Любовь в Техасе [Ферн Майклз] (fb2) читать онлайн

Ферн Майклз Любовь в Техасе

ЧАСТЬ I

Глава 1

Легкий майский ветерок колыхал ажурные занавески с крестообразным рисунком, которые должны были бы быть кисейными, а на самом деле оказались сшитыми из искусственного шелка. Вместе с ветром в комнату Билли Эймс проникали птичий щебет и запах только что распустившейся листвы. Билли сделала глубокий вдох, наслаждаясь дразнящими ароматами. Весна была ее любимым временем года, а в этом году, казалось, ее приход особенно затянулся. Через тридцать семь дней средняя школа останется позади. Она повзрослела. Выросла.

Билли наклонилась, чтобы завязать шнурки на туфлях, нетерпеливо отвела в сторону прядь белокурых волос и нахмурилась. Пестрые шнурки и белые носочки? Ничего не скажешь — выросла! Ей бы следовало носить нейлоновые чулки и туфли на каблуках, а не эти пережитки детских лет. Но с тех пор как в Европе разразилась война, а в декабре на Пёрл-Харбор было совершено нападение, Билли начала задумываться: а не постигнет ли тонкие, как паутинка, чулки та же участь, что уготована странствующим голубям, — вымирание? В любом случае, это не имело значения, потому что такие чулки все равно были исключены из числа тех предметов одежды, которые Билли разрешалось носить. Многие женщины раскрашивали себе ноги и рисовали швы на икрах. «Так делают только язычники и обыватели», — заявила мать Билли. А Агнес Эймс чрезвычайно редко признавалась в своей неправоте.

Билли снова задумалась об окончании школы. Когда она забросит свою шапочку с квадратным верхом, которую наденет при вручении аттестата, это будет началом ее последнего беззаботного лета перед отъездом в Пенсильванию. Она уже записалась на курс английского языка в колледже — надо же было что-то выбрать. Но, по правде говоря, все это ей было не по душе. Чего Билли действительно хотела, так это поехать учиться в хорошую школу художников-модельеров. Агнес сказала: «Это нереально. Лучшие школы — в Нью-Йорке, а молоденькой девушке не подобает жить там одной. Во всяком случае, приличной девушке». Потом, когда она получит степень бакалавра, то сама посмеется над такими старомодными понятиями.

Однако Билли подозревала, что настоящей причиной запрета была чрезмерно высокая стоимость обучения в художественной школе. Ей хотелось бы знать побольше о финансовом положении их семьи. Есть ли у них какой-то достаток или просто-напросто приходится экономить, сводя концы с концами? Агнес заявила, что девушке незачем забивать себе голову такими вещами. Достаточно учебы, общения с «приличными» молодыми людьми и нарядов. Таково кредо Агнес, а разговоры на подобную тему всегда кончались одним и тем же: «Потом ты выйдешь замуж за молодого человека из зажиточной семьи с давними традициями и твое будущее будет обеспечено. И всегда помни, что никому не нужен подержанный товар. Девственность — самое ценное, что у тебя сейчас есть. Береги ее хорошенько!» Трудно было удержаться от смеха, когда Агнес принималась читать свои проповеди.

Вздохнув, Билли застегнула джемпер, который связала себе сама. Он был просто замечательного цвета — оттенок лаванды, — с большими перламутровыми пуговицами на плечевой планке и двумя маленькими — на кармашках. Вместо того чтобы подшить юбку, она отделала край бахромой. Пока что во всей школе не найдется еще одной девушки с бахромой по подолу. На следующей неделе их будет, по крайней мере, двадцать, она была уверена. Билли Эймс нравилось слыть кем-то вроде законодательницы мод.

Девственность. Мать придавала большое значение ее сохранности. С искушениями следовало бороться и побеждать вплоть до брачной ночи.

Билли снова вздохнула, на этот раз глубже. Искушения для нее не проблема. У нее не было постоянного парня, да и иметь его не хотелось. А знакомые юнцы не стоили того, чтобы из-за них терять свою девственность. У них были прыщавые лица, одевались они небрежно, краска на их велосипедах облупилась, а цепи всегда соскальзывали, когда на велосипеде ехали вдвоем. В этих парнях не было ничего романтичного! Кроме того, у большинства все мысли занимала только война. Они не могли дождаться окончания школы, чтобы сразу завербоваться, пойти в армию и доказать, какие они взрослые мужчины. Девушки стояли на втором месте после сражений с немцами и японцами.

«Просто мир слишком узок, — размышляла Билли. — Хотелось бы иметь больше возможностей, чтобы путешествовать, многое увидеть и многое сделать». Даже ее прогулки в город с тех пор, как там появились военные, Агнес сурово ограничивала. Билли подумала обо всех этих молодых людях в военной форме и шаловливо улыбнулась своему отражению в зеркале. Морская униформа самая лучшая, особенно сейчас, когда с наступлением теплого времени года они перешли на форму белого цвета. Мужчины выглядели такими франтоватыми, любезными и обходительными, совсем как Тайрон Пауер или Эррол Флинн. Вот бы отправиться на выпускной бал под руку с каким-нибудь высоким темноволосым морским офицером! Это было бы совсем другое дело. Она еще не знала, на какой день назначен бал. Платье уже готово… а точной даты еще нет. Агнес начинала беспокоиться — Билли в этом не сомневалась. Но выпускной бал — это совершенно особенный праздник, и прийти на него нужно с кем-то особенным. Несколько мальчиков уже приглашали ее, но Билли ответила отказом. А на самом деле даже она со своими романтическими воззрениями не надеялась на появление принца в белоснежных одеждах, который явится на Элм-стрит, чтобы закружить ее в танце… И все-таки вполне может подвернуться кто-нибудь получше всех прочих кандидатов. На худой конец, в последний момент всегда можно призвать Тима Келли. Неуклюжего Тима, который обязательно оттопчет ей ноги на танцевальной площадке. Хотя он капитан баскетбольной команды и будет весьма подходящим кавалером.

И снова вздох. Быть одной из самых привлекательных и популярных девушек в выпускном классе — еще не значит обеспечить себе необходимую романтичность.

Бросив взгляд на часы, стоявшие на тумбочке, Билли поняла, что следует поторопиться. Ее охватило легкое возбуждение. Она любила вторую половину субботнего дня и дневные сеансы в Лоус-Театре. На несколько часов можно забыть о шитье и уроках игры на фортепиано. По субботам после обеда она отправлялась в город со своими двумя подругами, а за углом девушек поджидали ребята из их компании. На пары они не разбивались, а шли бок о бок по улицам, обсаженным деревьями. Сейчас все были друзьями, а окончится это лето — и пути их разойдутся. Билли решила, что скучать ни по кому не станет, по крайней мере в том смысле, в котором говорят об этом дети. Она поедет в новую школу, где найдет новых друзей и выберет их сама, а не будет подгонять под эталон Агнес. Друзей, которые могут оказаться «подходящими», а могут и не оказаться.

Билли закрыла крышку музыкальной шкатулки. Рождественский подарок, который сделал отец, когда ей было четыре года. Билли задержала на шкатулке растроганный взгляд. Она не возьмет ее с собой, отправляясь в колледж, как не возьмет и фотографию улыбающихся родителей в последний день их медового месяца.

На мгновение она почувствовала угрызения совести из-за такого предательства. Отец умер до того, как они с Агнес переехали в дом бабушки на Элм-стрит. Только что он был — и вот уже его не стало. Нельзя сказать, что она страдала из-за того, что росла без отца, но все-таки сознавала: чего-то она лишена. Это отличало Билли от других девушек, отцы которых после воскресного обеда сидели, почитывая газету, и учили дочерей водить семейный автомобиль. Билли не хотела, чтобы Агнес узнала о ее намерении оставить дома их музыкальную шкатулку и фотографию. В крайнем случае, можно будет положить их на дно сундука, что стоит на чердаке. Билли сразу же почувствовала облегчение. Она росла послушным ребенком. Безропотной дочерью. И до сих пор оставалась девственницей, каковых в школе нашлось бы немного, если верить всяческим слухам. Вот и сейчас поговаривают, что Сисси отдалась какому-то капралу.

Билли провела щеткой по своим густым светлым волосам, откинула их назад и закрепила на висках двумя заколками в форме сердечек, потом закрыла дверь своей бело-розовой спальни.

— Мама, я ухожу! — крикнула она Агнес, остановившись внизу, на лестнице, и немного подождав.

Одни люди просто входят в комнату, другие обставляют свое появление шумно. Агнес просто вошла. Секунду тому назад ее здесь не было, а в следующее мгновение — она уже здесь. Это всегда поражало Билли.

Ей удавалось говорить, не повышая голоса, — чуть громче тона обычного разговора. Агнес считала, что настоящая леди не должна вопить, еженедельно повторяя это в своих проповедях на благо Билли.

— Мы можем задержаться, чтобы поесть вишневого пирога после сеанса, тогда я буду дома к пяти. Если мы решим пойти закусить гамбургерами, то вернусь к пяти тридцати. Мальчики любят смотреть киножурнал второй раз. Так что самое позднее я приду в шесть. Я взяла с собой кошелек, у меня хватит денег, чтобы заплатить за себя и позвонить по телефону. Я надела свое лучшее белье и смочила одеколоном только запястья, но не мочки ушей. Туфли у меня вычищены до блеска.

Билли улыбнулась матери и замерла, подвергаясь молчаливому придирчивому осмотру. Темно-карие глаза Агнес зорко оглядели дочь; благодаря длительному опыту, Билли научилась распознавать незримый сигнал, свидетельствовавший о том, что она соответствует стандартам.

— Что ты собираешься делать сегодня, мама?

— Сегодня суббота. Я должна убрать две комнаты на первом этаже. Мисс Карпентер сегодня работает сверхурочно на военно-морской базе. Она, конечно, должна получать кучу денег. — «Пора подумать о повышении платы за комнату, — решила про себя Агнес. — Не намного, может быть, на доллар в неделю. Или предложить ей завтрак и брать на три доллара больше… Боже, как ненавистно это выгадывание на грошах!» — Мисс Эддисон уехала на выходные. Она заплатила тебе за то, что ты подшила ей юбку, Билли?

— Да, мама. А в течение недели нужно сделать еще одну.

— Хорошо. Приходится извлекать выгоду из всего, так ведь? Мне самой совсем не нравится пускать в дом совершенно посторонних людей. Но что делать? Я такая же патриотка, как все остальные, и раз уж в Филадельфии плохо с жильем, а у нас есть свободные комнаты, не могу же я отказать, правда?

— Они обе — приятные дамы, — сказала Билли. — Ведут себя тихо и не устраивают беспорядка в ванной комнате. — Она надеялась, что, набирая постояльцев, Агнес не руководствовалась какими-то задними мыслями, потому что теперь казалось, что у них появилось немного лишних денег.

Агнес Эймс была высокой, стройной и элегантной женщиной. Своим умением шить она доказала, что не обязательно использовать всяческие подкладки и оборки, чтобы одежда выглядела сшитой на заказ. Сегодня на ней безукоризненно сидело бежево-коричневое повседневное платье с широким поясом шоколадного цвета. Длинную аристократическую шею украшало бабушкино жемчужное ожерелье. При мысли об Агнес Эймс на ум сразу же приходило одно слово — «строгая». И как жемчуга всегда обрамляли ее шею, так и в глазах этой женщины навсегда застыло расчетливое выражение. Благодаря кольдкрему «Пондс» и рассыпной пудре «Мечта», ее кожа оставалась чистой и гладкой. Только этим косметическим средствам, помимо губной помады позволяла она коснуться своего лица. Агнес никогда не пользовалась румянами: это годилось лишь для распутниц и проституток. Она предпочитала слегка щипать щеки. Прическу Агнес делала из своих собственных волос. По необходимости и в целях экономии ей пришлось научиться виртуозно обращаться с толстым зеленым валиком и металлическими щипцами для завивки, которые давали тугой локон. Небольшие клипсы из поддельных жемчужин дополняли внешний облик Агнес Эймс.

Она просунула свои длинные тонкие руки сквозь прорези на переднике, который надела, чтобы не испачкать платье.

— Да, они тихие и чистоплотные, не так ли? Но это не простая случайность, Билли. Я очень тщательно выбирала их, ведь всегда стоит с самого начала получить ясное представление о людях. — Возвращаясь к послеполуденным планам Билли, мать спросила: — Вы все идете на дневной сеанс?

Билли подхватила:

— Карл, Джо, Честер, Бернис, Барбара, Дотти и я. Мы все идем.

Агнес как бы попробовала эти имена на вкус. Не самые родовитые семейства Филадельфии, но вполне приемлемые. Давным-давно сколоченных капиталов здесь нет, но зато много новых денег, полученных большей частью за счет войны. Новые деньги могли быть агрессивными, могли таить в себе угрозу, потому что их следовало завоевать. Старые деньги — это покой, достаток, устойчивое положение вещей…

— Сходи в кино, Билли, и хорошо проведи время. Поужинаем сегодня попозже. Что-нибудь легкое. Может быть, немного этого нового латука из нашего сада Победы. И осталось еще четыре яйца от тех, что получены по карточкам.

Агнес слегка скривила губы, говоря о саде Победы и продовольственных карточках. Билли подозревала, что тщательный уход за садом, находившимся позади дома, являлся не столько проявлением патриотизма, сколько следствием упорного стремления Агнес быть как все, только еще лучше.

— Отлично, мама. Смотри, не работай слишком много. Может быть, мне следовало бы остаться дома и помочь тебе?

— Глупости. Иди прогуляйся с друзьями. Я и сама мигом управлюсь. Если бы не эта непонятная война, приличные люди могли бы пригласить себе кого-то в помощь для уборки. Кажется, что все, способные трудиться полный рабочий день, отправились на зеленые лужайки военно-морской базы или на фабрики. Трудно найти работницу.

После того как Билли ушла, Агнес оглядела небольшую гостиную. Здесь было чисто и опрятно. Все сверкало. Агнес любила мыло и воду. Пока дочери нет дома, самое время перенести ее вещи вниз, в кабинет. Нет смысла оставлять пустующей лишнюю комнату, если можно с толком использовать деньги, которые они получат, сдав ее подходящему жильцу. Ко вторнику комната будет занята. Давно уже следовало сделать это. У Агнес не возникало даже мысли о том, что дочь стала бы возражать. Билли никогда не возражала. Она росла таким хорошим ребенком. В кабинете есть скамья у окна, на которой Билли сможет сидеть и читать часами. Никто не посмеет указать на Агнес пальцем и заявить, что она не выполняет свой долг, ничего не делает для победы. Не виновата же она, что у нее нет сына, которого она могла бы отдать стране. Ее вкладом была сдача внаем комнат и уход за садом Победы.

Агнес обвязала голову платком, чтобы сохранилась завивка, и принялась приводить в порядок свои чистящие средства «Оксидол», «Оулд Дач Клинсер», тряпки. Зажав под мышкой метелку из перьев для смахивания пыли и со шваброй в другой руке, она поднялась по лестнице. Ужасно проводить так послеобеденное время в субботу. Следовало бы попивать чай в гостях и беседовать о том, что у всех на уме, — о войне. Как приятно было бы выполнять роль хозяйки на торжественном чаепитии и подавать сандвичи с тонкими кружками огурцов. А вместо этого она занимается уборкой комнат своих постояльцев и общей ванной комнаты. Не такой жизни хотела бы она для Билли, да и для себя тоже.

* * *

Билли шла рядом с Тимом Келли. Сегодня в светловолосом Тиме чувствовалось нечто необычное. Его длинное худое тело, казалось, вот-вот взорвется. Да и остальные ребята из их компании тоже были возбуждены.

— Если вы пойдете еще быстрее, то столкнетесь лицом к лицу с самим собой, — посмеивалась Билли.

— Ты всегда так говоришь, — рассмеялся Тим. — Ты делаешь такие маленькие шажки. Почему же ты не надела свои дешевенькие туфельки?

— Потому что начистила эти и хочу, чтобы все на них посмотрели.

Тим снова засмеялся.

— Мне нравятся девушки в шелковых чулках и в туфлях на высоких каблуках, — насмешливо поддел он Билли.

— Шелковых чулок больше не раздобыть, весь шелк идет на изготовление парашютов, — отозвалась та. — Самое лучшее, что можно достать, — это нейлоновые чулки, но они стоят целое состояние.

— Похоже, что у Сисси всегда хватает денег на такие чулки, и смотрятся они на ней просто здорово! — Тим в восторге принялся колотить кулаком по своей ладони. Казалось, он не замечал, что своей фразой о знаменитой Сисси привлек всеобщее внимание. — Вы не поверите, что я вчера сделал. Ни за что не поверите!

Девушки остановились, а парни лишь расхохотались.

— Если это что-нибудь непотребное, Тим Келли, мы не желаем слушать, — взволнованно воскликнула одна из девушек.

— Нет, мы хотим услышать, — хихикнула другая.

— Нет, не хотим! — твердо заявила Билли.

— Ладно, все равно узнаете. Я завербовался в армию. Пошел и записался. Даже родителям еще не сказал, — гордо объявил Тим.

— О нет, нет, — прошептала Билли. Ей вдруг захотелось, чтобы они снова стали маленькими, катались на роликах по Элм-стрит и пили лимонад, сидя на высоких стульях у стойки. Тим завербовался первым из их компании, и, судя по решительным лицам других парней, это было только начало.

— Я уезжаю недели через две после выпускных экзаменов. Тогда мне как раз исполнится восемнадцать, — спокойно сказал Тим. — Хочу принять участие в этом деле. Все мы хотим, не так ли, парни? Теперь это только вопрос времени. Вам, девушки, мы будем писать, а вы обещайте нам отвечать. Мы решили отомстить япошкам за то, что они сделали с Пёрл-Харбором.

— А как же насчет колледжа? — задала Билли бессмысленный вопрос. Она все еще не могла прийти в себя после этого неожиданного заявления, но вместе с тем почувствовала, как вдруг повзрослела, и испытала тоску по беззаботному детству.

— И тебе больше нечего сказать? Боже мой! Я говорю о войне! О служении своей стране! Я иду сражаться за американский образ жизни и за таких девушек, как ты, Билли! Если эти япошки смогли сотворить такое с Пёрл-Харбором, то что им стоит промаршировать через всю страну и убить нас в наших родных стенах? Всем известно, какие они подлые!

— Что-то мне расхотелось идти в кино, — сказала Дотти, усаживаясь на низкую каменную ограду. При мысли о том, как желтолицые мужчины с окровавленными клыками маршируют по Америке, ей стало не по себе.

— Эй, Дотти, в чем дело? — поддел ее Карл. — Испугалась япошек? А что бы ты сделала, если бы они сказали, что убьют меня, если ты откажешься спать с ними? Как бы ты поступила, а? — Глаза Карла сверкнули, он ждал ответа своей постоянной подружки. Дотти сразу же распознала подвох. Давно известная безнадежная ситуация, из которой она никогда не выходила победительницей. Обычно этот вопрос возникал, пока они потягивали кока-колу в кафе-мороженом Брумерса. Если бы она сказала, что никогда не станет спать с японцем, Карл заявил бы, что она не настолько дорожит им, чтобы спасти ему жизнь. А если бы она ответила, что сделает все ради его спасения, он принялся бы насмехаться и прокатываться по поводу ее моральных устоев. В любом случае девушка проигрывала. Увидев отражение мучительных раздумий на ее лице, Карл смягчился:

— Не волнуйся, Дотти, я не позволю этим обезьянам и пальцем прикоснуться к тебе, скорее сам покончу с собой. — И он нежно обнял девушку за плечи.

— Давайте вместо кино пойдем в порт, на военно-морскую базу, — предложил Тим. — Мы можем послоняться там и посмотреть на корабли в гавани. — Глаза девушек вспыхнули. Все-таки это было лучше, чем пытаться представить себе, что нашло на их друзей. Оказавшись в порту, ребята станут изображать из себя бывалых парней, со знанием дела рассуждать о кораблях, а они, девушки, смогут посмотреть на военных.

Мальчики пошли вперед, а девчонки поотстали, подталкивая друг друга локтями.

— Есть у кого-нибудь румяна или губная помада?

— У меня есть немного «Танжи». Не очень хорошая, кораллово-розовая. Но это все, что я смогла стянуть с туалетного столика сестры.

— Сойдет, — подбодрила их Дотти. — Надо подкраситься. Вы только подумайте, мы можем познакомиться с какими-нибудь симпатичными моряками, и Карл не будет считать меня ребенком, если увидит, как интересуются мною настоящие мужчины. — Она яростно красила щеки и губы, глядя на свое отражение в лобовом стекле припаркованной машины.

Одна за другой девушки под одобрительный свист своих спутников присоединились к компании. Потом они разбились на пары, парни обняли подруг за плечи, неспешно продолжая прогулку. Билли испытывала странное чувство, идя вот так рядом с Тимом: часть ее привычного мирка как бы улетала прочь. Это первый шаг на пути взросления, и надо научиться расставанию. Четверо друзей из их маленькой компании, ребята, которых она знала столько, сколько помнила себя, уезжают на войну. Во рту у нее пересохло, она провела языком по губам. Вязкая помада показалась жирной и грубой. Никогда раньше она не накладывала так много краски на губы. Что сказала бы мама? Возникала проблема: где смыть помаду? Если бы они пошли в кино, как собирались, она стерла бы ее в дамской комнате.

— Как вы думаете, военная полиция нас не прогонит? — спросила Билли.

— Не прогонит, когда я скажу, что Тим уже завербовался, а остальные сделают это в понедельник утром, — сказал Карл, напуская на себя храбрый вид.

Филадельфийская военно-морская база производила на Билли пугающее впечатление. Это был не киножурнал «Мувитон», а сама реальность. Линкоры, эсминцы, крейсеры, все эти замаскированные зеленовато-коричневой раскраской надстройки, устремленные в небо. Даже на расстоянии и через изгородь из металлической сетки они казались огромными, угрожающими. Мальчики показывали военные корабли и сыпали терминами, но для Билли грозные громады оставались сплошной тайной: она не могла отличить даже линкора от крейсера. Только авианосец с длинной палубой можно было узнать без труда. Как же самолет взлетает прямо с палубы? И уж совсем непонятно, как он совершает посадку. Билли видела кинохронику и восхищалась мастерством летчиков. Однажды ей довелось услышать, что с высоты палуба авианосца выглядит, как могильный камень. От этой мысли мурашки побежали по спине.

— Вам нравятся корабли? — раздался рядом с Билли протяжный мужской голос.

Она обернулась и, подняв брови, встретилась взглядом с невероятно голубыми глазами мужчины, чей взор напомнил ей яркое летнее небо.

— Они такие грозные, но в то же время красивые, — честно сказала Билли о своих впечатлениях. Симпатичный. Высокий. Красивый. Просто красивый. Мужчина, а не корабль.

— Мне они тоже нравятся. Особенно авианосец. Но мой самый любимый корабль — «Энтерпрайз». Я проходил на нем обучение. Мосс Коулмэн, — представился он. — Младший лейтенант. А вы?..

— Билли. Билли Эймс. На самом деле это уменьшительное от Уиллы, но никто меня так не называет, даже мама. — И зачем она так сказала? Наверное, она кажется ему неуклюжей девчонкой, с этими круглыми пятнами румян на щеках. Билли готова была надавать самой себе тумаков за то, что накрасилась. Ему, по меньшей мере, двадцать пять. Слишком стар для нее. Слишком стар для чего? Он ведь всего лишь заговорил с ней. Его блестящие глаза вроде бы посмеивались, и Билли поняла, какой бесхитростной, должно быть, казалась ему. Темные волосы молодого человека выглядели почти черными по сравнению с ослепительно белым кителем морского офицера. Дьявольски красив, как говаривала бабушка. Густой загар, необычный для начала весны, навел Билли на мысль о том, что ее новый знакомый приехал в Филадельфию издалека.

Когда он снова заговорил, в его голосе звучали веселые нотки:

— Билли — гораздо лучше. Уилла звучит как имя тетушки — старой девы. Вы живете здесь, в Филадельфии?

Билли кивнула.

— Всю жизнь. Мы живем на… мы живем недалеко отсюда, — ответила она, внезапно оробев.

Мосс немного отступил назад, чтобы получше рассмотреть девушку. Она юная, слишком юная. Более юная, чем девицы, которые вертелись вокруг офицеров в Объединенной службе по организации досуга войск. Мягкие, пепельного цвета волосы обрамляли ее лицо, на висках они были прихвачены двумя фигурными заколками. Блестели умные карие глаза, окаймленные темными ресницами и от природы красиво изогнутыми бровями. Хорошенькое личико с нежной, гладкой кожей, высокие скулы подчеркнуты румянами. Под слоем губной помады — изящно очерченный рот, губы полные и податливые, беззащитные в своей юной прелести.

Она выглядела так мило со своим потупленным взором и тихим, робким голосом. В душе Мосса всколыхнулся дух рыцарства. Если кто-нибудь из его парней заприметит ее, бедняжка не успеет даже прочесть молитву. Это ведь хитрые животные, самые настоящие молодые бестии, а то, что ее видели беседующей с Моссом Коулмэном, грозой девственниц, сделает эту девушку дичью, на которую объявлена охота.

Он мог бы побиться об заклад: ее матери неизвестно, что дочь находится здесь. Мосс усмехнулся. Девушка невинна, это заметно по ее лицу. Хорошо сложена, с красивой фигурой. Старина Сет прежде всего отметил бы именно это. Продолжение рода Коулмэнов, хорошая порода — все это чушь, рассуждения о которой всегда завершались утверждением о необходимости остепениться и жениться на подходящей девушке… При ближайшем рассмотрении создавалось впечатление, что ей неизвестно, откуда берутся дети, а просветить невинное создание на этот счет он мог бы за два, самое большее — за три дня.

Друзья постоянно подтрунивали над Моссом из-за его обаяния, неотразимо действовавшего на женщин, и вели счет его победам. Итог по прибытии в Филадельфию оказался равен одиннадцати. Нельзя отрицать, что времена были опасными, и мужчины брали от жизни все, что можно взять. Женщины предлагали, он принимал их дары. С ними все было просто. Девочка, стоявшая сейчас рядом с ним, не станет предлагать себя. Таких девушек парни называют порядочными. Хотя некоторые утверждали, что у всех порядочных особ есть слабые места.

— Так значит, вы живете неподалеку. Вы часто приходите сюда?

— Нет. Я была здесь всего один раз, на экскурсии с классом. А сейчас пришла с друзьями. Они где-то здесь. Один из ребят завербовался в армию, а остальные собираются это сделать в понедельник. Мы хотели пойти в кино, — объяснила Билли, озабоченно оглядываясь вокруг в поисках своих друзей, как будто хотела, чтобы ее спасли от этого незнакомца в безупречной униформе.

Впервые в жизни Мосс почувствовал себя неуверенно. Она так смотрела на него, что возникало чувство, будто он подвергся осмотру и не оправдал ожиданий. Уверенность в собственной привлекательности поколебалась. Все было безупречным: ботинки сверкают, пряжка ремня начищена, медные пуговицы сияют. Прическа в полном порядке, улыбка белоснежная. Загар как раз такого оттенка, какой нужен. Складка на отутюженных брюках так остра, что ею можно резать хлеб. Должно быть, исходящее от девушки недовольство — всего лишь плод его воображения.

Мосс понял, что ему следует удалиться. Здесь ничего не светило.

— Не хотите ли взглянуть на авианосец поближе? — услышал он свой голос. — Я мог бы провести вас за ограду.

Билли нахмурилась. Она вспомнила предостережения матери относительно незнакомых людей.

— Да, благодарю вас, хочу.

Мосс взял девушку под руку и провел мимо стоявших у ворот караульных, которые отдали ему честь. Он показал свое удостоверение и, подождав, пока Билли запишется, глянул на указанный ею адрес: Элм-стрит, 479. Мосс улыбнулся. «Мне известен один из твоих секретов, малышка», — подумал он с чувством удовлетворения.

По гавани сновало множество моряков и рабочих из наемных бригад. Их молодые лица расплывались от улыбок или сосредоточенно хмурились во время работы. Мосс сразу же заметил восхищенные взгляды, обращенные к Билли, и с чувством собственника крепче сжал ее локоть. Линкоры и крейсеры, которые должны были отправиться в Европу, размещались в доке. Члены их команд в белых теннисках и голубых рабочих брюках драили палубы, красили и начищали корабли, прежде чем те примут в свои недра груз — людей и машины — и выйдут в море.

— Дальше я не могу вас провести. Это великолепные корабли, но я всегда думал о взлетной палубе авианосца США «Энтерпрайз» как о доме. Ничто не сравнится с чувством, которое охватывает тебя, когда шасси твоего самолета касаются ее поверхности.

Глаза Билли округлились от восхищения.

— Вы летчик? Вы действительно летаете на одном из этих самолетов и сажаете его на эту маленькую палубу?

— На самом деле она не такая уж и маленькая, Билли. — Он поймал себя на мысли, что ему приятно произносить ее имя. — С четырнадцати лет я летал на нашем ранчо в Техасе, а на палубе авианосца гораздо больше места, чем на старой грязной дороге позади дома.

В глазах Билли светился такой восторг, что Мосс устыдился своей бравады.

— Должен признаться, пару раз мне случалось промахнуться, не попасть сразу на палубу, но совершать вынужденную посадку на воду не пришлось. Достаточно было спланировать, уйдя в сторону. Некоторые и вправду молодцы. У меня есть приятель, который никогда не ошибается. Он не допустил ни одного промаха.

— Это потрясающе, — прошептала Билли. — Вы давно в Филадельфии?

— Месяц. Я прибыл сюда из Сан-Диего. Этим объясняется и мой загар. — В тоне его голоса чувствовалась горечь. — Именно там мне следовало бы сейчас находиться, готовиться к походу в Тихий океан.

— Почему же вы не там?

— Я был назначен адъютантом адмирала Маккартера. Думаю, многие парни душу бы заложили ради такого назначения, но я предпочел бы летать.

Билли, не отрывая глаз от молодого офицера, следила, как он поднял голову и проводил взглядом голубя, взлетевшего на орудийную башню, словно хотел, как и эта вольная птица, расправить крылья и подняться в небо. Девушка не прерывала молчания, сознавая глубину его печали. Она как бы почувствовала его боль и непроизвольно положила ладонь на рукав белого кителя своего спутника.

Мосс опустил взгляд на девушку, увидев ее улыбку и сочувствие в карих глазах.

— Мой отец влиятельный человек, — доверил он ей то, чего никогда не рассказывал ни одной живой душе. — Я его единственный сын, и мысль о том, что я летаю, ему совсем не нравится. Он устроил мне это назначение в Адмиралтействе. — И снова в его голосе зазвучали горькие нотки.

— А вы не можете попросить о новом назначении?

— Могу, но не хватает духу так поступить с отцом, — спокойно ответил Мосс. — Он возлагает на меня большие надежды, хочет, чтобы я взял на себя ответственность за семью и за семейное дело. Я мог бы не принимать это близко к сердцу, но совесть не позволяет. Отец любит меня и боится потерять.

— Так говорите, вы из Техаса? — Этим и объяснялся его протяжный выговор.

— Да, оттуда, из Остина.

— Так значит, вы ковбой!

Мосс рассмеялся. Его смех звучал приятно и непринужденно, как будто состояние веселья было его второй натурой. Ей нравились морщинки, собиравшиеся в уголках его глаз, и ямочка, появлявшаяся на твердой, резко очерченной челюсти, когда Мосс смеялся.

— Вряд ли. Техасцы теперь не садятся на лошадь, когда им нужно куда-то добраться. Кажется, почти все, кого я знаю, имеют свои собственные самолеты. Или арендуют их. Как, например, здесь, в Филадельфии, люди нанимают такси.

Билли не могла представить себе, как можно летать на самолете и тем более иметь его в своем личном гараже.

— У каждого техасца есть самолет? — наивно спросила она.

— Ну, не у всех. Но у моих знакомых есть. Скажите, а вы никогда не поднимались в воздух? Никогда не летали?

Билли покачала головой, снова проследив за его взором, устремленным на птиц, витавших над авианосцем.

— Никогда. И не думаю, что когда-нибудь буду летать. На что это похоже?

Мосс взял ее за руку, усадил на упаковочную клеть и сел рядом.

— Билли, милая, вы сейчас пожалеете, что задали этот вопрос. — В течение последующего часа младший лейтенант Мосс Коулмэн описывал Билли тот восторг, который он испытывал, когда его самолет отрывался от земли. Он рассказывал ей, как летал на развалюхе — старом самолете, предназначенном для опыления полей, — вокруг ранчо и как отец выдрал его, когда узнал об этом. Мосс заставил Билли смеяться, вскрикивать, трепетать. Он разжег ее воображение и заронил в душу искру желания полетать на таком аппарате.

— Здесь неподалеку есть аэропорт, где можно взять напрокат самолет. Я хотел бы поднять вас в небо, Билли, чтобы вы знали — я не сумасшедший и все в моих рассказах чистая правда.

— Мне бы очень этого хотелось, — торопливо ответила она, радостно вспыхнув. Глаза ее блестели от нетерпения в предвкушении полета. — Но, боюсь, маме это бы не понравилось… Мама! Который час?

Мосс посмотрел на часы.

— Пять тридцать.

— Боже мой! Мне нужно идти. — Впервые за все время Билли вспомнила о своих друзьях. Они, наверное, подумали, что она потерялась и пошла домой одна. Вряд ли они до сих пор слоняются по базе. — Большое спасибо, что показали мне тут все, лейтенант. Я знаю, у вас, должно быть, много дел, а мне пора домой. Мама будет беспокоиться, если я не вернусь домой к шести. — Билли чувствовала себя ужасно глупо, рассказывая этому мужчине, что ей следует быть дома к шести часам. Так по-детски. Она испытывала унижение из-за предписанных ей ограничений. Особенно после того, как он полдня разговаривал с ней как с ровесницей, а не пустоголовой школьницей.

— Ваших друзей не видно? Как вы считаете, не ушли ли они без вас? — озабоченно спросил Мосс.

— Неважно. Я доберусь до дома сама. Еще раз благодарю вас. — Билли встала, намереваясь уйти.

Мосс был поражен. Девушки никогда не покидают его, тем более в половине шестого вечера. Он уже собирался окликнуть Билли, удалявшуюся от него, как она обернулась.

— Лейтенант, раз вы оказались так далеко от Техаса и от вашей семьи, может быть, вы придете к нам на обед в воскресенье? — Она чуть не задохнулась от волнения, выпалив это приглашение. Что заставило ее пригласить его? Ей уже слышались возражения Агнес. И все-таки многие семьи приглашали военных на семейные обеды. Вкусные блюда. Еда. О Боже! Агнес станет сетовать на продовольственные талоны. Но если приглашение сделано, нужно стоять на своем. — Четыреста семьдесят девять, Элм-стрит. Дом серый с белым.

— Подождите минутку, Билли. Две мили — слишком долгий путь, и вы все равно не успеете домой вовремя. Давайте-ка я посмотрю, нельзя ли одолжить машину, и отвезу вас домой. Кстати, спасибо за приглашение. А знаете, завтра воскресенье… — Он улыбнулся, как будто отгадал ее тайные мысли.

Билли вспыхнула, в то время как Мосс одарил ее ослепительной улыбкой.

— Не стоит беспокоиться. У меня есть с собой деньги на кино, и я могу взять такси, если будет нужно. Правда.

— Не хочу даже слышать об этом. Если бы я не увлек вас своими разговорами о полетах, вы бы не задержались. Пожалуйста, позвольте мне помочь. — Он был так искренен, что Билли только кивнула.

Ожидая Мосса, она размышляла о том затруднительном положении, в котором оказалась. Ей не хотелось, чтобы Агнес узнала, что она полдня провела на военно-морской базе, а еще меньше она желала, чтобы мать знала о том, как она заговорилась с военным и потеряла своих друзей. А вдруг кто-то из них зашел к ним домой и стал расспрашивать о ней? А что если Мосс действительно придет на обед? Он, конечно, расскажет Агнес, как познакомился с Билли.

Мосс вернулся, позвякивая ключами от автомобиля модели «Нэш» 1938 года, припаркованного рядом со сторожевым постом. Билли почувствовала себя совсем взрослой, когда Мосс открыл для нее дверцу машины. Агнес придется смириться. Конечно, порядочные девушки не ездят в машинах с незнакомыми парнями. Или с мужчинами. Но Мосс Коулмэн — младший лейтенант и вовсе не какой-то там парень. Агнес не сможет не отметить этот факт. Билли, помимо своей воли, чувствовала радостное возбуждение и была польщена вниманием красивого молодого военного.

— Вы долго пробудете в Филадельфии? — спросила она, когда Мосс обогнул другие автомобили и выехал на шоссе.

— Наверное, все лето. По крайней мере, сейчас дело обстоит именно так. Пока я сам не добьюсь назначения в действующую часть. Быть мальчиком на побегушках у вспыльчивого адмирала — это совсем не то, что мне хотелось бы делать в этой войне. Я летчик, Билли, и чертовски хороший. Вот кем я и хочу служить.

Билли кивнула. Она прекрасно понимала все, что касалось заботливых родителей. Мосс правильно истолковал ее отклик на его слова.

— И вы тоже, а?

— Да, я тоже единственный ребенок в семье. Отец умер, когда я была еще маленькой. Думаю, проявлять заботу и стремиться защитить — это вполне естественно для родителей. Они желают нам добра. — Моссу такое высказывание напомнило слова, которые он сотни раз слышал от матери. Сет Коулмэн точно так же читал ему свои нравоучения.

— У меня есть сестра, но я так и остался единственным сыном. Папа всегда помнит об этом и боится за меня. Но я не могу позволить его страхам подавить мою личность. Я летчик и делаю свое дело профессионально. И вовсе не собираюсь бегать за каким-нибудь адмиралом с двумя звездами на погонах, у которого только одно представление о деятельности — подписывать бумаги и пить виски. Шотландским виски я его и обеспечиваю.

— Что же вы собираетесь делать?

— Вопрос не в том, что я предприму, а в том, когда я это сделаю, Билли! Папа может похлопотать о моем назначении в прислуги толстяку-адмиралу, но ему не удастся удержать меня здесь. Я и сам могу постоять за себя, и с этим он ничего не может поделать. Но мне не хотелось бы огорчать его. Он отличный парень, и я знаю, как много значу для него. Я буквально чувствую, как на меня давит груз ответственности. Незавидная доля быть светом очей такого отца, как мой. — Моссу не верилось, что он рассказывает ей все это. Обычно он ни с кем не делился подробностями своей личной жизни и своими проблемами.

— Поверните здесь. Через два квартала — направо. Дом серый с белым. Я буду молиться, чтобы у вас все получилось, как вы хотите.

Мосс чуть не нажал на тормоза. Любая другая девушка сказала бы, что будет держать пальцы скрещенными. А эта собиралась молиться за него. Он порывисто потянулся к ней через сиденье и взял руку, которая показалась маленькой и хрупкой в его ладони. Минуту спустя Мосс отпустил ее, чтобы переключить передачу и остановиться перед домом. Он бросил взгляд на часы.

— Без пяти шесть, — гордо объявил Мосс, как будто доставить Билли домой вовремя было невероятно трудной задачей.

Билли гадала, где могут быть ее друзья. Беспокоятся ли они о ней?

— Не желаете ли войти и познакомиться с моей матерью? О, наверное, у вас много других дел, и я очень ценю то, что вы потратили время и доставили меня домой. Извините, я, наверное, была надоедливой и причинила вам беспокойство.

— Вы, милая Билли, вовсе не надоедливы. — Он улыбнулся, сознавая, что имел в виду. Но, Боже упаси, Мосс вовсе не собирался входить в дом и знакомиться с ее матерью. Свою мать он любил, но родители знакомых смущали его, особенно матери девушек. Черт, все-таки он уже здесь… может быть, она боится, что ей попадет, и рассчитывает на его помощь. Это его долг.

— Буду рад познакомиться с вашей мамой, — солгал Коулмэн.

Билли чуть не лишилась чувств от растерянности. Он ведь должен был ответить совсем не так. Неужели он не понял, что она всего лишь старалась проявить вежливость? Билли не стала дожидаться, пока Мосс выйдет из машины и откроет для нее дверцу, а поспешно выскочила и разгладила юбку. Бахрома по подолу вдруг показалась по-девчоночьи глупой и безвкусной, и второй раз за день ей захотелось, чтобы на ней были тонкие чулки и туфли на высоких каблуках.

Агнес Эймс подозрительно прищурила глаза, услышав звук захлопнувшейся дверцы автомобиля, остановившегося перед их домом. Ни один из друзей Билли не водил машину. Она немного отодвинула кружевную занавеску и выглянула на улицу. Билли с каким-то моряком. С офицером, судя по белой униформе. Что могло случиться? Не следует впадать в панику. Билли всегда была разумным ребенком. Серьезной, разумной девочкой.

— Мама! Я пришла. Иди сюда, познакомься с одним человеком.

Мосс Коулмэн был на добрых шесть дюймов выше Агнес, но сразу же осознал ее силу, как если бы она оказалась ростом с него или даже выше. Это чувствовалось в оценивающем взгляде карих глаз, в уверенном развороте плеч… Такие же признаки сильного характера он замечал в Сете. Жемчуг. Почему они всегда носят жемчуг? Казалось, матери всех девушек, с которыми его знакомили, украшали свою шею жемчужным ожерельем.

Билли нарушила затянувшееся молчание:

— Мама, это Мосс Коулмэн. Он был так любезен, что отвез меня домой, поэтому я и не опоздала. Мосс, это моя мама, миссис Эймс.

Он подождал, не протянет ли миссис Эймс руку. Она не подала ему руки.

Билли начала впадать в отчаянье. Агнес держалась уверенно, с подозрением глядя на Мосса.

— Я пригласила его завтра на обед. Он из Техаса и давно уже не ел домашних блюд. Я знала — ты не будешь возражать, — с надеждой попробовала девушка навести мать на благую мысль.

— Обед. Ну конечно. Мы будем рады, если вы придете к нам на обед, лейтенант, — подтвердила Агнес.

Мосс мог только догадываться, действительно ли миссис Эймс желала видеть его своим гостем или хотела лишь остаться вежливой. Однако, постойте-ка, он и не думает принимать это приглашение. Кое-кого здесь подталкивают в определенном направлении, и он знал, кого именно.

— Я не хотел бы показаться навязчивым, миссис Эймс, — сказал Коулмэн в самой лучшей техасской манере, как раз с такой интонацией, чтобы ответ не звучал униженно. Прежде чем он успел принести свои извинения, Агнес с видимым усилием изобразила на лице что-то вроде улыбки.

— Прекрасно. Скажем, часам к двум? Я хочу поблагодарить вас за то, что вы доставили домой мою дочь. Это так любезно с вашей стороны. Она очень молода, и я беспокоюсь, когда она задерживается. — Так и есть, легкий намек на подозрение, что он злобный тролль, который живет под мостом и охотится на невинных молоденьких девушек.

— Это доставило мне удовольствие, мэм, — произнес Мосс, слегка растягивая гласные. — Билли, спасибо за приглашение. Я должен вернуть машину на базу. Рад был познакомиться с вами, мэм.

Он так и не сказал, придет ли на обед, и Билли расстроенно смотрела ему вслед, пока он шел к автомобилю. Слова Агнес о ее юном возрасте еще причиняли боль.

Сев в машину, Мосс глубоко, с облегчением вздохнул. Он не был уверен, что ему хочется прийти на обед. Но воскресные дни всегда кажутся такими скучными, что не знаешь куда себя деть, а поговорить с Билли было так приятно. Если не подвернется ничего болееинтересного, он подъедет к двум часам. А если что-нибудь изменится, пришлет записку.

Не успела Агнес подступиться к дочери с расспросами, как та торопливо пустилась в долгие объяснения:

— Мне кажется, это так мило с его стороны, что он довез меня до дому, правда, мама?

— Билли, сколько правил ты нарушила сегодня днем? — холодно спросила Агнес.

— Мама, пожалуйста. Давай не будем больше возвращаться к этому. Я дома, в целости и сохранности, ничего не случилось. Этот лейтенант такой обаятельный. Он не сказал, что придет на обед, я уверена — у него другие планы, поэтому вряд ли стоит на него рассчитывать. Извини, что я огорчила тебя.

Агнес фыркнула. Обычно именно так она реагировала на извинения Билли. Дочери достаточно было лишь услышать, что она прощена или что, по крайней мере, мать ее поняла.

— Пойду в свою комнату, переоденусь к ужину.

— Теперь твоя комната внизу, в кабинете. Мистер Кэмпбелл, наш сосед, и его племянник помогли перенести мебель. Я собираюсь сдать твою комнату. Должны же и мы внести свою лепту, Билли. Положение с жильем становится критическим.

Билли поняла лишь одно: кто-то будет жить в ее комнате, единственном месте, которое она могла считать своим с самого детства.

— Нужно было предупредить меня, мама. Я не возражаю, но хотела бы сама упаковать свои вещи. Ты все забрала оттуда? И мои рисунки? — Билли чувствовала себя так, словно подверглась насилию.

— Все, иди посмотри сама. Теперь у тебя будет скамья у окна. Завтра ты сможешь сидеть там и посматривать на дорогу: не появится ли твой красавец лейтенант, которого мы пригласили на обед, — улыбнулась Агнес.

Билли взглянула на мать. Снова та подкупила ее. Кажущееся согласие Агнес на присутствие Мосса в их доме на воскресном обеде должно было смягчить боль, вызванную выдворением дочери из привычной комнаты. Приходилось соглашаться с условиями перемирия; иначе, если Мосс завтра придет, она сможет рассчитывать лишь на холодное безразличие матери, из-за которого Билли будет ерзать на своем стуле, словно в его сиденье торчит гвоздь.

Это было нечестно. Просто нечестно. Агнес могла бы, по крайней мере, спросить у нее, прежде чем сдавать ее собственную спальню. Билли прошла в кабинет и посмотрела на диванчик с бархатной подушкой у окна. Как чудесно будет свернуться здесь клубочком с книгой в руках. Отсюда отлично видно подъездную дорогу и улицу. Может быть, все не так уж и плохо.

Агнес так и осталась стоять в холле рядом с лестницей, склонив голову набок, словно прислушиваясь к отдаленному шуму. Она слушала свой внутренний голос, который беспокойно нашептывал множество вопросов, касавшихся Билли. Ее безупречно послушная и одаренная дочь сегодня вечером вернулась домой, и в ней появилось что-то новое, необычное, не имеющее ничего общего с губной помадой или румянами на ее щеках.

Глава 2

Агнес Эймс наклонилась, чтобы полить жиром подрумянившихся цыплят. Как почти все в Филадельфии — а Агнес стремилась быть как все, только немного лучше других, — придя домой после воскресной службы, она первым делом разделала их и поставила жариться в духовку. Одно дело пригласить гостя на воскресный обед и совсем другое — выбрать приличествующее случаю, но не слишком дорогое блюдо.

Цыплята покрылись аппетитной золотисто-коричневой корочкой, теплый хлеб источал аромат трав. Опытным взглядом она оценила большую салатницу с садовым салатом и стручковой фасолью, сезон сбора которой еще не наступил, и поэтому стоила она больше, чем Агнес хотелось бы заплатить. Картофельного пюре и соуса будет более чем достаточно, если в завершение подать домашнее печенье. Масло, невероятно подорожавшее со времени введения норм распределения продуктов, сначала размягчили, потом взбили с очень холодной водой, чтобы увеличить объем, и снова охладили — одна из ее хитростей, прекрасно сработавшая и на этот раз. Накануне она испекла в глубоком противне яблочный пирог, который будет просто таять во рту. Если Агнес и обладала каким-то кулинарным талантом, то это был дар выпекать пироги. Секрет заключался в том, что вместо жира-разрыхлителя, стоившего нынче целое состояние, использовалось растопленное нутряное сало. Об опустошении запасов сахара после приготовления десерта думать не хотелось.

Из гостиной доносилась музыка, навевавшая меланхолию. Это было не похоже на Билли. Обычно, закончив упражнения на фортепиано, она играла легкие популярные мелодии. Когда-то Агнес мечтала, что ее дочь станет пианисткой, да и специалисты говорили, что у Билли большие способности. Но, узнав о стоимости обучения, уроков и сольных концертов, Агнес с сожалением рассталась с этой мыслью и сориентировала свои тщеславные устремления относительно Билли в менее блистательном направлении.

Агнес прислушалась. Должно быть, Билли разучивает новую пьесу, скорее грустную, чем излишне меланхоличную, как показалось вначале. Мысли Агнес сразу же обратились к молодому лейтенанту. Мосс Коулмэн внушал ей опасения. А может, пугало то, как Билли смотрела на Мосса Коулмэна. Техасец! Без сомнения, он работал на ранчо — их еще там называют погонщиками? И этот ужасный тягучий выговор! Билли такое не подходит. Все утро не давала покоя мысль, что делать, если этот ковбой явится на обед и ухитрится, несмотря на все ее противодействие, договориться с Билли о свидании. До сих пор дочь всегда слушалась ее, вела себя в полном соответствии с советами матери. Агнес внутренне содрогнулась.

Если же лейтенант останется здесь на все лето, то каковы будут шансы Билли сблизиться с Нилом Фоксом? Нил Фокс — сын владельца банка. Нил Фокс — более чем приемлемый претендент, с его прилежанием и деньгами семьи. Марта Фокс, член садового клуба, который посещала Агнес, охотно устроила бы свидание двух молодых людей. Если сравнивать мальчика Фоксов с каким-то лейтенантом Коулмэном… Агнес вздохнула и чуть не порезалась, так как чистила в это время картошку. Она надеялась — нет, молилась, — чтобы лейтенант не пришел на обед. Он поблагодарил их за приглашение, но не подтвердил, что принимает его. Ужасные манеры. Неотесанный скотник. Агнес предполагала, что именно так ведут себя ковбои. Нил как раз такой молодой человек, который пришел бы ровно за четверть часа до обеда, принес бы букет цветов для нее и коробку конфет для Билли. Вот так следовало себя вести. Лейтенант явится, вероятно, со шляпой в руке, съест по три порции каждого блюда, будет держать цыпленка пальцами, которые потом оближет. Агнес не раз бывала в кино и знала, что ковбои готовят пищу на кострах и едят из консервных банок. Но принадлежит ли к их числу красивый молодой лейтенант? Она почувствовала в нем нечто особенное, когда он встретился глазами с ее пронизывающим взором. Как будто пытался разгадать ее сущность. Техасец!

Сегодня подходящий случай, чтобы поговорить с Билли о Ниле. После того, как их гость уйдет и они станут мыть посуду. Задушевная беседа матери с дочерью. Кажется, Билли нравятся такие моменты близости по воскресеньям. Сама Агнес при этом скучала и досадовала. Ее собственная жизнь была лишена бурных всплесков, текла ровно, а жизнь Билли казалась такой безмятежной и предсказуемой, что говорить было почти не о чем. Обычно такие разговоры кончались обсуждением какой-нибудь книги или их сада, а то и обменом сплетнями.

Агнес глянула на часы. Без пятнадцати два. Пятнадцать минут до прихода гостя. Билли, перестав играть, закрыла крышку пианино. Направляется в свою комнату. Агнес знала, что теперь дочь сидит на диванчике у окна с книгой в руках, глядя на дорогу. Ожидает, когда появится некто в белом кителе.

Телефон зазвонил без трех минут два. Билли сломя голову помчалась в холл, чтобы побыстрее поднять трубку.

— Алло! — выдохнула она.

— Билли?

— Да. — Это он. — Да, да, это я, Мосс!

С другого конца провода донесся тихий смешок.

— Мне очень жаль, Билли, но я не смогу прийти к вам. Адмирал хочет после обеда поиграть в гольф, а партнера не нашел. Пришлось ему удовольствоваться мной. Может быть, вы пригласите меня еще когда-нибудь?

Билли вздохнула. Он не придет. Почему-то с самого начала ей казалось, что так и будет. А так хотелось увидеть, как он подходит к входной двери. Она не могла припомнить, желала ли когда-нибудь чего-то столь сильно, разве что двухколесный велосипед на Рождество. Тогда она его не получила.

— В любое время, — жизнерадостно сказала Билли, скрывая разочарование. — По воскресеньям мы вас ждем. Вам не требуется специального приглашения. — Вот так. Никакой униженной мольбы. Что еще могла она сказать?

— Очень мило с вашей стороны. Пожалуйста, поблагодарите вашу маму. Послушайте, Билли, если вы пойдете на вечер, который организует в субботу служба досуга, то, надеюсь, оставите для меня танец.

Служба досуга… танец… Оставить ему танец.

— Обязательно, лейтенант. Спасибо, что позвонили, — любезно ответила Билли. Повесив трубку, она постаралась изобразить на лице подобие улыбки. Можно было не сомневаться, что Агнес стояла в дверях и, вероятно, слышала каждое слово. Нужно повернуться и оказаться лицом к лицу с матерью. Сделай это. Сделай сейчас, прежде чем лицо твое исказится от мучительного напряжения.

— А, мама… это ты. Звонил лейтенант Коулмэн. Он не сможет прийти на обед: должен играть в гольф с адмиралом. Я сказала ему, что он сможет заходить к нам в любое время. Я правильно поступила, мама?

Чувство облегчения охватило Агнес. Нил еще имел шансы на успех.

— Конечно, дорогая. Мы должны сыграть свою роль, какой бы незначительной она ни казалась. Я уверена, что в один прекрасный день, когда у него не будет ничего лучшего в перспективе, он явится отведать домашних яств.

Билли хотелось убежать в свою комнату и выплакаться. Плачут, когда дело обстоит совсем плохо. Но теперь у нее не осталось своей комнаты, где можно было бы найти утешение в слезах. Теперь она спала в кабинете, потому что ее комната, комната, которая принадлежала ей и только ей, будет кому-то сдана! Как она любила ее, эти маленькие окошки под скатом крыши, полки со всеми ее книгами. Аккуратные стопки нот, рисунки, толстая папка с набросками у стены. Теперь все это свалено кое-как в кабинете. Кабинет не спальня. Разочарование камнем лежало на сердце.

— Ну что ж, раз никто не придет, мы можем и сами съесть наш обед. — Агнес направилась на кухню. — Поедим здесь, нет смысла устраивать беспорядок в гостиной, так ведь?

Билли последовала за матерью, заранее зная, как трудно будет проглотить каждый кусок. При этом она постаралась, чтобы лицо ее приняло выражение полного безразличия. Воскресенье складывалось совсем не так, как предполагалось.

* * *

Мосс опустил телефонную трубку на рычаг и бросил взгляд на сумку с клюшками для гольфа, лежавшую в углу кабинета адмирала Маккартера. Адмирал принимал в офицерском клубе высокопоставленного гостя с тремя звездами на погонах. Легкие угрызения совести мучили Мосса, пока он шел по длинному коридору, серому, как стальной линкор. Трое друзей нетерпеливо ждали его за поворотом, на месте парковки.

— Держись, Нью-Йорк, мы идем! — хрипло крикнул один из молодых людей. Мосс ответил улыбкой и уселся на заднее сиденье «форда».

Он не думал о Билли Эймс до утра следующего воскресенья, когда проснулся, чувствуя себя совершенно разбитым.

Мосс почистил зубы и проглотил три таблетки аспирина. И когда, наконец, он усвоит, что попойки в субботу вечером, подобно пиявкам, отнимают все силы и портят благословенное воскресенье? Раз уж он собирался разыгрывать из себя несчастного, то вполне мог бы успокоить совесть и отправиться на обед к Билли.

Мосс задумчиво смотрел на телефон-автомат, висевший на стене здания казармы. Кого он хочет обмануть? Вчера вечером в клубе он поджидал ее у входа. И только после одиннадцати, когда послушные девочки, вроде Билли, уже должны сидеть дома, отправился в бар, чтобы напиться. А сейчас Мосс быстро опустил монетку, не давая себе времени на раздумья.

Билли взяла трубку после первого же звонка. Девушка слегка сдвинула шляпку набок, чтобы удобнее приложить трубку к уху. Она ожидала услышать голос подруги.

— Билли?

Когда раздался его низкий, хрипловатый голос, слегка растягивающий слова, Билли почувствовала, как задрожали колени. Косточки пальцев, сжимавших молитвенник, побелели. Билли подняла глаза к небу, признавая силу молитвы и холодно и спокойно посмотрела на него.

— Лейтенант, как поживаете? Хорошо сыграли в гольф с адмиралом в прошлое воскресенье? — спросила она, не успев придумать что-нибудь получше и выигрывая немного времени, чтобы взять себя в руки. Боже, ну почему она не может быть более находчивой?

— Гольф? Ах да, та игра в гольф. Ничья. — Он снова почувствовал укол совести и немедленно заглушил чувство вины. Такая рассудочность просто убийственна, допускать этого не следовало; он даже не понимал, что на него нашло. Она милая девушка, приятная молоденькая девушка, и ему здесь ничего не светило. Мосс вспомнил, как высматривал ее среди остальных вчера вечером. — Как поживаете, Билли? Я не слишком рано позвонил? — Он потер висок, гадая, который час.

Приятно было услышать в трубке тихий гортанный смех.

— Нет, конечно, нет. Я уже давно встала. Как раз собираюсь идти в церковь. Еще пять минут — и вы бы меня не застали. — Она настороженно ждала ответа.

— Церковь? — Там, где люди молятся. Молилась ли она за него, как обещала? — Вы католичка?

— Да, католичка.

— Я тоже католик, как и моя мать. Католиков в Техасе не очень много. Но, боюсь, я не очень хороший прихожанин, на службы хожу нерегулярно. — Черт, кто же он на самом деле? Скорее, агностик, предположил Мосс. В тот день, когда мать сказала, что он уже достаточно большой, чтобы посещать службу самостоятельно, он вообще перестал ходить в церковь. Вместо того чтобы присутствовать в десять часов на утренней мессе, как его сестра Амелия, он слонялся по летному полю. А Сет вообще никогда не ходил в церковь.

Билли колебалась, не зная, как лучше ответить на его признания. Краем глаза она видела Агнес, нетерпеливо остановившуюся у входной двери. Понимает она или нет, кто именно находится сейчас на другом конце телефонного провода?

Мосс избавил ее от необходимости отвечать.

— Я хотел бы прийти на обед сегодня, если приглашение остается в силе.

Коулмэн услышал легкий вскрик:

— Конечно. Обед в два. Надеюсь снова увидеть вас, лейтенант.

— Не кажется ли вам, что вы можете называть меня просто Мосс, а не «лейтенант»?

— Конечно… Мосс. Увидимся днем.

— Не забудьте, вы обещали молиться за меня, — пошутил он.

— Не забуду.

Она положила трубку и повернулась к Агнес.

— Мама, знаешь, кто это был? Лейтенант Коулмэн придет на обед. Как замечательно, правда? — Она поправила шляпку и глянула в зеркало, висевшее в прихожей, опасаясь увидеть хмурое лицо матери.

— Нам придется поторопиться сегодня с обедом, если ты хочешь после него навестить подругу. — Агнес прилагала неимоверные усилия, чтобы ее голос звучал легко и непринужденно. В глубине души она с трудом заставляла себя смириться с угрозой, которую представлял красавец лейтенант. А она-то думала, что вопрос закрыт.

Билли повернулась к матери.

— Ну вот. Как я выгляжу?

Агнес заметила: дочь изменилась. Казалось, за одно мгновение она расцвела. Ее дочка такая хорошенькая. Через несколько лет она станет настоящей красавицей. У Билли ее сложение, ее осанка и фигура. Хорошая, чистая кожа, трогательные, нежные глаза, меняющие цвет от коричневого и серого до зеленого. Орехово-карие глаза. Слишком хороша для техасского скотника. Еще неделя-другая — и Нил Фокс приедет домой из колледжа.

Когда они находились в четырех кварталах от церкви Св. Элайаса, послышался звон колоколов. Агнес охватило беспокойство. Может быть, молитва поможет. Давно уже не верила она в молитвы. Всего лишь посещала церковь, потому что этого от нее ждали, так полагалось, и большинство людей из приличного общества присутствовали на мессе. Агнес пришлось перейти в католичество. Этот болван, за которого она вышла замуж вопреки воле своих родителей, настоял на том, чтобы она перешла в его веру и воспитывала детей в духе этой религии. Долг свой она исполнила, но религия оставалась для нее чем-то отдаленным. Агнес никогда не исповедовалась и не воздерживалась от мяса по пятницам, но, будучи хорошей матерью, позаботилась о том, чтобы Билли прошла церемонию первого причастия в одиннадцать лет. Раз в месяц она посылала дочь на исповедь. Как скучал, должно быть, священник, выслушивая перечень мелких прегрешений Билли. Для дочери каждое воскресенье причастие было непреложной обязанностью. Билли росла хорошей девочкой и должна была таковой оставаться. И не молитва служила залогом успеха — над этим трудилась Агнес!

В течение всей мессы Билли пребывала в мечтательном состоянии, и, когда пришла пора идти к алтарю причащаться, матери пришлось легонько подтолкнуть ее локтем. Через несколько недель состоится выпускной бал. Можно ли попросить Мосса Коулмэна сопровождать ее? А вдруг бал старшеклассников покажется ему слишком глупым и детским? Уж очень многого она хочет, слишком далеко заглядывает. Одно дело прийти на обед, и совсем другое — то, чего она хочет и на что надеется. Нужно набраться терпения. И все-таки, если она покажется на балу с высоким красивым моряком, все девушки будут ей завидовать. Лейтенант, летчик… Подруги умрут от зависти.

Через несколько часов она снова его увидит. Дрожь возбуждения пробежала по рукам. Она склонила голову и стала молиться, чтобы Мосс Коулмэн получил что хочет, все что хочет.

* * *

Билли сидела на диванчике у окна и поджидала Мосса, делая вид, что читает книгу. Она дважды почистила зубы и провела немало времени перед зеркалом, чтобы убедиться, что ветер не растрепал волосы. Прическа была безукоризненной: блестящая и гладкая шапка пепельно-белокурых прядей, завитых внизу «под пажа». Ей хотелось, чтобы волосы спадали на одну сторону, как у Вероники Лейк, но волосы Билли вились от природы, и ей приходилось укрощать их с помощью заколок. Когда машина остановилась перед домом, голова у Билли буквально закружилась. Она заставила себя сделать два-три глубоких вдоха, как на концерте, где ей предстоит играть. Билли дождалась, пока позвонят в дверь, и, распахнув ее, оказалась во власти голубых, как летнее небо, глаз, которые глядели на нее. Она улыбнулась той обворожительной улыбкой, что запомнилась Моссу, и он сразу почувствовал себя гораздо лучше — головная боль отступила.

Агнес вышла в прихожую и с удивлением увидела, что Мосс протягивает ей огромный букет цветов.

— Для вашего стола, миссис Эймс. Билли, а это конфеты для вас.

Все получалось не так. Это Нил Фокс должен был принести конфеты и цветы. На мгновение Агнес встревожилась, всего лишь на мгновение, а потом улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз.

Мосс усмехнулся. Он понимал, что она вовсе не желала видеть его у себя в доме, но для него это не имело никакого значения. Он обратился к Билли:

— Если обед еще не готов, почему бы вам не показать мне сад? Я видел с дороги — ваши владения занимают довольно большой участок за домом.

— С удовольствием. Мама, я ведь тебе не нужна на кухне? Мосс снова перевел взгляд на Агнес. Он ждал, чуть ли не бросая ей вызов.

— Да, идите, молодые люди, прогуляйтесь. Я и сама управлюсь. Через двадцать минут обед будет подан. — Агнес не преминула упомянуть о времени. Мосс пришел на двадцать минут раньше. А ведь предполагалось, что именно Нил Фокс обладает столь безупречными манерами. Возвратившись на кухню, смущенная и рассерженная, Агнес, наклонившись, поискала под мойкой подходящую вазу. Цветы выглядели едва ли не нарочито роскошными. Должно быть, стоили ему целого состояния. И конфеты тоже. Самые дорогие. Не какая-нибудь жалкая фунтовая коробка. Нет, эта тянула на все пять фунтов и была перевязана красной лентой с большим бантом. Сколько получает в месяц младший лейтенант? Не так много, чтобы покупать непомерно дорогие подарки, вне всякого сомнения.

Агнес втянула в себя воздух, словно принюхиваясь. Она буквально чуяла деньги. Неужели этот блестящий молодой человек с протяжным выговором и пронзительными глазами может оказаться не простым скотником, а кем-то иным? Надо будет попытать его во время обеда. Чаще всего люди не представляли себе, как много они ей рассказывают. Почему-то она недооценила этого красивого летчика, но не допустит больше такой ошибки.

Помешивая соус, она наблюдала за Билли и Моссом из окна кухни. Вместе они представляли собой прекрасную пару. О чем они говорят? О погоде? Едва ли. О нем? Скорее всего. Билли умеет слушать.

Агнес поморщилась. В соусе комки, придется процеживать.

За обедом Билли не уставала удивляться. Беседа между ее матерью и Моссом текла живо и непрерывно. Она беспокоилась, что Агнес будет держаться с холодной отчужденностью и разговор получится невыносимо напряженным. Напротив, ее мать казалась оживленной и заинтересованной. Мосс отвечал на вопросы Агнес, преувеличенно растягивая слова, сохраняя на лице веселое выражение, и это озадачивало Билли. Он никогда так не говорил, беседуя с нею.

— Я понимаю, Остин — город довольно большой, — звучал голос Агнес. — Мы с Билли никогда не были южнее Вирджинии. Вы там давно живете?

— Всю жизнь, — протяжно отвечал Мосс. — Как и мои родные. Исключительно вкусные цыплята, мэм.

«Маловато для его ковбойского аппетита, — подумала Агнес. — Он едва прикоснулся к еде». Но она заметила, что их гость без труда выбрал соответствующую вилку и, к ее большому облегчению, не стал засовывать салфетку за воротник. Агнес не оставляла своих попыток.

— Полагаю, ваши родители еще живут там?

— Да, мэм. Мама всегда готовит фасоль именно таким образом, с кусочками бекона и луком. — Мосс заметил, как Агнес сузила глаза. Он улыбнулся, радуясь, что удалось уязвить ее. Коулмэн понимал — она выуживает разные сведения и отвечал вежливо, но уклончиво.

— Билли, дорогая, тебе не нравится начинка? Ты ничего не ешь. Что-нибудь не в порядке, ты хорошо себя чувствуешь?

— Все нормально, мама. — Быстро, прежде чем Агнес снова завладела инициативой, Билли задала свой вопрос: — Расскажите нам об адмирале Маккартере. Как вам работается с ним?

Мосс рассмеялся.

— Скучно. Все адмиралы скучны. Сидят и ворошат бумаги, если не находятся на поле для игры в гольф или на обеде в офицерском клубе. Они жалуются, ворчат и сетуют, как одиноко на самом верху.

— А чем вы бы предпочли заняться, лейтенант? — вмешалась Агнес.

Тягучий выговор становился более явственным, когда он говорил с матерью.

— Ну что ж, мэм, я шел в армию, чтобы летать. Этим я и собираюсь заняться, если случится так, что мои молитвы будут услышаны. — Мосс глянул на Билли, и она почувствовала, как греют ее его улыбка и доверие, установившееся между ними.

— А как относятся родители к вашему желанию летать? Мне кажется, ваша мать, должно быть, волнуется. Конечно, у меня никогда не было сына, но ваш отец, наверное, чрезвычайно гордится вами. Он тоже летчик?

— Нет, мэм. Папа, можно сказать, удалился от дел. — Он с удовлетворением отметил разочарование на лице Агнес. — Мама сначала волновалась, но сказала, что если счастлив я, то и она тоже чувствует себя счастливой. Чтобы опекать кого-то, ей достаточно моей сестры Амелии.

Он оказался слишком вежлив, чтобы его можно было считать изворотливым ловкачом. И все-таки он ускользал от вопросов Агнес.

— Я слышала, техасцы живут на ранчо. И вы тоже?

— Живут на ранчо? — повторил Мосс. — У нас угодья. Мы в Техасе называем это угодьями. — Он повернулся к Билли и спросил, не хочет ли она пойти в кино после обеда.

— Хочу. Мама, ты не будешь возражать, если я пойду в кино? — По тону в голосе Билли и по ее глазам Агнес поняла, что дочери все равно, возражает она или нет. Билли собиралась идти в кино со своим лейтенантом. Это тревожило. Ситуация выходила из-под контроля. Происходило нечто, чему Агнес не могла найти объяснения и что ей явно не нравилось. У нее были такие большие планы насчет Нила Фокса и Билли, а теперь эта девица и не глянет на сына банкира, даже не сравнивая его с этим необыкновенно красивым, хоть и глуповатым молодым лейтенантом. В душе у нее все кипело.

— Я не возражаю. — С нее достаточно. — Почему бы вам не пойти сразу после десерта? Я вымою посуду. А ты сделаешь это в следующее воскресенье, Билли.

Воскресный десерт представлял собой вишневый пирог, восхитительный на вкус. И Билли, и Мосс мигом расправились с ним. Агнес подала Моссу кофе и протянула дочери стакан молока. Билли прекрасно понимала: таким образом мать напоминала ей, что она еще ребенок, а Мосс взрослый мужчина. Молоко осталось нетронутым.

— Ближайший сеанс в четыре часа, Мосс. Нам следует поторопиться. Мне не нравится пробираться на свое место, когда фильм уже начался. — Не ожидая ответа, Билли пошла в прихожую за своей сумочкой.

— Миссис Эймс, это был превосходный обед. Приятно для разнообразия попробовать домашней стряпни. Спасибо за прием. Я обязательно расскажу маме, что вы готовите стручковую фасоль по такому же рецепту, как и она.

Ничего не оставалось, кроме как проявить любезность. Придется быть обходительной. Этот дерзкий молодой человек перехитрил ее.

— Спасибо за цветы, лейтенант. Очень мило с вашей стороны. Мы должны ждать лета, чтобы срезать цветы из нашего сада. Весной они такие хрупкие, вянут и умирают почти сразу же после того, как их срезали.

Она говорила слишком много, а Мосс не прерывал ее. Когда лейтенант направился к Билли, поджидавшей его в прихожей, Агнес посмотрела на них долгим взглядом. Он напоминал ей ястреба, который кружит над добычей. Увидев, что Мосс взял дочь за руку, она с трудом сдержалась. Хотелось остановить Билли, пока не стало слишком поздно. Слишком поздно для чего? Слишком поздно для Нила Фокса, Господи!

* * *

Он шел вслед за Билли между рядами, стараясь не рассыпать два пакетика с воздушной кукурузой. Ему не нравилось, когда двое запускают руку в один и тот же пакет. Что мое, то мое, считал Коулмэн.

Билли села рядом с Моссом, их плечи соприкасались. Ему нравилась эта милая юная девушка. Во многом она напоминала ему сестру. Даже Сет одобрил бы Билли. В ней чувствовалась какая-то особенная мягкость, почти старомодность. Он начал подозревать, что на самом деле эта девушка гораздо глубже и сложнее, чем казалась на первый взгляд. Она была такой юной и невинной, без тени нарочитой утонченности, которую обычно напускали на себя встречавшиеся ему девицы. И как у такой хищной птицы, царившей в доме на Элм-стрит, могла появиться такая дочь? Ей-Богу, Агнес была из того же теста, что и папа. Однако черты, которыми он восхищался в своем отце, казались совершенно невыносимыми в женщине. Тем не менее Мосс понимал, какая глубокая преданность живет в сердцах таких людей, как Сет Коулмэн и Агнес Эймс. Преданность, сила и ум. Нельзя порицать Агнес за это.

Они спокойно сидели рядом, смотрели киножурнал, а потом мультфильм перед картиной. Бетти Грэйбл показывала свои ноги, фильм шел всего минут десять. Мосс взял Билли за руку. Почему-то парочки в кино всегда держатся за руки. Так ли он думал о себе и Билли? Как о парочке? Руки Билли были мягкими и нежными, как и вся она. Он знал — девушка улыбается в темноте. И сам он тоже улыбался. Милая крошка. Очень милая. Ему захотелось узнать, когда ей исполнится восемнадцать. И такая хорошенькая. Билли обладала тем типом красоты, что озаряет человека изнутри, покоряя окружающих. Он предполагал, что его спутница была так называемой «девушкой за углом», и слышал, как некоторые парни говорили, что война торопит завязывать легкие знакомства. Мосс был уверен: дело обстоит совсем иначе. Главное в войне — сила. То, что хорошо понимают такие люди, как папа и Агнес Эймс.

Еще через десять минут Мосс наклонился и прошептал:

— Билли, это ужасно плохой фильм, и мы оба знаем, чем он кончится. Почему бы не уйти и не отправиться туда, где мы можем спокойно поговорить? Мне хотелось бы узнать тебя получше.

— Хорошо, — согласилась Билли, слегка нахмурившись. Она сказала Агнес, что они пойдут в кино. Куда бы она ни отправилась с Моссом, обязательно нарушала одно из правил.

— Ты всегда такая уступчивая? — в его голосе прозвучала досада, словно он был недоволен.

— Только когда меня устраивает то, на что я соглашаюсь.

— У меня в машине есть плед. Может быть, пойдем в парк и посидим у озера?

Сердце Билли забилось сильнее. Если только Агнес прослышит об этом, то не замедлит высказать свое неодобрение. Не успела она обдумать ситуацию, как встала и вслед за Моссом вышла из зала.

Стоял прекрасный день. Если бы Билли заказывала погоду у волшебника, то лучше бы и быть не могло. Пышные белые облака плыли по невероятно голубому небу. Никогда трава не казалась более зеленой, а солнце — теплым. Озеро в парке сверкало в солнечных лучах. Все вокруг переливалось.

Минуты и часы летели незаметно. Она поймала себя на мысли, что поверяет Моссу то, о чем никогда никому не рассказывала. О ее заветном желании — учиться на художника-модельера, а не на преподавателя английского языка или истории. О том, как ей жилось без отца и как она научилась мириться с постоянной опекой Агнес. Когда Билли рассказала о своих способностях в игре на пианино, это выглядело как откровение, а не хвастовство.

Мосс растянулся на пледе, положил темноволосую голову девушке на колени, потом поднял руку и дотронулся пальцем до ее губ.

— Сегодня никакой губной помады, — сказал он, глядя на Билли. Пушистые темные ресницы, обрамлявшие ее глаза, отбрасывали тени на щеки.

— По воскресеньям никакой помады, — рассмеялась Билли. — А ты против?

— По воскресеньям никакой помады. — Он улыбнулся. — Теперь я должен доставить тебя домой. Я сказал твоей матери, что ты вернешься домой засветло. Мы здесь уже столько времени, что скоро стемнеет.

— Я не хочу домой, — призналась Билли.

— Я тоже.

— Почему ты не поцеловал меня? — выпалила она. Мосс рассмеялся.

— А ты хочешь, чтобы я сделал это? Тебе понравится, если я тебя поцелую, Билли Эймс? — Он постарался, чтобы голос звучал насмешливо и непринужденно. Ему давно уже хотелось поцеловать ее. Казалось, он почти ощущает этот поцелуй, чувствует ее губы, нежные и страстные. В ее робкой невинности таилось очарование, которое не хотелось разрушать. Мосс и не подозревал, как трепетно ждал он ответа Билли, пока та не заговорила:

— Мне хотелось бы, чтобы вам самому пришло это в голову, лейтенант. А теперь, когда своим вопросом я поставила себя в неловкое положение, я уже не хочу целовать вас. Пойдем, а то опоздаем. — Билли встала, не говоря ни слова, потянула из-под Мосса плед и принялась тщательно складывать его, прежде чем направиться к машине.

— Билли! Подожди! — Внезапно стало чрезвычайно важно заставить ее понять. Что именно она должна понять, Мосс не знал. — Смотри на меня, когда я говорю с тобой. Весь день я хотел поцеловать тебя, особенно когда у тебя остались крошки от пирога вот здесь, в уголке рта. — Он коснулся пальцем ее губ. — Я пойму, когда ты будешь готова принять мой поцелуй, Билли. Ты мне веришь?

Билли улыбнулась: порыв Мосса тронул девушку, и лицо ее озарилось внутренним светом. Значит, он хочет увидеть ее снова. Она решила, что пригласит своего лейтенанта не на бал старшеклассников, а на свой выпускной бал. Может быть, она даже не пойдет на бал старшеклассников. Теперь школьный танцевальный вечер уже не казался ей таким привлекательным, как раньше.

Домой они ехали молча, Мосс держал ее за руку. Ему нравилось чувствовать ее ладонь в своей руке. Ему нравилась Билли Эймс. Нужно было поцеловать ее.

— Я хочу видеть тебя снова. Ты позволишь?

— Я ведь сказала тебе, что буду молиться, чтобы ты получил все, что хочешь.

— Как насчет танцев, которые организует служба досуга в субботу? Мать позволит тебе пойти туда?

— Я была там всего раз, на званом чаепитии после обеда: мама работает на добровольных началах в Красном Кресте. Я спрошу у нее. Думаю, она разрешит. — Даже если бы Агнес оказалась категорически против, Билли нашла бы способ пойти на танцы. Она собиралась видеться с Моссом как можно чаще.

— О'кей, тогда я тебя там увижу. Подожди-ка, я провожу тебя до двери. Мы ведь не хотим, чтобы твоя мама думала, будто я из тех парней, что подъедут, остановятся, нажмут на клаксон и просто высадят девушку на улице.

— Мама никогда так не подумала бы, — преданно встала на ее защиту Билли, зная, как и Мосс, что это неправда. — Я чудесно провела время. Спасибо. И спасибо за конфеты.

— Мне тоже было очень приятно. — Мосс сознавал, насколько это верно. Он радовался общению с Билли и был очарован ею. Девушка вызывала в нем лучшие чувства. Она деликатно слушала и не говорила слишком много.

Билли знала, что Мосс собирается поцеловать ее. Поцелуй оказался не столь потрясающим переживанием, как можно было ожидать, и разноцветные ракеты не взвились в вечернее небо. Напротив, поцелуй получился легким, нежным и таил в себе обещание гораздо большего в будущем. Большего, чем Мосс готов был дать или просить у нее. Билли не ощутила головокружения или слабости в коленях. Медленно разливающееся тепло окутало ее, и хотелось лишь, чтобы Мосс держал ее в объятиях еще несколько мгновений, пока она не вернется к действительности и не вспомнит, что в мире есть не только Мосс Коулмэн. Ее глаза блестели в свете уличного фонаря. Когда-нибудь произойдет нечто более значительное — она была уверена в этом, — потому что она сделает так, чтобы это случилось.

— Спокойной ночи, Билли. Увидимся в субботу.

— Спокойной ночи, Мосс. Веди машину осторожно.

Только его мать говорила ему, чтобы он вел машину осторожно, и тогда, бунтуя против родительских наставлений, он ездил как настоящий сорвиголова. Сегодня же Мосс ехал осторожно до самой базы.

Агнес, напряженно выпрямившись, стояла в темной прихожей и наблюдала за происходившим на улице из-за занавески. До нее доносился тихий гортанный смех Билли. Никогда не замечала она раньше такого смеха у своей дочери. Это был смех женщины. Агнес быстро прошла в кухню, ожидая, когда откроется дверь и войдет дочь.

— Как фильм? — спросила она.

— Ужасный. Просто ужасный. Нам не понравился. — Это была чистая правда. Ей просто не хотелось рассказывать Агнес, когда, где, почему и как. — Как ты провела время, мама?

— Играла в канасту с соседями и только что вернулась. Собиралась послушать «Амос и Энди». Послушаешь со мной?

— Нет, спасибо, мама. Мне нужно прочесть пару глав к завтрашней контрольной по истории. Пожалуй, съем сандвич и возьмусь за дело.

Завтра не предвиделось никакой контрольной, и голода она не чувствовала. Просто Билли хотела побыть в одиночестве и подумать о сегодняшнем дне. Хотела вспомнить каждый взгляд, каждое слово, все о Моссе. До субботы еще целых шесть дней.

Глава 3

Агнес зашла на кухню за порошком и тазом для стирки. Билли заканчивала мытье посуды после завтрака. С задней веранды доносилось равномерное гудение старенькой стиральной машины.

— Тебе придется поторопиться, Билли, если ты хочешь пойти после обеда в кино с твоими милыми друзьями.

Ни с того ни с сего ее друзья стали «милыми», отметила Билли.

— Я сегодня не иду в кино. Думала остаться дома и помочь тебе. Кроме того, я собиралась вымыть голову.

У Агнес округлились глаза, когда она услышала о таком отклонении от обычного воскресного времяпровождения дочери. Билли всегда мыла и завивала волосы в субботу вечером к воскресной мессе. Дочь с трудом подбирала слова, и Агнес чувствовала это.

— Мосс предложил мне пойти на танцы сегодня вечером, — сказала Билли. — Я пойду. — Это прозвучало как простая констатация факта, а не вызов.

— Тебе известно, как я отношусь к танцам, которые организует служба досуга, — недовольно проговорила Агнес. — Это замечательно для парней, оказавшихся далеко от дома, и, может быть, вполне прилично для всех прочих девушек, но не для тебя, Билли. Когда придет лейтенант Коулмэн, я посоветую ему повести тебя в какое-нибудь другое место, не такое шокирующее.

— Он не придет сегодня, мама. Я встречаюсь с ним там. Танцы службы организации досуга кажутся шокирующими только тебе.

— Значит, для тебя не имеет значения то, что я не хочу, чтобы ты туда шла? — Агнес притворилась, что возится с тряпками и порошком. Такая упрямая решительность была настолько несвойственна Билли, что просто пугала.

— Конечно, имеет значение, но я все равно пойду. —

Колени у Билли дрожали, дыхание перехватывало. Никогда не выказывала она такого открытого неповиновения матери, но она испытывала жгучую необходимость быть с Моссом, снова увидеть его.

Весь оставшийся день Агнес не разговаривала с Билли. Звуков, свидетельствовавших об энергичной уборке, и шума передвигаемой мебели, доносившегося сверху, было вполне достаточно, чтобы этим было все сказано. В тот вечер ужина не было. Билли постояла перед холодильником и пощипала то, что нашла. Агнес сидела в своей спальне наверху, прислушивалась и ждала Билли. Дочь так и не пришла. Агнес услышала, как входная дверь закрылась в 7-18.

Клуб службы организации досуга находился недалеко от военно-морской базы. Идти довольно долго, а Билли не привыкла гулять одна по вечерам. К счастью, стемнеет почти через час, а к тому времени она уже встретится с Моссом. Ее каблучки постукивали по тротуару, на этот раз она не надела туфли со шнурками, но туфельки на высоком каблуке приберегла для выпускного бала. Светло-бежевые нейлоновые чулки «Старлайт», так они назывались, придавали чувство уверенности, словно она совсем взрослая, хоть новый пояс и был великоват. Платье Билли дошила только вчера. Это была одна из ее собственных моделей, из мягкого небесно-голубого жоржета, стоившего целое состояние. Она использовала маленький воротничок типа «Питер Пэн», который, как говорилось в выкройке, подчеркивал линию шеи. Замысловатые пышные рукава заканчивались манжетами у локтя. Широкая юбка была собрана мягкими складками у тонкой талии, а нижняя юбка из тафты приятно шуршала при каждом шаге. Крошечные перламутровые пуговички дымчато-серого цвета, отпоротые с платья, из которого она выросла, украшали застежку спереди. Агнес платья еще не видела. Она бы раскритиковала фасон и цвет, слишком яркий для светлых волос дочери, но чувство цвета и стиля, которым обладала Билли, подсказывало ей, что мать была бы не права. Платье ей очень шло.

Уже за квартал от клуба Билли услышала звуки оркестра Гленна Миллера, доносившиеся из открытых дверей. Рядом с клубом прогуливались мужчины в военной форме, у некоторых на рукавах виднелись темные повязки военной полиции. Билли на минуту задержалась в тени, чтобы причесаться. Сегодня волосы были подобраны вверх над ушами, а надо лбом взбиты а ля Помпадур, сзади же свободно, мягкими волнами падали на плечи. Чуть-чуть тронуть помадой губы, немного припудрить лицо — и туалет завершен. В этот вечер Билли Эймс чувствовала себя далеко не школьницей и почти такой женщиной, какой ей хотелось стать для Мосса.

Он сразу же увидел ее и перебежал через Фронт-стрит, чтобы встретить. Мосс заметил, какие изменения произошли во внешности Билли, и понял, что она старалась для него.

— Ты потрясающе выглядишь, — сказал он, заглядывая в глаза девушки. Мосс сознавал, что радуется приходу Билли и испытывает большое облегчение после долгого ожидания. Ее теплая ладонь оказалась в его руке, Билли ему улыбалась, глядя на него снизу вверх, и Мосс чувствовал себя так, словно был единственным мужчиной на свете. Он привык к женскому вниманию и лести, но Билли Эймс не имела ничего общего с кокеткой. Как сказал бы парень с Юга, она была «душе-е-е-вной»!

Освещение в зале казалось приглушенным, но не тусклым. «Виктрола», подключенная к громкоговорителям, играла песню Дика Хэймса «Если бы ты была единственной девушкой в мире». Мосс прижал Билли к себе, касаясь щекой ее лба, и тихонько напевал ту же мелодию — мужской голос звучал необыкновенно волнующе. Билли никогда не чувствовала себя такой счастливой, такой привлекательной, такой женственной.

Девушки и дамы, сопровождавшие своих дочек, подали пунш и печенье на один из длинных столов в той стороне зала, которую превратили в бар. На другом столе стоял кофе с пончиками. Молодые люди в форме цвета хаки и в темно-синей, морской, стояли вдоль стен, окружая девушек в ярких платьях. Воздух был напоен ароматом туалетной воды. Курить в зале запрещалось, и Мосс вышел на улицу, а Билли прошла в туалетную комнату. Когда он снова обнял ее, приятный запах табака еще витал вокруг.

Во время танца Мосс почувствовал чью-то руку у себя на плече, а Билли подняла глаза и увидела молодого симпатичного лейтенанта, который улыбнулся ей.

— Я решился перехватить твою даму, Коулмэн, — мягко проговорил офицер. — Ты представишь меня леди? — Выговор у него жестковат, заметила Билли, гласные немного вялые. Похоже, он родом из Новой Англии.

На мгновение Мосс показался раздосадованным.

— Билли Эймс, лейтенант Тэд Кингсли. — Тэд сделал шаг вперед, вынудив Мосса отпустить свою даму, и, в свою очередь, вовлек Билли в танец.

Очутившись в объятиях Тэда, Билли почувствовала на себе взгляд его улыбающихся серых глаз. У него были красивые глаза, готовые заискриться смехом и смягчить точеные, суховатые черты лица. Тэд, более высокий и худой, чем Мосс, старался соразмерять свои большие шаги с музыкальным ритмом танца.

— Вы похожи на ангела с макушки рождественской елки.

— А вы словно сошли с плаката на двери почтового отделения «Дядя Сэм ждет тебя!», — пошутила Билли, довольная комплиментом красивого офицера.

— Постараюсь расценить это как лестное замечание, — непринужденно рассмеялся он, и глаза его сверкнули весельем, как и ожидала Билли.

Должно быть, он много времени проводил на солнце: лицо его было немного темнее волос и хранило золотистый отблеск солнечного летнего дня. Билли понравился Тэд и его спокойная манера держаться. Иногда порывистость Мосса смущала ее и вызывала в душе какое-то загадочное волнение. Обаяние Тэда действовало освежающе, людям нравилось беседовать с ним.

— Вы живете в Филадельфии? — расспрашивал он. — Хороший город, здесь очень доброжелательно относятся к военным.

— Город Братской Любви, — напомнила Билли. — А вы из Новой Англии?

— А что, заметно? — рассмеялся Тэд. — Вермонт. Самый верхний западный угол штата, еслисмотреть на карту. Многие поколения нашей семьи живут там и утверждают, что им нравится тамошний климат. Сам я предпочитаю что-нибудь потеплее. Думаю, если меня пошлют на Тихий океан, тропики мне придутся в самый раз.

— Вы считаете, вас туда пошлют? — спросила Билли. На мгновение ее сердце сковало холодом, стоило ей представить себе, что все эти красивые молодые люди отправятся на войну. Особенно тяжело было думать о том, что Мосс тоже покинет Филадельфию.

— Распустишь язык — корабль даст течь, — шутливо заметил Тэд, уловивший внезапную грусть девушки. — Сейчас никто из нас не знает, где окажется, но мне точно известно:

Мосс намерен добиваться разрешения возвратиться на «Энтерпрайз», где мы оба проходили обучение. На сегодняшний день я приписан к «Сарасоте», но этот корабль на ремонте.

Ведя Билли в танце, Тэд посматривал на эту хрупкую юную девушку, которая казалась ему мягкой и нежной, словно белый комочек хлопка, снятый с куста. С какой стати Коулмэн занялся ею? Малышка Билли не из тех, кому он отдавал предпочтение. Она юная, слишком юная и милая.

Несколько раз в течение вечера другие мужчины оспаривали у Мосса право танцевать с Билли. Она чувствовала, как его взгляд неотступно следовал за нею по всему залу, и в душе поднималось страстное волнение.

— Пора проводить тебя домой, Билли. Уже почти десять, а я не смог сегодня одолжить машину.

— Мне придется подождать на улице, — сказала Билли. — Знаешь, служба организации досуга не позволяет девушкам уходить с танцев в сопровождении военных. Если кто-то нас увидит, меня больше сюда не пустят.

— Тебе не нужно будет сюда возвращаться, — проворчал Мосс. — Мне не нравится, когда ты уделяешь внимание другим мужчинам. Ты принадлежишь мне, Билли. — Он обнял се за плечи и повел к выходу, не обращая внимания на пристальные взгляды нескольких девиц и военных, стоявших у двери.

У дома Билли он обнял ее. Ей нравилось идти рядом с Моссом, чувствовать его сильные ноги сквозь тонкую ткань платья. Мосс приподнял ее подбородок, и Билли увидела сдвинутые темные брови над устремленными на нее глазами. Казалось, он терялся в догадках, что делать с нею, а потом поцеловал медленным, нежным поцелуем. Билли подалась к нему, разомкнула губы, ощущая твердость его зубов за теплотой губ. В Моссе Коулмэне таилась сила, которую он тщательно скрывал за сдержанными манерами и нежными поцелуями. Эта сила притягивала Билли, одновременно делая и ее более сильной. Девушка чувствовала легкое дыхание Мосса. Этот поцелуй отличался от первого. В нем смешивались властное чувство и страстное желание. Его руки обхватили затылок Билли, неотрывно скользнули по спине, обхватили изящную округлость ягодиц. В то же время не прерывался и поцелуй, полный безудержного желания. Мосс наклонился ниже, целуя ее шею, наслаждаясь нежностью девичьей кожи, вдыхая ее аромат.

— О Билли, — услышала она, — ты не должна позволять мне испытывать все эти чувства к тебе.

В ответ Билли сильнее прижала его голову, кончиками пальцев погладив жесткие завитки темных волос на затылке.

— А я хочу, чтобы ты испытывал эти чувства, Мосс, — прошептала она. — Я хочу…

Следующее прикосновение к ее губам оказалось неожиданным, требовательным и быстрым.

— Иди в дом, Билли, ради Бога, иди в дом.

Он отпустил ее так неожиданно, что она застыла, смущенная, дрожащая и немного испуганная. Но, не испытав ничего другого, Билли Эймс понимала, что хочет, чтобы этот поцелуй длился вечно. Не успела она коснуться ручки двери, как Мосс исчез в тени деревьев, нависавших над дорожкой, ведущей к дому.

Агнес наблюдала за ними из окна спальни на втором этаже. Из-за крыши над крыльцом ей не было видно, что происходит у входной двери, но то, как Мосс и Билли прошли к дому, она заметила. Девять минут спустя Мосс быстро удалился в сторону дороги.

* * *

Агнес следила за тем, как отношения между Билли и Моссом переходили от случайно завязавшейся дружбы к чему-то теплому и глубокому. Несколько раз в неделю Мосс заходил по вечерам к ее дочери, а кроме того, были разговоры по телефону, во время которых Билли смеялась этим новым женским смехом. Агнес знала, что ее дочь еще невинна, нетронута. Это читалось по лицу Мосса, но голодный блеск в глазах Билли приводил в замешательство. Каждый раз, когда лейтенант провожал Билли домой, он заходил на несколько минут. Агнес страшилась этих кратких встреч, так как для собственного успокоения ей приходилось заглядывать ему в глаза. Несмотря на сомнения, вызванные, в основном, поведением Билли, Агнес доверяла Коулмэну. В нем чувствовалось благородство, которое, как она подозревала, не позволит ему воспользоваться невинностью и наивностью ее дочери. По крайней мере, она надеялась, что дело обстояло именно так. Агнес ни в чем не была уверена, и это удручало больше всего.

Внезапные надежды на союз с семьей Фоксов остались лишь воспоминанием. Самое большее, на что в данный момент можно надеяться, — это отъезд Мосса из Филадельфии — и очень скорый отъезд. Только об этом он и говорил за воскресным обедом, ставшим теперь традиционным. Мосс надеялся присоединиться к боевой эскадрилье на Тихом океане. Мимолетная боль в глазах Билли, когда Мосс высказывал такое желание, пронзала сердце Агнес. Если бы отъезд лейтенанта произошел до того, как она отправится в колледж, у нее было бы время прийти в себя, прежде чем окунуться в новую жизнь.

В то же время такие мысли вызывали у Агнес прилив новых опасений. Она хорошо понимала нетерпение юности и молила Бога, чтобы Мосс не внушил Билли представление о том, что нужно торопиться: это стало причиной падения многих девушек в нынешние времена. Неопределенность военного времени, призыв жить сегодняшним днем, потому что завтра может оказаться поздно… не одна девушка споткнулась на этом. Вопрос о женитьбе никогда не вставал в ходе таких разговоров. Оставалось только догадываться, сколько случайных связей и знакомств за спиной у Мосса Коулмэна. Агнес знала лишь одно: она не хочет, чтобы имя Билли стояло в списке легких побед. Билли — это все, что у нее есть. Билли воплощала собой надежды Агнес на будущее. Если бы удалось узнать побольше о Моссе, она вздохнула бы свободнее. У него где-нибудь вполне уже могла быть жена!

* * *

Билли вернулась из школы и сразу же прошла на кухню.

— Мама, я дома. Мосс, случайно, не звонил?

— Но, Билли, на этой неделе ты ни разу не упражнялась на пианино. Ты нечестно ведешь себя со мной. Уроки стоят недешево, и ты должна выполнять свою долю обязательств.

— Мне больше не нужны уроки. Никогда я не стану настоящей пианисткой, и у меня больше нет на это времени. Скажи миссис Традзори, что я хочу остановиться. Остановиться, мама, как на финише. Хватит, что у нас на обед?

— Бараньи отбивные. Удалось сегодня заполучить целых четыре. Пришлось больше двух часов простоять в очереди. Скорее бы кончились эти карточки. — Агнес говорила о прозаических вещах, но в глубине души ее потрясло решение дочери. Одиннадцать лет учебы и труда пошли насмарку из-за какого-то ковбоя. Даже в колледже Билли продолжала бы брать уроки игры на фортепиано, но о колледже они говорили несколько дней тому назад, до того как Мосс Коулмэн впервые ступил на порог их дома. Неожиданно Агнес решительно заявила:

— Билли, мне нужно с тобой поговорить. В школу осталось ходить еще две недели. Сегодня после обеда мне позвонили и спросили, почему тебя сегодня не было на занятиях. Я жду объяснений и немедленно.

— Мама, все отметки проставлены. На самом деле занятия уже не имеют значения. Я была с Моссом. Мы ездили на побережье Джерси. Не из-за чего расстраиваться. Что страшного в том, что я разок прогуляла школу? Другие только и делают, что прогуливают.

— Вот именно. Но ты никогда так не поступала. Билли, с тех пор как ты познакомилась с этим летчиком, ты очень изменилась. Стала совсем другой, и мне не нравится то, что я вижу. Ты проводишь с ним слишком много времени. — Ей не хотелось задавать роковой вопрос, ответ на который страшил, но она должна была спросить. — Насколько ты влюблена в этого Мосса Коулмэна?

— Мама, я хотела бы, чтобы ты не задавала таких вопросов. Теперь я выросла, и это не твое дело.

— Не мое дело! Это мое дело! Это мое дело, когда приходится врать учителям и говорить им, что у тебя насморк. Как только я услышала, что тебя не было в школе, я сразу же поняла, с кем ты проводишь время, и мне это удовольствия не доставило.

— Теперь я стала большой девочкой, мама, и сама могу позаботиться о себе. Если ты беспокоишься, что я могла… что я могла…

Агнес заговорила, не дожидаясь, пока Билли найдет нужные слова:

— Не ты причиняешь мне беспокойство. Я знаю, ты хорошая девочка. Но этот молодой человек не собирается ждать вечно. Билли, ты понимаешь, что я имею в виду? — В голосе Агнес звучало отчаяние.

— Не волнуйся, мама, — мягко, с сочувствием проговорила Билли. Если бы между ними было принято более откровенное проявление чувств, она бы непременно обняла Агнес, чтобы успокоить ее. — Мосс даже не прикоснулся ко мне. Он целует меня на прощанье, но и Тим Келли так делает. Я хотела бы, чтобы ты мне больше доверяла. Раньше так и было. Почему же теперь не доверяешь? Почему Мосс кажется тебе не таким, как все? Потому что он старше?

«Мне самой хотелось бы знать это», — подумала про себя Агнес.

— Мосс не мальчик, как Тим Келли. Он мужчина, а у мужчин есть свои потребности и желания.

— Я не хочу говорить об этом. — Билли отвела от матери свои ясные светло-карие глаза. Ей не нужно было рассказывать о мужских желаниях; она уже и сама догадалась, ощутила их вкус в крепких объятиях Мосса, в напряженности его тела, которое настойчиво прижималось к ней. Билли и в себе обнаружила отзвуки таких же желаний, и Мосс знал об этом, поэтому он непреклонно отстранял ее, что-то еле слышно бормоча и понимая, что только он сможет сохранить контроль над ситуацией.

— Я должна заняться выпускным платьем, если хочу закончить его вовремя. Позови меня, если нужно будет помочь с обедом. — Билли пылко поцеловала мать в щеку, стараясь смягчить резкость их разговора, а потом ушла в свою комнату.

Билли закрыла за собой дверь и пожалела, что нет задвижки. Еще четыре часа, и рядом снова окажется Мосс. Адмирал взял отпуск, и у Коулмэна появилось много свободного времени, так он сказал ей. Он оставил за собой машину на сегодняшний вечер, и они поедут в парк. После того первого раза они ни разу не ходили вместе на танцы. Мосс все так же не хотел делить ее с другими. Такая властность и ревность согревали ей сердце. Потом, когда они поедут домой, Мосс обязательно заключит ее в объятия и поцелует. Снова и снова. Трепет охватил Билли при воспоминании о том, как он тихо стонал и цепенел, прижимая ее к себе. Мосс, смеясь, называл ее задирой. Если бы ему удалось увидеть глаза Билли в темноте, то он заметил бы невысказанную отвагу, окрашенный любовью призыв выйти за границы, установленные им самим.

Что она будет делать, когда Мосс уедет? Неизвестность нависла над ней, как траурное покрывало. Билли не говорила своему лейтенанту, что больше не молится о нем. Во всяком случае, не о его назначении в действующую часть. Теперь она молилась о другом: чтобы он любил ее, чтобы никогда не забывал.

Мосс согласился прийти на выпускной вечер и остаться на танцы после вручения аттестатов. Он наденет свой белый китель, и девушки умрут от зависти, когда она войдет под руку с красивым лейтенантом, просто умрут. Когда-то это имело значение, теперь же такие вещи казались глупыми и девчоночьими. Теперь она хотела одного: чтобы он принадлежал ей. Билли понимала, что влюблена. Чувства же Мосса оставались для нее загадкой. Она ему нравилась, а больше ничего не знала. Ему нравилось целовать ее, танцевать с ней, проводить время вместе. Так он ей и сказал. Но когда ее не было рядом, думал ли Мосс о ней так, как думала о нем она?

* * *

Телефон зазвонил после девяти. Агнес отложила вышивание и дождалась третьего звонка.

— Отец Донован, как мило, что вы позвонили, — спокойно сказала она и сделала глубокий вдох, почти страшась услышать то, что он собирался ей рассказать.

— Миссис Эймс, я выполнил вашу просьбу. Позвонил капеллану Франклину на военно-морскую базу. Кажется, я говорил вам, что знаком с ним. Капеллан Франклин уверяет меня, что лейтенант Коулмэн — блестящий морской офицер, происходит из достойной техасской семьи. Так получилось, что капеллан Франклин в дружеских отношениях с женой адмирала. Личный отзыв совпадает с записями в личном деле лейтенанта — он не женат.

Агнес слушала, как отец Донован рассказывал о Коулмэнах из Техаса. Она навострила уши, когда священник сказал, что отец Мосса, Сет, запустил руку во многие прибыльные дела. Нефть, скотоводство, авиация, электроника.

— Лейтенанта прекрасно рекомендуют, миссис Эймс, у него отличный послужной список. Так или иначе, я не думаю, что вам нужно беспокоиться за Билли. Надеюсь, это вас успокоит. Хотелось бы мне, чтобы побольше родителей так пеклось о своих чадах, как вы. Несколько скромных вопросов избавили бы их от многих горестей.

— Отец, благодарю вас за все, что вы сделали. Вы должны непременно заглянуть к нам в ближайшее время на обед.

— Если потребуется моя помощь, звоните мне в любое время. В этом состоит мой долг. Спокойной ночи, миссис Эймс.

Когда Агнес снова взялась за вышивание, глаза ее сверкали, как только что ограненные бриллианты. Скотоводство, нефть, электроника. Деньги. Большие деньги. Завтра она пойдет в центральную библиотеку и найдет в книгах все сведения о городе Остине и об одном из его наиболее значительных семейств. Агнес совсем не по-дамски фыркнула, подумав о Ниле Фоксе и банке его отца.

Делая стежки ярко-красной шелковой ниткой, слушая музыкальный час Лонжин Уитнор, Агнес думала, что ее хитроумный замысел с целью смутить ковбоя несомненно удался. Теперь она радовалась, что, накрывая на стол, использовала свою лучшую фарфоровую посуду и хрусталь, а также стелила кружевную скатерть своей матери. По крайней мере, он видел: Эймсы не какие-нибудь простолюдины, а образцовая семья с добропорядочными основами и безупречными манерами, ровня Коулмэнам из Остина, штат Техас.

Как это отец Донован сказал, что ей не о чем беспокоиться? Просто он не видел этого особенного выражения в глазах Билли, когда рядом с нею оказывался молодой лейтенант. Один такой взгляд говорил Агнес все, что ей нужно было знать. Стоило Моссу поманить Билли пальцем, и та побежала бы сломя голову. Он легко мог воспользоваться ее чувствами. А если это случится, с чем останется Билли? Потеряет невинность в семнадцать лет. Может забеременеть, а что потом? И все-таки у Агнес оставалась уверенность, что Мосс не потеряет голову. Она понимала: молодой лейтенант намеренно мучает ее и держит закрытыми все карты, касающиеся ее дочери. Но по глазам его Агнес угадывала, что он ведет честную игру.

Было без пяти десять, когда Мосс и Билли вошли в дом. Агнес в это время собирала свои принадлежности для вышивания, чтобы потом лечь спать.

— Доброй ночи, Мосс, Билли, — спокойно сказала она. Ни за что на свете в этот вечер не хотелось бы ей встретиться взглядом с молодым человеком. — У меня страшно болит голова, Билли. Проверь, когда пойдешь спать, чтобы свет был всюду выключен, а дверь заперта. — Не глядя на дочь и лейтенанта, Агнес стала подниматься по лестнице.

Мосс был слегка разочарован. В последнее время обмен взглядами с Агнес забавлял его. Что-то произошло. Сегодня вечером в ней чувствовались какая-то нервозность и возбуждение, и это удивило Коулмэна.

— Как жаль, что у мамы болит голова, — сказала Билли, — но это значит, что гостиная в нашем распоряжении. Мы можем послушать радио, просто посидеть там и поговорить. Тебе ведь не нужно торопиться на базу, правда?

Мосс лихорадочно думал. Можно и остаться ненадолго. Друзья подождут. Он никогда не говорил Билли, что, расставаясь с нею вечером, чаще всего не возвращался на базу. До семи утра ему не нужно было являться на поверку, так что обычно он отправлялся с приятелями в ночной клуб.

— Я могу задержаться ненадолго. Но скоро нужно идти, рано утром на дежурство.

Билли села на диван и разочарованно отметила, что Мосс расположился на другом конце, подальше от нее. Может быть, он думает, Агнес собирается шпионить за ними? По радио передавали последние известия, и они молча их прослушали. Билли заметила, как оживился Мосс при упоминании боевого корабля флота США «Энтерпрайз», который находился в Тихом океане. Говорил Кальтенборн:

«Сегодня восьмое июня. Менее недели тому назад наши военно-морские и воздушные силы одержали триумфальную победу на Тихом океане, выйдя со своей базы на небольшом островке Мидуэй. Это был день расплаты с японской империей, которая столкнулась с мощью американских авианосцев «Хорнет», «Йорктаун» и «Энтерпрайз». Четыре японских авианосца пошли ко дну. «Сориу», «Хириу», «Кага» и «Акаги» никогда больше не войдут в токийскую гавань».

Мосс сосредоточенно слушал. Его интерес ко всем подробностям выпусков последних известий — первое, что Билли узнала о нем. Особенно если новости касались войны. Тогда он забывал о времени. Билли с увлечением внимала его словам, пока речь не заходила о том, как он ждет не дождется своего назначения в действующую часть. И всегда ей приходилось прикусывать язычок, чтобы не спросить: «А как же я?»

Мосс посмотрел на часы. Казалось, новости Кальтенборна заставили его встряхнуться.

— Мне пора возвращаться, Билли. Скажи маме, что я надеюсь, головная боль у нее пройдет.

— Мосс, ты ведь прошлой осенью проходил обучение на «Энтерпрайзе»? А где находится Мидуэй? Что все это значит?

Мосс положил ей руку на плечо и посмотрел вниз.

— Это значит, что если я не потороплюсь и не окажусь там, то все будет кончено без меня. — Он провел рукой по своим густым темным волосам. — Не знаю, что и делать, Билли. Против отца идти не хочется, но я точно знаю, что должен попасть туда и принять участие в деле. — Мосс вдруг усмехнулся, и на переносице пролегли морщинки, придававшие лицу выражение озабоченности. — Разве могу я допустить, чтобы другие парни веселились без меня?

Он обнял Билли и легонько поцеловал, переключаясь, как он говаривал, на нейтральную позицию и расслабляясь. Билли была такой мягкой, такой женственной, а губы ее, такие нежные и трогательные, обещали еще больше, если бы он только осмелился взять обещанное. Однако он вовсе не хотел пользоваться случаем. Он очень дорожил ею, был даже очарован, но не любил ее. По крайней мере, не думал, что любит. Он не мог позволить себе кого-то любить, даже такую милую девушку, как Билли. Любовь предъявляла слишком большие требования и нарушала слишком многие планы и мечты. Сет любил его, слишком сильно любил, и ответственность, которую налагала эта любовь, мешала ему заниматься тем, к чему он так страстно стремился. Мосс не хотел обременять себя дополнительными путами и обязательствами в отношении кого бы то ни было, даже Билли.

Кроме того, она одна из тех милых девушек, которые никогда не поймут, что парень может просто ухаживать за ними, но не желать продолжительных или постоянных отношений. Следует перестать так часто видеться с нею. Она начинала проникать в его сердце, становилось все труднее ставить честь и уважение на первое место. Нужно встречаться с другими женщинами, которые не так милы и не имеют ложных иллюзий. С женщинами, которые не будут потрясены случайным барахтаньем в стоге сена и не станут ожидать женитьбы в обмен на потерянную девственность.

Мосс разжал объятия и заметил в глазах своей подруги слезы.

— Эй, никогда не плачь из-за меня, Билли. — И ушел.

Билли долго-долго сидела на своей постели, теплые слезы стекали по щекам. Как же ей не плакать о Моссе? Он хотел оказаться на Тихом океане, лететь в гущу битвы, рисковать своей жизнью. Почему он не желал ее так сильно? Если бы он хотел остаться с нею, то никогда не захотел бы расставаться.

* * *

Билли проснулась и в тот же миг вспомнила, какой сегодня день. Выпускной вечер. Сонные глаза устремились к крючку на задней стенке шкафа, где висело ее платье. Оно казалось очень красивым, почти что подвенечным, девственным в своей белизне. Эта мысль неожиданно раздосадовала ее. Наверное, нужно было продеть цветную ленточку в петельку или сделать цветную нижнюю юбку. Еще не поздно, весь день впереди. Она решила, что нижняя юбка другого цвета — выход из положения. На церемонии вручения аттестатов она будет в белом, а когда начнутся танцы, сменит юбку на другую, пастельного цвета. Прострочить ее на машинке можно за десять минут. Именно так она и сделает. Ей хотелось выделяться из массы других девушек, немного отличаться от них, ради Мосса. Хотелось, чтобы Мосс запомнил этот вечер и ее, Билли, как видение, образ, который он сможет увезти с собой, когда уедет. Долго ли он еще останется с нею? Не слишком долго, сознавала девушка. Последние недели он жил новостями об «Энтерпрайзе» и о его участии в битве при Мидуэй. Моссу не терпелось ввязаться в драку, прежде чем она закончится. Только бы все это кончилось, тогда ему не нужно будет покидать ее.

Билли чувствовала, что на самом деле понимает Мосса Коулмэна не лучше, чем в первый день, когда она познакомилась с ним более месяца тому назад. Сейчас уже июнь. Июнь — месяц невест. Вчера она слышала, что две ее одноклассницы выходят замуж до отплытия их женихов. Простая, торопливая церемония, на которой присутствуют только члены семьи.

Душа Билли исходила болью.

В середине июля уедет Тим. Вскоре за ним последуют другие ребята. Подруги отправятся в колледж, а она сама должна ехать в Пенсильванию в конце августа. Все обещали писать друг другу, но Билли понимала, что скоро они окунутся в новую жизнь и станут жить своими интересами. Медленно, но верно переписка прекратится. Конечно, они будут видеться на каникулах или летом, но эта часть их жизни осталась позади. Одному лишь Богу ведомо, когда они снова увидят кого-нибудь из мальчиков, если вообще увидят. Это было грустно, и поэтому сегодняшний вечер казался еще более необычным.

После бала одноклассники соберутся на вечеринку, до самого утра. Агнес уже разрешила Билли остаться до завтрака с шампанским, который собирались подать родители. Та тихонько засмеялась. Бедняжка. Билли точно знала, что большинство пар строили совсем другие планы. Они лишь появятся на вечеринке, а потом уедут. Именно так ей и хотелось сделать, только она не знала, как завести разговор об этом с Моссом. Конечно, ему будет скучно. Может быть, предложить поехать на машине в Атлантик-Сити? Они могли бы гулять по берегу моря и смотреть на восход солнца. Это стало бы прекрасным завершением замечательной ночи.

Одна лишь мысль о том, чтобы провести всю ночь с Моссом, лежать с ним на пледе на песчаном берегу, была такой романтичной, что Билли перекатилась со спины на живот и уткнулась лицом в подушку. Странные вещи происходили в ней: неясное томление и истома, от которой учащался пульс, как всегда, когда Мосс был рядом, когда прикасался к ней. Билли посмотрела в зеркало: не видны ли на лице изменения, произошедшие в ее душе? Казалось, из зеркала на нее смотрело то же лицо, но в глубине души она уже не ощущала себя как Билли Эймс. Она испытывала страстное желание, груди ее напряглись, а где-то внутри, в самом центре ее существа, зияла пустота. Она хотела, чтобы Мосс прикоснулся к ее груди, заполнив эту пустоту. Хотела этого так сильно, что печаль комом стала в горле. Слезы все время подступали к глазам, и приходилось в течение всего дня загонять их подальше и сдерживать, пока Мосс не оказывался опять рядом. В романтических журналах это называлось «чувствовать страсть». Но там не говорилось, что страсть может причинять такие мучения.

* * *

Мосс застегнул последнюю пуговицу своего белого кителя. Без сомнения, придется стерпеть множество насмешек, пока он выберется из офицерского общежития. Выпускной вечер в средней школе! Моряков это весьма позабавило.

— Ух ты! — присвистнул Тэд Кингсли. — Ты кинешь всех этих барышень в штопор.

— Ты понюхай, как от него пахнет! — хохотнул его приятель Джек. — Как будто только что из французского борделя. У всех мамаш тех девчушек сердца затрепыхаются.

— Кончай трепаться, — усмехнулся Мосс.

— Красивый ты, дьявол, — заметил другой молодой офицер, укоризненно помахав пальцем, — но нет ничего веселого в том, чтобы быть обыкновенным стареньким красавцем-дьяволом, пока не начинаешь строить планы, как бы стать дьяволом-греховодником. — Все расхохотались, радуясь смущению Мосса.

— Сколько, ты говоришь, этой птичке? Семнадцать, вроде бы? Стыдись, приятель, крадешь младенца из колыбели. Чиста, как только выпавший снег, верно? — потешался Джек.

— Заткнись. Не нашел занятия получше, чем нападать на меня?

— Заткнусь не раньше, чем все мы нарядимся, как ты, и выстроимся на улице. Что скажете, парни, если мы так и сделаем? Вдруг кое-кто из этих девушек влюбится без ума и пригласит нас на воскресный обед? И почему одному Моссу достается все самое лучшее? А эта птичка знает, что ты переспал со всеми девицами от Филадельфии до Нью-Йорка?

— Я же тебе сказал, кончай трепаться, — рявкнул Мосс. Веселье выходило за рамки допустимого. Правда, когда ее высказывал кто-то другой, всегда раздражала Мосса.

— Что же нам остается делать, раз ты бросаешь на нас адмирала? — посмеивался Тэд. — Ладно, парни, повеселимся сами. У Коулмэна есть свои дела, ему есть куда пойти и без нас. — Чтобы показать, что насмешки были шуточными, парни хлопали Мосса по спине, выходя из комнаты.

Тэд обошел друга кругом, в последний раз оглядывая безупречно сидевшую форму.

— Я хочу, чтобы ты вернулся до рассвета, и, надеюсь, униформа останется в таком же безупречном состоянии, как сейчас, — проговорил он, как ему казалось, материнским тоном. — Ты меня слышишь?

Мосс засмеялся и махнул рукой, скрываясь за дверью.

Все они хорошие ребята. Будь на то воля Мосса, он пожелал бы, чтобы Тэд Кингсли стал его братом. Тэд был, наверное, лучшим летчиком из всех, кто встречался Моссу. В критических ситуациях он проявлял поразительное хладнокровие и никогда не допускал ошибок.

Когда Агнес открыла Моссу дверь, глаза ее остались непроницаемыми. Он выглядел так, будто родился в форме морского офицера.

— Входите, Мосс. Билли сейчас будет готова. — Она восхитилась кремово-белыми камелиями, которые он принес. — Какой прекрасный букет для корсажа!

Мосс посмотрел прямо в глаза Агнес, явно растягивая в разговоре гласные.

— Думаю, я уеду к сентябрю. По крайней мере, похоже на то. — Он наблюдал за реакцией Агнес, ожидая увидеть облегчение на ее лице. Мосс нахмурился. Черт побери, разве не об этом она мечтала? Чтобы он уехал и ее маленькая Билли осталась в целости и сохранности. Так увидел ли он панический страх на ее лице, или это ему всего лишь показалось?

* * *

Маленький оркестр, нанятый для выпускного бала, делал героические усилия, чтобы исполнить мелодию Гленна Миллера, написанную для большого оркестра. Молодая женщина честно пыталась петь, как Хелен О'Коннел, к удовольствию всех присутствующих. Билли танцевала с Моссом, положив голову ему на грудь. Ей было так хорошо, так уютно в его объятиях. Нельзя было не заметить, что все женские головки повернулись в их сторону, когда она вошла в зал под руку со своим кавалером. Даже преподаватели то и дело бросали восхищенные взгляды в его сторону, пока он вел ее по танцевальной площадке.

Агнес стояла у стола и наливала желающим пунш из большой чаши. Она встрепенулась, услышав, как начальница школы провозгласила Билли самой хорошенькой девушкой на балу.

— А кто тот молодой человек рядом с нею, миссис Эймс? Видно, что он из хорошей семьи.

— Это лейтенант Мосс Коулмэн из Остина, штат Техас. Между нами говоря, он из очень важной семьи, если вы понимаете, что я имею в виду.

Начальница, чувствуя возбуждение Агнес, в точности поняла, что та имела в виду. Мосс Коулмэн, должно быть, действительно очень состоятельный человек.

— Билли, сейчас у оркестра будет перерыв, — сказал Мосс, слегка касаясь губами щеки девушки. — Мне пора проверить, как там адмирал Маккартер. Пойди прогуляйся, выпей пунша, а потом встретимся у стола с напитками.

Агнес, стоявшая на страже у чаши с пуншем, чтобы никто из слонявшихся вокруг учеников не посягнул на нее, увидела приближавшуюся Билли, заметив румянец на щеках дочери, полные улыбающиеся губы и блеск в глазах. У дочери был такой вид, что любое материнское сердце сжалось бы от страха. Вид, свидетельствующий о том, что она выросла и нашла мужчину, с которым хотела бы остаться.

— Мама, ты хорошо проводишь время? — Даже голос у нее изменился, решила Агнес. Стал теплым и трепетным, таил в себе уверенность и доверие. Доверие женщины. Билли уже не девочка. Агнес когда-то чувствовала то же самое, испытывала такое же волнение и желание и знала, куда это ведет. Прямо в постель.

— Замечательный бал и совершенно особенный вечер для тебя, так ведь, Билли? Тем более теперь, когда Мосс уверен, что отплывет на своем авианосце до сентября. — Она притворилась, что не замечает, как расстроилась дочь, и понадеялась, что та расскажет, не поделился ли Мосс с нею своими планами на будущее и не дал ли каких-нибудь обещаний.

— Он тебе так сказал? — спросила Билли, и руки у нее задрожали.

— Ах, извини, дорогая. Неужели я выпустила кота из мешка? Да, он сказал мне сегодня вечером. — Агнес не сводила глаз с дочери, и мысли лихорадочно метались у нее в голове. Ее рука тоже дрогнула, когда она принялась разливать пунш. Какая же все-таки Билли глупышка. Наверное, она слишком опекала дочку все эти годы; может быть, веди она себя иначе, Билли знала бы, как достигать цели и брать то, что ей нужно. Сама она в семнадцать лет была гораздо сообразительнее. Агнес глубоко вздохнула и неожиданно нашла решение.

— Выпей пунша, дорогая. Судя по твоему виду, тебе это не помешает, — сказала она, наливая дочери бокал.

Билли протянула руку за бокалом с напитком, но в это время Агнес дернулась, и ярко-красный пунш залил перед белого платья Билли.

Как раз в этот момент Мосс вошел в зал и увидел, как Билли отпрянула, но слишком поздно. Ее платье было испорчено. Он переждал минуту. Ни к чему портить еще и его форму. Когда Билли кончила вытирать глубоко пропитавшие ткань красные пятна, он приблизился.

— Ах, Мосс, как хорошо, что вы здесь, — обеспокоенно заговорила Агнес. — Не могли бы вы отвезти Билли домой, чтобы она переоделась? Билли, мне так жаль. Я думала, ты успела взять бокал в руку. Вы ведь не откажете, Мосс?

— Конечно, нет. — Его глаза пытливо погрузились в глаза Агнес. Он ошибся, в ее взгляде не было паники. Было опасение. Жесткая улыбка тронула губы молодого лейтенанта, в то время как он вел Билли мимо сбившихся в небольшие группы гостей.

Агнес смотрела, как они уходят. Ее взгляд скользнул к огромным часам, висевшим на стене в бальном зале. Десять минут, чтобы доехать до дому, пятнадцать минут, чтобы дочь сменила платье, еще десять минут на возвращение. Она подождет. Это шанс Билли, единственный оставшийся у нее шанс. Агнес отмела все сомнения взволнованного материнского сердца. Замысел в этой игре был чудовищным, а ставка высока, но она сделала это ради Билли. Ее дочь войдет в семью Коулмэнов из Остина. Агнес улыбнулась. Так или иначе, но и она сама тоже станет членом их семейства.

Глава 4

Мосс взял ключ из руки Билли и открыл дверь. Он восхищался тем, как ей удавалось скрыть свое разочарование и замешательство. Другие девушки на ее месте стали бы ныть и сокрушаться по поводу испорченного платья, поставив в неловкое положение окружающих. Кто угодно, только не Билли. По пути домой она весело шутила и посмеивалась над Моссом, который оказался самым популярным мужчиной на балу.

— Через минуту я буду готова. Может быть, через две. — Она засмеялась. — Боюсь, я промокла до костей. Почему бы тебе не включить радио, чтобы не скучать?

— Мне так жаль твоего платья, Билли, — искренне сказал Мосс. — Ты была самой хорошенькой девушкой на балу. Нет, не просто хорошенькой — красивой.

Билли почувствовала, как тепло стало ей от этих слов. Теперь не имело значения, во что она одета, хоть в лохмотья. Мосс сказал, она красивая, и она сознавала свою красоту, когда он так смотрел на нее, и огонь горел в ее глазах.

Мосс глядел вслед Билли, исчезнувшей за дверью. Настроившись на одну из радиостанций, он сунул руки в карманы и принялся мерить шагами комнату. Полоска света пробивалась из-под двери; свет мигал и колыхался, когда Билли двигалась по своей комнате.

Билли сбросила платье, заранее зная, что красный пунш просочился до самых трусиков из белой тафты. Даже кожа стала липкой, нужно было наскоро помыться. Какая же мама неловкая! Теперь придется все менять, абсолютно все.

Мосс открыл дверь в спальню Билли; приглушенный свет розового ночника на тумбочке у кровати лился из-за открытой дверцы шкафа, в котором, как слышал Мосс, копошилась девушка. Он прислонился к косяку, сунув руки в карманы и надвинув козырек фуражки на глаза.

Не зная о присутствии мужчины, Билли потянулась за махровым халатом и отошла от шкафа, тихо мурлыкая песенку «Я увижу тебя», доносившуюся из приемника в гостиной.

Глаза Мосса скрывала тень от козырька фуражки. Он видел линию ее обнаженной спины, округлые бедра, длинные стройные ноги, крепкие, с четко очерченными мускулами. На обнаженные плечики падало темное золото волос. Она слегка повернулась, открывая его взгляду небольшие упругие груди с сосками, розовыми, как внутренняя сторона морской раковины. Талия у нее была необыкновенно тонкой, и Мосс улыбнулся, глянув на круглый животик, святилище девичества.

Билли накинула халат, запахнула полы, завязала пояс и только потом повернулась, увидев Мосса. На ее лице отразилось удивление. Мосс не сводил глаз с ее лица. Вот она, женская страсть, окрасившая ее светло-карие глаза в золотистый цвет.

Теплая волна захлестнула тело Билли, разжигая огонь, тлевший в груди, в животе, между ног. Продолжая смотреть ему в глаза, она распахнула халат, позволила ему соскользнуть с плеч и, мягко скользя по рукам, упасть на пол. Билли отбросила свое девичество так же, как отбросила испачканное платье. Навстречу Моссу протянулись руки женщины.

* * *

Агнес пристально следила за движением стрелок часов на стене. Вокруг нее кружились юбки, играла музыка. Она же не замечала ничего, кроме бега времени. Почти час прошел с тех пор, как Билли уехала с Моссом. Агнес отправилась в раздевалку за свитером, затем стремительным шагом вышла из здания школы и направилась к машине.

Выверенными движениями она вела свой редко используемый «студебеккер», держа руль обеими руками. Вместо того чтобы подъехать к дому с южной стороны, она проехала два с лишним квартала, описав круг и остановившись на другой стороне улицы. Агнес сидела в машине, глядя на белый с серым дом на Элм-стрит. Автомобиль, который Мосс одолжил на этот вечер, стоял на подъездной дорожке. В окнах не было огней, и дом выглядел неприветливо.

Свет уличного фонаря проникал сквозь кисейные занавески Агнес в темную спальню Билли, рассыпаясь смутными пятнами по узкой девичьей постели и отбрасывая серебристый отблеск на ее тело. Она лежала в объятиях Мосса, сладострастно ощущая, как покалывают ее грудь жесткие волосы на торсе мужчины. Его губы касались ее шеи, скользили, теперь уже привычно, к ложбинке между грудями и ниже. Он брал в ладонь и ласкал округлые груди и, казалось, получал от этого такое удовольствие, что ей хотелось, чтобы они были больше, полнее, для него.

— Не знаю, что слаще, Билли, ты или фруктовый пунш. Ты все еще липкая от него и восхитительна на вкус, — снова прошептал он, продолжая целовать ее тело, вновь зажигая огонь в крови, заставляя быстрее биться сердце. Она хотела быть для него сладкой. Хотела стать для него всем на свете.

Билли вздохнула, томно вытягиваясь рядом с Моссом. С детством покончено. Мосс занимался с нею любовью и сделал ее женщиной. Своей женщиной. Он вел себя так нежно, так осторожно, настолько возбудил ее, прежде чем проникнуть в ее плоть, что она едва заметила быструю внезапную боль, когда лишилась девственности. Потом, чувствуя его медленные движения, она таяла от наслаждения, и ее плоть сама собой раскрывалась навстречу ему, вбирая его целиком, поглощая полностью. Билли представила себе, что она — его полотно, а он художник, раскрашивающий это полотно яркими красками ее пробудившейся чувственности, творя ради своего удовольствия, создавая сложный рисунок, который появлялся на ее теле под его руками и губами. Его чудесные руки. Не осталось ни одного дюйма ее плоти, который бы не целовал и не ласкал Мосс. Билли Эймс чувствовала, как из серой, неприглядной гусеницы превращается в яркую экзотическую бабочку.

Опершись на локоть, Мосс дразняще провел пальцем от ямочки под горлом по всему ее телу до мягкой поросли внизу живота, еще влажной и теплой от их соития.

— В следующий раз тебе понравится больше, Билли. Я не хотел причинить тебе боль.

— Ты и не причинил мне боли. Это было чудесно. Никогда прежде я не чувствовала такой близости к кому-то, Мосс. Мне это нравится. Я люблю тебя.

В ответ Мосс лишь поцеловал ее, нежно лаская губами ее рот. Она разомкнула губы, позволяя проникнуть за их преграду так же легко, как позволила войти в свое тело. Билли была сладкой и теплой после их любовного слияния, но он знал, что оргазма она не достигла, а именно это наслаждение он хотел разделить с нею, именно это хотел дать ей.

— Одной близости недостаточно, — прошептал он. — Есть нечто гораздо большее, и я хочу показать тебе это.

— Гораздо большее? Покажи мне, Мосс. Покажи сейчас, настаивала Билли, чувствуя нарастающее напряжение в глубине лона, которое, она знала, мог снять только он. Неужели можно оказаться еще ближе к нему, чем она была в те мгновения? Неужели можно завладеть частичкой его существа, которая осталась бы с нею и не исчезла, что бы ни случилось, как бы далеко он ни уехал?

Мосса потряс ее призыв. Он предчувствовал, что получит удовольствие, занимаясь с ней любовью, но не мог предположить всей глубины наслаждения или такого безудержного желания с ее стороны. Она была восхитительна, принимая его ласки, отдаваясь ему так, словно являлась даром, созданным для него одного. Их глаза встретились в полумраке, взор ее стал ясным и спокойным, жарким и страстным, без тени сожаления или смущения. Губы Билли слегка приоткрылись в ожидании поцелуя, и, заметив это, Мосс прижался ртом к ее губам, стремясь ощутить ту особую сладость, которая была присуща только Билли. Он почувствовал, как ее пальцы касаются его спины, опускаются к бедрам, воспламеняя его желание. В тот момент ему почудилось, что он никогда не утолит свой голод. Билли оказалась такой неожиданно необыкновенной, очаровала его своим откликом, околдовала своими страстными, неискушенными прикосновениями. Она была неизведанным источником чувственности, и Мосса охватила решимость проникнуть в эти тайные глубины.

Ее тело шевельнулось в его руках, позволяя исследовать себя. Он наблюдал за лицом Билли, лаская ее грудь, медленно, интригующе спускаясь к животу, к раздвинутым ногам. Длинные ресницы сонно прикрыли глаза, она отдавалась ему, доверяла, позволяя унести себя в то чудесное место, куда он обещал взять ее с собой.

Рука Мосса скользила по нежной плоти, поднимаясь все выше. Он заметил удивленное выражение на ее лице, когда она зашевелилась от прикосновения, слышал, как в ответ на ее страсть участилось его собственное дыхание и охрип голос.

— Мне нравится вот так прикасаться к тебе, — прошептал Мосс. — Нравится смотреть, как ты отдаешься мне. Прикоснись ко мне, Билли, — попросил он. — Прикоснись ко мне.

Она протянула к нему руки, стремясь познать его, раскрыть тайну, сулившую такое наслаждение. Возбуждение усиливалось по мере того, как она сознавала свое блаженство. Билли испытала восторг от прикосновений к телу Мосса, ей снова и снова хотелось проводить пальцами по широкой груди, плоскому животу, сильным ногам. Биение сердца отдавалось в груди, когда ее трепетные пальцы скользнули между его ног.

Сам Мосс затаил дыхание, ощущая эти прикосновения; глядя в ее глаза, он понимал, что эта девушка получает от него такое же наслаждение, как и он от нее. Ресницы Билли трепетали, а кончиком языка она облизала губы, словно собираясь съесть лакомый кусочек. Он снова прильнул к ее рту, томясь желанием, пробуя языком шелковистую внутреннюю поверхность ее пухлой нижней губки. Его руки неотрывно скользили по юному телу, в одном ритме — вверх и вниз, — в то время как Билли прижималась к нему, откликаясь на движения его рук, ища утоления страсти.

Билли захватило желание, которое Мосс вызывал в ней; она не знала, когда оно исчезнет, и опасалась, что оно уйдет. Внутри образовалась пустота, жаждущая его, требующая освобождения. В этом прикосновении была особая острота, словно Билли распалась на кусочки, отделилась от самой себя, и во всем мире существовали только ее тело и его руки.

Мосс опустился между ее раздвинутыми ногами, его глаза загорались огнем, куда бы ни падал взор. Золото волос девушки на подушке, ее белая кожа, изящные изгибы тела, такие юные и соблазнительные — все манило и притягивало. Они смотрели друг другу в глаза, не прекращая ласк; страсть Мосса разгорелась, когда он встретился с открытым взглядом девушки, увидел в нем желание, отозвавшееся ощутимым трепетом ее лона.

— Билли, Билли… — Он шептал ее имя, словно любовную поэму. — Ты милая, такая милая.

Мосс утолял ее страсть, шел навстречу ее желаниям, подводил медленно и непреклонно к тому моменту, когда пути назад уже нет, и нежно улыбнулся, услышав, как она вскрикнула от сладости подступившего наслаждения. Она пришла в экстаз от его прикосновения, заметалась по подушке, тихо вскрикивая от удивления, повторяя его имя. Он приложил ладонь к вздрагивающему животу девушки, успокаивающе улыбаясь ей, прогоняя прочь сомнения.

Придя в себя, Билли улыбнулась, радуясь чуду, которое открыл для нее Мосс, а сам он никогда не испытывал такого прилива нежности, какой почувствовал в тот момент к Билли. Он хотел быть ее любовником, перенести через порог своей страсти, исследовать тайны ее чувственности.

— Скажи, что ты хочешь еще, Билли. Скажи мне снова, как ты хочешь, чтобы я показал тебе еще больше. — Голос его звучал глухо, отдаваясь гулом в ушах, но она поняла и жарко прошептала теслова, которые он хотел услышать.

Мосс наклонился вперед, нежно, так нежно входя в нее, заполняя ее собой. Ее плоть сомкнулась вокруг него, удерживая в упоительном объятии. Билли ласкала его широкую спину, выгибаясь и прижимаясь к нему грудью. Ее рот ждал прикосновения его губ, прикосновения долгого, любовного. Она поощряла его объятия, разжигала его страсть, захватывая ягодицами и прижимая к себе, позволяя глубоко проникнуть в свое лоно. Билли чувствовала, как горячая волна снова поднимается в ней от соприкосновения их тел. Чувствовала, что ее движения совпадают с медленным чувственным ритмом, который задавал Мосс. Она сознавала, что в глубинах ее существа снова возникает напряжение, побуждающее и ее саму, и его к страстному освобождению.

Мосс ощутил, как Билли замерла и напряглась в высочайшем наслаждении, трепет ее плоти призывал и его достигнуть этой вершины. Он приподнялся, обхватил ее ягодицы и стал Короткими, быстрыми рывками погружаться в нее.

Тело Билли было изумительным, на его ласки она отзывалась, повинуясь инстинкту, а выражение полной самоотдачи на милом лице вознесло его к немыслимому блаженству, и он рухнул рядом с Билли, чтобы вместе с нею отпраздновать обретение женственности.

Их тела блестели от испарины наслаждения и удовлетворения. Они лежали бок о бок на узкой кровати, ноги их переплетались, ее голова лежала на плече Мосса. Он вернул Билли с высот страсти, лаская грудь и шею, поцеловал лоб и вдохнул аромат ее волос. Голос у Мосса стал тихим и хрипловатым, когда он принялся описывать блаженство, которое она ему подарила, перечисляя все, что считал таким прекрасным.

— Я люблю тебя, — еле слышно проговорила Билли, касаясь губами волос на его груди.

— Я знаю, Билли. Знаю. — И ответом был поцелуй, столь мягкий и нежный, что у Билли слезы навернулись на глаза.

* * *

Агнес пошла по двору, ступая на траву, чтобы каблуки не стучали по каменным плитам, и вошла в дом через дверь кухни. Положив сумку на кухонный стол, она прошла в темную гостиную. Фрэнк Синатра мурлыкал что-то по радио. Дверь спальни дочери была закрыта, и Агнес затаила дыхание, услышав тихий, интимный смех Мосса и торопливый шепот Билли.

Сидя в темно-коричневом моррисовском кресле, любимом кресле ее матери, Агнес повернулась лицом к двери спальни и стала прислушиваться к доносившимся до нее спокойным звукам. Она знала: Мосс находится там с Билли. Знала, чем они там занимаются.

Агнес показалось странным, что она сидит здесь, в то время как любая достойная мать ворвалась бы в комнату, чтобы спасти свою дочь. Но Агнес так или иначе спасала Билли — и саму себя тоже. По всей видимости, учитывая поведение дочери в последние дни и блеск ее глаз, Мосс рано или поздно заманил бы ее в постель. Хитрость состояла в том, чтобы обратить все возможные недостатки — например, наличие влюбленной дочери, не желающей оставаться девственницей, — в преимущества. Нарочно обрызгав пуншем платье Билли и устроив ее уединение с Моссом, Агнес страшно рисковала, но с тех пор события развивались, как она задумала. Глубоко вздохнув, Агнес стала ждать. Следующий эпизод в этой небольшой игре следовало сыграть хорошо, и она должна была сохранить присутствие духа.

Агнес ждала, сложив руки на коленях, с бесстрастным лицом, и теперь уже не имело значения, сколько времени прошло. Когда дверь, наконец, открылась и Мосс, голый до пояса, в белых брюках, вышел из комнаты под звуки песенки сестер Эндрюс «Буги-вуги бабл бой», доносившейся из приемника, то в первую очередь увидел Агнес, смотревшую на него с ледяным спокойствием. Билли, завернувшаяся в халат, наткнулась на Мосса и сразу же обнаружила, что заставило его так резко остановиться.

— Мама!

Агнес пристально посмотрела сначала на Билли, потом на Мосса. Да, риск был большой, и ставка в игре чудовищна. Мосс усмехнулся, по его глазам было видно: он понял, что она сделала. Агнес внутренне собралась, но уже знала, что выиграла. Она чувствовала это всей кожей, каждым своим вздохом. Билли станет миссис Коулмэн. Беспокоило ее в этот момент лишь сознание того, что она выиграла эту игру, не перехитрив Мосса. Нет, лейтенант Коулмэн не позволил ей одержать победу.

Когда Мосс открывал дверь в гостиную, все его мысли были поглощены Билли. Какой восхитительной любовницей она оказалась! Податливой, идущей навстречу. И красивой своей особенной, мягкой, нежной красотой. Даже сейчас, думая об этом, он едва мог поверить в ее смелость. Только она надела халат, а в следующий момент, увидев его в дверном проеме, протянула к нему теплые, нежные руки, приглашая стать ее любовником. Довольная улыбка расползалась по его лицу, а потом он увидел в кресле напротив двери ее. Агнес. Не требовалось внезапного озарения, чтобы понять: она давно уже сидит здесь. А выражение ее глаз очень напомнило ему отцовский взгляд после заключения очень выгодной сделки. В долю секунды Мосс осознал, что, будь у него шанс повторить все сначала, он бы воспользовался им. Независимо от того, оказалась бы тут Агнес или нет. Билли стоила того.

Мелькнула мысль об одном из глубоких убеждений отца. Матери сразу же, не рассуждая, думают об изнасиловании; они не могут допустить, что их дорогие дочки сами охотно пошли на это. Следом у них возникает мысль о внебрачных детях и об общественном осуждении. И, наконец, третья, самая удивительная, мысль о женитьбе.

— Застегните молнию на брюках, лейтенант, — тихо проговорила Агнес. — Уже поздно. Нет смысла возвращаться на танцы. Было бы неплохо, если бы вы оделись и ушли.

Отпущен на волю. Застигнут, как ребенок с кулаком, полным печенья, в кувшине. Мосса разбирал смех. Только что он похитил девственность и невинность ее дочери, а она его отпускает. Но Мосс понимал, что Агнес с ним не покончила, пока еще, до тех пор, пока не получит желаемое. Он видел, как ее глаза переместились на Билли, и сообразил, что Агнес выскажется, когда рядом не будет дочери, которая могла бы услышать их разговор или возразить. Желание засмеяться оказалось так велико, что смех начал клокотать в горле. Папа, старый мошенник, ты мне не говорил, что бывают такие матери, как эта.

Билли, стоявшая позади Мосса, потуже затянула пояс махрового халата. При виде матери, спокойно восседавшей в кресле, она чуть не потеряла сознание. Уцепившись за руку Мосса, скорее, чтобы удержаться на ногах, чем чтобы защитить его, девушка протестующе подняла голос против решения матери отослать его как нашкодившего мальчишку.

— Мама, Мосс не виноват. Я заставила его сделать это. Я хотела его и ни о чем не жалею! — воскликнула она, выказывая открытое неповиновение. — Ты должна мне поверить. Я люблю его. Ты должна это понять!

Мосс почувствовал, как ногти Билли вонзились в его обнаженную руку. Благородно. Малышка Билли объявила о своей любви и защитила его от Агнес. Это он должен был произнести такие слова вместо нее. Она лишила его возможности сделать это громогласное заявление. Теперь уже было не до того, чтобы сдерживать рвущийся наружу смех. Мосс одной рукой обнял Билли за плечи и привлек ее к себе. Это небольшое движение было именно тем ответом, которого добивалась Агнес. Она спрятала улыбку и опустила голову, скрывая лицо в полумраке.

* * *

Билли сидела на краю кровати и смотрела, как Мосс одевается. Она так нуждалась в его утешительных заверениях, хотела услышать слова, которые убедили бы, что Мосс любит ее, но просить об этом она не могла. Что произойдет после ухода Мосса? Вернется ли он назад? Если бы он сейчас, сию минуту, попросил ее уйти с ним, она ушла бы. Пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы Мосс вернулся. Билли продолжала молчать, глядя, как он медленно, без суеты застегивает пуговицы белого кителя.

Мосс избегал взгляда Билли. Ее неприкрытая любовь к нему представляла почти непосильную ношу. Всю жизнь он был уверен, что если кто-нибудь любит так самозабвенно, то требуется что-то давать взамен. В случае с Сетом от него ждали ответственности и выполнения обязательств. Он отвергал даже мысль о том, чего могла бы попросить Билли в ответ на свою любовь. По правде говоря, его коробило, что попросит-то Агнес. Мосс понимал: нужно посмотреть на Билли, обнять ее. Бедняжка, она казалась такой испуганной. Чего больше она боялась — гнева матери или потери его любви? Агнес опасаться нечего. Все идет в точности с ее планом, намеченным ею с того момента, когда она облила платье Билли пуншем. Дело лишь за ним.

Он сжал Билли в объятиях. Как это было приятно, какая она теплая и мягкая. Он чувствовал, что тело его напряглось. Билли улыбнулась, глядя снизу вверх, и положила голову ему на грудь. Как приятно обнимать ее! Она как раз умещалась в кольце его рук. Подумать. Ему нужно подумать. Но не здесь, он должен уйти отсюда. Мосс легонько поцеловал Билли в губы, в кончик носа, в закрытые глаза, снова в губы.

— Завтра я позвоню тебе между одиннадцатью и двенадцатью дня. Адмирал будет играть в гольф, и кабинет останется в полном моем распоряжении. Мы поговорим. Спокойной ночи, Билли.

— Спокойной ночи, Мосс, — сказала Билли, проглатывая комок слез. Она выглядела такой потерянной и испуганной.

— Не беспокойся, Билли. Все уладится. — Он терпеть не мог женских слез. У всех глаза сразу становятся красными, они хлюпают носами и потом сморкаются. Сестра его вечно хныкала и сморкалась. Боже, чего только не приходится выдерживать парням. — Не плачь. — Его самого поразила глубина чувств, которые он испытывал по отношению к этой девушке. Да, Билли была ему дорога. — Не провожай меня, я выйду сам. Завтра я позвоню тебе.

Билли обессиленно рухнула на кровать, едва услышав стук закрывшейся двери. Она сжала руки на коленях и стала ждать мать. Сердце ее бешено билось. Она не сожалела о том, что сделала. И никогда не будет жалеть. Она должна выстоять против Агнес. Он сказал, что позвонит завтра. Он обязательно позвонит завтра. Ее взгляд упал на смятую постель и скомканные простыни. В изнеможении упала Билли на подушки, и, когда запах лосьона после бритья, которым пользовался Мосс, ласково овеял ее щеку, глаза девушки наполнились слезами.

Это было чудесно, в точности как она и предполагала. Она ему понравилась, знала, что понравилась. Билли улыбнулась, вспоминая его деликатность, его страстность. Вспыхнула, подумав о своем самозабвенном отклике на эту страсть. Как нечто столь чудесное, происходящее между двумя людьми, может быть плохим? Мосс не думал, что они занимаются чем-то плохим, иначе он не стал бы так любить ее. Как теперь ненавидела она то выражение, которое употребляют дети. «Делать это». Будто о двух собаках во время собачьей свадьбы. Они с Моссом не «делали это». Они творили любовь. Хоть она была совсем неискушенной, но разницу поняла.

Где же мама? Почему не зашла к ней, чтобы выразить свое разочарование и возмущение? Чтобы кричать, стыдить, изрекать предупреждения о последствиях и угрозы. Когда стрелки на маленьких эмалевых часах, расписанных лилиями, показали час ночи, она выключила лампу и положила голову на подушку, на которой раньше лежал Мосс.

* * *

Коулмэн вел машину медленно, наслаждаясь теплым летним ветерком, проникавшим через опущенные стекла. Сногсшибательное завершение прекрасного вечера. Застукали. Застукали, как двоих ребятишек за амбаром. Он от души рассмеялся, сочный звук зародился где-то в глубине и вырвался наружу. Просто потрясающе. Дальше завтрашнего дня мысли его не забегали. Больше таких вечеров, как сегодня, не будет. Агнес позволила попробовать товар, предлагавшийся ему и только ему. Теперь он должен или купить товар — это значит жениться, — или полностью устраниться и уйти со сцены.

Мосс помахал своим пропуском и медленно проехал мимо охраны у ворот базы. Ему самому было необходимо как следует подумать. Он поставил машину на стоянку, прошел в общежитие и переоделся в повседневную форму, а затем направился в кабинет адмирала. Подходящее время, чтобы забрать с письменного стола начальника морской компас и привести его в рабочее состояние, как он обещал. Адмирал любил пользоваться умением Мосса обращаться со всякими механизмами, и его рук всегда ждали то радиоприемник, то часы, то что-нибудь в машине адмирала.

Он работал медленно и методично и, закончив, даже удивился, что за горизонтом встает солнце. Мосс положил древний компас на стол адмирала и злорадно прилепил сверху значок с надписью «Килрой был здесь», с карикатурным изображением дерзкого человечка с носом картошкой, который пускал струю через забор. Рисунок показался ему смешным, и он на мгновение задумался о происхождении этого популярного лозунга, но вместо того, чтобы рассмеяться, чуть не заплакал. Сидеть за адмиральским столом и ремонтировать всякие штуковины — все это было далеко от представления Мосса об участии в войне. В глубине души он всегда мечтал парить в небе, отрываться от плоской палубы авианосца, устремляясь вперед, навстречу судьбе. Должен же быть какой-то способ избавиться от нынешнего вонючего назначения. Однако против воли отца он пойти не мог. Сет пожилой человек, а Мосс — отрада его души, шанс старика на бессмертие, как он любил время от времени повторять. Отец любил его, а в ответ на эту любовь Мосс должен оставаться в живых. Сет был помешан на идее создать династию, династию Коулмэнов, чтобы передать наследникам баснословные богатства, созданные из ничего благодаря продуманным сделкам и большой удаче. Но, может быть, существует возможность умиротворить папу и получить желаемое. Летать. Испытать свою отвагу. Наброситься на врага и победить. Мосс так хотел испытать ликование победителя и боялся, что все будет кончено до того, как он сможет принять участие в схватке.

* * *

Билли слышала, как Агнес готовит завтрак на кухне, и вдохнула соблазнительный аромат свежего кофе. Еще до шести утра она слышала, как ушли на работу их постояльцы. Агнес и Билли остались в доме одни. Теперь нужно выйти и предстать перед матерью.

В половине восьмого утра трудно вести себя с напускной храбростью, и рука Билли дрожала, когда она потягивала кофе. Она притихла и ждала, когда же мать начнет разговор. В то время как Агнес отщипнула торт и отхлебнула кофе, Билли почувствовала, что ее собственный желудок сжимается. Без труда можно было представить себе ход рассуждений матери. Она, Билли, виновна, следовательно должна заговорить первой. Билли набрала в грудь воздуха.

— Мама, насчет вчерашнего вечера. Я знаю, ты во мне разочаровалась, и понимаю, почему. Я не молю тебя о прощении, прошу лишь понять. Я люблю Мосса. И его вины в случившемся нет. Я виновата, мама, я провоцировала…

— И все-таки, Билли, от этого я ни на йоту не чувствую себя лучше, — сурово молвила Агнес. — Мне трудно поверить, что ты оказалась такой распутной.

— Мама, я не чувствовала себя распутной вчера вечером, да и сегодня утром, — твердо заявила Билли. — Когда двое людей любят друг друга, они хотят быть вместе. Хотят заниматься любовью. — «А потом женятся», — сказала Билли самой себе.

— Понимаю, — холодно ответила Агнес. — Тебе хоть пришла в голову мысль, что ты можешь забеременеть? Ты ведь знаешь, так случается. Что если ты окажешься в положении, а Мосс отплывет с флотом? Он хочет уехать. Ему совсем не интересно до скончания века сидеть на военно-морской базе в Филадельфии.

— Я с ним поговорю. Давай не будем все преувеличивать.

— Билли, я ведь беспокоюсь о тебе. Порядочные девушки не стремятся попасть в постель до свадьбы. Я не хочу, чтобы ты уподобилась Сисси. Да, конечно, я слышала всякие сплетни, — ответила Агнес, заметив удивленный взгляд дочери. — Как только ее мать может ходить с высоко поднятой головой, это выше моего понимания!

Агнес сосредоточенно принялась пить кофе, тщательно скрывая удовлетворение. Все шло по плану. Следовало соблюдать осторожность, говорить только то, что нужно, и в нужное время. Она отхлебывала горячий напиток, не желая признаваться самой себе, что заявление Билли задело ее всерьез. Сила — вовсе не та черта, которая, по ее мнению, была присуща милой дочке. Когда в их жизни появился Мосс Коулмэн, ей пришлось наблюдать, как растет и расцветает эта сила. Нельзя дать Билли понять, что ею манипулируют. Агнес вздохнула, сожалея о тех гораздо более легких временах, когда Билли оставалась маленькой девочкой, такой послушной, готовой следовать по пути, начертанному матерью, и приобщаться к идеалам матери. Все знали, что Билли Эймс талантливая, приятная девушка. А то зачем бы миссис Фокс стала поддерживать идею о союзе между Билли и Нилом? Только потому, что Агнес проявила дальновидность, холя и лелея свою дочку, готовя ее к лучшей жизни, чем они вели сейчас. Теперь необходимо быть особенно внимательной: Билли должна думать, будто действует по своей воле.

— Билли, ты так молода. Мосс старше тебя, умудреннее. У вас с ним мало общего, вряд ли ты ему подходишь. Можно только догадываться, сколько у него было женщин; он относится к тому типу мужчин, у которых женщин больше, гораздо больше, чем мы себе воображаем. Я не хочу видеть, как тебе причиняют боль, как тебя обижают. Более того, не хочу, чтобы тебя использовали, а потом бросили. Такие вещи могут войти в привычку. Посмотри на Сисси. Не этого хотела бы я для тебя, Билли. Тебе лучше всего больше не видеться с Моссом, забыть вчерашний вечер и уехать отсюда.

— Нет! Я люблю Мосса, а он любит меня. Он попросит меня выйти за него замуж, и я выйду. А не попросит — буду его ждать, ждать вечно, если понадобится. Я люблю его! — В глазах Билли заблестели слезы, и Агнес стало жаль дочку. Но позволить жалости вмешаться в свой холодный расчет она не могла. Билли бросила на стол скомканную салфетку и выбежала из комнаты.

Агнес допила свой кофе и поставила чашку в мойку. Потом прошла в гостиную и открыла дверь комнаты дочери.

— Я терпеть не могу такого поведения, Билли. Если ты хочешь быть взрослой и поступать как взрослая, то и веди себя соответственно. Я хочу, чтобы ты сегодня заменила меня в Красном Кресте. Ты должна быть там к девяти и проработать до обеда. Прими душ и отправляйся как можно раньше. Я позвоню им и скажу, что ты придешь вместо меня. Я слишком расстроена, чтобы идти самой, — добавила Агнес, зная, что чувство вины не позволит Билли отказаться. И оказалась права. Снова права.

Едва Билли вышла из дому, как в ту же минуту Агнес позвонила на военно-морскую базу и попросила соединить ее с лейтенантом Моссом Коулмэном, состоящим при адмирале Маккартере. Ожидая ответа, она бросила взгляд на настольный календарь рядом с телефоном. Агнес подсчитывала дни, прошедшие с того времени, как у Билли, по ее сведениям, в последний раз были месячные. Мосс Коулмэн не из тех, кто верит во всякие предохранительные средства; Агнес готова была поспорить на все продуктовые талоны, что это именно так. Она судорожно сглотнула, не желая думать об игре, которую затеяла. То, что Билли могла забеременеть и, следовательно, будет подвергаться риску, даже не приходило ей в голову.

— Кабинет адмирала Ноэля Маккартера. Лейтенант Коулмэн у телефона.

— Лейтенант, говорит Агнес Эймс. Я хотела бы побеседовать с вами, когда вы освободитесь после дежурства. В какое время мне встретить вас у ворот базы?

Тон у нее был самый деловой, никаких легкомысленных разговоров. Она имела в виду именно дело. Мосс усмехнулся. Она опоздала на час пятнадцать минут: он ждал ее звонка еще до восьми.

— Да, мэм. Мое дежурство заканчивается сегодня в три часа дня. До свидания, миссис Эймс.

Скотоводство, нефть, что-то, называемое электроникой, угодья, акры и акры земли… деньги. Достойные уважения деньги. Власть. Престиж. Все то, на что надеялась и о чем мечтала Агнес для своей дочери. То, что будет принадлежать Билли, чем она будет пользоваться как член семьи Коулмэнов.

Агнес уселась за кухонный стол и написала две записки своим постояльцам. Она извиняется за столь неожиданное уведомление, но больше не может сдавать комнаты. Заклеила конверты и подсунула под двери спален. Чувствовала она себя замечательно.

* * *

Филадельфийская военно-морская база всегда оставалась одним из любимых мест Агнес. Поджидая Мосса, она наблюдала за царившим вокруг оживлением. Агнес, в некотором смысле, была еще молодой женщиной и не могла отрицать, что униформа придает мужчинам особый шарм. На мгновение захотелось вернуться в годы юности, с их взлетами и падениями. При этом Агнес торопливо отбросила искушение добавить: «При условии, чтобы я знала то, что знаю сейчас».

В «студебеккере» было жарко и душно, пахло тормозной жидкостью, которую этот идиот из гаража пролил на коврик. Глянув в зеркальце дальнего обзора, Агнес проверила, как лежит на губах помада. Она хотела диктовать условия, а для этого следовало выглядеть наилучшим образом.

Мосс Коулмэн вышел из ворот в три сорок. На сорок минут позже. Молодой человек не извинился, открывая дверцу машины и усаживаясь на сиденье.

— Мэм, — приветливо улыбнулся он, обращаясь к Агнес.

— Добрый день, лейтенант, — холодно ответила она, включила двигатель и отъехала от ворот.

Ситуация чрезвычайно забавляла Мосса. Если бы папа знал, то просто лопнул бы от смеха. Дать женщине обставить себя. В то же время он чувствовал досаду, видя, что миссис Эймс не из пугливых или хотя бы просто некрасивых женщин. До какой же степени она владеет собой! Он похитил невинность ее дочери! Она оказалась более уравновешенной, чем временами сам папа. Агнес Эймс была настоящей сукой. Ну а папа — форменным негодяем. Мосс предполагал, что и сам он порядочный негодяй, только рангом пониже и помоложе, но уверенно приближающийся к уровню негодяев первого класса. Агнес понимала: он может оказаться и таким. Это чувствовалось, ее триумф был почти осязаемым. Все шло отлично, но Мосс вовсе не собирался облегчать ей задачу.

— Вы выглядите вполне бодро, лейтенант. Жара действует угнетающе, вам не кажется? Надеюсь, пойдет дождь, было бы как раз очень кстати для моего сада Победы.

— Я в норме, мэм. — Он замолчал, чтобы не возвращать комплимент и не добавить, что она выглядит победительницей.

— Вы сегодня говорили с Билли? — отважно ринулась в бой Агнес.

— Она позвонила мне из Красного Креста. Сказала, что вы себя неважно чувствуете и ей пришлось занять ваше место. Моя мать всегда прикладывает к голове салфетку, смоченную уксусом, когда ее мучает мигрень.

— Избавьте меня от подробностей вашего домашнего быта, лейтенант, и перейдем к делу. — Она остановила машину на стоянке у кафе. — У меня нет настроения пить кофе, как и у вас, я думаю, так что не будем отвлекаться.

Она читала его мысли, в точности как папа. Последовавшие затем заявления не удивили и не оскорбили его. В сущности, сам папа не проделал бы этого лучше. Миссис Эймс обладала тем, что Сет назвал бы куражом.

— Не думаю, что у нас с вами есть какие-либо сомнения относительно благородства вашего поведения с Билли в дальнейшем.

Мосс знал, что, пожимая плечами, он раздражает Агнес.

— Вполне возможно, фактически более чем вероятно, что Билли забеременеет, — ровным голосом сообщила Агнес. — При вашей вчерашней горячности сомневаюсь, чтобы кто-то из вас подумал о возможных последствиях и принял меры по их предотвращению. В любом случае, врач мог бы сказать вам, что эти дни месяца самые рискованные.

Рискованные для Билли. Благоприятные для Агнес. А для него? Не прошло и двадцати четырех часов, а Билли уже беременна. Легко говорить, что надо пользоваться случаем.

— Чего же вы хотите от меня, миссис Эймс? Сформулируйте так, чтобы этот корявый скотник вас понял. — Мосс порадовался, видя, как румянец розовыми пятнами заливает щеки Агнес. Всякое подобие тягучего выговора исчезло из его речи. То был юмор, теперь речь шла о деле. Билли стала предметом торговли. Хотелось бы ему возненавидеть эту старую хищницу, но в таком случае ему следовало бы возненавидеть самого себя.

— Речь идет не о том, чего я от вас хочу, Мосс, а о том, что потребуется Билли. Если вы не в курсе, то я могу сказать: Билли безумно влюблена в вас. Как вы можете заметить, я не спрашиваю о ваших чувствах — они в данный момент не имеют значения. Я хочу — и вправе ожидать от вас, — чтобы вы женились на моей дочери и защитили как ее репутацию, так и свою собственную.

Защитить его репутацию? На что это она намекает? Мало того, что она хочет женить его на Билли, так еще и это. Мосса удивили прямолинейные рассуждения Агнес о сексе и беременности, не прикрытые завуалированными намеками. Что-то здесь не так. Агнес была похожа на кошку, проглотившую канарейку, и у Мосса возникло чувство, что перья из ее хвоста щекочут ей подбородок.

Мосс хотел уже дать ответ, но решил заставить ее попотеть. Еще раньше, корпя над компасом адмирала, он принял решение. Разумеется, он женится на Билли. Помимо того, что Билли Эймс действительно милая девушка и удивительно страстная партнерша в постели, она позволит ему наилучшим образом решить проблему с Сетом. Папа помешан на идее продолжения рода Коулмэнов. Билли и ребенок освободят его от ответственности и обязательств, а он сможет попросить назначения на Тихий океан.

— Сегодня вечером я попрошу Билли стать моей женой, — протянул Мосс, не в силах сдержать широкую улыбку, расползавшуюся до ушей.

На мгновение Агнес оторопела. Она и не предполагала, что это окажется так легко, готовилась к более ожесточенной борьбе с этим высоким техасцем. У нее возникло неприятное чувство, что не она использовала его, а Мосс воспользовался ею в своих собственных целях. Однако дареному коню в зубы не смотрят. Не говоря ни слова, она взяла себя в руки и тронула машину с места. Пока Агнес выезжала со стоянки, Мосс включил приемник и настроился на радиопьесу Елен Трент с ее муками и терзаниями. Он откинулся на спинку сиденья, вытянул длинные ноги и низко надвинул козырек фуражки, так что Агнес не могла видеть в зеркальце глаз лейтенанта. Его отношение к делу вызывало досаду, но она предположила, что у них в Техасе принято заключать сделки именно так.

Небо уже начинало темнеть, когда Агнес высадила Мосса у ворот базы. Не успела она отъехать и мили, как разразилась гроза. Агнес из осторожности остановила машину у обочины. Не стоит рисковать, чтобы не попасть в аварию именно сейчас, когда золотые ворота Техаса приветливо распахиваются перед нею. Потребовалась определенная ловкость, чтобы перенести Агнес Эймс из этого мира самопожертвования и нужды в объятия роскоши. Роскоши Коулмэнов.

Наконец-то она дотянулась до всего, что считала своим с того самого дня, как появилась на свет, уже тогда оглушительно протестуя против такой несправедливости. Разве справедливы были, размышляла она, все обстоятельства ее жизни — от рождения в семье Мод и Мэтью Нейбауэр, богобоязненных, самодовольных родителей, до замужества за Томасом Эймсом, на которое она решилась из духа противоречия и которое терпела с мрачным смирением…

Даже в детстве Агнес задавалась вопросом: а что если бы все оказалось иначе, если бы Нейбауэры не жили на Элм-стрит, в доме, полученном Мод в наследство от матери. Мод вышла замуж за Мэтью, простого рабочего, вопреки воле своей матери, и весь город знал об этом. Они неодобрительно наморщили свои добропорядочные буржуазные носы, когда оказалось, что кто-то из их среды заключил брак с человеком, стоявшим ниже их всех по положению в обществе.

Мод, всегда нервная, легко возбудимая, денно и нощно переживала из-за того, что расценивала как преднамеренное пренебрежение. Глотая слезы, она развешивала для просушки выстиранное белье на рассвете, чтобы соседи не увидели ее и не напомнили, что у нее нет цветной служанки, которая выполняла бы такую работу. Нижнее белье вешалось между простынями, чтобы его не заметили, а в воду во время стирки галлонами выливался отбеливатель. Белоснежное белье было, по мнению Мод, синонимом добродетели. Рабочие комбинезоны водопроводчика Мэтью сушились в подвале. Не стоило наводить соседей на мысль, что он не носит костюмов и галстуков. Жизнь, по глубокому убеждению Мод, представляла собой ряд неодолимых препятствий.

С самых юных лет в обязанности Агнес входило убирать дом по субботам с десяти часов утра на случай, если придут гости. Гости никогда не приходили. В нижней гостиной она стирала пыль с бабушкиной мебели, обтянутой материей из конского волоса, заменяла вязанные крючком салфеточки на ручках кресел и натирала полиролью этажерку. Никто никогда не сидел в гостиной, даже Мод и Мэтью. Агнес скребла крыльцо перед входной дверью и натирала его воском, пока исходившее от белых столбиков сияние не становилось таким ослепительным, что его можно было заметить с подножия холма.

Однажды отец повредил спину и целое лето не мог работать. Они жили тем, что давал сад, и лишь изредка ели бекон. Она никогда не жаловалась, даже если вставала из-за стола голодной, но иногда все же морщилась, вспоминая угрозы родителей, запрещавших ей рассказывать своим друзьям, что они не едят мяса.

Друзья. Как мало их было, когда она росла, а крыльцо оставалось единственным местом, где разрешалось их принимать. Она никогда не могла пригласить их в кухню и угостить печеньем. Линолеум на полу кухни потрескался, стаканы были разномастными, а тарелки старомодными, и Мод боялась, что дети расскажут об этом своим родителям.

Агнес задумывалась, не приемная ли она дочь, и очень надеялась, что так оно и есть. Ей претила мысль, что она одной крови с этими боязливыми людьми, лишенными страстей. Невозможно было представить себе Мод, задирающую рубашку перед Мэтью, а из их спальни никогда не доносилось ни единого звука. Там всегда стояла тишина, как в могиле.

Томас Эймс привлек искорками в темных глазах и улыбкой, всегда готовой появиться на губах. Именно с ним она обрела нежные чувства, одобрение и непринужденность, чего ее так долго лишали. Мод пришла в ужас. Томас, на ее взгляд, был неподходящим женихом. Ленивый, беспутный, безнравственный. Его единственное пристанище — крохотные комнатки на втором этаже салуна на Двенадцатой улице. Какое будущее мог он предложить Агнес Нейбауэр?

Однако Агнес гораздо больше интересовалась животрепещущим и полным страстей настоящим. Улыбка Томаса, мягкость его характера покорили ее. Она задалась целью заполучить его.

Однажды девочка слышала, как ссорились Мод и Мэтью.

— Почему я не послушалась своей матери, ума не приложу! — кричала Мод. — Она была права насчет тебя! Совсем как я сейчас права насчет Агнес и этого парня, Эймса.

Агнес вышла замуж за Томаса в семнадцать лет. Они ограничились гражданской церемонией в мэрии Элктона, штат Мэриленд. Как и следовало ожидать — это случилось после рождения Билли, — она пришла к выводу, что сменила одну жизнь на другую, точно такую же. Стоило померкнуть огню страсти, и она уже всего лишь терпела близость Томаса, заставляя себя отдаваться ему по ночам в пятницу. Когда Мод и Мэтью умерли от инфлюэнцы, они с Томасом взяли Билли, ее немногочисленные игрушки и переехали на Элм-стрит. Ничего не изменилось. Агнес вела такую же жизнь, как и Мод, влачила такое же жалкое существование и ненавидела каждую минуту этой жизни.

Она всегда хотела большего, но как получить больше? Молитва не даст ответа, это любому дураку ясно, а тяжкий труд не сулит чудес. Сила воли и ум — вот что имеет значение наряду со здравой долей воображения.

Томас Эймс, муж, отец, посредственный кормилец, умер от недостатка воображения. О, когда-то оно у него имелось — это-то и привлекло в нем Агнес. Но время, заботы и неоплаченные счета сделали свое дело. Он старался изо всех сил, скрепя сердце вынуждена была признать Агнес, но перестарался в тот день, когда судорожно втянул в себя воздух — последний вдох — и умер в кухне на полу. Все произошло так быстро, что она лишь открыла рот от удивления.

Она не поскупилась на красивый металлический гроб из Спрингфилда. Соседи и все прихожане прикасались к металлу под бронзу, прощаясь с Томасом, и брови их уважительно поднимались. Агнес осталась удовлетворена. Никто не знал, сколько дней они с Билли не ели мяса, пока гроб не был оплачен.

Через два часа после того, как спрингфилдовский гроб опустили в могилу, предметы скудного гардероба Томаса Эймса оказались упакованы и отправлены в церковный ящик для сбора одежды нуждающимся. Матрац на кровати перевернут, и постель застелена свежим бельем, вышитыми простынями из ее сундука с приданым. Потом она упала на колени и поблагодарила Бога за то, что он так быстро призвал к себе Томаса. Ухаживать за ним было бы слишком несправедливо при и без того трудной жизни.

* * *

Гроза кончилась. Агнес открыла дверцу машины и вытерла своим полотняным платком ветровое стекло. Все вокруг стало таким зеленым. Деревья, кусты, даже платье на ней еще более позеленело. Зеленый, цвет денег.

Это был славный день.

Глава 5

Агнес Эймс встретилась с отцом Донованом в тот же вечер, еще до того, как пришел Мосс. Она немного исказила правду, совсем немного, сказав, что Коулмэн мог отбыть к месту новой службы в любое время, нельзя ли поэтому освободить молодую пару от оглашений, которые должны читаться в церкви три воскресенья подряд.

— Освобождение от оглашений получить не так-то легко, миссис Эймс, — вздохнул отец Донован, — но во время войны они становятся не столь обязательными.

Малышка Билли выходит замуж. Как отказать этой крошке в столь важной для нее просьбе? Он ее крестил, принял на конфирмации в лоно церкви, и, кроме того, лейтенант Коулмэн — католик, по крайней мере со стороны матери. Немного необычно для техасца, размышлял священник, но в любом случае это приятно.

— Я все улажу, миссис Эймс. В тех случаях, когда оглашение не может быть сделано три воскресенья подряд, его делают один раз в трех разных церквях. — Он помолчал. — Должна пройти хотя бы одна неделя до свадьбы, не так ли? — сурово спросил отец Донован. В этом вопросе он уступать не собирался.

— О да, — поспешила заверить Агнес. — Сегодня вторник, в это воскресенье будет как раз неделя. А так как свадьба состоится в следующее воскресенье, у нас получится две недели! — Ее мозг работал, словно пощелкивая с неумолимостью метронома. Приглашения. Разумеется, только близкие друзья и отец Донован. Поставщик провизии. Шампанское, что-нибудь легкое и элегантное. Помещение… отель «Латам» в деловом центре города. Простой, но симпатичный. Сначала на ум все время приходило выражение «маленькая свадьба», но потом нашлось более подходящее — «спешная свадьба». Она хотела провернуть дело побыстрее, прежде чем кому-то из Коулмэнов придет в голову мысль нагрянуть из Техаса и «вразумить» Мосса.

Последующие дни были заполнены телефонными разговорами, уборкой дома и приготовлениями. Она объяснила друзьям, что из-за «этой войны» невозможно сделать все как полагается, но Агнес знала: Билли абсолютно все равно, состоится ли официальное венчание с богослужением или просто будут произнесены обеты в доме священника. Единственное, чего она хотела, — это кольцо на пальце, свидетельствующее о том, что она является миссис Коулмэн.

Мосс не высказывал никаких возражений и молча соглашался с измышлениями Агнес, будто он может отправиться с флотом в любой момент. Все, казалось, обрели счастье. Мосс и Билли должны были расположиться на втором этаже, заняв комнату матери с большой двуспальной кроватью. К большому облегчению Агнес, постояльцы съехали. Кухня и ванная комната оставались в общем пользовании, но Агнес переберется вниз, в кабинет-спальню Билли. Мосс примет участие в хозяйственных расходах, и, конечно, Билли станет получать недурственное содержание, когда он уедет.

* * *

Агнес сидела за кухонным столом, наполовину поглощенная лежавшим перед ней неоконченным письмом, наполовину — мыслями о том, что приготовить на обед. Взгляд ее упал на календарь, висевший рядом с холодильником. Два дня тому назад у Билли уже начались бы месячные. Билли беременна. Должна быть беременна. Она выносит наследника Коулмэнам, обеспечив свое будущее и будущее Агнес. Вошла Билли и апатично налила себе стакан лимонаду. Ее мучила жажда, но она побаивалась много пить, потому что последние четыре дня ее желудок явно пошаливал. Билли приписывала недомогание и тошноту предсвадебным волнениям, но когда сказала об этом матери, то с удивлением заметила удовлетворение на ее лице. Не могла же ее собственная мать желать ей такой напасти.

— Чем ты занята, мама?

— Решила написать Коулмэнам. Думаю, пора, не так ли? Я обсуждала вчера вечером с Моссом этот вопрос, и он дал мне адрес. Им пришлось бы так далеко ехать, что я подумала, что неплохо бы написать им кое о каких подробностях, чтобы они не чувствовали себя позабытыми.

— Ты мне ничего не сказала, мама. И Мосс тоже. Почему ты всегда совещаешься с Моссом, а я оказываюсь перед свершившимся фактом? Это я начинаю чувствовать себя позабытой.

Агнес пристально посмотрела на дочь.

— Ты становишься раздражительной и капризной, Билли, а это не очень хорошо для тебя и ребенка.

Билли вздохнула.

— Тебе неизвестно, беременна я или нет. Мне не хотелось бы, чтобы ты так говорила.

— Хорошо. Скажем, у тебя разгулялись нервы — это тебя больше устраивает?

— Нет. Давай просто не будем затрагивать эту тему. Думаю, мне нужно принять душ и полежать. Чувствую, голова начинает болеть.

— Хочешь что-нибудь передать Коулмэнам?

— Как я могу что-то им передавать? Я ведь с ними не знакома, никогда даже словом не перекинулась, да и ты тоже. Раз уж ты так склонна делать все по правилам, мама, то тебе ли уж не знать, что именно семья жениха должна сделать первый шаг.

— Ну, это я знаю, Билли, и ты тоже знаешь, но, может быть, они не в курсе, — едва ли не защищаясь, возразила Агнес. Она прекрасно понимала, что нарушает этикет, и это смутно беспокоило. Разумеется, такая зажиточная и влиятельная семья, как Коулмэны, знает о своих обязанностях и обязательствах. В сущности, это единственная ложка дегтя в бочке меда: Коулмэны могли бы и не одобрить решение Мосса жениться; в таком случае они бы постарались убедить его в поспешности принятого решения и заставить отменить свадьбу или же совершенно игнорировали бы ситуацию и никогда не приняли бы Билли и ребенка в лоно своей семьи.

Билли потерла виски и смягчилась: слишком плохо она себя сегодня чувствовала, чтобы спорить.

— Хорошо, мама, позаботься об этом. Ты всегда знаешь, что делать. Если Мосс одобряет, то все в порядке. — Ей вовсе не казалось, что все в порядке. Почему Мосс ей ничего не сказал? Но даже если бы и сказал, то небрежно заметил бы: «Не обременяй свою хорошенькую головку такими пустяками». Да, она раздражается и капризничает, но только потому, что сегодня вечером не увидит Мосса. Он должен сопровождать адмирала Маккартера на светский прием, знакомиться с другими женщинами и танцевать с ними. Она вспомнила, как Мосс оказался в центре женского внимания на выпускном балу и даже на танцах, организованных службой досуга; женщины вились вокруг него, как пчелы вокруг меда. Билли попыталась урезонить себя. Мосс любит ее, он попросил ее выйти за него замуж… Но ревнивые опасения вонзались в сердце девушки, словно зубы дракона.

После душа она почувствовала себя немного лучше и расслабилась. Свернувшись клубком на диванчике у окна, Билли оперлась головой о колени, глядя через проржавевшую решетку на зеленую лужайку и цветы и думая о Моссе. Она всегда думала о нем даже когда что-то делала, он всегда был рядом и улыбка его будто бы витала над ней. Как она любит его! Это чувство возникало где-то в глубине души, наполняясь, как горная река во время весеннего половодья, которая мчится бурно и стремительно, пока не найдет своего русла. Она знала — Мосс любит ее, иначе он никогда не сделал бы ей предложения, но в то же время догадывалась, что его чувство не было столь переполняющим и всепоглощающим, как ее любовь к нему. Для Билли Мосс представлял собой все, что есть на свете прекрасного и восхитительного. Он стал средоточием ее страсти, мужчиной ее мечты, воплощением любви. Если он не питает к ней такого же глубокого и преданного чувства, то значит так надо, думала Билли. Когда-нибудь он тоже будет так же любить ее, и она станет для него его миром. Однако в глубине души Билли сознавала, что Мосс любил ее настолько, насколько мог кого бы то ни было любить. Этого должно быть достаточно.

Восхитительно сладостное чувство охватило Билли. Она принялась мечтать о том, как будет спать с Моссом в одной постели всю ночь напролет. Она хотела протянуть руку и касаться его, теплого, сонного, почувствовать, как его руки обвивают ее, положить голову ему на грудь. Хотела проснуться утром и увидеть его, прежде чем кого-то еще, услышать свое имя, произнесенное его устами, прижаться к нему, слиться с ним в любовном экстазе. Билли поджала колени и обхватила их руками. Если бы Господь сам сошел с небес и лично препоручил ей Мосса, чтобы она берегла и любила его, то и тогда жизнь не стала бы более прекрасной. Если бы она действительно оказалась беременной, было бы просто чудесно. Ребенок Мосса. Их ребенок. Как она любила бы его. А Мосс обожал бы ее, потому что она подарила ему дитя.

Билли так погрузилась в свои мечтания, что не сразу услышала треньканье телефона в прихожей. Когда она сообразила, что это не полуденный звон церковных колоколов, то бросилась к телефону и схватила трубку, едва дыша.

— Билли?

— Да, Мосс. — Он позвонил. Он хотел поговорить с ней. Как чудесно услышать его голос, произносящий ее имя.

— Я не могу разговаривать долго. У нас здесь сегодня полно высоких чинов. Я задержался на работе, и адмирал вне себя. Он начинает нервничать, когда вокруг слишком много звезд, особенно если у них больше наград, чем у него.

— Может быть, ты будешь более симпатичным адмиралом, когда станешь им, — пошутила Билли.

— Билли, я не хочу быть адмиралом. Единственное, чего я хочу, — это летать. Хочу занять свое место там, в небе, рядом с остальными парнями.

Сердце Билли затрепетало. Каждый день, казалось ей, выпуски новостей изобилуют сообщениями об утонувших летчиках. Она по-детски скрестила пальцы, желая, чтобы Мосс провел войну с адмиралом Маккартером. Билли понимала, что с ее стороны это эгоистично, но она любила Мосса и хотела, чтобы он остался в живых. Что же в этом плохого?

— Я понимаю. Я не хотела тебя расстраивать. Просто пошутила.

— Знаю, душечка, но я хочу, чтобы ты поняла: я никогда не буду счастлив, пока снова не стану летать. Я ведь тебе уже говорил.

Это прозвучало как предупреждение, а Билли когда-то пренебрегла им.

— Да, говорил, и я уверена — твое желание исполнится… в свое время.

— Эй,Билли, а ты еще молишься за меня? — спросил он теплым, интимным тоном, от которого у Билли по спине побежали мурашки.

— Ты ведь знаешь, что молюсь, — прошептала она. Она молилась. Молилась, чтобы он всегда был цел, невредим и чтобы никакие силы не отняли его у нее.

— Хорошая девочка. Что ты сегодня делаешь? — спросил он. — Будешь думать обо мне?

— Весь день. Каждый день, — заверила Билли с часто бьющимся сердцем. Она представила себе его улыбку, прядь густых темных волос, упавшую на загорелый лоб, и эти небесно-голубые глаза, мерцающие из-под густых черных бровей. Улыбающиеся глаза на серьезном лице. — Наверное, займусь прополкой в саду, а потом перенесу некоторые из своих вещей наверх. — Билли почувствовала, что краснеет при воспоминании о том, как всего несколько минут тому назад мечтала жить с ним в одной комнате и спать в одной постели.

Будто читая ее мысли, Мосс хрипло прошептал так, что душа у Билли запела от этого счастливого шепота:

— Ты собираешься перенести их в нашу комнату? Мне нравится, что меня будут окружать твои детские вещички, Билли. А потом что ты собираешься делать? Я хочу знать, чтобы думать о тебе.

— Потом, наверное, надо помочь маме с приготовлениями к свадьбе. — Она счастливо засмеялась. — То есть, если она мне позволит. Кажется, она радуется любой незначительной мелочи. Сейчас пишет письмо твоим родителям и вроде бы полагает, что я должна сделать то же самое. А ты как считаешь, Мосс?

— Не обременяй свою хорошенькую головку. Пусть твоя мать уладит эти дела. У тебя еще будет масса времени подумать о чем-то другом, помимо меня. — «Старуха на ходу подметки рвет, — подумал Мосс. — Ну, пап, ты выпрыгнешь из штанов, когда получишь это письмо». Он надеялся, Билли не станет спрашивать, собирается ли он пригласить своих приятелей. Забавно. Все это чертовски забавно.

— А ты знал, что мама пишет твоим родителям? — нерешительно спросила Билли.

Уязвленные чувства, сделал вывод Мосс. Как часто приходилось иметь дело с такими вещами, когда это касалось Амелии. Ну что ж, играй свою роль. Лги, если можешь.

— Не совсем, но в целом идея неплохая, ты согласна?

— Думаю, да. Но, Мосс, разве не ты должен написать им? Ты никогда не упоминал, звонил ли домой и как они отнеслись к нашей женитьбе. Неужели им это неинтересно?

— Билли, не беспокойся. Все отлично. Верь мне, ладно?

— Я верю, Мосс. Я чувствую себя виноватой. Наверное, потому что сказала маме, что не хочу сделать приписку к письму. Боже, она даже собирается послать мою фотографию!

Поистине, Агнес извлекла максимум из этой идеи. Он улыбнулся. Сет будет изучать фотографию через лупу. «Милашка», — скажет он про Билли.

— Мы позвоним им в день нашей свадьбы. Тогда они поговорят со своей новой дочерью. Скажи, что любишь меня, Билли.

— Я люблю тебя, Мосс. Я так несчастна, когда тебя нет рядом со мной. Завтрашний день кажется таким далеким. Я все время думаю о нас с тобой и о том, как мы поженимся.

— Хорошо, — больше он ничего не сказал в ответ. Черт побери, у него тоже есть свои собственные мечты.

Он отрывается от палубы авианосца и устремляется в голубое небо над Тихим океаном. Боевой пилот. Командир эскадрильи. Пап, ты так ничего и не понял! Я отправляюсь на войну, чтобы воевать, а ты позаботишься о моей жене и ребенке. Мосс знал, что ребенок будет. Даже Билли призналась, что у нее задержка. Остается лишь дождаться, когда врач подтвердит этот факт. Пап, ты вытащил счастливый билет, а сам даже не знаешь о своей удаче. Еще один Коулмэн. Он будет носить твое имя, продолжит род. Лучше, если бы родился мальчик — отец никогда не согласится на меньшее. Мосс снова обратился к своей невесте:

— Завтра скоро наступит. Послушай, милая, я должен идти. Адмирал приближается. Позвоню тебе завтра и приду к обеду.

— До свиданья, Мосс. Будешь думать обо мне?

— Буду, Билли. И не переутруждайся. Если пойдешь на улицу, надень шляпу. Жара изнурительная.

Трепетные нотки в голосе Билли звучали, как птичье пение. Он сделал ее счастливой, это хорошо. Если она будет счастлива, то не станет слишком много размышлять и у Агнес не возникнет проблем.

— Я так и сделаю, Мосс. Я люблю тебя.

Мосс откинулся на спинку вращающегося стула. Адмирала Маккартера в поле видимости не наблюдалось. Интересно, как проходит его партия в гольф? Если других дел не предвидится, можно было бы написать кое-какие письма. Милейший папа писал, когда хотел что-то от кого-то получить. В данном случае Мосс собирался подать прошение о переводе, упомянув в качестве желаемого места службы боевой корабль США «Энтерпрайз». Он должен получить положительный ответ, он это твердо знал. Мосс достиг высшей квалификации в своем классе и был известен как хороший летчик.

Но не успел он взяться за дело, как зазвенел телефон. Мосс развернул перед собой книгу записей. Карандаш заскользил по странице, заполняя строчки.

* * *

Агнес заклеила конверт. Готово. Она не собиралась отправлять письмо авиапочтой. Коулмэны получат его после свадьбы. Даже если они попытаются действовать, позвонив по телефону, будет слишком поздно.

Агнес пожала плечами. Мосса им не вернуть. Как только он произнесет брачный обет — она рассчитывала на его чувство долга — и свидетельство о браке окажется в руках Билли, он может лететь хоть прямо в Токио. Билли — вот самое главное. Билли и ребенок. Можно не сомневаться, она в положении, симптомы уже налицо. А если по какому-то странному капризу судьбы этого еще не случилось, то Агнес обеспечит им сколь угодно времени наедине. В течение двух-трех недель ребенок наметится.

Будет ли Билли хорошей матерью? Она очень молода. Агнес это не волновало. Коулмэны смогут нанять любое количество кормилиц и нянек.

Пупырышки, вроде тех, что бывают на коже свежеощипанных цыплят, покрыли руки Агнес. Она буквально ощущала тяжесть денег Коулмэнов. Раньше чуяла, а теперь буквально чувствовала. Чем тяжелее они казались, тем больше нравились ей. Билли Эймс Коулмэн. Мать Билли Коулмэн.

* * *

Билли и Мосс поженились, и день их свадьбы оказался великолепным. Солнце светило, сад цвел, Билли сияла. Мосс был красив и мужествен в своей белой парадной форме. Агнес торжествовала.

Приглашенных, включая отца Донована, набралось тридцать пять человек, и прием состоялся в отеле «Латам» в деловой части Филадельфии. Каждый раз, когда хлопала пробка от шампанского, Агнес морщилась. Все было таким дорогим, даже это шампанское с маркой отеля, которое подавалось гостям. Мосс предложил оплатить свадебные расходы, но она отказалась. Кое-что и ей нужно сделать, и прием гостей входил в число обязательств, которые она на себя взяла.

Мосс нашел спокойный уголок, где и уединился с половиной бутылки шампанского и бокалом. Он наблюдал за своей красивой невестой, которая смеялась со своими друзьями и танцевала с его приятелями с военно-морской базы. Тэд Кингсли, казалось, уделял Билли особое внимание, и Мосса это радовало. Теперь, когда Билли принадлежала ему и только ему, он мог себе позволить такую щедрость. Он улыбнулся, вспомнив, как ревновал в тот вечер на танцах. И сказал тогда истинную правду. Он ни с кем не хотел делить ее и ни разу больше не приводил туда.

Женат. Боже милостивый, он женился, и теперь у него есть жена! Мосс жадно глотнул шампанского и отбился от необходимости стоять у стола, произнося тосты. Он мысленно обратился с тостом, но не к своей жене, а к почтенному родителю: «Пап, свадьба была что надо. Все мы напились, все, кроме невесты и ее матери. Пощипали клубники, омлета и чего-то вроде блинчиков. Я приобрел себе жену, слышишь, старый мошенник, и не по чьей-то указке, а сам. Не подбирая подходящую партию». Мосс бросил взгляд на свою сияющую невесту. Новая Коулмэн. Он отодвинул бокал и подмигнул Билли.

Агнес свою роль сыграла. Теперь наступало его время.

* * *

Отель «Латам» был одним из лучших. Роскошные ресторанные залы, маленькое бистро на нижнем этаже, фешенебельное, уютное. Обслуживали ненавязчиво и незаметно, ковры в холлах скрадывали шаги. Именно здесь Билли провела свою первую брачную ночь. Окажись это шалаш, Билли все равно ничего бы не заметила, лишь бы Мосс был рядом.

Мосс перенес ее через порог — теплый, возбуждающий рот оказался возле ее уха.

— Ты теперь моя, Билли Коулмэн, вся моя! — В сильных руках Мосса Билли чувствовала себя маленькой и беззащитной. Обхватив его шею, она подумала, что Мосс будто читает ее мысли: теперь он принадлежит ей, и ничто на свете не в силах отобрать его у нее.

Чемоданы с вещами, которые могли им понадобиться в эту ночь, стояли возле кровати. Комната благоухала розами. Билли восхищенно воскликнула: она поняла, что все эти розы от Мосса. На тумбочке стояло ведерко с шампанским и два бокала. Билли вдруг оробела. Было еще совсем светло, а предполагалось, что придется лечь в постель. В вечер выпускного бала свет был потушен; тогда-то в блаженном полумраке и вершилась их упоительная близость, пробуждалась ее страсть. Щеки Билли возбужденно пылали.

Мосс снял свой белый китель. Рубашка оттеняла загорелую кожу, облегала широкую грудную клетку и мускулистые руки. В ее вырезе виднелись темные завитки волос. Тонкая талия, узкие бедра, брюки, плотно обтягивающие ноги, — Мосс был так красив, что Билли почувствовала себя бледной и блеклой рядом с ним. «Почему этот красивый мужчина захотел жениться на мне?» — задумалась она. Однако ей казалось абсолютно справедливым, что он физически более привлекателен, чем она; в природе мужские особи более яркие и красивые по сравнению с женскими.

Мосс задернул гардины — комната погрузилась в полумрак, окутавший Билли. Обернувшись к ней, Мосс заметил, что сияние, окружавшее юную невесту в бальном зале, поблекло и угасло. Она сидела на краю постели, устремив на него взор. Ее подбородок был вздернут, а губы плотно сжаты, как будто она еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Мосс все понял, и его захлестнула волна жалости. Наверное, она переволновалась во время свадьбы, устала за время приготовлений и подавлена своей новой ролью в качестве его жены.

— Давай я помогу тебе снять платье, Билли, — мягко предложил он, ожидая ее ответа. Обычно Мосс был нетерпеливым любовником, но с Билли спешить не хотел; он намеревался возбудить ее, заставить отдаться ему в безудержном самозабвении, как это случилось в ее маленькой комнатке.

Билли встала и повернулась к Моссу спиной, позволяя ему расстегнуть маленькие пуговички на платье. Но сначала он снял фату и шапочку а ля Джульетта. Его пальцы погладили блестящие мягкие пепельно-белокурые волосы, приподняли с шеи, на которой Мосс запечатлел поцелуй, сладкой дрожью отозвавшийся во всем теле Билли. Нежные пальцы и любящие руки помогли ей освободиться от платья, и она осталась в одних трусиках. Моссу мучительно хотелось приласкать ее, а тело сковала боль сильнейшего желания, стоило ему взглянуть на новобрачную. Как она была хороша, его Билли, деликатного сложения, с округлыми грудями, идеально подходившими для ее фигуры. Тонкая талия над изящно изогнутыми бедрами, мягкий изгиб ягодиц… Мосс чувствовал, как Билли вздрагивает от его прикосновений.

Он обвил руками ее талию, прижался губами к ямке между шеей и плечом.

— Не бойся меня, Билли. Никогда не бойся. — Голос, теплый, любящий, разбил скорлупу сковавшей ее робости. Она прислонилась к его стройному, сильному телу. — Я налью нам шампанского, а ты переоденься во что-нибудь удобное, — прошептал Мосс.

Когда Билли вышла из ванной и ступила в прохладную, затененную комнату, по радио звучала тихая музыка, а Мосс ждал ее на кровати. Она боязливо затаила дыхание, сознавая, что бояться глупо, но вид его голой груди одновременно и возбуждал, и внушал робость, пока она, наконец, не увидела, что Мосс лег поверх покрывала, не снимая белых брюк.

— Какая ты красивая, — улыбнулся он ей, скользя напряженным взглядом голубых глаз по ночной рубашке. — Иди, ляг рядом со мной. Я хочу обнять тебя.

Билли утонула в его объятиях, положила голову ему на плечо. Его руки крепко сжали ее, согревая, утешая, ничего не требуя. Время от времени его губы ласково касались лба Билли, он вдыхал запах ее волос. Его охватила мягкая нежность и понимание. И она любила его.

Доносившиеся с улицы звуки словно гармонировали с музыкой. Кровать казалась странной — длиннее и шире, чем ее собственная. Все было странным, незнакомым, кроме прикосновения руки Мосса, гладящей ее по волосам, запаха чистого мужского тела, тепло которого так приятно согревало. Билли всей душой устремилась к тому, что было для нее привычным, ища уверенности и надеясь обрести покой своему смятению.

Мосс взял ее руку и поднес к губам, лаская кончики пальцев, покусывая, щекоча ладонь кончиком языка. Билли робко отняла руку.

— О чем думает моя Билли? — тихо спросил он. Последовало долгое молчание.

— Я боюсь. Глупо, конечно, я понимаю, но все равно боюсь. Ты вызываешь во мне такие чувства, Мосс, они пугают меня.

— Тебе станет легче, если ты узнаешь, что во мне бушуют такие же чувства? Точно такие же, Билли.

— Да? — Она повернула голову, посмотрела ему в лицо и увидела подтверждение правоты его слов в его глазах.

— Да. Я ведь до сих пор никогда не был мужем. Хочу, чтобы все оказалось именно таким, каким должно быть. Я не собираюсь разочаровывать тебя, Билли. Теперь мы женаты, мы мистер и миссис, и перед нами целая жизнь. Но мы остались прежними, Билли. И мы можем расти вместе, ты согласна?

Слова Мосса развеяли ее опасения. Он понял. Билли почувствовала такой прилив любви, что обвила руками шею Мосса и поцеловала его, выразив свои чувства в нежном касании. Мосс погладил ее плечо, крепче сжал талию.

— О да, Билли, — прошептал он, касаясь губами ее губ. — Я хочу, чтобы все для тебя оказалось прекрасным. Ты творишь со мной нечто необыкновенное, Билли, вот здесь, — и он прижал ее ладонь к своему сердцу.

Билли таяла от блаженства, отдаваясь ему, упиваясь ощущением прикосновения, такого ласкового, его губ к ее губам.

Мосс целовал изгиб ее подбородка, осыпал поцелуями шею и ложбинку между грудями. Ленты на корсаже сорочки не стали препятствием для его пальцев, и тело Билли постепенно обнажалось для его поцелуев и нежных ласк.

Первая волна страсти охватила Билли сладостной дрожью. Закрыв глаза, она отдалась этому ощущению, обрадовалась его появлению. Мосс ненадолго разомкнул объятия, сбросил брюки и вновь обнял, уже обнаженным; длинные ноги и крепкие ляжки плотно прижались к ее ногам и бедрам. Он помог ей снять ночную рубашку и заметил при этом, что Билли держала глаза опущенными и старательно отводила взгляд. Мосс ласково приподнял ее подбородок, чтобы она смотрела в его глаза, видела его и нашла то, что хотела увидеть. Он улыбнулся, и от этой легкой улыбки сердце перевернулось у нее в груди.

— Моя Билли, — прошептал Мосс, — моя красивая, обожаемая Билли.

Он лег рядом с нею, заключил в объятия, целуя снова и снова со страстью, находившей отклик в душе самой Билли. Мосс водил кончиками пальцев по ее лицу и лбу, покусывал уши, потом его губы опустились ниже — до ямочки у основания горла, к округлости груди, описывая круги вокруг розовых сосков, но не касаясь их, прежде чем снова вернуться к ее губам. Он упивался ее юной свежестью и пробовал на вкус сладость кожи. Руки скользили по бархату бедер и живота, но не опускались ниже.

Мосс сознавал, что разрушает барьер боязливости Билли. Было бы так легко увлечь ее с собой на вершину страсти, но почему-то ему казалось, что этого недостаточно. Такое соитие покажется пустым и бессмысленным, если оно только не будет сопровождаться более глубоким чувством, взаимопониманием, соединением рук перед совершением такого прыжка. Сейчас Моссу хотелось посмеяться над самим собой: утоление страсти с другими женщинами всегда выглядело как награда, но с Билли все получалось иначе. Он хотел, нет, нуждался в том, чтобы она любила его.

— Ты меня хочешь, Билли? Ты любишь меня?

Он ждал ее ответа, желая услышать, что она принадлежит ему телом и душой.

— Да, я хочу тебя. Да, да, я люблю тебя! Всегда любила тебя, — говорила она, и взгляд ее утопал в его глазах. — Я хочу, чтобы ты любил меня, — произнесла Билли нетерпеливым, хриплым шепотом, едва узнавая свой собственный голос. — Я хочу, чтобы ты научил меня любить тебя.

Эта просьба подействовала на Мосса возбуждающе, обострила все его чувства. Он впился в ее рот, издав тихий стон, потом положил ее руку на свое тело, подсказав необходимый ритм, и оказался беспомощным перед ее сладостными прикосновениями, позволяя ей усиливать и регулировать силу его желания. Он радостно принимал ее ласки, вдохновлял ее на них. Он тоже хотел доставить ей удовольствие.

Глаза Билли торжествующе сияли, в то время как она осуществляла это новое завоевание. Дрожь и трепет его тела находили отклик в ее собственных сладостных ощущениях. Ладони скользили по его телу. Билли прижалась губами к пульсирующей жилке под горлом Мосса, а его соски отреагировали на это совсем как у нее, превратившись в твердые маленькие шарики, которые так и хотелось потрогать языком и пососать. Она пробовала их, лизала, следуя своим желаниям, возбуждаясь от волнующего исследования плоского живота и плотных ляжек. Он предоставил ей делать с ним все, что угодно, наслаждаясь ощущением ее губ на своем теле и радуясь огню, что горел в ее глазах.

Мосс скрежетал зубами, еле сдерживаясь. Как легко было бы отдаться неудержимой тяге к высвобождению страсти. Но он хотел любить ее, дать ей возможность самоутвердиться в науке любви. Со стоном сожаления Мосс обхватил ее бедра и лег на нее сверху, возвращая ей ласки, отвечая жадными поцелуями. Руки неотрывно скользили по телу Билли, поглаживая, укрощая, моля, следуя ее ощущениям и невысказанным просьбам.

Он поцеловал ее глаза, нос, рот, прежде чем высвободиться из ее объятий и опуститься между раздвинутых ног. Билли ждала, в то время как он пожирал ее глазами. Мягкие золотистые волосы разметались по подушке, на коже выступила испарина. Билли не замечала, что дрожит. Пока губы Мосса двигались по ее телу, казалось, будто языки пламени охватывают ее, а затем вспыхнул яркий огонь от самого интимного из поцелуев. Билли почувствовала, что летит вверх, словно паутинка на осеннем легком ветерке, поднимаясь прямо к солнцу. И вдруг солнце оказалось внутри ее, жаркое и сверкающее, лишающее воли и превращающее ее в часть Вселенной.

Тело Билли раскрылось навстречу Моссу, нуждаясь в нем, сознавая, что только он сможет заполнить это обширное пространство, образовавшееся внутри и когда-то бывшее солнцем. Его тело стало частью ее существа, дополняя ее, составляя с нею одно целое.

Мосс смотрел на лицо Билли, наблюдая, как зажигается страсть, пожиравшая и его самого. Он проник в шелковистые глубины, двигаясь все сильнее, быстрее, слепо отыскивая предел страсти и увлекая Билли за собой к этим высочайшим пределам…

Билли заснула в объятиях своего мужа. Последние препоны девичества рассыпались в прах и вряд ли воспрянут вновь. Но из осколков появилась теплая, любящая женщина, которая жила под покровом невинности. Таким стал первый шаг Билли в мир женщины, и Мосс привел ее к победе.

Глава 6

— Не знаю, Мосс, — Билли откинулась на его руке, еле волоча ноги, пока они шли через летное поле к небольшому самолету, который удерживали на земле канаты.

— Ну же, Билли. Я хочу поднять тебя в воздух. Это для меня очень важно, — настойчиво уговаривал ее Мосс, подталкивая вперед. — Посмотри, как этот самолет ждет нас. Он тебе понравится. Обещаю, понравится.

— Нет, Мосс, пожалуйста, — умоляла она. — Нельзя ли мне подождать здесь?

— Нельзя, Билли. Здесь ты не будешь ждать. Я хочу взять тебя с собой в небо. Ты вышла замуж за летчика, и я хочу, чтобы ты знала, что это такое. Ты мне не доверяешь?

В глазах его отразилась такая обида, что Билли сделала бы что угодно, лишь бы смягчить ее. Ни в коем случае не хотела она причинить ему боль или разочарование, особенно разочарование в ней самой.

— Конечно, я доверяю тебе. А эта машина… Мама говорит, если бы Бог хотел, чтобы мы летали, он дал бы нам крылья.

— Так он и сделал, Билли. Только не прикрепил крылья к нашим спинам. Вот те крылья, что он дал нам. А теперь ты перестанешь изображать из себя маленькую глупышку и поднимешься в воздух со своим мужем?

Билли следовала за Моссом, словно ее вели на расстрел.

— Машина просто красавица, а? Это модель «ПТ-19», тренировочный самолет, безопаснее, чем мыло «Айвори Соуп».

Фюзеляж самолета выкрашен в темно-синий цвет, а крылья, низко стелющиеся под корпусом, — в ослепительно-желтый. Билли не видела в этом ничего красивого, к тому же кабина летчика оказалась открытой. Ужас сковал ее сердце.

— Мосс, там нет крыши! Я выпаду!

— Не крыши, — поправил он, — а фонаря. И ты не выпадешь, потому что будешь надежно привязана. Тебе понравится, Билли. Вот увидишь.

Мосс сразу же занялся последней проверкой; его руки скользили по тонкой кромке крыла, проверяли закрылки, ощупывали какие-то неведомые хитроумные приспособления. Билли наблюдала за ним, не сводя глаз с этих чутких пальцев, которые пробегали по обшивке самолета. Так, должно быть, мужчина ласкает женщину: деликатно, благоговейно, пытливо.

Горячий ветер неустанно гулял по летному полю, пузырем надувал рубашку Мосса, ворошил его темные жесткие волосы. Ветер трепал и легкие брюки Билли, прижимал их к ногам, а солнце успело обжечь кончик носа. Но Мосс не обращал внимания ни на что, кроме самолета. Он проверил что-то у хвоста и напоследок пнул одну из шин.

— Она в отличной форме, — объявил Мосс. — Ну, Билли, забирайся!

Показывая, куда поставить ногу, Мосс крепко обхватил ладонью ее аккуратную попку и подтолкнул Билли, в то время как она грациозно взбиралась на самолет, а потом — на переднее сиденье.

— А теперь подбери волосы и надень на голову вот это. — Он протянул ей кожаный шлем. — Без фонаря ветер дует так, будто хочет унести на тот свет. Хорошенько натяни шлем на уши, а вот этот проводок — обрати внимание — идет от наушников и присоединяется к приборной доске.

Пальцами, непослушными от страха, Билли попыталась справиться с прядями волос, растрепанных ветром, и запихнула их под шлем. Мосс поплевал на внутреннюю сторону летных очков и вытер их рукавом рубашки.

— Без них не обойтись, если хочешь увидеть, что творится вокруг, — сказал он, протягивая ей очки и показывая, как закрепить ремешок на затылке.

Билли не хотела проделывать все это — она уже ненавидела самолет, но больше всего страшила мысль о снисходительной терпимости Мосса. Не она вызвала огонек возбуждения, вспыхнувший в его глазах. Не она, а этот ярко размалеванный самолет мог предложить ему то, чего не было у нее.

Мосс дважды хлопнул по фюзеляжу у левого локтя Билли, прежде чем забраться на сиденье позади нее. Несколько дюймов перегородки, казалось, разделили их на целые мили, лишая Билли ощущения близости, которого ей сейчас так недоставало. Когда неожиданный запуск двигателя заставил пропеллер вращаться, сначала медленно, потом с тревожащей быстротой и ревом турбины, ногти девушки врезались в ладони. Колеса шасси с упругими шинами слегка подпрыгивали на летной дорожке, а самолет катился все быстрее, вжимая Билли в сиденье, в то время как она искала ногам опору. Она не обращала внимания на потрескивание в наушниках, пока не услышала голос Мосса:

— Спокойнее, Билли. Мы почти поднялись, а потом ход станет плавным.

Билли скосила глаза на стремительно бегущее под крылом самолета летное поле. Внезапный рывок, последний толчок — и они оторвались от земли.

— Вот так, молодец, — приговаривал Мосс. — А теперь легонько, легонько. — Билли цеплялась за звук его голоса, обретая уверенность. Остался единственный контакт, возможный сейчас между ними, и она боялась потерять эту нить. — Давай прокатим маленькую леди, она впервые на такой прогулке. Спокойно, милая, спокойно.

Глаза девушки округлились под стеклами очков. Мосс ласково разговаривал с самолетом! Эти знакомые ласковые нотки в его голосе были предназначены вовсе не ей, а этой проклятой машине, куску железа с неровной, шероховатой кожей, размалеванной наподобие шлюхи!

— Мы поднимаемся, Билли. Держись! — И нос тренировочного самолетика круто задрался вверх. Билли вскрикнула, болезненно сглотнув комок, вставший в горле от страха. Снова зажмурив глаза, она решила больше не открывать их, пока не встанет двумя ногами на благословенную Богом землю. Она чувствовала, как ветер овевает открытые участки лица, свистит в ушах. Двигатель вибрировал, от чего по всему телу пробегали мурашки. Билли вцепилась в сиденье так сильно, что побелели косточки пальцев, и молилась, всей душой желая пережить этот момент, и следующий, и еще один, пока не окажется снова на земле. От ужаса сжималось сердце, леденела кровь, перехватывало горло.

— Вот моя девочка! Ай да красавица! Ну и молодец! — возбужденно выкрикивал Мосс.

В воздухе они провели больше часа. Билли судорожно ухватилась за край сиденья. В желудке чувствовалась ужасная тяжесть. Когда Мосс, наконец, посадил самолет на взлетную дорожку и подрулил к отведенному месту, Билли с трудом разогнула скрюченные пальцы, прижав их к ногам, чтобы распрямить.

Она возненавидела эту воздушную прогулку, каждую минуту, проведенную в самолете, более того, теперь окончательно поняла, что самолеты — ее соперники в борьбе за любовь Мосса. Жгучая ревность терзала ее душу при мысли об этом, как если бы самолеты были женщинами из плоти и крови.

Снова закрепив машину канатами, Мосс подошел, чтобы помочь ей выбраться из кабины. Его лицо лучилось от радости, расплываясь в улыбке.

— Боже, невозможно описать, как это здорово! Если я день не полетаю, то как будто полуживой! — Его рука протянулась мимо Билли, чтобы еще раз погладить округлость крыла. — Ты милая крошка, — сказал Мосс. — А ты — милый маленький второй пилот. — Он обнял Билли за плечи, прижал к себе и, широко шагая, повел по летному полю к ангару.

Едва они вошли в ангар, как Билли оторвалась от Мосса и толкнула дверь с надписью «Дамы». Колени у нее подогнулись, она наклонилась над унитазом, и ее стошнило.

* * *

Билли и Мосс перебрались в хозяйскую комнату на втором этаже дома 479 по Элм-стрит и наслаждались уединением.

Июнь сменился июлем, а дни становились все длиннее и жарче. По утрам Билли мучилась от приступов тошноты, которые старалась скрыть, не вставая с постели, пока Мосс не уйдет на базу. Но Агнес со своим острым соколиным взором, казалось, всегда стояла у дверей ванной, в то время как Билли каждое утро корчилась над раковиной. И в глазах матери появлялось выражение удовлетворения, которое Билли ошибочно принимала за злорадное осуждение.

— Плохое всегда случается с плохими девочками. — Как часто, подрастая, слышала она от Агнес эту самодовольно-ограниченную поговорочку. Все-таки теперь она замужем. В счастливом браке с изумительным мужчиной.

В глубине души Билли не сомневалась, что беременна, однако не сказала об этом ни единого слова. Пока врач не даст официального подтверждения, она просто молодая замужняя женщина с чувствительным желудком. Очень часто Билли замечала, как Мосс и Агнес обмениваются взглядами, а иногда казалось — у них гораздо больше общего, чем она думала вначале. Мосс не особенно считался с мнением ее матери, но вроде бы предпочитал обсуждать различные вопросы прежде всего с нею. Откуда взялось такое взаимопонимание между двумя такими разными людьми? Как это произошло? Билли робко попробовала заговорить об этом с Моссом, но он, не задумываясь, ответил, что у нее разыгралось воображение. Билли поверила.

* * *

Обед подходил к концу — свиные отбивные в сухарях, куда Мосс добавил кетчупа. Он любил острые приправы, в которых особенно нуждалась, по его мнению, пресная стряпня Агнес. Ему нравилось вонзать зубы в толстый бифштекс с кровью или в сочного жареного цыпленка, а не в свиную отбивную, которая жарилась до второго пришествия, или в ломтик мяса непонятного происхождения. Отбивные даже не были вырезаны из лучшей части туши. Нормированное распределение продовольствия никогда не имело отношения к Коулмэнам из Техаса.

— Чья очередь мыть посуду, твоя или моя? — спросила Билли, улыбаясь своему красивому мужу, сидевшему напротив.

— Обсуждайте этот вопрос между собой. У меня назначена встреча, — объявила Агнес, вставая из-за стола.

Мосс вызвался вытирать посуду. Он терпеть не мог возиться в мыльной воде и при иных обстоятельствах наотрез отказался бы от выполнения каких бы то ни было кухонных повинностей. Дома у них имелось достаточно поваров и экономок, которые и занимались хлопотами по хозяйству.

Билли любила оставаться с Моссом вдвоем на кухне, занимаясь всеми теми будничными делами, которыми занимаются молодые пары. Когда-нибудь у них будет свой собственный домик и качели на заднем дворе для их ребенка.

— Сегодня утром я слушала новости, — сказала она, счищая остатки еды с тарелок. — На «Энтерпрайз» назначен новый командир. Капитан Дэвис. Ты об этом знаешь, Мосс?

Зачем она говорит об этом? Зачем так настойчиво причинять себе боль, упоминая корабли, авианосцы, аэропланы, а потом видеть в его глазах страстное желание оказаться на месте боевых действий?

— Да, слышал. — Боже, он отдал бы правую руку, лишь бы находиться на этом корабле. Дэвис. Сказать Билли сейчас или потом? Лучше подождать. Зачем заводить разговор, если нет уверенности, что капитан Дэвис помнит о нем. Только тот факт, что Дэвис находился в Сан-Диего, когда Мосс проводил там тренировочные полеты, не означает, что капитан удовлетворит его просьбу о переводе на большой «Э». Ничего и никогда в своей жизни не желал он так страстно, как вырваться с военно-морской базы на Тихий океан.

Голос Билли звучал так тихо, что пришлось напрячь слух.

— Говорили про Мидуэй, — сказала она, погрузив руки в воду. — Ты рассказывал об этом совсем недавно, на прошлой неделе. Помнишь?

— Как я могу забыть? Большой «Э» отлично проявил себя и закрыл дискуссию о надобности в авианосцах. — Глаза Мосса всегда загорались, когда он говорил о таких вещах, а медленный, протяжный говор ускорялся до скороговорки. Паника охватила Билли. — Авиация, базирующаяся на берегу, малоэффективна для кораблей на море. Поэтому «летающие крепости» потерпели неудачу там, где успешно выступили боевые самолеты.

Мосс задумался, вспоминая карту Тихого океана, висевшую у них в общежитии. Он готов был поспорить на что угодно: на повестке дня большого «Э» стоял Гуадалканал. Заметив, что Билли замолчала, Мосс глянул на нее и увидел крупные слезы, катившиеся по щекам.

— Эй, Билли, что случилось? — Посудное полотенце выпало у него из рук, и он поспешил заключить жену в объятия.

Билли тихо плакала у него на груди.

— Просто я думала обо всех мужчинах на войне, и как они погибают. Если с тобой что-нибудь случится, я умру. Просто умру!

— Билли, ничего со мной не случится. Не плачь. — Он обнимал ее, утешал, думая о том, какой же он все-таки подонок, если скоро, совсем скоро оставит ее, чтобы присоединиться к авангарду военно-морских сил на Тихом океане.

* * *

В начале августа Билли смирилась с тошнотой по утрам. Уже второй месяц не было месячных, пошел третий. Девушке казалось, что взгляды Мосса и Агнес буквально прикованы к ее животу. Два дня тому назад Билли побывала у врача. Агнес договорилась о приеме. Она должна знать, да и Мосс тоже того хотел. Билли сказала им, что у нее впереди еще уйма времени, чтобы обзавестись детьми.

В три часа дня зазвонил телефон. Агнес, которая слонялась по гостиной, подняла трубку после первого же звонка.

Она нашла дочь в кухне, где та пила лимонад. Билли не могла припомнить, когда в последний раз видела свою мать такой улыбающейся.

— Звонил доктор Бэкус. Он говорит, кролик умер. Это значит — ты беременна, Билли. Мосс будет в восторге.

Беременна. Теперь уже точно. У нее будет ребенок, ребенок Мосса. Она должна была ощущать себя счастливой, готовой разделить со всеми эту радость, но ее раздирали противоречивые чувства. Ей казалось, что она все еще не готова стать матерью. Пока еще не готова. Она еще хотела, чтобы Мосс принадлежал ей одной. А теперь она станет толстой и непривлекательной, неудобной и неуклюжей. Захочет ли ее Мосс? Будет таким же страстным и требовательным в постели? Билли никогда не могла понять, как заниматься любовью, если живот женщины выпирает вперед?

— Ну а ты-то счастлива, мама, не так ли? — спокойно спросила Билли.

— Конечно, счастлива. И уверена — Мосс будет просто в восторге. Вот увидишь. Думаю, надо подождать и сказать ему после обеда, как ты считаешь? Такие вещи не сообщают по телефону.

Агнес торжествовала. Точно груда кирпичей упала с ее плеч. Теперь это подтвержденный факт: Билли носит наследника Коулмэнов. Мосс Коулмэн-старший. Свершилось. Теперь будущее Билли и ее собственное обеспечено, что бы ни случилось с Моссом. Будущее ребенка — тоже. Это пришло ей в голову в последнюю очередь.

— Мама, я пойду наверх. Если Мосс позвонит, позови меня, ладно? Даже если я буду спать.

— Конечно, Билли. Ты сегодня выглядишь немного усталой. Должно быть, от жары.

Билли легла на спину среди груды подушек, отороченных кружевом. Она ощущала страх и мрачное предчувствие, которое не могла объяснить. Следовало бы испытывать радость и счастье. А вместо этого хотелось плакать. Что-то изменится, она точно знала. Неважно, что говорят Мосс и мама. Все будет по-другому. Она заснула на подушке, мокрой от слез.

Билли накрывала стол, когда зазвонил телефон. Агнес ответила, выслушала, что-то пробормотала так, что Билли не расслышала, и положила трубку на рычаг.

— Мосса сегодня вечером не будет. Убери его тарелку. Убрать его тарелку, как будто он уже уехал!

— Мама, почему ты не дала мне поговорить с ним? Он просил позвать меня?

Агнес пристально посмотрела на дочь. Вполне естественно, что она разочарована, хотя ей никак не удавалось привыкнуть к романтизму Билли.

— Дорогая, он узнал мой голос и только сказал то, что хотел передать тебе. Думаю, он торопился. Было слышно, что у них там какая-то суматоха.

Билли рухнула на стул, ее лицо стало расстроенным и разочарованным.

— Тебе повезло, Билли, — сказала Агнес, скрывая нетерпение. — Ты замужем за военным и должна смириться с тем, что у него есть свои обязанности и долг, который надлежит выполнять. Подумай о тех женах, чьи мужья находятся за тысячи миль от них.

— Который час? — тревожно спросила Билли. — Давай включим радио и послушаем новости. Я точно знаю — случилось что-то страшное. — И вдруг взорвалась: — Ненавижу эту проклятую войну!

В ту ночь Мосс не пришел домой. Не появился и не позвонил он и на следующий вечер. Билли испытывала безумное, неодолимое желание поговорить с мужем. Прошло двое суток. Скучал ли он по ней? Неужели его дело важнее, чем она и их ребенок? Он даже не знал о ребенке.

На следующий день, как раз когда Билли предполагала, что ей придется провести еще один вечер без мужа, усталый Мосс появился на дорожке к дому. Его глаза покраснели от недосыпания и многих часов, проведенных в накуренном помещении. Форма, обычно безупречная, помялась. Рассеянно поцеловав Билли в губы, он отвел цеплявшиеся за него руки жены.

— Мне нужен душ, и еще я бы выпил холодного пива. У меня есть три часа, потом я должен вернуться. Два дня глаз не смыкал, и, нет, Билли, я не могу говорить с тобой об этом. Надо было остаться на базе, но я хотел повидать тебя. Я сейчас так устал, что едва ли достоин твоих забот. Будь добра, принеси мне пива.

Когда Билли поднялась по лестнице с подносом, на котором стояли бокал и узкая вазочка с одной-единственной розой, Мосс уже спал.

Он сказал, три часа; Мосс выглядел таким усталым, что просто сердце разрывалось. Осторожно — только бы не разбудить — Билли расшнуровала и сняла с него ботинки, потом стянула носки. В шкафу висела свежая форма, она отнесла ее вниз погладить. Хоть чем-нибудь заняться. Наклонилась к кровати поцеловать Мосса в щеку, надеясь на невозможное — что Мосс проснется и обнимет ее. Не проснулся, не обнял.

У лестницы она встретилась с матерью, которая держала в руках маленький будильник Биг Бен.

— Отнесу в вашу комнату и поставлю на туалетный столик, — пояснила Агнес. — Твои часики Мосса не разбудят, ему нужен громкий звон, как колокольчик у коровы.

Билли отвела взгляд, чтобы мать не заметила раздражения в ее глазах. Мосс ее муж, и она сама хочет все для него делать, без вмешательства Агнес. Ей решать, что готовить на обед, куда идти в воскресенье, в какой день менять простыни, открывать или не открывать окна, когда и как сказать Моссу о ребенке. Со времени своего замужества Билли все больше испытывала чувство беспомощности и собственной незначительности. Казалось, Агнес, более мудрая и опытная, отбирала у нее возможность сделать выбор или принять решение самостоятельно. Это постоянно мучило Билли. Просто чудо, что мать не рассказала Моссу о ребенке.

Билли рисовала в воображении тот момент, когда она объявит мужу о своей беременности. В кинофильмах жена всегда готовила небольшой ужин на двоих, а после милой трапезы устраивалась на коленях у мужа и робко сообщала ему это известие. Но мечтам не суждено осуществиться. Впервые за два дня Мосс оказался дома. Когда ей было говорить об этом? На ходу, когда у него останется лишь несколько минут для нее, прежде чем он снова умчится на свою базу? Это нечестно. Знать бы, что там происходит…

Когда свежевыглаженная форма Мосса была повешена на дверцу шкафа, а начищенные ботинки по-военному строго выстроились под нею, Билли взяла в гостиной утреннюю газету. Пробежала глазами колонки «Филадельфия Инквайрер». Все пестрело сообщениями о войне, но Билли не смогла найти что-либо, объясняющее отсутствие мужа. Это ей совершенно не нравилось. Скорее бы кончилась ужасная война, а люди зажили нормально.

От нечего делать она села на крыльце и стала разгадывать кроссворд, но сосредоточенные размышления постоянно прерывались мыслями о муже, лежавшем наверху в их постели.

Когда Мосс некоторое время спустя сбежал вниз по ступенькам, Билли дремала в кресле-качалке.

— Ах вот как ты проводишь время, лежебока! — пошутил он.

Мосс уже переоделся в свежую форму, побрился, его волосы еще блестели после душа.

— Я должен идти. Если удастся, позвоню тебе попозже. Не жди меня, ложись спать.

— Мосс, подожди! — взмолилась Билли, пускаясь вдогонку. — Нам так и не удалось поговорить. Мне так много нужно тебе сказать. Что происходит на базе? Почему ты не приходишь домой? Случилось что-нибудь плохое?

— Сейчас мне некогда разговаривать, милая. Адмирал меня выдерет, если я не вернусь вовремя. Будь умницей, я позвоню тебе попозже, если смогу. — Мосс крепко поцеловал ее и уехал. Билли смотрела ему вслед, чувствуя себя глупой, пристыженной и ужасно злясь. Он так и не узнал о малыше.

В зеркальце заднего обзора Мосс видел Билли, стоящую на тротуаре, и на мгновение ощутил укол совести, но потом мысли его перекинулись на события, происходившие на базе. Адмирал Маккартер и большие чины из Пентагона расспрашивали команду с западного побережья об успешной битве на море и в воздухе и о взятии Гуадалканала. Напрашивался вывод, что враг попытается вновь завладеть островом и снова установить стратегический контроль в южной части Тихого океана. Когда это случится, «Энтерпрайз» вновь встретится с неприятелем. События развивались стремительно, и Мосс не желал отставать.

Бедная Билли, подумал он. Может быть, завтра он выберет время и сводит ее в кино, а потом хорошо бы долго и неспешно любить ее в их спальне. Но не там хотел бы он сейчас проявить себя. Битва — вот к чему он стремится. Не хотелось думать о том, как они с Агнес использовали Билли в своих интересах. Она чудесная девочка и скоро станет матерью его ребенка.

* * *

Когда Мосс вернулся в дом на Элм-стрит, Агнес бросила на него лишь один взгляд и опустилась на жесткий кухонный стул. Она сообщила, что Билли пропалывает фасоль в огороде.

— Когда вы уезжаете?

— Послезавтра. Я добился назначения на «Энтерпрайз». Большой «Э». Он идет в Пирл на ремонт, там я его буду ждать, — ответил Мосс и понял, что Агнес нисколько не удивлена и не расстроена его новостями. Они для нее не стали неожиданными.

— Прежде чем вы пойдете к Билли, хочу напомнить… она хочет сама сказать вам о ребенке.

— Я не забуду. Вы ведь знаете, я не стал бы добиваться этого назначения, не убедившись, что она в положении. Теперь мне нужно позвонить отцу и рассказать ему обо всем, — задумчиво произнес Мосс. Позвонить папе и огорошить его дважды. Потрясение от известия о переводе на Тихоокеанский флот будет смягчено новостью о его первом внуке.

Билли почувствовала, что ее поднимают вверх сильные руки, а, обернувшись, оказалась лицом к лицу со своим мужем.

— Мосс! — радостное удивление, озарившее ее лицо, сменилось разочарованием, стоило ей заглянуть ему в глаза.

— Мама тебе сказала! — возмущенно воскликнула Билли. — Я сама хотела тебе рассказать.

Мосс крепко обнял ее, зарывшись лицом в ее волосы.

— Какая разница, кто мне сказал, маленькая мама. Не сердись и подари мне поцелуй. У меня просто нет слов, чтобы высказать, как я счастлив!

Разочарование Билли не устояло перед жарким поцелуем и теплыми объятиями. Какая разница, кто ему сказал, если он так счастлив и так любит ее.

Обнимая жену и вдыхая ее солнечный аромат, он напомнил себе, какой он негодяй. Но не настолько плох, чтобы испортить ей этот момент. Его собственная новость подождет до ужина, когда Агнес своим присутствием смягчит удар. Нежные объятия в постели сгладят острые края. Он, Мосс Коулмэн, наконец-то вырвался. Никто больше не будет им помыкать. Ни Сет, ни Агнес, ни даже Билли.

— Не могу дождаться, когда мы останемся вдвоем, — сказал Мосс, подлизываясь к жене. — В последнее время я был для тебя не очень хорошим мужем. — Она улыбнулась и хотела ущипнуть его за ногу, но Мосс оказался проворнее и увернулся. — Пойду под душ, помоги маме на кухне. Здесь как в парилке. Почему бы нам не поужинать на заднем крыльце?

— Ты бы хотел ужинать там? — Мосс кивнул. — Хорошо, пусть будет так. Мама, мы едим на заднем крыльце! Я там приберу и накрою на стол. Поторопись, Мосс. Подливка быстро остывает.

За ужином Агнес безостановочно болтала. Она ощущала беспокойство, но в то же время торжествовала. Словно дирижировала симфонией, которая быласыграна чисто, нота в ноту, взлетая к крещендо.

Мосс отложил вилку и откинулся на спинку стула.

— Вы должны дать рецепт этого пирога моей матери. — Как же все это нелегко. Лучше сказать прямо сейчас. Ну же, скажи. — Билли, — мягко проговорил он. — Сегодня я получил приказ о назначении. Я уезжаю послезавтра.

Вилка Билли заскрежетала по тарелке. Так она и знала, так и знала.

— Куда? Куда ты уезжаешь? — хрипло выкрикнула она.

— Пёрл-Харбор. Большой «Э» идет туда на ремонт, и я назначен пилотом. Именно этого я и хотел, Билли. Я должен быть там. Ты можешь меня понять?

Билли низко опустила голову. Мягкие белокурые пряди спрятали лицо.

— Даже зная о ребенке, ты все еще хочешь уехать?

— Да, но я не хочу думать, что ты здесь одна. Я все продумал и хочу, чтобы ты и твоя мама поехали в Остин. Все хлопоты, связанные с поездкой, я улажу. Вы будете жить там с моими родными, пока все не кончится, а я вернусь к тебе туда, домой.

— Поехать в Техас! — воскликнула Билли, и земля ушла у нее из-под ног. Она не хотела уезжать из Филадельфии, покидать все, что ей так мило. Она желала остаться здесь, родить тут своего ребенка, дождаться Мосса.

Мосс встретился глазами с Агнес.

— Наверное, мне не следовало говорить, что вы поедете вместе с Билли, не спросив сначала разрешения у вас?

Горькие слезы жгли глаза Билли. Он не спросил ее, не поинтересовался, хочет ли она ехать в Техас. Желание закричать оказалось столь сильным, что она закашлялась и потянулась за водой. Мосс мигом вскочил со стула и похлопал ее по спине. И снова взглянул на Агнес. Они пришли к соглашению. Все будет хорошо, Агнес все уладит.

— Тебе понравится в Техасе, милая, — сказал он. — Если захотите, вам отведут все правое крыло дома. Сегодня вечером я позвоню домой. Мне хочется, чтобы вы обе поговорили с моими родителями. Не расстраивайся, Билли, обещай мне. Было бы очень хорошо, если бы наш ребенок родился в Техасе, в моем доме. У тебя и твоей матери будет все, чего только душе угодно. Это большой дом, Билли. Ты увидишь — мои родные обрадуются тебе, если тебя это беспокоит. И обеспечат лучший уход за ребенком. Вы ни в чем не будете нуждаться.

— У меня есть все, что мне нужно, именно здесь и сейчас, — прошептала Билли, поднимая глаза на Мосса. — Пока у меня есть ты, мне ничего не надо.

— Знаю, милая, то же самое я могу сказать о себе. Тебе это известно. Но мне будет спокойнее, если я буду уверен, что о тебе и Агнес кто-то заботится. И я хочу, чтобы мой сын знал свои корни, свое наследство. Ты понимаешь?

«Сын, он сказал «сын», — подумала Билли. — А что если родится девочка? Наследство? Какое наследство? Ранчо, затерянное где-то в Техасе? Что она там будет делать? Доить коров и выращивать кукурузу? О чем говорит Мосс?»

Мосс понял причину ее замешательства и усмехнулся.

— Милая, думаю, ты и твоя мама кое-чего обо мне не знаете. — Он посмотрел на Агнес, вводя и ее в круг заинтересованных лиц. — Помните, я говорил, что мои родные владеют угодьями в Техасе? Да, это правда, но я не рассказал, насколько они обширны. Санбридж вовсе не захудалое ранчо, милая. Это империя, созданная моим отцом. Разумеется, она когда-нибудь будет принадлежать мне и нашему ребенку. И это не где-то у черта на куличках. Остин большой город, больше, чем Филадельфия, с хорошими школами и мощеными мостовыми, честное слово, — пошутил он, пытаясь разрядить обстановку. — У тебя будет своя собственная машина и все, что ты пожелаешь. Но самое главное, Билли, я буду знать, что о тебе заботятся.

Билли слушала так напряженно, что не заметила самодовольного выражения на лице матери, предположения которой так блестяще подтвердились.

— Скажи мне правду, Мосс. Ты подавал заявление с просьбой о переводе в другое место? Ты просил дать тебе новое назначение? Ты нажал на все педали и сделал все возможное, чтобы попасть на большой «Э», так ведь? А я-то думала, ты бросил эту затею после того, как мы поженились.

Правда. Как только тебя застанут со спущенными штанами, так сразу начинают требовать правду.

— Я с самого начала говорил тебе, что желаю вырваться отсюда. Идет война, и я хочу принять в ней участие. Я тебе не лгал, Билли. Никогда не лгал.

— Но это было до ребенка. А что теперь будет со мной и малышом?

— Ты поедешь в Санбридж. Ради меня и ребенка. Теперь ты тоже носишь фамилию Коулмэн, а значит, являешься членом семьи. У тебя будет все, что душе угодно, вот увидишь, милая.

— Мне ничего не надо, мне не нужен никто, кроме тебя! Агнес овладела ситуацией.

— Билли, мы едем в Остин, это решено. Мосс прав: так лучше для тебя и ребенка. Я буду с тобой, поэтому ты не почувствуешь себя одиноко среди чужих людей. И, я уверена, полюбишь родных Мосса, когда узнаешь их получше. — Санбридж. Он сказал, ранчо называется Санбридж. — Это хорошая мысль, Мосс. Билли должна жить со всей семьей в такое время. Как вы думаете, что мне делать с этим домом?

— Поручите заняться им хорошему агенту по недвижимости и ведите с ним дела путем переписки. А если не хотите лишнего беспокойства, отец все уладит.

Дело сделано. Агнес пребывала в радостном возбуждении, словно ребенок на Рождество. Продать дом, не возвращаться, даже когда ребенок родится. Санбридж станет и ее домом тоже. О такой удаче она даже мечтать не смела, но теперь все встало на свои места. Это великолепно, и со временем Билли тоже поймет, как это замечательно.

— Я вымою посуду. Почему бы вам не взять Билли на прогулку? Или проехать до парка. Сейчас для нее очень важно гулять.

— Отлично, — с преувеличенной живостью подхватил Мосс. Ну почему Билли не может его понять? Почему женщины так эмоциональны? Ему страшно не нравилось то, как он поступил с женой, но думать об этом Мосс себе не позволял. Он взял Билли под руку, и они спустились по ступенькам крыльца. Все будет хорошо. Он позаботится об этом.

Билли шла в ногу с мужем. Она была вынуждена согласиться с его решением. Бороться с ним — значило бы стать его врагом, может быть, потерять его, а этого Билли никогда не допустит. Если и возникло чувство, что ее предали, придется с ним смириться. Суть дела не изменится, если она станет дуться. Измениться может только отношение Мосса к ней. Проглотив слезы, Билли сердечно улыбнулась мужу.

* * *

Билли и Мосс вернулись домой к девяти часам. Пора было звонить в Техас. Агнес наблюдала, как Мосс переминался с ноги на ногу. Он нервничал, и Агнес вдруг осознала, что впервые видит его в таком состоянии. Обычно дерзкая вера в свои силы, граничившая с наглостью, помогала ему преодолевать все препятствия. Все, кроме того, которым, как выяснилось, являлся для него его отец.

Мосс прикрыл рукой микрофон телефонной трубки.

— Оператор никак не может дозвониться. Да еще разница во времени.

Когда громкий голос Сета Коулмэна загудел в трубке, Мосс отвел ее подальше от уха:

— Мосс! Сынок! Рад слышать твой голос. Недавно получил письмо от женщины, которая сообщает, что она твоя теща. Мы решили переждать, пока не услышим это от тебя самого. Что все это значит?

— Все верно, папа. — Мосс бросил взгляд на напряженно слушавшую их разговор Билли. Он надеялся, что папа не станет требовать объяснений, которые сын дать не мог. Черт, слишком долго он тянул с этим телефонным звонком. Надо было позвонить с базы, там он находился бы в относительном уединении.

— Почему ты совершил такую глупость? Война — неподходящее время для женитьбы. Мужчина всегда сможет устроиться. Столько женщин готовы пасть к твоим ногам, не требуя при этом, чтобы ты на них женился! — Последовала пауза, Сет осмысливал озарившую его идею.

— Что-то вроде этого, пап, — неловко проговорил Мосс, скосив глаза на Билли и гадая, многие ли из высказываний Сета она слышит.

— Какая она, эта девчушка, на которой ты женился?

— Высший сорт, пап. Помнишь того жеребенка, которого ты мне подарил, когда мне исполнилось десять лет, и как я любил его?

— Я помню, что ты загнал его до смерти, — проворчал Сет.

Мосс помрачнел. И почему Сет такой вредный? Он так любил ту лошадку. Ладно, выбросим это из головы.

— Билли и ее мать приедут в Остин. А сам я получил новое назначение на «Энтерпрайз». Уезжаю через тридцать шесть часов. Я еду, пап. Сейчас повсюду не хватает людей. Единственное, о чем я прошу тебя, это хорошенько позаботиться о моей жене и ее матери. Ты ведь приложишь все усилия, чтобы мой сын появился на свет как положено. — Молчание на другом конце провода не удивило Мосса. Отец станет долго пережевывать этот лакомый кусочек.

— Это третья глупость, которую ты сделал, с тех пор как отправился в Филадельфию. Если бы ты держал ширинку застегнутой, тебе не пришлось бы жениться.

— Я не хочу говорить об этом, пап. — Моссу удалось выдавить из себя улыбку, ради Билли. — У тебя появится внук, пап.

— Сейчас мне нужен мой собственный сын, а не внук! — взорвался Сет. — Ничего не предпринимай. Я позвоню тем, кто мне кое-чем обязан. Мне нужно всего двадцать четыре часа, и ты можешь забыть об отъезде.

— Пап, стоит тебе шевельнуть пальцем, и я тебе этого никогда не прощу. Я так хочу. Ничего не предпринимай, пусть все останется как есть. — Он ждал очередной паузы. Надо было убедиться, что папа слышал сказанное и продолжает слушать. — Билли тебе понравится. Подумай только, пап, ты станешь дедом. — Приманка. Забросить старику приманку и посмотреть, проглотит ли он ее.

В трубке послышалось хриплое покашливание. Мосс живо представлял себе, какие размышления и варианты выбора перебирает в уме отец. Малыш должен стать весомым доводом в этих размышлениях. Сет никогда не будет выступать против своего сына и внука.

— Что представляет из себя мать?

Мосс чуть не рассмеялся. Не мог же он сообщить отцу, что Агнес самая настоящая стерва.

— Совсем как ты, пап. Она тебе тоже понравится.

— Твоя мать хочет с тобой поговорить, — холодно обронил Сет. — Не клади потом трубку. Мы еще не закончили.

— Это точно. Ты ведь еще не согласился. — Мосс улыбнулся Билли и привлек ее к себе. Дело сделано. Старик не станет перебегать ему дорогу, если в перспективе предвидится наследник империи Коулмэнов.

— Мам, рад тебя слышать! Как твое здоровье?

Голос матери дрожал, в нем слышались слезы. Это его огорчило.

— Мы скучаем по тебе, сынок. Я так за тебя рада. Я уверена — Билли чудесная девушка, и мы полюбим ее, как любим тебя. Когда мы с нею познакомимся?

— Скоро, папа все объяснит. Билли и ее мать едут в Остин. Позаботься о них вместо меня, мам. Обещаешь?

— Обещаю, дорогой. Что это значит? Ты получил новое назначение? Я думала, отец все уладил…

— Уладил, мама. Но я решил иначе. — Прежде чем она успела засыпать его вопросами, он протянул трубку жене.

Испуганная Билли лихорадочно сглотнула.

— Миссис Коулмэн. Это Билли Эймс. То есть, я имела в виду Коулмэн. — Мосс усмехнулся, наблюдая за ее волнением. — Так приятно поговорить с вами. Надеюсь скоро познакомиться с вами и с мистером Коулмэном. Надеюсь, наш приезд в Остин не станет для вас обузой.

— Дорогое дитя, в любом случае он не будет обузой. Я очень рада. По правде говоря, мне не терпится взяться за приготовления к вашему приезду. Билли, я хочу, чтобы мы подружились, ради Мосса.

— Спасибо, миссис Коулмэн. Передаю трубку Моссу. Он хочет снова поговорить с отцом.

Мосс взял трубку. На этот раз голос отца звучал как-то иначе. Смирился ли он с его новым назначением? Ни в коем случае. Это из-за ребенка. Он, наверное, уже внес его в список акционеров компании «Эй энд Эм». На очереди стояли доля капитала и первый пони малыша. Сет всем этим займется.

— Присылай к нам свою семью, сынок. Мы позаботимся о них за тебя. Береги себя, сын. Ты форменный дурак. И сам знаешь это, так ведь?

— В учителях у меня сам черт. Я люблю тебя, пап.

— Я знаю, сынок. Задай им жару за всех нас. Связь оборвалась.

* * *

В Остине, штат Техас, Сет Коулмэн резко встал из-за своего огромного стола в библиотеке и подошел к длинному ряду окон, из которых открывался вид на сады Санбриджа и пологие холмы с загонами для скота. Он нарочно повернулся спиной к жене, чтобы та не видела, как он расстроился, потерпев поражение. Звонок Мосса оказался полнейшей неожиданностью, как гром среди ясного неба. Мальчик отправляется на войну, а неожиданная новость о внуке — условие сделки.

Джессика Коулмэн наблюдала за мужем, сочувственно заламывая руки. Любовь Сета к Моссу была всепоглощающей, а мысль о возможности потерять сына на войне приводила в ужас. Джессика тоже любила сына и боялась за него не меньше, но ее любовь была материнской — нежной, лишенной властности и деспотичности. Именно так Сет любил — или ненавидел, — и много лет назад ей пришлось смириться, научиться жить с этой ношей. А то, что Сет не любил или ненавидел, для него не существовало. Так не существовала она, Джессика.

— Ты обзавелась невесткой, Джесс, — сказал ей Сет. Он обернулся, чтобы взглянуть на нее, и по его лицу она поняла, что он примирился с решением Мосса. — А я обзавелся внуком.

* * *

Билли лежала рядом с мужем и смотрела, как он спит. Ей нужно запечатлеть в памяти его образ, чтобы, закрыв глаза, иногда вызывать его в своем воображении, воспроизводить каждую линию, каждую черту. Она хотела запомнить ощущение его рук на своем теле, когда он любит ее, медленно, самозабвенно. Сердце разрывалось при мысли о разлуке, но она не хотела, чтобы эта тяжесть обременяла его на войне.

Билли прижалась к Моссу, вбирая в себя его тепло, положив свою голову на его плечо. Невозможно не дотронуться до него, не провести ладонью по широкой груди, по плоскому животу. Она любила его, и, хотя бы на этот раз, он принадлежал ей.

Муж зашевелился, ощутив прикосновение, и поцеловал ее в лоб. Его руки сомкнулись вокруг нее, сжимая в объятиях, и он прошептал ее имя. Рука Билли скользнула ниже, бесстыдно возбуждая его, в то время как он перекатывался к ней. Хотя бы это возьмет она с собой в Техас.

Глава 7

Путешествие в Остин на поезде, длившееся целую неделю — с остановками, задержками, тряской и стуком колес, — стало настоящей пыткой для Билли. Тошнота, продолжавшаяся большую часть дня, настигла ее снова через час после отъезда Мосса. Ее тошнило с момента пробуждения утром и почти до вечера. Билли так ослабла и вымоталась, что почти всю дорогу лежала на нижней полке с ведерком, которое дал добрый проводник. Агнес суетилась первые два дня, но потом отступилась, после того как Билли закричала, чтобы ее оставили в покое и дали умереть в страданиях.

Агнес с некоторым облегчением отстранилась. Три раза в день она ела в роскошном вагоне-ресторане, где рассказывала всем, кто соглашался слушать, что она имеет отношение к семье Коулмэнов из Остина. Агнес ни в коем случае не считала это откровенной ложью, предоставляя слушателю самому сделать вывод, является ли она кровной родней Коулмэнам, или гадать, кто такие Коулмэны вообще. Эти приключения поглощали ее всю: путешествие казалось увертюрой перед началом действия. Мысль о Моссе Коулмэне ни разу не пришла ей на ум; с того момента, как лейтенант ступил на борт самолета, который унес его в Сан-Диего, а затем на Гавайи, он оказался забытым. Мосс Коулмэн свою миссию выполнил.

Экспресс с южного побережья Тихого океана прибыл в Остин утром 25 августа 1942 года. Билли держалась за руку матери и боролась с подкатывавшей к горлу горечью. Под глазами у нее пролегли синевато-красные тени. Ноги дрожали после ежедневного лежания на полке, спину ломило, отчего тошнота усиливалась. Молодая жена Мосса выглядела больной и измученной.

— Миссис Коулмэн? — К двум женщинам, излучая улыбку, подошел носильщик в белой куртке.

— Да, — ответила Агнес вместо Билли, которая устало опустилась на край вагонной полки.

— Следуйте, пожалуйста, за мной, миссис Коулмэн. Я провожу вас к встречающим. Они ждут на платформе. Если вы дадите мне квитанции, я получу ваш багаж и отнесу его к машине.

«Вне всякого сомнения, Коулмэны раздавали щедрые чаевые, — подумала Агнес, — этим и объясняется широкая улыбка носильщика». Она порылась в сумочке и достала багажные квитанции.

— Пошли, Билли. Нельзя заставлять людей ждать.

Носильщик проводил их в заднюю часть вагона и опустил лесенку, чтобы удобнее было спускаться. Голова шофера в фуражке и плечи, обтянутые форменной курткой, маячили позади седоволосой женщины и высокого широкоплечего мужчины, опиравшегося на трость. Они стояли в стороне от вокзальной толчеи.

Билли встретилась глазами со своим свекром и безошибочно поняла, о чем тот думал. Так вот на какой хилой, болезненной девице имел несчастье жениться его сын. Она повернулась к матери Мосса и увидела сочувствие и понимание в мягком взгляде серых глаз. Билли поймала себя на том, что ее влечет в распростертые объятия этой женщины.

— Тебе нездоровится, детка, — сказала Джессика Коулмэн. — Ты поедешь со мной. У Титы — это наша экономка — есть лечебные средства на все случаи жизни, в том числе и против тошноты по утрам. Через несколько дней ты будешь в полном порядке. — Даже не глядя на своего мужа она знала: он, должно быть, думает, что Мосс влип, как бык в канаву, когда надумал выбрать эту мертвенно-бледную девочку в матери наследников Коулмэнов.

Джессика обратилась к Агнес.

— Надеюсь, вам понравится Санбридж, миссис Эймс, — ровным голосом сказала она, и Билли уловила в нем мягкую протяжность, свойственную голосу Мосса.

— Почему бы тебе не посадить девочку в машину, Джесс? — предложил Сет. — Кажется, бедняжка в этом нуждается. Мы с миссис Эймс вскоре присоединимся к вам. Карлос, — обратился он к шоферу, — позаботься о багаже.

Сет держал Агнес под руку, пока они шли вслед за Джессикой и Билли.

— Вы не будете возражать, если Джесс и ваша дочь поедут прямо в Санбридж? Я собираюсь заехать в контору, а оттуда мы доедем до дому на служебной машине. — Сет не собирался ехать сорок миль рядом с мучающейся тошнотой будущей матерью, и, кроме того, предоставлялся удобный случай поближе познакомиться с Агнес.

— Я не возражаю. В обществе Билли сейчас не очень приятно находиться. Ребенок, вы знаете…

Сет выдавил из себя улыбку, а голубые глаза под густыми седыми бровями блеснули совсем как у Мосса. Агнес посматривала, ходил ли он с тростью ради форса или по необходимости. Этот высокий сильный человек, глаза которого, казалось, видят все, а слова утаивают половину того, что он думает, совсем не походил на инвалида. Агнес уже чувствовала себя с ним совершенно свободно, но инстинктивно понимала, что ее впечатление стало исключением из правил: большинство женщин, особенно таких молоденьких и неискушенных, как Билли, Сет Коулмэн, должно быть, смущал.

Ничто не ускользнуло от взора Агнес — начиная с шофера в униформе и кончая традиционной белой стетсоновской шляпой Сета, дорогим шелковым костюмом и накидкой от Стоун Мартен на Джессике. Когда багаж оказался погружен в шикарный черный «паккард», Агнес села на заднее сиденье рядом с Джессикой и Билли. Сет же — впереди с Карлосом.

— Джесс, Карлос высадит меня и миссис Эймс у конторы. Мне нужно кое-что подписать. Мы поедем на одной из служебных машин.

— Может быть, миссис Эймс устала и предпочла бы поехать прямо в Санбридж, — сказала Джессика, предоставляя Агнес возможность отклонить предложение Сета.

— Глупости! — заявил тот.

— Должна сказать, миссис Коулмэн, я прекрасно отдохнула ночью. Мне будет приятно сопровождать мистера Коулмэна в контору и приехать следом.

Джессика улыбнулась и кивнула.

— Ее зовут Джессика, а меня Сет, — проворчал ее супруг с переднего сиденья.

— А меня Агнес, — откликнулась она, копируя его тон. Помимо своей воли, Сет улыбнулся. Похоже, старушка не останется в долгу. Может быть, и дочка ее не столь безнадежна. Кто знает, может, за несколько лет она перестанет быть такой покладистой, поумнеет, станет больше похожа на свою мать. Он предвкушал удовольствие общения с Агнес. Сет сразу же решил, как решал многое, что Агнес ему нравится. Женщины в его семействе были слишком мягкими, слишком легко бросались в слезы. Агнес внесет приятное разнообразие.

* * *

Агнес думала, что Остин — приграничный город, как в вестернах, но, оказывается, глубоко заблуждалась. Они ехали по широким улицам с тротуарами, почти такими же просторными, как проезжая часть. Деловой и торговый центр, хоть и не такой грандиозный, как в Нью-Йорке, конечно, мог соперничать с филадельфийским. Длинный черный «паккард» остановился перед высоким зданием с фасадом, отделанным розовым итальянским мрамором. Над вращающимися медно-стеклянными дверями было выбито одно слово «Коулмэн». На Агнес это произвело большое впечатление, но она благоразумно промолчала, как будто привыкла иметь дело с людьми, владеющими своими собственными небоскребами. Вспомнив о Билли, она поинтересовалась:

— С тобой ведь все будет в порядке, не правда ли, дорогая? Думаю, я скоро подъеду.

Билли, сидевшая из-за яркого солнца и мягкого скольжения машины с закрытыми глазами, только кивнула. Ее бы обрадовало, если бы Агнес вышла и унесла с собой чрезмерно сильный запах своих духов «Табу».

— С Билли все будет в порядке, Агнес, — успокоила ее Джессика. — Мы поедем прямо домой, и я уложу ее в постель. Сет, почему бы тебе не пообедать с Агнес в ресторане? Все равно вы доберетесь до Санбриджа только после полудня.

— Я так и сделаю, — вежливо ответил Сет. И почему это Джесс думает, что человеку нужно плотно наедаться три раза в день, чтобы выжить? Он помнил времена, когда мог считать себя счастливчиком, если удавалось поесть три раза в день.

Билли спала все сорок миль до Санбриджа, а Джессика иногда похлопывала ее по руке. Ей хотелось прижать к себе юную невестку, но она боялась потревожить ее.

Билли Эймс Коулмэн, жена Мосса, ее сына, которая носит в себе его ребенка. Когда-то, очень давно, она сама была такой же яркой, полной надежд и юной, как Билли. Время и Сет все изменили.

Ее сердце наполнилось той горькой печалью, которую она обычно приберегала для ранних утренних часов, когда просыпалась в своей одинокой постели. В такие моменты тело имело право печалиться. Не слишком ли самонадеянно было с ее стороны просить в таком возрасте любви, нежности и хоть немного дружеского общения? Как хотелось ей определить тот момент, когда изменились отношения между ней и мужем. Скорее всего, это был день, когда родился Мосс. Она сделала то, что от нее требовалось, — подарила ему сына. Его первого сына, как он заявил, первого из многих сыновей! Потом родилась Амелия, и разочарование оказалось тем горше, чем скорее выяснилось: больше Джессика не сможет родить. Да, именно тогда рухнуло ее счастье, тогда Сет перестал приходить в ее спальню.

* * *

Джессика безумно любила своего жизнерадостного, костлявого Сета Коулмэна. Она всегда смеялась, когда он говорил, что именно такая утонченная, благородная леди, как она, и была ему нужна, чтобы воспитывать продолжателей рода Коулмэнов.

— Джесс, в тебе чувствуется порода, — любил повторять он, заключая ее в объятия. Сет знал, чего хочет — обладать ею. Секрета из своих желаний он не делал и рассказывал о них любому, кто готов был слушать. Она не могла устоять против красивого, напористого молодого человека, который в поте лица трудился на нефтеразработках, и еще два года после их женитьбы под ногтями у него оставалась грязь. Муж делился с ней своими мечтами: он хотел иметь самые большие угодья во всем Техасе, и Джессика знала — Сет добудет богатство из голой земли. Когда-то она думала, что он стремится к этому ради нее. Теперь она лучше разбиралась в жизни и понимала: он хотел богатства и успеха для себя, так же как хотел обладать утонченной, респектабельной женой. Она же с радостью отдала ему все, думая получить взамен любовь и нежность.

Джессика могла сделать гораздо лучшую партию, говорили ей родственники. Карл Боудри из Остинского банка хотел жениться на ней почти так же сильно, как Сет. Но в глазах Карла не было той отваги и дерзости, что светилась во взгляде Сета.

Пребывание в родительском доме не подготовило ее к жизни с Сетом Коулмэном. Ее отец был джентльменом, получившим классическое образование и небольшое фамильное состояние. А мать — настоящей леди. Большим богатством они не владели, но жили в достатке. Жизнь протекала самым приятным образом — полная сердечных отношений, доброты и любви — и оставалась очень простой: церковные ужины, пристойные званые обеды с хорошо воспитанными людьми, умеющими вести интеллигентную беседу, с хорошим вином, изысканно приготовленными блюдами, бесшумно движущимися слугами.

Джессика так и не привыкла к шумным сборищам, которые устраивал муж. Грубое виски, пиво бочонками и то, что Сет называл «провернуть дельце», ради чего он и затевал такие пирушки. В последние годы этот порядок изменился. Вместо грубого виски подавали шампанское, а деляги имели некоторое представление о манерах. Но подоплека оставалась неизменной — собирались все те же люди и по той же причине: деньги.

Лишь однажды попросила она Сета о том, что было для нее важно. Джессика хотела сохранить дом, полученный в наследство от родителей. Она могла бы поехать туда, спастись в доме своего детства вместе с детьми и показать им, что не все в жизни сосредоточено на личности одного человека и на богатстве. Но Сет отказал ей в этой просьбе, все у нее отобрав. Так же, как отобрал позже и детей.

Когда Джессика познакомилась со своим мужем, она была юной девушкой, вступающей в свет. Теперь она — пожилая дама, живущая в чудовищном доме, который ненавидит, с человеком, которого не волнует, жива она или мертва.

* * *

Джессика взяла Билли за руку, жалея, что не может дать ей силу, которой сама никогда не обладала.

— Ты должна быть сильной, Билли, — прошептала она. — Не выносливой, а сильной. Это разные вещи.

Перед поворотом на подъездную дорожку Джессика слегка встряхнула свою невестку.

— Проснись, Билли. Думаю, тебе интересно будет бросить первый взгляд на Санбридж.

Билли протерла глаза и глянула через ветровое стекло коулмэновского «паккарда» на окрестности. Они проезжали под высокой деревянной аркой, увенчанной названием «Санбридж». Вдалеке на целые мили тянулась белая ограда. Высокие дубы стояли вдоль извилистой подъездной дорожки, а по другую сторону простирались обширные зеленые лужайки с ритмично распыляющими влагу разбрызгивателями.

Расположенный на пологом склоне большой дом, обласканный солнцем, нежился под голубым техасским небом. Пока машина выезжала из-под сени тенистой аллеи, Билли подумала, что только здесь, в этом месте, называвшемся «Санбридж» — «Мост к солнцу», — солнце может казаться таким теплым и золотым.

Дом представлял собой трехэтажное строение из бледно-розового кирпича, с двумя пристройками-крыльями, тоже трехэтажными, отстоящими на несколько футов от основного здания. Розоватый цвет, цвет прерии, подчеркивался белыми колоннами, поддерживавшими крышу веранды, опоясывавшей фронтон громадного дома. Многоцветный витраж украшал огромную двустворчатую входную дверь. Такой же рисунок повторялся над каждым окном верхнего этажа. Фигурно подстриженные деревья и кусты мирта теснились у стен, а вокруг раскинулся прекрасный сад, полный роз, со шпалерами и статуями. Билли задохнулась от изумления.

— Мосс никогда не рассказывал мне о Санбридже. Он называл его просто «угодьями».

Джессика рассмеялась.

— Как это похоже на Мосса. Санбридж и есть угодья; они простираются на двести пятьдесят тысяч акров. Мы выращиваем тысячи голов чистопородного скота. Он содержится на дальних участках, а другие мелкие ранчо Сет отвел под разведение разных пород. Но это лишь небольшая часть владений Коулмэнов и их деловых интересов. Сет создал все это сам. — В голосе Джессики звучала гордость, но в глазах ее Билли заметила печаль.

— Название «Санбридж» так подходит к этому месту, — сказала Билли.

— Да. Когда Сет впервые увидел этот участок, то сказал, что у него возникло такое чувство, будто он может протянуть руку и дотронуться до солнца. Пойдем-ка в дом, Билли, там гораздо прохладнее. Потом наша экономка что-нибудь тебе приготовит. Я знаю, ты неважно себя чувствуешь, поэтому избавлю тебя от официального представления слугам.

У центрального портика Карлос открыл перед ними дверь и коснулся полей своей шляпы. Джессика дала ему указания насчет багажа. Неземная красота розового сада и женственное изящество вьющихся растений никак не соответствовали тому, что увидела Билли за тяжелыми дверями. Блестящий дубовый пол, массивные балки, поддерживающие потолок, толстые темные восточные ковры и мебель в рост человека, обтянутая кожей. Пока Джессика показывала ей комнаты нижнего этажа, Билли легко смогла представить себе, как громко звучат здесь мужские голоса, плавает в воздухе дым и слышится стук высоких каблуков ковбойских сапог. На стенах висели панорамные картины, на которых изображались дюжие загорелые ковбои за их мужскими занятиями: клеймением бычков, выездкой лошадей, объездом пастбищ. Казалось, женское влияние Джессики ограничивалось садом. Большой дом в Санбридже оставался владением Сета Коулмэна, и все детали обстановки подчеркивали этот факт.

— Пойдем наверх, Билли, — сказала Джессика. — Мы открыли второй этаж восточного крыла для тебя и Агнес, и, конечно, Мосс, когда вернется домой, тоже станет жить там. Надеюсь, тебе понравится, как я обставила твою комнату.

Здесь уже чувствовалась рука Джессики. Стены пастельных тонов, вазы со свежими цветами, мебель, не такая тяжеловесная, как внизу, а легкая, изящная. Спальня Билли казалась гораздо большей, чем весь нижний этаж дома на Элм-стрит. Стены обтянуты мягким светло-зеленым матовым шелком, тогда как для гардин и покрывала на кровати выбраны розовые и золотистые тона. Роскошный ковер с нежным зеленовато-бежевым рисунком заглушал шаги.

— Какой большой дом, — удивленно сказала Билли. — В шесть раз больше нашего дома в Филадельфии. Вы ведь не пытаетесь содержать его одна, не так ли?

— О, конечно, нет! Один только розовый сад поглотил бы все мои силы, — тихо засмеялась Джессика. — Есть Карлос, которого ты уже видела. Он водит машину, помогает по дому. Он женат на Тите, нашей кухарке, закупает провизию и выполняет другие ее поручения. Кроме Титы, есть еще две-три молоденьких мексиканки, которые приходят делать уборку и стирать. У нас работают и конюхи, и, конечно, Джулио, наш садовник. С тех пор как Амелия — сестра Мосса, ты знаешь, — уехала в Англию, мне недостает женского общества. А теперь, когда приехали ты и твоя мама, я просто в восторге. Я хочу, чтобы мы стали друзьями, Билли. Более того, мне бы хотелось, чтобы ты привыкла думать обо мне как о своей второй матери, если это возможно.

Билли была так тронута, что и сама не заметила, как преодолела робость и шагнула навстречу Джессике, сразу же оказавшись в ее объятиях.

— Мосс очень любит вас, — прошептала она, — и я знаю, что тоже полюблю.

Первые дни в Санбридже Билли почти не выходила из своей комнаты. Устойчивая кровать не совершила приписываемого ей чуда. Большую часть дня Билли продолжала мучиться на грани тошноты, а когда ее терзала рвота, она была слишком изнурена, чтобы покидать спальню. Джессика хлопотала и суетилась вокруг. Никогда прежде Билли не чувствовала себя более любимой, чем любила ее добросердечная седая свекровь, проводившая с нею часы напролет, лишь бы она, Билли, не чувствовала себя одиноко. Мать Мосса оказалась такой доброй, нежной и внимательной. В те дни Билли редко видела Агнес, навещавшую ее только утром и вечером, когда потчевала ее своими наблюдениями относительно Санбриджа. Агнес была очень занята, все свое время посвящая изучению подробностей быта и домашнего уклада Коулмэнов и истории их семьи.

Однажды утром, когда Билли сидела с Агнес за чашкой чая, дочь поделилась с матерью о том, как заботлива Джессика, как бережно к ней относится.

— Ну, еще бы, — спокойно констатировала Агнес, теребя неизменную нитку жемчуга. — Ведь ты все-таки дашь жизнь ее первому внуку.

Билли заморгала и пристально посмотрела на мать. Это же будет первый внук и для нее.

— О, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Билли, и ты ошибаешься. Я очень рада будущему малышу и беспокоюсь о тебе. Просто… Ну, понимаешь, я гораздо моложе Джессики. Я еще не совсем привыкла к мысли, что стану бабушкой. Мне кажется, будто перед нами открывается совершенно новый мир, и полна решимости исследовать его. Ты ведь это понимаешь, правда, дорогая? Кроме того, мне не следует оставаться слишком эгоистичной. У меня всегда была такая замечательная дочка, а Джессике в этом отношении с Амелией не повезло. Ты никогда не причиняла мне тревог и неприятностей, а, насколько мне известно, сестра Мосса росла настоящей мегерой, непослушной и строптивой с рождения. Конечно, такая дочь не может быть наградой для матери.

— Но Джессика очень любит Амелию!

— Разумеется, любит — ведь Амелия ее дочь. Однако, как мне стало ясно, Амелия сбежала в Англию больше из-за каких-то подозрительных неурядиц, чем ради показного патриотизма. И потом, — добавила Агнес, понизив голос, — все мы знаем, какого сорта девушки идут в армию, так ведь?

— Амелия не сбежала в Англию, мама, ее туда направили, — сказала Билли. — Она вступила в женский армейский корпус здесь, в Техасе, а этот корпус очень нужен на войне. Надеюсь, ты никогда не обидишь Джессику, высказав такие недостойные предположения.

Агнес перебила ее, быстро сменив тему:

— Сет не заходил тебя проведать сегодня утром?

— Да, заходил, но не думаю, что я ему нравлюсь, мама.

— Не глупи и не вздумай враждовать с Сетом, Билли. Просто он очень властный человек, а таким мужчинам трудно проявлять нежные чувства.

В ответ Билли подняла брови.

— Ты узнала это от того же человека, который рассказал тебе об Амелии? Мне кажется странным, что ты защищаешь Сета и в то же время критически настроена к Джессике.

— Я не критикую, а просто наблюдаю. — Агнес поставила чашку и сливочник на поднос с завтраком для Билли и встала, разглаживая шелковое платье красновато-коричневого цвета.

— Это новое платье, мама?

— Да, тебе не кажется, что цвет мне очень идет? Как давно у меня не было таких красивых вещей, а дальше их станет еще больше. Скоро дом будет продан, поэтому я не боюсь немного потратить наши сбережения.

Билли, которая разбиралась в тканях и моде, сразу поняла, что пришлось потратить вовсе не немного денег, чтобы купить такое платье. Она взглянула на мать непредвзято. Агнес изменилась… казалась более изысканной и собранной. Может быть, оттого, что стала больше краситься? Или одно лишь пребывание в Санбридже сделало ее щеки румяными, а глаза — блестящими? Билли вздохнула. Наверное, она сама слишком эгоистична. Не замечала, как трудно приходилось матери в последние годы, когда она была вынуждена заботиться о них обеих. А теперь такие мирские заботы, как налоги и счета из бакалейного магазина, больше ее не тревожили.

— Ты прекрасно выглядишь, мама, — сказала Билли.

— Хотелось бы мне сказать то же самое о тебе, Билли. Ты так осунулась — неудивительно, что Сету не нравится навещать тебя! Когда же ты выберешься из постели и спустишься вниз? Техасское солнце чудесно, по крайней мере, оно поможет тебе избавиться от этой болезненной бледности. Беременность — это не хвороба, Билли!

— Я выберусь из постели, — непрошеные слезы навернулись на глаза. Теперь она так легко начинала плакать. И всегда чувствовала сонливость, когда ее не тошнило.

— О, ради Бога, не плачь. Я не хотела тебя расстраивать. — Агнес было шагнула к кровати, намереваясь обнять Билли, но вспомнила о своем шелковом платье. Одна-единственная слезинка может оставить пятно, которое потом не сведешь. — Просто я беспокоюсь о тебе. Может быть, ты сойдешь вниз и посидишь на веранде? Это же не повредит, как ты думаешь?

— Не знаю. — Билли откинулась на подушки. От выпитого чая ее мутило, она распознала угрожающие симптомы. Агнес тоже заметила зеленоватую бледность, разлившуюся по лицу дочери.

— Я буду внизу, Билли. Позови меня, если я тебе понадоблюсь, — бросила Агнес через плечо и торопливо вышла.

Билли не полегчало и в течение второй недели. Ей пришлось, хоть и с неохотой, подчиниться Сету. Он договорился об обследовании в больнице Остина. Доктор Адам Уорд стал личным врачом Билли. Это значило, как объяснил Сет, что им можно располагать при возникновении малейших проблем. Если головная боль продолжалась более одного-двух часов, уже следовало вызывать Адама. Это был приказ. Билли покорно кивнула. Позднее Агнес сказала дочери, что весь третий этаж больницы содержится за счет Коулмэнов, и именно там должен родиться ребенок. Продолжатель рода.

Доктор Уорд прописал Билли витамины, ежедневную диету и прогулки. Два раза в неделю полагались также инъекции витамина В, которые доктор собирался делать сам в Санбридже. То, что обремененный работой врач станет ездить за сорок миль от Остина, было для Билли первым осознанием власти Коулмэна. В Филадельфии доктор приходил на дом только в том случае, если пациент оказывался не в силах прийти к нему в кабинет.

Уже после первой инъекции витамина В Билли начала чувствовать себя лучше. Но все равно дни казались длинными и тоскливыми. В те послеполуденные часы, когда самочувствие Билли улучшалось, именно Джессика составляла ей компанию. Билли радовалась обществу свекрови и вниманию, с которым та к ней относилась. Ей нравилось слушать истории о детстве Мосса, а рассматривание альбомов с семейными фотографиями стало ее любимым времяпрепровождением. Однажды Джессика спросила, не хочет ли Билли посмотреть комнату Мосса.

Джессика отперла дверь комнаты на втором этаже в западном крыле дома.

— Здесь Мосс жил в детстве, — объяснила она. — Когда ему исполнилось семнадцать, он перебрался в ту комнату, что находится рядом с твоей. А потом он, конечно, уехал в колледж. — Билли переступила через порог и сразу же окунулась в жизнь Мосса. Школьные вымпелы покрывали всю стену над узкой кроватью. Книги, хоккейные клюшки, бейсбольные биты и прочее спортивное снаряжение заполняло углы. На шкафах и полках стояли спортивные кубки, а с потолка на тонких, почти невидимых проволочках свисали модели самолетов, кропотливо собранные Моссом.

— Пожалуй, я оставлю тебя здесь, Билли, а? Впервые чуть ли не за целую неделю я вижу улыбку на твоем лице, — сказала Джессика. — Если я понадоблюсь, найдешь меня в кухне с Титой. Мы будем составлять список покупок на следующую неделю. Когда все тут осмотришь, я покажу тебе кое-что еще.

Джессика тихо прикрыла дверь, улыбка сочувствия тронула ее губы. Бедная Билли, она так скучает по Моссу. Слишком короток период ухаживания, совсем мало времени, чтобы как следует узнать друг друга. А теперь ожидание ребенка.

Направляясь на кухню, она подумала о неодобрительном отношении Сета к невестке — «не из такой материи скроены Коулмэны». Но у Сета и этой милой девочки было то, что роднило их: любовь к Моссу. Джессике пришла в голову мысль, что, быть может, Сет неприязненно относился к Билли именно по этой причине — видел в девочке соперницу, посягнувшую на чувства сына. Ведь со дня рождения сына никто и ничто больше не существовало для Сета, в том числе она и бедняжка Амелия, всю жизнь пытавшаяся завоевать любовь отца. А когда ей это не удалось, Амелия стала предпринимать попытки обратить на себя его внимание. В этом крылась причина большинства ее дерзких поступков и непослушания. Казалось, все они, включая Мосса, думали, что самое важное — заслужить любовь Сета. Любовь, раздававшуюся так скупо.

Билли присела в изножье узкой кровати и погладила лежавший рядом зеленый шерстяной свитер. Она многого не знала о Моссе, даже не могла себе представить. Он для нее все еще оставался незнакомцем, печально осознала она: мужчина, вошедший в ее жизнь и завладевший ее сердцем. Вспоминалось, что у них никогда не оставалось времени для расспросов, для погружения в воспоминания. Имело значение только настоящее. А теперь она сидела здесь среди его вещей, в этой комнате, которая, казалось, сохраняется как святилище его юности. У нее возникло такое чувство, будто ее послали сюда, в Техас, чтобы сохранить вместе с остальным имуществом и заставить ждать возвращения хозяина, словно она была еще одной вещью, принадлежавшей Моссу. И ребенок будет ждать, как и она, пока на него не предъявят права.

* * *

Сет необычно долго выбирал костюм, переодеваясь к ужину. Как правило, он запускал руку в шкаф, и на что натыкались его пальцы, то и вынимал. Сегодня вечером у них гости. Гости, фыркнул он. Хилая жена Мосса и ее мамаша, которая запросто обставит двух барракуд. Сет извлек из шкафа сделанный на заказ замшевый пиджак серовато-коричневого цвета ценой в пятьсот долларов. К нему нашлась подходящая рубашка, и он даже наденет галстук. Одеться, принарядиться, немного покрасоваться… Агнес сразу же внесет его костюм в каталог и снабдит ценниками. Немногого добился бы он в жизни без умения разбираться в людях, а в Агнес он во многом узнавал себя. В ее глазах горел тот же жаркий огонь, который опалял когда-то его самого.

В большом зеркале Сет уловил свое отражение. Выглядел он отлично. В лучшей форме, чем неприметный клещ на коричневой собаке — воплощение успеха. Недавно журнал «Техасец» дал разворот о нем, отметив его низкое происхождение. Низкое, черт побери, усмехнулся Сет. Родившись в безнадежно бедной семье фермера-арендатора, он работал день напролет вместе с отцом и пятью братьями, отбирая у бесплодной земли скудные средства к существованию. По ночам жался на тощем матрасе, греясь в куче своих немытых братьев. Никогда не забыть ему той вони… Мать его вечно ходила с большим животом или производила еще одно живое существо в дополнение к и без того многочисленной ораве. Выражение полной безнадежности в ее глазах да вонь самогона в дыхании его отца с малолетства убедили его, что жизнь на земле, не принадлежащей тебе, никогда не даст хорошей еды и чистой постели.

* * *

Ему исполнилось двенадцать лет, когда, боясь большого мира, но еще больше — того, что сделает с ним жизнь в хижине арендатора, он обрубил все концы и бежал в лохмотьях, с шестьюдесятью центами в кармане, добытыми из треснувшего молочного кувшина. Бродяжничал год-другой, попрошайничая и подряжаясь на случайные работы. Из-за крупного телосложения и роста, а также из-за странного выражения мрачной сосредоточенности в глазах многие давали ему больше лет, чем было на самомделе. Так ему удалось наняться на нефтеразработки. Он работал, как раб, и обращались с ним, как с рабом, но в конце первого месяца у него было четырнадцать долларов восемьдесят пять центов — только это и имело значение. Он экономил, тратя деньги лишь на то, что требовалось для выживания: теплая куртка, крепкие сапоги и глупый старый мул, на котором можно ездить. К концу каждого года носок, хранившийся в его вещевом мешке, все больше разбухал от денег.

Ему было двадцать, когда он встретился со Скидом Донованом, старым нефтедобытчиком с правом аренды на выкачанную скважину, но без единого цента в кармане. В той старой дыре еще оставалась нефть, Сет буквально чуял ее. Всех вокруг черная жижа делала богатыми. Это был шанс, ставка в крупной игре, и он ухватился за этот шанс. Они стали партнерами.

Сет работал, как мул, обострялось его деловое чутье. Попытки компаний, пытавшихся перекупить у Скида арендное право, укрепляли его предположения, что в скважине еще много нефти. Ему приходилось бороться и держать ухо востро. Удача выбрала его, и скважина себя оправдала. Но пока он работал в поте лица, Скид пропивал свою половину прибыли. Через два года Сету это надоело, и он продал дело без ведома Скида, не ощутив при этом ни малейших угрызений совести. Черт побери, через каких-нибудь полгода Скид все равно спился бы до смерти, поэтому не имело значения, что подпись его он получил, когда старик ничего не соображал от дрянного виски. Мир принадлежит тем, кто умеет выжить…

Зеркало подсказывало Сету то, чего он не хотел видеть.

Он старел, как и его отец. Морщины и складки кожи на лице походили на те, что он так презирал в старике. Недолго думая, он поднял ногу в сапоге, и от удара зеркало рассыпалось на тысячу сверкающих кусочков.

В глубине души таилось предположение, что следовало бы послать старику и этим беспомощным слабакам-братьям немного денег. Но, черт возьми, если они хотят прозябать в нищете, кто он такой, чтобы останавливать их? Посылать им деньги — все равно что лить воду в бочку без дна. Все они слишком глупы. Он им ничего не должен. Сет даже не мог припомнить, называл ли его старик когда-нибудь иначе, кроме как «парень». А когда он сбежал, то не сомневался — это было облегчением для всей семьи: одним ртом меньше. И уж, конечно, они не стали его разыскивать.

Сет не хотел, чтобы Джессика знала всю правду. Как только он увидел ее, сразу же решил добиться ее руки. Она знала: происхождения он самого скромного, но Сет никогда не рассказывал ей, насколько низким оно было, — ни к чему женщине знать всю подноготную мужчины.

Да, он хотел заполучить Джесс. Хорошая семья, хорошая порода, не слишком много денег, но все это ничего, он собирался иметь их более чем достаточно. Бедная Джессика. Красивая, как картинка, и безумно влюбленная в него. Но слабая — никакой твердости, никакой жесткости, слишком чувствительная. Он ожидал выводка крепких сыновей, а взамен получил лишь никчемную дочь, из-за которой Джесс больше не могла иметь детей. Все-таки иногда справедливость не нарушалась. И, разумеется, она подарила ему Мосса. За такого прекрасного сына Сет должен быть благодарен Джессике. Он обеспечил своей жене беззаботную жизнь, жаловаться ей не на что.

Агнес Эймс — вот это женщина. Он восхищался ее выправкой и способностями. Сильная женщина и чертовски привлекательная. Хотелось бы ему сказать то же самое об этой жалкой девчушке, на которой женился Мосс. Билли следовало закалиться, если она хочет приноровиться к семье Коулмэнов. Он надеялся, что ошибается, но видел в своей невестке слишком многое от слабости Джессики. Слишком тоненькая и узкобедрая…

Да, он прошел долгий путь по самой короткой из дорог. Установил свои правила. Наследство, которое он оставит сыну и будущим внукам, стоило того. Его семья, его наследство.

Никакой вины, никаких угрызений совести. Когда ты побеждаешь, то должен побеждать всегда.

* * *

Сет Коулмэн самым патриархальным образом восседал во главе обеденного стола вишневого дерева. Густые седые волосы, только что причесанные, оттеняли лицо, покрытое загаром, в свете викторианского светильника в форме шара. Коричневато-серый пиджак в вестерновском стиле облегал широкие плечи. Он надел также шелковый жилет, относившийся к другой эпохе. Билли пыталась разглядеть в лице Сета что-нибудь от Мосса, но смогла узнать только ярко-голубые глаза; конечно, они были более старыми и мудрыми, но им недоставало теплоты и веселья, которые она видела в глазах мужа. Эти качества, решила Билли, Мосс унаследовал от своей матери.

— Что на ужин? — ворчливо спросил Сет своим своеобразным рокочущим голосом. — Я вовсе не хотел обидеть вас, дамы, — с улыбкой обратился он к Агнес, — но чертовски надеюсь, что у вас найдется, во что вонзить зубы проголодавшемуся мужчине.

— Ну, Сет, ты ведь знаешь, что доктор сказал о твоей диете. — В словах Джессики не было излишней серьезности, но в тоне голоса чувствовался ласковый укор. — Сегодня вечером у нас ростбиф и картофель. Это должно подойти любому мужчине, Сет, даже тебе.

— Черт бы побрал всех этих докторов. Я помню времена, когда мне хватало похлебки из ребрышек или кусочка жареного цыпленка. Вот еда для настоящего мужчины. Тита! Неси зверя, которого ты зажарила, и я очень надеюсь, в самой середине еще осталась кровь. Если кто-нибудь за этим столом деликатничает, может взять себе кусочки с краев.

Билли поняла, что «деликатничает» здесь именно она, и была полна решимости не думать о сочащейся кровью говядине, которой Сет отдавал предпочтение. Оставалось только надеяться, что ее не начнет мутить во время ужина. Она бросила взгляд через стол на Агнес, ища у той поддержки, но мать уже опустила ложку в густой кукурузный суп — еще одно любимое блюдо Сета. Билли поспешно отвела глаза от маслянистой пленки, подернувшей поверхность супа.

— Сегодня я водила Билли в прежнюю комнату Мосса, Сет, и в мастерскую, — сказала Джессика. Она с оптимизмом смотрела в будущее: может быть, если обмен мнениями и разговор Билли с Сетом будет происходить чаще, то и отношения между ними улучшатся. Ее метод так и не помог примирить Сета и Амелию, но у отца и дочери эмоции всегда перехлестывали через край.

Билли почувствовала на себе взгляд свекра.

— Что скажешь, девочка? Прямо что-то вроде выставки, а? — Когда речь заходила о Моссе, Сет неизменно оживлялся. — У парня есть голова на плечах. Припоминаю, как его пару раз дернуло током во время маленьких опытов с изобретениями, но это его не остановило, и он довел дело до конца.

— А что он пытался сделать? — невинным голоском спросила Билли. — Я знаю, он любит мастерить, но ничего не поняла из того, что увидела в его мастерской.

Лицо Сета приняло пренебрежительное выражение.

— Неудивительно. Ему еще и двенадцати не было, а он уже переделал насосную станцию, которую мы используем для орошения, — заявил Сет, для большей убедительности направив в сторону Билли вилку. — И мы до сих пор ею пользуемся. Этот парень исполняет все, что задумывает, иначе и быть не может. Коулмэн до мозга костей, а, как известно, яблочко от яблони недалеко падает. Он многому научился, а я всегда был готов его учить. Если бы не эта война, мой сын никогда не уехал бы из Санбриджа или из Техаса и не стал бы искать себе жену в других краях. Коулмэны, и семья Джессики тоже, уже чуть ли не сто лет живут в Техасе. В Техасе родились, в Техасе росли. Так же будет и с сыновьями Мосса, даже если его жена — янки из Пенсильвании. — Голос Сета уже громыхал, а глаза гневно пронизывали расстояние между ним и Билли, что совершенно ее ошарашило.

Джессика теребила край полотняной салфетки. Агнес сидела молча, строго выпрямившись и напряженно глядя на Билли, от всей души желая, чтобы дочь нашла в себе силы противостоять этому сварливому старику, пока он не сожрал ее. Когда плечи Билли понуро опустились в знак поражения, Агнес бросила на стол салфетку, как борец бросает свою шляпу на ринг. Сет оскорбил не только Билли, но и ее.

— Может быть, Коулмэны и живут в Техасе целый век, но задолго до того, как кто-то из них увидел своего первого индейца, моя семья уже сражалась в войне за Независимость! — рассвирепела Агнес. — Я вхожу в организацию Дочерей американской революции, как до меня входила моя мать, а прежде и ее мать! А раз вы открыто признаете, что кровь в вашем роду застоялась, мне кажется, Мосс проявил благоразумие, взяв жену на стороне.

В комнате воцарилась тишина. Даже круглолицая смуглая Тита перестала греметь тарелками в смежной кухне. Кроткие голубые глаза Джессики устремились на мужа в мольбе о семейном мире. Неожиданные звуки, подобные раскатам грома, заполнили столовую, отражаясь эхом от потолочных балок. Билли быстро вскинула глаза на Сета, который хохотал во все горло, откинув голову, с трясущимися плечами и животом. Вытерев глаза тыльной стороной ладони, он улыбнулся Агнес:

— Молодец, Эгги! Меня же предупреждали! У нас с тобой будет потрясающий внук!

Агнес восприняла это как комплимент и снова взяла в руки салфетку.

— Ешьте свой суп, Сет, и постарайтесь не подавиться, — сказала она, принимаясь за еду. Билли и Джессика потрясенно молчали. Джессика — потому что впервые слышала, как ее муж похвалил женщину, а Билли — потому что впервые видела, что мать кому-то позволила назвать себя «Эгги».

Когда подали кофе, черный и ароматный, как любил Сет, он преподнес им новость:

— Получил сегодня приглашение по почте, — как бы между прочим бросил он Джессике, высыпая третью ложку сахару в свою чашку. — Незадолго до Дня Благодарения мы полетим в Даллас; о дате еще договоримся. Барретты устраивают гулянку в честь Линдона Джонсона. Настоящее техасское домашнее барбекю. Такое и нам следовало бы устроить вместо того, чтобы позволять Барреттам пнуть нас. Линдон решил, что на флоте принесет больше пользы, чем в Вашингтоне. По крайней мере, так он говорит. На самом же деле он так поступает только потому, что считает, будто это пойдет ему на пользу как политику.

— Когда он принял такое решение? — озабоченно спросила Джессика. — Бедная Клодия, должно быть, она вне себя от беспокойства!

— Леди Бёрд все уладит, — отозвался Сет. — Она всегда все улаживает. Самым счастливым днем в жизни Линдона был тот день, когда эта женщина согласилась выйти за него замуж; иначе он до сих пор оставался бы ничтожным учителишкой где-нибудь в глуши. Она ему сказала, что он может горы свернуть, он и поверил. И когда она направила его в политику, он ухватился за эту идею так же естественно, как новорожденный теленок за мамкину титьку.

— Ну, знаешь, Сет, о Линдоне так говорить не стоит, он человек очень способный. Я слышала, ты сам заявлял об этом.

— Способных людей много, Джесс, и многие ничего не добиваются. Это происходит потому, что они подцепили не ту женщину. Мы отправляемся в пятницу, сразу после обеда.

Джессика, явно обеспокоенная, сплела пальцы рук на коленях.

— Сет, а нельзя ли мне поехать на поезде и встретиться с тобой там? Ты знаешь, как я ненавижу летать на самолете.

— Нет, нельзя тебе ехать на поезде. Кто будет управляться дома до пятницы? Полетишь со мной.

Джессика побледнела.

— А как же Билли и Агнес?

— Как они? — Сет сердито ткнул вилкой в лимонный пирог.

— Просто… просто я не думаю, что Билли стоит лететь, как ты считаешь? Надо подумать о ребенке и о ее самочувствии. Мы с Билли могли бы поехать на поезде вместе.

Сет отхлебнул обжигающий кофе.

— Ты когда-нибудь летала на самолете, девочка? — спросил он у Билли, которая смогла лишь кивнуть, бессильно откинувшись на спинку стула при воспоминании о том, как она на протяжении всего полета сидела зажмурившись. При одной мысли об этом ей становилось дурно.

— Ладно, может быть, Джесс и права. А как насчет тебя, Эгги? Тебе нравится летать?

— Нравится, — утвердительно ответила Агнес, не обращая внимания на изумление Билли. — Или, по крайней мере, знаю, что понравится. В Филадельфии мы обычно ездили на пикники на машинах, но мне хотелось бы попробовать полететь на самолете. Если верить Моссу, то каждый должен приобрести такой опыт.

— Ему только поверь. — Сет рассмеялся. — Конечно, мне не нравится, что Мосс без ума от фигур высшего пилотажа. Но безопасное путешествие может быть и приятным. А тебе следует хорошо отдохнуть, девочка, — приказал он Билли. — На этой гулянке семья должна выглядеть достойно, и ты тоже, неважно, тошнит тебя или нет. Линдон Джонсон многое сделал для нашей семьи благодаря своим связям в Вашингтоне, и мы должны выказать нашу признательность.

— С Билли все будет нормально, — успокоила его Агнес. — Билли, а почему бы тебе не сыграть на пианино несколько пьес для нас после ужина? С тех пор как мы уехали из Филадельфии, ты не садилась за инструмент.

— А я и не знала, что ты играешь, — вступила в разговор Джессика. — Как чудесно было бы снова услышать это старое пианино. У Амелии были кое-какие способности. Помнишь, Сет, как Амелия играла для наших друзей?

Ответа не последовало, и Джессика принялась торопливо рассказывать Агнес и Билли о больших приемах, которые устраивались некогда в Санбридже. Но внимание Агнес было направлено на Сета, откинувшегося в кресле и курившего толстую коричневую сигару. Она заметила, что, как только упоминалось имя Амелии, ее отец не вступал в беседу. Очевидно, он не разделял нежной привязанности Джессики к своей дочери. «Ребенок Билли, — с удовлетворением подумала она, — всегда останется на первом месте в доме Коулмэнов; ни Амелия, ни ее отпрыски не составят конкуренции».

Сет поудобнее устроился в потертом кожаном кресле, хмуро поглядывая на жену, хлопотливо открывавшую крышку большого фортепиано их дочки, стоявшего между высокими окнами с задернутыми гардинами. Только после того, как Агнес принесла ему большой бокал с коньяком, лицо его просветлело.

— Наверное, оно ужасно расстроено, — извинилась Джессика. — Не помню, когда на нем играли в последний раз.

Билли пробежалась пальцами по клавишам. Звук остался неплохим, но инструмент ничего особенного из себя не представлял. Скоро ее увлекла мелодия «Юморески» Дворжака. Сначала она играла несмело, нерешительно, потом пальцы вновь обрели силу и сноровку. Такт за тактом музыка звучала все громче и скоро заполнила комнату с высокими сводами проникновенно исполняемой мелодией.

На Джессику это произвело впечатление, она взглянула на Агнес, не скрывая приятного удивления.

— А я и не знала, что Билли такая хорошая пианистка, — прошептала Джессика.

Она посмотрела на Сета, ничуть не тронутого талантами их невестки. Талант, если он не служит мощи и процветанию Санбриджа, здесь не ценится. Когда Билли заиграла вальс из «Спящей красавицы» Чайковского, Сет еле слышно проворчал:

— Неужели эта девчушка не знает никакой музыки для салунов? Какие-нибудь добрые старые мелодии. — Потом уже громче: — Как насчет «Долины Ред-Ривер» или «Моей дорогой Клементины»? И почему это женщинам так нравятся похоронные марши?

Джессика пришла в замешательство. Агнес расстроилась. Но Билли услышала и сразу же переключилась на скачкообразный ритм «Долины Ред-Ривер», отчего на лице Сета появилась довольная улыбка. Он хотел музыки для салунов, так она ему даст такую музыку. «Клементина», «Жалоба ковбоя», «В сердце Техаса»… Скоро Сет отбивал ногами ритм и хлопал в ладоши. Теперь выражение лица Агнес стало рассерженным, а у Джессики — полным надежды. «Со временем, — думала она, — Сет сможет оценить нашу новую дочь».

Как раз в этот момент зазвонил телефон. После третьего звонка Тита сняла трубку в коридоре и быстро прибежала в столовую, объявляя издалека:

— Это сеньор Мосс!

Руки Билли застыли в воздухе, она вскочила на ноги. Но Сет опередил ее, хоть и не сразу выбрался из своего кресла, опершись на трость, чтобы сохранить равновесие. На мгновение их глаза встретились, и Билли первая отвела взгляд. Сет будет говорить со своим сыном раньше, чем она со своим мужем.

Агнес и Джессика последовали в холл вслед за Сетом и Билли, все собрались тесным кружком около телефона.

— Это ты, сынок? — рявкнул Сет в телефонную трубку. — Давно мы о тебе не слышали. Все еще в Сан-Диего?

— Как дела, пап? Ты хорошо обращаешься с моей девочкой? Без этих твоих штучек, а, пап?

В ответ раздалось неразборчивое ворчание:

— Когда, черт побери, ты приедешь домой? Еще не выбросил из головы все эти окаянные идеи насчет войны и славы?

— Я звоню, чтобы сообщить, что завтра в три ноль-ноль по калифорнийскому времени улетаю на Гавайи.

— Какого черта тебя туда несет? Если ты сражаешься за эту страну, то должен оставаться здесь, в Штатах! Тут у тебя жена и сын на подходе. Здесь тебе полагается быть. Я еще могу это уладить, ты знаешь. Почему ты не позволяешь мне взяться за это дело?

— Пап, я так хочу. Я назначен на «Энтерпрайз». А ты позаботься вместо меня о Билли и малыше. Я на тебя рассчитываю. Где Билли?

— Здесь. Послушай, сынок, я кое о чем хочу тебя спросить. Помнишь ту скважину, что мы пробурили в Вако? Говорят, она иссякает и пора ее продавать, пока мы не потеряли на ней деньги. Нутром чую: там еще полно нефти, и мы только-только добрались до нее. Святой Иисус, по всей округе сплошная нефть, и я не вижу причины, почему у нас ее не должно быть. Что ты думаешь насчет бурения еще одной скважины вдоль того же самого хребта? Ты там был перед тем, как тебе в голову пришла эта безумная идея записаться во флот, — так что ты думаешь?

Билли, сжав кулаки, стояла рядом и пыталась расслышать голос Мосса. Ее терзала обида. Почему Сет толкует о каких-то нефтяных скважинах и деньгах? Ей казалось, еще мгновение — и она лишится чувств, если немедленно не поговорит с Моссом. Билли глянула на Джессику, которая знаками призывала ее к терпению.

— Эти ученые задницы, геологи, говорили мне совсем другое, — пожаловался Сет. — Они утверждают, что наши южные насосы все вытянули, и мы черпаем со дна. Наклонная буровая вышка, говоришь? Знаешь, где пытались такую ставить?.. Да, я о нем слышал. Старатель из Оклахомы, так? — Снова пауза. — Черт побери, сынок, почему бы тебе не приехать домой? Снимай-ка свою кожаную куртку и приезжай туда, где твое истинное место. Самолеты на воде-то не летают, ты это знаешь. Этой стране нужна вся нефть, какую только можно добыть.

Сет слушал, что ему говорит Мосс, и морщины на его лице становились глубже от огорчения.

— Да, твоя мать здесь и Эгги тоже… да, она тоже здесь. — Не говоря ни слова, Сет протянул телефонную трубку Джессике, которая ограничилась несколькими ласковыми словами и отдала трубку Билли.

— Мосс! Дорогой, как ты там?

— Отлично. Как поживает моя девочка? Не позволяешь старику заставить тебя пожалеть, что вышла замуж за одного из Коулмэнов?

— Никогда, никогда я не пожалею. Ты все еще в Сан-Диего? Ты писал? Я не получала писем. А ты получал мои?

— Все до единого, дорогуша. Я не писал: был очень занят. Я отправляюсь на Гавайи вместе с моей эскадрильей. Здесь и Тэд Кингсли, едет со мной. Ты его помнишь, а? Высокий парень из Новой Англии.

— Как я могу забыть? Ведь я танцевала с ним на нашей свадьбе. Ты мне напишешь, когда приедешь на Гавайи? Я скучаю по тебе, Мосс. — Билли глянула на Сета, стоявшего рядом с Агнес и Джессикой. Она так много хотела сказать мужу, но как это сделать, если к каждому ее слову прислушиваются?

— Я тоже скучаю по тебе, Билли. Береги себя и ребенка. Слушайся свою маму, и все будет в порядке. Слышишь?

Она хотела спросить, действительно ли он скучает по ней.

— Мосс, как ты думаешь, когда мы снова будем вместе? Ты приедешь домой на Рождество?

— Вряд ли, душечка. Гавайи на другом конце света, не забывай об этом. Пиши мне, Билли. Мне нравится узнавать твои новости. Пиши обо всем, ладно?

— Ладно, Мосс!

— Да, Билли?

— Береги себя, пожалуйста. Я беспокоюсь.

— Не беспокойся. Я вернусь в целости и сохранности, как и уехал. А сейчас мне пора заканчивать разговор, милая. Сотня парней ждет в очереди. Заботься о себе. Я по тебе скучаю.

Билли глотала слезы, стараясь не обращать внимания на три пары наблюдавших за ней глаз. Как хотелось ей хоть на миг оказаться в одиночестве! Повернувшись спиной к остальным, она прошептала в трубку:

— Мосс, я люблю тебя.

— Я знаю, Билли. Щелчок.

Билли держала немую трубку возле уха, чувствуя, как она холодеет в ее руке.

— Ну, что он сказал? — спросил Сет.

— Он… он сказал, что скучает по мне.

— Нет, я имею в виду, сказал он что-нибудь важное? Когда он возвращается в Штаты?

Билли молча повернулась и стала подниматься по лестнице в свою комнату. Она хотела побыть наедине со своими мыслями о Моссе, а больше всего ей хотелось избежать настойчивых расспросов Сета.

Глава 8

Билли переполняла решимость сделать дом Мосса своим домом. Но ее многое озадачивало. Техас оказался так непохож на Филадельфию. Сет принимал в Санбридже своих друзей — предпринимателей и партнеров. Очень часто финансовые соглашения заключались прямо на крыльце. Снова и снова негромкие голоса обсуждали подробности сделки, которая затем скреплялась сердечным рукопожатием. И только потом контакты и соглашения переносились на бумагу — рука мужчины, протянутая в знак обещания, значила больше, чем его законная подпись.

По мере того как Билли все больше сосредоточивалась на зреющей в ней маленькой жизни, ее собственная жизнь становилась все более обращенной на самое себя. В ее теле быстро происходили изменения, которые сопровождались новым приливом дурноты. Груди стали полными и болезненно чувствительными, движения казались неуклюжими, а в зеркале она замечала, что живот начинает торчать вперед, приподнимая подол платья. Агнес решила, что пришла пора обзавестись юбками и рубашками для беременных. Билли часто скучала по всему, что было так привычно в Филадельфии. Как приятно было пойти за покупками с подругой или просто прогуляться по городу и посмотреть на витрины. Приходилось напоминать себе, что все ее друзья в колледже, а ближайшие магазины с витринами находились за сорок миль, в Остине.

Когда во время ужина заходила речь о беременности Билли, Сет настойчиво говорил о будущем малыше как о мальчике, и по его тону становилось ясно, что на меньшее он не согласен. Джессика мягко внушала невестке:

— Билли, не стоит спорить с Сетом. Я за ним замужем уже почти тридцать лет и знаю, о чем говорю. — Билли понимала, как сочувствует ей свекровь во время таких бесед, и это служило утешением. Кроме того, если ребенок родится, то, независимо от его пола, назад его не отошлют. Лишь бы он был здоров, остальное не имеет значения.

Билли обнаружила, что молчаливая антипатия Агнес к Джессике расстраивает ее: казалось, мать предпочитает сопровождать Сета в его поездках по ранчо, сидеть с ним в кабинете, слушая по радио новости. В то время как Билли и Джессика читали письма Мосса, Агнес изучала доклады о перспективах последних вложений Сета в электронную промышленность. Они хорошо ладили друг с другом, эти двое, находя полное взаимопонимание. Каким бы сварливым и придирчивым ни был Сет, но в Агнес он нашел равного себе партнера и уважал ее за это.

Билли словно впервые видела свою мать. Агнес больше не выглядела матроной средних лет. Она по-новому зачесывала волосы наверх, носила модные платья и элегантные туфли (вместо прочных и практичных, которые всегда покупала в Филадельфии) и оказалась очень привлекательной женщиной. Даже некоторые партнеры Сета, приходившие к ним в дом, попадали под обаяние янки-родственницы Коулмэнов, и ее несколько раз приглашали на ужины.

Почти с самого начала Агнес поставила Сета перед фактом. Дала ему понять, что в качестве матери Билли держит под контролем и дочь, и ребенка, которого та вынашивает. Сыновья уезжают из дома, дочери остаются и повинуются. Сет должен был понять, что если в Санбридже что-то не заладится, Агнес заберет дочь и вернется в Филадельфию. «Ей бы следовало родиться мужчиной», — невольно подумывал Сет.

В последний день сентября, когда Билли и Джессика сидели среди розовых кустов и пили охлажденный фруктовый пунш, к ним подбежала Тита, неуклюже переваливаясь с боку на бок и размахивая письмом авиапочты. Джессика тревожно схватилась рукой за горло, Билли заторопилась к ней, одновременно выхватив у Титы письмо.

— Все в порядке, Джессика. Это из Англии. — Она протянула письмо свекрови и села напротив, чувствуя такое же облегчение, какое отражалось на лице Джессики.

— Это от Амелии! Я беспокоилась о ней. Кажется, в последний раз я получила от нее весточку как раз перед твоим приездом в Санбридж. — Джессика быстро пробежала письмо глазами. Лицо ее смягчилось и осветилось сиянием материнской любви. — Амелия вышла замуж! За летчика Королевских воздушных сил. И у нее есть маленький пасынок. Замечательно, правда? — Тень омрачила ее взор. — Мне хотелось устроить ей свадьбу, но, думаю, ничего не получится. Ведь она в Англии, и к тому же идет война. Но все равно я за нее очень счастлива.

— У них уже настоящая семья, — сказала Билли.

— Амелия заслуживает счастья, — продолжала Джессика. — В ней столько нерастраченной любви. Она будет прекрасной матерью. Теперь и сын, и дочь у меня обзавелись семьями, а мы не присутствовали ни на одной из свадеб.

* * *

Мосс Коулмэн стоял у защитного вала форта Камехамеха и смотрел вниз на Пёрл-Харбор и на ту, которую любил. Ее длина составляла 827 футов, ширина 114, а вес — 20 ООО тонн без вооружения. Его любимая была и военным судном, и авианосцем — корабль военно-морского флота США «Энтерпрайз». Четыре огромных бронзовых винта, приводимых в движение паровыми турбинами, придавали кораблю скорость более тридцати узлов. Позади винтов располагался один-единственный руль величиной с боковую стену амбара, который повиновался малейшему прикосновению к рулевому колесу, что обеспечивало завидную маневренность.

Любовно окидывая взором всю ее, от надстроек до днища, он знал, что главное в ней — это летная палуба, протянувшаяся от носа к корме. Огромное пространство палубы прерывалось лишь островками управления кораблем по правому борту. На носу находились катапульты для запуска самолетов, а ближе к корме и посередине располагались мощные подъемники, извлекавшие самолеты из громадного ангара на нижней палубе. Там размещалось свыше восьмидесяти машин — коренастые крепыши Ф4-«Уайлдкэт» с обрезанными под прямым углом кончиками крыльев.

Мосс дрожал от нетерпения. Сегодня, 16 октября 1942 года, его леди получила нового хозяина, капитана Осборна Б. Хардинсона. Полным ходом шли приготовления к церемонии знакомства капитана с кораблем. В течение месяца со времени прибытия на «Энтерпрайз» Мосс занимался тренировочными полетами и физической подготовкой. Он был готов, как и его леди, сцепиться с врагом. Слух его теперь настроен на гул мотора и подъем крыла. Менее чем через час он отрапортует о своей готовности. Через несколько часов будут отданы швартовы, и леди выйдет в узкий канал навстречу голубому Тихому океану мимо Госпитал Пойнт и форта Камехамеха. И когда Даймонд-Хед скроется за горизонтом, это будет значить, что судно повернуло носом к Соломоновым островам. Японские войска на Гуадалканале наседали на морские заслоны, защищавшие Хендерсон-Филд.

* * *

Неделю спустя Мосс и Тэд Кингсли стояли без головных уборов на кормовой летной палубе, не отрывая глаз от контр-адмирала Томаса Кинкейда, который инспектировал палубы плавучего летного поля. Этим утром на рассвете к ним присоединились корабли поддержки и танкер «Сабина». Несколько часов тому назад к отряду особого назначения подошел и авианосец «Хорнет».

— Инструктаж Кинкейда был полон откровений, — сказал Тэд, выдыхая клуб дыма, немедленно подхваченный порывом ветра.

Мосс согласился.

— Доверь ему тактику, а мы завершим остальное. Некоторые парни беспокоятся, что он так нафантазирует со своими перемещениями, что мы не сможем найти корабль, пока не кончится горючее на обратном пути. Но только не я, я найду эту красотку, даже если она опустится на шесть саженей под воду.

Тэд сдержанно рассмеялся. Иногда бравада Мосса его беспокоила. Легко вот так хорохориться.

— Ты лишь следуй указаниям, Коулмэн, и большой «Э» будет нас ждать. Помни о цели.

Мосс сменил тему разговора:

— Мы должны остановить японцев, чтобы они не взяли Хендерсон-Филд. Это важное звено на трассе США — Австралия. А основные военно-морские силы японцев после Мидуэя находятся в море: четыре авианосца, восемь тяжелых линкоров, два легких и двадцать восемь миноносцев. Это масса целей, и я намерен порезвиться!

— Нам нужно защищать свою собственную цель, не забывай. «Саратога», «Уасп», теперь мы и «Хорнет». А «Вашингтон» будет выглядеть могучим на фоне этих объектов. Кинкейд беспокоится, что у нас не хватает людей, и, быть может, он прав. — Тэд считал, что именно кажущаяся излишняя самонадеянность Мосса и являлась той чертой характера, которая мешала ему получить звание старшего лейтенанта. Командование беспокоилось, как бы он не стал рисковать понапрасну людьми и техникой.

По громкоговорителю прозвучало объявление:

— Всем летчикам собраться в кают-компании. Всем летчикам собраться в кают-компании.

— Это на инструктаж Кроммелина, — сказал Мосс. В его голосе звучала гордость за их с Тэдом инструктора по полетам. Его боевой послужной список был безупречен; тренируя летчиков авианосца «Энтерпрайз», он сумел внушить им доверие к машинам.

Тэд и Мосс сели рядом среди других летчиков. Все были одеты в рубашки цвета хаки с отложными воротниками. На столах, покрытых зелеными скатертями, стояли наполненные до краев кружки с кофе, сигаретный дым сизыми облаками поднимался к потолку.

— Все вы прошли интенсивную подготовку, — начал Кроммелин. — Вы знаете, как бросать бомбы и поражать цель, именно этого, черт побери, я от вас и жду. Наши моряки выдержали долгую, изнурительную битву за Гуадалканал и теперь надеются на вас. Нет места для пустяков, нет оправдания промахам. Если вы не можете справиться с этим делом, то лучше бы вам оставаться в Штатах и предоставить все людям, которые смогут сделать это — погнать и раздавить япошек. — Последовала долгая пауза. — Теперь я хочу, чтобы вы передохнули, написали письма, перекусили и попили кофе. Утром, надеюсь, вы сотрете этих сукиных сынов с лица земли.

Оживленные мужские голоса еще звучали в ушах Мосса, когда он писал жене.

Дорогая Билли.

События развиваются быстро, и я захотел написать тебе. Знаю, я не частый гость в отделе отправки писем, милая, но это не значит, что я не думаю о тебе и нашем ребенке. Я так неожиданно уехал в Сан-Диего, что у нас даже не осталось времени поиграть в будущих родителей. Мы даже не обсудили, как назвать нашего сына. Фамильное имя в семье мамы — Райли, и я был бы рад, если бы его так назвали. Предвижу возражения со стороны папы, но ты твердо стой на своем, ладно?

Я скучаю по тебе, милая. Больше, чем ты думаешь. Но я знаю, что делаю то, что должен делать, и в этом есть утешение. Ты так молода, Билли, дорогая, а я поступил так эгоистично, отправляя тебя в Санбридж, особенно в такое время, когда тебе, может быть, хочется пожить в привычной обстановке, с друзьями, которых ты знала всю жизнь. Санбридж — моя жизнь, Билли, там хорошо, а для тебя и нашего ребенка я хочу только добра.

Думаю, бывают времена, подобные нынешним, когда мужчина подводит итог: кто он есть и что смог совершить. Милая женушка, если мне есть чем гордиться и за что сражаться, так это за тебя. С самого начала твои доверие и вера сделали меня лучше. Я вернусь к тебе, Билли, обязательно вернусь.

Мосс.

* * *

В предрассветный час 26 октября, когда морякам, еще протирающим глаза со сна, подавали завтрак в первую смену, из штаба командующего южной группировкой Тихоокеанских вооруженных сил поступило сообщение в присущем адмиралу Биллу Халси лаконичном стиле:

«Атака. Повтор. Атака».

Мосс стоял со шлемофоном и летными очками в руке, ожидая сигнала для своей эскадрильи. Его кожаная куртка распахнулась навстречу утреннему ветерку. Тэд Кингсли протиснулся поближе и крепко пожал руку Мосса. Наступил момент для прощания. Тэд точно знал, что Мосс тепло и по-дружески относится к нему, но он не любил первым открыто проявлять такие чувства.

— Эй, парень, не слишком-то гоняйся за этими мясными фрикадельками, — сказал он, указывая на японские флажки, которые прикреплялись к фюзеляжу самолета в соответствии с числом сбитых машин противника. Он с чувством хлопнул друга по плечу. — Увидимся снова в кают-компании при подведении итогов, ты, техасский негодяй.

— Я буду здесь, янки-дурачок. И ты тоже постарайся вернуться. — Мосс мимолетно улыбнулся. — А вот и мой самолет. — Высвобождая руку из ладони Тэда, он неожиданно обернулся и рассмеялся, перекрикивая гул моторов: — Эй, Тэд, я тебе говорил, какое имя выбрал своему сыну? Райли! Райли Мосс Коулмэн! — И снова повернулся навстречу «Техасскому рейнджеру», переключаясь с иллюзорной мысли о своем не родившемся еще ребенке на предстоящее дело.

Поле битвы было выбрано: тысяча квадратных миль Тихого океана лежала внизу к северу от островов Санта-Круз. Море оставалось спокойным, если не считать никогда не прекращающейся ряби. Выше, на высоте, примерно, 1500 футов плыли золотисто-белые облака. Так как большой «Э» будет двигаться на запад, самолеты-разведчики станут возвращаться для заправки. Снова и снова будут они садиться и взлетать в непрестанном поиске, пока не встретятся с врагом.

С палубы корабля Тэд видел, как «Техасский рейнджер» катапультировался в небо; колеса шасси оторвались от палубы раньше, чем он достиг края. Тэда приятно удивило замечание Мосса о малыше. Друг редко проявлял сентиментальность, но, черт побери, когда парень отправляется в свой первый боевой полет, что еще может прийти ему на ум, кроме мысли о том, что он оставляет позади себя? Он молился, чтобы Мосс вернулся и увидел маленького Райли Коулмэна. Тэд запустил пятерню в свои светлые волосы и усмехнулся. Мосс даже его заставил поверить, будто родится мальчик.

Четвертая морская боевая эскадрилья поднялась в воздух, сделала широкий круг над авианосцем и взяла курс на север. Восемь пар крыльев блестели под утренним солнышком. Мосс летел по правому борту от своего командира, старшего лейтенанта Джимми Мак-Вея, держась ближе к хвосту треугольного построения. Они расположились в порядке режима поиска, обшаривая глазами море и небо, отыскивая врага.

Когда оставалось лишь десять минут полетного времени, в наушниках заскрежетало:

— Боевая готовность по солнцу, двенадцать градусов!

Мосс, сощурившись, глянул вверх и впервые увидел неприятеля. Яркий солнечный свет на высоте четырнадцати тысяч футов заливал пилотскую кабину, но не мог растопить своим теплом ледяной ком в животе. Опытный глаз отметил уровень горючего на приборе. Резкое увеличение скорости и маневры, требующие расхода горючего, могли привести к такой неожиданности, как невозможность возвращения. Мосс почувствовал, как зубы сами собой закусили нижнюю губу.

Нападение последовало сзади — разящее, как стрела, и такое же смертоносное. В наушниках слышались проклятия, которые бормотал кто-то из летчиков, угрюмые, решительные лица виднелись сквозь стекла кабин. По американским самолетам ударил пулеметный огонь, а они не могли ответить тем же, пока не развернутся для атаки. Мак-Вей радировал в штаб об их местонахождении. В ответ последовало сообщение с указанием преследовать и атаковать, а цель — японские авианосцы. Было известно, что в этом районе их должно находиться два. Мосс снова взглянул на показатели уровня горючего.

— Меняем строй, — донесся голос Мак-Вея. — Снижаемся по спирали и заходим сзади. — Такому маневру эскадрилья не особенно доверяла. Он и не сработал — японские самолеты все еще висели у них на хвосте.

Один за другим истребители эскадрильи пошли по спирали вниз и опустились до уровня 11 000 футов. Маневр не вышел — враг все так же висел на хвосте. Муни, пилот второго борта, нарушил молчание в эфире:

— Четвертая эскадрилья, два японца висят сзади, повторяю. Всего девять самолетов противника.

— Коулмэн, Мак-Гвир, пикируйте и возьмите их. Эскадрилье приготовиться — вперед! — скомандовал Мак-Вей.

Две машины, а приказ один. Коулмэн и Мак-Гвир немного поотстали, сбросив скорость, позволяя остальным двум самолетам эскадрильи умчаться вперед. Выполнив поворот с креном в сорок градусов, они снова набрали высоту, чтобы обнаружить неприятеля. Японский самолет летел к ним под углом в сорок градусов, заходя сверху. Мосс видел, что Мак-Гвир поменял направление и двигался на восток. Вражеские машины устремились за ним, увеличивая скорость и теряя высоту. Мак-Гвир стал подсадной уткой. Длинная трассирующая очередь из пулемета — и его самолет загорелся. Мосс ждал признаков катапультирования, готовясь прикрыть товарища, молясь о том, чтобы увидеть белое шелковое облачко парашюта. Но в небе остался лишь дымный след.

Мосс сжал зубы, не давая подняться тошноте, скрутившей кишки. Рычаг управления он держал так, словно это была нить жизни, пальцы поглаживали спусковой крючок. Он буквально чуял врагов, идущих по его следу, жаждущих убийства, частичкой сознания еще следуя за двумя другими самолетами эскадрильи. Пошлет ли Мак-Вей истребитель, чтобы запутать след? Мосс инстинктивно уводил преследователей на север, подальше от американской территории. Он бросил беглый взгляд на показатель уровня горючего. Сейчас или никогда.

Враг спикировал на него, сокращая дистанцию, оказываясь в пределах досягаемости для поражения. Мосс подал назад, надеясь, что они пролетят вперед. Когда японские истребители промчались мимо, он сосредоточился, пристроился им в хвост и выстрелил. Мосс почувствовал вибрацию кабины из-за выстрелов своих пулеметов, заметил, как задрожали стрелки приборов на приборной доске. Лишь увидев, что оба самолета противника падают, охваченные пламенем, словно бумажные фонарики, устремившиеся к морю, он понял, что сидел с зажмуренными глазами.

Сделав широкий круг, чтобы определить местонахождение «Энтерпрайза», Мосс отправился на заправку.

Позднее, гораздо позднее, после долгих часов битвы между кораблями и самолетами, после того, как японский флот отступил, оставив нетронутыми военно-морские базы и Гуадалканал, Мосс получил подтверждение, что им сбиты два вражеских самолета, но на свой счет он отнес только один. Второй по праву принадлежал лейтенанту Мак-Гвиру.

* * *

Третьего ноября на барбекю у Барреттов на их ранчо недалеко от Далласа Линдон Бейнс Джонсон по секрету рассказал Сету, что «Энтерпрайз» принял участие в сражении. Сейчас он находился в тропическом порту Ноумея на Новой Каледонии. Корабль был поврежден и нуждался в срочном ремонте. Списка раненых и погибших еще не поступало.

Сет решил не распространяться об этой новости. Не хватало еще, чтобы Джессика разволновалась или хилая девчушка из Филадельфии впала в истерику и подвергла опасности единственный шанс на продолжение рода Коулмэнов. Именно Агнес взяла дело в свои руки, когда Сет наконец доверился ей. Она заметила, что веселье действовало ему на нервы и что он предпочел бы дожидаться известий в Санбридже, хладнокровно заявив, что получил важное известие по телефону. Сету было необходимо немедленно вернуться домой. Благодарный и довольный, Сет, искренне радовавшийся обществу Агнес, попросил ее поехать вместе с ним; они сели в его личный самолет и отбыли в Остин.

Джессика и Билли вернулись в Санбридж на следующей неделе в четверг. Они понимали: Сета что-то сильно тревожит. Он заявил, что это касается бизнеса, и ради спокойствия Билли жена не стала выспрашивать истинную причину, хотя чувствовала — это связано с Моссом. Когда они остались наедине, Сет развеял ее опасения, или хотя бы попытался развеять, объяснив ей, что истощилась та проклятая скважина. И снова она не поверила мужу, но тридцать лет супружеской жизни научили Джессику не противоречить ему и не испытывать его терпение. Она наблюдала, как Сет мерил шагами комнату или ездил на старой Несси, пока та чуть не падала от изнеможения. День за днем она молчаливо страдала, молясь за своего сына и беспокоясь о муже. Головная боль вынудила Джессику оставаться в своей комнате, и она неохотно доверила ведение домашнего хозяйства энергичной Агнес. Обстановка становилась все более напряженной: Мосс на войне, Амелия вышла замуж, Билли беременна, а Агнес неуклонно сближается с Сетом. К тому же Джессика знала, что и ее здоровье не в порядке, но никому об этом не говорила. Сет терпеть не мог «дамских недомоганий», как он выражался.

Три недели спустя, когда от Мосса пришло два письма, наступило облегчение. Одно письмо адресовалось Билли. Он писал, что хотел бы, чтобы малыша назвали Райли, именем семьи Джессики. Второе было написано после битвы за Гуадалканал. С ним все в порядке. Для Билли он сделал лишь небольшую приписку на полстранички. Остальные девять страниц небрежных каракулей предназначались Сету. Мосс рассказывал, как он сбил свой первый самолет, но большая часть письма была посвящена описанию действий Тэда Кингсли, который обнаружил незащищенный японский авианосец и вдвоем со своим напарником пустил его ко дну.

— Кто, черт побери, этот Кингсли, — проворчал Сет. — Похоже, они с Моссом близкие друзья, если хотите знать мое мнение. Если бы Мосс нашел этот японский корабль, ему никто не потребовался бы в помощь, чтобы потопить его. И что это еще за «фрикаделька»?

На следующей неделе в Санбридже отпраздновали поистине счастливый День Благодарения.

Глава 9

Агнес сидела в кабинете напротив Сета, откинувшись на спинку стула. Она только что закончила письмо, которое он продиктовал. Когда Сет оставался дома, она выполняла обязанности его секретарши. Сегодня она восхищалась умением Сета вести дела. Здесь было чему поучиться, и она будет учиться. Впервые у Агнес возникло чувство, что ее способности могут пригодиться. Сначала дом, который Джессика передала на ее попечение, а теперь работа рядом с Сетом. Она понимала, что Санбридж — семейный бизнес. Любому дураку ясно, что здоровьем Джессика не блещет, а Сет — первый кандидат на получение инфаркта или инсульта, если и дальше станет работать так напряженно. Если Мосс сгинет на войне, управление делами Коулмэнов останется только пустоголовой Билли. Обучение бизнесу Агнес теперь считала не только удовольствием, но и насущнойнеобходимостью.

Она одобрительно кивала, печатая письма, которые Сет собирался послать своим деловым партнерам в Вашингтон. Мосс приобретал почетную репутацию летчика-истребителя. За последние несколько недель его повысили до должности командира эскадрильи, следующей ступенькой станет звание старшего лейтенанта. По правде говоря, парню полагался отпуск. Заполучить Мосса домой на Рождество, как понимал Сет, не было чрезмерным требованием. И он предполагал подмазать шестеренки.

Через две недели Сета уведомили, что Мосса пошлют в Сан-Диего для подбора летчиков на замену и что он получит неделю отпуска, чтобы повидаться с семьей в Техасе.

Когда Билли узнала эту новость, радость ее была беспредельна. Она не знала, как все это будет происходить, и нисколько не заботилась об этом. Единственное, что для нее имело значение, — это то, что ее муж приедет домой и она снова окажется в его объятиях.

Весть о приезде сына настолько взбодрила Джессику, что она смогла заняться приготовлениями к празднику. Агнес составила меню и внимательно следила за предпраздничной уборкой, но именно Джессика знала, как проводится Рождество в Санбридже. Дом украсили падубом и зеленью, омыли рождественскими ароматами. На розовом фургоне привезли подарки, упакованные в коробки и перевязанные лентами. Билли только изумленно таращила глаза.

За три дня до приезда мужа Билли проснулась рано, выкарабкалась из постели и прямиком направилась в ванную. Она страдальчески перенесла приступ рвоты, потом присела на край ванны и ополоснула лицо холодной водой. Ничего не помогало. Ни домашние снадобья Титы, ни предписания доктора Уорда, ни витаминные инъекции. Билли чувствовала себя ужасно и выглядела не лучше. Щиколотки у нее так распухли, что она смогла надеть только разношенные домашние туфли Агнес. Неплохо бы постричь волосы и сделать перманент, но при мысли о запахе химикатов ей заранее делалось дурно. Новое платье стало настоятельной необходимостью. Боже, что подумает Мосс, увидев ее? Когда он уезжал, у нее еще оставалась талия! Груди стали полнее, но сейчас они тяжело лежали на выпирающем животе и были едва заметны. Теперь, после такого долгого отсутствия, Мосс не может не испытать потрясения, может быть, он даже почувствует отвращение. Билли закрыла лицо руками и расплакалась. За завтраком следы слез все еще не высохли.

Сет посмотрел на Агнес, которая в ответ на безмолвный вопрос лишь пожала плечами. Он снова глянул на Билли. Девчушка выглядела ужасно. Мосс будет шокирован, когда приедет домой. Сету не нравились беременные женщины. Они меняются, становятся неуклюжими, неловкими, толстыми, просто карикатуры на самих себя. Внешность Билли его раздражала, совсем как внешний вид Джессики, когда она вынашивала их детей. Но ведь эта юная леди носит его будущего внука.

— Еще три дня, и ваш сын будет дома, — радостно сказала Агнес, разрезая сочную сосиску. Билли вскинула голову, глаза ее сузились. Его сын? Мосс был ее мужем. Агнес заметила взгляд дочери. — Нам нужно что-то сделать с твоей внешностью, — сказала она. — Почему бы не поехать в город, чтобы привести твои волосы в порядок и, может быть, купить новое платье? А то это такое… такое…

— Совсем как палатка, да, мама? Я занимаю много места, разве ты не заметила, как я прибавила в весе? Боюсь, не всякая модель мне подойдет.

— Ты можешь попробовать, — холодно отозвался Сет. Поддержка Агнес подоспела так кстати. Пусть поедет в город. Сет извинился, вставая из-за стола, и, прежде чем направиться к двери, положил чек рядом с тарелкой Билли. Она подняла на него глаза и заморгала. Тысяча долларов, чтобы сходить в парикмахерскую и купить новое платье?

— Купи себе что-нибудь симпатичное. — По тону отца было ясно: он считал, что ей нужно «что-нибудь симпатичное». Сет не выносил отговорок. Агнес милостиво улыбнулась. Он так добр к ним.

* * *

Весь этот день стал для Билли долгой, мучительной пыткой. В парикмахерской она сидела, подняв повыше ноги без туфель, в то время как ее волосы смачивались раствором и подсоединялись к машине для химической завивки. Между приступами тошноты она неустанно напоминала парикмахерше, что хочет мягкие завитки, а не крутые кудри! Дважды ее вырвало в корзину для бумаг, пока с волос еще не сняли зажимы и проводки, из-за этого она даже не могла нагнуться. В конце концов оказалось, что прическа выглядит так, будто она сунула палец в электрическую розетку и волосы поднялись дыбом. Билли чуть не разрыдалась, когда ей сказали, что через несколько недель они распрямятся. Волосы постригли слишком коротко, а завили слишком круто. Отважившись глянуть на себя в зеркало, где она отражалась с ног до головы, Билли подумала, что похожа на кеглю. К счастью, после укладки и целой вечности, проведенной под сушкой, результат оказался не таким уж и плохим.

Увидев стрижку и перманент Билли, Агнес едва удержалась от возгласа, так велико оказалось потрясение.

— Ты выбрала эту прическу из журнала, Билли? — бесцеремонно спросила она. Агнес вдруг почувствовала себя очень старой, а не сильной духом, энергичной дамой сорока трех лет. Сорокатрехлетняя женщина не может быть матерью сорокалетней. А именно так выглядела Билли — старой и измученной. Даже ее золотисто-розовый цвет лица стал каким-то желтушным. Впервые Агнес по-настоящему встревожилась относительно здоровья дочери.

— Билли, что сказал доктор Уорд в последний раз, когда ты была у него? Я старалась не слишком надоедать тебе, но все же…

— В последнее время, мама, ты нисколько не была надоедливой. Вернее сказать, совсем не интересовалась мною. Доктор Уорд сказал — мне нужно проверить зубы. Беременность плохо сказывается на зубах женщины. Боже, — она выдавила из себя хриплый смешок. — Зубы — единственное, что у меня не болит! Теперь мы можем ехать в Санбридж?

— Вовсе нет. Сначала нам нужно пообедать. Однажды Сет водил меня в «Палладиум». Там кормят простой и полезной пищей. Потом пойдем купим тебе несколько новых платьев. Раз уж мне удалось вытащить тебя из дому, мы сделаем все, что наметили. Честно говоря, Билли, ты становишься такой же занудой, как Джессика.

Билли метнула на мать предостерегающий взгляд, но она чувствовала себя слишком плохо, чтобы защитить свекровь.

— Что бы мы ни собирались делать, давай поторопимся. Ноги у меня отекли, туфли жмут, и я просто хочу домой.

Вернувшись в Санбридж, Билли сразу же прошла в свою комнату. Единственное, чего ей сейчас хотелось, — это снять туфли и принять теплую ванну. Она присела на край кровати и пристально посмотрела на свои отекшие ноги. Подумать только, всего несколько месяцев тому назад они были в два раза меньше. И станут ли когда-нибудь снова прежними?

После ванны Билли пошла навестить Джессику, справиться о ее самочувствии, и до ужина сидела у свекрови, читая ей газету. У Джессики так сильно болела голова, что она не могла ни читать, ни вязать детский свитерок, который начала.

— Лучше бы ты пошла переоделась к ужину, Билли. Ты выглядишь такой усталой. Я думаю, день в городе оказался для тебя слишком утомительным. Расскажи, что вы купили. Сет был щедр?

— Более чем щедр, — уверила Билли свекровь, впервые вспомнив, что едва ли истратила всю сумму. Остаток, должно быть, исчез в кошельке Агнес. Вернет ли она эти деньги Сету? — Я купила несколько платьев и кофточек. Одно платье мне особенно понравилось, оно такого мягкого серого цвета с длинными рукавами, лифом, выкроенным по косой, и с застежкой на пуговицах сбоку. Еще мне нужно было белье и несколько ночных рубашек. Но я увидела там и вечернее платье, перед которым просто не смогла устоять. Длинное, струящегося силуэта, и я подумала, что надену его, когда приедет Мосс, чтобы он не увидел моих распухших ног.

Джессика уловила в голосе Билли беспокойство и вздохнула.

— Дорогое дитя, мне кажется, ты слишком переживаешь из-за своей внешности. Мосс даже не заметит, как ты выглядишь. Ты станешь матерью его ребенка, об этом он и будет думать. Я не хочу, чтобы ты терзала себя до такой степени, что ни приезд мужа, ни Рождество не доставят тебе удовольствия.

Билли наклонилась, чтобы обнять свекровь.

— Я всегда чувствую себя лучше, когда разговариваю с вами. После ужина снова зайду. Я купила вам две новые книги с мистическими историями. — Билли поцеловала больную и вышла из комнаты.

Со слезами на глазах Джессика смотрела на уходившую Билли. Теперь эта юная женщина тоже принадлежала к членам семьи Коулмэнов и должна принять их такими, какие они есть. Измениться они не могут — этот жестокий и горький урок сама Джессика усвоила давным-давно. У Билли бойцовский характер, он ей не раз пригодится. Как и когда она вступит в борьбу, зависит от того, насколько это будет важно. Может быть, напрасно она не хочет поверить свои терзания этой молодой женщине, которую успела полюбить. Но как сказать Билли, что Сет не приближался к ее постели после четвертого месяца беременности? Как рассказать о бесконечном волокитстве мужа, не заставив ее подумать, что Мосс станет таким же? Ее захлестнула волна жалости, но не к себе или Билли, а к Сету и Моссу. Это они теряли. В конце концов, когда придет пора подводить итоги, они это осознают, надеялась Джессика. И все же сразу побранила себя за мысль, лишенную христианского милосердия. Прежде всего, она тоже входит в семью Коулмэнов.

* * *

Мосс сошел с поезда на вокзале в Остине, небрежно перекинув рюкзак через плечо.

— Пап!

После того как они крепко обнялись, Мосс показал на свой рукав.

— Ну-ка, взгляни, пап. Старший лейтенант.

— Молодец, мальчик. Ты еще успеешь стать адмиралом. Хочешь быть адмиралом — я тебя им сделаю!

— Ну уж нет. Вот Тэд выбьется в адмиралы, если и дальше так пойдет. Нечего водить меня на веревочке, пап. Теперь я поступаю так, как считаю нужным. А где мама и Билли? Не случилось ли чего? — спохватился он.

— Мать не очень хорошо себя чувствует, Мосс. Ты должен об этом знать.

— Пап, если это одна из твоих уловок, чтобы удержать меня на месте, то забудь об этом. О матери ты сам можешь позаботиться. Билли и Агнес предоставим самим себе. А мне нужно отправляться на войну.

— Не слишком ли ты романтичен, а, сынок?

— А не слишком ли ты, пап, преувеличиваешь?

— Я знал, что ты так скажешь, — добродушно проворчал Сет. — Главное, ты теперь дома.

— Где Билли? — снова спросил Мосс.

— В Санбридже. В последнее время она не в лучшей форме, так что ты с ней полегче. Мне неприятно тебе говорить, но ты показал себя не очень хорошим скотоводом, когда выбирал эту телочку. Жаль, что мы, мужчины, не можем сначала испытать их. У меня были такие же неприятности с твоей матерью. Кажется, чем утонченней порода, тем труднее они переносят беременность. Подумать только, я видел мексиканских крестьянок, которые рожали на обочине дороги и сразу шли обратно в поле.

— Что с Билли, папа? Лучше скажи мне сразу. С ребенком все в порядке?

— Отлично, отлично, если верить врачу. Но твоей маленькой янки приходится нелегко. Ее постоянно тошнит и рвет. Она пытается это скрыть, но я вижу все как на ладони. Если у тебя возникла безумная идея забрать ее с собой, сразу же выкинь ее из головы. С моим внуком у тебя этот номер не пройдет. Понял намек, сынок?

Мосс пристально посмотрел на отца.

— Так ты подсказываешь, где мне удовлетворять мои биологические потребности, в публичном доме, что ли, а, пап?

Сет поморщился.

— Это у вас на флоте тебя научили пререкаться с отцом, парень?

— Яблочко от яблони недалеко падает, пап. Насколько я помню, ты сам любишь сильные выражения.

— Правильно помнишь. Только будь повнимательнее к девчушке. Она носит Райли Сета Коулмэна.

— Вижу, ты согласился с именем, которое я для него выбрал, только добавил свое. — Мосс рассмеялся, заметив живой блеск в отцовских глазах. Ясно, что Сет ждет не дождется рождения ребенка.

— Пошли-ка отсюда. Карлос ждет. В машине расскажешь мне все, чем занимаешься, до мельчайших подробностей. Все. И кто такой, черт побери, этот парень, Кингсли? Ты ведь не дашь ему себя переплюнуть, а?

При разговоре с отцом у Мосса возникло такое чувство, будто он плывет против течения. Что же на самом деле происходит дома? В письмах Билли уверяла его в своем прекрасном самочувствии, в каждом из тех семи, которые он получал каждую неделю. Боже, он и не представлял себе, как можно на разные лады столько раз повторять одно и то же. Нельзя сказать, что он не ценил ее ежедневные письма. Ценил. Не мог дождаться, когда, наконец, увидит ее. В последние десять дней только об этом и думал. Мысленно все распланировал. Сгребет ее в охапку и сразу же понесет вверх по винтовой лестнице, а потом посмотрим! Небольшое утолщение посередине не помешает. Есть способы обойти это препятствие.

— Я все распланировал, мальчик. Мы объедем верхом всю округу, как прежде, до того, как ты решил летать на самолетах. Зажарим бычка целиком, пригласим кое-кого, чтобы я мог от души похвастаться. Ну а потом я расскажу тебе о моих новых деловых проектах. Семь дней, сынок, вот и все, что на этот раз у нас есть. Я пытался добыть две недели, но они там уперлись. Семь дней и то настоящий подарок.

Ну вот. Скажи ему сейчас, пока он не начал строить какие-нибудь грандиозные планы.

— Папа, не семь, а четыре. Я должен вернуться как можно быстрее. Мне чертовски жаль, но так уж получается. Большие события носятся в воздухе, и когда они разразятся, я желаю оказаться на месте. Если собираешься поднять шум, то поднимай сейчас. Я не хочу, чтобы мой отпуск с Билли был чем-то испорчен.

— Да ты, парень, не слушал разве, что я тебе говорил о нашей маленькой леди? Она мало на что способна. Ты на мели. Хорошенько усвой это. Скоро опять сунешь свою горячую голову в самое пекло. Скажи-ка, ты ведь не успел купить рождественские подарки дамам?

— Пап, какие рождественские покупки на борту военного корабля? — рассмеялся Мосс.

— Так я и думал. Агнес все устроила. Я дал ей незаполненный чек, и она купила, что надо. На этот счет можешь быть спокоен.

— Так вы поладили? — усмехнулся Мосс.

— Как свиньи на кукурузном поле. Мы друг друга понимаем, — благодушно заявил Сет. — Можно сказать, у нас общие цели.

— Как с нею уживается мама?

— Ну, сынок, ты же знаешь маму. Она чертовски добра и всегда ищет в людях самое лучшее. Иначе как бы она выносила меня все эти годы?

Кривая улыбка появилась на лице Мосса.

— Порой, пап, и я удивлялся. Есть новости от Амелии? Я получил от нее письмо, когда был на Гавайях, но больше ничего.

— Твоя сестра вышла замуж, — объявил Сет. — На этот раз действительно решилась. Нашла себе летчика Королевских военно-воздушных сил, вдовца с маленьким сыном. — Он фыркнул. — Представь себе Амелию, растрепанную неумеху, в роли матери. Я рад, что она растит не Коулмэна. У этой твоей крошки в мизинце больше ума, чем у твоей сестрицы в голове. И вышла, небось, за такого же: два сапога — пара.

Мосс нахмурился.

— Почему ты так сурово относишься к ней, папа? Особенно с тех пор, как узнал, что она отдала бы за тебя жизнь, если бы ты попросил. Что за парень тот летчик? Сколько лет ее пасынку?

Сет помахал рукой, обрывая все вопросы.

— Если хочешь что-нибудь узнать, спроси у матери. Подробности жизни твоей сестры меня или расстраивают, или наводят скуку. По правде говоря, твоя сестра могла бы приехать домой, доставить матери удовольствие устроить свадьбу и увидеть, как ее единственная дочь выходит замуж. Какой эгоисткой была, такой и осталась, — выскочила замуж на другом конце света.

— Папа, не так-то легко пересечь Атлантику туда и обратно. Идет война.

— Значит, надо было подождать, — пробурчал Сет. — Но твоей сестре ждать некогда, сам знаешь. — Он вздохнул. — Наверное, это все-таки к лучшему. Мать не настолько хорошо себя чувствует, чтобы устраивать свадьбу.

— Что с нею?

— Кто знает? Врачи, похоже, считают, что ей нужен постельный режим. Что-то, связанное с давлением. Она почти все время проводит в постели, но улучшения не заметно. Билли очень добра к ней, надо отдать ей должное. Чуть ли не целыми днями сидит у нее. Они друг другу нравятся.

Было заметно, что Сет этого не одобрял. Он сравнивал Билли с Джессикой и находил у них много общего, что являлось явным недостатком в его глазах. Сет восхищался такими качествами, как сила и мужество; Джессике всегда недоставало и того, и другого. Мосс напряженно сощурил глаза.

— Почему тебе не нравится моя жена, пап? Она чудесная девочка, и порой меня мучают угрызения совести из-за того, что я на ней женился. Она заслуживает лучшего мужа, чем один из Коулмэнов. Мы слишком сурово относимся к своим женам. Боже мой, папа, если я узнаю, что ты плохо принял ее, я тебе этого никогда не прощу.

— Успокойся, сынок. Ты скоро совсем рехнешься. Ничего подобного не произошло, и ты это знаешь. Просто ее тошнит, она вечно себя плохо чувствует, начиная с того дня, как сошла с поезда, и до сих пор. У нее постоянно такой вид, будто ее сейчас вырвет, она упадет в обморок или что-нибудь в этом роде. Я никогда не видел, чтобы твоя жена много ела, но прибавляет она по десять фунтов в месяц. Все-таки довольно хорошенькая. Но болезненная, а тебе известно — у меня не хватает терпения общаться с хнычущими женщинами.

Больна. Билли больна, и никто ему не сообщил. Машина, казалось, ехала слишком медленно. Он должен убедиться сам. С самого начала Мосс сомневался, стоило ли завязывать роман с Билли. Она казалась такой юной, такой свежей и невинной. Такой доверчивой. И двое людей, которым она доверяла больше всего на свете — он сам и ее мать, — предали ее. Билли не была готова к замужеству, и он сомневался, что она готова к материнству.

С чувством вины и беспокойства Мосс откинулся на спинку мягкого ворсистого сиденья, вполуха слушая подробные объяснения Сета насчет нового электронного подразделения Санбриджа. Какой, к черту, контракт на изготовление радарных установок, наклевывавшийся в Вашингтоне, если его собственный эгоизм и алчность Агнес стали причиной страданий Билли?

* * *

Билли стояла на парадном крыльце, наблюдая за тем, как длинный черный «паккард» приближается к дому по подъездной аллее, обсаженной деревьями. Она куталась в толстую вязаную кофту, а сердце билось так сильно, что ей казалось — его стук слышен на целые мили вокруг. Голова кружилась от нетерпения, а когда Мосс выпрыгнул из машины, не дожидаясь, пока она остановится, в глазах вскипели слезы. В этот момент она отдала бы все на свете, лишь бы помчаться ему навстречу такой же легкой и по-девически стройной, какой он оставил ее.

Мосс испытал настоящее потрясение. Господи, неужели это Билли? Что он сделал с ней? Длинное платье не скрывало полноты. Не было и речи о том, чтобы подхватить ее на руки и нести по длинной лестнице. Она выглядела толстой и болезненной. Старик не преувеличивал.

Билли улыбнулась и протянула к нему руки. Сейчас Мосс обнимет ее и… и…

— Билли! — объятия его были распростерты, но так, словно он держал ее на расстоянии. Руки Билли сразу же бессильно упали. Он наклонился и поцеловал ее в губы. Торопливый поцелуй при посторонних. Билли старалась сохранить улыбку на лице, взяв мужа за руку, чтобы вместе войти в дом.

Он так много ждал от этой встречи. Столь многого хотел.

Четыре дня в запасе, а потом снова в безбрежную голубую бездну. Похоже, теперь он набьет себе мозоли на заднице, объезжая угодья вместе с Сетом. Четыре дня в седле могут убить мужчину, если он отвык от верховой езды. Взгляд упал на руку Билли, уцепившуюся за его ладонь. Ему она показалась слишком мясистой. Кольцо на левой руке врезалось в кожу, изящные длинные пальцы, которые он помнил, были теперь толстыми и разбухшими, будто разваренные сосиски. Святой Иисус! Это его вина. Из-за него она так выглядит. Надо поговорить с доктором; Сет говорит, он приходит почти каждый день. Что, если что-то идет не так?

— Как ты себя чувствуешь, Билли? — Ужасно глупый вопрос, но надо же было что-то сказать.

— Лучше, чем выгляжу, — храбро солгала Билли. — Доктор за мной присматривает.

Не находя слов, Мосс притянул к себе жену.

— Прости, Билли, что тебе приходится терпеть все это, в то время как меня нет рядом. — Его захлестывал водопад раскаяния.

— Давай не будем говорить об этом. Мы целых семь дней проведем вместе. Хочу обо всем услышать, и мне нужно так много рассказать. Но сначала, может быть, ты сбегаешь наверх и повидаешься со своей матерью? Она день и ночь ждала тебя.

Мосс улыбнулся Билли. Улыбка получилась бессмысленной и пустой, заметила она, а в глазах мелькнуло что-то вроде облегчения. Облегчение от того, что он может убежать от нее? Мосс стал подниматься по лестнице, собираясь пройти в комнату Джессики, а Билли обернулась и увидела Сета. Зимнее солнце лилось сплошным потоком, оставляя в тени его сильную фигуру. Билли не видела глаз свекра, но чувствовала его взгляд, жесткий и оценивающий. Она разочаровала обоих: и отца, и сына. А самым смертным грехом являлось то, что она оказалась недостойной его сына.

* * *

Джессика появилась в столовой к ужину, как и обещала. Выглядела она немного болезненно, а обычно безупречная прическа сбилась набок, но радость от приезда сына домой на Рождество окрасила щеки румянцем. В честь прибытия Мосса (по крайней мере, так она заявила, но Билли подумала, что это было сказано, чтобы платье хозяйки дома не казалось неуместным) Джессика надела длинное платье простого покроя с изящным старинным кружевом на манжетах и бриллиантовой брошью у шеи. Платье было фиолетовым — один из любимых цветов Билли, — и хотя фасон немного вышел из моды, бархат все еще оставался мягким и блестящим.

Мосс склонился над матерью, предлагая ей рюмочку шерри.

— Мне не нужно, спасибо, дорогой, может быть, Билли выпьет капельку?

Не успел Мосс обратиться к жене, как вмешался Сет:

— Может, это улучшит ей аппетит! Девчушка ест меньше птички, обеденное время остается обеденным временем, несмотря на… — Он скользнул взглядом по Билли и смущенно замолчал.

Билли мучительно покраснела, чувствуя, как краска заливает ее лицо до корней волос. Мосс проговорил:

— Билли, у тебя плохой аппетит? Разве ты не знаешь, что должна есть за двоих?

В этот момент величественно вошла Агнес.

— Как говорит Сет, за столом она только щиплет кусочки. Может быть, под кроватью у нее горы шоколада. — Свое замечание она смягчила, подставив Моссу щеку для поцелуя и поздравив с возвращением домой. — Я была в городе, когда вы приехали. Последние покупки. Вы прекрасно выглядите, Мосс. Впрочем, вы всегда так выглядите.

Если Мосса удивили изменения, происшедшие в его жене, то перемена, приключившаяся с Агнес, его потрясла. Ему в голову пришло единственное определение — «шикарно». Очень, очень шикарно. Санбридж, несомненно, принял старушку.

Только Мосс не был уверен, что слово «старушка» подходит к этой новой Агнес Эймс. Она что-то сделала со своими волосами — они были зачесаны наверх, открывая еще молодую грациозную шею, а надо лбом шаловливо теснились мелкие кудряшки. Дорогое шелковое платье, достаточно длинное, чтобы соответствовать требованиям вкуса, но в то же время достаточно короткое, чтобы не скрывать изящных ног, сделало ее более стройной. А куда подевались те практичные туфли, которые она носила раньше? Эти туфли на высоких каблуках с открытыми мысками не подходили той Агнес, которую он знал в Филадельфии.

— Это вы прекрасно выглядите, Агнес. Просто великолепно!

Билли опустила глаза, но Джессика успела заметить отразившуюся в ее взоре боль. Мосс должен был говорить комплименты своей жене, именно ей рассказывать, какой красивой она ему кажется, потому что вынашивает его ребенка.

— Может быть, приступим к ужину, дорогой? — обратилась Джессика к Сету. — У Титы, должно быть, все уже готово.

— Билли еще не выпила свой шерри, — возразил тот, предпочитая остаться в гостиной и порадоваться происходившей на его глазах драме. «Пусть Эгги побудет на вершине славы, — подумалось ему. — Мосс прав. Она потрясающая, великолепная женщина». Он не мог дождаться утра Рождества, когда она распакует подарок, предназначенный для нее.

Мосс протянул жене крохотную рюмочку шерри и сел рядом с нею, положив руку на спинку дивана за ее спиной.

— Тяжело тебе приходится, милая? Ты никогда не писала мне об этом в твоих письмах.

— Просто у меня классические симптомы беременности, вот и все, — попыталась смягчить ситуацию Билли. Мосс не выносит нытья. — Я по тебе так скучала, — прошептала она, когда он наклонился поцеловать ее в щеку. Ребенок неожиданно встрепенулся, и Билли быстро прижала руку к животу. — Этот малыш лягается как мул!

Мосс нежно положил свою ладонь на руку жены, и в глазах у него появилось изумление.

— Райли Сет Коулмэн, ты мучаешь свою мамочку. Ты вполне заслуживаешь шлепка по попке, которым наградит тебя врач. — Билли прижалась к мужу в страстном желании обрести нежную поддержку и любовь.

— Поторопись со своим шерри, Билли. Ты слышала, что сказала Джессика. У Титы все уже готово, и Мосс может поесть как следует. Как-никак, домашняя стряпня. — Сет нарушил очарование момента. Выражение его лица стало напряженным, словно он мысленно старался что-то внушить Моссу.

— У тебя нет никакого понятия о романтике, папа, — неловко рассмеялся Мосс, обнимая Билли и помогая ей встать на ноги. — И все-таки ты прав насчет еды. Флотские пайки и яичный порошок никогда мне не нравились.

Билли едва не плакала (слезы так легко набегали на глаза в последнее время). Ну почему вокруг так много людей? Почему она не может и минуты побыть наедине со своим мужем?

— Почему бы вам, дамы, не пройти в столовую? — предложил Сет, оттягивая назад Мосса. — Ты забыл, что я тебе сказал сегодня утром? — прошипел он, в то время как остальные прошли вперед. — Я не хочу, чтобы кто-то повредил моему внуку, даже ты! Не думай, что я не понимаю, на какую сделку ты пошел, когда затребовал новое назначение. Сделка есть сделка, сынок, а любой Коулмэн хозяин своему слову.

— Мосс, Сет, где вы там? — донесся голос Джессики. — Идите сюда, давайте ужинать.

После ужина, когда все они снова собрались в просторной гостиной, Сет попытался утащить сына в кабинет, но Джессика не позволила:

— Ну, Сет, не будь таким жадным до общества Мосса. Мы еще не слышали, как он получил свой гамбургер.

— «Фрикадельку», мама, и я горд тем, что на фюзеляже моего самолета их пять. Не знаю, известно ли вам, что после Гуадалканала большой «Э» участвовал в битве у Соломоновых островов. — Мосс сидел рядом с Билли и держал ее руку в своей. — В тот день отличился Кингсли, — рассказывал Мосс. — Он проводил разведку и первым увидел японский транспортный корабль; но самолет уже приближался к точке невозможности возвращения в пункт вылета, то есть когда у тебя уже не хватит горючего, чтобы вернуться к матке, я имею в виду авианосец. Так или иначе, а возможности нанести удар у него уже не оставалось. Ему приказали возвращаться на корабль, но позиции были слишком хороши, чтобы не отправить японское судно на дно. Повезло Тэду.

Сет многозначительно хмыкнул:

— Смотри, сынок. Этот янки кажется мне весьма прытким; как бы он тебя не обошел.

— Скажешь тоже, — в голосе Мосса чувствовалась обида. — Пап, когда я говорю о Тэде, это как если бы я говорил о самом себе. Тэд гордится мною так же, как я горжусь им. Он хороший человек, правда, Билли? Вот и Билли скажет, она танцевала с ним на нашей свадьбе.

— Откуда он родом, этот янки? Что за семья у него? Чем они занимаются?

— Пап, я не Амелия на ее первом свидании. Не надо допрашивать меня насчет моих друзей. Не забывай — я уже большой мальчик. Билли может подтвердить, правда, душечка?

Билли не нравилось, что Мосс все время выставляет ее на линию огня перед Сетом. Кроме того, смешно думать, что она может в чем бы то ни было убедить его. Для этого патриарха она всего лишь «девчушка». Казалось, Агнес была единственной женщиной, с чьим мнением он считался.

Джессика решила удалиться пораньше. Возбуждение, вызванное приездом Мосса, оказалось для нее слишком большим.

— Как чудесно, что ты дома, Мосс. Надеюсь, это принесет всем нам счастье в новом году. — В глазах Джессики застыла печаль, вызванная не только тревогой матери, сын которой уходит на войну.

Мосс прижал руку матери к своей груди и наклонился поцеловать ее напудренную щеку.

— Когда-нибудь так оно и будет, мама. Спи спокойно, а утром я к тебе зайду.

— Я поднимусь с вами, Джессика, — предложила Билли, глянув на Мосса. Конечно, через несколько минут он последует за нею.

Билли помогла Джессике облачиться в ночную рубашку, уложила свекровь в постель, а затем прошла в свою комнату и с облегчением разделась. Какая-то ирония крылась в том, что всего несколько месяцев тому назад она была бы до смерти рада паре шелковых чулок, а теперь, когда они стали частью ее повседневного гардероба, не могла дождаться вечера, чтобы снять их. Резинки врезались в тело, а кончики пальцев на ногах словно расплющивались.

Она набрала ванну, чтобы быстро вымыться, надела одну из своих ночных рубашек, а сверху накинула подходящий по цвету пеньюар из тонкого бледно-голубого кружева. Билли с трепетом вспомнила, как спала с Моссом совсем голая или, самое большее, в одной из его теннисок. Обтягивающий трикотаж и не сойдется теперь на ее выпирающем животе. Некоторое время Билли расчесывала щеткой волосы, пока они не начали потрескивать, потом нанесла чуть-чуть одеколона на шею, запястья и ложбинку между грудями и стала ждать Мосса.

Часы на тумбочке у кровати показывали два тридцать — должно быть, она заснула. Помнилось, всего на несколько минут склонила голову на подушку. Свет остался включенным, и она озябла, потому что спала в прохладной комнате, не накрывшись одеялом. А где же Мосс?

Билли подошла к двери, открыла ее и вгляделась в темноту. Внизу свет не горел. Дом был заперт на ночь, все ушли спать. А где Мосс? Почему он не пришел к ней? Она перевела взгляд на комнату, находившуюся рядом с ее спальней. Мосс перебрался сюда, когда стал учиться в колледже, покинув свою детскую комнату в дальнем крыле. Не веря, что он может находиться здесь, Билли на цыпочках подошла к двери, тихонько постучала, потом повернула ручку. В щель пробивался лучик света. Мосс спал на своей узкой постели с книгой в руке, не потушив настольную лампу.

Билли прислонилась к стене, прижав ладони ко рту, чтобы заглушить рвущийся наружу крик. Страстное желание переполняло душу, поднимаясь из таких глубин, что причиняло настоящую боль — настолько она нуждалась в нем. Неужели ему безразлично, как ей было одиноко все это время без него? Закрыв дверь, она, спотыкаясь, добралась до своей постели и рухнула на одеяло. Разочарование перешло в физическую боль. Она отвергнута, уродлива, несчастна. А ведь хотела всего лишь быть рядом с ним, прикасаться к нему, чувствовать его близость. Безутешная, покинутая, забытая, Билли заглушила подушкой рыдания.

Глава 10

Когда на следующее утро Билли притащилась на нижний этаж, следы бессонной ночи явственно читались на ее лице. Мосса уже не оказалось в комнате, куда она осторожно заглянула, поэтому Билли надеялась обнаружить, что он ждет ее в гостиной. Сегодня канун Рождества, ее первого Рождества с мужем, но разочарование прошедшей ночи лишило праздник радости. Отказ Мосса делить с нею ложе нанес жгучую обиду, однако Билли решила вести себя так, словно ничего не случилось. Как будто сердце ее не было разбито.

В столовой никого не было, кроме Титы, хлопотавшей у стола с тарелками и подносами.

— Доброе утро, Тита. А где все остальные?

Тита знала, что «все остальные» означало «Мосс». Бедная сеньора Билли.

— Ваша мать в кабинете сеньора Коулмэна, звонит в цветочный магазин насчет чего-то, а сеньора Джессика останется наверху до праздничного ужина. Сеньор Мосс ушел рано утром со своим отцом. Они полетели на самолете в Корпус-Кристи, но сказали, что вернутся к ужину.

— Я совсем забыла о праздничном ужине, — сказала Билли, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Когда ушел мой муж?

— Очень рано. Может быть, он не хотел вас будить, сеньора… — Тита старалась не встречаться с Билли взглядом.

* * *

Мосс вошел в дом вслед за Сетом, и вместе с ним ворвался холодный воздух. Его широкополая стетсоновская шляпа заиндевела, как и овчинный воротник кожаной куртки. Морщина — свидетельство огорчения и недовольства — прорезала лоб. Сет предложил выпить по стаканчику бренди у него в кабинете.

— Пап, эта поездка в Корпус-Кристи была совершенно ненужной, и ты это прекрасно понимаешь, — сказал он, глядя, как отец наливает коньяк в рюмки.

— Глупости, внимание к делам в бизнесе не повредит. Только позволь людям подумать, что я не интересуюсь делом, и они сразу же этим воспользуются. Да и трудно найти помощника из-за этой проклятой войны.

— Да черт с нею, с войной, — пробормотал Мосс. — За скотом следят все те же старые скотники. Это же Рождество, пап, не то время, чтобы налетать с неожиданной проверкой и отрывать людей от их семей.

Сет помрачнел.

— Полегче, сынок. Люди должны выполнять работу, а я здесь для того, чтобы проследить, как они ее выполняют. Если бы ты не отправился играть в солдатики, то остался бы помогать мне.

Коньяк живой струей влился в горло и согрел внутренности.

— Пойду переоденусь к ужину, — заявил Мосс. Мысли его обратились к Билли. Он хотел видеть ее… В чреслах ощущалось болезненное томление.

— У нас еще полно времени, чтобы переодеться. Я хотел спросить тебя, что ты думаешь об этой идее насчет…

— Не сейчас, пап. Я устал. На обратном пути ветер дул со скоростью узлов тридцать.

— Мы могли бы остаться в Корпус-Кристи, — пробормотал Сет. — Это тебе так загорелось вернуться.

Мосс осушил рюмку и поставил ее на столик рядом с креслом. Посягательства отца на его время и внимание были ему хорошо знакомы. Но обстоятельства изменились. Теперь дома его ждали не только мать и сестра, но и молодая жена с ребенком, который вот-вот должен родиться.

— А тебе хотелось бы, пап, чтобы мы с тобой остались в Корпус-Кристи?

— Еще бы, конечно. Нечего здесь делать среди кучи детей с их глупостями. Праздничные ужины, елки…

— Все тот же старый Скрудж, — рассмеялся Мосс. — Помнишь то Рождество, когда мы все собирались ехать кататься на лыжах, и ты послал маму с Амелией вперед, а что-то произошло, и мы к ним туда так и не добрались? Я думал, у матери сердце разорвется. Они в спешке вернулись домой, но к тому времени каникулы уже закончились и я уехал в колледж. Ей-Богу, пап, я никогда не пойму, как мама терпела тебя все эти годы. — На самом деле Мосс больше думал сейчас о разочаровании Амелии, чем о крушении надежд своей матери. Амелия ради отца прошла бы сквозь огонь — стоило тому лишь свистнуть. Иногда Мосс испытывал чувство вины из-за того, что Сет уделял ему столько внимания и выказывал такую любовь. Если бы Амелия не была такой доброй, это стало бы причиной страшной ревности. Но Мосс знал, что любовь сестры к нему не имела границ.

— Джесс терпела меня так же, как эта маленькая янки станет терпеть тебя, — сказал ему Сет. — Еще выпьем?

— Больше не надо. Пойду наверх к жене. Ты только что напомнил мне, как жестоко мы, Коулмэны, обращаемся с нашими женщинами.

— Помни, что я тебе сказал, мальчик. Держи ширинку застегнутой. Я не хочу, чтобы с моим внуком что-нибудь случилось.

Мосс устало вышел из кабинета и поднялся по длинной лестнице, неслышно ступая по ковру. Сначала он зайдет к матери, потом к Билли. Он беспокоился об обеих — и та, и другая выглядели неважно. Джессика казалась усталой и слабой, а Билли — раздувшейся и больной. Бедная Билли. Она должна бы еще носить красивые платья и ходить на танцы. В это время она бы училась в Пенсильвании и мечтала бы о рождественских каникулах вместо того, чтобы ковылять на отекших ногах, балансируя животом. Помимо всего прочего, ее вырвали с корнем из родной почвы, отослали сюда, в Техас, лишив всего, что ей привычно и знакомо с детства… Боже! Просто удивительно, почему она не возненавидела его.

Джессика крепко спала, когда Мосс заглянул к ней, и он тихо закрыл дверь, чтобы не беспокоить мать. Он тревожился за нее, но эта тревога не дополнялась грузом ответственности. С Билли совсем другое дело.

Открыв дверь комнаты жены, он увидел, что занавески задернуты, а сама она лежит на постели, повернувшись на бок и положив под бок подушку, чтобы было легче спине. Мосс подошел поближе и увидел ее лицо, полное и круглое, но все еще такое милое. Между бровями залегла морщинка. Не его ли в том вина? Белокурый завиток упал на щеку, подчеркивая нездоровый румянец. Он протянул руку, намереваясь убрать локон, и сердце его потянулось к ней.

От прикосновения Билли открыла глаза, и Мосс был вознагражден нежной сонной улыбкой. Нет, она его не ненавидела, и почему-то это вызывало угрызения совести. Такая юная, такая хорошенькая, такая беременная. И кроме того, он перед нею в долгу: ведь ею он расплатился за свою свободу.

Сбросив сапоги, Мосс забрался на кровать и лег рядом с Билли, заключив ее в объятия. Она положила голову ему на плечо, обхватив руками его торс. Он чувствовал ее теплое тело, прикосновение ее груди, более полной и тяжелой, чем ему вспоминалось. Ее круглый живот оказался между ними. Мосс вдыхал свежий запах волос жены, ощущал губами их мягкость. Стоило закрыть глаза, и можно было поверить, что рядом с ним прежняя Билли, та самая, которую он встретил в Филадельфии, — золотистая и хорошенькая, свежая и неиспорченная.

Билли подняла голову, скользнула губами по его шее, поцеловала подбородок. Ее руки страстно и возбуждающе задвигались по телу мужа.

— Я не буду заниматься с тобой любовью, Билли, — сказал он, смягчая отказ поцелуем.

— Вот какой может стать любовь, — прошептала Билли, скрывая разочарование. Беременность изменила все потребности — физическая любовь в их число больше не входила. Но было бы приятно узнать, что он все же хочет обладать ею, и только забота и беспокойство о ней удерживают его.

— Погладь меня, Мосс, прикоснись к моей груди, — сказала она, радуясь проявлению желания под ее пытливой рукой.

— Билли, — прошептал он, погрузив лицо в ее волосы, — не делай этого. Просто позволь обнимать тебя. Это все, чего я хочу, — предостережение отца так и звучало в ушах.

— Твое тело говорит о другом, Мосс. — Она расстегнула ремень и возилась с молнией. — Есть столько способов любить, ты же сам меня учил. Помнишь? — Горло у него перехватило, стоило ее пальцам коснуться голого тела. — Ты ведь хочешь меня, правда, Мосс? Хочешь, чтобы я прикасалась к тебе вот так. Хочешь? — Голос Билли звучал глухо и обольстительно, губы осыпали поцелуями подбородок и проникали за ворот рубашки. — Прикасайся ко мне. Положи руку вот сюда. — Билли склонилась к нему, несмотря на лежавшего между ними ребенка, просунула его руку под твердую выпуклость живота, туда, где смыкались бедра.

Решимость Мосса быстро таяла. Она права: есть множество способов заниматься любовью, и он все их испробует. Ее тело возбуждало его, немного изменившееся тело, но все же такое знакомое. Билли стала полнее, теплее, казалась какой-то необычной и волнующей… Пусть папа катится подальше со своими предупреждениями!

* * *

Агнес, Джессика и Сет ждали Билли и Мосса, собравшись у елки. Агнес нервно перебирала пальцами нитку неизменного жемчуга, а Джессика отчаянно пыталась поддержать разговор. Обе женщины слишком хорошо сознавали, насколько силен гнев Сета.

— Что задержало этих двоих? — нетерпеливо спрашивал он. — Парень знает — ровно в шесть я люблю сидеть за столом. У нас едва хватит времени поесть, пока придут наши друзья! — Он пил, не потягивая кукурузное виски потихоньку, а опустошая бокал одним глотком, и взволнованно расхаживал по комнате, тяжелее обычного опираясь на трость.

— Сет, дети сейчас придут. Они просто хотят побольше времени провести вместе, вот и все, — успокаивала его Джессика. Несмотря на недовольство мужа, она была счастлива за Билли. Все, что нужно этой бедняжке, — это внимание мужа и душевное спокойствие.

— Эгги, — проворчал Сет, — иди наверх и приведи сюда твою дочку. Немедленно!

— В этом нет необходимости, пап, — спокойно проговорил Мосс, пропуская Билли в комнату впереди себя. — Вот паша будущая маленькая мама, надежда клана Коулмэнов. — Он устремил жесткий взгляд на отца, стоявшего в отдалении. Сет безошибочно понял, что хотел сказать сын таким взглядом. Мосс предупреждал: пусть отец проявит осторожность в обращении с его женой. Предупредительность и уважение — не меньше.

Билли и не подозревала, какие чувства обуревали окружающих. Ее щеки горели румянцем, а в светло-карих глазах светилась особая мягкость, вроде как у довольной кошки. У кошки, которая провела ночь на заднем дворе со своим котом.

Сет отвернулся и с сердитым стуком поставил стакан на край стола. Мосс ухмылялся, словно мальчишка.

Джессика вздохнула, потирая виски. Многолетний опыт подсказывал, что именно она должна разрядить обстановку, чтобы ужин прошел приятно.

— Мосс, дорогой, мы ждали тебя и Билли; нужно развернуть подарки, которые мы дарим друг другу, прежде чем идти ужинать. Ведь сегодня Рождество. Давайте не будем хмуриться. — Последнее высказывание относилось к Сету.

— Святые угодники, Джесс! Мы едва успеем проглотить бобы, как приедут Ричардсоны, а ты знаешь — я терпеть не могу торопиться за едой. Тогда пища склеивается в комок, и я два дня не могу от нее освободиться.

— Мосс, почему бы тебе не преподнести Билли свой подарок? — сказала Джессика, не обращая внимания на жалобы мужа. — Билли, сядь возле елки. Я хочу, чтобы Мосс сфотографировал нас всех моим фотоаппаратом. — У Сета вырвалось недовольное хмыканье. — Как мило ты сегодня выглядишь, Билли. Это одно из тех новых платьев, которые ты купила в Остине?

Билли грациозно повернулась, демонстрируя платье из темно-синего жоржета с белым матросским воротником, отделанным красным.

— Я подумала, что если уж стала женой моряка, то должна выглядеть соответствующе, — радостно ответила она Джессике.

— Выглядит потрясающе, правда, мама? — заявил Мосс, не обращая внимания на очередное фырканье Сета.

В течение следующих нескольких минут шум разворачиваемой бумаги наполнил комнату. Билли вскрикнула от радости, раскрыв подарок Мосса. Халат из китайского шелка и такие же тапочки. Она, смеясь, накинула его на плечи и попробовала запахнуть спереди.

— Я поберегу его на то время,когда родится ребенок, — объявила Билли, показывая, насколько выдается вперед живот, на котором халат не сходился. Всего лишь вчера вечером она так переживала из-за своего большого живота, но с сегодняшнего дня, после страстных объятий Мосса, она приняла как должное изменения, происшедшие с нею, потому что он смог их принять.

Из Англии от Амелии для Джессики пришла посылка с изящным китайским чайным сервизом из кости и письмом.

Сет получил свою обычную коробку сигар и бутылку бурбона, а Мосс купил ему красиво отделанную уздечку для старой Несси. Сет преподнес Джессике чек на ее имя на сумму 2 000 долларов для ее благотворительных дел. Такая традиция установилась несколько лет тому назад, когда Сет пожаловался, что купить подарок Джессике труднее, чем заарканить дикого бычка в глухом каньоне. Агнес Сет протянул длинную плоскую коробочку, тщательно упакованную в яркую бумагу, и стоял рядом, ожидая, пока она возилась с лентой.

— Ради Бога, Эгги, просто разорви ее и открой. Бобы остынут!

Это оказался футляр для ювелирного украшения, а внутри находилась нитка прекрасно подобранных жемчужин длиной в двадцать четыре дюйма. Руки Агнес дрожали, когда она вынула ожерелье из углубления в футляре.

— Только не говори, что не можешь принять такой подарок, Эгги. Бабушка моего первого внука не может ходить с дешевеньким украшением на шее. А раз ты так неравнодушна к жемчугу, то должна принять этот.

Билли перевела взгляд со сверкающего ожерелья, подаренного матери, на Джессику, которая пыталась сохранить улыбку на лице. «Старый негодяй», — подумала она. Билли радовалась, что купила для Джессики старинную рамку для фотографий. Там было место для ее фотографии и фотографии Мосса, и оставалось только дополнить рамку снимком малыша. Конечно, это ни в коей мере не сгладит черствость Сета, но послужит признанием того, что Джессика тоже является бабушкой этого ребенка.

Агнес потрясла щедрость Сета, но выдержка и желание выглядеть респектабельной требовали, чтобы казалось, будто она лишь принимает то, что принадлежит ей по праву. Сета это, видимо, задело.

— Надень жемчуг, Эгги! Говорю же — бобы остынут. Чего ты ждешь?

Медленная улыбка коснулась губ Агнес.

— Не уверена, что мне нравится осознавать, что ты заботишься о моей шее, Сет, — резко ответила она.

— Не принимай все так близко к сердцу, Эгги. Если бы я хотел, чтобы твоя шея оказалась на плахе, то честно намекнул бы на это. Надевай жемчуг, черт побери, и пошли есть!

Жемчужины скользнули через голову Агнес и легли на бордовый бархат ее вечернего платья, как двадцать четыре дюйма зубов, оскалившихся в улыбке.

* * *

В ту ночь, после традиционного ужина в канун Рождества, после того, как гости ушли домой, а все подарки были развернуты, Мосс спал в постели Билли; обнимал, ласкал ее, а поглощенные им напитки снова помогли пренебречь предостережениями Сета. Это его жена, и она сама предлагает ему себя, чтобы утешить за все то время, которое он провел без женщины. И она показалась ему воплощением женственности, когда радостно принимала в себя его плоть.

Рождественским утром, не успел еще свет дня залить спальню, как Мосс проснулся от звуков мучительной рвоты, терзавшей Билли в ванной. Он торопливо сгреб свою одежду и скрылся у себя в комнате. Боже! Что если он повредил ей что-нибудь этой ночью? Надо было послушаться папу.

Два часа спустя, за завтраком, Билли сидела бледная и слабая, стараясь все же не подавать вида. Но Мосс больше не мог смотреть в ее глаза с темными кругами. Он объявил, что связался с Сан-Диего и получил приказ возвращаться. Вилка Билли заскрежетала по тарелке. Заявление Мосса испугало Сета, который не поверил ни единому его слову. Он уезжал из-за нее! Билли подняла глаза на свекра и увидела ненависть в его взоре.

* * *

Четвертого февраля у Билли начались роды. По тревожному звонку Сета приехала частная «скорая помощь». Билли поместили в заднюю часть машины, медсестра держала ее за руку, а Агнес и Сет следовали за каретой скорой помощи в «паккарде», который вел шофер. Джессика смотрела, как отъезжают машины, крепко сжимая в руке четки. Она не знала, кого больше жалела в этот момент — Билли или Сета. Билли — если родится девочка, Сета — если его постигнет разочарование.

Страшная боль мучила Билли четырнадцать часов. До того момента, как маска опустилась на ее лицо, покрытое потом, она молила о смерти, о чем угодно, что избавило бы ее от нескончаемой боли.

Когда Билли открыла глаза, первым, кого она увидела, был Сет Коулмэн. Он осуждающе смотрел на нее сверху вниз. Мать стояла рядом с ним, и лицо ее также выражало неодобрение. Так значит, у нее родилась девочка! Джессика будет довольна. Мосс был бы… Мосс был бы разочарован. Она потерпела неудачу. Она еще не принадлежит семье Коулмэнов. Нет, сказали ей глаза Сета. Должна ли она извиниться? Они ждали, скажет ли она что-нибудь, может быть, спросит о ребенке. Но Билли лишь закрыла глаза и заснула. Сном младенца.

* * *

Позднее, по пути в Санбридж, Агнес осознала, что никогда прежде не видела Сета таким разъяренным и в то же время сдержанным. Она прекрасно все поняла. Может быть, даже слишком хорошо поняла. Ее положение — и, разумеется, положение Билли — оказалось под угрозой, пока не появится на свет наследник семьи Коулмэнов. Боже милостивый, если что-нибудь случится с Моссом, ее с Билли отошлют обратно в Филадельфию, не бросив ни доброго слова, ни взгляда вслед.

Нарочито легким тоном Агнес сказала:

— Первая беременность обычно тяжела для молоденьких девушек. Билли молода и здорова. В Санбридже она быстро поправится. Через месяц будет в полном порядке, а через три ей можно снова попробовать…

Сет едва прислушивался к словам Агнес. Проклятая девчонка, Боже милостивый! Мосс связал себя по рукам и ногам. Должен был родиться мальчик: от него зависело, чтобы получился мальчик. Это входило в условия их сделки. Сет плотнее вжался в спинку сиденья и скрипнул зубами. У этой девчушки, которую Мосс взял себе в жены, оказалось не больше силы и мужества, чем у Джессики. Конечно, сначала он попал в десятку с Моссом, но потом Джессика предала его, произведя на свет Амелию, а потом высохнув раз и навсегда. Агнес что-то сказала насчет того, что через три месяца они могут попробовать снова. Это будет где-то в начале мая. Три месяца на то, чтобы устроить Моссу и Билли свидание.

Когда Джессика услышала известие о том, что родилась девочка, она опустила взгляд на четки в ее руках. Девочка, маленькая девочка, совсем как Амелия. Сет, должно быть, в ярости, потому что здесь он не может употребить свою власть и проконтролировать высшие силы. Джессика чуть не плакала от облегчения: младенец не оказался мальчиком. Властность Сета раздавила бы мальчика. Она сердито швырнула четки на постель. Это был один из взрывов гнева, изредка случавшихся с нею, и на этот раз ее удивило, как хорошо она стала себя чувствовать, дав выход раздражению. Может быть, не сдерживай она раньше свой гнев, ей не пришлось бы сейчас страдать от этих ужасных головных болей и сердце в груди не стучало бы так безумно.

* * *

Мосс выбрался из кабины «Техасского рейнджера», нежно похлопав его по борту. Еще две «фрикадельки» будут добавлены к уже имеющимся восьми на фюзеляже его самолета. Его назначили командовать своей собственной эскадрильей, обучать своих парней, облекли доверием. Ну что ж, он готов. Он видел битву и понюхал пороху, познал вкус победы и горечь, когда она ускользает.

Навстречу ему бежал офицер, дежуривший на летной палубе.

— Коулмэн, капеллан хочет тебя видеть. Быстро! — Внутри у Мосса все сжалось. Что-то случилось, что-то очень плохое. Страх подгонял его, а мысли метались так же стремительно, как он бежал. Сет? Билли? Джессика? Но в любом случае, не может быть и речи о том, чтобы покинуть «Энтерпрайз». Его назначают командовать эскадрильей, дела идут на лад, именно так, как он хотел, в чем нуждался. Он не поедет домой, пока война не закончится, так или иначе.

Он порывисто отдал честь и доложил:

— Сэр, лейтенант Коулмэн по вашему приказанию прибыл.

— Вольно, лейтенант. — Капеллан улыбался. Руки в веснушках протянулись, чтобы передать Моссу полоску бумаги из радиорубки.

Мосс прочел сообщение, и улыбка расползлась по его лицу. Девочка, Маргарет Джессика Коулмэн. Четвертое февраля. Четыре фунта три унции. Мать и дочь чувствуют себя хорошо. Боже мой, он стал отцом! На два месяца раньше! С Билли все в порядке. Вздох облегчения шумом отдался в ушах.

В дверь постучали, и вошел капитан Хардинсон. Он протянул руку Моссу.

— Поздравляю, Коулмэн. Я был в радиорубке, когда пришло сообщение. — Вынул из нагрудного кармана три сигары и любовно погладил их, прежде чем передать одну капитану, другую Моссу.

— Я стащил их из личных запасов адмирала Халси, когда мы стояли в Пёрл-Харборе. Если кому-нибудь скажете, подрежу крылья; а что касается вас, отец, то вы связаны тайной исповеди. Договорились? Настоящая Гавана — я берег их для особого случая. Думайте обо мне, когда будете курить эту сигару, лейтенант.

Мосс отдал честь:

— Так и сделаю, сэр.

Только вернувшись в каюту с сигарой, зажатой в зубах, он снова взглянул на радиограмму. Девочка! Какая разница — ребенок есть ребенок. Будет еще время и для мальчиков. Папа, наверное, вне себя от ярости. Мосс удовлетворенно затянулся сигарой, потом чуть не рассмеялся. Агнес была так уверена, что ребенок окажется мальчиком.

— Ты ошиблась, старая хищница, — громко сказал он. Сам Мосс немного расстроился по этому поводу, но удовольствие, испытываемое при мысли об огорчении Агнес, перекрывало подспудную досаду. — Эгги, старушка, пора бы тебе узнать, что мы, Коулмэны, так просто в руки не даемся. Нет, не даемся.

* * *

Билли вернулась в Санбридж через десять дней после рождения дочки. Суровые предостережения доктора Уорда насчет невозможности слишком быстрого наступления новой беременности не омрачили день. Она даже не думала о том, чтобы родить еще одного ребенка, снова страдать девять месяцев, отекая, мучаясь от тошноты и боли. Сет оставался непреклонен в своем желании иметь внука. Но, мальчик или девочка, для Мосса это ведь не имело большого значения. Мэгги — красивая девочка, слишком маленькая, оттого что родилась раньше времени, но достаточно здоровая, чтобы их отпустили домой. И все-таки Билли не понравилось выражение лица доктора и специальные термины, которые он употреблял в разговоре. Токсемия, малый вес при рождении, предлежание — все это слишком сложно для понимания, но у нее осталось неприятное чувство, будто в этих осложнениях оказалась виновата она сама. Она еще не стала женщиной Коулмэнов, которая рожает детей на обочине дороги, а потом бежит работать, а может быть, и никогда не станет такой. Слова доктора Уорда испугали ее, но в то же время они таили в себе вызов.

Частная машина скорой помощи увезла Билли и Мэгги за сорок миль от Остина, а до входной двери Билли дошла сама. Когда она потянулась за ребенком, няня, которую нанял Сет, отрицательно покачала головой и, будто защищая, крепко прижала к себе малышку.

— Я хочу взять Мэгги наверх и показать ее бабушке, — объяснила Билли. Она говорила так, словно у Мэгги была только одна бабушка, но это объяснялось возникшим у нее чувством после телефонных звонков Джессики в больницу по два раза в день. Она так нежно разговаривала с Билли, а расспросы о здоровье Мэгги были полны заботы и восторга. Теперь Билли хотела гордо отнести Мэгги в комнату Джессики и порадоваться воркованию бабушки над внучкой.

— Я возьму ребенка, — более настойчиво проговорила Билли, наткнувшись на напряженный взгляд няни.

Агнес, подъехавшая вслед за «скорой помощью» в семейном автомобиле, вмешалась в спор:

— Не глупи, Билли. Ты ведь знаешь — Джессика сейчас спит. Ты ведешь себя, как дитя. Няня получила указания, и ты не должна вмешиваться.

На мгновение Агнес показалось, что Билли настоит на своем. В мозгу зазвенел тревожный звоночек: Билли может стать трудноуправляемой и совсем не похожей на почтительную, послушную дочь, какой всегда являлась, пока не встретила Мосса. Прежде чем дочь смогла возразить, Агнес сочувственно коснулась ее руки:

— У тебя будет масса времени для девочки, Билли. Ты еще не совсем оправилась после всех мучений. А пока не наберешься сил, почему бы тебе не полагаться на меня в том, что для тебя лучше?

Ласковая забота Агнес поколебала решимость Билли, и она снова почувствовала, как подчиняется привычному ритму жизни в соответствии с указаниями матери.

Снова устроившись в своей комнате, Билли отдыхала в постели. Она написала Моссу о малышке, описала свое удивление при виде черных волосиков и рассказала, что уже ясно, какие у их дочки глаза — такие же светло-голубые, как у него. Но что еще могла она рассказать об их дочери, если почти не видела ее? Маленькая Маргарет Джессика Коулмэн находилась на другом конце дома в своей хорошенькой детской, со своей няней. По совету доктора Уорда и, наверное, по приказу Сета, малышку кормили из бутылочки. Слова доктора: «Вы еще не окрепли, миссис Коулмэн», — до сих пор звучали у нее в ушах. И этого ее тоже лишили. Теперь она чувствовала себя хорошо, хоть и ощущала некоторую слабость, а ее грудь под мучительно давящей повязкой была полна молока.

Билли достала из прикроватной тумбочки бювар, подаренный Агнес на Рождество. Сверху блестело ее имя: миссис Мосс Коулмэн. Слезы подступили к глазам. Что случилось с Билли Эймс? У нее было такое чувство, будто ее проглотили целиком и теперь постоянно и неторопливо переваривают, как любимые бобы Сета.

Дверь спальни открылась, и вошла Агнес.

— Мама, а ты видела Мэгги?

— Конечно, видела. Все видели… крошку. Несколько минут назад я заглянула в детскую — она сладко спала. Сейчас няня готовит ее бутылочку для кормления. Консервированное молоко и сироп Каро. Джессика ждет в своей комнате, чтобы ей позволили покормить ее. Няня считает, что будет лучше, если ты пока останешься у себя. Хотя бы на несколько дней. Первое время нужно поберечься. Тебе будут приносить поднос.

— Мама, я не инвалид. Я всего лишь родила ребенка. Миллионы женщин рожают детей. Почему я не могу спуститься вниз к ужину? Почему мне нужно есть с подноса? Или Сет так расстроен, что не может меня видеть? Знаю, я испортила его большие планы, родив девочку, а не мальчика.

Агнес жестко выпрямилась.

— Что это еще за разговоры? Не желаю слышать ничего подобного. Теперь ты входишь в семью Коулмэнов и должна понимать, что о тебе проявляют особую заботу. Все дело в лестнице, Билли. Ты не можешь постоянно ходить по ней вверх и вниз. По крайней мере, пока не можешь. Это указание доктора Уорда. Сет не имеет к этому ни малейшего отношения, Боже избави. Как ты могла подумать такое?

Билли откинулась в кресле. Она и забыла о ступеньках. Карабкаться по ним — настоящее мучение. Значит, придется остаться здесь, на верхнем этаже, еще на неделю, но, по крайней мере, можно было бы спускаться в холл посмотреть на Мэгги. Можно было бы почитать Джессике, часами говорить с ней о ребенке. Можно каждый день писать Моссу и описывать, как растет дочь. Надо побыстрее сфотографировать ее и послать Моссу, чтобы он носил фотографию дочки в бумажнике и показывал друзьям. Но станет ли он это делать? Она была вынуждена признать, что не знает.

— Думаю, я сейчас вздремну, а потом напишу Моссу. Что-то я устала, мама. — Агнес выставляли из комнаты, и она этому даже обрадовалась. Им почти нечего было сказать друг другу.

Час спустя Билли поняла, что спать не хочет. Она устроилась в кресле у окна, положив блокнот для писем на колени. Неожиданно ее поразило: как она одинока. О Мэгги заботились. Агнес отстранилась, занимаясь Бог знает чем — осваивает южную целину, насколько можно понять. Ее муж, дорогой, любимый, замечательный Мосс, сражается на войне, чтобы сделать мир надежным и безопасным для нее и Мэгги.

Билли долго сидела, глядя на белый блокнот у себя на коленях, и наконец написала отписку — свеженькое письмецо, в котором ничего не говорилось о ее истинных чувствах. Что подумал бы о ней Мосс, напиши она, что не любит его отца? Моссу не нужно знать о таких вещах, да он и не хочет о них знать.

Билли запечатала письмо и наклеила марку на конверт авиапочты. Интересно, когда Мосс получит его? Уже больше двух недель от него нет писем. Может быть, завтра. «Я прочту дополнительную молитву», — подумала она и не могла не поразмыслить, получает ли Сет какие-нибудь сведения о своем сыне. Она показывала ему и Джессике письма, которые получала от Мосса, но Сет не удостаивал ее подобной любезности. Такое поведение свекра казалось ей нечестным. Разве он не знал, как она беспокоится и расстраивается? И кого она хочет обмануть, полагая, что стала здесь своей? Самое большее, ее терпят. В этом отношении появление ребенка внесло некоторые изменения, но Мэгги оказалась девочкой. Сет Коулмэн хотел внука.

Что бы ни указывал врач, а душ она сегодня примет и голову вымоет. Какой от этого может быть вред? Она почувствует себя гораздо свежее и лучше, чем после обтирания губкой и присыпания тальком. Запереть двери спальни и ванной комнаты — никто и не узнает. Да и кому какое до нее дело?

* * *

При виде толстого бифштекса на своей тарелке Билли вздохнула. Легкий салат Джессики и небольшой десерт в виде желе выглядели более привлекательно. Билли виновато поковыряла бифштекс, понимая, что должна быть благодарна за возможность есть мясо. Там, в Филадельфии, ее друзья все отдали бы за такой кусок. Тита унесла плотный ужин почти нетронутым. Джессика улыбнулась, наливая кофе из красивого серебряного кофейника.

— Ну, расскажи мне, детка, как все было, ужасно?

— Ужасно. Но теперь все позади.

— Билли, роды — это самое чудесное событие в жизни. Нам так повезло. Конечно, это больно, но боль забывается легче всего. Как только увидишь маленький розовый или голубой сверток, все остальное на свете уже не имеет значения. Ты согласна?

Билли понимала, что имела в виду Джессика. Но как забыть долгие четырнадцать часов самой ужасающей муки, какую только может испытать женщина! И этот розовый сверток. Может быть, если бы ей дали подержать Мэгги сразу после рождения, она бы чувствовала то, о чем говорит Джессика, но из-за малого веса ей принесли ребенка только через три дня. И все же доставить удовольствие свекрови и быть приятной гораздо легче, чем рассказать правду. Кроме того, Джессика не хотела слышать ни о чем неприятном. Она жила своей жизнью в четырех стенах этой комнаты, укрывшись от всех переживаний. Сет сказал, что Джессике любой ценой следует обеспечить спокойствие. Поэтому Билли заставила себя встретиться с ней глазами и набрала в грудь воздуха.

— Да, — солгала она.

— Она такая красивая, Билли, — с восторгом продолжала Джессика. — И выглядит здоровенькой, несмотря на то, что маленькая. А какие у нее волосы! Я уверена — Мосс доволен. Сет говорит, что послал сообщение на «Энтерпрайз». Надеюсь, мы в ближайшее время что-нибудь получим от Мосса. Каждый день молюсь об этом. По крайней мере, тебе не придется беспокоиться о том, что Мэгги пойдет на войну.

— Я только что написала Моссу письмо, в котором рассказала о Мэгги. Это напомнило мне об одном деле. Не могли бы вы порекомендовать хорошего фотографа, чтобы он пришел и сфотографировал ее? Я хочу послать карточку Моссу.

— Сет уже позаботился об этом, Билли. Фотограф приедет, когда на следующей неделе Мэгги будут крестить.

— Крестить? На следующей неделе? Наверное, к тому времени я уже совсем оправлюсь, только вот не уверена, что мои прежние платья мне подойдут. Боже, почему так скоро?

— Билли, беспокоиться не о чем. Сет и Агнес позаботятся обо всем. Кроме того, мать в церковь не идет. Это не такое уж большое событие. Простые крестины, сделают всего несколько фотографий. Небольшой ужин для ближайших друзей — вот и все. На Мэгги наденем то же крестильное платьице, что было у Мосса и Амелии. Прачка посмотрит, чистое ли оно, и разгладит все оборочки. Тебе не нужно беспокоиться о таких мелочах.

— Но я хочу беспокоиться! — Билли едва не выкрикнула это. Почему она не может пойти в церковь? Это немыслимо. Она не будет присутствовать на крестинах собственного ребенка? Ну, это мы еще посмотрим.

— Билли, что случилось, что с тобой? — забеспокоилась Джессика.

Билли с трудом заставила себя говорить спокойно:

— Я хотела бы сама все сделать. Я хочу пойти в церковь, чтобы увидеть крестины Мэгги. Она мой первый ребенок. Как я могу написать об этом Моссу, если сама не буду присутствовать на церемонии?

— Дорогое дитя, здесь так полагается. Ты к этому привыкнешь. Теперь ты тоже член семьи Коулмэнов и должна примириться с установленным порядком. Поэтому Мосс и прислал тебя к нам.

Билли сдержала слезы, когда наклонилась поцеловать Джессику на ночь.

— Пойду в детскую, проверю, как там Мэгги. Джессике было ненавистно то, что она заставила себя сделать в следующее мгновение. Ей пришлось до боли сжать зубами язык, возвращая себя к реальной жизни и произнося нужные слова:

— Почему бы тебе не подождать до утра, Билли? Я уверена — няня уже уложила Мэгги в постель, а ты можешь ее разбудить. Режим. Няни всегда следуют таким строгим предписаниям.

— Вы хотите сказать, что няня не впустит меня, если я приду в детскую посмотреть на моего ребенка? — дрожащим голосом спросила Билли.

— Боюсь, что это так, Билли. Если дверь закрыта, она останется закрытой.

Джессике мучительно хотелось прижать к себе молодую мать, погладить ее по голове и сказать, что все образуется. Однако в последнее время она начала думать, что не всегда будет здесь, чтобы утешать Билли. Чем раньше она усвоит и примет ту истину, что все здесь делается «по-коулмэновски», тем лучше будет для нее. Не стоило подталкивать это дитя к бунту. Джессика достала из кармана халата четки, оперлась затылком о спинку кресла и закрыла глаза. Жестокий урок ожидал Билли, такой же, какой преподали ей самой. А для чего? Чтобы окончить жизнь женщиной, состарившейся раньше времени, одиноко сидящей в своей комнате, тогда как битва, не разразившаяся и не оконченная, все еще разрывает сердце на части? Нет, пусть лучше на этом долгом пути Билли станет настоящей Коулмэн: жесткой, алчной и эгоистичной. Иначе ей придется бежать, как сделала Амелия. Как делала это сейчас она сама.

Билли выбежала из комнаты. Глаза ее устремились по бесконечному коридору, протянувшемуся от холла к двери детской. Последняя оказалась запертой. Плечи Билли поникли, она прошла в свою комнату и заперла за собой дверь. Билли не привыкла к запертым дверям и ненавидела их. Слезы катились по ее щекам, когда она схватила письмо к Моссу и прижала его к сердцу. Но от этого он не стал ближе.

* * *

Мэгги исполнилось три месяца в тот день, когда Сет вошел в дом через кухонную дверь, и его морщинистое лицо расплывалось в улыбке.

— Ты выглядишь так, будто кто-то отдал тебе своего призового быка, — заметила Агнес, наливая себе кофе. — Не хочешь чашечку? Я только что послала Титу наверх с чаем для Джессики.

— Мои новости гораздо лучше, чем призовой бык. Мне сейчас позвонили из Вашингтона: «Энтерпрайз» идет в Пёрл-Харбор на ремонт. Мой мальчик цел и невредим, и мы сможем ему позвонить и поговорить с ним. В Пёрл-Харбор они должны прийти восьмого мая, то есть через четыре дня, Эгги. Пойду скажу Джессике.

Агнес пристально смотрела на спину удаляющегося Сета. То, как Коулмэны всего добиваются, достойно уважения, но здесь нужен тонкий подход. Действовать следует спокойно. В последнее время Билли раздражалась из-за малейших пустяков. Если хоть на мгновение она заподозрит, что свекор и мать запланировали ей еще одну беременность, невозможно предсказать, какой окажется ее реакция.

Билли будет рада поехать на Гавайи, чтобы повидаться с мужем. А когда вернется, при определенном везении уже будет носить в своем чреве наследника Коулмэнов. Везение должно принять их сторону. Что может быть проще, чем предоставить природе сделать свое дело?

ЧАСТЬ II

Глава 11

Агнес смотрела в широкое окно своей спальни, наслаждаясь кажущимися бесконечными пространствами Санбриджа. Уже в течение нескольких месяцев она считала угодья, как называл их Сет, своими собственными.

Она с головою окунулась в работу, проявляя способности, поразившие Сета. Сначала Агнес просто проявила сноровку, заставив все домашнее хозяйство вращаться вокруг Сета и его дел. Она не сомневалась, что Сету нравится, как она все организовала, и предугадывала каждое его желание. Очень часто Агнес задумывалась, насколько была близка к тому, чтобы впустую провести остаток жизни в Филадельфии, становясь все более старой, все более безвкусно одетой женщиной, в заботах о маленьком домике и клумбах. При мысли о такой жизни она содрогалась от ужаса.

Сет нашел Агнес разговорчивой, смышленой и часто приглашал ее на обед в клуб скотоводов. В тот день, когда он наклонился над столом и спросил о ее мнении по какому-то вопросу в присутствии своих друзей и их жен, она от души порадовалась их удивлению. Сет Коулмэн был известен тем, что никогда не спрашивал женщину о том, который час, и еще меньше интересовался ее мнением! В тот день остинское общество полностью приняло Агнес. Теперь лишь оставалось сидеть и пожинать плоды своих стараний. Но какой бы деятельной, какой бы необходимой для Сета она ни стала, действительность Агнес воспринимала трезво. Ее легко можно было отстранить. По крайней мере, пока Билли не родит наследника. А может ли найтись более подходящее место, чтобы все обделать, чем гавайский рай? Романтика и зачатие детей идут рука об руку. Мосс будет рад стараться, особенно когда увидит эту новую, зрелую Билли. Тем более что теперь она так соблазнительна! Желание причмокнуть оказалось неодолимым.

Приглушенный детский плач донесся со стороны холла и тотчас же замолк. Ребенок. Агнес поджала губы, сложившиеся в жесткую линию. Мэгги Коулмэн… Слава Богу, есть кормилицы и няньки. Билли сможет отправиться на Гавайи и ни о чем не беспокоиться. Деньги — такая замечательная вещь!

Второй, более пронзительный вопль разнесся по холлу. Агнес покачала головой и вышла из комнаты. Сет ожидает ее в своем кабинете и, она могла бы поклясться, не налил себе бокал виски, а ждет, чтобы она оказала ему эту честь. Теперь это стало ритуалом, который ее даже радовал: так приятно было чувствовать некое теплое дуновение власти, являясь той женщиной, что может угодить суровому Сету Коулмэну.

Сет слегка усмехнулся, глядя на Агнес, подходившую к нему с его ежевечерней порцией выпивки. Эта женщина его изумляла. Бурбон и капелька воды. Он чуть не поперхнулся, впервые увидев, как она наливает и выпивает этот напиток, словно кока-колу. И она, наверное, единственная женщина в Техасе, которая не возражает против сигарного дыма. Он ей даже нравится, так она сказала, когда он, к своему удивлению, извинился. Толстая гаванская сигара сама собой оказалась у его рта. Он отрезал кончик и закурил. Старушка Эгги никогда не вскрикивала, не поднимала шум и не терла глаза. Однажды он попробовал ее испытать и направил струю дыма прямо ей в лицо. Агнес улыбнулась, потянула носом и прошла испытание. И сама знала, что прошла.

А сейчас он чуял — одна навязчивая идея пчелой мечется в ее голове. Он буквально слышал, как гудит эта пчела. Сет был уверен, что знает потаенные мысли Агнес. До сих пор, за исключением того дня, когда родилась Мэгги, они оставались невысказанными. Он решил сыграть свою игру: выслушать ее, посмотреть, как она будет вертеть им. Он всегда восхищался, наблюдая за маневрами Агнес. Каждый день она изобретала что-нибудь новое, какую-нибудь свежую уловку, маленькое ухищрение, лишь бы получить желаемое. Ему нравилось заставлять ее прилагать такие усилия ради того, что он и так бы ей дал. Она так и села бы на задницу, если бы узнала, что билет на Гавайи для Билли уже лежит в ящике его стола.

Сет залпом опорожнил бокал и протянул его снова. Агнес мгновение пристально смотрела на него, потом покачала головой.

— Я налила тебе двойную порцию. Ты ведь знаешь, доктор сказал — только одна рюмка. Если хочешь еще, налей себе сам, я отказываюсь принимать участие в разрушении твоего здоровья. — Сет понимал: она будет стоять на своем. Он так сжал зубами сигару, что чуть не откусил кончик. Ох уж эти женщины!

— Твоя дочь получила сегодня письмо от моего сына? Тита говорит, что получила. За обедом я все время ждал, когда Билли скажет об этом, но она так и промолчала. Я подумал, может быть, Тита ошиблась.

— Я на самом деле не знаю, получила ли Билли письмо, Сет. Я спрошу ее, когда пойду наверх.

Черт бы побрал эту Билли. И Титу тоже. Если когда-нибудь представится возможность выставить ее, она так и сделает. Уж слишком много Тита знает о семейных делах.

— Билли хорошо выглядит, — начала Агнес, — как ты считаешь? Доктор Уорд сказал, что она совершенно здорова и может жить полной жизнью. — Агнес, глазом не моргнув, встретила пристальный взгляд Сета. — Я немного беспокоилась за нее во время беременности. — Она навела на тему и выжидающе замолчала.

— Ну? — нетерпеливо спросил Сет. — А сейчас насколько ты о ней беспокоишься? — Чертова баба — любит играть во всякие хитрые игры, как и он сам.

— О, вовсе не беспокоюсь. Да и зачем беспокоиться? Я всегда говорила — природа обо всем позаботится. Ты только посмотри, как она расцвела. Это уже не та юная девушка, что когда-то приехала в Санбридж, а совсем другая, молодая женщина. Может быть, это зрелость. Теперь она более женственна, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Само собой, понимаю, — сухо отозвался Сет. — У меня возникла такая же мысль. Конечно, я не видел Билли раньше, когда она не была постоянно больна, но теперь, можно сказать, почти понимаю, почему мой сын женился на ней.

Агнес проигнорировала сомнительный комплимент.

— Малышка быстро набирается сил, особенно если учитывать преждевременные роды. При правильном режиме она и ест, и спит лучше. Няня очень довольна. Как хорошо знать, что Билли не нужно растрачивать силы на кормление среди ночи и на все эти хлопоты с младенцами. А маленькая Мэгги просто чудо.

— Она Коулмэн, не так ли? — пробурчал Сет.

— Мосс будет так рад, когда увидит, как благоприятно повлияло на Билли материнство. Было бы так замечательно, если бы они смогли увидеться. На Рождество все получилось как-то нелепо, ты ведь знаешь. Не хочется думать, что Моссу остается лишь вспоминать, как тогда выглядела Билли. Жаль, что он не может видеть ее сейчас. — Агнес допила свое виски. Может статься, понадобится еще одна порция, пока этот разговор не подойдет к концу.

— Ей-Богу, Эгги, налей мне еще. Что в этом плохого? Себе-то ты нальешь. Как ты можешь сидеть и пить у меня на глазах, когда мой стакан пуст!

— Хорошо, но если скажешь доктору, я буду отрицать. Сет заговорщически подмигнул и передвинул сигару из одного угла рта в другой. Ему нравилось обходить ее на поворотах. Ишь, как заботится о его здоровье.

Когда Агнес протянула ему стакан с виски, Сет вынул жеваную сигару изо рта и взболтнул янтарную жидкость в бокале, глядя на нее, как зачарованный. Агнес наблюдала за ним, едва дыша. Она досконально изучила его привычки, знала, что он скажет еще до того, как открывал рот. В конце концов, она всегда позволяла Сету думать, будто идея принадлежит ему.

— Эгги, ты считаешь, что девчонка достаточно окрепла, чтобы поехать на Гавайи? Прошло только три месяца, ты ведь знаешь. Джессика никогда не выздоравливала так быстро.

— У Билли здоровые крестьянские корни. Со стороны отца, — торопливо добавила она. — Я уверена — она вполне здорова. Мы сможем справиться у доктора и у самой Билли. Сет, как замечательно с твоей стороны, что ты подумал об этом. Билли будет перед тобой в неоплатном долгу, если ты сможешь устроить эту поездку. Ты ведь сможешь, правда? — тревожно спросила Агнес.

— Для моего мальчика — все что угодно. И для Билли тоже, — поспешно упомянул Сет. Агнес поняла. Она подняла бокал, Сет последовал ее примеру.

— Сколько времени, по-твоему, тебе потребуется, чтобы уладить это дело?

Сет подумал о билете в ящике стола.

— Пять дней. Возьми девочку за покупками. Покупай все самое лучшее. Что-нибудь яркое, Эгги. Мосс всегда любил яркие, кричащие вещи.

Агнес было неприятно задавать следующий вопрос, но она все-таки заставила себя спросить:

— Сколько мы можем истратить?

— Столько, сколько понадобится. Не скупись, советую тебе заняться этим завтра с самого утра.

— Сразу после завтрака, — резко ответила Агнес. — Думаю, пора подняться наверх пожелать спокойной ночи Джессике и проверить, как там Мэгги. Я зайду к Билли и скажу ей, если ты не хочешь сообщить все сам.

— Скажи ей ты. Ты мать девочки. Я собираюсь пойти спать. А завтра утром думаю проехаться верхом. Старушка Несси меня заждалась. Пять дней, Эгги. Постарайся, чтобы девочка была готова.

— Она будет готова, — уверенно пообещала Агнес. — И, Сет, больше никаких крепких напитков. Сегодня вечером мы немного нарушили правила, но это было в последний раз. Тебе действительно надо начинать заботиться о своем здоровье.

Идея пожелать Джессике спокойной ночи ограничилась легким взмахом руки, адресованным почтенной даме, когда Агнес проходила мимо комнаты, в которой еще горел свет. Минуя детскую, она приложила палец к губам, давая понять, что маленькая Мэгги спит. Сету вовсе не обязательно все знать. Она тихо постучала в дверь спальни и одновременно открыла ее. Дочь сидела за маленьким столиком вишневого дерева и что-то писала, склонившись под изогнутой лампой.

— Билли, можно поговорить с тобой?

— Конечно, мама. Что-нибудь случилось?

— Напротив, все чудесно. У меня для тебя замечательная новость, сюрприз. Сет только что сказал мне об этом. Буквально несколько минут тому назад, и я сразу же пришла сообщить тебе. Ты едешь на Гавайи повидаться с Моссом. Разве это не замечательно? Не спрашивай, как Сет добился этого, но он все уладил. Через пять дней, Билли, ты увидишь Мосса. Завтра едем за покупками!

Билли вскочила из-за стола.

— Правда, мама? Не могу поверить. А Мосс знает? Как? Когда? Пять дней. Боже милостивый, мама, а как же Мэгги? Не думаю, что я буду готова через пять дней. Ах, мама, я так рада, ведь доктор сказал — я полностью здорова. Все получится, так ведь?

Агнес приосанилась.

— Дитя мое, обо всем уже позаботились. Когда Сет говорит, что у него есть друзья в высоких сферах, значит, это действительно высокие сферы. Дорогая, тебе не нужно беспокоиться о Мэгги. У нее няня. Помни — теперь ты одна из Коулмэнов. Можешь ехать и ни о чем не беспокоиться: я здесь за всем присмотрю. Только не забудь прихватить несколько фотографий Мэгги, чтобы показать Моссу. Подумай, какие великолепные вещи ты сможешь купить, чтобы поразить своего мужа. Нам нужно найти какие-нибудь сногсшибательно дорогие французские духи и свести его с ума. Мужчин почаще следует доводить до крайности, чтобы держать их на поводке. — Агнес чуть не проболталась. Сейчас она могла думать лишь о поездке за покупками, о том, что она приобретет для себя, и об итоге гавайской поездки.

— Мама, а Мосс знает, что я приезжаю? — возбужденно спросила Билли.

— Не уверена. Но думаю, Сет в ближайшее время сообщит ему. Он должен знать о твоем приезде, чтобы распределить свои дежурства. Мы с Сетом хотим, чтобы вы прекрасно провели время вместе. Сет обо всем позаботится. Заканчивай письмо и ложись спать. Мы поедем в город сразу после завтрака. Спроси у Джессики, может быть, ей привезти чего-нибудь. Спокойной ночи, Билли, — Агнес наклонилась и запечатлела на лбу дочери суховатый поцелуй.

Когда дверь за матерью закрылась, Билли бросилась на постель, свернувшись в клубок и прижав к груди подушку. Слезы невыразимого счастья жгли ей глаза. Как это великодушно со стороны Сета! Как чудесно! Впервые за свою недолгую жизнь она начала понимать, что могут сделать власть и деньги.

Когда Билли спустилась в холл, направляясь в детскую, голова у нее слегка кружилась. Она тихо постучала в дверь и заглянула внутрь. Няня в белом накрахмаленном халате прижала палец к губам. Билли кивнула и на цыпочках вошла в комнату. Маленький розовый сверток мирно лежал в колыбели, принадлежавшей сначала Моссу, а затем Амелии. Один крохотный пухлый кулачок малышка сосала. Билли улыбнулась.

Желание взять дочку на руки оказалось столь сильным, что Билли склонилась над колыбелью.

— Ну, миссис Коулмэн, вы же знаете правила, — хриплым голосом предупредила няня. — Когда ребенок спит, его нельзя беспокоить. В результате такой неосторожности могут возникнуть газы, колики, понос и прочие неприятности. — Голос пожилой няни оставался суровым, но не лишенным тепла. В глубине души она часто жалела молодых, здоровых матерей, которые многого лишают себя, поручая нянькам ухаживать за своими детьми.

— Могу я поговорить с вами минутку за дверью, мисс Дженкинс? — прошептала Билли. Седая женщина последовала за ней в коридор, оставив дверь приоткрытой. Она была хорошей сиделкой.

Билли в двух словах объяснила ситуацию, и няня сказала:

— Миссис Коулмэн, езжайте к своему мужу. Ему вы сейчас нужны больше, чем Мэгги. Все, в чем нуждается сейчас малышка, — это тепло, любящие руки и правильный уход. Это я могу обеспечить. С Мэгги все будет хорошо: уже тридцать лет я нянчу детей. Нянчила Амелию и вашего мужа. Я знаю, Мосс хотел бы, чтобы вы приехали к нему.

— Но ведь я ее мать, мисс Дженкинс, я должна была бы кормить ее, менять ей пеленки, должна была бы укачивать перед сном. Поймите меня правильно, я хочу поехать, но разрываюсь на части. Чувствую, что должна остаться здесь, с моей малышкой. Я понимаю: все, что вы говорите, верно. Мэгги не узнает, чьи руки держат ее, пока они теплые и любящие. Но так я буду знать.

Няня проводила ее до спальни и успокаивающе похлопала по плечу:

— Доверьтесь мне, миссис Коулмэн, я позабочусь о Мэгги, как если бы она была моим собственным ребенком.

Билли кивнула и проводила взглядом женщину, спускавшуюся в холл. У этой няни пышная грудь, к которой Мэгги может прижаться. Остается надеяться, что крахмальный жесткий халат не оцарапает личико младенца.

Скорее в свою спальню, закончить письмо Моссу. Дорогой, чудесный Мосс! Как он удивится, увидев ее. Она выглядела такой уродливой на Рождество! Теперь у него от изумления глаза на лоб полезут. Это будет медовый месяц, достойный принцессы. Гавайи…

Билли дописала письмо и забралась в постель. Может быть, письмо придет после ее приезда. Билли улыбнулась про себя, обняла подушку, воображая, что обнимает Мосса. Угрызения совести, которые она испытывала, решаясь на расставание с Мэгги, и боль в груди, возникавшая, когда она смотрела на свою маленькую дочку, теперь куда-то ушли. Она думала только о своем муже и о том, как они проведут время вместе.

* * *

Тэд Кингсли прокричал, открыв дверь в кают-компанию, гудящую множеством голосов:

— Эй, Мосс, тебе звонят! В радиорубке говорят, это твой отец, и капитан разрешает тебе поговорить с домом. Пошевеливайся, Коулмэн!

Мосс удивленно поднял глаза. Тэд никогда не повышал голоса! Звонок из дома? Мама? Боже. Они только что пришли на Гавайи, он даже не успел еще официально списаться с корабля. Должно быть, что-нибудь случилось с матерью. Вторичного приглашения ему не требовалось. Он мигом домчался до радиорубки и взял телефонную трубку.

— Пап, что случилось?

— Мосс? Это ты, сынок?

Сердце у Мосса упало. В голосе старика чувствовалось слишком большое возбуждение.

— Боже, пап, если ты добрался до меня, только чтобы спросить, хорошая ли здесь погода, я застрелю старую Несси, когда приеду домой.

— Только прикоснись к старой кляче, и я направлю ружье на тебя! — жизнерадостно огрызнулся Сет. — Здесь все отлично, все хорошо. Послушай, я нашел возможность послать к тебе эту маленькую янки, твою жену, чтобы вы повидались. Она отъезжает через несколько дней. Потом я сообщу подробности, а сейчас просто хотел дать тебе знать, что твоя женушка совершенно здорова и сходит с ума от желания поскорее оказаться в твоих объятиях. Позаботься о себе, сынок.

Радист ухмыльнулся, поглядывая на Мосса. Везет же некоторым.

— Пап? Пап, ты слушаешь? — Мосс посмотрел на радиста, который пожал плечами и занялся приборами.

— Надеюсь, вы переговорили, сэр. Связь кончилась. «Доверить бы отцу бросать бомбы, — с тоской подумал Мосс. — Хотелось бы, чтобы отец перестал, наконец, манипулировать моей жизнью. Совершенно здорова… Билли едет сюда! — Нахлынула первая волна возбуждения. — И как только отцу удалось это устроить? — В памяти всплыли воспоминания. — Совершенно здорова… Билли так и писала в своих письмах. Тогда-то и забрезжил рассвет, и папа узрел лучик надежды. Если Магомет не идет к горе, папа найдет способ подвинуть гору к Магомету. А когда Магомет отправит ее домой, ей полагается быть беременной. На этот раз — сыном».

— Старый проходимец!

— Вы что-то сказали, сэр? — спросил радист.

— Нет, ничего. Все-таки есть в войне и какая-то выгода. Моя жена приезжает на Гавайи! — Мосс сбил фуражку на затылок и отправился в кают-компанию. Билли едет сюда, к черту всякие резоны, она едет. Несмотря на то, что идея принадлежала Сету, сама мысль об этом безмерно радовала Мосса.

Мосс, вернувшись в кают-компанию, во всю мощь легких прокричал: «Сееезззаааммм!» — стремительно прыгнул вперед и двинул кулаком по переборке.

— Это, джентльмены, — объявил Тэд, — секретное оружие военно-морского флота. Выражение эйфории на лице Коулмэна может означать только одно — он продвигается по службе, приближаясь к посту, занимаемому адмиралом Халси. Ну, Коулмэн, выскажись, чтобы все мы могли занять очередь к кормушке.

— Приезжает Билли… моя жена, — объяснил он. Раздались одобрительно-завистливые возгласы.

Тэд усмехнулся и хлопнул Мосса по спине.

— Везучий, черт! Когда-нибудь ты должен рассказать мне, как твоему старику все это удается.

Мосс задумался.

— Он говорит: «Сезам!»

Ни Тэд Кингсли, ни другие офицеры не испытывали черной зависти. Как могли они злиться на парня, повидаться с которым приезжает жена? Кроме того, трудно было найти более трудолюбивого работника или лучшего летчика, чем Мосс Коулмэн.

— Быстрая работа, даже для твоего отца, — заметил Тэд. — Когда приезжает Билли? Где вы будете жить?

— Понятия не имею. Уверен, отец все устроит, но говорил я с ним всего пару минут. Он сказал, что еще свяжется сомной. Насколько я знаю отца, Билли приедет со списком указаний в милю длиной. Мне остается только ждать. Боже, Тэд, Билли приезжает в такую даль, на Гавайи! — Он рассмеялся. — Когда я познакомился с ней, она ни разу в жизни не выбиралась из Филадельфии, а теперь едет на другой конец света, чтобы встретиться со мной. А, судя по всему, «Энтерпрайз» пробудет в сухом доке не меньше месяца.

— Гавайи Билли понравятся. Дежурить будешь днем, а все ночи — в твоем распоряжении. Осторожней на поворотах, Коулмэн.

— Какого черта, что ты хочешь этим сказать? — спросил Мосс.

— Сам понимаешь, что это значит. Я был с тобой в прошлый раз, когда мы высаживались на Гавайи, и знаю, где ты проводил ночи и выходные дни. Старайся сдерживать свои ненасытные аппетиты. И я бы на твоем месте не стал бы показывать Билли окрестности — она может ненароком наткнуться на ту маленькую проституточку, которую ты нашел себе на той стороне острова.

— Если ты видел меня на той стороне острова, значит оказывался там по той же причине.

— С одним небольшим отличием, мой друг. Я не женат, — протянул Тэд, подражая выговору Мосса.

Мосс сощурил глаза.

— Когда я в Техасе, я женат. Когда Билли рядом нет, я просто старина Мосс Коулмэн. То так, то эдак. Не читай мне проповеди, Тэд.

— Я просто ставлю тебя перед фактом. Помнишь, я увидел ту девочку, когда ты надумал на ней жениться, и всегда считал, что она слишком молода для тебя. Не заставляй ее взрослеть таким жестоким образом.

— Хватит, Кингсли, — прорычал Мосс.

— Ты прав, это не мое дело. Я проголодался, увидимся позже.

Мосс смотрел вслед своему длинноногому другу, шагавшему в другой конец кают-компании. Несколько мгновений его душил гнев, но потом возобладало благоразумие. Вряд ли Тэд давал ему совет. Или это было просто предупреждение? Он не мог сейчас думать о таких вещах. Билли приезжает на Гавайи и будет принадлежать ему больше месяца. Он почувствовал, как напряглись мышцы живота. Есть он не хотел. Сейчас ему был нужен только холодный душ, чтобы поостыть, пока можно будет взять джип и отправиться на противоположную сторону острова. До приезда Билли еще целая неделя.

* * *

Пять дней, отведенных Билли, пролетели как одно мгновение. Агнес и Сет не знали, что делать с перепадами ее настроения. То она казалась чрезвычайно радостной и возбужденной, то впадала в уныние от того, что оставляет Мэгги на чужих людей. Мать успокаивала ее ласковыми словами, в то время как Сет не скрывал своего недовольства, снова и снова рассказывая Билли, до каких высоких чинов ему пришлось добраться, чтобы получить разрешение на ее путешествие. В конце концов она покинула Санбридж с улыбкой на устах, с болью в сердце и со слезами на глазах.

Коулмэновский багаж состоял из чемодана и четырех тяжелых дорожных сумок, битком набитых дорогими платьями, ночными рубашками с оборочками и соблазнительным нижним бельем, состоявшим больше из кружева, чем из ткани.

Пока шофер выводил машину к длинной подъездной аллее Санбриджа, Билли обернулась, чтобы посмотреть назад. Однажды она уже видела это самодовольное выражение на лице своей матери — в тот вечер, когда Агнес рано вернулась домой с выпускного вечера и застала их с Моссом при компрометирующих обстоятельствах. Как ни странно, она запомнила это выражение лица. Год назад оно показалось ей неодобрительным.

* * *

— Мосс, просто не верится в то, что ты мне рассказываешь, — сказал Тэд. — Не встретить Билли просто непростительно. Должен же быть какой-то выход, — бормотал он, ероша свои светлые волосы.

— Попробуй объяснить капитану Дэвису, — фыркнул Мосс. — Хороший капитан не одобряет тех дерьмовых, как он выражается, пилотов, которые имеют друзей в верхах. Ты встретишь ее вместо меня, Тэд. Билли поймет, когда ты ей все объяснишь. Я даю тебе выходной. Позаботься о моей жене вместо меня, пока я смогу попасть туда, куда определил ее на местожительство мой папаша. Могу поспорить на месячное жалованье — это один из домов на холме.

— Когда речь идет о твоем старике, я ни гроша ни на что не поставлю, но ты у меня в долгу за эту услугу, — усмехаясь, заметил Тэд. — О'кей, я сделаю это для тебя.

Мосс рассмеялся:

— Буду признателен, если ты прихватишь и мое имущество. Капитан разрешил мне проводить вне базы пять вечеров в неделю, но мне придется оставаться здесь на все уик-энды. Таким образом он хочет показать мне, что я не состою в любимчиках у Департамента военно-морского флота. Ладно. Я из-за этого расстраиваться не собираюсь. Билли поймет. Ты настоящий друг, Тэд.

Вместо того чтобы возиться с женой Мосса, Тэд предпочел бы заняться тысячью других дел. В глубине души он соглашался с капитаном Дэвисом. Явное покровительство в такое время — не слишком хорошее моральное подспорье для остальных. У других парней тоже остались в Штатах жены и возлюбленные. Но он понимал, что Мосс должен был смириться с приездом своей жены на Гавайи. Парень не увиливал от службы, воевал не хуже остальных, а то и лучше. Он оказался чертовски хорошим летчиком, а «Техасский рейнджер» участвовал в воздушных боях чаще, чем большинство других истребителей. Тэд кинул пожитки Мосса в багажник и выехал с базы.

Час спустя он заслонял глаза от золотистых лучей солнца, чтобы получше разглядеть хорошенькую молодую женщину, стоявшую на верхней ступеньке трапа самолета. Одной рукой она придерживала модную широкополую шляпу, а другой старалась прижать подол платья. Красивые ноги. Чертовски красивые ноги. Это не та Билли, которую он знал несколько месяцев тому назад. Тэд сделал глубокий вдох, и взгляд его стал более жестким.

Билли пересекла летное поле, все еще придерживая шляпу и подол платья, который трепал гулявший по аэродрому легкий ветерок. Она обеспокоенно отыскивала глазами Мосса, а заметив Тэда, улыбнулась. Если Тэд Кингсли здесь, то и Мосс где-то поблизости. Но его нигде не было видно. Улыбка застыла на лице Билли, когда Тэд взял ее под руку и повел к машине.

— Как приятно снова видеть вас, Билли. Мосс занят на дежурстве и не смог вырваться. Я доставлю вас туда, где вы должны остановиться, а он приедет к шести. Здесь в джипе у меня его вещи. Нам придется подождать несколько минут, пока выгрузят ваш багаж. У вас много вещей?

Билли хорошо скрыла разочарование.

— Чемодан и четыре сумки. Не думаю, что все это поместится в джипе, если у вас и вещи Мосса.

Она стала женой моряка и должна была привыкнуть к изменениям в его планах, вызванным военным временем. До шести оставалось всего три часа.

— Как-нибудь загрузимся. Сегодня нет возможности найти еще одну машину. Эта тоже при деле, так что не стоит задавать лишних вопросов, — улыбнулся Тэд. — Где вы собираетесь остановиться?

Билли вынула из сумочки листок бумаги.

— Мистер Коулмэн сказал, что в одном из домов на холме, — произнесла она. — Там должен быть повар и садовник, это очень уединенное место. Кажется, мистер Коулмэн упомянул, что это усадьба на плантации. Как вы думаете, мы сможем найти ее? — с беспокойством спросила Билли.

— Разве Мосс вам не говорил? Чутье ищейки у меня в крови. Я найду этот дом, Билли, и вы успеете там расположиться, пока ваш муж придет с дежурства.

— Как же получилось, что вы не на дежурстве, а Мосс дежурит? — спросила Билли, расположившись в джипе. Тэд посмотрел на ее ноги. Он всегда испытывал влечение к женским ножкам и открыто восхищался актрисой Бетти Грейбл. Отныне длинноногая кинозвезда препровождалась на запятки кареты.

Тэд подождал, пока носильщик не погрузит багаж Билли в заднюю часть джипа.

— Я сегодня свободен, потому что Мосс мой начальник. Его командир не так великодушен, как ваш муж. Мосс подумал, что вы будете удобнее чувствовать себя со мной, потому что мы встречались раньше, и доверил мне объяснить ситуацию. Я понимаю, вы разочарованы, но тут ничего не поделаешь. Это военно-морской флот.

Билли улыбнулась, все ее лицо осветилось.

— До шести часов я успею распаковать вещи и принять ванну. Может быть, так даже и лучше. Когда вернетесь на базу, скажите Моссу, что я его жду.

— Обязательно. А теперь давайте еще раз взглянем на адрес. — Тэд внимательно изучил листок бумаги и извлек из своего планшета мятую карту. — О'кей, я знаю, куда ехать. Смею заметить, миссис Коулмэн, у вашего свекра отменный вкус. — Он улыбнулся, чтобы показать, что в его заявлении нет и тени зависти. Билли подумала, что никогда не видела более обаятельной улыбки. Ей нравился Тэд Кингсли.

Тэд умело вел машину по Галейва, но вместо того, чтобы проехать по мосту, он свернул налево, мимо гавани, чтобы Билли смогла увидеть морской прибой. Джип остановился.

— Посмотрите хорошенько, миссис Коулмэн.

Все, что было нужно Тэду, это услышать восторженный возглас Билли. Он знал, что выбрал верное место, чтобы она впервые увидела знаменитый гавайский прибой. Во всей красе. Волны разбивались о камни, вздымаясь на восемь-десять футов в высоту. Аборигены-гавайцы рассыпались вдоль берега, растягивая рыболовную сеть. Дети собирали раковины, чтобы потом продать их за гроши военным.

— Это невероятно, — еле слышно повторила Билли. — Я только читала о здешних местах. Видеть это — совсем другое дело. Великолепно.

— Миссис Коулмэн, — посмеивался Тэд, — вы еще ничего не видели. Это мелочь.

— Я и не думала, что вода такая голубая. Совсем как огромный драгоценный камень.

— Это верно. А теперь поедем, я отвезу вас в ваш новый дом.

Тэд ехал, не останавливаясь, в течение сорока пяти минут. Второй раз взглянув на свою карту, он убедился, что не пропустил въезда. Мясистые яркие цветы и чудовищное дерево баньяна, словно гигантский зонтик, нависали над изъеденными временем железными воротами при въезде во владения Эстер Камали, где Билли должна была обосноваться. Подъездная аллея, извивающаяся как змея, постепенно расширялась, ее окаймляли величественные пальмы. Глаза Билли удивленно расширились. Дом оказался длинным, низким, широко раскинувшимся на фоне сверкающих вод Тихого океана. Тэд присвистнул. Это был, наверное, самый красивый дом, который он когда-либо видел.

— А нам разрешат ходить по траве? — шепотом спросила Билли. — Она похожа на бархатный ковер, правда, Тэд?

— На мой взгляд, это похоже на мягкий зеленый мех, — так же тихо ответил он.

— Почему мы разговариваем шепотом? — удивилась Билли. Тэд пожал плечами.

Клумбы пурпурных цветов ослепили девушку, пока они шли по изумрудной лужайке.

— Чем это пахнет? — спросила Билли, наморщив нос.

— Плюмерия. Из этих цветов островитянки делают душистые притирания. Иногда они используют орхидеи, но чаще всего — плюмерию, из-за ее сильного аромата. Он никогда не улетучивается, или так кажется. Горничные в местных отелях вешают гирлянды таких цветов в ванных комнатах для постояльцев.

Миниатюрная женщина в ярко-красном одеянии открыла дверь. Она приветливо улыбалась. Глаза на маленьком круглом личике сверкали, словно черные звезды.

— Вы та самая wahine, про которую говорила мисс Камали? — Вид у Билли был растерянный, и маленькая женщина нахмурилась. — Я думаю, вы, леди haole, издалека. — Билли улыбнулась, не зная, что делать, и махнула рукой Тэду, отправившемуся за багажом, чтобы он поторопился. Дорожные сумки должны были убедить домоправительницу, что она имеет право здесь находиться. — Нет pilikia, нет pilikia, — пробормотала женщина, и лицо ее сморщилось в широкой улыбке.

Тэд тоже улыбнулся:

— Она говорит, что все в порядке, никакого беспокойства. Pilikia значит беспокойство. Одно из первых слов, которые вы здесь узнаете.

— Ass awri, — сказала женщина, жестом приглашая их в дом.

— Она говорит, все в порядке. Иными словами, она вас ожидала. Не хочется вас оставлять вот так, но вы справитесь. Я должен вернуться на базу. Вы ведь хотите, чтобы муж пришел вовремя? — Билли кивнула.

Тэд показал на багаж и сделал вопросительный жест, спрашивая, куда отнести вещи.

— Спасибо за все, Тэд. Не беспокойтесь. Я справлюсь. Поторопитесь — я не хочу, чтобы вы опоздали и получили из-за меня взыскание.

Уверенным шагом Тэд, довольный собой, быстро пересек бархатистую лужайку. В последний момент, перед тем как прыгнуть на сиденье джипа, он сорвал томный яркий цветок и зажал его в зубах. С головокружительной быстротой и ярким цветком во рту он вел машину по извилистой дороге. Местный крестьянин на обочине удивленно обернулся ему вслед. Тэд положил красный цветок на сиденье и принялся насвистывать. Билли Коулмэн чертовски хороша. Мосс правильно сделает, если станет держать ее в уединении, подальше от посторонних глаз на этом распутном острове.

Глава 12

Дом на вершине холма распахнул свои объятия Билли. Он оказался приземистым, широко раскинувшимся, но все же не слишком большим, и поэтому у Билли возникло уютное чувство прохлады и пространства, наполненного светом, чего ей так недоставало в Санбридже с его тяжелой кожаной мебелью и мрачными тонами.

Билли проводили в большую из двух спален, где ее приветствовал терпкий морской бриз, колыхавший шелковые занавески, висевшие в дверном проеме, отделявшем комнату от патио. Ковер цвета яичной скорлупы подчеркивал естественные тона мебели красного дерева, а лопасти вентилятора перемалывали воздух в медленном, гипнотизирующем ритме.

Не желая нарушать очарования дома, уже окутавшего ее, Билли тихо пересекла комнату и обнаружила ванную, отделанную керамической плиткой, с душем, ванной и множеством зеркал. Действительно, это был самый приятный дом из всех, что ей доводилось видеть, и она уже мечтала провести в нем остаток жизни вместе с Моссом.

Слегка закусив фруктами, сыром и хлебом из муки грубого помола, а также выпив холодного пунша из экзотических фруктов, Билли занялась собой: приняла душ и вымыла голову. Из одежды, висевшей в шкафу, она выбрала соблазнительный китайский халат, который Мосс подарил ей на Рождество. Трудно поверить, что когда-то передние полы не сходились у нее на животе. Теперь он прекрасно сидел на ней, а тугой поясок подчеркивал тонкую талию. Укрепляющие упражнения няни Дженкинс сотворили чудо.

Время тянулось невыносимо медленно, минутная стрелка на ее миниатюрных золотых часах, казалось, совсем не двигается. Снова и снова Билли встряхивала запястье, но знала при этом, что часы идут точно. Наконец, не в силах сопротивляться усталости после долгого путешествия, она рухнула поперек кровати и пообещала самой себе, что лишь на минутку сомкнет глаза, поджидая мужа.

Мосс проклинал позднее время, ведя машину по крутому склону холма. Поистине, капитан Дэвис бессердечный человек. Время близилось к девяти часам, и сумерки сгущались до пурпурного оттенка, свойственного Гавайям. Полчаса тому назад он сделал неправильный поворот и вынужден был повернуть назад. Проехав по подъездной аллее, Мосс увидел смутные огоньки, приветливо светившие сквозь двери внутреннего дворика — патио. Билли ждала его. Сердце учащенно билось, в крови разгорался огонь нетерпения. Когда он спросил Тэда, как выглядит Билли, тот лишь подмигнул и лукаво улыбнулся.

— Мосс, тебя ожидает потрясающий сюрприз! — Что, черт побери, это значило? И понравится ли это ему?

Вынув ключ зажигания, Мосс положил его в карман, подхватил свою сумку и прошел к входной двери. Он решил не звонить в колокольчик, подвешенный к свесу крыши, а попробовал нажать на ручку. Дверь оказалась открытой; в доме царила тишина, не доносилось даже звука радио. Мосс пошел через гостиную на огонек и попал в спальню. Билли лежала на кровати, закинув одну руку за голову и согнув колени. Ее милое лицо выглядело спокойным и безмятежным. Глаза Мосса пробежали по ее телу — от тонких щиколоток изящных ног до широких бедер и полной груди. Талия опять стала тоненькой, а живот плоским. Это та Билли, на которой он женился. Но та ли? При ближайшем рассмотрении в ее лице обнаружилась незнакомая заостренность черт, все члены стали более элегантными, стройными, грациозными. А что она сделала со своими волосами? Они будто бы посветлели, казались пронизанными солнечными лучами, более золотистыми, чем ему помнилось. Они отросли со времени Рождества и теперь пышной волной падали на щеку. Так вот на какой сюрприз намекал Тэд. Билли превратилась в красивую женщину, более зрелую и обольстительную. Медленная улыбка поползла по его лицу, в то время как пальцы развязывали галстук и расстегивали пуговицы рубашки.

Билли казалось, что она спит. Она почувствовала, что попала в сильные, теплые объятия, что прильнула к чьей-то широкой груди. Не хотелось пробуждаться от такого сна, настолько живого, упоительно-сладостного. Она ощущала на себе его взгляд, слышала, как он вдыхает исходящее от нее благоухание, в то же время подминая ее под себя. Руки Билли обхватили его, стали гладить его спину, опускаясь ниже, к обнаженным бедрам и выпуклым ягодицам, по которым скользнули ее ладони. Она услышала свое имя.

— Мосс! — прошептала Билли, окончательно пробуждаясь и глубже зарываясь в объятия мужа. — О, Мосс! Я так скучала по тебе. — Она услышала свой голос, звучавший приглушенно и хрипло от сдерживаемой страсти. Уже много месяцев мечтала она о нем, жаждала наступления этого момента, каждую ночь грезила, просыпаясь в испарине, с ощущением пустоты в груди. А теперь он здесь, на самом деле здесь, а она в его объятиях, и он любит ее.

Китайский шелковый халат распахнулся под его настойчивыми пальцами, и когда он обхватил ее грудь, розовый сосок затвердел, приветствуя его и тем самым приводя в восторг. Мосс медленно ласкал языком ее ухо, поочередно касаясь губами тех точек на шее и горле, где бился пульс. Он безумно хотел овладеть ею, но сделать это надо было неспешно, продлевая удовольствие. Его руки скользили по контурам ее тела, очерчивая изгибы, лаская впадины. Он исследовал глубины ее рта, шелковистость бедер. Это была его Билли, его жена, которую он знал как свои пять пальцев, и вместе с тем — новая территория для завоевания.

Все чувства Билли теперь оказались обострены, настроены тоньше, чем он припоминал. Она накрыла ладонью доказательство его желания, высказав таким образом свою просьбу.

Билли торопила мужа поцелуями, возбуждала тихими стонами и шепотом, извиваясь всем телом под его руками. Она отчаянно хотела принадлежать ему. Казалось, в следующее мгновение ее разорвет от слишком долго сдерживаемой страсти. Потом останется время на то, чтобы блаженствовать в его объятиях, позволить его рукам усмирить сжигающий его огонь, насладиться жадными поцелуями, которыми Мосс покроет каждый дюйм ее тела. Но сейчас она хотела завершения.

Ее ноги раздвинулись, спина выгнулась, и он стал частью ее существа. В пылу страсти Билли обхватила Мосса ногами, чтобы он проник еще дальше в те глубины, где нарастала сладострастная теплота.

* * *

В последующие полторы недели Билли думала, что она умерла и попала на небеса. Долгие вечера с Моссом, в его объятиях… Полуночные купания в маленькой бухточке у подножия холма. Спокойный ужин на открытом воздухе, когда можно смотреть на звезды. Как-то Мосс пригласил на ужин Тэда, и Билли еле удержалась от смеха, наблюдая, как ее оживленный муж прозрачно намекал, что пора бы другу и закругляться. Моссу нравилось быть с нею наедине, ни с кем не делить ее общество. Казалось, он не может надышаться на нее, насладиться ее присутствием, и это доставляло удовольствие молодой женщине, потому что похожие чувства обуревали и ее. На Гавайях они впервые со времени женитьбы оказались наедине друг с другом. Не было ни Агнес, ни Сета, ни Джессики, никого — только они вдвоем.

В последнее утро, перед уходом Мосса на дежурство на все выходные, Билли лежала рядом с мужем, прислушиваясь к его легкому дыханию и ощущая тепло его тела. Ее ленивый взгляд переместился на маленький дорожный будильник в футляре из санбриджской воловьей кожи. Часы показывали пять десять. Через пять минут нужно разбудить Мосса, чтобы он успел проделать длинный путь до базы. Она складывала в память то, как выглядел Мосс в тот момент, подобно белке, запасающей орехи на зиму. Какой он любимый, какой красивый, какой замечательный! Оставалось некое мальчишеское очарование в его темных всклоченных волосах, но в остальном этот изумительный человек был настоящим мужчиной. Ее мужчиной. Билли растянула последний момент умиротворения, прежде чем перекатиться на ту сторону кровати, где лежал Мосс. В то мгновение, когда минутная стрелка будильника достигла цифры три, Билли звонко шлепнула мужа по пояснице, испустила боевой клич индейцев и выпрыгнула из-под простыни.

— Что за черт! — взревел Мосс, выпутываясь из простыней. — Треклятый воздушный налет в такую рань! — Увидев смеющуюся Билли, он снова откинулся на подушки. — Если когда-нибудь снова так сделаешь, я тебя отшлепаю.

— Это угроза или обещание?

— Вам остается лишь попробовать, миссис Коулмэн.

— Как-нибудь в другой раз, мистер Коулмэн. А сейчас вам нужно нацелиться на душ. Поторопись, а то опоздаешь. Ах, Мосс, мне так не хочется, чтобы ты уходил. Тебя так долго не будет.

— Иди сюда, Билли.

Билли буквально подлетела к постели и бросилась в объятия мужа.

— О, Мосс, я так люблю тебя. Все так чудесно. Этот дом, это место — все просто восхитительно. Каждую минуту я хочу быть с тобой. Часов, которые мы проводим вместе, слишком мало. Я не жалуюсь. Получается, что жалуюсь, но это не так. Я понимаю — столько влюбленных пар не имеют того, что имеем мы. Я люблю тебя. Наверное, причина кроется в этом.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, ах ты маленькая мегера. Как ты думаешь? Успеем мы, если быстренько?

— Зависит от того, что ты понимаешь под «быстренько». — Билли хихикнула и поворошила волосы на груди Мосса. — Почему бы нам не принять душ вместе? Я потру тебе спинку, а ты мне…

— Я понравлюсь тебе, а ты мне. — Предложение Билли показалось Моссу возбуждающим, и он рассмеялся. Ему нравилась ее кожа, скользкая от мыла, такая податливая под испытующим нажимом его пальцев, а каждый изгиб или выпуклость ее восхитительной фигуры предлагали себя ему. Мосс отвел завесу светлых волос, упавшую на лицо Билли, чтобы поцеловать ее. Глаза сияли от предвкушения наслаждения, рот стал нежным, губы разомкнулись, позволяя проникнуть глубже. Руки Мосса сомкнулись вокруг нее, притянули поближе. Ее близость уже возбудила желание.

— Билли, — прошептал он, — если ты не пойдешь и не откроешь душ, мы туда так и не попадем.

* * *

Билли прогуливалась по уединенному частному пляжу, когда услышала звук мотора подъезжавшего по дороге джипа. Она быстро надела пляжные сандалии и помчалась к дому.

— Тэд! — разочарованно вырвалось у нее.

— Привет, я сожалею, что не являюсь вашим мужем, но это он послал меня. Я могу и убраться. Однако я привез подарки, поэтому подумайте хорошенько, прежде чем принимать поспешные решения, — усмехнулся Тэд.

— Подарки! Какие подарки? Почему Мосс прислал вас? Почему не подождал до вечера и не привез сам? Не то чтобы я не хотела вас видеть. Мне так недостает людей, говорящих на правильном английском языке. Скажите мне скорее, а то я лопну от нетерпения.

Тэд запустил руку в багажник джипа и вынул две канистры с бензином.

— Мосс сказал, в гараже стоит «форд» без горючего. Теперь у вас есть бензин. А если есть бензин, можно ездить на машине. Посмотреть окрестности, Даймонд-Хед, Вайкики, все достопримечательности.

— Какой молодец Мосс! Как ему удалось достать бензин?

— Вам не нужно знать, — сказал Тэд и наклонился, чтобы расшнуровать ботинки. — Я захватил с собой плавки, чтобы окунуться в море, прежде чем ехать обратно. Вас не очень затруднит, если вы принесете мне холодненького пивка? Ничего, если я переоденусь в кабинке?

— Конечно, переоденьтесь. Идите, я сейчас принесу пива. Вода сегодня кристально чистая, совсем нет пены. Честное слово, Тэд, я никогда не видела более чистой воды и более голубого неба. Как будто они слились воедино. Никогда не забыть мне этих каникул. Все так чудесно. Как я рада, что мистер Коулмэн знаком с мисс Камали и устроил все это для нас с Моссом. Даже не знаю, как отблагодарить его.

— Не думаю, что он ждет какой-то платы. Он просто хочет, чтобы вы оба были счастливы. Принимайте это как оно есть, Билли, и радуйтесь этим дням, — любезно ответил Тэд.

— Конечно, вы правы. Не стойте здесь — вперед, моряк. Ведь вы — олицетворение военно-морского флота, а моряки не топчутся на месте босиком.

— Слушаюсь, мэм.

Билли достала бутылку из ящика со льдом, открыла ее и поставила на поднос вместе с крекерами и парой ломтиков сыра. Что-то здесь не так. Тэд слишком взбудоражен. Улыбка слишком широкая, чуточку взвинчен. Это каким-то образом связано с Моссом, нет никакого сомнения.

— Как считаете, Билли, сойду я за короля Нептуна? — спросил Тэд. Он шел со стороны океана, пиная кусочек дерева, выброшенный волнами на берег.

Билли притворилась, что обдумывает ответ, окинула взглядом высокую, стройную фигуру, мокрые волосы. Он был тонким, но не худощавым. Мускулистый, что свидетельствовало о немалой силе. Тело, покрытое загаром золотисто-медового цвета, казалось более массивным, чем на самом деле. Ей нравилась эта его худощавость. Но больше всего Билли нравился забавный суховатый юмор Тэда и постоянная готовность улыбаться.

— О'кей, не отвечайте. Г-м-м, пиво хорошее. Вы действительно знаете, как встречать гостей, миссис Коулмэн. Сыр и крекеры тоже кстати.

— Не случилось ничего плохого? — напрямую спросила Билли. Озабоченность в ее светло-карих глазах явно относилась к Моссу.

— Мосс опоздал на тренировку сегодня утром. Его оставляют на базе на три дня после уик-энда, — так же прямо ответил Тэд.

— О нет!

— О да. Поэтому я и привез бензин. Вам придется проводить время одной. Я могу приехать к вам или встретить вас в Вайкики после дежурства и показать вам остров. Это самое лучшее, что мы можем придумать, Билли.

Мы. Он сказал «мы». Это значило, что Мосс одобряет такой план. Проклятый флот. Этим военным нет дела до того, что она здесь, а муж не может ее видеть. Потом ей вспомнился ранний утренний час под горячим душем в облаке пара. Не скоро забудет она то утро. Теплая волна румянца залила щеки, а затем и шею. Тэд сделал вид, что ничего не заметил, и принялся медленно потягивать пиво.

— Три дня, кроме дежурства в выходные, это долго. Он пробудет здесь всего один день, а потом снова должен будет дежурить в следующий уик-энд. Это ужасно, Тэд.

— Это лучше, чем ничего. Учитесь радоваться тому, что имеете, и все будет отлично.

— Я не подумала об этом. Спасибо, Тэд. Конечно, вы правы.

— Я всегда прав, — еле слышно пробормотал Тэд. — Что скажете, миссис Коулмэн, если я обгоню вас на коралловом рифе? Выигрывает тот, кто первым найдет кусок коралла весом в фунт.

— Что выигрывает? — засмеялась Билли.

— Еще одно пиво, что же еще?

Они сплавали на коралловый риф, но безрезультатно, никто не нашел куска весом в фунт. Потом долговязый американец из Новой Англии и девочка из Филадельфии веселились, как игривые дельфины в сверкающем под солнцем Тихом океане. Рядом не нашлось никого, кто заметил бы, как темнели глаза Тэда, когда он смотрел на Билли. И, конечно, подрагивание рук можно было объяснить купанием в холодной воде. Когда он коснулся плеча Билли, чтобы сказать ей, что пора возвращаться, его руку словно обожгло. Тэд тряхнул головой, проясняя мысли, и бросился в воду. Он плыл к берегу так быстро, что запыхался, выбираясь из воды. Все что угодно, лишь бы двигаться. Билли все еще находилась на некотором расстоянии, медленно приближаясь к пляжу. Когда небольшая волна выплеснула ее на берег, Тэд уже держал наготове стакан лимонада и пиво для самого себя. Надо было убираться отсюда.

— Билли, я иду одеваться. Пора возвращаться.

— Я ценю ваше внимание, Тэд. Скажите Моссу… передайте ему… передайте ему, я сказала, это стоило того. Он поймет.

— Скажу. Накиньте что-нибудь на купальник, а то получите солнечный ожог. Солнце здесь совсем не такое, как в Техасе и в Филадельфии.

— Хорошо, накину. Спасибо, что заехали.

Тэд не стал оглядываться и даже не посмотрел в зеркальце дальнего обзора. Ни к чему.

Мосс перехватил Тэда в столовой.

— Как Билли восприняла новость?

— Героически. Прислала весточку. Просила передать тебе «это стоило того». Она сказала, ты поймешь.

Шаловливая улыбка появилась на губах Мосса.

— Какое-то время и я так думал. Но теперь с этими тремя днями на базе я уже ни в чем не уверен. Что она сказала насчет бензина?

— Завтра поедет вниз.

— Спасибо, Тэд. Послушай, у меня возникла идея. Хочу посмотреть, не удастся ли послать сообщение моему старику. Хочу попросить его прислать сюда двух бычков. Собираюсь устроить здесь техасское барбекю, чтобы гавайское луау стало похоже на пикник выпускников средней школы. Яма на участке мисс Камали довольно большая. Мы могли бы немного расширить ее или вырыть вторую на берегу, но стоит попробовать. Что ты об этом думаешь?

У Тэда отвисла челюсть. Он тоже собирался попросить отца прислать на его судне пару бычков для барбекю. Чертов техасец тоже до этого додумался.

— Послушай, Коулмэн, если тебе это удастся, я обеими руками «за». С удовольствием вонзил бы зубы в хороший кусок техасской говядины. Как ты объяснишь все это капитану? Два техасских бычка, которых поворачивают на вертеле, не останутся незамеченными и — ясно как день — не сойдут за традиционную свинью.

— Если получится, как задумано, никто и слова не скажет. Раз папа провернет это дело, разрешение будет исходить из самого верха. С такой высоты, что капитан Дэвис только поздравит меня. Поговори завтра об этом с Билли к, если будет время, подумайте над списком приглашенных. А черт, приглашай всех. Скажи Билли, пусть купит себе что-нибудь очень яркое, чтобы било в глазах. Хочу, чтобы Дэвис извелся от зависти.

«И он будет не одинок в своих терзаниях», — подумал Тэд.

— Будет сделано. Когда ты планируешь это событие?

— Пирушка. Мы в Техасе называем его пирушкой. Как только свяжусь с отцом. Черт, он мог бы также прислать все нужные приспособления, раз уж станет заниматься этим делом. У него будет занятие. Этот человек воспринимает трудности как вызов.

— Кто же он — человек старой закалки или сам черт? Мосс пожал плечами и улыбнулся, покидая столовую.

Конечно, он пригласит всю команду. Кое-кого из начальства. Местных музыкантов и девушек, исполняющие гавайские танцы. Боже, папа взовьется до потолка. Он сказал сам себе, что делает это ради Билли, чтобы у нее остались хорошие воспоминания об острове. Билли пирушка понравится. Великолепная маленькая хозяйка, которая, несомненно, произведет впечатление на команду.

* * *

Когда зазвонил телефон, Агнес сняла трубку и быстро подняла Сета из-за письменного стола.

— Это Мосс. Господи, неужели что-то случилось, как ты думаешь?

— Конечно, ничего не случилось. Мой сын не дурак. Мосс? Как дела, мальчик? — проговорил Сет с преувеличенной сердечностью. Некоторое время он слушал, потом рассмеялся. — Я было думал, ты просишь о чем-то невозможном. Запросто. Сказано — сделано. Понимаю. Принадлежности? Я об этом позабочусь. Три дня, самое большее — четыре. Ты прав, мальчик, Билли этого никогда не забудет. Подумать только, техасское барбекю на Гавайях! Не беспокойся, сынок, я о тебе позабочусь. Для этого и существуют отцы. Я расскажу матери. Предоставь это мне. Береги себя, сынок.

Сет положил трубку и повернулся к Агнес.

— Это надо ж придумать такое. Мальчик хочет двух бычков. — В его голосе звучала гордость. Агнес наморщила нос. На барбекю всегда такая толчея, все едят руками, одеваются в пеструю одежду и пьют пиво. — Приспособления… Он хочет задать нам работы.

— Сет, как ты собираешься все это… провернуть?

— Не забивай себе голову такими вещами, Эгги. Есть ходы-выходы. Должно быть, у Мосса имеются свои причины угостить барбекю, а этого для меня уже достаточно. Черт побери, женщина, да я постараюсь луну достать с неба, если мальчик захочет. Начинай записывать.

— Сет, сколько это будет стоить! — воскликнула Агнес.

— Стоить? Ты имеешь в виду деньги? Ни цента. Бычки наши. А все приспособления для жарки возьмем на ранчо. Надо бы накинуть что-то на бочонки. — Сет одарил Агнес взглядом из-под тяжелых век. — Я позвоню кое-кому из тех, кто мне обязан. Рука руку моет, вот так-то. Твое молчание означает, что ты не одобряешь этого? — Почему-то ответ Агнес имел для Сета некую важность.

— Напротив. Я знаю, у тебя есть друзья в верхах. — Тон ее голоса был едва ли не извиняющимся. Нужно было привыкнуть к Сету и к его манере вести дела.

Сет повертел в пальцах длинную душистую сигару, покатал между пальцами.

— Эгги, как ты думаешь, кто поставляет первоклассную говядину в армию? Не только здесь, в Штатах, но и по всему миру?

— Никогда не задумывалась об этом. Коулмэновская говядина, ты это имеешь в виду?

Сет кивнул и зажал сигару в зубах.

— Итак, если мне начнут вставлять палки в колеса — бычков отправят слишком поздно или не отправят совсем, — кое-кто из пятизвездочных наживет себе неприятности. Нечего портить барбекю для команды авианосца. Улавливаешь мою мысль?

— Прекрасно улавливаю. Займусь этим немедленно. Ты сказал, три дня, может быть, четыре? Так сколько же?

— Пусть будет четыре. Не надо проявлять слишком большое рвение. Кроме того, наши суда для перевозки скота еще не вернулись. Это даст нам три дня на разговоры, переливание из пустого в порожнее, на всякую болтовню.

Болтовню. Эти техасцы говорят на своем особенном языке, так же, как выработали свой собственный стиль. Агнес казалось, что она все больше и больше начинает любить такую выспренность и цветистость. Она не могла не задуматься, когда же сама сможет считать себя стопроцентной жительницей Техаса. «Скоро, — подумалось ей, — как только Билли произведет на свет сына, наследника состояния Коулмэнов».

* * *

В следующие два с половиной дня Билли удовольствовалась тем, что с помощью Филиппа выучила несколько гавайских слов. Она узнала, что kamaaina означает «тот, кто живет долго на Гавайях» и относится к Эстер Камали. Mahalo значит «спасибо». Ono — «вкусно»! (Она снова и снова повторяла это слово, поглощая двенадцать штук манго один за другим!) Wahine — это «женщина», a wikiwiki — «делать что-нибудь быстро». Прежде чем отправиться в свой домик, слуга сказал ей, что она nani, то есть «красивая». Билли улыбнулась. Эти слова нетрудно произносить, и они звучат так приятно. Когда придет Мосс, она покажет ему, что успела выучить, и попрактикуется на нем.

Мосс осторожно вел джип по дороге, ведущей на холм, заранее предвкушая, как обнимет Билли. Она ждет там, полная нежности и готовности любить его. Мосс улыбнулся, закусив тонкую, с кончиком цвета слоновой кости сигару, к которым пристрастился. Конечно, он заслужил отсидку на базе и понимал, что виноват, но уж очень тяжко оказалось ворочаться всю ночь напролет, а проснувшись, не обнаруживать жены рядом с собой. Черт побери, как же мужчины привыкают к самым приятным вещам на свете.

Еще на базе он заметил, что Тэд почему-то избегает его. Мосс пожал плечами. Может быть, старина Тэд оказался более деликатным и понимающим, чем ему казалось раньше, и не хочет мешать им с Билли. Однако он все же был немного раздосадован, когда, предложив другу составить жене компанию, услышал в ответ, что тот вдруг оказался чрезвычайно занятым и связанным другими обстоятельствами. Конечно, хотя его самого Билли, несомненно, возбуждала, вряд ли она так действовала на других. Может быть, это произойдет позднее, когда со временем она обретет зрелость и опыт. Мосс предполагал, что большинство мужчин точно так же относятся к своим женам и что так и должно быть. Жена постоянна и надежна, предсказуема и верна. Именно поэтому мужчины не женятся на таких девушках, как Лола, которая работает в Холли Локи, на той стороне острова. Лола никогда не станет предсказуемой и верной — она водит дружбу с опасными мужчинами, — но Лола будоражит и возбуждает. И она показала ему гораздо более интересные вещи, чем фотографии младенца, которого он никогда не видел.

Мэгги. И откуда только Билли откопала это имя? Надо будет как-нибудь на днях спросить ее. Без сомнения, она ответит, что так зовут автора «Унесенных ветром», любимой книги Билли. Боже, у женщин совсем нет воображения! Сету, конечно, все равно, назови она ребенка хоть Пепси-Кола. В этом случае папа не настаивал на своем мнении, и, похоже, надежда на внука и стала единственной причиной, заставившей его сделать все возможное и невозможное, чтобы послать Билли на Гавайи. Папа сделал все от него зависящее, а остальное — дело Мосса. Отправить ее отсюда беременной Райли Сетом Коулмэном доставит ему истинное удовольствие.

У Билли ведь не должно остаться никаких недомоганий? Она пышет здоровьем, просто цветет. Письмо Джессики, полученное почти в то же время, когда приехала Билли, было явно продиктовано материнской заботой. Однако письмо матери вызвало глухое беспокойство. Она писала, что говорила с доктором Уордом во время одного из его визитов по поводу ее головной боли. Он предостерегал против еще одной беременности Билли. Что бы это значило? И если была в этом хоть доля правды, почему Билли ничего сама ему не сказала?

Мосс постарался отодвинуть эту неприятную головоломку подальше, на задворки сознания, как поступал со всем, что мешало его планам. Билли уже большая девочка — сама стала матерью, — и, черт побери, никого, кроме них с Билли, это не касается! Мосс принялся насвистывать, завидев дом на вершине холма. Мелькнула смутная мысль, будут ли у его сына такие же темные волосы, как у него.

Глава 13

Билли наблюдала за лихорадочными приготовлениями к барбекю. Накануне с самолетом Красного Креста прибыли два бычка, и оставалось только зажарить их. Было ясно, что Мосс раздражен до такой степени, что готов сказать что-нибудь обидное медлительному Филиппу.

— Да, сэр, мистер Мосс, wikiwiki. Корова очень отличается от свиньи. Свинью легко зажарить. В корове больше мяса. Гораздо тяжелее. У вас две коровы. Больше работы. Если приведете больше помощников, мы будем делать wikiwiki.

— Бычок. Это бычок, — в отчаянии проговорил Мосс. — Помощники скоро подойдут. Давайте установим этот вертел, а второй будет на берегу. Не вижу, в чем проблема. Свинью жарят по тому же принципу, что и бычка. Единственное отличие в том, что вы кладете яблоко свинье в зубы. Если хотите всунуть яблоко в рот бычку, я вам разрешаю.

— Яблоко слишком маленькое. Может быть, ананас. Зря вы не хотите устроить луау. На Гавайях делают луау. Мы не делаем… — он искал в памяти слова, которые так часто повторял Мосс, — тукас баркут.

— Техасское барбекю. — Мосс поморщился, поправляя Филиппа. Билли хихикнула, прикрывшись ладошкой. В глубине души она соглашалась с Филиппом. Устроить луау гораздо проще.

Было три часа ночи, Билли устала. Единственное, чего ей хотелось, — это забраться в постель и спать в объятиях Мосса. Но, она понимала, Мосс и не думал о сне. Он собирался руководить приготовлениями, пока не придет время отправляться на базу — в пять тридцать. Как он может отдавать столько сил и внимания этому нелепому способу жарки мяса! Филипп буквально засыпал на ходу, но Мосс не давал ему пощады. Когда яма была устроена как следует, а бычок надежно насажен на вертел, Мосс отступил на несколько шагов, придирчиво озирая результат их усилий.

— Папа был бы горд и доволен мной, — сказал он, хлопнув в ладоши. — Теперь нам остается приготовить вторую яму, а потом спокойно ждать. Билли, ты позаботишься об остальных продуктах, так ведь? Утром прежде всего привезут лед — пиво должно быть холодным. Кто будет лущить кукурузу? Как насчет соуса? Вы уверены, что та девица на кухне знает, как он готовится?

— Поверь, дорогой, все под контролем, — устало сказала Билли.

— А ты купила себе цветастое муумуу?

— Не успела, не было времени. Не беспокойся, у меня есть что надеть.

— Билли, я сказал тебе купить муумуу. То есть, попросил Тэда передать тебе. Я хотел, чтобы на тебе было что-нибудь яркое, цветастое, а за ухом цветок гибискуса. Ты целыми днями лежала возле дома. Неужели от тебя потребовалось бы такое большое беспокойство, если бы ты съездила в город, в один из магазинов на Вайкики и купила платье? Черт побери, Билли, я что, слишком многого просил?

Билли чувствовала себя словно побитая собака. Никогда раньше муж не говорил с нею в таком тоне.

— Я… извини, Мосс. Я не думала, что это так важно. Я привезла с собой кучу новых нарядов и так ни разу их и не надела. Они гораздо красивее, чем мешковатое муумуу. — Плечи ее поникли. — Извини, Мосс. Сегодня утром куплю.

Мосс резко обернулся.

— Сегодня ты никуда не поедешь. Ты должна оставаться здесь и приглядывать за всем. Даже не думай куда-то отлучаться.

— Хорошо, Мосс. Извини. Пожалуйста, давай не будем ссориться. У нас так мало времени, и я не хочу его портить.

Глаза Мосса смягчились.

— И ты меня извини. Это потому, что ты всегда старалась мне угодить. Я редко, да, можно сказать, никогда, не просил тебя что-то сделать. Я думал, ты поймешь: для меня очень важно, чтобы ты надела муумуу. Я собираюсь сделать несколько фотографий и послать папе с мамой. Все парни из эскадрильи наденут яркие рубашки с цветочным рисунком. Большая часть команды придет в местной одежде. Ты будешь выделяться, как белая ворона. Мне совсем не хотелось, чтобы хозяйка выглядела белой вороной, Билли. Папа и мама будут разочарованы. Ладно, теперь слишком поздно думать об этом, так что забудем. Старина Филипп, похоже, совсем замотался, может быть, ты поможешь мне с ямой на берегу? Ты ведь сможешь, а?

В тот момент Билли сделала бы что угодно, лишь бы вызвать улыбку на лице мужа.

Когда в пять тридцать Мосс выехал из дома, Билли едва не падала от изнеможения. Оба бычка медленно поворачивались на вертелах. Нежная говядина будет готова к десяти часам вечера. С головы до ног Билли оказалась облеплена мокрым песком и покрыта солью. Белокурые кудри потускнели и склеились. Она опустилась на песок и заплакала: Мосс едва чмокнул ее в щеку. Это было похоже на тот торопливый поцелуй, которым оделяет мужчина свою любовницу, покидая ее квартиру, чтобы не унести с собой запах ее духов. Она чувствовала себя несчастной и ни на что не годной. Сердитые слезы жгли глаза. Мосс даже не ответил, когда она сказала, что любит его, и предупредила, чтобы он ехал осторожно. Только слегка кивнул и забрался в джип. Он сердился на нее. Как могла она быть такой глупой?

Сердитая и расстроенная,Билли сбросила сандалии и побежала к океану, чтобы окунуться в его волны. Плавала она яростно, сражаясь с волнами, словно с врагом, и к тому времени, как повернула к берегу, напряжение отступило.

Хрупкие плечи незаметно распрямились. Мосс хотел видеть ее в муумуу. Каким-то образом надо обеспечить себе это гавайское платье. Билли поежилась от утренней прохлады. Когда на глаза ей попался прикорнувший возле дома Филипп, по ее губам скользнула улыбка. Билли вытерлась и отправилась на поиски домоправительницы. Не получив ответа на тихий стук, она открыла дверь и вошла в комнату, снова расправив плечи. Здесь требовалось немного коулмэновского характера, чтобы выполнить задуманное. Она осторожно потрясла спящую женщину за пухлое плечо.

— Роза, проснись, мне нужна твоя помощь. Очень pilikia, — добавила Билли. — Мне нужна твоя помощь. Надо вставать. Ну, давай, пожалуйста. Я знаю, еще рано, но день будет суматошный. — Пышнотелая Роза открыла глаза и одновременно улыбнулась. — Пожалуйста, Роза, — умоляла Билли.

Женщина повернулась на другой бок, пружины кровати заскрипели под ее весом.

— Будить меня, когда солнце поднимется высоко, — пробормотала она, натягивая простыню на голову.

— Роза, ты не понимаешь. Ты должна встать, wikiwiki. Сейчас же. Мне нужно муумуу. Это очень важно. Я должна попробовать сшить такое платье. Есть тут где-нибудь швейная машинка? — Билли так расстроилась, что готова была затопать ногами и завопить как одержимая. Как могла эта женщина спать как ни в чем не бывало! Как могла она лежать и отказываться помочь ей? Ее счастье зависит от того, будет у нее муумуу или нет.

Филипп. Может быть, он сможет помочь. Билли побежала будить мужа Розы. Очень не хотелось тревожить пожилого человека после того, как он всю ночь работал с Моссом, но другого выбора не было. Она его растолкала отнюдь не самым вежливым образом. Через пятнадцать минут Билли добилась некоторого внимания, весьма безучастного, со стороны Филиппа. По крайней мере, глаза он открыл, сказала себе она и быстро объяснила, в чем состоит ее проблема. Филипп фыркнул.

— Скажите Розе, что она похожа на королеву Камамалу.

Она встанет и сделает все, что вам нужно. Это единственный способ. Только ничего не говорите о татуировке. Так она хочет. Вы хорошо слушаете?

— Да, да, я понимаю, ничего не говорить о татуировке. Сказать ей, что она похожа на королеву Камамалу. Так? Это все, что я должна сделать? — Но Филипп уже спал крепким сном.

Билли снова и снова повторяла имя королевы, словно пробуя его на вкус. Надо будет поискать в библиотеке мисс Камали что-нибудь об этой знаменитой даме. «Королева Камамалу, королева Камамалу, королева Камамалу», — твердила Билли, устремляясь в правое крыло дома, где спала Роза.

— Роза, я должна была вернуться, чтобы сказать тебе одну вещь. — Билли понизила голос до еле слышного шепота. — Я просто не могла допустить, чтобы прошел еще один день, а я бы не успела сказать тебе, что, по-моему, ты очень похожа на королеву… королеву Камамалу. В самом деле похожа. — Билли по-детски скрестила пальцы, допуская эту маленькую ложь, на которую пришлось пойти. А может быть, это вовсе и не было ложью. Она расцепила пальцы.

Роза перекатилась на спину и села в постели.

— Вы так думаете, мисс Билли? Никто не верит в это, кроме Филиппа. Нужна татуировка здесь, здесь и здесь, — доверительно сообщила Роза, хлопая по своему пухлому телу. — У королевы Камамалу много татуировки. Филипп говорит, нет.

Билли поморщилась.

— Мужья, Филипп, локо. — Билли показала на свою голову. Она бы сделала все что угодно, лишь бы заставить домоправительницу двигаться.

— Умная wahine. Умная haole wahine. — Улыбаясь, Роза выбралась из постели.

— Теперь о моих трудностях. Мне нужно муумуу, — сказала Билли, тщательно выговаривая каждое слово. — Я подумала, может быть, мы смогли бы сшить его или хотя бы попробовать что-то приспособить. Есть здесь швейная машинка?

Роза растерянно посмотрела на нее, и Билли стала делать пальцами такие движения, будто вдевает нитку в иголку, а потом подшивает подол. Роза улыбнулась и сказала:

— Нет, нет шить. Нету машинки, рики-тики шить. От огорчения на глазах Билли выступили слезы.

— Мне нужно муумуу, Роза. Мой kane, мой ipo не будет меня любить. — Она чувствовала себя ужасно глупо, изображая губами поцелуи, чтобы показать, насколько серьезна ситуация. Билли так и не поняла, то ли слова, означавшие «мужчина» и «любимый», то ли ее слезы заставили, наконец, домоправительницу подняться с постели.

— Пошли другая комната. — Билли последовала за Розой в холл, к которому примыкала спальня Эстер Камали. На мгновение Роза нерешительно остановилась. Еще один взгляд, брошенный на полные слез глаза Билли, казалось, убедил ее открыть дверь. Билли приблизилась, потом отступила назад. Она поняла, что никогда в жизни не видела комнаты прекраснее. Здесь все отливало жемчужно-белым или светло-зеленым, даже плетеная корзинка. Отдельные пятна золотисто-желтого, словно солнечный свет, дополняли совершенство убранства. Билли затаила дыхание. Это была комната женщины. Неизвестно почему у нее возникло чувство, что ни один мужчина не переступал ее порога. Все здесь выглядело абсолютно новым, как будто здесь ничем не пользовались. Билли подняла руки ладонями кверху, в знак того, что она не понимает.

— Ipo мисси Эстер умер. Никогда не была женой другой мужчина, никогда.

Возлюбленный Эстер Камали умер. Как печально. Билли показалось, будто сама она прощается с жизнью. Это чувство оказалось таким сильным, что она повернулась, собираясь покинуть комнату. По щекам текли слезы. Она беспокоилась из-за такого пустяка, как муумуу, а ее добрая незримая хозяйка потеряла любимого. Роза быстрым движением втянула Билли обратно в спальню.

— Мисси Эстер уехала. Не возвращается домой много, много лет. Нет другой мужчина для мисси. А вы приехали.

Отерев лицо, залитое слезами, Билли проследовала за домоправительницей в небольшую гардеробную рядом со спальней. Там Роза потянулась к фарфоровому кувшину рядом с одной из полок и достала из него маленький бронзовый ключик.

— Сейчас увидите, wikiwiki. — Роза перекрестилась и опустилась на колени перед большим плетеным сундуком под нижней полкой. Смуглые руки цвета меда осторожно снимали слои мягкой бумаги, лежавшие сверху, потом нырнули вглубь. Казалось, домоправительница на ощупь определила именно то, что искала. Когда ее пухлые ручки обнаружили нужную вещь, она извлекла и подняла вверх настоящую радугу многоцветного шелка.

— Для вас, мисси Билли. Никакой другой женщина не носить. Мисси Эстер говорит о'кей.

Билли не проронила ни слова. Она была достаточно себялюбива, чтобы пожелать протянуть руку к чудесному наряду, но и в достаточной степени женщиной, чтобы понимать, что значил этот красивый шелк для Эстер Камали. Слезы снова вскипели в глазах. Она покачала головой и сделала шаг назад.

— Вы брать. Вы носить. Мисси Эстер хочет, чтобы ваш kane увидел вас в этом платье. Вы брать. Все о'кей. Очень о'кей. Брать.

Как бы помимо своей воли Билли потянулась к трепещущему шелку. Как раз что-то в этом роде Мосс и желал увидеть на ней. Она приложила воздушный шелк к плечам. Агатово-черные глаза Розы сияли от удовольствия.

— Роза, ты уверена? — Билли больше всего на свете хотелось надеть это платье. Она на все готова, лишь бы поносить этот дивный наряд, лишь бы растопить недовольство Мосса.

— Я буду осторожна. Обещаю. Не буду и близко подходить к пище. Даже пить не стану, пока оно на мне.

Роза нахмурилась. О чем толкует wahine? Когда Билли улыбнулась, она облегченно вздохнула.

— Мисси Эстер очень счастливая, что платье делать вы счастливая.

Билли отнесла шелковый наряд в свою комнату и положила его на постель. Мосс будет доволен. Она знала — он не станет задавать вопросов, а просто воспримет этот факт как результат ее стараний сделать так, чтобы он остался доволен.

Билли приняла душ, вымыла и уложила волосы. Она оставила включенной горячую воду, чтобы пар в ванной комнате распрямил складки, которые могли образоваться на шелке после хранения в благоухающем хранилище среди других вещей. Не могло быть и речи о том, чтобы коснуться утюгом этого великолепного творения.

Когда Билли появилась на кухне, Роза и Филипп вместе со своими многочисленными кузенами, племянниками и племянницами занимались приготовлением яств для барбекю. Продукты, доставленные медицинским фургоном, были отложены в сторону. Роза и одна из ее шустрых племянниц стряпали гавайские блюда, которые будут подаваться отдельно. Здесь уже стояли огромные деревянные подносы с экзотическими блюдами из смеси рыбы, свинины и различной зелени, завернутой в листья таро, а затем тушенной. Билли выбрала один такой лист и попробовала.

— Восхитительно. — Она засмеялась и взяла еще один. Пекущиеся ulu и opihi испускали несравненный аромат.

Впервые Билли попробует фруктовых лепешек и моллюсков. Здесь выстроились и маленькие горшочки пурпурного poi, приготовленного из толченых корней таро. Билли сморщила нос. Девушки рассмеялись, когда она запустила пальцы в poi, а потом облизала их. Даже если это традиционное гавайское блюдо, Билли решила обойтись без него. Ее внимание привлекли бутылки с соусом для барбекю и огромные мешки с кукурузой. Похоже, ей одной придется лущить желтые початки. Филипп жестом показал, что бочонки с пивом стоят на льду. Это хорошо. Два ящика бурбона будут отправлены на террасу, где Мосс собирался устроить бар. Два дорожных мешка с айдахской картошкой для жарения уже обследованы Филиппом. Он получил указания, как жарить ее на пляже неподалеку от бычков.

— Для тошки остается много времени.

— Картошки, — поправила его Билли.

— Я и говорю, тошки.

Охлажденное масло присолили и взбивали в тяжелых керамических шейкерах. Коробки с плотными бумажными салфетками были открыты, и ребенок лет десяти раскладывал их затейливыми квадратиками. Кроме того, привезли еще, по крайней мере, шесть скатертей в красную и белую клетку. «Сет все предусмотрел!» — изумленно подумала Билли.

— Филипп, если ты или кто-нибудь из ребят отнесет кукурузу вон к тому дереву, я почищу ее. Понадобится еще корзина или что-нибудь вроде корзины, чтобы бросать туда початки. — Не успела она договорить, как высокий подросток подхватил мешок с кукурузой и взгромоздил на плечо корзину. С шаловливой улыбкой он жестом пригласил Билли идти впереди него.

Билли пересекла террасу и улыбнулась очаровательной группе девушек, проворно сплетавшей для гостей гирлянды из цветов плюмерии. Мосс ничего не упустил. Барбекю может быть и техасским, но следовало почтительно относиться и к красивым гавайским обычаям.

Усевшись под деревом и принимаясь лущить кукурузу, Билли осознала, как далеко от дома она находится. Спелый шелк початков ковром ложился ей под ноги, лимонно-зеленые листья громоздились в кучи. Спелые зерна без единого изъяна располагались ровными рядами. Жаль, что она не сможет попробовать кукурузы. Билли уже жалела о своем обещании не есть, пока на ней будет платье Эстер Камали. Когда гости уйдут, она снимет платье и погрызет то, что останется.

Через два часа Билли потерла занемевшую шею и доверила лущение кукурузы одному из мальчишек. Тот недовольно поморщился при виде горы початков, но, повинуясь резвому приказанию дяди Филиппа, взялся за дело. Пора было посмотреть, как подходит дрожжевое тесто для хлеба.

Удовлетворенная зрелищем бурной деятельности на кухне и мрачным бормотанием домоправительницы, Билли поспешно ретировалась на пляж, где долго гуляла в одиночестве. Сначала мысли ее текли лениво и были полны мечтаний, но потом ускорили свой бег, подгоняемые непрестанно набегающими на песок волнами. Вся эта суета, все хлопоты, все это беспокойство ради барбекю. О чем думали Мосс и Сет, приславший продукты с другого конца света? Нет, наверное, никогда не понять ей Коулмэнов. Поведение Мосса и его резкие слова сегодня утром обидели ее. Очень обидели. В глубине души Билли пришлось признать, что она ревновала Мосса к его планам на вечер. Почему Моссу недостаточно быть только с ней? Вдвоем. Оставшимися днями следовало дорожить. Она догадывалась, что «Энтерпрайз» готовился к отплытию: ремонтные работы шли с опережением сроков. Кто знает, когда они снова увидятся. «Учитесь радоваться тому, что имеете», — сказал ей Тэд. Правильно сказал.

Эта вечеринка продолжится до раннего утра. Мосс должен будет вернуться на базу для дежурства в выходные дни. Значит, уборка после гостей ляжет целиком на нее и Розу.

Билли вздохнула, глядя на океанские волны. Она находится на райском острове с мужчиной, которого любит всем сердцем, на вечер у нее приготовлено красивейшее платье, а она жалеет саму себя. Высокое начальство, красивые женщины… Предвкушение предстоящего веселья должно было бы возбуждать. Почему же она чувствует себя такой несчастной, такой одинокой? Было ли это вызвано усталостью, ведь она работала с Моссом всю ночь напролет? Нет, много раз ей приходилось бодрствовать ночью, но никогда она не чувствовала себя так ужасно. Усталость души? Может быть. Разочарование? Более чем вероятно. Не слишком ли многого она хочет, мечтая каждую минуту проводить рядом со своим мужем?

Всего через несколько часов Мосс приедет домой. По крайней мере, некоторое время до прихода гостей они смогут побыть вместе. Конечно, если только Мосс не вобьет себе в голову мысль самолично проверить все досконально. Надо пойти в свою комнату и снять бигуди с волос. Может быть, налить себе стакан лимонада и посидеть на солнышке на балконе. Хорошая книга или журнал помогли бы скоротать время. Но прежде всего следовало проверить обе ямы с поджаривавшимися тушами бычков и во второй раз проинспектировать состояние дел на кухне. Это просто смешно. Что она знает о жарении бычков на вертеле?

Филипп щелкнул языком и хлопнул ладонями по коленям, выражая свое неодобрение, когда Билли приподняла дымящиеся баньяновые листья. Это же повторилось на кухне, куда она попробовала сунуться. Там царил настоящий хаос — повсюду стояли подносы и блюда с едой. Мука и что-то еще, похожее на горшок с клеем, обнаружились на хромированном кухонном столе. Потом надо будет спросить, что это было такое.

* * *

Затейливо украшенные часы на столе в гостиной прозвонили шесть раз. Билли сверилась с золотыми часиками у себя на руке. На пять минут отстают. Она как раз переводила стрелку, когда услышала, как по дороге едет джип. Билли подбежала к широкой двустворчатой двери и широко распахнула ее. Радостные слова приветствия замерли на губах. В джипе сидели Мосс с Тэдом и еще трое друзей. Она изобразила улыбку на губах и подошла к подъездной дорожке.

— Смотри, милая, — сказал Мосс, — я привез подмогу. Вперед, парни, Билли нальет вам выпить. Хочу посмотреть ямы. Филипп отличный старик, но у него мало сноровки в обращении с бычками. Ты проверяла, как шли дела в течение дня, Билли?

Какой он радостный, какой взбудораженный. Каким счастливым выглядит. Все это для него чрезвычайно важно. Как она могла даже подумать о том, чтобы испортить ему праздник! Теперь Билли была очень рада, что согласилась надеть платье мисс Камали.

— Да, Мосс, присмотрела. На мой взгляд, все отлично. Даже не стоит заходить на кухню: Роза надерет тебе уши.

Тэд и остальные рассмеялись. Мосс побежал к берегу, а Билли повела гостей на террасу. Она предложила им напитки и завела светскую беседу.

Двадцать минут спустя появился Мосс и сам смешал себе коктейль. Он расположился рядом со своими друзьями, разговор зашел о событиях дня. Билли извинилась перед гостями, хотя знала, что никто, кроме, может быть, Тэда, не заметит ее ухода.

Билли наполнила ванну и долго расслабленно лежала в воде, куда добавила изрядную порцию ароматических солей. Глядя на пышную пену, она думала, как это похоже на пену волн Тихого океана. Нет, плакать она не будет, ни за что не будет. Иногда эта новая замужняя жизнь поражала ее. Наверное, Мосс даже не помнит, что был резок с нею сегодня утром. Наверное, даже не сознавал, как сильно обидел ее. Пора стряхнуть с себя уныние, одеться и присоединиться к Моссу и его друзьям. Скоро начнут прибывать гости.

Когда Билли час спустя появилась на террасе, все пятеро вскочили на ноги, но взгляд ее устремился только на Мосса. Он улыбался, а в глазах светилось горделивое одобрение. Длинное платье типа саронга оставляло открытыми ее гладкие загорелые плечи, облегало высокую грудь, боковой разрез позволял уловить украдкой очертания длинной изящной ножки.

— Вы чудесно выглядите, Билли, — искренне сказал Тэд. Трое других летчиков присоединились к его одобрительному высказыванию. Мосс легонько поцеловал жену в щеку и обнял за плечи. Билли хотелось прижаться к нему, опереться на него, но она держала в узде свои чувства. Она тепло улыбнулась и села на один из плетеных стульев. Шелк собрался вокруг щиколоток, оставляя открытыми вызывающе сексуальные туфли на высоких каблуках, состоявших, казалось, лишь из тонких ремешков. Тэд Кингсли с трудом сглотнул комок в горле. Он в жизни не видел ничего более соблазнительного, чем эта мягко покачивающаяся ножка.

— Думаю, мне надо прогуляться на берег и посмотреть, как там наши бычки, — сказал он. — На твоем месте, Коулмэн, я бы оставил на время общее руководство и пошел переодеться. Ты хозяин, а команда прибудет с минуты на минуту.

— Хорошая мысль, я быстро. Билли, налей гостям еще.

— Мы и сами можем сделать это, Мосс. Пусть твоя жена отдыхает. Нам приятно просто сидеть и смотреть на нее.

— Устраивайтесь сами. Я ведь советовал вам привести подружек.

— Ты, конечно, шутишь. Когда я развлекаюсь, то развлекаюсь. На всю катушку. Этого себе не позволишь, когда тут будет крутиться все высокое военное начальство. Ты о нас не беспокойся. Мы сюда пришли, чтобы съесть всю говядину, что там у тебя жарится.

Мосс пожал плечами. Парни правы. Святые угодники, Билли выбьет из команды дух вон. Он никогда не видел ее такой красивой. На парней это произвело впечатление. А Тэд, тот вообще с минуту выглядел как рыба, вытащенная из воды. Вечеринка обещала оказаться успешной. Он буквально чувствовал это.

К половине десятого прибыл последний из приглашенных. Мосс отвел Билли в сторону, пока они наблюдали за всем, что происходило на террасе и на лужайке.

— Ты заметила, что все жены генералов и адмиралов старые и морщинистые? Глянь вон на ту. — Билли посмотрела в том направлении, куда незаметно указывал Мосс. Лицо женщины покрывали морщины, а кожа на шее отвисала некрасивыми складками. — Так что смотри, если когда-нибудь будешь так выглядеть, я с тобой разведусь.

— Ты собираешься когда-нибудь стать адмиралом, Мосс? — насмешливо спросила Билли, радуясь минуте близости.

— Я — нет, но Тэд обязательно станет, могу побиться об заклад на Санбридж.

Билли засмеялась.

— Думаешь, у него будет жена, похожая на одну из этих женщин?

— Боже, надеюсь, что нет. Тэд очень разборчив. Что за туфли на жене генерала? — полюбопытствовал Мосс.

Билли пригляделась к жене, на которую смотрел Мосс, и снова засмеялась.

— Практичные. Может быть, у нее проблемы с ногами. Но мы все-таки не любезны.

— Вы говорите чепуху, миссис Коулмэн. Эта леди самая настоящая, стопроцентная стерва. Она твердой рукой правит офицерскими женами. Генерал и шагу ступить не может, не посоветовавшись с ней. На базе все об этом знают. Я рад, что ты живешь здесь, подальше от них. — Рука Мосса покровительственно обвилась вокруг плеч жены. На этот раз Билли прижалась к нему и что-то прошептала. Мосс с улыбкой склонился к ней. — Чуть позже я поймаю тебя на слове. А сейчас лучше пройтись среди гостей, милая. Филипп скоро начнет разрезать туши, и нам нужно возглавить очередь. Встретимся на лужайке, ну, скажем, через двадцать минут.

Билли маневрировала среди оживленной толпы гостей, заговаривая то с одним, то с другим. Вечеринка удалась на славу.

В тот момент, когда родственники Филиппа взяли на своих национальных инструментах первые аккорды «В сердце Техаса», Билли направилась на лужайку, чтобы встретиться с мужем.

Мосс поднял вверх обе руки, призывая к тишине.

— Helemai ai! — крикнул он. — Пойдемте есть!

Маленький оркестр разделился: половина пошла на берег, половина осталась под деревом. Музыканты наигрывали приятные мелодии, в то время как местные девушки в юбках из полосок ткани плавно двигались под музыку. Глаза многих мужчин были устремлены на девушек, вместо того чтобы вожделенно озирать горы мяса. Билли почувствовала себя удовлетворенной: Мосс смотрел только на нее одну.

— Как-нибудь надо снова устроить такое веселье, старина, — сказал Тэд с намеком.

— В следующий раз устраивать будешь ты, — улыбнулся Мосс. — Что готовят в Новой Англии на пикнике?

— Мы жарим рыбу. И свиные отбивные. Свиные отбивные на ребрышках. Говорил ли я вам, что вы здесь самая красивая женщина? — галантно обратился Тэд к Билли, пытаясь отвесить низкий церемонный поклон.

— Три раза, — смеясь, заметил Мосс. — Ты свихнулся, Тэд.

— Да-а-а, Билли, вы поиграете для меня на пианино? Эти однообразные ноты действуют мне на нервы. Хочется какой-нибудь хорошей старой музыки США. Дружище, может твоя жена сыграть мне пару мелодий? — спросил Тэд у Мосса.

— Почему бы и нет? Как решит Билли.

— Конечно. Что бы вы хотели услышать?

— Что-нибудь ритмичное, сердечное, танцевальное… Может быть, буги-вуги. Это не слишком большие запросы?

— Нет, вовсе нет. Думаю, я справлюсь. Пойдемте, лейтенант.

Билли уселась за пианино. Размяла пальцы и пробежалась по клавишам. Инструмент оказался очень хорошим.

Билли была поглощена музыкой и не обращала внимания на пристальный взгляд Тэда, наклонившегося над пианино. Билли закончила последние аккорды «Когда свет снова разольется над миром» и начала играть «Белые паруса Довера». Затем последовали «Огни гавани» и «Всегда».

— Закругляйтесь, Билли, — сказал Тэд. Она повиновалась и удивилась, когда тот пробежался длинными пальцами по клавишам. — Сыграем дуэтом. Что вы выбираете?

— А я и не знала, что вы играете, Тэд.

— Вы многого обо мне не знаете. Ну, давайте заставим петь эти костяшки.

Билли рассмеялась:

— Выбирайте, лейтенант, а я последую за вами.

* * *

Когда отбыл последний гость, Мосс подвел итог:

— Это был потрясающий успех, милая, мы можем гордиться собой. Мак сделал несколько фотографий. Я даже собираюсь проявить их здесь и сразу отправить папе. Он захочет побыстрее узнать, как прошло барбекю. Увидимся в понедельник вечером. Кстати, миссис Коулмэн, я вам говорил, как прекрасны вы были сегодня вечером? Эй, что за слезы? Билли, женщины Коулмэнов не плачут из-за таких глупостей. Ну же, подари мне улыбку.

Несмотря на все усилия, Билли не удалось выдавить ничего, кроме гримасы, но Мосса, казалось, это удовлетворило.

— Ну, давайте, летающие задницы, пошевеливайтесь. Кто почти трезв?

— Я, — спокойно ответил Тэд. — Несколько часов ничего не пил. Мосс, если ты не хочешь вести «форд» утром, я возьму его сейчас, а ты приедешь на джипе. Ты выглядишь усталым. Почему бы тебе не урвать часок-другой сна?

Мосс отрицательно покачал головой.

— Сделаем так, как я сказал.

Билли взглядом поблагодарила Тэда за попытку помочь ей.

— Спокойной ночи, джентльмены, — проговорила она. — Тэд, веди машину осторожно. Мосс, увидимся в понедельник. — С этими словами она повернулась и пошла в спальню, не вытирая слез, катившихся по щекам. А она-то была уверена, что Мосс останется.

Тэду захотелось врезать кулаком по улыбающейся физиономии Мосса. Поездка на базу прошла в молчании, полном напряжения и ощущения пошатнувшейся верности в дружбе. Мосс его друг, его лучший друг, напоминал себе Тэд. Никогда не следует забывать об этом.

Глава 14

Гавайский медовый месяц Билли, по всей видимости, подходил к концу. После барбекю они с Моссом редко проводили вечера наедине. Лед был сломан, и теперь настала их очередь принимать приглашения, поэтому Мосс вместе с Билли нередко посещал офицерский клуб за пределами базы.

— Это для меня очень важно, Билли, — говорил он в ответ на ее жалобы. — Я ведь прошу тебя всего лишь присутствовать там, тебе ничего не нужно делать. Все приготовления клуб берет на себя.

— Но я хочу остаться здесь, наедине с тобой, а не в обществе двух десятков посторонних людей. И я намного моложе остальных жен офицеров, у нас мало общего.

— Я не люблю, когда ты хнычешь, Билли. Мне это совсем не нравится. Повышение в звании производится не только за заслуги, даже в военное время. Ты моя жена и принадлежишь к семье Коулмэнов. Ты прожила в Санбридже достаточно долго, чтобы понять, как все делается, и надеюсь, будешь вести себя правильно. А теперь одевайся.

— Я, наверное, могла бы понять тебя, если бы ты собирался сделать военную карьеру, Мосс, но ты ведь не думаешь оставаться в армии. Почему это так важно для тебя?

— Потому что я хочу пойти как можно дальше. Хочу оказаться наверху, там, где принимаются решения. Неизвестно сколько времени продлится эта война, и я хочу сказать в ней свое слово. У меня есть кое-какие идеи, но никто не захочет меня слушать, если я останусь всего лишь «летающей задницей». Теперь понимаешь?

— Не вполне. Я действительно не представляю себе, почему это должно касаться меня. У Тэда нет жены, которая сопровождала бы его на приемах, и он, конечно же, не желает продвигаться по службе.

Мосса уязвляло, что Тэд получал очередные звания раньше, чем он. Его друг, казалось, действует в соответствии с пророчеством папы: «Смотри, сынок, как бы этот янки тебя не обошел».

Билли сразу же пожалела о сказанном и смиренно отправилась в спальню переодеваться. По крайней мере, ее дорогостоящий гардероб найдет достойное применение. Следовало держать на высоте имидж Коулмэнов. Позднее Мосс пригладит ее взъерошенные перышки нежным поцелуем и одобрительным свистом. А единственное, в чем Билли постоянно нуждалась, — это в одобрении своего мужа.

Мосс не был уверен, что ему по душе чрезмерная настойчивость и навязчивость, которой он не замечал в жене раньше. Ему хотелось, чтобы во многих отношениях она оставалась более независимой, потому что тогда он получил бы больше свободы и на нем бы лежало меньше ответственности. Однако в то же время он не желал изменений в той приятной, восприимчивой девушке, с которой познакомился в Филадельфии. Мосс предпочитал владеть ситуацией и проявлявшееся временами упрямство жены считал крайне неприятным. Эта новая Билли задавала вопросы, на которые он порой не мог ответить.

Слова Билли о продвижении Тэда по службе заставили Мосса задуматься — может быть, она была ближе к правде, чем он сам. Вполне вероятно, что ее приезд на Гавайи вызвал ревнивое возмущение среди остальных офицеров, напоминая им, что он Коулмэн и у начальства к нему особое отношение. Так что, возможно, барбекю и не являлось такой уж великой идеей. Интуиция и на этот раз не подвела Билли. Откинувшись на спинку стула, со стаканом в руке, Мосс принял решение. Все видели его женушку… теперь ей пора возвращаться домой в Штаты.

Билли стояла под душем, сожалея, что не может принять ванну, долго нежиться в теплой воде с ароматическими солями, потом немного припудриться. А затем как приятно было бы забраться в постель рядом с Моссом и заняться с ним любовью. Она разочарованно наморщила нос. Обычно их выходы в общество заканчивались поздно, а Моссу приходилось возвращаться на базу так рано, что им удавалось провести вместе совсем немного времени. По крайней мере, его не хватало для медленных, блаженных ласк, после которых так хорошо засыпать в объятиях друг друга. Их любовь стала поспешной и требовательной, как и все в их жизни…

Она намылила руки, шею и груди, более тяжелые и чувствительные, чем обычно: это ощущение она еще помнила со времени своей недавней беременности.

Смутные угрызения совести заставили ее подумать о малышке, оставшейся в Техасе. Уже почти два месяца она не видела свою дочку. Посчитав на пальцах, Билли осознала, что уехала на Гавайи семь недель тому назад. Семь недель — и ни одной менструации. От такой сокрушительной мысли закружилась голова, и неожиданно Билли вспомнила предупреждение доктора Уорда. Нет, невозможно. Все это от физической активности, от плавания. Она осторожно прижала пальцы к груди, ставшей такой чувствительной. То, что прошел срок месячных, еще не означает наступления беременности.

Билли торопливо кончила мыться и ополоснулась. Мосс ждет ее, она буквально чувствовала его нетерпение. Впервые со времени своего прибытия на Гавайи она задумалась, стоит ли рассказывать о том, что сказал доктор Уорд насчет новой беременности. Как всегда, Билли не могла заставить себя поделиться с мужем такими подробностями. Он станет беспокоиться, а у него и без того волнений хватает. В глубине души Билли знала истинную причину того, почему ей не хочется доверяться Моссу: она не желает, чтобы он считал ее в чем-то ущербной. Она стыдилась своих изъянов, хотя, например, в этом случае ее вины нет. Кроме того, Агнес хорошо знала о предупреждении доктора, и если действительно стоило о чем-то беспокоиться, то ее собственная мать что-нибудь бы сказала. Разве не так?

К тому времени как Билли вышла из спальни в белом льняном вечернем костюме и босоножках на высоких каблуках, Мосс пришел к выводу, что возвращение жены в Штаты становится настоятельной необходимостью, даже если ему придется выдумать повод для ее отъезда.

— Билли, — с улыбкой сказал он, заметив попутно, как белая льняная юбка подчеркивает тонкую талию и обтягивает ее бедра, — ты сногсшибательна! Может быть, ты права и нам сегодня следует остаться дома.

Билли шагнула в его объятия, запустила пальцы в темные волосы у Мосса на затылке. Он страстно прижал к себе жену, припав губами к углублению на ее горле. По мере того как возбуждались желания, отступали вопросы. Это ее муж, она любит его и ни с кем не хочет делить сегодня вечером. Когда его рот завладел ее губами и она услышала тихий страстный стон, слезы любви и благодарности проложили блестящие дорожки на ее щеках.

* * *

Прошло меньше недели. Однажды Мосс появился дома раньше обычного. Билли сразу поняла: что-то случилось.

— Почему ты дома? — спросила она, опасаясь услышать ответ.

— Билли, дорогая, я не могу остаться. Успею только собрать вещи и сразу же назад, но я хотел повидаться с тобой, прежде чем уехать.

— Уехать? Куда ты едешь? — Времени оставалось так мало, так мало. Она уже испытывала душевную боль при мысли о расставании.

— Этого я не могу тебе сказать, Билли. Ты понимаешь. Я уже связался с папой, и он организует твое возвращение в Штаты.

— Почему я не могу остаться здесь и подождать тебя?

— Ну, Билли, милая, не смотри на меня так. Зачем тебе здесь оставаться? Я не знаю, когда вернусь, а ты должна подумать о нашей дочке. Я не могу оставить тебя совсем одну на Гавайях. Это просто невозможно. У меня тогда не будет ни минуты покоя!

Билли упала Моссу на руки; она была слишком потрясена, чтобы плакать.

— Мне нужно знать, куда ты едешь. Нужно знать, когда мы увидимся снова.

— Выше нос, Билли. Ты ведь знала, что это рано или поздно случится. И папа тоже знал, когда посылал тебя сюда. От меня ничего не зависит, — тихо проговорил он. Подбородком Мосс опирался на макушку головы Билли, чтобы она не разглядела ложь в его глазах. Большой «Э» все еще находился в доке.

Билли таяла в объятиях мужа. Прижавшись головой к его груди, она могла слышать учащенное биение его сердца. Она должна держаться молодцом, это самое меньшее, что она может сделать для мужчины, которого любит и который вот-вот снова уйдет на войну.

Руки Мосса слегка дрожали, когда он гладил мягкие золотистые волосы жены. Он поступал по-хамски и понимал это. Но, черт побери, он тоже от многого отказывается.

— Дорогая, я должен идти. Береги себя и пиши мне. Каждый день, длинные письма. Рассказывай мне о Мэгги, о том, что происходит в Санбридже. Это позволяет мне чувствовать себя рядом с тобой. Передай привет папе и маме. Скажи им, что я напишу.

— Мосс, я так люблю тебя. Я этого не вынесу. Он приложил палец к ее дрожащим губам.

— Ч-ш-ш. Улыбнись, Билли. Улыбнись мне — такой я и хочу тебя запомнить.

Билли чувствовала себя разбитой и уничтоженной. И станет ли целой снова?.. Она помогла мужу упаковать вещи и проводила его до джипа.

— Я люблю тебя, Мосс, — сказала Билли и прильнула к мужу, в последний раз обнимавшему ее.

— Я знаю, что любишь, милая. Знаю.

На следующий день Билли Коулмэн уехала с Гавайских островов. Уехала беременной своим вторым ребенком.

* * *

В Санбридже Билли встречали домочадцы, поднявшиеся среди ночи с постелей. Билли слишком устала, чтобы подробно отвечать на все вопросы о Моссе и его делах, поэтому ограничилась кратким отчетом матери и Сету и сразу направилась в свою комнату. Они могут и подождать, пока она почувствует себя чуть бодрее и сможет выдержать долгую беседу, которой они жаждали. А сейчас Билли хотела увидеть свою дочь, подержать ее на руках, прижаться щекой к шелковистой головке. А потом спать. Как можно дольше.

— Что все это значит, в конце концов, Эгги? — спросил Сет. Агнес постаралась скрыть, каким смешным показался ей его ночной наряд. Она и не подозревала, что здесь до сих пор спят в ночных сорочках. Из красной фланели, с плохо подрубленным краем. Надо бы поговорить об этом с Титой. — Разве девочка не знает, что я весь день сидел как на иголках, ждал новостей о моем сыне?

— Она тебе все расскажет, Сет. Она устала. Возможно, наша цель достигнута, и Билли чувствует себя так, как это бывает на ранней стадии. Терпение. Завтра наступит новый день. С Моссом все в порядке, это самое важное. А сейчас иди спать, поговорим утром.

Боже, Агнес отсылает его, как мальчишку. Сет вскипел, но одного взгляда в глаза Агнес оказалось достаточно, чтобы прекратить дальнейшие попытки. Мед всегда действует лучше, чем уксус, что-то вроде этого Агнес и попыталась ему внушить.

Билли на цыпочках прошла по длинному коридору, ведущему из холла в детскую. Няня сразу же поднялась со своей узкой кровати у стены. Она поправила седые волосы и вздохнула, увидев Билли. Усталая улыбка появилась на лице молодой женщины, когда она склонилась к спящему ребенку. Девочка похожа на Мосса. По крайней мере, у нее его нос. Подбородок Билли, а нос отцовский.

Пожилая сиделка протянула руку, чтобы остановить Билли, когда та захотела взять спящую малышку. Билли выпрямилась и посмотрела ей в глаза.

— Ложитесь снова спать, няня. Я возьму свою дочь и подержу ее на руках. А потом сяду в ваше кресло и покачаю ее. Если вам не нравится то, что я собираюсь сделать, советую вам упаковать свои вещи и уехать прямо сейчас. Шофер, наверное, еще не спит, потому что только что привез меня из аэропорта. Решайте сами. Я очень устала и хочу подержать на руках мою дочь.

— Это нехорошо для ребенка. У нее колики, она нуждается в сне. Я никогда не позволяю будить моих подопечных по ночам, — сказала няня твердым голосом, но отвела глаза и медленно отошла к кровати. Ей еще никогда не отказывали от места. И начинать не стоило, подумалось ей.

Шелковистая головка была такой мягкой. От Мэгги веяло свежестью и чистотой. Как хорошо держать ее на руках. Почти так же хорошо, как обнимать Мосса в теплой постели. Мэгги икнула и срыгнула молоко.

— Совсем как твой папа, — улыбнулась Билли, унося спящего ребенка к креслу-качалке. Час спустя, когда глаза у Билли совсем слипались, она прижалась лицом к шейке малышки, запоминая запах и ощущение. Ее собственная плоть и кровь. Ее и Мосса.

Билли добрых пять минут стояла у колыбели, глядя на спящего ребенка, потом подошла к кровати няни.

— С Мэгги все в порядке. Один раз она срыгнула, я ее не разбудила. И сама не заснула, пока качала ее. Она крепко спит и, без сомнения, проспит до утра. Спокойной ночи.

— Я собираюсь поговорить об этом с мистером Коулмэном, миссис Коулмэн. Он одной мне доверил заботы о Мэгги.

Билли обернулась и снова приблизилась к кровати.

— На вашем месте я бы этого не делала, мисс Дженкинс.

Разумеется, если вы хотите продолжать работать здесь. Выбор, однако, целиком за вами.

Сиделка пристально смотрела на Билли. Ей хотелось поаплодировать молодой матери. Гавайи хорошо на нее подействовали. Может быть, старик не зря потратил свои деньги. Она кивнула.

Билли устало вошла в свою комнату и стащила с себя одежду. Она так устала, что не нашла в себе сил искать ночную рубашку и легла в постель голой. Она привыкла спать «в чем мать родила», как говаривал Мосс. Честно говоря, ей нравилось прикосновение тонких простыней к обнаженной коже. Билли заснула, едва успев коснуться головой подушки.

* * *

Допрос начался на следующий вечер за ужином.

— Как мальчик выглядит? У него все в порядке? Где он сейчас? Тебе надо было остаться там подольше. И не говори мне, что ты вернулась из-за Мэгги.

Билли посмотрела через широкий стол на своего свекра.

— Мосс выглядит отлично. У него все в порядке. Военно-морской флот не доверяет мне секретов. С ним Тэд и другие.

— Что ты делала, пока он находился на дежурстве? Господи, девочка, ты что, не понимаешь — я хочу знать все о моем сыне.

Билли положила себе вареной картошки, добавила сметаны и размяла все в плотное пюре. Не потому, что хотела есть, а лишь бы чем-то заняться.

— Мы много говорили о Мэгги, подолгу гуляли по берегу, купались рано утром и поздно вечером. Я не так уж много времени провела с Моссом. Фактически, если хотите знать, можно подсчитать часы. Сомневаюсь, что наберется неделя.

Агнес отломила кусочек хлеба и раскрошила его пальцами. Никогда не слышала она такого обиженного тона в голосе своей дочери. Она посмотрела на Сета. Тот пронизывал невестку огненным взором.

— Как прошло барбекю?

— Барбекю получилось грандиозным, большой успех. Пришли практически все. Офицеры и их жены, несколько добровольцев и местные жители, которые работают на базе. Тэд фотографировал, и Мосс сказал, что пришлет вам пленку, как только ее проявят. Все продолжалось до трех часов утра. Кухонное подразделение взяло оставшееся мясо на базу.

Думаю, они сделали из него рагу. Во всяком случае, так сказал Мосс.

— Он прислал письмо? Передал с тобой что-нибудь для меня? — спросил Сет. Билли пристально посмотрела в горящие надеждой глаза свекра.

— Он просил передать, что очень любит вас и маму и что следующую «фрикадельку» посвящает вам.

Агнес положила вилку, потянулась к стакану с водой и, встретившись глазами с Билли, сразу распознала ложь, но одобрительно кивнула. Билли незаметно расправила плечи, заметив удовлетворенное выражение на лице Сета.

Она извинилась и вышла из-за стола. Ей хотелось провести некоторое время с Джессикой. Час после обеда показался слишком коротким. Билли поразило, какие изменения произошли в ее свекрови за истекшее время. Джессика показалась ей слабой и хрупкой. Билли не знала подробностей, но чувствовала, что Джессика умирает. В запавших глазах отражалась растерянность, а в словах чувствовалась пустота, от которой у Билли щемило сердце.

Джессика дремала, зажав четки в руке. Казалось, молитва приносила ей утешение, даже когда она путала слова. ОН знал, что она говорила и думала. ОН понимал.

Билли стояла у окна, глядя на дуб с ревматически скрюченными ветвями на лужайке. Дуб был старше Джессики и проживет еще много лет, преданно давая тень летом и дрова, когда обрезаются его сучья. Что еще можно просить у дерева? А чего можно ожидать от такого хрупкого существа в муслиновой ночной рубашке под горло? Ничего. Ее жизнь кончена. Вежливые пятнадцатиминутные визиты Сета и Агнес. И няня, которая, по решительному настоянию Билли, каждый день приносила ребенка.

Джессика проснулась как раз, когда Билли повернула голову. Больная улыбнулась.

— Как твои дела, Билли. Я снова заснула. В последнее время я просто не могу бодрствовать. Прости меня, детка. Пожалуйста, сядь и расскажи мне еще что-нибудь о своей поездке. Не возражаешь, если я попрошу начать с самого начала? Боюсь, я забыла многое из того, что ты рассказывала мне раньше. Но, Билли, прежде чем начнешь, скажи, ты отослала мое письмо Амелии?

— Да, отослала. Отправила по почте сразу после обеда. Устраивайтесь поудобней, и я расскажу вам обо всем, начиная с красивого дерева во дворе того дома. — Сама она тоже уселась как следует в высоком кресле с подлокотниками. Через час, когда Билли продолжала свой монолог, веки Джессики сомкнулись. Билли говорила еще некоторое время. Потом, довольная тем, что бабушка Мэгги крепко спит, на цыпочках обошла комнату, выключая свет, повернула абажур лампы на ночном столике так, чтобы свет не мешал Джессике, и наклонилась поцеловать сухую, морщинистую щеку.

Билли закрыла дверь и прошла через холл к себе в комнату, думая о своем письме Амелии, которое она отправила вместе с посланием Джессики. На трех страницах описав жизнь в Санбридже и новости о ее отце и Моссе, Билли отбросила все предосторожности и без каких-то намеков написала, что, по ее мнению, Джессика умирает.

«Если есть возможность, — писала она, — пожалуйста, постарайся приехать домой. Все мы понимаем, война многое затрудняет, но, если потребуется помощь, я уверена, твой отец вмешается и поможет тебе». Она подписалась «Билли».

* * *

Билли медленно пробудилась и поняла: ей плохо. Стояло раннее утро того дня, когда минул месяц после ее возвращения с Гавайских островов. Сонному сознанию понадобилось минуты две, чтобы понять, что сейчас ее вырвет. Билли сорвалась с постели и побежала в ванную. Косточки пальцев стали такими же белыми, как край раковины, за которую она уцепилась.

Агнес и Сет, направлявшиеся в холл на ранний завтрак, услышали характерные звуки, доносившиеся из-за приоткрытой двери спальни. Их глаза встретились, но с шага никто не сбился.

Билли глянула в зеркало на свое измученное лицо цвета старого гриба. Когда она рухнула на подушки, то уже знала, что и без календаря может сказать, что с нею происходит. Она беременна. Почему-то даже не сомневалась в этом. Должно быть, это случилось в тот день, когда Мосс опоздал на базу.

Билли зарылась лицом в подушку и зарыдала. Снова восемь месяцев страданий.

— Ох, Мосс! — плакала она.

Было часов десять, когда Билли сделала первую попытку выбраться из постели. Голова тошнотворно кружилась. С трудом сглотнув, попробовала встать на ноги. После душа и одевания онастала чувствовать себя немного лучше. Чай и тосты помогут прийти в более-менее нормальное состояние, а потом надо позвонить доктору. Он ужаснется, выяснив, что она пренебрегла его советами. Теперь и она жалела, что не уделила этому больше внимания.

Спустившись с лестницы, Билли увидела свою мать, пересекавшую большой центральный холл. Агнес была одна. Это выглядело странно, потому что в последнее время они с Сетом словно прилипли друг к другу.

— Где Сет? — удивленно спросила Билли.

— Поехал кататься верхом. Почему ты спрашиваешь? — резко бросила Агнес.

— Так просто. Мама, выпей со мной чаю, я хочу поговорить с тобой. Если ты не слишком занята, конечно.

— Ну, не будем ссориться сегодня утром. С тобой все в порядке, Билли? Что-нибудь тебя беспокоит? Я могу помочь?

Участливость матери побудила дочь взять ее за руку. Уже давно между ними не возникало душевной близости. С того времени, как она встретила Мосса, или даже чуть раньше.

Чай оказался душистым и горячим. Агнес помешивала сахар в своей чашке и выжидающе поглядывала на дочь.

— Это насчет Джессики, мама. Я уверена, ты, должно быть, знаешь, она долго не проживет. Ты не попросишь Сета помочь Амелии вернуться домой? Я ей написала, но ответа пока нет. Могут пройти месяцы, пока она получит мое письмо, а у Джессики нет этих месяцев, мама. У Сета могущественные друзья. Будет ужасно, если Амелия не успеет попасть домой вовремя.

Агнес пришла в замешательство. Совсем не это ожидала она услышать. Вряд ли Джессика так плоха, как думала Билли. Сет, казалось, нисколько не беспокоился.

— Дорогая, — сказала Агнес, — Джессика больна, но отнюдь не стоит на краю могилы. Доктор в последнее время надеется на улучшение. Я признаю, что она сильно сдала после твоего отъезда на Гавайи, но теперь поправляется. Если я сделаю, как ты просишь, Сет подумает, что мы ждем ее смерти… Он нас за такое не поблагодарит, это точно.

Спина Билли напряглась.

— Значит, ты не будешь говорить с ним? — Агнес кивнула. — Тогда я сама поговорю.

— Билли, ты не представляешь себе, о чем просишь. У нас же война. Англия — бочка с порохом. Очень сомневаюсь, что кто-то сейчас может добраться до Штатов.

— Мы должны попробовать. Мама, тебе это безразлично?

— Конечно, нет. Но ты просишь о невозможном. Не думаю, что влиятельные друзья Сета смогут помочь ему в таком деле.

— Не понимаю, почему бы и нет, — горько проговорила Билли. — Влиятельные друзья Сета помогли ему послать самолет Красного Креста с продуктами на Гавайи. А этот случай несколько более серьезен и гораздо более важен. Речь идет о том, успеет ли Джессика увидеть свою дочь перед смертью.

— Хорошо, Билли. Я поговорю с Сетом. Но сразу же могу сказать тебе, что он ничего не сможет сделать. Там идет война.

— Война начнется прямо здесь, если кое-кто кое-чего не сделает, — отрезала Билли. — Извини, мама. Мне нужно позвонить, а потом я хочу почитать Джессике. Знаешь, тебе бы ничего не стоило чуть больше времени проводить с Джессикой. Теперь, когда ты хозяйка Санбриджа, я было подумала… ну, неважно, мама. Поговорим позже.

Ее маленькая Билли выставляет требования! Она никогда не думала, что доживет до такого дня. Агнес позвякивала ложечкой в чашке. Джессика не умирает. Или все же умирает? Мужчины имеют обыкновение не замечать того, что творится у них под носом. Ей следует проверить самой, прежде чем говорить с Сетом.

Представление, которое устроила ее мать, Билли наблюдала позже. Джессика собрала все силы ради Агнес и некоторое время казалась оживленной, проявляла интерес к происходящему вокруг. Только когда Агнес ушла, хрупкая пожилая дама в изнеможении рухнула на подушки.

Билли подбежала к ней.

— Джесс, с вами все в порядке? Позвать доктора? Лежите спокойно, я дам вам лекарство. Почему? Почему вы так себя истязали?

Джессика долго лежала не шевелясь, прикрыв глаза полупрозрачными веками. Наконец она с усилием заговорила. Билли пришлось напрягать слух, чтобы услышать ее слова:

— Этого ждут, Билли. У твоей матери есть твердость характера, а у меня никогда не было. Сет восхищается такими женщинами. Я не могла позволить твоей матери увидеть меня не в лучшем свете. Да, детка, это стоило мне больших усилий, но я должна была это сделать. Дай мне лекарство, и я посплю. Почему бы тебе не пойти к Мэгги? Проводи больше времени со своей дочкой, Билли. Не делай ту ошибку, что сделала я. Люби ее, Билли.

— Я так и сделаю. Проглотите вот это, а я вернусь попозже навестить вас.

— Да благословит тебя Господь, дитя. Иногда я думаю, что ты мне стала скорее родной дочерью, чем невесткой.

— Никто не может занять место родной дочери, — тихо ответила Билли. Джессика уже заснула, нездоровая синева окрашивала ее губы.

Ужин в тот день прошел напряженно. Билли ела, не поднимая глаз и не вступая в беседу. Она уже собиралась извиниться и встать из-за стола, чтобы съесть десерт и выпить кофе с Джессикой, когда Сет устремил на нее свой стальной взгляд.

— Эгги тут говорит мне, будто ты считаешь, что нужно вернуть Амелию домой. Она говорит, ты думаешь, Джесс недолго осталось жить на этом свете. Откуда у такой девчушки, как ты, появляются подобные мысли?

Билли проглотила комок в горле.

— Стоит посмотреть на Джессику и побыть рядом с ней, — холодно ответила она.

Сет сделал гримасу.

— Я согласен, что Джесс выглядит неважно, но старуха с косой над ней не стоит. Я не могу просить моих друзей то об одной услуге, то о другой. Как это будет выглядеть?

Билли встала.

— Представьте себе, это будет выглядеть точно так же, как выглядело, когда вы послали двух бычков на Гавайи для барбекю, лишь бы произвести впечатление на высокое начальство. Извините меня, мама, Сет.

— Ты хотел видеть твердый характер, вот и посмотрел. Я бы серьезно об этом подумала, Сет, — тихо сказала Агнес. — Очень серьезно.

— Мужество, Эгги. Я хотел видеть мужество. Между твердым характером и мужеством огромная разница. Как между Род-Айлендом и Техасом, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Агнес немного выпрямилась.

— Боюсь, мистер Коулмэн, вам придется удовольствоваться твердым характером. Я лично иначе это и не воспринимала бы. — Агнес скомкала салфетку и бросила на стол. Сет вспомнил другой случай, когда она сделала то же самое. Он смотрел, как она, напряженно выпрямившись, выходит из столовой.

Тита попросила разрешения убрать его тарелку. — Подай мне кофе и бренди, я выпью здесь за столом, — приказал Сет.

Доставить Амелию домой, задумчиво прикидывал он. Пойти на самый верх и попросить о новом одолжении. Слишком быстро после того раза. Обратиться сразу в Красный Крест? Возможно. Этот чертов дурак доктор не дал понять, что Джессика в плохом состоянии, но девочка, похоже, в этом убеждена. Слишком убеждена, черт побери. На несколько секунд у Сета возникло чувство вины. Надо было в эти последние годы проводить побольше времени с Джессикой. Ей, наверное, одиноко и грустно там, на верхнем этаже. Поэтому и болезнь усугубляется. Когда больше нечего делать, кроме как молиться за все грехи мира, на ум, само собой, приходят всякие жуткие мысли. Смерть так ужасна. Чертовски плохая вещь. И для тех, кто остается в этом мире, — тоже.

Он приказал сам себе не забыть написать письмо в Красный Крест с просьбой посодействовать приезду Амелии. Он сам напишет это проклятое письмо. Дочь, наверное, и не хочет возвращаться домой. И вся эта суета из-за какой-то девчонки-янки.

Скверное настроение одолевало Сета. Эта девчонка без особых усилий портила ему кровь. Иногда он начинал злиться при одном только взгляде на нее, буквально чувствуя, как повышается кровяное давление. Как в этот раз. Потом он вспомнил о звуках, доносившихся утром из ее комнаты, когда они с Агнес проходили мимо. Настроение у него улучшилось; он стал насвистывать, потребовал сигару и еще одну порцию бренди.

* * *

Едва Билли вошла в дом, как сразу почувствовала неладное. Неестественная тишина, казалось, пропитала даже воздух. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Что? Кто? Мэгги? Джессика? Не дай Бог, Сет или Агнес?

Билли шумно выдохнула. Она знала. Не нуждалась в том, чтобы кто-нибудь сказал ей: Джессики больше нет на этом свете. Знала…

Билли положила свертки и пакеты на скамью, обтянутую кожей. Два новых мистических романа и огромный пакет мятных леденцов для Джессики. Джессика. Билли тяжело опустилась на скамью, не замечая, что свертки свалились на пол. Она не хотела идти наверх. Не хотела входить в ту комнату, где, должно быть, лежала Джессика. Кто-нибудь там находится. Агнес, Сет, Тита… или все они заперлись в своих спальнях и убеждают себя, что Джессика выглядит лишь немного нездоровой?

Амелия! Амелия так и не смогла приехать вовремя. Мосс. Мосс получит это известие лишь через много дней, может быть, недель. Земля застынет, начнутся дожди, и все будет кончено.

Подъем по широкой винтовой лестнице показался ей как никогда долгим. Ее рука судорожно цеплялась за перила красного дерева. В глаза бросилась пустая постель: одеяло и простыни сбиты на сторону, будто Джессика вышла в ванную комнату.

Мэгги! Билли ускорила шаги. Но Мэгги лежала в колыбели, счастливо курлыкая. Няня вязала, сидя в кресле-качалке. Она встретилась с Билли взглядом.

— Мне так жаль, миссис Коулмэн. Я знаю, как вы любили старшую миссис Коулмэн. Меня сразу же позвали, но сделать ничего уже было нельзя. Она ушла быстро и мирно. Нашла ее Тита. Доктор уже приходил и ушел. — Билли печально кивнула. — Не знаю, может быть, вас это утешит, но когда я принесла ей Мэгги после кормления в двенадцать часов, миссис Коулмэн попросила дать ей подержать ребенка. Она долго смотрела на Мэгги и все время повторяла, что она напоминает ей Амелию, и говорила, что очень сожалеет. Думаю, она знала, что умирает. Когда приедет ее дочь, может быть, вы ей об этом скажете.

— Да, да, я скажу. Спасибо, что рассказали мне. Я знаю, это будет много значить для Амелии.

Билли наклонилась над колыбелью и потрясла разноцветную погремушку. Мэгги загулькала и взбрыкнула ножкой. Билли протянула к ней руки.

— Иди к маме. — Няня смотрела, как Билли взяла свою дочку и порывисто прижала ее к груди. — Я постараюсь жить не так, как Джессика… не хочу умереть в одиночестве, — прошептала она, касаясь губами мягкой, шелковистой головки малышки. Когда Мэгги начала хныкать, Билли поцеловала ее и снова положила в колыбель. — А где остальные, няня?

— Ваша мать и мистер Коулмэн в кабинете. Тита и еще кто-то из ее родственников убирают… то есть, я имею в виду…

— Я понимаю.

Сет стоял возле камина, держа в руках стакан, наполненный до краев виски. Агнес сидела в кресле Сета. Билли показалось, что ее приход оказался некстати. Она чувствовала: эти двое решали какие-то вопросы.

— Вы пытались связаться с Амелией? — спросила Билли прежде всего. Когда никто не ответил, она сделала вторую попытку. — А как насчет Мосса?

Сет повернулся к невестке. На его лице застыло отрешенное выражение.

— Нет еще, я решил подождать, пока «Энтерпрайз» зайдет в какой-нибудь порт. Не хочу, чтобы ему передали это сообщение, когда он вылетает на задания… Позже, он узнает позже. В подходящее время.

— А Амелия?

— Некоторое время тому назад я написал письмо в Красный Крест. Ответа пока нет.

Билли почувствовала напряжение во всем теле.

— Этого недостаточно, Сет. Вы должны что-то предпринять.

— Ничего больше сделать нельзя. Она все равно не успеет на похороны, даже если выехала вчера.

— Неправда. Вы должны попробовать. Если вы не сделаете это, то я сделаю.

— Билли, пожалуйста. Разве ты не видишь, что Сет… Билли стиснула кулаки.

— Не вмешивайся, мама. Сет, я сама позвоню в Красный Крест. С вашего разрешения или без него. Насчет Мосса вы, может быть, и правы, но Амелия — совсем другое дело.

— Билли, подожди.

— Оставь ее, Эгги. Ничего у нее не получится. Хочет увязнуть в этом деле, пусть попробует, — устало проговорил Сет.

— Мы будем кого-нибудь приглашать? — нерешительно спросила Агнес.

— Нет. Будет служба для своих. Присутствовать будем только мы. Похороним ее здесь, в Санбридже. На следующей неделе дадим извещение в газету.

— Если я тебе не нужна, Сет, я бы пошла прогуляться.

— Иди, Эгги. Со мной все в порядке. Позаботься лучше о своей дочери.

* * *

В два часа ночи раздался ответный звонок из Красного Креста. Билли сняла трубку после первого же сигнала.

— Мы нашли ее. Теперь проблема в том, чтобы посадить на самолет. Есть трудности, но не такие уж большие. Честно говоря, сомневаюсь, что мы доставим ее вовремя, но постараемся.

— Я так благодарна вам. Все мы благодарны. А если появятся еще какие-нибудь новости, вы сообщите мне?

— Конечно. Мы рады помочь. Жаль, что не можем сделать больше.

Должна ли она разбудить Сета, чтобы рассказать об этом звонке, задумалась Билли. Нет. Он не поблагодарит ее за то, что она помешала ему спать.

— Билли! — послышался тихий шепот.

— Мама! Что ты делаешь здесь так поздно?

— Сидела на кухне, ждала, когда тебе позвонят. Я так горжусь тобой, Билли. Думаю, ты правильно сделала, что пошла против воли Сета и настояла на своем. Хотелось бы думать, что ты проявишь решительность, когда и для меня понадобится что-нибудь сделать; наверное, я впервые осознала, что и сама смертна. А теперь почему бы тебе не пойти со мной на кухню и не выпить горячего шоколада? Я оставила его для тебя на краешке плиты.

— С удовольствием, мама. Я хотела с тобой кое о чем поговорить.

— Как когда-то в Филадельфии. Я скучаю по тем временам, Билли.

— Ты всегда так занята, мама.

— Да, знаю. Санбридж так великолепен. Наверное, я слишком быстро адаптировалась. Мне жаль Джессику, правда, жаль. Я знаю, как хорошо ты относилась к ней.

— Как Сет воспринял все это? — холодно спросила Билли.

— Потрясен. И когда узнал, и сейчас, — уточнила Агнес. — Он прожил с Джессикой долгую жизнь в любви и согласии, а теперь она подошла к концу. Я уверена, Билли, он постарался бы связаться с Амелией после того, как прошел бы первый шок. Он очень расстроен, что не может сейчас сообщить Моссу.

— И он делает меня соучастницей. Как я могу писать Моссу и не рассказать обо всем? По-моему, это ужасно. Понимаю его, но все-таки думаю, что Моссу нужно сообщить.

— Ты окажешься в неловком положении. Позже я поговорю с Сетом. Как я сказала, Билли, сейчас он потрясен. Завтра, может быть, он уже будет иначе смотреть на то, что случилось.

— Надеюсь. Я не буду лгать Моссу и не стану избегать этой темы. Боже мой, Джессика его мать… была его матерью. Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Допивай шоколад и иди спать, Билли. Уже поздно, а завтрашний день будет трудным.

Агнес долго сидела за кухонным столом. Пила кофе, чашку за чашкой, и ощущала горечь на языке. Билли ни словом не обмолвилась о своей беременности. Долго ли будет она хранить секрет? По самым приблизительным подсчетам Агнес, выходило уже почти три месяца. Ребенок родится где-то в феврале. Агнес похолодела. В феврале Мэгги будет праздновать свой первый день рождения. Это физически трудно даже для крепкой женщины, не переносившей осложнений во время первой беременности. Агнес проглотила кофе, словно пытаясь подавить чувство вины. Что сделано, то сделано. Она надеялась, что вскоре Билли сообщит им новость. Сет сразу же почувствует себя гораздо лучше.

На небольшой службе, устроенной Сетом для Джессики, собралась, казалось, чуть ли не половина Техаса. А вторая половина прислала цветы, телеграммы и записки с соболезнованиями. Билли приходилось все время бегать, открывая дверь и отвечая на телефонные звонки.

Никогда прежде она не сталкивалась с роковой неизбежностью смерти. Ее отец и бабушка с дедушкой умерли, когда она была совсем маленькой и не могла осознавать случившееся. Джессика стала для нее второй матерью, более сочувствующей и понимающей, чем Агнес, и Билли горячо полюбила эту женщину. Она испытывала потребность забиться куда-нибудь и горевать. А вместо этого ее попросили наблюдать за входной дверью и телефоном.

Джессика лежала в передней гостиной в огромном гробу из дуба с бронзой, одетая в платье из бледно-голубого кружева и в крохотные атласные лодочки для спальни. Тот, кто причесывал ее, сделал пробор не на ту сторону, как Джессика привыкла носить. Казалось, никто, кроме Билли, этого не заметил. Агнес сочла архаичным и языческим обычай держать гроб открытым в доме. В Филадельфии такие вещи делались с большим тактом. Разве для этого не существуют погребальные конторы?

Джессику похоронили на залитом солнцем лугу у подножия холма в присутствии толпы посторонних людей. Билли и не представляла себе, что похороны окажутся таким мучительным событием. Люди пришли из уважения к Сету, большей частью его деловые партнеры и друзья; тех, кто знал и любил Джессику, было совсем немного. Проливая слезы и горестно шепча молитвы, Билли положила на гроб одну-единственную розу из сада Джессики. Бедная Джессика. Такая одинокая. Здесь должны были стоять Мосс и Амелия, ее родные дети, ее плоть и кровь. Даже маленькую Мэгги следовало принести сюда, но на это предложение и Агнес, и Сет сразу же наложили запрет.

Сет вышел вперед. Его густые волосы аристократически лежали волнами, шляпу он почтительно держал в руке.

— Джессика Райли Коулмэн была прекрасной женщиной. Мы хороним ее в Санбридже, потому что здесь был ее дом. Она принадлежит этим местам. Джесс всегда знала, чего от нее ждут. Она была хорошей женой и любящей матерью. Подарила мне прекрасного сына, самого лучшего сына на свете. И дочь, — запоздало добавил он. — Мы будем скорбеть о ней, но никогда не забудем.

Речь получилась короткой и быстрой: так был подведен итог жизни Джессики. Сет надел свою широкополую стетсоновскую шляпу и увел процессию скорбящих прочь от могилы. Коулмэны никогда не оглядываются назад. Что сделано, то сделано.

Глава 15

На следующий день после похорон все снова пошло своим чередом. Отсутствие Джессики не бросалось в глаза за завтраком. Разумеется, потому что в течение многих месяцев она ела у себя в комнате. Даже гостиная не носила следов ее последних часов в доме: не осталось ни лепестка от сотен цветов.

Агнес сидела за столом, разбирая утреннюю почту. Ее темные волосы были зачесаны назад, строгость прически нарушали лишь несколько художественно уложенных надо лбом завитков. Впервые Билли заметила у матери признаки седины на висках.

— Пожалуйста, заканчивай завтрак побыстрее, дорогая, рассеянно сказала Агнес, открывая очередное письмо. — Сегодня так много дел, и мне нужен стол.

— Почему ты открываешь письма, адресованные Сету? Может быть, ты распечатываешь и письма Мосса, прежде чем я их прочту?

— Что за вопрос, Билли? Конечно, я не читаю письма Мосса. Как ты можешь подумать?

— А я вижу все письма, которые Мосс пишет Сету? — продолжала настаивать Билли. — Или только те, которые он считает возможным мне показать? Почему ты заставляешь меня делиться с ним письмами Мосса? Кто-нибудь здесь думает, что мы с Моссом имеем право на уединение и личную жизнь?

И Агнес, и Билли вздрогнули, услышав голос Сета:

— У Коулмэнов нет секретов друг от друга, девочка. Агнес, что случилось с твоей дочкой? С тех пор как она вернулась домой из поездки на Гавайи, она ведет себя так, будто у нее гвоздь в седле.

Агнес переводила глаза с Билли на Сета, словно пытаясь что-то сказать.

— Билли глубоко переживает смерть Джессики, Сет. Молодые матери всегда очень нервничают.

Гнев Сета прямо на глазах пошел на убыль, а напыщенность поблекла.

— Ладно, все в порядке, девочка, — примирительно сказал он, словно прощая ее.

Билли сердилась. Почему ее прощают? Она не сделала ничего плохого, только задала вопрос напрямик.

— Какие у тебя планы на сегодняшний день, дорогая? — спросила Агнес, вновь принимаясь за почту и рассортировывая деловые письма и соболезнования.

— Я думала поехать в город. Тебе ведь не нужна машина, мама? Я хотела кое-что посмотреть в универмаге Балдена.

Агнес собралась было возразить, что не подобает, чтобы ее видели разглядывающей витрины на следующий день после похорон, но, скользнув взглядом по дочери, прикусила язык. Билли лгала или, по крайней мере, не говорила всей правды. Агнес действительно хорошо знала свою дочь.

— Когда ты думаешь вернуться? Собираешься пообедать в городе? Может быть, хочешь, чтобы я приехала за тобой?

— Нет, наверное, я буду дома к обеду. Ты ведь сказала, что у тебя сегодня много дел. Я совсем не хочу отбирать у тебя время, мама.

Итак, удовлетворенно размышляла Агнес, вскрывая очередной конверт, Билли едет в город без определенной цели и не хочет кого-либо с собой брать. Сердце Агнес забилось сильнее: Билли собиралась на прием у доктору Уорду.

Не прошло и часа, как Агнес схватила трубку телефона, набрав номер приемной доктора Уорда.

— Алло, это миссис Эймс. Не могли бы вы мне сказать, на какое время назначен прием моей дочери? Кажется, я забыла… Да, миссис Мосс Коулмэн… думаю, она упоминала о визите к врачу… Десять часов? Нет, все в порядке. Я просто хотела знать, ждать ли ее к обеду.

* * *

Медсестра в приемной доктора Уорда подняла голову от бумаг и улыбнулась вошедшей в кабинет миссис Коулмэн, которая, несомненно, украсила его — шикарно одетая в лимонно-желтое платье и эффектные лаковые туфельки. Миссис Коулмэн выработала свой собственный стиль, подражать которому стоило бы тысяч долларов. Медсестра вздохнула. Некоторым женщинам счастье само плывет в руки!

Билли нервничала и чувствовала себя неважно. Она знала, что беременна. Этот визит должен был лишь подтвердить то, в чем она и без того уже уверилась. После осмотра она присоединилась к доктору Уорду в его кабинете и выслушала его речь, полную беспокойства.

— Я разочарован, Билли. Я действительно не хотел, чтобы вы снова забеременели, да еще так быстро. Мне нужно было более настоятельно подчеркнуть это обстоятельство после того, как родилась Мэгги. Это нехорошо, Билли, и, я полагаю, мы должны поговорить о возможности клинического прерывания беременности. Вы подвергаете опасности свое здоровье.

Доктор вдруг стал называть ее Билли. Неужели все врачи переходят на фамильярный тон, когда сообщают плохие новости?

— Вы пытаетесь напугать меня? Неужели все так серьезно?

— Я весьма серьезен. Послушайте внимательно. Вы не доносили Мэгги до срока, потому что у вас был сильный токсикоз. Кроме того, роды оказались очень трудными из-за неправильного положения ребенка; после родов у вас осталось опущение матки, и, вполне вероятно, вы не доносите этого ребенка дольше пяти месяцев. Выкидыши опасны, очень опасны. Возможность инфекции и послеродовой лихорадки весьма высока, и я не уверен, что послужу вашим интересам, если не предложу прервать беременность.

— А если я буду осторожна, не стану поднимать тяжестей и много ходить — это поможет? — Нижняя губа у нее дрожала, пальцы теребили перчатки.

Адам Уорд переживал за Билли: такое решение принимать очень трудно. Муж на войне, свекор страшно давит на нее, с нетерпением ожидая появления внука. Она взвалила на плечи непосильную ношу. Ему самому осточертели требования Сета. Если бы он не возглавлял гинекологическое отделение в Мемориальной больнице и не сознавал, что учредитель Коулмэн может отдать свои деньги другим организациям, никогда не стал бы терпеть приниженное состояние под пятой у старика. Одна-единственная слеза скатилась по щеке Билли, и Адам Уорд с трудом поборол искушение протянуть руку и вытереть ее. Молодая женщина казалась такой юной и неискушенной, несмотря на новообретенный блеск утонченности.

— Билли, вы стоите перед трудным решением. Но я не советую сохранять беременность. Не позволяйте вмешиваться вашим личным или религиозным соображениям. Речь идет о вашей жизни. Нужно подумать о муже и дочери. Позвольте мне позвонить консультанту. Мнение другого врача позволит вам обрести уверенность, да и мне тоже.

— В этом нет необходимости, я доверяю вашему мнению. Но, как вы говорите, в конце концов принимать решение мне. Мне нужно подумать. Прямо сейчас я ответить не могу.

— Не тяните с ответом, Билли. Еще три недели — и будет поздно.

— Я должна подумать! Не подталкивайте меня! Сейчас я ни о чем не могу думать! Джессика не выходит из ума, у Мэгги режется зуб, и я почти месяц не получала известий от Мосса. Как я могу утаить такое от мужа? Я хочу знать его мнение. И Сет никогда не простит меня. Я должна подумать! Должна!

— Билли, напоминаю вам, что все это останется строго конфиденциально, между мной и вами. Я ни с кем не стану обсуждать этот вопрос, даже с вашим свекром. Особенно с ним.

— Я понимаю и благодарна вам… — Она взглянула на врача, и теперь ей показалось вполне допустимым, что он звал ее по имени. Он понимал, как важно ей чувствовать поддержку человека, которому она могла бы доверять.

Расположившись на заднем сиденье лимузина Коулмэнов, Билли смотрела на пробегавшие за окном машины виды сельской местности. Аборт. Это слово давило на ее мозг… смутные, мрачные образы темных коридоров и смертного греха, оставшиеся от разговоров, что ведутся шепотом. Аборт. Ее рука нерешительно легла на живот, где росла еще одна жизнь. Маленькая жизнь, бившаяся в ней, не казалась неведомой тайной, как до рождения Мэгги.

Она уже почти решилась отказаться от аборта, когда другие доводы захлестнули сознание. По словам доктора, оставалась вероятность выкидыша — и ее собственная жизнь находилась под угрозой. Страх ледяными пальцами сжал сердце. Она никогда не думала о своей собственной смерти, даже не предполагала такой возможности. Она хотела жить, для Мосса, для Мэгги, для самой себя. Не могут же ее лишить того, что уже принадлежит ей! Годы с Моссом, годы, в течение которых будет расти Мэгги. Однако, думая об аборте, она словно слышала крик своего неродившегося ребенка.

Машина подъехала к Санбриджу, и Карлос остановил ее у крыльца. Билли подбежала к двери. Она, не останавливаясь, взлетела по ступенькам и ворвалась в детскую. Даже суровая мисс Дженкинс не стала протестовать, когда Билли взяла спящую девочку из колыбели и прижала ее к груди.

* * *

— Сет, я хотела бы поговорить с вами, — решительно заявила Билли.

— Давай, говори, — недовольно пробурчал тот, как раз размышлявший над открытой бухгалтерской книгой. Билли понимала, что он притворялся. Бухгалтерские книги вела Агнес.

— Вы собираетесь звонить в Красный Крест, чтобы они сообщили Моссу о смерти матери? — говорить более резко она бы не смогла.

— В свое время. Я не хочу подвергать Мосса опасности. Когда корабль зайдет в порт…

— Извините, Сет, я не согласна. Я не стану участвовать в этом обмане. Если Мосс достаточно смел, чтобы сражаться на войне, он найдет в себе силы справиться и с горем, вызванным смертью матери. Вы не можете держать его в неведении. Сомневаюсь, что он простит вам это. Я не могу писать ему и не упомянуть об этом — что он подумает обо мне?

— Неважно.

— А я думаю, это очень важно. Вы просите меня лгать моему мужу. Я этого делать не стану.

Сет развернулся в кожаном кресле, заложил могучие руки за голову и устремил пристальный взгляд на жену своего сына.

— Ты не знаешь моего мальчика так, как знаю его я.

— Мосс больше не мальчик. Он мужчина и мой муж. Я настаиваю, — холодно сказала Билли.

— Настаивай на чем хочешь, девочка, но мое решение остается в силе. Мосс может совершить какую-нибудь глупость. Нарушится его координация, получится какой-нибудь сбой. Все что угодно. — В голосе Сета слышалось отчаяние, и Билли воспользовалась своим преимуществом.

— В данном случае вы поступаете скорее глупо. Час назад я послала телеграмму в Красный Крест. И уж поверьте мне, я знаю своего мужа.

— Ты все-таки сделала это, хотя я ясно сказал тебе ничего не предпринимать! — взревел Сет.

Сердце Билли бешено колотилось. Он ее не смутит, не запугает. Она стольким обязана Джессике.

— Да, черт побери, сделала. И сделала бы снова, если бы понадобилось.

— Ей-Богу, не будь ты женою Мосса, я бы тебя отсюда вышиб пинком под зад.

— Пусть это вас не останавливает. Я могу собраться и уехать отсюда через час. Так что решайте, Сет.

— Ты не имеешь права.

— Нет, имею. Я его жена.

— Я не собираюсь забывать это!

— Дело сделано, это уже прошлое. Мы должны продолжать жить с этого момента. А как мы станем жить, зависит от нас.

— И откуда ты набралась такой твердости в последнее время, девочка?

— От вас, — коротко ответила Билли. — Но не могу сказать, что это мне нравится. Как насчет вас?

Сет фыркнул:

— Ладно, оставь меня наедине с моим горем. Поразмышляй, как ты еще можешь мне досадить. Я старик. Оставь меня в покое. — Сет выглядел совершенно расстроенным.

— Сварливый старик, — сказала Билли.

— Вон! — прогремел голос Сета.

* * *

За ужином Агнес намотала свою драгоценную нитку жемчуга на тонкие пальцы и выпалила:

— Сегодня во второй половине дня я получила телеграмму из Нью-Йорка, Сет. От твоей дочери. Она прибудет в Остин завтра утром и просит прислать машину в аэропорт.

Ложечка в руках Сета звякнула о блюдце, он швырнул салфетку на стол.

— Ее мать умерла и похоронена! Какого черта ей приезжать в Санбридж? Она бежала, бросила мать, а теперь приползла обратно.

— Сет, пожалуйста, будь благоразумен, — сказала Агнес. — Что я могу поделать? Не могла же я по собственной инициативе телеграфировать в Нью-Йорк и запретить твоей дочери приезжать в Санбридж. Тебя не оказалось поблизости, чтобы спросить, а я не знала, что делать…

— Я тебя не обвиняю, Эгги. Всё эта противная девчонка. Она мне встала как кость поперек горла еще когда родилась, и ясно как Божий день, что она мне и сейчас не нужна! Наверное, едет со своим муженьком.

— Об этом в телеграмме ничего не говорится. Но не представляю себе, что британский офицер может в военное время отправиться в Штаты.

— Ладно, что, черт побери, там написано, Эгги? Где эта телеграмма?

— Мне ее прочли по телефону, Сет. Там просто сообщается, что она в Нью-Йорке, ей удалось попасть на рейс в Остин, и она просит прислать машину в аэропорт.

Сет встал из-за стола, тяжело опершись на трость.

— Могу тебе сказать, Эгги, у меня нет желания видеть еще раз эту девчонку. Всю жизнь она была своенравной, устраивала то одну выходку, то другую. Когда она жила дома, я не имел ни одной спокойной минуты, потому что никогда не знал, что она вытворит в следующий миг. Что бы она ни сделала, я заранее был уверен: мне это не понравится. И ее приезд мне тоже не нравится! Почему, черт возьми, она не может держаться подальше от Санбриджа? Я слишком стар и слишком устал, чтобы терпеть ее проказы.

— Сет, она замужняя женщина с маленьким сыном…

— Это не ее сын! Мальчик какого-то англичанина! У нее даже не хватило ума выйти замуж за американца, Боже мой! Этот мальчишка не моей крови, да и не ее. — С такими словами он покинул столовую.

— Не могу поверить! — воскликнула Билли. — Амелия его родная дочь. А ты, мама, защищала себя, а не ее! Как ты можешь быть такой жестокой? Ты действительно собиралась послать ей телеграмму с отказом?

Глаза Агнес блеснули, а рот сложился в горькую линию.

— Конечно, я подумывала об этом, и если бы не опасалась, что вызову огонь на себя, то так бы и сделала. Как только ты не можешь понять, Билли, не все отцы любят своих детей, по крайней мере не всех своих детей. Амелия глубоко разочаровала Сета, и в глубине души он не может простить ее. Их отношения нас не касаются. Иногда, Билли, ты бываешь просто глупой и забываешь, откуда берется масло на твоем хлебе.

— А это что значит?

— Проще говоря, дорогая, я обеспокоена приездом Амелии, потому что после кончины Джессики Сет стал очень уязвим; примирение между ним и дочерью может иметь гибельные последствия для нашего положения здесь, в Санбридже, если с Моссом что-нибудь случится. Ни на минуту не забывай, что кровь гуще, чем вода. Даже Мэгги легко устранят, если у Амелии родится сын. На карту поставлено многое, Билли, и я хотела бы, чтобы ты перестала быть такой наивной.

Билли откинулась на спинку стула.

— Я и не знала, что ты такая хитрая и расчетливая, мама. Не знала…

— Ты не знала, — холодно проговорила Агнес, — как я экономила и сводила концы с концами, чтобы дать тебе хорошую жизнь, уровень, достойный моей дочери. Как ты думаешь, что давал нам страховой полис твоего отца и та малость, что осталась после твоей бабушки? А дом — ты и представить себе не могла, что он закладывался два раза, так ведь? А когда ты поехала бы учиться в колледж, как ты думаешь, откуда бы взялась плата за обучение? От меня, Билли, от меня! Я была готова идти работать, чтобы платить за твое образование, и ты называешь меня жестокой? Нет, дорогая, это ты жестокая, принимая все, что я давала тебе, и нисколько не думая обо мне. Это наш единственный шанс на обеспеченную жизнь, и если ты настолько глупа, что не понимаешь этого, то зато я понимаю!

* * *

На следующий день после полудня Билли поджидала лимузин. Сет и Агнес удалились из дому, а Билли решила, что Амелия удостоится такого приема, какой полагается дочери Джессики.

Услышав шуршание шин по щебенчатой подъездной аллее, Билли бросилась к окну. Карлос остановил машину и обежал вокруг нее, чтобы открыть заднюю дверцу. Из машины вышла высокая, стройная молодая женщина с такими же темными волосами, как у Мосса. На ней был помявшийся в дороге темно-серый с черным дорожный костюм. Амелия долгим взглядом посмотрела на двустворчатую входную дверь, будто ожидала, что она распахнется и оттуда вылетит огнедышащий дракон. «Дракон, — подумала Билли, — с тростью с серебряным набалдашником».

Потом Амелия поглядела на окно Джессики. Плечи ее поникли под невидимым грузом. Только когда маленький мальчик едва ли трех лет от роду оказался рядом, она улыбнулась.

Билли открыла дверь и заключила в объятия дрожащую хрупкую молодую женщину, шепча слова утешения и сочувствия, совсем как Джессика, которая обняла ее в то первое утро их встречи на железнодорожном вокзале в Остине.

Ребенок цеплялся за юбку Амелии, светлые волосы взъерошились над усталым лбом, темно-карие глаза блестели.

— Рэнд, дорогой, это твоя тетя Билли. — Амелия вытерла глаза и взяла мальчика на руки. — Он так устал, бедняжка. Путешествие было утомительным, но я не могла оставить его в Англии со спокойной душой. Сейчас там настоящий ад. Даже в сельской местности близ Лондона небезопасно.

— Почему бы вам не отвести Рэнда в детскую и не устроить его там? Приятная теплая ванна, еда и сон — все, что ему сейчас нужно. Он красивый ребенок, Амелия.

— Да, это так. Копия Джеффри.

Няня Дженкинс приветствовала Амелию в родном доме.

— Рэнд мой сын, мисс Дженкинс. — В голосе Амелии звучали нотки вызова, как будто она приготовилась к отпору.

Рэнд дергал мать за юбку, пока ему не разрешили заглянуть в колыбель, где мирно спала Мэгги, посасывая большой палец.

— Какая хорошенькая, — сказала Амелия. — Темные волосы не оставляют сомнения, что она настоящая Коулмэн. Очень похожа на Мосса, правда?

— Это одна из причин, почему я ее так сильно люблю. — Билли сияла. — Может быть, Рэнд побудет со мной, чтобы ты могла пойти освежиться? Карлос отнесет багаж в твою бывшую комнату, а Рэнд, я думаю, может спать в детской с Мэгги.

Амелия напряженно выпрямилась.

— Рэнд будет спать в моей комнате. В этом доме уже достаточно долго отделяют детей от родителей.

— Как скажешь, Амелия. Конечно, Рэнд останется с тобой, — успокоила ее Билли. — Кроме того, это твой дом. Можешь сделать, как тебе хочется.

Амелия приняла предложение Билли и оставила с ней мальчика, отправившись привести себя в порядок. Пока наполнялась ванна, маленький мальчик исследовал коллекцию мягких игрушек Мэгги и издал восторженный крик, когда заметил шкатулку с попрыгунчиком на полке:

— Моя! Моя!

— Нет, это не ваша игрушка, молодой человек, — поправила его няня, — она принадлежит Маргарет.

— Наверное, у него тоже есть такая. Снимите ее для него, пожалуйста. Это напоминает ему о доме.

— Миссис Коулмэн, неразумно портить ребенка, давая ему все, что он захочет. Если мне поручат заботиться о нем, ему придется с самого начала выучить, что он может, а чего не может иметь.

— Он не находится на вашем попечении, мисс Дженкинс. Рэнд останется со своей матерью в ее комнате, пока они здесь гостят. А сейчас дайте ему попрыгунчик, а потом принесите свежие полотенца для ванной.

— Жить в одной комнате с матерью! Как это похоже на нее: явиться и нарушить заведенные порядки. Она всегда отличалась эгоизмом и до сих пор такой осталась, как я вижу.

— А может быть, вы никогда не уделяли Амелии того внимания и заботы, которыми одаривали Мосса, потому что он был любимым сыном Сета Коулмэна? Так идите же, принесите полотенца.

Мисс Дженкинс удалилась, а Билли принялась играть с Рэндом, потихоньку раздевая его для ванны.

— Ты, конечно, знаешь, чего хочешь, правда? — смеясь, сказала Билли, в то время как ребенок тянулся к игрушке, не желая расставаться с нею.

— Послушай, — предложил он, поворачивая ручку, чтобы в шкатулке зазвучала музыка. — Это такая игра… Обезьянка думала, что это шутка… а теперь смотри, тетя Билли, — сказал он, протягивая игрушку. — В ласку — раз и стрельнули! — Билли изобразила удивление и рассмеялась вместе с малышом. Он был восхитителен, и его четкий британский выговор, такой же, как и у Амелии — хотя она родилась в Техасе, — нравился ей. Когда вернулась с полотенцами мисс Дженкинс, он шаловливо плеснул в нее водой и состроил забавную рожицу. Конечно, у Амелии всегда хлопот полон рот с юным Нельсоном, но он уже успел стать лучиком света в этом доме.

* * *

Час спустя Рэнда Нельсона накормили и устроили в детской на отдых. Билли посидела с ним, пока он не закрыл глаза, а потом на цыпочках вышла из комнаты. Она думала, что Амелия вернется и побудет со своим сыном. Где же она?

Билли обнаружила свою золовку в затемненной комнате Джессики. Занавески были раздвинуты ровно настолько, чтобы пропускать лишь небольшой луч света.

— Амелия? Почему ты сидишь в темноте? Рэнд крепко спит.

— Он просто чудо, правда, Билли? Совсем как его отец. Мама его любила бы… — голос ее дрогнул в сдавленном рыдании, и она упала на край кровати Джессики.

— Ах, Амелия, мне так жаль, — сказала Билли, собираясь утешить молодую женщину. Но руки Амелии протестующе поднялись.

— Нет, нет, не трогай меня. Я этого не перенесла бы. Боюсь, я раскисну при первом же проявлении сочувствия. Знаешь, я такая плакса.

— Любой на твоем месте заплакал бы. Ты только что потеряла свою мать, а муж в Англии, сражается на войне… Ты имеешь право плакать, — тихо произнесла Билли.

— Джеффри сбили над Францией в прошлом месяце, — сказала Амелия сквозь рыдания. — Видели, как его самолет падал вниз, объятый пламенем… У него не было шанса.

Слова Амелии подействовали на Билли, как удар кулаком. Она ведь тоже замужем за летчиком, у нее тоже муж на войне.

Женщины плакали вместе, потом Амелия встала и пересекла комнату, держа Билли за похолодевшую руку.

— Не беспокойся о Моссе, с ним удача Коулмэнов. Он вернется к тебе живым и невредимым, вот увидишь.

— Ты тоже одна из Коулмэнов, а удача от тебя отвернулась. — Билли и раньше думала о смерти, об опасности полета, об аде войны, но всегда казалось, что это не коснется Мосса.

— Я не совсем Коулмэн, не такая, как Мосс. Пойдем спустимся вниз. Нам обеим нужен глоток спиртного. По крайней мере, мне. Бог с ней, с ванной. Сейчас мне нужно поговорить. Что ты на это скажешь?

— В нашем распоряжении кабинет: твой отец куда-то уехал. Он проводит здесь мало времени с тех пор, как умерла твоя мать. По-моему, это способ подавить горе.

— Ты и вправду так думаешь? — Амелия направилась вниз. — На мой взгляд, ты весьма великодушна, Билли. Уверена, старик не станет возражать, если мы накапаем немного его бурбона. Во всяком случае, не больше, чем возражает против всего, что я делаю. — Она выдавила из себя улыбку.

Амелия и Билли почти три часа просидели в прохладном кабинете Сета, беседуя и попивая напиток из высоких бокалов. Обе молодые женщины любили одних и тех же людей — Джессику и Мосса. Так они подружились.

— Я так любила его, моего Джеффа, — говорила Амелия. — Он стал для меня всем на свете: другом, любовником, мужем. Во многих отношениях он восполнил мою тоску по Моссу, подарил мне любовь и внимание, которых я никогда не видела от отца. Теперь он ушел, остались только Рэнд и я. Думаю, я полностью осознала, как Джефф любит меня, в тот день, когда он спросил, усыновлю ли я его сына. Этот мальчик — все для меня.

— В Англии у Джеффа остались близкие?

— О да, очень дружная семья, которая меня не очень хорошо приняла. Так что, естественно, я им всем теперь чужая, всем, за исключением Рэнда. Джефф был старшим сыном и унаследовал титул и владения, очень богатое поместье, даже по техасским стандартам. Теперь оно принадлежит Рэнду, — Амелия горько улыбнулась. — Можешь ты себе представить, что этот маленький мальчик официально известен как лорд Рэндольф Джемисон Нельсон, граф уикхэмский. Сумма состояния Рэнда даже моего отца заставила бы окосеть. Конечно, и это очень хорошо. Имение находится сейчас в руках семейных попечителей. Я без тени смущения признаюсь, что цифры у меня в голове не укладываются. Еще одно доказательство того, что я не настоящая Коулмэн.

— Тогда ты не сможешь остаться в Америке, да? Ведь Рэнд должен вернуться из-за титула и традиций.

— Благодарение Богу, да. Мы вернемся в Англию через несколько недель, если позволит война. В каком аду добирались мы сюда, страшно вспомнить. Бог знает, как и когда мы попадем домой, но попадем. — Ее голубые глаза блеснули, выражая уверенность, совсем как глаза Мосса.

— Когда я услышала, что ты возвращаешься в Санбридж, то подумала, что ты хочешь оплакать твою мать там, где воспоминания о ней сильнее всего.

— Ты права лишь отчасти, — спокойно заметила Амелия, прежде чем осушить бокал. — На самом деле я приехала, чтобы сделать аборт.

Билли не поверила своим ушам.

— А… аборт? Я… я не понимаю. Зачем, если ты только что рассказала мне, как сильно любила Джеффри? Как ты можешь думать о том, чтобы уничтожить его ребенка?

— Есть только одно объяснение. Я должна принимать во внимание Рэнда. Билли, я несу большую ответственность за его воспитание. Рэнд — ребенок Джеффри, онмне его доверил, и если я хочу сберечь его, мне придется драться изо всех сил. Семья Джеффри с помощью юристов предпринимает шаги, чтобы получить опеку над Рэндом. Я не могу допустить, чтобы это произошло. Рэнд мой сын, еще не вполне законно, но там, где деньги и связи играют роль, я не упущу ни малейшего шанса. Это небольшой урок, который я усвоила рядом с отцом. Выигрывают те, кто все это имеет. Кто не имеет, тот проигрывает. Я не могу быть сильной и обрушиваться на стервятников, если на меня станет давить беременность, а потом еще один ребенок. Я окажусь слишком уязвима, слишком слаба. Джефф любил меня, доверил мне Рэнда, и я не могу предать это доверие.

Она подняла глаза и взглянула на Билли. — Ты молчишь, Билли, я тебя шокирую, да? С тобой все в порядке? Ты что-то побледнела.

— Нет, нет, все нормально… по крайней мере, я так думаю. Амелия, — неожиданно проговорила она, — я тоже беременна, и доктор хочет, чтобы я прервала беременность. — Билли в нескольких словах рассказала о своем последнем визите к Адаму Уорду.

— Ты ведь ничего не сказала папе? Ты, я думаю, уже поняла, что для него солнце всходит и заходит ради Мосса. Мне неприятно говорить это, Билли, но мой отец с радостью рискнул бы твоим здоровьем и жизнью, лишь бы заполучить внука. Он только об этом и говорит с тех пор, как Мосс стал достаточно взрослым, чтобы жениться.

— Я знаю. Даже маленькая Мэгги не идет в счет.

— Это мне хорошо знакомо. И, полагаю, он много всего наговорил насчет моего приезда домой с Рэндом. — Билли смущенно вспыхнула, и Амелия поняла все, что ей нужно было знать. — Ты уже решила, как поступишь?

— Нет. Мне кажется, я чувствую себя виноватой, потому что не хочу снова переносить тяготы беременности — не сейчас, во всяком случае. Но доктор также сказал, что я могу потерять этого ребенка, даже ничего не предпринимая. — Билли не скрывала своей печали. — Если что-нибудь случится с Моссом, а я прерву беременность, я себе этого никогда не прощу. Не знаю, что и делать.

На этот раз Амелия утешила Билли, прижала ее к себе, обняла за плечи.

— Делай, что должна делать, Билли. Подумай как следует и прими решение, и это будет твоим решением. Я буду рядом, чтобы помочь тебе, но, обещаю, не стану пытаться свернуть тебя на тот или иной путь.

Неожиданно сердитый голос Сета заполнил комнату:

— Так вы, девочки, устроили слезливую встречу в моем кабинете? Да еще и помогаете себе моим лучшим виски, как я погляжу. В вашем распоряжении целый дом, но эта комната под запретом!

— Привет, папа. Так приятно сознавать, что ты рад видеть меня. Все тот же любящий человек, насколько я понимаю.

— Не вредничай, дочка. Твоей матери нет поблизости, чтобы защитить тебя, — проворчал он. — Налей-ка мне тоже. Долго собираешься пробыть здесь?

— Столько, сколько понадобится, папа, — ответила Амелия, поднимая повыше бутылку. — На три пальца или на четыре?

— Три для начала. Господи, ты выглядишь, как драная кошка. Только не говори мне, что это последняя лондонская мода.

— Ах, ты имеешь в виду мою одежду. Нет, это не последняя мода, но вдовий наряд шьется практичным, а не модным.

Сет выпил, прошел к своему столу и тяжело опустился на стул.

— Этот ненормальный летчик, за которого ты вышла замуж, купил для тебя этот наряд, не так ли? Как он упомянут в списках? Убитым или пропавшим без вести?

— Убитым. Его ведомый видел, как его самолет падал. Это произошло над Францией.

— Надеюсь, он оставил тебе состояние. В тот день, когда ты вышла замуж за англичанина, мои обязательства в отношении тебя кончились. Джесс завещала тебе кругленькую сумму. Если когда-нибудь захочешь получить ее, попробуй.

— Я приехала домой не ради того, что мне оставила мама, и ты это знаешь, отец. Любой юрист может добиться, чтобы я получила то, что мне причитается.

— Только Господь Бог может позаботиться о том, чтобы ты получила свое, Амелия. Я не могу сказать, что рад твоему приезду, потому что это не так, а я не хочу кривить душой. Что ты собираешься делать с этим твоим пасынком? Отдашь его родственникам, надеюсь?

— Рэнд в моей комнате наверху, спит. Ты, кстати, напомнил мне, что надо пойти приглядеть за ним.

— Бедняжка, он так устал, — сказала она Билли, которая изумленно наблюдала за этой стычкой.

— Амелия! — крикнул Сет в тот момент, когда та собиралась переступить порог. — Хорошо, что твой муж убит. Он избавил тебя от унижения, когда был бы вынужден тебя бросить!

На мгновение Билли показалось, что Амелия сейчас упадет на пол и рассыплется на тысячу кусочков. Но она ухватилась за дверной косяк и удержалась на ногах.

— Это тебе, должно быть, знакомо, пап. Разве мама не оказала тебе такую честь? — А потом ушла, оставив Билли, потрясенно смотревшую на происходящее, с безумно бьющимся сердцем. Когда она снова осмелилась взглянуть на Сета, то обнаружила, что тот посмеивается как ни в чем не бывало. Он спокойно отхлебнул виски.

— Ну, что смотришь, девчушка? Вижу, ты в шоке от той небольшой сцены, которую только что видела. Ничего удивительного. Ты знала, что между Амелией и мною нет любви. Теперь, когда Джесс ушла от нас, остались одни претензии. Мы даже не должны быть любезными друг с другом ради нее. Не могу не задуматься, что было в мыслях у англичанина Амелии, когда его сбили. Домашние проблемы? Ответственность? Плохие новости? Я тебя предупреждаю, что, если что-нибудь случится с моим мальчиком из-за того, что ты сообщила ему о смерти Джесс, ты пожалеешь, что на свет родилась. Подумай о том, что видела сейчас, а это был всего лишь семейный пикник. Поняла? Мне не по душе, когда становятся у меня на пути. Все равно кто — кто бы то ни был. И ты, девчушка, станешь никем, если с моим сыном что-нибудь случится.

Глава 16

Руководствуясь намеками Сета, Агнес делала вид, что не замечает присутствия Амелии, но Билли отметила, что на мать произвел впечатление титул семьи Нельсон.

— Если твой муж был лордом, то значит ты леди? — невинным голосом спросила Агнес.

— Спросите моего отца, миссис Эймс. Он вам расскажет, что сомневается, сделает ли что-либо в этом мире из меня леди.

Агнес притворилась, что не расслышала ответ, и стала смотреть на юного Рэнда, который как раз в это время уронил полную вилку зеленого горошка себе на колени.

— В самом деле, Амелия, обязательно ли ребенку есть за одним столом с нами? Он слишком маленький, чтобы овладеть подобающими манерами.

— Когда Мэгги исполнится три года, я собираюсь сажать ее вместе с нами за стол во время обычных семейных обедов, — сказала Билли. — Правда, мама, можно подумать — мы никогда не жили в Филадельфии и не ели каждый вечер за кухонным столом, за исключением воскресений, когда приходили гости. Ты действительно хочешь отсылать Рэнда каждый вечер обедать с нашей сердитой Дженкинс?

— Ужинать! — поправил Сет. — Здесь, в Техасе, обед подают в полдень, а когда едят во второй половине дня, то в любое время это называется ужином.

— Ну хорошо, ужинать. Кроме того, присутствие Рэнда за столом вносит приятное облегчение.

— Только не мне, — возразил Сет. — Смотри, девочка, не перенимай этот тон у Амелии, а? Моссу это не понравилось бы. Точно тебе говорю.

Агнес перебирала пальцами свою нитку жемчуга. Ей хотелось, чтобы Амелия побыстрее перебралась в Англию. Сет все время такой расстроенный и взвинченный, из-за этого с ним трудно общаться, а хуже всего то, что он начинает подозревать все и вся. Приходится постоянно контролировать свое отношение к его дочери. Если проявлять излишние дружелюбие и приветливость, то можно восстановить Сета против себя, а если оставаться слишком безразличной, восстанет его чувство преданности семье. Хотелось бы ей знать, когда Билли объявит о своей беременности. Чего она ждет? Хочет сначала сообщить Моссу и подождать его ответа?

— Билли, дорогая, — спросила Агнес, — не могла бы ты дать мне телефон доктора Уорда? Пожалуй, надо записаться к нему на прием.

— Справочник лежит рядом с телефоном, мама, — ответила Билли, ковыряясь в тарелке. Она интуитивно поняла, что не такого ответа ждала Агнес.

— Да, конечно, какая я глупая.

— У тебя что-то не в порядке со здоровьем, Эгги? — Сет выглядел озабоченным.

— Нет, ничего. Я просто подумала, что надо провериться. Ты в последнее время виделась с доктором Уордом, Билли? Не пора ли? Мэгги теперь уже почти шесть месяцев, и, я знаю, доктор Уорд проявляет к тебе особый интерес.

— Особенно с тех пор, как Коулмэны выстроили ему новую замечательную пристройку к больнице, — вмешался Сет.

— Да, Сет, особенно теперь. Ну как, Билли, была ты у него? — Агнес ждала, подстерегала ложь, наблюдая за дочерью, и молилась о правде.

— Действительно, я была у него. Все в порядке.

Руки Агнес теребили жемчуг. Не ложь, но и не правда.

— Билли, я завтра после обеда еду в город. Хочешь поехать со мной? — вступила в разговор Амелия.

— Да, охотно. Я там не была с тех пор, как ты приехала. Мы можем походить по магазинам. Возьмем с собой Рэнда?

— Нет, в другой раз. Я оставлю его с мисс Дженкинс. При упоминании имени няни Рэнд опустил вилку на тарелку и зарычал.

— Так Рэнд воспринимает мисс Дженкинс, как настоящего дракона, — сказала Билли. — Верно, Рэнд?

— Злюка, — сказал мальчик и рассмеялся, встряхнув белокурой головкой.

— Ты останешься с мисс Дженкинс, когда мы с тетей Билли поедем в город, ладно? Вот хороший мальчик. Мама привезет тебе из города что-нибудь хорошее.

Рэнд кивнул.

— И для Мэгги. Мэгги много плачет, мама. Привези ей подарок.

Амелия и Билли рассмеялись, но Агнес неодобрительно покачала головой.

— Так ребенка не научишь хорошим манерам. Это надо же — злюка! Очень неуважительно. Надо постараться, Билли, чтобы это не затронуло Мэгги.

— О, Рэнд весьма неплохо ладит с мисс Дженкинс, миссис Эймс. Просто он называет вещи своими именами, как он их видит. Даже папа одобрил бы это! — Амелия наклонилась и поцеловала Рэнда в щеку, ее гладкие черные волосы поразительно контрастировали с его золотистыми кудрями. — Допивай свое молоко, Рэнд, дорогой, потом мы с тетей возьмем тебя наверх, чтобы решить, что делать завтра и какие подарки привезти тебе и Мэгги.

В комнате Билли, где обе женщины решили выпить кофе, Амелия откинулась в кресле, отхлебывая напиток. Рэнд играл в детской с Мэгги.

— Я всерьез говорила о завтрашней поездке в Остин, Билли. Надеюсь, ты поедешь со мной.

— С удовольствием. Демонстрируют новую коллекцию одежды на осень, и я хотела купить шерстяных тканей. Давно не сидела я за швейной машинкой и даже скучаю по этому занятию.

— Я еду не в магазин, Билли, — мрачно проговорила Амелия. Взгляд, устремленный на Билли, был неколебимо суров. — Я связалась с кое-какими знакомыми и договорилась об аборте. Карлос довезет нас до Остина, а потом мы возьмем такси. Я решилась и должна пойти на такой шаг. Это единственный выход для меня и Рэнда.

— Амелия, есть и другие соображения, другие решения…

— Нет, нету. Сегодня я получила из Нью-Йорка телеграмму от юриста, которого наняли братья Джеффри. Они угрожают судебным преследованием, потому что я увезла Рэнда из Англии.

— Но ведь он твой сын! Ты имеешь право взять его куда хочешь!

— Да, в сердце моем он мне сын, но усыновление не было оформлено до гибели Джеффри. Мне предстоит борьба. Я уже связалась с моим адвокатом в Лондоне. Он советует оставаться здесь, в Санбридже или хотя бы в Техасе, как можно дольше. В Европе война, связь с Америкой плохая, это единственный способ задержать разбирательство. Я не могу потерять его, Билли, просто не могу! Я так люблю его и поклялась перед Богом и Джеффри, что всегда буду заботиться о Рэнде. У Джеффа детство вовсе не было счастливым, несмотря на преимущества, которые дают богатство и титул. — Она засмеялась. — Джефф сказал — я единственная надежда Рэнда вырасти счастливым и нормальным человеком. Я! Именно Амелия Коулмэн Нельсон — единственное спасение для маленького мальчика. Я пожертвую чем угодно, Билли, чтобы выполнить обещание, которое дала Джеффу. Пожалуйста, помоги мне.

Лицо Амелии наполовину скрывала тень. Блестящие темные волосы были гладко причесаны и сколоты узлом на затылке. Строгая прическа придавала ее облику суровость, которая делала просьбу еще более выразительной, пронизывающей сердце острой жалостью. Билли не хотела помогать. Это противоречило ее убеждениям, но вместе с тем она сама оказалась перед необходимостью такого же выбора.

— Ты отстраняешься от меня, Билли. Вижу, твои принципы не позволяют тебе принять участие в этом деле. Забудь о моей просьбе. Забудь, что я вообще тебе что-то говорила. Не нужно никаких переживаний, только присмотри за Рэндом, пока меня не будет дома.

— Куда ты идешь? Кто врач?

Смех Амелии прозвучал резко, показался почти вскриком.

— Билли, ты шутишь. Аборты запрещены, или ты забыла? Ни один врач — порядочный врач, во всяком случае, — ко мне не прикоснется. Я нашла одного через некоторых не очень респектабельных друзей, которые у меня когда-то были. Только клинические аборты, как тот, что советует тебе сделать доктор Уорд, производятся стерильно, в больницах.

Видения чернее кажущихся черных кошек проникли в воображение Билли. Истории о темных подозрительных улочках, мясницких ножах и вязальных спицах, те, что нашептывают друг другу в углах школьных гимнастических залов.

— Амелия! Не надо! Это опасно!

— Надо, и я сделаю это. Ты только подождешь меня. — Ее рука потянулась к животу. — Ты знаешь, что здесь, Билли? Сон. Всего лишь сон. Но это не для меня, и я хочу забыть его, прежде чем он станет кошмаром. Знаешь, как мне страшно? Я до смерти потрясена потерей Джеффа. За всю жизнь я никогда не поступала правильно, за исключением того, что любила Джеффа и Рэнда. На самом деле я довольно эгоистична. Спроси любого, кто знает меня. Спроси моего отца. Я должна сделать это. Я хочу сделать это!

— Я поеду с тобой, — сказала Билли. — Тебе кто-то нужен. Признаюсь, мне это не нравится, но если я тебе нужна, то буду рядом. Мосс поступил бы точно так же, помог бы тебе. Я не стану тебя осуждать, Амелия. Просто хочу быть твоим другом.

— Ах, Билли, — плакала Амелия. — Ты мой друг, больше чем друг. Ты мне сестра!

* * *

На следующий день после обеда Билли и Амелия поехали в Остин. Они дали Карлосу указания ждать их в пять часов напротив конторы Коулмэнов, потом подождали, пока он отъедет, и подозвали такси. Амелия молча и напряженно сидела на заднем сиденье, в то время как Билли давала водителю адрес.

— Вы уверены, что адрес правильный, мисс? — спросил шофер, жуя огрызок сигары. — Вы не похожи на тех леди, которые могут ехать в такой район.

— Адрес правильный, — ответила Билли тоном, исключавшим дальнейшие комментарии. Амелия сидела рядом, глядя прямо перед собой, сцепив на коленях холодные бледные руки.

Когда такси остановилось, Билли глянула на темные сомнительные заведения, грязные тротуары.

— Это именно то место, — ничего не выражающим голосом подтвердила Амелия. Они заплатили и вышли из машины.

— Хотите, чтобы я подождал вас?

— Нет, спасибо, — сказала Билли, нервно озираясь вокруг. Мужчины лениво болтались на перекрестках, громкая музыка мексиканского танца вырывалась из ближайшего заведения «Локо Салун». Оборванные дети и женщины с ввалившимися глазами бесцельно бродили по улице.

— Амелия, ты уверена, что у тебя правильный адрес?

— Это здесь, — сказала та, глядя на ветхое крыльцо. — Давай побыстрее покончим с этим ужасным делом. Пошли.

Билли никогда раньше не бывала в таких местах. В темном коридоре пахло подгоревшим чесноком, затхлостью и отбросами. Радиоприемники, настроенные на разные волны, создавали приглушенную какофонию. На третьем этаже Амелия резко стукнула в обшарпанную дверь.

Дверь чуть приоткрылась, и пара цепких темных глаз подозрительно оглядела посетителей. Когда Амелия протянула хрустящую стодолларовую бумажку, дверь открылась, чтобы впустить их. Мужчина в грязной белой рубашке, обтягивающей объемистый живот, выкрикнул что-то по-испански. В комнату вошла женщина. Билли услышала, как за ними захлопнулась дверь, и почувствовала панический страх.

— Это моя подруга, — объяснила Амелия. — Она отвезет меня домой.

Женщина покачала головой и стала что-то сердито выговаривать мужчине.

— Вы должны были прийти одна, — проворчал тот.

— Никто ничего не говорил насчет того, чтобы прийти одной. Мне нужно, чтобы подруга оставалась со мной.

Женщина быстро, взволнованно заговорила, а мужчина прикрикнул на нее.

— У вас с собой все деньги? — спросил он у Амелии. — Двести долларов?

— Да. Подруга отдаст вам вторую сотню, когда все будет сделано.

— Ваша подруга подождет здесь.

— Нет. Она пойдет со мной. Иначе я пойду куда-нибудь еще.

Женщина снова принялась лопотать.

— Заткнись! — разъярился мужчина. У Билли подгибались колени, а руки стали ледяными, несмотря на теплый день.

— О'кей. Идите с Марией. Она обо всем позаботится. Но сначала я бы хотел видеть деньги.

— Покажи ему деньги, — велела Амелия. — Черт побери, Билли, делай, что я сказала! Покажи ему деньги!

Непослушными пальцами Билли открыла сумочку, вынула банкноту и показала мужчине, который, похоже, остался доволен. Она быстро засунула бумажку в отделение сумочки и застегнула молнию, словно деньги жгли ей пальцы.

Мария отступила в сторону, чтобы пропустить их в соседнюю комнату. Здесь было пусто, если не считать кухонного стола и единственного стула. Как раз рядом находился грязный туалет. Высокие длинные окна, выходившие на заднюю стену дома, были завешены газетами. Голоса гулко звучали, отражаясь от стен. Мария надела клеенчатый фартук. На клеенке оказался такой же рисунок, как на скатерти, которой когда-то был накрыт кухонный стол в домике Эймсов в Филадельфии. Сумятица впечатлений проникла в сознание, словно нанося мгновенные удары.

Билли чувствовала, как дрожит в ее ладони холодная рука Амелии, свесившаяся со стола, на котором, закусив губу, лежала она с разведенными ногами. Мария делала свое дело. Рисунок на ее фартуке расплывался перед глазами Билли, ее мутило. Вдруг запахло кровью, что-то упало в эмалированную миску, стоявшую на полу у ног Марии. Билли невольно опустила глаза. Темно-красные сгустки крови и тканей плавали в миске. Все кончено. Маленькая призрачная жизнь, которую носила Амелия, вырвана из нее.

Грязный потрескавшийся пол угрожающе приподнимался, собираясь поглотить Билли. Все оказалось сделано так быстро, так безжалостно. Где-то в глубине ощущалось жжение, требовавшее, чтобы она обратила взор вовнутрь. Та крохотная жизнь, что образовалась там, не могла существовать без нее. Эту жизнь тоже могли вырвать из ее тела и разорвать на кусочки в стерильной операционной, под наркозом, но разницы никакой не будет. Она мать и это — ее дитя, которое без нее никогда не сможет дышать, плакать или хотеть есть.

Билли приняла решение. Жизнь ее будущего ребенка будет зависеть от Бога, а не от ножа хирурга.

Пальцы Амелии цеплялись за руки Билли, зубы стучали, слезы струились по щекам.

— Билли! Билли! Боже, что я наделала!

* * *

Позднее, уже вечером, после того, как Билли побывала в детской, чтобы поцеловать Мэгги перед сном, она остановилась у комнаты Амелии.

— Амелия? — прошептала Билли в темноту, так как свет был выключен. — Ты спишь? — Она тихо подошла по ковру к кровати, стараясь не шуметь и не разбудить Рэнда, который спал в кроватке на колесиках, стоявшей в углу комнаты. — Амелия!

— Билли. Билли, мне плохо, я больна. Она потрогала лоб Амелии.

— Ты просто горишь.

— И у меня кровотечение, Билли. Сильное.

Билли щелкнула выключателем лампы у кровати. Амелия лежала бледная, с побелевшими губами.

— Я звоню доктору Уорду.

— Нет, не надо…

— Что будем делать? Ты больна!

— Это пройдет, обещаю тебе, пройдет.

— Нет, не пройдет. Что-то сегодня сделали не так. — Она подняла одеяло и потянула ночную рубашку Амелии. По розовому хлопку расплывалось красное пятно. — Кровотечение у тебя сильнее, чем ты думаешь. Я вызываю врача…

Амелия схватила ее за запястье.

— Не надо! Не надо! Никто не должен знать. Я не могу этого допустить! Надо подумать о Рэнде… семья Джеффа использует это против меня, если они узнают. А отец достаточно подл: он расскажет им, если решит, что это повредит мне.

— Сет вредный, чудаковатый старикашка, но он никогда…

— Посмотри на меня, Билли. Посмотри на меня и никогда не говори «никогда». Нет, не надо, я не могу позволить тебе позвонить доктору Уорду.

— Ладно, тогда позволь вызвать кого-то другого. Кого-нибудь. А что если я сама отвезу тебя в Остин? Ты можешь пойти в отделение скорой помощи. Никто не узнает.

Амелия зарылась головой в подушки, отказываясь и от этого предложения.

— Амелия, ты сказала, что должна думать о Рэнде. Ты можешь умереть от потери крови, от инфекции. Подумай о сыне!

— Хорошо. Вези меня в больницу. Только не в Мемориальную, а в главную, клинтоновскую, на другой конец города.

* * *

Билли с трудом вела семейный «паккард» Коулмэнов сквозь глухую ночь. Лента шоссе расстилалась перед фарами, как длинный узкий язык. Амелия сидела рядом с ней, голова ее была откинута на спинку сиденья, капли пота блестели на лбу. Часы на приборной доске показывали двенадцать тридцать. Насколько Билли заметила, никто не услышал, как они уехали из дому. Но утром придется давать какое-то объяснение, лгать, скрывать свою вину. Сейчас она не может думать об этом. Нужно сосредоточиться на управлении машиной. Лимузин оказался слишком длинным, слишком широким, и ей трудно было рассчитывать расстояние. Билли бросила взгляд на счетчик — двадцать миль, тридцать, тридцать пять. Прошел почти час. Теперь Амелия притихла, она сидела слишком тихо и была слишком бледна.

Впереди блеснули огни города, дорожное движение стало более оживленным. Центральный проспект, ведущий к больнице, был перекрыт красными огнями светофоров.

— Держись, Амелия, еще пять минут, и мы приедем, — пообещала она, горячо молясь.

Когда они подкатили к приемному отделению скорой помощи, все произошло очень быстро. Амелию положили на носилки-каталку и увезли. Потом пришла медсестра в жестко накрахмаленном халате и стала расспрашивать Билли:

— Имя пациентки?

— Ам… Эми Нельсон.

— Давно ли началось кровотечение и известна ли вам причина?

— Я не знаю… не знаю… где доктор? Я хочу видеть доктора, — требовала Билли.

— Доктор сейчас с нею, но пациентка очень слаба, чтобы отвечать на его вопросы.

Билли обежала глазами стерильно чистую комнату ожидания. Она не знала, что сказать: много ли она может сообщить?

— А ваше имя? — спросила медсестра.

— Уилла. Уилла Эймс. — Неправильные сведения с легкостью слетали с губ. — Я ее подруга.

— Мисс Эймс, — сестра разглядела обручальное кольцо на пальце Билли. — Миссис Эймс, мы уже знаем, что произошло маточное кровотечение. Нам нужно знать — была ли мисс Нельсон беременна или нет.

Билли покачала головой.

— У нее был выкидыш, вы не знаете? Или она сделала аборт? Вы должны мне сказать. От этого может зависеть жизнь вашей подруги.

— Нет, выкидыша у нее не было. — Вот и все, что могла сказать Билли. В остальном было слишком трудно признаться. Воспоминание о той миске с отколотой эмалью непрестанно приходило на ум.

— Так значит, это аборт. Верно? Вы знаете ее родных? С кем мы можем связаться?

— Нет! У нее никого нет, только я. Белый халат медсестры жестко похрустывал.

— Подождите здесь, миссис Эймс. Я поговорю с доктором.

Билли все ждала и ждала, каждый новый момент приносил ей новые сомнения и тревоги. Часы отсчитывали минуты, минуты складывались в часы. Уже семь. Свет нового дня струился сквозь широкие стеклянные двери. Вокруг ходили люди, белые халаты торопливо перемещались из комнаты в комнату, а об Амелии никто не сказал ни слова.

Билли знала, что в семь тридцать в Санбридже начнется волнение. Проснется Рэнд и станет искать свою маму. Агнес скоро спустится на завтрак и станет гадать, куда делась ее дочь. Карлос пойдет в гараж и обнаружит, что машина исчезла. Билли решительно прошла к телефону-автомату и набрала номер. К счастью, трубку подняла Агнес.

— Билли? Где ты? Ты не у себя наверху?

— Нет, мама. Не задавай никаких вопросов. Пусть мисс Дженкинс присмотрит за Рэндом. Скажи Карлосу, что ночью мы с Амелией взяли машину и скоро я ее верну на место.

— Амелия? Амелия с тобой? Что значит, ты скоро вернешь машину на место? Амелия с тобой не приедет? Билли, я хочу знать, что происходит! — Что-то в голосе дочери ее смертельно напугало — случилось какое-то несчастье. — Билли, с тобой все в порядке? Где ты?

Билли вздохнула. Объяснения не избежать.

— Мама, я в больнице с Амелией. Головная боль, которая началась у нее вчера вечером, ночью усилилась, и ей стало плохо.

— Я тебе не верю ни на секунду. Билли, ты сделала какую-нибудь глупость? Я знаю, ты беременна, Билли. Скажи мне, с тобой все в порядке?

— Со мной все отлично. И с моим ребенком тоже. Не задавай вопросов, мама. — Билли заговорила угрожающим тоном, ошибиться было невозможно. — Раз уж тебе известно, что я беременна, то ты должна также знать, что доктор Уорд не рекомендует мне сохранять эту беременность.

— Билли, что ты говоришь? — В голосе Агнес звучал теперь настоящий страх.

— Я говорю, мама, что ты должна прикрыть меня и Амелию. Ты не допустишь, чтобы Сет узнал, где мы и почему. Позаботься о детях. Как только смогу, вернусь на машине. Не выдавай меня, мама, и я тебя не подведу. Мы понимаем друг друга, не так ли?

Рот у Агнес открылся сам собой. Неужели ее дочь говорит с ней в таком тоне? Бросает неприкрытые угрозы? Билли никогда не нанесет вреда своему ребенку… а вдруг? Интуиция подсказывала Агнес, что это совсем другая, новая Билли.

— Приезжай домой, как только сможешь, — тихо сказала она. — Я здесь обо всем позабочусь.

— Хорошо, мама. Хорошо.

В четверть девятого Билли все еще мерила шагами маленькую комнату для посетителей на втором этаже. Каждые тридцать минут глаза ее обращались к стрелке часов. Что они сделали с Амелией? Почему никто ничего ей не говорит?

— Миссис Эймс? — позвал женский голос. — Миссис Эймс?

— Да, это я, — Билли в волнении застыла на месте.

— Доктор хотел бы поговорить с вами о мисс Нельсон. Пройдите сюда, пожалуйста.

Билли прошла за медсестрой, постукивая каблуками по плиткам пола. Ее провели в кабинет. К ней обратился молодой человек в белом халате.

— Вы миссис Эймс? Я доктор Гарвей. К сожалению, нам пришлось срочно сделать операцию вашей подруге. — Заметив встревоженный взгляд Билли, он быстро добавил: — Сейчас с нею все в порядке. У нее было прободение матки, весьма опасное, и пришлось сделать гистероктомию. Вы понимаете, что это значит, миссис Эймс? Пришлось удалить матку. Тот, кто делал аборт, настоящий мясник. Вы вовремя привезли ее сюда. Она истекала кровью. Теперь необходимо избежать инфекции.

Лицо Билли побледнело, а губы стали синеватыми.

— Миссис Эймс, садитесь… сюда. Я понимаю, это такой удар.

— С нею все хорошо? — с трудом прошептала Билли.

— Надеемся. Жаль, конечно, такая молодая женщина. Наверное, это ее первый ребенок, да?

— Когда я могу видеть ее?

— Сейчас она в реанимации. На нашу удачу, она не теряла сознания и смогла подписать бланк согласия на операцию; иначе мы потеряли бы время, разыскивая ее родных.

— У нее никого нет, только я. Когда я могу видеть ее? Доктор Гарвей посмотрел на часы.

— Минут через сорок пять. Может быть, вы подниметесь на третий этаж, а я кого-нибудь пришлю за вами, когда она очнется… Миссис Эймс, могу я что-нибудь сделать для вас?

Билли протестующе подняла руку, отказываясь от забот доктора.

— Нет, со мной все в порядке. Правда. Третий этаж, вы говорите?

Когда в конце концов Билли пустили к Амелии, она с трудом проглотила комок в горле. Амелия была бледнее подушки, на которой лежала, губы сухие и потрескавшиеся, глаза тусклые и ввалившиеся.

— Билли. — Она могла говорить лишь хриплым шепотом. — Я знаю, что ты думаешь. Лучшего я не заслуживаю. Рэнд… пожалуйста, позаботься о Рэнде вместо меня. — Рука, которую сжимала Билли, оказалась холодной и бледной.

— Боже мой, что они с тобой сделали? — Сочувствие и сострадание переполняли Билли, превращаясь в соленые ручейки, заливавшие щеки.

— Не плачь из-за меня, Билли, пожалуйста, не надо… Амелия отвернулась, бескровные губы еле шевелились.

— Теперь езжай домой, — сказала она надтреснутым голосом. — Позаботься о Рэнде. Что сделано, то сделано… Нечего плакать о разлитом молоке. Разве я тебе не говорила, что ничего не могу сделать правильно. Езжай домой.

Билли ничего больше не могла сделать или сказать. Она отправится домой и принесет извинения за отсутствие Амелии. Присмотрит за детьми. Дети. Она положила руку на живот, и ей показалось, что уже ощущается биение крохотной жизни еще не родившегося ребенка. Он в безопасности и, что важнее всего, он желанный ребенок. Дитя Амелии могло бы лежать в колыбели рядом…

Каблуки Билли стучали все быстрее и быстрее по полу, выложенному плиткой, в то время как она направлялась прямо к телефону-автомату возле лифта. Она нашла в кармане монетку, чтобы позвонить доктору Уорду и сообщить о своем решении.

* * *

Вернувшись в Санбридж, Билли равнодушно отнеслась ко всему, в том числе и к ярости Сета.

— Что себе думает твоя девчушка, Эгги? — рычал он. — И где моя дочь, почему она оставила здесь с нами мальчишку? — Агнес не нашлась что ответить. — Чертова баламутка, — ворчал старик. — Никогда не доверял ей и не буду доверять. Уезжает с друзьями и оставляет здесь этого мальчишку. Друзья! Негодяи — это больше похоже на правду! — Он глянул на Билли. — Когда, черт побери, она вернется? Я хочу знать, когда надеть сапоги, чтобы выкинуть ее пинком под зад из моей жизни!

Агнес беспокойно посмотрела на молчаливую дочь.

— Сет, Амелии сейчас нужно время, чтобы прийти в себя. Мальчик — не проблема, Билли за ним присмотрит, Амелия уехала не больше чем на неделю. — Она посмотрела на Билли, ожидая подтверждения.

— И позволь мне сказать тебе одну вещь, девочка, — заявил Сет. Тяжело опираясь на свою трость, он направился к невестке. — Когда в следующий раз возьмешь машину без моего разрешения, я тебе задам. Какой черт вселился в тебя с тех пор, как в доме появилась Амелия? Я привык считать, что кое-какой умишко у тебя есть.

— Полагаю, беременные женщины иногда делают глупости, — сказала Билли, едва удерживаясь от смеха.

— Что такое? Эгги, что она говорит?

— Думаю, она говорит, что беременна, — воркующим голоском произнесла Агнес. — Билли, когда нам ожидать новорожденного?

— Мэгги должна получить сестренку или братика в свой день рождения.

— Ты, конечно, имеешь в виду брата, девчушка? — резко возразил Сет, не в силах сдержать улыбки. — Уж этот-то будет сыном!

* * *

Дни складывались в недели, недели в месяцы. Дружба Билли и Амелии крепла. Ловкие пальцы Амелии вязали крючком и спицами маленькие свитерочки и детские одеяльца, нетерпеливо предвкушая рождение ребенка Билли. Ее вера в то, что все будет хорошо, несмотря на предупреждение доктора Уорда, доставляла Билли радость и утешение. Амелия проявляла почти родительскую заботу, а когда на шестом месяце у Билли открылось кровотечение и она оказалась прикованной к постели, именно Амелия заботилась о своей подруге. Она делала это с такой любящей самоотверженностью, что на глаза Билли наворачивались слезы. Она поступала так не только ради Билли, но и ради Мосса, своего обожаемого брата. Маленький Рэнд был водворен в детскую с нянюшкой, которая выполняла все его пожелания. Мэгги крепла и росла, как стойкая здоровая сорная трава.

Письма Мосса оставались редкими и немногословными. Он жив — вот и все, что родные знали. Каждый из них жил в страхе перед тем днем, когда начнется переброска к западным союзникам.

Некоторое время Билли занималась тем, что вспоминала свое старое увлечение: придумывала кое-какие модели одежды.

— У меня есть идея, — сказала Амелия однажды в воскресенье после завтрака. — Почему бы мне не почитать тебе юмористические газеты? Что тебе хотелось бы послушать — «Катценямерские детки» или «Труженик Тилли»?

Билли вздохнула:

— Ни то, ни другое. Я слишком поглощена выкройками и фасоном того костюма, который я для тебя смоделировала. Я все время думаю — получится ли та модель, что я задумала, когда миссис Паркер закончит наметку.

— Не беспокойся, Билли. Завтра миссис Паркер придет для первой примерки, и ты сама все увидишь. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне не нравится, что ты так волнуешься.

— Хорошо, — согласилась Билли, но ее не оставляли беспокойные мысли, и другую тему для разговора она находила с трудом. — Как идут дела внизу, как твой отец? Вы еще не помирились?

— Ты, конечно, шутишь. Нет, мы не помирились и никогда не помиримся, разве что на том свете. Отцу я не нравлюсь. Никогда не нравилась и не буду нравиться. Что касается любви, то единственное, кого когда-либо Сет любил или полюбит, это Мосс и его лошадь Несси. Ты должна это принять как должное. Я приняла. Ну, если ты не хочешь юмористических газет, может быть, что-то из мистических романов? Я видела один, от которого кровь должна застыть в жилах. О'кей? — Она выбралась из кресла и отправилась на поиски книги.

Билли откинулась на подушки и вздохнула. После рождения ребенка Амелия и Рэнд уедут в Англию. Билли понимала, что Амелия остается в Санбридже только из-за беспокойства за нее. Скоро Амелии придется вернуться, чтобы пройти через неизбежный судебный процесс по поводу усыновления Рэнда. Билли станет скучать по ней, ужасно скучать. Амелия подбадривала ее, отметала тревоги с силой, казалось, не знавшей границ. Она даже сражалась с Сетом за нее — и победила. После того как доктор приказал Билли лежать в постели, чтобы сохранить беременность, Сет носился по Санбриджу, будто петух, растерявший своих кур. Один раз его постигло разочарование, так неужели и на этот раз он потеряет шанс обрести внука? Одетая в белое, жестко накрахмаленная копия мисс Дженкинс появилась в комнате Билли.

Амелия взяла командование на себя.

— Не двигайтесь, — сказала она сиделке. — Не распаковывайте вещи и ничего не делайте, пока все не выяснится. — Она повернулась к Билли. — Я собираюсь раз и навсегда успокоить старика. С этим у него ничего не выйдет; конечно, если ты не хочешь, чтобы сиделка осталась. — С замиранием сердца Амелия ждала ответа Билли. Последовало отрицательное покачивание головой. Сиделка поджала губы, и Билли могла бы точно сказать, о чем та думает. Эти богачи сами не знают, чего хотят…

Снизу доносились отзвуки перебранки. Билли пыталась отвлечься, решая кроссворд, но не слишком успешно.

— Нечего говорить со мной, как будто я один из твоих никчемных друзей, — гневался на дочь Сет.

— Друг? Друг! Ты никогда не был мне отцом, так как ты можешь быть другом, никчемным или каким-то еще? И не думай, что собьешь меня на другую тему. Если хочешь побеседовать об отношениях, которых между нами никогда не было, — отлично, но в другой раз. Я хочу поговорить о Билли. Сам доктор сказал, что ей не нужна сиделка, что я могу поухаживать за ней. И я собираюсь это делать — ты слышишь меня, папа? Я о ней забочусь. Я уже написала Моссу об этом, и Билли тоже. Не вмешивайся. Потому что, если ты это сделаешь, я увезу Билли отсюда. Поразмысли об этом! А теперь забери отсюда ту чертову сиделку и не вздумай предпринимать что-либо в этом роде еще когда-нибудь. Пока я здесь, этому не бывать. И, кстати, я останусь, пока Билли не родит и не встанет на ноги. Мы понимаем друг друга, пап?

— Ты всегда оставалась вредной сучкой, — огрызнулся Сет. — Мать слишком тебя баловала. Я знал, что из этого не выйдет ничего хорошего. Почему ты не могла быть такой, как Мосс? Господи Иисусе, что мне пришлось пережить!

— Мне помнится совсем другое, папа. Каждый раз, когда мама пыталась меня баловать, ты отпихивал ее в сторону. Ты никогда не одобрял ничего, что бы я ни делала: ни учебу в школе, ни спортивные успехи, ни умение водить машину, ни музыку. Ты неодобрительно относился ко мне с самого моего рождения, так что непонятно, как я могла ожидать чего-то большего. Я женского пола, а для тебя это ничто, таких ты в расчет не принимаешь. Ни маму, ни меня, ни Билли. Эта малышка в детской — она тоже должна заплатить ту цену, что заплатила я? А новый ребенок? Что ты будешь делать, если он окажется девочкой? Не обращать на него внимания, как ты привык? А твой сын, настоящее совершенство, чему он научится от тебя? Сделает с Билли то же, что ты сделал с мамой? Да поможет нам всем Бог.

— Достаточно, Амелия.

— Нет, не достаточно. И никогда не будет достаточно. Я не позволю тебе загубить Билли жизнь. Пока я здесь, не позволю!

Ее голос повысился до пронзительного крика. Билли представила себе, как Сет отступил назад, а Амелия надвигается на него.

— Я молода, здорова, — продолжала она. — У меня есть сила воли и твердость, не говоря уже о смелости. А ты старик. Ты потерял жену, единственного друга, который у тебя когда-либо был. Скоро ты одряхлеешь. Мосс уехал. Все, что у тебя осталось, это лошадь и Билли. Разница теперь не так уж велика, пап. Перевесила в мою пользу, если хочешь.

— Уйди с глаз моих. Я тебя видеть не мог в тот день, когда ты родилась, и до сих пор не выношу. Можно только радоваться тому, что мама не дожила до этого дня и не видит, во что ты превратилась. Она, наверное, перевернулась сейчас в гробу.

— Ты не знаешь и никогда ничего не знал о маме. Не впутывай ее сюда. — Снова установилось молчание, а затем Амелия сказала: — Если ты думаешь, что мама не знала о твоих загулах и оргиях в городе, то ошибаешься. Она знала. Знала и не обращала внимания. Однажды я слышала, как она молилась; в самом деле молилась, чтобы ты продолжал в том же духе и оставил ее в покое. Что ты об этом думаешь, папа?

— Тебя надо было утопить в тот день, когда ты родилась. Прочь с глаз моих! — Ненависть в голосе Сета выплеснулась и повисла в воздухе, пронизав дом. Потом, наконец, голос Амелии, холодный и угрожающий, разорвал тишину:

— Скажи сиделке, чтобы она уезжала. Прямо сейчас.

— Если этого достаточно, чтобы ты исчезла с глаз моих, ладно. Пришли ее вниз.

— Забери ее сам. Ты ее нанимал, теперь можешь уволить.

— Вот, приходится тащиться, — пробормотал Сет, взбираясь по лестнице.

Амелия рассказала Билли, что произошло потом. Как только Сет скрылся из виду, она бросилась на кухню в объятия Титы.

— Боже мой, ты слышала все, что я сейчас наговорила? Я была неправа, Тита? Мама рассердилась бы?

— Твоя мать тебя очень любила. Ты высказала то, о чем говорила она. — Тита успокаивающе похлопала Амелию по плечу. — Захвати-ка этот поднос с чаем наверх к миссис Билли. Можете устроить вечеринку с чаепитием, как делали, когда ты была маленькой. Посмотри, красиво я сервировала поднос? Рулеты с корицей очень свежие.

Это была замечательная вечеринка. Их гостями стали Мэгги, в своем высоком стульчике, Рэнд и игрушечный котенок Рэнда Салли. Никто не сделал ему замечания, когда он скормил Салли половину рулета. Словно по обоюдному согласию, обе молодые женщины притворились, что горячей перепалки Амелии с отцом никогда не было. Но долго еще Билли не могла забыть убийственный взгляд Сета, когда тот пришел за сиделкой, чтобы проводить ее вниз, а затем отвезти в город. И что бы она ни думала о той ужасной сцене, она переживала за Амелию. Мосс никогда не говорил ей о подобных вещах. Понимал ли он, как страдала Амелия все то время, что они росли вместе? Он любил свою сестру — насколько она знала, — а Амелия обожала Мосса.

* * *

Сьюзан Амелия Коулмэн родилась в дождливый февральский день, почти через год после рождения Мэгги. Все произошло внезапно, слишком быстро, чтобы успеть перевезти Билли в больницу Остина. Тита и Амелия выступили в роли акушерок. Агнес сидела у изголовья постели, держала Билли за руку и отирала ей лоб, ожидая появления ребенка, который обеспечил бы им пребывание в Санбридже. Когда ребенок родился и был объявлен его пол, Агнес спокойно вышла из комнаты, чтобы торжественно возвестить о его рождении Сету, мерившему шагами холл на втором этаже. Едва услышав, что у него появилась вторая внучка, он сломя голову бросился вниз, набросил старое желтое пончо и вышел во двор, с лицом, более мрачным, чем бушующая на дворе непогода.

Амелия первой взяла на руки крохотного младенца. Измученная Билли лежала пластом и смотрела на женщину, которую полюбила как сестру и которая сейчас склонилась к ее новорожденной дочери. Полный нежности жест, когда Амелия осторожно коснулась слегка влажных завитков, вызвал слезы на глазах Билли. Амелия должна была держать на руках своего собственного ребенка, ребенка, которого никогда не будет.

Доктор Уорд прибыл через тридцать пять минут после рождения девочки, осмотрел мать и ребенка, объявил, что все в порядке. Билли сияла. Все-таки врачи всего на свете не знают.

Амелия расплакалась от радости, когда Билли попросила ее стать крестной матерью Сьюзан.

— Я уже люблю ее, как будто она моя родная дочь, — всхлипнула Амелия. — Спасибо, Билли.

Сет постарался устроить так, чтобы ему не пришлось присутствовать на крестинах внучки, заявив о необходимости срочно отъехать по делам в Корпус-Кристи.

* * *

Получив сообщение о рождении Сьюзан, Мосс испустил радостный вопль и порывисто обнял Тэда.

— Вот это да, еще одна девочка! Билли назвала ее в честь моей сестры. Что ты об этом думаешь?

— Думаю, это здорово. А что думаешь ты? — спокойно поинтересовался Тэд.

Мосс нахмурился.

— Честно говоря, я рассчитывал, что будет мальчик. Да и все так думали. Но раз Сюзи здорова, это главное. Моя сестра будет крестной матерью — это мне нравится. Я тебе рассказывал, что врач предписал Билли постельный режим в последние три месяца? Амелия ухаживала за ней сама. Билли говорит, ей не давали пальцем пошевельнуть, и не знает, что бы она делала без Амелии. Такая уж у меня сестра. Мы, Коулмэны, всегда идем до конца. Амелия — замечательный человек.

— Ты мне рассказывал, что у Билли были неприятности со здоровьем, — с упреком заметил Тэд. — Провести три месяца в постели — тяжелое испытание. Билли не из тех, кто склонен изображать из себя немощных.

— Я знаю. Должно быть, ей пришлось тяжело. Но с Билли все в порядке, только это иимеет значение. Мэгги ползает. Боже, я едва могу этому поверить!

— На этот раз с Билли все обошлось, но если снова такое случится, дело может кончиться плохо. Помни, ты несешь за нее ответственность. Ты, Коулмэн, и никто другой.

Мосс смотрел вслед другу. Господи, что все это значит? Ладно, раз уж Тэд нынче не в духе, пирушки сегодня не получится. Подходящее время, чтобы написать Билли.

У себя в каюте Мосс достал бумагу и ручку. Он терпеть не мог писать письма. Отцу — другое дело. Папа мужчина, у них много общего.

Дорогая Билли.

Я только что получил сообщение о нашей новорожденной дочери. Поздравляю, милая! Я безмерно доволен, что обе вы, и ты и Сьюзан, хорошо себя чувствуете. Я забеспокоился, когда узнал, что тебе долгое время пришлось провести, не вставая с постели. Хорошо, что Амелия осталась там и смогла позаботиться о тебе. Поблагодари ее за меня. Я знал, что тебе понравится моя сестра. Она лучше меня. Не говори ей, что я так сказал, а то возгордится.

Я часто думаю о маме. Замечательно, что ты просила Амелию каждый день относить свежие цветы на могилу. Я и сам сделаю это, когда вернусь.

Скажи папе, что на моем счету еще четыре «фрикадельки». Он будет рад узнать об этом.

Тэд только что был здесь, и я рассказал ему о Сьюзан. Он попросил поздравить тебя. Он отличный парень. Ты произвела на него большое впечатление. Он думает, что ты самая красивая женщина, которую он когда-либо видел. Он сказал это одному из ребят, не мне. Но я об этом знаю.

Я скучаю по тебе, Билли. Думаю о том времени, что мы провели вместе с тобой на Гавайях. Такое не забывается. Когда будешь снова писать мне, пришли фотографии девочек.

С любовью, Мосс.

Силы к Билли возвращались медленно, и это ее очень расстраивало. «Много хорошей еды, свежего воздуха и солнечного света — вот и все лечение», — говорила Амелия. Билли повиновалась, а пока ждала почтальона и писала длинные, подробные письма Моссу.

Когда Сьюзан исполнилось четыре месяца, Амелия объявила, что ей пора уезжать. Ее адвокат подготовил дело для суда, и она должна была вернуть Рэнда домой. Обе молодые женщины плакали в объятиях друг друга.

— Амелия, я всегда буду благодарна тебе за все, что ты для меня сделала.

— А я буду скучать по тебе, чертова янки. И по этой малышке в детской. Обещай посылать фотографии каждый месяц. Хочу видеть, как она растет. Не пропускай ни одного месяца. Обещай прямо сейчас.

— Обещаю. Ах, Амелия, что я буду без тебя делать? Я слишком привыкла полагаться на тебя.

— Пора тебе взяться за дело. Доктор говорит, что ты пришла в норму. Я бы тебя не оставила, будь у меня хоть малейшее сомнение. Пора, Билли. Папа испустит вздох облегчения, когда я уеду. По правде говоря, думаю, я пробыла здесь слишком долго, злоупотребила гостеприимством, если можно это так назвать. Обязательно напиши Моссу, что я его люблю, и пусть он себя бережет. Ты замечательный человек, Билли, и никому не позволяй думать о себе иначе.

Два дня спустя Амелия уехала. Билли и Тита смотрели, как она отъезжала в огромном «паккарде». Рэнд держал игрушечного котенка Салли в одной руке, а другой махал им на прощанье, радостно улыбаясь.

— Почему-то твоего отца здесь нет, Амелия, — сказала Билли. — Наверное, что-нибудь случилось.

Глаза Амелии блестели от непролившихся слез.

— Милая Билли, неисправимая оптимистка. Если когда-нибудь узнаешь истинную причину его отсутствия, дай мне знать. Ну а пока я переживать не буду. Еще раз поцелуй за меня Сьюзан. Я уже скучаю по ней, хотя еще не тронулась с места.

— Поцелую, будь осторожна, Амелия, и обязательно пиши.

Надеюсь, тебе удастся уладить дела с семьей Джеффри. Не опускай головы — да и, кроме того, твои адвокаты настроены вполне оптимистично.

— Знаю. Но если бы только Рэнд не унаследовал титул отца, мы могли бы остаться здесь.

— Мне хотелось бы, чтобы они согласились подождать, пока путешествие не станет безопасным. Так страшно слышать о бомбардировках. Эти проклятые немцы…

— Ч-ш-ш. С нами все будет в порядке, Билли. Обещаю тебе. Кроме того, я должна еще вернуться к маленькой Сьюзан, а именно это я и собираюсь сделать. Позаботься о ней, Билли, и о себе тоже. — Она обняла Билли в последний раз.

— А ты позаботься о себе и Рэнде. Путь в Англию будет настоящим адом. Будь осторожна.

— Не волнуйся. Нельсоны хотят забрать у меня сына. По сравнению с тем, что меня ожидает в Англии, дорога туда покажется кусочком пирожного. Это уж точно.

— До свиданья, Рэнд, позаботься о маме вместо меня, ладно? — сказала Билли. — До свиданья, Салли. — Она погладила котенка по голове.

Мальчик серьезно кивнул.

— Мне почти четыре года, тетя Билли. Я позабочусь. Билли вся в слезах пустилась обратно к дому, как только «паккард» завернул за поворот подъездной аллеи. Она вынула Сьюзан из колыбели и поцеловала в нежную головку, как обещала Амелии. Слезы одиночества и утраты текли по ее щекам. Ребенок, лежавший у нее на руках, не утешил. В эти несколько месяцев, что прошли с рождения Сьюзан, Амелия была для малышки матерью в большей степени, чем сама Билли. Еще крепче сжав девочку в объятиях, Билли стала ждать, когда прилив материнских чувств захватит ее. Протестующие крики Сьюзан заполнили детскую.

Глава 17

Тэд Кингсли заглянул в лазарет «Энтерпрайза». Мосс спокойно спал на правой койке. На полочке над кроватью стояла фотография Билли с Мэгги и маленькой Сьюзан на руках. Знакомая фотография, но каждый раз Тэда потрясала мысль, что у Билли уже двое детей. Сама она совсем недавно была девочкой. Сейчас ноябрь, скоро Мэгги исполнится два года, а светловолосой Сьюзан год. Просто не верится, что прошло полтора года с тех пор, как он видел Билли на Гавайях. Не верится, что все это время он непрестанно думал о ней.

Эскадрильи истребителей «Энтерпрайза» участвовали в ночных рейдах на Филиппинах. После одного из таких рейдов Мосс не вернулся на авианосец со своей группой. Радиосвязь с «Техасским рейнджером» была потеряна. Тэд стоял на капитанском мостике вместе с дежурным офицером, всматриваясь через стекла бинокля в пасмурное предрассветное небо. Он думал о письме, которое, может быть, придется написать Билли, и чувствовал буквально физическую боль.

Они искали, наблюдали, прислушивались, надеясь обнаружить последний из самолетов, вылетевших с палубы «Энтерпрайза». И наконец:

— Вижу самолет, сэр, — доложил дежурный офицер капитану. — Тридцать градусов по носу судна. Находится слишком далеко для идентификации. — Через мгновение: — Самолет опознан, сэр. «Уалдкэт», приписанный к судну. Это наш, сэр. Наш!

Потом подняли крик летчики эскадрильи Мосса — они заметили «Техасского рейнджера». Он летел, как раненая птица, и посадку выполнил отнюдь не безупречно, но никто его за это не порицал. Мосса поспешно отправили в лазарет на срочную операцию: шрапнель глубоко проникла в мышцы и кость плеча. Рваные раны лица и шеи, раздробленная ключица и поврежденные ткани. Подозревали, что задет нерв, но точно определить это могли только в госпитале Сан-Диего.

Потом говорили, что первыми словами Мосса, когда он очнулся от анестезии, были: «Как «Техасский рейнджер»?».

Тэд посмеялся про себя над заботой своего друга о самолете. Он любил этого парня, как брата. Нельзя сказать, что ему приходились по душе все его поступки, но плюсы перевешивали минусы. При всем, что Мосс имел — Билли, две красивые дочери, Санбридж и богатство, — этого ему было недостаточно. Он оставался таким сукиным сыном, что той энергии, которую он вкладывал во все, что делал и чем жил, ему оказалось мало; он хотел большего, и ничто, кроме войны, ему не подходило.

Тэд решил не будить друга и как раз повернулся, чтобы уйти, как услышал хриплый голос:

— Тэд?

— Эй, приятель, ты проснулся? Я уже заходил пару раз, но ты был похож на спящую красавицу. Как ты себя чувствуешь?

— Как грибы, которые, должно быть, выросли у меня в глотке. Что случилось?

— Ты не помнишь? Мосс кивнул.

— Помню. Но не помню, как вернулся на корабль.

— Своим ходом. С опозданием на двадцать минут, Коулмэн. Я не удивлюсь, если тебя включат в рапорт!

— Самолет сильно поврежден?

— На свалку его не отправили, если ты это имеешь в виду. Я слышал, ты нас покидаешь.

Мосс шевельнулся, попробовал сдвинуться с места и, нахмурившись, посмотрел на Тэда.

— Черт! Скоро я встану на ноги; мне понадобится всего неделя, и я буду как новенький!

— Боюсь, что нет, Мосс. Тебя ждет Сан-Диего. Ты только подумай, Сан-Диего и Билли! Вы оба заслужили отдых. Ты впервые увидишь своих дочек. Чего еще можно желать, парень?

— Надолго? Что сказали?

— Боже мой, Мосс, я же не врач. Знаю только, что подозревают повреждение нерва и хотят отправить тебя в Сан-Диего на проверку. В Пёрл-Харборе у них нет нужного оборудования. Ты ведь не хочешь рисковать рукой? Иногда, Коулмэн, надо покоряться обстоятельствам.

— Я даже не заметил, как этот подонок пошел на меня. Выскочил неизвестно откуда. Плохое у меня было предчувствие насчет той облачности. Я просто чуял на себе раскосые глаза этого сукиного сына.

— Там, наверху, было жарковато.

— Остальные благополучно вернулись?

— Все в полном порядке. Послушай, дружище, мне надо вернуться в кают-компанию. Постарайся заснуть. Завтра в пять ноль-ноль тебя отправляют с большого «Э». Спи, и пусть они тебе приснятся. — Тэд показал на фотографию над койкой.

— Кто ее сюда поставил?

— Джон Куомо. Он всегда летает рядом с тобой, так ведь? Он подумал, что тебя это порадует и подбодрит.

— Конечно, — бесстрастным голосом произнес Мосс. Он послушно закрыл глаза, но увидел отнюдь не хорошенькое личико Билли. Это был неприятельский самолет, идущий из облаков прямо на него. Снова и снова он мысленно проигрывал всю сцену. Иначе ему никак бы там не развернуться. Теперь его поставят на некоторое время в док, на ремонт. Но не на вечность, Господи. Его койка на большом «Э» будет его ждать.

* * *

Сет Коулмэн дрожащей рукой снял телефонную трубку, лицо его вытянулось. Агнес ждала, чувствуя, что звонят по поводу Мосса. Мысли лихорадочно метались, в то время как она обводила взглядом гостиную. Она не могла отдать все это! И ни в коем случае не собиралась отдавать! Агнес призвала себя к спокойствию, которого вовсе не ощущала. Ее голос прозвучал тихо и озабоченно:

— Что случилось?

— Эти желтые сукины дети подстрелили Мосса. — Сердце Агнес болезненно сжалось в груди. — Задели плечо. Мосса переводят в госпиталь Сан-Диего. Мы едем, Эгги. Все. Скажи Билли. Даже малыши. Обе няни тоже.

Агнес облегченно вздохнула. Жив. Этот мужчина слишком дерзок, чтобы погибнуть. Слава милосердному Господу.

— Знаешь, чего бы мне хотелось, Эгги?

— Чего?

— Мне хотелось бы смести с лица земли всю эту желтолицую сволочь. В один прекрасный день кто-нибудь из вашингтонских умников скажет, наконец-то, что хватит, мол, и разнесет их вдребезги. Ведь они могли убить моего мальчика, Агнес. Он был так близок к этому.

— Не будет так вечно продолжаться, Сет. Постарайся увидеть и положительную сторону. Скоро ты встретишься с Моссом. По-моему, замечательно, что мы можем все поехать и поздравить его с возвращением в Штаты. Билли будет так рада.

— Как ее здоровье? — напрямик спросил Сет.

— Хорошо. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что у меня такое предчувствие, что, если девочка сейчас не забеременеет, другого шанса у нее может и не быть. Просто, Эгги, я хочу внука. И на этот раз, черт побери, это точно должен быть мальчик. Ты же ее мать. На твоем месте я бы постарался, чтобы она поняла: она может упустить шанс дать Моссу сына. Четко и ясно, Эгги. Нечего ходить вокруг да около. Если ты ей не объяснишь, то это сделаю я.

— Сет! Я все улажу. Это женский разговор. Понимаю, ты сейчас расстроен. Будь что будет. А как ты представляешь себе эту поездку?

— Как всегда. Мы арендуем большой дом со множеством спален и уединенных уголков. Почему, черт возьми, это должен был быть Мосс? Почему не кто-нибудь другой, вроде этого Кингсли? — злобно проговорил Сет.

— Сет! Как тебе не стыдно! Разве тебе понравилось бы, если бы кто-то из родителей других парней то же самое сказал о твоем сыне?

— Я так и знал, что ты меня упрекнешь. Я не лицемер, Эгги. Если бы пришлось выбирать между ними и Моссом, я хотел бы, чтобы это были они. Не Мосс. Мой сын — никогда, ни в коем случае.

* * *

Билли набрала номер телефонной станции и назвала номер телефона Амелии. Ее гнев разрастался и кипел, как лава в вулкане, при мысли о том, что Сет не желал сообщать дочери о ранении Мосса.

— Побереги свое время и мои деньги, девочка, и забудь это, — сказал он своим обычным голосом, грохочущим подобно товарному поезду на сортировочной станции в Филадельфии. Его лохматые седые брови негодующе поднялись, когда она вызывающе подняла трубку, а потом он ретировался в кабинет и хлопнул дверью. Но это был тот случай, когда она не могла бояться неодобрения Сета. Амелия имела право знать о случившемся, а тайный звонок по телефону из холла на втором этаже был бы проявлением слабости.

— Мы перезвоним вам, мэм, когда соединимся с абонентом. Ваша линия будет свободна? Может потребоваться некоторое время.

— Я буду у телефона, и линия будет свободна. — Билли положила тяжелую черную трубку и постояла, глядя на аппарат.

Она устроилась в гостиной, пытаясь сосредоточиться на журналах мод, которые специально для этой цели принесла из своей комнаты. Минуты тянулись невыносимо медленно. Тишина в доме подчеркивала тиканье часов на каминной доске.

Четыре часа спустя телефон зазвонил. Билли сняла трубку после второго звонка. Голос оператора был отчетливым, но Амелию она слышала плохо, сквозь скрежет, очень тихо. Билли прижала трубку к уху и говорила громко, как только могла.

— Я тебя едва слышу, Билли. Что случилось? Что-нибудь с папой?

Билли почувствовала беспокойство в голосе Амелии, заботу о Сете. Она бросила взгляд на дверь кабинета и отвела глаза.

— Нет. С ним все в порядке! Мосс получил ранение в плечо, Амелия. Я подумала, что тебе нужно знать. У нас есть все основания думать, что он поправится. Я хотела, чтобы ты знала об этом.

— Могу я что-нибудь сделать? Я тебе там нужна? Скажи правду.

— Все в точности, как я рассказала. Ранение. Со мной все нормально. Все здоровы. Как ты?

— Настолько хорошо, насколько можно было ожидать. Ты получила мое письмо?

— В последнее время нет.

— Я написала тебе письмо о судебном разбирательстве. Это было убийственно, Билли. Ночи не проходило, чтобы я не приказывала себе спать. В конце концов пришлось блеснуть именем Коулмэнов и их деньгами. Мне не хотелось этого делать, но когда стало казаться, что я вот-вот проиграю дело, я вытащила этот козырь. Мне нужно было доказать суду, что я не нуждаюсь в наследстве Рэнда. К счастью, его дядья не могли доказать того же. И, разумеется, они искрошили мое прошлое и мою репутацию. Тот, кто сказал, что прошлое является частью будущего, должно быть, сам был вовлечен в судебный процесс об опеке, а это настоящая битва.

— Ты выиграла ее, Амелия? Это я и хотела знать.

— Да, слава Богу, но это была борьба на каждом шагу. Ты можешь мной гордиться, Билли. Я ни разу не потеряла присутствия духа — ни перед судьями, нигде. Держалась как настоящая леди, какой учила меня быть мама. В одежде, которую ты для меня придумала, я была воплощением уверенности, хотя в глубине души умирала от страха. Я сделала все, как ты говорила, следовала всем твоим советам. Мне никогда не отблагодарить тебя, Билли. Если бы предоставить меня моим собственным измышлениям, я бы сорвалась и испортила все дело.

— Я так счастлива за тебя, Амелия. Я молилась, чтобы у тебя все получилось.

— Твоя благожелательность и уверенность помогли мне, Билли. Когда я думаю о том ужасном аборте и о том, через что мне пришлось пройти, то понимаю: нельзя допустить, чтобы эта алчная свора заполучила Рэнда. Я просто не смогла бы это пережить. Теперь я должна быть матерью, а это значит, что и вести я себя обязана как мать. Как хорошая мать, ты знаешь, что я имею в виду, Билли?

— У тебя получится, Амелия. Как Рэнд?

— Бедняжка, он не понимает и половины из того, что происходит, слава Богу. С ним все в порядке. В самом деле, все отлично. Этот ребенок любит меня, Билли. Действительно любит. Когда я думаю, насколько близка была к тому, чтобы потерять его… Дядья Рэнда не остановились бы ни перед чем, и тогда возникло бы подозрение, будто моя беременность стала результатом беспорядочных связей. Нельзя сказать, что этого никогда не было. Но только не после знакомства с отцом Рэнда. Трудно было все это выдержать, Билли. Ты понимаешь, о чем я говорю. Но я не сохранила бы Рэнда, если бы не сделала, что сделала. Этот мальчик значит для меня все, Билли, а он просто думает, что я весь его мир.

В тоненьком голоске, доносившемся по проводам, звучало столько любви и волнения, что Билли растрогалась до слез.

— Конечно, он любит тебя, Амелия, ведь ты его мама!

— Думаю, придется заканчивать разговор, Билли, — торопливо проговорила Амелия после серии резких щелчков и разрядов. — Передай Моссу мой любящий привет, когда будешь писать. Заботься о себе и обними за меня Сьюзан. Письмо в пути. Пиши ответ.

Связь прервалась, прежде чем Билли успела попрощаться. Билли налила себе стакан шерри, чтобы отпраздновать победу Амелии, когда за ее спиной появился Сет.

— Я слышал, как звонил телефон. Что сказала эта бродяга?

— Бродяга?

— Амелия.

— Ах, вы имеете в виду свою дочь. Не так уж много, Сет.

— Вы разговаривали долго.

— Действительно, Сет. Я больше слушала, чем говорила.

— Что она просила мне передать? Что говорила о Моссе?

— Попросила передать Моссу любящий привет. Извините, Сет. Я хочу проверить, как там дети.

Билли поднималась по лестнице, держа спину жестко и прямо, лишь бы скрыть дрожь. Сама она сейчас тоже выдержала маленькую битву, но она была обязана защитить Амелию. Слава Богу, что все у нее обошлось. У Билли всегда оставалось крохотное опасение, не напрасно ли пожертвовала Амелия своим собственным ребенком. Теперь можно заранее радоваться письму Амелии, зная, что в нем только хорошие новости. Я рада за тебя, Амелия. Рада.

* * *

Письмо Амелии пришло три дня спустя, как раз перед отправлением семейства Коулмэнов на вокзал в Остин, чтобы пуститься в путь до Сан-Диего к Моссу. Сет и Агнес ехали в лимузине, а Билли, дети и няня — во второй машине.

Билли положила письмо в сумочку, чтобы прочесть в дороге. Оно было толстым на ощупь. Много новостей, с радостью думала Билли. На почтовом штемпеле стояла дата двухмесячной давности. Из-за войны, осознала она; ей просто повезло, что письмо вообще дошло.

Билли удобно откинулась на спинку сиденья. Дети притихли, успокоенные ровным ходом машины, а Билли распечатала конверт. Она уже слышала рассказ о процессе, но в письме было написано больше:

Я переехала из Лондона в небольшую деревушку Биллингфорд. «Благодаря» Гитлеру, Лондон превратился в настоящий ад, и каждый день, проведенный в городе, наполнял меня ужасом. Ночные воздушные налеты и вой сирен пугали Рэнда. Трудно было найти свежее молоко, яйца и другие продукты, необходимые маленьким детям. Теперь у нас есть молоко. Каждый день я дою одну и ту же корову. Рэнд никак не может научиться тянуть за соски, но пытается. У нас есть несколько цыплят и свежие яйца ежедневно. Мясо — большая редкость. Рэнд, благослови его Бог, ест все, что есть на столе, — пока мы едим вместе. Мы много гуляем, играем в мяч, я учу его буквам и цифрам. Кажется, у него способности к арифметике. Билли, можешь ли ты поверить, что я все это делаю? Я никогда не умела готовить и никогда не обращала внимания на учебу в школе, однако теперь я одна отвечаю за этого ребенка. Я к этому отношусь очень серьезно, потому что едва не потеряла его. Я не могу допустить, чтобы такое произошло. Эти его подлые родственники не собираются сдаваться. Знаю: они отступили, чтобы собраться с силами и предпринять еще одну попытку, и тянуть не будут. Усыновление мною Рэнда должно быть утверждено, по крайней мере, через год, а с этой проклятой войной протянется и того дольше.

Как дела в Техасе? Папа все еще наседает на тебя? Тебе нужно научиться говорить во весь голос и то, что ты думаешь. Не бойся его обидеть — не ведающих истины оскорбить нельзя.

Напиши и расскажи мне о детях. Наверное, они быстро растут, как сорная трава. Как Рэнд. Дети чудесны. Они расцветают на наших глазах и тянутся к любви и ласке. Мы должны быть уверены, что дети понимают, как мы заботимся о них. Мы должны постоянно говорить им, как сильно мы их любим. Если ты смеешься сейчас надо мной, Билли, тут я ничего не могу поделать. Я переполнена новыми для меня чувствами.

Я хочу знать последние новости о Моссе. Он очень мало пишет мне. Как он? Где он? Что тебе известно? Передавай ему мой сердечный привет, когда будешь писать, и расскажи о моей победе. Мосс всегда был моим защитником, и я очень люблю его. Как повезло этому большому баловню, что он нашел тебя. Скажи ему, что я так считаю.

Пора заканчивать письмо. Я обещала Рэнду поиграть с ним в крокет, и он стоит рядом с крокетными молотками и терпеливо ждет, зажав котенка Салли под мышкой. Береги себя, дорогая Билли.

Со всей нашей любовью,

Амелия и Рэнд.

Билли захотелось плакать. Но вместо этого она прижала письмо к сердцу. Амелия счастлива. Только одно упоминание вскользь о Сете… Билли вздохнула. Кое-что в жизни просто нельзя изменить.

* * *

Коулмэны с домочадцами прибыли в Сан-Диего ослепительно-ярким днем. Мосс должен оставаться в госпитале еще, по крайней мере, две недели. Потом — тридцатидневный восстановительный период в арендованном Сетом доме высоко над заливом.

В некотором роде беспорядочно выстроенный дом в испанском стиле оказался почти так же роскошен, как тот, что Сет снял для Билли на Гавайях. Словно наманикюренные лужайки были великолепны. Имелись теннисный корт и бассейн с подогревом — несомненное преимущество для интересующихся плаванием и теннисом. Билли не интересовалась. Мосс, вероятно, тоже не заинтересуется. Были, разумеется, и слуги. Билли сама себе удивлялась, как быстро она привыкла к тому, что ей постоянно угождают.

Устроив детей и Агнес в этом большом доме, Сет и Билли нанесли первый визит в госпиталь. Впервые Билли не болталась за спиной у Сета, а бежала впереди в комнату Мосса, навстречу его объятиям. Билли виновато взглянула на свекра, встретившись с его разъяренным взглядом.

— Билли, папа, — сказал Мосс. — Как замечательно! Приход двух самых важных в моей жизни людей. Как хорошо видеть вас, — а потом прошептал, уткнувшись в мягкие волосы Билли: — Вы чудесно пахнете, миссис Коулмэн.

Именно это хотела услышать Билли. Уверившись, что Мосс все так же относится к ней, что с ним все в порядке и он желает ее, она неохотно уступила место Сету. Ее глаза радостно блестели, пока она наблюдала за неуклюжими попытками Сета обнять сына.

— Надеюсь, ты задал жару этим желтым мерзавцам за то, что они сделали с тобой, — ворчал Сет, яростно сжав здоровое плечо Мосса.

— Он налетел на меня со слепой стороны, из-за облаков, и настиг раньше, чем я успел среагировать. Наши его достали, мой ведомый за ним проследил. Он взял выше, когда увидел, что я задет. Он потрясающий парень, папа. Все ребята отличные. Уделать его лучше они бы и не могли.

Сет сдержался. Разумеется, они это сделали. Его сын лучше всех. Никогда не будет никого равного Моссу. Почему Мосс всегда хвалит своих товарищей? Видит Бог, надо было лучше учить его!

— Мне сказали, что ты в порядке, мальчик. Говорят, повезло. Пора сделать еще одно пожертвование церкви.

Билли закусила губу. Лучше бы старик пошел в церковь. Она сама постоянно молилась. Джессика тоже. Живое доказательство их молитв — ее муж, улыбающийся им в этот момент. Он подмигнул и усмехнулся. Есть вещи, которые нельзя купить за деньги.

— Пожертвование стоит сделать внушительным, пап, я еще собираюсь драться на войне. Вернусь обратно, как только поправлюсь. Без шуток, именно так я и собираюсь сделать. Не устраняться же из-за какой-то царапины.

— Царапина! Царапина!

— Подлечат, буду как новенький. Может быть, некоторое время не смогу сгибать подковы, но абсолютно уверен, что буду в состоянии управлять самолетом. А я собираюсь летать, пап.

— Знаю, мальчик, знаю. Скоро ты сможешь жить с нами. Мы тут сняли дом, все мы. Агнес, две няни, твои дети.

Билли заметила, что свекор с трудом произносит слово «дети».

— Жду не дождусь, когда увижу девочек. Некоторые фотографии были потрясающими. Тэд две из них повесил у себя в самолете. Да и все парни так сделали. Я их раздавал направо и налево. Никто из ребят не женат, кроме меня. Я хотел немного поделиться своей семьей. Надеюсь, ты не возражаешь, Билли.

— Конечно, нет. Я думаю, это замечательный поступок с твоей стороны.

Сет фыркнул.

Раздоры. Раздоры между Билли и папой. Мосс достаточно хорошо знал старика, чтобы понять: раздоры имели место, и очень большие раздоры. Он чувствовал, что вмешиваться не стоит. Они и сами разберутся. В мире происходит слишком многое, чтобы думать еще и о каких-то мелких домашних проблемах. Кроме того, разве не потому он настаивал на приезде Агнес в Техас, чтобы она улаживала подобные трения? И где, черт побери, Агнес?

— Как поживает твоя мама, Билли?

— Отлично. Она хотела дать возможность твоему отцу и мне побыть с тобой без посторонних. Она придет навестить тебя завтра или в один из ближайших дней. Ах, Мосс, не могу дождаться, когда ты, наконец, увидишь девочек. Они такие большие. Мэгги уже говорит.

Сет снова фыркнул. Он сунул в рот кусок жевательного табака. «Итак, — подумал Мосс, — раздоры большие». Когда дела шли из рук вон плохо, Сет только жевал табак. О'кей, но все равно волноваться не стоит.

— Они даже не знают, кто я такой, — пожаловался Мосс.

— Дорогой, они знают! Каждый день я даю им урок и показываю твои фотографии. Говорю о тебе, снова и снова перечитываю твои письма. Мэгги узнает тебя, она уже задает вопросы. Можешь себе представить? Ее немного смущает вопрос, в чем разница между птицей и самолетом. Думаю, ты объяснишь ей это сам.

— Есть новости от Амелии?

— Я получила письмо в тот день, когда мы уезжали. Я принесла его с собой, ты сможешь его прочитать.

— С Амелией все в порядке… временами вредничает немного, а, пап? — сказал Мосс, надеясь втянуть отца в разговор. Он не мог не заметить, что улыбка сбежала с лица Билли, стоило ему задать этот вопрос. Значит, из-за Амелии и были трения. Надо было это предвидеть. Он чувствовал себя неловко, прямо мустанг с колючкой под седлом. — Итак, папа, как дела на ранчо? Есть новые жеребята? Сколько голов скота ты отправил в этом месяце?

Сет покатал во рту свою жвачку. Ему хотелось выплюнуть табак, но он не знал куда. Старик заговорил, двигая одним уголком рта:

— Ты бы мне очень пригодился в прошлом месяце, мальчик. Самый тяжелый период. Армия требует от меня все больше и больше. За последние три месяца появилось шесть жеребят. Несси болеет. Сердце у меня разрывается: старушка столько миль тащила меня на своей спине. Ветеринар говорит, я окажу ей милость, если прикончу. Не могу сделать это. Пусть умрет от старости, как все мы.

Билли прислушивалась к нежным интонациям, звучавшим в голосе Сета, когда он говорил о своей лошади. Она никогда не слышала, чтобы в таком же тоне он говорил о своей жене. И сомневалась, что когда-нибудь в жизни говорил о Джессике с нежностью. На лице Билли появилось жестокое выражение. «Значит, — подумал Мосс, — в центре раздоров и неурядиц — Амелия, но есть еще что-то. Гораздо большее».

— Ты выглядишь усталым, мальчик. Думаю, мы пойдем и вернемся завтра. Не хотим, чтобы ты переутомлялся. Поспи, набирайся сил. Пошли, девочка, пусть Мосс поспит.

Билли внутренне собралась.

— Нет, Сет, я думаю остаться. Если Мосс хочет спать, я почитаю роман. Я принесла с собой. — Стараясь не встречаться с Сетом взглядом, она рылась в сумке, как будто в поисках книги, которую надумала сунуть в последнюю минуту. Сет вдруг просиял и снова передвинул жвачку во рту.

— А как ты доберешься до дома? Ты даже не знаешь адрес.

— Конечно, знаю… и номер телефона. Вы идите. Я найду дорогу домой. На улицах вроде бы полно такси.

— А как же девочки?

— Девочки? — спокойно переспросила Билли. — Вы позаботились обо всем, что им нужно. Мисс Дженкинс позаботится о них так же, как я. Мама за всем проследит. Не ждите меня к обеду, Сет. Я перехвачу что-нибудь здесь или умыкну с подноса, который принесут нашему больному.

Сет едва ли не рычал:

— Обед? Обед давно прошел. Сколько времени ты собираешься здесь оставаться?

Билли рассмеялась, к большому удовольствию Мосса:

— Пока сиделка или мой муж не выгонят меня отсюда. Не беспокойтесь обо мне, Сет.

— Я и не беспокоюсь. По-моему, ты делаешь глупости. Тратить драгоценный бензин на вторую поездку, в то время как я сейчас еду домой. Что за глупость! — Билли снова улыбнулась, но ничего не сказала, а устроилась поудобнее в единственном кресле у кровати Мосса.

— Я, пожалуй, посплю, — сказал Мосс, притворяясь усталым. Казалось, через несколько секунд он заснет.

— Ох уж эти женщины! — фыркнул Сет, переминаясь с ноги на ногу. Увидев, что сын засыпает, он повернулся и вышел, не говоря ни слова.

Мосс приоткрыл глаз и улыбнулся Билли. Она хихикнула.

— Старичок ушел? — Билли кивнула. — Тогда идите сюда, миссис Коулмэн, и поприветствуйте своего мужа как следует.

Дважды просить не пришлось. Через мгновение Билли оказалась рядом с кроватью, обнимая мужа, подставляя губы для поцелуя, наверстывая упущенное за долгие месяцы разлуки. Ее пальцы зарылись в густые темные волосы; груди напряглись под его ласками. Он дома, в ее объятиях. Стоит ему увидеть, как сильно он нужен ей, стоит впервые взять дочерей на руки — война, преисподняя или небеса никогда не смогут разлучить их снова. Раз уж сейчас она завладела им, то уже не отпустит.

* * *

Вся семья выстроилась на веранде, когда Мосс выбрался из машины скорой помощи: его отец, Агнес, Билли и двое его детей.

Он разглядел их разом, но взор его обратился на Мэгги и Сьюзан. Комок встал в горле, пока он поднимался по дюжине ступенек крыльца. Какие они красивые! Его родная семья, его дети. Замечательно.

— Привет всем, вот я и дома, — весело сказал он. Билли наблюдала за сменой чувств, отражавшихся на лице мужа, и решила, что месяцы мучений и страданий, трудные роды стоили того. Выражение любви на лице Мосса тронуло ее сердце. Она склонилась к Мэгги и что-то прошептала ей на ухо. Малышка сильнее уцепилась за платье матери, но потом сделала шаг вперед. Она опустила темную головку и посмотрела на отца из-под невероятно длинных ресниц. Билли затаила дыхание.

— Привет, папа.

Мосс смотрел на свою дочь. Что-то щипало ему глаза. Он уже готов был протянуть к Мэгги руки, когда Сет, наконец, протиснулся между Билли и девочкой. Он хлопнул сына по спине и потащил его вперед.

Драгоценный момент был упущен. Билли хотелось заплакать, но она сдержалась и лишь сильнее прижала к себе Сьюзан. Агнес смотрела в сторону. Мосс обернулся и глянул на Мэгги, которая снова принялась сосать кулачок. Ощущение жжения под веками прошло. Он знал, что чего-то лишил себя в тот момент, и не сводил глаз с маленькой девочки.

— Мы ждали с обедом, Мосс, — оживленно заговорила Агнес. — Филе со свежими грибами. Помнится, это одно из твоих любимых блюд. И повар сделал лимонный торт с маренго специально для тебя.

— Великолепно. Мне бы хотелось холодного пива, если можно. Я так давно не пил пива, что забыл его вкус.

— Я бы его принесла, Мосс, — сказала Билли, — но тебе придется подержать Сьюзан. Ты не возражаешь? Она будет сидеть смирно и не повредит твое плечо.

— Может, мальчик и не хочет держать на руках хнычущего младенца, — сердито заметил Сет.

— Конечно, хочу, папа. Хочу подержать на руках обеих моих дочек. Иди сюда, Мэгги, сядь рядом. А ты дай мне сесть, Билли, а потом подай Сьюзан.

В глазах Билли светилась благодарность; и еще они были полны того, о чем Мосс не хотел думать. Он отвел глаза. Чертовски греховно смотрела на него жена. И ему это нравилось.

Сьюзан испустила пронзительный крик, когда Билли попыталась передать ее Моссу. Она уцепилась за мать и взбрыкнула ножкой.

Разгневанный вопль Сета разнесся по всему дому. Он вырвал ревущую Сьюзан из рук Билли, сунул няне и обрушился на домочадцев:

— Дети должны сидеть в своих комнатах с няньками. Говорил я тебе, не стоит приводить их сюда, а ты меня не послушалась. Джесс никогда не притащила бы сюда сопливую малышню. Мальчику нужен мир и покой, а не вопящая и ревущая орава.

— Папа, все нормально. Сьюзан никогда меня не видела. Чего же ты ждал? Я не возражаю. Как же мне познакомиться с моими детьми, если ты будешь держать их взаперти в детской?

— У тебя еще будет время. Ты только что появился дома, — ворчливо отозвался Сет.

Билли стояла, переводя взгляд со своего мужа на свекра. Что делать? Мосс выглядел усталым и хотел пива. Он хотел, чтобы она принесла пиво. В конце концов Билли взяла Мэгги за руку и увела из комнаты. Обеих девочек она передала няне, помчалась на кухню, открыла пиво и взяла стаканы. В гостиной она появилась как раз в тот момент, когда Сет протягивал сыну бутылку пива и стакан. Билли застыла в дверях, а когда Мосс поднял на нее глаза, натянуто улыбнулась:

— Я думала присоединиться к вам.

«Девочка умнеет», — подумала Агнес, отправившаяся на кухню присмотреть за обедом.

— Вот и молодец. Посиди рядом со мной и потри мне спину. Помнишь массаж, который ты делала мне на пляже на Гавайях? Хочется, чтобы ты сделала такой же.

— Обстановка не совсем подходящая, — смеясь, сказала Билли и наполнила свой стакан.

— Я думал, ты не любишь пиво. Когда ты начала его пить?

— Когда твой отец замучил меня насчет холодильника. Не переводи добро, не трогай. Наверное, ты захочешь покончить с этим.

Сет зыркнул на Билли и уселся прямо напротив Мосса.

— Я хочу услышать обо всем, что с тобой происходило, что ты делал. Ничего не упускай. Билли, почему бы тебе не помочь матери на кухне?

Взгляды Билли и Сета скрестились.

— А что мне там делать? Есть повар, служанка и девушка-помощница. Сама мама уже, наверное, там лишняя. Она просто проверяет, все ли в порядке. Вы разговаривайте, я просто посижу здесь.

Мосс незаметно сжал ее руку. Билли сияла.

* * *

После того как Мосс поднялся наверх, чтобы вздремнуть, Агнес предложила дочери пойти прогуляться.

— Какой прекрасный день, девочки спят. Никому мы здесь пока не нужны.

— Мосс может проснуться, и ему что-нибудь потребуется.

— Для этого у нас есть слуги, Билли. Далеко мы не пойдем. Я хотела бы поговорить с тобой.

— Хорошо, мама, но не больше, чем на тридцать минут. Я хочу быть с Моссом, когда он проснется.

— Хорошо, тридцати минут достаточно. Люди говорят, сейчас в Сан-Диего лучшее время года. Здесь красиво, ты как считаешь?

— Да, мама, красиво. О чем ты хотела поговорить? Агнес нахмурилась и решила говорить напрямик:

— Билли, детка, я понимаю, слишком короткий промежуток между двумя твоими беременностями, но, по-моему, тебе следует серьезно подумать о том, чтобы как можно раньше завести еще одного ребенка. Я знаю, это меня не касается, но ты моя дочь. В следующий раз Моссу может так не повезти. Если… если он… То есть, я имею в виду, если что-нибудь с ним случится, у тебя останется та частица Мосса, которая может быть только в образе сына. Девочки… ну, они девочки. Я уверена, ты понимаешь, что я имею в виду. Надо серьезно об этом подумать, моя дорогая. Сын, Билли, тебе нужен сын. Моссу нужен сын. Обе мы знаем, как он разочарован, что на свет появились девочки.

— Нет, мама, я не знала, что он разочарован. Он никогда мне не говорил ничего такого. — Билли остановилась и посмотрела в лицо матери.

— Дорогая, муж не говорит ничего подобного своей жене. Подумай, какой приниженной ты бы себя чувствовала… Но, дорогая, ты, конечно, почувствовала, что он разочарован.

— Нет, мама, я никогда ничего такого не чувствовала. Тебе Мосс что-нибудь говорил?

— Нет, мне он не говорил.

Агнес отвела глаза от расстроенного лица дочери.

— Дорогая, тебе не кажется, Мосс выглядит удивительно хорошо, если учесть, что ему пришлось пережить? Если бы тот снаряд пошел немного выше или левее, ты осталась бы вдовой, Билли. Вот что сказали флотские доктора Сету. Я уверена, Мосс не хотел тебя волновать, поэтому он так легкомысленно относится к своему ранению.

Билли показалось, что колени у нее вот-вот подогнутся. Они осадили ее со всех сторон: Сет со своими хитростями, Агнес со своей прямолинейностью, Мосс со своими недомолвками. А кто-нибудь из них заботился о ней? Кому было до нее дело? Билли сжала челюсти.

— Думаю, пора возвращаться, мама. Хочу вернуться и подождать, когда Мосс проснется. Девочки скоро встанут. Ему будет приятно присутствовать при купании Сьюзан.

— Ты абсолютно права, Билли. Моссу доставит большое удовольствие видеть своих дочек и познакомиться с ними получше. Они такие нежные и изящные. Если бы у тебя был мальчик, Мосс захотел бы возиться с ним на полу, но не смог бы сделать это из-за своего раненого плеча.

Билли не разжимала губ на всем обратном пути. Мать вгрызалась в нее, как пила. Она так много времени проводит с Сетом, что это накладывает на нее свой отпечаток. Начинает говорить, как он, поступать, как он. Боже избави, приобретает такое же чванство и развязность!

Билли устроилась в шезлонге в дальнем углу той комнаты, где мирно спал Мосс, откинув здоровую руку на подушке. Ему, должно быть, трудно так спать, подумала она. Он всегда любил спать на боку, свернувшись в клубок. На том боку, где раненое плечо.

Мысли хаотично метались. Мать высказала вслух то, о чем она сама уже думала. Фактически, она не переставала об этом думать с того момента, как Сет сказал, что ее муж ранен. Ей нужен сын. Она хотела сына. Для Мосса, да. Но и для себя самой тоже. Она хотела иметь ту часть Мосса, которая может заключаться только в сыне. Стыдно, конечно, что девочки не создавали у нее такого чувства. Это неправильно, нехорошо, но это факт. Боже милостивый, что она будет делать без Мосса? Сможет ли выжить? Физически да. Душевно… возникали сомнения. Но если бы у нее оставался тот маленький комочек — часть Мосса, — она бы справилась с горем.

По существу, замужество мало что изменило в ее жизни, подумала Билли, хмурясь. Агнес все держала под контролем вплоть до того дня, когда она вышла замуж за Мосса, да и потом не ослабляла хватки. Мало того, мать обрела еще большую силу благодаря своему союзу с Сетом. Само ее существование находилось в их руках. Мосс, дорогой, любимый Мосс, доверил им заботу о ней, и именно этим они и занимались.

Страшное прозрение оглушило Билли. Если что-нибудь случится с Моссом и умрет Сет, Агнес получит полную власть — если только не родится сын. Наследником станет сын; но она, Билли, окажется вдовствующей королевой. Она будет все держать под контролем, пока сын не подрастет. Она могла бы проследить, чтобы не обделили Мэгги и Сьюзан. У игроков есть подходящее выражение на этот случай — «козырь про запас». Билет повсюду. Ей нужен сын. Только и всего.

Наверное, наступило время проявить немного эгоизма. Или, иначе говоря, может быть, пора стать взрослой и взглянуть в лицо действительности, как это делают остальные Коулмэны.

* * *

Мосс открыл глаза и в первый момент не понял, где находится. Он оглядел незнакомую комнату. Слишком много комнат в последнее время, мест, где он спал, и нигде не ощущал безопасности и привязанности. Внезапно ему захотелось очутиться в своей прежней комнате в Санбридже, захотелось увидеть старые, знакомые вещи, которые можно было бы взять в руки, которые давали ему почувствовать прошлое и обещали будущее. Приглушенные звуки снизу из холла заставили улыбнуться. Он приобрел кое-что получше: двух маленьких девочек, его плоть и кровь!

Мосс заметил Билли, спавшую в шезлонге. Какая она красивая! Мосс лежал спокойно и долго смотрел на жену. Такая юная — и уже мать двоих детей. Двадцать лет, в этом возрасте еще не успевают закончить колледж и получить право голосовать, а она уже мать и жена. Она вовсе не обманывала его, упоминая о тяготах беременности. Он видел ее на Рождество, когда она носила Мэгги, такая опухшая, измученная и испуганная. Мосс решил, что не станет снова обрекать Билли на страдания, неважно, что там говорит и чего хочет папа. Двух маленьких девочек вполне достаточно, а если папе не нравится, тем хуже для него.

Пора бы Билли порадоваться жизни. Радоваться девочкам, наблюдать, как они растут. Может быть, потом, когда война закончится, они выберут время, чтобы попробовать иметь сына. Он был уверен, что удача ему не изменит — война не так уж сильно по нему стукнула и никогда не погубит. Он слишком умен, ловок. Он — Коулмэн. Смерть осталась где-то там, за горизонтом. Еще будет время для сына. Сейчас надо подумать о Билли. Двое детей за два года — более чем достаточно, большего от женщины и требовать нельзя.

Билли уже не была той девочкой, которую он встретил в Филадельфии и на которой женился. Мосс это видел и чувствовал. Осознал, что она повзрослела. Она больше не девочка, а красивая, желанная женщина. Каждый день она училась, восставая против Сета. А когда она станет настоящей Билли Коулмэн, женщиной, сознающей свои права, то будет просто жуткой особой. Он улыбнулся. Билли. Дорогая, любящая Билли.

Мосс осторожно поднялся с постели. Первая остановка — детская. Несколько минут он стоял в дверном проеме, наблюдая за девочками. Мэгги строила башню, и Мосс задержал дыхание, пока пухлая ручка один за другим добавляла кубики. Он перевел взгляд на Сьюзан, которая спокойно играла с плюшевым медвежонком, жуя его за ухо двумя нижними зубками. Она с любопытством смотрела на него из-за загородки манежа, а Мосс с тревогой наблюдал за ней. Заплачет ли Сьюзан снова? Но, очевидно, девочка чувствовала себя в безопасности за загородкой. Мосс улыбнулся, потому что она была похожа на толстенькую обезьянку в клетке.

Мисс Дженкинс отсутствовала, а вторую няню Мосс попросил пойти погулять и оставить его с дочерьми.

Башня из ярких кубиков, которую строила Мэгги, рухнула на пол. Поерзав на попке и чуть приподнявшись, розовощекая, темноволосая малышка огляделась вокруг в поисках няни. Но, кроме Мосса, никого не было. Маленьким пухлымпальчиком она показала на него и серьезно сказала:

— Ты это сделал, папа.

Мосс откинул назад свою голову, такую же темноволосую, как головка Мэгги, и рассмеялся. Ну конечно, если обвинять кого-то, то почему не его?

— Вот что я тебе скажу, — сказал он, опускаясь на корточки, — я построю тебе замок. Хочешь, Мэгги?

Малышка верещала, как сорока, пока Мосс ставил кубик на кубик.

— Сюзи хочет сюда. Возьми Сюзи, папа!

— А можно? Няня не рассердится?

Мэгги опустила голову, щеки у нее вспыхнули, совсем как у матери.

— Нет.

— Хорошо. Тогда давай попробуем.

— Няня будет кличать, — осторожно предупредила Мэгги.

— Папа обо всем позаботится. Думаю, Сюзи тоже хочет играть с кубиками. Мы можем представить себе, что она принцесса.

— А я кто, пап?

— Ты королева, Мэгги, дорогая. Мэгги обдумывала слова отца.

— Кололева больше! — Вытянула вверх свою розовую ручонку. — Вот такая большая!

— Ты хочешь сказать, королева лучше, так? Да, королева больше и лучше. — Мосс улыбался. Уже ростки соперничества. — Чуточку лучше. Принцессы тоже очень важные.

— Да! Возьми Сюзи!

— Ты просто угадываешь мои мысли. — Мосс медленно и осторожно склонился к своей младшей дочке. Поколебался, прежде чем дотронуться до нее, опасаясь, как бы она снова не раскричалась и не расстроила Мэгги. Когда его маленькая девочка обвила своими нежными ручками его шею и взвизгнула, но не от страха, а от радостного предчувствия, Мосс почувствовал, как тает его сердце.

Час спустя Билли проснулась от звуков смеха. Мгновение прислушивалась. Рокочущий смех, несомненно, принадлежал Моссу. Должно быть, он с детьми, подумала она и на цыпочках спустилась в холл. У двери в детскую она зажала себе рот рукой, чтобы не дать смеху вырваться и не спугнуть момент.

Мосс сидел на полу с Сьюзан, устроившейся между его ног. Сюзи снимала бумагу с карандашей Мэгги, а Мэгги рисовала корявые линии на гипсе, скрывавшем левое плечо Мосса. При этом она утверждала, что пишет свое имя, имя мамы, бабушки.

— А мое имя? — пожаловался Мосс. — Ты не знаешь, как зовут папу?

Мэгги задумалась над вопросом, потом засияла. Ее глаза вспыхнули хитрецой, и неожиданный смешок вырвался из пухлого ротика, в то время как она схватила толстый пурпурный карандаш и провела длинную смелую линию. Согнув ножки в коленях, она откинулась на пятки, добавила еще одну, другого цвета, и гордо объявила:

— Папа!

* * *

Несмотря на возражения Сета, Билли настояла, чтобы Мосс лег пораньше. Лицо мужа было пепельно-бледным, когда он поднимался по лестнице в их апартаменты. Он не стал возражать, когда Билли помогла ему раздеться, и заснул, едва коснувшись головой подушки.

Билли была удовлетворена уже тем, что Мосс лежал рядом, в их постели. Пока он здесь, на расстоянии протянутой руки, она может быть счастлива.

Будут и другие дни, другие ночи. Совершенно ясно, что ее несгибаемый муж сегодня переутомился. Напряжение от приезда домой, от борьбы с болью, от игры с девочками; и кроме того, он был вынужден разрываться между женой и отцом, испытывая к обоим любовь и преданность. Но всегда она будет помнить этот послеобеденный час, когда ее муж и их дети провели вместе чудесное время. Если бы там был сын, изменило бы это что-нибудь?

Она наклонилась и коснулась губами его лба. Разделась не спеша и легла рядом. Как это было приятно — и какой одинокой и пустой была ее постель без него все эти месяцы.

Билли беспокоилась, что Мосс так стремился поскорее вернуться к своим самолетам. Если бы хоть раз Мосс захотел остаться с нею так, чтобы забыть обо всем остальном! Почему ему недостаточно ее и девочек? Когда она повернулась к мужу и обвила рукой его талию, чтобы прижаться сильнее, она уже знала, что ее решение было правильным. Если жены и дочерей ему мало, сына будет достаточно. Сын…

Глава 18

Дни в Сан-Диего проходили быстро и размеренно. Они были заполнены до отказа. Билли об этом позаботилась. Семейные завтраки на террасе вместе с девочками, потом некоторое время для игры в детской — Билли присматривала со стороны. Затем часок отводился Моссу на чтение газет или для беседы за второй чашкой кофе. Обедали тоже на террасе; после обеда девочек отправляли спать, а Мосс ехал в госпиталь на сеанс физиотерапии. Возвращался он всегда измученным, и Билли старалась обеспечить ему хотя бы час отдыха. Билли великодушно делила Мосса с Сетом за ужином и час после ужина. Далее он принадлежал ей. Если Сету и не нравился такой порядок, то держал он свое мнение при себе.

Однажды теплым вечером, когда легкий ветерок шевелил кружевные занавески на французских окнах, а Билли с Моссом лежали, слушая тихую музыку по радио, Билли сказала:

— Я хочу еще одного ребенка, Мосс.

Она почувствовала, как муж напрягся.

— Вот как? Нет. Больше не надо. Не сейчас.

— Именно так, — не отступила Билли. Она провела длинную, тонкую линию, едва касаясь пальцами кожи, по груди и вплоть до жестких волос внизу его живота. — Посмотри на меня, Мосс. Разве я выгляжу больной? Я молода, здорова. Могу сама о себе позаботиться. И буду делать, что говорят доктора, — я всегда так поступаю. Сьюзан родилась благополучно и почти в назначенное время. Этот ребенок тоже появится на свет благополучно, я уверена.

— Ты говоришь так, будто дело уже решено и стало фактом. — Мосс притворился довольным. Прежде всего он оставался мужчиной, и ему льстило, что такая красивая молодая женщина хочет родить ему еще одного ребенка.

— Решено?

— Нет, Билли, не решено. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности. Тебе нужно сохранить силы для тех двоих детей, что у нас уже есть. Когда война будет позади и я вернусь домой, подумаем еще об одном ребенке. Если только у тебя не возникло сомнений, вернусь ли я целым и невредимым с этой войны. — Взгляд, устремленный на Билли, был острым и пронизывающим.

— Я так вовсе не думаю. Я знаю: ничего с тобой не случится. Есть другая причина — я хочу, чтобы у тебя был сын, когда ты вернешься домой. Пожалуйста, Мосс. Ну, дорогой?

— Билли, я бы охотно никогда ни в чем тебе не отказывал, но, думаю, мы должны подождать. Девочки чудесные, они красивы и очаровательны, я и представить себе не мог, какими могут быть дочери. Мне сын не нужен.

Ложь. Ты лжешь скрепя сердце, Коулмэн. Стараешься, чтобы было похоже на правду. Нуждаться… Хотеть… Есть разница. Сказал, будто не нужен сын. Скорее, Коулмэн, исправь сам себя, пока не станет слишком поздно.

— Сейчас я не хочу сына, Билли, — сказал он. — Я вполне доволен Мэгги и Сьюзан. — Метод отвлечения. Вот так выигрываются некоторые битвы. — Билли, ты писала Тэду в последнее время?

Билли понадобилось несколько секунд, чтобы осознать неожиданный поворот в беседе.

— Нет, не писала. А ты хочешь, чтобы я ему написала?

— Думаю, это было бы неплохо. Он получает письма только от матери. Ты ему нравишься, Билли, и я знаю, он это оценит. Можешь давать ему отчет насчет того, как растут девочки. А то когда я ему о них рассказываю, получается, что я хвастаюсь.

Ну что ж, если он может сменить тему, то и она сумеет.

— Лейтенант, как бы вы отнеслись к тому, чтобы с вами занялись любовью в стиле Билли Коулмэн? — Палец, двинувшийся по его торсу, коварно вторгся в частные владения.

— А есть разница по сравнению со стилем Мосс Коулмэн? — спросил он, придвигаясь поближе, чтобы покориться воле ее рук и губ.

— Значительная… Однако я не уверена, что ты понимаешь это, — посмеивалась Билли, покусывая его за ухо.

— Очень даже понимаю, и тебе это известно! — Он захватил ее руку и прижал к себе.

— Разрази меня гром, если не понимаешь! — Она рассмеялась тихим, обворожительным смехом, низким и хрипловатым, обещающим грядущее наслаждение. Этот звук распалил его интерес, заставил воспылать желанием ласкать ее тело и затеряться в ней. — Если обещаешь никуда не убегать, я сейчас вернусь.

— В таком состоянии? Куда я пойду? Билли, не забудь…

— Поставить диафрагму, — закончила она за него. После того, как Мосса отпустили из госпиталя, он поговорил с нею о необходимости уберечься от очередной беременности и взял с нее обещание посетить врача в Сан-Диего. Мосс был таким заботливым, таким искренним, что она не могла отказать ему. Сегодня вечером она диафрагмой воспользуется, но вынет, когда сочтет нужным. Она не считала себя обманщицей, а просто давала толчок событиям. Если суждено, она забеременеет. Совесть ее не мучила, но на лице, в зеркале ванной, появилось горькое выражение.

Когда Билли скользнула под шелковые простыни рядом с теплым, полным жизни телом Мосса, лицо ее было снова пылким и сияющим.

— Вы готовы, лейтенант Коулмэн?

— Миссис Коулмэн, когда я вижу вас, я всегда готов. — От тембра его голоса у Билли побежали мурашки по спине.

— Разговоры в сторону, лейтенант. Я хочу, чтобы вы просто лежали здесь. Вам ничего не нужно делать, понимаете?

— Да, мэм. — Он откинул пелену пепельно-золотистых волос, упавших на лицо Билли, и нашел губами ее рот.

Билли позволила всем мыслям улетучиться. Она женщина, восприимчивая только к любовным ощущениям — к тому, как ее бедра прикасаются к его твердым мускулистым ногам, к тому, как кончики грудей трутся о волосы на груди мужа. Ее пальцы находили все поверхности его тела, которое она знала лучше, чем свое собственное. А выводя влажные рисунки своими губами от его горла до плоского живота, Билли уловила неровное дыхание, стон наслаждения, от которого ее сердце забилось быстрее, потому что она сознавала свою женскую власть. Она соблазняла его руками, губами, движениями своего тела. А когда оседлала его и вобрала в себя, в ее блаженных вскриках звучало торжество.

* * *

Билли жила в мире мечты, в окружении детей и мужа. Это была идиллия, то, чего она всегда жаждала, в чем нуждалась и чего никогда не имела. Даже Сет улыбался ей в эти дни, а Агнес отпускала похвалы по поводу всего, что делала Билли. Сама Билли все больше привыкала к чувству надежности и безопасности и ждала Рождества. В этом году под елкой будут две замечательные маленькие девочки и Мосс, в глазах которого светились любовь и восхищение.

После обеда 31 декабря Мосс влетел в дом на Ля Синега Бульвар. Его лицо сияло от радостного возбуждения, голубые глаза искрились.

— Смотри! — сказал он Билли, расстегивая китель. Она увидела, что все повязки сняты. — Годен как новенький, здоров и нахожусь в отличной форме. Пятого уезжаю в свою эскадрилью!

Не успела она сказать хоть слово, как Мосс обнял ее и зарылся лицом в светлые волосы с пепельным оттенком.

— Порадуйся за меня, Билли. Именно этого я и хотел. То, что мне нужно.

А как же то, что нужно ей, подумала Билли. Что с ее желаниями? А дети?» Она догадывалась, что если будет ставить Мосса перед выбором, то выберет он не ее.

— Пойду скажу папе. Лучше не откладывать в долгий ящик. Он будет недоволен. — Мосс выпустил ее из своих объятий так же неожиданно, как обнял, и поторопился предстать перед Сетом.

Агнес нашла Билли в холле. Та сидела на нижней ступеньке лестницы, опершись локтями о колени, обхватив голову руками.

— Билли? Что случилось?

— Мосс. Он возвращается в эскадрилью. Сейчас сообщает об этом Сету.

Билли услышала, как мать судорожно втянула в себя воздух.

— А как же ты, Билли? — спросила она. — Все мы, и дети в том числе? — В голосе Агнес слышалось отчаяние, которое она и не пыталась скрыть. Длинные пальцы с ярким маникюром теребили нитку жемчуга. Нижняя юбка из тафты под легким шерстяным костюмом приятно зашуршала, когда она уселась на ступеньку рядом с дочерью. — Ты помнишь о нашем небольшом разговоре? Помнишь, как Сет обращался с Амелией, своей родной дочерью?..

— Хватит, мама! Не желаю ничего больше слушать. А что до нашего разговора, то я делаю все, что могу. И на этот раз делаю для себя, мама, для себя! Потому что я хочу сына. А все остальные могут идти к черту!

Билли встала, оставив Агнес сидеть на ступеньке, и прошла в гостиную. Когда вернулась, в руках у нее была бутылка коньяку и два бокала. С прямой спиной, она мрачно поднялась по лестнице, не удостоив ни словом, ни взглядом насторожившуюся Агнес.

Остановившись перед дверью спальни, Билли встряхнула головой, приподняла уголки губ в улыбке и вошла в комнату.

— Привет, дорогой. Я занималась внизу с нашим выводком и не слышала ни звука. Как твой отец воспринял новости?

— Как он мог их воспринять? — горько проговорил Мосс. — Он никогда не понимал, как это важно для меня. Он в ярости и отказывается выйти к нам сегодня вечером. Что это у тебя там?

— Ах, я подумала, надо же тебе с кем-то отпраздновать это событие. И не нашла ничего лучше, кроме самой себя. Хочу, чтобы ты был счастлив, дорогой, и счастлива за тебя.

Выражение лица у Мосса смягчилось.

— Вы изумительная женщина, миссис Коулмэн. Я вам это когда-нибудь говорил?

— Не в таких выражениях. Я не принесла льда — тебе нужен лед?

Мосс рассмеялся:

— Портить коньяк двадцатилетней выдержки? Ну что ж, давай нальем себе и отпразднуем Новый год. — Он и не заметил, что Билли заперла за собой дверь.

* * *

Билли лежала рядом с Моссом. Голова у нее кружилась от выпитого коньяка. Она чувствовала, как руки мужа лениво скользят по ее телу.

— Моя жена, моя красавица жена, — шептал он ей на ухо, в то время как его пальцы расстегивали пуговицы на блузке. Он выпил слишком много — два бокала, а она только один. Билли понимала, что Мосс забудет о благоразумии, поддавшись возбуждению, вызванному скорым возвращением в эскадрилью. Именно на это она и рассчитывала. У мужчин есть свои машины для сражений; у женщин — их тела. Твердая сталь или мягкая плоть, сила или страсть. В конце концов, это одно и то же и всегда служит каким-то причинам личной выгоды.

Медленно, почти лениво они раздевали друг друга, целуя и увлажняя каждый участок обнажаемого тела. Близился вечер, и сумеречные тени сгущались за окнами с задернутыми занавесками. Розовый свет заливал комнату, окрашивая в теплые тона их тела и рисуя соблазнительные картины на стенах и постельном белье. Билли прильнула к мужу, одной рукой поглаживая твердую грудь, небрежно поместив ногу между его ног. Мосс склонился над ней, дыхание с запахом коньяка приятно овевало ее щеку. Он смело очертил пальцем се лицо, погладил золотистый лоб, обвел легкий изгиб носа, нежные скулы и манящие мягкие губы розового рта. Поцеловал нижнюю губу, улыбнувшись, когда ее рот вздрогнул. Светло-карие глаза смотрели страстно и призывно; они широко распахнулись, чтобы принять его в свои серебристые глубины.

Мосс нежно ласкал ее, гладя нежную впадину плеч, округлости упругих грудей с кораллово-красными сосками, которые затвердели и приподнялись под его ладонями. Его руки опустились ниже, к тонкой талии, крутым бедрам, мягкой плоти живота, восхитительной золотистой поросли и теплой впадине.

Потом Билли закрыла глаза и стала двигаться навстречу его пальцам, восторженно подбадривая его шепотом, когда его рот последовал вслед за руками. Ее шепот, полный блаженства и неги, возбуждал его страсть и заставлял дрожать всем телом. Прилив чувств вынес его в море ощущений. Будоражил кровь коньяк, собственное могущество, способность доставить женщине наслаждение и сознание того, что он возвращается в эскадрилью. Все в жизни принадлежало ему, и энергия гнала радость по жилам, делая его жизнь еще слаще. Жизнь. Любовь. Страсть.

Он накрыл ее тело своим, нашел губами ее рот, вжался в нее и почувствовал, как его обволакивает теплая, пульсирующая плоть.

Билли подставила рот для поцелуев, чувствуя привкус коньяка. Мосс проникал в нее все глубже и глубже, медленно, томительно, пока полностью не окружил ее, не завладел ею изнутри, пробуя на вкус, целуя; и скоро не осталось других ощущений, кроме того, что Мосс был здесь. Только Мосс, внутри ее, вокруг нее, превращаясь в нее. Мосс, заполняющий ее жизнь, касающийся ее сердца, — ее мир и ее Вселенная. За пределами этого момента она не существовала. Она стремилась, она хотела, она брала. И отдавала. Что началось с расчета, закончилось великолепным даром, которым они оделили друг друга.

Как совпадали их желания, их движения! Она прекрасно попадала в ритм Мосса, ее плоть и тело поддерживали его, растворялись, тая, в нем, требуя бесконечно глубокого проникновения, все убыстряющихся волнообразных движений. Плоть поглотила плоть и стала одним целым, снова и снова, глубже и глубже, лаская каждым касанием, захватывая мелкими волнами, скользящими по водной глади, пока не осталось ничего, кроме тех двух частей их тел, что соединялись и погружались, поднимая их все выше к солнцу.

* * *

«Техасский рейнджер» планировал в бесконечном небе. Он отстал от эскадрильи и теперь возвращался на большой «Э». Что-то заклинило в панели управления и трудно было удерживать высоту. Механики мигом приведут «Рейнджер» в порядок. Мосс сделал вираж, направляясь к порту, и сверился с показаниями компаса. Он был взбудоражен неограниченной свободой полета, удовлетворением от хорошо сделанной работы. В конце января он участвовал в нанесении ударов по Формозе и Окинаве. В феврале начались налеты на Токио, а теперь стоял март, и «Энтерпрайз» со своими людьми и техникой поддерживал оккупацию Иво Джимы.

В фюзеляже возникла какая-то вибрация, отозвавшаяся дрожью корпуса у него под ногами. Он постоянно терял высоту! Попытался установить контакт с эскадрильей по радиосвязи, но частота, видимо, сбилась. Он попытался еще раз. Ничего не получилось.

Поборов панический страх, Мосс потянул на себя ручку управления, чувствуя, что «Рейнджер» пытается выполнить команду, но неудержимо продолжает идти вниз. Мотор чихнул, потом закашлял. Мигом вспомнились инструкции, применяемые в аварийной ситуации, но не хотелось допускать, что придется воспользоваться ими. Как и смерть, это всегда казалось весьма отдаленной перспективой. «Рейнджер» уходил вниз по спирали — самолет был близок к тому, чтобы сорваться в штопор. Мосс попытался снова овладеть управлением, постоянно делая попытки связаться по радио с «Энтерпрайзом» или с эскадрильей. Огоньки на панели светились все более тускло, а затем погасли вовсе. Пропеллер вращался все медленнее. В отчаянии Мосс нажимал на педали, но они оставались жесткими и не действовали. Бесполезно. Он слышал, один старый инструктор по полетам рассказывал о посадке «Уайлдкэта» на элеронах и рулях высоты, но «Рейнджер» сдох в воздухе и теперь стремительно падал вниз с высоты семь тысяч футов в холодное море, расстилавшееся внизу.

Никогда не прыгайте с парашютом при высоте менее тысячи футов! Это предупреждение сам он повторял несколько раз на день во время тренировок. И, понимая, что находится уже ниже этой отметки, одним быстрым движением откинул фонарь кабины, вскочил на ноги, отвел вперед до упора ручку управления и дернул вытяжной трос парашюта. Мертвый «Рейнджер» ушел вниз, парашют затрепетал, раскрылся и рванул летчика вверх.

Море, к которому он стремительно приближался, казалось бетонной стеной, но ему удалось отстегнуть крючки с защелками, которые держали купол парашюта. Море поглотило его, и он ушел глубоко под воду в темные глубины, но, пробившись вверх и вынырнув на поверхность, увидел, что от шелка, грозившего утянуть на дно, он освободился.

Мосс набрал в легкие побольше воздуха и вытащил заглушки спасательной куртки. Одна сторона надулась сразу же, вторая безжизненно повисла. Стараясь держаться на поверхности, Мосс старательно надул спасательный жилет. Тогда-то он и заметил кровь, лентой тянувшуюся за ним по морской воде. Должно быть, он поранил ногу, когда парашют выдернул его из кабины. Кровь привлечет акул, которые в большом количестве водятся в этих водах. Необходимо выбираться из воды!

Мосс дотянулся до молнии и вытащил из пакета плотик, извлек заглушку. Спасательное средство быстро распрямилось и приобрело нужную форму. Неуклюже двигаясь в спасательной куртке, он взобрался на плотик, втянув и поврежденную ногу. Паника грозила захлестнуть сознание, но Мосс, понимая опасность, жестко контролировал себя.

Волны с тошнотворной монотонностью качали плотик. Мосс смотрел в небо и ждал. На море опускалась долгая ночь. Он молился, чтобы быстрее наступило утро, и ждал.

Когда солнце, наконец, взошло из-за горизонта, оно оказалось горячим, гневным, багровым шаром, окрасившим пурпуром кучевые облака. Покрывшиеся соленой коркой лицо и открытые участки кожи на запястьях и щиколотках начали гореть. И все-таки он продолжал смотреть в небо, стараясь не впадать в отчаяние.

Взглянул на часы и с радостью убедился, что они идут. Отметил время. Если он и спал, то ему показалось, что сон длился всего несколько минут, а на самом деле прошло несколько часов. Мосс определил свое положение по солнцу. Ветер, казалось, дул постоянно в одном направлении и гнал плотик к северо-западу, унося прочь от «Энтерпрайза». Оснащение Мосса состояло из ножа с лезвием из закаленной стали, вшитого в штанину его летного комбинезона, и из пистолета сорок пятого калибра в кобуре на поясном ремне. Мосс беспокоился, что пистолет мог испортиться, но когда выстрелил для пробы, результат оказался удовлетворительным. По крайней мере, он не был совершенно безоружным.

Страшно хотелось пить и есть. Прежде чем прикрыть лицо от солнца в тени козырька спасательной куртки, Мосс проверил рану на ноге. Кровь запеклась, и нога больше не кровоточила. По крайней мере, кровью он не истечет.

…Солнце стояло под углом в тридцать градусов к горизонту, когда Мосс проснулся. Близился вечер. Он выругал себя за то, что заснул. Драгоценные часы потеряны впустую: надо было высматривать проходящий корабль. Мосс прищурился, вглядываясь в даль, поморгал, прищурился снова. Чудится ему или в самом деле с запада идет корабль? Солнце слепило глаза, от голода, страха и жажды кружилась голова, но он мог бы поклясться своей жизнью, что это корабль. Когда солнце снизилось, стали видны очертания судна. Палубные надстройки, труба, пушка. Это был эсминец.

Мосс лег на живот и принялся грести ладонями, чтобы сократить расстояние между собой и кораблем. Спасение становилось реальностью. Он встал на плоту, удерживая равновесие на широко расставленных ногах, размахивая своей белой майкой. Издал радостный возглас, заметив, что за кормой эсминца бурлит белой пеной вода, а нос разворачивается в соответствии с корректировкой курса. Корабль направлялся к нему! Гладкая стальная стена поднималась и опускалась вместе с колыханием океана. Мосс снова принялся грести. Сверху спустили веревочную лестницу. Он крепко ухватился за нее обеими руками и стал подниматься. Его молитвы не пропали даром. Широкая улыбка расплылась по лицу — удача Коулмэнам не изменит! Мосс посмотрел вверх, собираясь поприветствовать своих спасителей. Улыбка застыла на его лице. Над палубными поручнями виднелись лица. Лица японцев!

Глава 19

Март явился в Санбридж, как грозный лев, а покидал его, как кроткий ягненок. Сет с видом знатока наблюдал за развивающейся беременностью Билли. Теперь-то будет мальчик, внук: он буквально чуял это. Сама Билли, судя по ее виду, была рада беременности, казалась гораздо спокойнее и здоровее, чем прежде. Никакой тошноты и слабости, мучивших ее, когда должны были родиться Мэгги и Сьюзан. Сет заметил в Билли умиротворенность, которой никогда не видел раньше.

Агнес тоже посматривала на дочь. Хотя пошел лишь четвертый месяц, она с удовлетворением отметила, что определенные признаки налицо. Живот был высоким, а не круглым и растекающимся к бедрам, как с девочками. На этот раз, наверняка, должен появиться мальчик. Сет ворчал, когда она упоминала о грядущем событии, но верил каждому ее слову.

Билли улыбалась. Никто из них не мог быть на сто процентов уверен. Только она, Билли Коулмэн, получит своего сына.

Билли объявила о беременности только две недели тому назад, в тот самый день, когда написала Моссу, рассказав о последствиях того «случая». Прежде чем отправить письмо, она прижала конверт к груди. Теперь Мосс узнает, что у них будет еще один ребенок, и она уверена, что родится мальчик.

Усаживаясь за письмо Моссу, Билли глянула на календарь, где каждый день зачеркивала прошедшие дни. Прошло шесть недель и три дня, как она получила последнее письмо от мужа. Даже Сет не получил ни словечка. Это беспокоило Билли, но не слишком. Часто целые связки писем приходили за один раз. С Моссом все хорошо, она это чувствовала. Если бы с ним что-нибудь случилось, сердце ей подсказало бы.

Часы на столике у кровати показывали 11–20, когда Билли решила пойти вниз выпить стакан молока. Проходя по широкому главному холлу, она услышала неожиданно резкий звонок в дверь, испугавший ее.

— Телеграмма для миссис Мосс Коулмэн. Распишитесь здесь. — Билли протянула дрожащую руку к желтому конверту. Лицо молодого посыльного выражало сочувствие и жалость. Обратный адрес гласил: Военное министерство.

— Мама! — вскрикнула она.

Затем Билли все воспринимала, словно сквозь темные волны в замедленном движении. Агнес, спускавшуюся по лестнице. Сета, вышедшего в коридор. Она понимала, что на самом деле Агнес бежала вниз по ступенькам, а Сет вылетел из своего кабинета.

Сет опустился на обитую кожей скамью и уставился на желтый прямоугольник. Казалось, он не в силах пошевелиться.

— Хочешь, чтобы я открыла конверт? — спокойным голосом спросила Агнес.

Сет вдруг превратился в разбитого горем старика. Две пары глаз напряженно следили за ловкими пальцами Агнес, вскрывавшими письмо. Слова сразу бросились в глаза с листка бумаги:

С глубочайшим сожалением сообщаем вам, что лейтенант Мосс Коулмэн числится в списках пропавших без вести в ходе боевых действий.

Пропавший без вести, а не убитый. Пропавший без вести. Пропавший без вести. Только это и смогла понять Билли.

— Больше ничего не написано. — Агнес сунула телеграмму в трясущуюся руку Сета. Она выпрямилась и потуже затянула пояс голубого бархатного халата. — Я сварю кофе. Пойдемте со мной на кухню, вы оба. Это не значит, что он ранен или убит, только пропал без вести. Пока не будем знать что-то определенное, станем вести себя, как раньше. Билли! Возьми себя в руки! Тебе нужно думать о ребенке. Давайте выпьем кофе с кексами и поговорим. А потом все пойдем спать, потому что ничего не можем поделать.

— Эти японские собаки схватили его. Они пытают, они…

— Ни слова больше, Сет, — резко сказала Агнес. — Я не хочу, чтобы ты расстраивал Билли. Она беременна, или ты забыл? Больше таких разговоров вести не будем. А ты, Билли, должна верить, что с Моссом все хорошо и он вернется. А теперь с меня хватит и с вас обоих тоже. — Билли кивнула с несчастным видом, промокая глаза кружевной манжетой пеньюара.

— Хорошо, Эгги. Где, черт побери, кофе, который ты варишь?

— Сию минуту будет. Что я говорила насчет крепких выражений в моем присутствии? Понимаю, ты расстроен, но больше себе такого не позволяй. Нельзя падать духом. Еще пять минут. У Титы заготовлен кофейник готового кофе на утро. Никак не могу найти кекс, так что поедим хлеб с маслом. И черничный джем будет в самый раз.

Билли заметила, что руки матери немного дрожали, в то время как она накрывала на стол. Нашла себе дело. Когда что-то делаешь, можно не думать. Агнес будет хлопотать, а они с Сетом есть. Они станут жевать и глотать. Потом, когда Агнес их отпустит, они разойдутся по комнатам и будут плакать как дети. Сет — о своем сыне, она — о муже, а Агнес — о хорошей жизни.

Они повиновались, больше ничего не могли поделать. Агнес тормошила их, чтобы все были чем-то заняты. Язык у нее был острым, и они повиновались.

Билли удавалось заполнить дни заботами о девочках и сочинением писем Моссу, писем, которые она прятала в ящик с бельем. Теперь не имело значения, отправит она их или нет. Надо было что-то делать. Она не плакала и сама не могла понять почему. Это не было связано с наставлениями матери, а, скорее, объяснялось убеждением, что Мосс вернется. Она цеплялась за эту мысль. Письма, приходившие от Тэда Кингсли, поддерживали ее слабеющий дух. Письма она получала каждую неделю, они были полны всяческих несущественных новостей, вызывавших у Билли улыбку. В конце он всегда вспоминал о Моссе и выражал уверенность, что тот жив и здоров и обязательно постарается вернуться домой.

Билли никогда не приходило в голову поинтересоваться, почему письма Тэда приходят так регулярно, раз в неделю, без больших промежутков между ними. Он сражался на той же войне, что и Мосс, летал в той же эскадрилье, служил на том же судне. Было достаточно, чтобы он ей писал.

В течение месяца Билли познакомилась с каждым членом эскадрильи и узнала все об их личной жизни. Узнала о девушках, которые ждали их дома, о домашних животных, с которыми они росли. Изучила устройство самолета и поняла, что позволяет им летать. Она узнала второе имя Тэда и то, как выглядит Новая Англия осенью. Текли слюнки при описании кленового сиропа. Письма были длинными, написанными в сжатом стиле, а на каждой странице было много-много слов. Билли очень дорожила заботой этого человека. Когда-нибудь она найдет способ отблагодарить его. Утешение, которое даровали ей эти письма, надежда, которую она черпала в них, были неизмеримы.

Однажды после обеда Сет, спотыкаясь, вошел в дом. Плечи у него поникли, лицо казалось совершенно несчастным. Сердце у Билли чуть не остановилось.

— Что случилось, Сет? Что-нибудь стало известно о Моссе? — встревожилась она.

Сет покачал головой и вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Несси умерла.

— Ваша лошадь? — тупо переспросила Билли.

— Да, моя лошадь, Несси. Она умерла. Только что. Надо вызвать ветеринара.

— Если лошадь умерла, зачем вызывать ветеринара?

— Потому что надо, — огрызнулся Сет. — Надо.

Как будто лошадь была живым человеком. Это невыносимо.

Агнес объяснила ситуацию очень просто: она и Билли не поняли его горя, потому что не родились в Техасе.

Но Билли поняла. Несси играла в жизни Сета более важную роль, чем жена. По Джессике он не пролил ни слезинки. А теперь Билли видела, как каждый день он совершает паломничество к тому месту, где похоронили лошадь, и всегда возвращается с красными глазами и с грубостями на языке. И это тоже пройдет, сказала себе Билли. И действительно прошло. Однако затем Сет стал опекать Билли. Этот ребенок стал его последней надеждой — не дай Бог что-нибудь случится. Это все, что ему осталось. «Да поможет мне Бог, — думала Билли, — если этот ребенок всех нас обманет».

* * *

Мосса швырнуло на холодную, мокрую переборку. Море сегодня беспокойное. Ему завязали глаза, когда бросили сюда, но, судя по стуку мотора и плеску воды за стальным бортом судна, находился он ниже ватерлинии, в трюме японского транспортного судна. В трюме было темно, как в погребе, и в два раза холоднее. Собратьями по несчастью оказались несколько американцев и австралийцев, а также крыса.

Сразу же после спасения от морской стихии его безжалостно допросили, а потом передали на проходящее транспортное судно. Судя по положению кормы, они плыли в Японию. Было это восемь дней назад — он считал, завязывая узелки на шнурках ботинок. Раз в день передний люк открывался, и солдаты в униформе, при оружии, настороженные, приносили ведро воды и рисовые шарики для каждого из них, всего восемь.

Когда Мосс летал на «Рейнджере», то думал о японцах как о безликих роботах, исполнителях приказов продажного правительства, врагах Америки, и оставался при этом убеждении. Теперь у врага было лицо — желтое, плоское и угрожающее, и он ненавидел этих врагов — не их правительство, не нацию, а каждого из них в отдельности.

Жизнь узников протекала в вечной темноте, с ощущением холода и грязи вокруг. Один моряк, раненный при Иво Джиме, умер два дня тому назад. Его тело лежало где-то в темноте. Один из австралийцев немного знал японский и сказал солдатам о смерти моряка. Вместо того чтобы убрать тело, они просто уменьшили порцию риса и выплеснули ковш драгоценной воды на металлический пол. Тогда австралийский пехотинец вскочил на ноги и начал кричать на японских солдат, но получил сильный удар дубинкой. После этого все долго молчали.

Часы тянулись бесконечно, понятие времени теряло значение; однако каждый день после раздачи скудной пищи Мосс завязывал очередной узелок на шнурке. Теперь он принялся за шнурок на втором ботинке и размышлял при этом, будет ли еще жив к тому времени, когда и этот шнурок покроется узелками возле каждой дырочки для шнуровки. И думал, хочет ли он остаться в живых.

* * *

Однажды на рассвете пасмурного дня двигатели транспортного судна замолкли, и оно закачалось на приливных волнах. Восемь избитых, больных, полумертвых от голода узников вышли на палубу, на свежий ветер, дувший с берега, и увидели, что являются лишь частью значительно большей группы пленных, чем они думали. Здесь было еще шестьдесят других узников. Прошел слух, что всех их высадят на берег и отправят в местечко под названием Муиси. Мосс попытался вспомнить географию, но не смог определить, где это. Муиси, как выяснилось, был рудничным лагерем на угольных разработках далеко в гористой местности на севере Японии.

Жизнь превратилась в ад. На рассвете каждого дня разутых, раздетых пленников гнали на угольную шахту. Там они наполовину шли, наполовину ползли под землей на две мили вглубь, где воздух был застоявшимся и ядовитым, а температура опускалась почти на тридцать градусов. Вечером их гнали обратно, скорее мертвых, чем живых.

Около четырехсот мужчин трудились, как рабы, в шахтах, работая до последнего издыхания, вырубая уголь из земли для своих японских хозяев…

Мысли о еде стали наваждением. Твердые рисовые шарики, время от времени водянистая похлебка и твердые сухари едва ли могли поддержать жизнь человека.

Японцы оказались безжалостными и жестокими надсмотрщиками, но уважали религиозные церемонии. Так, когда заключенные сказали им, что, по обычаю, у тела умершего человека оставляют пищу, а живые курят сигареты, молятся и хвалят покойника, они поверили. С тех пор, как только кто-то умирал, стражники приносили чашки с рисом, которые ставились покойнику в изголовье, и корзину фруктов — в ногах. Скорбящим раздавали сигареты.

Со временем чувство голода притупилось; изнурительный труд лишил их болевых ощущений, вызванных недоеданием; надежда стала призрачным воспоминанием. Но все помнили о доме, мечтали о доме, хотя для каждого «дом» означал разные места и разных людей.

Желание жить придавало Моссу сил. Он хотел снова увидеть своих детей, обнять жену. Каждый день становился битвой за то, чтобы сохранить живость ума и упорство. А этого он мог достичь только одним способом: ненавидеть, ненавидеть врага, ненавидеть японцев. Ненавидеть…

Те, кто сдался безнадежности, быстро умирали, веря утверждениям хвастунов-японцев, что война продлится сто лет. С воли доходило так мало сведений, что бывали моменты, когда Мосс почти верил им. В такие минуты он был близок к тому, чтобы сдаться. Но тогда он напоминал себе, что он Коулмэн. Коулмэны никогда не перестают сражаться. Коулмэны жестче вяленой говядины и упрямее мулов. Он цеплялся за свое наследие и мечтал о своих детях. Мэгги. Сьюзан. Сын, который никогда не появится на свет, если он уступит отчаянию…

В начале августа Мосс и остальные заметили, что происходит нечто странное. Еды стало больше, питьевой воды в достатке. Никого не наказывали и не били за отказ идти в шахту в случае болезни. Что-то происходило.

Президент Гарри Трумэн выступил самым решительным образом. Новейшее оружие было обрушено на Японию. 14 августа 1945 года японское правительство согласилось на безоговорочную капитуляцию. Район Муиси находился так далеко на севере, что эта весть добралась в те места только через две недели.

2 сентября 1945 года Япония подписала официальную капитуляцию на борту корабля США «Миссури». День Победы над Японией. Мосса и его друзей-пленных доставили на борт австралийского транспортного корабля в распростертые объятия победителей.

Ранним утром того же дня, когда отца, пропавшего без вести, приветствовали жизнерадостные австралийцы, Райли Сета Коулмэна положили на руки его матери. Билли наконец-то одержала свою победу.

Оглавление

ЧАСТЬ I

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

ЧАСТЬ II

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19