Возлюбленная демона [Джо Беверли] (fb2) читать онлайн

Джо Беверли Возлюбленная демона (Три героя - 1, Компания плутов – 6)

Романтическая библиотека: http://romanticlib.org.ua

Джо Беверли «Возлюбленная демона», 2013

Оригинальное название: Jo Beverley «The Demon`s Mistress» from collection «Three Heroes», 2004

Перевод: Регинлейв

Коррекция: Elisa

Редактирование: Регинлейв

Худ. оформление: Elisa

Аннотация

Джордж, лорд Вандеймен вернулся домой после Ватерлоо, к разоренному поместью и погибшей семье. Все попытки вернуть хоть часть своего наследства оставляют его в еще больших долгах, и он уже готов свести счеты с жизнью, когда к нему в комнату врывается женщина с необычным предложением. Миссис Мария Селестин, молодая вдова богатого иностранного торговца, готова заплатить небольшое состояние, если он на шесть недель притворится ее женихом. Ван не может отказаться, но, к подобной удаче относится настороженно, подозревая, что у Марии есть свои тайные мотивы. И он совсем не ожидает, что эта авантюра вернет его к жизни, подарит любовь, или заставит бороться за женщину, которая его купила.

Джо Беверли
Возлюбленная демона
Глава 1

Лондон, апрель 1816

Восхитительное весеннее солнце сияло сквозь открытые портьеры, через поднятое окно доносился птичий щебет. Рядом болтали люди посреди своей напряженной жизни, прогрохотали колеса запряженной лошадью телеги, быстро проехавшей по заднему переулку.

Золотой свет танцевал на взъерошенных волосах и опустошенных классических чертах молодого человека, развалившегося в выцветшем кресле около окна. Отсветы вспыхивали на полуприкрытых ресницах и золотистой щетине, которая предполагала ночь без сна или регулярное бодрствование, глубоко вонзались в зубчатый шрам, пересекающий щеку, что говорило об очень опасных приключениях в прошлом.

Ноги в бриджах и поношенных ботинках он вытянул вперед, в расслабленной руке с длинными пальцами – полупустой бокал.

На круглом столике рядом с его локтем стоял графин, на дюйм или два наполненный бледно-янтарным вином, и лежал обыкновенный, практичный пистолет.

Он поднял бокал и потягивал спиртное, казалось, наблюдая за садом за окном, но на самом деле, пристальный взгляд лорда Вандеймена не был направлен на что-то близкое или видимое. Он смотрел в прошлое, недавнее и далекое, и со все возрастающим, немного беспокойным любопытством, в будущее.

Перекинув стакан в левую руку, он положил два пальца на холодный металл ствола пистолета. Оружие отца, использованное для той же самой цели годом ранее.

Так легко.

Так быстро.

И почему он выжидал?

У Гамлета было, что сказать об этом.

В своем конкретном случае он решил, что медлит, чтобы насладиться этим особым марочным вином. В конце концов, он потратил на него почти все свои последние деньги. Нужно быть осторожным, чтобы его не развезло от вина, и не проворонить момент решимости. Хотя, под столом от одной бутылки, как во времена юности, он не окажется.

Так давно они минули, те дни озорных подростковых приключений. Неужели прошло меньше десяти лет, с тех пор как он был беззаботным молодым человеком, росшим без присмотра на Суссекских Холмах вместе с Коном и Хоуком?

Нет, не беззаботным. Даже у детей и подростков есть свои заботы. Но они счастливо свободны от более тяжелых трудностей жизни.

Три Джорджа. Триумвират.

Его блуждающий ум вернулся в тот день, когда они устали от одного и того же невероятно патриотического имени и повторно окрестили себя. Хоук Хоукинвилл. Ван Вандеймен. И должен был быть Сомер Сомерфорд, но Кон отказался от такого девчачьего имени. Он выбрал производную от своего второго имени, Коннот. Кон.

Кон, Хоук и Ван. Они выросли как братья, почти как тройняшки. Возвращаясь в те дни – они не представляли, что когда-нибудь окажутся порознь, но Ван радовался, что двух друзей здесь сейчас нет. Если повезет, они услышат о его смерти, когда она уже станет историей, болью, которая ошеломляет. Они не видели друг друга со времен Ватерлоо.

Кон вернулся домой сразу после сражения, а Хоук и Ван немного задержались. Хоук все еще находился в армии, наводя в Европе порядок. Ван жил в Англии уже четыре месяца, но тщательно избегал своего дома и старых друзей.

Он осушил бокал и снова наполнил его, рука успокаивающе окрепла. Странно, что Кон не выследил его. В любое другое время это взволновало бы его, но не сейчас. Если Кон не тревожится, это хорошо.

Никаких друзей. Никакой семьи.

Однажды, в другой жизни, у него было намного больше. Когда он в шестнадцать уехал, чтобы присоединиться к полку, мать, отец и две сестры махали ему на прощание. Десять лет спустя все они стали тенями. Наблюдали ли они за ним теперь? Если так, что кричат их призрачные голоса? Разве они не хотят, чтобы он присоединился к ним?

– Не возражай мне, старик, – сказал он своему призрачному отцу. – Оставшись один, ты выбрал тот же самый выход. А что есть у меня?… О, дьявол тебя побери! – рявкнул он, отшвырнув бокал и хватая пистолет. – Раз я начинаю говорить с призраками, время пришло.

Побуждаемый каким-то мифическим убеждением, он поднял бокал и струйкой вылил оставшееся вино, превратив его в лужу на натертом воском полу.

– Жертва богам, – сказал он. – Может, они окажутся милосердными.

Он вставил холодное дуло пистолета в рот и с последним вздохом и молитвой нажал на курок.

Щелчок был громким, но щелчок не мог убить. Он достал оружие и уставился на него с диким раздражением. Щелчок указал на проблему. Кремень старомодного пистолета износился и уменьшился по сторонам.

– Дрянная работа, Ван, – пробормотал он, отчаянно пытаясь вспомнить, есть ли где-нибудь в его комнатах новый кремень, его руки дрожали. Если нужно было встать и пойти искать еще кремень, момент мог пройти. Он мог бы еще раз попробовать вытащить свою жизнь из ямы.

Он знал, что у него нет нового кремня, поэтому толкнул старый, и попытался установить его так, чтобы он заработал, чувствуя, как пот леденит лоб и затылок. Он выпил достаточно, чтобы стать неловким.

– Чума и вечные муки, ад и проклятие, и…

– Стойте!

Он ошеломленно оглянулся, чтобы увидеть в дверном проеме фигуру, задрапированную в белое, увенчанную белым – и протянувшую руку подобно строгому византийскому ангелу…

Ровный овал лица, продолговатый нос, решительно сжатые губы.

Женщина.

Она рванулась вперед, чтобы завладеть стволом пистолета.

– Вы не должны!

Он крепко сжал рукоятку.

– Мадам, ваше какое дело, черт возьми?

Изящная женщина, одетая по последней моде, включая шляпу в стиле тюрбан с высоким пером. Из какого чумного места она приехала, и что за дело привело ее сюда?

Ее строгий взгляд удерживал его.

– Я нуждаюсь в вас, лорд Вандеймен. Вы сможете убить себя позже.

Он высвободил пистолет из ее рук в перчатках.

– Я могу убить себя в любое время, которое сочту подходящим, и забрать вас с собой!

Она выпрямилась, задрав свой длинный нос.

– Только не с одной заряженной пулей.

– Есть много способов убийства, а пистолет я сохраню для себя.

Он увидел, как женщина побледнела и втянула воздух, но когда она заговорила, голос был твердым.

– Уделите мне несколько минут своего времени, милорд. А потом, даю честное слово, если вы все еще будете желать этого, я оставлю вас наедине с вашими замыслами.

Такое презрение. Осуждение в сине-серых глазах. Если бы пистолет работал, то он, возможно, выстрелил бы в нее, чтобы стереть это выражение с ее лица. Он безотлагательно положил оружие.

Она схватила его и мудро отступила на несколько шагов, прижимая пистолет к своему сливочному платью. Потом посмотрела вниз, на него, вздрогнула и положила оружие на тщательно им подготовленный и очищенный от бумаг стол.

Внезапно, любопытство стерло гнев и безотлагательность.

Эта женщина знала его, но он понятия не имел, кто она. Не удивительно, ведь он не входил в великосветские круги.

Ее платье сшито по последней моде, как и длинная, бледная кашемировая шаль, что охватывала локти и почти волочилась по земле. Он знал достаточно о женских тряпках, чтобы оценить шаль в сумму, которая позволит заново покрыть крышу Стейнингса.

Этого не хватило бы на поврежденную штукатурку или гниющую древесину, но крыша стала бы только началом.

– Ну что ж? – сказал он, смыкая руки, готовясь наслаждаться этой интерлюдией ^[1] перед вратами ада.

Она опустилась на стул и подскочила, когда он провис под ней.

– Он еще ни под кем не развалился, – заметил Ван. – Могу я узнать ваше имя, или оно сокрыто, подобно древней тайне?

Румянец расцвел на ее сливочной коже, теперь она больше не походила на гипсовую святую, а выглядела намного более интересной и чувственной. Он внезапно задался вопросом, как она будет выглядеть, занимаясь любовью – еще одна мысль, которую он не ожидал от себя вновь.

– Меня зовут Мария Селестин.

Он поднял бровь. Золотая Лилия. Богатая вдова, только снявшая траур, заставляла каждого энергичного охотника за приданым кипеть от желания. Кто-то предположил бы, что он будет преследовать женщину как решение всех своих бед.

Она, должно быть, сошла с ума, чтобы выйти за него замуж, да и он будет безумцем, если женится на сумасшедшей.

Он знал возраст Золотой Лилии. Тридцать три года. Это объясняло ее самообладание и строгие глаза. Он знал ее родословную. Урожденная Данпот-Ффайф, вышла за человека ниже ее по положению, какого-то выскочку, иностранного торговца.

– И цель вашего появления, миссис Селестин? Если вы ищете утех плоти, сожалею, но я не в настроении и не в состоянии угождать.

– Тогда хорошо, что я здесь не за этим, милорд.

Женщина даже не покраснела. Возможно, она слышала такое слишком часто. Обидно, что получилось клише.

Она сложила руки перед собой, и теперь, привыкнув к стулу, попыталась выглядеть элегантной и сдержанной. И все же, она такой не была. Она была до боли напряженной, как часовая пружина, как новобранец перед боем.

Боже, он надеялся, что она здесь не для того, чтобы бороться за его бессмертную душу.

– Вчера вечером вы проиграли в Бруксе десять тысяч, милорд.

Он был уязвлен, но надеялся, что по нему этого не видно.

– И как вы узнали об этом, миссис Селестин?

– Там находилось множество людей. Слова излишни. Вы не сможете заплатить.

Он взглянул вниз, на свои руки, прежде чем набрался сил холодно встретить ее взгляд.

– Мое поместье достаточно ветхое, но, думаю, его хватит на оплату счета.

– Я заплачу ваш долг в обмен на ваши услуги в течение шести недель.

Он не ожидал, что снова будет шокирован.

– Вы все-таки хотите утех плоти.

Теперь она действительно покраснела, хотя ее тон был холоден.

– Кажется, у вас навязчивая идея, милорд. К вашему сожалению, мне это нисколько не интересно. – Она даже решилась ненадолго взглянуть на него, с полным отсутствием интереса. – Мне нужен эскорт и телохранитель.

– Наймите драгуна, мадам.

Он начал подниматься, готовый вышвырнуть ее вон, но что-то в ее спокойном пристальном взгляде заставило его сесть обратно. Независимо от того, что это было, она оказалась смертельно серьезна.

– Драгун не станет служить мне, милорд. Если быть точной, я хочу, чтобы вы изображали моего жениха в течение следующих шести недель, за это я заплачу вам десять тысяч фунтов. Более того, если вы в точности выполните наше соглашение, то я дам вам еще десять тысяч фунтов в конце. Вы можете пропить их, проиграть или использовать, чтобы спасти ваше поместье. Дело ваше.

Небольшое волнение в груди он счел предательством. Черт возьми, он уже практически умер. Теперь ему это не нужно.

Он лгал себе.

Это шанс начать все сначала, шанс, на который он охотился в течение многих месяцев. Он не выкажет надежды или волнения. Он не покажет этой сумасшедшей свои нужды.

– Соблазнительно, – он растягивал слова. – Однако я знаю, что если сделка выглядит слишком хорошей, чтобы быть правдой, вероятно, это не правда.

Ее аккуратные брови приподнялись.

– Какую ловушку вы предвидите? То, что я оставлю в силе ложную помолвку? Вы возражаете против женитьбы на деньгах?

– Нисколько. Почему мы не упростим все, поженившись немедленно?

– Вы пьете слишком много и бесконтрольно играете, а это похоже на выбор легкого пути.

Он знал, что покраснел.

– Я вижу. Так какую выгоду вы находите в странной договоренности, которая стоит двадцать тысяч фунтов?

Она поднялась с восхитительной изящностью, пристраивая свою невероятную шаль таким образом, чтобы она не касалась пола. Он внезапно осознал, что грудь у нее полная, а под изящными вертикальными складками ее платья цвета слоновой кости скрываются округлые бедра. Крамольные мысли для почти мертвеца, но, его бросило в дрожь, она оказалась очень привлекательной женщиной.

– Мои цели не стоят вашего беспокойства, милорд, – сказала она голосом, который обычно приберегают для зеленщика. – Я просто прошу, чтобы вы притворились, что собираетесь жениться на мне и в течение следующих шести недель действовали так, будто это правда. Это означает, – подчеркнула она, – что вы должны будете действовать как мужчина, за которого я могла бы пожелать выйти замуж.

– Ах, – сказал он, запоздало поднимаясь. Комната немного дрогнула, и он был недостаточно пьян. Он задался вопросом, не сработал ли пистолет, и не является ли все происходящее некоей райской иллюзией.

– Какие могут быть сны…

Тем не менее, запах разлитого вина портил воздух. Несомненно, небеса могли явить и что-то получше.

– Вы ожидаете, что я буду сопротивляться чрезмерному пьянству и игре, мадам? Боже, мне придется сопровождать вас в Олмак? Меня туда никогда не пускали.

– В Олмаке тоскливо. Балы, рауты, завтраки, маскарады… – Она сделала неопределенный жест рукой, покрытой кожаной перчаткой цвета сливок, очень подходящего к ее превосходной кремовой коже. – Я требую, чтобы вы сопровождали меня на большинство вечеров, которые я посещаю, оставались рядом со мной достаточное количество времени, и были воспитанным и трезвым. А если вы не рядом со мной, вы не сделаете ничего, чтобы опозорить мой выбор.

– Увы. Я должен избегать своего любимого опийного притона и диких распутных девок?

– Вы должны избегать любого упоминания о них. – Она посмотрела ему прямо в глаза, несмотря на то, что была на шесть дюймов ниже. – Вы любите меня, лорд Вандеймен. В течение шести недель и за плату в двадцать тысяч фунтов, в глазах всего мира, вы меня обожаете.

– Тогда могу ли я поцеловать вас? – спросил он, придвигаясь к ней, внезапно разозлившийся на эту требовательную женщину, которая думала, что может купить его душу и тело.

И, вероятно, могла.

Он посмотрел вниз, на ствол пистолета в ее непоколебимых, но напряженных, руках.

– Вы ни за что не тронете меня без моего разрешения.

Он улыбнулся в ответ на ее бессмысленную угрозу.

– Почему бы не нажать на курок? – он растягивал слова. – Я добьюсь своего, а моя душа избежит греха самоубийства.

Ее глаза расширились, и впервые он увидел в них откровенный страх. Она загнала себя в ситуацию, которую не понимала, и которой не могла управлять, и ей хватило ума признать это.

Самое время извлечь некоторые уроки.

Глядя в одну сторону, чтобы отвлечь ее, он схватил пистолет. Она задохнулась и отстранилась, становясь еще бледнее.

Он испытал желание схватить ее, прижать бесполезный пистолет к ее пышной груди и потребовать поцелуй, которым угрожал. Почувствовав отвращение, он рявкнул:

– Убирайтесь.

Она смотрела на него, часто дыша.

– Вы отклоняете мое предложение?

Он хотел сказать «да», но тот же самый порыв, что толкнул его за игорные столы, управлял сейчас им.

– Нет. Вы купили шесть недель моей жизни, миссис Селестин. Я принимаю ваши условия. Однако, мне нужен аванс из вторых десяти тысяч, раз я должен устроить спектакль, достойный вас. Ведь у меня в кармане ни гроша.

Получив то, что хотела, она сделала попытку вести себя по-прежнему, но не смогла скрыть свой страх. Не глупая женщина.

– Я внесу для вас одиннадцать тысяч в банк Перри, – сказала она, в ее голосе слышалась легкая паника. – Тысяча это аванс, остальное при полном расчете. Устраивайте свои дела, милорд, и отдохните ночью. Официально мы можем встретиться завтра на балу герцогини Йоувил. У вас есть приглашение?

Он взглянул на грязную груду карточек и конвертов на столе.

– Вероятно. Даже пропащий лорд – все еще лорд.

Она тоже посмотрела на эту груду, внезапно поджав губы. Что это? Мощное желание навести порядок? Действительно ли она любит всюду совать свой нос и руководить? Он почти установил границы их сделки, особенно в той части, где она не вмешивается в его дела, но зачем обманывать себя? Он зашел так далеко и при необходимости пойдет еще далее.

Он продался бы ей в любом случае, все равно, что она хотела за девять тысяч наличными, и начал все с новыми силами. Как бы то ни было, она не должна узнать о его мыслях.

– Это все, миссис Селестин? – спросил он скучающим тоном, все еще держа пистолет в руке.

Она слегка дернулась, кивнула, и, поколебавшись, словно желая еще что-то сказать, быстро вышла из комнаты.

Мария на мгновение остановилась на лестничной площадке, ощущая слабую дрожь во всем теле. Афина, она чуть не опоздала. Еще несколько секунд и…! А потом она направила на него его же пистолет, угрожая убийством.

Она прижала к губам руку в перчатке. Бывает ли более абсурдная ситуация? До этого она и пистолета в руках не держала, а потом он бросил ей вызов, словно действительно хотел быть убитым! А ведь он такой молодой, многообещающий. Было ли стремление к самоуничтожению слишком сильным, чтобы его искоренить?

А потом он забрал у нее оружие. Так легко. Хотя этого нужно было ожидать от человека, известного как Демон Вандеймен. Она могла предполагать, что его не цивилизованность так или иначе себя проявит. Он выжил в долгой и кровавой войне. Конечно, он не безобиден!

Она поспешила выйти из дома. Ливрейный лакей подскочил, открывая дверь экипажа и помогая ей сесть рядом с тетей.

Харриетт Кумбс, округлая лицом и телом, хоть и веселая по своей природе, прекрасно знала, когда стоит волноваться. Как и Мария, она была вдовой, но насладилась тридцатью годами счастливого брака вместо десяти лет противоречивых благодеяний. У нее было трое детей, выросших в мире, а у Марии не было ни одного.

Иногда Мария чувствовала, что кроме богатства, у нее ничего нет. Нет, не правильно. У нее есть тетя Харриетт.

– Домой, – сказала она, и как только лакей закрыл дверь, карета начала удаляться от самой трудной вещи, которую она сделала в своей жизни.

– Ну и? – спросила Харриетт.

– Я почти опоздала! Он… Никто не открывал дверь. Шестое чувство заставило меня войти, а он… В руке у него был пистолет, и он приготовился выстрелить!

– Моя душа! Ты пообещала ему денег, дорогая? Теперь он изменится?

– Да, но… – Все было сделано в спешке, импульсивно, и теперь пришла реакция.

– Харриет, он так ужасно выглядел. Измученный. Одежда растрепана. В комнате страшно пахнет вином, а сам он пьян. Я собиралась притвориться, что эти деньги старый неофициальный долг, но поняла, что не смогу. Тогда бы он проиграл их уже завтра!

– И что ты сделала?

Мария прикусила губу, не желая даже воплощать свой смехотворный план в слова.

– Я… Я купила его. На шесть недель. В течение этого времени лорд Вандеймен должен притворяться увлеченным мной, и безупречно себя вести, как мой сопровождающий и будущий муж.

Глаза Харриетт расширились, но она сказала:

– Очень умно, дорогая! Если у него вообще есть честь, он должен будет хорошо себя вести, а это может дать ему шанс измениться.

– Думаешь, сработает?

Харриетт погладила ее по руке.

– Ты сделала все, что смогла, милая. Но все же пойдут слухи.

– О! Я буду выглядеть как…

– Вдова, захотевшая нежного мяска.

– Скорее, чувственная прожигательница жизни. Люди будут принимать меня за полную дурочку. Или хищную гарпию. Харриетт, он на восемь лет моложе меня!

– Я была на восемь лет моложе Седрика.

– Это не то же самое. – Мария глубоко вздохнула. – И все же, я должна сделать это. Морис обманул его отца. Уничтожил и подтолкнул к самоубийству. Я должна исправить это, любой ценой.

Она откинула голову на атласные подушки.

– Я упоминала, что он красив? Бледно-золотистые волосы. Классические черты. Прекрасные губы, словно высеченные из мрамора. Правда, все слегка попорчено и в шрамах после той безумной жизни, которую он вел. Но, тем не менее, лорд Вандеймен – самый красивый молодой человек, с которым я когда-либо сталкивалась.

И свет подумает, что она из-за него превратилась в дурочку.

Харриетт сжала ее руку.

– Не волнуйся, дорогая. Пока ты будешь удерживать его от необдуманных поступков, я наведу справки о подходящей для него молодой леди, с сильным характером и щедрым приданым.

Мария улыбнулась.

– Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делала.

Она твердо проигнорировала предательское недовольство этим планом.

Глава 2

Ван проснулся от настойчивого боя часов. Черт побери, он словно плыл в тумане или дремоте. Он уронил голову на руки. Вино и бессонная ночь подарили ему дразнящую мечту. Двадцать тысяч фунтов. Если только все это правда.

Он внезапно осмотрел комнату. Это был сон?

Его пистолет все еще лежал на столе, но ведь он забрал его у нее и положил туда. Очень кстати она не оставила ни платка, ни хрустального башмачка.

Золотая Лилия. Могла ли его фантазия на самом деле вызвать в воображении столь необыкновенную женщину из плоти и крови? Те длинные, элегантные изгибы и гладкий овал лица. Та сливочная кожа, которая так утонченно вспыхивала, в то время как другая женщина раскраснелась бы как свёкла, или побледнела со страху как воск.

Ад. Он сознательно напугал ее!

Но не бывает таких безумцев, которые предлагают двадцать тысяч фунтов просто так. Должно быть, это всего лишь сон.

Но что, если?…

Он попытался отсеять реальность от фантазии, когда кто-то нерешительно постучал в дверь. Его сердце внезапно заколотилось. Что, если она вернулась, став более осторожной?

– Да?

Дверь заскрипела, открываясь, и его камердинер Нунс осмотрелся вокруг. Его бывший камердинер.

Разочарование охватило его холодом.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Иссохший Нунс неуверенно улыбнулся.

– Прошу прощения, милорд, я ушел, как вы приказывали. Но потом я задумался о том, как вы справитесь со всем один. Вы же знаете, что не ладите с одеждой, милорд. Я был бы более чем счастлив побыть с вами, пока все снова не придет в порядок. И потом остаться насовсем, – добавил он торопливо. – Прошу прощения у вашей светлости…

Ван закрыл глаза. Если бы пистолет сработал, то бедный Нунс вернулся бы, и нашел его тело, и это после того, как он специально уволил его, чтобы избежать этого.

Или нет. Есть еще миссис Селестин. Плохой план, Ван. Очень плохой. Нужно было, по крайней мере, запереть дверь.

Он открыл глаза, чтобы увидеть, как обветренные морщины на лице Нунса сморщились еще сильнее. Он думал, что Ван снова уволит его.

Приняв импульсивное решение, он вскочил на ноги.

– Я как раз собирался отправить посыльных на твои поиски, Нунс! Наше положение полностью изменилось. У меня есть некоторые надежды на богатую вдову, но я же не могу ухаживать за дамой, пока ты не приведешь меня в порядок, не так ли?

Он пойдет в банк Перри. Если деньги там, то он начнет все сначала. Если их там нет, то он закончит то, что прервала миссис Селестин. Так или иначе, он не сделает Нунсу больнее, чем уже сделал.

Страдание на лице камердинера страдание ослепляющей радостью.

– Милорд! Милорд! О, это такие замечательные новости! Я так боялся… Не буду говорить, чего я боялся…

Его глаза, оглядев все вокруг, нашли пистолет.

Ван подумывал солгать, а потом пожал плечами.

– Он дал осечку. Неисправный кремень. – И бросил взгляд на лицо камердинера.

Нунс отступил.

– Сожалею, милорд. Нет, я не сожалею! Я не смог бы перенести то, что вы хотели сделать, пока меня нет рядом. И видите, я оказался прав, не так ли?

Мгновение Ван хотел придушить его, но потом улыбнулся.

– Да, ей-Богу, ты оказался прав. По крайней мере, на шесть недель.

– Шесть недель, милорд? – Нунс осторожно поднял пистолет и убрал его с глаз долой в ящик.

– Не имеет значения. Первым делом, нужно привести меня в порядок, чтобы я мог посетить банк.

– Банк, милорд? – Нунс беспокойно взглянул на пустой графин.

– Маленькая ссуда, которая позволит мне начать охоту за состоянием. Что ж, начинай творить свое волшебство.

Три часа спустя, отдохнувший, побритый, отпустив удовлетворенного Нунса, Ван посмотрел в зеркало. Жаль, что следы разгульной жизни нельзя оттереть, как потертости на ботинках.

Если Золотая Лилия реальна, он станет лучше. Хотя он часто чувствовал себя подобно Мафусаилу ^[2], ему всего двадцать пять. У тела все еще должны быть некоторые силы на восстановление.

Он провел пальцем по шраму на правой щеке. Он не исчезнет, но, по крайней мере, получен он благородно.

Он надел шляпу и отправился проверить, была ли его посетительница реальностью, или нет. Странная миссия, почти как испытание. Если он вернется без денег и надежды, то должен будет убить себя.

Держа эту мысль в голове, он остановился перед магазином оружейного мастера и пересчитал свои немногочисленные монеты. Вчера он заплатил Нунсу и по счетам, с остальными деньгами отправившись к Бруксу. Потом пришел домой, купив бутылку хорошего вина. Теперь у него осталось чуть больше шиллинга.

От оружейника он вышел с кремнем, шестипенсовиком, одним пенсом, и грошом. Вот и все, чем он обладал в мире.

О, он мог разделить вещи, продавая по частям и кусочкам, но после катастрофы прошлой ночи, это будет как капля в море. Несмотря на его слова настоящей или воображаемой миссис Селестин, его поместье не покроет долг полностью. Все, что он имел, даже одежда на нем, принадлежало людям, держащим его долговые расписки.

Единственная надежда – в банке. С небрежным принятием судьбы, которая гоняла его в ад и обратно почти десять лет, он энергично зашагал.

Однако, приблизившись к банку Перри, он замедлил шаги. Так или иначе, но проходя по оживленным улицам, приветствуя случайных знакомых, он начал тянуться обратно, к омерзительной обольстительности жизни. Должно быть это не трудно – зайти в банк и спросить, создан ли для него счет, но именно этот момент решит, жить ему или умирать.

Он застыл, подыскивая альтернативы, но знал, что их нет.

Он унаследовал заброшенное поместье, утонувшее в долгах. У него нет иных навыков, кроме военных, но война закончилась. И даже если бы это было не так, все равно он не смог бы вернуться обратно. Теперь он понимал, что чувствовал Кон. Тот ушел из армии в 1814 году, затем вернулся, чтобы принять участие в Ватерлоо, но после перерыва он потерял военные навыки, свою жесткую, защитную раковину. Он прошел сражение без серьезных физических ран, но пострадал по-другому. Ван знал об этом. Он должен был найти Кона и попытаться помочь. Но слишком увлекся собственными проблемами.

В некотором смысле Ван наслаждался войной, испытанием огнем, но не смог ожесточиться к смерти. Каждая смерть рядом с ним побуждала его бороться еще более дико, словно поднимая знамя павшего без предупреждений или последствий.

Оправданная форма безумия. Он знал об этом, и все же, это захватывало. Ни мысли о том, чтобы остановиться, вернуться назад, со всеми призраками, подбадривающими его.

Но этот наркотик закончился, выпит до последней капли в Ватерлоо. Однажды закончившись, и больше ничего не осталось. Он не мог опять сражаться. Он не мог помочь другу.

Почему человек живет? Какой в этом смысл? Он продолжал только из-за еще одной компании призраков, его семьи, читающей наставления об обязанности продолжить род, восстановить Стейнингс и сделать его домом, которым он когда-то был.

Он начал играть. Удача оказалась на его стороне, он оставался трезв, и потому побеждал. Оправдавшись таким образом. Он никогда не делал достаточно, чтобы что-то изменить, возможно, отчасти потому что не мог заставить себя обчистить невинного или тех, кто не мог позволить себе проиграться.

Утомившись, он заключил сделку с дьяволом. Он проиграет целую ночь, не сдерживаясь и не предостерегаясь. Если он выиграет, то поселится в деревне и будет работать над восстановлением дома. Если проиграет, то положит конец всему.

Он проиграл. Верный сделке, он играл всю ночь, даже при том, что долги росли, и росло их общее число – никакой двусмысленности.

Он скорбел в тот момент, точно осознав, что должен сделать, как предпринять решительную безнадежную атаку в сражении. Пробормотав проклятие, он ухватился за свою последнюю несчастную надежду и вошел в банк.

Обшитый внутри дубовыми панелями, отрезвляющий, он выглядел представительным и солидным, как банк и должен. Это был ее банк? Если она оказалась настоящей, если она внесла деньги, то все здесь узнают, что его счет открыт богатой миссис Селестин?

У него больше не было причин для гордости, но он чувствовал себя уязвленным.

Аккуратно одетый клерк выступил вперед, кланяясь.

– Чем я могу помочь вам, сэр?

Ван собрался и как броней прикрылся поколениями богатства и высокомерия.

– Лорд Вандеймен. У меня здесь есть счет, я полагаю.

На одно жалкое сердцебиение он подумал, что клерк сейчас уставится на него в замешательстве, но тот улыбнулся.

– Да, действительно, милорд. Разрешите проводить вас к мистеру Перри, милорд.

Ван задался вопросом, не шатает ли его от изумления, когда следовал вниз по коридору в красивый офис владельца банка.

Отсрочка.

У него есть на шесть недель жизни больше!

Выходя, он все еще чувствовал себя ошеломленным: с гинеями в кармане, определенным состоянием и оплаченными долгами. Бедный мистер Перри разочаровался, узнав, что большая часть состояния, доверенного его заботе, должна быстро его покинуть. У Вана все еще оставалась тысяча фунтов на счете, и еще девять тысяч, если он удовлетворит свою работодательницу.

Золотая Лилия.

Он глубоко вдохнул весенний воздух, ценя его как марочное вино. Он благословлял тепло солнца на лице.

Но пока он дошел назад, к своим комнатам, его осторожность выросла. За двадцать тысяч фунтов миссис Селестин должна хотеть большего, чем обожающий сопровождающий. Чего? Он проглотил наживку, и теперь его будут заманивать.

Несмотря на отрицания, возможно, она искала интимной связи. Он подавил смешок. Если так, он стал самой высокооплачиваемой шлюхой в Лондоне, независимо от того какие у нее вкусы!

На самом деле, ему почти понравилась эта мысль. Он хотел бы растопить это омерзительное ледяное самообладание, увидеть ее плоть, стать неорганизованным, непослушным, диким…

Безумие. Скорее всего, в постели она останется такой же ледяной и спокойной.

Когда оборванец подметальщик на перекрестке торопливо очистил лошадиный помет с его пути, он достал шестипенсовик, пенс и грош, и бросил их парню. Слыша восторженное мальчишеское «спасибо», звенящее в воздухе, Ван прогуливался, чувствуя, как в нем разгорается оживленность.

С трудом он признал свою беду и проблему. Как давно он почувствовал это? Несмотря на приказ своей работодательницы не трогать ее без ее же разрешения, через шесть недель ухаживаний и дружбы, он сможет узнать, так ли она холодна в постели.

Даже слуга заслуживает развлечения.

Проходя по пути домой мимо оружейного мастера, он, тем не менее, вспомнил о кремне и нащупал его в кармане. Это его успокоило. Если странная миссис Селестин потребует что-то недопустимое, у него есть легкий выход.

Следующей ночью Мария вошла в особняк Йоувила в состоянии необычного смятения. Немногие предположили бы это, поскольку скрывать эмоции вполне в ее характере, но она знала, что это так, и знала почему.

Он заплатил свои долги. Все сплетничали об этом так же, как сплетничали и о губительной ночи за игорными столами.

Где он взял деньги, спрашивали они.

Пошел к ростовщикам? Если так, несчастный он человек.

Снова проиграется? И что тогда?

Печальный случай, соглашались и мужчины, и женщины. Герой войны. Прекрасный старинный род. И все же, никакой надежды. Отец разорил поместье, а у сына нет сердца, чтобы начать заново на пустом месте. Позор для такого многообещающего молодого джентльмена.

Многообещающий молодой джентльмен.

Слушая это, Мария думала о полуприкрытых веках заросшего щетиной мужчины в измятой одежде, и том, как он забрал у нее пистолет. Обещание? Чего? Возможно, тот факт, что он все еще оставался джентльменом, помешал ему выстрелить в нее.

Если он джентльмен, то отработает свой долг. И будет здесь сегодня вечером. Это пугало ее почти так же, как если он не появится. Если он придет, то ей придется иметь с ним дело.

В течение шести недель.

Он действительно пугал ее, причем лишь малая толика была страхом, что он нападет на нее. Вместо этого оставался страх перед энергией и силой, которую он источал. Она хотела отступить. Оказаться в безопасности.

Или еще хуже, она хотела прижаться ближе, вдохнуть ту энергию, поглотить ее, сдаться ему. Однажды она уже сдалась своей физической природе, и жила, сожалея об этом.

Она больше не выставит себя дурочкой.

Харриетт знала, что она чувствует. Тетя была единственным человеком, который знал все, и теперь она искоса взглянула на нее и улыбнулась – своеобразное «выше нос!» перед испытанием.

Они поприветствовали герцога и герцогиню – герцогиня была троюродной кузиной Марии – и их дочь. Леди Феодосию, которой положено быть здесь. Потом они двинулись в гостиную, и оттуда в сверкающий бальный зал.

Приглашения на вечер были, конечно же, невероятно популярны, поэтому двигаться приходилось осторожно, чтобы избежать давки. Должно быть, трудно найти ее добычу. Или ему найти ее. Мария чувствовала абсурдное искушение залезть на один из стульев, стоящих вдоль стен, чтобы видеть и быть замеченной.

– Я не вижу его, – сказала Харриетт, поднявшись на цыпочки.

– Не поднимай шум, – зашипела Мария, улыбнувшись и повинуясь знаку леди Тревис. Приятная леди с красивым, полным надежд сыном, а значит, ей предстоит разочароваться.

Многие охотились за ее состоянием. Она не лгала Вандеймену об этом, или о том, что заплатит целое состояние, чтобы иметь возможность посещать светские вечера без этой толпы, о которой она думала как о рое своих ос. Она увидела, как двое из наиболее постоянных поклонников бросились ей навстречу.

Она получила десять предложений. Десять. Сняв траур всего несколько недель назад.

Конечно, все дело не только в деньгах, признала она, приветствуя лорда Уоррена и сэра Берли Фокса. Она была Данпот-Ффайф. Брак с Морисом не принес пользы ее репутации, но, в конце концов, он умер, и оставил ее очень богатой вдовой с превосходной родословной. Банка варенья для ос.

Она улыбалась и болтала, пытаясь не выделять кого-либо из мужчин и парируя наиболее неуклюжие попытки флиртовать или польстить. Где Вандеймен? Почему его здесь нет?

Она замерла прямо посреди праздной беседы с герцогиней. Что, если он заплатил свои долги и пошел домой, чтобы застрелиться?

– Мария?

– О! Мне так жаль, Сара. Конечно, я буду патронессой вашего благотворительного общества для раненых солдат. Правительство должно было сделать намного больше. И, в конце концов, Морис много заработал, снабжая армию.

Она заплатит, чтобы загладить свою вину – перед солдатами, которые носили дрянную обувь и форму, и лордом Вандейменом, который был уничтожен. Благотворительные учреждения для военных были страстью Сары Йоувил, потому что она потеряла своего младшего сына при Ватерлоо. Сегодня вечером она была одета в темно-серый и черный.

Мария помнила лорда Дариуса, очаровательного молодого мошенника, вечного шалопая, но ее ум теперь беспокоился о другом молодом человеке приблизительно того же возраста. А вдруг лорд Вандеймен лежит в луже крови?

Она жаждала снова ворваться в его комнаты, предотвратить бедствие, но оставалась на месте и улыбалась. Если он мертв, то он мертв, и это открытие ничего не исправит.

– Татуировки, мама? – с сомнением спросил лорд Грэвенхэм, старший сын герцогини.

Мария сосредоточилась, и попыталась предположить, о чем они говорили.

– У моряков они есть, – убедительно сказала Сара. – Поэтому, если они утонут, их тела легче опознать. Если бы у солдат были татуировки, это послужило бы той же самой цели.

– Это не повредит, – сказал лорд Грэвенхэм, но Мария подозревала, что он думал о том же, о чем и она. Больше десяти тысяч трупов после Ватерлоо были брошены в братские могилы, чтобы предотвратить распространение болезней. Одним из них был Дэр, но в подобной ситуации, кто бы опознавал труп по татуировкам?

– Я заразилась этой идеей от лорда Уайверна, – произнесла Сара. – Друга Дэра, – добавила она для Марии. – Одного из этой компании шалопаев, которую они образовали в Харроу, хотя, конечно, тогда он не был Уайверном. Просто Кон Сомерфорд. Такие хорошие друзья и такие хорошие мужчины… – Она прижала к глазам носовой платок с траурной каймой и воспользовалась моментом, чтобы взять себя в руки. – Ему и двум его друзьям сделали татуировки перед уходом на фронт. На груди. «Джи» для Джорджа.

– Но это такое распространенное имя, не так ли? – сказала Мария, стараясь вникнуть и проявить интерес. – Для настоящего опознания, должно быть что-то более характерное. Полное имя?

– Их все назвали Джорджами.

Мария мельком взглянула на лорда Грэвенхэма, задаваясь вопросом, дошла ли, наконец, Сара до сути.

– Конечно, им нужно было что-то еще, – продолжала Сара. – У Уайверна есть дракон. Это соответствует титулу, который он унаследовал, хотя в то время он и не мог этого ожидать. Двумя другими были Джордж Хоукинвилл – у него ястреб, и Джордж Вандеймен с татуировкой демона. Созвучно титулу, и, конечно, фамилии. Не слишком мудрый выбор. – Она пожала плечами. – Но тогда им было всего шестнадцать лет. Я так рада услышать о нем хорошие новости.

– Вандеймен? – спросила Мария, немного более высоким голосом. – Тот, который потерял свою удачу? – У него на груди демон?

– Я говорила герцогу, что мы должны что-то сделать. Он и другие были так добры к Дэру в прошлом году. Профессиональные военные, вы понимаете. Но, кажется, дела Вандеймена пошли на лад. Так что, вы сможете помочь мне и в этом, Мария? Мне нужно будет нанять людей, которые могут сделать татуировки и договориться о сотрудничестве с Хорсгардз ^[3]…

Оркестр взял более громкую ноту, оповещая всех, что танец вот-вот начнется. Сэр Берли вертелся рядом. Мария пообещала поддержать глупую затею с фондом татуировок и подала руку своей постоянной осе.

Она любила танцевать, хотя и знала, что делает это с изяществом, а не воодушевлением. Они называли ее Лилией из-за бледного цвета лица и привычки к ношению бледной одежды, и Золотой из-за ее возмутительного богатства. А еще она знала, что они называли ее Увядшей Лилией и грубо шутили в мужских клубах о том, такая ли она вялая в постели.

Она хотела бы оживиться, и, возможно, пошалить как в шестнадцать лет. Но годы научили ее контролю и осмотрительности, и они управляли ей даже в танце.

В постели – что ж, это частный случай.

Повернувшись в фигуре танца, она увидела его.

Она пропустила шаг, и с поспешным извинением сконцентрировалась на танце. Когда она оглядела комнату, Вандеймен ушел.

И все же, он здесь. Она не могла ошибиться, эти бледно-золотистые, изящно стянутые в хвост волосы, еще более блестящие по сравнению с темным вечерним костюмом.

Он здесь.

Живой.

Готовый выполнить их соглашение.

С резким ударом сердца она осознала, что все началось.

Глава 3

Когда танец закончился, Мария почувствовала себя раскрасневшейся, необычное для нее явление. Она поклонилась партнеру, ощущая как рой ос оживился, ища следующего шанса подобраться к банке с вареньем. Мария игриво отложила выбор.

Где Вандеймен?

Или она лишь вообразила его?

Потом она увидела его в компании с Грэвенхэмом. По сравнению с тихой основательностью маркиза Вандеймен казался диким духом, несмотря на великолепную, опрятную внешность. Его бледно-золотые волосы сияли в искусственном освещении, а его шрам, несомненно, почетно полученный, предполагал грех, особенно с так и не исчезнувшими до конца следами беспутного образа жизни.

– Миссис Селестин, – произнес Грэвенхэм, – вы пленили еще одного из нас, бедных мужчин. Вандеймен умолял меня представить его вам. Как умно, – добавил он, – я бы не согласился, если бы вы были милой юной девицей, но насколько я могу судить, вы вполне способны справиться с таким шалопаем, как он.

Мария оценила тонкое предупреждение Грэвенхэма. Это означает, что Вандеймен рисковал потерять свое место в высшем свете.

– Милорд – шалопай, – сказала она Вандеймену, протягивая ему руку. – Как интригующе.

Она была довольно холодна, но не могла не встревожиться, потому что не подумала о такой существенной детали. Конечно, он не мог просто подойти к ней. Он должен был найти кого-то уважаемого, чтобы его представили.

Он изящно склонился к ее руке, вполне оценивая расстояние. Слишком легкий поклон будет казаться холодным. Прикосновение губ к перчатке будет скандальным и смелым. Только остановившись на полпути в пределах установленных границ, можно было намекнуть на интерес и страсть.

Она по-прежнему легко улыбалась, молясь о том, чтобы не задрожать. Этот великолепный, элегантный молодой человек, искусный в общении, был не тем, что она ожидала.

– Тогда, возможно, я смогу убедить вас подарить мне танец, миссис Селестин? – сказал он, выпрямившись, но все еще держа ее руку. – Удобный случай побыть шалопаем.

– Действительно? Не знала об этом.

– Должно быть, ваши предыдущие партнеры были ужасно скучными. – Он положил ее руку на сгиб своего локтя. – Позвольте мне разнообразить вашу жизнь.

Он украл ее из-под носа ее осиного роя, и она не была уверена, оскорблена она или ужасно удивлена.

– Мои партнеры не были совсем скучными, – сказала она, когда они присоединились к танцующим.

– Замечательно. Тогда вы не будете потрясены.

Она не была в этом уверена. Что он задумал?

Она знала о плутовстве в танце. Если она позволит своим мыслям вернуться назад, к ее безумию с Морисом, то сможет вспомнить те времена, когда он привык использовать танец по полной. В конце концов, где же еще мужчина с сомнительной репутацией мог оказаться достаточно близко к леди, чтобы соблазнить ее на безрассудство?

Музыка заиграла, и они начали исполнять па. Сейчас это был просто танец, дающий ей возможность подумать.

Она не ожидала, что он спланирует самоубийство.

Не ожидала, чтоон окажется таким опасным.

Не ожидала такой потребности в официальном представлении.

Не ожидала, что он будет прекрасно владеть ситуацией, или следовать правилам общества так же умело, как следует шагам танца.

Она должна была ожидать всего этого. Небеса, социальные обязанности были частью жизни офицера. И все же, она не ожидала от него таких навыков общения.

Что еще она упустила из виду?

Его осторожность.

Когда во время танца их взгляды встретились, она осознала это. Конечно, ее донкихотские действия должны казаться подозрительными. Когда они соединили руки и разошлись, она задалась вопросом, чего он боялся. Что он подумал, чего она хотела за свои двадцать тысяч фунтов?

И что – еще более захватывающая мысль – он готов сделать за них?

Фигура танца вернула ее к нему, порочные мысли возбуждали, несмотря на все попытки похоронить их глубоко в душе. Они взялись за руки в аллеманде ^[4] и повернулись, глядя друг другу глаза в глаза, тела их гармонично двигались.

Внезапное понимание того, что она могла потребовать от него в уплату – в течение шести долгих недель, пронзило ее. Она поняла, что непристойно покраснела, и с облегчением перешла к следующему джентльмену.

Она вовсе не думала о такой вещи, когда составляла свой план. Никогда! Она должна немедленно выбросить его из головы. Это было бы глупо и зло. Она, как предполагалось, спасала его, а не использовала, и он был на восемь лет моложе.

В отчаянии она сосредоточилась на настоящем, на сплетении шагов танца. Однако не могла не смотреть, как он танцевал с другими женщинами. Она оказалась не одинока в своей реакции. Каждая, молодая или старая дама, отвечала светом в глазах, широкой улыбкой.

Он был любителем пофлиртовать. Прекрасным, интуитивно флиртующим, молодым человеком, и женщины не могут ему сопротивляться. Этого она тоже не ожидала. Она знала – свет предположит, что она купила молодого человека, а не очаровала своим остроумием и деньгами.

Мысль была столь отталкивающей, что ей хотелось закричать и остановиться. Он мог получить деньги и отправиться в ад или на небеса…

Потом он вернулся, чтобы вновь стать ее партнером. Когда они вместе сделали шаг, потом другой, он мягко сказал:

– Я, как предполагается, безумно влюбляюсь в вас, или на самом деле предполагается любовная связь?

Губы поджаты, его взгляд не отрывается от ее. Она ответила:

– Безумно влюблены. Почему нет? – Если она собиралась думать как дурочка, она бы предпочла, чтобы о ней думали как о безумной.

Его глаза удержали ее, а потом, поскольку танец двинулся дальше, им пришлось прервать разговор. Очарованная, она поняла, что сделала то же самое, и торопливо посмотрела на своего нового партнера, сэра Уоткинса Дора, чтобы увидеть понимающую улыбку.

– Красивый мошенник, – заметил мужчина средних лет, – но бедный, и со склонностью к бутылке и игорным столам, дорогая леди. Умный с полуслова все поймет.

Таким образом, Мария танцевала, не в силах отбросить унизительное осознание того, что все думали, что стали свидетелями мощного притяжения между женщиной в годах и очаровательным молодым мошенником.

Она не могла винить Вандеймена. Он в точности следовал ее инструкциям. Вежливо улыбаясь остальным, он обратил на нее все свое обаяние, обделяя других леди. Часто ее глаза сталкивались с его, полными решимости. Ей оказалось так трудно не поверить в то, что она внезапно стала центром его вселенной.

Когда танец закончился, и она сделала реверанс в ответ на его поклон, то знала, что все смотрят на них. Было мучительно трудно не сказать что-то язвительное или вести себя холодно, показывая, что она не легковерная дурочка. Как бы то ни было, она позволила Вану положить ее руку на сгиб своего локтя и прохаживаться так.

– Все наблюдают, – сказала она, хоть и знала, что не должна была. Она контролировала это приключение, не так ли?

– Я уверен, что за вами постоянно, так или иначе, наблюдают, Золотая Лилия.

– Я привыкла к наблюдению, но не до такой степени. – Как абсурдно чувствовать, что она может говорить с ним так честно. Помимо Харриетт, он был единственным, знающим об их замыслах. – Вероятно, я не выгляжу столь ослепленной, как должна.

– Я буду ослеплен за нас обоих. – Искоса взглянув на него, она заметила, что его улыбающиеся глаза полны решимости. – Некоторая осторожность с вашей стороны, несомненно, придаст реалистичности, – добавил он. – В конце концов, вы слишком мудры, чтобы на самом деле выйти за меня замуж.

Она улыбнулась шутке, но та надавила на старую рану. Ее чувства слишком походили на сумасшедшее безрассудное влечение, которому она уступила в юности, достигнув высшей точки в отношениях с Морисом. Она питала слабость к смелым, красивым, опасным мужчинам, но она больше не была молодой и глупой. Неужели она ничему не научилась?

Прохладный воздух, коснувшийся спины, мгновенно заставил ее вздрогнуть, и она осознала, что он привел ее на небольшой балкон. Они все еще оставались в поле зрения, но это давало некоторую защиту от подслушивания. И должно было вызвать еще больше разговоров.

Хотя, какой смысл упираться? Она собиралась быть любимой темой развлечения общества в течение долгих шести недель. Это та цена, которую она заплатит, чтобы исправить несправедливость.

– Благодарю за то, что пришли, – сказала она, раскрывая веер и пристально вглядываясь в освещенный лампами сад внизу.

– Вы думали, что я откажусь платить свой долг?

Внезапный холод в его голосе заставил ее обернуться.

– Я не это имела в виду. Вы были… Нуждались…

– Мадам, вы купили меня – мое тело, ум, и большую часть души – на шесть недель. Я пойду, куда вы прикажете, буду говорить, как вы того пожелаете, действовать так, как вы меня проинструктируете, пока это не оскорбляет ту часть моей души, которую я сохранил.

Бог ты мой. Боль и раненная гордость. Она должна помнить, что, хотя война во многом заставила его повзрослеть, он все еще мог быть уязвим.

– Превосходно, – прохладно сказала она, возвращаясь к безопасному разглядыванию сада. – Вы хорошо играете свою роль, милорд, поэтому, пожалуйста, продолжайте действовать так, будто вы полны решимости завоевать меня. – Она оглянулась с тщательно обдуманной улыбкой. – Я сомневаюсь, что это заставит вас рисковать вашей бессмертной душой.

Мгновение в молчании они смотрели друг на друга, а потом она разрушила тишину, нервно болтая.

– Лампы в саду симпатичны, не правда ли? Интересно, есть ли способ исследовать его.

Ее правая рука в перчатке оперлась на железное ограждение, и он накрыл ее своей левой. Загорелая от стольких лет, проведенных на солнце и ветре, сильная, с выступающими сухожилиями и венами, с длинными пальцами, отмеченными легкими шрамами. Рука, выглядевшая старше, чем он был. Прекрасная рука, вероятно, предназначенная природой для более спокойных занятий, для музыки, искусства, нежной любви…

– Я знаю, что у меня мало надежды, – сказал он, обхватывая ее пальцы своими и поднимая ее руку, поворачивая ее к себе. – Бедный мужчина с обветшалым поместьем, и на восемь лет моложе вас.

– Правда…

Он положил ее руку между ними, выпрямился, в процессе развернувшись так, чтобы оградить ее от переполненной комнаты.

– Единственная причина, по которой вы бы обдумали мои притязания, это моя внешность и очарование. Бедная миссис Селестин, – добавил он с насмешливым блеском в глазах. – Вы оказываетесь перед необходимостью уступить внешнему облику и обаянию.

– Едва ли я бы оказалась первой вдовой, которая так поступит. Я уверена, что смогу сыграть свою роль. – Она вернула ему тот же самый колкий взгляд. – В конце концов, я не собираюсь на самом деле отдавать свою персону и свое состояние в ваши руки.

– Просто еще девять тысяч фунтов.

– Если вы будете вести себя прилично. – Она оглядела его сверху донизу. – По крайней мере, вы действительно хорошо выглядите и очаровательны, и хорошо себя чувствуете в обществе. Было бы невероятно удручающе выставлять себя дурой из-за непривлекательного прожигателя жизни.

Он успокоился, шрам, пересекающий его правую щеку, казался еще более резким и темным. Она немедленно вспомнила, как встретилась с ним в первый раз, как мужчина разоружил ее, и, конечно, как близко он подошел к причинению ей вреда.

Он уронил ее руку.

– Я могу стать непривлекательным в любое время, стоит вам только захотеть, миссис Селестин. Я посоветовал бы вам не давить на меня слишком сильно. Человек, готовый умереть, одинаково готов послать девять тысяч фунтов к дьяволу.

Небольшой балкон внезапно стал тюрьмой, Ван закрыл выход. Она отчаянно хотела отвести взгляд или попытаться отодвинуться в этом ограниченном пространстве. Однако, с ним как с животным, показать страх означает потерять контроль. Она взглянула в его злые глаза.

– А как же те одиннадцать тысяч, милорд? Вы должны услужить мне за них.

Его ноздри раздулись, и внезапно она увидела в нем жеребца. Молодого, великолепного, оскорбленного жеребца, готового стать порочным. Святые небеса, кем она себя вообразила, пытаясь собрать нечто вдребезги расколотое и насквозь пронизанное трещинами?

– Сожалею, – быстро сказала она. – Я неосмотрительно выразилась. Я выбрала вас потому, что вы – джентльмен.

– Но зачем вам выбирать кого-то, миссис Селестин? Какова цель этой экстравагантной шарады?

Она надеялась отложить этот разговор до тех пор, пока не придумает объяснение получше, но ясно, что сейчас придется хоть что-то рассказать. С большим усилием, она беспечно заговорила.

– Расточительность одного человека, есть прихоть для другого, лорд Вандеймен. Я намереваюсь насладиться сезоном, но меня преследуют охотники за приданым. Вы – моя защита от них, и все.

Должно быть, она подала все правильно, увидев, что его напряженность едва уловимо, но уменьшилась.

– Вы должно быть очень, очень богаты.

– Так и есть.

– Тогда, конечно, я полностью к вашим услугам. Повелевайте мной, дорогая леди.

Шокирующе, но все пожелания, пришедшие ей на ум, были неприличными. Она вернулась к тому, что сказала ранее.

– Поступайте так, как если бы вы полны решимости вымести из моей головы все здравомыслие и завлечь в свою походную кровать.

Мгновение он смотрел на нее, затем поднял левую руку и положил на ее обнаженное плечо. Теплая. Шероховатая от военных упражнений.

Нет, не упражнений. От настоящей, смертоносной войны. Сколько смертей видели эти внимательные голубые глаза? Сколько причинили его изящные руки? Сколько пережито страданий, во время сражений и после? Она не теряла никого важного, кроме уже полузабытого младшего братика, и Мориса, который умер далеко, за многие мили от дома, на охоте, и его смерть не опечалила ее по-настоящему.

Они называли этого человека Демоном. Ужасное клеймо для благородного солдата и героя, но она могла думать только о том, насколько близко он должно быть знаком со смертью. Неудивительно, что, казалось, ему безразлично, выстрелит она в него или нет. Вероятно, он вообще ни о чем не заботился, оказавшись слишком глубоко раненным, чтобы измениться.

Он собирался поцеловать ее здесь, на виду у всех? Она должна остановить его, но ее словно парализовало.

Слегка помедлив, Ван погладил ее обнаженное плечо, по ее спине прошла легкая дрожь, а он, задержав руку, коснулся свободных локонов. Он мог приводить в порядок завиток или отгонять насекомое. Он играл им всего мгновение, пристально глядя ей в глаза, а затем опустил руку.

Страх все еще владел ею, но внутри росло что-то худшее. Жажда.

В его внезапной улыбке вспыхнуло торжество.

Ох.

Она глубоко вдохнула. Он собирался сделать то, за что она заплатила, но, в то же самое время, ради своей гордости он собирался попытаться обольстить ее. Неудивительно, хотя этого она вновь не ожидала.

И, конечно, она не ожидала, что это будет так ужасно возможно.

Какая-то частичка ее вопила: «Почему нет? Почему нет? Ты можешь быть с ним вместе сегодня ночью!» Внутри у нее все сжалось от этой мысли.

Она часто лежала в тишине ночи, вспоминая ощущение тела мужчины на ней, в ней. Она не желала возвращения Мориса, но воспоминания об интимной близости всегда оставляли ей ощущение боли и пустоты.

Мария пристально на него посмотрела. Осторожно, медленно, женщина повернула голову так, чтобы смотреть мимо, разворачивая веер. Она не могла позволить себе дать ему такое оружие, вдруг он неправильно им воспользуется. Нужно помнить о своей цели – исцелить его и сделать свободным, с деньгами, которые украл Морис.

– Начинается следующий танец, – сказал он. – Мы вновь будем партнерами? Это создаст настоящую бурю, которую вы хотите.

Буря. Подходящее название для смятения внутри нее, но она согласилась. Она проложила свой курс, и будет следовать им, даже через бурю затруднений, скандалов и, да – разочарования.

Она больше не застенчивая инженю ^[5]. И может контролировать себя и своего демона. Мария спокойно пошла с ним, чтобы сформировать восьмерку танцующих.

Она завершила танец, разрумянившись от волнения. Под беспутством, мрачными воспоминаниями и непристойным шрамом, скрывался молодой мужчина, невероятно привлекательный молодой мужчина, который прилагал все усилия, чтобы околдовать ее.

И все было просто прекрасно.

Она изо всех сил пыталась направить свой ум к более высоким мыслям – к его военному опыту и нехватке благородного воспитания. Впрочем, за логичными и благородными мыслями скрывалось дрожащее тело, желание сорвать его одежду, прижаться к его жару, вдохнуть и вкусить его, дать ему заботу и в некотором роде полностью освободить. Его невероятная молодость, боль, чувствительность, скованность ее правилами, возбуждали ее сильнее, чем она считала возможным.

Прежде, чем он успел пригласить ее на возмутительный третий танец, она приняла приглашение от другого мужчины. Не имело значения, кто он, но именно мистер Фаншейв, приятный джентльмен, который, несомненно, хотел бы жениться на ее деньгах, не досаждал ей в этом плане.

Пока они прогуливались, ожидая начала следующего танца, она заставила себя серьезно рассмотреть мистера Фаншейва в качестве мужа. Мария действительно хотела снова выйти замуж, а он был удобен, нетребователен, подходил по возрасту. И походил на мужчину, которого она планировала выбрать, но теперь от такой перспективы ей захотелось зевнуть.

Она знала, почему, но это было просто временное помешательство.

Заиграла музыка, и она позволила танцу унести ее, как всегда наслаждаясь изящной плавностью движений взад и вперед из ряда танцующих. Когда она протянула руку, чтобы обойти вокруг следующего джентльмена, то чуть не споткнулась.

Вандеймен!

Она выпрямилась, улыбнулась и двинулась дальше. Дура! Ничто не мешает ему присоединиться к тому же ряду. Если он играет роль пылкого поклонника, то конечно, так и поступит. А ее руку все еще покалывало от его прикосновения.

Так не должно было быть.

Она качнулась, выступая из ряда, и, в конечном счете, снова приблизилась к нему, соединив руки, обошла вокруг, двинулась вперед и в сторону.

Именно так все и произошло бы. Закружиться вместе благодаря судьбе, на шесть недель соединить руки, а потом вперед и в сторону. У него появится новый шанс на жизнь, а ее совесть будет чиста.

Ей действительно было жаль, что нельзя сделать все втайне, но, пока она обдумывала тщательно разработанные планы, он внезапно погрузился во тьму, и она поняла, что нужно действовать. И оказалась права. Пугающе права. И по-прежнему содрогалась от мысли, что на мгновение могла опоздать.

Когда пришла его очередь протанцевать вдоль середины длинного ряда со своей партнершей, она заметила, что он был партнером раскрасневшейся и накрашенной молодой женщины, обремененной круглым лицом и вьющимися волосами мышиного цвета. Он выбрал или был вынужден выбрать в партнерши девушку, не пользующуюся успехом, но его улыбка была яркой и теплой, он ненадолго создал для нее рай.

За маской прожигателя жизни скрывался хороший человек. Она не должна удивляться, и, конечно, не должна чувствовать гордость собственницы. Он не ее, и это так же верно, как и то, что он должен искать невесту. Среди невинных и плодовитых юных леди.

Плодовитых. Она почувствовала болезненный укол. За десять лет брака она не забеременела, и дело было не в Морисе. У него оказалось четверо внебрачных детей, о которых она знала.

Вандеймен нуждался в детях, чтобы продолжить род.

Предательство, что ей нужно напоминать об этом себе самой! Ведь под тьмой и шрамами Вандеймен был хорошим человеком, и она радовалась этому.

Женщины лукаво делят потенциальных мужей на три группы – небеса, чистилище и ад. Морис обещал небеса, но все обернулось чистилищем – довольно распространенное явление, как она полагала. Вандеймен, как она подозревала, кажется чистилищем, которое обернется небесами для верной женщины.

Но не для нее.

Партнером для ужина она выбрала лорда Уоррена. Он был вдовцом с двумя сыновьями, таким образом, тот факт, что она вряд ли сможет иметь детей, не имел для него значения. Он был разумным, честным, и настойчивым поклонником, и станет превосходным мужем. Уоррен занимал незначительный пост в правительстве. Возможно, роль хозяйки политического салона развлечет ее.

Она сосредоточилась на интересной беседе и других людях за ее столом, но взрыв смеха заставил ее оглядеть комнату. Вандеймен сидел за столом с группой людей, сверкающих молодостью, жизнью и хорошим настроением.

Естественная для него обстановка.

– Шумновато, не так ли? – заметил лорд Уоррен.

Мария обернулась, и видя пренебрежение на его лице, порадовалась, что ничем не выдала свою легкую тоску.

– Они молоды.

– Действительно. Мой старший не намного моложе, и он, и остальные могут уничтожить спокойствие в одно мгновение.

Она потягивала вино, чтобы скрыть свою реакцию.

Если бы она вышла замуж за лорда Уоррена, то стала бы мачехой его сыновьям, которые не намного моложе, чем лорд Вандеймен. Их разделяли всего восемь лет, но мир таков, что они относятся практически к разным поколениями.

Она разговаривала с лордом Уорреном и другими людьми в возрасте за ее столом, пытаясь не слушать звуки оживленной болтовни и взрывы смеха со всех концов комнаты.

Встать, чтобы вернуться в бальный зал было облегчением. Прохаживаясь с лордом Уорреном, она решила, что скоро уедет. Для одной ночи сделано достаточно. Вандеймен сможет придумать другие способы преследования завтра.

Он быстро поднялся из-за своего стола, встав на ее пути, улыбаясь и казавшись расслабленным. Великолепный.

– Миссис Селестин, вы выражали интерес к исследованию садов. Мисс Харроуби только что предложила там прогуляться. Не желаете ли пойти? – Он жестом указал на французские двери, открытые из-за жаркой ночи.

Она на мгновение замерла. Это было смело. И почти невежливо, хотя Уоррен готовился вскоре передать ее руку новому партнеру. Если она согласится, то это будет ясный знак того, что она поощряет его.

Все наблюдали.

Она улыбнулась своему сопровождающему.

– Если вы не возражаете, милорд… – и, отняв у него свою руку, протянула ее Вандеймену.

Взгляды, которыми обменивались молодые люди вокруг, передавали множество сообщений, позади нее начали шептаться, но в несколько мгновений она и множество других пар направились в освещенную лампами темноту.

Глава 4

– Я действительно компаньонка, сопровождающая молодежь? – спросила она, когда они вышли наружу, и легкий ветерок коснулся ее кожи. Конечно, именно это объясняло ее небольшую дрожь.

– Надеюсь, нет.

Последующая дрожь не была связана с ветром.

Другие пары растворялись в тенях, и только бледные как смерть платья леди, негромкие разговоры, и смех изобличали их присутствие.

– Я чувствую себя подобно компаньонке, – сказала она, пытаясь напомнить ему о своем солидном возрасте. – Кто чей партнер, и действительно ли такие пары приемлемы?

– Не суетитесь. Сомневаюсь, что кто-то задумал изнасилование. – Он повернулся к ней и добавил. – Если кто-то не захочет, этого не произойдет.

– Кто может захотеть?

– Все мужчины.

У нее вырвался смешок, и он тоже усмехнулся, выглядя намного моложе. О, Мария, знаешь ли ты, что делаешь? Он уводил ее все дальше от дома, однако, она не сопротивлялась.

Хотя сад не был большим, тропинки петляли вокруг кустарников и шпалер, создавая иллюзию уединения. Только иллюзии, смешки, разговоры и случайные вскрики, которые слышались вокруг.

Сад спал, но кто-то посадил душистый табак и малькольмию ^[6], делающие воздух благоуханным, дорожки были усеяны ползучими травами, чей аромат высвобождался по мере того, как они шагали. Душный воздух усиливал ее осознание безумия. Это не было необходимо для ее плана, хотя и совпадало с его.

Он собирался попытаться и поцеловать ее, возможно даже соблазнить, доказать, что он мастер. Вопрос мужской гордости, которую она признавала, вовсе ее не понимая.

Вопрос в другом – что она собирается ему позволить, и почему?

Он остановился под деревом.

– Еще слишком рано просить вашей руки?

Смехотворно, но ее пульс забился сильнее.

– Это покажется импульсивным.

– Так и есть. На этот раз будьте дикой, порывистой женщиной.

Его тон жалил, желтый свет фонаря над головой делал линии его лица резче, углубляя рваный шрам.

– Я тайно сбежала с Селестином, – сказала она, наслаждаясь его удивлением.

– Ваша семья вас не одобряла?

– Он был иностранцем и добивался успеха своими силами.

– Должно быть, вы очень любили его.

Одно биение сердца, и она ответила:

– Да, так и есть.

Это не была ложь. Дикая, порывистая любовь привела ее в руки Мориса – тщательно создавшего эту самую дикую и порывистую любовь, столь же нереальную как ложная преданность.

– Тогда совершите еще одно приключение. – Он взял ее руки. – Согласитесь сейчас выйти за меня замуж. Завтра мы поместим объявление в газеты и потрясем весь Лондон.

Она поняла, что он говорил так, будто их могли подслушивать, а их могли. Она смутно осознавала существование пары по соседству, тихо, но искренне говорящей о значении свободы и любви.

Ах, молодость.

– Хорошо? – спросил он.

Нет смысла колебаться.

– Очень хорошо.

Он улыбнулся. Даже под золотистым светом улыбка казалась теплой.

– Вы сделали меня очень счастливым.

– Правда?

– Конечно. Теперь я собираюсь поцеловать вас. Но не здесь, – сказал он прежде, чем она смогла возразить. – Этот желтый свет делает с вашей внешностью ужасные вещи.

Эта смущающая мысль позволила ему утащить ее еще дальше, в глубокую тень. К ней уже вернулось ее остроумие.

– У вас нет разрешения на поцелуй.

– Собираетесь закричать? – Он притянул ее в свои объятия. – Это не испортит представление?

Она уперлась руками ему в грудь.

– Остановитесь!

Шокирующе, но его сила и крепкое тело делали ее слабой, подобные вещи всегда так на нее действовали. Морис ее не любил, но был хорошим любовником, когда соизволял, и дарил ей то, что возбуждало ее сильнее всего.

Он появлялся в середине обычного дня, хватал ее за руку и уводил в спальню. Она почти достигала оргазма раньше, чем он полностью раздевал ее, а он, удостоверившись, что безумие закружило ее два или три раза, продолжал свой трудный день, оставляя ее истомленной.

Насыщенной.

Побежденной своим телом.

Это было завоевание, вопрос его гордости – преуспеть во всем. Она знала это, но никогда не имела сил сопротивляться.

Зевс, сейчас она не нуждалась в этих воспоминаниях. Несмотря на пылающую кожу и ноющие бедра, она сказала:

– Поцелуете меня насильно, лорд Вандеймен, и наш договор потеряет силу. А значит, вы станете вором, укравшим ту часть денег, которую уже потратили, и уверяю вас, больше вы не увидите ни пенса.

Она не могла видеть выражение его лица, но хватка его рук не стала сильнее, и не ослабела.

– Однажды вы уже угрожали мне, Мария. Разве вы не поняли, что меня это недостаточно заботит? Пошлите меня к черту, если хотите. Но я получу свой поцелуй.

Он приподнял ее стиснутые руки и притянул ее еще ближе, обхватил ее голову и поцеловал.

Соблазняя ее.

Шок и вспомнившийся голод заставили ее раскрыть рот и прижаться ближе, полностью предавая саму себя. Как давно, ужасно давно мужчина прижимал ее так, так целовал. Она твердила себе, что была бы рада освободиться, и понимала, что лгала.

Она осознала, что запустила руки под его камзол и впилась ногтями в его длинную, напряженную спину прямо через шелк и полотно. На этом она остановилась, но ее сердце колотилось, а предательская боль стала пульсирующей настойчивой потребностью.

Его губы отпустили ее и соскользнули ниже, на шею.

Сейчас она должна остановить его. Должна. Вместо этого она боролась с собой, пытаясь не повалить его на землю и сорвать с него одежду.

Он протиснул свое бедро между ее. Мария услышала свой собственный молящий стон, и наконец, вырвала себя из его рук.

– Святой…

Его ладонь решительно накрыла ее рот.

Он прав. Она собиралась закричать.

– Тише, – мягко сказал он, – тише.

Никаких извинений, просто успокаивающие звуки, которыми он мог бы успокаивать взбесившееся животное.

Животное.

О, Боже.

Она закрыла глаза, мучительно огорчаясь, что отреагировала так на непристойные замечания мужчины, больше подходящего на роль ее сына, чем любовника. Она снова оказалась в его руках, осторожно прижимаясь, уткнувшись лицом в его плечо, на всякий случай.

Ох, как стереть те глупые моменты! Холодно расстаться и никогда не видеть его снова.

Ты можешь, шепнул внутренний голос. Просто дай ему денег и отпусти на свободу.

Она не могла. Он нуждался в чем-то большем, чем деньги. Порвать с развратом и благодаря протянутой руке помощи вернуться к обычному, нормальному существованию. То, что он украл этот постыдный поцелуй, показало, что он все еще глубоко в западне. Она подозревала, что скоро он будет готов застрелиться.

Мария слегка встряхнула головой, недвусмысленно вздохнула, и он отпустил ее. Его голова упиралась в ее, но его руки больше не держали ее в заключении. В отчаянии она почувствовала, что он наслаждался этим объятием. Как часто его просто кто-то обнимал?

Мать и две сестры, возможно, обнимали его, если он нуждался в этом. Мать и младшая сестра умерли от инфлюэнцы. Старшая сестра умерла при родах как раз во время Ватерлоо. Его отец немногим позже застрелился, и возможно, другие смерти отчасти послужили причинами этого поступка. Главным образом долги, и это вина Мориса.

На континенте, должно быть, были женщины, но был ли кто-то, чтобы просто обнять его, когда он нуждался в поддержке? Кто-то, кому он мог признаться в страхах и сомнениях? Кто-то, кто позволит ему выплакаться?

Он когда-нибудь позволял себе плакать?

Ее глаза затуманились, слезы стояли в горле комом, и она осознала, что ее руки поглаживают его спину. По-матерински, сказала она себе. Наверно, она могла бы заменить ему мать.

Ей захотелось разразиться диким смехом.

Она боролась за самообладание и подняла глаза.

– Полагаю, что мы взяли на себя обязательство пожениться, лорд Вандеймен.

Она не могла четко видеть его черты, но это означало, что и он не мог видеть ее. Однако тишина стояла слишком долго, прежде чем он спросил:

– Я должен послать объявление в газеты?

Она услышала удивление в голосе.

– Да.

Еще мгновение тишины, и он спросил:

– А что потом? Мы составим брачный договор?

– Почему нет? Пусть составляют шаблон, пригодится, когда я действительно соберусь замуж.

Он медленно отодвинулся, сплел ее руку со своей и потянул ее к тропинке и желтому свету.

– Я приношу извинения за то, что произошло, – сказал он, пристально глядя вперед. – Вы были так добры, а я напал на вас, напугал. Так как вы достаточно добры, и не разорвали наш договор, я даю вам свое слово, больше такого не произойдет.

Мария подавила возражение. Все так, как должно быть, и если он не распознал ее настоящую реакцию, это благо.

– Тогда все улажено. А сейчас я хотела бы отправиться домой. Вы будете сопровождать меня и мою тетю?

– Конечно.

Он остановился под яркой лампой и ловко привел в порядок ее внешность, поправив жемчужное ожерелье, рукав платья, заправив локон и подколов его шпилькой.

Каждое прикосновение было обжигающим искушением, но она отчаянно сконцентрировалась на том, что он вновь стал рассудительным. И без этого будет достаточно разговоров, а уж если они вернутся в дом с беспорядком во внешности…

По-видимому, наведение порядка после объятий в саду это часть навыков офицера.

– На Пиренеях было много светских мероприятий? – спросила она, и, сохраняя душевное спокойствие, потянулась, чтобы поправить его шейный платок, благодаря Бога за то, что на ней надеты перчатки. Но и в этом случае ощущение его кожи, гладкости его твердого подбородка, мышц и сухожилий его шеи, могло привести ее в исступление.

О Небеса, как она хотела его. Примитивно и требовательно.

– Иногда, – сказал он, приподнимая подбородок, чтобы облегчить ей задачу. – В основном, в Лиссабоне. И Париже. И Брюсселе.

Бал герцогини Ричмонд, с которого офицеры ускользнули, и многих из них уже не было в живых. Да, несомненно, у него был опыт сопровождения респектабельных молодых особ на балах и, иногда, выскальзывания в сад для поцелуя – или чего-то большего.

Безнадзорные жены и изголодавшиеся вдовушки. Она знала, как мужчины смотрят на такие вещи. Морис говорил ей, что мужчины тоже думают о женщинах как о рае, чистилище, или аде, но по-другому. Они так оценивают невест, но и для оценки любовниц используют те же термины.

Для потенциальной любовницы ад означал болезнь, или подозрительного и мстительного мужа или еще что-то скверное. Мудрый мужчина ни за что не выбрал бы такую любовницу, но она до сих пор могла слышать смех Мориса, указывающего, что, благими намерениями вымощена дорога в ад.

Чистилище это то, с чем ради секса без расплаты и женитьбы, приходилось мириться большинству мужчин.

Рай это привлекательная замужняя женщина с большим сексуальным аппетитом и безобидным мужем. В эту категорию вписываются и некоторые вдовы, если они решительно не настроены вновь выходить замуж.

Мария осознала, что в некоторой степени стала раем. Тем более что она еще и бесплодна. Важное преимущество.

Она в последний раз потянула за накрахмаленную ткань, и они взялись за руки, чтобы вернуться в дом. Она знала, что люди, задержавшиеся в обеденной зале, наблюдали за ними, как и те, кого они встретили, когда отправились на поиски Харриетт. Вероятно, уже все знали, что Золотая Лилия ходила в сад с необузданным молодым лордом Вандейменом, который отчаянно нуждался в деньгах.

Она заметила несколько разочарованных гримас от ос и их семей, и несколько беспокойных или даже жалостливых взглядов от других.

Было трудно не закричать, объясняя все.

Конечно, я не околдована этим юным дураком! Я спасаю его. Через несколько недель я буду свободна, и он тоже!

Спасибо Господу за Харриетт. Мария поймала себя на пустой болтовне, Харриетт разговаривала с Вандейменом без всяких комплексов.

Когда они забрались в экипаж, Харриетт раскрыла сущность его семьи и выразила соболезнования его потерям. По пути она разузнала, что он почти не общался с остатками семьи, и намекнула, что он должен изменить это.

Мария с тревогой наблюдала за знаками, говорящими, что его терпение подходит к концу, но он казался, если уж на то пошло, озадаченным.

Харриетт прошлась по войне, получив краткое описание его карьеры, и перешла дальше, к своей любимой теме – герцогу Веллингтону.

Вандеймен казался снисходительным.

– Если вы хотите услышать об этом великом человеке, миссис Кумбс, то должны надеяться, что мой друг, майор Хоукинвилл скоро вернется в Англию. Он служил в его штабе.

– Неужели! Тогда я надеюсь встретиться с ним.

– Тетя питает к герцогу tendre ^[7], – поддразнила Мария, оба были довольны и смущены из-за того, что Харриетт могла общаться с Вандейменом так, как не могла она. Конечно, Харриетт было уже за пятьдесят, и ее сыновья были старше этого опасного существа.

Она отметила его случайное упоминание о майоре Хоукинвилле – должно быть, он и есть тот самый друг, которого упоминала герцогиня. А кто другой? Лорд Уайверн. Ах, да. Она слышала сплетню о недавней смерти безумного графа Уайверна и переходе титула в нормальную, суссекскую ветвь семьи. Вандеймен нуждался в друзьях. Возможно, она сможет найти их для него.

Наконец экипаж остановился перед ее домом, и первая битва закончилась.

– Нортон может отвезти вас, милорд, – сказала она.

Он вылез, чтобы помочь им спуститься.

– Нет необходимости. И это не совсем по пути.

– Тем более, это необходимо, – твердо сказала Харриетт. – Ваше жилище слишком далеко, молодой человек, и совсем не выглядит комфортабельным. – Она повернулась к Марии. – Думаю, он должен переехать к нам.

– Харриетт, это невозможно!

– Почему? У нас есть свободная спальня и я, и остальные могут быть компаньонами, если кто-то подумает, что это необходимо. Что скажете, милорд?

Он посмотрел на них обоих.

– Другие?

После получаса с Харриетт бедный мужчина был похож на кого-то, кого океан поглотил, а потом выплюнул, промокшим и измученным.

– Другие гости, – ответила Мария, ободряюще улыбаясь, не в состоянии помочь. – Тетя и дядя моего покойного мужа живут здесь в течение многих лет. Они несколько больны, но все еще присутствуют в доме. Есть еще моя молодая племянница Натали, и моя тетя, конечно.

Пока она говорила, то поняла, что если он будет находиться в ее доме, то управлять его образом жизни будет намного легче. А если он останется в Холборне ^[8], она будет все время нервничать и переживать, не пьет ли он, не играет и не заряжает ли свой пистолет.

– Это будет экономно, а мой бедный камердинер придет в восторг от возвращения к цивилизации… Если вы уверены, что не возражаете. Пойдут разговоры.

– Разговоры, так или иначе, пойдут, а мне удобнее, если вы будете рядом. Пожалуйста, позвольте Нортону проводить вас в ваши комнаты, а завтра переезжайте к нам.

Он поклонился.

– Ваше желание – для меня закон, как всегда, о повелительница моего сердца. – Последняя часть прозвучала особо дерзко, и она задалась вопросом, понял ли он ее цель.

Не глупый человек. Почему она предположила, что он будет дураком?

Потому что думала, что Ван, которого уносила прочь карета, похож на многих кавалерийских офицеров, которых она встречала. Лихие, смелые, но не сверкающие интеллектом. Она пришла к выводу, что те, кто поумнее, нашли себе более подходящие занятия.

– Хорошо, – сказала Харриетт, когда они вошли в холл. – Все устроилось.

– Думаю его переезд сюда это немного крайность.

– Правда?

Мария пожала плечами.

– Предстоит проделать большую работу. Но у него есть друзья. Это обнадеживающий знак. – Она пересказала то, что поведала герцогиня.

– Татуировки? – Харриетт состроила гримасу. – Что бы подумали их матери? Но, безусловно, лорду Вандеймену будет легче встретить друзей здесь.

Мария оглядела бледные стены, мраморные колонны, и скромные, сделанные со вкусом классические статуи – их копии, если быть точной. Морис приложил все усилия, чтобы произвести впечатление, и этот дом был главным пунктом его представления. Она оказалась другой. К сожалению, все вокруг было имитацией. Даже колонны из искусственного мрамора.

Он преподал ей много уроков, включая тот, что у большинства людей два или еще больше лиц. Она уже видела множество лиц лорда Вандеймена, но подозревала, что их больше.

Эти шесть недель угрожающе маячили перед нею, и она поспешила в мирное убежище своей спальни, но даже там было неудобно из-за воспоминаний. Она наслаждалась требовательными посещениями Мориса. Но как только она осознала правду, поняла, что просто была частью его стратегии попадания в высшее общество и его использования, ее голод стал ее позором.

Пока горничная снимала ее наряд, она вспомнила много одиноких ночей, когда очень хотела, чтобы он пришел к ней. Она часто думала пойти к нему, но никогда не находила в себе достаточной храбрости. Как она могла? Его забота о ней колебалась от умеренной привязанности в лучшем случае до необходимости укрощать ее в худшем случае, чтобы она не разрушила его иллюзию потрясающего успеха.

Просить большего было немыслимо.

Хотя он осторожничал, она знала о его любовницах. Все они были бойкими, яркими женщинами. Не такими, как она.

Она знала о его внебрачных детях, потому что он рассказал ей о каждом из них, и об обеспечении, которое им дал. Пособия распределялись в его завещании. Еще одно унаследованное бремя.

А потом появилась Натали.

Матерью Натали была аристократка, бельгийская кузина Мориса, Кларетт, а отцом являлся Морис. Когда ее официальные родители умерли, она приехала, чтобы жить с ним. Правду никогда не произносили вслух, но Tante ^[9] Луиза и Oncle ^[10] Чарльз знали, что Морис и Кларетт любили друг друга с подросткового возраста.

Натали оказалась восхитительной девочкой, но Мария обижалась на наличие такого упрека в своем бесплодии под собственной крышей. А теперь она пригласила туда демона.

Она криво улыбнулась, вытерев руки и намазав их кремом. Нет никакой опасности. Если она была не в состоянии пойти к своему мужу, требуя секса, она, конечно, не сможет вторгнуться в комнаты своего сопровождающего.

Глава 5

Следующим утром Мария сидела за столиком в своем будуаре, пытаясь притвориться, что работает над счетами, но с тревогой ощущая его прибытие. Она послала экипаж и не имела никаких причин полагать, что он не приедет, как уговорено. Однако чувствовала, что у нее не будет ни мгновения спокойствия, пока он не прибудет.

Безопасность.

Ерунда конечно, но она так чувствовала.

У нее вырвался смешок, и она положила голову на руку. Она хотела обернуть мужчину во фланелевую ткань и защитить его, как мать болезненного ребенка. Бывает ли что-нибудь более забавное?

И все же, было не смешно рассматривать его как нежного человека, если иметь в виду некоторую хрупкость. Ее задача – вновь сделать его сильным, не давая воли своим непристойным желаниям.

Экипаж? Она вскочила на ноги и выглянула в окно. Да. Ее экипаж. Наконец-то!

Сердце внезапно забилось сильнее, она заставила себя остановиться и глубоко вдохнуть.

Ты сделаешь его вновь сильным, Мария, а потом позволишь ему уйти. Ты не должна позволять произойти чему-то, что может запутать ваши отношения.

Горло болело, а это тревожное предупреждение.

Даже если он проявит к тебе интерес, то это будет просто игра, игра, чтобы доказать, что он – твой хозяин, а не твой должник. Имей некоторую гордость!

Это замечательно сработало, приводя ее в чувство. Она посмотрела в зеркало, чтобы увериться, что она как обычно холодна и изящна. Простое утреннее платье, белое в узкую, бледно-голубую полоску. Фишю ^[11] гарантировало скромность и подходило к белому хлопковому чепцу, с бледно-голубыми лентами, завязывающимися под подбородком. Она выглядела замечательно, как почтенная вдова, и, защищенная таким образом, спустилась поприветствовать гостя.

И почти столкнулась с Натали, мчащейся к лестнице.

– Я просто хотела посмотреть, – прошептала девочка, сверкая ямочками. – Этим утром я отыскала про него информацию в библиотеке. Его упомянули в официальных донесениях четыре раза! Он должно быть очень храбрый.

– Да, думаю, да. – Инстинкт заставил Марию говорить прохладно, даже зная, что она должна казаться влюбленной. Она взглянула на свою шестнадцатилетнюю "племянницу" и переколола шпильку, поддерживая ускользнувшие завитки. – Так как ты подобающе выглядишь, почему бы не спуститься и не быть представленной должным образом?

Взволнованное восхищение осветило лицо Натали. Она не умела скрывать эмоции. Все видно, и обычно в два раза сильнее.

Невысокая, с волосами мышиного цвета, Натали не могла претендовать на титул красавицы, но у нее хватит живости и характера, чтобы пользоваться неистовым успехом, когда Мария выпустит ее в свет. Ей уже исполнилось шестнадцать. В следующем году выход в свет уже не отложишь. Грандиозная ответственность.

Она услышала, как внизу открылась дверь, раздались голоса, и продолжила спускаться, осознавая, что Натали рядом, словно осязая ее волнение. Моля небеса, чтобы она не слишком шумела. На изгибе лестницы, где холл попадал в поле зрения, она помедлила.

Ван надел коричневый камзол и бриджи цвета буйволовой кожи, которые могли быть теми же самыми, которые он носил два дня назад, но теперь они смотрелись опрятно. Сам он выглядел настолько благополучно, что она чувствовала себя так, будто видит его впервые. Ее поразило плавное изящество его движений, и искренняя непринужденная улыбка, которой он, как наградой, одарил лакея, несущего его багаж.

Такой очаровательный молодой мужчина…

Она взяла себя в руки и двинулась дальше, спустившись по лестнице, затем пересекла холл и протянула руку.

– Лорд Вандеймен, добро пожаловать в мой дом.

Он обернулся, все еще улыбаясь, и поклонился ей.

– Так любезно с вашей стороны пригласить меня, миссис Селестин.

Его глаза вспыхнули, указывая на ее попутчицу, и она сказала:

– Моя племянница, милорд. Натали Флоренс.

Он поклонился, и Натали присела в реверансе, ямочки от волнения стали еще заметней. О Господи, подумала Мария, не позволяй ей увлечься им. Я не смогу справиться с этим вдобавок ко всему.

Тут она поняла, что он легко и просто болтает с Натали, и если бы у него были ямочки, то их тоже было бы видно.

О Боже, не позволяй ему влюбиться в Натали!

Но вдруг ее словно овеял холодный ветер – она поняла, что это вполне возможно. Они будут все время сталкиваться друг с другом. И что тут неправильного? Через год Натали будет готова к сезону, и если бы лорд Вандеймен начал ухаживать за ней тогда, то все было бы абсолютно закономерно.

И она бы негласно стала его мачехой!

Вот тот путь, на который она его серьезно ориентировала.

Он повернулся к ней.

– Объявления в газеты отправлены, моя дорогая. Может быть, мне нужно было подобрать более интимный момент для этого, но почему общество не должно быть свидетелями нашего счастья? – Он достал из кармана кольцо и протянул руку.

Быстрый взгляд в сторону – Натали стоит рядом, руки сжаты от переживания и восторга, никаких признаков ревности. Уже хорошо.

Мария этого не ожидала. Она торопливо стянула кольца, которые ей дарил Морис, и протянула ему руку. Он надел ей на палец новое кольцо – с небольшим трудом.

Ван жалобно посмотрел на нее.

– Я прикинул размер у ювелира, но думаю, оно еще немного растянется.

– Достаточнолегкое. – Она взглянула на кольцо, которое оказалось удивительно скромным. Маленький алмаз, окруженный жемчугом. Она не возражала против простоты, но ожидала чего-то претенциозного и яркого. Возможно, она вспомнила Мориса. Кольцо, которое она только что сняла, было с очень большим голубым бриллиантом.

– Мелкие камни были рубинами, но я попросил их поменять, – сказал Вандеймен. – Так как у вас склонность к неярким цветам.

Ей не нравилось аляповато-показушное кольцо Мориса, но, в то же время, ее оно не слишком беспокоило. Не из-за ценности, а потому что оно было безвкусно. Неужели такой он видел ее?

Она взглянула на него, в светло-желтом и коричневом, и на Натали в смелом полосатом платье с лазурным поясом.

Возможно, пришло время измениться. Но не в течение следующих шести недель. Для дела безвкусица вполне подходит. Вполне.

– Оно прекрасно, – сказала она. – А сейчас, позвольте мне показать вам дом и вашу комнату, милорд.

Она отправила Натали назад, к ее урокам – Мария не хотела, чтобы неоперившийся птенец участвовал в любовной интриге – в течение следующих шести недель, по крайней мере – и повела Вана наверх.

Когда Ван в итоге оказался один в своей спальне, он покачал головой. Когда в последний раз он находился в такой элегантной и роскошной обстановке? И находился ли когда-нибудь?

В его юности Стейнингс был прекрасным загородным домом, но это был загородный дом, дом. Дома его лучших друзей были еще больше. Поместье Хоукинвилл – древнее, хаотичное, Сомерфорд-Корт – довольно уродливое строение времен Реставрации ^[12], но чудесно радушное. Служба в армии бросала его повсюду: от свинарников до дворцов, но все они видали виды.

Этому дому должно быть меньше двадцати лет, и он обустроен с большим богатством и неплохим вкусом. Ему он не очень нравился – никогда прежде он не был в месте, где все казалось настолько блестящим и новым – но это была необычная обстановка.

– Хорошее напоминание, что это не твоя обстановка, Ван, – бормотал он, исследуя свои новые апартаменты.

Нунс уже разложил его скудное имущество в ящики и столик с зеркалом, на котором стояли несколько наполненных графинов и чаши с фруктами и орехами. Богато инкрустированный изогнутый спереди стол содержал плотную писчую бумагу и все необходимое для письма. Полки со стеклами содержали набор книг, которые, казалось, были выбраны с заботой, чтобы удовлетворить любые возможные вкусы.

Выбраны ею?

Не слишком мудро согласиться переехать сюда, но вчера вечером он был не в состоянии сопротивляться. Его соблазнило удобство проживания, но еще он хотел узнать Марию Селестин, понять, что здесь происходит, и что он чувствует.

Гадес, он почти восхищался ею! Ван не чувствовал такого давным-давно, но по ее реакции было очевидно, что он ее совершенно недооценил. Конечно. Он был нанятым сопровождающим и ничем больше, а он набросился на нее.

Он снова и снова прокручивал воспоминания о той ночи.

Все его гордыня. Он хотел подчинить ее. Отвратительная мысль. И все вышло из-под контроля.

Что-то в ней вывело его из себя. И это не просто ее холодность. Сегодня, когда она спускалась вниз по лестнице, то, как она двигалась, заставляло его затаить дыхание, даже несмотря на то, что она была в бесформенном бледном платье и маскирующем чепце.

Вчера вечером она надела сложный тюрбан. Во время их первой встречи она была в шляпке без полей. Он почти злился, что она скрывает волосы. Мягкие, темно-русые завитки выбивались из-под ее чепца, а когда она повернулась к племяннице, он увидел сбежавшие завитки на ее длинной, бледной шее.

Вились ли они по всей длине? Как они уложены? Какой длины? Когда она обнаженная в постели, будут они растекаться вокруг нее – длинные, свободные, светлые?

Остановись, Ван.

Он прижал кулак ко рту.

Прекрати быть животным. Она – зрелая, почтенная вдова, которая не позволила бы тебе даже коснуться ее, если бы не этот эксцентричный план.

Война ожесточила его. Разрушенная судьба. Разрушенная душа. В конце концов, что он сейчас делает, как не марширует за барабаном, левой-правой, как самый несчастный олух в инфантерии ^[13]?

Через шесть недель у него будет достаточно денег, чтобы продолжить свой марш, который был всем, и, несомненно, он никогда больше не увидит Марию Селестин.

Той ночью они посетили два раута и суаре. Мария хотела дополнить первое впечатление. Ей пришлось выслушать несколько озорных комментариев о его юности и симпатичной внешности, и о его переезде в ее дом, но, казалось, в целом люди благосклонно, хоть и с улыбой, отнеслись к сложившейся ситуации.

Она покинула Вандеймена, чтобы решить, как вести себя, ему удалось изобразить своего рода почтительное обожание, от которого ей хотелось закричать. И так плохо, что подумали, будто женщина в возрасте поглупела от похоти. Еще хуже, если он будет обращаться с ней, как с почитаемой святой.

Но потом, где-то в середине вечера, она задалась вопросом, поступал ли он так сознательно, чтобы попытаться воспрепятствовать более грязным мыслям.

Если так, это не сработало.

– Моя дорогая, – сказала Эмили Гэлмен, худая, хищная женщина, которую Мария знала со своего первого сезона, – тигр у вас на поводке! Нужно поискать на вас следы зубов.

Быстрые темные глаза уже оглядели ее с ног до головы.

– Божественно прекрасен, – заметила подруга Марии, Сисси Эмблборо, представленная ко двору в то же время, что и Мария с Эмили. – Но все же, я не уверена, что нашла бы его удобным.

– Удобство это еще не все. – Мария немедленно пожелала, чтобы эти слова остались невысказанными.

Сисси рассмеялась.

– Верно. И оно может прийти со временем.

А через три дня на частной выставке средневекового искусства она столкнулась с Сарой Йоувил.

– Мария, – сказала Сара, отведя ее в тихий угол, – действительно ли вы уверены, что это мудро?

– Мудро? – Несмотря на мягкие слова, в поведении Сары было что-то безжалостное.

– Молодой человек так выведен из душевного равновесия. Разве вы справедливы?

– Это не…

– Женщина в вашем возрасте должна быть мудрой за обоих, а не… не использовать кого-то!

Мария знала, что покраснела.

– Я не использую его, Сара, – сказала она, молясь, чтобы не устроить сцену. – Я выхожу замуж за него. И если вы думаете, что он не хочет этого…

– Конечно, он хочет, – прошипела Сара. – Вы богаты как Крез. Но что еще вы можете ему предложить? Вы стары и бесплодны.

Это было так жестоко, что Мария застыла. Но потом она осознала, что Сара думала о своем потерянном сыне, мальчике того же самого возраста. Она реагировала так, будто Мария заманила в ловушку Дэра. Она никого не заманивала, но мысль о себе и Дэре, которого она знала еще щербатым ребенком, заставила ее съежиться от стыда.

Она желала все объяснить, но не хотела никому рассказывать о вине Мориса. Возможно, она больше походила на него, чем думала, всегда пытаясь делать хорошую мину при плохой игре.

– Мы подходим друг другу, – твердо сказала она. – Он – превосходный партнер.

Сара лихорадочно покраснела.

– Вы встретились меньше недели назад! Грэвенхэм ни за что не должен был представлять вас.

Марии пришлось подавить смешок при упоминании об осторожном предупреждении Грэвенхэма, но она переживала за свою кузину.

– Вы должны освободить его, – сказала Сара. – Вы знаете, что он не может отступить.

Как будто я могу.

– Но мы очень хорошо подходим друг другу.

Сара уставилась на нее так, будто она была жалким червем и ушла.

Мария облегченно выдохнула, молясь, чтобы кузина не обеспечила ей общественное отчуждение.

Подошел Вандеймен.

– Вы выглядите расстроенной.

Она выдавила из себя улыбку.

– Герцогиня все еще оплакивает своего сына. И иногда говорит вещи, которых на самом деле не имеет в виду.

– Все мы оплакивали лорда Дариуса. У него был талант веселиться.

Она взглянула на него.

– Она сказала, что вы и ваши друзья были добры к нему.

– Доброта от отчаяния, хотя тогда, перед Ватерлоо, его жизнерадостность стала подарком. Но вы не хотите говорить о войне. Пойдемте, хор из аббатства собирается спеть «Палестрину».

Она пошла, главным образом, потому что это избавит от необходимости говорить хотя бы на некоторое время. Она подозревала, что это и было его идеей.

У нее было такое ощущение, будто нечто приятное внезапно испортилось. Ее удивило, что ей было приятно, но она уже начала наслаждаться сезоном последние несколько дней. Ее осы полетели к другим банкам с вареньем, но истинное волшебство состояло в том, что она наслаждалась компанией Вандеймена.

Он был неизменно учтивым, превосходным и умелым спутником. Не блистал остроумием, но поддерживал беседу. Знал, как приемлемо флиртовать с леди и шутить с джентльменами. Люди потихоньку начинали смотреть на него, не замечая его шокирующего прошлого и репутации, а начинали принимать его просто как джентльмена, которым он являлся на самом деле.

Однако, теперь мысль о Дэре не давала ей покоя, все разрушая. Ее семья регулярно посещала Лонг Чарт, поместье герцога Йоувила, и она могла припомнить Дэра в младенческих юбках ^[14]. Ей было одиннадцать, но та картина ей запомнилась, потому что ему удалось сбежать от няньки и залезть на дерево, вызвав вокруг столпотворение.

Ему, должно быть, исполнилось восемь, когда он нанял на работу большинство детей в округе, чтобы вырыть ров вокруг искусственных руин замка в парке. Герцог так впечатлился, что закончил работу, но в свои шестнадцать лет и соответственно своему чувству собственного достоинства, Мария думала о Дэре как о неряшливой грозе окрестностей.

Последний раз она видела его уже долговязым, смешливым молодым человеком, направлявшимся через Лондон в Кембридж.

К тому времени она уже несколько лет была замужем, являлась матроной и хозяйкой собственного дома. А еще она давным-давно поняла, что обманулась воображаемой любовью и подозревала, что она бесплодна. Она лицом к лицу столкнулась с трудной, покорной долгу жизнью, тогда как он жил с нетерпеливым ожиданием безграничного будущего. Она чувствовала себя старой тогда, и чувствовала себя старой теперь.

Слушая ангельские голоса хора – вероятно, она танцевала на балу, когда голос Дэра затих, когда затих голос Вандеймена – и она напомнила себе, что эта помолвка абсолютно воображаемая.

Она искоса посмотрела на своего юного подопечного, на сильные, четкие линии его профиля и сияющую здоровьем кожу. За последние дни следы распутства исчезли, но заживление внутренних ран займет намного больше времени.

Она начала позволять ему выбирать, куда они пойдут, и он, казалось, предпочитал более культурные мероприятия. Ван выбирал их и наслаждался ими. Он так долго был на войне, что, должно быть, большая часть обычных удовольствий общества была ему в новинку.

Ее собственная реакция на него стала проблемой – как контролировать и скрывать свои чувства.

Дни превращались в недели, контроль не становился легче, но она управляла своими чувствами, помогал и тот факт, что он сдержал свое слово. Ван больше не пытался поцеловать ее или коснуться, кроме случаев, продиктованных вежливостью.

Тягостные моменты они спокойно провели вместе – задерживались за завтраком, сидели в китайской комнате или прогуливались в летнем саду. Иногда они разговаривали, но часто просто читали или даже думали.

Совсем как муж и жена, и ей это очень понравилось. Она говорила себе, что он прекрасно вел себя эти шесть недель, и знала, что это так, но все еще думала о том, что они притерлись друг к другу на удивление хорошо.

Вандеймен мог так же хорошо слушать, как и разговаривать. Беседы с Морисом за завтраком сводились, главным образом, к монологами на любую проблему дня, заинтересовавшую его. А она была его внимательно слушающей аудиторией.

Ван мог безропотно выносить молчание. Морис, казалось, чувствовал себя обязанным швырять слова в любую задержавшуюся тишину, как будто это бешеная собака.

Ему понравилось читать. У них не находилось большого количества времени для чтения, но Ван, казалось, наслаждался им. Он выбирал – по-видимому, наугад – книги из ее превосходной библиотеки, также выбранной Морисом для пущего эффекта.

О да, он стал приятной частью ее жизни.

Слава Богу, Харриетт служила им своеобразным буфером. Она почти всюду ходила с ними, воспринимая Вандеймена как еще одного сына, и источала расслабляющую теплоту как хороший костер. Исцеление полностью было заслугой Харриетт.

Но однажды Мария поняла, что целительские полномочия ее тети не сработали.

Они болтали перед обедом, когда Харриетт сказала что-то о доме Вандеймена. Он огрызнулся и покинул комнату.

Когда дверь щелкнула, закрываясь, Харриетт состроила гримасу.

– Я не должна была требовать у него рассказа о его планах, но…

– Но почему нет? – спросила Мария. – Мы провели вместе четыре из шести недель. Пора планировать восстановление Стейнингса.

– Моя дорогая, разве ты не заметила, что он никогда не говорит о будущем?

Мария сидела, сложив руки на коленях, тщательно вспоминая эти четыре недели.

– Не говорит о будущем и редко вспоминает прошлое. Но легко говорит о настоящем.

– Потому что настоящее не предполагает угрозы.

– Угроза? Я думала, что все прошло.

– О, он только кажется исцеленным, – вздохнув, сказала Харриетт. – Он здоров, вежлив, даже очарователен. Но все это походит на прекрасную раковину вокруг… вокруг пустоты.

Пустоты? Мария внезапно почувствовала себя так, будто пыталась вдохнуть пустоту, будто не хватало воздуха.

– Но я не могу удерживать его рядом дольше этих шести недель.

– Нет, вероятно, не можешь. Таким образом, ты должна найти способ пробраться под эту раковину.

– А если там ничего нет? – Это был своего рода протест. Она так упорно боролась, чтобы держаться от него подальше.

– Что-то должно быть там. Как насчет тех его друзей?

– Кон и Хоук? Кажется, он готов говорить об их детских шалостях.

– Точно. Где они? Он нуждается в старых друзьях, друзьях, которые заставят его посмотреть в лицо тяжелому прошлому и распланировать тяжелое будущее.

– Думаешь, он избегает их? О, небеса. Он никогда не ходит в подобающие мужчине места, такие как Таттерсоллз, или к Криббу ^[15], не так ли? Или в клубы или кафе. Я рада думать, что он в безопасности. Но это держит его вдали от друзей.

– Или друзья сами избегают его, – сказала Харриетт. – Разузнай. Найди их.

Лакей объявил об обеде, и Мария поднялась, вздрогнув от полученных инструкций. Она не хотела ввязываться в это. Она боялась подобраться слишком близко.

Покинув гостиную, она задалась вопросом, что делать с театральным вечером который она запланировала на сегодня. Она пригласила гостей в свою ложу в театре Друри-Лейн, посмотреть, как миссис Бланш Хардкасл играет Титанию. Не было причин не идти, за исключением того, что она и Вандеймен никогда не оставались одни по вечерам, и ее волновало то, что он мог бы сделать.

Что он делает, когда остается один в своей комнате?

Он не заливал свои печали вином. Хоть она и ненавидела шпионить, но расспросила дворецкого, и узнала, что графины в его комнате использовались экономно. Она знала, однако, что ему не обязательно быть пьяным, чтобы убить себя, и у него, вероятно, все еще оставался пистолет.

Она должна бы остаться дома сегодня вечером, хотя, если он скроется в своей комнате и застрелится, она не сможет этого увидеть и остановить его.

Однако он появился, и они пересекли холл, сопровождая друг друга на обед. Конечно, подумала она, вложив свою руку в его. Он всегда пунктуально сопровождал ее, раз ему за это заплатили.

Хотя аппетита не было, она съела обед, задаваясь вопросом, можно ли использовать его развитое чувство долга и гордости, чтобы спасти его.

Харриетт, благослови ее Бог, как будто ничего не произошло, начала беседу, и стала рассказывать о планах относительно сада.

Представление, несомненно, оказалось превосходно, и воздушная миссис Хардкасл с ее длинными серебристыми волосами, казалась прекрасной, как сказочная королева, но Мария обращала мало внимания на сцену. Сидя в своей ложе, она обдумывала способы заставить Вандеймена вступить в контакт с его прошлым, его будущим и его друзьями.

Как рассказывала Сара, они родились по соседству, в Суссексе, и всех их назвали Джорджами. Патриотический жест, как он объяснил, в ответ на действия французских санкюлотов ^[16] против их собственного монарха.

– Полагаю, мы оказались счастливчиками, – сказал он. – Нас всех могли назвать Луи. Но, слава Богу, это было бы слишком для наших основательных отцов-англичан.

Их окрестили в один и тот же день, в одной церкви, и они стали друзьями детства. Подростками они были неразлучны, и, в конце концов, все присоединились к армии в одно и то же время. Однако их таланты и склонности отличались, и их военные карьеры пошли разными путями. Кон выбрал пехоту, Ван и Хоук кавалерию. Но потом Хоук был прикомандирован к начальнику штаба снабжения.

Они не видели друг друга большую часть своей службы, но он не говорил о них, как будто они были чужими. Итак, почему они не общались, по крайней мере, не писали друг другу?

Лорд Уайверн, вероятно, занят своим новым поместьем в Девоне, но он мог написать письмо.

Хоук – майор Джордж Хоукинвилл, наследник поместья, упоминавшегося еще в Книге Страшного суда ^[17]. Его отец, сквайр Джон Хоукинвилл, все еще был жив, живя в Хоукинвилл-Мэнор. Ее географический справочник описывал его как «старинный, хотя и неизвестный дом в деревне Хоук в долине Суссекса».

Тот же самый географический справочник описывал дом Вандеймена как «великолепный дом в стиле архитектора Палладио ^[18]», а Сомерфорд-Корт как «относящийся к эпохе Якова I, не слишком удачно реконструированный и декорированный в последующих столетиях».

Главное слово, описывающее Крэг-Уайверн в Суссексе, было «специфический».

Уайверн был вторым сыном, а Вандеймен и майор были единственными сыновьями. Странно, что они присоединились к армии.

Майор Хоукинвилл, скорее всего еще находился за границей, из-за служебных обязанностей, но Уайверн должен знать о тяжелых потерях, которые понес Вандеймен – мать, две сестры, затем отец – но почему он ничего не сделал, чтобы ему помочь? Если бы хоть один из друзей был здесь, чтобы помочь, поддержать Вандеймена…

Занавес упал, означая антракт, и она была вынуждена оставить свои мысли в угоду улыбке и разговору, поскольку ее лакей подал закуски. Все были очарованы игрой и восхищены Титанией.

– Говорят, волосы миссис Хардкасл такие белые от природы, – сказала Сисси Эмблборо, – хотя ей около тридцати. И она всегда одевается в белое. – Сисси наклонилась ближе и зашептала, – говорят, что она была любовницей маркиза Ардена, пока он не женился в прошлом году. Так что она не настолько чиста, как предполагает белый цвет.

Мария никогда этого и не воображала.

Ее гостями были Эмблборо, включая сына и дочь Сисси. Натали тоже находилась здесь, как и Харриетт, конечно. Мария позволяла разговору течь вокруг нее. Она заметила, что Вандеймен поступает так же. Он всегда поступал так или это из-за плохого настроения? Она подозревала, что оказалась очень недогадлива в последние недели.

В дверь постучали. Ее лакей открыл и повернулся, чтобы объявить:

– Майор Хоукинвилл, мадам.

Мария уставилась на высокого человека в униформе, чувствуя себя так, будто проделала фокус. И задумчиво посмотрела на Вандеймена. Он уже вскочил на ноги.

– Хоук!

В его голосе чувствовалась радость и множество других эмоций.

Глава 6

Он улыбался, и это была трогающая сердце сияющая детская улыбка, которой она никогда не видела прежде.

Потом он схватил друга за руку, а у нее появилось чувство, что он дотронулся до нее. Они не были чужими, и независимо от того, что за волшебство принесло майора сюда, это было доброе волшебство.

Все наблюдали за ними, несомненно, ощущая важность момента, а Вандеймен повернулся к ней.

– Мария, я говорил тебе о майоре Хоукинвилле, старом друге и соседе. Хоук, это моя прекрасная будущая невеста, миссис Селестин.

Она протянула руку.

– Очень рада знакомству, майор.

Было в его внешности что-то ястребиное, хотя секунду спустя она не была уверена что. Никакого крючковатого носа или желтых глаз. Худощавое лицо, немного длинноватые мягкие каштановые волосы с легкой волной. Он был невероятно изящен, заставляя даже Вана выглядеть немного грубоватым.

Он взял ее руку и на самом деле поднес к губам. Она чувствовала их давление через перчатку.

– Как несправедливо, что Ван украл вас прежде, чем у меня появился шанс, миссис Селестин.

Она начала улыбаться, удивленная его флиртом, но потом уловила вспышку жесткости в его ярко-синих глазах. Действительно, хищник. Но почему он обратил на нее свой хищный взгляд?

– Вы все еще в армии, майор? – спросила она, чтобы заполнить тишину, хотя это был глупый вопрос, учитывая его алую форму и нашивки.

– Упростите мой уход, миссис Селестин.

– Они отказываются позволить ему уйти. – Улыбка Вандеймена говорила, что, если и были какие-то противоречия, то все прошло. – Нас, строевых лошадей и участников похода, как собак не резанных, а такие организаторы как Хоук ценятся на вес золота. В подразделении снабжения, – добавил он, поясняя. – Для армии в поле, нуждающейся в оружии и нетронутых поставках припасов. В нужном месте в нужное время, особенно, если они действительно хороши.

Их поддразнивающие переглядывания позволяли предположить, что это старая шутка.

– И прибрать впоследствии, – ответил майор, – вот почему я возвращаюсь домой на год позже, и нахожу, что всех самых прекрасных леди уже разобрали.

Он одарил Марию еще одним взглядом, но потом повернулся к Натали и застенчивой семнадцатилетней дочери Сисси, выражая облегчение, что некоторые прекрасные леди все еще свободны.

Мария подхватила разговор, но продолжила ломать голову над враждебностью этого человека. Морис? Он сделал много денег, снабжая армию одеждой и вооружением. Возможно, как-то он столкнулся с майором Хоукинвиллом.

Или это из-за разницы в возрасте? Она не ожидала, что другой молодой человек будет так оскорблен.

Или возможно она ошиблась в его дурном настроении, которое не имело к ней никакого отношения.

Зазвонил звонок, предупреждая об окончании антракта, и Мария пригласила майора остаться. Он согласился, и она сосредоточилась на следующем акте действия, давая ему побыть с Вандейменом как можно дольше. Она сможет перенести его враждебность, если придется.

В следующем перерыве они все прогулялись по коридору. Мария не была уверена, как так вышло, но в итоге она стала спутницей майора, в то время как Вандеймен сопровождал Луизу Эмблборо, молодую мисс, подходящую для любого из этих прекрасных героев.

– Ревнуете? Уже?

Она вгляделась в эти невероятно синие и очень холодные глаза. Никаких сомнений. Он настроен враждебно. Ей хотелось бы противостоять ему прямо сейчас, но это могло бы заставить его уйти. Она заставила себя ответить непринужденно.

– Нисколько, майор. Я знаю, как лорд Вандеймен предан мне, и я доверяю его чувству собственного достоинства.

Его глаза сузились, но потом изменились, так, что она не могла быть уверена, в том, что видит.

– Возможно, это я ревную, миссис Селестин. Вы исключительно красивы.

Ах. Явный охотник за приданым, с которым она могла иметь дело. Улыбаясь, она ответила:

– О нет, я не красива.

– Вы должны позволить мне доверять собственному разуму, мадам. Красота это не только то, что можно увидеть глазами.

– Тогда странно, почему некоторые становятся признанными красавицами.

Он осмотрелся и осторожно указал на молодую брюнетку, окруженную мужчинами.

– Я не знаю, кто она, но предполагаю, что это всеобщая любимица.

– Мисс Реджис? Да, ею все восхищаются.

– Я уверен, что она прекрасна для многих, но я не могу восхититься вздернутым носом, а ее улыбка слишком широка. – Он оглянулся на нее. – Ваш рот, однако, прекрасен.

От не-слишком-широкой улыбки ее щеки уже болели. Он догадался, что она не хотела отсылать его с блохой в ухе ^[19]?

– Прекрасен, – эхом отозвалась она. – Просто великолепно. Что еще во мне прекрасно, майор? Мне тридцать три года и нужно дорожить любым комплиментом, который мне сделают.

– Вы бесплодны, – сказал он. – И это не комплимент.

Ее дыхание прервалось.

– А вы – неотесанный боров, но, вероятно, этому тоже уже не помочь.

Оба улыбались, скрывая свое сражение от окружающих.

– Ван женится на вас ради денег. Но если он нуждается в деньгах, то я найду способ достать их для него.

– Тогда вы наверно Мидас? За одну ночь он проиграл десять тысяч. – Она удовлетворенно наблюдала, как исчезает его улыбка. – А теперь, сопроводите меня назад, к моей ложе.

У двери он остановился: улыбка отсутствует, на лице не прикрытая враждебность.

– Он заслуживает лучшего, чем женитьба на деньгах, миссис Селестин. И он нуждается в семье.

Она была с ним согласна, но не могла позволить себе показать это.

– Я желаю ему счастья, майор Хоукинвилл. По этой причине вы можете нанести визит в мой дом. Но, я уверена, что вы поймете, если я постараюсь избегать вас. – В ложу она вошла в одиночестве.

Ван находил застенчивость мисс Эмблборо изнурительной, но в то же время он продолжал следить за Марией и Хоуком. Он не так часто мог видеть своего друга в прошлые десять лет, но все еще мог истолковать его действия. Тот был настроен агрессивно.

Несомненно, он подумал, что Мария бессердечная гарпия, и приехал его спасать. Поскольку звонок прозвучал, и люди направились назад, в свои ложи, он сумел передать мисс Эмблборо ее брату и остановился с Хоуком перед ложей.

Тот закрыл дверь, оставляя их в коридоре в одиночестве.

– Ты не можешь сражаться с миссис Селестин, не поссорившись со мной, ты знаешь это. А я всегда побеждаю.

Он сказал это легко, но Хоук поймет, что он серьезен.

– Только потому, что ты всегда был сумасшедшим. – Однако напряженный взгляд расслабился. – Я, вероятно, немного перешел границу.

– Почему?

– Она сказала, что ты проиграл десять тысяч за ночь. Какого дьявола ты наделал?

Ван не хотел обременять своими проблемами ни одного из друзей.

– Мой отец оставил долги.

– И ты решил добавить к ним свои?

– Я пытался возместить их. Ты знаешь, я всегда был везунчиком. Хоук, почему ты решил сражаться с Марией?

Помедлив, Хоук ответил:

– Полагаю, что главным образом из-за ее мужа.

– Селестина? Ты знал его?

– Только имя. Он был одним из худших поставщиков низкокачественных товаров и недовеса, но мы никогда ничего не могли предъявить ему. Он очень умно использовал посредников. И меня раздражает, когда я думаю о деньгах, стоящих за спиной этой женщины.

– Это поможет, если ты будешь думать обо мне, извлекающем выгоду из добытой нечестным путем прибыли?

Хоук расхохотался.

– Зевс, да! Не могу придумать лучшего использования для этих денег. – Подумав, он добавил, – смотри, не брось все на полпути, но действительно ли деньги стоят того, чтобы жениться на женщине настолько старше?

У Вана мелькнула мысль объясниться. Он не возражал предстать перед Хоуком безумцем, но не хотел представлять Марию в худшем свете. Потом он вспомнил желтый свет и восхитительный поцелуй, который больше не повторится…

– Итак, – сказал Хоук, смягчая тишину, – по крайней мере, ты сможешь восстановить Стейнингс во всем его прежнем великолепии.

Если Хоук подумал, что это любовная интрига, тем лучше.

– А это идея. Кажется, мне пора возвращаться. Приезжай завтра, и у нас будет больше времени, чтобы наверстать упущенное. Ты уже видел Кона?

– Я только с корабля. Услышал о твоей помолвке и поторопился…

– Спасти меня, как Джордж и дракон? Не думаю, что бедная Мария выглядит драконом.

Хоук усмехнулся.

– А ты не трепещущая дева. Что касается завтра, возможно, лучше тебе приехать ко мне. Я остановлюсь в отеле Бидл на улице Принца.

Ясно, что разногласие между Хоуком и Марией оказалось неприятным и острым.

– Очень хорошо. Ты вообще получал от Кона известия?

– Нет. А ты?

– Нет.

– А сам пытался связаться?

Ван пожал плечами.

– Я не хотел приводить его жизнь в беспорядок своими проблемами. Ватерлоо и смерть лорда Дариуса, этого для него и так достаточно.

– Возможно, твой беспорядок отвлек бы его.

Это был упрек, и возможно оправданный, но Ван сказал:

– Он будет чувствовать себя обязанным дать мне денег, а его семья никогда не была богатой.

– А что с графством?

– Я все равно не хочу брать у него в долг. Забудь об этом. Возможно, тебе нужно было быстрее возвращаться домой, вместо того, чтобы валять дурака в Европе.

– Валять дурака? – задохнулся Хоук.

Ван знал, что должен извиниться. Хоук очищал кровавый беспорядок после битвы: горы трупов, разрушенные дома, союзники, превратившиеся в спорщиков из-за ответственности и возмещения ущерба, что тоже можно назвать сражением.

Извинения задерживались, и, тем не менее, помедлив, Хоук сказал:

– Приезжай, и мы поговорим завтра. – Он шагнул прочь, не оглядываясь.

Ван прислонился к стене и закрыл глаза, манящее изображение пистолета возникло перед ним. Он превратил себя в демона разрушения. Возможно, это и есть точка невозврата.

Он подумал о некоторых пережитых вещах, особенно о дружбе длиной в жизнь с Хоуком и Коном. Но если Кон и нуждался в друзьях, в нем он друга не нашел, а теперь Ван еще и послужил причиной бунта Хоука.

Вероятно, пути назад нет. Он мог повторно настелить крышу Стейнингса или вернуть землю в хорошее состояние, но сомневался, что можно вернуть прошлое счастье в дом, пустой, за исключением призраков.

Он мог бы сделать это с помощью Марии.

Он не мог сказать, было ли это чувство любовью, неудовлетворенной похотью или какой-то безумной зависимостью, но понял, что его дерьмовое настроение, его горечь, его нападки на Хоука – все проистекало из быстро приближающегося конца его службы Марии.

И она настояла, чтобы он не прикасался к ней каким-либо интимным образом.

Он знал, что нужно сделать. Он должен подготовиться и учтиво попрощаться с ней, уехать, чтобы восстановить свой дом, а потом выбрать молодую особу вроде мисс Эмблборо, жениться на ней и завести детей.

Но он бы предпочел застрелиться.

Мария, как обычно, вошла в дом под руку с Вандейменом, и, как обычно, они все легко ужинали и поболтали. Она подумала, что Ван выглядит напряженным, и в отчаянии понадеялась, что он не разругался со своим другом из-за нее. Она тихо ругала себя за то, что позволила майору Хоукинвиллу подстрекать себя, хотя, как еще можно было отреагировать, она не знала.

Возможно, она должна написать извинение, хоть и не сделала ничего дурного. Ее раздражало, что он тоже видел в ней исключительно стареющую гарпию, приготовившуюся высосать кровь из молодого человека. Как и все остальные? Сара Йоувил не сказала ей больше самого короткого слова, начиная с той «средневековой» стычки.

Но через несколько недель все закончится.

Если бы она оказалась более слабой женщиной, то унизилась бы до слез.

Настойчивая Харриетт использовала внешность майора Хоукинвилла как рычаг, чтобы начать обсуждать друзей Вандеймена и его дом. Он выглядел напряженным, но все еще оставался в комнате и разговаривал, хоть и немногословно.

Она посмотрела на него через призму глаз его друга. Как она и предполагала, майор Хоукинвилл не видел Вандеймена почти год, и он встревожился. Вот почему он напал на нее.

Она вспомнила инцидент перед обедом и слова Харриетт. Глянцевая раковина с пустотой внутри.

Это не верно. Внутри было много всего, запутанного, темного и опасного. А теперь, по каким-то причинам, он оказался на грани.

Когда они разделились, чтобы пойти в спальни, она попыталась убедить себя, что проблема только в усталости – ее или его. Пока горничная раздевала ее и расчесывала ее длинные волосы, заплетая их в косу, она забеспокоилась.

Когда она забралась в кровать, то уже знала, что завтра должна настоять на поездке в Стейнингс.

Это ведущий ее долг. Она должна исправить ужасную несправедливость, которую допустил Морис по отношению к его семье. Но сейчас это стало большим, чем обязанность. Она должна спасти его. Она сможет вынести его уход, но не сможет вынести его падения в пропасть.

Это было так, будто она глядела на замечательного человека через кривое стекло. Его честь проявилась в том отвратительном факте, что он больше не пытался поцеловать ее. Его ум проявился в том, как ему удалось показать свою преданность и страсть публично, не делая ничего неприличного.

Его естественная доброта проявлялась по-разному. Он никогда никого не высмеивал. Он танцевал бы с неуклюжей застенчивой девушкой так же, как и с красавицей, говорил со скучным человеком как с остроумным, смягчая грубость так, что ее почти незаметно.

Он даже проводил время с тетушкой Луизой и дядюшкой Чарльзом, а никто не осмелится отрицать, что они были парой угрюмых стариков, постоянно придирающихся друг к другу и окружающему миру.

Однако, лежа в темноте, она начала понимать, что вся его доброта исходила из преследовавшей его обязанности, того самого чувства долга, которое вело его в следующее сражение, и следующее, и следующее.

Упорство? Он был безумцем, энтузиастом, не так ли?

Теперь она задалась вопросом, был ли это случай никогда не ограничиваться полумерами, и делал ли он то, что он делает сейчас, с тяжестью на сердце.

И что он делает сейчас, в эту самую минуту?

Она попыталась убедить себя, что он уже лег спать, но что-то ей подсказывало, что он этого не сделал. Что он мог снова взять в руки пистолет. После борьбы с самой собой, она вылезла из кровати и потянулась за накидкой.

О нет. Определенно нет. Она не собиралась разыскивать его, одевшись в ночную рубашку!

Чувствуя себя поглупевшей, она надела сорочку, и, хорошенько порывшись в ящиках, достала один из легких корсетов, который застегивался спереди, и самое простое платье с запахом. Закрутила косу вокруг головы и закрепила ее.

Взглянув в зеркало, она увидела женщину явно далекую от румянца молодости, в простом платье с простыми волосами и без всяких украшений. Она повернулась к своей шкатулке для драгоценностей, но остановила себя. Надеть украшения означало вложить в происходящее некий порочный умысел.

Захватив подсвечник, она вышла, чтобы удостовериться, что ее демон не занят чем-то адским.

Дом был тих. Конечно, все кроме нее наверняка спали. Как бы то ни было, она знала, что не сможет уснуть, пока не осуществит полную проверку.

На первом этаже все было мирно. Она возвратилась наверх и проверила гостиную. Ничего.

В коридоре она помедлила, соглашаясь с тем, что всегда знала. Независимо от того, чем Вандеймен занимался, он находился в частном убежище своей спальни, и она не могла вторгнуться туда.

И все же она не могла разрешить себе просто отдыхать.

Она позволила себе прислониться к его двери и прислушаться.

Тишина.

Хм, посмотрим. Он спал.

Потом она услышала что-то. Одно движение, не больше, но это позволяло предположить, что он не спит.

Он мог готовиться ко сну.

Возможно, даже голый.

Она стояла, наблюдая, как пламя свечей играет красным и черным на мерцающем красном дереве дверных панелей, слыша только тишину. Тогда, вздохнув и содрогнувшись, она слегка постучала.

Голос. Она не могла расслышать, что он сказал, но повернула ручку и заглянула.

Ван растянулся на полу, в бриджах и расстегнутой рубашке, головой и плечами прислонившись к кушетке около пустого камина. В комнате было темно, и он поднял руку, чтобы прикрыть глаза на мгновение.

– Дьявол побери его, снова ангел, – пробормотал он, опуская руку и уставившись на нее. Пустой стакан почти падал из его руки, полупустой графин бренди стоял на полу поблизости.

Она почти отругала его, но остановилась. Это не принесло бы ничего хорошего. Она закрыла за собой дверь, думая, думая.

Все прошлые недели оказались иллюзией. Он все еще был полупьяным мужчиной, который собирался убить себя, а она все еще должна была спасти его.

Глава 7

– В чем дело? – сказал он ленивым от выпивки голосом. – Никто, кроме Нунса об этом не узнает, так что правил я не нарушаю.

Напротив кушетки, с другой стороны камина, стояло кресло. Она осторожно подошла к нему, но в последний момент повернулась к столику с напитками. Поставила подсвечник, взяла стакан и графин кларета, и села на пол перед креслом, напротив него.

Она наполнила стакан, потом поставила свой графин на пол, напротив его, и сделала глоток.

– Иногда выпивка оказывается отличной идеей.

Его настороженные глаза остановились на ней, пока он потягивал вино.

– Вы подразумеваете, что бывают времена, когда это не так?

Его мрачность поразила ее, но она попыталась не показать этого. Она не знала, что делает здесь, но знала, что не должна поддаваться эмоциям.

– Вы напивались перед сражением?

– Не специально. – Он немного передвинулся, расслабляясь. По крайней мере, он готов разговаривать. – Некоторые так и делали. Они стремились умереть. Возможно, они оказались счастливее тех, кто умер трезвыми. Или даже тех, кто остался жить… Я попадался с бутылкой несколько раз…

Он следил за своим почти опустевшим стаканом и графином, и затем заботливо наполнил его.

Мария потягивала свое вино. Первый раз он упомянул темную сторону войны. Хорошо это или плохо? Это воспоминания о войне сковали его цепью как в темницах или утрата его семьи, или и то, и другое? Она не могла стереть первые или вернуть второе. Но она должна попытаться дать ему причину жить.

– Почему вы присоединились к армии? – спросила она, продолжая праздную беседу. – Вы ведь были единственным сыном.

– И все еще есть. Последний из рода. Все надежды и ожидания Вандейменов были возложены на эти несерьезные плечи. – Он провозгласил тост и выпил. – У вас так много волос.

Инстинктивно она коснулась плотного узла косы, но продолжала преследовать свою цель.

– Так почему вы присоединились к армии?

В глазах, лениво полуприкрытых веками, внезапно мелькнуло лукавство.

– Распустите волосы, и я расскажу.

Возможно, сейчас она должна подняться и выйти, но она знала, что не может вот так уйти и оставить его. Она могла обвинить его в блефе, но подозревала, что демон Вандеймен никогда не блефовал.

Мария подняла руки и вытащила шпильки, позволяя косе тяжело рухнуть на спину.

– Не вздумайте играть со мной в ваши игры, сэр. Вы не победите и не избавитесь от меня, делая вид, что хотите меня.

– Делая вид? Вы можете подойти поближе и почувствовать, если хотите.

У нее перехватило дыхание, и она не могла удержаться и не взглянуть на его промежность. И поспешно подняла глаза.

– Так почему вы присоединялись к армии?

– Вы действительно не отстанете, – пожаловался он, продолжая, – в отличие от других. Почему?

– Другие? – Ее разум застрял на его предыдущих словах. Он был возбужден? Сейчас? Ею? Между ее бедрами возникла чувствительная пульсация.

– Кон. Хоук. – Он выпил непочтительное количество ее очень хорошего коньяка. – Кон был вторым сыном, и долг стал его обязанностью. Победить корсиканского монстра. Спасти женщин и детей Англии от вторжения, насилия и грабежа. Хоук увидел возможность сбежать от семьи. Что касается меня… Что еще нужно шестнадцатилетнему парню, поддавшемуся возбуждению и получившему вызов? – Его опасные глаза встретились с ее. – Я питаюсь возбуждением, как вампир питается кровью, дорогая леди. Хотите подойти поближе и позволить мне выпить вашу бледную, ангельскую кровь?

– Нет, – солгала она, начиная гореть примитивной жаждой. Она должна уйти… – И моя кровь такая же красная как ваша, уверяю.

– Тем лучше. – Он поставил свой стакан и, переместившись, начал ползти к ней. Другой, возможно, выглядел бы неуклюже, но она сразу же подумала о волке, гибком и смертельном. Мария хотела сбежать, но знала, что это будет катастрофа. И часть ее требовала остаться, даже пролить кровь…

Он встал на колени около нее и поднял руку к ее шее.

– Такая бледная, такая чистая…

– Я – вдова. – Несмотря на пальцы, поглаживающие ее шею, она говорила прохладно, пытаясь отрицать все, найти силы, чтобы сбежать.

Его напряженные глаза были так близко, зрачки расширены в тусклом свете.

– Вы не должны были сковывать меня, дорогая вдова, если не нуждались во мне.

Нужда. Она действительно нуждалась в нем. Все было так давно, и в этом крылась опасность, которая всегда выводила ее из себя.

Теперь это была реальная опасность. Не ее муж, который только притворялся, что возбуждает ее, и возбуждается сам. Это был дикий и раненый молодой мужчина, разгоряченный и источающий сексуальные флюиды как струю пара.

Мудрая женщина поднялась бы и сбежала.

Приличная женщина спасла бы его от себя.

Пересохшими губами, со страхом и тоской, она прошептала:

– Вы нуждаетесь в женщине, Вандеймен?

– Я нуждаюсь в тебе.

– Тогда возьми меня.

Он поцеловал ее с пропитанным бренди жаром и жадной страстью, и она отчаянно ответила на поцелуй, сползая вдоль кресла. Такой долгий, слишком долгий поцелуй, на вкус как ад и небеса вместе.

Потом она легла на спину, ее ноги на его плечах, и он в ней, глубоко, полностью. Он возвышался над ней, уперев ладони в пол по обе стороны от ее головы, глаза смотрят на нее торжествующе.

Великолепный. Красивый. Зрелый.

Смертельный – и она любила его.

Она стиснула его руки, двигаясь, затем разрядилась, переносясь в ее собственные особые небеса, полные адского огня.

Когда она открыла глаза, замерев от наслаждения, то все еще находилась в той же позе, под ним, желая заглянуть за его закрытые глаза и застывшее лицо.

Он на небесах или в аду?

Ван переместился, выскальзывая из нее и позволяя ее ногам опуститься, отворачиваясь от нее.

– Не надо, – быстро сказала она, – не говори, что сожалеешь.

Он встал на колени между ее ног, потный, взъерошенный, обеспокоенный, но все-таки посмотрел на нее.

– Тебе понравилось?

– Это неподобающе? В таких вещах я не леди.

Она видела, что он выискивал отговорки, вежливую ложь. Она не могла убедить его словами и просто ждала, непристойно растрепанная, лежа на полу.

– Что еще ты любишь? – Неприкрытый голод в его голосе заставил ее захотеть улыбнуться, но она боялась, что улыбка могла бы быть неправильно понята.

– Кровать, для начала. Я слишком стара для ковров на всю ночь. – Она сознательно упомянула о своем возрасте. Она хотела этого, но честно.

Мария протянула ему руку, чтобы он помог ей встать, но Ван подошел, просунул под нее руки и поднялся на ноги. Его дикая сила вновь вызвала у неедрожь возбуждения. О, она была дурной женщиной, чтобы так любить секс, но так и есть.

Он немного покачивался, пока нес ее к кровати, но это от выпивки, а не от слабости.

Она воспользовалась пьяным?

Он был не то, чтобы пьян, и получил от случившегося так же много, как и она.

Он осторожно положил ее на кровать.

– Ты разденешься для меня? – спросил он. – Пока я смотрю?

Она немного заколебалась.

– Если ты будешь помнить, что мне уже за тридцать, и я не могу соперничать с нежной молодой восемнадцатилетней девушкой.

– Это имеет значение? – Он прислонился к столбику кровати, готовясь смотреть.

Его комментарий можно было истолковать по-разному. Она приняла решение проигнорировать его. Ее это даже захватывало – требование, что она делает что-то нечто трудное и смелое.

Он понимал ее слишком хорошо?

Глядя на него, она ослабила завязки своего платья и стянула его через голову. Он все еще смотрел. На ней больше ничего не было, кроме сорочки и корсета. Сердце, казалось, билось прямо в горле, и она расстегнула передние крючки своего корсета, один за другим.

Он внезапно подошел, чтобы отодвинуть ее пальцы в сторону и самому расстегнуть последние крючки, почти благоговейно раскрывая корсет. Она не хотела благоговения. И вытащила его рубашку из расстегнутых панталон.

– Раздевайся.

Со смехом он повиновался. Она подумала, что застонала при виде совершенной красоты его тела. Анатом мог изучать его мышцы без вскрытия, но все они были очаровательно сглажены плотью – и шрамы. Десятки рубцов, некоторые сморщились от грубого лечения.

А еще, как она подозревала, был и внутренний шрам. Раны, однажды полученные, оставались постоянными, хотя время действительно смягчало их. Какие шрамы отметили его сердце и душу?

Она увидела темную краску татуировки на его груди и вспомнила комментарий герцогини.

– Слухи говорят, что это – демон, – сказала она.

– На сей раз слухи говорят правду.

Он приблизился к ней, и она увидела, что это действительно демон, с вилами в руке, среди языков красного огня.

Что она делает здесь, в постели с безумным молодым демоном?

Он снял ее корсет и отбросил его, затем толкнул ее на кровать прямо в сорочке. Внезапно усмехнувшись, он разорвал ее, обнажая ее тело.

Безумный. Демон. И он понимал ее. Ее это пугало, но и волновало.

Ее сердце все еще безумно колотилось, он раздвинул остатки сорочки так широко, что, казалось, она лежит на них, и склонился, чтобы пососать ее левую грудь, сильно и настойчиво.

– Я люблю так, – выдохнула она, даже при том, что дрожь ее тела, должно быть, подсказала ему. – Люблю. Зубы тоже, только не до крови.

Он поднял глаза, сияющие и яркие. Что бы ни было, сейчас он жив, жив в этот момент. Каждый его дюйм. – А что, если я действительно прикушу до крови? – спросил он, заставляя ее еще раз безумно задрожать.

– Ты все испортишь. – Однако, глубоко в душе, зашевелился любопытный чертенок. Нет. Она не могла хотеть этого.

Он мягко поцеловал ее грудь – и поддразнивая, и обещая.

– Ты – замечательная женщина, Мария.

– А еще я голодная.

Он рассмеялся и вернулся к изнасилованию ее груди, в то время как она использовала ногти, чтобы терзать его кожу. Без крови.

Потом он раздвинул ее ноги и снова толкнулся в нее, и она уже приподнялась в нетерпении, с жадностью, почти в оргазме.

А он двигался в ней с коварной медлительностью.

– На сей раз будет дольше. – Он превратил эти слова в волнующее предупреждение.

Она открыла глаза.

– Будет?

Его волчья улыбка стала ответом.

– Нравится, когда дольше?

Ее голова гудела, и мир кружился.

– Не знаю, – прошептала она. – Мой муж никогда не делал это долго. Ему было больше тридцати, когда он женился на мне.

– У тебя больше никого не было?

Она могла запротестовать, но сказала просто:

– Нет.

– Тогда я лучше?

Она засмеялась, потому что это было просто небольшое поддразнивание. Сознательно, она бросила демону вызов.

– Я еще не знаю.

Он переместился и положил одну руку на ее рот, крепко зажимая губы, начиная двигаться глубоко, ударять. Она посмотрела вверх, взволнованная его мягкой сдержанностью. Подразумевалось, что она не имела никакого права возразить. Что он мог сделать с ней все что угодно, даже выпить кровь.

И возможно он мог.

Как она и думала, секс Мориса, требующий больших усилий, был очень безопасной игрой. Теперь она словно оказалась в джунглях с животными. Это взволновало ее как ничто прежде.

Она подвинулась, чтобы охватить ногами его талию, но он сказал:

– Нет. Опусти их.

Это мог быть вопрос. И это походило на приказ.

Потом он утихомирился и вновь опустил голову к ее груди, мучительно сильно посасывая, заставляя ее выгибаться, вырывая приглушенный крик. Его зубы. Она чувствовала его зубы, нажимающие так бережно, но беспощадно.

Ее сердце колотилось с внезапным ужасом и сильной жаждой. Его ладонь была подобна кляпу, но когда она попыталась убрать ее, он прижал ее сильнее. Ван поднял голову, взглянул на нее, и она заметила вспышку триумфа в его глазах, прежде чем он вернулся к ее груди. Боже милосердный, снова это состязание. Что могло бы заставить его так поступить?

Вместо того чтобы укусить, он лизнул. Медленно, лениво, он полностью облизал все вокруг ее груди, а ей хотелось закричать на него еще сильнее.

Она лежит, придавленная к кровати, раздосадовано вынося это бессмысленное облизывание и негодуя еще сильнее от того, что он оценил игру в целом и одержал пиррову победу ^[20] просто, будучи нежным. Она была наполнена его горячей твердостью, а он совсем не двигался, если не считать случайного подрагивания.

Он снова поднял голову, требуя таинственности. Она могла возненавидеть его, но не сделала этого. Мария осознала, что разгорячена, возбуждаясь все сильнее, закипая от жажды, взволнованная от нахождения полностью в его власти, и что никогда прежде она подобного не испытывала.

Отчаянно и невыносимо.

Он убрал ладонь с ее губ и начал двигаться. Глубокие ритмичные толчки ощущались так, словно они могли продолжаться вечно. Он наблюдал за ней, как будто она интересовала его больше, чем собственное удовольствие. Она откинула голову, отчаянно сражаясь с желанием растаять под взглядом этих агрессивных глаз.

Теряясь.

– Ублюдок! – прошипела она и сдалась.

Когда она вынырнула из обжигающей темноты, он все еще двигался в ней.

– Зевс, нет, – прошептала она, но он не останавливался. Почему она думала, что может сказать «нет»? И хотела ли она этого? Скоро ее тело вновь сорвалось в безумие.

Это произошло еще раз, он был с нею, и в то же время, далеко, далеко от нее. Когда он рухнул на нее, ей пришлось бороться с желанием спихнуть его и сбежать.

Больше нет.

Она не могла больше брать.

Но ведь он бы больше и не смог. Это физически невозможно. Ведь так? Но что она действительно знала об этом?

Любовные ласки Мориса были сильными, и когда он требовал свой дневной секс, она возбуждалась прежде, чем он входил в нее и быстро кончал. После он всегда поглаживал ее для большего удовольствия, как будто расплачивался с ней. Она не знала, почему, а он никогда не рассказывал. Он, казалось, любил наблюдать ее падение в удовольствие.

Но такого, как сейчас, она не испытывала никогда. Изнасилование – это слово отлично подходит. Изнасилованная, разрушенная до основания и завоеванная. Боль, жар, жажда и стыд от того, как сильно она переживала его потерю.

Никаких сомнений. Лорд Уоррен никогда не сделал бы с ней такого…

Она проснулась опустошенной, некоторые части ее тела все еще были воспалены. Она осторожно коснулась своих сосков и чуть не вздрогнула. А когда она попыталась отодвинуться от него, то обнаружила, что он лежит на ее волосах.

Когда расплелась коса?

Во время того, другого, ночного изнасилования, столь же горячего, жестокого и сильного как прежде. Сможет ли она ходить?

Должна.

Свет сквозь полуоткрытые занавески означал очень раннее утро, но она должна вернуться в свою комнату, прежде чем придет горничная.

Она оглянулась на него и увидела, что его глаза открыты, наблюдают за ней. Безучастные глаза. Осторожные глаза. Подавив стон, она осознала, что не может позволить ему почувствовать хоть малейшее сожаление о том, что произошло. И никакого сожаления не было. Она просто не хотела большего в данный момент.

По крайней мере, не хотела ее большая часть.

Другая ее часть была бесстыдной шлюхой.

– Доброе утро, – мягко сказала она.

– Оно? Доброе?

– Оно обещает стать прекрасным днем. – Но она поняла, что они оказались перед необходимостью поговорить о сексе. А она не предполагала, что когда-нибудь будет говорить о нем. Мария потянулась к нему, чтобы коснуться его колючей от щетины щеки. – Боюсь, что этим утром ты обо мне довольно невысокого мнения.

Он внезапно напрягся, и она поняла, что нашла правильные слова. Он выдернул колючий подбородок из ее руки.

– Ты действительно наслаждалась этим?

– О, да. Но, – добавила она быстро, – сейчас я больше не смогу.

Слишком поздно она поняла, что «сейчас» обещало то, в чем она не была уверена, но она не могла отречься от своих слов.

– Мне тоже понравилось, – сказал он.

Она похлопала его по щеке в игривом упреке.

– Любите вы принимать вызов, лорд Вандеймен. Как глупо это звучит. Могу я назвать тебя Ваном?

– Конечно. Или, – добавил он, усмехаясь, – демоном. Ты называла меня так раз или два.

Она знала, что покраснела.

– Я сожалею.

– Не надо. Это одно из моих имен. Я бы предпочел, чтобы ты не называла меня Джорджем. – Но его веки уже опустились.

– Что так? – спросила она. – Лучше быть честной.

Он посмотрел на нее.

– Этого ты хотела все время? За что ты расплачиваешься?

– Нет! – Утешила она себя. – Нет. Я обещала.

Но это напомнило ей, почему она начала все это, и что он не знал правды. Она не хотела говорить ее сейчас, чтобы не испортить эту странно прекрасную ночь, но она должна. Должна, ради этой хрупкой связи между ними.

Она высвободила из-под него свои волосы, затем положила руку на его плечо.

– Ван, я должна кое-что тебе сказать. Я не хочу, но должна.

Она почувствовала напряженность, хотя ее глаза не могли обнаружить ее.

– Да?

– Я знаю, что твой отец потерял большую часть своих денег и застрелился…

Его брови приподнялись, но он ничего не сказал.

– Деньги были потеряны на инвестициях в производство резины.

– Ты действительно много знаешь. Откуда?

Это был более страшный вопрос, чем он подозревал. Она попыталась найти какие-то смягчающие слова, но их не было.

– Мой муж руководил той схемой.

Она оставила его, не пытаясь объясниться или извиниться, потому что не было никакого объяснения или оправдания, всматриваясь в его спокойные черты, приготовившись даже к насилию.

Он немного отодвинулся, освобождая себя от ее прикосновения, веки закрылись так, что она больше не могла читать в его глазах.

– И твое участие в этом?

– Ни капли! Я ничего об этом не знала до самой смерти Мориса. Я нашла все в его бумагах, его счетах…

Она заметила, как поднимается и опадает от дыхания его грудная клетка, и задалась вопросом, что еще она могла сказать, чтобы сдержать бедствие. Но потом он посмотрел на нее.

– Вот почему вы искали меня? Поэтому?

Ее охватила паника. Если бы она сказала ему, то он понял бы, что ничего ей не должен. Он бы уехал!

Пусть будет так.

Она облизала сухие губы.

– Когда я поняла, что сделал Морис, то поняла, что должна все исправить. Но из-за гордости я не хотела, чтобы все узнали, каким негодяем был мой муж. Я попыталась придумать хитрый план. С тревогой следила за твоими действиями, и даже думала найти кого-нибудь, кто сознательно проиграет тебе в карты целое состояние.

– Почему ты не сделала этого? – На его лице читалось облегчение, хотя он и был ошеломлен.

– Я не знала как. И все же, именно так я услышала о твоих катастрофических потерях. Это было так не похоже на тебя. Я слышала, что ты почти всегда побеждал. И поняла, что пришло время действовать. – Она снова потянулась, чтобы дотронуться до него, и он не отодвинулся. – Слава Богу, что я это сделала.

Он рухнул на спину. Это вновь разорвало их контакт, но она не возражала. Он уставился в потолок.

– Как бы я хотел, чтобы твой муж был жив, и его можно было убить, – сказал он почти лениво. – Но, знаешь, это не была полностью его вина. В нашей семье случилось слишком много смертей. Они сломали дух моего отца. В конце концов, он, вероятно, был рад оправданию уйти. Я должен был вырваться с войны, чтобы помочь ему.

Она рискнула, и легла около него, близко.

Он прижал ее к себе, и она почти растаяла от облегчения. Она рассказала ему, и это не разрушило их отношения.

– Ты выполнял свой долг, – сказала она.

– Разве не должен быть долг семье на первом месте?

– Если бы так и было, то больше не было бы войн.

– И это было бы здорово.

Она придвинулась еще ближе, положив на него руку.

– Говори о войне, если хочешь, Ван, но не мучай себя. Иногда встречаются драконы, и с ними нужно бороться. Несомненно, Святой Георгий оставил семью, чтобы сражаться.

– Святой Георгий. Все мы хотели быть Святым Георгием, убийцей дракона, таким образом, ни один из нас не мог им быть. А Кон закончил тем, что сделал татуировку дракона. Я никогда не понимал, почему.

– Дракон настолько хуже демона? – поддразнила она, проводя язычком по его гримасничающему дьяволу, затем дуя на него.

Он перевернул ее на спину, улыбаясь.

– Для нас так и было. Дракон был олицетворением всего худшего, от главного егеря до французов. Но он настоял.

– Это связывает его с титулом, который он недавно получил.

– Но он никогда не ожидал унаследовать его… – Он взял пригоршню ее волос. – Как красиво.

– Они мышино-коричневые.

– Совсем нет. Они заставляют меня думать о молодом олененке и тихой тайне лесов. Очень английские волосы. – На мгновение он зарылся в них лицом, затем снова посмотрел на нее. – Если мы соединимся снова, то это будет на моих условиях. Мягко.

– Тебе не нравится так, как было?

– Нравится. Но я хочу ласкать тебя нежно до достижения самого рая, моя леди.

– Это только на шесть недель! – Вышло более резко, более глупо, чем она имела в виду, но она хотела предупредить. Как себя, так и его. – На самом деле, как ты теперь знаешь, ты мне ничего не должен.

– Хочешь сказать, что я обязан тебе?

Она отчаянно покраснела.

– Нет. Но деньги твои. Теперь не нужно делать вид, что ты собираешься жениться на мне.

– Я держу свое слово. Я все еще ваш, так что повелевайте мной, моя леди.

Много непристойных предложений пронеслось в ее голове, но более здравомыслящие части ее тела запротестовали, и, так или иначе, она все еще должна помочь ему исцелиться. Все время это было ее главной целью, и теперь она знала, что должно произойти потом.

– Тогда мы навестим твой дом на несколько дней, – сказала она. – Только мы вдвоем.

Он уставился на нее.

– Почему?

– Почему бы и нет? Если бы я действительно была твоей невестой, то захотела бы этого.

– Но это всего лишь обман.

Она попыталась не показать, как эти откровенные слова уязвили ее.

– Почему нет? – снова спросила она.

– Он фактически необитаем уже год, да и прежде содержался не на слишком высоком уровне.

– Тогда пришло время оценить, что необходимо сделать.

Он откатился, чтобы снова лечь на спину, но на сей раз это был враждебный жест.

– Я знаю, что необходимо сделать.

У нее во рту пересохло, но она должна продолжать. Его энергичное сопротивление показало, что это важно.

– Скоро у тебя будут деньги, чтобы позаботиться о нем. Нужно начинать планировать.

Он повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Это приказ, о повелительница моего сердца?

Уязвленная, она хотела сказать «нет», позволить ему убежать, но она ответила:

– Да.

Он откатился на свою сторону кровати, потрясая ее своей красотой, потому что ее разум был не в этом месте. Каждая мышца, каждая кость была раздраженной.

Он повернулся.

– Разве ты не хотела бы вернуться в свою комнату?

Ее так и подмывало схватить свои вещи и удрать, но это было еще одно из проклятых сражений с демоном. Она поднялась со своей стороны кровати, совершенно голая. Не пытаясь прикрыться, но радуясь завесе из волос, она спросила:

– Как быстро ты сможешь подготовиться к поездке?

– За мгновение, при необходимости. Как мы будем путешествовать? Верхом?

Она вздрогнула от этой простой мысли и поняла, что он сказал это сознательно.

– Каррикл ^[21]?

– У меня его нет.

– У меня есть. Можешь ездить, если хочешь.

– Я не знаю как. – При виде ее удивления он добавил. – Это не то, чем можно заниматься в армии в военное время. Я могу ехать двенадцать часов кряду, если необходимо.

Она задалась вопросом, только ли ее похотливая сторона уловила в этих словах двусмысленность и ухватилась за нее, тогда как большая ее часть отпрянула. Она отвернулась, нужно отыскать одежду, даже если она действительно потеряет достоинство. Ее туфли. Корсет. Платье… Где же сорочка?

Все еще в постели. Она обернулась, и увидела, что он нашел ее. И бросил ей. Мария поняла, что оказалась перед необходимостью прикрыться, и понадеялась, что горничная не заметит потери. Она снова посмотрела на него. Он был слегка возбужден.

Мария натянула платье на голое тело и плотно затянула шнурки под грудью. Без корсета ей пришлось сначала приподнять их, и она с тревогой взглянула на него.

Гнев сменился намеком на улыбку.

– Над чем ты смеешься?

– Ты красива, даже если тебе не восемнадцать. И это приходит даром. А мне нравится заставлять тебя превращаться из лилии в розовую от румянца розу. Поездка займет четыре – пять часов. Ты сможешь управлять экипажем так долго?

Ее удивило, что он спросил вместо того, чтобы утверждать. Согревая ее.

– Вероятно, нет. Мы будем путешествовать на почтовых.

– Где мы остановимся?

Даже смягчившись, он совершал эту поездку только из-за ее беспокойства, отстраняясь, но будучи послушным ее приказам. Но она не сдастся.

– Должна быть какая-то гостиница.

– «Пилигрим», там меня знают. Мы собираемся пожениться, но поездка без компаньонки это все еще немного шокирующе.

– Только чуть-чуть. Я не утонченная юная мисс, и у нас будут отдельные комнаты. Я закажу почтовую карету и быстрый завтрак, и мы отправимся через час.

С этим она и вышла, подкрадываясь назад к своей комнате и чувствуя себя непослушным ребенком. Нет, порочной женщиной.

Она была порочной, раз позволила всему зайти настолько далеко, хотя у этих отношений не могло быть продолжения, но, по крайней мере, она сказала ему правду. Она почувствовала себя легче, более счастливой, очищенной от обмана и грехов.

Как награду, она украдет для себя две оставшиеся недели прежде, чем сказать прощай навсегда.

Глава 8

Они умчались из Лондона, пока не разгорелся настоящий рассвет, вдвоем. Мария объявила, что они не нуждаются в своих личных слугах. Ей очень хотелось побыть с ним наедине, и не по чувственным причинам. Она жаждала узнать его лучше.

– Ты на самом деле так и не объяснил, как присоединился к армии, – сказала она, когда они проехали через заставу Кембервелл ^[22]. – Разве твои родители не возражали?

– Немного. Думаю, в конце концов, они признали во мне сумасшедшего.

– Ты не безумен.

Он улыбнулся.

– Я подпитываюсь возбуждением, как вампир питается кровью, – повторил он, немедленно делая ее горячей и жаждущей. Вспышка в его глазах послужила предупреждением, но это было его неотъемлемой частью, и она обрадовалась.

– Я не могу исцелить тебя, – сказала она спокойно.

– А я не хочу быть исцелившимся. Думаю, что ты сама в некотором роде безумна.

О нет. Она не собиралась говорить о сексе средь бела дня.

– Таким образом, твои родители отпустили тебя.

Его улыбка подтвердила ее отступление.

– Купив мне патент в полку по моему выбору. И помахав рукой на прощание. – Улыбка исчезла. – И я более или менее забыл о них.

Он откинулся назад в свой угол и уставился в пустоту.

– Все было настолько захватывающе, настолько ново. Новые друзья, новые места, новые проблемы. Когда все прекратило быть новым, приятным, оно поглотило меня целиком. Я всегда предполагал, что они останутся дома, застывшие, как восковые фигуры, когда я буду готов вернуться.

Мария осторожно вдохнула, тщательно обдумывая слова.

– Ты никогда не возвращался домой?

– Ни разу за последние пять лет. Я мог. Я должен был суметь…

– Твоя семья все понимала, я уверена. Они, должно быть, гордились тобой. И потом, их духи оберегали тебя от опасностей.

Он резко обернулся.

– Ерунда. Хорошие мужчины с обожающими их семьями гибли постоянно.

Стыд окатил ее от осознания того, что она сказала такую пустую банальность, но все, о чем она могла подумать, чтобы сказать, было иным.

– Должно быть, они хотели, чтобы ты был счастлив.

– Я пытаюсь жить, и жить хорошо.

Это все равно, что пытаться прочитать иностранный текст в подлиннике.

– Почему это настолько трудно, Ван? Разве ты не хочешь жить хорошо?

– Я заслуживаю этого? По каким-то причинам ты рассматриваешь меня как кого-то стоящего и заслуживающего спасения. А я в этом не уверен. – Он отвернулся, чтобы взглянуть в окно, и Мария поняла, что он хотел, чтобы его оставили в покое.

Пока она предоставит ему покой. Она чувствовала себя так, будто в замкнутом пространстве приоткрыла клетку с мятежным демоном. Она вспомнила, как вечность назад чувствовала себя несовершенной и неподготовленной. В те времена она понятия не имела об истинных проблемах. Но в те времена ее это не заботило так, как заботит теперь.

После первой смены лошадей она нарушила тишину.

– Расскажи мне о том, как ставят татуировку.

Его брови приподнялись, но он ответил.

– Это больно.

– Я предполагала, что так и должно быть. Потребовалось много времени?

– Для наших – да.

– Ты когда-нибудь жалел о том, что запечатлел дьявола на груди?

Это должен был быть легкий вопрос, но он сказал:

– Интересно, не стал ли он зовом для мрачного рока.

– Это невозможно!

– Удивительно, но возможно.

– У рисунков твоих друзей была подобная таинственная сила?

– Хоук был всегда хищником, но стал им еще больше. Кон… Странно, что он выбрал дракона. Я никогда не был уверен в том, что это значит для него.

– Любовь к жертвенным девственницам? – предложила она.

Он от души расхохотался, глаза засияли.

– Понятия не имею. Мы слишком долго не общались.

Она рискнула прощупать почву.

– Я сделала вывод, что он вернулся домой после Ватерлоо. Почему вы не виделись?

Смех умер, он пожал плечами.

– Я вернулся домой в январе, а он охотился в центральных графствах. Когда я посетил Стейнингс, его не было рядом.

– Можно было написать, назначить встречу.

– Возможно, но я не хотел вовлекать его в свои неприятности.

Это заставляло ее сердце болеть, но то, что он говорил о таких вещах, обнадеживало. Возможно, физическое перемещение домой переместит и его ум. Принимала ли их страстная ночь в этом участие? Она хотела бы так думать.

За прошедшие часы они поболтали о детстве и семьях – но только самых солнечных моментах – и о самых легких мгновениях их взрослой жизни. Ясно, что детство его было счастливым, семья любимой, и что одной из самых больших проблем, начиная с возвращения в Англию, скорее всего, стало одиночество.

После четвертой смены лошадей она предложила остановиться перекусить, но он осмотрелся, почти как собака, нюхающая воздух, и сказал:

– Нет. Уже немного осталось.

Она отмечала мильные столбы с указанием расстояния до Брайтона, забыв, что его дом не в городе. Они находились на расстоянии в шесть миль и должны были приблизиться к Стейнингсу.

Он поговорил с форейторами, давая инструкции, и недалеко от гостиницы они свернули на проселочную дорогу. Она прочитала указатель. Мэйфилд, Баркхолм и Хоук-ин-зе-Вэйл.

– Хоук-ин-зе-Вэйл? – предположила она.

– Это самая близкая деревня, да. Произносится как Хоукинвэйл.

– Как имя твоего друга.

– Почти. Его семья живет здесь со времен основания деревни.

Он выглянул из окна, но на этот раз не потому, что хотел избежать беседы. Она поняла, что он искал признаки дома. Они достигли вершины холма, и он указал налево через холмистую местность, на белый дом на склоне.

– Это Стейнингс.

Она расслабилась. Возможно, он должен был просто приехать сюда, чтобы принять свой дом и свою цель. Возможно, помог и их разговор в пути, и ночь страсти. Почему бы ни произошло чудо, она ощутила, что он, наконец-то действительно вернулся домой.

Ее лицо внезапно заныло от непролитых слез, но она заставила себя казаться счастливой. Скоро ее задание закончится, и она сможет продолжать жить с легкой совестью.

– Когда мы туда доберемся? – спросила она.

– Через час, вероятно. Это близко, но мы далеки от хороших дорог.

– Очаровательный дом.

Здание исчезло за деревьями, и он повернулся к ней.

– Выстроен моим голландским предком, приехавшим с Вильгельмом Оранским ^[23] и женившимся на англичанке. Потом переделан в палладианском стиле моим дедушкой. – Он коротко улыбнулся. – В округе мы nouveau riche ^[24].

– А имя Хоукинвилла было в Книге Судного дня, я полагаю.

– Боже, да.

– И лорда Уайверна?

– Титулу всего пара сотен лет, и он принадлежит девонским Сомерфордам, не суссекским. Но Сомерфорды живут здесь уже примерно пять сотен лет или около этого. Типично английское аристократическое происхождение. Саксы, норманны, датчане и немного всех остальных, прибывших за последнюю тысячу лет. Как Данпот-Ффайф.

– Верно.

Они обменялись улыбкой, может быть, самой честной из всех.

В конце концов, кучер замедлил ход, чтобы повернуть в деревню.

– Хоукинвэйл, – сказал он с мягким удовлетворением.

Деревня лежала в тихой долине, с рядом расположенных вдоль реки домов. У каждого находился узкий сад, спускающийся к воде. Этот стиль означал, что поселение действительно древнее, относящееся ко временам, когда реки были намного важнее, чем дороги.

Большая церковь на холме, возвышавшаяся над деревенской зеленью, имела квадратную англосаксонскую башню, означавшую, что ей, по крайней мере, восемьсот лет. С других сторон, словно кривые руки, лежали более новые здания, так, что всю деревню окружала зелень.

Несомненно, она была готова принять вернувшегося сына.

Они остановились на современной стороне деревни, перед оштукатуренным «Пилигримом» и вышли из кареты.

– Это Нью ^[25] Хоук, – сказал Ван, оглядываясь. – Вниз у реки Олд ^[26] Хоук.

– Где живет майор Хоукинвилл?

– Везде, куда кладет свою шляпу. Но дом его отца находится в Олд Хоук, конечно. Окруженное стеной место с башней внутри.

Более старая часть деревни была такой большой, что ее взгляд оставил ее без внимания. Теперь она увидела окруженное стеной скопление зданий, возвращающих в дни постройки древней церкви.

– Древнее, но не солидное, – вспомнила она. – Оно действительно выстояло против норманнов? – в восхищении спросила она.

– Стена не настолько старая, но башня, вероятно, видела Вильгельма Завоевателя, проходившего мимо. Это захватывающее старое место, но там стало невозможно жить комфортабельно.

Высокий веселый человек шагнул из главных дверей, чтобы поприветствовать их. Казалось, он сияет от счастья видеть Вана. Ван, улыбаясь, представил его как Смизерса, владельца гостиницы.

Исцеление происходило, она была уверена.

Мистер Смизерс щедро потчевал ее историями о юных Джорджах, провожая ее в ее комнату. Она оказалась такой же современной, как и у нее дома. Горничная принесла воду, и она освежилась. Когда Мария спустилась, то направилась к отдельной гостиной, куда Ван заказал обед.

Она была довольна, но будет так же счастлива отправиться прямо к нему домой. Закончить эту исцеляющую поездку. Ван еще не появился, так что пока она рассматривала из окна зелень, наблюдая движущихся людей, иногда останавливающихся, чтобы поболтать. Возникло ощущение хорошего места.

Она услышала смех и вернулась к двери комнаты, чтобы посмотреть. Ван стоял в середине группы мужчин всех возрастов и характеров, вокруг толпилось несколько служанок. Ясно, что все они рады вновь видеть его дома, и непринужденно с ним общаются. Он выглядел более расслабленным, чем когда-либо.

И моложе. Намного моложе.

Он дома.

Она сделала свою работу.

Все, что осталось – это освободить его.

После обеда они наняли гостиничную двуколку и поехали в Стейнингс-Парк. Хотя она была уверена, что он может управлять двуколкой, он настоял, чтобы она правила сама.

Запущенность скоро стала очевидной. Дорога ухудшилась, живая изгородь не обрезана, канавы по обеим сторонам дороги казались забитыми. Все эти вещи не могли обойтись без присмотра кого-то ответственного.

– Разве ты здесь совсем не был? – спросила она.

– Однажды. Не было ничего, что я бы мог сделать.

Она могла бы продолжить, но позволила ему уйти от разговора.

Когда они прибыли к стенам имения, железные ворота стояли открытыми, дом привратника был покинут. Видя небольшой перекос, она заподозрила, что закрыть ворота без грандиозной борьбы не получится.

– Это не нынешняя проблема, – сказал он, как будто она сделала замечание. – Мой отец чувствовал, что закрыть ворота будет неудобно, как будто местным жителям здесь не рады.

– Мне нравится это.

– Он был очень приятным человеком. Очень щедрым и доверчивым.

И Морис этим воспользовался. Слава Богу, Ван не ставил ей это в вину.

Сорняки пучками прорастали на длинной дороге, свидетельствуя не только о пренебрежении, но и о том, что по этой дороге мало кто ездил. Кучер довез их прямо до прямоугольного дома с изгибающимися с обеих сторон крыльями в палладианском стиле.

Окна были грязными, и печальная атмосфера пренебрежения нависла над этим местом, но не было никаких признаков серьезного разрушения. Он направил ее к другой стороне дома, к отдельному конному двору сзади. Человек средних лет с апатичным видом вышел, чтобы взять лошадь.

Ван поприветствовал мужчину как Ламли, но, казалось, без особой радости. Вероятно, несколько работников, остающихся в доме, нуждались в заработной плате и устали от пренебрежения.

Ван помог ей спуститься.

– Давай отправимся на экскурсию, хотя, даже в лучшие времена Стейнингс не был драгоценностью. Предполагаю, что некоторые архитекторы были лучше остальных.

Когда они совершали прогулку по дому, она увидела, что он имел в виду. В некоторых местах пропорции были не совсем правильными, а некоторые двери неудобно расположены. Но все равно это оказался приятный дом, и призраки более счастливых времен задержались на картинах, развешанных на стенах, и расставленной в определенном порядке, покрытой тканью, мебели.

Она взглянула на единственный превосходный портрет его голландского предка.

– Ты никогда не думал о продаже всего этого?

– Все или ничего.

Победа или смерть, даже в финансовых вопросах. С одной стороны, это злило, но она не могла сдержать свое восхищение.

Они оказались в небольшой гостиной, где покрывала сняли и накрыли к чаю. Она села, чтобы разлить его.

– Я не вижу, что здесь предстоит сделать что-то большее, чем убраться.

Он беспокойно прошелся по комнате.

– Крыша немного течет. Необходимо расшить швы кирпичной кладки ^[27]. Возможна сухая гниль в одной из частей подвала. Неочевидные вещи, но если ими пренебрегать, то однажды это место рухнет на чьи-то уши.

Она передала ему чашку.

– Девять тысяч покроют все это?

– О да. И содержание слуг, и так далее.

Он выглядел слишком агрессивным, чтобы расспрашивать его о делах, но он должен был сосредоточиться на них.

– А поместье? Оно приносит доход?

Судя по взгляду, он подумал, что ее слова тоже агрессивны, но ответил.

– Немного. Трудные времена, война закончилась, но мы сумеем обойтись небольшим количеством денег. Дренаж, ограждение, мергелевание ^[28]. Всё, что пугает арендаторов. Я должен был быть здесь, помогать, не так ли? Должен был продать эти проклятые картины и вложить деньги.

Она пила чай маленькими глотками, нарочито спокойная.

– Почему ты не сделал этого?

Она подумала, что он не собирается отвечать, но затем он сказал:

– Теперь я не уверен. – Он оглядел комнату, как будто она олицетворяла весь дом. – Я не мог вести себя здесь как ворон, выклевывающий глаза мертвеца…

Он остановился, и она не смогла найти слов, чтобы разрушить эту тишину.

Он внезапно поставил свою чашку и блюдце и сказал:

– Пойдем наверх. Есть кое-что, что я хочу показать тебе.

Они прошлись по всем парадным комнатам, но она поднялась и пошла с ним по широкой лестнице и короткому коридору. Он открыл дверь и предложил ей войти. Она вошла и с любопытством осмотрела комнату, вероятно, бывшую хозяйской спальней, покрытой белыми тканями.

Потом она увидела выражение его лица.

– Нет, Ван.

Это произошло инстинктивно, и не совсем серьезно, но она знала, что должна.

Он подошел ближе, коснувшись горячими пальцами ее лица.

– Почему нет?

Ее гадкое тело уже пульсировало от волнения, но она знала, что должна сделать то, что лучше для него. Он одержал легкую победу как нечто простое.

– Слуги…

– Вероятно, не придут сюда без приказа. – Он развязал ленты ее шляпки и отбросил ее, потом чепец, потом добрался до шпилек.

Она резко вырвалась из его рук и отступила, схватившись за свои распущенные волосы.

– Нет!

Он просто стоял, как истинное искушение в своей жажде и красоте.

– Почему нет?

Она изо всех сил пыталась воткнуть освобожденные шпильки обратно, восстановить порядок.

– Мы приехали сюда не для этого.

– Мы и не за чаем приехали. Но чай у нас был.

– Вот что это для тебя? Как чай? – Бессмысленно, но она бросила эти слова как оружие.

– Я не очень люблю чай. – Теперь он пришел в чувство. – Это одна из игр, которые тебе нравятся, или ты действительно не хочешь?

Она почувствовала себя пристыженной, запутавшейся и неуверенной, и захотела успокоить его единственным способом, который, казалось, работал…

– Выходи за меня замуж, Мария.

Шокированная его словами, она отступила еще на шаг, качая головой.

– Нет, Ван. Нет. Это никогда не было частью соглашения.

Он замер.

– Так. Для тебя это просто развлечение.

– Нет!

– Тогда что? Почему нет? Я ошибаюсь в ощущении, что между нами есть что-то особенное?

Она опустила руки и почувствовала, как тяжелый пучок волос рассыпался по спине.

– Не ошибаешься, но все равно это неправильно. Я на восемь лет старше тебя.

– Хорошо, – сказал он, – тогда ты не будешь возражать, если я женюсь на Натали?

Она уставилась на него. В конечном счете, ей удалось выдавить:

– Если она захочет…

– Она на девять лет моложе меня.

Она могла бы дать ему пощечину.

– Это не то же самое! – Потом она собралась с духом, чтобы сказать слова, которые всегда причиняли ей боль. – Что еще более важно, я бесплодна.

Она увидела, что это поразило его, потрясло.

– Ты действительно уверена?

– Конечно, я уверена. – Она поймала упавшие волосы, свернула их и закрепила на месте. – Я никогда не выказывала никаких признаков беременности. – Она выпустила смертельную стрелу. – И это не из-за Мориса. Натали – его дочь.

Внезапная бледность сделала его синие глаза еще более искрящимися. Он резко наклонился, чтобы поднять шпильки, которые выпали из ее волос, и когда поднялся, был абсолютно спокоен. – Что, если меня это не заботит?

– Должно заботить. Это твой долг.

– Мария, я люблю тебя.

Она покачала головой.

– Нет. Ты не можешь.

Он подошел ближе, держа в протянутой, такой красивой и искалеченной руке, шпильки.

– Я думал так же. Что не могу любить. Думал, что мертв, за исключением того, что в груди продолжало неудобно биться сердце. А потом, в тот день, ты ворвалась в мою комнату и привела меня в чувство.

Она взяла шпильки, пытаясь не показать, как одно лишь прикосновение пальцев к его теплой ладони заставляет ее дрожать.

– Я не сожалею об этом, но буду, если ты будешь упорствовать.

Его щеки раскраснелись, но он не отводил взгляд.

– Ты отрицаешь этот огонь между нами? Ты можешь сказать, что это ничего не значит, что это только мои чувства?

Он вложил клинок в ее руку, и все, что она должна была сделать – это использовать его, предать свою любовь, согласиться, что произошедшее ничего не значило…

Она попробовала, но кощунственная ложь застряла у нее в горле. Ее губы шевельнулись, но не раздалось ни звука, и только небеса знают, что он прочитал в ее лице.

Она резко отвернулась к зеркалу, вонзая шпильки в волосы, набираясь храбрости, чтобы оторвать его от себя, освободить.

И услышала, как закрылась дверь, а, обернувшись, поняла, что он ушел.

Ван спускался вниз в том состоянии дурноты и головокружения, которое всегда охватывало его после сражения, когда он понимал, что снова каким-то чудом остался жив и невредим. Но это сражение только началось.

Она не сказала, что только в нем горит огонь.

Было это преднамеренным безумием – полагать, что она ухватилась за ложь, а не мучительную правду? Все, что он знал, это то, что вот оно, самое решающее сражение демона Вандеймена, и он будет бороться, бороться до конца.

Он стоял в тихом, немного заплесневелом зале, вновь перебирая мечты, возникшие здесь у него этим днем.

Он начал с мечты о недавно покрашенном зале, лепном карнизе, восстановленном вон в том углу, паркетном полу, ароматном и блестящем от воска. Потом мысленно поместил цветы в вазу на столе и сухие духи ^[29] в китайский фарфоровый сосуд. Потом смех, доносящийся сверху, и дети, сбегающие вниз и дальше, в сад, чтобы, как триумвират, исследовать, быть Робином Гудом в лесах и пиратами на реке…

Видение разрушилось, и он глубоко вздохнул.

Да, его идиллия включала и детей, и позволить этой части картины уйти это больно, но дети не так важны как Мария. Так или иначе, они могли привести детей в их жизнь, у нее же появилась Натали. Небеса знают, в мире нет нехватки в сиротах.

Натали. Дядя Чарльз и тетя Луиза умышленно зло сплетничали о Натали, так что это не стало сюрпризом. Он не увидел другой связи.

Он горел жаждой действия, заряжен на дикую битву, но где здесь враг?

Он подошел к фарфоровому сосуду с сухими лепестками, которые так любила его мать, и снял крышку, чтобы обнаружить внутри потемневшие лепестки, несомненно, помещенные туда ее собственными руками. Сосуд был закрыт очень долго, и их слабый аромат шелохнулся, как призрак прошедших лет.

Слезы пронзили, и он поднял голову, сглатывая, сражаясь, пока опасность не прошла мимо. Будет еще лето, и будут дети, пусть и не его по крови. Может быть, будет и Мария.

Должна быть.

Не в первый раз он возглавляет безнадежное мероприятие.

Он услышал звук и повернулся, чтобы видеть, как она спускается вниз по лестнице, в перчатках и в шляпке, собранная, но было что-то подавленное в ее глазах. Он бы предпочел отрезать себе руку, а не причинять ей боль, но не мог позволить ей сбежать без борьбы.

Он столкнулся с ней на нижней площадке лестницы, преграждая путь.

Он увидел, как она вздрогнула, но смело встретила его взгляд.

– Мы должны возвратиться в Лондон. Можно сделать это засветло.

– Конечно, но позволь мне сначала кое-что сказать. У нас могут быть дети. – Он отверг ее протест. – Мы можем дать дом сиротам, как ты Натали.

– У вас есть ублюдки, которым вы должны предоставить жилище, лорд Вандеймен?

Резко, словно замах сабли, но атака никогда не страшила его.

– Нет, насколько я знаю. Борись со мной, Мария, а не против меня.

Она встретила его взгляд, бледная как лилия, стальная и холодная.

– Мы не на одной стороне.

– Мария…

– Нет! – Она отступила, чтобы обойти вокруг него, но он схватил ее за руку.

Она повернулась, разъяренная – и испуганная.

Инстинктивно его пальцы ослабли, но он вновь стиснул их.

– Я просто хочу ясно дать понять – даже если ты бесплодна, это не непреодолимое препятствие.

– Твой титул умрет.

– И пусть умирает. Неожиданный для голландского выскочки-переселенца, всего пяти поколений от роду. Он не достоин человеческой жертвы.

Ее губы сжались, и она внезапно стала выглядеть старше, старше, чем ее годы. Все, чего он хотел, это нежно любить ее, а он причинил боль ее памяти и душе.

Она раскрыла одну ладонь в перчатке, и он видел в ней свое кольцо.

– Я сожалею, лорд Вандеймен, – сказала она, рассматривая какую-то неопределенную точку позади него. – Я нахожу, что мы не подходим друг другу.

– Черт возьми, Мария, – он втянул воздух. – У нас есть контракт, и две недели еще не истекли.

Ее взгляд столкнулся с его.

– Я разрываю его сейчас. Как только мы возвратимся в город, я распоряжусь перевести оставшиеся девять тысяч футов в банк Перри.

– Контракт заключен двумя сторонами. И я говорю, что буду придерживаться его до конца.

– Придерживайтесь его, если хотите. Я не буду носить ваше кольцо, и вы не будете жить в моем доме. Я не буду больше видеть вас, лорд Вандеймен. На самом деле, если у вас вообще есть честь, то вы останетесь здесь и продолжите восстанавливать свой дом!

Слова причиняли боль, как удары, как лезвия, осыпающиеся на него дождем, но он держал ее за руку и настойчиво продолжал.

– И оставить вас возвращаться без сопровождения? Я думаю, нет. Но вы правы, мы должны уехать.

Он позволил ей идти вперед, и вышел из дома прежде, чем поддался искушению хорошенько потрясти ее, поцеловать или изнасиловать.

Он подозревал, что она уступит яростному натиску, и это было бы самым отвратительным ударом из всех.

Глава 9

Мария опустилась на ступеньки, дрожа от ярости и боли. Это походило на попытку отрубить одну из собственных конечностей, а он делал все только тяжелее и тяжелее. Почему ему бы просто не взять деньги и не уйти?

Последнее, что она хотела сделать, это последовать за ним, чтобы поехать назад в деревню и потом четыре часа ехать в Лондон, но какой у нее выбор? Как и все остальные раны, это можно было вынести и пережить. Она встала на ноги и собралась с силами, чтобы пойти в конюшни.

Когда она пришла туда, двуколка была готова, а он сидел с вожжами в руках. Она молча забралась наверх, рядом с ним, и они тронулись.

– Мария…

– Ван, не надо. Пожалуйста. – Она сжала руки и поняла, что все еще сжимает его кольцо в одной из них. Это был бы великолепный жест – швырнуть его подальше, но она не могла так поступить. Она не могла сделать большее, чем, наконец, освободить его своими жестокими словами.

Он удержался на крутом спуске, потом снова набрал скорость.

– Однажды я ампутировал мужчине руку, – сказал он, глядя вперед. – Ее, так или иначе, предстояло отнять, но он истекал кровью, а мызастряли в развалинах деревни в горах. Я связал его, отрубил останки, и прижег рану своей саблей, нагретой в очаге. – Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. – Он тоже умолял меня, но зато он по-прежнему жив и живет на ферме своей семьи, в Линкольншире. Женился на возлюбленной детства и имеет ребенка.

Она не знала, что сказать, кроме как снова умолять его, и верила тому, что он говорил. Он не остановился бы, потому что она попросила, потому что полагал, что то, что он делает – правильно.

Они выехали из великодушно открытых ворот на проселочную дорогу.

– Действительно ли ты уверена насчет Мориса? – спокойно спросил он. – Насчет Натали?

Она могла расплакаться, цепляясь за надежду, но категорически ответила:

– Да. У него есть четыре других бастарда, о которых я знаю, в возрасте от двух до десяти лет. Могу перечислить их имена, если хочешь. Он никогда не скрывал их от меня, и оставил на счет них распоряжения в своем завещании.

– Перечисли.

– Что? – Она уставилась на него.

Он пристально посмотрел на нее, казался почти успокоившимся, как будто ничто из этого вообще не имело значения.

– Ты сказала, что можешь перечислить их имена. Вот я и спросил.

Чувствуя себя так, будто они оказались в месте, где ничто не имело смысла, она ответила:

– Томми Граймс, Мэри Энн Ноттс, Элис Джонс и Бенджамин Мамфорд.

Он кивнул, но ничего не сказал. Дети должны были стать победным ударом, и все же Мария чувствовала тревогу, будто дала ему в руки острое оружие. Она нуждалась в щите. Могла бы выйти замуж за лорда Уоррена. Он не ожидает страсти в сердце, а брак отвлечет ее. В конце концов, она сможет заботиться и руководить его сыновьями, не намного моложе, чем Ван.

Но она никогда больше не сгорела бы в огне страсти ее демона.

Человеческая жертва.

Ах, да у него было право, и правильно ли она поступит, принося себя в жертву лорду Уоррену по своим причинам?

Когда они вернулись в гостиницу, она поспешила под защиту своей комнаты, оставив его принять меры, чтобы подготовить карету. Пока она ждала, в ее голове крутился тот инцидент, который он упомянул, об ампутации.

Сколько ему тогда было лет? Он сказал «горы», значит, в Испании. По крайней мере, два года назад, возможно больше, а сейчас ему всего двадцать пять. Она могла вообразить охвативший его ужас, потеющие руки, подступающую рвоту. И также была уверена в его храбрости и силе воли, сохранившей его руки твердыми – он сделал то, что должен был сделать максимально быстро и ловко.

Любовь вновь охватила ее, продолжаясь в уважении и восхищении. Она хотела его так много, много раз. Но любила его достаточно, чтобы освободить и прижечь рану, несмотря на его протесты. Тогда, возможно, однажды она будет в состоянии спокойно говорить о его счастливой жизни вместе с возлюбленной и ребенком.

Ван все приготовил и обдумал возможность провести четыре часа в карете с Марией. Он не мог. Не мог доверять себе, не поспорить, или еще хуже, не попытаться убедить ее силой или соблазнить. Демон в нем терзался, призывая к борьбе до смерти, все или ничего.

Он спросил владельца гостиницы о лошади, которую можно нанять, и узнал, что мистер Слэйд держит в гостинице трех прекрасных лошадей и редко ездит на них. Слэйд, как оказалось, был богатым сталелитейщиком, который удалился в деревню и построил огромный, оштукатуренный дом, выделяющийся в деревне как надгробная плита в саду. Ван удивился, как сквайр Хоукинвилл разрешил такую стройку.

Как бы то ни было, Слэйд был ему удобен. За цену на несколько мгновений показаться рядом со Слэйдом, он воспользуется его гнедым мерином для поездки в Лондон. Позже это будет стоить еще дороже. Сталелитейщик явно был в восторге от того, что местный лорд будет ему должен. Это стоящая цена. Он заплатит любую цену за комфорт Марии – кроме позволения уйти.

К тому времени, когда они вернулись, свет померк, и туманный дождь послужил завершением печального дня. Мария потратила время поездки, строя планы и обдумывая способы вынудить Вана признать, что их договоренности пришел конец, но постоянно отвлекалась, видя его верхом.

Конечно же, он ехал великолепно, на прекрасной лошади, и полностью контролируя ее. В основном он ехал рядом, но иногда вырывался вперед, а потом возвращался назад, ободряюще улыбаясь. Пока его глаза не встретились с ее, снова наполняя холодной решимостью.

Он собирался бороться, и она дрожала при одной мысли об этом.

И еще она заглушала чувство вины. Он был офицером кавалерии, а она ни разу не подумала предложить ему лошадь. Она отложила это как незначительный грех без надежды на исправление и сосредоточилась на ампутации.

Как только Мария вышла из кареты, и он соскочил с лошади, она сказала:

– Ваше долговое рабство закончилось на данный момент, милорд.

Он побледнел так, что на щеке резко выделился шрам, но сказал:

– Не здесь, Мария, – и повернулся, чтобы дать чаевые форейторам и устроить так, чтобы один из них отвел его лошадь в платную конюшню.

Она осталась, сгорая от смущения. Надо же, выпалить эти слова прямо посреди улицы. Мария поторопилась войти в дом, чувствуя себя не как решительная медсестра, а как виноватый ребенок. Она почти решилась спастись бегством в свою комнату, но ведь он последует за ней туда. Она знала, что последует. И она не сможет справиться с ним в такой интимной обстановке.

Конечно, она имела право выкинуть его из своего дома!

Харриетт спустилась по лестнице.

– Мария? Что ты делаешь дома? Что-то случилось?

– Я решила, что моя договоренность с лордом Вандейменом закончилась. Он уедет.

– Уеду? – сказал он за ее спиной, и она обернулась. Ее лакей застыл, выглядя не уверенным. Если это необходимо, Джон выбросил бы его. Точнее, если бы смог. Скандал в холле ее дома? Как до этого дошло?

– Мария. – Окликнула ее Харриетт, открывая дверь в гостиную. – Мы должны поговорить.

Мария хотела отказаться, но если она так поступит, то Харриетт выскажет свое мнение прямо перед слугами. Она последовала за ней в комнату и закрыла дверь.

– Не вмешивайся, Харриетт.

– Ты не можешь быть настолько негостеприимной.

– Ему нет больше никакой необходимости оставаться здесь.

– Он исцелился?

Марию охватила неуверенность. Только вчера вечером он беспробудно напился. Столько всего произошло с тех пор, что этот эпизод казался чрезвычайно далеким, но это было вчера вечером.

– Он готов начать восстанавливать свой дом, – сказала она. – Это то, чего ты хотела, не так ли?

Харриетт следила за нею.

– Я думаю, что он приносит в твою жизнь дискомфорт, и именно поэтому ты пытаешься выбросить его. Что он сделал?

Мария закружила по комнате, и призналась:

– Он сделал мне предложение.

– Ох. И что ты ответила?

– Нет, конечно. Этого не будет.

– Почему нет?

– Даже если не принимать во внимание мой возраст и тот факт, что я подкупила его, я бесплодна.

Лицо Харриетт поникло.

– О, моя дорогая, я забыла. Это было бы замечательно.

– Нет, не было бы. Я слишком стара для него. А он… требует. Управляет.

– О нет. Вы созданы друг для друга. Я так подумала почти сразу. Ты с ним смеешься и краснеешь. Он снова делает тебя молодой. Он тверд с тобой, и ведет себя непринужденно. Ты стала его якорем. Как бы то ни было, – добавила она оживленно, – ты не выбросишь его отсюда так внезапно, особенно если только что причинила ему боль…

– Я не причинила ему боли.

– Любой отказ на предложение болезнен. Пусть поживет здесь оставшиеся дни.

– Чей это дом?

– Твой, но ты сделаешь так, как я сказала. Ты же не хочешь задаваться вопросом, достал ли он снова свой пистолет, не так ли?

– Он бы не… – Мария впилась взглядом в свою тетю. – Ты – коварная старушка.

– Я еще не настолько стара. На самом деле, – сказала она с шаловливой усмешкой, – если ты его не захочешь, то возможно, я попытаюсь женить его на себе. Я не возражаю против небольшого контроля в правильных моментах.

Она вышла из комнаты, оставив Марию, разинувшую рот. Она опустилась на стул и откинула голову к спинке.

Двенадцать дней. Всего двенадцать дней. Это можно вынести.

И двенадцать ночей, и каждая из них – искушение.

* * *

Мария удалилась в свою комнату той первой ночью, но едва ли можно скрываться вечно. Она появилась после завтрака, на следующий день, приготовившись к уговорам, даже соблазнению.

Он уже ушел.

Чувствуя опустошение вместо облегчения, она собиралась провести день как обычно, день, которым она наслаждалась перед встречей с Демоном Вандейменом, день, который заполнит оставшуюся часть ее жизни.

Его отсутствие преследовало ее как серый призрак.

Когда она посетила Кроуна и Митчелла, чтобы посмотреть одну из новых кухонных печей, то повернулась, чтобы спросить его мнение. Когда обнаружила, что книга, которую она ждала, доступна, то захотела поделиться с ним. Просматривая груду приглашений, она думала, какое больше всего понравится ему.

Она не хотела посещать светские мероприятия. Люди заметили бы отсутствие кольца. Через мгновение она вытащила его из кармана и снова надела на палец. Оно все еще было маленьким и неярким, но драгоценным. Она наделена правом хранить его, и она так и сделает.

Она никогда не наденет его снова, но сняв его, она убрала кольцо в карман. Преступная слабость, но это будет нечто, чтобы вспоминать его остаток своей жизни.

Ван вошел в отель Бидл и поднялся в комнаты Хоука.

Хоук закрыл двери перед любопытной горничной.

– Неприятности? – Положиться на Хоука, мгновенно все заметившего. Он вошел в его личную гостиную, удобную и просто декорированную. У Вана появилась неподходящая мысль, что в годы их военных кампаний это было бы роскошью. Но, несмотря на опасность и смерть, тогда жизнь была более простой.

Он приехал сюда, чтобы получить помощь Хоука, но выражение ситуации в словах ощущалось как желание торжественно узаконить ее в действительности.

– Мария решила, что не хочет выходить за меня замуж.

– О. Буду честен и скажу, что мне не жаль.

– Почему? – Ван мог сказать другие, более горькие слова, мог даже ударить, но сдержал себя. – Ты встретился с ней всего однажды и сказал несколько слов. Что у тебя за причины попытаться испортить отношения между нами?

Так сдержанно.

Хоук оставался спокойным, но Ван заметил, что он немного сместился, балансируя, чтобы быть готовым к нападению. Он не мог поверить в это. Все в его жизни разваливалось?

– Я не пытался испортить отношения между вами, – спокойно ответил Хоук. – Хотя и мог. Я не собирался говорить об этом, но возможно это поможет тебе понять, как удачно ты спасся. Я говорил, что ее муж участвовал в сомнительных сделках. У меня были и другие подозрения, которые подтвердились, после вчерашнего наведения справок.

– Ты наводил справки о Марии? – Ван мог почувствовать слова, вылетающие из его рта как лед, как огонь. – Как ты посмел?

– Конечно, я посмел. Я не мог позволить тебе жениться на такой женщине, как эта…

– Женщине, как эта?

Хоук отстранился, поднимая руку, его глаза, пристально смотрели на Вана как на хищное животное.

– Выслушай меня прежде, чем ударить.

Ван глубоко вдохнул.

– Говори.

– Селестин запустил руки во многие гнилые пироги, включая весьма спекулятивные инвестиции. Он был ведущим партнером в инвестициях, которые уничтожили твоего отца. И вышел сухим из воды – сделал так, что все убытки легли на твоего отца. То же самое, что поднести пистолет к виску, Ван. Я не знаю, в какую игру играет его вдова, но…

– Это все?

– Что?

– Это твои доказательства?

На этот раз Хоук выглядел выбитым из колеи.

– Да.

Ван почувствовал, как напрягаются мышцы, сжимаются сухожилия.

– Она рассказала мне. Почему она должна быть обвинена в позоре мужа?

– Очевидно, она знала обо всем.

– Она узнала только после смерти Селестина из его бумаг и счетов. И я верю ей, Хоук.

На лице Хоука не было облегчения, но он сказал:

– Тогда, ради тебя, я рад. За исключением того, что, очевидно, она тебя бросила.

Взвинченный Ван не хотел дальше раскрывать тайны Марии, но иначе не будет никакого смысла, и он нуждался в помощи Хоука.

– Помолвка просто предлог. Мария наняла меня, чтобы играть роль ее будущего мужа в течение шести недель. Она сказала, что это для защиты от охотников за приданым, но потом я обнаружил, что так она хотела возвратить деньги отца, потерянные на тех инвестициях.

– Так это все притворство, – сказал Хоук, повеселев. – Ваши шесть недель должно быть почти истекли, и ты будешь в состоянии восстановить Стейнингс. Все хорошо, что хорошо кончается.

– За исключением того факта, что я люблю ее. Вчера я взял ее в Стейнингс и понял, что это место ничего не будет значить для меня без нее рядом. Я попросил, чтобы она вышла за меня замуж, а она сказала нет. Я не готов принять этот ответ.

– Я бы сказал, что у тебя нет выбора.

– Я могу бороться. Это, по крайней мере, я умею делать хорошо.

– Проклятие, Ван, если женщина не хочет тебя, она тебя не хочет!

– Я люблю ее, и думаю, что она тоже любит меня, хотя и не хочет это признавать.

– Ты попытаешься задушить меня, если я скажу, что нас легко вводят в заблуждение в таких вещах? Если бы она любила тебя, то вышла бы замуж.

– Она думает, что имеет значение разница в возрасте. И что еще более важно, она думает, что бесплодна.

– О. У нее нет детей. Уважаю ее честность. Твой род закончится на тебе.

– Так пусть закончится! Какая к дьяволу, разница, что произойдет в мире? Но я никогда не буду убеждать ее выйти за меня замуж, пока она верит, что это правда. – Он рухнул на стул. – Дело в том, Хоук, что я не уверен, что это правда. Я не хочу вызывать ложные надежды, но хочу, чтобы на этот раз ты использовал свой талант любознательности на пользу.

Хоук остался стоять.

– Ты чертовски груб для кого-то желающего воспользоваться им.

Внезапный холод потряс Вана, приведя его в чувство.

– Боже, так и есть. – Он посмотрел на своего друга. – Ты когда-нибудь любил?

– Не думаю.

– Любовь может уничтожить здравый смысл, так же как и манеры. Именно поэтому мне нужна холодная голова, чтобы изучить интимные дела Мориса Селестина и его бастардов. – Он попробовал улыбнуться. – Как в старые добрые времена?

Хоук выдернул его со стула и приобнял.

– За прошлое, настоящее и будущее, ты идиот. Но предупреждаю, – добавил он, твердо глядя, – я расскажу тебе все, что найду – хорошее или плохое.

Ван встретил его взгляд.

– Разве ты не видишь, какая она замечательная?

– Я вижу красивую женщину с сильным характером. Она утверждает, что спасла твою жизнь, и это, вероятно, правда. Но это означает, что ты оказался уязвим для ее зрелости и силы характера. Ван, когда она впервые приехала в Лондон и флиртовала в Олмаке, мы играли, делая вид, что твой егерь – Шериф Ноттингема, и что бык отца Кона это Минотавр.

Ван расхохотался.

– О, Зевс, бедный бык! Но ты так же безнравственен, как и она, Хоук. Это не имеет значения. Поверь мне – это не имеет значения. Просто узнай правду о бастардах Селестина.

– А если она действительно бесплодна?

Ван улыбнулся.

– Тогда я, так или иначе, попытаюсь завоевать ее.

Мария нашла, что испытывает недостаток в храбрости, чтобы выйти. У нее не было желания присоединяться к компании сплетников или праздным удовольствиям, и храбрости, чтобы лицом к лицу столкнуться с вопросами об отсутствующем кольце и пропавшем женихе. Ей нужен еще один день, но не сейчас, не пока он с ней в одном доме.

Каждый день Ван рано завтракал, а потом покидал дом, возвращаясь как раз к ужину. Она присоединялась к нему за трапезой, потому что это будет слишком мелочно – оставить его и Харриетт есть одних. И, так или иначе, она жаждала этих последних небольших объедков с банкета – его вида, звука его голоса, выражения его лица всякий раз, когда их глаза встречались, боли в каждой мышце, каждой косточке при воспоминании об их любовных ласках.

Когда она и Харриетт оставляли обеденный стол, он не задерживался, но, и не присоединялся к ним за чаем в гостиной. Он удалялся в свою комнату на всю ночь, но всегда глядя на нее таким взглядом, который говорил так же ясно как слова: «Если ты присоединишься ко мне снова, то тебе будут рады». Каждую ночь у нее было свое Ватерлоо, сражение с самой собой, чтобы не принять его приглашение.

Она считала дни, оставшиеся до окончания пытки, и считала ночи, как начало вечности без него.

А потом наступила последняя ночь, последняя добрая ночь, последний взгляд через обеденный стол. Он объявил, что завтра возвращается в Стейнингс и начинает там работать.

Мария поднялась, но задержалась, одна ее рука как будто приклеилась к спинке стула. Окончательный разрыв. Она не могла вынести этого. Но должна.

Из вежливости он тоже стоял, отделенный от нее широким столом и со вкусом расположенными композициями весенних цветов. У нее было много времени для занятий флористикой.

– Я надеялся, что ты передумаешь, – спокойно сказал он. – Я испытывал желание заставить тебя. Возможно, я потерпел бы неудачу, но, так или иначе, мне удалось остановить себя. Но у меня есть слова, которые я мог бы сказать, вещи, которые я мог бы показать тебе, вещи, которые могли бы иметь значение.

Мария огляделась и поняла, что Харриетт уже ушла. Ее сердце запротестовало, забившись быстрее.

– Я не вижу как. – Слабо, но это все, чем она могла управлять. Настал абсолютный конец, она не могла смотреть правде в глаза.

– Вещи и слова могут не иметь значения, – сказал он. – Все сводится к любви. Я люблю тебя, Мария, глубоко и истинно. Я уверен в этом. Но не знаю, любишь ли ты меня достаточно, чтобы рискнуть.

Разбитое сердце было бы достаточным доказательством, не так ли? Разбитого сердца не видно.

– Что за слова, что за вещи? – прошептала она пересохшими губами.

– Туманные слова и легкомысленные вещи. Это любовь ведет подсчет. Подойди ко мне, Мария, и поговорим о любви, и возможно, мы будем бороться вместе. Иначе в этом ведь нет никакого смысла? И что бы ни случилось, я уеду завтра, если ты не попросишь, чтобы я остался.

Он вышел из комнаты: худощавый, гибкий, красивый. Ее красивый, любимый молодой демон, которого она не должна хотеть вообще, но хотела больше, чем дышать. Она выдержала, уставившись на цветы и подавляя крик: «Какие слова? Какие вещи?»

Она еще сильнее ухватилась за стул. Нельзя давать слабину. Истина есть истина. Слова не могли стереть разницу в годах. И нет вещи, способной сделать ее матку плодородной.

Но она повернулась и побежала наверх. Игнорируя Харриетт, ждущую в гостиной, она пронеслась по коридору и распахнула дверь его комнаты.

– Что за слова? Какие вещи? – выкрикнула она. – Почему ты так поступаешь? Невозможно изменить то, что есть!

Он быстро закрыл дверь, затем запер ее.

– Почему? Потому что я – Демон Вандеймен, конечно, и ты – моя последняя несчастная надежда. Ты любишь меня, Мария? Или только во мне горит этот огонь?

Она смотрела на него, сражаясь, сражаясь…

– Я люблю тебя, Ван. Но разве ты не видишь, что…

Он подхватил ее на руки и понес к кровати. Она смягчилась, но продолжала восклицать:

– Нет, Ван. Я не передумаю!

Не смотря ни на что, она была готова, готова отдаться неистовому шторму, который хотя бы ненадолго покончит с реальностью.

Но он осторожно уложил ее на кровать и сел около нее.

– Это не часть сражения. Позволь мне любить тебя, Мария, один последний раз. Скажи мне, что ты хочешь сегодня ночью.

Ты, немедленно – горячий, твердый и быстрый. Но это будет последний раз, поэтому она сказала:

– Покажи мне нежную любовь, которую ты однажды обещал. И не обращай внимания, если я заплачу.

Он улыбнулся и начал раздевать ее, лаская каждую обнажающуюся часть прикосновением и поцелуем так, что каждый дюйм ее тела чувствовал, что ему поклоняются. Вожделение пробудилось, и зажегся огонь, но нежность окутывала ее так, что она могла только лежать и смотреть, пока он снимал свою одежду, чтобы присоединиться к ней, кожа к коже, в постели.

Она боялась, что не получится, что она останется с мягкой дрожью желания, разочарует его, но он вел ее с нежностью, почитанием, в медленном, сладком крещендо рая, о существовании которого она и не подозревала…

Она расплакалась, хоть и не знала почему, расплакалась от души в его объятиях, рядом с дьяволом на его голой груди, потому что нежность, которую она почувствовала, проникала в душу глубже, чем сильная страсть, и мысль о его потере была подобна окончательно разбитому сердцу.

Он погладил ее волосы, казалось, зная, что это были слезы, которым нужно позволить упасть.

– Скажи снова, что ты любишь меня, Мария. Пожалуйста.

Теперь это невозможно отрицать. Она сглотнула.

– Я люблю тебя, Ван. Но это ничего не меняет.

Он опрокинул ее на спину и улыбнулся ей блаженной улыбкой, которая заставила ее захотеть снова расплакаться, но горько.

– Не пытайся отрицать факты, пожалуйста, – попросила она. – Когда я вышла замуж за Селестина, уже почти залежавшейся на полке старой девой, ты был нескладным школьником!

Он покачал головой.

– Давай сначала посмотрим на вещи.

Глава 10

Он встал с кровати, взял кожаную папку со стола и вернулся, чтобы сесть около нее.

Озадаченная и подозрительная, она помедлила, садясь рядом.

– Что это?

– Мои рисунки. – Он развязал шнуровку и открыл папку. – Ты – ценитель? Надеюсь, что нет. – Он начал переворачивать листки бумаги, чтобы показать ей грубые наброски армейских лагерей и различных зданий. Сносно, но ничего особенного.

И что это сделает с их разницей в возрасте?

Когда он перевернул листы, она потянулась, чтобы остановить его.

– Это же майор Хоукинвилл.

Это был быстрый набросок, изображающий человека без камзола за столом, заваленным бумагами, но Ван отлично ухватил его характер.

– Перед Ватерлоо. Это был организационный кошмар. – Он просмотрел еще несколько листов. – А это Кон.

Она увидела мужчину с сильными чертами и короткими темными волосами, стоящего в классической позе солдата, смотрящего вдаль, длинный плащ скрывал большую часть его формы. Он почти походил на статую.

– Он выглядит усталым, – сказала она. – После сражения?

– Перед Ватерлоо. Он не хотел быть там. Никто из нас, конечно, не хотел, но он особенно. Он оставил армию в 1814, и отсутствовал почти год. Кон уже привык жить в свете солнца и вернулся, чтобы присоединиться к нам в тенях. Я думаю, он все еще находится в тенях, а я не попытался ему помочь.

Он листал дальше и показал ей ряд рисунков мальчиков и мужчин. Некоторые были быстрыми набросками, другие хорошо проработанными карандашными портретами. Все имели свои индивидуальности. Непрофессионально, нет, но нарисовано квалифицированным любителем, который уловил настроения его товарищей по оружию.

Она остановила его, чтобы прочитать надписи и обнаружила, что написаны были не полные имена. Джер, Бадахос ^[30], прочитала она. Дон, Талавера ^[31]. Похолодев, она осознала, что он записывал сражения, в которых они погибли.

Один из рисунков был подписан просто Хилиард.

– Он не умер?

– От дизентерии в грязной деревне. Мы даже не знали ее названия. Мы потеряли больше людей от болезней, чем в сражениях.

Она взяла папку и быстро просмотрела ее, видя имя и место на каждом рисунке.

– Ты рисовал только умерших?

– В то время они были еще живы. – Прежде, чем она успела спросить, он добавил. – Вообще, я отдавал рисунки натурщикам. Это те, кто умер раньше, чем у меня появилась такая возможность. Я задавался вопросом, хотели ли бы родственники забрать их. Они не очень удачные.

– Достаточно удачные, – сказала она, уставившись на последний рисунок.

Дэр, Ватерлоо.

Было очень много рисунков с надписью Ватерлоо, но этот набросок бросился ей в глаза, потому что она узнала вытянутое лицо и веселую улыбку.

– Он выглядит готовым к большому приключению, – сказала она, касаясь бумаги. – Думаю, его мать хотела бы забрать эскиз. У них нет современного портрета.

– Ты знала его?

– Он мой дальний родственник. – Она провела пальцем по его улыбке. – Он выглядит таким счастливым.

Он поднял бумагу и изучил ее.

– Сводил нас с ума. Все мы знали, что это был ад, но Дэр рассматривал все как приключение. Он был другом Кона. Часть компании из Харроу ^[32], которые называют себя Компанией Плутов. Он был одним из восторженных добровольцев, над которыми мы насмехались, но мы не могли насмехаться над Дэром. По крайней мере, он понимал, что не знал ничего вокруг.

Все рисунки встревожили ее, но портрет Дэра в особенности.

Он и Ван одного возраста. Ван мог так легко умереть. Поэтому он показывал их ей?

– Почему ты хотел, чтобы я увидела их? Они ничего не меняют.

– Разве нет? – Он просмотрел листы и вытащил один, не слишком отличающийся от других, кроме того, что был немного более неуклюжим. Эскиз жилистого, седого человека, который выглядел циничным, но добрым.

– Сержант Флетчер. Он учил меня выживать. Когда ты выходила замуж за Селестина, нескладный школьник рисовал свой первый набросок ходячего трупа.

Часы на каминной полке прозвонили час.

Он дал ей рисунок.

– Не думай, что я ребенок, Мария, и не знаю, что хочу и в чем нуждаюсь. Ты – моя жизнь. Возможно, все мы понимаем, когда встречаем того единственного, который является идеальной парой. – Он вынул другой лист из папки, самый последний лист, и отдал ей рисунок ее самой. – Не с натуры, конечно.

Просто голова и плечи. Волосы распущены, спускаются вниз по простому платью, как она никогда их не носила. Она выглядела серьезной, но вполне счастливой, в отличие от того, что она видела в зеркале.

– Ты сделал подарок, но это не настоящая я.

– Такой я тебя вижу. – Он начал приводить бумаги в порядок. – Я уеду завтра, если ты настаиваешь, но мои чувства не изменятся. – Он завязал шнурки папки и огляделся. – Ты не должна защищать меня от меня самого.

Она погладила его раненную щеку.

– Как я могу? Любовь поступает так с нами.

– Я не твой ребенок, Мария. Я – твой любовник. – И он снова поцеловал ее, доказывая это, и огненно-страстно любил ее.

Она лежала, потная и липкая, поглаживая его худощавое длинное и сильное тело.

Я не твой ребенок, Мария. Я – твой любовник.

Когда ты выходила замуж за Селестина, нескладный школьник рисовал свой первый набросок ходячего трупа.

Он был мужчиной, достаточно зрелым, чтобы стать справедливым партнером для нее. И все же, он оказался больше, чем любовником. Он стал мужчиной, которого она любила, хотя она никогда не думала, что полюбит. Она бы быстро, с удовольствием, вышла за него замуж, если могла бы дать ему, по крайней мере, надежду на ребенка.

Может она быть его любовницей? Позволить ему жениться на подходящей молодой женщине, которая родит ему детей?

Нет. Никогда. Если он женится на ком-то еще, она никогда не сможет разрушить его брак, да она и не думала, что он согласится с этим.

Так… Как он сказал, они могли быть счастливы и без собственных детей. Титул бы умер, но если он не возражает…

Она слабая или сильная?

Будет ли он – и это был решающий вопрос – будет ли он сожалеть о нем?

Она повернулась и посмотрела на своего партнера, свою судьбу. Он спал, выглядя расслабленным, длинные ресницы лежали на щеках. Возможно, он не спал все предыдущие ночи.

Мария внезапно осознала, что ее жизнь протекала так, чтобы сделать этот момент возможным.

Когда в шестнадцать она вошла в общество – застенчивая, гордая и довольно неуклюжая – Ван действительно был нескладным школьником. Они бы никогда не нашли друг друга. Годы, прошедшие с тех пор были необходимы, чтобы преодолеть разницу в годах и событиях.

Без армии Ван, возможно, не стал бы ее партнером. С его дикой природой он, возможно, стал бы одним из неопытных, безответственных светских молодых людей.

Если бы она не вышла замуж за Селестина, то жила бы теперь с каким-то другим мужчиной, не свободная любить. Без удовольствий и боли этого брака она никогда бы не смогла иметь дело с трудностями Вана.

Судьба придала им форму и, в конце концов, бросила их друг к другу для этого краткого испытания. Редкий момент. Ее единственный шанс. Она убрала шелковистые волосы с его лба, в уме сражаясь с храбростью и честью…

Его ресницы приподнялись, и он улыбнулся, смутившись на мгновение, затем оживляясь.

– Выходи за меня замуж, Мария.

Она снова лишилась дара речи, но прошептала, сдаваясь:

– Если ты уверен…

Его глаза закрылись, потом открылись, и она видела блеск слез.

– Я уверен. Мария! – Он схватил ее в объятия, заставив пискнуть. Они разъединились, хохоча.

– Я чувствую себя злодейкой, – запротестовала она. – Порочной.

Он усмехнулся.

– Конечно, так и есть. Ты лежишь изнасилованная в не благословленной постели. Но брак исправит это.

– Я не уверена, что такого рода изнасилования правильны даже с благословения.

– О, да, да, – прошептал он, уткнувшись носом в ее грудь.

Она внезапно удержала его там, держа его близко, сраженная мыслью, что ни один ребенок никогда не будет кормиться у ее груди. И она привязала его к своей бесплодной судьбе. Она оказалась жадной, злой женщиной.

– Обещай мне, что не пожалеешь, Ван. – Шепотом, чтобы он мог не обещать.

Но Ван ответил:

– Я обещаю.

Они пролежали мгновение, но потом он зашевелился, отодвинулся, и сел перед ней, бесстыдно голый.

– Я показал тебе вещи. У меня есть еще слова.

Она тоже села, внезапно насторожившись.

– Слова? Что еще осталось сказать?

На мгновение он опустил глаза, затем встретил ее взгляд.

– Я не хочу воскрешать ложные надежды. Все в руках судьбы. Но ты можешь не быть бесплодной.

Боль слез охватила ее.

– Ван, не надо! Мы должны принять правду.

– Тогда прими ее. Послушай. – Это был приказ офицера, и она послушалась.

– Я провел время с дядей Чарльзом и тетей Луизой, и вещи, которые они сказали, не полностью подтверждают, что Натали дочь твоего мужа. Для начала, эта мысль возникла приблизительно шесть лет назад.

– Это когда родители Натали умерли, и она приехала сюда. Правда открылась, хотя ее мать избежала скандала. А почему бы еще она приехала жить с Морисом? Ван…

– Она приехала сюда, потому что больше некуда, – прервал он. – Войны нанесли немало потерь семье Селестина в Европе. Она приехала сюда и потому, я верю, что его это устраивало. – Он взял ее руку, левую руку без колец. – Я устроил так, что Хоук сделал запросы, Мария. Это его сильная сторона. Селестин почти наверняка оказался не в том месте в нужное время.

Она смотрела на него, ее голова, чувствовала себя как в тумане.

– Что? Но зачем ему лгать? Это не имеет смысла. И, так или иначе, это не имеет значения, Ван. Есть четверо других!

– Все определенно ненастоящие.

Она уставилась на него.

– Этого не может быть.

– Может. К сожалению, не составит труда найти женщин с ребенком, готовых назвать мужчину отцом в обмен на деньги.

Она потянула руку, освобождая ее, и отодвинулась назад, в изголовье.

– Такие женщины за деньги скажут все что угодно. Ты устроил это, чтобы попытаться убедить меня выйти замуж?

Она внезапно вспомнила о мужчине, с которым встретилась в первый раз, который угрожал и разоружил ее. Он не напал, но и не уклонился.

– Я знал, что ты могла бы так подумать. Именно поэтому я хотел сначала уладить наши отношения. Вопрос детей не так много для меня значит, Мария. Я уверен, что это непокорство долгу, но ты значишь больше, чем проклятый титул. Я заставил Хоука узнать правду, снять последний барьер в твоей голове. Вот и все. Поговори с женщинами, если хочешь. Думаю, ты убедишься.

Его сдерживаемая злость задевала, но тень сомнения задержалась.

– Зачем Морису так поступать, выстраивать такую болезненную, сложную ложь?

– Он был человеком, самостоятельно выбившимся в люди, и заботился о внешнем благополучии. Он, несомненно, хотел основать династию, и когда этого не произошло, он не смог вынести, что люди подумают, что это его ошибка.

Гром с ясностью абсолютной истины.

– Таким образом, он создал еще один показушный фасад! – воскликнула она. – Свинья. Червь. Жаба! Я чувствовала себя такой виноватой. Такой бракованной. – Она бросилась к нему. – О, Ван, пожалуйста, прости меня! Я никогда не должна была даже думать, что ты мог бы так поступить.

Он посадил ее на колени.

– Конечно, ты могла так подумать. Я был достаточно отчаянным. – Он убрал волосы от ее лица и вгляделся в ее глаза. – Этого все еще может не произойти. Возможно, детей и не будет.

Она улыбнулась, глядя в его глаза через слезы.

– А может быть, будут. Этого достаточно. И ты для меня тоже важнее, чем дети наших тел. – Она провела рукой вниз, по животу. – Но подумай, может быть, ребенок уже растет!

Он накрыл ее руку своей.

– И мы, конечно, будем готовы упорно трудиться, чтобы он там оказался. Я всегда был счастливчиком, ты знаешь. – Он перекатил ее вниз, под себя и потянулся, чтобы взять серебряную шкатулку со стола.

Она едва могла думать из-за горячих мышц, давящих на нее, но сосредоточилась на нем.

– Что дальше?

Он открыл шкатулку, чтобы показать ей кольцо и осколок острого камня. В кольце вспыхивал прекрасный рубин в кругу бриллиантов.

– Новое кольцо? – сказала она. – У меня еще осталось предыдущее.

– Моей Марии нужно кольцо с огнем в сердце. – Все еще лежа на ней, его эрекция вдавливалась между ее бедер, он надел кольцо ей на палец. – Новое кольцо и новое начало.

Она взглянула на него.

– Ты был очень уверен во мне.

– Я не был уверен вообще. Но единственный способ бороться состоит в том, чтобы убедить себя, что ты преодолеешь все на своем пути.

– Слава Богу, ты так и поступил. – Она поднесла кольцо к губам, вырвались слезы. – Я всегда буду дорожить им, и другим тоже. – Она оглянулась назад, на шкатулку. – А камень? Кремень?…

Он отложил шкатулку, держа кремень в руке.

– Когда ты ворвалась в мою комнату в тот день, я уже нажал на курок…

– Ван!

– …но кремень дал осечку. Этот кремень. Настоящая удача демона, но главным образом удача в наличии камердинера, который любит меня больше, чем, я того заслуживаю, и женщины, готовой бороться с моими дьяволами вместе со мной.

Он бросил его на стол.

– Выходи за меня замуж в Хоук-ин-зе-Вэйл, Мария, скорее?

Она очертила пальцем демона на его груди и поняла, что они могут сделать немного больше, чем вспоминать о мрачных временах.

– Там мы сможем разделить наше счастье с окружающими? Великолепное торжество для всех? Твои друзья будут присутствовать?

– Хоук и Кон? Я уверен в них.

Она надеялась, что он прав. Она подозревала, что майор Хоукинвилл все еще осуждает ее, а граф Уайверн, казалось, был темной загадкой. Если его друзья подведут его, то она заполнит любую пустоту, но если она сможет, то исцелит и связи с ними.

С любовью, настолько сильной, и счастьем, горящим в них как зимний огонь, как они могли потерпеть неудачу?

– Поженимся, мой лорд. Через четыре недели. В Хоук-ин-зе-Вэйл. Отпразднуем, чтобы показать, что иногда мы, бедные смертные, можем найти небеса здесь, на земле.

Примечания

[1] Интерлю́дия (лат. inter – между + ludus – игра) – промежуточный эпизод, подготавливающий и связывающий различные проведения темы в фуге. Подготовительная часть для всей фуги – экспозиция.

(обратно) [2] Мафусаил (ивр. מתושלח‎, Метушелах) – в Библии – один из праотцов человечества (Быт.5:21-27), прославившийся своим долголетием: он прожил 969 лет.

(обратно) [3] Штаб командования конногвардейского полка

(обратно) [4] Старинный танец в умеренном темпе, с плавной мелодикой. Принадлежит к парным массовым, хороводным танцам. Танец «низкий» и исполняется без прыжков. Кавалер играл ведущую роль и задавал направление движению фигур. Дама же следовала подаче кавалера, но при этом она не могла быть абсолютно пассивной. Ее задача – легко реагировать на изменения направлений движений, сохраняя при этом грацию, словно фарфоровая статуэтка. Абсолютно исключалась резкость и выбрасывание движений. Максимум изящества, легкости и воздушности – основные характеристики танца. Что касается рук, то кавалер должен был держать даму за одну (иногда две) руку. При этом руки мягкие, но не вялые и касаются скорее пальцами, чем ладонью. Свободная рука мягко согнута в локте, отведена вперед и в сторону.

(обратно) [5] Наивная девушка

(обратно) [6] Малькольмия – однолетнее ветвистое растение с тонким стеблем высотой около 20 сантиметров. Маленькие листья эллиптической формы располагаются поочередно. Имеет много гибридных сортов с разнообразной окраской цветков, белой, розовой, розовато-лиловой, красной, голубой, иногда желтой. Период цветения длится с мая по ноябрь.

(обратно) [7] tendre (франц., редк.) – нежные чувства

(обратно) [8] Холборн (Holborn) – старинная лондонская улица, которая проходит по территории Сити, Кэмдена и Вестминстера. Названа по речке, ныне не существующей.

(обратно) [9] Тетя (фр.)

(обратно) [10] Дядя (фр.)

(обратно) [11] Фишю́ (фр. fichu) – тонкий треугольный или сложенный по диагонали квадратный платок из лёгкой ткани (муслина, батиста) или кружев, прикрывавший шею и декольте.

(обратно) [12] Т.н. реставрация Стюартов – восстановление в 1660 году на территории Англии, Шотландии и Ирландии монархии, ранее упразднённой указом английского парламента от 17 марта 1649 года. Новым королём всех трёх государств стал Карл II Стюарт, сын казнённого во время Английской революции короля Карла I.

(обратно) [13] Инфантерия (устаревшее итальянское infanteria, от infante – «юноша, пехотинец»), название пехоты в вооружённых силах ряда зарубежных государств. В России в XVIII – начале XX веков термин «инфантерия» употреблялся в официальных документах наравне с термином «пехота».

(обратно) [14] Традиция одевать маленьких мальчиков именно в платья, а не в штанишки сохранялась с середины 16-го века и, приблизительно, до 1920-х гг. В странах Западной Европы мальчики носили платья до четырех – восьми лет. В день, когда малыш менял платьице на брючки или бриджи, могли даже устроить праздник – в ознаменование перехода из младенчества в отрочество.

(обратно) [15] Вероятно, имеется в виду паб Тома Крибба, английского боксера 19 века, ставшего чемпионом мира, в 1812 году ставшем торговцем углем, тренером по боксу, а позднее открывшим свой собственный паб недалеко от Хеймаркет.

(обратно) [16] Санкюло́ты (фр. sans-culottes) – название революционно настроенных бедных людей в Париже во время Великой Французской революции. Поддерживали наиболее радикальных революционных политиков – Эбера, потом Робеспьера и Комитет общественного спасения.

(обратно) [17] «Кни́га стра́шного суда́», или «Книга Су́дного дня» (англ. Domesday Book) – свод материалов первой в средневековой Европе всеобщей поземельной переписи, проведённой в Англии в 1085- 1086 годах по приказу Вильгельма Завоевателя.

(обратно) [18] Палладианизм или Палладиева архитектура – ранняя форма классицизма, выросшая из идей итальянского архитектора Андреа Палладио (1508- 1580). В основе стиля лежат строгое следование симметрии, учёт перспективы и заимствование принципов классической храмовой архитектуры Древней Греции и Рима. Расцвет палладианства в Англии пришёлся на XVII- XVIII века.

(обратно) [19] Французская идиома, обозначающая крайнее беспокойство

(обратно) [20] Пи́ррова побе́да – победа, доставшаяся слишком дорогой ценой; победа, равносильная поражению.

(обратно) [21] Каррикл (curricle) – модный, спортивный, очень легкий, двухколесный экипаж, запряженный парой лошадей.

Наиболее популярен в начале XIX. Легкий и скоростной, к тому же, как нельзя лучше подходящий для того, чтобы продемонстрировать свое умение обращаться с вожжами, он быстро вошел в моду в качестве городского экипажа для молодого джентльмена.

(обратно) [22] Кембервелл (Camberwell) – район на юге Лондона, часть Сауторка.

(обратно) [23] Вильге́льм III, принц Оранский, или Виллем ван Оранье-Нассау (нидерл. Willem Hendrik, Prins van Oranje; 14 ноября 1650, Гаага – 8 марта 1702, Лондон) – правитель Нидерландов (статхаудер) с 28 июня 1672 года, король Англии (под именем Вильгельм III) с 13 февраля 1689 года и король Шотландии (под именем Вильгельм II) с 11 апреля 1689 года.

(обратно) [24] Богатый выскочка, новый богач (фр.)

(обратно) [25] Новый (англ.)

(обратно) [26] Старый (англ.)

(обратно) [27] Расшивка швов кирпичной кладки представляет собой отделку поверхности не оштукатуренных стен.

(обратно) [28] Способ известкования почвы мергелем (известково-глинистая сланцеватая порода с мелоподобной, плотной или землистой, иногда с оолитовой структурой).

(обратно) [29] Ароматическая смесь из сухих цветочных лепестков

(обратно) [30] Бадахо́с (исп. Badajoz) – город в Испании, автономное сообщество Эстремадура, центр одноимённой провинции. История Бадахоса связана с одним из самых кровавых эпизодов эпохи наполеоновских войн. В 1812 году объединенные войска Великобритании и Португалии под командованием герцога Веллингтона осадили город и захватили его ценой огромных потерь. В ходе штурма и предшествующих столкновений объединенные войска потеряли убитыми и ранеными около 4 800военнослужащих.

(обратно) [31] Талавéра-де-ла-Рéйна (исп. Talavera de la Reina) – город в центре Испании, в провинции Толедо. В 1809 году произошла Битва при Талавере между французскими войсками Наполеона и испанскими и английскими войсками. Французы понесли большие потери в этой ожесточенной битве, потеряв человек 7390 убитыми и ранеными. Испанцы потеряли около 1200 человек, а англичане – 5500 человек. Это было около 25 % британских сил по сравнению с лишь 18 % потерь французов. Многие из раненых с обеих сторон были сожжены заживо, когда сухая трава на поле боя загорелась.

(обратно) [32] Школа Хэрроу или Харроу (англ. Harrow School) – одна из известнейших и старейших британских публичных школ для мальчиков, расположенная в ныне лондонском районе Хэрроу. Основана в 1571 году в годы правления королевы Елизаветы I, на средства богатого фермера Джона Лиона и в 1615 году открыта в небольшом местечке Хэрроу, в нескольких милях к северо-западу от Лондона.

(обратно)

Оглавление

Аннотация

Джо Беверли Возлюбленная демона Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

*** Примечания ***