Берегите живых сыновей [Анатолий Владимирович Софронов] (fb2) читать онлайн

Анатолий Софронов Берегите живых сыновей ^{Драма в трех действиях}

Действующие лица

Ковалев Павел Степанович.

Ковалева Дарья Алексеевна.

Ирина.

Корниенко Валентина Алексеевна.

Шабанов Борис Алексеевич.

Наталка.

Тепляшин Сергей Васильевич.

Максим.

Родичев Иван Ильич.

Барбарисов Михаил Михайлович.

Голль Федор Федорович.

Кирилл.

Действие первое

Квартира семьи Ковалевых. Полукабинет-полугостиная, в которой, по всем признакам, много времени проводит Павел Степанович Ковалев. Широкая тахта, пианино. На стенах — фотографии. Книжные полки, за стеклами которых тоже фотографии. Письменный стол с зеленой лампой. На столе — горки книжек, газеты. За окнами — московский пейзаж: новые дома с разноцветными балконами, подъемные краны в дымке раннего предвечерья. Лето, но окна закрыты. Посредине комнаты, за небольшим столиком с картами в руках сидят Ковалев, Тепляшин, Барбарисов и Голль. Перед ними — прикрепленный к столу лист бумаги, полная пепельница окурков. Барбарисов курит трубку.

Ковалев (поднимаясь от стола) . Хватит говорить о трагедиях! Надоело! Культ личности, культ личности! Что у вас, другой темы нет?

Голль (страстно) . Нет, надо говорить о культе личности! Надо. Чтобы никогда не повторилось. После долгого молчания люди хотят говорить.

Ковалев. Я-то знаю, что это за блюдо. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

Барбарисов. Или крайнее истощение нервной системы.

Голль (Ковалеву) . В таком случае почему вы так раздраженно отвечаете?

Ковалев. Надоело. Вы бессонницей страдаете?

Голль. Бог миловал.

Ковалев. Миловал! А нас не миловал. Вам не приходилось просиживать ночи в ожидании одного телефонного звонка?

Голль. Сидеть у телефона — не самое страшное. Как полагаете, Сергей Васильевич?

Тепляшин (чуть насмешливо) . Полагаю...

Голль. Не любите, когда напоминают?

Тепляшин. Не люблю.

Голль. Все не любят. Вряд ли у вас остались светлые воспоминания об одиночке?

Тепляшин. Вряд ли, Федор Федорович, вряд ли. (Ковалеву.) Может, продолжим? У меня имеется крупный шанс собрать с вас подоходный налог.

Ковалев (с раздражением, отходя в сторону) . Погоди, Сережа. Бубны, черви... Погоди!

Тепляшин. Мы всегда бывали гуманны к противникам. Ты в ремизе, Паша.

Ковалев (Тепляшину) . Угадал, хочу оттянуть момент расплаты. (Бросает карты, закуривает.)

Барбарисов. Двенадцатая сигарета.

Ковалев. Я не затягиваюсь.

Барбарисов. Снова будешь жаловаться на бессонницу?

Ковалев. Если человек перестал жаловаться, он уже не человек.

Голль. Говоря так, вы косвенно поддерживаете меня?

Ковалев. Я не человек, я — пенсионер.

Барбарисов. Все люди потенциальные пенсионеры.

Голль. В сберегательной кассе я встречаюсь с ними. Девушки за окошечками больше всего страдают от пенсионеров.

Барбарисов. Представляю, какой ужас будете наводить вы, когда станете обладателем пенсионной книжки.

Голль. К счастью, у меня никогда не было нервного истощения.

Барбарисов. Еще не поздно.

Голль. Возможно, оттого, что я никогда не получал персональных пайков и окладов.

Барбарисов. Тут вы опоздали непоправимо.

Голль. И персональных машин.

Барбарисов. И это трудно поправить.

Голль (настойчиво) . Но у меня был сын... Кроме Кирилла, Федор... И его нет. Федора нет.

Ковалев (отрывисто) . Сыновей у многих нет.

Голль. Известно, ваш погиб. А я... Я ношу фотографию — и все. Мальчишка в пилотке.

Тепляшин (просто) . Многие отдали свою жизнь за Родину.

Голль. Я не о том. (Достает фотографию, передает Тепляшину.) Без вести пропавший. Федя. Мог стать математиком. У него были способности.

Ковалев (как бы успокаивая) . Младший ваш заканчивает институт.

Голль. Да, Кирилл заканчивает институт... Но я не о том. (Ковалеву, указывая на фотографию.) Правда, честные глаза?

Ковалев. Какого года рождения?

Голль. Сейчас сорок лет... было бы...

Ковалев. Моему тридцать шесть... было бы...

Барбарисов. Братцы, пулька останется неоконченной.

Ковалев. Черт с ней! У меня поднимается давление, когда проигрываю.

Голль. А я проигрывал всю жизнь, но... давление оставалось нормальным.

Барбарисов. Поделитесь рецептом. Как терапевт, хочу рекомендовать его другим.

Голль. Я всю жизнь молчал. Вот мой рецепт. Но теперь-то я могу говорить? Или еще нельзя?

Ковалев (нетерпеливо) . О чем вы?

Голль (смотря на фотографию) . Мальчик в теплушке ехал на фронт, а его отца в те же часы отправляли в противоположную сторону.

Ковалев. К чему трогать старые раны? К чему?

Голль. Человек живет один раз. Но обидеть его можно на всю жизнь. Я не был виноват в том, что кто-то из моих предков имел неосторожность родиться немцем. Если б он знал, что случится с одним из его потомков, ручаюсь, он не допустил бы такой оплошности.

Ковалев. Вы же не были без работы в Сибири?

Голль. В Сибири? Да. Я получал заработную плату и паек для служащих.

Ковалев. Вы имели то, что и миллионы людей... Что же вас тревожит в данный момент?

Голль (Ковалеву) . Извините, вы довольны своей участью?

Ковалев. Не понимаю вопроса.

Голль. Вы еще здоровый человек... Почему не работаете?

Ковалев (смутился) . Странный вопрос...

Голль, Мне он не кажется странным. Всю свою жизнь вы отдали... Впрочем, вы лучше меня знаете, чему вы отдали свою жизнь.

Ковалев (взволнованно) . Я живу.

Голль. Все живут.

Ковалев. Куда вы гнете?

Голль. Я не гну. Вас гнут.

Ковалев (горячо) . Я отвергаю эти разговоры.

Голль. Вы волнуетесь, — значит, я прав.

Ковалев. Нет, вы все-таки гнете.

Голль. Неужели и сейчас существуют необсуждаемые вопросы?

Барбарисов (Ковалеву) . Карты более спокойное занятие для тебя.

Ковалев. К черту карты! (Голлю, запальчиво.) Хотите услышать от меня обиду на то, что я уже не секретарь обкома? Так я вас понял?

Тепляшин. Сдай, Михаил. За пулькой разговор примет более спокойное течение.

Барбарисов (сдавая карты, Ковалеву) . Ты можешь еще отыграться.

Ковалев. Успею. (Голлю.) Вы знаете, что такое смена кадров?

Голль. Думаю, это достаточно обидный процесс... Что касается меня, то я буду преподавать английский молодым людям до тех пор, пока смогу ворочать языком.

Ковалев (все так же горячо) . В партии нет пожизненных должностей. Понимаете? Нет! И в этом наша сила. Понимаете? Сила, а не слабость! Я сам когда-то приходил на смену другим людям.

Голль. В ваших словах есть убежденность, но, извините, думается, она проистекает также от старого.

Ковалев. От какого старого?

Голль. Если можно так сказать, вы еще находитесь под гипнозом.

Ковалев (расхохотавшись) . Слышали, убежденность, мировоззрение он называет гипнозом?! А у вас их нет?

Голль. Предпочитаю обходиться без них. Я просто живу.

Барбарисов. Черви тоже просто живут.

Голль. Меня многократно обижали в жизни. Не надо, Михаил Михайлович. Кроме того, у нас неравные силы. Генерал отмалчивается.

Тепляшин. Участь генералов в мирное время.

Голль. Но здесь разгорелось сражение. Я бы хотел знать ваше мнение.

Тепляшин. Вы думаете, генералы живут без убеждений?

Голль. В вашем вопросе чувствую ответ. Но не торопитесь, разбивайте меня по всем флангам. Я правильно пользуюсь военной терминологией?

Тепляшин. На всех флангах.

Голль. Меня в свое время не призывали в армию из-за моего социального происхождения. Не доверяли мне оружия.

Тепляшин. Что ж, оружие должно быть в надежных руках.

Голль. У вас, вероятно, были надежные руки в ту ночь, когда вас отправляли в каталажку? Но я не о том. В политической терминологии существует выражение: «Никому не удастся остановить колесо истории». (Ковалеву.) Мы встречаем эту фразу в речах политических деятелей.

Ковалев. И что же?

Голль. Мне бы хотелось, чтобы данное колесо при своем продвижении не давило людей. Слишком много раздробленных костей по ходу движения вышеназванного транспорта. Или вы не согласны?

Ковалев (неопределенно) . История есть история.

Голль. У истории, Павел Степанович, бывали и темные страницы. Закон есть закон... Не ответ.

Ковалев. А вы бы хотели, чтобы колесо остановилось?

Голль. Такой гигантской задачи перед собой я не ставлю. Не по силам. Но хочу, чтобы вышеназванное колесо не давило людей.

Ковалев. Кто же будет с этим спорить?

Голль. А вы, генерал?

Тепляшин. Вернемся к исходному рубежу. Генералы тоже воюют за убеждения. Воюют с теми, кто хочет это колесо пустить в сторону.

Голль. Успокойтесь. Я не собираюсь пускать его в сторону. Пусть катится. Но люди хотят жить!

Ковалева (входя, останавливается) . Так жить могут только мужчины! Михал Михалыч, вы-то врач! (Открывает окна.) А это что? (Берет пепельницу.) Павел!

Ковалев (виновато) . Я не курил. Есть свидетели. (Указывает на Барбарисова.)

Барбарисов. Нет свидетелей. (Ковалевой.) Двенадцать сигарет.

Ковалева (возмущенно) . Это не игрушки!

Ковалев. Я не затягиваюсь.

Барбарисов. В принципе мужчина должен дымить.

Ковалева (кладя перед мужем письмо) . От Родичева. И телеграмма от Бориса. Приезжает с Наталкой. (Беспокойно.) Но когда же? Что стоило сообщить номер поезда?

Барбарисов. Лишний гривенник.

Ковалева (Барбарисову) . Я на вас сердита.

Барбарисов. Пациенты делятся на две категории: одни в основном здоровы, но любят лечиться, другие больны, но не любят лечиться.

Ковалева. Гадай, когда они появятся. Ирина не звонила?

Ковалев. Нет.

Голль. Она вместе с Кириллом и Максимом.

Ковалева (Ковалеву) . Тринадцатой не будет! (Уходит с пепельницей.)

Ковалев (Барбарисову) . Ты предатель.

Барбарисов. Я могу обманывать всех, кроме Даши.

Ковалев (пробегая глазами телеграмму; Голлю) . Вот тоже судьба... Борис, Дашин брат. С первого курса ушел на фронт. В сорок первом под Смоленском контужен в танке. Без сознания попал в плен. Выжил. Фашистские лагеря. Работал в автомастерских. Познакомился с девчушкой с Украины. Бежали в Швейцарию. В поезде схватила полиция. Били их. Сильно били. Снова концлагеря. Потеряли друг друга...

Голль. Потеряли, но не навсегда.

Ковалев. Нашли... После войны. Американцы освободили Бориса, отправили в Швецию, в свой лагерь.

Голль. А сейчас?

Ковалев. В Харькове, начальник участка на машиностроительном заводе.

Голль (с нажимом) . Имел возможность учиться после всех лагерей?

Ковалев (неохотно) . С учебой вышло не очень складно.

Голль. Не принимали?

Ковалев. Заочный техникум закончил.

Голль. Попал под колесико. (Тепляшину.) Как вы считаете, генерал?

Корниенко (входя) . Здравствуйте, товарищи.

Барбарисов (поднимаясь) . Валентина Алексеевна, вас, как всегда, не хватает.

Корниенко. Ах, Михал Михалыч, вы все еще в строю?

Барбарисов. Старая гвардия не сдается.

Корниенко. Сдается, сдается.

Барбарисов. Если и сдается, то только перед вами.

Корниенко. Могу еще поверить генералу, но не врачу.

Барбарисов. Генералитет хранит гордое молчание.

Тепляшин. Генералитет еще не старая гвардия.

Барбарисов. Вы сегодня удивительно красивая...

Корниенко. А цветы?

Барбарисов. Тюльпаны, Валечка. (Уходит из комнаты.)

Ковалев. Сережа, медицина действует более решительно. (Корниенко.) Борис приезжает.

Корниенко (обрадованно) . Брат? Когда?

Ковалев. С Наталкой... Сегодня...

Барбарисов (входит, освобождая букет тюльпанов от бумаги) . Подвяли частично, но, если окунуть в воду, примут естественный вид. (Отдает цветы Корниенко.)

Ковалев. Знает, что тюльпаны любишь.

Барбарисов. Угадывать желания красивых женщин — мое призвание.

Корниенко. Сергей Васильевич, что же вы разрешаете себя обгонять?

Тепляшин. Не верьте терапевтам, — бывает, они подносят пилюли.

Корниенко. Пилюли подносят и терапевтам, но тюльпаны я все же люблю... (Барбарисову.) Держите цветы, идемте.

Барбарисов (с чувством превосходства) . Так-то, генерал. (Уходит с Корниенко.)

Ковалев. Самое обидное для доктора — все усилия напрасны.

Голль. Удивительно хороша.

Ковалев. Это, кажется, видят все, кроме Сергея.

Тепляшин. Я тоже не лишен зрения.

Ковалев (Голлю) . Все хочу женить его. И — напрасно.

Голль (Тепляшину) . Я бы на вашем месте женился.

Тепляшин. А что же вам мешает? Женитесь.

Голль. Годы, дорогой генерал. Прожитые годы и несчастья.

Ковалев (Голлю) . Вы играете на скрипке?

Голль. Вы считаете, что я скриплю?

Ковалев. Именно. (Вскрывает письмо. Читает. Тепляшину.) Пишет Родичев. Нынешний секретарь обкома.

Голль. Тот, что занял ваше место?

Ковалев (с досадой) . Он занял не мое место, а место секретаря обкома.

Голль. И у вас нет на него никакой личной обиды?

Ковалев (усмехаясь) . Вы все-таки скрипач, Федор Федорович.

Голль. К сожалению, не первая скрипка.

Тепляшин. Для вашей скрипки, пожалуй, ансамбля не соберешь.

Голль. Почему же? Если проявить некоторые усилия... (Ковалеву.) Все-таки не верю, что вам безразлично.

Ковалев. Нет. Мне не безразлично.

Голль. Человеческий разговор.

Тепляшин. Не поддавайся, Паша.

Ковалев (Тепляшину, вчитываясь в письмо) . Собирается на днях быть в Москве, грозится серьезным разговором. Я свои дела сдал. Какой может быть разговор?

Тепляшин. Это все, что Родичев пишет?

Ковалев. Есть еще. (Читает.) «Твои виноградники выглядят отлично. Прижились и чувствуют себя на горе не хуже, чем в низинах».

Голль. У вас были свои виноградники?

Ковалев (смеясь) . Да, моя личная собственность! (Серьезно.) Совхозы организовывали. Сопротивление специалистов ломали...

Голль. Опять ломали?

Тепляшин. Приходится и ломать.

Голль (Тепляшину) . А как вы относитесь к воспитанию человека?

Тепляшин. Как могут относиться военные? Весьма положительно.

Громкий звонок.

Ковалева (вместе с Корниенко проходя комнату) . Шабановы, конечно.

Появляется Барбарисов. За дверью — радостные восклицания. Тепляшин и Голль выжидательно стоят у окна. В комнату входят Шабанов, Наталка, Ковалева и Корниенко.

Ковалева. Полюбуйтесь на них! Прибыли!

Шабанов. Зачем же тревожить ваше безлошадное хозяйство?

Наталка (у нее мягкий, южный акцент) . Я ж ему говорила, двое суток говорила: «Не забудь назвать номер поезда».

Шабанов. Цыц, баба! Дай лучше поручкаться с начальством. (Целуется с Ковалевым, потом задоровается с Барбарисовым.) Вы, доктор, кажись, прибавили в весе?

Барбарисов. У тебя со зрением слабовато, предметы расплываются.

Шабанов. Именно, предметы расплываются. (Останавливается перед Тепляшиным.)

Тепляшин. Тепляшин.

Шабанов. Наталка, учти, — генерал. В академии преподает. Мы туда Николку определим.

Тепляшин. С удовольствием.

Наталка. Не пугайтесь, товарищ генерал, ему еще годков семь до академии тянуться.

Шабанов (подходит к Голлю) . Шабанов.

Голль. Голль.

Шабанов. С Украины?

Голль. Через два «л» — Голль. К сожалению, не украинец.

Шабанов. Не страшно. Мы ко всем людям относимся с уважением.

Ковалева. Ясен наш братец?

Наталка. Колготной он, Дарья Алексеевна.

Шабанов (жене) . Что ты ее по отчеству? Она родня тебе.

Корниенко. Борька, брось Наталку обижать.

Шабанов. Ее обидишь! Здесь робкая, а в Харькове верхом на мне ездит!

Наталка (жалобно) . Не верьте ему. Не человек, а ударник из духового оркестра. Только и радости, когда на завод уходит.

Ковалев. Ну что, Борис? Как успехи?

Шабанов. Какие могут быть успехи? Одни неприятности.

Наталка. Та не верьте вы ему! Его участок красное знамя получил.

Шабанов. Переходное. Еще не знамя.

Ковалева. Вот что, гости. Давайте-ка устраиваться.

Шабанов. Между прочим, я такой команды, как переступил порог, ожидаю.

Наталка. Ну нахал!

Корниенко (смеясь) . Начнем с водных процедур. Марш в ванную!

Шабанов (жене) . Пойдем, спинку намылишь.

Наталка (уходя) . Шею я тебе намылю.

Шабанов (идет следом за ней) . Вот так она надо мной всю жизнь измывается! (Ковалеву.) А насчет знамени, между прочим, не сбрехала. (Уходит.)

Ковалева. Паша, на минутку. (Уходит с мужем.)

Корниенко (Тепляшину) . И я прошу вас.

Барбарисов. Везет генералам.

Тепляшин. Главное — выдержка. (Уходит с Корниенко.)

Голль. Смотрю и не верю — неужели этот человек был в концлагере? Неужели его били?

Барбарисов. Попросите Бориса рубаху на спине поднять. Увидите шрамы далеко не хирургического происхождения. Но хитер, обводил немцев, как хотел.

Голль (медленно) . Странное желание... Так и хочется спросить. А вдруг... встречал Федю?

Барбарисов. Что вы! Столько лет...

Голль. Бывают же случаи.

Барбарисов. На случаях вся жизнь выстроена.

Голль. Едва встречу человека оттуда — хочется спросить про Федю. Не будет бестактностью, если я это сделаю?

Барбарисов. Дайте им рюмку водки выпить.

Голль. Вы считаете, после водки удобнее?

Барбарисов. После водки многое удобнее.

Шабанов (входя с полотенцем) . Отказалась бисова жинка спину мылить. (Барбарисову.) Валентина просит на помощь.

Барбарисов. Генералу плохо?

Шабанов. Генералу очень даже хорошо. Тем не менее зовут.

Барбарисов. Ах, Боря! Если б ты знал, что делает твоя сестра с нашим братом холостяком! (Уходит.)

Шабанов. И все-то он брешет.

Голль. Доктор веселый человек.

Шабанов. Мы все веселые люди... Не знаю, как вас величать?

Голль. Простое русское имя: Федор Федорович.

Шабанов. Теперь легче.

Голль. Так звали и моего сына.

Шабанов (с участием) . Нет в живых?

Голль. Не могу сказать определенно.

Шабанов (пристально смотрит на Голля) . Не очень понятно, Федор Федорович.

Голль. Пропал без вести. На войне.

Шабанов. Единственный?

Голль. Есть младший... Со мной.

Шабанов. Все же легче.

Голль. Неотступно мучает мысль: вдруг Федя жив?

Шабанов. Время прокатилось длинное... Если и жив, то...

Голль. Не бойтесь, говорите.

Шабанов. Мало что с человеком случиться может.

Голль. А что может случиться?

Шабанов. Был бы жив по-хорошему, подал бы весточку.

Голль. И все же... (Подает фотографию Шабанову.) Вот, Федя...

Шабанов (рассматривая фотографию) . Простите, как ваша фамилия?

Голль. Голль... Голль. Через два «л».

Шабанов. Вы с де Голлем не в родстве?

Голль. Я не шучу с вами.

Шабанов. Извините...

Голль. Может, встречались? Живу с ощущением, что Федя жив.

Шабанов (возвращая фотографию) . В той вавилонской ярмарке, какой Германия была, столько лиц мелькало.

Голль. Не запомнили?

Шабанов. Не помню... Тысячи их было.

Голль. У вас неуверенность в голосе.

Шабанов. Похож с лица на одного...

Голль. Похож?

Шабанов. Но того Голлер фамилия... Фридрих Голлер. Не тревожьте себя, Федор Федорович. Какое колесо времени прокатилось!

Голль. Колесо, колесо... Как же вам выжить удалось?

Шабанов (усмехнувшись) . Длинная история.

Голль. Работали... на них?

Шабанов (усмехнувшись) . Работали. Не много они получили с нашей работы.

Голль (вкрадчиво) . Здесь у вас сложилась жизнь трудно. Не обидно?

Шабанов (просто) . Бывало. В плену кости ломали, а здесь душу пытались сломать.

Голль (пытливо) . Осталась обида?

Шабанов. На кого обижался, уже в живых нема. А я живу. Здравствую.

Голль. Довольны жизнью?

Шабанов. Какой вы, Федор Федорович, цепкий! На все вопросы двумя словами не ответишь.

Ковалев (входя) . Ну как, Боря, устроился?

Голль (смотря на часы) . Я попрощаться хотел. Извините. Урок у меня.

Ковалев. Урок — дело важное... Закончим пульку на днях.

Голль (прощаясь) . Прошу передать мои поклоны, (Уходит.)

Шабанов. Кто такой человек?

Ковалев. Английский язык преподает. Ирине помогает. Партнера в преферанс не хватало. Привлекли.

Шабанов (осторожно) . И ты картами занялся?

Ковалев. Перебрасываемся... Как у тебя жизнь?

Шабанов. Какая может быть жизнь у рабочего класса? На подъеме.

Ковалев. Все шутками отделываешься?

Шабанов. Зачем шутки? Серьезно.

Ковалев. В партию вступил?

Шабанов. Раздумываю. Но зовут. Приглашают.

Ковалев. А чего раздумывать? Вся жизнь твоя чистая.

Шабанов. Беспартийным удобнее с начальством воевать. Опять же блок коммунистов и беспартийных укрепляю.

Ковалев. А чего с начальством воюешь?

Шабанов. А как же с ним не воевать? Бюрократизм вышибать знаешь как трудно? Строительство школы в поселке затянули. Опять война.

Ковалев. Учиться заново собрался?

Шабанов. Избиратели подпирают.

Ковалев. Избиратели?

Шабанов. Доверие народа. Как депутат райсовета обязан. Они меня на все кляузные дела напускают.

Ковалев (смеется) . Ну, Борис... не знал я, что слугой народа стал.

Шабанов. А разве не достоин?

Ковалев. Я и говорю — достоин.

Шабанов. Слушай, а что Голль в доме у тебя?

Ковалев (с некоторой досадой) . Сказал же — с Ириной занимается. Учится она с его сыном, с Кириллом. Дружат они.

Шабанов (с раздумьем) . Показывал мне фотографию... Сына своего... Федора... Лицо знакомое... Был один... гад ползучий. Из предателей. Но, поскольку ошибка возможна, утверждать не имею права.

Ковалев. Да ты что — узнал?!

Шабанов. Утверждать трудно... Но сходство имеется... Того Фридриха Голлера мы...

Ковалев. Имя другое же!

Шабанов. Лицо похожее...

Ковалев. Лица одного мало.

Шабанов. Бывает, что некоторым одного мало. Второе имеют. Того, Фридриха, поклялись: встретим где — душу наизнанку вывернуть. Топтал нас ногами. Сапогами коваными. Счеты, гадина, с нами за Советскую власть сводил.

Ковалев. Не затоптал, выходит, Советскую власть?

Шабанов. Нету таких сапог, которыми ее затоптать можно! Вот зубами скриплю ночью. Наталка жалуется. Спать мешаю.

Ковалев. Хорошая у тебя жена.

Шабанов (рассматривая фотографию сестры, стоящую на тумбочке) . Валентину жалею. Еще молодая, а все одна. Попался б мне ее майор — я б из него харакири сделал.

Ковалев. Не жалей. Она же от него ушла. Спился.

Шабанов. Сколько лет красоваться осталось? Женщина, как яблоня, в уходе нуждается.

Ковалев. Недотрога...

Шабанов. Что ж, за то осуждать вроде и не стоит, И войну так прошла. Из трофеев одного майора вывезла от Бранденбургских ворот.

Ковалев. Трофей-то быстро износился.

Шабанов. Трофеи всегда непрочные. Подумать только; сама кровью облилась, жизнь ему спасая. Не появляется?

Ковалев. Вход запрещен. Нашел какую-то дурочку, Вместе водку хлещут.

Шабанов. Подыскали б ей жениха.

Ковалев. Невеста с перебором.

Шабанов. Обожглась, второй раз опасается.

Входит Тепляшин.

Ковалев. Выперли?

Тепляшин. Сказано: «Мужчинам нечего делать».

Ковалев. А Барбарисов?

Тепляшин. Врачей женщины не стесняются.

Шабанов. Я им дам — не стесняются! (Уходит, взмахнув полотенцем.)

Тепляшин (после молчания) . Ты что-то расстроен, Павел?

Ковалев. Разве заметно?

Тепляшин. Я серьезно. Брось, жизнь хороша. Хватай ее, бери!

Ковалев. Что ж ты ее не хватаешь?

Тепляшин. Я б ухватил — не дается.

Ковалев. А ты с фланга...

Тепляшин. В мирное время стратегия другая.

Ковалев. Тактику перемени.

Тепляшин. Да ты, собственно, о чем?

Ковалев (хитро) . А ты о чем?

Тепляшин. Я о жизни.

Ковалев. Вот и я о ней.

Тепляшин. Сын большой.

Ковалев. Торопись, пока дедом не стал.

Тепляшин. А разве есть опасность?

Ковалев. Смотри, породнимся.

Тепляшин. В вашем доме военные успехом не пользуются.

Ковалев. Тут не правомочен... Хоть и дочь, не закажешь... Тревожусь за нее! Поветрие какое-то. Все ищут, все отвергают. Нас только что в металлолом не сдают.

Тепляшин. Письмо Родичева расстроило?

Ковалев. Нет. Не письмо.

Тепляшин. А что же?

Ковалев (уклончиво) . Возникают, Сережа, такие моменты в жизни, что и объяснить невозможно. Или с тобой такого не бывало?

Тепляшин. Со мной все бывало, Паша. Все. Ты знаешь.

Ковалев, Тогда не спрашивай.

Тепляшин. За дочь ты тревожишься, а я — за тебя, Ковалев. А что за меня тревожиться?

Тепляшин. Плохое настроение у тебя.

Ковалев. А с чего ему быть хорошим?

Тепляшин. Скажи: что мучает? Мы не имеем права скрывать друг от друга. Не имеем права, Паша.

Ковалев. Ах, Сережа, Сережа... А вдруг ты меня не поймешь?

Тепляшин. Я тебя не пойму?

Ковалев. Всяко бывает. (Тяжело.) В разном мы положении с тобой.

Корниенко (входя). Очень деловой разговор?

Ковалев. Не очень. (Тепляшину.) Вот от нее ты можешь все ответы на все вопросы получить. Так я говорю, Валя?

Корниенко. Я никогда не ухожу от ответов.

Ковалев. Вот-вот... Чем ты и отличаешься от меня. (Уходит.)

Тепляшин. Что с Павлом?

Корниенко. О-о, не моя компетенция!

Тепляшин. А все же?

Корниенко. За картами вам виднее.

Тепляшин. Вы его без гостей наблюдаете.

Корниенко. У меня для наблюдений времени не хватает.

Тепляшин. Все заняты?

Корниенко (с некоторым вызовом) . Бываю и свободна.

Тепляшин (смущенно) . Да-а...

Корниенко. Что «да», генерал?

Тепляшин. Когда у вас отпуск, Валентина Алексеевна?

Корниенко. Когда будет совсем тепло.

Тепляшин. Боитесь холода?

Корниенко. В окопах намерзлась, стараюсь избегать.

Тепляшин. Отдыхать в тепле собираетесь?

Корниенко. Если местком путевку найдет.

Тепляшин. Куда именно?

Корниенко. В Крым куда-нибудь. В Мисхор, Алушту...

Тепляшин. А что, если... если... если я вам... достану?

Корниенко. Что вы, товарищ генерал! Профсоюзы — очень мощная организация.

Тепляшин. Вам, может быть, скучно одной?

Корниенко. Почему одной? Отдыхающих много.

Тепляшин. Да, понимаю...

Корниенко. Я люблю плавать. И — далеко. За флажок!

Тепляшин. Совпадение. Я тоже люблю плавать. За флажок... Я хороший пловец. Вы не беспокойтесь.

Корниенко. Вы тоже собираетесь в Крым?..

Тепляшин. Собираюсь...

Корниенко. Куда?

Тепляшин. В Мисхор, Алушту...

Корниенко. Когда?

Тепляшин. Когда будет совсем тепло.

Корниенко. Боитесь холода?

Тепляшин. В окопах намерзся, стараюсь избегать.

Корниенко. Хотелось бы знать, почему выбрали такой маршрут?

Тепляшин. Не догадываетесь?

Корниенко. Темный человек.

Тепляшин. Валентина Алексеевна, мне давно хотелось сказать... Почему вы меня сторонитесь?

Корниенко. А мне казалось — вы меня не замечаете...

Тепляшин (взволнованно) . Да что вы! (Оглядываясь.) Нам обязательно кто-нибудь помешает!

Корниенко. Вероятно, доктор.

Тепляшин. У Максима в субботу день рождения. Прошу обязательно быть.

Корниенко. Пожелает ли Максим?

Тепляшин. Пожелает.

Корниенко. Вы уверены?

Тепляшин. Уверен. (Торопливо.) Мы можем вместе поехать в Крым?

Корниенко. Это будет странная поездка. Рассудите, генерал.

Тепляшин. Не называйте меня генералом.

Корниенко. Но вы ж еще не маршал.

Тепляшин. Нам обязательно кто-нибудь помешает!

Корниенко (улыбаясь) . Не сомневаюсь.

Тепляшин, Вы не хотите ответить?

Корниенко. Но вы мне тоже еще ничего не сказали.

Барбарисов (входя) . Не помешал?

Корниенко (смеясь) . Нет-нет!

Барбарисов. Генерал молчит.

Тепляшин. Иди к черту!

Барбарисов. Значит, я появился вовремя.

Тепляшин. По-моему, у Наташи температура?

Барбарисов. Мерили. Нормальная.

Тепляшин. Температура, может, и нормальная, но вот врачи...

Барбарисов. Не продолжай. Острота на уровне младшего лейтенанта.

Корниенко. Ну-ну!.. Желаю успеха. (Уходит смеясь.)

Барбарисов. Нечестно.

Тепляшин. Знаешь, Михаил, шуткам тоже бывает предел!

Барбарисов. Что ты говоришь? Я не был информирован об этом.

Тепляшин. Тебе не понять.

Барбарисов. Почему?

Тепляшин. Ты обветшалый холостяк.

Барбарисов. Вот я и хотел бы исправить это положение.

Тепляшин. Поздно. В зеркало посмотри.

Барбарисов. Из военной истории известно: генерал, потерявший спокойствие, не раз проигрывал сражение.

Тепляшин. Играй лучше в преферанс.

Барбарисов. Можем продолжить.

Входит Ковалев.

Павел, внесено предложение — продолжить.

Ковалев. Партнера же нет.

Барбарисов (Тепляшину) . Партнера нет.

Ковалев. Что тут у вас происходит?

Барбарисов. У тебя шпаги нет? Или пистолета?

Ковалев. Шпаг нет. А вот пистолета... К сожалению, свой сдал.

Барбарисов (Тепляшину) . Придется пользоваться твоими. Надеюсь, у тебя имеется?

Тепляшин. Для нас с тобой пистолетов хватит.

Барбарисов. Прекрасно! Секундантов подберем через отдел кадров.

Входят Ирина, Кирилл и Максим. Максим в форме слушателя Военно-воздушной академии. Ирина возбуждена. Едва кивнув головой, она уходит. Максим и Кирилл остаются в комнате.

Ковалев (рассерженно) . Ирина! (Максиму.) Что с ней?

Максим (неохотно) . Да поспорили мы...

Барбарисов. И крупные разногласия?

Максим. Она нервная. Мы разошлись во взглядах с Кириллом... А она заступилась за него...

Кирилл. Это нечестно, Максим! Мы как-нибудь сами разберемся.

Максим. Да я тоже так думаю.

Тепляшин (Кириллу) . Он обидел вас?

Максим. Что ты, папа! Кирилл выступил на диспуте. Тема там была «Отцы и дети»...

Барбарисов. Опять старику Тургеневу достается.

Максим. Да что вы! Тургенева и не вспоминали. О наших днях говорили.

Ковалев (с интересом) . Что же говорили о наших днях?

Максим. Много глупостей...

Кирилл (Максиму) . Для тебя все, что не по уставу, все глупости!

Максим. Ты меня уставом не кори. Уставы тоже умные люди сочиняют... и постарше нас с тобой.

Кирилл. Вот взял бы и выступил... со своей уставной точкой зрения.

Максим (Кириллу) . Я же не учусь у вас. Пригласили — и за то спасибо.

Ковалев (Максиму) . А что же все-таки сказал Кирилл?

Входит Ирина.

Максим. Не хочется повторять. Пусть сам скажет, насколько он идейно незрелый.

Ирина (Максиму) . Зато ты вполне зрелый!

Появляются Ковалева и Корниенко.

Ковалев (строго) . Ирина, Максим у нас в гостях!

Ирина. Извиняюсь. Но Кирилл тоже у нас в гостях.

Кирилл. Не обращай внимания, Ира. Я не обижаюсь.

Максим. Я за отцом зашел. Он просил...

Тепляшин. Да, нам пора...

Ковалева. По-моему, мы собирались вместе ужинать.

Максим. Не могу, мне к экзаменам готовиться.

Тепляшин. Дашенька, поужинаем в субботу у нас. (Со значением.) И чтобы все были. Все! Правда, Максим? И вы, Кирилл.

Кирилл. Спасибо.

Максим (подходя к Ирине) . Не сердись.

Ирина молчит.

Не сердись, Ира...

Тепляшин. Идем, Максим. (Ко всем.) Итак, в субботу.

Барбарисов (Тепляшину) , Вот и мы сразимся с тобой... на пистолетах. (Корниенко.) Не могу отпускать генерала. Очень коварный человек.

Тепляшины и Барбарисов уходят.

Кирилл (Ковалеву) . Извините, я не предполагал, что окажусь в центре внимания.

Ирина. Идем ко мне, Кирилл.

Кирилл. Да нет уж... Мне тоже пора.

Ковалев. Чем вы недовольны в жизни, молодой человек?

Ирина. Папа!

Кирилл. Кто вам сказал, что я недоволен? Я доволен жизнью. Если чем и недоволен, то уставами, ну, и еще там кое-чем...

Ковалева (мягко) . Паша, может, не стоит сейчас устраивать дискуссию...

Ирина. Нет, почему же?!

Ковалев. Уставы, молодой человек, воспитывают людей.

Кирилл. А вы уверены, Павел Степанович, что вам лично они помогали в жизни?

Ковалев. Мне лично очень помогали.

Кирилл. Что ж, это заслуживает размышления... Извините, но я тоже после дискуссии. Некоторая возбужденность еще не выветрилась... (Ирине.) Ты меня проводишь?

Ирина. Провожу.

Кирилл. До свиданья.

Кирилл и Ирина уходят.

Корниенко. Кажется, этот юноша — фруктик?

Ковалев, Вот они! Вот они, современные ниспровергатели! (Ковалевой.) Это же, ты понимаешь... Он же... он же с Ириной ходит. Такой прекрасный парень Максим... И вот!

Возвращается Ирина.

Ирина. Пожалуйста, не распределяйте свои симпатии и антипатии самостоятельно. Предоставьте это мне!

Ковалев. Что все-таки наболтал твой Кирилл?

Ковалева. Паша, дай ей успокоиться!

Ирина. Излишне. Я спокойна. Я даже слишком спокойна.

Ковалев (жене) . Дай ей холодной воды.

Ирина. Почему человек в свободной дискуссии не может высказать своих взглядов?

Корниенко. Насколько я понимаю, он высказал?

Ирина. Тетя Валя, вы же не в курсе наших дел!

Корниенко. Ты так думаешь?

Ирина. Да, я так думаю!

Ковалева. Ирина, перемени тон.

Корниенко. Погоди, Даша. Мы, Ирина, для того чтобы ты училась и могла свободно высказывать свои взгляды, дошли до Бранденбургских ворот и до Эльбы.

Ирина. Никто этого не отрицает.

Ковалев (настойчиво, Ирине) . Я прошу сказать, о чем говорил твой друг?

Ирина. Ты слышал.

Ковалев. И это все?

Ирина. Еще... Есть еще... Говорил, что отцы обманывали нас...

Ковалева. Что?.. Что? Какие отцы?

Ковалев. Не мешай. Пусть говорит. Что еще?

Ирина. Что у нас подавляется личность. Что народ наш некультурен, жесток.

Корниенко. Эх вы, личности! Сопляки!

Ирина. Солдатский способ разговора.

Корниенко. Да, солдатский! Мы, теряя товарищей, завоевали вам право жить и... выступать в дискуссиях.

Ирина. Можно это так часто и не повторять!

Ковалева. Ирина!

Корниенко. Жестокие?! Да, мы были жестокими в боях с врагами. В тех боях твой брат сложил свою голову.

Ирина. У Кирилла тоже погиб старший брат.

Корниенко (очень взволнованно) . Жестокие? Послушай о нашей жестокости. После штурма Зееловских высот мы спали в немецком доме. Все — солдаты, командиры, раненые и здоровые. Спали, не похоронив еще мертвых. На полу. А на кровати — две немки. Старуха и дочь. Я проснулась, старуха трясла меня; «Фрейлейн, фрейлейн...» Я увидела — у молодой начались роды. Я приняла ребенка. Перевязала пуповину. Обмыла. Положила с матерью. Солдаты спали. Утром на цыпочках, не гремя оружием, солдаты вышли из дома. Мать, родившая сына, спала. Немка. Жестокость!

Ирина (растерявшись) . Тетя, я не хотела обидеть. Но, вы думаете, мне легко слышать, когда моего отца называют обломком культа личности?!

Ковалева (потрясена) . Что? Кто называет?!

Ковалев. Ирина, Ирина! Что ты говоришь такое. Тоже Кирилл?

Ирина. Нет, папа, нет! Другой мальчик.

Ковалева. Мальчик?! Мальчик?! Ты понимаешь, что говоришь?

Ирина. Но это не я, не я говорю!

Ковалева. А ты несешь всякую чушь в дом твоего отца!

Ковалев (с болью) . Доведут тебя твои мальчики! Дочь ты, моя дочь!

Ирина. Не я же, не я! (Плача, убегает из комнаты.) .

Ковалева хочет пойти за ней.

Корниенко. Даша, лучше я. (Уходит.)

Ковалев (взволнованно) . Ты понимаешь, что она сказала? Мне?! Своему отцу?!

Ковалева. Успокойся, Паша.

Ковалев. Обломок! Дожил!

Ковалева. Ты мудрый человек. Неужели булавочные уколы могут так влиять на тебя?

Ковалев. Булавкой можно свалить человека насмерть, Надо знать лишь, куда всадить булавку.

Ковалева. Мы столько прошли вместе. Рядом. Слышишь, Павел? Ты слышишь меня?

Ковалев. Да, слышу! Слышу! Но ты пойми, пойми, Даша, я хочу знать! Кто мне ответит: обломок я или нет? Кто ответит?

Ковалева. Ты сам можешь ответить! Сам, понимаешь, сам?! Но ты еще должен думать о дочери. Не только о себе.

Ковалев (тяжело) . Я думаю. Думаю. И я отвечу! Отвечу. Сам отвечу!

Шабанов (входя) . Лег спать — не спится. Крутится фотография перед глазами.

Ковалева. Какая еще фотография?

Корниенко (входя) . Даша, иди к Ирине.

Ковалева и Корниенко уходят.

Шабанов. Что тут у вас?

Ковалев. Семейный разговор.

Шабанов. И вспомнил... Мы ж у того... Фридриха выкрали фотографию. Василий Гречка с Донбасса. Для расчета, на всякий случай. Напишу. Пусть пришлет срочно.

Ковалев (раздраженно) . Какую фотографию?!

Шабанов. Ну, того, Голлера, предателя. Хочу написать в Донбасс. Как считаешь?

Ковалев. Да пиши, если хочешь!

Шабанов, Крутится перед глазами. А вдруг он? Понимаешь, вдруг он? А ты с его отцом за картишками время проводишь? Партнера нашел себе? В дом пустил?

Ковалев (возмущенно) . Кого это я в дом пустил? Что ты мелешь? Ты ж еще и знать ничего не знаешь! Взглянул, померещилось — и уже выводы готовы?!

Шабанов. Ничего мне не померещилось! Вот напишу! Вот проверю!

Ковалев (кричит) . Да пиши! Проверяй! Пиши! Кто тебе мешает?! Пиши!

Шабанов. А ты думаешь, так оставлю?! Напишу! Я это дело распутаю!

Ковалев. Пиши! Пиши! Распутывай! Что ты от меня хочешь?! Пиши! (Уходит.)

Шабанов остается один.

Занавес

Действие второе

Прошло пять дней. Та же комната. Ковалев пишет, нервно затягиваясь сигаретой. Останавливается, сбрасывает пепел. Подходит к окну. Возвращается к столу. Пишет. Неслышно появляется Корниенко.

Корниенко (тихо) . Прошелся бы, Павел. Погода какая... совсем тепло.

Ковалев. Успею.

Корниенко. И куришь все.

Ковалев. Окно открыто.

Корниенко. На окно никотин не влияет.

Ковалев. Дашины функции на себя берешь?

Корниенко. Беру.

Ковалев. Мысль перебила.

Корниенко. Если мысль имеется, перебить ее невозможно.

Ковалев. Когда у человека склероз — весьма легкое дело.

Корниенко. При склерозе люди бросают курить.

Ковалев. Бросаю. (Давит сигарету в пепельнице.)

Корниенко. Что ты все пишешь?

Ковалев (отрываясь от стола, полушутя) . Мемуары... Литератором хочу заделаться. Когда был секретарем, получил одно письмишко. «Уважаемый товарищ Ковалев, поскольку я достиг пенсионного возраста и у меня оказалось много свободного времени, решил заняться литературным творчеством. Прикрепите ко мне литератора, я буду давать ему мысли, а он — художественно оформлять. Гонорар согласен делить пополам». Вот и я решил...

Корниенко. Без литератора?

Ковалев. Литераторы сами на мемуары перешли.

Корниенко. И ты по их пути?

Ковалев. У меня встреч со знаменитыми людьми не так много было... Я все больше о себе. А то помрешь — люди н знать не будут, кому похоронный марш играют.

Корниенко. Что ты похоронными мотивами занялся?

Ковалев. К слову, моя прекрасная свояченица.

Корниенко. И не стыдно?

Ковалев. Сгорел бы от стыда, да горючего материала мало.

Корниенко (возмущенно) . Иди подыши. На людей посмотри.

Ковалев. Дышу полной грудью. (Тянется к сигарете.)

Корниенко (строго) . Павел!

Ковалев. Повисли вы на мне! (Кладет сигарету.)

Телефонный звонок.

(Снимает трубку, слушает. Передает трубку Корниенко.) Тебя.

Корниенко. Слушаю. (Посуровев.) Что надо?.. Нет, бессмысленно. Никогда в жизни. (Слушает.) Я же знаю, на что тебе!.. Хорошо. Пришлю... Нет, только по почте. Никаких встреч!.. Да, переводом. (Вешает трубку, мгновение стоит молча.)

Ковалев. С кем так сурово?

Корниенко. С прошлым.

Ковалев. Денег просил?

Корниенко. Да.

Ковалев. Все равно пропьет.

Корниенко. Последний раз.

Ковалев. Сколько было этих последних... Ах, Валя, Валя... Выходила бы ты замуж!

Корниенко. Когда понадобится — выйду.

Ковалев. Сергей прекрасный человек.

Корниенко. Спасибо за рекомендацию.

Ковалев. Непьющий.

Корниенко. Привыкла к пьющим. Отвыкнуть — время надо. Иди гуляй... Я квартиру уберу.

Ковалев. Борис где?

Корниенко. С Наталкой Москву осваивают.

Ковалев. Ладно. (Прячет бумаги в ящик, закрывает его, ключ кладет в карман.) Подышу. (Тянется за пачкой сигарет.)

Корниенко. Не трогай.

Ковалев. Придется тратиться на улице.

Корниенко. Экономь лучше, семья все-таки.

Ковалев. Язва ты, Валентина.

Корниенко. Зарубцевалась уже.

Ковалев уходит. Корниенко включает радио. Льется мелодия. Корниенко выходит из комнаты, возвращается в фартуке, повязывая на ходу косынку. Вытирает тряпкой письменный стол. Телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Да. Его квартира... Вышел... Право, не знаю. Думаю, скоро... А что передать?.. Ах, Родичев?! Хорошо, товарищ Родичев. Обязательно передам. (Вешает трубку, продолжает уборку.)

Снова телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Нет, не Ирина. Ее нет... Что передать? Кто говорит?.. Один знакомый? Какой знакомый?.. Ну, как хотите. (Вешает трубку.)

Слышен звонок в дверь. Корниенко с тряпкой, в руке, выходит. Возвращается. За ней, с букетом тюльпанов, — Тепляшин.

Тепляшин (подавая цветы) . Вам, Валентина Алексеевна.

Корниенко (снимая фартук) . Спасибо.

Тепляшин (смущенно) . Думал другие, чтоб выделиться, но вспомнил, любите тюльпаны. Пришлось повториться... Не оригинален, конечно.

Корниенко. В цветах предпочитаю постоянство.

Тепляшин. Только в цветах?

Корниенко. Какой вы быстрый!

Тепляшин (с укором) . Вы у нас совершенно не обращали на меня внимания.

Корниенко. День рождения был не ваш.

Тепляшин. Максим бы не обиделся.

Корниенко. Что вы все за сына отвечаете?

Тепляшин. Обязан отвечать за сына. Я помешал? (С жестом.) Вы тут...

Корниенко. Успею.

Тепляшин. А доктора нет?

Корниенко. Ни доктора, ни больных. Павла прогнала на прогулку.

Тепляшин. Читает?

Корниенко. Пишет.

Тепляшин. Что же он пишет?

Корниенко. Не знаю. Под замок прячет.

Тепляшин. Этот мальчишка спьяну наболтал у нас за столом такое, что Павел места не находил себе. Я уж себяругаю: зачем позвали Кирилла?

Корниенко. Что их связывает с Максимом?

Тепляшин. Трудно сказать... Может быть, Ирина.

Корниенко. Дурные бывают девочки. Как бабочки на огонек бросаются... Обожгут крылышки, — полетели бы, а... взмахнуть уже нечем.

Тепляшин (осторожно) . Вообще-то можно и... отремонтировать крылышки.

Корниенко. Крылышки — да, душу — трудно.

Тепляшин (еще более осторожно) . Понравилась вам наша квартира?

Корниенко (смеясь) . По-моему, лишняя жилплощадь имеется.

Тепляшин. Имеется.

Корниенко. Сдавать не собираетесь?

Тепляшин. Собираюсь.

Корниенко. Кому?

Тепляшин. Какому-нибудь хорошему человеку.

Корниенко. С человеком пожить надо, чтобы узнать.

Тепляшин. Рискованные у вас обороты речи.

Корниенко (сухо) . А вы не понимайте, как не следует.

Тепляшин. Что вы, Валентина Алексеевна, я без злого умысла!

Корниенко. Меня удивить трудно, на войне солдатский фольклор изучила.

Тепляшин (сокрушенно) . Седой дурень, сболтнул глупость. А собирался сказать совсем другое.

Корниенко. Я и другое могу послушать.

Тепляшин. Теперь и другое прозвучит не так, как думалось.

Корниенко. Жаль.

Тепляшин. Чем человек старше, тем труднее высказать, что чувствуешь.

Корниенко. Мне казалось — наоборот, опыта больше.

Тепляшин. После смерти жены у меня опыта в этом направлении не прибавилось.

Корниенко. Сергей Васильевич, тюльпаны завянут.

Тепляшин. Неужели вам неинтересно?.

Корниенко. Ну-ну, не придирайтесь... В наказание поскучайте. (Уходит с букетом.)

Тепляшин закуривает, подходит к окну. Телефонный звонок.

Тепляшин (снимает трубку) . Нет, не он. Товарищ его... Одну минутку. Валентина Алексеевна!

Входит Корниенко.

Поговорите.

Корниенко (в трубку) . Нет, товарищ Родичев, еще не приходил... Думаю, скоро. Приезжайте. (Вешает трубку.) Родичев. (С раздумьем.) Обрадует ли Павла встреча?

Тепляшин. Валентина Алексеевна, один вопрос у нас нерешенный.

Корниенко. А все остальные считаете решенными?

Тепляшин. Для начала хотя бы один. Можно?

Корниенко. Да что вы все разрешения спрашиваете? Я не старший военачальник.

Тепляшин. Я бы рад видеть вас старшим начальником.

Корниенко (смеется) . Не прибавляйте к моим годам лишних.

Тепляшин. А вы не обращайте внимания на неудачные выражения. (Смотря на часы.) Опять кто-нибудь помешает.

Корниенко (смеясь) . Вообще-то пора.

Тепляшин. В Мисхор две путевки я заказал. Уже совсем тепло.

Корниенко. Все-таки Крым лучше, чем квартира. Более красивый этап.

Тепляшин. Согласны?

Корниенко. Чтобы облегчить участь месткома, могу согласиться. Но одно условие.

Тепляшин. Любые!

Корниенко. Стоимость путевки я оплачиваю сама.

Тепляшин. Валентина Алексеевна, это частность!

Корниенко. Человек я одинокий, состоятельный... Имею текущий счет в сберегательной кассе...

Тепляшин. Валентина Алексеевна...

Корниенко. Только при этом условии!

Тепляшин. Но слушайте.

Звонок.

Погодите открывать.

Корниенко (укоризненно) . Сергей Васильевич! Что подумают?..

Тепляшин. Согласен, согласен!

Корниенко уходит. Возвращается с Барбарисовым. У Барбарисова в руках букет.

Барбарисов (Тепляшину) . Ты?

Тепляшин. Я.

Барбарисов. Один?

Корниенко. Кроме нас, никого в доме нет.

Барбарисов. Обстановочка... (Вспомнив.) Примите скромный дар. (Передает букет Корниенко.) Сирень... Тюльпанов нет во всем городе.

Корниенко. Есть тюльпаны.

Барбарисов. Нет тюльпанов, обошел весь город.

Корниенко. Есть тюльпаны, Михал Михалыч. (Выходит из комнаты.)

Барбарисов. Перешел к активным действиям?

Тепляшин. Перемена тактики, Миша.

Корниенко возвращается с вазой, наполненной тюльпанами.

Корниенко. Есть тюльпаны.

Барбарисов (Тепляшину) . Ты?

Тепляшин. Я.

Барбарисов. Ручаюсь — последний букет в Москве.

Корниенко. Тем дороже для меня.

Барбарисов. Ах, Валечка, неужели вас могут покорить тюльпаны?

Корниенко. Могут.

Барбарисов. Но ведь я тоже приходил с тюльпанами?

Корниенко. Тогда было еще прохладно, а теперь совсем тепло. Товарищи мужчины, у меня еще уборка не закончена... (Уходит.)

Барбарисов (укоризненно) . Фронт вместе прошли, в мирные дни общаемся — и вдруг?! Может, мне пришла пора сдаваться?

Тепляшин. Пришла.

Барбарисов. Тогда какой смысл драться на дуэли?

Тепляшин. Нет никакого смысла. (Серьезно.) Михаил, неприятное дело.

Барбарисов. Не пугай меня.

Тепляшин. Пропал пистолет.

Барбарисов. Грубая шутка.

Тепляшин. Не шутка. Дарственный пистолет, с монограммой.

Барбарисов. Я на войне не пользовался оружием...

Тепляшин, Кто был, когда я показывал его?

Барбарисов. Сергей, если это розыгрыш, то неумный.

Тепляшин. Я такого же мнения. С оружием не шутят. В пистолете полная обойма. Ты не брал?

Барбарисов. Держишь в бельевом шкафу?! Поищи. Может, завалился.

Тепляшин. Кто был, не помнишь?

Барбарисов (вспоминая) . Я... Максим... Борис... По-моему, Кирилл... Да, Кирилл был, в руках держал. Павел был...

Тепляшин. О Павле все и думаю. Помнишь слова его: одна пуля — и никаких тревог и обязанностей?!

Барбарисов. Винные пары на печальные шутки тянут.

Тепляшин. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Барбарисов. Павла исключаю. Не в его характере.

Тепляшин. Характеры меняются. Помнится, последним пистолет держал Ковалев.

Барбарисов. Не был он пьяным... Так, бахвалился... Если кто и взял, то мальчишка... По-моему, он последним держал. Но куда ему с пистолетом? Трусишка. Искать надо дома.

Тепляшин. Все думаю: куда заложить мог? Память отшибло.

Барбарисов. Отшибет. С Валентины глаз не сводил. Кому-нибудь говорил?

Тепляшин. Максиму. Но зачем ему?

Барбарисов. Сначала поищем. Вместе. Дело все-таки серьезное. Давай прощаться. Валентина Алексеевна...

Слышен звонок. Входит Корниенко, идет открывать. Возвращается с Шабановым, нагруженным свертками.

Шабанов (Тепляшину и Барбарисову) . Выпала мне нагрузочка. Где Наталка?

Корниенко. С тобой же ушла.

Шабанов. Вот раззява! У газированной воды встречу назначили. Я жду — нет и нет! Не приходила?

Корниенко. Да нет же!

Шабанов. Впрочем, там не «Детский мир», а рай для взрослых. Самому на жирафу верхом сесть хочется.

Тепляшин. Валентина Алексеевна, вынуждены откланяться.

Корниенко. Да что вы? Павел скоро будет.

Барбарисов. Срочное дело.

Корниенко (Тепляшину) . Правда?

Тепляшин. Правда, Валентина Алексеевна, правда. Очень срочное.

Корниенко. Вам верю.

Тепляшин и Барбарисов уходят.

Шабанов. Что они взъерошенные такие?

Корниенко. Не торопились, а тут вдруг...

Телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Что?.. Наталка? Дома. (Шабанову.) Бросил жену!

Шабанов (берет трубку) . Горе ты мое березовое! Где находишься?.. Какое мороженое?.. Деревня соломенная! В Москву ж приехала! Ну, выбрал жену! Бери такси. Чего боишься?.. Заблудилась-таки!.. Ладно, не скули. Где сейчас?.. У мороженого? Смотри, зубы застудишь... Еду. Только с места не сходи. (Повесив трубку.) Попала в Москву!

Корниенко. Хорош муж, жену потерял.

Шабанов. Потеряешь ее! С того света по телефону разыщет.

Корниенко. Езжай уж.

Шабанов. Перекусить бы... Дай кусок хлеба.

Корниенко уходит, возвращается с хлебом,

А колбасы пожалела?

Корниенко. Обойдешься.

Шабанов. Колбасы пожалела? Сестра! (На пороге.) Да, слушай. Письмо должно прийти из Донбасса. Важное. Не затеряй. (Уходит.)

Корниенко включает радио. Входит Ковалева,

Ковалева (указывая на покупки) . Вернулись?

Корниенко. Борис Наталку потерял.

Ковалева. Как потерял?

Корниенко. Поехал за ней.

Ковалева (подходя к столу, пробует ящик) . Опять на замке?

Корниенко. Опять.

Ковалева. Тревожно мне. По ночам не спит. (Вздохнув.) Друзья забывают...

Корниенко. Тепляшин и Барбарисов были.

Ковалева (указывая на цветы) . Они скорей тебя посещают, чем Павла. Околдовала ты их.

Корниенко. Им забава, и мне не скучно.

Ковалева» Только ли забава?

Корниенко. Дашенька, кому я нужна, женский переросток?

Ковалева. Нужна... Кому больше, как думаешь?

Корниенко. Я анкет не заполняла.

Ковалева. А тебе кто по душе?

Корниенко. Оба хороши.

Ковалева (с некоторой завистью) . Сохранилась ты удивительно.

Корниенко. Позанималась бы лечебной физкультурой с больными семь часов кряду.

Ковалева. Поздно профессию менять. (Пробует ящик стола.) Тревожно, Валя. За Павла, за Ирину...

Резкий звонок. Корниенко поспешно идет открывать. Возвращается с Родичевым.

Родичев. Принимайте незваного гостя.

Ковалева. Иван Ильич, вот неожиданность!

Родичев. А я звонил... Все нет и нет Павла Степановича.

Корниенко (Ковалевой) . Забыла тебе сказать.

Родичев. Ах, это я вам надоедал по телефону?

Корниенко. Мне.

Родичев (Корниенко) . Неужели не вернулся?

Ковалева (взволнованно) . Вот-вот появится. Так, Валя?

Корниенко. Обычно долго не гуляет.

Ковалева. Что ж я вам и сесть не предлагаю? Может, чаю выпьете или кофе? А может, закусить? Валечка, организуй!

Родичев. Вы не беспокойтесь. Обедал. Натощак с министрами говорить трудно.

Корниенко уходит.

Родичев. Только не сердитесь, телефон ваш в Совете Министров оставил.

Ковалева. Пожалуйста, пожалуйста.

Родичев. Могут вызвать. До зарезу нужно повидать ответственного товарища. Хозяйство перестраиваем. Рутину ломаем. Дошли наконец до понимания. Дошли! (Увидев погрустневшее лицо Ковалевой.) Я вам голову делами забиваю?

Ковалева (вздохнув) . Нет, что вы...

Родичев. Запустили мы область. На пленуме ЦК здорово досталось. Трепали нас в хвост и в гриву.

Ковалева (сдержанно) . Мне Павел говорил.

Родичев. Ну, он-то в курсе! Знает положение дел!

Ковалева. Да, он знает.

Родичев. Именно! Дел столько, что к ночи с ног валишься. А главное — нельзя работать по старинке. Нельзя! Не то время.

Ковалева (вяло) . Да, конечно... Нельзя...

Родичев (мягче) . Вот, такие дела наши... Павел Степанович, наверно, ни одной рыбачьей зорьки не пропускает?

Ковалева (тяжко) . Пропускает, Иван Ильич. Все зорьки пропускает.

Родичев (встревоженно) . Уж не радикулит ли? Рыбачья болезнь.

Ковалева. И радикулита нет.

Родичев (обрадованно) . Да что вы говорите?! Так это ж замечательно! А я было встревожился. Чем же он занимается?

Ковалева. Ничем.

Родичев (огорошен) . Как так ничем? (Спохватившись.) Ах да... В преферанс, наверно?

Ковалева (усмехнулась) . С чего решили?

Родичев. Две колоды карт лежат не первой свежести...

Ковалева (покорно) . Играет иногда...

Родичев. Счастливец! А тут с сынишкой на подкидного дурака время не найдешь. А уж преферанс... Разве что в поезде... Да и то самолетом больше. Два часа — и в Москве, не успеешь бумагу расчертить.

Ковалева (просительно) . Иван Ильич...

Родичев. Устали от моей болтовни?

Ковалева. Просьба к вам.

Родичев (с готовностью) . Любую просьбу!

Ковалева. Как ни тяжело вас просить...

Родичев. Все сделаю...

Ковалева. Ничего делать не надо, Иван Ильич, не тревожьте Павла вашими заботами областными. Не надо. Прошу вас.

Родичев (озадаченно) . И все?

Ковалева. И все.

Родичев. А что же он? Ах да... (Смутился, с участием.) До сих пор переживает?

Ковалева. Да.

Родичев (простосердечно) . Ах я, абсолютная дубина! Не подумал, грешен.

Ковалева (настойчиво) . И о рыбе не спрашивайте. Он свои лески и крючки доктору отдал.

Родичев. Все-таки запретили ему у воды быть? И правильно.

Ковалева. Никто не запрещал... И про карты не говорите.

Родичев (озадаченно) . Постойте, Дарья Алексеевна, о чем же говорить с ним?

Ковалева. О чем хотите, только не об этом. Он в очень плохом настроении.

Телефонный звонок.

(Снимает трубку.) У нас Иван Ильич.

Родичев (рывком беря трубку) . Да, да. (Смотрит на часы.) Через пятнадцать минут. Ровно через пятнадцать... Машина у подъезда. Спасибо. (Повесив трубку.) Простите, Дарья Алексеевна.

Ковалева (покорно) . Понимаю. Но вы еще заедете?

Родичев. Обязательно.

Ковалева. Не забудете?

Родичев. О, конечно, не забуду. Как можно... Я письмо не случайно прислал. У меня с Павлом серьезный разговор предстоит. (Пятится к двери.)

Ковалева (требовательно) . Что за разговор? Я бы хотела знать.

Родичев (смотря на часы) . Я все сам скажу. Сам. В пересказе не прозвучит! Горю. Передавайте привет вашей прелестной сестре. (Уходит.)

Ковалева даже не пошла провожать. Вытирает платком слезы. С подносом входит Корниенко.

Корниенко. Что случилось, Даша?

Ковалева. Кофе придется нам пить с тобой.

Корниенко. Куда же исчез Родичев?

Ковалева. Спешил в Совет Министров. Его там ждут. Ждут...

Корниенко (наливая кофе) . Что за люди?! Приехать в дом, встревожить людей и скрыться?!

Ковалева. Кстати, Родичев передал тебе нежный привет... (Пьет кофе.)

Корниенко. Нужен мне его привет, как кофейнику крылья!

Входит Ирина.

Ирина. Папа дома?

Ковалева. Нет.

Ирина. Как у него настроение?

Ковалева. Отличное! Особенно после того, как Кирилл у Тепляшиных провозгласил тост против старцев, мешающих молодежи идти вперед!

Корниенко (Ирине) . Что тебя связывает с Кириллом?

Ирина. Меня ничто и ни с кем не связывает.

Ковалева (остро) . А с нами?

Ирина. Вы родители... Но уж если прямо... вы тоже с нами должны считаться.

Корниенко собирает посуду и уходит.

Ковалева (примиренно) . Отцу трудно.

Ирина. Вижу...

Ковалева. Отец не домашний человек.

Ирина. Но папа часто судит слишком прямолинейно. Нельзя людей раскладывать по полочкам. Люди не плюшевые мишки. Розовых — на одну полку, коричневых — на другую.

Ковалева. Кто же их так раскладывает?

Ирина (уклончиво) . Есть некоторые товарищи...

Ковалева. Те, кто внушил тебе эти мысли, тоже прямолинейны. На трибунах очень воинственны, сбрасывая то, что дорого нам.

Ирина. Вам...

Ковалева. Не только нам... Большинству, огромному большинству народа.

Ирина. Почему ты говоришь от имени народа? Это устарело.

Ковалева. Нет, это не устарело! Не устарело! (Убежденно.) Я прошла с народом нелегкий путь. Знаю, чем живут люди! Хорошо знаю. Во всем, что видишь вокруг, есть и моя доля. Твоя мать в восемнадцать лет была сборщицей на конвейере...

Ирина. Ты хочешь, чтобы я покраснела?

Ковалева. Не хочу, но ты уже покраснела.

Ирина. Как на тебя повлияла долгая совместная жизнь с отцом!

Ковалева. Не совместная жизнь, Ирина. Взгляды совместные. Сожалею, что не смогли передать их тебе. Полагали, сама разберешься.

Ирина. Я и разбираюсь.

Ковалева. Почему в духовные советчики ты избрала Кирилла, а... ну, к примеру, не Максима?

Ирина. Я не избирала еще никого! Прошу учесть. У Максима все гладко. Слишком правильный... Не способен на какой-то особо благородный поступок.

Ковалева. Не торопись, он учится в Военно-воздушной академии. Наши космонавты тоже...

Ирина. Не надо, мама! Ты же понимаешь, я имею в виду землю, не воздух. А Кирилла мне жаль... У его отца была тяжелая жизнь. Во времена культа. Ты думаешь, это не отразилось на нем? А теперь комсомольский комитет собирается обсуждать Кирилла.

Ковалева. Что ж особенного? Комсомол обязан воспитывать молодых людей.

Ирина. Воспитывать, воспитывать! Какой скучный глагол!

Ковалева. Для тебя это только глагол, а для меня — вся жизнь. Надо заработать право судить других. Это право дается личным трудом, своим взносом в общество, членом которого ты уже имеешь честь состоять.

Ирина. Мама, это ужасно! Ты говоришь как руководитель политкружка.

Ковалева. А я, как тебе известно, и есть руководитель политкружка. Разве ты не знаешь? Подумай, Ира, о своих друзьях. Личные привязанности имеют немаловажное значение, но быть вместе с человеком, чуждым по взглядам отцу и матери? Ты считаешь это возможным?

Ирина. Откуда ты знаешь его взгляды?

Ковалева. Слышала из собственных уст! Ты думаешь, мы можем остаться безучастными? Ты наша дочь.

Ирина. Я не отказываюсь от вас!

Ковалева. Хоть за это спасибо!

Звонок. Ковалева идет открывать, возвращается,

К тебе Максим. (Уходит.)

Входит Максим.

Максим. Ира!

Ирина. Что ж не здороваешься?

Максим. Здравствуй, конечно. Понимаешь, я с поручением.

Ирина. От кого?

Максим. От Кирилла.

Ирина. Ты?!

Максим. Он хочет тебя видеть.

Ирина. Мог бы позвонить... Зайти...

Максим. Заходить он не хочет, а по телефону сказали — тебя нет.

Ирина (удивленно) . И ты пришел от его имени?!

Максим. А что тут такого?

Ирина. Но ведь вы, кажется, враги?

Максим. Зачем так примитивно? Мы по-разному смотрим на жизнь. Но не надо нас называть врагами.

Ирина (возмущенно) . У меня лично твое толстовство не умещается в голове!

Максим. Твоя просьба для меня закон. Я уговорил его прийти к нам. Ты видела, что из этого вышло?

Ирина. А сам ты что думаешь? Какие у тебя просьбы?

Максим. У меня нет никаких просьб.

Ирина. Но ты, я вижу, не очень оптимистически настроен?

Максим (уклончиво) . У отца неприятность...

Ирина. Что такое?

Максим. Да так...

Ирина. Что-нибудь серьезное?

Максим. Пропала одна... вещь пропала... Но ты не беспокойся... Все будет в порядке.

Ирина. А я и не беспокоюсь! У тебя все будет в порядке! У тебя всегда все в порядке!

Максим. Зато у тебя, по-моему, не все в порядке! (Резко.) Но речь идет не обо мне. Тебя ждет Кирилл.

Ирина. Где он?

Максим. В кафе.

Ирина. Он ждет меня или нас?

Максим. Тебя.

Ирина. Знаешь что, милый Иисус из Назарета, мне твои христианские подвиги решительно противны. Ты носишь мундир...

Максим. О мундире не беспокойся. Я его ничем и никогда не запятнаю.

Ирина. Сомневаюсь.

Максим. Одним словом, это не твое дело! (Теряя терпение.) Ты пойдешь к Кириллу или нет? Это, в конце концов, тебе нужно. И ему нужно! Ему!

Ирина (с вызовом) . И пойду! Только при одном условии.

Максим. Ты еще будешь мне диктовать условия?!

Ирина. Буду. Ты пойдешь со мной.

Максим. В качестве принудительного ассортимента?

Ирина. Как мой товарищ.

Максим. Разве я твой товарищ?

Ирина. По правде говоря, ты не товарищ, ты алгебра для шестиклассников! И все-таки ты пойдешь!

Максим. Без сопровождающих ты не можешь?

Ирина. Представь себе, не могу! (Открыв дверь.) Мама, я ухожу.

Ковалева (появляясь) . У тебя же урок английского.

Ирина. Извинись перед Федор Федоровичем! (Уходит с Максимом.)

Ковалева подходит к письменному столу, открывает, боковые ящики, ищет ключ. Входит Корниенко,

Корниенко. Даша, ключ он взял с собой.

Шабанов (входя с Наталкой) . Потерпевшая доставлена на дом.

Наталка. Кинул меня... На продавщицу засмотрелся. Хорош гусь!

Шабанов. А ты что, петушка выбрала? В непредвиденный расход супруга вводишь? На такси приходится тратиться.

Наталка. И что я за тебя замуж пошла? Жадюгу такого!

Шабанов. Возле мороженого абсолютно нарочно себя забыла. Подумать — восемнадцать порций съела! Не женщина, а холодильник.

Корниенко. Наталка, как ты его терпишь? Поедом тебя ест.

Шабанов. А дома больше нечем питаться. Весь заработок с премиальными на мороженое уходит, Фруктовое не потребляет... подавай сливочное, да еще с цукатами.

Наталка. Всех критикует, а сам чистенький. (Шабанову.) Что ты свои цацки разложил на столе?

Шабанов. Хвалился покупками.

Наталка. Всю жизнь хвалишься. Забирай, пойдем в чемоданы ховать.

Шабанов (забирая покупки) . Тебя бы куда заховать?! (Уходит, обняв Наталку.)

Ковалева. Дети!

Корниенко. Не дождалась его мама из плена.

Входит Ковалев.

Ковалев. Что так рано, Даша?

Ковалева. Занятие перенесли. Да. Знаешь, Иван Ильич заезжал... Но вызвали его... куда-то...

Ковалев (вспылив) . Подождать не мог?! Позвонить заранее?!

Корниенко. Звонил дважды. (Уходит.)

Ковалев. Визит отдал, хозяина не застал. Приличия соблюдены. (Отходя.) Долго был?

Ковалева. Сидел некоторое время..

Ковалев (усмехнувшись) . Занятой товарищ. Что говорил?

Ковалева. Да так... Ничего особенного...

Ковалев. За этим и пожаловал?

Ковалева (успокаивая) . Он еще заедет... Обязательно заедет. Между прочим, хорошо выглядит.

Ковалев. Мы все когда-то хорошо выглядели!

Ковалева. Что с тобой, Паша?

Ковалев. Со мной? Ничего. Давление нормальное, аппетит хороший.

Ковалева. Настроение твое...

Ковалев. Дашенька, Дашенька... Дырку на пиджаке с большим трудом, но можно заштопать. Настроение — трудно.

Ковалева (осторожно) . А если тебе поехать куда?

Ковалев (тупо) . Куда?

Ковалева. Ну... в дом отдыха... или в поездку, туристскую...

Ковалев. Я в жизни никогда не был туристом!

Ковалева. Но многие же ездят? Почему ты ставишь себя в особое положение? Почему не доверяешь мне?

Ковалев. Кому?.

Ковалева. Мне бумага нужна для конспекта. Стол закрыт,,. Раньше так не было.

Ковалев (смущенно) . Людей много в доме.

Ковалева. Чужих-то нет?

Ковалев. Тебе бумага нужна или психология? (Достает ключ.)

Ковалева. Бумага.

Ковалев (открывает стол, достает пачку бумаги) . Достаточно?

Ковалева (беря бумагу) . А что ты пишешь?

Ковалев (уклончиво) . Так, статью одну...

Ковалева. Ты ничего о ней не говорил.

Ковалев. Закончу — почитаешь... Должна быть довольна, дело нашел.

Ковалева (настойчиво) . О чем статья, Паша?!

Ковалев. Так, в общем... О винограде... (С усмешкой.) Ты же знаешь, виноград — моя слабость. (Закрывает ящик. Прячет ключ в карман.)

Ковалева. Паша, Паша, нельзя так замыкаться, в себе. Мы не на острове живем. Вокруг нас люди...

Ковалев. Разве еще остались?

Ковалева. Ты уже никого не видишь... Так не положено. Хоть бы о дочери подумал.

Ковалев. Думаю... А что с дочерью?

Ковалева. Она все дальше отходит от нас.

Ковалев. Не преувеличивай.

Ковалева. А ты не преуменьшай. Только и знает одного Кирилла...

Ковалев. Это почему же?

Звонок. Ковалева уходит и возвращается с Голлем.

Ковалева. Простите, Федор Федорович... Ирину вызвали.

Голль (подозрительно) . Куда?

Ковалева. Пришел Максим...

Голль. В институт?

Ковалева. Не сказала.

Голль. Кирилл исчез!

Ковалева. Как исчез?

Голль. Сказал — в институт. Я позвонил — в институте не был!

Ковалева. С ними должен быть Максим...

Голль. Вы уверены? Павел Степанович, уделите мне время.

Ковалев. Пожалуйста!

Ковалева уходит,

Голль. Я решаюсь к вам обратиться, Павел Степанович.

Ковалев. Садитесь. Курите. (Закуривает.) Пульку мы никак не закончим.

Голль (глухо) . Я думаю о другой пульке.

Ковалев. Надо завершить предыдущую... Соберемся, не беспокойтесь.

Голль. Беспокоюсь... Очень беспокоюсь... Мы говорили о колесе... колесе истории.

Ковалев. Оставьте вы колесо в покое! Пусть идет своим ходом.

Голль (трагично) . Не могу! Не могу, Павел Степанович! У меня остался только один сын! Один! И я один. Нас двое в этом мире. Я не хочу закончить жизнь в полном одиночестве!

Ковалев. Почему так мрачно?

Голль. С Кириллом что-то происходит. Он не спит, мечется. Над ним собираются тучи. Мальчика могут исключить из комсомола.

Ковалев. За выступление? Да что вы?!

Голль. У него было несколько... выступлений. А как же он найдет работу, если его исключат?

Ковалев (отмахнувшись) . Федор Федорович, эти времена миновали.

Голль. Не скажите! Не скажите! Его профессия — английский язык. Не допустят работать с иностранцами.

Ковалев. Можно преподавать, переводить... Выбор большой.

Голль (внимательно слушая) . Значит, вы что-то предполагаете?! Но он может сделать что-либо с собой! Наложить руки. У него ужасное настроение.

Ковалев. Руки его понадобятся для более производительных дел... Но, откровенно говоря, о сыне вам бы следовало подумать раньше.

Голль. Неужели уже поздно?

Ковалев. О детях беспокоиться никогда не поздно. Почему вы, отец, не бережете его?

Голль (в смятении) . Я не берегу?! Да я всю жизнь посвятил ему!

Ковалев. Кого же вы воспитали? В двадцать два года — и ничего святого! Все кругом дураки! А эти дураки впроголодь строили города. Возводили заводы. Эти дураки на рейхстаге своей кровью написали слово «мир». Это не зачеркнуть никаким культом личности! Да, это были тяжелые, тяжкие времена! Таких не придумаешь! Чем дальше живем, тем больше понимаем, от чего мы избавились. Но мы работали. Партия. Люди. Мы. Весь народ. И вы! Да, и вы! А сколько за нами пошло народов? Сколько людей на всех континентах? Слушал я вашего Кирилла у Тепляшина. Прямо скажу — противно.

Голль. Неужели нельзя иметь своего мнения?

Ковалев. Имейте! Сколько угодно! Но не навязывайте его другим!

Голль. Теперь мальчику приходится расплачиваться!

Ковалев. Расплачиваться?! С ним же ничего не сделали.

Голль (лихорадочно) . Вы такой авторитетный человек. С вашим словом посчитаются... Заступитесь за мальчика.

Ковалев. Как же я могу заступиться?

Голль. Позвоните... А еще лучше — съездите в институт. Поговорите. Пусть не портят ему биографию. Мальчику всего двадцать два года.

Ковалев. А вы убеждены, что ваш мальчик примет заступничество?

Голль. Мы ему ничего не скажем. Вы только сделайте. Один сын! Помогите.

Ковалев. Защищать сына надо в самом сыне! И это дело родителей!

Голль. Я говорил: «Молчи. Не лезь на трибуну». Нет, вышел! «Теперь не сажают!» Один погиб. Теперь другой...

Ковалев (не сдержавшись) . Да кому он нужен, ваш сын?! Кому?

Голль (странно) . О-о! Вы глубоко заблуждаетесь. Он нужен! И не одному мне! Неужели вы не замечаете?

Ковалев. А что я должен замечать?

Голль (с вызовом) . Он нужен Ирине! Да-да, Ирине! И вы от этого не отмахнетесь!

Ковалев. Это их частное дело.

Голль. О, совсем нет! И наше с вами! И я хочу, чтобы они были счастливы. Хочу видеть хотя бы одного сына живым и счастливым! От этого нельзя отмахнуться! Мы живем с вами в обществе, где грани стерты. И мы с вами — вы и я — члены этого общества! Разве не так? Почему вы молчите? Вы не согласны?

Ковалев. То, что грани стерты, вы хорошо усвоили. А то, что вы, отец, несете ответственность за сына, вы усвоили? Каким он войдет в наше общество? Вы думали об этом? А пути, которые вы мне предлагаете? Разве это современные пути?

Голль. Найдите другие, но спасите мне сына!

Звонок. Корниенко идет открывать дверь. В комнате появляется Шабанов. Корниенко возвращается с письмом.

Корниенко (Шабанову) . Тебе. (Уходит.)

Шабанов (взглянув на конверт) . О-о! Донбасс отвечает. День добрый, Федор Федорович.

Голль (рассеянно) . Здравствуйте, здравствуйте. Как вы меня встревожили, назвав какого-то Фридриха! Я смотрел на фотографию. Неужели мой мальчик мог быть предателем?

Шабанов. Мальчики бывают разные.

Голль. Но мой не мог быть! Взгляните еще раз! Успокойте старого человека. (Достает фотографию.)

Шабанов. Маленькая карточка.

Ковалев (Голлю) . Зачем терзаете себя?! Столько лет прошло...

Голль (Шабанову) . Умоляю... Я оставлю вам фотографию. Помогите снять камень с души. Люди должны помогать друг другу. Должны!

Шабанов (беря фотографию) . Если б я мог разрешить сомнения!

Голль (Шабанову) . Тронут вашей добротой. Весьма тронут. (Ковалеву.) До свиданья, Павел Степанович. До свиданья. Но мы еще увидимся. Мы очень скоро увидимся. (Уходит.)

Шабанов (смотря на фотографию) . Он или не он? (Разрывает конверт. Сличает.) Маленькая. Ошибиться можно.

Ковалев (горячо) . А если и правда — сын? Что ж, ты ему говорить будешь? Пусть лучше живет не зная.

Шабанов (страстно) . Спина моя хочет знать! Спина. Не был ты, Павел, в моей шкуре. Не знаешь, когда человек человека сапогами по лицу да по ребрам бьет.

Входят Наталка и Корниенко.

Когда бьют тебя кулаком в кожаной перчатке, чтобы кровью твоей свою фашистскую длань не запачкать!

Наталка (испуганно) . Боря, что ты?

Шабанов. Когда идешь, а вокруг дома чужие... И люди чужие. На тебя как на собаку смотрят. А тебе все огни свои видятся. Березы весной... Глаза материнские... Не знаешь ты, Павел, не был по ту сторону. А мы хлебнули — до сих пор во рту солоно...

Наталка (тревожно) . Что ты, Боренька? Что с тобой?

Шабанов (смотря на фотографии) . Фридриха Голлера помнишь?

Наталка. О-о!

Шабанов. Забыть невозможно. (Корниенко.) Фонаря у вас волшебного нет?

Корниенко. Был где-то у Ирины неисправный.

Шабанов. Исправим. Понадобится фонарик. (Быстро уходит, за ним — Наталка и Корниенко.)

Входит Ирина. Увидев задумавшегося отца, старается незаметно проскользнуть в свою комнату.

Ковалев. Ирина!

Ирина (останавливаясь) . Да, отец.

Ковалев. Задержись.

Ирина. Слушаю, папа.

Ковалев. Я бы хотел знать, какие у тебя отношения с Кириллом?

Ирина. Ты считаешь удобным задавать мне такие вопросы?

Ковалев. Если б не считал — не задавал!

Ирина. Никаких отношений!

Ковалев. Это правда?

Ирина. Не переспрашивай меня.

Ковалев. Ты его любишь?

Ирина. А разве запрещается?

Ковалев. Ты моя дочь!

Ирина. А ты мой отец!

Ковалев. Поэтому я имею право беспокоиться о твоей жизни.

Ирина. Она в опасности?

Ковалев. Да.

Ирина. Я этого не замечаю.

Ковалев. Но мы с матерью замечаем! Как можно связывать свою судьбу с таким человеком, как Кирилл?!

Ирина. Отец...

Ковалев. Я не хочу, чтобы он бывал у нас в доме! Не хочу видеть его!

Ирина. А я хочу!

Ковалев. Я запрещаю тебе!

Ирина. Вы с матерью говорите: «У нас упрямые характеры». Но я ваша дочь!

Ковалев. Что ты хочешь этим сказать?!

Ирина. Я бы многое сказала. Но скажу одно. Не думайте, пожалуйста, что мы глупее вас. Вы что же, хотите, чтобы мы во всем вас повторяли?

Ковалев. В чем повторяли?

Ирина. Во всем. В том числе и в ошибках. Или у вас их не было?

Ковалев. Но при чем здесь Кирилл?

Ирина. Ты его не знаешь!

Ковалев. Достаточно того, что я слышал от него.

Ирина. Это оболочка. Если б ты мог с ним поговорить побольше, узнал бы с другой стороны.

Ковалев. Будет время — поговорю.

Ирина. Ты его и видеть не хочешь!

Ковалев. Ну, зто так...

Ирина. Я его приведу к тебе.

Ковалев. Мы для вас устарели. Не надо.

Ирина (настойчиво) . Надо. Надо! Не отгораживайся от жизни, папа!

Ковалев (возмущенно) . Ну, знаешь!

Ирина. Все знаю! Прощения мне не будет, но тем не менее я приведу его к тебе! Приведу!

Ковалев. Хорошо! Приводи! Но смотри, ему не поздоровится!

Ирина. Не угрожай! Я не боюсь ничего на свете!

Ковалев. Ишь ты какая храбрая!

Ирина. Когда ему быть у тебя?

Ковалев (яростно) . Сегодня, завтра, послезавтра! В любую минуту!

Ирина. Вот-вот! Этого я только и хочу! Я приведу его! Слышишь? (Убегает.)

Ковалев растерянно стоит посреди комнаты. Достает сигарету, пытаясь закурить, ломает спички.

Занавес

Действие третье

Прошел еще один день. Предвечерье. Ковалев ходит по комнате. Останавливается возле письменного стола. Листает рукопись, вчитывается в нее, кладет на стол, снова вчитывается, делает пометки. Поднимается, сосредоточенно шагает по комнате. Корниенко стоит у окна, смотрит на улицу.

Корниенко. Успокойся, Павел. Могут же быть дела у человека?

Ковалев (смотря на часы, строго) . Сказал — в шесть, а уже восьмой.

Корниенко. Аккуратностью вы все славитесь.

Ковалев. Мог бы позвонить.

Корниенко. А если в таком месте, что позвонить невозможно?

Ковалев. Нет таких мест.

Корниенко. Тебе виднее.

Ковалев. Как меняются люди!

Корниенко. Нельзя распускать себя!

Ковалев. Точку поставил. Понимаешь, точку? Не могу сидеть дома. Пойду похожу.

Корниенко. А вдруг приедет?

Ковалев. Если я ему еще нужен, обождет. (Прячет рукопись в стол, закрывает ящик на ключ.)

Корниенко. Все на ключик прячешь?

Ковалев. Так прочнее. (Взглянув на часы.) Все правильно, все правильно, Валя! Скоро вернусь. (Уходит.)

Корниенко остается в комнате. Телефонный звонок.

Корниенко (снимая трубку) . Я, Сергей Васильевич... Одна. Совсем одна... Ушел гулять... Что такой голос грустный? Лично так лично... Весь день писал. Сказал, точку поставил... Да как вам сказать? Его не поймешь — какой он... Никуда не собираюсь. (Вешает трубку.)

Звонок. Корниенко идет открывать. Возвращается с Барбарисовым.

Барбарисов (оглядывая комнату) . В каком укрытии генерал?

Корниенко. Его здесь нет.

Барбарисов. Странно. Сказал, к семи будет.

Корниенко. Перешел на зимнее расписание, опаздывает.

Барбарисов. А я торопился. К сожалению, на пути следования автобуса цветочных киосков не оказалось.

Корниенко. В вашем возрасте в такси лучше ездить.

Барбарисов. Это почему же?

Корниенко. Спокойней...

Барбарисов. Раньше вы никогда не напоминали мне о возрасте.

Корниенко. Не замечала.

Барбарисов. Вы становитесь жестокой. Вам требуется отдых.

Корниенко. Требуется.

Барбарисов. Есть две путевки в Крым. Мы могли бы прекрасно отдохнуть.

Корниенко. Мне все об этом говорят.

Барбарисов. Кто все?

Корниенко. Ваши товарищи.

Барбарисов. У меня их не так много.

Корниенко. Некоторые...

Барбарисов. От меня ждут подтверждения — две путевки в резерве. (Подходя к телефону.) Могу звонить?

Корниенко. Заказывайте одну.

Барбарисов. Валентина Алексеевна, из лучших побуждений.

Корниенко. Поздно.

Барбарисов. Отдыхать никогда не поздно.

Корниенко. О путевках позаботился Сергей Васильевич.

Барбарисов. Для вас?

Корниенко. Для нас.

Барбарисов. Удар в спину. Товарищ называется!

Корниенко. Надеюсь, вы по-товарищески его предупредили, что собираетесь приглашать меня в Крым?

Барбарисов. Нет, конечно! Но это совсем другой вопрос!

Корниенко. Вероятно, он думал так же.

Барбарисов. И вы, не задумываясь, приняли его предложение?

Корниенко. Предложения он мне еще не делал.

Барбарисов. А если это сделаю я?

Корниенко. Не стоит.

Барбарисов. Почему?

Корниенко. Не хочу обижать вас отказом.

Барбарисов. Не обижайте.

Корниенко. Поэтому и не стоит. Заказывайте путевку, отправимся втроем в Мисхор.

Барбарисов. Ах, вы даже определили место?! Ну, тихоход! Никогда не думал, что военные такие прыткие! Несмотря на неприятности, заниматься устройством личных дел?!

Корниенко. Какие у Сергея Васильевича неприятности?

Барбарисов, Если он вас не посвящал — не имею права.

Корниенко. Я серьезно спрашиваю.

Барбарисов. Не правомочен.

Корниенко. Я бы хотела, чтоб вы поняли: его неприятности для меня не безразличны.

Барбарисов. Спрашивайте его сами.

Корниенко. Я перестану вас считать другом.

Барбарисов. Что поделать? Слово.

Корниенко. Какие неприятности? В академии?

Барбарисов. Не выпытывайте, ничего не скажу!

Корниенко. С Максимом?

Барбарисов. Валя, напрасный труд!

Корниенко. Если он что скрывает от меня... Тогда... Тогда — все! Больше того — я скажу: вы причина всему!

Барбарисов. Повторяю: не правомочен!

Корниенко. Вы мстите мне? Не по-мужски, не по-дружески!

Барбарисов. Хорошо же! Но вы ничего не знаете. Даете слово?

Корниенко. Честное слово!

Барбарисов. У него пропал пистолет.

Корниенко (ошарашена) . Какой пистолет?

Барбарисов. Дарственный. В тот вечер, когда мы были у него в гостях. Не можем найти. Все перерыли.

Корниенко. Но кто мог взять?

Барбарисов. В этом весь вопрос. Весь вопрос!

Звонок.

Корниенко (уходя) . Но кто же, кто же посмел? (Возвращается с Родичевым.)

Родичев. Мне, как всегда, нет прощения.

Корниенко. Он очень ждал вас. (Знакомя с Барбарисовым.) Друг Павла, доктор Барбарисов.

Родичев (знакомясь) . В Москве не знаешь, сколько времени в каком кабинете просидишь. Обиделся? А мне уезжать сегодня. Надолго ушел?

Корниенко. Вы очень ему нужны!

Родичев. Вот беда!

Корниенко. Постараюсь найти. (Уходит.)

Родичев (присматриваясь к Барбарисову) . Лечите Ковалева?

Барбарисов. Не столько лечу, сколько дружу.

Родичев. Что он, как сейчас?

Барбарисов. Как лошадка, сбившаяся с ноги.

Родичев. Нервы лечит?

Барбарисов. Микстуры Павлу помогают плохо.

Родичев. Сменили бы лекарство.

Барбарисов. Меняли.

Родичев. Помогло?

Барбарисов. Как вам сказать... Не очень. Есть, правда, один неплохой способ лечения... Но, к сожалению, не всегда удается применить его.

Родичев. У вас в Москве такие клиники, врачи... А что за препарат?

Барбарисов. Препарат довольно просто называется: внимание к человеку.

Родичев (прямо) . Меня упрекаете?

Барбарисов. Никого не упрекаю. Вы — люди занятые.

Родичев. Доктор, не хитрите со мной. Ковалев не чужой мне человек. Я воспитанник его. Он меня учиться посылал. В обком взял. Чувствую, камень у него на сердце.

Барбарисов. На сердце много хуже, чем в почках. Медицина в таких случаях бессильна.

Родичев. А если предложу ему вернуться в область?

Барбарисов, Для пенсионеров Москва удобней.

Родичев. Почему же?

Барбарисов. Зрелищных предприятий много. Сады, скверы... Бульвары со скамеечками.

Родичев. Для некоторых пенсионеров лучше не садовые скамейки, а степной ветер и сознание, что они живут полнокровной жизнью.

Барбарисов. Но надо, чтобы нуждающийся в лечении воспользовался этим.

Родичев. Стоит поговорить с Ковалевым? Или обидится?

Барбарисов. Обижаться люди тоже устают.

Родичев. Поддержите меня в разговоре.

Барбарисов. Говорите с ним наедине. Только наедине.

Родичев (смотрит на часы) . Надо, чтобы его еще нашли!

Барбарисов. Задержитесь до следующего поезда.

Родичев. Невозможно. Бюро обкома назначено. Люди из районов приедут.

Входит Ковалева.

Ковалева (обрадовалась, увидев Родичева) . Иван Ильич? Какой вы молодец!

Родичев. Не слишком... Опоздал вот...

Ковалева. Важно, что приехали.

Родичев. Не мог раньше вырваться...

Ковалева. Ничего страшного. Посидим вечер. Павел так соскучился по вас! Я ужин вкусный приготовлю.

Барбарисов. Не готовь, Даша, ужин. Гость копытами бьет.

Ковалева (Родичеву) . Павел очень вас ждал, очень!

Родичев. Но я и в самом деле вынужден ехать сегодня. Обстоятельства...

Ковалева (недоверчиво) . Обстоятельства? Всегда обстоятельства. А где же Павел?

Барбарисов. Валентина Алексеевна отправилась за ним в места скопления пенсионеров.

Ковалева. Он не посещает этих мест. (Барбарисову.) Кстати, ты бы не потешался над пенсионерами. Сам в них скоро угодишь.

Барбарисов. Терапевты — люди без возраста.

Ковалева. Иван Ильич, я все-таки буду готовить ужин. Принудительное гостеприимство, но вам придется его выдержать.

Барбарисов (очень доволен) . Я всегда говорил: женщины много сильнее нас!

Звонок. Ковалева поспешно уходит. Возвращается с Шабановым и Наталкой. У Шабанова в руках волшебный фонарь.

Шабанов (возмущенно) . Как у вас население обслуживают?! Пока жалобную книгу не потребовал, не хотели чинить. Бюрократы! Я б им устроил волшебные картины, если б не Наталка!

Наталка (сокрушенно) . Как он только их не обзывал! Сквозь землю готова была провалиться!

Шабанов. Говорят: «Устаревшая техника. Не принимаем». (Наталке.) А ты чего меня за руки хватала?

Наталка. Зацепить бы мог кого!

Шабанов. И зацепил бы! Стоило! На пятнадцать минут дело, а уговаривал час. Хорошо, старикашка оказался в очках, отыскал болячку.

Наталка. Ты и есть самая главная болячка.

Барбарисов (смеясь) . Счастье семейной жизни?

Шабанов. Не женитесь, доктор, — погибнете в цветущем возрасте.

Ковалева. Наташа, помогите мне...

Шабанов. Давай, давай, жена... Нечего хлеб на дармовщину есть.

Наталка. И когда я от тебя избавлюсь? (Уходит с Ковалевой.)

Шабанов. Вот я ее муштрую! Скоро будет ходить, как Кантемировская дивизия по Красной площади на Первомайском параде.

Барбарисов. Смотри, отставку даст.

Шабанов. Нравится, когда командую. У нас разделение. На людях — я командую, без людей — она. Все довольны.

Барбарисов. Все военную терминологию забыть не можешь?

Шабанов. А зачем бывшему танкисту забывать военную терминологию?

Барбарисов (с жестом) . Приложился?

Шабанов. Без заправки до места назначения не доберешься. (Присаживается к роялю, тихо, но озорно поет на мотив «Любо, братцы, любо...».)

Барбарисов. Зачем тебе волшебный фонарь?

Шабанов. Картину с детективнымсюжетом смотреть будем. (Ставит фонарь на стол.) Пробный сеанс в узком семейном кругу. (Уходит.)

Звонок. Барбарисов идет открывать дверь. Возвращается с Тепляшиным.

Барбарисов. Иван Ильич, компания хорошая подбирается.

Тепляшин (здороваясь с Родичевым) . Павел дома?

Барбарисов. Ищут.

Тепляшин. Ты бы все-таки розыгрыши перенес на другое время. Видел его?

Барбарисов. Занят был. Уговаривал Валентину Алексеевну ехать в Мисхор.

Тепляшин. Ты?!

Барбарисов. А почему бы и не я? С врачом ехать спокойнее, чем с генералом. Солнечный удар хватит, что ты будешь делать?

Тепляшин. У некоторых людей к старости болтливость заменяет дар речи.

Родичев смотрит на часы.

Барбарисов. Сколько до поезда?

Родичев (ходя по комнате) . Два часа двадцать семь минут.

Барбарисов. Огромный запас времени. А если принять во внимание, что вы уезжаете завтра, еще больше.

Родичев. Доктор, у нас нет главврача в поликлинике. Не согласились бы? В нашей области ценят веселых людей.

Тепляшин (Родичеву) . А как в вашей области обстоят дела с кадрами в драматическом театре?

Родичев. От талантливых не отказываемся.

Тепляшин. Возьмите Барбарисова. Блестящий комик. Публика будет лежать при одном его появлении.

Барбарисов. Хочешь, я тебя сейчас развеселю? В Крым поедешь ты, а не я.

Тепляшин. Болтун — находка для шпиона, но не находка для друзей... Кажется, так говорил Козьма Прутков?

Барбарисов. Если он имел в виду тебя...

Тепляшин. Не до шуток, Михаил. (Родичеву.) Извините, у нас большая тревога. У меня пропал на квартире пистолет...

Барбарисов (серьезно) . Не надо, Сергей.

Тепляшин (не обращая внимания на Барбарисова) . Боюсь, все может закончиться трагично. У меня был Павел. Он в тяжелом душевном состоянии. Что-то пишет. Скрывает ото всех. Сегодня поставил точку. Так он сказал Валентине Алексеевне. Поставил точку. Понимаете?

Барбарисов. Точку?

Тепляшин. Да, точку. Какую — не знаю. Никто не знает. Пистолет не могу найти! Психологически могу предположить...

Родичев. Когда пропал пистолет?

Тепляшин. Шесть дней назад.

Родичев. Что же вы молчите?

Тепляшин. Вчера хватился. Места не нахожу... Возьмите на себя... Поговорите с ним...

Входят Ковалев и Корниенко.

Корниенко. Пожалуйста, сдаю на руки.

Ковалев (несколько смущенно) . Извини, Иван Ильич.,, Но я... Думал, уже не успеешь.

Родичев (несколько замедленно, присматриваясь к Ковалеву) . Нет, извиняй ты меня... Как вырвался из Совмина — прямо к тебе.

Барбарисов (Тепляшину, не очень естественно) . Обсудим детали нашей поездки в Мисхор. (Уходит с Корниенко и Тепляшиным.)

Ковалев (сдержанно) . Давно не виделись.

Родичев. Давно... Как чувствуешь себя?

Ковалев. Малоинтересный вопрос... Но, чтоб с ним покончить, отвечу: чувствую нормально. Лучше скажи, как там... у нас?

Родичев. Что же, и там нормально. Жизнь идет.

Ковалев. Ясно. В письме ты угрожал серьезным разговором. Я готов.

Родичев. Зачем же угрожал? Встретиться хотел, поговорить. (Задушевно.) Соскучился...

Ковалев (сдержанно) . Хорошо, если так.

Родичев. А как же иначе? Только так.

Ковалев. Бывает и по-другому. О чем разговор?

Родичев. Что торопишься?

Ковалев. Не я тороплюсь.

Родичев. Держишь ты родственников в трепете.

Ковалев. Мне только родственниками и осталось командовать.

Родичев. Не ершись. Не для того встретились.

Ковалев. А для чего?

Родичев. Хотел рассказать тебе... ну, о виноградниках твоих.

Ковалев. Им что, мое имя присвоили?

Родичев. Присвоить не присвоили, но называют ковалевскими. В голой степи вымахали — глаз не оторвешь.

Ковалев. Читал в твоем письме.

Родичев. В письме всего не скажешь. А ты тоже вроде думаешь о них?

Ковалев. Откуда такая информация?

Родичев. Родня сообщила.

Ковалев. Жена?

Родичев. Сестра жены. Книгу пишешь или статью какую? Давай издадим в области?

Ковалев (смутившись) . Болтают ерунду... Ничего я не пишу.

Родичев. Пишешь. Даже рукопись прячешь.

Ковалев (с усмешкой) . Ты что, за рукописью приехал?

Родичев. Ты вроде и не рад встрече?

Ковалев. Если б не рад, не ждал бы столько дней!

Родичев. Павел, а не поехать ли тебе к нам?

Ковалев. Куда?

Родичев. Ну, виноградники посмотреть... Может, прибавилось бы что в рукописи?

Ковалев (раздраженно) . Да брось ты рукопись! Брось! Нет ее!

Родичев. Как нет?

Ковалев. Ты что, с бумагой приехал встретиться или со мной?

Родичев (теряя спокойствие) . На кого сердишься? Скажи. Павел, на кого?

Ковалев. Ни на кого.

Родичев. Что с тобой происходит? Объясни мне.

Ковалев. Ты на улицах Москвы запах бензина (с особой интонацией) чуял?

Родичев (повторяя интонацию Ковалева) . Чуял.

Ковалев. А я двадцать лет чуял, жил этим! Вы скоро убирать будете?

Родичев. Готовимся.

Ковалев. Хожу по бульварам, думаю... А перед глазами... пшеница. Поля. Комбайны. Тракторы. Двадцать лет — это срок! Весна... Каждая весна — посев. Двадцать весен! В дождевиках. В сапогах. На «газиках»... Бригадиры. Звеньевые. Люди. Не выбросишь из сердца. Тебе не понять! Ребенок плачет, когда от груди отнимают... А у взрослого дело? Смеяться должен? Лезгинку танцевать? Мы пришли в тяжелые годы. Сменили тех, кто в тюрьмах да в ссылках погиб. Когда вырубили стольких людей! И каких людей?! Теперь-то все понимаешь! Разве от этого не горько? Разве не болит сердце! А разве мы не ходили под смертью? Сколько честных коммунистов в размол пустили? (Замолчав, отвернулся от Родичева.)

Родичев. Успокойся, Павел. Успокойся.

Ковалев (страстно) . Я знаю, мы многого недобирали. Ошибались. Да, ошибались. Кто не работает, тот не ошибается. Но мы работали! Мы были солдатами партии!

Родичев (сильно) . Почему были? Кто тебя отлучает от партии?!

Ковалев. Отлучить меня от партии нельзя. Не получится! Но обыватель в душу мне плюнуть может, Это разрешено.

Родичев. Слушай, Павел, я многому от тебя научился. Ты в меня свою душу вложил. Но скажу прямо. На людей можно обижаться. Бывает, заслуживают... И на меня — если есть за что — обижайся! Ладно. Но на время, на партию обижаться нельзя!

Ковалев. Зачем же так, Иван Ильич? Да и глупо было бы.

Родичев (почти со злостью) . Не спорю, глупо! Но чувствую, сидит в тебе что-то! Сидит!

Ковалев (глухо и упрямо) . Забывать нас стали.

Родичев. Ты что, оперный артист? Скучаешь без оваций?

Ковалев (с обидой) . Знаешь, сравнения эти... Я еще голоса не потерял, а к овациям мы, партийные работники, никогда не привыкали.

Родичев. Ты сделал крупную ошибку.

Ковалев (желчно) . Мой путь только ошибками и усеян.

Родичев. Я с тобой как с другом, как с товарищем говорю. И меня когда-нибудь сменят... И, может, быстрей, чем тебя. Что же я, на твое положение перейду? Личные обиды надо прятать. И не уходить от дела, которому жизнь посвятил. Многое изменилось, надо понимать. Не на словах принимать, а душой, сердцем и разумом. Обязательно разумом. Примешь разумом — к сердцу пути найдутся!

Ковалева (входя) . Может, чай подать?

Ковалев (раздраженно) . Погоди, Даша! Успеется!

Ковалева. Но Иван Ильич...

Ковалев. Обождет твой Иван Ильич!

Ковалева уходит.

В чем же моя ошибка все-таки? Общих положений я наслушался вдоволь.

Родичев. Нравится тебе роль московского дачника?

Ковалев. К обломку еще и дачник прибавился?

Родичев. На болтунов ты плюнь! Но (с ударением) там бы ты их не почувствовал... Степной ветер болтовню их по оврагам бы развеял.

Ковалев. Что-то тебе ветер понравился!

Родичев. А я его всю жизнь люблю! Бери работу — по возможностям! По силенкам. Мы же не принцы наследные! Что можем, то и тянем. Только чтобы по сердцу было. Ну, решай. (Смотрит на часы.)

Ковалев. Все-таки торопишься?

Родичев. Вот что, Павел Степанович, если скажешь — я останусь. Провести вечер в твоей семье — удовольствие. (Раздумывая.) Бюро назначено на послезавтра. Но если скажешь — перенесу.

Ковалев (потеплев) . Ладно... Езжай. Только просьба к тебе: о рукописи моей забудь. Ее нет. Не вспоминай. Нет ее.

Родичев (снова тревожно) . Но ты что-то писал?

Ковалев. Что-то писал... Хочешь, дам тебе... рукопись. (Открыв стол, вытаскивает рукопись, закрывает ящик на ключ.) Вот... (Читает.) «Отчет коммуниста Павла Степановича Ковалева о его жизни и работе в Коммунистической партии Советского Союза». Вот и весь виноград...

Родичев (очень тревожно) . Для чего ты все это... писал?

Ковалев. Для себя. Чтоб не забыть... Отвечал сам себе. Сегодня точку поставил...

Родичев (возмущенно) . Точку поставил?! Распорядился?! Ишь ты, хозяин нашелся?! Точку поставил?!

Ковалев (растерянно) . Да ты что на меня?

Родичев. Думаешь, слепой к тебе приехал? Не видит ничего? Не чувствует? Точку поставил? Да ты понять можешь, что происходит? Какой мы этап проходим?!

Ковалев (не понимая) . Да ты что, Иван? Успокойся.

Родичев. Я тебе успокоюсь! Я не сиделка медицинская! Я к тебе без снотворного! Что ж, ты не видишь? Не понимаешь? Нельзя больше так хозяйствовать! Нельзя ползком по земле пробираться! Трудно мне говорить, трудно... А вынудил. Мимо тебя, что ли, все проскакивало? Критикуют? Ладно. Еще резолюция! Еще обязательства! Прикроем стыдобушку, лишь бы авторитет не поколебать! Так, что ли? (С горькой прямотой.) Ну, не тянул ты, не тянул. Пойми. Говорить меня заставляешь?

Ковалев (резко) . А я тебя не прошу говорить!

Родичев. А я твоего разрешения не спрашиваю! Открой стол.

Ковалев. Это еще зачем?

Родичев. А я говорю — открой!

Ковалев. Да ты что?!

Родичев. Точку поставил?! Где пистолет?

Ковалев (начиная понимать) . Ты... ты...

Родичев. Я тебе такой восклицательный знак влеплю! Давай ключи!

Ковалев (бросая ключи на стол) . Эх ты! друг-товарищ!

Родичев, один за другим, открывает ящики. Быстро осматривает их. Ковалев, скрестив руки на груди, наблюдает за Родичевым.

Родичев (захлопывает последний ящик. Оборачивается к Ковалеву) . Где пистолет?

Ковалев. Может, мне для тебя «скорую помощь» вызвать?

Родичев (беря рукопись) . Что все это значит?

Ковалев. Эх ты! Друг-товарищ! Мог подумать?! Мог подумать?!

Родичев. Я требую объяснения!

Ковалев. Я все могу объяснить! (Забирая рукопись.) Все! Год за годом, день за днем я просмотрел свою жизнь! Страницу за страницей. Вся жизнь, с первого до последнего дня, отдана партии. Вся жизнь. Все, что мог. Все, что имел. Я снова обрел свою силу в жизни партии и в своей собственной жизни! Я жил, живу и буду жить! Как ты мог подумать? Как ты мог? Это очень жестоко с твоей стороны!

Родичев (сокрушенно) . Ах ты, Павел, Павел...

Ковалев (смотря на часы) . А теперь вот что — езжай.

Родичев. Хочешь, останусь?

Ковалев. Нет, езжай. Езжай, Ваня. Уборка! Уборка! Понимаю...

Родичев. Смотри, Павел!

Ковалев. Да езжай ты спокойно, черт тебя дери! И поцелуемся, что ли?

Родичев (обнимая Ковалева) . Жду тебя.

Ковалев. Ладно, Ваня... Ладно. Жди!

Долгий поцелуй. Рукопожатие. Родичев уходит, Ковалев направляется к столу. Открывает ящик. Прячет рукопись. Закрывает ящик на ключ. Входит Тепляшин.

Тепляшин (тревожно) . Где же Родичев?

Ковалев. На поезд ему...

Тепляшин. Как же он так уехал?

Ковалев. Некогда. Уборка начинается.

Тепляшин. Он ни о чем с тобой не говорил?

Ковалев. А чем же другим мы занимались?

Тепляшин. И мне с тобой надо поговорить.

Ковалев. Не все сразу. Не все сразу, Сережа.

Тепляшин. Совершенно безотлагательное дело.

Ковалев. Успеем. (Уходит.)

В комнату входит Корниенко. Увидев Тепляшина, подбегает к нему,

Корниенко. Сергей Васильевич!

Тепляшин. Ничего не знаю. Ничего не знаю. Родичев уехал.

Корниенко. Что за люди, что за люди? (Плачет, опуская голову на грудь Тепляшину.)

Тепляшин. Валя, Валя... (Гладит ей голову.)

Входит Барбарисов.

Барбарисов. Ну что?

Тепляшин. Родичев уехал.

Входит Шабанов.

Шабанов. Я готов. А вы?

Барбарисов (махнув рукой) . Мы давно готовы.

Шабанов (в дверь) . Наталка, Даша. Что ж вы все?

Входит Наталка. Шабанов вместе с ней натягивает экран, устанавливает волшебный фонарь.

Корниенко. Начинай, Борис. Разве тебе мало нас?

Шабанов. Павел нужен... (В дверь.) Павел!

Ковалева (входя) . Боря, без него.

Ковалев (входя) . Без меня нельзя. Ковалев на месте.

Шабанов. Правильно. Ты здесь главный. (Уходя.) Наталка, шторы! Шторы затяни.

Барбарисов. Кажется, сеанс серьезный предполагается. (Наталке.) Упрямый у вас муженек!

Наталка. Что втемяшится — ломом не выбьешь!

Шабанов (входя) . Забыла, как из тебя вышибали?

Наталка. А, Боря, что вспоминать?

Шабанов. Эх, женщины! Сестры милосердия! Гаси свет.

Наталка гасит свет. Пучок света освещает экран.

Внимание!

На экране возникает лицо юноши в красноармейской пилотке. Лицо суровое. Глаза серьезные, чуть печальные. Губы сжаты.

Пропавший без вести сын Федора Федоровича Голль. Он, Наталка?

Наталка. Какой же он, когда хлопец в пилотке?

Шабанов. Ты не на пилотку смотри. В глаза смотри. В глаза смотри. Ну? Наталка, что молчишь?

Наталка. Не торопи, Боря.

Шабанов. Эх ты! Тогда другого смотри.

На экране появляется портрет, очень похожий на предыдущий. Но форма уже другая, немецкая. Глаза как будто те же, но с жестокой усмешкой. Губы чуть оттопырены. Как будто то же лицо, и вместе с тем другое.

Узнаешь, Наталка?

Наталка (тихо) . Узнаю... Фридрих...

Шабанов Фридрих Голлер... Смотри в глаза ему, Наталка. Вот он, вырос на наших хлебах. (Ко всем.) Похожи? Молчание.

Что ж вы молчите? Наталка, что молчишь? Что ж ты молчишь?

В комнату неслышно входят Ирина, Максим, Голль и Кирилл.

Помнишь ты его глаза? Помнишь кулак со свинчаткой? Он же это? Он!

Наталка. Он... Фридрих!

Голль (прерывающимся голосом) . Не он! Не он!

Ирина (Ковалеву) . Вот мы и пришли. Пришли все. Слышишь, отец, мы пришли все! И Кирилл!

Ковалев. Очень хорошо. Вы пришли вовремя.

Ковалева. Ирина, ты хотя бы позвонила. (Зажигает свет. Смущенно.) Федор Федорович! Так неожиданно...

Голль. Павел Степанович, я с Кириллом... (Глядя на экран.) Но дело не в том! Дело в Феде. Это не Федя! Кирилл, скажи!

Кирилл. Я не помню Федю.

Голль. Как ты не помнишь?

Кирилл. Я не помню его лица!

Голль. Как же так! Как же так! Не помнить своего брата!

Ирина (Кириллу) . Ты не помнишь своего старшего брата? Не помнишь брата?!

Кирилл. Я же сказал, я... забыл его лицо.

Ирина. Это ужасно, Кирилл! Ужасно! Брата?! Как же ты живешь так?

Кирилл. Я не помню его в красноармейской форме.

Ковалева. Ирина, возьми себя в руки! Это стыдно, в конце концов! Борис, достаточно!

Голль (метнулся к экрану) . Нет! Мне недостаточно! Я хочу видеть. Хочу сравнить. Мне или жить, или... или...

Ковалева. Федор Федорович, разве можно так? Что же вы так волнуетесь?

Голль. А как же не волноваться отцу? Как же я могу быть спокойным?!

Ковалева. Да-да, спокойными быть нам нельзя! Мы должны всегда знать правду!

Голль. Какой бы она ни была жестокой! Мне не все равно! У вас свои дети! Я хочу все знать! Не мешайте мне! (Шабанову.) Начинайте, начинайте снова!

Ковалев. Продолжай, Борис! (Гасит свет.)

В комнате тишина. На экране сначала возникает лицо юноши в красноармейской пилотке, затем рядом лицо человека в немецкой форме.

Шабанов. Смотрите.

Тишина.

Достаточно?

Голль. Нет! Недостаточно! Я хочу еще смотреть!

Корниенко. Достаточно!

Голль. Нет!

Ковалев. Не мешай, Валентина!

Поставленные рядом, портреты странно похожи и в то же время как бы и не похожи.

Шабанов. Наталка, смотри!

Наталка. Смотрю. (Как завороженная идет к экрану.)

За ней идет Голль. Оба напряженно смотрят,

Шабанов. Одно же лицо?!

Наталка (обернувшись, тихо) . Нет, Боря, разные! Разные лица.

Шабанов (упрямо) . Одно!

Наталка. Разные! Ты взгляни, Боря... У Феди шрам на лбу...(Жестко.) А у того нет!

Голль (хрипло) . У Феди был шрам... Был...

Наталка (подбегая к мужу) . А шрамы, Боря, не исчезают! Ты же знаешь?

Голль. Наташа, вы... вы святой человек! Я забыл о шраме. Забыл! Вы мне вернули сына! (Плачет.) Вы, Наташа!

Тепляшин (взволнованно) . Товарищи, я должен спросить...

Ковалев. Неужели нельзя обождать?

Тепляшин. Нельзя. Невозможно!

Голль (Тепляшину) . Погодите, погодите. Я счастливый... (Смеется.) Счастливый! Да-а, я счастливый. Я нашел сына! Федю! Он был честный! Не мог быть другим! Я знал! Я буду беречь его в сердце до последнего вздоха!

Тепляшин. Товарищи... Послушайте. Здесь все, кто был у нас на дне рождения Максима. У меня исчез в тот день пистолет.

Голль. Пистолет?

Ковалев. Ах вот оно что! Вот оно что!

Тепляшин, Я хочу спросить... прямо спросить: кто взял пистолет?

Молчание.

Кирилл. Я взял... Я взял.

Голль (потрясен) . Ты? Кирилл, ты?!

Кирилл. Я.

Ковалев. Это еще что за штучки?

Голль. Какой ужас! Ты хотел... Ты хотел...

Кирилл. Погоди, отец! Погоди. Мне было горько... Что-то во мне происходило... Но со мной были Ирина и Максим...

Голль. Как ты мог, Кирилл?

Кирилл (Голлю) . Дай мне все сказать, все, что думаю. Я же прожил в эти дни целую жизнь! Я думал... Меня не покидали друзья. Они нашли слова... Спасибо, Максим. Спасибо, Ирина!

Максим. Да что ты, в самом деле?

Кирилл. Молчи. Клянусь вам, я запомню брата в красноармейской форме! И запомню другого... Прошу вас, не сомневайтесь! Мы очень любим жизнь! Нам хочется, чтобы она была для всех людей. Для всех... И даже для тех, кто еще не все понимает в жизни...

Ковалев (сурово) . Тогда как же понять ваше поведение?

Кирилл. Павел Степанович, вы опасно говорили о жизни... и смерти. Очень опасно. А вы отец Ирины...

Ирина. Ты с ума сошел?

Ковалев. Да вы что? Наша жизнь принадлежит не нам. От первого до последнего дыхания наша жизнь принадлежит Родине.

Кирилл. Я боялся, пистолет мог выстрелить.

Тепляшин. Но где пистолет?

Голль. Где он? Где же он?

Кирилл (Тепляшину) . Пистолет лежит у вас в столовой, за картиной, где весеннее утро и березы, освещенные солнцем.

Голль. Кирилл, Кирилл, разве так можно?!

Ковалев (очень взволнованно) . Погодите, погодите! Вот что нас тревожит! Мы отвечаем за каждую молодую душу. Мы им передаем жизнь, которую построили. Им продолжать ее! Нам есть что делать в жизни! Мы — отцы! Мы обязаны беречь сыновей! До последнего вздоха! Беречь живых детей! В них — наша жизнь!

Занавес

1963

«БЕРЕГИТЕ ЖИВЫХ СЫНОВЕЙ»

Драма «Берегите живых сыновей» была впервые опубликована в журнале «Театр» в 1963 году, № 2.

Впервые поставлена на сцене театра Ростова-на-Дону. Режиссер — В. Молчанов, художник — И. Осипов.

В главных ролях были заняты: Ковалев — А. Никитин, Голль — В. Шатуновский, Корниенко — Н. Подовалова, Тепляшин — В. Мальченко.

Ряд театров страны, в том числе минский, орловский, оренбургский, также осуществили постановку этой драмы на своих сценах.

Оглавление

Действие первое

Действие второе

Действие третье