стиль. Да уж, некоторые обороты она знает наизусть.

Она берет ручку и пишет: дорогой Т., я не знаю, где вы, в какую нору забились. То, что вы делаете, — верх идиотизма. Я сразу поняла, что письма пишете вы, узнала стиль и опознала бумагу — и в том, и в другом вы остались верны себе. Не знаю, зачем вы терзаете меня этой пачкотней. Видимо, захотели развлечься. Вы очень наивны, если думали, что я куплюсь. Сегодня никто больше не пишет писем. За всю мою жизнь никто не написал мне больше писем, чем вы. Все — или почти все — письма, что я прочла, вышли из-под вашего пера. Меня можно назвать специалисткой по вашей корреспонденции. Прекратите наконец эту игру. Если хотите со мной поговорить или увидеться, я каждый день бываю в парке. Но вы, кажется, это знаете. Примите, тем не менее, наилучшие пожелания от вашей старой подруги Эфины. Постскриптум: признаюсь, мне приятны ваши знаки внимания. В какой-то момент я решила, что вы сыграли в ящик, и даже искала ваше имя в колонке некрологов.

Так, теперь нужно решить, куда послать это письмо. Она отправляет его на адрес последней жены — той, у которой так долго жил Т. Эфина получает два письма в один и тот же день. На первом конверте грубый почерк анонимного отправителя. На другом — неразборчивые каракули Т.

«Идиотка» — это написано в первом письме. Дорогая Эфина, так начинается второе, я не знаю, о чем вы говорите и в каком прегрешении меня обвиняете, но до чего же приятно получить от вас известие. Я бы наверняка разозлился, читая эти строки, если бы был другим человеком и хуже знал вас. Но мы знакомы целую вечность, я читаю ваши тексты с незапамятных времен и знаю, какая вы желчная и категоричная. Отвечаю на ваш постскриптум: нет, я не умер, хотя мое здоровье в последнее время и вправду пошатнулось. Пишу вам из больницы, где меня лечат от воспаления легких. В последнее время я слишком много мечтал в одиночестве в парке и наблюдал за дурочками, которые выгуливают собак вместе со своими мужчинами. Я не выдержал. И вот что со мной случилось. Надеюсь, у вас все хорошо и ваше здоровье в полном порядке. Искренне ваш, Т. Постскриптум: берегитесь менопаузы.

Т., отвечает Эфина, мне жаль, что вы болеете, и надеюсь, что к вам вернутся ваши слабые силы. Я и сама едва не заболела: проводила слишком много времени в парке, опекая бездомных, и едва не заработала воспаление легких. К счастью, здоровый крепкий мужчина позаботился обо мне в спальне. Желаю скорейшего выздоровления, Эфина.

Эфина выходит замуж. Решиться на это было непросто. Рауль сделал предложение, но Эфина согласилась не сразу. Она сама не знала, чего хочет. Не могла сказать ни «да», ни «нет». Если подумать, у ее мужчины мало недостатков. Она действительно его любит. Он чувствительный, глубокий, культурный человек. Обожает готовить. Отличается здравомыслием. Он хорош собой и очень мил, его любят дети. Судя по всему, он верен Эфине. Он хотел бы иметь детей, но это невозможно. Он строит планы на будущее и каждый вечер говорит Эфине, что любит ее. Любая другая женщина сказала бы «да». Но Эфина по непонятной причине тормозит. А вдруг Рауль не тот. Вдруг на свете есть другой. Если завтра она встретит не похожего на него человека, который. Который что? Что такого может дать ей этот человек, чего нет у Рауля? У него экзотический акцент. Он рассказывает ей кучу вещей. Ходит с ней по магазинам. Знакомит с людьми. С Раулем не скучно. Он общительный, музыкальный, обожает их собаку и с удовольствием убирается в квартире. Он хороший любовник. Да, она очень любит своего любовника. Он предлагает ей руку и сердце. Многие подруги Эфины говорят, что ей повезло. Рауль — идеальный жених. В списке мужчин всех подруг Эфины Рауль занимает первую строчку. Ничья не предусмотрена. Рауль получает медаль.

Эфина в платье. Белое платье облегает тело и подчеркивает грудь. Рауль боится, что чиновник никогда не закончит говорить. Друзья окружают Эфину. Она возбуждена, она дрожит, это нормально, она выходит замуж в первый раз. Самое время, говорят друзья, еще немного — и она была бы старовата для фаты. Пожилая невеста — это портит все дело. А вот Эфина сияет, несмотря на мелкие мимические морщины, она успешно выходит из положения с помощью тонального крема, правда, приходится проводить больше времени в ванной комнате. Ее сын надел бабочку и выглядит просто чудесно. Он не дерзит, говорит, что Рауль ему почти как отец, и гости умиляются до слез. Очень печально, что в самый прекрасный момент жизни у Эфины крутятся в голове такие мысли. Да, это досадно, и она на себя сердится, в глубине души она себя ругает, она себя бичует. Приказывает себе прекратить. А теперь перестань думать о Т. Твой жених — Рауль. Твой мужчина. Твой Рауль на веки вечные. Но где-то совсем глубоко звучит рассказ о свадьбе с Т. На этой свадьбе жених не красавец, он не высокий и не крепкий, а неповоротливый, лысый и сутулый. На этой свадьбе невеста с любовью смотрит на своего жениха-жабу. На этой свадьбе дети кричат от ужаса, глядя на целующихся новобрачных. Достаточно молодая женщина не может целовать такого мужчину. Нет, это противно природе. Да, действительно очень жаль, что в тот момент, когда нужно сказать «да», поцеловать мужа и поставить подписи, у нее в голове один Т.

Т.

Т.

Т.

Вот как можно испортить лучшие моменты своей жизни. Вот как приходится жить с чувством беспокойства и тревоги, вместо того чтобы быть счастливым. Вот как танцуешь на собственной свадьбе, как будто это не свадьба, а похороны. Но брак с Раулем оказывается счастливым. Эфине не на что жаловаться. Они даже не спорят. Это похоже на гармонию. Был всего один эпизод, который внес смятение в их жизнь. Эпизод смерти собаки. Пса звали Игор, как его отца и всех дедушек, прадедушек и прапрадедушек. Впрочем, это всего лишь фигура речи, Игоры не были прямыми родственниками, их просто брали у одного и того же заводчика. Эфина была опечалена, но не до такой степени, как Рауль. Он горевал просто ужасно. Эфина может поплакать по собаке, но на другой день успокаивается. Она теряет не первую собаку и знает, что домашнего любимца можно заменить. Каждый из них, естественно, уникален. У каждого свой характер. Но все они ходят на прогулку, обнюхивают стены и деревья, то и дело задирают лапу и до блеска вылизывают миску, на что и указывает Эфина. Рауль придерживается иного мнения. Последний Игор был личностью. У него блестели глаза. Игор умел выражать свои чувства, как никакая другая собака. Рауль утверждает, что различал интонации его гавканья. У Игора был характер. Собачий характер. Некоторые его качества были особенными: жизнерадостный, но вспыльчивый. Рауль утверждает, что Игор был услужливым: если хозяин, вернувшись домой, выглядел уставшим, пес уступал ему диван. Этого Эфина тоже не замечала. А замечала она, что Игор сразу чувствовал, когда Рауль грустил? Нет, Эфина этого не знала и теперь ее волнует одно: из-за чего мог грустить ее муж? Обращала ли Эфина внимание, что Игор каждое утро подбадривал Рауля, когда тот брился? Да, это Эфина видела, трудно было не заметить сидящего на проходе пса. Знала ли Эфина, что Игор всегда сначала съедал горошек, а потом уже все остальное? Что от горошка его пучило? А мясо он переваривал лучше. По вечерам его часто мучила жажда. И он почти научился открывать холодильник. Рауль оплакивает Игора и запрещает Эфине взять другую собаку немедленно. Игора сжигают в печи. Они не говорят о трагедии, к чему вести пустые разговоры? Лучше не возвращаться к пережитому несчастью. Ничьей вины в случившемся нет. Невозможно предугадать события. Если собака чокнутая, беда неминуема. Движение на улицах очень плотное. Если собака не на поводке, нет-нет-нет, не говорить об этом, зачем, к чему бередить раны? Никто не был виноват. Водитель не мог знать. И собака не могла. Она оказалась не в том месте. Это просто идиотизм, Игору не повезло.

Рауль приходит в себя не сразу. Он не понимает, как Эфина может радоваться и есть с таким аппетитом. Ему не удается проглотить ни куска, он похудел аж на три кило. А Эфина удивляется, что кто-то недомогает из-за собаки. На земле так много собак. Нужно сейчас же завести другого пса и заполнить пустоту. Они снова будут ходить на прогулку в парк. И уж конечно, будут водить собаку только на поводке. Эфина подумывает взять песика другой породы и другой масти — белую. Что скажет Рауль? Рауль пребывает в дурном настроении. Он лежит на диване и не ходит на работу. Посещает врача, и тот прописывает ему лекарство, по две таблетки в день. Он наблюдает, как меняется настроение Эфины. Она разговаривает о банальных вещах. О мелочах, составляющих обыденное счастье: кто пойдет за покупками? Или: чем займемся в воскресенье? Надо бы сменить занавески. Когда перекрасим комнату? Купим новый матрас. И пружинную сетку, старая скрипит. Скрипит, конечно, но это не срочно. Она скрипит все реже, а Эфина читает в постели все больше книг. Теперь она читает только толстые романы. Вначале, сразу после знакомства с Раулем, Эфина не читала по вечерам. Вернее, читала — руки Рауля. Потом Эфина стала брать в кровать книги и журналы, и они составляли компанию им с Раулем. Теперь Эфина запасается романами, она полюбила многотомные эпопеи и погружается в них с головой. Рауль видит в постели только ее макушку и засыпает при свете. Рауль смотрит на Эфину и задается неожиданными вопросами. О чем Эфина думает? Любит ли Эфина? Что скрыто в душе его жены? Рауль видит, что Эфина стала отстраненной и колючей. Но у нее, как и у Игора, есть блеск в глазах. Рауль счастлив с Эфиной. Конечно, всегда можно найти кого-нибудь получше, но вообще-то ему не на что жаловаться. Такую женщину, как она, встречаешь нечасто. Друзья Рауля то и дело говорят ему об этом, в списке подруг всех друзей Рауля Эфина делит третье место с женой Миши — той, у которой красивые ноги. Рауль смотрит на жизнь отстраненно. Он как будто запер себя в коробке из-под бананов. Рауль шел по жизни весь в цветах и фруктах, но теперь, в этом городе, он как будто затерялся среди коробок из-под бананов. Эта жизнь не жестокая и не злая, но вялая и одноцветная. Стены цвета коробки из-под бананов. Небо цвета коробки из-под бананов. Мысли и люди цвета коробки из-под бананов.

Эфина и Рауль выгуливают Олафа. Поводок пса вытягивается на большую длину, но хозяева не позволяют ему убегать слишком далеко из страха перед тем, что может произойти. Одному Богу известно, что случается, когда собаки убегают, так что Олаф должен держаться поблизости. Поводок отпускают ровно настолько, чтобы он мог без труда задрать ногу. Обнюхать и почти коснуться икр и задниц прохожих. Но не настолько, чтобы позволить ему нюхать течных сучек и делать им щенков. Олаф — мальчик. Игор кобелем не был, его кастрировали. А вот Олаф — красивый самец, это видно с первого взгляда. У него тонкая морда. Узкое мускулистое тело. Поджарые бока, заросшие плотной короткой шерстью. К животу у него прикреплен маленький кожаный мешочек — мошонка. Олаф — послушный пес, что правда, то правда. Он мог бы пошалить, рвануться вперед, шлепнуться на брюхо, сунуть нос в какую-нибудь дрянь, но ему хватает мозгов вернуться к хозяевам, и те могут снова взять его на поводок и отчитать, так сказать, на будущее.

Олаф — не Игор. Игор был более расслабленным, кожа у него в некоторых местах висела: под челюстями и под коленками. Возможно, Игор был старше. Говорить так странно, Игор мертв, Олаф даже не жил в одно время с ним. Рауль был прав: Эфине теперь кажется, что она замечает разницу между тявканьем Олафа и Игора. Игор лаял значительно, чуть хрипловато. Как с куском в горле. В голосе Игора было нечто, чего Эфина не слышала и пропускала эти куски. К собаке нужно проявлять внимание. У Олафа грубый сухой голос, но лает он редко, а куски глотает, и они проваливаются в его желудок. Он их переваривает, какает на тротуар, Эфина собирает какашки в пакетик и выбрасывает в помойку. Олаф бежит впереди Эфины, и его крепкая грудная клетка надежно защищает сердце и другие внутренние органы. Бока у Олафа упругие, потому что он хорошо ест и много двигается. Гуляя с Олафом, Эфина думает о Рауле. В последнее время она уделяла Раулю мало внимания. Он выпал из поля ее зрения. Сделал шаг в сторону и все больше отдаляется. У него начали седеть виски. Движения стали чуть менее плавными, хотя, возможно, Эфине так кажется со стороны. Уголки его губ слегка опустились, но улыбка осталась такой же прекрасной, а занимаясь любовью, он уже не так старается. Да, пожалуй, Рауль действует почти механически, но его не в чем упрекнуть: Эфина получает достаточно ласок, мягкости, нежности и порывистости. В каком месте у Рауля опустились руки? Издалека Рауль стал больше похож на иммигранта. Как бы не потерять Рауля в толпе мужчин с темной кожей, темными глазами, темными волосами и бровями. В толпе мужчин с женами и собаками.

У Олафа есть почти раздражающая привычка испражняться всегда в один и тот же час какашками одинакового размера и даже веса. Игор был слегка чокнутым, а Олаф — сущий метроном. Бывали дни, когда Игор ничего не делал или присаживался в самых неподходящих местах. Да, это было неудобно, зато вносило в жизнь нечто неуловимое. Шерсть у Олафа не отрастает, ни один волосок не отличается длиной от других, и его никогда не водят к парикмахерше. Игор носился так, что уши развевались по ветру, это его и погубило. Но Олаф, что известно об Олафе? Его выходы рассчитаны. Его дни расчерчены по миллиметру. Он переходит из корзинки на поводок, а с поводка — в корзинку. С пластмассовой косточкой он играет, только когда его к этому побуждают. Квартира невелика, и Олафа часто бранят, когда он будит соседей. После нескольких жалоб снизу Олафу подпилили когти. Про эту собаку трудно что-нибудь сказать, потому что ее не спускают с поводка. Рауль не против, чтобы Олаф свободно бегал в парке. Там есть круглая лужайка, где никто никогда не видел ни одного шофера и ни одной машины. Рауль и Эфина наблюдают за поведением Олафа в парке. Он копошится у их ног. То справа, то слева. Он даже не понял, что ему дали полную свободу. Он поворачивает голову к хозяевам. Поводка нет. Сегодня он не тянет его за шею. Пес сидит и смотрит. Беги, Олаф, кричат Эфина и Рауль, но Олаф больше не рыщет вокруг. Он не понимает, почему его не выгуливают, почему не ведут, куда надо, он чувствует запах привлекательных сучек, но не может туда отправиться, раз эти двое остаются сидеть неподвижно.

Эфина разочарована, она боится, что не любит Олафа. Ей нравятся чокнутые псы, перепрыгивающие через живые изгороди. Те, что сбегают. Игор, конечно, не прыгал. Игор ничего такого не делал, но он нетерпеливо натягивал поводок, мог неожиданно рвануться в сторону, бегал вокруг колясок и старых дам, обматывая поводок вокруг их прозрачных ног, так что потом приходилось осторожно его распутывать. А вот Олаф ничего подобного не делает. Олаф перемещается прямо из пункта А в пункт Б. Задирает лапу под углом 43–45 градусов с одним и тем же напором струи. Струя Олафа заканчивается как-то разом. Сильная струя, а потом раз — и все. Игор на бегу ронял несколько капель, потому что Игор был пофигистом, а вот Олаф заканчивает чистенько, можно не бояться испачкать руки его мочой, когда гладишь по шерсти. Он гигиеничная собака. У него не скапливается гной в уголках глаз, и он не пукает. Он всегда аккуратно съедает свои котлетки, и мясо не застревает между клыками. Олаф умеет зевать деликатно — так, что вы не чувствуете его вонючего дыхания. Смелым бывает разве что его язык. Язык у Олафа бродячий, он выражает характер Олафа, но никто не совершенен в этом низком мире. Да, говорит себе Эфина, Рауль прав: Игор был личностью, теперь она это видит. Будь у Игора могила, она бы отнесла на нее цветы. Но Игора не хоронили, его сожгли, а пепел ссыпали в мешок. Если бы у Эфины и Рауля появилась собака, похожая на Игора, жизнь снова обрела бы краски. Она спрашивает Рауля, как он смотрит на то, чтобы заменить Олафа Игором, если Олафа не станет.

Рауль удивлен словами Эфины. Олаф, конечно, не Игор. Разница неоспорима, и Рауль не может не признать, что сам часто об этом думал, когда гулял с Олафом. Любопытно, что формы Олафа, его узкая грудная клетка, его жесткие какашки без конца напоминают Раулю округлость и веселость Игора. Когда Рауль вспоминает Игора, у него на глаза наворачиваются слезы, и он вытирает их, выбрасывая какашки Олафа. Нельзя сказать, что Рауль собирает собачьи экскременты неохотно. Но он утомился совершать каждое утро одни и те же телодвижения: достать зеленый пакет. Запаковать «подарочек» Олафа. Выбросить все в помойку. Всегда в одном и том же месте — на тротуаре перед булочной. Если бы Олаф мог сдвинуть свою «нужду» на пятьдесят или хотя бы на тридцать сантиметров. Но нет, Олаф облегчается в том же месте, и идущие на работу люди каждое утро видят, как Рауль за ним убирает. Не то чтобы Рауль смущался. То, что он делает, нормально, ведь он любит Олафа. Но некоторые вещи предпочел бы делать незаметно. Существует область интимного и область публичного. Олаф различий не делает. Он выставляет себя напоказ на общественном пути. Достаточно было бы сдвигать Олафа на пятьдесят сантиметров в неделю, и через семь лет он делал бы свои дела на лужайке у входа в парк. И Рауль мог бы выбрасывать зеленый пакетик прямо в мусорный бак. А теперь ему приходится преодолевать двести метров до бака с пакетом в руке. Пешеходы, стоящие на светофоре в ожидании зеленого света, каждое утро провожают Рауля взглядом, чтобы посмотреть, куда он денет этот пакет. Рауль не может машинально уронить его у корней платана или у бортика тротуара. Ему приходится нести сто грамм на вытянутой руке до входа в парк, где стоит мусорный бак, и точным жестом, чтобы было видно от светофора, из машин, окон и с балконов, бросать туда пакетик. Сколько килограмм «отходов» Олафа Приняла в свой зев помойка с тех пор, как этот пес появился в жизни Эфина и Рауля? К счастью, Рауль не силен в математике, а Эфина забыла, она больше не способна подсчитать, за сколько времени вытекает вода из ванны. Ванны наполняются и опустошаются одновременно, если затычка вынута. У собак затычек нет, но они сначала наполняются, а «опустошаются» потом. Собака ест, пьет, какает и писает, это закон природы, поэтому собаку выгуливают каждое утро. Каждое утро и каждый вечер.

Из-за Олафа Эфина и Рауль перестали есть круассаны. Игор делал свои дела в парке, так что по пути туда можно было зайти в булочную. Привязать Игора к дереву и купить два круассана. Но купить два круассана, держа в руке мешочек со ста граммами экскрементов Олафа, невозможно. Нельзя держать в одной руке сто грамм, а в другой — круассаны. Нет, на это Рауль пойти не может. Рауль и Эфина больше не едят круассаны, возможно, у Игора кишки были терпеливей или длиннее. Олаф должен опорожнять кишечник ровно через пять минут после выхода из квартиры. Булочная слишком далеко. Предположим, можно пуститься бегом и привязать Олафа к дереву, Олаф облегчится, пока Рауль будет покупать круассаны, но что делать потом. Рауль не может убирать за Олафом — для этого требуются обе руки, а у него в одной руке круассаны. Пришлось бы положить пакетик с круассанами неподалеку от черных какашек Олафа. Кто знает, что делают другие псы на том месте, куда Рауль положит круассаны. Нет, Олаф и круассаны несовместимы. Тем более что на обратном пути Олаф снова выкладывает на тротуар последнюю «колбаску» рядом с булочной.

Эфина предложила, чтобы Рауль оставлял пакетик с дерьмом под деревом на те несколько минут, которые необходимы, чтобы войти в булочную, купить круассаны и вернуться. Но Раулю такой вариант не нравится: утром на светофоре всегда много народу, что случится, если эти люди будут день за днем наблюдать, как Рауль кладет стограммовый пакетик под дерево и заходит в булочную? Люди всегда одни и те же, когда зажигается зеленый свет, они уходят и не видят, как Рауль забирает зеленый пакетик. И могут подумать, что Рауль не желает пройти лишних двести метров до мусорного бака, и ему из-за этого не по себе. У Рауля темная кожа, а иностранец должен делать все, чтобы оставаться незаметным. Преодолевать двести метров до помойки с пакетом в руке. Выбрасывать его в бак. Не есть круассанов, если собака все сделала. Рауль мог бы написать диссертацию о влиянии собачьих экскрементов на потребление круассанов, но у него нет на это времени, он должен работать, выгуливать собак. И у Эфины тоже нет времени написать диссертацию о воздействии собачьих кишок на моральный климат в семье. Эфина должна мечтать, ей некогда писать. Мечтать неизвестно о чем, она этого не скажет. Но она должна мечтать.

Лето, неожиданная как гром среди ясного неба новость: Т. женится на актрисе. До сих пор Эфину совершенно не интересовали подруги Т. Они просто имели место — как прыщи на коже, как волосы на голове и растительность на ногах. Но эта женщина — совсем другое дело. Тут страсть. Эфина это чувствует, Эфина это чует, Эфина читает это между строк в газетной статье, возвещающей о скорой свадьбе великого актера Т. с великолепной актрисой Л. Великолепная актриса Леона, которая не нравится Эфине. Ни в театре. Ни в кино. Ни на страницах газет, где написано, что свадьба будет пышной: венчание в церкви (скажите на милость!), триста приглашенных, несколько звезд шоу-бизнеса. Т., судя по всему, потерял голову. Он, должно быть, совершенно переменился, если согласился участвовать в этом маскараде. И Эфина не знает, кем он теперь стал.

Т. доволен. Он встретил женщину, с которой живет, как на вулкане, она достаточно жесткая, и устраивает ему встряски, и достаточно сильно влюблена, так что он быстро забывает ее колкости и их размолвки. А еще она хороша собой — достаточно хороша, чтобы Т. был бессилен перед ее глазами под выщипанными бровями. Фиалковыми глазами, поправляет Леона. Т. отдает ей бразды правления, она выбирает квартиру, обставляет ее и декорирует от пола до потолка. Ночи с новой женой подобны азартным играм. Т. и ждет их, и боится. Никогда заранее не известно, что произойдет: возьмет ли она все в свои руки и доведет его до удушья или же, напротив, будет пассивно-насмешливо наблюдать и комментировать его успехи. Укусит за щеку и оставит засосы на шее за несколько часов до премьеры или укроется в его объятиях и будет нежно нашептывать всякие глупости. С Леоной все игры дозволены, и Т. впервые с незапамятных времен не скучно. Он снова привлекателен и обольстителен. Жена приводит внешний вид Т. в полный порядок: выбрасывает старую одежду, вызывает — за его счет — профессионального имиджмейкера, и тот превращает актера в привлекательного пятидесятилетнего мужчину. Волосы с проседью. Трехдневная щетина. Шикарные, свободного покроя пиджаки. И обновленная сексуальность, которую интуитивно ощущают еще больше женщин, чем раньше. Дела у Т. идут лучше. Он много играет в театре и согласился наконец на роль в фильме. На главную роль — Леона не потерпела бы, чтобы фамилия ее мужа стояла в конце титров. Т. поклялся своим здоровьем, что не достанется кино. Он наплевал на целлулоид и потерял многих друзей, которых поглотила эта машина. Но он твердо стоял на своем. Его жена более дальновидна. Нельзя быть старомодным. Кино трогает людей. Кино — это искусство. Искусство, где требуется особая интуиция, куда более сильно развитая, чем в театре, где актеры неделями репетируют свой текст. У артистов кино все иначе: хлопушка — и ты должен быть безупречен. Хлопушка — и ты должен стать другим. Хлопушка — и ты должен впрыгнуть в мир, существующий только в сценарии. Леона сравнивает артистов со спринтерами экстра-класса. Что престижней — спринт или бег на длинные дистанции? Где эмоции сильнее — в спринте или в марафоне? Кого называют богами стадиона? Нет, в самом деле, Леона считает, что кино как искусство в тысячу раз благородней театра. Театр беден. В театре есть нечто убогое, нищенское. Вещи по цене три франка шесть су. Декорации из фанерных ящиков. Костюмы Золушки. В кино вкладывают миллиарды. Она предпочитает кино. Она не блещет в театре, потому что на сцене ей не хватает адреналина. Съемки доставляют ей наслаждение. Слово «Мотор!» веселит ей душу. Леона говорит, что Т. должен измениться. Он должен сниматься. Кино нуждается в Т., и Т. должен стать звездой. Позволить, чтобы его талант был достоянием нескольких театриков, — верх эгоизма. Т. должен задуматься о вечном, о бессмертии. О том, чтобы его лицо осталось в истории искусства. И главное — не забывать о долгах и детях.

Т. делает блестящую кинокарьеру. Он получает роль Лоуренса Аравийского в расцвете лет. Съемки продлятся три месяца. Т. смертельно скучает в своем трейлере посреди пустыни. Оператор с ассистентами заняты какими-то непонятными ему деталями. А где его партнеры? Они спят или играют в покер. Сравнивают гонорары за прошлые фильмы и планируют будущие, которые за год должны вырасти на десять процентов. Т. скучает в своем трейлере, он уже прочел все книги. У него есть ручка. Бумага. Из пустыни летят меланхолические послания.

Дорогая Эфина, пишет он, я знаю, что вы меня не ждете, да мне и самому нечего вам сказать. Мне нечего вам рассказать, не в чем признаться, нечего сообщить. Я нахожусь в пустыне, передо мной расстилается небытие. Возможно, вы хотите знать, что именно я вижу. Край оцинкованного железа. Серого цвета, как вы можете догадаться. Кусок коричневого одеяла. Лохань, в которой стоят мои ноги с красными опухшими лодыжками. Меня пытаются поджарить в раскаленном добела прицепе. Я даже носа не высовываю наружу. Кстати, там ничего нет, снаружи. Я терпеть не могу песок и схожу с ума в этой пустоте. Я хрупкий мужчина, вам это известно. Единственное, что поддерживает в вашем покорном слуге жизнь, — ножные ванны, которые жена самолично делает мне три — пять раз на дню. Понятия не имею, как ей удается довести воду до нужной температуры. Вода прохладная, и мне на мгновение кажется, что я возвращаюсь к жизни. Не знаю я и того, как она добилась разрешения приехать на съемки и оставаться при мне. Рамки бюджета очень жесткие, все рассчитано до су, до последнего пакетика чая, до квадратного сантиметра площади, отведенной нам в трейлерах, все рассчитано и записано в контрактах, которые тычут нам в лицо, стоит только возмутиться и запротестовать. Дам вам совет, Эфина: если кто-нибудь предложит вам однажды сняться в кино, сто раз подумайте. Не решайте сгоряча, не ввязывайтесь, очертя голову, в авантюру, возьмите время на размышление и не бойтесь сказать: нет. Это слово вполне может быть произнесено, увидите — небо не рухнет на землю. Впрочем, все эти слова ни к чему, мы оба знаем, что вы не актриса, у вас нет таланта и жизнь, благодарение Господу, не дала вам приблизиться к сцене. Мы оба знаем, что не всем досталось поровну гениальности. У вас свой талант — вносить в жизнь горькую нотку. Вы придаете жизни вкус. Вы умеете так все осложнять, что следовать за вами становится до крайности утомительно, но ваша общительность вовлекает окружающих в вашу игру. Женщина умеет влиять на жизнь, а та, с которой я живу, моя жена — вы знаете, мы венчались в церкви и будем вместе до моего смертного часа, я в этом уверен и ничего другого не хочу, правда, Эфина, даже если это злит вас и огорчает и даже если вы мне не верите — даст всем сто очков вперед: если бы ее не было со мной в пустыне и в жизни, я был бы сейчас жалкой развалиной, а может, уже упокоился бы с миром. Я пишу все эти слова с единственной целью — объяснить, почему мы вместе и почему она управляет моей жизнью. В дверь моего трейлера только что постучали. Я вижу ноги режиссера. Они мне хорошо знакомы. Его пальцы я запомнил лучше, чем лицо. У этого человека пальцы мошенника. Он все время лебезит, но вертит мной, как хочет. Песок расслабляет, сводит с ума. На сем заканчиваю, Эфина, не могу тратить время, развлекая вас, вы должны найти какой-то другой интерес, иную цель в жизни, помимо меня. Расстаюсь с вами в надежде, что вы стали чуточку рассудительней. Живите счастливо, используйте каждую минуту, земное существование, как вам известно, быстротечно, в конце остается разве что несколько междометий. Из пустыни, ногами в воде и телом в адском пекле, ваш Т.

Т. счастлив со своей женой. Эта новая жизнь полностью его удовлетворяет. Он расцветает, и его сердце становится безразмерным. По этой самой причине он и пишет любовные письма. Да, именно так, в нем столько любви, что он чувствует необходимость поделиться. С теми, кто этого лишен. С теми, кто страдает и блуждает впотьмах. С теми, для кого солнце вечно скрывается в облаках. С несчастными. С потеряшками. Со сбитыми с толка. С Эфиной.

Эфина задыхается от ярости, когда видит почерк Т. на конвертах. Тем не менее она их вскрывает и читает, нет — глотает письма. Помойное ведро ждет, разинув пасть, но Эфина передумывает и убирает письма к остальным, что лежат в коробках. Было бы досадно разрознить столь полную коллекцию. Ее можно как-нибудь использовать. Скажем, устроить выставку. Написать социологическое исследование. Книгу для студентов-медиков. Провести графологический анализ. Конверты безостановочно попадают в ее почтовый ящик. Эфине достаточно одного взгляда, чтобы представить себе содержание послания. Обжигающие формулировки, обещания и признания, снисходительные фразы. Она все это знает, но все-таки читает:

Эфина, простите, что снова надоедаю вам, в который уже раз. На свете не так много людей, которым можно сказать определенные вещи, а с учетом того, что между нами было и чего не было, а также той особой связи, что не рвется вот уже много лет, я понял, что вы одна сможете меня прочесть. Примите это за комплимент. Я редко вас вижу, но почитаю за старого друга. Вы удивительно близко. И удивительно же далеко, но сейчас речь не об этом. Простите, если наскучил вам, и выбросьте письмо, если сочтете его глупым. Я должен выговориться. Да, позвольте мне излить душу и рассказать, сколь драгоценна моя радость. Просыпаться по утрам и видеть на подушке лицо жены — самая прекрасная и чистая картина из всех, что только можно себе представить. Я очень счастлив. Страшно подумать, что я мог разминуться с этой женщиной. Она лучезарна, великолепна, умна — намного умнее нас с вами. Она превосходит нас во всем на голову и плюс ко всему чертовски изобретательна в любви. Не будь это дурным тоном, я описал бы вам наши восхитительные ночи. Утром я часто говорю себе, что в прошлой жизни эта женщина была жрицей любви, какие существовали в древних цивилизациях. Но пусть все это вас не тревожит и не огорчает. Не хочу, чтобы вы страдали от сравнений. Вы совсем другая и измениться не можете. Живите по-своему, в соответствии с собственной натурой. Львица живет как львица, а ласточка — как все ласточки. С самыми теплыми чувствами, Эфина, как видите, старый друг не забывает вас, несмотря на все свое счастье. Т.

Эфина, у меня есть все, что я хочу, я совершенно доволен жизнью. Я никогда не был так счастлив и должен вам написать: ни с одной другой женщиной я не был так счастлив. Но, несмотря ни на что, я иногда думаю о вас, мой маленький зяблик, и спрашиваю себя, сумеете ли вы однажды познать такое же блаженство. Мы, конечно, совсем разные, и каждое человеческое существо переживает собственный опыт. Некоторым дается много, большинству — мало. У каждого любовь по его собственной мерке. Эфина, не расстраивайтесь, если жизнь кажется вам тусклой и не такой восхитительной, как я описываю. Это нормально, ведь я выбрал огни рампы, а вы прыгаете по жизни, как воробышек. Это я так, к слову. Каждый из нас пишет дневник своей жизни. В моей так много радости, что я хочу отдать вам малую толику. Женщина, с которой я живу, существо особенное, исключительное. Наши души едины на семи уровнях, что случается крайне редко. Я с усмешкой смотрю на прежние романы, которые принимал за истинную страсть. Теперь я знаю, что такое тело. Теперь я знаю, где живет душа, и знаю, что есть истинный союз двух тел и душ. Но не стану продолжать. Рассказывая вам об этих вещах, необходимо использовать некоторые понятия, а я не уверен, что вы их знаете. Продолжайте любить, упражняйте сердце. Не давайте ему застояться. И возможно, в один прекрасный день оно получит то, что я пытаюсь описать. Если захочется, напишите мне, присылайте ваши опусы. Ваш стиль очень прост, но он всегда дает мне пищу для размышлений. Желаю вам, чтобы ваша жизнь шла плавно и счастливо, искренне ваш, Т.

Эфина, я сгораю от страсти и ощущаю потребность видеть мою жену, касаться ее по сто пятьдесят раз на дню. Она этого не понимает и раздражается, так что единственный выход для меня — писать. Позвольте отослать вам эти несколько трепетных строк. Если бы вы знали, как я ее люблю. Я отдам все на свете за одно прикосновение к ее мизинцу. За то, чтобы вдохнуть аромат ее львиной гривы. Посмотреть в ее прекрасные глаза. Позавчера я сел в самолет, чтобы увидеть ее на площадке. Я сразу улетел назад, но свидание дало мне сил провести без нее еще полтора дня. Она вот-вот вернется, я жду ее и пишу вам. На съемочной площадке она божественна. Она снималась в фильме за океаном. Вы ведь знаете, моя жена ездит по всему миру. Она повсюду востребована. Во всех странах нашего шарика. Но главное — в нашей спальне. Я зажег свечи. Налил горячую ванну и насыпал в воду лепестков. Я купил ей целых десять подарков. Заказал еду в ливанском ресторане. Я жду ее с минуты на минуту. Вы не можете достать меня, Эфина, и слава Богу, что не можете, ибо вы потащили бы меня к доктору. Мое сердце выдает триста ударов в минуту. К счастью, я совершенно здоров, иначе оно бы просто взорвалось рядом с такой женщиной. Я тщательно подготовился и принял душ. Убрал лишние волосы с тела и побрызгался одеколоном. С утра я успел дважды побриться. Надел новый пиджак. Можете поверить, он мне очень идет. Во всяком случае, я на это надеюсь — он стоил кучу денег. Вы женщина, и у вас другие вкусы в одежде, но, думаю, вы тоже его оцените. Пиджак синий, рубашка черная. Не знаю только, до второй пуговицы застегивать ее или до третьей. Мнения тут расходятся. Шампанское охлаждается. То и дело доставляют розы. Я слышу, как курьер складывает у двери букеты. Мне показалось, что хлопнула дверца. Подъехало такси. Моя богиня совсем близко. Спасибо вам за компанию. Теперь я должен вас оставить. Письмо отправлю завтра, чтобы и вам достались крохи счастья. Наспех, но по-прежнему ваш, Т. Постскриптум: добавлю всего одно слово, прежде чем запечатать конверт: вчера вечером все было именно так, как я говорил, и даже в тысячу раз лучше. Спасибо, что по-прежнему читаете, Т.

Эфина, как возможно столь долго испытывать трепет? Мое переполненное благодарностью сердце поднимает меня до высот, где слова кажутся пустыми, а мысли почти мистическими. Счастье безгранично. Понимание взаимно, слияние, наслаждение, любовь — все это слишком для человека. Для мужчины и женщины, так я должен был бы написать, ведь мы с Леоной — единое целое. Будьте свидетельницей этой любви, которая встречается так редко. Простите, что пишу коротко. Сегодня я боюсь напугать вас необузданностью моих чувств. Еще меньше я хочу вызвать в вас зависть. Если бы я мог поделиться, будьте уверены, подарил бы вам капельку того, что вкушаю. Ах, если бы вы могли познать страсть. Если бы могли насладиться ею. Надеюсь, до скорого, Эфина. Не сердитесь на мое молчание, я чувствую, что проникаю туда, где любые слова теряют силу. Вечно ваш друг, Т.

Это уж слишком, и Эфина берется за перо: мсье, пишет она, благодарю, что поделились крохами счастья. Я и правда давно такого не видела. Я живу приземленно. Каждый день целую мужа, и мне для этого нет нужды писать бесчисленные письма. То, что вы не можете без этого обойтись, тревожит меня. Неужто вы испугались, что сие зрелище ускользнет от моего внимания? Или опасаетесь одиночества вдвоем в спальне? Возможно, вам необходима публика, чтобы достичь нирваны. Вы жили на сцене. Научитесь же наконец спускаться оттуда и ценить жизнь за нее самое. Вы снова ошиблись на мой счет. Я счастлива, ах, простите, что забыла вас оповестить и не стала трубить об этом на всех углах. Оставляю вас с вашими объятиями-поцелуями. Знайте, что я не считаю себя ни вашим другом, ни вашей конфиденткой. Разве что почтовым ящиком или сливом для слов. Ниже указываю адрес, куда вы сможете отсылать листки, которые мараете своими излияниями. Это специальное агентство для поддержки одиноких сердец. Остается сказать последнее: не пишите мне больше. Я счастлива и ничего не хочу знать о ваших терзаниях. Желаю вам всего наилучшего в будущем. Прощайте навсегда, Эфина.

Эфина встречается с Альберто. Неофициально. Эфина замужем за Раулем, но время от времени выходит куда-нибудь с Альберто. Альберто — вымышленное имя, Эфина называет его так ради маскировки. Альберто — не слишком красивое имя. Она переименовывает его в Альфонсо, а Альфонсо говорит, что ему плевать. Он равнодушен к играм и тайнам. Он молодой и уравновешенный. Он совершенно не соответствует типу страстного любовника. Альфонсо не пылкий мужчина. Он высокий и не слишком мускулистый. На теле у него растут тонкие редкие волоски, похожие на траву по берегам рек. Иногда он катается на велосипеде. Рассказывает Эфине о том, что прочел. К счастью, кофе подают с маленькими шоколадками, и Эфина пьет и ждет — вдруг они увеличатся? В своей однокомнатной квартире Альфонсо показывает Эфине несколько книг, потом она его целует. Он пользуется этим, чтобы процитировать некоего философа, а Эфина запускает руку ему в брюки. Это наводит Альфонсо на мысль о фильме, а Эфина ласкает ему спину. Альфонсо возвращается мыслями к книге, он спрашивает, читала ли ее Эфина, нет, она ее не читала, и Альфонсо удивляется — как же так, как можно было не прочесть эту книгу? Мысли Эфины заняты другим, она не может возразить. Альфонсо слегка расслабляется и говорит, что секс с ней очень даже ничего. Они занимаются любовью, потом Альфонсо рассказывает о своих старых связях. Вообще-то, не таких уж и старых — некоторые имели место два-три месяца назад. Эфина не обижается, все это не важно. Эти милашки-призраки ничего не стоят. Она слушает, она столкнулась с загадкой. Она знает, что эти девушки существуют, потому что видела фотографии, но они все равно какие-то ненастоящие. То, что происходит в постели, то, что ее Альфонсо или ее Рауль дают ей, и то, как она им отвечает, Боже, как объяснить? Эфина спрашивает себя, что могут дать мужчинам другие женщины. В себе как в женщине она уверена на триста процентов. В своих женских качествах. Что мужчины находят в других женщинах? Что эти другие дают этим мужчинам? В Эфине есть абсолютно все, невозможно себе представить, что женщины, которые проходят мимо нее на улице, тоже наполнены под завязку.

Вернувшись домой, Эфина, конечно же, находит Рауля лежащим на диване. Рауль не спрашивает, где она была во второй половине дня, прошлое не имеет значения, и взгляд его прозрачен. У него не возникает дурных мыслей. Он слушает, что ему рассказывают. Спина у него прямая, как палка, а тело и ум однонаправленны. У него нет проблем с весом. Его никогда не мучит тоска по сладкому. Его рука не тянется к вазочке с арахисом. Он легко может не пить вовсе. Рауль спокойный иуравновешенный. Эфина уверена, что ему и в голову не приходит читать чужие письма. Другому мужчине она бы доверять не стала и спрятала бы коробки, но Рауля нечего опасаться, и незапечатанные коробки так и стоят под кроватью. Достаточно было сказать ему, что это старая переписка, которую Эфина собирается выбросить, и Рауль этим удовольствовался. Он цельная натура. Его видно всего, до донышка, и донышко это не слишком глубокое, а Рауль свято верит, что все люди такие. Воображения у Рауля не больше, чем у дятла, и эту черту Эфина охотно бы исправила, но тут уж ничего не поделаешь. Рауль готов проглотить любое объяснение, обмануть его — плевое дело. Можно сказать, что не знаешь, не помнишь, что хочешь перекусить с приятельницей. Что устала, ляжешь и будешь спать. А он в ответ только кивает и скалит в улыбке белые зубы. Рауль отодвигает от себя все плохое и вечно удивляется, зачем люди думают о плохом, когда оно еще не случилось. Он смотрит прямо вперед и радуется солнечной погоде. Если же небо затянуто тучами, он задремывает, впадает в короткую спячку и ничего не видит и не слышит. Редко когда муж и жена бывают так несхожи по характеру. Как Раулю разглядеть, что притаилось там, внизу, на глубине восьми тысяч метров, за улыбками и лицом Эфины? Стоячая вода покрывает все, что прячется в глубинах, Рауль не различает оттенков, и Эфина вынуждена являть ему лицо по его вкусу. А вот Т. немедленно погрузил туда обе руки по локоть, и, когда они смотрят друг на друга, эта мутная, как после мытья посуды, вода колышется и расходится кругами.

На голове у Эфины венок из ромашек, как у девушки семнадцати лет. У нее гладкий упругий живот. Волосы длинные и блестящие. Когда она смеется, в углах глаз не появляется ни одной морщинки. Лоб у нее гладкий и выпуклый, как парус. Эфина влюблена, ее жениху двадцать лет. Он овладевает Эфиной в спальне. Любовный акт энергичен и прост. Это чистая, ничем не замутненная энергия. Уверенные, точные движения естественным образом достигают результата. Наслаждение приходит к любовникам в одно и то же мгновение. Они стали одним существом. Любовники наконец объединились. Эфина просыпается, и дневное светило выплывает на небо. Ей сорок шесть лет, и она сидит в постели Т. Рядом расплывчатые очертания тела ее мужчины. Весело, на разные голоса щебечут птицы. Птицы поют радость радость радость, даже когда все плохо, птицы неутомимы и распевают с пяти утра. Где бы Эфина ни ночевала, обязательно найдется птичка, чтобы преподать ей урок. Каждое утро Эфина берет урок беззаботности. Ей сорок семь лет, она спит в постели Т. О Рауле она больше думать не может, при мысли о нем у нее теснит в груди. Как и при мысли об Олафе. А уж если она задумывается об Олафе и Рауле одновременно, ей и вовсе становится нечем дышать. Она задыхается по утрам рядом с Т. Птицы преподают ей урок. Радость, радость, радость. Потом Т. просыпается, спазм проходит, и Эфина летит вперед, забывая обо всем. Губы Т. уподобляются тряпкам, стирающим пыль, тело Т. — грубой холстине, которой моют пол, он слизывает языком все мысли и заботы, волнующие Эфину. По этой самой причине Т. и Эфине требуется много поцелуев, и много объятий, и много ласк, чтобы забыть. Что Леона. Что Рауль. Что Олаф. Что Леона Рауль и Олаф. Олаф Рауль и Леона. Если бы эти трое могли пережениться. Боже, какое это было бы облегчение. Но они даже встречаться не хотят. И не знают, чего лишаются. Олаф — милый парень. Рауль — достойный человек. У Леоны трудный характер, но Рауль очень покладистый.

Эфина хотела бы отправиться в путешествие. Эфина и Т. на берегу моря — живут в Спелунке, в дорогущей пещере. Через специально оборудованный вход видно море цвета синих глаз Леоны. Стены выбелены известью. Потом они отправляются в Альпы и проводят несколько дней в шале. Эфина купается в водопадах. Следующая неделя — Венеция. Они едут туда Транссибирским экспрессом. Задерживаются на несколько дней в Нью-Йорке. Ужинают на Серебряной башне. Их видят на Великой Китайской стене и в Запретном городе. Эфина мечтает о полете на Луну, но Т. говорит: довольно! — он не очень любит путешествовать и вообще не уверен, что они могли бы позволить себе все эти вещи. У Эфины слишком богатое воображение, но Т. не осмеливается ничего сказать, хотя больше всего ему хочется, чтобы она перестала думать и была простой, как ее собственная собачка. У Эфины есть собачка. Она скучала по своему Олафу, и Т. решил, что ей не помешает взять собачку. Он, разумеется, не сказал, что предлагает это в надежде, что она будет меньше его доставать, перестанет таскать за собой по террасам кафе, бистро, магазинам, примерочным кабинкам, кино, паркам и Бог знает куда еще на этой грешной Земле. Т. необходимо одиночество. Ему не нужны развлечения. Он не слишком разговорчив и терпеть не может болтовню. Он, конечно, способен трепаться без умолку, если чувствует, что может развлечь публику, он незаменим в застольной беседе, но дома молчит, как немтырь. Он ничего не говорит своим женщинам. Не разговаривает с Эфиной. Он покупает ей собачку.

Покупка собачки для Эфины превратилась в целое приключение. Вначале она отказывалась. Не желала брать песика. Хотела собаку, чтобы нельзя было носить на руках — вроде Игора, которая честно сжирает две коробки корма в день. И вот однажды Т. принес Тюльпи. Невзрачная собачонка, говорит Эфина, из-за нее теперь приходится все время смотреть под ноги. В свое оправдание она может сказать, что мозгов у Тюльпи не больше, чем у рыбки. Когда Тюльпи видит у себя на пути чьи-нибудь ноги, она и не думает убегать, и случается неизбежное: Эфина наступает на Тюльпи. Смертоубийства не происходит, но некоторый ущерб собаке все-таки нанесен, и Эфина думает, что ей нужна животинка побольше и чтоб не путалась все время в ногах. Но куда девать Тюльпи? Проблема разрешилась сама собой — Тюльпи умирает от сердечного приступа во время фейерверка, и Т. начинает приискивать другого пса. На сей раз он отправляется в собачий питомник. Не хочет брать породистое животное, предпочитает дворнягу — послушную, с хорошим характером, не требующую, чтобы с ней часто гуляли, умеющую быть незаметной. «Собака — не фарфоровый болванчик», — замечает сотрудник приюта, но все-таки показывает Т. нескольких своих подопечных. Рыжий пес — симпатичный, но уж больно слюнявый. Другой — без страха не взглянешь. Беременная сука. Овчарка. Неуклюжий увалень. Кудлатый. С челкой до глаз. Черный, как смоль. Китаец. Пюк. У Пюка разноцветная шерсть, он симпатичный, и служитель уверяет, что мяса он ест не слишком много. Не гадит. Других неблаговидных действий тоже не совершает, насколько известно служителю, хотя стопроцентной гарантии он дать не может — слишком много работы, а их всего двое. Но с Пюком проблем точно не будет. Пюк послушно ходит на поводке. Ну да, он, конечно, может иногда попытаться сбежать за какой-нибудь симпатичной сукой, но у него нет задатков вожака, и, если никто не собьет его с праведного пути, он будет спокойно сидеть на месте, он даже лает не слишком часто, он не хулиган, не хитрец и не псих, Пюк не высовывается и наверняка будет идеальным домашним любимцем, заключает служащий, пока Т. заполняет формуляр. Теперь клетка опустеет. Он покидает приют под дружное гавканье собратьев по несчастной судьбе.

Пюк хорошо чувствует себя в доме Эфины и Т. В течение первого месяца он осваивался, отвыкал от прежних привычек, но теперь все наладилось — Пюк научился терпеть и писает только на улице. Специалист по поведению собак сказал, что Пюк очень чувствительный, его нужно беречь, но он способен доставить хозяевам большую радость, а Эфина отвечает, что он умело скрывает свои достоинства, этот неуклюжий пес с разъезжающимися в разные стороны лапами на старте. Пюк очень мил, да от него ничего особенного и не требуется, ум — не главное достоинство собаки. Главное — сердце, а с этим у него полный порядок. У Пюка верное и любящее сердце. Преданное, чистое и безгранично привязчивое. Пюк выражает свои чувства языком — он все время лижется, облизывает Эфине лицо и ноги, и она теперь всегда носит одежду с рукавами, чтобы пес не лизал ей руки, но надевать чепчик, или колпак, или шапочку — ну уж нет, увольте, и Пюк снова отправляется на прием к собачьему психологу. Тот говорит, что Пюк нормальный. Просто он гиперчувствительный. Пюк впечатлительный и эмоциональный. Собака не должна испытывать потрясений, и ей нужно позволить лизаться, иначе она будет дезориентирована и может впасть в тяжелую депрессию. Выбирайте меньшее из двух зол, советует психолог, и Эфина просит Т., чтобы он позволил Пюку облизывать себя, несправедливо, что страдает только она, у нее есть право на передышку. Пюк — собака Эфины, отвечает Т. Да, но купил-то его Т., вернее — выбрал в приюте. Разве Т. не видел, что Пюк — лизун? Нет, Т. этого не видел. Возможно, за годы жизни в приюте у Пюка не было возможности всласть нализаться, вот он и берет свое. Т. не намерен становиться объектом облизывания. Т. — художник, интеллектуал, он не желает опускаться до уровня простых смертных, не может быть и речи, чтобы его лизала какая-то псина. Он охотно делит с Эфиной спальню. Он с удовольствием спит с ней в одной постели. Он согласен счищать шерстинки с пиджака и брюк. Все это он делает ради нее, а не ради Пюка. Он на многое готов пойти. Он воспитал детей. Он знает, что такое неудобная или бесприютная жизнь. Он жил в самом разном окружении. Не боится неурядиц. Долгое время его домом был трейлер. Он не буржуа, но лизать себя не даст.

Пюку покупают куклу, он не выпускает ее из лап и меньше лижет Эфину. Если бы не этот досадный недостаток, Пюк был бы идеальной собакой. Он делает свои дела раз в день. Ест совсем мало мяса. И он чертовски силен. Лает редко, но громко, и Эфина думает, что его голос даже может напугать грабителей. Он любит гулять, но и дома сидеть ему тоже нравится. Он с удовольствием смотрит телевизор. Он любит Эфину, но и Т. он тоже любит, трудно сказать, кого из них он предпочитает. Хвостом, во всяком случае, он машет одинаково энергично и для Эфины, и для Т. Пюк всегда им радуется, и это тоже приятно: хорошо иметь всегда всем довольного пса с неутомимым хвостом. Эфину слегка раздражает только одно — масть у Пюка все-таки не совсем белая. Его трижды вымыли с собачьим шампунем, но шерсть осталась черно-серой. Язык и серый окрас Пюка. В остальном он был идеальным псом.

Эфина и Т. в постели. Нет, не так: Эфина и Т. на постели. Эфина завладевает телом Т. Она обнимает его. Т. мнет спину Эфины и вздыхает. Вздохи переходят в стоны, Т. хрипло дышит, и Эфина кусает его, ласкает, посасывает, проявляя чувства. Т. приподнимается на локте. Его широкая ладонь накрывает лицо Эфины. Ее ловкий настойчивый язык лижет эту собранную в горсть пятерню. Ладонь у Т. соленая. Язык Эфины толкает ее, как будто ищет воду. Этот язык-щекотальщик вызывает в спине, бедрах и внутренностях Т. судороги желания, он опрокидывает Эфину на живот, наваливается тяжелым мешком на ее спину. Влажные губы шепчут ей в ухо непристойные слова. Набухший орган протискивается между ног и устраивается в теплом уютном гнездышке. Рука Т. скользит по укромным местам тела Эфины, возбуждая, даря наслаждение. Из ее горла вырываются странные, похожие на воркование звуки, ты как горлица, говорит Т., дыша ей в спину. Он нашел указательным пальцем заветную дырочку, и его голубка воспаряет, как на ковре-самолете.

Эфина изменилась. Ее груди отяжелели, она располнела в талии. Эфина теперь не такая гибкая, она то и дело застревает перед зеркалом. Это совершенно необъяснимо. У нее была очень тонкая талия. Она могла наклониться вперед, выгнуться назад, сделать круговые движения в любую сторону, совсем как гуттаперчевая. Эфина без труда доставала кончиками пальцев носков ног. Она была гибкой. И хрупкой. Что могло случиться? Эфина ничего не заметила. Она стала более скованной. Ненамного, Т. говорит, что ничего не заметил, но разве можно доверять мужчинам, они и на собственном теле складок не замечают. Когда Эфина наклоняется, у нее на животе образуются две складочки, этого тоже не должно было случиться. Она уверена, что, скажем, год назад складок не было. Она достает из шкафа одежду и принимается мерить вещи, одну за другой. Все они хорошо сидят, она влезает в брюки, а юбки если и тесны в талии, то разве что самую малость. Да, но совсем недавно юбки не только не обтягивали живот, но даже были чуточку велики ей. Она уверена, что стала менее гибкой. Т. это отрицает. Т. лежит на кровати с журналом. Т. говорит, что в постели Эфина гибкая, и великолепная, и вовсе не пополневшая. Нет, нет, нет, нет. Но Т. не имеет ни малейшего желания повторять это всю ночь, ему хочется почитать журнал. Эфина надевает старый лифчик. Странно, но он ей впору. А ведь она носила его, когда ее сын был совсем маленьким. И все-таки она уверена, что ее грудь отяжелела. Т. не издает ни звука. Т. больше никогда ничего об этом не скажет. Об отяжелевшей или не очень отяжелевшей груди. При жизни Т. не вымолвит ни слова, не издаст ни звука насчет отяжелевших или упругих грудей. Он хочет дочитать журнал. Эфина думает, что он дает задний ход, чтобы не заставлять ее страдать по поводу груди. Чтобы она не расстраивалась из-за пышных грудей под свитером. Да, у нее тяжелая грудь. Грудь старой женщины.

Т. гуляет со старой женщиной и собакой. Не похоже, что он сильно любит пса, хоть и старается. Но имя произнести не может и говорит просто — собака. А ведь собаку зовут Пюк. На прогулке Т. выглядит так, словно несет на плечах всю тяжесть мира. Он не любуется зеленью, тащится, глядя в землю, шаркает, а если ему делают замечание, еще больше замедляет шаг. Гуляльщик из него никакой. Завидев скамейку, он тут же плюхается на нее, чтобы отдохнуть, и прогулка окончательно зависает. Он глух к советам насчет пользы прогулок на свежем воздухе и ходьбы пешком, якобы оказывающих прямое воздействие на уменьшение размера талии и насыщение крови кислородом. Больше того — он считает, что ходьба может и повредить. Воздух в городе слишком загазован, и личный врач Т. решительно не рекомендует своему пациенту дышать им, учитывая форму его ступней, угол коленей. Конфигурацию таза, состояние позвоночного столба и выпуклости черепной коробки. Т. — чемпион по фарисейству. Он может провести всю вторую половину дня, сидя на скамейке, и утверждать, что это была прогулка. Торчать в бистро и утверждать, что отлично проветрился. Он с трудом передвигает ноги. Зеленая лужайка пугает его. Лес навевает скуку. Холм повергает в мрачное настроение и вызывает насморк, отит и дурноту, так что приходится срочно вести его домой. Но никто никогда не услышит, что Т. не любит гулять. С Т. не случается неувязок. У него не бывает проколов. Он не уклоняется от прогулок. Неправда, что он плохо движется. Что его мышцы ослабели. Что мускулы стали дряблыми. Что его тело превратилось в скелет в плаще. Нет, Т. говорит, что он и его спутница совершают пешие прогулки по воскресеньям, и старая женщина, его подруга, никогда не опровергает этих слов и не утверждает, что Т. немощен. Т. не должен потерять лицо. Он должен лелеять свой образ, пусть даже тот и не имеет ничего общего с действительностью. Когда наступает воскресенье и подруга Т. предлагает ему отправиться на прогулку, держа на поводке слюнявого, лижущего стены пса, Т. с радостью соглашается. Кажется, что он в отличной форме и способен совершить долгий трехкилометровый поход, о котором они говорят уже много месяцев. Вот только на улице идет противный дождь. Или туфли жмут. Или гремит гром. Или пломба выпала. Или слишком жарко. Или кто-то его укусил. Или он встретил приятеля, с которым не виделся аж со времен учебы в колледже, и тот предложил выпить кофе. Или у него есть лучшее предложение. Или шнурки порвались. Или воспалился седалищный нерв. Или птица накакала на голову, и нужно немедленно вымыться. Или собака взбесилась. Или он поссорился с подругой. Или захотел ласки, причем немедленно. Или его позвали к телефону, и звонок очень важный. Или хочет купить жвачку, и необходимо обойти весь город в поисках открытого магазина. Или он ужасно проголодался, или его мучит жажда. Или пищеварение подвело. Или начался неукротимый понос. Или хочет посмотреть пьесу, и спектакль начинается через полчаса. И вот Т. и его старая подруга решают, что в это воскресенье будет разумней пойти на прогулку в парк. Кстати, и пес обрадуется. Песик Пюк обожает парк. Там есть деревья, не раз помеченные самим Пюком и другими собаками, которые каждый день гуляют в парке. Пюку нужны его метки, это важно, иначе он рискует впасть в серьезную депрессию, так что из двух зол приходится выбирать меньшее. Т. направляется в парк, где есть веранда. Старая женщина, его спутница, бродит одна со своей собакой, а Т. сидит на стуле, машет им рукой и просит официанта принести ему газету.

Вечер, Т. с Эфиной в театре. Во время спектакля Т. пытается отбить у политика сидящую между ними женщину. У политика томное лицо и красивые голубые глаза. Зато у Т. пухлая тяжелая ладонь. Ну вот, женщина все время отодвигает колено, но Т. опытен и не теряет надежды. Женщине сорок восемь с половиной лет, и Т. страстно желает ее с незапамятных времен. Ему нужно поспешать, пока она совсем не увяла, иначе они никогда не порезвятся в его постели. Она хороша, эта женщина. Голубые глаза. Морщины не портят лица, а придают ему особую прелесть. Эта женщина — одна из записных городских красавиц. Т. ищет ее глазами среди посетителей бара, пьющих шампанское. Не так-то легко выслеживать одну женщину, когда другая держит тебя под руку, однако можно использовать толпу, которая вдруг — вот ведь незадача!

— случайно разлучает вас со спутницей. Можно столкнуться с соперником и поприветствовать его так громко, чтобы звякнули бокалы и обернулись люди, и тогда есть надежда встретиться взглядом с голубоглазой блондинкой. Голубые глаза задержатся на вас не дольше секунды, но этого триста тысяч раз достаточно, и Т. хорошо известно, что означают уязвленные взгляды других женщин, подносящих к губам бокалы с шампанским. И их губы, спешащие произнести какую-то ерундовую реплику своему визави: его послание дошло, глаза Т. захватили цель, и он снова встретился взглядом с голубоглазой женщиной. Именно так все и бывает, и Т. не теряет надежды заарканить в один прекрасный день женщину сорока восьми с чем-то лет. Он стоит на месте, внутри толпы. Эфина цепляется за его руку. Т. посылает ее за шампанским, а сам направляется в другую сторону, ловко огибая людей. Он снова шумно приветствует политиков, так что застенчивая от природы Эфина не решается подойти к нему. Т. собирает вокруг себя кружок дам и крепко обнимает двух представительниц прекрасного пола. Дамы смущенно хихикают, а Т. чувствует спиной взгляд маленьких глаз Эфины. Она заставила его надеть пиджак и белую рубашку, и Т. чудо как хорош. Она вымыла ему голову, его щеки свежевыбриты, глаза блестят. Взгляд у Т. насмешливый и хитрый. Он видит, что женщина сорока восьми лет стоит совсем близко, и он уводит ее от политика, не обращая внимания на плещущуюся в его глазах ярость. Вот и вы, моя драгоценная, говорит он, адресуясь скорее к окружающим, чем к женщине и давая понять, что их связывает давняя и нерушимая дружба. Прекрасная пленница разгневана. Толпа завидует и восхищается. Т. дружеским жестом приобнимает хрупкую фигурку женщины и только что не щупает ее за бедро. А, вот и ты, произносит за его спиной тонкий голосок Эфины. Т. представляет Эфине красавицу. Моя очень хорошая, моя очаровательная подруга. Новоявленная подруга пожимает Эфине руку. Схожу за шампанским, объявляет Т., поскольку в руках у Эфины только два бокала. Он ловко пробирается через толпу к бару. Эфине и женщине сорока восьми с половиной лет нечего сказать друг другу, и Эфина отдает ей бокал, предназначавшийся Т. Нужно заполнить повисшую неловкую паузу, и они по очереди вымучивают из себя вопросы, то и дело бросая взгляд в ту сторону, где испарился Т. Его вроде бы остановил какой-то приятель, и он больше не вернется, даже если они умрут от жажды или голода. Рад вас видеть, как поживаете? — восклицает Т., и головы присутствующих снова поворачиваются в его сторону. «Якобы друг» стоит рядом с миниатюрной прелестной спутницей. Т. говорит без умолку, не давая мужу вставить ни слова, но руку жены из своей огромной лапищи не выпускает, поглаживает, пощипывает, в общем, подает ей всяческие выразительные знаки. Женщина улыбается во все тридцать два зуба. Слишком просто, думает Т. Он не намерен останавливаться. Все должны увидеть и оценить его. Сегодня вечером он не выходил на сцену. Так пусть посмотрят на него в фойе, он сыграет для публики свой скетч. Он говорит, смеется, он принадлежит зрителям. Несколько комплиментов девушкам за стойкой бара, у них пухлые щеки, им нет и шестнадцати, и они, возможно, никогда не видели великого злого Т. Россыпь похвал директрисе театра, она близкая подруга, побывала в объятиях Т. и, подобно всем остальным его любовницам, мечтает, чтобы он снова раздел ее, но у Т. много других забот. Попытка незаметно обогнуть актера, сыгравшего главную роль в сегодняшнем представлении, не удается, и Т. пускается в пространные рассуждения о политике, погоде и возобновляемых энергиях. Этот тип и через сто лет не дождется от него доброго слова. Группа политиков. О, этих типов Т. обожает, они слетаются в театры на все премьеры, они — благодарные зрители и иногда приводят с собой хорошеньких женщин. Т. мгновенно завоевывает их внимание, подчиняет себе, начинает говорить на понятном им языке. Рад встретить вас здесь! — восклицает он, стоя в кружке избранных. Т. всегда превосходно себя чувствует среди избранных. Он болтает, не закрывая рта, не боится говорить ужасные вещи, перемежаемые короткими паузами. Он полностью расторможен. Он непредсказуем и способен неожиданно взорваться и обозвать вас бандой придурков или влепить звонкий поцелуй чьей-нибудь супруге. Но Т. забавный и веселый, если Т. с вами, значит, вы близки к артистам и народу. Политики сверлят Т. взглядами. Они сдерживаются, чтобы не надавать ему пощечин. Они видят в Т. льстеца, грубияна, оппортуниста. Когда поженимся? — кричит Т., прижимая к себе престарелую мать некоего председателя чего-то там. Он замечает приближающийся силуэт Эфины и начинает потихонечку двигаться в противоположную сторону. На его пути оказывается девушка. Т. бросает на нее красноречивые взгляды, как когда-то в юношеские годы. Она краснеет и отворачивается, но Т. разливается соловьем, и ему удается снова завладеть ее вниманием. Хотя обращается он к другим дамам. Говорит с политиками, а те гладят его по шерстке. Мол, Т. должен наконец получить Премию. Об этом много говорят каждый год, ничего еще не решено, остается завоевать еще несколько голосов. Это просто недоразумение, что Т. — с его-то биографией! — до сих пор не получил Премию. Если кто-то и заслуживает Премии, это, конечно, он. Т. скромно опускает глаза. Он не знает, что и сказать на сей счет. Было бы просто отлично получить Премию — что да, то да. Но. Действительно ли он ее заслужил? На высоте ли он положения? Достаточно ли он велик? Этого Т., конечно, вслух не произносит, он только улыбается вьющимся вокруг дамам. Дамы — надежная опора. Они всегда готовы протянуть вам руку или другой предмет, чтобы вы могли на него опереться. Они представляют в ваше распоряжение свои зрачки, точнее, место, куда можно шагнуть и перейти вброд на другую сторону. Эфина уже совсем близко. Представить ее этим господам — моя спутница. Толкнуть ее в их объятия, ловкий пируэт, все хохочут, а ты исчезаешь, как туз червей в рукаве. Актер, один из тех, что играл сегодня вечером. Привет, говорит Т., который всегда терпеть не мог этого человека. Он молод, красив и талантлив, но Т. не желает ничего замечать. Актер не боится Т., чьи манеры никогда не производили на него особого впечатления. Ты был в зале? — небрежно бросает он. Пришлось, отвечает Т. и кивает на отбивающуюся от политиков Эфину. Пауза, потом актер говорит: пойду возьму себе выпить. Давай, отвечает Т., готовясь к отходу. Некоторое время он бродит между столиками. Старушки медленно цедят ликеры. Не дать себя поймать, потом не вырвешься. Взгляд Т. блуждает над головами. Ему нет равных в уклонении от надоед. Их приветствия наталкиваются на глухую стену, он не боится быть невежливым.

Вот две маленькие актриски, они участвовали в сегодняшнем спектакле. Вблизи они вполне неплохи. Сидя в кресле в третьем ряду, Т. готов был поклясться, что они красавицы. Он бы не моргнув глазом согласился жениться. Он знает театр как свои пять пальцев, но вечно попадается. Волшебная шкатулка, составленная из трех перегородок. Приукрашивательница уродств. Машина, сжимающая время, материю и пространство. Две эти посредственные актрисульки выглядели внутри нее как драгоценности. Т. расточает им комплименты. В эту минуту он говорит не с женщинами — со сценическими жемчужинами. Он обнимает их за плечи и ведет к бару. Вот две мои принцессочки, объясняет он in extremis попавшейся им на пути Эфине, чтобы пресечь возможные упреки. Принцессы тихи и нежны, и Эфина не протестует. Хоть и не понимает, с чего бы Т. бегать за юбками. Т. чувствует, что Эфине скучно. Он обнимает Эфину, привычно глядя поверх ее головы. Актрис зовут Анник и Соня. Т. больше нравятся их сценические имена. Вообще-то, обе девушки — посредственности, и волосы у них так себе. И одежда. Насколько может разглядеть в толчее Т., пальтишки на них бедненькие, а туфли — на низком каблуке. Асторина и Мелисетта! — восклицает он, заставляя их умолкнуть. Асторина и Мелисетта улыбаются, им хорошо знаком этот тип мастодонтов. А вот и женщина сорока восьми лет с присными. На сей раз политик крепко держит ее при себе, и она не смотрит Т. в глаза. Тем хуже. Т. тянет Эфину к выходу. Ты слишком себя утомляешь, говорит Эфина лежащему на кровати Т., растирая ему лодыжки.

Э. и Т. смотрят друг на друга и сбрасывают последние одежки. Э. говорит, что Т. — эгоист. Т. отвечает — возможно, но и Э. не невинная голубка. Э. говорит, что не нуждается в дедушке. Т. спрашивает, зачем она в таком случае связалась со стариком. Э. говорит, что без нее Т. не выкарабкается. Т. отвечает — увидим. Т. говорит, что она похожа на истеричку. Э. обзывает Т. гнусью. В этом месте Э. слетает с катушек и произносит несколько слов, как будто специально подобранных в словаре. Поразительно, как, оказывается, много синонимов держала в голове Э. Она не довольствуется двумя словами, ее оскорбления цветисты, разнообразны, отточены, воистину театральны. Т. замечает запавшие глаза Э., дряблую кожу и мешки под глазами. Ее одежду. Ее уши. Ее тело, от которого — ну право же — не слишком много проку, и Т. не может удержаться и не произнести этого вслух. Э. жидкая, этакая жидкая красно-белая масса, которая все течет и течет по земле бесконечным потоком, самопроизвольный и самовоспроизводящийся водопад. Это прекрасно и пугающе, как видение, и Т. поминает Пречистую Деву, а водопад превращается в дикую когтистую кошку, поразительно, что может случиться в коридоре, думает Т., пытаясь найти укрытие. Дикая кошка стоит перед ним, она настроена очень решительно, у нее пугающие, огромные, круглые, красные, налитые кровью глаза, как пишут в книгах. Т. вспоминает детскую книжку, историю о джунглях. Дикая кошка понемногу успокаивается, приводит в порядок одежду. Что происходит? Похоже на семейную сцену. Эфина и Т. были в коридоре, потом вдруг в какой-то момент что-то произошло, и Т. исчез из комнаты. Его нет ни в гостиной, ни в ванной. Ни в туалете. Эфина очень гордилась тем, что Т. никогда от нее не сбегал. Никогда. С другими подругами ему бывало плохо, но с ней — никогда. Т. говорил, что ему хорошо и он никогда не сбежит. Никогда. Нет. Слово «бегство» исчезло из его словаря.

Проблему для Т. представляют не собаки. И не женщины. И все-таки в жизни Т. всегда имела место женская проблема. Даже в колыбели у него наверняка была проблема с кормилицей. Или с соседкой по колыбели. Нет, на сей раз проблема Т. в успехе. Если бы его самого попросили сформулировать, он бы сказал, что дело, пожалуй, в мужчинах. В молодых, естественно, не в старых пердунах. В мужчинах, у которых щетина отливает синевой, а не сединой. В тех, кто носит рубашки, расстегнув верхнюю пуговицу, потому что кожа у них свежая, упругая, а не апоплексически-красная. И на груди нет мохнатой растительности. Эти мужчины не морщат задумчиво лоб, глядя на удаляющийся берег. Не носят в кармане щипчиков для удаления волос из носа и ушей. По ночам они не кашляют, отхаркивая мокроту. Они умеют изящно сморкаться и не страдают от отрыжки. У них мускулистый живот, а не пивное брюхо. Они противостоят трудностям. У них нет перхоти. Их пальцы — худые или толстые, как сосиски, — не заросли седоватыми волосками, колени не имеют обыкновения самопроизвольно раздвигаться в стороны и сгибаться, так что ходят они не как пещерные люди. Короче, это мужчины от семнадцати до сорока девяти лет, молодые мужики, отравляющие жизнь Т. Они слишком хорошо выглядят на сцене и слишком нравятся режиссерам. Они слишком нравятся окружающим.

Когда Т. был велик и знаменит, велик, знаменит и обожаем, он часто говорил, что ему нет дела до успеха, что успех для актера сродни мастурбации. Главное — игра. Важен только театр, главное — совершить ритуал, и не важно, смеются люди, злятся, уходят, аплодируют либо не знают, как реагировать. Мало значения имели автографы. Букеты цветов со спрятанными внутри визитными карточками. Так было. Т. все это имел. Журналисты. Радио. Критики. Фотографии. Прыщавые постановщики, мечтающие заполучить его в свои новые спектакли. Мастера с другого берега Рейна, посылавшие своих помощников выяснить, будет ли Т. свободен через четыре сезона. Ладно, Т. немного преувеличивает, возможно, все было не совсем так — но почти так. Он помнил, как волновались при его появлении билетерши, как благоговейно перешептывались зрители в фойе. Как спешили навстречу директора, чтобы почтительно пожать ему руку, взяв ее в ладони, — ну, если были свободны, конечно, а не говорили по телефону или не забавлялись с любовницей. Теперь фойе пустует, а билетерши равнодушно проходят мимо. Они уподобились маленьким девочкам — смотрят на него с подозрением и громко интересуются, имеет ли он право здесь находиться. Да, время, конечно, и Т. дошел до края своей судьбы. Ему в спину дышат молодые мужчины. Они появляются из ниоткуда и блистают на сцене, отпихивая Т., и он растерянно машет руками в пустоте.

Он начинает ходить в театры просто так, не на репетиции, чего не делал прежде. Является за два, за три часа до начала, устраивает так, чтобы его пустили, и усаживается в любом ряду. Директор, режиссер или осветительша — не важно кто — зажигает иногда лампу, но Т. нужно не это. Т. любит сидеть в темноте, духовная атмосфера театра необъятна, даже если зал маленький и дух блуждает там, не натыкаясь на стенки. О чем мечтает Т., сидя в театральном кресле? Он любит полную тишину. Он углубляется в себя. Потом в кулисах раздаются шаги, шаркают мужские или женские туфли, звучат приглушенные голоса, они приближаются, и вот уже кто-то оказывается на сцене. Т. заметил, что любая начинающая актриска, даже бесталанная дурнушка, на сцене превращается в Беренику. Даже без света рампы. Без декорации и текста. Она становится в полтора раза значительней даже без костюма. Она появляется, стоит на сцене. Она дурно одета, джинсы обтягивают ее задницу. На ней спортивные туфли — женщины так глупы! Она не помыла голову, и волосы висят сальными прядями. Она просто выходит из кулисы. Держа в руке сумочку. Она не знает, где ее оставить на сцене — слева или справа, она колеблется, перешучиваясь с кем-то у себя за спиной. Она смеется и говорит глупости. Ее глупости постукивают, как жемчужины. Т. знает, что смех у нее плоский, но он рассыпается, как у шекспировских ведьм. Следом появляются другие актрисы. Все они в джинсах, и Т. видит на их лицах пределы и границы. Постепенно их движения замедляются, напитываясь ощущением сцены. Т. наблюдает за их импровизированной игрой. Он смотрит, как они ходят туда-сюда, спорят и смеются, пока не появляется режиссер и не начинается работа. Т. приходится тоже подниматься на сцену, чтобы исполнить свою роль грифона.

Т. погружается в тишину театров. Вот красный театр. Ему нравится, когда театр черный. Черный куб. Черная сцена. Он не любит позолоту. Театр должен быть черным — вдоль и поперек, снизу доверху. Как пещера рта и внутренность сердца. Однажды Т. прикоснулся на сцене к настоящему сердцу. Это случилось во время одной из отлучек. В то время, когда он жил с Эфиной и снова начал исчезать. Перед репетицией Т. сидел в темноте. На сцене появилась актриса. Долговязая и тощая, как старая курица. Или как сухой огонь — зависит от того, как посмотреть. Т. знал ее в лицо. Актриса, которая могла завоевать известность, но так и не расцвела. Ее имя всегда было на афише — не в числе первых, но все-таки. Уважение критиков и равнодушие публики. Она тем не менее зацепилась и регулярно играла. Она упорствовала, эта женщина с морщинистым лицом, тонкой шеей, длинными руками и воздушными черными волосами, которые она подкрашивала раз в неделю. Старая и одновременно молодая. Т. видел, как она вышла на сцену. Полагая, что рядом никого нет, высоко задрала юбку и одернула рубашку. Т. не вуайерист, и он дает о себе знать деликатным покашливанием. Актриса слегка пугается, но она актриса и умеет владеть собой, а потому спрашивает: кто здесь? — и ее голос почти не дрожит. Т. подается вперед, она ему рада, они обмениваются шутками по поводу режиссера: Обычно режиссеры начинают работать в репетиционном зале, но этот так самонадеян, что пожелал увидеть своих артистов сразу на подмостках. Т. и женщина еще немножечко позлословили на его счет, Т. рассказал пару-тройку забавных историй о его предыдущих постановках, потом актриса спросила Т., что он делает в зале за час до репетиции. Т. не нашелся с ответом, и она сказала, что тоже всегда приходит заранее. Особенно в первый раз. Что, несмотря на многолетний опыт, ей нужно какое-то время, чтобы ощутить пульс театра. Т. понимающе кивает. Они говорят еще несколько гадостей о режиссере, Т., исчерпав запас собственных историй, рассказывает слышанные от других факты о другом, ныне покойном режиссере. Потом они умолкают и долго молчат. Т. чувствует волнение актрисы, и в нем срабатывает старый инстинкт, а вместе с ним и забытый жест, и он проводит подушечкой большого пальца по ее шее, гладя пушок, другой рукой нежно берет ее за талию, хотя на самом деле хочет убедиться, что добыча никуда не денется. Его губы привычно тянутся к ее губам, его язык проникает внутрь ее рта, но не для того, чтобы вкусить сладость: он хочет убедиться, что жертва согласна. Дальше все происходит очень быстро, и пальцы Т. оказываются под юбкой старой актрисы. Потом она поправляет одежду, чуть сконфуженная, но вполне довольная, и Т. изображает лицом смятение, думая про себя, что эту руку следовало бы отрезать, отрубить до запястья топором, если она теперь шарит под всеми юбками без разбора. Т. пожалел актрису, потому и заключил ее в объятия, а она прижалась головой к его груди, и он ощутил ее внутреннюю дрожь. Он вдохнул запах немытых тонких волос, прикоснулся к лопаткам, решил, что долг исполнен, отстранился и отошел, не посмотрев актрисе в глаза. Она провела рукой по лбу — белому и вполне гладкому, запустила пальцы в волосы и сказала: не понимаю, что происходит. Т. снова прижал ее к себе и принялся укачивать, как ребенка, чтобы не смотреть ей в лицо, и вдруг услышал слова, внушившие ему страх, как бы старая актриса не влюбилась в него. А она таки влюбилась и начала делать неудобные признания — что-то насчет того, как ее тянуло к нему тридцать лет, а также насчет уверенности в том, что им суждено общее будущее. Т. стиснул актрису посильнее, и ее голос зазвучал глуше, а он сделал признание: у него есть женщина, Эфина, она ждет его дома, поэтому он заставил себя забыть все, что их связывало с актрисой, и этот шрам зарубцевался. Актриса поблагодарила его за это признание, и Т. устыдился, потому что ничего хорошего для нее не сделал. Женщина потупилась и сказала, что все понимает, что тут и говорить не о чем, она ведь — старая кошелка. Тут Т. пришлось снова ее обнять. Он незаметно взглянул на часы и понял, что пора закругляться, чтобы не столкнуться нос к носу с остальными партнерами. Он произнес несколько слов утешения. Уткнувшись носом в пух ее волос, прошептал в самое ухо, что теперь все начинается с чистого листа. Они просто партнеры, старые товарищи. Она все никак не отлипала, и тогда он добавил, что она красивая, потрясающе красивая, невозможно красивая, что она прекрасна, как пламя, что никакая она не старая кошелка, а царица египетская, и актриса наконец отстранилась от него и улыбнулась. Слабой робкой улыбкой. Вовремя — появились другие актеры, и репетиция началась. Жизнь Т. полна таких вот разломов, которые приходится заделывать, энергично орудуя руками и ногами.

Т. и Эфина теряют друг друга из виду глупейшим образом. Однажды, во вторник утром, Т. исчез, как это за ним водилось. Эфина не позвонила ему на мобильный, как обычно делала. Ей надоела роль встревоженной женщины, кроме того, она знает, что Т. отвечает на звонок один раз из десяти. Один раз из пятнадцати или ста. Т. оставляет телефон в парке. В театре. Забывает в такси. Дарит клошару, чье морщинистое лицо почему-то показалось ему симпатичным. Иногда телефон лежит в кармане висящего в шкафу пальто. Он роняет его в воду, стоя на мосту у парапета. Множество телефонов Т. покоится на дне множества рек. Эфина всегда дарит Т. новый телефон на день рождения, на Новый год или просто так, без всякого повода. Увы — Т. либо туг на ухо, либо звонок плохо отлажен, и он его не слышит. Но ему не приходит в голову ни включить телефон, ни выключить его, ни поставить на зарядку. Он получает новую трубку, пользуется ею, а когда батарея разряжается, забывает на комоде. Т. уверяет, что не помнит, как прослушивать голосовую почту, и сообщения Эфины звучат где-то в пространстве. Вот что странно — Эфина не раз видела, как он ловко управляется с телефоном, отправляя смс-сообщения. Итак, во вторник Т. сбежал, Эфина думает, что он вернется и незачем тратить время на поиски. Отсылаемые в пустоту плаксивые сообщения только засоряют эфир. Эфина не склонна к трагедийному жанру. В конце концов, у нее есть собственная жизнь.

Т. ночует в гостинице. Он бродит по паркам, переходит из одного дешевого бистро в другое. Заказывает чай, официантки думают, что он проходит курс вытрезвления, и жалеют его. У него всегда задумчивый вид, он погружен в свои мысли. Хочется взять его под крылышко. Все дело в плаще. Седеющий сутулый человек с волосами в носу не должен носить плащ. Иначе его могут принять за бродягу. Особенно если плащ в пятнах, немного порван, а из карманов при малейшем движении вываливаются на пол разные предметы. Например, блокноты или ручка. Дело в том, что очень часто, от скуки, Т. пишет, вернувшись в номер. Старая привычка. Стоит ему оказаться в обшарпанных стенах, взглянуть на дешевый стол из ДСП, прикоснуться к грязному жесткому ковру, и им тут же овладевает желание кинуться на кровать и писать — страницу за страницей. Он не знает, кому предназначены эти послания. Но уж точно не ей. Только не ей. Он говорит себе, что наверняка составил больше тысячи подобных сочинений, но она их вряд ли считала. Она не понимает, что ни одна запись не имеет большего значения, чем другие. Они — обрамление, окружающий пейзаж, в котором он движется, живет и работает, чтобы сделать этот пейзаж более комфортным. Более уютным, ласковым, гостеприимным, как перина, на которой Т. мог бы нежиться в свое удовольствие. Падать в него, раскинув руки и ноги, как в свежевыпавший снег. Впрочем, снег состоит из кристаллов, и наука утверждает, что они, в своем великом множестве, разнородны по форме. С сотворения мира и до скончания веков не было и не будет двух похожих одна на другую снежинок, и Т. занимается тем, что без устали собирает их. Было бы глупо отвергать то, что плывет тебе в руки. Когда он соединяется с ними, его тело становится плотным, а бесплотные кристаллы парят в воздухе. Одна чаша весов перевешивает, вот Т. и ловит их, и собирает без устали, чтобы восстановить равновесие. Эфина не знает, что ее взвешивают на весах, а может, думает, что, кроме нее, на весах никого нет. Что она не делит весы с сотней других женщин. Эфина считает себя единственной, вот и тратит силы на бесконечные звонки Т. Лучше бы запаслась сетью для ловли китов. Она полагает, что сердце Т. питает к ней очень сильные чувства. Она верит, что раньше он никого не любил, что все его связи носили сугубо плотский характер. Что Т. интересовали только задницы. Задницы и сиськи. Губы, промежности и ляжки — но не сердце: сердце Т. оставалось девственночистым в ожидании Эфины. Все это — вина Т., руководствовавшегося основополагающими принципами: не изливать душу и не хвалиться былыми победами. Не говорить о женщинах с женщинами. Отрицать наличие какого бы то ни было опыта и жить с женщиной так, как если бы она была первой в твоей жизни. Ты похоронишь в тайных глубинах сердца остатки былых чувств и сотрешь из памяти все имена. Твоя грифельная доска останется чистой, а в бумажнике не будет фотографий. Итак, Т. заявил Эфине, что до нее не знал любви. Что его сердце оставалось нетронутым и наглухо запечатанным. Эфина — его первая любовь, единственная обладательница ключа от его сердца. На самом-то деле Т. впервые влюбился в третьем классе начальной школы, а потом часто влюблялся с первого взгляда и рвал страсти в клочья. Сердце Т. так много страдало, получило столько ударов, его так часто пронзали ножами и булавками, что оно напоминает кусок мяса, растерзанный дикими зверями. Сердце Т. страдало, оно очень уязвимое и нежное, но знает об этом только он сам. Только он и его многочисленные подруги, обнаружившие, что у этого великого человека сердце, как у ласкового теленка. Чувствительное, хоть и ветреное сердце. Сердце, обливающееся кровью по себе самому, на которое, впрочем, рассчитывать не стоит. Это сердце «делает ноги» при первых признаках опасности. Эфина не успела в полной мере познать это сердце, Т. ускользнул, кроме того, с возрастом он научился мастерски скрывать свои чувства.

Эфина говорит себе: в конце концов, Т. известно, где его дом, и он всегда является с повинной. Она занимается своими делами. Так проходит неделя — и проходит быстро. Т. думает, что Эфина о нем забыла, раз не звонит без конца, до ужаса его раздражая. Но ведь, когда она «доставала» его звонками, он знал, что Эфина о нем думает. А теперь его окружает тишина, тишина гостиничного номера и прикроватной тумбочки из клееной фанеры, покоробившихся картин на стенах и репродукций Ван Гога, оборвавшихся занавесок в ванной, сортиров в коридоре, мигающих ночников… Такая тишина хуже телефонных звонков. Проходит следующая неделя — медленнее. Эфина незвонит, а Т. не возвращается. Время от времени он появляется около ее дома. Идет мимо окон, не смея поднять глаз. Однажды он все-таки это сделал, и ему показалось, что у нее гости. Бог его знает, почему он так решил. Возможно, из-за света в окнах гостиной. Или потому, что на кухне было открыто окно, а значит, Эфина готовила, что случалось нечасто. Вернее будет сказать — никогда. Разве что для гостей. Но у нее не бывает гостей. Во всяком случае, так было, когда она жила с Т. Выходит, жизнь Эфины изменилась, и Т. больше не осмеливается возвращаться под окна ее дома.

Миновала третья неделя, и Эфина не знает, как себя вести. Т. ушел, поэтому он первым должен дать о себе знать. Спросить: могу я вернуться? Повиниться. Публично покаяться. Обнаружиться на лестничной клетке, грязным и жалким, без ключей в кармане. Три недели он не подавал признаков жизни, и это уж слишком, она не может позвонить ему. Позвонить и спросить как ни в чем не бывало: куда ты пропал? Я складываю твою почту на столике в прихожей. Или: звонил такой-то. И кстати, мне тебя не хватает. А так ли это на самом деле? Эфина грустит, когда думает о нем. С другой стороны, в том, что случилось, есть свои преимущества. Стирка отнимает меньше времени. Спальня всегда убрана. Никто не будит ее бесконечно по ночам, ей не приходится выслушивать рассказы о кошмарах Т. и убаюкивать его бессонницу. Она не должна защищать от Т. собаку. Может звонить знакомым. Да, некоторые преимущества имеются. Правда, есть ощущение пустоты, но так ли уж она велика? Эфина начинает в этом сомневаться. Она смогла провести три недели в одиночестве, и ей не так уж и плохо. Немного слез время от времени и несколько приступов ярости. Она выгуливает Пюка утром и вечером. Пюк смотрит с ней телевизор. По воскресеньям Пюк составляет компанию Эфине и всем ее подружкам — они вернулись, как будто убрали существовавший долгое время заслон. Эфина думает, что следует подождать, не ей принимать решение. Если Т. вернется, она с радостью его примет. Если не вернется, она… Она не может вообразить, что будет, если он не вернется. Как это — никогда больше не видеть Т. Видеть его только на сцене. Встретить однажды на улице, совершенно случайно, и просто сказать «привет». Поцеловать его в щеку, как обычного знакомого.

Т. тоже раздосадован. Он слишком долго откладывал возвращение, Эфина не моргнув глазом выдержала трехнедельную разлуку, а это означает, что она больше не хочет его видеть и перевернула страницу под названием «Т.». Возможно, она разозлилась, и Т. пока что предпочитает скрываться, ибо приступы гнева Эфины подобны могучим водопадам, у подножия которых лучше не задерживаться. Он проводит еще две недели в гостинице и начинает привыкать. У него появилась собственная скамья в парке, мимо которой дефилируют сопящие и пыхтящие четвероногие. А еще у него есть свой стул в бистро, где официантки подают ему отвар, а пьянчужки больше не задирают. Еще имеется кровать в номере гостиницы, и горничная каждое утро меняет простыни и позволяет ему за собой приударить. Он ходит в театр и в бюро по трудоустройству. Там Т. пожалели, и одна из сотрудниц занялась его документами. Т. провел с этой дамой довольно много времени и как-то незаметно оказался с ней в постели. Не в гостиничной кровати, а в ее кровати — чистой, с белоснежным бельем. Т. зачислил даму в потенциальные сожительницы. Она очень о нем заботится. Она прекрасно готовит легкие, подходящие его желудку блюда, тогда как еда Эфины вызывала у него кислую отрыжку. Она спокойная и предупредительная. Не то что Эфина, та все время проветривала комнаты и устраивала скандал из-за трех грязных носков. Она не болтлива и не задает вопросов. Возможно, она не слишком хороша собой — но и Эфина не была красавицей. Возможно, в некоторых местах у нее многовато морщин, и она почти ровесница Т., но он готов к самым невероятным экспериментам. Во всяком случае, она опытна, не говорит высоким стилем и не болтает все время о любви. Она спокойная и восприимчивая, она работает, что оставляет Т. время для мечтаний, она умеет быть незаметной и знает расписание желудка Т., поэтому горячий обед или ужин всегда вовремя появляется перед ним на столе. Если Т. устал, она ложится и засыпает. А если он в форме, устраивает настоящий фейерверк. Она печет шоколадные торты. Короче говоря, Т. задерживается у нее и иногда подумывает о женитьбе, ведь она — идеальная женщина. Единственная проблема заключается в том, что он никак не может запомнить ее имя. Вполне нормально — после такой-то наполненной жизни. Невозможно все помнить. Нельзя сразу войти в колею. Все ошибаются. Мозг совершает естественный отбор, но хранит все в своих глубинах, вот и говоришь Марлен вместо Кэти, Кэти — вместо Сандра, Сандра вместо Жюли, одному Богу известно, какая вереница имен вырвется из подсознания Т., если не навести там порядок. Мозг Т. лучше не трогать. Лучше закрыть крышку и даже слегка придавить сверху, чтобы имена не утекали. Теперь Т. говорит «Дорогая», и его подруга этим довольна.

Она сообразительная. Знает, что у Т. есть женщина в другом доме этого города. Она знает не только имя — Эфина, — но и как эта самая Эфина выглядит. Она знает, что Т. — бабник и улизнет из дома, если почувствует, что его хотят поймать. Она говорит, что не рассчитывает на него, что он для нее этакий любовный отпуск, она удивляется, находя его по утрам в своей постели — в пижаме, с блокнотом в руке — и обнаружив, что он снова пролил молоко на простыни. Она молча стирает его вещи. Иногда ходит куда-нибудь одна. Потом рассказывает, как прошел ужин, и Т. немного ревнует. Но она не берет его с собой. Нет, нет, нет, нет, так не поступают, Т. не должен забывать, что где-то в этом городе по его вине страдает женщина. Которая не сделала ему ничего плохого. Дала ему приют, убежище, откуда легкомысленный Т. сбежал. Нет. Из чувства женской солидарности новая подруга Т. отказывается брать его с собой, и в некоторые ночи ему приходится скучать в одиночестве. Она развлекается вдали от него, с другими. Он нисколько ей не мешает. Он хочет, чтобы она к нему привязалась, и все время готовит для нее сюрпризы. На свой, оригинальный манер, что-то, что не требует особых усилий и дает максимальную отдачу: эротично выложенная на простыне ночная рубашка; сердечко, нарисованное ручкой на носовом платке или туалетной бумаге; слово, написанное на зеркале карандашом для век или диоровской помадой; гладковыбритые щеки вместо щетины, как у дикобраза; поцелуйчик в щеку; сверкающая, почти белозубая, благоухающая ментолом улыбка.

Новая подруга принимает эти знаки внимания с удовольствием. У нее загорелая золотистая кожа. Короткие светло-каштановые волосы. Она часто щурится. И всегда улыбается — даже когда Т. зажигает среди ночи свет, потому что его разбудил комариный писк. Улыбка прячется в ее морщинках, она навеки там поселилась. Вся ее квартира выдержана в белом цвете. Стены и полы белоснежно-белого цвета. Она стоит у окна. Курит сигарету и смотрит на стену дома напротив.

Глаза у нее всегда прищурены. Незабудки в морщинках. Поразительно, что в этих морщинах можно обнаружить прозрачные колодцы. Она лежит на кровати, запрокинув голову. Т. погружается взглядом в колодцы. Он покусывает ей шею и почти не постаревшие руки. Она на диванчике, читает. Смуглое, морщинистое, как залежавшееся яблоко, лицо. Если присмотреться, она не красавица, ее красота в другом. Красивая — слишком точный термин. Его редко используют, для каждой женщины необходимо свое особое, уникальное определение, размышляет Т., разглядывая голову на подушках. Она встает, и Т. видит ее загорелое тело. Плотные ягодицы и широкие бедра. Полные руки и ноги, да и грудь уже не так хороша. Тело мягкое, пухлое, как пропитавшаяся водой древесина. У нее изящные, плавные движения, приятно смотреть, как это большое, веселое, зрелое тело передвигается в пространстве. Как эта зрелая, умиротворенная женщина идет в ванную. Или на кухню. Открывает двери комнат и дверцы шкафов. Приносит кофе в постель. Размышляет, не съесть ли ей сыра. Или ломоть багета. Или печенье. У Т. никогда нет аппетита, но это здорово, когда кто-то надежный, теплый и хорошо сложенный беспокоится о тебе.

Нет, проблема Т. вовсе не женщины. В данный момент проблема Т. заключается только и исключительно в театре. Он не знает, что бы с ним сталось без театра. Возможно, несмотря на подверженность бронхитам и нелюбовь к сырости, он оказался бы работником свалки. Или жиголо — у него имелась к этому склонность. Писателем или поэтом, но Т. вполне вменяем и знает, что его проза выеденного яйца не стоит и вряд ли стала бы хорошо продаваться. Нет, театр был его жизнью, и Т. счастлив, что не разминулся со своим призванием. А ведь мог стать клерком в какой-нибудь конторе. Продолжить учиться на торгового агента, что совсем ему не подходило. К счастью, судьба сказала свое веское слово: театр обязан был отыскать Т., Т. должен был встретиться с театром, им предстояло соединиться и пребывать вместе до скончания лет. Ну, во всяком случае, до самой смерти. Но, даже лежа в могиле, можно продолжить играть роль, и Т. заключил договор с другом: тот из них, кто переживет другого, придет на кладбище и сыграет знаменитую пьесу, где один из главных героев мертв. Мертвец в конце воскресает, но театр на то и театр, чтобы найти решение проблемы, — так, чтобы усопшему казалось, что он играет. А у второго, выжившего, создавалось впечатление, что партнер жив.

Т. не знает, где теперь живет его друг. Какое-то время они виделись, потом перестали — одному Богу известно, по какой такой причине. Ах да, Т. больше не мог выносить механистичность его игры, неестественные интонации и монотонную манеру произносить текст, и он высказался на этот счет. До чего обидчивы бывают люди! Но Т. не может общаться с теми, кто невосприимчив к правде. У Т. вообще нет друзей. Интересно, придет этот актер к нему на могилу? Договор они заключили… да, больше пятнадцати лет назад. А может, и двадцати. Но что делать Т., если его приятель умрет раньше? Он вряд ли взойдет на то, чтобы сыграть спектакль на кладбище. Лицедействовать рядом с крестом, какой ужас. В любом случае его приятель-актер точно жив: если Т. видит его имя в числе исполнителей, на спектакль он не идет. Сделать это нетрудно, играет его знакомый редко. Как, впрочем, и Т., живущий ныне в нищете. Театральной, разумеется, ибо о другой — финансовой — Т. понятия не имеет. Он не знает, сколько денег на его банковском счете. Он два тысячелетия не заглядывал в банк. И столько же времени в глаза не видел ни одной выписки со счетов. Деньги, попадающие ему в руки, перекочевывают в его карманы, а из карманов — в руки торговцев блокнотами и ручками. В шляпы попрошаек или в карманы горничных, коридорных и портье тех отелей, где прячется Т. Деньги выпадают через дырки в карманах — иногда на тротуар. Следуя за Т. по его крестному пути, можно вполне сносно жить. Маршрут Т. в городе прост: парки, бистро, театры. Да, Т. чувствует, что его жалеют, но это сильнее его гордости: он должен бывать в театре. Даже если не играет. Даже если рабочие сцены поглядывают на него с удивлением. Даже если знакомый директор приветствует его с принужденным видом, а актеры в его присутствии напряженно молчат, он должен приходить днем в театр и смотреть репетицию. Или просто сидеть — в темноте зрительного зала. Или в фойе. А если в театре выходной, то за столиком в бистро напротив. Понедельники — плохие дни для Т. Ему плевать на досужие разговоры. Т. видит, что люди перестают трепаться и возвращаются к игре, как только он занимает свое место где-то между шестым и седьмым рядом. Он прекрасно понимает, что его присутствие нежелательно, и перехватывает раздраженные взгляды постановщиков. Особенно когда высказывается. Когда анализирует игру, и начинает говорить, и говорит целых полчаса. Но подите попробуйте передвинуть театральный памятник, подобный Т. Попытайтесь спровадить такого вот тяжеловеса из театрального зала. Намекните, что он должен немедленно отвалить. Заткнуться — раз и навсегда. Попробуйте выжить живую легенду, да еще в плаще, да еще на закате карьеры, и вы увидите, как возмутятся все артисты. Как они кинутся на его защиту, какие красноречивые многословные речи будут произносить. Актрисы восстанут, а молодые выпускницы Консерватории станут оскорблять уважаемого режиссера, угрожать забастовками, размахивать ручками, стоя на авансцене. Десять тысяч Антигон восстанут и поклянутся немедленно покинуть театр, если Т. запретят присутствовать на репетициях и произносить вполне уместные короткие невинные замечания с его места то ли из пятого, то ли из шестого ряда. Режиссеры отступают. Т. держит над их головами занесенную саблю.

Именно так Т. попадает в поле зрения модного постановщика: о нем пишут в газетах и говорят по радио, но Т. он не помнит. Однако, встретившись с ним в зале, очкарик всем своим тощим телом ощущает звериную силу великого артиста. Зверь, чудовище, животное. Обезьяна, горилла, орангутанг. Морская корова, мамонт. Разве можно забыть священных чудовищ, составлявших славу театральной сцены? Чудовища все еще имеют право играть. Они, конечно, слегка обветшали, но характер и интеллект формировались в течение всей жизни и не заслуживают забвения. Режиссер — коммунист, он хочет распространения доктрины. Он подходит к Т. и предлагает ему работу.

Нанимая Т., необходимо принять меры предосторожности. Следить, чтобы Т. не затевал склок с будущими партнерами, советуют бывалые режиссеры. И чтобы не замыкался в их присутствии. Необходимо все заранее выяснить и не брать в спектакль обидчивых или слишком строптивых актеров. Это ох как непросто, и молодой режиссер сбивается с ног в поисках тех, кого Т. никогда не критиковал, не разносил в пух и прах, не называл могильщиками театра, не трогал их жен и не увивался вокруг дочерей. Во-вторых, нельзя брать в спектакль «легких на передок» актрис, нужны неприступные, умеющие сказать «нет». Нельзя недооценивать умение Т. вносить раздор в дамский коллектив. В случае необходимости придется предупредить всех занятых в спектакле актрис. В случае необходимости предусмотреть для Т. приманку, взяв в ассистентки восхитительную студентку. Поручить красавице блондинке заведовать светом, брюнетку посадить в режиссерскую аппаратную, а трех граций взять в постановочную часть, чтобы держали Т. в тонусе. Пусть Т. увлечется командой и забудет о распределении ролей. Третье — не давать ангажемент наглым или слишком красивым первым любовникам. Т. не любит, когда его задвигают в тень. Четвертое — приставить к Т. шофера, няню, кухарку и ассистентку. Пятое — снять ему квартиру, желательно напротив театра. Шестое — составить надежную страховку. Седьмое — узнать у Т., нравится ли ему текст и не чувствует ли он ненависти к драматургу. Восьмое — запретить ему даже думать о писательстве. Девятое — затолкать в морозилку эго режиссера.

Выполнив все эти условия, можно заставить Т. играть и надеяться, что спектакль достигнет звездных высот. Что пьеса будет неожиданно хороша, а билеты станут бронировать за много месяцев. Что газеты всего мира закажут рецензии на спектакль и журналисты будут приезжать поездом и прилетать самолетом, чтобы выполнить задание. Что очередь в билетную кассу трижды обовьет кольцом здание театра, так что придется, по согласованию с дорожной службой, нанимать регулировщиков. Что люди, жаждущие купить билет, будут ночевать у театра в спальных мешках. И придется устраивать кемпинг. Перенаправлять движение по другим улицам. Оборудовать медпункт для слабонервных дамочек. Арендовать больший по вместимости зал. Отменить другие спектакли. Вот чего можно ожидать, на что надеяться, и все-таки умудренные опытом режиссеры ни за что на свете не рискнут заключить договор с подобным динозавром. Будь у них лишнее время и поменьше работы, они могли бы составить длинный список угробленных проектов. Спектаклей, ушедших в небытие по вине Т. И режиссеров, чью карьеру он погубил. Можно было бы даже припомнить одного повесившегося. И артистов, которые до сих пор сидят на антидепрессантах. Актрис, тайно прервавших беременность или давших своим детям имена фальшивых отцов. Количество пролитых слез. Истерик и воплей. Ругани, от которой сотрясались стены и лопались барабанные перепонки. Но нельзя не признать, что те же уши слышали неведомый нынешней молодежи гром оваций. Что множество глаз запечатлело великолепные сцены прославленных спектаклей. Десятки матерей называли детей именами сценических героев Т. Талант Т. заставил пролиться море слез. Белозубые улыбки сверкали в темноте зала, публика хохотала до упаду. И все благодаря таланту Т. Разве можно забыть, как однажды вечером Т. потратил весь свой гонорар на сотню роз и одарил всех билетерш? Сто роз каждой актрисе и сто роз кассиршам. Бывало, что на поклонах Т. до часу ночи произносил хвалебную речь в честь партнерши. А еще был тот славный год, когда Т. играл короля и выходил на сцену в мантии с горностаевым воротником. Правда в том, что скорее роли поселяются в Т., а не наоборот. Вошедший в роль Т. перестает быть собой. Он живет под именем своего героя и становится им. Никто не станет оспаривать тот факт, что Т. невыносим и изумителен на сцене. Молодой режиссер взвешивает «за» и «против». Пусть решает, оставаясь в твердом уме и светлой памяти. Пусть сходит к гадалке. Сыграет в русскую рулетку. Пусть не побоится ответственности. И предложит Т. роль.

Т. жаждет работы. Но он не может показать, как подавлен, как скучает по сцене. Он дает себя поуговаривать и для начала выдвигает уйму причин, по которым не стоит возвращаться на подмостки. У него будет болеть спина. Он почти старик. Нужно уступить дорогу молодым. Он утратил интерес. Но если режиссер настаивает и действительно хочет рискнуть и взять в дело старого рысака. Если он уверен, что ему нужны не молодые герои-любовники, а старпер Т. Если он уверен, что ему необходима не красота, а опыт. Если он не боится осложнить себе жизнь болваном и увальнем. Что же, тогда Т. сдается, уступает его настойчивости. Он вернется на сцену, хоть и утратил былые легкость, гибкость и изящество. Режиссер все еще может передумать, старина Т. не обидится, он стоит на краю могилы… Т. произносит дежурные фразы, но его глаза блестят, он уже поднимается по лесенке на сцену и протягивает руку за текстом, а режиссеру не терпится вручить ему экземпляр пьесы. Дать наставления своей большой кукле. Поставить ее на сцену и начать игру. Направить священное чудовище, управлять им, повелевать, заставляя ходить туда-сюда, наклоняться, рычать, реветь, выть и умирать. Водить зверя на веревочке. Режиссер выбрал пьесу с пятью женскими персонажами, двумя маленькими мужскими ролями и главной ролью для Т. План работы составлен. Репетиции назначены. Первым делом нужно выучить текст. Потом поработать в малом зале с Т. И наконец, вывести на сцену Т. с партнерами.

Второсортный актер возвращается к своей подруге. Он учит текст в гостиной. Она наблюдает за ним с другого конца дивана. Текст становится ролью в ее стенах. Среди ее мебели и подушек, на ее кафельном полу и лестницах.

Т. и режиссер репетируют в малом зале. Одна стена зала наклонная, составленная из многоцветных, разного размера стеклянных пластин. Некоторые гладкие и полупрозрачные, другие — желтые и бугорчатые. Свет, проходя через эту цветную мозаику, причудливо преломляется, становится жарко, и Т. репетирует в тенниске. Что позволяет ему продемонстрировать режиссеру свое волосатое тело. Крепкие, красивой формы руки в буграх мышц. Кряжистую багрово-красную шею. Скажи кто-нибудь Т., что ему может понравиться восхищение другого мужчины, он бы умер со смеху. Тем не менее это так. Т. с удовольствием расхаживает по сцене, а режиссер не спускает с него глаз, завороженный зверем, которого пытается укротить. Зверь, разумеется, всего лишь фигура речи: в Т. — в его глазах, руках, расслабленном затылке — чувствуется нечто хрупкое, беспрестанно распадающееся и срастающееся. Но в остальном режиссеру кажется, что харизма и сила, энергия и мощный инстинкт Т. ощущаются на расстоянии многих километров. От звуков его голоса вибрирует стеклянная стена. От его взгляда у людей встают дыбом волоски на руках. Кажется, что солнце проглядывает из-за туч, повинуясь его взгляду. Плоть Т. отзывается на любовь. Когда им восхищаются и находят красивым, его талант сияет во всю мощь, он способен подниматься до небывалых высот, если нравится окружающим. В противном случае… об этом лучше даже не говорить, тогда случается полная катастрофа, Т. не может играть и скрывает это за капризами, придирается к мелочам, устраивает сцены и скандалы, не думая о том, что может сорвать спектакль. Но если он чувствует обожание. Если им восхищаются, как вот этот молодой режиссер. Если его игра потрясает. Если не могут оторвать от него взгляд, реагируют на малейший взмах ресниц. Если проявляют о нем особую заботу. Если ставят его на пьедестал. Вот тогда Т. — его не назовешь ни неблагодарным, ни скупым, он великодушен, как все талантливые люди, — тогда сердце Т. подпитывается от этого огня и он способен играть, как бог.

Молодой режиссер обхаживает Т. Он потакает ему и умело камуфлирует замечания потоком лести и похвал. Т. переживает золотой век. Ему нравится пьеса. И новая роль. Ему симпатичен режиссер, он уютно чувствует себя в этом зале под крышей, залитом рассеянным теплым светом. Его беспокоит только мысль о будущих партнерах, особенно об актрисах, чьи имена ему не известны. Режиссер уверяет, что все пять исполнительниц были отобраны самым тщательным образом и просто великолепны. Все пять женщин — режиссер особо это подчеркивает — очень молоды и годятся ему в дочери. Да, он на этом настаивает: они могли бы быть его дочерьми. Они только что закончили училище. Т. не реагирует — он практически не видится с родной дочерью. Двумя мужскими ролями Т. почти не интересуется. В противоположность слухам он вовсе не тянет на себя одеяло. Дает возможность другим проявить свой талант, никогда не подавляет партнеров. Если только они не бездари и не юнцы — он терпеть не может играть стариков.

Прогон сцены в репетиционном зале. Сегодня Т. будет играть с партнершами. Две актрисы отсутствуют — у них роли второго плана, они появляются в конце пьесы. Репетируют первый акт. Т. задерживается на четверть часа. Для первого раза это нормально. Т. ни за какие коврижки не стал бы рисковать, придя вовремя: вдруг ему пришлось бы ждать этих самых незнакомых партнерш. Вот он и потянул слегка время. Он надел красный галстук — в знак того, что свеж, полон сил и его флаг все еще гордо реет на мачте. Он входит — как лошадь в шорах, смотрит в пол, голову держит неподвижно, но все видит. Направляется прямо к режиссеру, и между ними с ходу начинается напряженный диалог. Режиссер просит всех дать ему пять минут. Т. ходит кругами у витражной стены. Плащ он не снял — ни к чему, чтобы на него смотрели, он не в лучшей форме. Какой же он идиот, что не слушался Эфину и не гулял каждый день, если бы не эти проклятые сиесты, у него и сегодня был бы плоский мускулистый живот. И нужно было покрасить волосы — странно, что он только теперь это понял. Волосы с проседью делают его похожим на кота. Стоило бы сменить одежду. Особенно этот старый застиранный свитер. Хорошо хоть потом от него не пахнет. К счастью. Взгляд Т. падает на брюнетку. Недурна — для актрисы нынешнего поколения. Он отворачивается, но чувствует спиной многообещающие флюиды. У них такие женственно-женские голоса. Он стоит у застекленной стены. Стекла матовые, через них ничего не видно. Но он не отводит взгляда и, чтобы не выглядеть потерянным, насвистывает сквозь зубы какой-то мотивчик, как на улице. Украдкой смотрит на актрис. Нет, никто не сможет сказать, что однажды видел Т. не в своей тарелке. Он выходит в центр зала. Держит руки в карманах с независимым видом. Расхаживает и тихо мурлычет, зная, что все пять девушек наблюдают за ним. Его живот и спина пребывают в смущении. Его голова поворачивается к пяти актрисам. В его глазах нет страха. Он спокойно их изучает. Ирония на лицах придает Т. дерзости, он начинает петь громче, можно разобрать слова двух или трех куплетов, потом он произносит несколько коротких фраз, типа: все хорошо, крошки. Сейчас начнем работать. Придется засучить рукава. Никто ему не отвечает, партнерши сразу решают, что он хам, и готовы невзлюбить его.

Возвращается режиссер. Он просит Т. чувствовать себя как дома, и тот снимает плащ — кидает его в угол. Так же он поступает со свитером и рубашкой. Бык на арене, посмотрим, какая судьба его ждет. Белый бык, невиданное дело, но хоть не фосфоресцирует, девушки обмениваются красноречивыми взглядами. Репетиция начинается. Т. знает свой текст наизусть, он продумал все интонации, расставил все акценты. Он готов начать и не хочет, чтобы режиссер перебивал его. Для актера невыносимо, когда кто-то вмешивает, рвет живую ткань игры. На прошлых репетициях все шло хорошо. Режиссер был очень осторожен, внимателен, предупредителен, и если и перебивал Т., то только что поклоны не бил, извиняясь. Одна поправка компенсировалась тридцатью шестью комплиментами. А теперь он обращается с Т. как с предметом обстановки, то ли с креслом, то ли со столом. Сдержанность и послушание — главные достоинства в актерском деле, и Т. не упускает случая напомнить об этом забывчивым выскочкам. Но после двух недель репетиций один на один ни в каких поправках игра Т. не нуждается. И пусть его не просят изменить стиль игры, когда он понял, прочувствовал содержание, суть, сердцевину роли. Усвоил ее. Переварил ее, запечатлел в клеточках серого вещества. С какой стати переворачивать все с ног на голову, когда он совершил столько прекрасных открытий и готов ими поделиться. Кажется, будто режиссер намеренно к нему придирается, а его партнерш — не бесталанных, но и не блестящих — совсем не поправляет, и в Т. закипает раздражение. Режиссер это замечает, объявляет пятиминутный перерыв и начинает нашептывать Т., как гениально он играет и как всякий раз удивляет его своим талантом. Но Т. этого мало, ведь режиссер произнес все эти «сладкие» слова ему на ухо, а не громко — так, чтобы слышали пять болтушек. Т. говорит, что устал, усаживается на табурет и наблюдает за игрой партнерш. Режиссер подчитывает реплики, что не так уж и удобно, и актрисы требуют, чтобы Т. вернулся на площадку. Польщенный Т. встает, и репетиция возобновляется.

В одном месте по ходу действия Т. оказывается наедине с брюнеткой. Он делает ей замечания, она противится. Они похожи на разъяренных, наскакивающих друг на друга петухов, жаждущих выклевать друг другу глаз метким ударом клюва. Скрюченные пальцы готовы ухватиться за что ни попадя, например вцепиться в короткий каштановый хвостик, резинка слетает, волосы падают на плечи, и тут вмешивается режиссер. Что происходит? В пьесе нет ни слова о том, что Т. должен растерзать партнершу или вырвать у нее все волосы, а ей не обязательно вопить, как потерпевшей. Т. рассыпается в извинениях, он не понимает, как это случилось, он, видимо, увлекся и домыслил содержание. Актриса просит о перерыве, чтобы поправить прическу и прийти в себя. Т. следует за ней в туалетную комнату. Он правда не хотел. Он утратил самообладание. Он не ожидал увидеть такую профессиональную дерзость и очарование в столь молодой исполнительнице, и т. д., и т. п. Т. подкрепляет слова легким поцелуем, без которого актриса охотно обошлась бы, но, когда тебе поют дифирамбы, трудно отказать в такой малости. Проблема в том, что следующая сцена — любовная. Режиссер решил сначала пройти ту сцену, в которой проститутки обсуждают Т., а он за ними шпионит. Потом следующую, где Т. с любовницей говорят о деньгах. И наконец, последнюю — в ней Т. врывается в гостиную и размышляет о самоубийстве.

Т. играет все уверенней. Он неплох во всех сценах. Его партнерши тоже на уровне и хорошо подают реплики. В некоторые моменты он отключает мозг и полностью входит в образ. Благотворный отдых, даримый игрой на сцене. Счастливый отпуск для рассудка, как же давно он не взлетал под небеса. Блаженное состояние — тело движется, а разум не вмешивается. Легкость. Встань Т. на весы, стрелка осталась бы на нуле. Он витает в воздушных сферах. Слово «невесомость» не выражает сути его состояния. Он ослепляет тонкостью нюансов, и не слишком расположенные к нему актрисы в конце сцены осыпают его похвалами.

Режиссер встревожен. Он не заблуждается насчет своих «хищников». Взлеты их настроения сменяются падениям, и он советует Т. слегка умерить пыл. Премьера через месяц. Нельзя растратить все силы и эмоции прежде, чем поднимется занавес. На репетициях следует выкладываться на восемьдесят процентов. Иначе не вытянуть два месяца ежевечерних представлений. Т. будет совершенно опустошен. Сорвется. Попадет в больницу — режиссер такое уже видел. Солнце бьет в цветные стекла витража, и все спускаются в бистро. Т. сидит за столиком с одной стороны, все пять актрис — с другой. Режиссер колеблется, потом подсаживается к девушкам.

Они репетируют и репетируют. Т. пообвыкся со своей женской пятеркой. Находит для каждой доброе слово, придумывает прозвища. Милые и ласковые, само собой, хотя одна или две из пяти не блещут красотой. Но у каждой под рубашечкой имеются пары Х-хромосом. Девушки приручили Т.: они осмеливаются подходить совсем близко и вплетают цветы ему в бороду. Фигурально выражаясь, естественно. Они не боятся отпускать шуточки и подкалывать Т., но границ не переходят — не дай Бог никому увидеть ярость в глазах премьера, когда ему слишком досаждают. Тогда он втягивает голову в плечи и угрожающе заламывает бровь. Его дыхание учащается. Внимание: Т. из тех мужчин, с которыми нужно обращаться бережно. Но Т. любит заигрывания. Он привык к этим женщинам. Кроме того, они прекрасно работают. Правда, он никогда бы не подумал. Эти молодые актрисы новой школы воистину великолепны. Для этого мира не все потеряно. И потом, они так трогательно о нем заботятся, приносят кофе и воду, интересуются самочувствием, спрашивают, как он спал. И делают это не из уважения к его возрасту, вовсе нет. Они оспаривают место на коленях Т. из-за его харизмы. Это место заслуживает наилучшего украшения, и Т. был бы рад заиметь целых пять коленей, чтобы усадить пятерых любимиц. Ладно, четверых — одна из актрис не так уж и красива и не слишком хорошо сложена. Но Т. — глубокий человек. Умные женщины его тоже интересуют.

Рано или поздно приходится приступать к репетициям любовных сцен. В один прекрасный день. И этот день настал. Сегодня. Это неизбежно должно было случиться, чтобы в вечер премьеры актеры не выглядели сбитыми с толку. Без этого не получится тщательно отработать все их жесты и перемещения, и случится сумбур — не только на сцене, но и в умах.

Этим утром молодому режиссеру ужасно не хотелось вставать. Он завязал галстук. Забавно, обычно он не носит галстуков. За завтраком режиссер едва прикасается к еде. Потом целует жену и крестит лоб ребенка — так по неизвестной ему причине делали отец и дед. Он берет большой портфель. Как правило, он уходит, держа руки в карманах, пристроив на груди свернутые в трубочку бумаги и два карандаша. Его жена ничего не говорит, но она задумывается. Режиссер идет на работу. Он будет репетировать Сцены. Погода прекрасная, солнце светит сквозь листву деревьев. Режиссер покупает жвачку. Т. уже в репетиционном зале. Он пребывает в отличном, беззаботном настроении. Довольно странно, что Т. сидит на табурете лицом к стеклянной стене, через которую ничего не видно, но вопросы задавать не следует. Актеры — люди особой породы, они любят выпендриваться. Некоторые носят парики. Другие надевают экстравагантные платья. Одни бреют головы, другие расхаживают с тростью. Кое-кто обожает богемную жизнь, а есть такие, что садятся спиной к залу и лицом к стеклу, через которое ничего не видно. Это так, и тут уж ничего не поделаешь. Таковы артисты. Но он — режиссер и поднимается на подмостки лишь затем, чтобы объяснить что-нибудь актеру или пожать руку завпосту, у него короткие волосы, и никто не оборачивается ему вслед на улице. У него жена и ребенок. Никто не замечает его в автобусе. Он — как все, но теперь. Он толкает дверь служебного входа. Поднимается по коротким лесенкам. Входит в зал, по пятам за ним следуют пять хорошеньких девиц. Он хлопает в ладоши и объявляет тоном, который, кажется, удивляет его самого: все по местам. Сегодня они будут репетировать кое-что из области чувств. Сегодня они будут играть Любовь, и он не знает, божественно выйдет или избито. В глубине души режиссер спрашивает себя, достаточный ли у него жизненный опыт. Три с половиной женщины и семь семейных сцен. Возможно, этого достаточно. У него никогда не было двух любовниц одновременно. Он не знал страсти, не пережил разлива Меконга. Он всегда все начинал спокойно и заканчивал по обоюдному согласию. Ему никогда не приходила мысль умереть от любовной тоски, а его сердце никогда не выделяло саморазрушительного яда. Все на своих местах. Режиссер объявляет, какая сцена будет играться. Т. притворяется изумленным — ему казалось, что они ее уже отработали. Это сложная сцена, в ней три этапа. Сначала захмелевший Т. лежит на диване и расточает ласки жене. В тексте нет конкретных указаний, что именно между ними происходит. Театральные тексты сотканы таким образом, что тут и там между словами и буковками имеются пустоты, куда можно просунуть руку или язык. Палец или ногу, но Т. немедленно предупреждает, что он должен играть по написанному и не думать о «сверхзадаче». Однако все это лишь пролог. Удовлетворенная супруга засыпает, а протрезвевший Т. слышит, как ухает сова. Это знак, что любовница ждет его под окном. Она присоединяется к Т., и между ними начинаются любовные игры. Режиссер объясняет, что, учитывая присутствие на диване жены, эти двое должны вести себя очень осторожно. Потом они затевают спор о деньгах. Любовница уходит, раздосадованный Т. приканчивает стоящую на столике бутылку, после чего засыпает. Во сне ему наносят визит три проститутки из третьей сцены, начинается оргия. Режиссер спешит сказать актрисам, чтобы не беспокоились: в нужный момент он объяснит, что именно им следует делать, о костюмах тоже можно не волноваться, видна будет только грудь, да и то слегка. Девушки отвечают — это последнее, что их волнует, и, если режиссер захочет, они и попки покажут, и кое-что другое.

Т. введен в курс дела. Он объявляет, что готов. Он почему-то чувствует смущение и храбрится. Одно дело — резвиться в гостиничном номере под аккомпанемент гудящих труб, под взглядами десятка покоробившихся картонных подсолнухов, и совсем другое — целоваться на виду у режиссера, следящего, правильно ли Т. все делает и не заходит ли слишком далеко, а партнерши при этом хихикают. Актриса, играющая жену Т., берет с него слово, что он не пустит в ход язык, даже на последнем спектакле. Освободившись от объятий Т., она делает партнершам большие глаза — от смущения, конечно, Т. не допускает мысли, что кому-то могут не понравиться его ласки. Впрочем, в театральные анналы этот диван точно не войдет. Т. утомился, имитируя любовную игру, у него даже мелькнула мысль, что он навсегда утратил вкус к таким сценам. Уж слишком сухой рот был у партнерши. Слабо ухает сова. Недурная имитация. Темноволосая малышка не лишена таланта. Она уже рядом. Нежная, губы горячие. Она обращается к Т., глядя ему прямо в глаза, так что создается впечатление подлинного всплеска любовной страсти. На короткие мгновения Т. поддается очарованию момента, потом какой-нибудь литературный оборот возвращает его к реальности. Это пьеса. Театр. Девушка в него не влюблена. Я никогда еще не любила тебя так страстно, говорит брюнетка. Я все тот же человек, бормочет в ответ Т. Ты все еще меня хочешь, продолжает брюнетка. Да, я безумно тебя люблю, бормочет Т. Стоп, командует режиссер. Не может ли Т. артикулировать почетче? И понежнее, прошу тебя, Т. Ты что, никогда ничего подобного не испытывал? Не любил ни разу в жизни? Подумай о своей возлюбленной. Давай еще раз. Говори четко и ясно. Да, я безумно люблю тебя, нежным тоном произносит Т. Ха-ха-ха, реагируют актрисы. Ты из тех мужчин, которые носят любовь на руках, подает реплику брюнетка. В этом месте в тексте пьесы есть указание на поцелуй. Т. решает уклониться, но тут вмешивается режиссер. Он считает необходимым объяснить смысл сцены. Ему это кажется важным. Он объясняет значение поцелуя. Этот поцелуй растягивается на четверть часа. Этот поцелуй длится тридцать минут, и режиссер развивает экспликацию, опираясь на авторские ремарки. По мнению режиссера, во всех уголках земли имеет место один-единственный поцелуй. Этот поцелуй стартовал три миллиона лет назад и все длится и длится. Не хочет ли Т. поучаствовать сегодня в поцелуе, зародившемся на челюстях двух волосатых гоминидов? Режиссер просит его извинить, но игра Т. показалась ему механистичной. Пусть Т. обратится к своим чувствам. К воспоминаниям о любимых женщинах. Или Т. никогда не любил, подкалывает Т. режиссер, а актрисы пересмеиваются. Если Т. очень напряжется, он, возможно, и найдет в своем сердце два или три воспоминания, не церемонится режиссер. Он ведь донжуан. Сердцеед. Соблазнитель, чей список побед изучают во всех театральных школах. Да, блестящих побед было много. И да — есть женщина. Но ее образ так глубоко и отчетливо запечатлелся в душе Т., что скорее может произвести парализующий эффект. Все это не имеет значения. В игру вступают проститутки. Т. часто прибегал к этому средству и чувствует себя вполне комфортно. Но помилуйте, жрицы любви никогда не бывают такими насмешницами и не ведут себя столь вульгарно. Все это несерьезно. Т. позволяет себе высказаться и взывает к режиссеру. Не кажется ли тому, что в жизни девушки по вызову не выглядят так вызывающе? Вы ведь со мной согласны? Конечно, соглашается покрасневший режиссер, в жизни все происходит совершенно обыденно. Но Т. на этом не успокаивается. Замечал ли режиссер, что девицы, бросающиеся в глаза на панели, в спальне выглядят как самые обычные женщины — впору забыть, что берут деньги за свои услуги. Именно так, соглашается режиссер и просит актрис умерить пыл. Пусть ведут себя как обычные женщины. Текст передаст состояние их персонажей. Кстати о словах. Они слегка непристойны, особенно круто выражается мадемуазель Малиция. Она явный лидер. Она вовлекает остальных в оргию. Пусть это будет почти оргия — режиссер не хочет расставлять все акценты, он предпочитает намекнуть, дать зрителю посыл. Не подумайте, что режиссер стыдлив, конечно, нет, но он хочет озвучить дидаскалии, а не работать «с показа». Никаких проблем, заверяет Т. Он никогда не любил постановок, на которых зрителям только и оставалось, что ерзать в креслах. Т. всегда любил намеки, полутона, приглушенный свет, в котором едва различимы очертания тел. То, что спрятано, скрыто, завуалировано, привлекает внимание зрителей к происходящему на сцене. Режиссер совершенно с этим согласен. Он объявляет десятиминутный перерыв. Идет в туалетную комнату, намыливает руки, глядя на себя в зеркало. Абсурдистская пьеса не вызовет ни малейшего интереса у зала. Да еще этот Т. в окружении девиц. Режиссер выставляет себя на посмешище. Он вглядывается в свое отражение. Поденщик. Ничтожество. Ему нужно больше общаться с женщинами. Завести несколько интрижек. Пусть его победы можно будет пересчитать хотя бы на пальцах двух рук, и, засыпая, он станет перебирать их в памяти. Он слишком лелеет свою супругу.

Сегодня вечером спектакль идет последний раз. Зал, как обычно, полон. Где-то по другую сторону занавеса сидит новая спутница Т. Спутница на красном бархате, вот что интересно. А что Эфина? В зале она или нет? Мадам Эфину просят срочно зайти в гримерные. Ее ждут в номере первом. В номере первом, где гримируются мужчины. В этой гримерной напряженно о ней думают. Думают с досадой, но это не имеет значения, о ней думают и задаются вопросом, есть ли в зале дама с таким именем. Эта дама должна показаться, иначе некий ум будет в смятении, некое тело будет очень неловким, а изо рта артиста будут вылетать оговорки, что испортит его ауру. Уничтожит репутацию. Он может, например, произнести имя «Эфина» прямо на сцене. Или забыть текст и начать бекать и мекать. Слишком поздно — артисту пора на выход. Т. появляется в круге света. Он делает жесты, которые положено делать его герою. У него голос и мысли человека, знать не знающего Эфину, человека, который слыхом не слыхивал о даме с подобным именем. Какое это счастье — оказаться в шкуре человека, который не знал эту женщину. Не писал ей писем. Не должен был терпеть ее собаку. Ее приступы гнева. Какое облегчение — ничего об этом не знать, не идти по жизни, волоча за собой ее имя, как тяжкий груз. Т. играет изумительно. Несравненно. Он воспаряет. Его коснулась благодать. У него потрясенное, влажное — от пота ли, от слез, кто знает? — лицо. Зал встает и устраивает ему овацию. Старые женщины перешептываются — это он, это Т. — и глотают, не разжевывая, конфеты. Молодые люди с отвисшими от восторга челюстями осознают свое призвание. Девушки влюбляются, и дают клятвы, и готовы отдаться душой и телом. Мужчины в глубине души просят прощения за моменты былой слабости. Им преподан урок мужественности. Женщины краснеют и ерзают. Старики меняют завещания. Ладони у всех горят, публика снова и снова вызывает актеров на поклоны. Вызывают Т.

Т. выходит и кланяется. У него в руках сто букетов. У него под ногами десять тысяч роз, и он не знает, что делать. Это слишком, действительно слишком. Его переполняет благодарность. Слез явно недостаточно. Смех будет выглядеть нелепо. Поблагодарить — но на что публике его благодарность? Т. делает знак, что будет говорить. Зады зрителей снова опускаются на бархатные сиденья. Наступает тишина — абсолютная, звенящая, так что можно было бы услышать, как пролетела муха. Но вот ведь какая странность — в театре не бывает ни мух, ни комаров. Пауков, тараканов, муравьев и ос тоже никогда не бывает. Т. спрашивает себя, как это выходит: директора театров прогоняют их каким-то волшебным словом или для театральных мух есть специальное средство? Конечно, нет, они просто чуют обман, надувательство. Все эти люди — фальшивки, а мухи на раз определяют подделки. Тех, кто не из плоти и крови. Мухи ни за какие коврижки не нападут на Макбета. Не сядут на Пупкина. Не станут тратить время на Пер Гюнта или Просперо. На Гектора или Эстрагона. Жизнь Т. призрачна. Он потратил ее на ничто. Кукла, паяц, деревянная марионетка. Пиноккио. Его жизнь прошла в театре, куда не залетают-заползают насекомые. Он провел ее там, где нет запахов. Где не выражают настроений. Где люди живут понарошку. Где сердце не проливает ни одной слезинки. Где никто не смеется утробным смехом. Где все поцелуи — механические. Где слова подобны приклеенным на губы маркам. Где увремени зыбкие границы. Где пространство заключено в четыре ящика или между натянутыми на веревках простынями. Жизнь там не бьет через край, она натужна и искусственна.

Он склоняется над черным провалом. Некоторые зрители сдвигают ладони, чтобы аплодировать, но он снова знаком просит их успокоиться. Т. будет говорить. Он открывает рот, его взгляд устремлен в никуда, в бездну, на краю которой ряд лиц сияет наподобие белоснежных зубов. Спасибо, произносит Т. Спасибо. Аплодисменты. Крики «браво». Спасибо. Спасибо, повторяет Т. Аплодисменты. Т. поднимает руку. Сегодня вечером, произносит великий актер Т., достигший вершины своего искусства. Сегодня вечером, жестким тоном говорит Т. Сегодня мы сыграли в последний раз. Слова вырываются из его горла и улетают куда-то далеко, в темноту. Сегодня вечером я хочу кое-что сказать. Темнота затихла. Этот последний спектакль — мой последний спектакль, я больше никогда не выйду на сцену. Зрители издают дружный крик. Кто-то свистит. Сегодня вечером я покончил с игрой. Я посвящаю этот последний спектакль… Снова свист. Свист не прекращается. Т., кричат зрители. Я посвящаю этот спектакль. Свистки. Я посвящаю его… Т., кричит зрительница. Моей жене. Зал умолкает. Моей жене Эфине… Аплодисменты, буря оваций, ураган эмоций. Люди топают. Овации. Занавес закрывается. Свистки. Платки у глаз. Руки не устают аплодировать. Занавес открывается. Великий актер покинул сцену. Совершенно плоскую сцену. Великий актер удалился в гримерную и никогда и ни за что оттуда не выйдет. Он останется там на веки вечные. Во всех гримерках стоят букеты. Как и каждый вечер, это букеты, источающие тяжелый запах, букеты похоронных лилий. Запах весит тонны и занимает каждый квадратный метр. Ассистентка из лучших побуждений читает вслух имена на карточках. На всех стоят затейливые женские подписи. Из самого большого, самого белого букета извлекается толстая кремовая карточка с золотой каемкой. Выдавленные инициалы составляют изящный вензель. Ассистентка разворачивает листок и начинает читать. Т. развалился на стуле. Он не узнает то, что видит сейчас в зеркале. Он никогда этого не видел. Его рассудок застопорился. Он застрял на этом стуле. Завис в гримерных театра, где в последний раз вышел на сцену. Он растворился среди букетов.

Ассистентка читает: Т., позволь написать тебе во имя нашей былой страсти, нашего брака, которому ты положил конец своим бегством. Девушка бросает взгляд на Т. Он оплыл на стуле. До сих пор я молчала, не беспокоила тебя звонками. Я не пыталась задобрить тебя и ни в чем не упрекала. Я не хотела преследовать тебя, сочтя, что отныне ты для меня недосягаем. Я не могла встретиться с тобой в театре, который ты считаешь своим домом, вход туда для меня закрыт. Театр для меня — куб без окон и дверей. Я много раз обходила его кругом, но входа так и не нашла. Я не вижу окон. Но это не имеет значения, сегодня вечером я буду в зале. Я приду только ради того, чтобы увидеть тебя, и ты знаешь, чего мне это стоит. Я буду там, и мое появление станет знаком того, что мы с тобой связаны. Мы были женаты. Мы делили ложе. Ложку и слюну. Частица тебя пребывает во мне и там и останется. Я хочу обозначить эту связь и продемонстрировать всем, что талант объединил нас навек. Сегодня ты блистаешь на сцене, я — на пленке. То, что было единым целым, разделилось и раздвоилось. Пусть этот букет станет выражением того, что всегда существовало между нами и теперь может снова стать реальностью. Целую тебя с мыслями о нашем будущем. Леона.

Ассистентка, не поднимая глаз на Т., открывает другой конверт. Она достала его из букета, явно купленного в супермаркете. Т., читает она. Мы сочли за лучшее написать тебе на общей карточке, чтобы не захламлять твою гримерку. Мы хотели непременно поприветствовать твой талант в день последнего представления. Повторить на бумаге, что ты, возможно, великий актер и все же остаешься жалким любовником, жалким мужем и неуловимым отцом. Считай эту карточку данью почтения. На память от Твоих Объединившихся Спутниц, далеких и утративших иллюзии.

Из роз появляется очередная карточка. Мой дорогой Т., читает ассистентка. Пишу тебе на черной картонке. Извини мою иронию. Знай: сегодня вечером я жду тебя в своей постели, что бы ни произошло на сцене. Принадлежащая тебе твоя новая спутница.

А вот еще карточки без букетов. Ассистентка читает: Удачи на последнем представлении. «Кафе дю Коммерс».

С… за этот последний вечер — от служащих «Бистро де л’Юньон».

Бистро «Ла Фрит Вагабонд» приветствует Т. и желает успеха спектаклю. С наилучшими пожеланиями — Ева и Синди, твои официантки.

Еще один букет, маленького размера. Ассистентка вскрывает конверт. Т., прими этот простенький букет в знак моего прощения. Я написала тебе вагоны писем. Запомни только это, потому что оно будет последним. Ты был в моей жизни неподъемным, невыносимым грузом. Не знаю, можно ли назвать его любовью. Уверена, ты хорошо сыграл. Я не смогла посетить ни одно из представлений. Э.

Из букета вылетает мошка и садится на лоб Т. Земляной червячок ползет по листику. Пожилой мужчина плачет, уткнувшись носом в цветы. Мошка, сидящая у него на лбу, наливается кровью.

Театр пуст, сегодня понедельник, выходной день. Фасад здания умиротворенно-спокоен. Из гримерных выходит серый человек в плаще. Его новая спутница несет сумку с вещами, скопившимися за месяцы представлений. Букеты достались швейцару. Оставил Т. и свой сценический костюм, подарок труппы в память о потрясающем успехе. Сшитый на заказ из дорогой ткани, костюм остался висеть в шкафу на плечиках. Т. точно знает, что случится с этим оставленным в шкафу костюмом. Появятся другие артисты. Артисты примут участие в спектакле, где не будет костюмов. И декораций. Не будет режиссера, практически не будет актеров и уж точно не будет публики, мысленно ухмыляясь, утешает себя Т. Он представляет себе, как они открывают шкаф, возмущаются, что его не освободили, обмениваются шутками насчет костюма, который, естественно, выглядит смешно, поскольку висит на плечиках. Они повесят на него свои куртки. Возьмут сюртук или пиджак и все-таки выйдут в нем на сцену в своем убогом театре. Люди узнают эту одежду, вспомнят Т. в расцвете славы, подумают, что его перепродали на блошином рынке. А может, актеры выбросят костюмы в помойку, и они достанутся старьевщикам, конечно, если те все еще существуют. Его костюмы сожгут вместе с обычным мусором. Предприятие, отвечающее за переработку отходов, обнаружит, что нечто перерабатывается хуже всего остального. Человек наденет маску, возьмет пику, спустится в отстойник, разворошит мусор и найдет среди отбросов френч с золотыми пуговицами. Холщовые штаны. Странный костюм, не принадлежащий ни к одной эпохе. Та художница по костюмам была одаренной и очень хорошенькой, думает Т., опускаясь на белые подушки. Жаль, что не хватило времени приударить за ней. Люди думают, что проблемы решаются, что от них можно избавиться. Увы, проблемы пребудут вечно, они наваливаются все тяжелее и занимают все больше места по мере того, как старость все удобнее устраивается у вас на коленях. На ваших плечах и ляжках, на вашей спине и вашем затылке, жалуется Т. подруге, и та массирует ему спину и приносит тазик с горячей водой. Т. всегда умел видеть изнутри производимое им впечатление. И что же можно увидеть теперь. Что видит его подруга — та, у которой глаза в морщинах, белая квартира и белая постель, где Т. изредка демонстрирует ей свою мужскую силу. Та, что делает ему ванночки для ног и растирает суставы бальзамами, на которых написано: для лечения старых костей. Или: для облегчения остеосенильных болей. Но Т. — не развалина. Некоторых мужчин его возраста можно даже назвать зрелыми и ретивыми. Некоторые его ровесники женятся на молоденьких, и те вроде не жалуются. Они любовно ластятся к своим пожилым мужьям. Должно быть, Т. преждевременно состарился. Сцена требует жертв. Похоже, театр пожирает плоть и кровь актеров. Театр изнашивает свои «инструменты». Именно так: люди играют, живут чужими жизнями, время исчезает, актеры много раз умирают на сцене, носят накладные седые бороды, расходуют килограммы эмоций, страдают, а потом, в зрелом возрасте, удивляются, что поседели прежде других. Что у них больше мимических морщин. Что горбятся сильнее и что живот слишком выступает. Актеры тратятся до мозга костей, а его запасы, как известно, не бесконечны. Они истощаются и в один разнесчастный день заканчиваются.

Т. объясняет все это своей подруге, которая лежит рядом с ним на кровати. Они обнажены, рука женщины касается бедра Т. Ниже ее рука не продвигается. Т. был бы недоволен, позволь она себе подобную вольность. Т. мог бы повернуться на бок и зарыться лицом в подушку. Пришлось бы ласкать ему плечо, долго гладить по коротко стриженному затылку, чтобы Т. повернулся к ней и показал свое опечаленное лицо. Рука подруги Т. лежит на его бедре, но ниже не опускается. Иначе пришлось бы задуматься об упругости. В голову невольно пришли бы мысли о нежности. И о дряблости. Да, в этом случае ей было бы никуда не деться от мыслей об упругости, а этого допускать нельзя. Обнаженные Т. и его подруга лежат на кровати и беседуют. Они смотрят в потолок. В потолок или на белые стены. На шторы и белые картины. На груди и крепкое смуглое тело женщины. На ее ступни и голени. На ее живот и золотистые волосы на лобке. Взгляд имеет право прогуляться и по телу Т. По ступням и под коленками Т. По его ладоням и предплечьям. Однако на самой середине тела нужно проявить осторожность. На середине тела Т. взгляду женщины пришлось бы оценить напряжение, а этого следует избегать. Можно смотреть на его пальцы. Или скажем, на живот, хотя это тоже не очень приветствуется. Скажем больше — можно даже обозреть его лысину, если вы немного камикадзе. Взгляду женщины позволено скользить по телу Т., но в определенном месте следует делать пропуск, иначе Т. может оскорбиться. Почувствовать себя униженным. Ему может стать неуютно, и тогда день будет испорчен. Или даже вся неделя. Впрочем, есть множество вещей, на которых можно остановить взгляд. На белых стенах. На белых картинах. На белом потолке. На смуглом и горячем теле женщины, которая ничего не прячет.

Кому пишет Т. днем? Он усаживается на кровати. Подкладывает одну подушку под спину, другую — под ноги. Ставит чашку в изголовье, так что простыни приходится менять чаще, чем обычно. Подруга Т., которая постепенно перестает быть новой и начинает походить на всех остальных, хочет завести собаку. Т. ее ценил. Она была неболтлива. Занималась домом, и Т. нравились тишина и идеальный порядок в квартире. И дымок от сигарет, создававший ему уютную завесу. И вот его подруга бросила курить и теперь подыскивает собаку. Знакомая история, говорит себе Т. и начинает подумывать о запасном выходе. А ведь он любил эту женщину. Он даже запомнил ее имя — Кристиана, через «и». И что же — новая подруга бросает курить, толстеет и хочет завести собаку. Пес якобы помешает ей набирать вес и сведет объем бедер к допустимой цифре. Т. плевать хотел на объем бедер. Бедра могут быть широкими или не быть широкими, он всегда считал эту женщину крупной. Красота совсем не то, что его интересует в этой женщине. Скорее уж материал или плотность. Он об этом заявляет, но его подруга не чувствует себя польщенной и даже дуется. Впервые за все время. Подруга Т. всегда улыбалась. Но на сей раз Т. придется уйти через дверь, на сей раз все и вправду кончено, так решила его подруга, Т. не придется убегать. Подруга Т. стоит, держась за ручку двери, натянуто улыбается и объясняет Т., что устала. Раз Т. сказал: выбирай — я или собака, она совершенно сознательно выбирает собаку, потому что Т. не поможет ей уменьшить размер талии. Не он позаботится о ее здоровье. Не он будет с радостью встречать ее у двери и ласкаться к ней. Т. — старый эгоист. Знакомая песня, повторяет про себя Т., которому приходится возвращаться в гостиницу. За то время, что он жил у своей последней подруги, гостиницы стали грязнее и гнуснее. Как будто воспользовались его отсутствием, чтобы лишиться одной звезды. Некоторые подновились, но на фоне старых добрых подтекающих кранов убогость была куда менее заметна. Ну-ка, что бы сказал тот или другой персонаж? У Т. всегда была хорошая память. Он может повторить текст всех своих ролей, ну, или почти всех, его карьера разнизывается, это отвлекает, и время проходит быстрее. Звучат иные голоса, они звучат, не умолкая, так можно и рехнуться, но Т., к счастью, крепкий малый — хотя его спутницы с незапамятных времен утверждают обратное. Т. уравновешенный человек. При его неопределенной, бесприютной жизни это очень даже кстати. Другой на месте Т. давно потерял бы голову, разделся догола и принялся выкрикивать непристойности в окно, так что соседи вызвали бы полицию. Другой на его месте увлекся бы написанием анонимок. Т. этого не сделал, что и доказывает его уравновешенность. Как и то, что он способен дни напролет оставаться в номере, разглядывать розовые стены и произносить диалоги. Т. абсолютно уравновешен, раз не отослал множество написанных им страниц. Другой на месте Т. рехнулся бы, но он держится. Возможно, потому, что исписывает страницу за страницей. Блокнот за блокнотом. Возможно, но это не важно, ведь марки он не покупает. И обходится без конвертов — просто заполняет блокноты. Имеет право. Ничто не может ему помешать. Каждый имеет право делать записи в блокнотах в номере дешевой гостиницы, каждый может оставлять их, где хочет, а горничные имеют право расшифровывать записи, если они грамотные и у них выдается свободная минутка. Тогда они бросают пылесосы и читают: дорогая Эфина.

Оболочка покидает кафе. Обвисший покров со все еще жесткими краями, что позволяет ему сохранять вертикальное положение. Т. разонравились пьяницы, он влез в их шкуру, и увиденное не показалось ему романтичным. Он больше не хочет смотреть на загорелые лица официанток. На их бездуховные лица. Он идет, шатаясь, через улицу. Он выпил два своих обычных ромашковых чая. В памяти всплывают слова, звучавшие при расставаниях. Роковые фразы, напутствия, произнесенные в момент разрыва отношений. Слоги, которые он не давал себе труда собрать в подставленные ладони, к которым всегда поворачивался спиной. Он не знал, что эти слова прилипли к его спине и путешествовали с ним по жизни, а теперь сделали круг и бросились ему в лицо, как страницы распотрошенной ветром газеты. Ветер поменялся, говорит себе Т., стирая этот поток ругательств.

Была у него одна подруга, она впала в ярость и кричала, уперев руки в бока. Т. смотрел на стоявшую на пороге хижины фермершу, и уголки его губ поднимались в улыбке. Фермерша разозлилась, а кулаки еще сильнее вдавились в пышные бедра. Насколько помнит Т., перед хижиной прозвучали очень грубые слова, да, они были очень весомыми, потом дверь захлопнулась, и Т. отправился прочь, ко всем чертям. Проклятья женщины пристали к его коже, и Т. почти уверен, что вскоре прибудет «по назначению». Но дорога всегда длиннее, чем кажется, на ней много этапов. Есть, например, этап жизни со странным тощим созданием в пирсинге. Она сидит на скамейке и вдруг встречается с ним взглядом. Т. удивлен, он понимает, что она — спутница. Подруга самой низкой категории, что уж тут говорить, но ведь чувства подобны ракушкам, они крепятся к самым неожиданным основаниям. Союз юной особы с Т. выглядит весьма необычно, на нее оборачиваются в автобусе. Девушка в кольцах и иголках часто прижимается к Т., и он обнимает ее, но с опаской. Было бы верхом идиотизма пораниться об эти, с позволения сказать, украшения. Никто никогда не говорил Т. столь безоговорочно верных слов. Ни одно сердце не приносило таких чистых обетов, а еще ему впервые посвящают стихи. Т. уже готов был задуматься о чем-то более серьезном, но девушка улетучилась, прихватив с собой его блокноты. Чистые, к несчастью, лучше бы забрала исписанные, Т. все равно собирался их выбросить, хоть и не подавал вида.

Его узнают на улице. Друг не понимает, почему Т. обращается к нему «Директор». Но Т. стал чем-то вроде бродячего пустомели, дрейфующего без руля и ветрил бесприютного маргинала, что подтверждает легкий запашок от потемневшего воротничка рубашки. Т. вглядывается в лицо друга, и тот мгновенно придает ему должное выражение. Морщин на лице друга много, а вот глаза не уменьшились. Голос тоже узнаваем. Модуляции этого голоса переносят его на сцену. Вот он, друг первых лет, блиставший вместе с ним на подмостках. Его творческий путь прервался, нет, не так, он продолжил выступать, но в тех местах, где Т. не бывал. Друг хлопает Т. по спине, для этого требуется определенное мужество, но дружба должна торжествовать над отвращением. Они садятся на террасе. Стул из искусственной соломки неудобен Т., его раздавшемуся телу требуется больше места. Бывший друг умен. Он всегда был красноречив, склонен к анализу и мог заговорить даже журналистов. Т. производил такое же впечатление. Когда им было по двадцать два, двадцать пять лет, они вели оживленные споры. В те времена Т. носил во внутреннем кармане пиджака — поближе к губам — пачку сигарет. Потом Т. превратился в бесхарактерного слабака, а его друг сумел пронести через всю жизнь свой затейливый карточный домик. Маленькое окошечко на верхушке всегда открыто для журналистов. Бывший друг умеет ориентироваться в жизни, и его колчан полон стрел. Он ставил спектакли. Он умеет писать рецензии. Даже опубликовал книжечку. Письма Т. на этом фоне напоминают следы когтей неясыти. Друг был женат и развелся — два или три раза, но его супружеская жизнь продлилась втрое дольше, чем у Т. Он занимался своими детьми и наверняка провожал их по утрам в школу. Т. интересуется, есть ли у друга дети. Ответ утвердительный. Двое, показывает на пальцах друг. А жен сколько? Бывшему другу не хочется ворошить прошлое, но он заверяет, что опыт был плодотворным и что все в жизни имеет смысл, ну, и конец, естественно, тоже. Значит, он и тут держит удар — в отличие от Т. — непоследовательного, не поддающегося никакому влиянию. Забавно наблюдать за бывшим другом. Кажется, что он посыпал голову пеплом, а гримерша подрисовала ему мешки под глазами. Нанесла на лицо сероватый тон и приклеила фальшивый лоб в морщинах. А может, и фальшмакушку. После чего он напялил парик и подложил подушки под пиджак. В этот момент бывший друг открывает рот. Судя по всему, говорить он собирается о чем-то важном, глаза у него посерьезнели, а Т. вспоминает, как они распутничали вместе тридцать лет назад. Бывший друг крепко сжимает пальцами чашку и смотрит на свою руку. Они с Т. были друзьями. Настоящими друзьями. Кое-что произошло, они потеряли друг друга из виду, но они с Т. друзья навек. Бывший друг поднимает глаза, чтобы проверить, согласен с ним Т. или нет, и Т. — он всегда был трусоват и не любил возражать — просто кивает. Друг хочет знать, помнит ли Т. о клятве. О клятве, повторяет Т., чтобы выгадать время. Да, о клятве сыграть на могиле. Четыре слова оживляют память Т. Один из них должен сыграть на могиле. На могиле другого — того, кто умрет первым. Друг на могиле Т. Или Т. на его могиле. Тут оба невольно оглядывают друг друга, пытаясь угадать, кто ближе к смерти и у кого больше шансов сыграть роль на свежем перегное. Это неизвестно, все может произойти очень-очень быстро, говорит бывший друг, вышедший победителем в сравнении. Он в отличной форме, но состояние здоровья решает далеко не все. Происходят несчастные случаи. Существует фактор невезения. Судьба. А еще нужда, соглашается Т., который не собирается раньше времени уходить со сцены. Жизнь далеко не каждый день веселит и радует нас. Но тут уж ничего не поделаешь, кое-что можно стерпеть, если хочешь выжить, придется идти на компромиссы. Стать одноруким или хромоногим. Быть прикованным к постели в четырех стенах своей комнаты. Сам Т. будет считать себя более или менее живым и вполне счастливым, пока может дышать, держать в руках ручку и слушать летним утром затейливое, с металлическим присвистом, пение дроздов. Бывший друг придерживается иного мнения. Его поражает, что человек может наплевательски относиться к частям своего тела. Он изумляется: как можно чувствовать себя довольным, если ты заперт в тесной комнатушке, стоящую под кроватью утку тебе подает санитарка, еду выбирают другие люди, а женщины и все, что с ними связано, отсутствуют как класс. Нет, бывший друг предпочел бы уйти прежде, чем с ним случится подобное. В таком случае, делает вывод Т., его друг будет первым. Молчание — не всегда признак неловкости. Разговаривать совсем не обязательно, можно просто сидеть и глазеть на прохожих. Официантка приносит счет. Т. каким-то чудом находит в карманах несколько монет. Да, продолжает разговор бывший друг, раскрывая портмоне, у них с Т. равные шансы на выживание. Пятьдесят на пятьдесят, заранее ничего не известно. Двое мужчин снова смотрят друг на друга, оценивая, кто выглядит хуже. Тем не менее, говорит заносчивый бывший друг, Т. должен выразить свою волю на случай, если первым ляжет в могилу. Пусть выразит последнюю волю. Есть ли что-то еще, помимо текста, который они поклялись сыграть? У Т. нет определенного мнения на сей счет. Ах да, он подумывает над тем, не попросить ли, чтобы его снесли на помойку вместе с бытовыми отходами. Т. в мусорном мешке, среди овощных очисток. Разве не смешно? У Т. всегда было чувство юмора, говорит бывший друг, чтобы отвлечь его от мыслей о помойке. Итак, первое: где состоятся похороны Т.? Ну, Т. предпочитает кремацию. Уйти вместе с дымом в небо, под облака. Стать пищей для дроздов. Кстати, что могут склевать дрозды — кости или пепел? Бывший друг не знает, официантка тоже не в курсе. А понимает ли эта девица французский язык, Т. ведь задал вопрос громко и отчетливо. Бывший друг пускается в объяснения, а девушка продолжает вытирать тряпкой столы. Ладно. В том случае, если Т. кремируют, друг отправится в колумбарий. Это не самое удобное место, но он сыграет свою роль, стоя перед нишей. Будет много приглашенных, говорит бывший друг, размышляя о маленьких ячейках. Если же Т. зароют в могиле, друг явится на кладбище, даже на другой край света, и произнесет текст рядом с распятием. Бывший друг ждет изъявлений благодарности, но, видимо, не дождется. А Т.? Знает ли он, куда ему следует явиться? Знает ли он, куда пойдет после смерти друга, когда сидящий напротив человек окончит свой земной путь и газеты сообщат о смерти артиста? Т. может не волноваться, уверяет друг, в газетах наверняка появится некролог, и Т. его не пропустит, прочтет черным по белому. Ну не на первой полосе, конечно. Не крупным шрифтом, а мелкими буквами, поскольку актеров, как известно, ни во что не ставят. На эту тему Т. может кое-что добавить. Театру отводят микроскопическое место. Ему бы следовало стать футболистом, а не топтать подмостки. У него были бы крепкие, как у бизона, ноги, толпа знала бы его в лицо. Так какого же черта Т. не остался в кино? — спрашивает бывший друг, ступая на зыбкую почву. В кино — он был в полном порядке, уход стал ошибкой, повторяет погрузившийся в болото до пояса ментор. Т. с интересом наблюдает за птицами. До чего же храбрый этот воробей, что ищет пропитание среди чашек. Интересует Т. и задница официантки, перегнувшейся через стол, но об этом и говорить нечего, это и так ясно, такова земная карма Т.

Ладно, говорит бывший друг, которому хочется побыстрее покончить с делом. Пусть Т. хорошенько запомнит следующее. Друг родился в этой вот дыре в сельской местности. Т. наверняка помнит, он приезжал на каникулы, когда им было по девятнадцать. Он не мог забыть собаку. Ну да, того пса, что сбежал и принялся истреблять кроликов. Т. не мог забыть вечера, которые они провели у проигрывателя. Выкуренные сигареты. Ночные вылазки на мопедах и падение на железнодорожную насыпь. Он не мог забыть Мари-Поль. И овин, нет, Т. не мог этого забыть. Друг и Т. жарко спорили по поводу овина и выкуренных там сигарет. По поводу сена, которое может загореться, и людей, лежащих в этом сене. Друг потратил почти десять лет, чтобы возместить ущерб. Целых десять лет, и его отец был весьма придирчив. Не говоря уж о стоимости машин и сена. Но Т. и своего-то адреса не помнит. Что до детства, он полагает, что у него не было никакого детства. Горящее сено ничего ему не говорит, он никогда не летал кубарем с мотоцикла и не интересуется собаками. С девушками в овинах тоже разобраться непросто, чтобы вспомнить всех, до единой, ему пришлось бы потратить целый день. Впрочем, если бывшему другу угодно. Какой она была? Высокой или кругленькой? Это та, что ездила на легком мотоцикле?

Ладно, говорит бывший друг, которому хочется как можно быстрее со всем этим покончить. Вот название деревни. Он записывает название на билетике и вкладывает его в руку Т. Т. нужно будет сесть на автобус, если только он не поедет на машине, но у Т. больше нет машины, только две ноги. Тогда Т. лучше поехать поездом, выйти на такой-то станции, взять такси и отправиться на кладбище. Оно недалеко, но в тот момент, когда все случится, Т., вполне вероятно, уже и ходить не сможет, думает бывший друг, ведь физическое состояние Т. явно ухудшается. Главное, чтобы он не забыл текст. О том, что бывший друг надеется выйти из склепа, как указано в тексте пьесы, никто не произносит ни слова, но Т. это ясно понимает.

Для такого бесчувственного человека, как ты, это нормально, сказал бывший друг на террасе кафе, но Т. тогда не услышал. А теперь по ночам, в час волка, когда он просыпается и смотрит на небо в проеме штор, эта фраза приходит ему на ум. Нечувствительный Т. не думал о себе в таком ключе. Он бы скорее сказал, что его сердце приклеено скотчем к его ладони. Он обдумывает фразу. Ему не кажется, что она исходила от завистника. В ней не было горечи — друг произнес эти слова в конце разговора. Они просто вылетели и не были ни упреком, ни оскорблением. Просто спокойной констатацией факта. Бесчувственный. Нет, как же так? Если Т. не способен проявлять чувства в жизни и, что еще важнее, на сцене, где он, по утверждениям критиков, блистал столько лет. Что значит бесчувственный? Т. перечувствовал кучу разных вещей. Страдал почище лошади. Он, например, чувствовал любовь, это обезличенное чувство, которое легко узнаешь в других людях, он вкусил любви, и если и изучает что-то пристально, так это влюбленных. Он узнает на их лицах то, что испытывал сам — Боже, как же давно это было. Любовь, она у всех одна и та же. Из нее городят горы, но никто ничего оригинального придумать не может. Впрочем, с остальными чувствами дело обстоит так же. Приступы ярости красные, они рычат. Ревность и зависть злословят, кривят рот. Банальщина.

Именно поэтому, заключает в конце концов Т. на закате карьеры, сыграв сотню спектаклей, страдая от болей в колене и кислой изжоги по-сле еды, он сыграл все свои роли и потрясал публику. Т.: нейтральный человек, то и дело меняющий обличье и костюмы, словно бумажная кукла. Человек, великолепно владеющий всем спектром эмоций. Т. вызывают, и он демонстрирует: надежду, печаль, сомнение, веселость. Он не проникся этими чувствами до мозга костей, а просто наблюдал. Воспроизводил, срисовывал. Но теперь его карьере конец.

Дождливые дни тянутся долго, а горничные в гостинице все время гонят тебя из номера. Они старые, ничто их не колышет. Старые дамы. Т. хорошо знаком этот возрастной отрезок. В начале актерского пути он часто бродил по фойе среди зрителей, желая подпитаться уверенностью, что хорошо сыграл. Старушки были его неизменными зрительницами. Они всегда уходят последними. Даже если война окончательно уничтожит мир, на его руинах обязательно обнаружится старушка, ворошащая кочергой угли. В самой немногочисленной аудитории всегда имеется своя «старушечья квота». Не сказать, что Т. обожает старух, но он часто имел с ними дело. Он умеет вести с ними переговоры. Он знает, из чего они состоят: тридцать шесть процентов едкой язвительности и тридцать процентов нерастраченной свежести. Проницательность и болтливость каким-то волшебным образом заполняют оставшиеся двадцать восемь процентов, хотя Т. не утруждает себя мысленными подсчетами. Однажды он даже сыграл старушку. О, как смеялась публика. На него надели парик. И фартук. Фигура Т., в которой, благодарение Богу, нет ничего женского, напоминала обтесанный топором ствол дерева. Этот синий клетчатый фартук подчеркивал его могучий темперамент. Да, в этом костюме Т. выглядел еще мужественней, чем всегда. Из-под юбки виднелись волосатые ноги, вокруг накрашенного рта угадывалась щетина. На груди у Т. был жесткий накладной бюст в лифчике. Т. благословляет Небо за то, что не наградило его настоящими сиськами и не приходится носить сбрую, как ломовой лошади. А еще он благодарит судьбу за возможность раздвигать колени и не вести себя так, словно между ног у него скрыто сокровище Тутанхамона. Играя старуху, Т. ужасно утомился из-за того, что приходилось скрывать свою подлинную сущность, он то и дело демонстрировал окружающим трусы, и партнерши без конца его одергивали. Т., мы видели твое белье. Сегодня на тебе белые трусы. Спрячь исподнее. Т., а я видела твою промежность. Единственное, чему Т. так и не научился за годы, проведенные на сцене, это садиться и вставать, ничего не выставляя на всеобщее обозрение. Его выход на сцену в роли старой дамы неизменно вызывал у публики взрыв смеха. Он горбился и произносил текст хрипловатым голосом. В качестве реквизита ему выдали красный таз, обули в сабо, он залезал в таз и в нем «выкатывался» к зрителям. Как звали ту дурочку? Луизон, Марион, Ригодон, что-то в этом роде. Пораженные зрители сначала замирали, а потом, услышав жеманный голосок и увидев толстые старые губищи, взрывались хохотом и аплодисментами.

Если дождь сильный, Т. ждет в холле, пока горничные уберут номер. Когда они вызывают лифт и грузятся в него со своими тележками, он поднимается по лестнице. Ему не хочется с ними встречаться. Они начнут ему выговаривать. Скажут: чем торчать в номере, лучше бы пошел проветрился. И не валялся на кровати каждый божий день. Это плохо для здоровья и настроения. Нужно гулять. Т. заработает меланхолию, если не начнет вести себя иначе. Странная идея, какое отношение ноги имеют к настроению? По мнению женщин, душа и ноги очень тесно связаны. Все они твердят о пользе свежего воздуха. Все, как одна, считают, что ходить пешком полезно, шататься из одного места в другое, даже если делать там совершенно нечего. Интересно знать, с чего они это взяли. Гулять. Но Т. не гуляет. Он усаживается, где может, и считает, что ни к чему утомлять ноги. Усталость опасна. Старость ходит рука об руку с усталостью. Никто никогда не видел не усталого старика, так что, если экономить силы, возможно, удастся избежать старения. Т. не стар и не выглядит стариком, потому что чувствует себя энергичным. Волосы и живот значения не имеют. Важны задор и страсть, а с этим у Т. все в порядке. Он шустрый, как молодой бычок. За исключением тех случаев, когда поднимается по лестнице. Полезно делать небольшие паузы, чтобы спокойно подумать. Только Леона, думает он, ставя ногу на первую ступеньку, никогда не предлагала ему прогуляться. Единственная женщина на свете. Леона не говорила о ногах и о пользе гимнастических упражнений для мышечного тонуса. Она исчезала на несколько часов в неизвестных, закрытых для Т. местах. Запиралась в определенный час у себя в кабинете, и Т. ничего не мог разглядеть через замочную скважину. И расслышать он тоже толком ничего не мог. В кабинете имелись огромный мяч и обруч. А еще велотренажер и гребной тренажер, делавшие кабинет похожим на спортзал, но Леона утверждала, что не использует их. Никогда не тренируется. Они, дескать, принадлежат одной подруге, и, когда та их заберет, Леона получит кабинет в полное свое распоряжение. Т. хотелось верить, ведь Леона никогда не потеет, и мышцы у нее были совсем не дряблые. Эта чистая женщина. Его жена. Единственная, предоставившая в его распоряжение трамплин. Увы, Т. совершил опасный прыжок и упал рядом. Он больше никогда не снимался. Сказал кино «нет». Объявил себя киноничтожеством и решил, что лучше отдаст свой талант на службу театральной публике. Той самой, что составляют старые дамы и юнцы, которых приводят в театр всем классом в качестве наказания. Китайцы не увидят Т. Американцы никогда не узнают, что за ничтожество этот толстяк Т. Будут крепко спать и ничего о нем не услышат, от чего их жизнь станет только лучше, хотя сами они об этом не узнают. Т. больше ни за что на свете не станет изображать идиота перед камерой. Он больше не будет посмешищем. Он не повернет сто тридцать раз голову с возгласом «ах», чтобы снять один кадр. Т. не самый большой хитрец на свете, но он сумел понять главное: его талант не назовешь чистым. Недопустимо отрывать его талант от подмостков, иначе Т. почувствует себя голым, лишившимся скелета и исчезнет в небытии. Талант Т. состоит из коробки сцены и подмостков. Из тяжелого занавеса, в котором так приятно делать дырки, чтобы подглядывать за залом. Этот талант составляют два машиниста сцены, режиссер по свету и хотя бы один партнер, чтобы подавать реплики. Талант Т. садится в зале и аплодирует. После спектакля он бежит в туалет. Талант Т. Как объяснить это Леоне? Леона ничего не знала. На сцене Т. распадается. Его жены и дети всегда с трудом его узнавали. Если бы Т. хоть чуть-чуть закрепил свою телесную оболочку, он бы наверняка устоял и его жены нашли бы за что зацепиться. Все было бы иначе. Ну, я, во всяком случае, много чего пережил, утешает себя Т., думая о десяти тысячах представлений, рядом с которыми месяцы съемок в пустыне не более чем кошачьи письки. Главное — не думать о той халтуре, в которой пришлось участвовать. Он вставляет ключ в дверь своего номера. Заметим к слову, что он всегда себя спрашивает, зачем в подобном месте ключи. Группка женщин может в любое время войти в его жилище, так что личного пространства у него не больше, чем у грудного младенца. Нет, только не думать о халтуре. Иначе потом не будешь спать дюжину ночей подряд. Измучишься от боли и горечи в душе. Где кретины-продюсеры откопали эти мерзкие планы? Имелись ведь и другие, где Т. был хорош. Когда стоял в отдалении, среди других исполнителей. Все остальные даже показывать никому не следовало. Двадцать восемь ужасных крупных планов и пятнадцать средних, просто чудовищных. Его голос звучал так фальшиво, что резал слух.

Продолжим. До сего дня Т. был тем, что называют «силой природы». Сложения он был такого могучего, что кое-кто в его присутствии невольно пригибал голову. Т. всегда и во всем поступал по своему разумению. Брал, что хотел. Никогда не ждал. Не видел дальше собственного носа и ничего не планировал наперед. Сомнения его не посещали. Да и Нет — вот два ответа, которые были ведомы Т., он ни разу не произносил «да», подразумевая «нет», и не мучился невозможностью сказать «нет» из-за того, что с языка готово было слететь «да». Т. смеялся над чувствительными людьми. Слезные железы Т. саморегулировались, и он никогда не задумывался о механизме их действия. Лучше бы задумался. Лучше бы изучил его, пока он был в рабочем состоянии, потому что теперь начались «утечки», и происходят они очень некстати. Безо всяких на то причин. Т. сидит на скамейке в парке, в этом смысле все осталось без перемен. Но кое-что изменилось: к Т. со всех сторон стекаются животные, да, именно это и происходит, их к нему тянет, как магнитом. Собаки подходят, виляя хвостом, так, словно Т. припрятал в кармане антрекот. Черт побери. В карманах у Т. нет ничего съедобного, но на этом свете нет существа прилипчивей собаки, решившей вас обнюхать. Самые большие надоеды — собаки, «втершиеся» к вам в промежность, к тому же псы не разбираются в ругательствах. Преданный, не замутненный сомнениями взгляд и нежный язык, решивший облизать вас, и вот вы уже «поплыли».

Обычно хвостатое отродье держалось на почтительном расстоянии от Т., причем без малейших усилий с его стороны. Они просто обходили стороной скамейку, на которой он сидел. Лет, скажем, пять назад ни одна собака не посмела бы лизнуть руку Т. Без его позволения ни один пес даже ботинок его не стал бы нюхать. Т. был наделен природной властностью. В прежние времена маленькие карапузы, только-только научившиеся ходить, не брали приступом его скамейку, а мамаши и няньки не присаживались без церемоний рядом — с печеньем и погремушками, — чтобы поболтать. Т. может хмуриться, молчать, копить злобу, грубить — собаки, дети и няни не обращают на все это никакого внимания. Малыши карабкаются на скамейку, их рожицы сияют, и Т. падает в заросли калужницы. Ему кажется, что произошла ошибка в распределении ролей, когда незнакомые дамы оставляют на него своих детей, чтобы сбегать в магазин или отлучиться ненадолго по делам. Т. охватывает глухой ужас. Дети беснуются и кричат, а все проходящие мимо особи женского рода смотрят на него с нежностью.

Ну все, довольно. Возвращаемся в реальный мир. В реальном мире есть Эфина, которая ждет и не ждет Т. Эфина занимается своими делами, как любая уважающая себя женщина, которой необходимо чем-то занять свои мысли. Эфина выгуливает пса, а иногда и приятеля своего пса, чтобы тот не грустил. Во время уборки она то и дело находит между диванными подушками волосок. Короткий и белый, напоминающий шерсть из гривы вымирающего животного. Вряд ли это волос Т. Жизнь сблизила их, но потом оттолкнула каждого в свою сторону. Т. — к огромным неуклюжим гиппопотамам, которые лежат в тенистых затонах, шумно вздыхают, выдувая из ноздрей назойливых мух. Эфину — в асфальтовые джунгли, где раз в неделю метут и моют улицы, где в небе над головой летают птицы, где люди в домах задумываются, глядя в пустоту, а у ножек мебели образуются клубочки пыли.

Эфина собирается устроить генеральную уборку на чердаке, находит стопку театральных журналов и решает перелистать их, прежде чем выбросить. Вот фотографии известных театральных актеров. Номеру всего несколько лет. Интересно, есть ли здесь имя Т? Ага, вот оно. В разделе под названием «Старая Гвардия».

Эфина больше не виделась с Т. и, кстати, больше о нем не думала, а если мысль о нем и приходила в голову, она с раздражением гнала ее прочь. С какой стати этот человек снова лезет к ней в голову? Конечно, если бы он явился к ней мытый-бритый, с цветком в бутоньерке, букетом красных роз и признанием на устах. Если бы Т. пришел и, сделав губки бантиком, поклялся, что не мог ее забыть, да еще снова стал бы при этом молодым атлетом. Да, Эфина, пожалуй, могла бы рассмотреть вопрос. Позвони кто-нибудь в дверь и окажись это Т., сердце Эфины всколыхнулось бы, это уж как пить дать. Если бы его сердце умело быть прозорливым и иметь ясные устремления, вместо того чтобы совершать одну ошибку за другой. Увы, сердце Эфины устроено очень странно и то и дело увлекается самыми разными людьми. Оно бывает слепым и неосмотрительным, что вредно для любого сердца, сердце должно быть невозмутимым и рассудительным, а вместо этого. Вместо этого Эфина видит пожар в пламени спички. Спичка догорит, и у Эфины в руке останется древесный уголек. Сердце Эфины гораздо на выдумки. Оно превращает оборванцев в принцев. Друзей — в любовников. Бродяг — в респектабельных господ, а воров — в настоящих мужчин. Сердце Эфины путает чувства и имеет несчастную склонность не делать различий между любовью и жалостью. Можно даже задаться вопросом, способно ли сердце Эфины любить, но прежде, чем это сделать, стоит заранее приискать надежное укрытие.

Эфина никогда не бывает довольна, но это не ее вина. Ничто не способно удовлетворить ее. Ни друзья. Ни работа. Ни собака. Пес состарился. Эфина не думала, что среди собак встречаются старики. Все собаки до Пюка погибли из-за несчастного случая или умерли от болезни. Но Пюк упрямец, он явно решил стать долгожителем. По лестнице Пюк поднимается медленно. Не играет в парке. Ложится на землю под скамейкой и лежит. Не может почесать спину, и Эфина вынуждена помогать ему. Медлительность Пюка беспокоит Эфину. Во время прогулки он часто надолго замирает и как будто погружается в какие-то особые, собачьи размышления. «Не зависай в пустоте», — журит Пюка Эфина, сохранившая остатки былой красоты. От долгого стояния на месте у нее затекают ноги. Пюк не реагирует — даже не смотрит на хозяйку. Глаза у Пюка стали еще больше и выразительней, только они, пожалуй, еще и живы на унылой морде. Если присмотреться, замечаешь морщины под добрыми карими глазами, так что Пюк теперь похож на обезьяну. В свете всего этого, если Пюк решит уйти на покой или в мир иной, возразить будет нечего, и Эфина понимает, что скоро будет гулять в парке одна. А возвращение в пустую квартиру станет печальнейшим моментом: никто не откликнется на зов и она, спохватившись, беспомощно и печально прикроет ладонью рот.

Друзья Эфины наблюдают за всем этим со стороны — отстраненно, так сказать, — и потому позволяют себе давать ей советы. Они упоминают некий укол, рассуждают о собачьей жизни. Что есть жизнь собаки, как не веселые прогулки по солнышку? Или под дождем. Главное удовольствие для пса — бежать, деловито принюхиваясь, и выискивать всяческие соблазнительные запахи. Собаке должно быть хорошо в собственном теле, потому что мозги ей не очень-то нужны. Во что превращается жизнь любого пса, когда он теряет форму? Становится инвалидом или — хуже того — паралитиком. Разве можно оставаться полноценной собакой, если едва ползаешь? Если страдаешь от ревматизма. А сердце перестало весело качать кровь. Ну и, наконец, как оставаться полноценным представителем собачьего рода, если не можешь насладиться куском мяса и сорваться с катушек из-за маленькой хорошенькой сучки? Друзья заранее знают ответ — вопросы ведь риторические! — и сообщают его Эфине. Нет, при всех этих обстоятельствах быть собакой невозможно. Перейдя некую грань, становишься развалиной, а кому охота водить на поводке пса-рамолика? Неужто Эфина хочет сама созерцать это зрелище и доставлять огорчение другим собачникам? Если так, пусть продолжает в том же духе. Но если она хочет проявить уважение к своему песику и доказать ему свою любовь. Если так, остается одно: придет компетентный человек и усыпит собаку — та будет только благодарна. Эфина не знает, на что решиться. Пюк, конечно, доставляет много хлопот. Поводок больше не нужен, она носит его по лестнице на руках. Пес пользуется этим, чтобы облизать хозяйке лицо, и обоих это устраивает. Друзья дают Эфине номер телефона ветеринара. Бумажка лежит на столе, притягивая взгляд Эфины.

Пюк появился в доме Эфины вместе с Т. Если бы Т. вернулся, он был бы поражен переменами в собаке. И понял бы, сколько лет отсутствовал. За те недели и месяцы, что его не было в лоне семьи, маленькая собачка потихоньку состарилась. Т. бы, конечно, раскаялся и стал бы извиняться. Или так: Т. сидит на скамейке, Пюк трусит мимо него и вдруг начинает умирать. Витающий в облаках Т. спохватывается, узнаетПюка и берет его на руки. Подбегает Эфина, и Пюк отдает Богу душу в их компании. Все это было бы возможно, но Т. где-то носит. Не стоит отрицать, что время от времени Эфина все-таки вспоминает Т. Мимолетно. Да, ей может прийти в голову мысль о том, что то время было не так уж и плохо и пусть бы оно вернулось. Между ней и Т. существовала связь, и эта связь, если вдуматься, была вовсе не эфемерной, а очень даже прочной. И если она и порвалась, это не умаляет ее значения. Они просто не захотели восстановить отношения. Случается, что, думая о Т., Эфина хочет вернуться назад, чтобы стереть следы его присутствия в своей жизни, и совершенно счастлива, что видела, как он навсегда исчез в коридоре. Пусть даже, если быть до конца честным, в последний раз Т. был не в коридоре и не смывался из-за семейной сцены. Он был на сцене. Да, Эфина пошла в театр, хоть и утверждала в письме обратное. Она была на спектакле и видела игру Т., красовавшегося среди молодых девиц. Она взяла билет. Не на премьеру и не на последнее представление, а на рядовой спектакль. Заняла место в третьем ряду, свет погас. Старушки, сидевшие по обе стороны от Эфины, развернули конфеты. Занавес раздвинулся. Появился Т., и зал охватило волнение. Играл он замечательно. Претензий к его игре быть не могло. Он достиг совершенства в своем ремесле и не мог низвергнуться с высот. Актерство у Т. в крови. Нет. Пьеса была старомодная, действие не слишком захватывающее, но понравилось Эфине благодаря изящной игре Т. Актрисы тоже неплохо справлялись. Эфина аплодировала и вместе с остальными зрителями вызывала Т. «на бис». Однако кое-что внушало беспокойство. Когда Т. явил себя во всей своей силе и славе, на сцене возникла черта. Ясная и четкая, неотделимая от Т. Эта черта была, как бы это сказать? Т. играл блистательно. На сцене он давал клятвы, и Эфина где-то уже это видела. Забавно, что Т. повсюду выглядит виртуозом, виртуозность неотделима от его облика. Она сопровождает его по жизни. Он использует ее в общении с женщинами, и только самый проницательный человек сумеет понять, что Т. чувствует в глубине души и ради кого сокращается мышца, служащая ему сердцем. Из своего третьего ряда Эфина видела, как обмирает и млеет Т. Правдоподобность была столь поразительна, что Эфина готова была броситься в его объятия. Она видела, как он любит — взаправду. Наблюдала страдания Т. и жалела беднягу. Игра Т. удостоилась оваций, и Т. может повторять свой успех хоть каждый вечер. Странно, что Эфина не смогла отделаться от этой уточняющей мысли. Как только зазвучали аплодисменты, она встала. Мешая остальным, прошла вдоль ряда по ногам и, пока Т. кланялся, сбежала из зала.

Ну вот, Эфина раз и навсегда решила, что Т. не для нее. Он стал еще меньше, и Эфина никогда больше его не видела. Она больше никогда его не видела. Да нет. Наверное, все-таки видела. Вполне вероятно. Возможно, тот раз в театре не был совсем последним. Наверное, предпоследним, потому что Эфина могла потом заметить Т. у себя под окнами. Она было хотела подать ему знак, но так и не оторвала ладони от стекла. Откачнулась назад и незаметно наблюдала за бывшим возлюбленным. Он стоял на тротуаре. Выглядел так, как будто сам не знает, чего хочет. Он то смотрел на окна и делал несколько шагов к дому. То пытался обратиться к прохожим, а те отшатывались и спешили уйти прочь. Можно было бы подумать, что Т. просит милостыню, если бы он не глазел на окна — причем не на те! — словно хотел сказать: здесь жил великий Т. Отсюда сбежал великий Т., и он еще не оправился от оскорбления из-за того, что за ним не прибежали и не позвали вернуться. Здесь обитает некая дамочка, чье имя предано забвению. Ноги Т. здесь больше никогда не будет. Так зачем же ты шляешься под моими окнами? — бормочет Эфина, любуясь его лысиной.

Т. отправился на планету Марс, и Эфина больше его не видела. Не видела и даже не думала о нем. Шуршание, вздохи, тяжелые шаги, удары попеременно раздавались за дверью. Но дверь не отперли, и этот человек больше не появлялся. Никогда. О нем больше не думали. Его забыли. Стерли. Он мертв и похоронен. Теперь можно спокойно заниматься своими делами. Ну да, конечно. Люди этой породы имеют склонность возвращаться и надоедать вам. И если уж быть честным. Если выложить все как есть, можно было бы сказать. Можно было бы сказать, что тот приход Т. под окна Эфины не был последним в прямом смысле этого слова. Можно было бы упомянуть последний-препоследний раз, но он по большому счету никакого значения не имеет. Так стоит ли тратить время на рассказ о нем? Тот раз имел место в парке — Т. сидел на скамейке, а не в песочнице. Т. сидел, а Эфина шла мимо. Нет ничего проще. Мужчина сидит на скамейке, а женщина вдет мимо. Женщина одна, без собаки, что странно. Пес недомогает, но по женщине этого не скажешь. Женщина, идущая мимо мужчины, когда-то его целовала и обещала любить до скончания веков. А сидящий на скамье мужчина был настолько без ума от этой дамы, что даже клялся никогда больше не дотрагиваться до других женщин. Клятвопреступники сталкиваются лицом к лицу и не могут избежать встречи. Вечно вмешивается этот чертов случай, пытается пошутить мужчина. Женщина не произносит ни слова. Женщина окаменела, и ее мысли превратились в мелкие камешки. Две статуи стоят и смотрят друг на друга в парке. Паузу, продлившуюся, кажется, несколько десятилетий, нарушает женщина, она делает над собой чудовищное усилие, чтобы вымолвить хоть слово. Хоть одно маленькое словечко. Словечко размораживается, и она просит разрешения присесть на скамейку. Ей вовсе не хочется садиться, но на этой стадии говоришь то, что говорится, и Т. похлопывает рукой по скамейке, что означает: давай, садись. Эфина садится на скамейку, и им больше не нужно смотреть друг на друга. Проходит уйма времени, и один из двоих слегка поворачивает голову, другой делает то же самое. Глаза пытаются встретиться, но это преждевременно, и взгляды снова устремляются на лужайку. Выздоравливающим не следует торопиться. Не стоит бежать впереди паровоза. Все происходит постепенно, у того, кто умеет ждать, все получается. Эфина чувствует себя чуть менее скованно и на всякий случай откашливается. Ее сосед по скамье тоже пробуждается и прочищает горло, так что репетиция может начинаться. Но чья реплика первая? Никто не знает текста, может, это будет пантомима. Т. бросает робкий взгляд на колени Эфины. Эфина вздыхает. Только и всего. Т. снова пытается прочистить горло и испускает очередной вздох. Он как будто собирается заговорить. Но нет, великий актер молчит. Рука Т. лежит на скамейке. Скамейка была зеленой, но теперь становится коричневой. Т. отколупывает краску. Рука Т. совсем близко от маленькой женской ручки, промахнуться невозможно. Большая красная рука на облупившемся дереве. Рука, производящая негромкие щелчки. Она могла бы накрыть другую руку. Могла бы коснуться маленькой ручки, и все бы поправилось. Две руки ощущают желание и искушение, и центр тяжести скамьи всем своим весом давит на них. Но думать обо всех этих попытках не следовало бы. Не думать о всех тех разах, когда одна рука ловила другую. Обо всех случаях, когда это имело продолжение и все равно заканчивалось ничем. Не думать о прежнем или быть очень внимательным, чтобы не пойти по тому же кругу. Так обстоит дело, и это очень прискорбно. Нечто не хочет умирать, но ухватить его невозможно. Они одновременно пришли к такому выводу. Они расслабляются, и Эфина искоса смотрит на соседа по скамейке. Он утратил все свое очарование, вид у него потрепанный. Т. исподтишка наблюдает за дамой: она странная и потешная. Обута в туфли на толстой белой подошве с укрепленными кожей носами. Широкие шнурки напоминают две буквы Z.

Собаке нашли замену. Да, Пюк умер, как и все собаки, попадавшие в этот дом. Эфину охватила печаль, она расплакалась, когда Пюк уснул вечным сном после укола ветеринара. Новый пес совсем не симпатичный. Такое случается впервые, но Эфина вынуждена признать: эта собака не вызывает симпатии. У нее злой взгляд. Эфина выбрала ее за масть. Шерсть палево-сливочного цвета. Но она забыла приглядеться к выражению ее морды и, когда вернулась домой, решила, что пес на нее дуется. Она проявила сердечность, подолгу с ним гуляла, купила дорогой корм. Это ничего не дало: животное смотрело на мир недобрым взглядом. У пса явно имелся зуб на людей. Окружающие это чувствуют, с Эфиной стали реже здороваться в парке. Как-то раз пес вознамерился укусить ребенка, произошло бурное объяснение с родителями. Впрочем, во всем остальном дела обстоят совсем неплохо: Эфина и ее собака сумели притереться друг к другу. Они «договорились», что пес не будет спать на диванчике, когда Эфина смотрит телевизор. Взамен ей позволено ставить ноги ему на спину, если хочется их согреть. Пес соглашается надевать намордник, за что Эфина разрешает ему тявкать в квартире. Он имеет право рычать на незнакомых людей, пока Эфина их успокаивает, но должен быть милым с влюбленными. Парочки в парке надолго не задерживаются, поэтому важно, чтобы пес приучился к встречам с разными людьми в перерывах между кормежками и сном. Розовое тело, смуглое тело, толстяк, крепыш, снова розовое тело, и так далее.

Однажды Эфина встречает в своем квартале артиста. Он хорош собой, строен, он ровесник Эфины и живет рядом с ее домом. Его имя пишут на афишах. При встрече они с Эфиной здороваются. Эфина им восхищается и постепенно начинает думать о нем все чаще, и не только в театре. Они болтают — на улице или в фойе после спектакля. Он приглашает ее выпить, и немыслимая, фантастическая любовь расправляет крылья всего за одну ночь. Они встречаются два или три года, потом любовь теряет одно крыло, а Эфина — любовника. Она встречает другого актера, известности у него нет, зато есть талант, но он слишком скромный, потому и нравится Эфине. Она тайно владеет самородком. Если актер внезапно умрет, она останется единственной обладательницей сокровища. Так думает Эфина, лаская в постели лоб темноволосого любовника. Увы, он покидает ее ради брюнетки, а к Эфине возвращается тот актер, который был у нее первым. Ждет ее у двери, засунув руки в карманы. Просит прощения, говорит, она и есть женщина его жизни. Ему нужен стол и кров, и Эфина на какое-то время дает ему приют. Пламя старой любви разгорается вновь. С этим человеком не скучно. В окнах Эфины снова загораются праздничные гирлянды. Потом любовь уходит к другой. Эфина выходит замуж. Ее муж далек от театрального мира. Они расстаются. Она переезжает. Любая перемена во благо. Эфина поселяется в квартире, которая ей не по средствам. Одна комната пустует. Там собирается пыль. Досадно видеть голые стены. Можно запереть дверь на ключ, но пустое пространство ощущается даже через стену, так что дрожь пробирает, когда идешь мимо по коридору. Пес не желает там спать, хотя Эфина с радостью перенесла бы туда его подстилку.

Эфина усердно посещает театры. Находить спутников становится все труднее, а когда кто-нибудь все-таки появляется, возникает страх, как бы он не сбежал. И все они действительно уходят, не желая жить в атмосфере страха. Они покидают Эфину ради свежих розоволицых женщин, но дело не в них. Они уходят, когда умирает любовь, и другие женщины тут ни при чем. Внешность не важна. Возраст не имеет значения — так говорит новый спутник Эфины Рашид. Они сидят на террасе, и Рашид держит ее за руку. Другой рукой он поднимает бокал и пьет через соломинку коктейль. Эфина и Рашид пьют каждый через свою соломинку из одного бокала. По молу мимо них прогуливаются парочки. Рашид надеется доживать свой век с Эфиной. Он устал от расставаний, ему надоело менять женщин. Он нашел Эфину и надеется, что любовь выдержит все испытания. Рашид высокий, крепкий, внушающий доверие мужчина. Правда, пузатый, но в сравнении с другими мужчинами того же возраста его живот вовсе не живот, а маленькое брюшко. Живот Рашида уменьшается прямо на глазах, когда Эфина сравнивает его со множеством его ровесников, Рашид даже соблазнителен на фоне некоторых из них. Он говорит, глядя на волны. Это их первый отпуск, неожиданный уикэнд у моря. Туристов здесь мало. Сезон только начался, солнце греет, но не печет. Рашид по рассеянности перехватывает губами соломинку Эфины. Он говорит, что смотрит на женщину как на друга. Не как на подругу, а именно как на друга. Он хочет быть с женщиной на равных. Главное — ум и характер. Время от времени взгляд Рашида отвлекается на грудь или ноги какой-нибудь дамочки, дефилирующей по молу, но он быстро спохватывается и еще крепче сжимает пальцы Эфины в своей ладони.

Человека с закрытыми глазами никто не хочет тревожить. Если человек лежит на земле, нужно звонить в «скорую». А человек, сидящий с закрытыми глазами в бистро, не вызывает никакого беспокойства. На него показывают пальцем и смеются. Официантки подкладывают бедолаге под голову подушку, чтобы у него не разболелась шея. Посетители обмениваются на его счет шуточками. Можно, например, взять с него двойную плату, раз уж так повезло. Клиенты не расходятся, заказывают по третьему разу выпивку: не каждый день выпадает возможность повеселиться за чужой счет. Кое-кто рискует пошалить — прикрывает спящему рот салфеткой и смотрит, как она вздымается. Или втыкает ему в волосы пластмассовый цветок. Складывает пальцы в кукиш. Пристраивает руки на животе, как будто он молится. Вздохи, вырывающиеся из груди странного посетителя, подогревают всеобщее веселье. Он напоминает выполненную в человеческий рост куклу. Его щеки раздуваются и опадают. Когда «кукла» всхрапывает, ей отвечает хор голосов. Хеееееее, произносит спящий. Заткнись, бросает пьянчужка из-за соседнего столика. Пивка захотел? — спрашивает один из шутников и наполняет кружку до краев. Пффффффффффф, отвечает тот, и жидкость льется по плащу — он ему тесноват, но застегнут на все пуговицы, до самого верха. Бедняге неудобно, говорит одна из официанток: под ее фартучком бьется нежное материнское сердце. Она склоняется над храпуном, чтобы расстегнуть тому пуговицы. Люди привстают со своих мест, даже залезают на столики, чтобы было лучше видно. Под плащом ничего нет. Только волосы и кожа. О, да он из этих, из странных, объявляет женщина, стыдливо запахивая полы плаща на своей Спящей красавице. Она всякого навидалась в этом зале, не один километр намотала по кафельному полу и знает, что ее клиенты — люди не слишком счастливые и приходят в бистро отвести душу. Она участливо сжимает толстое плечо спящего. Раздаются соленые шуточки «ниже пояса», но веселье понемногу утихает. С этим спящим явно не все в порядке, как бы чего не вышло. Клиенты расходятся по одному, остается только сидящий на банкетке Т. Две официантки в мини-юбках с не слишком красивыми ногами расставляют пластмассовые розы по вазочкам. Нужно перемыть посуду. Посчитать выручку. Потом можно будет выкурить по сигаретке. Наступает утро. В бистро появляются первые посетители. Они ничего не знают о спящем и, когда тот начинает хрипеть, сопеть и всхрапывать, обмениваются предположениями. Официантки вводят их в курс дела. Посетитель появился в заведении рано утром. Заказал ромашковый чай. Час или два спустя официантки пощупали чашку, одна даже обмакнула палец в остывшую воду, и они решили ее вылить, поставили блюдце на место и убрали пакетик в коробку. По счету они договорились заплатить сами — из чаевых. Они никогда раньше не видели этого мужика, но сейчас могут рассматривать его в свое удовольствие, даже приседают, чтобы вглядеться в лицо. Он точно впервые в их заведении. Они уверены. Не каждый день встречаешь человека с такой головой. С головой, как у памятника. Как у рыси. Да нет, не у рыси, а у сфинкса — того, что в Египте. Официантки берут его под крылышко. Подходят, осторожно трясут за плечо, что-то говорят, пытаясь привести в чувство. Ничего не выходит, и свеженькие клиенты тоже начинают над ним потешаться. Кто-то предлагает уложить спящего на скамью, чтобы было удобней. Другой заявляет, что он наверняка обожрался снотворных. Официантки не спорят. Мужчина зашел в бистро около восьми утра. Сейчас больше трех, а он все спит. Официантки обеспокоены: смена заканчивается, а им хочется знать, что скажет посетитель, когда проснется. Девушки снимают передники и инструктируют сменщиц. Главное — не беспокоить этого человека. Он очень устал. Пусть скажут, что Кристина и Мирей заплатили за его чай. Да, конечно, обязательно передадим. А теперь пора приниматься за работу.

Народу в зале полно, так что времени на спящего у официанток нет. Но он заваливается на бок, нужно его поднять, чтобы не упал на пол. Мужчина крупный, так что сделать это можно только вдвоем. Старик-официант и девушка принимаются за дело, зрелище выходит презабавнейшее. Они берут его под руки и на счет раз-два сажают прямо. Ноги у него разъезжаются, он клонится вперед. Они придвигают стол вплотную к животу спящего, но тут его голова падает на грудь. Да что же это такое, бормочет официантка, убирая подушку из-под его затылка. Осторожно, говорит старик, и они подкладывают ладони ему под лоб, чтобы он не треснулся об стол, не поранился и не перепугал клиентов. Надо же было так набраться, качает головой официант, повидавший на своем веку немало пьяниц. Пальцы официанта и официантки сплелись на лбу Т. Они опускают его большую голову на стол — осторожно, но без излишней нежности, потому что торопятся вернуться к работе. Официантка берет руку Т. и подкладывает ему под щеку, слегка подвинув голову. Официант делает то же с другой рукой. Они убеждаются, что его ноги стоят прямо и надежно, и ничего не случится, и никто потом не скажет, что клиент поранился из-за них. Впрочем, вряд ли такое случится — в зале полно свидетелей. Посетители находят, что это чистое безобразие: если человек сидит в бистро за столиком, уронив голову на руки, он, скорее всего, болен.

Вечер выдался спокойный. Всякий раз, проходя мимо столика спящего, официантка заглядывает в лежащее на руках лицо. Не похоже, что Т. намерен проснуться. Его веки прикрыты не до самого конца, так что, если встать прямо перед ним, можно увидеть краешек зрачка. Так он спит или нет? — спрашивает официантка, и посетители встают, чтобы заглянуть в щелочку и высказать свое мнение. Он спит. Притворяется. Не спит. Умер. Старый официант касается указательным пальцем шеи спящего, находит сонную артерию. Он жив. Официантка тоже трогает мизинцем артерию. Официантка ничего не чувствует. Сердце вроде бы не бьется. Но он теплый, Т. Она приподнимает ему веко, видит пустой мутный белок. У него голубые глаза, говорит официантка, и любопытные подходят взглянуть. Официанты все чаще смотрят на часы — близится час закрытия. Входят припозднившиеся подвыпившие клиенты, их тут же призывают к порядку — мсье спит. Никто не знает, что с ним делать. Один официант предлагает призвать на помощь нескольких посетителей покрепче, вынести мсье из бистро и положить на тротуар — пусть проспится. Официантка не уверена, что Т. пьян. Он здесь с самого утра. И что с того? — возражает официант, знававший не одного коматозника. Он видел людей в этом состоянии, их легко было принять за мертвецов. Официантка думает, что следует вызвать полицию. Ей приходит в голову мысль — странно, что никто раньше не додумался, — обыскать карманы спящего и достать бумажник. В накладных карманах его нет. Официант сует руку во внутренний нагрудный карман. Он чувствует некоторое смущение, это из-за волос на коже. Он инстинктивно отдергивает руку. Бедняга под плащом совсем голый, и официант чувствует себя насильником, собирающимся совершить противоправное действие, ограбить труп. Беззащитное существо. Официант вслух называет свои действия. Я ищу его бумажник, объясняет он завсегдатаям, клюющим носом над последним стаканчиком. Я просто хочу узнать имя, бросает он клиентам, которые и своих-то имен сейчас не помнят. Что-то есть, сообщает он, морща нос. Официантка высказывает надежду, что в бумажнике окажется номер телефона и можно будет позвонить жене. Бедняжка, должно быть, сильно тревожится. Официантка заметила врезавшееся в палец обручальное кольцо. Официант вытаскивает паспорт. Потрепанный. Очень потрепанный и старого образца. Они открывают документ. Читают имя. Этого типа зовут Т. Имя переходит из уст в уста, становится известно даже самым пьяным посетителям, но никому ничего не говорит.

Некоторые встают, чтобы взглянуть на покойника. Т., произносят они, рассматривая его львиную гриву. Официант держит Т. за волосы и слегка поворачивает голову из стороны в сторону. Официантка, не отказавшаяся от мысли предупредить безутешную супругу, нашла в кармане какой-то листок. Это театральная программка, она тоже никому ни о чем не говорит, и ее кладут на место. Мы закрываемся, объявляет официант. Официантка отделывается от назойливого клиента, только что не выталкивает его на улицу. А с этим что будем делать? — спрашивает официант, ловко орудуя шваброй. Стулья перевернуты на столы — все, кроме того, на котором храпит Т. Вызовем «скорую», решает официантка, вынося помойку. В этот момент Т. оживает. Он двигает губами, что-то бормочет. Его руки дергаются, пальцы дрожат. Он шевелится, говорит официантка. Пускает слюну, замечает официант, отставляя швабру. Я задыхаюсь, говорит Т., но они его не слышат. Нужно вызвать «скорую», но ни официант, ни официантка этого не делают. Они смотрят, как Т. задыхается. Человек умирает не сразу, не вдруг. Хрип. Пауза. Еще один хрип. Ужасно. Официантка идет звонить и возвращается с тряпкой. Хрип. Пауза. Конец? Нет, все продолжается. А он упрямый, говорит официант. Цепляется за жизнь, отвечает официантка. Хрип. Долгая пауза. Да, долгая. Долгая. Он еще жив? Наверняка. Да нет. Пауза длится бесконечно. Это уже не пауза. Пауза превращается в вечность, становится воротами в мир иной.

Человек отправляется на кладбище. Под мышкой у него портфель, в руке — свернутые в трубку страницы. Он сидит в автобусе, читает в тишине, шевеля губами, и смотрит в окно. Он как будто не замечает других пассажиров переполненного автобуса.

Человек проходит в ворота кладбища. Их недавно покрасили, вход для мертвых теперь зеленого цвета. С другой стороны через ворота выходят живые. Как удачно, что Т. покинул этот мир в июле. Люди умирают и зимой, а вот Т. уходит через ярко освещенную дверь. Огни зажжены, и все его видят. Светило в зените. В гнездах полно птенцов. Кусты разрастаются. Поля колосятся. Т. покидает мир в пору жатвы. Он держит косу. Он уподобился зерну на полях. Он уходит в блеске славы. Именно так выходят на поклоны в театре.

Этот человек знает театр. Он в нем живет. Театр — невидимый дом, он носит его на спине, как горб. Он взял его с собой на кладбище, где собирается продолжить игру. Могилу легко отыскать. Венки засыхают, их очень много. Т. не сомневался, что на его похоронах будет полно цветов. Человек шагает по букетам. Он стоит на могиле. Солнце освещает его макушку. На ней растут волосы, чем хозяин очень гордится: этот череп не облысел, столетия над ним не властны. Все остальное тоже неплохо сохранилось, у него загорелое выразительное лицо, он откашливается и начинает декламировать. Легкий ветерок колышет кроны деревьев. Он читает, обращаясь к тому, что зарыто там, внизу. Он спрашивает и отвечает — торопливо, как кюре на мессе. За крестами молодая женщина поливает цветы, слушает и смотрит.

Другая женщина, не молодая, но и не старая, стоит недалеко от могилы. Она не хотела останавливаться, но ноги сами привели ее от автобуса к зеленым воротам. Она не хотела приходить, но ее мозг подсказал, что могильщики, и подруги, и дети наверняка давно разошлись. Ей никто не был нужен, но она прочла статью в газете, и ноги сами принесли ее к пирамиде венков, рядом размахивал руками человек, похожий на актера, которого она когда-то видела на сцене. Памятник еще не поставили. На деревянном кресте написано имя. Женщина подходит ближе — просто так, из любопытства. Ей становится интересно, и она задерживается. Человек делает ей знак, показывая на могилу. Здесь он должен сделать паузу. Он объясняет. Эта пьеса нескончаема. Женщина подаст ему реплику, и все быстро закончится. Женщина стоит на могиле, держа в руках свиток. Она разбирает текст. Итак, ты нас покинул, произносит мужчина. Я рядом с тобой и со всем тем, что относится к тебе, читает женщина. Деревья шелестят на ветру. Солнце заходит и уже не светит на макушку. Текст разматывается. В костюмах нет ничего оригинального. Актриса не слишком убедительна. У актера величественная осанка, в нем чувствуется мастерство. Но если вслушаться внимательней, замечаешь склонность к аффектации и монотонную интонацию. Окружающая обстановка очень натуральна. Постановка — никакая. Актриса делает, что может, но она явно несостоятельна. Трудно сказать, есть ли у нее талант. Чтобы это определить, нужно, чтобы она расслабилась. Кроме того, у нее слишком слабый голос. Птичье щебетанье перекрывает ее голос. Кладбище — дом птиц.