Черное зеркало [Юрий Волузнев] (fb2) читать онлайн

Юрий Волузнев ЧЕРНОЕ ЗЕРКАЛО

Не любуйся собой,

Глядя в черное зеркало скорби…

Люнор

Юрий Михайлович отдыхал в сквере на скамеечке, положив под себя одну из бесплатных рекламных газеток, которые периодически находил в своем почтовом ящике. Укрывшись от городской суеты в глубине аллеи, он с наслаждением предавался неярким лучам осеннего солнышка. Рассеянным взглядом скользил по лицам немногочисленных прохожих, куда-то спешащих через сквер, и старался не обращать внимания на снующую вдалеке, за оградой, толпу подгоняемых повседневными заботами горожан. Он ласково посматривал, как Шанни, черненький забавный спаниель, помахивая хвостиком, бегает между поредевшими кустами, тыкаясь носом в щедро осыпанную опавшими листьями траву.

От умиротворенной созерцательности Юрия Михайловича отвлекла высокая брюнетка в черном плаще, быстро проходящая по аллее. И хотя он был уже далеко не молод, не мог не оценить по достоинству ее строгую красоту. Изящный классический профиль, большие очки в витиеватой золоченой оправе, легкая, свободная походка с первого взгляда создавали образ либо прекрасной дамы великосветского аристократического салона, либо — если спуститься с мечтательных облаков чуточку пониже — очень дорогостоящей и поэтому так же недоступной… Но уже не сказать чтобы дамы.

Глаза Юрия Михайловича погрустнели. Он печально улыбнулся своим не желавшим стареть воспоминаниям. Но, удовлетворив себя мыслью, что эстетическое наслаждение — это тоже наслаждение, проводил красавицу доброжелательным взглядом.

И вдруг заметил, что навстречу ей спешит тоже высокая и тоже очень красивая, но рыжеволосая девушка. Обе они словно столкнулись друг с другом. Брюнетка остановилась как вкопанная. Рыжеволосая схватила ее за рукав и быстро заговорила, видимо что-то доказывая и энергично жестикулируя. Брюнетка стояла неподвижно, как статуя. Потом указала на вросшую в землю скамейку в глубине сквера. Они подошли, сели на спинку скамейки, опустив ноги на сиденье. Закурили. Рыжеволосая быстро что-то говорила, брюнетка задумчиво кивала головой, отвечая, очевидно, двумя-тремя словами. Потом неожиданно рассмеялась. Подруга ее тоже просияла. Обе встали и, спокойно беседуя, не спеша вышли из сквера.

«Кого же она мне напоминает? — напрягал память Юрий Михайлович, думая о темноволосой красавице. И вспомнил: — Ну конечно же ее, Юлию Бероеву из недавнего сериала „Петербургские тайны“».

А дня за два до этой встречи, рано утром, по радио среди прочих новостей сообщили о том, что где-то на Старо-Петергофском проспекте «из окна своей квартиры выбросилась молодая женщина, которая, получив многочисленные телесные повреждения и не приходя в сознание, скончалась в карете „скорой помощи“»…

И примерно за неделю до этого, но уже в другом районе города произошел еще один любопытный случай. Некоего бомжа, роющегося в одной из многочисленных помоек Санкт-Петербурга, привлек необычной формы бумажный пакет. Любознательный бомж выволок находку из бака и хотел было развернуть ее, но сопревшая бумага порвалась — и на сырую после ночного дождя землю мокро шмякнулась отрезанная человеческая голова, грязно-зеленоватая, с закрытыми глазами и перепутанными, слипшимися в крови светлыми волосами.

Какая-то женщина истерично завизжала. Какие-то мужики, топтавшиеся возле пивного ларька, оглянулись. И, сообразив, в чем дело, быстро поспешили прочь, от греха подальше…

А на стол следственной части отделения милиции лег очередной «глухарь».

Быть может, обо всех этих малозначительных и заурядных для большого города событиях и не стоило бы упоминать, если бы они не были самым непосредственным образом связаны между собой…

ОТРАЖЕНИЕ ПЕРВОЕ

Глава 1

Очевидно, добрая звезда Игоря закатилась. Планеты гороскопа перессорились между собой, войдя друг с другом в какие-то злые аспекты, и все накопившееся за долгие годы раздражение обрушили на своего протеже, найдя в его лице подходящего козла отпущения. По всему было заметно, что вслед за довольно продолжительным, устойчивым благополучием начиналась черная полоса его жизни. И наступивший вечер давал полное основание считать минувший день первым днем начавшегося неприятного периода.

Здоровье, молодость, красивая, престижная жена и безотказное благорасположение приглянувшихся женщин. Стабильная, и притом любимая, работа с прицелом на будущее. Ощущение надежного фундамента и добротной крыши над головой — все это вдруг качнулось, сдвинулось, словно потревоженное первым толчком начавшегося землетрясения.

Весь день в душе накапливалось, росло какое-то непонятное, ни во что конкретно не оформляющееся предчувствие, ожидание надвигающейся беды. И это предчувствие в итоге не обмануло Игоря.

Нечто непоправимое, что так или иначе должно было случиться сегодня, все-таки произошло. И поставило его нос к носу перед свершившимся фактом. Оно, это предчувствие, весь день нависало над ним, невидимой тенью волочилось за каждым его шагом. И хотя Игорь старался избавиться от этого назойливого, насквозь пронизывающего мозг тревожного состояния, разогнать непонятную расслабляющую тоску, безжалостно впившуюся прямо в солнечное сплетение; пытался забыться разговорами, пустым трепом на работе, в баре, где сначала с Серегой, а потом и в одиночку постарался надраться так, чтобы не думать ни о чем… — ничто не помогало.

Муторная тоска заливала все окружающее пространство. Сводила на нет все попытки растворить ее в алкоголе. Обволакивала разум липкой паутиной чего-то неотвратимого, вытягивая из самых затхлых, забытых закоулков подсознания какой-то первобытный, мистический ужас…

И буквально несколько минут назад, приближаясь к дому на еле передвигающихся ногах, он уже почти физически ощущал поджидающее его нечто и сознательно готовился к встрече с ним. Но то, что случилось на самом деле, не лезло ни в какие ворота.

И сейчас он медленно оседал в кресло. Онемевшими, дрожащими пальцами с трудом выковыривал из пачки сигарету. И долго чиркал зажигалкой, прежде чем смог прикурить.

Близилась ночь, и небо темнело на глазах. Игорь курил и, не мигая, тупо смотрел за окно, быстро трезвея и отрешенно фиксируя, как сгущающейся, тяжелеющей синью надвигался на землю занавес ночи. Неумолимо вдавливая медно сияющий диск в хаотичное, сумбурное нагромождение труб, чердаков и мансард. Опускаясь за крыши домов, солнце из последних сил зло плеснуло в окно кровавыми брызгами. И брызги эти алыми пятнами угрожающе запылали на стенах. Зловещими бликами вспыхнули на завитках бронзовых канделябров и, таинственно мерцая, закружились в черной глубине старинного зеркала…

Он курил. Нервно. Глубоко и долго затягиваясь. Не обращая внимания на быстро растущие и падающие вниз серые столбики пепла. Заставляя себя не оборачиваться и не смотреть. Не смотреть на эту нелепую неподвижную груду черно-зеленой ткани, словно подбитой птицей раскинувшуюся возле дивана. На неестественно вывернутую руку с золотым браслетом на запястье. На длинную изогнутую шею и искаженное гримасой жуткой боли лицо, фарфорово белеющее сквозь разметавшиеся черные пряди волос. Старался не встречаться с остановившимся взглядом широко распахнутых глаз, которые сквозь мертво сияющие стекла больших очков, казалось, видели нечто. Нечто такое, что невозможно увидеть живыми глазами, что до поры до времени пряталось где-то над его головой, в темных складках тяжелых гардин…

Он встал. Все еще не желая верить и не оборачиваясь, с усилием сделал пару шагов. Но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Окончательно убедившись в бессмысленности отрицания случившегося. Поняв, что уже больше не имело смысла притворяться страусом.

Зеркало, словно издеваясь над ним, выставило напоказ именно то, что он с таким упрямством отказывался принимать. И даже более жестко, более лаконично. В новом ракурсе. Без лишних деталей интерьера. Словно картину, написанную в каком-то шизофреническом исступлении и всунутую в резную, черного дерева раму.

И в этом зеркале… на этой картине был изображен трижды идиотский, пошлый натюрморт в виде красивой сломанной куклы, небрежно брошенной на пол. И россыпи хрустальных осколков, искрящихся в темном ворсе ковра.

Это была Лариса. Его жена.

Зеркало… Черт бы его побрал! Опять зеркало! Снова оно подсовывает какие-то непонятные, пугающие картины! Именно с него, с этого зеркала, все и началось…

Нет, не с этого. С другого. Совершенно в другой квартире. И не далее как сегодня утром…

А начиналось оно, это сегодняшнее утро, просто великолепно. И по всему было видно, что обещало много, и даже очень много хорошего впереди.

Наконец-то минувшая ночь стала полностью ИХ ночью. А наступившее утро было именно ИХ утром. С этой фантастической ночью ни в какое сравнение не шли их прежние встречи. Пугливые и мимолетные, с непредсказуемыми и порой длительными интервалами. Часто организованные наспех. Как бы оборванные с самого начала и торопливо обрываемые в конце.

Теперь же начиналась новая, счастливая и непрерываемая полоса жизни, конца которой, казалось, не было. Или, по крайней мере, его не наблюдалось в обозримом пространстве. Больше не требовалось выкраивать часок-другой, прикрываясь какой-нибудь вымышленной презентацией, встречей с «нужным человеком», внезапной командировкой… И в конце концов, не нужно было лгать.

Все было высказано вчера. Все, что накипело, наболело и давно стремилось наружу. После долгого изнурительного скандала, истерических криков, обильных слово-и слезоизвержений… Казалось, недовольство друг другом, накопившееся за три года совместной жизни, все уступки, самоограничения, вынужденные компромиссы, густо перемешанные с постоянным враньем ради фальшивого благополучия, каких-то внешних приличий и зыбких надежд на то, что когда-нибудь наконец «стерпится-слюбится», — все это вдруг словно забродило, дошло до критической точки и с грохотом разорвало хрупкий сосуд, который принято называть семейным очагом.

Да и был ли он на самом деле, этот «семейный очаг»?..

Он снова закурил. Оторвался от зеркала и наконец осмелился взглянуть в сторону дивана. На журнальном столике белел небрежно вырванный из блокнота листок. И на нем — крупными буквами:

«Я ухожу. Прощай, Игорек. Забудь меня поскорее. Хотя, думаю, тебе это особого труда не составит. Всех благ! Л.»

В короткой записке внезапно ожили звуки ее голоса. И он с удивлением заметил, что эти звуки словно ослабили какие-то путы, стягивающие его сознание. Облегчили груз, давивший на него с самого утра, и даже принесли некоторое успокоение. Хаотичная круговерть в мозгу приостановилась, позволяя более или менее сориентироваться и кое-что осмыслить.

Сомнений больше не оставалось. Даже тогда, когда он вошел в квартиру. Увидел ее. Бросился к ней. Прикоснулся к ее застывшему лицу, к холодным рукам… И тогда все уже было ясно.

Слегка покачиваясь, Игорь медленно прошелся по квартире, обдумывая свои дальнейшие действия.

На кой черт принесло его домой? Идти бы сразу к Илоне и оставаться у нее, как и вчера, до самого утра.

А оттуда на работу. И снова к ней… И так — до бесконечности. И ничего бы этого не знать и не видеть!..

Игорь покачал головой. Да нет, надо было зайти. По многим причинам надо было. Хотя бы шмотки свои забрать… Да и в конце концов, не на бровях же к Илоне являться…

Он остановился. С неприязнью посмотрел на телефон. Как ни крути, как ни изворачивайся, а раз тебя нелегкая домой принесла и заставила быть свидетелем идиотского выкрутаса милой женушки, нужно срочно звонить. Известно куда… И хочешь не хочешь, а на ночь глядя.

Но кто бы знал, как не хочется никого сейчас видеть! С кем-то разговаривать, что-то объяснять, в чем-то оправдываться… Выслушивать пошлые глупости, давно набившие оскомину прописные истины… Сейчас бы исчезнуть куда-нибудь! Или надраться хорошенько. До потери сознания. И провалиться в бездонную пустоту, послав все и всех ко всем чертям! Уснуть и проснуться, когда все это будет уже позади…

Он прошел на кухню. Достал из сумки принесенную с собой недопитую в сквере бутылку водки. И залпом осушил ее до дна.

Там же, на кухне, и очнулся через некоторое время. Было темно. Долго соображал, где находится. Какой сегодня день, который час… Утро или вечер… Потом вспомнил.

Часы показывали начало двенадцатого.

Осторожно заглянул в комнату. Словно надеясь, что увиденное прежде было не более чем дурацким сном или пьяной галлюцинацией… И тут же с досадой убедился, что это не так. В комнате все оставалось по-прежнему. Труп Ларисы. Осколки фужера. И прощальная записка. Все согласно принятым традициям.

Как ни тяни время, как ни пытайся отстраниться от навалившейся на голову мерзости, надо звонить. И как-то пережить, перетерпеть весь этот грядущий бедлам.

Но! В груди горело. В голове стоял нескончаемый звон.

И поэтому для начала не мешало бы чего-нибудь еще выпить. Как там сложится — неизвестно. Вполне вероятно, что теперь не скоро удастся как следует оттянуться. И поэтому имеет смысл заранее принять чего-нибудь анестезирующего.

Итак, нужен стакан. В любом случае…

Игорь задумался, припоминая.

Нет, дома уже ничего такого не было.

А повод был. И стопроцентно оправданный…

Поэтому нужно срочно бежать.

Как только мысль заработала в направлении конкретного поиска, мозг словно ожил. Случившаяся трагедия — как-то незаметно, сама собой — слегка отодвинулась в сторону. Тем более что возможность отдалить ее от себя и чем-то скрасить предстоящее общение с врачами, с ментами и неизвестно с кем там еще давала некоторую разрядку. Да и просто выйти из дому, из этой гнетущей атмосферы. Просифониться на свежем воздухе после всего увиденного не помешает.

Игорь вышел из квартиры и поспешил к «ночнику».

На улице было хорошо. Темно и прохладно. Если бы не проклятая необходимость — и возвращаться бы не стоило.

«Если что и радует в данной ситуации, так это наконец-то появившаяся круглосуточная торговля, — думалось по пути. — По крайней мере, в любое время дня и ночи можно купить все, что душа пожелает. Вот за это — большое спасибо новой власти».

По крайней мере, нет необходимости, как это было в прежние времена, высматривать на пустынных улицах шальное такси и выклянчивать у водителя желанный пузырь. Не надо бродить по бесконечным переплетениям рельсов за Московским вокзалом и выспрашивать у блуждающих в темноте алкашей, где стоит цистерна с вином, прикатившая в Питер с благодатного и некогда мирного юга. Не надо рыскать по сомнительным «пьяным углам», где вместо бутылки запросто можно было схлопотать по голове… Да здравствует демократия!

Магазин находился за углом. Внутри было светло, просторно и спокойно. Покупатели давно разошлись по домам, и сейчас многие из них наверняка давно уже видели десятый сон. Лилась музыка. Полки разноцветно, стеклянно сияли, тесно заставленные всевозможными пузырями. Пара кукольно раскрашенных девчонок-продавщиц, сойдясь за прилавком, вовсю смолили и трепались. На стуле развалился тяжелый, коротко стриженный амбал в пятнистой спецназовке и, посасывая пиво из жестянки, поддерживал светскую беседу.

Игорь вошел как ни в чем не бывало, быстро стерев с лица выражение озабоченности. Какие бы проблемы ни возникли, вовсе не обязательно афишировать это и плакаться в жилетку кому бы то ни было. Свалившиеся на голову неприятности — твоя собственная головная боль. И никому до нее не должно быть никакого дела. Сами перекантуемся.

— О, какие люди пришли! — обернувшись, засмеялась одна из куколок. — Аппетит разыгрался на ночь глядя?

— Игорьку — мое почтение! — Амбал приподнялся, протягивая растопыренную ладонь.

— Привет, Толик. Как жизнь?

— Твоими молитвами… Что-то припозднился сегодня. Опять с презентации?

— Да… Весь в трудах.

— Заметно… Полезное дело, — подмигнул Толик. Поставил банку на пол и полез в карман. — Покурим?

— Извини, спешу. Народ ждет.

— А, ну понятно, понятно… Дело святое… Давай! — Сунул в зубы сигарету. Прикурил от спички.

Игорь подошел к прилавку.

— Что сегодня пить будем? — кокетливо улыбаясь и хлопая ресницами, спросила куколка.

— А то, где отравы поменьше и на водку похоже… Может, «МакКормик»?..

— Возьми лучше «москвича»! — через весь зал громко посоветовал Толик. — Нормальная. Киришская. Сам дегустировал.

— Ну давай ее. Две, — охотно согласился Игорь. И секунду подумав: — Три.

— Во! Уважаю! — прокомментировал Толик, расхохотавшись. — Сразу видно солидного человека… Скажи, где тебя завтра искать.

Дома Игорь прямо с порога проследовал на кухню.

После прогулки, как бы побывав «на людях», а тем более с тремя пузырями в руках, он почти совсем успокоился. И хотя прекрасно понимал, что наступившая ночь в отличие от предыдущей не сулила ничего приятного, чувствовал себя почти бодро. В голове прояснилось. Свернув пробку, наполнил граненый стакан, некогда похищенный из автомата с газированной водой, и жадно, не глотая, вылил его внутрь себя. Выдохнул, откусил колбасы прямо от палки — Лариска, наверное, покупала — и, жуя, решительно направился к телефону…

Через некоторое время вернулся на кухню. Закурил.

Итак, сейчас начнется. Приедет «скорая». Потом менты, лучшие друзья… Или наоборот?.. Черт с ними! Плевать на них на всех!

Выпитый стакан благополучно прижился и безмятежно блаженствовал в желудке, передавая Игорю свое умиротворенное состояние. Резкие грани начинали постепенно сглаживаться. Окружающее радужно расцвечивалось яркими красками. От сердца отлегло. На душе заметно светлело. Сознание того, что рядом в комнате лежала, скажем так, неживая Лариса, мало-помалу притуплялось и все меньше и меньше давало о себе знать. Это, конечно, было не совсем нормально. Но… В конце концов, лежит так лежит. Дело хозяйское, добровольное…

Жаль, конечно. Чисто по-человечески.

По большому счету, неплохая баба была…

Ну, так и поминаем… Царствие ей небесное…

А Толик — молодец. Не надул. Водка оказалась действительно удачной…

Вот уж и полночь, однако…

Игорь до отказа вывернул ручку радиотранслятора. Он любил, когда что-то бубнит над ухом, создавая иллюзию общения. Но сейчас из динамика доносились лишь сухие щелчки метронома. Словно кто-то постукивал ногтем по картонной коробке. Зато с утра пораньше заголосит на всю квартиру, оповещая всех и каждого о том, что случилось в мире за прошедший день и минувшую ночь.

А что, собственно, происходило в минувшую ночь?..

Они почти не спали прошлой ночью. Но, услышав будильник, заставили себя встать. Поскольку работа, на которой во что бы то ни стало необходимо было появиться, пусть даже с некоторым опозданием, была такой же неотъемлемой частью его жизни, как и любовь.

Илона отказалась, а он допил остатки «Алазани» прямо из горлышка. Затем — по чашке крепкого кофе. Сигарету в зубы… А теперь, поскольку еще не горело, продлевал кайф, развалясь на диване. И, размеренно плывя в звуках старого блюза, с удовольствием любовался отражением в зеркале. Словно заключенным в овальную раму портретом кисти Ренуара… А в том (другом!) зеркале отражалась Илона.

Она молча улыбалась чему-то, старательно укладывая и фиксируя невидимками тяжелые, отливающие старинной бронзой длинные пряди, упрямо норовившие выскользнуть из ее тонких пальцев. Небрежно накинутый кремовый с белыми воланами халатик распахнулся спереди, позволяя вовсю любоваться сочной, зовущей к бесконечным наслаждениям грудью. Загорелые упругие бедра, длинные стройные ноги…

Сознание того, что вся эта красота принадлежала ему, что всей этой роскошью он полностью обладал сегодня ночью и теперь будет обладать всегда — в чем он ни на секунду не сомневался, — приятно ласкало самолюбие и возбуждало Игоря.

Метроном стих.

Первый стакан, казалось, заскучал в одиночестве. Душа просила добавить. Ну так давай, приятель, второй — составь собрату компанию. Затем колбаска… Сигарета…

Как там поется в песне? «А жизнь продолжается»?.. Вот и мы продолжим.

Тем более что никакая зараза не едет…

Кажется, он что-то сказал. Потому что Илона вдруг резко откинула голову и захохотала, отчего несколько прядей вырвались и, разрушая прическу, раскрывшимся веером упали на плечи. Упругие груди запрыгали в ритме веселого смеха.

— А как же Лорочка, твоя античная красавица? — наконец спросила она.

— Ну как?.. Как и все остальные, — пожал плечами Игорь. — В конце концов, развод — дело совершенно обычное. Подадим заявление, я или она. Разделим шмотки и разбежимся в разные стороны. А на все ее старинные побрякушки я не претендую…

— Мне кажется, у нее для развода больше оснований, — вновь засмеялась Илона. — Супруг весь в работе. В творческих командировках. А вот теперь и в ночных… — Она помолчала немного. — Ерунда. Помиритесь…

— Нет, Илонка, не помиримся. Тем более что никто из нас этого и не хочет. — Он снова закурил. — Вчера мы такого друг другу наговорили…

— Ну вот и выговорились. Теперь еще дружнее станете.

— Нет уж…

— Ну-ну… — Илона фыркнула. Достала сигарету и тоже закурила. Выпустила тоненькую струйку дыма. — Вот выйдешь за тебя сдуру, а потом бегай тут… Ищи да вызванивай по всему городу. Да выясняй, куда тебя в очередной раз услали… А я, между прочим, в отличие от некоторых баба ревнивая. Это уж с Лоркой смирилась, поскольку она, так сказать, твоя подруга жизни…

— С какой же стати за мной бегать? Вот он я — весь при тебе.

— Ох-хо-хо! Какие мы вдруг образцово-показательные стали!

— А может, и прежде были бы. Образцово-показательными… Если бы было кому оценить. И вообще… Раз уж на то пошло, то от добра добра не ищут.

— Ин-те-рес-нень-ко… — насмешливо протянула Илонка и развернулась к Игорю, отчего ее крупные упругие груди нахально уставились на него. — А я, значит, оценила… Надо же!..

Она снова затянулась, выпустила дым и продолжала, пристально глядя Игорю прямо в глаза:

— Выходит, что ты от злой, бесчувственной Лариски сбегаешь, а ко мне, добренькой, пристроиться хочешь? Ну-ну…

Шутки шутками, но настроение у Игоря начинало портиться. Слова Илоны вселяли в душу определенный дискомфорт, разочаровывали и больно ущемляли самолюбие. Радужные грезы теряли свое обаяние, быстро заволакивались чем-то сереньким и противным. Но Илона, казалось, не заметила перепада в его настроении. Она вдруг погрустнела. Задумчиво опустила глаза.

— Ладно, Игорек. Не бери в голову… Просто мне что-то тоскливо сегодня, — тихо произнесла она. — Словно кошки на сердце скребутся… Предчувствие какое-то… — Она помолчала. Мотнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль. Вздохнула. — Оценила, конечно… О чем тут говорить… Только ничего у нас с тобой не получится. Увы!.. — Она подняла голову. Усмехнулась. — Скажу тебе в утешение, что я ведь тоже не подарок. Сама знаю. И честно тебе в этом признаюсь. Я, понимаешь, только потому такая добренькая, что свободная. И оттого, что ты мужик что надо. И оттого, что приходящий… Извини, конечно… И оттого, что каждая наша встреча — приключение. В этом-то и весь шарм. А ну как будем мы с тобой каждое утро нос к носу…

— Ну так и что? — с раздражением в голосе спросил Игорь.

— Да ничего, милый… Понимаешь, любовь любовью, а семья — дело ответственное. Сам знаешь… Я ведь, как помнишь, тоже обожглась в свое время… — Илона встрепенулась и снова переключилась на шутливо-ироническую волну. Она широко улыбнулась и, словно не обращая внимания на разочарованную физиономию Игоря, с увлечением принялась развивать тему: — Вот считается, что все бабы воют от одиночества. С одной стороны это, может быть, и справедливо. Но!.. Хотя одиночество — вещь, разумеется, преотвратительная, однако, как и все другое, обладает некоторыми плюсами. Тут одна, сама с собой, и повздыхаешь иногда расслабишься… Лишний раз посуду вымыть лень — да и пусть она в раковине валяется. Никто не видит. Зато к твоему приходу — вот она я! Веселая, красивая и даю хорошо… Правда ведь, что хорошо даю?

Илона расхохоталась.

— Не то слово, — кивнул головой Игорь.

Сказано было искренне. Но с нескрываемым унынием в голосе.

— Во! А допустим, заживем мы с тобой в одной клетке — тут и хвори всякие. И мигрени. И раздражение. Ну и… всякое такое бабское… Да что я тебе все это рассказываю, будто девочке! Не дурак вроде.

— А мы не будем ссориться… — попытался возразить Игорь.

Илона подозрительно покосилась на него. Фыркнула:

— Прости, ошиблась.

— В смысле?..

— В смысле, что не дурак.

Она всплеснула руками. Повернулась к зеркалу. И с деланным возмущением обратилась к собственному отражению:

— Посмотрите на этого человека! Отпад! — Снова посмотрела на Игоря: — Ну как же это так! А на кого же свое раздражение выплескивать? А? Да на тебя и придется. Потому что рядом. А раз так — то и всему виной… Ну а ты, естественно, — на меня. Мы же нормальные, надеюсь, люди. А не какие-то вечно радостные, зомбированные, бесчувственные идиоты!

Она помолчала немного. Закурила другую сигарету. И спокойно, уже без шутовства спросила:

— Да чем тебе Лорка-то не угодила? Я понимаю, что по мне это как бы и к лучшему. Но просто любопытно… Я ж ее уже сто лет знаю. Во-первых, далеко не дура. Во-вторых, красивая. В нее и в школе все парни втрескавшись были. Да только она ото всех шарахалась… Это же как бы и не женщина. Это какая-то древнегреческая статуя.

— Вот именно поэтому. Потому что статуя, — раздраженно резюмировал Игорь, сильно вдавливая окурок в дно керамической пепельницы. Тонкая голубая струйка прощально взвилась к потолку и растаяла.

— Ну так и оживил бы. Как Пигмалион Галатею.

— Не получается. Я уж с ней и так и этак… Я, как тебе известно, у нее первый. И, думаю, единственный… Да и вообще иногда мне кажется, что в постели она лишь отбывает трудовую повинность… Действительно — статуя. Целуешь — только ресницами хлопает. И улыбается. Чему — непонятно. То ли виновато, то ли снисходительно…

— Действительно, любопытно… — протянула Илона. — Очень любопытно… И как только ты умудрился жениться на ней!

— А то не помнишь! Предки между собой снюхались. Познакомили… Да кто ж знал! — Игорь вскочил и, размахивая руками, заходил по комнате. — Понимаешь, Илонка, мне часто кажется, что она какая-то не такая. Не от мира сего… Особенно после того… два года назад. Помнить? — Илона молча кивнула. — Глядишь, идет, смотрит сквозь очки куда-то в пространство и как бы вроде ничего и не видит… Где она витает в это время — черт ее знает! Рассеянная — дальше некуда. То одно забудет, то другое… Если чайник на газ поставит, то можешь быть уверенным — чайник будет стоять там, пока не распаяется… Вся где-то там… В каких-то эмпиреях… Бывает, гляжу на нее и не могу представить себе, что она в туалет ходит.

— Точно! — рассмеялась Илона. — Именно такой она всегда и была. Одно слово — Лора…

— Лариса. Лора… Интересно… Соседка тоже ее так называет: «Лорочка»… Слушай, Илонка! А как, кстати, тебя в школе называли?

Илона округлила зеленые глаза. Скрючила пальцы и, нацелив на Игоря длинные лакированные ногти, страшно зашипела:

— Лошка — Рыжая Кошка!

Потом залилась веселым смехом.

Но глаза ее вдруг стали неподвижны. Они словно остановились на какой-то невидимой точке. И, казалось, излучали странное внутреннее свечение.

Затем она замолчала. Снова отвернулась. И, уставившись в зеркало, усиленно занялась реконструкцией прически, вполголоса напевая что-то неопределенное.

Игорь курил и слонялся по комнате. Подошел к книжному шкафу, рассеянно скользя взглядом по заставленным полкам. Книги, книги… Собрания сочинений. Альбомы. Длинные неровные ряды разрозненных изданий…

Внезапно перед ним, в глубине прозрачного отражения застекленного шкафа, словно зыбкой, колеблющейся тенью возникло лицо Ларисы, в упор уставившееся на него каким-то неопределенным и вопросительным выражением полуопущенных глаз…

«Странно, странно… — вспоминал Игорь, сидя на кухне и глубокомысленно вертя в руке пустой стакан. — Очень странно вела себя Илонка сегодня утром… Совершенно необъяснимые перепады настроения. То какая-то понурая. То вдруг хохочущая, словно помешанная… Странно…»

Незаметно первая бутылка кончилась. Снова повело. Голова заметно кружилась. Предметы теряли свои очертания, контуры. Дрожа и размываясь в мерцающей ряби…

«А я, кажется, окончательно нажрался, — с некоторым удовлетворением удивился Игорь. — Все! Не гони лошадей, приятель! — сказал он сам себе. — Вот с народом пообщаемся, тогда и продолжим… может быть… А пока посидим. Подождем. Покурим…»

Внезапно Илона замолчала. Руки ее застыли, не окончив движения. Зеленые глаза, отраженные в зеркале, как в темном таинственном омуте, глядели на него. И, не оборачиваясь, взмахнув длинными махровыми ресницами и почти не шевеля губами, словно в сомнении, она тихо произнесла:

— А может быть, ты прав? Может быть, я действительно и есть — твоя жена?..

Игорь вздрогнул. Отвернулся от книжного шкафа. Образ Ларисы, во всей своей холодной красоте, каким-то призраком неожиданно явившийся его внутреннему взору, мгновенно исчез. Словно в погасшем экране телевизора. Теперь он видел лишь стеклянную плоскость овального зеркала, перед которым сидела Илона и из глубины которого загадочно и странно улыбалось ее отражение. Бронзовые пряди, замысловато уложенные, причудливо переливались в лучах утреннего солнца.

— Представляешь, я тво-я же-на! — сквозь смех, медленно, с расстановкой произнесла она. Смех ее становился все громче. — Потрясающе!

Она повернулась. Вскочила. Подбежала к нему. Распахнула халат. Тесно прижалась к его телу. И резкими рывками начала рвать ремень его брюк.

— Ну так давай! Скорее! К черту Лорку! К черту твою работу!.. — И вдруг отпрянула в ужасе. — Что с тобой?!

Но Игорь точно окаменел и не отрываясь глядел мимо нее.

Илона была рядом. Обнимала его и вопросительно смотрела ему в глаза. Но он не видел ничего вокруг, кроме зеркального отражения ее лица, которое, почему-то никуда не исчезая, в упор, с вызовом уставилось на него из темной мерцающей глубины. И беззвучно смеялось.

Его руки лежали на ее обнаженных плечах, он чувствовал тепло ее тела. И в то же время лицо в зеркале издевательски хохотало, дразня и насмешливо маня его к себе.

Спустя мгновение краски исчезли с этого лица, превратив его в бледную, истерично смеющуюся маску.

Внезапно смех прекратился. Губы остановились. Лицо мертвенно побелело, исказилось гримасой боли. Изо рта выплеснулась струйка алой крови. Кровь запузырилась на губах, стекая на подбородок. Глаза быстро закатились вверх, — под черную бахрому длинных ресниц, и внезапно вылупились вперед бессмысленными бело-голубыми фарфоровыми шарами…

Вдруг что-то задрожало в глубине. Вспыхнуло и погасло.

И зеркало, как бы легкой волной смыв прежнюю картину, вновь спокойно отражало привычную обстановку комнаты.

Илона обернулась вслед за его взглядом:

— Что ты там увидел?

— Ничего, ничего, — глухо прошептал Игорь. — Так. Чушь собачья…

— Ты весь бледный. Что с тобой?

Она внимательно посмотрела на него. Помрачнела, отошла. Застегнула халат. Медленно села на диван. Закурила.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Игорь, взъерошенный, со вспученной смятой рубашкой и расстегнутым ремнем, опустился рядом. Илона отодвинулась. Смяла сигарету. Отбросила в сторону. И словно сама с собой, вполголоса:

— Не меня ты любишь. А ее… Не обманывайся. И даже во мне — ты все-таки любишь ее… Вот такие дела, Игорек… Больше не приходи… Миритесь и живите. Ну вас!.. Так-то лучше будет…

…Но когда он уже распахнул дверь. Когда, уже уходя, занес над порогом ногу… Илона вдруг вскинулась, ухватилась за него, втащила обратно в квартиру и…

Нет, это даже нельзя было назвать любовью…

Какое-то ритуальное соитие. Какое-то жертвоприношение перед языческим алтарем кровавой и похотливой Астарты… Какая-то древневавилонская или шумерская мистерия Кибелы, Митры… Посвящение в некое космическое таинство… Любовь. Животная страсть. Первобытный ужас…

И змеящиеся переплетения длинных черных стеблей. Стремительное цветение белоснежных лотосов. И рубиновые капли, тревожно горящие в темной зелени пальмовых листьев…

— Так… — Игорь прервал воспоминания. — Началось-то хорошо. А вот закончилось… странно… Пора вторую открывать.

Потрясение, вызванное смертью Ларисы, еще сказывалось. Настроение портилось. Алкогольная эйфория постепенно переходила в смутное, нарастающее раздражение. Голова заполнялась тяжелой мутью. Нервы натягивались. Несмотря на уже опустошенную бутылку, хмель надолго не задерживался, и над желудком снова неприятно сосало.

— Где эти-то? Скорей бы уж все кончилось… Впрочем, и в лучшие времена они не слишком-то торопились. А уж в нынешнем бардаке…

Еще один стакан пробулькал несколько секунд, вливаясь в горло, и опустился на дно…

В редакцию он, конечно, опоздал. Намного.

— Всем привет!

Встречали весело.

— Никак господин Бирюков пожаловал! — словно осчастливленный приятной неожиданностью, воскликнул Серега, главный спец по рекламе. — Уже и не ждали… Собираетесь объявление подать? Какой объем? В рамочке или без? С рисунком?.. А сертификат качества имеете?

— Сертификат у него, может, и имеется, но думаю, в плачевном состоянии. Как говорится, вышел из лона прекрасной Илоны, — заржал Петька, художник-карикатурист, ошибочно полагающий, что он так же блещет остроумием в беседе, как и в своих довольно забавных рисунках.

— Да, фейс несколько помят, — озабоченно отметил Серега.

Эдичка, самый молодой в коллективе, сидел за компьютером и, восторженно глядя на Игоря, широко улыбался.

— Учись, Эдичка, как совмещать приятное с полезным, — наставительно произнес спец по рекламе. — Ты у нас, конечно, бесценный компьютерный гений, а вот этот тип на всех фронтах успевает. И заметь, небезуспешно.

— Ладно, мужики, ну вас, — отозвался Игорь, открывая стол. В ящике царил беспорядок. — Кто рылся в моем столе?

— И сломал его… — продолжил Петька.

— Да нет, я серьезно. Ничего, правда, вроде не взяли, но бардак устроили — заколебаешься в порядок приводить… И в тумбах тоже. Странно…

— Нам-то на хрена? — скривился Серега.

— Да я не о вас… Ладно, потом разберемся. — Игорь принялся за бумаги. — Барин интересовался?

— Бог миловал.

— Кстати! К тебе тут блондиночка одна заходила, — вспомнил Петька. — Тебя очень хотела. Но не дождалась.

— Что за блондиночка? — заинтересовался Игорь.

— Хрен ее знает. Видная вся из себя такая. Ноги — от плеч. Глазищи огромные. Синие. Словно фарфоровые…

— Жаль, что не застал… — с досадой произнес Игорь.

Петька подошел к нему, протянул какую-то газету:

— Вот, посмотри лучше. Здесь статья любопытная. О сатанистах в Восточной Европе. Ты вроде этим интересуешься.

— Ну-ка…

Дверь распахнулась. В кабинет вошла Марина, коротко стриженная длинноногая брюнетка в красной мини-юбке и черных колготках.

— Привет, мальчики!

— Привет, девочка!

Марина легко треснула Петьку по взъерошенной шевелюре свернутыми в трубочку машинописными листками.

— Это тебе. Нарисуй что-нибудь к этому материалу.

— О чем он?

— О…

Длинный, требовательный звонок ворвался в сознание Игоря.

Он очнулся, совершенно ничего не соображая. Редакция исчезла. Из колеблющегося тумана выплыла кухня с двумя пустыми бутылками и недопитым стаканом на столе. Звонок завывал громко. Беспрерывно и неотвратимо. Выплеснув наскоро содержимое стакана в глотку, Игорь, качаясь от стенки к стенке и спросонья натыкаясь на мебель, ринулся к двери.

— Иду!

Квартира наполнилась толпой белых халатов.

— Где больная? — раздалось из толпы.

— К-какая… б-больная?.. — ничего не понимая, пожал плечами Игорь. — Ах да!.. Забыл… Там… на полу… — Он неопределенно махнул рукой.

— А ты чего такой тепленький? Ну-ка, подвинься. Не болтайся под ногами.

Жесткие руки отодвинули его. Зажегся яркий свет. Белые силуэты закружились по комнате, сгрудились вокруг дивана, забубнили что-то…

Игорь сел. Мерцающий ослепительный свет заливал окружающее. Мелькали какие-то всполохи. Все плыло. В ушах звенело. Мозг был забит давящим шорохом, как бы далекими радиопомехами…

«Во нажрался!» — успел подумать он.

Внезапно в нос ударил едкий, до мозга прошибающий запах. Из глаз потекли слезы. И откуда-то, словно из космоса, громко рявкнуло:

— Еще нюхай, придурок! Морду не отворачивай!

В голове снова шарахнуло, разбивая черепную коробку. В глазах прояснилось. Из мерцающего тумана, словно на проявляемой фотографии, выплывало изображение презрительно усмехающегося, злого очкастого лица.

— Очухался немного?

— Д-да…

— Потерпеть не мог? Рассказывай, что случилось.

— Н-не мог. — Игорь попытался кивнуть головой. — Не мог…

— Значит так, — продолжало греметь над ним. — Давай все по порядку. Когда пришел? Что увидел? И так далее…

— Воды ему дать… — откуда-то издалека донесся женский голос.

— Не надо. Еще больше развезет… Рассказывай!

Халатов оказалось всего два… А, собственно, почему?..

Ведь если двоилось в глазах, то должно было бы быть… четыре… А было много… Странно… Странно…

— Ты говорить-то можешь?

— М-могу, — выдохнул Игорь.

— Ну так давай, рассказывай. Какого черта «скорую» к покойнику вызывал? Нам что, больше делать нечего?

— А я что, знал?.. Пришел… Леж-жит…

— Хорошо излагаешь. Главное, лаконично и содержательно. Ну а когда пришел?

Теперь Игорь более-менее отчетливо различал стоящие перед ним две фигуры в белом: одну — повыше, с лысым черепом и блестящими золотыми очками на носу, другую — низенькую, кругленькую, со скрещенными руками и ярко красным ртом.

— Веч-чером…

— А вечером это во сколько?

— Не помню… Темно было…

— Ясно. Где до этого был?

— Н-на работе.

— А что за работа такая? Где работаешь?

Игорь полез в куртку, вывернул карман. На пол упали журналистское удостоверение, водительские права, магнитная таксофонная карточка, разодранная пачка «стиморола»…

Указал пальцем в пол:

— Там.

— Крутой, — усмехнулся врач. Нагнулся, поднял корочки, раскрыл. — Так-так… Ишь ты!.. Значит, вы, уважаемый господин Бирюков Игорь Анатольевич, являетесь представителем средств массовой информации. Пресса, можно сказать… Что ж вы так, Игорь Анатольевич?

— Не знаю. — Он неопределенно пожал плечами. — Стресс…

Внезапно квартира заполнилась тяжелым хозяйским топотом.

— Что случилось? — раздался громкий командный голос.

«Менты!» Внутри все сконцентрировалось. Мозг мгновенно мобилизовался. Игорь почувствовал, что быстро трезвеет.

— По всей видимости, суицидный случай, — ответил врач, оборачиваясь. — Молодая женщина. Муж — вон сидит, лыка не вяжет.

— Так дайте ему что-нибудь! Таблетку какую…

Вмешалась медсестра:

— Простите, но мы не бригада по прерыванию запоев на дому. Здесь находимся по другому поводу. И покойников не реанимируем. И вообще нам тут делать нечего. Этот балбес к трупу «скорую» вызвал. А нас ждут люди, которым действительно помощь нужна.

— Ну-ну… Подождите. Хорошо, что вы здесь оказались. Понятыми заодно будете. Мы вас не надолго задержим.

Их было трое. Один — высокий, с капитанскими погонами на черной милицейской кожанке, второй — пониже, но мощнее, с гладкой ухмыляющейся физиономией и нагло сияющими глазами навыкате. Третий, пожилой, невысокого роста, был одет в серенький в клеточку пиджачок, на плече болтался тяжелый темно-коричневый кофр. Он с каким-то детским любопытством оглядел стены комнаты, после чего уставился на мертвую Ларису.

Высокий, очевидно следователь, медленно прошелся по комнате. Наклонился над трупом. Второй, с сержантскими нашивками, подошел к нему. Тоже наклонился, внимательно вглядываясь в лицо.

— Красивая была девка, — заметил он. — Где-то я ее видел…

Высокий не ответил. Цепким взглядом окинул комнату, стены. Задержался на картинах. Прошел в другую комнату. Побродил там и проследовал на кухню.

— Эй! — Сержант расхлябанно подошел к Игорю, постучал дубинкой по плечу. — Как самочувствие? — Обратился к врачу: — Его бы в вытрезвитель. Самый что ни на есть наш клиент.

— Я дома, — угрюмо проговорил Игорь. — И общественный порядок не нарушаю.

— Гляди-ка! — сыронизировал врач. — Голос прорезался. Шоковая терапия сработала.

— Со страха небось надрался. Думал, сразу на нары, — хмыкнул сержант, плюхаясь в кресло.

— Им, сволочам, и без всякого страха… Лишь бы повод найти. А бабы бедные — мучайся из-за них! — зло проворчала медсестра. — Жена мертвая лежит, а у самого ни слезинки! Взял да шары залил! — Отвернулась и уселась на стул, сложив руки на коленях.

— Ну, давайте беседовать, — сказал капитан, входя в комнату. Подошел к Игорю: — Во-первых, документы. Ваши и жены.

Игорь, покачиваясь, встал. Выдвинул ящик письменного стола. Порылся в нем и вытащил из вороха бумаг паспорт Ларисы. Из кармана куртки вынул свой. Затем нагнулся, подобрал то, что валялось на полу, и положил на стол. Капитан полистал паспорт Игоря, внимательно посмотрел в лицо.

— Вот еще документик, — сказал врач, протягивая удостоверение.

Капитан стрельнул взглядом. Усмехнулся:

— Журналист? Знаком с этой публикой… Ладно, тут вроде все правильно. — Бросил документы на стол. Подошел к Ларисе. Наклонился, сличил фотографию на паспорте. — Вроде она… Она? — обратился он к Игорю.

— Кто ж еще?

— Липская Лариса Михайловна… Что ж она, осталась на своей фамилии?

— Осталась.

— Как я понимаю, этот паспорт выдан взамен утраченного. Верно?

— Да, в прошлом году. В троллейбусе сумку срезали. Надеялись, что хоть документы подбросят. Хрен!

— Ясно. Бывает…

Капитан повернулся к врачу:

— Как, по-вашему, доктор, это цианид?

— Похоже на то. Видите, губы посинели.

— Да… А когда умерла приблизительно?

— Ну, если плюс-минус… то часов десять-двенадцать назад. Или, иначе выражаясь, смерть наступила где-то с часу до трех дня. Но сами понимаете, это только на глаз.

Врачотвернулся, словно потеряв интерес к происходящему, и занялся созерцанием интерьера.

— Понятно. А вы где были в это время? — обратился капитан к Игорю.

— Пахал. Можете проверить.

— Да уж не без того…

— Пахарь! — фыркнула медсестра.

— Борис Александрович, — следователь повернулся к фотографу, — вы тут пощелкайте ее в разных видах.

— Сейчас, Коленька, сделаем.

Серенький пиджачок засуетился вокруг Ларисы.

Капитан заглянул в угол. Нагнулся и вытянул из-за дивана бутылку «Амаретто», в которой плескалось еще немного ликера.

— Вместе пили?

— Нет, — удивленно ответил Игорь. — Я ее и не заметил…

— А если б заметил, то ее бы уже не было, — осклабился сержант, из глубины кресла наблюдая за происходящим.

— Что ж я, совсем того? — обиделся Игорь. — Это ж улика.

— А вы откуда знаете, что улика? — подозрительно прищурился следователь. Посмотрел бутылку на свет. — Ясненько… — Потом осторожно понюхал и показал врачу.

Тот тоже понюхал. Пожал плечами. И, бросив: «Миндаль, он и есть миндаль», — отвернулся к картинам.

— Опохмелиться не желаете? — Капитан протянул бутылку Игорю.

— А что, вправду можно? Давайте… — Он привстал со стула.

Сержант хохотнул. Следователь быстро убрал руку с бутылкой.

— Шутка, — сухо сказал он. — Бутылку я с собой на экспертизу заберу. Так что с опохмелкой повремените.

— Шуточки у вас… — обиделся Игорь.

«Ясно, — зло подумал он. — Реакцию проверяли. Не я ли отравил… А выпить бы на самом деле не помешало…»

Следователь взял со стола письмо:

— Это тоже со мной… И это… А это спрячьте.

Он сунул Игорю золотой браслет, снятый с Ларисиной руки, малахитовые серьги и обручальное кольцо. Затем нагнулся, положил на ковер чистый лист бумаги и пинцетом осторожно начал собирать осколки.

— Здесь потом пропылесосьте хорошенько, чтобы на стекло не напороться. И замойте как следует…

Все происходящее уже порядком надоело Игорю. Более того, осточертело до глубины души.

Раздражало все. И шныряющие по его квартире и бесцеремонно в ней распоряжающиеся посторонние люди. И бесконечные идиотские вопросы. И стреляющие в упор враждебные взгляды. И откровенное подозрение.

Бесил пренебрежительный тон обращаемых к нему фраз. Презрение и насмешка, которыми было пропитано каждое слово, брошенное в его адрес. Бесило то, что каждый из этих придурков, пользуясь ситуацией, старается то на что-то указать, то что-то приказать. А в принципе, как можно глубже втоптать в дерьмо человека, случайно оказавшегося в хреновом положении.

И лишь потому, что он напился.

Да, пьяный. Но у себя дома. И заметьте, на вполне законном основании… Интересно, как бы они сами выглядели, обнаружив у себя дома подобный сюрприз!

Косятся и злятся только за то, что их оторвали от лежанки в служебной каптерке, нарушив ночной покой. За то, что их заставили исполнять свои прямые обязанности.

А на то, что у мужика жена умерла, — так им трижды плевать!

Тем более что появилась лишняя возможность своеобразно самоутвердиться, покуражиться над пьяным, подавленным и беспомощным человеком, всем своим видом нагнетая такую атмосферу, в которой волей-неволей начинаешь ощущать себя причиной всех бед и несчастий. А в данном случае — преступником. Убийцей.

В конце концов, пошли они все к чертовой матери!

Заодно Игорь разозлился и на Ларису. Если бы не ее идиотская выходка, то он всю эту шоблу и на порог бы не пустил!

Следователь вышел в прихожую, позвонил куда-то. Затем вернулся в комнату, уселся за обеденный стол, достал лист бумаги и, держа перед глазами раскрытый Ларисин паспорт, стал списывать его данные. Не оборачиваясь, спросил:

— Работала где-нибудь?

— Сейчас нет, — угрюмо ответил Игорь. — Раньше в медучилище латынь преподавала. Потом ушла. Экстрасенсорикой занималась. Собиралась свою практику открыть.

— Ясно. Нынче у нас колдунов и экстрасенсов всяких развелось больше, чем врачей. Значит, и она туда же?..

Игорь не ответил. Врач стоял у книжного шкафа и листал какой-то журнал. Услышав слова капитана, поднял голову и презрительно усмехнулся.

— Ну а сами-то вы чем объясняете ее поступок? — повернулся капитан к Игорю. — Что, ссорились часто?

— Нет. Спокойно жили, — не вдаваясь в подробности, ответил он.

— Спокойно! — взорвалась медсестра. — Жеребец! Довел девку! Небось сам и угробил!

Игорю захотелось уложить ее рядом с Ларисой…

— Клавдия Михайловна! — оборвал ее врач недовольным голосом. — Уймитесь, пожалуйста. Не отвлекайте людей.

— Да уж, — согласился следователь, не поднимая головы и быстро, почти механически, заполняя лист бумаги черными строчками. — Я бы тоже попросил повременить с выводами.

— Мы вам еще нужны? — блеснул очками врач, отложив журнал. — И так уж задержались сверх всякой меры.

— Сейчас, доктор. В протоколе распишетесь и можете ехать.

— Тогда позвоню пока.

Он вышел в прихожую, защелкал кнопками телефона.

— Алло! Леночка? — Это Плоткин… Ничего страшного. Так, тривиальный суицид… Ну… Народ развлекается как умеет… Куда?.. Записываю. Выезжаем.

Врач вернулся в комнату, внимательно прочитал протянутый ему протокол и расписался в нем.

— Спокойной ночи! — бросил он, закрывая за собой входную дверь.

Когда медики удалились, капитан достал пачку сигарет, закурил одну. Предложил Игорю.

— Ну что, Игорь Анатольевич, — он окинул взглядом комнату, — сейчас машина приедет, уже с нашими специалистами. И поскольку смерть вашей жены вызывает немало сомнений и вопросов, то ее в судебный морг отвезут… А к вам у меня вот какая просьба. Найдите что-нибудь такое, с чем можно было бы почерк сличить. На всякий случай. Понимаете?

— Конечно. — Игорь полез по ящикам, порылся в бумагах. — Вот письмо. Из Лозанны. Пойдет?

— Она сама, что ли, там была? — поинтересовался сержант, ковыряя в зубах спичкой. — Не хреново живете.

— К подруге ездила, — не оборачиваясь, бросил Игорь, продолжая копаться в бумагах. — Записка какая-то с ее почерком… — Задумался. — Кстати! У телефона записная книжка лежит. Адреса, телефоны на скорую руку записываем… Там и мой, и ее почерки имеются. Все, что мне нужно, уже переписано. Так что сличайте на здоровье.

— Пожалуй, это самое то, — согласился следователь. — Заберу на время. Зайдете в отделение, вернем. Не пропадет. А у меня к вам еще вопросы появятся… Сегодня с вами какой уж разговор… На днях вызовем. Телефон рабочий есть?.. Записал. И домашний заодно… Так. Мой запишите… Гаврилов. Николай Николаевич.

Он встал из-за стола. Еще раз прошелся по квартире. Постоял над Ларисой. Подошел к книжному шкафу и вытащил из-за стекла стоящую там фотографию. Посмотрел внимательно. Затем еще раз взглянул в лицо Ларисы. Обернулся к Игорю:

— Это ее фото?

— Ее, — слегка повернувшись, ответил тот.

Этот снимок появился пару месяцев тому назад, когда Ларису, куда-то идущую по Невскому проспекту, неожиданно запечатлел уличный фотограф. Лариса сначала не хотела выкупать эту фотографию. Затем любопытство взяло верх, и она все-таки съездила к этому фотографу и взяла ее. А затем поставила за стекло книжного шкафа. Игорь довольно критически отнесся к этому, заметив, что у нее есть снимки, намного точнее запечатлевшие ее облик. На что Лариса обиделась. И, бросив, что она здесь себе нравится, оставила фотографию на месте.

— Она вам нужна? — спросил капитан.

— Да нет… У меня еще и свадебные остались. Так что если она для дела пригодится, берите.

— Хорошо, спасибо. К делу подошьем.

Сержант, кряхтя, вылез из кресла. Размялся немного. Тоже подошел к Ларисе. Встал перед ней на корточки, притронулся к волосам.

— Слушай, журналист… — начал было он. Затем махнул рукой. — А вообще не суть…

— Что? — поднял голову Игорь.

— Да нет, я так…

— Саня, ты там не топчись, — обернулся капитан. — Сейчас наша гвардия прибудет — без тебя разберутся.

Он обратился к Игорю:

— Вы к ней подходили?

— Да, конечно… Лоб потрогал… Ну, зеркальце, как учили, поднес… Вижу — холодная…

Игорь передернулся.

— Что, трупов не видели? — насмешливо спросил следователь.

— Почему? Видел, конечно… Но руками не трогал.

— Жена ваша ведь… Не чужой человек вроде…

— Жена… — кивнул головой Игорь. Вздохнул.

— Что-то не больно ты по ней сокрушаешься, — сыронизировал сержант. — Скорее, за собственную шкуру очко играет…

— А что ж я, по-вашему, должен на стенку лезть? Или слезами умываться?.. Я, может быть, внутри себя переживаю… Может, и принял из-за этого…

— И ты что, теперь один в этой фазенде остаешься? — с любопытством покосился сержант. — Тут добра столько, что в жизнь не пропить.

— Это смотря с какой скоростью.

— Вот тут я с тобой согласен…

Внезапно в комнату вошел серенький пиджачок, что-то делавший то ли на кухне, то ли в туалете.

— Простите, молодой человек, — обратился он к Игорю. — А что, ваша супруга всегда в таком виде по дому ходила?

— Действительно!.. — встрепенулся капитан.

— Нет, конечно… — озадаченно проведя рукой по лбу, ответил Игорь. — В халате ходила…

Вмешался сержант:

— Небось решила покрасивше уйти. С этой публикой подобное бывает. Самоубийцы, особенно бабы, любят перед смертью марафет навести…

Игорь сразу вспомнил вчерашнюю Ларисину генеральную уборку. Но промолчал.

Следователь о чем-то пошептался с фотографом. Потом вышел в прихожую. Пошуровал там. Затем вернулся с записной книжкой и длинной расческой, которую аккуратно держал двумя пальцами.

— Она красилась?

— Конечно… Все красятся… В черный цвет. В свой любимый.

— Хорошо. Все правильно…

В дверь снова позвонили.

Прибыла какая-то спецбригада. Началось натуральное расследование, как это показывают в кино, — и снятие отпечатков, и повторные съемки с различных точек, и снова вопросы, вопросы… от которых Игорь едва успевал отбиваться…

И только сама виновница всей этой кутерьмы, Лариса, оставалась пренебрежительно-равнодушной к этим ритуальным пляскам вокруг своего тела.

Она лежала неподвижно, словно упавший манекен.

Подол черно-зеленого платья высоко задрался, оголяя белое бедро. Очки с витиеватыми золотыми дужками слепо мерцали на журнальном столике. Кто-то из пришедших опустил ее веки, и пугающая гипнотическая глубина мертвых глаз была уже не в силах притягивать к себе взгляд, парализуя волю и сознание, как это было накануне вечером.

Лицо Ларисы казалось матово-бледной маской с перекошенным сине-фиолетовым ртом и растрепанными черными волосами. Лишенное привычных очков, оно стало совершенно незнакомым и напоминало мертвую голову убитой Горгоны.

И казалось странным, что еще вчера вечером эти глаза сверкали ненавистью. Голос наполнял пространство квартиры. Беспощадными словами, словно картечью, хлестал по лицу, обвиняя во всех грехах, в загубленной, истраченной на него, Игоря, молодости. И обрушивал на его голову полный набор банальных упреков рассвирепевшей базарной бабы.

«Плохо расстались», — подумал Игорь, отворачиваясь от нее.

Следственная бригада наконец закончила свою работу и удалилась. На смену ей в квартиру ввалились два здоровых мужика и потребовали чистую простыню или скатерть. Игорь залез в шкаф, вывалил оттуда все, вытянул какое-то белое полотнище и сунул мужикам. Те расстелили его, откинув в сторону мешающий журнальный столик, подняли тело Ларисы за ноги, за голову, опустили на простыню, бросили длинные безжизненные руки вдоль туловища, запахнули ткань и, оставив на столе какую-то бумажку, выволокли длинный белый скаток из квартиры.

— Юмористы эти врачи! — хмыкнул сержант, неохотно поднимаясь из кресла. — «Спокойной ночи!» — передразнил он врача. — Слышишь, журналист? Это тебе — спокойной ночи…

Игорь ничего не ответил. Курил.

Милиционеры покидали квартиру.

Уходя, капитан повернулся к Игорю:

— Вы уж как-нибудь до утра продержитесь… Ну, бывайте! Дня через два вызовем…

Гулко захлопнулась дверь. Наступила тишина.

После шума и гомона, мельтешения белых халатов и милицейских кожанок эта тишина плотнее, чем прежде, обступила Игоря. Нелепо сверкающая хрустальная люстра освещала покинутую жизнью комнату. Стоящие в углу старинные часы глухо постукивали, словно забивая гвозди в сухую деревяшку. Позолота на резных багетах тускло сияла, и чье-то бледное лицо насмешливо смотрело на Игоря из буро-торфяной глубины портрета позапрошлого столетия…

В зеркале не отражалось ничего.

Игорь подошел к креслу, поправил плед, сбившийся под веселым сержантом, выключил свет и пошел на кухню.

Сел за стол и налил себе новый стакан…

Кухня. По большому счету, самое жилое место в квартире. На кухне готовили, на кухне обедали, на кухне принимали близких друзей. На кухне можно было просидеть всю ночь. Покурить, поговорить, никому не мешая. Выпить. (И если вдруг не хватило, сбегать на угол за следующей бутылкой.) Здесь же достать из холодильника закусон и при большом желании на скорую руку чего-нибудь разогреть. И даже тихонько послушать музыку. На кухне всегда жила и никогда не умирала хваленая с недавнего времени гласность. На кухне можно было говорить обо всем, ругать все и вся, рассказывать анекдоты и весело смеяться, не озираясь по сторонам. Да что хам! Она даже функционально всегда была посвящена жизни и существовала ради поддержания жизни. На кухне, за крайне редким исключением, не принято ни рождаться, ни умирать. И поэтому в отличие от комнаты она никогда не была связана ни с какими фатальными переходами: из небытия — в жизнь или из жизни — в небытие.

Короче, кухня — это самое подходящее в данной ситуации место.

Тем временем по ночному городу катился милицейский «уазик».

— Что там стряслось? — не оборачиваясь, полюбопытствовал шофер.

— Да так, девка молодая крякнула, — ответил сержант. — Напилась чего-то.

— Ханыга, что ли?

— Да нет, ядом. Интеллигенция… — Сержант закурил, причмокнул. — Представляешь, не квартира, а целый музей!

— Что ж она тогда? Долбанутая? Или по тому принципу, что, мол, богатые тоже плачут? — зло усмехнулся шофер.

— Черт ее знает…

— С жиру, сволочи, бесятся. Потому что жареный петух в задницу не клевал… Вот поэтому и… Чуть что — и лапки кверху.

— А у вас какие соображения на сей счет, Борис Александрович? — обратился сержант к фотографу.

— Ну какие такие соображения, Саня?.. — пожал плечами серенький пиджачок. — Разве я Господь Бог? Жизнь — она и есть жизнь. Сам знаешь… И горе — оно всегда горе. Что бедный, что богатый — проблемы, в принципе, одинаковы… Ну сам посуди. Бедного бросила жена и богатого бросила жена — кому легче?

— Так-то оно так, — согласился шофер, сплюнув в окошко. — Но только с той разницей, что богатому утешиться легче. Взял да и поехал куда-нибудь на Канары тосковать… А тут, горе не горе — один хрен двенадцать метров в коммуналке с занудой-женой и неясельным огрызком…

— А я так думаю, — категорично заявил сержант, отщелкнув окурок в открытое окно автомобиля. — Не было смысла ей травиться! Надо журналиста этого потрясти.

— Потрясем, — коротко отозвался следователь.

Глава 2

Завалиться спать и забыться безмятежным сном после всего на него навалившегося Игорь, естественно, уже не мог. До утра же оставалось достаточно много времени. И на то, чем это время заполнить, фантазии явно не хватало.

Напиваться до потери пульса уже не было необходимости. В конце концов, все утрясется со временем. Мало ли что в жизни бывает! Но, с другой стороны, всю ночь торчать в пустой квартире, сознавая, что в соседней комнате только что лежал покойник, было не слишком приятно. Даже несмотря на то, что этот покойник еще вчера был твоей собственной супругой.

— Какой-то кошмар в стиле модерн… — поежился Игорь. — И в самом деле, чего это она так вырядилась?.. Ждала, что ли, кого?.. Странно…

Игорь сварил крепкий кофе, насластил его хорошенько — глюкоза, говорят, выгоняет алкоголь — и выпил. Быстро, не смакуя, обжигая губы. Закурил. И с сигаретой в зубах принялся бродить по квартире. Зашел в другую комнату, так называемую спальню, где громоздились две придвинутые друг к другу полуторные кровати, позволявшие в лучшие времена реализовать всевозможные сексуальные фантазии и эксперименты… Но, к сожалению, не с той, чей труп создавал сейчас столько ненужных проблем.

Да, Илона тоже бывала здесь. В прошлом году. Когда Лариса на пару недель уезжала в Лозанну. А Игорь плюнул на все и взял по этому поводу отпуск за свой счет…

Это были незабываемые ночи. В некотором смысле — «швейцарские ночи»… Да какие там ночи! И дни, и вечера… Почти круглые сутки! К приезду Ларисы он был выжат, как… нет, не лимон, а сто лимонов. И вдобавок по этим лимонам проехались асфальтовым катком…

Но Лариса, по своему обыкновению, даже не заметила этого.

«Надо позвонить Илонке, — внезапно подумал Игорь. — Поздно, конечно, но, надеюсь, она поймет. И поможет забыться».

Игорю вспомнилась вчерашняя ночь, нынешнее утро. И появился проблеск надежды на то, что, может быть, и вправду, как принято считать, все, что ни делается, — к лучшему. Сама собой отпадала необходимость в каких бы то ни было бракоразводных процессах. Не надо будет, поскольку уже и не с кем, делить имущество. Илона просто-напросто переедет сюда. Мало того, теперь можно съехаться с ней и выменять шикарную квартиру в каком-нибудь престижном районе, с прекрасным видом из окна, с лоджиями, встроенными шкафами и прочими причиндалами… И может быть, уход Ларисы, несмотря на весь трагизм, окажется именно тем знаменательным событием, снимающим множество преград, которое даст им с Илоной право на совместное счастье.

Игорь теперь даже с некоторой благодарностью подумал о своей бывшей жене: «Прости, Ларисонька, но то, на что ты решилась и сделала, — это самое удачное твое решение. Ну а проблемы, связанные с этим, уж как-нибудь перемучаем…»

Игорь набрал номер Илоны.

Раздались длинные гудки. Он как бы слышал, как на том конце провода надрывается телефон, как разбуженная Илонка нехотя встает и, надев шлепанцы, отороченные серо-зеленым мехом, почти не раскрывая глаз, направляется к телефону. Как она снимает трубку. И слышал ее тихий, сонный, медленный голос: «Алло»…

Но трубку не снимали. Гудки монотонно нудили в ухо, длинным, нескончаемым многоточием отпечатываясь в мозгу.

Игорь повесил трубку. Может быть, он ошибся? Набрал снова.

Та же унылая песня…

Наверное, отключила телефон на ночь.

Игорь вспомнил, как Лариса делала это каждый вечер, чтобы телефонные звонки не нарушали ее ночной покой. Он постоянно злился на это, потому что ему могли позвонить в любое время дня и ночи по любому поводу. И поэтому каждый раз, просыпаясь ночью, он упрямо включал телефон, и часто, к явному неудовольствию Ларисы, тот начинал трезвонить с раннего утра.

Ничего не оставалось, как идти к Илоне экспромтом. И хотя в середине ночи это было не совсем прилично — даже несмотря на их близкие отношения, — будить ее звонком в дверь, рискуя быть, как сказали бы в старые красивые времена, не принятым. Но ситуация нынешней ночи была, деликатно выражаясь, неординарной, и поэтому Игорь надеялся на снисхождение.

Он открыл дверь и тихо выскользнул на улицу.

Идти было недалеко. За три квартала, через сквер. В первый год их совместной жизни с Ларисой они частенько рука об руку ходили этим маршрутом — в гости к Илоне. Когда она еще была замужем за тем самодовольным придурком, все достоинство которого, по мнению Игоря, состояло лишь в нагромождении мускулов.

Муженек Илоны где-то кем-то числился, но на самом деле вместе с подобными себе амбалами мотался по городу на раздолбанном допотопном «мерседесе» и бомбил киоски, чьи хозяева были не в состоянии дать им надлежащий отпор. Очевидно, вся эта компания изрядно намозолила глаза более крутым ребятам, поскольку их довольно-таки быстро повязали, и теперь супруг-кормилец занимался лесным бизнесом в качестве подневольной рабочей силы где-то за Уральским хребтом. Илона не слишком-то и была расстроена таким оборотом дела и быстро подала на развод. Тем более что постоянные пьянки и взбучки, получаемые от любезного супруга, не скрашивали ее семейную жизнь.

С Ларисой Илона дружила с раннего детства. И даже была свидетельницей на их, Игоря и Ларисы, свадьбе.

Ну а с некоторого времени их многолетняя дружба подверглась, как говорится, серьезным испытаниям. И не выдержала их…

Сама Лариса, конечно, никогда бы ни о чем и не догадалась. Но в один прекрасный день тайные доброжелатели, близко к сердцу принимающие заботы ближнего и рьяно ратующие за чужую добродетель, настучали ей. И с тех пор этим привычным маршрутом пользовался только Игорь, да и то с оглядкой и всякими предосторожностями…

На лестнице было мрачно, таинственно и тихо. На верхних этажах света вообще не было. На третьем, Илонином, горела тусклая, забрызганная мелом после недавнего косметического ремонта лампочка. На свежеокрашенных стенах уже чернели какие-то рунические надписи и среди них, естественно, «смерть жидам», начертанная латиницей и кем-то замазанная.

Игорь нажал на кнопку. Приглушенный прерывистый звон донесся из-за двери. Игорь подождал. Через некоторое время позвонил еще раз, более настойчиво…

Да нет, никуда она не должна была уйти. Игорь снова надавил на кнопку и долго не отпускал ее. Как бы Илонка ни спала, не услышать звонок невозможно…

Но все было безрезультатно. В квартире ничто даже не шелохнулось. Игорь дернул за ручку. И дверь неожиданно распахнулась. Он вошел. Зажег свет в прихожей. Защелкнул за собой дверь.

Скорее всего, Илонка выскакивала за чем-нибудь ненадолго — вынести мусор, к примеру. Вот и забыла запереться…

Игорь прошел в комнату. Щелкнул выключателем.

Некоторое время, бессмысленно уставившись, смотрел перед собой. Затем зажал рот и бросился в ванную.

Его чистило долго и обильно. Все съеденное и выпитое за минувший день заполнило, забрызгало, загадило стену, ванну, пол перед ней.

Зайти, даже заглянуть в комнату еще раз — ни за какие деньги! Отвернувшись, он протянул руку в проем двери, нашарил выключатель, погасил свет. Пошатываясь, вернулся в прихожую. Сел на табуретку. Закурил.

«Илонка, Илонка… Что за наваждение! Что же это за день такой проклятый!.. Сперва Лариска… И вот… Илонка… Никого не осталось. Господи ты Боже мой!..

Что же теперь? Снова милиция? Снова эта тягомотина? И наверняка все та же ментовская троица…»

«Продержитесь как-нибудь до утра», — вспомнил Игорь слова следователя.

«Спокойной ночи…» — слова врача, повторенные сержантом и наполненные какой-то издевательской многозначительностью…

В мозгу отпечаталась картина, которую будет невозможно забыть до самой смерти. Даже если выдавить себе глаза.

В комнате, в которой он проснулся сегодня утром. В которой пил кофе и наслаждался музыкой. В которой он забывал обо всем, растворяясь в горячем, одурманивающем вихре страсти, — в этой комнате царит сейчас полный разгром.

Разбросанные стулья, опрокинутый стол, брошенный на кровать торшер, осколки посуды и зияющий пустотой разинутый рот вдребезги разбитого зеркала… — все было забрызгано, заляпано красными сгустками и потеками. Тело Илоны, скорчившись, лежало на полу. Над залитыми кровью плечами было нечто отдаленно напоминающее голову. Какой-то большой комок сырого фарша, перемешанный с торчащими из него слипшимися рыжими волосами. Вывалившиеся комки мозга красно-серыми ошметками расплылись рядом в каком-то застывшем клюквенном сиропе. В стороне валялся облепленный грязно-коричневыми клоками чеканный бронзовый подсвечник…

Игорь вывалился на лестницу. Голова кружилась. В мозгу стучало. Дрожащие пальцы цеплялись за перила, чтобы удержать тело на ватных ногах… Надо скорее рвать отсюда. Скорее, пока никто не заметил. Пока не приперли к стене и не навесили на тебя все эти трупы — и этот, и тот, другой, который только что лежал дома и вместе с тем заполнял собой все окружающее пространство.

Эти трупы, эти любимые прежде женщины своей смертью мстят ему за что-то, издевательски хохочут с того света, злорадно наблюдая, как он отбивается от их тянущихся к нему окровавленных пальцев, удушливыми спазмами сжимающих горло, лишающих его хотя бы одного глотка свежего воздуха… воздуха… воздуха!

Он еле полз по ступенькам, с трудом удерживая равновесие. Еле перебирая липкими, скользкими от собственной блевотины руками металлические прутья… Сел.

«Нет. Так дальше нельзя. Надо как-то собраться. Встать. И домой. И нажраться. Нажраться уже до такой степени!..

Хватит на сегодня развлечений!»

Игорь встал. С трудом, но все-таки поднялся и поплелся вниз. Вышел в колодец двора. Стоял и жадно глотал холодный воздух, словно напиваясь жгуче-ледяной влагой. Вдыхал глубоко и ненасытно, до отказа наполняя легкие. И все-таки не мог напиться.

Потом медленно пошел вперед, миновал темный туннель подворотни и оказался на улице…

И тотчас ринулся обратно.

На медленной скорости, словно вынюхивая что-то по сторонам, к подворотне подъезжала патрульная мигалка.

Промчавшись через двор, Игорь нырнул в парадняк. Перескакивая через ступени, обезумевшей спиралью взлетал вверх по лестнице от площадки к площадке. Пронесся сквозь освещенную часть и врезался в темноту. Глаза не видели ничего, и ноги сами, словно включенные на автопилот, несли его наверх. Споткнулся, чуть не раскроив голову о стену. Что-то замычало… Взбежав на самый верх, Игорь влепился в железную дверь чердака и остановился. Провел рукой — и железом об железо брякнул тяжелый замок…

Всё.

Со двора через распахнутое окно послышалось отраженное многогулким эхом урчание мотора. Стихло. Громко хлопнула дверца. Затем голоса:

— Вон туда побежал!

— Сейчас возьмем!

В глубине лестничного пролета тяжело затопотало, становясь все громче и отчетливее. Что-то звякнуло. Послышался мат:

— Какая-то сволочь перила загадила. Не хватайся!

У Игоря все внутри опустилось. И тянуло, тянуло вниз, на каменный пол. Он сел, вытянул ноги, прислонился к стене…

И наплыла полнейшая тупая апатия. Плевать на все…

Шаги неотвратимо поднимались. Все ближе и ближе… Внезапно, словно наткнувшись на что-то, стихли. Остановились прямо под Игорем, всего одним этажом ниже. Чиркнула зажигалка…

— Вот он!.. А ну встать, падла! — разнеслось по лестнице. Послышался глухой удар.

Игорь очнулся. Поднял голову. Разве это не ему?..

Рядом никого не было. Игорь осторожно заглянул сквозь перила в темноту пролета. Лестница освещалась только внизу, до половины. Ничего было не разобрать, но слышалось, как менты глухо суетились на нижней площадке у окна.

— Спящим прикинулся! — злобно заговорил другой голос. И рявкнул: — Встать!

Внизу тупо завозилось, замычало. Сиплый голос оправдывался, доказывая что-то. Слова были смазаны, но интонация не вызывала сомнений.

Послышался резкий звук, словно палкой ударили по туго набитому мешку. Еще один. Еще… Вырвался сиплый крик:

— Мусора поганые! Кончай! Больно же!..

— Идти!

Закряхтело, тяжело и громко дыша. Что-то шмякнулось.

— Идти!

— Руки! Руки убери, козел!..

Кто-то, пыхтя, рвал сцепившиеся на перилах пальцы.

— Я?!. Козел?!. Ах ты гнида ментовская!..

Перила зазвенели. Словно тяжелый куль покатился по ступеням, громыхая содержимым.

— Я человек!.. Человек!..

Внизу закипело настоящее сражение. Слышались резкие удары, хриплый, прерывистый мат. Беспорядочно бухало, содрогая лестницу. Ломаясь, хрястнула деревянная рама. С грохотом посыпались стекла. Осколки хрустели и визжали под ногами…

— Ах ты падла!..

Послышался смачный удар в лицо. Треск рвущейся ткани. Дробь соскользнувших с каменных ступеней каблуков…

Захрустели суставы выворачиваемых рук.

Еще несколько ударов…

Затем голоса загомонили, выплескивая обрывки мата, и, сопровождаемые разнобойным топотом, начали удаляться, спускаясь.

Через некоторое время они гулко зазвучали уже на улице. Вновь хлопнула дверца, и автомобиль, удовлетворенно порыкивая, уполз со двора.

И опять наступила тишина…

Вот уж действительно, если и есть у человека настоящий враг, то это он сам. И нечего потом на кого-то валить и оправдываться.

Законопослушные ноги сами приволокли Игоря в дежурную часть.

«Ну а куда же еще? — думал он, осторожно крадясь по улице, в тени домов и подворотен, чтобы не дай Бог не замели раньше времени, по пути. — Разве будет лучше, если завтра нагрянут домой и под белы рученьки приведут сюда же?.. У Илоны был? Был. Следов там твоих до хрена? Естественно… Блевотина в ванной твоя? Моя…»

Двое мордоворотов, не сговариваясь, бросились к нему:

— Стоять! Руки!

Быстро обшарили его с головы до ног.

— Да что вы, мужики! — попытался протестовать Игорь. — Я ж сам пришел…

— Молчать!

Не обнаружив ничего подозрительного и вытащив удостоверение, они отвалились и расселись в стороне. Игорь подошел к дежурному офицеру. Тот молча наблюдал за этой сценой.

— Я к вам, — выдохнул Игорь.

— Вижу. Кто такой? — Офицер раскрыл корочки. — Это ваше? Имя. Адрес… Почему в таком виде? Откуда кровь?

— Мне следователь нужен… Имя забыл… Капитан. Который только что был у меня дома… Я — Бирюков. Игорь Анатольевич… Живу рядом. Он знает… Там еще сержант был. И фотограф. Пожилой такой, в сером пиджаке… И еще несколько человек было… Позовите, пожалуйста… Это я сегодня звонил. У меня жена отравилась… Липская…

— А-а… — равнодушно протянул дежурный. — Ясно. Что ж вы по ночам гуляете? Нервы не выдержали? Ну так придется до утра подождать. Вам же сказали, что сами вызовут, когда понадобитесь… Петров, проводи гражданина!

— Да нет. Я не об этом… — Игорь не знал, с чего начать. — Дело в том, что еще одна лежит. Убитая…

— Что-о?!. — Дежурный вскинул голову. — Такую-то мать!.. Где? Откуда знаешь?..

В этот момент дверь с чмоканьем отворилась и в помещение вошел недавний гость Игоря, сержант.

— Журналист! — расплылся он. — А ты чего тут? По компании соскучился? Сейчас составим… И холодненький душик сообразим.

— Да он сегодня всю ночь за трупами гоняется. Говорит, еще одну мертвую бабу нашел, — скалясь, ответил один из мордоворотов.

— Слушай, парень, а ты часом не маньяк? — Сержант подошел к Игорю, ткнул его дубинкой. С ухмылкой заглянул в глаза снизу вверх. Медленно обошел со всех сторон. — Ну так я тебе не завидую… Ну-ка, посиди здесь пока…

Он открыл «аквариум» и подтолкнул Игоря в спину:

— Иди. Иди!..

Стеклянная дверь захлопнулась. Игорь обреченно опустился на скамью. У противоположной стены лежала груда тряпья, из которой доносилось мирное посапывание. В углу громоздилась темная туша. При появлении Игоря она зашевелилась.

— Курить есть? — просипело из угла. Игорь вздрогнул. Протянул сигарету. — Премного благодарен…

Мужик медленно поднялся, огромным неуклюжим быком надвинулся на Игоря. Сел рядом, жадно затянулся.

— По глупости замели, — зло сплюнул он. — Кемарил в парадняке. Никто бы и не застукал. Да менты какого-то хмыря ловили. Тот наверх проскочил, затаился. А они, падлы, меня повязали… Теперь хана.

Мужик помолчал. Снова сплюнул. Игорь слушал и чувствовал себя все более и более неуютно. Такой встречи он не ожидал…

А чего он, собственно, мог здесь ожидать?.. Это же надо было сообразить! Самому сюда припереться! Ну дурак…

— Мне в ментовку попадать никакого резона не было. Срок мне светит… Кореши сгорели, а я у Варьки затихарился… Так ведь разлаялись! Прогнала… Я этой паскуде при случае всю дыру наизнанку выворочу… И хмыря этого встретить бы! Яйца ему оборвать и в пасть засунуть!.. Думал, ночь прокантуюсь — и куда подальше из Питера… Такую-то мать!

— Так чего ж они этого хмыря не взяли? — выдавил из себя Игорь.

— На меня наткнулись. А им больше и не надо. Им начальник за меня спасибо скажет. А чтоб закладывать… Я ж не сука какая-нибудь. Я этого хмыря и из «Крестов» достану. Никуда не денется. Расквитаемся… Он у меня из параши хлебать будет! Шалый никому обиды не прощает… Ну а тебя за что, браток? — участливо спросил мужик, положив тяжелую лапу на плечо Игоря. И этот безобидный вопрос оглушил его, словно одним ударом молотка вогнав в сердце гвоздь по самую шляпку…

Стеклянная дверь распахнулась.

— Бирюков! Ну-ка, поди сюда!

— Держись, браток, — просипел мужик на прощание.

В дежурке находился уже знакомый Игорю капитан.

Поодаль топтался серенький пиджачок.

— С нами поедете. Говорите адрес.

Глава 3

Последующие события уходящей ночи и блекло сереющего холодного утра Игорь воспринимал сквозь пелену заволакивающего все окружающее густого тумана.

Абсолютно тупое безразличие к назойливому мельтешению вокруг него и одновременно собственное, какое-то отстраненное наблюдение за самим собой, осознание где-то в глубине души этого безразличия и недоумение по его поводу — даже забавляли Игоря. Начинало казаться, что происходящее нереально и все это — лишь дурацкий сон или дешевый балаган, в котором ему отведена роль незадачливого паяца.

Снова была квартира Илоны, какие-то вопросы, обрывочные фразы, простреливающие туман яркие фотовспышки… Снова тыкали носом, настойчиво требовали что-то объяснить, показать… Потом снова повезли в отделение, впихнули в кабинет, усадили на стул… И опять — вопросы, вопросы… Теперь Игорь чувствовал себя тряпичной куклой, туго набитой опилками, но где-то лопнувшей по шву, отчего опилки эти незаметно высыпались…

Хотелось только одного — чтобы его наконец-то оставили в покое и отпустили спать.

Они действительно отпустили его, предварительно ткнув пальцем в то место на листе бумаги, где ему приказано было расписаться. В том, что он в течение какого-то времени обязуется никуда не деваться из города. Игорь был согласен. Ему и в самом деле никуда не хотелось. Только домой. Только спать.

Наконец вошел в квартиру. Добрался до дивана. И упал на него…

Из черной глубины бездонного провала он слышал время от времени далекие приглушенные звонки, которые либо ненадолго прерывали сон, либо сюжетно вписывались в беспрерывно разворачивающиеся фантасмагорические картины, быстро возникающие одна из другой, с вытекающими из глубины уродливыми лицами, набухающими на глазах, лопающимися кроваво-гнойными плевками. Бессмысленно вылупленные студенистые глаза со всех сторон таращились на него, рыхлые слюнявые губы похотливо тянулись к его лицу, растворяясь в каком-то наплыве. Их сменил клубок извивающихся женских тел. Белые, склизкие, переплетенные в диком оргазме, они, быстро наезжая и вспучиваясь, наваливались на Игоря…

Телефон все-таки достал его.

Уже стемнело.

Игорь снял трубку. Это был Серега.

— Привет, Бирюков! — закричал он. — Где ты шляешься? Я весь день тебе названиваю. Тебя в редакции искали всю дорогу… Барин бесится. Заболел, что ли?

— Привет, — заплетающимся спросонья языком проговорил Игорь. — Извини, я спал…

— Чего?! У тебя что, крыша поехала? Нажрался, что ли? С какого перепугу?

— Да можно сказать, что и с перепугу… Слушай, Серый! На меня со вчерашнего вечера такое навалилось!.. Рассказывать долго. Давай лучше завтра в редакции… Завтра я как штык. Буду в лучшем виде… — Игорь вспомнил подписку о невыезде, представил возможные перспективы. — Сегодня я действительно не в состоянии ни о чем говорить. Сначала надо мозгами пораскинуть…

— Ну если так, то ладно. — На том конце провода Серега, казалось, пережевывал услышанное, но было ясно, что ничего не понимал. — Хорошо, Игорек… Только я вот что хочу сказать. Завтра к Барину зайди. Ты ему позарез нужен… Ну бывай здоров!

Повесил трубку.

Игорь отошел от телефона и направился в ванную.

Содрал с себя всю одежду. Скомкал и сунул в корзину для грязного белья. Затем до полного исчезновения похмельной вони во рту драил зубы. Долго и тщательно мылся, соскребывая с себя накопившуюся за минувшие сутки грязь. Втайне надеясь, что вместе с грязью уйдет и канет в небытие, как только что виденный сон, весь этот навалившийся на него кошмар. Долго стоял под холодным душем. Потом усердно тер себя шершавым махровым полотенцем.

Выйдя из ванной, надел длинный, до полу халат и старательно просушил волосы Ларисиным феном. Аккуратно побрился.

Затем оделся во все свежее, вышел на улицу, купил в киоске двухлитровую бутыль фанты и вернулся в квартиру. Налил себе полстаканчика оставшейся водки, запил, вошел в комнату, огляделся.

В конце концов, пошли они все к черту!

Он невиновен, и доказать это не составит ни малейшего труда.

— Натоптали-то! — зло выругался он. Прошелся мокрой тряпкой по полу. Хорошенько пропылесосил ковер в комнате, диван, на котором спал не раздеваясь. Снова ополоснулся, причесался. Посмотрелся в зеркало. Теперь оно отражало образ вполне пристойного цивилизованного «мена» конца двадцатого столетия.

Найдя свой внешний вид удовлетворительным, Игорь уселся в кресло и закурил.

Но внутри все-таки не было того комфорта, который он пытался обрести. Несмотря на всплеск бодрости и возвращение в нормальное состояние, настроение было паршивым…

Лариски больше нет. Илонки — тоже…

Жалко?.. Нет, это не то слово… Как может быть жалко человека, которого уже нет на свете? Ведь если кого-то жалеешь, значит, ты хотел бы помочь этому человеку. Значит, он, по крайней мере, хотя бы еще жив… А тут уже ничем не поможешь. Потому что его просто нет. И никогда больше не будет…

Какая же сволочь? Что нужно было?

Ведь ничего особо ценного у Илоны не было. Ну видик… Побрякушки какие-нибудь… Но разве из-за этого ТАК убивают?

Нет, нет… Это не грабеж. Ее хотели именно убить. И пришли специально, чтобы ее убить… С оружием пришли.

А может, это вовсе и не она? Голова разбита, от лица ничего не осталось…

Да нет, она это. И тело — ее. Уж кто-кто, а Игорь хорошо изучил это тело. И как он ни отбрыкивался сегодня утром, менты чуть ли не силой заставили его рассмотреть и узнать в изуродованном теле ту, с которой он связывал свое счастливое будущее…

Может быть, ему кто-то мстит? Но кто? И за что? И почему именно таким способом?

И почему так странно совпало? В один и тот же день…

Еще вчера утром жили на свете две красивые женщины. Его, Игоря, женщины. Теперь — никого…

…Впрочем, «никого» — это уже было явным преувеличением. Конечно, были и другие… И, кстати, немало…

Первую девчонку он трахнул в шестнадцать лет. Хотя, если быть до конца откровенным, это она его трахнула.

Дело было в Мышкине, маленьком городке на Волге, недалеко от Углича. Ездил он в то лето со своим школьным приятелем, а теперь сотрудником по работе Серегой к его родным на каникулы. По утрам бегали за грибами, которых там водилось великое множество, удили рыбу. А по вечерам шлялись по живописным улочкам и тусовались в парке, на дискотеке… Там и познакомились с Лидкой. Узнав, что Игорь из Ленинграда, Лидка буквально прилипла к нему, таскалась за ним повсюду и, конечно, в итоге совратила его. Не сказать, правда, чтобы он уж очень сопротивлялся…

Мышкин — городок крошечный, и навязчивое Лидкино ухаживание не осталось не замеченным местным «бомондом»… В результате чего Игорь уезжал оттуда обогащенный жизненным опытом и огромным лиловым синяком в качестве волжского сувенира…

«Да-а… — вдруг очнувшись от воспоминаний, усмехнулся Игорь. — Как ни крути, а все-таки живое думает о живом».

И как это ни казалось абсурдным в нынешней ситуации, противоречащим всякой разумной логике, но в настоящую минуту ему захотелось… женщину. И захотелось нестерпимо.

«Нет, нет! Потерпи, старик, — удивляясь этому не кстати появившемуся желанию, успокаивал он себя. — Не сегодня. В конце концов, это просто не по-божески…»

Воспоминания о прошедшей ночи как-то странно переплетались с мыслью о нереальности, фантастичности и невозможности случившегося. И подписка о невыезде, и угрозы гориллоподобного мужика расправиться с «хмырем» — все это хотя и не укладывалось в сознании, но было свершившимся фактом.

От этих мыслей надо было как-то, хотя бы на некоторое время, отключиться. По крайней мере дать отдохнуть мозгу.

Игорь вспомнил, что у него в сумке лежит видеокассета с Шарон Стоун, играющей в каком-то эротическом боевичке. Он приобрел ее на днях и, собираясь к Илоне, захватил с собой, чтобы просмотреть вдвоем. Но за разговорами и бесконечными объятиями совершенно забыл и думать о ней. А вот сейчас для нее, подумалось Игорю, настало самое время.

Он вытащил кассету, вставил в видеомагнитофон и, включив торшер вместо верхнего света, уселся в кресло. Закурил и нажал кнопку дистанционного управления…

Но то, что появилось на экране, поначалу привело Игоря в некоторое замешательство. Потом появилась досада от того, что его, как провинциального лоха, надули в киоске и всучили какую-то самопальную порнуху.

А затем…

Снимали непрофессионально, до примитивности. Изображение подрагивало, часто уходило в сторону, отвлекаясь на незначительные детали. О композиции кадра у снимающего были лишь какие-то смутные представления.

На темном фоне возникла жалкая фигурка молоденькой светловолосой девчушки в коротком платьице, привязанной к массивному стулу с высокой спинкой. Побелевшая от страха, с широко раскрытыми глазами, она испуганно озиралась по сторонам и судорожно облизывала пересохшие губы. Камера надвинулась на ее лицо, и послышался быстрый жалобный шепот:

— Мамочки мои!.. Что же это?.. Мамочки… Попить… Попить чего-нибудь! Пожалуйста…

Возникли белые руки с длинными, красивыми пальцами и ухоженными ногтями, держащие большую глиняную чашку, покрытую орнаментом, напоминающим первобытные наскальные пиктографические письмена. Девчушка потянулась к чашке губами и, жадно глотая и обливаясь, буквально лакала, как собачонка, предложенное ей питье. Руки ушли с экрана, и камера развернулась, панорамируя интерьер темного помещения.

Стены были обиты черной, не отражающей свет тканью. Посредине комнаты торчала устрашающая фигура деревянного идола, сплошь испещренная вырезанными значками, звездами, свастиками и другими какими-то незнакомыми символами. Глаза идола горели кровавым огнем — то ли подсвеченные изнутри лампочкой, как стоп-сигналы автомобиля, то ли отражали идущийизвне свет вставленными в глазницы красными стекляшками. Измазанная засохшей, побуревшей кровью, громадная пасть плотоядно скалилась рядами длинных белых зубов.

Камера спустилась к подножию фигуры, где громоздился большой черный камень с выдолбленной посредине чашей, очевидно жертвенник, и крупным планом скользнула по большому крестообразному ложу, изголовье которого упиралось в черный камень под ногами идола. Затем экран на мгновение как бы погас, но оказалось, что объектив камеры просто поднимается по обитой черной тканью стене, потому что сверху вдруг показался яркий белый диск, вероятно изображающий полную луну, который направленно освещал сцену разворачивающегося действия.

Экран снова погас на секунду. Затем послышался монотонный, бессмысленный, бесцветный и как бы мертвый смех. Девушка, уже совершенно раздетая, лежала на крестообразном ложе, привязанная к нему за запястья раскинутых рук и лодыжки широко раздвинутых ног. И безудержно, тупо смеялась. Камера крупным планом уставилась в лицо девушки. Вытаращенные глаза ее с дико расширенными зрачками были совершенно безумны и не отражали ни малейших признаков мысли.

Внезапно послышались посторонние звуки. Глухие удары в барабан и перезвон множества колокольчиков.

Камера отодвинулась, и фантастически жуткая и одновременно нелепая до карикатурности сцена предстала перед глазами.

Конвульсивно содрогаясь в ритме неистовой пляски, на первом плане показалась ряженная сверху до пояса фигура, напоминающая дилетантскую пародию на персонаж северного или сибирского фольклора, нечто вроде шамана. На шее дергались, словно приплясывая, разнообразные ожерелья из зубов и костяных фигурок каких-то уродцев. Стуча в кожаный, размалеванный бурой краской барабан, «шаман» тряс головой и издавал гортанные звуки в такт ударам. При этом дребезжали и звенели многочисленные бубенцы и колокольчики, которыми были унизаны нелепая пестрая одежда и маска, изображающая перекошенную злобой отвратительную красно-черную звериную морду с желтыми кривыми клыками и взлохмаченной черной гривой.

Ниже пояса «шаман» был совершенно обнажен. Тощие волосатые ноги судорожно приплясывали, голый вислый живот трясся в экстазе, и из клочкообразной поросли, напряженно подрагивая, торчал огромный член.

Сделав несколько кругов против часовой стрелки вокруг идола и привязанной, все еще надрывно хохочущей девушки, «шаман» отложил барабан и наклонился над жертвой. В его руке блеснул узкий, похожий на длинный стилет нож. Строго вертикально он приставил лезвие к трепещущему в наркотическом смехе телу, под маленькую, девственно торчащую грудь, и резким движением вонзил его по самую рукоять. Пронзительно звенящий вскрик вылетел из груди и оборвался. Все стихло.

«Шаман» медленно вынул нож, придерживая тело левой рукой, и поднес к своим губам окровавленное лезвие, восторженно глядя в лицо идолу. Затем смочил губку в струящемся из крестообразной ранки алом ручейке и обмазал кровью хищно оскалившийся рот языческого божества.

Встав на колени в центре треугольника, образованного раскинутыми ногами мертвой девушки, он склонился перед идолом и вновь издал какие-то гортанные нечленораздельные звуки. И после этой церемонии, лихорадочно дрожа от нетерпения, опустился на труп, войдя своей плотью в остывающее тело…

Дальше Игорь не мог смотреть. Он прокрутил фильм еще немного вперед. Остановил на мгновение…

Огромным мясницким топором кто-то на мелкие части рассекал залитые кровью обрубки…

Игорь вырубил видик, словно ударом кулака вогнав внутрь кнопку пульта управления.

— Да что за чертовщина! Одно за другим!..

Его трясло. Он хватанул водки. Нервно закурил…

— Посмотрел кино… — прошипел он. — Оттянулся… т-твою мать!

Кино… Да нет, Игорек, это было не кино. Это были свидетельские показания. Вот что это было. И все происходящее было связано между собой в тугой узел…

Но откуда взялась эта кассета?

Вопрос был чисто риторическим, поскольку Игорь начинал уже кое-что понимать.

Дня три назад он купил кассету на Петроградской. Принес домой и поставил на полку, с краю. А позавчера вечером взял ее и отправился к Илоне. И с тех пор она лежала в сумке…

Игорь подошел к полке с видеокассетами, достал крайнюю. Нет, это была другая, купленная и поставленная сюда намного раньше. Он просмотрел весь ряд — все было так, как и должно быть. Ничего не пропало, ничего лишнего. Игорь любил порядок в своем хозяйстве и к видеокассетам относился так же заботливо, как и к книгам. И при случае всегда знал, что и где находится.

Скорее всего, дело выглядело так.

Лариса принесла откуда-то эту кассету, поменяла футляры и поставила с краю. Так, как будто она тут и стояла. Она довольно ловко спрятала ее, как бы и не пряча. На самом виду. Этот прием не нов, но часто срабатывает чисто психологически. А фильм с Шарон Стоун она либо переложила в другой футляр, в тот, который принесла, и спрятала куда подальше, либо, что логичнее всего, просто-напросто выбросила.

И что же это означает?

А означает это всего лишь то, что кассету с только что просмотренным Игорем фильмом ищут. И ищут ее, как уже показал вчерашний день, довольно усердно и активно, не ограничиваясь ни в каких средствах.

И по всему выходит, что никакое это было не самоубийство. И никакие это были не случайности…

В последний год Лариса, как одержимая, носилась со своим оккультизмом. Ходила на курсы астрологов, всяких экстрасенсов, бегала на сеансы медитации, по всем этим залетным магам, колдунам и ворожеям. Появились какие-то сомнительные знакомые — то ли такие же долбанутые, как и она, то ли прохиндеи…

И в итоге, очевидно, вляпалась во что-то.

Какие дела за все это время происходили в квартире, когда его не бывало дома целыми днями, где и с кем встречалась, якшалась его жена, — теперь об этом Игорь мог лишь бесконечно и безрезультатно гадать. Да он порой и рад был этому, потому что ее увлечения развязывали ему руки и давали возможность для встреч с Илоной. И если уж совсем начистоту, то и не только с ней…

В душе Игоря шевельнулось неведомое ранее чувство вины перед Ларисой. Словно он забросил ее. Не уследил. Не уберег… Но теперь это не имело никакого значения.

Единственное, что сейчас действительно имело значение — и в чем он был совершенно уверен, — так это то, что интересующая кого-то видеокассета до сих пор не находилась в заинтересованных руках. И вместе с тем росла уверенность в том, что внезапная черная полоса жизни не только не собиралась смениться светлой полосой, но, наоборот, еще только-только надвигалась на него.

И тем не менее, несмотря ни на что, в душе назревал какой-то злой, спортивный азарт.

«Я найду тебя, сволочь! — подумал Игорь. — И уничтожу, как бешеную собаку!..»

Глава 4

На следующее утро Игорь вышел из дому и вскочил в свою «восьмерку», которая уже дня три скучала на приколе во дворе дома, терпеливо дожидаясь хозяина.

«Слава Богу, не успели обнести», — подумал он, беря курс на свою контору.

Минут через двадцать был уже на месте. Не вдаваясь в подробности, приветственно махнул ребятам и поднялся на второй этаж, к Барину. Тот с нетерпением ждал его.

— Всех к чертям! — бросил он Марине, сидевшей за машинкой и со жгучим любопытством пожиравшей Игоря большими черными глазами. Было заметно, что она еле сдерживалась, чтобы не наброситься на него с кучей вопросов. Дверь плотно закрылась. Не удовольствовавшись этим, Барин запер ее на ключ.

— Давай, Игорек, выкладывай. Кое-что уже сам знаю: вчера следователь приходил, о тебе расспрашивал. И клиентами интересовался, которые тебя на работе видеть могли. Так что вот такие дела… В голове не укладывается. Черт знает что такое…

Барин нервничал и даже не пытался скрыть этого. Подошел к шкафчику, достал пузырь коньяку, налил на двоих:

— Давай треснем пока…

Барин, то есть Алексей Кириллович, происходил из славного поколения шестидесятников. Высокий, крупный. Лицо еще в молодости обветренное во всевозможных романтических экспедициях по тундре и тайге. Взлохмаченная седая грива, бородка под Хемингуэя, большие роговые очки. Некая странная помесь администратора и художника.

Из музыки признавал только Эллу Фитцджеральд, Пресли и «Битлз». Из наших с упоением слушал Визбора, Высоцкого. И почему-то особенно любил Клячкина. И когда тот погиб, Барин объявил траур и надрался в одиночестве. В компании сам хватался за гитару и проникновенно пел задушевные туристские песни тех лет…

Любил рассказывать о годах своей, уже далекой, юности. О том, как в переходах Гостиного покупали из-под полы самопальные пластинки «на костях», а потом в компании крутили их на радиоле за бутылкой дешевого портвейна. С умилением вспоминал свой первый переносной магнитофон «Романтик» и о том, как белыми ночами в широченных, с замысловатыми складками клешах бродил с друзьями по набережным. И как однажды комсомольцы-дружинники обкорнали тупыми ножницами его роскошную битловскую шевелюру. И в своих воспоминаниях не забывал, конечно, самую элитную тусовку города — «Сайгон»…

В конце восьмидесятых Алексей Кириллович решил было, что наступило «их время». Носился по митингам, порой получая «демократизатором» по голове. Активно включился в кипучую деятельность «Народного фронта», упиваясь свежим воздухом долгожданной свободы…

Но после девяносто первого года поморщился. После девяносто третьего помрачнел. И, уяснив для себя, что все это политическое бульканье — не более чем банальная драчка за сытную кормушку, подался в близкий его сердцу лесной бизнес. А для души, или, скорее, ради забавы и следуя давнишним самиздатовским наклонностям, решил выпускать собственную газету, наконец-то реализуя давно подавляемое стремление хоть чем-то руководить.

Это была, собственно, и не газета в традиционном понимании, а так себе. Баловство.

В ней он не был ни главным редактором, ни меценатствующим спонсором. Он был хозяином. И временами случалось, довольно занудным и привередливым. Кто-то в раздражении за глаза назвал его барином. Так и закрепилось — Барин. И когда Алексей Кириллович случайно обнаружил, что у него появилось новое имя, то ничуть не обиделся, а только добродушно посмеялся…

Игорь в нескольких словах рассказал о случившемся, не забыв попутно упомянуть и о непредвиденной пьянке, оправдывая ее экстремальностью ситуации.

— Ничего, ничего… — пробормотал шеф. — Это-то как раз не самое страшное… Так ты полагаешь, что это не самоубийство? — озабоченно спросил он. — Ну а с письмом как же? Она же в нем ясно дала понять, что больше не хочет жить. И даже тебя в чем-то упрекает… Мне следователь его содержание передал.

— Да что там это письмо!.. Вот доказательство, Кириллыч. Глянь-ка! Вот из-за чего все это… — Игорь вытащил из сумки видеокассету и положил ее на стол.

— Да-да, конечно… Сейчас посмотрим… Думаешь, из-за этого? — Барин кивнул на кассету. — Ну а твою, как ее, Илону — с какой стати убили? Мало того, но и, как ты говоришь, еще и в голову выстрелили.

— Она тоже могла узнать о кассете. Ведь сначала ее дома у нас искали и не нашли. Теперь я в этом уверен. Понимаешь, когда я перебирал кассеты, то заметил, что они стояли как-то не совсем ровно. Обычно я ставлю их не так, а где-то сантиметра на два от края полки. И в одну линейку — от армии привычка осталась. Сначала не придал этому значения, а теперь…

— Хорошо. Не нашли дома. А с какой стати к Илоне поперлись?

— Так ведь и я поперся. С кассетой…

— И не смотрели там, с Илоной?

— Не до того было… — Игорь помрачнел, вспомнив их последнюю ночь. — А надо было бы… Может, и не так бы все получилось…

— Давай еще по одной.

Барин снова наполнил стопки.

— Да я ж на колесах… Ну и хрен с ним!..

Игорь махнул рукой. Выпили. Барин достал «Беломор», которому был верен всю свою сознательную жизнь, протянул Игорю. Потом вспомнил:

— Ах да, ты ведь без фильтра не куришь…

— Спасибо, у меня есть. — Игорь достал пачку «LM», закурил, показал пачку шефу. Горько усмехнулся. — Любимые сигареты моей женушки. Поскольку на картинке ее инициалы — «ЛМ». Лариса Михайловна… Ей теперь ни к чему… Дома почти целый блок остался.

Барин как-то странно покосился. Промолчал.

— Выходит, по-твоему, убийца, не найдя кассету у тебя дома, направился к Илоне, поскольку знал, что ты у нее регулярно бываешь… Сомнительная версия… Ну допустим… А оказавшись в ее квартире, просто взял и убил ее, чтобы не мешала искать. Либо, что более вероятно, был застигнут врасплох. И тут уж поневоле пришлось избавляться от свидетеля… И не исключено, что оба друг друга знали…

— Может быть, и так. В квартире полный разгром.

— Даже так?

— Да. Настоящая бойня была.

— А у тебя случайно не было ключей от ее квартиры?

— От Илониной?.. Нет, конечно. С какой стати?.. — Игорь пожал плечами.

— Ну мало ли… Я к тому, что если бы они были, то кто-то мог сделать слепки с твоих ключей от ее квартиры… Хотя, конечно, чушь собачья… Зачем это?..

Наступила пауза. Они сидели, молча курили и, думая каждый о своем, тем не менее мысленно кружились вокруг одинаково волнующей их проблемы. В извивающихся клубах сизого дыма обоим рисовались картины, так или иначе связанные со случившимся.

— Давай кино посмотрим, — прервал молчание Барин.

Он встал, сунул кассету в видик. Включил. На экране разворачивалось уже знакомое Игорю действие. Он сидел вполоборота, искоса наблюдая за ним. Через некоторое время шеф как-то нервозно крякнул, прокрутил пленку вперед, глянул, еще прокрутил, снова глянул… Вырубил.

— Мерзость какая, — поморщился он. Закурил. Походил по кабинету.

Затем вдруг оживился. Глаза загорелись странным светом. Остановился. Насторожился, словно ищейка, пытаясь ухватить какую-то вдруг проскочившую мысль. Повернулся к Игорю:

— А знаешь, Игорек… Попридержим-ка мы пока эту кассету. Есть тут у меня пара вариантов. В зависимости от того, какую версию предпочтет милиция относительно гибели твоих дам… Ты только не обижайся, но вот что я тебе скажу. Мертвых не вернешь, а у нас… у тебя, может быть, еще вся жизнь впереди… Извини за банальность. Но сам понимаешь, дело житейское. На мой взгляд, оптимальным вариантом был бы такой, если бы они все свалили на твою бывшую жену… на Ларису… Не очень это честно, признаюсь, но… Сам понимаешь — цепочка в этом случае замыкается, и никого искать не надо. Типичная бабская разборка, а затем самоубийство с целью отомстить всему миру…

— Ну хорошо… А ствол?

— Ах да, ствол… Действительно, ствол… — с досадой пробормотал шеф. — Он все путает. Откуда, спрашивается, у Ларисы ствол? Да и знать бы, какой именно…

Он налил себе еще, молча предложил Игорю. Тот отрицательно помотал головой:

— Мне хватит.

— Слушай, Игорь, — осушив очередной стопарь, сказал Барин, — а у тебя, кстати, пушки не было? Честно, между нами…

— Нет, Кириллыч, не было. И мало того. Считаю, что самое лучшее оружие — это руки и ноги. А пушки всякие — они только навредить могут. Ощущение чего-то убойного в кармане лишний раз провоцирует и притягивает неприятности. Создается некая агрессивная аура…

— Знаю, знаю. Ты ж у нас специалист по таким вещам… Но не в этом суть. Понимаешь, предположим, твоя жена по пути домой просто-напросто выбросила эту пушку. Ну, возможно, и сама поначалу хотела пустить себе пулю в лоб. А как увидела эту девушку в кровавом месиве… Ой, прости! Я опять тебе больно делаю… Извини… Ну, в общем, испугалась, что в таком же виде лежать будет. А на женщин это очень большое впечатление производит… И решила, что лучше уйти поэстетичней…

— А может быть, Лариса тут вовсе и ни при чем, — возразил Игорь. Версия Барина ему не понравилась. — Разве не бывает совпадений?..

— Еще как бывает, Игорек… Все может быть. Но уж больно ниточка между этими двумя покойницами прочная. И крепким узлом завязанная… Тут совпадение не пройдет.

— Ладно, налей еще стопарек, — вздохнул Игорь. — «Стиморолом» зажую…

— Давай. Чтоб земля была пухом. Обеим…

Осушив стопки, они снова закурили. Пепельница была уже переполнена смятыми бумажными окурками и оранжевыми, с подпалинами, фильтрами…

— Конечно, можно было бы эту кассету в милицию отдать, — продолжил шеф. — Только что это доказывает? Всего-навсего лишь то, что некто, а кому-то будет удобнее посчитать, что именно ты, снимал этот кровавый кошмар… Тебя же и притянут в первую очередь. Поди отвертись… Не на улице же ты эту проклятую кассету нашел! А Ларису об этом спрашивать уже бесполезно…

— Может, ты и прав… — задумчиво произнес Игорь. — Ни к чему лишний раз светиться.

— Так что слушай сюда. Вот мой план. Ты о кассете и о том, что там увидел, никому не говори. Сами раскрутим. По моим каналам. Глядишь, может быть, заодно и потрясающий материальчик для газеты нарисуется… Я тебя понимаю, конечно. Хреново тебе. Но не забывай, что кроме всякого другого мы еще и газетчики. А здесь, нутром чую, сенсацией за версту пахнет. Так что — молчок! А пока иди и занимайся своими делами. Похороним… Кстати, а кто твою подругу хоронить будет? Илону…

— У нее мать и бабка в Купчине. И дочь трех летняя с ними живет.

— Ах вот оно что… Жаль ребенка… А что, мужа нет?

— Был. Сейчас срок мотает.

— Час от часу не легче… Слушай, Игорек, ты уж меня не добивай.

— Да они в разводе давным-давно. Так что без проблем.

— А дружки его?.. А?.. Как тебе такая версия?..

— Черт его знает… — задумался Игорь. — Ну а если, положим, это и так… То видеокассета с какой стати появилась?..

— Ты про мужа ее не забудь в милиции сказать, если вызовут… Это, кстати, неплохая зацепка, — наставительно произнес Барин. — Это многое может объяснить… Ну, короче. На работу пока можешь не ходить. Сами тут управимся. И звони, что и как. Информируй обо всем. И всякое шевеление вокруг себя примечай. Понял? А шевеление, по всему видать, уже началось. В случае чего я тебя прикрою. Сам знаешь, я своих людей в беде не бросаю… И не забудь меня и ребят наших на похороны пригласить. Ну и на поминки, само собой… Помянем по высшему разряду. Всех ее знакомых тоже обзвони — пусть приходят. Чем больше народу, тем кое-кто не так скованно себя чувствовать будет. И, пожалуй, выдаст себя чем-нибудь. А ребятки наши тоже посмотрят и, может быть, даже поснимают незаметно. Они это умеют… Короче, знаешь, как это делается. Будут проблемы с финансами — скажи. Помогу… Ну вот, пожалуй, и все. А с милицией я постараюсь все уладить. Пока отвяжутся, а если надо будет — подключим…

Барин наполнил стопки:

— Ну, давай на посошок. За успех.

На прощание он крепко пожал руку, похлопал по плечу:

— Держись, Игорь Анатольевич! Понимаю, конечно, что со стороны наблюдать легче, чем в твоей шкуре оказаться. Но… Зато будет, так сказать, репортаж из самого что ни на есть эпицентра событий…

Дверь за Игорем закрылась. Барин остался один.

Залпом, прямо из горлышка влил в себя оставшийся коньяк. Закурил и подошел к окну.

По крайней мере, одна загадка разрешилась. Теперь ему стало ясно, кто пару месяцев назад стащил из его сейфа склянку с цианистым калием, которым он так опрометчиво однажды похвастался перед Ларисой.

Вот уж на кого не подумал бы!.. Сначала грешил на своих подчиненных, на Марину, немало времени проводящую в его кабинете. И наконец, на любимую женушку, которая временами осчастливливала его, внезапно сваливаясь как снег на голову, объясняя свое появление у него на работе самыми невинными предлогами. Хотя сам Барин прекрасно понимал причину этих посещений.

«Бабу не проведешь», — как сказано в известном фильме. Она нюхом чует, если что-то неладно… Но строгое соблюдение конспирации и тщательно продуманные и логично обоснованные алиби никогда не подводили Алексея Кирилловича. И как ни старалась Катька прихватить его с поличным, ничего у нее не получалось.

Теперь же, кажется, произошла осечка.

Но дело было уже не в Катьке. Поскольку в последнее время, став супругой преуспевающего бизнесмена и вследствие этого избавившись от сомнительного имиджа заторканной жены скромного советского м. н. с., то есть младшего научного сотрудника какой-то бюджетной организации, она как с цепи сорвалась. На мужнины деньги отгрохала шикарную квартиру с видом на Финский залив, разоделась как черт-те знает что и постоянно моталась по всему белу свету, наверстывая упущенное за долгие годы своей почти полувековой жизни за так называемым железным занавесом. И данный отрезок своей жизни она посвящала лицезрению осколков былого величия Древней Эллады…

Поэтому, когда Лариса позавчера вечером вдруг позвонила Алексею Кирилловичу и пригласила к себе на ужин, заверив его, что любезный супруг предпочел ее обществу приятное ночепрепровождение с ее бывшей подругой детства, никаких колебаний не возникло. И седовласый шестидесятник не раздумывая помчался в объятия своей молодой и завораживающе прекрасной любовницы.

Он хотел взять шампанского, но Лариса настояла на «Амаретто» и попросила привезти пачку сигарет. Барину давно было известно ее пристрастие именно к «LM», и в щедром порыве широкой души он привез целый блок. Для себя же прихватил бутылочку «Смирновской»…

Ночь была воистину волшебной.

Находясь в каком-то обычно ей не свойственном возбуждении, Лариса была щедра во всех отношениях и безотказна в радушном гостеприимстве. Безудержно смеялась и веселилась, словно в наркотической эйфории. И была развратна, как Клеопатра…

А рано утром он выскользнул из ее квартиры до невесомости опустошенный, выжатый, высосанный и счастливый, словно после первого грехопадения…

Все утро Алексей Кириллович, будучи в прекрасном, приподнятом настроении, был очень любезен со своими подчиненными и телефонными собеседниками. Затем уединился в своем кабинете, закурил и, с удовольствием смакуя переживаемые в воображении впечатления прошедшей ночи, напевал что-то и блаженно изощрялся в эротических фантазиях.

Но когда в середине дня уже собрался было уходить, чтобы развеяться на свежем воздухе или посидеть в каком-нибудь уютном кабачке, дверь приоткрылась и появившаяся вдруг Маринина голова, испуганно хлопая длинными ресницами, трагическим шепотом сообщила, что в холле находится какой-то милиционер и просит аудиенции.

Барин поморщился и позволил впустить.

В кабинет вошел рослый майор в черной блестящей кожанке и, устроившись в предложенном ему кресле, изложил суть дела.

В глазах у Алексея Кирилловича потемнело…

Вот почему его вполне устраивала версия о самоубийстве Ларисы и совершенно не годилась другая, предложенная Игорем, ничего пока не подозревающим и до глубины души растроганным заботливым участием начальства в постигшей его беде.

Еле отвязавшись от Марины и не заходя к ребятам в редакцию, Игорь выскочил на улицу. Прыгнул в машину и, тщательно разжевывая сразу две стиморольные подушечки, вырулил на проспект. Предстояла муторная похоронная канитель. Он хорошо помнил, как занимался этими делами два года назад, когда мертвые тела родителей Ларисы были обнаружены среди развалин сгоревшей дачи.

Внезапно пришедшая мысль заставила поежиться Игоря: «Сначала предки, а через пару лет — и сама…»

Получалось так, что, прописавшись к ним из своей «хрущобы», где Игорь оставил мать и младшенькую сестричку Иришку, он через недолгое время оказался владельцем шикарной квартиры в центре города, да еще и набитой всяческим антикварным барахлом. Неплохая зацепка для ментов… Правда, прописался он в эту квартиру уже после того, как они остались вдвоем. Но это лишь незначительно меняло дело.

Лариса была потрясена гибелью своих родителей. Нервная встряска уложила ее на больничную койку, и ребенок, появления которого Игорь с таким нетерпением ждал, так и не смог появиться на свет. Глубокая депрессия и обильные кровотечения истощили Ларису, что-то непоправимое случилось в женском организме… После чего врачи сочувственно сказали Игорю, что на потомство он может не рассчитывать.

Вскоре Лариса оправилась, приободрилась. Но с течением времени Игорь начал замечать за ней странные вещи. Она и прежде витала в облаках, но теперь ее отчужденность усилилась до невероятности. Казалось, ничто земное не интересовало ее. На все она смотрела с каким-то странным, насмешливым пренебрежением. Появилось и настойчиво росло страстное увлечение мистикой и оккультными науками. Она распрощалась с училищем, где преподавала латинский язык, и целиком погрузилась в мир ирреального… Полки стеллажей заполнялись эзотерической литературой.

Любопытствуя, что там может оказаться интересным, Игорь и сам порой полистывал эти книги. Если что-то казалось неясным и до абсурдности неправдоподобным, он обращался к жене за консультацией. И она, как-то странно и снисходительно улыбаясь, словно первокласснику, объясняла непонятные вещи.

А когда Игорь при случае заикнулся о прописке, Лариса только пожала плечами и равнодушно исполнила все необходимые формальности…

Вот и дом. Типичное, в стиле петербургского модерна здание начала века, с лепниной в виде каких-то прихотливо извивающихся лиан и фантастических цветов. С широкими, словно большие зеркала, окнами. Над входом сохранилась латинская надпись: «Salve». «Здравствуй» — как перевела когда-то Лариса.

Игорь вошел в просторный холл подъезда, поднялся по широкой, с мраморными балясинами лестнице и подошел к лифту. Поодаль, на подоконнике, развалились четверо пацанов лет по пятнадцати, которые потягивали что-то из жестяных банок, куря и переговариваясь вполголоса. Одного из них, плотного чернявого кавказца, Игорь сразу узнал, поскольку тот давно примелькался возле скопления киосков недалеко от дома.

Игорь безразлично скользнул по ним взглядом, отвернулся и нажал на кнопку лифта.

И тут же почувствовал, как двое из щенков подскочили и тяжело повисли на его руках. В позвоночник жестко уперся металлический ствол.

— Не дергайся, дядя! Убью! — раздался сзади гортанный голос.

Чьи-то руки скользнули в карманы куртки, другие руки сдернули сумку с плеча… На размышление не оставалось ни секунды. Мозг мгновенно опустел, тело превратилось в механический автомат.

Резко повернувшись, Игорь крутанул левой рукой, отчего мелкий шкет перевернулся в воздухе и с диким воем обрушился на качнувшегося от внезапного толчка кавказца. Висевший на правой руке врезался носом в дверь лифта и, вскрикнув, схватился за лицо.

Ударом ноги в живот Игорь отшвырнул третьего сопляка, отчего тот, сломавшись пополам, влепился задницей в каменную стену площадки и на мгновение затих. Черный отскочил и, злобно оскалившись, пригнулся, обеими руками наставив на Игоря какой-то большой пугач. Тот выбросил ногу вперед, ребром ботинка припечатав парня в нижнюю челюсть. Раскинув руки и пуская кровавые пузыри, сопливый абрек рухнул на подоконник. Пугач, завертевшись на плиточном полу, улетел в угол.

Вдруг на спину вскочили очухавшиеся первые двое и, набросив на шею какой-то жгут, начали тянуть за концы в разные стороны. Игорь захрипел. Затем, присев, словно клешнями, вцепился во что-то. Сомкнул пальцы и почувствовал, что ногти левой руки проткнули кожу и погрузились в липкую плоть. Резко переломившись в поясе, он через голову перекинул заверещавших в ужасе салажат. Один из них шмякнулся об пол, другой, отлетев в сторону, покатился вниз, стуча черепом о каменные ступени. Площадка перед лифтом забрызгалась свежей кровью.

Валявшийся под стеной вдруг вскочил и, не разгибаясь, бросился на Игоря, тараня в живот бритой головой. Игорь развернулся, отклонился от удара, вытянул в сторону левую ногу. Бритоголовый споткнулся и, растянувшись, буквально влетел во внезапно раскрывшуюся дверь спустившегося лифта. Ударом в крестец Игорь загнал его в кабину. Дверь автоматически закрылась. Кто-то наверху, очевидно, нажал кнопку вызова, отчего лифт вдруг пополз вверх.

Кавказец очнулся и, дико вытаращив черные глазищи, кошкой бросился на Игоря. Тот резко хлопнул его по ушам с обеих сторон, и абрек, визгливо воя от боли, медленно сполз на пол.

Игорь вытер лицо. Отдышался. Оправил куртку. Карман был порван. Щенки подвывали, но не решались даже приподняться. Черный осторожно тянул руку к темному углу. Игорь проследил за его движением и увидел валяющийся пугач. Наступив каблуком на смуглое запястье, отчего чернявый снова взвыл, он нагнулся и поднял эту тяжелую железную игрушку.

Это был старый парабеллум военного образца. Игорь сунул его в карман джинсов, подобрал сумку и, не дожидаясь лифта, пешком пошел на свой пятый этаж.

Дома попытался привести себя в порядок. Посмотрелся в зеркало. Лицо было чистое, обошлось без синяков. Лишь вокруг шеи краснел жгуче саднящий рубец.

Затем, почувствовав голод, Игорь полез в холодильник, сделал пару бутербродов. Сунулся в пенал. И неожиданно приметил нечто необычное за кастрюлями. Протянул руку и выудил на свет наполовину опустошенную прямоугольную бутылку «Смирновской» водки…

— Сюрприз, однако… — пробормотал он. — И весьма кстати.

Наполнил свой любимый граненый стакан, понюхал. Водка как водка. И никакого миндального запаха. Вроде съедобно… Да если и есть что — была не была! Сейчас узнаем.

Игорь опрокинул стакан в глотку. Прочувствовал… И с удовлетворением отметил, что остался живым.

Затем, жуя бутерброд, полез в карман куртки и вытянул пушку. Осмотрел. Вынул обойму. Она была полна…

«И никакой это не пугач, — поежившись, подумал он. — И как только черный выстрелить не успел! Салажня ведь обычно сначала что-то делает, а уж только потом думать начинает. Если вообще умеет…»

На рукояти пистолета выделялся потемневший от времени латунный ромб с какими-то каракулями. Игорь присмотрелся внимательно и…

То, что произошло через мгновение, называется кратко и образно: у него отвалилась челюсть.

На латунном ромбе ясно читалась глубоко процарапанная дарственная надпись:

«Мише Липскому на вечную память от Вани Лешака. 1945»…

Если бы хотя одно из этих имен было бы незнакомо Игорю, то, вероятно, могло бы иметь место какое-то необъяснимое совпадение. Но он хорошо знал, что его тесть, Михаил Павлович Липский, во время войны, после окружения, сражался с фашистами в партизанском отряде Германа и лучшим его другом в те годы был Иван Борзенков. По кличке Лешак.

Самого Лешака Игорь не знал — тот умер много лет назад, но слышал о нем рассказы своего тестя. Да что там тестя! Иван Борзенков был родным дедом Илоны.

И на свадьбе Игоря и Ларисы среди многочисленных гостей присутствовали вдова Лешака — Софья Наумовна и его дочь, а точнее, мать Илоны — Нелли Ивановна…

Игорь сидел на табурете и, глядя на парабеллум ошалевшими глазами, силился хоть что-то понять. Но все его потуги были напрасны.

То, что в квартире этого пистолета не было, по крайней мере в то время, пока Игорь жил здесь, он мог поклясться чем угодно. Года полтора назад пришлось сделать полный ремонт. Причем собственными руками. И поэтому буквально каждая вещь, находящаяся в доме, так или иначе прошла через руки Игоря. А об этом парабеллуме Лариса даже не заикалась, быть может и сама не подозревая о его существовании. Оставалась только одна версия: он хранился на даче.

И на даче же два года назад произошла та жуткая трагедия, погубившая, можно сказать, сразу троих человек, если считать и неродившегося ребенка…

И раз этот ствол оказался в руках у чернявого бандита, то, скорее всего, во всем этом так или иначе замешаны его соплеменники. А это уже серьезно… Серьезнее некуда.

Идти к ним и выспрашивать, что, мол, и откуда, — такая бредовая мысль не может прийти в голову даже самому безнадежному идиоту. Хотя… Такая мысль вполне может прийти в пьяную голову…

Игорь покосился на бутылку и убрал ее от греха подальше…

— Ну, а у тебя как? — обратился к Гаврилову Люлько, начальник следственного отдела. — Нашел чего?

В кабинете проходила очередная летучка. Николай поднял голову:

— Ну с Липской все, по-моему, ясно. Обыкновенная истеричка. Узнала об изменах мужа и налакалась цианистого калия.

— Ясно, да не совсем. Она этот калий в аптеке, что ли, купила?

— Ну, Василий Васильевич… Сами знаете, чего у нас теперь только купить нельзя. Тут можно до бесконечности гадать. У нее не спросишь.

— А я не у нее, я у тебя спрашиваю…

— Нет. На этот вопрос не могу ответить. В мусорном ведре нашли склянку из-под яда, но происхождение этой склянки установить не удалось. Отпечатки пальцев — только Липской.

— А на письме, на вещах?

— Тоже ее. Хотя и не только… Ну так это ни о чем не говорит. Не в вакууме живем… На расческе в прихожей — ее волосы. На бутылке с остатками ликера — ее отпечатки. И, очевидно, продавца… Сами знаете, что невозможно все отследить, от изготовителя до потребителя.

— Ясно. В бутылке яд был?

— Да. И между прочим, очень сильная концентрация. Очевидно, Липская что-то такое подозревала о том, что сахар нейтрализует цианид, и вбухала термоядерную дозу…

— Точнее, все, что у нее было. Чтобы с гарантией.

— Возможно… А может, с прицелом на то, что муженек с похмелья хватанет. Он уже покушался…

— Логично. Кстати, о муженьке. Что с ним?

— Все чисто. Весь день проторчал на работе. И там его видели не только сотрудники, но и посетители. Народ совершенно в данном случае беспристрастный. Вчера там Цыпин был, проверял.

— Еще что?

— Еще? На всякий случай провели контрольное опознание. Пригласили соседей по площадке. Двое пенсионеров. О своих соседях отзываются положительно. Личность Липской подтвердили… Брат ее проживает на Комендантском. Застать не удалось.

— Так. Хорошо… А теперь посложнее будет. Сам понимаешь, поскольку Липская и Бутенко были знакомы с детства и обнаружил их трупы один и тот же свидетель, и как раз в твое дежурство, то и раскручивать оба эти дела, а скорее всего, одно и то же — тебе… Продолжай.

— Итак, Бутенко. Илона Львовна… Тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения… Бывший муж сейчас срок мотает… Убита в собственной квартире тяжелым металлическим предметом, а именно — бронзовым подсвечником. А через час… Через час после смерти получила пулю в голову.

— Ствол есть? Гильза?..

— Гильзу нашли. А вот ствола пока не обнаружили.

— А что за ствол, определили?

— Весьма любопытный ствол, товарищ майор… Парабеллум времен Второй мировой… И гильза родная.

— Интересно… А муж по какой статье сидит?

— Бандитизм.

— Мужа проверить. Дружков его, в частности. Из тех, кто недавно вышел.

— Само собой разумеется… — кивнул Гаврилов. — Интересно еще одно. Их обеих, и Липскую, и Бутенко, видел один пенсионер, который в сквере собачку выгуливал. Оглоблин Юрий Михайлович… Обе встретились в сквере, причем, кажется, случайно. И вместе пошли по направлению к дому Бутенко…

— В котором часу?

— В том-то и дело, что время Оглоблин не засек. Но даже если бы и засек, то нам от этого мало толку.

— То есть?

— Он в воскресенье забыл часы перевести на зимнее время. Только в понедельник об этом вспомнил. А вот когда именно перевел — не помнит. То ли до, то ли после прогулки… На солнышке блаженствовал. И тут увидел обеих… Слюни пускал, старый пердун. Ему, видишь ли, черненькая особенно понравилась. Липская…

— Ясно. Дальше…

— Дальше они пили кофе в бистро за углом сквера. Бармен опознал обеих. Видные из себя. В глаза бросались… Разговаривали вполголоса, без особых эмоций. Правда, рыжая… то есть Бутенко, как будто что-то доказывала или оправдывалась… Посидели и ушли. Время также не зафиксировано. Но где-то с двух до трех.

— Обеденное время.

— Они там без обеда работают.

— Все?

— Нет, не все. В квартире Бутенко как Мамай прошел. Следов много, и притом всяких разных… Естественно, и Бирюкова… Кроме, правда, Липской. Ее следов там не обнаружено.

— А почему ты полагаешь, что они должны быть там?

— Ну, во-первых, подруги детства, хотя и разругавшиеся в последнее время. А во-вторых, у меня появилась версия, что убийство Бутенко — дело рук Липской.

— Так, уже интересно…

— Короче, ревность. Липская, желая отомстить всем, убивает Бутенко, а затем себя… Да и по почерку видно — баба убивала: истерично, жестоко и долго. А что до бутылки, то она оставляет ее своему любезному супругу, чтобы тот выпил за помин ее души… Сплошной Шекспир.

— Складно, конечно. Но вот пуля…

Гаврилов задумался, закурил.

— Черт бы ее побрал, эту пулю! И почему только через час?

— Ну, может быть, она за этот час кровь с себя смыла, следы замела… А выстрелила сразу перед уходом, чтобы никто ничего сообразить не успел, если услышит… Соседей спрашивал?

— Ничего подозрительного. По крайней мере по их словам… А собственно, зачем ей следы заметать, если сама на тот свет собралась?

— Ну, например, чтобы муженька подставить…

— Но ведь у него нет оружия!..

— А ты почем знаешь?

Гаврилов смущенно крякнул:

— Да уж проверили, пока он тут в невменяемом состоянии был. И в квартире ничего не обнаружено…

— Как узнали? Кем и когда не обнаружено?..

— Ну, пока мы его тут шерстили, наши ребята съездили и слегка пошуровали там…

— Без ордера?.. Ну, Гаврилов!.. Короче, я этого не слышал.

— А я ничего и не говорил…

— Ты что-то там про следы в квартире Бутенко… Какой такой Мамай? Подробнее.

— Ну, во-первых, все вверх дном. И следы. Подростковые следы. Но ступали уже по засохшей крови. Салажня, наверное… Сунулись в квартиру — не заперто. Вот и хватали небось все что под руку попадется, пока никого нет… Есть тут одна команда мелких. Ими черный верховодит. Джавад. У киосков пасется всю дорогу. Этим волчатам все до лампочки. И на испуг не возьмешь — знают, что по возрасту неподсудны. Может, они и пальнули из ствола. Забавы ради для…

— Их немедленно брать! И трясти!.. А что до Бирюкова — тут все ясно. Он хоть, конечно, и мудак, но под статью не подпадает. Оставь в покое — пусть своих баб хоронит.

— Хорошо.

Летучка подходила к концу. Сотрудники убирали папки с документами. Кое-кто уже поднялся.

И только сейчас Люлько заметил, что в углу кабинета сидит какая-то женщина.

— А вы, собственно, по какому вопросу?.. Кто пустил?..

Гаврилов обернулся. Внимательно посмотрел в угол.

Женщина приветливо улыбнулась. Встала. И, ничего не ответив, неторопливо вышла из кабинета. Но все присутствующие могли поклясться, что дверь при этом не раскрывалась…

Глава 5

Кремацию назначили на субботу. Игорь основательно выбился из сил, бегая по инстанциям, простаивая у дверей всевозможных кабинетов, делая заказы в магазине похоронных принадлежностей и униженно расшаркиваясь перед высоким кладбищенским начальством ради получения разрешения на подхоронение урны с прахом Ларисы родительской могиле. И прочая, и прочая… Эта бесконечная суета, мелькание чиновничьих лиц и бумажная волокита опошляли и сводили на нет весь трагизм происходящего, низводя случившееся до уровня жилищно-коммунальных заморочек.

По вечерам Игорь уединялся в квартире и, будучи не в состоянии что-либо читать и кого бы то ни было видеть, выискивал по ящику боевики похлеще или врубал свой «Панасоник» и пересматривал давно уже набившие оскомину видеокассеты.

На днях, когда уже полностью стемнело, Игорю послышалось, как что-то громко стукнуло в оконное стекло. Раздвинув шторы, он посмотрел за окно, но ничего не увидел. Лишь на подоконнике валялись разные безделушки и стояла опустошенная пластиковая бутыль из-под фанты…

Игорь отошел от окна, но через некоторое время снова стукнуло. И эти стуки с разным интервалом времени, то громче, то тише, стали повторяться каждый вечер… Это начинало казаться странным. И, как и все происходящее в последнее время, необъяснимым.

«Барабашка завелся», — усмехнулся Игорь. И, махнув рукой, перестал обращать на это внимание.

Предстояло готовиться к поминкам и закупать продукты на целую ораву. Мать с Иришкой вызвались помочь в поисках необходимого для устройства стола. Свою помощь предложили и соседи по площадке, Нина Леонидовна и Сергей Сергеевич.

Пышнотелая пожилая соседка поймала Игоря на лестнице, оттащила в сторону, словно кто-то мог подслушать, и, схватив за пуговицу, громким шепотом зачастила:

— Бедная Лорочка! Как жаль бедняжку!.. Всегда была так любезна со мной, обходительна… Игорь! Скажите ради Бога, что произошло? Что толкнуло ее на ЭТО?.. — Нина Леонидовна сильно надавила на последнее слово. — Лорочка была такая интеллигентная девочка. Такая хрупкая… Я же ее с пеленок помню… Игорь, послушайте. Я ничего не сказала милиционерам… А они меня допрашивали… Я же прекрасно слышала, как вы бранились накануне… Как она кричала… Боже мой! Как она кричала!.. Игорь, поверьте, я никогда не слышала, чтобы Лорочка так кричала… И слов от нее таких… даже представить себе не могла. Игорь, неужели все это из-за вас?.. Как же вы ее не уберегли! Боже мой!..

Состроив постно-обреченную мину, Игорь терпеливо слушал многословную соседку и периодически сокрушенно поддакивал.

— Знаю, — продолжала Нина Леонидовна. — Вам сейчас трудно одному. Людей принять, стол приготовить… Вы можете полностью рассчитывать на нашу помощь…

Сергей Сергеевич стоял поодаль и, сочувственно улыбаясь, согласно кивал головой.

Игорь поблагодарил за проявленную заботу и пригласил их на поминки…

Он уже много кого наприглашал.

Забрав из милиции телефонную книжку, в которой там уже не было нужды, он обзвонил каких-то дальних Ларисиных родственников, ее подруг, и кое-кто из них откликнулся на приглашение. К чему Игорь в дальнем уголке своей души отнесся с некоторым специфическим интересом. Потому что с его стороны из женского пола, если не считать семнадцатилетнюю сестренку Иришку, была только Марина. А всем в редакции было известно, что это — «барская собственность», посягать на которую не полагалось, и самой большой вольностью, допускаемой по отношению к ней, была возможность любоваться издалека.

Правда, все знали и о том, что по Марине давно и самозабвенно сох юный Эдичка. Но, как говорится, се ля ви…

Не был информирован о предстоящем событии только один человек — Ларисин старший брат Гоша. Игорь терпеть его не мог, и это чувство было взаимным. Но в нынешней ситуации данное обстоятельство не должно было иметь никакого значения, и поэтому Игорь настойчиво пытался дозвониться до него. Но в ответ слышались либодолгие, либо слишком частые гудки. Ничего не оставалось, как ехать самому.

Игорь вскочил в свою «восьмерочку» и тронулся с места. Проезжая мимо многочисленных торговых точек, решил прихватить пузырек — как-никак, к шурину едешь. И остановился.

Возле киосков было как всегда — ни людно, ни пусто. Алкаши сосредоточенно теребили смятые бумажки и подыскивали, что попроще. Солидный народ затаривался основательно и добротно.

Игорь окинул взглядом полки и остановился на «Довгане». Взял бутылку и, открывая дверцу машины, заметил вдруг мелькнувшую за ларьком знакомую физиономию. Это был позавчерашний абрек. Игорь усмехнулся, включил зажигание и дал газ.

Ехать было не близко, к Комендантскому аэродрому.

Не глядя по сторонам, Игорь мчался вперед. Перед площадью остановился на красный свет и закурил. Бросив взгляд налево, он обратил внимание на тормозящий рядом черный «джип» с затемненными стеклами. И вдруг что-то припомнил.

Этот же «джип» только что стоял возле киосков, и около него топталась группа кавказцев. Беря пузырь, Игорь не обратил на них никакого внимания — как на обычную, приевшуюся до тошноты своей одиозностью деталь городского пейзажа. Но теперь вспоминалось, как они своими черными, как угли, глазами нагло уставились на него, как бы прицеливаясь, и негромко переговаривались на своем языке. Вспомнилась и торжествующая, хотя и изрядно подбитая им, физиономия чернявого щенка, укрывшегося за киоском.

Это был тот самый «джип». Игорь часто видел его у ларьков и хорошо запомнил. На правом крыле должна красоваться небольшая вмятина с треснувшей эмалью.

Игорь покосился влево: вмятина была на месте.

Не дожидаясь, пока погаснет желтый свет, он рванул с места. «Джип» сделал то же самое.

«На моей „восьмерочке“ от него не уйдешь, — мелькнула мысль. — Попробовать, что ли, на светофорах отыграться?..»

Движение здесь было интенсивным, и пока была возможность лавировать между машинами. Но дальше пойдет открытая дорога, и там его сразу накроют… Вернуться? Не было смысла. Его тачку наверняка уже срисовали и в лучшем случае взорвут возле дома…

Почему они два дня ничего не предпринимали, — об этом лучше было бы поинтересоваться у них самих. А пока самое лучшее — это уйти от преследования и спрятать машину в гараже. Да так, чтобы не навести на него. Гараж был далеко от дома, и поэтому Игорь, постоянно имея нужду в колесах, ставил машину во дворе, всякий раз надеясь на авось и на то, что утром он обнаружит свое средство передвижения на месте и в полной сохранности. До сих пор это удавалось…

«Джип» не отставал. Сомнений не было — за Игорем гнались. И с какой целью — выяснять было недосуг.

Подлетев к какому-то переулку, он резко затормозил и внезапно кинулся вправо. «Джип» не ожидал такого маневра, проскочил вперед. Но было ясно, что через какие-то секунды он снова окажется на хвосте.

Возвращаться на проспект и ехать прежним маршрутом было бессмысленно. Через несколько кварталов надо было сворачивать с магистрали и долго мотаться по пустынным лабиринтам новостроек. Это был бесперспективный вариант. Там Игорь целиком и полностью окажется во власти этих подонков. Необходимо вернуться в город и покрутиться по оживленным улицам. Глядишь, и пронесет.

Черные снова висели на хвосте.

Несясь на полной скорости, Игорь резко тормознул. Резина завизжала. Тачку тряхнуло, закрутило, бросило в сторону. Игорь выровнялся и стремительно понесся обратно, еле увернувшись от столкновения с идущим на таран «джипом».

Вылетев на магистраль, он понесся к центру. Сквозь рев мотора услышал пронзительный свисток, но успел юркнуть в неприметный закоулок и через какой-то проходной двор выехал на параллельную улицу. «Джипа» не было видно. Но это не успокаивало Игоря. Он мчался в город, поближе к родным и хорошо знакомым центральным районам.

Проскочив Каменный остров, свернул на набережную, объехал Дворец молодежи и, не торопясь, как ни в чем не бывало прокатился мимо ГорГАИ. Затем свернул на Левашовский и, миновав его, покрутился немного по проходным дворам и наконец въехал в полутемный закуток одной из многочисленных параллельных улочек Петроградской стороны. Остановился.

Надо было передохнуть.

Игорь достал сигарету. С жадностью закурил. Было бы можно — и выпил бы… Но пока рано.

Чем хороша Петроградская сторона — так это своими дворами. Практически весь район можно пересечь насквозь, почти не выезжая на проезжую часть. И всегда можно найти удобную лазейку, чтобы слинять от кого-нибудь или затаиться до поры до времени…

Игорь курил и обдумывал дальнейший путь.

«Ехать к Гоше или сразу в гараж? Что предпочтительней?.. Может быть, и черт с ним, с этим Гошей? Не больно-то он сестричку свою жаловал. Порой даже и с днем рождения поздравить забывал. Даже по телефону…»

Братик Ларисы заведовал какой-то адвокатской конторой и был старше своей сестры лет на пятнадцать. Будучи сыном Михаила Павловича от первого брака, очевидно, считал себя обделенным родительской лаской и таил в душе обиду на весь окружающий мир. Он жил один и никогда не был женат…

Игорь усмехнулся.

— Ладно, поехали, — решил он. — Была не была…

На этот раз обошлось без приключений. «Джип» куда-то исчез. И сколько Игорь ни всматривался в зеркальце, ничего подозрительного позади себя не обнаружил. Одни машины плелись в хвосте, иные с шумом обгоняли его, но никому до его «восьмерки» не было никакого дела.

Поставив машину у подъезда и убедившись, что в Гошиной квартире на четвертом этаже светится одно из окон, Игорь вошел в парадную. Осмотрелся на всякий случай по сторонам. Никто его не поджидал, и можно было спокойно подниматься наверх. Выйдя из лифта, он позвонил.

В квартире что-то брякнуло. Но к двери никто не подошел. Игорь подождал и позвонил еще раз.

«Как тогда, у Илоны», — с горечью вспомнил он.

Дверь не открывали. Игорь забарабанил кулаком:

— Гоша, открой! Это я. Игорь… Бирюков.

Чувствовалось, что в прихожей кто-то стоит и рассматривает его через глазок. Затем дверь приоткрылась. Но ровно настолько, насколько позволяла металлическая цепочка.

— Чего тебе? — спросил недовольный голос.

— Впусти, разговор есть.

— Какие у меня с тобой разговоры…

— Серьезные. Лариса умерла.

— Да ты что!.. Подожди, я сейчас!..

Дверь захлопнулась.

В квартире что-то зашлепало, опрокинулось… Стихло.

Дверь широко распахнулась. На пороге стоял Гоша. В тапках на босу ногу и в голубом халатике до колен.

Не в пример своей высокой темноволосой сестре, он был среднего роста, со светленькими, тщательно уложенными волосенками и застывшей капризной миной на изнеженном лице.

— Заходи… Не сюда. На кухню.

— Понял.

Игорь плюхнулся на табурет. Достал бутылку.

Гоша с каким-то сомнением повел плечами:

— Да я не один… У меня гости…

— Понял. Не межуйся. Зови сюда.

Гоша странно замялся, смутился, словно застигнутый врасплох… Игорь скользнул по нему взглядом:

— Ладно. Я на пару минут. Короче, в субботу кремация. Завтра, то есть. В два часа.

— Пораньше нельзя было сообщить?.. Что ж ты, буквально за несколько часов… Как обухом по голове…

— Звонил тебе всю дорогу. Никто трубку не брал… Извини, что нагрянул невпопад. — Игорь поднялся, с сожалением глядя на нераспечатанную бутылку. — Ну ладно. Я пошел…

— Стой! Подожди! Скажи хоть, что случилось! — опомнился Гоша.

— Сказал же — Лариса умерла.

— Ну что ты заладил одно и то же!.. — Гоша заходил по кухне. — Понял, что умерла. Но ведь этого мало… Ничего конкретного… Как? Отчего?.. Ты же ничего не рассказал толком…

— А что рассказывать? В понедельник, днем. Я на работе был. Пришел вечером и увидел… Вот и весь рассказ.

— А отчего хотя бы? Врачи что говорят? Она что — болела?..

Игорь стоял, засунув руки в карманы. Глядел в окно.

— А что они могут говорить?.. Я, Гоша, думал — выпьем с тобой. Обмозгуем, что и как… Как дальше жить… А ты, видишь, гостей принимаешь… Это я так, конечно, к слову…

— Что-то ты темнишь…

— Ничего я не темню. Отравилась она. Ядом. Сама!..

Гоша осел на табурет:

— Дай закурить.

— На, держи.

Игорь стоял у окна, искоса наблюдая за Гошей. Тот молча курил, тонкими пальцами нервно стряхивая пепел в консервную банку. Он сидел на табурете, забросив ногу на ногу, отчего пола голубого халата съехала, обнажив округлое розовое колено.

Кивнул на бутылку:

— Наливай, что ли…

— А как же гости?

— Хрен с ними. Перебьются…

Игорь уселся за стол и с хрустом отвернул винтовую пробку.

В полном молчании выпили по полстакана. Сидели и курили, ничего не говоря друг другу. Игорь отметил про себя, что после бешеной гонки и неприятной встречи с шурином водка оказалась как нельзя более кстати…

А разговаривать не хотелось. Да похоже было, разговор и не склеится. Оба прекрасно понимали, что не получат от него никакого удовольствия. Настоящий разговор должен состояться. Но не сейчас, и совсем на другую тему…

Игорь покосился на Гошу и понял, что мысли того вертятся сейчас совсем не в том направлении, чтобы позволить себе сокрушаться смертью сестры. Он принял эту смерть как свершившийся факт и теперь усиленно прокручивал в мозгу варианты дальнейших действий.

Пауза начала затягиваться.

На лице Гоши читалось нескрываемое нетерпение. Он зыркнул на Игоря, встретился с ним взглядом, быстро отвел глаза. Ленивым движением руки взял бутылку, плеснул еще понемножку…

Так же молча хлобыстнули. Игорь отломил кусочек хлебца, поднялся, пошел к выходу.

— Так значит, завтра в два? — догнал его бесцветный голос.

— Да, — не оборачиваясь, ответил он.

— Буду.

«Педик вонючий!» — зло подумал Игорь, захлопывая за собою дверь. Сплюнул.

Выйдя на улицу, сел в машину и решил ехать в гараж.

Уже стемнело. Игорь вырулил за угол и покатил по тихому проспекту. Движение было редкое, как на каком-нибудь проселке. Навстречу попадались лишь одинокие легковушки.

Игорь закурил, мысленно пережевывая встречу со своим бывшим родственником. Бывшим. Потому что теперь тот был для него, что называется, ни сват ни брат. Пустое место.

Но по всему было видно, что это «пустое место» вскоре начнет сильно вонять. А именно — по поводу так неожиданно доставшихся Игорю недвижимости и вожделенных для каждого сноба предметов старины…

Внезапно Игорь почувствовал себя очень неуютно. Он заглянул в зеркальце заднего вида. И, уже почти ожидая этого, заметил мчащийся за собой черный «джип».

Было отчетливо видно, как из окна машины высунулась рука с пистолетом, из которого через мгновение выплеснуло яркой вспышкой. О бампер звонко ударило металлом.

Игорь врубил газ на полную скорость, до отказа. Автомобиль словно взлетел над землей и понесся вперед.

Очевидно, движок «джипа» находился не в лучшей форме, поскольку после этого расстояние между машинами резко увеличилось.

Сзади раздалась автоматная очередь. Послышался громкий хруст треснувшей пластмассы и звук пробиваемой жестянки. Скорее всего, прошили багажник и высадили стоп-сигнал…

Неожиданно на Игоря теплой волной накатилось странное состояние: ощущение безмятежного покоя и пассивного безразличия ко всему. Мозг заволокло прозрачным искрящимся туманом. Словно далекие звуки органной музыки или неясное звучание многоголосного хора неслись из глубины вечернего неба. Исчезло чувство реальности. И хотя его тело, удивительным образом слившееся с автомобилем в единое целое, исправно выполняло свои функции, все происходящее воспринималось словно в каком-то гипнотическом полусне.

Игорь явственно видел и осознавал, как на повороте дороги его «восьмерка» на полной скорости вылетела на встречную полосу и едва не впрессовалась в идущую лоб в лоб на нее «тойоту».

Сквозь завораживающее мерцание плавающих бликов он равнодушно фиксировал взглядом, как издалека показалась прущая навстречу громада «Урала» с двумя необозримыми контейнерами на прицепной платформе…

— Притормози! — неожиданно совсем рядом раздался женский голос.

Игорь повиновался. Почти автоматически. Подрулил к обочине. Остановился. Краем глаза он смутно различал женскую фигуру на правом сиденье. И отливающие старинной бронзой пряди волос. И ровный голос — не то Ларисы, не то Илоны…

— Сейчас все кончится, — продолжал голос. — Открой дверь. Достань пистолет.

Без каких бы то ни было эмоций, словно послушная механическая кукла, Игорь вынул из внутреннего кармана куртки неизвестно как оказавшийся там парабеллум. Снял с предохранителя. Взвел затвор… Открыл дверцу.

Сзади, из-за поворота, вывернул черный автомобиль и понесся прямо на него.

— Стреляй!

Пелена спала. Игорь вскочил. И не целясь выстрелил несколько раз. Было видно, как на лобовом стекле «джипа» один за другим вдруг раскалывались черные слепые глаза.

«Джип» пошел юзом. Его развернуло и бросило под колеса мчавшейся махины. «Урал» резко дернулся вправо, отчего платформу выворотило навстречу «джипу», и тот тупой металлической мордой ткнулся в раскрывшуюся щель между тягачом и платформой прицепа. Стальные тросы оглушительно лопнули, как гигантские перетянутые струны. Высокие контейнеры качнулись и, не удержавшись на покосившейся платформе, медленно повалились вниз, тяжелым прессом оседая на крышу салона. Словно консервную банку, сплющивая в гармошку кузов легкового автомобиля и его содержимое. Послышался нечеловеческий вопль, заглушаемый скрежетом упрямо ползущего в кювет «Урала» и наседающей на него своей массой искореженной платформы прицепа.

Затем грянул взрыв, и все закружилось в огненном вихре и черном смерче густого ядовитого дыма.

— Недурно, Игорек, не правда ли?.. — приглушенно, словно издалека, засмеялась Лариса-Илона. — Теперь не задерживайся. Тут больше нечего делать…

Игорь обернулся. В салоне никого не было…

Глава 6

Нина Леонидовна и Сергей Сергеевич выразили непременное желание проститься с «Лорочкой» у гроба. И поэтому Игорь со всеми предосторожностями и оглядками вывел свою «восьмерку» из гаража и поставил ее в самый дальний угол двора, подальше от посторонних глаз. Правый стоп-сигнал был в спешном порядке отремонтирован Сенькой, знакомым механиком со стоянки. Он воззрился на зияющие дыры в бампере и багажнике, но предусмотрительно обошелся без ненужных расспросов. Лишь только пробурчал себе под нос:

— Дожили…

И аккуратно подрихтовал и замазал их краской.

Народу собралось неожиданно много. Даже больше, чем в свое время на свадьбе.

Некоторые своим ходом добрались до морга и оттуда на организованном Барином «Икарусе» подъехали к крематорию. Иные прибыли непосредственно на место. Пришло и несколько подружек — то ли по университету, то ли по эзотерическим делам.

Со стороны Игоря присутствовали Петька, Эдичка и Серега, который был к тому же и давнишним его приятелем. А также сестренка Иришка, в черной, едва доходящей до пояса кожаной куртке, унизанной блестящими заклепками и увешанной какими-то побрякушками. Мать Игоря осталась дома, готовя поминальный стол.

На белом «мерсе» подкатил Барин с Мариной, громадной охапкой свежих цветов и Юриком, своим неизменным шофером и телохранителем.

В ожидании церемонии прощания собравшиеся группками толпились в холле, изредка выходя на воздух, перекурить. Глядя на них, создавалось впечатление, будто приехали они сюда лишь затем, чтобы убедиться в том, что их не разыграли, и, пользуясь случаем, повидаться друг с другом. Каждый на свой лад выражал Игорю свои соболезнования. Но, заметив знакомые лица, тут же перемешивался с толпой провожающих.

В первые минуты Игорь пытался выделить что-нибудь подозрительное в их словах или поведении, но затем бросил это безнадежное дело.

Затем распорядительница церемонией попросила кого-нибудь из родственников разложить привезенные цветы, чтобы украсить ими Ларисин гроб. Две-три женщины из числа собравшихся выразили желание помочь Игорю в этом деле.

После чего всех попросили в зал.

Надо отдать должное устроителям ритуала и местным гримерам. Лариса лежала среди моря цветов, похожая на мертвую царевну из сказки. Раскрашенная, как фарфоровая куколка, и трогательно красивая.

Тщательно уложенные черные волосы красиво обрамляли ее бледное, с тонкими, заострившимися чертами лицо. Она казалась умиротворенной и всепрощающей, словно познавшей некую великую, но непостижимую для живущих истину.

Церемония, вопреки принятым традициям, не была душераздирающей. Лишь жалостливая Нина Леонидовна дрожащими руками то и дело подносила кружевной платочек к своим постоянно влажнеющим глазам, и сентиментальный Барин, кажется, пустил слезу…

В нарочито торжественной тишине все прослушали фальшиво-проникновенную речь какого-то сомнительной свежести субъекта в черном смокинге и с оплывшей от длительного перепоя физиономией. Под сопровождение траурного марша понурым хороводом прошлись вокруг гроба. И, дождавшись, когда тот скроется под полом и задвинутся тяжелые створки, с облегчением потянулись наружу. Барин подошел к стоящему с отстраненно-просящим взглядом оратору и сунул ему несколько зеленых…

Нина Леонидовна, Сергей Сергеевич и Иришка расположились в Игоревой «восьмерке», редакция погрузилась в барский «мерседес». Остальная же публика уселась в дожидавшийся ее автобус и, подъехав к ближайшей станции метро, в большинстве своем вышла, растворившись в людском водовороте до встречи на следующих похоронах.

В итоге в квартире оказалось не так уж много народу. Не считая соседей, родственников Игоря и дружного коллектива редакции, на поминки остались всего несколько человек.

Галина Николаевна, худощавая невысокая дама лет пятидесяти, в золотых очках на строгом лице, изящные черты которого до сих пор не утратили прежней красоты. Она держала под руку высокого седого старика, Романа Владимировича, своего неизменного и немногословного спутника. Галина Николаевна и Роман Владимирович были давнишними друзьями Ларисиных родителей и часто бывали у них в доме.

За этой четой следовали подруги Ларисы, с тремя из которых Игорю еще предстояло познакомиться. Что же касается четвертой, Тани, сокурсницы его бывшей жены по университету, то Игорь уже был однажды представлен ей. Но, с первого взгляда отметив непривлекательность Таниной фигуры, больше никогда ею не интересовался.

Явился и Гоша. Вальяжный и томный, он бродил по квартире и хозяйским взглядом обшаривал стены.

Из многочисленной плеяды дальних родственников остался лишь какой-то неказистый мужичонка, назвавшийся Виктором Максимовичем. Игорь осведомился о нем у Гоши. Но на вопрос, какую ветвь их обширного и раскидистого родословного древа он представляет, Гоша только недоуменно пожал плечами. Виктор Максимович поначалу смирно сидел в уголке и восхищенно озирался по сторонам. Но мало-помалу освоился и приналег на водочку. А в скором времени и лыка не вязал…

Всех удивила серенькая, похожая на мышку, Аля, одна из Ларисиных знакомых по каким-то потусторонним делам.

Когда, перетасовавшись кому куда и гремя стульями, собравшиеся уже расселись за столом и начали наполнять рюмки, Аля, не дожидаясь начала поминальных словоизлияний, встала и, запинаясь, смущенно, но настойчиво произнесла:

— Простите меня… Я, конечно, не близкая родственница… Но сразу хочу сказать, что, перед тем как начать поминальную трапезу… всем нам надо встать и прочесть молитву за упокой души умершей…

— А как? — вытянул физиономию Петька. — Я, например, не умею…

— А и не надо ничего уметь… — улыбнулась Аля. — Как можете… Своими словами. То, что на душе… Ничего особенного не нужно. Просто обратитесь к Господу, чтобы он помог ей… И не обязательно вслух. Закройте глаза и молитесь про себя.

Все присутствующие послушно поднялись. В квартире воцарилось молчание, изредка нарушаемое чьим-нибудь тихим бормотанием…

Прикрыв глаза, Игорь пытался настроиться на благочестивый лад. Но перед мысленным взором проплывали картины, совершенно не подходящие этому моменту. Блестящие милицейские кожанки. Хохочущий из овального зеркала призрак Илоны. Сумасшедшая чехарда событий последней недели. Столб черного дыма над раздавленным в гармошку «джипом»… И весь этот авангардистский вернисаж назойливо сопровождался залихватской песенкой группы «Мо-До» — «Айн, цвай, полицай!..»

— Ну вот и все… — облегченно улыбаясь, сказала Аля через некоторое время. — Видите, не так уж это и сложно. А Господь услышал вашу молитву и теперь поможет Ларисе на небесах… Тем более что она так странно ушла…

Все облегченно вздохнули и шумно уселись на свои места.

— А теперь можно? — спросил Барин, обращаясь непосредственно к Але.

— Теперь — да, — густо покраснев, чуть слышно ответила она.

— Ну так давай, Игорек. Ты, как самый близкий Ларисе человек…

— Я, кстати, ее брат… — обиженно вклинился Гоша.

— Ах да, прошу прощения. Тогда — вам первое слово.

Гоша встал и принялся нудно мусолить о своих родственных чувствах. Говорил долго, постоянно повторяясь и нажимая на то, что Лариса была для него самым близким и незаменимым человеком на земле. Его понесло в бескрайние рассуждения о душевных качествах Ларисы, о том, каким прекрасным человеком была его сестра, и о том, сколько усилий и самоотверженной братской любви стоило ему создать такого прекрасного человека. Постепенно эта спиралеобразная речь начала сворачивать в сторону собственного восхваления. И неизвестно, до каких дифирамбов самому себе он мог бы договориться, когда вдруг очнулся. И, скомкав последние фразы, прервался на полуслове…

— Короче, земля ей пухом! — резюмировал Барин.

Все в строгом молчании выпили. Аля и рыженькая Валя, едва смочив губы, опустили рюмки на стол.

— Э! Так не полагается!.. — начал было Петька. Но Барин примирительно махнул рукой.

Застучали вилки.

Следующее слово произнес Игорь. Затем еще кто-то… И поминальная трапеза, преодолев шероховатости первых минут, понеслась по накатанной колее с истинно русским размахом…

Через некоторое время народ отвалился от стола и разбрелся по квартире. Трагическое событие, послужившее поводом для происходящего пиршества, ненавязчиво уходило на задний план.

Произошла перегруппировка по интересам.

Петька с Серегой, соревнуясь в остроумии, развлекали дам и усиленно зондировали почву. Юрик сидел рядом, а Игорь покуривал чуть поодаль и, поддерживая разговор, изредка посматривал на окружающих.

Худенькая, изящная, словно девочка, Галина Николаевна и поражающая изобилием шарообразных форм Нина Леонидовна удобно устроились на диване и вели светскую беседу. Роман Владимирович и Сергей Сергеевич бубнили вполголоса за бутылкой в дальнем углу стола. Виктор Максимович что-то на пальцах доказывал Гоше, с пренебрежительным видом ковырявшемуся в тарелке. Барин увлеченно рассказывал Эдичке о самом, по его мнению, прекрасном периоде двадцатого столетия. Тот вежливо слушал.

— Алексей Кириллович, — обратилась к нему Нина Леонидовна. — Как там наш Эдичка? Хорошо работает?

Эдичка был протеже Игоря, какой-то внучатый племянник его соседки. Окончив колледж и отбрыкавшись от армии, он оказался не у дел. Попробовал было торговать в киоске, но тут же залетел на полтинник и без сожаления оставил эту деятельность. Нина Леонидовна слезно просила Игоря подыскать что-нибудь для ее не приспособленного к своеобразию нынешней жизни родственничка. И тот, когда прежний сотрудник Мишка, застигнутый Барином в излишне тесном контакте с Мариной, был вышвырнут за дверь, пристроил Эдичку в свой коллектив.

— Замечательно! — отозвался Барин. — У вашего племянника блистательное будущее. Пока обкатаю его в газете, а там такое местечко ему подыщу… Что потом, может статься, и самому к нему на поклон идти в самый раз будет…

Иришка с любопытством стрельнула взглядом на смутившегося Эдичку. Нина Леонидовна расплылась в умильной улыбке:

— Спасибо, Алексей Кириллович… Я вам очень признательна. И Игорьку тоже. Если б не он…

Внезапно Барин встрепенулся, заметив что-то неладное в группе своих подопечных.

— Эй, мужики! — рявкнул он. — Вы мне Юрика не спаивайте! Он мои бренные мощи оберегать должен.

— Ну еще соточку, Алексей Кириллыч… — обиженно протянул Юрик, здоровый и незамысловатый рослый детина.

— Соточку можно, — благодушно разрешил Барин. — Но не больше.

Иришка бродила по комнате. Подошла к пианино, открыла крышку, ткнула пальцем в какую-то клавишу. Высокий диез взметнулся к потолку, недоуменным вопросом отразился в хрустальной люстре и пропал без следа.

Нина Леонидовна вздрогнула.

— Что вы! Что вы!.. — испуганно воскликнула она. — Разве можно музыку на поминках?..

Иришка снисходительно покосилась на пышную даму, фыркнула и закрыла крышку фортепиано. Ничего не ответив, отвернулась и принялась рассматривать развешанные по стенам холсты. Ее внимание привлек небольшой пейзаж — мрачноватый лес в лучах закатного солнца и отдаленные готические постройки на холме. Несмотря на вполне безобидный, идиллический ландшафт, от этой картины исходила какая-то тревожная энергетика. Словно нечто жуткое и демоническое пряталось в таинственной глубине буро-зеленой листвы, за толстыми корявыми стволами деревьев. Мистический настрой подчеркивали и нервозные оранжевые блики на островерхих черепичных крышах…

— Во! — восторженно закричала Иришка. — Картинка прикольная!.. Брат, подари мне ее. А то у меня стенка голая…

— Рейсдаль, между прочим… — ни к кому не обращаясь, произнес Гоша.

— Чего? — не поняла Иришка.

— Нет, я так…

— Брат, что он сказал?

— Рейсдаль, — ответил Игорь, зажевывая только что опрокинутый стопарь. — Художник такой был лет триста назад. Голландский, кажется. Это его картина…

— Настоящая?! — взвизгнула Иришка. — Ну отпад!.. Небось много бабок стоит…

— Нормально…

Гоша зыркнул на Игоря. Промолчал.

Галина Николаевна посмотрела на Иришку и снисходительно улыбнулась.

— Забавная девчушка, — сказала она.

— Уж чересчур… — отозвалась Нина Леонидовна, оторвав взгляд от семейного альбома Липских.

Рыженькая Валя, сидя на диване возле них, делала какие-то пассы вокруг головы Натальи Сергеевны, матери Игоря. Аля молча наблюдала за этим сеансом.

— Теперь не болит? — в надежде на утвердительный ответ спросила Валя.

— Вроде бы полегче… — с сомнением в голосе ответила Наталья Сергеевна.

— Вот видите! — обрадовалась Валя и обратилась к Галине Николаевне: — А вы не хотите?

— Нет, нет! — со смехом отмахнулась она. — Предпочитаю таблетки. Я закоренелый аллопат.

— А вы что, экстрасенс? — спросил Барин у Вали, подсаживаясь к ним.

— Да, — ответила она. — Занимаюсь вопросами оздоровления по методу Порфирия Иванова. И мануальной терапией…

— И что же? Лариса Михайловна тоже этими делами занималась?..

— Да, некоторое время…

— Я слышала, что метод Порфирия Иванова помогает продлевать жизнь, — встряла в беседу Нина Леонидовна. — Давно интересуюсь этим. Даже книжку читала… Но как-то трудно себя преодолеть… Не могу представить, как это — босиком по улице ходить.-.. Здороваться с каждым встречным-поперечным…

— А вы приходите к нам, — пригласила ее Валя. — Сами все узнаете. Не понаслышке… Его учение многим помогает избавиться от болезней всяких… От излишнего веса, например…

— Ну уж! — отпрянула далеко не худенькая Нина Леонидовна, словно ее окатили из ведра. Густо покраснела, поджала губы.

Валя запнулась. Тоже покраснела. Глаза Галины Николаевны весело сверкнули из-под очков.

— Значит, следуя элементарной логике, основатель вашей школы прожил на свете не менее, чем библейские патриархи? — пршцурясь, спросила она с нескрываемой иронией в голосе.

— Да нет, конечно, — смутилась Валя. — Как все…

— А вот у меня был такой случай, — вклинился Барин. — Точнее, у моего друга. Еще в добрые доперестроечные времена… Короче, поехал он на Кавказ по заданию газеты… Дело в том, что прошел слух, будто живет там какой-то чабан чуть ли не полуторавекового возраста… Ну так вот, приятель мой пришел к нему и спрашивает… Точнее, интервью берет… Какой, мол, он вел образ жизни, что сумел дожить до таких лет. А тот ему отвечает: «Не пью, — говорит. — Не курю, с женщинами не балуюсь…» Приятель сидит, записывает. Вдруг в соседней комнате — шум, грохот, крики всякие… Он интересуется, что там происходит. А чабан махнул рукой и отвечает: «Да это брат мой старший домой пришел. Опять где-то надрался…»

Дамы прыснули. Валя разочарованно протянула:

— Так это же анекдот…

Барин хитро прищурился:

— За каждым анекдотом стоит конкретный, когда-то случившийся жизненный факт. Как говорится, нет дыма без огня… Ну хорошо. Тогда я вам про другого своего друга расскажу.

— Вероятно, у вас столько же друзей, сколько вы знаете анекдотов, — лукаво улыбнувшись, предположила Галина Николаевна.

— Не совсем, — хохотнул Барин. — Но в данном случае это действительно из жизни… Дочь у этого моего друга тоже всякими такими делами занимается. — Он повернулся к Вале: — Она у него с кришнаитами связалась…

— Я не кришнаитка, — обиделась Валя.

— Ну, это не суть… Ведь вы, как я заметил, тоже вино не пьете и мясное не кушаете… Так я вот о чем. Дочь моего друга — на вид нормальная, красивая девчонка. А вот что-то стукнуло ей в голову — и все тут. Ходит в каком-то балахоне по улицам… Дома целый алтарь устроила. Питается отдельно от родителей. И ест только свое — никакого ни мяса, ни масла… и вообще все там у них пресное…

— Да, — сказала Валя. — Они не едят ничего из того, что подразумевает убийство…

— Вот-вот… Так однажды решила родителей угостить. Принесла откуда-то, от своих, рису, по их рецептам приготовленного. И дала отцу с матерью. Ну, они из вежливости взяли. А друг мой — а он поесть не дурак… Что, думает, сухим холодным гарниром давиться! Подогрел этот рис на сковородке, колбасы туда накрошил — да так и стрескал…

— Какой ужас! — в один голос воскликнули Аля и Валя. — А что потом?

— Да ничего. Правда, дочь, когда узнала, скандал ему закатила…

Галина Николаевна громко расхохоталась. Нина Леонидовна смущенно фыркнула.

Все еще улыбаясь, Галина Николаевна повернулась в сторону Сергея Сергеевича, который, удивленный ее неожиданным смехом, оторвался от тарелки и уставился на нее.

— А я вас помню, — вдруг произнесла Галина Николаевна, встретив его недоуменный взгляд. — По «Мемориалу»… Еще в самом начале, до разногласий…

Сергей Сергеевич быстро отвел глаза, но, услышав обращенные к себе слова, застыл, не донеся до рта наткнутый на вилку соленый гриб. Затем снова обернулся. Неловко поежился:

— Да, вы правы… Я бывал там… Но не часто…

— Вероятно, тоже по пятьдесят восьмой?..

— Да… — замямлил он. — Только, знаете ли… Не хотелось бы вспоминать… Лагерь, подвал в Смоленске… Этот кошмар до сих пор по ночам снится…

— Так вы из Смоленска? — почему-то оживилась Галина Николаевна.

— Д-да…

— Сергей Сергеевич не любит вспоминать об этом, — шепнула Нина Леонидовна. — Вы ж понимаете… Переживает…

— Конечно, конечно… Простите, пожалуйста, — согласилась Галина Николаевна. — Вы не возражаете, если я закурю?

— О нет, что вы! — приветливо улыбнулась Нина Леонидовна. — Я даже люблю, когда вокруг меня дымят… Вот и мой Сергей Сергеевич балуется иногда…

Барин предупредительно чиркнул зажигалкой. Затем достал «беломорину».

— Я тоже, если позволите…

— Ну что вы, что вы!.. И спрашивать не надо.

Беседа как-то прервалась сама собой. Затем, словно нащупывая ускользнувшую нить объединяющей темы, Нина Леонидовна вздохнула несколько наигранно и, ухватившись за расхожий рефрен, произнесла, как бы про себя:

— Слава Богу, что это никогда больше не повторится…

Галина Николаевна вскинула брови, блеснула очками.

— Вы о диктатуре?

Она затянулась, выпустила тонкую струйку голубоватого дыма.

— Не скажите, — с едва уловимой усмешкой на губах произнесла она после некоторого молчания. — Как раз именно сейчас мы более готовы к ней, чем когда бы то ни было… Ну посудите сами, — обратилась она к Барину. — Что мы видим вокруг себя?.. Автоматчики на улицах, наручники, дубинки у милиционеров… взрывы, облавы… Правда, пока только на кавказцев… А по телевизору что показывают! И ведь ничего, привыкли…

Она поймала взгляд Барина, который, молча поддакивая, механически кивал головой и смотрел совсем в другую сторону. Проследила за его взглядом. Нина Леонидовна тоже посмотрела туда.

В компании молодежи шумно лидировала Марина, что-то рассказывая и весело смеясь.

— Красивая девушка, — заметила Галина Николаевна.

— Да, яркая особа… — поморщилась ее собеседница.

Внезапно хлопнула входная дверь.

Игорь обернулся.

— Что там? — спросил он у Сереги, распечатывающего очередной пузырь.

— Да мочалки эти стебанутые слиняли, — махнул рукой тот. — Я тут было попытался к одной пристроиться, к рыженькой. Она от меня так и шарахнулась… Послушай, Игорек. Ты вон на ту телку не претендуешь?

Серега указал взглядом на плотненькую, с аппетитным бюстом и блестящими глазами блондинку.

— Нет, а что?

— Ее Людой зовут… Я ее прощупал. Вроде на мази…

— Ну так в чем проблемы? Давай!

— Все. Беру на себя.

На диване продолжалась светская беседа.

— России необходим порядок, — говорила Галина Николаевна. — Так дальше продолжаться не должно.

— Вы, верно, за Лебедя голосовали? — поинтересовалась Нина Леонидовна. — Если не секрет…

— Никакого секрета. Я внимательно ознакомилась со всеми предвыборными программами, проанализировала их, взвесила все «за» и «против»… И решила, что никто из кандидатов не в состоянии обеспечить подлинный порядок в стране. А поэтому просто не пошла на эти выборы.

— Мы тоже не пошли, — обрадовалась Нина Леонидовна. — Ну их всех!.. Никому верить нельзя… Мы с Сергеем Сергеевичем в лесопарк ездили…

«Врет, — с каким-то тайным удовольствием подумал Игорь, услышав последние слова диалога. — Все уши своими коммуняками прожужжала…»

Он прошел на кухню. Из комнаты доносились оживленные голоса. О Ларисе больше никто не заикался. Отдав дань памяти безвременно усопшей, все переключились на текущие мирские проблемы. И поминки постепенно принимали характер заурядной пьянки.

Виктор Максимович клевал носом за столом, старики бубнили о каких-то льготах и пенсиях, а молодое поколение, определившись в своих взаимных симпатиях, постепенно накачивалось. Один Юрик скучно слонялся по квартире, время от времени что-то выхватывая со стола и косясь на многочисленные бутылки…

На первый взгляд не было ничего необычного в окружающей обстановке. Но тем не менее Игорю было не по себе. Что-то на краткий миг задержало его взгляд своей неправильностью, неосознанным, едва заметным несоответствием. Встревожило каким-то неуловимым намеком… И началось это еще днем, с церемонии прощания в крематории. Но что это было конкретно, Игорь не мог вспомнить, как ни пытался выудить этот мимолетный кадр, мгновенно провалившийся в самую глубину подсознательной памяти.

Те, кто сейчас находился в квартире, особых подозрений не вызывали. И менее всех — совершенно пьяный Виктор Максимович…

На кухне появилась Марина.

— А ты чего тут уединился? — удивилась она.

— Да так… А что?

Марина подошла к столу, словно что-то отыскивая. Игорь отодвинулся к окну и, внимательно наблюдая за проемом двери, почти беззвучно, одними губами произнес:

— Давненько, Маришка, мы с тобой не оттягивались…

— Тише! — сунув голову в холодильник, зашептала она. — Я бы с радостью тебя утешила… Да сам понимаешь, Лешка без жены голодает. Я от него — ни на шаг…

— Что тут за секреты! — зарокотало вдруг.

Барин, сильно покачиваясь, показался в проеме двери и шагнул на кухню:

— А ну марш отсюда!

Он шлепнул Марину по пышной, распирающей юбку заднице.

— Я за фантой! — пискнула она и мгновенно ретировалась.

— Знаю я ваши фанты-финты!.. Игорек, не майся. Пошли водку пить! Плесень сейчас уматывает.

Игорь вошел в комнату. Старики покидали квартиру. За ними заторопилась и мать Игоря.

Барин подозвал Юрика:

— Не в службу, а в дружбу. Развези по домам этих старпёров, чтобы им в метро не толкаться. И возвращайся.

Нина Леонидовна подошла к Игорю. Заглянула в глаза, дотронулась до руки…

— Я приду завтра. Помогу вам посуду вымыть. До свидания, Игорь. Не расстраивайтесь…

Галина Николаевна лукаво подмигнула и помахала ручкой…

Дверь за стариками закрылась.

— А теперь — гудим! — провозгласил Барин. — Наливай!..

Достали затихаренные для узкого круга пузыри, бросили в мойку ставшие уже ненужными приборы и продолжили пиршество, не следя за тостами и закусывая подвернувшимся под руку. Затем последовало предложение врубить музыку.

— На поминках нельзя!.. — заикнулась было одна из девиц. Но ее быстро убедили в том, что с годами традиции претерпевают изменения.

В итоге дело дошло и до танцев…

Барин захапал свою собственность. Серега вытащил из темного угла грудастую блондинку. Иришка, размахивая руками и что-то мыча под нос, дергалась в одиночестве. Петька с Эдичкой рассматривали какие-то картинки…

Ничего не оставалось, как подойти к Тане.

Какая-то на первый взгляд бесформенная, тумбообразная, в глухом темно-коричневом платье, Таня казалась безнадежно асексуальной. Но когда Игорь из вежливости пригласил ее и положил руку на четко очерченную выпуклость чуть ниже пояса, то почувствовал тепло тугой женской плоти, перекатывавшейся под его ладонью в медленном ритме танца. Его опьянил дурманящий аромат мягких, шелковистых волос, легко скользнувших по лицу. И своей внезапно затрепетавшей грудью он почувствовал упругое прикосновение ее груди…

Он коснулся губами краешка ее мягкого рта. Таня чуть отстранилась, полускрытым в ресницах мерцающим взором посмотрела в его глаза…

Он вжался в ее оказавшееся таким желанным, бьющимся в нетерпеливой дрожи пышное тело. Покачиваясь в танце, он чувствовал, как горячие волны набегают одна на другую, как жаркое дыхание соединяет их пьющие друг друга губы и как судорожно пробегающий по зубам влажный кончик языка трепещет, доводя его до высшей, критической точки возбуждения…

Внезапно интимную обстановку взорвали гнусавые, с каким-то завыванием вопли.

Всех как заклинило. Взгляды устремились к обеденному столу, за которым в пьяном непотребстве, с закрытыми глазами раскачивался на стуле Виктор Максимович и, дирижируя себе пустым фужером, издавал противные звуки.

— Ну-ка, встань, приятель! — потряс его за плечо Петька.

Но мужик закапризничал, начал вырываться, нечленораздельно ругаясь и отпихиваясь.

Серега подскочил к нему, схватил за воротник и резко выдернул из-за стола.

Мужик затрепыхался, замотал руками, как тряпичная кукла, и дико захлопал глазами.

— Что делать с этим козлом?! — злобно тряся обмякшего Виктора Максимовича, прошипел Серега. — На лестницу вышвырнуть?..

Барин подошел ближе.

— Гость все-таки… Как-то негуманно… — неуверенно сказал он. — Дать ему стопаря, что ли?.. Пусть отрубится и в прихожей полежит, пока не проспится…

Налил стопку, сунул под нос начинающему приходить в себя мужику.

Серега отпустил его. Тот постоял немного, раскачиваясь из стороны в сторону, обвел окружающих мутным взглядом. Потом заметил стопку, схватил ее и опрокинул в рот.

Как ни странно, но через пару минут Виктор Максимович очухался. Как-то робко огляделся, чего-то вдруг очень испугался. И бочком, бочком направился к двери.

— Ты куда, мужик? — поинтересовался Игорь.

— Я пойду…

— Куда ж ты такой пойдешь, мудила!.. — хмыкнул отошедший от бешенства Серега.

— Ничего… не впервой…

В прихожей отыскали его плащ. Помогли надеть.

— Точно доедешь? — усомнился Барин.

— Доеду, доеду…

— Ну хрен с тобой… Погоди!

Барин отошел к столу, взял недопитую бутылку и, плотно завинтив горлышко пробкой, сунул ее тому в карман.

— Это тебе на посошок… Только сразу не пей. Дотяни до дому.

Дверь захлопнулась. И Виктор Максимович, так никем и не опознанный родственник усопшей Ларисы Липской, исчез в туманной дали бескрайних просторов бытия…

— Козел! — вполголоса ругнулся Серега, закуривая сигарету. — Только уболтал бабу, только потекла…

— И у меня… — отозвался Игорь. — Я уже неделю на простое. Лопну скоро… Представляешь, даже на соседку стоит…

— Это на ту, что была-то?.. — хохотнул Серега.

— Ну…

— Правильно, Игорек! Всякую шваль на х… пяль. Бог пожалеет — хорошую даст.

Внезапно Игорь заметил, что в дальнем углу дивана оживленно беседуют Гоша и Эдичка. Глаза у Гоши туманно сияли, рука мягко похлопывала Эдичкину коленку. Игорь толкнул Серегу плечом:

— Убери от него Эдичку.

— А что, голубой, что ли?

— Черт его знает. За ноги не держал. Но похоже.

Серега заржал:

— Корректирует Эдькину сексуальную ориентацию?.. Давай я его вырублю.

— Сам уйдет…

Серега поднялся. Но тут заиграла музыка, и Иришка, подбежав к дивану, вытянула Эдичку на середину.

— Давай потрясемся!

— Ну вот и уладилось. А ты боялся… — хмыкнул Серега и пошел к своей блондинке.

После получасового бешеного ритма сменяющихся один за другим однообразных хитов все попадали кто куда. В это время вернулся с трудом дозвонившийся в дверь Юрик. Снова зазвенела посуда, под потолком сгустились облака сизого дыма.

Петька сидел на диване и, окруженный дамами, рисовал что-то такое, отчего те заливались визгливым смехом. Мужиков не подпускали.

— В чем дело? — сгорая от любопытства, тянулся в их сторону Барин.

— Сейчас увидишь! — хохоча во весь свой широкий рот и сверкая белыми зубами, отмахнулась Марина. Потом схватила рисунки и, развернув веером, показала собравшимся.

Это были шаржи. Пьяная Петькина фантазия разыгралась не на шутку. И каждый из присутствующих был не только поразительно узнаваем в этих рисунках, но и снабжен пикантными, свойственными именно ему аксессуарами.

Естественно, все одинаково гоготали над чужими портретами, но по-разному и с большей долей критичности воспринимали свои. Игорю сразу вспомнилась аналогичнаясцена из «Незнайки».

Эдичка покраснел как рак и быстро куда-то засунул свое изображение. Гоша презрительно усмехнулся и даже не прикоснулся к рисунку.

Больше всех потешался Барин.

— Я на основе твоих шаржей всем нам визитные карточки закажу, — в перерыве между приступами хохота пообещал он.

— Клево! — оценила свой портрет Иришка и повесила его себе на шею.

Гоша подошел к ней. Скорчил кривую мину.

— Ты хоть в Эрмитаже-то была?

— Была, была… — Она пренебрежительно скользнула по нему взглядом. — Не пальцем деланная… Эдуард!

Иришка схватила Эдичку за рукав и потащила за собой:

— Ты мне нужен. Пойдем-ка на пару слов…

Игорь налил два стопаря и примирительно обратился к Гоше:

— Бухнем?

Тот брезгливо поморщился:

— Благодарю за любезность. Будет надо — сам себе налью.

— Ты чего кислый такой? Бродишь как тень отца Гамлета…

— Слушай, иди к своим!..

— А тебе не кажется, Гоша, что мы сегодня твою сестру поминаем?

— Нет, не кажется. Вы тут такой бардак устроили… Те, кто действительно поминал, давно уже ушли.

— Ну извини…

Игорь отошел и подсел к Барину, который настраивал гитару. Затем взял несколько аккордов, прокашлялся. После чего потребовал водки.

— Иначе не тот кайф, — объяснил он.

Игорь придвинулся к Тане. Обнял за талию, прижавшись к ее мощному телу и зафиксировав ладонью основание полной груди. Та дернулась слегка, но не отодвинулась.

Барин запел:

— На Театральной площади немного театрально

Стоял я, опершись рукой на Оперный театр…

Бренчал незамысловато, однообразными аккордами, но зато пел проникновенно и трогательно. С душой.

За первой песней зазвучала вторая, затем третья… Постепенно лицо Барина как-то скривилось. Он запнулся, всхлипнул… И вдруг слезы ручьем потекли по его обветренным щекам.

Марина нежно погладила седую шевелюру:

— Бедненький…

Барин налил полный стакан, залпом выпил. Вытер глаза:

— Простите, ребята. Не могу больше…

Игорю была не совсем понятна эта вселенская тоска людей шестидесятых, какой-то надлом и душевная боль. Но чувствовалось, что им в отличие от более молодых было открыто нечто такое, что на всю оставшуюся жизнь каким-то осколком застряло в сердце, отпечаталось в душе и, несмотря ни на какие передряги, держало их на плаву…

В комнату незаметно проскользнули Эдичка и Иришка.

Игорь поднял глаза.

Иришка, вся раскрасневшаяся, с победоносным взором, усадила Эдичку рядом с собой на диване.

Компьютерный гений имел такое глупое и счастливое выражение лица, что Игорь даже удивился. Он никогда в жизни не видел таких счастливых физиономий. Глаза сияли, излучая флюиды неземного блаженства. Рот непроизвольно растягивался в бессмысленной, растерянно блуждающей улыбке. И казалось, будто сам Эдичка был окружен каким-то радужным ореолом…

Игорь перевел взгляд на сестру и показал кулак.

— Брат, не бери в голову, — отмахнулась она.

Гоша поднялся из кресла. С какой-то неопределенной, кислой миной оглядел Иришку с ног до головы и, неприкаянно послонявшись по комнате некоторое время, наконец куда-то исчез.

Вновь забулькало из бутылок. И кто-то, обдумывая очередной тост, снова вдруг вспомнил о Ларисе.

— Земля ей пухом! — провозгласили собравшиеся и продолжили веселье. Юрику была позволена еще одна соточка.

В оконное стекло громко стукнуло. Все обернулись.

— Что это?

— Да так… — махнул рукой Игорь. — Барабашка развлекается.

— Налить барабашке! — скомандовал Барин.

Идея была единогласно одобрена, и полстакана водки выплеснули в темный угол.

— Мужики! — внезапно завопил Серега. — Хватаем телок — и айда в кабак!

— Чего ты разошелся! — поднял голову Барин. — Я тебе покажу «телок»!.. Девки, не обижайтесь на дурака… Какой еще кабак! Мы тут все свои… Чего тебе еще не хватает? Приключений на задницу?..

— Не отрывайся от коллектива! — крикнул Петька, незаметно для Игоря притиснувшись к покладистой Тане и шаря у нее под подолом.

Но Серегу уже понесло. Он потащил свою блондинку в прихожую.

Барин обреченно махнул рукой.

Серега, поманив Игоря, зашептал ему прямо в лицо:

— Поехали, Игорек! Поехали… Пусть они тут киснут. Оттянемся за милую душу. К Людке поедем… — Он кивнул на блондинку, которая осоловело покачивалась у входной двери. — У нее телок знакомых — во сколько!.. А нет — так ее саму, в два смычка…

— Да ну… Я с Танькой…

— Плюнь! Она не даст. Мне Людка сказала, что она всегда так: жопой повертит — и к мужу… Да и на кой хрен тебе это бревно!..

Игорь задумался:

— Да нет, Серый, езжай сам. Я тогда уж лучше спать пойду…

— Ну как знаешь…

Серега уже выходил в дверь. Хотел было бросить окурок в стоящую возле телефона пепельницу. Но рука вдруг неопределенно застыла в воздухе.

— А хабарик-то куда?..

Игорь посмотрел на тумбочку. Пепельницы не было.

— Ну ладно, я на лестнице… — Серега остановился. — Слушай, Игорек, выручи. Дай ключи от тачки.

— А на моторе никак?

— Что на моторе!.. Я ж с дамой… Да и на лишний пузырь бабки сэкономить…

— Так ты не в кабак, что ли?

— На хрен этот кабак! Это я так… К ней поедем.

— Брось, оставайся. В спальне на сексодроме всем места хватит…

— Шумно… Да и Максим Засраныч этот весь кайф обломил…

— Ну-ну… Молодым не помешало…

— На то они и молодые… Короче, дашь?

Игорь и сам был бы рад, чтобы его «восьмерка» не мозолила глаза возле дома.

— Ладно, бери… Тачку к редакции подгонишь.

— Во! Заметано!.. Ну, пока!

Распрощавшись с Серегой, Игорь вошел в комнату:

— Гоша тут?

— Какой еще, к дьяволу, Гоша? — промычал Барин, не поднимая головы.

— Брат Ларисин…

— А, голубой-то этот? — засмеялся Петька. — Так он давно уж слинял. По-английски. Я видел, как он в прихожей терся.

— Пепельнице ноги приделал, — презрительно усмехнулся Игорь.

— Какая еще, на хрен, пепельница!.. — приподнял голову Барин. — Что ты шумишь из-за всякого дерьма!..

— Да бронзовая такая. Там еще какая-то Золушка с двумя корзинами…

— Эта та, что у телефона-то? — возмутилась Иришка. — Вот козел!

— A-а… Припоминаю теперь… — закивал Барин. — Девятнадцатый век… Не меньше чем на лимон потянет…

— Значит, не зря все-таки на поминки сходил, — съязвил Петька…

День подошел к концу.

Основательно накачавшись, насмотревшись видеоклипов и ошалев от музыки, народ постепенно утихомиривался и потихоньку тянулся на выход.

Игорь устремился к Тане. Ринулся было и Петька, но махнул рукой и вернулся к столу.

Таня поспешила в прихожую. И, не позволяя помогать себе, не глядя в глаза Игорю, натянула пальто. Молча повернулась к двери.

— Погоди… — Игорь попытался задержать ее.

— Извини, мне пора, — как-то неловко засуетилась она. — И так загулялась… Семья ждет.

— Таня, постойте! — на всю квартиру загрохотал голос Барина. — Мы вас подвезем.

— Нет-нет!.. Спасибо, я сама…

Она увернулась от пытавшегося сгрести ее Игоря.

— Звони… — И, быстро повернув колесико замка, открыла дверь и выскочила на лестницу, гулко топая по ступеням.

— Ну и!.. — обиделся Барин.

Из глубины комнаты Петька ревниво наблюдал за этой сценой и с довольной усмешкой приветствовал ее финал. Затем, приняв еще, на посошок, присоединился к остальным.

— Что, обломилось? — сочувственно глянул на Игоря.

— Не говори…

Поредевшая компания толкалась в прихожей и, покачиваясь, по-братски прощалась друг с другом.

Игорь пристально уставился на виновато-счастливую физиономию Эдички, топтавшегося у двери. Затем перефокусировал взгляд в загадочно искрящиеся глаза Иришки…

— Постойте!

Быстро вернулся в комнату, сорвал со стены Рейсдаля, замотал его в какую-то тряпку, сунул в большой полиэтиленовый мешок и протянул сестре:

— На!

Иришка вытаращила испуганные глазищи. Замахала руками:

— Ты что, брат, с ума сошел? Я ж пошутила!..

— Крыша поехала у мужика… — сыронизировал Петька.

— Бери! — упрямо сказал Игорь. — Можешь считать свадебным подарком…

— Ну, брат!.. Клево!.. — смущенно покраснела Иришка. — Ну спасибо, если так…

Она потянулась к лицу Игоря и неуклюже чмокнула его в щеку.

Растроганный до слез Барин облапил его, навалившись всей своей тушей:

— Ценю!.. — Затем повернулся к молодежи: — До дому подкину. На хрен вам с этой бандурой по ночам таскаться… А ты чего встала? — повернулся он к своей подруге. — Спать пора!..

Заграбастал застывшую в восторженном шоке Марину и первым вывалился за дверь.

Оставшись в одиночестве, Игорь с сигаретой в зубах бессмысленно бродил по квартире.

Что-то опять настойчиво стукнуло в стекло.

Игорь даже не обернулся на этот звук. Он тупо смотрел на шарж, нарисованный Петькой. Из огромного галстука-бабочки, перекрывающего лацканы черного фрака, торчала светловолосая удивленная голова с большим, словно упавшая набок буква «О», нимбом над самой макушкой. За спиной, похожие на радостных чертиков, плясали длинноногие голые девицы с широкими, словно приклеенными к лицу улыбками и пустыми, бессмысленными глазами…

Игорь отложил рисунок и осмотрелся.

В комнате царил само собой разумеющийся после подобного застолья бардак. В стене, в верхней части ультрамаринового квадрата, выделяющегося на подвыцветших обоях, торчал черный, с разлохмаченными обрывками шнура четырехгранный старинный гвоздь…

Игорь посмотрел по сторонам. Скользнул взглядом по зеркалу… В его бездонной черной глубине мелькнуло презрительно усмехающееся лицо Ларисы…

Игорь резко повернулся. Пристальнее вгляделся в отражение. Но увидел лишь свою собственную физиономию, с угасающими, осоловевшими от пьянки глазами…

Пора было ложиться. Он вошел в спальную. На сексодроме все было вскурочено. Покрывало съехало на пол. Подушки валялись в стороне. На скомканной белой простыне темнели подсыхающие брызги — самые откровенные следы поспешной любви…

Игорь сплюнул со злости и вернулся в большую комнату. Не раздеваясь, завалился на диван. Вспомнились суетливые, убегающие от его взгляда Танины глаза. Ее поспешное бегство. А также иронические Петькины соболезнования…

Молодые были более аккуратны. После Эдичкиного грехопадения Игорь заглядывал в спальную, и все там выглядело вполне пристойно. Сестренка Иришка никогда не стала бы так по-свински гадить в жилище своего родного брата. Даже несмотря на все свои заклепки, побрякушки и откровенную незакомплексованность…

В стекло снова что-то стукнуло.

Завтра надо будет разобраться, в чем причина этих звуков. Невзирая на все странности последних дней, в барабашек он упрямо не верил…

В дверь позвонили.

Долго. Настойчиво. Требовательно.

Игорь нехотя поднялся. Не спеша вышел в прихожую. Может, кто чего забыл?..

— Кого тут черти носят?! — полушутя, полураздражительно рявкнул он.

— Милиция! Откройте немедленно!

— С какого перепугу? Я не вызывал…

— Не задерживайте! Откройте! По поводу вашей машины!..

«Что-то с Серегой!.. — сверкнула мысль. — Он же поддатый поперся!..»

Игорь распахнул дверь. Двое милиционеров вошли в квартиру.

— Что тут у вас творится? — заглянув в комнату и увидев следы обильного пиршества, подозрительно поинтересовались они. — Притон, что ли?..

— Так уж сразу и притон… — скривился Игорь. — Поминки справляли. По жене… Моей, между прочим…

— Ну извините… Ладно, об этом потом… Зеленая «восьмерка» во дворе — ваша?

— Моя… — Игорь удивленно поднял глаза. — То есть как — во дворе?.. Друг попросил до дому доехать… А что?

— Доехал… — без тени юмора произнес один из милиционеров. — А теперь вы поедете. С нами… Собирайтесь.

Игорь уже начинал привыкать к подобного рода неожиданностям и основательно уяснил себе, что задавать вопросы и рыпаться в данной ситуации — дело неблагодарное. Натянул куртку и вышел вслед за непрошеными гостями.

Спустились вниз и вошли во двор.

«Восьмерка» стояла на месте, но с распахнутой дверцей. Кроме нее во дворе, как обычно, парковалось еще несколько соседских легковушек. А также белела в темноте карета «скорой помощи» и стоял милицейский «уазик».

Возле «восьмерки» толпились несколько человек в белых халатах. На асфальте лежал Серега. Скорчившийся и неподвижный.

— Очевидно, стреляли из пистолета с глушителем, — обратился к подошедшим милиционерам какой-то парень в штатском.

— Да уж понятно, что не из базуки, — усмехнулся офицер. Затем повернулся к Игорю: — Узнаете?

— Да, — упавшим голосом проговорил тот. — Это мой друг. Мы вместе работаем… И давно уже друг друга знаем… Пару часов назад ушел…

— Один?

Игорь в изумлении раскрыл рот.

— Нет! Не один… С ним подруга одна была… Люда.

— Значит так, — резко сказал офицер. — Сейчас с нами проедете в отделение и там все подробно расскажете… Тем более что, господин Бирюков, что-то непонятное вокруг вас творится…

— Постойте! — вдруг вспомнил Игорь. — А сумка где?

— Какая еще сумка?

— Серегина сумка. В ней видеокамера была. Он на похоронах снимал…

— Вот вы нам сейчас все и расскажете. И про эту подругу, и про сумку. Пойдемте!..

— Но я хотел бы добавить, — сказал парень в штатском, — что стреляли в упор и, скорее всего, из салона именно этой машины.

Он указал на «восьмерку»…

Глава 7

Прошло три дня.

Затянувшаяся канитель с Ларисиными похоронами подходила к концу. Ждали только обещавшего скоро подойти могильщика. Урна с прахом незабвенной супруги покоилась на дне матерчатого мешка, который не жаль было выбросить после окончания церемонии в расположенную неподалеку кучу мусора. Ибо, если следовать неписаным законам, нельзя ничего приносить домой с кладбища. А тем более из того, что так или иначе было связано с предметами погребального ритуала…

Был пасмурный осенний день. Небо казалось грязной линялой тряпкой, натянутой над головой. Почерневшие деревья стояли голые и мокрые. Под ногами проступала сырость, и ноги, хотя и выбирали место посуше, все равно постепенно оказывались в центре небольшой лужицы. Моросило как-то особенно отвратно. Не помогали даже зонты, поскольку водяная пыль сеялась со всех сторон. Могильные плиты и кресты были словно покрыты запотевшим матово-сияющим бисером. И время от времени грязные капли набухали и неуверенно сползали вниз, словно редкие слезы по неумытому лицу…

На сей раз собралась совсем незначительная горстка провожающих. Самыми стойкими оказались Иришка с Эдичкой, Нина Леонидовна без Сергея Сергеевича, мать Игоря и, как ни удивительно, рыженькая Валя. Ни Барина, ни Марины, ни многолетних друзей, ни каких бы то ни было родственников семьи Липских…

Под ногами зияла свежевырытая в мокрой земле дыра. К соседней могиле прислонилась прямоугольная серая плитка, на которой читалась небрежно вырубленная надпись: «Липская Л.М. 1970–1996». Чуть поодаль торчал вертикальный гранитный осколок, где дважды повторялась точно такая же фамилия, и датировался он 1994 годом…

Все нетерпеливо, дрожа от холодной сырости и переминаясь с ноги на ногу, ждали могильщика. И более всех неуютно и нелепо чувствовала себя Нина Леонидовна, давно уже проклинавшая себя за столь бессмысленный самоотверженный порыв, за добровольно содеянную фантастическую глупость в излишнем проявлении добрососедства…

И жестоко раскаивалась.

На следующее утро после поминок, верная своему обещанию, она позвонила в квартиру Игоря, чтобы помочь ему вымыть посуду и прибрать после вчерашнего. Он долго не отзывался, затем, спросив, кто там, открыл дверь, какой-то заспанный и нервозный.

Нина Леонидовна снисходительно пожурила его по-матерински за столь позднее пробуждение, прошла на кухню, велела Игорю принести грязную посуду из комнаты и с привычной тщательностью принялась за дело.

Тем временем Игорь принял душ, привел себя в божеский вид, а затем проявил похвальное для молодого человека усердие, помогая ей. Он вымел мусор, пропылесосил полы и мягкую мебель, изо всех углов квартиры выгреб пустые разнокалиберные бутылки и заставил ими все пространство кухни у окна.

Нина Леонидовна укоризненно указала Игорю на то, что увлечение спиртным — дело неблагоразумное и весьма коварное. Тем более что, неожиданно оставшись в одиночестве и не имея под боком близкого, заботливого человека, который смог бы остановить и урезонить при случае, молодой мужчина в его положении рискует сильно пристраститься к этому зелью, что грозит неприятными последствиями.

Она намекнула Игорю, что неплохо было бы обзавестись — не сейчас, конечно, а со временем — доброй хозяйкой… Ну а пока до этого еще далеко, она могла бы иногда заходить к нему и в случае необходимости помогать по хозяйству… Иначе говоря, Нина Леонидовна заботливо предложила Игорю некоторую в своем роде опеку.

Игорь вежливо поблагодарил. И даже по-джентльменски поцеловал мокрую после мытья посуды руку.

Нине Леонидовне давно уже никто не целовал рук. И поэтому словно каким-то электрическим током внезапно пронзило ее тело…

Приведя квартиру в порядок, они уселись за столом попить чайку. Игорь предложил добавить к чаю по рюмочке ликера, благо этого добра после вчерашнего оставалось еще немало. Нина Леонидовна не отказалась. И после первой рюмки как-то слегка обмякла. Голова заметно закружилась. Настроение приподнялось. И без того словоохотливая, она пустилась в пространные рассуждения на всевозможные темы.

За первой рюмкой последовала вторая, а немного погодя — и третья…

Мало-помалу все ее существо заполнила заботливая материнская нежность к этому милому мальчику, на которого вдруг обрушилась такая непоправимая беда. Она старалась как можно более искренне выразить свою жалость к нему, излить на него всю доброту своего отзывчивого сердца и совершенно не заметила, как их тела вдруг оказались тесно прижатыми друг к другу…

И неожиданно для себя самой… она отдалась ему.

Отдалась со всей той накопившейся за долгие годы неизливаемой нежностью, лаской, с той жадностью, которые давно уже были плотно закупорены осознанием своей далеко ушедшей молодости и покорным смирением перед естественной неизбежностью угасания каких бы то ни было надежд. Словно получив неожиданную возможность ухватить последний прощальный луч склоняющейся к закату жизни.

Почувствовав в своем увядающем теле силу тугой, энергичной молодой плоти, она и сама как-то встрепенулась, вновь ожила, словно сбросив с себя бремя множества прожитых лет, таких в последнее время будничных и унылых своей безнадежной одинаковостью.

Внезапно появилась какая-то неопределенная надежда на возрождение, на возможность как можно дольше протянуть это ностальгическое ощущение молодости… Захотелось еще и еще отдаваться так же бездумно и неистово, как это случилось сейчас, не слушая никаких отрезвляющих нашептываний оскорбленного рассудка, не обращая внимания на укоризненные доводы расхожих предубеждений… Она желала этого до бесконечности. До самой смерти…

Нина Леонидовна прекрасно сознавала всю легкомысленность этого поступка, всю бесперспективность своих надежд. Но ничего не могла с собой поделать.

Она находила для себя всевозможные оправдания, перебирая в памяти известные имена. И всемирно знаменитая покорительница молодых поклонников Элизабет Тэйлор, и более близкие примеры из окружающей жизни вселяли в ее душу некоторую долю здорового оптимизма…

И вот сегодня, несмотря на отвратительную погоду, не слушая резонных доводов разума и заботливого Сергея Сергеевича, отговорившись необходимостью отдать последнюю дань памяти «бедненькой Лорочки», она увязалась за Игорем…

И лишь в ту минуту, когда тот ушел в кладбищенскую контору для оформления каких-то бумаг, а Нина Леонидовна, оставшись одна, решила зайти в церковь… Она очнулась.

Внутри пахло ладаном и царила торжественная тишина. Лишь кое-где возле икон, озаряемых рубиновым светом теплящихся лампад, изредка слышался нестройный шепот просящих о заступничестве или о прощении за неизбежные житейские проступки. Свечи в паникадилах дрожали какими-то таинственными, словно спустившимися с небес мерцающими огоньками. И в сумеречном свете тускло и загадочно сияла темная позолота старинной церковной утвари.

Из стоящего в тесном приделе скромно украшенного гроба виднелось умиротворенное восковое лицо какого-то иссушенного старичка. Немногочисленная родня в темных одеждах терпеливо дожидалась священника. Слез не было.

Нина Леонидовна огляделась и невольно как-то ссутулилась, сжалась, словно застигнутая врасплох. Лики на иконах строго и осуждающе глядели на нее. Она старалась не смотреть по сторонам, но, куда бы ни поворачивала она свою голову, всюду натыкалась на их заглядывающие в самую душу очи…

Не поднимая глаз, она робко прошмыгнула к киоску; купила свечку и, затеплив ее от другой, уже догорающей, укрепила напротив бронзового распятия. Затем перекрестилась и, низко склонясь в поклоне, тихо прошептала заупокойную молитву.

Отойдя в сторону, она случайно взглянула на группу прихожан и вдруг среди них ясно различила обращенные на нее глаза Ларисы…

— Погасла свечечка-то… — раздался сзади скрипучий старушечий голос.

Нина Леонидовна обернулась. Ее поминальная свечка, только что мигавшая трепетным огоньком, теперь одиноко стояла перед распятием, с черной закорючкой наверху и словно ослепшая…

И вот теперь, стоя у края вырытой могилы, на холодном пронизывающем воздухе, орошенная водяной пылью, которая, смешиваясь со щедро наложенной пудрой, крупными каплями стекала с ее лица, она тихо шептала про себя:

— Грех-то, грех-то какой!.. Что же я натворила!.. Господи Боже мой, какой грех!..

Игорь стоял поодаль. Курил и время от времени искоса бросал критически оценивающий взгляд на свою неожиданную любовницу.

Полная пожилая женщина, которой, кажется, уже далеко за шестьдесят (какой-то запредельно фантастический возраст), в допотопном совдеповском пальтишке — заурядное пятно неопределенно-серого фона городской толпы, из каких обычно состоят очереди в продуктовых магазинах и почтовых отделениях в пенсионные дни…

«Сподобился…» — неприязненно думал он.

Поздно ночью, чуть ли не под утро, его, до предела измочаленного сначала поминальным гуляньем, затем возобновленным общением с милицией, доведенного до белого каления бесконечными вопросами и недвусмысленными намеками, наконец выпустили из отделения, приказав строго-настрого никуда ни на минуту не отлучаться из города. Игорь огрызнулся, заметив, что однажды он уже слышал нечто подобное и даже подписывал что-то в этом роде. Ему, в свою очередь, предложили слегка остыть и не возникать, если он намеревается провести остаток ночи в своей постели. Игорь подумал немного и счел за лучшее внять предложенным рекомендациям, благодаря чему через некоторое время уже находился дома…

Затем уселся перед зеркалом и, уставившись в его темную, изредка слегка мерцающую глубину, пытался понять хоть что-нибудь. Но равнодушная стекляшка молчала и позволяла лишь вволю лицезреть бледное отражение собственной физиономии.

В этом положении, сидя на стуле и облокотившись на столешницу перед таинственной зеркальной плоскостью, Игорь и заснул.

Что-то виделось ему во сне. Что-то открывалось, до сих пор неизвестное. Но что именно, никак нельзя было уловить…

Его разбудил звонок в дверь.

Пришла Нина Леонидовна и рьяно принялась за уборку его квартиры. Включившись в работу, Игорь несколько отвлекся от мрачных мыслей и воспоминаний прошедшей ночи. Тем более что ему как-то приятно было наблюдать, как пышная соседка суетилась на кухне, бесконечно вертясь перед его глазами и словно нарочно выпячивая свои округлые, манящие дотронуться до них формы. Линии спины, бедер, пышной груди плавно перетекали одна в другую, округлости перекатывались и настойчиво стремились вырваться наружу из-под стягивающего их тесного халата…

Окончив наконец уборку, они сели пить чай. Попутно к чаю на столе появилась бутылка вишневого ликера.

После нескольких рюмок, перейдя в дружеской беседе на диван, они внезапно оказались в такой непосредственной близости друг к другу, что возможность дальнейшего сближения уже не вызывала сомнений.

Игорь обнял Нину Леонидовну и крепко поцеловал ее в губы.

Она отстранилась. Ожидая всплеска бурных эмоций оскорбленного достоинства почтенной пожилой дамы, Игорь уже пожалел о содеянном. Но, к его удивлению, вместо истерических воплей и призывов о помощи она тихо, недоуменно и, как почудилось ему, с каким-то еле уловимым ожиданием в голосе спросила:

— Игорь, вы в самом деле этого хотите?..

Он не ответил и поцеловал ее еще раз, уже смелее и более жадно.

Он почувствовал, как участилось ее тяжелое дыхание, как в ответном желании мелкой дрожью затрепетало ее обмякшее тело. Игорь принялся судорожно вырывать из узких, тесных петель круглые пуговицы халата и лихорадочно срывать все эти ненужные, упрямо сопротивляющиеся дурацкие тряпки.

По мере того как спадала одежда, постепенно обнажая тело, он как бы издалека слышал насмешливый голос разума, разочарованного открывающейся картиной. Но жгучая жажда обладания женщиной, поднимающаяся откуда-то из глубины его существа, этот первобытный инстинктивный зов ослеплял его, притуплял сознание и сводил на нет любые мыслительные процессы.

Да, глаза видели, как старческое, давно отработанное рыхлое тело, освободившееся от стягивавшей и фиксировавшей его в аппетитных округлых формах одежды, облегченно осело, образовав некую молочно-белую аморфную массу, усеянную многочисленными родинками.

Они видели, как из-под широкого плотного бюстгальтера выплыли и растеклись по обвалившемуся вниз животу длинные высосанные груди.

Целуя ее в густо напомаженный рот, Игорь чувствовал, как руки его утопали в складках дряблой кожи, а взгляд натыкался на измученный перманентом ярко-рыжий поредевший барашек, серебристо-серый у основания…

И тем не менее, ритмично погружаясь животом в студенистую желеобразную плоть, он не мог не чувствовать долгожданного наслаждения, пусть даже и от этого, в чем-то патологического соития с безвозвратно увядшей, но зато многоопытной и, вероятно, весьма привлекательной когда-то женщиной.

И когда наконец все накопившееся за долгие напряженные дни обильно хлынуло из него и без остатка поглотилось бездонными недрами ее жаждущего лона, Игорь словно очнулся.

Эта неожиданная и сомнительная победа, отдающая каким-то не совсем здоровым, а скорее трупным запашком, смутила его. Эта победа не только не принесла мало-мальски заметного облегчения, но даже наоборот — морально как-то еще более подавила и без того уже смятенное, надломленное состояние духа…

Зато Нина Леонидовна словно помолодела, решившись переступить через, казалось бы, непреодолимую черту. Заливаясь краской от смущения и находясь одновременно в состоянии эйфористического восторга, она настолько светилась несдерживаемой радостью, настолько вдруг стала не по возрасту игривой, кокетливой и назойливо-нежной с ним, что Игорю с нечеловеческим трудом удалось выпроводить ее. И чтобы ненароком не обидеть ошалевшую старуху, он сослался на неотложные дела.

А дел оказалось действительно более чем достаточно…

Ближе к вечеру неожиданно позвонил Гоша.

— Проспался, родственничек? — с какой-то издевкой в голосе спросил он. Здороваться с Игорем у него, очевидно, считалось признаком дурного тона.

— Что надо? — отозвался тот, взаимно поддерживающий подобную манеру общения.

— Пару слов тебе сказать.

— На поминках не мог?

— Не хотелось при твоих оглоедах.

— Что, очко взыграло? А теперь, значит, осмелел? — сыронизировал Игорь.

— Осмелел, осмелел… Да и обстоятельства изменились. Не в твою пользу, правда.

— Ну!..

— Что «ну»… — вдруг заворковал Гоша. — Пришло время разговоры разговаривать. Расставить, как говорится, все точки… Сам понимаешь, Игорек, человек ты в нашей семье пришлый… Ну пока вы там с Лариской дурака валяли да супругами притворялись, я помалкивал. Ну а теперь… Сам посуди. Все эти Рейсдали, Левицкие всякие… Хреновины бронзовые… Они ж не тобой нажиты…

— Ну, кстати, и не тобой.

Еще от родителей Ларисы Игорь слышал, что эта богатая коллекция досталась ее матери от отца, Ларисиного деда, высокопоставленной во времена оные личности. И Гоша, дитя Михаила Павловича от первой, с годами не совпавшей с ним по каким-то параметрам супруги, не имел к этой коллекции ни малейшего отношения.

— Не суть, — продолжал Гоша. — Я брат. И этим все сказано. А насколько я знаю, Лариска никаких завещаний никогда не писала. А если бы такое и взбрело в ее дурную голову, оспорить их никакого труда не составило бы.

— Вот ты и спер пепельницу для почину…

— Во-первых, не спер, а просто взял. И кстати, свою собственность. То, что мне по закону принадлежит…

— Точнее, что плохо лежит… Ну вот и сморкайся в нее! Больше ничего тебе не обломится. Хрен что получишь! — взорвался Игорь. — И уж если ты о законе вспомнил, то неоспоримый наследник всего Ларисиного барахла — я…

— Молодец, Игорек. Правильно мыслишь… И тем не менее я продолжаю. А ты лучше заткнись пока и послушай — тебе интересно будет.

— А мне с педиками вообще противно разговаривать. Чувствую себя объектом нездорового интереса. И сразу кулаки в морду просятся.

— Это, Игорек, у тебя от подавленного интереса к этому вопросу, — скабрезно захихикал Гоша. — Чем негативнее отношение — тем, значит, более опасаешься самому себе в этом признаться… Фрейда, милый, читать надо… Впрочем, на этот счет можешь не беспокоиться. Ты не в моем вкусе.

— Спасибо, уважил, — хмыкнул Игорь. — А иначе что, предложение сделал бы?.. Глядишь, и мальчонку бы из детдома усыновили. Вот была бы семейная идиллия!..

— Пошел ты в жопу со своим юмором! — окрысился Гоша. — Короче. Все, что осталось после Ларисы, принадлежит мне. И заруби себе это на носу. Или там, где тебе удобнее. Если для тебя так будет понятнее, то можешь считать, что я эти вещи своей сестре на хранение доверил. Усек? Так что не особенно там губу раскатывай. Опись заверенная у меня имеется, а свидетели найдутся. Если что пропадет — шкуру спущу.

— Ты что, Гоша, никак мне угрожать вздумал? — зло удивился Игорь. — Крутой, что ли? Ах ты козел!.. А не пошел бы ты!..

— А ты, родственник, мне не хами, — не ответил на брань Гоша. И спокойно продолжил: — Ты у меня — вот где!..

— Слушай, пидар! Это ты потому сейчас такой смелый, что я тебе через телефон морду начистить не могу?..

Игорь вдруг заподозрил, что его бывший шурин специально провоцирует его на какие-нибудь непроизвольные откровения или признания, случайно вырвавшиеся в приступе раздражения. И наверняка на том конце провода крутится магнитофон, подробно фиксирующий каждое его слово и интонацию голоса в ответ на Гошины разглагольствования и угрозы.

— Слишком дорого тебе обойдется мне морду начистить, — усмехнулся тот. — Тебе, кстати, привет и низкий поклон…

— Это от кого же, если не секрет?

— Нет, милый, не секрет… От нашего общего друга. От Шалого. Помнишь такого?

Само собой разумеется, Игорь мгновенно вспомнил и свое паническое бегство от милицейского патруля в темной Илониной парадной, и жестокую схватку на площадке нижнего этажа, и встречу в ментовском «аквариуме»…

— Знать не знаю. Он что, тоже из вашей компании? Голубой какой-нибудь? — несколько наигранно поинтересовался он.

Гоша неожиданно развеселился:

— Надо будет, так этот Шалый и тебя голубым сделает, когда раком поставит… Не юли! Прекрасно помнишь. А нет, так напомним. Он мой клиент. А я его адвокат. Адвокат! Если ты еще до сих пор не в состоянии понять, с кем дело имеешь… Этот Шалый — мой подзащитный. Я дело его веду. И доказать, что он чист, — это для меня проще простого. И кстати, кроме всего прочего он мне рассказывал, как его взяли. И очень уж по какому-то хмырю тоскует… Я тут для себя кое-что сопоставил, кое-кого поспрошал… Сам понимаешь, работа такая… Короче, все понял? Я его скоро из «Крестов» вытащу. Вот он с тобой и разберется. И за свои обиды, да и за мои — в знак признательности… Усек, хмырь?..

У Игоря засосало под ложечкой. Наступила небольшая пауза. Гоша молчал и как истинный адвокат, видимо, наслаждался произведенным эффектом.

— Знаешь что, Гоша… — произнес наконец Игорь, несколько ошарашенный и не найдя чего-нибудь более весомого в ответ. — Спасибо, что сказал. Но если ты такая сволочь, то и от меня ничего хорошего не жди. Найдется и у меня кое-что, чем твою козлиную задницу прижечь.

— Это ты случайно не про Барина своего? — рассмеялся Гоша. — Брось, не смеши! Он из дерьма вышел, в него и уйдет. Это он только сейчас такой деловой, когда от дурных бабок ошалел… Нет, милый, ты зря на него ставишь. Пусть, конечно, порезвится пока. Но у большой кормушки для таких, как он, места не предусмотрены…

— А для тебя предусмотрено?..

— Не обо мне речь. О тебе… И ты зря меня перебиваешь все время. И грубишь напрасно. А то ведь мне может прийти в голову, что тебе и квартира такая большая ни к чему…

— Ясно. Благодарю за исчерпывающую информацию.

— Да нет, милый, не исчерпывающая… — удовлетворенно усмехнулся Гоша на том конце провода. — Это еще не вся информация, Игорек. — И очень ласковым, буквально елейным голосом заговорил: — Слушай сюда внимательно. Очень внимательно, милый. Это тебе в дополнение, если не совсем дошло. Во-первых, Ларискина смерть весьма и весьма подозрительна. От нее за версту убийством несет. Сечешь? А если учитывать расхожий принцип «кому это выгодно», то все указывает на тебя. Не правда ли? Во-вторых, как ты знаешь, до сих пор еще неизвестно, кто два года назад застрелил ее родителей и спалил дачу… И это со временем пошло в твой актив. Согласен?.. Кто бы, если не моя придурковатая сестричка, прописал бы тебя в эти апартаменты? Уж наверняка не мой покойный папочка… Усек мою мысль? Хорошо усек? Так что убедительно советую тебе не трепыхаться. Сапиенти сат!

— То есть? — не сразу врубился Игорь.

Гоша усмехнулся:

— Вот если бы тебя Лариска хоть немного по-латыни поднатаскала в свое время, так ты бы знал, что это переводится, как «разумному достаточно»… Ну а если же тебе и этого недостаточно, то могу продолжить… Так вот, лапонька… Я много чего о тебе знаю… Спросишь откуда?.. Знаю, и все… Много чего знаю… Да и любознательностью природа не обидела. И в качестве постскриптума хочу тебе напомнить о том, что дело об убийстве твоей рыжей потаскушки тоже еще не закрыто… Видишь, какой узелок славненький? А ты за какие-то картинки уцепился. О себе подумать пора. Глупенький… — Гоша тихо засмеялся. Затем прервал сам себя и резко сменил тон: — Так что смотри, сука! Будешь рыпаться — с дерьмом смешаю!

И бросил трубку.

Игорь отошел от телефона. Закурил. Вспомнив, что в нескольких полуопустошенных бутылках еще кое-что плескалось, налил себе стакан. Выпил. И, медленно расхаживая по квартире, стал напряженно думать.

Итак, приключения продолжаются. Снова надвигаются какие-то угрожающие события. Одно за другим, и с разных сторон. Опять надо отбрыкиваться от них, обороняться…

Но в том-то и дело, что обороняться начинало уже надоедать.

Игорь решительно направился к своему заветному тайничку и вытащил оттуда столь странным образом доставшийся ему на днях парабеллум. Кулаки кулаками, но в нынешней ситуации не помешает и кое-что более существенное. Тем более что на днях это уже сослужило добрую службу. Досадно было лишь то, что почти всю обойму он всадил в этот проклятый «джип».

Игорь отчетливо вспомнил, как один за другим гремели выстрелы. И как зеркальное лобовое стекло автомобиля пронизывалось черными слепыми дырками.

Он повертел пистолет в руке. Прицелился в свое отражение в зеркале. Затем подошел к окну и вынул обойму…

И непонимающе уставился на нее. Обойма была полна.

Не веря своим глазам, Игорь высыпал патроны на стол. С дробным стуком они упали на деревянную столешницу и раскатились в разные стороны, мерцая латунным блеском в свете хрустальной люстры. Совершенно целые, с неповрежденными капсюлями.

Это была какая-то мистика, потому что…

Потому что Игорь прекрасно помнил, как раскалывали воздух звуки оглушительных выстрелов. Видел яркие всплески пламени из горячего ствола… И в конце концов, он видел результат этих выстрелов!

И тем не менее эту сдвигающую набекрень мозги фантастическую реальность приходилось принимать как неопровержимый факт. Как своеобразный подарок случая или судьбы, не исключено, что и роковой…

Но как бы то ни было, в настоящую минуту это воспринималось как давно ожидаемое очко в пользу Игоря. Патроны, целые и невредимые, лежали на столе и были готовы к употреблению. А уж там — можно будет прикупить на толкучке.

Игорь вновь зарядил парабеллум и, почувствовав в руке приятную тяжесть боевого оружия, воспрянул духом…

К еще одному отрадному, а скорее, курьезному событию сегодняшнего вечера можно было отнести и неожиданное разоблачение тайны барабашки.

После генеральной уборки, произведенной Игорем при активном содействии доброй Нины Леонидовны, все пустые бутылки были составлены на кухне возле окна. И с наступлением вечера, следуя уже установившейся традиции, снова раздался знакомый стук в стекло. Но уже из кухни.

Игорь вошел туда, включил свет и огляделся, о чем-то уже смутно догадываясь. Вдруг снова резко стукнуло из угла с бутылками.

И тут рот Игоря непроизвольно растянулся в широкой понимающей улыбке. На стеклянных опустошенных пузырях лежала зачем-то завинченная пробкой, помятая двухлитровая пластиковая бутыль из-под фанты, которую он выцедил еще в тот незабываемый день, когда в первый раз приходил в себя после приключений в милиции. А затем поставил ее на подоконник в комнате и начисто забыл о ней, поскольку не мешалась под ногами и не мозолила глаза, будучи скрытой полузадернутой шторой. Очевидно, от вечернего перепада температур воздух внутри бутылки сжимался и разжимался, то еще сильнее сморщивая глубокую вмятину, то сглаживая ее. И пластмассовая бутыль громко щелкала при этом, издавая резкие звуки, неотличимо похожие на удары то ли птичьего клюва, то ли мелкого камешка, брошенного в оконное стекло…

Игорь погасил свет на кухне, подождал немного, затем открыл форточку и вышвырнул разоблаченного «барабашку» с высоты пятого этажа в зияющую пучину темного двора-колодца. На авось. Если кому и трахнет по голове, подумалось ему, то не насмерть. Постоял у окна.

Было слышно, как с каким-то отдаленным веселым грохотом ударилась и застучала, катясь по асфальту, большая пластмассовая бутылка. Из глубины двора пронесся мимо окна испуганный женский вскрик. Кто-то громко ругнулся пару раз. И все стихло.

На душе немного полегчало.

Игорь вошел в комнату, врубил телевизор и стал смотреть давно уже начавшийся какой-то старый советский фильм. А когда тот закончился — все остальное подряд, переключая каналы по мере окончания их работы.

После того как телевизор нетерпеливо запикал, требуя себя выключить, Игорь исполнил его просьбу. Затем вывернул до конца ручку радиотранслятора на кухне, чтобы встать пораньше, и пошел спать.

Воскресенье кончилось.

Глава 8

Радио он не услышал и проснулся лишь в то время, когда начали передавать сводку происшествий за минувшие двое суток. О случае с Серегой даже не упомянули.

Но поразило другое. Буквально перед самым пробуждением, среди переплетающихся видений неспокойного сна он совершенно отчетливо увидел ЭТУ РУКУ.

Белая, изящная, с длинными красивыми пальцами, она с каким-то неведомым эстетическим наслаждением, бережно, цветок к цветку, создавала роскошное убранство последнего наряда уходящей в небытие Ларисы. И неприятным контрастом выделялся на этой прекрасной руке глубокий уродливый шрам, словно от ожога, на какое-то мгновение показавшийся из-под случайно задравшегося рукава…

Эту же руку, или, точнее, эти же руки Игорь совсем недавно уже видел в просмотренном любительском видеофильме. Они бережно держали разрисованную керамическую чашу с каким-то, вероятно наркотическим, пойлом…

Возможно, он ошибался. Возможно, это были руки совершенно другого человека. Но сходство этих рук было поразительным. И особенно — уродливого шрама, случайно замеченного в крематории, с точно таким же, увиденным на видеокассете.

Игорь напряженно вспоминал, кто именно в день кремации незадолго до начала церемонии прошел в зал, чтобы украсить цветами Ларисин гроб. И наконец вспомнил.

Во-первых, он сам. Во-вторых — еще трое из провожавших. Две личности ему были знакомы. Но Игорю и в голову не могло прийти заподозрить их в каких бы то ни было зверствах. Третью, красивую пожилую даму, одну из каких-то дальних родственниц Ларисы, он вообще видел впервые. Но строгий взгляд и исполненная собственного достоинства осанка, а также совершенно удивительные в своей неординарности черты и выражение лица, делающие ее похожей на знатную даму екатерининских времен, никак не согласовывались с кадрами видеофильма…

Теперь самым первоочередным делом было как можно быстрее связаться с Барином. Пересмотреть фильм и окончательно убедиться в правоте своей догадки.

Но кто же из этих троих?

А вот это как раз и предстояло узнать через Барина. Точнее, благодаря его давнишним связям. И в том числе там, где имеются досье на многих из числа сомнительных с точки зрения закона граждан.

Может быть, после проверки имен этих пусть даже трижды на вид благопристойных и не вызывающих, подозрения знакомых, появится хоть какая-нибудь зацепка…

Игорь поспешил на работу.

Спустился во двор. Задумавшись, почти автоматически подошел к своей машине. Нажал на пульт блокировки сигнализации. «Восьмерка» приветственно пискнула в ответ.

Привычным движением Игорь уже протянул руку к дверце — и тут же отдернул ее.

Словно чья-то невидимая рука цепко схватила его за запястье. И громкий предостерегающий голос пронзил его внутренний слух.

«Не подходи!» — приказал он.

Игорь отпрянул от машины. Со страхом посмотрел на нее.

Действительно, если уж столько сюрпризов связано с ней, то не исключено, что теперь его поджидает еще один. В виде бомбы, готовой взорваться иразнести его в клочья, подведя конечный итог этой своеобразной охоты за ним.

Чьей охоты? Неужели того недоношенного сопливого абрека, которому он с таким удовольствием набил морду в парадняке?..

Игорь вышел из двора и пошел к метро.

Проклиная все на свете, Игорь наконец добрался до редакции. Проходя вдоль коридора, сунулся было к ребятам, но там было заперто. Поднялся наверх. В холле за машинкой было пусто, дверь в кабинет Барина неплотно прикрыта. Оттуда доносилось какое-то невнятное мычание. Опасаясь встревожить неразлучную парочку, он постучал.

— Чего ломишься! Открыто! — раздалось из кабинета.

Игорь вошел.

Барин сидел мрачнее тучи, с наполовину опорожненной бутылкой коньяка и пустым стаканом.

— А, Игорек… Ну садись… Зря пришел. Кончилась газета. Хватит баловством заниматься… Эдьку и Петьку домой отправил. Зеленых отстегнул на первое время. А там посмотрим… Подыщу им что-нибудь… А вот Сереги нет… И Маришки тоже нет… Ничего не хочу больше. В лес уйду. В сторожке жить буду…

Игорь сел на стул. Облокотился на край стола, подперев рукой подбородок.

— Это меня должны были…

— Догадываюсь. — Барин наполнил стакан. — Будешь?

— Можно. Колеса мои, кажется, накрылись. К тачке теперь без миноискателя и подходить опасно… Так что…

Барин достал из стола второй стакан, налил коньяку доверху, поставил перед Игорем. Выложил на стол пакет с крекерами.

— Извини, больше ничего нет.

Выплеснул свою порцию в глотку. Закурил «беломорину».

— Семье Серегиной помочь надо… Жена в истерике. Так что ты к ней не суйся со своими соболезнованиями… Загрызет. Тебя во всем винит. И девку эту… Найду, говорит, разорву на кусочки…

Барин тяжело вздохнул.

— И Маришка куда-то запропастилась, — глухо продолжал он. — Как вчера утром разбежались, так и с концами… Домой звонил — никто не подходит. На тачке приезжал, в дверь звонил, стучал — тихо… Я ж ломать-то не буду… И здесь ее нет. Боюсь я за нее что-то… в свете нынешних наших с тобой передряг…

— Не переживай, Кириллыч. Найдется. Может, к подруге какой ушла. Или у родителей…

— Ну что ты меня учишь! — огрызнулся Барин. — А то я сам не понимаю!.. Звонил. Всех обзвонил. Нету. Как в воду канула… Ну верно, что всего-то ничего — сутки какие-то… А все равно. Где-то она должна быть эти сутки!.. Мне без нее никак. Понимаешь, Игорек, она же для меня… Отдушина в этой проклятой жизни. Она мне дороже, чем даже Катька… — Барин как-то жалобно всхлипнул. — Вот сижу здесь как старый дурак, с самого утра жду. Вдруг объявится…

Игорь медленными глотками отпивал из стакана. Курил.

— А что? С газетой — все? Накрылось? — удрученно спросил он.

— Ну ее. Надоело. Расход один… — махнул рукой Барин. Затем помолчал немного и спросил, искоса глянув на Игоря: — Ты лес любишь?

— Естественно, — усмехнулся тот. — Особенно сейчас. Когда обложили со всех сторон, как волка какого… Слинять бы куда, где, кроме деревьев, ни души… Несмотря на эту идиотскую подписку о невыезде…

— Это ты хорошо мыслишь. В струю, — кивнул Барин. Повертел в руках пустой стакан, налил еще. Добавил Игорю. — Так вот. Мне там человек нужен, на которого я мог бы положиться… Ну, «ни души» я тебе не гарантирую, потому что придется с мужиками дело иметь, а вот деревьев — сколько угодно. Там и лесопилка поблизости, и пилорама… Твое дело — приглядеть да проследить, чтобы мужики лес налево не гнали да грузили бы то, что надо, а не прутья гнилые… У меня скоро выгодный заказчик вырисовывается. Швед. А они дерьмо всякое не берут… Так что принимай, так сказать, бразды… Изба там есть. Добротная, теплая. Бабеху какую-нибудь найдешь себе из местных… Пусть хозяйством занимается. А я наезжать буду в гости к тебе. Водку пить будем на природе да рыбу удить. На хрен этот Питер сдался! Одни неприятности…

— А где это? — поинтересовался Игорь.

— Далеко. В сторону Лодейного Поля. Места там — зашибись! Экологически чистые. Грибов, ягод — полно!

— Какие ж сейчас грибы, — хмыкнул Игорь.

— Ну не сейчас, конечно… Если ты там обустроишься, так и век проживешь. Никакими пряниками тебя в город не заманишь!.. Ну как?

— Идет. Согласен… А то тут мне уже со всех сторон то нарами угрожают, то на жизнь покушаются… Черт знает что такое!..

— Правильно в народе говорят, что от сумы да от тюрьмы не зарекайся, — глубокомысленно произнес Барин. — И сам порой не знаешь, откуда что на тебя свалится… Вроде и мужик-то ты безобидный, а вот надо же!.. Все одно к одному…

Игорь усмехнулся. Отпил большой глоток коньяка. Сунул в рот крекерину.

— Перекантуюсь пока. А там видно будет… — приняв окончательное решение, кивнул он.

— Я тебя уверяю, что тебя оттуда палкой не вышибешь! — оживился Барин. — Сам бы с тобой уехал, да дела не пускают. — Затем посмотрел Игорю прямо в глаза и заявил: — Вот сейчас и поезжай. Нечего кота за хвост тянуть и лишний раз всяким сволочам глаза мозолить, пока на самом деле не достали. Юрик знает, куда ехать. Он тебя и отвезет. И наплюй на все. Даже домой не заходи…

— Сегодня не могу, — с досадой отозвался Игорь. — Завтра урну хоронить…

— Ах да… Совсем из памяти вылетело… — Барин замешкался. — Ну тогда завтра вечером. С Юриком и поедете. Я бумагу кому надо чиркну. Там у меня договоренность с лесником есть, так что рекомендательное письмо, так сказать, тебе, чтобы он все показал да рассказал что и как… Ну а если Маришка объявится, то все вместе поедем. От себя ее теперь ни на шаг не отпущу.

— А когда жена приезжает? — спросил Игорь.

— Грозилась в четверг-пятницу… А что?

— Да так просто…

— Да, ты прав, — подумав, произнес Барин. — Мне не разорваться, а Маринку как-то надо пасти, кабы чего не случилось…

Игорь понял, что наконец настало подходящее время поделиться своими подозрениями.

— Я, Кириллыч, хотел бы по поводу той кассеты пару слов сказать… — заикнулся он.

— Да провались она к черту! — взорвался Барин. — Нутром чую, что все из-за нее! Знать бы, кому отдать, — пускай забирал бы!.. Лишняя головная боль. Хватит, наелись сенсациями! По уши обожрались!.. Забери ее к чертовой матери, и чтоб я больше не слышал о ней! Поставь дома на полку. Может, на счастье, кто-нибудь из этих призраков снова явится. Найдет ее и отвяжется от нас…

Барин подошел к видеомагнитофону, сунулся в него. И испуганно уставился в пустой кассетник. Повернулся к Игорю.

Тот все понял.

— Игорь! Гадом буду! — треснул себя в грудь Барин. — Здесь она была! Всю дорогу! С того самого дня, когда ты ее приволок… — Он подскочил к сейфу, перерыл его. Залез в стол, зарылся в ворох бумаг, распахнул дверцы тумб… — Ищи, Игорь, ищи! Может, я чего не заметил. Не обращай на меня внимания, — погрузившись в стенной шкаф, кряхтел из него Барин.

Они перерыли весь кабинет. Выскочили в холл, залезли в стол к Марине, перевернули и перешебуршили все, что было возможно. Затем вернулись в кабинет.

Совершенно взмокший и взъерошенный Барин поспешно отвернул голову второй бутылке, налил по полному стакану…

Затем они долго курили и напряженно молчали.

— Вот уж действительно, если не повезет, так на родной сестре триппер поймаешь… — задумчиво произнес наконец Барин. — И заварил же ты кашу, Игорь Анатольевич… Во что же это мы с тобой вляпались?..

— Троих проверить надо, Кириллыч… — отозвался Игорь. — Из тех, кто в крематории присутствовал.

— А что это даст?

— Может быть, и ничего. А возможно, кого-то мы с тобой видели на кассете… Я как раз хотел еще раз посмотреть этот фильм, чтобы убедиться в своей догадке. Но раз кассеты нет…

— Ума не приложу, кто мог знать, что она тут находится… Мало того, но еще и взять незаметно… — размышлял Барин. — Маришка?.. Исключено. Ирка-уборщица?.. Так ей-то зачем?.. Мать-одиночка заторканная… Юрик?.. Так у него и ума не хватит на это…

— И тем не менее…

— Вот именно — тем не менее… Ну ладно… Рассказывай, что ты там в крематории увидел. Помозгуем вместе.

Игорь во всех подробностях изложил Барину ход своих умозаключений.

— Так ты что, до сих пор и не вспомнил, чья именно это была рука? — недовольно поморщился тот.

— Нет. Как-то сначала ни к чему было. Так, просто в мозгу что-то возникло неопределенное. Какая-то смутная ассоциация с чем-то. А потом, дома, и вообще забылось. Только сегодня утром осенило… Жаль, Серега погиб. И сумка его с видеокамерой пропала… Так хотя бы по одежде узнать можно было бы. По тому рукаву, что задрался…

— Серегу и без этого жаль… — вздохнул Барин. — Ну что ж, поклонюсь Сеньке, корешу моему давнему… В органах до сих пор торчит… Какие, говоришь, фамилии?.

— Две знаю точно, а что до третьей, то в первый раз эту бабу вижу.

— Ничего, узнаем и третью…

— Не мешало бы и Людкой поинтересоваться… Той, которая с Серегой была…

— А я разве тебе не говорил? — удивился Барин. — Прости. Забыл, значит… Она ни при чем… Ее менты уже трясли. Рассказывает, что, когда они с Серегой подошли к твоей тачке, дверь сама собой распахнулась. Ей в морду — из баллона. И пока прочихивалась, выстрелы слышала. А потом ее с ног сбили и удрали. Кто именно — ничего не видела и ничего не помнит. Когда очнулась, видит — Серега мертвый лежит. Хотела к нам вернуться — да от потрясения всю память отшибло. И парадную, и квартиру, где была, — все напрочь забыла. Перетрусила — и домой. Там и сидела не вылезая, пока ее не вычислили…

— Ясно…

— Ничего, Игорек. С Божьей помощью отмахаемся… — заключил Барин. Налил Игорю на посошок. — Ты особо по улицам не болтайся. Завтра после кладбища схоронись где-нибудь, а вечером — сюда. Все более подробно обговорим… Кстати, наш шифр помнишь? — вдруг встрепенулся и шепотом спросил он.

— Конечно.

— Ну так имей в виду… — Он приложил палец к губам, обвел взглядом стены. Игорь кивнул и улыбнулся его неожиданной осторожности. И, пожав протянутую руку, вышел из кабинета.

Выйдя из Баринова офиса, Игорь постоял на тротуаре. Огляделся по сторонам и, несмотря на убедительные доводы не мелькать на людях, решил побродить по городу, поскольку, привыкнув к сиденью автомобиля, давно уже забыл те времена, когда запросто гулял пешком.

Что толку прятаться? Какой в этом смысл? Да и где, собственно? Дома, что ли?.. Опаснее, чем собственный дом, места в городе не найдешь. К матери?.. Не хватало еще на них беду навести!..

Он вышел на Невский и, смешавшись с многоликой и разноязычной толпой, побрел в сторону Невы. Миновал сквер, в центре которого на высоком постаменте, окруженная сонмом верных сподвижников, гордо стояла великая немка, покосился в ее сторону, снова вспомнил незнакомую даму на похоронах и отвернулся.

Проследовал вдоль бесконечно реставрируемого фасада Гостиного двора, с любопытством потолкался у небезызвестной «стены плача», купил пару газеток различных политических ориентаций и направился дальше.

Перейдя по Дворцовому мосту на стрелку Васильевского острова и оказавшись возле Военно-морского музея, он остановился. И, завидев скамейки в сквере напротив, решил посидеть и не спеша перекурить.

От моста к мосту двигались навстречу друг другу автомашины и троллейбусы в нескончаемом потоке. Игорь постоял некоторое время и убедился в том, что перебраться на другую сторону — дело весьма проблематичное. Тут было необходимо дьявольское терпение и мгновенная реакция, так как на этом небольшом участке машины буквально сходили с ума, выжимая предельную скорость, словно на какой-нибудь штатовской скоростной магистрали.

С большим трудом Игорь добрался наконец до середины и остановился, зажатый между двумя мчащимися в разные стороны вереницами автомобилей. Казалось, перейти Биржевую площадь не было никакой возможности. Машины неслись мимо него сплошной шуршащей лавиной. И пока Игорь надеялся, что их движение прервется перед красным сигналом на Дворцовом мосту, — за, казалось бы, иссякающим потоком впритык к этому потоку неслась, но уже с Университетской набережной, новая орда сверкающей сволочи, старавшейся проскочить стрелку и успеть на зеленый у Биржевого… Автомобили вплотную окружили его и с какой-то рычащей, звериной радостью издевались над ним.

— Да чтоб их всех повзрывал кто-нибудь! — шипел Игорь, с нетерпеливой яростью глядя на бесконечное мелькание кузовов.

Бросив на произвол судьбы любимую «восьмерку» и оказавшись на своих двоих, он теперь начинал понимать состояние тех пешеходов, нещадно материмых им в свое время, которые неожиданно срывались с места и скакали перед машиной, рискуя собственной головой…

Наконец, улучив какое-то мгновение, он проскользнул сквозь звенья бесконечной цепи и оказался в раскинувшемся большим полукругом сквере с Ростральными колоннами по сторонам. Вырвавшись из автомобильной западни, он с облегчением присел на скамейку и закурил.

По дорожке, громко галдя, бродила пестрая группа цыганок со своим выводком. Одна из них, молодая и шустрая, свернула к Игорю.

— Молодой, красивый! — нахально затараторила она. — Дай погадаю. Все, как есть, тебе расскажу!..

Игорь медленно поднял голову. Посмотрел в ее черные глаза.

Неизвестно что вдруг увидев такого особенного в его взгляде, цыганка резко осеклась, словно наткнулась на что-то. Улыбка сошла с ее лица.

Из группы выскочила, метнулась к ней старая толстая гитана, схватила за руку и потащила ее за собой, что-то испуганно бормоча на своем языке и мельком бросая в сторону Игоря странные взгляды. Молодая оглянулась в ужасе и быстро перекрестилась…

На Петроградской он бесцельно бродил по бесконечным лабиринтам улиц, иногда заходя в магазины и равнодушно озирая прогибающиеся от изобилия всевозможного импорта полки. Попутно остограммился на Большом проспекте.

Надумал было зайти в «Молнию», но вместо дверей кассы уперся взглядом в свежевыкрашенную стену и увидел, что его любимый прежде кинотеатр оказался уже вовсе и не кинотеатром… Точно так же и с юности знакомая забегаловка на Большом, наискосок от «Молнии», тоже исчезла…

Игорь обиделся и свернул в какой-то переулок.

Пройдя несколько кварталов, он оказался на незнакомой улице, и возле серенькой неприметной двери его взгляд внезапно остановила вывеска. Это была одна из многочисленных гадальных контор, тут и там то появляющихся, то неизвестно куда и в каком пространственном или временном измерении исчезающих.

Игорь не обратил бы на нее никакого внимания и в другое время безразлично прошел бы мимо, но дело было в том, что название этой конторы в их телефонной книге было обведено зеленым фломастером.

«Любопытно, — подумал он. — Посмотреть, что ли, что там такого интересного Лариска нашла?»

Он толкнул дверь. Звенькнул мелодичный колокольчик. Игорь вошел и тотчас почувствовал себя пронизываемым насквозь сотнями невидимых глаз.

Из-за стола приподнялась неприметная тень, неопределенного возраста и пола.

— Что вас привело к нам? — прошелестела она, не отвечая на приветствие.

— Да вот, своей дальнейшей судьбой вдруг заинтересовался, — с деланной небрежностью усмехнулся Игорь, неприятно в то же время поеживаясь. — Какие-то дела странные начались…

— Понимаю. Я доложу о вас.

Тень вышла из-за стола и направилась к черным портьерам у боковой стены, тяжелыми складками спадающим до самого пола. Приотворила скрытую черными занавесями дверь и бесцветным голосом произнесла нечто монотонное и нечленораздельное.

Затем, придерживая штору, молча пригласила Игоря.

Он вошел в маленькую, без окон, квадратную комнатенку, почти совершенно пустую, обитую зеленым бархатом. И остановился, неуверенно глядя перед собой.

В углу комнаты, наполненной каким-то дрожащим, мерцающим светом, стоял темно-вишневый полированный стол с причудливо резными ножками. На нем ярко горела оранжевая свеча, вставленная в тускло сияющий бронзовый подсвечник.

За столом, устремив свой взгляд в лицо Игоря, сидела миниатюрная брюнеточка. Оттененные густой черной бахромой длинных ресниц, большие бездонно-темные глаза пронзили, мгновенно как бы прочитали его, словно выпили из его мозга всю накопленную за многие годы информацию, и едва уловимые таинственные искорки проскочили в них. Мягкая, нежно-розовая улыбка полных полуоткрытых губ приветливо осветила красивое лицо.

Игорь с трудом оторвался от ее пронизывающих глаз и буквально впился взглядом в эти губы.

— Я… к вам?.. — запнулся он. — Здравствуйте…

— Добрый день. Садитесь, пожалуйста, — проворковала брюнеточка.

Игорь сел напротив нее и приготовился к рассказу. Или расспросу…

— Меня зовут Игорем… — начал он.

— Все. Достаточно, — улыбнулась она. — Не продолжайте. Паспортные данные мне не нужны. Я уже все про вас знаю…

— От Ларисы?.. — непроизвольно выскочило у Игоря, пораженного какой-то внезапной догадкой.

— Простите, — вдруг строго произнесла гадалка. — Вас это не должно интересовать. Как говорится, номина одиоза сунт — имена нежелательны… Вы пришли не с этим вопросом.

— Вы правы, — смутился Игорь. — Меня другое волнует. Хочу понять, что происходит вокруг меня… Черт знает!..

— Стоп! — испуганно прервала его брюнеточка. — Этого имени ни в коем случае нельзя произносить. Тем более вам… Мне все ясно.

Она встала из-за стола. Вышла на середину комнаты:

— Посидите здесь пока. Буквально несколько минут. Я скоро вернусь. А пока будете один, постарайтесь сосредоточиться на том, что вас тревожит.

— Хорошо…

Игорь недоуменно огляделся — в комнате никого не было.

И это было поразительно еще и тем, что он всего лишь моргнул пару раз. А она даже и шага не ступила!.. Что за фокус!..

И тем не менее он сидел совершенно один в этой темно-зеленой комнатушке, без единого окна и малейшего намека на дверь, в которую он только что вошел… Странная комната, странная особа, не позволившая ему даже толком изложить суть дела, постоянно затыкавшая ему рот, будто все это для нее не имело никакого значения…

И зачем его понесло сюда?

Игорь встал со стула и принялся расхаживать по комнате. Осмотрел стены. Бархат прилегал плотно. Витиеватый орнамент рисунка в точности совпадал по линиям узоров. И не было даже малейшего намека на то, что какое-то место где-то незаметно прорезано, чтобы создать иллюзию целостности и вместе с тем замаскировать потайной выход. Игорь даже рукой провел по стенам во всех направлениях. Но так ничего и не смог обнаружить.

Возникло подозрение о раздвижных дверях. Но, во-первых, он отчетливо помнил, что дверь именно распахнулась, когда он входил, а не раздвинулась. А затем бесшумно за ним затворилась. Во-вторых, в углах комнаты также не было никаких щелей и бархат был натянут сплошным полотнищем по всему периметру комнаты.

Стол гадалки находился на прежнем месте.

У Игоря вдруг возникло желание заглянуть в этот стол, но он был почему-то убежден, что внутри ничего не было. Как ничего больше не было в этой глухой, как полый куб, комнате, кроме двух черного дерева стульев и сияющего темно-вишневой полировкой стола с бронзовым подсвечником посредине и свечой… почему-то медленно гаснущей. Трепетный огонек грозил вот-вот оторваться от черного скрюченного фитилька…

В комнате заметно потемнело. Невидимый источник дрожащего рассеянного света, казалось, тоже угасал. Темно-зеленый бархат, окружающий Игоря со всех сторон, постепенно чернел, впитывая в себя или высасывая из помещения последние всполохи света…

Игорь никогда не страдал клаустрофобией, но сейчас, в этом непонятно как замкнутом месте, во все более сгущающемся мраке, его начинали одолевать некие сомнения и тревожные чувства. И тем не менее, как человек критического склада ума, он упорно не желал объяснять все происходящее какими-то чудесами и был уверен, что разгадка не заставит себя ждать.

И, естественно, она существует, раз он как-то все-таки вошел в эту комнату. Общался с миловидной брюнеткой, которая ненадолго вышла. Пока неизвестно, как. Но в конце концов, ведь вышла же! А не ионизировалась, как сахарный песок в стакане чая!..

— Вы почти правы, — сказала она.

Игорь резко обернулся. Свеча вновь ярко вспыхнула.

Маленькая брюнеточка стояла сзади и, печально улыбаясь, смотрела на него своими большими бездонными глазами.

— К сожалению, вам необходимо срочно уходить, — произнесла она. — Над вашей головой собрались густые темные тучи, угрожающие вам и тем, кто рядом с вами. Вы случайно оказались в центре столкновения враждебных друг другу сил, которые борются между собой. Пока что это происходит на высшем уровне, но эхо их борьбы отражается здесь, и стрелы, не достигшие Цели, падают, поражая живущих на земле. Почти так же, как ни в чем не повинные пассажиры авиалайнера порой гибнут от взорвавшейся бомбы, предназначенной какой-то одной жертве… В вашем гороскопе Лилит в соединении с Луной находятся в кульминации, и транзитная Черная Луна, трижды обойдя зодиакальный круг, вновь оказалась в соединении с этим недобрым аспектом. На него угрожающе надвигается оппозиция с Асцедентом. Вам сейчас двадцать восемь лет, я знаю это…

Игорь невольно поежился, услышав точное определение его возраста. Гадалка между тем продолжала:

— Кроме того, это тройное соединение находится в квадратуре с Нептуном, который, в свою очередь, стоит в оппозиции к Солнцу в вашем натальном гороскопе. Соединение Марса с Плутоном, подавляя Венеру, находящуюся в знаке Скорпиона, наносит удары по четвертому дому, а также угрожает седьмому. Под ударом Сатурна оказывается и восьмой дом. Прогрессирующая Медиум Кёли подошла к куспиду двенадцатого дома, а Нептун, находящийся в этом же доме, хотя и оскверняется аспектами Черной Луны, находится в экзальтации и окутывает вас неведомой тайной. Опасайтесь Рака с восходящим Ураном. И особенно бойтесь Тельца. Я знаю, вы ищете его. Но вам ни в коем случае не следует этого делать. Оставьте эти попытки. При встрече с ним вы погибнете… Я понимаю, что непосвященному невозможно выделить из сказанного мною что-то определенное. Но, к сожалению, это все, что мне позволено сказать вам. На земном уровне вы должны уяснить себе только одно — спасайтесь. Уходите… Вам сегодня был указан путь.

Игорь вспомнил о предложении Барина.

— Прислушайтесь к этому совету, — продолжала брюнетка. — Он может спасти вас, если вы оставите свои рискованные поиски… Бросьте все. Не берите с собой ничего из вашего дома. Это может притянуть к вам новые беды… Завтра утром вы будете вынуждены совершить нечто странное. Но пусть это вас не беспокоит. Это чужие проблемы… Прислушайтесь к себе…

Гадалка замолчала.

— Но при чем здесь планеты? — засомневался Игорь. — Я никогда не придавал значения подобным пустякам. Они же находятся за миллиарды километров от нас. Что же такого они могут? Каким образом?..

— Это не пустяки, — укоризненно произнесла брюнеточка. — Мы с вами — такие же частицы вселенной, как и они. Как и все, что окружает нас. Мы — единое целое, единый организм мироздания. Все находящееся вокруг так или иначе воздействует друг на друга, корректирует и направляет течение жизни… Когда человек рождается, в его мозгу, в его глубинной сущности, словно на фотографической пленке во время съемки, отпечатывается вся существующая в это мгновение картина мира, которая служит в дальнейшей жизни его индивидуальным, скажем так, компьютерным кодом. И в дальнейшем любые события, любые положения планет в данном случае так или иначе влияют на судьбу человека, приводя в резонанс те или иные клетки его организма, мозга, его души, взаимодействуя с этим изначальным кодом… Словно некий невидимый и непостижимый музыкант, нажимающий определенную клавишу фортепиано либо перебирающий многочисленные струны звучащей по его желанию арфы… Вы никогда не обращали внимания, что рисунок компьютерного кода в некотором смысле схож с клавиатурой рояля или струнами арфы?.. И фортепиано, и арфа — это вы. А звуки, наполняющие необъятный концертный зал мироздания, — это ваша жизнь…

— Так что же? — унылым голосом спросил Игорь. — Неужели мне необходимо все внезапно бросить и так просто взять и исчезнуть неизвестно куда?..

— Что же делать?.. — грустно произнесла гадалка. — Во-первых, не так уж и внезапно… Вы же видите, что с вами творится что-то необъяснимое… А во-вторых… вам уже нечего бросать… И вы вскоре в этом убедитесь… У вас нет иного выбора.

— Но неужели же ничего нельзя предпринять? — за-сопротивлялся Игорь. — Ведь можно же как-то бороться. В конце концов, есть же у меня своя воля и право на собственный выбор!.. И я вовсе не желаю, чтобы кто-то посторонний играл на мне, как на балалайке!

— Выбор, конечно, есть всегда, — улыбнулась гадалка. — Но существует выбор между, например, двумя галстуками, в каком из них показаться в обществе. Есть выбор, куда пойти после окончания школы… А есть и такой, когда приходится выбирать между двумя предложенными палачом способами казни…

— И у меня именно этот, последний выбор?..

— До этого, слава Богу, пока не дошло. У вас выбор между жизнью и гибелью. Но если вы не самоубийца, у вас, как я уже сказала, нет выбора. Вам надо уйти. И притом как можно дальше отсюда, из этого города. У вас пока открыт девятый дом… Постарайтесь сменить географическую широту, долготу… если успеете… Произойдет корректировка гороскопа, и камни, падающие на вас, будут пролетать мимо…

— На кого-то другого?

— К счастью, нет. Но своим уходом вы спасете от гибели и тех, кто окружает вас в данную минуту. Не прикасайтесь к ним. Никому не звоните, ни с кем не общайтесь. Подумайте о них… Вас не в чем винить, но вы притягиваете удары. Словно громоотвод, принимающий на себя огненные стрелы смертоносных молний. Так и вы, находясь в роковой точке собственной жизни, притягиваете к себе несчастные случаи… Я знаю, вы ищете кого-то. Тельца, который вторгся в вашу жизнь. Оставьте эти попытки. Все произойдет само собой, без вашего участия… Не старайтесь удовлетворить ваше легкомысленное любопытство… Он исчезнет со временем, и вам незачем видеть его… Уходите, пока вас не настиг черный автомобиль… Он постоянно следует за вами…

— «Джип»?.. — озаренный внезапной догадкой, чуть не вскрикнул Игорь.

— Неважно какой… — покачала головой брюнеточка. — Черный… Вы стараетесь убежать от него. Но это бесполезно. Рано или поздно он настигнет вас… — Она указала рукой куда-то в сторону: — Вот ваш путь. Он свободен… Вы можете вернуться… Через несколько лет… Но не раньше. А теперь прощайте.

Игорь обернулся. Перед ним уходил вдаль ярко сверкающий огнями неисчислимого множества пылающих свечей широкий зеркальный коридор. Он шагнул вперед. Но, вспомнив, что забыл попрощаться, остановился, еще раз взглянул в бездонную глубину прекрасных глаз…

— Спасибо…

— В этом случае «спасибо» не говорят, — слегка улыбнулась она.

— Но я вам что-то должен?.. — Игорь смущенно полез за бумажником.

Гадалка, не выдержав, рассмеялась. Потом погрустнела.

— Боже, какой же вы забавный… — вздохнула она. — Мне очень жаль вас. Прощайте.

— До свидания…

Иг орь медленно пошел вдоль по сверкающему коридору. Тот оказался бесконечной, уходящей в неразличимую даль анфиладой. Сменяющие одна другую комнаты сияли в огнях жарко пылающих свечей, отраженных зеркальными стенами. Минуя нескончаемую вереницу комнат, Игорь неуверенно шел вперед, изумленно озираясь по сторонам и везде встречая многократно отраженный взгляд своих удивленных глаз. Стены были составлены из множества зеркальных осколков, расположенных под различными углами друг к другу. И в них как-то причудливо, осколочно, словно на кубистической картине, ломалось бесконечное отражение его лица. И глаза. Миллионы широко распахнутых глаз…

Казалось, глаза эти, словно бы и не принадлежащие ему, пытливо пронизывали его со всех сторон, проникали в каждую, даже самую потаенную клеточку его мозга, препарируя ледяным пронзающим взглядом, безжалостно обнажая все тщательно захороненные от самого себя же в подсознании тайны его души. И казалось, что этому доведенному до высшей степени абсурда, паталогически извращенному стриптизу не будет конца.

Но шаг за шагом Игорь начал замечать, как свет постепенно угасал. Светящийся коридор мало-помалу незаметно сужался. Свечи внезапно гасли, с каким-то шипением выбрасывая вверх черные змейки копоти. Стены темнели, заволакивались неясным сумеречным мерцанием, которое тоже вдруг растворилось в сгущающемся мраке. Повеяло холодным воздухом. В лицо пахнуло сыростью подвала.

И он с удивлением обнаружил себя в каком-то полутемном дворе-колодце, освещаемом лишь рассеянным светом нескольких непогашенных окон и тусклой желтой лампочкой в глубине, уныло висящей над мусорным баком…

Невдалеке, мелкой дрожью сотрясая асфальт, прогремел невидимый трамвай. Послышались и стихли чьи-то голоса…

Миновав зияющую пустотой арку подворотни, Игорь вышел со двора и оказался на Кронверкском проспекте. В глубине парка темнела громада здания театра…

Игорь стоял на тротуаре, тупо смотрел перед собой. Курил. И как ни пытался отогнать от себя навязчивые мысли, все с большей определенностью осознавал, что с ним творится нечто неладное. То есть, что называется, понемногу сползает крыша… Такие заморочки никак не входили в его планы. И поэтому срочно требовалась внушительная доза самой распространенной на Руси панацеи.

Он курил и сосредоточенно вспоминал, где поблизости находится какая-нибудь не очень дорогая забегаловка. Поскольку шиковать в кабаках постепенно становилось не по карману.

И, естественно, вспомнил.

Он повернул направо и, бросив безразличный, расфокусированный взгляд на все еще снующую толпу возле Сытного рынка, углубился в парк, чтобы, срезав угол, а скорее, полукружье, создаваемое огибающим «Кронверк» проспектом, оказаться в давно знакомом ему магазине, служащем путеводной звездой местных алкашей, поскольку в нем наливали, давали неплохо закусить и предоставляли возможность постоять за столиком в приятной компании.

Оказавшись в парке, Игорь снова закурил. Пройдя мимо казино, мирно уживающегося с расположенным в этом же великанообразном здании мюзик-холлом, подошел к крутому спуску узенькой, дугообразной речки, перегороженной высокой металлической решеткой, и спустился к воде.

Куча разнообразного мусора и пустых бутылок, с показным равнодушием уткнувшись в эту решетку и не имея возможности вырваться на простор Невы, притворялась своеобразным плавучим островком. Игорь присел на толстую ветку дерева, наклонившегося над водой, и стал смотреть в мутную глубину. Поодаль замызганные ханыги вполголоса спорили о чем-то, поочередно прикладываясь к горлышку какого-то флакона.

Игорь не спеша докурил, бросил окурок в воду и, вспомнив вдруг, что может своим философским уединением привлечь внимание милицейской мигалки, периодически шныряющей по темным закоулкам, поспешил исчезнуть отсюда.

Миновав тускло освещенные аллеи, с редкими, молчаливо проходящими мимо призрачными силуэтами, он снова оказался на проспекте и вошел в ярко освещенный зал.

Здесь было оживленно и даже несколько весело. С одной стороны просторного помещения торговали продуктами, и затоварившиеся домохозяйки сменяли одна другую, изредка бросая рассеянный или презрительный взгляд в другую сторону зала, где, возбужденно галдя, толпилась постоянно обновлявшаяся очередь зашедших на огонек. Вокруг высоких столиков в разнообразных позах стояли разнополые личности и, кто молча, кто обуреваемый жаждой общения, заливали свой бак по вкусу избранной маркой горючего. За стойкой стояла рыжая девица и бойко наполняла стаканы.

Игорь подошел к ней, постоял пару-тройку минут в очереди и взял для почину сто пятьдесят и бутербродик со шпротиной, на которой желтел яичный глазок и лежало белое колечко лука. Устроившись за столиком, он располовинил порцию и с удовольствием выпил сначала одну половинку, затем, тщательно зажевав и подумав немного, и вторую.

Постояв и прочувствовав, как приживается выпитый стакан, он удовлетворенно отметил, что это хорошо.

Досаждавшие картины непрошенно обступившей его некоей виртуальной реальности отошли на задний план, и мир снова начинал казаться добрым и привлекательным.

Игорь задумался ненадолго, решая, выпить ли еще сейчас, а потом перекурить, либо сначала перекурить, а потом еще выпить…

В желудке заметно урчало. Он почти ничего не ел сегодня. И сейчас, после выпитого стакана и раззадорившего аппетит скромненького бутербродика это почувствовалось особенно остро. Поэтому следовало подкрепиться. Ну а уж к хорошему закусу… Сам Бог велел.

Игорь вновь сунулся в быстро сменяющуюся вереницу жаждущих докопаться до истины, укрывшейся на дне какого-нибудь очередного стакана. Когда очередь дошла до него, Игорь автоматически протянул деньги, поднял глаза…

И встретился взглядом с миниатюрной брюнеточкой.

Оттененные густой черной бахромой длинных ресниц, выразительные, бездонные глаза глядели на него… Точно так же, как около часа назад, когда она объясняла ему взаимодействия планет его гороскопа и чуть ли не со слезами на этих глазах умоляла бежать как можно скорее и дальше из города…

Игорь стоял словно окаменевший, не в силах пошевелить языком…

— Чего встал! — зашумели сзади. — Бери давай! И отваливай!..

— Ну так что, молчать будем или брать чего-нибудь? — нетерпеливо спросила брюнетка. — Не задерживайте очередь.

Игорь очнулся.

Запинаясь, он заказал кусок курицы, салат и два по сто пятьдесят водки.

Расправившись с мясистой американской ножкой и осушив один из стаканов, Игорь притормозил слегка и осмотрелся по сторонам, искоса бросая взгляд в сторону прилавка. Глазастенькая буфетчица не обращала на него никакого внимания. В эту минуту она, посмеиваясь, весело отбривала какого-то крепко поддатого, но прилично прикинутого мужика, несшего откровенную похабень. Подошла и прежняя, рыжая буфетчица и оживленно включилась в их разговор.

Вокруг, позвякивая стаканами, долдонили мужики. Сидя на подоконнике, старая грязная бомжиха жадно обгладывала не доеденные Игорем куриные ошметки. Все было как обычно, как в любой из подобных забегаловок нашей северной столицы.

Громко захлопнувшаяся уличная дверь вбросила в помещение магазина высокого взъерошенного бородача лет тридцати пяти. Он остановился у порога, высоко поднял руку и громко продекламировал, обращаясь ко всем присутствующим:

— Привет честной компании!

Кто-то засмеялся, кто-то лениво скосил глаза на чересчур шумного посетителя, нарушившего созерцательную умиротворенность.

— Миша пришел!.. — сияя осоловевшими глазенками, радостно загыкала бомжиха. — Дай, светик, я тебя расцелую!..

— Погоди, мать!.. Я со своей любовью сначала поздороваться желаю… Эличка! Радость моя! Сто лет не виделись!..

Бородач прошагал к стойке, отодвинул окосевшего ухажера и чмокнул потянувшуюся к нему через прилавок и смеющуюся брюнеточку в полные розовые губки.

— Чего налить? — оторвавшись от него, спросила она.

— Покрепче! Позабористей! Чтоб кровь ключом!..

В очереди завозмущались:

— Ты полегче, по легче, юморист!.. Много тут вас, сватов-братов…

— Не шуми, мужик…

«Юморист» взял свой стакан и, повертев головой, наткнулся на взгляд Игоря:

— Игорек!.. Какими судьбами!.. — Он быстро подошел к нему, крепко обнял. — Ну, рассказывай! Как там у вас? Что нового? Как этот придурок поживает? До сих пор еще с Маринкой?..

Это был действительно Мишка, против своей воли в один прекрасный день освободивший стартовую площадку для начала Эдичкиной карьеры. Он был пьян и весел.

— А я вот гуляю. Гонорар пропиваю… Ну так как ты? Расскажи! Чего не звонишь?

— Можно подумать, ты много звонишь, — усмехнулся Игорь. Потом добавил: — Проблемы у меня. Но это так… Только меня касаются…

— А ты не темни… — Мишка вспомнил про водку. — Ну-ка, давай за встречу!

— Давай!

Они звонко чокнулись стаканами и осушили их наполовину. Игорь подвинул салат. Мишка отпил немного пепси и протянул Игорю.

— Если смогу помочь, так можешь рассчитывать, — заговорил он, тыкая вилкой в салат. — Деньгами — вряд ли, а вот чем другим… Всегда готов.

— Об этом потом, — сказал Игорь. — Ты мне лучше скажи, кто она такая.

— Кто? — не понял Мишка.

— Да вот эта, за стойкой. С которой ты сейчас лобызался…

— A-а! Так это ж Элька. Она сто лет тут работает. Моя давнишняя любовь. — Он обреченно вздохнул. — Я на нее давно уже глаз положил… Да все как-то недосуг…

— А больше нигде не работает?..

— Она-то? Нет, наверное. Ей и тут на хлеб хватает…

— Странно все это… — произнес как бы про себя Игорь.

— Ничего странного. А что?

— Да так… Чем сейчас занимаешься? В газете?

— На вольных хлебах, — помотал головой Мишка. — Так, урвешь где-нибудь — и на том спасибо… Барин ваш, говнюк поганый, лишил кормушки, — вот и перебиваюсь чем могу. Слава Богу, жив пока. Хоть с голоду не дохну и то хорошо.

— Добьем? — Игорь поднял стакан.

— Обязательно!

Они допили и теперь вопросительно смотрели друг на друга. Потом, не сговариваясь, снова направились к стойке.

— Так вы, оказывается, друзья? — приветливо улыбнулась Игорю глазастенькая Эля. В глубине ее бездонных, широко раскрытых зрачков быстро промелькнули таинственные искорки, отчего Игорь снова почувствовал себя пронизываемым насквозь.

— А мы с вами где-нибудь уже виделись? — с каким-то заговорщическим намеком спросил Игорь.

— Не знаю, может быть, — засмеялась она. — Заходите почаще — вот и будем видеться…

— Ну, значит, я скоро сопьюсь.

Эля расхохоталась. Мишка потянул его за рукав:

— Пошли, пошли. Водка стынет…

Их столик был уже занят. Они устроились за другим.

— Я сейчас на новую тему набрел, — рассказывал Мишка. — Увлекся, так сказать… Эпитафии пишу. В основном на себя… Знаешь, был раз в Лавре — так там любопытнейшие вещи на могилах прочесть можно. Особенно в некрополе восемнадцатого века. Представляешь: надгробие — а на нем стишки. И такие иногда забавные, что просто удивительно. И даже автоэпитафии попадаются… С юмором наши предки из жизни уходили. Молодцы, ребята!.. А ведь этот жанр еще и в древности к высокой литературе относился. Ты не поверишь, какие шедевры я откопал в античности!.. В Греции, в Риме… Поверь, это очень интересная тема… Так вот и я стал придумывать надгробные надписи. Хочешь, прочитаю одну?..

— Давай, — заинтересовался Игорь.

— Так вот… Это я сам себе, так сказать… — начал Мишка. — Слушай…

— Не хреново, — хмыкнул Игорь. — Запомнить надо…

— Подожди, это еще не все, — нетерпеливо перебил Мишка. — Так вот:

Мишка заржал на всю забегаловку.

— Ну как?.. Когда помру, хочу, чтобы на моей могиле именно эта эпитафия была. Есть и другие, но те мне меньше нравятся.

— Ну ты даешь, — усмехнулся Игорь. — Спиши слова. Так и быть, если тебя переживу, то напишу на бумажке и к могильной плите приклею.

— Заметано, Игорек! — счастливо улыбаясь, Мишка облапил приятеля. Хлопал прослезившимися от избытка чувств осоловевшими глазами и предлагал ему в знак особой дружбы украсить его будущую могилу самой потрясающей в мире надгробной надписью.

— Подожди! — засмеялся Игорь. — Мы еще водку с тобой не всю выпили!..

— Ах да, верно!.. — вспомнил Мишка. — Ну-ка, давай!.. — Потом предложил: — Поедем ко мне. Тут недалеко. На Черную речку… Бабки есть пока… Гульнем за встречу. Телок снимем… Плевать на все!..

Игорь охотно принял это предложение, поскольку возвращаться домой не было никакого желания.

Выходя из забегаловки, он обернулся: Эля улыбалась и приветливо махала ручкой…

Они побрели по вечернему проспекту. Уже окончательно стемнело. Над головой мертвенным светом сияли неоновые лампады. За переплетением оголенных ветвей, тянувшихся к небу из темной глубины старинного парка, виднелся освещенный шпиль Петропавловки, увенчанный недавно отреставрированным крестом…

— Сейчас тачку словим, — прервал размышления Игоря Мишка. — В метро лучше не соваться — заметут.

Он встал на краю тротуара.

— Эй, шеф! — заорал он, размахивая руками. Но пара-тройка машин, ничуть не реагируя, пронеслась мимо него. — Вот сволочи!..

Мишку качнуло и вынесло на проезжую часть.

Из-за поворота выполз черный силуэт. Развернувшись и набирая скорость, он помчался навстречу голосующему обеими руками Мишке.

— Шеф! Стой!..

Мишку подбросило в воздух. Он перевернулся. Отлетел в сторону. И с костяным хрустом ударился головой о гранитную тумбу возле удивленно зияющей арки. Густая, темно-алая кровь заструилась по асфальту, смешиваясь с плевками и окурками…

Черный «джип» с затемненными стеклами растворился в густых сумерках уходящего дня…

Глава 9

Игорь совершенно не помнил, как добрался до дома, на каких трамваях, на каких троллейбусах, какими окольными путями, чтобы, упаси Господи, не нарваться на ментов. А когда наконец оказался в своей квартире, не раздеваясь рухнул на койку и проспал до утра.

В голове стучало и забивало раскаленные гвозди в гудящий от напряжения мозг: беги, беги, беги!.. Теперь уже не отвертеться, не оправдаться…

Естественно, непредвиденным случайностям отведена известная роль в непредсказуемом течении жизни. Но когда одна случайность тянет за собой другую, когда выстраивается целая, почти не прерывающаяся цепь подобных случайностей, впору задуматься о какой-то, пусть даже необъяснимой, но целенаправленной закономерности… И никто не станет ломать голову, почему один и тот же человек постоянно вдруг оказывается одним из главных действующих лиц непрекращающейся череды роковых событий… Значит, в чем-то виновен. И все тут.

Вывод один. Необходимо срочно исчезать. Пусть даже на время.

Но утром надо было «хоронить урну».

Сначала — тащиться за ней в крематорий. Затем — уже с ней — на кладбище… И все — на людях… Везде предъявлять документы,светиться… Чтобы всему миру было видно: вот он, Бирюков Игорь Анатольевич! Спокойно разгуливает по городу и как ни в чем не бывало занимается своими делами… Берите его голыми руками!..

И без того забот было предостаточно, а как на грех за ним увязалась (не дай Бог, чтоб на свою голову!) и эта перезрелая Психея…

Подошли Эдичка с Иришкой (эти-то зачем?!) и почему-то… рыженькая адептка учения Порфирия Иванова.

И вот теперь они все собрались здесь. На унылом кладбище. Среди серых могильных камней, среди мокрых деревьев. Под сочащимся какой-то сырой гадостью небом, возле зияющей, словно вырытой для столба, дыркой будущей могилы…

Наконец притащился и сам мэтр этого действа — рыжий мужик в робе, с лопатой и изжеванной «Примой» в зубах.

Он объяснил вкратце, как и что надо делать, принял у Игоря урну с пеплом, опустил ее в мокрое от дождя и с грязной лужей на дне отверстие и приказал всем собравшимся бросить по горсти земли. Затем закопал черную дыру, которая отныне стала местом последнего Ларисиного успокоения, и установил небольшую серую плитку с ее предельно краткими биографическими данными. Потом подошел к Игорю переговорить о дальнейших планах насчет благоустройства могилы.

Женщины принялись украшать ее принесенными с собой венками и печальными букетиками осенних цветов.

— Ой!..

Валя вдруг отдернула руки. Побледнела. Испуганно посмотрела на окружающих.

— А вы знаете?.. — заикаясь, пролепетала она. — Ее там нет… То есть, есть… Но кто-то другой…

— Ты что, подруга!.. — покосилась на нее Иришка. — Того?..

Могильщик пренебрежительно окинул взглядом рыженькую Валю. Потом повернулся к Игорю и молча покрутил пальцем у виска.

У Вали на глаза навернулись слезы. То ли от презрительного недоверия окружающих, то ли от какого-то непонятного страха.

— Я руками почувствовала, — сидя на корточках перед могилой, жалобно проговорила она. — Нас учили этому… Это не Ларисина энергетика. Я помню. Мы с ней занимались этим…

— А куда ж делись твои экстрасенсорные способности, когда ты в крематории ей цветочки раскладывала? — усмехнулась Иришка. — Там ведь был не пепел в банке, да еще и под землей…

— Сама не знаю… — смущенно улыбнувшись, пробормотала Валя. — Действительно… Там вроде все нормально было… кажется…

Нина Леонидовна стояла с испуганным выражением лица и держалась рукой за сердце, забившееся вдруг особенно тяжело, с какими-то неровными перестуками.

Эдичка сквозь толстые очки с каким-то любопытством переводил глаза с одного лица на другое.

Иришка курила и с нескрываемой иронией неодобрительно смотрела на Валю.

— Ну, подруга, и приколола же ты нас всех… — хмыкнула она наконец.

Игорь не обратил на слова придурковатой Ларисиной подруги никакого внимания. После вчерашнего бодуна и нелепой гибели Мишки, сбитого черным «джипом», ему, казалось, было уже все безразлично. То, что происходило с ним в последние дни, воспринималось теперь как нечто само собой разумеющееся. Единственно, чего ему сейчас хотелось больше всего, так это поскорее помянуть усопшую (кто бы она там ни была) из принесенной с собой для этого случая бутылки. И поскорее, пока не взяли за задницу, слинять из города…

Он вновь повернулся к могильщику и продолжил деловую беседу.

Наконец мужик ушел.

Постояли. Похвалили покойницу за ее непогрешимый образ жизни. Вспомнили, кстати, что сегодняшний день как-то странно совпал с девятым днем ее смерти. Согласно русскому обычаю выпили по стопке водки и выплеснули одну на Ларисину могилу. Подошли к ее родителям, лежащим буквально в двух шагах от своей дочери, поправили что-то…

Еще постояли. Перекинулись между собой парой ни к чему не обязывающих фраз. И разошлись в разные стороны.

Отдав последнюю дань памяти своей подруги — хотя Игорь ни разу не видел ее вместе с Ларисой, — по каким-то неотложным делам заторопилась сумасшедшенькая Валя. Он подумал почему-то, что она наверняка будет наведываться сюда и время от времени приводить могилу в порядок…

Вслед за ней потянулась и молодежь, не горевшая желанием мерзнуть среди унылых кладбищенских пейзажей. Иришка уцепилась за Эдичку и уволокла компьютерного гения в какие-то более жизнеутверждающие места…

Игорь подумал было проводить Нину Леонидовну хотя бы до ближайшего метро, но она как-то нервно засуетилась, забормотала что-то невнятное и, быстро засеменив по дорожке, исчезла за поворотом.

Он остался один.

вспомнилось ему.

Свежезакопанная могила всем своим видом словно утверждала его в мысли, что какой-то значительный период его жизни близился к завершению. А впереди, после крутого виража открываются новые, пока еще неясные туманные дали. И чтобы добраться до них, необходимо начинать все сначала.

Но пока что он только-только вошел в этот вираж, и тому, что еще какой-нибудь непредвиденный случай не выбросит его на обочину, не было никакой гарантии.

Он помнил предупреждение вчерашней гадалки и даже, независимо от ее угрожающих предсказаний, сам прекрасно понимал, что вырваться из создавшейся ситуации, устроенной ему кем-то западни он сможет лишь ценой неизбежных потерь.

Конечно, не очень хотелось быть безропотным футбольным мячом, который пинают все, кому он ни попадется под ногу, и посылают в ту сторону, в которую направлен удар…

Но какую месть своим обидчикам может выбрать этот подневольный мяч? Растрепаться по швам и поскорее лопнуть, навсегда избавившись от ежедневных избиений, и в итоге, приведя себя в полную негодность для чужой забавы, быть выброшенным на свалку?..

Либо со всей силой пославшего его удара влепиться в чью-нибудь осточертевшую, мерзкую физиономию, с наслаждением расквасив ее в кровавый блин…

Второе приятнее.

А поэтому — хрен с ним! Действительно, имеет смысл перекантоваться некоторое время в лодейнопольских лесах. А затем, воспрянув духом и накопив побольше сил и энергии, вернуться. И тут уже… Берегитесь!

Когда ничто не держит, когда не трясешься за какую-нибудь незначительную по большому счету навешенную на себя безделушку, когда плевать на все, и даже на собственную жизнь, ибо ее все равно отберут у тебя рано или поздно… тогда ты по-настоящему страшен.

Но это потом. А сейчас…

Сейчас, несмотря ни на что, необходимо все-таки узнать, кто из этих троих, украшавших гроб Ларисы, участвовал в той кровавой оргии, которую он видел на злополучной видеокассете. Без этого Игорь просто не мог спокойно уехать.

«Да, — подумал он, — Валя действительно была одной из них».

Но только в абсурдном видении кошмарного сна можно было представить себе эту рыженькую пугливую девчушку, с тоненькими, красными от холода пальцами, в роли жрицы похотливого идола. Она словно излучала некое сияние беззащитности и робкого доброжелательства. И глядеть на нее можно было только со снисходительно-покровительственной улыбкой…

У Нины Леонидовны просто-напросто не было никакого, пусть даже малоприметного шрама ни на одной руке. Руки ее он хорошо рассмотрел. И когда она полоскалась в мойке с грязной посудой, и за столом, и после… Игорь с какой-то странной грустью вспомнил о своей мимолетной страсти к аппетитной на вид соседке…

Что же касается неизвестной «дамы екатерининских времен», то, вспоминая о ней, он все больше и больше убеждался в беспочвенности своих подозрений. И объяснялось это очень просто.

Строгая и молчаливая, какая-то уж чересчур вертикальная, словно памятник в известном саду имени своей повелительницы, она невольно привлекала взоры окружающих, и в том числе — самого Игоря. И пока они вчетвером раскладывали принесенные цветы, он изредка бросал на нее свой любопытный и по-мужски оценивающий взгляд. И наверняка сразу бы узнал ее руки. Хотя бы потому, что внимательно разглядел все, что позволяло разглядеть ее строгое одеяние.

Кто же тогда?

И вдруг его осенило. Была еще и четвертая женщина!

Но не тогда, когда украшался гроб Ларисы, а чуть позже. В тот миг, когда все уже собрались в зале и окружили покойную, она взяла цветы у какого-то припозднившегося родственника и бережно, цветок к цветку, уложила их в общий букет. И при этом на какое-то мгновение у нее, кажется, задрался рукав ее черного плаща…

— Неужели она?!. — пробормотал Игорь, ослепленный внезапной догадкой.

Неужели это ее руки держали чашку с наркотическим зельем? Неужели это она так безжалостно и жестоко расправилась с Илоной, размозжив ей голову тяжелым бронзовым канделябром?..

И неужели именно по ее вине происходит вся эта фантасмагорическая круговерть?

Но если это действительно так, то именно она, и никто другой, отравила Ларису, представив случившееся заурядным до пошлости самоубийством…

Он медленно шел по дорожке кладбища, а вокруг становилось все темнее и темнее. Сумеречное небо заволакивалось низкими, налитыми свинцовой тяжестью облаками, медленно оседающими на землю и смешивающимися с затхлыми, тягучими испарениями, плавающими над землей.

Одна дорожка сменяла другую, так же, как и предыдущая, петляя между черных деревьев и густо переплетенных голых ветвей. Большие кресты вырастали из земли и, словно раскинувшие тощие руки призраки, вставали на его пути, заставляя сворачивать на какие-то узкие, неприметные извивающиеся тропинки. Старинные склепы темнели каменными нагромождениями. Кое-где провалившиеся от времени, они притягивали взор своей таинственной затхлостью, маня спуститься по обрушившимся ступеням вниз, под землю, в молчаливую обитель истлевших останков, белеющих в глубокой темноте осколков человеческих костей и сырой трухи сгнивших саванов.

Из черных проемов зазывно мерцали голубоватые огоньки, и где-то высоко над головой воздушными волнами проносилось отраженное тоскливым эхом многоголосье заупокойных песнопений…

В сгустившемся мраке наплывали из глухой темноты неясные силуэты, мокро гладили по лицу мертвые, почерневшие листья. Ноги путались в сырых нитях невидимой травы, натыкались на замшелые кочки заросших могил, на затянутые в глубь земли надгробные камни с неразличимыми, затушеванными временем и утонувшими в темноте забытыми именами…

Где-то в глубине непроглядной тьмы вдруг замерцала одинокая свечка. Игорь попытался ускорить шаг, чтобы приблизиться к ней. Но, несмотря на все его попытки, слабый огонек, казалось, не приближался, но, оставаясь единственным хоть каким-то ориентиром, давал возможность идти более или менее осмысленно.

Игорь наткнулся на что-то и, не удержавшись, упал, выставив вперед руки, на вспучившуюся под ногами темную массу. Пальцы наткнулись на чье-то окоченевшее мокрое лицо, соскользнули в провал полуоткрытого рта, ткнулись в студенистые, безжизненные глаза…

Игорь отпрянул… И провалился в слепую, бездонную пустоту.

Чьи-то мягкие невидимые руки подхватили его. Липкой, густой паутиной спеленали тело и бережно понесли вдоль длинного узкого коридора, изредка озаряемого бледно-голубыми всполохами.

Внезапно в лицо ударил ослепительный свет.

Игорь лежал на спине, крепко стянутый невидимыми нитями. Не в силах шелохнуться и в сознании обреченной беспомощности. Над головой что-то блистало, направляя свои яркие, жгучие лучи в глаза и окутывая беспросветным мраком окружающее пространство. Создавалось впечатление гигантской операционной комнаты с белыми, сияющими кафелем стенами. К его лицу склонялись зыбкие, постоянно меняющие свои очертания и пристально-внимательные тени, что-то одобрительно нашептывая ему и ласково уговаривая согласиться на что-то…

Неожиданно прямо из пола комнаты стремительными ростками начали вырываться длинные змеящиеся стебли. Они мгновенно распахивали свои огромные, несколько похожие на подсолнечники, цветки. Но вместо темного диска, наполненного семенами, раскрывались большие овальные светящиеся изнутри глаза без зрачков, напоминающие своеобразные экраны компьютерных мониторов.

Гипнотически шептавшиеся тени, панически завихрившись, растворились в пространстве. Покачивающиеся на извивающихся длинных стеблях мониторы пристально уставились на Игоря, словно впитывая в себя его биоэнергетическое поле, считывая информацию и высасывая из сердца сознание его человеческой сущности…

Игорь чувствовал себя выпиваемым этими странными существами. Он пытался вырваться из этого паутинного кокона, разорвать путы, но силы постепенно угасали, сознание растворялось в мертвенно сияющем свете…

Внезапно все погасло.

Он лежал на сырой пожухлой осенней траве. Над головой каким-то металлически фосфоресцирующим светом бледно сияло низкое небо. Рядом темнел силуэт холодного каменного надгробия, на котором, скорбно склоняясь, белела женская фигура. Мраморное лицо статуи напоминало лицо женщины, совсем еще недавно бывшей рядом с ним и теперь безвозвратно потерянной…

Он поднялся. Заглянул в печальное лицо.

Лариса, его жена, его «античная статуя», печально опустив голову и не глядя перед собой, словно бы каялась в чем-то или смиренно просила кого-то дать успокоение то ли своей собственной, то ли его, Игоря, душе…

Он опустился на колени перед ней. И оба они, одна — на каменном пьедестале, другой — на мокрой холодной земле, молча молили, казалось, об одном и том же…

Он открыл глаза. Поднял голову. Лариса смотрела на него, печально улыбаясь. Затем встала и, поманив за собой, сошла с могильного камня. И белой тенью не спеша заскользила в глубину кладбищенских зарослей, переплетенных черных ветвей и распростертых объятий неподвижных крестов…

Игорь оглянулся.

Белая статуя стояла на коленях и, опустив голову, по-прежнему тихо скорбела о чьей-то преждевременной кончине. Мраморная складка белого савана плавно стекала на гранитную плиту…

Из тумана выскользнула еще одна, далекая и робкая тень. Прозрачная и склоненная, она проплывала мимо него, и он заметил, как трепещущий огонек тоненькой свечки в молитвенно сложенных пальцах дрожал в сумеречном воздухе. Приветливый и какой-то рассеянно-опустошенный взгляд, удаляясь, прощался с Игорем. И он долго еще смотрел туда, где растаяла в надвигающейся темноте уходящая тень его мимолетной подруги…

Неожиданно вечерний воздух закружило, заискрило сияющими снежинками. Он вдруг ехал куда-то в тряском, громыхающем по рельсам старинном трамвае, с раздвижными деревянными дверями, совершенно один, по совершенно пустому зимнему городу.

Тусклая желтоватая лампочка слабо освещала дальний конец вагона, и черные поручни на длинных ремнях рядами свисали с потолка, покачиваясь на стыках рельсов, как философски равнодушные ко всему петли осиротевшей виселицы…

Эти ремни вытягивались, сползая на пол вагона, переплетались между собой, образуя прихотливо извивающиеся узоры тянущихся и разрастающихся в разные стороны стеблей белоснежных лотосов, черных лиан, тягучих линий, перетекающих в изысканно-утонченные, нервные пальцы, плавно перебирающие длинные шелковистые волосы, обтекающие безжизненно-томные черты умирающего лица…

Тихий, приглушенный смех заставил его обернуться.

Но как он ни всматривался в окружающий его полумрак, как ни поворачивал голову, этот смех все сильнее и громче звучал у него за спиной. Наполняясь силой, циничным сознанием вседозволенности, чувством собственного превосходства, этот смех рос за спиной, заполнял пространство и, наконец, разразился над самой головой Игоря громким торжествующим хохотом.

Он поднял глаза. В черном зеркале отражалось его бледное, неудержимо хохочущее до гримасы боли лицо. Он смотрел на свое отражение, тыча пальцем в обезумевшие глаза, и хохотал. Яростно и бессильно.

Он был в своей квартире.

Голые, темные стены в скудном свете настольной лампы, непривычно опустошенные стены. Разбросанные по полу груды тряпья и ненужных безделушек. Откинутые за ненадобностью стулья и журнальный столик. Все, что не представляло какой-нибудь значительной ценности, было сдвинуто, отброшено, сломано…

Исчезли картины, бронза, серебро… Исчез весь поражающий блеском и роскошью знаменитый антиквариат господ Липских. Не постеснялись содрать даже люстру. И в полумраке ночника Игорь с каким-то непристойным весельем хохотал, глядя на нелепо торчащие в разные стороны из потолка оборванные поросячьи хвостики проводов…

— Ай да гадалка!.. Ай да Эличка!.. — повторял он в паузах между приступами рыдающего смеха. — Четко подметила! Как в воду смотрела!.. Нечего будет тебе, лох подставленный, после себя оставлять!..

Над пианино, на пустом, голом пространстве темных обоев, на том самом месте, где прежде висел мистически-мрачный пейзаж Рейсдаля, на гвоздь был небрежно насажен нелепый шарж — удивленное лицо Игоря. С черным галстуком-бабочкой, с нимбом над головой, глупо уставившееся прямо перед собой…

Игорь скользнул взглядом по своему изображению и вдруг почему-то успокоился. Хотел было сорвать этот дурацкий рисунок, но потом безразлично махнул рукой — пусть висит. Прошелся по комнате. Заглянул в свой тайничок и со злорадным удовлетворением отметил, что он был пуст. Ни денег, ни пистолета…

— Все правильно… — резюмировал он.

Оглянулся на зеркало. Оно насмешливо громоздилось в углу, ничего на этот раз не отражая и слепо сияя равнодушной гладью старинного стекла. Игорь подошел к нему. Сел на стул, облокотившись на полированную столешницу. Заглянул в черную глубину, но ничего не увидел внутри, кроме призрачно проплывающих дымчато-прозрачных теней. Закурил. Но огонек зажигалки, слабо скользнув по стеклянной плоскости, мгновенно утонул в бездонном провале.

Игорь повернулся на стуле и, случайно задев точеную ножку зеркала носком своего ботинка, вдруг почувствовал, как она легко отскочила в сторону и с деревянным стуком покатилась по полу. Громада зеркала накренилась и начала медленно оседать…

И едва Игорь успел отпрыгнуть, как оно с ужасающим стеклянным грохотом обрушилось вниз, вдребезги расколовшись и, словно взрывом, разметав по комнате черные сверкающие осколки…

Игорь равнодушно поддал их ногой и вышел на кухню.

К его величайшему удивлению, грабители не позарились на продовольственные запасы. И поэтому можно было посидеть и не спеша обдумать свое положение в свете новых событий уже уходящего дня.

Игорь сидел на подоконнике и задумчиво глядел в глубину темного неба…

Сколько же раз собирался он поставить квартиру на сигнализацию! И все руки не доходили. Все надеялся, что пронесет, и, честно говоря, не хотел этим привлекать излишнее внимание к своему жилищу. И поэтому ограничился только каким-то замысловатым импортным замком. И вот результат…

В том, что обнос квартиры был Гошиных рук делом, он почему-то не сомневался ни в малейшей степени. Наверняка тот подговорил кого-нибудь из своих благодарных клиентов, которые вынесли все, на что указал его бывший шурин.

Единственное, чего было по-настоящему жаль, так это случайно обретенного и так же случайно исчезнувшего парабеллума. Эта вещица действительно пригодилась бы Игорю в настоящий момент, особенно в лесах, при разборках с крутой деревенской публикой. Но что упало, то… В данном случае Игорь не мог не признать, конечно, что в конце концов Гоша в большей степени имеет право на этот ствол как память о своем отце.

И тем не менее это было неприятно.

Но гораздо больше, чем пропажа парабеллума и обнос квартиры, Игоря беспокоило другое. А именно — эти странные, неожиданно рождающиеся в мозгу видения. Словно кошмарные сны наяву…

С психикой у него никогда не было проблем. В этом Игорь не сомневался. К наркоте относился с презрением. Разве что от стакана не отказывался… Но похоже, причина этих галлюцинаций находилась не в этом, а где-то вне его. И очень возможно, что она находилась буквально рядом с ним и исходила от того, кто либо стремится помочь ему в критически-острый момент, как это произошло тогда, на пустынной магистрали, либо наводит на него нечто вроде порчи… Иначе говоря, кто-то неведомый время от времени вклинивается в его мозг.

А уж это было неприятнее всего.

Игорь, как и все нормальные люди, не любил быть объектом сомнительных экспериментов. И всегда пресекал попытки проводить над ним какие бы то ни было опыты или влиять на его волю… Короче, превращаться в зомби он категорически не желал!

Игорь посмотрел на часы.

После похорон он болтался по городу часов шесть. Невероятно! Словно кто-то нарочно затуманил его мозг и заставил плутать по лабиринтам кладбищенских дорожек, затем ставил препоны, уводя куда-то в сторону автобусы и трамваи, на которых он пытался добраться до метро. Он черт знает сколько времени кружил по городу, пересаживаясь из одного транспорта в другой… Но, в конечном итоге, в метро так и не попал. И все это происходило словно в полнейшей пьяной отключке, на автопилоте…

Ему разрешили прийти в себя только у зеркала.

И вот сунули под нос неопровержимое подтверждение правоты вчерашней гадалки, что ему действительно уже нечего здесь бросать…

Чушь собачья! Не было никакой гадалки! Как не было и никакой такой конторы. Очередное наваждение.

Игорь отыскал записную книжку. Перелистал.

Вот оно, название какого-то эзотерического общества, обведенное зеленым фломастером. И телефон, начинающийся с двойки, семерки, еще семерки… Центр. И никакая это не Петроградская сторона. И не было там никакой глазастенькой гадалки. В природе не было!

Просто-напросто она возникла вдруг в его фантастическом видении, когда он собрался пойти на Кронверкский и еще раз принять на грудь. И, естественно, он давно когда-то уже видел и запомнил ее там, в той забегаловке. А может, случайно увидел однажды, мельком отметил про себя ее миловидную мордашку, а потом и думать о ней забыл, об этой Эличке. И ассоциативно, стремясь в это заведение, на каком-то подсознательном уровне вспомнил именно о ней, а галлюцинация наделила ее внешностью этот навязанный чьим-то потусторонним влиянием призрак…

Как же все просто объясняется, если ко всему на первый взгляд загадочному подходить строго рационально, без всяких уступок шизофреническим оправданиям о допустимости существования потусторонней белиберды!

И этот проклятый автомобиль, сбивший Мишку!.. Мало ли, в конце концов, в городе подобных «джипов»!.. Разве нельзя отнести это к самым банальным — хотя от этого и не менее трагичным — ежедневно случающимся на улицах ДТП? Тем более что Мишка чуть ли не сам лез под колеса…

Ну а что касается гибели Сереги, то тут еще более ясно. Скорее всего, это была своеобразная месть по-кавказски. За то, что их соплеменник наконец-то хоть раз в жизни получил по физиономии… Они просто ошиблись, приняв Серегу за своего обидчика, поскольку тот садился в засвеченную «восьмерку».

Либо кто-то, пользуясь темнотой позднего вечера, просто-напросто не спеша «чистил» ее, а в этот момент нагрянул ничего не подозревающий Серега и помешал…

Игорь снова закурил.

Да было ли все это на самом деле? Не сон ли это?.. Не является ли эта круговерть неким странным, необъяснимым переплетением реальности и разыгравшегося воображения?..

Ну, в таком случае пора в психушку. Либо закодироваться от пьянки…

Да… Все это, при желании, объяснить, конечно, очень просто, но… Но от этого не легче.

И вообще, пора собираться к Барину.

А собственно, долго ли собираться? Квартиру никто, по крайней мере пока, не отбирает. А что до вещей, так все необходимое есть. А то, что разбросано нежданными гостями, — пусть пока валяется. Придет время — разберемся. А что до бабок, то в первое время можно располагать выданными Барином расчетом за работу в газете и авансом от него же, предназначенным для предварительного обустройства на новом месте.

Игорь сунул в сумку самое необходимое. Если понадобится что еще, никто не помешает ему приехать и взять что надо. Он выключил холодильник и направился к двери.

Выйдя на площадку, запер квартиру, усмехнувшись при мысли, что делает это лишь для того, чтобы не забегали бродячие кошки… И, собравшись уже нажать кнопку лифта, оглянулся на соседнюю дверь.

«Любопытно, — подумал он. — Неужели они не слышали или не видели, хотя бы в глазок, когда Гошины приятели грохотали на лестнице, вынося из квартиры чуть ли не целый грузовик? Ни за что не поверю».

Он подошел к двери и надавил на кнопку.

Через некоторое время изнутри послышалось шарканье тапок, и слабый, дребезжащий голос Сергея Сергеевича неуверенно спросил:

— Кто там?..

— Это я. Игорь, сосед ваш.

Защелкали замки, звякнула цепочка, и дверь открылась. Сергей Сергеевич стоял на пороге весь какой-то понурый, обвисший, как мятый халат на гвоздике.

— Входите, входите, Игорь… — обреченно упавшим голосом пригласил он.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич…

— Да-да… Конечно, здравствуйте… Проходите, пожалуйста…

— Да я на минутку… Я в обуви.

Старик отрешенно махнул рукой:

— Бог с ним!.. Проходите…

Игорь оказался в уютной комнатке, увешанной всякими салфеточками, уставленной какими-то фарфоровыми собачками… Типичный уголок идиллического успокоения доживающей свой век престарелой супружеской пары.

Он заметил, что хозяйки дома почему-то не было, и вздохнул с некоторым облегчением: встречаться снова было как-то неудобно…

— Беда у нас, — неожиданно выдохнул Сергей Сергеевич. — С Ниной Леонидовной моей плохо…

Думая о своем, Игорь не сразу включился в смысл сказанных слов.

— Что?..

— Да вот, говорю, Ниночка моя… Как пришла с кладбища, уставшая какая-то вся, дерганая… Посидела немного… Потом вдруг надумала в булочную выбежать. Я уж говорю ей: не ходи. Так она все равно… И только вышла… Слышу — лифт вниз поехал. И вдруг звонок. Открываю — она. Стоит бледная как смерть… Словно привидение увидела… Молча в комнату вошла… Села и за сердце схватилась… Пока «скорую» ждали, ей уж совсем, смотрю, нехорошо… Вместе с ней в больницу поехал… Долго там просидел, пока не прогнали. Что, говорят, толку с вас. Идите, мол, отдыхать… А какой же тут отдых… Они говорят, что уж очень плохо с ней… Не знаю, выживет ли… — Сергей Сергеевич тяжело вздохнул, вытер глаза. — И что это она там на лестнице увидала?.. Ума не приложу…

— Квартиру мою обокрали, — тихо, чувствуя, что совсем не к месту, произнес Игорь. — Может быть, увидела кого-нибудь. Вот и испугалась… Или пригрозили ей…

— Ой, Игорек, извините!.. — как-то не слишком сочувственно, занятый своим горем, откликнулся Сергей Сергеевич. — Может быть, может быть… Но никого не было. Я выходил. Посмотрел, чего она могла так испугаться… Да и пока «скорую» ждал, выходил все время… А она молчит. Только и шепчет все время, что «грех» да «грех»… И Господа простить ее просит… А за что же ее прощать-то?.. Она же все для меня…

Игорь сидел как неприкаянный, тупо уставившись в пол. Хотелось исчезнуть отсюда, из этого уютного гнездышка, которое разрушилось далеко не без его участия…

Сергей Сергеевич помолчал. Потом, как будто извиняясь, неуверенно спросил:

— Игорь, простите… А у вас случайно не найдется ли чего-нибудь… такого… Выпить бы немножко… Сейчас бы не помешало, думаю…

Игорь раскрыл сумку. Вытащил из нее захваченную с собой на дорогу бутылку водки, поставил на стол.

— Вот, возьмите. Оставьте себе, — сказал он. — Выпейте за ее здоровье…

— Спасибо, спасибо!.. — заблагодарил Сергей Сергеевич. — Я немножко… Только чтобы успокоиться…

Спустя некоторое время, попрощавшись с разграбленным домом и с обреченным, оставшимся в одиночестве соседом, Игорь шел по освещенным призрачными фонарями улицам вечернего города и философически размышлял о странных, непредсказуемых поворотах судьбы. И с особенным сожалением вспоминая этого беспомощного и доброго старика. Он с какой-то болью представлял себе его безрадостные, но жестоко реальные перспективы. Ибо, если Нины Леонидовны действительно не станет, тот либо в ближайшем будущем загремит в какую-нибудь богаделку и растворится в безликой серой массе таких же, как и он, неприкаянных теней, либо просто-напросто сопьется и станет легкой добычей заботливых молодцов, которые оформят на него опекунство и участливо помогут незадачливому вдовцу поскорее избавиться от тяжкого бремени одинокой старости…

События последних дней, преследовавшие Игоря, зловещим эхом ворвались в мирное существование этих милых стариков, скомкали и изгадили умиротворенный покой их угасающей жизни.

«Какая же я сволочь!» — крутилось в мозгу.

Барин кинулся навстречу, радужно и счастливо сияя.

— Маришка нашлась! — с порога объявил он. — Она мне из дому позвонила. Я ее оттуда забрал — и вот она, здесь! Никуда ее больше не отпущу!..

Марина сидела на диване и, как всегда, поражала своей привлекательной яркостью. Но, несмотря на радостную, приветливую улыбку, было видно, что в глазах ее застыл какой-то надолго запечатлившийся ужас.

— Сейчас кости в тачку — и вперед! — бодрым голосом гремел Барин, хозяйничая над письменным столом. Юрик сидел рядом со стаканом шипучки в руке и покуривал.

На столе возвышались неизменная бутылка коньяка и темно-зеленая бомба со спрайтом. Тут же была разбросана закуска: сыр, колбаса, наполовину опустошенная банка с красной икрой… Груда крекеров, и раскатившиеся по столу фрукты.

— Ну так где ты пропадала? — поинтересовался Игорь.

— И не спрашивай!.. — отмахнулась Марина. — Кошмар какой-то… Вон, ему рассказала, — она кивнула на Барина, — так он до сих пор в себя прийти не может…

— Ну, тогда уж и не стоит вспоминать… Если захочешь, потом как-нибудь расскажешь…

Игорь принял предложенный ему стакан, с удовольствием отхлебнул из него. Надкусил яблоко.

— Нет уж… — с каким-то капризным упрямством в голосе произнесла Марина. — Я лучше сейчас. И тебе в особенности. Потому что тебя это тоже касается.

— Что, серьезно?..

— Серьезнее некуда… Мне Леша про кассету все рассказал…

— Ты послушай, послушай ее! — вклинился Барин, жуя бутерброд и тыча пальцем в сторону Марины. — Она тебе сейчас такого нарасскажет!.. За голову схватишься!

Марина пригубила коньяк. Закурила сигарету. И, как-то странно быстро оглянувшись в темный угол, начала:

— Ну, короче, Игорек, в тот вечер, как ты помнишь, поехали мы с Лешей к нему… Ну, сам понимаешь… Утром выхожу из парадной… Леша хотел меня до дому подбросить, но я, как умная Маша, решила одна пойти, проветриться на воздухе… Так вот, выхожу я, иду по улице. Стоит тачка. «Ауди»… Как сейчас помню, вишневая такая… Прохожу мимо, никого не трогаю, ни о чем не подозреваю… Вдруг распахивается дверца и… Я даже пискнуть не успела, как влетела в нее. На лицо — тряпка мокрая. И все. Я чуть потрепыхалась — и в отключке. Короче, тьма полная… И очухиваюсь в какой-то темной комнате. На стуле. Привязанная так, что ни рукой, ни ногой не шевельнуть. В голове туман, в висках стук, точно гвозди забивают… И пить хочется — сил нету. Знаешь, Игорек, такая дикая жажда, что уж не знаю, чего напилась бы… Лишь бы капельку… Ну так вот, сижу я, вся из себя жаждущая, и постепенно начинаю кое-что различать во тьме. Да такое, что и в голове не укладывается… А в комнате этой начинает постепенно светлеть. Как будто луна восходит… И открывается мне, Игорек, такая картина, какая только в бредовом сне привидеться может. Или, разве что, по иллюстрациям знакомая. В книгах о каменном веке или о каких-то шаманских обрядах. Короче, стоит идол. Самый что ни на есть настоящий идол. И все при нем, как и положено для такого страшилища. И глаза горят, как две красные фары, и орнамент соответствующий. И зубами скалится, словно сожрать собирается… Жуть. И самое-то страшное — так это ложе перед ним. Нутром чувствую, что для меня приготовленное. А рядом — какие-то блестящие ножи, крючки, топоры… Я как впилась в них глазами, так и оторваться не могу. Все внутри упало… Ей-Богу, Игорек, была бы беременна — так тут же выкидыш случился бы… До сих пор страшно! И вдруг вижу: из темноты какая-то рожа страхолюдная высовывается. И сам выползает… Весь в каких-то перьях, бубенцы какие-то… позвякивают… Ручищи волосатые, пальцы корявые, будто крючки… А снизу — весь голый!..

Марина перевела дух. Допила рюмку. Глубоко затянулась.

— Представляешь, и ноги, и живот — все голое. И… прости, Игорек, называть не могу… Короче, как говорится, к бою готовый и прямо на меня нацеленный… Меня трясет. Крупной дрожью колотит. Так, что чувствую даже, как стул подо мной ходуном ходит… И голоса нет. Крикнуть не могу…

Игорь посмотрел на Барина. Тот сосредоточенно чиркал спичками, пытаясь прикурить и ломая их в дрожащих пальцах. Юрик, с застывшим стаканом в руке, затаив дыхание, сидел словно окаменевший и, чувствовалось, безуспешно пытался врубиться…

— Ну и?.. — хрипло проговорил Игорь. — Как же ты спаслась?..

— Чудом!.. — Марина перекрестилась. Неумело, слева направо. Но, видимо, этот нюанс мало беспокоил ее. — Чудом каким-то… — повторила она. — Вижу я этого сумасшедшего, и все… Ну, думаю, прощай, Марина. Только об одном молю. Чтобы только побыстрее и не очень больно… Больше уже ни на что не надеюсь. Только бы побыстрее… И вдруг… Что-то как будто оборвалось. Гляжу — нет никого. И свет вдруг как-то мелькнул и погас совсем. И — полная тишина… Только слышу, что сзади кто-то шевелится… Ну все, думаю… Начинается!.. Конец… Но только чувствую, веревки с рук и ног упали. Кто-то меня за руку хватает и тянет за собой… А у меня и ноги не идут. Как не мои… Не помню, по какому коридору… Обо что-то головой стукнулась — и полный провал… Открываю глаза — я дома. В своей кровати… В своей!!! Наверное, думаете, померещилось?.. Думаете, сон кошмарный?.. Черта с два! Вот, посмотрите!..

Марина вытянула руку. Оголила ее, задрав чуть ли не до плеча рукав свитера.

На белой нежной коже сине-фиолетовым пятном разливался огромный синяк, прорезанный багровеющими полосами, словно кто-то стегал по этой руке железными прутьями… Марина всхлипнула.

— У меня даже от легкого удара синяк сразу вскакивает… А тут…

Барин подскочил к ней, нежно обнял и, ласково поглаживая, со слезами на глазах принялся осторожно целовать ее изуродованные руки.

Игорь смотрел на Марину, и ему хотелось так же ее жалеть и так же целовать, нежно и бесконечно…

— Но кто же это был? — прошептал он. — Кто спас тебя?.. Я, кажется, догадываюсь, кто это мог быть… Это была Лариса! Да?

— Знаешь, Игорек, — еле сдерживая слезы, пробормотала Марина, — там действительно была какая-то тень. В моей квартире… Я сначала не разобрала, не всматривалась… А потом она куда-то исчезла… Но только она… — Марина задумалась. — Может быть, ты и прав, — прошептала она. — Может быть, и Лариса… Но мне все-таки кажется, что она была больше похожа на… — Марина взглянула в глаза Игорю. — Мне показалось, что это была… Илона… Ведь это она была такая?.. Рыжеватая?..

«Лошка — Рыжая Кошка!» — вдруг явственно прозвучал в мозгу у Игоря Илонин голос.

Где-то приблизительно через пару часов после этого ночное шоссе уносило белый «мерседес» в неизвестную даль. Подальше от Питера. И как можно дальше от всех этих бредовых наваждений и необъяснимых загадок.

И лишь раз, когда Игорь случайно обернулся, ему почудилось, что на обочине дороги вместо обычного указателя вдруг выскочил из земли длинный стебель какого-то странного подсолнуха с мертво сияющим экраном компьютерного монитора посредине…

Люлько повернулся к Гаврилову.

— Что у тебя там по делу Липской-Бутенко? Продвигаешься?

— Есть кое-что… Итак, Бутенко. Илона Львовна. Тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения… Найдена убитой в своей квартире… Пуля в голову из пистолета германского производства типа парабеллум… Смерть наступила от удара подсвечником… Стреляли уже в труп… Пистолет в квартире не обнаружен… Выстрела никто не слышал…

— Да если б кто и слышал… — буркнул Люлько. — Салажня в каждом дворе петарды рвет. Пообвыклись… А что, кстати, салажня?

— Нашли мы этого Джавада и шайку его. Долго упрямились. Но кое-кто из его команды раскололся. Действительно, были они в квартире Бутенко в день ее гибели. И труп видели. Сначала, конечно, обгадились от страха, но потом похватали что под руку попалось и слиняли… Дверь была открыта. Просто за ручку дернули на авось… Но все хором заявляют, что никакого пистолета в квартире не было. Мы их, конечно, еще потрясли… Так вот этот Джавад долго ломался, затем вдруг заявил, что вспомнил, будто видел такой пистолет, о котором мы говорим, у одного парня, который на них набросился, когда они в парадной пепси лакали. И говорит, что этот парень пьяный был и пистолетом им угрожал. Я порасспросил, что за парадная, что за парень… Так вот. Парадная — та, где расположена квартира покончившей с собой Липской. А парень этот по приметам похож на Бирюкова… Вот такие дела… Врет, наверное…

— А может, и не врет… — задумчиво произнес Люлько. — Уж больно совпадений многовато… И друга Бирюкова возле его машины убили… И вообще… Что-то не нравится мне твой Бирюков…

— А я почему-то не думаю, что он в чем-то виноват, — сказал Гаврилов. — Просто не повезло мужику… Какая-то полоса нашла на него.

— Не думаешь… — проворчал Люлько. — А ты дело раскрывать думаешь?.. Гуманист… И так уже все пальцами тычут, что милиция ни хрена не делает… Где он сейчас болтается? Наблюдаешь?

— Вчера жену хоронил…

— А дальше что?

— А ничего. Что ж я — под руку с ним ходить должен? И без того дел по горло…

— Ясно… Еще есть что?

— На тот антиквариат, что в его квартире, один адвокатишка глаз положил. Брат Липской по отцу. Он на Бирюкова иск подал в суд. И бумажками, официально заверенными, трясет. Мол, якобы этот антиквариат ему принадлежит. А Липской, то есть сестре своей, давал его на временное хранение, пока за кордоном ошивался. Да все времени не было забрать…

— Объявился, сукин сын… — хмыкнул Люлько. — Вот этот как раз, может быть, и на самом деле врет… Только где там Бирюкову с ним тягаться!.. Отсудит…

— Со мной все? — спросил Гаврилов, вставая из-за стола.

— Пока да… — махнул рукой Люлько. — Только ты вот что. Бирюкова-то насчет пистолета все-таки прощупай… И вот эту версию, что мы с тобой в прошлый раз обсуждали, как-нибудь подработай… В том смысле, что Липская из ревности убила Бутенко, а затем с собой покончила. Потому как и нам пора с этим завязывать…

В коридоре Гаврилова нагнал Борис Александрович:

— Коленька! Коленька, подожди!..

Он стоял перед Гавриловым запыхавшийся, какой-то загадочный и торжествующий. Из внутреннего кармана серенького пиджачка суетливо вытащил две фотографии и протянул их Николаю:

— Ну-ка, посмотри, что у меня есть!..

Гаврилов взял оба снимка, мельком взглянул. Затем усмехнулся и присмотрелся внимательнее:

— Ну и что, Борис Александрович? Да, я узнаю одну из этих красавиц. Вот это — Липская, у которой мы с вами недавно были. У нас есть такое же фото. А это, — он показал на другую фотографию, — какая-то неизвестная мне особа… Действительно, очень похожи… Но что-то есть неуловимое… Вроде и одно лицо, а вроде и нет… Но вот это — точно она.

— Кто «она»? — нетерпеливо спросил Борис Александрович.

Гаврилов подозрительно посмотрел на него:

— То есть вы хотите сказать…

— Именно это я и хочу сказать, Коленька! Это не Липская. Да, именно ее мы с тобой видели мертвой в той квартире, набитой антиквариатом. Но это была не она, — торжествующе заявил Борис Александрович.

— Значит, подмена?..

— Да. И подмена. И убийство. А настоящая Липская — вот она самая.

Гаврилов уставился на фотографию. С нее рассеянно смотрела высокая красивая брюнетка в больших очках, не спеша идущая по Невскому проспекту. На второй фотографии шла точно такая же девушка, почти неотличимо похожая на первую, но в черных очках. И за ее спиной виднелась та же панорама Невского, что и на первой фотографии…

— Такую-то мать!.. — растерянно произнес Гаврилов. — Мы же исходили только из того факта, что это была именно она, Липская. И совсем даже никому не пришло в голову усомниться, что это может быть кто-то другой. Да и вопрос-то стоял иначе: сама ли она себя или ее кто-то… Ведь и соседи подтвердили… И муж, в конце концов… Бирюков…

— Ну, положим, муженек ее в стельку был… И потом — очки, Коленька… Очки всех смутили. И безделушки всякие, на нее навешанные, когда эта особа на полу лежала. И вот эта самая фотография, что она нам подбросила…

— Или Бирюков… — задумчиво произнес Николай.

— Или Бирюков, — подтвердил Борис Александрович. — Да и, сказать по правде, интерьер очень сильно внимание отводил…

— Вы правы. Всех нас здорово провели за нос… Короче, Борис Александрович, откуда у вас эти фотографии? Колитесь до конца…

Серенький пиджачок довольно засмеялся, замахал руками, выразительно жестикулируя:

— А вот откуда, Коленька… Есть, у меня родственничек молодой. Племянник моей любезной Анечки. Так вот он на Невском прохожих фотографирует… Неплохие деньги, кстати, зарабатывает, к слову сказать. Мы в воскресенье у них в гостях были. Ну и он, как фотограф фотографу, решил своими достижениями похвастаться. Альбомчик у него такой есть, куда он особо интересные лица вставляет… Вот листаю я этот альбомчик и вижу вдруг знакомое лицо… А он мне и рассказывает, какой у него случай забавный произошел с этой фотографией. И вторую достает, вот эту… Так вот, приходит к нему одна из этих девиц за снимком. Липская, кстати… А он и выдает ей, как это положено. Она смотрит, смотрит… А потом говорит, что это не ее фотография. Мой родственничек убеждает ее в обратном. Та настаивает… И тут он вспоминает, что еще когда печатал снимки, то подивился тому, что лица-то уж очень похожие были на двух из них… Порылся — и действительно нашел второе фото. И лицо — ну точь-в-точь!.. Так вот Липская эта заинтересовалась вдруг и сказала ему, что если вторая девица объявится, то пусть позвонит ей. У нее якобы возникла мысль одну шутку над знакомым парнем учудить… Мой племянник посмеялся и записал ее телефон…

— Он у вас с собой?

— С собой, с собой! Посмотри…

Гаврилов бросил взгляд на протянутую ему бумажку:

— Да, помню. Мне Бирюков его давал… Ну и что дальше?

— А дальше, собственно, и ничего… Пришла вторая. Тоже заинтересовалась. И, как видишь, позвонила… на свою голову… И смешно, и грустно…

— Постойте, Борис Александрович! А телефон у нее имеется? Имя ее?.. Я про вторую говорю…

— Нет, Коленька. Я спросил у Димы, племянника-то моего. Нет. Вроде, говорит, Наташей назвалась, а ни телефона, ни адреса… Ведь это же не ателье… Захотел — пришел и взял свое фото, не захотел — рукой махнул…

— Борис Александрович! Дорогой! Бегом к Люлько! Тут же все это дело, которое я веду, через задницу переворачивается!..

— А где же логика? — с пасмурным выражением лица спросил Люлько, когда Николай изложил ему свою новую версию. И в то же время с неприязнью поглядывая на торжествующего Бориса Александровича. — Смысл-то какой?.. И как мы теперь узнаем, кто из них живая, а кто убитая?.. Если ее Липская и в самом деле собой подменила, то уж, наверное, понимала, что к чему. И, вероятно, разоблачения не опасается. Так что эта убитая, понимаешь ли, вроде как бы и жива… Что одна, что другая… И искать незачем…

— Надо искать!.. Фотографа поспрошать. Он же видел их обеих? — обратился Николай к Борису Александровичу. — Видел же?..

— Видеть-то видел… — с сомнением согласился тот. — Да что толку? Ни имени, ни адреса…

— Ну как же ни имени!.. А «Наташа»?..

ОТРАЖЕНИЕ ВТОРОЕ

Глава 1

В тот же самый день, когда происходило завершающее событие своеобразной эпопеи, связанной со смертью и похоронами безвременно почившей Ларисы Липской; в тот день, когда прах ее, тщательно запаянный в небольшую урночку, был, наконец, предан земле; в тот день, когда безутешный супруг ее, внезапно оказавшийся в плену необъяснимых фантасмагорических видений, много часов блуждал по городу не в силах спокойно, как все нормальные люди, вернуться домой, — в девятый день с официально зарегистрированного дня своей собственной смерти… сама Лариса Липская, с недовольным лицом, шла по Литовскому проспекту.

Моросящий дождь уже кончился, но она не замечала этого и до сих пор продолжала держать над головой раскрытый зонтик. Отгородившись от окружающего стеклами больших очков, она не обращала внимания на раздражающее мельтешение озабоченных лиц, на проносящиеся мимо автомобили, на какие-то мятущиеся в пустой суете фигуры, снующие вокруг. Лариса не спеша ступала по мокрому асфальту, осторожно обходя лужи, держась в стороне от проезжей части, не желая, чтобы какая-нибудь шальная колымага окатила ее грязными брызгами.

Она шла по проспекту и была недовольна всем.

Ее раздражал собственный внешний вид, совершенно не свойственный ей. Непривычный, какой-то вульгарный макияж. Одежда с чужого плеча, легкомысленная и не отвечающая ее строгому, изысканному вкусу. Раздражал этот старый, расхлябанный зонтик, дешевая спортивная кожаная курточка, а также джинсы и кроссовки, которых она терпеть не могла. И вызывающе яркие, медно-рыжие волосы.

Короче, Лариса Липская комплексовала. И прекрасно сознавала свое состояние.

Но как бы то ни было, какой бы степени отвращение ни вызывал нынешний стиль ее одеяния, весь этот дурацкий камуфляж был необходим ей сегодня. Она должна была вырядиться именно таким образом. Чтобы как можно более изменить свою неординарную внешность, чтобы как можно меньше подвергать себя риску, привлекая к себе внимание тех, с кем встречаться не было никакой необходимости. Хотя бы потому, что сегодня ей нужно было сделать один важный визит. И очень может быть, что в последний раз в своей жизни. Визит в собственную, довольно-таки странным образом покинутую квартиру, чтобы забрать с собой то, что, к сожалению, невозможно было взять в прошлый уход, не возбуждая лишних подозрений.

И вот, посетив наконец-то свое бывшее жилище, она возвращалась.

Она несла с собой сумочку, битком набитую драгоценностями. На ней было натянуто белье, под которым прилегало к голому телу множество серо-зеленых бумажек. И вдобавок ко всему, в большом полиэтиленовом мешке, замотанный тряпками лежал неожиданно найденный в квартире давно куда-то пропавший пистолет отца.

Можно было бы, конечно, радоваться столь успешно проведенному мероприятию, в результате которого она получила наконец желанное освобождение, возможность расправить крылья и зажить новой, ни от кого не зависящей собственной жизнью… Если бы это действительно было так на самом деле. Но…

Лариса шла и с отчаянием думала о том, что все ее старания пропали даром. Все ухищрения, изматывающая нервотрепка, паническое бегство и, наконец, оказавшееся теперь совершенно бессмысленным убийство — все это было всего лишь бесполезной тратой сил и дополнительным отягощением кармы. Убедившись в опрометчивости своего поступка, она лихорадочно искала какой-нибудь выход, чтобы срочно, каким бы то ни было образом выкарабкаться из создавшейся ситуации.

Естественно, задуманное никогда не получается на все сто. Но, даже сознавая эту извечную истину, трудно заставить себя восторгаться своей находчивостью, когда, как палки в колеса, в твой тщательно продуманный план вдруг вклиниваются всякие непредвиденные уточнения. Когда что-то не сходится. Когда даже какие-то мелкие шероховатости, ничтожные пылинки, что ли, не позволяют полностью удовлетвориться сознанием собственного превосходства над окружающими…

Да что уж теперь говорить о превосходстве!..

Лариса давно уже начала подозревать, что эти ее увлечения оккультизмом, беспечные и безрассудные заигрывания с манящим своей таинственностью и живущим по своим законам ирреальным миром добром не кончатся. Она едва коснулась этой завесы и, вдруг испугавшись, хотела было отдернуть руку, но неведомые силы заставили ее вернуться и помогли ей приподнять край этого занавеса…

Она опомнилась. И страшно перепугалась.

Потому что внезапно поняла, что ходит по краю глубочайшей пропасти, по краю обрыва, возвышающегося над преисподней. И малейшая попытка отойти от этого края, отказаться от зовущих объятий заявившего права на ее душу мира будет немедленно и безжалостно пресечена ее неизменным поводырем, ее верной наставницей…

Лариса давно уже начала подыскивать способ исчезнуть куда-нибудь, раствориться в миллионных толпах, копошащихся в непритязательной суете обывательских интересов. Притвориться одной из них и навсегда избавиться от пугающего своей неограниченной властью над ее телом и душой покровительства. Но ничего не могла придумать.

Любая ее попытка к бегству вызвала бы к действию все тайные силы, направленные на поиск взбунтовавшейся беглянки. Единственным выходом оставался один — добровольное бегство в небытие. В смерть.

Но именно этого Ларисе и не хотелось. Во-первых, по христианским заповедям это был смертный грех. А во-вторых, просто-напросто хотелось жить. Поэтому такого выхода она стремилась избежать любым способом.

Однако, что бы она ни придумывала, любая комбинация, даже самая хитроумная, при тщательном рассмотрении страдала одним недостатком. Для всех она оставалась бы живой. Да, исчезнувшей в каком-то неизвестном направлении, но живой. А это-то как раз и было плохо. Потому что живого человека в любом случае рано или поздно можно найти. А в том, что ее найдут, Лариса не сомневалась. Возможностей у них было предостаточно.

Зато никто не станет искать мертвого. Умер. Похоронили. Вот могила. Со всеми вопросами — к ней.

И поэтому, к великому сожалению, Ларисе Липской просто необходимо было умереть. И уж лучше умереть только на бумаге, в официально заверенном свидетельстве о смерти, чем на самом деле быть убитой чужими руками. Это должно было произойти со дня на день. И Лариса была убеждена в неотвратимости этой угрозы.

Но умирать не хотелось…

И тут — неожиданная удача.

Как-то летом, оказавшись на Невском проспекте, она, по своему обыкновению, неторопливо брела по тротуару, рассеянно скользя взглядом по витринам, рекламам, отмечая про себя разнообразие виньеток и украшений на фасадах окружающих зданий… Она вздрогнула от неожиданности, когда невысокий вертлявый парень с фотоаппаратом на груди начал совать ей в руку какую-то бумажку, уверяя в том, что только что сфотографировал ее и не выкупить такую фотографию, где она при всем своем великолепии даст сто очков вперед даже самой Клаудии Шифер, просто абсурдно. Лариса долго ничего не могла понять, но когда наконец поняла, то вначале просто разозлилась на назойливого парня, без разрешения сфотографировавшего ее. Потом успокоилась и, со скептическим видом взяв эту бумажку, небрежно сунула ее в сумочку.

Естественно, она и думать не хотела о том, чтобы снова специально тащиться на Невский и выкупать этот снимок. Однако через несколько дней, роясь в своей сумочке, Лариса случайно обнаружила листок, который ей всучил уличный фотограф, повертела его в руке и хотела было уже выбросить, как вдруг что-то как будто подтолкнуло ее. Ей стало интересно, как там она на фоне своего любимого города смотрится. Позвонила по указанному телефону. Съездила на Невский. Взяла фотографию. И с удовлетворением отметила про себя, что смотрится очень даже неплохо. Но что самое важное, она узнала при этом, что у нее есть двойник…

В голове начал созревать план. Сначала довольно туманно, затем более конкретно. А через некоторое время этот план полностью увлек ее своей эксцентричной неординарностью.

Кто же мог предполагать, что все это так нелепо закончится!..

По тому, как скоро ей позвонила Наташа, и по тому, как она выразила вдруг неожиданное желание поближе познакомиться с Ларисой, а затем и фотографиями обменяться… Лариса почуяла какой-то скрытый подвох. Но не подала виду. И затем, тщательно разыгрывая уже привычную для себя роль этакой витающей в облаках, рассеянной, изнеженной и глупенькой интеллигенточки, исподволь направляла речи и действия своей новой подруги в нужном ей самой направлении.

Разбитная Наташа быстро ухватила подсунутые ей Ларисой бразды лидерства в их своеобразном дуэте и, напрочь позабыв о бдительности, сама того не замечая, как бы помогала Ларисе утвердиться в своем решении и энергично вела дело к неизбежной развязке.

В результате Лариса узнала о ней все, что нужно. И то, что Наташа никогда не была замужем и не рожала, хотя и наделала кучу абортов. И то, что живет она после смерти родителей в отдельной однокомнатной квартире. И то, что занимается каким-то сомнительным и ненадежным челночным бизнесом и буквально не вылезает из Польши и Турции…

Возможно, Лариса в скором времени и узнала бы истинную причину Наташиных ухаживаний, поняла бы наконец зачем она понадобилась этой склонной ко всякого рода авантюрам особе. Но события вдруг завертелись так, что медлить было уже нельзя.

Эта злополучная видеокассета, внезапно оказавшаяся у нее, решала все.

Она не знала, что существуют подобные записи. О чем-то догадывалась, конечно, но весьма смутно и неопределенно. Теперь же эти зыбкие и не оформившиеся во что-то конкретное подозрения обрели вид абсолютно неопровержимой улики. Но что толку в том, что эта кассета попала к ней в руки! Не в милицию же, на самом деле, нести доказательства чуть ли не собственного участия в этой кровавой мистерии! И с одной и с другой стороны ей грозила неминуемая гибель.

Но как ни изворачивайся, как ни оттягивай, а гибель и так уже стояла на пороге.

Утром по радио в сводке происшествий сообщили, что какая-то женщина выбросилась из окна. Упомянутый адрес погибшей, где-то на Старо-Петергофском проспекте, заставил Ларису насторожиться. Она поспешно набрала номер телефона своей знакомой по эзотерическому кружку и через минуту поняла, что не ошиблась. Это была она. Та самая, кому она, ослепленная паническим ужасом, опрометчиво показала проклятую кассету и посоветовала бежать куда глаза глядят…

Лучше бы никогда и не видеть этой кассеты, и не знать про нее!

Лариса запаниковала. Заметалась. И, несмотря на длительные, тщательные приготовления, растерялась.

Хорошо о чем-то говорить! Заранее продумывать, планировать. Предполагать… Труднее, когда дело доходит до реализации задуманного…

Лариса даже на минуту боялась остаться одна. Заперлась на все засовы, замки, крюки и цепочки. Беспрерывно курила, пила кофе… Где-то разыскала Игореву заначку. Выпила. Но легче не становилось.

Волей-неволей, но срочно приходилось запускать в действие тот механизм, который она уже подготовила, хотя втайне и надеялась, что все образуется само собой и дело до него не дойдет.

Теперь она решилась.

Лариса позвонила Наташе и пригласила ее к себе на завтра. Затаив дыхание, она со страхом думала о том, что вдруг ее приглашение по каким-то непредвиденным причинам будет отклонено. Что вдруг Наташа именно завтра куда-нибудь уезжает по своим делам. Или у нее назначена какая-нибудь встреча… Да все что угодно…

Но та сразу согласилась. И даже как будто обрадовалась чему-то. Насообщала кучу всяких ничего не значащих новостей и сказала, что и сама собиралась на днях навестить свою столь необычным образом обретенную по-другу.

И у Ларисы отлегло от сердца.

В противном случае ей ничего уже не оставалось, как махнуть рукой на все и последовать примеру выбросившейся из окна знакомой. Или просто-напросто отравиться. Это было, по крайней мере, менее страшно, чем быть разодранной крючьями и разрубленной топорами. А затем после удовлетворения патологической похоти маньяка по частям быть выброшенной на помойку. Неизвестно, что могло прийти на этот раз в безумную голову, чтобы вдоволь натешиться беспомощным телом отступницы.

Лариса вскочила и принялась за уборку. Сосредоточенно обтирала каждую вещь, стараясь оставить как можно меньше невытертых предметов, которые можно было бы успеть вымыть и насухо протереть на следующее утро, когда уже все задуманное свершится.

План Ларисы состоял в том, что ее место займет ничего не подозревающая Наташа. Именно она будет лежать на полу. Ее будут хоронить, и именно ее прах будет опущен в могилу, над которой каменное надгробие всем на свете возвестит о том, что Лариса Липская умерла и искать ее уже нет ни малейшего смысла…

Что же касается незначительных индивидуальных черт и деталей, придающих лицу ее двойника некоторую несхожесть с оригиналом, то Лариса не особенно беспокоилась о том, что кто-то сможет разоблачить подлог.

Для себя она давно уже уяснила следующую истину…

Этих дураков, этих рациональных скептиков, с умным видом заявляющих о неопровержимости того, в чем они упрямо убеждены, обвести вокруг пальца проще всего. Они покупаются на своем же собственном убеждении, что, как говорится, такого не может быть, потому что не может быть никогда. Прекрасная ловушка для самих же себя.

И часто они неосознанно подпадают под воздействие этого своеобразного самогипноза, распространяя его, а заодно и собственные нелепые умозаключения, на таких же, как и они сами, тупоголовых баранов.

И поэтому было самым важным, хотя и не слишком сложным, еще задолго до реализации плана убедить собственного муженька в возможности того, чего на самом деле не было и, естественно, быть не могло.

А именно в том, что внешность женщины настолько обманчива и переменчива в зависимости от настроения, погодных условий и прочей чепухи, что эта женщина порой может оказаться совершенно не похожей на самое себя.

И когда она, якобы смеха ради, обменялась с Наташей фотографиями, сделанными уличным фотографом, то поставила ее карточку вместо своей на самом виду, за стеклом книжного шкафа, заявив Игорю, что на этом снимке она выглядит именно так, как сама себя представляет.

Муженек, конечно, скривился, долго скептически рассматривал фотографию, но спорить не стал и махнул рукой на женскую блажь. Он только спросил, откуда у нее взялся этот нелепый свитер, и, услышав в ответ что-то неопределенное, окончательно потерял интерес к этой теме…

Зато, когда произошло, свершилось то неизбежное, что и предполагалось, ничего уже не стоило прижать мертвые Наташины пальцы к этой фотографии, да и ко всему, что так или иначе могло бы заинтересовать тех, кто усомнился бы в том, что живописно лежащая на полу покойница и есть гражданка Липская Лариса Михайловна, а не какая-то кстати подвернувшаяся и поразительно внешне похожая на нее, навсегда замолкнувшая шлюшка, которая, зачем-то представляясь Наташей, по документам вдруг оказалась вовсе и не Наташей, а Светой. Так что велика ли для нее разница, кем ее сочтут теперь?..

Ну а что касается несколько изменившихся черт лица, то Ларисе хорошо было известно, как порой неузнаваемо меняется лицо мертвого человека, а тем более в гриме, наложенном похоронными специалистами.

Кроме того, Лариса для большей убедительности украсила это лицо своими неизменными очками… Второй, запасной парой.

И генеральную уборку накануне она также затеяла для того, чтобы как можно более тщательно изъять следы своего здесь пребывания. Естественно, все не смоешь и не спрячешь. Но, вероятно, и милиция не станет проверять отпечатки пальцев на каждом квадратном сантиметре квартиры и на каждой отдельно взятой булавке. Тем более что в доме бывали и гости…

Но пока ничего этого, запланированного на завтрашний день, не произошло, и она лихорадочно занималась уборкой.

Ближе к вечеру явился с работы муженек. Как обычно, под легким кайфом. Потому что этот горе-супруг просто был не в силах сдержаться, чтобы где-нибудь не хлебнуть своей сивухи. И он, естественно, начал выражать свое недовольство устроенным кавардаком. Лариса терпела некоторое время, стараясь не обращать на него внимания. Но когда его капризничанья переполнили чашу ее терпения, она взорвалась.

И без того взвинченная до предела, она орала так, что даже сама, слыша свои словно откуда-то извне доносившиеся вопли, с удивлением отмечала несколько не свойственную ей манеру общения. И с некоторым удовольствием обнаружила, что умеет неплохо материться.

Чтобы ненароком не получить затрещину от удивившегося сначала, а затем взбешенного супруга, она заперлась в спальной комнате и изливала на его голову все, что накопилось у нее за три года их совместной жизни. И в итоге посоветовала ему идти в поисках утешения и ласки к своей подружке-потаскушке Илоне…

Кончилось тем, что Игорь грохнул дверью и исчез из квартиры.

Оставшись одна, Лариса немного пришла в себя, а затем перепугалась еще больше. Оставаться в квартире одной, да еще на ночь… Она похолодела.

А затем поразмыслила и решила, что все это действительно даже и к лучшему. И позвонила Алексею Кирилловичу, шефу своего муженечка, которому несколько раз уже отвечала взаимностью на его галантные ухаживания. По счастливой случайности, жена у Барина в эти дни порхала по заграницам, а у верной спутницы Марины либо, очевидно, был период легкого женского недомогания, либо еще какая-нибудь уважительная причина…

Поэтому Барин, как только Лариса заверила его в том, что если Игорь даже и появится, то не будет допущен в дом, примчался к ней с большой радостью, как нетерпеливый, изголодавшийся мальчик, которого лишь вполнамека поманили пальцем…

Ему было приказано принести «Амаретто», поскольку миндальный запах ликера не стал бы вызывать никаких подозрений…

И тут, как сейчас принято выражаться, она оттянулась на всю катушку…

А утром пришла Наташа.

Лариса уже заранее всыпала в оставшуюся после Барина недопитую бутылку ликера весь свой запас цианистого калия. Украденного, кстати, у того же Барина, из его сейфа. Для какой надобности он там находился, каким образом и где был приобретен, Ларису не интересовало. Но то, что это был именно этот яд, Барин сам как-то по пьянке ляпнул ей. Потом вдруг очухался и быстро запер сейф. Но Лариса хорошо запомнила этот пузырек, а в следующее посещение Баринова кабинета, пока тот храпел на диване после утомительных для его возраста гимнастических упражнений, безо всяких угрызений совести нахально приватизировала его.

Теперь же, когда этот яд потребовал подтверждения ходивших о нем страшных легенд, Лариса просто-напросто струсила.

Увидев перед собой сияющее лицо Наташи, она глубоко раскаивалась в задуманном, обругала себя низкопробной пародией на Екатерину Медичи и уже обреченно решила на все махнуть рукой…

Но вдруг отчетливо вспомнила душераздирающие вопли заживо кромсаемых людей и содрогнулась.

Она больше не колебалась. И лишь лихорадочно подыскивала себе оправдания, пытаясь договориться с собственной совестью, убеждая себя в том, что, во-первых, мгновенная смерть от быстродействующего яда не так мучительна, как, скажем, от рака. Во-вторых, казуистическими увертками типа того, что если сейчас Наташа останется жива, то не исключено, что когда-нибудь может случиться и так — вспоминая прошлое, она будет сожалеть о том, что не умерла прежде. И что, может быть, другая смерть Наташи будет не столь скоропостижной и безболезненной… Иначе говоря, Лариса пыталась внушить себе, что творит чуть ли не добро, избавляя Наташу от дальнейших жизненных страданий.

Но, с другой стороны, она вдруг подумала и о том, не рискует ли и она сама, Лариса, подставляя вместо себя осчастливленную ею таким необычным образом Наташу, впоследствии умереть такой смертью, от которой содрогнулись бы жертвы инквизиции…

Так есть ли смысл в этом спектакле? Не проще ли покончить все разом — и уйти?..

Ее мысль в ужасе металась, как стрелка компаса, попавшая в ловушку магнитной аномалии. В конце концов мозг устал и отключился. И она загадала. Пусть будет как бы по жребию. Кто первый выпьет отраву — тому и судьба…

Но все получилось иначе.

Когда Наташа вошла в квартиру, Лариса удивилась какому-то возбужденному, таинственно сияющему выражению ее лица. По-приятельски чмокнув подругу в щеку, гостья виляющей походкой прошла прямо в комнату. Оглядела интерьер и восхищенно произнесла, как делала это каждый раз, бывая у нее:

— Потрясающе!..

Наташа порой заходила к Ларисе, то, оказавшись случайно неподалеку, чтобы выпить чашечку кофе, то просто так, позвонив и пожаловавшись на скуку. И никогда не переставала высказывать свое восхищение Ларисиной квартирой.

— Везет же некоторым… — вздохнула она, плюхаясь на диван и сдергивая с плеча кожаную сумочку. Закурила, не спрашивая разрешения, придвинув сумку к себе. — Как твой-то? На работе?

Лариса махнула рукой:

— Ну его!..

— Кобели они все, — посочувствовала Наташа. — И скоты неблагодарные…

— Это точно, — вздохнув, согласилась Лариса. — Вчера дверью хлопнул и до сих пор где-то гуляет.

— А ты мужика заведи.

Лариса задумалась:

— Ну, это же не щенка купить…

— Кстати, о щенках! — ухватилась за мысль Наташа. — Ну, я, конечно, о мужиках говорю. О теперешних. Они нынче все крутые, с бабками, на тачках… Тебе бы такого. И ему престижно было бы такую бабу иметь, как ты, да и тебе выгодно. Здоровые во всех отношениях. Видиков насмотрелись, так и в сексе изобретательны. По всем параметрам — то, что надо. Он тебя и на Канары, и в Хургаду какую-нибудь, на верблюдах кататься… Что ты здесь среди этих картин да возле своего алкаша чахнешь!..

Лариса засмеялась:

— Хорошо, я подумаю.

— Быстрее думать надо. Годы-то летят…

Наташа замолчала. Докурив, раздавила окурок в пепельнице. Затем подняла глаза на Ларису.

— Слушай, подруга, — начала она. — Поделись шмотками. Меня тут на сейшен пригласили… Надо соответствовать. А у меня все такое обиходное, для носки… Недавно в Польше затарилась, так все по ларькам и комкам раскидала. Сунулась в шкаф — нет ни хрена подходящего…

Лариса насторожилась, но не подала вида. И, как прежде, с рассеянным видом подошла к шифоньеру. Раскрыла дверцы:

— Посмотри. Может, что и подойдет.

Наташа сунулась в тесные ряды Ларисиного гардероба.

— Ух ты!.. — восторженно выдохнула она. — Ну-ка, дай глянуть!..

Порывшись немного, она вытянула оттуда темно-зеленое вечернее платье от Риччи.

— Это можно?

Лариса молча кивнула.

— Можешь не отворачиваться, — пошутила Наташа и начала стягивать с себя джинсы и свитер.

Лариса оценивающе рассматривала точеную, очень похожую на ее собственную, обнаженную фигуру Наташи, словно исполняющей перед нею какой-то ритуально-эротический танец. Тягуче извивающееся и постепенно обволакивающееся дорогой тканью, ее матово-белое тело казалось более плотным и упругим, чем у Ларисы, изящная фигура которой отличалась той изысканной утонченной красотой, что из поколения в поколение была свойственна истинным петербурженкам. Лариса снизу доверху пробежала взглядом вдоль линии бедер, живота, груди Наташи… и внезапно подумала, что у нее должны были бы быть светлые волосы, а вовсе не такие, как сейчас, — черные, словно у гейши с японской гравюры… Почувствовав какое-то неожиданное волнение, она отвернулась.

— Готово!..

Лариса снова взглянула на Наташу и невольно отпрянула.

Если не всматриваться в некоторые малозначительные детали и немного подкрасить лицо, то можно было с уверенностью утверждать, что на нее, загадочно улыбаясь, смотрело ее собственное отражение, каким-то непостижимым образом вышедшее из глубины зеркала…

— Ну как? — Наташа грациозно повернулась вокруг себя.

— Поразительно… — прошептала Лариса. Подскочила к шкафу, выволокла спрятанную среди белья шкатулку красного дерева и достала из нее золотой браслет и малахитовые в золоте серьги.

— У тебя уши проколоты? — спросила она.

— Обижаешь… — усмехнулась Наташа, стоя перед зеркалом. Нацепив серьги и надев браслет, она повернулась к Ларисе: — Ну и, как говорится, ху из ху?

Действительность превзошла все ожидания. Лариса не верила своим глазам. Она взглянула в зеркало и увидела, что неожиданно для самой себя она как-то странно размножилась. Перед ней стояли три почти совершенно одинаковые Ларисы. Одна — изумленно-ошарашенная, две другие — победно-торжествующие. Все это казалось каким-то наваждением…

Наташа снова расположилась на диване, забросив ногу на ногу.

— За это надо выпить, — заключила она. — Давай?

Лариса уловила едва заметное нетерпение в голосе подруги.

— Давай, — согласилась она. Подошла к бару, открыла дверцу. — У меня тут осталось кое-что… Вчера распсиховалась из-за муженечка. Пришлось сбегать и купить, чтобы стресс снять…

— О, «Амаретто»! — обрадовалась Наташа. — Это как раз то, что надо… Наливай.

Лариса достала рюмки на длинных тоненьких ножках и наполнила их густым ликером. Подняла одну из них… И затаила дыхание.

— Погоди, — вдруг сказала Наташа. — У тебя никакого лимончика или, например, яблочка нет?..

Лариса поднялась и с неожиданно нахлынувшей радостью ускользнула на кухню. И постаралась подольше задержаться там…

Она пыталась оправдать себя тем, что действительно не догадалась заранее приготовить что-нибудь к столу. Хотя бы выложить то, что осталось после посещения Барина. Но в глубине души сознавала, что просто-напросто постыдно сбежала, чтобы ничего не видеть…

Но в комнате ничего не происходило.

— Ты скоро там? — нетерпеливо позвала Наташа.

Лариса обреченно вернулась, неся на блюдце нарезанный дольками грейпфрут. Наташа уже держала свою рюмку.

— Давай, подруга, поехали!.. — сказала она. Взглянула на Ларису и наткнулась на выжидающий взгляд. Какая-то искорка страха промелькнула в ее глазах. И словно вдруг испугавшись чего-то, она подмигнула ободряюще и, как бы подавая пример, быстро осушила свою рюмку до дна…

Потом как-то жалобно всхлипнула, удивленно вытаращила глаза, судорожно схватилась за горло и рухнула на пол…

Какой дряни подсыпала ей в рюмку Наташа, Лариса не знала, да и не желала знать. То ли яд, то ли снотворное… Может быть, это увеличивало дозу отравы, подсыпанной в ликер, или, наоборот, нейтрализовало ее действие… Теперь это не имело никакого значения.

Лариса с облегчением выплеснула содержимое своей рюмки в туалет. И внезапно почувствовала, что совесть ее совершенно чиста. Не было никакого пугавшего ее прежде чувства вины.

Случившееся неожиданно представилось ей своеобразной дуэлью. И она без колебаний ухватилась за эту успокаивающую ее совесть версию, которая заключалась в том, что им обеим по разным причинам как-то одновременно пришла в голову одна и та же идея — поменяться местами. И так уж получилось, что Лариса просто-напросто опередила соперницу, подсыпавшую отраву в уже наполненную смертью рюмку. И благодаря расположению судьбы вышла победительницей из этого поединка.

Версия была крайне шаткой и натянутой. Лариса и сама прекрасно понимала это. Но когда, раскрыв Наташину сумочку, она обнаружила в ней нераспечатанную бутылку какой-то ореховой настойки, некоторым образом подтверждающую эту версию, то совершенно этому не удивилась. И даже наоборот, с каким-то тайным злорадством похвалила себя за предусмотрительность и правильность своего поступка.

Она не удивилась и тогда, когда прочла в найденном в сумочке паспорте, что никакая это вовсе и не Наташа, а некая Светлана Степановна Ермакова, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения…

Она лишь удовлетворенно улыбнулась при мысли о том, что внезапно помолодела на целых два года…

Натянув резиновые перчатки, Лариса принялась за дело.

Прежде всего она вернула на прежнее место, за стекло книжного шкафа, убранную заблаговременно Наташину фотографию. Стерла по мере возможности отпечатки своих пальцев со всего, к чему прикасалась нынешним утром. А на свои документы, на прощальное письмо, на любимую кофейную чашку и на всякие бросающиеся в глаза безделушки налепила Наташины отпечатки, аккуратно поочередно прикладывая их к пальцам безразличной ко всему покойницы.

Надела на нее свои очки. С некоторым сожалением пожертвовала ради дела и собственным обручальным кольцом…

«Вот так, Игорек, — подумала Лариса, с какой-то странной усмешкой любуясь результатом своих стараний. — Пусть теперь она будет твоей супругой…»

Пока она занималась этим, то обратила внимание, что от лица Наташи исходил запах каких-то дешевых духов. Лариса Липская никогда так не пахла. И чтобы перебить этот запах, она обильно намазала ее своими вечерними духами…

Расчесала ее голову новой, заранее для этой цели купленной расческой и, не снимая с зубьев нескольких зацепившихся за них черных волосков, положила расческу в прихожей у зеркала. А заодно и убрала зубную щетку из ванной, а также полотенце, повесив на его место новое, только что выстиранное…

Зашла на кухню. Светину настойку сначала было убрала в пенал, к уже стоявшей там не допитой Барином «Смирновской» водке. Пусть Игорек выпьет за помин души своей незабвенной и горячо любимой…

Затем передумала. Содержимое вылила в раковину, а пустую бутылку сунула к себе в сумку, чтобы выбросить по дороге.

Нашла в углу, между стоящей винной посудой, другую пустую бутылку — из-под «Амаретто», пылящуюся там еще с лета, со дня ее рождения. Перелила в нее часть отравленного ликера — пригодится на всякий случай. Плотно закупорила и убрала себе в сумку. А свою, оставив на дне ее некоторое количество плещущейся отравы, поставила за диван.

Между тем время поджимало. Уже кто-то раз или два пытался дозвониться до нее. Но она и не подумала подойти к телефону. Только вспомнила, что забыла обтереть и его, и тут же осторожно это проделала.

Теперь пора было срочно убираться отсюда…

Из собственного дома. Пока не явились по ее душу и тело те, ради кого в конечном счете она и устроила весь этот жуткий маскарад.

Наташин свитер бросила в шкаф — лишние доказательства не помешают. Тем более что на фото она была именно в нем.

— Небогатый гардероб для фирмачки… — презрительно усмехнулась Лариса.

Оставила дома и свою сумочку со всеми находящимися в ней причиндалами, вынув только ключи от квартиры и паспорт.

Драгоценности решила пока не трогать. Ибо совершенно было неизвестно, что ждет ее на новом месте. В крайнем случае можно было прийти и забрать их.

Оставила на месте и доллары, чтобы не наводить на мысль об ограблении и не давать повода милиции для лишних подозрений…

На прощание Лариса окинула взглядом квартиру, с детства свою, но теперь ставшую чужой и принадлежащую этой нелепо валяющейся, постепенно холодеющей кукле, заветные мечты которой о богатстве сбылись столь неожиданным для нее образом…

Лариса повернулась и вышла вон.

И только много позже вспомнила о том, что, потрясенная содеянным, в горячечной спешке заметания следов и паническом стремлении поскорее сбежать куда-нибудь подальше она совершенно и думать забыла про эту злополучную видеокассету и оставила ее дома…

Проходя через сквер, Лариса неожиданно нос к носу столкнулась с Илоной. Вот этого она никак не могла предвидеть. И, естественно, она и предположить не могла, что ее бывшая подруга, раздираемая угрызениями совести, в эту минуту спешила к ней, чтобы поплакаться и вымолить прощение за отбитого мужика и этим хоть как-нибудь оправдаться перед ней, а заодно и перед самою собой.

Лариса указала Илоне на скамейку. Они свернули к ней и, поскольку сиденье было затоптано грязными следами, уселись на спинке. Закурили. И Илона начала убедительно доказывать Ларисе, что жизнь устроена очень сложно.

Лариса и сама это уже прекрасно понимала и только согласно кивала головой.

И хотя ей сейчас было совершенно не до разборок из-за своего непутевого супруга, кое-что из Илониных рассуждений мало-помалу откладывалось в ее сознании. И в конце концов почти примирившиеся подруги встали со скамейки и пошли в бистро, чтобы там окончательно растопить последние льдинки своей затянувшейся размолвки.

По крайней мере у Ларисы проснулась некоторая радостная надежда на то, что наконец-то появилась, а точнее, вернулась возможность со временем излить кому-то все, что накопилось в ее душе…

Но это потом. А пока что для всех она должна быть мертва.

«Любопытно, — вдруг подумала Лариса. — А придет ли Лошка на похороны?.. Придет, наверное… Догадается или нет?»

Взяли по чашке кофе, пирожных и вина. И при этом Лариса почему-то заказала для себя именно «Амаретто». Просто так, из принципа. Словно желая, казалось, наконец-то выпить ту, не выпитую час назад и, вероятно, напрасно выплеснутую рюмку…

Все кончилось по-бабски. Выйдя из кафе, обе вдруг разревелись, расцеловались, простили друг другу все и разошлись, скорбя и радуясь — каждый о своем…

Оказавшись в чужой квартире, отдышавшись как следует, сварив кофе и закурив сигарету, Лариса с довольным видом расположилась на диване, закинула ногу на ногу и оглядела свои новые апартаменты. Губы невольно растянулись в торжествующей улыбке.

Жребий брошен.

Начиналась новая жизнь.

И вдруг ее словно обухом ударило по голове. Она опомнилась, очнулась от какого-то кошмарного наваждения. Нервозная эйфория, державшая ее все время в каком-то возбужденно-приподнятом состоянии, мгновенно улетучилась, сменившись безнадежным отчаянием. Она огляделась по сторонам, и парализующий страх охватил ее.

Наконец-то до нее дошел весь ужас содеянного.

Лариса испуганно озиралась вокруг и повсюду замечала следы Светиного пребывания — и неплотно прикрытую створку платяного шкафа с торчащим в щели краем пестрого рукава, и небрежно брошенный на спинку стула линялый халатик, и валяющиеся носок к носку шлепанцы в прихожей, и треснувшую чашку с голубым ободком, на дне которой в маленькой желтой лужице плавали черные чаинки… Она словно наяву увидела, как Света ходит по квартире, снимает халатик, натягивает эти же самые джинсы, которые теперь облегали Ларисины бедра, надевает эти же самые стоптанные кроссовки, которые сейчас валялись в полиэтиленовом пакете у входной двери…

Она явственно чувствовала, буквально осязала присутствие Светы во всех окружающих ее вещах, с недоуменным любопытством уставившихся на нее и словно вопрошающих, кто она такая, почему она здесь… и где теперь та, которая ушла куда-то ненадолго и возвращения которой они с нетерпением ждали…

В глазах потемнело.

Лариса схватилась за голову. Ей захотелось кричать, выть, забиться в истерике… Вернуть сегодняшнее утро любой ценой.

Но было поздно.

Обхватив руками плечи, она бессмысленно ходила по квартире, стараясь не замечать ничего из того, что с упрямой настойчивостью лезло ей на глаза, выпячивалось и громко шептало в самые уши, с садистским ехидничанием напоминая ей, кто она есть на самом деле…

Больше всего на свете она боялась подойти к зеркалу, как можно дальше обходя его, резко отворачиваясь, если глаза вдруг каким-то неведомым магнитом сами по себе стремились заглянуть в его глубину. Но неведомая сила словно нарочно разжигала это идущее откуда-то из подсознания извращенное любопытство. И в конце концов поймала ее, когда она в очередной, может быть, уже в сотый раз пыталась увернуться от неизбежной встречи со своим отражением.

И когда все-таки вдруг случайно она бросила в сторону зеркала робкий мимолетный взгляд, то отшатнулась в ужасе, увидев ЕЕ. Свету. В той же, давно знакомой одежде, с длинными черными волосами. Ту, которую она сегодня утром так безжалостно убила…

Безумие накатывалось на нее тяжелыми волнами. Она упала на диван и затряслась, захлебываясь в долгом, несдерживаемом рыдании…

Добровольно, буквально из рук в руки приняв на себя бремя чужого имени, Лариса чувствовала, как что-то неведомое охватывает все ее существо. Появлялись какие-то новые, незнакомые прежде ощущения. Странные, совершенно чуждые мысли и желания проносились в ее воспаленном мозгу. Она словно впитывала в себя ту ауру, ту энергетику, которые оставила ей в наследство умершая подруга.

Призрак Светы невидимой тенью витал над ее головой. И этому призраку уже не нужно было приходить лунными ночами, пугая и доводя до безумия своего убийцу. Призрак этот вместе с именем Светы постепенно и почти беспрепятственно вливался в плоть, в душу Ларисы и, скалясь в насмешливой улыбке, проникал в ее сердце…

— Кто я?.. — в изнеможении прошептала Лариса, постепенно забываясь в тяжелом, беспокойном сне…

Однако, очнувшись через некоторое время, она почувствовала неожиданное облегчение. Свинцовая тяжесть куда-то исчезла.

Промчавшаяся буря унеслась, не оставив никакого следа. Этот запоздалый всплеск раскаяния удивлял и теперь воспринимался как самая заурядная эмоциональная разрядка после напряженной, чрезвычайно ответственной работы. И вспоминая свою истерику, Лариса раскаивалась уже в том, что чересчур поддалась на провокацию этого чувства. Иначе говоря, она раскаивалась в прежнем раскаянии…

Лариса подняла голову и насмешливо посмотрела вокруг:

Пожала плечами и улыбнулась.

Наваждение исчезло.

И пора было переходить к решению насущных проблем.

Во-первых, необходимо по мере возможности изменить облик. Хотя бы постричься и перекраситься. Чтобы как можно меньше народу смогло бы ее узнать. И чтобы, по крайней мере в первое время, не пугало собственное изображение в зеркале.

Приняв это решение, Лариса вышла из квартиры и отправилась в парикмахерскую. Как можно дальше от дома, чтобы почти наверняка быть уверенной в том, что именно эту парикмахерскую Света не посещала…

Часа через три она вернулась и, уже ничего не опасаясь, уселась напротив зеркала, чтобы снова, уже более внимательно, чем в салоне, рассмотреть и оценить свою новую внешность.

Теперь, вместо привычной, какой-то готически-утонченной черноволосой красавицы или словно ожившего изящного рисунка древнегреческой амфоры, на нее смотрела огненно-рыжая гетера с большими, загадочно сияющими зелеными глазами и скептической улыбкой на лице. Некое подобие еще не раскаявшейся Марии Магдалины.

Лариса долго и пристально всматривалась в свое отражение и постепенно с удивлением снова начала находить в нем какие-то доселе неведомые для себя, но тем не менее давно знакомые черты.

Она сняла очки.

И внезапно, едва не раскрыв рот от изумления, поняла, в чем дело. Пораженная неожиданным открытием, она схватила сигарету, закурила и долго рассеянно ходила по комнате.

Это было совершенно невероятное и необъяснимое сходство. Нет, не во всем, конечно. Не до такой степени, как со Светой-Наташей… Но какие-то черты словно внезапно трансформировались, все более и более напоминая лицо ее старой подруги. Илоны…

Это был полнейший абсурд. Они никогда прежде не были похожи между собой. Неужели измененный цвет волос смог настолько преобразить лицо, что выявились доселе незначительные детали, которые, оказавшись подчеркнутыми, придали облику Ларисы новое выражение?

Либо это было на самом деле так, либо — еще одно какое-то необъяснимое наваждение…

Но как бы то ни было, подобное перевоплощение Ларису устраивало.

Это ее даже несколько позабавило, и она решила сохранить этот цвет волос. А при следующей встрече с Илоной рассказать ей о своем открытии и непосредственно проверить это неожиданно обнаружившееся сходство…

О гибели Илоны Лариса узнала в ту же ночь.

Уже который раз за минувший день, сидя перед темным зеркалом, в темной комнате, она снова увидела свою подругу. Не собственное отражение, а именно ее… всю в крови, уходящую в темную глубину и печальным взглядом угасающих глаз зовущую ее за собой…

Резкий звук вклинился в сознание. Прервал череду воспоминаний. Вернул на проспект.

Оглушительно взревев мотором, откуда-то сзади сорвался с места и стремительно пронесся мимо Ларисы мотоциклист. В черной кожанке и с большим круглым шлемом на голове.

Она вздрогнула от неожиданности. Затем успокоилась и проводила его рассеянным взглядом…

Глава 2

Жить в чужой квартире, притворяясь не тем, кто ты есть на самом деле, — вещь весьма и весьма чреватая совершенно не предсказуемыми последствиями. Рано или поздно, но разоблачение должно было состояться. И поэтому Лариса сидела в квартире Светы как мышка — не включая телевизор, не отвечая на порой чересчур назойливые телефонные звонки и незаметно вышмыгивая на улицу со всяческими предосторожностями, чтобы как можно меньше мелькать возле этого дома.

И дело оказалось, к величайшему Ларисиному ужасу, вовсе даже не в том, что это чужая квартира. Это была вообще неизвестно чья квартира. Да, ключи, найденные в сумочке, сразу подошли к дверям. Да, Лариса действительно бывала здесь пару раз. Да, Наташа-Света клятвенно уверяла, что это лично ее, чуть ли не до конца существования земной цивилизации приватизированная собственность…

Но все оказалось несколько иначе.

Внимательно, а не наспех, как это было у себя дома над мертвым Наташиным телом, Лариса просмотрела ее — паспорт и буквальнолишилась чувств, узнав, что теперь она, оказывается, является уроженкой какого-то Богом забытого села, какой-то области, какого-то края… И вдобавок ко всему уже около года назад выписанной из какого-то рабоче-крестьянского общежития какой-то фабрики. И с тех пор нигде не прописанной!!!

И все это несмотря на то, что в разговоре Наташа-Света клятвенно била себя в грудь, уверяя, что ее предки водили компанию чуть ли не с самим Петром Великим, в качестве первых поселенцев обживая невские берега…

Лариса ошалело опустилась на скрипучий стул и уставилась перед собой ничего не видящими глазами.

Естественно, Лариса Липская подозревала, что бывают на свете иные люди, которые почему-то, за какие-то прегрешения в прошлой жизни, родились не в нашей северной столице. И даже не в Москве… Но как-то смутно догадывалась об их существовании. Ибо, вращаясь в избираемых исключительно ею самой кругах и даже в этих кругах отбирая компаньонов строго по своему вкусу, она хотя порой и натыкалась на людей из провинции, но тем не менее смотрела на них как на что-то экзотическое и поэтому требующее к себе некоторого отстраненно-снисходительного отношения.

Лариса допускала за ними право на существование и даже порой благосклонно пользовалась их услугами. Но никогда не отождествляла такую исключительную, благородного происхождения личность, как Лариса Липская, с остальными жителями, наполняющими необъятные пространства Российского государства…

Она брезгливо перелистывала странички Наташи-Светиного паспорта и с нарастающей яростью, отчаянно сопротивляясь всеми фибрами души, утверждалась в сознании своего нынешнего положения. А оно, это сознание, гадко и ядовито хихикая, корчило ей пакостные рожи и издевательски шептало ей на ухо, что с этого самого проклятого дня урожденная петербургская дворянка по материнской линии Лариса Липская является не более чем лицом без определенного места жительства… А попросту говоря, заурядной бомжихой.

Она перерыла всю квартиру, но, естественно, не нашла никакого загранпаспорта, о котором ей твердила Наташа, никаких таких особенных, пригодных даже для повседневной носки импортных вещей, якобы понавезенных из Польш, Турций или Китаев. Разве что какие-то обноски и платья «от секонд-хенда»…

Короче, в квартире не было ничего из того, чем Лариса могла бы воспользоваться. Для души также не нашлось ничего подходящего, кроме старого черно-белого телевизора, нескольких затрепанных порнографических журналов и каких-то учебников по техническим наукам.

Кладовка была заполнена разобранными картонными коробками из-под какой-то аппаратуры, а на кухне, в углу, под мойкой, толпилась большая батарея пустых зеленых бутылок, среди которых совершенно не выделялась и поставленная туда бутылка с отравленным «Амаретто»…

На поверку выходило, и этого нельзя было не признать, что какой бы умной и хитрой Лариса себя ни считала, но Наташа все-таки перехитрила ее. Провела, как заурядную простушку, как глупенькую, витающую где-то в облаках интеллигенточку… Облапошила ее даже после своей собственной смерти.

Лариса, конечно, прекрасно понимала, что, рассказывая о себе, ее новая подруга врет ей буквально через слово. Но чтобы настолько!..

Все это и взбесило Ларису, и одновременно словно придавило к земле каменной плитой.

То, что долго находиться здесь было небезопасно, она сознавала еще тогда, когда планировала свое исчезновение. И теперь проклинала себя за то, что заранее не подыскала для себя подходящего убежища. Все собиралась, но постоянно тянула с этим. И вот когда, оказавшись лицом к лицу с надвинувшейся опасностью, она наконец решилась, то оказалось, что путь к отступлению не подготовлен. И мало того, почувствовала себя здесь точно в такой же опасности, как и у себя дома…

Но ничего не оставалось делать, как положиться на судьбу.

И на следующее утро, исчезнув из квартиры с утра пораньше, она принялась за поиски подходящей для нее и одновременно отвечающей ее прихотливым запросам квартиры…

Лариса никогда раньше не предполагала, как это, оказывается, непросто. И лишь через несколько дней, угрохав уйму времени и натрепав нервы, она нашла наконец то, что искала.

Ей подвернулась вполне приличная, не слишком дорогая и на удивление уютная однокомнатная квартирка в Веселом Поселке. Это, конечно, было далеко не самым престижным местом Санкт-Петербурга, но… Лариса уже несколько присмирела и, столкнувшись с реальностью, была готова к компромиссам.

Теперь нужно было срочно перебираться.

Собственно, этот переезд особенно много хлопот и не обещал. Потому что, кроме документов и некоторых тряпок на первое время, Ларисе ничего отсюда не было нужно. Но зато теперь появилась необходимость перевезти на новое место то, что оставалось в своей родной, так нелепо брошенной квартире. С собой у нее было взято немного: якобы утерянный год назад паспорт, незначительное количество оставшихся денег и ключи от бывшего дома. И минимум белья.

Этого было совершенно недостаточно для того, чтобы начинать новую жизнь.

До сегодняшнего дня у нее не было своего более-менее надежного убежища, где можно было бы расположиться. До сегодняшнего дня она не могла себе с уверенностью сказать, поверили ли те, кому надо, в самоубийство Ларисы Липской и не ищут ли эту самую Ларису Липскую как убийцу. И поэтому желательно было не высовываться.

Но теперь после кремации, о времени которой она специально справлялась по телефону, и после того, как все на свете своими глазами убедились в том, что Ларисы Липской уже как бы и не было среди живых, она могла смело идти за всем необходимым к себе домой.

Хотя, конечно, прекрасно сознавала, что юридически это уже называлось ограблением. И ей, уроженке села такого-то, нигде не прописанной и никакого теперь отношения не имеющей к покойной преподавательнице латинского языка, в случае неудачи грозят многие неприятности…

Но она пошла.

Естественно, существовал определенный риск того, что она может попасться на глаза кому-нибудь из соседей. Но успокаивало то, что двери подъезда выходили на улицу, где в это время было довольно многолюдно, и поблизости не было никаких скамеек со старухами, от безделья зыркающими глазами в разные стороны и примечающими малейшие мелочи. Кроме того, Лариса постаралась придать себе столь необычный облик, что даже случайно встреченные знакомые с трудом узнали бы ее. Тем более что она больше не была брюнеткой и ее волосы, сверкая огненно-рыжим цветом, настолько отвлекали взгляд, что трудно было надолго зафиксировать в памяти черты ее лица.

Подходя к своему дому, она даже рискнула снять очки. И хотя это делало ее походку несколько неуверенной, благополучно добралась до лифта…

Что же касается Игоря, который мог бы вдруг неожиданно раньше времени нагрянуть домой, то во избежание нежелательной встречи Лариса подстраховалась иным, несколько необычным способом.

Она прекрасно знала, что именно сегодня состоится захоронение урны с прахом не по своей воле подменившей ее Светы-Наташи и муженек, естественно, будет там.

Для того чтобы он ненароком не вернулся домой в то время, когда там собиралась похозяйничать Лариса, она прибегла к знаниям, полученным в процессе приобщения к эзотерическим практикам.

Обнаруженный в квартире план маршрутов городского транспорта натолкнул ее на эту мысль. Она разложила схему на столе, отметила на ней местонахождение кладбища, где должна была состояться заключительная церемония, и, взяв шерстяную нитку, связала концы и наложила ее на этот участок плана Петербурга. Получился своего рода заколдованный круг, заключавший в себе район города, ограниченный этой ниткой.

Прошептав необходимые для этой процедуры слова, она тем самым наложила запрет, благодаря которому Игорю, как только он войдет в эту зону, некоторое время никакими силами не удастся пересечь границу, которую определила для его блужданий любящая супруга. Что же касается времени, на которое была рассчитана эта ловушка, то оно ограничивалось восходом Луны над горизонтом. Так что к вечеру Игорек вполне сможет вернуться домой. А до той поры пускай погуляет, подышит свежим воздухом…

Лариса не раз проделывала подобного рода шуточки над своим ничего не подозревавшим супругом. И тот, вернувшись домой, после того как Лариса, провернув в его отсутствие необходимые для нее дела, таким своеобразным образом допускала его в дом, долго удивлялся, что какая-то непонятная сила держала его там-то и там-то: то какая-нибудь незначительная поломка автомобиля, то неожиданно встреченный приятель… И Лариса, прекрасно зная истинную причину его задержек, со злорадным удовольствием часто пеняла своему супругу за то, что он готов найти любой предлог, лишь бы пошляться где-нибудь на стороне…

Обезопасив себя таким образом от нежелательного вторжения Игоря, она вышла из дома.

Сначала собралась было сразу идти на свою старую, покинутую квартиру. Но после некоторого, мягко выражаюсь, неприятного происшествия изменила маршрут.

И внезапно вспомнила о том, о чем думала еще вчера вечером и что совершенно выпустила из головы сегодня, в нервической суете перед рискованным предприятием, навсегда покидая это временное и ненадежное убежище.

Сегодня был девятый день со дня Илониной смерти. А заодно и той, с кем она столь безрассудно поменялась именами, а вместе с ними, очевидно, и судьбой. И как бы то ни было, но этот поступок камнем лежал на ее сердце. Короче говоря, надо было сходить в церковь. И поставить свечки за упокой душ обеих.

Поскольку Охтинский мост был еще на ремонте, ей в любом случае надо было добираться до «Новочеркасской». И поэтому миновать небольшую уютную церквушку, расположенную сразу за воротами большого старинного кладбища, было невозможно. Тем более что именно там были похоронены ее родители и именно там сегодня должны были хоронить ее самое.

Менее чем через полчаса Лариса была в церкви.

И тут нахлынуло на нее, заполонило щемящей тоской ее неприкаянную душу… И не укрыться было от укоризненных взглядов святых на иконах, не оторваться от всепрощающего взора Спасителя…

И слезы хлынули из глаз. И захотелось уйти, убежать подальше от этого жестокого, бессмысленного суетного мира…

Спустя некоторое время Лариса подняла мокрые от слез глаза.

И встретилась взглядом с Ниной Леонидовной…

Быстро опустив лицо, перемешавшись с группой прихожан, она незаметно просочилась к выходу и выскользнула из церкви…

Но когда часа через полтора она оказалась в своем бывшем жилище, то не на шутку разозлилась. Как бы там ни было, но Лариса все равно сознавала себя полноправной хозяйкой этого дома. Даже малейший беспорядок вызвал бы в ее душе бурю возмущения. Но то, что она вдруг увидела, привело ее в бешенство.

На стене, где совсем недавно висел ее любимый пейзаж кисти Рейсдаля, зиял пустующий, ставший каким-то неприлично голым квадрат невыцветших обоев.

— Всего-то неделя прошла, — со злостью шипела она. — А муженек уже начал коллекцию разбазаривать! Денег на пропой мало, что ли?!.

Намереваясь забрать кое-что из одежды и часть долларов, Лариса не предполагала брать с собой драгоценности, считая, что до поры до времени они вполне могут храниться там, где благополучно находились уже много лет, в выдолбленных ножках большого старинного трюмо. Но теперь, поскольку из квартиры мало-помалу начинали исчезать вещи, это место становилось ненадежным.

Поэтому все драгоценности, и фамильные, и приобретенные когда-то родителями, пришлось вынуть из этого тайника, устроенного еще в незапамятные времена, знать о котором Игорю не было никакой необходимости.

Когда тот по неосторожности сбил ножку из-под зеркала, то и не подозревал, что буквально несколько часов назад Лариса, подставив под тяжелую столешницу журнальный столик и составив целую пирамиду из книг, чтобы не уронить себе на голову это громоздкое сооружение, с невероятным трудом поочередно вывернула полые деревянные ножки и высыпала их содержимое в свою сумочку. Установить эти ножки обратно оказалось тоже непростым делом, тем более что один из шипов, сильно источенный жучком, раскрошился, и Ларисе пришлось просто-напросто подставить ножку под зеркало, уповая на ее честное слово…

Доллары находились в другом месте, и об их существовании Игорю было, конечно, известно. Лариса, повертев пачку в руке, сначала задумалась, не оставить ли часть из нее своему вдовствующему супругу, но потом махнула рукой и запихала деньги под нижнее белье, поближе к телу.

— Перетопчется, — решила она.

Вместе с долларами лежал и пистолет. Вот уж чего-чего, а встретить сейчас и в этом месте чуть ли не сто лет назад пропавшую из дома вещь она никак не ожидала. Вот, оказывается, какой пистолет лежал в кармане Игоря, когда он отстреливался от догонявшего его автомобиля!.. Но где же он его нашел?.. Впрочем, это были уже мелочи. И, побросав в полиэтиленовый мешок кое-какие необходимые для себя тряпки, Лариса туда же сунула и его.

Все это было хорошо и соответствовало плану. И даже более того, если считать находку оружия.

Но как ни старалась она отыскать поставленную на полку злополучную видеокассету, все было безрезультатно. Она бесследно исчезла. И это Ларисе крайне не нравилось.

Собрав все необходимое, она направилась к выходу и тут заметила еще одну пропажу. Исчезла стоявшая возле телефона бронзовая пепельница, изображающая не то Золушку, не то какую-то Козетту, держащую в обеих руках по большой корзине с открывающимися на петельках крышками. Лариса с детства помнила ее и часто играла с этой пепельницей. И пока она была маленькой, никому не позволялось использовать ее по назначению.

А Игорек, очевидно, уже полностью расхозяйничался…

Поэтому, уже окончательно разъяренная и подавив в душе остатки сочувствия к своему бывшему супругу, Лариса вылетела из квартиры и захлопнула дверь, даже не потрудившись запереть ее как следует.

Лифт стоял наготове, будто поджидая ее. И, входя в кабину, она невольно обернулась на какое-то мгновение, услышав за спиной звук открываемой двери. Палец уже нажимал на кнопку первого этажа, когда она увидела широко раскрытые, полные ужаса глаза соседки Нины Леонидовны. Неожиданно для себя самой, следуя указанию какого-то автоматизма, выработанного многими годами совместного проживания, Лариса поздоровалась с ней…

Створки лифта сомкнулись, как створки над уходящим под землю гробом в крематории, и кабина лифта заскользила вниз…

Так она дважды за сегодняшний день встретилась со своей соседкой.

Это был, что называется, полный провал.

И теперь она шла по Литовскому проспекту и была недовольна всем.

Настроение чуть приподнялось лишь тогда, когда она увидела, как один из мчащихся на полной скорости автомобилей, с сильным грохотом и рассыпая фонтаны сверкающих осколков, врезался в грузовик, случайно выскочивший из-за угла.

Лариса удовлетворенно улыбнулась и пошла своей дорогой.

Погода была на редкость отвратительная. И поэтому Юрий Михайлович, прогуливаясь со своим верным спаниелем по аллеям сквера, не рискнул присесть на свою любимую скамейку. Каково же было его удивление, когда он заметил, что на его месте спокойно сидит элегантно одетая миловидная дама и как ни в чем не бывало перелистывает какой-то журнал.

Шанни тоже увидел ее. Обогнав Юрия Михайловича, подбежал к этой даме. Она наклонилась к нему и ласково потрепала его между ушами. Познакомившись с очаровательной незнакомкой, спаниель, весело виляя хвостиком, вернулся к своему хозяину.

Мимо скамейки проходила молодая парочка, очевидно молодожены. Парень в джинсовой курточке катил перед собой детскую коляску. Заметив даму, он поклонился ей. Та приветливо улыбнулась и ответила ему поклоном головы.

— Кто это? — спросила жена, когда парочка поровнялась с Юрием Михайловичем.

— Да так… Наша бывшая училка по биологии…

— У нее глаза странные… Холодные. Просто ледяные какие-то…

— Да она на всех так смотрит…

Юрий Михайлович снова взглянул в сторону сидящей дамы и вдруг увидел, что к ней подошла высокая стройная блондинка с распущенными волосами, в черной кожаной куртке. Они о чем-то пошептались между собой. Дама кивнула и улыбнулась с довольным видом. Встала со скамейки. И обе, не торопясь, вышли из сквера…

Глава 3

Добравшись наконец до Веселого Поселка и войдя в свое новое жилище, Лариса бросилась в кресло и облегченно вздохнула.

Все. Теперь, по крайней мере в ближайшее время, можно никого не опасаться. Осталось хорошенько припрятать все свои ценности, отложив на расходы несколько пятидесятидолларовых купюр, разобраться с гардеробом, необходимой парфюмерией и приступать к дальнейшим действиям.

Не откладывая дела в долгий ящик, Лариса пристроила все свое богатство в дальнем углу антресолей, завалив его каким-то тряпьем, свертками и коробками, найденными в квартире. Заранее купленные, а также сегодня принесенные из дому немногочисленные вещи были распределены по степени их необходимости. Например, всевозможные предметы личной гигиены, а в частности те, которые, как утверждает телереклама, «открыли для себя» Ксения, Евгения и другие авторитетные личности, Лариса расположила так, чтобы они всегда были у нее под рукой… Одежду развесила в платяном шкафу. А отцовский пистолет положила под подушку дивана. На всякий случай.

Неожиданно она вспомнила, что забыла взять с собой бутылку с остатками отравленного ликера, которая была замаскирована среди стоящей на кухне той квартиры многочисленной стеклянной тары. Но не тащиться же ради нее обратно!

Теперь можно было спокойно выпить кофе, закурить, небрежно развалясь на диване, а вечером наконец-то посмотреть телевизор. А заодно и более обстоятельно обдумать свое нынешнее положение и составить ориентировочный план на будущее.

Лариса все более и более успокаивалась.

В конце концов, несмотря на кое-какие шероховатости, на непредвиденные встречи с соседкой, сегодняшний день прошел сравнительно успешно. И хотя он еще не завершился, Лариса была довольна собой.

Недаром строгая наставница так высоко ценила ее незаурядные способности.

Лариса горько усмехнулась, вспомнив о ней.

Теперь они стали врагами.

Потому что ничто не может до такой необузданной ярости взбесить женщину, как измена. И в особенности — измена того, кто обязан ей чуть ли не всем своим существованием. Воспитанная и выпестованная по заранее определенному образу и подобию, Лариса просто обязана была продолжить дело, начатое своей неукротимой, зациклившейся на маниакальной идее наставницей, своеобразным Пигмалионом.

Но она отказалась. Испуганная страшной властью, неизбежным насилием и, в конце концов, этим ужасом, которые вместе с жезлом правления предлагали ей.

Гибель ничего не значащей авантюристки, какой была Света-Наташа, — ничто по сравнению с тем, к чему ее склоняла эта беспощадная фурия. Другого выхода просто не было. А может быть, внезапно ослепленная паническим страхом, Лариса просто не заметила этого выхода.

Конечно, можно было бы обратиться за помощью к закону, оправдывая себя беспечным любопытством к необъяснимым проблемам и явлениям бытия. И тем, что, опутанная хитросплетенными сетями, оказалась втянутой в эти оказавшиеся далеко не безобидными игрища. Но был ли в этом смысл? Как всем хорошо известно, многие из законов сейчас еще только пишутся. А уже написанные никоим образом не предусматривают столь неконкретные с точки зрения здравого смысла вещи, как ведовство, оккультизм и прочую чепуху… Не то что в средние века с их «Молотами ведьм» и тому подобными уголовно-процессуальными кодексами…

А что до конкретики, до убийств и ритуальных жертвоприношений, — так никогда и никто этого не сможет доказать. А тем более схватить за руку. Тому, кто пожелал бы покопаться в этих делах, так заморочат голову, так отведут глаза, такое подсунут, что этот бедолага сам в психушку запросится…

Поэтому следовало рассчитывать только на собственные силы.

И она бежала.

Лариса спряталась под этой чуждой ей маской. Под защитным камуфляжем этакой джинсовой девочки. Сменила имя, жилье. Перекрасила волосы. И всерьез подумывала о том, не обзавестись ли контактными линзами, чтобы заодно изменить и цвет своих глаз…

Она с сожалением принимала тот неизбежный факт, что теперь ей придется отказаться от многих своих привычек. От салонов красоты, косметических кабинетов, от тех известных в городе парфюмерных магазинов, где долгое время была постоянным клиентом и где ее запросто могли узнать…

Хорошо бы, конечно, просто-напросто уничтожить ЕЕ. Эту жестокую, бесчеловечную мегеру вместе с ее сумасшедшими прислужницами, зомбированными и беспрекословно исполняющими любую ее прихоть. Пока они живы, Ларисе нелегко будет найти спокойное место.

Но эта борьба если и будет возможна, то только когда-нибудь в будущем. А пока следовало бежать. И как можно дальше. Потому что сил для этой борьбы у Ларисы пока явно недоставало.

Конечно, она уже многому научилась. Но чаще всего проделывала подобные штуки не по своему целенаправленному желанию, а скорее случайно, благодаря обостренной интуиции или в моменты какого-то сомнамбулического состояния, в которое она погружалась иногда и начинала действовать на подсознательном уровне…

С величайшим трудом, да и то при подпитке внезапно откуда-то появившейся неведомой силы, ей удалось вытащить эту дуреху Марину из потаенного, находящегося в фундаменте разрушенной церкви страшного подвала.

Лариса узнала о готовящемся с минуты на минуту убийстве, бесцельно бредя по какой-то улице. В этот момент она проходила мимо парикмахерской, витрина которой вдруг вспыхнула перед ее глазами блистающим светом и тут же превратилась в зияющий холодной ледяной бездной зеркальный коридор. И в глубине этого коридора Лариса увидела приготовление к кровавому действу.

В мерцающей дымке она не различила, кого именно привязывают к жертвенному трону — так называется этот роковой стул. Но кто бы то ни был, вся душа ее наполнилась протестом, страстным желанием прийти на помощь и вырвать жертву из кровожадных когтей.

Неожиданно какая-то неведомая сила потащила ее за собой. Лариса даже испугалась этой силы, никогда прежде не ощущая ничего подобного. И только оказавшись в знакомом подъезде так хорошо известного ей дома, ворвавшись в почему-то не запертую квартиру и спустившись в погреб, она словно бы очнулась и с удивлением увидела Марину, в полуобморочном состоянии сидящую на каменном полу.

Вытащив ничего не соображающую и ни на что не реагирующую девицу на улицу, Лариса сунула ее в случайно припаркованную рядом и стоящую с распахнутыми дверцами чью-то машину и отвезла домой, интуитивно, словно по чьей-то неведомой указке ведя автомобиль в правильном направлении. Открыв квартиру найденным в ее сумочке ключом, она уложила Марину в постель, влила ей в рот пару стаканов воды и поспешила исчезнуть.

И только тут полностью пришла в себя…

Этому случаю Лариса до сих пор не переставала удивляться. Потому что не могла и подумать, что сможет хоть что-то предпринять против воли своей наставницы. Но как бы то ни было, на этот раз у нее получилось…

Что же касается Игоря, то в том случае все было гораздо проще. Она вообще ничего не делала и, естественно, даже не выходила из комнаты. Она словно вдруг впала в какой-то транс и явственно увидела, как ее ошалевший от страха муженек пытается уйти на своей «восьмерке» от догонявшего его «джипа». Она словно смотрела какой-то боевик по телевизору и шепотом комментировала ход развивающихся событий.

А когда все благополучно закончилось, просто уснула…

Лариса встала с дивана. Прошлась по квартире, размышляя, как бы повыгоднее продать свои драгоценности, чтобы как можно меньше подвергать себя риску, неизбежно сопутствующему подобной операции. Естественно, что в любом случае ее так или иначе надуют. Но даже со скидкой на это при благополучном исходе вырученных денег должно было бы хватить на несколько лет. А уж там можно будет сориентироваться…

Лариса бросила взгляд на лежащие на столе отложенные на первое время доллары. И решила, что надо бы, не откладывая на потом, сходить в обменник и перевести эти зеленые бумажки в безнадежно униженные, но зато родные рубли.

Она сунулась за паспортом. Все равно каким — ее собственным или же выданным на имя Светланы Степановны Ермаковой.

В сумочке было пусто.

Ни того ни другого.

И она только сейчас с ужасом вспомнила, что перед уходом «на дело», заключающееся в ограблении собственного дома, повертела их в руке, а затем положила на стол, прямо на схему, над которой минуту назад колдовала, желая «запереть» Игоря в границах брошенной на план шерстяной нитки. Потом как-то засуетилась, занервничала в предвкушении своеобразного визита и выскочила из ненавистной, неизвестно чьей квартиры с намерением никогда больше не возвращаться. Ни за какие деньги!

И вот теперь оказывалось, что как бы то ни было, но вернуться надо. За документами, которые так и остались лежать на столе…

Лариса растерянно стояла посреди комнаты и с ужасом думала об этом.

А ужас этот состоял в том, что сегодня утром она чуть было не попалась. И вся ее конспирация неожиданно рухнула. Мгновенно, словно карточный домик от легкого щелчка.

Потому что сегодня утром недалеко от подъезда с раздраженным нетерпением поджидали куда-то исчезнувшую Свету Ермакову…

Выйдя из парадной, Лариса, как обычно, заспешила поскорее проскочить фасад этого чужого, ненавистного дома. Не поднимая головы, чтобы не привлекать лишний раз внимания старух, вечно ошивающихся на скамейке и словно рентгеновскими лучами пронизывающих насквозь любого встречного.

Но сегодня была довольно-таки дрянная погода. С холодным ветром и сеющимся со всех сторон пронизывающим дождем. Лариса раскрыла нелепый зонтик и собиралась было уже свернуть за угол, как вдруг заметила, что дверца стоящего рядом черного, с затемненными стеклами автомобиля, напоминающего какой-то жуткий слепой катафалк, резко распахнулась, и сильные руки подхватили ее под мышки и стремительно втащили в темную утробу машины.

Лариса вскрикнула от неожиданности и тут же сжалась в комок.

Четверо крепко сбитых парней в черной коже в упор смотрели на нее и молчали.

— Ну что, шалава? — угрожающе проговорил один из них. — Прятаться вздумала?.. Забыла, что ли?.. Так напомним!..

Словно огромными клешнями, он схватил Ларису за горло. Она испуганно вытаращила глаза и попыталась как-то отстраниться от его руки.

— Рыпнешься — придушу на хрен!.. — продолжил он. — Не для того мы тебя из дерьма вытащили и в человеческий вид привели, чтоб ты тут с нами в кошки-мышки играла!..

— Погоди, — махнул рукой другой громила. — Ты ж ей сейчас шею свернешь. Она что-то сказать хочет…

— Ну пусть поет… — Парень отпустил руку, потер кисть ладонью другой руки.

— Почему на звонки не отвечала? Мы тебя уж три дня дожидаемся. Срок позавчера был…

— К-какой срок?.. — со слезами в голосе, тесно зажатая между крепких мужских торсов, заикаясь, пробормотала Лариса.

Парни переглянулись.

Наступила пауза. Затем раздался оглушительный хохот.

— Я ж говорил, обознались, — громко ржал тот, что спрашивал про звонки. — Извини, подруга, опечатка вышла…

Он открыл дверцу.

— Выходи, на хрен, скорей, пока не передумали! И не попадайся больше на глаза. А то под горячую руку подвернешься ненароком… Вишь, и голос не ее… — обратился он к остальным, захлопывая дверцу.

Лариса была ни жива ни мертва. На ватных ногах она свернула за угол и, ускоряя шаги, чуть ли не помчалась прочь.

Она все поняла.

Какое счастье, что успела переехать!.. Пронесло на этот раз…

Именно поэтому, прежде чем навестить свою бывшую квартиру, она и решила зайти в церковь…

Обо всем этом она с ужасом вспоминала, когда бессильно опускалась на диван.

Надо было возвращаться.

Потому что с потерей этих двух жалких книжечек с гербом несуществующего в природе государства совершенно ничего не оставалось от человека под условным названием «Лариса Липская».

Это была какая-то виртуальная, а скорее, шизофреническая реальность…

На всякий случай Лариса положила в сумочку парабеллум и вышла из квартиры. Заперев за собой дверь, вдруг подумала, что не помешало бы где-нибудь спрятать ключи от своего нового убежища, чтобы лишний раз не таскать их с собой. Но на лестнице подходящего места не оказалось, и пока сунула их в карман куртки.

Оказавшись на улице, Лариса медленно обошла вокруг дома, внимательно выискивая подходящее место для тайника. Дом этот, как, впрочем, и все остальные в новостройках, по всему периметру был обильно обсажен разнообразным кустарником и бессистемно торчащими из земли деревьями. Густо разросшиеся за каких-нибудь двадцать пять — тридцать лет, они своими раскидистыми кронами наглухо скрывали стены домов, тыкались ветками в окна, а летом, покрытые густой зеленой листвой, загораживали свет и не пропускали лучи скудного питерского солнца в квартиры незадачливых ленотров, каждый из которых в свое время, радостно отпраздновав новоселье в только что построенном доме, считал своим долгом внести посильную лепту в озеленение собственного микрорайона…

Лариса нашла наконец то, что искала. Недалеко от угла здания кустарник был особенно густ, и его многочисленные, торчащие в разные стороны ветви, создавали буквально непроходимые заросли, доступные, пожалуй, только шляющимся повсюду кошкам.

Лариса взяла ветку и, присев на корточки, глубоко воткнула ее во влажную почву, а затем вытащила. В образовавшееся углубление она опустила ключи. Сверху присыпала землей и опавшими листьями и, чтобы не забыть точное местонахождение своего тайника, положила осколок кирпича, валявшегося рядом. Чтобы обезопасить себя от непредсказуемых случайностей, она очертила веткой место над тайником, создав таким образом своеобразную защитную зону в виде магического круга, и прошептала необходимые для этого случая слова.

Затем выбралась наружу. Огляделась.

Быть может, кто-то и заметил ее, копающуюся в кустах. Но если это даже и произошло, то, как обычно, первой пришедшей на ум мыслью в подобных случаях могла оказаться лишь та, что молодой девке во что бы то ни стало вдруг приспичило отправить свою естественную потребность. И само собой разумеется, никто не полез бы в кусты, чтобы выяснять, какую именно…

Лариса отряхнулась, запомнила место и пошла дальше.

Путь был не столько далеким, сколько не совсем удобным: на метро до «Новочеркасской», а там на трамвае до шоссе Революции. Успокаивало одно. А именно то, что если повезет, то этим маршрутом она едет в последний раз и где-то через пару часов должна вернуться домой.

— Домой…

Лариса печально усмехнулась при этой мысли.

Уже стемнело, когда она подошла к облезлой и осточертевшей ей за целую неделю «хрущобе». Черного катафалка поблизости не было. Посмотрела на окна. Они безучастно, словно слепой в темных очках, глядели в пространство. Поднялась на третий этаж, подошла к двери. Из квартиры не раздавалось ни звука. Осторожно заглянула в зияющий глазок замочной скважины. Внутри было темно.

Но смутное чувство тревоги не покидало Ларису.

Вытащив из сумочки пистолет и держа его в левой руке, она осторожно вставила ключ в скважину и повернула его. Дверь открылась. Лариса переложила пистолет в правую руку и шагнула в темный проем двери.

И тут же вскрикнула от резкой боли в запястье.

Рука, сжатая крепкими железными пальцами, как-то сама собой завернулась за спину, отчего Ларису согнуло в три погибели. Пистолет шлепнулся на линолеум прихожей.

Вспыхнул яркий свет.

Лариса закрыла глаза. И была бы рада никогда больше не открывать их. За какое-то мгновение она увидела и поняла все. Перед ней стояли трое из тех, кто утром запихивал ее в черный автомобиль. Четвертый держал ее за запястье, оттянув его так, что было не пошевелиться.

— Явилась, — произнес один из них. — Ну заходи, коль пришла… А то уж нам надоело в темноте сидеть и тебя дожидаться.

Трое прошли в комнату и развалились на диване. Четвертый, отпустив Ларисину руку, подтолкнул ее в спину, заставляя следовать вперед. Сел на край стола и ногой указал на стул.

— Садись! — коротко приказал он.

Включил настольную лампу, направив свет в лицо Ларисе. Достал сигарету, закурил.

Ослепленная светом, она отвела взгляд.

— Сюда смотреть! — рявкнул сидящий на столе.

Лариса, сощурясь, повернулась к нему. Первое, что бросилось ей в глаза, было то, что парень был одет в черную блестящую милицейскую куртку и по бокам темно-серых брюк, заправленных в тяжелые высокие ботинки, узкой лентой змеились красные лампасы.

«Милиция!.. Догадались все-таки!..» — сверкнула мысль.

Все четверо с интересом и какой-то издевательской ухмылкой молча смотрели на нее. Милиционер пошарил за спиной и достал оба паспорта, которые она опрометчиво забыла здесь и из-за которых так нелепо оказалась в ловушке. Все так же молча он перелистал один из них, затем второй, усмехнулся и показал Ларисе.

— Ну и кто же вы такая, прекрасное создание? — начал он. — Лариса Михайловна Липская, замочившая за один день сразу двоих человек? Или Светлана Степановна Ермакова, слинявшая из кое-какой конторы, прихватив с собой три тонны баксов?.. Кто? Выбирайте, красавица, по какой статье срок мотать…

Лариса похолодела. Лоб покрылся испариной. Парни на диване весело заржали. Сидящий на столе милиционер, нагло уставившись загадочно сияющими глазами, невозмутимо продолжал:

— Ну, судя по этой игрушке, — он повертел в руке пистолет, — вы являетесь гражданкой Липской, разыскиваемой по делу об убийстве вышеупомянутой гражданки Ермаковой и пока еще не упоминавшейся гражданки Бутенко…

Лариса вскрикнула от неожиданности.

— Вы что?!. — вырвалось у нее. — Илонку я не убивала!..

— Ага, — удовлетворенно повернулся милиционер к парням. — Можно считать, в одном убийстве мы уже признались… — Затем снова обратился к Ларисе: — Колись дальше, курва!

— Что? — не поняла она.

— Неопытная, — подмигнул приятелям милиционер. — Интеллигентка. Слов простых не понимает… Ничего, в зоне научишься.

Он подошел к Ларисе, схватил ее за волосы, резко оттянул назад. Она взвыла от боли. Слезы, давно уже скопившиеся в глазах, быстрыми ручьями заструились по лицу.

— Полегче, Саня… — спокойно произнес один из парней, высокий, широкоплечий, с льняными короткими волосами. Лариса узнала в нем того, кто и в машине требовал ослабить хватку на ее шее.

— Не суйся, Арвид! — бросил милиционер, но руку убрал.

Постоял над Ларисой, внимательно ее рассматривая. Потом хмыкнул и обратился к парням:

— А я-то в прошлый раз все думаю, где же я ее видел!.. Смотрю — лежит девка. Знаю, что не Светка, а похожа — слов нет… Да вы и сами теперь видите. Сразу понял, что дело нечисто. А вот сейчас полностью убедился, что именно Светка-то и лежала в той квартире… — Повернулся к Ларисе: — Ну уж и обрядила ты ее!.. Даже золотишка не пожалела… Да у Светки за всю жизнь такого богатства не было, в каком она у тебя на полу валялась.

Саня бесцеремонно растрепал Ларисину прическу. Она отдернулась, но он лишь засмеялся:

— Хочешь, сразу скажу, где ты прокололась?

— Где?.. — испуганно спросила Лариса.

— Светка от природы блондинистая. Хоть и брюнетка, но крашеная. У нее через несколько дней корни волос светлеют. А ты хотя и рыжая, но корни у тебя уже чернеть начинают… Так что если ты от кого-то вздумала прятаться, то бесполезно. Уже вычислили. Он мог пойти на похороны и просто-напросто посмотреть на ту, которая лежала в гробу вместо тебя. Так что знай на будущее… И скажи спасибо за бесплатную информацию… Да ведь любой дурак тебе скажет, что волосы и ногти продолжают расти даже после смерти. Усекла?

— Вы правы… — обреченно вздохнула Лариса. — Конечно, я тоже знала об этом. Но как-то сразу не подумала…

— Не подумала!.. — хмыкнул Саня. — А за такое дело берешься…

— Но ведь и я тоже красилась…

— Сравнила! Так что, дура, зря все это было.

— Надо было…

— Ах, на-адо!.. — насмешливо протянул он, бесцеремонно роясь в Ларисиной сумочке. — Ну и от кого же ты, интересно, таким образом пряталась, от такого страшного? Колись. Давай адрес. В гости зайдем, если что…

Внезапно Ларисе пришла в голову любопытная и в то же время совершенно абсурдная мысль. А что если действительно полностью избавиться от своей страшной наставницы при помощи этого милиционера и его помощников?.. Но дальнейшие события мгновенно отвратили ее от этого плана.

— Квартирка у этой красавицы — что надо, — обратился Саня к своей команде. — Музей, одним словом… Картины, бронза, фарфор старинный… Короче, антиквариата до хрена. На всех хватит. Я, когда был там, все внимательно осмотрел. Уже тогда мыслишка проскочила, что не мешало бы в гости наведаться. Сигнализации никакой. Замочки хлипкие… Да, впрочем, теперь у нас и ключики имеются. — Он повертел Ларисиными ключами, вынутыми из сумочки. — Так что, как говорится, обнесем без шума и пыли. Никому и в голову не придет… Вот завтра и смотаемся, чтобы время не терять.

— А что, там больше никто не живет? — поинтересовался Арвид.

— Муженек ее… Да он нам не помеха. Если дома окажется — нейтрализуем. А если нет, так и вообще все гладко сойдет. Я ж говорю вам — вот они ключики-то. А адресок я хорошо запомнил, пока мы там с Гавриловым следственную бригаду дожидались. Я еще тогда приблизительный план операции в уме набросал.

— Не имеете права… — прошептала Лариса.

— А ты молчи, шлюха! — тряхнул ее за плечо Саня. — Тебя вообще не спрашивают. Ты тут нам еще о правах человека расскажи… Нет у тебя никаких прав. Ты теперь никто, и звать тебя никак. Сейчас вот по жребию разыграем, кому за кем, и дашь нам всем четверым как миленькая… И попробуй только рыпнуться!

Саня взял пистолет, осмотрел его. Прочитал дарственную надпись. Хохотнул.

— А пистолетик-то именной, — обратился он к парням. — «Мише Липскому…» Это что, твой отец или дед, что ли? — бросил он Ларисе.

— Отец… — прошептала она.

— Отпад, — усмехнулся он. — Папашка с этой пушкой против немцев воевал, а дочурка, видишь ли, с ним на дело ходит… Вот оно, наше прежнее коммунистическое воспитание подрастающего поколения… Славненько… Небось и комсомолкой была…

— Была…

— Сразу видно. На морде написано.

— Вы, можно подумать, не были…

— А мы разными были… Арвид вон, так он вообще членом партии состоял… А сейчас, видишь, на ниве частного бизнеса трудится.

— Это бандитизм.

— Это, милая, называется дополнительным заработком, — усмехнулся Саня. — А так — видишь, погоны у меня имеются. Не безработный, значит. Стаж идет. И в рабочее время таких дураков, как ты и твой муженек, к порядку привожу… А тебе-то и вообще обижаться не на что. Ты преступница, как ни верти и ни отбрыкивайся. Так что в данном конкретном случае закон на моей стороне… От своего имени ты добровольно отказалась, так что теперь ты у нас Светка, и не более того. А Светка, между прочим, с нами крепко повязана была. Сначала болталась по городу как дерьмо в проруби. Приехала, видишь ли, столичную публику покорять. Вот и допокорялась… Так что, красавица, раз ты захотела Светкой стать, мы не против. Будешь. Но, сама понимаешь, в связи с этим на тебя возлагаются и определенные обязанности. Сечешь?

Лариса обреченно кивнула.

— Насколько я понимаю, — продолжал он, — она тебе перед смертью не исповедовалась, куда она эти три тонны баксов втюхала. Догадываюсь, что ты про них и совсем не знаешь. Но только, красавица, в создавшейся ситуации эти бабки именно тебе отрабатывать придется. Да еще и по счетчику кое-что набежало… Так что, дорогуша, попала ты, прямо скажу тебе, из огня да в полымя… Хотя, наверное, себя чересчур умной считала. Вот, мол, какая я — всех перехитрила и сбежала от кого надо… Что же ты, дура, на себя чужую шкуру напяливаешь, а не интересуешься, что за шкура такая?..

Лариса сидела понурая, не смея поднять глаза.

— Ничего, отработаешь, — похлопал ее Саня по плечу. — Мы из тебя человека сделаем… Вот, познакомься теперь со своими новыми сотрудниками. Ну меня, как ты уже поняла, Саней кличут. Вот этот белобрысый — Арвид. Он эстонец. Крутой мужик… Это Толик, а тот — Васька. Тоже не лыком шиты. Все люди образованные, в одной конторе инженерили, пока на улице не оказались… Так что прошу любить и жаловать. Любить — в первую очередь. Светке, например, это дело очень даже нравилось… А мы сравним, кто из вас двоих лучше… Ну а заодно расскажешь нам, что сама умеешь, кроме того как баб травить. Нам способные люди нужны. У нас невостребованных талантов не бывает. Все используем. На всю катушку. Так что в нашем здоровом коллективе можешь в полной мере проявить свои дарования…

Саня снова повертел пистолет.

— Хорошая пушка, — произнес он. — Жаль, что засвеченная уже… А наши-то дураки ее по всему городу ищут!.. Что же ты, идиотка, свою подружку-то из него порешила?..

— Я правду говорю, — всхлипнула Лариса. — Я из него ни разу еще не стреляла. Я даже и не умею…

— Ничего, научим… Как же тогда эта пушка у тебя только что в руках была?..

— Так просто… Чтобы не так страшно было…

— Дура и есть… — усмехнулся Саня. — Значит, получается, что это муженек твой им пользовался?..

Саня с сомнением разглядывал парабеллум.

— А собственно, на кой хрен?.. — пожал он плечами. Затем обратился к парням: — Любопытная картинка вырисовывается. У нашего Гаврилова уже крыша едет. Понимаете, вот эта мадонна убивает зачем-то нашу Светку, которая похожа на нее как две капли воды. Ну это-то понятно. От кого-то она слинять собирается. Хотя и по-глупому, и наверняка безрезультатно. А ее муженек свою любовницу сначала по башке подсвечником, а затем вот из этого самого пистолета — в лоб. И все в один и тот же день… Как вы думаете, к чему бы это?..

— Кто-то, вероятно, его подставить хотел, — предположил Арвид. — А ствол подбросили.

— Все может быть, — согласился Саня. Потом покосился на Ларису: — Ну нам-то ты потом все расскажешь, от кого и зачем пряталась. Потому как за здорово живешь от такого богатства не убегают.

Он бросил пистолет себе в сумку. Убрал и паспорта.

— Пусть у меня побудут до поры до времени.

Затем потянулся, хмыкнулмногозначительно и повернулся к сидевшей посреди комнаты Ларисе:

— Ну что, подруга?.. Теперь самое что ни на есть время поближе нам с тобой познакомиться.

Она в испуге вытаращила глаза.

— Ничего, ничего… От тебя не убудет. — Повернулся к парням: — Ну что, мужики? Телка нормальная. Вроде чистенькая, семейная… Может, действительно по жребию разыграем?..

Один из сидящих на диване, кажется тот, которого назвали Васькой, дернулся было, но Арвид резким движением усадил его на место.

— Мы не будем, — скорее для парней, чем для Сани, сказал он. Тот замялся как-то, потом решился:

— А я попробую, пожалуй… Со Светкой сравнить хочется. А то уж у меня что-то зачесалось… Может, руки поможете придержать?

Парни медленно встали с дивана.

— Ты уж сам как-нибудь. Мы на кухне покурим, — поморщился Арвид. — С бабой, что ли, не справиться?

— Ты ей особенно-то фейс не разукрашивай, — пошутил, оборачиваясь, третий из них, выходя из комнаты. — Жалко. Она нам еще живой пригодится…

— Жалко у пчелки… Не боись. Нас учили, как с народом обращаться. Имеем, так сказать, некоторый опыт… — успокоил его Саня.

Побледнев, Лариса испуганно смотрела, как он не торопясь снимает с себя кожаную куртку и подходит к ней.

— Как вы смеете!.. — одними губами прошептала она.

— Смею, смею… — хохотнув, ответил Саня. Резким движением дернул ее со стула и бросил на диван. Начал стягивать с нее джинсы. — Терпеть не могу баб в брюках. Лишняя возня. То ли дело юбка: задрал — и никаких проблем… А вот руками махать не надо…

Лариса попыталась было сопротивляться, но Саня мгновенно заложил ей руки под спину, надавил на грудь. Лариса только и смогла с силой сдвинуть ноги…

— Ничего, ничего, раздвинешь, — успокоил ее Саня. Больно надавил коленом между бедер. Протиснул второе, и ноги Ларисы сами собой разъехались в разные стороны.

— Вот так-то лучше, — резюмировал он. Разорвав трусы, отбросил их в сторону. — Потом другие наденешь…

Саня в упор жадно глядел на нее. Лариса попыталась, как ее учили прежде, нейтрализовать его своим гипнотическим взглядом, сосредоточиться и как-то ослабить силу его энергии, чтобы он, почувствовав на себе ее колдовское, пронизывающее насквозь излучение, вдруг обессилел и в паническом ужасе отскочил от нее.

Но тот смотрел насмешливо и снисходительно. Взгляд его нагло сияющих глаз без какого то ни было страха скрестился с ее уставившимися в одну точку зрачками. Под этим полным уверенности в собственном превосходстве взглядом Лариса путалась, не могла сосредоточиться и чувствовала себя все слабее и слабее…

— Ну что ты таращишься? — усмехнулся Саня, расстегивая брюки. — Как драная кошка из помойного бака…

После этих слов все Ларисины гипнотические способности вмиг улетучились, не оставив ни малейшего следа. Она обреченно обмякла и тут же почувствовала, как Саня резким привычным движением вошел в ее лоно…

— Ну что, Казанова? — насмешливо спросил Арвид, через некоторое время входя в комнату. — Как успехи?..

— Да ну ее! — недовольно ответил Саня. — Холодная. Как будто с покойником трахаешься…

— А ты что, много покойников перепробовал? Есть с чем сравнивать?..

— Вот, сегодня первый, — усмехнулся он. — Особенно если учесть, что ее как бы и в природе нету…

Лариса обессиленно лежала на диване, содрогаясь от немых рыданий, в том же положении, в каком ее оставил отвалившийся наконец Саня. Лицо было залито слезами, пальцы судорожно сжимали и разжимали покрывало.

— Разлеглась тут… Одернись! — брезгливо покосился Арвид. — Все. Продолжения не будет. Можешь одеваться.

Лариса, униженная и оплеванная, сгорая от стыда, приподнялась и дрожащими руками начала натягивать джинсы.

— Сейчас мы тебя тут оставим, запрем. Так что можешь не дергаться и дверь не ломать. Сбежишь — поймаем. Хуже будет. Так что без фокусов. Завтра придем, делами займемся. А пока можешь отдыхать сколько влезет. Все понятно?

Лариса молча кивнула.

— Вот и хорошо. Пошли, ребята.

Парни потянулись к выходу.

Саня подошел к Ларисе. Шлепнул ее по ягодице. Лариса вздрогнула.

— Ладно, подруга. Сегодня мне на дежурство, — прошептал он ей на ухо. — А завтра еще побарахтаемся. Так что приготовься. И подмойся хорошенько…

Дверь закрылась В замке дважды повернулся ключ.

Лариса осталась одна.

После ухода непрошенных гостей она вдруг почувствовала, что ноги больше не в силах держать ее тело. Она опустилась на диван. Внутри вдруг лопнул какой-то сдерживающий клапан, и накопившаяся тяжесть, распиравшая ее грудь, мощным взрывом вырвалась наружу. Несдерживаемые рыдания затрясли тело в нервических конвульсиях. Слезы сплошными потоками заливали лицо. Задыхаясь от удушливых спазм, цепко сжимающих горло, она упала на диван. Царапая, продирая ногтями ткань засаленного покрывала, своими длинными пальцами, словно превратившимися в острые железные крючья, исступленно комкала и безжалостно рвала его на куски. Рыча и извиваясь, словно взбешенная пантера, острыми зубами вгрызалась в обшивку дивана, как будто в злобной ярости пожирая своего поверженного врага…

Примерно через полчаса истерика, достигнув своей кульминации, постепенно начала угасать. Обильно изливавшиеся потоки слез постепенно иссякали. Пальцы мало-помалу ослабляли свое напряжение. Бьющееся в конвульсиях тело успокаивалось и лишь время от времени резко вздрагивало от сокращений мышц.

Какое-то успокоение легким покрывалом опускалось на Ларису. Словно мягкие покачивающие волны вдруг подхватили ее, подняли и понесли в какое-то все более и более светлеющее пространство. Лучи теплого света струились отовсюду, лаская и согревая ее помраченное сознание. Новая теплая волна накатилась на нее. И внезапно все вокруг нее озарилось сверкающим золотым светом.

— Кончай реветь, подруга, — вдруг раздалось у нее над головой.

Лариса открыла глаза. Комната сама собой светилась каким-то странным фосфоресцирующим сиянием. Никого не видя перед глазами, Лариса тем не менее ощущала присутствие кого-то, от кого исходил этот поток тепла и умиротворенности.

Чувство неизъяснимой радости и встречи с дорогим и близким человеком преисполняло ее. Она ощутила, как невидимая рука ласково гладит ее растрепанные волосы. Как нежным дуновением овевается ее разгоряченное от слез лицо.

Она слышала, как что-то едва уловимое прошелестело в тишине темной комнаты. Почувствовала, как вдруг хлынувший в ее поникшее тело свежий горячий поток неиссякаемой энергии наполняет все ее существо. Стало легче дышать. Грудь теперь вздымалась ровно и спокойно. Свежий воздух наполнял легкие. Словно чугунные обручи спали с воспаленной головы. И проясненным сознанием она ясно и четко увидела свои мысли, свободно струящиеся в освобожденном от тягостного груза мозгу.

— Илонка… — прошептала она радостно. — Ты здесь?..

Порыв ветра закружился по комнате. Всколыхнулись занавеси на окне. Весело звякнула ложка в стакане. Мелодично зазвенела в серванте стеклянная посуда…

Лариса была не одна. Она поняла это. И слезы радости засверкали в ее глазах, заискрились в свете полной луны за окном.

Теперь ей ничего не было страшно. Свежая струя новой, удвоенной силы влилась в ее тело. Наполнила ее душу. На сердце стало легко.

Лариса встала с дивана, протянула руки навстречу Луне и радостно, победно расхохоталась.

Постепенно сияние в комнате начало угасать. Но, несмотря на это, легкость и ощущение влившейся в ее существо животворящей энергии не покидали Ларису.

Когда совершенно стемнело, она, уже ничего не опасаясь, зажгла верхний свет. Без сожаления швырнула порванные трусики, до сих пор валявшиеся на полу, в мусорное ведро. Потом зашла в ванную. Раздевшись догола, сначала включила душ. Затем наполнила ванну теплой водой и с наслаждением опустилась в нее. И долго нежилась и плескалась, смывая с себя остатки грязи и усталости. Вымывшись, вышла из ванны, насухо обтерлась. И, накинув на себя выстиранный загодя Светкин халат, прошла на кухню.

Вполголоса напевая какую-то внезапно пришедшую на ум мелодию, сварила себе крепкий кофе. И в сопровождении нескольких печенюшек с удовольствием, маленькими глоточками, не торопясь, выпила его.

Лариса не опасалась пить кофе на ночь глядя. А если говорить точнее, она и вовсе не задумывалась о том, когда положено, а когда не рекомендуется его употреблять. Она могла пить кофе с утра до вечера, нимало не беспокоясь, как это отразится на ее сне. Вопреки общепринятому мнению получалось даже наоборот. Выпив чашечку кофе перед сном, Лариса спокойно ложилась в постель, и сон нисходил на нее крепкий и глубокий, беспробудно продолжавшийся до самого утра.

И она не переставала удивляться тем, по ее мнению, чудакам, которые осторожничали с этим напитком, жалуясь на бессонницу даже в том случае, если временной промежуток между последней выпитой чашкой и отходом ко сну равнялся шести и даже более часам…

Лариса ополоснула посуду, вошла в комнату и включила телевизор. Закурила.

Старый черно-белый телевизор показывал плохо, и далеко не все программы. Лариса пощелкала переключателем. Попыталась посмотреть какую-то примитивную американскую комедию, постоянно к тому же прерываемую назойливо повторяющимися рекламными роликами. Но вскоре мельтешение серо-белых теней на тускло мерцающем экране до чертиков надоело ей, и она, зевнув, выключила этот хрипящий ящик.

Погасив верхний свет, зажгла настольную лампу. И, расположившись на диване, лениво начала перелистывать потрепанный порнографический журнал.

Внезапно раздался телефонный звонок.

Лариса протянула руку и сняла трубку.

— Слушаю вас… — полусонным голосом произнесла она.

В трубке раздался смешок и гадливо кочевряжущийся мужской голос:

— Привет, цыпочка. Как настроеньице?..

— Кто это? — безо всякого интереса спросила Лариса.

— Это я, цыпочка. Твой петушочек… Мы с тобой сегодня уже виделись… Саньку-то не забыла поди?..

— Ах, это вы… — так же равнодушно протянула она. — Чему обязана?.. Вы, как мне помнится, на какое-то там дежурство собирались…

— А я и есть на дежурстве. Бандитов и хулиганов ловлю… Да вот пока нет никого. Наверное, меня испугались. Прознали небось, гады, что Санька на работу вышел…

— А вы в зеркало посмотритесь, — посоветовала Лариса. — Гарантирую, что одного из них сразу увидите.

— Ты, шлюшка, мне не груби! — окрысился Саня. — А то я завтра из тебя всю душу вытрясу!..

— Это все? — поинтересовалась она.

— Нет, мочалка воню…

Лариса повесила трубку. Снова углубилась в журнал.

Телефон опять зазвонил.

Лариса подумала немного, потом взяла провод и с мясом вырвала его из стены. Спустя некоторое время зевнула, отложила журнал и погасила свет.

Глава 4

Банда вернулась на следующий день после полудня.

Лариса сидела на диване и курила, когда в замочной скважине заскрежетал ключ. Дверь распахнулась. Арвид первым вошел в комнату, за ним следовал Саня. Сегодня он был в штатском. Традиционная для подобного сорта людей черная кожаная куртка, джинсы и сумка через плечо. Он был не в духе.

— Вставай! — рявкнул он. — Хватит прохлаждаться. Если хочешь, чтобы тебе Светкины долги списали, с нами поедешь. Покажешь все свои закутки, чтобы нам лишний раз не рыться и время не терять. Тайники там всякие разные…

Лариса поднялась, надела зеленую курточку, повесила сумку через плечо и молча направилась к двери.

Все трое вышли на улицу. Там их уже дожидался старенький, давно привычный по советским временам «РАФик». В салоне сидели Васька и Толик. Дверца машины распахнулась.

— Залазь! — скомандовал Саня, подтолкнув сзади Ларису.

Подождав, пока рассядутся остальные, Арвид расположился рядом с водителем. За рулем сидел Васька. Толик, устроившийся на заднем сиденье, подвинулся, освобождая место для Ларисы. Вслед за ней на сиденье плюхнулся и Саня. Лариса оказалась между двумя парнями, стиснутая с обеих сторон. Саня похлопал ее по колену.

— К тебе в гости едем, — принужденно хохотнул он. — Надо было бы нам вчера тебя туда запихнуть, чтобы ты нам пирогов напекла…

Его юмор никто не поддержал. Остальные молчали. И вообще Ларисе показалось, что между Саней и парнями за прошедшее время что-то произошло. Словно черная кошка пробежала…

Ларисе почему-то вдруг захотелось, чтобы вместо этого подонка рядом с ней оказался Арвид. Она и сама не понимала почему, но какое-то смутное, неопределенное чувство неожиданно шевельнулось в ее груди. И она где-то с удивлением начинала замечать за собой, что подсознательно искала возможности или повода, чтобы оказаться поближе к этому серьезному и невозмутимому прибалту. Словно искала в его лице какой-то защиты…

«РАФик» выехал на полосу и, влившись в стремительно несущийся поток автомобилей, помчался к ее дому.

Возле знакомой парадной они остановились. Васька и Толик остались в машине, а Лариса, сопровождаемая остальными двумя, вошла в лифт и поднялась на пятый этаж.

— На, отпирай сама, — протянул ей ключи Саня.

Она открыла дверь. Сначала вошел Саня. Затем, пропустив даму вперед, перешагнул порог и Арвид.

Прошли в комнату. И Лариса остановилась как вкопанная…

— Ну и где же твой хваленый антиквариат? — насмешливо спросил Арвид, оглядываясь по сторонам…

К той опустошенности, которая встретила ничего так и не понявшего Игоря, вернувшегося домой после бесконечных блужданий по лабиринтам фантастических грез, добавились некоторые другие детали. И в частности, обрушившееся зеркало, опрокинувшее в своем падении пару стульев и разметавшее по полу осколки, которые издевательски поблескивали в льющемся из окна свете.

Саня подскочил к Ларисе. Схватил ее за плечи. Со злобно перекошенным лицом начал трясти ее, словно тряпичную куклу.

— Где, сука?!. Колись быстрее, куда ты его дела!.. — заорал он. — А то за ноги подвешу и буду этими осколками резать!..

Арвид обернулся. Заглянул в удивленные глаза ничего не соображающей Ларисы.

— Оставь в покое девку! — резко сказал он. — Не видишь, что ли, что она сама ничего не понимает?..

— Бл-лин!..

Саня подошел к уже знакомому ему креслу. Упал в него. Закурил сигарету от спички. Бросил спичку на пол.

— Зря улики оставляешь, — покосился на него Арвид.

— Чушь собачья! — с досадой отмахнулся тот. — Какие это к черту улики! Мало ли кто чего курит… Тут улик столько, что полгорода смело сажать можно. Это в кино только по какой-то сраной волосинке преступника вычисляют… — Потом обратился к Ларисе: — Тайники показывай. Ни за что не поверю, что не было никаких цацек, которые не были бы припрятаны.

По скрежещущим осколкам разбитого зеркала Лариса прошла в угол комнаты, показала носком кроссовки на валяющуюся полую деревянную ножку.

— Вот один, — внезапно усмехнувшись, сказала она. — А там второй…

Арвид поднял ножку, заглянул в выдолбленное углубление.

— Все ясно… — задумчиво произнес он. Потом повернулся к Ларисе: — Кто знал об этом? Муж? Впрочем, что он, дурак, что ли, собственную хату обворовывать…

Лариса пожала плечами.

— Родственники? Сестры, братья?..

Она вздрогнула. Неужели Гоша, которому давно не давало покоя это близкое, хотя и не принадлежащее ему богатство, решился на подобное?..

Саня перехватил ее растерянный взгляд:

— Брат?

Лариса кивнула.

— Где живет? — поинтересовался Арвид.

Лариса испуганно посмотрела на него. Он усмехнулся:

— Не бойся. К нему тебя не приглашаем. Не станем мы его раздевать. Просто припугнем слегка.

— Припугнешь его… — проворчала Лариса.

— Крутой, что ли? — заинтересованно спросил Саня. — Ничего, обломаем…

— Он адвокат.

Арвид вопросительно посмотрел на Саню. Тот промолчал. Пошарив по комнате, взгляд его уперся в фортепиано.

— Играешь, что ли? — спросил он у Ларисы. Та кивнула, несколько рассеянно. — Сбацай что-нибудь.

— Нашел время… — зыркнул на него Арвид. — А это кто? — спросил, указав рукой на белый прямоугольник бумаги, нацепленный на гвоздь. — Муж?

— Да, муж… — не глядя на шарж, снова как-то рассеянно кивнула Лариса.

— Любопытно…

Арвид сорвал листок со стены, подошел к окну, внимательно разглядывая рисунок.

— Он здесь похож на себя?

— Шарж — он и есть шарж, — пожала плечами Лариса. — Есть что-то…

— Ладно. Пора сваливать, — отложив в сторону листок, сказал Арвид. Подошел к шифоньеру, раскрыл дверцы. Взглянул…

Лариса тоже повернулась к шкафу. Ее гардероб исчез почти полностью.

— Думал, что-нибудь отсюда для тебя возьмем, — объяснил Арвид, повернувшись к ней. — Должна же ты в чем-нибудь более пристойном в люди выходить…

Лариса удивленно уставилась на него.

— У меня на тебя свои виды имеются, — усмехнулся он. — Кое-какие места нам придется посетить, куда в таком виде, в каком ты сейчас, не пускают.

— Что это ты надумал? — поинтересовался Саня.

— Потом расскажу, — небрежно бросил Арвид, не поворачиваясь к нему. Прошелся по квартире. Заглянул на кухню. Вернулся в комнату. — Ладно, пошли. Незачем здесь лишний раз светиться.

Направился к двери. Лариса тоже повернулась и только было сделала шаг за ним, как Саня стремительно выскочил из кресла и вцепился в рукав ее куртки:

— Погоди, цыпочка! Мы с тобой еще не договорили…

Арвид обернулся.

— Ты что, совсем охренел? — недовольно произнес он. — Другого места не найти?

— Ты иди пока… Мы ненадолго…

Арвид быстрым шагом прошел на кухню.

— Ну-ка, ты! Машина любви! — позвал он оттуда. — Выйди на пару слов.

Саня повернулся и неохотно, вразвалочку вышел из комнаты.

Лариса слышала, как два мужских голоса, хотя и приглушенно, но возбужденно и зло что-то доказывали друг другу. Потом долго, почему-то издевательски вкрадчиво нудил голос Сани.

Наконец появился Арвид. Его лицо горело. Лариса посмотрела ему в глаза. Тот взглянул на нее и быстро отвернулся.

— Разбирайтесь тут сами! — еле сдерживаясь, бросил он. Махнул рукой и вышел из квартиры.

Дверь громко захлопнулась.

— А теперь, цыпочка, быстренько расстегивайся, — весело сказал Саня, входя в комнату и стягивая с себя куртку. — И не выпендривайся. Некогда. Ребята ждут… — И вдруг осекся. — Ты что, убогая!.. А ну-ка брось это!

Лариса стояла прислонившись для большей устойчивости к стенке платяного шкафа. На руки были натянуты черные кожаные перчатки. Крепко сжатыми пальцами она держала туго обмотанные какими-то тряпками два длинных осколка толстого зеркального стекла.

Направленные прямо в лицо противника, они угрожающе сияли своими острыми, ледяными гранями. Лариса немного развела руки, медленно повернула эти своеобразные кинжалы, отчего грани засверкали еще ярче. Неровные, словно большие зазубрины, сколы блеснули синими искрами.

Лариса улыбалась. Медно-рыжие растрепанные волосы, словно змеи Горгоны, обрамляли ее оскалившееся в хищной улыбке лицо. Из торжествующе сияющих глаз сквозь угрожающе поблескивающие стекла очков тянулись переливающиеся каким-то мертвенным, фосфоресцирующим светом радужные лучи. Ее больше не пугал нагло уставившийся взгляд выпуклых Саниных глаз. Она видела в этих глазах неуверенность и страх. И чувствовала свою силу.

— Сейчас ты у меня схлопочешь, курва!.. — прошипел тот. Рванул молнию куртки. Выдернул из нее парабеллум. — Я тебя за это так отдраю, что целый месяц враскорячку ходить будешь…

Он направил пистолет в грудь Ларисы. Тяжелым тараном надвинулся на нее, словно желая запугать массой своих перекатывающихся мускулов.

— А ну брось! — зловещим шепотом выдохнул он. Внезапно выкинул левую руку, стараясь схватить ее за запястье.

Лариса мгновенно отдернулась, и крепко сжавшиеся в кулак Санины пальцы ухватили острый, как бритва, осколок стекла. Лариса резко выдернула его, и пальцы бандита тут же окрасились обильно хлынувшей из ладони алой кровью.

Он взвыл. Выронив пистолет, согнулся от боли и схватился правой рукой за разрезанную кисть.

Вторым резким, молниеносным ударом Лариса снизу вверх глубоко вонзила длинный узкий осколок в его напрягшуюся бычью шею. Мгновенно отпустила руки. И тут же отскочила в сторону.

Бандит захрипел. Повалился навзничь. Катаясь по полу, по хрустящим стеклам разбитого зеркала, он трясущимися руками пытался выдернуть осколок. Но скользкое от заливающей его крови стекло лишь еще глубже резало постепенно ослабевающие пальцы.

Лариса улыбалась. Хищно и торжествующе. Презрительным взглядом сощуренных глаз она с каким-то злорадным упоением смотрела, как эта мразь, которая, воспользовавшись вчера внезапной растерянностью, посмела изгадить ее тело, теперь, хрипя и захлебываясь собственной кровью, извивалась на полу, возле ее ног.

Но этого ей было недостаточно. Хотелось чего-то большего, впечатляющего. Чтобы до полного удовлетворения насладиться своей победой.

Она подняла валяющийся пистолет и направила его в голову корчащегося на полу бандита.' Нажала курок.

Пистолет молчал.

Она нажала еще раз.

Безрезультатно…

Уставившись в лицо Ларисы быстро заволакивающимися смертной пеленой, но все еще такими же насмешливыми глазами, Саня в последней судороге просипел сквозь пузырящуюся на губах розовую пену:

— С предохранителя сними, дура!..

Она поняла. Оттянула вверх какую-то защелку на боку пистолета и нажала на спуск.

Грохнул оглушительный выстрел. Яркая молния вырвалась из ствола парабеллума.

И вдруг время словно замерло…

Лариса с наслаждением наблюдала, как из пламени медленно, как-то даже лениво выплыла пуля. Как она, вращаясь, подлетела к вспотевшему лбу, вмялась в кожу. Она видела, как, прорвав кожу, пуля медленно вошла в черепную коробку. Как показались несколько капелек алой крови из круглого, с ровными краями отверстия. Через несколько мгновений стало видно, как понемногу начал расходиться череп. Затылочная часть увеличилась, съехала назад. Начала лопаться лоскутами туго натянувшаяся кожа. Какие-то волокна вытягивались и рвались, медленно разбрызгивая вокруг себя кровавые фонтанчики… Затылок отвалился. Из образовавшейся щели выпятилось белесое с красными прожилками тестообразное месиво…

Затем все вернулось в обычный ритм.

Затылочная кость разлетелась вдребезги, разбросав по полу ошметки кожи с клочками коротко стриженных волос. Сгустки мозга, похожие на комки светлого свиного фарша, вывалились наружу. Растеклась сиропообразная кровавая лужа…

Сверкнув в воздухе золотистым кузнечиком, выскочила из пистолета латунная гильза. Упала на пол и покатилась по затоптанному паркету…

Когда все было кончено, Лариса вышла в прихожую и накрепко заперла входную дверь. Затем прошла в комнату и выглянула в окно. «РАФик» теперь стоял на другой стороне улицы. Очевидно, бандиты, поняв, что нагружать его уже нечем, отъехали от парадной от греха подальше, чтобы не привлекать к своей машине любопытных взоров.

Лариса понимала, конечно, что они, не дождавшись своего предводителя, в конце концов должны будут подняться к ней, чтобы выяснить, что его здесь задержало. Но пистолет был в руке, обращаться с ним она уже научилась, хотя и несколько необычным образом. Поэтому теперь можно было без всякого страха достойно принять непрошенных гостей. А затем, как ни в чем не бывало выйдя из квартиры, исчезнуть отсюда и скрыться наконец в своем тщательно подготовленном убежище.

А пока необходимо смыть с себя кровь этого распростертого на полу подонка и хоть во что-нибудь переодеться, благо в шкафу кое-что еще осталось.

Она вошла в ванную. В свою собственную ванную, выложенную цветным кафелем, по которой она так уже истосковалась. Разделась. Бросив окровавленную одежду в угол, включила душ. И хотя и наскоро, но с наслаждением постояла под ним, омываемая горячими струями, ощущая всем своим телом свежесть и облегчение, наливаясь энергией и радостью от сознания близкого окончания затянувшейся нервотрепки.

Насухо обтеревшись и просушив волосы своим любимым феном, Лариса надела приготовленное заранее белье, натянула одно из оставшихся платьев, пускай и не самое модное, но вполне подходящее для носки. Затем перед зеркалом в спальной подкрасила губы, подвела брови, расчесалась хорошенько, слегка оттенила веки…

Потом вдруг вспомнила про бандитов. Выглянула в окно.

Пикап стоял на месте.

Странно… Ларису более устроило бы, чтобы бандиты начали врываться в дверь и, не ожидая никакого отпора, стали бы хорошей мишенью для ее пистолета… Но так или иначе, придется ждать, пока их терпение не лопнет.

А пока можно и покурить.

Лариса брезгливо пошарила в кармане Саниной куртки, нашла початую пачку «Кэмела» и, закурив, снова подошла к окну.

Все, что нужно было забрать, в том числе и паспорта, найденные в сумке этого ублюдка, было уже собрано и, запихнутое в собственный Ларисин дорожный баул, дожидалось в прихожей.

Внезапно ее взгляд упал на ключи от Игоревой «восьмерки», висящие возле телефона.

«Странно, — подумала Лариса. — Почему это муженек, настолько прикипевший к сиденью автомобиля, что уже и забыл, как надо передвигаться на ногах, не воспользовался своей любимой тачкой?.. Да и где, собственно, он?..»

Она через окно кухни выглянула во двор и увидела «восьмерку» спокойно стоящей на своем обычном месте. Сняла ключи и задумалась.

Хорошо бы как-нибудь проскочить во двор, сесть в машину и незаметно от бандитов выехать на улицу, чтобы скрыться от этой шайки куда подальше… Эта мысль захватила Ларису, и она всерьез начала было обдумывать этот вариант. Как вдруг увидела из окна комнаты, что дверца пикапа открылась и из него выкарабкался наружу сначала один, а за ним и второй бандит. Не дожидаясь, когда покажется и третий, Лариса схватила баул и поспешила на лестницу.

Она встретит их в лифте. И как только раскроются его двери, ничего не подозревающие подонки тут же получат свою порцию свинца. А сама она спустится пешком, сядет в собственную машину — чао, мальчики!..

Это был, по мнению Ларисы, великолепный план.

Выйдя на лестничную площадку, она услышала в глубине пролета гулкие мужские голоса, звук раскрывшихся дверей лифта. Затем — мерно жужжащее, подвывающее гудение поднимающейся вверх кабины.

Лариса отошла от лифта на расстояние вытянутой руки и направила ствол пистолета в сомкнутый стык раздвигающихся створок. По мере приближения кабины волнение нарастало. Сейчас главное — не упустить момент и, как только вся кабина с ни о чем не догадывающимися бандитами окажется у нее перед глазами, начать стрелять. В упор. В каждого. Чтобы никто из этой сволочи не остался в живых…

Гудение смолкло. Лариса затаила дыхание. Палец в напряженном нетерпении дрожал на спусковом крючке.

Створки раздвинулись.

В кабине никого не было.

Лариса почувствовала, как внутри нее что-то рухнуло глубоко вниз. И внезапно словно обмякла в накатившейся на нее парализующей волне слабости…

— Не трать патроны, подруга, — раздался сзади нее насмешливый голос. — Не шуми на лестнице.

Лариса даже не столько увидела, как почувствовала, что чужая жесткая рука спокойно вынимает пистолет из ее пальцев, как другая рука настойчиво поворачивает ее к себе. Перед ней стоял Арвид. Он улыбался.

Внезапный топот заставил ее обернуться. На площадку быстро поднимались Васька и Толик. Оба довольно ухмылялись.

— Ну что, сработало? — спросил Васька.

— Конечно, — ответил Арвид, крепко держа Ларисину руку. — А вы хотели двери взламывать… Как видите, все получилось без лишнего шума.

Лариса обреченно и с досадой смотрела перед собой.

— Какая баба-то, оказывается, клевая!.. — вдруг восхищенно произнес Толик. — Из Светкиного тряпья вылезла — сразу другой стала. Как из дома моделей!.. Жаль, я вчера отказался, когда Санька предлагал!..

Лариса с некоторым презрением покосилась в сторону неожиданного поклонника.

— Клевая-то, клевая… — со злостью отозвался Васька, — да крутая не в меру. Осадить бы не мешало… Людей как семечки щелкает. «Санька предлагал…», — передразнил он. — Допредлагался!..

Арвид бесцеремонно порылся в Ларисиной сумочке, достал ключи, открыл дверь квартиры.

— Сейчас «клопа» с Саньки сниму, — бросил он своим приятелям. — Нечего добру пропадать.

Лариса удивленно посмотрела на парней.

— Микрофончик такой маленький, — усмехнувшись, объяснил ей Толик. — Мы там в тачке сидели и ваш с Санькой диалог слушали. Ну а когда ваша беседа так хреново закончилась, стали думать, как тебя из квартиры выковырять. Ты ж сама должна понять, что оставлять ментам такое сокровище, как ты, нам как-то нерезонно…

Арвид вернулся. Захлопнул дверь.

— Средневековье какое-то… — передернув плечами, сказал он. Покосился на Ларису. Испытующе посмотрел ей в глаза. Встретив ее ответный вызывающий взгляд, молча отвернулся. Затем, вдруг что-то заметив, схватил левую руку, зажатую в кулак:

— Что у тебя там?

Пальцы разжались сами собой. На ладони лежали ключи от «восьмерки».

— Э-э!.. Так у тебя, оказывается, и тачка наготове!.. Ну-ка, сейчас покажешь, что за тачка.

— Правильно, — кивнул головой Васька. — Лишние колеса нам не помешают…

Внезапно щелкнул замок в соседней квартире. Дверь приоткрылась. Из образовавшейся щели высунулась пьяненькая, с затуманенным взором физиономия Сергея Сергеевича.

— Что вы тут шумите?.. — заплетающимся языком пробормотал он. — Людям отдыхать не даете…

Затем заметил Ларису. Ничуть не удивившись, поклонился ей.

— Ах, это вы, Лорочка?.. День добрый, день добрый… — закивал он головой. — Что-то давно вас видно не было…

Васька резким ударом ноги захлопнул дверь. Изнутри послышался звук падающего тела. Что-то зазвенело, покатилось по полу…

— Пошли! — приказал Арвид, зло взглянув на Ларису. — Это еще что за пьяная образина?

Он легко, но требовательно подтолкнул ее к распахнувшимся дверям лифта.

— Сосед… — задумчиво, словно ни к кому не обращаясь, ответила она. — Странно… Прежде он никогда не пил…

— Надо бы квартирку запомнить, — произнес Васька. — Может, глядишь, и опекунство оформим… Один хрен — сопьется. Жаль, если хата пропадет… Отдельная, говоришь?.. — покосился он на Ларису.

Она посмотрела сквозь него, как в пространство, и молча кивнула.

Спустились и вышли на улицу.

— Показывай тачку! — повернулся к Ларисе Толик. — Если на ходу, я следом поеду.

Лариса молча вошла под арку. Ее конвоиры не отставали ни на шаг. Оказавшись во дворе, она показала рукой на стоящую в углу темно-зеленую «восьмерку». Парни со скептическим видом осмотрели ее.

— Ничего, сойдет, — кивнул наконец Арвид. Протянул Толику ключи: — На, проверь.

Тот снял блокировку, открыл машину и плюхнулся на сиденье. Включил зажигание. Мотор заурчал.

— Все путем. Поехали! — махнул он.

Арвид, поддерживая Ларису под руку и перекинув через плечо ее баул с собранными вещами, вышел на улицу и направился к пикапу. Васька последовал за ними.

Сели в машину. Дождались, пока «восьмерка» выползет из подворотни, и дали газ. «РАФик» рванулся вперед. За ним помчался и зеленый «жигуленок»…

В полном молчании проехали несколько кварталов.

Внезапно сзади донесся душераздирающий, хотя и приглушенный автомобильными стеклами, вопль. Все невольно оглянулись.

Идущая сзади «восьмерка» завиляла, пошла юзом, развернулась куда-то в сторону, вылетела на тротуар и на полной скорости врезалась в угол ближайшего здания. Брызнуло стекло. Вспучилась обшивка капота…

— Что такое?!.

Пикап остановился. Лариса смотрела назад и ничего не могла понять. Васька быстро выдернул ключ от зажигания и выскочил из машины. Лариса тоже дернулась было…

— А ты куда?!. — шугнул ее Васька, но Арвид схватил ее за руку, выдернул из машины и потащил за собой.

Подбежав к «восьмерке», они увидели искореженный капот и перекошенное ужасом бледное лицо Толика.

— Ты чего?..

Васька распахнул дверцу автомобиля. Быстро белеющее лицо Толика, с рассеченным ударом лбом, прямо на глазах покрывалось росинками пота. Тело сотрясала мелкая дрожь. Еле шевеля губами, он рукой показывал куда-то себе под ноги. Глаза заволакивались смертной пеленой.

Арвид взглянул вниз и быстро отшвырнул Ларису от машины. Отскочил и Васька.

Из-под сиденья автомобиля ленивой тягучей лентой, свешиваясь к асфальту гадкой уплощенной головой, покрытой мелкими щитками, медленно выползала наружу золотистого цвета змея, вдоль спины которой отчетливо виднелась черная зигзагообразная полоса.

Арвид выбросил ногу и тяжелым каблуком высокого ботинка ударил по змеиной голове. С хрустом лопнул череп. Вдоль золотистой ленты пробежала судорога, и все было кончено.

— Бегом! Скорее!.. — бросил Арвид своим спутникам. — Толику уже ничем не поможешь, а сами погорим. Он умрет через пару минут. Это — армянская гадюка. Я таких на Кавказе видел… Бегом!..

— Не нравится мне все это, — после тягостного молчания произнес Васька, левой рукой направляя движение «РАФика», а в правой держа сигарету.

Арвид молчал. Сидя рядом с Ларисой, он крепко держал ее за руку.

— Слышишь, Арвид? — повторил Васька. — Не нравится, говорю, мне это все…

— Слышу. Что дальше? — отозвался тот.

— Чую, погорим мы из-за этой курвы… Вот что.

— Ты машину веди. Она тут ни при чем. — Потом обратился к Ларисе: — Теперь, кажется, начинаю понимать, что тебя действительно круто прижали. Ты мне все должна потом рассказать. Ясно?

— Хорошо, — ответила Лариса.

— Пристрелить бы ее к черту!.. — процедил Васька.

— Она мне для одного дела важного нужна будет… — Арвид испытующе посмотрел ей в глаза. — Наблюдал за тобой. Теперь вижу, что подойдешь для этого… А как сделаешь — можешь катиться на все четыре стороны. А до тех пор с нами побудешь. Ясно?

— Хорошо…

— Что ты все заладила «хорошо» да «хорошо»! — взорвался Васька, злыми глазами зыркнув на нее в зеркальце.

— Когда будет плохо, так и скажу: «плохо»! — огрызнулась она.

— Мужики погибли — вот что плохо!.. По твоей милости!..

— Ладно, — примирительно произнес Арвид. — Что до того, так собаке собачья смерть… А вот Толика действительно жаль. Хороший был мужик…

Лариса с удивлением взглянула на него. И промолчала.

Подъехав наконец к дому, «РАФик» остановился. Арвид вышел из машины, откинул переднее сиденье, помог выбраться Ларисе.

— Подожди меня тут, — бросил он Ваське.

— Ты смотри, — скривился тот. — Саньку вспомни. Колющие и режущие предметы от этой твари подальше держи…

Арвид усмехнулся. Повернувшись к Ларисе, взял ее под руку и направился к подъезду. Войдя в квартиру, осмотрелся.

— Значит, так… — проговорил он. — Поскольку с твоим антиквариатом у нас обломилось, займемся другим делом… — Прошел на кухню, открыл холодильник. — Жратвы хватит пока? — спросил он.

Лариса стояла поодаль и с интересом наблюдала за действиями этого странного бандита.

— Достаточно, — вдруг почему-то улыбнувшись, сказала она.

Тот покосился на нее. Хмыкнул. Ничего не сказал. Потом вышел в прихожую и открыл входную дверь. Обернулся:

— Завтра зайду. Побеседуем.

Лариса насторожилась. Сверкнула глазами.

Арвид невольно рассмеялся, сверкнув ровными рядами ухоженных зубов.

— Просто побеседуем, — сказал он и вышел из квартиры.

Снова заскрежетал поворачиваемый в замке ключ. С лестницы послышался удаляющийся топот каблуков. И все стихло.

Оставшись одна, Лариса задумалась.

В конце концов, надо что-то срочно предпринимать. Не сидеть же просто так взаперти в этой проклятой квартире, словно безвольная жертвенная овца, ожидая неизвестности и даже не предполагая, что еще взбредет в голову этим бандитам!..

Она подергала дверь. Хотя прекрасно понимала, что это бесполезно. Дверь была толстой, массивной, будто специально предназначенной для тюремной камеры.

Подошла к окну. Глянула вниз. Высоко… И к тому же рамы были наглухо забиты толстыми гвоздями, если судить по глубоко утонувшим в дереве круглым рифленым шляпкам.

Но что же можно сделать?.. Забарабанить в стену? Выбить стекла в окнах? Позвать на помощь, чтобы добрые люди вызволили из заточения бедную, невинную пленницу?..

Невинную… Лариса с горечью усмехнулась.

Что она скажет им, пришедшим на помощь? Ведь наверняка явится и милиция. И что тогда?

Кто она? Если Лариса Липская, то каким образом она вдруг воскресла? А если и не умирала, то кого же тогда похоронили вместо нее? Свету Ермакову? А с какой такой стати?..

Если она Света Ермакова, то как она оказалась в квартире Ларисы Липской? Ведь отпечатков пальцев, несмотря на тщательную предварительную уборку, да еще и после сегодняшнего, — в ее собственной квартире более чем достаточно. И свое пребывание там скрыть невозможно… И зачем она в этой чужой квартире самым жестоким образом убила сотрудника милиции, пусть даже и не при исполнении?.. Оборонялась? От кого? Почему? И кто это может подтвердить?.. Этот сотрудник сам был бандитом?.. Да полноте! Такого не может быть, потому что такого не бывает…

А змея в машине? Это еще что такое?..

Лариса села на диван. Вот этого она не могла объяснить ничем, как ни напрягала свои мыслительные способности.

Не Игорь же, на самом деле, ее туда сунул!.. В качестве противоугонного средства…

И совершенно маловероятно, что это как-то связано с ее собственными проблемами. Хильда здесь ни при чем…

Ларису не мучало раскаяние по поводу гибели этих двоих подонков. Но она прекрасно понимала, что при случае все это будет списано именно на ее счет… Перспектива не радовала.

Может быть, устроить здесь пожар? А затем выскочить из раскуроченной пожарными двери?.. Нет, этот вариант тоже не годится. В этом случае она опять попадет под заботливую опеку заинтересованных органов… Кроме того, нет гарантии, что до приезда пожарной машины она не сгорит сама или не задохнется в дыму…

Да и в конце концов, как же можно столь опрометчиво уйти отсюда, зная, что твои документы и, кстати, твое оружие находятся в чужих руках?

Лариса снова усмехнулась, поняв наконец, что она сама стала своей тюремщицей.

В любом случае необходимо уничтожить их всех. Чтобы не было больше никого, кто знал бы ее тайну, кто она такая на самом деле. А для этого придется терпеливо дожидаться, когда за ней придут. Тем более что она, кажется, и в самом деле им нужна. Не зря же этот белобрысый эстонец постоянно твердит о каком-то очень важном деле, в котором Ларисе отведена, очевидно, не последняя роль… А иначе чего бы ему было и в самом деле не пристрелить ее, как предлагал ему почему-то сразу возненавидевший ее Васька…

Интересно, что они замышляют? Что за дело такое? Ограбление банка, что ли?.. Или убийство?

Хорошо. Согласна на все. Лишь бы после всего этого ее наконец оставили в покое.

Лариса взяла принесенную из дому книгу и углубилась в чтение…

Люлько бушевал.

— Проморгали мерзавцев! — стуча кулаком по столу, кричал он. — Где их теперь искать прикажешь?!.

— Вы же сами, насколько я помню, предлагали закрыть это дело, — пытался защищаться Николай. — Для вас все было ясно. Одна баба шлепнула другую из ревности. Пистолет затем выбросила куда-то. А сама отравилась… Разве не так?.. Борису приказали заткнуться с его фотографиями и не рыпаться, чтобы отчетность по раскрываемости не портить…

— Так!.. — буркнул Люлько, откидываясь на спинку кресла и закуривая. — Да кто же мог предполагать, что они и до Синицына доберутся!.. Что он в этой квартире делал? Почему его убили?.. Можешь ты мне на это ответить?

— Не знаю… Одно только могу сказать, что стреляли из того же самого парабеллума, из которого стреляли в Бутенко. И который видели мелкие у Бирюкова… Значит, никуда его Липская не выбрасывала. Да и почерк тот же. Ее. Теперь уже с уверенностью сказать можно, что это ее рук дело… Маньячка какая-то. Сначала осколками в горло, а через некоторое время — пуля в голову…

— Упустили, т-твою мать!.. — раз досадованно произнес Люлько. — Таких сволочей упустили!.. А Бутенко небось догадывалась о чем-то. Вот ее и… Эх, Гаврилов, Гаврилов…

— У меня, правда, на этот счет сомнение есть. Зачем же Бирюкову было на салажат нападать? Да еще и с этой пушкой светиться…

— Да хрен с ними, с салажатами! Это как раз дело десятое. Бирюкова, хмыря этого, теперь искать надо. И супружницу его, маньячку треклятую…

— А как же с алиби Бирюкова?..

— Ну что алиби!.. На то оно и алиби, чтоб его делать… — отмахнулся Люлько. — Саньку жаль. Тоже мне Шерлок Холмс хренов!.. Небось полез по собственному почину, без того чтоб нам сообщить… На свою голову.

— Может, времени не было…

— Да уж, скорей всего… Семье его помочь бы надо… По скольку там мужики скидываются?

— По полтиннику… А вообще, кто сколько может.

Люлько полез за пазуху. Вытащил бумажник. Порылся озабоченно… Затем вдруг быстро взглянул в угол.

Гаврилов обернулся. Никого не было.

— Мерещится, понимаешь, всякое иногда… — смущенно усмехнулся Люлько.

Глава 5

Арвид пришел на следующий день. Из большой сумки выгреб продукты, сигареты. Несколько банок пива и бутылку сухого вина. Разложил все это на кухонном столе. Полез в пенал.

Лариса со смешанным чувством то ли удивления, то ли иронии искоса наблюдала за высоким широкоплечим бандитом, который как ни в чем не бывало совершенно буднично хозяйничал на кухне, гремя посудой и сервируя импровизированный стол.

— Давай-ка поедим, — сказал он. — А то я с утра не жравши хожу.

Сели за стол. Арвид вывалил на тарелки содержимое двух-трех банок.

— Извини, что не как в Букингемском дворце… Налить немного?

Лариса неопределенно пожала плечами. Арвид встал, достал из серванта два фужера, ополоснул их и наполнил вином.

— Прозит! — провозгласил он и выпил до дна.

Лариса сделала один глоток. Поковырялась в тарелке.

Закурила. Арвид ел молча, искоса бросая любопытные взгляды на свою пленницу.

— Чья это квартира? — спросила она, чтобы хоть как-то прервать затянувшуюся паузу.

— Моя. Мне ее дали как молодому специалисту. Еще при Советах.

— Так у вас что, и высшее образование имеется? — усмехнулась она недоверчиво.

Арвид недоуменно взглянул на нее:

— А почему же нет!.. Конечно имеется. ЛЭТИ. Имени Ульянова-Ленина по-старому… Что ж, по-твоему, если бандит, то и грамоте не обучен?..

Лариса рассмеялась. Совершенно неожиданнодля себя самой.

— Невероятно, но похоже, что у нас с вами составилось вполне светское общество. Я филфак закончила. Классическое отделение.

Арвид удивленно поднял брови.

— Латынь, что ли?..

— Не только. И древнегреческий. И современные языки… Ну и литература, разумеется.

Арвид покачал головой. Фыркнул:

— Как же ты дошла до жизни такой?

Лариса замолчала. Погрустнела.

— Если позволите, я как-нибудь потом расскажу, — вздохнула она. — Не сейчас…

Арвид кивнул. Открыл банку пива. Подлил вина в Ларисин фужер.

— Ну а вы? — спросила она. — Тоже, как понимаю, не совсем по своему профилю работаете.

— Может быть, и не по профилю… — задумчиво произнес Арвид. — Кто знает, что нам свыше уготовлено?.. Ну а что делать прикажешь? Семью кормить надо? А контору прикрыли. Что ж мне, в ларек идти? Несерьезно для здорового мужика.

— У вас и семья есть? — посмотрев в сторону каким-то отсутствующим взглядом, рассеянно спросила Лариса.

— Есть, — кивнул головой Арвид, не заметив перемены настроения своей собеседницы. — Мы тут все семейные. Кормильцы, так сказать… А что, собственно? — пожал он плечами. — Рэкет тоже работа. Не хуже других. И кстати, очень вредная. И для тела, и для души… Все под Богом ходим… Вон, видишь, вчера двоих из нас как не бывало… Поэтому и стараемся успеть пожить как следует… Пока есть возможность…

По лицу Ларисы пробежала легкая тень. Она опустила глаза.

— Вы, вероятно, мне за своего друга мстить будете… — чуть слышно произнесла она.

Арвид покосился на нее. Усмехнулся:

— Тоже мне друг… Ничего, спишем на издержки нашего бизнеса…

Помолчал немного. Затем, как бы разговаривая с самим собой, не глядя на Ларису, продолжил:

— Слишком много на себя брать стал. Форму напялил — и сразу себя человеком почувствовал… Хозяином…

Открыл еще одну банку пива. Отпил глоток.

— Ладно, не бери в голову. Это наши разборки. И тебе об этом лучше не знать…

Лариса облегченно вздохнула:

— Значит, вы за вашего… Ну, сотрудника, что ли?.. На меня зла не таите?

Арвид помолчал. Закурил. Потом проговорил медленно:

— Ты же оборонялась. Что ж на тебя злиться… Санька дурак просто. Себя чересчур крутым посчитал. Командовать понравилось. Власть в голову ударила… А я сразу просек, что тебя лучше не трогать. Не унижать… Что-то есть такое у тебя в глазах… Гордость, что ли?.. Короче, сразу видать, что ты не из тех, кто будет на коленях о пощаде скулить…

— Он говорил, что я должна какой-то долг отработать… — начала Лариса.

— Ерунда все это. Не совсем так. Он просто запугать тебя думал. На пушку брал. Ни в каком розыске Светка не была. Да, действительно, она взяла у нас тысячу баксов на раскрутку какую-то. И вероятно, ничего у нее не получилось… Ну, помогала нам время от времени… Вот она при помощи твоего антиквариата и решила, очевидно, свои дела поправить… И тоже обломилось… Ну а поскольку теперь ты с нами повязана… И между прочим, извини, конечно, — Арвид многозначительно посмотрел на Ларису, — довольно круто повязана… То я уж попрошу тебя помочь мне в одном деле. А потом, честное слово, можешь идти куда хочешь… Хотя, по правде говоря, я не хотел бы с тобой связь терять. Ты девка хоть и интеллигентная, но крутая. И по всему видно, с тобой можно работать. Светке я этого не стал бы предлагать.

— Ну, положим, и Светочка ваша тоже… — глядя в пространство, произнесла Лариса. — Та еще… Какой-то гадости мне в рюмку подсыпала. Как говорится, не рой другому яму…

Арвид усмехнулся:

— Но ведь в конечном счете не она тебя, а ты ее отравила… И между прочим, так просто, за здорово живешь…

— Да, верно, — кивнула головой Лариса. — Но я загадала, кто из нас первый выпьет…

— На фортунку?.. Брось. Не юли.

— Согласна, — вздохнула она. — Вероятно, вы правы…

— Давай уж лучше на «ты», — улыбнулся Арвид. — А то все это как-то уж слишком не соответствует ситуации. Стиль общения нарушает. Мы ж с тобой бандиты как-никак…

— Хорошо. Давайте на «ты».

— Ну так ты что, все-таки не скажешь, от кого пряталась?

— Секта одна…

— Секта, говоришь?.. — Арвид задумался. — Это дело серьезное. Тут надо хорошенько поднапрячься… Потом займемся. Вот скоро это дело уладим… Потом расскажу какое. А там, если получится, и твоими проблемами займемся… Только тебе сначала прибарахлиться надо.

— У меня все было…

— Много у кого чего было…

Арвид закурил, затем задумчиво, словно обращаясь к самому себе, спросил:

— Неужели так никто и не заметил подмены?.. Невероятно…

— Никто, — иронически скривив губы, усмехнулась Лариса.

— Поразительно… И даже муж?..

— Муж… Что о нем говорить?..

— А не жаль тебе было его бросать? Квартиру? И все остальное?..

— Квартиру и все остальное — жаль. А муженька — нет… Я для него была все равно что какое-то домашнее животное, типа морской свинки… Мол, что-то там шевелится в углу — и ладно… А так — все с дружками своими… Серега у него есть такой… С подружками…

— Это от тебя-то?

— От меня-то…

— Дурак, наверное… — недоверчиво взглянув на Ларису, произнес Арвид. — Хотя, впрочем, чужая семейная жизнь — темная штука… У каждого свои заморочки… Но неужели он так и не понял, что это не ты была?.. А по глазам?.. Ну дает!..

— Увы, — развела руками Лариса. — Ты прав… Но я уже давно убедилась, что ему со мной скучно… Наверное, даже и рад был, что от меня избавился… Ну вот пусть и получает теперь то, что заслужил…

Некоторое время сидели молча, изредка тыкая вилками в наполненные из консервных банок тарелки.

— Тебе не скучно одной здесь сидеть? — вдруг спросил Арвид.

— Ну а по-твоему как?.. — усмехнувшись, покосилась на него Лариса.

— Извини, конечно. Глупость спросил… Я тут тебе пару детективов приволок для развлечения.

— В качестве учебников по бандитизму?.. — Она расхохоталась. — Так ты, оказывается, заботливый… Спасибо, почитаю. Хотя я взяла с собой кое-что из своих книг, когда мы в последний раз в квартире были…

— Покажи. Интересно, о чем ты в экстремальной ситуации в первую очередь вспомнила.

Лариса встала. Подошла к письменному столу, протянула несколько книг:

— Это Гораций, Катулл. А это — греческий мелос… Цветаева…

— Что такое «мелос»?

— Что-то типа лирики… Сафо, Анакреонт… Полагаю, слышал о них?

Арвид перелистал страницы. Удивленно поднял глаза:

— Так это что? Без перевода, что ли?..

— Естественно. Как же можно поэзию в переводе читать!

— Ну ты даешь!.. — изумился Арвид. Затем рассмеялся. — Вот уж поистине, самое бандитское чтиво!.. Тебе пора диссертацию писать. Об использовании высшего гуманитарного образования и знания древних языков в практическом применении к сфере преступной деятельности в условиях возрождающихся капиталистических отношений…

Лариса тоже засмеялась.

— А скажи, — вдруг спросила она. — Почему ты в Петербурге живешь, а не в Эстонии? Неужели по родине не тоскуешь? Тем более что вы теперь независимы. Сами себе хозяева… У нас, выходит, все же лучше?

Арвид помрачнел:

— Тоскую, конечно. И жалею, что все так по-дурацки получилось. Но я езжу туда иногда. Там у меня родители остались.

— В Таллине?

— Нет, в Тарту… Дерпт по-старому…

— Между прочим, его наш Ярослав Мудрый основал… И Юрьевом назвал в свою честь.

— С какой стати «Юрьев» имеет отношение к его имени? — удивился Арвид.

— С такой, что при крещении Ярослав принял имя Юрий. Так что еще под сомнением, на чьей земле этот город стоит.

— На эстонской, — жестко произнес Арвид. — Мало ли кто что когда-то основывал!.. Ригу тоже датчане строили. А что-то я не припомню, чтобы Дания к Латвии какие-то претензии предъявляла по этому поводу.

— Ладно, не сердись, — сказала Лариса. — Меня только одно бесит постоянно. Почему наши дураки все время пишут «Таллинн» с двумя «н» на конце? Это же не свойственно русскому произношению.

— Потому что по-эстонски там так написано.

— Ну пусть по-эстонски. Не по-русски же!.. Например, Лондон французы называют «Лондрэз». Это же англичан не обижает… Так же как французов не обижает, когда мы говорим «Париж», хотя никакого «ж» у них в этом названии и в помине нет… Какой-то комплекс неполноценности…

Арвид сверкнул глазами. Ничего не ответил. Потом улыбнулся.

— Ладно, — примирительно произнес он. — Оставим эти заморочки другим. У нас с тобой другие проблемы. Давай-ка лучше еще маленько выпьем…

Опустошив еще пару банок пива, Арвид как-то неловко засобирался.

— Мне пора. Надо еще кое-кого повидать. Уточнить некоторые детали нашего будущего предприятия.

— А что именно? — спросила Лариса, усмехнувшись. — Грабить кого-нибудь?

— Не совсем… Я это тебе накануне скажу… Тебе, в принципе, ничего и делать не придется. Только рядом побыть для отвода глаз. Все нормально будет… Мы все сами сделаем, не переживай.

— Да что уж тут переживать… — вздохнула Лариса. — Сама как дура вляпалась…

Арвид посмотрел на нее. Что-то непонятное мелькнуло в его глазах. Какое-то слово, оставшись непроизнесенным, застряло у него в горле. Он схватил свою сумку и направился к двери:

— Ну, бывай! Не сердись, что запираю. Так пока надо. На днях избавим тебя от своей опеки… Да еще бабок отстегнем за сотрудничество…

Дверь захлопнулась. Опять послышался знакомый скрежет ключа.

Лариса бросилась на диван и закрыла глаза…

Он вернулся через пару дней. Было еще раннее утро, когда Арвид вихрем влетел в квартиру.

Лариса вскочила с дивана, зевая и протирая сонные глаза.

— Собирайся! — выпалил он. — Сегодня вечером в театр идем. Балет любишь?

— Люблю… — недоуменно вскинув брови и невольно улыбнувшись, сказала Лариса.

— Вот и славно. Сейчас быстренько по шопам помотаемся, тебя соответствующим образом прибарахлим. Чтобы вечером была, как принцесса Диана… И вперед!

— А что дают? — заинтересованно спросила она.

— Черт его знает! «Дон-Кихот», кажется… Только нам это до лампочки.

Лариса приуныла:

— А я-то думала…

— Вот дело сделаем, бабки получим — и будем, как белые люди, по театрам ходить ради своего удовольствия. А сегодня у нас там важное мероприятие… надо успеть шмоток накупить, а потом тебя в парикмахерскую засунуть. А на это времени много уйдет. Так ведь?

— В принципе, да, — согласилась Лариса.

— Так что пей кофе или что там хочешь — и вперед. Васька внизу, в тачке дожидается…

Арвид вышел на кухню, давая ей переодеться.

— Мы там с одним человеком встретимся, — продолжал он оттуда. — Так что при нем называй меня Игорем. Хорошо?

— А зачем?

— Так надо. И будет лучше, если ты уже сейчас будешь называть меня так.

— Хорошо… Игорь… — хмыкнула Лариса.

Целое утро они втроем мотались по магазинам и наконец приобрели все, что, по мнению Арвида, было необходимо для экипировки Ларисы. Черное вечернее платье от Кардена, с короткими рукавами, туфли и тонкие вечерние перчатки. Лариса хотела было настоять на длинном рукаве платья и обойтись без ненужных, как ей казалось, перчаток, но Арвид заявил, что они необходимы. И она, до конца уяснив для себя, что дело состоит не в обычном посещении театра, вынуждена была согласиться. Но, в свою очередь, убедила Арвида, что бижутерию будет выбирать сама, и долго, придирчиво перебирала всевозможные серьги, браслеты и кулоны…

Наконец, когда все необходимое было куплено и Арвид собрался было уже нести все покупки домой, Лариса потребовала шляпку и сумочку.

— Это еще на кой хрен?!. — возмутились оба парня. — Сумка у тебя есть, а шляпа и вовсе ни к чему.

Лариса презрительно оглядела их с ног до головы и, вырвав руку, сама направилась в соответствующий отдел магазина.

— Ладно, черт с ней, пошли… — буркнул Арвид и долго и терпеливо торчал как истукан возле прилавка, пока Лариса, капризничая и перебраниваясь с продавщицей, не перемерила все имеющиеся в магазине головные уборы.

— Ты что, нарочно выпендриваешься? — прошипел он, когда наконец они вышли на улицу и сели в машину.

— Все должно быть в строго определенном стиле, — сама уже порядком вымотавшись, отрезала Лариса. — Одеваться так одеваться, как положено… Игорь…

— Подумаешь, на какие-то полчаса… — пробормотал Арвид.

Лариса ничего не ответила. Подозрительно покосилась на своего спутника и закурила.

Затем началась эпопея с парикмахерской.

Они ехали вдоль питерских улиц, и Лариса придирчиво отсеивала один за другим салоны, попадавшиеся им по пути.

— Чем они тебе не нравятся? — обернулся взбешенный и доведенный до белого каления Васька, сидевший за рулем.

Лариса смерила его пренебрежительным взглядом и ничего не ответила.

В конце концов ей самой надоело бессмысленно мотаться по улицам, и она показала пальцем на первую попавшуюся парикмахерскую:

— Хочу здесь.

Парни плюнули и повели свою подопечную в какой-то невзрачного вида салон. А затем около трех часов поочередно толкались в дверях, пока Ларисе подкрашивали волосы в цвет красного дерева, сушили под феном, укладывали прическу каким-то замысловатым образом, делали маникюр…

Наконец все было готово.

Все трое сели в машину и покатили к дому.

— Ты, сука, специально время тянула? — прошипел Васька. — Думала, что слинять получится?.. Хрен тебе! Никуда не денешься!..

Сравнительно деликатный Арвид тоже сидел темнее тучи. И одну за другой высасывал сигареты.

А у Ларисы от предстоящего вечера сердце то замирало, то начинало биться так, что было удивительно, как еще эти удары выдерживает грудная клетка. Она просто-напросто безумно боялась… Словно предчувствуя свои последние минуты…

Было непонятно, почему и Арвид, и Васька беспрекословно выполняли любые ее прихоти и не жалели денег на все эти отнюдь не дешевые наряды. Что-то тут было не так.

Но что именно, Лариса не могла понять.

И что, в конце концов, ей предстоит делать в театре? И почему Арвид вдруг непременно захотел изменить свое имя? Тем более стать именно Игорем?..

То, что ей грозила очередная неприятность, было однозначно. И скорее всего, слово «неприятность» лишь мягкое название неведомого нечто. И вероятно, ее ждала гибель…

И специально ради этого страшного «нечто» она тщательно готовилась, стараясь как можно более роскошно украсить себя. Чтобы если ей и суждено было умереть сегодня, то перед уходом быть неотразимой.

И поэтому, когда она уединилась в комнате, чтобы совершить последний свой туалет, — настолько усердно занялась своим макияжем, тщательно подбирая тончайшие цветовые оттенки помады, косметических карандашей и легкого грима, стараясь всем своим обликом создать целостную изящную цветовую гармонию, что вошедшие через некоторое время парни остановились как вкопанные, пораженные представшим их взору великолепием…

— Потрясающе! — с восторженно сияющими глазами только и смог воскликнуть Арвид. Затем обошел Ларису вокруг, почему-то погрустнел. Сел на диван. Закурил. — Ну и дурак же твой муженек, — глядя перед собой, проговорил он. — Такую девку прошляпил!..

Даже Васька, почему-то всегда открыто выражавший свою неприязнь к ней, скривился в некотором подобии восхищенной улыбки.

И тем не менее пора было ехать.

До начала спектакля оставалось чуть менее часа. Все трое вышли из квартиры и расположились в уже знакомом Ларисе черном «катафалке». Промчавшись по городу, оказались на Театральной площади и остановились возле громадного старинного здания. Васька остался в машине, Арвид и Лариса вошли в фойе.

Внутри было многолюдно, многолико и многоцветно. Каждый из присутствующих был личностью, и притом солидной и незаурядной, о чем свидетельствовало самодовольное выражение физиономии. Высокомерно держась, критически, а часто и пренебрежительно разглядывая остальных, личности группками прохаживались по зеркальному паркету, громко переговариваясь между собой или о чем-то доверительно беседуя со своими неразлучными телефончиками.

Лариса с удивлением спрашивала себя, куда исчезла та прежняя итээровская и эмэнэсовская восторженная театральная публика, гордая, за неимением прочего, своею собственной советской гордостью, а не туго набитым кошельком.

С одной стороны, было нечто романтически необычное в этом великолепии интерьеров, в нарочито вызывающем богатстве нарядов и украшений, кое в чем даже напоминающее благородные собрания былых времен (если верить историческим фильмам и старинным полотнам). Но с другой стороны — во всем этом блеске невольно выпячивалось что-то чуждое, напускное, дутое и откровенно карикатурное, гоголевское…

Начали, как и принято, с вешалки. Арвид помог Ларисе снять плащ, разделся сам и оказался в элегантном черном костюме и при галстуке-бабочке. Лариса с интересом замечала очевидное изменение к лучшему в облике своего спутника. Оставшись в черном платье и шляпке, она сразу ощутила на себе несколько впившихся в нее оценивающих и раздевающих догола взглядов.

— А бинокль? — вдруг вспомнила она.

— У меня свой, — ответил Арвид. — Не задерживайся. Пойдем сразу на места, чтобы не светиться.

Они поднялись к первому ярусу и, миновав коридор, вошли в совершенно пустую ложу.

— Лучше бы пониже, — разочарованно произнесла Лариса. — Или в партере…

— Нет, дорогая, именно здесь. Так надо, — резко оборвал ее Арвид. Чувствовалось, что он нервничал. Все его слова и движения напоминали о совершенно другой миссии этого вечера. И словно приказывали не отвлекаться по пустякам.

— Эта ложа полностью наша, — продолжал он. — Билеты на все эти места у меня. Никого здесь пока не будет, кроме нас с тобой. В антракте один человек подойдет и останется до конца. Вот и все… А ты сиди и смотри спектакль. Больше от тебя пока ничего не требуется…

— Дай бинокль, пожалуйста, — попросила Лариса.

— Возьми. Но особенно на публику не пялься. На сцену смотри.

— Но ведь все обычно публику разглядывают. Кто в чем одет, кто с какой дамой… Во все времена так было… Ты, Ар…

— Игорь! — напомнил он злым шепотом. — Заруби на носу. Или лучше вообще молчи.

Лариса обиженно надула губы.

Затем прижала бинокль к глазам, прошлась взглядом по сцене и занавесу. Потом все-таки не удержалась и заскользила по рядам партера.

— Что это они в театре по телефонам разговаривают? — удивленно спросила она, заметив в руках кое-кого из публики черные брикеты со штырьками антенн. — Дома, что ли, времени не нашлось?..

— Это твои русские, — усмехнулся Арвид. — Новые, так сказать… Деловые все до охренения. Жлобье…

— Ну, ваши, положим, не лучше… — пробормотала Лариса, не отрываясь от бинокля. — Какой кошмар… — Затем повернулась к Арвиду. — А знаешь… Игорь… — она с трудом выдавила его новое имя, — я интересную вещь вспомнила.

— Ну…

— Здесь, в Кировском… То есть в Мариинском… Стажировалась некоторое время внучка самого Муна…

— Какого еще Муна? — рассеянно спросил Арвид.

— Ну как какого!.. — удивилась Лариса. — Того самого, главы известной американской секты. А ты разве не знал?

— Нет… Извини, нам сейчас не до этого… — И вдруг крепко схватил ее за руку. — Тихо! Вот они!..

Лариса невольно повернула бинокль в ту сторону, куда скосил глаза Арвид.

До сих пор пустовавшая ложа напротив, расположенная в бенуаре, вдруг заполнилась черными пиджаками и бритыми затылками. Когда они расселись по местам, Лариса заметила в первом ряду ложи невысокого сморщенного старичка с крашеными реденькими волосенками, тщательно уложенными на прямой пробор.

— Кто это? — прошептала она.

— Сволочь одна, — так же тихо прошептал Арвид. — Мы его убрать должны. Он в своей берлоге окопался и никуда, кроме как в театр, не вылезает… Балет, видишь ли, обожает… Гнида…

Лариса, словно загипнотизированная, не могла отвести глаз от этого старика. И вдруг вздрогнула.

— Ой! — испуганно прошептала она. — Он на меня смотрит!..

— Быстро отведи бинокль! — зашипел Арвид. — Да не убирай от глаз! Как будто просто так по рядам зыришь!.. А то поймет…

Лариса, еле удерживая бинокль трясущимися пальцами, с трудом направила его на другой ярус и, стараясь как можно более плавно и непринужденно поворачивать голову, перевела взгляд на партер. Затем опустила бинокль на колени. Она была бледна.

— На кой хрен ты на него уставилась?!. — глядя перед собой ничего не видящими глазами, процедил Арвид. — Говорил же тебе — на сцену смотри!..

Потом осторожно скосил глаза в сторону ложи, где сидел сморщенный старик в окружении своих пронзительно зыркающих по сторонам головорезов. Никакого беспокойства не наблюдалось. Очевидно, никто из этой компании не обратил на Ларису никакого внимания. Один из них что-то бубнил в сотовый телефон. Старик воззрился в сторону сцены.

Свет начал постепенно меркнуть. Раздались аплодисменты. Старик в ложе тоже захлопал сухонькими ладошками…

Заиграла увертюра.

Занавес медленно поднялся.

Началось действие.

Лариса не отрываясь смотрела на сцену. Завороженная прекрасной музыкой Минкуса и великолепной хореографией, она все более и более погружалась в это волшебное очарование. Мысли о насущных проблемах отступали в дальние закоулки сознания. И душа, очищаемая красотой, словно вырвалась наконец из гнетущего плена и свободно парила в долгожданных просторах, все выше и выше поднимаясь над волнами жизнеутверждающих аккордов.

Из оркестровой ямы таинственными бликами выплескивались теплые лучи мерцающего света, отраженного лаком музыкальных инструментов. Словно далекие звезды вспыхивали на дрожащих в гармоничном звучании струнах скрипок, виолончелей… И волшебная палочка дирижера металась в бледных восковых пальцах, словно смелыми легкими мазками создавая некую фантастическую картину на невидимом холсте…

Феерия, царившая на сцене, плескала яркими красками. Стремительные, грациозные движения танцоров — батманы, фуэте — сменялись одно за другим, подвластные неиссякаемому вихрю этой колдовской музыки…

Лариса плакала и не замечала своих слез.

Занавес опустился. Наступил антракт.

— У тебя тушь потекла, — недовольно заметил Арвид. — Вытрись.

Лариса молча достала платок и принялась вытирать глаза. Потом пошарила в сумочке в поисках косметички и неожиданно наткнулась на какой-то жесткий прямоугольник. Вынув его, она с изумлением увидела свой родной паспорт.

— Что это?.. — удивленно повернулась она к Арвиду. На его лице промелькнуло выражение какой-то досады.

— Так надо… — буркнул он. — Пусть лежит. — Потом вдруг повернулся к ней всем телом и быстро зашептал: — Слушай, Лариса, сейчас парень подойдет с одной хреновиной. Короче, с дистанционным взрывателем. Мы нажмем кнопку, и ложа с этим старым пауком взлетит на воздух. Мы все сразу уйдем… Поняла? Начнется паника. Но ты не дергайся. Положи эту хреновину к себе в сумочку… А то нас обыскать могут. А тебя не станут… И пушку свою забери, если нужна… — Он вытащил откуда-то из-под пиджака парабеллум и быстро спрятал его обратно. — Потом отдам, когда уходить будем… Сразу на улицу выходи. И эту штуку в канал выброси. Тут рядом, с театром. Крюков, кажется… А потом переходи через площадь и иди к памятнику Глинки. Мы там тебя на тачке будем ждать… Усекла?.. Если не хочешь — можешь идти куда вздумается. Все. Ты свое отработала… Паспорт у тебя в сумочке. Вот твой номерок из гардероба. И бабки на первое время… Как-нибудь перекантуешься…

— А Светин паспорт? — несколько ошарашенно спросила Лариса.

— Ах да!.. Про него-то я забыл совсем… Ну так давай тогда к нам в тачку. Поедем ко мне и заберем, если хочешь…

— Мне в туалет надо… — хлопая глазами, робко прошептала она.

— Черт! — неожиданно рявкнул Арвид. — Я ей про дело! А она!.. Именно сейчас приспичило?

Лариса промолчала.

— Ладно. Пошли скорее! — сказал Арвид более спокойно.

Когда через несколько минут они вернулись на свои места, в ложе уже сидел какой-то парень, наголо бритый, в черном костюме с бабочкой.

— Где вас носило? — прерывающимся от волнения шепотом спросил он. — Я уже пять минут жду. Скорее надо…

— Да вот… — Арвид кивнул на Ларису. — Прохудилась не вовремя. Как там, все в порядке?

Парень кивнул. Достал из внутреннего кармана пиджака какой-то продолговатый предмет. Посмотрел в бенуар напротив.

— Сидит… — прошептал он.

— А его гориллы где? — спросил Арвид.

— В буфет пошли. С ним только двое остались.

— Ясно. Давай…

С напряженным, каким-то вдруг окаменевшим лицом Арвид взглянул на противоположную ложу, приподнял руку. Потом резко опустил ее.

— Давай!

Затем медленно, словно механически, повернулся к побледневшему парню.

— Что такое? — одними губами прошептал он.

Тот, закусив губу, с усилием давил на какую-то кнопку, выступающую из корпуса пульта, и глаза его все более и более расширялись от ужаса…

— Что, ребятки, не получается? — раздался сочувственный голос за спиной.

Арвид выхватил парабеллум. Развернулся. Но резкий удар тяжелого кулака выбил пистолет из его руки. Еще один удар, в челюсть, заставил его рухнуть на пол. Бритый парень выронил пульт. Вскочил. Хотел было вырваться из цепких объятий, словно клещами сжавших его с обеих сторон. Но вдруг с каким-то хрипящим воем повалился на кресло, поджимая колени к животу и харкая кровью.

Арвид, словно выпущенный из пушки снаряд, молниеносно вскочил и пружинистым винтом, тараня головой, сбивая все на своем пути, ринулся к перилам. Перевернулся в воздухе и выбросил свое тело в глубину партера.

Кто-то, гулко топая тяжелыми каблуками, помчался по коридору.

Ларису грубо схватили, заломили руки за спину. Выволокли из ложи. От неожиданности она даже не сопротивлялась.

Вслед за ней вынесли и другого парня, извивающегося и нечленораздельно что-то орущего.

Зрители, оказавшиеся свидетелями этой сцены, в панике разбегались, мгновенно позабыв о своем лоске и высокомерном достоинстве…

Сцепив руки за спиной стальными наручниками, пленников кинули в поджидавшие их на улице автомобили. Лариса оказалась в белом «мерседесе». Другого же, дополнительно к наручникам скрутив веревкой по рукам и ногам, словно куль, бросили в черный пикап. Машины сорвались с места и помчались по городу.

Мелькали улицы, проспекты, давно знакомые Ларисе места. По которым она когда-то гуляла, бродила, на которых бывала множество раз, по привычке не обращая внимания на их строгую красоту, как на интерьер давно знакомого, до самых потаенных углов облазанного родного дома. На эту красоту, которая, казалось, уже набила оскомину, постоянно оказываясь перед избалованным взором коренного петербуржца… И лишь в тот момент, когда оказывается, что ты никогда больше не войдешь в этот дом, никогда не сможешь пройти по этим проспектам, набережным, — именно тогда начинаешь обостренно чувствовать неожиданную утрату и, кусая локти, понимать, что ты потерял в своих безрассудных поисках…

Лариса даже не плакала. Она безучастно сидела на заднем сиденье, тесно зажатая с обеих сторон двумя здоровенными громилами, соревнующимися в остроумии в ее адрес и шныряющими грубыми лапами по всему ее телу.

Она равнодушно глядела на дорогу сквозь лобовое стекло, и до ее сознания с трудом доходило, что машина давно уже миновала черту города и теперь мчалась по какому-то шоссе, между лесов и деревянных строений…

Хильда осталась в театре и досмотрела спектакль до конца.

Она тоже любила балет…

Глава 6

«Мерседес» подкатил к высокому каменному забору с черными железными воротами, украшенными кованым орнаментом из прихотливо переплетающихся между собой арабесок. В глубине возвышался причудливой архитектуры особняк, один из тех многих, что повсеместно ныне возводятся в пригородах Петербурга так называемыми «новыми русскими».

Здание было построено в стиле модерн, и, несколько эклектически обогащенное новыми находками постоянно экспериментирующих художников, оно тем не менее отчетливо перекликалось своими формами и виньетками с традиционными образцами изысканной и томно-эротической архитектуры начала двадцатого столетия…

Но Ларису в данную минуту не интересовали проблемы градостроительства. В сопровождении пятерых громил с автоматами в руках она понуро плелась к ярко освещенному стеклянному крыльцу.

Миновав просторный холл, поражающий изобилием вьющихся и распускающихся большими цветами вечнозеленых растений, напоминающий уголок ботанического сада, с виднеющимися тут и там среди листвы фарфоровыми китайскими вазами и мраморными фигурами à la Роден, группа поднялась на второй этаж, проследовала через обитый темно-зеленым бархатом небольшой зал и вошла в комнату, сплошь увешанную коврами, с большой кроватью под тяжелым балдахином с одной стороны и изразцовым камином — с другой. В камине горел огонь. Возле камина в глубоком мягком кресле утопал тот самый, сидевший в бенуаре театра, сморщенный старичок, с редкими, крашенными хной волосенками, аккуратно зачесанными на прямой пробор, и в длинном, спадающем ломкими шелковыми складками халате ярко-оранжевого цвета. Рядом, на журнальном столике с витыми ножками лежали кое-как разбросанные письма и большие очки в золотой оправе.

— Вот, Валерий Геннадьевич. Привезли. К вам на расправу… — вежливым, елейным голосом сказал один из громил, подталкивая вперед Ларису и бритоголового парня, позеленевшего от страха.

— Ну что ты такое говоришь, Витенька?.. — недовольно поморщившись, произнес старик. — На какую такую расправу?.. На суд. На справедливый суд. А вовсе ни на какую не на расправу…

Он лениво обернулся. Не удостоив взглядом съежившегося парня, которого, заломив ему руки назад, крепко держали двое мордоворотов в черных костюмах, старик испытующе посмотрел на свою пленницу.

— А это еще что за Мария из Магдалы?.. — с какой-то беззлобной усмешкой спросил он.

— Киллерша, так сказать. Убить вас собиралась…

— Это она-то?..

Старик, кряхтя, попытался выкарабкаться из своего кресла. Один из его дюжих молодцов мгновенно подскочил и, бережно приподняв за локти, подвел к Ларисе. Старик обошел ее вокруг, осмотрел со всех сторон, приподнял подол платья, легонько ткнул пальцем в бедро. Благожелательно улыбнулся.

— Хороша, хороша… Славный товар… И даже в очках… Люблю, когда в очках. Меня это больше возбуждает…

Затем обратился к Ларисе:

— Что ж ты, красавица, мне весь вечер испортила? Балет посмотреть спокойно не дала?.. Нехорошо… Я люблю балет… Ну что ж, сядь-ка, милая, побеседуем с тобой о превратностях судьбы и бренности бытия… Принесите стул даме! — приказал он громилам.

В мгновение ока стул оказался возле Ларисы, и ее ненавязчиво, но настойчиво пригласили сесть. На бритоголового парня, которого привели вместе с ней, старик не обращал никакого внимания.

— Так вы говорите, киллерша? — начал он. — Никогда бы не подумал… А с виду такая славная. И глазки, и ножки, и грудки… Загляденье! И рыженькая… Никогда бы не подумал, что такое эфемерное, утонченное создание убить может. Разве что взглядом — в сердце наповал…

Старик скабрезно захихикал.

— Ну-ка, мальчики, посмотрите, что у нее в сумочке лежит. Может, еще одна бомба какая для меня припасена?

Один из громил вытряхнул сумку. Выпала косметичка, кошелек, паспорт… И какой-то сложенный вчетверо листок белой бумаги. Лариса с щемящей тоской смотрела на них. Старик перехватил ее взгляд. Улыбнулся чему-то.

— О! Так мы и при документах! — обрадовался он, потирая свои сухонькие ручки. — Ну-ка, ну-ка!..

Взял паспорт, перелистнул несколько страничек. Затем наконец обратился к другому пленнику.

— Как, говоришь, зовут того, кто тебя, суку вонючую, перекупил?

— Игорь… — чуть слышно прошептал тот.

— Эх, Дима, Дима… — вздохнул старик. — Митенька мой дорогой… Разве ты у меня не сытно жил? Разве с голоду умирал?.. Нехорошо, милый, так поступать… Думал на предательстве подняться? Человеком стать?.. Нет, миленький. На предательстве не поднимешься…

Отвернулся. Начал читать Ларисин паспорт.

— Так-так… «Зарегистрирован брак с гражданином Бирюковым И. А.» Игорем, значит… А как по батюшке-то? — обратился он к Ларисе. — Говори, говори. Не тяни время. Все равно ведь дознаемся.

— Анатольевич…

— Все правильно. И адресок имеется… Что ж, поищем твоего муженька. Побеседуем за жизнь… Запиши, Сереженька, — обратился он к одному из своих прислужников. — Бирюков. Игорь Анатольевич… И адресок…

Лариса дернулась.

— Спокойно, спокойно, милая. Молчи, пока не спрашивают… Значит, это он третьим и был… Жаль, что ушел. Ну да ничего. Отыщем.

Старик задумался, что-то припоминая.

— Липская… Знакомая фамилия… Откуда я ее знаю?

— Адвокат… — подсказал один из парней. — Недавно Лешку вытаскивал…

— Правильно! Адвокат!.. — Обратился к Ларисе: — Не родственник, случаем? Или однофамилец?.. Странная, любопытная ниточка вытягивается… Его тоже поспрошать не мешало бы… На всякий случай.

Старик отложил паспорт в сторону. Вздохнул:

— Эх, знать бы, кто позвонил… Предупредил об опасности… Спасибо сказать бы этой доброй женщине. Дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни!.. Потом свечку поставлю ей во здравие.

Лариса вскинула брови. Страшная догадка поразила ее.

— Так у кого, говорите, в руках дистанционный пульт был? — спросил старик. — Кто на кнопку давил?

— У Димки.

— Все ясно… Спасибо тебе, Митенька, за любовь и ласку… Отблагодарил за добро… — Затем снова повернулся к Ларисе: — Тебя, милая, твой любезный муженек и вот этот поросенок неблагодарный просто-напросто подставили. Вот что я тебе скажу!.. Сначала меня убить собирались, а потом и тебя. Так, чтобы все концы в воду. И искать некого. И спрашивать не с кого. Вовремя мы эти машинки обезвредили. И все поняли… Как я догадываюсь, они хотели сами уйти, а пультик этот тебе оставить, чтобы ты его по дороге куда-нибудь выбросила… Так я говорю?

Лариса побледнела.

— Вижу, что так, — улыбнулся старик. — Так вот, эта штучка должна была взорваться через пять минут после нажатия кнопки. Не успела бы ты от нее избавиться, а разлетелась бы на тысячу кусочков… Боже мой! Неужели твой муженек так тебя не любит! Что-то даже не верится… Хотя всякое в жизни бывает… Так что мы, оказывается, тебя, дуреху, спасли… Это отработать надо. Ну да ничего… Отработаешь.

Старик повернулся к своей гвардии:

— Что вы там еще интересного нашли?

— Вот тут… Рисунок какой-то… — сказал один из парней, протягивая старику развернутый листок бумаги, выпавший из Ларисиной сумочки. Бросив косой взгляд, она с удивлением увидела тот самый шарж на Игоря, который заинтересовал Арвида в ее квартире.

— Что это? — поморщился старик. — Карикатура?.. А кто на ней? Тот, что сбежал, что ли?..

Парень неопределенно пожал плечами:

— То ли он, то ли не он… Галстук, как у него… Непонятно…

— Ну, раз непонятно, — бросьте… Тоже мне, фоторобот… У Митеньки тоже такая же бабочка… Больше ничего нет?

— Вот, Валерий Геннадьевич. Этот парабеллум на полу в ложе валялся. Им тот белобрысый… Игорь который… хотел было отстреливаться…

— Ну-ка, ну-ка… Вот с этого и надо было начинать. А то карикатура какая-то… — хмыкнул старик. — Дайте посмотреть. — Он повертел пистолет в руках. Удивился: — Антиквариат… Музейный экспонат, можно сказать… И даже вроде именной… Ну-ка, подайте-ка очки!

Нацепив очки, старик некоторое время разбирал надпись. Потом пожал плечами:

— Ничего не понимаю!.. «Мише Липскому на вечную память…» Опять эта фамилия!.. Что за день такой сегодня странный! Одни Липские… — Обратился к Ларисе: — Отца твоего, что ли? Деда?..

Лариса кивнула.

Валерий Геннадьевич внимательно осмотрел пистолет. Вынул обойму. Заглянул внутрь.

— Ха-ха-ха!.. — вдруг скрипуче засмеялся он. — Тоже мне, киллеры!.. Пошли на дело, а пушку зарядить забыли!.. Неужто твой муженечек из этого пугача всерьез отстреливаться собирался?.. Так вы говорите, выхватил его, когда вы этих террористов сраных накрыли?.. Он что, совсем с ума спятил? Или с умыслом каким?.. Ничего не понимаю… Подставили милую, красивую девушку. Дали бомбу в руки. Пистолет незаряженный подбросили… Странные киллеры. Совсем очумели… Как вы думаете, мальчики, что бы это значило? — обратился старик к парням.

Те неловко замялись.

— Вот именно, — ухмыльнулся старик. — Никому не дано постичь логику идиота.

Он вставил обойму на место и, направив пистолет на фарфоровую вазу, стоящую на консоли, нажал на спуск.

Во внезапно возникшей тишине сухо щелкнул боек.

— Вот видите! — усмехнулся старик. — Игрушка. Пугач. И не более того.

Он положил парабеллум на журнальный столик возле камина и насмешливо покосился на Ларису:

— Эх ты, Машенька-Глашенька… Киллерша, едрена мать…

— Я не Машенька… — вдруг проговорила она. Но ее тут же резко дернули за плечо.

— Ах, и голосок-то у нее такой милый, певучий… — осклабился старик. — За один голосок полюбил бы… — Затем погрозил пальцем: — Но только ты молчи, милая. Не надо тебе ничего говорить. Пусть лучше умные люди поговорят. А ты послушай. То, что ты не Машенька, ни для кого не имеет ни малейшего значения… Хоть Феклой тебя назову. И ты на эту Феклу как миленькая откликаться будешь…

Он снова взглянул на нее. Прикинул что-то в уме. Покачал головой:

— Хотя, пожалуй, ты права. Действительно, не Машенька. И никакая не Лариса… Скорее, Катенька… Ну, вот так пока и будешь — Катенька…

Он прошелся еще раз вокруг Ларисы. Снова ткнул пальцем во что-то более мягкое, чем бедро…

— Ка-тя… Ка-тень-ка… — протяжно произнес он. — В этом имени есть что-то такое… как бы это поточнее сказать… Тягучее… Сексуальное… Ка-тень-ка…

Он снова дотронулся до Ларисы.

— Хороша… Хороша… Такой девочке не убивать надо. А любить. Много любить… — Он ласково улыбнулся. — Ничего… Ты будешь много любить. Я тебе в этом помогу. Устрою твою жизнь… А сегодня, — он лукаво подмигнул, — скорей всего, меня тебе любить придется. Уж не обессудь. Что-то уж больно, Катенька, ты мне глянулась…

Старик вдруг посерьезнел. Обернулся к парням:

— Додика позовите. Живо!

Двое из них опрометью бросились выполнять приказание.

Через пару минут в комнату чуть ли не вбежал невысокий худощавый субъект в очках на большом горбатом носу и в белом халате.

— Додик, милый, — обратился к нему старик. — Сейчас эта девушка на кое-какую экскурсию сходит, а потом мальчики ее к тебе приведут. Посмотри, пожалуйста, ее на предмет всяких там спидов-флюидов… Ну, сам понимаешь… Укол какой-нибудь сделай. На всякий случай… И в баньку. А потом, если все чистенько, то, как говорится, ко мне в опочивальню… Что-то уж мне невтерпеж становится, как на нее посмотрю…

— Не извольте беспокоиться, Валерий Геннадьевич. Все сделаем в лучшем виде, — закивал головой Додик и выскользнул из комнаты.

После его ухода старик еще некоторое время молча сидел в кресле, задумчиво качая головой. Потом повернулся к парням, все еще стоящим у двери:

— Ну что ж, мальчики. Все ясно… Этого — в люк. А девушку… — Он задумался на мгновение. — Да… Так, думаю, лучше будет. Пусть привыкает… Вы ей сначала покажите, как у нас делается с теми, кто мою доброту не ценит. А потом — к Додику. Ну, и сами знаете, что дальше… А этого… — Старик не глядя указал рукой на бледного, трясущегося от страха предателя. — Чтобы я его на этом свете больше не встречал. Мне от него ничего знать не нужно. Можете не пытать… Про этого Игоря нам потом девушка расскажет. Как я понимаю, она его лучше знает… Хотя… — Старик усмехнулся. — Как выясняется, тоже не до конца… Чуть было на воздух не взлетела с его благословения…

Дима упал на колени.

— Простите, Валерий Геннадьевич!.. — завыл он. — Не убивайте!..

Старик удивленно поднял брови. Брезгливо поморщился:

— Не о том просишь, Митенька… Лучше бы о том умолял, чтобы тебя пристрелили предварительно… А то ведь можем и пулю сэкономить. — Потом усмехнулся: — Да уж ладно. Я добрый сегодня. У меня волшебная ночь впереди… С Катенькой… Так и быть, мальчики, шлепните эту вонючку заранее, чтоб не мучился.

В сопровождении конвоя, состоящего из четверых громил, Лариса и еле передвигающийся на ногах Дима прошли мимо роскошных интерьеров второго этажа и внезапно оказались впихнутыми в маленькую неприметную дверцу, надежно скрытую под тяжелыми бархатными гардинами в простенке одной из многочисленных комнат. Затем по каким-то крутым узким лестницам спустились в подвал дома и некоторое время шли по выложенному красным кирпичом изгибающемуся тесному коридору. Вдоль стен тянулись многочисленные кабели и металлические трубы. Дойдя до конца коридора и уперевшись в массивную бронированную дверь, они остановились. Один из громил толкнул ее, и вся группа вошла в какое-то помещение. Вспыхнул свет.

Ослепительно яркая лампа над головой осветила небольшую кубообразную комнату, забетонированную со всех сторон. Из стен торчали разнообразные вентили и шланги. К углу был придвинут металлический стол, накрытый белой простыней, скрывающей от глаз нечто такое, что непроизвольно выпячивалось изнутри своими острыми геометрическими рельефами. В другом углу стояло вцементированное в пол устрашающего вида кресло, состоящее из приваренных друг к другу арматурных прутьев. В центре пола находилась самая обыкновенная, повсюду встречающаяся на улицах круглая крышка канализационного люка.

Ларису усадили в кресло. Рядом встал широкоплечий, коротко стриженный амбал и положил ей на плечо свою тяжелую лапу.

Лариса попыталась было поправить под собой задравшийся подол платья, чтобы железные рифленые прутья не так остро впивались в тело.

— Не рыпаться! — рыкнул на нее амбал и с силой вдавил в сиденье. — Тебе пока ничего не будет. Сиди и смотри. Валерий Геннадьевич приказал показать тебе, как у нас с суками поступают.

Грубый голос гулким эхом отозвался в этом бетонированном склепе.

Один из парней взял тяжелый металлический лом, расплющенный с одного конца, и со скрежетом отодвинул крышку люка. Из открывшейся черной дыры повеяло холодом. Комната мгновенно заполнилась едкой вонью.

— Кончай скорей! — недовольно сказал парень, державший Ларису. — Нечего нам тут смрадом дышать!..

Диму трясло как в лихорадочном ознобе. Зубы с костяным клацаньем громко стучали друг о друга.

— На колени, гнида!

Мордоворот ломом ударил его по ногам. Димаупал на пол.

— Нет! Нет! Не хочу!..

Он раскинул руки, в слабой надежде бессмысленно пытаясь хоть как-то сопротивляться.

— Будешь рыпаться — живьем бросим! — пригрозил мордоворот.

Дима послушно встал на колени, опираясь руками о цементный пол. Опустил голову. Тело содрогалось от рыданий.

Лариса сидела ни жива ни мертва, еле переводя дыхание. И широко раскрытыми остекленевшими глазами смотрела на происходящее.

Мордоворот с усмешкой повернулся к остальным:

— Как сам других бросал — нравилось. А теперь от страха обгадился… Чуете, несет?..

Затем обратился к Диме:

— Ну что, гнида? Как тебя туда сбросить? Живьем или сначала пулю в затылок?

— Пулю! Пулю!.. Пожалуйста!.. — затрясся в рыданиях Дима.

— А ты получше попроси. Ботинок поцелуй.

Дима вытянул шею и сложенными в трубочку губами припал к носку тяжелого ботинка ухмыляющегося палача. Тот приподнял ногу и резко ткнул рифленой подошвой в залитое слезами лицо. Голова Димы дернулась. Из носа заструилась алая кровь.

— Ладно уж… Кончай, — поморщился один из парней. — Ему и так хреново…

— Ничего… Нагни башку-то над люком! — рявкнул мордоворот. — Чтобы лишний раз пол кровью не марать… Ниже!.. Шестеркой жил, шестеркой и подохнешь…

Грянул выстрел.

Безумно хохочущее эхо долго в ужасе металось по замкнутому железобетонному подвалу.

— Это у нас резервуар с негашеной известью, — поднимая с кресла помертвевшую от страха Ларису, объяснил амбал. — Так сказать, для строительных работ…

Поддерживаемая под руки двумя дюжими молодцами, ступая ничего не чувствовавшими, ватными ногами, Лариса снова шла по каким-то коридорам и лабиринтам, совершенно не соображая куда и зачем. Наконец ее втолкнули в другое помещение, которое оказалось медицинским кабинетом. Широкий и просторный, он был уставлен всевозможным ультрасовременным оборудованием, и казалось, что при его обустройстве были предусмотрены буквально все ситуации, связанные с полной непредсказуемых приключений бандитской жизнью. Здесь стоял даже операционный стол с висящей над ним угрожающе сияющей многоглазой тарелкой…

— Сами разденетесь или помощь нужна? — обратился Додик к Ларисе.

— Сама… — безучастно прошептала она и автоматически начала стягивать с себя платье.

— Полностью, полностью!.. — с циничной небрежностью подгонял Додик.

Лариса разделась догола. В создавшейся ситуации ничто, даже присутствие ухмыляющихся парней, не смущало ее.

Додик тщательно осмотрел ее тело, время от времени ощупывая его вспотевшими от возбуждения руками.

— Тельце посмотрим… — бубнил он себе под нос. — Так… Чистенько… Хорошо…

Затем указал рукой на гинекологическое кресло. Лариса, задрав и широко раскинув ноги, опрокинулась на его спинку.

— Хорошо, хорошо… Не дергаться! Сейчас мазочек сделаем… Кровушку на анализ возьмем. И ладушки…

В конце концов закончив осмотр, он отошел от Ларисы и обратился к парням:

— Одежду здесь оставьте. Халат ей накиньте. И в баньку… Пусть Зинка с нее всю грязь уличную смоет. А я пока химией позанимаюсь…

Сауна мало-помалу приводила ее в чувство и даже принесла некоторое успокоение.

Толстая светловолосая Зинка, в одном халате, едва застегнутом на пару пуговиц, долго намыливала тело Ларисы, терла мочалкой, распластав его на полке. Быстрые пальцы пробегали по спине, груди, животу, то едва касаясь внезапно затрепетавшего тела, то с силой вцепляясь в него, комкая, пощипывая и тут же нежно разглаживая. Большие, полные груди постоянно вываливались из-за пазухи и, раскачиваясь в ритме Зинкиных движений, мягко скользили по телу Ларисы крупными, почему-то вдруг крепко набухшими сосками, доставляя ей этим своеобразное наслаждение…

И лежа на спине или на животе, нежась под теплыми струями и в прохладной воде бассейна, Лариса постепенно выходила из состояния шока, вызванного сегодняшними неудачами… В голове прояснилось, и наконец можно было подумать, что предпринять дальше.

После бани ее повели в так называемую гримерную, передав Ларису из рук Зинки в другие руки, которые и должны были довершить создание требуемого облика вожделенной «Катеньки»…

— Какую ей прическу делать? — покосилась сухопарая тетка в сторону одного из Ларисиных провожатых, которые вели ее от инстанции к инстанции.

— Валерий Геннадьевич сказал, что ничего делать не нужно. Пусть так остается. Разве что распушить немного…

— Ясно… Обрядить как? О белье заикался?..

— Черный пояс с резинками. И чулки, тоже черные… Бюстгальтер с кружавчиками…

— А трусики?

— Не надо… Сверху только пусть будет как гимназисточка…

— Тоже мне эстет!.. — усмехнулась тетка. — Козел похотливый…

— Чего, чего?.. — грозно напружинившись, переспросил парень.

— Заткнись, шестерка! — огрызнулась на него гримерша. — Твое дело помалкивать и делать что прикажут… А ты не трясись! — бросила она Ларисе. — Ничего страшного он с тобой не сделает. Нечем уже. Отгулял свое… Так просто обнюхает да полижет где-нибудь. А потом дрыхнуть завалится. Вот и весь секс…

Через пару часов Додик доложил, что все в порядке, и Ларису, в коротеньком коричневом платьице с белым кружевным воротничком, наконец допустили к Валерию Геннадьевичу.

Он обратился к парням:

— Вы за дверью побудьте. Если что понадобится, я позову. А без дела — до утра не беспокойте.

Когда они остались вдвоем, старик заблагоухал.

— Заждался, заждался, голубушка!.. — ворковал он, усаживая Ларису на кровать. — Неужто, думаю, что-нибудь не так?.. Обошлось, слава Богу!.. Умница, Катенька, не подвела, не испачкалась всякой гадостью… Ну так, присядь, присядь-ка на краешек…

Лариса молча исполнила приказание.

Валерий Геннадьевич семенил по комнате во фланелевых голубых кальсончиках в обтяжку и такого же цвета рубашке.

— Сейчас мы с тобой ляжем, и ты мне все это снимешь, — показал он на свое одеяние. — Сама. Своими ручками… Мне это очень приятно будет… А я с тебя — платьице. Сам расстегну… А уж там и поиграем…

— Ты меня, старика, уж извини, милая, — продолжал он. — Здоровьишко, понимаешь ли, уже не то стало… Так что оргазма тебе не обещаю. Ну, если сама сумеешь, то честь тебе и хвала… Мы с тобой, красавица, пошалим тут немного, пофантазируем… Ты ведь не против, правда? — вдруг спросил он с подозрением. — Конечно, не против… Ты, я знаю, умницей будешь. Так уж уважь меня, старика, будь поласковее. Сделай, так сказать, скидку на возраст. И постарайся понять, чего мне захочется… Будь добра, не отказывай, если о чем тебя попрошу… От тебя-то ничего не убудет, а мне приятное сделаешь. Угодишь. Вот тебе и зачтется… А то ведь если я в тебе разочаруюсь, — ну что тогда прикажешь мне делать? Нечего… Разве что мальчикам подарить… А они тебя хотят… По глазам вижу, что хотят… Да и как не хотеть?.. Уж от них-то ты точно оргазм получишь. И не один… А потом… Так что слушайся меня. Если мне угодишь, то и будущее себе обеспечишь. В хороший дом устрою. В дорогой… А не в какой-нибудь притон для бомжей залетных… Так что будь умницей…

Он сидел на краю кровати в своих голубых кальсонах и рассуждал. Случайно ему на глаза попался брошенный пистолет. Снова развеселился.

— Это же надо!.. — посмеивался он, вертя пистолет в руке. — Зачем же они тебя так подставили? Ума не приложу… А ты тоже не догадываешься?

Лариса помотала головой.

— Это хорошо, что ты молчишь. Понимать начинаешь… Умненькая девочка… Ну, садись, садись поближе… Не раздевайся пока. Я сам начну. Потихонечку… Чтобы удовольствие растянуть.

Старик показал жестом, что готов предстать перед нею во всем своем великолепии. Лариса, содрогаясь в душе от отвращения, но стараясь до поры до времени не обнаружить своих истинных чувств, начала медленно, как он этого требовал, стягивать с его тощего, сморщенного тельца голубенькие кальсончики и рубашку. Аккуратно, чтобы случайно не рассердить его, положила белье на одеяло…

Тот щурился и пускал пузыри от удовольствия. Сидел на краю кровати и игриво шарил сухонькими ручонками у нее под платьем…

Внезапно в глазах старика промелькнула какая-то мысль.

— Ни разу, понимаешь ли, с киллером не спал, — захихикал он. — Тем более с таким, который тебя же и убить собирался… В этом есть своеобразный шарм… — Он встрепенулся. — Ну-ка, давай поиграем!.. Держи свою игрушку!

Он сунул в руки Ларисы пистолет.

— Я сейчас лягу, а ты… Ну-ка, встань надо мной на коленках! Вот так… Чтобы мой животик между твоих коленок был…

Старик приподнял подол ее платьица.

— Ах, как красиво! Чулочки черненькие, ножки беленькие!.. И, так сказать, черненький Бермудский треугольничек прямо надо мной… Красиво… А ты целься как будто мне в голову. Целься… И приседай, приседай… своим треугольничком на меня… На меня… Вот так. Вот… Хорошо… Курок-то нажимай, нажимай… Не бойся, не выстрелит.

Лариса стояла в нелепой позе, раздвинув колени, держа в руках бесполезный пистолет. Краем глаза видела, как между ее ног слабо трепещет вялая, сморщенная плоть… С нарастающим презрением смотрела на осоловевшую от блаженства, морщинистую, лепечущую всякую чушь физиономию… И лихорадочно думала, как бы так быстро и бесшумно, чтобы не привлечь внимания дежурящих за дверью мордоворотов, расправиться с этой мерзкой образиной.

И тут ее осенило. Прилив свежих сил нахлынул на нее. И сознание собственного превосходства окрылило ее и приказало действовать. Решительно и беспощадно.

Вот кто заплатит за все мучения и унижения сегодняшнего дня!

Лариса улыбнулась.

Хищно. Плотоядно. Жестоко.

— Чего же смеешься? — почему-то обиженно и удивленно спросил старик, словно его окатили из ведра. — Ты что, Катенька?..

Лариса улыбнулась еще шире, в упор глядя на ничего не понимающего Валерия Геннадьевича.

Затем молниеносно схватила валявшиеся рядом голубые кальсоны и быстрым движением глубоко запихнула фланель в разинутый от удивления рот старика. Тот брыкнулся. Но Лариса лихорадочно начала впихивать туда все больше и больше ткани, как можно глубже проталкивая ее в глотку стволом пистолета.

Старик замахал руками, отпихиваясь, стараясь вырвать штанину кальсон, полностью забившую ему рот. Не в силах издать ни звука, он только утробно хрипел, бешено вращая наливающимися кровью глазами, извиваясь и дрыгая ногами. Голова откинулась назад. Нижняя челюсть выворотилась к самому кадыку.

Лариса уперлась коленом в солнечное сплетение, затолкнула в горло еще часть фланели, с силой воткнула туда ствол парабеллума и всей своей тяжестью налегла на рукоять пистолета, вогнав его буквально до предела, стараясь удержать равновесие и не дать сбросить себя с бьющегося в конвульсиях тела.

Глаза старика полезли из орбит. Лицо посинело. Он затрясся, засучил ногами и через некоторое время вытянулся и затих.

Взгляд остановился, подернулся туманом. Глаза погасли, остекленели…

Лариса подождала еще некоторое время, а затем с трудом вытащила изо рта ствол пистолета. Он весь был в крови и слизи. Лариса вытерла его о простыню, сунула за пояс и сошла с кровати. Огляделась.

За дверью было тихо. Пока еще никто не догадался ни о чем. Звуки барахтающихся тел и тяжелое учащенное дыхание, дрожь пола под ходящей ходуном кроватью и сдавленные стоны не могли дать повода к подозрениям. Эти звуки ничем не отличались от подобных себе, как правило порождаемых энергичными телодвижениями при любовных утехах…

Теперь надо было срочно отсюда уходить.

Но как?

Лариса босиком прошлась по комнате. Подняла свою небрежно брошенную сумочку. Положила в нее валяющийся на журнальном столике паспорт. Сунула туда пистолет. Кое-как, с трудом затолкала и туфли… Затем подошла к окну и осторожно потрогала раму. Она была заколочена. Лариса тихонько подкралась к двери, заглянула в замочную скважину. И ничего не увидела, кроме неяркого света, горевшего в соседней комнате.

По всему выходило, что она сама себе устроила западню.

Если бы старик остался жив, то можно было бы надеяться хоть на что-то. А теперь… Как ни был он омерзителен, как ни безрадостны были перспективы, нарисованные им, тем не менее оставалась какая-то возможность когда-нибудь вырваться отсюда… Теперь же не оставалось ничего. Совсем ничего.

Кроме люка с негашеной известью…

Лариса побледнела, с ужасом признаваясь себе, что опрометчиво поторопилась.

«Конец!..» — металась в мозгу обезумевшая от страха мысль.

— Конец!.. — хихикал с кровати мертвый старик, смешно выпучив налившиеся кровью глаза.

— Конец! Конец! Конец!.. — издевательски и радостно шептали какие-то голоса над головой…

Она обреченно стояла у стены возле камина, прижав к груди сумочку, и рассеянно смотрела на тлеющие угли. С трудом соображая, как бы использовать хотя бы это последнее средство для своего спасения. Пожар устроить, что ли?..

Или застрелиться бы…

Но пистолет был пуст…

Внезапно чья-то сильная рука цепко схватила ее за плечо и резко, с силой буквально выдернула из комнаты. Не успев даже пикнуть от неожиданности, она влетела в какой-то темный закуток, скрытый от глаз плотным тяжелым гобеленом. Другая рука крепко зажала рот.

— Тихо! — приказал чей-то шепот.

Она скосила глаза и тут же ошарашенно вытаращила их.

Перед ней стоял Арвид.

Глава 7

— Тихо! — шепотом повторил он, прижимая палец к губам. — Быстро за мной!

Осторожно, бесшумно скользящими тенями, сквозь какие-то низкие тесные щели с винтовыми лестницами и каменными ступенями они спустились вниз и оказались в том же самом кирпичном коридоре, по которому совсем недавно вели Ларису и приговоренного к показательной казни Диму. Пройдя несколько шагов, она увидела чуть заметную в полумраке маленькую железную дверцу. Арвид остановился и осторожно толкнул ее. Она не поддалась. Арвид толкнул еще раз, сильнее. Налег плечом. Но все было безрезультатно.

— Черт! — выругался он. — Уже заперли, сволочи!

Он растерянно озирался по сторонам. Лариса, бледная как смерть, стояла рядом, затаив дыхание и ничего не понимая. Арвид схватил ее за руку и потянул назад.

— Пошли! Там еще одна дверь должна быть…

Оба на цыпочках вернулись на винтовую лестницу. Поднялись на несколько ступенек, протиснулись в какой-то совершенно темный закуток. И уперлись в холодную кирпичную стену. Арвид пошарил на ощупь. В абсолютно полной, звенящей тишине звонко лязгнуло железо. Ничего не видя перед собой, Лариса вздрогнула. Что-то скрипнуло, и в темноту подвала ворвалась бледная вертикальная полоса света.

— Слава Богу! — прошептал Арвид. — Эта дверь только на засове была изнутри. Выходи!

Пригнувшись, он первым выбрался наружу. Миновав какую-то сырую темную галерею, они оказались во дворе, в плотной тени, отбрасываемой выступом стены.

Была ночь. Мертвенно рассеянное сияние фонарей разливалось по замкнутому пространству. Взгляд упирался в каменную ограду…

— Как же нам отсюда выбраться? — растерянно озираясь по сторонам, одними губами прошептал Арвид. Осторожно высунул голову. Затем цепко схватил руку Ларисы и потянул ее за собой.

Что-то громадной черной тенью возвышалось впереди. Они подкрались поближе, и Лариса увидела перед собой тупорылый нос какого-то грузовика.

— Будем надеяться, что он не на сигнализации… — шепнул Дрвид. — Иначе хана…

Он осторожно потянул дверцу на себя. Она бесшумно открылась.

— Залезай быстрее! — шепотом скомандовал Арвид.

Лариса, высоко подняв ногу, взобралась на подножку и, поддерживаемая сзади крепкой рукой Арвида, влезла в кабину. Тот поднялся за ней. Плотно закрыл дверь.

— Ключей, конечно, нет… — пробормотал он. Что-то поковырял в приборном щитке. Достал из кармана куртки большой складной нож, где-то поддел им и резким движением отодрал какую-то крышку. Вытянул оттуда два проводка.

— Пригнись, чтоб снаружи видно не было, — бросил он Ларисе.

Машина неподвижно стояла на месте. Вокруг было совершенно темно. Лишь фонари по углам каменной ограды, мертвенно сияя из-под ажурных кованых колпаков, освещали пространство двора. Грузовик находился в тени, и вряд ли снаружи можно было заметить двух человек, с напряженно-испуганными лицами затаившихся в кабине в ожидании подходящего момента…

Арвид уставился на ручные часы. В кабине царило гробовое молчание. Сердца колотились. Но грудные мышцы непроизвольно сдерживали стремящееся вырваться наружу прерывистое дыхание, и выдох словно бы поглощался легкими, не смея нарушить плавное течение воздушного потока, струящегося сквозь кабину автомобиля. Было слышно, как звонко тикают наручные часы. Казалось, что это длится уже целую вечность и что этому не будет конца…

— Ну, подруга, — побелевшими губами прошептал Арвид. — Либо мы сейчас уйдем, либо…

Он не договорил. По двору двигалась чья-то тень.

Один из тех мордоворотов, кто конвоировал Ларису по этому проклятому дому, ленивой походкой прохаживался по двору. Остановился. Поднял голову. Осмотрелся, медленно поворачиваясь на месте. На некоторое мгновение задержался взглядом на грузовике… Затем чиркнул зажигалкой и вразвалочку побрел к противоположному углу стены…

Внезапно в глубине дома что-то тяжело бухнуло.

Охранник обернулся…

— Вперед! — срывающимся голосом крикнул Арвид.

Быстро соединил проводки. Взревел мотор. Машина дернулась. Охранник вскинул автомат.

И в тот же миг грузовик рванулся с места. И, набирая скорость, ревущим тараном помчался по двору, прямо на запертые ворота. Послышался чей-то вскрик. Бампер словно тяжелой кувалдой ударил по массивным металлическим створкам. Замки разлетелись вдребезги. Ворота с железным лязгом и грохотом распахнулись. Затарахтела автоматная очередь…

И тут же захлебнулась в мощном, оглушительном, разрывающем барабанные перепонки взрыве.

Все пространство озарилось ослепительной вспышкой.

Лариса обернулась. Дом, в котором она находилась еще несколько минут назад, ярко пылал на фоне черного ночного неба. Пламя в безумной пляске мятущихся всполохов освещало пространство вокруг, погружая в еще более беспросветный мрак всё находящееся в отдалении, скрытое скачущими тенями растопыренных ветвей деревьев и притаившихся в страхе домов.

Грузовик вылетел на дорогу. Резко развернулся на месте. И понесся по улице.

— Что это? — одними губами прошептала Лариса.

Арвид довольно смеялся.

— Вырвались!.. — радостно воскликнул он, хлопнув себя по колену. — Вот что значит иметь высшее инженерное образование! Пригодилось все-таки!..

Через некоторое время грузовик резко затормозил. Арвид схватил Ларису и быстро выволок ее из кабины. Она заметила стоящий поблизости старенький «москвичок», дверцы которого вдруг распахнулись перед ними…

Арвид впихнул ее на заднее сиденье, сам плюхнулся на переднее, рядом с сидящим уже в машине Васькой.

— Опять эту курву приволок… — со злостью прошипел тот.

— Это не курва, — со смехом оборвал его Арвид. — А с этого момента наш новый сотрудник.

Лариса сидела ни жива ни мертва от страха и лишь хлопала удивленными глазами.

— Потом все объясню, — бросил Арвид. — А пока поехали!..

Он достал сигареты.

— Курить будешь? — повернулся он к Ларисе. Она кивнула. Закурила, с жадностью втягивая в себя успокаивающую струйку ароматного дыма.

— Понимаешь, Лариса, там у них подвал один был, — начал Арвид, когда автомобиль уже миновал поселок. — А под ним — резервуар с негашеной известью. Карбидом то есть… И краны водопроводные тут же… Короче, я туда потихоньку слазал и все эти краны пооткрывал и крышку люка сдвинул, чтобы вода внутрь сливалась. Дело в том, что при взаимодействии воды и карбида выделяется газ. И между прочим, довольно горючий… Ну так я все шланги, через которые вода течет, в этот люк запихнул, а рядом бомбочку нашу самопальную положил. Чтобы она в роли как бы детонатора, а точнее, зажигалки сработала. Ну и поставил на определенное время… Вот, как видишь, и сработала… Зато теперь можно не опасаться, что кто-то на хвосте повиснет. Там сейчас не до этого. Мы им крепко задницу прижгли…

— Я видела этот люк, — тихо сказала Лариса. — Они в него того парня сбросили, с которым нас поймали… Специально меня туда привели…

— Ах вот оно что… — равнодушно произнес Арвид. — Сволочи…

Он помолчал немного, рассеянно глядя на освещенную фарами ленту шоссе. Потом снова повернулся к Ларисе.

— А знаешь, как я там оказался?

— Сама удивляюсь…

— У меня там баба одна знакомая. Зинка такая… Так вот это она мне дорогу показала. План дома начертила. И сказала, где тебя искать в случае чего… Там подземный ход есть, через который я и пробрался. Снаружи начинается, из бункера для овощехранилища… Чуть ли не на краю села. Специально для отхода подготовлен… Правда, как помнишь, нам с тобой оттуда выйти не удалось. Какая-то сволочь дверь заперла… Хорошо хоть, что рядом человека не догадались поставить…

— Почему же эту Зинку тот парень не выдал? — спросила Лариса.

— Ее-то?.. Да потому что не знал. Главное в конспирации что, по-твоему?.. То, чтобы никто друг друга не знал… Кстати, эта Зинка мне на него и указала. Недоволен был чем-то… С гнильцой…

— Ну а зачем, в таком случае, надо было в театре комедию разыгрывать?.. — покосилась Лариса. — Почему сразу не здесь?

— На то он и театр… — хохотнул Арвид. — Ну, во-первых, чтобы наверняка этого старика замочить. Не с первого, так со второго раза. Во-вторых, чтобы при случае на ложный след навести… Они ж в этой фазенде не все поголовно коньки откинули… Кто-то и остался. Вот и будут теперь с пеной у рта искать несуществующую Ларису Липскую или ее мужа. Игоря… Ну так и пусть ищут.

— Меня-то сразу найдут.

— Нет. С Ларисой Липской покончено. Ксиву мы твою уничтожим. Или загоним кому-нибудь на толкучке. Тоже денег стоит… А ты теперь уже полностью становишься Светланой Ермаковой. Так теперь Светой и будем тебя называть. Начинай привыкать к этому имени… Тем более что ты всю кашу именно ради этого и заварила. Чтобы ею стать… На, выпей лучше за чудесное избавление!

Арвид протянул Ларисе плоскую бутылку. Она принюхалась:

— Это же водка!.. Как же без рюмки?..

— Ничего… Глоточек сделать сможешь. Зато нервишки подуспокоятся, — усмехнулся Арвид.

Лариса нерешительно поднесла горлышко к губам. Сделала глоток. Поперхнулась, закашлялась. Арвид рассмеялся. Взял бутылку из ее руки.

— Молодец. Для первого раза очень даже неплохо…

Сам тоже поднес бутылку ко рту и сделал пару больших глотков. Затем закурил.

— А ты боялся! — обратился он к Ваське. — Она, оказывается, так этого паука замочила, что у тебя на такое и фантазии не хватило бы! Его же собственные кальсоны в глотку затолкала. Тот лишь потрепыхался немного да ногами подрыгал…

Васька через зеркальце неодобрительно взглянул на Ларису.

— Стоящая баба! — восторженно продолжал Арвид. — Жаль было бросать такой ценный кадр. Мы с ней таких дел наворочаем!

— Наворочаем… — пробормотал Васька. — На свою голову…

Автомобиль мчался по ночному шоссе. По обеим сторонам тянулся бесконечный густой смешанный лес. Арвид замолчал и, посасывая сигарету, смотрел в сторону, как будто что-то обдумывая.

Лариса тоже курила. Водка действительно благотворно подействовала на нее. Настроение приподнималось. И действительность не казалась уже такой беспросветно мрачной в своей безнадежной обреченности. В конце концов ей надоело смотреть по сторонам через окна автомобиля, не видя ничего, кроме черной массы слившихся в темноте деревьев, тянувшейся нескончаемым коридором. И она отсутствующим взглядом уставилась в бритый Васькин затылок…

Внезапно автомобиль остановился. Васька откинулся на спинку сиденья. Лицо его было бледно.

— Ты что? — удивился Арвид.

— Убери ее!.. — прерывающимся голосом громко зашептал Васька. — Сию же минуту убери!.. Кругом лес. Ночь. Никто ничего не заметит… Я не могу с ней рядом находиться. А тем более чувствовать, что она за спиной сидит…

— Что это вдруг на тебя нашло?

— Не вдруг… Я давно это чувствую. Что-то исходит от нее. Как от удава какого-то… Она же сумасшедшая!.. Ты пойми, Арвид, — горячо доказывая, частил Васька. — Мы погибнем из-за нее… Она Светку замочила за здорово живешь. Подружку свою прежнюю… Саньку… Толик в ее тачке погиб. Мужа собственного подставила… Теперь вот старика удавила. Сам же сказал: таким способом, что у нормального человека фантазии не хватит… Я нутром чую, что она всех нас до конца изведет… Ты ей в глаза посмотри получше, повнимательней. Это же стекляшки зеленые, а не глаза. Смотрит на тебя — как будто в пустоту глядит… Она же шизофреничка! Маньячка!.. Зомби… Шлепни ее сейчас же! Прошу тебя!.. Или я сам ее пристрелю к чертовой матери!.. Или выйду сейчас и пешком пойду…

Арвид смотрел на Ваську каким-то странным, рассеянным взглядом.

— Ну что, кончил? — недовольно спросил он, когда тот, резко выдохнув, прервался на полуслове. — Все сказал?.. Что ты тут в истерике забился, как баба худая? Хлебни-ка лучше.

Он вытащил из сумки начатую бутылку водки. Васька замотал головой.

— Не хочу. Пусть она выйдет. Или я…

Арвид молча смотрел на него. Лариса притаилась на заднем сиденье как мышка и еле дышала от страха.

— Ладно, поехали, — спокойным голосом сказал наконец Арвид. — Хватит концерты устраивать. До дома доедем, а там разберемся.

Васька нехотя нажал на педаль, и машина тронулась с места.

Молча проскочили пару километров…

— Притормози-ка! — вдруг сказал Арвид.

— Что такое? — не оборачиваясь, проворчал Васька.

— Отлить надо.

— Медвежья болезнь на нервной почве?..

— Наверное, — Арвид сдержанно хохотнул.

Автомобиль подрулил к обочине. Остановился. Арвид приоткрыл дверцу, делая вид, что выходит из машины. Затем резко повернулся…

То, что произошло дальше, Лариса не сразу поняла. Раздался хлопок, словно от вылетевшей пробки, и Васька ткнулся лицом в лобовое стекло, всей тяжестью своей груди навалившись на руль… Арвид вышел из машины, выволок безжизненное тело наружу и, оттащив немного, столкнул его в глубокую, заросшую бурьяном канаву, тянущуюся вдоль дороги. Затем сел на Васькино место и дал газ. Автомобиль помчался дальше.

— Воздух чище будет, — коротко бросил он онемевшей от страха Ларисе. — А то он уже достал меня из-за тебя…

Некоторое время снова ехали молча.

Вдруг Лариса встрепенулась.

— А ты откуда знаешь, как я с этим стариком разделалась? — спросила она, прищурившись.

— Из-за ковра смотрел…

— И спокойно ждал?

— Нет. Хотел было всадить пулю ему в башку, да побоялся, что охранники из-за двери услышат. Даже несмотря на глушитель… Все равно слышно. Набежали бы его мордовороты — и хана нам обоим…

Лариса подозрительно покосилась на Арвида. И вдруг ее осенило.

— Я знаю, — сказала она. — Ты хотел его застрелить, а затем пистолет подбросить. Как будто это я его… А меня им на растерзание оставить. Верно? И все было бы шито-крыто. Никто не стал бы разбираться под горячую руку, кто именно стрелял…

На ее глаза навернулись слезы.

— Сволочи вы все…

Арвид смутился. Промолчал. Лариса промокнула глаза подолом платья. Потом усмехнулась сквозь слезы.

— Что же потом-то меня не бросил? — насмешливо спросила она. — Зачем вытащил? Ведь все, что ты планировал, было сделано…

— Увидел, какая ты на самом деле… — глухо произнес Арвид. — Как ты с этой гнидой расправилась. Прямо, как говорится, действительно «без шума и пыли»… Зауважал невероятно. Восхитился просто… Решил, что такую, как ты, ни за что бросить нельзя…

Наступила напряженная пауза.

— А в театре? — спустя некоторое время тихо спросила Лариса, искоса глядя на Арвида. — Там я тоже должна была умереть?

Тот молча кивнул.

— Мне старик этот все про взрыватель объяснил… — усмехнулась она. — Ладно уж… Расскажи все, как вы там задумали… Мне теперь все равно… Я же понимаю, что мне обижаться как бы и не к лицу. Я на самом деле. — и Светку, и Саньку вашего… подонка этого… На что уж тут обижаться?.. Это возмездие…

Арвид закурил. Потом выдавил из себя хриплым голосом:

— Что еще рассказывать? Ты и сама все правильно поняла. Так оно и было… Два варианта предусмотрели. Либо в театре, либо в его фазенде… Мы знали, что он всех девок через себя пропускает… И паспорт в сумочку тебе положили, чтобы их на ложный след навести. Поэтому я и назвался Игорем…

— И даже шарж подложить не забыл… — усмехнулась Лариса. — Все это я уже действительно поняла… Кстати, и старик тоже…

— Разве?..

— Что ж, по-твоему, одни вы такие умные?

— Извини, детка, — тихо произнес Арвид. Немного помолчал. — У нас крутой бизнес. Иногда приходится чем-то жертвовать…

— Тем более что я как бы и вне закона. Так?

— Что-то в этом роде…

— Спасибо, утешил… Ну а Игоря-то зачем было подставлять? Он ведь совершенно ни при чем.

— Ты что, жалеешь его? — хмыкнул Арвид. — По большому счету, ты же сама первая его и подставила… Да и на днях злилась на него за то, что тебе мало внимания уделял.

— Это же другое дело… А так-то он и не виноват ни в чем.

— Не виноватых ни в чем людей не бывает… Ничего, ему на том свете в случае чего зачтется.

— А нам?

— И нам, наверное, зачтется. Только по другому боку…

Арвид задумался. Затем его лицо приняло какое-то жесткое выражение.

— Ну и плевать! Зато на этом свете хоть поживем как люди. А то ведь может и так статься, что на загробный мир уповаем, сидим, как мышки, хвост поджавши. Чихнуть боимся… Все ждем, когда нам оттуда благоволение придет… А там, на небесах-то, может, и нет ни хрена… Вот и останемся в дураках. Обидно будет?

— Нет, не будет… — покачала головой Лариса. — Во-первых, все, что полагается, там есть… Может быть, и не так, как мы себе это пытаемся представить, но есть. А во-вторых, если даже и ничего нет, то и обижаться будет некому. Исчезнем — и все.

— Тогда тем более, нечего и голову пустяками забивать.

— Дай-ка сигарету, — сказала Лариса.

Закурив, глубоко затянулась и выпустила большое облако дыма. Арвид молчал, пристально глядя на дорогу сузившимися, металлически поблескивающими глазами.

— А я так думаю, — нарушил он затянувшееся молчание. — Эта наша жизнь — она как бы экзамен. Нет, не в том смысле, как об этом попы толкуют. А в том, что если ты здесь, на земле, проявил себя как личность, сумел подняться над остальными, то и там тебе почет и уважение. А если был лохом всю жизнь, так лохом и останешься. Даже после смерти. Ведь на тот свет те же самые люди уходят, среди которых мы на земле живем. И то, чего они здесь добились, и там пригодится… Ну подумай сама. Если был мужик здесь авторитетом, то неужели он на том свете какой-нибудь шестерке пятки лизать будет? Нет конечно. Чушь все это собачья!.. Вот и на кладбище так же, — продолжал он. — Солидный человек — у него и могила солидная. А если трудяга какой-нибудь безропотный — так и стоит над ним холмик распластанный, неухоженный. Его все, кому не лень, ногами топчут и окурки кидают…

— Любопытная у тебя теория, — усмехнулась Лариса.

— Нормальная теория, — отрезал Арвид. — Я на это еще в Лавре внимание обратил. Одними надгробиями, теми, что побогаче, люди любуются, надписи читают… А по другим ходят… Если будешь там, обрати внимание. Дорожки для удобства экскурсантов могильными плитами уложены. И, между прочим, тоже старинными!..

— Carpe diem… — пробормотала Лариса.

— Что? — не понял Арвид.

— Лови день, — пояснила она. — Иначе говоря, «ловите миг удачи». Так в Древнем Риме говорили…

— Правильно они говорили. Умные были люди, — одобрительно кивнул головой Арвид. — Скажи еще что-нибудь по-латыни.

— Et si male nunc, non olim sic erit… — вздохнув, произнесла Лариса.

— А это еще что?

— Это строка из Горация. Приблизительно переводится так: «Если сейчас плохо, когда-нибудь станет иначе…»

Арвид усмехнулся.

— Хорошо бы твой Гораций прав оказался… Ну а еще что-нибудь?

Лариса ничего не ответила. Только насмешливо покосилась в его сторону.

— Ты мне лучше скажи, зачем патроны из пистолета вынул, — вдруг вспомнила она.

Арвид удивленно обернулся:

— Какие еще патроны?

— Обыкновенные… Махал там в ложе пистолетом. А он пустой был совершенно. Вот, полюбуйся…

Потянувшись за сумочкой, Лариса наткнулась на торчащие из нее туфли и только сейчас вспомнила, что до сих пор сидит в одних чулках, пристегнутых к кружевным черным резинкам. Она достала парабеллум и протянула его Арвиду. Затем натянула туфли на ноги.

Арвид приостановил машину. Повертел пистолет в руках, вынул обойму. Недоуменно пожал плечами:

— С чего это ты взяла, что он пустой? Все на месте.

— Как?!. — подняла она голову.

Арвид показал обойму, до отказа набитую тускло сияющими латунным блеском патронами.

— Что-то ты, подруга, того… — недоверчиво засмеялся он.

— Старик тоже вынимал. Но там было пусто… Он еще издевался надо мной из-за этого…

— Да-да, припоминаю… — задумчиво произнес Арвид. — Действительно. С какой бы стати иначе он тебе его в руки дал?.. Ну хорошо. Старик вынимал обойму. А потом что?

— Потом нас увели. Этого — пристрелили и в люк сбросили, а меня — к врачу на осмотр и в баню…

— А потом?

— Снова к старику привели. И в постель.

— А пистолет где все это время находился?

— Да так и лежал на столике, куда его положили…

— Любопытненько… — озадаченно пробормотал Арвид. — Хотелось бы узнать, кто все это проделал.

— Думаешь, его кто-то разрядил, а потом снова патроны вставил?

— Наверняка… Только вот кто и зачем?.. Жаль, никогда, наверное, этого не узнаем.

Арвид помолчал немного. Затем махнул рукой:

— Хрен с ним! Главное — дело сделано и мы оба живы. Бабки получим, поделим — и за новые дела примемся. У меня уже еще кое-что на примете вырисовывается.

— И опять я в роли дурочки окажусь?

— Нет. Теперь все по-честному. Можешь мне поверить. На пару работать будем. Без посторонних… А если не хочешь — я не держу. Можешь полностью собой располагать…

Лариса невольно улыбнулась:

— Ты уже, помнится, отпускал меня на все четыре стороны… Правда, с бомбой в сумочке…

Арвид покосился на нее. Потом рассмеялся:

— Ладно, не бери в голову.

Протянул ей парабеллум.

— На, убери на место.

Лариса вскинула брови.

— Разве ты у меня его не отбираешь? — удивленно спросила она.

— Теперь — нет. Поехали дальше…

Некоторое время снова молчали. Вдруг Арвид сплюнул:

— Черт! Не допер сразу. Надо было с него хоть куртку содрать.

— С кого? — не поняла Лариса.

— С кого, с кого… С Васьки…

— Зачем?

— Ну как зачем? Для тебя же… Мы сейчас эту тачку бросить должны. Не на ней же нам через пост ГАИ в город въезжать!.. А потом пешим ходом на станцию переться надо. В Горскую… Первого поезда дожидаться. А ночь холодная… Да и видок у тебя тот еще… Весь Питер будет пальцами тыкать. Школьница какая-то…

— Это меня по приказу старика так вырядили. На мне даже и трусов нет…

— Да, это проблема! — хохотнул Арвид. — Придется померзнуть. Ну да потерпи немного. Дома отогреемся. От Новой Деревни сразу тачку берем — и до хаты. В метро соваться не будем: рискованно. А там, возле дома, проскочим как-нибудь, пока еще народу немного. Скамеечные старухи дрыхнут пока… Мало ли мы откуда идем… С маскарада, может быть…

— А где же твоя машина? — спросила Лариса. — Сейчас-то мы на чьей едем?

— Бензин кончился. Встали на полдороге. Пришлось на перекладных добираться… Какая-то сволочь, наверное, у нас бензин слила. А может, этот козел Васька просто заправиться забыл…

— Как это, на перекладных?

— А вот именно на том, в чем и сидим… Короче, взяли напрокат у хмыря одного. Ничего, потом найдет свою тачку, если ее кто-нибудь другой снова не уведет… А пока и пешком потопает. Полезно для здоровья…

— А пиджак с бабочкой?

— В нашей тачке… Я это все скинул к чертям. В куртке удобней по подвалам лазать… А тачка в надежном месте укрыта… Потом заберу.

Арвид замолчал. Затем неожиданно свернул в лес. Проехал несколько метров между деревьями. Остановился в густом кустарнике.

— Скоро открытое место. Аэродром… Пересидим здесь пока. Все ж таки лучше, чем на перроне мерзнуть и лишний раз перед ментами светиться… Когда пойдем, мою куртку наденешь. Ничего, сойдет для сельской местности… А для сугрева у меня еще кое-что в бутылке плещется…

Достал сигарету. Предложил Ларисе. Оба сидели в машине, скрытой зарослями. Курили и думали каждый о своем…

Приспустив стекло и выщелкнув в темноту недокуренную сигарету, Арвид как-то многозначительно хмыкнул. Повернулся к Ларисе:

— Что ты там насчет трусов говорила? Что? Совсем голая?..

Она внимательно посмотрела ему в глаза. Кивнула.

— Так, может быть… погреемся?.. Как ты на это смотришь?

Лариса усмехнулась про себя.

И снова кивнула…

Глава 8

На следующий день, ближе к вечеру, она, свободная и, несмотря ни на что, счастливая, с высоко поднятой головой гордо шагала по проспекту. На ней были все те же потрепанные Светкины джинсы, та же немыслимая зеленая курточка, стоптанные кроссовки… Но она была свободна.

Она шла в свое новое жилище, из которого вышла несколько дней назад, намереваясь вернуться часа через два, но поневоле задержавшись почти на целую неделю. Фантазия рисовала ей радужные картины новой, безоблачной жизни, не зависимой ни от кого, наполненной солнечным светом и ощущением своих неограниченных возможностей.

Сквозь стекла своих очков она со снисходительным видом смотрела на суетящуюся толпу. Презрительной улыбкой встречала бросаемые исподтишка в ее сторону оценивающие, ощупывающие взгляды. Они теперь совершенно не смущали ее. Не раздражали, как прежде, но, наоборот, даже смешили и тешили самолюбие.

Ей было легко, весело и хотелось хулиганить.

Она была свободна.

Домой они добрались только под утро.

Насытившись любовью в салоне автомобиля, вышли на шоссе и долго брели до станции, дрожа от пронизывающего насквозь холода осеннего утра. Затем, крепко прижавшись друг к другу, ехали в электричке. И, оказавшись наконец в городе, с трудом поймали какую-то допотопную колымагу, хозяин которой с большой неохотой согласился довезти их до Мечниковского проспекта. До дома дошли пешком, крепко обнявшись и согревая друг друга своим дыханием.

Зато в квартире было тепло. И несмотря на все ее попытки наконец-то избавиться от назойливого гостеприимства этих ненавистных стен; несмотря на то что все вокруг словно ополчилось против нее и неизбежно снова бросало ее в эту добровольно избранную тюрьму; несмотря на то что один только вид этой злополучной квартиры давно уже вызывал у нее приступы аллергии и тошноты… сейчас Лариса была рада и этому пристанищу.

Переодевшись во все теплое, что только можно было найти в квартире, они с Арвидом выпили взятую по пути бутылку водки, наскоро перекусили и, закутавшись в ватное одеяло, прижались друг к другу и, уже не помышляя ни о каких эротических развлечениях, быстро уснули.

Ей не снилось ничего.

И, проснувшись где-то около двух часов дня, она долго лежала и не могла понять, что с ней, где она, вечер сейчас или утро и есть ли кто-нибудь поблизости… Все вчерашнее наслоилось одно на другое, смешалось с какой-то невообразимой фантасмагорией и казалось не более чем хаотичными впечатлениями от просмотренного на сон грядущий нелепого американского ужастика…

Рассеянным взглядом она медленно скользила по стенам и окружающим ее предметам. И приходилось прилагать некоторые усилия, чтобы понять то, что она видела их и прежде, и притом неоднократно. То, что она когда-то уже была в этой комнате, видела все, что окружало ее сейчас.

И поэтому на одно мгновение ей даже показалось, что она у себя дома, окруженная давно, с раннего детства знакомыми вещами. Ей показалось, что не было ничего из того, что с безжалостной неотвратимостью накатилось на нее в последнее время.

Затуманенное сознание с трудом воспринимало самое элементарное и упрямо отказывалось возвращаться в неприглядную действительность.

Но дрожащие, постепенно угасающие в свете наступившего дня видения, прихотливо переплетающиеся друг с другом, насмешливо ускользали от ее пристального внимания, от бесплодных попыток зафиксировать их в памяти и сквозь рассеивающийся туман уплывали вдаль, уступая место все более и более отчетливо проступающим картинам реального мира…

Она открыла глаза и, отогнав от себя остатки сна, увидела, что снова находится в квартире Арвида, услышала его тяжелые шаги за стеной, хлопанье дверцы кухонного стола, стеклянный звон пустой посуды.

Она встала и медленно пошла к нему.

Все дальнейшее оказалось как бы продолжением какого-то фантастического и бессмысленного в своей абсурдности сновидения…

Она и думать забыла об этой бутылке.

Когда, блуждающе улыбаясь спросонья, Лариса появилась в дверях, Арвид стоял за кухонным столом и, приглашающе глядя на нее, держал в руках наполовину наполненный стакан. На столе стояла пустая бутылка «Амаретто» и наполненная рюмка.

Сначала Лариса ничего не поняла. Потом дернулась было, но что-то вдруг удержало ее.

— Carpe diem… — пронесся над ее головой чей-то вкрадчивый шепот.

Между тем Арвид поднял стакан и с каким-то радостным удивлением начал:

— Хотел уже в киоск бежать. А у нас, оказывается, тут одна осталась недопитая… — Он показал рукой в угол, где сгрудились разнокалиберные пустые бутылки. — Как раз кстати. Давай выпьем за наши будущие успехи… За твое здоровье! Прозит!..

Он открыл рот и быстро поднес стакан к своим губам…

Опершись плечом о косяк двери и все так же улыбаясь, Лариса с напряженным вниманием смотрела на него. С любопытством следила за тем, как рука со стаканом все ближе и ближе стремится к ожидающим прикосновения улыбающимся губам. Как губы потянулись навстречу и коснулись края стакана. Она смотрела. И ленивые мысли ее неохотно взвешивали все «за» и «против» неумолимо приближающейся развязки…

И вдруг ее словно ударило молнией.

— Нет! Нет!..

В унисон с ее пронзительным воплем зазвенело оконное стекло.

Она рванулась вперед. Задела стул. Чуть не упала. Руки, казалось, стремились вырваться из плеч, чтобы выбить из его рук этот ужасный стакан…

Он все понял. В глазах сверкнула догадка.

Но давноотработанное, привычное движение мышц до конца совершило роковой цикл…

Так, совершенно неожиданно для себя, она стала виновницей еще одной смерти…

Но постепенно, раз за разом все это уже начинало казаться какой-то заурядной обыденностью. Чувства притуплялись. Совесть молчала, покорно уступая место резонным доводам о совершенно естественной необходимости борьбы. За самосохранение и элементарное выживание…

Наконец теперь она окончательно проснулась. И с внезапно нахлынувшим облегчением огляделась вокруг. И улыбнулась.

Больше уже ничто не держало ее в этой квартире. Этот неожиданный всплеск был ложным порывом испугавшегося долгожданной свободы узника. Последний из ее тюремщиков лежал на полу, судорожно сжав горло побелевшими пальцами, и остекленевшими глазами бессмысленно смотрел в потолок. Этот случайно обретенный, странный не то друг, не то враг. Готовый заботиться о тебе, защитить при случае. И в то же время безо всякого колебания отбросивший бы тебя, как использованную, ненужную вещь. Он был мертв.

Лариса собрала свою немногочисленную поклажу и, не запирая двери, вышла из квартиры.

Настроение было приподнятое. И она гордо шагала по проспекту, не обращая ни на кого никакого внимания. Она не замечала ни пасмурной, промозглой погоды, ни холодного, сырого ветра. Все было прекрасно. И радость от долгожданной свободы озаряла все окружающее радужным, исходящим из самого ее сердца светом, с лихвой компенсируя отсутствие солнца над головой.

Она была свободна. Сильна.

Ей хотелось хулиганить…

Внезапно к тротуару подрулил сияющий перламутром автомобиль. И резко затормозил рядом с Ларисой. Дверца распахнулась.

— Эй, рыжая! Покатаемся? — высунулась из салона и весело крикнула ушастая голова какого-то подвыпившего сопляка.

Лариса покосилась на него. И как ни в чем не бывало продолжала свой путь.

— Давай, давай! Чего ломаешься?.. Посмотришь, как люди живут, — потянулся к ней салажонок, выползая из машины.

Лариса не отреагировала.

Он встал на пути. Раскинул руки. Пустил клуб дыма ей в лицо. Лариса приостановилась. Смерила его взглядом.

Какой-то тощий, щуплый. В длинном черном пальто, с тонкой шеей, на которой каким-то чудом держалась ушастая голова.

«И этот туда же…» — усмехнулась про себя Лариса.

— Будьте так любезны, оставьте меня в покое, — вежливо, но с нескрываемым оттенком презрения в голосе произнесла она.

— Пошли!.. — Он потянул ее за рукав. Обернулся к кому-то в машине, весело подмигнул. Изнутри одобрительно похохатывали.

— Чего из себя девочку строишь?..

Лариса была совершенно спокойна. Она приветливо улыбнулась. И в упор глянула в глаза этому уже начинавшему ее утомлять молокососу.

— Чего скалишься!.. — начал было он. Но не договорил. Осекся.

Взгляд Ларисы фосфоресцировал, ничего не выражая. Словно кто-то из ледяной бездны холодно и жестоко смотрел на него через эти глаза.

Парня передернуло. Он быстро убрал руку. Повернулся к машине. И под дружный хохот сидящих внутри сплюнул. С деланным пренебрежением отошел вразвалочку и неуклюже полез обратно в салон.

— Да пошла она!.. Шлюха очкастая!.. Соска!.. — бросил он кому-то внутри, захлопывая дверцу.

Автомобиль дал газ, вырулил на полосу и помчался дальше.

Лариса неподвижно стояла на тротуаре и провожала его недобрым взглядом.

Ей испортили настроение. Ее посмели оскорбить!.. Ее все-таки вывели из себя, как она ни хотела сдержаться… Ее разъярили!.. И кто?.. Какой-то сопливый, лопоухий щенок, возомнивший о себе черт-те знает что…

Лариса стояла. И шипела, словно мечущаяся капля на раскаленной плите. Глаза сузились и злобно искрились…

— Сейчас я покажу вам!.. И шлюху… и соску… — бормотала она. — Развлечься захотели?.. Сейчас получите.

Она погасила взгляд. Как-то рассеянно и безразлично посмотрела вслед уходящему автомобилю. Увидела себя на месте водителя и мысленно перетекла в его тело. Взглянула его глазами на перспективу дороги и торчащий впереди высокий фонарный столб. Опять же мысленно быстро прочертила воображаемую линию между столбом и машиной. И приказала этой линии не прерываться. Затем строго зафиксировала взгляд водителя, нацелив его на этот столб… И расфокусировала свой.

Автомобиль вдруг как-то резко вильнул. Заскользил на мокром асфальте, не успев вовремя затормозить. Краем бампера протаранил несколько заградительных тумб и ткнулся носом в чугунное основание столба… Удар!

С грохотом выстрелило сверкающим фонтаном ветровое стекло. Столб дернулся. И, как-то переломившись, верхней частью рухнул на капот автомобиля, сминая и топорща самодовольно сияющий перламутр обшивки и разбрызгивая по асфальту осколки плафонов…

Дверцы распахнулись и ошарашенная компания вывалилась наружу. Отчаянно матерясь, она принялась смешно прыгать вокруг своей иномарки. К ним тут же подрулил гаишный «вольво»…

«Развлекайтесь, господа…» — удовлетворенно улыбнулась Лариса.

Она торжествовала.

Вернулось хорошее настроение. Мир снова заиграл веселыми красками, и сознание собственного превосходства вновь окрыляло ее.

Легкой, игривой походкой она прошла мимо искореженного автомобиля, придавленного фонарным столбом. Бросила насмешливый взгляд на незадачливых суперменов, что-то невразумительно объясняющих гаишникам, и, миновав перекресток, пошла дальше.

Упоенная свободой, сознанием собственной силы и рисуя в мечтах картины безоблачной и радостной жизни, она снова целиком погрузилась в свои сладостные грезы…

И совершенно не обратила внимания на то, что следом за ней, на медленной скорости, бесшумно, буквально ползя вдоль тротуара, уже давно осторожно крадется вишневая «ауди»…

Послышался тихий смех.

Лариса вздрогнула.

— Ну, а со мною вы, надеюсь, не откажетесь прокатиться, Лариса Михайловна?.. — произнес за спиной ласковый женский голос.

Лариса остановилась как вкопанная. Она сразу заметила и пасмурное небо над головой, и пронизывающий насквозь осенний ветер, и сумерки, неотвратимо сползающие на город с крыш грязно-серых домов.

Плечи опустились. Взгляд потускнел.

В одно мгновение она из гордой и высокомерной Ларисы Липской превратилась в застигнутую врасплох напроказившую школьницу…

Она обернулась. И, обреченно глядя перед собой, словно в каком-то гипнотическом полусне, подошла к машине. Дверца услужливо распахнулась. Лариса обессиленно опустилась в кресло рядом с водительским сиденьем.

— Добрый день, милая, — прозвучал красивый женский голос. — Как самочувствие? Нагулялась?

— Здравствуйте, фрау… — прошептала Лариса, еле шевеля губами. — Благодарю… Хорошо…

— Ну и вид у тебя…

Лариса откинулась на сиденье. Покорно пристегнула ремень.

— Ну что ж, тогда поехали… — усмехнулась Хильда.

Машина плавно тронулась с места.

Хильда критически оглядела Ларису. Ее новую стрижку, цвет волос.

— Ничего… Так тебе даже идет. На валькирию похожа…

Помолчала немного, закурила сигарету.

— Будешь? — спросила она.

Лариса молча кивнула. Тоже закурила.

Автомобиль двигался не спеша, вежливо пропуская пешеходов, притормаживая на перекрестках, не стараясь успеть проскочить на желтый сигнал.

— Ну и чего ты этим добилась? — спросила наконец Хильда. — Взбаламутила всех. Все вверх дном перевернула… А в итоге — снова со мной… И никуда ты больше не денешься.

Она выпустила клуб дыма через приоткрытое окно. Покосилась на Ларису. Фыркнула.

— А ты вообще-то молодец! — вдруг засмеялась она. — Ловко эту девку использовала! Так никто ничего и не понял. Кроме меня, правда. Я, когда вошла к тебе за кассетой и увидела твою гостью, валяющуюся в твоих тряпках, сразу поняла, что это не ты… Уж меня-то тебе не провести. Я хорошо тебя изучила. А на похоронах — и вообще развлекалась, глядя, как тебя на тот свет провожали. И в первую очередь муженек твой…

Лариса невольно улыбнулась:

— Я видела…

— Через зеркало?

— Да.

Лариса с усмешкой вспомнила, как в день своего поминовения, сидя перед зеркалом в квартире Арвида, она вдруг увидела, как из мерцающей глубины выплыла на какое-то мгновение и тут же растаяла банальная картина разнузданного застолья и масляно сияющие пьяные глаза Игоря, облапившего тумбоподобную Таню…

Хильда поймала ее усмешку.

— Но ведь если ты умеешь пользоваться зеркалом, то неужели не сообразила, что я это умею не менее тебя? Зачем же в прятки со мной играть?.. Я же за каждым шагом твоим наблюдаю… Особенно в последнее время. Когда ты с этими непутевыми бандитами связалась…

— Испугалась…

— Чего ты испугалась?.. Меня?.. — Хильда как-то странно вздохнула. — Как раз меня-то тебе бояться менее всего надо… Это небось Роман, дурак, тебя запугал, наговорил черт-те знает что… Я и за кассетой помчалась только потому, чтобы ты глупостей натворить не успела. Звонила утром несколько раз… Не хотела, чтобы ее кто-нибудь посторонний увидел. Поэтому когда у тебя ее не нашла, сразу к этой рыжей дряни заспешила. К Илоне. Поняла, что твой непутевый муженек по дурости с собой ее прихватил. И была уверена, что они вместе с ней просмотрели все, что Люда там наснимала… Так что в смерти своей подруги детства ты больше всех виновата… Ты! Ты! Не мотай головой. По твоей милости все это произошло… Хотя, по правде сказать, я эту тварь всегда терпеть не могла. Никогда не забывала, кто она такая и чья она внучка. И когда она застала меня за поиском этой кассеты, то я, не задумываясь, размозжила ей голову. За тебя же и беспокоилась. Не хотела лишних свидетелей твоих развлечений оставлять… Здоровая оказалась, стерва. Живучая. Пришлось повозиться… А когда кровь с себя смыла и уходить собралась, так еще и из пистолета добавила. Из собственного пистолета ее деда. Чтобы этот Лешак с того света полюбовался, как Хильда фон Зигельберг этим сувениром распорядится… Впрочем, очевидно, именно таким образом и должна была свершиться моя месть. И чтобы все так четко совпало… А пистолет для того оставила, чтобы версию подкинуть для следствия, будто бы ты ее из ревности убила, а затем сама отравилась с горя… Ничего, вроде бы клюнули… Правда, одного не предполагала. Того, что эти воришки малолетние его утащат… Все-таки надо было бы входную дверь запереть… Ну да ладно. Зато теперь этот парабеллум снова у меня… Дай его сюда!

Лариса молча протянула пистолет. Хильда небрежно бросила его в свою сумочку.

— Хватит. Наигралась…

Лариса всхлипнула:

— Жалко Лошку… Она добрая была… Мы с ней помирились…

— Замолчи! — прикрикнула Хильда. — И чтоб я больше про жалость от тебя ни слова не слышала! Добрая, а мужика увела… Нечего их жалеть, — усмехнулась она своим мыслям. — Они сами себя хорошо жалеть умеют… И хорошо, что вас с ней в этот день вдвоем видели…

Помолчала и добавила с усмешкой:

— Что же ты, такая жалостливая, ни в чем не повинную девку отравила?..

Лариса прикусила губу. Затем, словно оправдываясь, тихо произнесла:

— Но ведь она сама отравить меня хотела…

— Не придумывай! Не ври. Ни мне, ни себе… Не отравить, а усыпить она тебя хотела на время. И, пользуясь сходством и твоей одеждой, вынести из квартиры столько, сколько в руки влезет. Чтобы на улице не заподозрили… Впрочем, действительно правильно сделала. Никчемная была девка. Такую не жаль. Хотя мне именно такая могла бы пригодиться… Ну и черт с ней! Зато ты лишний раз свой характер укрепила… Моя школа. Тем более что все это меня вполне устраивает. Теперь ты вроде как бы и не существуешь. И никто тебя искать не станет… Теперь ты моя. Целиком и полностью. Моя! — повторила Хильда. — Ты мое черное зеркало… Хотя и значительно порыжевшее, — добавила она и расхохоталась.

Некоторое время ехали молча. Лариса курила и обреченно смотрела перед собой.

Внезапно Хильда с подозрением покосилась на нее:

— Ты, кстати, с ней не спала? Ну, с этой…

Лариса помотала головой. Потом усмехнулась:

— Что ж ты спрашиваешь? Ты ж сама все видишь, все знаешь… За каждым шагом следишь…

— За всем не уследишь. Других дел достаточно… Ладно. Хорошо. Хотя и без того на тебе всякой гадости налипло сверх всякой меры… Добегалась… Проверю тебя. А до того к себе не подпущу.

— Я больше не хочу этого… И вообще ничего больше не хочу.

— Ничего, захочешь… От меня никому не уйти.

— А Марина?

— Что Марина?! — внезапно разозлилась Хильда. — Меня там не было в тот момент. А Роман, дурак, ей помог… Пожалел, видите ли, бедную евреечку!.. Я уже давно за ним замечать стала что-то недоброе. Совесть, видите ли, у него проснулась! По церквам зачастил, книжки разные почитывать начал… Прежде и буквы-то еле разбирал… Я его из дерьма вытащила, а то гнил бы на своей Колыме… Ничего, — злобно прошептала Хильда. — Он сполна получил за это свое предательство…

Лариса передернулась.

— И за кассету, — покосилась на нее Хильда. — И за язычок… А ты не скули! — цыкнула она на Ларису. — Будешь вести себя хорошо — наследницей сделаю. Власть передам. А заодно и коллекцию твою тебе верну.

— Как коллекцию? — удивилась Лариса. — Так это ты?

— Да, я. Вовремя из твоей квартиры вывезла и в надежном месте спрятала, пока твой дурень ее не пропил. Или пока ты сама на нее свою банду не навела… Вовремя успела.

— А где он, кстати?..

— Муженек-то? Тоже прячется.

— От тебя?

— Нет, — засмеялась Хильда. — От милиции. Ты ему такую кашу заварила, что он не знает, как ее расхлебать, чтобы живот не вспучило… — Она помолчала. — Он мне тоже пригодится. Вместо Романа будет. Постепенно подготавливаю его к этой роли. Хотя он об этом вряд ли подозревает. Только иногда за голову хватается…

Лариса во все глаза смотрела на свою наставницу.

— Откуда у тебя пистолет моего отца? — спросила она.

— Сам подарил.

— Неправда. Это ты его убила. И мать мою — тоже ты…

— Не говори ерунды. Зачем? Ради пистолета, что ли?

— Они догадались, кто ты на самом деле.

— Да если бы и догадались, им-то что?.. Я свой срок отсидела. На всю катушку. И на поселении пожила, не приведи никому…

— За то, что эсэсовка?

— Да, за это… За то, что в плен попалась… как дура.

Наступило молчание, нарушаемое лишь гулом переполненных улиц и урчанием обгоняющих автомобилей. Пару раз с ревом пронеслись рокеры.

— Я его просто стащила.

— Что? — переспросила Лариса, впавшая в какое-то отупляющее забытье.

— Пистолет стащила. Увидела дарственную надпись и не стерпела.

— Ты разве знала Илониного деда?

— Еще бы!.. — усмехнулась Хильда. — Мне ли его не знать!.. Его энкавэдэшники наш отряд под Шяуляем брали после войны. Мужиков — сразу в расход, а меня как красивую девку — на сеновал… Это и спасло.

— Ты мне этого не рассказывала.

— Не было повода… Ну а теперь можно.

Хильда свернула на пустынную улочку и на медленной скорости повела свою машину. Закурила. Протянула пачку Ларисе. Начала рассказ:

— Когда в конце войны наши из Литвы уходили, меня контузило. В спешке посчитали мертвой и бросили. Литовцы, спасибо, подобрали, выходили. Так с ними я и осталась. А когда Советы пришли, в лес подалась… Слыхала о лесных братьях? Так вот, я с ними была… Что там мой подвал! Детский лепет. Я, милая, и там, и у нас в гестапо… а затем и в ваших лагерях такого насмотрелась — в кошмарном сне не приснится…

Лариса со страхом и одновременно с каким-то восторженным интересом слушала свою наставницу.

— Борзенков. Иван Николаевич… — продолжала Хильда. — Я давно его знаю. Его Лешаком прозвали, потому что он в лесу, как в собственном доме, ориентировался. Поэтому и послали лесных братьев ловить…

Хильда затянулась. Глубоко и мечтательно.

— А нас он долго поймать не мог. Литовцы тоже не лыком шиты. Лес для них что горы для чеченцев. Своя земля… Но достал все-таки. Когда братьев взяли — никого в живых не оставили. Всех расстреляли. А меня он как трофей — под себя… А ведь ты не поверишь, я тогда девчонкой еще была… Да, да, не улыбайся! Здоровой, честной немецкой девчонкой. Гельдерлина читала, над «Вертером» слезы проливала, цветы любила. Своего Зигфрида дожидалась… Да, эсэсовка! Но не шлюха! Это уж потом, в лагерях, сделали из меня черт знает что… Хотя Лешак, наверное, и не понял сдуру, что ему девчонка попалась. Использовал во всех видах… А потом за собой таскал повсюду… Этим и спас. Хотя потом и сдал куда следует. Но пока тюрьма, допросы, пересылки всякие… Короче, выяснилось, что я беременна. Да еще и от русского. Поэтому и не расстреляли… Потом, уже в начале шестидесятых, в Ленинград приехала. С сыном. Хотела его с папочкой познакомить. Не успела. Умер Лешак. Зато семью его нашла. Все думала, как бы отомстить. Вот и дождалась. Пусть теперь его внученька на том свете ему привет от Хильды фон Зигельберг передает… В школу устроилась, где она училась. Ненавидела ее страшно. А тут тебя встретила. Потому что вы все время вместе были. А там и с твоими родителями подружилась… Ради тебя, дуры, все забыть решила. Оставить в покое его отпрысков… А ты все испортила…

— За что же мстить ему? — спросила Лариса. — Он же воевал. А ты кто была для него?.. Мы немцев к себе не звали…

— Да я не об этом… — как-то странно усмехнулась Хильда. — Понимаю, конечно, что я для него враг. И что наши тоже не ангелами были… Но ты себе даже представить не можешь почему… Влюбилась я в него. Вот так просто взяла и влюбилась… Пристрелить хотела, на куски разорвать, а не смогла. Хотя и случаев было предостаточно… Представляешь, Лариса: высокий, мощный. Глаза синие, волосы золотые… Словом, идеальный ариец. Зигфрид… Уж и намечтала себе в голове невесть чего… А он сдал меня властям, словно вещь какую-нибудь использованную, да и думать забыл о романтической немецкой девчонке…

— Ничего себе романтическая, — усмехнулась Лариса. — Эсэсовка… Даже представить страшно…

— Ну и ты теперь не лучше, — отмахнулась Хильда. — Помолчала бы… Кстати, ну-ка ответь, помнишь что-нибудь из Гельдерлина?

— Прости, забыла…

— Швайн! Я же учила тебя!

— Не до этого сейчас.

— Да, не до этого, — согласилась Хильда. Помолчала. — Другое меня бесило всю жизнь. Особенно когда узнала о его семье.

— Что особенного?

— Для тебя-то ничего. А для меня обиднее всего было, что этот Зигфрид после меня не нашел ничего лучшего, как с еврейкой снюхаться.

— С Софьей Наумовной-то? Она вместе с моим отцом служила.

— Теперь знаю. Все ваши родословные древа изучила.

— Зачем?

— А затем, что все знать люблю.

Хильда снова замолчала. Затем со злостью произнесла:

— Потому хотела отомстить, что даже сыночка своего юродивого только из памяти к нему оставила, а не прикончила как неполноценного… Хотя черт с ним! Это для Третьего Рейха он считался бы неполноценным. А для вашей дурацкой страны сойдет. Вы тут все неполноценные. Думала, хоть ты человеком станешь…

— Чем же мы хуже?

— А тем, что живете как свиньи. И на всех обижаетесь, что жить не дают. На нас, на американцев, на войну списываете… А сами разрушили еще больше… Мы ваши монастыри из орудий в упор не расстреливали и храмы просто так, за здорово живешь, не взрывали… Да и сейчас все, что еще осталось, разваливаете да разбазариваете. Полноценные, что ли? Как сама считаешь?

Лариса покосилась на Хильду. Вспомнила о Петродворце, Павловске, о бомбежках Ленинграда… Усмехнулась. Но промолчала.

— Вот и правильно, что молчишь. Нечего тебе сказать… Так что мой Иохан не дурней многих из вас… У него только одна блажь — на почве секса. Да и то не его в том вина.

— А чья?

— Хорошо, слушай дальше. Нервы у тебя крепкие — мое воспитание, — Хильда удовлетворенно улыбнулась. — Интересный рассказ будет… Так вот, было это уже после лагеря. На поселении. Меня, сама понимаешь, ни к Москве, ни к Ленинграду в те времена и на шаг бы не подпустили. Так что жила буквально там, где и срок отбывала. Сыну тогда лет двенадцать уже было… Квартировали мы в избе, разделенной на две половины. В соседней парочка проживала. Зек бывший со своей сожительницей, маленькой, узкоглазой и фантастически грязной. Оба вечно пьяные, каждый день драки, мат… У подружки его я никогда толком не могла глаз рассмотреть. Только щелки какие-то заплывшие. Словно постоянно в фиолетовых очках ходила. Синяки у нее один на другой наплывали и периодически лишь оттенок меняли. Может, и русская была, не знаю, но только в том состоянии, в каком она вечно пребывала, расовых отличий невозможно было выявить… Вот такие у меня были соседи.

Хильда закурила новую сигарету.

— И вдруг зек этот ко мне любовью воспылал. И каждый вечер — ко мне в гости. Я сначала с ним по-человечески поговорила. Не понял. Затем — по-своему. Так, как меня на родине учили с недоумками обращаться. Несколько дней не показывался, только из-за стенки матом крыл во все горло. Но, очевидно, и это его не проняло. Только еще больше раззадорило. И в один прекрасный день снова явился. «Я, — говорит, — тебя, курву фашистскую, буду по-нашенски уму-разуму учить». Сына моего в тот момент дома не было. Так что этот ублюдок смело набросился на меня и начал ломать. Руки выкручивать. Долго я сопротивлялась. Но в него словно бес вселился. Одолел все-таки. За руки, за ноги к кровати кое-как привязал. Платье, белье в клочки разодрал, навалился на меня и начал… А тут сын вошел. И остановился как вкопанный. Глаза вытаращил. И глядит. А кобель этот пьяный с меня соскочил. В одной рубахе, всклокоченный. Ноги и живот голые, грязные. И член торчит. Иохана моего сгреб, к стулу накрепко веревками прикрутил. «Гляди, — кричит, — как надо с немецкими шавками обходиться!» И снова на меня. Краем глаза заметила — сидит мой сын. Весь напряженный. Бледный. Глаза сверкают. Рот раскрыт. Из носа кровь сочится. И молчит, как внезапно обезумевший. А на мне эта сволочь корячится. Чувствую, как грязная вонючая плоть меня изнутри до самого живота протыкает. Вижу перед глазами эту пьяную харю, шею бычью, потную, напряженную. И кадык туда-сюда ходит. Дыхание смрадное, хриплое… И тут я не выдержала. Одна рука как-то сама собой из веревок выскользнула, и я ею, этой свободной рукой накрепко обхватила его за шею, чтобы вырваться не смог. Рот разинула как можно шире, напряглась, как кошка. Изогнулась. И — в горло зубами. Даже всосала в рот эту шею, чтобы захватить побольше. Сомкнула. Сцепила. И сжала, как клещами железными. Он взвыл. Захрипел. Вырываться начал. Кулаками лупить. А я глаза закрыла и зубами все глубже и глубже. Умирать так умирать, думаю. Но и ты, гнида ползучая, жив не будешь. Чувствую, зубы в мясо погружаются. В губы колючая щетина впивается. По языку — грязь, пот течет. Рот кровью наполняется. Еле проглатывать успеваю. Грызу. Буквально жую это горло. Головой мотаю, чтобы как можно больший кусок из него выкусить. И чую, зубы смыкаются. Кадык перекусывается. С хрустом каким-то… И тут, понимаешь, Лариса, такой я вдруг оргазм ощутила!.. Такое наслаждение!.. Готова была всех мужиков перегрызть, чтобы это бесконечно продолжалось…

Хильда помолчала, как будто переводя дыхание.

— Короче, сдох он. Затрясся. На меня навалился. Дернулся, вытянулся. И затих… Как я тогда из-под него вылезла и как из веревок выпуталась, уж и не помню. Иохана отвязала. А он сидит и не шевелится. Словно чурка деревянная. Не плачет. Не кричит… Молча сидит. И на меня, голую, растерзанную, всю окровавленную, во все глаза смотрит… С той поры свихнулся. Несколько месяцев словно немой был. Слышит, понимает, но молчит… Еле выходила. Шаман один помог. С женщинами ничего не может. Как увидит — трясется. Чувствую, хочется ему девку. Знакомить пробовала. Поженить… Все бесполезно. Боится, что загрызут… Вот только с мертвыми и может.

— А если ее усыпить на время? — спросила Лариса. — А не убивать.

— Пробовала. Бесполезно. Боится, что вдруг проснется и набросится… Ему нужно своими глазами видеть, как ее убивают. А еще лучше — если он сам это делает…

— А что дальше было? — поинтересовалась Лариса.

— В каком смысле?

— Ну, после того как ты этого зека убила.

— Ах тогда-то… Много чего было. Но сначала уходить надо было. Бежать.

— Почему? Это же самооборона.

Хильда презрительно скривилась:

— Какая там еще самооборона!.. Это и обыкновенному человеку доказать не под силу. А я сама знаешь, кем была для окружающих. Немкой. Фашисткой… И до суда бы не довезли. Растерзали бы… Бежать надо было.

Ну, сначала предприняла кое-что. Труп этого подонка на части разрубила и потихоньку в погребе закопала. Но не у себя, а на другой половине. А предварительно соседку свою до смерти напоила.

— На самом деле до смерти?

— На самом деле. Почти так же, как и ты со своей подружкой поступила. — Хильда усмехнулась. — Только я без яду обошлась. Для этой цели мне и самогону хватило. Влила ей в глотку столько, что едва из ушей не потекло… Короче, сделала так, что она захлебнулась им. Тут уж никакого следствия не надо. Весь поселок знал, какие у этой парочки между собой отношения были… Но это все только для того, чтобы время оттянуть. Все равно могли бы дознаться. Вот я ночку подходящую выбрала, и ушли мы с Иоханом в леса, надеясь выйти хоть куда-нибудь. Хотя заранее знала, что это дело безнадежное. Либо сами по себе где-нибудь в лесу сгинули бы… Либо зеки беглые поймали бы и сожрали с голодухи… Такое там тоже бывает… Просто повезло нам. На шамана наткнулись. Травы собирал. Год у него прожили. Этот шаман меня многому научил… Он и Иохана моего на ноги, как говорится, поставил. Более-менее в сознание привел и речь вернул. У него и с Романом встретились. Прятался от лагерной охраны… Короче, выжили.

Вот в честь него, этого шамана, я и провожу этот ритуал…

— Страшный был шаман? — спросила Лариса.

— Страшный! — коротко бросила Хильда. — Не спрашивай о нем никогда…

Она снова закурила. Помолчала некоторое время.

— В итоге правдами и неправдами, как видишь, в Ленинграде оказались. С хорошими документами и добрыми именами… Пожалуй, и достаточно об этом.

Вдруг резко повернулась к Ларисе:

— Так что ты, милочка моя, больше таких фокусов не выкидывай! Ты еще многого про меня не знаешь. И не надо тебе ничего знать. Только одно. Против меня не иди.

— Страшная ты. И злая, — прошептала Лариса.

— Только не для тебя, — отрезала Хильда.

— Не для меня?.. Неужели ты полагаешь, что я стану такой же, как ты?

— Если захочешь…

— А если не захочу?

— Зря спрашиваешь. Ответ сама знаешь. Подвал. — Хильда пристально взглянула в глаза Ларисе. — А во-вторых, ты хочешь. Я знаю.

Лариса подняла глаза, полные слез:

— Хильдочка, пожалей… Не делай этого…

— И не подумаю. Замолчи! Ты мое создание, креатура. Ты моя вещь, в конце концов!.. Что же ты хочешь, опять с бандитами якшаться? Под забором где-нибудь, без имени, без жилья околеть?.. Нет у тебя иного выхода! Запомни! Если не будешь со мной, то в твоем положении мой подвал для тебя — милосердие!..

Хильда помолчала, затем каким-то странным шепотом добавила:

— Тем более что скоро тебя начнут искать. Именно тебя.

— Почему?

— Потому что кассету я так нигде и не нашла. Она исчезла, и, в чьих руках находится, я не имею ни малейшего представления. Вот почему. Но раз ты снова со мной, то мне до этой кассеты дела нет. Пусть смотрят, кому захочется. К вашему общему другу, — Хильда с ядовитой иронией посмотрела на Ларису, — к Барину вашему сразу не догадалась зайти. А когда опомнилась, поздно было. Но по всему видать, и тот, и муженек твой самого главного в ней так и не увидели. Тебя во всей твоей красе… Эти кассеты не для тебя снимались. А для тех, кого припугнуть следовало. И заставить делать то, что я от них потребую. Как, например, ту дуру, которая из окна сиганула. Ты — это ты. Тебе нечего бояться. Это они тебя теперь бояться должны.

— Но я же ничего не соображала, — попыталась оправдаться Лариса. — Я не хотела ничего этого. Ты же меня опоила чем-то…

— Сначала — да. Несколько раз опоила. А потом… — Хильда многозначительно посмотрела на нее. — Потом просто сок наливала. Гранатовый. Так ведь?

Лариса смутилась:

— Да, я чувствовала… Но все равно…

— Так что не притворяйся, милочка. Тебе это понравилось. Власть. Кровь… И бежала ты не от меня, а от себя самой. Узнала наконец, кто ты есть на самом деле. В черном зеркале души свое истинное «я» увидела… Но ты своего добилась. От себя убежала. Нет теперь Ларисы Липской. Есть Верховная Жрица Луны. Вот кто ты теперь. Так что прими это как должное…

Хильда замолчала. Потом резко подрулила автомобиль к обочине и, опустив руки, медленно повернулась к Ларисе. И совершенно изменившимся голосом прошептала:

— Поцелуй меня…

Лариса удивленно заглянула ей в глаза. Из леденяще холодной голубизны тянулись к ней какие-то доселе неведомые, искрящиеся лучи, одновременно зовущие и умоляющие.

— Но ты же сама сказала, что не подпустишь меня к себе, — пробормотала она. — Я не умыта…

— Пусть… Целуй…

Лариса обняла ее, и губы этих странных любовниц слились в долгом и нежном поцелуе…

Сознание медленно угасало. Окружающее заволакивалось прозрачной пеленой искрящегося тумана. Течение мысли прерывалось. Внутренний голос невнятно нашептывал какие-то бессвязные фразы.

«Да и что же это, как не желание любить и ласкать самое себя? — шептал он. — Любить то, что любишь в себе… Что же это в итоге, как не жгучее желание преодолеть невозможное?.. Желание отдаться себе самой или обладать самою собой?.. Что же это такое, как не любовь к собственному образу, к своему отражению в зеркале любви?.. Юный Нарцисс умер, не имея возможности во всей полноте своего желания излить переполняющее его чувство прекрасному отражению… А разве та мраморная печальная статуя не ожила на мгновение, чтобы вернуть тебе твой жаркий, полный горячей истомы, сладостный поцелуй?..»

Перед внутренним взором Ларисы вдруг явственно предстала увиденная много лет назад мраморная скульптура, украшающая чье-то старинное надгробие. Случайно замеченная Ларисой на каком-то городском кладбище и почему-то настойчиво притянувшая к себе ее внимание.

Это было изображение прекрасной коленопреклоненной девушки. Лариса подошла поближе, чтобы получше рассмотреть статую, и вскрикнула от неожиданности. Ей вдруг показалось, что это она сама. Печальное лицо мраморного изваяния в точности, словно отражение в зеркале, повторяло черты самой Ларисы…

Завороженная, она долго стояла перед статуей. И внезапно, в каком-то стремительном порыве, крепко поцеловала ее мраморные губы. И отпрянула в ужасе.

Ей показалось, что статуя ответила поцелуем…

Несколько дней Лариса ходила как завороженная. Все мысли, как бы далеко они ни находились, в конечном итоге словно каким-то неведомым магнитом притягивались к поразившей ее в самое сердце картине: кладбище, надгробие… И она сама, изваянная из мрамора, коленопреклоненная, скорбящая о ком-то… Быть может, о себе самой?..

Она вспоминала известный в литературе сюжет об ожившей статуе. Припоминала и «Венеру Ильскую» Проспера Мериме, и «Флорентийские ночи» Гейне, и, как наиболее древний из известных ей памятников литературы, поведавший об этой удивительной статуе, — «Римские деяния»…

Кончилось тем, что Лариса в итоге примирилась с неожиданно пришедшей к ней мыслью о том, что именно она и похоронена в этой могиле, и эта мысль, постепенно нанизывая друг на друга нескончаемые звенья этой странной логической цепочки, порождала сомнение в собственном земном существовании. В этом фантасмагорическом, каком-то ирреальном состоянии души ничто уже не могло помешать ей полностью погрузиться в мир таинственных грез и неудержимой фантазии…

Стремящаяся к какой-то особой, неземной красоте, напоенная феерическими видениями, навеваемыми ей строками античной поэзии, воспевавшими красоту земной и божественной любви, Лариса с ранней юности упивалась стихами Сафо, с упоением читала о древнейших культах Афродиты, Астарты, Кибелы, Весты и душою своей, внутренним зрением видела и осознавала себя жрицей этих великих богинь, мечтала о необузданных эротических посвящениях в храмах, наполненных таинственными откровениями божественного экстаза…

Именно в этот момент в ее жизни и появилась Галина Николаевна.

Когда в их класс пришла новая преподавательница биологии, Лариса не обратила на нее никакого внимания. Ну красивая, очкастая, какая-то высокомерная и невероятно, до жестокости строгая… Последнее особенно напугало не слишком прилежную ученицу. И поэтому Лариса усиленно налегла на изучение этого, казалось бы, малоинтересного предмета. И неожиданно для себя вдруг увлеклась им. И даже до такой степени, что стала отличницей.

Галина Николаевна отметила Ларисино усердие, начала благоволить к ней и мало-помалу сделала ее своей любимицей. Как-то раз зашла в дом, поближе познакомилась с семьей Липских и со временем стала другом этой семьи.

Кроме цветов, животных и всего прочего, что так или иначе было связано с предметом биологии, Галина Николаевна была прекрасно эрудирована в литературе, особенно в античной и немецкой, в искусстве, и родители Ларисы не могли нарадоваться тому, что их дочь оказалась под опекой столь интеллигентной, обаятельной и во всех остальных отношениях достойной дамы.

Галина Николаевна осталась их другом и после того, как Лариса окончила школу и по доброму совету своей наставницы поступила на классическое отделение университета.

Семьи часто обменивались визитами и не раз вместе отдыхали на даче у Липских.

По настоянию родителей, что, мол, надо как-то определяться в семейном плане, Лариса вышла замуж. Вначале все эти хлопоты, приготовления к свадьбе и перспектива чего-то нового несколько заинтересовали ее. Природный инстинкт заставил вспомнить о каких-то общепринятых традициях, о продолжении рода и обо всем тому подобном.

Но муженек на поверку оказался личностью не совсем соответствующей ее возвышенному идеалу, не тем идеализированным в мечтах сказочным героем. И поэтому, быстро разочаровавшись, Лариса потеряла к семейной жизни всякий интерес.

Тем более что у нее была другая любовь…

Галина Николаевна представлялась для Ларисы неким недостижимым совершенством. Постоянно находящаяся в прекрасной форме, всегда подтянутая, аккуратная. Справедливо строгая и в то же время на удивление жесткая по отношению к тем, кто осмеливался ей противоречить. Она была утонченно интеллигентна и… необычайно красива.

Лариса была влюблена в нее.

Та прекрасно догадывалась о чувствах своей подопечной и мало-помалу приручала восторженную девушку, влюбляя ее в себя все больше и больше. В конце концов это взаимное влечение вылилось во вполне конкретное чувство, которое уже невозможно было таить друг от друга и тем более от себя и которое окончательно и взаимопроникновенно соединило их тела, в горячем желании обоюдно стремящиеся слиться в единое целое… И Лариса со всей долго сдерживаемой страстью подчинилась и отдалась своей хотя уже и не молодой, но по-прежнему прекрасной наставнице…

После свершившегося они постоянно старались оказаться вместе. И вместе с любовью Лариса жадно впитывала всем своим существом все мысли и чувства, которыми жила ее старшая подруга.

Единственное, что несколько смущало Ларису, так это то, что та почему-то не одобряла ее дружбу с Илоной, с которой они росли чуть ли не с пеленок. Ревновала, что ли? И при упоминании ее имени всегда как-то презрительно усмехалась и всячески стремилась разделить их. И она же впоследствии намекнула Ларисе, что ее супруг неравнодушен к ее закадычной подруге и на то, что все это, похоже, не так уж и безгрешно…

К сожалению, и тут ее наставница оказалась права, хотя это для Ларисы уже не имело почти никакого значения.

А когда погибли родители, Галина Николаевна заменила Ларисе всех и с новой энергией взялась за ее воспитание в своем, каком-то своеобразном духе…

Начались таинственные беседы, верчения столов, гипнотические сеансы, медитации… Эзотерические собрания, посвящения, постепенно сменяющиеся ритуально-эротическими мистериями, переходящими в откровенные оргии… И наконец, начались жертвоприношения.

Когда Лариса вдруг опомнилась и осознала, во что она в итоге влипла, то перепугалась не на шутку и решила бежать. Любой ценой.

Но было уже поздно.

Ее мечты сбылись.

Она стала посвященной жрицей…

— Смотри, Генка! — раздался снаружи гадкий голос. — Лесбиянки лижутся!..

Хильда оторвалась от обнаженной груди Ларисы. Затуманенным взором посмотрела вокруг себя.

Возле машины стояли двое подвыпивших парней и, приплюснув к затемненному стеклу свои ухмыляющиеся физиономии, заглядывали в салон, слюняво хихикая и тыча корявыми грязными пальцами в боковое окно автомобиля, чуть ли не в самое лицо Хильды.

Она лениво, словно выполняя какую-то давно привычную и надоевшую обыденную необходимость, приоткрыла дверцу. Так же лениво вынула из сумочки пистолет и, направив его на ничего не понимающих парней, два раза нажала на спуск. Дважды резко хлопнуло, и парни, с удивленными лицами и еще не остывшей улыбкой на смешливых губах, повалились на асфальт.

Хильда обессиленно упала на сиденье. Провела рукой по лбу. Затем ласково улыбнулась Ларисе, захлопнула дверцу и надавила на стартер. «Ауди» стремительно сорвалась с места и помчалась вперед.

Машина пронеслась по набережной. Свернула на мост, втискиваясь в тесный поток автомобилей. И, выехав на другой берег, юркнула в малозаметный переулок. Здесь Хильда наконец сбавила скорость.

— За нами, вероятно, уже гонятся… — с некоторым равнодушием в голосе произнесла Лариса. — Там, кажется, еще какие-то машины были. Наверняка заметили…

— Конечно, заметили, — злорадно улыбнулась Хильда. — Только им это не даст ничего. Как заметили, так и забудут…

— Понятно…

— Умная девочка, — похвалила Хильда. — Быстро схватываешь мою науку. Знаешь, — что твоя старая подруга понапрасну рисковать не станет. Именно там, где мы с тобой стояли, находится граница энергетических полей, при мгновенном пересечении которой стирается сиюминутная информация…

— А как же нас увидели те двое?

— Они, очевидно, слишком медленно шли. Брели не торопясь. По сторонам глазели… Гуляли, одним словом… А так сама по себе эта набережная немноголюдна. Единственно, что с другого берега заметить могли… Но там Нева широкая, с одного берега трудно разобрать, что на другом происходит… Да к тому же мы с тобой оттуда и убрались как можно скорее…

— Понимаю…

— Хорошо, что понимаешь… — как бы про себя произнесла Хильда. — А теперь домой пора. Хватит. Накатались…

«Ауди» свернула на проспект и понеслась по нему. Лариса, казалось, задремала. Что-то снова наплыло на нее. И какие-то тени, перемежаясь с яркими блестками, плыли у нее перед глазами. Из далекой глубины туманной дымки нечетко вырисовывался до боли знакомый образ, укоризненно глядящий на нее и шепчущий что-то, словно предупреждающий о чем-то надвигающемся — то ли опасности, то ли освобождении…

— Что это вдруг рокеры раскатались? — недовольным голосом вдруг произнесла Хильда. — У них что сегодня, показательные выступления перед городской публикой?..

Лариса открыла глаза. Огляделась. По обоим бортам их автомобиля вровень с ними неслись черные мотоциклы, словно сопровождающий особо важную персону кортеж. Хильда занервничала.

— Что это они задумали? — прошептала она.

Попыталась прибавить скорость. Мотоциклы прибавили тоже.

Попыталась свернуть. Но наткнулась на целый сомкнутый ряд черных наездников, и не помышляющих о том, чтобы хоть как-то посторониться и дать дорогу ее автомобилю, заставляя ехать в заданном ими направлении.

— Сейчас я им устрою показательное выступление!.. — прошипела Хильда.

Она резко остановила машину. Тут же вокруг нее роем больших черных мух, рыча моторами, хищно закружились мотоциклы с черными седоками в больших круглых шлемах, похожими на каких-то инопланетян. Клубы отработанного газа громко выстреливали из выхлопных труб, создавая своеобразную грязно-голубую дымовую завесу вокруг нее. Едкая вонь заполнила салон автомобиля.

— Сволочи!

Хильда открыла дверцу и вышла, нащупывая в сумочке рукоять пистолета.

Но едва она успела оглянуться, чтобы выбрать подходящую жертву, как один из мотоциклистов сорвался с места, налетел на нее, пронесся мимо и, выбросив вперед ногу, тяжелым ботинком ударил ее в бок. Хильда рухнула на асфальт. С заднего сиденья другого мотоцикла соскочил другой рокер, влетел в кабину автомобиля и дал газ.

Взвизгнув, бешено вращающиеся колеса проскрежетали буквально в каком-то сантиметре от ее головы, брызнув в лицо мелкими песчинками.

«Ауди» рванулась с места и, со всех сторон словно облепленная черной саранчой, унеслась вдаль.

С большим трудом поднявшись на ноги, Хильда видела, как эта шальная, рокочущая и ревущая кавалькада уносила ее Ларису…

Глава 9

— Будешь рыпаться — прибью, — спокойным голосом предупредил парень, ворвавшийся в автомобиль и теперь направлявший его в неизвестность, окутанную спустившимися на город плотными сумерками.

Лариса покосилась на него. Лет восемнадцать, не более. В черной косынке на бритой голове и до предела затертой кожаной куртке. Какие-то цепи, брелоки, булавки… В ухе — золотая серьга. Разлохмаченные снизу джинсы с поперечными рваными дырами на коленях… Дешевка.

Лариса презрительно усмехнулась.

— Ну и куда же вы меня везете? — поинтересовалась она.

— Куда надо.

— А зачем же надо было с дамой так обращаться?

— Ничего, оклемается…

Лариса отвернулась и с некоторым любопытством стала ожидать продолжения этого нового приключения. Она уже начинала привыкать к различного рода похищениям, как к естественной и неотъемлемой части созданного ею самою нового образа жизни.

В сопровождении почетного эскорта машина выехала на окраину и остановилась на каком-то пустыре, напоминающем бескрайнюю свалку или останки большого города после длительной бомбардировки. Одинокая лампочка, болтающаяся на покосившемся столбе, своим мертвенно сияющим светом выхватывала из вечерней мглы небольшую его часть и насмешливо предоставляла взору любоваться этим сюрреалистическим пейзажем, пророчески напоминающим о судьбах канувших в небытие цивилизаций.

Заваленные битыми кирпичами фундаменты каких-то домов. Полуразрушенный, сгнивший сарай. Железные баки, трубы, раскатившиеся бревна, ржавая, перекрученная арматура. Обгоревшийостов допотопного троллейбуса с одной оставшейся изогнутой штангой, напоминающей вопросительный знак. Лишь кое-где у горизонта, на фоне вечернего неба светились многочисленными далекими огоньками небрежно разбросанные кубики новостроек…

Мотоциклы сгрудились в кучу. Рокеры, словно большие черные жуки, разбрелись по группам, расселись на валяющихся бревнах. Захлопали крышки открываемых пивных банок.

От одной из групп отделилась маленькая черная фигурка. Подошла к машине. Лариса мгновенно узнала младшую сестру своего мужа.

— Привет, покойница! — усмехнулась Иришка. — Как там в крематории? Не слишком жарко было?

— Добрый вечер, Ирина Анатольевна, — без особого энтузиазма ответила Лариса. — Как ты догадалась, что я жива? Сама же на похоронах присутствовала.

— Присутствовала!.. — засмеялась Иришка. — И даже земельки в могилку посыпала, чтоб ты не вылезла. Ан опять свиделись…

Потом обратилась к сидящему за рулем парню:

— Поди погуляй пока. У нас тут семейный разговор будет.

Парень вылез из машины. Иришка плюхнулась на его место. Достала сигареты.

— Закуривай, покойница.

Лариса приняла сигарету. Закурила. Несмотря ни на что, ее начинала забавлять создавшаяся ситуация.

Иришка покосилась на нее. Фыркнула:

— Ну ты всех приколола. Отпад!

Она расхохоталась. Лариса тоже сначала как-то неуверенно хмыкнула, затем ее смех все громче и громче заполнил салон автомобиля, сливаясь с хохотом Иришки.

— Представляете, мужики! — высунувшись из машины, сквозь смех крикнула своей команде Иришка. — Сама же я этой мочалке цветочки на могилку сажала. Там даже плита стоит с ее именем. А она — здесь с нами. Покуривает как ни в чем не бывало… Привидение, одним словом… Ну-ка, дай я его рукой потрогаю!..

Она небрежно хлопнула Ларису по плечу.

— Клевое привиденьице! — взвизгнула она. — Что надо! Хоть сейчас в койку!..

Лариса наконец успокоилась. И теперь искоса поглядывала на Иришку. Та тоже угомонилась.

— Ну а теперь давай о деле, — сказала она, захлопывая дверцу. — По большому счету, Лариска, ты стерва каких еще поискать. — Лариса с удовлетворенной улыбкой кивнула головой. — Я, честно говоря, тебя раньше просто в упор не видела. Стебанутой считала… А ты, оказывается, вон какая… Ты ж понимаешь, какую свинью ты Игорю подложила? Он до сих пор пятый угол найти не может. Даже из города слинял. У него от твоих заморочек уже крыша поехала…

— Сам виноват, — пожала плечами Лариса. — Жену беречь надо. И любить, между прочим… Бог с ним… Ну так как же ты все-таки догадалась, что я жива?

— Что ж ты меня — за последнюю дуру держишь? Я это сразу, еще в крематории просекла… Да любому, кто тебя хорошо знал и был понаблюдательнее, сразу бы стало ясно, что в гробу не ты лежишь… А вот сейчас — другое дело. Ты — это ты. Даже несмотря на твой новый окрас…

— Вот видишь, Ирина, — думая о другом, произнесла Лариса. — Если бы Игорек меня на самом деле любил, разве ему сердце не подсказало бы?..

— А то ты его любила!.. Тоже мне, Джульетта нашлась…

— Неважно… Так что в своих проблемах пусть сам и разбирается. Я ни при чем. Увольте… А как ты узнала? По корням волос?

— Какие еще такие корни волос? — удивилась Иришка.

— Ну, дело в том, что у покойников волосы продолжают расти…

— Серьезно, что ли? — недоверчиво покосилась она на Ларису.

— А ты не знала?

— Откуда? Нет конечно.

— Растут. И волосы, и ногти тоже…

— Отпад! — рассмеялась Иришка. — А, собственно, причем тут все эти корни да ногти?

— А притом, что у Светки… То есть у той, которая вместо меня там лежала, свои волосы были светлыми. Она их красила в черный цвет. И даже если предположить, что она покрасилась накануне смерти, то все равно уже через несколько дней, к похоронам скажем, волосы отрасли бы и…

— Все ясно. Усекла, — кивнула Иришка. — Только все это ни при чем. Никакие не корни. А просто так почему-то… Просто смотрю я тогда в гроб этот и нутром чую, что не ты там лежишь.

— А вот родной супруг не почувствовал… Что же ты ему об этом не сказала?

— Думала, так лучше будет… Не знаю почему… Может быть, чтобы не усложнять?.. Короче, не знаю. — Иришка покосилась на Ларису. Многозначительно улыбнулась. — А скорее всего, чтоб мужика не разочаровывать…

— Премного благодарна!.. — несколько обиженно бросила Лариса. Глубоко затянулась. Выпустила колечко сизого дыма. Дунула на него. Колечко разорвалось и растворилось в клубящемся тумане насквозь прокуренного салона.

— А впрочем, ты, Ирина, молодец, — оживилась вдруг Лариса. — Сразу поняла. Ты, очевидно, экстрасенс от природы.

— Никогда в эту чушь не верила, — поморщилась та.

— А зря. К сожалению, это не сказки… — вздохнула Лариса. — Ну, как разыскала меня? Тоже благодаря интуиции?

— Какая, к черту, интуиция!.. Это для нас проще простого. Раз плюнуть… Отксерили твою фотку, каждому из наших раздали, а потом по Питеру помотались дней несколько. Мы ж не менты. Нам люди больше доверяют. Поспрошали мелких по дворам, бабулек на лавочках…

Бабульки-то, они, конечно, народ недоверчивый. Пугливый. А иные и знают, да из вредности не скажут… А мелкие за «Сникерс» тебе королеву Англии отыщут… Тем более что ты девка приметная, в глаза бросаешься… Короче, таких, как ты, то есть похожих на тебя, с десяток набралось. А уж из десятка-то мы тебя быстро вычислили… Мы тебя давно уже пасем. Да только вокруг твоей персоны постоянно какие-то крутые ошивались. А вот сегодня одну застали. Не считая этой старой галошины. Ну так она нам не помеха. — Лариса скептически улыбнулась. — Сегодня мы долго вас вели. Потом вы куда-то исчезли. Словно сквозь землю провалились. А затем снова нарисовались. Уже за мостом…

Лариса пытливым взглядом посмотрела на Иришку.

— А, собственно, зачем?.. — подозревая что-то недоброе, спросила она.

— Зачем? — усмехнулась та. — Сейчас скажу зачем… Затем, что после твоей так называемой смерти всякие заморочки начались.

— Ну уж это не моя вина…

— Не скажи…

Лариса насторожилась:

— Это почему же?

— А потому, что я вдруг одну видеокассету просмотрела. Она до сих пор у меня лежит. Могу показать, если хочешь…

— Что?!!

Лариса отпрянула.

— Что слышала, — насмешливо покосилась на нее Иришка.

Лариса вытащила из пачки сигарету, нервно закурила. Глубоко затянулась несколько раз и молча уставилась перед собой. Иришка искоса наблюдала за ней, но не прерывала молчания. Затем глубокомысленно вздохнула и тоже закурила.

Потом усмехнулась, состроила гримасу:

— Ну и семейка же у вас… Прикольная!.. Брат — по мужикам, сестричка — по бабам…

— Откуда про Гошу знаешь? — не оборачиваясь, глухо спросила Лариса.

— Да как же мне-то не знать! — Иришка засмеялась. — Вон там, посмотри, один из его потенциальных любовников трется.

Она кивнула головой в сторону. Лариса проследила взглядом и увидела знакомое лицо. Эдичка о чем-то оживленно разговаривал с одним из парней.

— Еле его из лап вырвала, — продолжала Иришка. — Можно сказать, из тлетворных объятий твоего братца… Сейчас вроде ничего, человека из него делаю. А то совсем пацаном был… Ему с нами нравится. Кстати, именно его можешь благодарить за то, что мы эту кассету нашли.

— Каким образом?

— Понимаешь, мы с Эдькой на твоих поминках сконтачились… — Иришка вдруг засмеялась. — Правда, прикольно звучит «на твоих поминках», когда ты рядом сидишь?

— Недурно, — согласилась Лариса.

— Ну так вот, на следующий день встретились, потусовались с ребятами, по городу помотались. Ну и решили где-нибудь кости бросить и оттянуться. Мозгами пораскинули и не нашли ничего более стоящего, чем их контора…

— А что, разве там никого не было?

— Так ведь воскресенье было… А ключи от нее у нас имелись.

— У этого-то? — Лариса недоверчиво взглянула на Эдичку.

— Ну да. Дело в том, что Эдька на работу раньше всех приходил. Вот ему ихний шеф, Барином звать, вторые ключи и доверил… Короче, пришли, побалдели, оттянулись слегка, а потом по комнатам гулять пошли. Мне любопытно, а Эдька — он как бы экскурсоводом… Сунулись к шефу — заперто. А нам хочется. Залезли в стол к секретарше его. Маринка такая, знаешь небось? — Лариса кивнула, невольно усмехнувшись при упоминании о ней. — Так вот у нее в столе ключ от кабинета и отыскали. Входим — стол, диван и видак стоит. То, что надо. Мы сначала на диване побарахтались, а потом кина захотелось. Врубили видак — и увидели…

У Ларисы прервалось дыхание.

— Все увидели?..

— Естественно! — хмыкнула Иришка. — Интересно же посмотреть, как там женушка твоего родного брата в голом виде вокруг идола скачет и с девками лижется!..

Лариса невидящими глазами смотрела в одну точку.

— Ладно, не бери в голову… — скривилась Иришка, искоса взглянув на нее. — Мне-то все это до лампочки. Трахайся с кем хочешь… У меня к тебе другой вопрос. Более серьезный… Сечешь, на какую тему?..

Лариса кивнула:

— Спрашивай…

— Чувиху привязанную помнишь? Ту, которую потом растерзали?..

Лариса посмотрела в глаза Иришке.

— Она твоя подруга? — внезапно догадалась она.

— Нет, не моя. Андрюхина… Того парня, что тебя в этой тачке вез… Пропала — и с концами. Розыск объявляли. По ящику через «Вавилон» спрашивали… Бесполезно… Потом только сообщили, что голову ее на помойке нашли… А в этом кине я ее и увидела. Так сказать, последние минуты ее жизни… — Иришка глубоко затянулась. Жестко посмотрела на Ларису. — Колись, Ларка! Говори, как все было. Если ты к этому причастна, мы тебя мотоциклами на части разорвем. Привяжем за ноги и за голову — и в разные стороны на полном газу… Сечешь? И я же сама к этой казни команду подам.

— Они знают? — побледнев, прошептала Лариса.

— Нет. Только Эдька. Но я его заставила пока молчать… Ты ж понимаешь, что стоит мне эту кассету нашим мужикам показать, от тебя мокрого места не останется.

— Что же мне сказать, чтобы ты мне поверила?

— Как говорится, правду, и ничего, кроме правды… По крайней мере мне.

— Я тебя недооценивала…

— Меня многие недооценивают… Тем хуже для них. А этим, — Иришка кивнула на рокеров, — я сказала, что хочу тебя за брата наказать. Так сказать, сделать родственное внушение… Мы тут все друг за друга горой… — Она засмеялась. — Они небось ждали, что я тебе при встрече глаза выцарапывать начну. Поэтому должного уважения и не оказывали. Ты уж на них зла не держи.

— Ладно, Ира, дай подумать. Ведь, как я понимаю, доказать свою невиновность мне будет непросто…

— Непросто, Лариска, — вздохнув, кивнула Иришка. — Тем более что ты и брата моего, так сказать, по миру пустила…

— Есть у тебя выпить что-нибудь? — вдруг спросила Лариса.

— Ты ж вроде раньше это дело осуждала!.. — удивилась Иришка. — Ладно, сейчас поспрошаю.

Она вышла из машины, вынув предварительно ключ зажигания. Подошла к парням. О чем-то пошушукалась с ними. Те оглянулись в сторону Ларисы. Заржали.

Через несколько минут вернулась с едва початой бутылкой.

— Водяру будешь? — недоверчиво спросила Иришка.

— Что угодно…

— Налить есть во что?

— Дай…

Иришка с удивленной улыбкой, не веря своим глазам, протянула бутылку Ларисе.

— Ты ж у нас вся из себя такая… великосветская…

Ничего не ответив, Лариса взяла бутылку и, не отрываясь, прямо из горлышка, маленькими глотками долго вливала в себя жгучее пойло. Потом поперхнулась, закашлялась…

— Все. Больше не могу…

Иришка восхищенно глядела на нее:

— Ну отпад! Я от тебя этого не ожидала! Такая стала крутая!..

— Станешь от этой жизни…

Лариса достала сигарету. Закурила. Отвалилась на спинку сиденья.

— Давай и ты…

— Как скажешь… Давай.

Иришка отхлебнула глоток. Тоже закурила.

— Плохо мне, Ира… — начала Лариса.

— Могу представить… — отозвалась та.

— Не можешь…

Ее повело. На глаза навернулись слезы. Не оборачиваясь, она нащупала Иришкину руку. Сжала ее. Повернулась.

— Ирочка! — вдруг зашептала она. — Помоги мне!..

— Как? — странно усмехнувшись, спросила Иришка. Пристально посмотрела в глаза Ларисы. — Нет уж, подруга. Извини, но ты не по адресу. Я мужиков люблю.

Она освободила руку.

— Ты не поняла… — Лариса запнулась. — В другом смысле… Мне одну гадину убить надо…

— Что я, киллер, по-твоему? — скосилась Иришка. — Думаешь, если мы на мотоциклах, все такие черненькие и страшненькие, так нам и все по финту?.. О чем это ты?

— Меня Хильда от себя не отпускает… Замучила своей опекой…

— Какая еще Хильда?

— Ну Галина Николаевна… Та, в чьей машине мы сейчас сидим…

— Вобла-то эта очкастая?

— Да. Это она… Ты хорошо этот видеофильм помнишь?

— Ну, более-менее…

— Помнишь тот момент, когда на экране появляются руки с чашей, из которой эта девушка наркотик пьет?

— Чашку помню. Руки?.. Вроде тоже припоминаю…

— Пересмотри еще раз. Ты заметишь на одной руке шрам. Точно такой же шрам, если сумеешь, ты сможешь увидеть и у Галины Николаевны. То есть у Хильды… Клянусь тебе!.. Это она всем руководит. Всех гипнотизирует, а затем снимает на пленку и шантажирует… Поверь, Ириша. Она бывшая эсэсовка. Немка пленная. И шрам этот у нее оттого, что после лагеря эсэсовскую татуировку сводила… Мне обо всем Роман рассказал, ее бывший помощник. Он у нее чуть ли не рабом был. Все исполнял. Он и кассету мне передал… Она и Маринку Баринову хотела в жертву принести, да Роман ее спас… Он раскаялся, а она его за это убила. И, наверное, не просто так убила, а замучила, как в гестапо у них… Ты помнишь Романа? Он тоже был на поминках…

Иришка сидела вытаращив испуганные глаза.

— Помню, конечно… — быстро закивав, прошептала она. — А Барин?.. Он тут при чем?.. Ведь в его же видаке кассета оказалась.

— Он тут совершенно ни при чем. Очевидно, они с Игорем решили собственное расследование провести… Дураки!.. Не приведи Господь, если они в Хильдины лапы попадутся! Она их обоих уничтожит. Она никого никогда не щадит… А теперь и меня… Уже точно не пощадит… Помоги, Ириша!..

— А этот Роман?.. Он, что ли, и был тем шаманом?..

— Нет, это ее сын. Он маньяк… Он только с мертвыми может любовью заниматься… Некрофил…

Иришка во все глаза смотрела на Ларису. Потом вдруг взвизгнула в ужасе. Всплеснула руками. Схватилась за лицо.

— Ой! Господи!.. Так она же и до меня доберется!.. Я ж помню, как она тогда на поминках на меня какими-то масляными глазами зырила!..

— Да, Ирочка… Раз она знает, что я теперь с вами, то и вас в покое не оставит…

Иришка растерянно смотрела на Ларису.

— Что же теперь делать?.. — всхлипнула она. — Я не хочу!.. Я боюсь… Ты все про каких-то эсэсовок, про маньяков… Я думала, это только так… в кино… Я ничего не понимаю…

Лариса взяла из рук Иришки бутылку, отхлебнула еще немного. Потом посмотрела на нее как-то сочувственно и обреченно.

— Слушай, Ирка. Давай-ка я тебе все расскажу. По порядку. С самого начала…

— Давай, Лариска. Так, думаю, даже лучше будет…

Где-то через час рокеры, блаженно оттягивающиеся на этом забытом Богом клочке изуродованной земли, один за другим недоуменно начали оборачиваться в сторону вишневого автомобиля, из салона которого доносился громкий, нестройный, прерываемый истерическими всхлипываниями женский плач. Подойдя поближе, они смогли увидеть, как две молодые, красивые и в значительной степени пьяные женщины, крепко обнявшись и поглаживая друг друга, мерно покачивались на переднем сиденье автомобиля, время от времени содрогаясь от несдерживаемых рыданий…

Глава 10

Город тонул в ранних ноябрьских сумерках.

С болью в боку, испытавшем на себе удар тяжелого ботинка, Хильда доковыляла до остановки. Дождалась битком набитого трамвая и, втиснувшись в вагон, с полчаса мучилась зажатая между ворочающимися телами, с нетерпением и яростной злостью ожидая ближайшей станции метро.

Дамская сумочка, перекинутая через плечо, как-то неловко перевернулась и, плотно прижатая к телу, больно врезалась в ушибленный бок жесткими выпуклостями лежащего в ней пистолета.

Проклиная все на свете, Хильда боялась, что, случайно задетый каким-нибудь неуклюжим пассажиром, пистолет вдруг выстрелит самопроизвольно в одну из этих копошащихся туш. И одновременно, с тайным наслаждением, страстно желала этого.

Но все обошлось. И, подъехав к метро, трамвай выдавил наконец из себя всю эту тяжело дышащую людскую массу, мгновенно расползшуюся по окружающему пространству.

Неимоверно уставшая от долгого стояния в неудобной, какой-то вывернутой позе, Хильда зашла в ближайший сквер, чтобы передохнуть на скамейке. Но вблизи от входа в сквер все скамейки были либо затоптаны следами, либо на них уже сидел кто-то, и ей пришлось дойти до конца аллеи, чтобы найти наконец никем не занятую и не слишком грязную. Усевшись и вытянув ушибленную ногу, она в конце концов смогла спокойно закурить и обдумать случившееся.

Сейчас ей хотелось погрузиться в такое состояние, при котором ее отключившаяся от суетного напряжения мысль смогла бы беспрепятственно, мгновенно пронизав пространство, оказаться именно там, где ей сию минуту во что бы то ни стало необходимо было находиться самой. Возле Ларисы.

Обычно это у нее получалось и, благодаря многолетнему опыту, не требовало особых усилий.

Но сегодня, как Хильда ни старалась, ничего у нее не выходило. Что-то мешало ей, назойливо вклинивалось в мозг и сводило на нет любые попытки. Она явственно ощущала возле себя чье-то присутствие.

— Кто ты? — прошептала она.

— Нас много, — прошелестело вокруг. — Мы рядом. Мы всегда возле тебя…

Порыв ветра качнул обнаженные ветки деревьев. Шуршащей волной пробежался по кустам. Покатил по земле спутанные клочки засохших травяных нитей… И все стихло.

Хильда снова попыталась сосредоточиться. Но смутный образ Ларисы, едва появляясь перед ее мысленным взором, вдруг начинал дрожать и расплываться, как бы растворяясь в многочисленных расфокусированных образах, которые то проносились мимо, захваченные неким вихревым потоком, то назойливо кружились перед глазами, словно стараясь оградить от враждебного взгляда свою подопечную.

Хильда собрала всю свою волю и, словно лазером, попыталась пронизать скопление, мельтешение ополчившихся против нее видений. Горячей сверкающей стрелой своей неукротимой энергии она внезапно прошила плотный туман, раздвинула тяжелые завесы и, пробив преграды всепроникающим лучом сконцентрированного желания, наконец четко увидела свою Ларису…

— Простите, не помешаю? — раздался громкий насмешливый женский голос.

Хильда вздрогнула. Обернулась. Видение, словно выпорхнувшая из рук птичка, мгновенно исчезло. Рядом никого не было.

Хильда узнала этот голос.

В последний раз она слышала его в тот самый день, когда рылась в чужой квартире, куда проникла в поисках исчезнувшей видеокассеты. Это был голос Илоны. И последние ее слова…

Хильда поняла, что продолжать бесполезно. Неведомая враждебная сила встала у нее на пути и сумела остановить ее всепроникающий взгляд. Она поднялась со скамейки и быстро пошла прочь.

Все существо ее горело злобой. Желание убивать, кромсать… Изо всех сил лупить чем ни попадя. Кого бы то ни было… Это желание нарастало с каждым ее шагом. Она лихорадочно выискивала, на ком сорвать эту злобу. Выплеснуть все накопившееся в груди бешенство…

Выйдя из сквера, она медленно брела по тротуару. И, дрожа от нетерпения, от лихорадочного возбуждения, искала малейший повод, чтобы обрушить хоть на кого-нибудь яростный шквал своей ненависти…

Освещенная ярким сиянием стоящего рядом киоска, у пивного ларька толкалась группа замызганных мужиков. Хильда презрительно скосилась в их сторону и вдруг остановилась как вкопанная.

Перед ней стоял Иван Лешак.

Нет, естественно, не он. Тот умер уже давно… Но то же лицо, та же самая мощная фигура. Те же синие глаза и густая светлая шевелюра, правда взлохмаченная, растрепавшаяся и засаленная немытыми пальцами.

Словно и не прошло тех долгих пятидесяти лет с той поры, когда она, юная, красивая, изнасилованная им… И по странной прихоти судьбы полюбившая его, гладила такие же точно волосы и мечтала о нем, о своем в столь необычном облике явившемся ей Зигфриде…

— Что, дура, уставилась?!. — огрызнулся мужик, оторвавшись от кружки. — Канай отсюда! Пиво в глотку не лезет!..

Теперь он был пьяный. Какой-то опухший. Грязный, обношенный…

И такая мразь имеет наглость быть похожей на того, кого она когда-то любила!..

Вот кто должен ответить, заплатить за все. И за своего двойника. И за неудачу в сквере…

Ханыги, стоящие рядом, подобострастно расплылись в беззубом смехе, заблеяли:

— Слышь, Шалый, тетка к тебе клеится…

Затем повернули свои оплывшие физиономии к Хильде:

— Пожалей сиротку, тетенька. Подкинь на пивко…

Шалый пьяным, похотливым взглядом медленно прополз по ее телу, словно раздевая с ног до головы.

— А ничего. Еще крепенькая… — осклабясь, загыкал он, отхлебывая из кружки. — Сойдет…

Хильду брезгливо передернуло. Побледнев, она медленно раскрыла сумочку.

— Не жмоться, тетка! — нетерпеливо заерзали ханыги. — Отстегни на пузырек… Или на парочку…

Хильда достала пистолет. Сняла с предохранителя.

Булькнув в последний раз, смех застрял в горле. Мужики осеклись. Вытянулись. Замерли, застыв на месте, ошалело уставившись в черный глазок ствола…

— Ты что, дура!.. — беззвучно, одними губами прошептал перетрусивший Шалый.

— Гутен абен, майн либе Иохан!.. — пробормотала Хильда. И пулю за пулей разрядила всю обойму в широкую грудь.

Шалый огромным грязно-бурым продырявленным мешком медленно, словно приседая на корточки, опустился на землю, затем перевернулся на бок, дернул несколько раз стоптанными драными ботинками, затем как-то вытянулся, будто стараясь лечь поудобнее, и затих…

Когда, словно ветром сдунутые, ханыги робко высунулись из ближайшей подворотни, Хильды уже не было. Только латунные гильзы мертво поблескивали на асфальте и ядовито пахло пороховым дымом…

По пути к дому Хильда зашла в отделение милиции и заявила о пропаже своей машины.

Этим же вечером наконец-то подходила к своему новому, давно ожидавшему ее пристанищу и Лариса.

Прошла, наверное, целая вечность с тех пор, как она была здесь. Поход за паспортами после множества приключений в конце концов завершился.

Она зашла в густые заросли возле дома. И хотя было уже темно, без особого труда отыскала осколок кирпича. Поковырялась в земле и вытащила из своего тайника заветные ключи. Теперь можно было спокойно отдохнуть в своем заблаговременно подготовленном убежище.

Она вылезла из кустов, равнодушным взглядом скользнула по ухмыляющейся физиономии какого-то парня и поспешила в заждавшуюся ее квартиру.

Войдя в нее, Лариса первым делом проверила, все ли на месте. И деньги, и драгоценности спокойно лежали там, где и были оставлены несколько дней назад. На диване валялись небрежно разбросанные тряпки. Будильник давно остановился. В туалете, как и тогда, весело журчал тоненький ручеек. На кухонном столе черствел батон и стояла чашка с недопитым кофе.

Лариса отбросила тряпки, плюхнулась на диван и с наслаждением закурила. Свои любимые «LM». Непредвиденные приключения окончились, и можно было подумать о будущем.

Было, конечно, немного жаль, что Хильда отобрала пистолет. Но в нем уже и не было особой необходимости. В конце концов, если хорошенько сосредоточиться и не паниковать, то в экстремальных случаях вполне можно обойтись и без оружия.

Зато теперь наконец-то в сумочке лежали оба паспорта. Были деньги. Были молодость и красота. И появился весьма уже значительный жизненный опыт. И все это наводило на мысль, почему бы и в самом деле ей не стать Светой Ермаковой. Затем выскочить замуж за какого-нибудь старого богатого дурака или купить загранпаспорт и исчезнуть куда-нибудь, раствориться в бескрайних просторах доселе малоизведанного мира…

Что толку впустую бессильно махать руками! Не лучше ли просто взять и сбежать от всех. От Хильды с ее бешеными девками, от бандитов с их проблемами и разборками, от Иришки с ее рокерами… Которые хотя вроде и поверили в невиновность Ларисы, но кто может знать, какие шальные фантазии со временем придут в их сумбурно шевелящиеся мозги?..

Продолжать с ними общение у нее не было ни малейшего желания. Представившись одной из невинных и покорных жертв своей маниакально зацикленной наставницы, Лариса рассказала им и о Хильдином подвале, и о ее ритуальных шабашах, чем вызвала у скорых на расправу юнцов желаемое для нее чувство справедливого негодования и спровоцировала рокеров на борьбу с этой кровожадной хищницей.

Конечно, можно было бы и принять ее предложение, став всесильной и неприступной Верховной Жрицей… Но Лариса подсознательно чувствовала, что добром все это не кончится. Какой-то внутренний голос шептал ей, что власть Хильды подходит к концу. И наращивать ради сомнительного триумфа свою и так уже достаточно отягощенную карму просто не желала. А точнее, боялась. Ведь, в конце концов, в мире существует определенный баланс. И все свои нынешние подвиги рано или поздно придется отрабатывать…

В том, что попытки рокеров отомстить Хильде за подругу обречены на провал, Лариса ничуть не сомневалась. Жестокая фурия раскидает их, как беспомощных щенят. И в лучшем случае превратит их в послушное себе стадо. Но отговаривать их от этой затеи, мысль о которой распалила их азарт, подогретый вином и травкой, она не стала. Да просто-напросто и не смогла бы этого сделать. Так что пусть хоть перегрызутся между собой…

Да за примером, лишний раз доказывающим их тупое упрямство, далеко и ходить не надо.

Как Лариса ни отговаривала, парень, перехвативший после Хильды управление автомобилем, упрямо настоял на том, чтобы забрать эту машину себе. Или в крайнем случае разобрать ее на детали, а затем продать на толкучке. Спорить с этими щенками было бесполезно. Их обостренное детское самомнение и категоричность не допускали никакого вмешательства извне. И какие бы то ни было благоразумные советы оказывались пренебрежительно осмеянными и тут же начисто забывались.

И поэтому Лариса, буквально на пальцах доказывавшая, что эту машину во избежание лишних неприятностей было бы лучше отогнать куда-нибудь подальше и без сожаления бросить, в итоге безнадежно махнула рукой.

— Клевая тачка! — заявил рокер. — Втюхаю кому-нибудь. Я не лох какой-нибудь, чтобы от бабок отказываться…

«Ну и черт с тобой!» — подумала Лариса.

В машину больше не села, а пристроилась на заднем сиденье одного из мотоциклистов. Попросила высадить где-нибудь в центре, чтобы сразу раствориться в гуще толпы. И, доехав до Гостиного двора, сошла и нырнула в метро…

Теперь же в первую очередь было необходимо как-то обезопасить свое жилище от чьего бы то ни было вторжения и привести себя в цивилизованный вид.

ЗЕРКАЛЬНЫЙ КОРИДОР

Глава 1

Хильда сидела у окна своей комнаты и, не зажигая света, задумчиво глядела в бездонное темное небо. В ее душе росло какое-то непонятное, непривычное, а поэтому и тревожное чувство.

Ей было не по себе. Она давно уже отвыкла от всяких размягчающих сердце сантиментов. Она была холодной и жесткой. И сейчас злилась на себя за эту слабость, которая вдруг овладела ею. Но, к своему удивлению, не могла не сознаться, что ничего не в силах с собой поделать. Это было не свойственно ее натуре и поэтому крайне раздражало…

Ей трижды плевать было на того грязного ублюдка у пивного ларька, посмевшего оскорбить ее в тот момент, когда она и без того была вне себя от бешенства. Он заслужил то, что получил.

Но ей почему-то стало жаль тех подвыпивших и бесцельно слонявшихся по набережной парней, остановленных необычным зрелищем и беззлобно посмеивавшихся над странной парочкой… Что-то похожее на совесть зашевелилось внутри Хильды.

Можно было бы просто-напросто послать их подальше, нагло и свободно рассмеявшись в их глупые лица.

Но этот пистолет, отобранный у Ларисы и так некстати оказавшийся под рукой, решил все. Он как бы сам захотел и потребовал этого убийства. Своим присутствием он словно затуманил сознание Хильды в тот момент, дал команду, и ее сиюминутное раздражение двумя смертоносными пулями выплеснулось из его ствола…

Ей было не по себе. Хильда не любила, когда ею командовали.

Но вместе с тем она получила и удовольствие. Всегда, когда она ощущала эту приятную тяжесть оружия в своей руке, Хильда испытывала какое-то сладостное томление в груди, какое-то почти эротическое наслаждение, и ей хотелось без конца нажимать на спусковой крючок, чтобы как можно более продлить, растянуть мгновения этого доводящего до потери сознания оргазма…

Но сейчас она чувствовала нечто вроде раскаяния.

Она вдруг вспомнила Романа, своего бывшего неизменного спутника, молчаливого и послушного, беспрекословно выполнявшего любые ее прихоти. Она вывезла его, скрывавшегося беглого зека, из сибирских лесов и повсюду, куда ни забрасывала ее судьба, таскала за собой. Он был бесконечно благодарен ей, предан, как верный пес, и безропотно сносил любые ее насмешки над собой за свою незамысловатость и неуклюжесть, насмешки, порою доходившие до откровенного издевательства. Вероятно, он по-своему даже любил ее, но никогда не смел и приблизиться к ней и даже малейшим намеком обнаружить это чувство, очевидно справедливо считая себя недостойным такой незаурядной личности, какой и в самом деле была Хильда, но в глубине души, втайне надеясь, что когда-нибудь все-таки это чувство найдет в ее сердце ответный отклик…

Но Хильда была занята своими проблемами. И Роман ей был нужен всего лишь как покорный слуга, а точнее, оруженосец или денщик. Он все знал о ее делах. Но даже и словом не смел ни в чем противоречить ей, а наоборот, всячески помогал во всем.

И даже тогда, когда Хильде пришлось избавиться от родителей Ларисы, которые с некоторых пор начали догадываться об истинной подоплеке столь странной дружбы их дочери со своей пожилой преподавательницей, он помогал ей заметать следы…

Она полностью доверяла Роману, считая его своей бессловесной тенью и даже не подозревая, что у того могло когда-нибудь появиться свое собственное мнение. Если бы кто-то даже и сказал ей, что Роман может самостоятельно мыслить, она с презрением отвергла бы подобное предположение.

И когда она вдруг стала замечать за ним какие-то странности, несколько отдаленно напоминающие задумчивость, то несказанно этому удивилась. И первое время просто ядовито насмехалась над его неожиданной блажью, постепенно перераставшей в какие-то новые формы поведения. Хильду крайне забавляли его участившиеся хождения по церквам и внезапно обнаружившаяся страсть к духовному чтиву. И тем более она долго хохотала, когда ее верный пес вдруг смущенно признался, что однажды поставил свечку в храме за спасение ее души…

Она с трудом, но все-таки простила ему то, что он по своей глупости передал злополучную кассету Ларисе, из-за чего в итоге и началась вся эта катавасия. Но после того как он посмел помочь бежать этой потаскушке Марине, после этого его столь неожиданного и откровенного предательства Хильда обезумела от бешенства и безжалостно пристрелила его…

А сейчас, стоя у окна темной комнаты, почему-то жалела об этом.

Нет, ни о какой любви не могло быть и речи. Но за эти долгие годы она как-то привязалась к нему, испытывая необъяснимое снисходительно-покровительственное чувство, словно самоутверждаясь в его присутствии, наслаждаясь контрастом и сознанием своего неоспоримого превосходства. И честно признавалась себе, что без этого увальня ей стало как-то то ли скучно, то ли одиноко…

Да, у нее был сын. Но его она тоже не любила. Мало того, даже вроде стыдилась его. А скорее, брезговала им. И ей было неприятно, что от их связи с Лешаком, от истинной, чистокровной арийки и здорового красивого русского мужика мог появиться на свет подобный урод.

Естественно, та сцена, представшая перед глазами двенадцатилетнего мальчишки, сильно повлияла на его рассудок. Но психика психикой, а в любом случае стопроцентно здоровый человек смог бы устоять перед впечатлением даже и от более кошмарной картины. Поневоле оставалось предполагать, что у этого ее отродья уже изначально имелась какая-то патология и предрасположенность к помешательству… А со временем появились и вообще не лезущие ни в какие рамки, странные и мерзкие поползновения, сопровождающиеся плохо скрываемыми недвусмысленными намеками…

И поэтому, когда представилась хоть какая-то возможность, Хильда отдалила сына от себя, купив ему однокомнатную кооперативную квартиру. Пусть сам с собой юродствует!..

Через некоторое время правдами и неправдами она выменяла эту квартиру на другую, двухкомнатную. В центре, на низком первом этаже старинного дома, с подполом, в который можно было спуститься через прихожую. Выбирая эту квартиру и приложив немало усилий, чтобы заполучить ее, Хильда прекрасно знала, что из этого подпола можно было проникнуть и в более потаенные места, надежно укрытые от постороннего глаза в утонувших глубоко под землей фундаментах давно уже разрушенных зданий.

Там она и поселила Иохана, своего сына, — в качестве своеобразного сторожевого пса, дармовой рабочей силы и непосредственного участника своих кровавых жертвоприношений.

А они были необходимы. Так заповедовал ей Шаман.

Хильда невольно вздрогнула при упоминании его имени. И быстро постаралась думать о другом.

— Подберезкина Галина Николаевна… — прошептала она. Усмехнулась.

Она никогда не видела и не знала эту Подберезкину. Все документы на ее имя Хильде принесли люди Шамана. И она, естественно, не стала интересоваться, каким способом они добыты. Было гораздо важнее то, что документы оказались настоящими и добротными. И то, что по ним она живет до сих пор, не привлекая ничьего внимания. А подлинное имя самой Хильды было надежно похоронено где-то в таежной глуши. Или в тундре… Под этим именем ее знал только Лешак.

И знала Мария…

Словно и не прошло более полувека. Хильда ясно, словно вчера рассталась с ней, увидела Марию перед своими глазами. Эту нежную, темноволосую девочку с большими карими с поволокой глазами, которую ей пришлось оставить в Шяуляе во время отступления. И именно тогда, в тот самый проклятый день ее парабеллум дал первую осечку…

Хильда закурила. Долго смотрела в глубину ночного неба. Мысли лениво ползущей лентой тянули и тянули за собой все новые воспоминания…

Зато этот пистолет не дал осечки в другой раз. Уже много-много лет спустя. Всего две недели назад. В тот день, когда Хильда, войдя в Ларисину квартиру и увидев лежащее на ковре неподвижное тело какой-то неизвестной девицы и не обнаружив на месте украденную Романом видеокассету, поспешила к Илоне, предполагая, что этот непутевый Игорь мог по ошибке унести ее туда. Дубликаты всех ключей у нее на всякий случай имелись уже давно. При столь длительном и тесном общении изготовить их не представляло ни малейшей проблемы. А она любила иметь под рукой все, что так или иначе когда-нибудь сможет пригодиться.

Хильда с любопытством рылась в квартире Илоны. Не найдя этой кассеты, она в конце концов махнула на нее рукой и просто-напросто хотела узнать, как живет и чем, собственно, дышит внучка Вани Борзенкова, а попросту Лешака, бывшего предмета ее неожиданной и столь кратковременной страсти.

Она увлеклась семейным альбомом и погрузилась в рассматривание фотографий, с досадой отмечая, что это могла бы быть и ее семья, ее дом, ее внучка… И внезапно услышала за спиной насмешливый голос:

— Простите, я не помешаю?..

Первое, что оказалось под рукой, — это был бронзовый канделябр. И она долго, со все нарастающей яростью била и била им по рыжеволосой голове, пока не увидела перед собой валяющийся в крови бездыханный труп. Хильда сняла с себя окровавленную одежду, тщательно вымылась в ванной и, надев на себя что-то из Илониного шкафа, снова взглянула на покойницу. И, не удержавшись, выстрелила ей в голову.

Затем повертела в руке пистолет с именем Ларисиного отца на латунной пластинке, тщательно обтерла его и положила на стол, на самое видное место. После чего, запихнув перепачканную в крови свою одежду в полиэтиленовый мешок, она в нелепом для ее возраста наряде вышла из квартиры…

И вот этот пистолет опять-таки вернулся к ней.

Хильда вспомнила насмешливые, а затем вдруг испуганно глядящие на нее глаза Илоны… И с ужасом поймала себя на мысли, что ей до боли жаль эту взбалмошную, веселую девушку, которую она прекрасно знала так же давно, как и Ларису…

Хильда ничего не могла понять. С какой стати жаль?.. И, главное, кого? Еврейку!.. Внучку той ненавистной твари, которая заменила Лешаку ее, Хильду фон Зигельберг!.. Откуда у нее возникла эта жалость? Что случилось?.. Неужели полувековая жизнь в этой безалаберной стране настолько смогла изменить ее характер? Неужели и она, немка, офицер СС, неожиданно для себя самой насквозь пропиталась этой славянской блажью?!.

В ее душе нарастал протест. Такого не может быть! Такого не должно быть! Невероятно, чтобы ее сердце, ее воля были размягчены этим губительным для всякого дела чувством. Не хватало еще ей, подобно распустившему нюни Роману, бежать в церковь и ставить свечки за упокой души всех своих жертв! Церкви не хватит…

Она усмехнулась этой мысли.

И вдруг успокоилась.

— Стареем, милая моя, — прошептала она. — Стареем…

Откуда-то из глубины души все более отчетливо проступало осознание того, что все это охватившее ее необъяснимое сентиментальничанье, сочувствие и сострадание — не что иное, как всего лишь незаметно подкравшаяся жалость к самой себе. Осознание неотвратимо уходящей жизни, которую никогда не наполняло самое элементарное человеческое чувство — настоящая, естественная любовь. Инстинктивная, подсознательная тяга к созданию своего собственного семейного очага и мечта о самом заурядном филистерском уюте…

Вся жизнь ее была наполнена непрекращающейся борьбой. Сначала — война. И она, упоенная фанатически проникновенными словами вождей, как только позволил возраст, не раздумывая бросилась в самое пекло, мечтая о величии фатерлянда и стремясь внести свою лепту в дело спасения его от жидовско-коммунистической заразы.

Тогда было не до любви.

Затем плен, где она оказалась, так и не успев познать это чувство. Все ее связи с противоположным полом носили характер самого элементарного, животного насилия. Разве что с Лешаком, который первым преподал ей опыт подобного общения и к которому она испытала какое-то подобие долгожданного чувства… Но это пронеслось мимолетным вихрем и исчезло в снежном мареве холодных пространств Восточной Сибири и в кислой вони замшелых лагерных бараков.

Сначала были какие-то пересылочные пункты, эшелоны с дощатыми вагонами, конвоиры, охранники… А затем женский лагерь, где пришлось попросту бороться за самовыживание среди таких же, как и она, изголодавшихся по любви и нетерпеливых баб…

Потом — долгожданное освобождение. Закопченная изба в таежной глухомани, побег и скитания по необъятным просторам чужой страны, каким-то чудом одержавшей над ее родиной странную победу. Странную, поскольку после своего поражения ее родная Германия окрепла и объединилась, а победитель чуть ли не добровольно с грохотом развалился, оказавшись не в силах и попросту не сумев снести бремя своего былого величия и теперь смущенно выклянчивая подачки у своего поверженного врага.

Хильда язвительно улыбнулась:

— Так им и надо, этим ленивым, тупоголовым свиньям, волею случая ставшим обладателями шестой части земной поверхности, но так и не догадавшимся стать хозяевами в собственном доме…

И поэтому — черт с ними, с этими парнями!

Она с облегчением заметила, что недостойное сильного человека чувство вины за свой поступок, это неожиданное наваждение начинает отступать, словно ядовитый туман, рассеянный порывом свежего северного ветра.

Она встрепенулась. Расправила плечи. Быстро отошла от окна. Включила свет.

Она еще молода. Она сильна. Она еще может бороться.

Хильда повернулась к зеркалу и гордо посмотрела на свое отражение. Затем скинула халат и некоторое время любовалась своим телом, поворачиваясь к зеркалу то одним, то другим боком.

— Иная не дотянет и до сорока, чтобы так сохраниться, — удовлетворенно прошептала она. — Разве что морщинки у глаз… И сами глаза… Их выражение. Много повидали эти глаза… Спасибо Шаману — передал свое знание… Никогда и никто не посмеет сказать, что этой даме больше пятидесяти… И уж тем более за семьдесят…

Она торжествующе рассмеялась.

Подошла к стенному шкафу, порылась в его глубине и достала свой любимый наряд. Натянула юбку, блузку. Повязала галстук и надела на плечи китель. Крепко сжала в руке парабеллум и вернулась к зеркалу.

На нее смотрело ее собственное отражение. Она стояла перед ним и не могла наглядеться на себя, в своей элегантной черной форме младшего офицера СС. Стройная, подтянутая, почти такая же, как прежде. Целеустремленная и до конца верная присяге, данной великому Рейху — Хильда фон Зигельберг.

Она переложила пистолет в левую ладонь и высоко вверх вскинула правую руку…

Глава 2

На следующее утро Хильда проснулась, как всегда, свежая и бодрая. Приняв душ и выпив небольшую чашечку крепкого кофе, она собралась было сделать серию своих ежедневных гимнастических упражнений, а затем, поскольку погода на улице была более-менее сносной, пробежаться пару раз вокруг квартала, что также входило в ее программу. Но удар сапогом, полученный вчера, оказалось, не остался без последствий. Бедро побаливало. Это слегка омрачило настроение Хильды, которая не любила изменять своим привычкам, но, решив, что следует пока повременить с физическими нагрузками, она занялась повседневными делами.

Включила радио, чтобы узнать о происшедшем за минувшие сутки в мире и в городе. Не прерывая своих занятий, с презрительной миной прослушала обличительный монолог какого-то запоздалого демократа, яростно ругающего коммунизм и сталинизм и в своих разоблачениях отставшего от времени лет на семь-восемь. С саркастической улыбкой пожала плечами и вырубила приемник.

Начинался новый день. И начинались новыехлопоты.

Во-первых, необходимо было срочно разыскать Ларису.

Во-вторых, как следует наказать этих щенков на мотоциклах. Лучше всего — расстрелять всех скопом, накрыв в каком-нибудь излюбленном месте их традиционных сборищ.

А в-третьих, пора было доставать Игоря из его лесного убежища.

Достаточно уже отдохнул, отдышался на свежем воздухе. Пора и к делу приобщаться. Место Романа пустует, а ей, Хильде, верный и тем более молодой помощник не помешает. А для того чтобы он, по примеру своего незадачливого предшественника, не выкинул каких-нибудь фокусов, она уже позаботилась о хорошей узде. Не зря его даже милиция разыскивает. Правда, пока безрезультатно. Но ведь ей ничего не стоит сделать и так, чтобы их поиски увенчались успехом. А кроме того, у нее приготовлено для нового сотрудника кое-что еще более весомое, что накрепко свяжет его по рукам и ногам… Так что еще немного — и оба милейших супруга окажутся в ее руках, правда, на разных ступенях иерархической лестницы.

Лариса — не слуга. Она наследница. Жрица.

Брыкается еще, правда, по глупости. Боится сама себя и своей собственной силы. Ну да это ненадолго. Никуда ей теперь не деться от той роли, которая ей предназначена и которую будет обязана исполнять по приказу своей повелительницы. Ведь именно она, Хильда, сделала ее. Создала по своему если и не образу, то подобию. На ней уже немало пролитой крови. Отмыться невозможно. Да и незачем отмываться. Пусть купается в ней. Так надо. И так будет.

И она, Хильда, знает последний способ, завещанный ей Шаманом, последний аргумент, который сломит остатки Ларисиного сопротивления, окончательно поработит ее и отдаст во власть великой идеи. Ее идеи! Хильды фон Зигельберг!..

Лишь одно тревожит ее. Какой-то непонятный барьер, внезапно возникший между нею и ее воспитанницей. Благодаря этому невидимому барьеру Ларисе вчера удалось скрыться от всепроникающего взора своей наставницы, и, где она сейчас находится, Хильда не знала. Она, что называется, вела Ларису с той минуты, когда та, оставив на полу своей квартиры мертвую девицу, вышла на улицу. Естественно, она не могла постоянно наблюдать за ней, поскольку были и другие неотложные дела. Но Хильда видела Свою питомицу в компании тех незадачливых рэкетиров, в итоге получивших по заслугам, и гордилась своей подопечной за ее стойкость и находчивость, хладнокровие и решительность.

К сожалению, Лариса сумела куда-то ускользнуть, найти какую-то неприметную в большом городе норку, Пока Хильда была занята другими проблемами. Но она ни на миг не сомневалась в том, что рано или поздно в конце концов снова завладеет своим созданием, несмотря на возникшее противодействие со стороны не успокоившейся до сих пор этой рыжеволосой дряни, внучки Лешака. Хильда сумеет нейтрализовать ее идущую извне, из другого измерения силу и получит наконец свое сокровище…

Внезапно она почувствовала какой-то дискомфорт.

Огляделась вокруг. Ничего необычного не обнаружила. Прошлась по квартире. Раскрытыми ладонями обвела стены, входную дверь. Подошла к зеркалу. Оно молчало и показывало лишь отраженное, несколько растерянное и удивленное лицо самой Хильды.

Она подошла к окну и с высоты третьего этажа оглядела улицу. На первый взгляд, ничего необычного там не происходило. Но именно от окна неслись эти флюиды, раздражающие и таящие какую-то скрытую угрозу.

Хильда еще раз внимательно посмотрела за окно. На противоположной стороне улицы был припаркован зеленый «жигуленок». Но он находился здесь постоянно, и от него не исходило никакого тревожного излучения. Чуть поодаль, прислоненный к дереву, стоял мотоцикл. Рядом на деревянном ящике из-под бутылок сидел парень в кожаной куртке. Курил, что-то посасывая из жестяной банки, и подозрительно посматривал по сторонам. Угроза исходила именно от него.

Хильда мгновенно все поняла. И первая, на кого обрушилась ее злость, была Лариса. Естественно, это она, и никто другой, навела на свою наставницу этого молокососа, очевидно решив с помощью своих новых друзей избавиться от пугающей и ко многому обязывающей опеки. Неизвестно, что задумали, какой такой план разработали эти дураки, чтобы уничтожить ее, но Хильде вдруг стало смешно. Определив источник внезапно возникшей тревоги, она сразу успокоилась и, не в силах сдержать своих эмоций, облегченно расхохоталась.

«Наказывать не буду, — решила Хильда, мысленно обращаясь к Ларисе и весело поглядывая на незадачливого шпиона. — А вот хороший щелчок по носу за свою самодеятельность ты заслужила… Ну-ну, девочка, давай поиграем для разнообразия…»

Она посмотрела в глубину улицы и увидела вдалеке справа прущий на полной скорости тяжело груженный «КамАЗ». Уставившись в лобовое стекло машины немигающим взглядом, она мгновенно увидела водителя и послала мощный импульс в его мозг. И после этого уже самостоятельно направляла движение автомобиля, который стремительно приближался к сидящему на ящике и ничего не подозревающему рокеру. Хильда уже предвкушала наслаждение от предстоящей с секунды на секунду картины. Сильный удар. Расплющенное тело мотоциклиста. И густой фонтан кровавой требухи, вырвавшийся из-под тяжелых колес…

Но вдруг ее осенило.

— Стоп! — приказала она и молниеносно отпустила мозг водителя грузовика.

Было видно, как на полной скорости «КамАЗ» резко вильнул влево и, визжа покрышками, проскочил мимо парня в каком-то сантиметре от него. Тот с перекошенным от ужаса лицом соскочил с ящика, когда грузовик, выровнявшись на полосе, уже удалялся. Затем, трясясь всем телом от запоздалого страха, оттащил мотоцикл подальше от проезжей части.

Очевидно, шофер грузовика в этот момент горячо благодарил судьбу за то, что вовремя очнулся от сковавшего его мозг какого-то парализующего затмения и в последний момент успел свернуть в сторону.

А Хильда торжествующе улыбалась из окна.

У нее появилась новая идея. Практический ум вдруг воспротивился бессмысленному уничтожению этой грубой силы, которой можно найти более достойное применение. Зачем отказываться от того, что само идет тебе в руки? Эти рокеры, эта шальная моторизованная стая, бесцельно проносящаяся по улицам на ревущих мотоциклах, вполне может пригодиться Хильде для ее дела. Тем более что у них сам собой уже сложился вполне оформленный коллектив, который не нужно собирать по крохам, расходуя драгоценное время и лишние усилия. Всех их одновременно можно просто-напросто приручить, и они сделают любую, пусть даже самую тяжелую и грязную работу, не подвергая риску основную, преданную Хильде элитную гвардию, которой теперь можно будет заняться более ответственными делами. А эти — пусть поработают.

Они и сами не будут знать, кому на самом деле и какому в конечном итоге великому делу будут служить. Своим девчонкам, и не более. Неотразимо красивым блондинкам, ради прихоти которых они пойдут на все. И даже на гибель.

Хильде понравилась мысль использовать их как своего рода камикадзе. Тем более что сделать это не так уж и сложно.

Она быстро подошла к телефону. Набрала номер.

— Людочка, милая, — заворковала она, услышав на другом конце провода женский голос. — Передай по цепочке девочкам, чтобы собрались сегодня в Номере Втором. Как обычно, в шесть. Для вас есть интересная и творческая работа…

Положив трубку, она снова подошла к окну. Посмотрела на слоняющегося возле своего мотоцикла парня и удовлетворенно улыбнулась. Тот, словно по приказу, поднял кверху ничего не понимающие глаза и встретился с ней взглядом. Хильда приветливо помахала ему рукой.

Парень внезапно часто заморгал. Растерянно огляделся вокруг, словно мгновенно забыв, зачем он здесь находится. Сел на свой мотоцикл. Дал газ и, выпустив за собой клуб грязно-голубого дыма, умчался в неизвестном направлении.

Хильда хмыкнула. Прошла на кухню. И, выбросив на некоторое время из головы все постороннее, увлеченно занялась самой заурядной стряпней…

После обеда решила прилечь на часок. Но внезапно зазвонил телефон. Вежливый мужской голос сообщил Хильде, что звонят из ГАИ, что ее машина найдена и находится в целости и сохранности. И что она может в любой момент приехать и забрать свою «ауди», припаркованную на стоянке по такому-то адресу, как только она, Галина Николаевна Подберезкина, предъявит соответствующим службам соответствующие документы.

С одной стороны, Хильду порадовало то, как на удивление оперативно сработала милиция. С другой же — несколько озадачило и почему-то встревожило. Во всем этом крылось что-то непонятное. И это непонятное было вовсе не связано ни с угоном машины, ни с ее возвращением…

В голосе гаишника, таком до елейности вежливом и вкрадчивом, таилась такая же, как и сегодня утром, неопределенная угроза. Но если утром Хильда мгновенно обнаружила источник своей тревоги, то сейчас она могла лишь теряться в догадках.

Ну уж не в самом же деле ее засекли на той набережной!.. Такого просто быть не могло!.. И тем не менее что-то тут было не так.

Хильда походила по квартире. Выкурила две сигареты подряд и решительно направилась к телефону. Но там, куда она звонила, никто не брал трубку. Закрыв глаза, Хильда прослушала еще несколько длинных зуммеров и в конце концов убедилась, что в той квартире действительно никого нет. Она взяла в руки томик стихов Клейста, села на диван и, откинувшись на спинку, погрузилась в чтение.

Часа через два подняла голову, взглянула на часы и засобиралась. Выйдя из подъезда, огляделась и с удовлетворением отметила, что никаких любопытствующих мотоциклистов поблизости не было.

Поправила сумочку на плече и быстрым шагом направилась к черному «БМВ», уже некоторое время терпеливо дожидавшемуся ее за углом.

Вернувшись домой вечером, она снова набрала этот хорошо известный ей номер телефона.

Трубку долго не поднимали, но теперь Хильда прекрасно знала, что добьется своего, и настойчиво нажимала кнопку автоматического набора. В конце концов на том конце провода несколько раз щелкнул АОН и послышался осторожный мужской голос:

— Алло…

— Добрый вечер, Георгий Михайлович, — мягким голосом произнесла Хильда.

— Здравствуйте… — ответили из трубки. Чувствовалось, что собеседник лихорадочно вспоминает голос. — Простите, кто это? У меня номер не высвечивается… Я не люблю так разговаривать.

— Это Галина Николаевна. Учительница Ларисы, вашей сестры. Мы виделись на поминках.

Мужской голос оживился.

— Да-да, конечно, помню. Чем обязан?..

— Насколько мне известно, Георгий Михайлович, вы в настоящий момент озабочены пропажей коллекции ваших родителей. А также заинтересованы в том, чтобы найти человека, непосредственно причастного к этой пропаже…

— Вы имеете в виду?..

— Да, да. Я имею в виду именно Бирюкова. Бывшего мужа вашей сестры…

— Внимательно вас слушаю.

— Я знаю, где находится этот человек. Если желаете знать и вы, то предлагаю вам встретиться со мной, чтобы обстоятельно обсудить этот вопрос.

— С превеликим удовольствием, Галина Николаевна… Но позвольте поинтересоваться… — вдруг засомневался Гоша. — Каким образом это дело касается вас? И, собственно, откуда у вас такая полная информация?.. Что-то я не могу сообразить.

— Не надо пока ничего соображать, — усмехнулась Хильда. — Если мы с вами встретимся, то, полагаю, вам все станет ясно.

— Хорошо, хорошо, Галина Николаевна, — примирительно зачастил Гоша. — Как вам будет угодно… Будьте любезны, назначьте сами место и время встречи. Но если это возможно, то не завтра утром. Работа, понимаете ли… Если где-то пойле пяти? Вас устроит?

— Вполне. Скажем, в шесть. В Екатерининском саду на Невском.

Гоша замялся.

— А нельзя ли вас попросить о каком-нибудь другом месте?.. Например, где-нибудь на Петроградской… В сквере у памятника Попову. В шесть…

Хильда на мгновение задумалась. Потом согласилась.

— Согласна, Георгий Михайлович. В шесть на Петроградской. У памятника. До свидания.

— До встречи, Галина Николаевна…

Хильда повесила трубку. Пока все складывалось хорошо.

Глава 3

Этим же вечером, когда город уже полностью погрузился в осенние быстро сгустившиеся сумерки, двое мотоциклистов, свирепо прогрохотав мощными моторами, подкатили к месту своей постоянной тусовки. Одинокая лампочка на покосившемся столбе так же, как и накануне, холодным мертвящим светом озаряла площадку на краю мусорной свалки. Затормозив, рокеры с удивлением обнаружили на своем излюбленном пятачке группу незнакомых девиц, которые сидели обнявшись вокруг небольшого костерка и в какой-то полудреме вполголоса пели тягучую песню, медленно раскачиваясь, словно медитируя.

— Кто такие? — спросил один из рокеров, подходя к своему приятелю, сидевшему на ржавой железной бочке. Тот докуривал сигарету и отсутствующим взглядом смотрел в сторону костра.

— Хрен их знает, — с трудом ворочая языком, отозвался тот. — Обдурившиеся какие-то…

Прибывшие двое, еще раз взглянув на девиц, обратились к нему:

— Ладно, этими потом займемся… Рассказывай, Боб, как успехи? Видел эту старуху? Что она?..

— Какую еще старуху? — поднял тот удивленные, ничего не понимающие глаза.

— Ты что? Заспал, что ли? — раздраженно спросил один из парней. — Мы ж тебя послали за старухой наблюдать!..

Боб помотал головой, пожал плечами, недоуменно покосился на своих приятелей.

— Слушайте, мужики… — с какой-то недоверчивой усмешкой начал он. — Что-то я такого не припоминаю… Разве?..

— Как это не помнишь? Обкурился, что ли, до одури?.. Совсем крыша съехала?.. Проснись! Вчера же весь вечер об этом трепались!.. Помнишь, что нам эта рыжая про нее рассказывала?. А ты громче всех орал и собирался ей выхлопную трубу в… засунуть! А потом сам же и вызвался пасти эту старуху, чтобы потом нам все рассказать!.. Чем ты вообще-то сегодня занимался? Квасил всю дорогу?..

— Да нет… — смущенно, силясь что-то припомнить, заговорил Боб. — Вроде ничем таким особенно… Ну, проснулся по утрянке… Кинул кости на тачку — и по городу… Потом… — он пытался сосредоточиться. — Ни хрена не помню, блин!.. Провал какой-то… Одно только… Вижу, что стою, как дурак, на Дегтярной зачем-то… На Песках, знаете?..

— Все верно. На Дегтярную мы тебя и послали. Старуху пасти.

— Убейте — не помню, — развел руками Боб. — Дайте-ка лучше пивка хлебнуть…

Один из парней вытащил из сумки банку «Туборга», протянул Бобу. Тот щелкнул крышкой, запрокинул голову и сделал несколько крупных глотков.

— Во! — вдруг вспомнил он, отбрасывая пустую банку. — Какой-то тягач на всем газу на меня чуть не налетел!..

— Ну вот у тебя память-то и отшибло со страху!.. — засмеялся один из рокеров.

— Да он нам просто мозги вкручивает! — разозлился второй, широкоплечий, приземистый, чем-то напоминающий большую человекообразную обезьяну. — Кончай дурковать!..

— Спокуха, Витек, — осадил его первый. Достал из сумки вторую банку пива, протянул ее Бобу. — На, лакай еще!.. Очухивайся… Ты нам еще скажи, что вчера эту мочалку рыжую до дому не отвозил!

— Нет, мужики. Что было — то было, — кивнул головой Боб, с жадностью хватаясь за вторую банку. — Отвозил.

— Ну и где ж она живет? Засек?

— Она на Невском соскочила. И в метро…

— Да ты что, мудила!.. — разорались парни. — Мы же ее искать заколебались! А ты отпустил!.. Снова, что ли, прикажешь ее по всему городу выискивать? И так в прошлый раз намотались до мыльной пены!

— А чего мне было с ней таскаться! — оправдывался Боб. — Ей же в Веселый Поселок!.. На хрен мне туда переться!.. Попросила у метро высадить — вот я и высадил… Да что вы, в конце концов, распсиховались! Ирка же знает, где она живет!.. Два часа с ней в тачке отношения выясняла…

— Ну, блин, всех упустил!.. — скривился Витек. — Скажи, Паша, ну разве не мудак он после этого?.. Вот пусть сам теперь с Иркой и разбирается!..

— Да хрен с ними, с этими старухами! — отозвался Паша, доставая третью банку, уже для себя. — Андрюху повязали. Из-за вчерашней тачки… Звоню домой к нему. Матыга его подходит. Сопли развесила, ревет. Говорит, сыночка за угон машины в ментовку загребли…

— Сам дурак! — сплюнул Витек. — Говорили ему, чтоб не связывался!.. Вот и нарвался…

Внезапно парни заметили, что девицы, сидящие у костра, притихли и, казалось, с интересом прислушиваются к их разговору.

— Они не из ментовки случаем? — покосился Витек на Боба. — Не ты их сюда на хвосте приволок?

Тот помотал головой.

— Нет… Я тут кемарил… потом глаза открыл — сидят, балдеют. Качаются и воют…

— Не похоже… — внимательно посмотрев на них, пробормотал Паша. — Вишь, обдолбанные. Какие ж это тебе менты?..

— Подгребем, обнюхаемся? Раскинем, кому кого?.. — хохотнул Витек и направился к блондинкам. — Эй, девочки! Вы не сестры?..

В этот момент с грохотом вынеслись из темноты и резко затормозили еще несколько мотоциклистов. Их подружки соскочили с задних сидений, расхлябанной походкой подошли к группе своих приятелей. Ревниво покосились на блондинок. Встали в позу.

— Это еще что за явление? На хрена они тут? Пусть мотают отсюда, пока ноги целы!..

— Сейчас узнаем. Вон Витек знакомиться пошел, — усмехнулся Паша.

Витек вразвалочку подошел к молчаливо сидящим у костра девицам. Присел на корточки.

— Ну что, цыпочки? Как вас звать-величать? Каким ветром к нам надуло?..

Блондинки молчали, только как-то странно улыбались и перемигивались друг с другом. И были совершенно спокойны.

Витек положил свою тяжелую ладонь на плечо одной из них.

Та медленно повернула голову. Большими голубыми глазами взглянула на Витька. Взмахнула длинными ресницами. Затем одарила его очаровательной улыбкой и ласково, но предупреждающе прошептала:

— Между прочим, у меня черный пояс…

— С резиночками? — заржал Витек. Прижался к ней со спины и, соскользнув обеими руками по плечам блондинки, попытался ухватить ее дразняще обтянутые свитером груди.

И тотчас с воплем согнулся пополам и отлетел в сторону.

Рокеры, наблюдавшие со стороны, весело загоготали:

— Клево она тебя! Ай да мочалка!..

Витек неловко поднялся. Отряхнулся. И вдруг, растопыря длинные руки, пошел тараном на оскорбившую его достоинство девицу.

— Да я тебя!..

Но друзья быстро набросились на него, нависли на руках, оттащили в сторону.

— Ты что, Витя!.. Разве можно с гостями так!..

— Да я ее, сучку!.. — пытался вырваться Витек, задыхаясь от злости.

Блондинка встала и повернулась к парням. И приветливо улыбнулась.

— Отпустите его, — попросила она. — Если хочет, пусть бьет.

Витька отпустили. Он стоял в выжидающей позе, ища наиболее уязвимое место противницы.

— Брось, Витек! — насмешливо крикнул один из рокеров. — Не позорься. Девка ведь…

— Да мне плевать, что девка!.. — огрызнулся тот. — Она ж меня врасплох!.. Я ж не ожидал…

— Ну давай, бей! — все так же улыбаясь, пригласила блондинка, излучая сияющими голубыми глазами безграничную доброжелательность.

Витек встал в боевую позицию. Сделал пару осторожных шагов, несколько ложных движений растопыренными ладонями. И вдруг с угрожающим ревом выкинул вперед левую руку.

И тут же взвился в воздух, отчаянно дергаясь и дрыгая всеми четырьмя конечностями. Блондинка ловко на лету подхватила его руку и, оттянув на себя, смягчила удар о землю.

— Зачем же так громко кричать? — усмехнулась она. — Злиться в этом деле недопустимо. Все надо делать спокойно, с улыбкой… А не вопить как резаный…

Рокеры с удовольствием наблюдали за этой сценой. Хохотали и аплодировали блондинке. Ее подруги тоже одобрительно улыбались.

Витек обалдело сидел на земле и тупо глядел перед собой, быстро мигая удивленными глазами. Затем побагровел от стыда и ярости. Лицо его перекосилось в гримасе бешенства. Он вскочил на ноги и с мяукающим воем пушечным снарядом ринулся на улыбающуюся блондинку…

На этот раз он долго гремел железом где-то в стороне, перелетев через площадку и рухнув в груду ржавых водосточных труб, страшно матерясь и с трудом выкарабкиваясь из них.

— Вы что, из ментовки? — с подозрением и одновременно улыбаясь, спросил один из парней, подходя к блондинке.

— Не беспокойтесь. Мы с ними не дружим, — смеясь, ответила та, разминаясь после удачного броска. — Мы вольные пташки. Здесь случайно оказались. Местечко приглянулось.

— Залетные какие-нибудь? — покосился рокер.

— Нет, здешние. Питерские.

— Ну, раз вы пташки, так, может быть, поворкуем вместе за жизнь? — предложили рокеры. — Глядишь, и подружимся… Все ж под одним небом порхаем…

— С удовольствием, — охотно согласилась блондинка, протягивая руку. — Меня Людой зовут…

Через некоторое время рокеры вперемешку с блондинками и своими подружками сидели вокруг костра и мирно беседовали. Подошел и наконец успокоившийся Витек. Смущенно посмеиваясь, пристроился рядом. Сидя вместе со всеми, он даже с некоторой симпатией и невольным восхищением поглядывал на свою победительницу.

У рокеров нашлась пара бутылок водки и несколько банок пива. Гостьи не захотели оставаться в долгу. Раскрыли сумки и тоже выставили на общий стол несколько полных пузырей…

А на следующее утро в квартире Хильды раздался телефонный звонок. Она сняла трубку. И после традиционного приветствия услышала то, что и ждала услышать:

— Они наши…

Положив трубку, Хильда удовлетворенно потерла руки. Гвардия не подвела.

— Тут вот какое дело, — начал Люлько. — Гаишники вчера одного пацана поймали. Машину угнал. «Ауди»… По заявлению потерпевшей наши коллеги немного глазами позыркали и наконец обнаружили. Этот придурок ее только-только начал на запчасти разбирать. Тут и накрыли.

— Нам-то что до этого? — рассеянно спросил Николай.

— Нам-то, по большому счету, на это, конечно, и плевать было бы. Но только есть одна деталь немаловажная.

— Какая?

— Этого парня потрясли хорошенько, ну он сопли и развесил. Начал оправдываться. Разговорился. Да такое начал плести, что уши сами по себе в трубочку сворачиваются. Говорит, что машину у одной старухи перехватили. А в ней находилась… Ну-ка, Гаврилов, напряги мозги! Кто бы, по-твоему, мог там находиться?

Николай подозрительно посмотрел на выжидающее лицо своего начальника.

— Липская, что ли, объявилась?.. — недоверчиво спросил он.

— В том-то и дело, что Липская. Собственной персоной.

— Фантастика…

— Никакая не фантастика, Коленька. Самая настоящая неприукрашенная реальность… — вздохнул Люлько. — Кстати, она теперь рыжая.

— Ну и куда же она потом делась?

— Домой поехала. Точнее, туда, где она теперь скрывается… Но ты погоди. Даже не это самое главное.

— Что же может быть главнее этого?

— Много чего… А именно то, что пострадавшая особа очень, знаешь ли, интересной личностью оказалась… Крепко на стуле сидишь?..

— Ничего… А что?

— А вот что. Если не упадешь, то молодец. Эту особу зовут Галиной Николаевной Подберезкиной… Бывшая учительница. Правда, это тебе ни о чем не говорит?..

— Абсолютно, — подтвердил Николай. — Только один вопрос. Кем она должна быть, чтобы на «ауди» кататься? Учительница…

— Это другой вопрос… Но, кстати, ты прав. Это как раз подтверждает и другие сведения о ней… Так вот этот парень, Андрей, говорит, будто Липская им всем рассказывала об этой Галине Николаевне черт-те знает что.

— Кому это «им»?

— Там у них целая команда. Рокеры, одним словом… Так вот, дело в том, у этой Галины Николаевны-то, оказывается, под ее началом целая секта. Как они там называются?.. Тоталитарная. Вот! Моления всякие, жертвоприношения… Понял, откуда ветер дует?

— Догадываюсь.

— Так вот Липская им божилась, что хотела исчезнуть с глаз долой, сбежать из этой секты. И ничего не придумала умнее, чем какую-то дурочку, похожую на нее, отравить, а самой жить под ее именем…

— Действительно. Остроумнее не придумаешь…

— Ну ты ж понимаешь, Коля… Нормальному человеку разобраться в бабской логике не под силу. Тут хоть семи пядей во лбу будь… Ну так вот, гражданка Липская исчезла… А кто-то не пропадал… Кстати, и ты, приятель, на эту туфту купился поначалу… — Гаврилов поморщился. — Ладно, ладно. Это я так. Не смущайся. Бывает… Ну а потом вообще черт-те знает что началось. Убийства всякие… И парабеллум этот дурацкий…

— Да, и парабеллум…

— Я, между прочим, не зря про него вспомнил. Нам тут сообщили, что еще несколько трупов нашли, из него застреленных.

— Где? Когда?

— А кстати, в этот же день, когда и машину у этой Галины Николаевны увели. Двое пьяных парней на Октябрьской набережной и бомж у пивного ларька. Ну что касается парней, то там свидетелей не оказалось. А вот по поводу бомжа… Так приятели его рассказывают совершенно невероятную историю. Стоят, мол, они у ларька этого. Пиво пьют и никого не трогают. Проходит мимо них какая-то баба лет под пятьдесят. Останавливается и начинает из пистолета палить… Просто так, ни с того ни с сего… Это тебе, кстати, о женской логике…

— Маразм какой-то…

— Вот и я о том же… Короче, сделали фоторобот. И что же думаешь?.. Милейшая Галина Николаевна собственной персоной…

— Она что, сумасшедшая?

— А вот именно это и предстоит тебе узнать. Давай-ка, Коля, свяжись с этими отделениями, откуда сигналы поступили. И начинай. То есть, я хотел сказать, продолжай. Адрес ее известен. Надо квартиру на контроль поставить и понаблюдать… Сам понимаешь, так просто мы ее взять не можем. Мало ли кто чего языком намолотил!.. Разве что про Липскую. Откуда она в ее машине оказалась. Ну и парней поспрошай. Андрея этого… Да, кстати, чуть не забыл!

— Что?

— Рокеры не случайно на эту тачку наехали. Они Липскую выслеживали… И, кстати, у них это получилось быстрее, чем у тебя… Поговори с ними. Пусть поделятся опытом…

Гаврилов крякнул.

Люлько покосился на него. Усмехнулся:

— Ладно… Короче, знаешь, по чьей наводке они ее искали?

— Ну?..

— Ирины Бирюковой, сестры другого нашего подозреваемого. Которого до сих пор, кстати, ты, Гаврилов, тоже найти не можешь… Давай, давай. Поднапрягись. По всему видать, этой веревочке недолго виться осталось… Пообщайся-ка с этой молодой особой.

— А кто она?

— Да никто. Соплячка глупая. Мотоциклы, плейбои всякие… Короче, как говорится, цветок жизни на куче дерьма… А Липскую хоть из-под земли мне выковыряй. Понял?

— Так точно.

Вернувшись домой после встречи с Галиной Николаевной, Гоша тут же бросился к телефону. У него была масса хороших знакомых и благодарных клиентов, которые, с жаром бия себя в грудь, клятвенно заверяли его в том, что если у такого прекрасного человека и блистательного адвоката, как Гоша Липский, и возникнут какие-нибудь проблемы, то они с радостью придут на помощь по первому его зову.

Но заверения заверениями, а сколько Гоша ни листал записную книжку, сколько ни крутил телефонный диск, благодарные клиенты не торопились откликаться на его призыв. У всех накопились ворохи неотложных дел и срочно потребовали своего решения буквально за минуту до Гошиного звонка. Каждому было недосуг неожиданно снимать людей и бросать их в глухомань далекую на поиски какой-то незначительной личности, какой был для них Игорь Бирюков…

Гоша перерыл всю свою записную книжку, но все оказалось безрезультатно.

Правда, пробегая глазами по строчкам, он то и дело натыкался на один телефон. Но уж очень ему не хотелось звонить по этому номеру. И дело было вовсе не в том, что там ему не обещали помочь в случае чего. А просто было боязно. Да, он хорошо провел дело. Выиграл процесс, вытащил человека из почти безнадежной ситуации… Его благодарили. Хлопали по плечу, поили шампанским… И обещали любую разумную помощь. Но Гоша был рад не этому. А тому, что наконец-то развязался с этой компанией. И продолжать общение не собирался…

И тем не менее выполнять поручение Галины Николаевны тоже было надо. Гоша собрался с духом и снял трубку.

— Вас слушают, — послышалось на том конце провода.

— Добрый день. Я хотел бы поговорить с Валерием Геннадьевичем. Вы не могли бы меня соединить с ним?..

— Он сейчас отдыхает. Можете говорить со мной. Я его доверенное лицо. Представьтесь, пожалуйста.

— Хорошо… — замялся Гоша. — Я адвокат. Липский, Георгий Михайлович… Недавно вел дело одного из его знакомых…

— Как же, как же, помним… — насмешливым голосом сказали из трубки. — Слушаем вас, адвокат Липский.

— Я хотел бы попросить Валерия Геннадьевича об одном одолжении… Посодействовать в розыске кое-какого интересующего меня лица…

— Кого именно?

— Вам это имя ничего не скажет… Бирюков такой… Игорь Анатольевич…

— Что?!! Кто, вы сказали?..

— Простите… — насторожился Гоша. — Разве это вас заинтересовало?

— В некотором смысле. Мы тоже хотели бы знать, где он.

Гоша задумался немного.

— В таком случае нам необходимо встретиться и все обговорить…

— Что там еще обговаривать! Давай адрес!

— Простите, — гнул свою линию Гоша. — Но у меня к нему есть некоторые вопросы, которые мне необходимо осветить в связи с моей практикой… Когда я смогу поговорить лично с Валерием Геннадьевичем?

— Ладно, — не ответил на вопрос голос из трубки. — Подгребай на Васильевский. Кафе «Ромашка» знаешь?

— Да, конечно…

— Через час мы тебя ждем.

— Как я вас узнаю?

— Мы сами тебя узнаем.

На том конце бросили трубку.

Тревожно и угрожающе заныли частые короткие гудки.

С трудом передвигая непослушные ноги, Гоша направился к двери.

В кафе его уже ждали. Поманили пальцем, указали на свободный стул за угловым столиком. Их было трое. Два широкоплечих мордоворота в традиционных черных кожанках пренебрежительно скользнули взглядом по Гошиному лицу, смерили с головы до ног. У одного из них были почему-то забинтованы руки и обожжена левая половина лица. Третий, пониже ростом, был одет в длинное черное пальто.

— Рассказывай, — без всякого приветствия обратился он к Гоше. — Почему именно к нам за помощью обратился? Никого другого нет, что ли?

— Есть, конечно, — поеживаясь, пробормотал Гоша. — Просто не смогли… Дел много…

— У нас не меньше. Короче.

— Валерий Геннадьевич… Он сказал, что если у меня возникнут какие-нибудь проблемы, то я смело могу к нему обратиться…

— Ясно, — произнес амбал с обожженным лицом. — Хорошо, что ты сам нам позвонил. А то мы уж было собрались тебя доставать.

— Это почему же? — удивился Гоша.

— Потому… — ответил за амбала парень в пальто. — Липская Лариса Михайловна, она кто тебе? Сестра?

— Да, была…

— В смысле?..

— Она умерла недели две тому назад…

Парни переглянулись.

— Мы только на днях видели ее… Она, кстати, Валерия Геннадьевича замочила…

— Что???

У Гощи округлились глаза. Он смотрел на парней, не соображая, с какой стати они стали бы с ним шутить или брать на пушку…

— Что слышал. Организовал все это ее муженек. Игорь. А потом оба слинять умудрились…

— Но она же мертва! Я сам хоронил!..

— Рыжая такая…

— Да что вы! — замахал руками Гоша. — Она никогда в жизни рыжей не была!.. Брюнетка…

Парень в пальто усмехнулся:

— Да она сегодня рыжая, а завтра зеленая… На то и баба.

— Нет, нет!..

Гоша достал платок. Вытер вспотевший лоб. Отрицательно помотал головой:

— Нет. Не могла она… Понимаете… Вся такая мечтательная… Филфак… Древняя Греция, Рим… Нет-нет, быть такого не может… — Потом вспомнил: — Она же в прошлом году паспорт теряла!.. Может быть, кто-нибудь ее именем прикрывается?..

— Не исключено, — согласился обожженный парень. Затем повернулся к приятелю. — Покажи ему, Костя…

Невысокий полез в «дипломат» и вытащил из него сложенный пополам листок бумаги. Развернул и протянул Гоше.

— Тебе эта харя знакома?

Он сразу узнал тот самый шарж, сделанный Петькой во время своеобразных поминок.

— Да. Это Бирюков, — кивнул Гоша. — Могу с полной уверенностью утверждать, что это именно он, потому что рисунок был сделан при мне. В их квартире. После того как провожали Ларису в последний путь…

— Весело провожали, как я погляжу, — хмыкнул парень.

Убрал листок. Снова обратился к Гоше:

— Короче. Если это даже не он. И если она — это не она… В любом случае этого хмыря надо достать. И потрясти как следует… А впрочем, любопытно все складывается. Ты его ищешь. Мы его ищем… А он прячется… Значит, имеется у него на сей счет веская причина. Согласен? Короче, говори, где искать. Если он ни при чем — можешь забирать себе и делать с ним что хочешь.

— Мне одна дама его адрес сообщила. Точнее, даже не адрес… — замялся Гоша. — Дело в том, что ей он тоже нужен…

— Значит, он и есть! — жестким голосом резюмировал обожженный амбал. Обратился к своим: — На него еще и баба какая-то зуб имеет!.. Срочно брать надо! Не глядя. Пока опять не слинял. И мочить к чертовой матери!.. Да не просто мочить, а так, чтобы он каждой клеткой своего тела прочувствовал, как его мочат!.. Жаль, что люком теперь не воспользоваться!.. Короче, кончай базар! — злобно бросил он Гоше. — Колись быстрей и проваливай на хрен!..

— Позвольте, — заерзал Гоша. — Но я хотел бы встретиться с ним, чтобы потребовать… кое-какие документы… И потом… Та женщина, которая сообщила мне о его местонахождении, желала бы получить этого Бирюкова… в живом виде…

— Перебьется!

— Но мне-то он тоже нужен…

— Слушай, Жора… или как там тебя… Не дергайся!.. — зыркнул на него парень в пальто. — У нас к этому хмырю свои претензии. Так что выкладывай адресок и усохни!.. Получишь ты своего Бирюкова. Так уж и быть, позволим тебе с ним пообщаться перед тем, как сами с ним беседовать начнем…

— Если довезем… — усмехнулся обожженный.

— Хорошо… — смирился Гоша. — Но как же я…

— Скажи себе спасибо, что вовремя нам позвонить догадался. Мы тебе это в актив запишем…

Диктуя бандитам адрес, по которому следовало искать Игоря, и объясняя, как удобнее добраться до этой скрытой в лесах убогой деревушки, Гоша успокаивал себя тем, что в принципе живой Игорь ему как-то и на самом деле ни к чему. Меньше будет мороки с оформлением документов на права владения Ларисиным антиквариатом, поскольку прямой наследник, которым по злой иронии судьбы оказался совершенно посторонний человек, будет попросту убит. Гораздо важнее теперь было, чтобы эта смерть была официально зарегистрирована и чтобы роль самого Гоши в этой гибели никому не бросалась в глаза…

Получив сообщение Гоши о том, что он с трудом, но все-таки договорился с какими-то своими людьми, согласившимися выковырять Игоря из его лесной берлоги и в целости и сохранности доставить в Петербург, Хильда удовлетворенно улыбнулась. Конечно, можно было бы послать и своих девочек, но жаль было рисковать такими ценными кадрами, которые неизвестно с чем могли бы столкнуться в глубине этих труднопроходимых лесов. Рокеров было еще рано привлекать к подобного рода делам, и поэтому вариант использовать постороннюю силу, которую в любом случае было бы не жаль, Хильду устраивал.

Но прежде необходимо было предпринять еще кое-какие меры. А именно: «запереть» Игоря в одном определенном месте, чтобы он не смог по своему усмотрению выйти из обозначенного круга. Именно то, что в свое время успешно проделывала с ним Лариса.

Хильда взяла карту Ленинградской области, разложила ее на столе и решительно, одним резким движением очертила кругом местонахождение Игоря. Причем с такой силой надавила на карандаш, что грифель с треском переломился и острый деревянный срез карандаша прорвал карту, продолжив линию рваной, сморщившейся полоской бумаги…

Глава 4

Положа руку на сердце, в глуши лодейнопольских лесов Игорю жилось неплохо. Мужики работали, как это водится на Руси, ни шатко ни валко. Квасили каждый день, но с работой справлялись. Валили лес, рубили сучья. Распиливали бревна в стандартный размер или пускали на доски. Затем отправляли в город. Случалось, что и налево гнали. Несмотря на все старания пресечь подобные попытки, последние нередко увенчивались успехом, и ничего не оставалось делать, как сокрушенно разводить руками, оправдывая ситуацию тем, что никогда никакое дело у нас традиционно не обходится без хотя бы и мелкого, но воровства.

Изредка возникавшие шероховатости в отношении с хитроумными мужиками быстро разрешались буквально на месте, после распития бутылки-другой самого что ни на есть примирительного средства. Своеобразной трубкой мира в таких случаях служил привычный граненый стакан, пущенный по кругу, а также задушевная беседа, в результате которой обычно выяснялось, что все друг друга уважают и не имеют ни к кому никаких принципиальных претензий.

Частенько на огонек захаживал знакомый Барину егерь, да и сам Барин, прихватив Маришку, не далее как в прошлые выходные заезжал к Игорю, затарив его всем необходимым и с пользой для тела и души проведя время на свежем воздухе. Чистый, не изгаженный смогом воздух, напоенный запахом хвои и хранящий стойкие ароматы минувшего лета, прогулки по лесу, где можно было еще встретить недобитые утренними заморозками поздние грибы, рыбалка, обильные застолья с соленьями, с моченой клюквой и брусникой создавали гармоническое сочетание всех прелестей жизни на природе.

Антонина, крупногрудая белобрысая вепшенка, поддерживала в доме образцовый порядок и всячески ублажала красивого городского парня на свой манер. Развешанные кружевные занавесочки, старые фотографии на стене, потемневшие иконы в красном углу — от всего веяло покоем и умиротворенностью.

Ничего экстраординарного не случалось. И поэтому Игорь все более и более втягивался в эту безмятежную, размеренную деревенскую жизнь. Постепенно отпускал бороду, привыкал к ватнику и резиновым сапогам.

Ежедневные застолья не были столь утомительны, как в городе. Утреннее похмелье быстро проходило после хорошей деревенской баньки с березовым, а еще лучше с дубовым веничком, когда пышнотелая Антонина, хлестко отстегав его по всему телу, сама же окачивала холодной водой и угощала кваском собственного приготовления.

Тут же, в баньке, просто невозможно было удержаться от того, чтобы шутя не притиснуть ее и либо встоячка, либо каким другим способом не снять последние остатки душевного напряжения…

Видения больше не тревожили Игоря. Голова была чиста, и тело на свежем лесном воздухе, усиленно и добротно питаемое различными кулинарными изощрениями прямо из русской печки, наливалось новыми силами…

Все это, казалось, предполагало и дальнейшую до бесконечности безмятежную жизнь.

Но получилось иначе.

Этим утром отпустившие его на некоторое время и давшие немного перевести дух проблемы некоей запоздалой волной вновь накатились на Игоря.

Во-первых, ночью был хотя и начисто забытый, но какой-то тревожный сон.

Во-вторых, звонок Барина.

И в-третьих, — внезапно нагрянувшие нежданные гости…

Они прибыли на большом черном «джипе», почти таком же, какой гнался за Игорем по городу всего каких-то пару недель назад. И хотя теперь и казалось, что все это происходило в какие-то доисторические времена, подобные ассоциации не вызывали ни малейшего восторга.

Игорь как раз собирался уезжать в город и только ждал, когда погрузится лесовоз, чтобы, оформив необходимые документы, отправить его заказчику.

Суть дела заключалась в том, что утром примчался на мотоцикле Колька, обычно в свободное время ошивавшийся у стрелочницы Надьки. А его, в свою очередь, послала Ленка, телефонистка со станции, чтобы передать Игорю всего несколько Бариновых слов, а именно: «Срочно приезжай. Получены сведения по твоему запросу. Номер „сорок четыре — пятьдесят два“»…

Колька с особенным нажимом повторил Игорю, чтобы он не забыл этот номер, потому что на этом настаивал Алексей Кириллыч, всеобщий в округе любимец и благодетель. Колька совал под нос Игорю мятую пачку «Примы», на которой для памяти в спешке был накарябан этот номер.

Игорь усмехнулся, зная Бариновы причуды и любовь ко всякого рода конспирациям, и переписал этот номер на свою левую ладонь. Затем вернулся в избу и засобирался.

Антонина удивленно вскинула светло-рыжие брови и с нескрываемым сожалением смотрела на него.

— Уже все? Съезжаешь?.. — обреченно вздохнула она.

Игорь улыбнулся.

— Да я ненадолго. Завтра-послезавтра вернусь, — пообещал он.

Антонина воспрянула и кинулась помогать ему собираться в дорогу, запихивая в сумку неисчислимое количество всякой снеди — пирожки, сало, картошку, лук и прочее и прочее…

Игорь рассмеялся:

— Зачем мне столько? Я же не в полярную экспедицию собираюсь.

Антонина решительно отстранила его от сумки и продолжала набивать ее провизией.

— Мало ли что… — пробурчала она.

Игорь махнул рукой и пошел следить за погрузкой бревен.

Значит, через некоторое время он будет знать все об этих четырех женщинах, стоявших у гроба Ларисы и украшавших его букетами цветов. Хотя теперь его в действительности интересовала только одна особа, а именно последняя, о которой он неожиданно вспомнил лишь спустя некоторое время. Но почему бы заодно не узнать некоторые подробности и о других трех? Просто так, из праздного любопытства. И особенно о Нине Леонидовне…

«Как-то она там?» — подумалось Игорю.

Если все сложится удачно и подвернется удачный поезд, то уже сегодня к вечеру он будет в Питере. А завтра вполне сможет вернуться к своим бревнам и в объятия пышнотелой, заботливой хозяйки…

Вид этого «джипа» сразу не понравился Игорю. Автомобиль выполз из-за деревьев и, переваливаясь на ухабах разбитой колеи, медленно выехал на открытое место.

Мужики оглянулись. Приостановили работу. Кого это черт несет? То ли туристы, то ли из центра. Комиссия какая-нибудь или инспекция… В любом случае это никого не радовало. Чужаки были подозрительны, а какие бы то ни было представители властей нежелательны.

В лесной глуши всяк был себе хозяином. И приятна была хотя бы иллюзия независимости от кого-либо. И вообще, намного лучше и жить, и работать, когда не чувствуешь на себе неотрывный взгляд всевидящего начальственного ока… Игорь был не в счет.

Дверцы машины распахнулись, и из нее вылезли двое. Один пониже, в черном пальто до земли, второй — высокий, в кожаной куртке, с забинтованными руками. Когда он подошел поближе, Игорь заметил на его лице след свежего ожога, хотя и припудренный.

— Эй, мужики! — крикнул он, озираясь посторонам. — Кого тут Игорем Бирюковым кличут?

Игорь отошел от погрузчика. Остановился не доходя нескольких метров.

— Ну я, — отозвался он. — Какие проблемы?

— Лес продашь? — спросил низенький парень в пальто.

— Продать-то можно… — замялся Игорь. — Так ведь это в городе решать надо.

— На хрена в городе! Зачем нам туда переться? Мы тут недалеко, из Лодейного…

Игорь только сейчас, когда захотел узнать по номеру машины, откуда она прибыла, обратил внимание, что номера не было вообще.

— Короче, — продолжал парень в пальто. — Представитель фирмы — ты?

— Ну я, — согласился Игорь.

— С тобой можно о деле говорить?

— Говорить-то можно. Но все остальное — в Питере. Там шеф…

— Да на кой хрен волокиту разводить! Не те времена… Ты нам бревна — мы тебе бабки. И разбежимся. Никто никого не видел. Лады?..

Игорь покосился на своих работяг и заметил, что они как-то странно переминаются с ноги на ногу. По заинтересованным физиономиям мужиков он понял, что для них это что манна небесная… Но подводить Барина не хотелось.

Внезапно Игорь заметил какой-то странный, в чем-то сомневающийся взгляд обожженного парня. Глаза встретились, задержались друг на друге какое-то мгновение… И почему-то его вдруг осенило, что никакие бревна парней не колышут. Им нужен он сам.

В ушах вновь зазвучали слова глазастенькой гадалки о смертельной угрозе, исходящей от какого-то неведомого черного автомобиля…

— Вот что, — после некоторой паузы предложил Игорь. — Езжайте на станцию. Там есть телефон. Свяжемся с шефом и все обговорим. Я поеду за вами следом.

Физиономии работяг разочарованно вытянулись. Кое-кто даже матернулся и сплюнул с досады.

Но парней из «джипа» это почему-то даже обрадовало.

— Да садись в тачку! — наперебой заговорили они. — У нас там еще до хрена места. С ветерком прошвырнемся. А заодно за жисть потолкуем по пути. У нас и водяра имеется… А то что зазря стоя трекать!..

Игорь оглянулся. Мужики потеряли всякий интерес к приезжим заказчикам. И уже, очевидно, потихоньку договаривались между собой, как получше проучить этого городского хмыря, упорно не врубающегося в местные традиции… На их помощь рассчитывать не было смысла.

Что-то срочно нужно было предпринимать самому.

— Годится, — сказал он как ни в чем не бывало. — Сейчас только в каптерку сгоняю. Там у меня кое-какие бумаги. Заодно шефу надо одну информацию передать. Раз уж все равно с ним разговаривать будем…

Парни переглянулись. Но, не найдя в словах Игоря ничего для себя подозрительного, кивнули:

— Валяй!..

Игорь повернулся и направился к небольшому сараю, служившему и складом всякого интвентаря, и одновременно своего рода курилкой, когда на улице поливал дождь. Работяги недоуменно оглянулись на него, но, на счастье, Игоря, никто из них не догадался отпустить какую-нибудь шуточку, вроде того, что не заблудился ли он ненароком. Вся документация была в избе. Но не наводить же эту банду на Антонину!..

Игорь шел небрежной походкой и лихорадочно соображал.

Метрах в пяти стоял тягач с порожним прицепом. Дверца была приоткрыта. Но разве на нем уйдешь от этого чертова «джипа»!..

Однако выбирать не приходилось. Тем более что тягач может пройти и там, где эта сверкающая пижонская иномарка не сдвинется с места, надолго завязнув в какой-нибудь раздолбанной колее.

Пружинистым броском Игорь кинул свое тело в сторону машины. Влетел в кабину. Ключи были на месте. Дал газ.

Мотор взревел. Тягач двинулся с места.

Парни обернулись. Долю секунды стояли в оцепенении. Затем прыгнули в тачку и тотчас выскочили из нее с автоматами наперевес. Раздалась очередь. Мужики, грузившие бревна, ничком бросились на землю.

Тягач, набирая скорость, помчался тараном на черную иномарку.

«Джип» вовремя дернулся задом и юркнул в кустарник. Бампер тягача в каких-то сантиметрах пронесся мимо черного блестящего кузова, ломая ветки кустарника и скрежеща по стволам молодых сосенок, разбрызгивая ошметки древесной коры.

Мчась на полной скорости по ухабистой лесной просеке, Игорь через зеркальце видел, как «джип» мгновенно развернулся и помчался за ним. Обогнать Игоря он пока не мог. По краям просеки, поросшей мелколесьем и густыми кустами, то и дело вставали мощные стволы вековых корабельных сосен, и преследователям волей-неволей приходилось держаться в хвосте, чтобы не расплющиться об один из них.

Но через пару километров начиналась бетонка, и тут они без особого труда могли взять реванш.

Кроме того, у них были автоматы. И время от времени короткие очереди гулко разносились по лесу, смешиваясь с ревом моторов и металлическим грохотом совершенно обезумевшего прицепа. Ничем не загруженный, он ошалело скакал по кочкам и ухабам, болтался из стороны в сторону, содрогая корпус тягача. Это не давало развить скорость, мешало вести машину. Но до поры до времени этот прицеп был надежной защитой.

Выскочив на бетонку, Игорь заметался по шоссе, заполняя собой все пространство полосы. Прицеп заносило то вправо, то влево. И поэтому «джип» не рисковал идти на обгон, справедливо опасаясь, что эта бессистемно дрыгающаяся и по собственной прихоти болтающаяся в разные стороны неуязвимая многотонная телега просто-напросто раскурочит его корпус и сбросит в кювет.

В боковое зеркальце Игорь видел перекошенные злобой физиономии преследователей, и ему становилось даже смешно.

Но юмор юмором, а бесконечно так продолжаться не могло.

Приближалась станция.

Внезапно вдали показался какой-то облезлый местный «уазик». Игорь мчался навстречу ему, все так же виляя и не давая «джипу» вырваться вперед. Впрочем, даже если бы они и вырвались, обогнали бы его, ничего не стоило бы протаранить эту чертову консервную банку. Но, очевидно, это прекрасно понимало и само содержимое этой банки. Потому что, найдя более-менее пологое место на обочине, «джип» внезапно резко вильнул в сторону и, прыгая по кочкам, помчался вперед, сразу заметно обгоняя тягач.

«Уазик» промчался мимо, слегка дернувшись вправо, и, чудом избежав столкновения со взбесившимся прицепом, покатил своей дорогой.

«Джип» остановился далеко впереди, на обочине. Дверцы распахнулись. Изнутри высунулись черные стволы.

«Ясно, — пронеслось в голове. — Меня хотят просто-напросто расстрелять. Уничтожить. С тем и прикатили…

Могли бы и раньше, да при мужиках светиться не стали…»

Он чуть было не поддался искушению резко свернуть в сторону и раздавить эту проклятую тачку. Но что-то вдруг удержало, и он помчался мимо поджидающих его бандитов. И тут же поблагодарил судьбу.

Кроме уже привычных очередей, он внезапно заметил, как два черных яйца полетели в его сторону. Прицеп тряхнуло, подбросило, и Игорь едва удержал баранку тягача.

Очевидно, одно из колес было разорвано в клочья, потому что за спиной послышалось частое хлопанье, и в зеркальце Игорь увидел мятущиеся черные лохмотья задней покрышки.

— Ничего, — прошептал он. — И на одном дотянем…

Впереди показался железнодорожный переезд. И справа и слева линию пути загораживали плотно посаженные деревья. Но по тому, что шлагбаум был опущен, было ясно, что поезд надолго перегородит ему дорогу. Знакомая Игорю Колькина пассия Надька, широко расставив свои толстые, в кирзовых сапогах, ноги, уже подошла к рельсам и поднимала скрученные в трубочку флажки…

Этого только не хватало!

Зажмурив глаза, Игорь налег на баранку и, в щепки раскрошив деревянный брус, ринулся через рельсы. Поезд мчался наперерез.

Послышался истерический Надькин визг. Но Игорь уже был на другой стороне. И, громыхая высоко подскочившим прицепом, не в силах удержать управление, медленно заваливался в глубокую канаву, густо заросшую высокими черными стеблями…

Совершенно случайно, каким-то боковым зрением он заметил, как над насыпью вынырнула тупорылая морда черного «джипа», и в тот же миг сверху обрушился заполонивший все окружающее пространство грохот тяжелого товарняка.

Быть может, лишь на какое-то мгновение автомобиль не успел перескочить через рельсы, полностью выдернуть свой кузов из-под удара локомотива… Быть может, какие-то пару сантиметров…

Он бешено завертелся волчком. Ткнулся бампером в проносящуюся мимо очередную платформу. Его отшвырнуло далеко в сторону. Словно футбольный мяч, посланный крутящим ударом… Переворачиваясь в воздухе, он ткнулся в тяжелый ствол гулко задрожавшего дерева и, с треском ломая ветви, рухнул на землю.

Состав замедлял ход. Сквозь металлический перестук множества колес доносились с противоположной стороны истошные вопли стрелочницы.

На месте падения «джипа» постепенно разгоралось пламя.

Игорь с трудом выкарабкался из кабины тягача. Спрыгнул на землю. И, не дожидаясь, пока сбежавшийся люд начнет искать причины аварии, пригибаясь, нырнул в густые заросли начинавшегося за железнодорожной насыпью леса…

Глава 5

Обнаружив в почтовом ящике повестку, Хильда несказанно удивилась. Повертела в руках этот небольшой листок бумаги, где было написано, что она приглашалась в отделение милиции к следователю такому-то для дачи свидетельских показаний. И пожала плечами.

Неужели речь идет о том пьяном мужике, застреленном ею в приступе внезапно нахлынувшей на нее слепой ярости?..

Она взяла справочник по городу, отыскала указанный номер отделения и убедилась, что, скорее всего, так оно и есть. И сквер, где она, уставшая после тряски в переполненном трамвае, сидела на скамейке, и улица, на которой через несколько минут ей встретилась эта веселая компания, — все находилось в районе, контролируемом именно этим отделением милиции.

Хильда недовольно поморщилась. Этого ей сейчас только и не хватало!..

Она села в кресло. Закурила. Задумалась.

Хорошо. Пусть даже опросили случайно оказавшихся там прохожих. Пусть даже составили фоторобот. Но почему вдруг буквально через три дня не кому другому, а именно ей, живущей от того места совершенно в другом конце города, пришла эта повестка? Мало ли на кого может оказаться похож этот сомнительной схожести рисунок, сделанный на основании случайно брошенного на нее взгляда? И притом был вечер. Темно… Все это было непонятно и вызывало тревогу. Что-то начинало ветшать в ее тщательно отлаженном за долгие годы механизме. Что-то непонятное вклинивалось в его работу.

Сначала бегство Ларисы. Потом предательство Романа. Затем этот ненавистный голос, помешавший ей увидеть Ларису и узнать, с кем конкретно и о чем она там откровенничает… И после всего этого — совершенно ненужное убийство.

Из-за тех парней с набережной можно было не беспокоиться. Там никто ничего не мог заметить. Но это… Тут она сорвалась. Дала волю своему гневу. И теперь… Неужели от такой оплошности все должно рухнуть?

Она же запросто могла тут же, на месте, затуманить пьяные головы всех этих так называемых очевидцев. Отвести им глаза. Стереть, наконец, всю информацию из их задурманенных винными парами мозгов…

Но она просто забыла это сделать. Настолько злоба ослепила ее и заставила забыть-об элементарной предосторожности..

Вот так, благодаря подобным случайностям, и срываются порой великие планы. Рушится тщательно продуманная конспирация. Благодаря какой-то незначительной, микроскопической детали часто следует полный провал…

Но делать нечего. Как бы там ни сложилось в дальнейшем, надо идти. Силы пока не иссякли. И можно надеяться, что все обойдется благополучно. Пусть хоть и задним числом, но кое-что можно еще предпринять, поправить. Не все потеряно. Придется, конечно, напрячь все свои способности непосредственно в кабинете следователя. И хотя Хильде это не очень нравилось, но ничего другого не оставалось.

С преисполненным собственного достоинства видом Хильда вошла в кабинет, заранее готовясь к любой непредсказуемой встрече и надеясь на удовольствие от задуманного ею импровизированного спектакля.

За столом сидел симпатичный молодой лейтенантик. Поодаль, у стены, — еще двое, в штатском. Едва скользнув по их лицам, Хильда узнала обоих. И алкаша, стоявшего в тот вечер у пивного ларька рядом с похожим на Лешака пьяным мужиком, и вежливого капитана Гаврилова, который вел хорошо известное ей дело.

Алкаш был пока еще трезв. Даже причесан и приодет, с какой-то нарочитой претензией на облик порядочного человека. И даже при галстуке, завязанном, правда, каким-то неуклюжим узлом.

Хильда молниеносно зыркнула в его сторону своим пронзающим насквозь взглядом, отчего глаза уставившегося на нее алкаша вдруг сразу погрустнели, плечи понуро опустились.

— Добрый день, — сказала она, недоуменно смотря в лицо лейтенанту. — В почтовом ящике я нашла вот эту странную бумажку. Это вы меня вызывали?

Тот вскочил. Указал на стул, стоящий перед письменным столом.

Хильда уселась поудобнее. С ласковой улыбкой заглянула ему в глаза. Протянула повестку.

— Извините, — смутился лейтенант. — Я попросил бы и паспорт…

Хильда протянула документ.

Лейтенант, не поднимая глаз, перелистал книжицу. Отложил в сторону.

— Подберезкина… Галина Николаевна… Извините, Галина Николаевна. Я пригласил вас затем, чтобы спросить, не знаете ли вы этого человека…

Он протянул фотографию. С нее смотрело на Хильду уже знакомое лицо. Естественно, это был не Лешак. Ничего общего. Особенно это было видно теперь, на снимке. Но в каких-то нюансах черты лица действительно создавали некоторую иллюзию сходства. Хильда отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Не знаю… А кто это?

— Да так… Один человек…

— Может быть, это кто-то из моих бывших учеников? — высказала предположение Хильда. Снова вгляделась в фотографию. — Нет, не узнаю…

— А можно у вас спросить, Галина Николаевна… Где вы находились три дня назад вечером?

Хильда удивленно подняла брови.

— Господь с вами! — со смехом воскликнула она. — Да неужели это так важно?.. Дома конечно…

— А кто-нибудь это может подтвердить?

— А разве для этого нужны свидетели? — усмехнулась Хильда. — Кто же может это подтвердить?.. Живу я одна. Гостей не принимаю… Разве что кошка?..

— Понимаете ли, Галина Николаевна, — замялся лейтенант. — Дело в том, что этот человек был застрелен на улице каким-то неизвестным, скрывшимся с места преступления…

— Простите! — возмутилась Хильда. — А собственно, я-то здесь причем?

— Мы хотели спросить, не были ли вы в это время в том месте и не видели ли случайно, как все это произошло. Потому что, по описанию очевидцев, ваша внешность полностью совпадает с внешностью одной дамы, проходившей в тот момент мимо. А поскольку нам необходимо как можно полнее воссоздать картину преступления, мы опрашиваем всех, кто так или иначе мог бы помочь нам.

— Нет, извините. Я не припоминаю ничего подобного, — пожала плечами Хильда. — Уж наверное, если бы рядом или где-то поблизости от меня началась стрельба, я сразу обратила бы на это внимание…

— А вот этого человека вы случайно не припоминаете?

Лейтенант показал на притворявшегося интеллигентом алкаша.

Хильда скосила глаза. Презрительно улыбнулась. Слегка наклонилась, приблизив свое лицо к лицу лейтенанта.

— Извините, — вполголоса, как бы доверительно сказала она. — Но у меня несколько иной контингент общения… Искренне сожалею, конечно, но решительно ничем не могу вам помочь.

— Ну что же… — вздохнул лейтенант. — Жаль. В таком случае извините за беспокойство… — Протянул протокол. — Прочтите вот это и здесь распишитесь, пожалуйста…

Хильда с серьезным видом начала читать предложенный ей документ. Затем взяла ручку и поставила свою подпись внизу листа.

— Я могу идти? — спросила она.

— Да, да… Конечно.

Лейтенант что-то черкнул на бумажке. Протянул ее Хильде.

— Еще раз прошу прощения за беспокойство. До свидания.

Хильда поднялась и с достоинством покинула кабинет.

Спускаясь по лестнице, она увидела на площадке кучку курящих мужиков, которые сразу уставились на нее. Она усмехнулась и пристально заглянула каждому из них в глаза. Потом спустилась вниз, аккуратно прикрыла за собой дверь и вышла на улицу.

— Ну что? — в один голос обратились к алкашу Гаврилов и лейтенант, когда Хильда вышла из кабинета.

— Не знаю… — замялся тот. — Вроде не она…

Потом задумался.

— Не-е… Точно не она. Та совсем другая была.

Лейтенант достал лист бумаги, на котором был составлен фоторобот. Сунул его под нос смущенному алкашу.

— Ведь ты же меня еще утром клятвенно уверял, что здесь именно эта баба нарисована!

— Ну что я?.. Ошибся, значит… Что я, разглядывал там ее, что ли?.. Начала палить — не до того было… Да и темно было…

Гаврилов протянул фотографию:

— Ну а здесь? Тоже будешь утверждать, что это не она? — спросил он.

— Откуда это? — поинтересовался лейтенант.

— Наши ребята ее на улице пощелкали… Любопытнейшая, по моему мнению, личность…

Мужик взял фотографию. Внимательно посмотрел на нее. Отрицательно помотал головой:

— Ну нет!.. Та другая была… Лицо такое злое, перекошенное все из себя… На Шалого уставилась, как будто привидение увидела… Глазищи горят… Да и старше была. Намного… А эта-то, что сейчас тут сидела, помоложе…

— Что ж ты мозги-то мне!.. — сплюнул лейтенант. — Ну-ка, зови свою шоблу!..

Алкаш выскочил из кабинета. Через минуту вернулся в сопровождении мужиков, куривших на лестнице.

— А вы что скажете?.. — с надеждой в голосе обратился к ним лейтенант.

Те замотали головами, замахали руками:

— Не-е, начальник. Не она это!.. Там другая была…

Лейтенант вздохнул. Покачал головой. Обратился к Гаврилову:

— Ну что прикажешь с такими очевидцами делать?..

Мужики смущенно переминались с ноги на ногу. Принарядившийся алкаш съежился и большими толстыми пальцами с грязными ногтями теребил нелепо болтающийся галстук.

Гаврилов посмотрел на них. Махнул рукой:

— Пусть идут опохмеляются. А то по глазам вижу, что нутро горит. Уж ерзают от нетерпения…

— Катитесь отсюда, свидетели хреновы! — рявкнул на них лейтенант.

Мужики, неловко кивая головами и постоянно извиняясь, бочком протиснулись в дверь и быстро исчезли.

— Не мучайся, Федя, — вздохнул Гаврилов, сочувственно посмотрев на лейтенанта. — Закрывай дело… Конечно, это была она. Но ты ничем и никогда этого не докажешь…

Еще раз взглянул на фоторобот.

— Любопытная дама… — словно про себя произнес он. — Странная. Очень странная…

— Меня ж начальство заест! — скосился на портрет лейтенант, прикуривая от зажигалки.

— Что ж делать?.. Такова работа наша…

Гаврилов отбросил в сторону листок, прошелся по кабинету. Тоже закурил.

— Ты обратил внимание? — вдруг, как бы что-то вспомнив, спросил он. — Что перчатки-то она так и не сняла?..

Федя кивнул:

— Великосветская персона.

— Да уж. Не говори. Чересчур великосветская…

— Я узнал ее, — докладывал Гаврилов через некоторое время своему начальству. — Это она, и никто другой.

— Кого ты там еще узнал? — покосился Люлько. — Говори, не тяни резину.

— Подберезкину. Галину Николаевну.

— Ну и где ты раньше мог ее видеть?

— А мы вместе с вами ее видели. Помните, пару недель назад? Мы тогда еще только начали дело о Липской и убийстве Бутенко… На летучке. Помните, женщина какая-то посторонняя у нас в углу кабинета сидела? И как она потом вышла, вспоминаете?..

— Ну помню… — недовольно буркнул Люлько. — Она, что ли?

— Она самая… Это она таким образом наблюдала за ходом нашего расследования. Информацией интересовалась… Сами же знаете, она руководит какой-то сектой. Тот угонщик, Андрей, рассказывал… Значит, экстрасенс. Вот и материализовалась тут, в углу…

— Ты, собственно, хоть сам-то соображаешь, что несешь?!. — взорвался Люлько. — Что ж я, по-твоему, так в рапорте и напишу, что к нам на совещание следственного отдела явился призрак, внешне очень напоминающий гражданку Подберезкину?.. Ты что, Гаврилов! Охренел?..

Тот запнулся. Почесал в затылке. Закурил.

— Да, действительно… Чушь какая-то…

Люлько тоже закурил. Встал из-за стола. Подошел к окну. Некоторое время сосредоточенно смотрел куда-то вдаль. Затем повернулся, как-то странно, исподлобья взглянул на Гаврилова и вполголоса доверительно произнес:

— Знаешь что, Николай. Забудем-ка об этом поскорей. Пока мы оба с тобой в психушку не загремели… Ну их, этих чертовых сектантов… Лучше бы с ними вообще дел не иметь…

Люлько вернулся за стол. Перелистал какие-то бумаги, передвинул пепельницу, мельком взглянул в угол, покосился на Гаврилова.

— Ты мне лучше про эту… про Липскую свою расскажи, — начал он. — Есть что-нибудь новенькое?

Гаврилов кивнул:

— Да, есть… Говорил я с этим угонщиком. Он адрес дал, по которому Липская некоторое время проживала… Пошли. Посмотрели… Дверь не заперта, чуть ли не нараспашку… И как это только никто зайти не догадался!.. Липской там, естественно, уж и след простыл… Зато еще одним трупом обогатились. Хозяин квартиры. Эстонец какой-то… Отравлен точь-в-точь таким же образом, как и та девчонка, что мы в квартире Липской обнаружили и за нее сначала принимали… И даже тем же ликером… Вот такая вся из себя Лариса Михайловна Липская… Да, кстати, она у нас теперь уже вовсе и не Липская.

— А кто?

— Ермакова Светлана Степановна. Уроженка Свердловской области.

— Как узнали?

— Соседка там одна есть… Пенсионерка. Ей сама Ермакова однажды сказала, что работала раньше на «Красном треугольнике»… И в общежитии жила… Мы сходили, поспрошали кого следует…

— Ясно… А эта соплячка?.. Сестра Бирюкова что говорит?

Гаврилов развел руками:

— Ничего она не говорит. Спрашивал у матери. Так она мне сообщила, что ее дочь с каким-то своим дружком куда-то умотала дня два назад. Да так и не возвращалась…

— Волнуется небось?..

— Да нет, — неопределенно ответил Николай. — У них это в порядке вещей… Дочурка действительно та еще… Мать больше за сына переживает. Говорит, ума не приложу, куда он мог деться.

— А не врет? Проверил?

— По глазам похоже, что не врет…

Глава 6

Уже задолго до того, как поезд подошел к вокзалу, Игорь почувствовал, что в сердце его постепенно заползает какая-то липкая, высасывающая все живительные силы тоска. Гнетущее ощущение надвигающейся опасности внезапно нахлынуло, навалилось на него, словно он, вопреки какому бы то ни было здравому рассудку, добровольно либо по чьему-то извне влекущему его принуждению возвращался к месту предсказанной ему гибели.

Скрытая угроза, казалось, исходила от всего. И от серых, обшарпанных зданий, и от закопченных труб на окраинах. От удушливого воздуха, пропитанного выхлопными газами, коварно просочившегося в вагон поезда. От этого множества окон, сухими геометрическими рядами пронизывающих фасады, которые неодобрительно уставились на него. От отраженного мутными стеклами серого неба, низко опустившегося и давящего своей тяжестью, готовой вот-вот пролиться вялым моросящим дождем…

Постепенно снижая скорость, поезд застучал на стыках рельсов моста через грязную, наполненную стоячей водой канаву, вдоль берега которой в разные стороны катились забрызганные густой мутной жижей грузовики и неопределенного цвета легковые автомобили.

Взгляд скользил по бесконечным, непредсказуемым разветвлениям накатанных рельсов, натыкался на какие-то черные цистерны, развалившиеся ржавые платформы, ободранные вагоны, зияющие безысходной пустотой слепых прямоугольников.

Хаотично переплетенными сетями тянущихся неизвестно откуда бесчисленных проводов город был надежно упрятан, отторжен от неба, словно наброшенной на него паутиной какого-то гигантского хищного паука… Отовсюду выпячивалась эта бездушная, наводящая тоску геометрия.

Дышать становилось все труднее.

Поезд остановился. Игорь вышел на платформу, протиснулся сквозь снующую в каком-то своеобразном броуновском движении многочисленную толпу и оказался на проспекте. Вошел в метро, опустил жетон, и рифленая ступень эскалатора равнодушно понесла его в недра земли.

Сначала необходимо было заехать домой и взять кое-что из того, о чем сразу не вспомнилось в той спешке, в том сумбурном состоянии, в котором он покидал квартиру.

Затем — к Барину.

Игорь подошел к подъезду.

«Здравствуй», — на древнем языке сказала ему надпись, с незапамятных времен равнодушно приветствуя всякого входящего в эти двери.

— Привет, — кисло усмехнулся Игорь. Вошел в кабину лифта и под размеренное гудение подъемника вознесся к пятому этажу. Ступил на площадку возле своей квартиры. Достал ключи. И только было собрался всунуть ключ в замочную скважину, как заметил на дверях белую бумажку с фиолетовой печатью жилконторы и разляпистую пломбу из сургуча.

В недоумении остановился. С застывшей в незавершенном движении рукой и бессмысленно болтающимися на металлическом кольце ключами.

Квартира была опечатана.

Игорь стоял в нерешительности. Достал сигарету, чиркнул зажигалкой… Но не стал прикуривать и убрал зажигалку в карман.

В конце концов — черт с ним! Не в чужой же дом он вламывается!

Игорь вставил ключ, затем другой… И распахнул дверь. Бумажка лопнула, крошки сургуча посыпались на каменный пол. Игорь вошел в свою квартиру.

Там было все почти так же, как и тогда, когда он покидал ее. Сдвинутая мебель, разбросанные вещи, упавшее трюмо и осколки зеркала на полу… Правда, кем-то уже сметенные в один угол.

Появилось и кое-что новое.

Крупные бурые пятна засохшей крови.

Очерченный мелом, а потом смазанный чьими-то подошвами силуэт лежащего человека…

Игорь сел на стул. И наконец-то, только теперь закурил.

Первая сигарета быстро превратилась в изжеванный оранжевый цилиндрик. Игорь равнодушно бросил его на пол. Придавил каблуком. Закурил вторую, стряхивая пепел прямо под ноги.

Какой теперь смысл таиться? К чему следить за тем, не остались ли какие-то следы?.. На подобные мелочи давно уж пора трижды наплевать. Раз какое-то наваждение преследует тебя, то — хоть на краю света окажись — один хрен тебя достанут.

Даже и в лес не поленились припереться!..

Ну и плевать! Повяжут так повяжут… Не те так другие… В конце концов, на нарах тоже люди живут!..

Игорь поднялся со стула. Прошелся по квартире. Дотронулся до клавиши фортепиано. Одинокий звук вырвался из деревянного, похожего на гроб ящика. Заметался в испуге… И угас.

Запихнув в сумку все то, что наметил заранее отвезти с собой в лес, Игорь направился к выходу.

Внезапно зазвонил телефон.

Игорь обернулся. Постоял в нерешительности. Немного поколебался. Затем, решив, что терять уже все равно нечего, снял трубку:

— Алло?..

— Привет, дорогой! — послышался гортанный мужской голос с заметным кавказским акцентом. — Что же ты за гонораром не заходишь?.. Работу хорошо выполнил. Молодец. Тебе причитается.

Игорь удивился.

— Извините, а вы не ошиблись?.. — спросил он.

— Я с Бирюковым разговариваю? — спросил голос на том конце провода. — С Игорем Анатольевичем?..

— Да…

— Значит, все правильно, дорогой, — сказал голос. Затем усмехнулся: — Это хорошо, что ты такой осторожный… Ждем. Еще работа есть.

В трубке щелкнуло. Послышались частые гудки.

Игорь отошел от телефона.

Маразм продолжался.

Но это уже не удивляло.

Он вышел на лестницу, захлопнул за собой дверь и нажал кнопку укатившегося куда-то вниз лифта.

Внезапно за спиной послышался щелчок замка, и давно знакомый старческий голос произнес:

— До свидания, Юрий Михайлович. Заходите еще. Всегда рад вас видеть…

Игорь невольно обернулся. В соседских дверях стоял Сергей Сергеевич и прощался с каким-то стариком, держащим на поводке маленького черного спаниеля.

Старик странным, изучающим взглядом пристально смотрел на Игоря. Спаниель подбежал к его ногам, обнюхал их со всех сторон, чихнул и повернулся к хозяину, вопросительно глядя ему в глаза.

— Сейчас, сейчас, Шанни, — ласково обратился тот к своему спутнику. — Счастливо оставаться, Сергей Сергеевич… Заходите и вы ко мне на чаек…

Сергей Сергеевич заметил Игоря.

— Здравствуйте! Здравствуйте, Игорь! — обрадованно заговорил он. Потом обратился к стоящему на площадке гостю: — Это наш сосед. Очень хороший молодой человек… Мы уже много лет душа в душу живем… Да вот беды всякие приступили. Несчастья одно за другим… Вы заходите, Игорь, сделайте милость. Давно не виделись…

Игорь кивнул Юрию Михайловичу и посторонился, пропуская того к раскрывшимся дверям подошедшего лифта. Старик со своим спаниелем вошел в кабину. Причем, ответив на приветствие Игоря, он как-то странно и многозначительно взглянул на него.

Двери закрылись. Лифт заскользил вниз.

— Это Юрий Михайлович, — сказал Сергей Сергеевич, когда Игорь вошел в давно знакомую квартиру. — Мой новый знакомый. Недалеко от нас живет. С собачкой своей частенько гуляет. Вот там в скверике и познакомились… Хороший человек…

Игорь наконец вспомнил этого старика. Действительно, он часто встречал его прогуливающим именно этого черного спаниеля в расположенном неподалеку сквере либо на одной из соседних улиц.

В квартире, куда бы Игорь ни направил свой взгляд, явственно бросалось в глаза отсутствие хозяйской руки. И разбросанные куда попало вещи, и плохо выметенный пол, и немытые чашки на обеденном столе, и соскочивший с карниза обвисший и загнувшийся уголок занавески на окне… Всего такого не было прежде. Да просто и не могло быть.

Сергей Сергеевич перехватил взгляд Игоря. Смутился.

— Извините, Игорь, — пробормотал он. — Я тут, конечно, пытаюсь кое-как прибираться. Но знаете ли… Что-то неважно получается. То за одним не углядишь, то другое забудешь… Трудно без Ниночки… Без Ниночки-нянечки… — шепотом добавил он про себя.

Игорь выжидающе смотрел в глаза старику, боясь своим вопросом разрушить нечто такое хрупкое и искусственно сохраняемое, которое пока и не разрушилось лишь только потому, что не был еще задан этот вопрос…

— Да нет, Игорь, нет, — улыбнулся Сергей Сергеевич, словно прочитав его мысли. — Слава Богу! Все обошлось. Поправляется Нина Леонидовна. В больнице пока лежит. Но ей уже гораздо лучше…

Игорь облегченно вздохнул. И невольно улыбнулся.

— Только вот грустит она почему-то… — продолжал Сергей Сергеевич. — Смотрит все время как-то печально. И с Евангелием не расстается. Все время перечитывает… Правда, вот говорить стала неважно. Не все можно разобрать… Супругу вашу покойную часто вспоминает…

Сергей Сергеевич задумался. Потом, словно вдруг что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу:

— Чуть не забыл!.. Склероз проклятый… Она тут мне на днях привиделась. Не знаю уж, то ли во сне, то ли наяву… Будто на лестничной площадке стоит… И рядом еще кто-то… К чему бы это?.. — тихо прошептал Сергей Сергеевич, с сомнением глядя перед собой.

Игорь с жалостью смотрел на этого постепенно впадавшего в маразм старика, такого одинокого и безобидного… Из вежливости посидел с ним немного, выслушивая сетования на многочисленные хвори, на вынужденное одиночество и на то, как несправедливо поступает судьба с человеком на склоне его дней…

Между тем время поджимало. И, как ни уговаривал Сергей Сергеевич его остаться еще ненадолго и хотя бы попить чайку, Игорь сослался на неотложные дела и поспешил к выходу.

Выйдя из подъезда, он на всякий случай заглянул во двор. Не обнаружив на обычном месте своей «восьмерки», совершенно не удивился и, восприняв это как должное, быстрым шагом направился к метро. И уже через некоторое время подходил к Баринову офису.

Его «мерседес» стоял, как обычно, возле тротуара.

Игорь толкнул дверь. Вошел в коридор. И замер.

В углу, на мешке с цементом, с незапамятных времен стоявшем у стены, неестественно скрючившись, вытаращив широко раскрытые удивленные и уже остекленевшие глаза, как-то полулежал Юрик, неизменный шофер и телохранитель Барина. Тяжелое, мощное тело было словно переломлено пополам. Подбородок и рубашка залиты уже засохшей, побуревшей кровью.

Вдоль коридора неровными строчками туда и обратно тянулись белые отпечатки нескольких пар женских ботинок…

Игорь вихрем взлетел на второй этаж. Ворвался в холл. Здесь было пусто и все разбросано, как после внезапной эвакуации или поспешного отступления. Следы тянулись по полу и исчезали под полуприкрытой дверью Баринова кабинета.

Игорь распахнул дверь.

На письменном столе стояла неизменная недопитая бутылка коньяка, из разорванного пакета высыпались крекеры. В стороне к телефону со сдвинутой набок трубкой приткнулась пепельница с горкой смятых белых окурков.

За столом, откинувшись на спинку кресла и склонив на плечо голову с седыми, разметавшимися вихрами и хемингуэевской бородкой, вальяжно развалившись, сидел Барин, почему-то странно похожий на безмятежно отдыхающего индуса, со спокойным, ничего не выражающим лицом. Глаза были закрыты. Во лбу, между седых бровей, так же как и у индуса, темнело рубиновое пятно. Спинка кресла и обои за спиной были забрызганы густыми бурыми пятнами и такими же бурыми, уже засохшими потеками…

Стояла гробовая тишина. Распахнутый сейф, сдвинутый с места. Вырванный шнур телефона, застывшей окоченевшей змейкой валяющийся на полу. Ящики стола, безжалостно вытряхнутые и отброшенные в сторону. Пол, усеянный всевозможными бумагами и затоптанный многочисленными бледными отпечатками с каблучками женских ботинок или сапожек… Все было сдвинуто, снесено и раскурочено пронесшимся ураганом молниеносного погрома.

Игорь вышел в холл. Содержимое столов и стеллажей, бесцеремонно сброшенное на пол, разлетелось по всему помещению.

Оставаться здесь не имело никакого смысла.

Игорь прислонился к Марининому столу. Закурил. На глаза попался телефонный аппарат. Провод был вырван из розетки, которая, также с корнем выдранная из стены, болталась на одном проводке. Игорь скрутил тонкие медные жилки, подключил телефон и механическим движением руки снял трубку. Она загудела.

Он задумался ненадолго. И, сам не зная зачем, набрал номер Марининой квартиры.

Никто не отзывался. Гудки нудно и продолжительно зудели в ухо. Но класть трубку почему-то не хотелось. Игорь курил и бессмысленно считал про себя, сколько раз прогудит до того, как кончится сигарета. Потом положил трубку. Снова снял. И набрал другой номер. Ее родителей.

Снова загудело в ухо и снова долго никто не подходил. Игорь собрался было уже бросить трубку, но неожиданно на том конце провода несколько раз щелкнуло и осторожный мужской голос произнес:

— Да… Слушаю вас…

Это был ее отец.

— Здравствуйте!.. Это Бирюков. Игорь… Сотрудник Марины…

— Игорь? — удивился голос. — Разве вы в городе?..

— Да, я здесь… В офисе… Скажите, пожалуйста, Марина у вас?

— А что?.. — недовольно спросил голос. — Почему вы, собственно, к нам звоните?.. У нее есть своя квартира… Так что звоните по тому телефону.

— Я звонил… Никто не подходит… Мне нужно ей несколько слов сказать…

На том конце провода, казалось, раздумывали. Слышалось напряженное сопение.

— Хотя бы скажите мне, пожалуйста, — взволнованно спросил Игорь, — не случилось ли с ней чего?.. Она жива?..

— Что это вы!.. — возмутился голос, вдруг резко возвысившись. — Почему это она не должна быть жива!.. Странные вопросы вы задаете, молодой человек!

Затем громко щелкнуло и часто, пронзительно загудело.

Игорь сплюнул. Чертыхнулся. Поднялся со стола.

Теперь не оставалось ничего другого, как лишь идти на вокзал:

— «Сорок четыре — пятьдесят два»… — пробормотал он.

Это был заранее обговоренный с Барином код, о котором они условились еще пару лет назад. Если что-то угрожало или трудно было встретиться для того, чтобы передать друг другу что-нибудь необходимое, избегая нежелательных свидетелей, Барин предложил следующее.

Самым традиционным средством передачи подобного рода посланий испокон века служили железнодорожные камеры хранения. В этом Барин не был оригинален. Аэропорт в расчет не брался, поскольку находился далеко. Зато до любого вокзала добраться не составляло никакого труда, и в любой момент можно было бы заскочить по пути. Поэтому, присвоив каждому из питерских вокзалов свой номер, можно было, не упоминая вслух при посторонних его названия и даже не намекая, о чем вообще идет речь, просто-напросто назвать четырехзначный номер, даже как бы ни к кому конкретно и не обращаясь, а себе под нос, и оба доморощенных конспиратора сразу понимали, куда именно необходимо ехать, чтобы забрать секретное послание или посылку… Правда, чаще всего такие меры предосторожности применялись против ревнивой супруги Алексея Кирилловича. Теперь же было очевидно, что Игоря ждали там какие-то особо секретные документы.

Для большей хитрости и замысловатости подобной конспирации номера вокзалам присваивались двузначные и совершенно не по порядку. Например, Московский почему-то числился под номером «23». Вторые две цифры четырехзначного числа указывали на номер самой камеры хранения, и, поскольку невозможно было предугадать, какая из них в нужный момент окажется свободной, число это постоянно варьировалось в зависимости от номера камеры, оказывающейся на данный момент в роли почтового ящика.

Что же касается самого шифра, который необходимо было набрать, чтобы открыть эту ячейку, то он был постоянным и означал 2039 год. На этом числе настоял Барин, поскольку в этом году ему должно было исполниться ровно сто лет, и до этого года он непременно собирался дожить. И уже заранее наприглашал всех своих друзей, чтобы отметить этот юбилей потрясающим выпивоном…

Тишина помещения разорвалась внезапным верещанием стоящего на столе аппарата.

Игорь вздрогнул от неожиданности и снял трубку. Послышались всхлипывания и дрожащий голос Марины:

— Игорь, ты здесь?.. Ты видел?..

— Маришка! — несмотря ни на что, обрадовался он. — Слава Богу! А то я уж такое себе напредставлял!.. Всякие кошмары в голову полезли!

— Игорек, — дорогой!.. — во весь голос заревела Марина. — Я боюсь!.. Прости меня, но не звони больше…

Я чудом сбежала оттуда!.. Опять чудом каким-то!.. В туалете была, когда они пришли… До сих пор не пойму, как они меня не заметили!..

— Кто они? — закричал Игорь.

— Не знаю… Они молчали все время. Я голосов не слышала… Только шаги и грохот оттого, что они что-то искали…

— Маришка! Не вылезай никуда! Дома сиди!..

— Я знаю… Прости, Игорек!.. Не звони мне больше, пожалуйста… Ни домой, ни сюда… Поверь, я очень хотела бы увидеть тебя… Но я очень боюсь… Прости, пожалуйста…

В трубке снова зачастили гудки. Но у Игоря отлегло от сердца. Гибель этой безалаберной и веселой девчонки стала бы для него последней каплей, переполнившей края роковой чаши безнадежного отчаяния…

Он прошел в кабинет Барина. Налил себе полный стакан коньяка. Посмотрел на своего старшего друга в последний раз…

— Царствие тебе небесное, Кириллыч, — прошептал он. — Пухом тебе земля… И тебе, Юрик…

Залпом осушил стакан и, не оборачиваясь, вышел на улицу.

Согласно этому заранее оговоренному коду ехать надо было на Витебский вокзал. Добравшись до него, Игорь прошел к автоматическим камерам хранения, нашел необходимую ячейку и открыл дверцу. В нише лежала черная спортивная сумка. Игорь перекинул ее через плечо, а свою собственную взял в руку и направился к выходу. Оказавшись на площади, он подошел к трамвайной остановке. И вдруг почувствовал, что его руки оказались сжатыми словно крепкими тисками. Он обернулся.

— Бирюков? — вежливо спросил ничем не примечательный парень в курточке из темно-серой плащевки. — Игорь Анатольевич?

— Что за дела?.. — Игорь попытался высвободить руки. Второй локоть был сжат цепкими пальцами так же вежливо улыбающегося милиционера.

— Пройдемте с нами, господин Бирюков, — пригласил он. — Здесь недалеко. Вон в ту машину, пожалуйста.

Игорь снова попытался рыпнуться, но тут же почувствовал, что на запястье защелкнулся браслет наручника.

— Не шумите, пожалуйста, — попросил парень в штатском. — Не привлекайте внимания. Следуйте рядом с нами.

Ничего не оставалось делать, как послушно передвигать ногами по направлению к синенькому милицейскому «жигуленку». Сопровождаемый столь заботливой парочкой, Игорь подошел к машине.

Возле нее стояли три высокие блондинки и оживленно о чем-то болтали с водителем, перекидываясь между собой шутливыми фразами.

— Посторонитесь, девочки, — с улыбкой сказал один из конвоиров. — Извините, нам сейчас недосуг… В следующий раз пообщаемся…

Дверца распахнулась.

Но то, что вдруг произошло дальше, трудно было передать словами. Какие-то резкие, хаотичные движения тел, рук. Удивленно выпученные глаза. Падения, вращения. Мельтешение не связанных между собой кадров. Хлесткие удары и жесткие зуботычины.

Все это продолжалось какие-то секунды. Затем машина рванулась с места и помчалась по Загородному проспекту. Игорь почувствовал, что сидит между двумя блондинками и руки его свободны. На браслете, оставшемся на его запястье, бессмысленно болталась перекушенная цепочка…

Резким, замысловатым пируэтом автомобиль развернулся и влетел в Казачий переулок, едва прошмыгнув между какими-то «тойотами» и трамваем, и нырнул в проходной двор. Остановился. Дверцы разом раскрылись. Игоря подхватили под руки и, не давая опомниться, швырнули в стоящий наготове черный «БМВ», который тут же через двор выскочил в какой-то закоулок за сквером, сбавил скорость и не спеша, как ни в чем не бывало вновь выехал на Загородный проспект.

Игорь поднял глаза. Лицо его побледнело.

— Здравствуйте, Игорь, — обернувшись и сверкнув белозубой улыбкой, приветливо обратилась к нему Галина Николаевна. — Вот мы и снова встретились… Вас не ушибли?

— Нет. Благодарю вас… — упавшим голосом произнес он. — Все хорошо.

Наконец-то начиная что-то соображать, он, к своему удивлению, увидел, что, кроме него самого и Галины Николаевны, в машине сидят четыре красивых девицы, троих из которых он заметил возле милицейского «жигуленка». Очевидно, выражение его лица насмешило почтенную даму.

— Славные девушки, не правда ли?..

Галина Николаевна нежно коснулась тонкими, изящными пальцами бедра сидевшей рядом с ней за рулем рослой блондинки.

— Это моивалькирии, Игорь, — загадочно заглянув в его глаза, вполголоса произнесла она. — Амазонки, если вам так понятнее… Хорошие, крепкие, истинно арийские девушки… Это я создала их такими. И не советую сопротивляться им. Видели, как они раскидали ваших конвоиров? Имейте в виду…

Игорь вопросительно посмотрел на нее.

— Да, мой друг, вы правы, — сказала Галина Николаевна. — Лариса… Ваша супруга тоже была с нами. И даже более того. Она моя правая рука и восприемница моего дела… Вы удивлены? Полноте. Вы не замечали своей жены. Не смогли оценить ее должным образом, по истинному ее достоинству. Вы, к сожалению, довольно-таки ординарный человек, Игорь. Поэтому и не были в состоянии ее понять… Увы, мой молодой друг, но во всем, что произошло с вами и вашими друзьями, прежде всего виноваты вы сами. Печально, не правда ли?.. Передайте мне, пожалуйста, вот эту сумку! — приказала она.

Игорь снял с плеча спортивную сумку с документами, которые достались ему чересчур дорогой ценой. Одна из валькирий быстро перехватила ее и протянула Галине Николаевне.

— Посмотрим, посмотрим, — пробормотала она. — Что там интересного нам покойный Алексей Кириллович прислал…

— Это вы его убили? — покосился Игорь.

— Увы!.. — наигранно вздохнула Галина Николаевна. — Мои девочки… Но поверьте, я этого не желала. Искренне сожалею… Милый и симпатичный по-своему человечек… Но несерьезный… Между прочим, Игорь, и эта смерть на вашей совести. Вас же предупреждали не лезть не в свое дело… Помните? Зачем же пытаться приоткрывать завесу, которая скрывает от постороннего взора то, что никому знать не положено?.. А тем более такие секреты, которые случайно стали известны вам, всяким чудакам доверять. Опрометчиво…

Она раскрыла сумку, достала оттуда запечатанный конверт. Разорвала его и вынула несколько листков бумаги, а также четыре или пять фотографий. Рукав ее плаща немного задрался, и в глаза Игорю сразу бросился небольшой глубокий шрам на тыльной стороне левой руки. Галина Николаевна перехватила взгляд. Усмехнулась, но ничего не сказала. Начала перелистывать машинописные страницы.

— Подумать только! — со смехом воскликнула она. — Тут и про меня есть, оказывается… Ну-ка, любопытно взглянуть, что обо мне в органах известно…

Она пробежала глазами текст. Разочарованно скривила губы. Отложила лист в сторону. Просмотрела другой. Передала Игорю.

— Можете ознакомиться, — презрительно хмыкнула она. — Неважно ваши информаторы работают. Ничего интересного.

Игорь взял листки, впился в них взглядом. И понуро опустил голову.

Там было написано, что такая-то гражданка Российской Федерации родилась там-то и тогда-то, где-то работала, чем-то награждалась. Была незаконно репрессирована, затем реабилитирована, после чего работала в школе преподавателем биологии… И вообще очень хороший и добропорядочный человек, невинно пострадавший во времена сталинских бесчинств. Сейчас находится на заслуженном отдыхе… И все.

Галина Николаевна искоса взглянула на него и невольно улыбнулась.

— Удовлетворены? — ласковым голосом спросила она.

Игорь молча кивнул головой.

— И стоило ради этого рисковать жизнью своего друга? — усмехнулась она. — Если бы я знала, что в этой бумаге Написано, то не стала бы своих девочек беспокоить…

Она продолжила чтение.

— Так-так… Снегирева Нина Леонидовна… Это ваша соседка, что ли? — рассмеялась Галина Николаевна. — Ее-то вы с какой стати проверять вздумали? Божья овца… Так, кто там у нас еще?.. Иванова Валентина Юрьевна… Это еще кто такая? — повернулась она к Игорю. — Ах да, вспомнила! Это та рыженькая девочка, которая экстрасенсом притворяется… Ясно. Ну, Игорь, как вам не стыдно!.. Это же совсем несерьезно…

Она перелистнула еще несколько страниц. И внезапно глаза ее превратились в две холодные льдинки, угрожающе фосфоресцирующие сквозь стекла очков.

Взяла фотографию, долго смотрела на нее. Потом снова взялась за бумаги. Дважды внимательно перечитала их. Свернула и спрятала в своей сумочке. Задумалась. Вынула из пачки сигарету и долго молча курила. Затем обернулась к Игорю.

— Как часто вы видели эту даму? — спросила она.

— Какую? — не понял Игорь.

— Не валяйте дурака! — резко бросила она. Зло сверкнула ледяными искрами. — Вы прекрасно знаете, о ком я говорю. Это же по вашему идиотскому списку данные собирались!..

Игорь вспомнил ту даму. «Екатерина Вторая» — так условно для себя, не зная ни ее имени, ни родственных отношений к семье Ларисы, определил он ее.

— Впервые видел. Ни до, ни после похорон никогда ее не встречал, — ответил он.

— Хорошо, — кивнула Галина Николаевна, пытливым взглядом заглянув Игорю в самую глубину его глаз. — Верю вам. И советую забыть ее раз и навсегда. Понятно?

Некоторое время ехали молча. Прислужницы Галины Николаевны за весь путь не проронили ни слова. Игорь сидел между двумя крепко сбитыми высокими девицами и, помня наставление старшей подруги своей бывшей жены, старался не прикасаться даже к их одежде, хотя, несмотря на необычность ситуации, руки сами тянулись к общению. Приходилось довольствоваться ощущением близости притиснутых к нему с обеих сторон сильных и упругих бедер.

И трудно было представить и убедить себя в том, что эти бедра, эти руки, эти стройные фигуры и изысканно-красивые лица, с большими голубыми глазами и длинными ресницами — принадлежали жестоким и беспощадным убийцам его чудаковатого, ни в чем не повинного друга…

Галина Николаевна покосилась на Игоря. Усмехнулась.

— Да не нервничайте вы так, — успокаивающе произнесла она. — Вы будете у меня. Под моей защитой. И можете поверить, это надежная защита… Мне нужен помощник. Такой человек, как вы. Тем более что я вас уже давно и хорошо знаю. И тем более что, несмотря ни на что, вы везунчик. Вас, как я успела заметить, ничто не берет… — многозначительно добавила она. — Не беспокойтесь, вам у меня понравится…

Уловив в голосе Галины Николаевны какие-то странные непонятные нотки, Игорь удивленно посмотрел на нее. И вдруг словно пелена спала с его глаз. Он увидел, как она, несмотря на свои годы, поразительно молодо выглядит. И как она на самом деле необычайно красива. Наваждение какое-то…

— Только не питайте, пожалуйста, на мой счет никаких иллюзий, — словно прочитав его мысли, усмехнулась Галина Николаевна. Затем, помолчав немного, весело подмигнула ему: — Я вам не Нина Леонидовна…

И внезапно громко и зло расхохоталась.

Игорь побагровел от смущения и опустил глаза.

Валькирии, словно каменные изваяния, никак не реагировали на этот диалог, молча устремляя ничего не выражающий и как будто ничего не видящий взгляд своих голубых фарфоровых глаз прямо перед собой…

Глава 7

Черный автомобиль остановился на одной из линий Васильевского острова.

Валькирии вышли из машины, помогли выйти и Галине Николаевне. Затем одна из них приглашающе поманила Игоря. Накинула на запястье платок, чтобы не привлекать взгляды случайных прохожих к браслету с оборванной цепочкой, и мягко подтолкнула его к подъезду. Он вошел, поднялся на несколько ступенек и через отворенную дверь на первом этаже ступил на порог незнакомой, но самой обыкновенной питерской квартиры.

Оказавшись в прихожей, группа остановилась. Одна из девиц откинула полосу линолеума в углу, скрывавшего крашеный дощатый пол, и Игорь заметил аккуратно вложенное в углубление металлическое кольцо. Валькирия потянула за это кольцо и подняла квадратную крышку люка, открывавшего вход в какой-то темный не то погреб, не то подвал. Вниз вела узкая лестница.

Галина Николаевна, Игорь и три девицы, оставив четвертую наверху, спустились в погреб. Зажегся свет. Игорь огляделся. И невольно отметил про себя, что это помещение можно было бы использовать под фотолабораторию. Квадратное, без окон, с кирпичными стенами и довольно высоким потолком, позволяющим стоять в полный рост, не нагибая головы. В углу помещался большой письменный стол, над которым висела подвешенная на шнурке голая лампочка. Другой угол загромождали какие-то ящики, поставленные друг на друга, пара чем-то туго набитых мешков и старый венский стул с покосившейся ножкой. Большой, с толстыми деревянными полками стеллаж полностью скрывал одну из боковых стен и был заставлен побуревшими растрепанными книгами, затянутыми толстым слоем пыли стеклянными банками и бутылками…

Одна из валькирий взяла Игоря под руку и подвела его к темному углу, наискосок от письменного стола. Там оказался не замеченный им ранее закуток, нечто вроде ниши, не более полуметра глубиной, напоминающий стенной шкаф, но без полок и с кирпичными стенками.

Неожиданно для Игоря противоположная стенка его как-то сама по себе отъехала назад, в глубь ниши, и по обеим сторонам от нее образовались две широкие щели, открывающие два прохода — вправо и влево. Если правый проход тут же, буквально через два шага прерывался наглухо забетонированной стеной, то левый уходил куда-то вдаль, и конец его терялся во тьме. Игоря втолкнули в левую щель, и он, сопровождаемый молчаливыми блондинками, через десяток метров оказался на узкой винтовой лестнице с каменными ступенями, уходящей глубоко вниз. Тусклый свет внезапно осветил ступени и круглые, выложенные почерневшим, закопченным кирпичом стены с нацарапанными на них какими-то непонятными знаками и письменами.

Спустившись по лестнице на самое дно, они очутились перед массивной металлической дверью, которая мгновенно распахнулась без малейшего скрипа. Вперед вел длинный коридор со сводчатым потолком, выложенный таким же закопченным кирпичом, заканчивающийся либо тупиком, либо скрытым во мраке поворотом.

Галина Николаевна повернулась к Игорю.

— Это фундаменты восемнадцатого века, — сказала она. — Всех этих зданий уже нет и в помине, а подвалы остались.

Неожиданный звук ее голоса гулким эхом пронесся вдоль коридора и стих, словно испугавшись самого себя…

Игорь с удивлением заметил, что пол в коридоре был выстлан длинными ворсистыми дорожками, так что ноги ступали бесшумно, не нарушая гробовой тишины, царившей в этом подземелье.

Не дойдя до поворота коридора буквально нескольких шагов, группа резко свернула в незаметную нишу и остановилась перед другой железной дверью. Галина Николаевна первой подошла к ней и, щелкнув замком, распахнула ее.

Игорь оказался в небольшой комнате, увешанной коврами и зеркалами, с мягким широким диваном у стены и журнальным столиком возле него. В углу находилась небольшая застекленная дверь.

— Располагайтесь, Игорь, — коротко сказала Галина Николаевна. — Пока перекусите тем, что на столике. А затем вас накормят более основательно… Приведите себя в порядок. Санузел — там. — Она указала на застекленную дверцу. — Вот и все пока. Отдыхайте. Можете курить.

Она резко повернулась и вышла из комнаты. Вслед за ней удалились и блондинки.

Игорь остался один. Огляделся.

Комната была невелика. Но довольно уютна. Хотя и без окон, но зато с зеркалами — по одному на каждой стене. Подивившись столь странному их изобилию, Игорь бросил взгляд на столик, привлекший его внимание стоявшим на нем графином с какой-то розоватой шипучкой и вазой, наполненной песочным печеньем.

Кроме стакана коньяка, выпитого в кабинете Барина за помин его души, во рту у Игоря с самого поезда не было ни крошки. Сумка с провизией, собранная заботливой Антониной, так и осталась в избе.

Надо было бы не спешить, не нестись как угорелому навстречу новым приключениям, а действительно остаться у Сергея Сергеевича и хотя бы чаю с ним попить… Быть может, ничего бы этого тогда и не произошло…

Кроме графина и вазочки с печеньем, на столике лежала пачка «Мальборо» и какой-то иллюстрированный журнал.

Сделанного не вернешь. И поэтому Игорь приналег на печенье, запивая его каким-то оказавшимся довольно приятным на вкус розоватым соком. Затем закурил, взял в руки журнал и начал перелистывать его, сбрасывая пепел в оказавшуюся под рукой хрустальную пепельницу.

Просмотрев этот журнал, он убедился, что текст был на немецком языке, а иллюстрациями служили почему-то в основном архивные фотографии времен Второй мировой войны, изображающие торжествующих немецких солдат и, словно для контраста, — оборванных, забинтованных, с понурыми взглядами и поникшими лицами красноармейцев. Часто мелькали свастики. Со страниц журнала смотрели на Игоря лидеры Третьего Рейха, Гитлер и его свита — лица, столь хорошо знакомые по кадрам старой кинохроники…

Игорь отложил журнал и подошел к одному из зеркал. Посмотрел на себя. На свое поникшее, словно у красноармейцев из журнала, лицо, зарастающее уже постепенно оформляющейся бородкой, заглянул в свои печальные глаза… И очень пожалел о том, что пришлось вернуться в город, снова окунуться в непрекращающуюся круговерть этой бесконечной фантасмагории, вместо того чтобы навсегда остаться в той деревенской избе, под заботливой опекой незамысловатой и неприхотливой, но зато такой ласковой и доброй Антонины…

В конце концов, можно было бы уехать и еще дальше. Россия велика… Укрыться бы где-нибудь в таежной глуши, раствориться в ней и, вдыхая полной грудью вольный воздух лесных просторов, забыть обо всем и жить в гармоничном слиянии с природой, не исковерканной безрассудными прихотями цивилизации.

Игорь бросился на диван. Закинул руки за голову и уставился в потолок. Зачем он здесь? Что нужно от него этой безумной женщине? Принести в жертву своему идолу?

Игорь догадывался, что та комната, которую он видел на видеокассете, находится где-то рядом. Но мог лишь ломать голову, теряясь в догадках, какую роль отвела ему эта странная дама.

Валькирии… Игорь подумал о блондинках, сидевших в машине, и почему-то ощутил, что никакими силами его было бы не заставить лечь с ними в постель, а тем более — ласкать и любить этих полуроботов. От них исходил такой ледяной холод, такое отчуждение, что сама возможность каких-то ухаживаний за ними приводила в трепет и казалась чем-то противоестественным… Словно ласка с мраморными изваяниями или с холодными, безжизненными трупами… Они казались какими-то неживыми, из которых вынуто нечто человеческое, какая-то внутренняя теплота. Осталось лишь ледяное спокойствие, холодная безучастность и полная, словно механическое равнодушие, индифферентность…

Внезапно Игорь заметил, что вся комната медленно тонет во мраке. Темнота сгущалась, и лишь какие-то ленивые всполохи пробегали по стенам и потолку. Он оглянулся и увидел, что зеркало, находящееся напротив дивана, словно светится изнутри, переливаясь радужными волнами, искрясь мириадами далеких звезд, то вспыхивающих, то гаснущих в черной бездне безграничного космоса…

Затем, ярко сверкнув и озарив комнату последним всплеском золотого сияния, зеркало погасло. Комната погрузилась во тьму.

Игорь попытался приподняться, встать с дивана, но руки его бессильно скользнули по шелковому покрывалу и упали вниз. Глаза закрылись. Сознание отключилось.

Снилось что-то невероятное. Мелькали смеющиеся лица валькирий, Галины Николаевны. Ярко-голубые, сияющие леденящим холодом глаза и золотые распущенные волосы. Извивающиеся в томных движениях обнаженные женские тела. Скалящийся в жестокой усмешке рот и сверкающие рубинами злые глаза черного идола. Завораживающий блеск острого лезвия. Кровь, струящаяся по рукам, и тягучий напев, сопровождаемый дробным стуком невидимого барабана и ритмичным бряцаньем бронзовых колокольчиков…

Затем все стихло.

Звонкий щелчок открываемого замка заставил его вскочить.

Комнату заливал неизвестно откуда проникающий мягкий свет. Дверь распахнулась, впуская красивую золотоволосую девицу в черной мини-юбке и белоснежной блузке с каким-то маленьким значком на груди слева. Игорь не видел ее среди вчерашних валькирий, сопровождавших его в это подземелье. Блондинка приветливо улыбнулась и положила перед Игорем большой полиэтиленовый мешок.

— Переоденьтесь, пожалуйста, — певучим голосом произнесла она. Посмотрела на Игоря, взмахнула длинными ресницами и снова улыбнулась, обнажив ряд ровных, сверкающих белизной зубов. Глаза искрились каким-то внутренним смехом, причину которого Игорь тщетно пытался понять. Он смутился.

— Переоденьтесь, — повторила блондинка, все так же таинственно улыбаясь. — Через несколько минут я принесу вам кофе и завтрак.

Она вышла. Игорь непроизвольно посмотрел ей вслед, лаская взглядом перекатывающиеся под тесно облегающей черной юбкой округлые формы и стремительные линии ее ног.

И лишь когда остался один, обнаружил себя в несколько непривычном одеянии и почувствовал какую-то легкость, даже опустошенность во всем теле. Он подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Теперь облик его даже отдаленно не напоминал ссутулившуюся, понурую фигуру пленного красноармейца из немецкого журнала.

Он был в пижаме. Чистые, тщательно промытые волосы, красиво уложенные заботливыми руками, буквально сияли в струящемся отовсюду свете. Лицо источало тонкий аромат какого-то дорогого лосьона. И всем телом, каждой клеточкой своей кожи Игорь чувствовал бодрящую свежесть недавно принятого душа.

Он усмехнулся. Оказывается, его, как грудного, беспомощного младенца, раздели, вымыли, переодели в пижаму и уложили спать на чистое белье под теплое одеяло… А он этого даже и не заметил… Вот уж действительно, ненавязчивый сервис!

Он подошел к дивану. Вытряхнул пакет. В нем оказались брюки, сорочка, галстук и пиджак. И прочее… Все было незнакомое. Не его. И новое, только что из магазина. Туфли уже стояли возле дивана.

Игорь натянул на себя все принесенное и снова обратился к зеркалу. Расчесался и придирчивым взглядом осмотрел себя. Видно было, что одежду подбирали со вкусом. Все было словно пошито именно на него и удивительно шло к лицу. Чувствовался опытный глаз женщины.

Дверь снова отворилась. Блондинка вкатила столик, на котором стояла чашка с дымящимся кофе, рогалики и что-то еще. И, кроме того, бутылка токайского и пара фужеров. Игорь удивленно взглянул на блондинку.

Та снова широко улыбнулась и оценивающе посмотрела на него.

Игорь, начиная чувствовать себя все более и более комфортно и непринужденно, подмигнул девице и взглядом указал на вино и фужеры.

Блондинка громко рассмеялась и помотала головой.

— Нет, нет! — проговорила она. — Мне нужно уходить. А к вам сейчас придут.

— Кто?..

Блондинка недоуменно взглянула на Игоря, взмахнула ресницами и, ничего не ответив, вышла из комнаты.

Он долго молча стоял, уставившись ненасытившимся взглядом на захлопнувшуюся дверь. Воображение рисовало эту прекрасную валькирию в его объятиях… Да никакую не валькирию, а самую обыкновенную, нормальную, красивую девчонку с белозубой улыбкой и смеющимися лучистыми глазами!.. И вовсе не такую уж ледяную и неприступную, как ему показалось вчера вечером…

Но что-то необычное поразило Игоря в ее облике. И он сосредоточенно вспоминал, что именно, вновь и вновь представляя ее перед собой.

Синие глаза. Длинные золотые с рыжеватым отливом волосы, заколотые на затылке. Белозубая улыбка. Стройные длинные ноги. Черная, обтягивающая бедра короткая юбка. Белая блузка с выдающейся вперед и притягивающей взгляд грудью. Маленький значок на левой груди…

И черная свастика в центре этого значка.

— Вы просто неотразимы, — раздался насмешливый голос за спиной.

Игорь резко повернулся. Перед ним стояла Галина Николаевна. Он мог поклясться чем угодно, что никого, кроме него самого, в комнате не было. Что ни одна из дверей не открывалась… И тем не менее она стояла рядом и улыбаясь смотрела на него.

— Пригласите даму сесть, что ли, — прервала затянувшееся молчаливое удивление Игоря Галина Николаевна. — Предложите что-нибудь…

Он смутился и, слегка коснувшись пальцев ее руки, подвел к дивану. Она уселась поудобнее и выжидающе взглянула на него.

Игорь распечатал токайское и разлил его по фужерам.

Галина Николаевна приподняла свой бокал, пристально посмотрела сквозь золотистое вино куда-то в сторону. Пригубила немного. Повернулась к Игорю.

— Не знаю даже, с чего начать… — медленно проговорила она. — Не хотелось бы огорчать вас… Тем более что вы здесь вроде бы уже немного освоились, приободрились…

Игорь насторожился. Легкость и приподнятое настроение постепенно улетучивались. В душе все заметнее ощущался какой-то пока еще не четко обозначившийся, не оформившийся во что-то конкретное дискомфорт…

— Полно вам!.. — натянуто улыбнулась Галина Николаевна. — Ничего, в принципе, страшного… Полагаю, вы сможете переварить то, что сейчас узнаете о себе.

Игорь удивленно поднял голову.

— Смотрите внимательно вот в это зеркало, — с каким-то вздохом произнесла она, указывая на зеркальную, ничего не отражающую поверхность напротив дивана. — Нет! Нет! Незачем подходить к нему! — остановила она Игоря, рванувшегося было увидеть в своем отражении что-то необычное. — Это можно наблюдать и отсюда.

Игорь, ничего не понимая, посмотрел в глаза Галине Николаевне. Та отвела взгляд.

— Смотрите! — вполголоса бросила она.

В комнате вдруг потемнело, как в зале кинотеатра. Зеркало вспыхнуло, словно экран цветного телевизора.

— Они у меня многофункциональные, эти зеркала, — как бы про себя произнесла Галина Николаевна. И поспешила добавить, уже более жестким тоном: — Только убедительно попрошу вас не предпринимать никаких агрессивных действий. Никаких эксцессов! Не стоит бегать по комнате, кричать, заламывать руки… Не стоит также пытаться разбить это зеркало. Во-первых, это невозможно, а во-вторых — по меньшей мере глупо.

Игорь впился взглядом в профиль сидящей рядом с ним дамы, затем взял сигарету и закурил.

Первые сцены начавшегося действия, которое постепенно разворачивалось на экране зеркала, до конца рассеяли его сомнения.

— Нечто подобное вы уже видели. Не правда ли? — скосилась на него Галина Николаевна.

Игорь ничего не ответил.

С небольшими вариациями этот фильм был повторением, как бы другой редакцией того самого, который Игорь обнаружил на видеокассете, случайно выхваченной с полки вместо боевичка с Шарон Стоун.

Так же как и в прошлый раз, на экране появилось лицо привязанной к стулу и просящей пить девушки, правда теперь уже другой, совсем почти девчонки. Вероятно, какой-нибудь беспризорницы, подумалось Игорю. Был тот же идол и тот же ряженый шаман с бубенчиками и колокольчиками. И тем не менее это была несколько иная редакция фильма.

Изменения начались с того момента, когда «шаман» вонзил кинжал в грудь своей жертвы. Почему-то его больше не было в кадре. Зато Игорь увидел, как из темноты выступила обнаженная мужская фигура. Двигаясь словно во сне, поддерживаемый чьими-то заботливыми руками, этот человек, безо всяких масок и колокольчиков, подошел к остывающему трупу девушки. Наклонился над ней. И вдруг с какой-то необузданной страстью набросился на нее, целуя, лаская, и наконец полностью погрузился в ее лоно. И долго не отрывался от неподвижного тела, до тех пор, пока весь не затрясся в оргазме, с искаженным судорогами лицом, и не отвалился в сторону, изможденный, с блаженной блуждающей улыбкой досыта удовлетворенного идиота…

Это было его собственное лицо. Лицо Игоря Анатольевича Бирюкова…

Затем началась какая-то бешеная вакханалия. Пляски обнаженных девиц, жадно ласкающих друг друга. И снова — его голый живот и обнаженная грудь, вплетенные в клубок этих извивающихся тел. И снова — крупным планом — его счастливая и благоухающая физиономия, уткнувшаяся в чью-то промежность…

Фильм кончился. Комната вновь наполнилась рассеянным светом. Игорь сидел весь бледный, низко опустив голову.

— Щекочет нервы, не правда ли? — осторожно начала Галина Николаевна, пуская струю дыма в сторону. — Ничего. Это хорошо помогает укрепить силу своего духа…

— Значит, это был не сон? — прошептал Игорь. — Зачем же вы так? Зачем все это было нужно?.. Разве нельзя было просто взять и убить?..

— Это не входило в мои планы. Вы мне нужны живым. Здоровым. Сильным и мужественным.

— Что же мне теперь делать?..

Обхватив голову руками, Игорь медленно раскачивался, не поднимая глаз.

— Ничего особенного, — пожав плечами, спокойно ответила Галина Николаевна. — Всего-навсего быть при мне. И делать то, что я вам прикажу.

Она поднесла к губам хрустальный фужер, сделала маленький глоток. Насмешливо скривив губы и слегка прищурясь, искоса наблюдала за своим вконец расквасившимся пленником.

— Ну-ну… — недовольно поморщилась она. — Да не мучайтесь же вы так!.. Не бойтесь. Никто посторонний об этом не узнает… Будьте же мужчиной, в конце концов! Это всего лишь один-единственный раз. Для того чтобы убедить вас в необходимости повиноваться мне. И лишь для того, чтобы вы не вздумали наделать глупостей, когда у меня возникнет надобность послать вас в город с каким-нибудь поручением… Больше от вас ничего подобного не потребуется… Вы же видели моих валькирий. Все они к вашим услугам. Любая охотно придет по первому вашему требованию. Пользуйтесь. Разрешаю. Все они вполне живые, красивые и здоровые девушки. Они такое умеют и такое вам покажут, что вас от меня и палкой не выгонишь… Это вам не с бедной Ниной Леонидовной любовью заниматься! Которую вы затем еще и проверять вздумали…

Она громко рассмеялась.

Чувствовалось, что этот факт биографии Игоря чрезвычайно забавлял Галину Николаевну.

— Тем более, — продолжала она, — что вас у меня никто и никогда не найдет. А в милиции и вовсе забудут о вашем существовании.

Игорь медленно поднял голову. Внезапная догадка вдруг посетила его.

— Неужели и Лариса?..

Галина Николаевна промолчала. Лишь искоса поглядывала на него.

— Теперь я все понимаю, — тихо произнес он. — Она покончила с собой, потому что испугалась вас, вашей власти, ваших зомбированных прислужниц. Она ведь постоянно с вами общалась. И вероятно, вы тоже как-нибудь шантажировали ее. Или собирались принести в жертву. Так же, как и тех…

Галина Николаевна метнула в Игоря какой-то странный и, как показалось ему, насмешливый взгляд. Вдруг он встрепенулся. Глаза вспыхнули ярким светом, словно некое озарение снизошло на него.

— Нет! Это не было самоубийством! — воскликнул он. — Это вы! Именно вы убили ее!.. Я сразу понял, что это было убийством, как только обнаружил кассету. Я еще тогда об этом Кириллычу говорил!.. Она выкрала у вас ту кассету и собиралась сообщить в милицию. Вот что! А вы за это ее убили!.. И Илону — тоже вы! Потому что не нашли кассету и решили, что я оставил ее у Илоны. Я помню! Я сразу обратил внимание, что кто-то рылся в квартире… Теперь мне все понятно! Это вы или ваши зомби повсюду гнались за мной в этих черных тачках!.. Хотели запугать меня, уничтожить!.. Это вы насылали на меня всякие кошмары, пользуясь своими экстрасенсорными способностями!.. И в конце концов, это вы разграбили нашу квартиру! Вы, а не Гоша… Признайтесь, ведь это действительно так?.. Что же вы молчите? Почему не отвечаете?.. Ведь теперь-то можете правду сказать! Я же все равно ничего не смогу с вами сделать! Я в вашей власти!.. А теперь вот и вовсе на привязи оказался!..

Галина Николаевна неопределенно хмыкнула. Затянулась. Откинувшись на спинку дивана, смерила каким-то насмешливо-снисходительным взглядом. Затем отвела от его лица свои большие голубые глаза, внезапно подернувшиеся легким туманом, и отвернулась.

— Лариса…

Она помолчала немного. Недоуменно покачала головой и, словно разговаривая сама с собой, произнесла, тихо, с какой-то странной интонацией в голосе:

— Эта, пожалуй, похлеще будет… Хотя и полностью, так же как и они, моя креатура… Если моих валькирий с сильной натяжкой и можно назвать зомби, то эта ваша Лариса Михайловна — зомби с инициативой. С творческим подходом к делу, я бы сказала…

Игорь с удивлением смотрел на эту полную высокомерного достоинства даму, которую знал уже несколько лет как строгую, рафинированно утонченную особу, и никогда не смог бы даже отдаленно предположить, на что она способна.

— Что вы делаете с ними?.. — наконец решился спросить он. — Какую-нибудь операцию? Вставляете в мозг что-нибудь?..

Неожиданно она рассмеялась.

— Какая нелепая и наивная чушь! — продолжая улыбаться, наконец ответила Галина Николаевна. — Американских фильмов насмотрелись? Ничего я с ними не делаю. Никаких монстров из них не создаю… Я тщательно их отбираю. Потому что считаю, что настоящие люди должны быть здоровыми и красивыми… И я просто освобождаю их от комплексов. Снимаю генетическое табу… И они становятся тем, кто они суть на самом деле: Как дети. Как животные… Свободными от предрассудков, смелыми. И, как результат этого, сильными. Они не боятся своей силы — вот что главное. И не подавляют сами себя, как это делают обыкновенные люди… Они всегда невозмутимы и радостны. Потому что полностью осознают себя личностью. Им чуждо отчаяние и обозленность, потому что они ни на кого не оглядываются в поисках одобрения… На них не действует парализующая энергетика окружающей толпы. Каждая из них любит только себя. И чувствует себя полноправной хозяйкой на этой планете. Как бы единственным жителем земли. Вся планета — их поле деятельности. А то, что мешает, становится на пути, подлежит немедленному уничтожению… Они не обходят препятствия, а сметают все на своем пути.

— Но это же невозможно!..

— Все возможно! — отрезала Хильда. — Мы однажды уже начали создавать такую расу. Расу новых, сильных людей. Но, к сожалению, не учли некоторых деталей… И поэтому не смогли завершить это великое дело. А я учла. У меня перед глазами ошибки наших вождей…

— Кого? — удивился Игорь. — Политбюро, что ли? Разве они тоже этим занимались?..

— Причем тут ваше Политбюро… — поморщилась Хильда. — Я говорю о Третьем Рейхе.

— Что?!. — Глаза Игоря чуть не вылезли из орбит. — О каком еще Третьем Рейхе?.. Это же сто лет назад было!.. Какое вы, Галина Николаевна, можете иметь отношение к нему?..

Игорь осекся, беспомощно глядя на сидящую возле него сумасшедшую женщину.

Хильда с усмешкой покосилась в его сторону.

— Галина Николаевна давно уже спит вечным сном где-то в восточно-сибирской тайге, Игорь Анатольевич… Перед вами, мой юный друг, баронесса Хильда фон Зигельберг.

Игорь опустил голову.

Хильда откинулась на диван. Небрежно забросила ногу на ногу. Гладкое колено, тесно обтянутое телесного цвета колготками, непроизвольно притянуло взгляд Игоря. Он недоуменно посмотрел на покачивающийся в такт какой-то неслышимой мелодии носок изящной черной туфельки, скользнул глазами вдоль линии полулежащего тела и встретился с таинственной улыбкой полураскрытого рта. И наконец осмелился поднять глаза выше…

Взгляд ее больших густо-голубых глаз, уставившихся на него, завораживающе проникал куда-то в глубину и почему-то волновал сердце.

— Вы хорошо сохранились, — натянуто попытался сыронизировать он.

Хильда ничего не ответила. И только уголки ее губ приподнялись немного, словно намекая на возможность ответной улыбки. Она смотрела в упор на Игоря.

— Так значит, вы фашистка… — словно констатируя этот невероятный факт, тихо произнес он, пытаясь как-то заполнить возникшую паузу.

— Да, — пожала плечами Хильда, выпустив клуб голубого дыма. — А что, собственно, здесь удивительного?

— Но ведь?..

— Что, слово не нравится? — с усмешкой спросила она. — Все обзывают друг друга фашистами, словно это ругательство. А никто толком и не знает его значения.

— Почему же? — вскинулся Игорь. — Прекрасно все знают. Это агрессия, лагеря, газовые камеры. Антисемитизм… И вы мне только что наглядно показали, что это такое на самом деле…

— Чушь! — энергично возразила Хильда. — Клеймо, навешенное нашими врагами. Коммунистами, евреями и всякими трусливыми недоносками… Fascio — это по-итальянски «связка». А фашисты — это люди, которые идут в этой связке, объединенные единой целью. Как альпинисты…

— То-то вы высоко поднялись… Особенно это заметно после того, что вы мне только что показали… Тоже мне, Третий Рейх…

Хильда рассмеялась. Затем резко оборвала себя. Лицо словно окаменело. Глаза сузились, напоминая смотровые щели, из которых злобно сверкнули нацеленные прямо в лицо Игорю зрачки.

— Что вы можете знать о Третьем Рейхе! — прокричала она.

Вскочила. Заходила по комнате. В руке ее неожиданно оказался уже знакомый Игорю парабеллум.

— Вам заморочили голову тщательно отредактированными книгами, кинофильмами!.. — размахивая пистолетом, кричала она. — На самом же деле все было совершенно иначе. Совсем не так!.. Вспомните ваш Советский Союз!.. Это именно тот пример, за которым далеко ходить не надо. Вы же прекрасно помните, как на самом деле было при коммунистах! А уж я — тем более… И посмотрите американские фильмы про ту Россию. Какие-то страшные, чумазые физиономии! Колючая проволока чуть ли не через каждую улицу!.. Пулеметные вышки!.. Разве в действительности так было?.. Нет!.. Вот и великий Рейх, мою прекрасную страну также оболгали!.. Подумаешь, лагеря!.. Мы делали великое дело! Мы создавали новую цивилизацию!..

Хильда остановилась посреди комнаты. Задумалась на мгновение.

— Нет, к сожалению, больше моей страны… — продолжала она уже более спокойным тоном. — Мою малую родину, Кенигсберг, отобрали вы, русские!.. А большую — заполонили турки и евреи… Нет больше великого Рейха!.. Идею втоптали в грязь! Немцев унизили, заставили выплачивать дурацкие репарации!.. Их закормили. Специально закормили!.. Чтобы они отупели и перестали соображать что-либо. И от сытости они уже не замечают собственного унижения!.. Им навязывают чувство вины! Им внушают жалость к унизившему их врагу!..

Хильда подняла руку. Пригрозила кому-то зажатым в ней парабеллумом.

— Но я подниму их боевой дух! Я заставлю их вспомнить, что они дети Вотана и Валгаллы!.. Я пробужу их от спячки!.. Немцам должна принадлежать вся Европа! До Урала!..

— А что, Россия уже не в счет? — криво усмехнулся Игорь, искоса наблюдавший за мечущейся по комнате Хильдой и поневоле слушавший ее страстный монолог. — Или, скажем, Прибалтика?..

— Прибалтика?.. — Хильда скорчила презрительную гримасу. — Это вообще не государства, а историко-географическое недоразумение. Это всего лишь провинция Германии, которой нужна хорошая плетка и сильная рука.

— А мы? Нас-то куда?

— Вас-то? — пренебрежительно отмахнулась она. — Лучшие представители вашей расы могут преспокойно ассимилироваться с немцами… А вообще, что о вас говорить!.. Я имела возможность непосредственно наблюдать вас достаточно много времени… Вам, русским, постоянно надо напоминать о собственном достоинстве. И если с вами долго не воевать, не тормошить вас время от времени, так вы и вообще в своей лени погрязнете. Вам нужна струя свежей арийской крови… И притом у вас какой-то комплекс недоевропейцев. Постоянно оглядываетесь на Запад и ждете похвалы. А самих себя не уважаете. Потому и развалились в одно мгновение. Словно пирамида, сложенная из бильярдных шаров и сдерживаемая крепко сцепленными руками. Руки убрали, и пирамида тут же распалась на отдельные шарики, раскатившиеся в разные стороны… А впрочем, что говорить о России! — усмехнулась Хильда. Пренебрежительно махнула рукой. — Это богатый заповедник, который пора осваивать более цивилизованным народам. Россия как государственное образование уже выполнила свою историческую миссию. Показала миру, как не надо жить, — и достаточно. Периодически мир должен иметь подобные примеры перед своими глазами…

— У нас же великая культура…

— Была. Да и то крайне непродолжительное время. Всего каких-то сотню лет… А то, что успели накопить, разбазариваете направо и налево. Что, не так?..

Игорь помолчал некоторое время. Потом вдруг почему-то облегченно вздохнул. Залпом выпил содержимое фужера. Достал сигарету. Закурил. Пристально посмотрел Хильде прямо в глаза.

— Вы мне не кажетесь сумасшедшей, — наконец произнес он. — И вижу, что вы искренни в своих убеждениях… Но если это так на самом деле!.. То теперь мне все становится ясно. И я был прав, с самого начала подозревая вас.

Хильда удивленно вскинула брови.

— Я рада это слышать, — с каким-то восхищением произнесла она. — Я, признаться, думала, что вас все это шокирует… Вы растете в моих глазах… В таком случае подождите пару минут. Я отлучусь ненадолго.

Она вышла из комнаты.

И через некоторое время вернулась. Игорь взглянул на нее и невольно улыбнулся.

Женщина, вошедшая в комнату, никоим образом не напоминала прежнюю, давно известную ёму Галину Николаевну, строгую, сухую, словно колючка, при взгляде на которую сразу почему-то вспоминалась школа и все полученные в ней двойки.

Она была одета в черную, знакомую по военным фильмам, эсэсовскую форму, с зигзагообразными рунами в петлицах и орлом, держащим в когтистых лапах эмблему со свастикой. На плечах змеились перевитые серебряные галуны погон. Над козырьком черной фуражки, как на пиратском флаге, виднелся череп с перекрещенными костями.

— Вот я какая на самом деле, — усмехнулась Хильда. — Нравится?

— Вам идет… — оглядев ее сверху донизу, хмыкнул Игорь. — Это вы в каком-нибудь театре позаимствовали?

Хильда присела рядом. Закурила. Искоса посмотрела на него.

— Ценю ваш юмор, — сказала она. — Впрочем, вы почти правы. Естественно, это не та самая форма, в которой я сражалась против вашей страны. Но покрой тот же. И все соответствует. Особенно содержание. Уж можете мне поверить…

Она повертела в руке парабеллум.

— И этот пистолет… Как видите, он снова у меня. Этот пистолет заряжен моей ненавистью. Ненавистью Хильды фон Зигельберг! И когда палец, спускающий его курок, будет движим стремлением уничтожить врага, а не праздным щелканьем по консервным банкам, он будет стрелять всегда! Ему нужна кровь. И его не нужно перезаряжать…

Игорь вздрогнул.

— Так вот почему!.. — вспомнил он свое удивление, когда после перестрелки с черным «джипом» обнаружил совершенно не израсходованную обойму.

— Именно поэтому, друг мой…

Игорь в упор посмотрел на Хильду.

— Но если вы всех нас ненавидите, с какой стати я должен помогать вам?

— Чтобы стать человеком. Истинным человеком. Чтобы в одной связке со мной бороться за торжество великой идеи.

— Но разве я не человек? — тихо спросил Игорь, не в силах оторвать взгляд от ее широко раскрытых, светящихся каким-то внутренним огнем бездонно-голубых глаз.

Уголки ее губ приподнялись. Рот приоткрылся, обнажив ровный ряд сияющих белизной зубов. По лицу пробежала тень торжествующей улыбки.

— Пока еще нет, — прошептала она. — Но уже начинаете становиться им…

Что-то неведомое поднималось в Игоре изнутри. Голова закружилась. Во всем теле чувствовалась удивительная легкость, какая-то наркотическая эйфория… Картины видеофильма затуманивались, теряли свои краски и очертания. Чувство ужаса и отвращения от увиденного притуплялось, и все это действо постепенно начинало казаться самой обыкновенной, заурядной эротической фантазией.

Хильда словно читала его мысли и отвечала на его слова, невзирая на то что губы его не шевелились и только все более и более учащенное дыхание вздымало его грудь. И с каждым глотком воздуха, напоенного тонким ядовитым ароматом, идущим от ее лица, ее волос, ее тела он с ужасом убеждался, что хочет повиноваться ей.

Хильда тихо засмеялась. Придвинулась ближе, положила руку на колени Игоря.

— И все это не так уж и страшно… Не правда ли?.. — шепотом произнесла она. — Вот видишь, дружок, один из барьеров ты уже преодолел…

Игорь удивленно огляделся вокруг. И снова, словно притянутый невидимым магнитом, взгляд его утонул в бездонной глубине сияющей голубизны.

Словно какая-то волна прокатилась по всей поверхности его тела, мягко ударилась в грудь, рассыпалась мелкой водяной пылью и, превратившись в прозрачный, искрящийся туман, заволокла все окружающее. Взгляд Хильды завораживающим светом загадочно сияющих синих звезд насквозь пронизывал глаза Игоря, и какие-то невидимые лучи тянулись к самым отдаленным уголкам его мозга и наполняли его душу одурманивающей, расслабляющей истомой.

Он замотал головой, пытаясь прогнать это наваждение.

Хильда приблизила к нему лицо. Взмахнула ресницами.

— Ничего не получится, милый, — зашептала она. — Ты уже мой. И Лариса моя. И девочки… И еще многие и многие в скором времени будут моими… Я создам целое поколение прекрасных, сильных людей. Они расплодятся и рассеются по всему свету. От их детей опять пойдут дети… И в конце концов миром будет владеть новая раса полноценных, здоровых и объединенных великой идеей людей… Наше великое дело не погибло. И никогда не погибнет. Это дело бессмертно… А поскольку истинный человек всегда стремится к бессмертию, то именно эта идея будет путеводной звездой к достижению его цели… Ты удивляешься, почему я так молода… Потому что я тоже бессмертна. Запомни это, мой дорогой друг. И ты будешь бессмертен, если останешься со мной… Сильные люди никогда не стареют. Они всегда молоды…

Игорь почувствовал на своем лице страстное дыхание Хильды. Ее мягкие, влажные губы прерывисто продолжали шептать что-то. Они легко, словно крылья бабочки, касались его губ. Синие глаза, подернутые искрящимся туманом, жадно пили его полный ответного желания взгляд. Длинные черные ресницы были опущены и призывно подрагивали. Пальцы скользили по лицу, плечам, по груди, судорожно расстегивали ворот рубашки…

Игорь крепко сжал хрупкую, почти девичью фигурку, опрокинул ее навзничь. Впился в эти сладкие, зовущие губы. Лихорадочными движениями начал срывать черный эсэсовский китель, рвать галстук со свастикой посередине… Коснулся ладонью упругих бедер и заскользил вверх, к прохладным, наполненным любовным трепетом источникам высшего наслаждения…

Внезапно Хильда громко расхохоталась.

Словно змея, выскользнула из его объятий. Вскочила, вся растрепанная и раскрасневшаяся. И, размахивая парабеллумом, отбежала в сторону.

— Все! Все! — весело закричала она. — На сегодня достаточно!.. Не все сразу, милый!.. Отложим что-нибудь и на потом… В конце концов, я тебе обещала валькирий, но не обещала себя!.. Предупреждаю, я опасная любовница…

Ее громкий хохот заполнил пространство комнаты. Хильда раскрыла дверь и мгновенно исчезла. Защелкнулся дверной замок.

Игорь в изнеможении упал на диван.

Она торжествующей походкой, с победно сияющим взором прошла по коридору и поднялась по винтовой лестнице.

Она не заметила, как в темный закуток, расположенный в другом конце коридора, быстро юркнула чья-то бесшумная тень.

Глава 8

Выйдя от Игоря и оставив его на попечение своих верных помощников, Хильда направилась в свои подземные апартаменты. Там у нее была своя комната, большая, со сводчатым потолком и даже камином. В этой комнате находился ее гардероб, письменный стол красного дерева, диван, туалетный столик с большим зеркалом и двумя бронзовыми канделябрами по углам. А также — скрывавший всю стену стеллаж, битком набитый книгами, журналами и толстыми папками, распираемыми обилием бумаг. Над маленькой низенькой дверцей в противоположной стене, завешенной гобеленом, висела вставленная в черную полированную рамку фотография кумира всей ее жизни — Адольфа Шикльгрубера, более известного в истории под другим именем…

За маленькой дверью было еще одно помещение. А за ним и другое. В этих комнатах, а скорее, своего рода кладовых хранилось много интересного. Там было и аккуратно сложенное оружие, и кое-какая необходимая аппаратура, и еще один большой стеллаж, на одной из полок которого тесным рядом стояли видеокассеты с необходимыми Хильде документальными материалами. На всякий случай… В этих же комнатах находилась и исчезнувшая коллекция Липских.

Да и не только эта коллекция. Поскольку Хильда охотно принимала дары и подношения своих адептов во всевозможных видах — и денежными знаками, и ценными вещами. И, естественно, антиквариатом…

Но сейчас эта дверца была наглухо заперта, поскольку Хильде в данный момент заходить в эти комнаты не было необходимости.

Она переоделась, привела себя в порядок после столь бурно закончившегося диалога с Игорем. И, вспомнив, какой неожиданной страстью к семидесятилетней старухе вдруг воспылал ее пленник, самодовольно рассмеялась.

Она снова взглянула на себя в зеркало и с удовлетворением отметила, что явно кокетничает сама с собой. Если верить отражению, то до семидесяти ей еще жить да жить…

Но часы показывали ей, что пора уже было заниматься другими, более серьезными делами, а не вертеться перед зеркалом, и Хильда засобиралась на выход.

Пройдя по подземным галереям, она оказалась, наконец, в той самой, обычной для всех ЖЭКовской квартире, которая и числилась по данному адресу. Заглянула мимоходом в комнату сына и увидела, что тот спит на диване, повернувшись лицом к стене. Не желая его будить, чтобы сказать ничего не значащее «ауф видерзеен, майн либе киндер», Хильда вышла из квартиры и направилась к себе домой. Села в метро и вспомнила, что пора бы уже забрать свою «ауди», а не трястись, как рядовой советской пенсионерке, в общественном транспорте. Что же касается «БМВ», то он принадлежал одной из валькирий, которая сегодня была совсем в другом месте и занималась другими, также немаловажными делами…

Оказавшись у себя дома на Дегтярной улице, Хильда сварила кофе, выпила. Затем уселась в кресло и, закинув ногу на ногу, с наслаждением закурила.

Полистала программу телепередач на будущую неделю, отметила для себя кое-что заинтересовавшее ее, в частности нескончаемую «Санта-Барбару» и еще какой-то новый сериал, и решила, что пора, наконец, идти к телефону. Нетерпелось проучить этого нахала, обнаглевшего до крайней степени Гошу, которому было поручено доставить Игоря именно ей, в собственные руки, а никому другому, и притом — в целости и сохранности.

Лишь по счастливой случайности тот избежал гибели от рук Гошиных наемников, ареста давно разыскивающими его карающими органами и прочих непредвиденных ситуаций. Хорошо еще, что она, Хильда, привыкшая доверять только самой себе, решила лично проследить за ходом проводимой операции по изъятию Игоря из лодейнопольской глухомани. Да и звонок Барина, телефон которого заблаговременно был поставлен валькириями на контроль, насторожил ее.

Хильда была недовольна собой за то, что поторопилась связаться с Гошей. Если бы она знала заранее об этом звонке, то просто-напросто дождалась бы Игоря у вокзала, и все было бы по-другому. Но, как назло, и похищение Игоря, и получение непутевым Барином бумаг, которые неизвестно что в себе содержали и за которыми Игорь помчался сломя голову, совпали по времени.

Тем не менее, несмотря ни на какие вклинившиеся в ее план случайности и досадные оплошности, Хильда получила все, что ей было нужно, основательно подготовившись к возвращению Игоря. Она сняла наложенный магическим кругом запрет и, можно сказать, чуть ли не с распростертыми объятиями еще на Московском вокзале встречала беглеца, который, движимый безрассудным любопытством, осмелился высунуть голову из своего убежища. Она шаг за шагом проследила весь его маршрут. И оказалась вознаграждена за предусмотрительность, поскольку вовремя успела перехватить его из рук так ничего и не сообразивших милиционеров…

Хильда набрала номер телефона Гошиного офиса и, терпеливо подождав, пока тот, по своему обыкновению, взвесит все за и против, снимать или не снимать трубку, наконец услышала его голос.

— Добрый день, Георгий Михайлович, — язвительно произнесла она. — Как ваше самочувствие? Где обещанный мне Игорь Бирюков?..

Гоша сначала замялся.

— Я пока не имею известий от своих людей, — начал он. — Но должен получить их со дня на день… Может быть, их что-то задержало?..

И тут Хильда словно взорвалась.

— Зато я имею исчерпывающую информацию! Я знаю, что их задержало! — рявкнула она в трубку.

Ее долгому обличительному монологу, казалось, не будет конца. Она припомнила все.

И всякого рода махинации и злоупотребления, связанные с юридической практикой. И подлог документов на право владения никогда ему не принадлежавшим имуществом погибшей сестры. И связь со всякого рода грязными подонками, готовыми на все. И желание их руками убить ни в чем не повинного человека. И нарушение данного обещания привезти Игоря и передать ей лично в руки… И под конец — даже его, Гошину, сексуальную ориентацию.

И в итоге категорически приказала ему незамедлительно явиться к памятнику Попову на Петроградской.

Гоша не перебивал. И молча, терпеливо выслушивал ее тираду. Затем, когда она окончательно выдохлась, почему-то ровным, спокойным и даже вежливым голосом сразу согласился…

Через пару часов они встретились.

— Мне почему-то кажется, — начал Гоша, — что от вас, Галина Николаевна, желательно держаться подальше. Но поскольку вы сами навязываете мне свое общение и даже угрожаете, то мне ничего не остается делать, как предпринимать ответные меры. Вы, конечно, обвиняете меня в подлоге документов на право владения коллекцией. В моем намерении физически уничтожить Игоря Бирюкова… И вообще во всех смертных грехах. Хотя никак не могу догадаться, откуда вам известны такие подробности, как… Впрочем, оставим это… Позвольте же и мне, в свою очередь, кое-что вам противопоставить. На днях я имел беседу с одним человеком, который, увидев вашу фотографию, клятвенно заверял меня в том, что именно вы застрелили некоего Николая Лапина буквально на его глазах.

— Кто такой этот Николай Лапин? — равнодушно спросила Хильда.

— Человек один, мой подзащитный. Его иначе Шалым зовут… Вам это имя ни о чем не говорит?

Хильда уничтожающе взглянула на Гошу:

— Простите, но у меня нет знакомых среди уголовников.

— Допустим… — продолжал Гоша. — Я не спрашиваю, зачем вы это сделали. Но суть в том, что это был мой человек… Да, он, конечно, уголовник, алкоголик. Но ведь от этого ничего не меняется. Убийство есть убийство… Не беспокойтесь, я слез по нему не проливаю. Человек он был никудышный, но сами понимаете. Факт преступления налицо…

— О каком таком свидетеле вы говорите, Георгий Михайлович?.. — насмешливо перебила его Хильда. — О каком-то пьяном бомже? Неужели его показания могут иметь какое-нибудь значение?

— Увы, Галина Николаевна!.. Как бы то ни было, несмотря на незначительность в социальном плане этой личности, такой свидетель ничуть не хуже других. И поскольку он тем не менее является гражданином Российской Федерации, его показания имеют юридическую силу. Впрочем, если вы помните, он там был не один…

Хильда скептически сморщила губы. Посмотрела на Гошу снисходительным взглядом.

— Опоздали, милейший Георгий Михайлович, — ласково улыбнулась она. — Как раз вчера утром я была в милиции и имела удовольствие лицезреть этих ваших хваленых свидетелей. Никто из них меня не опознал.

Гоша поначалу, казалось, смутился. Задумался. Затем лукаво подмигнул Хильде.

— Да Господь с ними, с этими свидетелями!.. — вдруг рассмеялся он. И весело забарабанил тоненькими пальчиками по бежевой коже туго набитого портфеля.

Хильда недоуменно подняла брови.

— То, что эти чудаки отказались от своих показаний, для меня ничего не значит. Я хочу вам кое-что другое показать… — испытующе посмотрев на нее, проговорил Гоша.

— Что именно? — насторожилась Хильда.

Гоша раскрыл портфель, порылся немного и достал листок бумаги. Протянул ей.

— Полюбуйтесь… Галина Николаевна… Вы и сейчас достаточно красивы. Но в молодости… просто неотразимы. Это ксерокопия.

Хильда нерешительно взяла протянутый ей листок. Взглянула на него…

Словно раскат грома расколол небо над ее головой.

Она буквально впилась взглядом в этот небольшой прямоугольник с отпечатанной на нем ее старой, полвека назад отобранной при обыске фотографией. И тотчас забыла обо всем на свете.

Она сразу вспомнила тот летний день в своем родном Кенигсберге, когда она, юная, красивая, с роскошными золотыми кудрями, спадающими на плечи, полная восторженной мечты о славе великого фатерлянда, впервые надела черную форму младшего офицера СС. Ее глаза, сияющие счастьем, смотрели теперь на нее, после стольких лет, стольких поражений и испытаний…

— «Мария!..» — пронзила ее мозг огненная мысль.

Откуда-то издалека до нее доносился издевательский голосок этого жалкого педераста, перечисляющий все ее подвиги, которые неизвестно почему вдруг стали ему известны…

— Меня давно интересовало, Галина Николаевна, почему это вы почти никогда не снимаете перчаток. И наконец-то на поминках, после вашего ухода я взял фужер, который вы держали в руке, и все-таки получил с него отпечатки ваших прекрасных пальчиков… Теперь мне известно, что именно вы два года назад убили моего отца и мою мачеху. Вы убили Илону Бутенко. Вы убили Лапина. Вы много кого убили, Галина Николаевна… И, наконец, вы убили самое Галину Николаевну Подберезкину. Именно вы!.. А помните Марию? Ту маленькую черноглазую девочку?.. Помните?.. Так вот она осталась жива. И она много мне рассказала о вас… госпожа Хильда фон Зигельберг… Кстати, не у вас ли находится и моя коллекция?.. И куда, собственно, вы дели настоящую Ларису, подсунув вместо нее труп какой-то посторонней девицы?..

Хильда положила ксерокопию в сумочку. Встала со скамейки. Медленной походкой пошла по аллее.

— Подождите! — крикнул Гоша. Вскочил. Протянул руку, пытаясь удержать ее возле себя. — Я еще не договорил!..

Застегивая на ходу портфель, он семенил возле нее, дергая за рукав плаща и быстро тараторил, стараясь привлечь ее внимание.

— Мы можем сотрудничать с вами… Я могу на все это закрыть глаза… Всем этим бумагам не давать ходу… Спрятать… О них никто никогда не узнает… А с этой Марией договоримся как-нибудь… Вы ж понимаете… Не мне вас учить… Адресок имеется… Но конечно теперь… Как говорится, командовать парадом буду я… Вы не возражаете?… Вы согласны?..

Хильда остановилась. Смерила Гошу презрительным взглядом. Отпихнула его руку, словно прилипшую к рукаву ее плаща.

— Пошел к черту!.. — рассеянно глядя сквозь него, сказала она по-немецки. Повернулась и задумчиво пошла к выходу из сквера.

Когда Гоша подходил к своему дому, то невольно обратил внимание на двух необычайно красивых высоких блондиночек, сидящих на скамейке возле его подъезда. С некоторой заинтересованностью скользнул по ним взглядом. Девицы смотрели прямо перед собой ничего не выражающими большими синими глазами. Молчали, словно бы не замечая ничего вокруг.

Гоша вошел в подъезд.

Блондинки, не сговариваясь, встали и направились вслед за ним…

Хильда возвратилась домой в крайне отвратительном настроении. И первое, на что она обратила внимание, — это поразительно гнетущая атмосфера, наполняющая ее квартиру. В первую минуту она предположила, что виной тому ее нынешнее состояние, усталость, ощущение какой-то разбитости, подавленности, вызванные внезапным, ошарашившим ее известием. О том, что Мария, несмотря ни на что, все-таки жива, прекрасно помнит ее и даже готова поделиться информацией с соответствующими заинтересованными во всякого рода разоблачениях органами. И Хильда, оказавшись в квартире, подумала, что всего лишь собственный страх пытается сыграть с ней злую шутку, заставляя ее вздрагивать даже при виде своего отражения в зеркале.

Но хорошенько осмотревшись и, не зажигая света, присев у окна погрузившейся в дремотные осенние сумерки комнаты, выкурив пару сигарет, Хильда наконец поняла, что это гнетущее состояние идет вовсе не изнутри самой Хильды. Да, естественно, она, эта ее внутренняя тревога, отчетливо накладывалась на это нечто, которое заволакивало пространство квартиры. Она сопровождала и усугубляла ощущение опасности. Но лишь отчасти.

Угроза исходила извне. Точно так же, как это было несколько дней назад, когда на другой стороне улицы, у всех на виду торчал тот глупый сопляк на черном мотоцикле. Но сегодня — гораздо сильнее и более сконцентрировано. Сейчас квартира была буквально пронизана чужой энергетикой.

Было ясно — за домом наблюдали. Это чувствовалось настолько отчетливо, что Хильда даже не стала проверять, не ошиблась ли она.

Еще вчера, когда она вышла из милиции после неудавшейся попытки следователя прижать ее к стене неоспоримыми свидетельствами очевидцев ее эмоционального всплеска, подобного ощущения не было и в помине. Даже если учесть приподнятое настроение, сделать скидку на эйфорию, вызванную собственной победой над этим простодушным и незамысловатым противником, которая могла бы отвлечь Хильду от ощущения надвигающейся опасности. Но она могла поклясться чем угодно, что, когда вчера заходила домой, ничего такого не было…

Стоп! Хильда вдруг вспомнила, что утром действительно вышла из дома, чтобы не раздражать своим пренебрежением компетентные органы и, так уж и быть, съездить на эту дурацкую очную ставку в кабинет этого зеленого молокососа-следователя… Но после этого домой не возвращалась и поэтому не могла знать, что творится возле него. Она просто-напросто начисто забыла об этой очной ставке, поскольку была озабочена делами совсем другого рода.

Да. Сначала они с валькириями следили за прибывшим из леса Игорем. Прокатились и к его дому, и к офису Барина. Внимательно прослушали телефонный разговор Игоря с отцом Марины, а затем и с нею самой… При этом Хильда сердито зыркнула на своих не очень прилежно выполнивших задание помощниц. А потом проводили своего подопечного до Витебского вокзала. И неожиданно обнаружили, что у них появились конкуренты, также претендующие на Игоря, находящегося в розыске. И тотчас предприняли решительные действия, перехватив его у растерявшихся милиционеров. И уже после этого, сунув в свою машину Игоря с интересующими Хильду бумагами, направились во Второй Номер. В квартиру к сыну. В подпол.

Во Втором Номере Хильда оставалась до утра.

Сначала состоялось традиционное и необходимое действо, в котором неожиданно для себя самого принял участие и накачанный наркотическим пойлом Игорь. А утром произошло пикантное во всех отношениях общение с ним… И лишь после всего этого Хильда смогла вернуться к себе домой.

Но никакой слежки не было.

Днем за время своего пребывания в квартире Хильда ничего подозрительного не замечала. Значит, действительно, никакого наблюдения за домом не было.

Сейчас же, после встречи с этим незадачливым шантажистом, она с беспокойством ощущала на себе пристальный, буквально пронизывающий насквозь, пытливый взгляд сотен уставившихся на нее глаз…

Неужели за нее взялись настолько серьезно?

Это было плохо…

Нетрудно, конечно, заморочить мозги одному следователю. Затуманить глаза другому… Но уж если к этому делу подключен весь милицейский аппарат, если они с таким упорством взялись за это дело, то в итоге добьются своего. Ну а если, кроме собственных подозрений, у них на руках имеются и показания Марии!..

Короче, бороться со столь мощным государственным учреждением Хильда была не в состоянии. Рано или поздно придется признать поражение.

Но в планы Хильды это не входило.

— Хорошо, — со злостью прошептала она. — Раз уж вы непременно так желаете арестовать гражданку Подберезкину, вы получите ее…

Правда, добавила она про себя, им вовсе не обязательно иметь эту даму в живом виде. Обойдутся и покойницей…

Хильда презрительно рассмеялась. Пусть будет сделано нечто подобное тому, что было придумано и реализовано Ларисой. В некотором смысле, даже остроумно придумано. Но она, Хильда, сделает это иначе. Более грамотно. И ее уж никто не сможет заподозрить в подлоге. Лежать будет именно она. Сама.

Точнее, почти сама…

«Если бы эта глупышка умела делать то, что умею я, — прищурившись, подумала Хильда, — ей не пришлось бы подыскивать сомнительной схожести близняшку… Лариса все приняла за чистую монету. Купилась на мои фокусы… Да, впрочем, и все они прекрасно покупаются на них. И поэтому теперь полностью принадлежат мне…»

Она включила свет. Прошла на кухню. Сделала себе легкий ужин. С удовольствием поела, выпила кофе. Вернулась в комнату, уселась поудобнее в кресло, закурила и включила телевизор. Зачем же из-за всяких пустяков лишать себя этих маленьких радостей?

Она с захватывающим интересом просмотрела очередную порцию одного из многочисленных сериалов. Слегка невольно посопереживала каким-то незадачливым влюбленным. Затем переключилась на другой канал. Посмотрела информационную программу. По-человечески посочувствовала чудаковатому пожилому и усталому человеку, взвалившему на себя столь тяжкое бремя, как заботы об огромном и непредсказуемом государстве…

Выключила телевизор. И пошла на покой.

После ухода Хильды Игорь весь день в возбужденном состоянии метался по комнате. Заходили блондинки. Приносили обед, ужин, какие-то книги… К книгам он не прикоснулся. Не хотелось не то что читать, а даже и думать о чем-то постороннем. Перед мысленным взором то и дело вставал образ Хильды, загадочно улыбающейся и призывно манящей бездонной голубизной томно сияющих глаз. Игорь пытался отогнать это видение, отвлечься от навязчивого образа, вспоминая о ком-нибудь другом. Но все было бесполезно. Желание обладать этой страшной и загадочной женщиной сводило на нет все разумные доводы, притупляло врожденный инстинкт самосохранения, нейтрализовало генетический иммунитет против всякого рода вируса очевидной опасности… Словно внезапная страсть, охватывающая жертву при виде своего палача. Словно неведомый любовный порыв, бросающий самца каракурта в объятия своей кровожадной невесты, в яростном оргазме пожирающей безрассудного жениха…

Теперь он почти безо всякого предубеждения посматривал на валькирий, встречаясь с их загадочными, какими-то доверительными взглядами. Его уже не смущали значки со свастикой, приколотые к блузке каждой из этих красавиц. И он попробовал даже намекнуть одной из них, что не прочь был бы заняться с ней кое-чем более существенным, чем обмен ласковой улыбкой и доброжелательным взглядом.

Но едва коснулся обтянутого черной мини-юбкой упругого тела, как глаза ее брызнули ледяными искрами, и он понял, что получил недвусмысленный намек на то, что повторять этого движения не стоит во избежание некоторых дальнейших неудобств… Очевидно, санкции Хильды распространялись отнюдь не на всех валькирий и не были для них таким уж непререкаемым постановлением… Или, может быть, просто был момент такой? Не самый подходящий…

Через мгновение она снова ласково улыбалась.

Так или иначе, Игорь домучился до вечера и решил, что пора отходить ко сну. Он надел пижаму, залез под одеяло. Но уснуть не мог.

Долго ворочался с боку на бок. Решил почитать что-нибудь из принесенных книг. Быстро надоело. Бросил. И незаметно для себя начал проваливаться в сон.

Волны неги понесли его в клубящуюся даль. Пышные заросли цветущего кустарника обступили со всех сторон.

Разноцветные бабочки взмахивали своими яркими крыльями, навевая прохладу и успокоение…

Но почему-то сквозь эти умиротворяющие картины время от времени стремительной тенью проносились бешено вращающиеся колеса черного автомобиля. И венчики ярких цветов грустно покачивали своими головками…

Затем все исчезло, и мир заполнился золотым светом.

Отливающие старинной бронзой длинные пряди волос выскользнули из рук и рассыпавшимся веером упали на обнаженные плечи. Большие зеленые глаза ласково и печально взглянули на него…

— Илонка… — шепотом позвал он. Улыбнулся и протянул к ней свои зовущие в объятия руки.

Замок тихо щелкнул. Дверь приоткрылась. Волна легкого сквознячка пробежала по комнате. Молчаливая тень склонилась над изголовьем…

Глава 9

Проснувшись рано утром, Хильда долго лежала в постели, не открывая глаз и пытаясь вспомнить, что же она такое видела во сне. Такое, что внезапно взволновало ее. Да, наблюдение продолжалось. Она чувствовала это. Но не только пристальное, назойливое внимание к ее персоне тревожило ее. Что-то произошло. Ночью. Когда она спала. Нечто странное и необратимое. Чего она никак не могла ожидать. Но что именно, она не понимала.

Хильда подошла к зеркалу. Заглянула внутрь. Но ничего, кроме своего заспанного лица, там не увидела. И как ни напрягала, ни концентрировала волю, как ни пыталась пронизать взглядом эту равнодушную стеклянную плоскость, зеркало молчало. Лишь насмешливо отражая ее собственные гримасы, довольно-таки странные, показавшиеся бы даже смешными наблюдавшему со стороны…

Хильда заторопилась во Второй Номер. Потому что именно там, а не где-либо свершилось то самое, что совершенно не укладывалось в сознание.

Но прежде всего было необходимо каким-то образом сбить со следа этих не в меру любопытных милиционериков — капитана Гаврилова и его нового приятеля лейтенанта Федю, которые, несмотря на выходной день, на свой страх и риск задумали проводить самостоятельное расследование.

Хильда прекрасно видела их обоих, прятавшихся в подъезде напротив. И, естественно, сразу узнала и того, и другого.

— Кофе вам вынести с пирожками, что ли? — усмехнулась Хильда. — Небось продрогли за ночь. Чудаки…

Но, пошутив сама с собою таким образом, она быстро перестроилась на серьезный лад и занялась подготовкой своего незаметного исчезновения. Не так страшно, когда двое энтузиастов своего дела торчали возле ее дома. Но вовсе не обязательно наводить их на Номер Второй…

Хильда плотно зашторила окна. Так, чтобы ни один луч света не проник в комнату. Надела на себя все необходимое, чтобы в нужный момент мгновенно выскользнуть из квартиры. Затем подошла к зеркалу и встала перед ним.

Сейчас главное — внимание и сосредоточенность.

Она пристально уставилась на свое отражение, зафиксировала его. Затем осторожно провела рукой над зеркальной плоскостью. Изображение мгновенно погасло, как на выключенном экране телевизора. Хильда пристально уставилась в темную глубину и стояла некоторое время буквально не шелохнувшись. И наконец увидела то, что и хотела увидеть. В глубине зеркала все более и более отчетливо проступал вид противоположной стороны улицы, открывающийся из двери парадной. Хильда усилила свое энергетическое излучение и добилась наконец такого непосредственного ощущения, как будто бы она сама стояла там, в дверях, и только размышляла, в какую сторону ей лучше направиться. Она заметила, как мгновенно насторожились ее преследователи, увидев внезапно возникший образ объекта их наблюдения, спокойно стоящий на пороге подъезда. И лишь недоуменно переглядывались между собой, не понимая, как это они проморгали ее появление.

Между тем сама Хильда, сосредоточившись всем своим существом в образе этой своеобразной голограммы, либо, если сказать иначе, фантома, или призрака, словно бы пошла вдоль тротуара неторопливой походкой никуда особенно не спешащей пожилой женщины. Свернула за угол.

И тотчас почувствовала, как мгновенно исчезла из комнаты чужая энергия, переключившись в своем внимании на новую цель. Хильда удовлетворенно улыбнулась и продолжала начатую операцию.

По улице, навстречу или обгоняя ее, шли немногочисленные прохожие. Они, так же как и эти облапошенные милиционеры, прекрасно видели пожилую даму, идущую по тротуару, мельком взглядывали на нее, вежливо сторонясь и проходя мимо.

Единственное, что беспокоило Хильду, так это какой-нибудь подвыпивший гуляка или стремглав бегущий зачем-нибудь мальчишка, которые в состоянии налететь и на вполне реального человека. Можно было бы представить себе, как разинут рты ее преследователи, если вдруг увидят, как этот гуляка или мальчишка пронесутся сквозь объект их наблюдения!..

Поэтому слишком долго водить их за нос не следует. Достаточно юркнуть в какую-нибудь подворотню и тут же исчезнуть. А эти двое пусть себе ломают голову, какая нечистая сила и в каком неизвестном направлении унесла гражданку Подберезкину… И пока они, ошалевшие от удивления, будут обшаривать все закоулки двора, можно будет спокойно идти куда заблагорассудится…

Проведя сыщиков до следующего угла, Хильда и на самом деле впихнула свою голограмму под невысокую темную арку какого-то обшарпанного здания, давно стоящего на капитальном ремонте, и тут же прекратила ее существование. Гаврилов с Федей могут теперь сколько угодно упражняться в своих профессиональных навыках, а Хильде уже пора по делам…

Жаль, конечно, свою «ауди». Но забирать ее уже не имеет никакого смысла. Она засвечена. Другую купить, что ли?..

Войдя в квартиру своего Иохана, она в первый момент не обнаружила ничего необычного, ничего подозрительного. Валькирий не было. Но так и предполагалось, ибо еще вчера вечером им следовало находиться совсем в другом месте и заниматься подготовкой юнцов на мотоциклах к предстоящей ответственной деятельности.

Воспитанию этого нового, на глазах подрастающего поколения Хильда придавала большое значение. Оно сулило хорошие перспективы. Мало того, что оно способно размножаться и производить на свет подобное себе моторизованное потомство. С помощью своей постоянно увеличивающейся армии она намеревалась реализовать свои многочисленные и, само собой разумеется, великие планы. Рокер за рулем и валькирия на заднем сиденье… Эти мобильные и быстро ориентирующиеся в различных непредсказуемых ситуациях группы могут в ответственный момент сыграть решающую роль.

А борьба предстоит сложная.

Мария жива. Она знает о существовании Хильды, не погибшей под развалинами того дома… И она начала действовать. Да, доверив Гоше свои материалы, она ошиблась. Но теперь будет более осторожной в выборе доверенных лиц и подкрадется к Хильде с другой стороны…

— Какая досада!.. — прошептала Хильда. — Почему я не узнала ее на тех похоронах?.. И даже не почувствовала угрозы!.. Потому что была занята другим?..

Она спустилась в погреб под полом прихожей. Прошла по коридору и решила навестить Игоря. Поинтересоваться, как он себя чувствует после вчерашних эмоциональных нагрузок.

Отперла дверь. В комнате было тихо. Игорь спал.

Она подошла поближе.

Игорь лежал на диване, раскинув руки над одеялом. Глаза были открыты. На губах застыла удивленная улыбка. В груди торчала рукоять стилета…

Хильда несколько минут стояла молча. Неподвижно. Словно каменная статуя, тупо уставившаяся перед собой, забыв погасить улыбку на губах, приготовившихся раскрыться в привычном для нее ироническом негромком смехе…

Вот что, оказывается, встревожило ее во сне. Вот оно, то непредвиденное и непоправимое. Такого оборота дел она никак не могла предугадать.

Она сжала губы. В глазах засверкали ледяные искры. Взгляд остановился.

Она постояла еще некоторое время. Затем резко повернулась и зашагала по коридору. Поднялась по лестнице. Через погреб вышла в прихожую квартиры. Подошла к угловой комнате. Сильным ударом ноги с грохотом распахнула дверь.

Иохан забился в угол и широко вытаращенными, полными смертельного ужаса глазами уставился на нее. Рот судорожно раскрывался, словно у выброшенной на горячий песок уродливой глубоководной рыбы. С уголка губ сочилась густая слюна…

Хильда сжала в руке плеть. Медленно подошла к Иохану. Вскинула руку.

И долго — молча, жестоко, не разбирая места — куда попало беспощадно стегала и стегала его… пока рука ее, вконец обессилевшая, не опустилась и не выронила в изнеможении окровавленную плеть.

Затем, еле переводя дыхание, расстегнула сумочку. Достала парабеллум… Выстрелила не глядя. Отбросила пистолет в сторону. И, не оборачиваясь, расшвыривая ногой все, что оказывалось на пути, быстрым шагом вышла из комнаты…

Долго, рыча, как загнанный зверь, возбужденно ходила по квартире… С размаху бросилась в кресло. Судорожно закурила.

Милиция идет по пятам. Скоро нагрянет и сюда… И никуда от этого факта не деться.

Естественно, нет ничего проще, как скрыться от них. Но…

Лариса исчезла. И зеркало упорно не желает показывать, куда именно. Кто-то оберегает ее от нежелательного взора. Кто-то… Да уж известно, кто…

Роман убит. Игорь убит… Иохан… Какой-никакой, а сын… Тоже убит…

Валькирии?.. Что толку от этой прислуги! Бездушные твари. Не более…

И не пора ли кончать все это? Отказаться от своей борьбы… От борьбы за…

А, собственно, за что именно?..

Хильда с удивлением посмотрела вокруг себя. За что же она борется на самом деле? И ради кого?.. И разве кому-то это нужно?..

Игорю, например?..

— Впрочем, — шептала она, — разве пистолет спрашивает, зачем он должен убивать? Он убивает, потому что создан для этой цели. В убийстве — смысл его существования. До тех пор, пока работает его механизм. До тех пор, пока боек может бить по капсюлю. До тех пор, пока пистолет не сломан, он должен делать свое дело… Когда он не убивает, он спит и ждет пробуждения… Он оживает в убийстве… Так и я. Создана для борьбы. И должна бороться до конца. До тех пор, пока я жива, я должна делать свое дело…

Хильда подняла голову.

Но зачем?.. Просто по инерции? Лишь потому, что это заложено в нее кем-то еще в самом раннем детстве? Неужели и сама она — тоже зомбированное существо, закодированное на какую-то определенную программу?.. Как этот пистолет…

Странно. Об этом она раньше как-то и не задумывалась…

А вот теперь какие-то незнакомые мысли начинают посещать ее. Какая-то жалость порой вдруг охватывает все ее существо… Чувство вины?.. Раскаяние?..

Поразительно!..

И началось все это с бессмысленного, глупого, изначально обреченного на полный провал бегства Ларисы.

Что творится с ней? С Хильдой фон Зигельберг…

Может быть, это результат отчаяния? Паника слабого человека?.. Или, точнее, человека, считавшего себя сильным, а на поверку оказавшегося совершенно обыкновенной, самой ординарной, заурядной личностью… Или самая пошлая женская истерика?..

И лишь только потому, что ей тоже оказалось не под силу это бремя, которое она добровольно унаследовала от своего фюрера?..

Совершенно одна. В чужой, ненавистной, презираемой стране…

В чем найти объяснение своей тоски?

В страхе перед Марией?..

Резкий, долгий, требовательный звонок раздался над дверью.

Хильда вздрогнула. Подняла голову. Обреченно огляделась, словно ища хоть какой-нибудь защиты от внезапно подступившей неминуемой катастрофы.

— Вот и все, — прошептала она. — Как, оказывается, все это быстро делается… Пришли… За мной…

Она обреченно подошла к двери и распахнула ее.

На пороге стояла Лариса.

Глава 10

Поезд на Екатеринбург отходил на следующий день, в начале третьего.

Почему надо было ехать именно туда, Лариса и сама не очень хорошо понимала. Просто, листая паспорт Светы Ермаковой, она обнаружила, что та родилась где-то под каким-то Каменск-Уральским, находящимся в Свердловской области. И Ларису внезапно потянуло именно в те края. Конечно, это не совсем соответствовало традиции, согласно которой преступник возвращается на место своего преступления. Но почему-то появилось непреодолимое желание побывать в тех местах, откуда началась печальная одиссея ее жертвы.

Само собой разумеется, там могли встретиться и подруги, и даже родственники Светы, которые теперь автоматически становились ее, Ларисиными, подругами и родственниками. Естественно, там могли ждать и наверняка ждали ее и проблемы, и какие-то неведомые обстоятельства, в свое время толкнувшие Свету на столь сомнительные похождения. Ларису это не волновало.

Во-первых, у нее уже появился опыт общения с чужими друзьями. И потому как, в принципе, благополучно все это разрешилось, она надеялась и там вывернуться из любых непредсказуемых ситуаций.

Во-вторых, она вовсе и не собиралась, выйдя из поезда, тут же громогласно объявить всем жителям уральского региона, что вернулась-де на свою малую родину непутевая скиталица Света Ермакова. Вполне достаточно было осмотреть город, а вечерним или каким-либо другим поездом либо самолетом исчезнуть оттуда навсегда…

Короче, перефразируя поэта, можно было сказать, что «Ларисой Липской овладела охота к перемене мест»…

И возвращаться в свой родной город, расположенный «на брегах Невы», она в ближайшее время не планировала.

Мало того. В ее голову запала шальная идея купить где-нибудь в глуши небольшой домик, жить там, вдали от городской суеты, собирать грибы, травы, коренья… И вообще посвятить свою жизнь безмятежной идиллии сельского бытия. Ее нимало не беспокоил тот факт, что до сего момента деревню, если не считать своей бывшей дачи на Карельском перешейке, Лариса изредка видела только в кино, в советских фильмах типа «Кубанских казаков» или «Свадьбы с приданым». Либо где-то в Швейцарских Альпах пару лет тому назад.

И помня из учебника географии, что Екатеринбург расположен на Урале, а следовательно в горах, видела в своих мечтах маленькое уютное бунгало где-нибудь в зелени альпийских лугов на недосягаемой высоте. Там, где облака касаются деревьев, а внизу, на дне глубокого ущелья серебристой вьющейся лентой стремительно несется вдаль горный поток…

О том, что идеализированная ее богатым воображением столица Урала представляет собой не что иное, как расползшееся по равнине, круглосуточно коптящее небо неисчислимое скопище заводов, Лариса и понятия не имела…

Было воскресенье. Ровно неделя с того самого дня, когда она в последний раз побывала в театре…

Проснулась рано. Собрала самые необходимые вещи, драгоценности, деньги. Аккуратно сложила все это в большую дорожную сумку. Огляделась. Сосредоточилась, вспоминая, не забыла ли чего, как в прошлый раз. И, окончательно убедившись, что все на месте, удовлетворенно отметила, что в любой момент могла отправляться на все четыре стороны.

Хотя, в принципе, ехать было некуда. Да и не к кому.

Единственным человеком, которому она смогла бы довериться, раскрыть душу и вволю перед ним нареветься, была Илона.

Была…

Хильда лишила ее единственной настоящей подруги. Последнего близкого человека. Ревниво устранив всех, кто так или иначе вставал между ней и Ларисой. Она предоставила ей только самое себя, не оставив ей никого и заменив собою всех — и родителей, и подруг… И даже, в конце концов, мужа…

«Какая ерунда! — подумала она, вспомнив, что Игорь довольно-таки быстро нашел с ее лучшей подругой общий язык. — Сама дура. Сама виновата не меньше. Тоже не слишком-то его жаловала… Вот и поимела то, что заслужила. Тем более Лошка во всем покаялась и прощения попросила… А за что, собственно, просить?.. Мужика бесхозного приласкала? Так и правильно сделала. Любая не растерялась бы на ее месте…»

Липская бесцельно бродила по квартире, не зная, чем себя занять. И наконец поняла, что именно ей сегодня во что бы то ни стало необходимо сделать.

Разве можно покинуть родной город, и быть может навсегда, не попрощавшись со своими близкими? Не навестив их в последний день своего пребывания здесь? В запасе имелось более суток, и неужели это время нельзя использовать более достойно, чем попусту просидеть напротив телевизора или, в лучшем случае, с книгой в руках?

И, в конце концов, неужели так и уехать, не побродив в последний раз по знакомым улицам и набережным?..

Но сначала съездить к Илоне. И, к сожалению, не домой, в давно знакомую однокомнатную квартиру. А на кладбище. Туда, где она лежит сейчас благодаря другой Ларисиной подруге, из-за которой и пошла кувырком вся ее жизнь. Да и не только ее…

Лариса вышла из квартиры. Добралась на троллейбусе до метро. И через некоторое время вышла на поверхность земли совершенно в другом краю города, в самом конце Московского проспекта, где находилось кольцо автобуса, делающего конечную остановку у Южного кладбища. Именно там теперь, в этом печальном месте находится могила Илоны. Именно там лежит ее подруга. Именно туда можно идти теперь — в любой день, в любое время. Без предварительного звонка. Не опасаясь, что ее вдруг не окажется дома, что она вышла куда-нибудь по делам…

Лариса давно уже хотела навестить ее могилу. Но события последних дней не давали ей возможности по собственному усмотрению распоряжаться собой и своим временем.

Теперь она была свободна.

Пройдя мимо подножия большого памятника вождю, который тоже куда-то собрался и уже сделал шаг, указывая рукой на что-то впереди себя, Лариса оказалась возле многочисленных киосков, торгующих всем необходимым на любой случай жизни. И тут вспомнила, что по вековым русским традициям, собираясь на кладбище, не мешало бы взять с собой чего-нибудь такого, чем можно было бы помянуть дорогого твоему сердцу человека. Она подошла к одному из киосков, долго высматривала более или менее подходящее к данному случаю и купила наконец бутылку вишневого ликера. А чтобы не пить ее почти на голодный желудок, ибо завтракать она не любила, взяла коробочку «Рафаэлло».

Но, сделав каких-то пару шагов в сторону автобусной остановки, вдруг вспомнила, что забыла еще кое-что. А именно, из чего, собственно, пить. Воспоминание о том, как они вместе с Иришкой высасывали бутылки водки прямо из горлышка, не было очень приятным. Но тогда был особый, в некотором роде экстремальный случай, поскольку надо было срочно как-то изворачиваться и выкручиваться перед Иришкиным вопросительным взглядом и ее недвусмысленными угрозами. Теперь же всего этого не было. Рокеры почему-то больше не интересовались Ларисой. А поэтому отпала необходимость притворяться этакой невинной овечкой, волею злобной Бабы-Яги, какой она обрисовала Хильду, принуждаемой участвовать в разнузданных оргиях…

Лариса пожалела, что не захватила с собой хотя бы какую-нибудь рюмку или стакан, и, проходя вдоль ряда киосков, выискивала, что бы такое приобрести подходящее.

Взгляд ее уперся в пластмассовые стаканчики, наполненные «Русской» водкой и герметично закупоренные. Она приблизила лицо к витрине и прочитала, что их содержимое равнялось ста граммам. И это Ларису устроило. В конце концов, водку можно и выплеснуть безо всякого сожаления, скажем, прямо на могилу, а стаканчик использовать для более цивилизованного вишневого ликера.

И вот, в итоге, в полной мере подготовленная к посещению кладбища, Лариса села наконец в подошедший «Икарус».

Увидев из окна автобуса поворот к аэропорту, она вдруг подумала, что не лучше ли ей было долететь до Екатеринбурга на самолете. Но, подумав немного, решила, что прекрасно доберется и на поезде. По крайней мере дешевле…

Пройдя через ворота кладбища, она вошла в церковь. И поставила свечку за упокой души своей подруги. Лариса не знала толком, исповедовала ли та православие. Но поскольку за время их многолетней дружбы обе они довольно-таки редко касались вопросов вероисповедания, то решила, что в любом случае лишнее обращение к Богу не помешает. Точнее даже, не лишнее, а, скорее, дополнительное. По-иудейски, по-христиански ли… В конце концов, какая там, наверху, разница, через какое окно смотрит человек на небеса?..

Найти могилу Илоны не составило никакого труда. Ларисе не было необходимости звонить ради этого ее родным. Тем более что и мать, и бабка Илоны прекрасно знали, что ее, Ларисы, так же как и их дочери и внучки, нет среди живых, и разочаровывать их в этом заблуждении было бы нежелательно. Да и не деликатно. Тем более что, по версии следователей, в гибели Илоны ей отводилась далеко не последняя роль…

Лариса просто-напросто встала на месте. Осмотрелась. Прогнала из головы все посторонние мысли. И, представив перед своими глазами глаза Илоны, встретилась с ними. И ноги ее, словно кто-то невидимый направлял их, сами повернули в нужную сторону.

Через некоторое время Лариса сидела не скамеечке, вбитой в землю рядом с невысоким холмиком, украшенным букетами еще не полностью увядших цветов и напоминающим прямоугольную клумбу с низкими бортиками из серого мрамора. Стандартная могильная плитка подтверждала, что именно здесь нашла успокоение ее добрая подруга.

Лариса прибрала могилу. Выдернула какие-то засохшие веточки, торчащие из земли. Разложила принесенные с собой цветы. А на плитку с именем Илоны повесила небольшой печальный веночек, перевитый бумажными цветочками…

Было грустно. И даже не то чтобы грустно, а щемяще больно за все. И за слабо светящее далекое осеннее солнце. И за этот прохладный ноябрьский день. И за оголившиеся на зиму деревья, нелепо торчащие из земли почерневшими корявыми стволами…

Лариса вскрыла пластмассовый стаканчик. Посмотрела на плескавшуюся внутри него прозрачную жидкость. И, подумав немного, поднесла к губам, словно кофе или какую-нибудь сладкую наливку. Сделав несколько маленьких глотков, оставила больше половины и выплеснула водку в сторону от могилы.

— Земля тебе пухом,Лошка… — прошептала она.

Раскрыла коробочку с белыми колючими шариками, положила один из них себе в рот. Второй — на могилу, между цветов.

— Это тебе, — сказала Лариса. — Сейчас я тебя лучше ликером угощу. Ну ее, эту водку… Гадость порядочная…

Она отвинтила пробку, наполнила стаканчик и аккуратно вылила содержимое его на могилу, возле плиты с именем своей подруги.

— А теперь покурим…

Лариса достала две сигареты. И, наверное, не по-православному, но одну из них тоже положила к цветам. Поднесла вторую к губам, прикурила от зажигалки.

И долго затем смотрела куда-то вдаль. В пространство…

Мысли рассеянно кружились над головой, не рождая никаких ассоциаций. Словно некое ненавязчивое мелькание бессвязных слов, обрывков ничего не значащих фраз, проплывающих мимо неопределенных теней, неконкретных образов… Взгляд равнодушно скользил по торчащим из земли гранитным плитам, крестам, облетевшей сухой осенней листве. Кое-где вдали копошились какие-то фигуры, ухаживающие за могилами своих родственников. Не было слышно ни городского шума, ни пения птиц. Стояла звенящая тишина, изредка нарушаемая шелестом слабого ветерка и бьющимся о тонкую ветку голого куста черным скрючившимся листком, не успевшим вовремя упасть на землю…

Лариса наполнила стаканчик. Выпила. Уже без остатка. Вылила на могилу еще немного ликера. И снова закурила…

Все было наполнено каким-то особенным покоем, тихой умиротворенностью. И никуда не хотелось идти.

От могилы Илоны словно исходили какие-то теплые убаюкивающие волны. Словно подруга глядела откуда-то на Ларису и тихо шептала ей, что все вокруг и на самом деле не стоит того, чтобы цепляться за это. Не стоит тех душевных сил и той невосполнимой духовной энергии, которые приходится растрачивать в суете постоянных забот о самовыживании, самоутверждении перед такими же, как ты, мечущимися в земной круговерти — ради и во имя чужого мнения, чужого взгляда, подгоняющими тебя в твоей суете, иссушающими тебя, изматывающими в бесконечной гонке за успехом, преуспеванием, имиджем… Подгоняемыми страхом исчезновения без следа, страхом быть заштрихованным в общем сером фоне миллионных толп, раствориться в них… Своего рода постепенное, незаметное самоуничтожение ради сиюминутного самоутверждения…

Да и в чем теперь, в конце концов, может состоять это самоутверждение? В имени? Нет. Она лишилась его. И теперь это имя, так же как и имя Илоны, выбито на таком же надгробном камне, с той лишь разницей, что на другом кладбище, совсем в другом конце города…

В осознании собственного «Я»? Собственного «Эго»?.. В случайно брошенном в твою сторону восторженном взгляде?

В слове?..

Лариса оглянулась вокруг и внезапно обратила внимание на то, что ее как бы слегка повело. В голове кружилось. Как-то сами собой начинали выстраиваться некие философские концепции. Один за другим вставали традиционные до банальности риторические вопросы, изжеванные и обсосанные неисчислимыми поколениями доморощенных и вполне авторитетных мыслителей… И многозначительно не требующие никакого ответа.

А уж что до того, где искать то, что называется (или на самом деле является) истиной, то даже и в этом случае ответов существовало не менее двух — то ли в спорах, то ли в вине…

Спорить Ларисе было не с кем, да и не хотелось.

Поэтому она допила бутылку ликера и выкурила еще одну сигарету.

Затем встала. Ласково погладила каменную плитку с Илониным именем. Попрощалась с ней и пошла на автобус.

Времени оставалось еще много. Но сегодня необходимо было посетить еще одно место. Иначе говоря, еще одно кладбище. То, где похоронены ее родители. И где под именем Ларисы Липской зарыта урна с прахом незадачливой Светы Ермаковой…

Вспомнив, что отец любил водочку, Лариса купила по пути еще одну бутылку. Пластмассовый стаканчик предусмотрительно сохранила.

И когда, уже часа через три, она возвращалась с другого, Большеохтинского кладбища, насидевшаяся у трех могил, наревевшаяся и основательно накачавшаяся содержимым двух выпитых бутылок, ее заметно штормило…

Села на трамвай, идущий к метро. Ухитрилась притвориться трезвой и прошмыгнуть мимо контроля. И села в поезд.

Но этот поезд почему-то повез ее совсем в другую сторону. И вместо того, чтобы оказаться на нужной станции, Лариса вышла на Сенной. Побродила, ничего не соображая, по подземным переходам. Села в другой поезд… И в итоге обнаружила себя совершенно в другом: конце города… Вышла на поверхность.

Немного посидев на скамеечке в сквере недалеко от станции метро и осмотревшись, она наконец сообразила, где находится… Сначала перепугалась. В метро соваться уже не решилась, а медленно побрела по тротуару, напряженно думая, как ей теперь добраться до Веселого Поселка.

Все складывалось как-то наперекосяк. Шиворот-навыворот…

Поднималась злость на самое себя, перемешивалась с жалостью к себе, с неожиданно обострившимся чувством раскаяния. Мысли о никчемности существования переплетались с мыслями о возмездии, о собственной неприкаянности и необходимости самопожертвования…

— Ну и пусть!.. — шептала она себе под нос. — Пусть убивают! Пусть сажают! Пусть арестовывают!.. Да, виновата! Да, сволочь!.. Покуролесила — пора и ответ держать…

Лариса оказалась возле какого-то лотка, где была разложена всевозможная парфюмерия — лосьоны, шампуни, мыла и зубные пасты в ярких упаковках.

Остановилась перед ним. Уставилась на цветные этикетки. Усмехнулась про себя. И неожиданно обратилась к толстой полусонной девке, торгующей этим товаром.

— Простите, пожалуйста, — проговорила она, усиленно подбирая слова. — Какое мыло из вашего ассортимента вы могли бы мне порекомендовать, чтобы смыть кровь с этих рук?..

Девка насмешливо покосилась на Ларису.

— И что, много крови? — поинтересовалась она.

— Более чем достаточно… По локти…

Девка пустила клуб дыма в лицо Ларисе.

— «Камей-классик» устроит?

Лариса засомневалась.

— Не знаю… А если «Сейфгард»?.. А может быть, лучше просто хозяйственным?.. — вслух размышляла она.

К лотку подошли еще несколько покупательниц. Начали что-то выбирать, и лоточница занялась ими.

— А дегтярное мыло у вас есть?.. — не унималась Лариса.

— Слушай, подруга! — отмахнулась от нее толстая девка. — Иди на хрен! Проспись сначала…

Лариса повернулась и, довольная своим остроумием, слегка покачиваясь, побрела дальше.

На пути оказался какой-то почему-то знакомый сквер. Она в недоумении огляделась. Неожиданно для себя самой она оказалась невдалеке от своего бывшего дома. Очевидно, ноги сами занесли ее сюда. А на метро она просто-напросто автоматически доехала до своей привычной станции…

Традиция все же сказалась. И вернула Ларису к месту ее преступления…

Она устало опустилась на скамейку. Закурила.

На другом конце этой скамейки сидел сухопарый старик и почему-то внимательно глядел на нее.

Сначала Лариса не обратила никакого внимания на этого старика. Но постепенно откуда-то изнутри поднималось невольное раздражение.

Она внезапно резко повернулась в его сторону.

— Почему вы на меня так смотрите? — громко спросила она. — Словно на призрак какой-нибудь!..

Старик миролюбиво улыбнулся. Пожал плечами.

— Простите, пожалуйста, — мягким голосом ответил он. — Право же, я не хотел вас обидеть. Просто залюбовался…

— Было бы кем!.. — хмыкнула Лариса. Отвернулась, выпустила струю дыма. Потом снова повернула голову.

— Хотя, впрочем, вы совершенно правы… — тихо произнесла она. — Извините… Я действительно призрак…

К ее ногам подбежал маленький черный спаниель. Она погладила его по голове.

— Какой хорошенький… — прошептала она. — Это ваш?

— Да, — снова улыбнулся старик. — Его Шанни зовут. Он добрый, не кусается. Не бойтесь…

Лариса обняла голову спаниеля и поцеловала его холодный носик. Затем быстро встала и пошла по аллее, незаметно стирая внезапно выступившие слезы…

Она прошла мимо своего подъезда.

«Здравствуй», — прошептала ей латинская надпись. Но Лариса ничего не ответила. И поспешила подальше отсюда. Прочь от этого места…

Она вышла на проспект.

Здесь бурлила страстями и задыхалась от повседневных забот человеческая жизнь. Толпы народа сновали в разные стороны. Нескончаемой вереницей тянулись автомобили, троллейбусы… Ларьки и витрины магазинов сверкали всеми цветами и оттенками радуги. Двуязычные вывески наперебой приглашали пользоваться благами европейско-заокеанской цивилизации…

Двое милиционеров лениво прогуливались по тротуару.

Лариса шарахнулась было в сторону. Затем остановилась. Подняла голову и решительно подошла к ним.

— Я Лариса Липская!.. — выдохнула она.

— А я Гена Васильев, — хохотнул один из милиционеров. — В чем проблемы?

Лариса растерялась.

— Арестуйте меня… — пробормотала она дрожащим голосом, с трудом шевеля ставшим вдруг непослушным языком. — Я очень плохой человек… Я убила…

— Ну-ка, ну-ка!.. — заинтересовался второй. — Кого это ты там убила?..

— Сейчас скажу…

Лариса принялась загибать пальцы.

— Так… Сначала Светку… В принципе, и Илонку — тоже я… Потом Саню… Толика, Арвида… Потом… Вал… Валерия… Не помню отчества…

— Все ясно, — рассеянно протянул милиционер, отворачиваясь и почему-то сразу потеряв интерес к Ларисиной исповеди. — Иди отсюда. Не морочь голову. Тоже мне, Чикатило…

— Я правду говорю… — неуверенно сказала Лариса. — Вот… И еще…

— Ладно. Катись. Не толпись под ногами… Пока на самом деле в вытрезвитель не загремела… Если что натворила — иди сдаваться в отделение по месту жительства..

Милиционеры отвернулись и не торопясь, вразвалочку зашагали дальше. Заметив какого-то кавказца, пошли к нему, оставив Ларису с открытым от удивления ртом. И крайне обиженной подобным обхождением.

Она пожала плечами. Повернулась и двинулась прочь, постепенно ускоряя шаг…

Разобравшись с кавказцем, милиционеры постояли некоторое время. Закурили. Затем один из них что-то сказал другому, с сомнением указывая на то место, где только что стояла Лариса. Второй тоже оглянулся. Оба вернулись и принялись озираться по сторонам. Сержант достал рацию и быстро что-то заговорил в микрофон.

Но Лариса в это время уже сидела в трамвае и, полная решимости, направлялась на Васильевский остров.

В Номер Второй.

Глава 11

Дверь открыла сама Хильда. Несмотря на свое возбужденное состояние, Лариса мельком успела заметить, как чем-то напуганное выражение лица ее любезной наставницы внезапно сменилось не поддающимся описанию удивлением. Она уставилась на Ларису широко вытаращенными глазами, словно на явившееся ее взору привидение — то ли карающее, то ли просящее о помощи. И казалось, не знала, как поступить.

— Гут-тен таг, фр-рау!.. — раскрыло рот привидение. И по вырвавшемуся вместе с этой запинающейся фразой ликеро-водочному аромату Хильда поняла, что Лариса вдребезги пьяна.

Хильда мгновенно пришла в себя и тут же успокоилась. Презрительная улыбка заиграла на ее губах. Она посторонилась, пропуская свою нежданную гостью в квартиру. И накрепко заперла дверь.

Лариса не обратила на это никакого внимания. Она гордой, нарочито уверенной походкой самодовольного забулдыги вошла в прихожую. Театрально-широким жестом руки дернула с пола линолеум. И, уцепившись что было сил за железное кольцо, потянула его на себя. Затем, сильно покачиваясь и помогая себе руками, чтобы не грохнуться со ступеней, спустилась в погреб. Подошла к потайной двери. Целенаправленно сунулась в какой-то угол, где, как она знала, находится скрытая пружина. И с какой-то тупой и зловещей улыбкой дождалась, пока задняя стенка отодвинется и освободит проход в подземелье.

Хильда молчала. И как тень следовала за ней, с интересом наблюдая за Ларисиными манипуляциями. Страх прошел. С появлением исчезнувшей беглянки вернулась прежняя уверенность в собственных силах и кованым каблуком походного сапога мгновенно раздавила того презренного червя, который уже коварно нашептывал о каком-то раскаянии, о чувстве вины… И паническая расслабленность от свалившихся на голову неудач сегодняшнего утра сменилась сознанием своей неограниченной власти. Власти над всеми. И прежде всего — над этим заключенным в зеркальной плоскости отражением, вынужденным безропотно повторять любые твои движения и беспрекословно подчиняться тебе…

Между тем это безропотное отражение уже спускалось по винтовой лестнице, постоянно оступаясь и спотыкаясь во мраке и, к величайшему изумлению Хильды, довольно смачно матерясь злым шепотом и совершенно при этом не заикаясь.

Добравшись наконец до коридора, Лариса прошагала его до конца, свернула за угол. И, упершись лбом в железную дверь, долго шкрябалась в поисках замочной скважины с торчащим в ней ключом. Потом все-таки нащупала его и вошла в подвал. Щелкнула невидимым выключателем. На стене загорелась полная луна. Глаза черного идола вспыхнули рубиновым светом.

— Ты неплохо освоилась, милочка… — нарушила молчание Хильда. — Ну и что все это означает?..

Лариса ничего не ответила. Скинула плащ. Подошла к жертвенному ложу, распластавшемуся у подножия идола, и так же молча легла на него. Повернулась на спину. Раскинула руки.

— Режь меня ко всем чертям!.. — заплетающимся языком произнесла она. — Надоело все!.. Не хочу больше жить…

Хильда остановилась у входа в подвал. С ядовито-презрительной миной на лице прислонилась к косяку двери. И, скрестив руки на груди, прищурясь, смотрела на разлегшуюся Ларису.

— Ты еще ноги забыла раздвинуть, — усмехнувшись, напомнила она.

Лариса снова чертыхнулась, задрала юбку и раскинула ноги насколько хватило бедренных суставов.

— На!.. Подавись!.. — прошипела она. — Все равно я уже мертва. Мертвее уж некуда… Я сегодня видела свою могилу, где мое имя и год моей смерти… Все совпадает… Так что плевать мне теперь на все!..

Хильда тихо засмеялась. Закурила сигарету, все так же, не отходя от дверного косяка, наблюдая за своей воспитанницей.

— Русиш швайн… — пробормотала она. — Как вас ни учи уму-разуму, все равно остаетесь свиньями… Вот, думаешь, наконец-то встретила более-менее цивилизованного человека… А он улучит момент — и опять рылом в свое дерьмо…

Лариса лежала не шевелясь. Только изредка зыркала скошенными глазами в сторону Хильды.

— Ну и что ты тут разлеглась? — не вытерпела та наконец. — Что ты этим мне хочешь доказать?..

И вдруг, неожиданно разозлившись, сорвалась на крик.

— Проваливай! Катись отсюда, пока я не передумала!.. Тоже мне нашлась!.. Ифигения!.. в подвале…

Лариса удивленно подняла голову.

Потом медленно села. И непонимающе уставилась на Хильду. Только длинные ресницы излишне часто хлопали, делая выражение лица еще более глупым.

Хильда отбросила сигарету.

— Я старалась сделать из тебя сверхчеловека! Хотела, чтобы ты продолжила мое дело!.. Властвовала над толпами тупоумных тварей!.. Готовила тебя к великому таинству! К великой миссии!.. К великому посвящению, в конце концов!.. — Хильда все более и более распалялась. — Ты могла бы стать Великой Жрицей!.. С моими валькириями ты поднялась бы на недосягаемую высоту!.. А ты?.. Подло, трусливо сбежала! Натравила на меня каких-то сопляков на мотоциклах!.. Да! Я все знаю!..

Лариса опустила глаза.

— Неужели ты до сих пор не веришь в мою силу?!. — кричала Хильда. — Где они, твои рокеры?!. Где, спрашиваю?!. У меня! Они мне служат теперь!.. Вот где они у меня!..

Она вытянула руку и крепко сжала ее в кулак.

— Все здесь! И еще будет!.. Сколько я захочу — столько и будет! А ты зачем сюда притащилась?.. Подыхать?!. Ну так и подыхай, если собственной силы испугалась!.. Если такая дура беспросветная!..

Хильда быстрыми шагами ходила по подвалу. От стены к стене. Словно разъяренная львица. Зло сверкая синими огнями прищуренных глаз сквозь стекла золотых очков. Остановилась. Вытащила из пачки сигарету. Переломила ее пальцами. Отбросила в сторону. Уставилась на столик с разложенными на нем сияющими острыми ножами и крючьями…

Глаза загорелись хищным огнем. Лицо осветилось странной блуждающей улыбкой. Сверкнул жуткий оскал угрожающе белоснежных зубов.

— Так, значит, жить тебе надоело?.. — пробормотала она. — Плевать, говоришь тебе на все?..

И все-таки она приняла это решение. Единственное верное решение в данный момент. Она долго не решалась на этот шаг. Считая его самой крайней мерой. И мерой чрезвычайно дорогой. Запредельно высокой. Шаг решительный и необратимый в своей последовательности.

Шаг на новую ступень своего могущества.

И Лариса словно почувствовала это. Явилась в самый последний момент. Словно специально для того, чтобы она, Хильда, смогла сделать этот последний шаг…

Она повернулась к Ларисе, в немом ужасе наблюдавшей за постепенно меняющимся выражением ее лица.

— Что вскочила?!. — рявкнула на нее Хильда. — Ложись на место! Я — человек покладистый. Если просят — всегда готова пойти навстречу. Жизнь надоела?.. Гут! Хорошо!.. Ложись как лежала!..

Ларису затрясло. Она испуганно озиралась по сторонам. Но только черные стены окружали ее в этом подвале. Только сверкающий кроваво-красными фарами идол возвышался над ее головой…

— Лечь! — приказала Хильда. — Лечь и не двигаться!

Лариса, совершенно протрезвевшая от ужаса, не понимающая, зачем на свою голову вернулась в это кошмарное место, широко раскрыла глаза и в безнадежном отчаянии опустилась на ложе.

— Лечь как положено!

Лариса поспешила исполнить приказание.

— Вот так и лежи! — чуть более спокойным голосом бросила Хильда, ткнув пальцем ей прямо в лицо.

Она встала над поверженной, дрожащей в смертельном ужасе Ларисой. Слегка наклонилась над ней. В правой руке сверкнул длинный кинжал.

— Ты пыталась скрыться от меня?.. — хищно улыбаясь прошептала Хильда. — Нет… Я не допущу этого… Ты — мое создание. И ты сама, добровольно, вернулась ко мне… Я ждала тебя…

Глаза Ларисы, не мигая, смотрели на мертво сияющую сталь. По щекам струились слезы. Чуть слышно она что-то быстро шептала едва шевелящимися губами…

— Смотри мне в глаза! — приказала Хильда. — Ты — мое черное зеркало. Ты — мое отражение. Ты — это я! И теперь именно ты продолжишь мое дело!..

Она высоко подняла руку. Широко раскрытые глаза ее сверкали холодными синими огнями. Искрились. Радужно переливались, смешиваясь с рубиновыми отблесками. Словно отсвет фантастического ледяного пламени в острых сколах горного хрусталя… Пронзающие лучи раскаленного света устремились в обреченно остановившиеся глаза Ларисы.

— Живи и продолжай! — воскликнула Хильда.

Словно молния сверкнуло стальное лезвие. И вонзилось в грудь старой эсэсовки.

Хильда стояла еще несколько мгновений. Затем-с силой выдернула кинжал из своей груди и отбросила в сторону.

— Ненависть моего сердца да наполнит тебя! — прошептала она.

Последним усилием воли она коснулась своей раны и приложила окровавленные пальцы к дрожащим губам Ларисы.

И как подкошенная рухнула на нее…

Лариса долго лежала, придавленная неподвижным телом, боясь пошевелиться. Затем попыталась как-то выползти из-под навалившейся на нее Хильды, освободиться от этого своеобразного прощального объятия своего бывшего кумира. Наконец, собрав все свои силы, она все-таки смогла сдвинуть тело в сторону. И, опрокинув его на спину, кое-как выкарабкалась из-под него. Встала на ноги. Оглянулась.

Хильда лежала на полу. И совершенно спокойным взглядом смотрела куда-то вверх. Одетая в свой обычный серый костюм, в золотых очках, она, казалось, совсем не изменилась с тех пор, как ходила по классной комнате и бесстрастным, сухим, с металлическим отливом голосом рассказывала о каких-то лепестках, тычинках, инфузориях и дезоксирибонуклеиновых кислотах…

Уголки губ, чуть приподнятые, казалось, вот-вот слегка растянутся в привычной усмешке, глаза презрительно сверкнут из-под отражающих широкие школьные окна стекол очков, и ровный, до боли знакомый голос прорежет тишину затаившего дыхание класса:

— Липская. Будьте любезны к доске…

Лариса зажмурила глаза. Отпрянула, словно в самом деле услышала этот голос. И опрометью бросилась из подвала.

Стремглав промчалась по сводчатому коридору. Взвилась вверх по винтовой лестнице. Ринулась вперед.

И со всего размаху врезалась в кирпичную стену.

Остановилась, ничего не понимая. Выставила руки перед собой. Заметалась ладонями по шершавому холодному кирпичу…

Но выхода не было.

В изнеможении, не веря уже никаким своим ощущениям, она снова, осторожно, более тщательно, чтобы не дай Бог не пропустить какой-нибудь с первого раза не замеченной щели, прощупала кирпичную кладку. Сначала прямо перед собой. Затем по сторонам — справа, слева… Сзади, прямо над ступеньками лестницы… Затаив дыхание, подняла голову к потолку, словно каким-то неведомым образом именно туда могло переместиться спасительное отверстие…

Шатаясь от осознания надвигающегося ужаса, отказываясь поверить в то, что оказалась заживо замурованной в этом подземном склепе, еле передвигая непослушные ватные ноги, Лариса спустилась по винтовой лестнице. Медленно пошла по коридору в обратную сторону, ощупывая стены, заглядывая в каждую нишу… Надеясь, что ошиблась. Что попала не на ту лестницу. Что существует какая-то другая. И именно та, другая, доселе неизвестная ей лестница и ведет к опрометчиво утраченной свободе…

Но не найдя и намека на что-либо подобное, она вновь вернулась к задвинувшейся каким-то непостижимым образом стене. Снова долго обшаривала, царапала холодный кирпич. Ломала ногти, пытаясь найти хоть какой-нибудь зазор, зацепку, трещинку… Чтобы раздвинуть кирпичи, выковырять их из стены… Пусть даже один. Любой из них… Словно надеясь сузиться, сжаться, вытянуться шнуром, тесьмой, шпагатом… Змеей, наконец… Но чтобы любым способом как-нибудь выбраться, выползти из этого проклятого подземелья…

Но все было бесполезно.

Она и сама уже начала шипеть, словно какая-то змея. Сначала злобно, угрожающе. Потом все более просяще и умоляюще. А затем — и просто жалобно, в отчаянии и полном изнеможении…

Она не понимала, почему, зачем и как она издает это тонкое шипение. Либо оно возникло в ее мозгу. И навязчиво, не смолкая ни на секунду, заполняет все пространство коридора, назойливо заползает в уши, в голову, пронизывает все ее существо…

Лариса снова спустилась в коридор. И медленно, скрупулезно ощупывая каждый сантиметр стены, покачиваясь побрела в сторону подвала.

Она знала, что где-то здесь — то ли в этом коридоре, то ли в каком-нибудь неизвестном ей закутке или ярусе этого бесконечного подземного лабиринта — существует вход в апартаменты самой Хильды. Но где конкретно он расположен и какую такую незаметную пружину или выемку необходимо найти, чтобы проникнуть туда, ей было не известно.

Внезапно руки ее провалились в какую-то темную и глубокую нишу. Она с неожиданной радостью вспыхнувшей надежды устремилась туда. Нащупав железную дверь, повернула ручку замка. Та щелкнула со звоном, и дверь распахнулась…

Сначала Лариса ничего не поняла.

Она стояла в освещенной комнате. Стены были завешаны коврами и зеркалами. Прямо перед ней стоял широкий диван, на котором, безжизненно раскинув руки, лежал чему-то слегка улыбающийся незнакомый мужчина. Светловолосый. С начинающей пробиваться бородкой и усиками…

Лариса забыла обо всем. Удивленно раскрыв глаза, она на цыпочках подошла к нему. И долго смотрела в упор на этого человека…

Она прекрасно понимала, кто он. Но ни за что не хотела признаться себе самой, что узнала его. Сознание не принимало этого. Потому что все это было настолько невероятно. Настолько нереально… И потому что этого ни в коем случае не должно было произойти…

Лариса медленно сползла на пол. И наконец-то, впервые за все это время забилась в судорожных рыданиях…

Становилось трудно дышать.

Шипение не прекращалось. И Лариса наконец поняла, что это вовсе не галлюцинация уставшего, одурманенного мозга. Что оно, это шипение, исходит отовсюду — от стен, от потолка, из щелей в углах… Из многочисленных скрытых от глаз небольших форсунок, из которых невидимыми удушливыми струями со змеиным шипением вытекал смертоносный газ…

Где-то что-то звякнуло.

Лариса с трудом поднялась. Бросила последний взгляд на Игоря. Прикусив губу и еле сдерживая слезы, повернулась и вышла из комнаты.

Снова какие-то звуки донеслись из подвала. Чье-то сопение и бормотание почудились ей. Кто-то кряхтел, ворочался и скреб подошвами о каменный пол.

Лариса осторожно подошла к железной двери, ведущей в подвал. К задрапированному черной тканью языческому капищу, где лежала мертвая Хильда. Где угрожающе сверкал злобными рубиновыми глазами ненасытный кровавый идол. Распахнула дверь.

Ноги ее подкосились. И она снова опустилась на ледяные плиты каменного пола.

Ничего более омерзительного, чем представшее ее глазам зрелище, Лариса не могла себе представить…

Хильда, каким-то необъяснимым образом внезапно постаревшая на десятки лет, какая-то ссохшаяся, сморщенная, с провалившимся беззубым ртом, в изодранной в клочья юбке и распахнутой, оголившей сплюснутые вялые груди блузке, валялась на полу.

Над ней, в каком-то страстном исступлении корячился Иохан, ее сын. Окровавленный, уродливый, похожий на изнемогающего от похоти большого белого паука, забрызганного кетчупом, он ползал по обмякшему истерзанному телу, покрывая его слюнявыми поцелуями…

— Наконец-то ты моя!.. — дрожа от вожделения, хрипло шептал он. — Моя! Моя!.. Полностью моя!.. И теперь не загрызешь!.. Не загрызешь…

Лицо Ларисы исказилось. От желудка к горлу подкатила тошнота. Она судорожно ловила ртом напоенный ядовитой газовой вонью воздух… Липкие спазмы сдавливали горло. Началась икота…

Иохан резко обернулся. Испугался было… Но вдруг заклокотал каким-то булькающим смехом, ни на секунду не отпуская своей долгожданной добычи.

— Явилась!.. Явилась… — с какой-то безумной радостью бормотал он. — Все явились. Все собрались… Смотри! Смотри… Любуйся на свою ненаглядную!.. Смотри, как Иохан платит за материнскую любовь… За материнскую ласку…

Он поднялся. Лариса крепко зажмурила глаза, чтобы не видеть эту отвратительную наготу двух противоестественно слившихся тел.

— Что глазенки-то прикрыла, сучка?.. — захохотал Иохан. — Твой вкус утонченный коробит?.. Может быть, неэстетично, по-твоему?.. А я вот считаю, что самое то… Самая естественная и гармоничная композиция… Моя милая мамочка всегда ненавидела меня!.. Уродом считала… Я, видишь ли, не соответствовал ее представлениям об истинном типе арийской расы… Стыдилась меня. В комнате запирала, чтобы никто из посторонних не увидел, что у нее, этакой Кримхильды из Нибелунгов, сынок несоответствующий… Пугалом для всех вас меня сделала. Валькирий своих, дур тупоумных, мною пугала… Зато сама-то она была сильной личностью!.. Сверхчеловеком!.. И вот гляди, стерва, — вот он, этот сверхчеловек на полу валяется!.. А я с ним делаю что хочу!.. И теперь уже никого не загрызет!.. Никто из вас меня не загрызет…

Иохан задыхался. Многочисленные свежие шрамы на всем теле сочились сукровицей. В груди клокотало…

— Она убила меня… Сына своего убила… За то, что я твоего кобеля-муженечка порешил…

Лариса в ужасе подняла голову.

— Да! Именно я!.. Я!.. Потому что моя милая мамочка хотела из него для себя очередную игрушку сделать. И в кроватке с ним побарахтаться… С молоденьким… Она у меня такая!.. И по мужикам и по бабам специализировалась… И вас приучила… Так же как и ее в лагерях бабы научили друг друга вылизывать… Сверхчеловек!.. Прежде, небось, Роман ее прихоти ублажал… Потом сама же и прикончила… Свеженького мясца захотелось…

Иохан закашлялся. Выплюнул густой комок красной слизи.

— А тебя, сука, я всегда ненавидел! Ты, стерва очкастая, всю голову ей задурила… Она наплевала на меня. А тебя холила да лелеяла, как собственного ребенка… А меня и видеть не хотела… А я, между прочим, любил ее!.. Действительно любил!.. И не так, как ты сейчас видишь. А по-настоящему… Как сын… Почитал. Боготворил… А она… Знаю! Ты тоже считаешь себя сильной личностью. Сверхчеловеком! Так и подыхай же в этом подвале!..

Он засмеялся.

— Ты хотела… Ты пришла сюда, намереваясь умереть красиво?.. Да?.. На жертвенном алтаре?.. Черта с два, сука! — засверкал налившимися кровью глазами Иохан. — Будешь ползать по полу и блевать, пока не сдохнешь от удушья!.. Я мог бы сию же минуту свернуть тебе шею. Но я нарочно не стану этого делать. Потому что хочу, чтобы ты сдохла в этой газовой камере, которую я тебе устроил!.. Чтобы ты на собственной шкуре испытала то, что испытывали те, кого вы с моей матушкой приволакивали сюда… Сверхчеловеки!.. Фашисты!.. Эсэсовки!.. Мне на вас всегда было смешно смотреть!.. Я трахал… Мне позволено было трахать тех, кого мне подсовывала моя заботливая мамаша… А вы визжали от восторга… От своей власти… От своей исключительности…

Он снова закашлялся, брызгая кровавой слюной.

— Великая идея… Романтика!.. Прежде чем играть в фашистов, не мешало бы хорошенько подумать сначала, что это такое на самом деле… Примерить на себя этот языческий восторг… Это великое таинство… Это жертвоприношение… На себе испытать то, что испытывали те, кого вы травили и кромсали!..

Он разразился клокочущим хохотом.

— И я сейчас — тоже!.. Совершаю великое таинство!.. Разложил на жертвенном алтаре великую пророчицу… И ее саму посвящаю этому деревянному бревну с подфарниками вместо глаз… Которое мы с Романом сами же на какой-то свалке и подобрали. Приволокли… И вырезали все эти глупые, ничего не значащие буквы и символы… Так просто… Что в голову взбрело, то и вырезали… И заранее потешались над всеми вами, будущими жрицами и валькириями… Это у нее, у моей маменьки, был как бы Вотан… А подвал этот — Валгалла… Со смеху подохнешь… Да, я урод!.. Не соответствую эталонам великого Рейха!.. Достаточно начитался обо всей этой чепухе… Спасибо мамочке… Просвещала меня время от времени… Я слышал… Она сказала, что ты хорошо здесь освоилась… Черта с два!.. Да, ты сумела войти сюда. Ты знаешь, как войти… Многие входили… Но ты никогда не интересовалась, как отсюда выйти… Попробовала было один раз… И не получилось. Правда ведь, не получилось?

Иохан закашлялся в смехе.

— И сейчас не получится! Я открыл все газовые форсунки. И тебе ни за что не найти вентили от них… Пока будешь искать — четырежды сдохнешь… В мучениях сдохнешь!.. А если и найдешь случайно — то все равно от голода околеешь. Ты будешь жрать наши гниющие трупы!.. И все равно сдохнешь!.. Потому что ты здесь замурована! Заживо! И навсегда!..

Иохан бросил к ногам Ларисы какой-то металлический обломок, громко и бессмысленно звякнувший о каменный пол.

— Тебе, небось, нужен ключ? Тот самый, от потайной двери наверху… Нужен?.. Ну так на!.. Подними его!.. Я запер дверь за собой, а потом расплющил его здесь. Молотком… Пока ты там своего муженька оплакивала…

Он замолчал. Покачивался, схватившись рукой за горло. Пот струился по его окровавленному уродливому лицу. Он пытался вдохнуть, но силы уже покидали его тело… С трудом, словно прорвав какой-то комок, заложивший ему горло, Иохан чуть слышно прошептал:

— Она убила меня из-за него… Из-за твоего муженька… Исхлестала… Сил не пожалела… Плеть измочалила… А потом — из пистолета… Своего… собственного сына… Но я выжил!.. Да!.. Я нарочно выжил, чтобы сделать это… Приполз сюда вслед за вами… С трудом приполз… Чтобы отомстить ей за все… Своей любовью отомстить… Чтобы тебя, гадину, задушить в этой газовой камере… И наконец-то… Получил ее… Все получил… Что и хотел получить… О чем давно мечтал… С того самого дня… В сибирской избе…

Иохан задыхался все сильнее. Изо рта брызнула алая кровь. Он все ниже и ниже склонялся над растерзанной Хильдой.

— Смотри, гадина… Смотри… Великая Жрица… Дура ты!.. Дура!.. Мне смешно… Жаль, не успею увидеть… как ты подохнешь… Потому что… мать моя… меня убила… во имя… своего… великого дела…

Иохан бессильно упал на тело Хильды. Попытался было пошевелить рукой, сдвинуться с места, приподняться… Но только дернулся несколько раз. Вытянулся. И обмяк…

То ли эхо, то ли какой-то едва уловимый язвительный смешок пронесся под сводчатым потолком.

И Ларисе почему-то вдруг показалось, что Хильда смотрит на нее сквозь свои золотые очки и заговорщически улыбается…

Она вскочила и, спотыкаясь, опрометью бросилась из подвала. Ей вдруг стало до тошноты омерзительно при воспоминании о том, к чему ее принуждала эта сморщенная, высохшая, похотливая старуха, затуманившая ей глаза и подчинившая своей воле ее разум…

Она сплевывала, яростно терла губы рукавом, чтобы соскоблить с нее малейшие остатки крови, которой измазала ее Хильда, чтобы полностью очистить рот от солоноватого, тошнотворного привкуса…

Все пространство коридора уже заволокло сизым туманом.

Удушливый газ уже проникал во все поры. Едкой пеленой обволакивал тело. Щипал глаза… Кислая вонь заливала горло…

Лариса упала. Цепляясь за ворс, скрывавший каменный пол ковровой дорожки, пыталась из последних сил перебирать руками, все слабеющими и слабеющими с каждым мгновением…

Старалась уползти куда-нибудь. Как можно дальше. Забиться в самый укромный уголок, проскользнуть в самую неприметную щель, куда не проникли еще ядовитые пары… Но все было бесполезно. Газ тяжелыми волнами плыл в пространстве коридора, стелился по полу и давил, давил своей массой, все более и более сгущающейся и тяжелеющей…

Лариса потеряла сознание.

И лишь каким-то далеким, мерцающим, словно чуть теплющимся огоньком угасающей свечи, последней клеточкой замирающего мозга она — даже не услышала, а, скорее, почувствовала, что шипение вдруг прекратилось. Она провалилась в сверкающую бездну, и ее понесло куда-то. Быстро, стремительно…

Она мчалась сквозь бесконечный зеркальный коридор. И отовсюду — со стен, с потолка — смотрели на нее отраженные мириадами зеркальных осколков либо безумно вытаращенные, либо отупело измученные глаза. Мелькали бледные, искаженные гримасой страдания лица, шевелящие сухими, потрескавшимися от нестерпимой жажды губами, согласные ради единственного глотка неведомой влаги на любую добровольную жертву…

Нестройное многоголосое бормотание, шелестящий шепот, отраженные мятущимся эхом, уносились в бесконечное пространство одной единственной молитвой, одним заклинанием:

— Пить!.. Пить!.. Пить!..

Лариса… Дух Ларисы мчался вдоль зеркального коридора. Рядом с ней нечеткой бесплотной тенью, словно отражение в заледеневшем окне, не отставая и как бы поддерживая ее, стремился в сверкающую даль другой образ… видение этого образа, окруженное бронзово-золотым ореолом развевающихся в полете волос и озаренное теплым сиянием лучистых изумрудно-зеленых глаз…

Внезапно все вокруг заискрилось, заблистало. Вспыхнуло миллионами ярких огней. Завертелось в бешеном вихре. И, зажмурив глаза от нестерпимого света, Лариса ринулась вниз…

Глава 12

Была ночь.

Лариса лежала на голой земле. Холод пронизывал все ее существо. Тело тряслось в непрекращающемся ознобе.

Слабый свет далекого фонаря освещал густые заросли какого-то кустарника, черные молчаливые стволы больших, раскидистых деревьев. На фоне густого, непроглядного мрака своей плотной геометричностью проступали черные кресты. Над головой темной глыбой нависало каменное надгробие. И, слабо мерцая в свете далекого фонаря, призрачно белела мраморная фигура коленопреклоненной девушки.

Та самая, знакомая с далекой юности статуя…

Лариса закрыла глаза.

И почувствовала, как бережные руки вдруг подхватили ее. Укутали во что-то мохнатое, теплое. И бережно, осторожно понесли куда-то. Затем положили на что-то мягкое. Что-то плавно качнулось. Тронулось с места. Помчалось в неизвестную даль.

И она вновь провалилась в небытие…

Она стремительно пролетала сквозь нахлынувшие на нее волны свежего воздуха. Сквозь фонтаны искрящейся влаги, чистыми струями обливающие, окатывающие ее безжизненное тело.

На нее хлынули потоки ледяной воды, заливая ее целиком…

Тело забилось в судорожных, спазматических конвульсиях. Вязкая кислая слизь обильными струями вырывалась, выстреливала изо рта… Чьи-то руки крепко держали ее тело. Наклоняли голову. Омывали лицо…

И наступила полнейшая тьма.

Она очнулась в просторной, залитой светом комнате. На широкой, с резными деревянными спинками кровати. Под теплым одеялом.

Недоуменно огляделась…

И встретилась взглядом с неизвестной, никогда прежде не встречавшейся ей красивой дамой.

Но что-то знакомое было в ее облике. Что именно, Лариса не могла сразу понять. Лишь какие-то ассоциации. Какие-то неясные воспоминания на трудно воспроизводимом из-за последующих напластований генетическом уровне вдруг унесли ее вдаль. В даль, давно ушедшую и подернутую ностальгическим туманом, давно бережно сокрываемую плотно задернутой завесой времени… В век золотой. В век менуэтов и блистательного барокко…

В век Екатерины Великой.

Дама приветливо улыбнулась. Подошла поближе. Села у изголовья кровати.

— С пробуждением!.. — сказала она. — Как вы себя чувствуете?

— Благодарю, — с трудом шевеля губами, прошептала Лариса.

Попыталась приподняться. Но голова закружилась и снова бессильно упала на подушку.

— Лежите, лежите! — мягко приказала Дама. Коснулась пальцами ее лба. — Сейчас вам необходим полный покой… Может быть, желаете чего-нибудь?

— Кофе, если можно…

Дама с сомнением взглянула на бледное лицо Ларисы:

— А вам не станет от этого хуже?

Лариса улыбнулась:

— Нет. Я всегда пью кофе… Он для меня как бы панацея…

— В самом деле? — почему-то вдруг обрадовалась Дама. — Я тоже заядлая кофеманка. И с удовольствием принесу его вам. Но на первый раз — немного. И не очень крепкий…

Через несколько минут она вернулась, катя перед собой сервировочный столик, на котором стояли две изящные, тонкого расписного фарфора чашечки. Комната наполнилась кофейным ароматом.

Были предложены и сигареты, чему Лариса чрезвычайно обрадовалась. И вскоре сама собой завязалась непринужденная беседа.

— Вас, конечно, интересует, как вы оказались у меня? — спросила Дама.

Лариса молча кивнула.

— Я расскажу вам. Вчера около полуночи я уже приготовилась отходить ко сну. Погасила свет. Как вдруг что-то подняло меня. И какая-то тень внезапно возникла посреди комнаты. Подошла к двери и взглядом своих сияющих в темноте зеленых глаз пригласила за собой… Я быстро собралась, вышла из квартиры и, спустившись по лестнице, села в машину. Ни в малейшей степени не сомневаясь в том, что это действительно срочно и необходимо… Тень молча сопровождала меня. Она ничего не говорила, но я прекрасно понимала, куда надо ехать, словно читала ее мысли. Словно между нами происходил какой-то беззвучный внутренний диалог… И я узнала эту тень. Еще в прошлый раз, на ваших… Простите… — Дама поправилась, многозначительно взглянув на Ларису. — На якобы ваших похоронах… Я впервые встретила ее. В тот раз она легким призраком мгновенно пронеслась над головами собравшихся и внезапно внимательно заглянула в мои глаза…

Мы остановились у ворот кладбища. И хотя было уже темно и трудно было различить что-либо, я смело шла по невидимым извилистым дорожкам. Потому что эта тень… Даже, скорее, не то чтобы тень, а какое-то светлое сияние вело меня по ночному кладбищу, направляя мои шаги в нужную сторону… Через некоторое время эта тень остановилась у какого-то склепа. И мгновенно исчезла. И тут я увидела вас…

— Вы хорошо рассмотрели ее, эту тень?.. — затаив дыхание спросила Лариса.

— Нет, не очень… Но отчетливо помню какой-то прозрачно сияющий в темноте — то ли бронзой, то ли старинным золотом — ореол… И глаза… Лучистые, словно мерцающие из глубины космоса зеленые звезды…

— Лошка — Рыжая Кошка… — улыбнувшись, прошептала Лариса.

— Что? — не поняла Дама.

— Моя подруга. Та, которую убила эта старуха…

— Ах вот оно что!..

Некоторое время обе молча курили.

Внезапно Лариса подняла голову:

— Простите, но как вы оказались на тех похоронах? Я что-то не припоминаю, чтобы мы с вами когда-нибудь прежде встречались…

— Совершенно случайно, — задумчиво ответила Дама. — Я действительно не имею никакого отношения ни к вам, ни к вашей семье. В тот день происходила кремация одной моей сотрудницы по прежней работе. Но в другом зале… И кстати!.. — Она несколько удивленно посмотрела на Ларису. — Сейчас только вспомнила… Ведь я вовсе и не собиралась ехать на эти похороны! У меня была масса других неотложных дел… Но что-то вдруг словно подтолкнуло меня. И в самый последний момент я все-таки решилась поехать… И уже после окончания этой печальной церемонии, проходя по холлу, я внезапно увидела знакомое лицо. Точнее, даже не лицо, а глаза… Эти глаза ни с какими другими спутать было нельзя. Я их слишком хорошо запомнила… Еще с детства… Эти глаза постоянно стояли передо мной все эти годы. Снились по ночам… Это были глаза одной немки. Эсэсовки. Хильды фон Зигельберг… Странные были эти глаза. То густо-синие, то вдруг какие-то прозрачно-голубые. Излучающие ледяной холод. И в то же время словно гипнотизирующие, парализующие чужую волю… Иногда из глубины этих глаз тянулись пронизывающие насквозь лучи, и словно окружены они были каким-то клубящимся туманом мерцающих звезд… По-моему, она уже тогда была не в себе. Что-то фанатическое, маниакальное таилось в ее взоре…

Лариса внимательно слушала Даму, изредка бросая взгляд на ее классический профиль.

— Мне вдруг захотелось подойти к ней, — продолжала та. — Напомнить о прошлом… Я слышала, что она после войны попала в плен и была в лагерях… Ну, думаю, свое отсидела и в России осталась. Ведь, если вы знаете, таких случаев и во времена Наполеона было достаточно, когда пленные французы обрусевали… Короче, на поминки к сотруднице я не поехала, сославшись на занятость, и смешалась с группой ваших знакомых и родственников. Кое-что из разговоров услышала и представилась как ваша случайная знакомая по косметическому кабинету… Да, впрочем, никто и не интересовался… А фамилию вашу в спискекремируемых нашла… С одной дамой разговорилась, с которой мы вместе цветами гроб украшали. Сначала было подумала, что она ваша мама… Очень уж она расстраивалась из-за вас… Потом узнала, что соседка.

— Нина Леонидовна… — прошептала Лариса.

— Вот-вот!.. Именно она. Как раз от нее я узнала, что среди провожающих и ваш брат находится… И все старалась поблизости от Хильды оказаться. Узнает или не узнает, думала… Как вдруг слышу, кто-то ее по имени назвал. Галиной Николаевной!.. Я сразу насторожилась. Поняла, что дело нечисто. И решила не торопиться с дружескими объятиями вновь обретенной приятельницы. — Дама усмехнулась. — Когда у гроба стояли, заметила я и шрам ее знаменитый на руке. Только мне-то сразу татуировка вспомнилась, которую я во время войны хорошо рассмотрела…

После церемонии подошла к брату вашему, Георгию Михайловичу. Тоже представилась как ваша давняя знакомая. Соболезнование выразила. И о так называемой Галине Николаевне справилась. Он тут же очень заинтересовался. Обменялись мы с ним телефонами, а через некоторое время встретились… Я все ему и рассказала. Его мои воспоминания буквально чуть ли не в шок повергли. Но затем он насторожился, словно охотничья собака, и потребовал все имена, подробности… ну и все такое прочее… Кто же мог предполагать, что братец ваш воспользуется моей информацией совершенно недопустимым образом!.. За это и поплатился…

— Расскажите и мне о ее прошлом… — глядя перед собой, прошептала Лариса. — Я некоторое время назад узнала, кем она была в то время. Мне ее сожитель рассказывал… Роман. Которого она за это убила… Но он и сам не много знал. Только тот факт, что она в СС служила. Затем с лесными братьями… А потом в плену оказалась…

Дама кивнула. Закурила.

— Я ее узнала за несколько месяцев до прихода Красной Армии, — начала Дама. — Мне в то время лет двенадцать было. Так что ваша Галина Николаевна гораздо старше меня. Хотя и выглядит несравненно моложе…

— Уже не выглядит… — тихо произнесла Лариса.

— Я понимаю, что она умела омолаживаться. И даже подозреваю, каким именно способом… — кивнула Дама. Затем продолжала: — Так вот… Я была еще девочкой. Красивой девочкой… Я это вам уже безо всякой ложной скромности говорю. Так сказать, с высоты своего возраста… Очень красивая была… Прятались мы с матерью от немцев на одном литовском хуторе. Долго удавалось скрываться. Но все-таки кто-то донес. И — в Шяуляй, в гестапо… А там в это самое время наша с вами знакомая Хильда фон Зигельберг свирепствовала… И вроде бы что ей так надо было из кожи вон лезть в своем рвении! Сама еще чуть ли не девчонка. Белокурая. Красавица. Глазищи голубые, взгляд зачаровывающий… Ей бы любить да любить. А она над людьми издевалась. Настолько была жестока, что даже сами немцы, ее сослуживцы, с ней ссориться опасались. А уж чтобы там до каких-то ухаживаний!.. Как я понимаю, и подступиться не смели. Этакая молодая волчица! Мать мою сначала у себя в застенке замучила, а потом сама и застрелила… Она любила расстреливать. Словно хобби какое-то было у нее… А меня не тронула. Чем-то я ей приглянулась. Все время при себе держала. И заставляла с ней всякими мерзостями заниматься… Я у нее чем-то вроде игрушки была, собачки комнатной… Но даже в постели со своим парабеллумом не расставалась. Бывало, я ублажаю всякие ее прихоти, а у нее палец на спусковом крючке. А когда до экстаза доходила, начинала в потолок палить… Сумасшедшая, одним словом…

Дама обернулась к Ларисе:

— Вас, как я понимаю, она тоже использовала?..

Та молча кивнула.

— У нее была странная привычка в зеркало смотреть, — продолжала Дама. — Именно не смотреться, а смотреть. Не так, как обычно женщины перед своим отражением кривляются. А как-то по-своему… Бывало, как уставится в него, так чуть ли не часами и сидит, словно окаменелая. Глаза раскрыты. Ледяной стужей от них так и веет. Рот в какой-то злой усмешке искривлен — словно она в этом зеркале видит что-то… Я в эти минуты даже дышать боялась. Один раз попробовала что-то сказать — так она меня чуть ли на куски не разорвала…

Когда немцы уходили, от меня избавиться решила. Своим привычным способом. Приставила пистолет к виску и нажала курок. И тут осечка… Пока она в нем ковырялась, чтобы патрон заменить, ее срочно позвали. Она только взглянула на меня. Потом рукой махнула — живи, мол… И выбежала из комнаты.

И только дверь за ней захлопнулась, как весь дом взрывом подняло. Меня лишь через два дня из-под обломков вытащили. Стоны услышали… Уже красноармейцы.

А Хильда исчезла. Говорили, будто с лесными братьями ушла… А потом слух прошел, что где-то на Колыме в лагерях ее видели. Там, среди заключенных, тоже своей жестокостью прославилась…

А вот теперь Галиной Николаевной стала. И пенсию, как незаконно репрессированная, до последнего времени получала…

— Она у нас в школе учительницей биологии была, — сказала Лариса, гася в пепельнице недокуренную сигарету.

— Ей бы лучше паталогоанатомом быть, — усмехнулась Дама. — Ее стихия. Или на бойне работать… Очевидно, кто-то ей разболтал обо мне. Не знаю кто. Брат ваш, что ли? Звонила мне. Встречу предлагала… Но я отказалась. Потом какими-то валькириями угрожала… Но не смогла запугать. Я уже не боялась ее. Потому что своей собственной силой обладаю… Не скрою, кое-чему и от нее научилась… Ну да не будем об этом… А где вы сейчас живете? — вдруг спросила она.

Лариса пожала плечами.

— Сняла тут квартиру одну, в Веселом Поселке…

— Это ненадежное убежище. Оставайтесь у меня, — серьезно сказала Дама. — Здесь вы будете в полной безопасности. И, кроме того, теперь у нас с вами общее дело появилось…

Лариса подняла глаза.

— Какое?

— Ее гвардию уничтожить. Вернуть этих несчастных зомбированных девушек к нормальной жизни… Согласны помогать мне?

Лариса смутилась.

— Но ведь я и сама… Чем я теперь лучше нее?..

— Я знаю, — произнесла Дама, глядя ей прямо в глаза. — Пусть ваша помощь мне и станет началом вашего искупления… Не упускайте возможность исправить хоть что-нибудь.

— Я согласна, — прошептала Лариса. Улыбнулась и взглянула на Даму прояснившимися глазами.

— Простите, пожалуйста. Но я до сих пор не знаю вашего имени. Кто вы?

— Мария…

АНФИЛАДА

— Насколько я понимаю, Николай Николаевич, поздравлять тебя не с чем. — Люлько недовольно скривился. — Всех ты, приятель, упустил. Даже пенсионерку эту чертову…

— Мы наблюдали за ее квартирой, — пожал плечами Гаврилов, прикуривая сигарету от разовой зажигалки. — Как в воскресенье утром из дома вышла, так больше и не возвращалась. И никто ее больше не видел. Даже за своей тачкой не приходила… Очевидно, у сына была. Поскольку там ее следы и теряются.

— Конечно, надо было бы и за той квартирой понаблюдать… — покачал головой Люлько. — Да ведь за всеми действительно не уследишь. И людей маловато. Других дел под завязку… Ну а сын что говорит?

— Ничего он не говорит. Тоже исчез… Да и в квартиру-то его только случайно попасть смогли. Звонили — никто не открывает. Не ломать же двери… Хорошо, учуяли, что оттуда газом прет. Вызвали газовщиков, из жилконторы кое-кого… Участкового пригласили. Вот только тогда и вошли.

— Там что, на плите что-то убежало?

— Да в том-то и дело, что все в полном порядке оказалось… Может, до нашего прихода кто выключил? Но в квартиру по первости, пока не просифонили, буквально войти было невозможно… Пошуровали. Никого. Только во второй комнате обнаружили следы крови. Гильзу стреляную. И вот этот парабеллум…

— Он самый? — заинтересованно спросил Люлько. — Ну-ка, покажь!..

— Он… — как-то странно взглянув на своего шефа, проговорил Гаврилов. — Все пули — и в Бутенко, и в Лапина, и в Саню… всех не перечислишь — все из этого ствола… Но вот что странно…

— Погоди! — перебил его Люлько. — Вот тут, смотри, надпись. «Мише Липскому на вечную память от Вани Лешака»… Так выходит, это пистолет самой Липской?

— Вероятно… Скорей, ее отца. Она же Михайловна…

— Опять эта стервоза! — в сердцах ударил кулаком по столу Люлько. — Ну куда она опять подевалась?!. И кого она на этот раз порешила?.. И где труп?.. Скажи мне, Коля, ты вообще собираешься когда-нибудь эту потаскушку вылавливать?..

— Приметы разосланы. Оба ее имени известны… Да тут на днях уж поймали было. Да только два ротозея каких-то ее прошляпили… Сама к ним сдаваться подошла. А этим балбесам показалось, что она бредятину пьяную несет… Потом спохватились, да уж поздно было — ее и след простыл. Вызвали ПМГ. Те покатались по ближайшим кварталам, но… Как говорится, что с возу упало, то…

— Ясно…

— Кроме того, — продолжал Николай. — Из касс Московского вокзала сообщили, что она брала билет до Свердловска. На имя Ермаковой… Ребята до самого отхода поезда возле вагонов торчали, но она так и не села. Проводницу предупредили, чтобы сообщила, если где-нибудь по пути объявится…

— Держи карман… — хмыкнул Люлько.

— У меня вопрос возникает, — помолчав, произнес Гаврилов. — Зачем она сдаваться шла?.. Ведь неспроста, наверное?..

— Ну мало ли!.. Сам же сказал — пьяная бредятина. Вот небось по пьянке моча в голову и ударила… В итоге не дошла же…

— Не дошла, — согласился Гаврилов.

Люлько покосился в его сторону.

— Эту дрянь прошляпили, Бирюкова упустили… — недовольно проворчал он.

— Да, возле Витебского… Девки какие-то у оперов отбили. И в их собственной милицейской машине и увезли… Нашли потом эту тачку в проходном дворе на Казачьем переулке…

— Работнички… — усмехнулся Люлько. — С какими-то ссыкушками сладить не могли… Хреново работаем. Очень хреново… — вздохнул он. — Да ведь и то понимаю, что и людей не хватает. В прежние-то добрые времена всю эту секту дурацкую живо бы к ногтю прижали. А сейчас… Всяк в сторону косится, норовит лишнюю копейку урвать… Да и ты, небось, тоже?..

— Да. Не помешало бы… — вздохнул Гаврилов. — А то и так-то со скрипом до зарплаты дотягиваю. Да еще эти алименты долбаные…

— С бывшей женой-то не встречаешься? Не нагулялась еще?.. Не думает возвращаться?

— Какое там!.. — кисло усмехнулся Гаврилов. — Мужики видели, говорят, богатого нашла. Торгаша какого-то. И сама в бизнесе крутится… Деловая стала до охренения. Сына показывать не хочет. Говорит, я его ничему путному научить не смогу. Только тому, как умных и предприимчивых людей за решетку кидать. И то лишь от зависти, что сам дурак… Поэтому, говорит, и в милицию пошел…

— Вот Липскую поймаешь — и женись, — пошутил Люлько. — За ней как за каменной стеной будешь. Ты ей сразу так и скажи — либо за меня, либо за решетку…

— Один такой уж женился, поимел счастье… — покосился Гаврилов. Теперь небось не знает, как и пятый угол найти… Нутром чую, что он ни в чем не виноват. Подставили со всех сторон дурака…

— Мне тоже так кажется, — кивнул Люлько. — Но пока нам так толком ничего и не известно…

Закурил. Покосился в угол. Усмехнулся про себя.

Гаврилов перехватил его взгляд. Тоже усмехнулся.

— Кстати, о девках, — произнес он через некоторое время. — Как вы знаете, брата Липской тоже мертвым нашли. В собственной квартире.

— Застрелен? Из этого?.. — Люлько кивнул в сторону парабеллума.

— Нет. Шея свернута. Какой-то прием то ли карате, то ли чего-то подобного. В квартире полный разгром. В его офисе тоже. И везде следы женской обуви… Такая же картина в офисе, где прежде Бирюков работал. Разгром. Трупы. И женские следы… Вот вам и ссыкушки!.. Даже не таятся!..

— Действительно, странные дела… Ох уж мне бабы!.. — вздохнул Люлько. — Господи! Что творится! Весь мир кувырком!.. Этим девкам не убивать бы, а дом в уюте содержать, да детей воспитывать… А то ведь сколько уж по городу хожу, а — вот те крест! — сто лет беременной бабы не видел! Два-три года пройдет, и смело можно будет все школы и детсады закрывать… Кстати! Об этой соплячке вспомнил. О сестре Бирюкова. Ты нашел ее?

— Да. Со своим дружком за городом была. На сабантуе каком-то… Про Липскую не знает. Говорит, ее приятели посадили ее в метро, и с тех пор не видела. Что-то про Веселый Поселок бубнила…

Люлько рассеянно вертел в руках старый парабеллум. Николай покосился на него и вспомнил наконец, что он хотел сказать, пока тот его не перебил. Нечто такое, что буквально потрясло его своей абсурдностью.

— Но самое странное во всем этом деле совсем другое, — начал он.

— Что еще, по-твоему?..

— Вот этот самый ствол.

— Что в нем странного? — пожал плечами Люлько. — Ствол как ствол… Не хуже и не лучше других.

— Но самое поразительное, что он беззубый.

— То есть?..

— Не может стрелять. Боек у него спилен начисто. И не вчера. Экспертиза показала, что боек был спилен много лет назад. И не исключено, что в том же сорок пятом…

— Чепуха какая-то… Что ты несешь?.. Он же стрелял!

— В том-то и дело, что действительно стрелял, — угрюмо произнес Гаврилов. — Совсем недавно стрелял. Эксперты этого не отрицают… И убивал.

Он взял пистолет в руку. Взвел затвор.

— Ну что ты играешься? — невольно покосился Люлько.

Николай направил парабеллум в сторону и нажал на спуск.

В тишине кабинета одиноко раздался сухой щелчок…

Надвигалась зима.

Юрий Михайлович задумчиво шел по аллее знакомого сквера. Шанни убежал далеко вперед и тыкался носом где-то в стороне под кустами, придирчиво выискивая местечко поудобнее для отправления своих насущных потребностей. Стайка голубей неторопливо расхаживала возле скамейки, что-то внимательно высматривая на снегу. Бесцеремонный воробей, стремительно подлетев к ним, попрыгал немного, схватил клювом едва заметную крошку хлеба из-под носа глубокомысленно рассматривающего эту крошку голубя и, быстро вспорхнув, унесся куда-то вдаль…

Юрий Михайлович, казалось, ничего не замечал вокруг.

Вчера он был приглашен на чрезвычайно печальную церемонию. Умерла Нина Леонидовна. Внезапно ей стало значительно хуже. И как врачи ни бились, ни пытались вернуть ее к жизни, делая все возможное, сердце ее, очевидно, окончательно смирившись с необходимостью ухода, не пожелало откладывать на более длительный срок неизбежную развязку…

У потерявшегося Сергея Сергеевича окончательно опустились руки. Совершенно не зная, как справиться с навалившимися на него проблемами, он поспешил к своему новому приятелю, и Юрий Михайлович, уже имеющий достаточный опыт в подобных делах, помог отчаявшемуся старику и добрым советом, и собственным непосредственным участием в этих крайне изнурительных хлопотах.

И вот вчера, в крематории, в небольшом зальчике, где собрались кое-кто из дальней родни, а также пара любопытных соседей, Сергей Сергеевич прощался со своей неизменной спутницей жизни.

Безутешный старик, опустив голову, молча стоял у гроба. Под обрушившимся на него ударом он с трудом мог что-либо соображать и вяло реагировал на окружающее. И когда в зал медленно вошла высокая зеленоглазая брюнетка с большим букетом цветов, когда она бережно разложила цветы на груди покойной… Сергей Сергеевич лишь безучастно смотрел в лицо своей уходящей подруги.

Юрий Михайлович давно уже ничему не удивлялся. Случайно встретившись взглядом с ней, он молча поклонился Ларисе и вновь обратил взор на мертвое, восковое, но почему-то озаренное каким-то таинственным светом внезапно открывшейся истины лицо Нины Леонидовны…

Гроб медленно опустился вниз. Тяжелые створки сомкнулись, и Сергей Сергеевич остался один на один со своей старостью, одиночеством и неутешным горем.

Зал постепенно опустел. Выйдя в холл, Юрий Михайлович оглянулся. Но нигде уже не было видно этой темноволосой красавицы…

Внезапно его воспоминания были прерваны нестройным гомоном в глубине сквера. Он поднял голову и оглянулся. Шанни, как обычно, крутился возле его ног.

Возмущенные крики привлекли внимание Юрия Михайловича. Он посмотрел в сторону. Несколько домохозяек наперебой что-то возбужденно рассказывали двоим милиционерам. Рядом стояла милицейская машина с синей мигалкой и белый пикап с красной полосой. Юрий Михайлович прибавил шаг, чтобы узнать, что там стряслось.

— Дожили! — возмущалась дама средних лет. — Среди бела дня людей убивают! На глазах у всех! И даже скрываться не считают необходимым!..

— Это вы! Вы их распустили! — набрасываясь на раздосадованного сержанта и тыча ему пальцем в грудь, кричала другая женщина, значительно старше первой. — Никого они уже не боятся! Ни Бога, ни людей!.. Одни бандиты кругом!.. Раньше мы такое себе и представить не могли!..

На земле, недалеко от скамейки, лежал чернявый подросток. Судя по внешности — так называемой кавказской национальности. Другого, белобрысого, жалобно подвывающего и лежащего на носилках, два санитара закатывали в раскрытый зев кареты «скорой помощи».

— Представляете! — возмущенно обратилась одна из дам к Юрию Михайловичу. — Сижу я вон на той лавочке, книжку читаю. А на этой — девка сидит. Молодая такая, высокая. И волосищи — пышные, льняные, чуть ли не до пояса… Видная вся из себя. Красивая… Я поначалу даже залюбовалась ею… Сидит, курит… А чуть поодаль… Вот тут как раз… Мальчишки эти гуляли. Человек пять-шесть. Спорили между собой о чем-то… Шпана, конечно… Но к ней даже и не подходили… А девка эта уставилась на них как-то странно, молчит и улыбается чему-то. И только глазищами своими зыркает в их сторону… Докурила. Сигарету бросила. В урну, правда… Потом вижу, раскрывает сумочку. Достает оттуда револьвер. Направляет… Спокойно так… И ни слова не говоря — бац! бац!.. Остальные врассыпную, кто куда. А этого вот — насмерть убила… И тому дураку тоже — ни за что досталось… Слава Богу, жив остался… Потом встала как ни в чем не бывало. Отряхнулась. И пошла себе… Я вслед гляжу — у меня и язык отнялся. Только вижу, выходит она из садика, а там мотоциклист какой-то. Стоит дожидается. Ну, этот… В черном весь такой… Из тех, которые по улицам носятся, как угорелые… И шлем, как у космонавта… Она, эта девка, к нему сзади села… Сорвались с места — и след простыл. Только их и видели!..

Юрий Михайлович промолчал. Медленно повернулся, подозвал Шанни и не спеша направился к дому…

В углу, под небольшим пейзажем Рейсдаля стояла невысокая, уже обильно осыпающаяся новогодняя елочка. Стеклянные шары тускло поблескивали в свете торшера. Несколько комочков общипанной ваты, изображающие снег, скатились с оголившихся веточек и, перемешавшись с сухими иголками, пылились на полу…

Эдичка, откинувшись на спинку дивана, неумело сосал обслюнявленную сигарету и с несколько смущенным видом поглядывал на хохочущую во все горло Иришку. Она сидела рядом. В полосатой маечке и синих тренировках с просвечивающими коленками. В руках у нее был дистанционный пульт, и она то и дело без конца прокручивала взад и вперед записанные на кассету видеоклипы.

— Клево получилось!.. — между приступами хохота в восторге повизгивала она. — Я и сама не ожидала, что так здорово выйдет!..

Эдичка перевел взгляд на экран.

Очередной клип, отгремев бешеным ритмом и отмелькав полуобнаженными телами, закончился. С экрана послышались бряцание бубенцов и тихий, бесцветный смех распятой на жертвенном алтаре светловолосой девчушки. «Шаман» примерялся, направляя длинное лезвие в ее трепещущую грудь… Потом вскрик… И судорожно дергающееся в оргастических конвульсиях тело, в сопровождение дребезжащего перезвона…

Внезапно эта картина исчезла. И ее вновь перебил очередной видеоклип с залихватской музыкой, весело скачущим певцом и смеющимися мордочками из мультяшек…

— Скажи, прикольно получилось!.. — повернулась Иришка к Эдичке. — Сначала музон, а потом шаман в подвале!.. По первости я думала полностью все стереть, а потом решила клипы писать не вплотную, а так, чтобы между ними промежутки оставить… И получилось то что надо!.. Там дальше в одном месте даже Лариску можно заметить с какой-то телкой… Прикол!..

Эдичка не ответил. Лишь молча улыбался, глядя в смеющиеся Иришкины глаза. Она чмокнула его в нос, переложила пульт в его руку.

— На, балдей… — подмигнула она. — А я пойду причешусь. А то вся растрепалась…

Она встала, танцующей походкой подошла к трельяжу. Села на табуретку. Большой расческой с длинными зубьями начала приводить в порядок свои взъерошенные волосы.

Эдичка отложил пульт в сторону. Отвернулся от экрана и уставился в угол, разглядывая старинный пейзаж.

Он висел на стене, как нечто совершенно не соответствующее своеобразному интерьеру этой комнаты. Как что-то инородное. И, как это ни парадоксально, — нелепое.

Темно-зеленая, почти бурая густая листва на фоне угрожающе оранжевого заката. Какие-то островерхие готические крыши… Казалось, этот пейзаж всем своим видом показывал презрительное пренебрежение ко всему окружающему. И молча злился на всех за то, что его поместили именно здесь, на этих линялых обоях, среди больших ярких плакатов с какими-то мускулистыми торсами и бессмысленно смеющимися голыми девицами…

Эдичка перевел взгляд на Иришку.

Она укладывала волосы, скрепляя их на затылке большой блестящей заколкой. Улыбалась ему через зеркало и делала смешные гримасы.

Затем вдруг повернулась к нему.

— Ты что! — удивленно вскрикнула она. — Чего это у тебя челюсть отвисла?!.

Эдичка не отвечал.

Из глубины зеркала, в безумном оскале неудержимого хохота в упор глядело на него мертвенно белеющее отражение Иришкиного лица…

Оглавление

ОТРАЖЕНИЕ ПЕРВОЕ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

ОТРАЖЕНИЕ ВТОРОЕ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

ЗЕРКАЛЬНЫЙ КОРИДОР

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

АНФИЛАДА