Спарринг со смертью [Платон Обухов] (fb2) читать онлайн

Платон Обухов Спарринг со смертью

Июль. Москва

— Дай я тебя поцелую. — Вера обняла мужа и, наклонив его черноволосую голову, коснулась жестких, чуть припухлых губ.

— Мы сделали большое дело, милая моя. — Бывший боксер Виктор Быков не смутился сидящих за накрытыми столами приглашенных гостей этим проявлением супружеской нежности.

Ему нечего стесняться. В свои тридцать пять он женат, у него двое детей, его спортивная карьера плавно перешла в тренерскую работу, что вполне логично увенчалось открытием собственной спортивной школы бокса.

Несколько столов составили вместе посреди новенького спортивного зала. Огромное полотно, покрытое белоснежной скатертью, ломилось от деликатесов. Дикая утятина, перепела, запеченные маленькие кабанчики, осетрина, красная рыба, судак в тесте, щучьи котлетки, пирожки с крольчатиной. А к ним — российский сервелат, икра красная и черная, буженина, брынза, кумыс, картошечка фри, селедочка, салатики, водочка, шампанское и несколько бутылок молдавского коллекционного вина.

Гостей было много. Даже слишком. Все восхищались изобилием и хвалили кухню, не забывая время от времени подкидывать в рот очередной кусочек снеди. Виктор рассчитывал на узкий круг знакомых, а набралось почти пятьдесят человек. Он никому не хотел отказывать. Для него как для боксера, как для личности сегодняшнее событие являлось очередным шагом по дороге, которую он выбрал еще в детстве.

В десять лет боксерские перчатки кажутся тяжелыми. Тогда еще невозможно понять, как ребята постарше могут бить так стремительно, что не видно движения руки. Он всю жизнь мечтал иметь сокрушающий удар. Стремительный, резкий, внезапный, опрокидывающий.

Через пять лет его уже называли «крокодилом». Подобно земноводному, он «раздирал» жертву молниеносными боковыми ударами, не оставляя шансов на спасение.

На противоположном конце стола сидит его старый друг и соперник Игорь Кузин. Сухой, жилистый, чуть поуже в плечах, но выше, стройнее. Они дважды сходились в финале России, и оба раза Кузин оказывался в лучшей форме, чем его оппонент. Забыть поражения Быков не мог. Может быть, память о неудачах и толкала его к осуществлению заветной мечты: открытию собственной школы бокса.

Сегодня, спустя восемь лет, они вновь сойдутся на ринге и померятся силами. Конечно, уже не будет фантастических ударов, стремительных серий, инстинктивных уходов от атак, не будет легкого порхания ног, перемены стоек и ощущения огромных волн энергии, вливающихся в тело в перерывах между раундами, но они будут биться. Никаких договоров, никаких подстав. Три раунда по три минуты. Победит сильнейший.

Оба за весь вечер не притронулись к спиртному. Только минералкой смачивают горло да изредка бросают друг на друга суровые взгляды. Над столами висит напряжение приближающегося боя. Все приглашенные слегка возбуждены. Скоро начнется.

Жены боксеров приложили максимум усилий к тому, чтобы ничего не состоялось, но разве можно остановить этих ненормальных!

Вера обняла мужа:

— Может, не стоит разыгрывать весь этот цирк? Ведь не мальчики?

— Перестань. — Быков спокойно смотрел на нее. — Ничего не случится.

— У тебя же травма спины…

— У него тоже, — возразил Виктор и посмотрел на соперника.

Алена держала Игоря за руку.

— Ты уже дважды доказывал, что сильнее. Что тебе еще нужно?

Кузин глотнул водички.

— Он бросил вызов — я не мог не принять его.

— Виктор постоянно тренируется, а ты уже несколько лет не нагружал себя по-настоящему.

— Не забывай о двух месяцах подготовки. Не все так мрачно. К тому же здесь не первенство России.

— И ты хочешь сказать, что будешь драться вполсилы и ляжешь через Десять секунд после гонга, чемпион?

Он не ответил. Зачем? Дуэль будет честной и бескомпромиссной.

— Перестань ворчать. — Он слегка ущипнул жену за мягкое место и не смог скрыть улыбки, когда она вздрогнула от неожиданности.

Подождав, пока гости насытятся и слегка захмелеют, Быков дал знак организатору поединка.

Сергей Мелехов, в прошлом боксер-легковес, пролез через канаты на ринг с микрофоном в руке.

— Дамы и господа! Сейчас вам предстоит увидеть поединок двух боксеров, чье высокое мастерство радовало любителей и знатоков бокса на протяжении многих лет. Бой, посвященный открытию школы, проведут: в красном углу — владелец школы, мастер спорта, двукратный серебряный призер чемпионатов России Виктор Быков! — Раздались аплодисменты, и хозяин зала, встав из-за стола, удалился в раздевалку вместе с женой и массажистом. — В синем углу ринга — почетный гость сегодняшнего праздника, мастер спорта международного класса, двукратный чемпион России, серебряный призер чемпионата Европы Игорь Кузин! — Игорь отвесил поклоны всем присутствующим и вслед за соперником удалился в раздевалку.

Пока бойцы готовились, Мелехов, приглашенный Быковым в качестве второго тренера на постоянную работу, продолжал:

— Два раза наши соперники сходились в финале России, и оба раза Кузин брал верх. Посмотрим, как будут разворачиваться дела сегодня. Сегодняшней встрече предшествовала двухмесячная серьезная подготовка обоих спортсменов. Надо ли говорить, что никто из них не хочет уступать противнику. Эту встречу мы смело можем назвать принципиальной. А определить сильнейшего нам помогут судьи… — Три представительных мужчины поднялись из-за стола и заняли свои места около ринга. — Судья на ринге!.. — Мелехов взял паузу. — Мастер спорта Сергей Мелехов! То есть я! — Раздался дружный хохот.

Ведущему принесли листок бумаги.

— Поступили результаты взвешивания. Виктор Быков — семьдесят семь килограммов триста граммов! Игорь Кузин — восемьдесят один килограмм семьсот граммов!

Лежа на массажном столе, Виктор, как ни старался, не мог прийти в себя после жесткого, но честного поединка.

Первый раунд они оба вели разведку. К чести Кузина, он сумел за несколько недель войти в прекрасную форму и порхал, словно мотылек. Быков, однако, подумал, что он сможет справиться с противником, дав тому возможность выложиться до конца.

Сам Виктор берег силы. В результате первый раунд закончился с моральным перевесом Кузина. Тот удивил зрителей своей прекрасной формой, а его ловкие уходы от несколько стандартных атак Виктора приносили ему аплодисменты. Разогревшиеся спиртным зрители не жалели ладоней. С каждым взрывом оваций Игорь все больше верил в успех.

Быков отправился в свой угол в несколько испорченном настроении. Он не проиграл по ударам, но уступил в технике. Сейчас ему казалось, что он вернулся на восемь лет назад. Теперь преимущество соперника будет расти от раунда к раунду, а его проигрыш будет с каждой секундой все очевиднее. Неужели он не выиграет и теперь?

Второй раунд Кузин начал весьма жестко, в результате чего Быков поплыл. Судья открыл счет.

«Я ведь не пропустил, не пропустил», — старался убедить себя мастер спорта, стоя в углу и чуть покачиваясь.

— Закончим? — поинтересовался Мелехов.

— Ни хрена подобного, — прошептал Быков.

За несколько секунд выгнать из головы туман невозможно. Кузин знал об этом и поспешил закончить бой за явным преимуществом. Он быстренько «прискакал» к заторможенному Быкову, словно бравый гусар на молоденьком жеребце, и с удовольствием провел серию из трех ударов. Виктор вяло переместился вдоль канатов. Двигаться было очень тяжело, но остановиться означало сдаться.

Он гулял по рингу, кое-как отвечая на атаки и думая о гонге. Второй раунд он, похоже, провалил. В тот момент, когда столь отвратительные мысли родились в его тренерском сознании, Виктор уловил крохотное нарушение координации движений у соперника. Сбой в технике — первый признак усталости. Долго ждать не пришлось. Игорь открыл подбородок, и широкоплечий противник отправил по назначению триста килограммов массы, сосредоточенной в небольшой боксерской перчатке.

Гонг возвестил об окончании второго раунда. «Мне не хватило десяти секунд, чтобы сделать дело», — подумал Быков и отправился отдыхать.

Осталась треть пути. Кузин выдохся. Быков мог поклясться, что это так, надо только увеличить давление и воспользоваться парой-тройкой ошибок соперника.

Как и ожидалось, Игорь пошел в атаку. Он устал, и выжидать не имело смысла. Быков сохранил силы и теперь был готов даже не за медаль и не за славу, а лишь за принцип одержать верх. Единственный шанс Кузина был в стремительной атаке секунд в тридцать, дальше — или все, или ничего.

Быков ушел в защиту и, подставляя под удары то корпус, то перчатки, выжидал, когда усталость навалится на атаковавшего его чемпиона. Он чуть было не пожалел об этом, когда его голова затряслась под тяжестью прямого в переносицу, но не стал менять рисунок боя и, собравшись с духом, выжидал. Прошла минута. В запасе еще две… А вот и подарок! Уклоняясь от очередного удара, Виктор заметил просвет между вытянутой и согнутой руками Кузина и, одновременно с отклонением корпуса влево, послал правую руку в белое пятно, затянутое защитным шлемом.

Игорь стоял на ногах около секунды, затем медленно осел на ринг.

Первым, кто бросился к Кузину, был Виктор.

— Ты как?

Мелехов оттащил его в сторону, давая возможность врачу осмотреть спортсмена.

— Доигрались? — Алена со слезами на глазах поднялась на ринг и, бросив обидное слово Виктору, склонилась над мужем.

Виктор ждал.

Наконец чемпион смог подняться и подойти к нему.

— Вот ты и выиграл.

— Пошли отдыхать, Игорек. Нам осталось только молодых учить.

Быков помог другу дойти до раздевалки, где им должен был заняться доктор, после чего сам поспешил принять горизонтальное положение.

Он победил, а большего и желать нельзя.

Осетия

Нина Тодуа шла по селу к роднику. Стройная высокая девушка, с высокой грудью, семенила босыми ногами по пыльной дороге. Лето выдалось жарким, и родник, вытекающий из-под земли, потихонечку затухал. Но никто не боялся, что он пересохнет. Снега, тающие высоко в горах, питали его, а потому высокие кувшины женщин и девушек, идущих от родника, были наполнены прохладной и вкусной водой.

Село кончилось. Она свернула к лесу, на извилистую тропку. Теперь надо преодолеть небольшой овражек, поросший шиповником, пройти мимо двух огромных ореховых деревьев и слегка углубиться в лес. Там из-под корней вековой сосны бьет родник.

Навстречу ей попалась соседка, которая, поздоровавшись, не забыла справиться о здоровье отца.

Карена Тодуа месяц назад ранили в ногу грузинские боевики. Тогда все мужчины взялись за оружие и не дали бандитам войти в селение. Сейчас рана затянулась, и глава семейства мог уже работать по хозяйству, не забывая раздавать работу всем своим детям. А их у него было четверо. Три сына: старший — Георгий, средний — Сосо, младший — Вано. Между Сосо и Вано родилась у Карена и Зульфии дочка Нина. Сегодня у нее день рождения. Четырнадцать. Возраст вроде и невелик, но в их селе девушек отдавали замуж и в двенадцать. К отцу тоже приходили сваты, но он медлил, понимая, что матери одной будет нелегко.

Нина год от года становилась все краше, и, как следствие, почти каждый месяц Карен принимал в доме гостей, но дальше застолья дело не двигалось.

Чем дольше медлил Тодуа, тем с большей энергией ломились в их дверь сваты.

Только один раз отец поинтересовался у нее, за кого бы она хотела выйти. Пожатие плеч и покорное молчание были ответом. Больше отец не спрашивал дочь об этом.

Нина поставила на плечо кувшин и пошла обратно. Мог ли ей нравиться богатый, но толстый Зураб с его заплывшими в жиру родителями, или длинный и скрюченный в свои сорок бобыль Радик, или широкоплечий, приземистый крестьянский сын Дато? Она честно говорила себе, что ей бы не хотелось жить ни с одним из них.

Вечер. Праздничный стол на редкость богат. Нина не помнила, чтобы на ее дни рождения забивали барашка, доставали очень хорошее вино, да еще и приглашали гостей.

Они с матерью едва успели привести себя в порядок, как на пороге появились гости.

Первым вошел седовласый старик, за ним женщина — ровесница матери, а потом в дом вошел он. Молодой человек. Высокий, стройный. Их глаза встретились. Она отвела взгляд. Протест и желание смешались в ней. Он слишком хорош для их убогой жизни. Парень превосходил всех ее братьев красотой и силой. Он возвышался над ее отцом почти на голову и смиренно молчал, пока старшие обменивались приветствиями.

Все уселись за стол. Вино потекло рекой. Поднимались бокалы, говорились тосты. Далеко не случайно Нину и Гоги, так звали юношу, посадили вместе. Девушка не могла ничего есть и лишь изредка пила вино и с благодарностью смотрела на отца, который тихо говорил о чем-то со старцем.

Наконец отец спросил Нину:

— Пойдешь замуж за Гоги?

Он мог бы и не спрашивать. Но даже формальный вопрос делал отца более цивилизованным в глазах окружающих, и это ему нравилось.

Дочь кивнула и покраснела. Видела бы она своего кавалера. Тот весь залился краской и, чтобы остудить пыл, залпом осушил огромный кубок с вином. Все, кто был за столом, зааплодировали и рассмеялись.

— Через неделю свадьба! — громко сказал старик, отец Гоги.

Мать заплакала, братья заулыбались. Гоги был красив и молод, а ей ничего больше и не было нужно.

Сочи

Лена Басова пришла на работу на полчаса раньше обычного. Сегодня у нее особенный день. После десяти лет безупречного вождения ей сегодня должны были дать новую машину.

Вчера поступил к ним новый троллейбус, и начальство, недолго думая, отдало его под начало молодого, но весьма опытного водителя.

Депо еще погружено в полудрему. Рассвет только начался. Казалось, что свет ей совсем не нужен. Она и вслепую найдет 2207. Теперь ей ездить под этим номером. Он не может быть несчастливым, ведь на конце семерка.

Диспетчер Смирнова очень удивилась, увидев Лену.

— Не терпится? — поинтересовалась она.

— Да. В три ночи поднялась. Чувствую, уснуть не могу. Пришла на работу.

— Понимаю.

Басова подошла к машине. Троллейбус не простой, а с гармошкой. Четыре двери. Она вошла в салон. Чистенький, новенький, ни царапинки, ни грязинки. Сиденья обтянуты коричневым кожзаменителем, пол покрыт новыми резиновыми половичками. Она прошлась до конца салона и вернулась к первой двери. Теперь самое торжественное.

Ее рабочее место стало удобнее. Кресло пошире и помягче. Баранка стала более приятной на ощупь, оделась в какой-то синтетический материал и стала толще. Теперь руки будут не так уставать. И где находится этот город Энгельс, где выпускают такие машины? Она не знала. С географией у нее было плохо. Надо будет прийти домой и посмотреть, откуда родом ее 2207.

Она десять лет проработала на видавшем виды 1308 и никогда не бросала его в беде. Все не переставали удивляться, что столь старая, латаная-перелатанная, полусгнившая развалюха все еще на ходу. Бывали дни, когда ей самой приходилось ремонтировать свое чадо, но она не унывала. Она любила 1308, и ей казалось, что он держится только за счет ее чувств к нему.

Что же теперь с ним будет?

Она подошла к отработавшей свое машине и положила руку на переднюю фару, как бы прощаясь с ней. Сзади неслышно подошел один из водителей парка.

— Любуешься? — Он кивнул на троллейбус.

— Привет, Пронин. — Она никогда не называла его по имени. Для друзей он Федор, а для нее Пронин. Высокий, черноволосый, с руками, как клещи, Пронин.

— Заслужила, заслужила Леночка новую машину.

Она несколько удивилась, с чего бы это он вдруг подошел к ней. Они вместе в одном коллективе, но ни разу он не удосужился обратить на нее внимание. Может, она молода для него? Ее же не смущало, что он на десять лет старше. Здоровья у Феди было достаточно. В свои сорок с копейками он был подтянутым, чистеньким и… холостым.

Женщины от него были без ума, чем он, по слухам, охотно пользовался. Правда, данный факт нисколько не подымал его в глазах Лены, но в общем-то она была не против, потому как была по жизни не менее одинока, чем собеседник.

— Я старалась каждый день, — заметила Лена.

— И вот победа! — Может быть, его восторг был и искренним, но ей совсем не хотелось продолжать с ним разговаривать, надо работать.

Без пятнадцати пять она уже на маршруте. Ничего не скрипит, не болтается. Автоматика тихонько пощелкивает. Ей придется первое время быть осторожной. Все-таки ее детище стало на несколько метров длиннее. Зато пассажирам будет посвободнее, а значит, обстановка будет не столь напряженной. Только не в часы пик. Нервозность пассажиров будет передаваться водителю, несмотря на то, что он за металлической перегородкой. И все-таки это лучшее, что может быть в ее карьере водителя. Новая техника! Значит, ей доверяют, ее ценят.

Екатеринбург

«Наконец-то дождь», — думал Зотов, ступая вдоль прибывшего из дальнего далека поезда. Вещмешок, заброшенный за плечо, не тянет. Там почти ничего нет. Мыльно-рыльные принадлежности да подарок для матери. Огромный пуховый платок.

Три года за воровство. Глупость, детская глупость. Прямо в день восемнадцатилетия. Напились и пошли брать магазин. Напрямую, через витрину. Сдайся он тогда с друзьями на месте, получил бы условно. Теперь кому это интересно? Надо начинать жить заново. Что было, то было.

Он шел по вокзалу и смотрел на прилично одетых, о чем-то беседующих людей, и дышал воздухом свободы. Сколько красивых женщин! Рома Зотов бросал взгляд то на одну, то на другую, порой чувствуя, что у него немеют ноги. Иногда ему казалось, что он может просто рухнуть на асфальт, не выдержав этого обилия женских прелестей.

Накануне, ночью, в плацкартном вагоне он с трудом удержался от желания пощупать длинноногую красавицу, мирно спящую на верхней полке. А сейчас его изголодавшееся воображение рисовало картины, одна заманчивее другой.

Теперь на автобус, пятая остановка его. Сколько же раз ему снилось, что он едет домой?

Неожиданно взгляд уперся в синий мундир, и глаза налились яростью. Мент!

Рома шел и, не мигая, смотрел на мусора. Реакция последовала незамедлительно. Сержант потребовал предъявить документы.

Зотов достал бумажку и едва удержался, чтобы не ткнуть ею в лицо.

— Все в порядке, можете идти, — сообщил блюститель порядка.

Зотов, не ответив, пошел дальше. Теперь от ярости не осталось и следа. Мгновение назад он балансировал, словно на канате, понимая, чем может закончиться сопротивление властям.

В автобусах за время его вынужденного отсутствия свободнее не стало. Но это не испортило ему настроения. Он уже дома.

Во двор вошел, когда солнце клонилось к вечеру. Он поднялся на четвертый этаж панельной девятиэтажки и позвонил в дверь. Никого.

Достал ключи. Замок за три года не меняли, некому. Как загадал. Уходил — взял ключи. Пришел — и открыл ими дверь.

Часы на кухне висят на привычном месте. Вроде и не было трех долгих лет. Без пяти пять. Обычно в пять пятнадцать мама уже дома.

Он вошел в ванную. Большое зеркало, которое он любил, на месте. Вроде подрос. Ромка всю жизнь проходил в малышах, и каждый сантиметр прибавлял в нем уверенности.

Зато в плечах раздался несомненно. Раздался, конечно, было громко сказано, скорее — расправился.

Мать вошла тихо. Замок чуть щелкнул.

— Ромка! — закричала она, увидев обувь, и бросилась в единственную комнату.

Они обнялись, мать заплакала.

— Все будет хорошо, мама, ты не волнуйся. Все кончилось.

Она посмотрела на него глазами, полными слез.

— Ты, наверное, устал с дороги?

— Да, нет. Трое суток спал. — Он еще раз оглядел комнату, будто после материнских объятий она изменилась.

— Иди мойся, пока горячая вода есть, а я на стол соберу.

Ромка усмехнулся: все, как обычно, — в летнее время горячую воду продолжали отключать, как это делалось и до его заключения. Как ни странно, но именно это обстоятельство утвердило его в мысли — он дома.

Когда он вышел, облачившись в чистое белье, то обнаружил на кухонном столе водочку, копченую колбаску, свежие огурцы, картошку, сливочное масло, омлет, пшеничный хлеб и соленые грибы.

— Как я тебя ждала, как ждала. — Мать обняла сына и вновь заревела.

Прежде чем наброситься на еду, он отставил водку и сообщил, что больше пить никогда не будет.

Мать с удивлением и уважением посмотрела на него и убрала со стола бутылку.

Сын был прав: если бы не водка, жить бы ему на свободе, а не маяться в неволе долгих три года.

Сентябрь. Москва

— Виктор Михайлович! Оторвитесь на минутку! — раздался голос Ольги Аросьевой.

Быков не обращал на нее внимания. Он продолжал держать лапу.

— Сильней правой! Точнее в цель! Заноси локоть! Я сказал тебе — бей сильней! Сильней! — Не было ясно, кто устает больше — он или Андрей Чехов, который молотил по лапе. — Так! Хватит!

Чехов, тяжело дыша, прислонился к канатам. Они провисли под тяжестью его молодого тренированного тела.

— Знаешь, как ты должен бить?! — Виктор приблизил разгоряченное сердитое лицо к лицу молодого боксера. — Так, словно каждый твой удар — самый важный и к тому же последний! Ты понял?! Словно твой удар — единственный, и ты обязан свалить им соперника! Вкладывай в удар всю свою силу. Понял?! Всю!

— Это очень… тяжело. В полную силу.

Быков молча снял тренировочные лапы, отшвырнул их в сторону.

— Можешь идти, — спокойным голосом произнес он.

— Почему?!

— Я не буду тебя тренировать.

— Но почему?! — У Чехова задрожал подбородок.

— Ты не хочешь слушать меня. Иди!

— Виктор… Михайлович, я все понял! — В голосе Чехова была мольба. — Давайте продолжим, Виктор Михайлович.

Быков молчал. Чехов был лучшим из его учеников в возрасте до 20 лет. Самым ценным его качеством было то, что он не боялся соперников. Он легко и без раздумий шел вперед и наносил удары, не боясь боли, которую несли встречные удары противников. В нем не было этого тормоза, который появляется у более опытных боксеров и не дает им биться в полную силу. Оставалось лишь поставить Чехову действительно хорошие удары, обучить умению наносить их так, чтобы посылать противников в нокаут, присоединить к его природному бесстрашию удар завидной силы и резкости.

— Ладно. Но чтобы я больше не слышал таких разговоров. Никогда! — Виктор надел лапы, и Чехов продолжил отработку атакующих серий.

— Вот так — пойдет, — скупо похвалил его тренер. — Отдохни десять минут и начинай спарринг. — Он пошел в другой угол большого зала, который вмещал три ринга, множество тренажеров, зеркал и огромное количество свободного пространства, чтобы заниматься «боем с тенью».

— Виктор Михайлович! — вновь подошла к нему Ольга. Она была главным бухгалтером и заведовала всем хозяйством открывшегося спортивного центра.

Когда-то она успешно занималась плаванием и даже взяла «бронзу» на России. Затем пришла пора подумать о будущем. Закончила бухгалтерские курсы, получила необходимые знания. Она была довольно привлекательна, сумела сохранить стройную гибкую фигуру, у нее была даже нехарактерная для профессиональных пловчих большая грудь, и Быков помнил, как однажды уединился с ней в своем кабинете. Ольга оказалась на удивление покладистой девочкой, она не стала упираться, а совсем наоборот — попыталась получить максимум удовольствия.

После этого Виктор старался воздерживаться от интимных встреч с Ольгой — столь покладистые дамы его не слишком привлекали.

— Что, Оля?

— Вы не хотите посмотреть на новую вывеску?

Старая вывеска уже давно портила Быкову настроение. Конец двадцатого века на дворе, а тут убогая фанерка с облезлыми от дождей буковками. Хотелось чего-то основательного, чтобы взглянешь — и сразу видно: серьезный человек, серьезный бизнес, как и подобает бывшему чемпиону России.

— Уже готова?

— «Школа бокса Виктора Быкова». Только что установили… Красота!

Быков пошел к выходу, подбадривая подопечных: «Веселей, ребята… работайте, работайте… запомните — чем больше вы сделаете сейчас, в этом зале, тем лучше вы будете чувствовать себя на ринге, во время боя…»

Два здоровых парня встретили его у входа в клуб. Начищенные ботинки, брючки, рубашечки, за спинами джип «Чероки».

— Вышел на вывеску взглянуть, тренер? — поинтересовался накачанный молодец весом с центнер.

Быков посмотрел на его коротко стриженную прическу, неширокий лоб, густые брови и квадратный подбородок.

— Хотите заниматься? — спокойно поинтересовался боксер, предполагая, что перед ним местная братва.

— Ага, — двинул мысль более грузный напарник «центнера».

Виктор обошел тяжеловесов и, отойдя от крыльца на несколько метров, оценил работу агентства по изготовлению рекламы.

Надпись, сделанная крупными красными буквами, была обрамлена лампочками и спрятана под стекло.

— Лучше, чем у тренера Микки, — поделился «худощавый» непрошеный собеседник.

— Тренер Микки был беден, разбогател лишь его ученик Рокки Бальбоа, — заметил Быков, зная, что в конечном счете разговор сведется к деньгам.

— Мы будем заниматься здесь, — твердо заявил обладатель жирового пояса на талии, — за это тебя никто не тронет.

— И как много учеников у меня прибавится? — поинтересовался Виктор.

Он давно ждал чего-либо подобного и только после того, как прошел месяц, успокоился. Оказалось — зря. Какие условия ему выдвинут, он не знал.

— Не волнуйся, мы спортсменов уважаем, — заверил «центнер», — желающие пока только Серега и Колян. То есть я и он. — Худой кивнул на толстого.

Перед ним стояла какая-то двадцатилетняя наглая шушера. Надо бы было поговорить с ними поплотнее.

— Пошли записываться в секцию, — пригласил Быков и первым вошел в клуб.

Серега с Коляном вошли в его кабинет.

— Места здесь много, — начал Серега. — Мы дадим денег, ты привезешь сюда тренажеры «Кеттлер», поменяешь сантехнику. У тебя прибавится людей за счет открытия небольшого атлетического зала. Своих боксеров сможешь подкачивать. Взамен мы будем бесплатно заниматься каждый день с девятнадцати до двадцати одного часа. Кроме того, раза два в неделю, вечером, сюда будут приезжать уважаемые люди и разминать кости. — Колян вытащил пачку стодолларовых бумажек. — Времени у тебя неделя.

— Сивый сказал, что ты должен проверить, крепкие ли у него яйца, — напомнил Колян.

— Да, тренер, ты не дрейфь, я тебя не поломаю, — с пафосом заявил Серега. — Мой кумир Майк Тайсон. На ринге бьется, а за его пределами трахает телок, он крутой нигер.

Это был вызов. Быков почувствовал, как адреналин заставил закипеть кровь. Он спокойно пожал плечами и предложил заняться делом, а не разговорами.

Глаза Сереги загорелись.

— Будем боксировать по всем правилам. Я классно занимался боксом и еще ничего не забыл.

Виктор показал, где раздевалка, и пошел готовиться к бою. По пути объявил ребятам, что сейчас у них появится возможность посмотреть поединок с его участием, после чего попросил всех продолжать занятия.

Когда наконец «братки» показались, в зале наступила тишина.

Виктор признался себе, что не ожидал увидеть Серегу в столь отличной форме. Его соперник был на полторы головы выше и тяжелее примерно на двадцать пять килограммов.

«Это тебе не бухгалтершу втайне от жены загибать, — подумал Быков. — А впрочем, бегает он, наверное, плохо. Собью дыхание и разделаюсь без особых проблем».

— Что это за цирк? — поинтересовался Мелехов.

— Братва, — спокойно ответил хозяин клуба. — Они сделали мне предложение, от которого я не мог отказаться.

— Ты будешь биться с этим парнем? — усмехнулся Мелехов. — Тебя не смущают его рычаги?

— Длинные, сильные рычаги. Нормально развитый мальчик. Но бегает он плохо, поверь мне.

Мелехов справлялся одновременно и с ролью судьи на ринге, и с ролью счетчика времени.

Второй тренер щелкнул секундомером, и бой начался.

С первых секунд Быков понял, что эта комедия ненадолго. У него не было никакого желания играть с неуклюжим противником.

Все закончилось через сорок две секунды. Поиграв с детиной на средней дистанции, Быков не упустил возможности зарядить в подбородок, чего ему уже давно не удавалось, так как соперники попадались опытные и не такие рослые. А здесь все шансы и себя показать и засранцев притушить.

— Серега, ты че! — Колян вскарабкался на ринг и бросился к неподвижно лежащему на ринге товарищу.

Мелехов оттолкнул в сторону рыхлого юношу и, склонившись над Серегой, поднял веко.

Пока мочили ватку в нашатырном спирте, Серега уже пришел в себя и, сфокусировав взгляд на Быкове, уважительно сообщил, так, что было слышно всем присутствующим:

— А ты мастер.

— Мастер, мастер. — Мелехов похлопал шефа по плечу.

— Мастер сегодня проводит тренировку по сокращенному графику. Не забывай, сегодня у меня годовщина свадьбы. — Это Виктор сказал уже Мелехову.

— Помню, помню.

Уже жестяная. Шутка ли, восемь лет вместе.

— Закончи за меня, — он подозвал помощника, — а мне пора. — И поспешил к выходу.

«Ну и денек: и наезд, и поединок, и праздник по случаю годовщины. Лучше не придумаешь».

Осетия

Нина Тодуа сидела во дворе на лавке и держала на руках маленького братика Вано. На улице было уже темно, жара спадала. Приближалась ночь. Можно сидеть около дома еще полчасика, пока не станет очень холодно. Потом надо идти спать, потому что завтра новый день, и ей потребуется немало сил, чтобы его прожить.

Вано смотрел на сестру и хитро улыбался. Ему было три года, и он пользовался всеми привилегиями, положенными маленькому ребенку, но при этом был большим шалуном. Пока ему все прощалось, все сходило с рук.

Деревянная лошадка, вырезанная отцом на радостях в первые недели после рождения сына, была уже изрядно потрепана, но все равно оставалась любимой игрушкой маленького Тодуа. Он вертел ее в руках и время от времени старался запихать себе в рот. Нина то и дело освобождала голову лошади от крепкой хватки молочных зубов.

— Вано, так делать нельзя. Зачем ты грызешь? Папа делал тебе игрушку, он так старался.

Мальчик внимательно выслушивал замечания сестры, после чего все начиналось сначала.

Нина сидела и смотрела то на небо, тускнеющее после захода солнца, то на теряющий четкие очертания коровник, то на дорогу, по которой уже почти целый час как никто не прошел.

Нина опомнилась только тогда, когда братик неожиданно замахал ручками и напрягся.

Она посмотрела на него и обмерла. Детская ладошка судорожно сжимала безголовую лошадку.

— Вано, где голова?

Вано не отвечал. Он вцепился в сестру и хрипел. Нина схватила брата и, перепуганная, с плачем побежала в дом.

Мать, сообразив, в чем дело, взяв ребенка за ноги, несколько раз тряхнула его.

Отец вышел из комнаты, когда все закончилось. Он посмотрел на женщин, затем на хватающего воздух Вано и на валяющуюся на полу отгрызенную голову.

— Нина, — серьезно сказал он, — сегодня ты будешь ночевать в хлеву вместе с коровами.

Он ушел в комнату.

Ребенок, наполнив кровеносную систему кислородом, заревел. Нина выбежала из дому и, усевшись во дворе на ступеньки, тихо зарыдала.

Страшно было подумать, что по ее вине мог погибнуть младший брат.

Сочи

Конец смены выдался напряженным. Так всегда бывало, когда окончание ее работы приходилось на часы пик. Транспорт ходил нерегулярно, на остановках скапливалось множество людей, и все пытались штурмом взять именно ее троллейбус, как будто он был последним и единственным в этот час. Лена всегда удивлялась этой безудержной напористости горожан, но тем не менее она уже давно научилась переносить эти неблагоприятные часы. Просто надо больше внимания проявлять при посадке и высадке пассажиров. Иногда ей было жалко машину. За что же ей достается такое?.. Троллейбус не виноват в том, что в городе не хватает транспорта.

Надо терпеть. Народу у рынка набилось под завязку. Правда, дальше — легче, а к концу рейса народ совсем рассосется.

Басова стала думать, чем ей заняться после работы. Пойти на пляж и посидеть теплым сентябрьским вечером на берегу моря или набраться сил и навести порядок в квартире после вчерашней вечеринки. Лена и еще три дамы с их предприятия решили тихонько посплетничать после рабочего дня. Но как-то само собой получилось, что у каждой появился кавалер. К Лене, словно листик в бане, прилип Федор Пронин. Она не старалась его отодрать по той простой причине, что была рада кавалеру.

Вместо планируемого чаепития получились неплохие танцульки-посиделки с легкими поглаживаниями.

Федор ушел вместе с другими, чем несколько разочаровал. Главное, что они договорились встретиться в восемь вечера и побродить по берегу моря.

«Кто я для Федора? Девушка месяца или нечто большее?» — думала Лена, одновременно следя за дорогой.

«Если он хотел переспать со мной, тогда почему не остался на ночь? Постеснялся гостей? Мог бы вернуться позже. Неужели и мужчине хочется романтики?»

Затормозив на остановке, она посмотрела в зеркало заднего вида. Вышло человек семь. Желающих прокатиться больше не было.

— Едем дальше, — одними губами произнесла Лена и несколько раньше, чем двери полностью сомкнулись, перевела взгляд на дорогу.

— Руку, руку прижали! — закричал кто-то.

Лена вздрогнула. Посмотрев в зеркало, она увидела, что кому-то пришлось весьма несладко: мужчина невысокого роста, отчаянно жестикулируя, пытался выдернуть другую руку из тисков закрывшихся дверей. Открыла двери. Мужичок выскочил на улицу и, продолжая размахивать руками, угрожающе что-то кричал ей вслед.

Приехав в депо, она уже забыла о случившемся, но бабоньки в диспетчерской не преминули обрадовать:

— На тебя жалоба. Готовься потерять премию. — Смирнова сочувственно взяла ее за руку. — Кому ты там руку отдавила?

— Не знаю, — призналась Лена бледнея.

— А я тебе скажу. Мужика ты прижала, а он какой-то там то ли художник, то ли музыкант. В общем, руки ему обе нужны. Говнюк номер троллейбуса запомнил и накатал бумагу.

— Пойду я домой, — тихо сообщила Лена.

Премия — вещь неплохая, но завтра у нее более важное мероприятие — свидание с Федором. Да пропади они пропадом, эти деньги!

Екатеринбург

Рома пришел домой в седьмом часу вечера. Мать поставила на стол картошку, политую постным маслом, черный хлеб и стакан чуть сладкого чая.

Сын накинулся на еду. Он весь день, как и вчера, как и неделю, как и месяц назад, мотался по городу в поисках стабильного заработка. Его никоим образом не устраивали предложения его бывших дружков, которые, получив сроки поменьше, давно освободились и зарабатывали на жизнь весьма неблаговидными делами. Кто торговал наркотиками около дискотек, кто воровал магнитолы из автомашин. Зотов понимал, что это не дело и рано или поздно можно попасться.

Стучась в дверь к потенциальному работодателю, он говорил себе, что должен быть честным. В результате ему то не хватало образования, то не было опыта работы, то возраст был не тот, то комплекция не могучая. Но главной проблемой была его судимость. Как только дело доходило до заполнения анкеты, а в ней — до пункта о судимости, сразу находилась масса поводов для отказа в приеме на работу. Брать бывшего уголовника никто не хотел. И хотя отказывали под благовидными предлогами, Ромка ясно видел настоящую причину. Ни шатко ни валко прошло два месяца, за которые денег в доме не прибавилось, и Ромкой начало овладевать отчаяние. Надежды на честную жизнь таяли.

Сегодня все было по-другому. Он проснулся необычно рано — около восьми — и, наскоро перекусив, выкатился на улицу. Решив посетить частную фирму, где требовались столяры, он оделся попроще, состроил деловое выражение на физиономии и отправился по указанному в объявлении адресу.

Предприятие располагалось в небольшой пристройке девятиэтажного панельного дома. Как только он открыл дверь, запах столярки забрался в нос, и Зотов вспомнил, как на зоне изо дня в день ему приходилось собирать оконные рамы. Он ненавидел эту работу и вот сам пришел просить хозяина дать возможность заработать денег именно тем, чему научился в неволе.

В просторном зале трудилось человек восемь. Буквально на глазах Зотова на свет появлялись диваны и кресла. Он не стал долго стоять, разинув рот.

— Вон дверь, видишь? Тебе туда, — сообщил ему сухонький мужичонка в очках, облаченный в черный халат.

Коричневый прямоугольник, расположенный в конце небольшого цеха, манил неизвестностью.

Аккуратно обходя рабочих, Ромка примечал, кто чем занимается, и мысленно ставил себе плюсики. Здесь не было работы, с которой он не мог бы справиться.

Он открыл дверь почти машинально, совсем позабыв, зачем он здесь.

Когда же его взгляд уперся в обладателя небольшого кабинета, было поздно отступать. Он где-то уже видел этого человека. Только где?

— Освободился? — Сидящий за столом мужчина поднялся, подошел и пожал руку.

— Я запомнил тебя. Ты после того, как я вышел, еще два года барабанил. Как тебя зовут?

— Роман.

Он не хотел больше встречаться с людьми, с которыми отбывал наказание. Но теперь-то никуда не денешься. Как Зотов ни напрягался, он не мог вспомнить, при каких обстоятельствах встречался с нынешним директором крохотной мебельной фабрики.

— Работу ищешь?

Зотов молча кивнул.

Он старался забыть о лагере, но лагерная жизнь вновь и вновь напоминала о себе. И вот этот человек оттуда. Ромка не ждал ничего хорошего.

А Юра Мамин, по кличке Мама, смотрел на пришедшего к нему пацана и не мог нарадоваться. Кандидатура устраивала его по всем статьям.

— Ты три года сидел. В зоне научился чему-нибудь?

Зотов понял, что его спрашивают о приобретенных навыках. Но собеседник смотрел тяжелым взглядом, и Ромка почувствовал вдруг острое желание вообще уйти отсюда, но мысль о том, что придется Бог знает сколько времени обивать пороги в поисках работы, а вечером встречать вопросительный взгляд матери, заставила его подавить в себе это желание.

— Столярничал, — скупо выдавил Рома.

— Ты не зажимайся. Хочешь начать новую жизнь? Похвально. Мне, как видишь, это удалось.

Зотов кивнул в знак согласия.

— Ну что, не вспомнил, где мы с тобой пересеклись?

— Нет.

— Ты мне чемодан нес, дружок. Когда я на свободу выходил. Я — Юра Мамин.

Упоминание о том, что он совсем недавно был «шестеркой», подавило волю. Рома не принадлежал Маме, но когда его попросили выполнить столь «почетную» работу, он не смог отказать.

— Ну, ты не волнуйся, все забыто. Завтра к восьми утра приходи на работу, тебе все покажут. А сейчас, будь добр, отнеси вот эту сумку.

Зотов чувствовал, что и сейчас не сможет отказаться.

Мама вытащил из-под стола обычную кожаную сумку.

— Вот адрес. Отдашь лично в руки кавказцу без больших пальцев.

Зотов сделал все, как просили. Когда он снова вошел в кабинет к Мамину, то получил вознаграждение в двадцать долларов.

— Надеюсь, ты не открывал сумку?

— Нет, — соврал Ромка. Вид упаковки с белым порошком и две пачки долларов до сих пор стояли у него перед глазами. Но он справился с искушением кинуть всех и спокойно донес груз до получателя.

— Отлично, мне подтвердили факт доставки. Завтра на работу. И мой тебе совет, не задавай много вопросов. Чем меньше любопытства, тем лучше для здоровья.

Зотов вышел на улицу. Главное — у него на руках появились деньги. Может, не все так плохо. Жизнь ведь только начинается.

— Ты чего задумался? — Мать заботливо посмотрела на сына.

Он встрепенулся, порылся в кармане и выложил на стол российский эквивалент двадцати баксам.

— Я нашел работу, мама.

Екатерина Ивановна расцвела. Услышав о мебели, она и вовсе воспряла духом.

— Я слышала, они неплохо зарабатывают.

— Я тоже, — ответил сын.

Ноябрь. Москва

Быков подошел к скамейке, снял полотенце, вытер пот. Тренировка перевалила за середину, можно и дух перевести.

— Тренер! — окликнул его Сергей Петров. — Не хочешь со мной поспарринговаться?

Быков искоса посмотрел на Петрова. Короткая стрижка, высокий, с мускулами, ставшими за эти два месяца еще сильнее и неутомимее. У него была толстая бычья шея, зычный голос, грубоватые повадки деревенского паренька, попавшего в город, но нисколько не стушевавшегося, а наоборот, задиравшегося при любом удобном случае. Быкову не доставляло удовольствия заниматься с ним — он слишком часто спорил и продолжал по-своему делать многие вещи даже после замечаний Быкова. Петров — представитель долгопрудненской братвы, приезжал на тренировки на подержанном джипе и постоянно стремился подчеркнуть: «Я — не один. За мной — организация, организованная сила, к тому же вооруженная и не ведающая никаких барьеров. Так что имейте это в виду!»

— А тебе что, не хватает нагрузки? Два месяца назад все закончилось очень даже нехорошо.

Виктор вспомнил, как не на шутку испугался за здоровье стокилограммового выскочки.

— Я хочу попробовать еще раз. Хочется оценить, чего я достиг… тренируясь под твоим руководством! Ну, давай, тренер! — Петров несколько раз ударил перчатками одну о другую, приглашая Быкова на ринг.

— Слишком мало прошло времени.

Быков сам развил способности своего подопечного, научил сохранять форму во время поединка долгое время. Он заставлял его бегать каждое утро, прыгать через скакалку, непрерывно находиться в движении на тренировках. Теперь у Сереги появилась реальная перспектива боксировать на профессиональном уровне. Сейчас это модно. Пусть лучше зарабатывает деньги на ринге, чем где-то в офисах, наезжая на перепуганных бизнесменов.

Быков действительно поставил новенькие тренажеры на деньги, полученные от Петрова. Как и договаривались, он в понедельник и четверг предоставлял зал каким-то толстопузым дядькам, которые чихать на него хотели, но на вознаграждение не скупились. Доходы центра возросли за счет организации секции атлетизма, и это приходилось учитывать. Пока с него не требовали денег, но кто знает, кто знает…

Для Быкова этот неопытный мальчик был дорогим «пациентом».

— Я согласен, — сообщил он, думая о том, что обойдется с мальчиком понежнее и позволит ему проскакать все три раунда не проиграв, но и не выиграв.

С самого первого дня, когда долгопрудненский Петров пришел в спортцентр, между ними возникло нечто вроде противостояния. Петров пытался доказать превосходство своей молодости, своей силы. Похоже, его бесило, что Быков, будучи на пятнадцать лет старше, был таким же сильным, как и он, — если не сильнее. Петровавыводило из себя и то, что Быков превосходил его интеллектуально. У самого Сергея не было ничего, кроме малоуспешного школьного образования и энергичного нагловатого напора, основанного на убежденности, что он сильнее большинства окружающих его людей. А за плечами Быкова был институт физкультуры и неоднократные поездки по всему миру. Когда Петров пытался грубовато поддразнить его, Быков отвечал ему так, что весь тренировочный зал взрывался хохотом. Петров краснел, у него внутри все начинало кипеть, и Быков не мог не смеяться, наблюдая его раздражение.

Быков подошел к ученику и спонсору. Петров, на голову выше Быкова, как обычно держал руки слегка разведенными в стороны — словно мышц было так много, что они не позволяли прижать руки к телу. Типичная поза качков. Быков устал объяснять Сергею, что бокс и то, чем занимаются атлеты-качки, — разные вещи. Если ты — великолепный качок, это еще не значит, что ты хороший боксер. Груда мышц и сильный, хлесткий, валящий с ног удар — отнюдь не одно и то же. Отлично тренированные мышцы нужны боксеру как воздух… Но искусство бокса не ограничивается этим. Однако разъяснить это Петрову — хоть грубовато, хоть тактично — было невозможно.

— Сереж, ты бы лучше нашел себе кого-нибудь в собственной весовой категории…

— Так нет никого, с кем бы мне было интересно биться…

Быков поморщился: действительно, в секции не было хороших тяжеловесов, это и позволило Петрову столь нагло вести себя.

— Ну что? — напирал Петров. — Тебе, тренер, слабо самому? Стар стал, курилка… — Он ухмыльнулся.

Быков напрягся. Соглашаться на поединок было опасно, но и оставить открытый вызов Петрова без ответа — значило спасовать, а этого Виктор допустить никак не мог.

— Завяжи, — бросил он одному из учеников, протягивая руки в перчатках. — До шестидесяти лет все — пацаны, верно? — повторил Быков старую поговорку.

— Так только говорят, — губы Петрова раздвинула улыбка сытого волка, — на самом деле возраст сказывается, и очень сильно…

Они перелезли через канаты. Петров запрыгал в своем углу, разминаясь. Пол ринга подрагивал под тяжестью его тела. Он нанес несколько резких и хлестких ударов по воздуху.

Не слишком технично, но уже много лучше, чем несколько недель назад. Надо отдать должное Сереге — тренируется с полной отдачей, правда, не всегда слушает, что ему говорят, значит, пойдет более трудной дорогой.

— Ну что, готов, тренер? — воинственно осведомился Петров.

Быков махнул рукой — отсчет времени пошел.

Петров сразу бросился вперед. Сделав ложное движение, Быков увернулся. Удары Сергея пришлись в пустое пространство.

Быков видел злобный блеск в его глазах, ощущал фанатичную решимость Петрова расправиться с ним. Сломить, сокрушить, растерзать. Для него это был бой, в котором он собирался одержать победу, доказать свое превосходство. В Петрове было то, чего так остро не хватало перспективному Андрею Чехову, — он действительно вкладывал всю силу в каждый удар. Тяжело дыша, тяжеловес гонялся за порхающим Быковым по всему рингу.

Быков не понимал, откуда у Петрова столько глухой и безграничной злобы против него. И почему он вдруг возненавидел его и хочет уничтожить. Похоже, у этого Петрова было много комплексов — он был упертый, как животное. Его невозможно было ни остановить, ни обуздать. Время от времени точные удары Быкова на мгновение останавливали его, но после этого Петров пуще прежнего пер вперед.

— Ты сильно разошелся! — крикнул Быков. — Это же спарринг!

— Это — бокс! — с вызовом ответил Петров, и его правый кулак просвистел в воздухе над присевшим Быковым. Петров попытался тут же достать его левой, но Виктор был начеку и парировал удар, выставив вперед перчатку. А Петров все лез и лез на него… Ученики, почуяв, что это не обычный спарринг, что на ринге происходит нечто экстраординарное, столпились вокруг канатов. Их присутствие еще больше раззадорило Петрова.

«Он носит имя животного, от которого пошла моя фамилия, — пронеслось в голове Быкова. — Но он — не бык, а гибрид быка с человеком. От человека у него — безграничная злоба, мстительность, нетерпимость, коварство, жестокость». Он пятился к углу ринга, отступал… Надо было заканчивать этот спарринг и остановить Петрова!

А Петров словно ощутил запах крови, рвался вперед, ему казалось, что еще немного — и он сокрушит Быкова, растопчет его. Его лицо было перекошено, глаза стали почти безумными… Он был готов разорвать Быкова на куски и, похоже, жалел, что на его руках толстые, неуклюжие перчатки — без перчаток сделать это было бы сподручнее. Петров проводил серию за серией, его кулаки колотили то воздух, то перчатки, то плечи Быкова, а Виктор выжидал, когда противник откроется для встречного удара. И когда Петров на мгновение зазевался, Быков хлестко и точно поразил его правым боковым в челюсть. Петров замер… Он стал похож на механизм, внутри которого что-то сломалось…

Быков мог бы добавить Сергею и левой. Но он не стал этого делать. Одного удара было вполне достаточно. Он послал Петрова в нокдаун.

Тяжеловес постоял немного, унимая мелькание «звездочек» в глазах, тем временем ученики аплодировали своему тренеру.

— Хватит? — поинтересовался Виктор.

Отрицая поражение, атлет помахал рукой. По понятным причинам мотать головой у него не было никакого желания, лучше уж ручкой взмахнуть.

К чести Петрова, надо сказать, он восстановился за положенные десять секунд.

Оценив состояние подопечного, Быков решил, что для его соперника не все потеряно. Но только с менее опытным противником.

Он должен был не только победить, но и научить Серегу думать. Если он после нокдауна кинется вперед, не дав себе несколько секунд на восстановление, то с мозгами, можно считать, совсем плохо. Если постарается сменить нахрап на более продуманную тактику — будет толк.

Петров оказался умным мальчиком и не бросился отыгрываться. Это тренеру понравилось. Но последовавшая за этим атака оказалась затяжной и очень мощной.

Петров теперь не забывал о защите и не раскрывался. Он, словно заводная игрушка, отрабатывал на тренере серию за серией. Быков уже пожалел, что успел серьезно нагрузиться до боя. Его соперник тем временем наращивал темп и не думал останавливаться.

«Только бы продержаться до конца раунда, только бы…»

Словно тяжеленный молот опустился на правое полушарие. В глазах стало темно. Виктор не чувствовал, как падает вниз…

— С воскрешением, Виктор Михайлович.

Мелехов стоял над Быковым с полотенцем в руках.

— Долго меня не было? — поинтересовался боксер.

— Минут пять. Тебе не кажется, что пора заканчивать подставлять свою голову под удары здоровенных парней?

— Старость — не радость.

Быков попробовал подняться, но помощник остановил его.

— Лежи пока. Тебе сегодня торопиться уже некуда.

Осетия

Мать мыла посуду, отец смотрел телевизор.

— Нина, сходи-ка в хлев, посмотри, что там с коровами. Чего-то они размычались.

Нина прислушалась. Похоже, отцу просто хотелось, чтобы кто-то продолжал заниматься делом даже после того, как он сам уселся перед телеэкраном. Чтобы мать мыла посуду, Георгий, самый старший из братьев, вытачивал новые балясины на токарном станке, Сосо выпиливал детали для ремонта водопровода… И ее он тоже решил чем-то загрузить. Отец полагал, что его хозяйство будет крепким лишь до тех пор, пока никто из родственников и членов его семьи не будет лодырничать. Он старался каждому найти работу и проследить, чтобы она выполнялась тщательно.

Нина поплелась в коровник. Ей не хотелось возиться с большими грузными коровами, которые постоянно хотели то есть, то пить. Она не понимала свою мать, которая так радовалась, когда поголовье увеличилось на восемь новых животных, — отец дешево купил их в соседнем селении, где в результате осетино-грузинского конфликта коров осталось больше, чем людей.

Хлев встретил ее теплом.

— Здравствуйте, коровы! — серьезно произнесла Нина. Она частенько разговаривала с этими глупыми животными, и, казалось, они начинали слушать ее, когда она говорила им, какие они толстые и бестолковые.

— Ну что вы раскричались?! — Нина с упреком посмотрела на коров. — У вас же все есть — и еда, и питье… спите лучше, набирайтесь сил!

Коровы ответили ей сонным мычанием.

— Ну вот… я так и знала… — Нина топнула ногой по пропахшему навозом полу. — Вы слишком много едите, и оттого вам не спится!

Неожиданно она услышала звон разбиваемого стекла и несколько вскриков. Потом рядом разорвалась граната. Этот звук нельзя было перепутать ни с каким другим.

«Неужели осетины?!» — похолодела Нина.

Она приоткрыла дверь и увидела темные фигуры, метнувшиеся к дому. Нина хотела крикнуть, хотела предупредить о надвигающейся опасности — может, отец успеет схватить ружье и защитить себя и домочадцев… но крик застрял у нее в горле.

Через минуту дверь коровника скрипнула.

— Ест здэс кто? Выходытэ, нэ бойтэс… опасность миновала… выходытэ, всэ бандыты разогнаны, вашей жизни ничто нэ угрожаэт. — Незнакомец говорил по-русски с заметным акцентом, но с каким — Нина не могла разобрать. — Выходытэ, нэ бойтэс!

Нина подняла голову, но в это время раздались автоматные очереди. Несколько коров стали оседать на пол. Смерть носилась в воздухе в каких-то сантиметрах от Нины. Она, затаив дыхание, переползла к яме, где парился навоз, и медленно погрузилась в нее. Навозная жидкость накрыла ее с головой, она оставила лишь губы на поверхности, чтобы дышать. «Что же они сделали с папой… с мамой… и с братиками?!» — пронеслось в ее голове.

Похоже, дома ее ждали мертвецы…

«Нет, нет, нет…» — беззвучно шептала Нина, думая о родных. Но ее мозг монотонно и зловеще повторял: «Да, да, да».

Кто был тот человек, который обещал не стрелять, а сам устроил бойню? Провокатор, который хотел стравить осетин с грузинами? У Нины не было ответов на эти вопросы.

Навоз начал жечь кожу.

«Сколько прошло времени? — терялась в догадках Нина. — Десять минут, пятнадцать?»

Ей казалось, что прошла вечность… Ей было трудно дышать, но она боялась вылезти из жгучей, зловонной, теплой, липкой ямы.

Наконец терпеть жжение она уже не могла. Зацепившись за доску деревянного загона, выбралась из ямы и осторожно двинулась к выходу.

Свежий воздух, мысли о родных, страх за собственную жизнь, жижа, текущая по ногам…

Все селение, казалось, вымерло.

Дрожа, Нина приблизилась к большому бетонному резервуару, в котором хранилась дождевая вода, перелезла через невысокий бортик. Навоз, пропитавший ее одежду, мало-помалу удалось смыть. Вылезла на траву и заревела.

Надо было войти в дом и посмотреть. Слезы лились из ее глаз. Она дрожала при мысли, что она там увидит.

— Папа…

Отец лежал в кресле перед телевизором, на лбу она увидела небольшую черную дырочку с засохшей струйкой крови.

Мать лежала на Вано. Она погибла, пытаясь закрыть его своим телом. Но мальчик тоже был мертв.

Нина обежала весь дом. Она тормошила тела родных, пытаясь пробудить их к жизни… Бесполезно. Все были мертвы.

Девочка завыла в голос. Спотыкаясь о тела близких, она выбежала на улицу.

Слепо глядя перед собой, она побрела к соседям. К Табидзе. Она надеялась… Впрочем, она и сама не знала, на что надеялась. Она шла к Табидзе только потому, что ей некуда было идти.

В доме Табидзе гулял ветер. В гостиной стоял телевизор с померкшим простреленным экраном. На лестнице лежал старый Давид. Нина бросилась в спальню. Жена Давида, тоже Нина, спала вечным сном на кровати.

По другим домам она уже не пошла. Ни в одном из домов не горел свет. Никто не плакал и не звал на помощь.

Пройдя мимо двух десятков домов, Нина застыла посреди улицы. До нее наконец дошло, что во всем их небольшом селении в живых осталась только она одна.

Сочи

Лена Басова отталкивала Федора Пронина:

— Ну чего ты привязался? Не видишь — я на маршруте!

— Я сам только что слез с маршрута! — Федор наклонился и поцеловал Лену в шею. Обе ее руки лежали на руле, и она не смогла ему помешать. — Лучше выпей пивка! У тебя небось в горле пересохло!

— Не нужно мне никакого пива! Не приставай! А то пассажиры заметят!

— Ну и что?! — беззаботно отмахнулся Пронин.

— Пожалуются! На кабине написан телефон троллейбусного парка. Позвонят и скажут, что водитель троллейбуса нисколько не заботится о безопасности пассажиров. И будут правы. Из-за тебя меня снова лишат премии.

— А что, я уже был однажды виноват?

— Я задумалась о тебе и прищемила мальчишке руку.

— Так это было почти два месяца назад.

— Перед первым нашим свиданием.

— Ты хочешь сказать: перед первым нашим актом?

— Прекрати, — громким шепотом приказала Басова.

— Знаешь, о чем я мечтаю? — Федор жарко дышал над ее ухом. — Оказаться с тобой в комнате с большой кроватью! Куда мы поедем — к тебе или ко мне? Или поедем к морю?

Лена улыбнулась.

Он поднес ко рту бутылку и приказал:

— Пей.

Лена мотнула головой.

— Что ты со мной делаешь? Я же на маршруте! Не мешай!

Глядя на дорогу, ухажер сделал глоток и зажмурился от удовольствия.

— Холодненькое, свежее, без консервантов, — поддразнил он.

— Давай съездим в горы. Помнишь, как в прошлый раз? — предложила Лена.

Федор пристально и нежно смотрел на нее.

— Конечно… — Его голос дрогнул.

Он отлично помнил, что произошло дней десять назад. Захватили с собой вино, фрукты, мясо. Долго бродили по горам, устали, вкусно поели, выпили… А потом Лена расстелила надувной матрасик, предусмотрительно положенный в рюкзак, и Федор понял, что такое блаженство. Они спустились с гор через несколько часов, когда уже стала сгущаться темнота…

— А еще пиво у тебя есть?

— Конечно! — Федор протянул женщине бутылочку.

— Не сейчас! Кончится моя смена, вот тогда и побалуемся.

Лена повернула голову и на несколько мгновений задержала взгляд на Федоре. Какая она счастливая! Федор давно нравился ей, с того самого дня, когда впервые заметила его. Он был высоким, сильным и самым привлекательным водителем в их парке. Лена, как и все девчонки, сразу попала в плен его обаяния, но она и не мечтала, что он обратит на нее внимание — без каких-то особых усилий с ее стороны. Однако чудо случилось. Они случайно разговорились в то самое утро, когда Лена получила новую машину, встретились в столовой… Потом она с удивлением и гордостью почувствовала, что нравится Федору. Они стали встречаться. Это было как в сказке.

— Лена, я люблю тебя. — Пронин прижался щекой к ее щеке.

— Федя, ты мешаешь мне вести троллейбус, — ровным голосом произнесла она, хотя внутри у нее все трепетало.

— Леночка, я хотел тебя спросить… ты согласна стать моей женой?!

— Федя… ты выбрал странное место и время, чтобы спрашивать меня об этом… — Ее щеки покрыл густой румянец.

— Так ты согласна стать моей женой? — Пронин был бледен, и во всем его облике ощущалось напряжение.

Лена растерялась. В глубине души она хотела этого, но ей казалось, что произойдет все не так, более романтично, что ли. Неясная тревога вдруг охватила ее, но глаза Федора смотрели столь страстно, столь умоляюще…

«Господи, я и не подозревала, что он может так волноваться», — подумала она.

— Да, я согласна! — Она бросилась словно в омут головой.

— Отлично. — Лицо Пронина просияло. — Тогда мы отпразднуем нашу помолвку…

Лена не поняла, как Федор умудрился так красиво накрыть маленький столик в вагончике-диспетчерской буквально за несколько минут ее технического перерыва. Здесь были фрукты, шампанское и даже икра.

— Вы все знаете, по какому поводу накрыт стол. Я не буду долго говорить — Леночка на маршруте, и времени у нас в обрез. Просто хочу услышать ваши пожелания! — проговорил Федор.

— Это даже не обсуждается, — пробасил высокий и несколько погрузневший, поскольку перевалил на пятый десяток, диспетчер Леонид Трутнев. — Горько!

— Горько! — поддержали остальные.

Лена и Федор поцеловались.

— Еще раз — горько… и счастья вам! Такого же большого, как троллейбусы, на которых вы ездите! — провозгласил Трутнев.

Лена почувствовала губы Федора на своих губах, и у нее закружилась от счастья голова.

— Леночка, тебе пора на маршрут, — озабоченно покосился на нее через 20 минут Трутнев. — График… сама знаешь. — Он вручил ей путевой лист.

«Старый хрен, — подумал Пронин, — и горько — и работай…»

— Спасибо, Леня…

— Это тебе спасибо, Леночка. И тебе, Федя. Скажу честно, — Трутнев стукнул себя по широкой груди кулаком, — я не встречал еще такой красивой пары, как ваша! От всего сердца желаю вам самого лучшего, самого светлого!

…Лена уселась за руль машины. Ее голос подрагивал, когда она объявляла очередную остановку.

— Ты просто не представляешь себе, как я безгранично рад. — Федор покрутил головой. — Ты — моя жена, Лена. Мое счастье и все самое лучшее, что было, есть и будет в жизни. — Он обнял невесту и, никого не стесняясь — ни пассажиров, обступивших водительскую кабину, ни возможных билетных контролеров, — принялся осыпать затылок, шею и волосы нежными поцелуями.

…Лена слишком поздно заметила помеху справа. Мальчик бросился за резиновым мячиком прямо под колеса троллейбуса. Ему на вид было не больше пяти лет.

«А может, еще не поздно?» — с отчаянием подумала Басова. Ее ноги ударили по тормозам. Федора бросило вперед, он инстинктивно ухватился за нее, и в позвоночнике Лены что-то хрустнуло…

— Где я?! — простонала Лена. Белый потолок, зеленые стены…

Она попробовала осмотреть комнату, но не смогла. Рук нет, ног нет, тела нет!

Над ней склонилась медсестра.

— В больнице! — сухо проговорила она. — Где же еще ты можешь быть, родная?!

— А… что со мной?! Почему я не могу двигаться?! — простонала Лена. Она попробовала пошевелить руками, затем — ногами. Они ее не слушались.

— Я вызову сейчас врача. — Медсестра ушла.

Через пять минут появился врач. Высокий, худой, с очень внимательными черными глазами.

— Виктор Михайлович Сизин, — представился он.

— Что со мной?!

— У вас тяжелая травма позвоночника. Мы надеемся на улучшение вашего состояния. Но это потребует времени. Вы должны быть готовы к этому и быть очень терпеливы. — Врач пристально посмотрел на Лену: — Лечение таких травм требует упорства.

— А ребенок… жив?

— Какой ребенок? — Виктор Сизин удивленно посмотрел на медсестру: — У больной разве есть ребенок?

— У нее нет ни детей, ни близких родственников. Она не замужем. — Голос медсестры звучал осуждающе, как будто Лена хотела обмануть ее, а она уличила ее в обмане.

— Нет, — делая над собой усилие, проговорила Лена, — я говорю о другом ребенке. Я начала тормозить, чтобы спасти его. Он бежал мне под колеса. Он остался жить или… — Басова заплакала. И тут же поймала себя на мысли, что плакать теперь тоже трудно.

— Я ничего не знаю о ребенке. — Сизин раздраженно пожал плечами. — Я знаю только, что вам необходимо готовиться к сложной операции и не менее сложному курсу реабилитации. Держите себя в руках. Персонал больницы обеспечит вас всем необходимым. — Он кивнул на медсестру и стремительно вышел из палаты.

Мысль о ребенке не оставляла Лену.

— Может, вы знаете, что случилось с тем ребенком? Это очень важно… я должна знать, — она с мольбой посмотрела на медсестру.

— Не волнуйтесь! Вам надо набраться сил перед операцией, постарайтесь уснуть. Что касается ребенка — никаких сведений о пострадавших детях у нас нет! — Медсестра поправила одеяло и вышла из палаты, приветливо улыбнувшись на прощание.

Федор пришел только на третий день. После операции. Вместе с пятью работниками троллейбусного парка. Они произносили сочувственные слова, глядели на Лену с болью и затаенным страхом. Казалось, каждый мысленно примеривал ее судьбу и страдания на себя и приходил от этого в ужас.

Лена не слушала их. Она вообще едва слышала, что они говорили. Она смотрела только на Федю.

Лена с трудом повернула голову, способность смотреть по сторонам — единственное, что у нее осталось.

— Уйдите все. Кроме… Феди.

Посетители застыли. Повисло неловкое молчание.

— Уходите же! — закричала Лена.

— Феденька… — Она попыталась протянуть к нему руку, но ничего не вышло. — Почему ты не приходил, Феденька?

— Я… — Федор сглотнул слюну. — Как ты себя чувствуешь?

— Плохо без тебя, Феденька!

Федор неуверенно наклонился и поцеловал ее в лоб.

— А операция… не помогла?

— Ты же видишь… — Лена безнадежно вздохнула.

— Ты не должна… падать духом. Ты должна верить в себя. И слушаться врача. Он тебе поможет.

— Я не знаю… — Лена кусала губы. — Мне кажется, что мне уже ничто не поможет…

— Не падай духом, — повторил Пронин. — Доктор сказал, что у тебя хорошие перспективы. Надо только слушаться врача. Все будет нормально…

— Федя… — Лена думала о своем. — Тогда, в троллейбусе, ты задал вопрос… и я ответила тебе «да». И я хотела спросить тебя об этом… ты не передумал?

— Я как раз хотел поговорить с тобой… — с усилием произнес Федор. — Нам надо оформить наши отношения официально… заключить брак… в общем, довести это дело до ума!

Лена попробовала пошевелить пальцами, и ей это удалось. Федор не заметил этого движения, но она-то чувствовала!

В ее больших, широко раскрытых глазах светилось счастье.

— Федя, я не хочу, чтобы это была жертва с твоей стороны… я хочу, чтобы ты еще раз все обдумал… первое время тебе придется много заботиться обо мне… не спеши, подумай! — А глаза ее молили: «Не думай ни о чем, не обращай внимания на мои слова, просто скажи, что ты любишь меня и что ты хочешь жениться на мне!»

— Леночка, я люблю тебя… и хочу жениться на тебе… — Пронин сжал ее руку и снова наклонился к ней. — Мы проведем церемонию здесь, в больнице… я не хочу больше ждать! Ты не против?

— Федя… — лицо Лены осветила улыбка, — я очень этого хочу.

— Ты этого хочешь. И я этого хочу. Значит, так и будет. — Федор улыбнулся. — Подожди меня… немного. — Он вышел и вернулся через минуту с букетом алых гвоздик и тортом. Из пакета он достал бутылку шампанского.

— Я не могу есть… — Лена засмущалась. — Я не могу приподняться…

— Я покормлю тебя. Я с удовольствием покормлю тебя с ложечки. Пока выпей шампанского. — Федя приподнял голову Лены и влил ей в рот глоток шампанского. Потом он начал раскладывать гвоздики на подушке. — Не так я представлял себе нашу свадьбу… Но все равно ты выглядишь прекрасно, моя Леночка!

— Сейчас вас проверят на приборах… К телу подключат датчики, они будут снимать показания… расслабьтесь, будьте спокойны… Чем расслабленней вы будете, тем точнее будут замеры. Понятно? — Доктор Сизин одобрительно улыбнулся Лене.

Лена закрыла глаза и полностью отдалась во власть эскулапов.

На обследования ушло около получаса. Когда датчики были сняты с нее, Лена открыла глаза и посмотрела на Сизина.

— Все в порядке, — не слишком охотно пробурчал он. — Процесс развивается нормально, ваше восстановление прогрессирует.

«Ничего не восстановилось и не улучшилось. Ты безнадежна… Когда только ты сама осознаешь это?!» — прочитала Лена в его темных, как сочинские ночи, глазах.

Ее привезли в палату и оставили одну. Лежа в четырех обшарпанных стенах, она думала о своей жизни.

Всего месяц назад она была полна сил и энергии, она любила и была любимой. Она представляла, как Федор будет приходить с работы усталый, как она будет заботиться и ухаживать за ним. Она мечтала о теплом и уютном доме. И счастье казалось таким возможным, таким близким… И вот все рухнуло… Теперь она обуза для любимого человека. Господи! Она не может обречь Федора на такую муку. Нет! Она должна, она обязана отказать ему.

Вечер наступил незаметно. С темнотой ее все больше охватывало отчаяние — никому до нее нет дела.

Дверь отворилась, и молоденький санитар с невыразительным лицом серой мышкой проскользнул в палату.

— Ну, Басова, давай займемся твоим туалетом, — произнес он голосом, удивительно подходящим к его внешности.

Лене отчего-то стало жаль его: вот ведь работа, выносить горшки за такими, как она. «У него, наверное, и девушка есть…» — почему-то подумала она.

— Ты слышишь? — Он приблизился. — Или ты спишь?

В его голосе ей послышалось напряжение.

— Сколько тебе лет? — спросила она только для того, чтобы не молчать.

— Я уже совершеннолетний, — хмыкнул он, приближаясь, — и ты будешь у меня не первой…

«Господи, что он несет», — ужаснулась Лена.

— Ты что? Шутишь? — ей казалось, что это дурной сон. — Я закричу…

— Давай, кричи. Только это самая крайняя палата. Вряд ли тебя услышат.

Он присел на край кровати и провел рукой по ее лицу. Рука была липкой и противной. Лена задохнулась от отвращения.

— Ничего, ничего, — шептал он, сдергивая с нее одеяло и тиская ее груди. — Я буду очень аккуратен, тебе понравится, будешь еще просить меня об этом…

Она почувствовала его слюнявые губы на своих губах.

— Мерзавец, — прошептала она, не в силах ни закричать, ни пошевелиться.

Слезы хлынули у нее из глаз, ей казалось, что она сейчас потеряет сознание.

Санитар, потея и сопя, взобрался на нее, сделал несколько фрикций и с облегчением отвалился в сторону.

— Ну вот, ты молодец, — одобрительно сказал он, убирая в брюки предмет своей мужской гордости. — Будешь себя хорошо вести, я приду к тебе еще раз… Тебе ведь понравилось?

— Дай мне судно, мальчик, — с ненавистью произнесла она и с удовольствием заметила, как скривилась его физиономия.

Она смотрела на него не мигая, пока не почувствовала, что судно полно.

— Теперь можешь забирать! — Она отвернулась к стене.

Басова лежала в темной палате и потерянно смотрела в потолок. Она не видела, что творилось и происходило вокруг нее, она вообще ничего не видела — она была сосредоточена на своей боли и своих переживаниях. Весь мир оказался сужен для нее до размеров собственного тела — несчастного, искалеченного, жалкого.

Перспективы выздороветь у нее были ничтожными. Она поняла это из нескольких фраз, оброненных доктором Сизиным. Сизин не рассчитывал, что она их расслышит, и говорил откровенно — совсем не так, как разговаривал с ней. Все, что ее ожидало, — это жизнь в инвалидной коляске. Но был один крохотный шанс, один. Она могла улучшить свое состояние, только если изо дня в день станет через боль и страдания выполнять физические упражнения.

Сегодня Сизин зашел к ней и напрямую заявил:

— Ты сможешь снова двигаться, если проявишь столько силы воли, сколько вкладывает спортсмен для того, чтобы выиграть олимпийское «золото».

Лена никогда не занималась спортом — она и так росла здоровым ребенком. Природа наградила ее спортивной фигурой, и ей не нужны были никакие дополнительные усилия, чтобы выглядеть привлекательной. И вот теперь ей необходимы физические нагрузки, дисциплина, диета. Справится ли она? Выдержит ли?

— Сколько потребуется времени? — спросила она.

— За чудо надо платить. Вам понадобится от одного года до пяти, а может, и больше. Вам тридцать четыре года. Шансы есть.

— Стану ходить к сорока, — прошептала Лена.

— Все зависит от вашего упорства. Может, и в полгода уложитесь, но не надо настраивать себя на легкий путь. Через несколько дней вас выпишут, вот тогда и начнется борьба за существование.

— Кому-нибудь это удавалось?

— Я бы не стал вам врать. Таких людей не так уж и мало. О Валентине Дикуле слышали когда-нибудь?

— Он самый известный силовой жонглер в мире.

Лена любила цирк и знала о судьбе воздушного гимнаста, который после травмы позвоночника нашел в себе силы встать на ноги и, более того, стать человеком, чью мощь сравнивают с мощью былинных богатырей.

— Верно. Так вот он смог. Сможете ли вы, я не знаю. — Сизин положил на тумбочку несколько потрепанных журналов. — Левая рука у вас неплохо двигается, сможете сами листать?

— Смогу. А что это?

— Статьи о тех, кто смог преодолеть недуг и боль.

— Спасибо. Я обязательно прочту.

— Позже, если захотите, я расскажу вам о нескольких упражнениях.

— Спасибо, спасибо, — повторяла она.

Доктор ушел, посеяв надежду на выздоровление.

Лена прочла все. Пока она читала, сомнения в возможности вернуться к нормальной жизни не раз посещали ее. Но тем не менее она попросила доктора показать упражнения и пообещала после выписки приступить к тренировкам.

Люди, перенесшие такие же травмы, приспосабливались к своему полунормальному состоянию. Они даже умели находить какие-то радости в нем, не теряли оптимизма, продолжали жить. Но им это удавалось потому, что рядом с ними находились близкие, которые их любили и понимали.

Ничего этого у Лены не было. С того дня, когда Федор пришел к ней, усыпал цветами и пообещал жениться прямо в больнице, она его больше не видела. Попытки связаться с ним оказались тщетными. Все было ясно. Он взвесил ситуацию и принял решение, которое, наверное, приняло бы на его месте большинство мужчин. Единственно, что радовало, так это то, что ребенок остался в живых. Лена смогла-таки в последний момент остановить машину. Ценой своего здоровья, своего счастья, но смогла. «Я потеряла все, я потеряла Федора. Зачем мне жить? — Лена заплакала, уставившись в потолок. — Завтра выписка, а дальше — полная неизвестность. Смогу ли я?..»

Екатеринбург

Екатерина Ивановна волновалась, сидя перед новеньким телевизором «Панасоник», купленным сыном месяц назад.

По первому каналу шли «Новости», но она их толком не слушала. Да, конечно, ее Ромка нашел себе работу. Он уходил в восемь утра и приходил в восемь вечера. Его глаза горели, когда раз в неделю он выкладывал на стол столько же, сколько мать не могла заработать и за три месяца. Впервые за долгое время они смогли позволить себе нормально питаться, купить новую одежду и даже импортную технику.

Мать видела, что сын действительно работает. Приходит грязный, голодный, но счастливый.

Так было до вчерашнего дня. Вчера ее сын, переступив через порог, с некоторым волнением сообщил, что едет в командировку дня на три в Москву на выставку. Смотреть новые образцы западной мебели, чтобы уже здесь из отечественного материала создать что-либо подобное.

— Тебе уже доверяют столь серьезные вещи? — удивилась мать.

— Ничего серьезного, — возразил Ромка. — Пройтись с фотоаппаратом по выставке и нащелкать три-четыре катушки — не такая уж и сложная задача.

Ромка, расставшись с «маман», так он частенько называл свою мамочку, отправился в аэропорт, где благополучно сел на рейс до столицы.

Развалившись в кресле самолета, он размышлял над тем, что ему предстояло сделать.

Ступив на московскую землю, Зотов первым делом купил себе эскимо. Было тепло, и облитое шоколадом сливочно-сахарное произведение стимулировало мозговую деятельность. Слухи о столичном мороженом, как выяснилось, ходят неспроста. Было вкусно.

Среднего износа «Икарус» подошел к Внуковскому аэропорту.

Людская толпа легко занесла Зотова внутрь и определила где-то в середине салона. Соотечественники толкались и куда-то лезли, но Зотов воспринимал это спокойно. Главное — выполнить поручение.

Три дня назад Мама вызвал его и спокойно сформулировал суть работы:

— Поедешь в Москву, найдешь мужика. — Он произнес это с такой интонацией, будто среди пятнадцати миллионов человек можно найти только одного, кто представлял бы мужской пол. — Он сидит на Арбате и рисует портреты. Зовут — Андрей Артемьевич. Лысый, старый черт с огромными серыми глазами и темными кругами под ними. Отдашь ему эту кассету с фотопленкой.

Ромка протянул руку.

— Но обращаться аккуратно! Все ясно?

— Арбат. Андрей Артемьевич. Старый. Лысый. Художник. С кругами… обращаться аккуратно, — повторил Зотов.

— Найдешь старика, скажешь: «Привет от Мамы». Отдашь кассету, отправишься в ВВЦ и отснимешь там весь импорт, наберешь проспектов, чтобы мы здесь были в курсе последних новинок. — Шеф выложил аппарат «Кодак» и десяток катушек пленки. — Там проявишь. Сюда привезешь негативы. Все ясно?

Зотов воспринимал работу посыльного весьма осторожно. Он понимал, что его подставляют и в случае задержания он снова отправится туда, откуда недавно приехал, но что делать?

Размышляя о сумме вознаграждения, маминский посланник вышел на Арбат.

Андрея Артемьевича он засек через пятнадцать минут.

Порывшись в кармане, он нащупал кассету и, сжав ее вспотевшей от волнения ладонью, подошел к старику, шустро рисовавшему портрет красивой молодой женщины.

— Андрей Артемьевич? — осведомился Зотов. — Вам привет от Мамы.

Старик повернулся к Ромке.

— Мои круги под глазами лучше всякого пароля, правда?

У художника действительно были серые глаза и огромные темные круги под ними.

Зотов достал кассету, отдал ее старику и пошел прочь. Старик не остановил его. Вот и отлично. Сделал дело — гуляй смело, и Зотов отправился в ВВЦ снимать мебель.

Фотоаппарат жужжал, почти беспрерывно отматывая кадр за кадром, когда же пришла пора вставлять последнюю пленку, Зотов, стоя перед итальянской кухней, выделанной из сибирского леса, обомлел: в руке у него была кассета, которую надо было отдать художнику. Он не мог понять, как такое могло случиться.

Он бросился к выходу, расталкивая посетителей выставки.

На Арбате старика не было. Прослонявшись до вечера, он с дрожью в коленках отправился в гостиницу.

Ночью не спалось. Он вспоминал Маму, его угрожающий голос и почти физически ощущал кару, которая не заставит себя ждать. Как же он так?

Дома он снял с кассет красивые коробочки, а пластмассовые матовые баночки, в которых находились чистые пленки, поместил в один карман сумки. Он был уверен, что ничего не напутает, а тут такое!

«Если я сегодня не найду старика, то домой не вернусь», — решил Зотов, натягивая джинсы.

Но ему повезло. Дед сидел на том же месте и зарабатывал себе на жизнь.

Ромка почти подбежал к нему.

— Извините, я перепутал. — Он протянул художнику кассету.

Тот спокойно забрал ее, не говоря в ответ ни слова, а Зотов пошел прочь, подумывая о том, как бы побыстрее оказаться в самолете.

Появившись на следующий день на работе в двенадцать, как и было условлено, Ромка пошел к шефу.

— Заходи, — пригласил Мамин и показал на стул. — Как съездил? — говорил он спокойно, по-деловому, но чуть более вежливо, чем обычно, и это настораживало.

— Без накладок не обошлось, — признался Ромка, — но вроде все успел.

Шеф кивал головой. Затем снял трубку телефона.

— Валя? Зайди ко мне… Да, работа есть.

Он отключился и предложил Зотову посмотреть кино. Вставив кассету в видеомагнитофон, директор вышел, велев Зотову никуда не уходить.

Оставшись один, Ромка почувствовал себя лучше. На экране появилась элегантная молодая совокупляющаяся пара. Юноша расслабился, наблюдая за любовным действием. Кино с монотонным сюжетом набирало обороты. В кадре появлялись то собаки, то лесбиянки, то педерасты, то женщины с несколькими мужчинами, то мужчины, справляющие нужду на женщин. В общем, стандартный набор.

Через полчаса, когда ему уже наскучило все это, дверь открылась, и на пороге появился директор с мужчиной, которого до этого Ромка не видел.

— Ну, как кино? — поинтересовался Мама.

— Надоело, — признался Ромка.

— Познакомься, режиссер-постановщик Валя Боков.

У Зотова глаза широко раскрылись.

— Это у нас делают?

— У нас, у нас, — подтвердил Боков. — Пожалуй, пойдет, — выдал он фразу Маме.

Мамин подошел к столу и вынул из верхнего ящика шприц, наполненный мутным раствором.

— Что ж ты, сука, путаешься? — Он приблизился к Зотову.

Тот медленно встал со стула, смотря на директора.

— Я же исправился, — попытался оправдаться он.

— Не-е-т, — возразил Мама. — Стой и не рыпайся.

Зотов не внял совету и дернулся к выходу. Ловко подставленная нога Бокова — и вот он уже скользит по паркету, вытирая лицом тонкий слой пыли.

— Не можешь быть нормальным человеком, станешь звездой.

Мамин воткнул шприц в плечо Зотову и надавил на поршень.

Январь. Москва

Виктор построил группу новичков — мальчишки лет по двенадцать — и начал им рассказывать о том виде спорта, которым они пришли заниматься.

Он считал своим долгом знакомить начинающих не только с принципами боя или правилами, но также и с историей возникновения и развития бокса во всем мире.

Каждую тренировку по пять минут, и глядишь — через год смогут два слова связать. Многие из его подопечных не слишком проявляли себя в школе, поэтому Быков считал своим долгом хоть как-то содействовать не только физическому развитию ребенка, но и умственному. Деньги, которые Быков собирал с пацанов, он честно отрабатывал и угрызений совести по поводу некачественно проведенной тренировки никогда не испытывал. Не потому что у него не было совести, а потому что выкладывался он на каждом занятии от и до.

Мелехов даже иногда советовал ему умерить пыл.

— Ты так до лета не дотянешь.

— Ничего подобного, — не соглашался Быков, — все будет в норме. Пока здоровье позволяет, надо вкалывать. Кстати, ты не больно-то на лето рассчитывай. Две недели отпуска, а потом собственными силами будем делать небольшой ремонт.

Группа из десяти человек переминалась с ноги на ногу, слушая тренера.

— …И напоминаю вам основной принцип наших занятий: никогда не применять знания, полученные здесь, на улице, кроме двух случаев: когда надо постоять за себя и когда надо защитить слабого. Все. Десять кругов, бегом марш!

Колонна отправилась разогреваться, а Быков решил прокачать пресс.

— Здорово у вас получается. — Ольга Аросьева подошла к монотонно сгибающемуся на наклонной доске шефу.

— Да, потому что каждый день тренируюсь.

— Нет, я о детях. Они и слушают, и даже что-то пытаются запомнить.

— Здесь не школа, много не повыступаешь. В любом случае мои занятия им на пользу, это точно.

— Что-то вы совсем забыли обо мне, Виктор Михайлович.

Действительно, они не занимались любовью уже больше месяца. Усталость овладела Быковым — слишком много сил уходило на спортивный комплекс. Возвращаясь домой, он подчас засыпал за ужином, чем немало огорчал супругу.

— Ты хороша, но сейчас не время, поверь мне, — попытался он оправдаться. — Как-нибудь потом… Разберусь с делами…

Аросьева резко развернулась и пошла прочь, бросив напоследок:

— Незаменимых людей нет.

Виктор выбросил это из головы и приступил к занятиям.

Когда тренировка подошла к концу, он отправился к себе в кабинет, где обнаружил Аросьеву и Серегу Петрова.

— Не мешай, тренер. — Ученик-спонсор отмахнулся от Виктора, а бывшая пловчиха, не стесняясь происходящего, лишь повернула голову и мило улыбнулась.

— Ну-ка, слезайте со стола, — спокойно порекомендовал Быков.

Петров нехотя стал натягивать штаны.

— Ты че, тренер, забыл, кто тебя кормит? — с угрожающим видом Петров направился к Быкову. Тренер подсел, уходя от удара, и провел серию в голову. Здоровый детина со стоном осел на пол.

— Оля, иди к себе, — распорядился директор, садясь на свое место.

Женщина быстро вышла.

— Проблема в том, — начал лекцию Быков, — что, как только ты оказываешься в бытовой ситуации, а не на ринге, часть приобретенных навыков бесследно улетучивается. Это одна из проблем профессионализма. К тому же в уличной драке нет судьи и перчаток никто не раздает. Мне пришлось довольно долго ограничивать себя после неплохого, надо сказать, нокаута, который ты мне устроил, но там не было бытовой ситуации и ярости. Скажи мне, кому из вас пришла в голову столь оригинальная идея — потрахаться у меня на столе?

— Это она. Я только вошел в зал. Все равно, как мужик, ты козел, тренер. Не дал закончить. — Петров не скрывал обиды.

— У тебя еще будет время. Иди переодевайся, начнем занятия.

«Я больше никогда не притронусь к этой длинноногой сучке». Быков сам испугался собственных мыслей. А вдруг захочется?

Виктор вошел в зал с одним-единственным намерением: выжать из Петрова и всех тех, кто приходил в это же время, все соки.

«Ну, сегодня вам будет не до баб. Это я вам гарантирую точно», — мысленно пообещал Быков и принялся за работу.

Тренировка продолжалась два часа. Люди были вымотаны, а Виктор все гонял и гонял их.

— Так, хорошо, — сказал он, после того как вся группа выполнила приседания. — Теперь двадцать отжиманий и два круга бегом.

Петров подошел к тренеру.

— Михалыч, кончай срывать зло на людях. У тебя могут быть вопросы только ко мне.

Быков напрягся.

— Упор лежа принять, — сквозь зубы процедил он. — Ты хочешь дальше выигрывать бои или теперь готов стать грушей для битья?

Хотя Петров уже одержал несколько побед, он понимал, что тренер прав: основные противники еще впереди.

«Делегат от измученных» вернулся на свое место, работа возобновилась.

— Всем спасибо! — объявил Виктор еще через полчаса. — Жду всех на следующей тренировке.

— Да, сегодня ты выжал из них все. — Михалыч смотрел на вымотанных до предела учеников.

— Ничего, меньше баб будут трахать, — хмыкнул Быков.

Проглотив омлет, Быков встал из-за стола с большим бокалом горячего чая и подошел к окну.

Солнечное утро нового дня. Зеленые деревца, аккуратно подстриженная травка перед домом, свежий ветерок, залетающий в квартиру через открытую форточку. Хорошо.

Зазвонил телефон. Виктор снял трубку. Звонила Аросьева.

— Приезжай побыстрее на работу. — В ее голосе была тревога.

— Что случилось?

— Лучше один раз увидеть, — еле слышно произнесла она.

— Что случилось?!

— Поджог, Витя.

Чай он так и не допил.

«Мицубиси-паджеро» остановился около зала.

Пожарные уже скручивали шланги.

Быков настроил себя на то, что приедет на развалины, поэтому вид неповрежденной двери и всех окон, кроме одного, которое было покрыто копотью, несколько успокоил его.

Ольга подбежала к нему.

— Зайди внутрь. И я тебя прошу, только не ругайся.

Быков вбежал в залитый водой зал.

Ринг, маты, груши, атлетические лавочки, сиденья тренажеров не подлежали восстановлению.

В раздевалке шкафчики, лавочки — все обуглено.

Было похоже, что кто-то разлил горючую жидкость, а затем поджег.

— Должно быть, подожгли среди ночи. — Бухгалтер стояла в дверном проеме. — Все прогорело и само собой потухло.

— Ты же знаешь, что мы экономили на всем, в том числе и на страховке.

Нелепо было говорить об этом сбухгалтером. Быков просто искал оправдания.

— Нам нужны были деньги, — чисто по-женски Ольга постаралась смягчить удар.

Он посмотрел на нее, тщательно скрывая злость и негодование.

— Кому это понадобилось? Я что, кому-то мешал?

Несмотря на изнурительную тренировку вчера вечером, Петров снова приехал на занятия. У него была цель, и он хотел ее достичь.

Увидев, что произошло, он был в шоке.

— Ты кого-то достал?

Быков неласково посмотрел на своего ученика.

— Может быть, те пузатые дяди, которые изредка появляются здесь, кого-то достали, а?

Петров приблизился к Виктору.

— Не надо бычиться. Сколько тебе надо, чтобы восстановить здесь все, взять страховку и поставить противопожарную сигнализацию?

— Мы оговорим условия, на которых я выплачу весь долг.

— Нет проблем, — заверил Серега.

Тбилиси

— Приберись в столовой. Вытри полки и картинные рамы. И переходи в спальню! Там тебе придется хорошенько поработать — ты ее подзапустила. Поняла, Нина?

Девочка покорно кивнула. Дядя Лео был слишком строг и требователен. В его доме в Тбилиси она не знала отдыха. Он все время заставлял ее работать, и она постоянно что-то убирала, стирала, вышивала. К работе она была привычна, но здесь, в доме дяди Лео, она чувствовала себя прислугой, а не родственницей, и это угнетало ее.

Слезы навернулись на глаза Нины, когда она протирала хрусталь в шкафчике. У нее никого не осталось, ее родители и братья были убиты, и последний родственник, к кому она обратилась, дядя Лео, был холоден и неласков. Кроме того, он забрал у нее все деньги и документы.

— Нам надо будет похоронить твоих родителей и братьев и, кроме того, заботиться о тебе, поэтому ты должна отдать все деньги мне.

Дядя не постеснялся обыскать всю ее одежду, пока она была в ванной и, обнаружив сбережения родственников, присвоил их. Забрал он и свидетельство о рождении. Что она могла поделать?

Кое-как справившись со слезами, она продолжала работу. Самым трудным было вычистить шторы — потолки в квартире дяди Лео были высокими. Нине несколько раз казалось, что она вот-вот упадет со стремянки.

Закончив со шторами, Нина позволила себе коротенькую передышку. Она присела на корточки. Перед ее глазами проходили сцены жизни на родине. Отец собирает виноград… мать кормит свиней… она сама занимается с гусями. Обычно крикливые и сварливые, в ее руках они превращаются в послушных и мирных птиц… В деревне начинается праздник, и все жители подтягиваются к главной площади. У всех светлые, радостные лица… все живут предвкушением веселья.

Нина сглотнула комок, застрявший у нее в горле. Все это осталось в прошлом — во вчерашнем и позавчерашнем днях. Всего этого не вернуть. Но надо было как-то жить и привыкнуть к мысли, что хорошее позади… Вот только сможет ли она…

Она перешла в спальню и занялась большими шкафами. Здесь было столько одежды и белья, сколько невозможно было собрать и в пяти домах в ее родном селе. Если перевезти туда всю эту одежду и показать людям, тбилисских Тодуа непременно приняли бы за миллионеров, за очень больших и значительных людей. «У меня никогда не будет столько одежды и белья, — с грустью подумала Нина. — Никогда!»

Она разобралась с зеркалами — они заблестели первозданной чистотой и яркостью — и принялась стирать пыль с деревянных спинок кровати. Кровать была огромная, резная и походила на ковчег, предназначенный для плавания по морям. Нина тщательно полировала резьбу, добиваясь зеркального блеска на гроздьях винограда и лицах херувимов.

Оставалось заправить простыни. Нина легла, чтобы дотянуться до края и уложить покрывало. Звучный хлопок по ягодице заставил ее вздрогнуть.

— Да успокойся ты! Это я… — Дядя Лео широко улыбался. Занятая работой, она не расслышала, как он вошел.

— Я уже заканчиваю, дядя. Наверное, я немного задержалась?

— Как обычно, — усмехнулся Нинин родственник. — Но это ничего… — Он наклонился над Ниной и оперся о кровать так, что она оказалась между его рук. Его лицо было теперь совсем близко от ее лица. — Я готов простить тебя, девочка. Я всегда иду тебе навстречу, забочусь о тебе, хотя ты не всегда меня слушаешься и не делаешь то, что нужно.

— Спасибо, дядя…

Лицо дяди приблизилось к ее лицу. Нина чувствовала себя неуютно. Она старалась вжаться в матрас, уменьшиться в размерах. Но дядя опускался все ниже и ниже. Казалось, руки не выдержат тяжести тела и он упадет на племянницу. Его широкая грудь легла на грудь девочки, и внезапно она почувствовала его губы на своих губах. Ощущение было омерзительным.

— Дядя, что вы делаете?! — Нина попыталась выползти из-под Лео. Но он не пускал ее. Он вновь всосался в ее губы.

— Будь хорошей девочкой, Нина. И слушайся дядю. Слушайся его во всем! — Лео жарко дышал, его руки сорвали платьице с Нины, и она почувствовала, как его широкие ладони жадно сжимают ее груди. Нина застонала от боли.

— Ниночка… — прохрипел Лео. Его руки продолжали тискать ее груди. Потом Нина почувствовала их на своих бедрах.

— Дядя, дядя! — кричала она.

Он зажал ей рот ладонью.

— Ты не должна кричать, — укоризненно покачал головой Лео. — И огорчать своего дядю! Мы же договорились: ты будешь вести себя хорошо и делать все, о чем я тебя буду просить. Чтобы я был доволен тобой! Ты поняла меня? — Он улыбнулся. В его улыбке сквозило нетерпение. — Смотри, что я подарю тебе, если ты не будешь огорчать меня… — В его пальцах появилась серебряная цепочка. — Нравится? — Он повертел цепочкой перед носом девочки. — Нравится? — спросил он громче.

— Да, — дрожащим голосом произнесла она.

— Ну вот… видишь! — Лео привстал.

«Неужели все кончилось…» — Нина не могла поверить в свое счастье. Ей, сельской жительнице, часто приходилось видеть, как этим занимаются животные в их хозяйстве.

Лео плотоядно посмотрел на нее, и его руки вновь прикоснулись к бедрам Нины. Нина дернулась, но было уже поздно — руки проникли под ее трусики и все сильнее сдавливали и гладили ее тело…

Ей было больно и стыдно. Ее голова начала кружиться от прикосновений толстых пальцев дяди.

— Ты… очень аппетитная! Ты можешь быть хорошей девочкой, стоит только захотеть! — Лео принялся сбрасывать с себя одежду.

— Не надо, дядя… — дрожащим голосом проговорила девочка. — На кухне гора посуды.

— Нет. На кухню пойдешь попозже. А сейчас ты мне нужна здесь. Ты поняла меня?! — Он стоял перед ней обнаженный.

Глаза Нины округлились, когда она увидела то, о чем девушки ее возраста даже и не разговаривают.

— Нет… не надо… — прошептала она.

Дядя Лео налег на нее всей массой своего тела и придавил.

Ей было больно.

— Не надо! — закричала Нина громко. Слезы покатились у нее из глаз.

Дядя Лео тяжело дышал, хрипел и весь покрылся потом. То, чем он занимался, явно доставляло ему огромное удовольствие… Нина не испытывала ничего, кроме боли и безграничного отвращения. То, что происходило с ней сейчас, казалось ей даже более ужасным, чем то, что случилось в деревне… или таким же ужасным. И ей хотелось, чтобы все это быстрее закончилось.

Тетя Марико ушла к соседке, и дядя Лео закричал:

— Нина! Где ты? Иди быстрей сюда!

Девушка нахмурилась. Она знала, зачем он зовет ее. Это происходило каждый день. И всякий раз она чувствовала все большее омерзение. Иногда ей хотелось убить дядю — перерезать ему горло ножом…

«Может, сегодня я это и сделаю? Наконец-то сделаю?» — подумала Нина, направляясь в спальню.

Дядя Лео стоял в халате посередине комнаты. И манил к себе пальцем: «Иди, иди сюда, моя крошка!»

Нина подошла.

— Раздевайся! — приказал Лео.

Нина начала медленно раздеваться.

— Послушай, — Лео нахмурился, — ты каждый раз делаешь такое лицо, словно я не удовольствие тебе доставляю, а заставляю вычерпывать навоз голыми руками! — Он повысил голос: — Ты можешь вести себя по-другому?!

Руки Нины задрожали. Она вспомнила зловонную яму с навозом, в которую пришлось окунуться, чтобы спасти себе жизнь, пока бандиты убивали ее семью. Ей казалось, что незримая яма с дерьмом, в которой она оказалась сейчас, была еще более гадкой…

— Хватит ломать спектакль, ложись скорей! — закричал Лео.

Нина покорно легла на кровать.

— Ты лежишь, как кукла, — прошипел дядя, — как неживая кукла! Ты можешь быть поактивней, а? Можешь показать свою страсть?

Нина ничего не хотела показывать, она просто терпела.

— Ты притворяешься бесчувственной куклой, механическим манекеном… даже не хочешь мне помогать, — зло произнес дядя в перерыве между «подходами». — Ну что ж — я и буду относиться к тебе, как к кукле…

Утомившись, дядя Лео упал на кровать и захрапел. Переход от секса ко сну произошел у него, как всегда, мгновенно. Перед этим он успел дать Нине поручение прибрать в спальне. Она беззвучно передвигалась по комнате с метелкой и тряпкой и чувствовала себя словно в обмороке. Действительно, механическая кукла — без воли, без чувств, без желания жить. Она чувствовала, как ей плохо и как она несчастна. Но на нее нашло какое-то отупение, душа ее превратилась в подобие засохшего хлеба — и она, тупо глядя перед собой, продолжала убираться.

Сочи

Лена Басова сидела в инвалидном кресле перед подъездом дома и щурилась от ярких лучей солнца.

Дышать свежим воздухом, радоваться солнечному свету, смотреть, как здоровые люди ходят по улице, ведут своих детей, улыбаются, — вот и все, что ей осталось.

Федя больше и не появлялся. Сначала Лена возненавидела его… в ее голове мелькнула безумная мысль нанять киллера, чтобы он расправился с Прониным. Но потом все как-то сошло на нет, и в душе Лены не осталось ничего, кроме равнодушного сожаления. Она влачила жалкое существование, на пенсию по инвалидности не развернешься, и тем не менее она каждый день занималась физическими упражнениями. Это помогало ей справиться с бедой и вселяло надежду. За несколько недель упорного труда она смогла значительно развить подвижность правой руки. Доктор Сизин, работавший над докторской диссертацией, изредка навещал ее и подбадривал.

— Гуляете? — Претендент на высокую научную степень обнял за плечи Лену.

Она повернулась к нему и улыбнулась.

— Пришли меня проведать? — Она не знала истинной причины, по которой к ней зачастил доктор, и всякий раз встречала его улыбкой.

Он, в свою очередь, и не думал раскрывать свои истинные намерения.

«Пусть мое внимание согревает ее, — думал он. — Главное, чтобы она не прекращала тренировки».

— Занимаетесь?

— Да, каждый день, только, кажется, усталость накапливается. — Она несколько смутилась от собственной жалобы.

— Вы чувствуете, что ваше тело окрепло?

— Только верхняя часть, доктор.

— Это не так мало.

— Это правда, — живо согласилась она. — Ведь все восстановится, правда?

— Да, — согласился он. — Вам понадобятся сильные руки, прежде чем вы начнете развивающие упражнения нижних конечностей и спины. Вот, возьмите, — он протянул ей несколько упаковок, — здесь витамины.

— Спасибо. Чем мне отблагодарить вас?

— Лучший подарок — это положительный результат.

— Мой жених бросил меня, — пожаловалась Лена.

— Найдете себе лучше, — уверенно заявил Сизин. — Перестаньте терзаться. Вы всю свою энергию должны направить на выздоровление, а не на воспоминания о бесследно исчезнувшем ухажере.

— Я стараюсь выполнять все, что вы мне говорите, — заверила доктора Лена. — Вы считаете, что мои дела идут в гору?

— Несомненно. Тренируйтесь, пейте витамины, варите себе каши и не забывайте хорошо спать.

— Я сделаю все, что требуется.

— Вот и молодцом.

Сизин попрощался и пошел прочь.

Лена провожала его взглядом до тех пор, пока он не скрылся за поворотом.

Екатеринбург

— Эй, голубенький, подымайся, мать звонит. — Валя Боков пнул ногой по дужке кровати. — Скажи ей, что задержишься еще на неделю.

Зотов покорно поднялся с тонкого матраса, прикрывающего железную сетку, и взял протянутую ему трубку.

— Да, я… Все хорошо… Нет, ничего не надо… Здоровье? Не жалуюсь. Мне надо еще поработать… Приеду… Обещаю, приеду через неделю.

Мать волновалась, не зная, куда это он запропастился. Уже вторую неделю не ночует дома. Сейчас она во второй раз пришла в сборочный цех. Сына там не было, зато присутствовал начальник по фамилии Мамин.

Мама протянул женщине номер телефона.

— Заказ срочный, парень работает днем и ночью, ему лучше сейчас не тратить время на дорогу домой и обратно. Вот деньги, которые ваш сын честно зарабатывает. — Он протянул несколько крупных купюр. — Можете забрать.

— Нет, вы уж отдайте все ему. Я просто беспокоюсь, понимаете. Уже третьи сутки не ночует дома, и это уже не в первый раз.

— Но он должен был предупредить.

— Это он сделал, — отмахнулась мать, — только надоели мне его отлучки.

— Ничего страшного. Прогнется немного больше, чем прежде. — Мамин улыбнулся.

Екатерина Ивановна закивала и даже слегка повеселела, от сердца отлегло.

— Можно я позвоню от вас?

— Конечно.

Мамин придвинул к ней аппарат.

Она узнала родной голос и успокоилась. Что она могла? Лишь задавать банальные вопросы и слушать успокаивающие ответы.

— Ты хоть в городе?

— Да, на другом конце. Работаем вовсю. Мать, не волнуйся.

— Хорошо, хорошо, не буду.

Ромка тепло попрощался с матерью и отключился.

— Хорошо поешь, птенчик, — похвалил Боков. — Готовь попку для очередного дубля.

Подвал девятиэтажного дома был превращен в небольшую студию, где дни напролет шли съемки порносюжетов, которые тут же распространялись по всему городу.

— Хочешь, отправим пару кассет мамочке? — ухмыльнулся режиссер. — Ты же у нас звезда. Тебя и так берут, и эдак.

Стоявший за спиной Бокова качок, один из главных активных героев местных картин, заржал.

— Пусть маманя к нам приходит, — пробасил он.

Зотов кинулся на него с кулаками.

— Только не по лицу! — закричал Боков, зная, что сейчас юный герой наткнется на кулак.

Но было поздно. Прямой удар в лицо опрокинул Ромку на спину.

— Идиот. — Валя хлестанул мускулистую машину по щеке. — Я же не могу все время снимать только твой член и его задницу. Мне нужны образы! Образы!

— С-с-сука, — прошипел Зотов, поднимаясь.

— Готовься к акту, девочка, — отозвался детина и открыл бутылку минеральной воды.

После того укола Зотов очнулся через несколько часов. Он с удивлением рассматривал большую красиво обставленную комнату. Яркий свет юпитеров не давал разглядеть стоящих за ними людей.

— Пташка проснулась. Начали! — услышал он голос Бокова.

Тут же к нему подбежали четверо обнаженных крепких мужчин. Они сорвали с него простыню — только теперь Ромка понял, что он совершенно голый — и, скрутив его, выставили на всеобщее обозрение его зад.

Он вертел головой, вяло протестовал, но то дерьмо, которым его напичкали, сделало восприятие мира слишком поверхностным, а движения — медленными и вялыми.

Он оглянулся и увидел, как обнаженная красивая женщина медленно приближается к нему под ритмичную музыку, держа в руке искусственный фаллос.

Когда все закончилось, он не мог пошевелиться. Свернувшись калачиком, Зотов уснул прямо на той постели, где его и брали много раз подряд. Ему хотелось покончить с собой, но сделать это, когда за тобой постоянно наблюдают, как за ценным экспонатом, невозможно.

Теперь его лицо разбито, и съемку наверняка отменят, значит, он сможет вернуться домой и отоспаться. Иногда ему даже казалось, что он привык к тому, что с ним творят.

Мама пригрозил ему в случае чего расправиться с матерью. О самом Ромке речи вообще не было. Он знал, что его жизнь сейчас не стоит ничего. Жить он еще будет столько, сколько сможет давать огромным мужикам. Один серьезный нервный срыв — и через час он будет считаться пропавшим без вести.

Мысль о тихом отъезде из города во время одного из перерывов между съемками, когда его отпускали домой на побывку, не покидала его уже давно. Конечно, его могут поймать, но продолжать жить так, как сейчас, он не мог.

— Вставай, целка, хватит сидеть. Сейчас немного поснимаем, — скомандовал Боков, и все закрутилось вновь.

Март. Москва

Быков, благодаря финансовым вливаниям братвы, преодолел последствия поджога за неделю. Стало даже лучше, чем прежде. Только вот преступников не нашли, и это, надо сказать, не слишком радовало.

Теперь есть противопожарная сигнализация, сторож из молодых ветеранов кавказских войн и страховка. Но тот, кто бросил его в долговую яму, остался безнаказанным. Кандидатур на поджог было хоть отбавляй.

Петров. Если он хотел загнать тренера в финансовую кабалу и, как следствие, подмять под себя, то лучшего способа не найти.

Аросьева. Что может быть страшнее брошенной оскорбленной женщины!

Мелехов. Помощник изредка намекал, что сидит на зарплате, в то время как сам Быков гребет деньги.

Может, он жестким тренерским словом задел какого-нибудь пацана, и тот устроил поджог.

Оставалась, правда, еще одна версия. Поджог мог быть следствием разборки между теми, кто приходил к нему вечером в зал, и их соперниками.

Пришлось продать машину и гараж, чтобы возместить часть потерь. Он поднял плату, и, слава Богу, народ не ушел, но собственные расходы пришлось сократить до минимума.

Мартовским субботним вечером Быков с бухгалтером стали заниматься вычислениями. Очень скоро выяснилось, что уже в июле они отдадут все долги.

— Выкрутимся, Виктор Михайлович, — подытожила Аросьева.

Следующим утром Петров на пару с Коляном ввалились в его кабинет.

— В общем, так, тренер. — Петров сел на стул. — Боссу нужны деньги. Тот маленький толстый мужичонка, который тискал здесь простенькие тренажеры, помнишь?

Быков помнил.

— …Так вот, он и есть мой шеф. До этого тебе об этом было знать не обязательно, а теперь — необходимо. Он хочет, чтобы ты ему лично, завтра, во время его занятий физкультурой, подал в конверте десять тысяч долларов.

— А если я этого не сделаю? — поинтересовался Быков.

— Придется хоронить родных и близких, — тихим голосом сообщил рэкетир.

— Я понял. — Быков скрестил пальцы рук над столом. — Еще что-нибудь?

— До вечера, тренер. — Серега поднялся. — У тебя своя работа, у нас своя.

Быков пораньше поехал домой, поймав на трассе «жигуленок».

Дома он застал Веру в слезах.

— Что случилось? — встревоженно спросил Виктор с порога.

— Звонили твои кредиторы и сказали, чтобы я нашла десять тысяч до завтрашнего вечера, иначе они тебя убьют.

— Я все знаю. Не волнуйся. У меня отложено на черный день именно столько, сколько надо. В конце концов, мы не заплатим ничего лишнего.

Лицо ее стало серьезным:

— Но почему я ничего не знала об этих деньгах?

Быков поцеловал жену.

— Разве тебе не приятно осознавать, что твой суженый готов к любым неожиданностям?

— Наверное, ты лучше разбираешься во всех этих делах, — согласилась она. — Они больше не будут звонить?

— Нет. Я действительно должен и расплачусь.

Быков дождался, когда толстячок закончит упражнения, и подошел к нему с конвертом.

— Здесь не все.

— Мне сказали, что я должен десять тысяч.

— Это проценты, теперь надо отдать долг.

Быкову стало ясно, что по-хорошему не получится.

— Сколько?

— Еще столько же. — Толстячок повернулся и пошел к станку, имитирующему приседания с весом, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Возвращаясь домой, Виктор молил Господа о том, чтобы все были живы и здоровы.

Он уже всерьез стал думать о продаже зала, но вспомнил о Кузине, обосновавшемся в Сочи.

Входя в квартиру, он услышал телефонный звонок:

— Привет, тренер. — Так его приветствовал только Петров. — Ты что же, считать разучился? Десять тысяч с тебя, еще десять с жены и детей.

— Деньги будут.

Услышав ответ мужа, Вера заплакала.

— Завтра вечером я заберу деньги. Мой хозяин несет убытки, надо подпитывать систему, извини.

«Даже „извини“… Почти по-человечески», — подумал Виктор, вешая трубку.

— Сколько им еще нужно? — Глаза жены были полны слез и страха.

— Еще столько же, — признался он, но тут же попытался успокоить ее: — Не волнуйся, я позвоню Кузину, он поможет.

Быков порылся в записной книжке.

— Здорово, Витька. Как жизнь?

— Привет, Игорек. Хреново.

— Что так?

— Подожгли меня зимой. Отремонтировался. Но пришлось залезть в долги.

— Деньги, я так понимаю, ты не в банке брал?

— Нет, у братвы.

— Ну, знаешь…

— Они тренировались в этом зале. Я думал, что ссуда будет беспроцентной.

— Сколько?

— Десять тысяч.

— Не волнуйся, это не проблема. Куда тебе скинуть?

— На счет клуба. — Быков назвал банк и номер счета.

— Послезавтра придут.

— Спасибо, Игорь.

— Нет проблем. Приезжай с женой летом. Отдохнете, в море покупаетесь.

— Приглашение заманчивое, но не обещаю. С этой школой столько забот…

— Ладно, Виктор Михайлович, ориентируйся по обстановке. Не забывай, звони.

Тбилиси

— Ты что здесь делаешь? — Марико подозрительно смотрела на нее.

— Убираю. — Нина вздрогнула, она не слышала, как вошла тетя.

— Зачем?

— Дядя Лео… приказал, — еле слышно произнесла девочка.

— Ну ладно, продолжай… потом подмети в прихожей — там очень грязно. — Тряся тройным подбородком, тетя удалилась на кухню.

Нина не слишком разбиралась в женской красоте, но она видела, насколько непривлекательна ее тетя. Неудивительно, что у дяди Лео были еще две любовницы — соседка и директриса небольшого магазинчика через дорогу. И вот еще и она…

Наводя порядок в прихожей, Нина прислушивалась, как затихли звуки в квартире. Из спальни доносилось бурчание тети — она что-то сердито выговаривала дяде Лео, он не отвечал. Нина слышала, как скрипнула кровать под тяжестью тела, и все стихло.

Она остановилась перед зеркалом с тряпкой в руке. На нее смотрела бледная, тоненькая девочка.

«В этом доме мне никогда не будет хорошо», — подумала Нина, с трудом сдерживая рыдания.

Тряпка выпала из рук. Ей представилось, как дядя в очередной раз властно призывает ее, раскладывает ее, как механическую игрушку, и занимается с ней своей противной, изнурительной любовью. Она зябко поежилась.

«Я не могу здесь больше находиться, — пронеслось в ее голове. — Надо бежать… в любом другом месте мне все равно не будет хуже… Хуже, чем здесь, просто не может быть…» Она вновь посмотрела на свое отражение, и ее губы сомкнулись плотно и решительно. Да, убежать от дяди, от его липких рук… никогда больше их не видеть, попытаться забыть этот кошмар. Уйти и забыть.

— Убираешься? Еще не кончила? — Лео стоял и сонно хлопал глазами. — Какая же ты ленивая… ты все делаешь медленно! — Его глаза постепенно прояснились, он придвинулся к Нине и шлепнул ее ниже спины: — Вот тебе, маленькая негодница! — Он полагал, что шлепок приведет ее в хорошее настроение.

— Почему у вас нет детей, дядя Лео? — спросила Нина. Ей было трудно сдержать свою ненависть.

Лео побагровел.

— Какое твое дело, дура?! Иди, почисти туалет! Иди, иди… Тебя тут кормят, одевают, обувают… приходится отрывать от себя, чтобы тебя согреть и сделать так, чтобы ты ни в чем не нуждалась… Ты живешь, как в раю, и знаешь, что без нас ты бы пропала… сдохла бы на улице, в какой-нибудь грязной канаве, как тысячи беженцев… Мы тебя приласкали, отнеслись к тебе, как к собственной дочери, может быть, даже лучше… А ты, похоже, этого не ценишь. Иди и чисти туалет… Нечего на меня глазеть! А я пойду проверю, как ты это будешь делать…

Через некоторое время дядя Лео появился в ванной комнате. Он смотрел в зеркало на отражение Нины, безропотно сновавшей с тряпками и шваброй. Вот она наклонилась, и платье туго обтянуло ее. Лео облизнул губы. Сонливость пропала. Он подскочил к девочке и спустил трусы.

— Бери в рот! — приказал он, похотливо ухмыляясь.

…Нина чувствовала, как в ней подымается волна ненависти.

«Хватит! — Ярость захлестнула ее. — Пора кончать с этим… Любой ценой!»

Ее зубы сами сжались. Лео завизжал.

Нина отпрянула. Лео корчился от боли. Его лицо было искажено.

— Сука-а-а!!! — хрипел он. — Сука!

Нина схватила флакон одеколона и ударила дядю по голове с такой силой, что сосуд из толстого стекла превратился в мелкое крошево. Лео рухнул на кафельный пол.

Схватив швабру, она молотила по дяде так, как молотят зерно на току, без пауз, без перерыва… Яростно и непримиримо, вымещая всю боль, всю ненависть, все скопившееся в ней отчаяние. Сначала он пытался увертываться, а затем обмяк. Нина отбросила швабру и стала пинать Лео ногами. Ее отчаянная энергия казалась неиссякаемой.

Лео затих. Нина подхватила вантуз, которым чистила раковины. Сейчас она могла отплатить дяде, и Нина резким движением всадила вантуз в зад Лео. Он громко взвыл.

В дверь заколотили.

— Что здесь происходит?! — закричала тетя. — Откройте немедленно!!!

— Спаси меня! — взвизгнул Лео.

Тетя барабанила в дверь кулаками:

— Откройте! Иначе будет хуже!

Нина застыла, не зная, что предпринять.

Стук усилился.

— Открывай, тварь! Я знаю, что вы там! Открывай! — орала тетя.

— Спаси меня! Спаси! — хрипел Лео.

Пнув дядю ногой, Нина откинула щеколду. Дверь распахнулась.

Увидев распростертого на полу Лео, тетя побледнела.

— Что ты натворила, мерзавка?!

Она кинулась на Нину, та увернулась и, подхватив швабру, ударила тетю по голове. Тетя рухнула рядом с мужем.

Девушка выскочила из ванной, захлопнула дверь и просунула швабру сквозь дверную ручку. Ее сердце учащенно билось. Она истерически рассмеялась. Дядя и тетя были заперты в ванной комнате. Если их как-то можно было наказать, то ей это удалось. Она с каким-то болезненным удовольствием прислушалась к воплям, доносившимся из ванной комнаты. Вот вам, получите! И пусть ее горе не стало от этого меньше, но все-таки, все-таки… Она представила, как тетя с мужем, воя, ползают по кафельному полу, и настроение у нее улучшилось.

А вот из квартиры надо было бежать. Куда угодно. И из Тбилиси, видимо, тоже…

Прежде чем уйти, она оглянулась. Прощай, ненавистная квартира. Она почувствовала облегчение. Она свободна.

Сочи

Нина весь день бродила по Сочи. Как она там оказалась, она помнила смутно. Автовокзал, автобус… Сочи показался ей городом из сказки. Она смотрела на улыбающихся людей, подходила к ресторанам и прижималась лбом к их стеклам, видела богатых людей, рассеянно поглощавших дорогую еду и вина. «Когда-нибудь я стану одной из них. У меня будет своя семья, родственники, которые будут любить и уважать меня, а также деньги, дом и, возможно, машина. У меня будет все необходимое, и я буду беззаботной, как эти люди». Она вспомнила своих родителей и братьев. Ее губы дрогнули. Нет, конечно, она никогда не сможет стать такой же счастливой, это невозможно, но все же какое-то счастье и в ее жизни должно быть… И Нина собиралась бороться за него.

У «Европейской» Нину окликнули. Рядом с ней остановились белые «Жигули», и из них выглянул чернявый субъект лет тридцати:

— Тебя надо подвезти, девочка?

— Нет.

— Почему?!

Она шла вдоль тротуара, машина ехала рядом, и мужчина продолжал разговаривать с ней.

— Мне некуда идти!

— У тебя нет дома?!!

— Нет. Я беженка из Абхазии.

— Вот что, беженка… — Мужчина вышел из машины. — У тебя нет дома, надо полагать, нет работы… и у тебя нет денег. А ты знаешь, я могу предоставить тебе работу и жилье… Сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — прибавила себе два года Нина.

— Это мне подходит! Я директор фирмы, которая объединяет половину химчисток Сочи… Могу предложить место оператора заказов. Сиди на телефоне, собирай заказы и решай, куда в первую очередь отправятся курьеры. Под твоим началом будет около двадцати курьеров… Я расширяю бизнес, и мне нужны новые работники… Если согласишься работать у меня — позабочусь и о твоем жилье.

Было в нем что-то скользкое. Но предложение, которое он ей сделал, было привлекательно, и Нина была потрясена до глубины своей скорчившейся от горя души. Неужели у нее будет свой дом? И она сможет начать новую жизнь, и весь этот кошмар останется в прошлом? Перед ней словно открывались ворота в рай.

— Вот, держи мою визитную карточку. — Он протянул девочке кусочек белого картона. — Хочешь работать у меня? Принимаешь мое предложение?

Она вцепилась в него обеими руками.

— Да… — Ее глаза сияли.

— Тогда садись. — Незнакомец широким жестом распахнул дверцу автомобиля.

В салоне играла негромкая музыка. Она вытянула ноги и впервые почувствовала, что начинает немного приходить в себя.

— Ты очень красивая.

— Вы смеетесь, — грустно заметила она.

— Нет, правда, ты очень красивая… тебе надо подобрать другую одежду. Я это сделаю, и ты будешь выглядеть лучше всех! — Мужчина внимательно наблюдал за Ниной. — Тебе не кажется, что ты должна сделать маленький знак внимания за все то, что я буду делать для тебя?

— Да, конечно… а что я должна сделать?

— Ну… поцеловать меня — для начала! — «Жигули» плавно катились вдоль обочины.

Нина поцеловала и покраснела. Мужчина положил руки ей на грудь.

— Ты мне очень нравишься. — Он улыбнулся. — Я буду быстро продвигать тебя по служебной лестнице. Ты скоро станешь получать хорошие деньги…

Нина поняла, чего хочет ее новый знакомый. Какое-то тоскливое чувство поднялось в ней и сжало ее сердце, но она постаралась изгнать его.

«Он молодой, симпатичный и обещает работу. Если я позволю ему…»

— Так нам будет удобнее… — хрипло произнес мужчина. Он опустил сиденья, достал толстый плед и расстелил его. — Ложись… расслабься… доверься мне!

Все произошло очень быстро. Его дыхание обожгло ее лицо…

Нина смущенно улыбнулась. По крайней мере, ей удалось доставить удовольствие мужчине, который собирался сделать для нее так много, который собирался изменить ее скорбную жизнь, показать ей свет надежды, повернуть лицом к счастью.

— Ты была прекрасна… — Он подождал, пока она приведет себя в порядок, и поставил сиденья в обычное положение.

Через несколько минут они снова были перед «Европейской».

— Подожди меня здесь минут двадцать. Я сейчас выясню, в какую из квартир тебя лучше поселить, и подъеду за тобой.

Нина выбралась из машины. Она почувствовала себя плохо, видимо, у нее был жар, но все это перекрывало несравненное чувство того, что счастье все-таки улыбнулось ей. Ей так хотелось потрогать его руками, это счастье. Улыбаясь, она глядела вслед удаляющимся белым «Жигулям». Через 20 минут, ну через полчаса, у нее появится крыша над головой, она ляжет в свою постель, у нее будет холодильник, в котором она поместит продукты, а потом обзаведется и телевизором… И она не будет зависеть ни от Лео, ни от других подобных мерзавцев… У нее будет работа, свой участок, за который она будет отвечать… У нее, пожалуй, неплохие перспективы.

…Через полтора часа ей показалось, что произошла ошибка. Она встревоженно обежала «Европейскую», думая, что, может быть, он ждет ее в другом месте. Но белой машины нигде не было.

Еще через час Нина решила, что он попал в аварию. Она представила, как ее новый друг лежит без сознания в искореженной машине, как его с трудом извлекают оттуда, везут в больницу, пытаются вернуть к жизни… Она представила себе его бледное лицо, и слезы покатились у нее из глаз.

«Боже, — подумала она, — какая же я неудачница! Мне только что улыбнулось счастье — и все внезапно оборвалось… Но почему все злоключения случаются именно со мной?!» Она смотрела на красивых, модно одетых людей «Европейской» и плакала. В мире не было девочки несчастнее ее. Слезы ручьями лились по ее лицу, она размазывала их грязными кулачками.

В витрине часового магазина, расположенного в цоколе «Европейской», поблескивало множество часов. Нина глянула на самые большие из них — с огромным бронзовым циферблатом и гирями. С того момента, как ее высадили перед гостиницей, прошло три с половиной часа. Она села на скамейку и достала из кармана визитную карточку. Олег Уралов. Здесь были номера телефонов — рабочий и домашний. Может, позвонить? Но что она скажет тем людям, которые подойдут к телефону? Что она встретилась с Олегом на улице и он сказал, что устроит ее в свою фирму на ответственную должность? Ее — беженку из Грузии?! Кто поверит ей?! Слезы полились из ее глаз…

— Ты чего ревешь? — услышала она участливый голос. Перед ней стоял двадцатипятилетний парень с открытым, приветливым лицом. На нем был джинсовый костюм, на шее повязан красивый шелковый платок. Волосы чуть длиннее обычного.

— Ничего, — огрызнулась Нина.

— И все-таки? — настаивал парень. — Терпеть не могу ревущих дам.

— Отстань.

— Может, я смог бы помочь тебе? И тогда ты перестала бы плакать…

Нина всхлипнула еще громче. Ей уже столько людей обещали помощь. Дядя Лео, Олег Уралов…

— Ты — беженка?

— А как… ты догадался?

— Я сам беженец. Виктор Орлов. Из Чечни. И я знаю, что это такое… Видимо, ты жила в Грузии? Абхазия? Осетия?

— Какое твое дело?! — закричала Нина. Люди оглядывались на них. Она встала, подхватив свою сумку. Почему этот парень пристает к ней? Что ему надо? У нее и так столько горя…

Такси затормозило перед домом номер 40 по Отрадной улице. От дома остались лишь стены. Везде высились груды щебня и кирпичей, стояли бетономешалки и прочая строительная техника.

— Дай сюда его визитную карточку… — Виктор постучал ногтем по карточке. — Видишь — дом номер сорок? Правильно? Именно здесь должен был находиться его офис. А здесь уже месяцев восемь идет стройка. После того как снесли обветшалый дом… Вот какой адрес он тебе дал!

— Может, все-таки позвонить? — Нина кивнула на визитку.

— Как хочешь, — пожал плечами Виктор. — Только это бесполезно… Но звони, конечно, если тебе хочется. — Они доехали до ближайшего телефона-автомата.

— Там говорят, что это магазин рыболовных принадлежностей… и что никакого Уралова они не знают… — Нина бросила трубку.

— Это весьма распространенный прием. Визитные карточки стоят гроши — даже если они красочные и отпечатаны на прекрасной бумаге. Напечатай себе и представляйся хоть директором фирмы, хоть помощником депутата или полковником милиции. Обещай какие угодно блага, поставки любых товаров, дешевые круизы. Думаешь, на это не клюнут? Клюнут — да еще как! — Он улыбнулся. — А когда ты представился какой-нибудь молодой доверчивой дурехе директором или фирмачом и обещаешь ей золотые горы…

— Что тогда?

— Тогда она… дарит свою любовь бесплатно.

Нина тяжело посмотрела на Виктора.

— А ты откуда это знаешь?

Он улыбнулся.

— Я сам люблю подобные вещи.

Нина инстинктивно сделала шаг назад. Орлов сделал вид, что не обратил на это внимания.

— Собственно, мне не оставалось ничего другого. Ведь я — беженец. Надо было как-то крутиться.

— Хорошо… я лучше пойду… — Ей было очень плохо, у нее кружилась голова. Ее единственной мыслью было отделаться от этого нагловатого субъекта.

Орлов догнал ее.

— Стой! Тебе же некуда идти… и тебе никто здесь не поможет!

Нина зло посмотрела на молодого человека:

— Ну, уж ты мне точно не поможешь!

— Ошибаешься, — покачал головой Виктор. Выражение его лица было серьезным и располагающим. — Как раз я-то тебе и помогу. Как беженец — беженке.

Орлов взял ее за руки и стиснул так, что Нина поняла: он ее не отпустит.

— Я просто защитник детей. Особенно больных. У тебя же — простуда. Тебе надо прийти в себя. Пошли. Поживешь немного у меня… поправишься… А потом можешь делать все, что хочешь!

— Чем ты занимаешься? Почему тебя так часто не бывает дома? — Нина поставила на стол еду и пристально смотрела на Виктора.

— Да так, — уклончиво ответил Орлов.

— А все-таки?

— Тебе это не нужно знать. Я же не собираюсь брать тебя к себе на работу…

— Не хочешь — не говори. Просто интересно, чем занимается человек, который приютил меня…

Орлов закурил. Он не собирался ничего рассказывать девчонке. Она и так настрадалась сверх меры… и травмирующие подробности были ей ни к чему.

В свое время отставной лейтенант Советской Армии Виктор Орлов осел в Сочи и стал заниматься мелким бизнесом, успешно комбинируя его с мошенничеством и разбоем в скромных масштабах. Когда он видел, что выгоднее совершить мошенничество, нежели оформлять сделку в законном порядке, он без колебаний шел на это. Если же обман не удавался, он преображался в рэкетира и выбивал свое с помощью крепких кулаков и оружия. Ему хватало на жизнь — и он жил в свое удовольствие…

Орлов не стал посвящать Нину в свои занятия, он просто ласково посмотрел на девушку и провел рукой по ее волосам.

Нина вспыхнула. Она знала, что это означает. И она хотела этого. Виктор научил ее любить. Рано познавшая мужчину, Нина тем не менее оставалась еще ребенком. Занятия любовью были для нее всего лишь способом заработать себе на пропитание. Отдаваясь желающим, Нина не испытывала ничего, кроме безразличия и наивно-детского ощущения взрослости и самостоятельности.

Ему потребовалось около двух месяцев нежности, чтобы превратить Нину — испуганного зверька — в полноценную женщину.

И теперь Нина шла на ложе, радостная от желаний и эмоций, готовая к любви и предвкушающая ее как одну из величайших драгоценностей в жизни.

…Потом они долго лежали рядом. Виктор думал о том, что это именно он открыл для Нины прекрасную сторону любви, — и это наполняло его мужской гордостью. Сначала он рассматривал все как очередное быстротечное приключение, каких у него было предостаточно, но сейчас он чувствовал, что испытывает к Нине нечто большее, чем простое влечение. «Будет жаль потерять ее, — подумал он, — ведь это не может продолжаться вечно, но как хочется, чтобы это продлилось еще немного…» Виктор и сам не знал, почему вдруг подобные мысли пришли ему в голову. Он встряхнулся, пытаясь отогнать тревожные предчувствия.

— Ну, я пойду. Вот деньги — купи чего-нибудь… У тебя здорово получаются блюда с зеленью.

Нина, согласно кивнув, поспешила одеться.

Виктор смотрел на нее, и сердце его сжималось в тоске и страхе.

Ноги сами привели Нину к «Европейской». Завидев приближающуюся белую «Ладу», она вздрогнула, но, когда увидела за рулем седого старика, вздохнула с облегчением. Лучше не появляться здесь вообще.

На рынке она купила продукты и заспешила домой. По дороге она не удержалась от соблазна заскочить в магазин мехов. Она так любила меха. Примеряя перед зеркалом шубку из норки, она воображала себя одной из тех роскошных женщин, которых она видела за окнами дорогих ресторанов. Она представляла, как в шубе, рука об руку с Виктором, входит в ресторан, как подобострастно склоняются перед ними швейцары… Нина вздохнула и с сожалением повесила шубу на место. Может, все-таки попросить Виктора? Правда, он никак не хотел рассказывать, какими делами он занимается, но ведь это хорошие дела?..

Она взбежала по ступенькам на третий этаж. И тут заметила на двери бумажку. Печать следственного отдела УВД города Сочи. Квартира Виктора была опечатана.

Услышав шаги, Нина рванулась наверх. Остановившись на лестничной площадке двумя этажами выше, она затаила дыхание и осторожно выглянула вниз. Перед дверью квартиры стояли двое мужчин милицейской наружности. Внезапно один из них резко поднял голову, и Нина отшатнулась, чтобы не встретиться с ним взглядом. Ее сердце бешено колотилось. Эти двое могли прийти и за ней — существовала залитая кровью дяди Лео ванная в его тбилисской квартире…

С бьющимся сердцем Нина застыла на лестнице. Ей пришлось простоять не меньше часа, прежде чем она убедилась, что милиционеры ушли.

Оставив сумки на лестничной площадке, Нина выбежала на улицу. Поймав первую попавшуюся машину, она поспешила уехать отсюда, дальше, дальше…

Нина сменила еще две машины и высадилась в незнакомом месте. С одной стороны — заросли леса, с другой — спуск к морю. Оставив изумленного водителя гадать о мотивах ее поведения, Нина бегом устремилась к воде. Она продралась сквозь густой колючий кустарник и оказалась на берегу.

Волны медленно накатывались на шелестящую гальку. Свежий ветер трепал волосы Нины, охлаждая ее горящий лоб. Понемногу она успокоилась.

Судьба вновь сыграла с ней мерзкую шутку, не оставляя ее в покое, она кралась за ней по пятам и ядовито жалила в тот самый момент, когда ей казалось, что все наконец налаживается, что она обретает любовь и надежду. Она опять осталась без крова, без средств к существованию и попала в поле зрения милиции. Как и все, кто был связан с Виктором Орловым…

Нина с тоской следила за полетом чаек, проносившихся над самой водой и легко взмывавших ввысь. Как бы ей хотелось стать одной из таких вечно свободных птиц и проводить свою жизнь в полете, а не бродить по неуютной земле…

Лена сидела около своего подъезда в инвалидной коляске и кормила хлебными крошками воробьев.

«Как хорошо, что я живу на первом этаже, хотя… — она задумалась, — …что же здесь хорошего… если я живу на первом этаже, то мне судьбой предназначено стать инвалидом? Какая чушь».

Изголодавшийся, одни перья и черные угольки глаз, шустрый серый воробушек подлетел к Лене, нисколько не опасаясь, сел на ручку каталки и посмотрел в глаза Басовой одним из двух черных кружочков.

— Ты, наверное, больше других есть хочешь, раз за жизнь свою не беспокоишься.

Она размяла кусочек хлеба на ладони и медленно протянула ему. Воробей и не думал улетать. Птаха с деловым видом принялась склевывать корм с руки.

— Ты когда-нибудь поплатишься за свою доверчивость.

Птица как будто поняла ее, схватила кусок побольше и слетела на асфальт.

— То-то, дружок.

Басовой овладело философское настроение, и она принялась размышлять о людях, делающих добро другим людям, животным и птицам. Этим добрым людям обязательно когда-нибудь воздастся.

По двору шел мальчишка лет десяти в ветхих штанах и фуфайке. Увидев, что какая-то женщина кормит птиц хлебом, он, не раздумывая, подбежал к ней:

— Тетенька, дайте мне.

Басова повернулась к мальчику.

— Ты хочешь есть? — Она протянула ему хлеб.

Мальчишка схватил подачку и, отойдя на несколько шагов, стал судорожно поглощать хлеб.

Она смотрела на него, и ей становилось дурно.

— Как тебя зовут?

Пацан оторвался от еды.

— Гена.

— А где твои родители?

— Сдохли.

Лена хотелаподъехать поближе, но мальчишка сделал несколько шагов назад, сохраняя дистанцию.

«Как воробей», — мелькнуло в голове.

— Пойдем пообедаем? — ласково предложила она.

— Ты одна живешь? — поинтересовался он.

— Одна, — ответила Лена.

— Ладно. — Он пошел к ней, но вдруг замер. — Ты ведь не ходишь.

— Да, — подтвердила она, — надо найти кого-нибудь, кто смог бы пронести меня семь ступенек.

Генка оглянулся. Для того чтобы насытиться, ему надо было всего-навсего дотащить эту добрую молодую и красивую тетку до квартиры. Трое бритоголовых парней вышли из соседнего подъезда. Не то. Усталый мужчина идет с работы. Не то. Мама с коляской. Бегущая вдоль дома девчонка. Двое мужчин около старенького «жигуленка». Вот оно.

Мальчишка, собравшись с духом, подошел к мужчинам.

— Вы не могли бы помочь? — Он показал на Басову.

Каждая попытка выйти из дома приносила Лене не столько физические, сколько моральные страдания. Семь ступенек, ведущих во двор, стали для нее непосильной, непреодолимой преградой. Каждый раз просить соседей было невмоготу. И Лена все реже и реже появлялась во дворе. Увидев, как мальчишка с легкостью уговорил мужчин, Лена вздохнула с радостью: может, Господь Бог сжалился над ней, послав этого помощника…

Вкатившись в квартиру, Лена попросила гостя пойти умыться, а сама поехала на кухню, где на плите стояли очень даже неплохие щи.

Мальчишка сбросил на пол фуфайку и протопал в грязных ботинках в другой конец коридора, по пути заглядывая в комнаты.

Лена выкатилась из кухни и осуждающе посмотрела на него.

— Повесь одежду на вешалку, разуйся, возьми тряпку, вымой пол, потом руки и только после этого приходи обедать.

Ее тон не допускал возражений, и Гена это уловил. Кто же будет рисковать обедом?

Запах варева был столь аппетитным, что пацан, не дожидаясь приглашения, уселся за стол и, схватив ломоть черного хлеба, стал аппетитно поглощать пищу.

Лена смотрела на него и думала о том, что добрые дела совершать приятно, кроме того, ей очень плохо без помощника.

Когда с едой было покончено, он выжидательно посмотрел на хозяйку:

— Как вас зовут?

— Елена Константиновна.

— Спасибо, очень вкусно.

— Пожалуйста. — Она ласково смотрела на него. — Куда дальше пойдешь?

— Не знаю, — признался он.

— Переночуешь у меня?

Такого Генка никак не ожидал.

— А можно? — Он еще не верил в удачу, улыбнувшуюся ему.

— Можно.

— Тогда я пойду спать прямо сейчас, — заявил он, вставая.

— Хорошо, — согласилась она, — только посуду за собой помой.

Проспав вечер и ночь, наутро Генка заявил, что должен идти к родителям.

— Но ты же сказал, что у тебя нет родителей.

— Родные заживо сгорели пять лет назад, а эти мои приемные.

— И где они живут?

— На вокзале, в старых вагонах.

— Почему ты мне соврал?

— Не знаю. Мне надо идти.

Лена, не говоря ни слова, проводила его до дверей.

«Может, это и к лучшему, — подумала она. — Мне же надо тренироваться каждый день, а он мешал бы».

Наступил вечер, а сожаление о том, что у мальчишки были взрослые, к которым он тянулся, не прошло. Они даже не могли накормить его, а он все равно ушел к ним. Почему?

Было уже за полночь, когда в дверь позвонили.

У Лены не было друзей, которые могли бы нанести столь поздний визит. Она настороженно поинтересовалась:

— Кто там?

— Гена, — пропищал знакомый голос.

Радостное чувство захлестнуло Лену.

В свете горящей на лестничной клетке лампочки она увидела мальчишку и стоящих за его спиной мужчину и женщину.

— Проходите, — пригласила она, отъезжая в сторону.

Щелчок замка возвестил о начале новой эры.

— Безногая, что ты делаешь в нашей квартире?

Ему было под сорок. Перегар ударил ей в нос.

— Подвинься, сучка, дай мне раздеться, — потребовала женщина и толкнула коляску Лены.

Опешив, Лена даже не нашла, что сказать.

— Будешь спать на кухне, — заявил новый хозяин жилища после обхода территории. — И веди себя хорошо, — припугнул он, нагибаясь к самому лицу и едва не касаясь ее кожи трехдневной щетиной. — Жаль, что ты безногая и стоять раком не сможешь. Я люблю раком. Но ничего, как-нибудь приспособимся.

— Убирайтесь вон! — закричала Лена. — Люди! Помогите!

Со всех сторон на нее посыпались удары.

— Заткнись, поганка. — Он склонился над ней и схватил за горло. — Молчи, блядь, молчи, — шипел он.

— Смотри, не кончи ее, — предостерегла подруга жизни.

— Завтра будешь рассказывать всем, что к тебе въехали родственники, — он продолжал душить ее, — и не думай, что сможешь удрать, безногая сучка!

Екатеринбург

— Где гвозди?! — Мастер Никитич носился по цеху, используя ненормативную лексику. — У кого коробка, так вас растак? Через два часа придет машина.

Ромка огляделся. Гвоздей не было. Они еще не обтянули два кресла и диван. Это так, но время ведь еще есть. Чего нервничать?

После того как он отработал на порноиндустрию, его оставили в покое. Никаких поручений больше не было. А как следствие, не было и больших денег. Он прокололся всего один раз и поплатился за это, но наказание было более суровым, нежели проступок, поэтому он мечтал вернуть должок и только ждал случая.

— Каждый получит премию и дополнительный выходной! — торопил Никитич, пробегая из одного конца цеха в другой. — Работаем, работаем!

Коренастый дядька с саженными плечами и стальной хваткой подошел к Зотову.

— Ну, чего ты телишься, Роман? С этим седалищем надо было закончить полчаса назад.

— Успею, — тихо ответил Ромка. — А на какую сумму заказ?

— Двадцать тысяч, парень, двадцать. Мы делаем большое дело!

— Неужели наличными расплатятся?

— Занимайся своим делом, — одернул Никитич. — И только попробуй напороть.

Так мастер подходил то к одному, то к другому и весь день гнал, гнал, гнал. Обеда не было. Люди сосредоточились и вкалывали, зная, что получат за свой труд.

Ромка оценил собственную работу и остался доволен. Он уже подумывал о том, чтобы открыть собственное дело — перетягивать мягкую мебель, например.

Машины пришли на двадцать минут раньше, а погрузка, как и водится в России, закончилась на двадцать минут позже намеченного.

Пока работяги, в том числе и Зотов, горбатились, один владелец прошел в кабинет к другому владельцу, где и пребывал до окончания отпуска товара.

Все закончилось в девятом часу вечера, и покупатель покинул кабинет Мамина явно навеселе.

Никто не спешил домой, все пятнадцать человек, включая мастера, ждали, когда Мама будет приглашать их за зарплатой.

По лицу первого счастливчика Зотов понял, что сумма неплохая.

— Зотов! — выкрикнул директор.

Ромка поднялся с лавки и направился в кабинет. Мужики собирались отметить это дело и скидывались на выпивку, поэтому все ждали, когда последний внесет свой вклад в общее дело.

Зотов не пил, но копейку отдавал исправно, за это его в коллективе уважали.

— Распишись. — Директор ткнул ухоженным пальцем в разлинованную бумажку.

Зотов вытер руки о фартук и взял ручку. У всех, кроме мастера, была одна и та же сумма.

Мама протянул купюры:

— Зарплата в долларах. Возражения есть?

Юноша молча взял деньги и вышел. Кинув бакс в общий котел, он взял курс домой.

Пройдя около квартала, он развернулся на сто восемьдесят и вернулся к цеху.

Уборщица уже возила тряпкой по полу.

— Мамин здесь? — поинтересовался Зотов.

— Здесь, — не смотря на него, буркнула техничка, продолжая возиться с тряпкой.

Ромка подошел к шкафчику, где хранились инструменты, и выбрал средних размеров увесистый молоток. Спрятав его в рукав ветровки, он подошел к двери кабинета и тихо постучал.

— Да, — отозвался директор.

Ромка вошел.

— Не доволен получкой?

— Доволен, — пробормотал Ромка, переступая с ноги на ногу.

— А в чем дело? Хочешь снова подставить кому-нибудь свою попку?

Зотов рванулся вперед и, выхватив из рукава молоток, нанес им удар Мамину по голове.

Ухмылка в глазах директора сменилась полным безразличием.

Ромка успел подхватить падающее тело и плавно опустил его на пол.

Долго искать деньги не пришлось.

Несколько тугих пачек лежали в ящике стола. Он распихал их по карманам и вышел из кабинета как ни в чем не бывало.

— Сильно ругался-то? — сочувственно спросила уборщица.

— Не очень, — спокойно ответил Зотов. — Зато резко поднял зарплату.

— Какой молодец.

Так и не поняв, кому была адресована эта похвала, Зотов вышел на улицу и, поймав тачку, велел ехать к дому.

Мать встретила его пирогами.

— Устал? — Она склонилась над новенькой плитой, приобретенной сыном не больше месяца назад.

— Да так себе. Снова в командировку посылают.

— Что-то больно часто. — Мать вышла в коридор и смотрела, как сын снимает с себя одежду. — Что-то ты бледный. — Она сочувственно посмотрела на него.

— Весь день работал. Вот премия, — он выложил на стол деньги, — положи в шкатулку.

— А тебе?

— Мне суточные сполна выдали, не волнуйся.

Он наскоро собрался, взял все документы и, попрощавшись с матерью, вышел на улицу.

На все у него ушло десять минут. Теперь надо быстро добраться до вокзала и сесть на любую электричку. Если Мама очухался, то его уже ищут и скоро наведаются к матери.

«Только бы ее не тронули, только бы ее не тронули», — как заклинание произносил он, быстро удаляясь от дома.

Май. Москва

Чудо случилось. Быков выплатил еще десять тысяч долларов, и от него отстали.

Дела шли неплохо, народ поспешил в тренажерные залы сгонять жирок — на носу открытие пляжного сезона. Не уменьшалось и число желающих в секции бокса: постоять за себя — в наше время не последнее дело.

Так что вскоре Виктор собрал сумму, которую задолжал Кузину, и в один прекрасный день набрал номер его телефона.

— Алло, — нежный девичий голосок лизнул ушко.

— Из Москвы беспокоят, Игоря можно?

— Минуточку.

— Да?!

Быков узнал голос.

— Игорь, привет. Я готов вернуть тебе деньги.

— Виктор, можешь не торопиться. Если есть еще необходимость…

— Нет, спасибо, — перебил Быков, — я справился. И когда Никому не должен — чувствую себя лучше.

— Ну, как знаешь. — Кузин помолчал. — Ты безналом хочешь перевести?

— Да.

— А ты не мог бы обналичить у себя и привезти мне живые деньги? У меня тут как раз через пару дней народ подъедет и потребуется наличность, чтобы быстро расплачиваться за продукты… и прочее. Да и сам от столичного дурдома отдохнешь на побережье.

— Я смогу вырваться только на один день.

— Подходит.

— Ты долго будешь сидеть в темных очках?! — Ему хотелось разговаривать с живым человеком, а не с роботом.

Оля расхохоталась и сняла свой «Рэй-Бэн».

— Ты довольна, что мы летим в Сочи?

Бухгалтер и по совместительству секспартнерша долгим взглядом посмотрела на шефа.

— Я всегда хорошо себя чувствую, когда я с тобой! — Она прильнула к Быкову. Он положил руку ей на плечо, притянул к себе.

Быков косился на милый профиль, на завитки волос у ее ушей, на вздернутый носик и чувственную линию губ. Он вспоминал, как они познакомились. У него сломалась машина, и ему пришлось добираться до метро на троллейбусе. На одной из остановок в троллейбус вошла она. Потом они вместе спустились в метро.

Позже выяснилось, что и она в прошлом была неплохой спортсменкой, это не могло не усилить их взаимную симпатию, а уж после того, как выяснилось, что в постели они — идеальная пара, Быков стал и вовсе пребывать в приподнятом настроении.

До сих пор он не мог забыть первой близости с ней. Ему казалось, что он умер и пребывает в раю. Она была воплощением нежности, ее тело в очаровании молодости выглядело совершенным. Позже выяснилось, что, кроме изумительного тела, Бог не обидел ее умом. Виктор не мог не оценить этого столь редкого для женщин сочетания. Тем более что Ольга закончила курсы бухгалтеров, а ему как раз нужен был человек, которому он мог бы доверить финансовую деятельность своего спортивного центра. Лучшего союза придумать было нельзя.

Где-то за неделю перед их поездкой Ольга вошла к Быкову и попросила прощения за случай с Петровым.

— Не знаю, что на меня нашло. Ты как-то отдалился от меня, и я захотела отомстить.

— Я это понял. Тебе удалось.

Она подошла к нему и опустилась на колени…

Сочи

В аэропорту Виктора и Олю ждал Ираклий, приятель Кузина, бывший штангист. Теперь он самоутверждался не на помосте, а на ниве торговли сухофруктами.

— Класс! — Быков покосился на белый «Шевроле».

Они сели в автомобиль, и Ираклий понесся в сторону моря.

У Игоря Кузина после ухода из спорта образовались обширные интересы в сфере бизнеса. Он занимался торговлей автомобилями, автосервисом, туризмом, отчасти даже металлургической промышленностью и транспортом. Под его началом находилась крепкая группировка, составленная из бывших спортсменов — боксеров, борцов и штангистов. И у него были хорошие знакомые практически во всех городах России — такие же бывшие спортсмены, готовые оказать услуги. В свою очередь, и они обращались к Кузину за содействием, и он не отказывал. Если надо — прибегал к силе. Кузина и его людей боялись, с ними считались. Все их начинания в бизнесе оканчивались успехом — они были словно заговорены от неудач. Преступная братва уважала группировки спортсменов, их мощь и влияние и стремилась к сотрудничеству. Профессиональные преступники понимали, что спортсмены, не имевшие в прошлом конфликтов с законом, находились на лучшем счету у официальных властей. Представители братвы могли удивлять жестокостью и матерщиной, пугать пистолетами и автоматами, вызывать оторопь и восхищение дорогими машинами, роскошными квартирами и фантастическими пирушками в ресторанах. Но блатные знали, что по сравнению со спортсменами их вес при решении важных проблем невелик и что крупные дела можно было делать, пользуясь хорошей репутацией у властей, а здесь они не могли конкурировать с организованными и легальными группировками спортсменов.

В свое время Игорь Кузин звал к себе Виктора, но тот отклонил приглашение. Он захотел заниматься своим делом. Он прекрасно понимал, что членство в группировке Кузина может дать многое, но одновременно это влекло бы за собой ответственность, серьезные обязательства. Это означало бы постоянную готовность нестись куда-то по сигналу Кузина — дисциплина и повиновение должны быть железными, непререкаемыми… И Виктор не слишком жалел, что отказался от предложения друга. Если когда-нибудь жизнь припрет, он всегда сможет прийти к Игорю и за деньгами, и за защитой. Их схватки на ринге связали их крепкой нитью… Виктор уже не раз отмечал этот парадокс: молотят друг друга на ринге, не чувствуя ни жалости, ни сострадания, лишь бы вырвать победу в борьбе за «золото».. Но вот бой закончен — и они снова друзья-соперники. Видно, это и называется настоящей дружбой двух сильных мужчин.

«Шевроле» подкатил к высокому каменному забору, выкрашенному в нежно-желтый цвет. Шофер просигналил, и железные ворота медленно распахнулись. Машина проехала по узкой асфальтированной дорожке мимо цветущих мандаринов и кустов роз и остановилась перед трехэтажным домом. Широкие окна свидетельствовали о том, что хозяин любит солнечный свет.

Виктор помог Ольге выйти из машины. Они поднялись по ступенькам и очутились в нарядной прихожей. Паркетный пол, зеркала, антикварная мебель, старинные ковры и картины на стенах. Игорь Кузин был неприхотлив и беспощаден к соперникам и к самому себе на ринге, но с той поры, как бросил бокс, любил окружать себя комфортом. Его дача в Сочи смахивала на настоящий музей… чего уж говорить о квартире в Москве, на Рублевском шоссе, и о даче в Переделкине, превращенной Кузиным в дворец.

— Игорь! — Виктор Быков вышел из машины. — Привет! Мы приехали!

— Плавать в море — это самое простое и естественное человеческое удовольствие… — глубокомысленно заметил Кузин, сидя в удобном шезлонге с бокалом вина в руке. — Лично я стараюсь доставлять себе такое удовольствие периодически… благо условия позволяют…

— Ты не позволяешь никому забредать на свой пляж? — Виктор посмотрел налево, потом направо. Кроме Кузина, его жены Алены, его самого, Оли и двух сочинцев — мастера спорта по борьбе Василия Долгих и директора местного ресторана Петра Калутика — вокруг никого не было.

— Естественно! Я подсыпаю здесь песок, ровняю дно, слежу за порядком и чистотой… здесь все лучше, чем на французской Ривьере. Сюда даже заплывают дельфины, и я их кормлю.

— Дельфины? — воскликнула Оля. — Не может быть!

Алена встала, подошла к воде и свистнула три раза. Потом вошла в море и громко похлопала по воде рукой. Через минуту недалеко мелькнул грациозный силуэт дельфина. Алена поплыла к нему.

— А можно мне с тобой?! — воскликнула Ольга и побежала к морю.

После пляжа отправились обедать.

На большом металлическом листе аккуратными рядами лежали мидии. Хозяин осторожно вскрывал их, поливал соком и размещал на блюде со льдом. Рядом Алена варила суп из кальмаров.

— Живем на берегу моря — а все продукты завезены из Франции, — посетовал Игорь. — Мидии готовы! Прошу! — Кузин достал охлажденное белое вино. — Виктор с Ольгой у нас всего на день, — известил он гостей. — В воскресенье им возвращаться, но самое интересное они застанут. Предлагаю всем оказывать нашим новым постояльцам всяческое содействие, поскольку они у меня впервые.

После этого краткого напутствия народ принялся опустошать стол. Виктор никогда не страдал отсутствием аппетита, но вскоре понял, что безнадежно отстал от местных едоков. Особенно оторвался от остальных директор ресторана. Игорь же, как и положено радушному хозяину, довольно улыбался и следил за тем, чтобы бокалы были полны, да и тарелки не пустовали.

После обеда Кузин предложил посетить подземелье.

Они спустились на глубину примерно пяти метров. Игорь повозился с замком и толкнул тяжелую дверь, включил свет, и Виктор увидел просторный тир.

— Сорок метров в длину! — похвастался Кузин. — А сверху все покрыто бетонными плитами, присыпано землей, и растет сад! Не потеряно ни одного квадратного метра участка… Из чего будешь стрелять?

— Помповое ружье есть?

Игорь распахнул оружейный бронированный шкаф. Перед взором Быкова блеснул арсенал — ружья, пистолеты, автоматы… Здесь был и израильский «узи», не хватало только гранат.

— У меня есть все! — торжественно провозгласил Кузин.

Быков дал коню шпоры, и тот понес его быстрей.

— Не отставай! — крикнул он Ольге.

Она помчалась вслед за ним. Перемахнули через небольшой ручей, проскакали по изумрудно-зеленому лугу и влетели в дубовую рощу. Быков натянул поводья. Ольга остановилась рядом.

— Здесь красиво, правда?! — Словно почувствовав их желание, кони сблизились, и Виктор и Ольга обнялись.

Быков вошел в спальню и, утомленный, растянулся на кровати. Из ванной доносился шум льющейся воды. Через несколько минут вошла Ольга. Скинув коротенький халатик, она легла рядом с Виктором, обвив его чуть влажными после душа руками. Виктор совсем некстати вспомнил о жене, но некое подобие угрызений совести отодвинулось на задний план, как только он почувствовал прикосновение округлой груди с набухшими сосками. Они ласкали друг друга, забыв о времени. Вдруг Ольга отодвинулась.

— Хочешь фруктов? — Она протянула Быкову огромное спелое манго.

Взяв себе такое же, она, не сводя глаз с Виктора, крепко сжала руку, и сквозь пальцы просочилась ярко-желтая мякоть. Улыбаясь, Ольга начала размазывать ее по своему животу, груди, бедрам. Это было необыкновенно эротично. Задохнувшись от желания, Виктор притянул эту сладкую женщину к себе и неистово овладел ею.

— Раньше ты не играл в бильярд так хорошо, — заметил Быков своему другу в одиннадцатом часу вечера.

— Научился. Стал больше играть — постепенно набрался опыта. А как твой бокс? Ты еще успеваешь за молодыми?

— Да, пока не жалуюсь, — усмехнулся Быков и пересказал случай с Сергеем Петровым.

Через несколько минут Быков капитулировал. Удары Игоря были отшлифованы — он не допускал ошибок и с треском вгонял шары в лузы.

Оля лежала на кровати и улыбалась.

— Знаешь, а мне понравилось здесь. Мы только приехали — и уже столько событий. Я и не знала, что можно так интересно проводить время… — вздохнула она.

— Что же здесь такого захватывающего?! — пробурчал Быков. Он выпил много джина с тоником, и его походка и движения стали несколько неуклюжими. Быков любил время от времени напиваться — не сильно, но так, чтобы действие алкоголя все же ощущалось.

— Мне наговорили столько комплиментов… — Оля закатила глаза. — Я будто перешла на другой, более высокий уровень… Люди в жизни совсем не равны друг другу, и общаться с высшими слоями доставляет удовольствие, верно?

— Вообще-то многие из элиты ничем не отличаются от представителей низших слоев, — заметил Виктор. — Я знаю высший свет не слишком хорошо, но то, что я вижу, заставляет утверждать, что грязи там не меньше. И даже больше. Кстати, на самом верху и преступников ничуть не меньше, чем внизу. А действуют они гораздо масштабнее. Только воруют и грабят они чужими руками и потому почти не попадаются, остаются чистыми.

— Зачем мне это знать, Витя? Пусть все это останется волшебной сказкой… Я не хочу знать неприятной правды, дай мне сохранить возможность помечтать…

— Нет проблем. Продолжай мечтать…

Оля встала с кровати и начала медленно раздеваться.

— Витя, я не компрометирую тебя, появляясь с тобой на людях? У тебя же есть жена…

— Ты не должна волноваться. Здесь все — свои…

«Сколько проплыл? Наверное, не меньше километра… — подумал Виктор. — Мне так нравится плавать, что я не чувствую усталости…» Он развернулся и поплыл к берегу.

Виктор был благодарен Игорю за то, что тот вытащил его из промозглой Москвы. Глядя в голубое небо, плескаясь в теплой ласковой воде, трудно было поверить, что дома не так давно распустились листья на деревьях.

Подплывая к берегу, Быков заметил Игоря, его жену Алену, бывшего борца Василия Долгих и свою Ольгу — она смешивала напитки для коктейлей… А в шезлонге расположилась какая-то незнакомая женщина.

— Знаешь, Виктор, я не знаю, кто любит воду больше — ты или дельфины, — пошутил Кузин.

Судя по запахам, где-то жарили хорошую рыбу — лосося или осетрину.

С шезлонга поднялась незнакомая женщина.

— Мой друг Виктор Быков. Серебряный призер двух чемпионатов России. Знаешь, кому он проиграл, Ирина?

Женщина улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Откуда мне знать? Я же не занимаюсь боксом.

«Кажется, я ее видел… но где и когда?!» — пытался вспомнить Быков.

— Мне! — ткнул Кузин пальцем в широкую грудь. — С тех пор — мы лучшие друзья. Виктор Быков… — он посмотрел на женщину, — Ирина Алмазова. Актриса, которую я считаю самой великой!

«Так вот она кто! — Лицо Быкова просветлело. — Ну, конечно… Сколько фильмов с ее участием я видел?! Она мне всегда нравилась…»

Ирина Алмазова протянула ему длинную узкую ладонь.

— Очень приятно! Но не обращай внимания на слова Игоря — он всегда льстит мне без меры!

Быков всматривался в ее лицо. Холеное, с точеными чертами, трепетным носом и большими, выразительными глазами. В них отражалась и жила сама душа Ирины Алмазовой — страстная, талантливая, властная.

На Алмазовой был облегающий черный купальник. Насколько мог судить Быков, ей было около сорока… Но ей вполне можно было дать двадцать пять, если бы не излишне тяжеловатые груди. Она была ухоженная, с чистой матовой кожей, практически без морщинок. Алмазова выглядела безукоризненно — уверенная в себе талантливая женщина. Наверняка не один мужик бессонными ночами грезил о ней. И эти глаза, глубина которых не поддавалась измерению… Виктору Быкову нравились женщины привлекательные, но в общем-то незатейливые, с которыми ему не приходилось напрягаться… Но он еще не сталкивался с женщинами такого класса… И с любопытством разглядывал актрису.

— Ирина, только не обижай Витю. Не поцарапай его своими очаровательными длинными ногтями. Я же знаю — ты львица! — усмехнулся Кузин. — И любишь свежее мясо!

— Когда ты кормишь меня таким количеством рыбы, я могу обойтись и без мяса, — сверкнула глазами Ирина.

…Когда через десять минут рыба была готова, Кузин поднял бокал: «За содружество искусства и спорта!» Все посмотрели на Ирину Алмазову. Ирина с достоинством выпила бокал белого вина. Она привыкла держаться королевой и на экране и в жизни. Быков смотрел на нее с восхищением: «Какая же она удивительная!»

Кузин любил собирать своих друзей — спортсменов, людей искусства. Это объяснялось тем, что Кузин сам отчасти был артистом. Он был равнодушен к музыке и живописи, зато не пропускал ни одного фильма, знал многие диалоги и реплики из знаменитых кинолент. Общение с актерами делало его причастным к любимому искусству.

— Почему вы решили съесть и выпить все без нас?! — услышал Быков громкий, хорошо поставленный мужской баритон. — А мы-то думали, что нас здесь ждут!

— Валя! — вскричал Кузин. — Все-таки ты вырвался!

На этот раз Быков сразу узнал Валентина Гордона. Гордон был с женой, популярной театральной актрисой Ольгой Наумовой. Как-то незаметно он стал центром внимания всей компании. Его шутки, исполненные изящного юмора, заставляли прислушиваться. Быков впервые видел Гордона вблизи и сразу оценил атлетизм его фигуры. Наметанным взглядом тренера определил, что артист занимается изнурительными тренировками. Видимо, он, как и сам Быков, горячо любил свое тело и не жалел времени, чтобы поддерживать его в форме.

Быков и Гордон ехали бок о бок на водных мотоциклах.

— А быстрее не можешь? — прокричал Гордон. Быков прибавил скорость. — А еще быстрее?

Артист прибавил газу, умчался вперед, заложил такой вираж, что Быков подумал: все, сейчас упадет и пропорет воду собственным носом. Но Валентину удалось удержать мотоцикл на поверхности. Взметая веер брызг, он промчался мимо Быкова. На его лице сияла победная улыбка: его чувство равновесия и координация движений выдержали испытание.

— Хорошо, что город Сочи не отделился от России вместе с другими республиками. — Оля устало опустила ракетку.

— А Сочи и не мог отделиться… — Взгляд Быкова рассеянно скользил по самшитовым деревьям, по тутовникам, боярышникам и стройным кипарисам.

— Почему? Грузия-то ведь отделилась?

— Ну и что?! — удивленно посмотрел он на нее.

— А Сочи-то — часть Грузии!

— Ну что ты! — расхохотался боксер. — Сочи никогда не входил в Грузию… никогда!

— Странно, — вздохнула Оля, — а я всю жизнь думала так. Но все равно хорошо, что Сочи остался в России. И благодаря этому мы сегодня будем на приеме, который устраивает Кузин!

— Да, будем представлять столицу, — согласился Виктор. — А теперь давай-ка постараемся немного прибавить.

Валентин Гордон играл в паре со своей женой. Быков с трудом противостоял его мощному напору. А Оля вообще ничего не могла поделать с резкими подачами Гордона. Соотношение сил было не в пользу их дуэта.

— Извини, — проговорила Оля в перерыве между сетами, — я так плохо играю… и все время заставляю тебя исправлять мои ошибки…

Быков ласково погладил ее по колену.

— Все в порядке. Во-первых, играешь ты весьма прилично. Во-вторых, это всего лишь игра… и самое главное — получить от нее удовольствие… для этого она и придумана!

Ольга с сомнением смотрела на него. Судя по раскрасневшемуся лицу Быкова, для него это было гораздо больше, чем игра. «Может, у этого матча есть некая подоплека? — гадала Оля. — Может, в отношениях между Витей и Гордоном есть что-то, чего я не знаю?!»

— Третий сет, — невозмутимо провозгласил Гордон.

…Как ни бился Виктор, как ни носился по корту, они проиграли.

— Вы прекрасно играли, — Гордон тепло пожал ему руку. — Особенно ваша партнерша. — Он кивнул в сторону Оли. — У нее талант. И ей надо развивать его.

— Как профессиональный спортсмен я не могу принять этот комплимент. — Быков потер переносицу. — Проигрыш всегда огорчает.

— Мой комплимент — не дань вежливости, а заслуженная похвала, — улыбнулся артист.

Виктор и Оля долго шли по берегу моря.

— Присядем? — Быков расстелил на песке плед.

Погода портилась. Туч над морем прибавлялось. А слева, километрах в двадцати, похоже, лил дождь.

— Давай посидим и помолчим, — предложил Быков. Оля прильнула к нему, и они застыли, прижавшись друг к другу. Быков чувствовал исходящие от женщины тепло и нежность. Не хотелось ни о чем думать. Просто сидеть и ощущать тепло любимого тела…

— Завтра нам нужно возвращаться.

Лицо Оли подернулось грустью.

— Тебя это не очень радует? Тебе хотелось бы побыть здесь еще?

— Не буду кривить душой. Мне здесь действительно хорошо.

— Надо посмотреть правде в глаза и признать, что это люди не нашего круга. Они богаче, известнее и, в отличие от нас, всегда и во всем завоевывали только «золото». То, как они добивались этого, — другой вопрос.

— Будем жить сегодняшним днем, Витя… Он прошел — и его нет, и никогда больше не вернуть. То, что упущено, упущено навсегда… — Ее голос был тихий и печальный.

— Оля, у тебя какое-то необычное настроение! — В голосе Быкова звучала озабоченность.

— Я вдруг поняла, что вряд ли когда-нибудь смогу так отдыхать.

Быкову надоело слушать столь пессимистические речи, и он нашел несколько иное занятие для ее губ и языка.

— Виктор, тебе придется надеть смокинг. Вечером я устраиваю ужин при свечах. Этикет требует соответствующего антуража.

— Смокинг так смокинг… Хотя, дьявол бы побрал всю эту бутафорию. Лучше всего я чувствую себя в спортивном костюме.

— Тебе надо приобретать новые привычки. — Кузин рассмеялся и повертел на пальце массивную золотую печатку с бриллиантами. — Если бы ты стал членом моей организации, когда я тебе это предложил, ты бы уже усвоил новые манеры… Почему ты не захотел идти со мной?! Неужели тебя не устроили условия сотрудничества? — Кузин пристально смотрел на своего старого друга-соперника.

— Игорь, извини, если это прозвучит резко или покажется тебе не очень убедительным, но дело в том, что мне важнее всего сохранить свою независимость!

— Для меня это тоже превыше всего, — вздохнул Игорь, — просто я к независимости иду другим путем.

— Я знаю: используя силу и власть. А я занимаюсь своим любимым делом, тем, которое умею делать лучше всего.

— Ладно, это — философия. — Кузин погасил пытливое выражение в своих глазах. Он понял, что Виктор твердо стоит на прежних позициях. — А сейчас нам предстоит развлекаться. Зови Олю, сейчас ее повезут в магазин, будут подбирать вечернее платье. Подарок от меня…

— Нравится? — Ольга кокетливо повернулась перед Виктором в платье нежно-сиреневого цвета.

— Фантастически! — признался Быков. Он вовсе не разбирался в платьях и прочих женских премудростях, но платье, которое купил для Ольги Игорь Кузин, действительно понравилось ему. Оно подчеркивало фигуру и очень шло ей, усиливая естественную красоту глаз, губ и волос. Ольга выглядела замечательно, а сейчас она словно расцвела и благоухала изысканной, волнующей прелестью.

Быков протянул ей руку, она оперлась на нее, и они прошли в голубую гостиную на третьем этаже.

В свете люстры сияло столовое серебро. Раньше Кузин равнодушно относился к вопросам питания, для него главным было, чтобы еда была посытнее… Но со временем он стал истинным гурманом, разбирался в пище и винах не хуже иного шеф-повара. Его застолья стали почти модельными, на них можно было приходить, как на настоящий спектакль гастрономии.

— Садитесь сюда. — Игорь приветствовал Виктора и его спутницу. Он выглядел несколько официально, озабоченный, чтобы прием прошел по высшему разряду.

Напротив Виктора оказалась Ирина Алмазова. В ее манерах, взгляде, словах ощущалась грация светской жизни. На Алмазовой было голубое платье с низким вырезом, загорелую шею охватывала нитка жемчуга. Она говорила почти не переставая. Ее шутки были стремительны, суждения о людях поражали точностью. В течение получаса все получили столько информации из жизни артистов и прочих представителей элиты, что в ней можно было задохнуться.

Валентин Гордон постоянно что-то нашептывал на ухо своей супруге, видимо, комментируя некоторые высказывания соратницы по актерскому цеху. Одновременно, развлекая публику, он с наслаждением передавал различные слухи и сплетни о соратниках по актерскому цеху.

— А у Андрея Ивасова — импотенция. Его лечат в Израиле и в Германии. Только не очень-то успешно. Правда, это еще не говорит о том, что развод между ним и Светланой неизбежен… Но то, что матрона явно недовольна им и обзавелась целым штатом телохранителей и секретарей, — установленный факт. Бомба ее терпения не перестает тикать и может взорваться в любой момент. — Алмазова улыбнулась и подцепила на вилку креветку. Тайна сексуальной жизни видной фигуры на российской оперной сцене стала очевидна для всех. — А мой главный режиссер театра попросту спился. На людях он еще держится, старается взять себя в руки, но как только запирается у себя в кабинете, достает из сейфа бутылку и назюзюкивается. Потом он выходит из кабинета и начинает носиться по театру как угорелый, пока не выпьет где-нибудь еще и не свалится с ног. При этом он успевает оскорбить десятки людей, выматерить всех, кого только встретит на своем пути… Дело доходит до рукоприкладства. Ваша покорная слуга сама однажды чуть не стала его жертвой…

— Не может быть! Чтобы тебя, Ира… — воскликнули в один голос Быков с Кузиным.

— Было дело, — энергично кивнула Ирина. — И, несмотря ни на что, он остается главным режиссером. Не имея отношения ни к одному из главных спектаклей театра, олицетворяет его для общества, служит ему визитной карточкой.

— Лично я считал, что, невзирая на все интриги, в мире искусства определяющим является все-таки талант, — возразил Быков. — Как и в мире спорта.

— Заблуждение. Хотя и универсальное. В первооснове лежат интриги и пробивные качества человека, который решил стать артистом. Возьмем кинематограф и театр. Смею утверждать, что любой, кто этого захочет и для кого созданы благоприятные условия, может стать артистом. И добиться известности. Любой! А сейчас это, естественно, в полной мере касается и эстрады. Если у тебя есть деньги, тебя признают обладающим незаурядным талантом. Напротив, талант вовсе не гарантирует признания…

…После еды предстояли танцы. Алмазова подошла к Быкову, артистично протянула к нему руки:

— Ты не против?

— Мне это очень лестно… — пробормотал боксер. Он заметил, что Ирина тесно прижимается к нему и ведет себя так раскованно, как может позволить только уверенная в себе женщина.

— Мне нравятся сильные мужчины. — Пальцы Ирины ласково скользнули на грудь Быкова и провели так нежно, что он испытал смущение. — А ты можешь сделать меня такой же сильной?

— Это невозможно, — улыбнулся Быков. — Мужские и женские мышцы отличаются структурно. У женщин мускулы — как бы их ни подкармливали — никогда не станут такими же сильными, как у мужчин. Я сам тренирую не только мальчишек, но и девчонок — они тоже занимаются у меня. И я могу наблюдать динамику… — Быков продолжил объяснения и вдруг понял, что Ирина не слушает. Она просто смотрит на него и улыбается.

Музыка закончилась.

— Ты очень интересно рассказывал. — Ирина проникновенно посмотрела на Виктора.

Официанты сновали между гостями, разнося мартини, «Чинзано», шампанское, сухие вина и более крепкие напитки.

— Почему ты не танцуешь со мной? — подошла Оля.

— Я не мог отказать Алмазовой… Зато следующий танец — твой.

Оля прижалась к нему.

Очередной танец он протанцевал с Олей. Запах ее духов, ее близость пьянили, пробуждали желание.

На следующий танец Ольгу пригласил Валентин Гордон. В его могучих руках она выглядела нежной, хрупкой, словно молодой весенний побег рядом со взрослым могучим дубом.

К Быкову снова приблизилась Ирина. Она положила руку ему на плечо.

— Тебе нравится здесь?

— Да. Прекрасное место!

Глаза Алмазовой смотрели холодно и напряженно.

— Нас собрали здесь, словно коллекцию редких жуков и бабочек. Чтобы Игорь Кузин мог рассматривать всех нас вместе и радоваться. Мы здесь словно выставка забавных раритетов, которые он лениво перебирает. Думаешь, ему интересны театр, кино и все остальное?!

— Мне кажется, он пригласил людей, которые приятны ему и которые интересны друг другу…

— Игорь умеет заставить других исполнить ту музыку, которая нужна ему. Странно, что ты в этом еще не разобрался, — ведь, как он мне говорил, вы знакомы чуть ли не два десятка лет…

Виктор понял, что Ирина сильно перебрала. Слишком много шампанского…

— Ладно, танцуй со своей девушкой. Уделяй ей больше внимания, а то она косо на меня поглядывает! — Актриса шутливо оттолкнула от себя Быкова и отошла к гостям.

Виктор подошел к Кузину, оживленно разговаривавшему с Гордоном.

— Присоединяйся! — хлопнул Быкова по спине Игорь. — Валентин говорит, что картина, в которой он снимался, имеет все шансы получить премию на кинофестивале… Я считаю, мы должны всячески поддержать приближение этого замечательного события! — Он повернулся к Гордону: — Слушай, а нельзя купить жюри, чтобы оно отдало вам свою «Пальмовую ветвь»?

— Они изображают неподкупных. Они настолько убедили всех в своей честности, что теперь им приходится соответствовать этому имиджу.

— Может, выслать в Канны небольшую команду, которая приперла бы этих господ к стенке и слегка помяла, чтобы они решили все правильно? — Кузин шутливо сжал кулаки.

— Я знаю, что ты и твои парни легко разнесли бы в куски весь Лазурный берег. Но давай лучше оставим его в покое. Пусть люди там продолжают жить. Я уверен, что наша картина получит приз.

Гордон отошел, а Кузин, наклонившись к Быкову, торжественно прошептал:

— Витя, мне кажется, Ирка к тебе неравнодушна! Она только на тебя и смотрит…

— Ты шутишь…

— Клянусь! Я знаю Ирку не первый год, и я знаю, что означает ее взгляд… Будь с ней поласковей, Витя!

Быков прищурился:

— Как понять — поласковей?!

— Так, как это звучит. — Кузин быстро отошел.

«Похоже, он тоже немножко перепил», — подумал Быков. Он приблизился к столику и взял итальянский бисквит, нежный и воздушный.

— По-прежнему в восторге от приема и от хозяина? — Ирина Алмазова взяла его за руку. — Я хотела пригласить тебя искупаться. Прямо сейчас…

— Но уже ночь!

— Ты недостаточно решителен для чемпиона, — пожала плечами Алмазова.

— Я был всего лишь серебряным призером, — оправдывался Быков.

— Так да или нет?

Виктора бросило в жар. Значит, Ирина и в самом деле заинтересовалась им…

— Пойдем? — В глазах актрисы мелькнуло нетерпение. Ирина явно не привыкла, чтобы мужчины ей отказывали или проявляли колебание, когда она делала им подобные предложения. Крылья носа Алмазовой гневно вздрогнули, она нахмурилась, смерила Виктора суровым взглядом. Нет, эта женщина не представляла, что в такой ситуации кто-то способен ей отказать…

Быков был в затруднении. Если он примет предложение Алмазовой, реакцию Ольги было нетрудно предугадать. В то же время Быков смотрел на Ирину и думал: «Эта женщина — мечта любого мужчины…»

— Мы направимся к морю прямо отсюда? — спросил он.

— Надо только переодеться. Встретимся у входа, хорошо? — Глаза Ирины торжествующе блеснули. Она вздернула голову и направилась к выходу.

— Ты куда?! — Ольга бросилась к Быкову.

На мгновение промелькнула мысль — соврать. Произнести успокоительную ложь — типа того, что ему хочется походить около дома, подышать воздухом, чтобы освежиться…

— Я пойду прогуляюсь с Ирой Алмазовой, — произнес Быков. — Она меня попросила.

— А меня… вы не возьмете с собой? — растерянно спросила Ольга.

— Не говори глупостей. — Эти слова прозвучали слишком резко, и Быков поспешил смягчить тон: — Я не хочу отрывать тебя от приема. Вся прогулка займет пятнадцать минут…

…Ирина, одетая в легкое голубое платье, стояла перед входом в дом.

Рука об руку они направились к морю. Когда они отошли метров на пятьдесят, Быков обернулся. Ему показалось, что он заметил на ступеньках знакомую женскую фигуру.

— Не оглядывайся, Витя, надо всегда смотреть вперед, не думать о прошлом. Один из рецептов успеха, — засмеялась Алмазова.

От нее исходил какой-то пряный, дразнящий запах. По сравнению с ней Ольга была чем-то вроде обыкновенной старлетки — привлекательной и умненькой… Но старлеток много, а настоящие звезды попадаются редко.

— Ты робкий, — улыбнулась Алмазова, — даже не пытаешься меня поцеловать. Ты не такой, как люди из нашего мира — актеры и режиссеры. Впрочем, может быть, это даже лучше! — неожиданно заключила она. Они миновали низкий заборчик и теперь хорошо слышали рокот моря.

Пляж освещался рассеянным светом, создававшим обстановку интимности и непринужденности. На небе ярко сияла луна. Отблески ее матового света были различимы и в темных глубоких глазах Алмазовой. Она подошла к воде, сбросила туфли, потрогала воду ногой.

— Уф… холодновато…

Ирина стала медленно раздеваться. Она сознательно задерживала движения, стягивая платье. Сантиметр за сантиметром вверх… и затем — последний финальный жест. Перед глазами Быкова мелькнули ее тяжелые груди. Быков почувствовал, как у него слегка кольнуло в сердце. Алмазова выглядела ослепительно. Это была женщина в расцвете и всеоружии своей красоты. Она протянула руки к Виктору:

— Раздевайся. И пошли купаться!

Он сбросил одежду и вслед за Алмазовой побежал к воде. Море и в самом деле было прохладным, и Быков почувствовал свежесть после дымной атмосферы званого ужина.

Тело Ирины Алмазовой наполовину было скрыто в толще воды. Но руки, плечи и торс светились под луной подобно перламутру.

— Ты доволен, что я тебя вытащила сюда?

Был ли он доволен?! Он видел фильмы с ее участием лет двадцать назад… И помнил, как понравилась ему тогда Алмазова. Словно невзначай, Ирина подплыла к нему совсем близко, их бедра на несколько мгновений соприкоснулись.

— Море… луна… и обнаженный мужчина рядом. О чем еще может мечтать женщина! — Алмазова игриво подмигнула Быкову.

Она снова невзначай коснулась его бедром.

— Все, поплыли обратно… — Алмазова устремилась к берегу. Она вышла из воды, и тело ее, усыпанное водяными каплями, предстало перед глазами Быкова, как сказочное видение.

— Как ты меня находишь?

— Нет слов! — вырвалось у Быкова.

Она не спеша оделась. Платье прилипло к ее мокрой груди, животу…

— Пошли. Нас уже заждались…

— Вряд ли… все заняты друг другом и собой…

Алмазова резко повернулась:

— Что ты сейчас чувствуешь? — тихо спросила она.

Быков молчал. Он чувствовал присутствие рядом восхитительно красивой, холеной, страстной женщины… женщины, которая могла свести с ума одним своим взглядом… И одновременно где-то в уголках мозга у Быкова вертелись причудливые отрывки мыслей — об Оле, о жене…

— Почему ты молчишь? — Актриса всем телом прижалась к Быкову. — Тебе нечего сказать? Не верю! — Она обхватила голову Быкова, притянула к себе.

Она целовала его и глядела широко открытыми глазами ему в глаза. И он тонул в их бездонной глубине. Алмазова была женщина-загадка, женщина-чудо, женщина-очарование…

— Твои глаза говорят больше, чем твои губы, — рассмеялась Алмазова. — Мне кажется, я поняла, что ты хотел сказать… Пошли! — Она привыкла играть лидирующую роль, подчиняя мужчин своей воле. Но разве мужчины не стремились сами оказаться в этом сладостном плену?!

Они приблизились к вилле. Окна были ярко освещены, из дома доносилась музыка.

— Ты знаешь, где моя спальня? На втором этаже… впрочем, думаю, ты сам найдешь… — Ирина ушла.

Быков бросился к себе. Перед дверью он постоял, прислушался. Было тихо. Видимо, Ольга была на танцах…

Не включая свет, он добрался до бара, на глаз намешал джина с тоником, опрокинул напиток, обжигающий и бодрящий.

«Пить или не пить второй стакан?!» — пронеслось у Быкова в голове. Он решил выпить еще полбокала… Смешал, сделал несколько глотков и поставил бокал на стол.

Переодеваясь в спортивный костюм — зеленый «Адидас», он удивился, как сильно колотится сердце. «Словно во время первого свидания…»

Внезапно в комнате вспыхнул свет:

— Куда ты собрался?!

— Я не знал, что ты здесь…

Ольга рассмеялась деревянным смехом:

— Ты не ожидал меня здесь увидеть. Ты вообще был бы не прочь, если бы я исчезла. Но я, к сожалению, пока еще здесь… Я спрашиваю тебя: куда ты собрался?

— Ты устала… Тебе надо поспать. — Мысль о том, что любовница подстерегла его, угнетала Быкова.

— Ты не хочешь отвечать на мой вопрос?

— Оля, по-моему, тебе действительно лучше всего поспать! — В голосе боксера слышалось раздражение.

— Одной?! А ты пойдешь к ней?

Он мягко взял Олю за плечи. Надо было сказать ей какую-то успокаивающую ложь, в которую она бы поверила.

— Зачем нам вообще заводить подобные разговоры? Успокойся, Оленька… приди в себя!

Девушка выскользнула из его объятий:

— Что ты мне предлагаешь?! Терпеливо дожидаться, пока ты будешь развлекаться с этой состарившейся шлюхой?! — Она вцепилась ему в руку так, что на коже Быкова отпечатался след ее ногтей, и прошептала: — Так? Да?!

Быков никогда не видел ее такой рассерженной и одновременно пребывающей в таком отчаянии.

— Оля, давай обсудим все завтра. На свежую голову. Успокоившись. — Он шагнул к двери.

— Ты мерзавец, Витя! — зарыдала она. Ее лицо исказилось. — Мерзавец… Я не ожидала, что ты — такой!

— Какой «такой»?! — сорвался Быков. — Трахаться на моем столе с гоблином — это нормально, а я, видите ли, сейчас поступаю ненормально.

…Он постучал в дверь Алмазовой.

— Открыто, — услышал он ее приглушенный голос.

На Ирине был белоснежный кружевной пеньюар. На груди блестел большой золотой крест… Она поправила волосы, чуть прищурилась:

— Что-то долго ты гулял… Тебя задержали?

— Да нет… — Виктору не хотелось рассказывать о своих неприятностях. Он шагнул к Ирине.

— Ну что, так и будешь стоять? — Глаза Алмазовой улыбались Быкову и одновременно были серьезны.

Виктор приблизился к ней. Алмазова стояла с опущенными вдоль тела руками. Потом слегка подалась вперед. Быков бережно заключил ее в объятия. Его пальцы вздрагивали, поглаживая и прижимая к себе плечи Алмазовой.

— Ну же… смелее! — прошептала она. Их губы встретились, и Быков задохнулся от переполнявших его чувств. В его руках была самая восхитительная женщина, которую он когда-либо знал… Он забыл обо всем и обо всех — о Вере, об Оле, о детях, о своем центре бокса — и видел только Алмазову, одну Алмазову.

— Можешь взять меня на руки… и отнести туда. — Ирина кивнула на кровать.

Быков легко поднял ее.

— Не отпускай меня… — попросила Алмазова.

Он готов был держать ее на руках целую вечность. Он понимал, насколько тонка связавшая их сейчас ниточка… И в то же время в нем зародилась смутная надежда — вдруг это только начало, за которым последует продолжение?

— С тобой мне хорошо… — прошептала Ирина. — Подожди. — Она достала из сумочки какой-то тюбик.

— Будешь? — Она насыпала на стекло дорожку кокаина, аккуратно разровняла ее.

Быков отрицательно покачал головой. Он испытывал отвращение к наркотикам, суеверный ужас перед их разрушительным воздействием на организм. И сейчас он со страхом смотрел на Ирину. Ему казалось, что как только она примет дозу, начнется необратимый процесс распада и деградации. Прямо у него на глазах.

Ирина вскинула голову:

— Хорошо… — Ее глаза загорелись озорным блеском. — Ты зря… отказался. — Она протянула руки к Быкову: — Иди же ко мне… иди скорее!

Игорь Кузин подошел к Василию Долгих:

— Ты выглядишь озабоченным. Если я могу как-то поправить твое настроение, скажи мне…

— Все отлично, Игорь. — Долгих подхватил шампанское и поднял вверх: — Пью за твое здоровье! До дна! — Он осушил бокал и улыбнулся. Но как только Кузин отошел, улыбка сползла с лица Долгих. Алмазова несколько раз заговаривала с ним. Совершенно недвусмысленно приглашала его к себе. Долгих знал этот сорт женщин — развязных и изнеженных светских львиц, привыкших к тому, что любое их желание мгновенно исполняется. В том числе и сексуальное. И Долгих готов был с радостью подчиниться ее приказам. Ирина не просто нравилась ему — она притягивала, заставляла мечтать о себе. И вдруг она исчезла. Ушла, не попрощавшись. А тем временем до него донесся шепоток о том, что она удалилась с московским боксером. Приятелем Игоря Кузина. И Долгих не находил себе места.

— Тебе понравилось? — Ирина лежала, широко раскинувшись на кровати.

Быков восхищенно разглядывал актрису.

— Ты меня всю изучил, — рассмеялась она.

— Да! Хочу навсегда тебя запомнить!

— И потом рассказывать другим? Слова ничего не выражают. И никому это не будет интересно. Твои чувства — вот что имеет значение. Прислушивайся к своим переживаниям. Запоминай их.

Присутствие Ирины завораживало. Быков словно перешел в другое измерение… Он наслаждался каждой секундой близости с актрисой…

— Может, все-таки примешь? — Алмазова соорудила новую дорожку кокаина.

Быков покачал головой.

— Нет… — Он пристально смотрел на Ирину: — А ты… не слишком ли злоупотребляешь?

— Дорожки-то маленькие… — Ирина жадно втянула кокаин. Ее глаза на мгновение затуманились, а затем снова заблестели.

— Хорошо. — Ирина откинулась на подушки. — Как хорошо…

Быков принялся ласкать ее прекрасное тело, но Ирина реагировала вяло… вернее, никак не реагировала. Видимо, кокаина было слишком много…

— Дай мне спокойно полежать, — шепнула она. На ее губах скользила туманная улыбка.

Быков приоткрыл окно. В саду негромко стрекотали цикады. Темноту прорезали лучи света — от виллы отъехала машина. В Сочи не затихала ночная жизнь, как и во всех крупных городах, но атмосфера курорта придавала этой ночной активности оттенок мягкости, освобождала ее от нервозности, характерной для многомиллионных мегаполисов.

Быков вглядывался в бархатистую темноту и чувствовал себя счастливым. Счастливым и удачливым. И в то же время — если бы ему задали вопрос: «Согласен ли ты променять Ольгу на Ирину Алмазову?» — он не был готов дать ответ.

Он присел на краешек кровати. Ирина по-прежнему тихо улыбалась. Вдруг с ней стало твориться нечто невообразимое — она изогнулась, глаза закатились, и неожиданно она обмякла, неестественно подогнув руки и ноги. В уголках ее губ показалась пена.

— Что с тобой, Ира?! — Быков встревоженно склонился над ней.

Алмазова молчала.

Быков тронул ее, похлопал по щекам. Никакой реакции.

Дверь скрипнула. Он обернулся. В дверях стоял Василий Долгих.

— Что здесь происходит?! — Долгих заметил неподвижно скрючившуюся Алмазову и кинулся к ней. Приложил ухо к груди, повернул к Быкову исказившееся лицо:

— Ты убил ее!

— Хочешь, я объясню тебе, как было дело…

— Ты убил ее! Ты — убийца! — Долгих ничего не слышал, размахивая руками, в которых вполне сохранилась рельефная мускулатура бывшего борца.

Быков с трудом оторвал его руки от своего горла:

— Она умерла от кокаина… видимо, передозировка! Я пытался удержать ее… Не получилось!!

— Передозировка?! — Долгих размахнулся и ударил Виктора по лицу. Быков не успел среагировать. Удар вышел сильный и хлесткий, Быков покачнулся.

Увидев, что его хотят ударить снова, Быков отскочил в сторону. Кулак Долгих просвистел рядом. Это привело его в еще большую ярость. Он бросился на Виктора. Быков среагировал профессионально: он ударил коротким правым боковым в висок, добавил левой в подбородок и нанес третий завершающий удар правой — опять в голову…

В виске Долгих что-то хрустнуло, и он рухнул на пол.

Только мгновение спустя Быков осознал, что произошло. В правой руке он продолжал ощущать такую силу, что ему самому стало страшно. Она была как стальной рычаг… и этим рычагом он только что ударил Долгих в левый висок. Височная кость не выдержала.

— Проклятье… — пробормотал Быков. В комнате, где он находился, лежали два трупа. Что же делать?!

Дверь скрипнула, он запоздало рванулся к ней, досадуя, что не запер ее.

На пороге стояла Ольга.

— Что стряслось?! — В ужасе она глядела на распростертую на кровати Алмазову, на Долгих на полу… Потом перевела взгляд на руки Виктора: — За что ты убил их, Виктор?!

— Все получилось совсем не так, — пробормотал Быков. Он в панике ловил все звуки, которые доносились до него. Каждый мог означать, что сюда, в эту наполненную мертвецами комнату, идут люди…

— Я просила тебя не ходить сюда, не ходить к ней… но ты меня не послушал… — Оля схватила себя за голову: — Я знала, что все это закончится кошмаром… и не ошиблась! — Она зарыдала.

— Оля, все произошло совсем не так… — твердил Быков.

— Вы схлестнулись из-за нее… Эта женщина — колдунья. Она свела тебя с ума, — Оля кивнула на Ирину, — и ты убил его. Ты боксер, у тебя смертельный удар.

— Он пришел сюда, увидел мертвую Ирину и напал на меня… Мне пришлось защищаться… Я действительно сильно ударил его, но я сделал это, защищаясь…

— Тебе никто не поверит, Витя. Все знают, что ты — серебряный призер чемпионатов страны, дважды призер… все знают, что у тебя своя школа бокса и поставленный удар, которому можно позавидовать. Все решат, что это ты напал на Василия из-за Алмазовой и, воспользовавшись своим умением драться, устранил соперника. Разве не так?! — Оля глядела в глаза любовнику, и Виктор с трудом выдерживал ее взгляд. — А отчего умерла Алмазова?! Тебе не понравилось ее поведение в постели? Чем она провинилась перед тобой? Не захотела выполнять все твои эротические причуды?

— Оля… не надо!

— Что не надо, Витя?! — с отчаянием воскликнула она. — Что — не надо?!! Ты стал автором двух трупов… Ты понимаешь это?!!

— Я не убивал Ирину!!!

Аросьева смотрела на него полным ужаса взглядом, в котором ясно читалось: «Да кто же тебе поверит?!»

Внезапно он осознал, что у него на руках Два трупа и действительно никто не поверит, если он примется рассказывать, что он ни при чем.

Быкова бросило в дрожь.

— Что же ты теперь будешь делать, Витя?! — вернул его к реальности голос Оли.

— Я… не знаю, — глухо ответил Быков.

— Придется вызывать милицию…

Виктор содрогнулся. Итогом разбирательства будет только то, что милиция уедет из дома — вместе с ним. «Так я попаду в тюрьму», — лихорадочно подумал Быков.

«Убийца… убийца — вот как меня будут называть, — пронеслось у него в голове. — Все от меня отвернутся… Никто не захочет подать мне руки… А когда Вера узнает, она может расстаться со мной… взять детей, развестись! Сейчас на меня наденут наручники, отвезут в тюрьму. И это будет длиться не год, не два и не три, а годы… многие годы!» Быков вытер холодный пот со лба.

— Надо что-то делать, Витя…

— Что ты предлагаешь? Садиться в тюрьму?! Я же не виноват, что все так нелепо закончилось.

— Если ты не виноват, — сверкнула глазами женщина, — тебе будет легко. Тебя отпустят… и все.

— Надежда только на то, что поймут: Алмазова умерла от передозировки кокаина… Это установит любой врач! Впрочем, — плечи Быкова обмякли, — это так мало значит в моей ситуации.

— В любом случае, Виктор, каждый человек должен уметь отвечать за свои поступки. Любой человек! — Оля взяла Быкова за руки и посмотрела в глаза долгим взглядом. — Я люблю тебя, Витя, люблю несмотря ни на что… Я даже готова забыть о многом, что произошло… Но я считаю, что ты должен найти в себе мужество сказать правду!

Ольгины слова были справедливы, но Быков не мог не возразить.

— Для чего, Оля?! Ее, — он кивнул на Алмазову, — не вернуть, а этого ублюдка я наказал совершенно справедливо! Кому нужна моя правда? Чтобы я сел в тюрьму из-за наркоманки-актрисы, умершей от передоза, и из-за мерзавца, который набросился на меня с кулаками?!!

За дверью послышались тяжелые шаги. Быков рванулся:

— Все, я поехал!

— Куда?!

— Сам еще не знаю… Прощай! — Быков рванул дверь и выбежал из комнаты.

Он бросился вниз, в гараж виллы. Только бы там нашлась машина…

У него отлегло от сердца, когда он увидел белую «Волгу» и два джипа «Гранд-Чероки».

Он прыгнул в «Волгу» и вывел автомобиль во двор. Доехав до ворот, он посветил фарами, и они распахнулись. Сработала автоматика. Когда Быков был уже на трассе, начал накрапывать дождь. С каждой минутой ненастье усиливалось.

План Быкова был прост. В Сочи у него жил друг, Михаил Верник, тоже мастер спорта по боксу. Верник занимался торговлей, имел налаженные связи с Грузией. Быков не раз слышал от Михаила, что его грузинские товарищи могут сделать для него практически все. А все, что требовалось Быкову, — это проскочить в Грузию, встретиться с кем-то из его людей, кто мог бы снабдить его грузинским паспортом, и уехать в Турцию.

В Турции Быков рассчитывал на свою тренерскую специальность. Как-то зарабатывать на пропитание, найти жилье… Затем он мог бы попытаться связаться с женой. Если Вера захочет приехать к нему — хорошо, если нет, он не будет в претензии… А как же дети?.. Это потом. Надо унести ноги.

Мысль о том, что он сможет начать новую жизнь в Турции, пришла к Быкову неожиданно… Но он не сомневался, что это — лучше, чем заживо гнить в тюрьме.

Виктор припомнил, что среди его знакомых, бывших спортсменов-профессионалов, многие перебрались за границу. И хотя они начинали с нуля, никто не жаловался. Трудности были преодолимы. У всех в конечном счете все получалось. Получится и у него.

Быков даже улыбнулся, размышляя об иронии судьбы. В свое время ему предлагали переехать на тренерскую работу в Португалию… Потом друзья звали на Кипр — в свою торгово-посредническую фирму. Им был нужен надежный человек, которому они могли бы доверять. Еще один знакомый приглашал его в Финляндию — он купил там отель, хотел расширять дело и рассчитывал, что Быков поможет ему. Всякий раз Виктор отклонял эти предложения. Ему было комфортно в России, и он не собирался никуда уезжать. А теперь время пришло…

«Ирония… действительно, злая ирония судьбы — тут уж ничего не скажешь…» — мрачно подумал он, обгоняя на скользком склоне тяжело груженный грузовик. Дождь лил уже нешуточный — он хлестал по крыше и стеклам «Волги», дворники не справлялись с потоками воды.

Встречных машин было мало. Быков быстро приближался к цели своего путешествия — к квартире Верника. Если его начнут искать, милиционерам и в голову не придет делать это по адресу Верника. Его имя и их дружба могут всплыть лишь в результате глубокой проверки знакомств Быкова, для чего придется опросить множество людей, а на это уйдет уйма времени. А он уже будет в Турции. И поиски прекратятся.

Бешено-яркий свет встречных фар ослепил его. «Какой идиот едет с дальним светом?!» — пронеслось у него в голове. Он слишком поздно заметил знак крутого поворота и заметался, не зная, как вписаться в вираж. А фары встречной машины били прямо в лицо… Перед глазами Быкова мелькнул ее передок… Машина шла прямо на него… Быков сделал отчаянную попытку увернуться.

Сильнейший удар бросил его вперед. В мозгу промелькнула мысль: как здорово, что он пристегнулся ремнем. И сознание отключилось.

…Быков с трудом поднял голову. Она была в крови, в волосах застряли осколки стекла. Все тело болело. Он едва мог пошевелить конечностями. От «Волги» мало что осталось.

«На списание», — подумал Быков. Чудо, что она не загорелась и не взорвалась и что он вообще остался жив.

Он попытался выбраться, но дверь заклинило. Быков не мог надавить на нее с обычной силой — собственное тело не слушалось его.

Стиснув зубы, преодолевая боль, он сумел-таки открыть дверцу. Он стоял возле искореженного автомобиля, и струи холодного дождя катились по его лицу. В пятнадцати метрах от «Волги» валялась исковерканная белая «Лада». Та самая, водитель которой ослепил его дальним светом, не переключив фары.

Приблизившись к ней, он увидел страшную картину: вся машина была залита кровью. Мужчина лет тридцати и молодая девушка… Они не дышали.

«Два трупа у меня уже есть. Теперь — еще два, — подумал Быков. — Конечно, я буду все отрицать, рассказывать, как все было на самом деле… Но четыре трупа за два часа — это слишком… От этого не отвертеться ни при каких условиях, даже самых благоприятных…»

Рядом скрипнула тормозами «Газель». Шофер, невысокий, седоватый мужичок с усиками и в клетчатой рубашке, подбежал к Быкову.

— Ничего себе? — присвистнул шофер. — Вот это да… Столкнулись?

Быков кивнул.

— Кто на кого наехал? Бедолагам не повезло… — Шофер остро взглянул на Виктора.

— Они меня ослепили… и дорога скользкая, — с усилием произнес боксер. — Все болит — с ног до головы.

— Надо вызвать милицию и «Скорую». Им-то уж не поможешь, — кивнул он на трупы, — а тебе помощь нужна…

Быков постарался сохранить хладнокровие, хотя при слове «милиция» ему захотелось взвыть. Тюрьма стремительно приближалась к нему. Сколько еще часов осталось ему провести на свободе?! А может быть, минут?!

— Да, я хреново себя чувствую… Может, подбросишь на ближайший пост ГАИ? Они ведь смогут вызвать «Скорую»?

— Конечно, садись. Как тебя зовут?

— Михаил Абрамов. А тебя?

— Паша, — откликнулся шофер, широко улыбаясь. — Паша всегда готов помочь. А как же иначе?! Сегодня плохо тебе — и я помогаю, а завтра что-то случится со мной, и тогда ты поможешь мне…

— Беда пришла к тебе сегодня.

— Что?!

Быков ударил шофера по уху так, что тот охнул.

— Съезжай на обочину! Быстро! — Руки боксера пошарили в бардачке. Нащупав провод, он выхватил его. — Съезжай на обочину, дерьмо! — Не дожидаясь, когда шофер окончательно затормозит, он накинул провод ему на шею и затянул так, что усатый обладатель клетчатой рубашки захрипел. — А теперь слушай меня очень внимательно. Ты довезешь меня до одной улицы в Сочи… без всяких фокусов, без выкрутасов… Одно движение с твоей стороны — и ты покойник! — Он затянул удавку сильнее и повторил, чтобы Паша понял все правильно: — И ты — труп!!!

— Бред какой-то! — Игорь Кузин развел руками. — Я и предположить не мог, что может случиться нечто подобное… До сих пор не могу прийти в себя! Я верю только в вашу помощь… больше мне надеяться не на что!

— А почему вы обратились ко мне? Почему вы считаете, что это — дело РУОПа? Быков, он что — член организованной преступной группы? Или, может быть, ее лидер? — Заместитель начальника РУОП Сочи Семен Стрельцов внимательно смотрел на Кузина. — Он же был вашим гостем, этот Быков… Вы пригласили его к себе отдохнуть… Вы что, хотите сказать, что у вас на вилле отдыхают мафиози? И вы числите их среди своих друзей?!

— Ну зачем вы так, Семен Вениаминович… Конечно, я не имею никакого отношения к организованной преступности. Но вы должны понимать, что два трупа в моем доме — факт достаточный, чтобы, мягко говоря, вывести из равновесия. Я опасаюсь и за собственную репутацию. Вы же знаете, кто такая Ирина Алмазова…

— У нас в городе постоянно отдыхает много артистов и прочих знаменитостей. — Стрельцов взял рюмку коньяка, предложенного ему хозяином, и выпил. — Люди обращаются в РУОП потому, что это — самая эффективная на сегодняшний день правоохранительная структура. У нас есть возможности, ресурсы и люди. Но, — он поднял палец, — я возвращаюсь к началу нашего разговора… Быков был вашим близким другом… И я хочу уяснить, чего же вы хотите, обращаясь ко мне… чтобы мы его нашли или… — и он выразительно посмотрел на Кузина, — или упустили?!

— А вы можете сделать и то и другое?

Стрельцов осклабился:

— Для тех, кого мы считаем своими друзьями, мы можем сделать все, что угодно…

Он не сводил с лица собеседника пристального, испытующего взгляда.

— Я хочу, чтобы вы его нашли! — сверкнул глазами Кузин.

— Это все, что мне надо было узнать, — кивнул Стрельцов.

Его телефон запищал. Он послушал несколько секунд и посмотрел на Кузина: «Волга» с номером… — он продиктовал номер, — случайно, не из вашего гаража?!

— Из моего! — вспыхнул Кузин. — Я же сказал, что Быков угнал ее!

— Она обнаружена на шоссе… в аварийном состоянии. Быкова в ней нет. Зато там есть вторая машина, с которой он столкнулся. И в ней — два трупа.

— Ну вот, видите! — всплеснул руками Кузин. — На нем уже четыре трупа… Это не шутка!

— Последний вопрос. — Стрельцов встал. — При задержании… желательно, чтобы клиент погиб?

Кузин покачал головой:

— Это — на ваше усмотрение. Для меня главное — чтобы он больше не разгуливал на свободе. И не творил зло!

— Миша, это Виктор.

— Витя… — Голос Верника был сонный и невыразительный. — А чего ты звонишь в такую рань?! Ты где — в Сочи? Или ты из Москвы?

— Я — здесь. И звоню по делу. По очень срочному делу. — Быков на мгновение замолк и резко обернулся — ему показалось, что к телефонной будке кто-то приближается. — Мне нужно с тобой увидеться. Прямо сейчас. — Он был на нервах: в каждой машине ему чудился милицейский патруль, высланный Пашей-шофером. Он связал его и вставил в рот кляп, но сколько времени он так пролежит?

— Понял, — пробормотал Верник. — Если дело такое важное и срочное, заходи. А я попробую проснуться. — Он опять зевнул.

— Хочешь кофе?

Виктор отрицательно покачал головой.

— А я без него не могу. — Верник заварил еще одну чашечку. — Иначе я не проснусь. — Он добавил в темно-коричневую жидкость немного сахара и тщательно размешал. — Так что тебе нужно?

— Мне нужно, чтобы ты состыковал меня со своими друзьями в Грузии. Мне нужен грузинский паспорт и возможность выезда в Турцию. Это возможно?

— В принципе, да. Кстати, я уже оказывал кое-кому подобные услуги. Но… я же не могу звонить в Грузию сей момент. Там все спят… Постараюсь решить этот вопрос в течение дня… и когда у меня появится что-то определенное, я тебе перезвоню.

— Есть еще одна проблема, Миша. Кто-то должен переправить меня в Грузию. И сделать это очень срочно. Я думаю даже, что лучше всего, если бы ты вывез меня в Грузию и уже там договаривался со своими грузинскими друзьями о дальнейших шагах.

Верник откинулся на спинку стула и зябко запахнулся в халат:

— Случилось что-то серьезное, Витя?

Быков выдержал взгляд Верника:

— Да, Миша.

— Послушай, Виктор, ты можешь объясниться толком, что стряслось? От этого зависит разработка маршрута нашего движения… и многое другое!

Быков тщательно взвешивал ситуацию. Верник был его другом, и от того, поможет он ему сейчас или нет, зависело его спасение, зависела его жизнь. Но мог ли он безоглядно доверять Вернику?! Доверившись до конца, он ставил себя в зависимость от Верника… а воспользоваться этим тот мог по-разному… В его положении, когда за ним гналась милиция, когда к трупу Алмазовой и Долгих прибавились двое погибших в машине, да еще и связанный шофер «Газели» — это было бы рискованно.

Но, с другой стороны, мог ли он просить от Верника настоящей помощи, не объяснив положения дел.

— Понимаешь, Миша, за мной гонятся бандиты. В России я уже не смогу найти защиту от них. Мне надо на время исчезнуть… иначе я легко могу распрощаться с жизнью!

— Но… почему ты не обратишься в РУОП?!

— Думаешь, я не обращался?! Мне объяснили: выживания мне не гарантируют. Никто не поручится, что бандиты не убьют меня прежде, чем подоспеет помощь. Мне это так и сказали.

— Тебя хотят раздеть серьезные люди?

— Слишком серьезные, Миша. И возможностей у них не меньше, чем у милиции. А самое страшное то, что у них, похоже, практически везде расставлены свои люди. Они дают им информацию, оказывают всестороннюю поддержку… поэтому бороться с ними — бесполезно. Единственное, что можно сделать, — это исчезнуть, затаиться. Вот почему я выбрал вариант с Турцией. Вот почему я пришел к тебе. Но действовать надо предельно быстро. Иначе… — Быков повесил голову. — Поверь, моя жизнь по-настоящему в опасности, я не шучу!

— А из-за чего все получилось? — Верник достал из холодильника связку бананов, апельсины, джем, пододвинул все Быкову. — Понимаешь, я не собираюсь убегать за границу… Если за тебя взялись местные бандиты и они узнают, что я тебе помог, ты сам понимаешь, что жизни мне не будет…

— Я понимаю… — Быков нервно передернул плечами. — Это московские дела. Когда я организовал Центр бокса, ко мне подошли и сказали, что готовы оказывать спонсорскую помощь, закупать инвентарь и так далее. Взамен ничего не просили. Я согласился. Но потом выяснилось, что эти люди попытались использовать мой Центр как ширму, чтобы сколотить капиталы. Они организовали под видом командировок сотрудников Центра за рубеж ряд поездок своих людей и начали выбивать для Центра различные льготы, освобождение его от налогов и прежде всего попытались получить право на беспошлинный импорт сигарет якобы для того, чтобы на вырученную прибыль поддержать Центр…

— И когда ты узнал об этом, ты возмутился? И решил порвать с бандитами?! — Верник жевал бутерброд.

— Сначала все шло хорошо, но скоро стало ясно, что меня используют… и я поспешил расстаться с ними. И тогда они припомнили мне все — и машину, которую они мне передали и на которой я ездил, и деньги на ремонт моей квартиры… и многое другое. В общем, я очутился в настоящих сетях. И когда я попытался вырваться, мне стали угрожать. А я, дурак, не сдавался. Решил идти до конца. Возомнил, что сумею их пересилить. И вот к чему я пришел! — Быков всплеснул руками: — Теперь я и сам жалею об этом!

— А Вера знает об этом?

— Да. Правда, она до сих пор не верит, что все обстоит так ужасно… Она тоже советовала обратиться в милицию… Мол, мне там помогут… В общем, вела себя как настоящая женщина, не понимающая, насколько все серьезно и ужасно…

— Послушай… допустим, я помогу тебе уехать. Но ведь они возьмутся за Веру!

— Да нет. Бандиты не посмеют тронуть женщину — слишком велика опасность засветиться. Женщина-заложник — не та тема, мимо которой смогут легко пройти правоохранительные органы. — Он пожал плечами. — Конечно, я просчитываю и этот вариант, но утешаю себя мыслью, что все обойдется. Если кто и может пострадать, так только я один!

«Какой бред я несу! Но шкуру-то свою надо как-то спасать».

— Скажи, а сочинская братва здесь не замешана?

— Да нет же, повторяю тебе, нет! Все исходит только из Москвы…

— Я слишком наслышан о людях, которые становились на пути у бандитов, а потом либо оказывались застреленными, либо их головы находили отрезанными и выброшенными в мусорные контейнеры. Либо они просто-напросто тихо и бесследно исчезали. Конечно, не так, как ты планируешь исчезнуть…

— Тебя это не должно беспокоить. Интересы местных не задеты.

Верник вроде бы успокоился.

— Так… а загранпаспорт у тебя есть?

— Я оставил его дома.

— А возможность быстро доставить его сюда?

— На это уйдет слишком много времени. К тому же я не исключаю, что мой телефон могут прослушивать. И если Вера начнет суетиться с передачей мне паспорта, бандиты сразу догадаются, что я хочу свалить.

— Хорошо… — Верник барабанил пальцами по столу. У него была такая же короткопалая сильная рука, как и у самого Быкова. — А у тебя нет знакомых, телефоны которых не прослушиваются и которые могли бы подъехать к Вере по твоему поручению и доставить сюда твой паспорт?!

— Меня уже ищут. Я и так чудом вырвался и добрался до тебя… Несколько лишних часов могут сыграть роковую роль!

— Без загранпаспорта тебе будет трудно…

— Почему?

— На границе паспортный контроль…

— Ах да, — Быков хлопнул себя рукой по лбу, — я и забыл, что мы с Грузией — отдельные государства… Все живу старыми мерками…

— Про то и речь… Придется разбудить одного человека… хотя, быть может, он еще только готовится ко сну.

— Отныне ты — Рамазин Алексей Леонидович. Изучи свои данные. У нас все должно быть четко. Ладно, — вздохнул Верник, — пора звонить ребятам в Грузию.

Верник ушел, а Быков застыл на стуле. Получится или нет?! Верник готов отвезти его в Грузию на своей машине… Но вдруг его грузинские друзья откажут в содействии?! Тяжелые чувства сдавили его грудь, стало трудно дышать… Сработает или нет?! Получится или сейчас ему с застенчивой улыбкой скажут: «Извини, друг, но возможности удовлетворить твою просьбу нет…» Куда ему идти тогда?! Кроме Верника, никого в Сочи у него не было… У него было почти физическое ощущение того, как сжимается петля вокруг его горла. Милиция-то не сидела без дела, и каждый лишний час работал против него.

— Мы можем ехать. — Верник улыбнулся Быкову. — Витя… что с тобой?! Дай-ка мне твой паспорт, — попросил он. Он сличил фотографию Рамазина с лицом Быкова, которое сильно видоизменил вызванный специалист. С помощью наклеек он скорректировал форму щек, нижней челюсти и носа Виктора. Даже подлечил ссадины на голове — к счастью, они оказались неглубокими. Перекрашивать волосы не пришлось — они точно соответствовали масти Рамазина. Но их надлежало укоротить радикальным образом, что и было осуществлено все тем же ловким гримером. Сначала Быкову был непривычен грим, но постепенно он приноровился и почти не замечал присутствия посторонних деталей на собственном лице. — Ну что ж… похож, дьявол тебя побери, похож! Ладно, помоги мне собрать на стол, сейчас сварю сосиски, и в дорогу! — Верник, тихонько напевая, засуетился вокруг плиты. Он ткнул кнопку телевизора и начал щелкать переключателем программ, стремясь найти что-нибудь развлекательное.

— А ваш Быков неплохо развернулся у нас в городе. Четыре трупа, а с шофером «Газели» он обошелся, как заправский бандит. Мы предъявили водителю машины его фотографию, и он сразу опознал Быкова. — Стрельцов пристально смотрел на Кузина.

— Все правильно — за исключением лишь того, что Виктор — никакой не «мой», — огрызнулся Кузин.

— Я связался с коллегами из Москвы. Не судим, встречался с бандитами не чаще, чем все другие люди, никаких серьезных связей с ними не имеет. И вдруг он приезжает в Сочи и ведет себя как профессиональный киллер. Может, он все-таки приехал в Сочи не только для того, чтобы отдохнуть на вашей вилле? А с какой-то другой целью?

— Да нет… у него просто поехала крыша. Один, второй, третий труп… и его уже не остановить. А в основе, я думаю, врожденная агрессивность боксеров. Вы должны остановить его… иначе вы не убережетесь от действительно большой беды…

— Значит, он приехал в Сочи, чтобы отдыхать?

— Именно. Сто процентов. Но все его инстинкты вдруг поперли наружу. И он взорвался, как бомба!

— Я думаю, мы сможем обезвредить эту бомбу. Причем в ближайшее время. Сейчас по телевизору будет показана фотография Быкова и дано описание. Сообщившему о нем мы обещаем вознаграждение. — Стрельцов ухмыльнулся. — Думаю, на нас обрушится шквал звонков…

— Все, я сыт! — нетерпеливо проговорил Быков.

— Ты почти ничего не ел! — отозвался с набитым ртом Верник. — Возьми еще бутерброд с сыром!

— Не хочу, я же сказал… Кстати, где твоя жена?

— У родственников в Ставрополе. Она давно туда собиралась… — Верник внезапно уставился в телевизор, да так пристально, что Быков невольно сам взглянул на экран. Увидел свое изображение. Диктор взволнованным голосом рассказывал, какой он ужасный преступник… А в конце передачи объявил сумму награды за любые сведения, которые помогут в его поимке. Когда Быков услышал цифру в долларах, он помертвел. За такие деньги его должен был предать практически любой. Сочинская милиция точно рассчитала силу удара, назвав именно такую сумму. Перед ней должны были спасовать дружба, верность, простая человечность. Он уже чувствовал, как наручники защелкиваются у него на запястьях.

— Витя, это правда?.. — Глаза Верника округлились. — Ты действительно убил четырех человек?!

— Нет, Миша… все было совсем не так… дай я тебе расскажу!

— Но в любом случае тебя преследуют не бандиты, а милиция?! Кто за тобой сейчас гоняется? Бандиты, о которых ты мне рассказывал, или милиция, — Верник кивнул в сторону телевизора, — о которой ты не сказал мне ни слова?!

— Миша, мне нужно рассказать тебе обо всем с самого начала…

— Где гарантия, что ты не захочешь обмануть меня снова? И твой рассказ не окажется такой же сказкой?! — Казалось, Верника угнетали не четыре трупа, а то, что Виктор лгал.

— Миша, мне не к кому обратиться, кроме тебя. — Быков понимал, как велика сейчас цена каждого слова. — Если ты откажешь, меня никто не сможет спасти!

— А нужно ли тебя спасать?! — Глаза Верника сузились.

— Миша, позволь все-таки объяснить…

— И почему ты убил Ирину Алмазову?! — Глаза Верника неожиданно увлажнились. — Мою любимую актрису?! — Он не хотел слушать Быкова. Теперь он был целиком настроен на свою волну. Объяснять было бесполезно — как выяснилось, он оказался поклонником Алмазовой.

Быков встал:

— Миша, я хочу сказать тебе… — Он вплотную приблизился к Вернику.

— Мне не нужны твои объяснения!

Быков резко ударил Верника правой рукой в голову. С губ Миши сорвался хриплый крик… Быков ударил еще несколько раз, и Верник рухнул.

«Я не мог поступить иначе», — подумал Виктор, наклонившись над телом Верника.

Он отодрал от стены телефонный провод и связал им руки и ноги Вернику. Сложив из тряпки кляп, засунул его в рот Верника и для верности заклеил губы клейкой лентой.

Когда он захлопывал за собой дверь, его обожгла мысль о том, что его видел Мишин знакомый — тот, кто изменял его внешность, добиваясь сходства с неким Алексеем Рамазиным. Гример понимал, для чего Быкову понадобился заграничный паспорт. Может, по его наводке менты уже мчались к дому Верника, а гример уже потирал руки в предвкушении обещанного вознаграждения.

Быков выбежал на улицу.

Мимо проезжал автобус, и Быков прыгнул в него. Слава Богу, хоть внешность его была изменена. Его не могли просто так легко опознать.

«Но любая проверка документов выдаст меня!» — в панике подумал Быков. Его зажало между двумя мужчинами, от которых шел устойчивый запах винного перегара, и дородной женщиной лет сорока с большим ртом, небрежно размалеванным помадой. Ощущение было отвратительным — он едва мог пошевелиться, у него опять отнимали свободу движения. «А ведь сейчас они уже послали патрули и наряды всюду, куда только можно, — подумал Быков. — Они наверняка проверяют всех подряд, приглядываются, присматриваются… рано или поздно я попадусь на глаза, и тогда мне — конец!»

Мысли путались в голове боксера. Только что он пережил страшное потрясение — переход от надежды на спасение, когда Верник сказал ему, что все в порядке и они могут ехать, к безднам самого дикого отчаяния, когда телепередача вдребезги разбила мечту о спасении и свободе. «Если бы я настоял на том, чтобы мы отправились в путь сразу, без этого дурацкого завтрака, может, Верник и не увидел бы проклятую передачу… просто не успел бы, — тоскливо думал Виктор. — И, глядишь, тогда мы уже катили бы к границе… И дальше все прошло бы как по маслу!» Какие-то несколько минут все погубили… Быков покосился на работяг, на дородную женщину. Они не обращали на него ни малейшего внимания. Это немного успокоило.

Он вышел на следующей остановке, смутно представляя, что ему делать дальше. Связав Верника и прикрутив его к батарее, он на какое-то время обезопасил себя, но одновременно лишился единственного человека, который мог помочь. Прогулочным шагом Быков шел по улице, проверяя по отражениям в стеклах витрин, не преследует ли его чья-нибудь тень. Постепенно он начал рассуждать.

Милиция наверняка предполагает, что он попытается выскользнуть из города, и перекрыла маршруты для отхода. Сейчас проверяется каждый выезжающий из Сочи автомобиль или автобус, каждый вылетающий самолет. Значит, ему нужно на несколько дней надежно спрятаться в городе, пока не спадет первая волна проверок. Если его не найдут сразу, в течение ближайших часов и дней, накал начнет спадать… По мере того как поиски будут продолжаться, не принося результатов, милиция начнет уставать… у нее могут появиться другие заботы — не только его персона…

Воспользовавшись этой передышкой, он постарается нащупать выход из западни, в которой очутился отчасти по собственной вине, отчасти в результате стечения обстоятельств.

«Я пью до дна за тех, кто в море… за тех, кому повезет», — громко пропел напористый голос Макаревича из транзистора над самым ухом Быкова. «Да, — подумал Быков, — хорошо быть капитаном какого-нибудь суденышка… выйти в море и уплыть туда, где тебя никто не достанет, куда не доберется ни милиция, ни полиция…» Он остро завидовал тем, о ком пел популярный певец. Сейчас он был готов упасть на колени перед кем угодно — лишь бы это обещало надежду, какой-то проблеск в конце.

«Слава Богу, — подумал Быков, — что, несмотря на катастрофу на шоссе, я двигаюсь на собственных ногах, могу что-то сделать руками — они не скованы цепями…» Он представил себя в тюрьме — отчаявшегося, все потерявшего, мечущегося в цементном мешке, вдыхающего воздух неволи и теряющего остатки самообладания, самоуважения, самого желания жить… Подумав об этом, Быков испытал прилив энергии и решимости продолжать борьбу. За спасение, за выживание.

Он стал прикидывать, где ему переждать эти несколько дней, пока не улягутся страсти преследователей, а их энтузиазм не обмякнет.

Чердаки и подвалы Сочи наверняка подлежали самой строгой проверке. Там не спрячешься.

Снять номер в гостинице и постараться затеряться среди общей массы отдыхающих тоже было рискованно. Отели и гостиницы были поставлены на строгий учет, и весь контингент постояльцев тщательно фильтровался.

Найти угол в частном секторе?! После того, как его рожу продемонстрировали всему городу, здесь опять-таки можно нарваться на самую отвратительную неожиданность.

— Интеллигенция — уникальное явление, присущее только нашей стране, только России. В других странах интеллигенции нет. Одна видимость. Если о ней говорят, что она есть, значит, просто врут. Поняла?

Нина кивнула. Алексей Эдуардович Хлестов успел вдолбить ей, что он — кандидат философских наук, что он — автор большого количества научных работ, пользующихся популярностью… Она терпеливо слушала клиента, который уже вручил ей триста долларов и, судя по всему, должен был дать еще.

— А знаешь, в чем основной смысл существования интеллигенции? Ну, конечно, откуда тебе знать — ты же так далека от этого… Живешь исключительно своим желудком и половыми органами… Смысл существования интеллигенции в том, что она и совесть, и сердце, и ум нации. Без нее нация превращается в стадо животных, только ищущих случая порвать друг другу пасть ради горсточки материальных благ… Но интеллигенция — это такой небольшой, такой тончайший и хрупкий слой, который удивительно уязвим. Интеллигенция никогда не сдается, она всегда первой испытывает на себе всевозможные удары и гонения. Интеллигенты — настоящие рыцари культуры и духа, истинные страдальцы за идеалы. Быть интеллигентом очень тяжело, Нина, и ответственно. Но, — Хлестов выпятил грудь, — русская интеллигенция тем и отличается, что всегда ставила благо нации выше своего собственного. Ее не останавливали угрозы и притеснения, будь то в Москве или в любом другом уголке России!

Нина задумчиво смотрела на Хлестова. Она и не представляла, что этот невзрачный мужичонка обратит на нее внимание и заплатит так щедро. Он совсем не походил на мужчин, привыкших покупать услуги проституток. Видимо, так оно и было, но, приехав из Москвы в Сочи на отдых, он поддался расслабляющему действию знаменитого курорта. Нина замечала, что мужчины возраста Хлестова особенно охотно останавливали свои ищущие взоры именно на ней. Видимо, она казалась им чем-то вроде дочки, и они переживали своеобразный отцовский комплекс, требующий оказать «дочке» внимание, заботу и ласку.

— А ты — интеллигент, Алексей?

— Я-то?! — Хлестов усмехнулся и еще больше расправил грудь. — А ты как думаешь?! Может ли автор стольких трудов по философии, руководитель двух молодежных кружков, человек, мнением которого интересуется телевидение и радио на переломных этапах истории, быть кем-то еще?!

— Значит, ты — рыцарь… — промурлыкала Нина. — Ты нравишься мне, мой смелый рыцарь! — Она прижалась к Хлестову. Он вцепился долгим поцелуем сначала в левый, затем в правый сосок девушки и прошептал, тяжело дыша:

— Я снова хочу тебя, милая! Будь со мной поласковей!

…Когда все закончилось — довольно быстро, даже быстрее, чем думала Нина, утомленный Хлестов выбрался из кровати. Он достал из бумажника двести долларов и протянул Нине. — Вот тебе за услуги… и я хочу заночевать у тебя, а утром ты еще раз обслужишь меня и накормишь завтраком. О’кей?

Нина улыбнулась:

— Ложись,отдыхай. Чувствуй себя как дома…

Хлестов уснул мгновенно. Нина уже сталкивалась с этим явлением: мужчины после занятий любовью не чувствовали прилива сил. Особенно — мужчины возраста Хлестова.

Она села на смятой кровати и сунула в рот жвачку. Клиент спит. Можно сказать, что ей сегодня повезло. Пять сотен за ночь. Очень даже неплохо.

После того, как ей пришлось покинуть обитель господина Орлова, она была вынуждена пару ночей провести на побережье. На третью ночь ей повезло. Когда она лежала на песке и поглощала пиццу, купленную на последние деньги, к ней подкатил «Мерседес», и прилично одетый молодой человек попросил ее подняться.

Она не стала кривляться и встала. Видимо, все ее сто семьдесят сантиметров произвели впечатление, и ей предложили развлечься с тарифом в пятьдесят долларов в сутки.

С виллы ее выпроводили через неделю с пятью сотнями долларов в кармане. Щедрый хозяин по имени Вова отвалил премию в сто пятьдесят баксов и попросил больше не попадаться на глаза.

Деньги позволили ей снять квартиру. Она прибавила себе пару лет, хотя хозяйку однокомнатной норы больше устроила плата за полгода вперед.

Квартирка была однокомнатной, но зато здесь большую часть времени ее никто не доставал. Для того чтобы прокормиться, ей приходилось вечером гулять вдоль трасс в откровенном наряде…

Других способов заработать себе на хлеб у нее не было.

— Доллары фальшивые. Девочка, я советую тебе уходить отсюда… я хорошо отношусь к тебе, а не то я уже давно заявил бы в милицию!

— Это не мои доллары, — на лице Нины была написана боль, — я получила их в уплату от одного человека, я не имею к ним никакого отношения!

— Мне хочется верить тебе, девочка. — Меняла у обменного пункта, которому Нина частенько сдавала баксы, демонстрировал, что сталкивается с подобным не в первый раз.

— Я могу дать тебе лишь один совет: если ты имеешь дело с валютой, обзаведись машинкой для ее проверки.

Нина грустно улыбнулась. Она и не думала, что научный работник Хлестов, доставший ее высокопарными рассуждениями о роли и всемирном значении интеллигенции, окажется таким дерьмом.

— А… откуда берутся такие фальшивки? Кто их делает?! — вырвалось у Нины.

— Эти, похоже, сделаны в Израиле. А расплачиваются ими в основном в ресторанах и… с такими девочками, как ты. Думаешь, ты — первая? — Меняла насладился смущением Нины и краской, залившей ее щеки. — Приходи, когда перепадет по-настоящему.

Зотов вышел из поезда и направился к ближайшей скамейке перевести дух. Все прошло как нельзя лучше.

Конечно, друзья Мамина или он сам, если выжил, попытаются найти его, но это будет не просто. Россия — страна большая. Кто может подсказать им, что он осядет в Сочи? Никто.

Он сел на электричку и добрался до небольшой станции Вязино. Оттуда автостопом до Самары, благо денег было немерено, а там на поезд — и в Ростов-на-Дону. Дальше снова пересадка, и наконец он в вечнозеленом раю.

Ни милиция, ни бандиты не достанут. Главное, вести себя тихо — и всегда сойдешь за отдыхающего.

Привыкнув к морозам и сухому климату, Зотов испытывал некоторый дискомфорт, окунувшись в тягучий воздух побережья.

Почти целую неделю он заметал следы и наконец был на свободе.

Теперь надо решать вопрос с квартирой. Несколько предложений, поступивших к нему от частников, он отклонил и сейчас сидел в тенечке и пил водичку.

Когда газировка освежила организм, Зотов заприметил молоденькую черненькую девочку.

«Может, снять? Главное, чтобы у нее была квартира. Вот где я мог бы зависнуть на столько, на сколько нужно», — подумал Зотов. Проститутка не будет задавать лишних вопросов. Будет получать деньги и скакать на нем или он на ней, как получится. Он же немного потащится и тихо-мирно полежит на дне. Надо прийти в себя и оценить ситуацию, к тому же ему очень хотелось женщину.

Зотов закинул на плечо сумку и направился к девушке, гадая, сколько она попросит.

— Привет. — Зотов подошел к смуглянке. — Ты дорого стоишь?

— Смотря что. И на сколько времени…

— Отлично… Я дам тебе пятьдесят долларов. Но мне нужно будет у тебя переночевать. — Он улыбнулся: — У тебя есть квартира?

На лице девочки отразилось что-то похожее на смятение. Оно не укрылось от глаз Зотова.

— Что-то не так? У тебя нет квартиры? Ты — приезжая? — Похоже, этот вариант не срабатывал…

— До моей квартиры… долго добираться…

Рома встрепенулся:

— Самое главное — оплата тебя устраивает?

Девочка кивнула.

— Как тебя зовут?

— Нина.

— А я Роман. Ты родилась в Сочи?

— Нет. Я беженка. Из Абхазии.

— Ну и как тебе живется здесь?

— Лучше, чем дома. — Девочка вздохнула, ее глаза стали грустными, почти скорбными: — У меня не осталось родных, я сирота…

Нина привезла Зотова в панельный семиэтажный дом той отвратительной бетонно-барачной архитектуры, бесчисленные образчики которой можно встретить практически в любом городе мира. Перед заплеванными подъездами росли чахлые кустики. Ничто не говорило о том, что дом расположен на благоухающем побережье Черного моря.

Когда они подымались по лестнице на второй этаж, Нина испытывала непонятное чувство.

Ее клиент был молод, и он очень желал ее, об этом можно было догадаться по тому, как сильно его руки сжимают ее ягодицы.

— Дай мне открыть дверь, — вырвавшись из крепких объятий кавалера, Тодуа нашла в сумочке ключ.

Они неуклюже ввалились в квартиру. Нина засмеялась:

— Позволь, я приму душ.

Ромка посмотрел на нее, словно она отнимала у него большую шоколадную конфету.

— Ладно, — согласился он, опускаясь на стул. — Иди. Только недолго.

Он хлопнул ее по заду и стал стаскивать с себя одежду.

— Не закрывай дверь, я хочу искупаться с тобой.

Нина хихикнула и скрылась в ванной.

В душе, на кухне, на кровати, на столе… Они работали словно кролики.

«Вот что мне было нужно: сексуальная разрядка. Всплеск всех эмоций и чувств. Секс, от которого тряхнуло бы весь организм, — размышлял Зотов. — И эта маленькая ведьма сумела дать мне его!» Он ласково посмотрел на Нину. Свернувшись калачиком, она мирно посапывала возле него. Трудно было представить, что эта телка только что продемонстрировала такой фейерверк энергии и необузданной страсти, который заставил бы покраснеть куда более многоопытных женщин. Он пришел в себя после пережитых стрессов, стал соображать яснее и четче.

Ромка вытянулся рядом с Ниной.

Его план сработал. Он в безопасности.

— Телик есть? — поинтересовался Ромка.

— На кухне, можешь принести его сюда.

Как только телевизор — небольшой «Самсунг» — оказался в комнате, Зотов нашел круглосуточную музыкальную программу без новостей и объявлений, установил телевизор поудобнее и вытянулся на кровати.

Нина накинула на плечи халатик.

— Иди ко мне… — Ромка поманил ее. — Расскажи мне о себе… мне хотелось бы послушать…

— Ничего интересного в этом нет. Жизнь беженцев — тяжелая и грустная… Борьба за существование без всякой поддержки со стороны. — На глаза Нины навернулись слезы. — Иногда чувствуешь себя такой одинокой, такой несчастной… Ты — совершенно одна, а перед тобой — огромный, равнодушный мир… Глухой к твоим переживаниям… Никому нет дела до тебя… И если ты пропадешь, никто и бровью не поведет. Столько благополучных людей вокруг, но никто не хочет сделать для тебя ничего. Равнодушие угнетает больше всего… Но, похоже, это неизбежно.

Зотов сам находился в дрянном положении. Но в словах Нины он почувствовал такое горе, что испытал потрясение. Ей приходилось продавать себя, невзирая на опасности, связанные с ее профессией.

— Вот и вся моя история, — заключила Нина. Она не сказала всей правды — ее она никому не рассказывала, хранила в себе, в закрытых на сейфовые замки тайниках души. Но она разволновалась, рассказывая даже это… Слезы душили ее, она сдерживала себя, до боли стискивая руки. Ее клиенту было незачем знать обо всем.

— Печальная история. — Зотов ласково погладил девочку по щеке. — Мне очень жаль тебя, искренне жаль.

— Спасибо. — Она горько улыбнулась. В ее детских глазах было столько понимания и мудрости, что им мог бы позавидовать любой из взрослых. — Но все равно ничего не изменить…

«Я мог бы рассказать ей о собственных проблемах, и мы могли бы поплакаться друг другу, — подумал Зотов. — Но кому это нужно?!»

— Тебе нравится музыка? — Нина кивнула на телевизор. По музыкальному каналу передавали композицию популярной группы «Продиджи».

— Да, это таски… — Ромка шутя укусил Нину за попку. — Надо бы сбегать за шампанским.

— У меня есть в холодильнике. — Она принесла ледяную бутылку и дала возможность кавалеру проявить свои способности в откупоривании.

Она улыбнулась и стала танцевать перед кроватью. Нина медленно стягивала с себя халатик, обнажая смуглое тело. Потом она стала танцевать и вовсе нагая. Ее движения были женственны и сексуальны. У нее была маленькая грудь, а бедра при всем желании невозможно было назвать пышными. Нина в такт музыке медленно приближалась к кровати — шаг за шагом, все ближе и ближе. Добравшись до Зотова, она словно кошка бросилась на него.

Гоша, так звали нового жильца, перевалился через порог и уставился на Лену пьяными глазами.

— Че глядишь, безногая? Мужика никогда не видела?

Заслышав голос сожителя, Юля вышла из кухни, попыхивая сигаретой.

— Прожрал все деньги, говнюк!

Недолго думая, она одной рукой влепила пощечину Генке, выбежавшему посмотреть на псевдопапашу, а другой засветила Гоше. Тот пошатнулся и медленно сполз по двери на пол.

— Съе...сь отсюда, улитка! — растрепанная Юля ударила Лену.

Лена терпеть не стала.

Схватив двумя руками кисть нападавшей, она резко вывернула ее.

От резкой боли Юля завизжала. Отскочив, она метнулась на кухню, схватила тяжелую сковородку и, воя от боли, накинулась на Басову.

Удары сыпались один за другим.

— Убирайся, блядь, отсюда! Убирайся! — Озверевшая Юля с наслаждением колотила жертву.

Глухие стоны несчастной становились все тише и тише.

Наконец Лена обмякла и вывалилась из кресла.

— Прибила тварь, — констатировала Юля.

С помощью Генки она усадила бесчувственное тело Лены в коляску и выкатила ее во двор.

Протолкав перед собой кресло несколько метров, огляделась по сторонам. Никого.

Стараясь не обращать внимания на боль в руке, она докатила кресло до пешеходного перехода и спустила вниз по ступенькам.

Быков поднялся с бетонных ступенек и вышел на улицу.

Он так и не рискнул снять жилье и, уехав на окраину города, зашел в какой-то подъезд и задремал. Он чувствовал себя словно волк, которого обложили со всех сторон. Безвыходных ситуаций не бывает. За сегодняшний день ему надо обязательно найти убежище.

Покинув свое пристанище, он вышел на воздух и тихо-мирно просидел на лавке с полчаса. Ему надо было дождаться, пока люди не заполнят улицы, тогда вычислить его будет весьма не просто, особенно если учесть его грим.

Быков так и не решил — избавиться ли ему от накладок или нет. Рано или поздно это придется сделать, так как они придут в негодность и будут навлекать подозрение. Но пока еще можно ходить, хотя кожа там, где контуры лица были изменены, чесалась ужасно.

Виктор быстрым шагом шел по улице, делая вид, что куда-то спешит.

Вскоре он понял бесполезность своего хождения и, остановившись на секунду, решил купить в киоске газету с бесплатными рекламными объявлениями.

Киоск стоял рядом с остановкой автобуса, а на противоположной стороне дороги градостроители разбили небольшой парк. Лучшего места для того, чтобы спокойно изучить объявления, Быков не видел.

Спустившись в переход, он увидел женщину в инвалидном кресле.

Бедняга сидела и плакала. Он стремительно приближался к ней. Глаза, наполненные болью, съедали его. Ему и в обычной-то жизни не было никакого дела до больных и хилых, а теперь он должен был спасать свою шкуру, и пропади они пропадом, все эти нищие, калеки, больные. Так он думал, шагая мимо в плотном людском потоке с газеткой под мышкой.

— Помоги-ите…

Быков услышал за спиной полустон-полувсхлип. Какое ему дело до этой несчастной? Он так и не понял, почему остановился.

Лена очнулась, когда кто-то пытался поднять ее. Голова болела немыслимо, ее тошнило.

«Сотрясение мозга», — подумала она.

Ощупав голову, она обнаружила несколько сгустков запекшейся крови.

Последнее, что она помнила, было сморщившееся от боли лицо Юли.

Почему она все это терпела? Они унижали ее, забирали пенсию. Но она была не одна. Может, поэтому? Почему она не жаловалась? Надеялась, что все наладится, и они заживут как настоящая семья. Она любила Генку, да и его «родители», когда были трезвы, были вполне сносными. А может, все дело в том, что ее не выпускали на улицу? Она не имела возможности пожаловаться. Постояльцы говорили, что она больна, что они ее родственники, и никто не проявлял беспокойства.

Когда она увидела крепкого мужчину, идущего прямо на нее, сердце ее сжалось. Лена была уверена, что это он, ее спаситель.

— Помогите, — жалобно сказала она.

Незнакомец подошел к ней.

Посмотрев на ее руки, он увидел, что они привязаны к ручкам кресла.

Справившись с путами, Быков хотел было откланяться.

— Это не все.

Он с удивлением посмотрел на женщину.

— Мое тело тоже привязано.

Тонкий черный провод не был заметен в складках одежды.

«Взялся развязывать — давай уж до конца, — сказал сам себе Быков. — Вот я стою и вожусь с этой несчастной, а люди идут и думают: „Что общего может быть у этого крепкого мужика с этой калекой? Кто он ей? Брат? Сват?“

Цепочка рассуждений привела его к неплохому умозаключению.

Кого заинтересует человек, толкающий коляску с инвалидом?

— Что с вами случилось, — поинтересовался Быков, — у вас вся голова в крови?

Лена не стала молчать, а на что ей надеяться?!

— Меня выкинули из квартиры.

При слове „квартира“ Быков напрягся. Он пристально посмотрел на нее.

— Я как раз ищу себе угол. Их много?

— Мужчина, женщина и ребенок.

— Семейство?

— Что-то в этом духе.

— И как давно вас выставили на улицу? — поинтересовался боксер, разминая пальцы.

— Сегодня ночью.

— Не пустите на недельку квартиранта?

Он улыбнулся, демонстрируя крепкие белые зубы.

Улыбка Лене понравилась.

— Звони, — шепотом скомандовал Быков, прислонившись к стене так, что его невозможно было увидеть из квартиры, не выглядывая в коридор.

Она, чуть улыбнувшись, послушно постучала.

— Кто? — услышали они грубый мужской голос.

— Это я, — тихо прошептала Лена, откатываясь назад.

Дверь резко распахнулась.

— Жива, безногая, слава Богу! — воскликнул Гоша и шагнул через порог.

Быков нанес удар вполсилы, но этого было достаточно, чтобы сбить Гошу с ног. Не ожидая, пока тот очухается, Виктор добавил ему еще ногой, после чего, схватив за штаны, выволок на улицу.

Появившуюся на шум Юлю он отправил вслед за Гошей. Попытка завизжать была немедленно пресечена легким щелчком в лоб.

Генке дали возможность удалиться подобру-поздорову. Никто из троицы не смел и пикнуть. Они знали, что такое сила, они сами применяли ее и только ее и уважали.

— Прошу. — Виктор даже не запыхался.

Он вкатил коляску с Леной в квартиру и закрыл дверь.

Квартира парализованной одинокой женщины поражала своей невзрачностью. Дешевая старая мебель, отслоившиеся обои, потолки с желтыми разводами… Какие-то полочки с нехитрыми фарфоровыми безделушками…

Лена обернулась к нему с извиняющимся видом:

— Копила на ремонт, потом вот попала в аварию.

Быков улыбнулся и сжал ее руку:

— Все наладится.

— Естественно… — Глаза Лены просияли, когда Быков отдал ей пятьсот долларов.

— Как долго я смогу жить у вас на эти деньги?

Она посмотрела на него с удивлением и восхищением одновременно.

— Сколько угодно. Вы только что вернули мне жилье, я не могу брать с вас деньги.

— Это настроение быстро у вас пройдет, и все встанет на свои места. Договоримся на полгода, хорошо?

Она кивнула.

— Мы не знакомы. Я — Лена. А как вас зовут?

— Михаил, — соврал Быков.

Она провела его в комнату. Там стояла большая кровать, на которой валялось скомканное голубое атласное покрывало, маленький стол был уставлен пустыми бутылками и засыпан чешуей от воблы.

— Они все загадили, — пожаловалась Лена, — мне потребуется время, чтобы навести порядок.

— Это не самое страшное в жизни. У вас есть телевизор? — поинтересовался Быков.

— Нет, сломался. — Лене стало неловко, но ответ Быкова ее удивил:

— Отлично. Я пойду посижу на лавочке, надеюсь, здесь станет почище.

Действительно, когда через два часа он снова вошел в квартиру, там стало намного чище и приятнее.

— Быстро вы управились. — Он несколько мгновений рассматривал хозяйку, находя ее весьма привлекательной. — Такое жилье на самом деле можно сдавать.

— Спасибо, но я лучше как-нибудь…

Быков удивленно поднял брови.

— Ну, я не имею в виду вас, — смутилась Лена. — Я говорю вообще.

— Понятно, — сообразил Быков. — Женская логика, да?

Лена расхохоталась.

— Вы очень неплохо выглядите, — сделал комплимент Быков и направился в ванную.

Все это время он не снимал грима.

Он посмотрел на себя в зеркало. Еще немного, и грим станет заметным. Придется убрать. Как это перенесет Лена?

Быков осторожно снял наклейки с подбородка и носа. Теперь в зеркале на него смотрело знакомое лицо.

„Потом мы что-нибудь придумаем. Можно отрастить усы и бороду и еще больше укоротить прическу. С обильной растительностью на лице меня никто не видел, — подумал боксер. — Только вот с паспортом на имя Рамазина придется расстаться. Впрочем, может, Верник будет молчать и не станет раскрывать перед милицией свои паспортные дела“.

— Ты стал совсем другой — гораздо лучше. Что случилось? — Лена встретила его на кухне, ловко разливая чай.

Быков молчал.

— Ладно, — Лена махнула рукой, — не хочешь рассказывать — не рассказывай. Ты помог мне, и я не вправе задавать тебе вопросы.

— Позже я сам все расскажу, — пообещал Быков.

— Тебя действительно зовут Михаил?

— Нет, Виктор. Да какая разница?

— Никакой, пей чай. Тебе, наверное, интересно будет знать, — он поднял голову, — что в милицию я не побегу.

Быков отхлебнул горячего чая, и блаженство охватило его.

Положение у него — хуже некуда, но это не означало, что следовало отказаться от бегства в Турцию через Грузию. Но теперь Быкову приходилось полагаться только на себя.

„Я смогу это сделать. Да, я смогу это сделать сам. Но мне понадобятся деньги“, — рассуждал он. Но как их достать?

В общем-то выбор был невелик. Он мог обратиться к жене и попросить заложить гараж и машину. Кроме того, он мог потребовать у своего знакомого, управляющего филиалом банка „Империя“ Эдуарда Чижикова выдать ему свой вклад. В „Империи“ у Быкова лежала тысяча баксов на самый „черный“ случай. „Не густо, — подумал он. — Узнав об Алмазовой, Вера вообще может заявить о разрыве со мной. Да и Чижикову, выдавая деньги, пришлось бы нарушить не только строгие внутренние правила своего банка, но и законы… Ведь мне вряд ли удастся расписаться на банковском бланке о получении вклада. Пойдет ли Эдик на это? Пойдет ли Верочка на то, чтобы помочь мне — после того, что случилось?!“

И по-своему, по-женски она была бы вправе отказать ему. Актриса Алмазова была запоминающимся эпизодом его внебрачной жизни, да еще Ольга… А что, если Вере стало известно и о ней?! Хотя бы потому, что оперативники не могли не наведаться к Вере. И они не упустили бы случая во всех подробностях описать, какой ее муж злодей. Милицейские опера обожают это дело: тщательно подбирают компромат и докладывают женам об изменах их мужей, сопровождая рассказ фактическим материалом, включая фотографии.

А Эдуард Чижиков… Он дружил с этим респектабельным банкиром, неоднократно приглашал его к себе в Центр и проводил с ним индивидуальные тренировки по силовой подготовке и боксу… Неоднократно ходили в ресторан… Чижиков сам предложил вложить деньги в свой банк и предоставил льготные индивидуальные условия… Но выдержит ли это знакомство и поверхностная светская дружба то испытание, которому он собирался ее сейчас подвергнуть?! Да, Чижиков клялся, что сделает для него „все“… Но Быков слишком часто наблюдал, как люди, давая такие клятвы, затем с легкостью нарушали их, ссылаясь на изменение обстоятельств…

Другими словами, необходима вылазка в город, чтобы дозвониться до Москвы, потому что без денег он обречен.

— Ты почему ничего не ешь? — осведомилась Лена.

— Извини, задумался, — вздрогнул Виктор и отправил в рот кусочек хлеба с маслом.

Быков вышел из телефонной будки в радостном настроении. Вера не отказала в деньгах! Голос ее звучал подавленно, было ясно, как она переживает, но деньги обещала! Это было самым важным и таким удивительным, что Быков не мог поверить, что услышал от жены „да!“

„Теперь надо найти человека, который привез бы деньги, и кого-нибудь, кто мог бы эти деньги встретить“, — поставил перед собой задачу Виктор и решил зайти в какой-нибудь неприметный магазинчик за продуктами, а то ему и Лене на ее скромных запасах долго не продержаться.

Нина шла как в тумане. Этот парень — Ромка — оказался таким нежным и чутким, что она забыла обо всем на свете.

Они провели вместе уже неделю. Единственное, чего она боялась, так это финансового истощения своего партнера. Она рассуждала весьма здраво, полагая, что у такого парня, как Ромка, не может быть много денег. Но они будут вместе еще неделю, так как он отдал ей триста долларов вперед.

Нина считала, что ведет себя нечестно, ведь она тоже получает удовольствие и ей он совсем не безразличен, но ему приходится просто расплачиваться с ней, будто она какой-то механизм для удовлетворения. Но она же чувствует!

Она уже давно подумывала о том, чтобы оставить свое ремесло. Зачем отдаваться другим, когда на свете есть Ромка. Он не сделал ей ничего плохого, как раз наоборот, ни с того ни с сего стал менять текущий на кухне кран и разобрался с неисправной розеткой. Боже мой! Но это ведь похоже на семью! На ту семью, в которой жила Нина еще совсем недавно! Девушка решила, что сделает все, чтобы удержать Ромку около себя.

Идя по раскалившемуся на солнце асфальту, она думала о новом шампуне и пудренице, которые собиралась приобрести в магазине, неподалеку от подземного перехода. Ромка дрыхнет после ночных утех, а когда проснется, увидит перед собой прекрасную женщину.

Она решила сократить путь и пошла дворами. Внезапно ее взгляд уперся в женщину, сидящую в инвалидной коляске.

„Молодая, симпатичная, а ходить не может“.

Нина замедлила шаг.

Парализованная кормила птиц. Голуби да воробьи. Более крупные — перо голубого отлива — отпихивали от крошек маленькие коричневые комочки, которые, чирикая и сражаясь за еду, старались прорваться сквозь плотные ряды конкурентов.

„Очень похоже на человеческое общество“, — неожиданно подумала Нина.

Несколько голубей с хриплыми криками схлестнулись в воздухе. Во все стороны летели перья, выдранный грязный пух, а вдобавок брызги жидкого помета. Помет упал на плечи беспомощной женщины.

Повинуясь внезапному импульсу, Нина подошла к женщине, достала носовой платок и принялась вытирать голубиный помет. Она делала это тщательно и осторожно. Женщина подняла на нее благодарные глаза:

— Огромное спасибо!

— Не стоит благодарности, — улыбнулась Нина.

Женщина внимательно смотрела на нее.

— Ты такая добрая, девочка!

Нина пожала плечами. Она не считала это особенным проявлением доброты. Ей стало жалко больную женщину и захотелось помочь ей.

— Девочка, давай я хоть чаем тебя напою. Ты хочешь чаю? — Лена была уверена, что ее постоялец не будет возражать, даже если и застанет у нее симпатичную гостью.

— У меня есть немного времени, — призналась Нина.

Они преодолели ступеньки и вошли в квартиру.

— С чем ты будешь чай?

— Не знаю, — ответила Нина.

— Возьми в холодильнике варенье и масло… хлеб лежит вон там, — Лена показала на пакет с хлебом, — а печенье ты найдешь вон на той полке.

— Извините, а что с вами случилось?

Лена болезненно поморщилась:

— Я работала водителем троллейбуса. Как-то раз ехала со своим любимым человеком и… — Она поведала девочке свою горестную историю и не заметила, как сама увлеклась рассказом. Ей надо было излить душу, и девочка казалась ей благодарным объектом… И вдруг Лена заметила, что темноволосая девочка спит, уткнувшись лбом в сложенные на столе руки.

…Нина проснулась и не могла понять, где она находится. Ей вдруг показалось, что маленькая комната похожа на ее спальню в квартире дяди Лео.

„Я на кухне, я на кухне“, — вспомнила она.

— Ну что, выспалась? — приветливо осведомилась Лена. — Наверное, ты устала.

— Да, очень. — Нина с участием посмотрела на женщину. — А как вы себя чувствуете?

— Ничего, — женщина улыбнулась, — я уже привыкла.

Нина подошла к ней и погладила по голове:

— Если бы я могла как-то помочь вам… Подождите… — Нина поискала сумочку, достала кошелек, протянула Лене несколько купюр. — Вот, пожалуйста… А мне надо идти. Спасибо, что позволили мне выспаться… — Она устремилась к выходу. В это время раздался звонок в дверь.

— Это, наверное, Виктор, — проговорила Лена, отпирая замок.

Виктор вошел и несколько напряженно посмотрел на Нину.

— Она просто зашла попить чаю, — как бы оправдываясь, сообщила Лена.

— Да, я пойду, — Нина бочком продвигалась к выходу.

— Подождите. — Быков остановил ее. — Вы знакомы?

— Нет, — начала Лена, — я кормила птиц, она помогла очистить мне одежду.

— Что, просто так шла мимо и помогла? — удивился Виктор.

— Но вы ведь тоже… — напомнила ему Лена.

— Вы торопитесь? — поинтересовался Виктор у Нины.

— Мне и вправду надо идти, извините.

Когда она ушла, Виктор, выложив на стол нехитрые продукты, сам налил себе кипятку и заварки, пресекая все попытки Лены поухаживать за ним.

— Не волнуйтесь, я управлюсь.

— Тогда я отправляюсь в свою комнату тренироваться.

— Вы занимаетесь физическими упражнениями? — Виктор не скрывал удивления.

— Да, мой доктор считает, что я смогу восстановиться.

Лена увидела, что взгляд Быкова изменился.

— Что-нибудь не так? — засмущалась Лена, оглядывая себя.

— Вы мне нравитесь. — Быков встал из-за стола и стал снимать с себя рубашку.

— Вы с ума сошли, — прошептала Лена. — Я же калека.

— Не больше, чем я, — возразил Быков, продолжая раздеваться.

— Но это невозможно, — протестовала она.

— Вы не знаете себя, — возразил Быков.

— Даже если бы я хотела, я не смогу, — взмолилась Лена.

— Сможете. Видите мое тело? Всю свою жизнь я отдал спорту. Если я стану вашим тренером, то мы добьемся успеха. Врач не мог обманывать.

Только тут до Лены дошло.

— Так вы продемонстрировали мне свое сложение, чтобы я доверяла вам как тренеру?

Он улыбнулся.

— Я согласна, — тихо призналась Лена.

— Ты где была? — Взволнованный Ромка встретил Нину у дверей. — Ты ничего не сказала и ушла неизвестно куда.

— Остановись, остановись. — Девушка несколько опешила. — Ты забыл, кто я?

Он посмотрел на нее с тоской.

— Мне казалось, что я купил твое тело и твое время.

— Это так, — кивнула Нина.

— Тогда почему ты ходишь еще куда-то? Тебя не устраивает тариф?

— Ты с ума сошел. Я просто зашла в гости.

— Ну да, к мужику!

— К парализованной женщине.

Ромка удивленно посмотрел на нее.

— Ты водишь дружбу с инвалидами?

— Это просто случайное знакомство. Завтра можешь сходить со мной. Сам во всем убедишься.

— Хо-о-о-рошо, хоро-о-о-шо, — запел Ромка, целуя Нину в шею. — Ско-о-рее иди сюда, моя крошка.

Девушка забыла все на свете и кинулась к нему в объятия.

* * *

Наступило завтра. Ромка не проявил никакого желания идти к какой-то безногой. Он предпочел набраться шампанского и пива и уснуть перед работающим телевизором.

Нина, быстренько собравшись, пошла к Лене, которая и жила-то, как оказалось, всего в квартале от нее.

— Здравствуйте, здравствуйте. — Басова приветствовала свою вчерашнюю гостью, вытирая со лба пот.

Нина вошла в квартиру.

— Вы тренируетесь?

— Да, мне помогает Виктор.

Быков вышел из комнаты и поздоровался.

— Мне надо немного времени, чтобы привести себя в порядок, — сообщила Лена.

Несмотря на то что они еще не закончили, Быков не стал возражать. Он и сам хотел познакомиться с этой девочкой.

Очень скоро они уже втроем сидели за столом и пили чай. Нина, оттаяв душой, рассказывала свою историю, вновь переживая весь ужас гибели родных, надругательства дядюшки, грязь и гадость самостоятельного промысла.

— Сейчас я познакомилась с неплохим парнем, — приукрасила немного Нина, — мы живем вместе, и, я думаю, у нас это серьезно.

Виктор кивал.

Именно эта девочка и могла оказаться для него полезной.

— Нина, мне требуется помощь…

— Я постараюсь. — Нина посмотрела на Быкова и ободряюще улыбнулась. — Что мне надо сделать?

Быков долго готовился к этому разговору, оттягивал его… Ему было тревожно затевать его. Но в конце концов он понял — это необходимо. Или Нина будет помогать ему, после того как он посвятит ее в свои тайны и проблемы, или очень велик шанс, что он пропадет. Без помощи женщины ему было невозможно добиться того, что он задумал. У каждого бандита есть своя верная и преданная женщина, а в идеальном варианте — даже несколько женщин, которые выходят на сцену, когда самому преступнику действовать открыто уже невозможно, когда перед ним стоит жесткий выбор: или делать многие вещи чужими руками, или попасться.

Именно в такой ситуации оказался Быков. Он остро почувствовал необходимость Нининой помощи, договорившись с Москвой насчет денег.

— Прежде всего постарайся понять меня, Нина. Понять, что я — глубоко несчастный, преследуемый человек. Меня преследуют мафия и находящаяся на ее содержании милиция. Меня обложили, как затравленного волка. Мне не к кому обратиться. — Он посмотрел ей в глаза, и Нина прочитала в его взгляде отчаяние и страх.

— Расскажите… я же ничего не знаю!

Быков пересказал Лене и Нине свой хитроумно придуманный рассказ. Он внимательно следил за лицами женщин, стараясь предугадать реакцию Нины. Если бы она оказалась фальшивой, ему не оставалось ничего, как сбежать. Ему нужно было, чтобы Нина поверила в его версию о заговоре мафии и милиции.

— Конечно, я помогу тебе, — просто сказала Нина, внимательно выслушав его.

Реакция Лены была другой.

— Значит, ты мне сказал неправду?

— Пришлось, — признался он. — Теперь ты знаешь все как есть. Ты в беде, я в беде, Нина вообще побывала в аду. — Он повернулся к Нине: — Я хочу знать, почему ты решила помочь мне?

— Потому что ты нуждаешься в помощи…

— Разве мало таких, кто нуждается в помощи?! Но которым никто и не думает помогать?!

— Конечно. — Нина ударила маленьким кулачком себя в грудь. — Я как раз одна из них. Могу надеяться только на себя. Господи, как бы хотелось, чтобы кто-то оказал мне хотя бы малейшее содействие… но, нет, этого не происходит. — Нина взяла его за руку. — Послушай, давай больше не будем об этом. Говори, что я должна для тебя сделать, и я постараюсь. — Нина вздохнула: — Люди произносят слишком много слов, но так мало делают друг для друга реального…

„Рыпнется, сверну шею, — решил Быков. — А скорее всего не посмеет. Да и зачем ей дергаться?“

— Только дружку своему ничего не говори.

Быков был потрясен до глубины души. В его нынешнем положении мало кто был бы готов протянуть ему руку. А эта маленькая проститутка, жизнь у которой по большому счету представляла собой непрекращающийся кошмар, вдруг произносила такие искренние, сочувствующие слова…

„Может, это оттого, что она — грузинка?! — подумал Быков. — У грузин несколько иные понятия… Впрочем, пока она еще ничего не сделала…“

Сердце Быкова сдавило мрачное предчувствие, что из этого ровным счетом ничего не выйдет.

Турция была близко… Какая-то пара часов лета на самолете или ненамного больше — езды на автомобиле… Пока он мог думать об этом, строить планы. Но Быков отлично понимал, насколько все это на самом деле хрупко. Всего один неловкий или плохо просчитанный шаг — и конец.

Через двадцать минут он звонил в Москву.

— Олег? — Трубку сняли только после двадцатого или тридцатого гудка, но Быков знал, что это было нормальным явлением, и не волновался. — Привет. Это Виктор. Боксер.

— А, привет… — Голос художника звучал несколько отрешенно. Видимо, он оторвал его от работы. — Как там мои витражи и роспись? Радуют глаз?

Олег Ефремов сделал на даче Быкова большой витраж в средневековом французском стиле. Художник замечательно справился с работой, и Быков не пожалел, что обратился к нему. Они познакомились. Олег произвел на Быкова благоприятное впечатление. Ушедший в творчество, чуть-чуть не от мира сего, глубоко порядочный и выдержанный. Быков долго думал, к кому он мог бы обратиться со своим более чем деликатным поручением, и решил, что Олег Ефремов — лучшая кандидатура.

— Олег, ты, наверное, устал от дел… Как ты отнесся бы к идее небольшого творческого отпуска? Желаешь прокатиться в Сочи?

— Извини… я действительно сильно занят.

Быков терпеливо повторил свое предложение.

— Поезжай ко мне домой, моя жена даст тебе деньги… Купишь на них билет и прилетишь сюда. Ну что?

— Звучит заманчиво, — вздохнул Ефремов. — Возьму с собой мольберт и побольше красок, займусь этюдами… Я давно не писал море. — Он принялся увлеченно рассказывать о своих творческих планах. Да, этот Олег был действительно не от мира сего… Точнее, он жил в мире искусства и с трудом совершал временные переходы в мир реальности. Но то, что происходящее в реальной жизни мало интересовало художника, было только на руку Быкову.

В конце разговора Быков сообщил, что в Сочи Ефремова встретит девушка с букетом из семи роз, трех белых и четырех красных. Именно ее он должен высматривать в шеренге встречающих.

— Три белые и четыре красные розы. Это прибавляет романтики, — отозвался художник.

— Да, это я! — нетерпеливо откликнулся Чижиков.

— Привет, Эдуард, это Виктор… боксер. Я могу с тобой поговорить?

— Ты?! Виктор?! — По тому, как произнес его имя Чижиков, стало ясно: знает!

— Именно. Так я могу с тобой поговорить?

— О чем нам беседовать?! Ты позвонил совсем не вовремя. Я только что из заповедника, охотился с друзьями из Японии… Ты можешь позвонить в другое время?!

— Эдик, послушай меня. Очень внимательно. Как ты понимаешь, я на свободе, коль скоро я тебе звоню. И руки у меня не в наручниках.

— Зачем же так, Витя…

— Затем! Мне нужны мои деньги. Все просто — я подошлю к тебе человека, а он отдаст тебе расписку и банковскую квитанцию с моей подписью. И не говори мне, что ты не в состоянии этого сделать!

— Витя, сейчас есть определенные ограничения насчет тебя и твоих вкладов…

— Не вынуждай меня говорить резкости! Насколько я вижу, тебе все известно обо мне. Так что сделай выводы. Обманешь — смертный приговор тебе обеспечен…

— Хорошо. — Голос Чижикова звучал без обычной надменности. — Но после этого оставь меня в покое. Я не хочу, чтобы наши дороги снова пересекались!

— Именно над этим я и работаю, — мрачно посулил Быков.

— Мне звонил приятель из Москвы, спрашивал, не могу ли я съездить к нему. — Боков напряженно глядел на Мамина.

— А что такое? — Мамин катал между пальцев незажженную сигарету, словно разравнивая ее. После этого она курилась легче и дым был вкуснее.

— Надо наши киношки свозить. Он посмотрит, даст совет в художественном плане, а кроме того, может, что и закупит.

— Вот как… — протянул Мамин. — Значит, тебе надо тащиться в первопрестольную. Один поедешь?

— Честно говоря, я подумал насчет Казбека Адутова. С ним мне будет спокойно.

Казбек был настоящей гориллой, и не мудрено, что режиссер порнофильмов испытывал к нему слабость.

— Что это за человек? Я его знаю?

— Вряд ли. Вовка Батон. Он держит свою порностудию. Неплохо имеет.

— Хорошо, двигайтесь. Только смотрите, без выкрутасов и не кутите.

Боков улыбнулся. Выпить он любил. Мама не позволял ему надираться, но там, в далеком далеке, какие только возможности не открываются перед человеком.

„Зачем мне понадобилась записная книжка, когда я несся к Ирине Алмазовой заниматься любовью?! Но так или иначе, с тех пор она лежит в кармане, и без нее мне пришлось бы туго“, — думал Виктор Быков, набирая номер Андрея Чехова.

Конечно, он мог бы поручить собрать все деньги одному человеку. И тем самым сэкономить на билетах, да и упростить всю операцию… Но внутреннее чувство подсказывало Быкову, что недопустимо класть все яйца в одну корзину. Пусть это обойдется дороже, пусть так будет сложнее — но надежнее поручить доставку денег двум курьерам.

— Андрей, это твой тренер, Виктор. — К счастью, Чехов был дома.

— Да… слушаю!

— Ты в курсе того, что произошло, Андрей?

— Я… Мне до сих пор трудно поверить в это!

„Еще бы! — подумал Быков. — Ты ведь был лучшим моим учеником… под моим руководством у тебя все получалось… мы строили такие грандиозные планы… у нас была общая цель — сияющие золотом медали, и мы уверенно шли к ее осуществлению. Конечно, тебе трудно поверить в то, что ничего этого уже не будет!“

— Ты и не должен верить в это. Произошла ужасная вещь… Я стал жертвой заговора, одной стороной которого является мафия, а другой, страшно сказать, — милиция. И они обе пытаются стереть меня в порошок. Навесить чужие грехи, дела, к которым я не имею отношения. На их стороне — могущество власти, а на моей — слабая надежда на то, что правда, несмотря ни на что, восторжествует. Ты понял меня, Андрей?

— Да… плохо, что мы не знаем истинного положения… А я-то думал… — До слуха Быкова донесся судорожный вздох Чехова.

— Я как раз занимаюсь тем, что борюсь за восстановление истины. Борюсь всеми доступными мне средствами. Но мне трудно делать это одному… Мне нужны деньги.

— Я сделаю то, что нужно… я готов помочь!

…Через пару минут Быков вышел из телефонной будки, заручившись согласием Чехова приехать к Чижикову, взять у него деньги и доставить их в Сочи, передав в аэропорту молодой девушке, которая будет держать букет из трех белых и четырех красных роз.

— Все, хватит гудеть. Поехали на блатхату. Там у нас девочки, вино… Прикинь — все вокруг джакузи забросано презервативами… повеселимся на славу! — заливался Батон.

Боков встал из-за столика. Он слегка покачивался от обилия выпитого в ресторане, но держался неплохо. Казбек принял меньше, потому как знал, что в любую секунду может начаться дебош.

— Я готов. — На лице Бокова, исполосованном несколькими шрамами, промелькнула сытая ухмылка. Он намеревался испытать сегодня все доступные виды удовольствий и заниматься этим, покуда у него хватит сил. Он повернулся к гориллоподобному напарнику: — Пошли. Сегодня мы гуляем.

В двенадцать часов дня Казбек вышел из блатхаты в состоянии приятной истомы. Он великолепно провел время. Полностью снял стресс. А ведь напряжение, которое он испытывал, было нешуточным. Он старался продемонстрировать хладнокровие всем и каждому, но у него было весьма пакостно на душе, когда москвичи шмонали его, прежде чем провести к Вовке Батону. Все были обвешаны стволами, и не дай Боже ему рыпнуться. Неприятные ощущения. Они привезли на продажу свои фильмы и хотели сдать десяток плешивых картин, где он, а точнее — дарованный ему матерью-природой аппарат, выступал на ведущих ролях.

Деньги в этой сфере вращались очень неплохие, и это на фоне все повышающегося спроса на отечественную порнопродукцию.

Сунув руки в карманы, Казбек медленно брел по улице. Столичная Москва вызывала в нем особое чувство. Екатеринбург тоже был немалым городом. Но по сравнению с Москвой он все же был провинцией.

Москва обладала иным, ни с чем не сравнимым качеством… Адутов шел и всем своим существом ощущал, насколько больше здесь всякого рода возможностей… Если бы только он мог расставить свои сети… Но он прекрасно знал, что город давно и жестко поделен и что даже сборщиков пустых бутылок контролируют, собирая с них дань. И малейшая попытка вмешательства в эти дела будет немедленно пресечена.

„Екатеринбург — это все, что мне реально светит. Может, потом я сумею перебраться в Москву… но сейчас мне рано даже мечтать об этом“, — уныло подумал Адутов. И тут же взбодрился, заметив проходящую мимо симпатичную девушку. Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ, и настроение у него улучшилось. Он вновь ощутил себя завоевателем, который может добиться в этом городе успеха.

Не грех и помечтать… На большее он замахиваться не мог — он вовсе не желал, чтобы ему открутили голову.

Но что-то помельче вполне можно провернуть. Чтобы кровь поиграла.

…У магазина „Польская мода“ шла бойкая торговля цветами, мороженым, помидорами и апельсинами, а также печатной продукцией: книгами, газетами, журналами.

От нечего делать Казбек заглянул внутрь… В магазине женщины концентрировались у отдела бижутерии, какие-то туркмены примеряли кожаные пальто. Повсюду люди, люди, люди. „Взять бы автомат, да и расшмалять их всех, волков“, — подумал качок. Подобные злобные мысли время от времени посещали его при виде большого скопления людей. Он и сам не понимал, откуда это берется. Но когда он разглядывал снующих людей и представлял, как, подкошенные автоматными очередями, они падают, истекая кровью и пытаясь с выпученными глазами увернуться от пуль, он испытывал нечто похожее на оргазм. Граница между фантазией и реальностью стиралась в сумеречном сознании бандита…

Он задержался перед пунктом обмена валюты на первом этаже универмага. Рядом крутились двое карманников — Казбек сразу вычислил их наметанным глазом. Заметил он и пару женщин, предлагавших обменять валюту по чуть более выгодному курсу. В общем, обычная картина.

Адутов прищурился. В голове у него созревал план. Впрочем, он не отличался долгим переходом от слов к делу. Особенно когда речь шла о насилии или наживе.

Он нащупал в кармане деньги, вытащил сотню долларов и подошел к одной из женщин.

— Поменяешь? — вполголоса осведомился он.

Выхватив из рук Адутова американскую купюру, женщинамгновенно отсчитала рубли. Он выгадал на более благоприятном курсе около двух долларов. Но самое главное — ему хватило мгновения, чтобы краем глаза заглянуть в бумажник женщины. В нем должно были уместиться несколько тысяч.

Адутов отошел в сторону и сделал вид, будто внимательно изучает отдел мужских головных уборов. Он даже попросил дорогую клетчатую кепку и примерил ее перед зеркалом. „Если у первой дуры в бумажнике столько денег, значит, у второй их должно быть не меньше. Надо только выяснить, есть ли у нее охрана“, — соображал Казбек.

…Через полтора часа вторая женщина, посмотрев по сторонам, двинулась к выходу. Казбек вышел следом.

Женщина не проявляла признаков беспокойства — не озиралась, не нервничала. Характерного крепыша с оттопыренными руками рядом с ней не было. Она спокойно проследовала в метро. Глядя на нее, невозможно было представить, что она тащит в кошельке значительную сумму денег. До Казбека дошло: она потому и была так уверена в себе, что ничем не выделялась, вела себя скромно, пользовалась метро… „Поразительная концепция! — восхитился качок. — Сколько таких вот „серых мышей“ путешествует по Москве при деньгах и с ценностями!“

Через две-три остановки женщина вышла из вагона и направилась к эскалатору.

Вскоре она уже входила в подъезд пятиэтажного обшарпанного дома. Адутов, проскользнув за ней в темный проем подъезда, выхватил из-за пазухи кусок трубы, обмотанный пестрым целлофановым пакетом, и ударил женщину по темени. Он аккуратно подхватил ее, опуская на пол, чтобы она несильно ударилась и не наделала лишнего шума. Распотрошив сумочку и карманы пальто валютчицы, он выбежал на улицу. Через двадцать минут он ехал на метро в сторону центра. В его бумажнике прибавилось дензнаков на сумму в шесть с половиной тысяч долларов.

Настроение у екатеринбургского бандита было лучезарным.

— Только не потеряйте, — шепнула Вера, передавая деньги Ефремову.

— Вы плохо думаете обо мне. — Художник даже обиделся.

— Да нет… я не в том смысле. Я понимаю, как Виктору плохо и как ему нужны эти деньги. Не знаю, как все случилось, но очень хочется, чтобы эти деньги помогли Виктору… — По ее щекам потекли слезы. — Я знаю, что это не закончится ничем хорошим ни для меня, ни для моих детей… Все, что было хорошего в нашей жизни, уже прошло… безвозвратно… Но лишь бы все как-то закончилось для него… Больше я ничего не хочу!!! — Маленький белый платочек был не в силах остановить ее слез.

Билет до Сочи на утренний рейс уже лежал у Ефремова в кармане. Все, что ему оставалось, это забежать по пути к знакомому искусствоведу, видному художественному критику Аркадию Пугачеву, и оставить у него конверт со слайдами своих последних картин и витражей.

Ефремов досадовал, что так затянул с изготовлением слайдов. По-хорошему их следовало бы вручить Пугачеву две недели назад… Но как-то так получилось, что разные мелкие дела вынуждали Ефремова все откладывать и откладывать. Хотя он знал, что на основании этих слайдов Пугачев будет принимать решение о включении его картин в экспозицию большой выставки, которую он планировал устроить в Москве, затем перевезти в Петербург и после этого организовать турне по Европе. Было запланировано в завершение показать выставку в Нью-Йорке, Бостоне, Детройте и Хьюстоне.

Пугачев был пунктуальным человеком, и необязательность в любых ее проявлениях шокировала и отталкивала его. Но Ефремов надеялся, что его произведения все-таки понравятся критику. Художник был знаком с рядом картин, отобранных для выставки. Он был уверен, что его собственные работы не только не уступают, но и превосходят их.

Такси повезло художника в аэропорт. Дом Пугачева был расположен очень удобно — на Ленинском проспекте. Не надо никуда сворачивать. Ефремов рассчитал время так, что в запасе у него было как минимум полчаса.

Он выскочил из машины и побежал к подъезду, перепрыгивая через холодные лужи.

Казбек Адутов проснулся рано — хотелось еще раз прогуляться по Москве перед отъездом домой. Он стоял возле обочины и курил „Мальборо“. Он видел, как из такси выскочил прилично одетый господин интеллигентного вида и торопливо направился к подъезду. Он был один. В машине, кроме шофера, тоже никого не было. В этот ранний час на улице было пустынно.

План действий сложился мгновенно. Мужчина очень спешил, он почти бежал и, значит, не был расположен осматриваться по сторонам. Ему надо было как можно быстрее добежать до квартиры, где его кто-то ждал. Догнав в подъезде мужчину, он ударил его все той же трубой по голове.

Он сам не понимал, почему этот субъект привлек его внимание. Обыкновенный интеллигент… а ведь известно, что денег у интеллигентов не водится…

Мужчина обмяк и рухнул на пол. Из рук у него выпал пакет. Осмотрев содержимое, Адутов издал вздох разочарования. В пакете были какие-то слайды.

Он нагнулся над мужчиной и перевернул его. Спешный обыск карманов — и в руки Адутова лег увесистый сверток. Он разодрал бумагу, и глаза екатеринбуржца засверкали. В свертке были деньги, очень много денег… Не пересчитывая, Казбек опрометью бросился из подъезда.

Нина стояла в зале аэропорта Адлера, прижимая к груди цветы — три условленные белые и четыре красные розы, и до рези в глазах всматривалась в поток авиапассажиров, устремляющихся к выходу.

Она не знала человека, который должен был подойти к ней. Она всматривалась в лица тех пассажиров, которые никуда не спешили и искали кого-то взглядом. Но все они, оказывается, хотели нанять такси либо ждали своих знакомых…

У Нины замирало сердце, она старалась держать цветы так, чтобы они были на виду… Но прошли все пассажиры рейса из Москвы… Уже потянулись люди, прилетевшие из Петербурга… Никто не подходил к ней.

Нина встрепенулась, заметив устремившегося к ней невысокого, заплывшего жиром мужчину лет сорока. Толстяк остановился в метре от нее, скользнул взглядом по ее розам.

— Привет. Как ты сама?

— Все в порядке. Вы приехали?

— Как видишь… Ну что ж, пошли… — Он взял ее за руку, и они направились к выходу. — Где ты живешь?

— Это не очень далеко. — Они приблизились к стоянке такси. — Вы привезли?..

— Да, да, конечно. — Они уселись в машину. Толстяк повернулся к Нине: — Кстати, давай сразу договоримся об оплате. Думаю, сотни тебе вполне хватит…

Машина вырулила на шоссе и, набрав скорость, понеслась вперед.

— Мне не надо никаких денег.

— Бесплатно? Великолепно. — Мужчина потянулся к Нине и жадно поцеловал ее в губы. Его руки скользили по ее телу, сжимали ее груди, гладили бедра. „Немного странные у Виктора знакомые“. Нина была озадачена.

— Я давно мечтал о девчонке твоего типа… Ты мне очень нравишься! — Он еще раз поцеловал Нину. Его слюнявые толстые губы вызывали отвращение. Нина едва терпела все это. Она дождалась, когда он отодвинется, и открыла сумочку: — Я готова. Давайте!

Быков дал ей четкую инструкцию — взять пакет с деньгами сразу, как только посланец прибудет в Сочи, а затем отвезти его в одну из гостиниц и оставить там, а самой незаметно вернуться в квартиру Лены Басовой.

Толстый мужчина ошарашенно смотрел на нее:

— Что значит — давайте?! Ты же сказала, что делаешь все бесплатно!

— Я имею в виду то, что вы привезли. Мне сказано взять это у вас.

— Слушай, я не понимаю, что ты бубнишь. Я сразу сказал, что могу выделить сотню. Потом ты заявила, что можешь сделать это бесплатно. Чего тебе надо сейчас?

Нина заметила, как ухмыльнулся таксист.

— Произошла ошибка. Останови машину!

— Не слушай ее! — воскликнул толстяк. Он повернулся к девушке: — Я дам тебе сто пятьдесят… перестань упрямиться! Сто пятьдесят — это хорошие деньги…

— Останови машину! Слышишь?! — Нина колотила по спинке шоферского сиденья.

— Ты с ума сошла! Сто пятьдесят — это хорошие деньги! Неужели ты рассчитываешь получить больше? — вопил ей вслед похотливый господин. Нина перебежала на противоположную сторону. Как глупо все получилось…

Прижимая к груди букетик роз, она отчаянно голосовала. Рядом тормознул микроавтобус.

— Садись, поехали! — крикнул шофер. В салоне сидели высокие плечистые парни. На задних сиденьях валялись объемистые спортивные сумки.

— Привет, девочка! — кивнул один из парней. Остальные дремали.

— Это пловцы… члены сборной России… гордись, девочка, что проехала в компании с такими выдающимися ребятами! — улыбнулся водитель. Он провел рукой по густым пшеничным усам. — Все, приехали, вылезай, маленькая красотка!

Нина бегом бросилась в зал ожидания. Она заметалась, высоко поднимая цветы, в надежде, что тот, кому был предназначен этот сигнал, заметит его.

Но ничего не происходило. Только пару раз на Нину искательно посмотрели мужчины.

„Неужели у меня на лице теперь написано, что я профессионалка?!“

Впрочем, мужчинам всегда было свойственно заглядываться на молоденьких одиноких девчонок… они делают это автоматически. Но это не означает, что все девчонки, которые привлекают их внимание, проститутки. Нина подумала об этом и успокоилась.

Но что же все-таки случилось с тем, кто должен был прибыть с деньгами? Нину мучило отвратительное чувство, — может, она что-то сделала неправильно, совершила какую-то ошибку?! Раз за разом она перебирала свои действия, пытаясь отыскать в них промах… Единственным ее просчетом было то, что она приняла этого мерзкого толстяка с масляными глазами за посланца из Москвы…

Нина почувствовала, что проголодалась и хочет пить. В буфет аэропорта ей идти не хотелось — там все слишком дорого, и появляться там имело смысл лишь для того, чтобы снять клиента. Но сегодня у нее были другие планы… А совсем рядом уже разворачивали передвижной буфет и выкладывали на стойку пирожки, булочки, бутерброды.

Нина купила булочку с мясом и стакан сока. Сок был кисловатый, но, перекусив, она наконец-то освободилась от неприятного чувства пустоты в желудке.

До следующего рейса из Москвы оставалось час и десять минут. „Может, тот человек опоздал на предыдущий рейс, и теперь они прилетят сразу вдвоем?!“ — подумала она. Второй посланец с деньгами для Быкова должен был прибыть как раз этим рейсом. И паролем должны были служить те же цветы — семь роз, три белые и четыре красные.

Между тем план не предусматривал, что посланцы из Москвы прибудут одновременно. Расчет как раз и строился на том, что они будут разделены по времени и прилетят отдельно друг от друга. „Что же делать?!“ — лихорадочно размышляла Нина. Проще всего было бы позвонить Виктору и спросить его совета, но Быков строго-настрого запретил связываться с ним. Нине следовало действовать по обстановке, но она ничего не могла придумать.

Она увидела женщину лет тридцати с открытым простым лицом и длинными льняными волосами, которая тоже кого-то ждала. Она стояла уже очень долго, почти так же долго, как и сама Нина. У ног женщины была хозяйственная сумка. Нине показалось, что именно с этой женщиной она смогла бы договориться. И она бы ее не подвела и не обманула…

— Извините. Вы тоже кого-то ждете?

— Да, сестру из Мурманска. — На лице женщины отразилось напряжение. — Не понимаю, почему она до сих пор не прилетела. Она мне звонила, сообщила номер рейса, я все проверила… Но этим рейсом она почему-то не прилетела… А мы так давно собирались приехать в Сочи, отдохнуть здесь… Не знаю, чего и думать. Вот стою и жду… — Она поглядела на Нину так, словно та могла рассказать ей, почему запропастилась ее сестра. Нина отчего-то подумала, что она может обратиться к этой женщине со своей просьбой.

— Вы не могли бы подержать мои цветы? Я хочу сбегать на улицу, узнать насчет машины… Ко мне должна прибыть целая группа родственников, а бегать с цветами и договариваться с шофером как-то не с руки.

— Конечно, я подержу, — улыбнулась женщина. — Мне все равно ждать еще долго. А ты иди договаривайся…

Нина поняла, что даже если к женщине прилетит сестра, а она сама не вернется к тому времени, женщина будет безропотно ждать ее еще как минимум полчаса, а может быть, и больше. От нее так и веяло простодушием и спокойствием. Типичный образец женщин, которым не везет в личной жизни, потому что им не хватает наглости и пробивной силы, в них чересчур много порядочности и благородства.

— Спасибо. Вы очень добры. К сожалению, мои поиски могут затянуться…

— Ничего, ничего. Идите и не торопитесь. У меня полно времени. Я буду здесь и никуда не уйду…

Нина уже приметила место перед аэровокзалом, где торговали цветами, и направилась прямо туда. Ее план был прост. Она намеревалась купить точно такой же букет роз, какой она поручила женщине из Мурманска. В результате они как бы вместе встречали гонцов из Москвы. При этом Нина рассчитывала появиться, когда один из посланцев уже подойдет к женщине, вычислив ее по букету, и заговорит с ней. Именно тогда Нина и выйдет встречать другого курьера. Закончив свои дела с ним, она подбежит к женщине, возьмет у нее цветы, извинится за задержку и проведет беседу с посланцем. Так она сумеет встретиться с обоими и не выпустит ситуацию из-под контроля.

Она еще раз взглянула туда, где стояла та женщина с цветами. Вдруг она увидела, как к ней подскочили трое крепких парней. Взяв ее в кольцо, они принялись о чем-то расспрашивать. Женщина побледнела, замахала руками. Нина видела, как к ее знакомой быстрыми шагами подходила другая женщина, похожая на нее. Только постарше… Наверное, это и была ее сестра… Увидев трех мужчин, она замерла, потом робко что-то сказала… К ней тут же подбежали с двух разных сторон еще двое крепышей и схватили ее за руки.

Сомнений быть не могло. Из Москвы прибыли оперативники. Нина достаточно насмотрелась на милиционеров. Но эти пятеро были куда агрессивней — это была облава.

Нина лихорадочно оглянулась в поисках урны, куда она могла бы бросить свой только что купленный букет, который теперь жег ей руки. Ближайшая урна располагалась в двадцати метрах. Прижав к себе цветы, Нина устремилась к урне. Ее сердце бешено колотилось… Нина низко опустила голову, опасаясь, что женщина из Мурманска заметит ее… Оперативники, конечно, ни на секунду не поверили ее рассказу о Нине. Подбежав к урне, она дрожащей рукой бросила цветы и кинулась прочь. Нина поймала удивленный взгляд какого-то загорелого отдыхающего с бородкой. „Только бы все этим кончилось. Лишь этим недоуменным взглядом!“ — подумала Нина и проскользнула к выходу.

Она поменяла четыре автобуса и долго шла пешком, прежде чем добралась до дома. Перед дверью квартиры она замешкалась. „А что, если меня уже поджидают?!“ — бился в голове тревожный вопрос. Пять оперативников на аэровокзале были слишком грозной силой…

Наконец она позвонила. Дверь открыл Быков.

— С тобой… все в порядке?! — Нина инстинктивно искала оперативников за спиной Виктора.

— Что случилось?! — Быков напрягся. И, как и она, он взглядом искал за ее спиной кого-то еще. — Ты… привезла то, о чем я просил?!!

Нина не ответила. Она выразительно посмотрела на Быкова.

— Послушай, мальчик, ты что-то недоговариваешь! — Семен Стрельцов разъяренно ударил ладонью по столу.

— Я сказал абсолютно все… Я согласился приехать сюда, только чтобы помочь вам. — Уголки рта Андрея Чехова обиженно задрожали.

— Парень… мне известно, что ты — любимый ученик Виктора Быкова. Я подчеркиваю — любимый! И я отлично знаю, какие подчас странные формы принимают любовь и преданность лучших учеников к своему учителю…

— Что вы имеете в виду?! — Чехов возмутился. — Что вы хотите сказать?!

— Только то, что не надо играть с нами в игры! И думать, что ты умнее всех!

— Я с самого начала добровольно решил сотрудничать с вами… Я не понимаю, в чем вы меня подозреваете!

— Ты говорил, что тебя будет ждать в аэропорту женщина с цветами. Мы хватаем ее, допрашиваем. И выясняется, что это вовсе не та женщина. Оказывается, что Быкова успели предупредить, и он сыграл на опережение. Знаешь, как это называется?! Это называется „слишком хитрожопый“! Ты только сделал вид, будто сотрудничаешь с нами, а сам вел двойную игру в интересах своего учителя! Ты хотел спасти его и пошел на псевдосотрудничество с нами для того, чтобы предупреждать его обо всех наших действиях… Ты хотел, чтобы он всегда опережал Нас как минимум на один шаг и добился своего. Разыграл свой тухлый спектакль и думаешь, что мы тебе поверили? Черта с два! — Стрельцов снова стукнул по столу. — Вместо настоящей связной подставил нам какую-то мурманчанку, которая ничего не знает, и торжествуешь, полагая, будто твой план удался…

Чехов побледнел. Он судорожно хватал ртом воздух, точно выброшенная на песок рыба, и не мог произнести ни слова.

— Ты, видимо, просто еще не врубился и не понимаешь, что такое милиция. РУОП в сто раз мощнее милиции. Знаешь, кто ползал передо мной на коленях и изливал мне душу, рассказывая абсолютно все?! Генералы… Крупные банкиры и предприниматели… директора оборонных заводов… главы городских и районных администраций! Депутаты!!! — Стрельцов выдержал паузу и хищно оскалился. — Люди, считавшие себя защищенными и имевшие все основания полагать, что они неуязвимы! И все они быстро поняли, что им надо рассказывать лично мне обо всем без исключения… даже о том, о чем я не спрашивал их с самого начала. Рассчитываешь стать исключением?! — Стрельцов скрипнул зубами. — Ну что ж, посмотрим, что из этого выйдет…

— Может быть, позвонишь в Москву? — Нина посмотрела в зеркальце, нервно подмазала помадой губы.

— Зачем?! — потерянно спросил Быков.

— Вдруг произошла какая-то ошибка… или что-то не состыковалось… или случилось что-то еще… я не знаю. — Нина стиснула руки. — Просто ужасно, если деньги не прибыли из-за какой-то случайности, а ты так ничего и не сделаешь, чтобы исправить ситуацию…

— Это не случайность, Ниночка. Ни один из двух вариантов не сработал. Это означает, что нужно забыть о деньгах.

— Значит, выхода нет?

— Нина, если бы он существовал, я бы уже нашел его.

Девочка подошла к Быкову.

— Постарайся подумать, что можно сделать! — Она умоляюще сжала его руку.

— Думать об этом можно было, когда я рассчитывал на деньги. — Каждое слово давалось Быкову с трудом. — Машина не может двигаться, если не осталось бензина. Как ты ее ни понукай…

— Но ведь машину можно вниз с горки. И тогда она поедет сама… без горючего! — На него широко раскрытыми глазами смотрела Лена Басова — с симпатией и участием. Добрая и несчастная женщина. Но в его ситуации даже самое горячее сострадание ничего не могло изменить.

— Конечно… только не надо сдаваться! — горячо воскликнула Нина.

Быков встал и обреченно махнул рукой:

— Спасибо за попытку. Расплачиваться мне с тобой нечем.

— Я делала это не из-за денег.

Он направился к двери.

— Куда ты?! — тревожно спросила Лена.

— Я не знаю… Не спрашивай меня ни о чем…

— Виктор… так нельзя!

Быков не хотел ни о чем говорить. Ему показалось, что он уже умер.

Нина обмякла.

— Дело только в деньгах? В них одних?!

— Нина… оставь меня. Я приношу одно несчастье. И себе, и всем остальным. — Быков распахнул дверь.

— Виктор, послушай, если дело лишь в деньгах, то ведь их можно найти… Деньги можно достать! Я знаю, что у тебя ничего не получилось, но… — Девочка шумно вздохнула. — В общем, я могла бы тебе помочь. С деньгами. Ты понимаешь?

Виктор Быков резко обернулся:

— Не неси чепухи, девочка! Тебе самой нужны деньги…

— Я хочу помочь тебе.

— Выслушай ее, — попросила Лена.

— Вы обе сошли с ума! — Быков опустился на стул в прихожей… — Меня преследуют практически все… Почему вы решили, что сможете помочь мне? Риск так велик, что вам светит срок за пособничество! Много ли у тебя денег, Нина? Пятьсот долларов, тысяча? Не смеши меня, девочка. Даже если я завтра не провалюсь под землю, где у вас гарантия, что я смогу вернуть деньги, которые ты, Нина, дашь мне. Вы можете все потерять… Вдруг ничего не удастся… а скорее всего так и будет.

Нина с Леной терпеливо слушали его. Почти так же, как врач выслушивает больного пациента. „Говори-говори, пусть тебе станет легче… Но я-то знаю, что тебе требуется, и буду делать так, как сочту нужным!“

— А что бы ты предпринял, будь у тебя деньги? — поинтересовалась Лена.

Быков замер. Почему она спрашивает его об этом — о самом сокровенном?! Он уже посвятил одного человека — старого сочинского знакомого Мишу Верника — в свой план. Известно, чем это закончилось. Теперь сухопутная дорога в Грузию стала для него закрытой… Мрачные подозрения захлестнули его душу.

— А что зависит от моего ответа?

— Действительно, я хочу знать, — вмешалась Нина.

Быков смутился. Если бы эта девочка хотела продать его, она могла бы это сделать уже не один раз. Вместо этого она рисковала ради него.

„Рисковала?! — не замолкал подозрительный голос внутри Быкова. — А ты уверен, что то, что она рассказала, правда?! Ты можешь исключить вариант, что она не работает на милицию?! Почему ты думаешь, что деньги в Сочи не прилетели?! Может, они прилетели… и осели в сейфах одного из работников следственного отдела — того самого, которому поручено расследование твоего дела?! А может, и того проще?! Что, если под наивной и беззащитной внешностью девочка скрывает нутро ушлой акулы, которая не упустит своей выгоды? Почему ты поверил, что она хочет помочь?! А вдруг она воспользовалась твоей ситуацией?! Съездила в аэропорт, забрала денежки — и первую и вторую партию, — а затем с пафосом поведала о своей „неудаче“… А ты, дурак, собрался куда-то бежать, не сообразив, что такой реакции она от тебя и ожидала… Почему ты поверил в благородство проститутки? Сколько раз она продавала саму себя за деньги… Как же ты просчитался… Как жестоко и глупо обманулся. Ну, конечно, здесь может быть одно из двух — либо она сработала на ментов, либо на себя… Но уж точно не на тебя“. Быкову стало тоскливо.

— Почему ты молчишь? — спросила Нина. — У тебя нет никакого плана?!

„Так я тебе все и выложил… как же!“ Тюрьмы и оперативники с собаками были силой отдаленной, хотя и грозной. А вот Нина была рядом и нагло смотрела на него наивными и добрыми глазами… Быкову вдруг захотелось наброситься на нее и бить, рвать и царапать лживое лицо.

— Ведь на что-то же вы рассчитываете? — Лена с жалостью смотрела на Виктора.

Ураган мыслей пронесся в мозгу Быкова. Первоначальные подозрения отступили, освободив место сомнениям. Если Нина действительно работала на милицию, к чему тогда устраивать весь этот спектакль?! Менты могли бы схватить его по получении информации о его местонахождении… Им не требовалось это шоу, у них и так было достаточно оснований, чтобы упрятать его в тюрьму на десятилетия. Им не нужно было прихватывать его на каких-то побочных правонарушениях. Какими бы оперативными соображениями они ни руководствовались, они не могли позволить разгуливать ему на свободе. А это означало, что версия о сотрудничестве Нины с органами отпадала.

Оставалось второе: Нина прикарманила себе его денежки. Но тогда зачем она предлагала ему свои собственные? Это было бы глупо…

Нет, что-то здесь было не так… В чем-то он ошибался. И, видимо, в том, что никак не мог поверить в искренность Нины.

— Ведь вы собрались уехать из России? Спасаться бегством? Так ведь?! — Лена в упор смотрела на него. В ее слегка выпученных глазах было что-то лягушачье.

— С чего вы взяли?!

— А куда же вам деваться-то! — горько усмехнулась женщина. — Здесь вас в любой момент прихлопнут… это же ясно!

Быков пожал плечами.

— Если вы собрались за границу и хотите начать там новую жизнь, возьмите меня с собой, пожалуйста!

— Вы это… серьезно?!

— Да, Виктор, я подумала и решила… Мне плохо здесь. Жизнь — ужасна и безрадостна. А в другом месте я, возможно, сумею обрести счастье! — Она сжала пальчики в маленькие кулачки.

Быков хотел вежливо послать ее подальше, но тут вмешалась Нина:

— Возьмите и меня. Мне надоело все время под кого-то ложиться. Может, и Ромка захочет, у него вроде есть деньги, но он ничего не делает. Я думаю, что он кого-то обворовал, но это, должно быть, был плохой человек. Ромка добрый.

— Набирается целая команда, — тихо констатировал факт Быков. — Ромка — это твой друг?

— Да. Он неплохой парень.

— Женщины! — воззвал Быков. — Опомнитесь, куда вы собрались? Посмотрите на себя. Одна не может ходить, — чтобы не обидеть Лену, Быков посмотрел на нее пристально и уверенно добавил: — пока не может. Другая — сопливое дитя.

Он смотрел то на Лену, то на Нину.

„Проститутка-подросток, к тому же — грузинка, инвалидка со сломанным позвоночником и беглый преступник… Ничего себе триумвират! Когда Андрей Рублев и его западноевропейские собратья создавали свои „Троицы“, они и помыслить не могли, что „Троицы“ могут выглядеть подобным образом. Да если бы мне самому кто-то сказал, что все так повернется, сказал еще неделю назад, я бы счел это фантазией“, — подумал Быков.

Плюс возможное присоединение некоего Ромки.

— Если вы хотите перебраться за границу и начать там новую жизнь — для этого существуют десятки путей… И первое, чего не следует делать, — это связываться со мной! Неужели не понятно, что из-за меня вы подвергнетесь риску?!

— Это решение пришло нам в голову только что… — попыталась разрядить обстановку Нина.

— Такие решения не принимаются в течение минуты!

— И тем не менее это так! — вспыхнула Лена Басова. — Мы верим в вас, — проговорила Лена. — Вы — сильный. А это и есть то, что нам нужно, — сильный мужчина. Который нам поможет…

— Я вас могу только погубить! — воскликнул Быков. — Ты же, — он чуть не проткнул Нину пальцем, — сталкивалась с таким количеством самых разных мужчин… неужели ты не могла выбрать ничего более подходящего?!

— Все мужчины, с которыми я имела дело, — дерьмо.

— И мужчины, которых я знала, — такое же дерьмо! — воскликнула Басова. — В первую очередь тот, кому я доверяла и любила… Мы согласны помочь вам. И готовы рискнуть. Вы можете доверять нам и рассчитывать на нас! — Лена грустно улыбнулась. — А кроме вас, нам рассчитывать не на кого… Дело в том, что мы не хотим жить здесь. Ни я, ни она. Нас не ждет здесь ничего хорошего. Ни сейчас, ни через десять лет…

— Ты в беде, Виктор. Я собрала три тысячи долларов. Надеялась к совершеннолетию купить себе квартиру и спокойную жизнь, — тихо высказалась Нина.

Виктор Быков потрясенно смотрел на нее. И она, и он представляли себе, как она рыщет по Сочи в поисках клиентов, как отдается им, одному за другим, без устали и перерыва. И делает это не один день. Добровольно подвергнуть себя этому унижению могла лишь… Виктор не мог найти подходящего слова…

Быков заколебался, не зная, может ли он принять столь щедрую помощь.

— Да, я хотел уйти в Турцию. Но для этого надо тысяч восемь в долларах. Еще вопросы есть?

— Нам никто не поверит, если мы не сможем найти его. — Лицо Семена Стрельцова стало жестким, и он рявкнул: — А вообще за то, что происходит, вам всем следует надавать по шее и выгнать из органов — навсегда! Известно, что опасный преступник находится в Сочи, что он никуда не уезжал, а мы не можем отыскать его… Чего тогда стоит вся наша хваленая агентура?

— Семен Вениаминович, мы же рассчитывали взять его через ту бабу, которой должны были привезти деньги. — Капитан Михаил Есько виновато спрятал глаза.

— Да, эту операцию вы сорвали. Не только не добились результата, а еще и насторожили преступника… — Голос Стрельцова звучал, словно тяжелые раскаты грома. — Из Москвы нам сообщили о бандитском нападении на художника Ефремова. Он заходил к жене Быкова и направлялся в аэропорт, чтобы лететь в Сочи. Как выясняется, лететь он должен был не вместе с Чеховым, а другим рейсом. Но Ефремов ничего дополнительного нам уже не расскажет — он скончался по пути в больницу. Москвичи в тупике — мотивы убийства совершенно непонятны. Никаких следов. Жена Быкова молчит — не хочет свидетельствовать против мужа. Арестованный нами Андрей Чехов утверждает, что ни о каком художнике Ефремове не слышал и что искусство вообще его не волнует. На след Чехова милиция напала случайно — на него донес банкир Чижиков, передавший ему долларовый вклад Быкова. Каким-то образом мы спугнули связника. Сестры из Мурманска не имеют отношения к делу. Да и с Чеховым дальнейший разговор ничего не даст. Он толком ничего не знает. Все надо начинать сначала. Прежде всего — просмотреть чердаки и подвалы. Вряд ли он прячется там, но это не помешает… К тому же в результате этой операции мы выявим скрывающихся от розыска бомжей, бродяг и преступников, повысив тем самым общий процент раскрываемости. Гостиницы и отели уже предупреждены. А вот частный сектор остается вне сферы нашего внимания. Срочно пройдитесь по всем адресам и квартирам, где сдавалась жилплощадь. Выясните, не обращался ли человек, похожий на Виктора Быкова. — Стрельцов перевел дыхание. — Не исключено, что он попытался найти пристанище у какой-то из проституток, имеющих свою квартиру в городе. Проверьте проституток… установите, не исчез ли кто с улицы и из гостиниц именно в эти дни… Не пожалейте времени, пройдитесь по всем адресам… Видимо, он позаботился также о том, чтобы изменить внешность. А для этого он мог обращаться в парикмахерские или салоны красоты… Обращался ли сам или через кого-то… выясните и это. Наконец, активизируйте всю нашу агентуру… Не все они, эти люди, такие слепые, какими вы пытаетесь их представить… И — граница. Ясно, что Быков будет рваться туда. Очевидно, что он не оставит своего первоначального варианта убежать в Грузию, а затем — в Турцию, потому что больше деваться ему некуда… Его бывший дружок Верник разъяснил нам это со всей четкостью. Границу мы перекрыли, пограничники предупреждены, так что шансов у Быкова никаких… Но он, видимо, постарается сделать какие-то документы и будет проявлять активность в этом направлении. Необходимо проверить туристические агентства и фирмы. Надо прижать изготовителей поддельных документов. Он может обращаться к кому угодно — опять же не сам, а через знакомых и посредников. — Стрельцов нервно усмехнулся. — Когда мы сплетем вокруг него эту сеть, нам останется только ждать. И он обязательно должен будет в нее попасться…

— Александр, — Кузин на мгновение закрыл глаза, — не могу прийти в себя… Мне кажется, что это дурной сон, наваждение. — Кузин обреченно развел руками. — Мечта моя так и остается мечтой, а кошмар продолжает преследовать меня, где бы я ни находился.

Актер Александр Федулов резко наклонился к нему. В его голосе обозначились визгливые интонации:

— Нечего было позволять вашему дружку-боксеру распускать свои поганые руки!

Кузин с самого начала ожидал подобного обвинения и заготовил ответ — самый, на его взгляд, удачный:

— Это явилось шоком и полной неожиданностью не только для меня, но и для всех моих друзей. Для всех, кто сталкивался с Виктором Быковым. Он производил впечатление нормального, уравновешенного человека. — Кузин выдержал паузу. Раз, два, три… пять. Он хладнокровно отсчитывал про себя секунды. — Кстати, у меня имеется бумага — соответствующее заключение врачей на этот счет. Медицинская комиссия осматривала его за два месяца до этого инцидента. Никаких отклонений!

Александр встал и прошелся по гостиной, едва не задевая антикварную мебель. Кузин следил за ним безразличным взглядом. Он знал происхождение этой квартиры, всей этой мебели и дорогих картин. Ирина Алмазова была единственной дочерью обеспеченных родителей. Когда провинциал Федулов женился на ней, он учитывал все это.

— Ты сам бывший спортсмен. Отлично знаешь, что от ударов у вас, боксеров, кукушку стряхивает. А удары вы получаете с малых лет! Отсюда — повышенная агрессивность, раздражительность, неадекватность, отсюда — все эти эксцессы. И ты приглашаешь такого человека к себе. И сводишь с ним Ирину.

Лицо Кузина потемнело.

— Если хочешь, она сама проявила инициативу. Ты что, не знал свою жену?!

Федулов вздрогнул, будто Кузин ткнул шпагой в его незащищенный бок.

— Только не стоит повторять идиотские сплетни о том, что Ирина была чуть ли не шлюхой! Она была великой актрисой и погибла в твоем доме от руки твоего гостя!

— Да. Все так. — Кузину не хотелось углубляться в эту тему. Для него было очевидно, что Федулов, всю жизнь находившийся в тени своей куда более талантливой супруги, сейчас расправил перья, распетушился и пытался сделать из всего этого что-то вроде скандала. Следовало заткнуть его, сделать так, чтобы Федулов перестал гнать волну.

— Насколько мне известно, преступник до сих пор не пойман. — В глазах Федулова горел злой, неприятный огонек. — Ты не находишь это странным?! Такое впечатление, что кто-то покрывает убийцу, препятствует тому, чтобы его наказали!

Кузин нахмурился.

— Лично я делаю все возможное для того, чтобы его нашли как можно скорее. Милиция Сочи сбивается с ног. Думаю, это вопрос нескольких часов. — Кузин пожевал губами. — Но речь не об этом. Самое главное — мне не хочется, чтобы после нашей встречи осталась какая-то враждебность, отчужденность…

— Отчужденность?! — перебил его Федулов. — После встречи с соучастником убийства моей супруги?! И после этого в моей душе не должна остаться отчужденность?!!

Не очень-то много людей в России могли позволить себе произносить подобные речи в адрес Кузина. В другое время он дал бы понять Федулову, чем грозят так неосторожно слетевшие с его языка слова. Дал бы понять таким образом, что Федулов, возможно, до конца своих дней остался бы заикой.

Но сейчас Федулова нельзя было обижать. Приходилось воспринимать его дерзости как издержки артистической натуры.

Федулов не умел контролировать себя. И он не мог точно разграничить, когда он играет на сцене, а когда действует в реальной жизни. Где, кроме одобрения зрителей, он рискует получить еще и палкой по хребтине. Но Кузин не собирался молотить его палкой. Он по-прежнему хотел договориться с ним.

— Ирину уже не вернуть. Что бы мы ни делали, какие бы слова ни произносили. Надо как-то строить свою жизнь дальше…

— Вы постоянно твердите об этом, — огрызнулся Федулов. — О том, что нужно планировать свою жизнь дальше, как-то обустраивать ее, а сами разрушаете жизни людей, приносите им горе и страдания!

Лицо Кузина стало темнее тучи. Этот Федулов выводил его из себя.

— Я все понимаю. Твои чувства и эмоции. Они естественны в данной ситуации. — Он ненавидел себя за вранье, за то, что поощрял Федулова к дальнейшим выпадам. — Все дело в том, что я желаю тебе добра и ничего больше. Поэтому я и приехал, и говорю сейчас с тобой. Я прошу принять от меня две вещи. Деньги на памятник на могиле Ирины, — он выложил конверт с пятью тысячами долларов, — и ключи от новой „БМВ“ с форсированным двигателем. Будешь ездить на ней в театр, на съемки… Просто кататься. Я понимаю, что эти вещи не смогут тебя утешить и не компенсируют того горя, которое ты испытываешь, но я прошу принять их от меня. По крайней мере, хоть мне будет легче — я буду знать, что что-то сделал для тебя…

Кузин заметил алчные огоньки, вспыхнувшие в глазах актера. Федулов всю свою жизнь что-то доставал, приобретал, получал… Инстинкт приобретения был наиболее развит в нем… Предложение получить автомобиль звучало соблазнительно. Тем более „БМВ“. Тем более с форсированным двигателем. Единственное, что он мог сделать, — это немного поломаться. Кузин был готов к этому.

— Считаешь, что дешевым автомобильчиком можешь купить мое душевное спокойствие?! И выгодное тебе молчание?! И я забуду о смерти Ирины, а самое главное — об обстоятельствах, при которых она произошла?! — Актер чуть ли не брызгал слюной.

Это уже выходило за всякие рамки. Федулов так ничего и не понял. Кузин решил, что он нуждается в более весомых аргументах.

— Дело в том, что там, в Сочи, рядом со мной были люди. Естественно, что под рукой у меня была и видеокамера, та, которой я снимал наиболее запоминающиеся моменты. И знаешь, чем закончится вся эта история, если ты и дальше будешь вести себя подобным образом?! Я обнародую всю информацию о пребывании Ирины в Сочи. Покажу, как она бегала за мужиками, насильно укладывая их в постель, как настоящая нимфоманка…

— Ирине не требовалось ни за кем носиться! — взорвался Федулов. — Любой мужик был счастлив, если она обращала на него внимание!

— Тебе это виднее, чем мне, — криво усмехнулся Кузин. — Но я буду рассказывать только о том, что видел сам. И подтверждать документально. Полагаю, что после обнародования таких фактов имидж Ирины заметно потеряет. И лишится того ореола, который окружает его сейчас. Да и твой, естественно, тоже… И я не шучу, Саша, — с учетом твоего поведения я пойду до конца и выставлю на всеобщее обозрение всю эту грязь!

— Ты не посмеешь этого сделать! Хотя бы в память об Ирине!

— Я ни за что не сделаю этого, если… — Кузин выдержал многозначительную паузу, — если ты сам меня не заставишь!

Федулов молчал. На его красивом выразительном лице, которое было способно, несмотря на некоторую провинциальность, нарушать покой многих его соотечественниц, отразилась быстрая смена эмоций. Он был неглупым человеком, этот Федулов, и умел быстро схватывать суть происходящего. Именно это качество — в сочетании со скрытым цинизмом и беспринципностью — и помогло ему добиться успеха в жизни. Сейчас он пытался просчитать ситуацию и выбрать выгодную линию поведения. Прозвучавшие угрозы были нешуточными. К тому же Федулов чувствовал, что эти угрозы — далеко не последние. В арсенале бывшего боксера имеется много козырных карт, а некоторые из них могут оказаться просто смертельными для Федулова.

— Хорошо. — Его губы презрительно скривились, словно он делал одолжение. — Давай ключи от машины!

Зотов уже третий час сидел перед телевизором и пил пиво. После приезда в Сочи прошло десять дней. Денег было еще достаточно, но вариантов, куда бы можно было их вложить, он не видел. Перспектива промотать все его не устраивала. Он ведь крал и, может быть, убивал не для того, чтобы все взять и промотать. Он бы уже ушел от Нины, так как уже пресытился ею, но он никак не ожидал от себя, что привяжется к девушке и будет волноваться, когда она будет уходить за покупками или в гости к этой безногой.

Вот и сейчас она запропастилась надолго.

Когда захрустел замок, он только подумал, что наконец-то она соизволила явиться, и отключился.

Утро началось с секса и опохмела. Нина была на высоте — обслужила по высшему разряду. От спиртного девочка отказалась — какая умница. Когда пришло время завтрака, был уже полдень.

— Где моталась? — поинтересовался Зотов. — Снова у калеки сидела?

— Она не навсегда калека. Она тренируется.

— Правда, что ли? — Он отправил в рот оливку, фаршированную грецким орехом.

— Скажи, ты долго собираешься жить со мной?

— Ты хочешь узнать, много ли у меня денег?.. Много. Хватит на полгода.

— Ты украл их?

— Какое тебе дело, а? Я тебе плачу за все услуги.

Она не стала обращать внимания на выпад.

— Ты не хотел бы уехать отсюда навсегда?

После вчерашнего пива в голове еще стоял туман, но соображать Зотов все же мог.

— Ты думаешь, это реально? — Он показал ей на чайник, и она, словно заботливая хозяйка, поспешила налить ему в чашку кипятку.

— Знаешь, вместе с Леной живет очень сильный мужчина. У него есть желание уехать, но денег нет совсем.

Перспектива слинять из России выглядела заманчиво, но осуществить это дело в одиночку у него не было шансов. Зотов понимал, что умишко у него небольшой и что в жизни он видел пока еще далеко не все. На данный момент он хотел бы знать, жив ли еще Мама после того, как на его дубовую башку опустился молоток. Ромка был уверен, что его попытаются достать, не прибегая к помощи милиции. Милиция будет арестовывать, а этого никому не надо. Украв двадцать пять тысяч и проломив директору голову, он подписал себе смертный приговор.

— Ты хочешь, чтобы я спонсировал мужика и мы на пару свалили бы отсюда? Какой тебе в этом интерес?

— Я тоже хочу.

И тут до него дошло.

— Так тот кобель прет с собой калеку, тебе их стало жалко, и ты решила найти им бабки, да?

— Ты не прав…

Она не смогла остановить его.

— Какая ты благородная, я те че, филантроп, что ли? — Ромка сам удивился, откуда он вообще знает такое слово.

— Кто?! — переспросила Нина.

— Конь в пальто, — резанул Ромка.

— Деньги ворованные? Да? И тебе нельзя легально уйти из страны.

Он смотрел на нее.

— Тебе ничего здесь не светит, кроме тюрьмы, ему, похоже, тоже. Мне и Лене здесь делать нечего.

— Можно подумать, у тебя есть образование — и ты получишь работу — или богатенькие родственники.

— У меня есть три тысячи долларов! — в эмоциональном порыве выкрикнула она и осеклась.

— Очень хорошо. Я перестаю тебе платить. Будем жить как муж с женой и попробуем уйти за границу.

— Сколько у тебя денег?

— Не волнуйся, на нас хватит. И забудь о всяких дядях и тетях.

— Но мы не справимся.

Нина била в десятку.

Ромка уже не был ребенком, он мог трезво оценить свои возможности. Всю жизнь пробегав в „шестерках“, Зотов никогда не принимал решений, никогда не брал на себя ответственность. Его последний, наполненный жаждой мести поступок был скорее эмоциональным срывом, нежели продуманной операцией.

— Пошли сходим, поговорим с ними.

— Пошли, — загорелась Нина. — Прямо сейчас?

— Да. Как там зовут этого мужика?

— Виктор.

— И че он такое сделал, что хочет покинуть край родной?

— Я не знаю.

— Ладно, — скомандовал Зотов. — На месте разберемся.

Боевой настрой у Зотова улетучился в тот самый момент, когда он увидел того, с кем хотел разобраться на месте.

Широкоплечий мужчина, на полголовы выше его, с широкой грудной клеткой и физиономией, которая не могла сулить ничего хорошего, плотно сжав губы, под щебетание Нины вошел в квартиру.

Виктор не спешил пожимать руку „отпетому засранцу“, так он мгновенно окрестил Зотова.

После того как воркующая Нина представила мужчин, Виктор и Ромка пожали друг другу руки. Зотов почувствовал, как его тонкокостная ручонка попала в тиски короткопалой широкой ладони. После такого рукопожатия сразу ощущаешь себя молокососом.

В довершение ко всему в этот момент в комнату въехала на своей инвалидной коляске Лена — и Зотову захотелось немедленно уйти отсюда. „Какой смысл о чем-то говорить, — тоскливо подумал он, — один — амбал, другая — калека…“ Но тут он вспомнил, что ни тот ни другой еще не знали темы будущего разговора.

„У кого бабки — у того козыри“, — подбодрил себя Зотов и спокойно воспринял дежурное приглашение к столу.

Женщины немного покружились по кухне, и вот уже на столе еда и питье. К удивлению Зотова, спиртного не было.

„Ты же не пить сюда пришел“, — напомнил себе Ромка и, тяжело вздохнув, попросил налить ему минералки.

Женщины между тем о чем-то оживленно переговаривались, пока мужчины присматривались друг к другу.

Наконец Зотов решил начать разговор.

— Нина рассказала о вашем желании уехать отсюда.

Быков обомлел.

„Какого черта эта шлюха треплется всем и каждому обо мне! Так недолго и вляпаться“.

В то время, как Быков подавлял в себе желание переглушить всех присутствующих и скрыться, Зотов продолжал:

— Но денег у вас нет. Мы сегодня утром поговорили, — он посмотрел на Нину, чьи глаза блестели от возбуждения, казалось, будто ее избранник сообщает родителям новость о том, что они решили пожениться, — и решили, что втроем нам это вполне по силам.

Нина вспыхнула.

— Разговор шел о четверых!

— Он прав, — вмешалась Басова. — Зачем я вам такая нужна?

— У меня нет средств, — признался Быков.

— А если я дам деньги, вы возьмете меня с собой? — неожиданно для всех спросила Лена.

— У тебя есть?! — удивленно и радостно воскликнула Нина.

— Продам квартиру.

Повисла пауза.

— По-хорошему, нужно восемь тысяч долларов на человека, — сообщил Быков.

— Эту квартиру можно спихнуть как раз за восемь. — Зотов по-деловому огляделся.

— Если сделать ремонт, то и подороже, — подал голос Быков.

Идти через границу одному — не слишком завидное дело, а тут наклевывается напарник с деньгами, пусть они даже и ворованные.

— Вероятно, — согласился Зотов. — Я дам деньги на то, чтобы довести жилье до ума, но сколько времени уйдет на все про все?

— Неделя, — предположил Быков, — при условии, что будут работать все.

— Нет, так не пойдет, — возразил Зотов. — Я финансирую, вы работаете и затем продаете, после чего возвращаете без процентов долг. Если возникнет необходимость, то я добавлю.

Если бы Виктор не был загнан в угол, он бы растер сейчас этого молокососа по стене. Но применять силу для разрешения проблемы он не хотел, да и результат этого воздействия опять был бы отрицательным.

Быков понимал: если он сейчас скажет „да“, то возьмет на себя ответственность за жизнь Лены. Судьба Зотова и шлюхи его мало интересовала.

— Меня устраивает, — согласился Виктор, предвкушая ударную стройку.

— Я буду помогать тебе, — сообщила Лена.

— И я, — импульсивно высказалась Нина.

— А тебе зачем? — не понял Зотов. — Я обеспечу тебя с ног до головы. — Ромка вытащил на свет все деньги.

Вид солидной пачки долларов завораживал.

Он по-деловому отсчитал пять тысяч и протянул Быкову.

— Вот финансы. — Вы занимаетесь ремонтом, а я, так и быть, буду искать покупателя. — Зарядим восемнадцать тысяч, если дело выгорит, еще три я подкину.

— Я буду помогать, — упрямо заявила Нина.

Ромка чмокнул ее в щеку:

— Смотри не надорвись.

Когда молодая парочка удалилась, Быков сел на пол перед Леной и, глядя ей прямо в глаза, спросил:

— Почему ты делаешь это ради меня? Ты не знаешь, кто я, ты не знаешь этих людей.

— Я знаю тебя. — Лена положила руку ему на голову. Это было первое прикосновение их друг к другу. — Ты единственный, кто помог привязанной к инвалидному креслу избитой женщине. Я люблю тебя.

„Вот так так!“ — Быков не знал, как ему реагировать.

— Ты не слишком торопишься?

Он, конечно, заметил, что женщина следила за собой, хотя это требовало от нее немалых усилий. Кроме того, она старалась даже подать на стол, не имея возможности ходить. Но это все можно было отнести просто к проявлению инстинктов, и тут вдруг на тебе: „ЛЮБЛЮ!“

Не зная, как выйти из этой ситуации, Виктор поцеловал ее руку, затем поднялся и прикоснулся губами к ее губам.

— Я поражен тем, как ты стремишься избавиться от недуга. Я никогда не встречал таких женщин. — Он говорил чистую правду. Если бы не Виктор, она тренировалась бы до потери сознания, к его удивлению, ее приходилось не подгонять, а останавливать. Это был фанатизм, безумие, ад, пропасть, неизвестно что еще. Может ли профессиональный спортсмен полюбить женщину только за то, что она не щадит себя? Вряд ли. Он смотрел на Лену. „Ей просто хочется найти свое собственное счастье, и никто не смеет запретить ей это“.

— Нам придется много труда вложить, ты готова?

— Я тренируюсь уже не первый месяц. — Она улыбнулась и потянулась к нему. Он догадался, чего она хочет, и обнял ее.

Минуло две недели. Дурдом кончился. Квартиру они продали за восемнадцать тысяч пятьсот и были весьма рады. За время ударной стройки команда сплотилась. Отношения стали более доверительными, в минуты перекуров каждый рассказывал какой-нибудь эпизод из жизни, после чего работа продолжалась.

Как и ожидалось, Зотов нашел богатого покупателя, но, кроме того, он еще сумел поразить всех тем, что через пару дней не выдержал и, сбросив с себя маску богатого подрядчика, засучил рукава и стал вкалывать с остальными. Как все понимали, немалую роль в этом сыграл округлый зад Нины. Естественно, ночью уставшая девушка не могла ничего ему предложить, и Ромке пришлось смириться с тем, что до того, пока квартира не будет отделана, секс с Ниной ему не светит, есть у него деньги или нет. О других жрицах любви к тому моменту Ромка и думать забыл. Он все чаще ловил себя на мысли, что это любовь, но предпочитал об этом помалкивать.

Типично мужская психология.

Наконец тридцать две тысячи долларов были положены в центр стола, и настало время приступить к обсуждению возможных путей.

У Зотова оставалось еще восемь тысяч, об этом знали все, но дипломатично молчали. Никто и не думал принуждать его выкладывать на стол все. В конечном счете, каждому было приятно осознавать, что еще оставался какой-то резерв. Ромка прочухал, что он Рокфеллер, и испытывал по этому поводу настоящий кайф.

Деньги лежали на столе, заговорщики смотрели друг на друга, пока наконец все взгляды не уперлись в Быкова.

— Все понимают, что рискуют? — поинтересовался боксер.

— Все, все, — нетерпеливо проговорила Нина.

— Я просто хотел предупредить. Чтобы потом спать спокойно… — Быков смущенно улыбался.

— Ты и будешь спать спокойно. Вместе с нами. — Нина выдержала встревоженный взгляд Быкова. Эту девочку невозможно было смутить. — Так с чего мы начнем?

— Ну, вы сами напросились, — начал он. — Нина, тебе прежде всего надо будет съездить в район границы с Грузией и выяснить, какой там режим. Ужесточился ли он за последние дни… появилось ли больше людей на контрольных пунктах… В общем, нет ли признаков, что район усиленно контролируется? Потом попытайся найти кого-нибудь, кто переправляет людей на другую сторону.

— С чего бы это должны ужесточить режим? — поинтересовался Зотов.

Играть дальше в прятки смысла не имело.

— Несколько дней назад я попал в аварию. Столкнулся с машиной. В результате два человека погибли. Но моей вины в этом нет! Они ослепили меня дальним светом, дело было ночью. Я попытался уйти в сторону, но мне не удалось. И теперь мне приходится скрываться.

Это была не самая тяжкая половина правды, но и она заставила всех приуныть.

— Но ты ведь не виноват! — воскликнула Лена.

„Мокрушник“, — подумал Ромка и только потом вспомнил, что сам не лучше.

— Ром, расскажи, откуда у тебя деньги, — попросила Нина.

Она была права, карты надо было открыть, иначе не будет доверия.

— Связался с бандитами, они сделали из меня „шестерку“, в отместку я забрал их деньги.

Ромка вспомнил, что кто-то из классиков предупреждал: „Краткость — сестра таланта“, — и ограничился самой необходимой информацией, посчитав, что этого будет достаточно. Не рассказывать же в самом деле о том, как тебя ставили раком для порносъемок. Он поежился — воспоминания были еще очень болезненными, как в прямом, так и в переносном смысле.

— Значит, ты тоже в розыске, — сделал вывод Виктор.

— Думаю, они постараются достать меня сами. Это грязные деньги, и нет ничего страшного в том, что они помогут четырем людям устроить свою жизнь.

Никто не стал с ним спорить.

— Отлично, — закрыл тему Виктор, — вернемся к нашему плану. Если все на границе в норме, будем пробиваться в Грузию, а оттуда в Турцию. — Быков вздохнул. — Но ты, Нина, должна быть осторожна.

— Я поеду с ней. — Зотов уже не представлял себе, как это его Нина отправится куда-то без него.

— Нет, — на правах старшего отрезал Виктор. — Тебя тоже ищут. Не думал, что за тебя назначили неплохую сумму?

— Ладно, — отступил Ромка, — будем сидеть здесь.

— Ты была ничего. Но могла быть и лучше… — Лейтенант снисходительно потрепал Нину по щеке. — Знаешь, чего тебе не хватает? Живости движений.

Нина быстро одевалась. Она не знала, как назвать пропахшее навозом и ружейной смазкой маленькое помещение — что-то вроде задней пристройки к контрольно-пограничному пункту, — где она только что занималась любовью с долговязым усатым офицером. Наверное, в свое время его попросту забыли снести. Ничего более комфортабельного для удовлетворения своих первоочередных сексуальных потребностей у пограничников не имелось. Хорошо еще, что на пол были брошены две старые шинели.

Пограничник протянул Нине пластиковый пакет:

— Это — тебе.

Нина заглянула в пакет. В нем лежали: набор косметики, несколько упаковок поддельного крема „Ореаль“, пара пачек „Мальборо“ и комплект женского белья. Судя по всему, пограничники неплохо промышляли конфискациями.

— Ты довольна? — Пограничник с легкой тревогой всматривался в лицо Нины.

— Вполне. — Нина жизнерадостно кивнула. Если бы только этот молодой пограничник знал, ради чего на самом деле она занималась с ним любовью.

— Послушай… — Глаза пограничника бегали, словно две перепуганные мыши. — Если добавлю тебе еще один блок хороших сигарет, мы можем сделать это еще раз? Только прямо сейчас, а то мне надо скоро бежать… — Он озабоченно взглянул на часы. — Ну, как?

Нина с легким удивлением покосилась на него. Она-то всегда была готова… все зависело только от парня. Неужели в нем было столько сексуальных сил, что снова требовалась женщина?

— Ну, конечно… если ты этого хочешь…

— Отлично, — нетерпеливо процедил страж рубежей и быстро расстегнул брюки.

Через несколько минут все было завершено. Партнер был очень быстрым. Не терял времени ни на предисловия, ни на дело.

— Держи свой „Кент“. — Он бросил ей целый блок. — Устроит?

— Спасибо. — Нина улыбнулась. — Ты очень добрый. Мне с тобой было хорошо. У тебя, наверное, нечасто выдается возможность вот так поразвлечься? Все-таки служба…

— Да нет, здесь возможностей хватает. Место такое… считай, уникальное во всей нашей системе. Мне брат пишет — он тоже служит в наших войсках, только на Чукотке, — так вот там — вообще мрак. Пожалуй, только тем ребятам, что служат в морских нарядах на Каспийском море, повеселее. У меня там землячок… он мне писал — ну, ты сама понимаешь, не напрямую, а так, намеками… В общем, там дела идут ничего. Торговля процветает. Иранцы и азербайджанцы — очень оборотистые ребята, к тому же у них это испокон веков водилось… ну, что-то вроде контрабанды… так что там живется неплохо. А здесь вот такая противная карусель идет несколько последних дней… Усиленно ищут одного парня… опасный преступник. И считается, что он должен уходить из России через наш участок. — В презрительном взгляде пограничника отразилась вся степень его уважения к мыслительным способностям начальников, приказы которых он в любом случае беспрекословно выполнял.

— Он натворил что-то серьезное?

— Четыре трупа! Так сказано в ориентировке… и еще он здорово умеет менять свою внешность. Так что хлопот предостаточно. — Он усмехнулся: — Впрочем, это тебе неинтересно…

— Мне было приятно с тобой. — Нина легко поднялась и сложила полученные от пограничника вещи в пластиковый пакет.

Она узнала все, что ей было нужно. Только новости были неутешительные.

— Ты придешь еще? Тебе все будут рады, не только я… все ребята у нас очень радушные, — хохотнул парень.

— Да, я в этом убедилась. Конечно, я приду. — Нина снова подарила пограничнику одну из лучших своих улыбок, подумав: „Никогда! Не дождетесь вы…“

Прихватив лаваш и пару мандаринов, Нина заспешила в горы. Туда вела единственная причудливо извивавшаяся дорога. Через полтора часа она добралась до горного селения, расположенного на самой границе с Грузией.

Ее родное село располагалось совсем рядом. Воздух, которым она дышала, был воздухом с ее родины. Она видела, как на грузинской территории по узкой белой дороге медленно катился автобус грязно-желтого цвета. С обеих сторон границы все выглядело таким спокойным и мирным, что, казалось, здесь не должно быть никаких проблем.

Но Нина видела и другое. Она заметила маленькие фигурки пограничников, расположившихся на высотах, с которых можно было наблюдать и контролировать границу. Она мало смыслила в этих вопросах, но она понимала, что всю эту огромную машину легко привести в действие. Достаточно короткого сигнала — и вся граница будет перекрыта.

Пытаться перейти было бессмысленно.

Нина неторопливо двинулась по главной улице. Дома были похожи один на другой. Видно, жители деревни следили за тем, чтобы никто не допускал излишеств, украшая и обновляя свое жилище, чтобы все — хотя бы внешне — жили одинаково. Это было многократно проверенным народным средством борьбы с завистью, а зависти в этих краях, как везде, хватало.

Нина дошла до небольшого здания, на котором красовалась претенциозная надпись: „Бар“. Здесь, несомненно, должны были коротать время местные завсегдатаи.

Нина замялась. Как на нее посмотрят, когда она переступит порог этого заведения?

Она попыталась вспомнить, как в первый раз вышла на панель. Ей тогда было очень стыдно. Но она пересилила себя, а потом целенаправленно совершенствовалась в своей странной „профессии“. Нина тяжело вздохнула и вошла. Как она и предполагала, все повернулись в ее сторону. Взгляды эти при всем желании нельзя было назвать доброжелательными.

— Стакан чаю. И пирожок. — Заказ Нины был подчеркнуто скромным.

— Тебе не мало лет, девочка, чтобы ходить по барам? — спросил тучный бармен в белом переднике далеко не первой свежести.

— Я приехала из Сочи. Надеюсь, мне не придется ехать обратно, не солоно хлебавши?

Бармен покачал головой.

— Девочке в твоем возрасте нечего делать так далеко от дома. Ты приехала одна?

— Послушай, — скривилась Нина, — мне бы хотелось увидеться с кем-то, с кем можно говорить о деле. Ты можешь познакомить меня с такими людьми?

Бармен встрепенулся.

— Кто тебя так научил разговаривать с людьми? Ты маленькая… — Он побагровел, и слово „шлюха“ едва не сорвалось с его языка.

— Я уже не маленькая. Пусть тебя не обманывает моя внешность. А говорить так меня научила жизнь. И общение с людьми. Я стараюсь общаться с теми, кто что-то может. И под словом „может“ я не имею в виду умение болтать языком.

Было видно, что бармен сердится:

— Как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы вышвырнуть тебя отсюда?

— Ты можешь это сделать в любой момент. Я не обижусь… — Нина смотрела ему в глаза. Она знала, что в таких селениях тебя принимают либо сразу, либо никогда. И чтобы тебя приняли и выслушали, необходимо ни в коем случае не заискивать и даже чуть-чуть рисковать. Это она и попыталась сделать… Но она совсем не была уверена, что достигла результата.

— Вот тебе булочка и чай, — бармен пододвинул Нине то, что она заказала. — Чего ты хочешь?

Нина размешала сахар.

Я хочу, чтобы ты свел меня с людьми, которые способны решать вопросы.

— А какие вопросы ты имеешь в виду? — Бармен насмешливо покосился на девочку.

— Это уж мое дело, — отрезала Нина.

— Похоже, тебе лучше отсюда убраться. Ты явно ошиблась адресом, девочка! — сказал он громко, а затем приблизился: — Ты можешь сказать, какие вопросы ты хочешь решать?

— Чего попусту болтать языком?! Назови мне подходящего человека.

— Послушай, мне кажется, рано или поздно тебе проломят голову. И скорее рано, нежели поздно!

Нина оставила тираду бармена без внимания. Она инстинктивно чувствовала, что в этих словах больше пены, чем силы. И что она все-таки добьется своего.

Кто-то опустил твердую и тяжелую ладонь ей на плечо. Обернувшись, она увидела невысокого седого мужчину лет пятидесяти с густыми черными усами.

— Э-эй, — услышала она голос с характерным акцентом, — почему ты себя так плохо ведешь?!

Нина бросила на него быстрый взгляд. Кажется, это был тот самый человек, с кем она могла обсудить свое дело. Или, по крайней мере, он мог свести ее с людьми, способными помочь. Ей следовало быть очень внимательной и осторожной при разговоре с ним. Она не имела права на промах.

— Я веду себя нормально. Просто этот человек, — она бросила взгляд на бармена, — не сразу понял меня.

— Ну, что ж, — сверкнул глазами черноусый, — тогда я попробую разобраться. Что тебе нужно?

— Я могу говорить прямо здесь?

— Говори, — пожал плечами черноусый. — Только не тяни. Может, сейчас выяснится, что произошла ошибка… и ты обратилась не по адресу…

— Может быть, — вздохнула Нина. Она напряглась, как будто собиралась прыгнуть в воду. — В общем, так… Мне и одной женщине надо перебраться через границу. Вместе с небольшим грузом. Вторая женщина — инвалидка, так что понадобится транспорт, который доставит нас до соседнего грузинского селения. На всю эту операцию я готова выделить четыре тысячи долларов. Я выражаюсь ясно?

Мужчина насмешливо посмотрел на нее:

— А почему ты решила, что с этой проблемой следует обращаться ко мне? — Он улыбался, но в уголках его глаз прыгали угрожающие зайчики.

— Если ты знаешь, кто может помочь мне, я буду благодарна за знакомство с таким человеком…

Черноусый был исполнен гнева:

— Послушай, маленькая дрянь… Ты припираешься к нам в селение, начинаешь задавать поганые вопросы… Кто чего может… Не сказав ни слова о себе — о том, откуда ты, кто такая, чем занимаешься, кто за тобой стоит… Наверное, и в самом деле хочешь, чтобы тебе проломили башку и выкинули, как последнюю бродячую дворняжку, на помойку… Ну, что ж, это делается очень быстро… значительно быстрее, чем ты думаешь!

Нина выглядела спокойно, но это стоило ей больших усилий.

— Ты зря волнуешься. Я готова ответить на любые вопросы, только бы ты понял, что я действительно пришла с деловым предложением. Мне действительно нужно то, о чем я тебя спрашиваю.

— С чего ты взяла, что кто-то в нашей деревне незаконно переправляет через границу людей?!

— Послушай, все видели, как я вошла сюда. Все видели, что я была одна. Какие основания не верить мне, кроме того, что ты просто меня не знаешь? Ну, так узнай… выясни все, что тебе нужно, и давай двигаться дальше!

Мужчина тяжело смотрел на нее. Нина чувствовала, что он не верит ни одному ее слову. Похоже, он перестал доверять ей еще до того, как она что-то произнесла. С того самого момента, когда увидел ее.

— Убирайся отсюда. Задержишься хотя бы на пару секунд — и тебе придется пожалеть. Все ясно?!

Нина поняла, что спорить бесполезно. Самое лучшее — это как можно быстрее выполнить его рекомендацию.

В соседнем селении Большие Ключи жили в основном армяне. „Чего это они забрались так далеко в горы, — подумала Нина. — Сидели бы себе в долине и выращивали цитрусовые. Нет же, понадобилось сюда лезть, впрочем, какое мне дело?..“

До границы, как и в предыдущем селении, было недалеко. Чуть больше двух километров.

Здесь тоже без устали курсировали пограничные наряды. А на всех наиболее выгодно расположенных точках местности устроились посты.

Нине вдруг показалось, что они никогда не смогут перебраться через границу. Для Быкова уход за границу был попыткой спастись от нелепых, но крайне неблагоприятных обстоятельств, для Зотова — это возможность повидать мир. А две обездоленные женщины потянулись за мужчинами следом, как за счастливой звездой, способной вызволить их из мрака отчаяния.

Нина вздрогнула. Она понимала, что ей надо что-то делать, что от нее ждут результатов, и вместе с тем ощущала свое бессилие. Неужели и сейчас ее постигнет неудача, как и в том селении. „Господи, помоги, ведь должно же наконец повезти“, — взмолилась она.

Вскоре Нина оказалась в центре Больших Ключей. Вместо „Бара“ здесь была „Закусочная“ — такая же непрезентабельная и с такой же неуклюжей огромной вывеской.

Нина толкнула дверь и оказалась в полутемном помещении.

Здесь было значительно меньше народа. Нина почувствовала себя чуть легче.

Грузный мужчина за стойкой на полуслове прервал ее излияния:

— Я понял. Вон за тем столиком сидит Сурен. Подойди, девочка, к нему. Может, он сможет помочь…

Сурен оказался копией того мужчины из бара, который чуть не надавал Нине по шее, выгоняя ее оттуда. Лишь усы у него были не такими пышными.

Он внимательно выслушал Нину.

— Ты та самая девочка, которая уже обращалась к людям в соседнем селении?

Нина кивнула. В душе она встревожилась, как быстро сработала связь. Видимо, здесь действовал тот же „беспроволочный телеграф“, что и в ее родном селении, когда любые новости достигали ушей тех, кому они предназначались, с фантастической скоростью.

Она не знала, хорошо это или плохо в данном случае. Означало ли это, что Сурен с ходу пошлет ее куда подальше или она все-таки имеет право питать хотя бы маленькую надежду?

— К сожалению, там тебя недослушали. Погорячились. Бывает. Сама должна понимать — появление чужого человека вызывает массу подозрений… особенно, если он приходит без всяких рекомендаций. — Сурен выжидательно посмотрел на Нину.

— Никаких рекомендаций, кроме желания воспользоваться вашими услугами и готовности заплатить за это, я предоставить не могу, — вздохнула Нина.

— Понятно… — Сурен поджал губы.

— Я не думала, что это так сложно. Честно говоря, я полагала, что эти проблемы решаются просто… чуть ли не каждый день.

— Хорошо. Я скажу то, что, видимо, мне не следовало тебе говорить. Люди действительно переходят здесь границу. Но только делают они это пешком. Тебе же нужна машина, на которой поедет какая-то инвалидка. Насколько я понимаю, она вообще не может ходить. Верно? И что за товар вы повезете с собой?

Нина испытала неприятное чувство. Этот Сурен был слишком хорошо осведомлен. Ему передали все, даже точнее, чем она сама рассказала. Но отступать и делать вид, будто она не понимает, что ей говорит Сурен, было глупо.

— У меня именно такая ситуация. Без машины ничего не получится.

— Ты не сказала мне ничего про товар, который собралась переправлять…

— В принципе, это даже не товар. А лекарство, которое нужно мне и женщине. Нужно постоянно.

— Героин? Или кокаин? Как точно называется лекарство? — Черные глаза-угольки Сурена словно прожигали лицо Нины. Она молилась, чтобы он не сумел прочитать ее подлинные мысли, — армянин, похоже, обладал и этими способностями.

— Нет, это лекарства. К наркотикам они не имеют никакого отношения. Хотите, сами попробуйте…

— Ну, ладно, не хочешь говорить, не надо. Только знаешь, сколько это стоит? Запросят не четыре тысячи, а больше.

— Если бы я пыталась везти что-то запретное, я не скрывала бы это. И соответственно платила больше. Но все обстоит именно так, как я сказала.

— Четыре тысячи — и ни долларом больше? — Глаза Сурена лукаво сверкнули. — А если возникнет необходимость непредвиденных расходов — как быть тогда?

— Пять тысяч. Можно считать, что вопрос решен?

— Запомни, девочка, — назидательно поднял палец Сурен, — дело значительно осложняет твое требование дать машину. Согласовать переход через границу автомобиля гораздо сложнее. Часто нам и не надо согласовывать переходы наших людей. — Он подмигнул Нине. — А вот для проезда машины обязательно нужно получить добро от пограничников. Ты же не хочешь, чтобы твои денежки пропали?

Нина покачала головой. Она только сейчас заметила, что все посетители исчезли. Остались только они двое и человек за стойкой. Но он так низко наклонил голову, что был почти не виден.

— Давай две тысячи в качестве задатка, чтобы я начал работу…

— Нет, деньги будут выплачены перед началом перехода.

— Если ты не сдержишь свое слово…

— Деньги будут.

Он продолжал смотреть на нее с недоверием.

— Считай, что ты меня уговорила.

Обсуждение началось в семь двенадцать по местному времени.

— Так ты считаешь, мы можем доверять этому… как его… Сурену? — Голос Быкова был сиплым от волнения.

— В данной ситуации мы не можем доверять никому. Я рассказала тебе, что творится на границе. Ищут какого-то маньяка, который уже убил четверых. Ты сам должен понимать, что может произойти, если мы расслабимся и доверимся кому бы то ни было.

„Похоже, за меня серьезно взялись“.

— Хорошо, как и договаривались, вы с Леной поедете первыми. Будете отвлекать на себя внимание. Мы с Романом пойдем следом. Если произойдет сбой, то мы успеем уйти.

— А женщины? — Ромка недоумевал.

— Не беспокойся о нас, — мягко вступила в разговор Басова. — С нами они ничего не сделают. Нина — несовершеннолетняя, а я — инвалидка… с нас в любом случае взятки гладки. Главное, чтобы вы успели отойти. Поэтому давайте оставим деньги вам, если нас задержат, то наверняка будут обыскивать.

— А что же делать, если нам удастся уйти, а с вами что-то случится? — не унимался Ромка.

Нина и Лена переглянулись.

— Мы будем просто ждать, когда вы позовете нас к себе, — произнесла девочка.

— Хорошо, на том и порешим, — подытожил Виктор. — Будем надеяться, что дядя Сурен не такой уж и гад.

— Садитесь… осторожнее, осторожнее! — Сурен помог Нине и Лене забраться в древний, во вмятинах и царапинах, полноприводной „Форд“. Он скользнул алчным взглядом по двум пятилитровым банкам, которые Нина с трудом водрузила на заднее сиденье. — Давай деньги и можете ехать!

Нина передала ему пять тысяч долларов. „Если за эти деньги нам откроют свободный коридор для того, чтобы перейти границу, значит, я — последняя дурочка. Боже, только бы у Ромы и Виктора все получилось! Как же я буду молиться за них!“ Она скользнула взглядом по лицу Лены. Ей показалось, что она думает о том же.

— Все, поехали! — Пересчитав деньги, Сурен махнул рукой. Дверца захлопнулась. Фары вспыхнули приглушенным светом — водитель хотел немного подстраховаться во время ночного перехода. Автомобиль покатил вниз. Дорога была еле различима, ее устилали крупные камни, по которым колеса „Форда“ прыгали так, словно машине приходилось передвигаться по лунной поверхности… Вообще-то дорогу никто не строил — это было высохшее русло ручья, который нашел себе другой путь… Но местные жители приспособили его под некое подобие шоссе, по которому можно было проехать в соседнюю Грузию. А поскольку переходы происходили в основном ночью и были незаконными, никто и не стремился ограждать дорогу какими-то знаками и асфальтировать. Чем запущенней и незаметней она была, тем лучше.

Машина двигалась медленно, но Нине все равно пришлось обеими руками вцепиться в спинки кресел, чтобы ее не выкинуло. Она с тревогой посматривала на побледневшую от напряжения Лену.

…Виктор и Ромка залегли на скале. Боксер внимательно наблюдал в бинокль за передвижением „Форда“. Вернее, он больше следил за тем, что происходило вокруг машины, — это было важнее. Пока он не заметил ничего подозрительного, кроме пары серых грифов, сонно вспорхнувших из-под колес машины.

На Зотове с Быковым были легкие комбинезоны черного цвета и маленькие рюкзаки. Чутко прислушиваясь, Виктор внимательно осматривал окрестности. Если все будет нормально, через несколько минут они ринутся вниз, вслед за машиной. Только бы все обошлось.

Острый лучик фонарика внезапно ударил по глазам.

— Стоять! Всем выйти из машины! Попытка сопротивления будет пресечена огнем на поражение!

От этих слов у Нины все обмерло внутри. Проклятие… Что было сделано неправильно?! Откуда взялся пограничник с автоматом наперевес?!

— Быстро из машины! Кому сказано! — прозвучал отрывистый голос.

Водитель безропотно вывалился из внедорожника. Он положил руки на капот и застыл, широко расставив ноги. Видимо, ему было не впервой попадать в подобные ситуации.

— Подождите! — крикнула Нина. — Я-то выйду, а вторая женщина — инвалид… она не может вылезти, ей надо помочь! Можно, я помогу ей?

— Руки на капот! Живо! — Грубые мужские руки резко подтолкнули ее к машине, прижали к капоту. Солдат подбил ей ноги, раздвигая их как можно шире.

Двое других выволакивали из машины Лену в коляске. Она застонала, затем вскрикнула от боли.

Эхо разнеслось по горам. Быков и Зотов видели, как женщин вытаскивали из машины.

— Не обращайтесь с ней так жестоко! Она больна! У нее сломан позвоночник! — закричала Нина и получила сильный удар прикладом по спине.

Ромка рванулся вниз, но крепкая рука Быкова остановила его.

— Охренел, что ли? Они обе выживут.

Зотов замер. Напарник был прав. К тому же данная ситуация оговаривалась.

— Ничего… Нин… я как-нибудь… — Лена задыхалась, на ее лбу высыпали крупные бисерины пота. Нина видела, что ей очень плохо.

— Значит, пытались незаконно пересечь государственную границу Российской Федерации? — звонко и угрожающе воскликнул усатый капитан. В его лице со шрамами было что-то лисье и волчье одновременно.

Он не дал времени на раздумье. Подскочив к Нине вплотную, заорал:

— Быстро рассказывай, какую контрабанду вы везли с собой… рассказывай немедленно — иначе пожалеешь, что родилась на этот свет!

— У нас не было никакой контрабанды… Я клянусь вам, — тихо произнесла Нина.

— Врешь, дерьмо! По твоему голосу чувствую, что ты врешь! — Обросший волосами массивный кулак капитана подлетел к самому носу Нины. От кулака резко пахло чесноком. Нина на мгновение зажмурилась — ей стало страшно от одной мысли, что этот кулачище обрушится на нее. — Лучше сама расскажи, чего ты везла запретного… выдай немедленно контрабанду. — Капитан, мерзко ухмыляясь, схватил Лену за волосы.

Нина побледнела. Подонок знал свое дело — он метил по самому больному месту. Он знал, как заставить Нину заговорить. Страдания подруги должны были сломить волю девочки.

— Не трогай ее! Я прошу тебя! — Нина попыталась рвануться к нему, но удары по спине и по ногам заставили ее остановиться. — У нас ничего нет — никакой контрабанды! Можете мучить нас и издеваться сколько угодно — вы ничего не добьетесь!

— А это мы посмотрим, — осклабился капитан. — Обыскать машину!

Пока обшаривали „Форд“, Нину с Леной успели еще три раза ударить — как бы невзначай. При этом Нина заметила, что шоферу автомобиля ничего не досталось. И вряд ли потому, что он вел себя послушно и, в отличие от них, не произнес ни слова.

„Еще… еще… Ну давай же, давай!“ — подстегивал себя Быков. Его глаза вылезли из орбит. У Зотова на губах застыла пена. Они уходили все дальше и дальше от границы.

Сделав неимоверное усилие, Быков дотянулся до куска скалы и растянулся на нем. Его грудь раздувалась, как кузнечные меха. Во рту стоял противный металлический вкус. Все тело устало так, что он не находил сил даже шевельнуться. А где-то внизу продолжали рычать и лаять собаки. Надо подыматься и вытаскивать наверх Зотова. Издали, да еще в кромешной темноте он не мог различить, то ли это овчарки пограничников, то ли — пастухов. Но Быков понимал, что им нельзя останавливаться, что надо уходить отсюда как можно дальше…

Дурнота подкатила к горлу… Они было уже начали движение вниз, в долину, когда убедились, что „Форд“ миновал границу. Он отъехал от границы на десять, потом на пятьдесят метров. Виктор бежал все быстрее, предвкушая, что вскоре там, в относительной безопасности, окажется и он сам и его молодой напарник. И вдруг до него донеслись громкие крики, угрожающие отрывистые команды остановиться… Он увидел, что вокруг машины заметались лучики света, и она забилась в их сплетении, как муха в паутине. Пришлось отойти назад. В голове у него билась единственная мысль: „Только бы не догнали!“ Больше всего он опасался, что пограничники возьмут местность в кольцо и примутся прочесывать ее квадрат за квадратом в поисках других нарушителей.

— Немного не ускреблись, — пропыхтел шепотом Зотов, вылезая на ровную площадку.

Быков перестал подтягивать его, когда тот уже твердо стоял на ногах.

— Вот приключения, б...дь, — выругался Виктор. — Ты в порядке?

— Пара ссадин, — отмахнулся Зотов. — Идем дальше?

— Да.

Только темнота давала им некоторый шанс. Темнота и надежда, что тренированные ноги и тело не подведут.

В условиях высокогорья силы иссякали быстро. К тому же им приходилось не столько бежать, сколько ползти и лазить по кручам.

Очень скоро Зотов стал похож на шнурок, которым можно было завязывать ботинки. Высота сыграла с ним дурную шутку. Быков понимал, что еще немного — и тот станет обузой.

Нина и Лена попались в руки пограничников. Они отличались тем, что никогда не отпускали свою добычу быстро. Их методы дознания были жестоки и эффективны. Сколько времени им понадобится на то, чтобы разговорить Нину и Лену?

Когда Быков думал об этом, он холодел от ужаса. Какой стойкости можно было ожидать от двух несчастных, если никто не готовил их для того, чтобы выдерживать допросы? Крепкие мужики ломались и рассказывали все, даже то, о чем их не спрашивали. А чего ждать от Нины и Лены? Тем более что их было двое, на них могли опробовать испытанный метод: разделить и говорить Лене, что Нина во всем созналась и поэтому ей, Лене, уже не имеет никакого смысла молчать. И действовать точно так же по отношению к Нине.

Единственным утешением было то, что у них пока были деньги… за вычетом пяти тысяч, потраченных на неудавшийся переход границы…

Теперь только остолоп мог рассчитывать на то, что ему снова повезет и он сможет успешно повторить свою попытку. Быков не был глупцом — он видел, что у него почти не осталось шансов. После того, что случилось, даже если с женщинами ничего не произойдет, уговорить их повторить попытку не удастся.

„Надо бежать… а надо ли — на самом деле?! — с горечью подумал он. — Все равно поймают… да и бежать-то некуда… некуда! Все уже перекрыто…“

— Ты почему остановился? — поинтересовался Зотов, сплевывая тягучую слюну.

— Задолбался, — признался Быков, — морально.

— Так… — Капитан торжествующе вытащил пятилитровые банки и принялся сдирать с них тряпки, которыми они были заботливо укутаны. — Что это?!

— Лекарство. Мы не можем без него!

— Я знаю, какое это „лекарство“. — Глаза пограничника злорадно блеснули. — Ах вы, прошмандовки… — Он резко повернулся к одному из сослуживцев: — Вскрывай банки! Сейчас мы поглядим, чем их набили!

— Это — лекарство! Я не обманываю вас, — выкрикнула Нина.

Пограничник сорвал туго прикрученную металлическую крышку… и невольно отшатнулся.

— Ну что там? Героин? Кокаин? Или маковые головки?! — нетерпеливо поинтересовался офицер.

— Да нет, — процедил молодой старшина, — не похоже…

Капитан выхватил банку. Он тоже обнюхал ее, и на его лице появилась гримаса отвращения. Затем он сунул в содержимое банок палец, помешал, снова понюхал.

— Что это за лекарство?! — Тон капитана не предвещал ничего хорошего.

— Это — отстоянная моча. — Нина набрала в грудь воздух и смело посмотрела на капитана.

— Чья моча?!

— Моя. И Лены.

— Что?! Вы еще пытаетесь шутить?! Острогин, ну-ка, стукни эту маленькую шлюху хорошенько!

Старшина с бесстрастным лицом размахнулся автоматом и ударил Нину по спине. Ее ноги подкосились, и она упала на колени.

— Что это?! — повторил капитан, отчеканивая каждое слово.

— Наша моча. Мы… обтираемся ею. Потому что у нас кожные заболевания. Что-то вроде псориаза, но только хуже, — от волнения и боли Нина заговорила с сильно выраженным грузинским акцентом. — Если мы не будем обтираться по два раза в день, то через неделю покроемся коростой и сдохнем!

Капитан подошел к Нине и сорвал с нее блузку. Вид ее маленьких грудей с оттопыривающимися сосками не вызвал у него никаких чувств.

Расстелив блузку на земле, он приказал старшине светить на нее и принялся выливать содержимое банки на блузку.

Видимо, он рассчитывал, что на блузке что-то осядет… Но моча вылилась на нее мутным потоком, не оставив после себя ничего, кроме терпкого запаха.

— Понятно… Значит, наркотики во второй банке! Выливай ее!

Старшина послушно выполнил приказ. В глазах капитана сверкнуло бешенство, он выхватил банку из рук старшины и окатил мочой Нину:

— Держи, маленькая сучка! Сейчас я сам проведу все необходимые оздоровительные процедуры… чтобы вы больше ничем в жизни не болели!

Судя по его взгляду, он сильно жалел, что мочи в банке осталось совсем немного. В принципе, он с удовольствием добавил бы и свою… Подняв банку над головой, капитан со звоном расколотил ее о камни.

С гораздо большим удовольствием он разбил бы ее о голову Нины. И Лены тоже…

— Раздень их полностью, — заорал капитан сорванным голосом, — и обыщи!

Гнусно ухмыляясь, сержант и старшина содрали с Нины и Лены одежду. Они не столько обыскивали их, сколько стремились унизить грубыми прикосновениями. Нина дрожала всем телом. В пронзительном свете мощных фонарей, голая и беззащитная, она чувствовала себя жертвой палачей. Она не предполагала, что ей может быть так плохо. Но еще больше ее мучили обида и боль за Лену.

— Ничего, командир, — гаркнул старшина, окончив досмотр.

— Поищите у них во рту! Вы что, первый день служите?!

Старшина залез в рот Нине, открыв его так широко, что девочка чуть не вывихнула челюсть. Он долго чего-то искал между зубов и губами, а его напарник проделывал то же самое с Леной.

— Все чисто, командир.

Капитан подошел к женщинам.

— Видать, хорошо все сумели спрятать, вражины! — Он сплюнул под ноги. — Думаете, обманули? И на этот раз?! — Он скрипнул зубами: — Где ваши деньги, гниды?! Где деньги?! Или вам надо вскрыть животы и достать их оттуда?! А?!

У него был такой свирепый вид, что любой человек, не задумываясь, отдал бы ему все самое дорогое.

— У девчонки я нашел двести долларов, капитан, — хмуро заметил старшина. — А у второй дуры вообще ничего нет.

— Понятно… — Капитан потемнел еще больше. — Зато за обеспечение незаконного перехода границы заплатили в десять раз больше. А теперь собираетесь изображать, что, кроме этих двухсот долларов, у вас ничего нет… Может, вы все-таки одумаетесь?!

— Господин капитан, у нас действительно больше ничего нет… Мы отдали последние деньги… У нас остались только эти двести долларов… — Нина судорожно вздохнула. „Лишь бы они не начали искать Виктора и Рому… Лишь бы они не догадались, что они рядом“, — думала она.

— Ты собираешься доказывать мне, что вы заплатили несколько тысяч долларов только за то, чтобы перебросить через границу две банки мочи?! — заорал капитан. — И ради этого вы пошли ночью?! Из-за двух банок мочи?! — Он кричал так громко, что его можно было услышать в соседнем ущелье. — Ты хочешь сказать, что эти две банки нельзя было вывезти легально?! Да за кого ты меня держишь, дерьмо?!

— Я не сказала вам всего, господин капитан. — Нине стало страшно, она поняла, что сейчас из них примутся выбивать деньги… Она пожалела, что, не торгуясь, согласилась набавить тысячу долларов за то, чтобы их перевезли в Грузию. Тем самым она лишь разбудила жадность Сурена и других подонков — его друзей и знакомых. Мерзавцы решили, что, коль скоро она в состоянии заплатить им так много, значит, прихватила с собой раз в десять больше.

Нина моталась между двумя селениями, разыгрывала жалкие представления то в баре, то в закусочной, не понимая, что все это время ее рассматривали, словно в лупу, и с циничным расчетом выявляли пределы, до которых она готова пойти. Теперь она понимала эту игру…

— Дело в том, что это — очень ценное снадобье… Оно способно лечить многие виды кожных заболеваний. Мы опробовали его на нас самих и хотели предложить его на продажу. Если бы мы везли его обычным путем, нам пришлось бы открыть секрет нашего изобретения…

— Эта дрянь — не что иное, как ваша собственная моча?! — прищурился капитан. — Так, кажется, ты мне сказала, маленькая сучка?!

— Это действительно наша моча, отстоянная и процеженная… вместе с различными добавками. В них, в общем-то, все и дело… — лепетала Нина. Она уже проклинала себя за выдумку… за то, что она не потрудилась изобрести что-то более мудреное, от чего не веяло бы за версту фальшивкой…

— Не неси чушь! — скрипнул зубами капитан. — Ты можешь обманывать кого угодно, но только не меня! Эти две банки мочи не могут стоить пять тысяч долларов, как бы дорого вы ее ни продавали… Ты врешь, падла! Ты опять испытываешь мое терпение! Говори, где ваши деньги, где они спрятаны — иначе тебе не уйти живой! И твоей подружке тоже!

— Вот все наши деньги. — Нина указала на осколки банок, на свою блузку, облитую мочой. Ей было холодно, потому что она стояла перед пограничниками совсем нагая — очень холодно, на стыд ей было наплевать. Но в душе она уже решила твердо идти до конца и была готова сдержать свою клятву. Она не знала только, когда иссякнут ее силы и она сломается. Она могла только молиться, чтобы этого не произошло.

— Сейчас мы будем бить тебя, как собаку, — проскрежетал капитана. — Твою подругу — тоже. Мы будем бить вас до тех пор, пока вы не запоете. Тогда я с удовольствием послушаю ваши песенки, в которых вы будете рассказывать о своих деньгах и о том, где вы их спрятали. Думаю, у вас не возникнет проблем с голосами…

— Давай, давай. Я дам тебе еще попить. Только приведи ее в чувство! — услышала Нина голос капитана.

Она ощутила, как ей на лицо льется что-то теплое и едкое. Она сморщилась, почувствовав неприятный запах, и открыла глаза.

— Ну вот… я всегда говорил, что обоссать человека — гораздо лучше, чем облить его ведром холодной воды, — воскликнул капитан. Старшина застегивал ширинку. — Ну, поднимайся, маленькая дрянь! Хватит валяться!

Нина с трудом приподнялась на локтях. Ее мутило, голова раскалывалась от боли. Она с трудом соображала, что происходит. Ей ужасно хотелось пить. Но, проведя языком по губам, она лишь слизнула несколько капель солдатскоймочи.

Внимательно наблюдавший за ней капитан улыбался:

— Правильно, лижи, это питье должно тебе понравиться… ведь ты же постоянно пьешь его, да еще и втираешь в кожу… Для тебя это — самый лучший коктейль! — Он щелкнул пальцами: — Ну, ладно, хватит валяться!

Нина не могла подняться самостоятельно. Все ее тело было в ссадинах. Стоило ей напрячь мускулы и попытаться встать, как голова закружилась, и она снова рухнула на землю.

Старшина грубо подхватил ее и поставил на ноги.

— Посади их в машину. Обеих, — скомандовал офицер.

— Может, стоит обработать их еще разок? — с надеждой в голосе осведомился старшина. Капитан с презрением покосился на него:

— Больше они ничего не скажут. Неужели ты не видишь, что они обработаны до предела? Больше из них ничего не выжмешь… Все, собирай их и вези наверх. Кинешь им какую-то одежду, чтоб было в чем унести отсюда ноги… — Капитан схватил жесткими пальцами подбородок Нины: — Я отпускаю тебя, маленькая дешевка… только потому, что у меня — доброе сердце. Сунешься к границе еще раз — схлопочешь пулю в лоб…

Глотая слезы и кутаясь в грязную тряпку, брошенную на сиденье, Нина смотрела, как разделительная линия остается внизу. „Форд“ медленно полз вверх. Рядом с водителем сидел старшина. Он включил радио, и салон машины огласился веселым голоском Тани Овсиенко. Она пела то ли про майора, то ли про инспектора ГАИ. Нина с ненавистью покосилась на погоны пограничника. Люди в погонах… Они всегда преследовали ее, не давали ей прохода, а помощи или сочувствия от них не было никакого. Только горе.

Старшина довез их до околицы. Пинками вытолкал из машины, не заботясь о том, чтобы не повредить Ленину инвалидную коляску.

— Чтоб через полчаса духу вашего здесь не было. Не успеете унести ноги, пеняйте на себя! — крикнул он напоследок.

Лена полулежала в своем инвалидном кресле словно в забытьи, но, услышав осторожный стук в дверь, встрепенулась:

— Кто-то пришел!

— Да… — Нина побледнела. Слабый стук повторился. Она бросилась к двери.

Распахнув дверь, она никого не увидела. Простояв на лестничной площадке несколько томительных секунд, она услышала шепот:

— Все в порядке? Просто кивай или мотай головой!

Нина кивнула. Быков стоял, прижавшись к стене. Яркий солнечный свет из узкого оконного проема не достигал его.

— Милиции нет?

Она отрицательно покачала головой.

— А вообще они вас донимали?

Она вновь мотнула головой.

— Серьезно?

Нина кивнула.

— Ты говоришь правду? — В голосе Быкова сквозило недоверие.

Нина опять кивнула. Она устала молчать. Ей больше всего хотелось сказать Виктору: „Да входи же, входи быстрей!“

— Я могу войти?

Она кивнула.

— Это не будет опасно для меня?

Нина энергично замотала головой.

Виктор выступил из-за угла. Как он был изможден!

— Иди, все в порядке! — вслух произнесла Нина.

— Подожди, Ромка остался на улице.

Когда Зотов увидел Нину, ему стало не по себе. Он бросился к ней и, не стесняясь Лены и Виктора, стал целовать.

— Что они с тобой сделали! Скоты.

Виктору некогда было обращать внимание на их лобызания. Его больше заботило состояние Лены.

— Тебя сильно били?

— Забудь об этом. — Она старалась сделать так, чтобы он не нервничал.

Зотов сильно обнял Нину, и та вскрикнула.

— Что такое?

— Спина, — простонала девушка и поспешила сесть на диван.

Как ни крути, а женщинам досталось намного больше, чем мужчинам.

— Это моя ошибка, — начала Нина.

— Перестань, мы все поверили Сурену, и никто не был категорически против, значит, все и виноваты.

— Нам не удастся перейти, — удрученно заявил Зотов.

— Я от тебя это уже слышал! — рявкнул Виктор.

— Прекратите, — чуть не плача попросила Нина. — Давайте будем отдыхать и думать, что нам делать?

— Ты хочешь попробовать еще раз? — Ромка удивленно посмотрел на нее. — Пограничники тебе все мозги отбили?

Лена подъехала к Ромке.

— Все кончилось. Слава Богу, все живы. Успокойся.

— Какое там „успокойся“. — Зотов в нервном возбуждении прошелся по комнате, потом внезапно сел и обмяк.

— А почему не было милиции? Вас не допрашивали? — Быков кое-как стягивал с себя футболку.

— Пограничники отпустили нас… мы с трудом добрались до дома… но никто нас больше не тревожил. — На глазах Нины блеснули слезы. — Мы думали, вы уже уехали… думали, вас здесь уже нет…

— Подожди… так не может быть! Вас просто взяли и отпустили? Я же видел, как вашу машину задержали?!

Губы Нины обиженно задергались.

— Нас били… Били, как собак, — так определил капитан. Они выпытывали, где мы спрятали деньги, которые, по их мнению, везли с собой в Грузию. Но мы ничего не сказали… и они решили, что с нас взять нечего, и отпустили. Кинув нам какие-то лохмотья… — Она понурила голову. — А ты говоришь…

— Значит, с милицией вы даже не сталкивались? — Быков думал о своем.

— Нет, Виктор. Нина тебе все сказала. — Лена подобралась поближе на своем кресле. — Мы приехали двенадцать часов назад, а где были вы?

Быков поежился:

— Таскались по горам, но вроде… — он взглянул на напарника, — нас не засекли.

— Лазить больше мы нигде не будем, — решил за всех Зотов, просто засыпая на глазах у остальных.

Ему никто не возразил.

— Виктор, что… дальше? — В голосе Лены не чувствовалось нажима, но это был самый главный вопрос…

— У вас найдется что-нибудь выпить? — прохрипел он.

Она кивнула. Полминуты спустя она подъехала к Быкову с бутылкой водки и красной кружкой „Нескафе“.

— Полегчало? — нетерпеливо спросила Нина, когда Виктор отставил бутылку.

Легче ему не стало, но взгляд прояснился.

— Мне надо уходить… другого варианта нет!

— Не тебе одному — а нам всем! — резким тоном поправила Нина.

Лицо Быкова перекосило:

— Вы до сих пор не поняли, во что собираетесь ввязаться?! Вас чуть не убили! Или этого вам показалось мало?!

— Мы осознаем, что это — не шутки… но мы все равно хотим уйти! — твердо проговорила Басова.

Он посмотрел на женщин. Понимание того, что он несет ответственность и за них, повергло его в смятение. Ведь это означало, что он обязан действовать безошибочно, выверяя каждый свой шаг… Его преследовали, травили. Ему приходилось действовать на предельной скорости и рисковать, потому что без быстроты и риска он вообще не мог ни на что рассчитывать. О какой ответственности можно было вести речь?! Он мог только ощущать ее в своем сердце, во всем своем существе… Это была суровая нежность, подобная той, которую люди испытывали к братьям по оружию на войне.

— Границу нам все равно придется переходить. Только в том месте, где мы пытались это сделать, уже не получится… — Быков вновь вспомнил Верника, вспомнил, с какой легкостью он мог бы пересечь границу вместе с ним. Если бы не дурацкая телевизионная передача… Боже мой, от чего иногда зависит твоя жизнь. Если бы не его идиотское желание съесть тот проклятый бутерброд, из-за чего они задержались на несколько минут. Но именно в эти минуты на телеэкране возникло его лицо и надпись „Милиция разыскивает!“, и Верник не только успел это увидеть, но успел и испугаться. А так все хорошо начиналось, казалось — вот она, свобода, руку протяни. Невезуха… Но сокрушаться по этому поводу сейчас было бесполезно. Да и обстоятельства у него теперь совсем другие.

— Мы вообще не сможем перейти границу. Какие бы документы мы ни соорудили, да мы их и не можем достать, — вслух размышлял Быков.

В его голове роились самые фантастические планы: переодеться в форму сотрудников милиции или пограничников и ехать через границу будто бы со служебным поручением… Но нет, это не годилось, поскольку вместе с ним должен был быть вырубившийся сейчас Ромка и еще две женщины, одна из которых была инвалидом, а в милиции или погранвойсках инвалиды не служат. Можно было попробовать разыграть спектакль со „Скорой помощью“ — самому нарядиться врачом, Нину облачить в белый халат санитарки, из Зотова сделать шофера и везти Лену в Грузию на лечение… Но для этого требовались документы. Безупречные, не вызывающие сомнений в подлинности. „Может, захватить самолет? Стать воздушным террористом?!“ Быков скривился. „Один я все равно не смогу этого сделать… и всех нас перестреляют, как мелкую дичь, еще до того, как мы успеем взлететь…“ В его голове мелькнул парящий силуэт дельтаплана. Но управлять дельтапланом надо было уметь…

— Может, попробуем уйти морским путем?

Быков резко повернул голову к Лене:

— Как? Встанем все трое на водные лыжи?!

— Нет.

— А как?

— Можно купить яхту или катер. Ты не думал над таким вариантом?

— Нет…

Лена плеснула Виктору еще водки. Он залпом проглотил ее.

— В отличие от машины, яхте не нужны дороги… Морем, насколько я знаю, никто не владеет — в отличие от земли, оно по-прежнему свободно… Почему бы не воспользоваться этим?!

Быков потряс головой:

— Я не думаю, что там нет ограничений…

— По крайней мере, их значительно меньше, чем на суше! Я же говорю — на море нет границ, нет ни краев, ни областей… а значит, нет постов ГАИ, которые за всеми следят и всех контролируют… Все плавают по морю свободно! А мы не собираемся угонять яхту — мы купим ее, и к нам никто не сможет придраться…

— То, что ты говоришь, звучит слишком хорошо… Почему, однако, до сих пор никто не воспользовался этой возможностью, коль скоро она такая замечательная?

— А почему ты решил, что этим никто не пользуется?! Просто это не афишируют, — поддержала Нина свою подругу.

Быков потер виски.

— Только сначала нам придется миновать пограничников… и жесткий пограничный контроль! Или вы думаете, что его отменили?!

— Нет, конечно. — Нина взвешивала каждое слово. — Но я уверена, что, если плыть на яхте, можно обойти и пограничный контроль… проскочить сквозь него и уйти! Надо подумать хорошенько, как это сделать…

— Хватит крутить хвостом! Лучше скажи, где он, и тебе сразу станет намного легче. Ты избавишься от ужасных проблем, которые ожидают тебя, если ты и дальше будешь молчать! — Следователь прокуратуры, чью фамилию Ольга Аросьева так и не запомнила, подтвердил свои слова ударом кулака по столу и поправил настольную лампу так, чтобы она светила в лицо бухгалтеру и любовнице Быкова.

Она старалась не смотреть в глаза следователя — глядела ему в переносицу.

— Вы вызываете меня в прокуратуру во второй раз, о чем-то спрашиваете, но я никак не могу понять, что вы от меня хотите!

Следователь раскрыл толстую кожаную папку. Вытащил листок бумаги и начал мять его пухлыми пальцами. Смяв бумагу в комок, он протянул руку к самому лицу Ольги, потряс ею и разжал кулак. Бумажный комок выпал из кулака и, покатившись по столу, свалился на пол.

— То же самое произойдет и с тобой, дура! Тебя просто сомнут, как этот кусок бумаги! — Следователь нагнулся с проворством, которого Оля никак не могла ожидать от этого грузного человека, поднял комок бумаги и швырнул его в мусорницу. — И точно так же вышвырнут на помойку! Ты этого хочешь, идиотка?!

— Что вы от меня хотите?! — Оля чуть не плакала. Грубость следователя и мерзкое давление, которое он на нее оказывал, вызывали отвращение, доводили до тошнотворного состояния. Она никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Словно собачонку веревкой, он тянул ее к себе своими повестками. И она покорно приходила, чтобы безропотно проглотить очередную порцию оскорблений.

— Нет ничего проще, — следователь осклабился, — я хочу от тебя правды! Я отлично знаю, что твой любовник Быков скрывается от правосудия с твоей помощью… что благодаря твоему содействию ему до сих пор удается успешно бегать от нас… Ты просто не представляешь, что значит быть привлеченной к уголовной ответственности в качестве сообщника опасного преступника! Когда мы соберем доказательства против тебя, ты пойдешь в тюрьму. Тебе не просто придется провести там лучшие годы жизни — мы специально позаботимся, чтобы каждый день, даже каждый час твоего пребывания там превратились в муку.

— Вы можете сделать со мной все, что угодно, но мне нечего рассказать о Викторе Быкове! С того момента, как он убежал от меня в Сочи, я его больше не видела!

— Имей в виду, дрянь, мы следим за каждым твоим шагом. И нам о тебе известно гораздо больше, чем ты думаешь! Чем больше ты запираешься и врешь, тем смешнее и глупее все это выглядит!

— И, все равно, мне нечего сказать вам!

Следователь резко поднялся. Сейчас он возвышался над Ольгой.

— Видимо, ты все-таки не поняла меня, когда я сказал, что нам известно о тебе все. Я имел в виду, что мне известно, как именно ты помогаешь Быкову скрываться!

— Это — ложь! Я не помогала ему! — В глазах женщины было отчаяние.

— Ах, Оля, Оля… — Ищейка неожиданно сменил тон. — Чего только не сотворит с людьми любовь. Твой случай — классический пример того, как любовь ослепляет. Ты настолько влюблена в Быкова, что способна на все, не понимая, чем сама рискуешь… Зачем, Оля?! Стоит ли?! — Он отечески-ласково глядел на нее.

— Все, что вы говорите сейчас, — это ваши домыслы. С того момента, как мы расстались с Быковым в Сочи, я его не видела.

— Если бы это было действительно так… — вздохнул следователь. — Любовное ослепление не проходит. Трудно развеять это наваждение!

— Почему вы не хотите поверить мне?! — громко закричала Оля. — Почему упорно твердите свое?

— Потому что ты упорно не желаешь говорить правду. Но я не сержусь. Я знаю, это вопрос ближайшего времени… Подожду немного и услышу, что мне нужно. Тюрьма посильнее всякой любви, Оля. — Следователь подписал повестку и швырнул Аросьевой. — Все, ты свободна, можешь идти… и подумать. Как надумаешь, жду тебя к себе.

Женщина с облегчением подхватила маленький прямоугольник дешевой бумаги с подписями и печатями.

— Кстати, — вновь загремел голос борца за закон, — тебе известно, что я могу арестовать тебя хоть сейчас за лжесвидетельство и намеренное введение следствия в заблуждение?!

Дверь в кабинет с шумом распахнулась, и в него влетели двое крепких мужчин в камуфляже и с резиновыми дубинками. Аросьева почти физически почувствовала холод наручников на своих запястьях.

— Ну, так как?! — прищурился следователь в отвратительной ухмылке. — Что выберем — тюрьму или свободу?!

Аросьева зажала в потном кулачке мерзкий прямоугольник свидетельской повестки, не в силах шелохнуться и чувствуя, что ноги вдруг отказали ей.

Скупив все газеты города, содержащие рекламные объявления, четверка принялась просматривать их в надежде найти нечто плавающее в районе двадцати тысяч долларов. Им предстояло покрыть около ста морских миль.

— Вот у меня есть неплохой вариант, — сообщила Лена, отодвигая в сторону то, что уже было неоднократно изучено. — Яхта „Ноев ковчег“, восьмидесятого года, тридцать три тысячи долларов.

Главным козырем, конечно, была скорость. Двенадцать узлов, то есть более двадцати двух километров в час, — это очень даже ничего. Им хватит ночи и первой половины следующего дня, чтобы пробиться в Турцию.

Все посмотрели на Зотова.

— Хорошо, я дам денег, — он тут же сделал шаг навстречу, — но на что вы собираетесь заправляться и покупать продукты?

Вопрос, что называется, был не в бровь, а в глаз.

— И вообще, как вы собираетесь начинать новую жизнь? — не унимался Зотов. — Нина снова пойдет торговать своим телом, Лена будет побираться, я воровать, Виктор бить морды на ринге. Вам это надо?

— Давайте поговорим с продавцом, может, он и уступит? — предположил Быков.

— Кто пойдет? — поинтересовался Зотов.

— Молодые, — предложила Лена.

— Нина несовершеннолетняя, а Ромке светиться не с руки, — резонно заметил Виктор.

— Надеюсь, никто не возражает, если яхту оформим на имя Лены? — Зотов глубоко вздохнул и выложил на стол заначку.

— Тогда надо брать и Лену? — Быков обнял женщину.

Все понимали, что с переездом будет проблема, но Басова была единственной кандидатурой для данного дела. Только она могла засветиться, и даже если налоговая спросит: „Откуда, мол, такие деньжищи?“ — она могла объяснить тем, что продала квартиру и решила жить на воде.

— Но как вы собираетесь управляться с ней? — Невысокий коренастый мужчина с бульдожьим лицом недоверчиво смотрел на Лену. — Вы ведь, как я понимаю, не можете ходить?

Зотову этот вопрос не понравился. Он лишь крепче сжал руку Нины и продолжал молча стоять позади покупательницы вместе со своей подругой жизни.

— Вот деньги. — Лена пододвинула пачку купюр на маленьком откидном столике, за которым сидел человек, похожий на бульдога.

Зотов с трудом сдерживал себя: мало того, что он тратит свои бабки, так этот говнюк еще выкобенивается.

— Она наймет команду, — ровно, с тенью недовольства сообщил Зотов.

После чего продавец поспешил поставить свою подпись под договором купли-продажи.

— Мы надеемся, что морские прогулки и морской воздух поставят ее на ноги! — Нина громким поцелуем поздравила Басову с новым приобретением.

Под покровом ночи вся команда перебралась на яхту.

— Время час ночи, — проинформировала Лена. — Может, останемся ночевать здесь?

Никто не стал возражать, тем более что каюта была достаточно просторной и позволяла без труда разместиться в ней. Предыдущий хозяин вывез с яхты всю мебель, поэтому ни о каком комфорте речь не шла. Им хватило двух одеял, принесенных с собой. Парочки, прижавшись друг к другу, заснули.

— Ой! — испуганно вскрикнула Лена.

Сон у всех как рукой сняло.

— Что случилось? Тебе больно? — забеспокоился Виктор.

— Моя нога.

— Что?

— Она дернулась. Я почувствовала ногу.

— Неужели? — Виктор поцеловал лежащую рядом с ним Лену. — Ты не ошиблась?

— Нет никакой ошибки, — прошептала она. Слезы покатились у нее из глаз.

Ромка с Ниной поднялись и поздравили Лену с этим важным событием.

— Доктор говорил, что я не безнадежна. — Лена растирала слезы.

— Все верно, все верно. — Быков поцеловал ее снова. — Просто необходимо время. Ты скоро снова сможешь ходить.

— Это событие непременно надо завтра отметить, — предложил Ромка.

— В обязательном порядке, — согласился Быков. — А теперь давайте спать.

— Еще шампанского. — Зотов поднял бутылку и взглянул на Лену.

Она уже выпила бокалов пять, но ей хотелось еще.

— У нас сегодня два больших события, — Нина встала с фужером в руке, — мы обмываем покупку и отмечаем начало выздоровления Леночки. Предлагаю тост за ее здоровье.

Несмотря на то что все только и пили „за здоровье“, речь нашла поддержку и бокалы были осушены до дна.

— Знаете, я подумала, — Лена опустила глаза и стала вертеть в руках бокал, — если бы не те пограничники, которые били меня и Нину, никакого бы улучшения не было. Они то вытаскивали меня из кресла, то сажали обратно, они делали это очень грубо, мне было больно, но, видимо, в один прекрасный момент у меня там что-то щелкнуло и встало на место, может быть… я так думаю.

За пограничников пить никто не собирался, но скорее всего Лена была права.

После этих слов эйфория сменилась озабоченностью.

— Денег нет, — тихо пожаловался Зотов. — Нам хватит на горючее и провизию, а там мы окажемся с голым задом.

Его слова прозвучали отрезвляюще. Коню было ясно, что нищими им в Турции делать нечего.

— Может… — Ромка никогда никому не предлагал такого в жизни, — возьмем банк или сберкассу какую-нибудь?

— С ума сошел…

— Ненормальный… — одновременно поделились впечатлениями от услышанного женщины.

— Да мы и так рискуем, вы же не хотите всю жизнь горбатиться?!

Быков молчал. Последнее слово было за ним, и то, что он не протестовал, означало, что „старшой“ колеблется.

— Надо подумать, — наконец произнес он, — без денег там делать нечего. Я поездил в свое время по заграницам. Свободы там достаточно, но она ничего не стоит без средств.

— Вот поэтому я и предлагаю провернуть что-нибудь перед самым отплытием.

— Для этого придется выйти в город, — напомнил Быков.

— Я и Нина можем без проблем сделать это. Если разобраться, то лишь тебя ищет милиция.

Быков не стал оспаривать последний пункт.

— Вам придется не только гулять, но и ходить по магазинам, — напомнил Быков, — мы тут иногда будем хотеть кушать.

Они прошли через парк и вышли к зданию банка „Император“. Сквозь стеклянные бронированные двери был виден пост охраны с двумя крепкими мужиками.

Зотов поцеловал Нину в губы, да так удачно, что рассмотрел центральный вход во всех подробностях. Взять эту махину нереально, лезть сюда — значит подписать самому себе командировку, в лучшем случае, туда, откуда он вернулся, лет эдак на пятнадцать.

— Пошли отсюда, — грустно пробормотал он на ухо Нине.

Они третий день ходили по Сочи и не могли найти ни одного варианта, который позволял бы им обогатиться с наименьшим риском для себя.

Ромка признавался себе, что достаточно труслив и не решится пойти на дело, зная, что перед ним будет выставлен живой заслон. Надо было найти что-то очень простенькое и одновременно сладкое. Чтобы всем хватило.

Все сберкассы и банки охранялись слишком строго. Взять кассу театра или стадиона было, конечно, можно, но сумма не оправдывала риск.

С гостиницами вообще не стоило связываться. За день они собирали неплохие деньги, но все равно это были крохи.

Рестораны, кафе… Сезон только начался, и народу еще не слишком много. Нет, несколько тысяч долларов их никак не могут устроить.

Взять инкассаторскую машину он и не помышлял. Лезть с голой жопой на обученных охранников — последнее дело.

Вот если какую-нибудь оптовку крупную разворошить… Но кто гарантирует большую выручку? Какое заведение вообще может гарантировать большую выручку?

Они сели на лавку.

— Банки нам не по зубам — слишком хорошо охраняются, — поделился Зотов с Ниной. — Надо подыскать что-то попроще. Может, мы возьмем не так много, но и риск будет невелик.

— А может, кассу аэропорта?

— Это публичное ограбление, причем необходимо оружие. Нет, разбой нам не подойдет. Надо, чтобы где-то были деньги, а потом их не стало. И надо делать все очень чисто, потому что если нас засекут, то тогда уже никаких шансов не останется.

— Ты хочешь получить деньги не рискнув? Так не бывает.

Зотов не стал ее опровергать. Он снова вспомнил, как ударил Мамина по голове, после чего стал обладателем двадцати пяти тысяч долларов.

— Лучше назови мне заведение, где собирают очень большую выручку. То есть денег должно быть не просто много, а до хрена.

— Бар, — предположила девушка. — Ресторан?

— Неправильно. — Зотова осенило. — Это казино, душка моя. — Только в казино любители поиграть и повеселиться просаживают огромные деньги. Кроме того, заведение вынуждено постоянно держать большую сумму для того, чтобы расплачиваться со счастливчиками. Знаешь, когда в казино больше всего посетителей?

— С пятницы на субботу, — предположила Нина.

— Для большинства бизнесменов суббота рабочий день, — начал развивать мысль Зотов, — поэтому народ тянется отрыгнуть излишки в ночь на воскресенье. Но и это не главное. Сдать наличность они могут только в понедельник, так как банки закрыты, поэтому у нас будет вся ночь с воскресенья на понедельник для того, чтобы выбрать всю выручку выходного дня. Как тебе это нравится?

— Не знаю. Самое большое казино в Сочи — это „Марципан“. Я была там. Охранников куча.

Ромка не стал спрашивать, с кем это она там проводила время.

— Нам не надо самое большое, нам надо самое удобное. Есть ли что-нибудь на побережье?

— „Раж“, но там здорово только тогда, когда приходят корабли.

— Значит, нам надо узнать, не встанет ли на якорь какое-нибудь большое пассажирское судно.

— Как успехи? — без оптимизма поинтересовался Виктор, вытирая замасленные руки ветошью.

— Есть идейка. — Зотов загадочно ухмыльнулся.

— Не томи, выкладывай. — Быков сел на раскладной стульчик и уставился на парочку.

— Можно попробовать взять „Раж“. Это небольшое казино на побережье. Как раз в эти выходные в Сочи прибудет пассажирский лайнер — пять палуб, куча туристов. Мы уже узнали.

— Я была там, — добавила Нина, — уютное гнездышко.

— Может, не стоит нам рисковать, — взмолилась Лена, но ее никто не слушал.

— И когда?

— В ночь на понедельник. У них скопится выручка за выходные. — Зотов подошел к откидному столику и стал очищать вареное яйцо.

— Сегодня среда. Надо поторапливаться. Давайте так: сегодня закончим с профилактикой двигателя, а завтра вы с Ниной пойдете в разведку. Шиковать не придется — у нас осталось всего пятьдесят долларов.

Когда Ромка увидел Нину, у него отвисла челюсть.

Черное вечернее платье шло ей. Глубокое декольте, вырез на спине, длинные черные перчатки, разрез, идущий почти до середины бедра. Из разреза то и дело выныривала стройная ножка.

— Извини, — он нежно взял ее за руку, — мне очень тебя хочется…

Они вышли из дома, где Нина снимала квартиру, на час позже, чем планировали. Ничего особенного, когда хочется, планы можно и поменять.

Наменяв фишек, они уселись за стол с рулеткой.

Когда все фишки были проиграны, они пошли в бар и заказали на оставшуюся мелочь по бокалу вина.

— Ну, как тебе здесь? — Нина немного отпила из высокого узкого бокала.

— Очень мило. Охраны немного, на окнах сигнализация, официанты и крупье аккуратно одеты, видно, что управляющий следит за порядком, все делается быстро и четко. Работа с деньгами не терпит небрежности.

— Откуда тебе это знать?

— Я сидел одно время с одним из управляющих. Он работал в небольшом казино и время от времени по вечерам рассказывал нам о богатых людях, красивых женщинах и неплохих выигрышах.

— А он не поделился, каким маршрутом деньги граждан перекачиваются в карман владельца?

— Вот мы с тобой просадили полсотни долларов. Но фокус в том, что нас с тобой не интересует судьба фишек, нам интересно, куда отправятся деньги из кассы. Когда мы обменяли наличность на деньги, наши банкноты легли в кучку с другими бумажками. Кучка становится час от часу все больше, и очень скоро к кассиру зайдет человек, который заберет часть выручки и добавит фишек. Денежки отправятся скорее всего по коридорам служебных помещений в комнату, где сидит управляющий. Перед входом к нему в кабинет дежурит охрана, обычно двое крепких мужиков с пистолетами под мышкой. Дальше добровольно отданные народом денежки проходят раскупюрку и ложатся в сейф аккуратными пачечками и стопочками.

— Значит, надо проникнуть в служебные помещения?

— Не только. Надо сделать так, чтобы управляющий был на месте. Ключи от сейфа у него.

— Управляющий наверняка мужчина, — Нина расправила складки на перчатке.

Зотова словно током дернуло.

— Ты хочешь забраться в постель к очередному мужику?

— Я готова… для дела.

— Очень умно. — Зотов опрокинул в себя остатки выпивки. — Поехали домой, будем думать.

— Есть варианты? — Быков не скрывал нетерпения, барабаня пальцами по столу.

— Заведение работает до шести утра, — начал Зотов. — Все это время на входе двое, в зале — минимум шестеро, причем несколько человек могут совмещать функции крупье. Мы были там с двух ночи до четырех утра. Внимание к этому времени у всех ослабляется.

— Самые тяжелые минуты — перед рассветом, — добавил Быков, — чертовски тянет в сон. Рассказывай дальше.

— Я обошел все здание, проникнуть в него можно только через центральный вход. Стены очень толстые — два кирпича, на окнах сигнализация. Да она в принципе и не нужна — внутри постоянно кто-то есть. Деньги управляющему приносят в течение ночи и, естественно, после закрытия. Они сразу отправляются в сейф. Ключи от ящика, как рассказывал мой сокамерник, обычно есть только у управляющего и хозяина. К утру понедельника скапливается кругленькая сумма. По тому, как шла игра, и по количеству посетителей могу предположить, что тысяч пятьдесят мы возьмем точно.

— Мы же не знаем ни расположения комнат, ни того, где находится сейф. Иди туда, не знаю куда… ну, и так далее.

— У нас есть Нина.

Быков понял напарника сразу же.

— И ты переживешь?

— Постараюсь.

— Сможешь выступить в роли сутенера?

— Попробую, выкинут так выкинут, не убьют же.

— Для вас главное — войти внутрь и увидеть, что и где находится. Сколько внутри людей. Когда будешь сватать Нину, постарайся определить, где находится сейф. Не думаю, что он просто стоит на виду в кабинете управляющего.

Когда Нина проснулась и узнала, что ей предлагают, она нисколько не смутилась, в то время как все слышавшая Лена не знала куда глаза деть.

„Боже мой, — думала она — толкают девочку на такое…“

— Лена, не волнуйся, — Нина подошла к Басовой, — со мной ничего не случится. Мне не в первый раз. Нам ведь нужна информация, ты понимаешь?

Про информацию Лена понимала все, а вот про то, что для этого надо раздвинуть ноги перед мужчиной, которого и в глаза не видела… В общем, не нравилась ей эта затея.

— Ничего особенного, — продолжил Зотов. — Придем, придумаем какую-нибудь нелепую причину для того, чтобы встретиться с управляющим, он выйдет, я предложу ему Нину.

— Тебе придется быть сегодня на высоте. — Быков шутя потрепал Нину за волосы. — Не волнуйся и все запоминай.

— Но у нас же не на что играть? — напомнила девушка.

— Играть не будем, — уверенно заявил Зотов. Нам надо денег только на один, самый дешевый жетон.

Народ пошарил по карманам и наскреб русский эквивалент пяти долларам.

— Продержимся, — сообщил Зотов и чмокнул Нину. — За что я тебя продаю?

Они вошли в „Раж“ в третьем часу ночи. К этому времени большинство посетителей уже дошло до кондиции. Новые посетители в это время практически не появлялись. Рома и Нина были одними из последних, кто входил в казино в эту ночь.

Девушка не пожалела сил для того, чтобы выглядеть обворожительно, она лишь сделала макияж поярче, чем в прошлый раз, и надела столь вызывающее белое платье, что Ромке пришлось некоторое время привыкать к облику своей спутницы.

Он старался не отвлекаться на мысли типа „она без лифчика“ и сосредоточился на том, что казино расположено всего в двух сотнях метров от кромки моря, что охрана утратила бдительность, что в кассе уже набралось много денежек, которым не суждено еще осесть в его кармане.

Скорее всего, если бы Нина была без кавалера, ее бы выставили отсюда, причислив к разряду шлюшек. Присутствие в зале одиноких дам не поощрялось. Ромка понял это по тому, как напряглась охрана на входе. Но дама была с кавалером, и этого было достаточно, чтобы спокойно пройти.

Они купили пять фишек по одному доллару и направились к рулетке.

— Что ты собираешься делать? — Нина нервничала.

— Играть, — недовольно отрезал Ромка. — Спокойно. — Напротив них за столом сидел пожилой джентльмен и, делая ставочки по пять баксов, потихоньку потягивал шампанское, время от времени бросая взгляды на Нину.

Когда у Зотова осталась на руках последняя фишка, он задумался. Рисковать или нет? Подумав немного, он решил все же продолжить игру и, как водится, потерпел поражение.

Зотов медленно поднялся из-за стола, помог встать Нине.

— Что будем делать? — Она дергалась.

— Пойдем к стойке.

— У нас же ни гроша.

— Пойдем. — Он взял ее под локоток.

Когда они приблизились, бармен — худой высокий блондин — тут же обратил на них внимание.

— Что будете пить?

Большего конфуза Нина представить себе не могла. Они не могли себе ничего заказать.

— От, черт! — выругался Зотов.

Нина от неожиданности даже вздрогнула.

— Уронил, черт! — продолжал он. — Представляете, — Ромка показал на небольшую щель на самом краю стойки, — уронил фишку.

— Опя-я-ять, — протянул блондин, закатывая глаза. — Не волнуйтесь, вам вернут вашу фишку. Вторую неделю заделать не могут, а ведь уже там одна валяется, в прошлую мою смену тоже один посетитель задумался.

Нина не верила своим глазам.

Официант направился к охраннику.

— Ты заметил щель еще в прошлый раз? — прошептала она.

Ромка кивнул в знак согласия. Наступал момент истины.

К ним подошел высокий молодой человек в черном костюме.

— Добрый вечер, у вас проблемы?

— Проворонил фишку, — сообщил Ромка.

— Какого достоинства?

— Сто долларов, — нисколько не смущаясь, сообщил Ромка.

Для того чтобы не раскрыть рот, Нине понадобилось все ее самообладание.

— Это только с управляющим, — признал свое бессилие охранник. — Подождите минуту.

Парочка заверила, что обязательно подождет, и принялась отхлебывать бесплатно предоставленное по случаю потери ста долларов шампанское.

— Вот и он, — тактично предупредил официант.

Зотов и Нина повернулись. Лавируя между посетителями, к ним стремительно приближался широкоплечий мужчина лет пятидесяти. Брюнет, одетый в прекрасный однобортный светло-серый костюм, был аккуратно пострижен и чисто выбрит.

— Сарогов Эдуард Иванович, управляющий, — представился мужчина. — Потеряли сто долларов?

— Да, задумался, — несколько виновато сообщил Зотов.

— Это не проблема, пойдемте к кассе.

Когда они подошли к окошку, Сарогов уже держал в руках фишку означенного выше достоинства.

— Казино просит прощения.

Зотов видел, как управляющий смотрит на Нину. Но он не мог видеть, что его спутница подмигнула Эдуарду Ивановичу самым что ни на есть вульгарным образом.

Перед тем как попрощаться, глава администрации слегка наклонил голову в сторону Нины, как бы приглашая ее.

Она поняла. Жест видел и Зотов, но он не смог так быстро связать одно с другим и не понял, что сделка уже заключена.

Господин стал удаляться, а Нина затараторила, прижавшись к Ромке:

— Он зовет меня, я не буду с ним сегодня, скажу, что ты рассердишься, я просто договорюсь о свидании на воскресную ночь.

— Умница. — Зотов был бледен. — Смотри и запоминай, что где находится.

Она пообещала быть пай-девочкой и пошла за управляющим.

Охранник остановил ее перед дверью, ведущей в служебные помещения.

— Я к Эдуарду Ивановичу, — сообщила она тут же.

Произнесенные вслух имя и отчество подействовали магически.

— Пойдемте за мной, — предложил он и распахнул дверь.

Увидев, что Нина прошла, Ромка направился к рулетке, мечтая разбогатеть легальным путем.

Нина прошла по длинному коридору до конца, затем повернула направо и оказалась перед массивной деревянной дверью.

— Прошу. — Эдуард был очень вежлив, что последует за этим, Нина не могла сказать.

Когда девушка вошла в шикарно обставленный кабинет, он поинтересовался:

— Сколько тебе?

— Шестнадцать, — соврала Нина, хотя в это и можно было поверить.

— Сколько?

— Шестнадцать.

— Нет, — он расхохотался, — сколько ты стоишь?

— Двести пятьдесят. — Нина назвала, по ее мнению, очень большую цену.

— Давай прямо сейчас. — Он тут же стал расстегивать пиджак.

— Нет, я не могу, меня клиент ждет, он обидится.

— Этот пацан, что ли? — Эдуард решил показать себя во всей красе.

— Он заплатил тысячу, за три дня.

Сарогов занервничал.

— Когда ты освободишься?

— Вы не против воскресенья?..

— Нет, не против, давай, иди отсюда, пока я совсем не охренел.

Нина вылетела прочь, словно у нее выросли крылья.

Быков и Лена встретили их возвращение негромкими аплодисментами.

— Как ты, милочка? — Лена не скрывала беспокойства.

— Все обошлось, — ответил Ромка, — она назначила боссу свидание на воскресную ночку.

— Замечательно, — не скрывал удовлетворения Быков.

— Только сутенером мне предстать не удалось.

— Не страшно, — сообщил Быков, — значит, придется эту роль выполнить мне. Главное — встать на якорь поближе к казино.

Наступило время „Ч“ — три часа ночи. Зотов высадил парочку недалеко от заведения, после чего на самом малом проплыл еще метров триста и пришвартовался к бетонной набережной.

Скоро Быков и Нина войдут внутрь, немного погодя войдет и Ромка, потом настанет самое сложное — проболтаться внутри как можно дольше, не тратя при этом ничего. Карманы-то пустые. Он мог сколько угодно говорить об удаче, о бабках, но о досадном проигрыше дармовых ста баксов лучше было не вспоминать. Нечего бередить душу.

На вопрос Зотова, как же Быков собирается разбираться с охранниками, боксер ответил, что молча, и, ударив кулаком по перегородке, пробил ее насквозь. Женщины выразили свое удивление, а Ромке пришлось признать, что его сомнения беспочвенны.

Главное, чтобы они вошли в кабинет управляющего, — Зотов представлял себе, как это непросто.

На судне оставалась только Лена. Она не могла помочь остальным и очень переживала по этому поводу, но веские доводы Быкова о том, что на яхте должен остаться хозяин, несколько успокоили ее.

Ромка видел, как Быков вошел в казино, ведя под руку Нину. Пройдет еще пять минут — и он войдет следом. Поцеловав Лену, он сошел на берег и медленно двинулся по аллейке, засаженной лавром и каштанами.

„—…Потом он сделал вид, что уронил жетон, а когда пришел управляющий, Ромка соврал…“ — Быков вспомнил рассказ Нины. „Господи, сейчас Ромка войдет, и все рухнет. Надо его перехватить…“ — Быков отчетливо понял это.

— Посиди за стойкой одна, совсем недолго.

— Ты куда? — заволновалась девушка.

— Ромке нельзя входить в казино.

— Почему?

Ее вопрос так и остался без ответа, потому что Быков уже спешил к выходу.

Увидев боксера, вновь появившегося на улице, Зотов обмяк.

„Неужели все закончилось, так и не начавшись?“

Они медленно приблизились друг к другу. Встреча проходила на глазах у внешней охраны, и надо было стараться, чтобы не навлечь на себя подозрения.

Быков начал говорить еще до того, как подошел к Ромке.

— Не останавливайся, — начал он очень быстро и четко, — в казино не заходи, ты обманул, тебя могут узнать. — На большее времени не хватило.

Они степенно разошлись. Зотов продолжил прогулку, обогнув здание игорного заведения, Быков же, выдержав небольшую паузу, вернулся в казино.

— Ты пришла. — Она вздрогнула и обернулась.

Сарогов собственной персоной стоял перед ней. Как и в прошлый раз, он выглядел безупречно. Черный костюм, цветастый галстук, запах дорогого одеколона.

— Конечно. Ведь мы же с вами договорились…

— Да, а как ты вообще вошла одна, — заинтересовался он, — дала охраннику взятку?

— Нет, я пришла с сутенером, но он куда-то вышел.

— Тем лучше, не будем терять времени.

Управляющий взял ее под руку и повел через весь зал к себе.

Быков влетел обратно, но Нины нигде не было. Он посмотрел по сторонам, и ему повезло: он увидел, как Нина с каким-то мужчиной удаляется из игрового зала.

Не раздумывая, он пошел следом. Неожиданно перед ним вырос плечистый охранник.

— Что вам угодно? — вежливо поинтересовался он.

Быков отступил на шаг.

— Сейчас сюда вошла женщина. Я ее дядя. Пожалуйста, передайте ей, чтобы она немедленно вернулась, я очень беспокоюсь.

На лице громилы не отразилось никаких эмоций.

— Я спрошу, а вы постойте здесь, пожалуйста, посетители не имеют права входить в служебные помещения.

Быков кивнул в знак повиновения. Он выдержал паузу секунд в двадцать и устремился следом.

Длинный коридор был пуст. Согласно рассказу Нины, теперь надо было дойти до конца и повернуть направо.

Чем дальше он продвигался, тем выше становился тонус его мускулов. Боксер заводил себя, раскачивая свою нервную систему. Еще немного — и он выйдет на пик готовности и сможет достойно реагировать на любые действия охраны.

Громила вывернул справа. Он не смог скрыть удивления, но его лицо не было злым.

Виктор смотрел только на него, не отводя глаза и не моргая. Если придется его вырубить, он это сделает.

— Проходите, Эдуард Иванович и ваша племянница ждут вас. Прямо и направо.

— Спасибо, — вежливо ответил Быков и пошел по указанному маршруту.

У двери управляющего он увидел еще двоих накачанных молодых парней.

— Назовите себя, — попросил один, останавливая его предупредительным жестом.

Быков не знал, что ему делать. Планируя операцию, они предполагали, что войдут к управляющему вместе с Ниной.

Как ему представиться? Виктором? А вдруг девчонка перенервничала и на ходу придумала ему новое имя?

— Виктор, — тихо произнес посетитель.

— Проходите, — тут же ответил парень.

„Как-то все пока очень легко“.

Он вошел, один из охранников последовал за ним. Это было неприятно.

Сарогов сидел в кресле за письменным столом. Нина сидела на столе, спиной к Быкову, и гладила хлыщу щечки.

— Сколько тебе надо? — задал свой стандартный вопрос управляющий, принимая Виктора, с подачи Нины, за сутенера.

Девушка даже не повернулась.

— Четыреста, — выдохнул Быков.

— Почему же ты не пришла одна, дорогая? — С сожалением в голосе Сарогов выдвинул ящик стола и стал отсчитывать деньги.

Вид купюр заворожил охранника. Это было самой большой его ошибкой.

Быков повернулся к стоящему сбоку и чуть сзади парню. Удар не облаченной в перчатку руки был сокрушающим. Точно в подбородок, снизу вверх. Под аккомпанемент ломающейся челюсти охранник отлетел к двери и упал на ковровое покрытие.

Нина вцепилась в горло Сарогову. От неожиданности он резко дернулся, захрипел и схватил руки проститутки, стараясь отодрать их от своего горла.

Шум, раздавшийся из кабинета шефа, заставил второго охранника ввалиться в кабинет.

Быков был готов к этому. Отведя в сторону направленный на него ствол, Виктор свободной рукой ударил парня в солнечное сплетение, затем провел серию ударов в голову. Все было кончено в считанные секунды.

Глаза Сарогова уже лезли из орбит, когда Виктор попросил Нину ослабить хватку.

— Сучка, — прошипел управляющий.

Быков дал ему в лоб.

— Где сейф?

Сарогов смотрел на два неподвижно лежащих тела, на содранные кулаки Быкова.

— Да на хрена мне это все нужно? — спросил он сам себя, встал и подошел к стене, обшитой деревянными брусочками. Нажав на один из них, он открыл доступ к сейфу.

— Вам ведь нужны только деньги? — спокойно поинтересовался он.

— Только, — подтвердил Быков, разоружая охранников.

— Ты их убил? — тихо произнесла Нина.

— А как ты думала?! — воскликнул Виктор, продолжая находиться на взводе.

Он мог видеть, как управляющий трясущимися пальцами набирает код.

Вскоре Эдуард Иванович тянул за ручку сейфа.

— Ну-ка, отойди в сторону. — Быков ткнул емустволом под ребро.

Внутри оказалось много российских купюр плюс пара тугих не банковских упаковок зелени.

— Пакетиком обойдемся, — сообщил окружающим Быков, вынимая из кармана самый заурядный турецкий пакетик с донышком. Это было символично. Деньги поедут в Турцию в турецком пакетике.

— Собери все, — предложил Нине боксер, — а я буду наблюдать за хорошим поведением нашего очень сообразительного любителя стройного женского тела.

К огорчению Сарогова, никто не стремился его спасать.

— Че смотришь, — перехватил его взгляд Быков, — хочешь спасти денюжку?

Не дожидаясь ответа, Виктор оглушил управляющего двумя ударами.

— Нокаут, — констатировал он, — ты закончила?

— Почти, — пропищала Нина. Ей казалось, что Виктор очень уж разошелся и сейчас пристукнет и ее.

— Быстрее, — торопил он.

Полпакета оказалось заполненным.

— Теперь спокойно уходим.

Он положил пистолеты в стол управляющему.

— Ты что?

— Там металлодетектор — мы не выйдем.

Виктор и Нина степенно вышли в игровой зал, кивнули на прощание охраннику, который продолжал стоять в непосредственной близости у входа в служебные помещения.

Плавно огибая столики игроков и крупье, они подошли к выходу. Один из двоих дежуривших на выходе охранников кивнул им на прощание, любуясь, естественно, Ниной.

— Простите, что у вас в пакете? — поинтересовался он с улыбкой.

— Кое-какие женские штучки, — тут же нашлась Нина.

— Можно взглянуть? — Охрана, почувствовав неладное, напряглась.

Зотов сквозь стекло видел, как их остановили. Неужели сейчас все сорвется?

Быков одной рукой протягивал перекрученный в верхней части пакет.

— Что у вас с руками?

Звон разбивающегося огромного стекла на мгновение отвлек охрану. Оба повернули головы в одну и ту же сторону.

Быков швырнул пакет Нине.

— Беги!

Девушка, словно белка, юркнула на улицу.

Одного он отключил сразу, а вот второй успел выхватить оружие и выстрелить! Быкову удалось схватить стрелка за руку, но его соперник оказался очень сильным и не позволил расправиться с собой. Виктор лишь с помощью двух рук выкрутил оружие, но перехватить не смог. „Макаров“ упал на пол. Не жалея лба, Быков ударил соперника в переносицу.

Теперь только бегом, только бегом!

Еще одно стекло разлетелось вдребезги.

— Ромка, хватит! — закричал Быков и понесся к воде.

Умница Нина скинула туфли и неслась к „Ноеву ковчегу“ во всю прыть.

Осознавая, что в него сейчас начнут стрелять, Виктор понесся вслед за девушкой так, как, наверное, не бегал и в молодости.

— Как там Ромка? Успеет?

Виктор обернулся и увидел выбегающих охранников и Зотова, который уже лег на обратный курс, но был так близко к ним, так близко!

Раздались выстрелы. Виктор услышал крик и шум падающего тела.

Нина остановилась и повернулась.

— Рома! — вырвалось у нее, — Рома, вставай!

— Уходи, дура! — заорал Быков.

Подбежав к ней, он схватил ее за руку и поволок к яхте. Скоро рассвет, они должны успеть отойти от берега, иначе охранники запомнят судно и дадут ориентировку милиции.

— Бегом! Бегом!

Девушка обливалась слезами.

— Они убили его!

— Перестань скулить.

Двадцать метров, десять, вот и яхта.

Он быстро отдал швартовы, оттолкнул посудину от набережной и, влетев в рубку вслед за Ниной, запустил двигатель…»

Два пистолета работали не переставая.

«Только бы не попали, только бы не попали в двигатель».

С каждой секундой обороты росли. Они стремительно стали удаляться от берега, благо скорость у малышки была превосходная.

Нина ревела в объятиях Лены.

— Будь прокляты эти деньги! — причитала она. — Зачем мы сделали это!

— Это что за блевотина?! — Командир пограничного катера «Зоркий» Владимир Бугаев не отрывал взгляда от монитора. Луч радиолокатора упрямо высвечивал маленькую точку, которая медленно приближалась к линии разграничения территориальных вод с Грузией. — Откуда появился этот подарочек?! — Не дождавшись ответа, он вызвал по рации штаб:

— Похоже, у нас есть нарушитель… движется прямо ко мне… сейчас пойдем посмотрим!

Бугаев сам встал за штурвал и запустил двигатели на полные обороты.

— Это яхта! — крикнул лейтенант Филипп Огнев.

— Как прет… — процедил Бугаев.

Нина трижды громко топнула ногой, предупреждая Виктора. Они ожидали этой встречи и готовились к ней — фактически с того самого момента, как купили «Ноев ковчег». Надежда на то, что такой встречи не произойдет, была столь мизерной, что никто с самого начала не брал ее в расчет.

Они рассчитывали лишь на то, что все пройдет гладко и Быков спрячется достаточно надежно, а пограничники ограничатся рутинной проверкой, не проявив обычной сверхизобретательности и хитроумия.

Только теперь ей придется трудиться за двоих: за себя и за Ромку.

Когда Нина поднялась на палубу, она вся дрожала. Ее волнение было слишком сильным, она не могла с ним справиться.

— Лечь в дрейф! Ожидать прибытия пограничников! — услышала Нина усиленную мегафоном команду.

Слабый ветер едва трепал обвисший парус яхты. Двигатель был давно заглушен. Было так тихо, что Нина занервничала: а не услышат ли пограничники дыхания Быкова под водой?!

«Зоркий» подошел к яхте и, словно невзначай, стукнулся о ее борт. Толчок едва не сбил Нину с ног.

В следующее мгновение на палубу спрыгнули двое пограничников с автоматами.

— С документами, быстро, на катер! — приказал один из них. Второй решительно нырнул в рубку.

— Там женщина… она — инвалид, — произнесла Нина дрожащим голосом.

— Проходи, проходи, — подтолкнул ее к трапу пограничник, — там разберутся.

Нина предстала перед Владимиром Бугаевым.

— Почему собрались нарушать границу? — От тяжелого, с прищуром взгляда капитана Нине стало не по себе. Этот капитан был поразительно похож на того мужчину с такими же погонами, который немилосердно избивал ее и Лену в ущелье. Видимо, они были двоюродными братьями… или это форма и погоны делали их такими похожими?! — Какую контрабанду везем? Или, как обычно, затянем старую песенку о том, что ничего не знаем, ничего не ведаем и вообще не при делах?!

— Наши документы в порядке, господин капитан. Можете проверить. Никакой контрабанды у нас нет. Только немного еды и питья для самих себя. — Нина произносила заранее отрепетированный текст, боясь, что капитан прервет ее на полуслове.

— Понятно. Только почему вы пытались незаконно пересечь госграницу?

Нина охнула — на палубу катера подняли Лену. Пограничники отпустили ее, и она тяжело рухнула на ребристый металлический настил.

— Хватит паясничать! — крикнул один из них. — Вставай! Твой театр здесь не нужен. — Он размахнулся, намереваясь ударить Басову.

— Она — инвалид! Не бейте ее! Вы что, звери?! — пронзительно закричала девочка.

— Не выгораживай ее! — рявкнул капитан. — И перестаньте разыгрывать спектакль, вы обе! Я сейчас мигом покажу, что здесь — не сцена! Вышвырну вас за борт, и точка!

Нина боковым зрением следила за тем, что происходит на яхте. Там шел строгий обыск. От активности пограничников судно буквально ходило ходуном. Оно казалось ничтожно маленьким по сравнению со стальной махиной катера… Его действительно было так легко пустить ко дну… Нина покосилась на разводы пены на поверхности воды… Стоит пограничникам захотеть — и от них не останется ничего, кроме нескольких жалких пузырьков…

— Ты что, за идиотов нас принимаешь?! — Капитан Бугаев внимательно изучал документы. — Ну так что дальше?! Дальше-то что?! Куда путь держишь?

— В Грузию. Ко мне на родину. Я была беженкой в России. В Южной Осетии у меня погибли все родственники. Я сирота. И мне нет еще шестнадцати.

— Вместе с инвалидкой?!

— Ей надо лечиться… Там это сделать лучше всего.

— А чем она болеет? — Глаза капитана подозрительно сверлили Нину и Лену.

— Лена, скажи им что-нибудь… — взмолилась девочка. — Расскажи им про свою болезнь…

— У меня поврежден позвоночник… — просипела Лена, лежа на палубе катера.

— Сейчас мы это проверим. Лякин, проверь!

Один из пограничников подскочил к Лене, несильно потолкал ее в плечо, подергал за волосы.

— Похоже, у нее действительно что-то не в порядке. Она не притворяется, — покачал головой солдат.

— Лена, да покажи им свое инвалидное удостоверение! — громко взмолилась Нина.

— Сейчас… я никак не могу его найти… — Лицо Лены было серым от боли.

— Ты бы лучше дома сидела! — процедил Бугаев. — Чего ты потеряла в море?! Какого дьявола тебя понесло сюда?!

— Я же сказала: мы хотели лечиться в Грузии. Там хорошие условия. Медицинский центр. И там значительно дешевле… Господин капитан, — Нина смотрела на него широко раскрытыми глазами. — Почему вы не хотите отпустить нас?! Документы у нас в порядке…

Двое пограничников, обыскавших яхту, поднялись на борт катера. Они ничего не сказали капитану, и Нина догадалась, что предосудительных грузов они не обнаружили. У нее отлегло от сердца.

— Вы пытались незаконно пересечь госграницу. Я обязан задержать вас!

— Капитан, наши документы в порядке… на саму яхту и на право управлять ею… Зачем останавливать нас?!

— Это она, что ли, рулит яхтой?! Не компостируй мне мозги! — Документы на управление яхтой и об успешной сдаче специального экзамена были выправлены на имя Лены Басовой.

— До болезни я водила троллейбусы. Была водителем первого класса! Я могу управиться с яхтой. Нина мне помогает.

Капитан молчал. Ему захотелось и впрямь отпустить этих слабых существ… Они были настолько жалкие и запуганные, что у него даже не возникло желания поиздеваться. Он не хотел мешать этим двум обломкам жизненных крушений пробовать себя в роли мореходов. «Интересно, что связывает их? Наверное, молодая девчонка рассчитывает на пенсию инвалидки… А та может еще получать гуманитарную помощь, какие-то скидки, бесплатные продуктовые заказы по линии городских властей и „Красного Креста“… Вот она за нее и цепляется, — размышлял офицер. — А на что еще она способна? Только и остается кудахтать вокруг больной женщины…»

— Ладно… так и быть, не буду портить вам жизнь… идите на свою яхту и плывите куда хотите… только не попадайтесь мне больше! — Капитан хмуро смотрел на Нину и Лену. Откровенно говоря, он рассчитывал на куда более достойный улов… Ему не раз попадались катера и яхты с контрабандистами, со значительным грузом наркотиков… Один раз он задержал целый пароход, который вез в Грецию проституток, причем все они, словно сговорившись, плыли по фальшивым паспортам. Именно такие удачные операции и обеспечили его более быструю, чем у других ребят, карьеру, да и определенное материальное благополучие. Но сегодня ему ничего не светило.

— Плывите! — повторил Бугаев. — Бог с вами… Ну, чего уставились на меня?! Идите! Впрочем, твою больную подругу мы сейчас перенесем на яхту.

— Проклятие! — хрипел Быков. — Я чуть не захлебнулся!

Нина суетилась вокруг него, массировала Виктору руки и ноги.

— Я едва не умер от холода! — жаловался боксер. — А потом вдруг яхту швырнуло так, что меня могло перерубить веревкой пополам…

— Это пограничный катер долбанулся о нас бортом, — пояснила Лена. — Мне кажется, пограничники специально так сделали… чтобы сразу продемонстрировать, кто — они и кто — мы.

— Может, чего-нибудь выпьешь? — Нина с тревогой смотрела на Быкова. Она еще не изведала радости быть матерью, но те чувства, которые она испытывала к Виктору, смело можно было назвать материнскими.

— Да, было бы неплохо… — Губы Быкова плохо его слушались.

Нина метнулась к маленькому шкафчику, встроенному в стенку рубки, и достала бутылку коньяка. Как здорово, что Лене пришло в голову сделать в тайне от мужчин запас… так, на всякий случай. Сейчас он был как нельзя кстати…

— А мы правильно плывем?! — Быков чувствовал, как с каждым живительным глотком в него вливаются силы и он возвращается к жизни.

— Да. Плывем правильно, — кивнула Лена.

— Отлично, пора считать деньги. — Он уже хотел было разломать перегородку, ту самую, которую не так давно пробивал насквозь и в полостях которой теперь лежали наспех спрятанные банковские билеты.

— Не торопись, — одернула его Лена, — сядь и успокойся, ты весь на нервах. Вот доберемся до места, там и посчитаем. Я рада вам сообщить, что мы уже не в территориальных водах России.

— Мы находимся в открытом море! — воскликнула Нина. — Свобода!

По лицу боксера было трудно понять, какие чувства он испытывает — то ли радость, настолько сильную, что это делает ее чуть ли не болезненной, то ли горечь.

— Я не верю… вернее, мне до сих пор трудно поверить в это! — Он обращался к Лене с Ниной, но в действительности разговаривал сам с собой. — Невозможно поверить, что этот кошмар закончился. — Он закрыл лицо руками, из-за его сложенных ладоней вырвалось глухое: — Неужели… я… свободен?!

— Кошмар закончился, можешь не сомневаться. — Нина старалась говорить мягко и убедительно. — Мы действовали по нашему плану, только вот Ромка… — Слезы выступили у нее на глазах. — Мы плывем в Турцию, и ты можешь забыть о том, что произошло с тобою в Сочи, забыть обо всех, кто тебе угрожал. И можешь теперь думать о том, как мы будем жить вместе вдали от этих берегов… Вот о чем ты должен думать!

Быкова трясло. Видимо, сказывалось нервное напряжение, которое не отпускало его все эти дни.

— Не знаю… пока я не могу заставить себя думать об этом!

— Что делать с твоим снаряжением? Резиновый костюм, трубка и все прочее… Они ведь больше не нужны…

— Нет, Нина, нет! Пока — не надо… мало ли что… — встрепенулся Быков. — Лучше спрячь куда-нибудь… вдруг снаряжение еще понадобится?!

«Нам приходится успокаивать друг друга, но это ведь вполне нормально».

— Да зачем?! Все же уже позади… Мы вне зоны досягаемости пограничников, таможенников и милиции. — Глаза Нины горели, ее щеки раскраснелись, она была вся — порыв и беспредельный энтузиазм. И она хотела, чтобы ее переживания передались Виктору.

— Ты знаешь, я, наверное, начну это осознавать, только когда выпью еще… — вздохнул Виктор. — Наливай! И себе тоже! Это надо отметить!

Семен Стрельцов сидел за большим столом, обхватив голову руками и уставившись в разложенные перед ним бумаги.

Какая скотина этот полковник! Он поимел его на глазах у подчиненных во время совещания. Собственного заместителя опустить перед всеми. Это не просто нетактичность, это… какое-то унижение, причем незаслуженное. Да, на Быкове четыре трупа — много, но никто ведь не сидит без дела, правда, начальству на это наплевать, потому что над этим начальством есть еще начальство, а четыре убийства очень портят общую картину. Если он не достанет Быкова, его попросят опуститься на ступеньку пониже, если же возьмет… Ему надо работать, работать. Достать эту гадину.

Все было сделано правильно. Сеть была сплетена профессионально. Она была настолько густая и с такими маленькими ячейками, что в них уже попало много разнообразных правонарушителей. Большинство составляли, естественно, мелкие рыбешки, но вместе с ними удалось выявить и нескольких увесистых щук и даже пару акул. В результате в Сочи уже работали следственные бригады из Москвы, Петербурга, Казани, Тамбова. Все занимались делом, всем сопутствовал успех, у всех что-то получалось. У всех — кроме него!

Стрельцов скрипнул зубами. Почему ему так фатально не везло?! Ведь он не оставил этому Быкову никаких шансов. Он все время шел по следу, не позволяя ему сделать ни единого шага в сторону. Ювелирно перекрыл все возможные пути отхода, вообще весь кислород… Быков был обречен, он должен был попасться с такой же неотвратимостью, с какой накручивается гайка на винт. И все же преступник был недосягаем. Стрельцов чувствовал, что он где-то близко, что стоит только пошевелить рукой, чтобы нащупать его… Но голова ублюдка была словно накрыта шапкой-невидимкой.

Стрельцова не оставляло противное чувство, что Быков все-таки вывернулся. Сумел ускользнуть, скрыться… Вопреки логике, наперекор всем законам жанра. Сумел уйти, словно задавшись целью посмеяться над их усилиями. Стрельцов давно работал в органах и знал, что так порою случается. Когда кажется, что у преступника нет никаких шансов, он вдруг добивается невозможного.

— Бумаги, бумаги… — Стрельцов был раздосадован. Стол был завален сообщениями, сводками, от которых не было проку. Которые ничем не могли помочь. Один-единственный дельный телефонный звонок принес бы больше пользы. Один звонок с адресом. Такой-то дом или такая-то квартира — и все, больше ничего не надо…

В ярости сыщик скомкал бумаги и швырнул их в угол кабинета. Это была иллюзия — сидеть за столом и воображать, будто к тебе стекается вся информация, а у тебя в руках ниточки, дергая за которые ты можешь всем руководить прямо отсюда. Может, лучше бросить кабинет, помощников, их идиотские советы, их показной энтузиазм и готовность «сделать все» и самому, как в старые добрые времена, походить по улицам, побродить по гостиницам, потрещать с теми же проститутками, потереться среди сутенеров, изготовителей и продавцов фальшивых ксив, в изобилии стекавшихся в южный курортный город… Он не погнушался бы и потрепаться с бабками, отирающими скамейки, толкущимися на рынке, только бы они сказали что-то полезное. Подарили зацепку. Это было бы эффективнее, чем сидеть в управлении и делать вид, будто дергаешь за ниточки… А сейчас время было упущено. «Если он обхитрил меня, я себе этого не прощу!» — подумал Стрельцов. И тут же устыдился. Не он себя не простит — ему не простят. Не простят начальство и подчиненные, особенно те из них, кто в душе прочит себя на его место… Коммерсант Кузин и иже с ним… Московские друзья и родственники Ирины Алмазовой — все, все они сумеют сказать свое слово о его промахах… И в сумме все это может разрушить его положение и карьеру.

— Проклятие… проклятие, — шептал Стрельцов. Он знал, как люди ломают свои шеи на делах, не в пример элементарнее этого. Если он не поймает этого убийцу Быкова, конец света, конечно, не наступит. Но зато может наступить конец тому, что он нарабатывал и создавал десятилетиями каторжного труда. Заместитель начальника РУОПа, который не сумел изловить убийцу, никому не нужен. Его назовут профнепригодным и будут правы.

И вместо реальной наводки, реальной помощи — одна лишь бесполезная груда бумажек…

Правда, были среди этих бумажек и такие, которые при надлежащем использовании могли бы открыть в деле Быкова совсем другие горизонты. Так, из Москвы сообщалось, что при вскрытии трупа Ирины Алмазовой выяснилось, что она умерла от передозировки сильнодействующего наркотика. Промеры, проведенные на участке шоссе, где Быков столкнулся со встречной «Ладой», показывали, что в аварии виноват скорее погибший водитель. Во всяком случае, вина Быкова отнюдь не очевидна…

Стрельцов был в курсе этой информации. Она была ему не по душе. Она расхолаживала, а этого никак нельзя допустить. Еще неизвестно, не по принуждению ли самого Быкова актриса Алмазова глотала кокаин? Да и крупный бизнесмен Долгих убит в висок точным боксерским ударом. О какой самозащите может идти речь — ведь Долгих не был профессиональным боксером. Хотя в прошлом много и успешно занимался борьбой и был известен как заядлый качок. И на костяшках его пальцев нашли свежие ссадины — след от встречи его кулаков с физиономией Быкова. Словом, охоту на Быкова сворачивать нельзя — ее надо активизировать.

Стрельцов хрустнул пальцами в бессильной злобе и принялся мысленно перебирать варианты. Аэропорт… места, где традиционно обитали бомжи и прочие отбросы… чердаки… гостиницы… съемные квартиры… притоны. Нет, все это было десятки раз просмотрено, прочесано…

— По-до-жди! — по слогам и с придыханием произнес Семен. Он все проверил. Все, кроме странного сообщения о задержании пограничниками яхты с какими-то двумя бабами. Если связать это с сообщением о дерзкой краже в казино, после которой преступники скрылись морским путем…

Он снял трубку.

— Стрельцов беспокоит… привет… Ты ничего не можешь мне рассказать об этом разбое?.. Понял, трое или четверо, одна женщина… Один убит охраной… Крепкий атлет, хорошо дерется… Вероятно, боксер! Три нокаута!.. Ты мне очень помог!

— Сколько веревочке ни виться, а пи...ц будет, — произнес вслух известную истину Стрельцов, убеждая самого себя в том, что замначальника — это только промежуточный этап в его карьере.

Пограничники проинформировали его об этом задержании. Они отпустили яхту, тщательно обыскав ее и не обнаружив ничего запретного. Документы оказались в порядке. Стрельцов не сомневался, что пограничники обыскали яхту весьма скрупулезно, ничего не пропуская, и действительно не обнаружили ничего подозрительного… И все равно эта история не оставляла Стрельцова в покое. «У меня не наблюдалось приступов маниакальной подозрительности, — подумал замначальника РУОПа. — В этой истории что-то не так… остается только понять, что же именно…»

С чего это две женщины вздумали приобрести яхту и отправиться в плавание?! Причем одна из них была инвалидом, а вторая, ее подруга, — несовершеннолетняя беженка из Южной Осетии. Пограничники, видно, не потрудились задать себе этот простой вопрос. Или же их удовлетворили ответы, которые им дали женщины. Но Стрельцов инстинктивно чувствовал, что за всем этим что-то скрывается…

Он схватил телефон.

— Кто у вас председатель Сочинского яхт-клуба… или как там называют эту организацию? — рявкнул он в трубку. — Срочно свяжите меня с ним!

Когда через пять минут председатель был обнаружен, Стрельцов любезно, но с непререкаемой твердостью потребовал дать справку: сколько членов клуба являются несовершеннолетними девушками и сколько — принадлежит к группе женщин-инвалидов?

Функционер оказался весьма расторопным. Вскоре Стрельцов выяснил, что инвалидов в составе клуба и родственных ему организаций не имеется. А девочек-подростков — немало, но все они занимаются парусным спортом в официальных спортивных секциях.

Какие причины могли погнать в море эту странную пару именно сейчас?! Грузинское происхождение и гражданство девчонки?! Или за всем этим маячила тень Быкова?!

Стрельцов стиснул ладонями виски. «Работай, голова, анализируй… работай, как у комиссара Мегрэ и Эркюля Пуаро… Никто не подскажет тебе готового решения — надейся только на самого себя! Пограничники поверили этим двум бабам. Досконально проверили яхту — и поверили… А кто должен был встречать в аэропорту Антона Чехова, когда он прибыл с деньгами?! Разве не девушка с букетом роз?!! Он ее не знал в лицо. Не знал и ее имени. Он должен был сориентироваться по букету. Чехова, как близкого Быкову человека, мы выследили, а вот девицу упустили… И тут — тоже девчонка… Что это может означать?! Не то ли, что это и есть та девица, которую мы усиленно разыскиваем?! Может, это и есть та самая ниточка, которая все время выскальзывала у меня из рук?!» — пронеслось в голове милиционера.

Девчонка, девчонка… и тут, и там… Стрельцов почувствовал, как мгновенно пробудился в нем охотничий азарт.

— Ты пришел в себя, Витя? — Лена с нежностью смотрела на Быкова.

— Да… Кажется, ожил. — Виктор провел рукой по лбу. — Я не знаю, как я смог все это выдержать. Наверное, только благодаря вам. Да не наверное — а точно! — Он прижал к себе сначала Лену, потом обнял Нину, сидящую за штурвалом. — Вы меня спасли! Если бы не вы, я сидел бы в тюрьме… а может, меня просто пристрелили. Да… да… Вы не представляете, что я пережил. Я все время думал, что вот-вот все кончится. Что меня схватят. Я даже пожалел, что не взял с собой ножа — я мог бы покончить с собой, если бы они стали выволакивать меня из-под яхты. Я бы полоснул себя по животу…

— Выброси из головы эти мысли. Больше никогда не думай об этом. — Лена поглаживала его по плечу. Ей хотелось, чтобы Виктор поцеловал ее… Но она понимала, что сейчас ей невозможно признаться Быкову в своем желании. Может, потом она найдет повод намекнуть… Лена подумала об этом, и слабая улыбка осветила ее лицо.

— Забыть?! Да ты пойми, то, что мы сделали, — это фантастика. Мы перехитрили безжалостную машину, хотя на самом деле мы были обречены. Не только я, но и все мы… Вы — потому что помогали мне… Обречены. Только вдумайся в это слово… И, несмотря на это, мы выиграли бой! Лена… ты стала самым близким и дорогим мне существом… и ты, Нина.

— Самое главное — мы сейчас свободны. — Нина смотрела на бескрайнее море.

— Все теперь в наших руках. А что мы будем делать в Турции? — Лена теснее прижалась к Быкову. — Какие у тебя планы?

— Откровенно говоря, я еще не очень думал об этом… Можно попробовать открыть там что-то вроде школы бокса и борьбы… Возможно, с элементами каких-то боевых искусств… Буду учить турецких парней драться по-настоящему. Это должно пользоваться спросом… А на базе такой школы можно будет уже заняться бизнесом. Если берешься за дело засучив рукава, то быстро становишься обеспеченным человеком. Так устроена жизнь в странах, где развиты рыночные отношения.

— Подожди… а почему тогда турецкие строители тысячами едут в Россию на заработки? Если бы у них все было так прекрасно и легко, они не уезжали бы из Турции!

— Тут сказывается разница между квалифицированной рабочей силой и специалистами. Строителей, плотников, каменщиков, дорожных рабочих много в любой стране. Поэтому цена их труда невелика и им приходится постоянно перемещаться в поисках заказов. А квалифицированные люди, специалисты представляют собой дефицит. За ними частенько гоняются, и их труд достойно оплачивается. Ты думаешь, любой человек может поставить хороший удар? А тем более научить не одного, а десять, сто, тысячу человек драться по-настоящему?! Я хорошо знаю себе цену и поэтому уверен в успехе.

— Понятно… Но тебе ведь придется сначала обзавестись документами… ты же не сможешь там жить под своей настоящей фамилией — ведь тогда тебя смогут достать и в Турции! — Нина выглядела очень озабоченной.

— Нам всем придется обзавестись новыми документами. На всякий случай… Думаю, что особой проблемы с этим не будет. Мы едем в Турцию с деньгами. Может, сначала это будут документы на имя беженцев — из Грузии, или Азербайджана, или Чечни, таких там — десятки тысяч…

Лена смотрела на него, и ее лицо светилось радостью. Она не признавалась Нине, но в действительности она так хотела выбраться из Сочи, изменить свою жизнь и снова получить глоток счастья, которое, казалось, навсегда ушло от нее.

Когда она впервые увидела Быкова, надежда вновь затеплилась в ее сердце. Слабая, необъяснимая. И чем больше она думала о Быкове, тем более крепла в ней эта неосознанная надежда. На то, что вдруг случится нечто, похожее на чудо, и в ее жизни наступит просвет. Потом, когда возникла идея уехать вместе с Быковым в Турцию, она поклялась сделать все от нее зависящее, чтобы помочь оказавшемуся в беде боксеру. И сейчас, когда она находилась на палубе яхты, которая двигалась в сторону Турции, туда, где ее ждала новая жизнь, она думала: «Все-таки Бог есть… теперь я точно знаю: он — есть!»

— А Лену мы попробуем подлечить. Надо будет только нам самим встать на ноги. А потом мы попробуем поставить на ноги и ее. — Виктор улыбнулся женщине: — Ты будешь танцевать, Лена. Единственное, что тебе будет запрещено, — это верховая езда. А все остальное — можно! У меня был знакомый парнишка примерно с такой же травмой. Что мы только с ним не делали… Как только не бились! Возили его то к одному специалисту, то к другому… и везде нам обещали, пока один умный человек не посоветовал: отвезите-ка его в Австрию. Или в Швейцарию.

— И… что?! — Лена заинтересовалась рассказом Быкова.

— Он действительно стал ходить. И даже заниматься спортом. Представляешь?!

Быков приблизился к Лене и обнял ее. Она доверчиво отдалась этому теплому крепкому объятию.

— Мы отвезем тебя в один из медицинских центров, где умеют помогать людям. И я буду не я, если через год ты не сможешь ходить! Сама ходить! — Он нагнулся к Лене и пристально заглянул ей в глаза. — Я мог бы сказать — через полгода, но я специально говорю: год, потому что это будет с гарантией!..

Семен Стрельцов взбежал на палубу скоростного катера.

— Ну что — в путь? — закричал он. Замначальника городского РУОПа приплясывал на месте от нетерпения.

— Мы еще не завезли еду! И питье! — услышал он из рубки.

— Да вы охренели, вашу мать! Оружие у нас есть?!

— Есть…

— Все, поехали! Поехали!!!

Люди знали, что спорить со Стрельцовым бесполезно. А в данной ситуации — просто опасно. Двигатели катера послушно взревели, и он отвалил от причала.

Это был катер начальника спасательной службы Сочинского порта, который использовали для того, чтобы вызволять из моря тонущих, спасать рыбаков и эвакуировать мелкие яхты и катера, потерпевшие аварию в результате шторма и неспособные двигаться самостоятельно. Для этого у катера имелось необходимое оборудование, включая небольшой подъемный кран, установленный на корме. Стрельцова же подкупила прежде всего его быстроходность. По расчетам, катер должен был двигаться в два раза быстрее яхты, на которой, очень может быть, прятался Виктор Быков.

Стрельцов постоял еще некоторое время на палубе, а затем с решительным видом устремился в рубку.

— Все, погоня началась! Надеюсь, все точно знают свою задачу… Действовать будем по обстановке и по моей команде, но имейте в виду: перед нами человек, хладнокровно и безжалостно отправивший на тот свет четверых. Так что… чем больше решительности проявит каждый из нас, тем лучше. Колебаться не только бессмысленно, но и преступно.

По хмуро-мрачным лицам подчиненных Стрельцов увидел, что они намерены действовать самым безжалостным образом. Так, как и следует действовать, когда тебе противостоят матерые бандиты… Он предвидел, что наличие двух женщин на борту яхты, одна из которых была совсем еще девчонкой, а вторая — полупарализованной инвалидкой, может вызвать определенные осложнения… Но теперь он убедился, что осложнений не будет.

Стрельцов повернулся к капитану катера.

— Когда мы можем рассчитывать на встречу с ними?

— Если бы я знал, в каком точно направлении они движутся… — вздохнул Максим Аронов. У него был большой крючковатый нос, черные глаза, казавшиеся вечно печальными, и выпяченные влажные губы. Все это придавало ему облик, весьма далекий от устоявшихся представлений о «морском волке». Но стоило Аронову выйти в море, как все сразу чувствовали стальную хватку молодого капитана. Он умел быстро анализировать обстановку, действовать грамотно и четко. Стрельцов очень надеялся, что Аронов ему поможет.

— Тебе точно известно то место, в котором они пересекли границу. А оттуда они двинулись в направлении Турции. Думаю, тебе не сложно прикинуть, где скорее всего мы сможем на них натолкнуться!

— Турция — большая, — гнул свое Аронов. — Если бы знать, на какую именно точку турецкого побережья они держат курс…

— Если бы я это знал, может, мне вообще бы не пришлось прибегать к твоим услугам, — усмехнулся Стрельцов. — Не усложняй задачу. Не думай, что эти ублюдки — сверхпрозорливы и попытаются вести себя непредсказуемо. Ты сможешь догнать яхту?

— Я буду стараться. Но… море есть море.

«Этот Быков, похоже, перешел ему дорогу. Не только в служебном плане, но и в личном. Кто-то задел его и его интересы, — подумал Аронов, косясь на Стрельцова. — Интересно, чем он сумел насолить заместителю начальника нашего РУОПа?!»

— Пить коньяк посреди Черного моря и мечтать о том, как мы будем жить в Турции… Ради этого стоит жить! — рассмеялся Быков и подлил себе в стакан. Скромные запасы солнечного напитка быстро таяли, но он был спокоен. Скоро они будут в Турции…

«Любопытно, согласится ли Вера приехать ко мне вместе с детьми, когда все успокоится, когда я встану на ноги и обустроюсь? — размышлял Быков. — Лена бы точно… приехала бы, не задумываясь… Но Лена — это не Вера. И она пока не родила детей от меня. И вообще, неизвестно, как все сложится в будущем».

— Виктор! — В голосе Лены слышалась тревога. — Там, сзади, какое-то судно… Оно движется к нам! Я наблюдаю за ним уже некоторое время и вижу, что оно приближается!

— Не паникуй. — Быков повернулся и посмотрел назад. — О чем ты говоришь?! Это какая-то точка где-то очень далеко… И куда она движется — неясно.

…Двадцать минут спустя уже Быкова охватило беспокойство.

— А что, если…

— Этого не может быть! — воскликнула Нина. Но она тоже смотрела на увеличивающуюся точку на горизонте. Это был небольшой, но весьма быстроходный катер, и он резво догонял их.

— Что это может означать?! — воскликнула Нина. — Они же досмотрели нас и отпустили! Пограничники ничего не обнаружили…

— И к тому же мы в международных водах, которые в принципе не входят в зону ответственности российских пограничников. Но… — Быков нахмурился. — Похоже, что-то действительно стряслось. Этот катер идет именно к нам!

— А может быть, это не пограничники и не милиция? А совсем другое судно, которому что-то от нас надо… Не представляю, что именно может ему от нас понадобиться… Но вдруг у них кончилась вода или нет каких-то лекарств или еще что-то… вышла из строя радиосвязь, например, и они рассчитывают, что мы им поможем? — Нина произнесла все это слабым и неуверенным голосом. Чувствовалось, что она не верила в то, что говорила.

— Да нет… это чушь. Что может быть нужно такому большому катеру от маленькой яхты?! Что они рассчитывают найти у нас?! — Голос Быкова звенел, как туго натянутая струна.

— Может, все-таки у них действительно пропала радиосвязь?! А им надо во что бы то ни стало связаться с берегом… Представь, что у них на борту кто-то заболел… аппендицит, скажем, и его может спасти лишь срочная операция! — Нина хваталась за свою идею с упорством обреченной.

— Смотрите! — закричал Быков. Он показал на корму катера. На ней мелькнул трехцветный российский флаг. — Вам теперь все ясно?! Какой же я идиот! Почему я поверил, что все уже кончено? Расслабился, пил коньячок, мечтал о всяких пустяках… вместо того, чтобы и дальше бороться за спасение!

— Каким образом?! — Лена ломала свои слабые руки. Как она жалела, что ее тело не служит ей так, как всем другим людям, и она не может по-настоящему помочь Нине и Быкову.

— Да хотя бы попытаться встретиться с иностранным судном… пересесть на него и уплыть туда, где о нас никто и никогда не узнает! Надо было дергаться, надо было что-то делать, пока была возможность…

— Но сейчас чего ты сидишь?! Почему тратишь время на причитания?! Надевай Костюм и полезай в воду… А мы попробуем отбиться… однажды уже отбились…

Быков бросился в каюту.

— Нам бы акваланг — в нем он мог бы отплыть от яхты на сотню метров… Тогда бы они его ни за что не нашли, — пробормотала Нина.

— Что же мы скажем пограничникам? — Лена была бледна как мел.

— Да то же самое, что и в прошлый раз! Что мы еще им можем рассказывать?! Что же Виктор так долго копается?! Они могут разглядеть его, когда он прыгнет в воду, — торопила Нина.

Быков наконец выбежал на палубу.

— В другую сторону! Иди в другую сторону! Чтоб тебя не увидели! — воскликнули в один голос обе женщины.

Виктор неловко спрыгнул в воду. Яхта заколебалась, когда он стал привязываться к скобам, вделанным в днище.

— Да, с аквалангом он бы чувствовал себя свободнее! — Нина была готова к новой схватке. — Как ты думаешь, что им от нас нужно?! Кажется, успели…

Катер с российским флагом был уже близко.

— Наверное, они не до конца поверили нам в первый раз. У них остались сомнения. Тихо… Тихо… Они подходят!

Семен Стрельцов расхаживал по палубе с самым кровожадным видом. Когда до яхты осталось не больше двадцати метров, он резко повернулся к Максиму Аронову, который вышел к поручням, и коротко бросил: «Ты — молодец. Сделал все четко!»

Катер подошел к яхте. Ее без лишних слов примотали канатами, на палубу яхты упал трап, и на нее спрыгнули сразу пять бойцов РУОПа.

— Где он?! — заорал Стрельцов. Он был в гуще своих ребят.

Нина и Лена молчали, изображая удивление и смятение.

— Где он?! — вновь зарычал сыщик.

— Кто вы? Что происходит? — подала голос девушка.

Стрельцов понял, что разговаривать с женщинами нет смысла. Надо просто выбивать из них все — признания, доказательства… Все, что ему нужно. Выбивать вместе с их внутренностями и кровью. Сейчас он проявлял благородство, давая им возможность сохранить свое здоровье, а возможно, и жизнь. Но чертовки не захотели понять и принять его великодушие. Тем хуже для них. Тогда он будет работать с ними по технологии. Через кровь и ошметки их плоти.

— На катер их… И чтоб тут же раскололись. Насчет всего. Обе! — хрипло рявкнул Стрельцов.

— Здесь никого нет! — выкрикнул один из оперативников. Он нервно сжимал в руках пистолет, словно опасаясь, что тот, кого он так и не смог отыскать, может в любой момент открыть по нему огонь. Или составить какую-то другую угрозу его жизни. Он понизил голос: — И никаких следов тоже нет!

Лицо Стрельцова окаменело.

— Не может быть. Вы плохо искали… Он должен быть здесь! — заорал следователь. Сжимавший пистолет оперативник и еще один сотрудник РУОПа невольно втянули головы в плечи.

Стрельцов бешено оглянулся на палубу катера.

— Ну, есть какие-нибудь результаты?!

— Пока нет, — со смятением в голосе ответили ему.

— Вы ни на что не годны! — Он взбежал на палубу катера с такой скоростью, что сгрудившиеся там сотрудники оторопели. Они не ожидали от шефа подобной прыти.

Стрельцов подскочил к Нине и Лене, съежившейся в своей коляске. Обеих женщин крепко держали за руки по двое оперативников, хотя бежать им было некуда.

— В Грузию собрались? На лечение?! — Стрельцов скрипнул зубами. — Почему же вы оказались так далеко от Грузии — по пути в Турцию? Или в Турции лучше лечат?! — Стрельцов заметил на лицах женщин свежие ссадины и кровоподтеки. Но их было явно недостаточно, раз мерзавки так ничего и не сказали.

— Почему молчите?! Или боитесь снова солгать, да неудачно? — Он сделал короткий резкий замах и ударил девушку в солнечное сплетение. Она согнулась, и он тут же добавил ей по челюсти. На палубу полилась кровь. — Говори! Дальше будет хуже! Где он?!

Нина молчала. По сигналу Стрельцова сотрудники принялись избивать Лену.

— Она отключилась! Потеряла сознание! — крикнул один из них через несколько секунд.

— Приведите в чувство и продолжайте! Работайте, работайте, она должна заговорить! — Он вернулся к Нине. Этой гадиной ему придется заниматься самому…

— Это тебя послал Быков в аэропорт за деньгами? А? — Он плюнул в лицо Нины, в ее лживые бесстыжие глаза. — Можешь не врать — тебя уже опознали… давно опознали…

Стрельцов не смог прочитать в глазах девчонки ничего, кроме ненависти. И чего-то смахивающего на презрение. Ничего. Очень скоро ненависть и презрение сменятся болью и страданием… Потом на смену им придут паника и страх, и девочка заговорит, признания польются из нее. Может, и не столь бурным потоком, как ему хотелось бы, но польются обязательно!

Он принялся бить Нину что есть сил. Ему было даже любопытно, сколько стойкости осталось в этом небольшом и хрупком теле и как долго мерзавка сможет продержаться.

— Ну, где он?! Отвечай немедленно… иначе мне придется застрелить тебя! — Стрельцов брызгал слюной, демонстрируя несусветный гнев, хотя ничто не нарушало его внутренней уверенности и спокойствия. Слишком часто он наблюдал подобные сцены и участвовал в них. Слишком часто он видел, как грамотно применяемое насилие напрочь ломает самых стойких людей. А уж девка подавно должна была сломаться легче и быстрее…

Он кивнул оперативнику, и тот передал ему заряженный пистолет. Стрельцов приставил его к голове Нины, глубоко вдавив в кожу, так, чтобы она по-настоящему почувствовала ствол. Громко щелкнул взводимый курок.

— Сейчас я убью тебя… сделаю дырку в твоей голове… Хочешь спастись — скажи, где он! Это — твой единственный и верный шанс… Только скажи, где он, хотя бы намекни — и твои мучения прекратятся… Я тут же отпущу тебя, клянусь, даю слово офицера! Скажи, где он — тем более что он все равно обречен и никто ему не поможет! Спаси себя от самого ужасного! Ну почему ты такая глупая?! Почему своими действиями ты вынуждаешь меня убить тебя?! Ну, говори!

Нина молчала. Да, Стрельцову удалось добиться своего — он вызвал в ее глазах выражение боли и страдания. Но еще ярче в них горел фанатичный огонек непокорства, неподчинения и отрицания, и это уже по-настоящему бесило и заводило его. Этот поганый огонек означал, что ему так и не удалось сломать девчонку.

— Возьмите наручники и подвесьте обеих потаскушек так, чтобы их ноги едва доставали до палубы!

Место для этого отыскали мгновенно — в районе рубки. Минута — и женщины уже висели на руках, скованных наручниками. Стрельцов с удовлетворением отметил, как глубоко металл браслетов врезался в запястья. Это само по себе причиняло страшную боль. Парализованная Лена Басова страдала вдвойне. Но боль должна была усилиться в тысячу раз и стать невыносимой, когда их обеих начнут бить. Никто не выдерживал этой боли — во всяком случае, на памяти Стрельцова ничего подобного не происходило ни разу. И Семен Вениаминович очень рассчитывал на свой опыт.

Нину стали бить резиновой дубинкой. Затем перешли на металлический прут. Потом в ход были пущены старые добрые кулаки. Нину мутузили до тех пор, пока она не лишилась способности кричать.

— Приведите ее в чувство! — приказал Стрельцов. Он подбежал к Нине. Она смотрела на него мутным невыразительным взглядом.

— Будешь говорить?! Будешь спасать себя?! — заорал он. — Где Быков?! Где он прячется?! — Стрельцов повторил вопрос несколько раз. Нина молчала. Молчала, как молчат фанатики или психи.

Стрельцов подошел к Лене. Но даже инвалидка — и та молчала!

— Сучка! Проклятая сучка! Две отвратительные проклятые суки!!! — вырвалось у Стрельцова.

Он забегал по палубе. Все его хитроумные попытки разговорить двух бестий не увенчались успехом. Между тем он был убежден, что Быков — рядом. На яхте. Его добыча — здесь. Ему просто негде еще быть. Однако упорство двух дур, которым было совершенно не жаль самих себя, делало Быкова недосягаемым.

«Надо успокоиться и попытаться порассуждать, — подумал Семен Вениаминович. — Иначе я не смогу поймать мерзавца… Быков поблизости… Будем, по крайней мере, исходить из этого! Но на яхте его нет…это совершенно ясно… Когда пограничники досматривали яхту, они тоже ничего там не нашли… Но если на яхте его нет, значит, он рядом с ней…» Стрельцов перегнулся через борт и принялся пристально всматриваться в морскую глубь. Потом его взгляд скользнул по поверхности воды. Где-то должна была мелькнуть голова Быкова… Он плавал где-то поблизости!

— Все встали вдоль борта и высматриваем в воде Быкова! — скомандовал Стрельцов. — Он плавает рядом… Снять оружие с предохранителей… при первом же его появлении вести огонь на поражение!

Десятки ног протопали по палубе, затем все стихло — люди сгрудились вдоль бортов и уставились в морскую поверхность. Голубую и безмятежную…

«Даже если он нырнул, он не может так долго находиться под водой… если только у него нет акваланга!» — подумал Стрельцов. Он вновь осмотрелся. Ни справа, ни слева — никого, горизонт чист… Выкурить Быкова из толщи воды, где он так успешно прятался, можно было единственным способом… Но для этого надо было проявить настоящую решительность!

— Он может прятаться в воде с аквалангом. Поэтому берем оружие и начинаем простреливать воду — строго по секторам! Пусть каждый четко обработает свой сектор! Патронов не жалеть!!!

Тишина взорвалась многоголосым залпом. У Стрельцова даже заложило уши.

— Стреляйте! Стреляйте! Патронов у нас достаточно! — проорал он. Перегнувшись через поручни, он жадно всматривался в воду. «Где же ты, Быков?.. Где ты?! Ты не можешь быть далеко, ты не в состоянии укрыться от пуль — по крайней мере, от такого количества пуль! Ну появляйся же, появляйся наконец!» — страстно призывал он про себя.

К нему подошел Аронов.

— Надо попробовать сделать быстрый разворот. Может быть, он прячется где-то под нами?

Стрельцов кивнул. Совет звучал здраво. Катер с прицепленной к нему яхтой развернулся. Огонь сосредоточили на том месте, в котором он только что находился. Пули взбивали фонтанчики воды, в воздухе носился запах пороховой гари… Но окровавленный труп Быкова так и не показывался.

Мало-помалу пальба стихла. Все поняли ее бесполезность.

Стрельцов был обескуражен. Неужели он ошибся?! Просчитался самым глупым образом?! Неужели Быкова здесь не было?!

Кровь бросилась ему в голову. Если это так, то… Он покосился на двух избитых женщин, прикованных наручниками к рубке. Конечно, за их раны ему не придется отвечать — он преследовал предполагаемого преступника и производил действия, необходимые для того, чтобы его поймать… Никаких претензий за это быть не может. Но вдруг женщины не врали, отказываясь сообщать ему, где Быков?! Может, они действительно не знали этого, потому Быкова на яхте нет?!

«Ты недооценил его?! Ты ведь уже недооценил его один раз — думал, что он попадется тебе очень быстро, что поймать его — дело нескольких часов, а он выкрутился и обставил тебя».

— Семен Вениаминович, я бы рискнул подсказать одну идею… — Аронов неслышно приблизился к Стрельцову сзади. — Может, Быков сделал вот что… Сумел прикрепиться к днищу яхты… а может быть, уже и нашего катера. В принципе, это не такой уж редкий трюк… И вот мы кружим по этому месту, простреливаем воду, а ему, подонку, все нипочем… Днище прикрывает его словно щитом, и мы никак не можем попасть в него.

— Что?!

Аронову пришлось повторить. Выражение глаз Стрельцова стало более осмысленным.

— И что же надо делать?!

— Если он прикрепился к днищу яхты, то сделать это элементарно. У нас есть подъемный кран на корме… Надо выдернуть яхту из воды, и мы увидим его. Он не успеет ничего сделать и будет болтаться, как елочная игрушка на ветке. Если, конечно, он действительно привязался там и прячется от нас.

Глаза Стрельцова загорелись. Он отдал необходимые распоряжения. Яхта быстро поползла вверх. Стрельцов увидел покрытое бурыми пятнами, сильно исцарапанное днище…

— Освободите этих двоих, — небрежно махнул он в сторону Нины и Лены. — Отвяжите их… пусть полежат.

— Смотрите! Веревка! — крикнул один из оперативников. На днище яхты оказалась специальная скоба, и на ней болтался обрывок веревки.

— Стреляйте! Немедленно! А то он уйдет! — истошно завопил Аронов. Он среагировал первым.

Раздалась беспорядочная стрельба, Аронов бросился в рубку к штурвалу… Катер описал плавный полукруг, и капитан вновь выбежал на палубу. Он отчаянно махал рукой, показывая, куда целиться:

— Стреляйте сюда! Сюда!

Сотни свинцовых пуль проткнули воду. Грохот стоял такой, словно катер попал в самое пекло ожесточенных боевых действий. Стрельцов с замиранием сердца следил за развитием событий. «Ну попадите же! — молился он. — Ну заденьте же его!»

— Розовое пятно! Я вижу розовое пятно! Вон там! — Оперативник указывал направление и стрелял, стрелял, стрелял…

— Это он! Я вижу тело!

Катер подрулил к нужному месту… Трое оперативников орудовали баграми, они подцепили тело человека в маске. Оно едва не сорвалось, когда его тащили на палубу.

— Семен Вениаминович, — тихо позвал один из сотрудников.

Стрельцов подбежал, сорвал маску. Стекло треснуло — видимо, от попадания по касательной. Через все горло зияла огромная рана, из которой продолжала струиться кровь. На сей раз, уходя под воду, Быков не забыл прихватить с собою нож.

— Он мертв, — констатировал один из руоповцев, пощупав пульс Виктора. — Но пулевых ранений нет. Зря молотили воду.

Стрельцов пристально смотрел на мертвеца. «А все-таки как страстно и яростно он боролся за жизнь, — пронеслось у него в голове. — В принципе, мог бы и победить… если бы был дельфином!» Его лицо украсила довольная улыбка. Операция успешно завершилась. Так, как он и не мечтал. «Быков пойман, Быков — мертв, — подумал Стрельцов. — Именно об этом мы в свое время говорили с его дружком Кузиным…»

Услышав крик, Стрельцов обернулся. Нина, однако, оказалась проворнее. Она проскользнула мимо всех и упала в воду.

— Держите ее! — раздались несколько голосов. Люди кинулись к шлюпкам, кто-то собирался сам прыгать в воду.

— Нет! — остановил Стрельцов. — Отставить! — Перегнувшись через борт, он внимательно осмотрел воду. Потом обернулся к Аронову: — Все, отплываем. Курс — домой.

— Но… — На лице капитана отразилось смятение.

— Домой. Поехали. — Стрельцов понизил голос: — Неужели ты не видишь, что это самоубийство.

— Да?! — Лицо Аронова стало недоверчивым.

— Теперь, когда все кончилось, собственная жизнь для нее тоже потеряла смысл. Она даже не борется за нее… — Он вздохнул: — С девочками-подростками такое случается…

Катер медленно отходил от места схватки с преступником, яхта покачивалась на стреле крана.

— А вдруг она не утонет?! — Аронова явно не устраивало, если Нина выживет. Он стремился устранить всякую возможность подобного исхода. — Может, вернемся? И доведем все до конца?

— Видишь? — Стрельцов обвел рукой горизонт. — Никого вокруг. Даже вдали. Не бойся, она утонет. Я тебе это гарантирую. — Он похлопал капитана по спине.

— Мне в общем-то все равно, — пожал плечами Аронов, — а вот тебе…

— Не хочу помогать самоубийце уйти из жизни. Это совершенно лишнее!

Аронов удалился в рубку. Стрельцов чувствовал, что оставил капитана не удовлетворенным, но это волновало его меньше всего.

Следователь приблизился к трупу Быкова и встал напротив его головы, широко расставив для устойчивости ноги. Это был труп его заклятого врага. «Более очевидного триумфа просто не бывает!» — подумал Стрельцов. Быков доставил ему столько головной боли, эта проблема переросла в прямую угрозу его карьере. Все, словно сговорившись, мешали ему поймать Быкова. То есть хотели разрушить его авторитет… И пограничники, и прочие… Он, конечно, еще поквитается с ними. А если случай не представится, он его создаст, потому что такое не забывается и не прощается… Если бы не его инициатива, если бы не риск, на который он пошел, организовав эту мини-экспедицию, ему никогда бы не заполучить скальпа Быкова… И тот так бы и ушел в Турцию, а он, Стрельцов, остался бы ни с чем, кроме своего носа. И Быкова надо преследовать и догонять даже в международных водах. И теперь Быков лежал у его ног. Побежденный, абсолютно безвредный. А его сообщница благополучно шла ко дну. «Жаль, что нет акул. А то она нашла бы ту смерть, которую заслуживает», — мелькнуло в голове следователя.

Стрельцов расправил плечи. Как приятно возвращаться в Сочи на щите… Осталась лишь одна проблема, но он собирался оперативно урегулировать ее.

Он подошел к Лене Басовой. Она полулежала на палубе, опираясь спиной о стену рубки. Нагнувшись, Стрельцов взял женщину за подбородок. Она была полужива, но Стрельцов по ее глазам понял, что она все видела и все запомнила.

Он подошел к одному из милиционеров.

— Дай пистолет!

Тот послушно вручил его шефу. Стрельцов тщательно вытер рукоятку платком.

— На, держи! — Лена не хотела брать пистолет, но Стрельцов насильно вложил его ей в руку и сжал пальцы. Потом отбежал в сторону. Рука Лены чуть дернулась, но Стрельцов уже выхватил свой пистолет и выстрелил в нее, целясь очень аккуратно.

«Господи, как он похож на того санитара, там, в больнице, — успела подумать Лена. — Да нет же, это он и есть…»

— Она схватила пистолет и хотела убить меня. Все это видели, надеюсь? Я спасся благодаря чуду… — громко произнес он.

— И вашей отменной реакции, — улыбнулся оперативник, отдавший ему оружие.

Стрельцов расслабился. Вот теперь все было действительно кончено.

Оля Аросьева стояла на коленях перед иконами в крошечной полутемной сельской церкви и молилась. Церковь была бревенчатая, слышалось легкое поскрипывание. Лики святых в мягком золотистом свете лампад казались живыми и неживыми одновременно. Оля говорила с ними, а потом обращалась к Богу. Но иконы хранили молчание. Что означал для нее Виктор Быков, кем и чем он был в ее жизни и почему ей так тоскливо и одиноко сейчас, когда его нет рядом с нею? Она пережила с ним и из-за него столько горя. «И радости, и счастья одновременно!» — вдруг погрозил ей суховатым перстом Николай-угодник. Оля замерла, но так ничего и не услышала. Сколько ни ждала…

Она тихо вышла из церкви. Деревню заносила мелкая поземка. Солнце скрылось за тучами и не хотело показываться. И никто не знал ответа на вопрос, почему жизнь внезапно становится такой запутанной… И почему счастье чередуется с горем. И никто не знает, как сделать так, чтобы жизнь была соткана из одного только счастья…

Оглавление

Июль. Москва

Осетия

Сочи

Екатеринбург

Сентябрь. Москва

Осетия

Сочи

Екатеринбург

Ноябрь. Москва

Осетия

Сочи

Екатеринбург

Январь. Москва

Тбилиси

Сочи

Екатеринбург

Март. Москва

Тбилиси

Сочи

Екатеринбург

Май. Москва

Сочи