Самая лучшая месть [Стивен Уайт] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Стивен Уайт САМАЯ ЛУЧШАЯ МЕСТЬ

Памяти Питера Бартона


В жизни две трагедии. Одна — когда ваше сокровенное желание не исполняется. Другая — когда оно исполняется.

Джордж Бернард Шоу

Если бы желание убить и возможность это сделать всегда совпадали, кто избежал бы виселицы?

Марк Твен

Пролог

1997


Если бы Кельда Джеймс не носила туфли на высоких каблуках, а в кабинке оказалась туалетная бумага, Роза Алиха была бы, вероятно, мертва.


Примерно в десять двадцать утра Кельда, предупредив своих товарищей-оперативников и держа в уме нехитрые указания — прямо по коридору, потом влево и последняя дверь направо, — проследовала в комнату отдыха. Принимая во внимание общее запущенное состояние здания, туалет приятно удивил. Кельда с удовлетворением отметила, что раковина достаточно чиста, а крышка сиденья не отпугивает желтыми пятнами мочи. Единственная проблема состояла в отсутствии туалетной бумаги на катушке.

Кельда вышла в коридор, собираясь вернуться за сумочкой, в которой у нее лежали салфетки, но тут заметила табличку «Подсобное помещение» на двери соседней с туалетом комнаты. Дверь оказалась незапертой, и за ней обнаружилось что-то вроде тесной кладовки площадью около шести квадратных футов. Квадратное, расположенное довольно высоко на стене окно делило помещение пополам. Справа, у треснувшего фаянсового унитаза, стояли швабры и щетки, левую же стену занимали полки с казавшимися неисчерпаемыми запасами бумажных полотенец, мыла, моющих средств и туалетной бумаги. Привстав на цыпочки, Кельда потянулась к верхней полке и, поворачиваясь к двери, случайно посмотрела в окно.

Из окна открывался вид на соседний переулок. На противоположной его стороне стояло приземистое одноэтажное здание, ничем заметным не отличавшееся от того, в которое недавно вторглись Кельда и ее коллеги по оперативной группе ФБР.

Ничем, если не считать руки.

Кельда была абсолютно уверена, что в окне расположенного через дорогу промышленного здания мелькнула, показалась и тут же исчезла тоненькая детская рука.

Кельда приподнялась и еще раз, уже внимательно посмотрела на привлекшее ее внимание окно. Руки не было. Кельда взялась за высокий подоконник, подтянулась и оглядела все строение. Ничего особенного. Только на нижней панели пыльной оконной рамы белели параллельные вертикальные полоски, которые могли оставить пальцы.

Тонкие детские пальчики.

— Боже! — выдохнула Кельда.


Недавняя выпускница Академии Федерального бюро расследований, специальный агент Кельда Джеймс проработала в денверском отделении уже целых пять недель. Ее сразу же направили в подразделение, занимающееся расследованиями так называемых беловоротничковых преступлений, и в то утро Кельде и еще трем агентам — все мужчины, все старше ее, все посматривали на нее свысока и с различной степенью настороженности — было приказано во исполнение выписанного прокурором ордера произвести обыск и изъятие документов в офисе бухгалтерской компании «Экаунт эссистентс» на Делавер-стрит в районе Золотого треугольника Денвера. Компания занималась оформлением договоров по частной медицинской практике, и цель операции состояла в том, чтобы собрать доказательства мошенничества в системе «Медикейр».[1]

Рутинная в общем-то работа.

До поступления в Академию ФБР Кельда получила диплом аудитора и в течение нескольких лет занималась расследованием случаев мошенничества со стороны крупной международной страховой компании. Ее роль в данной операции сводилась к тому, чтобы, используя накопленные в бухгалтерской области знания и опыт, помочь коллегам не пропустить те документы, которые в результате могли бы стать основанием для выдвижения обвинения против «Экаунт эссистентс».

Что еще важнее, Кельда ни в коем случае не должна была забывать, что она новичок или, выражаясь языком фэбээровцев, «гребаный новичок», а значит, ее первейшая обязанность — не облажаться.

Знала Кельда и то, что, когда ее коллеги соберут необходимые материалы и отправят запечатанные коробки в денверское управление, именно ей, «гребаному новичку», поручат скучнейшую работу по проверке изъятой бухгалтерской отчетности и именно ей, а не кому-то еще придется провести следующие несколько недель за письменным столом в попытках доказать обоснованность подозрений в мошенничестве, которые и стали основанием для получения ордера и проведения обыска.

В этом-то и состояла ее работа. Та работа, которую она делала так хорошо.

Как раз об этом Кельда и размышляла, когда во второй раз увидела появившуюся в окне руку. И опять рука лишь мелькнула. Показалась и тут же исчезла.

Более опытный агент, вероятно, отправился бы к товарищам, сообщил о том, что видел, и попросил одного из них перейти через дорогу и выяснить, в чем дело. Более опытный агент — бывалый оперативник, а не застенчивая молодая женщина с дипломом аудитора, которую коллеги за глаза называли Клариссой,[2] — не переживал бы из-за возможных насмешек, мишенью для которых, несомненно, она бы стала, если бы позволила себе оторвать другого агента — а то и двух или даже трех — только для того, чтобы обыскать соседнее здание, в окне которого, как ей показалось, появилась и пропала детская рука.

Кельда хорошо представляла, какому безжалостному осмеянию подвергнется со стороны коллег, когда по управлению пройдет слух, что она обратилась за помощью, чтобы осмотреть «подозрительный объект», оказавшийся на деле не более чем незарегистрированным детским садом.

Кельда тщательно проверила выход, однако так и не обнаружила на тяжелой, массивной двери никаких электронных устройств, которые свидетельствовали бы о наличии охранной сигнализации и могли бы сработать при ее открывании. Она вышла на улицу, подперев открытую дверь обломком штукатурки, перебежала через дорогу и направилась к окну с грязным стеклом и пыльной рамой, на которой остались следы пальцев детской руки.

* * *
Двумя днями ранее с летней детской площадки начальной школы, расположенной возле Тридцать второй улицы и федеральной автострады в западной части города, пропала шестилетняя девочка по имени Роза Алиха. Отвечая на вопросы полицейских, другие дети рассказали, что неподалеку от площадки останавливался то ли фургон, то ли грузовик, что был он то ли серый, то ли коричневый, что вышедшие из него то ли двое мужчин, из которых один был белый, а другой черный, то ли двое мужчин и женщина, представлявшие собой все возможные комбинации цветов и рас, дождались, пока ребенок побежит за откатившимся к школе мячом, и когда этот ребенок, которым оказалась Роза Алиха, подобрал мяч, схватили его, закрыли ему рот и увезли то ли в грузовике, то ли в фургоне.

Некоторые из «свидетелей» утверждали, что Роза брыкалась и плакала. Другие доказывали, что когда девочку прятали в машину, она уже была мертва.

Взрослые вообще ничего не заметили.

С тех пор Розу Алиха не видел уже никто. Ее насмерть перепуганные родители, садовник Хосе Алиха и служащая отеля Мария Алиха, ожидали, что похитители потребуют выкуп, но на связь с ними никто не вышел. Что касается полиции и местных фэбээровцев, то они такими иллюзиями себя не тешили, поскольку семья похищенной была не из тех, которые в состоянии уплатить похитителям солидный выкуп.

Розу Алиха выкрали с какими-то иными целями.

Для поисков девочки Денвер предпринял беспрецедентные меры и мобилизовал все имеющиеся силы. Сотни граждан — испаноязычные, белые, черные, индейцы, выходцы из Азии — прочесывали город, чтобы найти маленькую Розу. Вооруженные горожане обшаривали берега реки Саут-Платт и залива Черри-Крик. Тщательно проверили расположенное между школой и соседним районом огромное железнодорожное депо; добровольцы заглянули в каждый вагон. Фотографии девочки опубликовали на первых страницах обе ежедневные газеты, о ней говорили в радионовостях и по местному телевидению.

Собаки-ищейки проследили путь Розы от школы. Получалось, что похитители увезли ее по бульвару Спир, но затем след терялся на пересечении бульвара с автострадой № 25. Полицейские сразу поняли, что раз уж преступники добрались до главной магистрали Денвера, то дальше они могли увезти девочку куда угодно. В Скалистые горы, на Великую равнину, к водохранилищу, в лежащий севернее штат Вайоминг, в расположенный южнее Нью-Мексико. Куда угодно.

Они даже могли спрятать ее в промышленное здание в одном из городских кварталов Денвера.


Нижний край окна находился на одном уровне с макушкой Кельды. Она прислушалась, надеясь услышать хоть какие-то звуки, которые подкрепили бы ее подозрения, но до нее доносился только привычный шум машин со стороны бульвара Спир и ничего такого, что оправдало бы проникновение в помещение, которое вполне могло оказаться всего-навсего детским садом. Никакие другие причины, объясняющие появление в окне детской руки, в голову не приходили.

Оглядевшись, Кельда заметила валявшийся неподалеку пластмассовый ящик из-под молочных пакетов и, поднеся его к окну, приставила к стене, чтобы заглянуть внутрь сомнительного помещения.

Но прежде чем она успела осуществить задуманное, рука показалась снова. Ребенок тянулся вверх, пытаясь ухватиться за раму, но, очевидно, сил хватало только на то, чтобы дотронуться до нее пальцами. Может быть, подумала Кельда, рисуя воображаемую картину, каждый раз, когда девочка поднимает руку, кто-то оттаскивает ее от окна.

Сомнений больше не было. Почти не было. Кельда надеялась, что там, за стеной, находится Роза Алиха. Там должна быть Роза Алиха. И все же эта мысль звучала в ее голове не криком, а лишь шепотом. Если надежда — воздушный шар, то реальность — балласт.

А если нет?

Впервые после окончания академии Кельда вынула из кобуры оружие с ясным осознанием того, что из него, возможно, придется стрелять. «ЗИГ-зауэр» показался почти невесомым, что добавило уверенности. В Квонтико она всегда стреляла лучше всего тогда, когда пистолет весил не больше, чем перчатка. Сейчас, взяв его в руку, Кельда почувствовала себя так, как будто вернулась в стрелковый тир в академии.

Она ступила на ящик.

И ничего не увидела из-за грязного стекла и отсутствия света в помещении. Может быть, лучше вернуться и позвать коллег? А если именно в эту минуту с маленькой девочкой что-то случится? Раз уж она действительно нашла похищенного ребенка, есть все основания вызвать помощь по радио.

С той стороны здания, которая выходила на улицу, имелась грузовая площадка. Вскарабкавшись на узкую бетонную стенку, Кельда попыталась открыть большую металлическую дверь, но та была надежно заперта изнутри. Она соскочила со стенки и прошла за угол. Глухая, без окон, стена, сложенная из шлакобетонных блоков. И дверь. Массивная стальная дверь с увесистым замком. Кельда прошла дальше. На ведущей к главному входу дорожке валялись две уже никому не нужные старые газеты в почтовых пакетах. В окне — большая табличка с надписью «Сдается внаем». Из щели почтового ящика торчат три или четыре рекламных буклета. Ручка на стеклянной двери не поворачивалась.

Чем бы здесь ни занимались раньше, теперь здесь не занимались ничем.

Ничего не оставалось, как вернуться к боковой двери. Замок выглядел вполне надежным, а вот болты, которыми петля крепилась к стене, держались на честном слове. Обшарив ближайшие кустики, Кельда нашла ржавую железку и, пользуясь ею как рычагом, попыталась вырвать болты.

Через пару минут ее усилия дали результат: петля со скрипом изогнулась, сорвалась вместе с замком и дверь приоткрылась.

За время обучения в Квонтико Кельда раз сто, а может быть, даже двести врывалась в незнакомые помещения, а потому прекрасно знала, что и как делать: куда смотреть, что говорить, как держать оружие.

Знала она и то, что делать это в одиночку не рекомендуется.

А потому, когда дверь открылась, Кельда дала обещание, что призовет помощь сразу же, как только убедится, что Розе ничто не угрожает и что до прибытия подкрепления похититель не успеет переправить девочку в какое-то иное место.

Оказавшись внутри, Кельда свернула влево, в сторону задней части здания, и остановилась, держа пистолет в руке. Дуло «ЗИГ-зауэра» было направлено не куда-то в потолок, а строго вперед. Почему? Да потому, что так ее учили в академии. Почему? Да потому, что, как выразился один инструктор, «редко какой-нибудь хрен будет подкарауливать вас, приклеившись к потолку».

Кельда прислушалась и ничего не услышала, а запах застоявшегося воздуха лишь подтвердил ее умозаключение в пользу того, что этими помещениями давно никто не пользуется.

Она осторожно пересекла пустынную разгрузочную площадку и оказалась перед закрытой дверью. По ее расчетам, именно за этой дверью находилась комната с тем самым окном. Стараясь не шуметь, Кельда попыталась повернуть ручку. Дверь была заперта.

И вот тогда ей показалось, что там, в комнате, кто-то шмыгнул носом.

Сердце защемило от боли. «Девочка плачет, потому что думает, что это ОН возвращается».

Кельда сглотнула подступивший к горлу комок и затаила дыхание.

«Он может вернуться в любую минуту».

В любую секунду.

Сердце застучало быстрее. Кельда вдруг поняла, что не учла еще одну возможность: похититель мог быть там, с ребенком.

Кельда поспешно вернулась к разгрузочной площадке и отступила в коридор. Включила рацию. Она уже решила, что не станет говорить ни о каких сомнениях — времени и без того потеряно слишком много, — чтобы не дать своим товарищам повода не спешить.

— Гэри?

Гэри Кросс, старший агент, начальник подразделения, чернокожий мужчина лет пятидесяти, был одним из тех немногих, кто, похоже, искренно старался помочь молодой женщине освоиться в своеобразной среде ФБР. При этом он делал все так, чтобы никто не догадался о его помощи.

— Гэри? — повторила она.

— Да? Где ты, черт возьми? Быстрее возвращайся. Нужно, чтобы ты посмотрела кое-какие документы.

— Я только что наткнулась на Розу Алиха, — хрипло прошептала Кельда. — Ну, знаешь, ту маленькую девочку, которую похитили с летней площадки. Я сейчас в здании напротив. Дверь с западной стороны открыта. Окно комнаты, в котором держат Розу, выходит в переулок. Мне нужна помощь. Срочно.

— Что? Ты нашла Розу Алиха?

Его голос прозвучал слишком громко, и Кельда, мысленно отправив по адресу Гэри пару проклятий, уменьшила звук.

— Ты меня понял? Пожалуйста, дай подтверждение. У меня такое чувство, что я здесь не одна.

Где-то неподалеку действительно послышались шаги.

— Уже идем, — сказал Гэри.

Дверь примыкающего к разгрузочной площадке помещения медленно и со скрипом приоткрылась, но Кельда не видела, есть ли кто в дверном проеме, — она прижалась к дешевому пластиковому покрытию, которым были обиты стены коридорчика.

— Кто здесь? Здесь есть кто-нибудь? — Голос принадлежал мужчине, и Кельда слышала, как он громко дышит через рот. Незнакомец сделал два шага и повторил: — Кто здесь? Есть здесь кто-нибудь?

Она попыталась проанализировать акцент.

«Восточный Техас? Или скорее Луизиана?»

Мужчина сделал еще один шаг, и Кельда поняла, что ее сейчас увидят.

Она повернулась в ту сторону коридора, где должен был появиться незнакомец, выставила левую ногу вперед и, приняв таким образом идеальную для стрельбы стойку, твердо и отчетливо произнесла:

— Федеральный агент! Оставаться на месте! Положить оружие!

Еще до того как последнее слово слетело с губ Кельды, пуля с визгом врезалась в пластик на высоте ее груди. Два других выстрела последовали за первым после почти неуловимой паузы. Одна пуля проделала дырку у нее над головой, вторая прошла ниже, на уровне пояса. Незнакомец стрелял наугад, с разбросом, в надежде, что хотя бы один выстрел достигнет цели.

Кельда услышала шаркающий звук и поняла, что противник отступает, намереваясь, по-видимому, забаррикадироваться в комнате с маленькой Розой. Используя ее в качестве заложницы, он сможет диктовать свои условия, и тогда ситуация станет куда более трудноразрешимой. Допустить такой поворот событий Кельда не могла.

Она пригнулась, ласточкой прыгнула вперед, перекатилась через разгрузочную площадку и распласталась на полу, футах в восьми от того места, где только что стояла. И тут же громыхнули выстрелы — три или четыре. Кельда не успела их сосчитать, но знала точно — ни одна пуля в нее не попала.

Она приподнялась, опершись о пол локтями, вскинула пистолет, поймала в прицел человеческое туловище и трижды спустила курок, посылая пули в центр воображаемой черно-белой мишени на груди незнакомца.

При каждом попадании ее противник слегка вздрагивал, как будто его мучила икота. Оружие он, однако, не выронил. Кельда выстрелила в четвертый раз и сняла палец со спускового крючка только тогда, когда враг упал. Ей понадобилось все напряжение воли, чтобы не разрядить в него целую обойму.

Теперь в помещении пахло так же, как и в стрелковом тире в Квонтико.

И запах этот был не менее приятен, чем привычный аромат пота старого любовника.

Прошло две или три секунды. Пороховая дымка немного рассеялась, и за ней проступили силуэты двух ее коллег, вошедших в здание через боковую дверь. Кельда подняла левую руку, призывая их подождать.

— Все в порядке, Гэри. Я его уложила. Разреши мне сходить за девочкой.

Эхо выстрелов все еще звенело в ушах, и Кельда плохо слышала свои собственные слова, а потому не была уверена и в том, понял ли ее Гэри.

Она поднялась и, держа пистолет наготове, подошла к тому, в кого только что стреляла. Незнакомец был вооружен показавшимся ей чудовищным револьвером сорок пятого калибра, и Кельде стало не по себе при мысли о том, что одна из таких пуль могла попасть в нее. Кельда ногой отшвырнула револьвер подальше от руки, из которой он выпал, и лишь после этого опустила свой «ЗИГ-зауэр».

Мужчина на полу выглядел совсем не таким уж и страшным. На нем были новые кроссовки «Адидас», чистые джинсы и белая рубашка с закатанными по локоть рукавами. Рубашка не заправлена, ремень расстегнут.

Незнакомец упал на бок и, похоже, не дышал. По крайней мере никаких признаков дыхания она не заметила. Дешевые, без оправы, очки съехали на лоб. Крови видно не было, только три темных пятна на спине. Четвертая пуля, наверное, прошла мимо, хотя как это могло случиться, Кельда не представляла.

Держа «ЗИГ-зауэр» наготове, она опустилась на корточки и проверила пульс.

Пульс не прощупывался.

— Черт бы тебя побрал! — Кельда выпрямилась. — Не смей подыхать, ублюдок. Не смей подыхать.

Она отступила, опасаясь, что не выдержит, потеряет над собой контроль и пнет его в лицо. Сделала два глубоких вдоха, чтобы окончательно взять себя в руки, и боковым зрением уловила какое-то движение: это появившийся в помещении Гэри быстро, как пересекающий по диагонали шахматную доску слон, прошел от двери.

— Возьми девочку.

В ушах еще звенело, и его голос звучал глухо, как будто Гэри пытался привлечь ее внимание, находясь в другом углу шумного, переполненного бара. Но она поняла, что он сказал.

Три торопливых шага, и вот Кельда уже в комнате с окном, выходящим в переулок.

Роза стояла на коленях на расстеленном у стены матрасе, одетая только в грязную розовую майку с изображением Большой Птицы.[3] Лицо девочки было перевязано косынкой. Одна рука закована в наручник, цепь от которого шла к закрепленному на стене кольцу.

Она плакала.

— Привет, малышка, — сказала Кельда. — Я пришла, чтобы отвести тебя домой.

Кельда тоже плакала.

Часть первая Не дразните палача

Глава 1

— Так я могу просто взять и выйти из этой комнаты? Вы это хотите сказать?

Начальник тюрьмы отвернулся, пряча улыбку.

— Можешь остаться, если так хочется. Но в таком случае мне придется брать с тебя плату за полный пансион. И гарантирую, цены тебе не понравятся.

Мужчины стояли в пустом, унылом вестибюле исправительного учреждения штата Колорадо. Просторное помещение этой современной тюрьмы состояло как будто исключительно из бетона и света. С небольшим добавлением кафеля. Оно лишь намекало на то, что находилось внутри, то есть по другую сторону надежных металлических дверей.

Только намекало.

Шагах в десяти от мирно беседующей пары, рядом с охранниками, выполнявшими для публики обязанности то ли привратников, то ли дежурных, стоял, прислонившись к стене, один из помощников начальника тюрьмы. Если бы начальник тюрьмы повернулся к двери, то через стекло увидел бы высокое проволочное ограждение, через которое шел электрический ток, и над ним тугие кольца колючей проволоки с поблескивающими в лучах летнего рассвета капельками росы. За ограждением начиналась растянувшаяся на многие мили прерия. Еще дальше взгляд упирался в зловеще насупленные Скалистые горы.

Впрочем, мысли Тома Клуна пока не устремлялись к далекому горизонту. Его больше занимали немногочисленные детали интерьера. В непривычно большом и незнакомом помещении Тому было не по себе.

— А как я доберусь куда-нибудь? То есть как я выберусь отсюда? — спросил он.

— Адвокат кого-то пришлет. По моим расчетам, они вот-вот должны быть здесь.

— Вот, значит, как? — Клун посмотрел на начальника тюрьмы. Левой рукой пощупал воротник новенькой вязаной рубашки. Пальцами правой притронулся к деньгам в кармане брюк. — Просидел здесь тринадцать лет, а теперь подписал бумаги, получил сотню баксов, кое-какую одежонку и… все? Так, что ли?

— А что бы ты хотел? Чтобы тебя встречал духовой оркестр? Танцовщицы? Надо было предупредить заранее, тогда, может быть…

— Я не это имею в виду.

— Послушай меня, Том. Адвокаты сюда мало за кем приезжают. Большинство ребят отваливают на автобусе. Добираются до Пуэбло или Денвера.

«И обычно возвращаются, — подумал начальник тюрьмы, но высказывать эту мысль не стал. — Интересно, вернется ли… нет, лучше так: когда вернется Том Клун?»

— Большинство из тех, кто выходит отсюда, совершили преступления.

Начальник тюрьмы пожал плечами:

— Спроси их, и они тоже скажут, что ни в чем не виноваты. А можешь и не спрашивать — они все равно скажут то же самое.

— Но их слова вряд ли подтверждает тест ДНК, который прошло орудие убийства.

Начальник тюрьмы ответил не сразу.

— Думаю, что нет, Том. Думаю, что нет.

Взгляд заключенного задержался на циферблате «Таймекса» на руке собеседника.

— Но почему это происходит в пять часов утра? Почему не днем?

На лице начальника тюрьмы не дрогнул ни один мускул.

— Что? Ты разве не выспался? Черт возьми, как я не люблю, когда гости не выражают свои просьбы в четкой форме. А мы так стараемся угодить. — Он состроил сочувственную гримасу. — Надеюсь, если не принимать во внимание сегодняшний ранний подъем, мы ничем не испортили ваше удовольствие от пребывания здесь?

— Серьезный вопрос. Из тюрьмы я выхожу первый раз и не очень хорошо знаю, как это делается, но все-таки удивительно, что процедура включает визит самого начальника и любование восходом солнца.

— Ну, раз серьезным был вопрос, то таким же будет и ответ. Прошлой ночью, получив распоряжение судьи округа Парк, я уже знал, что за тобой приедут. Идея выпустить тебя на рассвете принадлежит мне. Почему я так решил? Потому что не хочу отбиваться от репортеров. Они-то думают, что все произойдет во второй половине дня. А шоу с АСГС[4] и Проектом «Невиновность» ты можешь устроить и в каком-нибудь другом месте, подальше от моей тюрьмы.

Брови у Тома прыгнули вверх — чего-чего, а откровенности от начальника тюрьмы он не ожидал.

— Я вообще не большой любитель шумных мероприятий, — спокойно продолжал тот. — Ты, наверное, и сам успел заметить за столько-то лет. Беспричинной суеты здесь не бывает.

Взгляд Тома Клуна обошел вестибюль по периметру и вернулся к исходной точке, то есть к начальнику тюрьмы. Время, когда мрачноватая ирония этого человека могла прийтись ему по вкусу, осталось в далеком прошлом. За тринадцать лет в одиночной бетонной камере смертника чувство юмора изрядно притупилось. В любом случае начальник тюрьмы был для него человеком чужим и не вполне понятным. Том заметил, что в течение всего их разговора во рту собеседника происходит какое-то странное движение, как будто между зубами у него застряло маковое зернышко, а зубочистки под рукой не оказалось.

Начальник тюрьмы посмотрел через стекло, после чего снова обратился к своему недавнему подопечному:

— Том? Ты, кстати, не против, что я тебя так называю? Нет? Послушай, если ждешь от меня извинения — а мне почему-то кажется, что так оно и есть, — то лучше не надо. Никакого извинения не будет. Суд приказал мне упрятать тебя за решетку, и я сделал это. Теперь суд приказал выпустить тебя, и я это делаю. Я давно взял себе за правило не извиняться за то, что приходится делать по службе.

— Откуда вы знаете, о чем я думаю?

— Откуда? Хм. Наверное, я думал бы о том же, если бы оказался на твоем месте. Хотя мне бы этого и не хотелось.

Он посмотрел на кроссовки Тома, и мужчины рассмеялись.

Звук собственного смеха показался Тому непривычным, как будто смеялся кто-то другой. «Мой первый смех на свободе», — подумал он.

— О чем еще, по-вашему, я могу думать?

— О многом. Тебе неспокойно, даже страшно. Если ты не дурак и если тебе еще не страшно, то это ненадолго. Что-то подсказывает мне, что ты не дурак. А значит, страх тебя не минует. Хочешь пари?

Том покачал головой.

— Страх мне не в новинку. Я провел здесь тринадцать лет и научился не подставлять спину.

— Речь идет не о таком страхе. Хотя и этот уйдет не сразу. Я говорю о страхе перед жизнью, которая прошла. Тринадцать лет — долгий срок. За это время много чего могло произойти. Тогда и там у тебя все было впереди. Ты был ловким парнем, без пяти минут врачом. Сейчас ты — пережиток. Ты освоился здесь, стал своим, привык. Привык к нам, к нашим порядкам. Маленький человек в маленьком мире. — Начальник тюрьмы показал на дверь: — Что там, за стеной? Что тебя ждет? Ты ни черта не знаешь. Те, кто живет там, узнав, где ты был, всегда будут относиться к тебе как к преступнику. Вот что страшно, и если ты это еще не почувствовал, то скоро почувствуешь.

Неприятные слова. Тому стало не по себе, но он все же упрямо покачал головой:

— Я выхожу отсюда не отбывшим срок преступником, а невиновным. И у меня все будет не так, как у других. По-другому.

— Может, да, а может, нет. Жаль, но что есть, то есть… О, кажется, за тобой! — Начальник тюрьмы указал на зеленый «бьюик»-седан, въезжавший на пустующую гостевую стоянку. — Ну что ж, удачи тебе, сынок. Она тебе еще ох как понадобится. — Он открыл дверь. — Бери сумку и двигай отсюда побыстрее, пока кое-кто не успел спохватиться.

Какое-то время Том еще колебался, с сомнением поглядывая на начальника тюрьмы, потом все же наклонился, поднял с пола холщовую сумку с личными вещами и направился к выходу. Как только он оказался за дверью и сделал первый шаг в свободный мир, заместитель начальника оттолкнулся от стены и подошел к своему шефу:

— Как насчет двадцати баксов?

— Я же сказал, что поднимаю до пятидесяти. Но решай сам, Хэнк. На твоем месте я бы не рисковал.

— Двадцатки достаточно, босс.

Бетонированная дорожка, которая начиналась от двери тюрьмы, проходила через ограждение и вела к стоянке, имела длину примерно в пятьдесят футов. Дойдя до середины, Том Клун швырнул сумку далеко вперед и рванул вслед за ней. Набрав скорость, он подпрыгнул и сделал кувырок, после чего отклонился назад, взмахнул руками и, оттолкнувшись ногами, совершил весьма пристойное сальто назад.

Приземление прошло почти идеально. Всего лишь один шажок в сторону.

Начальник тюрьмы протянул руку, а его заместитель беспрекословно положил на ладонь двадцатидолларовую бумажку.

— Откуда вы знали, что он именно это и сделает?

— После того как около месяца назад по тюрьме поползли слухи о его освобождении, Том каждую неделю занимался этим во дворе. Разучивал кувырки и сальто. Кувырки и сальто. Раз за разом. Снова и снова. Вот я и заподозрил, что парень готовит маленькое шоу.

Заместитель покачал головой:

— Черт! Думаешь, что ничего нового уже не увидишь, что видел все, на что способны эти парни, и вот…

Он умолк, а то, что осталось несказанным, унес в прерию утренний ветерок.

Все еще глядя вслед Тому Клуну, начальник тюрьмы проговорил:

— Ты даже не представляешь, как я рад, что здесь нет ни одного репортера. Пришлось бы смотреть всю эту гимнастику раз двадцать в новостях. И всех, включая губернатора, интересовало бы одно: как мы такое допустили и чем вообще здесь занимаемся.

— Так вот из-за чего весь переполох с подъемом в четыре часа утра! Чтобы газетчики не увидели, как он разыгрывает из себя Ольгу Корбут?

— Надю Команечи. Да, ты прав. Это единственная причина, и никакой другой нет.

Том Клун победно вскинул руки и уже открыл рот, собираясь издать триумфальный крик, когда его остановил женский голос:

— Том Клун? Мистер Клун?

Еще не обернувшись, он уже упивался восхитительной новизной мелодии голоса, не принадлежавшего тюремному надзирателю. Том неторопливо втянул воздух, надеясь, что незнакомка пользуется духами. Утренний ветер принес аромат, оправдавший самые смелые его ожидания.

Женщина, которую увидел Том, была очень мила. Ее силуэт четко выделялся на фоне гор, и он, плохо различая детали, все же заметил, что темные волосы убраны назад, а лицо почти не украшено макияжем. На ней были белые джинсы и застегнутая до горла кожаная куртка цвета кларета.

Том еще раз вдохнул ее аромат.

— Мистер Клун? — снова спросила женщина.

Он кивнул и протянул руку. Она не подала свою. Ее правая рука осталась в кармане, а левая лежала на ремне висевшей на плече сумки.

— Да, я Том Клун, — сказал он наконец.

— Здравствуйте. Я специальный агент ФБР Кельда Джеймс. Ваш адвокат попросил меня встретить вас здесь сегодня утром. Я увезу вас отсюда. Добро пожаловать на свободу.

Услышав ее имя, Том испытал сильнейший импульс подбежать и обнять ее, но, почувствовав ее сдержанность, заставил себя остаться на месте. В последние тринадцать лет ему приходилось часто сдерживаться.

— Кельда Джеймс. Бог мой, так это вы… вы…

— Да, я.

И все-таки Том шагнул вперед и обнял ее. Она напряглась, а он, ощутив контуры женского тела, едва не лишился чувств.

— Спасибо, — прошептал он в ее волосы. — Спасибо вам, спасибо.

— Пожалуйста, отпустите меня, мистер Клун. Пожалуйста.

Он послушно разжал объятия и отступил. Тон ее голоса не допускал возражений.

— Это все ваши вещи? — спросила она.

— Да, все остальное я отдал благотворительной организации.

Складки у ее рта едва заметно смягчились. Она усмехнулась:

— Тогда идемте.

Глава 2

1989


Глаза у Марты Риз были красные, а на бледно-зеленом фартуке отчетливо проступали пятна вишневого сока и почти идеально параллельные полосы слюны от ее собственной рвоты. Пальцы у нее дрожали так, что вода из кружки, которую Марта держала в руках, проливалась на колени. Кружку украшало изображение «автомобилистов» из НОР.[5] Парни смеялись.

— Говорю вам, я пришла сюда за чашкой сахара. Знаю, звучит банально, но так оно и есть. Как раз сегодня утром я купила ведерко вишен в придорожном магазинчике — том, что у поворота в город, — и занялась пирожками, но плохо рассчитала, сколько надо сахара, и он у меня кончился как раз в самый неподходящий момент. Такое, знаете, со всеми случается, даже с самыми опытными хозяйками.

Я, конечно, знала, что Грины отправились в Калифорнию навестить детей, но в доме горел свет, а возле крыльца стояла машина той девушки, что присматривала за домом, так что я решила сходить и попробовать занять немножко сахару. Сама Нэнси не печет, однако сахар у нее, конечно, есть. То есть я хочу сказать, что он есть у всех. Ну, может, его нет у диабетиков, но к Гринам это не относится. В том смысле, что они не диабетики. Вот так все и было. Правду вам говорю.

Молодой помощник шерифа сидел напротив миссис Риз на неудобном жестком тиковом стуле, выставленном на веранду дома Гринов. Ему и в голову не приходило усомниться в словах миссис Риз насчет сахара или того, что Грины не были диабетиками.


Небольшой, грубо сколоченный деревянный домишко, в котором миссис Риз жила с мужем — «Это настоящий дом. Уж и не знаю, почему все называют их лачугами», — и дом Гринов разделяло не более пары сотен ярдов. Соединявшая их дорога — вернее, просека в редколесье — была особенно пыльной после сухой весны. Официально лето еще не наступило, тем не менее весь округ Парк уже превратился в очаг возможного возгорания. Соседи говорили о том, что надо сделать, какие принять меры против того, чтобы какие-нибудь мальчишки или неорганизованные туристы, число которых резко возрастало к Четвертому июля, не превратили окрестные горы в огромные пепелища.

Несколько фунтов лишнего веса — «Ну, может быть, двадцать» — заставили Марту пожалеть о том, что она не поехала за сахаром на машине. Дорога к дому Гринов шла довольно круто вверх, так что Марту донимала не только одышка, но и пот, ручейками катившийся по спине и капельками выступавший над верхней губой. Солнце уже скрылось за вершинами, однако температура все еще держалась около семидесяти по Фаренгейту.[6] «Кому-то это, может, и прохладно, только не мне. Мы, те, кто здесь живет, привыкли к немного другой погоде».

Марта и Нэнси Грин не были особенно близки. «Они люди более современные. Но, знаете, мы неплохо ладили». Две семьи действительно оказались хорошими соседями. С приходом зимы они в складчину оплачивали пахотные работы, а с наступлением лета создавали общий фонд для очистки леса от сухостоя на прилегающих территориях. Нэнси Грин не стеснялась заглянуть к соседке за итальянской петрушкой — «Может, не стоило бы и говорить, но, признаюсь, я до сих пор не знаю, что это такое. И почему только итальянцы не могут пользоваться обычной петрушкой?» — так что и Марта не нашла ничего предосудительного в том, чтобы позаимствовать у нее немного сахара, когда ее собственные запасы исчерпались, а тесто для пирожков было уже на подходе.

Перед последним, самым крутым, участком дороги силы покинули Марту окончательно, и она уже подумывала о том, не спуститься ли к дому, чтобы повторить весь путь на машине. Но так и не спустилась.

Обычного звонка у Гринов не было, зато имелась современная система громкой связи, соединенная с телефоном. Аппарат частенько ставил Марту в тупик. Она так и не поняла, что с ним делать — «То ли нужно наклониться и говорить прямо в эту черную коробочку, то ли они услышат меня и так?» Не понимала она и того, зачем вообще, живя в горах, устанавливать такие штуки. Ну кто еще, не считая соседей, может постучать вам в дверь? «Вы не хуже меня знаете, что ни мормоны, ни свидетели Иеговы со своими смешными книжками у нас тут не водятся. Их просто здесь нет. Наверное, считают, что ради нас и стараться-то не стоит».

Марта нажала кнопочку на коробочке. Никто не ответил. Нажала еще раз и снова получила тот же результат. Подозревая, что, может быть, она пользуется хитроумной штуковиной неправильно, миссис Риз обратилась к более привычному средству и постучала в дверь тяжелым латунным молотком, на котором имелась надпись «Грин», сделанная вытянутыми вверх рельефными буквами, немного напоминающими готический шрифт. Подождав еще пару минут, она решила проверить, есть ли кто в доме. Во дворе ее соседи устроили спа — «Мы здесь называем это горячей ванной, но у Нэнси это „спа“. Кто его разберет, верно?» — и Марта подумала, что Айви, наверное, там, хотя ей самой и в голову бы не пришло плескаться в горячем источнике. Миссис Риз знала Айви — так звали присматривавшую за домом Гринов девушку, — но не настолько хорошо, чтобы определить, относится ли та к типу женщин, любящих принимать горячие ванны летними вечерами.

Приняв решение, Марта пошла по дорожке, которая огибала дом с южной стороны — «Я уже бывала там и знала, что это лучший путь», — потом поднялась по деревянным ступенькам и с минуту постояла, любуясь открывавшимся на востоке видом. «Вид у них куда лучше, чем у нас. Вроде бы всего двести ярдов, но разница поразительная. У нас из дома видны только верхушки деревьев, а у Гринов настоящий ВИД».

Спа, однако, никто не пользовался. Ветра, который мог бы приглушить звук бурлящей воды, не было, и застекленный балкончик в дальнем углу пристройки казался пустым. На всякий случай Марта прильнула к выходящему во двор окну.

«Я сразу поняла, что что-то не так. Почему? Очень просто. В кухне был открыт кран, и вода бежала прямо в раковину. И никого рядом. Такого не может быть, чтобы кто-то оставил кран открытым. И еще раздвижная дверь. Она тоже была открыта…»

Марта сбросила свои любимые сабо — «У Нэнси пунктик насчет обуви в доме, как будто она наполовину японка или что-то в этом роде. Нет, сама я против японцев ничего не имею, можете не сомневаться» — и, войдя в дом через заднюю дверь, направилась прямиком в кухню, чтобы закрыть кран.

«Айви я увидела не сразу — смотрела-то на раковину. Как и любой на моем месте, верно? Вода все текла и текла. Уж и не знаю, сколько ее убежало. Когда такое происходит, по сторонам не смотришь, так ведь?»

Но по пути от задней двери к раковине случилось так, что Марта наступила в лужу.

«Она была еще теплая. Я, конечно, не знала, что это кровь. Если бы знала…»

Мысль эта осталась незаконченной.

«Сначала я подумала, что кто-то просто что-то пролил на пол. Ну, например, горячий шоколад, суп или что-то в этом роде. Мне тогда почему-то показалось, что это суп. Уж и не знаю почему. Но я даже не смотрела под ноги, потому что смотрела только на раковину. Эта льющаяся попусту вода… Знаете, у нас тут вечные проблемы с колодцами, так что воду приходится беречь, тем более что и весна нынче выдалась такая сухая. Каждый год кому-то из нас приходится бурить новую скважину. И каждая новая получается глубже, чем предыдущая. Позапрошлым летом вода пошла только с глубины в двести шестьдесят два фута. Представляете? Я уж не говорю, сколько за это пришлось заплатить. Думаю, вы и сами знаете».

Раковина у Гринов располагалась едва ли не в центре кухни.

«У нас дома ничего такого нет. Обычная встроенная в стол мойка. Знаете, по старинке».

Марта закрыла кран, остановила воду и схватила несколько бумажных полотенец, чтобы вытереть горячий шоколад, или суп, или что там еще, что Айви пролила на пол. Она подумала, что девушка, может быть, принимает душ.

«И только тогда я увидела следы — как выяснилось, мои собственные, — оставленные босыми ногами на выложенном плитками полу. И сразу поняла, что прошла по крови. Не знаю ни одного супа, после которого могут остаться отпечатки такого цвета. Ну, если только от свекольника. Но я лично со свекольником не дружу, если вы меня понимаете. Да и вообще, кто варит свекольный суп? По-моему, только русские, да?»

Дальше миссис Риз рассказала, что, обнаружив кровь, едва не закричала от страха. Она бы и закричала, да только голос перестал ее слушаться. Она не знала, что делать. Звонить по телефону 911? Или убежать из дома? И тогда она увидела Айви.

«Я только подняла голову, увидела ее и тут же упала на пол. Тогда-то вот и разбилась эта ваза. Нэнси обычно клала в нее свежие фрукты. В эту самую вазу. И сливы раскатились по полу. Да, это моих рук дело. В том смысле, что из-за меня они рассыпались. Мне очень жаль».

Она все же заставила себя еще раз посмотреть на Айви.

Бедняжка сидела в углу за кухонным столом, на таком хромированном стуле. Нэнси они так нравятся. Голова у нее свисала набок, потому что кто-то перерезал ей горло. До самой кости. Я сама видела эту кость.

Как ни удивительно, Марта не лишилась чувств.

«Мне бы, наверное, надо было упасть в обморок, верно? Увидев такое… Боже, теперь мне точно до конца жизни будут сниться кошмары. До конца жизни».

Молодой помощник шерифа, первым прибывший в дом Гринов после отчаянного звонка Марты по 911, не мешал ей. Он не знал, когда прибудут детективы, чтобы взять расследование в свои руки, но его вовсе не тянуло в дом. Все, что нужно, он уже увидел. Пока миссис Риз рассказывала, помощник шерифа сидел на стуле, держа в руках шляпу, и постоянно кивал.

Марта отпила воды из кружки и спросила:

— Ничего, если я помою ноги? Или это будет считаться уничтожением улик?

Глава 3

Июнь 1989


Подруга Айви Кэмпбелл, работавшая в медицинском центре, рассказала ей о том, как заработать двадцать долларов: надо лишь посидеть на собеседовании со студентом-медиком, у которого оно входит в обязательную программу выпускного курса. Всего-то и дел что ответить на нехитрые вопросы, касающиеся ее жизни. И уйдет на это от шестидесяти до девяноста минут. Математика не была сильной стороной Айви, тем не менее простой расчет показывал, что получается по меньшей мере тринадцать-четырнадцать долларов за час, что намного больше семи долларов тридцати центов, которые ей платили в новом торговом центре «Черри-Крик». Подруга также сказала, что беседа, или по-научному интервью, будет записана на видеопленку, но в конце семестра пленку размагнитят.

Для Айви двадцать баксов означали возможность повеселиться с подругами или купить билет на «Ред-Рокс». Ради этого стоило пожертвовать парой часов.

В Центр изучения проблем здоровья, расположенный на пересечении Девятой и Колорадо в Денвере, она прибыла за несколько минут до назначенного на два часа интервью и самостоятельно добралась до напоминавшей больничную палату комнаты на третьем этаже, совершенно не похожей на библиотеку, куда ее направили.

Какая-то женщина пригласила Айви войти, внесла ее фамилию в список и объяснила, что интервьюер еще не подошел.

Айви улыбнулась, указала на висящие на стене часы и сказала:

— Счетчик ведь затикает через две минуты, верно?

Зарегистрировавшая Айви худая чернокожая женщина в платье с горизонтальными полосками и очках в черной оправе с недовольной миной покачала головой:

— Ох уж эти студенты. Я вам так скажу: по-моему, первое, чему их учат в медицинских колледжах — это как заставлять людей ждать. Можно подумать, что пациентам нечембольше заниматься, как только сидеть в приемной, листая старые журналы, в ожидании, пока они соизволят явиться.

Айви моментально прониклась к собеседнице глубокой симпатией и снова улыбнулась:

— Я в общем-то не против того, чтобы подождать, но только при условии, что мне за это заплатят. Уверена, вы тоже на почасовой. Кстати, меня зовут Айви.

— Берта. — Женщина наклонилась градусов на тридцать от пояса. — Я секретарь отделения. Знаете, здесь должна сидеть моя подруга, но она отпросилась, повела своего малыша на бесплатное ультразвуковое сканирование.

— Здорово. А вы в каком отделении работаете?

— Психиатрии.

Айви подняла брови.

— Да. Именно. Так оно и есть. О, я слышу шаги. Должно быть, наш молоденький доктор. Почти что и не опоздал.

«Доктор», о котором шла речь — белый халат и все такое, — прошествовал по коридору мимо открытой двери, потом остановился, повернулся, просунул голову в дверь и осведомился:

— Это не здесь ли мне надо быть?

Берта выразительно вздохнула.

— С точки зрения и принимая во внимание, ответ на ваш вопрос, как мне представляется, всегда звучит одинаково: да, — сказала Айви.

Берта едва не подавилась со смеху и, прикрыв рот ладонью, уткнулась в бумаги.

— Это вы Клун? — спросила она.

Молодой человек явно растерялся. Одной рукой он почему-то ухватился за болтающийся на груди стетоскоп, другую сунул в карман халата. Айви уже подумала, что бедняге придется прочитать свое имя на приколотой к нагрудному карману белой пластиковой табличке, но тут случилось маленькое чудо. «Доктор» кивнул.

— Очень хорошо, — сказала Берта. — Это Айви Кэмпбелл. Она пришла на интервью. Познакомьтесь, Томас Клун. Он проведет с вами интервью.

Айви заметила, как женщина едва заметно подмигнула ей.

Берта повернулась к Томасу Клуну:

— Меня заверили, что видеокамера в порядке и готова к работе. Вам нужно лишь нажать кнопку «запись», когда начнете. Я вернусь через час и заберу пленку. Вопросы есть?

— Вы обещаете, что пришлете мне чек? — спросила Айви.

Берта потрясла каким-то листком.

— Обязательно. Можете не сомневаться. Я лично за этим прослежу. Если возникнут проблемы, позвоните мне. Что-нибудь еще? Доктор Клун? Нет? Вот и хорошо. Оставляю вас двоих. Не ругайтесь, ладно?

— До свидания, Берта, — сказала Айви.

— Пока, милая.

Рука Клуна метнулась к поясу.

— Извините, это мой пейджер. — Он пробежал взглядом по комнате. — Здесь нет телефона. Мне нужно срочно позвонить.

Айви шагнула к видеокамере, нажала кнопку записи и поднесла к объективу руку с часами.

— Делайте что хотите, доктор Клун, но имейте в виду, что время пошло. — Она опустилась на стул, предназначенный, как можно было догадаться, для интервьюируемого, и достала из рюкзачка журнальчик. — Будете готовы, найдете меня здесь.


Через четыре минуты Том Клун ворвался в кабинет. Захлопнув за собой дверь, он остановился, привел себя в порядок — в частности, убрал в карман халата стетоскоп — и подошел к Айви.

— Здравствуйте. Я доктор Клун. Очень приятно.

Он протянул руку.

— Здравствуйте. Я Айви Кэмпбелл.

Она не спешила отнимать свою, и секунд через десять Клун понял, что рукопожатие затягивается до неприличия, и взял инициативу на себя. Потом выдвинул стол и сел футах в пяти от нее.

— Сегодня мы… э… поговорим немного о… кхм… о вашей жизни, мисс Кэмпбелл.

Довольно симпатичный парень этот Том Клун, подумала Айви, но, Боже мой, не слишком ли он молод для доктора? Красивые плечи. Хорошие волосы. Очень, очень приятные глаза.

— Можете называть меня Айви.

— Спасибо, Айви.

Его взгляд не задерживался на ней больше чем на несколько секунд.

— Необычная ситуация, не правда ли? — спросила она.

— Не уверен, что понимаю, о чем вы.

— Обычно, когда я прихожу к доктору — и не только я, но и практически любой человек, — то всегда немного нервничаю. Но сегодня, похоже, больше нервничаете вы. Очень сильно нервничаете. Вот что необычно.

— М-м-м… да… да. Наверное, вы… э… правы. — Он бросил на нее короткий взгляд. — По крайней мере сегодня. А сейчас… м-м… не хотите ли вы рассказать мне о себе?

— Как вы считаете, я хороша собой?

Айви не собиралась ходить вокруг да около и твердо настроилась получить то, на что положила глаз.

Проблема заключалась в том, что Том Клун не просто считал ее хорошенькой. Том Клун находил Айви роскошной. Ее прекрасные волосы цвета красного дерева словно излучали свет. У нее были яркие, блестящие и необыкновенно глубокие глаза, и когда Том смотрел в них, то чувствовал себя так, как будто изучал тропическую рыбку в аквариуме. А ноги такие длинные… Он не позволил себе довести мысль до конца.

— Да… э… кхм… почему бы вам не рассказать о себе? И…

— Вы любите гамбургеры и пиво? — перебила его Айви.

— Простите?

— Были хоть раз в «Черри-крикет»? Это в Черри-Крик, за «Сиэрсом». У них там великолепные гамбургеры. Громадные гамбургеры. Божественные. Почти идеальные.

— М-м-м. Я… э…

— Вы позволите мне пригласить вас на обед? Как на свидание? После того как мы закончим с этим интервью?

— Полагаю… я…

— Хорошо. Я надеялась, что вы согласитесь. Так как насчет «Черри-крикета»? Например, в субботу? В девять вас устроит?

— Уф… да. Да, девять… отлично. Я… не уверен, что делаю все как надо, но… да, в девять.

— А потом, может быть, сходим в кино? Знаете, я просто помешана на кино.

— Кино… Конечно. Да.

— Отлично. Мой адрес есть на том листке, который оставила у себя Берта. Заезжайте за мной. И не опаздывайте, доктор.

Он озадаченно посмотрел на нее.

— Берта — это секретарша, с которой вы здесь разговаривали. Ну, вспомнили? — Айви встала, подошла к видеокамере и перемотала пленку. — А теперь, доктор Клун, давайте начнем заново. Думаю, вам лучше выйти, а потом сделать вид, что вы только что вошли. Полагаю, на ваших преподавателей это произведет большее впечатление. Согласны?

— Хорошо.

Они все так и сделали. Том Клун вышел, снова зашел и повторил прежние вступительные фразы. Айви кивнула:

— Здравствуйте, доктор Клун, приятно с вами познакомиться.

— Сегодня, мисс Кэмпбелл, мы поговорим немного о вашей жизни. Почему бы вам не рассказать мне о себе?

Она так и сделала, справедливо решив, что таким образом сэкономит время для более интересных вещей при их первом свидании.

Глава 4

— Накиньте ремень. Теперь это обязательно.

Том был смущен, растерян и совершенно сбит с толку. Женщина, автомобиль, аромат духов, утренний свет. Жизненное пространство внезапно расширилось в десятки, тысячи раз. Ни надзирателей, ни кандалов. Исчезли выкрашенные бледной краской бетонные стены.

— Что? Извините, что вы сказали?

— Ремень безопасности. Без них сейчас ездить нельзя. Таков закон.

Сейчас.

Это слово опьяняло. Он живет сейчас.

Не тогда. Сейчас.

Том опустил взгляд и увидел пересекающую куртку Кельды Джеймс нейлоновую полосу. Он опустил руку, пошарил между сиденьем и дверцей, но не обнаружил никакого замка и почувствовал себя полным идиотом. Его последней машиной был «рэббит» 1977 года. А вот насчет ремней Том не помнил. То есть он помнил только, что ездил без них.

— Посмотрите за спиной. И перекиньте через плечо. Вот так.

Она сняла свой ремень и повторила всю операцию.

Том воспроизвел ее действия.

— Спасибо. Похоже, я теперь много чего не знаю…

— Да, — подтвердила она и включила двигатель.

Он оглянулся на тюрьму.

— Я даже и не знал толком, как это место выглядит снаружи. Меня привезли сюда ночью, кажется, в девяностом, вскоре после того, как ее открыли. Даже само здание помню смутно.

Кельда бросила мимолетный взгляд на мрачное сооружение.

— Если убрать ограждения, оно ничем не будет отличаться от любого промышленного комплекса. Никто и не догадается, что это тюрьма, если, конечно, не знает.

Том поежился.

— Я-то знаю, что это такое.

Кельда достала из кармана какую-то штучку размером с коробочку жевательной резинки «Джуси фрут», откинула крышку и нажала крохотную кнопку. Он понял, что это телефон. Черт возьми, какие они стали маленькие.

— Тони? Это Кельда Джеймс. Надеюсь, я тебя не разбудила. Ничего особенного. Хочу только сообщить, что мы с Томом Клуном только что выехали. — Она вывела машину со стоянки. — Думаю, он в порядке. Может быть, немного ошарашен, ведь все произошло так внезапно. Хотите поздороваться? — Она передала телефон Тому. — Ваш адвокат. Думаю, ему будет приятно услышать ваш голос.

Том неуверенно пожал плечами.

— Поднесите к уху и говорите. Держать его у губ не обязательно.

— Здравствуйте, мистер Ловинг, — сказал Том. — Я на свободе. Благодаря вам.


Прерия, заполняющая собой пространство между вершинами Передового хребта Национального лесопарка Пайк и Национальным лесопарком Сан-Изабель, представляет собой унылую, необжитую пустошь, оставшуюся практически неизменной с тех пор, когда единственными ее обитателями были индейцы. Июнь принес летнюю сухость, уже наложившую свой отпечаток на безрадостный пейзаж, и постоянно дующий в этих местах ветер упорно высасывал из всего живого оставшуюся влагу, словно это и было единственной целью, определенной для него природой. Ни один оказавшийся в этих местах здравомыслящий человек не рискнул бы назвать их горными лугами — ведь луга, как правило, ассоциируются с зеленой растительностью, а ее-то здесь, на всем протяжении от Каньон-Сити до Колорадо-Спрингс, раскинувшегося у самого подножия Скалистых гор, как раз и не было.

За исключением городка Пенроуз — да и тот можно назвать исключением лишь с большой натяжкой, — человек, едущий по автостраде № 115, соединяющей Каньон-Сити и Флоренс с Колорадо-Спрингс, не встретит ничего такого, что нарушало бы однообразный ландшафт. Ни городов, ни поселков, ни туристических достопримечательностей. Ничего. А стоящие у дороги знаки сообщают только то, сколько еще осталось до того или иного пункта.

РОЙЯЛ-ГОРДЖ — 15 МИЛЬ.

Единственное, что встречается в здешних краях повсеместно и чувствует здесь себя естественно, — это полынь и тюрьмы. Годы доказали, что и для того, и для другого прерия — благоприятная среда обитания.


К тому времени когда Том закончил разговор с Энтони Ловингом, «бьюик» уже приближался к Флоренсу.

— Просто закройте крышку, — сказала Кельда. — Сложите. Отключается автоматически.

Сделав все как надо, Том передал ей телефон.

— Я слышала, о чем вы говорили. Если хотите, могу подбросить вас до Криппл-Крик.

— Нет, не хочу. С этим городом у меня связаны только плохие воспоминания. Пока не подыщу подходящее место и не начну зарабатывать, остановлюсь у дедушки. Он живет в Боулдере. Мистер Ловинг сказал, что встречи с прессой и все прочее перенес на более позднее время. И еще он сказал, что вы, может быть, довезете меня до автобусного вокзала в Денвере.

— Не возражаю. Вообще-то так мне даже удобнее, чем делать крюк в Криппл-Крик.

Некоторое время они молчали, и лишь когда позади остался Пенроуз, а слева от автострады потянулась территория округа Форт-Карсон, Том сказал:

— Никак не привыкну к тому, что могу в любой момент открыть дверцу и просто выйти из машины. Вы даже не представляете, что это за чувство.

— Если решите выйти, то хотя бы предупредите заранее, чтобы я успела остановиться.

Он рассмеялся:

— Обещаю. Даже не знаю, как вас за все благодарить. За все, что вы для меня сделали.

— Тони хотел приехать сам и быть поближе к тюрьме. На случай если вдруг в последнюю минуту возникнут какие-то проблемы. Но человеку в инвалидной коляске такие разъезды обременительны. Когда начальник тюрьмы позвонил и сообщил, что планирует выпустить вас на рассвете, Тони спросил, смогу ли я съездить за вами. Я согласилась. Ничего особенного.

— Я говорю не о том, что вы приехали за мной сегодня, хотя и за это тоже очень благодарен. Нет, я о том, что вы сделали… по моему делу. Мистер Ловинг обо всем мне рассказал. Если бы не вы… я… меня бы не выпустили.

Кельда ответила не сразу. Она уже заметила огни показавшейся сзади и потом внезапно исчезнувшей машины.

— Что вы сказали? Ах да. Достаточно, вы меня уже поблагодарили. Оставим.

— Почему вы сделали это? — спросил Том.

Она переменила позу. Пожала плечами:

— Я сделала это вовсе не ради вас, Том. Я занималась своей работой, и так получилось, что повезло именно вам. Мне не пришлось совершать что-то необычное, выходящее за рамки моих служебных обязанностей.

— Другие же такого не сделали. Из-за меня вы рисковали своей карьерой в ФБР.

Кельда покачала головой:

— Я ничем не рисковала. Думаю, Бюро переживет. Кроме того, в отличие от других агентов у меня есть дополнительная защита.

Она имела в виду случай с Розой Алиха, после которого ее положение в ФБР значительно упрочилось. Хотя Том Клун, наверное, и не слышал о похищении маленькой девочки и роли Кельды в ее освобождении.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Том.

— Ничего.

— Вы помогли заключенному, осужденному за убийство. Вытащили меня из камеры смертников. Думаете, ФБР простит вам это? Если да, то в мире действительно многое изменилось. — Он помолчал. — Знаете, я уже ни на что не надеялся. Не мог даже подавать апелляции.

Кельда покачала головой в знак несогласия, продолжая посматривать в зеркало заднего вида. Далеко позади мелькнули и снова пропали огоньки фар.

— Не думаю, что все средства уже были исчерпаны. Тони Ловинг, как мне кажется, еще держал в запасе кое-какие козыри. По-моему, он вовсе не был уверен, что вас казнят. Так что все далеко не так драматично. По крайней мере мне не пришлось вырывать иглу из вашей вены.

Представив себе эту картину, Том Клун передернул плечами.

— Мистер Ловинг — большой оптимист. Наверное, адвокаты, работающие с апелляциями, и должны быть оптимистами. Но мне рассчитывать было уже не на что. Я прошел все инстанции. Рано или поздно приговор привели бы в исполнение. Может быть, уже в этом году. Может, в следующем, вспомните Гэри Дэвиса. Мало кто верил, что его казнят. Но его казнили. А я… У меня просто не осталось надежды. Если бы не вы…

— Я всего лишь сделала свою работу. Проверила информацию. Нашла улики в вашу пользу. Вот и все.

— Мистер Ловинг говорит, очень многие недовольны тем, что я вышел.

— Может быть, и так. Но вот что я вам скажу, Том. Если мы хотим сохранить смертную казнь, нам надо научиться не применять ее к невиновным. Именно этим я и руководствовалась. Вы здесь ни при чем. Я лишь пыталась сохранить определенную часть нашей юридической системы. А то, что мои старания помогли вам, — чистая случайность.

— Так вы ее поддерживаете? Смертную казнь?

— Если вы не против, мне не хотелось бы сейчас обсуждать этот вопрос.

Он сделал глубокий вдох.

— Ладно.

С минуту оба молчали. Первым снова заговорил Том:

— Вам ведь сегодня утром на работу не надо, верно? То есть я хочу сказать, что в обязанность агентов ФБР вряд ли входит доставка бывших заключенных из тюрьмы домой.

— Агенты ФБР всегда на работе. Мы просто не всегда на дежурстве. А моя смена начинается только завтра. Но уверяю вас, Бюро не имеет к моей поездке никакого отношения. Если бы мой начальник узнал, что я ездила за вами в тюрьму, он…

Она не договорила и опять посмотрела в зеркало. Крохотное, едва различимое пятнышко обрело явные очертания автомобиля, который нагонял их так быстро, словно «бьюик» застыл на месте. Кельда даже взглянула на спидометр.

Нет, они не стояли на месте.

Обеспокоенная тем, что преследующая их машина — «шевроле» старой модели — может врезаться в «бьюик» сзади, Кельда приготовилась в случае опасности съехать на обочину, однако «старичок», сократив расстояние примерно до двухсот ярдов, перешел в другой ряд и пронесся мимо со скоростью не меньше сотни миль в час.

— Это еще что за чертовщина? — пробормотал Том.

— Не знаю. Наверное, какой-нибудь псих.

Через полминуты «шевроле» снова превратился в точку, только теперь она была не позади, а впереди.

А еще через тридцать секунд события стали разворачиваться так быстро, что Кельда даже не поняла, как и в какой последовательности все произошло: то ли она сначала потеряла управление, то ли за мгновение до этого услышала хлопок. Возможно, то и другое случилось одновременно. Так или иначе, ее дальнейшими действиями управляли уже инстинкты. Она попыталась вывернуть руль в нужном направлении, но машину уже начало заносить. За какие-то мгновения «бьюик» развернуло на сто восемьдесят градусов, и Кельда сосредоточилась только на том, чтобы попытаться не выпустить машину из-под контроля. Впившись глазами в дорогу, она снова увидела приближающийся «шевроле», который всего лишь несколько секунд назад исчез в противоположном направлении.

Продолжая движение, «бьюик» вылетел с трассы, соскользнул с обочины и въехал боком в грязь. Кельда напряглась, ожидая, что машина вот-вот перевернется.

Автомобиль резко остановился, качнулся и замер.

— Вот черт!.. — пробормотал Том Клун. — Ничего себе поездочка. Колесо, что ли, лопнуло? Или…

— Вы в порядке? — спросила Кельда.

Он кивнул.

«Шевроле» тоже съехал с дороги и остановился ярдах в ста от «бьюика». Кельда не ошиблась — это действительно была старая модель. Некогда голубая краска окислилась и приобрела близкий к серому оттенок. Отражавшиеся от ветрового стекла солнечные лучи не позволяли рассмотреть сидящих в машине людей. Кельде показалось, что она видит силуэты по меньшей мере двух мужчин.

Дверца со стороны водителя открылась, и она потянулась за пистолетом.

Что-то подсказывало ей, что люди в «шевроле» совсем не добрые самаритяне.

Глава 5

Фред Прехост был тем самым детективом, который появился в доме Гринов вечером того дня, когда Марта Риз обнаружила в кухне убитую Айви Кэмпбелл.

Если вам повезет как-нибудь вечерком застать Прехоста в одном из баров Криппл-Крика и если он, пропустив пивка, еще и разоткровенничается перед незнакомцем, то, возможно, вы узнаете, что вообще-то осмотр места преступления был проведен далеко не так, как того требует инструкция, но при этом Прехост укажет, что, учитывая общий недостаток опыта в подобного рода делах, служба шерифа округа Парк справилась со своей работой по расследованию убийства Айви Кэмпбелл чертовски хорошо.

Он с гордостью сообщит, что все соседи, живущие в радиусе полумили от дома Гринов, были опрошены еще до полуночи в день совершения преступления. Прехост вряд ли поведает вам, что ввиду особой плотности населения в указанном районе общее количество семей, оказавшихся задействованными в рамках проводимой кампании, составляло ровно девять, но при этом три из девяти находились в ночь убийства далеко от округа Парк.

Детектив похвастает тем, что территория вокруг места преступления — общей площадью два акра — была самым тщательным образом прочесана еще до полудня следующего дня, однако вряд ли скажет о том, что помощники шерифа, получившие инструкции и расставленные по периметру самим Прехостом и еще одним детективом по имени Джордж Боннет, которого все называли Хоппи, так толком и не поняли, что именно они ищут, и так и не нашли в результате ни одной улики, которая впоследствии фигурировала бы на суде.

Прехост будет уверять вас, что сам дом остался в целом в нетронутом виде до приезда специалистов из Колорадо, которые — он подчеркнет это несколько раз — соизволили быть на месте преступления только утром следующего дня. Он не станет уточнять, что кроется за фразой «в целом в нетронутом виде», но уделит немало времени рассказу о том, что фэбээровцы вовсе не спешили приступить к исполнению своих прямых обязанностей.

Может быть, опустошив еще пару кружек, Фред Прехост даже признается вам в том, что не всё он и другие парни из офиса шерифа округа Парк сделали правильно и не всё, что надо, сумели найти. Так, например, они не смогли сохранить в неприкосновенности дорогу к дому Гринов. К тому времени когда кому-то наконец пришла в голову мысль, что дорога сама может таить в себе некие улики, по ней успели проехать никак не менее дюжины автомобилей самых разных служб.

Что так и не удалось найти молодцам из службы шерифа округа Парк, так это орудие убийства, некий заостренный предмет, которым воспользовался преступник, чтобы едва не отрезать голову Айви Кэмпбелл. В отчете коронера это орудие было описано как «острый предмет с длинным лезвием».

Что касается Фреда Прехоста, то он не сомневался в том, что «острым предметом с длинным лезвием» был разделочный нож из набора «Чикаго катлери», который исчез из кухни Гринов. Но как детективы ни старались, нож они так и не обнаружили.

Глава 6

К тому времени когда выбравшийся из «шевроле» мужчина подошел к «бьюику», Кельда уже достала и положила на колено свое фэбээровское удостоверение. Первой привлекшей ее внимание деталью были большие кольца на розовых пальцах обеих рук незнакомца. Затем Кельда отметила поношенные и слегка лоснящиеся брюки, потертые черные ковбойские сапоги и белую футболку, еще совсем недавно лежавшую в пластиковом пакетике с надписью «Фрукты от Лума». Мощные бицепсы, казалось, готовы были вырваться из тесных рукавов. Лицо прикрывали широкие поля шляпы, очень похожей на ту, в которой брат Кельды ходил на рыбалку. Она еще раз посмотрела на бицепсы и подумала о стероидах.

— У нас проблемы, — шепнула Кельда, не поворачиваясь к Тому. — Это та самая машина, которая обогнала нас минуту назад. Ничего не говорите. Ни слова. Мне это не нравится. Думаю, они бросили что-то на дорогу. Колесо не просто так взорвалось.

— Но зачем? Что происходит? — разволновался Том.

— Вы слышали? Ни слова. Я справлюсь сама.

Том повернулся и посмотрел на «шевроле»:

— Водитель не один. Там еще кто-то есть. На пассажирском сиденье.

— Знаю. — Кельда не спускала глаз с зеркала заднего вида. — Я тоже его вижу. А теперь молчите.

Она опустила стекло со своей стороны. Дохнувший в салон утренний ветер принес лишь глоточек свежести. Поколебавшись, Кельда не стала выключать двигатель, хотя прекрасно понимала, что уйти на «бьюике» со спущенным колесом от старенького «шевроле», совсем недавно промчавшегося по шоссе со скоростью никак не меньше ста миль в час, у нее нет ни малейшего шанса.

Подошедший мужчина наклонился и заглянул в салон.

— Похоже, ребята, у вас какие-то проблемы с машиной?

— Всего лишь колесо, — ровным голосом ответила Кельда. — Сами справимся. У меня есть домкрат и запаска. Никаких проблем.

Незнакомец стоял так близко к машине, что она не видела, есть ли у него что в руках. Это-то ее и беспокоило.

— Почему бы вам не выйти? — предложил он. — Посмотрим, что можно сделать. Я бы вам помог.

— Я же сказала, мы справимся сами, — тем же ровным голосом ответила Кельда. — Спасибо.

Мужчина отклонился назад и посмотрел на Тома Клуна. Кельде показалось, что взгляд его стал жестче.

Не говоря ни слова, он резко выбросил руку вперед, и Кельда напряглась, готовясь встретить удар. Она уже ругала себя за то, что подпустила его слишком близко.

«С такими-то бицепсами…»

Рука остановилась в паре дюймов от ее лица.

В руке он держал полицейский значок, но держал так близко, что Кельда не могла ничего разобрать.

— Я уже сказал один раз, мэм, и теперь повторяю. Почему бы вам не выйти из машины? Посмотрим, чем можно помочь. — Кельда не шевельнулась, и он повысил голос, добавив в него отработанные годами угрожающие нотки. — Делайте, что вам говорят! Живо! А если не умеете читать, объясняю: я полицейский и приказываю выйти из машины.

Прежде чем мужчина успел закончить, Кельда резко повернулась и ткнула ему в лицо свое раскрытое удостоверение.

— А я федеральный агент, — отрывисто бросила она. — Мое имя Кельда Джеймс. Я работаю в Федеральном бюро расследований. А теперь, офицер, убирайтесь отсюда ко всем чертям. Я уже сказала, что не нуждаюсь в вашей помощи и сама управлюсь с этим чертовым колесом. Отойдите от машины.

Челюсть у мужчины отвалилась на полдюйма, и он сделал шаг назад, но не потому что спешил исполнить приказ, а чтобы получше рассмотреть ее удостоверение.

— Я детектив, а не офицер. — Мужчина ухмыльнулся. — И мне наплевать, где вы работаете. Я хочу, чтобы вы вышли из машины и сделали это побыстрее. Повторяю, это приказ. Я полицейский и привык к тому, чтобы мои требования исполнялись.

Кельда не шелохнулась. Голос ее остался таким же спокойным.

— Очень жаль, но я кое-что не рассмотрела. Мне бы хотелось еще раз взглянуть на ваш значок, детектив. — Она слегка повернулась к Тому, не сводя глаз с незнакомца: — Дайте мне знать, если дверца той машины откроется.

Мужчина, назвавшийся полицейским, отступил от «бьюика» еще на полшага и занес левую руку за спину.

Кельда знала, что там у него значка нет.

— Не трогать оружие! — Голос ее внезапно изменился до неузнаваемости, став таким резким, что им можно было бы резать бумагу. — Вы допустите большую ошибку, если попытаетесь меня ослушаться.

Девятимиллиметровый «ЗИГ-зауэр» был направлен мужчине в грудь, и это произвело должное впечатление.

— Положите руки на голову, — приказала Кельда. — И никаких фокусов. Будьте уверены, с такого расстояния я не промахнусь. А бронежилета на вас явно нет.

Подумав, мужчина медленно поднял руки, так что пальцы сомкнулись на макушке.

— И сколько же раз вы стреляли с такого расстояния? — насмешливо поинтересовался он.

Ей вспомнилась девочка, прикованная цепью к стене. Роза Алиха. И человек, которого она застрелила в тот день.

— Ровно столько, чтобы знать, что вы в пределах досягаемости. Гарантирую, что с такого расстояния я всажу в вас всю обойму прежде, чем вы успеете дернуться, и при этом ни одна пуля не отклонится от сердца более чем на три дюйма.

Выражение лица мужчины заметно изменилось, видимо, он понял, что имеет дело не с дилетантом. С губ слетело проклятие. Или ей так только показалось.

— А теперь сделайте полшага назад и опустите правую руку так, чтобы я видела ваш значок.

Он сделал все так, как она сказала. Глаза у него стали холодными и грязно-серыми, как снег, смерзшийся под ветром в лед. Грудь ритмично поднималась и опускалась. Этот человек был опасен, даже когда не старался выглядеть таковым.

— Позовите вашего приятеля и скажите, чтобы вышел из машины.

Мужчина оглянулся.

— Он тоже коп. Думаю, вы совершаете большую ошибку.

— Мне наплевать на то, что вы думаете.

Человек у «бьюика» свистнул и качнул головой. Его напарник медленно вышел из машины, чтобы тоже принять участие в придорожном спектакле. Он оказался худощавого телосложения, но высокий, почти такого же роста, как и его приятель. На нем были застегнутая на все пуговицы белая рубашка и джинсы, которым явно не помешала бы хорошая стирка. В маленьких, навыкате, глазах застыло выражение, от которого по спине Кельды пробежали мурашки.

Он прошел половину пути, разделяющего два автомобиля, когда Кельда сказала:

— А теперь пусть остановится. Ни шагу дальше.

— Достаточно, Хоппи.

— И пусть поднимет руки на голову. Уверена, он знает, как это делается.

— Леди хочет, чтобы ты поднял руки, Хоппи. Она немного нервничает, так что делай, как говорят. Если тебе оттуда не видно, то имей в виду, что у нее в руке пистолет, который направлен мне в грудь.

— По-моему, вы немного заблудились, детектив, не так ли? — сказала Кельда. — Эта часть дороги находится в округе Фремонт или даже Эль-Пасо… боюсь, я не очень внимательно смотрела на указатели. Но в любом случае это не округ Парк. Так что вы нарушили границы своей юрисдикции, детектив.

Тот, к кому она обращалась, не нашелся что ответить.

— Что скажете, детектив?

— Где я сейчас, не имеет значения, потому что мы не при исполнении. Люди попали в беду. Я остановился, чтобы помочь.

— И поэтому совали мне в лицо значок и требовали, чтобы я вышла из машины? Нет, детектив, такое объяснение не пройдет. Слишком слабо. Другого не придумали? Только не забывайте, что у меня есть свидетель.

Она тут же пожалела о сказанном.

Детектив ухмыльнулся:

— Свидетель? Вон оно что. Ладно, черт с вами, давайте потолкуем о вашем свидетеле. Я сейчас опущу руки и буду держать их на коленях. А вы уж отведите пистолет в сторону. Не люблю, когда в меня целятся. Начинаю нервничать.

Кельда промолчала. Полицейский опустил руки, но «ЗИГ-зауэр» продолжал смотреть туда, где на его груди была нарисована воображаемая буква X. Что касается детектива, то все его внимание сосредоточилось теперь на Томе Клуне.

Кельда видела своего пассажира только боковым зрением. Том не смотрел на полицейского, он сидел, уставившись прямо перед собой, как будто пытался рассмотреть тюрьму штата Колорадо, находившуюся где-то там, за горизонтом.

Детектив прикоснулся правой рукой к шляпе:

— Привет, Том. Как интересно, что мы с тобой снова встретились.

Том Клун повернулся и, увидев рыжие волосы, закрыл глаза, пытаясь остановить нахлынувший поток воспоминаний.

Глава 7

На Тома Клуна детектива Прехоста вывела Элис Грэм. Элис работала официанткой в кафе «Фоссил», и когда через день после убийства Айви Кэмпбелл фотография девушки появилась в газете «Роки-Маунтинз ньюс», она сразу же узнала ее.

Элис нисколько не сомневалась в том, что видела Айви за восемь или девять дней до трагедии с каким-то молодым человеком. И не просто видела, а обслуживала их. Они пришли в кафе позавтракать, и мужчина, судя по всему, решил воспользоваться удобным моментом — в общественном месте скандал ведь не устроишь, верно? — чтобы порвать с Айви. Элис вспомнила, что девушка ничего не ела и ее нетронутый завтрак состоял из двух яиц-пашот, оладий и половинки грейпфрута.

Элис рассказала детективу Прехосту, что молодой человек вел себя неоправданно грубо и жестоко, перечислял причины разрыва, детально расписывал поведение Айви и говорил вещи, которые сама Элис сочла бы просто оскорбительными. «Фоссил» — ресторанчик небольшой, и хотя Элис и уверяла, что не пыталась подслушивать, не услышать то, о чем говорилось за столиком, было довольно затруднительно. Она даже вспомнила, как подумала тогда, что если существует пятьдесят способов расстаться с любимым, то этот парень выбрал один из худших — сорок седьмой или, может быть, сорок восьмой.

Мужчина, порвавший в тот день с Айви Кэмпбелл, оказался одним из примерно полудюжины клиентов, которые оплатили счет с помощью кредитной карточки. Элис запомнила это, потому что парень дал ей приличные чаевые, которые составили пятьдесят процентов всех ее чаевых за ту неделю.

Распечатка, представленная в офис шерифа владельцем «Фоссил», привела детектива Прехоста прямиком к Томасу Клуну, студенту четвертого курса медицинского отделения университета Колорадо в Денвере.

Дальнейшие события развивались с удивительной быстротой.

Хотя Том Клун и отрицал, что был в округе Парк в день убийства Айви, женщина, продающая сладкую кукурузу и абрикосы в придорожной палатке в полумиле от дома Гринов, припомнила, что видела мужчину в машине, похожей на «хонду» Клуна. Согласно ее показаниям, этот мужчина остановился на обочине напротив ее киоска и какое-то время рассматривал карту. Свидетельница как раз собиралась закрывать лавочку, а потому могла назвать примерное время события: около половины третьего и уж никак не позже без четверти три.

Через три дня после убийства Айви Кэмпбелл она позвонила по местной «горячей линии» и рассказала обо всем, что видела.

Еще через день она опознала Тома Клуна по фотографии, выбрав его из нескольких представленных.

— Это он, тот самый парень с картой, — уверенно заявила свидетельница детективу Хоппи Боннету. — Да, точно, он.

Алиби Клуна на время убийства не отличалось непоколебимостью. Он утверждал, что вечером того дня посещал книжный магазин в Денвере, где проходила встреча с писателем Нелсоном Демиллом. В подтверждение своих слов Клун предъявил книгу, подписанную автором. Надпись гласила: «Тому с наилучшими пожеланиями, Нелсон Демилл». Под подписью стояла дата. Однако проводивший вскрытие тела Айви Кэмпбелл патологоанатом округа Эль-Пасо определил, что девушка могла быть убита уже в семнадцать тридцать, и в таком случае в распоряжении Тома Клуна имелось вполне достаточно времени, чтобы успеть вернуться в Денвер к началу раздачи автографов в Черри-Крик.

Клун утверждал, что порвал с Айви еще за неделю до убийства. Он признавал, что они завтракали в кафе «Фоссил», но твердо стоял на том, что не виделся с ней с того дня, когда она попросила его приехать и окончательно все обсудить. Айви хотела попытаться спасти отношения и, по словам Клуна, умоляла его дать ей еще один шанс. Он рассказал, что приезжал потом к ней в дом Гринов, что они разговаривали, но ничего не изменилось, и он принял решение не видеться с ней больше.

— И больше вы с ней не встречались? — спросил Прехост.

— Больше не встречались.

В ходе первого допроса, который проводили детектив Прехост и еще один детектив из местного отделения полиции, Том показал, что вторую часть дня, когда произошло убийство, провел в своей квартире в районе Черри-Хиллс, но там его никто не видел и подтвердить его слова некому. Дома он оставался до самого вечера, когда отправился в книжный магазин на встречу с Демиллом.

Том жил в крохотной квартирке с одной спальней, которую занимал когда-то уборщик и которая представляла собой пристройку к обветшалому хозяйственному строению на территории бывшего коневодческого ранчо, занимающего площадь в три акра в самом конце Виста-роуд, протянувшейся над Университетским бульваром в сельской части Денвера. Вырастив детей, семейная пара, которой принадлежало ранчо, стала проводить все больше времени в своем втором доме в Кармеле, наведываясь в Черри-Хиллс лишь изредка. Квартплата составляла ничтожную сумму, зато Том согласился присматривать за домом и за обслуживающим персоналом, который и в отсутствие хозяев должен был исполнять свои обязанности: ухаживать за садом, убирать снег, расчищать дорожки, чистить пруд. Кроме того, Том забирал почту и следил за тем, чтобы посылки не валялись на крыльце.

Хотя от его квартиры до медицинского центра можно было дойти пешком всего за пятнадцать минут, Том чувствовал себя так, словно живет в сельской местности. Он знал, что другие студенты ему завидуют, и считал, что ему крупно повезло. Живя в Черри-Хиллс, Том Клун понял, что именно такой образ жизни ему по душе и именно так он хотел бы жить после окончания университета, когда откроет собственный кабинет магнитно-резонансной томографии и будет брать по двести долларов за сеанс.


По мере того как эксперты-криминалисты обрабатывали собранные на месте преступления вещественные доказательства, а местная пресса подгоняла полицию округа Парк, требуя результатов, внимание копов все более и более сосредоточивалось на единственном подозреваемом, Томе Клуне. Специалисты судебной лаборатории отделения ФБР в Колорадо идентифицировали волоски, обнаруженные в комнате для гостей, где спала Айви Кэмпбелл, как принадлежащие Тому. На простынях нашли засохшую сперму с его группой крови. Отпечатки его пальцев сохранились в самых разных местах по всему дому, в том числе и на трех разных предметах в холодильнике.

В ходе второго допроса студента-медика молодой и нетерпеливый детектив Прехост задал подозреваемому такой вопрос:

— Итак, вы были там?

— Я уже сказал, что был. Но не в тот день, а раньше. Провел там ночь.

— Вы спали с ней?

— Вас это не касается. Да, спал.

— И это через три дня после того, как вы, завтракая с ней в кафе «Фоссил», заявили, что не желаете больше встречаться с ней?

— Ну, вроде того.

— Вроде того? Или именно так? Когда?

— Через три или четыре дня. — Прехост хмыкнул. — А какая, собственно, разница, детектив?

— Здесь я задаю вопросы.

— Да пошли вы к черту со своими вопросами. Если хотите продолжить разговор, я настаиваю на приглашении адвоката.

— Вот, значит, как? Стоило мне задать парочку вопросов потруднее, как вам уже понадобился адвокат?

— Понимайте, как хотите. И разговаривать с вами я буду только в его присутствии. Все, конец.

— Нет, сынок, это еще не конец. Далеко не конец.


А еще через два дня Хоппи Боннет выдал идею, которая круто изменила ситуацию. Изучая три предмета из холодильника Гринов, на которых были обнаружены отпечатки пальцев Тома Клуна, детектив обратил внимание на дату срока годности, проставленную на молочном пакете. Обратившись в бакалейный магазин, детектив спросил, когда могло быть продано молоко с такой датой. Затем он побывал на ферме, выпускавшей молочные продукты. В результате выяснилось, что данный пакет с проставленной на нем датой поступил в продажу на следующий день после того, как Том Клун, согласно его утверждениям, в последний раз виделся с Айви Кэмпбелл в доме Гринов.

— Как могло получиться, что он оставил свои отпечатки на пакете, который поступил в магазин только на следующий день после его последнего приезда в округ Парк?

Этот вопрос Хоппи задал Фреду Прехосту.

— Хороший вопрос, — согласился рыжеволосый детектив.

— Парень врет, Фред. Почему он врет?

Еще через три дня, то есть через три недели после убийства Айви Кэмпбелл, Прехост и Хоппи Боннет арестовали Тома Клуна возле аудитории в медицинском центре и предъявили ему обвинение в убийстве первой степени.

Глава 8

Глядя мимо Кельды на Тома Клуна, Прехост уже не улыбался, глаза его поблескивали, как у злого Санта-Клауса.

— Помнишь нас, Том? Меня и Хоппи?

Том не ответил.

— На случай если ты чего-то не понял, я тебе объясню. Ты, наверное, думаешь, что раз вышел из тюрьмы, то все уже позади? Нет, Том, не позади. Мы, я и Хоппи, с тобой еще не закончили, и я хочу, чтобы ты это знал. У меня для тебя и совет есть. Хочешь послушать, Том?

Клун снова смотрел прямо перед собой.

— Язык проглотил? Плохо. Это очень плохо. Так вот тебе совет: каждый день, когда встаешь, будь начеку, потому что мы тебя не забудем. Каждый день, открыв глаза, и еще до того, как вспомнишь, что живешь теперь не в бетонной камере, смотри по сторонам и знай, что если нас нет рядом сегодня, то мы будем рядом завтра. Мы не оставим тебя, Том. Мы будем наблюдать за тобой и ждать.

И на твоем месте я бы не забывал об этом никогда, ни днем, ни ночью. Ни утром, когда проснешься, ни вечером, когда ложишься спать. Будь начеку. Почему? Да потому, что однажды кто-то из нас, я или Хоппи, окажемся рядом с тобой в самый неподходящий для тебя момент. Имей в виду, мы не успокоимся, пока не восторжествует справедливость. А она, на мой взгляд, не восторжествует до тех пор, пока из твоей руки не выдернут иголку, а твое тело не засунут в большой пластиковый мешок. И запомни, незадолго до того, как это произойдет, мы с Хоппи навестим тебя с новеньким, только что выписанным ордером и парой холодных, как лед, наручников.

— О чем вы, черт возьми, тут толкуете? — вмешалась Кельда.

Ей ответил Том:

— Это детектив Фред Прехост из службы шерифа округа Парк. Именно он занимался расследованием убийства Айви Кэмпбелл. Он же меня и арестовал. А тот… — Том кивнул в сторону стоящего на обочине худощавого мужчины. — Его закадычный друг, Хоппи Боннет. Мистер Боннет считает себя гением.

Прехост кивнул:

— Да, мэм. С гордостью подтверждаю, что это я арестовал сидящего сейчас рядом с вами человека в далеком 1989 году.

— А теперь вы ему угрожаете?

— Нет, нет и нет. Помилуй Бог. Никаких угроз. Мне это и не нужно. Я просто объясняю ему, как обстоят дела.

Кельде показалось, что Прехост даже чуточку выпятил грудь в расчете произвести на нее нужное впечатление.

— И как обстоят эти самые дела, детектив? — спросила она.

— Скажу откровенно, дела обстоят хреново, мисс специальный агент. Да и как еще скажешь, когда на свободу выходят те, кто признан судом виновным в предумышленном убийстве? По-моему, при таком положении вещей дела не могут обстоять хорошо. Особенно когда эти самые убийцы получают помощь от людей, которым стоило бы понимать, что они делают.

Кельда поняла, что он говорит о ней.

— Анализ ДНК показал, что я никого не убивал, — не выдержал Том. — Я ни в чем не виноват. И я всегда говорил вам это.

— Анализ… Там все подстроили.

— Анализ ДНК не сфальсифицируешь, детектив.

— Свидетели утверждают, что ты там был, Том. Твои отпечатки подтверждают, что ты там был. Твоя ложь подтверждает, что ты там был.

— Вы не хуже меня знаете, детектив, что полагаться на показания свидетелей можно не всегда, — возразил Том.

— Подруги Айви показали, что она боялась тебя, — привел еще один аргумент Прехост. — И вышло, что не напрасно. Ты сам подтвердил, что причины у нее были.

— Какие причины? Чему вы поверили? Эти подруги придумали какую-то небылицу…

Детектив покачал головой:

— Нет, Том, никто ничего не придумывал. Тебя выпустили из тюрьмы, но дело не закрыто. Сейчас окружной прокурор предпочел не возобновлять следствие. Это означает, что ничего еще не закончилось. Всему свое время. Я, например, уверен, что смогу убедить прокурора переменить его нынешнюю точку зрения, и, когда это случится, мы с тобой исполним старый танец.

— Почему бы вам, детектив, не оставить парня в покое? — спросила Кельда. — Пусть этим занимается суд.

— Вы хотите знать, почему я не оставляю его в покое? А вот почему. Айви Кэмпбелл была милой девушкой. По-настоящему милой. Я узнал ее только после того, как она погибла. Но узнал достаточно хорошо, чтобы прийти к выводу, что она не заслужила смерти от этого мерзавца. Почему я не оставляю его в покое? Потому что сердце подсказывает мне, что кто-то должен заниматься такими вот ничтожествами, которые обманывают милых юных девушек, не научившихся еще разбираться в людях и не знающих жизни.

— Я ни в чем не виноват, Прехост. Вам надо привыкнуть к этому.

— Привыкнуть? Айви Кэмпбелл мертва. Я пытался привыкнуть к этому более десяти лет и не смог. Так что не рассчитывай, что все забыто. Я не успокоюсь до тех пор, пока ты снова не отправишься туда, откуда вышел. А как ты, Том? Уже выбрал следующую? Кто твоя очередная жертва?

— Айви Кэмпбелл убил кто-то другой. Вот его и ищите. И оставьте меня в покое.

Прехост только рассмеялся:

— Не надейся, Том. Мы стобой не закончили. Нет. И я оставлю тебя в покое только тогда, когда на мониторе, подключенном к твоему сердцу, появится прямая линия.

— По-моему, вы ему угрожаете, — сказала Кельда.

— Неужели? В таком случае почему бы вам, мисс специальный агент, не доложить обо всем своему фэбээровскому начальству? Может быть, они прикажут вам заняться мной? Может быть, вы озаботитесь правами этого ублюдка и запоете свою обычную песню про то, как стоите на их страже? Вы же сейчас их любимый специальный агент, и ваше слово так много значит, что к вам, может быть, прислушается даже генеральный прокурор.

Он усмехнулся, повернулся и ленивой походкой направился к детективу Боннету, который все еще стоял, держа руки на голове.

— Хватит, Хоппи, — сказал Прехост. — Опусти, черт возьми, руки. Поехали.

Том не спускал с полицейского глаз.

Отойдя еще на несколько шагов, Прехост остановился, повернулся и, подняв руку, нацелил на Кельду палец.

— А вы, если будете болтаться с этим парнем, не забывайте об осторожности. Мой вам бесплатный совет. Добрый совет.

Том Клун пробормотал:

— Убил бы эту скотину.

Впрочем, может быть, это ей только послышалось.


Не прошло и часа, как «бьюик» уже катил по обсаженной деревьями улочке жилого района в юго-западной части Колорадо-Спрингс.

— Вам это место знакомо? — поинтересовалась Кельда.

— Нет. — Том покачал головой. — Приятный, конечно, квартал, но незнакомый. Не думаю, что я когда-то здесь бывал. — Он уже обратил внимание на недавно построенные элегантные дома и большие парковочные площадки. — Похоже, здесь живет много богатых людей. Действительно богатых.

— Так оно и есть.

— Куда мы едем?

— Мне надо позавтракать, — сказала Кельда. — Думаю, и вам было бы приятно попробовать настоящей пищи после стольких лет за решеткой. А уж если принять во внимание милую встречу с вашими приятелями-копами из округа Парк, то нам обоим просто необходимо выпить самую лучшую в штате Колорадо «Кровавую Мэри».

За расступившимися вдруг деревьями появились благородные очертания строгого фасада отеля «Бродмур».

— Мы будем завтракать в «Бродмуре»? — удивился Том. — Поверить не могу.

— Привыкайте. Свободные люди делают именно это: завтракают там, где хотят. И не беспокойтесь, я угощаю.

— А одет я подходяще?

— Вполне. Не забывайте, что мы в Колорадо и люди здесь терпимо относятся почти ко всему.


Когда они вошли в отель, маленькая стрелка часов в фойе указывала почти строго на юг. В столь ранний час они оказались всего лишь второй парой в ресторане и могли выбирать едва ли не любой столик. Вид, открывавшийся из окна, включал в себя застывшую синь озера вдали, изумрудные контуры поля для гольфа, куполообразную вершину горы Шайенн и, наконец, абсолютно свободное от облаков утреннее небо.

Подошедшая к ним официантка была симпатичная, вежливая и расторопная. С одобрения и при полной поддержке Кельды Том заказал полный завтрак: яичницу с беконом, тосты, картошку, сок и кофе. Кельда добавила к его заказу вафли со свежими фруктами, а себе взяла фрукты, овсянку и омлет.

— Что-нибудь еще? — спросила официантка.

— Да, две «Кровавых Мэри», пожалуйста.

— Конечно.

Том откинулся на спинку стула и с любопытством потрогал разложенные на салфетках серебряные приборы.

— Я о таком даже не мечтал. Не думал, что на свободе так хорошо.

— Такое случается не только с вами. Это место известно тем, что искажает существующую реальность.

— А может, дело не в «Бродмуре», а в вас? Знаете, я совершенно счастлив. И я стольким вам обязан.

— А ваше мнение не изменилось после встречи с детективом Прехостом?

— Нисколько. Вообще-то я даже ожидал, что встречусь с ним, только не думал, что это произойдет так скоро. Готовился увидеть его на пресс-конференции. Представить не мог, что он так быстро на меня выйдет. Знаете, я ведь понимал, что́ меня ждет, что есть люди, которые по-прежнему считают меня виновным. Прехост в этом списке на самом верху.

— Полагаете, все сводится только к этому? К его нежеланию принять вашу невиновность?

Том выдавил из себя улыбку.

— Нет, не только. Прехост хочет покончить со мной. Для него жизнь не мила, пока я жив.

Кельда проглотила подступивший к горлу горький комок и отвела глаза. Глядя на застывшую вдалеке гладь озера, она медленно сказала:

— Мне трудно представить, что он может получить удовольствие от смерти другого человека.

— Такие, как Прехост, не любят незаконченности, незавершенности. Он успокоится только тогда, когда круг замкнется.

— А вы? Что собираетесь делать вы? Ведь в отношении вас тоже была допущена несправедливость. Вы будете завершать круг?

— Другими словами, хочу ли поквитаться с Прехостом?

— Да. Наверное, я имею в виду именно это.

— Не знаю. Может быть, обращусь в суд. Еще не решил. Иногда хочется что-то предпринять, куда-то пойти, но… — Он вздохнул. — Возможно, все так и останется. Наверное, я просто постараюсь жить дальше.

— То есть подставите другую щеку? И все? Там, в машине, вы сказали, что убьете его.

— Что? Не может быть. Я так не говорил. Время покажет, смогу я подставить другую щеку или нет. Удивительно, что Прехост так разоткровенничался в вашем присутствии. Странно, правда? Мне он казался человеком более дисциплинированным, сдержанным.

— Да, времени терять не стал.

— Мне показалось, что вы не очень-то встревожились. Разве вам не было… страшно? Признаюсь, на меня этот парень нагоняет ужас.

— А вот на меня такие, как он, сильного впечатления не производят. На то есть свои причины. Будь иначе, я никогда бы не окончила Академию ФБР. У женщин-агентов должна быть особенно толстая шкура. Видит Бог, в Бюро и своих забияк хватает. К счастью, у меня парни вроде Прехоста вызывают только злость и раздражение.

— Он не нажалуется на вас за то, что вы наставили на него пистолет?

— Нет. Тогда ему придется признать, что это он подбросил шипы на дорогу. Другое дело, он станет хвастать перед своими приятелями-копами в каком-нибудь салуне. Дальше этого Прехост не пойдет. И уж конечно, в его изложении вся история будет звучать иначе — это я вам обещаю.

Том немного подался вперед:

— Так чего же вы все-таки боитесь? Что способно вас напугать?

Вопрос показался Кельде интересным, и она ненадолго задумалась.

— Пчелы. Пауки. Возможность провала. Пожалуй, мыши, но не сильно.

— Но только не здоровяки со значками и пистолетами?

— Нет. С ними у меня никогда не было никаких проблем.

Принесли «Кровавую Мэри». Том поднял стакан:

— За свободу и тех, кто за нее сражается.

Кельда слегка кивнула в знак согласия и благодарности. Они чокнулись. Сельдерей и томатный сок почему-то повернули ее мысли к Рождеству, к длинным белым фланелевым ночным рубашкам на рассвете. Она сделала глоток, и на языке вспыхнуло пламя — перца здесь явно не жалели.

Оба посмотрели на высящиеся вдалеке горы.

— Господи, как хорошо, — пробормотал Том.

— «Кровавая Мэри»?

— Все. Все это. Вы, этот завтрак, ресторан, горы. Все. Мне уже давно не было так хорошо. Очень давно.

Между ними повисло молчание.

— Иногда темнота, — сказала наконец Кельда.

— Что?

— Вы спросили, что меня пугает. Иногда меня пугает темнота.

Признание прозвучало настолько неожиданно, что у Тома перехватило дыхание, а сердце, как ему показалось, сделало дополнительный удар.

Официантка принесла заказанные блюда, и Том на мгновение остолбенел — как много всего! Он поднял голову и увидел, что Кельда улыбается.

— Вы так редко улыбаетесь. Вам надо больше улыбаться. Вы становитесь еще более привлекательной.

— Может быть, — сказала она, — поэтому-то я и не улыбаюсь чаще.

Глава 9

Преодолев семнадцать миль главного транспортного коридора Денвера, превращенных кем-то, самоуверенно посчитавшим, что увеличение количества полос неким магическим образом приведет к ослаблению движения, в торжество безумия, Кельда и Том выбрались на автостраду I-25 и взяли курс на новый стадион.

— Я подумала, что сама отвезу вас в Боулдер. По крайней мере сэкономите на автобусном билете.

— Вы вовсе не обязаны делать это.

Том никак не мог решить, что ему нравится больше: новый стадион или «Майл-Хай».

— Знаю, что не обязана. Послушайте, вообще-то я живу в Лафайете, так что доехать до Боулдера мне совсем нетрудно. К тому же у меня там есть кое-какие дела.

— Тогда все в порядке. Спасибо. — Том немного помолчал и добавил: — Вы ведь это только что решили, да? Ну, отвезти меня в Боулдер. Сначала вы хотели подбросить меня только до автобусной станции, верно?

— Только что решила? Нет. Я подумала об этом еще возле Мидоус-парка.

Она вспомнила, что Том ведь не знает о том, где находится Мидоус-парк. Этот громадный торговый центр начали строить уже после того, как он попал за решетку.

— Почему? — спросил он.

— Что почему?

— Почему вы решили подвезти меня домой?

Кельда посмотрела в зеркало заднего вида, проверяя, не видно ли «шевроле» Прехоста.

— Вам нужно кое-что понять. То, что я сделала несколько месяцев назад, не имело к вам прямого отношения. Я исполнила свой служебный и гражданский долг. Никому из нас, живущих в этой стране, не пойдет на пользу, если суд признает преступником невиновного, а уж тем более если его казнят. Почему я приехала за вами сегодня утром? Наверное, мной двигали любопытство и желание оказать любезность Тони Ловингу. Завтрак в «Бродмуре»? Откровенно говоря, причина только одна: чистой воды эгоизм. Захотелось побаловать себя. Мне нравится бывать там, но я редко попадаю в те места. Согласитесь, оставить вас одного в машине было бы не очень-то вежливо. Ну а когда мы уже начали есть, я решила, что вы, может быть, вполне приличный парень, а раз так, то почему бы не сделать вам приятное.

— Спасибо за откровенность.

— Пожалуйста.

— А что это за имя у вас, Кельда?

Она покачала головой и состроила огорченную гримасу.

— Может быть, как-нибудь в другой раз, Том. Такие вопросы хороши для первого свидания, вам так не кажется?


Дедушка Тома Клуна жил на Хай-стрит, неподалеку от Четырнадцатой, в тупичке между школой Кейси и торговым центром. Почти все стоящие на Хай-стрит дома носили странные, а то и чудные названия, данные каким-нибудь перебравшим виски пионером в порыве внезапного вдохновения. Земля здесь считалась самой дорогой в городе, а вид открывался просто великолепный: старый город, сложенный из красного кирпича; сводчатые купола хребта Флэтирон; зеленый пояс вокруг Чаутаукуа; Скалистые горы.

К красотам добавлялось и удобное расположение. До главного торгового центра — рукой подать. Дед Тома жил довольно далеко от медицинских центров, где могли позаботиться о его бесчисленных проблемах со здоровьем, и при этом покупал продукты, свое любимое виски и свежий хлеб в нескольких минутах ходьбы от дома.

Этот дом, в котором выросла мать Тома, не стоил практически ничего. Впрочем, дед спал спокойно, потому что знал: земля, на которой стоит дом, стоит целое состояние.

— Не хотите зайти? — спросил Том.

— Нет, спасибо. Вам надо побыть вдвоем, без посторонних. А мне пора возвращаться домой, к кошке.

Кошки у Кельды не было, но этот воображаемый питомец появлялся всегда, когда возникала необходимость в каком-либо предлоге.

Они стояли перед домом. Холщовая сумка лежала на земле у ног Тома.

— Придете сегодня на пресс-конференцию?

— Нет, меня там не будет. Тони предполагает, что кто-то уже пустил слух о моей роли в вашем освобождении. Теперь, когда вы на свободе, с моей стороны будет благоразумнее не высовываться и не привлекать к себе ненужного внимания. Честно говоря, мне не хотелось бы стать участницей еще одной истории.

— Да. Понимаю. Тони уже рассказал мне по телефону. Что касается меня, то не беспокойтесь — я не проболтаюсь.

Пронзительное жужжание, сила которого быстро возрастала, заставило их повернуться — в конце улицы появилась вишнево-красная «веспа».

— Вот и он, — сказал Том. — На своем новом скутере. Мне нравится. А вам?

— Так это ваш дедушка?

Из-под шлема, подобранного под цвет мотороллера, выбивались длинные седые волосы. Прежде чем повернуть к дому, старик приветственно помахал рукой.

— Это дедуля. У него больные ноги, поэтому он всегда, сколько я его помню, разъезжал на скутере. В нашем квартале он слыл в своем роде легендарной личностью. Сам нас катал и позволял поездить по стоянке в воскресенье. Хороший он человек.

— Да благословит его Господь.

— Да.

— Ну что ж. — Кельда повернулась, собираясь уходить. — Удачи вам, Том.

— Спасибо вам. Спасибо вам за все.

Стремясь избежать неловкости последних мгновений, она быстро вернулась к машине, села за руль и, бросив взгляд на дом, увидела выходящего из гаража старика с тростью. Внук тоже увидел деда. Том сделал короткий разбег и исполнил ту же самую комбинацию из кувырка и сальто назад, которую Кельда уже наблюдала утром на дорожке, ведущей из исправительного учреждения штата Колорадо.

Развернувшись в самом конце тупика, она бросила последний взгляд в зеркало заднего вида. Когда Том приблизился к деду, тот попятился, явно избегая попасть в объятия внука. Правда, они все же обнялись, но жест хотя и был сердечным, вовсе не свидетельствовал о бурном проявлении радости. Старик похлопал Тома по спине, как бы говоря «Рад тебя видеть», но этим и ограничился. Насколько помнила Кельда, ее встречали с большим энтузиазмом даже тогда, когда она всего лишь возвращалась от подруги, у которой провела ночь, готовясь к экзаменам. Что бы это значило? Почему после тринадцати лет в тюрьме — и не просто в тюрьме, а в камере смертника — Том удостоился от самого близкого родственника всего лишь похлопывания по спине?

Она не знала ответа. Может быть, это ничего и не значило.

Выехав на автостраду, Кельда оглянулась — ей показалось, что позади мелькнул капот старого «шевроле», следующего по Четырнадцатой в сторону центра города.

Впрочем, в этом, как и во многом другом, она тоже не была уверена.


Пресс-конференция Тома и его адвоката, Тони Ловинга, состоявшаяся во второй половине дня, стала центральной темой всех местных выпусков новостей, но Кельда телевизор не включала.

Дорога от Хай-стрит в Боулдере до старой фермы заняла всего минут двадцать. В последнее время Кельду не оставляло тревожное чувство, что дома, заполняющие заброшенные поля вокруг ее двух акров, растут как грибы после дождя. Иногда она говорила себе, что это не так, что этого просто не может быть.

Не может быть, но было. И Кельда знала, что пройдет еще немного времени, и соседи, от которых уже не спрятаться, будут заглядывать в ее окна.

Кельда оставила «бьюик» неподалеку от дома, в тени двух вязов, подошла к боковой дверце и отключила сигнализацию. Включила освежитель воздуха, положила «ЗИГ-зауэр» на комод в спальне и начала раздеваться. Быстро приняла душ, вытерлась и надела длинную футболку, сохранившуюся еще со времен Академии ФБР.

Теперь Кельда готова была приступить к своему ежедневному ритуалу.

Из морозильника в кухне она достала шесть пакетиков замороженного зеленого горошка и отнесла их в спальню. Жалюзи в комнате были закрыты — хоть какая-то защита от беспощадной жары, — и в комнате царил полумрак. Она включила потолочный вентилятор, расстелила на кровати два больших банных полотенца, аккуратно разложила на них пакетики, по три на каждом, и загнула полотенца, прикрыв заиндевевшие мешочки. Потом легла на кровать и опустила ноги на два параллельных ряда замороженных овощей.

Два мешочка оказались под икрами ног, два — под коленями и еще два — почти под ягодицами.

Кельда замедлила дыхание, заставляя себя вдыхать глубже обычного. Поначалу изменение температуры почти не ощущалось — плотная ткань полотенец не пропускала отдаваемый овощами холод. Но по мере того как секунды складывались в минуты, струйки его все решительнее просачивались через хлопчатобумажную изоляцию, вызывая ощущение, близкое, как казалось Кельде, к тому, которое испытывают наркоманы, когда кожу прокалывает острие иглы.

Обычно самую сильную, самую острую боль она чувствовала в последние мгновения, на пороге облегчения. Так случилось и на этот раз. Кельда стиснула зубы, чтобы не закричать, но слезы уже ползли по щекам. Она поймала капельку на кончик языка и вдруг поняла, что хочет пить. Но чтобы утолить жажду, нужно было вставать и идти в кухню. Кельда чувствовала, что на это у нее не хватит сил.

Нет.

Вместо этого она дала волю слезам, ловя каждую слезинку языком на отрезке между щекой и подбородком.

Ей казалось, что уснуть не удастся, но усталость взяла верх над болью. Перед тем как провалиться в забытье, Кельда почему-то вспомнила деда Тома на красной «веспе» и подумала о том, не стоит ли и ей самой обзавестись таким транспортным средством — если скутер помогает старику, то вдруг поможет и ей? Надо только узнать, выпускают ли их в зеленом варианте.


Когда Кельда проснулась, солнце уже начало спускаться к горам. Воздух у Передового хребта оставался спокойным, и волнистые облака, которые могли бы стать защитной завесой от зноя, повисли в нескольких милях от гор. Освежитель так и не справился со своей задачей, и только потолочный вентилятор нарушал гнетущую неподвижность духоты неутомимыми движениями лопастей.

Горошек под ногами Кельды оттаял и размяк, и гроза, бушевавшая в нижней части тела, отступила, напоминая о себе лишь легким жжением. Она поднялась, отнесла раскисшие пакетики в холодильник и развесила сырые полотенца на спинках стульев для просушки. Часы над дверью в кладовую показывали начало пятого.

Послав в свой адрес негромкое проклятие за забывчивость, Кельда быстро прошла в крохотную ванну, стянула через голову футболку, повернулась через левое плечо к зеркалу и посмотрела на левую лопатку.

Пластыря не было. Сердце екнуло, но тут Кельда вспомнила, что три дня назад нашла для него другое место, и, уже не заглядывая в зеркало, провела ладонью по спине с правой стороны. Есть. Она подцепила край квадратика ногтем, сорвала его с кожи, бросила в унитаз и смыла.

Зазвонил телефон.

Отпустив еще одно проклятие, Кельда едва ли не бегом вернулась в спальню, однако, прежде чем снять трубку, села на кровать, поджав под себя ноги.

— Алло, — сказала она своим служебным голосом, предполагая, что звонят с работы и сейчас кто-нибудь из начальства начнет вычитывать ей за помощь Тому Клуну.

Вместо голоса из трубки доносились гудки. Кельда нажала *69 и подождала, надеясь услышать номер телефона, с которого ей звонили домой в последний раз. Но система либо не смогла, либо не пожелала определить номер звонившего. За последние шесть дней, с тех пор как начали распространяться слухи о ее участии в помощи Тому Клуну, это был третий звонок такого рода.

Кельда не успела подняться, как телефон снова зазвонил. Она скорчила гримасу и беззвучно выругалась.

— Алло.

— Кельда? Это Том. Том Клун.

Только его ей не хватало для полного комплекта.

— Откуда у вас мой номер?

— Мне дал его мистер Ловинг. Извините. Наверное, не следовало звонить, да?

«Черт бы тебя побрал, Тони. Мы ведь, кажется, обо всем договорились. О Господи!»

— Все в порядке. Чем могу помочь?

— Э… если я не вовремя… Послушайте, мне очень жаль. Да. Я поступил неправильно. Мне не следовало вас беспокоить. Вы и так слишком много сделали для меня. Я…

Она вздохнула.

— Что вам нужно, Том? Говорите, пожалуйста, не тяните.

— Мой дед… Мы с ним поговорили, и он сказал, что если я хочу жить с ним, то должен принять некоторые условия. Ничего особенного, вполне разумные требования, и я его понимаю. В общем, он хочет, чтобы я в течение недели начал подыскивать себе работу. Я и сам собирался, так что…

— Что еще?

— Еще он хочет, чтобы я проконсультировался с одним его знакомым, юристом, по поводу того, как мне действовать дальше. В этом ведь тоже нет ничего необычного, верно? И… и он посоветовал мне пройти курс психотерапии. Ему кажется, это пойдет мне на пользу. Как будто от психотерапевтов бывает польза.

Кельда оставила без внимания его попытку пошутить.

— Вот как? Значит, ваш дедушка хочет, чтобы вы обратились к психотерапевту?

Муха села ей на колено и тут же перелетела на левую грудь. Кельда отогнала ее движением руки.

— Вы, возможно, уже заметили, что мой дед не вполне типичный восьмидесятилетний старик. Он сохранил ясность рассудка и даже пытается жить в ногу со временем. И к психотерапии относится очень серьезно, говорит, что не хочет, чтобы я всю жизнь таскал с собой груз тюремных впечатлений. Не могу сказать, что мне это уж очень нравится, но, с другой стороны, одолжение делает он, верно? Пока у меня нет никаких других вариантов. Проблема в том, что я здесь никого не знаю. Может быть, вы, живя поблизости… В Боулдере или даже в Лафайете. Я бы предпочел обратиться к кому-то по рекомендации, чем идти к совершенно незнакомому человеку.

— А Тони никого вам не предложил?

— Мистер Ловинг сказал, что к северу от Денвера у него знакомых нет.

— Хм… — протянула Кельда. — Я знаю одного парня в Боулдере. Доктор Алан Грегори. Хороший человек. Попробуйте позвонить ему.

— Вы знаете его номер?

— Посмотрите в телефонном справочнике. Уверена, он там значится.

— Спасибо, — сказал Том. — Ну вот, кажется, все. Знаете, мне бы хотелось как-то отблагодарить вас.

— В этом нет необходимости. Помните, что я сказала? Мне нельзя привлекать к себе внимание. Так что обойдемся без широких жестов, ладно?

— Понимаю.

— Послушайте, мне надо бежать. До свидания, Том. Удачи.

Повесив трубку, Кельда открыла встроенный шкаф и набрала код на дверце небольшого сейфа, предназначенного для хранения оружия. Из картонной коробки она достала целлофановый пакетик, а в сейф положила «ЗИГ-зауэр», пролежавший все это время на комоде.

Вместе с пистолетом туда влетела муха.

— Глупое насекомое, — вслух сказала Кельда, закрыла дверцу и вернулась в ванную.

Там она вскрыла пакетик, извлекла квадратный кусочек пластыря и прижала его к животу, примерно в шести дюймах от пупка.

Удостоверившись, что пластырь приклеился, Кельда снова надела старую футболку и пригладила ладонью волосы. Содержавшиеся в пластыре наркотики всасывались очень медленно: поступления фентанила, которому предстояло сначала просочиться через пленку, а потом проникнуть через кожу в кровь, можно было ждать не ранее чем к полуночи.

А это означало, что для того, чтобы приглушить боль, ей нужно снова рассчитывать на замороженный горошек и неизменный перкосет.

— И зачем только я отослала его к Алану? — вслух произнесла Кельда. — Боже, мне действительно надо чаще думать.

Ей вспомнилась муха в сейфе. Просачивающийся в комнату через узкие щели жалюзи свет стал серым, из чего следовало, что висевшие над горами тучи наконец-то двинулись в сторону города.

Может быть, пройдет дождь. Может быть, в этом году сезон муссонов наступит раньше обычного.

Может быть, Том Клун и не позвонит ему. А может быть, они не понравятся друг другу.

Да.

И может быть, боль сама утихнет к утру.

Кельда подошла к шкафу, набрала комбинацию и потянула на себя тяжелую дверцу сейфа. Вылетевшая из него муха тут же уселась на шкаф. Кельда попыталась прихлопнуть ее ладонью и промахнулась. Муха устремилась к окну, но врезалась в стекло.

— Глупое насекомое, — повторила Кельда.


Небо уже потемнело, и жара в доме немного спала, когда кто-то постучал в дверь. Кельда взглянула на монитор компьютера, в правом нижнем углу которого застыли цифры 8:47.

Она подняла ноги с полотенец, села и проверила состояние горошка. Еще немного, и содержимое мешочков превратится в зеленую кашицу.

— Иду! — громко крикнула Кельда и, собрав все шесть пакетиков, отнесла их в морозильник.

Потом подошла к входной двери и, даже не удосужившись посмотреть в «глазок», повернула ручку.

— Боже, я так надеялась, что это ты.

Она улыбнулась.

Стоявший на ее пороге мужчина был одет в выцветшую желтоватую футболку с обрезанными рукавами и длинные шорты примерно одного с ним возраста. Даже в резиновых шлепках он возвышался над Кельдой на добрых полфута.

— А кто же еще? Кто к тебе может прийти? И вот что, Кельда, тебе нельзя вставать. Ты сама это знаешь. Пойдем куда-нибудь. Ты приляжешь, а я разотру твои ноги.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в небритый подбородок.

— Ладно, так уж и быть. Входи, Айра.

Пройдя в комнату, Айра включил маленький стереоприемник и поставил специально для Кельды записанный компакт-диск. Он уже давно, но пока без заметных успехов пытался привить ей вкус к джазу и классике. Они устроились на диване в гостиной, и Кельда положила ноги ему на колени. Перегнувшись через нее, Айра дотянулся до пульта дистанционного управления, включил телевизор и настроился на спортивный канал. Потом он убрал звук и взялся за дело.

— Так приятно, — сказала Кельда. — Больно, но хорошо. Ты ждешь спортивные новости?

— Да.

— Если хочешь, включи звук, мне не помешает. Может, сегодня Майку Хэмптону удастся наконец показать, на что он способен. Знаешь, мне этот парень нравится. Ты на работе так задержался?

Айра работал ветеринаром.

— Да, закончил только в шесть или даже около половины седьмого. Пришлось сделать неотложную операцию на…

— Извини, но я совсем не хочу слышать о том, что ты делаешь с животными. Лучше скажи, чем занимался потом, после работы.

Айра вытер выступивший на лбу пот.

— Что я делал? То же, что и все в нашем штате. Ждал грозы. И все еще жду. Господи, как же нам нужен дождь. Сегодня… да, уже девятый день, как температура не опускается ниже девяноста. Это уж слишком. Даже для меня.

— Думаю, в этом году дожди придут не скоро. Если повезет, к середине июля. Знаешь, иногда мне кажется, что здесь их вообще не бывает.

— А я все-таки надеюсь. Посмотри, какие тучи висят над горами. Может быть, хотя бы одна оторвется и прольется на нас. Главное, моя милая, не терять веру.

Кельда приподняла прилипшую к телу футболку.

— Пожалуйста, прошу тебя. Давай не будем говорить об этой проклятой жаре.

— Тогда, может быть, поговорим о Томе? Я смотрел выпуск новостей. Его все-таки выпустили из тюрьмы.

Щеки его порозовели, и Кельда уже не в первый раз подумала, что он похож на Стэна Лорела.[7]

— Верно, выпустили. Я сама его видела. И даже не по телевизору. Сегодня утром у меня изменились планы. Пришлось ехать за ним в тюрьму. А потом я отвезла его в Боулдер.

Подумав, она решила не упоминать о завтраке в «Бродмуре».

Его руки замерли.

— Ты серьезно? Не уверен, что это была хорошая идея. И как все случилось?

Она легонько шлепнула его по руке.

— Не останавливайся, продолжай. Вчера поздно вечером мне позвонил его адвокат, Тони Ловинг, и сообщил, что судья округа Парк только что подписал распоряжение о его освобождении. Ну и вроде как попросил помочь. Начальник тюрьмы хотел выпустить Тома пораньше, на рассвете, чтобы избежать наплыва репортеров. Сам адвокат прикован к инвалидному креслу, к тому же он посчитал, что мне будет интересно посмотреть на его подопечного. Я не стала отказывать, и вот…

— Ну и как?

— Получилось действительно интересно. Детектив, который арестовывал когда-то Клуна, следил за нами, наверное, от самой тюрьмы. А потом, должно быть, бросил что-то на дорогу, в результате чего у нас лопнуло колесо и мы едва не перевернулись. Хотел припугнуть Клуна.

— А что ты?

— У меня был с собой пистолет.

— И ты им воспользовалась?

Айра снова остановился.

— Продолжай. Я просто наставила на него пистолет.

— От него можно ожидать неприятностей?

— Кого ты имеешь в виду?

— Детектива.

Кельда пожала плечами:

— Меня он волнует меньше всего. И уж по крайней мере меньше, чем возможная реакция на работе.

— Твой босс в курсе того, что ты помогла адвокату?

— Пока он знает только, что произошла утечка информации и результаты лабораторной экспертизы стали известны Тони Ловингу. Список подозреваемых невелик, и я в нем на самом верху. Не думаю, что он может что-то доказать, но…

Айра начал обрабатывать ее левое колено.

— Но зачем ты повезла Клуна в Боулдер? Я думал, что он отправится прямиком в Криппл-Крик или вернется в Денвер. Клун ведь оттуда, верно? Если не ошибаюсь, он учился в медицинском колледже. И разве он не поспешил в суд? Отсидев тринадцать лет…

— Все так, но только прежде он собирается пожить какое-то время у своего деда в Боулдере. Осмотреться, пообвыкнуть.

Айра кивнул:

— Понятно. И где именно в Боулдере?

— Небольшой домик на Хай-стрит. Знаешь, где это? Почти в центре города, на горе. Потрясающий вид на Молл и Чаутаукуа.

Пальцы Айры опустились ниже, к лодыжке, постепенно осваивая новую территорию.

— Ты… Как ты себя чувствуешь, милая? Не передумала? Не жалеешь о том, что мы сделали?

Она улыбнулась одними глазами.

— Нет, не жалею. Все в порядке. Мы сделали то, что было нужно.

— Ради справедливости?

— Да, Айра. Ради справедливости.

— А если это закончится тем, что у тебя возникнут проблемы на работе? Полагаешь, оно того стоит?

— Если я не совладаю с этой болью, мои дни в Бюро в любом случае сочтены. Я не могу продолжать принимать лекарства и делать вид, что у меня все в порядке. Рано или поздно все откроется. Надеюсь только, что Роза Алиха еще послужит мне защитой и поможет протянуть до того дня, когда я сама решу, что пора уходить. К счастью, в Бюро не хотят, чтобы их обвиняли в плохом отношении к своим героям.

— Надеюсь, ты права.

Кельда вздрогнула.

— Немного полегче, ладно?

Он ослабил давление.

— У нас с тобой все по-прежнему, да?

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего не изменилось?

— Нет. Ничего не изменилось. Надо только подождать, пока все поутихнет. Месяц или немного больше. А потом начнем. Все по-прежнему.

Она скрестила руки на груди.

Айра заметил сжавшиеся в кулак пальцы и сделал соответствующий вывод.

— Больно? Сменила пластырь?

— Понимаешь, его уже не хватает на полных трое суток. А с последним я просто немного запоздала. Ничего, новый скоро подействует. К утру наверняка. Так что я буду в порядке.

Его пальцы проскользнули между ее ног. Кельда затаила дыхание, потом, приняв решение, потерлась лодыжкой о его грудь.

— Почему так получается, что есть лишь две вещи, которые полностью отвлекают меня от боли, и одна из них горячая, а другая холодная?

— Первая — я, а вторая — лед? — усмехнулся Айра.

— Да, — прошептала Кельда.

— Наверное, все дело в том, что мы оба твердые, я и лед.

— Может быть, — согласилась она. — Может быть.

Часть вторая Необходимая ложь

Глава 10

Табличка у входной двери на кирпичной стене старого, в викторианском стиле, дома на Уолнат-стрит в центральной части Боулдера разделена на две части. Верхняя половина содержит такую информацию: «Доктор Алан Грегори», нижняя гласит: «Доктор Дайана Эстевес». Первоначально мы с Дианой подумывали о том, чтобы добавить к именам краткое пояснение, что-нибудь вроде «Клиническая психология», но так увлеклись спором о том, чье имя должно быть вверху, а чье внизу, что в итоге упустили из виду главное.

За нас все решил мастер, взявшийся за изготовление знака. В результате получилось так, что несведущий прохожий вполне мог принять нас за пару, например, геологов-нефтяников.

Что касается нашего спора, то здесь пришлось прибегнуть к классическому средству. Правда, учитывая, что одним из спорящих была Дайана, монетку пришлось бросать не один раз, а три. Дважды победил я — и мое имя украсило верхнюю половину таблички. Впрочем, впоследствии побежденная сделала все, чтобы я пожалел об одержанной победе.

В тот жаркий летний день одной из моих пациенток была женщина, твердо уверенная в том, что существует один-единственный правильный способ закладки тарелок в посудомоечную машину. Не более предпочтительный, а именно правильный. Про себя я называл ее Кухонная Леди. Детали доказательства, которые она обрушила на меня в свой первый визит, были настолько ошеломительны, что, признаюсь, не задержались в моей памяти, но один из наиболее страстно отстаиваемых ею пунктов основывался на некоей таинственной концепции под названием «закладка посуды».

Концепция эта с завидной регулярностью возникала в ходе наших последующих встреч. Нечего и говорить о том, с каким нетерпением я ждал очередной возможности обсудить ее.

Моя пациентка упрямо доказывала, что каждый, кто не загружает посуду в машину должным образом, либо не имеет понятия о том, как это нужно делать, либо, что более вероятно, является полным идиотом. В данном конкретном случае мы имели дело со вторым вариантом, причем в роли идиота выступал не кто иной, как муж моей Кухонной Леди. Своеобразие ситуации состояло в том, что она вовсе не ставила под сомнение умственные способности супруга и даже полагала, что интеллектуальные достоинства являются одной из наиболее привлекательных его черт. При этом нежелание загружать тарелки в правильном порядке служило неоспоримым доказательством того, что он не любит ее по-настоящему.

Его точка зрения, как следовало из комментариев моей пациентки, сводилась к тому, что существует множество способов загрузки посудомоечной машины и что разумные люди, вполне естественно, могут расходиться в оценке их практичности и целесообразности. Насколько я мог понять, вышеозначенный супруг отказывался идти на какие-либо компромиссы по спорному вопросу и не желал, чтобы степень его любви измерялась с помощью столь сомнительных средств.

В тот жаркий летний день монолог моей пациентки завершился тем, что она попросила меня определиться по вопросу отношения к изложенной проблеме. Впрочем, точнее будет сказать, что от меня настоятельно потребовали подтвердить законность ее точки зрения. Являюсь ли я сторонником ее метода, единственно правильного и принимающего во внимание вышеупомянутую концепцию, или же защищаю некий иной радикальный или даже губительный способ, следуя в этом примеру ее идиота-мужа?

Искусно уклоняясь от прямого ответа — сознаюсь, что в предыдущие визиты я как-то пропустил мимо ушей основные особенности посудозагрузочного этикета и в силу недостаточной информированности не мог сделать рациональный выбор между различными методологиями, — я высказался в том смысле, что она, несомненно, права, делая со мной то же самое, что делает и с собственным супругом.

— Что? О чем это вы говорите?

Кухонная Леди изумленно посмотрела на меня, не понимая, к чему я клоню.

Пришлось повторить. Иногда прием мягкого несогласия срабатывает.

Но не в этом случае. Она все еще ничего не понимала.

Я попытался объяснить:

— Мне представляется, что вы решили приравнять любовь мужа к его согласию загружать посудомоечную машину в соответствии с вашими желаниями. Теперь, похоже, вы намерены поставить мои профессиональные возможности в зависимость от того, разделяю я или нет вашу точку зрения по тому же вопросу.

Закончив, я откинулся на спинку стула, ожидая, что своей интерпретацией вполне заслужил одобрительной реплики, например, восхищенного «О, какой же вы умный».

Ничего подобного не произошло. Вместо комплимента моей гениальности я услышал короткий горловой звук и удостоился взгляда, который бросают на нагадившего на ковер щенка.

— Уж не хотите ли вы сказать, что я приму ваше согласие с моим методом закладки посуды за признание в любви?

Профессиональная этика требует от психотерапевта ставить на первое место интересы пациента, но в тот момент я не мог не посочувствовать ее идиоту-мужу.


Я сделал кое-какие пометки в блокноте, ответил на пару звонков, договорился о времени встречи с новым пациентом и собрался уходить. Захлопнув дверь офиса, я увидел выходящую из машины Дайану Эстевес, мою как бы партнершу по психологической практике. Мы так долго были друзьями и коллегами, что оба потеряли счет годам нашего знакомства. Приятное чувство.

Хотя мы и работали порознь и совершенно независимо, маленький домик в викторианском стиле на Уолнат-стрит в центре Боулдера принадлежал нам обоим. Помимо наших офисов, в нем разместилась контора нашего съемщика, крохотного, похожего на гнома пакистанца, который на протяжении последних пятнадцати месяцев использовал нашу мансарду под какой-то бизнес, имеющий отношение к безопасности в Интернете. В первые пару недель мы с Дайаной пытались понять стратегию его бизнеса, но ломаный английский пакистанца и наше полное невежество в технических вопросах стали непреодолимым препятствием на пути нашего любопытства.

Жара стояла невыносимая. На стене ветхого гаража, строения, которое по всем показателям уже должно было рухнуть под напором зимних ветров, висел громадный, поразительно безвкусного вида термометр с рекламой сигарет — «„Лаки страйк“ — отличный табак». Заглянув за угол, я посмотрел на него и убедился, что окружающий меня воздух прогрелся на девяносто шесть градусов. И это в тени.

Дайана открыла дверцу «сааба» и выступила на тротуар, сопровождаемая тепловыми волнами, которые испускали обитые кожей сиденья. Я распахнул дверцу своей машины, хотя мои сиденья покрывали обычные матерчатые чехлы.

— Привет, — сказала она. — Давненько тебя не видела.

— Да, мне тоже тебя не хватало. Знаешь, у нас с Лорен все перепуталось. Мы оба только и делаем, что перекраиваем графики, пытаясь проводить побольше времени с малышкой. У вас с Раулем все в порядке?

— Да, конечно. Этот новый бизнес требует постоянных разъездов. Но все хорошо. Как Грейс?

— Это какой-то ужас. Растет. Ходит, говорит…

— Писает и какает.

Наши с ней представления о родительской доле никогда не совпадали. В основном потому, что она больше концентрировалась на подгузниках и тому подобном.

— И это тоже, — согласился я, кидая на заднее сиденье свой летний дипломат. — Скажи, тебя работа когда-нибудь достает?

— Ты имеешь в виду нашу работу?

— Да.

Она взглянула на часы, потом посмотрела на меня и неожиданно сказала:

— А ну-ка сними очки.

Я послушно сдвинул их на лоб.

— Так я и думала. У тебя есть время пропустить по стаканчику?

Я бросил взгляд на часы. Предложение звучало заманчиво. Интересно, что такое она увидела в моих глазах?

— Что ж, было бы неплохо. Я только позвоню Вив и предупрежу, что буду чуть позже.

— Это ваша няня, да? Не хотелось бы оказаться впутанной в какую-нибудь интрижку с любовницей.

— Мы с Лорен считаем Вив нашей спасительницей и богиней. Но при посторонних называем ее няней. Это более привычно.

— Ты хочешь поесть? Я весь день представляла, как прихожу в «Эмилиану» и заказываю все, что они могут предложить. Так что ты можешь спасти меня от меня самой. Как насчет того, чтобы прогуляться до «Трианы»? Конечно, там нет десерта из шести блюд, как в «Эмилиане», но я могла бы в качестве утешительного приза обойтись тапас[8] и шерри. — Она помахала рукой перед разгоряченным лицом. — Все равно для полновесного обеда сегодня слишком жарко.

Полное название упомянутой Дайаной «Эмилианы» звучало так: «Дом сладостей и ресторан „Эмилиана“». Моя жена, Лорен, говорила, что владельцы поступили совершенно правильно, поставив на первое место именно десерт.

— Любишь шерри? — спросил я.

— Нет. Я люблю пиво. Но в сочетании с тапас шерри звучит лучше. Ты так не думаешь?

— Это Рауль так говорит?

Семья мужа Дайаны была откуда-то из-под Барселоны.

— Нет, он говорит «снэки» и «пиво». Но я-то знаю, что ему просто нравится злить меня.

* * *
От «Трианы» до главного торгово-развлекательного центра Боулдера буквально рукой подать. Несколько лет назад ресторан поглотил то, что на протяжении десятилетий было едва ли не достопримечательностью города: букинистический магазин «Стейдж-бук хаус».

Бар был почти полон, но Дайана все же отыскала пару свободных мест за уютным столиком в том самом месте, где когда-то, во времена процветания «Стейдж-бук хаус» я отыскал подлинное сокровище: политические карикатуры девятнадцатого века. Моя спутница помахала рукой, подзывая официантку, достаточно молодой возраст которой позволял надеяться, что нас обслужат еще до ее кончины, потом повернулась ко мне:

— Думаю, для шерри сегодня слишком жарко, так что я тоже возьму пиво.

Решительное выражение ее лица произвело на меня должное впечатление.

— Хорошо, пусть будет два пива.

Дайана первой схватила со стола меню.

— Ты не возражаешь, если я закажу тапас?

— Разве от моих возражений что-то изменится? Валяй, заказывай, но смотри, чтобы хватило нам обоим. И не забудь, что я не люблю оливки.

— А я уже позабыла. Ага, ты ничего не имеешь против оливкового масла, но не ешь оливки. Так? Кстати, чем тебе не нравятся оливки?

— Ты действительно хочешь это услышать?

— Пожалуй, нет. Итак, Алан, ты устал от работы? Спекся? Или все дело в кризисе середины жизни?

За годы общения с Дайаной я привык к тому, как она излагает мысли, и приобрел определенный навык, позволявший не спотыкаясь следовать по петляющей тропинке ее логики.

— Может быть. Не знаю. Вообще-то я об этом не думал, но, возможно, в твоем предположении что-то есть.

Я никогда не считал себя человеком, склонным сомневаться в своей профессиональной пригодности или терзаться сомнениями по поводу избранного пути, но все же потратил несколько минут на то, чтобы ввести Дайану в курс дела. Я рассказал ей о пациентке, считающей своего мужа идиотом, и о дилемме с загрузкой посудомоечной машины, попытавшись таким образом прояснить для собеседницы ситуацию, которая подорвала мою веру в собственные силы.

— Рауль бы с ней согласился. Иногда я ловлю его на том, что он переставляет после меня грязные тарелки в посудомойке.

— Нет, нет, нет! — запротестовал я. — Разница в том, что Рауль не считает тебя ущербной из-за того, что ты не так поставила тарелки, как не считает и твою неспособность освоить правильную технику их закладки доказательством того, что ты его не любишь.

— Ошибаешься, — возразила Дайана. — Рауль определенно считает меня ущербной, но он считает меня ущербной независимо от того, как я ставлю эти дурацкие тарелки. Он все равно меня любит. Почему он все равно менялюбит? Потому что мои недостатки не перевешивают моих достоинств. Между прочим, именно в этом и состоит, как говорил Фрейд, психическое здоровье — ощущать себя достойным, несмотря на недостатки.

— Нет, Дайана, Фрейд так не говорил. Он говорил, что психическое здоровье — это способность любить и работать. Но в остальном ты права. Именно это я и пытался сказать. Молодец. Запиши себе балл.

Дайана нахмурилась. Ей не нравилось, когда ее поправляли, а особенно когда уличали в мошенничестве с цитатами из великих мертвецов.

Вовремя подошедшая к столику официантка вежливо выслушала наши последние ремарки, делая вид, что такого рода перебранки ей не в новинку. Затем, приняв от Дайаны заказ, она неспешно удалилась в направлении той части ресторана, которая в моей памяти все еще ассоциировалась с отделом интеллектуальной литературы.

— Мы оба прекрасно понимаем, что беспокоит тебя вовсе не принцесса посудомойки, — сказала Дайана. — Тогда что?

— Мне больше нравится называть ее Кухонной Леди. Но, отвечая на твой вопрос, скажу так: я не знаю.

Она рассмеялась:

— Да уж, похоже, тебя действительно зацепило. Ты в последнее время часто такой задумчивый?

Я ответил ей улыбкой.

— Нет, Дайана, я действительно не знаю. Просто не знаю.

Если я сам ничего не знаю, у Дайаны всегда найдется парочка объяснений, которыми она не преминет поделиться.

— Может быть, прошлогодний диагноз?

— Что?

Официантка вернулась с пивом. Я приложился к стакану и осушил его не менее чем на треть. В жаркий день нет ничего лучше первого глотка холодного пива. Ничего. К сожалению, в это «ничего» входит и второй глоток холодного пива в жаркий день, а потому я и постарался насколько возможно удлинить первый.

Дайана, прежде чем прояснить брошенное обвинение, наполовину осушила свой бокал.

— Помнишь ту женщину, что погибла от взрыва на улице возле нашего офиса? Твои… э… скажем так, «просчеты» — это не слишком сильное слово? — в том деле стали косвенной причиной гибели нескольких человек. Я правильно говорю?

Я откинулся на спинку стула.

— Ну-у, — проговорил я, вытаскивая из груди нож, чтобы использовать его для самозащиты.

Она подалась вперед, положила левую руку на мое запястье, а правой поднесла к губам стакан.

— Теперь ты меня слушаешь?

— Конечно.

— На твою долю выпало несколько очень тяжелых дел. Вся эта прошлогодняя заварушка с детьми и бомбами. Защита свидетелей, в которую ты сам впутался. В общем, тебе бы никто не позавидовал. Иногда я думаю, что правительству следовало бы повесить на двери твоего офиса что-то вроде предупреждающего знака. Все это не могло не сказаться.

Я покачал головой. Аргумент вовсе не показался мне убедительным.

— Поверь, я не жалею о том, что взялся тогда за те дела. Не о них я думаю, когда сижу за столом и не знаю, зачем мне все это. Нет, сомнения приходят именно тогда, когда возникают ситуации подобные сегодняшней, когда я не могу помочь бедняжке с ее посудомоечной машиной.

— Поясни.

— Меня угнетают дела, в которых шаг вперед означает два назад. Ты и сама знаешь: бывает депрессия, которая не поддается лечению. Муж бьет жену, а она все равно к нему возвращается. Или ты рассчитываешь, что результат проявится через шесть месяцев, а его нет и по прошествии года. Такие дела сводят меня с ума. Люди приходят в офис и словно бросают тебе вызов: ну-ка, помоги мне. Пусть их не очень много, однако бывают дни, когда кажется, что таких случаев большинство и что ты не сделал ничего, чтобы помочь своим пациентам.

— Ну и что? Со мной такое тоже случается.

— И тебя это не беспокоит?

— Нет, не беспокоит. Ну ладно, немножко. Но я это как-то переживаю. — Она вытерла губы салфеткой. — Знаешь, раньше я полагала, что моя работа заключается в том, чтобы помогать людям становиться лучше. Теперь я поняла, что ошибалась. Смысл моей работы в том, чтобы лучше их экипировать, подготовить к возможным стрессам. «Дай человеку рыбину, и он ее съест…» Ну, ты в курсе. Не сомневаюсь, что тем же самым занимаешься и ты, хотя, может быть, не всегда отдаешь себе в этом отчет.

— Не знаю. Может быть, это не самый лучший способ помощи — сидеть за столом и выслушивать их проблемы.

— Но мы же им помогаем. — Дайана смягчила тон, и мне сразу расхотелось с ней спорить. — Мы выкладываем кирпичи. А если ты вдруг поймал себя на том, что тебе не нравятся кирпичи, то, может быть, пора подумать о том, чтобы бросить работу каменщика.

— Что? — рассмеялся я.

Дайана тоже рассмеялась:

— А что? Неплохо получилось, верно? И знаешь, это не домашняя заготовка. Просто так вышло. Само собой.

— Здорово, признаю. Но если серьезно? Иногда я думаю, способен ли я что-то изменить? Важно ли то, чем я занимаюсь? Меня беспокоит утрата сострадания. Взять, к примеру, эту женщину. Ей ведь действительно нелегко, но у меня нет к ней никакого сочувствия. Мне хотелось просто взять ее за плечи и… и…

— И придушить?

Мы рассмеялись и допили пиво как раз к тому моменту, когда официантка принесла закуски. Дайана заказала столько еды, что все не поместилось на столике, и тогда она придвинула свободный стул и поставила на него поднос с чем-то. Прежде чем официантка отошла, Дайана попросила еще пива. Я лишь покачал головой.

Моя спутница начала с форели, которая, судя по всему, проделала нелегкий путь от речушки, в которой она плавала раньше целиком и даже с головой, до крохотного озерка из оливкового масла, приправ и белого вина, в котором плавала теперь уже без головы. Проглотив изрядный кусок, Дайана сказала:

— Если хочешь, могу подкинуть кое-какую работку с передачей дела в суд. Для разнообразия. Это поможет тебе немного развеяться.

— Пожалуйста, не надо мне никаких одолжений. И если ты не против, оставь мне немного форели.

Она с неохотой переключилась с рыбы на баклажаны и черемшу.

— Какие у вас с Лорен планы на отпуск? Может быть, стоит подумать о том, чтобы выбраться за город. Мы с Раулем нашли одно чудесное местечко неподалеку от Седоны и теперь стараемся бывать там как можно чаще. — Она помолчала и посмотрела на меня. — Это в Аризоне.

Я покачал головой:

— Дайана, я знаю, где находится Седона. Но это не решение. Мы уезжали из города в прошлом месяце.

— И посмотри на себя сейчас.

Она изобразила унылую гримасу.

— Вот именно, посмотри на меня сейчас.

— Ладно. — Дайана отодвинулась от стола, не замечая ползущей по подбородку капельки оливкового масла. — Тогда тебе ничего не остается, как набраться терпения. Я понятия не имею, что с тобой и почему.

Я посмотрел на нее:

— Мне действительно тебя не хватало. Нам нужно встречаться почаще. Обязательно.

Она уже склонилась над тарелкой.

— Знаю. Моя сильная сторона — решение чужих проблем. Мы обязательно все переживем и придем сюда осенью. Вот тогда-то я и закажу шерри. Без него все-таки чего-то не хватает.

Минуты две мы провели в молчании, полностью отдавшись еде. Магию момента нарушила Дайана:

— Алан, ты знаешь, я все сделаю, чтобы помочь тебе. Все. Несколько лет назад — помнишь ту пациентку, которую муж убил прямо у меня в офисе? — мне тоже пришлось несладко. Ты знаешь, в каком я была состоянии. Все, катастрофа. Тогда, после той стрельбы, мне ни до чего не было дела. Но я как-то пережила. Я над этим работала. Помог Рауль, помогли друзья. И постепенно жизнь наладилась. Так же будет и у тебя. Дела всегда налаживаются.

Глава 11

Моя жена, Лорен, должно быть, распознала мою хворь еще раньше, чем это сделал я сам.


Выйдя из «Трианы», мы с Дайаной сели по машинам, и я поехал домой.

Лорен, наша малышка Грейс, наша собачка Эмили, наш пес Энвил и я жили в перестроенном и обновленном доме на территории бывшего ранчо, расположенного на склоне обращенных к западу холмов долины Боулдер, в районе под названием Испанские Холмы. Час приятного общения с Дайаной помог избежать обязательных для этого времени пробок, так что дорога от центра города до дома отняла всего двадцать минут.

Ночь еще не наступила, но было уже темно, к тому же вечер выдался безлунным, так что я ехал по нашей грязной гравийной дороге с включенными фарами. Лучи нащупали дверь гаража как раз в тот момент, когда я протянул руку к кнопке, активизирующей механизм автоматического открывания дверей. Увидев налепленные на них украшения, я тут же нажал на тормоза. До гаража оставалось футов пятьдесят, и машина остановилась как раз напротив дома.

Дверь открылась, и на пороге возникла Лорен. На ней было короткое летнее платье, которое она называла «тряпкой», а я обожал. На ногах — ничего. Сидевшая у нее на руках Грейс махала ручонками, распевая что-то вроде «Папочка, папочка». Обе собаки были на поводках, и я сразу заметил, что Лорен удерживает их из последних сил.

При виде такой картины на ум пришло слово «буколика».

Трогательные видения, подобные этому, почти заслоняли от меня реальность, в которой моя жена страдала от рассеянного склероза. Не совсем, но почти.

— Здравствуйте, мои милые.

Я выключил радио, опустил стекло и кивнул в сторону гаража, украшенного протянутыми крест-накрест желтыми лентами и огромным, похожим на гигантскую розу бантом. Зная, что сделать это все одной Лорен было бы не по силам, я сразу понял, что кто-то оказал ей помощь.

— Что здесь происходит?

Одновременно я мысленно прошелся по датам, которые могли каким-то образом выпасть из памяти. Годовщина? Нет. День рождения? Нет. Валентинов день? Нет. Рождество? Сомнительно.

Лорен улыбнулась. Ее черные блестящие, как антрацит, волосы уже отросли настолько, что она могла убирать их за уши. Она покачала головой, и фиалковые глаза блеснули, отражая свет фар.

— Открой свой подарок. И не волнуйся, ты ничего не забыл.

— Открыть гараж?

Лорен снова кивнула.

— Да.

Я дотронулся до кнопки, и двери гаража начали медленно раскатываться в стороны. Бант лопнул в тот момент, когда внутри вспыхнул свет, и я увидел незнакомое транспортное средство, занимающее то самое место, которое обычно занимала моя машина.

Я знал этот автомобиль, но я не узнал его. А потом все понял.


Моей первой машиной был очень подержанный красный с белым верхом мини-«купер» 1964 года. Я любил ее. Ни более ни менее.

Но вот она не отвечала мне взаимностью.

Оглядываясь назад, я вижу, что ошибся в ней так же, как ошибся потом, спустя несколько лет, в моей первой жене, той, с которой делил постель до Лорен. Ослепленный блеском, опьяненный страстью любви с первого взгляда, я позволил чувствам увлечь меня и совершенно утратил способность смотреть на мир объективно.

Я называл машину Сэди. Она была такая же роскошная и требовательная, как и моя первая жена. И так же, как моя первая жена, Сэди была восхитительной девочкой, которая слушалась твердой руки, но, к сожалению, имела стойкое отвращение к плохим дорогам.

Все мои средства уходили на Сэди. Я тратил на нее деньги, которых у меня в ту пору не было. В отличие от Мередит, моей бывшей, она не питала слабости к персидским коврам. Ее слабость заключалась в электрической системе. В запутанном мире ее проводов обитало куда больше гремлинов и привидений, чем в том дешевом ужастике, который мы вместе смотрели в открытом кинотеатре. Сколько я ни вкладывал в Сэди, стараясь добиться ее расположения, ей все было мало. Ее аппетиты не знали границ. Она меняла генераторы, соленоиды, свечи и все такое прочее с такой же легкостью, с какой Мадонна меняет белье. Во всем, что касалось электрических компонентов, Сэди проявляла неумеренность азартного картежника: ей всегда было мало. Но фул-хаус у нее никогда не получался.

Мы расстались через три года. Я продал Сэди отставному рейнджеру с надеждой, что уж он-то приучит ее к порядку и заставит исполнять приказы с первого раза. Я расстался с ней, но не забыл.


Очевидно, Лорен не пропускала мимо ушей мои неуклюжие рассказы о неудачном романе с Сэди. Потому что в гараже прямо передо мной стояла новенькая, красная с белым верхом «БМВ»-мини, найти которую невероятно трудно, а купить практически невозможно. Это была она, реинкарнированная копия моей первой любви.

Я выскочил из своей старушки, сделал шаг вперед и замер, разрываясь между двумя желаниями. Меня тянуло к машине, и меня тянуло к семье. Я повернулся к Лорен:

— Ты… как ты… это же невозможно… Она моя? Правда, моя?

Она улыбнулась.

— Но зачем? Что я такого сделал?

— Я подумала, что тебе понравится. Тебе нравится? — спросила Лорен, и я принял решение и побежал к ней, а не к машине.

Поводок выскользнул из ее руки. Инстинкт предупреждал: остерегайся Эмили, овчарки. По собственному опыту я знал, что она в приступе восторга может запросто свалить меня с ног. Но и Энвила, нашего миниатюрного пуделя, больше напоминающего ягненка, тоже нельзя было оставить без внимания. Ген агрессивности в молекулярных цепочках его ДНК отсутствовал, но сей недостаток Энвил компенсировал пронырливостью и ловкостью хорька.

Я уклонился от радостно прыгавшего пуделя, переместил центр тяжести, немного повернул колено — ровно настолько, чтобы сохранить равновесие — и в следующее мгновение рухнул на дорожку. Падая, я успел выставить руку, чтобы смягчить удар, однако хруст, которым сопровождался контакт с бетонной поверхностью, свидетельствовал о том, что серьезных последствий избежать не удалось.

Это подтвердила и боль, пронзившая правую руку.


Гумерус — это большая кость, соединяющая локоть с плечом. Перелом ее сопровождается сильным треском и острой болью. Можете мне поверить. Сухой щелчок был похож на звук выстрела, а боль ударила с такой силой, что, будь рядом мамино плечо, я бы, наверное, расплакался.

В моем случае лечение надмыщелкового перелома плечевой кости предполагало наложение на руку бандажа и фиксацию локтя под углом примерно в шестьдесят градусов. В следующие двадцать четыре часа я узнал, что шестьдесят градусов — это противоестественный угол, лишающий человека возможности заниматься самыми простыми, обыденными делами.

Первым меня осмотрел мой друг и врач травматологического отделения нашей больницы по имени Марти Кляйн. Проведя консультацию с ортопедом и оставшись со мной наедине, Марти собственноручно изготовил фибергласовый панцирь, сделав его ярко-красным, — мы с Лорен полагали, что именно этот цвет больше всего нравится Грейс. Одновременно он сообщил, что мне не стоит рассчитывать на участие в летнем велосипедном сезоне.

Я молча кивнул. Велосипед — моя страсть, а лето — самое подходящее для этой страсти время года.

— Но кое в чем тебе повезло, — добавил доктор Марти. — Во-первых, ты не играешь в гольф, а значит, тебе не придется страдать еще и из-за этого. А во-вторых, машина у тебя с автоматической коробкой передач. Будь иначе, тебе пришлось бы больше ходить пешком.

Вспомнился рассказ О. Генри, и я, едва сдерживая слезы жалости к самому себе, рассказал Марти о стоящей у меня в гараже новенькой и еще не объезженной «БМВ». Марти расстроился почти так же, как и я. Как человеку, свихнувшемуся на автомобилях, ему не надо было объяснять, что у моей мини — стандартная коробка.

В знак утешения он предложил покатать меня на ней.

Мне хотелось плакать.

Глава 12

Я всегда старался скрыть от пациентов собственные повреждения. Даже полоска пластыря на щеке могла потребовать детального и как минимум часового, точнее, сорокапятиминутного, объяснения того, что именно стало причиной такого несчастья. По крайней мере один из трех или четырех пациентов выразил бы сомнение в правдивости моей версии — «порезался, когда брился», — и мне пришлось бы снова и снова повторять, что все в порядке и на самом деле у меня нет никакой злокачественной меланомы.

Конечно, всегда находились и такие — и они составляли большинство, — которые предпочитали не замечать ничего, какими бы явными ни были следы полученных мной повреждений. Зацикленные на собственных расстройствах или болезненных пристрастиях, они либо не могли, либо не желали обращать внимание на такие мелочи, как пластырь на моей скуле, распухшую после посещения дантиста щеку или ярко-красный панцирь, в котором под абсолютно неудобным углом покоилась моя правая рука.

Невзирая на советы Лорен, предлагавшей мне немного отдохнуть от работы, я уже на следующий после злосчастного падения день отправился в офис. Мне казалось, что время пробежит быстрее, если я сосредоточусь на проблемах других людей вместо того, чтобы размышлять о собственных.

По четвергам я заканчивал поздно, так что первому пациенту было назначено на десять утра. Рука все еще болела, и ибупрофен, которым я сопроводил наспех проглоченный сандвич с тунцом и луком, оказался недостаточной защитой от терзавшей меня боли. В общем, день обещал быть долгим.

Лорен уже позвонила Дайане и, рассказав о постигшем меня несчастье, предупредила о возможных последствиях, которые могли проявиться под действием тестостерона, например, в форме каких-нибудь мазохистского характера заявлений. Дайана встретила меня очень любезно и, пока я ожидал пациента, принесла кофе с булочкой и несколько раз извинилась за то, что напоила меня пивом, результатом чего — в этом она нисколько не сомневалась — и стало мое падение. Я напомнил, что выпил в «Триане» всего лишь один стакан, и заверил Дайану в том, что ни в коем случае не считаю ее ответственной за случившееся.

Вот и хорошо, ответила Дайана и добавила, что она себя ответственной тоже не считает, а извинялась всего лишь из вежливости.


Новый пациент появился в моем кабинете в два сорок пять, и к тому времени сломанная рука успела доставить мне массу неудобств. В приемной мы обменялись неуклюжим рукопожатием — он протянул правую, я левую — и направились по коридору к моему кабинету. Обычно эта прогулка не занимает больше десяти секунд. Все это время я мысленно ругал себя за небольшую ошибку, которую допустил накануне, когда записывал его имя в регистрационный журнал.

Человек, устроившийся напротив меня, вовсе не был Томасом Куном, как значилось в журнале. В действительности это был Томас Клун, бывший заключенный, выпущенный из тюрьмы совсем недавно, после того как тест ДНК поставил под сомнение его виновность в жестоком убийстве, имевшем место в округе Парк в конце восьмидесятых.

Я уже не помнил, спросил ли Клуна о том, кто порекомендовал ему обратиться именно ко мне. Наш телефонный разговор длился совсем недолго.

Наверное, нет. Конечно, нет. Потому что накануне моя профессиональная форма оставляла желать лучшего.


— Чем могу вам помочь? — спросил я после того, как посетитель, похоже, освоился в предложенном ему кресле.

Обычно я всегда начинал с этого вопроса.

— Вы знаете, кто я? — спросил он. В его голосе звучала надежда. Ему явно не хотелось рассказывать о себе.

— Да, мистер Клун, знаю. — «Я не знал вчера, когда вы звонили, но знаю теперь». — О вас рассказывали в новостях.

— Тогда вы, наверное, представляете, чем можете мне помочь.

— Я могу лишь предполагать, но по собственному опыту знаю, что догадки часто бывают ошибочны.

Он поджал губы и шумно выдохнул.

— Вообще-то обратиться к вам не моя идея.

Я ждал продолжения. Не исключено, что присутствие мистера Клуна в моем кабинете объясняется необходимостью выполнить решение суда, хотя мне было трудно представить, какие именно юридические обстоятельства могли побудить суд прибегнуть к такой мере. Пока он молчал, я, пользуясь паузой, рассмотрел своего нового пациента. Одежда на нем, похоже, новая. Шорты с накладными карманами появились уже после того, как Том отправился за решетку. На ногах — шлепанцы.

Выглядел он, на мой взгляд, несколько располневшим, как человек, долгое время принимавший стероиды. Несколько лет назад я проводил кое-какие консультации в лагере Джордж-Уэст и именно там узнал, что заключенные, отбывая срок в тюрьме, часто набирают лишний вес. Причина — недостаток физической активности и далекий от идеального режим питания. Больше всего Том Клун походил на спортсмена-любителя, баловавшегося время от времени штангой, но в прочих отношениях опустившегося.

— Я живу сейчас с дедом. Мы заключили что-то вроде договора, и он настаивает на том, чтобы я прошел курс терапии. Человек он хороший, но немного упрямый. Послушайте, я вовсе не хочу сказать, что мне не нравится его предложение, но, по-моему, лучше, если вы с самого начала будете в курсе всех обстоятельств.

Я не спешил с ответом, ожидая, что выведаю дополнительные детали. Может быть, я знаю его деда, и, может, это он отправил внука сюда.

— Ну и раз уж я здесь, то почему бы не использовать время с пользой? Мне надо ко многому привыкнуть. Здесь все так странно. Я имею в виду на свободе. Не хочется на чем-то споткнуться, сделать что-то не так. Многие хотели бы, чтобы я споткнулся.

В его словах слышались отзвуки паранойи, но я напомнил себе, что опасения моего пациента могут иметь под собой вполне реальные основания.

— Вы рассуждаете абсолютно здраво, Том. С чего хотите начать?

— Вы сломали руку.

— Споткнулся о собаку.

После четырех предыдущих попыток объяснить причины постигшего меня несчастья другим пациентам я свел рассказ до трех слов, оставив самую суть.

Клун, похоже, собрался было отпустить замечание по поводу моей руки, или моей собаки, или, может быть, моей неловкости, однако удержался.

— Тринадцать лет. Вот сколько у меня отобрали. И этих лет уже не вернуть.

Пульсирующая боль в руке не стихала, но я вдруг перестал ее замечать. Я почувствовал, что мне выпал наконец шанс сделать что-то такое, что восстановит мою веру в ценность того, чем я занимаюсь. Мне показалось, что вот сейчас я услышу нечто такое, чего не слышал ни разу за все годы практики, узнаю, что испытывает человек, попавший в тюрьму за преступление, которого не совершал; и каково это — принести в жертву несовершенству нашей системе правосудия — пусть и не по своей воле — лучшие годы жизни.

Мне предстояло из первых уст узнать о том, что чувствует человек, чьи апелляции остаются без ответа, чьи надежды тают, как запасы дров в зимнюю стужу, и ему не остается ничего, как только ждать окончательного прихода холодов.

Ждать, сидя в камере смертников, пока кто-то придет и скажет: «Пора».

Но Том Клун начал рассказывать о другом. Обманув мои ожидания, он завел речь о том, как добирался домой из тюрьмы. Передал мне свой разговор с начальником тюрьмы, а потом заговорил о женщине, которая ждала его за тюремными воротами и отвезла в Боулдер.

Он говорил о ней очень подробно. О том, что она агент ФБР. Что ее зовут Кельда Джеймс. Он рассказал об аромате ее духов, о белых джинсах, обтягивавших ее бедра, о стычке с детективами из округа Парк, о том, как ловко она выхватила свой «ЗИГ-зауэр», или что там еще, и ткнула его прямо копу в физиономию.

— Когда она навела пистолет на того придурка, я подумал… Послушайте, я ведь могу вам об этом рассказать? Вы ведь никому не скажете, верно? Хорошо. Это ведь не записывается, нет?

Он оглянулся, как будто ожидал увидеть в углу кабинета камеру на треноге.

Я открыл было рот, собираясь объяснить ему пределы конфиденциальности, но Том уже продолжил повествование:

— Так вот… Когда она навела на него пистолет, я, конечно, испугался. Испугался, но еще подумал, что она самая крутая женщина на земле. Как она с ним обошлась! Как поставила его на место! Вы бы видели! И даже не дрогнула. Он пробовал изобразить из себя крутого, но она дала ему укорот. А какая сексуальная! О, я вам расскажу. Знаете, я там много чего повидал и через всякое прошел, но у меня просто нет слов, чтобы ее описать. Я бы отдал все на свете, чтобы только встретиться с ней еще раз. Это моя единственная цель в жизни.

Он говорил без остановки, на одном дыхании и, похоже, не собирался останавливаться.

— Во-первых, она… она… роскошная. Шикарная. И такая… горячая. А какое тело… Я понимаю, что ей не двадцать пять, но по ней не скажешь. Понимаете, в ней столько энергии. Только что развернула этого копа, выдала ему по полной программе, и вот уже стоит на коленях и меняет колесо. Так ловко, как будто занимается этим каждый день после работы. Клянусь вам, такой женщины я еще не видел. Что потом? А потом — уверен, вам это понравится — везет меня позавтракать в этот чертов отель «Бродмур». Самая сексуальная женщина в мире подвозит меня к самому входу в этот роскошный отель. Я подумал, что мне это все снится, что такого не может быть. Двух часов не прошло, как я вышел из тюрьмы, и вот такая красотка уже ведет меня в пятизвездочный ресторан. Я вам так скажу: когда мы вошли в фойе, мне было уже не до завтрака. Вы там бывали? Это же… Господи, все, чего я хотел, — это выхватить бумажник, достать кредитную карточку и снять самый лучший номер с видом на то чертово озеро с горами. Ни о чем другом я и подумать не мог. И плевать на деньги. — Том вдруг остановился и продолжил уже без недавнего энтузиазма: — Только вот бумажника у меня не было, и кредитной карточки у меня ни черта не было. На мне была та дешевка, которую дают, когда выходишь из тюрьмы, и даже несчастную сотню баксов положить было некуда.

Он замолчал, мысленно переместившись куда-то, куда меня никто не приглашал. Я уже подумал о том, чтобы вернуть его в реальность, но тут лицо его просветлело, и слова полились с прежней легкостью.

— Я рассказывал вам о своих трюках? Нет? Ладно, расскажу. Это стоит послушать.

Том рассказал о кувырках. И о сальто назад.

А потом вернулся к своим планам встретиться с Кельдой Джеймс.

И все это время я совершенно не ощущал боли в руке. Потому что пересматривал свои прежние представления о Томе Клуне. Я знал, что самое главное — осторожность, что нельзя строить теорию, не изучив и не поняв то, что пришлось претерпеть человеку за чертову дюжину лет, проведенных в исправительном учреждении. Тот, кто сидел напротив меня, почти наверняка страдал от посттравматического расстройства.

Время сеанса подходило к концу, и мы с Томом договорились встретиться в следующую среду.

— Знаете, — сказал Том перед тем, как подняться с кресла, — я ведь не сделал там ни одной татуировки. И горжусь этим. — Он вытянул руки, как будто для осмотра, потом повернул их вверх ладонями.

— Поздравляю, — сказал я, сам не зная почему. Может быть, потому, что он казался таким искренним.

— Спасибо, — бодро ответил он.

Глава 13

Одной из причин того, что по четвергам я работал позже, чем в другие дни, была Кельда Джеймс. Месяц назад, когда она позвонила, чтобы договориться о первом сеансе, я предложил ей прийти в пять сорок пять, но потом согласился сдвинуть начало на четверть часа. Так что Кельда приходила ровно к восемнадцати, а заканчивали мы без пятнадцати семь. Почему я пошел на уступку? На то были три причины.

Первая. Мне почему-то казалось, что она не станет тратить время на чтение лекций о способах закладки тарелок в посудомоечную машину.

Второе. Кельда работала в ФБР, и я подумал, что услышать о ее жизни будет интересно и полезно. Признаю, вторая причина неубедительна и слаба для того, чтобы согласиться принять нового пациента. Но что есть, то есть, и от правды не уйдешь. А правда в том, что, будь Кельда Джеймс менеджером компании «Натуральные продукты», консультантом по маркетингу «Ай-би-эм» или лаборанткой санитарно-эпидемиологической станции в Амгене, я бы скорее отправил ее к одному из своих коллег, чем согласился продлевать рабочий день.

И наконец, третья причина моей уступчивости… Боюсь, объяснить ее довольно сложно.

Если бы Лорен увидела Кельду в моей приемной, она бы наверняка сказала, что третья причина еще менее убедительна и более жалка, чем вторая. Моя жена свела бы ее к простой констатации того факта, что мне приятно смотреть на Кельду.

О том, чтобы приблизиться к входу в эту пещеру, я не хотел даже думать, а потому не сделал и шага. К тому времени в моей карьере, как и в жизни вообще, наступил период более или менее ясного осознания того, что даже малейшее укрепление сомнений в профессиональной пригодности может привести к катастрофе.

Итак, в чем же заключается третья причина, побудившая меня согласиться на просьбу Кельды перенести наши встречи на более позднее время? Назовите это как хотите — Лорен и Дайана возможно и даже наверняка употребили бы понятие «рационалистическое обоснование», — но у меня почему-то сложилось впечатление, что я как раз тот, кто способен помочь Кельде Джеймс.

И как бы ни устал я от своей работы, каким бы эмоционально опустошенным себя ни чувствовал, безразличие еще не заполнило меня целиком.


На следующий после моего падения день Кельда опоздала на сеанс и появилась только в шесть десять.

Еще при первой встрече она предупредила, чтобы я не ожидал от нее пунктуальности, что иногда сеансы будут отменяться в последнюю минуту, а иногда она даже не сможет позвонить и просто не придет. Такая уж у нее работа. Она не спросила, устраивает меня это или нет. Ей нужно было мое согласие, но не более того.

Я немного подумал, а потом сказал, что в случае опоздания буду ждать ее в течение двадцати пяти минут, и если она не появится, то при следующей встрече даст объяснение. Если причина неявки не будет связана с работой, ей все равно придется платить.

— Договорились, — сказала Кельда.

* * *
Причины, по которым люди приходят к специалисту по клинической психологии, многообразны. Нередко одни присылают других. Жены — мужей. Родители — подростков. Боссы — подчиненных.

А иногда, как я только что узнал, дедушки — оправданных убийц.

Но чаще всего люди обращаются к таким, как я, потому что им больно. Обычно боль эта не новая. Наиболее типичны случаи, когда человек, прежде чем пойти за помощью, жил с болью годы или даже десятилетия. Жил и терпел. И если он вдруг решается проконсультироваться с психотерапевтом, значит, случилось что-то такое, после чего сил терпеть боль уже не осталось. Она стала невыносимой. Или же человек решил, что жить с ней дальше не может. Что-то случилось.

Мотивация Кельды представляла собой комбинацию двух перечисленных выше категорий. Во-первых, она определенно страдала от боли. В этом не было никаких сомнений. Во-вторых, ко мне ее послали. Сделал это врач-невролог Ларри Арбатнот. Случай Кельды выступал из ряда ординарных, потому что боль ее была скорее физической, чем душевной. Ларри лечил ее от хронической боли в ногах и, столкнувшись с трудностями в постановке диагноза, согласился продолжать работать с ней только при условии, что она встретится с психотерапевтом, который должен выяснить, не является ли психологический фактор сопутствующим компонентом ее заболевания.

Пациенты, проходящие курс лечения того, что они считают чисто физической болезнью, не очень-то любят, когда врач упоминает о возможном присутствии психологического компонента. Кельда в этом отношении не отличалась от других. В ходе первых трех сеансов она то и дело активно выражала неприятие этой идеи, и я уже приготовился к тому, что так будет продолжаться и дальше. Мне не понадобилось много времени, чтобы уяснить: поколебать ее уверенность не так-то просто.

Единственной темой, помимо физических болей Кельды, которую мы обсуждали при первых встречах, была история Розы Алиха. Имя девочки было мне хорошо знакомо, потому что ее похищение и спасение широко освещались в свое время в средствах массовой информации. Несколько лет назад Кельда спасла Розу, вступив в перестрелку с ее похитителем, и драматическая развязка той истории привлекла внимание всего штата.

По какой-то не исследованной до сих пор причине люди склонны скорее забывать имена героев, чем имена жертв и злодеев. Но с Кельдой Джеймс все вышло иначе. Думаю, не менее половины Денвера до сих пор идентифицировали ее со спасителем Розы Алиха.

Так что в штате Колорадо за Кельдой прочно закрепилась репутация героини.

Неудивительно было и то, что ее собственное мнение о себе не совпадало с общепринятым.

— Я не героиня. Я всего лишь обычный человек, которому посчастливилось спасти маленькую девочку. Иногда я даже не уверена, что меня можно назвать обычным человеком.

— Почему? — спросил я.

— Мне очень жаль, что в тот день все получилось так, как получилось. Жаль, что погиб тот парень. Если бы это было возможно, я бы сделала все по-другому.

— Как по-другому?

— Я бы сделала так, чтобы он не умер, — не моргнув глазом ответила она.

Мне удалось изобразить недоумение.

Кельда не мигая смотрела прямо перед собой.

Я очень хотел услышать продолжение и, если чему и научился за годы практики, так это умению заткнуться в нужную минуту. Сейчас был как раз такой случай.

Ее молчание длилось несколько секунд.

— Страдания Розы не закончились. Возможно, ей придется страдать до самого конца. То же и родители. Их боль не утихнет никогда. Почему же то чудовище должно покоиться с миром?

«О!»

Возможность психологической связи представлялась очень соблазнительной, но я напомнил себе, что боли в ногах появились у Кельды задолго до того, как она спасла Розу Алиха. Какая уж тут связь, верно?

К тому же я был почти уверен в другом.

— А вы?

— Что?

— Вы ведь тоже все еще страдаете?

Она моргнула и отвела глаза.

— Дело не во мне.

— Нет? Разве?

Кельда вроде бы покачала головой, но жест получился настолько сдержанным, что полной уверенности у меня не было. В тот момент мне показалось, что она словно бросает мне вызов, предлагает покопаться в чужой душе, и, признаюсь, желание взяться за лопату и врубиться в слежавшуюся грязь едва не подтолкнуло меня к действию.

И все же я не сделал шаг вперед. На мой взгляд, связь между нами, между психотерапевтом и пациентом, еще не стала достаточно прочной.

Было ли мое решение свидетельством профессиональной прозорливости? Или проявлением клинической трусости?

Когда в тот день Кельда вышла из моего кабинета, я сказал себе, что жюри еще совещается.

Как оказалось впоследствии, это было не последнее из моих неверных суждений в отношении Кельды Джеймс.

* * *
Первые слова, которыми встретила меня в приемной Кельда на следующий после моего столкновения с пуделем день, прозвучали так:

— О Господи, Алан! Что у вас с рукой?

Я отделался уже ставшим стандартным ответом.

— Споткнулся.

— Вам больно? Когда это случилось? Как…

— Случилось вчера. Немного побаливает, но я буду в порядке, когда привыкну к этому панцирю. Пойдемте в кабинет.

Через минуту Кельда уже сидела в кресле, сочувственно наблюдая за тем, как я устраиваюсь в своем.

— Можно отменить, перенести на другой день. Вам лучше пойти домой и отдохнуть. Представляю, как вы мучаетесь.

— Спасибо за заботу, но я вполне дееспособен.

Своим ответом я дал понять, что благодарен за сочувствие, но хотел бы перенести центр внимания на то, что привело ее сюда.

— Уверены? — Факт ее повышенного внимания к моей сломанной руке был столь же показателен, как и практически полное отсутствие такового со стороны Тома Клуна. — Что же все-таки произошло?

Я рассказал о том, как споткнулся о собаку. С каждым разом история звучала все глупее и глупее.

Кельда спросила, как чувствует себя пудель.

Я решил, что действовать надо тверже.

— Пудель не пострадал. Как вы?

Она вздохнула и переменила позу, одновременно, сама того не замечая, продолжая растирать ладонью бедро правой ноги.

— Вы попросили вспомнить, когда именно начались боли. Что происходило тогда в моей жизни.

— Да. — Вообще-то я не просил ее об этом, а лишь высказал предположение, что такое обращение в прошлое поможет вспомнить обстоятельства возникновения болей. То, как она трансформировала мое предложение, наводило на некоторые мысли.

— Так вы уверены, что у вас все в порядке.

Я подтвердил это еще раз.

— Думаю, они начались в то время, когда я была в Австралии, точнее, в Сиднее. Может быть, и раньше, но вероятнее, что как раз тогда. Я ведь уже рассказывала, как оказалась и что делала в Австралии, не так ли?

Я покачал головой.

— Страховая компания, в которой я работала после окончания колледжа, имела отделение в штате Новый Южный Уэльс. Одного из моих боссов, возглавлявшего бухгалтерский отдел, послали туда, чтобы расследовать случай предполагаемого мошенничества. Он попросил меня поехать вместе с ним.

Вообще-то я подозревала, что у него есть на меня кое-какие виды. Наверное, он рассчитывал, что я соглашусь спать с ним. Я только что закончила колледж, мне было двадцать четыре года, и я подумала, а почему бы и нет? Это же такая прекрасная возможность посмотреть мир. Короче, мы вылетели в Сидней, и все закончилось тем, что я провела там почти шесть месяцев. Австралия — прекрасная страна. И время было потрясающее. К тому же я набралась там опыта. Это был один из самых замечательных периодов в моей жизни.

Тон, которым Кельда произнесла этот монолог, плохо вязался со словами. Глаза остались потухшими, губы не выразили особенных чувств. Она продолжала поглаживать бедро, только теперь рука сместилась выше. В какой-то момент Кельда откинула с лица упавшую прядь темных волос, и ее указательный палец остановился на верхней губе.

— И тогда начались боли? — спросил я.

— Да, примерно в то время. Сначала я не обратила особенного внимания, решила, что просто перенапряглась. Знаете, мы ведь там редко сидели дома. Ребята, с которыми я общалась в Сиднее, жили у воды, и мне хотелось попробовать все то, чем занимались и они. Я училась серфингу и виндсерфингу, а потом познакомилась с парнем, у которого была моторная лодка, и мы вместе осваивали водные лыжи. И влекла меня не только вода. Мы ходили в Голубые горы. Вот почему, когда возникли боли, я списала их на усталость.

— Вы обращались к врачу?

Она покачала головой.

— Я встречалась с одним врачом. Недолго, пару раз. Интересный был парень. Но со своими болями я к врачам не обращалась. Думала, все пройдет само.

В голове у меня уже крутилось несколько вопросов, но я понимал, что и без того уже задал один лишний. Мне было интересно, куда Кельда уйдет без моего вмешательства.

— Кстати, в Сиднее я встретила еще одну Кельду. Она была из Квинсленда. А ее мать родилась, как и моя, в округе Корк. Это единственная Кельда, которую я знаю. — Она слабо улыбнулась. — И та Кельда напоминала мне Джонс. Такие же светлые волосы, такая же бледная кожа, такие же зеленые глаза. И почти такая же худышка.

— Джонс?

Лицо Кельды смягчилось.

— Да, Джонс. Я ведь еще не рассказывала вам о Джонс? Моя подруга по колледжу. Лучшая подруга. Самая лучшая. Джоан Саманта Уинслет. — Кельда скрестила ноги. — Мы познакомились в тот день, когда я увидела ее имя в списке на доске информации. Там было написано «Уинслет, ДжоанС.». Пропуска между «н» и «С» не было, и я прочитала вслух «Уинслет, Джонс». Она стояла рядом и ужасно развеселилась. Мы подружились и пару лет жили вместе. С самого первого дня я всегда называла ее только Джонс. Больше никто. Наверное, это как-то связывало нас. В общем, Кельда, которую я встретила в Австралии, напомнила мне Джонс.

По-моему, интуиция — это сочетание опыта, внимательности и, может быть, каких-то магических свойств, выделить которые мне пока еще не удалось. Каковы бы ни были компоненты, эта амальгама кричала в уши, что Джонс не просто лучшая подруга Кельды.

— Связывало? — спросил я. — Вы говорите о ней в прошедшем времени.

— Да, я так говорю. Джонс умерла. Умерла в том же самом году, когда жила на Гавайях. Она была художницей.

Нелогичная последовательность жила на Гавайях/была художницей повисла в воздухе между нами, словно не желающая опускаться дымка тумана.

Я сравнил два временных периода.

— Джонс умерла, когда вы находились в Австралии?

Кельда подняла на меня влажные от слез глаза.

— Я пока еще не готова говорить о Джонс. Ладно?

Интересное по многим причинам заявление. Главное, я услышал в нем признание Кельды в том, что разговор о Джонс имеет решающее значение в нашем продвижении вперед.

— Конечно. Я лишь хочу указать, что, начав говорить о болях, вы довольно быстро перешли к вашей подруге Джонс.

Она холодно и даже с вызовом посмотрела на меня, и в ее взгляде я прочитал вопрос и просьбу: «Что вы хотите этим сказать?» и «Пожалуйста, не вынуждайте меня говорить о ней».

Подобного рода обращения Кельда адресовала мне и раньше. При нашей первой встрече речь зашла о том, что она не пользовалась государственной страховкой для оплаты лечения, предпочитая отдавать деньги лично мне. Кельда признала, что не хочет, чтобы в ФБР знали о ее посещении невролога, о хронических болях, о том, что она не может обходиться без наркотиков, и, уж конечно, о консультациях с психотерапевтом.

Кельда даже призналась, что изобрела несколько хитроумных методов — включая приклеенный к спине мешочек от капельницы с отводящей трубкой, — которые до сих пор позволяли ей успешно обманывать специалистов ФБР, пытавшихся обнаружить в ее моче дериваты морфия.

Она ясно дала понять, что я не должен разглашать ни сам факт ее лечения, ни природу такового, так как если в ФБР узнают о регулярном приеме наркотиков, это будет стоить ей работы.

Разумеется, я заверил, что не имею желания и определенно не обязан информировать Федеральное бюро расследований о том, кто мои пациенты и с какими проблемами они ко мне обращаются.

В тот день мы больше не говорили о Джонс, хотя я и предпринимал осторожные попытки направить беседу в интересующее меня русло.

Сеанс подошел к концу. Кельда поднялась, взяла свои вещи и сказала:

— Я порекомендовала вас одному человеку. Просто для беседы, разумеется. Это мужчина, которого только что выпустили из тюрьмы. Том Клун. В новостях много говорили о том, что выйти на свободу ему помог некий агент ФБР, обнаруживший свидетельствующую в его пользу улику. В общем, так оно и было. И агент — это я. Я нашла тот самый нож, о котором вы, может быть, слышали или читали.

Кельда шагнула к двери, но повернулась.

— Надеюсь, ваша рука скоро заживет, Алан. В следующий раз старайтесь все же переступать через собаку. Увидимся через неделю.

* * *
На полпути домой я попал в пробку на Южном шоссе и с удивлением осознал, что рука снова разболелась, стоило мне только перестать думать о Джонс.

Боль напомнила о моей новенькой машине.

Разумеется, в то время я еще не знал, что это была ошибочная ассоциация.

Но так уж получилось.

Глава 14

Возвращаясь в Лафайет, Кельдавыехала на Арапахо-роуд и неожиданно для себя оказалась на параллельной линии со своим терапевтом, Аланом Грегори. Однако прежде чем свернуть к дому, она вспомнила, что должна выполнить пару поручений в Боулдере: заглянуть в «Ликер-Март» за любимым пивом Айры и наведаться в хозяйственный магазин Макгукина за материалом дня починки окна в ванной. Час пик еще не миновал, а потому Кельда неспешно покружила по местным дорогам.

Входя в «Март», Кельда мельком взглянула на красный пикап «тойота», въехавший на стоянку почти вслед за ней. Купив для Айры пиво, она отъехала от магазина, заметив, что тот же самый пикап свернул со стоянки на Каньон-бульвар через считанные секунды после нее.

Может быть, совпадение, подумала она. Вероятнее всего.

Миновав несколько кварталов к востоку, Кельда повернула вправо и тут же проскочила на дальнюю полосу, чтобы выехать на стоянку магазина Макгукина. Пикап проследовал за ней, но когда она остановилась у поворота, промчался мимо. Она попыталась рассмотреть водителя, чему помешали солнцезащитный козырек и затемненное стекло окна. Кельде показалось, что за рулем мужчина. Регистрационная карточка на ветровом стекле отсутствовала, а номер сзади был весьма кстати забрызган грязью.

Через полквартала пикап снизил скорость и свернул налево, на Арапахо-роуд.

Если бы она вела такого рода слежку — а она бы ее не вела по той простой причине, что скрытое наблюдение с использованием одной машины практически невозможно, и это известно каждому мало-мальски опытному агенту, — то предприняла бы точно такой же маневр, как и тот, что только что совершила «тойота». Кельда заехала на стоянку, подошла к магазину и остановилась у входа, ожидая появления пикапа. Примерно через минуту он подкатил к стоянке со стороны Арапахо-роуд.

«Это не совпадение».

Покончив с делами, купив все, что требовалось, Кельда вернулась к своей машине и, проехав пару сотен ярдов, повернула на Арапахо. На перекрестке с Двадцать восьмой улицей, где ее остановил красный глаз светофора, Кельда обернулась. Пикап следовал за ней. Потом он на некоторое время пропал из виду и появился снова через полторы-две мили, отделенный от Кельды дюжиной других автомобилей.

Кельда достала из плечевой кобуры «ЗИГ-зауэр» и положила его на колени. Потом проскользнула на правую полосу и сбросила скорость, надеясь, что преследователь не обратит внимания на ее маневр. Прием не сработал. «Тойота» по-прежнему держалась позади, отставая на несколько сотен футов.

Проехав на восток еще три мили, Кельда увидела поворот на Сто одиннадцатую улицу, которая вела к ее скромному ранчо. Приводить того, кто сидел у нее «на хвосте», к дому, Кельде не хотелось, поэтому она решила слегка изменить маршрут и продолжила путь по Сто девятнадцатой. Вместо того чтобы повернуть налево, она повернет направо и попытается оторваться от преследователя в районе пригородных новостроек. А уже потом поспешит домой и постарается разобраться в происходящем.

Приближаясь к Сто одиннадцатой, она добавила газу, не отрывая глаз от зеркала заднего вида. Странно, но расстояние между «бьюиком» и «тойотой» увеличивалось быстрее, чем можно было ожидать. Впечатление было такое, что пикап не ускоряет, а, наоборот, замедляет ход. Так оно и получилось. «Хвост» притормозил у развилки и свернул на дорогу к ее дому. Кельда рассеянно потрогала лежащий на коленях пистолет, отвела глаза от зеркала и… прямо перед ней, в каких-то ста футах, возникло желтое, с ярко-красными глазами пятно. Школьный автобус!

Кельда вдавила в пол педаль тормоза, инстинктивно чувствуя, что уже не успеет остановиться и избежать столкновения. О том, чтобы попытаться обойти автобус справа, нечего было и думать — в случае остановки дети выходили бы именно с этой стороны. Оставалось одно: выскочить на полосу встречного движения. Мозг уже перерабатывал информацию — навстречу ей летели по меньшей мере три пары огней. Первые две машины должны были промчаться до того, как она нагонит набитый школьниками автобус.

Первая пролетела. Кельда бросила взгляд влево, и сердце глухо колотнулось: в «импале» сидели с полдюжины подростков. Две оставшиеся пары огней быстро приближались, но она уже прикинула, что места для маневра должно хватить.

Желтая стена угрожающе выросла. Красные сигнальные огни светили так ярко, что казались двумя летящими в нее огненными копьями.

Это был мини-вэн «додж», и Кельда уже видела двух мальчишек на заднем сиденье.

Расстояние сократилось до нескольких футов, когда она налегла на руль, выворачивая «бьюик» влево, и одновременно ослабила давление на тормоз. Автомобиль вынырнул из-за автобуса на запрещенную полосу, разминувшись с задним бампером на считанные дюймы, и под острым углом устремился поперек шоссе.

Навстречу пулей летел новенький «фольксваген-жук», раскрашенный в тот бледно-желтый цвет, который природа приберегает обычно для бананов, птичек и тропических рыбок. Появление Кельды стало для сидевшей за рулем «фольксвагена» молодой женщины полнейшей неожиданностью. Она даже не успела оценить опасность и испугаться — лицо выразило только шок.

В следующий момент периферийное зрение зафиксировало промелькнувшее желтое пятно, но Кельда даже не поняла, было ли оно горчично-желтым, то есть автобусом, или неоново-желтым, то есть «жуком». Она даже не поняла, зацепила ли кого-то, потому что пришла в себя, только когда левые колеса «бьюика» прошуршали по усыпанной гравием обочине на противоположной стороне Арапахо-роуд.

— Черт!..

Машина остановилась. Два колеса на щебне, два — на асфальте. Автомобили проносились мимо в обоих направлениях, как будто ничего не произошло. Транспортный поток вернулся в норму гораздо раньше, чем ее дыхание.

Кельда подняла свалившийся на пол «ЗИГ-зауэр» и вернула его в кобуру. А потом еще целую вечность ждала, пока вереница машин прервется и можно будет выехать на свою полосу.


Выполнив поворот на Сто одиннадцатую улицу, Кельда осмотрелась. Красного пикапа видно не было. Она до предела выжала педаль газа, стрелка спидометра задрожала у отметки верхнего предела разрешенной скорости. На горизонте слева потянулись горы, укрытые розово-серыми шапками дождевых облаков. Солнце спряталось, небо быстро темнело, и на нем одна за другой выскакивали серебряные пятнышки звезд.

И никаких признаков приближения муссонов.

В отличие от Арапахо Сто одиннадцатая — улица почти пустынная. В тот вечер движение на ней было даже ниже обычного уровня. На протяжении последней мили навстречу Кельде попалось всего лишь несколько автомобилей. Позади, сколько она ни смотрела в зеркало, так никто и не появился. Тем не менее Кельда проверялась через каждую сотню ярдов. На всякий случай.

Она притормозила перед тем, как повернуть к дому. С севера навстречу двигался автомобиль, и Кельда решила пропустить его, а уж потом выполнить поворот. Автомобиль — мощный полноприводный внедорожник — проследовал своим путем, а Кельда доехала до конца улицы, где стояли почтовые ящики. Поставив «бьюик» на ручной тормоз, она вышла из машины, намереваясь забрать почту. Действие адреналина быстро заканчивалось, а боль в ногах так же быстро возвращалась, пульсируя в бедрах и икрах. Кельда все же добрела до столбика с оцинкованным ящиком…

Громкий сухой треск словно проткнул тишину ночи.

Кельда замерла.

Подняла руку. Нащупала кобуру. В следующий момент позади взвыл мотор, и ее оглушил рев двигателя, заработавшего вопреки рекомендациям производителя сразу на полных оборотах. Кельда повернулась, бросила взгляд на свою улицу, потом на Сто десятую, но так и не поняла, где же преследователь.

Свет фар ударил по глазам, но рев мотора уже начал стихать. Кельда услышала хруст гравия. Автомобиль приближался, но на довольно умеренной скорости. Кельда отступила за «бьюик» и опустилась на корточки. Действиями ее руководил отточенный многочасовыми упражнениями инстинкт, так что Кельда машинально расположилась за самым надежным барьером, который составили колесо и двигатель.

Из пелены повисшей над пустынной улицей пыли вырвался красный капот «тойоты». Солнцезащитный козырек по-прежнему не позволял рассмотреть водителя, да и тонированное стекло не стало прозрачнее. Поравнявшись с «бьюиком», пикап остановился. Кельда пригнулась, держа «ЗИГ-зауэр» в вытянутой руке.

Прошло десять секунд. Пятнадцать. Стекло опустилось на пару дюймов.

Кельде показалось, что из кабины потянуло дымом сигареты.

Затем мужской голос произнес:

— Добрый вечер, дорогуша.

«Прехост?»

Стекло поднялось, и автомобиль покатил на юг, в сторону Арапахо-роуд. Кельда провожала его взглядом, пока два красных хвостовых огня не слились в единую точку.


Взяв из машины большой фонарик и несколько полиэтиленовых пакетиков, Кельда прошла по улице к тому месту, где стояла «тойота». Фонарик она держала в левой руке, пистолет в правой. Луч света пробежал по дороге, однако определить точное место ей не удалось. Дважды Кельда останавливалась и приседала, чтобы осмотреть валявшиеся в придорожных кустах окурки. В обоих случаях они оказались несвежие.

В дальнем конце улицы вспыхнула еще одна пара фар. Заворчал мотор. Кельда отпрыгнула с проезжей части и перескочила через невысокий заборчик, ограждавший ее владения.

Машина приближалась. Кельда увидела, что водитель высунул из окна голову, и, не высовываясь, подняла руку с пистолетом. Ставший невесомым «ЗИГ-зауэр» повис в воздухе, как будто рука была подвешена к невидимому, наполненному гелием шару.

— Это я, детка. Айра.

— Черт бы тебя побрал, Айра. У меня чуть сердце от страха не лопнуло. Еще немного, и я бы тебя пристрелила.

Машина остановилась напротив нее. Двигатель умолк.

— Какого черта ты здесь делаешь? — раздраженно спросила Кельда.

Он покачал головой.

— Хотел заглянуть к тебе. Подъехал. Смотрю, твоей машины нет, а стоит какая-то чужая. Пикап. Парень за рулем, как мне показалось, наблюдал за домом. Я решил посмотреть, что он задумал, и проехал дальше по улице. Припарковался у заведения Лукаса и сделал вид, что иду в магазин. Оттуда и наблюдал. Ты его знаешь?

— Нет. Я ездила в Боулдер, к психотерапевту. «Тойоту» заметила на обратном пути и подумала, что за мной следят. Но потом он вроде бы отстал. Оказалось, что нет. Ты рассмотрел номера или парня за рулем?

— Нет и нет. Судя по всему, он в курсе, где ты живешь. Это плохо.

— Без тебя знаю.

— Что ему было нужно?

— Он проехал мимо очень медленно и сказал: «Привет, дорогуша».

— И все?

— И все. Похоже, ему важно было дать мне понять, что он знает, как меня найти.

— Но почему? Может это иметь какое-то отношение к Тому Клуну?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Возможно. Может быть. В данный момент предполагать можно все, что угодно.

— А это не был один из тех парней, которые пытались запугать вас с Клуном по дороге из тюрьмы?

— Не думаю. Может быть, один из них. Но мне так не кажется. Голос другой.

— Я могу составить тебе компанию на сегодня.

— Не очень хорошая идея, Айра. Я устала и хочу только одного: лечь и постараться уснуть.

— Тогда уж позволь мне хотя бы зайти в дом и все там проверить.

— Айра, что ты собираешься делать? Ты же упадешь в обморок, если увидишь чужого в доме. Лучше уж я займусь этим сама. И не беспокойся, все будет в порядке. Позвони мне завтра, хорошо?

Он ответил не сразу.

— Ладно, пусть будет по-твоему.

Подождав, пока Айра уедет, Кельда продолжила поиски. Пройдя футов сто по дороге, она обнаружила еще два окурка. Один валялся в пыли, другой лежал на сухой травинке, будто мяч для гольфа на метке. Оба от сигарет одной марки. Эти два окурка — один сгоревший почти до фильтра — отличались от ранее найденных тем, что были свежие. Пользуясь одним полиэтиленовым пакетом как перчаткой, Кельда подняла оба и осторожно опустила их в другой пакет.

Потом, сужая круги, прошла по периметру вокруг того места, где предположительно стояла «тойота», но так и не нашла ничего такого, что могло дать подсказку относительно личности сидевшего за рулем мужчины. Ничего, кроме отпечатков шин.

Следующим объектом ее внимания стал дом, который Кельда тоже обошла вокруг, проверяя окна и двери. Внимательно осмотрела электрический провод, идущий к дому от столба. Проверила телефонную линию. Посветила на газовую трубу. Ничто не указывало на то, что кто-либо приближался к дому, пытался проникнуть внутрь или приготовил ей неприятный сюрприз.

Закончив с осмотром, Кельда вернулась к машине и отвела ее на обычное место стоянки под двумя вязами.

К тому времени когда она поднялась по ступенькам, открыла дверь и переступила порог, ноги уже горели. Сигнализация сработала как обычно. Кельда отключила ее и, держа пистолет наготове, обыскала весь дом с такой тщательностью, как будто была уверена, что в нем есть посторонний.

Минут через десять она убедилась, что никого нет. И не было.

Кельда сняла одежду, влезла в короткий хлопчатобумажный халатик, включила освежитель и вентилятор и закрыла все жалюзи. Потом расстелила на кровати два банных полотенца и стала раскладывать принесенные из холодильника мешочки с горошком. Зазвонил телефон. На определителе появилась надпись: «Частный».

— Алло?

— Кельда? Это Том Клун.

— Да?

Она устало вздохнула.

— Я не вовремя?

Кельда отправила в его адрес беззвучное проклятие.

— Что случилось, Том?

Зажав трубку между плечом и щекой, Кельда аккуратно разложила мешочки с горошком и завернула полотенца.

— Думаю, кто-то побывал в нашем доме, — проговорил Том.

— Что?

— С тех пор как я здесь живу, вокруг творится что-то непонятное. Особенно в последние два дня. Мне кажется, в доме кто-то был.

— Почему бы вам не позвонить в полицию Боулдера? Уверена, они вам помогут. Просто наберите 911.

— Я не очень-то хочу связываться с полицией. Надеюсь, вы понимаете почему.

Ей вдруг стал понятен скрытый смысл сказанного Томом. В ее сознании стало постепенно, как на карточке «Полароида», проявляться лицо, черты которого все больше напоминали Айру.

— Я не могу вам помочь, Том. Я — федеральный агент. То, о чем вы мне рассказали, находится в ведении полиции, а не Федерального бюро расследований.

— Мне не нужна ваша официальная помощь. Просто… не знаю… я становлюсь параноиком. Вот и подумал, что вы могли бы заглянуть ко мне. Неофициально. Между делом. Может быть, я и вправду схожу с ума. Мне больше не к кому обратиться.

Она с тоской посмотрела на полотенца. Представила, как замороженный горошек избавляет ее от боли, как отдает ее ногам свой холод.

Айра.

Кельда покачала головой и вздохнула.

— Я приеду минут через двадцать.

— Очень вам благодарен.

С той же неохотой, с какой пьяница закручивает пробку на бутылке, Кельда собрала мешочки и отнесла их в холодильник. Полотенца остались на кровати.

Боль дергалась в ногах, как будто сам дьявол пытался играть на виолончели, используя вместо струн ее сухожилия. Она натянула первые попавшие под руку джинсы и мягкую серую кофточку и проглотила пару таблеток перкосета, думая о том, как продержится ночь, не говоря уже о целой неделе.

Подойдя к двери, Кельда включила сигнализацию, а тридцатисекундной паузой воспользовалась для того, чтобы захватить с собой два мешочка с горошком и полотенца. Будет чем унять боль по дороге до Боулдера.

Глава 15

Дорога до Боулдера не заняла много времени, зато Кельда заработала головную боль, вглядываясь в появляющиеся за спиной огни фар. «Хвоста» вроде бы не было, как не было и полной уверенности в обратном.

Припарковав «бьюик» у тротуара в конце Хай-стрит, она посмотрела на приборную панель. Часы показывали 9.06.

Том Клун ожидал ее у крыльца.

Кельда повесила на плечо сумочку и быстро пересекла узкую лужайку, задержавшись на секунду, чтобы посмотреть полыхающие от поднимающегося жара темные тучи в юго-восточной части горизонта. Западный край неба был чист, что, как знали все, кроме приезжих, предвещало еще один день без дождя. Диджей, которого она слушала по радио, сказал, что, похоже, ливень с градом прошел севернее, в районе Грили, но округу Боулдер такое счастье не угрожает.

— Спасибо, что приехали, — приветствовал ее Том и, поднявшись со ступеньки, сделал пару шагов вперед и протянул руку.

Она остановилась футах в пяти от каменной лестницы.

— Привет. Ну, как оно, на свободе?

Том вступил в круг света, и Кельда обратила внимание на то, что волосы у него влажные. Наверное, только что из душа, решила она. Ей не хотелось думать, что он таким образом готовился к ее визиту, хотя вывод напрашивался сам собой.

— Лучше, чем там, за решеткой. — Том похлопал по новым шортам и футболке и указал на небо. — Мне так всего этого не хватало. Знаете, я даже забыл, как выглядит ночное небо. Как пахнет персик. Какой вкус у пива. Серьезно, я забыл, какой у него вкус. Представляете? Но самое большое удовольствие — это возвращение с вами домой. Я еще долго не забуду его. До сих пор помню, как вы выглядели, какой от вас исходил аромат.

Слушая его, Кельда почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок.

— Очень мило, — сказала она. — Послушайте, уже поздно. Мне нужно возвращаться домой, завтра рабочий день. Так что рассказывайте, что у вас случилось и чем вы так обеспокоены.

— Какой же я невежа, — словно не слыша ее, сказал Том. — Могу я вам что-нибудь предложить? Пиво? Дедушка пьет «Будвайзер». У него хорошие запасы. Есть еще апельсиновый сок. Может быть, что-то еще.

— Спасибо, ничего не надо. Давайте начнем.

— Конечно, как хотите. Пойдемте со мной, я вам кое-что покажу. — Он повел ее за дом с западной стороны, туда, где в проволочном заборе имелась небольшая калитка. — Я еще не привык к миру, где можно открывать ворота, не спрашивая ни у кого разрешения, когда захочется. Думаю, мне это нравится.

Огни центральной части города сияли прямо под ними, но за углом было темно. Так темно, что Кельда не видела своих ног. Воспоминания о красной «тойоте» были еще слишком свежи, и темнота заставила ее насторожиться.

— А нам не понадобится фонарик? — спросила она. — У меня есть в машине.

— Нет. Подождите.

Кельда поправила сумочку и осторожно расстегнула замок, чтобы в случае необходимости быстро добраться до оружия.

Том поднял руку, и над головой вспыхнула лампочка. Резкий желтоватый свет залил обоих.

— Так было, когда я пришел. Кто-то выкрутил лампочку. И с другой стороны дома то же самое. Вчера вечером все было нормально, свет горел. Во дворе у дедушки гриль, и он жарил там мясо. Я же помню.

— Что еще?

— Сюда.

Позади дома обнаружился забетонированный внутренний дворик и кое-какая дачная мебель, ухитрившаяся заржаветь даже в условиях минимальной влажности. Том пересек патио и остановился перед подъемным окном примерно два на три фута с двумя подвижными переплетами.

— Оно ведет в прачечную, это рядом с кухней. Кто-то разрезал ширму. Посмотрите.

Встав рядом с Томом, Кельда ощутила запах одеколона. Ее передернуло.

Ширму разрезали таким образом, чтобы поднять за один угол. Разрез был слишком ровный, чтобы принять его за случайный. Скорее всего работали острым ножом.

— Окно запирается изнутри?

— Вроде того. Там есть такой маленький крючок, но его ничего не стоит подцепить снаружи лезвием. Я сам пробовал, и у меня получилось. При желании забраться внутрь очень просто.

Кельда с полминуты смотрела на окно, потом спросила:

— Что еще? Что-нибудь пропало?

— Нет. По крайней мере дедушка ничего не заметил. Он сейчас в постели. Хотел познакомиться с вами, но он очень устает. Просил меня пожать вам руку, поблагодарить и поцеловать в щечку.

Кельда вежливо улыбнулась.

— Очень мило. Передайте от меня спасибо, но в этом нет необходимости. Итак, речь идет всего лишь о выкрученной лампочке и разрезанной ширме. Я не ошибаюсь? — Она постаралась произнести это как можно более нейтральным тоном, но получилось все равно что-то вроде: «И ради таких пустяков я приехала в Боулдер?»

— Да, кажется, все. Я подумал, что это важно. Выглядит так, как будто кто-то попытался влезть в дом и не смог или… может быть, готовился к тому, чтобы проникнуть в дом сегодня или в ближайшее время.

— Но зачем это кому-то нужно, Том?

За спиной у них что-то громко хрустнуло, в кустах за домом зашуршало.

Том резко повернулся. Кельда тоже, но с опозданием. Выждав несколько секунд, Том сказал:

— Снова эти глупые еноты.

Обернувшись, он увидел в руке Кельды направленный в темноту пистолет.

— Черт. Как ловко у вас это получается. И откуда вы его взяли? Вытащили из сумки? Так быстро?

— Еноты?

Том никак не мог оторвать глаз от пистолета.

— Вы часто его выхватываете? Я был с вами два раза, и каждый раз вы управлялись с ним, как какой-нибудь Уайет Эрп[9] или Джон Диллинджер.[10]

— Еноты? — повторила Кельда.

— Да. Дед говорит, что за все годы, пока он здесь живет, видел их всего два или три раза, но весна выдалась засушливая, вот они и уходят все дальше от ручья. Они же большие любители покопаться в мусоре, порыться в отходах. Ищут пропитание.

Она вернула «ЗИГ-зауэр» в сумку.

— Вы можете назвать хотя бы одну причину, почему кто-то решился проникнуть к вам в дом? У вашего дедушки есть какие-то ценности? Антиквариат? Что-то в этом роде?

Том ненадолго задумался, и Кельда поняла, что он просто пользуется паузой, чтобы рассмотреть ее.

— Он увлекается мрамором. В его комнате целая стена покрыта мрамором.

— Мрамором? Просто камнем?

— Да. Не думаю, что кого-то привлекают его деньги.

Кельда вскинула бровь, как бы говоря: «Что же их тогда, черт возьми, привлекает?»

— Есть люди, которым не нравится, что меня выпустили из тюрьмы. Не нравится, что я соскочил со скамьи смертников. Мой адвокат уже получал угрозы и в свой, и в мой адрес.

Кельде снова вспомнилась преследовавшая ее красная «тойота».

— Не сомневаюсь, что так оно и есть. Кое-кто действительно не согласен с тем, что вы вышли из тюрьмы.

— Поэтому я не исключаю вероятности того, что кто-то попытается проникнуть в дом, чтобы… разделаться со мной.

Она вздохнула:

— Не очень приятное чувство, да?

— Я как будто снова в тюрьме. Вроде бы вышел, освободился, но приходится все время быть настороже.

— Что ж, возможно, вам действительно есть чего опасаться. И я согласна с вашим предположением, что кто-то, возможно, готовит проникновение в дом. Но я вынуждена повторить то, что уже сказала по телефону: с этим нужно обращаться в местную полицию. Полагаю, Тони Ловингу вполне по силам устроить так, чтобы патрульные взяли ваш дом под особый контроль.

— Послушайте, Кельда. Как я уже сказал, не все рады тому, что меня выпустили. В этот список я бы включил и местных копов. Сейчас мне лучше держаться тише воды, ниже травы и не привлекать к себе внимания. Понимаете?

Чего ей меньше всего хотелось, это обсуждать отношение полицейских к Тому Клуну.

— В доме есть сигнализация?

— Нет.

— Об этом стоит подумать.

— У деда нет таких денег. Ему и налог-то на недвижимость платить трудно. А я пока еще не работаю.

— Тогда по крайней мере укрепите окна. Это единственный способ обезопасить подъемное окно. — Кельда сама сталкивалась с подобной проблемой и разбиралась в подъемных окнах. Такие были в ее доме в Лафайете. — А какие замки на дверях?

— Одно название. Из трех запор есть только на одной.

— Это ваш приоритет номер один. На все двери поставьте замки понадежнее.

— Получается, мне надо построить для себя еще одну тюрьму? Вы это мне предлагаете?

— Я имею в виду другое. — Ноги горели. Хотелось как можно скорее уехать из Боулдера и положить их на мешочки с замороженным горошком. — Знаете, я передумала. Если вы не против, я бы выпила апельсинового сока.

Кельда опустилась на один из стоявших во дворе старых стульев. Боль от этого не уменьшилась, но изменилась. Иногда, когда избавление от нее было невозможно, Кельде оставалось надеяться только на новизну ощущений.

Она, разумеется, не сказала Тому, что сок понадобился ей, чтобы запить таблетку перкосета. Или две.

— Вы в порядке? — спросил он, передавая Кельде стакан.

Она выругалась про себя. Ей не нравилось, когда люди замечали ее боль.

В устах другого человека вопрос прозвучал бы сочувственно, но в сочувствии Тома Клуна Кельда сильно сомневалась. Его восприимчивость к ее боли была, пожалуй, сродни звериному инстинкту. Так слон-самец чувствует слабость противника, а акула улавливает запах крови.

Постаравшись переключиться на легкий тон, Кельда сказала:

— Что вы имеете в виду? Все прекрасно.

Она взяла стакан и сделала глоток сока. Проглоченная раньше, пока Том отсутствовал, таблетка встала в горле, и ее требовалось срочно смыть.

— Знаете, что я делал каждый вечер в тюрьме перед тем, как лечь спать?

Вопрос показался Кельде риторическим. Она посмотрела на Тома поверх кромки стакана, довольная тем, что они уже не говорят о ее боли.

— Я привязывал дверь камеры, чтобы ее не открыли. Иногда, если удавалось раздобыть, шнурком. Но чаще всего веревочками, которые сплетал из ниток одеяла. Я не мог уснуть, если дверь оставалась непривязанной. — Он посмотрел ей в глаза и медленно кивнул: — Можете поверить, так оно и было.

«Интересно, к чему эта история?» — подумала Кельда.

— Я сидел в этой долбаной тюрьме с особой системой безопасности и каждую ночь делал то же, что делает любой житель пригорода. Закрывался от плохих парней. Только в моём случае плохие парни были не грабителями, а убийцами и насильниками. Те, кто прорывался в мою камеру, были бешеными псами.

Кельда молча смотрела на него.

— Вы ничего не говорите. Вам трудно проявлять сочувствие?

— М-м-м… нет.

— Все это к тому, что я привык ложиться спать со страхом. Я закрывался в своей тюремной камере. Каждую ночь на протяжении тринадцати лет. И больше не хочу. Просто не хочу.

— Поэтому вы так серьезно отнеслись к случившемуся? К вывернутой лампочке и разрезанной ширме? Для вас это означает продолжение той жизни, когда вы ложились спать со страхом?

— Да. Я чувствую себя так, как будто снова завязываю дверь шнурком. Плету веревки.

— И это было хуже всего, верно? Страх?

Кельда сама удивилась тому, что задала такой вопрос, удивилась своему искреннему желанию знать ответ.

— Хуже всего? — Том показал пальцем в небо. — Задавать этот вопрос — все равно что спрашивать, какая часть ночи темнее. Черное и есть черное.

В уголке глаза задрожала слезинка, и Кельда отвернулась.

— Я что-то не так сказал? Чем-то вас расстроил?

Она вздохнула:

— Нет. Извините. Просто то, что вы сказали, напомнило мне кое-что.

Кельда Думала о Джонс. О ее страхах.

— Вы очень красивы.

Она качнула головой, отказываясь от комплимента. Кельде не хотелось признаваться в том, что она все еще воспринимает его как заключенного, и его лесть звучала для нее брошенным из-за решетки проклятием.

Прежде чем продолжить, Том отступил от нее на шаг.

— Ненавижу звук, когда захлопываются двери. Так и не привык к нему. И ненавижу шаги в коридоре. Эхо. Там, в тюрьме, все отдается эхом. Все. А пища! Просто помои в корыте. Но черным было все. Нельзя сказать, что вот это хуже остального. Все было черным. Меня держали в камере смертников за убийство, которое я не совершал. Разве может в этом быть что-то худшее?

Наверное, вот тогда ей и следовало сказать: «Мне очень жаль». Она не сказала. Ей с трудом удавалось удерживаться от того, чтобы не начать массировать мышцы ног. «У каждого своя тюрьма», — подумала Кельда.

Том Клун смотрел на нее, ожидая чего-то.

— Вам не нужно мне объяснять, — пробормотала она. — Я… имею в виду… насчет правосудия. М-м-м… Принимая во внимание то, через что вы прошли… удивительно, что у вас еще есть силы говорить об этом. Где ваша злость?

Он на секунду отвел глаза.

Кельда открыла рот, собираясь продолжить, но Том снова повернулся к ней и заговорил первым:

— Я был сегодня у доктора Грегори. Откуда вы его знаете?

Кельда облизнула губы и подумала, что ей все же удается держать себя под контролем и не выказывать чувства.

— К нему ходит один мой приятель. — Она поднялась, поправила сумочку на плече и добавила: — Вам все же следует позвонить в полицию. Хотя бы ради дедушки. То, что здесь происходит, может стать серьезной проблемой.

— Я подумаю об этом. Обещаю.

Он спустился с ней к тротуару.

— Постоянно думаю и никак не могу понять. Тот звонок, насчет орудия убийства. Это ведь был нож, да? Как это получилось? Ни с того ни с сего.

— Да, так и получилось. — Кельда не видела его глаз, только силуэт на фоне освещенного крыльца. — Может быть, когда-нибудь я вам все расскажу.

— Хотелось бы, — сказал он.


На обратном пути в Лафайет Кельда размышляла о том, как случилось, что возможное стало неизбежным, а правосудие и наука соединились в сиамских близнецов.

Через каждые несколько сотен футов она смотрела в зеркало, проверяя, нет ли позади красной «тойоты», но слежки не было.

Она даже не удивилась бы, увидев перед домом машину Айры и обнаружив его самого на ступеньке под дверью с рюкзаком на плече. Объяснять причину поездки в Боулдер не хотелось.

Объяснять и не пришлось — Айры не было.

Глава 16

Кельде позвонили десять месяцев назад. Звонок, как точно выразился Том Клун, прозвучал громом среди ясного неба, совершенно неожиданно, ни с того ни с сего.

То утро, насколько она помнила, выдалось непривычно холодным для сентября, и ставший для всех сюрпризом первый снег лежал на еще зеленеющих лужайках Денвера. Тонкий слой покрывших траву пушистых белых снежинок воспринимался всеми любителями лета не иначе, как оскорбление.

Телефон зазвонил в тот самый момент, когда Кельда стояла у окна просторного кабинета, в котором работала с несколькими другими агентами, и разговаривала со своим приятелем, агентом Биллом Грейвсом, чей стол находился в десяти футах от ее рабочего места. Прервав разговор с Грейвсом, она сняла трубку и представилась;

— Специальный агент Джеймс. — Выслушав то, что ей сообщили, Кельда добавила: — Да, это специальный агент Кельда Джеймс. Чем могу вам помочь?

Так вот все и началось. Она приняла телефонный звонок, находясь рядом со своим рабочим столом.

Через три или четыре минуты Кельда повернулась к Грейвсу:

— Странно. Мне только что позвонил неизвестный и сообщил, что знает, где находится орудие, которым было совершено одно давнее убийство.

Билл, уже успевший углубиться в содержание какого-то документа, поднял голову:

— Неужели? Так вот просто?

— Да, так вот просто. Говорит, что в округе Парк в 1989 году произошло убийство и он якобы знает, где спрятано оружие. Говорит, что видел, как убийца его прятал.

— Он назвал себя?

— Парень, который звонил? Нет. Не пожелал. Но зато назвал имя жертвы. Это женщина… — Кельда посмотрела на листок, на котором делала пометки во время телефонного разговора. — Да, ее звали Айви Кэмпбелл. Вспоминаешь? Ты ведь был здесь в 1989-м, верно?

Билл Грейвс покачал головой:

— Нет, я тогда еще работал в Топеке. А почему этот парень позвонил тебе? Почему не позвонил тамошним полицейским и не рассказал об орудии преступления им?

Кельда отвела взгляд. Вообще-то она доверяла Биллу, но все же опасалась, что он не так истолкует ее ответ.

— Говорит, что не доверяет ни тамошним, ни местным копам, поэтому и решил позвонить в ФБР. Сказал, что пригласил к телефону меня из-за… — она смущенно пожала плечами, — из-за той маленькой девочки. Ну, ты знаешь…

Роза Алиха.

Грейвс кивнул и тяжело вздохнул, как будто ее объяснение огорчило его. Он отлично знал, о какой именно девочке идет речь.

— Эта Роза приносит тебе неплохой доход, а? Остается только стричь купоны славы. — Билл невесело улыбнулся. — Выплачивает дивиденды уже не первый год. Кто бы мог представить, что несколько минут в пустом складе создадут тебе такую репутацию?

В его голосе Кельде послышались нотки зависти. Они звучали в репликах и других агентов, но никогда прежде в словах Билла.

— Да. Иногда это выглядит именно так.

— Почему он позвонил сегодня, после стольких-то лет?

— Объяснил тем, что копы, судя по всему, упрятали за решетку не того парня, который в действительности убил Айви Кэмпбелл, и он не может жить с этим дальше.

— Собираешься проверить?

— Думаю, не обратить внимание на такую информацию было бы неправильно. Схожу к боссу. Мужчина ясно дал понять, что предоставляет нам самим решать, как поступить с его сообщением. Предупредил, что если я обращусь к местным копам, то он не расскажет, в каком месте спрятано оружие. Я ответила, что, прежде чем что-то предпринимать, мне нужно получить добро начальства. Он пообещал перезвонить через пару часов, чтобы узнать, что мы решили.

— Все и так понятно, — заметил Грейвс. — Старший агент… — Он всегда делал ударение на слове «старший». — Старший агент обожает истории, в которых копы предстают идиотами, а мы молодцами. Тем более что в последнее время о нас так плохо пишут. Конечно, он прикажет тебе провести проверку. Держу пари на ленч.

— Если прикажет, мне ничего не останется, как проверить, верно?

— Ты сказала, округ Парк?

Она кивнула.

— Возьми меня с собой, Кельда. С удовольствием проведу денек в горах.

Кельда сняла трубку и, позвонив оператору, попросила определить, откуда ей позвонили несколько минут назад.

Оператор вскоре перезвонила и сообщила то, что не стало ни для кого большим сюрпризом: звонок был сделан с платного телефона-автомата, находящегося в Колорадо-Спрингс, неподалеку от округа Парк.


Просидев час на телефоне и за компьютером, Кельда получила необходимые факты, после чего отправила боссу короткое электронное письмо, в котором представила хронологию убийства Айви Кэмпбелл и последующие действия и решения правоохранительных и судебных систем. Упомянула и о последних попытках осужденного добиться пересмотра дела. В конце сообщения Кельда изложила разговор с неизвестным, который предложил ФБР сведения о местонахождении оружия, с помощью которого убийца якобы и перерезал горло Айви Кэмпбелл.

Ответ старшего агента пришел менее чем через десять минут. Он был короток и ясен.

«Действуйте».

Кельда отправила второе сообщение с просьбой разрешить специальному агенту Биллу Грейвсу сопровождать ее.

Ответ последовал мгновенно.

«Да, возьмите Грейвса. У него больше, чем у вас, опыта в сборе улик. Снимите на пленку все, что будете делать. И я хочу знать обо всех ваших находках до того, как о них проведает местная полиция».


Примерно через час после получения санкции босса Кельде снова позвонил неизвестный. На сей раз агенты подготовились. Определитель номера идентифицировал источник сигнала. Им оказался платный телефон в Вудленд-Парк, местечке примерно в двадцати милях к востоку от округа Парк. Выслушав уверения Кельды в том, что местная полиция не будет привлечена к поиску оружия, звонивший дал детальные инструкции относительно того, как найти старую дренажную трубу, находящуюся приблизительно в сотне ярдов от автострады № 24, неподалеку от озера Джордж.


В половине четвертого того же дня, когда в воздухе все еще ощущался холодок, Кельда и Билл Грейвс выехали из Денвера к тому месту, через которое, если верить карте, проходит граница между округами Парк и Теллер. Билл пребывал в полном восторге от возможности вырваться из кабинета и подняться в горы, а потому выразил готовность сесть за руль. Отказавшись ехать по автомагистрали, он свернул на шоссе № 67, проходящее через Седалию и Деккерс, и в начале шестого вечера добрался до пересечения с автострадой № 24.

— Боже, как мне нравится в горах осенью, — сказала Кельда, когда они приблизились к пункту назначения.

— Посмотри на календарь, подружка, — откликнулся Билл, — еще ведь лето, а не осень. Осень — это когда уже близится зима. А я к зиме пока не готов.

— Прошлой ночью шел снег. Можешь сколько угодно твердить о лете, но от этого ничего не изменится.

— Снег. Несколько снежинок. Пустяки. Это ничего не значит. Вот увидишь, завтра будет за восемьдесят.

— А как же тогда бабье лето? Мне бы хотелось приехать сюда бабьим летом. Против него ты ничего не имеешь?

— Нет. Но только пусть оно длится три месяца, а еще лучше, все шесть. Куда дальше после перекрестка? Налево или направо?

Кельда заглянула в блокнот.

— Если это автострада № 24 и если она идет вверх, то есть на север, то нам направо. Проезжаем девятнадцать миль и начинаем искать проселок с левой стороны дороги.

Немного погодя они увидели проселок.

— Сворачиваю здесь, так? — осведомился Билл.

— Да, налево. Ярдов через пятьдесят должна быть просека. Там и припаркуемся.

Лес вдоль Передового хребта в штате Колорадо преимущественно сосновый или еловый. Здесь преобладали сосны. Хотя никаких видимых следов ночного снегопада уже не осталось, в лесу ощущалась непривычная сырость. Постояв у машины секунд десять, Кельда сняла блейзер и натянула предусмотрительно захваченный шерстяной жакет.

Билл достал с заднего сиденья все необходимое для сбора улик, а из багажника вытащил видеокамеру и треногу. Кельда захватила лампу-вспышку и повесила на шею тридцатипятимиллиметровый «Кэнон».

— Мы с тобой точь-в-точь пара туристов из Канзаса, — заметил Грейвс.

Кельда рассмеялась:

— Ты ведь из Канзаса, точно?

— Да, — с гордостью ответил он и хитро подмигнул, как обычно делают люди, объявляющие себя техасцами.

— Скажи-ка мне кое-что. Это правда, что твой двоюродный брат губернатор, или просто треп?

— Правда. Мой двоюродный брат действительно губернатор. Республиканец. Избран на второй срок. Первые выборы выиграл в 1994-м.

— Вы с ним близки?

— Были. В детстве. Он немного старше. Вслед за ним я поступил в колледж. Получил диплом бухгалтера. Потом некоторое время работал с ним. У нас был семейный бизнес. Небольшая компания по перевозке грузов в городке Салина.

— Серьезно?

— Абсолютно. Мы с ним тезки. В детстве его звали Биллом, а меня Билли.

— Билли? Тебя звали Билли?

У Кельды в голове не укладывалось, что кто-то может называть специального агента Грейвса Билли. Парня ростом в шесть футов и два дюйма и весом в двести десять фунтов.

— Да. Меня звали Билли.

— А я могу называть тебя Билли?

— Я бы не советовал.

— И все-таки не верится. Признайся, что присочинил, а?

Он поднял три пальца:

— Честное скаутское.

— Ты был скаутом?

— Не я. Он. Губернатор.

— Жуть.

— Этот лес ведь находится под охраной государства, верно? То есть мы на федеральной земле?

— Так указано на карте.

— Я лишь хочу убедиться, что мы имеем право делать то, что собираемся. — Он посмотрел на дорогу. — Ну, что дальше?

Кельда пожала плечами и еще раз заглянула в блокнот.

— Пройдем немного вперед по дороге, пока не увидим водосток. Он должен идти с запада. Звонивший сказал, что водосток — это просто большая оцинкованная труба, проложенная под дорогой. Издалека он похож на русло высохшего ручья.

Первым русло ручья увидел Билл. Ничего особенного, всего-навсего полоска голой просевшей земли.

— Похоже, мы нашли его, Кельда. Вода здесь бывает, наверное, только во время сезона дождей.

Она бросила быстрый взгляд на то, что казалось мелкой канавой, согласно кивнула и снова открыла блокнот.

— Футах в десяти-двенадцати дальше по дороге должна быть старая труба. Наш информатор сказал, что она довольно маленькая и выступает из земли всего на несколько дюймов. Погнутая и ржавая.

Пройдя по дороге, Билл остановился и воскликнул:

— Есть! Вот она. Как он и сказал, ржавая труба.

Кельда все еще изучала записи.

— Большая?

— Не знаю, дюйма четыре в диаметре, может быть, пять.

— Нож в нее можно просунуть?

Билл наклонился, чтобы рассмотреть получше.

— И не один, а целый набор.

— Тогда давай не будем спешить, а сделаем сначала несколько фотографий, — предложила Кельда.

— Ты права, — согласился Билл, снимая крышку с объектива видеокамеры. — А ты не думала, что все это может оказаться подставой?

— Хочешь сказать, что мы ничего здесь не найдем? Конечно. Посмотрим.

— Нет, я имею в виду другое. Кому-то просто понадобилось заманить пару агентов ФБР к черту на кулички. Давай-ка проверим, нет ли здесь кого еще, кроме нас.

Сумерки уже начали наступление на лес, проползая между деревьями. Как всегда, приближение ночи отозвалось в ногах Кельды болезненным ощущением. Боль продвигалась снизу вверх, от стопы к бедрам. Легкое пощипывание переросло в жжение.

— Я никого не вижу, Билл. Не думаю, что в этом есть необходимость.

— Подай мне фонарик.

* * *
Через пять минут Билл вернулся из разведки, описав вокруг трубы круг радиусом в сотню футов.

— Ну что? Видел что-нибудь?

— Всего понемногу. Пивные банки. Парочку кострищ. Между прочим, разводить огонь здесь запрещено. Презервативы. Бутылку из-под текилы. Похоже, сюда приезжают повеселиться.

Кельда содрогнулась.

— М-да, не самое лучшее местечко для романтического свидания. Ладно, Билл, давай начинать. Уже холодает. Мне что-то не хочется здесь задерживаться. Я сделаю несколько снимков, а ты поиграй в бойскаута. Подумай, как будешь извлекать вещественное доказательство.

Билл наклонился и посветил в трубу.

— Если там что и есть, то где-то глубже, по меньшей мере в футе от края. Не уверен, что у нас получится. Как бы не пришлось обращаться за помощью. Возможно, легче всего будет выкопать чертову трубу и отвезти ее в Денвер.

— Я могу в нее заглянуть?

— Пожалуйста.

Кельда взяла у него фонарик и посмотрела в трубу.

— По-моему, там что-то есть. Загляни сам.

Билл опустился на корточки. Кельда подвинулась, чтобы не мешать. Он был так близко, что она ощущала запах шампуня.

— Поверни фонарик. Видишь тень с левой стороны? Примерно в футе или чуть дальше от края? Если есть тень, то должно быть и то, что эту тень отбрасывает.

— Да. Может быть.

— Я, пожалуй, попробую просунуть руку.

Билл рассмеялся:

— Конечно. Просунуть руку ты, может быть, и сумеешь. Вопрос в том, удастся ли тебе ее потом вытащить. Если нет, станешь новой легендой в конторе. Кельда Джеймс сражается с трубой!

Она нахмурилась.

— Дай мне перчатку. Я все-таки попробую.

Он кивнул. Кельда натянула перчатку из тонкого латекса, которая плотно облегала запястье.

Билл отошел, нажал на видеокамере кнопку «запись» и проверил картинку в видоискателе.

— Снимаем. Приступай, Гудини.

Подумав, Кельда сняла шерстяной жакет, закатала рукав рубашки и, сжав пальцы, просунула руку в трубу. Когда в трубе исчезло запястье, она вдруг выдернула руку.

— Билл, сделай доброе дело. Проверь, нет ли там жуков.

— Жуков?

— Жуков, пауков. Я их не выношу. В этой трубе вполне может спрятаться какая-нибудь черная вдова или даже… — она зябко повела плечами, — бурый отшельник.

— Бурый кто?

— Пожалуйста, проверь. Сделай мне одолжение.

Он рассмеялся, но все же подобрал прут и поводил им в трубе, разгоняя облюбовавших ее пауков. Если, конечно, таковые там имелись.

— Ничего и никого. Даже паутины нет. Смелее, Кельда. Вперед, за золотой рыбкой.

Она сделала глубокий вдох и повторила попытку. Рука вошла примерно на двенадцать дюймов, но дальше не проходила: труба не пропускала предплечье. В голову лезли неприятные мысли о существах, чей покой она, возможно, нарушила.

— Кажется, все. Дальше не получается.

Едва сказав это, Кельда подумала, что вполне может стать теперь объектом насмешек всего денверского отделения ФБР. Оставалось только надеяться, что Билл Грейвс поведет себя как джентльмен и не станет распространяться о ее конфузе.

— Очень плохо, — насмешливо произнес он. — Полагаю, придется возвращаться сюда завтра с полной экипировкой. Думаю, лучше всего откопать трубу и вырезать нужную часть. Надо захватить инструмент. Ацетиленовую горелку. Или что-то еще, чем режут трубы.

— Подожди, подожди, — прошептала Кельда. — Я что-то нащупала.

— Что?

— Откуда мне, черт возьми, знать! Рука застряла, а в трубе, может быть, полным-полно пауков.

— Знаешь, у меня брат в Топеке. Гастроэнтеролог. Что, если позаимствовать у него специальную камеру на эластичном кабеле? Ими пользуются для сигмоидоскопии. Мы введем ее в трубу и посмотрим, есть ли там что-нибудь.

— Мы имеем дело не с чьей-то прямой кишкой, Билл, а с обыкновенной чертовой дренажной трубой. У меня между пальцами что-то твердое. Попробую все-таки достать. Ты в перчатках? Надо будет подхватить эту штуку, когда я ее вытащу. Боюсь, что не удержу и выроню.

— Один момент, — отозвался Грейвс и, отойдя к чемоданчику с инструментами, достал пару перчаток для себя. — Кельда?

— Что?

— Знаешь, твоя задница сейчас в идеальной позиции для съемки.

Она послала его подальше. В денверском отделении ФБР служило не более двух человек, которым сошло бы такое замечание. Одним из них был Билл Грейвс. Тем не менее она повернулась к камере боком.

Билл подошел и встал рядом. Кельда начала медленно вытаскивать руку, но продвинулась всего на пару дюймов, когда в трубе что-то глухо звякнуло.

— Черт! — пробормотала Кельда. — Выронила.

— Все в порядке. Не расстраивайся. Вернемся завтра во всеоружии. Я все-таки склоняюсь в пользу ацетиленовой горелки. Вот уж повеселимся.

— Попробую еще разок. — Она снова просунула руку в трубу. Почти до локтя. — Кажется, зацепила. Да, точно. Держу крепче, чем в прошлый раз. Идет. Да. Так… так… А вот и мы. — Рука постепенно выползала из трубы. — Секундочку. Приготовься. Лови!

— Есть. Отличная работа, Кельда. Браво.

Кельда потрясла рукой. Пальцы дрожали от напряжения. То, что выпало из них, оказалось восьмидюймовым кухонным ножом. На деревянной рукоятке, даже несмотря на густой слой въевшейся в нее пыли, все еще можно было различить слова «Чикаго катлери».

— Вот это да… — протянул Билл.

Он держал нож, взявшись за край рукоятки двумя пальцами, указательным и большим. Лезвие ножа, направленное строго вниз, было изготовлено из нержавеющей стали и, похоже, не заржавело, хотя и покрылось, как и деревянная часть, неровным красновато-бурым слоем грязи.

— Черт! У меня такое чувство, как будто Айви Кэмпбелл поднялась из могилы. Послушай, это ведь засохшая кровь? Как по-твоему?

Билл наклонился, чтобы получше рассмотреть темные пятна, но на вопрос не ответил.

— Держу пари, это ее кровь, — сказала Кельда. — В любом случае через день-два будем знать точно.

— Здесь его изучать не станут. Босс обязательно отправит нож в самую главную лабораторию. А там спешить никто не привык, ведь дело уже закрыто, суд состоялся, и тот, кто убил девушку, дожидается смерти в тюрьме.

Кельда знала, что Билл говорит о лаборатории, находящейся в штаб-квартире ФБР.

— Да, ты прав. Старший отправит нож на восток. Даю голову на отсечение. Тогда давай посмотрим, нет ли в этой трубе еще чего-нибудь.

— Не хочешь пообедать где-нибудь на обратном пути? — спросил Билл. — Отметим нашу находку. В Моррисоне есть отличный бар. И… если ты пообещаешь заполнить форму ФД-620, я плачу за обед.

— Ты оттягиваешься в барах в Моррисоне?

— Не оттягиваюсь. Но был пару раз. У меня «харлей». Мне нравится туда ездить.

Билл Грейвс опустил нож в приготовленный пакет.

— У тебя есть «харлей»? — удивилась Кельда.

— Есть.

— И твой двоюродный брат действительно губернатор Канзаса?

Он рассмеялся.

Глава 17

В тот сентябрь, когда Кельда и Билл нашли нож в дренажной трубе, природа подарила Денверу настоящее, в чистой форме, бабье лето.

Однако к тому времени, когда Кельда получила первый отчет с анализами оружия, отправленного в лабораторию ФБР в округе Колумбия, дневная температура упала примерно до шестидесяти, ежегодный спектакль на сцене Скалистых гор со сменой красавцами тополями великолепных изумрудно-зеленых одеяний на роскошные золотистые уборы завершился, Хэллоуин миновал, а магазины зазывали покупателей броскими напоминаниями о том, что «День благодарения уже близко!».

Вместе с ножом в Вашингтон отправились выписки из следственного дела, лабораторные образцы и прочие документы и материалы с приложенной к форме ФД-620 просьбой провести не только анализ ДНК, но и все «необходимые анализы».

Старший эксперт научно-технического отдела, изучив обстоятельства, сопутствовавшие обнаружению ножа, пришел к выводу, что предъявленный образец должен быть исследован во всех лабораториях, размещающихся на третьем этаже здания штаб-квартиры ФБР, которое, как всем известно, находится на пересечении Девятой и Пенсильвании в Вашингтоне, округ Колумбия. И нож отправился в долгое странствие: дактилоскопический анализ, биохимический анализ, химический анализ…

Отчет, поступивший в денверское отделение ФБР, содержал результаты всех исследований.

Отпечатки пальцев на рукоятке ножа оказались стертыми, но два все же частично сохранились. Лезвие также пытались очистить от крови, но сделано это было небрежно. Волосков и волокон ткани обнаружить не удалось. Химический анализ не дал оснований для каких-либо далеко идущих выводов. Исследование самого лезвия подтвердило лишь то, что нож вполне мог послужить орудием убийства Айви Кэмпбелл. Не более того.

Но были и сюрпризы. Сохранившиеся частично на рукоятке отпечатки пальцев не совпадали с образцами отпечатков, взятых у Тома Клуна.

Результаты анализов крови и ДНК шли в самом конце отчета.

Несмотря на предпринятые неустановленным лицом попытки стереть кровь с лезвия, частички ее все же были обнаружены. Современные методы позволяют провести анализ даже при наличии мельчайших следов.

Кельда и Билл нисколько не удивились тому, что колдуны из вашингтонской лаборатории сумели выделить ДНК из сохранившегося материала.

Удивило их другое: специалисты выявили ДНК двух отдельных личностей: Айви Кэмпбелл (в этом не было ничего неожиданного) и некоего неизвестного.

Разумеется, Кельда и Билл предположили, что этим неизвестным мог быть убийца девушки.


— Билл, послушай.

Кельда отксерокопировала несколько страниц из дела об убийстве Айви Кэмпбелл. Страница, которую она подсовывала Биллу Грейвсу, содержала подробную запись беседы детектива Прехоста с Томом Клуном, состоявшейся через два дня после смерти девушки.

— Что?

— У тебя есть свободная минутка? Мне нужно поговорить с тобой о том ноже.

Палец Билла, скользивший по колонке цифр, остановился.

— Ну?

— Отвлекись ненадолго, ладно? На лезвии вместе с кровью жертвы обнаружена кровь другого человека, так?

— Так ты говоришь про нож, которым зарезали Айви Кэмпбелл?

— Конечно. Помнишь, тот, что мы нашли в трубе? Эй, проснись. Спецы в Вашингтоне обнаружили кровь жертвы и еще какого-то человека.

— Так оно и есть. Кельда, я тоже читаю отчеты. Но, прочитав, иду дальше, занимаюсь другими делами. И тебе советую следовать моему примеру.

— Подожди. Я провела небольшое расследование. Всего лишь… ну перестань, Билл. Так или иначе, сегодня я знаю то, чего не знала вчера. Через два дня после убийства Айви детектив из округа Парк, расследовавший это убийство… Если позабыл, напоминаю, что его имя Прехост…

— Я помню.

Она положила перед ним вторую страницу.

— Хорошо. Через два дня после убийства детектив Прехост обратил внимание на порез на большом пальце левой руки Тома Клуна. Посмотри на следующую страницу… Прехост даже привел собственноручно сделанный рисунок с указанием точного места пореза. Мне нравится этот парень, нравится, как он думает. На случай если ты забыл, напоминаю, что Том Клун — тот самый человек, который сидит сейчас в тюрьме штата за убийство.

Она дразнила его. Билл это понимал, и ей казалось, что ему по вкусу такие игры.

— Да.

— Во время той беседы Том Клун объяснил происхождение пореза. Сказал, что это произошло на работе. В то время он учился в медицинском колледже и подрабатывал в нескольких клиниках Центра изучения проблем здоровья. — Кельда предъявила Биллу очередной лист. — А теперь посмотри на третью страницу.

Билл убрал в сторону вторую.

— Детектив Прехост ничего не принимал на веру и самым тщательным образом проверил историю Клуна. В частности, поговорил с медсестрой, которая, по словам Клуна, была свидетельницей происшествия.

Билл сделал жест рукой, как бы говоря: «Давай дальше».

— Эпизод с порезом произошел в смотровом кабинете ортопедического отделения на следующий после убийства Айви день. Медсестра сказала Прехосту, что помогла Тому продезинфицировать и перевязать рану, но как именно все случилось, она не видела. Клун объяснил ей, что порезался каким-то инструментом. Может быть, скальпелем.

Билл поднял голову и с улыбкой посмотрел на Кельду:

— Интересная история, но, надеюсь, мы все же приближаемся к развязке.

Кельда положила на стол последнюю страницу.

— Прехост также поговорил с одним из товарищей Тома, который вроде бы видел повязку у него на пальце за день до случая в ортопедическом отделении, но на сто процентов уверен не был. Ну, что ты об этом думаешь?

— Ты считаешь, что Клун порезался о нож, которым убил Айви Кэмпбелл, а потом устроил представление в клинике, чтобы иметь алиби?

— Вот именно. Смотри. — Кельда повернулась и сняла со своего стола длинный и узкий ящичек, подняла крышку и продемонстрировала восьмидюймовый кухонный нож фирмы «Чикаго катлери». — Точно такой же мы нашли в трубе. Этот я отыскала на распродаже. И точно такого же недоставало в кухонном наборе в доме, где произошло убийство.

Он устроился поудобнее, смирившись с тем, что вторжение продолжится еще какое-то время.

— Между прочим, Клун правша. Но предположим, что он собирается стереть кровь с лезвия. Он держит нож в правой руке, а вытирает левой, так? Я тоже правша, и у меня вот что получается. — Кельда продемонстрировала два варианта действия; в первом случае она держала нож за рукоятку левой рукой, проводя по лезвию зажатой в правой воображаемой тряпицей, а во втором вытерла уже рукоятку, держа нож за лезвие. — Видишь, если он делал это вот так, держа нож острой стороной вниз, то вполне мог порезаться, причем рана оказалась бы именно здесь, у основания большого пальца.

— По-твоему, именно так все и произошло?

— Да. Потому на месте преступления и не нашли его крови. Клун порезался позже, когда пытался вытереть нож. Может быть, он даже делал это в том самом месте, где мы нашли нож. Возле трубы.

— Но к чему все это? В чем смысл? Клун уже осужден за убийство и ждет исполнения приговора. Ему хуже уже не будет, как бы мы ни старались.

— Он подает апелляции. А в таких делах, как ты и сам знаешь, всякое бывает. Пока мы здесь с тобой разговариваем, его адвокат пытается добиться пересмотра приговора и настаивает на новом судебном разбирательстве.

— Так что ты хочешь предпринять? Заставить Клуна добровольно пройти анализ ДНК, чтобы получить еще одно подтверждение его вины? Но что-то подсказывает мне, что существует некая Четвертая поправка, которую тоже нужно принимать во внимание.

Кельда села на угол стола. Напротив нее стояли две рамочки — в первой была фотография дочери Билла, вторая, где когда-то красовалась фотография его жены, уже давно пустовала. Рана от разрыва с Синтией все еще оставалась открытой.

— Послушай, у нас куча нераскрытых дел. — Он указал на разбросанные по столу папки. — Времени на все и так не хватает. Не вижу никаких причин заниматься тем, что уже сдано в архив. И не думаю, что босс позволит тебе отвлекаться от текущей работы только ради того, чтобы вколотить еще один гвоздь в крышку гроба бедолаги Клуна. Не беспокойся, она и без того держится крепко.

— Может быть, Клун во время следствия сдавал образцы крови или тканей. Тогда их можно было бы отправить в Вашингтон для сравнения.

— Зачем тебе это? Чего ты добиваешься? Убийца осужден. Ему не отвертеться.

— Мы могли бы поставить заслон для этих бесконечных апелляций.

Билл поднял брови:

— Опять-таки, зачем? Опыт подсказывает мне, что суды делают то, что должны делать. Пусть все идет своим чередом, а если что-то случится, мы всегда сможем выложить козырную карту. А пока ее лучше придержать. Знаешь, на свете полным-полно плохих парней, которые заслуживают более пристального внимания, чем Том Клун.

— А теперь ты послушай меня, Билл. То, что он сделал, не заслуживает прощения. Клун зарезал Айви Кэмпбелл, как будто она жертвенная овечка. Ты сам видел фотографии. Он — зверь.

— И что? Мы должны осудить его дважды? Убить его дважды? Прекрати, Кельда. Раскручивать колесо, это на тебя не похоже. — Он поднял со стола пухлую папку. — Садись-ка рядом — у нас тут дело по отмыванию нелегальных доходов.

Она не сдвинулась с места.

— К тому же существует ведь вероятность того, что кровь на ноже вовсе и не Клуна. Отпечатки ведь не совпадают. И что мы тогда будем делать?

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурилась Кельда.

— Анализ ДНК может показать, что кровь на ноже не Тома Клуна. Что тогда?

— Хм, я об этом как-то не думала.

— А вот я думал.

— Послушай, Билл, все улики против него. Показания свидетелей — против него. Все указывает на Клуна. Все.

— Если отпечатки пальцев на оружии не совпадают с отпечатками Тома, а тест ДНК докажет, что и кровь на ноже тоже не его, то все прочие улики превращаются в мусор. Ты это знаешь, и я это знаю. У нас есть решение суда и есть убийца. Все, кто имеет к делу какое-то отношение, считают, что за решеткой тот, кто и должен там быть. Надо лишь набраться терпения и подождать, пока он исчерпает все возможности для подачи апелляций.

— Невероятно! Так ты всерьез полагаешь, что тест ДНК может указать и в одну, и в другую сторону?

— Нет, конечно, нет. Я на девяносто девять процентов уверен в том, что на ноже кровь Клуна. Но если кто-то скажет тебе, что твои шансы не погибнуть в лифте составляют девяносто девять процентов, готов держать пари — ты спустишься вниз по лестнице.

Глава 18

Я рассматривал Тома Клуна. Поникший, безвольный, с опущенными плечами, он сидел на стуле в моем кабинете. Дерзость, самоуверенность, напыщенность, которые мой пациент демонстрировал на первой встрече неделю назад, когда рассказывал о возвращении домой с Кельдой Джеймс, испарились. Энергии тоже поубавилось. Напротив меня сидел усталый и разочарованный человек. Наблюдая за ним, я уже предположил, что обрету в его лице одного из тех пациентов, каждый приход которого обещает сюрприз.

— Все не так хорошо, как я надеялся. В смысле быть на свободе. Люди подозрительные, жесткие, не склонные к прощению. Не такие, как я ожидал. Мне казалось, они будут относиться ко мне иначе, с большей благожелательностью, радушно. Понимаете? Но все держатся настороженно, как будто не совсем уверены, что меня нужно было выпускать. Сейчас я думаю, что, может быть, те интервью и пресс-конференции, которые устраивал мой адвокат, не такая уж хорошая идея.

Хотя ничто из рассказанного Томом не стало для меня откровением, я все же никак не мог составить о нем определенное мнение. Уже одно это пробуждало во мне интерес. Молчанием я пользовался как наживкой.

Он ее проглотил.

— Первые дни были просто замечательные. Я дал столько интервью. Но ведь интерес быстро проходит. Кому хочется слушать одно и то же? Да и мне стало надоедать. Разговариваешь с одними и теми же людьми, отвечаешь на одни и те же вопросы. В общем, я не очень-то расстроился, когда все прекратилось. К тому же адвокат посоветовал держаться потише, не привлекать к себе внимания. Он сейчас решает, будем ли мы обращаться в суд. Надеется, что удастся получить хорошую компенсацию. Я очень хочу, чтобы кто-то заплатил за то, что они сделали со мной, с моей жизнью.

За то время, что прошло с начала сеанса, не было, наверное, минуты, чтобы Том не обернулся, не посмотрел за спину, не бросил косой взгляд на дверь. Я попробовал представить себе такую жизнь, когда в твоем зеркале заднего вида постоянно маячит фигура копа с «браслетами».

— Наверное, пойду работать помощником фармацевта в клинику Кайзера. Знаете о такой? Платят там немного, зато можно ходить на работу пешком. Будет чем заняться, пока адвокат готовит иски, а я решаю, стоит ли возвращаться в медицинский колледж.

Думаю, меня должны туда принять, вы согласны? То есть у них ведь нет оснований отказать, верно? Обяжут, конечно, пройти какие-то курсы, как-никак за тринадцать лет медицина шагнула далеко вперед. Придется догонять. Столько всего появилось нового. СПИД, биотехнологии, Интернет. Кто бы мог подумать, а?

Том кивнул самому себе, как бы подтверждая справедливость и неопровержимость приведенного аргумента, а потом, после паузы, еще раз, словно видел впервые, оглядел мой офис. Я заметил, что его взгляд задерживается на углах, где стены сходятся с потолком.

— Знаете, я ведь и сам подумывал о том, чтобы заняться этим. Я стажировался тогда в Центре изучения проблем здоровья, и один из преподавателей предложил мне подумать о такой возможности. Но…

Он не договорил.

— Но? — повторил я.

Это было мое первое слово с начала сеанса. Было бы интересно узнать, чем обосновывал преподаватель то свое предложение Тому заняться психотерапией, но я устоял перед соблазном уйти в сторону и предпочел идти следом за пациентом. На начальном этапе лечения путь наименьшего сопротивления иногда самый лучший.

— Не хотелось заниматься всем этим дерьмом с теми, кто работал вместе со мной. Меня это как-то настораживало.

— А о каком дерьме вы упомянули? — бесстрастно спросил я.

Интересно, если бы психотерапевты существовали в период калифорнийской «золотой лихорадки», может быть, открытие жилы встречали бы не криками «Эврика!», а чем-то более сдержанным, вроде «Похоже, это то, что мы ищем».

— Ну, вы, наверное, читали о том, в каких условиях я рос. Там, конечно, не все правда. Так, версия для публики. Людям ведь нравится устраивать шумиху вокруг того, что они на самом деле не понимают.

— Нет, не читал.

Я действительно не читал. Уровень моей толерантности к тому, что считают новостями современные средства массовой информации, заметно понижался с возрастом. Возможно, Война в Заливе и события 11 сентября заслуживали освещения в режиме нон-стоп, но мне трудно было поверить, что такой же чести достойны многие другие вещи. С другой стороны, то, что Том Клун решил, будто я узнаю о его жизни через газеты и телевидение, показалось мне интересным.

— Расскажите.

— У моей матери было биполярное расстройство.

В конце предложения Том поставил большую, жирную точку. Как будто это все объясняло.

Когда проходящий курс терапии пациент переключает сигнальные огни с зеленых на желтые, лишь немногие врачи способны сдержать импульс вдавить педаль в пол и ринуться вперед. Я подался вперед, готовый дать газу, но новая поза потребовала дополнительных телодвижений — пришлось перекладывать лишенную свободы маневра руку.

— Вот как? А как чувствовали себя вы, Том? Когда рядом страдающая маниакально-депрессивным психозом мать… Вы ведь росли рядом с ней?

Мои вопросы как будто обезоружили его. Не потрясли, но определенно удивили. Не знаю, какой реакции он от меня ожидал; наверное, чего-то вроде «Неужели? И в чем проявлялась ее болезнь?» или «Правда? Держалась на литии?».

— Все было не так уж и плохо, — вот как ответил Том. — Когда она «чувствовала себя хорошо». Так она называла свои маниакальные фазы. Я был маленький, и она обычно говорила: «Том, мне становится лучше». Потом врывалась в комнату, обнимала меня за шею и говорила: «У тебя есть две минуты, чтобы собрать вещи и забраться в машину». Я и опомниться не успевал, как мы мчались к родственникам в Иллинойс, или к Гранд-Каньону, или в Лас-Вегас. Лас-Вегас она особенно любила, это было одно из ее излюбленных мест, и там она «чувствовала себя хорошо». Я садился на переднее сиденье и знал: мы можем отправиться куда угодно, что перед нами настоящее большое путешествие. — Он помолчал, глядя мимо меня. — Я чувствовал себя как те дети в «Питере Пэне». Мы уносились в страну приключений, где мама любила меня.

Я перенес руку на колено, откинулся назад и сказал:

— Значит, когда вы были маленьким, то любили яйца?

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Что?

Как говорит Дайана, я заполучил его внимание. В предпоследней сцене «Анни Холл» герой Вуди Аллена объясняет психиатру, что, когда он был маленьким, брат считал его цыпленком, но семья мирилась с этой патологией, ссылаясь на то, что «Мы все любим яйца».

Том, когда я рассказал ему об этом, рассмеялся.

— Да, точно, в детстве я тоже любил яйца. — Он улыбнулся какому-то воспоминанию. — Когда мама «чувствовала себя хорошо», мы так здорово веселились. Я не знал тогда, что она больна. Я только знал, что тихая, печальная женщина становилась вдруг веселой, шумной и жадной до приключений. Она была моим лучшим другом, а я — центром ее вселенной. У нас был старенький «фольксваген»-универсал, и мы куда только не ездили. С ней было здорово. Бывало, мы мчались по дороге, и она открывала окно и кричала: «Ты мой лучший друг, Томми! Самый лучший во всем мире!» — Улыбка его вдруг погасла. — Да, наверное, вы можете сказать, что я любил яйца.

— Но в какой-то момент наступал спад?

Течение биполярного аффективного расстройства определяется, говоря образно, законами гравитации. Взлеты маниакальной стадии рано или поздно заканчиваются падениями в депрессию. Обычно переход от эйфории к отчаянию, как в случае с ньютоновым яблоком, выражается в синяках. Без смягчающей подушки из соответствующих лекарств резкая смена фаз болезни — процесс весьма малоприятный как для больного, так и для его близких.

— Да, в какой-то момент наступал спад. Когда я стал постарше — может быть, классе в шестом, — то уже научился замечать признаки спада заранее, за два или три дня. У нее как будто садились батарейки, ее сумасшедшая активность снижалась, все вокруг стихало, как бывает с выдыхающимся торнадо, а потом… потом она начинала плакать и видеть во всем только печальное. Она почти не разговаривала. Плакала над цветами. При виде дорожных знаков. Помню, однажды мы проехали мимо знака «Уступи дорогу», и у нее полились слезы. Проплакала несколько часов. Я думал тогда, что болезнь — это именно печаль и слезы. У меня и в мыслях не было, что периоды веселья — тоже ее часть, что все взаимосвязано. Я думал, что настоящая она тогда, когда «чувствует себя хорошо». Но потом…

Уж и не знаю, как нам удавалось добираться домой. Без приключений не обходилось. Ломалась машина, кончались деньги, неоплаченные счета в мотелях, кражи в магазинах — чего с нами только не случалось. Если у нее и была какая-то работа, то она теряла ее из-за таких вот отлучек. Никуда не выходила из дома, запиралась в комнате и просиживала там сутками. Обычно приезжал кто-то из родственников, ее братья и сестры. Они о ней и заботились. Иногда приезжал и дедушка, но не часто. В основном мои тети.

Старый дом заскрипел, и Том резко повернулся, стараясь определить источник звука.

— А вы? — спросил я.

Он обернулся ко мне:

— Я возвращался к своей жизни. Моя жизнь, та, какой я ее знал, останавливалась, когда маме «становилось хорошо», и возобновлялась, когда мы возвращались домой. Я взрослел, а ей делалось все хуже. Маниакальные периоды почти не менялись, разве что укорачивались, но интенсивность их возрастала. А вот периоды до и после, когда ею овладевала депрессия, изменились сильно. В худшую сторону.

Я уже отметил для себя, что, говоря о родственниках, Том сказал, что они заботились о его матери. Но не о нем.

— Вам, наверное, тоже становилось все труднее?

Том хотел говорить о матери, меня же больше интересовал тот маленький мальчик, который жил с больной женщиной, но я сомневался, что услышу о нем. Может быть, в другой раз. И еще мне казалось, что я его скоро потеряю, что его унесет в некую область, куда менее спокойную и приятную, чем воспоминания о жизни с психически нездоровой матерью. Мы встречались всего лишь второй раз, и я был готов отпустить Тома в свободное плавание к любым берегам, не предпринимая попыток повернуть его назад.

Таким предполагал я развитие нашей беседы. Но получилось иначе.

Словно специально для того, чтобы доказать, как сильно я заблуждаюсь, Том сказал:

— Она покончила с собой, когда мне исполнилось четырнадцать.

— Извините, мне очень жаль, — машинально ответил я.

Да, мне было жаль его, он потерял мать. Но жалел я также и о том, что допустил ошибку, посчитав, что разговор о матери был не главной, а побочной темой. Прощупывание — или, как некоторые это называют, зондаж — закончилось, и я приготовился перейти в другой режим, который позволил бы этому столь многое потерявшему человеку осознать и понять боль, оставшуюся в нем от самоубийства матери.

Однако у Тома были другие мысли. Пожав плечами, он сказал:

— Мне стало легче, когда она умерла. То сумасшествие, в котором мы жили, ее чередующиеся приступы уже начали по-настоящему меня доставать. После ее смерти я смог наконец сойти с этих американских горок. Конечно, покататься вверх-вниз весело, но только в меру. А какое может быть веселье, когда ты теряешь контроль над подъемами и спусками. Представьте, что бы вы чувствовали, если бы вас в любой момент могли оторвать от любого дела и усадить на переднее сиденье старенького «фольксвагена». Вы меня понимаете?

Том быстро обернулся через левое плечо, потом снова посмотрел на меня.

Мое лицо ничего не выражало.

— Я думал, вы спросите, как она с собой покончила. Все спрашивают. Всем, похоже, хочется знать.

— Вы хотите рассказать об этом?

Он пожал плечами, словно говоря «ну, мне-то все равно», и начал ковырять корку запекшейся крови на тыльной стороне ладони левой руки.

— Хотите верьте, хотите нет, но она перерезала себе горло. Моя мать по-настоящему тронулась. То есть, я хочу сказать, надо быть действительно сумасшедшим, чтобы перерезать себе горло. Согласны?

У меня появился вопрос:

— Скажите, Том, это вы нашли ее после самоубийства?

В голове у меня мелькнула картинка: четырнадцатилетний мальчик перед телом покончившей с собой матери. Мелькнула и моментально пропала, словно кто-то поспешно переключил канал, нажав кнопку дистанционного управления.

Он кивнул:

— Да. Жуть.

Корка отвалилась, и на ее месте набухла большая красная капля. Том смотрел на нее так, как смотрят на севшее на руку насекомое.

— На основании этого вы должны были бы провести связь между самоубийством моей матери и убийством Айви Кэмпбелл.

— Простите?

— У них обеих было перерезано горло. Ничего себе совпадение. Так вот мне говорили. Многие почему-то сочли это доказательством того, что самоубийство матери вызвало у меня желание повторить то же самое с Айви. Те психиатры, что со мной беседовали, были уверены, что это очень важно. А вы как думаете? Не хотите покопаться в этих фактах? Может, обнаружите парочку алмазов?

Вызов, брошенный Томом, показался мне интересным.

— Я в недоумении, Том. Согласно тесту ДНК, вы не имеете никакого отношения к убийству Айви Кэмпбелл. Так? Тогда какая же может существовать психологическая связь между ним и самоубийством вашей матери?

Мой взгляд отыскал будильник на столике рядом с его стулом. Наше время почти истекло.

Он улыбнулся как-то так, что мне сделалось не по себе.

— Она тоже была сумасшедшая, Айви. Только у нее это проявлялось в другом. В приступах паники. Вы когда-нибудь были рядом с человеком, у которого случился приступ паники? Не очень приятное зрелище.

Я не ответил на его вопрос. Том рассказал о том, что рос в одном доме с психически больной матерью, а теперь упомянул о романтической связи с женщиной, страдавшей от другого серьезного расстройства. Он ждал от меня сигнала к продолжению.

— Так, значит, у Айви Кэмпбелл были приступы паники?

— Да. Она вдруг, без всяких причин, начинала вести себя как-то странно. Пряталась в шкафу, собирала всю одежду, кричала, плакала. Ей казалось, что она умирает.

Предполагая, что уже знаю ответ, я все же задал вопрос:

— Когда это случалось, Айви требовала, чтобы вы оставались рядом, успокаивали ее?

— Шутите? Я потому и догадывался о приближении приступа, что она чуть ли не выгоняла меня из дома. Нет, Айви вовсе не желала, чтобы я оставался с ней.

— А какой она была в промежутках между приступами?

— О! Айви была необыкновенная. Чудесная. Страстная. — Том улыбнулся, наверное, вспомнил что-то. — Рядом с Айви мне всегда хотелось танцевать.

Обдумывая следующий вопрос, я успел дважды вдохнуть и выдохнуть.

— Вы предположили, что меня может заинтересовать совпадение в том, как умерла ваша мать и как погибла Айви. Но меня больше интересует другая параллель. Получается — по крайней мере в данный момент я делаю именно такой вывод, — что вас влечет к женщинам, страдающим тем или иным психическим расстройством.

Я выдержал драматическую паузу, однако Том не дал мне продолжить.

— К таким, как мама? — спросил он так быстро, словно только и ждал, когда я скажу это. Принял мою подачу и отправил мяч через сетку отличным бэк-шотом не хуже, чем это сделал бы сам Агасси.

— Да, Том, как ваша мама.

В его глазах вспыхнул огонек интереса.

— Ну… В этом что-то есть, верно?

Мои первоначальные подозрения полностью подтвердились. Том Клун доказал, что действительно способен преподносить сюрпризы.

Глава 19

Мой лучший друг — полицейский. Меня это удивляло так же, как и Сэма Парди удивляло то, что его лучший друг — психиатр.

За те дни, что прошли после моего падения, мы не виделись ни разу и только однажды поговорили по телефону. Сочувствия я от него не ждал — Сэм не из тех людей, которые изображают жалость к пострадавшим и поглаживают по плечу больных. Да и сам факт того, что миниатюрный, весящий всего-навсего шестнадцать фунтов пудель стал причиной падения, отсрочившего осуществление моей мечты по меньшей мере на полтора месяца, стал бы для него источником неподдельного удивления, а меня превратил бы в мишень для насмешек.

В тот день Сэм объявил, что придет на обед. Обоснованием визита послужило желание его сына, Саймона, посмотреть на нашу дочь, Грейс. Разумеется, это был только предлог; правда же заключалась в том, что Сэм просто соскучился.

Мы стояли перед открытой дверью гаража. Сэм держал в руке бутылку «Оделла». У меня дома всегда хранится небольшой запас его любимого пива.

Я восхищался моей малюткой «мини». У Сэма она таких чувств не вызывала.

— Так, значит, Лорен была права? Ты действительно хотел именно такую?

Он наклонился и, демонстративно прищурившись, подался вперед, подчеркивая тем самым, что рассмотреть салон такой крохи можно, разве что встав на колени.

— Я и не знал, что чего-то хотел, но… да, верно, я действительно хотел иметь такую. Лорен, должно быть, ясновидящая. Полагаю, таким образом она старается отсрочить неизбежное наступление кризиса среднего возраста.

Сэм хмыкнул.

Я попытался рассказать ему о своей первой машине.

История моего юношеского увлечения британской штучкой по имени Сэди оставила его абсолютно равнодушным.

— Знаешь, — сказал он, бегло осмотрев «мини», — у Саймона есть скейтборд. Так вот у той доски и то колеса больше. И у скутера колеса больше. Да что там скутер, у моего дорожного чемодана колесики больше, чем у этой…

— В общем, как я понимаю, ты не большой ее поклонник, верно?

Сэм рассмеялся.

— Алан, моей первой машиной был «понтиак-GTO». Херстовская коробка передач. Двойной карбюратор. Сейчас автомобиль моей мечты — это «линкольн-таункар» или такой большой «бьюик»… не помню, как они называются. — Он презрительно кивнул в сторону моей малютки: — В этой же даже чихнуть нельзя — стекла вылетят.

Сэм — мужчина крупных габаритов. Когда он отказывался от соблюдения диеты — а такое происходило постоянно, — то весил на добрую сотню фунтов больше, чем я.

— Знаешь, что самое смешное? Я даже не прокатился на ней. Сломал руку как раз в тот вечер, когда Лорен сделала мне этот подарок. Так и стоит в гараже.

— Странно, что меня это совсем не удивляет, — прокомментировал Сэм.


Мы шли по тропинке, вьющейся вдоль склона холма, примыкающего к нашему дому. В одной руке Сэм держал поводок, в другой банку пива. Эмили, собачка Сэма, носилась туда-сюда по сухой траве, принюхиваясь к запаху красных лисиц или каких-то других зверьков, обитающих в оставшейся неосвоенной восточной части долины. Вечер выдался таким же сухим, каким был и день. Из сводок погоды явствовало, что где-то южнее, в районе Пуэбло, бушуют грозовые дожди, однако область высокого давления, сформировавшаяся не там, где бы следовало, стойко отражала муссонные потоки, направляя их в Техас и Оклахому.

В реальном мире это означало, что никаких дождей в округе Боулдер ожидать не стоит.

Сэм рассказал, что работает в составе оперативной группы, пытающейся навести порядок в населенном преимущественно студентами районе Хилл, расположенном к западу от университета Колорадо. В последнее время там произошло несколько вооруженных ограблений, нарушивших обычно мирное течение жизни. Хотя он и не признавался, что хочет услышать мое профессиональное мнение — когда на Сэма находило, он вообще, черт возьми, отказывался считать профессией то, чем я зарабатывал на жизнь, — именно оно ему в данный момент и требовалось. Мы говорили о вырвавшихся из дома юнцах, о наркотиках и алкоголе и о том, как лучше со всем этим бороться. Я высказал ему свое мнение, но при этом меня не покидало чувство, что Сэм ждет большего, какого-то откровения или даже чуда, как будто я был волшебником.

Мы немного постояли, наблюдая закат, и медленно побрели назад, к дому. Сэм сказал, что было бы неплохо захватить Лорен и детей и отправиться куда-нибудь полакомиться мороженым. Его жена могла бы заехать за нами на машине.

— Знаешь, Саймон говорит, что у меня сросшиеся брови. Ему так сказал кто-то из друзей.

— Ты о чем?

Он остановился и постучал пальцем по переносице:

— Видишь? Брови сходятся над носом.

— Вот как? — Я присмотрелся к кустистым зарослям, которые Сэм называл бровями. Они действительно соединялись. Раньше я этого не замечал. — А что, это плохо?

— Похоже на то. Друзья говорят Саймону, что такие же будут и у него. Похоже, парень немного расстроился.

— Я бы сказал, что по сравнению со всем прочим, что он может унаследовать от такого папаши, сросшиеся брови не самая большая беда…

Он вскинул брови.

— Язвишь, да? Бесполезно, на меня твой сарказм не действует.

— Так что ты ему ответил?

— Сказал, что брови у него мамины, а не мои. Пока вроде бы успокоился. Боюсь только, что ненадолго.

— А о том, что их выщипывают, он еще не слышал?

— Слава Богу, нет. Относительно выщипывания и всего такого Саймон пребывает в блаженном неведении.

— Ему ведь и десяти еще нет.

— А еще он спросил, есть ли у меня кубики.

— Кубики?

— Ну да, кубики. Если у тебя хорошо накачан брюшной пресс, то на животе проступают как бы кубики мышц. Его интересовало, могу ли я выдержать удар в живот.

Попытка сдержать смех закончилась тем, что я едва не захлебнулся воздухом.

— И что ты ему ответил?

Сэм не без гордости провел ладонью по округлому холмику под рубашкой, но в его ответе все же прозвучали обидчивые нотки.

— Ответил, что у меня есть кое-что получше кубиков.

— Да? И что же это такое?

— Я сказал, что у меня есть целый бочонок. Знаешь, он посмотрел на меня с уважением.

— Тебя так просто не свалишь.

— Это уж точно.

Мы поднимались вверх по склону. Воспользовавшись паузой, я перевел разговор на другую тему.

— Что у вас там думают о Томе Клуне? Он ведь теперь живет в Боулдере.

Прежде чем ответить, Сэм сделал два шага.

— Где это — у вас там? Ты имеешь в виду меня и Шерри? Или меня и моих коллег-копов?

— Последнее. Тебя и твоих коллег-копов. Интересно, как в полиции восприняли то, что Том Клун обосновался в нашем городе?

— А почему ты спрашиваешь?

Сэм был детективом и просто не мог не задать этот вопрос. Как и моя, его работа не заканчивалась в тот момент, когда он выходил из кабинета. Некоторые вещи напоминают о себе и через несколько часов.

— Просто так. Любопытно.

— Ага, любопытно. У тебя сломана рука. У тебя новенькая игрушка. У тебя красавица жена и прелестная дочурка. Но они тебе неинтересны, и ты расспрашиваешь меня о Томе Клуне. Послушай, Алан, я же не дурак. Ты как-то с ним связан. Только не говори, что он один из твоих… этих… как они называются…

— Перестань, Сэм. Хватит. Если бы он и был моим пациентом, разве я бы тебе сказал?

Эмили выскочила откуда-то футах в десяти вверх по склону и снова исчезла в траве. Наверное, хотела убедиться, что на нас не напали красные лисицы. Сэм удрученно покачал головой:

— Мне совершенно нет никакого дела до того, где живет Том Клун. Здесь или где-то еще. Значение имеет только то, что он не там.

— Не там? Ты о чем?

— А вот о чем. Живет в Боулдере? Ладно, пусть живет. Держись подальше от неприятностей, и для меня ты такой же, как все, обычный гражданин. Все остальное меня не касается. Другое дело, я не уверен в том, что его вообще следовало выпускать из тюрьмы.

— А я-то считал, что ты сторонник тестирования ДНК. Даже если анализ проводится уже после вынесения приговора. Ты же занимаешь в этом вопросе прогрессивную позицию.

Сэм посмотрел на меня так, как будто я только что бросил ему под ноги что-то такое, обо что он мог споткнуться.

— Да, я сторонник такого тестирования. Но если не принимать во внимание результаты теста ДНК, то получается, что парень виновен просто дальше некуда. Скажу тебе так: не представляю, как может быть, что ту девушку убил не он.

— Получается, что после ее убийства кто-то взял нож и залил своей кровью. Это же явная натяжка, Сэм. Ты и сам понимаешь.

Он с сомнением посмотрел на меня и пожал плечами:

— Возможно. Но почему ты его защищаешь? Копы ведь собрали внушительные доказательства. У них были показания свидетелей. Косвенных улик хватило бы на несколько обвинений. И мотив тоже имелся. Так что все сходилось. В его виновности никто не сомневался.

— Я не собираюсь его защищать, Сэм. Я… не знаю. У Барри Шека есть книжка с рассказами о людях, которые были осуждены на основании косвенных улик. Впоследствии выяснилось, что все они ни в чем не виноваты. Если бы не тест ДНК, они уже были бы мертвы или ждали бы казни в камере смертников.

— Мне хочется отдохнуть, прогуляться, а ты лезешь с книжонкой Барри Шека. Не хочешь послушать про то, как твой приятель Эдриен вставил мне в одно место катетер?

К счастью, Сэм так и не реализовал свою угрозу, и малоприятная картина с участием моего соседа, уролога Эдриена, растворилась в сухом воздухе. Я уже приготовился перейти на другую тему, но Сэм снова заговорил:

— Как тебе сказать? У меня нет объяснения. Следствие ответило на все вопросы. А что касается книжки Барри Шека… Читал я ее. Начать с того, что дела, которые он приводит в пример, с самого начала вызывали немало сомнений. Шаткие доказательства. Неубедительные мотивы. В них было слишком много дыр. С убийством Айви Кэмпбелл все по-другому. Я, конечно, знаю только то, что рассказывали копы, но по всему выходит, что Том Клун виновен.

— Но ведь обвинение основывалось главным образом на показаниях свидетелей, разве не так?

— Да. И что из того? Лично мне свидетели нравятся.

— Сэм, ты лучше меня знаешь, что на их показания полагаться нельзя, что их информация ненадежна. Существует статистика…

— Плевать на статистику. Хочешь знать, почему мне нравятся свидетели? Я тебе скажу. Потому что они нравятся присяжным. Потому что жюри им верит. И это хорошо, потому что так работает наша система. Копы взяли Тома Клуна, Алан. Взяли не просто так, а потому что все показывало на него. Они играли по правилам и выиграли. Посадили парня на цепь.

— Да, все бы хорошо. Кроме теста ДНК. И отпечатков, которые не совпадают. А ДНК подтверждает, что на оружии нет крови Тома Клуна.

— Верно, — согласился Сэм, пиная ботинком пыль. — Кроме теста. Признаю, ДНК — проблема. Не хочу делать вид, что разбираюсь в этом деле, но признаю.

— И тем не менее ты не уверен в его невиновности?

Он лишь презрительно фыркнул.

— Тогда я задам тебе еще один вопрос. Зная то, что ты сейчас знаешь, ты бы согласился с тем, чтобы его казнили? Тебя бы это не огорчило?

Сэм снова недовольно посмотрел на меня:

— Тебе и вправду не хочется поговорить о чем-то другом? О хоккее, например, или о том, какое нынче засушливое лето? Если уж на то пошло, я был бы даже не против потолковать о твоейкрохотульке, что стоит в гараже.

— Принимаю твой ответ как положительный.

Говоря языком политиков, наши с Сэмом взгляды не совпадают практически ни в чем. Поэтому мы как бы условились избегать обсуждения наиболее общественно значимых проблем. На протяжении уже многих лет этот пакт умолчания служил нам верой и правдой.

— Давай обойдемся без предположений.

Я огляделся, пытаясь обнаружить в высокой траве темное движущееся пятно, но когда наконец заметил Эмили, она тут же исчезла. Только что была — и вот ее уже нет. Словно видение. Мне почему-то вспомнились рассказы тех, кто наблюдал явление Лохнесского чудовища. Несси тоже появлялась и тут же исчезала.

— Почему же? — сказал я. — В некоторых вещах ты довольно предсказуем.

— Подожди, остановись, — попросил Сэм. Я остановился. Он посмотрел мне в глаза: — То, что я скажу, останется между нами, понятно?

— Конечно.

Он выудил из кармана запечатанную в целлофан зубочистку — наверное, прихватил после обеда в каком-нибудь ресторане, — вытащил ее из пакетика и сунул в рот. Большая часть зубочистки исчезла под зонтиком усов.

— Гребаный Макуэй,[11] — пробурчал Сэм. — Да простит меня Господь, но я ненавижу Макуэя за то, что он сделал.

Подумав, я решил никак не реагировать на эту реплику. Продолжение темы «гребаного Макуэя» могло увести нас далеко в сторону от того, что собирался поведать Сэм, а такой вариант меня не устраивал.

— Ближе к концу, — начал Сэм, — в последние месяцы перед казнью, когда Макуэй разговорился и стал рассказывать о своем преступлении, он сказал, что устроил взрыв в Оклахоме, чтобы наказать тех, кого считал ответственными за убийства в Вако и Руби-Ридж. Таковыми для него были федералы, а потому он и взорвал Мэрроу-билдинг, где как раз федералы и работали.

— А дети в детском центре? — спросил я. — Их-то за что? Или они тоже были за что-то ответственны?

Он бросил на меня сердитый взгляд, но упрекнул не зло, а скорее мягко.

— Не отвлекайся, Алан. Не надо. Отвлечься легко, но ты все равно попадешь в тупик. Мы все равно выследили бы Макуэя, осудили и казнили. Даже если бы в том здании не было ни детей, ни гражданских лиц. Факт убийства детей и ни в чем не повинных штатских лишь дает нам дополнительный повод ненавидеть его еще сильнее — и я в этом грехе тоже виноват, — но мы перевернули весь мир не только потому, что жертвами стали дети. Представим, что детей там не было, что их каким-то образом вывели из здания, и что? Разве он перестает быть чудовищем? Разве даже в таком случае Макуэй не заслужил того, чтобы его положили на холодный стол и воткнули в вену иглу? Разве для того, чтобы выследить и арестовать его, не стоило перевернуть весь мир?

Сэм замолчал, может быть, полагая, что я допущу ошибку и воспользуюсь паузой, чтобы вставить какую-то реплику. Но я воздержался.

— Когда дело дошло до обоснования необходимости смертной казни, в суде было заявлено, что Макуэй должен умереть, потому что это единственное достойное наказание за совершенное преступление.

Из травы на северном склоне холма внезапно вылетела Эмили, перевернулась, изогнувшись, на сто восемьдесят градусов и умчалась в противоположном направлении. Наверное, противник оказался достойным и сумел перехитрить охотника. Наблюдать за ней было одно удовольствие.

Высказанные Сэмом слова повисли в воздухе, и я подумал, что, может быть, они совершат такой же маневр.

— И вот о чем я подумал, — продолжил Сэм. — Мы, люди, высказываясь за смерть для Макуэя, пользовались тем же аргументом, который приводил он сам, оправдывая массовое убийство федеральных служащих. Что это? Некая глобальная ирония? Или мы, как общество, воздаем преступнику той мерой, которую сами же считаем достойной осуждения? Что дает нам право решать, кому жить, а кому умирать? Мы убили Макуэя за то решение, которое свободны принимать сами.

Он развел руками, как бы говоря «я лично ничего не понимаю», и снова пнул ботинком пыль.

— Ну? Что? Макуэй посчитал служащих Мэрроу-билдинг виновными и достойными смерти. Поэтому он их убил. Мы посчитали, что содеянное им достойно наказания смертью, и убили его. Так? И что же получается? А получается, что мы пишем законы и устанавливаем правила, но не желаем мириться с теми, кто по ним играет? Или законы и правила пишут террористы и убийцы, а мы считаем, что вполне можем позволить себе снизойти до их уровня и ответить им по тем же правилам? Нет, я уже ни в чем не уверен. Ни в чем.

Должен признаться, монолог друга произвел на меня впечатление.

— Как мне объяснить разницу своему ребенку? Ума не приложу. Это все равно что сказать: да, Саймон, учитель имеет право ударить ученика, но ученик не вправе ударить учителя. Я не хочу, чтобы он так думал. Должен ли я сказать ему, что правительство знает, как ему поступать, потому что оно умнее нас всех? Что раз правительство установило законы, допускающие смертную казнь, и позволяет себе убивать людей, то Десять заповедей вроде бы и не действуют? Я консерватор и республиканец, Алан. И я не могу поверить в то, что правительство умнее меня и лучше меня знает, что и как надо делать. Это касается и налогов, и религии, и всего, что так или иначе имеет отношение к моему дому и моей семье. Что уж тут говорить о жизни и смерти.

Он зашагал по склону. Я свистнул Эмили и поплелся за ним, все еще надеясь, что нам удастся отведать мороженого.

Сэм посмотрел на меня через правое плечо и голосом, поразившим меня своим спокойствием, добавил:

— Я знаю тебя, Алан. Знаю, о чем ты думаешь. Но если собираешься завести речь про Всемирный торговый центр, то лучше помолчи. Наш ответ на те события был самообороной. Мы воевали. Война — это совсем другое дело, и… у войны другой конец.

Я сделал шаг вперед. Сэм остался на месте. Я вовсе не собирался трогать ни 11 сентября, ни Всемирный торговый центр, ни Пентагон. То, что случилось в тот день, было другим. И нам пришлось испытать это на собственной шкуре.

— Мы поймали Макуэя, мы посадили его за решетку, мы привели его на суд и осудили на смерть.

То была не война. То было правосудие. Справедливость. С Бен Ладеном так уже не будет, потому что у нас с ним война. Нельзя путать войну с правосудием.

Сэм замолчал, но я знал, что он еще не закончил. И он тихо сказал:

— Не думаю, что наше общество сможет пережить это.

Глава 20

Впервые за то время, что мы с ней встречались, Кельда пришла на сеанс без опоздания.

Я начал с того, что внес изменение в наше расписание на следующую неделю, перенеся сеанс с четверга на вторник. Кельда не возражала и предложила удобное время во второй половине дня. Она не спросила, в чем дело, а я не стал объяснять, что должен отвезти Грейс на осмотр к педиатру.

Оставшиеся до сеанса пару минут Кельда использовала, чтобы осведомиться о том, как я себя чувствую и привык ли уже к новой ситуации. Я ответил на ее вопросы коротко, дав понять — надеюсь, не показавшись грубым, — что предпочитаю не обсуждать с пациентами личные проблемы. Натолкнувшись на такую стену, Кельда скрестила ноги, поджала нижнюю губу, провела по ней зубами и сказала:

— Полагаю, вы хотите, чтобы я рассказала о Джонс.

Единственным правильным ответом было не отвечать. Если бы я согласился с ней и подтвердил, что именно этого и хочу, то Джонс стала бы моей, а не Кельды темой. Если бы я ответил отрицательно, то рисковал бы не получить важную информацию. Можно было бы, конечно, проявить свои намерения более ясно и сказать, что мы будем обсуждать любую интересующую ее тему. Промолчав, я выразил то же самое, но короче и убедительнее.

Она переменила позу, взъерошила волосы и снова откинулась на спинку стула и положила правую ногу на левую. Потом улыбнулась, рассмеялась и сказала:

— Из всех, кого я знаю, Джонс первой начала брить лобковые волосы. Объяснила, что это ее артистический манифест. — Кельда покачала головой и снова улыбнулась. — Иногда, когда мы бывали где-нибудь вдвоем, например, в гостях или в ресторане, она заводила меня в туалет или просто за угол и расстегивала брюки или задирала юбку и говорила: «Ну, что ты об этом думаешь, Кельда? Разве это не лучшее мое произведение?»

Стоило Кельде заговорить о подруге, как глаза у нее очаровательно заблестели. Воспоминание о выбритом лобке Джонс словно осветило ее изнутри.

— Не знаю, зачем я вам это рассказала, но… вот такой была Джонс. Всегда на шаг впереди остального мира, всегда… немного в стороне. Вам приходилось видеть людей, у которых с лица как будто никогда не сходит улыбка? Они кажутся такими… не знаю, не похожими на остальных. У большинства из нас нормальное лицо, иногда мы улыбаемся, верно? Джонс была другая. Ее нормальное лицо — это улыбка полумесяцем, и только иногда она заставляла себя закрывать рот и не улыбаться. Как бы вы себя ни чувствовали, заканчивалось все тем, что вы тоже начинали улыбаться. Когда дела обстояли плохо, когда сгущались тучи, от нее все равно исходил свет. Ей всегда удавалось разогнать тьму и отыскать выход там, где вы видели только тупик.

Кельда снова сменила позу, скрестила руки на груди, сжала пальцы. Я не думал, что все это проявления сопротивления физической боли. Она готовилась к тому, что собиралась сказать мне, и это имело прямое отношение к Джонс и к ней самой.

Что? Я не знал. Поэтому ждал.

— А потом она взяла и умерла. Джонс взяла и умерла. С тех пор я уже никогда не была прежней. Мы почти потеряли связь, когда я уехала в Австралию. Наверное, обиделась, что я вот так легко собралась и уехала на край света. Бросила ее. А я думала, что это полная глупость. Для меня Австралия была невероятной удачей, возможностью побывать за границей, увидеть мир. Джонс же из-за своих страхов не могла ткнуть пальцем в карту, собраться и уехать. Но мы не ссорились, не ругались. Ничего подобного. В первые недели обменялись парой писем, а однажды я даже позвонила ей, но не учла разницу во времени и разбудила. Находясь в Австралии, я как-то нечасто задумывалась о наших отношениях. Мне казалось, что, когда я вернусь в Денвер, у нас все будет по-прежнему, что мы все равно остаемся лучшими подругами.

Кельда замолчала.

— А потом она взяла и умерла, — сказал я.

Она вздохнула.

— Я узнала об этом только после возвращения в Денвер. За месяц или два до отъезда из Австралии мне пришло письмо. Даже не письмо, а записка с новым адресом. Джонс сообщала, что перебирается на Гавайи, в Мауи, где было что-то вроде кооператива художников. Там она могла посвятить живописи все свое время. Меня эта новость не то что удивила, а просто шокировала — я и представить не могла, что Джонс отважится на такую перемену образа жизни. Но я подумала: что ж, отлично, загляну к ней на обратном пути, когда закончу дела в Сиднее. Послала ей открытку или что-то в этом роде, предупредила, что могу вот-вот появиться, так что пусть не пугается. Ждала ответа, но Джонс не написала, не позвонила, и, когда подошло время, я сразу улетела домой, без остановки на Гавайях.

Уже перед самым отъездом я снова попыталась связаться с ней и написала письмо, но оно вернулось. Прилетев наконец в Денвер, я сразу позвонила ее родителям в Нью-Хэмпшир, чтобы выяснить, где ее можно найти. И только тогда узнала, что Джонс умерла на Мауи пару месяцев назад.

— Что с ней случилось? — спросил я.

— Вы знаете Мауи?

— Нет.

Несколько лет назад я побывал на Гавайях, но на Мауи не задержался.

— Своей формой остров напоминает земляной орех. Джонс жила в холмистой части, неподалеку от городка Пайа, на той части перешейка, где туристы обычно не задерживаются надолго. Пайа представляет собой нечто вроде старого ковбойского городишки, населенного стареющими хиппи, молодыми хиппи и серфингистами. Художников там тоже хватает. В общем, люди там живут, а не работают на индустрию туризма. Джонс могла встретить там настоящих друзей, ей там наверняка понравилось.

Я ждал, раздумывая о том, к чему этот урок географии.

— Как она умерла? Упала. Свалилась со скалы. Однажды вечером отправилась на велосипеде по дороге в Хану. Дорога проходит через скалы, и Джонс каким-то образом сорвалась, упала на камни и разбилась насмерть. Ударилась головой.

Я так и не понял необходимость урока географии и уже собрался спросить Кельду, когда она заговорила:

— На окраине Пауи, на склоне холма над Тихим океаном, есть чудесное старое кладбище. Тихое местечко на границе полей сахарного тростника. Несколько могил, с десяток крестов. Там ее и похоронили. В той части Мауи ветры дуют почти все время; с океана как бы исходит постоянная мощная сила. Это не какой-то бриз, а самый настоящий ветер. Через несколько лет после ее смерти, уже закончив Академию ФБР и вернувшись в Денвер, я отправилась туда, на Гавайи, и провела несколько дней в Пайа. Три или четыре раза я ходила на ее могилу. В ясный день берег, по которому она ехала в день смерти, виден даже с кладбища.

Знаете, меня это все тронуло. Кладбище, скалы, океан, ветер. Ветер напоминал Джонс. Своей силой. Своей энергией. С тех пор каждый раз, вспоминая Джонс, я чувствую, как ветер гладит кожу. Для меня это как бы знак того, что она пришла, что она смотрит на меня.

— Вы летали на Гавайи попрощаться?

Едва спросив, я уже пожалел о своей импульсивности. Мой вопрос предопределил ее ответ.

— Да. Попрощаться. Попросить прощения. И удостовериться, что она лежит там, где надо.

— И как? Она лежит там, где надо?

Кельда кивнула.

— Да, да, да, — прошептала она.

— Вы упомянули, что летали на Мауи попросить прощения?

— Да. За то, что не писала, не звонила, не была ей настоящим другом, за то, что не смогла быть рядом, когда она отправилась на ту велосипедную прогулку.

— Я не совсем понял последнее. Вы хотели попросить прощения за то, что не были рядом, когда она отправилась на велосипедную прогулку?

— Вы бы знали Джонс. Если бы я находилась в Денвере, когда она решила переехать на Гавайи, она обязательно попросила бы меня отправиться туда с ней. А если бы я отказалась, Джонс бы тоже не поехала. Она боялась. У нее была фобия, невроз страха. Страхи во многом определяли ее жизнь. Джонс боялась высоты, боялась огня, боялась громких звуков. Все время тревожилась из-за того, что кто-то может проникнуть в ее квартиру. Даже в Денвере замков у нее было не сосчитать, столько я ни у кого не видела. То же и с электричеством — она постоянно проверяла электропроводку, электроприборы, опасалась короткого замыкания. Я не раз видела, как она ходила по комнатам и обнюхивала розетки, полагая, что учует запах дыма. А молнии! Господи, летом я не могла ходить с ней по улицам, если на горизонте висело хоть одно облачко. Однажды Джонс сказала, что, если бы не эти страхи и не пара лишних веснушек, она была бы образцом совершенства. Не думаю, что она сказала это из самодовольства. Нет. По-моему, Джонс давала понять, что на каком-то уровне чувствует себя ущербной и несчастной из-за своих страхов.

Ниточек в этой истории было много, и за какую из них потянуть, я не знал и положился на удачу.

— Пусть ваша подруга боялась летать, однако ж ей хватило смелости сесть на самолет до Гавайев и отправиться в совершенно незнакомое место. Одной. Так?

— Да, так.

— Это вас не удивило?

— Меня многое удивило. Все. Джонс не была независимым человеком. Иногда я думала, что ее поведение, манеры рассчитаны на то, чтобы притягивать людей, привлекать все новых знакомых, чтобы рядом все время кто-то был. Люди быстро уставали от ее страхов и уходили. Из-за одних страхов она не могла делать это, из-за других не желала делать то. И так всегда. С ней постоянно что-то происходило. Она быстро заводила друзей и так же быстро их теряла. Мужчины влюблялись в нее мгновенно, но не задерживались. — Кельда покачала головой. — Рядом с ней все сгорало. Собрать вещи и улететь в незнакомое место, где ее не ждут? Это не Джонс. Страх был ее якорем. Он удерживал ее на месте, придавал ее жизни своеобразную стабильность. И я совершенно уверена, что она никуда бы не уехала, если бы я осталась в Денвере, а не отправилась в Австралию. Я бы ее отговорила.

— Вы бы ее отговорили?

— Да. Звучит смешно, верно? Я бы не стала ее разубеждать. Я не это имею в виду. Я бы просто показала ей альтернативы и помогла бы понять, что ждет ее там, с чем ей придется столкнуться. Вот и все.

— Вы сыграли бы на ее страхах?

— Да.

— Вы сожалеете о том, что вас не оказалось рядом с Джонс, когда она отправилась на ту велосипедную прогулку. Поясните.

— Джонс боролась со своими страхами и никогда не пряталась от них. Она не принимала их пассивно. Думала, что если повысит порог чувствительности, то страхи уйдут сами собой. Зажигала свечи по вечерам и пыталась читать при свечах. При этом жутко боялась, что у нее загорятся волосы. Пользовалась без необходимости удлинителем и через каждые тридцать секунд проверяла, не нагрелся ли провод. В чем состояла моя роль? Джонс рассчитывала на меня, знала, что я обязательно скажу, когда она зайдет слишком далеко. В критических ситуациях, когда страх брал верх, она не могла поступать здраво.

— То есть могла слишком близко подойти к краю обрыва?

— Совершенно верно. Она могла слишком близко подойти к краю обрыва. Будь я там, я бы сказала: «Люди, боящиеся высоты, не подходят так близко к обрыву. Это небезопасно. Ты должна остановиться». В этом отношении она, как говорится, была без тормозов. В ней не было естественного страха. Оказавшись на обрыве, Джонс убедила бы себя подойти к самому краю, ощутить под собой пустоту — так, по ее мнению, сражаются со страхом; так, по ее мнению, поступили бы другие. Нормальные люди. Я часто представляю последние секунды ее жизни. Как она идет к обрыву. Как стоит на краю, подставив лицо ветру. Мне кажется, что из-за ветра она и погибла. Подалась ему навстречу, положилась на его силу, уверила себя, что ветер удержит. Может быть, раскинула руки, как птица, и наклонилась, чтобы увидеть камни и воду внизу. Сердце колотится, тело парализовано страхом, но она толкает себя, заставляет не отступать. И как мне кажется… — Кельда порывисто выдохнула. — Мне кажется, что ветер потерял силу, спал, взял паузу, как иногда бывает. И в то мгновение, когда он перестал ее поддерживать, она потеряла равновесие и упала.

— И вы думаете, что если бы были там, то предупредили бы ее, сказали, что она зашла слишком далеко, что ей нужно отступить? Я правильно вас понял?

— Да. Я предупредила бы ее. Мне и раньше приходилось этим заниматься. Я считала это своей обязанностью.

— И вы думаете, что тогда ничего бы не случилось?

Кельда промолчала.

— По-вашему, разумно брать на себя ответственность за то, что ваша подруга свалилась с обрыва?

— Разумно? Боже, конечно, нет. Но вы ведь хотели поговорить о моей боли, правильно? Так вот, боли впервые появились в тот период, когда Джонс перебралась на Мауи. Может быть, даже в ту же самую неделю. Я, конечно, не знала, что она уехала из Денвера, но…

— То есть вы предполагаете существование связи между решением Джонс и началом болей?

— Неужели вы позволите мне уйти, не позволив рассмотреть такую возможность? — немного насмешливо спросила Кельда.

Я улыбнулся.

— Вы не хотите спросить, обращалась ли Джонс за помощью? За профессиональной помощью?

Я кивнул, хотя думал совсем о другом. Мне представлялось, что Кельда так по-настоящему и не осознала глубины и остроты проблемы своей подруги. Судя по описанию, дело было не просто в довольно необычной структуре множественных фобий — за ними явственно проступала паранойя. Если бы Джонс была моей пациенткой, я бы настроил свои антенны на те частоты, которые наиболее чувствительны к комплексному проявлению посттравматического стресса.

— У вашей подруги были серьезные проблемы.

Кельда не мигая смотрела на меня.

— Страхи определенно были ее проблемой.

— Не просто страхи. То, как она отреагировала на ваш отъезд в Австралию. Думаю, с ней происходило что-то еще. Скажите, вы замечали, что ее тревожили вещи, по сути своей не представляющие опасности?

— То есть? Я не совсем понимаю.

— То, о чем вы рассказали — ее страхах перед огнем, самолетами, боязнь электричества, молний, — это все преувеличенная реакция на потенциально опасные повседневные вещи и явления. Я же хочу знать, боялась ли она того, что в обычных условиях не считается потенциально опасным.

— Вы говорите о паранойе? О страхе преследования? Такого рода вещи?

— Верно, — сказал я, благодарный Кельде за то, что последний шаг она сделала сама.

— Ну… иногда ей казалось, что люди не понимают ее, что они пытаются… навредить ей. Было несколько человек, которым она не доверяла, в компании которых не хотела находиться. Ну и все такое.

Я ждал, посылая ей мысленный импульс. «Продолжай. Продолжай».

— Но такое случалось не часто. В основном она сталкивалась с теми страхами, с которыми встречаемся мы все. С обычными страхами.

— Фобии редко собираются в такие букеты, как у нее. Это атипичное представление.

— Любопытно. Именно так сказал о моих болях мой невролог. Что они у меня атипичные. Но мне-то что. Для меня они прежде всего реальные.

Продолжать или нет урок психопатологии? Я заговорил еще до того, как осознал, что принял решение.

— Даже если Джонс имела дело только с фобиями, она могла бы получить квалифицированную помощь. Есть определенные лекарства, есть терапевтические методики — например, традиционная психотерапия и десентисизация, — которые помогают очень многим. Но, возвращаясь к вашему первоначальному вопросу… да, думаю, кто-нибудь мог бы облегчить ее боль.

— Джонс пыталась найти помощь. За то время, что я ее знала, она по крайней мере дважды ходила к разным психотерапевтам, но попала, похоже, на каких-то идиотов. Один уже на втором сеансе предложил провести с ним уик-энд в его доме в Зимнем Парке. А женщина-терапевт взяла ее с собой на ранчо возле Паркера, где Джонс пришлось вместе с другими ходить по раскаленным углям.

Был ли я удивлен? Хотелось бы. Но к сожалению… В штате Колорадо объявить себя психотерапевтом может едва ли не любой, у кого есть кое-какие способности. Большинство потребителей такого рода услуг, похоже, не понимают разницы между имеющим лицензию специалистом и не имеющим ее самозванцем, между психологом и психиатром, между профессионалом и знахарем. Первым моим импульсом было извиниться перед Кельдой за поведение людей, которых мне иногда приходится считать коллегами. Но вместо этого я сказал:

— Ходить по углям?

— Да. Ходить по углям. И у нее получилось. Оказалось, что Джонс ничуть не боится раскаленных углей и с успехом может по ним прохаживаться.

Глава 21

Кельда называла Розу «эрманита», сестренка. Девочка, росшая застенчивым ребенком, называла Кельду «эрмана».

После того как Кельда спасла девочку, они встречались по меньшей мере раз в два месяца, а в перерывах часто и подолгу разговаривали по телефону. Дважды в неделю, а то и чаще, Кельда получала от Розы письма по электронной почте.

Девочка с удовольствием приезжала к своей старшей подруге. Кельда водила ее на балет и даже выдержала поездку в Пепси-центр, чтобы посмотреть на бой-бэнд. Но больше всего Розе нравилось бывать у Кельды дома, в ее крохотном поместье в Лафайете. Девочку привозили либо утром в субботу, либо после церковной службы в воскресенье, и родители, мать или отец, обязательно баловали Кельду чем-нибудь особенным. Хосе вытаскивал из пикапа понравившийся ему куст, чтобы посадить его у дороги, или обкладывал камнями дорожку к дому, или выкапывал ямку для нового саженца, которому суждено было заменить со временем один из стареющих вязов.

Если дочку в Лафайет привозила Мария, то на столе в кухне непременно оставалось накрытое тарелкой блюдо с тамале или корзиночка с любимыми Кельдой чуррос. Однажды Мария даже оккупировала кухню, чтобы приготовить целую гору чилакилес, которые, по ее словам, обожала Роза.

Кельда ела больше, чем ее маленькая гостья.

Долгие послеполуденные часы в Лафайете Роза проводила, гуляя по заросшим травой полям или разыгрывая некие представления, которые Кельда никогда до конца не понимала. Прирожденная спортсменка, Роза бесстрашно лазала по деревьям, добираясь до самых верхних веток. Глядя на нее, Кельда сходила с ума от страха. Девочка часами качалась на качелях, которые Кельда устроила на дальнем от дороги вязе. Усевшись лицом к горам, Роза раскачивалась все сильнее и сильнее, взлетала все выше и выше, резко выбрасывая ноги в высшей точке дуги, как будто не сомневалась, что когда-нибудь сможет просто протянуть руки и пощекотать ледники на северных склонах горы Эванс.


Роза была на качелях, когда Кельда, приглядывавшая за девочкой из окна кухни, заметила неспешно ползущий по улице автомобиль с «тарелкой» на крыше. Реакция была непроизвольной — лицевые мышцы напряглись. Знакомый логотип на борту машины не оставлял сомнений — в гости пожаловали репортеры денверского филиала «Фокс ньюс».

Несколько лет назад, накануне годовщины спасения Розы, все местные телеканалы сделали репортажи о событиях годичной давности. Два из них даже прислали в Лафайет съемочные группы. Случилось это во время одного из визитов Розы, и Кельда, уступив давлению, в конце концов согласилась на их просьбы снять девочку хотя бы сзади. После консультации с боссом и семьей Алиха она даже дала телевизионщикам короткое интервью, но установила при этом жесткие правила. Она ответит на вопросы, касающиеся ее нынешних отношений с Розой, но не станет обсуждать детали спасения.

Она не станет рассказывать о перестрелке.

Ничего.

Но она расскажет о человеке, похитившем Розу. Посвятив этому вопросу десятки часов свободного времени, изучив все доступные материалы, Кельда знала о похитителе больше, чем Босуэлл знал о Джонсоне.[12]

— Почему это для вас так важно? — спросили репортеры.

— Потому что, — ответила она, — мы должны знать своего врага.

С тех пор каждое лето Кельде волей-неволей приходилось иметь дело по меньшей мере с одним телеканалом, руководство которого выражало желание освежить в памяти телезрителей драматические события того давнего летнего дня. Автомобиль с антенной на крыше, остановившийся напротив ее дома на Сто одиннадцатой улице, означал, что это лето ничем не отличается от других.

— Эрманита, — позвала Кельда, подходя к открытой боковой двери. — Зайди, пожалуйста, в дом. На минутку.

— Почему?

Кельда кивнула в сторону гостей, и девочка сразу поняла, что происходит.

— Не беспокойся, я сама с ними поговорю. В холодильнике свежий лимонад. Налей, если хочешь. Я только что приготовила.

— А можно я нарву мяты?

Девочка уже побежала за дом, где росла мята.

— Конечно, — крикнула Кельда ей вслед.

Следующие десять минут ушли на то, чтобы договориться с выбравшейся из машины женщиной. В конце концов гостья достала телефон и позвонила своему продюсеру, который пожелал поговорить с Кельдой.

Кельда взяла у нее сотовый, но прежде чем начать разговор с продюсером, отошла от машины футов на пятьдесят.

— Все в порядке? — спросила она. — Условия прежние? Никаких изменений?

Продюсером был молодой мужчина, с которым Кельда разговаривала уже дважды за последние два года и оба раза по одному и тому же вопросу. Он не скрывал своих амбиций, действовал напористо и даже нагловато, но Кельда уже знала, что может доверять ему в той же степени, как и прочим представителям мира масс-медиа.

— Да, Кельда. Все по-прежнему. Только запись, без звука. Показываем девочку сзади. Но…

Он намеренно выделил последнее слово, и оно повисло между ними.

— Что — но?

— Но… у меня есть информация о том, что вы, возможно, имели какое-то отношение к освобождению из тюрьмы Тома Клуна. Это правда? Вы действительно нашли нож, который помог Тому соскочить со скамьи смертников?

— Рейф, вы прекрасно знаете, что я не могу комментировать такого рода информацию. Роза Алиха — это одно. Рассказывая о ней, мы удовлетворяем человеческий интерес. Том Клун — совсем другое дело. Если у вас есть вопросы по тому старому делу, адресуйте их полиции округа Парк или офицеру по связям с общественностью денверского отделения ФБР.

— Значит, ФБР тоже замешано?

— Если вы так считаете…

— Кельда, я же иду вам на уступки с этими съемками. Более того, я делаю вам одолжение. Поэтому и жду ответного жеста от вас. Договорились?

— Я знаю, что вы делаете мне одолжение.

— Так договорились? — не отступал он.

— Я уже сказала, что все понимаю.

Она повернула назад, к дому.

— Принимаю ваши слова за «да».

— Без комментариев. Подождите. Я хочу сказать все это вслух перед вашей… посланницей.

Кельда подошла к молодой симпатичной женщине в слишком короткой для воскресенья юбке. В такой юбке ей не следовало бы показываться не только в Лафайете, но и в Денвере. Кельда протянула руку с телефоном.

— Мы с вашим продюсером достигли согласия. Условия таковы. Снимаете меня, но только не на фоне дома. Снимаете Розу, но только сзади. Никакого звука. Никаких интервью. Ни со мной. Ни с Розой. Никаких копий. Никаких снимков, которые могли бы указать на местонахождение моего дома.

Репортер взяла у Кельды телефон. Большие сережки в ушах мешали ей говорить и слушать, но она все же справилась с ними.

— Ну что, Рейф, договорились?

Несколько секунд она слушала продюсера, потом закрыла телефон и неохотно отдала необходимые инструкции женщине с камерой. Отвечая на вопрос Кельды, репортер сказала, что материал пойдет в эфир в девять вечера следующего дня.


Через сорок пять минут автомобиль с антенной на крыше отъехал от дома. Кельда села на стул и несколько минут смотрела на оседающую на дорогу пыль. Роза забралась ей на колени и уткнулась лицом в грудь.

— Эрмана?

— Да?

— Ты убила его? Того плохого человека? Папа сказал, что ты его убила.

За все прошедшие годы девочка не задала ей ни одного вопроса о событиях того дня. Кельда надеялась, что когда-нибудь она забудет.

А еще она надеялась на мир на Ближнем Востоке.

— Да, эрманита, я его убила. Так что тебе больше не надо беспокоиться.

Девочка прижалась к ней еще сильнее.

— Я рада, что он мертв.

— Я тоже, — сказала Кельда.

Глава 22

Фентаниловый пластырь, как уверяют производители, снимает болевые ощущения на протяжении семидесяти двух часов. Поцеловав на прощание Розу, посадив девочку в грузовичок приехавшего за дочерью Хосе и подергав ремень безопасности, Кельда вернулась в дом, взглянула на календарь возле телефона и прочитала сделанную в четверг надпись — «В. 23.30». Часы на микроволновке показывали 15:31. Это означало, что до истечения срока действия оставалось еще восемь часов. Между тем действие его уже ослабевало. Свежий, даже если наложить его прямо сейчас, даст эффект не раньше утра.

Она проглотила таблетку перкосета и запила ее остатками лимонада из холодильника. Мяты в кувшине плавало столько, что ее вполне хватило бы на целую ванну лимонада. Мысль о Розе вызвала улыбку на ее губах.

Кельда оставила сообщение на автоответчике Айры, попросив его прихватить по пути что-нибудь на обед, потом привычно расстелила на кровати полотенца, принесла мешочки с замороженным горошком и приготовилась вздремнуть.

Ее разбудило ворчание грома. Она бросила взгляд на часы — было около половины пятого. Просачивавшийся в комнату через щели жалюзи свет показался ей серее обычного. Кельда прислушалась, надеясь уловить мелодию стучащих по крыше капель, но так и не поняла, слышит что-то или нет. Неужели муссоны? Она встала с кровати и подошла к окну на западной стороне дома. Между деревьями была видна завеса вирги, занимавшая часть неба между Боулдером и Лафайетом. Но для метеорологов вирга примерно то же самое, что золото дураков для старателей. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: призрачная влага испарится прежде, чем придет на землю округа Боулдер.

Кельда взяла телефон и еще раз позвонила Айре. Он снова не ответил. Решив не оставлять второе сообщение, она положила трубку, собрала пакетики с горошком и вернула их в морозильную камеру.

Аппетит разыгрался не на шутку.

Она проглотила еще одну таблетку перкосета.

Через двадцать минут Кельда в третий раз потянулась к телефону, чтобы позвонить Айре, но ее опередили. Звонок прозвучал за секунду до того, как она прикоснулась к трубке.

— Алло?

Молчание. Кельда протянула свободную руку, прервала связь и нажала кнопку *69. И снова телефонной компании не удалось установить местонахождение звонившего. Она записала в блокнот время звонка и дату.

Еще через минуту, проворчав «Какого черта», Кельда открыла телефонную книгу и принялась перелистывать страницы. Найдя то, что требовалось, она набрала номер. Мужской голос ответил после второго сигнала.

— Пообедайте со мной, — сказала она.

— Кельда?

— У вас много знакомых женщин, которые могут позвонить вот так, ни с того ни с сего и пригласить на обед?

— Нет, не много.

— А сколько вам нужно?

— Если звоните вы, мне достаточно одной, — ответил Том Клун. — И ответ, конечно, — да! Но я не могу заехать за вами, у меня нет машины.

— Я заеду за вами сама. Прогуляемся в Молл или куда-нибудь еще. Буду примерно в шесть тридцать.


Дни в Боулдере немного короче, чем в других городах, расположенных в восточной части штата Колорадо. Боулдер находится на высоте чуть более мили над уровнем моря, тогда как защищающие его от солнца вершины гор поднимаются на четырнадцать и более тысяч футов. Разница по вертикали между Боулдером и высочайшими пиками, находящимися менее чем в двадцати милях от города, составляет около двух миль. Когда летнее солнце опускается за внушительную каменную стену, последняя отбрасывает далеко не маленькую тень. Вот почему день в Боулдере заканчивается раньше и ночь словно торопится спуститься на город.

Но в жаркие летние дни, когда надежды на приход муссонов оборачиваются очередными разочарованиями, ранние сумерки и освежающая тень воспринимаются почти всеми горожанами как ниспосланное сверху благословение. И пусть сухой воздух не обещает близких дождей, а вечернее небо над Передовым хребтом сияет мягкими красками, плоскогорье Колорадо всегда сулит ночную прохладу.


За несколько минут до семи Том и Кельда спустились с холма, на котором стоял дом его деда, на Хай-стрит и направились к центру ночной жизни Боулдера, его главному торговому комплексу, или Моллу.

Центральный Молл Боулдера практически ничем не отличается от моллов других американских городов и вполне соответствует тому представлению о торгово-развлекательном комплексе, которое сложилось в сознании большинства американцев в последней четверти двадцатого века. Вымощенные каменными плитами, обсаженные деревьями, три пешеходные линии растянулись на четыре квартала и давно стали любимым местом времяпрепровождения сотен людей. В столетних зданиях разместились магазины и рестораны. Въезд транспорту запрещен, и запрет распространяется не только на автомобили, но и на велосипеды, собак, скейтборды, скутеры и все прочее, что, по мысли членов городского совета, препятствует спокойному отдыху горожан.

Теплыми вечерами в начале лета Молл и прилегающие улицы забиты людьми. Звуки, создаваемые уличными музыкантами и теми, кто их слушает, сливаются воедино и, отражаясь от стен, превращаются в веселую какофонию. Кафе и ресторанчики становятся на время самыми востребованными объектами недвижимости.

Том и Кельда заняли столик в «Матео», заведении, специализирующемся на средиземноморской кухне и приютившемся у восточной оконечности Молла.

— Не беспокойтесь, я заплачу, — сказала Кельда, когда они уселись.

— Спасибо, я ведь еще не работаю. Но работу уже получил. Начинаю со вторника.

Он рассказал о том, что его взяли фармацевтом в клинику «Кайзер».

— Звучит неплохо. Поздравляю. И как, вы довольны?

Том принялся изучать меню.

— Никак не привыкну к этим ценам. Послушайте, хочу спросить вас кое о чем.

— Да?

Она даже обрадовалась, что он не ответил на ее вопрос.

— Это свидание?

Кельда не стала отвечать сразу.

— Скажу, когда повезу вас домой, Том. Устроит? — Она добавила к словам улыбку.

— Непременно напомню. Знаете, когда вы улыбаетесь, ваша улыбка пробирает меня до костей.

Кельда отвела глаза.

— Но почему? — спросил Том.

— Почему — что?

— Почему вы выбрали меня? Вы же можете выбрать любого. Почему сидите сегодня именно со мной? С парнем, который только что вышел из тюрьмы?

— Не знаю. Ответный вопрос. Почему вы сразу согласились?

— Ну, это легко. Потому что вы — шикарная женщина. Потому что вы были так добры ко мне. — Том вздохнул и откинулся на спинку стула. — И потому что вы — клевая.

— Клевая?

Она добавила изумленно-вопросительной интонации.

— Вы что, играете со мной? Давно смотрели на себя в зеркало? Да вы любой красотке сто очков вперед дадите. Я таких, как вы, еще не встречал.

Кельда покраснела.

— По-моему, вы слишком много времени провели в тюрьме.

— Это уж точно, слишком много. Там и одного дня хватает с избытком. Но вы… вы… когда я смотрю на вас, мне хочется танцевать.

По спине у нее пробежал холодок, волоски на руках приподнялись, словно наэлектризованные. Она снова улыбнулась.

— Никогда не слышала ничего подобного. Мне еще никто такого не говорил.

— Никто не говорил? Ну, тогда они все просто идиоты. Выйти из тюрьмы, быть на свободе — это, конечно, прекрасно, но лучше всего мне было с вами.

— Вы очень милы, Том. Но возможно, все дело в том, что вас просто тянет к женщине, которая постоянно выхватывает оружие.

Он посмотрел по сторонам, как будто ее реплика заставила его насторожиться.

— Где наша официантка?

— Мы же с вами в Боулдере. Может быть, она еще дома и раздумывает, что бы надеть на работу. Или складывает альпинистское снаряжение в машину, если вечер застал ее в каньоне. Не волнуйтесь, рано или поздно кто-нибудь нас обслужит. Умереть с голоду здесь точно не дадут. — Кельда подалась вперед и, понизив голос, добавила: — Между прочим, «официанток» уже нет. Теперь все — «официанты», независимо от пола.

Том нахмурился.

— Извините. Я, наверное, делаю чертовски много ошибок. В последние дни просто чувствую себя Рипом Ван Винклем. Люди вокруг употребляют слова, которых я никогда в жизни не слышал, говорят о вещах, о которых я абсолютно ничего не знаю. А телевидение? Боже мой, показывают такое…

— Где ваша злость? — внезапно резко спросила Кельда.

Он тут же выставил подбородок.

— Это вы о чем?

— Том, вы потеряли кучу лет. Они просто ушли из вашей жизни. Их уже никогда не вернуть. Где ваша злость? Посмотреть на вас, послушать — спокойный, воспитанный парень. Никто и не подумает, что вы только что освободились из тюрьмы, где провели больше десяти лет за убийство, которого не совершали.

Он пожал плечами:

— А что я могу сделать? Попробую поквитаться с ними в суде. По крайней мере Тони Ловинг настроен оптимистично. Но как бы там все ни вышло, я постараюсь прожить жизнь хорошо. Как говорится, это будет самая лучшая месть.

Она снова попыталась не выдать своей реакции на эти слова.

— Я читала протоколы суда. Даже когда вам зачитали вердикт, вы так ничего и не сказали.

— А разве от этого что-то изменилось бы?

— Вы всегда такой рассудительный?

— У меня высокая температура кипения. Меня трудно завести. В колледже говорили, что мое место — в «Скорой помощи», потому что я остаюсь спокойным в критических ситуациях.

— Вы многое способны стерпеть?

— Думаю, что да. И это мне сильно помогло. Импульсивность в тюрьме до добра не доведет.

Он оглянулся через плечо. Кельда решила, что Том снова высматривает официанта.

— Что нужно, чтобы вас разозлить?

— Не знаю. По-разному бывает. В тюрьме я несколько раз точно выходил из себя.

— Расскажете?

Он задумался, потом покачал головой:

— Нет.

— А страхи? Что вас пугает?

— Ну, на этот вопрос я вам отвечу легко. Снова попасть в тюрьму. Оказаться в замкнутом пространстве. А вы?

— Что?

— Вы ведь сильно разозлились, когда мы ехали домой и те парни попытались вас запугать. Неужели могли бы выстрелить в Прехоста?

— Он мне угрожал. Я не люблю, когда мне угрожают. Не люблю, когда меня запугивают. В таких случаях я всегда даю сдачи. Вот я какая.

— Вы это имели в виду, когда разговаривали? Вы действительно кого-то застрелили? — Прежде чем она успела ответить, Том продолжил: — Вы сказали, что с такого расстояния не промахнетесь. Он спросил, сколько раз вы стреляли с такого расстояния. И вы ответили, что вполне достаточно. Это правда?

— Да. — Она прикоснулась к казавшейся живой ромашке в маленькой вазочке на столе. Цветок действительно был настоящий. — Когда вы были в… вы читали о девочке по имени Роза Алиха?

Он покачал головой:

— Так случилось, что с доставкой утренней газеты постоянно возникали какие-то проблемы. Я жаловался и жаловался, но ее никогда не было в положенное время.

Кельда улыбнулась.

— Так что случилось? — продолжал Том. — Кто была эта девочка?

Глядя в сторону, Кельда рассказала о том, как, будучи еще совсем неопытным агентом ФБР, случайно обнаружила похищенную девочку в заброшенном промышленном здании в Золотом Треугольнике Денвера, как проникла в него, как прокатилась по грязному полу, а поднявшись, выпустила три пули в грудь похитителя, который едва не разнес ее в клочья из здоровенного револьвера.

— О! Так вы не шутили.

— Нет, не шутила.

— И вы стреляли в него?

— Стреляла.

— И убили?

— К сожалению.

— Почему к сожалению? Похоже, он того заслужил.

Она положила ладони на стол.

— Потому что он заслуживал кое-чего похуже. А умер за несколько секунд. Вот почему.

— Понял.

Впрочем, его глаза говорили противоположное.

— Давайте сменим тему, а? — предложила Кельда.

Том протянул руку через стол и дотронулся до ее пальцев:

— Хорошо. У меня даже есть другая. Прошлой осенью… когда вы нашли тот нож, почему вы были уверены, что Айви Кэмпбелл была убита именно им?

Ей пришлось постараться, чтобы не выдать своего удивления.

— Что?

— Когда вам позвонили и рассказали, как найти нож, почему вы решили, что он имеет отношение к убийству Айви Кэмпбелл? Прошло столько лет, и вдруг кто-то неизвестный звонит в ФБР и сообщает об орудии преступления из дела,которое давным-давно закрыто. Не странно ли?

— Ну, я совсем не была ни в чем уверена, — запинаясь, ответила Кельда. — Только когда из лаборатории прислали результаты анализов…

Том сжал ее пальцы и заговорил совсем тихо. В его низком голосе, пронизанном почти интимными нотками, в самих словах было что-то невероятно странное, нереальное.

— А до того момента… до того, как стали известны результаты экспертизы, вы верили в то, что это сделал я? Что я убил Айви Кэмпбелл?

— Да, Том. Я верила. Все свидетельства, все улики указывали на вас. К тому же я ведь не знала вас тогда.

Он подался немного назад, но не выпустил ее руки.

— Спасибо. За откровенность.

— Не за что.

Он несколько раз глубоко вздохнул.

— А сейчас, вот в эту минуту, вы верите, что я не убивал ее?

— Вам не кажется, что для первого свидания разговор у нас довольно необычный, а? Если, конечно, это первое свидание.

— Пожалуйста, ответьте мне. Это очень важно. Я должен знать, есть ли хоть один человек, который верит в то, что я невиновен.

— А как же ваш дедушка?

— Он и хотел бы поверить, но… Может быть, когда-нибудь. А может быть, и нет. Он любит меня. Большего от него мне и не надо. Но сейчас я спрашиваю вас. Ответьте мне, пожалуйста.

Его проницательность стала для Кельды неожиданностью.

— Я отвечу на ваш вопрос, Том. Да. Я верю, что вы действительно не убивали Айви Кэмпбелл. Я уверена в этом на сто процентов. Что-нибудь еще?

— Да, есть кое-что. — Он вскинул бровь. — Это… первое свидание?

Кельда затаила дыхание и кивнула. Один раз.

Его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Отлично. А раз уж это первое свидание, то позвольте напомнить об одном обещании. Вы сказали, что расскажете мне о своем имени. Что оно означает?

Она опустила глаза. Его пальцы лежали на ее руке.

— Ладно. Вы когда-нибудь слышали о «Книге из Келлса»?[13]

— Наверное, я пропустил в тюрьме много интересного. Что-нибудь о том, как вы спасли ту девочку?

— Нет. Это старинная ирландская книга. Прекрасная рукопись, написанная около 800 года. Рукопись находится в Ирландии, хранится в библиотеке Тринити-колледжа в Дублине. Мои предки — ирландцы, а мой дедушка был большим почитателем этой книги. Идея дать мне такое имя принадлежит ему. Кельда — в честь «Книги из Келлса».

— Это куда интереснее, чем Том.

Она закрыла глаза и представила, что прыгает с обрыва. И в тот же самый момент перевернула ладонь и коснулась кончиками пальцев ладони Тома.

— Да, наверное.

— Уверены на сто процентов?

— Да.

— Хорошо.

— Вам все еще хочется танцевать, когда вы смотрите на меня?

— Да. И думаю я при этом отнюдь не о вальсе.

Глава 23

Сэм Парди позвонил мне домой в начале десятого. Я сразу понял, что звонит он по сотовому и, наверное, из зоны плохого приема, которых в Боулдере было предостаточно.

— Привет, Алан, — сказал он. — Это Сэм.

Сэм был родом из городка Хиббинг, затерянного где-то в Айрон-Рейндж в северной Миннесоте. Переехав в Колорадо, он привез с собой и характерный акцент. Едва услышав голос, я уже знал, кто звонит, и не нуждался в дальнейшей идентификации.

— Я так и понял. Чем занимаешься?

— Работаю.

Он сказал что-то еще, но из-за треска до меня добралось только одно слово «тупой».

— Тебя плохо слышно.

— Что?

— Тебя плохо слышно.

Через несколько секунд он спросил:

— Теперь лучше?

— Да, немного. Я не слышал, что ты говорил, разобрал только слово «тупой».

— Я с Люси. Заканчиваем в одном доме. Нападение. Старый дом на Хай-стрит. Знаешь Хай-стрит? Восточнее парка Кейси. Милая улочка. Не помню, чтобы отсюда хоть раз вызывали полицию. Да. Избили старика. Отвратительно.

Люси была его напарницей. Я не знал, что сказать, поэтому только промямлил:

— Очень жаль.

— Я к тебе не за сочувствием обращаюсь, а звоню, чтобы сказать, что жертва — дед Тома Клуна. Вот я и подумал, что, учитывая твой интерес к парню, может быть, тебе это будет любопытно. Оказывается, Том Клун живет здесь со своим дедом, но мне почему-то кажется, что для тебя это уже не новость.

— Хм… — пробормотал я.

— Что?

— Ничего. А при чем тут «тупой»?

— Тупой? Что? Я уже и не помню, о чем говорил. У тебя есть какие-нибудь мысли? Что-нибудь, чтобы я побыстрее вернулся домой? Боюсь, Саймон закончит школу без меня.

Саймон учился, по-моему, в третьем классе.

— Что ты имеешь в виду? Какие мысли? По поводу нападения?

— Да, по поводу нападения.

Терпение Сэма, никогда не бывшее примерным, быстро истощалось.

— Нет, Сэм. Даже не представляю, чем мог бы тебе помочь. И почему я? Ты подозреваешь Тома Клуна?

— А почему ты так подумал?

— Не лови меня на слове. И не думай, что ты такой уж хитрец. В подобного рода делах вы всегда подозреваете членов семьи. Как старик?

— Без сознания. Его забрала «скорая помощь». Полицию, кстати, вызвал сам Том Клун. Хочешь — верь, хочешь — нет, но он говорит, что был с агентом ФБР, женщиной, когда вернулся вечером домой.

— Вот даже как?

— Да, она его алиби. Говорит, что у них было что-то вроде свидания. Клун и эта агент. Прикидываешь? Парень выходит из тюрьмы, где сидел за убийство, а через неделю уже встречается с федералом.

— Серьезно?

— По крайней мере так утверждает Клун. С ней я еще не разговаривал — он говорит, что она уехала домой до того, как он вошел в дом и увидел старика, — но я ее найду. — Сэм замолчал, как будто ожидая, что я скажу что-нибудь. Не дождавшись, он продолжил: — Послушай, ты здорово мне помог и все такое, но мне, пожалуй, пора возвращаться к работе.

Мне стоило немалого труда воздержаться от сарказма.

— Спасибо, что позвонил. Держи меня в курсе. Пока.

— Ладно. Передай Лорен, чтобы не впутывалась в это дело. Я уже сворачиваюсь, и пиявки-репортеры пока даже не знают, кто жертва. А когда узнают, что пострадал дед Тома Клуна, начнется настоящий цирк. Но… — Он сказал что-то в сторону. — Но так как цирк в Боулдере запрещен, мне, наверное, придется придумать другую метафору. Как ты думаешь?

Сэм очень удивился, когда городской совет Боулдера проголосовал за запрет в городе цирковых представлений с участием животных. Мне он сказал, что всегда мечтал, как он выражался, «захоботать слона», и вот теперь, похоже, такой шанс у него появился.

Моя жена — представитель обвинения в суде округа Боулдер. Насколько мне известно, на случай ночных вызовов в прокуратуру у нее имелся пейджер, а раз он не сработал, то, может быть, ей и посчастливилось избежать незавидной роли участника слушаний по делу о нападении на деда Тома Клуна.

Это была единственная хорошая новость. Все остальное выглядело куда более мрачно. Я сказал Сэму, что передам Лорен его пожелание.

Положив трубку, я включил телевизор, рассчитывая узнать подробности преступления из местных выпусков новостей. Репортеры были уже на месте, но, как и сказал Сэм, они мало что знали и даже не упомянули о Томе Клуне. Я выключил телевизор и отправился в детскую поцеловать уже спящую Грейс.


Телефон зазвонил снова уже после одиннадцати. Я только-только улегся в постель. Полагая, что это опять Сэм, я взял трубку и сказал:

— Да.

Услышав первые же слова звонившего, я ответил:

— Подождите, перейду к другому телефону.

— Что случилось? — сонно, не поворачивая головы, спросила Лорен.

— Все в порядке, дорогая, это пациент. Я перейду в другую комнату. Спи.

— М-м-м… — пробормотала Лорен и перевернулась на другой бок.

Я взял на кухне беспроводной и прошел в гостиную. Небо было на редкость черным и абсолютно беззвездным, но внизу, под холмом, вся долина Боулдер казалась усыпанной яркими мигающими огоньками. Интересно, как один из пациентов сумел узнать мой незарегистрированный домашний номер. Согласно договоренности, все они в случае острой необходимости должны были звонить на номер, активирующий мой пейджер.

— Да, Том, — сказал я через несколько секунд, уже немного успокоившись.

— Сегодня вечером кто-то напал на моего дедушку. Кто-то ворвался в дом и избил его.

Слушая Тома, я думал о том, что оказался в довольно-таки непростой и даже запутанной ситуации. Что делать? Притвориться, что я ничего не знаю о нападении? Ведь если признаться, что о нем мне рассказал не кто иной, как детектив местной полиции, то Том сразу заподозрит неладное — почему детектив позвонил именно мне? — и даже может спросить, не нарушил ли я конфиденциальность, рассказав полицейскому то, что составляет профессиональную тайну. Как это часто бывает, выбирая между двумя вариантами, останавливаешься на третьем. Среднем. Но я предчувствовал, что путь мой устелен банановыми шкурками.

— Как он?

— Не очень хорошо. Я звоню из больницы. Он в отделении интенсивной терапии. Его били по голове. Кровь по всей прихожей. Наверное, шел в ванную или в свою комнату, когда его схватили. Бегать он не может.

— Мне очень жаль.

Голос внезапно изменился, стал глуше, как будто Том прикрыл трубку рукой.

— Похоже, полиция считает, что это сделал я.

— Продолжайте.

Том подробно пересказал беседу с Сэмом Парди. Все выглядело так, что Сэм действительно подозревал его в нападении на собственного деда. Но такой уж у меня друг — с ним никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Не исключено, что Сэм вел свою игру, о которой никто из нас не догадывался. Однажды мне самому довелось на себе испытать его приемчики, и у меня никогда не возникало желания повторить это удовольствие. Так что делать какие-то выводы было преждевременно.

— Вы уже связались со своим адвокатом?

— Да, конечно. Думаете, я позвонил вам первому? Конечно, он уже обо всем знает. Как только детектив начал задавать всякие странные вопросы, я сразу связался с адвокатской конторой. Там была женщина, она поговорила с тем полицейским по телефону и спросила, арестован ли я. Он ответил, что нет, и она посоветовала мне молчать. Потом сказала, чтобы я выгнал копов из дома и не пускал, пока у них не будет ордера.

— Том, я могу вам чем-то сегодня помочь?

— Не знаю. Я очень расстроился. Мне как-то не по себе. Чувствую себя беззащитным. Я не понимаю, зачем эти люди забрались в наш дом. Зачем избили старика. Может, их целью был я? Боюсь, полиция ищет повод, чтобы отправить меня в тюрьму. Мне некуда податься. Я чувствую себя рыбой в бочке.

— Представляю.

— Может быть, нам передвинуть сеанс? На начало недели. Мне нужен совет, как вести себя, что делать, чтобы не завязнуть в этом еще сильнее.

— В таком деле, Том, самый лучший совет вам должен дать адвокат. Вы сейчас в состоянии стресса, и вот в этом я постараюсь вам помочь. А теперь главное: вы сейчас в порядке?

— Ну, можно и так сказать. Мне негде остановиться. Домой меня полиция не пустит, пока они там не закончат. Наверное, попробую переночевать в больнице. У меня даже денег с собой никаких нет.

«Уж не намекает ли он на то, чтобы я предложил ему ночлег?» Реакция на перспективу такого поворота событий встревожила меня примерно так же, как и сама мысль о том, что Том Клун может провести ночь в нескольких шагах от комнаты моей дочери. Я твердо знал, что ни при каких обстоятельствах не приглашу этого человека к себе домой. Не только потому что он мой пациент, но еще и потому что, как я с неохотой признал, у меня не было стопроцентной уверенности в его невиновности. Раздумывая о последствиях того или иного решения, я спохватился, лишь когда услышал в трубке нетерпеливое покашливание.

— Уверен, ваш дедушка был бы очень благодарен, если бы вы провели эту ночь поблизости от него. Ему будет приятно, очнувшись, увидеть рядом знакомое лицо.

— Да, наверное.

Не знаю, удалось ли мне убедить его.

— И вот что еще, Том. Мне бы хотелось спросить вас кое о чем. Где вы взяли мой номер? Разумеется, данный случай можно квалифицировать как чрезвычайное происшествие, но вообще-то пациенты обычно связываются со мной через пейджер.

— Я позвонил в справочную, — без колебаний ответил он. — Набрал 411. И они дали мне ваш номер.

— Вот как. Все просто. Итак, вы бы хотели перенести сеанс на более ранний срок?

Повесив трубку, я задумался. Могла ли Кельда дать Тому мой домашний номер? У меня не было никаких иллюзий относительно того, что если номер телефона числится незарегистрированным, то агент ФБР не может его получить. Для этого Кельде даже не пришлось бы особенно стараться. Существовала и еще одна возможность. Сэм Парди мог нацарапать номер на задней стороне своей карточки и вручить ее Тому Клуну.

Пребывая в определенном настроении, мой лучший друг вполне мог бы счесть такой ход доброй безобидной шуткой.

Что касается третьего варианта, то его я даже не рассматривал. Насчет справочной Том Клун откровенно соврал.


Было время — в начале моей карьеры, — когда я мог бы решительно направиться к шкафу, одеться и погнать машину через весь город в больницу, чтобы лично проверить эмоциональное состояние Тома Клуна. Главным движущим мотивом столь самоотверженного акта было совершенно ошибочное представление о роли и предназначении психотерапевта — тогда я действительно полагал, что обязательной составной частью моей работы является оказание помощи пациенту в самом прямом и однозначном смысле этого слова.

Но сейчас, повесив трубку, я вовсе не поспешил натянуть джинсы и побежать в гараж. Нет. Через две минуты после окончания разговора с Томом я уже лежал в постели, концентрируя мыслительную энергию скорее на проблеме телефонного номера, чем на бедственном положении пациента. И даже сообщение о странном сближении Тома Клуна и Кельды Джеймс не пробудило мое дремлющее любопытство.

Не очень приятно в этом признаваться, но я уже начал сожалеть о том, что вообще взялся за дело Тома Клуна. Почему?

Я больше не был убежден в том, что он действительно стал жертвой ошибки судебной системы, в чем не сомневался в самом начале. Тогда, несколько дней назад, я был готов и даже горел желанием трактовать сомнения в его пользу.

Теперь — нет.

Но и это еще не все. Заглянув в свою душу, я понял, что испытываю по отношению к Тому сложные, противоречивые чувства, потому что его существование угрожало моему спокойствию. Он нуждался во мне, а я не хотел, чтобы во мне так нуждались.

Как там сказала Дайана? Если ты вдруг поймал себя на том, что тебе не нравятся кирпичи, то, может быть, пора подумать о том, чтобы бросить работу каменщика.

Может быть, подумал я. Может быть, пришло мое время.

Я уснул, размышляя о том, что, если не принимать в расчет способности психотерапевта, других востребованных на рынке способностей у меня абсолютно нет.

Глава 24

После обеда в Молле Том и Кельда прогулялись по Перл-стрит. Том пытался вспомнить, какие здания были снесены, и определить построенные за последние годы. В девяностые часть города, примыкающая к восточной стороне Молла, претерпела значительные изменения. Кельда наблюдала за Томом с любопытством, полагая, что такое занятие — полезное упражнение для человека, старающегося разобраться в мире, от которого он был отлучен на десять с лишним лет.

Они выпили кофе в кафе «Пенни-Лейн», потому что оно оказалось одним из немногих заведений, которые Том помнил еще со времен прежней жизни.

Пока он стоял у прилавка, изучая ассортимент напитков, Кельда, повернувшись к нему спиной, проглотила еще одну таблетку перкосета.

В начале десятого они по предложению Кельды поднялись по Хай-стрит. Остановились у припаркованного возле тротуара «бьюика» напротив дома деда Тома Клуна.

— Вы хромаете? — спросил Том.

— Да? Может быть. Работала в саду и, наверное, немного перетрудилась. Мышцы побаливают.

— Вот как? Уверены? Я заметил, что, захромав, вы стали немногословны. После кофе.

Кельда раскрыла сумочку и достала ключи от машины. Ее немало удивило, что Том проследил связь между ее болью и настроением. Кельда всегда думала, что умеет скрывать недомогание от посторонних, особенно от тех, кто не очень хорошо ее знает.

— По-моему, у вас просто богатое воображение. Ничего серьезного.

Том покачал головой.

— Я так не думаю. Но в любом случае, почему бы вам не зайти в дом? Дед, наверное, не спит. Он очень хочет с вами познакомиться.

— Нет, спасибо. Поеду домой. Как-нибудь в следующий раз.

— Почему нет?

Промелькнувшая в вопросе презрительная насмешка заставила ее отступить.

— Что вы хотите сказать? — Кельда попыталась произнести это шутливо, но получилось плохо. — Разве я должна вам что-то объяснять? Мне просто не хочется заходить с вами в дом. Я устала, и мне нужно домой.

— Я думал, мы собирались развлечься.

— Мы и развлеклись.

Она подчеркнула последнее слово.

— Это имеет какое-то отношение к вашей ноге?

— Том, я сказала «нет». Не знаю, как там было в ваше время, но в двадцать первом веке, когда женщина говорит «нет» — особенно такая женщина, как я, — мужчине лучше не заставлять ее повторять дважды.

— Это потому что у вас пистолет?

Кельда не поняла, шутит он или нет, но решила принять первый вариант.

— Мы хорошо провели время. А теперь — спокойной ночи.

Она взялась за ручку дверцы. Пришлось подождать, пока он отступит. Кельде показалось, что Том намеренно заставил ее выждать лишнюю пару секунд. Когда он наконец сделал шаг в сторону, она села в машину.

Дыхание ее сбилось. Его — нет. Она опустила боковое стекло.

— Было весело.

Кельда ограничилась двумя словами, но и они прозвучали напряженно.

— Да.

Он наклонился, и его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом.

«Нет. Нет. Даже не пытайся», — подумала она.

Он опустил голову и коснулся губами ее пальцев. Кельде показалось, что ее ударило током. Усилием воли она заставила себя не отдернуть руку.

— Ладно, увидимся. — Он взглянул на приборную доску. — Послушайте, сколько на ваших?

Кельда посмотрела на часы.

— Девять двадцать.

— Спасибо. Спокойной ночи. Я вам позвоню. Если это еще допускается в двадцать первом веке.

— Конечно. Все в порядке. Спокойной ночи, Том.


Она развернулась в тупике в самом конце Хай-стрит и поехала в сторону Четырнадцатой улицы. Напротив школы Кейси фары «бьюика» выхватили из темноты силуэт приткнувшегося к тротуару «шевроле». За рулем сидел мужчина, но Кельде не удалось рассмотреть его лицо. Уже сворачивая за угол, она решила, что модель старая, а цвет либо серый, либо тускло-голубой.

— Прехост.

Кельда резко ударила по тормозу, заставив «бьюик» остановиться. Никакого плана у нее не было. Можно было вернуться, выйти из машины и потолковать с, детективом из округа Парк, но этот вариант она быстро отвергла. Конфронтация не приведет ни к чему хорошему, а лишь усложнит положение. Она постаралась запомнить регистрационный номер «шевроле», после чего покатила дальше, в сторону Мейплтона.


Через четыре минуты, уже выехав на Арапахо-роуд и взяв курс домой, Кельда позвонила по сотовому Айре.

— Привет, — сказала она, когда Айра снял трубку.

— Привет, моя девочка. Пытался дозвониться до тебя, но все время попадал на автоответчик. Думал, ты, может быть, лежишь. Надеюсь, не разбудил?

— Нет. Меня не было дома. Уезжала по делам.

— Как ноги? Болят?

— Бывало и лучше. Если свободен, я бы не отказалась от массажа.

Он рассмеялся:

— И это все? Значит, я для тебя только пара хороших рук, а? Ладно, я сейчас ничем не занят. Ты дома? Похоже, звонишь по сотовому.

— Точно.

Когда Кельда поставила машину под вязами, Айра уже сидел на деревянных ступеньках у ее двери. С собой у него был потрепанный рюкзак. Это означало, что он планировал остаться на ночь.


На следующее утро Кельда поставила «бьюик» на привычное место на стоянке у федерального здания и поднялась на лифте на тот этаж, где размещались офисы ФБР. На выходе из лифта ее заметил Билл Грейвс. Взяв Кельду за локоть, он отвел ее подальше от стола дежурной.

— Идем со мной.

— Что?

Билл осмотрелся и, лишь убедившись, что коридор пуст, прошептал:

— Во что ты вчера впуталась? Старший готов тебе голову открутить.

«О черт, — подумала она. — У него, наверное, припадок случился после показа репортажа о Розе по каналу „Фокс“».

Кельда совершенно забыла об интервью и только теперь вспомнила, что его показывали накануне вечером.

— Я ничего такого не сделала, Билл. — Тактика простая — все отрицать. — И понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Ну так вот. Есть один полицейский детектив в Боулдере, который очень хочет с тобой поговорить о нападении на деда Тома Клуна. Оно произошло вчера вечером. Детектив позвонил старшему домой и сказал, что Том Клун использует тебя как свое алиби. Детектив хочет получить разрешение допросить тебя.

Она медленно покачала головой:

— Вот черт!

Билл отступил на шаг и недоверчиво посмотрел на нее.

— Так это правда? Ты была с этим парнем вчера ночью?

— Не ночью. Я провела с ним пару часов вечером. Мы только пообедали. Ничего больше. Все. — Она состроила гримасу. — Вот же дерьмо!

— Старший тебя повесит, если ты действительно это сделала. Такого рода внимание ему сейчас совершенно ни к чему. У Бюро и без тебя проблем хватает. Ты же сама знаешь: единственная реклама — это хорошая реклама. Таков порядок, Кельда, и он распространяется на всех. Включая тебя. — Билл помолчал, затем, не скрывая отвращения, добавил: — У тебя было свидание с Томом Клуном? О чем ты, черт возьми, думаешь? Тебе мало прошлых неприятностей? Кто он для тебя, что ты так из-за него рискуешь?

Кельда не ответила. Немного погодя она сказала:

— Спасибо за предупреждение, Билл. Ты настоящий друг. — И пошла прочь.

На столе в офисе уже лежала записка, согласно которой ей следовало сразу по прибытии явиться к старшему агенту. Кельда пробормотала себе под нос очередное проклятие и попыталась определить линию поведения.

На ум пришло лишь одно слово.

«Прехост».


Десять минут спустя она возвратилась к рабочему столу и, схватив сумочку, незаметно кивнула Биллу Грейвсу. Он встал и пошел за ней к лифту.

— Давай выпьем кофе, — предложила Кельда.

— А как это повлияет на мою карьеру? Быть с тобой в одной компании еще безопасно?

— Насмешил.

Они вошли в кабину поднявшегося лифта. Там уже была невысокая женщина-азиатка с малышом в складной коляске.

— Так что? — спросил Билл.

— Терпение, мистер кузен губернатора. — Кельда понизила голос до шепота. — Мы не одни.

— Послушай, я не хочу кофе.

— Тогда по крайней мере подожди, пока мы выйдем из здания, ладно?

— У меня мало времени. Я жду важный звонок.

— Успокойся, мы ненадолго.

Кабина остановилась, и Кельда, схватив Грейвса за руку, потащила его за собой на Стаут-стрит. Федеральное здание находится на границе делового центра Денвера, и она свернула к «Ай-эм-пей» — торгово-развлекательному комплексу, расположенному на Шестнадцатой улице.

— Никогда не видела его таким сердитым, — сказала Кельда, когда они остановились на перекрестке Восемнадцатой и Стаут-стрит.

Билл рассмеялся:

— Старшего? Это потому, что тебя не было здесь в тот день, когда Смит и Йоргенсон упустили…

— Я помню тот случай, но ты прав, меня тогда не было. Послушай, Билл, мне нужно попросить тебя кое о чем. Тебя никто не ведет?

— Что?

— Никаких странных звонков? Никаких подозрительных личностей возле дома? Я имею в виду последние месяцы, когда пресса пронюхала о возможном освобождении Тома Клуна.

— Кельда, о чем ты…

Светофор мигнул, но Билл так и не сдвинулся с места, как будто его ноги приклеились к тротуару, и Кельде пришлось тащить его за собой через Восемнадцатую.

— Последние дни я постоянно замечаю две машины: старый серо-голубой «шевроле-субурбан» и красный пикап «тойоту». Это началось после освобождения Тома Клуна, может быть, парой дней раньше. В четверг, когда я вернулась домой, в Лафайет, «тойота» поджидала меня там.

— Да? Тебе угрожали?

Она подумала о Прехосте, о том, как ловко он сбил с дороги ее «бьюик». Вспомнила его бицепсы.

— Нет. Нет. Ничего такого. А ты?

— Нет. Но я в общем-то и не присматривался. Может быть, пора. — Билл хмыкнул. — И звонки по телефону?

— Да. Звонят, потом вешают трубку. Несколько раз. Я пыталась проверить, но ничего не вышло. По-моему, все это имеет какое-то отношение к тому, что мы сделали по делу Тома Клуна.

— Но почему взялись за тебя, а не за меня?

— Не знаю. Может быть, потому что я больше на виду… ну, ты понимаешь, из-за Розы. А может, потому что я женщина, и они решили, что со мной легче справиться.

— Почему ты не рассказала мне раньше?

— Не придала особого значения. Думала… Нечто похожее было и после того случая с Розой. Я ведь получала не только поздравительные открытки. Были и звонки с угрозами, и письма, о которых не хочется вспоминать. Так бывает всегда и со всеми, кто так или иначе попадает на экран и в газеты. Потом все постепенно сошло на нет. Вот я и решила, что надо немного подождать, а потом все пройдет само собой.

— Но?

— Вчера вечером, когда я отъезжала от дома Тома Клуна, тот «шевроле-субурбан» снова стоял у тротуара чуть ниже по улице.

— Так ты действительно то самое алиби, на которое ссылается Клун?

Кельда кивнула:

— Да, я была с ним. Я, разумеется, не знаю деталей нападения — и, уж конечно, не могу сказать, когда именно это случилось, — но подтвердила, что провела с Томом около трех часов. Мы пообедали, потом выпили кофе. Прогулялись.

— Во сколько ты заметила «шевроле»?

— В девять двадцать. Я отъехала от его дома в девять двадцать вечера. Хорошо это помню, потому что еще посмотрела на приборную доску.

Помнила она и то, что посмотрела на часы, потому что об этом попросил Том. Но посвящать в эту деталь Билла Кельда не стала. На следующем переходе, футах в ста впереди, зажглась надпись «Идите», и она потащила Билла за собой, чтобы поскорее свернуть за угол.

— Ты рассказала обо всем этом старшему?

— Да, рассказала. И даже назвала регистрационный номер «шевроле».

Билл вскинул бровь:

— Ты успела запомнить номер? Молодец, Кельда. Голова у тебя соображает. Мне это нравится.

Они перебежали на другую сторону Семнадцатой улицы.

— Что мы так спешим? Кстати, номер «тойоты» ты не запомнила? Ну, той, что за тобой следила.

— Мы не спешим. Я просто не хочу, чтобы ты куда-то опоздал. Ты же сказал, что у тебя куча дел. Что касается «тойоты»… нет, не запомнила, потому что не видела. Табличка была заляпана грязью.

— Ты рассказала старшему и о других случаях, когда видела «шевроле»? О «тойоте»? О телефонных звонках?

Прежде чем ответить, Кельда сделала пару шагов.

— Вроде того.

Он вдруг остановился, да так, что она уже не смогла его сдвинуть.

— Что это значит?

— Что? О чем ты?

— Ты не сказала боссу о том, что за тобой, возможно, следят?

— Я сказала об этом, но… может быть, не совсем прямо. Ты же знаешь, Билл, как он реагирует на подобные вещи. Я и сама справлюсь. Держусь начеку. Оружие под рукой. «Хвост» же я заметила.

— Ты что, спятила? Он реагирует «на подобные вещи», потому что не хочет, чтобы с его агентами что-то случилось, чтобы они не попали в засаду. Господи, Кельда, поверить не могу, что ты способна на такую глупость. Давно не смотрела на календарь? Так имей в виду, сентябрь 2001-го уже позади. Давно позади.

— Билл, послушай, я…

— Нет, это ты меня послушай. Заметила слежку? А сколько их было? Почему ты думаешь, что следил только один? Разве ты не понимаешь, что, возможно, подвергаешь опасности и других агентов? Разве…

Выражение озабоченности и легкой досады на его лице сменилось другим, куда менее приятным. Билл прислонился к гранитной стене и покачал головой.

— Что? — спросила она.

— Ты встречаешься с этим парнем, Кельда? Неужели у тебя могут быть к нему какие-то чувства? Он же… его же судили за убийство… Как ты могла…

— Билл, все не так…

Она отвела глаза.

— Что не так? Как не так?

— Это сложно.

— Сложно? Да уж конечно. Сложнее не бывает. Только помни, что Том Клун — не невинная овечка. С него сняли обвинение. Да, только сняли. Но это не значит, что его вдруг признали невиновным. Его не оправдали. Нет никаких доказательств того, что не он убил ту девушку. Ты ведь знаешь то дело лучше многих. Лучше всех, не считая детектива, который вышел на этого Клуна. Местные копы только и ждут случая, чтобы снова упечь его за решетку. Встречаясь с таким парнем, ты многим рискуешь. И в личном плане, и в профессиональном. И вот посмотри: Клун уже замешан в весьма неприятную историю, а ты его алиби.

Она отступила от него на шаг. Вот уже несколько минут Кельда убеждала себя, что оправдываться ей не в чем, и становиться в оборонительную позицию она не будет. Не сработало.

— А ты разве забыл о ноже, который мы с тобой нашли в той трубе? Разве на нем кровь Клуна? Или ты просто предпочитаешь об этом не вспоминать?

— Ты не права. Я думаю об этом каждый день.

Ее как будто хлестнул по лицу порыв холодного ветра.

— Я знаю, что делаю, Билл. Не уверена почему, но мне обязательно нужно понять его, понять, почему люди считают его способным сделать то, что он, по их мнению, сделал.

— Наша работа не в том, чтобы понимать их, Кельда. Наше дело — ловить их и предъявлять им обвинение.

— Не могу с тобой согласиться. И потом… тебя не касается, с кем я встречаюсь во внерабочее время.

Билл отвернулся и посмотрел в сторону.

— Та маленькая девочка не сможет защитить тебя от всего, Кельда. Рано или поздно этот ресурс будет исчерпан. И тогда у тебя на счету не будет ничего.

— Что ты хочешь сказать?

Впрочем, она прекрасно знала, что он хочет сказать. Билл всего лишь напоминал, что популярность, которую ей принесло спасение Розы Алиха, не может быть гарантией вечной неприкосновенности.

— Ты и сама все отлично знаешь.

— Пошел ты, Грейвс. Я вовсе не прикрываюсь Розой от недовольства босса.

— Неужели? Скажешь мне об этом, когда тебя отправят куда-нибудь в Биллингс. Но пожалуйста, не втягивай меня в свои игры и не тащи за собой. Мне и в Денвере не жарко.

Он долго, секунд десять, смотрел на нее, потом повернулся и зашагал в направлении федерального здания.

— Подожди! — крикнула ему вслед Кельда.

Билл Грейвс не оглянулся. Не остановился. Он даже перешел на легкий бег и в какой-то момент исчез за сизым облаком выхлопных газов, повисшим за огромным автобусом, застопорившим движение по Семнадцатой улице.

Глава 25

Я проснулся с чувством вины за то, как обошелся накануне вечером с обратившимся за помощью Томом Клуном. Когда-то сомнения относительно правильности того или иного собственного суждения посещали меня очень редко, но в последний год количество таких случаев заметно возросло. Мало того, сомнения часто доказывали свою обоснованность. Годом раньше мои профессиональные ошибки стоили жизни нескольким людям, и я уже начал подумывать о том, как бы метод кавалерийского наскока, использованный для отражения вторжения в мою частную жизнь, не обернулся схожими серьезными последствиями.

Стоя под душем, я пытался убедить себя в том, что мое самобичевание есть не что иное, как проявление бессмысленного, иррационального, подсознательного страха перед возможной катастрофой, присутствующего в каждом из нас. Возможно, мое поведение прошлым вечером не было идеальным с профессиональной точки зрения, но оно определенно не могло привести к катастрофе. Однако никакие рассуждения, основанные на логике и здравом смысле, так и не избавили меня от гнетущего ощущения вины.

Лорен не знала о том, что Том Клун стал моим пациентом, и в этом не было ничего удивительного — она никогда не вмешивалась в мои дела. Поэтому я счел простым совпадением тот факт, что за завтраком жена сама завела разговор о нападении на его деда, о чем узнала из утреннего выпуска новостей. Я отделался несколькими репликами и ловко увел беседу в сторону от Тома Клуна, сосредоточив внимание на более важном вопросе: как распределить рабочее время, чтобы один из нас мог всегда поспешить на помощь Вив, нашей приходящей няне.

В тот день обязанности «спасателя» взяла на себя Лорен.

Она поинтересовалась, все ли в порядке у звонившего мне накануне пациента, и я ответил, что да, все в порядке, ситуация благополучно разрешилась.

На том и закончили.

Я не сказал, что пациентом был Том Клун и что ему, возможно, пришлось спать на кушетке в комнате ожидания отделения интенсивной терапии, хотя он, наверное, предпочел бы расположиться в нашей гостиной. Не упомянул я и о странном поведении Сэма Парди, который, похоже, подозревал Тома Клуна в причастности к нападению на старика. Не узнала Лорен и того, что агент ФБР Кельда Джеймс, прославившаяся несколько лет назад спасением Розы Алиха, оказалась ныне в числе моих пациентов и, кроме того, встречается с человеком, некогда осужденным за жестокое убийство девушки в округе Парк и только совсем недавно — чудесным, как многим представлялось, образом — выпущенным из тюрьмы.

Я ничего не сказал Лорен о своих сомнениях относительно того, способен ли я делать свою работу так, чтобы люди продолжали доверять мне и допускать в темные уголки своей жизни.

Вместо всего этого я говорил о том, как мне надоел красный панцирь на руке и как я хочу поскорее взять их всех — Лорен, Грейс и обеих собак — и прокатить на моей новенькой «мини» по шоссе и даже, может быть, перевалить через хребет и закатиться в Национальный парк «Скалистые горы».

Лорен сказала, что я хороший отец и что она любит меня, и я отправился на работу, обласканный и довольный собой, оставив где-то по пути сомнения в том, хватит ли мне сил дотянуть до конца еще один день в качестве целителя человеческих душ.


Внеплановый сеанс был назначен на три часа пополудни. Том Клун появился вовремя.

Кроме нас, в комнате ожидания никого не было, поэтому я сразу же спросил, как чувствует себя его дед.

— Врачи говорят, что ему немного лучше. По крайней мере спал он спокойнее. Но мне очень тревожно. Электроэнцефалограмма показывает отклонения, у него большая потеря крови, что в таком возрасте очень опасно, и к тому же есть опасность отказа почек. Если это случится, он наверняка погибнет.

Переваривая его ответ, я напомнил себе, что, до того как оказаться в тюрьме за убийство подружки, Том учился в медицинском колледже и от диплома его отделяло всего лишь несколько месяцев.

Затем я напомнил себе, что обвинение в убийстве с моего пациента снято, что это не он, а кто-то другой едва не отрезал голову той девушке. Так показал тест ДНК.

— Пойдемте в кабинет.

Мы устроились по обе стороны стола, и я взял паузу, предоставляя Тому самому решить, с чего начать.

Он начал с того, что огляделся.

— Знаете, я был вчера вечером с той женщиной, агентом ФБР. Которая забрала меня из тюрьмы. О которой я вам рассказывал. Той, которая нашла нож.

«Агент ФБР. Кельда».

— Вы были с ней, когда кто-то проник в ваш дом? Во время нападения? Так вот с кем вы были.

— Да, с ней. Она позвонила совершенно неожиданно и предложила сходить пообедать. Сказала, что угощает. Мы почти все время были в том большом комплексе. Отлично провели время — по крайней мере мне так казалось, — но потом, когда вернулись к дому… Не знаю, что случилось, но она вдруг переменилась. Замкнулась. Перестала разговаривать. Как будто между нами встала стена.

Я ждал.

— Она сказала, что устала. Что натерла ногу. Почему? Почему она сначала звонит, приглашает пообедать, а потом становится холодной и равнодушной? Вечер просто… Все как отрезало. Я этого не понимаю. Конечно, может быть, все дело в том, что я давно ни с кем не встречался. Но по-моему, это чушь.

Я решил, что пришло время устроить небольшой тест.

— А если она действительно устала? Если действительно натерла ногу?

Он хмуро посмотрел на меня:

— Нет. Вас же там не было. Если бы так… Но поначалу все шло отлично, великолепно, а потом вдруг… ничего не стало. Сказала, что ей надо домой, села в машину и уехала. Я не знаю, что и думать. Или лучше не думать?

Голос его зазвучал резко, с обидой, и я понял, что события прошедшего вечера рассматриваются Томом вне связи с естественным ходом вещей. Он заранее предопределил их развитие, а потом, когда ожидания не оправдались, решил свалить всю вину на Кельду. И еще одна мысль промелькнула в моем сознании. Если бы я не спросил Тома о состоянии его деда, затронул бы он эту тему произвольно? Ответа не было, и я упрекнул себя за то, что, поддавшись чувству сострадания, забыл о профессиональных обязанностях.

— И что вы чувствуете сейчас?

Ответ его на первый взгляд выглядел нелогичным.

— Завтра выхожу на работу. В клинику «Кайзер». Женщина в отделе кадров сказала, что знает мою историю и считает, что меня подставили. В общем, по ее словам, работа как раз для меня. Сказать по правде, мне крупно повезло встретить человека, который так благосклонно ко мне отнесся. Но таких меньшинство.

— Поздравляю.

— Спасибо. Плохо то, что их страховка не оплачивает мои сеансы у вас. У них собственные специалисты. Не знаю, согласится ли мой адвокат продолжать платить вам, если те же услуги можно получить бесплатно, по страховке. Так что я пока даже не знаю, что будет дальше.

Я мог бы растолковать ему, что очередь желающих пройти бесплатный курс психотерапии у «Кайзера» состоит не из одного десятка человек, а круг предлагаемых лечебных планов ограничен. Изложив свое мнение, я бы определенно почувствовал себя лучше. Но мое мнение так и осталось при мне.

— Вы не знаете, что будет дальше? Что вы имеете в виду?

— А какой смысл? — жалобно спросил он. — Какой смысл приходить к вам, если через неделю или две придется переходить к другому? Какая польза от таких сеансов?

«Ага! Не пора ли, доктор Грегори, вспомнить концепцию перенесения?»

— Том? — Я подождал, пока он услышит меня. — То, что вы описываете сейчас, близко к тем чувствам, которые вызвала ваша вчерашняя встреча с той женщиной, агентом ФБР, верно?

Я едва не сказал «с Кельдой», но вовремя прикусил язык. Ее имя в наших разговорах не звучало.

— Что вы имеете в виду?

Препарировав ответ, я обнаружил в нем равные доли «не понимаю» и «что за хрень вы несете?».

Принимая во внимание интерпретацию вроде той, которую я только что предложил Тому, реакция типа «О чем это вы?» вовсе не является чем-то необычным, особенно на ранних стадиях психотерапии. Главная цель психотерапевта состоит в том, чтобы усилить самосознание пациента до такой степени, чтобы он сам заметил сходство эмоциональных реакций на прошлые и текущие события. Непонятливость Тома ставила меня перед выбором: отступить или идти дальше. Я склонялся ко второму варианту. В худшем случае он счел бы мои сопоставления глупыми, надуманными и бессмысленными. В лучшем он увидел бы себя подверженным влиянию самых разнообразных эмоциональных и исторических сил, существования которых прежде не признавал.

Другими словами, стал бы человеком.

— Том, вы совсем недавно вышли из тюрьмы. И ко мне вы ходите совсем недолго. И тем не менее большую часть проведенного нами вместе времени вы концентрировали внимание на событиях с участием людей, которые так или иначе заняли в вашей жизни заметное место, а потом, похоже, отвернулись от вас.

Он состроил гримасу, в которой отражались не только смущение и недоумение, но и скептицизм, сдобренный изрядной дозой того, что я принял за аггравацию.[14]

— Не знаю… Я не знаю, о чем вы говорите.

Нерешительность, с которой это было сказано, дала мне основание предположить, что любопытство Тома все же задето и ему хотелось бы посмотреть, к чему я клоню.

— Ваша мать, — продолжал я, — когда у нее начиналась маниакальная стадия, она брала вас с собой. Вы путешествовали. Вы переживали приключения. Вы были вместе. Но потом мания сменялась депрессией, и она замыкалась в себе, оставляя вас одного, лишая вас всего.

Он смотрел на меня с тем же озадаченным выражением на лице.

— Вы следите за моей мыслью?

— Пока да.

Удивительно, что всего два слова могут передать столь широкую гамму чувств. Я услышал в них и предостережение.

Уловив осторожность — примерно так же я отреагировал бы на оскалившего клыки пса, — я пошел вперед.

— Теперь в вашей жизни появляется эта агент ФБР. Сначала она находит улику, которая играет решающую роль в вашем освобождении из тюрьмы, потом везет вас домой и даже угощает завтраком в роскошном ресторане. Вы делаете ответный шаг навстречу, но она ведет себя так, словно вы уже ей надоели. Потом… да, эта женщина совершенно неожиданно приглашает вас на обед. Вечер проходит великолепно. Но когда вы пытаетесь продлить его, она исчезает, словно ничего и не было.

Решив, что объяснил достаточно, я умолк в ожидании ответа Тома.

Ничего.

— Вы не видите некую систему?

Он презрительно хмыкнул.

— Не понимаю, что за чушь вы несете.

Я медленно кивнул. Что ж, контакта не получилось. Не в первый и наверняка не в последний раз. Оставалось утешаться тем, что могло быть и хуже.

— Ладно.

Отступив, фигурально выражаясь, к своим окопам, я стал припоминать, что сказал Том о своих чувствах в тот вечер, когда попытался продлить свидание. Что-то о незащищенности в юридическом и физическом смысле.

— Хочу вам рассказать кое о чем. Странное дело. Последние две ночи, когда я спал в дедушкином доме, там хлопали двери. Звук был такой, как в тюрьме, когда камеры запирают на ночь.

— Двери хлопали, когда вы спали или бодрствовали?

— Первый раз я спал. Тот стук разбудил меня. Я подумал, что мне это просто приснилось. На следующую ночь дверь стукнула дважды: в первый раз, когда я спал, а во второй — примерно через час, когда я лежал с закрытыми глазами. Я даже вздрогнул. Звук был точь-в-точь такой, какой бывает, когда хлопают двери в тюрьме.

— По-вашему, что это было?

— Не знаю. Мне не по себе. Мне неспокойно. Может, это все только в моем воображении. Но раньше со мной ничего такого не случалось, даже когда я сидел в камере смертников. — Он подался вперед, положив руки на колени. — Как вы думаете, это может быть посттравматический стресс?

Я искал признаки посттравматического стресса с того самого раза, когда Том Клун впервые переступил порог моего офиса. Их можно обнаружить и у ветеранов войны, и у обиженных супругов, и у десятков тысяч людей, оказавшихся 11 сентября 2001 года в Нижнем Манхэттене. Том, имеющий за спиной опыт тринадцатилетнего пребывания в тюрьме,разумеется, тоже был подвержен им.

— Вполне возможно. То, что вы описываете, весьма схоже с мысленными возвратами в прошлое, так называемыми флэшбеками, причиной которых часто становится ПТСР. Стресс-факторов в вашей жизни хватало. С чем ассоциируется этот звук? Когда вы слышите стук закрывающихся дверей, у вас возникают какие-то другие ощущения?

— Например? Вы имеете в виду симптомы беспокойства? Что это может быть? Учащенное дыхание? Ускоренное сердцебиение? Потные ладони? Что-то вроде того?

Я кивнул. Мне бы не хотелось снабжать Тома полным списком симптомов, который, конечно, намного длиннее, или перечислять альтернативные. Существуют ведь еще и симптоматические цели, знать о которых пациенту вовсе не обязательно.

— Нет. Ничего такого. Никаких ассоциаций. Я просто слышу, как хлопают чертовы двери. — Он поежился. — Стоит услышать их несколько раз, и забыть уже невозможно. Вы даже не представляете что это за звук.

Его взгляд стал пустым, как будто мысленно Том перенесся туда, где провел тринадцать лет и где каждый вечер хлопали тяжелые металлические двери.

«Нет, — подумал я, — я этого не знаю».

— Что-нибудь еще напоминает вам то время?

— А что это может быть?

— Те самые флэшбеки.

— И что они собой представляют?

— Я ведь не был там и могу только догадываться, через что вам пришлось пройти. Вы почти не рассказываете о тюремной жизни, так что мне трудно поставить вопрос более конкретно.

— Мне не хочется об этом думать. И вряд ли когда-нибудь захочется.


Том ушел. Я подождал еще секунд тридцать или около того и прогулялся по коридору до комнаты ожидания, где уже ожидала следующая пациентка. Поздоровавшись с ней, я выглянул в окно и увидел Тома, садившегося на ярко-красную «веспу».

Пока мы шли в кабинет, я думал о том, как человек, только что вышедший из тюрьмы и еще не имеющий работы, смог позволить себе новенький скутер.

Глава 26

Наша перенесенная встреча началась с того, что Кельда ничего не сказала по поводу моей руки и даже не поинтересовалась, как я себя чувствую.

Опоздав почти на пятнадцать минут, пациентка, похоже, твердо настроилась использовать оставшееся время с наибольшей эффективностью. Она села на стул, распустила волосы, до того стянутые чем-то на затылке, и сказала:

— В прошлый раз я рассказывала вам о путешествии на Гавайи. Так вот, я летала туда не одна. Родные Джонс собирались уладить кое-какие дела на острове, забрать вещи — оказывается, в галерее, где работала Джонс, обнаружились некоторые из ее работ — и встретиться со знавшими ее людьми. Они взяли меня с собой. Нас было трое: мать Джонс, ее брат и я.

Выслушав вступление, я терпеливо ожидал продолжения.

— Джонс ведь не очень долго прожила на Мауи. Тем не менее и за короткий период в несколько месяцев она успела написать дюжину картин акриловыми красками и почти в два раза больше акварелей. Для нее это было выдающееся достижение. В Денвере на создание трех с лишним десятком картин ей понадобилось бы не менее года. Вероятнее, еще больше. Лично для меня было очевидно, что на острове у нее появился какой-то мощный стимул, гнавший ее вперед.

Поначалу я ничего не понимала. Я вообще не понимала, почему Джонс отправилась на Гавайи. Первое прозрение пришло в галерее, той самой, где уже после смерти Джонс нашли несколько ее работ. Там я начала понимать, что с ней происходило.

Наверху у них было что-то вроде запасника, где кто-то из художников обнаружил пять ее картин. Без рам. Две были написаны акриловыми красками, три — акварели. Акварели очень маленькие, каждая размером с книгу. Две другие побольше, примерно тридцать на тридцать дюймов. — Она вздохнула. — Каждая из этих пяти картин как будто кричала: «О Боже, я на Гавайях!» Вы, наверное, видели такие: океан, волны, пальмы, старенькие церкви, Халеакала — это вулкан на Мауи. Женщина, показавшая нам работы, сказала, что нечто подобное пишут почти все, кто впервые попадает на остров. Одни останавливаются на этом. Другие идут дальше. Первые заканчивают тем, что начинают покуривать травку и продают свои картинки приезжим по тридцать долларов за штуку. И еще она сказала, что Джонс — на острове ее, конечно, называли Джоан — сразу показала талант, технику. В галерею ее ранние картины не взяли — в них не было ничего особенного, обычные гавайские клише, которыми забиты все сувенирные лавки.

Кельда рассмеялась.

— Помню, я тогда подумала: какие ранние картины? О чем мы говорим? О первой неделе? Первых десяти днях? — Она покачала головой. — А эта женщина уже рассказывала, что как только Джонс начала вкладывать в работу саму себя — свои чувства, свою жизнь, свой дух, — к ней сразу потянулись покупатели. Другие художники сначала считали, что все дело в низкой цене, которую Джонс назначает за картины, но прошло еще немного времени, и всем стало ясно — новенькая из Америки создает нечто особенное, и покупатели откликаются на это.

Кельда вытерла что-то в уголке левого глаза. Слезы? Прежде я их у нее не видел. Оказалось нет, просто какая-то соринка.

— Женщина сказала, что как только по острову разнесся слух о смерти Джонс, все ее картины, выставленные в галерее, были распроданы в течение нескольких дней. Но о тех пяти, что попали в запасник, никто почему-то не вспомнил, потому что она сама убрала их из зала и не хотела, чтобы их кто-то видел.

Я спросила, можем ли мы увидеть хотя бы несколько проданных через галерею работ. Что-нибудь из последних. Тех, в которых ее дух. — Кельда улыбнулась, но значение улыбки я не понял. — Женщина сказала, что не знает, потом извинилась и ушла проверить записи. Вернулась к нам через несколько минут. Оказалось, что большая часть картин ушла в Штаты, на материк. Два больших полотна приобрел дизайнер из Каанапали. Его имя у нее было, но больше ничего. Картины — обычный товар, адресов покупатели не оставляют. Две работы достались местному коллекционеру из Макавао, это маленький городок на склоне вулкана. И еще одну Джоан отдала своей хозяйке по имени Млоо в качестве квартплаты. Записали адрес этой Млоо, потом мать Джонс договорилась о пересылке в Денвер пяти картин из запасника, и мы уже собрались уходить, когда эта женщина вдруг трогает мать Джонс за руку и говорит: «Совсем забыла. У меня еще остался ее мольберт с альбомом для набросков и кистями. И что-то вроде дневника. Мне это все отправить с картинами?»

Миссис Уинслет ответила, что да, так будет лучше, и мы пошли к двери. «И у меня еще есть одна… мы их называли тревожными, — говорит нам вслед эта женщина. — Я про нее не упоминала, потому что боялась, что вы захотите ее забрать, а я… мне не хочется ее отдавать».

Через два дня миссис Уинслет улетела, вернулась в Нью-Хэмпшир, а мы, я и брат Джонс, задержались. Хотели посмотреть на те картины, которые Джонс продала. Ее брат надеялся, что сможет договориться с кем-то из владельцев и выкупить одну-две работы. Для него это было очень важно.

Впервые за сеанс и я подал голос:

— Женщина в галерее назвала картины тревожными. Вы узнали, что она имела в виду?

Кельда кивнула.

— В оставшиеся до отъезда дни нам удалось увидеть немало ее картин. Хозяйка, та женщина, у которой Джонс снимала комнату, оказалась индонезийкой, причем совершенно необъятной. Когда она смеялась, у нее даже глаза колыхались. Картина все еще висела в доме. Наша знакомая в галерее тоже дала нам взглянуть на свою. И коллекционер, о котором она упоминала, живший в Макавао, показал две свои. Дизайнера из Каанапали мы тоже разыскали, но владелец дома, где висели две картины, был в отъезде, так что их нам посмотреть не удалось.

Кельда скрестила ноги.

— Поздние картины сильно отличались от тех, что остались в галерее. Гавайские мотивы в них тоже присутствовали, но в абстрактном, даже скорее в импрессионистском варианте. Я не художественный критик, но так мне показалось. Главное же отличие поздних картин было в том, что на них всегда был человек. Пейзажами их назвать нельзя, но и человек не в центре, он изображается как бы на втором плане. И что еще интересно, за спиной у человека — это, кстати, всегда женщина — есть некая сила. На одной картине эта сила — ветер, едва не сбивающий ее с ног. На другой женщина показана на берегу, а за ней поднимается громадная волна. Глядя на картину, понимаешь, что волна вот-вот ее настигнет. На третьей женщина переходит улицу, а по дороге мчится машина. И возникает чувство, что перейти она не успеет.

— То есть ее постоянно что-то преследует? — констатируя очевидное, сказал я. — Ту женщину на картинах? Ее что-то преследует?

— Да. Самой тревожной оказалась последняя, та, что висела в доме хозяйки. На этой картине ее преследует тьма. Женщина обращена лицом к западу, к закату, туда, где возле океана протянулось поле. Хозяйка сказала, что там выращивают ананасы, и предложила отвести нас на то место, где Джонс обычно рисовала, за город, к дороге, ведущей в Пайа. На картине тьма как бы подкрадывается к женщине из-за спины, словно выползает из тростниковых зарослей. Как вор.

Я открыл было рот, чтобы вставить короткую реплику, но Кельда заговорила на мгновение раньше и произнесла те же самые слова, которые уже висели на кончике моего языка.

— Или убийца.

Совпадение получилось настолько точным, что в какой-то момент мне даже показалось, что это я их произнес. Но что они означали?

— Убийца? — повторил я.

— Картина… от нее исходило ощущение опасности. Как и от остальных. Тьма не окружала женщину. Тьма готовилась поглотить ее. По крайней мере у меня было такое чувство.

— Что вы хотите этим сказать?

— Не знаю. Наверное, Джонс не ощущала себя в безопасности. Я это видела. Видела в ее работах.

— Гавайские картины действительно сильно отличались от ее работ, сделанных в Колорадо?

— Они были, несомненно, лучше. Но самое главное — тон, настроение. Прежние — светлые, энергичные. А те, тревожные, — мрачные, зловещие. Она была очень напугана.

Мне снова пришлось констатировать очевидное, такова уж моя работа.

— Но ведь Джонс никогда не чувствовала себя в безопасности, верно?

— Конечно, но… но по-другому. Гавайские картины как будто кричали, что над ней нависла опасность.

— Какая опасность? Что ей угрожало?

— Не знаю. Знаю только, что она чувствовала себя в опасности.

— Кельда, ваша подруга страдала от множественных фобий. В страхах прошла добрая часть ее жизни.

— У меня есть ее дневник, Алан. Тот самый, который нам отдала женщина из галереи. Он у меня. Джонс боялась. Тьма на ее картине представляет то, чего она боялась. И все остальные картины выражают то же. Ее страх перед кем-то.

— Или чем-то?

— Джонс всегда боялась чего-то. Но никогда — кого-то. Ей нравились люди.

Давно шевелившееся в моем мозгу подозрение начало разворачиваться, медленно, постепенно, как открывается веб-страница с какого-нибудь скупердяя-сервера. Когда детали начали складываться в достаточно понятную картину, я шагнул вперед наугад.

— А вы, Кельда, как вы воспринимаете темноту?

— Нет, — сразу же ответила она. Сглотнула. Покачала головой. Посмотрела на лежащие на коленях руки. — На сегодня с меня хватит, Алан. Остальное подождет до следующего раза.

Еще минуту или две Кельда сидела в той же позе, закончив повесть о своей подруге Джонс и тревожных картинах и оставив без ответа мой вопрос о темноте. Ее молчание не было молчанием человека, спохватившегося вдруг на полуслове, что он, может быть, наговорил лишнего. Молчание Кельды было молчанием бегуна, переводящего дух после финиша и удивляющегося тому, что он еще стоит после дистанции, закончить которую в общем-то и не надеялся.

Обычно я не заканчиваю сеанс столь затянутым молчанием, оставляя выбор за пациентом. Но в данном случае неподвижность ее позы казалась мне ключом к чему-то, что притягивало меня, подталкивало к еще одной попытке.

— Как ваши ноги сейчас? — спросил я наконец. — Болят?

Ее лицо немного просветлело, взгляд ожил.

— А почему вы не спрашиваете, комфортно ли я себя чувствую? Ведь люди вашей профессии обычно избегают говорить напрямик, или нет?

В таком игривом настроении я видел ее впервые.

Вместо того чтобы уйти в сторону, чего она, по-видимому, и добивалась, я перефразировал свой вопрос:

— Хорошо, комфортно ли вы себя чувствуете?

Черты ее лица смягчились. Морщинки на лбу и в уголках глаз разгладились, как будто ей только что сделали инъекцию наимоднейшего чудодейственного препарата.

— Сейчас не болят.

— Что вы об этом думаете?

Кельда закрыла глаза. Я видел, как движутся за веками глазные яблоки.

— Обычно в это время суток я испытываю очень сильные боли.

Я кивнул.

— Не думаю, что это имеет какое-то отношение к Джонс.

— Я тоже.

Это было правдой. Я не видел никакой связи.


Через минуту Кельда поднялась, собираясь уходить. За все время она ни словом не упомянула ни о Томе Клуне, ни о нападении на его деда, ни о том, что они вместе проводили время.

Обычно, проводя курс психотерапии, я ничего не знаю о том, что мои пациенты предпочитают скрывать. В ходе лечения я лишь отслеживаю последовательность их мыслей и распознаю природу ассоциаций, произвольно или непроизвольно возникающих с переходом от одной темы к другой. Я могу изобразить процесс их поведения графически, как музыкант изображает течение мелодии с помощью нотных знаков. Но в обычных обстоятельствах я ничего не знаю о том, что они исключают из бесед.

Это означает, что мне ничего не известно о тех важных темах, которые мы не обсуждаем.

В случае с Кельдой Джеймс я благодаря откровениям Тома Клуна и подачкам Сэма Парди получил возможность увидеть ее жизнь в зеркале заднего вида. И в этом узком туннеле я рассмотрел то, мимо чего она в данный момент проезжала.

Я напомнил себе, однако, что зеркало, в которое я заглядываю, держит не сама Кельда, а Том Клун, который, несомненно, направляет его туда, куда ему хочется.

И все же…

Кельда остановилась у двери и повернулась. Взгляд ее уперся в мой живот.

— Как ваша рука, Алан?

— Нормально. Спасибо.

— Вот и прекрасно. Я рада. На следующей неделе в обычное время, хорошо?

— Хорошо.

Глава 27

Я вышел из кабинета менее чем через минуту после Кельды. Небо было затянуто серым, вдалеке грохотал гром, что показалось мне добрым знаком. Может быть, муссоны наконец пожаловали? Но уже в следующее мгновение я понял, что вечерний воздух все еще теплый и сухой и влаги в нем не больше, чем днем.

Беглый взгляд на машину удостоверил, что слой пыли на ней не потревожила ни одна капля.

Похоже, с муссонами все же придется повременить.

Я сел в машину, открыл все окна, чтобы проветрить салон, и, свернув на дорогу, посмотрел в зеркало заднего вида. С Уолнат-стрит как раз выезжал Сэм Парди. Увидев меня, он остановил машину и выступил на тротуар. Мне ничего не оставалось, как сделать то же самое.

Видел ли он выходившую из моего офиса Кельду? Впрочем, возможно, Сэм и не знал, как она выглядит. Хотя… конечно, знает. Кельду знают все. Все знают Розу Алиха и Кельду Джеймс, ее спасительницу.

— Рука у тебя все еще в фибергласе, — заметил Сэм.

— Представь себе. Привет, Сэм. Как дела?

— Дела? Тебе неинтересны мои дела. А через полминуты ты уже не рад будешь, что вообще меня увидел.

— Почему ты думаешь, что я рад видеть тебя сейчас?

— Какой ты молодец.

Расстояние между нами сократилось настолько, что я уже смог различить пятна на его галстуке. Пятна не были свежими; по-моему, Сэм имел в своем распоряжении всего три галстука, и этот был ветераном его коллекции. Одно пятно украшало этот галстук еще в те давние времена, когда мы только познакомились. Оно имело форму штата Айдахо и размер кормового боба.

— Почему я не буду рад, что вообще тебя увидел?

Понизив голос до драматического шепота, Сэм произнес:

— Потому что мне надо поговорить с тобой о Томе Клуне.

Я качнул головой.

— Не могу. И ты прекрасно знаешь это.

Сэм усмехнулся:

— Говоря, что не можешь со мной разговаривать, ты уже сообщаешь мне нечто такое, чего говорить не должен. А если так, почему бы не рассказать еще кое-что, а? Тогда мне не придется прибегать к угрозам и шантажу, и мы сможем остаться друзьями. Идет?

Проклятие. Я утешал себя только тем, что пока Сэм держался сдержанно и не выходил за рамки цивилизованного человека. У меня еще сохранялась надежда на то, что он и дальше будет придерживаться правил. В противном случае разговор грозил перерасти в конфронтацию с такой же быстротой, с какой сопение Грейс перерастало в ночные слезы.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

Он вздохнул:

— Хорошо, я тебе объясню. Ты только что сказал, что не можешь говорить со мной о Клуне. Если ты не можешь о нем говорить, то это означает, что он твой пациент или клиент, или как там еще вы называете тех бедных придурков, с которыми работаете. А раз так, то ты даже это не должен был мне сообщать. Но сообщил. И если граница пересечена, то какая разница, нарушишь ты ее один раз или два-три. Свою, так сказать, девственность конфиденциальности ты все равно уже потерял.

Его логика, как всегда, была безупречна и основывалась на здравом смысле. Я улыбнулся, и в этот момент небо сотряс удар грома.

Сэм втянул голову в плечи. Почему? Не знаю. Могу лишь предположить, что он понимал — небеса имеют все основания дать ему хороший подзатыльник. И я бы, пожалуй, признал, что он его вполне заслужил.

— Ты считаешь, что раз уж я утратил ту самую девственность, то теперь должен сразу же превратиться в шлюху?

— Ну разумеется. Мне по крайней мере стало бы намного легче. — Он повернулся и взглянул на ту часть неба, откуда наползали тучи. — Предлагаю сесть в машину, пока нас обоих не поджарила молния.

— Ну уж нет. Придется тебе сесть в мою. Если я залезу в твою, ты объявишь меня заложником и будешь удерживать, пока я не соглашусь принести в жертву свою невинность.

— Твоя невинность мне совершенно не нужна.

— Сэм, мы уже не раз вели этот разговор. И ты прекрасно знаешь, что я не скажу тебе то, что ты хочешь узнать.

— Посмотрим. Посиди со мной хотя бы минутку.

Он проследовал за мной к моей машине и забрался в салон.

— Думаю, дождя все же не будет. Воздух слишком сухой. Погремит, и на том все кончится. Может быть, где-нибудь что-нибудь загорится. Например, там. — Он кивнул в сторону гор.

— Может быть.

Спорных тем между нами хватало, и я вовсе не намеревался спорить с ним еще и из-за погоды.

— Не могу найти Тома Клуна.

— Неужели? — Переход оказался несколько неожиданным, но я все же довольно быстро переключился в другой режим. — Какая жалость. А не помнишь, может, ты случайно отправил его туда, где ему самое место?

Удивительно, но Сэм меня даже не укусил.

— Парень пропал. Дома его нет. В больнице не появлялся уже двадцать четыре часа. Соседи его не видели. Исчез. Растворился. От тебя мне нужно совсем немногое. Если у него есть работа, скажи, где он работает.

— И это все?

Сэм рассмеялся:

— Не все, конечно. Но на большее я себе не позволяю и надеяться.

— Ты связывался с его адвокатом?

— Разумеется. Он в данный момент в Кении. Я бы тоже туда поехал. В Кению. Думаю, продержался бы там месяц-другой, общаясь с животными. Но только этого никогда не случится. Хочешь знать почему? Потому что чертовы адвокаты катаются в Кению, а копам положено ездить в Диснейленд. Да еще потом пару лет расплачиваться за поездку. А когда все уплачено и ты подводишь баланс, то оказывается, что денежек вполне хватило бы на поездку в ту самую Кению. Так-то вот.

— Зачем тебе нужен Том Клун? О чем ты хочешь с ним поговорить?

— Перестань, Алан. Не спрашивай меня об этом. Не пользуйся тем, что я делаю вид, что ты мне нравишься.

Я вздохнул:

— Хотя бы скажи, ты собираешься просто поговорить с ним или хочешь арестовать.

Сэм посмотрел на дом, в котором размещались наши с Дайаной офисы.

— Ты владелец или просто арендатор?

— Я владею им вместе с Дайаной и Раулем, а также «Дженерал электрик».

Сэм продолжал тоскливо смотреть на маленькое кирпичное здание. В свое время нам с Дайаной хватило здравого смысла — а скорее просто повезло, потому что даром предвидения мы явно не обладали — купить его как раз перед тем, как цены на землю в центре города взлетели до заоблачных высот.

— Заложен?

— Да. Но мы приобрели его, еще когда на рынке царило затишье, так что все в порядке. Я рассматриваю это вложение как гарантию безбедной старости. Да и Грейс когда-нибудь поступит в колледж.

— В общем, о будущем ты позаботился.

— Можно и так сказать.

— Я тебе не говорил, но тот магазинчик, в котором Шерри торгует цветами, тоже моя собственность. И тоже заложен. Самое интересное, что на недвижимости мы сделали больше денег, чем она на цветах.

— Иногда лучше быть везунчиком, чем умником, — заметил я.

Он вытащил из нагрудного кармана рубашки лотерейный билет и помахал им перед моим носом.

— Твои слова да Богу в уши.

Он рассмеялся, убрал билет на место, вытянул шею и поправил узел галстука. Потом стал возиться с верхней пуговицей, которая никак не желала пролезать в петельку. Я знал, в чем кроется причина его затруднений: Сэм носил рубашку шестнадцатого размера, тогда как шея требовала как минимум семнадцатого с половиной.

Однако чувство самосохранения посоветовало воздержаться от замечания по данному поводу.

— Дело вот какое. Если бы Том Клун появился здесь сейчас и поднялся по ступенькам в твой офис, я попросил бы его просто поговорить со мной. Но если бы он при этом отказался ответить на кое-какие вопросы, мне, возможно, ничего другого не оставалось бы, как только арестовать его. Как видишь, я с тобой откровенен.

— Это связано с нападением на его деда?

Сэм вздохнул:

— Боюсь, что да.

На висках у меня выступил пот, и я запустил двигатель, чтобы включить кондиционер.

— Закрой дверцу.

— Мы куда-то едем? — поинтересовался Сэм.

— Нет. Я по крайней мере никуда не собираюсь. По-твоему, он это сделал?

— Что — это? Ты имеешь в виду то давнее убийство в округе Парк? Или речь идет о нападении на старика?

Мнение Сэма относительно убийства Айви Кэмпбелл я уже слышал.

— Второе. Нападение на старика.

— Думаю, его объяснение требует некоторых уточнений. В основном это касается времени.

— А как же его алиби? Вчера вечером ты сказал, что у него есть алиби.

— С алиби все в порядке. Я бы даже сказал, слишком в порядке. Но возникли кое-какие проблемы с определением времени самого нападения. Не исключено, что оно произошло раньше, чем мы вначале предполагали, и тогда никакого алиби у него нет. Вообще-то мы еще не уверены.

Я потер глаза. Не знаю почему, но на меня вдруг навалилась жуткая усталость.

— Послушай, Сэм, я не могу сказать тебе, где он работает. Жаль, но не могу. Знаю, ты сам это в конце концов выяснишь, но я бы с удовольствием помог тебе сэкономить на времени.

— Кто еще может знать, где он работает?

— Его дед?

— Старик в отключке.

Боже, старик в отключке. Другими словами, Сэм сообщал мне, что положение деда Тома Клуна настолько тяжелое, что он не может даже разговаривать. Груз усталости давил все сильнее.

— Ну… даже не знаю, кто еще мог бы помочь. А его офицер по надзору?

— У него нет никакого офицера по надзору. Не забывай, что Том — свободный человек, он не освобожден условно-досрочно.

Конечно. Конечно, я это знал.

Сэм потянулся к ручке двери.

— Скажу откровенно, я за него беспокоюсь.

— Ты за него беспокоишься? Почему?

— Мне не нравится, когда люди пропадают.

— То есть ты обеспокоен тем, что он замыслил что-то еще? Или же полагаешь, что Тому Клуну угрожает опасность?

— Возможно и одно, и другое. Но второй вариант более вероятен. Я вполне допускаю, что на его деда напал вовсе не какой-то случайный грабитель. Возможно и то, что предполагаемой жертвой значился не старик.

Он повернул ручку.

— Подожди. — Я сделал глубокий вдох. — Сэм, ответь, пожалуйста, на мой вопрос. В этой ситуации опасность угрожает кому-то еще? Помимо Тома Клуна? Ты ничего от меня не скрываешь? Он кому-то угрожал?

Сэм усмехнулся:

— Конечно, я многое от тебя скрываю. Но на твой вопрос отвечу. Том никому не угрожал. Насколько нам известно. — Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но, судя по паузе, сказал не то, что собирался. — Ох. — Потом добавил: — Что касается опасности, то да. Возможно, кое-кому она угрожает.

— Это близкая опасность?

— Да, можно и так сказать. Вполне.

— Но о какой-либо специфической угрозе тебе пока ничего не известно?

— Нет.

— Называется — успокоил. — Я еще раз глубоко вздохнул, ловя себя на том, что даю Сэму возможность воспользоваться паузой. — Но ты полагаешь, что ему может что-то грозить? Клуну? Если не Том избил старика, то это сделал кто-то другой, и тогда этот же другой может представлять опасность для Тома? Так?

Уловив наконец мелодию, которую я так упорно пытался ему напеть, Сэм начал постукивать ногой в такт музыке.

— Да, так. Вне всяких сомнений. До тех пор пока мы не раскроем это дело, всякий, кто живет в том доме на Хай-стрит, может подвергаться опасности. Если старика отделал не Том, то он сам мог уже пострадать от неизвестного. Может быть, именно поэтому мы и не можем его найти. Может быть, он лежит где-то раненный. Так что речь идет об определенной и явной опасности. — Он помолчал. — Точно.

Я не смотрел на Сэма. Да, у меня были основания беспокоиться о его безопасности, но я также понимал, что бряцаю ключами и что это бряцание привлекает внимание Сэма, который готов подтолкнуть меня к нарушению профессионального долга. Сэм схватывал все на лету и, воспользовавшись моей обеспокоенностью, быстро помог мне загнать меня же в угол.

— Клиника «Кайзера» на Тринадцатой. Знаешь, где это?

— Клиника? Возле школы Кейси?

— Да.

— Мы водим туда Саймона. — Сэм открыл дверцу и вышел из машины. Потом наклонился и посмотрел на меня: — Прокатишь меня как-нибудь в своей малютке, а? Когда рука заживет.

— Может быть, если пообещаешь не чихать.

— Спасибо, Алан.

Я промолчал. Провожая Сэма взглядом, я чувствовал себя предателем, но при этом понимал, что не был бы счастлив и в том случае, если бы не сделал ничего. Понимал я и то, что еще год назад не пошел бы на такое.

Так почему же я это сделал? Вот мое объяснение. Я сделал это потому, что мой прошлый отказ отвечать на вопросы полицейского до сих пор висел на мне, как промокший костюм. Тогда я промолчал, и все закончилось тем, что один из моих пациентов умер менее чем в сотне футов от меня.

Поступил ли я этично, дав Сэму нужную ему информацию? Наверное, нет.

Да что там — определенно нет.

Поступил ли я правильно?

Когда-то я думал, что этот вопрос относится к категории черно-белых. Да — нет. Иногда с примесью серых тонов. Сейчас? Сейчас я уже ни в чем не уверен.

Набираюсь ли я опыта? Или просто перестаю различать черное и белое?

Я не мог ответить на эти вопросы. Вот в каком дерьме я в те дни оказался.

Глава 28

Грейс крутилась и вертелась, лежа на столе, как делала всякий раз, когда я только начинал процедуру снятия памперса. Удержать вертящегося ребенка на столе и при этом ухитриться произвести сложную операцию по замене одного подгузника другим было и раньше нелегким делом. Теперь же, когда одна рука оказалась закованной в фиберглас, мои движения напоминали танец неумелого артиста из дешевого водевиля. Целиком поглощенный этим занятием, требовавшим полной концентрации и нечеловеческой ловкости, я даже не повернул голову, когда в комнату вошла Лорен.

— Алан, тебе звонит Сэм.

Я подумал — нет, понадеялся, — что супруга предложит если не заменить меня у стола, то хотя бы помочь завершить выпавшее на мою долю испытание, но, вероятно, все решило движение воздуха. Потянув носом, Лорен отказалась от благородного жеста и ограничилась тем, что просунула телефон между моим плечом и ухом и прошептала:

— У тебя отлично получается. Передай Сэмми от меня привет.

— Что это у тебя там отлично получается? — поинтересовался Сэм.

— Я как раз меняю Грейс подгузник. И у меня это отлично получается.

— О, сочувствую. Перезвоню позже.

— Нет, подожди, дай мне еще минутку-другую. Я уже заканчиваю.

Положив телефон на стол, я поднапрягся, и через минуту от моей дочери пахло так, как и положено пахнуть от ребенка. Завершив операцию, я передал малышку Лорен и взял трубку.

— Что случилось, Сэм?

Конечно, я боялся, что он, добившись одной уступки, попытается подтолкнуть меня еще дальше по скользкой дорожке и потребует новой информации относительно Тома Клуна.

Оказалось, однако, что Сэм позвонил с почти противоположной целью.

— Я подумал, ты заслужил того, чтобы быть в курсе нашего дела. Сообщаю последние новости. Мистер Клун по-прежнему находится в розыске. Один из лучших детективов города, получив информацию из достоверного источника, выяснил следующее: сегодня вышеуказанный Томас Клун должен был выйти на работу в клинике «Кайзер», но не только не появился, но даже и не позвонил. В клинике не знают, где он, и знать не хотят, потому что он у них уже не работает.

Моего цинизма хватило ровно настолько, чтобы не удивиться. Однако Том Клун — мой клиент, и беспокойство по поводу его судьбы не позволяло остаться равнодушным.

— Я вижу несколько возможных объяснений. Во-первых, у него могут быть какие-то причины, по которым он не хочет, чтобы его нашли. Во-вторых…

— Подожди, — оборвал меня Сэм. — На мой взгляд, если Клун не желает, чтобы его нашли, это значит, что он в чем-то виноват. Например, в избиении собственного деда. Думай что хочешь, но таково мое мнение. А теперь продолжай.

— Во-вторых, с ним могло что-то случиться — ну, скажем, попал под машину, — и он не в состоянии дать о себе знать.

Сэм хмыкнул. Так он давал понять, что не согласен с моим предположением.

Тем не менее я не сдался.

— В-третьих, не исключено, что все это время ему угрожала некая опасность и вот теперь эта опасность реализовалась и некто…

И снова Сэм не дослушал.

— Ты мой друг, Алан, и ради сохранения нашей дружбы я не стану даже комментировать второй пункт. С ним что-то случилось, и он не может даже добраться до телефона? Перестань, Алан. Что касается третьего пункта, то я готов подарить тебе мой стопроцентно выигрышный лотерейный билет, если услышу стоящее обоснование этих фантазий. Кто и почему может желать зла Тому Клуну?

— Извини, Сэм, но основанием для высказанного мной предположения является конфиденциальная информация, которой я не могу с тобой поделиться. И не рассчитывай — с позорным прошлым покончено, и шлюха ступила на путь исправления.

Он рассмеялся:

— Я так и подумал. У тебя есть минутка? Хочу рассказать одну маленькую историю.

— Что-то вроде притчи? Твоего собственного сочинения?

Я опустился на стул и в тот же миг ощутил ароматы моей малышки и жены. Давление моментально упало.

— На прошлой неделе в дверь ко мне постучал сосед. Было уже довольно поздно, что-то около девяти. В общем, Саймон спал. Парня этого я знаю, хотя лично с ним не знаком — мы даже не раскланиваемся по утрам. Он — биржевой маклер.

Сэм так произнес «он — биржевой маклер», как будто выбор профессии служил адекватным объяснением того, почему он и этот самый сосед не поддерживают нормальные отношения. Дело в том, что мой друг совершенно не переносит гражданских лиц и питает к ним глубокое и плохо скрываемое недоверие. По этой причине и они стараются держаться от него подальше. С другой стороны, его жена, Шерри, могла бы без запинки назвать все листочки на нижних ветвях их генеалогических деревьев.

— Парень заметно нервничает, говорит, что не хотел бы беспокоить меня так поздно, но у него есть клиент, совершенно милый старичок, с которым он работает уже несколько лет и который живет в Мартин-Акрс. У старичка на руках скромный портфель ценных бумаг, какие-то облигации, доходы с которых обеспечивают ему сносное существование и безбедную старость.

Тут же выясняется, что в «скромном портфеле» помещается двести одиннадцать тысяч долларов. Возможно, меня где-то носило или я что-то пропустил, но с каких это пор двести одиннадцать тысяч перестали считаться настоящими деньгами? Так или иначе, но в последние месяцы старик начал продавать эти самые бумаги, понемногу, но регулярно. Я в этом деле ничего не понимаю, но, может быть, ты…

— Я тоже.

— Ясно. На чем я остановился? А, да. Так вот. Старичок этот никогда ничего не предпринимал без совета своего брокера — или маклера? — а тут вдруг явно спешит избавиться от того, что гарантирует ему спокойную старость.

И вот мой сосед — я уже упомянул, что едва его знаю? — спрашивает, не могу ли я проверить, в чем там дело.

— Проверить — что?

— Вот именно. Я о том же его и спросил. Насколько я помню, в нашей стране каждый имеет право продавать свои ценные бумаги и не сообщать брокеру, почему он так делает. Задаю вопрос, и тут мой сосед сует руки в карманы, тяжко вздыхает, мнется и в конце концов сообщает, что несколько месяцев назад к старику приехала дочь и у него, брокера, есть подозрения, что это она вытягивает из папаши денежки и, может быть, даже поколачивает его для пущей убедительности. При последней встрече брокер заметил у бедняги на руке синяки, а когда спросил о дочери, старичок даже ответить не смог.

— То есть основание есть.

— Именно. С точки зрения общественной безопасности здесь уже есть за что ухватиться. На следующий день я выкраиваю несколько свободных минут и качу в Мартин-Акрс. Вешаю значок на пиджак, выпячиваю грудь и стучу в дверь.

Я попытался представить эту картину — получилось впечатляюще.

— К двери подходит сам старик. Я представляюсь по полной форме. Он секунд десять смотрит на мой значок, потом спрашивает: «Вы пришли арестовать Дороти?»

— Ух ты! — воскликнул я. — Даже так, Сэм? Ты молодец. Боже, какой же ты молодец. Я раньше тебе этого не говорил?

— Ладно-ладно, сарказм тут неуместен, я и сам знаю, что молодец. Так вот. Старик задает вопрос, я не отвечаю, и тут он начинает плакать. Наверное, то были слезы облегчения. Короче, я стою, чувствую себя отлично и думаю, какие мы с этим маклером хорошие парни.

— Ты арестовал Дороти?

— Да. Мы с ней посидели на кухне, потолковали, она во всем призналась, и я ее тут же и арестовал.

Сэм замолчал. Я ждал продолжения. Продолжения не последовало.

— Ладно, Сэм, сдаюсь. Что-то не дошел до меня смысл твоей притчи. По-моему, всего лишь еще одна печальная история.

— Тебе всегда все надо разжевывать? А где твое абстрактное воображение? Мне всегда казалось, что в вашей профессии это непременный атрибут.

— Так ты скажешь мне, в чем смысл?

— Сосед. Брокер. Ты о нем не забыл? Он ведь не имел права рассказывать мне о том, что старик продает свои ценные бумаги.

— А… — пробормотал я. — Так твой сосед тоже потерял девственность. Но зато спас старика. И ты надеешься, что, получив от тебя такое благое послание, я буду крепче спать? Благодарю тебя, Эзоп.

— Близко, док, но не в «яблочко». В моей притче больше эвристичности.

Пожалуй, только когда Сэм использует словечки вроде этого, я вспоминаю, что мой друг имеет степень магистра литературы.

— А смысл вот в чем. Старик уже продал половину этих облигаций, и денег ему не вернуть. Ни цента. Что еще хуже, насколько я могу судить, все они пошли на наркотики. Мало того, ему пришлось продать еще две облигации, чтобы оплатить адвоката своей чертовой дочурки после того, как я ее арестовал. В общем, дерьмовое дело. Но и это не самое страшное. А самое страшное то, что семья развалилась и восстановлению уже не подлежит. Вот так. Старик лишился и денег, и семьи.

— Было бы еще хуже, если бы эта Дороти продолжала вытягивать из него деньги, — сказал я.

— Как сказать. Дочь и так испоганила ему остаток жизни. На суде он сказал, что уж лучше бы она его убила. Такая вот притча.

Я попытался успокоить Сэма:

— Но ты же сделал то, что считал нужным.

— Нужным? Кому? Я часто вспоминаю тот день, когда постучал в его дверь. И чем больше я думаю, тем сильнее сомневаюсь в том, что слезы на его щеках были слезами облегчения. Наверное, в тот момент старик понял, что все кончено, что козыри, которые он держал в руках, ушли, а судьба нашла способ оставить его в дураках. С теми бумажками он чувствовал себя королем, представлял, как будет преспокойно доживать деньки в каком-нибудь роскошном центре для престарелых, а получилось так, что из короля он вдруг превратился в побитого жизнью доходягу с пустым местом там, где был здоровый и крепкий зуб.

Я глубоко втянул воздух, пытаясь почувствовать запахи моих домочадцев.

— По-твоему, дело с Томом Клуном тоже добром не кончится, а, Сэм?

— Нет, не кончится. Я и не рассчитываю.

— Ладно, спокойной ночи и спасибо за информацию.

— Да. Эй, подожди, еще кое-что.

Я нисколько не удивился, что у него нашлось еще кое-что.

— Ты можешь рассказать мне что-нибудь об этой женщине, агенте ФБР? Той, которая обеспечила Клуну алиби на прошлый вечер? Ты ведь даже не прокомментировал тот факт, что они встречаются. Когда я рассказал, что алиби Клуна — женщина из ФБР, ты не произнес ни слова. Даже не моргнул. Мне это тогда еще показалось странным.

«Я много чего знаю об этой женщине, — подумал я. — Хотя, может быть, и не так уж много — сразу не решишь». Но как бы там ни было, я не мог рассказать Сэму ничего, ни о Кельде Джеймс, ни о том, какое отношение она может иметь к Тому Клуну.

Мне не нравится, когда меня загоняют в угол или ставят мне ловушки. Рассказав притчу о старике и задав вопрос о Кельде, Сэм явно рассчитывал, что я попадусь в расставленные сети. Не вышло.

— За кого ты меня держишь? — спросил я тоном насмешливого негодования.

Теперь пришла его очередь смеяться.

— Мы ведь с этим уже определились, разве нет?


Будить Шерри и Саймона не хотелось, поэтому, решив все же позвонить Сэму, я набрал номер его пейджера.

Держа у уха маленький телефон Лорен, я стоял на веранде и вслушивался в звуки ночи. Наслаждению обычной ночной симфонией мешало вторжение постороннего шума, напоминавшего дуэль между бензиновой газонокосилкой и скрипачом-бабуином. Должен сказать, по сравнению с раздирающими тишину криками недовольной лисицы кошачий концерт может показаться музыкой божественного Моцарта.

Телефон завибрировал. Хорошо, что Лорен поставила его на вибрацию, потому что на фоне стонов и завываний лисы я бы просто ничего не услышал.

— Привет, Сэм. Это Алан.

Он совсем даже не обрадовался.

— Чей это номер?

— Лорен. Я звоню с ее телефона. Боялся ее разбудить, вот и вышел на веранду. Послушать чертовых лис.

— Ты для этого меня разбудил? Чтобы и я их послушал?

Я протянул руку в ночь, доставляя Сэму бесплатное удовольствие.

— Нравится?

— Кошмар. И вы слушаете это каждую ночь? Плата за счастье жить в пригороде?

— Нет, такое счастье выпадает нечасто. Послушай, кто-нибудь видел Тома Клуна после полудня понедельника? Точнее, ближе к вечеру.

Сэм ответил после недолгой паузы:

— Нет.

— Тогда я, возможно, был последним. Примерно в три сорок пять он садился на красную «веспу» на Уолнат-стрит.

Чем я руководствовался, сообщая об этом Сэму? Строго говоря, информация не подпадала под определение конфиденциальной. Хотел того Том или нет, после освобождения из тюрьмы репортеры сделали его публичной фигурой, а видел я его за пределами своего рабочего кабинета. Конечно, я ничего бы не рассказал, если бы не был обеспокоен его исчезновением.

Сэм прекрасно знал, что мой офис находится на Уолнат-стрит, как знал и то, чем я занят во второй половине рабочего дня. Тем не менее ему хватило мудрости не комментировать мое заявление.

Мудрость мудростью, а вот что такое «веспа», он не знал.

— Красная «веспа»? Это еще что за чертовщина?

— Это итальянский скутер.

— Скутер? Вроде детского самоката?

— Нет, не вроде детского самоката. Скутер — это такая штука с мотором. На них сейчас в Риме все крутые парни разъезжают. Что-то вроде небольшого мотоцикла. Скорее, мотороллер. Уверен, ты их видел.

— Ну, не знаю. Давненько не бывал в Риме. Так бы и сказал, мотоцикл.

Я промолчал. Сосчитал до трех. Потом сказал:

— Подумал, что вам, может быть, будет легче его искать, зная, что он был на… на транспортном средстве.

— Это на тебя моя притча подействовала, да? Моя туповатая история о старике с облигациями? Она все-таки тебя достала?

— Нет, дело не в твоей притче. Я о ней и не вспоминал. Послушал и забыл.

Сэм снова помолчал.

— Не смог уснуть, а? Чувствовал себя виноватым? Совесть покоя не давала?

В голосе его послышались непривычные нотки сочувствия.

— Да, так оно и было.

— Ладно, иди. И спи спокойно. Это нам поможет. Иногда бывает легче найти мотоцикл — извини, скутер, — чем человека.

Я закрыл крышку. Лисица, наверное, ушла. В ночи громко стрекотали несколько десятков сверчков.

Часть третья В ожидании муссонов

Глава 29

— Какого… — пробормотал Том Клун, открывая глаза и обнаруживая, что утро застало его на открытом воздухе.

Воздух имел какой-то особый запах, и этот запах, резкий запах сосны, агрессивно вторгался в нос Тома. Во рту ощущался неприятный металлический привкус. Том поднял и тут же опустил голову — острая боль пронзила ее от виска до виска, как будто в них воткнули раскаленные шипы.

— Черт! — вслух произнес Том и состроил гримасу.

Гримаса отдалась еще одним импульсом боли, от которого он снова скривился.

Том попытался шевельнуть ногами, но смог сдвинуть их только на несколько дюймов. Его руки и ноги ощущали гладкую нейлоновую ткань — он находился в спальном мешке.

«Этому должно быть объяснение, — сказал себе Том. — Это можно как-то объяснить. Где я был прошлой ночью?»

Том не принадлежал к числу тех жителей Колорадо, которые, проснувшись ранним утром в спальном мешке со слипшимися глазами и увидев высокое утреннее небо, чувствуют себя в родной стихии. До тюрьмы его представление о суровых походных условиях не шло дальше ночлега в номере мотеля без кондиционера.

На месте воспоминаний о прошлой ночи зияла черная дыра. Уже не сдерживая стон, он повернул голову налево, потом — медленно — вправо, ожидая увидеть кого-то рядом, какую-нибудь девчонку, которая убедила егопровести ночь на природе.

После тринадцати лет за решеткой он сделал бы что угодно, чтобы только переспать с женщиной. Даже согласился бы провести ночь под открытым небом.

Но рядом никого не было, и к тому же Том не помнил никакой девчонки. Он был один. Странно, но совсем рядом, не более чем в десяти футах от спального мешка, из земли поднималось проволочное ограждение.

— Боже, как же надо напиться, чтобы уснуть прямо здесь, — проворчал Том.

Язык ворочался с трудом, как будто за ночь его покрыли слоем еще не успевшего высохнуть лака.

Мозг попытался ответить на простой вопрос «где здесь?» и… и не смог.

Том выпростал руки из мешка и сразу же обнаружил на внутренней стороне левого запястья след от укола и свежий синяк.

— Не понимаю… — пробормотал он словно в ответ на свой следующий вопрос. — Какого черта? Что это я с собой делал?

Взгляд соскользнул с запястья и, уйдя совсем недалеко, уткнулся в еще одно ограждение. На сей раз уже не справа, а слева.

— Что еще за…

Том резко сел. Спина тоже болела.

— Проклятие! — простонал он, поворачиваясь во все стороны. — Вот дерьмо.

Забор из проволочной сетки был везде, ограничивая небольшой участок со стороной примерно двадцать футов. Том выбрался из спального мешка и кое-как поднялся на ноги. Обошел, пятясь, смятый мешок. Осмотрелся. Стена достигала восьми футов в высоту.

— Что за хрень? Какого черта? Что здесь происходит? Где гребаные ворота?

Он приблизился к ограде, пробежался по внутреннему периметру.

— Ворот нет. Нет ворот.

Паника в его голосе прозвучала столь отчетливо, что он сам услышал ее.

До Тома только теперь дошло, что он стоит на земле в грязных белых носках. Обувь исчезла.

Том бросился к мешку и только что не вывернул его наизнанку — бесполезно, кроссовок не было. Он опустился на мешок, подтянул ноги к груди и обхватил руками колени.

— Думай. Думай, думай, думай.

Он в горах. Густой сосновый лес обступал его со всех сторон. На западе — там утреннее небо было темнее — высились укрытые снежными шапками пики гор. Казалось, протяни руку и потрогай. Многие из жителей Колорадо узнали бы этот вид и определились со своим местонахождением. Но не Том.

Будь на его месте более опытный турист, вид ближайших сосен, низкорослых и чахлых, подсказал бы, что он находится на довольно-таки внушительной высоте. Но Том не был опытным туристом.

Что же это за место? Куда его занесло?

Он не знал. Его могло занести куда угодно, от Кортеса до Стимбоут-Спрингс. Даже в Вайоминг. Даже в Юту.

Он снова попытался вспомнить прошлую ночь.

Ничего. Пустота. Провал.

Черт!

Том вскочил, подбежал к сетке, посмотрел вверх. Такое же ограждение было и в тюрьме, и его нисколько не удивил бы вид проходящих поверху бесконечных витков острой как бритва колючей проволоки. Но здесь колючей проволоки не было. Обычная ограда.

И кто же с ним так пошутил?

Он позволил себе невеселую улыбку и протянул руку, чтобы попытаться вскарабкаться на ограду.

— Я бы этого не делал, — прозвучал неестественно громкий голос.

Том замер, затем резко развернулся на триста шестьдесят градусов, рассчитывая увидеть говорившего. Никого. Он судорожно вздохнул и более внимательно всмотрелся в окружающий лес. Ничего.

Том снова протянул руку.

— Я бы не…

Он свалился на землю, парализованный ударом электрического тока, словно прошившего все тело. Подошвы ног вспыхнули, будто их подожгли.

На внутренней стороне штанины расползалось темное пятно, но прошло еще секунд десять, прежде чем он ощутил стекающую по коже теплую влагу.

— В следующий раз будь внимательнее к моим предложениям. Я не даю их просто так. А пока держись подальше от забора. Прикасаться к нему больно и неприятно. Полагаю, ты это уже понял?

Том откатился от ограждения. Голос принадлежал мужчине. Никаких ассоциаций он, однако, не вызывал.

— Кто ты такой?

— Меня не удивляет, что ты не знаешь меня. Тебе ведь почти не приходилось сталкиваться с такими, как я.

— Что? Ты мой тюремщик. А о тюремщиках я знаю все.

— Нет, Том. Я — твоя совесть. А о совести ты ни черта не знаешь.

Ему стало вдруг не по себе.

— Где ты?

— Я здесь. Где ты?

— Пошел ты! Что собираешься делать со мной? Как я сюда попал? Какого хрена тебе надо?

— Я отвечу на пару твоих вопросов. Как ты попал сюда? Я усыпил тебя и привез сюда. Чего я хочу? Удовлетворения. И хватит, никаких больше вопросов. И никаких ответов.

— Пошел ты!

— Знаешь, я слышал, что жажда меняет настроение. Улучшает отношение к людям. Делает их более вежливыми. Думаю, мы проведем небольшое эмпирическое исследование и выясним, так это или нет. На случай, если твой внутренний альтиметр не работает, сообщаю, что ты находишься на высоте более девяти тысяч футов над уровнем моря. Метеорологи обещают еще один сухой, жаркий день. Даже здесь к полудню будет за восемьдесят. Влажность около двадцати процентов. Это очень сухо. По-настоящему сухо. До свидания, Том. Всего хорошего.

— Подожди! — крикнул Том.

Никто не ответил.

— Вернись!

Ничего.

— Вот дерьмо!

Он снова был в тюрьме. И чувствовал это каждой клеточкой своего тела.

Глава 30

В среду во время ленча Кельда позвонила Тому Клуну домой, воспользовавшись для этого платным телефоном-автоматом, находящимся в квартале от федерального здания. Лишь после шестого или седьмого гудка она вспомнила, что на этой неделе он выходит на работу в клинику «Кайзер».

Кельда позвонила в справочную, узнала номер клиники и тут же набрала его. Примерно через две минуты разговоров с автоответчиками ей повезло услышать человеческий голос. Снявшую трубку женщину она спросила, можно ли поговорить с Томом Клуном.

— Извините, но у нас нет никакого Тома Клуна.

Женщина произнесла это так, как будто объяснялась с двенадцатилетней девочкой.

— Это фармацевтическое отделение?

— Да.

— Я ищу одного парня. Он у вас совсем недавно. Начал, наверное, только вчера. И у него…

— О, вы его ищете! Знаете, он не вышел вчера на работу. — Женщина хихикнула. — Так что он здесь и не работает. Вместо него взяли кого-то другого. По-моему, новенький — приятель Джека.

— А тот, первый, парень, он и сегодня не приходил?

— Нет, не приходил. Вообще не показывался. Ни вчера, ни сегодня. Так что ничем не могу вам помочь. Если хотите, дам дополнительный бюро кадров. Может, они что-то знают.

— Нет, не надо. Спасибо.

Кельда повесила трубку и еще раз позвонила Тому домой, на сей раз выждав пятнадцать гудков. Никто не ответил. Ее окатила волна страха. Над западной частью горизонта повисла густая бежевая дымка. Над дальними пиками гор вздымались белые облака.

Кельда порылась в сумочке, нашла еще немного мелочи и визитную карточку и набрала еще один номер в Боулдере.

Ответили почти сразу:

— Детектив Парди.

— Детектив? Это специальный агент Кельда Джеймс. Мы с вами разговаривали о Томе Клуне.

— Да, я хорошо помню. Как будто это было еще вчера.

Так оно и было.

— Вы его арестовали? — спросила Кельда.

Она слышала его дыхание, громкое, как будто он нарочно дышал в трубку.

— Это просьба о профессиональном одолжении, агент Джеймс? Если да, то я ее отклоняю.

Кельда тут же переключилась на хорошо отработанный, не допускающий возражения тон.

— Послушайте, детектив, я не могу найти Тома Клуна. Я прекращу поиски, если буду знать, что он у вас. Все очень просто.

Последовало молчание. Вероятно, полицейский изучал возможные варианты ответа, которые могли быть реализованы только в том случае, если Том действительно попал за решетку. Если же его не арестовали, то детектив мог раздумывать о том, почему Кельда не может его найти.

Существовала еще одна возможность, о которой знал и Парди: Том не хотел, чтобы его нашли. Она попыталась представить, что будет, если он ударился в бега.

— Если бы его арестовали, — сказал наконец детектив, — эта новость уже была бы общественным достоянием.

— Да.

— Но его не арестовали.

— Спасибо.

Она вздохнула, не сумев скрыть закравшееся в голос раздражение.

— Не за что. Если найдете Клуна, передайте ему, что мне нужно с ним поговорить. Передадите?

— Да, конечно. Полагаю, вы уже сообщили об этом его адвокату, не так ли?

— Там уже знают, — ответил Парди. — Но сам адвокат только что отбыл на сафари в Кению.

— Вот как…

Пока она раздумывала над причинами, побудившими Тони Ловинга улететь в Африку, Парди спросил:

— Вы, случайно, ничего не знаете о красной «веспе»? Это что-то вроде мотороллера. У Клуна есть такой?

Мысль поиграть с детективом доставила ей секундную радость, но Кельда отбросила ее как непродуктивную и решила ответить вежливо в расчете на дальнейшее сотрудничество.

— Вообще-то кое-что знаю. Скутер принадлежит не Тому, а его деду. У старика больное бедро, и ему легче раскатывать по городу на скутере, чем на машине.

— Вряд ли старик часто пользуется этой штукой сейчас. В отделении интенсивной терапии на них не погоняешь.

Полученная от Парди пилюля оставила горький привкус, но не стала для Кельды чем-то неожиданным. Легендарное напряжение между федеральными агентами и местными копами вовсе не было мифом, а существовало в реальной действительности.

— Пожалуй, вы правы, — согласилась она, не желая намеренно осложнять ситуацию.

— Том им пользуется?

— Не знаю. Почему бы вам не спросить его самого?

— Вы ведь тоже не можете спросить его о чем хотите, не так ли? Причина у нас одна и та же. Я тоже не могу его найти.

— С какого времени?

— В последний раз Тома Клуна видели в понедельник, во второй половине дня. Еще точнее, ближе к вечеру. У вас были с ним какие-то контакты после этого?

Кельда ответила без колебаний:

— Нет, не было. И кстати, почему вас так заинтересовала «веспа»? Какое отношение имеет скутер к исчезновению Тома? Или вы уже нашли его где-то? — Она подождала пару секунд, а когда Парди не ответил, добавила: — Ну же, детектив. Я ведь от вас ничего не скрыла.

В трубке сначала прозвучало эхо вздоха, потом спокойный, ровный голос детектива:

— Скутер — просто ниточка. Думаю, такие ниточки иногда попадают даже в руки агентов ФБР. Не так часто, как простым копам вроде меня, расследующим всякую мелочь. Например, избиение старика. Но иногда…

Его тон, манера говорить, ироничность… Кельда с трудом удержалась, чтобы не сорваться на крик.

— Мы можем поговорить откровенно, детектив?

— Это было бы очень приятно, специальный агент Джеймс. Неожиданно, но приятно.

Кельда уже собралась было поведать Парди о том, что Том Клун беспокоился о своей безопасности, но рот вдруг сам собой открылся, она дважды моргнула и в одно мгновение пересмотрела тактику в отношении боулдерского детектива.

— Ладно, это я так. Забудьте. До свидания.

Кельда повесила трубку и покачала головой. Мимо только что прошли два парня из вспомогательного отдела Бюро. Если бы рядом никого не было, она бы швырнула трубку на рычаг и крикнула: «Вы чертовы ублюдки!»

Вместо этого, однако, Кельда поправила сумочку, опустила на глаза солнцезащитные очки и, дождавшись зеленого света, перешла на другую сторону улицы. Скорость, с которой она устремилась к вестибюлю отеля «Монако», заставила бы любого, кто пожелал бы не отстать, перейти на легкий бег.

Кельда опустила две монетки в приемник платного телефона в фойе и набрала знакомый номер.

Ответа не было.

Она набрала другой знакомый номер.

После первого же гудка до нее донесся записанный на пленку голос, который сообщил, что ветеринарный пункт доктора Айры Уинслета временно закрыт, но звонки будут переведены…

Кельда не дослушала — ее не интересовало, кто именно заменил доктора Уинслета на время его отсутствия по семейным обстоятельствам.

Она негромко, но от души выругалась, отошла от телефона и, закрыв глаза, постаралась успокоиться.

Когда Кельда снова открыла глаза, перед ней промелькнула фигура человека в темном костюме.

Уж не Билл ли Грейвс?

— Вот черт, — прошептала она.

Глава 31

— Сейчас час дня, если тебя это интересует, — произнес голос. — Как настроение?

Том Клун сидел, поджав под себя ноги. Над головой он держал спальный мешок, но жара все равно была невыносимая. Вместо ответа Том поднял правую руку и выставил в небо средний палец.

— Пить хочется? — осведомился голос.

Том поднял левую руку, чтобы ответить своему тюремщику другим оскорбительным жестом. Мешок соскользнул с головы и сполз на землю. Над далекими горами собирались облака, но над его головой небо оставалось ясным и не обещало надежды на дождь. Том с грустью подумал, что его устроило бы даже небольшое облачко.

— Лови! — крикнул голос.

— Что?

— Обернись.

Том обернулся.

— Я же сказал, лови.

На краю соснового леса появилась фигура в странном мешковатом балахоне, плотных рукавицах и некоем подобии шлема с закрывающей лицо мелкой сеткой. В одной руке незнакомец держал деревянный ящик с ручкой наверху. В другой — пакет для продуктов с плоским дном.

Замаскировался незнакомец неплохо — как Том ни присматривался, разобрать черты лица за плотной сеткой было невозможно. И только голос, который без усилителя звучал несколько иначе, несомненно, принадлежал мужчине.

— Что ловить?

Мужчина сделал несколько шагов и остановился футах в десяти от ограждения. Поставив деревянный ящик на землю, он опустил руку в пакет и достал поллитровую бутылку с водой. Потом размахнулся и перебросил ее через забор.

Том отпрыгнул назад и поймал бутылку на лету.

Уши уловили какое-то негромкое жужжание, как будто неподалеку, футах в ста, кто-то орудовал газонокосилкой.

«Неужели я так близко от цивилизации?»

Эта мысль придала ему надежду.

— А теперь отложи бутылку и лови вот это.

Человек в балахоне снова опустил руку в пакет и достал что-то круглое, напоминающее мяч для софтбола. Подняв предмет над головой, он дал пленнику возможность рассмотреть его, после чего размахнулся, отведя руку далеко назад, как заправский метатель, и отправил «снаряд» по высокой дуге над проволочной сеткой.

Том поспешно положил на землю бутылку и приготовился ловить. Неопознанный объект летел прямо в него. В момент удара о ладонь «мяч» развалился, и Том оказался в облаке мельчайшей желтой пыли. В руке осталось несколько зубочисток, немного скотча и смятый кусок промасленной ткани.

Он закашлялся, сплюнул и помахал рукой, разгоняя словно повисшее в воздухе желтое облачко.

— Это еще что за хрень?

— Пыльца.

— Пыльца?

— Да, пыльца. Ты любишь пыльцу?

— Не очень. Предпочел бы сандвич.

— А ты знаешь, кто любит пыльцу?

— Мэри Поппинс?

— Пыльцу любят пчелы. А чтобы она привлекала их еще сильнее, я добавил в нее несколько мелко порубленных пчелиных маток. Запах маток действует на рабочих пчел примерно так же, как действует на подростков вид обнаженной девушки. А пчелы этого вида вообще отличаются повышенной агрессивностью.

Сердце застучало быстрее. Том машинально провел ладонями по шее и плечам. Оседающая пыльца уже покрывала его, будто тонкий слой краски. Попытки смахнуть ее только ухудшили положение — мельчайшие частички лишь глубже проникали в поры кожи.

Том повернулся к незнакомцу. Только теперь ему стало понятно предназначение странного холщового балахона, толстых, закрывающих руки перчаток и сетчатой маски на лице.

Его тюремщик оделся так не потому, что хотел остаться неузнанным.

Так одеваются пчеловоды.

— Нет! — закричал Том. То, что последовало дальше, больше всего напоминало танец безумца — он отчаянно размахивал руками, дрыгал ногами, вертел головой и колотил себя по всем частям тела. — Это пчелы-убийцы? Ты хочешь убить меня?

Незнакомец нагнулся, поднял деревянный ящик и взялся за ручку.

— Нет, не надо! — завопил Том, все еще пытаясь отряхнуть облепившую его пыльцу.

Мужчина в одеянии пчеловода приготовился к броску.

Жужжание, которое Том ошибочно принял за звук газонокосилки, стало громче.

— Подожди! Скажи, что тебе надо! Не делай этого!

Том отбежал в дальний угол своего «заповедника». Смысла в этом не было, но ничего другого в голову не приходило.

Ящик взлетел, легко набрал высоту, благополучно миновал верхний край ограждения и тяжело упал на землю. От удара он тут же развалился, и возмущенное гудение сотен выбравшихся из заточения пчел напугало Тома почти так же сильно, как тот звук в тюрьме, когда однажды ночью…

Мысль осталась незаконченной — пчелы обрушились на него.


— Нет, это не пчелы-убийцы, — сказал незнакомец, зная, что Том вряд ли его слышит. — И я надеюсь, что у тебя нет аллергии.

Что интересно, говорил он абсолютно искренне.

Глава 32

Ей даже почти не пришлось притворяться. Минут через десять после того, как Кельда вышла из вестибюля отеля «Монако», ей стало по-настоящему плохо. Поднявшись на лифте до нужного этажа, она сказала дежурному, что ее тошнит и что она вынуждена уехать домой.

Пройдя в офис, Кельда стала собирать вещи, чувствуя на себе внимательный взгляд коллеги.

— Куда собираешься? — поинтересовался Грейвс.

— Домой. Плохо себя чувствую. Меня только что вырвало. Ленч насмарку.

— Сочувствую. Надеюсь, сейчас тебе лучше. Могу я чем-нибудь помочь? Хочешь, подвезу?

— Спасибо, не надо. — Она вымученно улыбнулась. — Все обойдется. Думаю, дело в обычной кишечной инфекции.

— Боже! Только не говори, что ты ела в этом итальянском заведении в «Монако». Как там оно называется? Да, «Панзано». Я сам часто там бываю, и не хотелось бы думать, что ребята нарушают санитарные нормы.

От его слов у Кельды перехватило дыхание. Билл видел ее в вестибюле отеля. Мало того, давал понять, что видел ее там. Вопрос: почему?

Может быть, Билл предупреждает ее о чем-то?

— Нет. В ресторане была слишком большая очередь, а у меня не было времени. Перехватила что-то прямо на улице. Хорошо еще, что успела отойти.

Едва сказав это, Кельда поняла, что ложь ничего ей не дает. Если Билл действительно следил за ней, он в курсе, что она нигде не останавливалась и ничего не ела.

Если так, то Билл знает, что она солгала. А раз солгала, на то была серьезная причина.

Некоторое время он задумчиво смотрел на нее, потом сказал:

— Ну что ж, надеюсь, все обойдется. Береги себя.

— Спасибо, Билл. Ты такой милый.

— Я и сам постоянно говорю об этом.

Она схватила сумочку, выскочила из офиса и поспешила к лифту.

Войдя в кабину, Кельда отступила в угол и прислонилась к стене. От быстрого спуска снова затошнило, и она даже испугалась, что ее вырвет прямо здесь. Лифт остановился, в кабину вошли еще несколько человек, и в этот момент Кельда вдруг поняла, почему Билл Грейвс сказал, что видел ее в вестибюле «Монако».

Он действительно хотел ее предупредить.

О слежке.

Кельда выскочила из кабины на следующей остановке на одиннадцатом этаже и сбежала вниз по лестнице. Там ей повезло — водитель автомобиля службы доставки оставил открытой запасную дверь, и Кельда выскользнула через нее на улицу.


Слежку за ней мог установить сам Билл — из любопытства, и в таком случае наблюдение велось неофициально. Неприятно, конечно, таскать за собой «хвост», но Кельда не сомневалась, что от одного агента она всегда уйдет без труда. Другое дело, если приказ организовать наружное наблюдение отдал сам босс и к операции привлечены все ресурсы Бюро. В таком случае рискованно даже пользоваться своей машиной.

Было жарко и безветренно. Отойдя от федерального здания на один квартал, Кельда открыла сумочку и проверила наличность. Тридцать семь долларов. Она вернулась на полквартала назад и сняла через банкомат четыре сотни. Коллеги при желании легко узнают, где именно получены деньги, но эта информация окажется бесполезной. Где еще снимать со счета деньги, если не рядом с местом работы?

Уверив себя, что за ней не ведут наблюдение с вертолетов — ну не до такой же степени она их интересует! — Кельда остановила такси и попросила водителя отвезти ее к перекрестку Тридцать второй и Спир. Ехали минут десять. Она расплатилась с таксистом одной из только полученных бумажек и оставила ему сдачу. Выйдя на углу, постояла, подождала, пока машина скроется за поворотом, внимательно осмотрелась — знакомых лиц не было — и зашагала по направлению к Хайленд-Парк.

Нужный ей дом находился на Гроув-стрит, всего в двух минутах ходьбы от парка. Он представлял собой обычное бунгало с аккуратно подстриженной лужайкой и безупречно ухоженным ландшафтом. Поднявшись по трем деревянным ступенькам, Кельда поднесла руку к звонку.

— Пожалуйста, пожалуйста, пусть кто-нибудь будет дома, — прошептала она, роясь в сумочке, где затерялись ее таблетки.

Никто не отвечал.

Обнаружив наконец перкосет, Кельда бросила в рот две таблетки и проглотила их всухую.

Потом снова подняла руку, но в этот момент Мария Алиха открыла дверь. На ней было легкое летнее платье, на ногах — открытые туфельки.

— Войти можно? — спросила Кельда.

Глаза женщины уже наполнились тревогой.

— Моя девочка… С ней все в порядке?

Кельда шагнула к ней.

— С Розой ничего не случилось. Успокойтесь. — Паника в глазах Марии только нарастала. — Вы же верите мне? Вы верите мне, Мария?

— Да.

— Мне нужна ваша помощь. Услуга. Могу я воспользоваться вашей машиной? Пожалуйста. Это очень важно.

Женщина без колебаний открыла сумочку, вытащила ключи и протянула их Кельде.

— Я как раз ухожу на работу. Возьмите и пользуйтесь столько, сколько вам надо. Вы же знаете, мы сделаем для вас все. Вы — член семьи.

— А вы святая, Мария. Я подброшу вас до работы. Устроит?

Мать Розы работала в небольшой частной стоматологической клинике примерно в миле от дома. Через пару минут Кельда завела старенький «форд-курьер» на стоянку.

— И еще одна просьба. Очень большая.

— Конечно.

— У вас есть сотовый?

— Да, специально для Розы. Она так беспокоится.

— Вы можете одолжить его мне?

Мария улыбнулась:

— Кельда, я с радостью отдала бы вам почку.

Глава 33

— Не надо их отгонять. Не надо махать руками. Это их только злит. Оставался бы на месте, и, я думаю, все бы обошлось, хотя, может, и не обошлось бы. Впрочем, я представляю, как трудно сохранять хладнокровие, когда на тебя налетают сотни пчел, когда они носятся у тебя над головой, жужжат…

Голос снова звучал через усилитель, и Том ясно его слышал. Похоже, до ушей пчелы не добрались. Он послал бы своего мучителя куда подальше, но губы распухли и болели так, что возможное удовольствие от выплеска чувств представлялось слишком высокой платой за новые мучения.

— Цель не в том, чтобы тебя покусали. Цель — страх. Тебе было страшно, Том, было?

Том кивнул. Несколько мерзких тварей еще носились где-то неподалеку, и их жужжание вызывало в памяти визит к дантисту. Чувство было такое же, какое он испытал тогда, когда вертящееся с бешеной скоростью сверло нацелилось на его коренной зуб.

— Что? Что ты сказал?

— Я 'ог 'ы у'ереть от 'олеого фока. Ты 'ог у'ить 'еня.

— Это правда. Пришлось рискнуть.

Том уже успел вылить на себя полбутылки воды. Другую половину он выпил, стараясь не прикасаться горлышком к распухшим губам.

— Шерто'ски 'ольно. Эти т'ари так 'ольно 'алят.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Одна жалетела 'не ф рот. А еще одна у'алила 'од 'ышкой.

— Неужели? Если я правильно понял, одна залетела тебе в рот, а другая ужалила под мышкой? Поэтому ты так смешно говоришь? Представляю.

— 'оче'у? — умоляюще протянул Том.

— Почему? Почему я это делаю? Это ты мне скажи почему? Почему кому-то понадобилось так тебя мучить? Почему кто-то решил напугать тебя до полусмерти? Почему?

Том с трудом сдерживал слезы.

— Я не жнаю. 'очеу?

— Ты так еще и не понял? Тогда придется продолжить. Уроки будут продолжаться, пока ты не поймешь. Нужно дать правильный ответ, Том. Это очень важно. Надеюсь, ты не обижаешься, потому что если урок так и не будет понят, тебя ждет не очень приятный финал.

— Не надо 'ольше 'чел! 'ожалуйста! Не надо 'ольше 'чел!

— Ты просто должен сказать, почему кто-то делает с тобой это. Просто скажи, Том, и мы перейдем к другому уроку.

Мысли прыгали у него в голове без всякой связи. «Еще один урок? О Господи». Он потряс головой, беспомощный, оглушенный болью, несчастный.

— Эй, — окликнул голос, — послушай-ка вот это.

Почти целую минуту Том ничего не слышал, если не считать слабого жужжания далекой газонокосилки, обещавшей новое нашествие пчел и новые мучения. Но то, что прозвучало потом, напугало его еще сильнее — то был незабываемый стук тяжелых стальных дверей.

Тюремных дверей.

— 'от дерьмо, — пробормотал Том. — 'ак это 'ыл ты. Ты уштроил тот шум у 'еня до'а.

— Да, я. Записал с фильма «Зеленая миля». Знаешь, ди-ви-ди дает отличное качество. Ты, наверное, этот фильм не видел, но Том Хэнкс сыграл здорово. Он там был в камере смертников. Я сделал небольшую цифровую обработку, убрал лишнее, подчистил. Там, на чердаке, у меня кассетник с таймером. По-моему, получилось неплохо. Ты согласен?

Том не ответил.

— Хорошо. Я хочу немного покрутить эту пленку. Двери будут хлопать без всякой последовательности. В тюрьме ведь, наверное, тебя тоже никто не предупреждал заранее, верно? Приятного мало.

Сердце в груди подскочило и сорвалось, а в памяти всплыл отрывок из книги по психиатрии. Она называлась, кажется, «Познанная беспомощность». Оранжевая книжка. Написал ее парень со странной фамилией… что-то вроде Зелигман или очень похоже.

В ней говорилось, в частности, о связи между отчаянием и неспособностью контролировать негативные последствия.

«Вот такой же была и жизнь для тех крыс и псов, — подумал он. — Я беспомощен. Я никак не могу остановить этого безумца».

— Я уже за твоей спиной. — Голос снова звучал естественно. — Тебе бы лучше обернуться.

Том поднялся на колени и медленно повернулся лицом к мучителю.

Мужчина стоял в десяти футах от ограждения. На нем были вытертые до белизны джинсы, рубашка-поло и высокие ботинки. Мотоциклетный шлем полностью скрывал лицо. В левой руке он держал опять-таки деревянный ящик с длинной ручкой. Руки защищали грубые кожаные перчатки.

— О'ять 'челы? — со страхом спросил Том.

— Опять пчелы? — переспросил незнакомец. — Нет. — Он покачал головой и немного приподнял ящик. — На этот раз змеи. Гадюки.

— Фто?

— Гадюки. Есть такая разновидность змей.

Мужчина подошел к ограждению, приставил ящик к сетке и отодвинул крышку. Секунд через десять из заполняющей ящик тени появилась поблескивающая на солнце головка величиной с маленькое яйцо. А уже в следующее мгновение змея ловко проскользнула через ячейку в сетке.

— Урок страха, Том. Ты еще не понял?

Том недоверчиво смотрел на ящик, в глубине которого шевелился целый клубок змей.

— Урок штраха? Так это гадюка?

— Да, Том. Это гадюка.

— 'о'огите! 'о'огите!

Он вскочил с земли и торопливо отступил, волоча за собой спальный мешок.

— Тебе никто не поможет, Том. Разве ты еще не понял? Никто не придет на помощь, когда тебе страшно. Ты понимаешь, каково это? Знать, что есть человек, который может, но не хочет помочь, когда тебе страшно? Представляешь себя в таком положении? Уверен, представляешь.

— 'о'огите! 'о'огите!

Из пересохшего горла вырывались только хриплые, неразборчивые звуки.

— Тебе больше не придется ставить себя на место другого человека, Том. Теперь ты сам понимаешь, каково это, когда на тебя охотятся. Сейчас эти змеи начнут охотиться на тебя.

Из ящика вынырнула вторая головка. За ней показалось гибкое пружинистое тело. Змея замерла у проволоки, в нескольких футах над землей.

— Она не ела больше недели, — сообщил незнакомец.

— 'о'огите!

А из ящика уже выползала третья.

— Такой ни у кого нет. — Мужчина повернулся и направился к лесу. Сделав несколько шагов, он остановился и добавил: — Запомни, Том, это все урок страха. Почувствуй страх.

И, словно вторя его словам, где-то громко и глухо хлопнула стальная тюремная дверь.

Глава 34

Одна из трех змей уже проползла до середины огороженного участка, когда Том внезапно понял, что человек в облачении пчеловода и мотоциклетном шлеме — не детектив Прехост.

С какой стати Прехосту давать ему уроки страха?

Мотивация полицейского была ясной и простой, без полутонов и намеков. Прехост хотел, чтобы Тома казнили в камере исполнения приговоров тюрьмы штата Колорадо. Он не стал бы устраивать спектакль с пытками и малопонятными уроками страха.

Но если человек в мотоциклетном шлеме не Прехост, то кто же он тогда?

Пока Том ломал голову, размышляя над загадкой личности своего тюремщика, вторая змея растянулась на сухой земле. Данный природой темный камуфляж плохо помогал пресмыкающимся на практически лишенном растительности сухом плоскогорье. Наблюдая за бесшумно ползущей в пыли гадюкой, Том видел плавники акулы, неведомым образом попавшей в плавательный бассейн.

Он постарался припомнить все, что читал когда-либо о змеях, их привычках и о том, как надо вести себя при встрече с ними.

Спасаться бегством или оставаться на месте?

Вести себя пассивно или активно?

Он ничего не помнил. Ничего. Даже не был уверен, что помнит, как завязывать шнурки. Шнурки. Если бы у него были хотя бы кроссовки.

— 'о'огите! — прошептал Том. — 'оже, 'о'оги 'не.

Может быть, против змей можно как-то использовать электроток? Но как?

Вторая змея, отдохнув на солнышке, похоже, решила наверстать упущенное и устремилась прямиком к стоящему в углу Тому. Он сделал два шага в сторону.

Несмотря на жару, он совсем не потел. Тепловой удар? Странно, но эта мысль его даже успокоила. Может быть, лучше умереть от теплового удара, чем от змеиного яда?

Размышляя об этом, Том услышал странный звук, как будто кто-то встряхнул детскую трещотку.

— Гре'учая з'ея! — воскликнул он. — Это же гре'учая з'ея! Ты шкажал, фто они гадюки!

— Мало кто знает, что гремучие змеи относятся к семейству гадюк, но это так. Эти три обитают в нашем регионе, но, конечно, никогда не забираются на такую высоту, если только кто-нибудь, вроде меня, не согласится их подбросить. Холодную ночь эти красавцы не переживут. Так что, назвав их гадюками, я тебя не обманул. — Незнакомец помолчал. — Или ты предпочел бы встретиться с парочкой «медноголовок»? Только скажи, это совсем нетрудно устроить, уверяю тебя.

Том не мог отвести глаз от приближающихся к нему черно-коричневых, похожих на веревочки полосок.

— Они же у'ют 'еня!

— Не знаю. Подождем — увидим. Хотя, конечно, могут. Эти три не самые агрессивные из гадюк, но и не самые миролюбивые. И яду у них вполне достаточно. Я бы не хотел оказаться на твоем месте. А клыки! Настоящие шедевры биоинженерии. Ну, пока, Том.

— Нет! Нет!

— Я еще вернусь. Интересно посмотреть, что из этого получится. И помни, Том, урок страха. Это все урок страха.

Вдалеке громыхнула тюремная дверь.

К горлу вскинулась мутная, кисловатая волна. Тело содрогнулось от рвотного спазма.

Глава 35

Айра жил в небольшом доме в полумиле от главной магистрали Боулдера. Пригородные районы здесь сливались в один унылый пейзаж, так что Кельда даже не знала толком, в каком из них его искать — в Аркаде, Уэстминстере или Брумфилде. Возможно, не знал этого и сам Айра. Наверное, только почтальоны, налоговые инспекторы да водители грузовичков ЕПС[15] разбирались в переплетениях улочек и переулков — всех остальных вполне устраивало собирательное название, «западный пригород».

Не зная точного адреса, Кельда знала дорогу, а ничего больше ей и не требовалось.

Высадив Марию на Северной федеральной, она за пятнадцать минут добралась до дома Айры, который находился в тупичке и отличался от остальных разве что тем, что был выкрашен самой темной краской из всех разрешенных к использованию ассоциацией домовладельцев. Подъехав ближе, она получила еще одно подтверждение того, что не ошиблась: среди кустов скрывался целый скульптурный зверинец. Кельде больше всего нравился латунный бабуин, осторожно выглядывавший из-за розового кустика возле передней двери.

Айра сказал однажды, что, если кто-то из соседей пожалуется, ему придется убрать скульптуры. Очевидно, они неким образом нарушали положения договора об аренде. Проведя изыскание в области гражданского права, Кельда подтвердила, что с договором не в состоянии справиться даже ФБР.

Во время редких вечерних визитов к Айре — они оба предпочитали ее дом в Лафайете по причине его пока еще сохраняющейся обособленности — она обычно видела играющих на заасфальтированной площадке детишек. Но в тот раз — может быть, потому что вечер еще не наступил, а день выдался удушающе жаркий — район скорее напоминал современный город-призрак. Ни приткнувшейся к тротуару легковушки, ни ремонтного грузовичка, прибывшего для починки сломавшегося кондиционера, ни даже пикапа технической службы, вызванного для прочистки забившегося стока. Разбрызгиватели на лужайках отключены, двери гаражей закрыты, шторы завешены и жалюзи опущены. Дети, как предположила Кельда, должно быть, отправились по лагерям.

Она проехала по дорожке к дому Айры и, выйдя из машины, решительно направилась к двери. Стучать Кельда не стала, а, достав из сумочки свой ключ, открыла замок и вошла. Кондиционер не работал, и в доме было тихо и жарко.

— Айра! — окликнула она тем язвительно-медовым голосом, которым вернувшаяся после прогулки по магазинам супруга приветствует мужа — «милый, я дома». — Айра, это Кельда. Ты здесь?

Разумеется, она знала, что его нет.

Не задерживаясь в гостиной, Кельда прошла в заднюю часть дома. Кухня выглядела именно так, как и должна выглядеть кухня, которой не пользуются. По крайней мере в ее присутствии Айра ни разу ничего в ней не готовил. На столе стоял кассетный магнитофон. На приклеенной к нему желтой полоске было написано одно только слово — «Кельда».

Она села на стул и нажала кнопку воспроизведения.

— Привет, Айра. — Ее саму удивило, как мило прозвучало приветствие, адресованное тому, кого здесь не было.

Интересно, как поздоровается с ней он, какой тон выберет?

Ее не интересовало содержание самого звукового послания.

Голос Айры звучал, как всегда, легко и непринужденно.

— Привет, детка. Учитывая твой опыт, предполагаю, что тебе не потребовалось много времени, чтобы вычислить, что происходит, а значит, ты слушаешь эту запись в среду утром. В общем, это не важно. Может быть, ты оказалась еще смышленее, чем я предполагаю. Дело в другом. Если ты слушаешь, это означает, что я ушел, а если я ушел, то ты не найдешь меня, пока я не закончу. Так что даже не пытайся.

— Вообще-то, Айра, я совсем не такая смышленая, — сказала Кельда. — Наверное, из-за наркотиков.

Голос на пленке не стал ждать, пока она закончит мысль.

— Не знаю, справедливо это или нет, имею я на это право или нет, но в последнее время я как-то утратил веру в твою приверженность нашему… плану. Я приглядывал за тобой после того, как нашего парня выпустили на свободу, и мне кажется, ты кое-что от меня утаиваешь. Поэтому я решил немного ускорить события. О'кей, я решил ускорить их как следует. Ты хотела подождать, я с этим не соглашался. Ну, что еще сказать? Мои планы поменялись. Твои сомнения — не мои сомнения.

На заднем плане зазвонил телефон. Айра выругался и остановил запись.

Пауза длилась не больше одной-двух секунд.

— На чем я остановился? А, да. В общем, детка, приключение начинается, и я собираюсь исполнить сольную партию. Обещаю, дело не завалю. Все будет чисто. И ты руки не запачкаешь. Тебя устраивает? Хорошо. Ты знаешь, Кельда, я люблю тебя. Иди, остуди ноги, наклей свежий пластырь и дожидайся муссонов.

Кельда нажала «стоп», перемотала пленку, достала кассету и положила ее в сумочку. Потом полила фикус у задней двери, проверила, есть ли вода и корм у попугаев, Оливера и Ли, и направилась к передней двери. В последний момент она остановилась и заглянула в крохотную комнатушку. Два больших аквариума были пусты. Кельда наклонилась, присмотрелась, надеясь, что обитательницы стеклянных жилищ, может быть, закопались в обрывки газет.

Их там не было.

Ее это не удивило.

Кельда спустилась в незаконченный подвал. Пусто. Так же пусто было там и в тот день, когда Айра въехал в этот дом. Все оборудование исчезло.

Поднимаясь наверх, она поморщилась от боли. Острые иголки, всегда дававшие знать о себе к этому времени суток, раскалились и впились в ступни. Кельда закрыла глаза и попыталась дышать.

Не помогало.

Выйдя из дома, она заперла дверь на ключ, а сев в машину, еще раз позвонила Тому Клуну домой. Как и ожидалось, ей никто не ответил.

Что же делать?

Когда-то Гэри Кросс, ее первый наставник в денверском отделении ФБР, сказал, что когда в ходе расследования упираешься в тупик, остается только одно.

— Что? — спросила она.

— Делай что-то еще, — ответил он.

Глядя на молчащий телефон Марии, Кельда попыталась решить, что еще можно сделать в этой ситуации. Потом она отложила телефон и достала из сумочки две таблетки перкосета.

Глава 36

Ленч у психотерапевтов редко бывает в одно и то же время. Обычно он сдвигается к середине второй половины дня.

Полдень как нельзя лучше устраивает людей свободных профессий. Лишь очень немногие работающие могут один-два раза в неделю выкраивать сорок пять минут для посещения терапевта в разгар рабочего дня, поэтому решением проблемы становятся «встречи за ленчем». Иногда они начинаются в одиннадцать и затягиваются до двух пополудни.

Вот почему в тот день возможность перекусить выпала мне только в начале третьего.

Направляясь к Девятой улице, я уже прошел половину Уолнат-стрит, когда меня окликнул женский голос:

— Алан, Алан!

Я обернулся.

Женщина, назвавшая меня по имени, сидела в машине. Она опустила стекло, сдвинула на лоб солнцезащитные очки, и я узнал Кельду.

— У вас есть немного свободного времени?

— Разве у нас сегодня встреча? — вопросом на вопрос ответил я, расстроенный внезапно замаячившей перспективой вернуться в офис и провести еще один сеанс вместо того, чтобы спокойно поесть. — Наверное, я что-то перепутал или забыл записать…

— Нет-нет, все в порядке. Вы ничего не перепутали. Просто мне нужно с вами поговорить.

Мимо меня, едва не задев, пронесся парень на скейтборде, определенно не подросток. Проводив его взглядом — он свернул на Девятую улицу, — я сошел с тротуара и наклонился к окну ее машины.

— Спасибо, — сказала она.

— Это так срочно? — спросил я. В переводе мой вопрос звучал так: «Это важнее, чем мой ленч?»

Она кивнула.

— Боюсь, что да.

— Продолжайте.

— Даже не знаю, как спросить… Вы знаете, где можно найти Тома Клуна?

Я прижал язык к зубам, потом открыл рот и вытолкнул из себя «что?», хотя моим первым порывом было покончить со всеми возможными осложнениями коротким и решительным «нет».

— Знаете ли вы, где я могу найти Тома Клуна? — повторила Кельда.

Сказав, что не могу ответить на такой вопрос, я признал бы, что Том является моим пациентом. Точно такую же ловушку устроил мне Сэм Парди, задав такой же вопрос. Сказав, что не знаю, где он, я приближался к опасной черте, пересечение которой означало нарушение профессионального долга.

— Кельда, мне… — На перекрестке Уолнат-стрит и Девятой какой-то трейлер не вписался в поворот и замер, остановив движение в обоих направлениях. — О чем вы просите? Хотите знать, где сейчас находится человек, которого вы направили ко мне на психотерапию?

— Дело не в простом любопытстве, Алан. Это очень важно. И очень срочно.

Я прикрыл глаза от солнца.

— Вы спрашиваете меня как мой пациент или как агент ФБР?

В отличие от вопроса Кельды мой был продиктован чистым любопытством. Вне зависимости от того, в каком качестве она сейчас представала, мои руки все равно были связаны этическими нормами.

— Не знаю.

Лицо ее, как мне показалось, выражало отчаяние.

— Но это серьезно?

Она кивнула.

— Тогда припаркуйте машину и приходите в офис. Я буду там через пару минут.

Она вздохнула — без облегчения, горько.

— Спасибо.


— Это длинная история.

Кельда даже не стала садиться на стул и стояла передо мной, теребя в руках сумочку. Наверное, она совсем не была уверена в том, что я стану требовать от нее объяснения происходящего.

Я сел и скрестил ноги.

— В три у меня другой пациент. Вам, пожалуй, стоит перейти к своей длинной истории.

Любопытство и тревога за Тома Клуна, соединившись, почти заглушили аппетит. Почти.

— Мне бы не хотелось… тратить время… — я заметил, что она едва не сказала «попусту терять», — рассказывая вам все. Было бы лучше — и в первую очередь для Тома Клуна, — если бы вы просто поверили мне на слово и ответили на мой вопрос. И тогда я смогла бы сделать что-то… помочь ему.

— Извините, Кельда, но на этот раз мы все сделаем по-моему. Почему бы вам не сесть? Я могу поделиться закрытой информацией, но только при определенных обстоятельствах.

Она тяжело опустилась на стул. Сумочка соскользнула с плеча и со стуком упала на пол. Пальцы левой руки почти сразу же легли на ногу.

— Думаю, Тому угрожает опасность.

— Продолжайте.

Фибергласовый панцирь стал вдруг тяжелым, словно кто-то сменил его на свинцовый.

Глава 37

— Том? Куда подевались змеи?

В голосе, прогремевшем из динамика, послышался новый тембр. Тембр неуверенности.

— У'олжли. — Сердце даже не екнуло. Том протянул руку в направлении сосен, подступавших к южной стороне «тюрьмы». Сам он стоял у северной стороны, всего в нескольких дюймах от ограждения. — Ду'аю, и' стало жарко, 'от они и у'олжли ф тень.

— Со змеями такое случается. Им становится то жарко, то холодно. Кто знает, может быть, они еще вернутся? Например, вечером. Со змеями не угадаешь. Может, ночью они замерзнут и начнут искать тепло? Например, в спальном мешке. Представляешь?

— Да.

За прошедший с тех пор, как незнакомец выпустил змей, час с небольшим Том понял, что змеи беспокоят его куда сильнее, чем пчелы. Намного больше.

— Когда ты уснешь, я могу запросто подбросить тебенесколько мышек. Змеи любят мышек. Нельзя же, чтобы они проголодались.

— Ж'еи, 'ыфи, — тупо повторил Том. — 'ожалуйста, не надо. Не надо 'ыфей. Я уже 'ыучил урок.

— Выучил урок? Великолепно. С удовольствием послушаю. Пожалуйста, расскажи, что ты знаешь о страхе. Нет, нет. Сначала расскажи, почему так важно, чтобы ты выучил урок.

Том не знал.

— 'ото'у фто это 'ажно.

— Верно. Но почему важно?

— 'ото'у фто… 'от'у фто…

— Ну? Подумай о девушках, Том. О девушках, с которыми ты был знаком. Помогает?

— А?

— Динь-дон. Слышишь звоночек, Том? Думай о девушках.

Том устал. Ему было жарко. Хотелось пить. Казалось, мозги вот-вот поджарятся от страха. Железы, выбросившие в кровь галлоны гормонов, высохли. Гистамина в организме было предостаточно, чтобы заблокировать действие тонны бенадрила. Как он ни старался, как ни напрягался, ничего не получалось. Синапсические связи прервались, и ему никак не удавалось связать в единую логическую цепь девушек из прошлого, пчел и змей.

— О де'ушках? О де'ушках, с которыми я 'стрефался?

— Думай, Том, думай. Думай о девушках, с которыми ты встречался. У тебя были блондинки? Настоящие блондинки? Ну, Том, почему мы сейчас здесь?

— Фт'о'ы 'ыуфить урок.

— Очень хорошо.

— Де'уфки и штрах. Они с'яжаны.

Том не знал, откуда пришла эта мысль, но понял, что вышел на правильный след. Девушки и страх. Он вдруг почувствовал себя отличником, только что решившим трудную задачку.

— О да, Том. Некоторые девушки знают о страхе все. Они знают о страхе больше, чем пчелы о меде.

— 'челы, — повторил Том. Одно лишь слово заставило пульс стучать вдвое быстрее.

Незнакомец вдруг вышел из-за деревьев. Его лицо снова закрывал мотоциклетный шлем. На сей раз он тащил за собой какой-то мешок, по-видимому, очень тяжелый, потому что иногда мужчина брался за него обеими руками.

— Фто это? — спросил Том, с опаской поглядывая на мешок, как будто из него в любую секунду мог выпрыгнуть барс или медведь-гризли.

Мужчина не ответил. Оставив мешок на земле, он снова исчез в лесу, а через минуту вернулся, волоча еще один. Подтащив второй мешок к первому, незнакомец шагнул к ограждению и перебросил через него бутылку с водой. Том отпрыгнул в сторону и даже не попытался ее поймать.

Он посмотрел на бутылку, потом перевел взгляд на мешки и снова посмотрел на бутылку.

— Фто этих 'ефках?

Голос его дрогнул и сорвался.

— В этих мешках? — Голос незнакомца, напротив, звучал ровно и немного глухо. — Боишься, Том? Понемногу становишься параноиком, а? В этих мешках ничего особенного. Только то, что нужно для урока. Для урока страха.

— Для урока штраха? — Том сделал шаг назад. Оглянулся через плечо и, убедившись, что до ограждения еще далеко, сделал второй шаг. — Я 'се жнаю о штрахе. Не надо 'ольше уроко'. 'ожалуйста.

— Попей, Том. В бутылке только вода. Я тебя не обманываю. А если не хочешь пить, верни бутылку. Не хочется, чтобы вода зря пропадала.

Том поднял бутылку, внимательно осмотрел ее со всех сторон и не обнаружил ничего подозрительного.

Мужчина по ту сторону ограждения поцокал языком.

— Будешь пить или отправишь на лабораторный анализ?

Том отвернул пробку. Принюхался. И лишь затем поднес бутылку к губам. Он выпил все, но хотел еще.

— Сасио.

Мужчина перебросил через ограждение запечатанный пакетик. Том осмотрел его, не поднимая с земли, но так и не понял, что в нем может быть. Потом снова взглянул на мешки.

— Это высокоэнергетическая пища, Том. Совершенно новая штука. Называется «энергетический гель». Большое содержание углеводов и протеинов. Надорви уголок и просто соси. Не беспокойся, никаких побочных эффектов.

Том прочитал надпись на задней стороне пакета и сделал так, как сказал незнакомец.

— Я не хочу, чтобы ты голодал, — объяснил тюремщик. — Уроки еще не закончены. Тебе еще нужно многое узнать о страхе.

— Деу'фки, — сказал Том.

— Да, девушки. Особенно одна девушка.

И вот тогда Том, как ему показалось, начал понимать.

— 'от дерь'о, — сказал он.

Железы встрепенулись, выбросили в кровь то, что в них еще оставалось, и Тому хватило нескольких секунд, чтобы увязать девушку и страх.

— Это Джоан? — едва не плача, прошептал он.

Вопрос громом прогремел в его голове, но с распухших губ слетело лишь слабое эхо.

— Что? — спросил незнакомец. — Я не слышу тебя, Том.

Глава 38

Кельда открыла рот с такой неохотой, что я почувствовал себя не психотерапевтом, а дантистом, размахивающим перед пациентом шприцем с новокаином.

— Дневник Джонс. Помните, я упоминала о нем? Он был среди ее вещей, которые мы нашли на Мауи.

— Да, помню, — сказал я.

— Несколько лет назад мне представилась возможность прочитать его.

— Да, — сказал я.

«Держу пари, чтение не самое веселое».

— Ее кто-то преследовал. Потому-то Джонс и улетела на Гавайи. Чтобы спастись от него.

«Психически больная женщина пишет в дневнике, что ее преследуют, — подумал я. — И что тут удивительного?»

Голод и усталость лишь усиливали раздражение. Подождав секунд десять, я не выдержал.

— Вот что, Кельда, сокращенный вариант не пройдет. Прежде чем решать, чем вам можно помочь, я должен знать, что происходит.

Она отвела глаза в сторону, потом снова посмотрела на меня:

— Хорошо, я расскажу. Тот парень, с которым она познакомилась и начала встречаться после моего отъезда в Австралию, угрожал ей. В дневнике Джонс назвала его имя — Том Клун.

Вот оно что!..

— Едва Джонс стала встречаться с ним, как в газетах появились сообщения о его причастности к убийству Айви Кэмпбелл.

«Вот когда она испугалась, — подумал я. — Испугалась по-настоящему».

— Не знаю, что случилось дальше, — продолжала Кельда, — но Джонс убедила себя в том, что он выбрал ее на роль следующей жертвы. Она чувствовала, что попала в ловушку. Через неделю или около того ей предложили улететь на Гавайи и вступить в кооператив художников. То, что Джонс согласилась сесть в самолет и отправиться на край света, доказывает, до какой степени она была напугана.

— Однако он нашел ее и там?

— Да. Неизвестно как, но нашел. И последовал за ней на Мауи.

— Это все было в ее дневнике?

— Да. И он сказал, что, когда смотрит на нее, ему хочется танцевать. — Кельда вздохнула.

Я уже слышал эту фразу. Слышал от Тома, когда он рассказывал об Айви Кэмпбелл. Или от самой Кельды? Я не помнил точно, но был уверен, что она употребила это выражение не случайно.

— Он так сказал? Это важно?

— Для меня — да.

— Продолжайте.

— Что?

Я ждал. Годо[16] не приходил.

— И вы думаете, что это он убил вашу подругу? Что именно Том Клун столкнул Джонс со скалы?

— Я постоянно думаю о том, как это случилось. Иногда мне кажется, что он столкнул ее. В прямом смысле. Иногда — что прилетел туда и напугал ее до смерти. То есть столкнул ее фигурально. В любом случае…

Самое время устроить проверку на реальность.

— Почему, Кельда? — мягко спросил я. — Почему он это сделал?

— Ну, это же ясно. Она порвала с ним. Сбежала от него. Бросила его. Примерно то же самое случилось и с Айви Кэмпбелл.

Не совсем. Если мне не изменяла память, то как раз Том порвал с Айви, а не она с ним. Но я знал, что оспаривать факты, не соглашаться с Кельдой было бы неправильно. Дело ведь не в фактах.

— Вот, значит, как? Она порвала с ним?

Я хотел, чтобы Кельда услышала сомнение и сама поняла, насколько слаб предполагаемый ею мотив для убийства.

— Да.

— И вы полагаете, что он отправился на Гавайи… — Я не закончил предложение, заменив слова выразительным жестом здоровой руки. — И… вы считаете его виновным в ее смерти?

— Это не важно.

«Не важно? Что она хочет этим сказать?» Но я все же кивнул.

— Любопытное совпадение.

— Какое?

— Мне кажется странным, что спустя много лет именно вы помогли ему выйти из тюрьмы и спасли от наказания за первое убийство. Спасли того самого человека, который угрожал вашей подруге и стал причиной ее гибели.

— Да, — согласилась Кельда, твердо глядя мне в глаза. — Любопытное совпадение.

— И какова же моя роль?

Сам я уже ответил на этот вопрос. Вероятно, мне отвели роль благодушного и на все готового дурачка. Что мне нравилось в моем друге Сэме Парди, так это то, что он никогда не лапал меня за задницу, когда нацеливался на мой бумажник. Он сразу лез за бумажником.

Кельда действовала не столь откровенно. Она соблазняла меня историей о Томе Клуне и дневнике своей подруги Джонс. Она жарко дышала мне в ухо. Но на самом деле хотела всего лишь влезть в мои файлы.

— О чем вы говорите?

— Это ведь вы, Кельда, направили Тома ко мне. Почему? Если он, по-вашему, виновен в смерти вашей подруги, зачем вам понадобилось направлять его ко мне?

— Я плохо помню, как это произошло. Он спросил, знаю ли я какого-нибудь психотерапевта, и я просто назвала первое пришедшее на ум имя. Мне очень жаль, что так получилось. Поверьте, очень жаль.

— Думаете, все так просто? Думаете, меня устраивает такое объяснение? Вы назвали первое пришедшее на ум имя?

— Да, — с вызовом ответила она. — Так все и было.

Мне показалось, что ей не очень хочется рассматривать альтернативные версии того, как это было, хотя я мог бы, не напрягаясь, предложить по крайней мере парочку.

— А мне кажется, что вы хотели впутать меня в это дело.

Я решил, что легкая конфронтация в данном случае не помешает.

— С какой стати? Зачем мне это нужно?

Сказать мне было нечего, поэтому я промолчал. Иногда, когда своего ума не хватает, приходится рассчитывать на чужой.

— Хотите знать, в чем ваша роль, Алан? Вы можете сказать, где я могу найти его. Вот в чем ваша роль.

— Ему грозит опасность? — спросил я.

Если бы она сказала, что да, и если бы я счел эту опасность достаточно серьезной, ситуация изменилась бы коренным образом. Правила, требующие соблюдения конфиденциальности, перестали бы действовать. Несомненно, Кельда, агент ФБР, тоже знала об этом. Мне нужен был ее ответ, но я постарался не проявлять свой интерес.

— Давайте скажем так, я обеспокоена. Очень сильно. Этого достаточно?

— Это беспокойство личного плана или профессионального?

— Не будем уточнять.

Впервые за последние несколько дней я почувствовал глухую, ноющую боль в месте перелома. Я сжал пальцы, но боль осталась.

Кельда в отчаянии тряхнула головой.

— Вы мне не скажете, да? Я напрасно теряю здесь время.

— Вы исходите из предположения, что мне что-то известно. Однако наш разговор лишь убедил меня в том, что мне известно гораздо меньше, чем всем остальным.

— И в этом вся проблема? Вы огорчены тем, что не все делятся с вами своими секретами? Как мелко.

Неужели она права? Я надеялся, что нет.

— Мне очень жаль, если вы действительно так считаете.

Она зажмурилась. Я заметил, как напряглись ее скулы.

— Просто скажите, где он. Где он? — устало, но твердо потребовала Кельда.

Я почти машинально покачал головой.

— Как сейчас ваши ноги? Вы чувствуете боль, Кельда?

— Пошел ты! — бросила она и поднялась со стула.

Глава 39

Выйдя из офиса доктора Грегори, Кельда немного постояла на тротуаре. Она чувствовала себя так, словно заблудилась в чужом, незнакомом городе, и даже не сразу поняла, что за ключ у нее в руке и на какой машине она сюда приехала.

Тупик оказался каменной стеной.

— Что-нибудь еще, — вслух сказала она. — Что-нибудь еще. Есть ли у меня что-нибудь еще?

Кто-то за спиной произнес ее имя.

Возможность того, что этот кто-то разговаривал с кем-то другим, носящим такое же, как у нее, имя, Кельда даже не приняла во внимание.

Глава 40

Я сидел на стуле, глядя на оставшуюся открытой дверь, ожидая, что Кельда вернется.

Она не вернулась.

Я прошел по коридору в приемную и остановился у окна, опустив здоровую руку в карман брюк. Вторая рука висела под тем же неестественным углом, к которому я так и не привык. Кельда стояла на тротуаре, к ней приблизился мужчина в сером деловом костюме. Губы его шевельнулись.

Не желая быть уличенным в подглядывании, я отступил от окна, сел за стол, посидел, поднялся, подошел к другому окну и тут же вернулся к столу. Набирая номер Сэма Парди в отделении полиции, я ожидал услышать голос автоответчика.

— Это Парди, — сказал Сэм.

— Сэм, это Алан. Привет.

— Привет, Алан.

— Послушай, у меня всего минута-другая до следующего пациента, но я хочу спросить тебя кое о чем? Вы уже нашли Тома Клуна?

— Нет.

Всего одно и, похоже, брошенное второпях слово. В этом была какая-то несоответствующая серьезности ситуации легкость.

— Никаких следов «веспы»?

И снова та же легкость, даже беззаботность.

— Послушай, в городе полным-полно таких скутеров. Ты об этом знал? Похоже, Боулдер охватило очередное поветрие. Теперь, зная, что это такое, я встречаю их на каждом шагу. Раньше мне просто в голову не приходило, что эти завывающие штуковины называются «веспами».

— Да, я тоже слышал, что они завоевывают популярность. Но меня интересует конкретная «веспа». Красная. Та, на которой разъезжал дед Тома Клуна.

— Нет. Никаких следов. Не пойми меня неправильно, мы, конечно, ее ищем, но, помимо Тома Клуна и его красного скутера, у департамента полиции есть и другие дела. Что у нас там? Нападение на старика? Приятного, конечно, мало, но с точки зрения обеспечения правопорядка это еще не конец света. Понимаешь, о чем я? У нас есть нераскрытые убийства, у нас есть изнасилования, у нас есть…

— Да-да, я понимаю. Жизнь продолжается.

Последовала непродолжительная пауза, после которой Сэм спросил:

— Ты слышал что-нибудь о Томе Клуне?

— Извини, Сэм.

— Извини в том смысле, что ты не можешь говорить? Или извини в том смысле, что ничего не слышал?

— Понимай как хочешь. В последнее время я только и делаю, что постоянно перед всеми извиняюсь.

— Что-то мне не нравится твой тон, — уже заметно мягче сказал Сэм. — Хочешь рассказать, что происходит?

— Нет… ничего. Просто любопытно, как продвигается расследование, вот я и решил позвонить…

— Еще не вечер, а у тебя вдруг проснулось необъяснимое любопытство? Захотелось узнать, где Том Клун? Неужели ты действительно считаешь нас, служителей закона, настолько тупыми? Неужели действительно полагаешь, что я поверю твоему нелепому объяснению?

— Да, Сэм. Именно так. Я бы действительно хотел, чтобы ты поверил в мое объяснение.

Провода донесли до меня его вздох.

— Знаешь, если бы ты был первым, кто спрашивает меня о Томе Клуне, я бы, возможно, и поверил. Но ты не первый, а потому я и настроен немного более недоверчиво, чем обычно.

— Кто еще тебе звонил?

Он рассмеялся:

— Думаешь, так я тебе и скажу? Хотя это уже и не важно. Предполагаю, ответ ты знаешь и сам.

«Кельда. Боже, она звонила Сэму, потому что не может найти Тома. Что же, черт возьми, происходит?»

— У тебя есть свободная минутка? — спросил Сэм. — Если есть, я бы с удовольствием поговорил о той, о ком ты так упорно не желаешь упоминать. Помнишь ее? Ту, которая обеспечила алиби Тому Клуну? Мы бы потолковали, и, уверен, нам обоим стало бы намного легче.

Я молчал, не зная, что сказать.

— Алан, ты еще здесь? Я тебя не слышу. Может, нас разъединили? Ты по сотовому, или как?

— Я… э… я… А, черт! Сэм, я уже ничего не знаю.

Он хмыкнул.

— Ладно, перезвони, когда будешь в лучшем настроении.

В трубке щелкнуло. Мне вдруг ужасно захотелось снова набрать его номер и рассказать все, что я знаю о Джонс и Кельде и о том, что все почему-то хотят знать, где Том Клун.

Но я так ничего и не сделал.

В тот момент я ненавидел свою работу.

Глава 41

В политическом отношении Колорадо представляет собой бастион западного консерватизма. В результате подавляющее большинство жителей штата воспринимают куда менее консервативный город Боулдер либо как любопытную диковинку, либо как раздражающего чужака. Для многих Боулдер слишком идиосинкратичен, слишком идеалистичен, слишком либерален, слишком красив, слишком не похож на всех остальных и слишком необычен.

Кому-то это может показаться смешным, но именно так подавляющее число жителей самого Боулдера воспринимает небольшой городишко Уорд.

Находясь на западной административной границе округа Боулдер — некоторые упорно выносят его за эту границу, — городок Уорд привлекает к себе людей самых разных типов и этим отличается от прочих затерянных в горах городков. Одних манит закрепившаяся за Уордом репутация последнего оплота свободного духа, других — его обособленное положение и прекрасные виды, третьих — гордая независимость его властей. Хотя все вышеперечисленные качества притягивают в город немалое число мятежных душ, процесс естественного отбора неизменно сводит его население к более или менее приемлемому уровню. Тяготы и трудности зимовки в маргинальном социально-экономическом сообществе с неразвитой инфраструктурой и в суровых условиях высокогорья быстро отделяют дерзких и крепких духом от безрассудных искателей приключений.

Сочетание изолированности и высокогорья делает жизнь в Уорде нелегким испытанием, но его обитатели относятся к той породе людей, для которых существование в почти любом другом месте практически невыносимо.

Основанный в 1860 году Кальвином Уордом, облюбовавшим это местечко по причине его богатства полезными ископаемыми, городок пережил коллапс добывающей индустрии, утрату статуса туристической Мекки, увядание единственной железнодорожной ветки и два опустошительных пожара, которые, по утверждению местных, были на самом деле поджогами, устроенными завистливыми соседями. Уцелевший после всех испытаний и бедствий Уорд — это анахроничная деревня из каркасных и кирпичных зданий, чудом сохранившихся после последнего большого пожара в конце девятнадцатого века.

Уберите несколько относительно недавних построек, избавьтесь от проржавевших скелетов нескольких сотен брошенных транспортных средств, и вы увидите Уорд таким, каким он представал перед любознательным путником сто лет назад. Горы шахтных отходов над городом выглядят точно так же, как и на старых фотографиях 1890-х — буро-оранжевые волны зловеще застывшего времени.

Уорд — это город, где больше всего ценятся самодостаточность и независимость, а здоровая доза толерантности считается чем-то само собой разумеющимся.

Если бы городишко Уорд озаботился сочинением девиза — ему такое и в голову не придет, — то подходящим мог бы стать, например, такой: «ОСТАВЬТЕ НАС, НА ХРЕН, В ПОКОЕ».


Фред Прехост жил в пятидесяти милях к югу от округа Боулдер, в округе Парк, а потому был знаком с привычками местных «горцев», но уже через пять минут пребывания в Уорде он понял, что здесь — не там. Несколько попавшихся ему на глаза представителей человеческого рода были либо свидетелями первого Вудстока, либо статистами какого-то апокалиптического фильма, который никто не смотрел дважды. Кроме людей, здесь водились псовые, причем численность вторых превосходила численность первых по меньшей мере вдвое и выглядели они более упитанными, чем homo sapiens.

Глядя на окружившую машину ораву из четырех четвероногих, Прехост думал о том, что в Уорде, похоже, требование об обязательном выгуливании собак только на поводке считается всего лишь рекомендацией.

— Ну что, Хоппи? Есть идеи? — спросил он.

Друзья сидели в старом «субурбане», который, если не принимать во внимание излишнюю ухоженность, вполне мог сойти за своего на улицах этого городка.

— Думаю, надо поговорить с людьми, найти ту машину, в которой я их видел. Предлагаю забыть о том, что мы копы. Во-первых, это не наш округ. Во-вторых, ребята, которых я здесь вижу, — Хоппи кивком указал на лысого толстяка в древнем пончо, наброшенном на голые плечи, с татуировкой в виде обвивающей ухо змеи, — на мой взгляд, более благожелательно относятся к чужакам вообще, чем к чужакам с жетонами полицейских.

Прехост одобрительно хмыкнул.

— Как ты думаешь, сюда когда-нибудь присылали инспектора по надзору за строительством? Посмотри на те лачуги. Одна — наполовину автобус «Грейхаунд», какие ходили в пятидесятых, наполовину бог весть что. В строительном кодексе вряд ли есть что-то похожее.

— Ты, как всегда, прав, Фред.

— Послушай, а ты уверен, что потерял Клуна именно здесь? В этом городишке?

— Да, парень на зеленом «патфайндере» подобрал его на Северном шоссе в Боулдере. Они поговорили несколько минут, а потом рванули прямиком сюда, без остановок.

— И свернули в Левый каньон? — Прехост уже знал все это, но профессиональная болезнь заставляла его спрашивать об одном и том же по нескольку раз, хотя и разговаривал он с коллегой-детективом. — Не в Боулдерский?

— В Левый. Точно.

— Дальше.

— Чтобы не попасться им на глаза, я немного поотстал, примерно на четверть мили. А потом «патфайндер» исчез. Я поискал их немного, а когда не нашел, вернулся в Боулдер и стал ждать возле дома, где живет дед Клуна. Наш парень так и не появился. Может, его здесь больше и нет, но в последний раз я видел их тут.

— А скутер все еще там, где он его оставил? Ты проверил? Одно дело — предполагать, а другое — знать точно.

— Стоит там, где и стоял, на Айрис, возле Центра психического здоровья.

Прехост сам проверил номера зеленого «патфайндера». Сделав несколько звонков, он выяснил, что они были сняты с новенькой «хонды», проводившей ночи на стоянке жилого многоквартирного дома в Арваде, а дни на площадке сервисного центра «Эм-си-ай» в Глендейле. Пользы от этой информации не было никакой, она лишь подтверждала, что хозяину внедорожника потребовались краденые номера. Снять их не составляло труда ни в одном из вышеуказанных мест.

— Итак, нам надо найти кого-то, кто знает, у кого из местных есть зеленый «патфайндер», — сделал вывод Прехост.

— Точно.

— Работаем вместе или порознь?

— Мы? Раздельно. Определенно раздельно. Нельзя, чтобы нас приняли за копов. И нельзя, чтобы нас приняли за голубых.

— Прикрытие?

— Не смотри на меня.

Прехост задумчиво поскреб подбородок.

— Что, если так… Мы навещаем родственников в Нидерланде, и кто-то на «кадиллаке»… нет, пусть лучше на «мерседесе»… да… и кто-то на «мерседесе»… кто-то на большом черном «мерседесе» бьет в нашу машину… нет, нет, нет, кто-то на большом черном «мерседесе» наезжает на нашу собаку… и мы думаем, что парень в «патфайндере» видел все это и может быть нашим свидетелем, а кто-то в Нидерланде сказал, что вроде бы узнал «патфайндер» и что владелец его живет где-то возле Уорда. Ну, как?

— По-моему, ты гений, Фред. Неужели только что придумал? Что за собака?

— Лабрадор, их все любят. Или охотничья? Как ты думаешь?

— Лабрадор. Собака умерла?

— Черт, конечно, нет. Только скажи, что умерла, и все испортишь. Люди мрачнеют, замыкаются и уже не хотят тебя больше слушать. Наш пес в ветеринарной клинике. Ему нужна хирургическая операция. Очень дорогая, потому что проводить будут специалисты ветеринарной школы в Форт-Коллинсе. По экспериментальной методике. Нам надо найти хозяина «патфайндера», чтобы заставить того парня на «мерседесе» заплатить по полной, и тогда наша собачка не останется калекой до конца жизни.

— Пес твой или мой?

— Пусть будет твой, Хоппи. У тебя лучше получается прикидываться несчастным. Ты — туда. — Прехост ткнул пальцем в ветровое стекло. — Я — сюда. Интересно, что они задумали, тот парень с крадеными номерами и Клун. Может, у них там подпольная нарколаборатория или что-то в этом роде. Вот было бы здорово. Если повезет, к обеду вернем Клуна за решетку.

Хоппи открыл дверцу и начал вылезать. Потом остановился.

— Как его зовут? Моего лабрадора?

Прехост уже думал о чем-то другом.

— Что? А, да. Вэ-Эм. Его кличка — Вэ-Эм.

— Вэ-Эм? Верь Мне?

— Нет, Вэ-Эм — Высшая Мера.

Хоппи засмеялся.

— Понял.


Пятнадцать минут спустя Фред Прехост обнаружил Хоппи в универмаге, тот сидел за чем-то, отдаленно напоминающим стойку бара. Напарник распивал кофе с потасканного вида дамочкой, которых обычно называют «мамашами». Сначала он даже принял ее за женщину, которую задержал как-то в Криппл-Крике за попытку опрокинуть игровой автомат, но память подсказала, что та носила одежду десятого размера, тогда как этой требовался как минимум шестнадцатый.

— Знаешь, Фред, это здание, оказывается, местная достопримечательность. Универмаг здесь уже сто сорок лет. Выдержал все пожары. Познакомься, кстати, с Кларой.

Прехост приподнял шляпу, которой у него не было.

— Здравствуйте, Клара. Приятно познакомиться.

Клара улыбнулась:

— Кофе? Только что сварила. Мы сами поджариваем. Лучше во всем городе не найти.

Она душевно рассмеялась и ткнула пальцем в старинный ростер, приютившийся в углу магазина. Магазин действительно был универсальный — несколько полок со скромным ассортиментом продуктов отделяли торговую часть от жилой. На взгляд Прехоста, граница была довольно условной.

— Нет, спасибо. Пропускаю.

— Оказывается, у Клары тоже есть лабрадор, только золотистый, а не черный, как старина Вэ-Эм. И она знает и машину, и парня, который на ней ездит, но не знает, где он живет. Бывает здесь время от времени, но вообще-то не из местных, так что придется еще поспрашивать. Клара уверена, что кто-нибудь подскажет, где его найти.

— Клара знает, что говорит. Я нашел одного парня… Что это там, свалка? Короче, там есть парень с такими волосами…

— Лути, — подсказала Клара. — С косичками.

— Да, точно, Лути. В общем, Лути сразу узнал машину. И даже подсказал, как пройти к дому, где этот парень живет. Приятный мужчина…

Клара согласно закивала.

— Да, мужчина он приятный, верно. — Она щелкнула толстыми пальцами. — Как же его зовут…

— Оливер. Лути сказал, что он называет себя Оливером.

— Вот теперь уж точно запомню. В следующий раз так к нему и обращусь. Оливер. Как книга. «Оливер Твист». Или фильм. С памятью у меня беда, особенно на имена. Лица запоминаю хорошо, а вот имена… — Она покачала головой, улыбнулась и добавила: — Наверное, все из-за кислоты.

Поблагодарив Клару за гостеприимство, Хоппи захватил кофе и оладьи, и коллеги вместе вернулись к машине.

— Куда теперь?

— Туда. — Прехост указал на запад, предварительно заглянув в карманный блокнот. — Вон к тому холму. Лути мне все объяснил. Сначала поедем по Брейнард-роуд. Потом через Чатем к озеру. Дальше — сложнее, но я все записал.

— Ты, похоже, знаешь это место.

— Уорд? Нет. — Он помолчал. — Но у меня такое чувство, что быть здесь копом примерно то же самое, что стрелять уток в пруду, — плевое дело. Держу пари, у половины местных до сих пор в крови та дрянь, что была в ходу в шестидесятые и семидесятые. Местным копам надо только построить всех на Мейн-стрит, или как она тут называется, и вручить каждому по стаканчику для мочи. А уж ребята в белых халатах разберутся, что к чему.

— Клара?

— Наверняка.

— А тот парень, Лути, похоже, мозги сберег.

— Лути в порядке. Ты бы взглянул на него. А запашок изо рта! Ни одного здорового зуба. С таким приятно попить пивка. Думаю, к хижине Оливера он нас выведет. Сказать по правде, я уже чую мистера Клуна. Ставлю десять баксов, что Оливер мотал срок с ним вместе, а теперь у них лаборатория. Гонят экстази и прочую дрянь.

— Нет, я с тобой спорить не стану — мне денежки дороже. У тебя нюх на такое дерьмо, Фред.

— Сколько на твоих?

Хоппи посмотрел на часы:

— Почти пять. Как думаешь, до темноты справимся?

— Конечно. Мне вообще нравится делать дела в сумерках. Как бывало в армии. Уточки в пруду, — негромко повторил он.

Глава 42

— Я шустфую газ, — сказал Том, оглядываясь по сторонам, потом поворачиваясь на одной ноге. Он никак не мог определить источник запаха.

— Неужели? Ты чувствуешь газ? Какой? Природный? — рассеянно спросил незнакомец.

— Нет, нет. Я шустфую енжин. А ты ражфе не шустфуешь? Фто ты делаешь?

Незнакомец развязал первый мешок. В нем обнаружился старенький портативный холодильник. Синий аппарат с белой пластиковой крышкой. Незнакомец посмотрел на Тома:

— Запах идет отсюда.

— Фто это?

— Посмотри сам.

Мужчина в мотоциклетном шлеме снял крышку, опустил руку и достал какой-то круглый предмет размером с мяч для софтбола с торчащими небольшими трубочками вроде отростков.

— Фто это?

— Латексная перчатка, Том. Наполнена неким веществом наподобие напалма. Мое изобретение. Ты знаешь, что такое напалм, Том?

— Фто? — недоверчиво спросил Том, не сводя глаз с «мячика с отростками». — На'ал'? Жаче'? — воскликнул он, хотя уже знал, каким будет ответ.

— Страх, Том. Не забывай, это все ради страха. Боишься огня?

— Фее 'оятся огня! — захныкал Том. — Не надо! 'ожалуйста, не надо! Не 'оджигай 'еня!

Незнакомец перебросил перчатку через ограждение. Она упала на землю футах в десяти от Тома и лопнула от удара. Из нее хлынул прозрачный зеленоватый гель.

— Смотри, — сказал незнакомец.

Он поджег коробок спичек и бросил его в металлическую корзиночку, прикрепленную к телескопическому алюминиевому шесту, в котором Том узнал устройство, которым пользуются при игре в гольф. Просунув корзиночку в ячейку, незнакомец направил ее к разлившемуся напалму.

— Нет! — взвыл Том и, повернувшись, отбежал в угол «тюрьмы», где и упал, закрыв лицо руками.

Мужчина в шлеме повернул шест, и горящие спички посыпались вниз. В тот же миг рванувшийся вверх столб пламени поглотил те, которые еще не долетели до земли.

Том взвизгнул.

Желтовато-голубые языки ползали по песку, точно проворные рептилии.

Незнакомец достал из холодильника еще две перчатки и одну за другой перебросил их через забор. Обе лопнули от удара. Одна рядом с Томом. Другая чуть дальше.

— Да'ай 'ого'ори'! О де'ушках и штрахе! — закричал он.

Незнакомец убрал шест с корзиночкой.

— Хочешь поговорить о девушках и страхе? Сейчас? Потому что боишься огня?

Том энергично закивал.

Незнакомец посмотрел на него:

— Страх убивает, правда, Том?

Отчаявшийся Том абсолютно не понимал, чего ждет от него человек в шлеме.

— Да, наферно. Да, штрах у'и'ает. Ты хошешь у'ить 'еня?

Незнакомец не ответил, но покачал головой. Что он хотел этим сказать — Том не знал.

— Ты знаешь, что страх убил девушек? — спросил наконец мужчина. — Или их убил ты?

— Фто?

— Что? — передразнил незнакомец.

— Фто?

— После того как ты убил Айви, кто был на очереди?

— Фто?

Незнакомец приготовил второй коробок спичек, но, прежде чем зажечь их, перебросил через ограду еще две самодельные бомбочки. Одна упала совсем близко от Тома, забрызгав его гелем.

— Я не у'ифал Айви! Я нефинофен! ДНК! ДНК! Ты федь флышал о ДНК!

Незнакомец остановил свои зловещие приготовления.

— Слышал ли я? Ты спрашиваешь, слышал ли я об этом? А знаешь ли ты, Том, чья кровь была на том ноже? На ноже, который нашла агент ФБР?

— Нет. Фья?

Мучитель все же зажег спички. Бросил огненный комок в корзиночку.

Солнце уже опустилось за горы, и, словно салютуя этому событию, на западе загрохотал гром.

Несколько капель упали в пыль, оставив в ней крохотные кратеры.

Мужчина поднял руки и посмотрел на небо.

— А ведь ты счастливчик, Том, а? Похоже, муссоны уже идут. В грозу огня можно не бояться, верно?

Снова ударил гром, за ним через одну-две секунды сухо треснула молния.

— Шастлифшик? Я? — жалобно простонал Том.

Мужчина просунул шест через ячейку и поджег ближайшую к пленнику лужицу. Ветер подхватил пламя и мгновенно перенес его на другую.

Том торопливо и неуклюже стирал со штанины гель, опасливо поглядывая на поднимающуюся вверх черно-коричневую змейку дыма.

Огонь приближался.

Мужчина приготовил еще две бомбы.

— Если я попаду в тебя одной из этих штук, хорошего будет мало. Но попробовать стоит.

Взгляд Тома заметался по сторонам — горело везде.

— 'оже! — взмолился он. — 'оже!

Глава 43

— Билл, — сказала Кельда.

Билл Грейвс стоял на тротуаре возле офиса доктора Грегори, засунув руки в карман брюк. Тонкие губы были плотно сжаты, но в глазах, как показалось Кельде, прыгали огоньки триумфа.

— Как ты меня нашел? Ты на «харлее»? Поэтому я тебя и не заметила?

— Нет, я не на мотоцикле. А найти тебя было совсем нетрудно. Я следил за тобой от самого центра. — Голос его звучал мягко, с легкой ноткой превосходства. — Ты вовсе не так хитра, как тебе кажется. Один раз я едва не попался тебе на глаза, там, возле дома, где ты взяла эту развалюху. А вообще следить за тобой — одно удовольствие.

— Зачем, Билл? Почему ты…

— Потому что ты мне нравишься, Кельда. — Он прищурился. — И еще потому, что ты, по-моему, не отдаешь себе отчета в том, что делаешь.

«Потому что ты мне нравишься. Пустая рамка на его столе…»

— А разве тебя касается, что я делаю?

— Может быть.

— И все-таки почему?

— Повторяю, потому что ты мне нравишься. Но еще и потому, что — это уже предположение — ситуация, в которую ты попала, имеет какое-то отношение к Клуну и тому ножу, который мы нашли в трубе. Так что дело это и мое тоже.

Над пиками хребта нависли темные грозовые тучи, но Кельда не сомневалась, что они пройдут стороной. Такое уж выдалось лето — много обещаний, и ничего больше.

— Мы можем поговорить?

— Не думаю.

— Что ты намерена делать?

— Ты хороший парень, Билл, но вряд ли тебе понравится то, что я собираюсь делать. Поверь мне и держись от меня подальше.

— Ты говоришь мне это, потому что я тоже тебе нравлюсь?

— Может быть.

— Сюда заходила по делу? — Он кивнул в сторону здания, из которого она только что вышла. — Или встречалась с психотерапевтом?

Боль обожгла ноги. Кельда закрыла глаза, потом повернулась и зашагала прочь.

— Кельда!

Она обернулась:

— Я все равно оторвусь от тебя, так что даже не пытайся за мной следить.

— Снова играешь в героев? Это… это из-за той девочки?

Она резко повернулась:

— Ты говоришь о Розе? О Розе Алиха?

Слова сорвались с языка раньше, чем Кельда успела их удержать.

— Пора двигаться дальше. Всему свое время.

— О каком времени ты говоришь? О том, когда я спасла ей жизнь? Когда всадила три пули в грудь тому чудовищу? Ты думаешь, что я собираюсь сделать это еще раз? Это ты имеешь в виду? Так-то ты обо мне думаешь!

— Ты знаешь, что говорят люди. В Бюро. Они говорят, и ты это знаешь.

— Нет, не знаю. Что они говорят?

Конечно, Кельда знала. Знала, что говорят коллеги у нее за спиной и что они о ней думают. Ну и пусть. Ей только не хотелось, чтобы и Билл думал то же, что и остальные.

— Должно быть, трудно быть героем, а потом… перестать им быть. Такая уж у нас работа, мы не всегда на виду. Тебе нелегко… после того…

Слезы подступили к глазам, заставив Кельду отвернуться.

— Я еще не знаю, что собираюсь сделать сегодня, Билл. Но одно знаю точно, я вовсе не собираюсь становиться героем.

Глава 44

Об арсенале позаботился Хоппи.

Пока Прехост крутил баранку, ведя машину по Брейнард-Лейк-роуд к дому Оливера, его напарник проверил оба револьвера и зарядил дробью ружье Прехоста. Маленький пистолет в кобуре на лодыжке Хоппи проверять не стал — тот был заряжен всегда.

— Что будем делать? Нам ведь придется тащить его в свой округ, так? Или вызовем местных копов?

— Сориентируемся по обстановке. Может, лучше будет передать все дела полиции Боулдера. А если решим прихватить Клуна с собой, то придумаем что-нибудь с «патфайндером». Например, устроим так, как будто преследовали его по шоссе, а догнали только здесь.

— А как быть с этим… Оливером? — спросил Хоппи.

Прехост ответил без раздумий:

— Разберемся. Сомневаюсь, что парень выдержит путешествие на юг. Но опять же там будет видно.

Следуя полученным от Лути указаниям, Прехост уверенно провел «субурбан» по всему маршруту, не допустив ни одной ошибки, и в конце концов дорога привела двух приятелей к небольшому домику на склоне холма. Зеленый внедорожник стоял футах в двадцати от передней двери.

— Ну, вот и добрались, — сказал Прехост.

— Дробовик возьмешь?

— Положи его на заднее сиденье, чтобы в случае чего был под рукой. Попробуем преподнести ребятам сюрприз. Но сначала давай осмотрим машину.

Держа револьвер дулом вверх, Хоппи осторожно приблизился к «патфайндеру».

— Сзади что-то лежит. Какие-то коробки. Оружия или чего-то такого не видно.

Удар грома потряс небо. Сначала — резкий сухой треск, за ним — глухой протяжный раскат. Крупные, тяжелые капли застучали по запылившемуся капоту внедорожника.

— Хорошо. Подними капот.

— Дверцы закрыты.

Прехост шагнул к окну со стороны водителя и вышиб стекло одним ударом рукояткой револьвера.

— А вот и не закрыты. Подними капот.

— Хорошо, Фред.

Второй удар грома эхом разлетелся между горами. Прехост вырвал пучок проводов, захлопнул крышку капота и решительно направился к дому. Он не стал задерживаться у двери, а, держа револьвер на уровне пояса, сразу прошел внутрь. Хоппи последовал за ним, отстав на пару шагов.

Центральное место в единственной комнате занимала покрытая красной глазурью печка. По одну сторону от нее стояли железная кровать и кресло-качалка, по другую — дубовый стол с двумя стульями, плита и маленькая микроволновка.

— Да этот парень полный придурок, — сказал Прехост, опуская револьвер.

Хоппи заглянул в кухню.

— Нет тут никакой лаборатории.

— Похоже, что так. Но знаешь, у них может быть и какое-то другое помещение. Черт, ну и вонища. Это еще что такое?

Он пнул лежащий у двери мешок. Под ним оказалось что-то вроде шлема с маской из мелкоячеистой проволоки.

Хоппи с удивлением рассматривал балахон.

— Не знаю.

— Как по-твоему, куда подевались эти двое?

Вспышка молнии осветила комнату, деревянные стены содрогнулись от удара грома.

Хоппи покачал головой.

— Можно подождать. Темнота на нашей стороне. Должны же они вернуться, а? Не хотел бы я оказаться в лесу в такую грозу.

— Я тоже так думаю. Но все-таки давай выйдем и проверим. Посмотрим, нет ли здесь другого выхода.

— Подожди, Фред. А это что такое?

Хоппи подошел к столу, на котором стоял маленький телевизор.

— Это телевизор, Хоппи? Или у тебя дома нет телевизора?

— Фред, я вижу антенный шнур. Но никакой антенны нет. Или ты хочешь сказать, что этот Оливер установил спутниковую тарелку, чтобы пялиться на такой вот экран? У него же диагональ не больше девяти дюймов.

Прехост остановился в нескольких шагах от стола.

— Подожди, подожди. Кабель не от тарелки. Здесь нет приемника. Сигнал от тарелки должен поступать на приемник. Ты видишь приемник?

— Фред, хрен с ним, с приемником. Здесь даже электричества нет. Оно сюда не проведено. Телевизор работает или от батареек, или от генератора. Что-то здесь не так.

— А ты видел какой-нибудь генератор? Без него ни телевизор, ни микроволновка работать не будут.

— Не видел.

— Может, он установил солнечные батареи?

— На крыше никаких панелей.

Хоппи поднял отходящий от телевизора черный кабель, который тянулся к окну и уходил дальше, исчезая в близко подступающем к дому сосновом лесу.

Рассекшая небо молния заставила Хоппи пригнуться.

— Думаю, здесь что-то типа замкнутого цикла, — глубокомысленно изрек Прехост. — Потому и приемника нет.

— О чем ты, Фред?

— Включи-ка его, Хоппи. Включи телевизор.

Экран мигнул и ожил.

— Точно, на батарейках, — сказал Хоппи. — По-другому и быть не может.

Детективы сели на табуретки и уставились на экран, стараясь разобраться в появившейся бледной, расплывчатой «картинке».

— Что это? Какая-то ограда? Интересно зачем? Может, это загон для скота?

— Не думаю. Там кто-то есть. Человек. Видишь, спиной к камере? А на голове у него… похоже, мотоциклетный шлем. А вон там, в углу, видишь? Кто-то скорчился. В самом загоне. Посмотри, это же…

— Клун?

— Который из них?

— Тот, что в загоне.

— Трудно сказать. Может быть.

— Ух ты! Видел? Что это было? Включи звук.

Яркий белый свет заполнил экран, но уже в следующее мгновение вспышка сжалась до пятна, оказавшегося рядом с забившимся в угол загона человеком.

— Как по-твоему, Фред, это была молния? Я уж думал, что телевизору крышка.

Он несколько раз нажал кнопку, но звука не было.

— Нет, Хоппи, на молнию не похоже.

— Похоже на огонь.

— Послушай, то, что мы видим, это… на самом деле? Не запись? — спросил Прехост.

— Выяснить можно только одним способом.

Хоппи поднялся и направился к двери.

Прехост продолжал смотреть на экран. Человек в мотоциклетном шлеме перебросил что-то через ограждение. Предмет упал на землю в нескольких футах от сжавшегося в комок бедолаги и вроде бы лопнул.

— Подожди! Ты только посмотри!

— Ты и смотри, Фред. А я пройдусь, надо выяснить, что там происходит. Уж больно все непонятно.

Еще одна вспышка заполнила экран телевизора. Прехост задержался еще на секунду, стараясь понять, что это было, потом последовал за напарником. Выйдя из дома, он подбежал к машине, чтобы захватить дробовик, но Хоппи уже сделал это сам.

Фред взял фонарик с заднего сиденья и, завернув за угол, побежал в лес, ориентируясь на вьющийся по тропинке кабель.

Начался дождь. Муссоны наконец пришли, но, думал детектив, выбрали самое дерьмовое время.

Глава 45

Кельда подождала, пока Билл Грейвс сядет в машину и уедет, и только потом вернулась к одолженному у Марии Алиха «форду». Из головы не выходили слова Билла.

«Снова играешь в героев?»

Может быть, подумала она, вспоминая, как все началось.


Все началось в один из дней той страшной недели, — когда террористы направили захваченные пассажирские самолеты на здания в Нью-Йорке и Вашингтоне.

Первый шок уже начал проходить, но Кельда, как и миллионы других людей, чувствовала себя совершенно разбитой.

Они встретились впервые после 11 сентября. Айра сидел на диване в ее гостиной, а Кельда устроилась на полу, положив ноги на аккуратно укутанные в полотенца пакетики с замороженным горошком. Последние несколько суток она и ее коллеги по оперативной группе работали почти без перерывов, стараясь найти оставленный террористами денежный след.

Бессонница и усталость давалио себе знать, боль в икрах была почти невыносимой, но Кельда сравнивала свои мучения со страданиями незнакомых людей в Нью-Йорке и Вашингтоне и понимала, что просто не имеет права жаловаться.

Айра раздраженно отбросил «Денвер пост» и покачал головой:

— Нет, для него это слишком хорошо.

— Ты о чем? — спросила Кельда, глядя на экран.

Джефф Гринберг разговаривал с Гэри Хартом.

— Буш сказал, что ему нужен Бен Ладен. Живой или мертвый. А по-моему, для него это слишком хорошо. После того, что он сделал. Отдать под суд и посадить в тюрьму? Какой в этом смысл?

— Что? — Она приглушила звук. Гринберг неслышно шевелил губами. — Извини, что ты сказал?

Он повторил.

Кельда протянула руку и погладила его по колену.

— Знаю. Знаю.

Но Айре было нужно не утешение.

— Нет, Кельда. Не надо. Я говорю серьезно.

Она повернулась и посмотрела на него:

— Хорошо. Я верю, что ты говоришь это серьезно. Но ведь мы даже не знаем, где сейчас находится Бен Ладен.

Айра хмуро взглянул на нее:

— Согласен, с ним мы ничего сделать не можем. Мы не можем его найти, так?

Кельда знала, что он разговаривает с ней как с агентом ФБР, а не как с подружкой.

— Не знаю. Это нелегко.

На экране телевизора стену здания пожарной службы Нью-Йорка покрывали фотографии молодых мужчин и женщин с детьми на руках, девушек, обнимающих своих близких… Кельда и без комментария знала, что все это — фотографии тех, кто не вернулся домой, оставшись под руинами башен Всемирного торгового центра.

Она заплакала.


— А как насчет Тома Клуна? — тихо спросил Айра пару часов спустя, когда они лежали в постели.

— Что ты имеешь в виду?

— Годится ли для него это правило — «живым или мертвым»?

Кельда промолчала.

— Он же терроризировал Джоан, — продолжал Айра. — И что с ним сделали? Посадили в тюрьму. А как же «око за око»? Где воздаяние? Как быть со справедливостью?

Она ответила, глядя в обступившую их темноту. Айра звал ее туда, куда она не хотела идти, и ее голос звучал устало и глухо.

— Клун в камере смертников. Рано или поздно он умрет за то, что сделал с Айви Кэмпбелл.

— Считаешь, этого достаточно? Он ведь думает, что мы даже не знаем о Джоан.

Кельда досчитала до трех.

— Но он не может умереть дважды или трижды. Скольких бы девушек ни убил.

Айра упрямо гнул свое.

— Он терроризировал ее. Представь ее ужас в самом конце. Когда он появился на острове. Когда она оказалась на том обрыве. Он умрет, даже не зная, что его смерть — это еще и наказание за ее смерть. Умрет, так и не испытав того, что испытала она.

Кельда думала о Джонс. О том, что испытала подруга на пустынной скале над океаном.

Айра приподнялся на локтях.

— Ты хотела бы оказаться в одной камере с Бен Ладеном? Побыть с ним неделю? Один на один?

«Что?»

— Да. Хотела бы. Если бы мне дали хотя бы один час… Да что там час — десять минут.

— Этого я дать тебе не могу. А хотел бы. Но возможно, я дам тебе десять минут наедине в комнате с Томом Клуном. Мы бы рассчитались с ним за Джоан. Накормили бы его страхом. Заставили побыть в ее шкуре. Ты этого хочешь?

— Айра, о чем ты, черт возьми, говоришь?

— Пока еще не знаю. Но у меня есть одна идея.

Она спустила ноги с кровати.

— Мне надо в туалет.

— Мы могли бы поквитаться с ним, — крикнул ей вслед Айра. — Сколько, по-твоему, на свете людей, которые могут сказать, что они по-настоящему поквитались со своими врагами?


На следующее утро Кельда поднялась рано. Ночью ей снилась Джонс. Джонс была женщиной с тех тревожных картин. Во сне картины ожили, и Джонс бежала, бежала, бежала.

Прежде чем выйти из дома, Кельда разбудила Айру. Он спал на спине и проснулся без малейшего движения — только открыл глаза.

— Что мне надо сделать? — спросила она, склоняясь к нему.

Его сердце у нее под рукой забилось быстрее.

— Все, что от тебя требуется, это добыть образец крови Айви Кэмпбелл. Клочок ее одежды. Той, в которой она была в день убийства. Много не надо. Главное, чтобы на нем была ее кровь. А крови там хватало. Нам надо совсем немного. Сделаем это вместе.

Она подумала, какими могут быть последствия. Поежилась, вспомнив ночной кошмар. Представила, что чувствовала Джонс, когда стояла над обрывом.

— Я это сделаю.

Он поцеловал ее.

— Лабораторную работу я возьму на себя. Это мое. Но каждый из нас получит возможность остаться с Клуном наедине.

— Ты дашь мне десять минут?

— Как минимум.

Кельда заглянула в его глаза, отыскивая блеск бравады или тень сомнения и неуверенности.

— Как только я отправлюсь в округ Парк… ты понимаешь… дороги назад уже не будет.

— Я не поверну назад.

Она сорвала простыню и оседлала его. Он просунул руки под ее рубашку, не отрывая глаз от ее лица.


Кельда буквально подпрыгнула, когда зазвонил сотовый. Убрав руку с руля, она открыла сумочку, нашла свой, а не Марии телефон и посмотрела на дисплей. Номер показался знакомым, но вспомнить точно она не могла.

— Алло.

— Я ищу агента ФБР Кельду Джеймс, — произнес мужской голос. — Это ее номер?

Теперь она вспомнила.

— Здравствуйте, детектив Парди. Вы ее нашли.

— Я так и подумал. А я нашел красную «веспу». Хотите взглянуть?

— Да, конечно. Где вы?

— Вы знаете Боулдер?

— Достаточно хорошо.

— Я на парковочной стоянке возле Центра психического здоровья. Это на пересечении Айрис и Бродвея. Знаете, о чем я говорю?

— Я знаю, где Айрис, и знаю, где Бродвей. Центр, если не ошибаюсь, прямо на углу?

— Да. Северо-восточный угол. Здание из красного кирпича. Одноэтажное. Вы нас увидите. Машины с мигалками, желтые ленты и все такое.

Кельда закрыла глаза и покачала головой, чтобы не отреагировать на неприкрытый сарказм. Успокоившись, она сказала:

— Вообще-то я сейчас как раз в Боулдере, детектив. Буду через несколько минут.

— Вы в городе? И почему только это меня не удивляет? А где именно? Случайно, не на Уолнат-стрит? Ближе к молу?

«Откуда он, черт возьми, знает?»

— Я буду через десять минут, детектив Парди. Через десять минут.

Глава 46

Прехост нагнал приятеля уже в лесу, футах в ста от дома. Хоппи стоял, широко расставив ноги, над двумя кабелями. Один из них, черный, шел из окна дома. Второй, желтый и потолще, вел в старую шахту, вход в которую закрывала деревянная дверь. Из глубины шахты доносился приглушенный ритмичный гул.

Дождь не прекращался. Время от времени над головами громыхало.

— Фред, это силовой кабель, — прошептал Хоппи, указывая на вход в шахту. — А там работает генератор. Слышишь?

Прехост кивнул.

— Пойдем. Я хочу выяснить, что здесь, черт возьми, происходит.

Хоппи сунул ему дробовик и сделал шаг назад.

— Только ты первый, Фред. Ружье-то твое.

Они углубились в лес, состоявший в основном из тополей и сосен, еще на сотню футов, когда за деревьями полыхнуло пламя, и сразу вслед за ним тишину прорезал жалобный крик.

— Я жнаю, што такое штрах! Я жнаю, што такое штрах! Не надо огня! Не надо огня!

— Тогда расскажи мне о девушке.

— Я не у'и'ал никакую де'ушку! Не у'и'ал! Ты же не 'не феришь!

— Я знаю, кто убил девушку, Том.

— О чем он, черт побери, говорит? — прошептал Хоппи. — Он знает, кто убил девушку? Какую девушку?

Прехост бросил на приятеля сердитый взгляд и поднес палец к губам.

— Тише! Может, сейчас узнаем, — сказал он одними губами.

— Кто убил какую девушку? Что он несет, Фред?

— Заткнись.

Сумерки уже спустились, но, пробравшись между деревьями, Прехост все же рассмотрел мужчину в мотоциклетном шлеме, который стоял возле ограждения. В дальнем углу загона сидел, обхватив голову руками, еще один человек.

С треском расколовшая небо молния осветила опушку леса. Незнакомец в шлеме резко обернулся и тут же присел.

— Вот дерьмо, — зашипел Хоппи. — Он нас увидел.

Прехост покачал головой.

— Стой тихо.

Дождь усиливался. Капли стали мельче, но число их увеличилось в тысячи раз. Зашумели тополя.

Человек в шлеме все еще смотрел в сторону леса.

Хоппи подался вперед.

— У него что-то в руке.

— Ш-ш-ш.

Пламя, еще недавно бушевавшее внутри ограждения, стало затухать.

— Осторожнее, Фред, — снова зашептал Хоппи. — У него что-то в руке.

Человек в шлеме внезапно приподнялся, размахнулся и швырнул то, что было у него в руке. Предмет ударился о сосну футах в двадцати от того места, где скрывались полицейские.

Оба рухнули как подкошенные.

Прошло несколько секунд, и Хоппи почувствовал неприятное щекотание в носу.

— Дело дрянь, Фред. Это газ. Беги. Беги!

Вскочив на ноги, они еще успели увидеть, что незнакомец чиркает спичкой по коробку.

Копы устремились в разные стороны.

— Полиция! — крикнул Прехост. — Бросить оружие! Руки вверх!

Человек за ограждением тоже поднялся.

— 'олиция? 'олиция? 'ра'да? Фы олиция?

Человек в шлеме отшвырнул спички и, наклонившись, выхватил что-то из похожей на большой термос емкости. Глаза его отыскали скачущего по лесу Хоппи, и в следующий момент он запустил что-то прямо в убегающего копа.

Хоппи заметил летящий в него метательный снаряд и без раздумий бросился на сырую траву. Прижав дробовик к телу, он прикрыл голову свободной рукой. Когда же, решив, что опасность миновала, он рискнул приподняться, то увидел в пятнадцати дюймах от себя похожие на два оникса глаза разъяренной змеи.

Глава 47

Длинный конец галстука Парди заткнул за ремень, на котором висел и его полицейский жетон. Зажав зубами дужку дешевых очков, он стоял, слегка наклонившись вперед, и разглядывал красную «веспу» с таким видом, будто решал, как лучше ее приготовить.

Кельда никогда не встречалась с Сэмом Парди лично, но интуитивно сразу выделила его из столпившихся вокруг скутера людей. Показав патрульному удостоверение, она подошла к полицейскому и сказала:

— Детектив Парди? Я специальный агент Кельда Джеймс.

Он повернул голову, окинул ее оценивающим взглядом и проворчал:

— Вижу.

— Извините?

Парди убрал мешавшие разговаривать очки.

— Ничего. Приятно познакомиться. Это и есть «веспа»?

— Да.

Он снова перевел взгляд на скутер.

— Знаете, эти штуки, оказывается, даже не надо регистрировать. Если объем двигателя меньше пятидесяти кубиков, они не считаются мотоциклами. Достаточно вот такой нашлепки. — Он показал на заднее крыло. — Видите? Вон там. Кто не знает, где искать, может запросто не заметить.

— Да.

Кельда не могла понять, что за игру он с ней ведет, а что это именно так и что он ведет с ней игру, она нисколько не сомневалась. Поддаваться ему, принимать его правила у нее не было ни малейшего желания.

— Я вот подумал, — продолжал Парди, — не пользовался ли ваш друг услугами… — он кивнул в сторону одноэтажного здания из красного кирпича, в котором размещался Центр психического здоровья, — этого заведения.

Небо на западе потемнело, и по его серому полотну то и дело прыгали молнии. Для жителей Боулдера, расположенного вблизи гор, появление грозовых туч часто становится полной неожиданностью — они выныривают из-за пиков подобно громадной волне надвигающегося цунами. Так было и на этот раз. В воздухе уже пахло дождем.

— Вы хотите знать, был ли Том Клун пациентом центра? По крайней мере мне об этом ничего не известно.

— Тогда зачем он приехал сюда?

Кельда изобразила недоумение, думая о том, как Айре удалось уговорить Тома оставить «веспу» и заманить его в свой «патфайндер».

— Клун искал работу. Может быть, и сюда приехал с той же целью. Почему бы вам не поспрашивать у тех, кто там работает? Возможно, он даже заполнил бланк заявления.

Парди улыбнулся с видом человека, которого так просто не проведешь, и постучал по часам:

— К сожалению, мы немного опоздали. Рабочий день закончился, так что там остался только дежурный персонал. — Он пожевал нижнюю губу, которая почти скрылась при этом под густыми усами. — Скажите, агент Джеймс, вы когда-нибудь пробовали, ведя расследование, получить помощь у психотерапевта? Нелегкое это дело. Ох, нелегкое.

Она заметила, что улыбка Парди при этом странным образом переместилась в глаза.

— Насколько я понимаю, никто не видел, как Клун сюда приехал? И никто не опознал эту «веспу» как его?

— Так и есть. Никто, кроме вас.

В горах громыхнуло. Парди никак на это не отреагировал, но шагнул к скутеру и вытянул над ним руку, словно волшебник, собирающийся продемонстрировать чудо левитации.

— Хотите угадать, где этот скутер видели в последний раз? Я имею в виду, до сегодняшнего дня?

Она едва не выругалась, потому что вопрос застал ее врасплох, но сдержалась и пожала плечами:

— Нет. Почему бы вам меня не просветить?

Впрочем, Кельда уже знала, что скажет детектив: Тома видели рядом с офисом доктора Грегори.

Парди кивнул:

— На Уолнат-стрит. Западнее Девятой. Вам знаком этот район? Там все вперемешку — и жилые дома, и конторы. Неплохое местечко, но, на мой взгляд, слишком близко от Каньон-бульвара.

Да, офис доктора Грегори. Что же еще он ей приготовил? Из-за гор вылетела серебряная стрела молнии.

— Похоже, дождь сегодня все же будет, — сказала Кельда.

Парди повернул голову, и лицо его отразило удивление, как будто он только теперь заметил приближающиеся тучи.

— Да, самое время. Сезон муссонов. А почему, по-вашему, он оказался на Уолнат-стрит?

— Откуда мне знать?

— Ну, я просто подумал…

— Когда скутер видели там? — спросила Кельда, хотя и не надеялась, что детектив ответит.

Он ответил.

— Позавчера.

— И на нем был Том Клун?

— Да, ваш друг.

Вот оно, подумала Кельда.

— Может быть, у него там какие-то дела.

— Дела? Вроде встречи с кем-то? Такого рода дела?

— Да. Что-то вроде этого.

— Ага. Вот как. Может быть, он покупал страховку. Или консультировался с адвокатом по поводу налогов.

— Перестаньте, детектив. Хватит. Я не знаю, что там делал Том Клун. Я не заглядываю в его ежедневник. Мы вообще едва знакомы.

— Чушь. Вы знаете его гораздо лучше, чем хотите это признать. И вам прекрасно известно, что он там делал. Ну да ладно. Я ведь тоже знаю, что он там делал. Знаю, с кем он встречался на Уолнат-стрит. Просто хотелось посмотреть, как у нас с откровенностью. У нас с вами. У простого копа и федерального агента. У мужчины и женщины.

Кельда просто потеряла дар речи.

Сверху упали первые капли. Патрульный приготовился накрыть «веспу» брезентом.

Парди кивнул ему, наморщил нос и посмотрел на Кельду:

— Вы видели Клуна или разговаривали с ним после того, как его в последний раз видели позавчера на скутере?

— Нет, не видела.

— Что ж, я тут упоминал об откровенности… Похоже, у нас с вами получается не так хорошо, как хотелось бы. — Он потер виски. — У меня от всего этого голова разболелась. Не найдется таблетки тайленола или чего-нибудь? Я заметил, что вы прихрамываете.

Кельда выругалась про себя, надеясь, что уж этого-то детектив не заметил.

Глава 48

«Так вот что это был за звук», — подумал Хоппи.

Змея все еще лежала, свернувшись на прогревшемся за день камне, но уже настороженно приподняла голову, а чешуйки на хвосте издавали звук наподобие детской погремушки. Черные глазки казались подгоревшими зернышками риса.

Хоппи попытался вспомнить какие-то правила, регулирующие поведение в столь критической ситуации.

«Двигаться или оставаться неподвижным? Если двигаться, то как — медленно или быстро?»

Он потянулся к спусковому крючку. Складывавшийся в голове план был прост: вскочить со всей возможной проворностью на ноги и всадить в мерзкую тварь весь заряд дроби. Хоппи даже решил сделать это на счет три. Не сводя глаз со змеи, он начал отсчет. «Раз… два…»

Наверное, змея считала быстрее. Ее голова молниеносно сместилась вправо. Едва заметно, примерно на дюйм.

Хоппи не стал ждать. Он даже не вскочил. Едва глаза зарегистрировали маневр врага, как палец сам дернул курок.

Вспышка, затмившая блеск молнии, едва не ослепила его, а грохот выстрела перекрыл удар грома. Все это — шум, огонь да еще отдача, едва не вывернувшая локоть, и острая, словно его ужалила пчела, боль во лбу — заставило Хоппи на мгновение забыть о змее.

Он вспомнил о ней через пару секунд, отполз и поднялся. Удивительно, но выстрел получился удачный. Примерно восемь дюймов змеиного тела осталось на камне. Черные глазки исчезли, но хвост еще подергивался. Может быть оттого, что по камню лупил дождь.

Хвост подергивался беззвучно, но ничего странного в этом не было, потому что весь мир погрузился в тишину. Слух не выдержал чудовищного взрыва децибелов. Острая боль во лбу навела Хоппи на мысль о том, что змея все же успела вонзить в него клыки, прежде чем заряд дроби разорвал ее на части.

— Фред! Фред! — закричал он, забыв на время о человеке в мотоциклетном шлеме, о его странных, заполненных бог весть чем бомбочках, и, конечно, о чудном парне за ограждением.


Проливной дождь внезапно ослабел, сменившись тем, что метеорологи обычно называют моросью. Над вершинами гор протянулась тонкая синяя, с оранжевым, полоса.

Прехост огляделся. Парень в мотоциклетном шлеме исчез. Не было видно и бедолаги в загоне. И только стоящий посреди небольшой вырубки его приятель Хоппи указывал дробовиком на громадный камень.

Фред так и не понял, какого черта его напарнику приспичило палить из ружья.

— Хоппи, пригнись! — зашипел он. — Пригнись!

Но Хоппи не реагировал.

Прехост подполз ближе.

— Пригнись! Вниз!

Никакого результата.

Прехост швырнул в него камешек и попал в ногу. Хоппи дернулся и повернулся, держа оружие на изготовку. Прехост помахал рукой:

— Это я! Я!

«Господи, он же сейчас меня пристрелит!»

Узнав наконец друга, Хоппи опустил ствол. Фред выразительно замахал обеими руками, и на сей раз напарник, похоже, понял, что от него требуется.

Он присел.

— Я убил змею.

Голос его прозвучал неестественно громко, как будто Хоппи объявлял о своем успехе широкой аудитории.

— Что?

Хоппи видел, как шевелятся губы товарища, но ничего не слышал. Он покачал головой и добавил:

— Это была гремучая змея.

— Здесь? На такой высоте? Невозможно.

Хоппи показал на уши и покачал головой.

— Я тебя не слышу. Оглушило.

Со стороны «загона» послышался неуверенный крик.

— 'олиция? 'о'огите! 'олиция? 'о'огите! 'о'огите!

Прехост поднял руку, показывая приятелю, что тот должен помолчать.

— 'о'огите! 'о'огите!

— Я слышал, — сказал Хоппи.

— Идем. Только осторожно. Мы не знаем, где тот парень в шлеме.

— Ладно.

Мужчины двинулись к опушке.

— Прикрой меня, — шепнул Фред, когда деревья наконец расступились, и, не дождавшись ответа, добавил: — Ты меня слышишь?

Хоппи кивнул и поднял ружье.

— Да, я тебя понял.

Прежде чем подойти к ограждению, Прехост внимательно осмотрелся. Человек за проволочной сеткой мало чем походил на самого себя.

— Клун? Ты?

— Да! Да!

— Кто это сделал? Кто посадил тебя туда?

— Какой-то 'арень! Он 'се т'ердил 'ро штрах и де'ушек!

Прехост ничего не понял и подошел ближе.

— Что такое? А ворота? Здесь нет выхода? Ты можешь оттуда вылезти? Сможешь перебраться через сетку?

— Не 'рикашайтесь к ней! — завопил Клун. — Не 'рикашайтесь к ней! Она 'од током! 'ас ударит!

— Да? — Прехост поспешно отдернул руку. Потом дошел до угла, осмотрел место, где идущий из шахты кабель был подсоединен к металлической сетке, и повернулся к Хоппи. — Все в порядке? Ты наблюдаешь за лесом?

Хоппи выставил вверх большой палец. Прехост взялся за желтый кабель левой рукой и с силой дернул.

— Ну, вот и все. — Он помахал свободным концом. — Можешь вылезать, Клун. Сил хватит?

— Да, да!

— Валяй. Нет, подожди. Куда подевался тот парень? Тот, в шлеме?

Клун кивнул в сторону дома:

— Туда. Он 'о'ежал туда.

— Ты знаешь, кто он такой?

— Нет, не жнаю. Ду'аю, я 'идел его 'чера ф 'оулдере, но нишего не 'о'ню. Я ошнулся уже ждесь.

— Зачем он это сделал?

— Штрах. Он хотел научить 'еня штраху. И еще го'орил 'ро какую-то деу'шку.

— Про кого?

Том Клун застонал.

Хоппи подошел к напарнику.

— Фред, Клуна лучше оставить здесь, пока мы не найдем того парня. Возьмем с собой — хлопот не оберемся. А здесь ему ничто не угрожает. Он нам еще пригодится.

— Ты прав, — согласился Прехост и, повернувшись к Тому, сказал: — План меняется. Побудешь здесь, пока мы поищем того парня. Мне нужно поговорить с ним и выяснить, что он знает про убитую девушку. Вернемся скоро.

— Нет! Нет! — закричал Том.

Прехост поднял кабель и поднес его к сетке. Искры рассыпались в сумерках подобно небольшому фейерверку.

— Да, боюсь, что да. На твоем месте я бы не прикасался к ограждению.

— Нет!

— Не беспокойся, мы вернемся. — Прехост повернулся к Хоппи: — Как слух? Возвращается?

— Понемногу, Фред.

— Что за отметины у тебя на голове?

Хоппи провел ладонью по лбу.

— Наверное, она меня достала. Змея. Ты не знаешь, через какое время начинает действовать яд?

— Так это была гремучая змея? Говоришь, гремучую подстрелил?

— Да. Она еще лежит там, на камне. То, что осталось.

— Невозможно. Они так высоко не заползают. Думаю, у тебя галлюцинации, приятель. А на лбу ожог от выстрела. Ты едва не вышиб себе мозги, охотясь за воображаемой змеей.

Том слушал разговор с едва сдерживаемым раздражением и наконец, воспользовавшись паузой, устало произнес:

— Ж'еи… у него 'ыли ж'еи…

— Что?

— Ж'еи! 'ожалуйста, не за'удьте о'о 'не! 'ожалуйста!

Прехост остановился и посмотрел на Клуна:

— Не забыть о тебе, Том? Могу сказать только одно: будь поосторожнее со своими желаниями. Разве мамочка не учила тебя этому?

Глава 49

Во второй половине дня Лорен взяла выходной. В планы моих девочек входил поход в центр города и воссоединение со мной перед обедом. Но за окнами серело, гром напоминал о себе все слышнее, над Боулдером сгущались тучи, а значит, планы вполне могли измениться. Я вышел во двор через заднюю дверь. Небо в восточной части еще оставалось синим, но западный край уже оказался во власти тяжелых серых волн, неумолимо накатывающихся на печально застывшую массу гор.

Я вернулся в офис и позвонил жене на сотовый:

— Привет, милая. Как там мои девочки?

— У нас все хорошо. Похоже, мы наконец-то дождемся дождя. Видел, какие тучи?

— Конечно, видел. Вы сейчас где?

— В «Нордстреме». Собираюсь оплатить кое-какие покупки для Грейс. Ты уже закончил?

«Нордстрем» — торговая Мекка восточнее Боулдера. Новый молл сводил меня с ума. Стоило мне оказаться к нему ближе чем на милю, как пульс начинал скакать, давление прыгало вверх, а терпение просто испарялось. Я не говорю о набеге на детский отдел «Нордстрема», но вообще экскурсии по пригородным моллам являлись добровольно взятой на себя обязанностью и увлечением, которому Лорен, на мой взгляд, отдавалась с непомерным энтузиазмом.

— Да. Последний пациент попросил отменить встречу. Полагаю, ты хочешь внести в наши планы кое-какие изменения и перенести обед домой? Тогда вам с Грейс не придется ехать в город в такую непогодь.

— Ты приготовишь?

— Готовить? Я позабочусь о том, чтобы на столе были продукты. Можно взять что-нибудь готовое.

— Можешь подождать минут пятнадцать-двадцать? — спросила она. — Посмотрим, что будет дальше. Мне все-таки хотелось бы куда-нибудь сходить. И Грейс не возражает.

— И ты еще не устала?

В вопросе содержался легкий намек на рассеянный склероз, от которого страдала Лорен. Похода по магазинам часто бывало более чем достаточно, чтобы уложить ее в постель.

— Пока все в порядке.

— Хорошо, тогда я найду себе какое-нибудь занятие. Может быть, ты сама перезвонишь, когда вы окончательно определитесь?

— Грейс говорит, что любит тебя.

— Я и не сомневаюсь. Скажи ей, что я тоже люблю ее и ее маму.

В ожидании звонка я занялся бумажной работой: просмотрел расписание на ближайшие дни, сделал кое-какие пометки, просмотрел старые файлы.

Дайана, приоткрыв дверь, пожелала спокойной ночи и напомнила, чтобы я запер дверь.


Прошло полчаса. Никто так и не перезвонил, и я подошел к окну. Гроза бушевала, но небо на западе уже прояснялось, а это лишь подтверждало мое предположение о том, что налетевший на город ураган вовсе не является авангардом летних муссонов. В Скалистых горах такие бури — обычное явление; еще немного, и тучи умчатся на равнины, а нас завтра ожидает еще один неумолимо жаркий день.

Сотовый завибрировал. Я достал его из кармашка, увидел незнакомый номер и перевел звонок на громкую связь.

— Доктор Грегори? — В голосе явно звучали истеричные нотки. — Это То' Клун. 'ы 'ожете 'не 'о'очь? 'еня 'охитили. Кто-то 'ытается 'еня у'ить. Урок штраха! 'ереж'оните 'не 'ря'о шейчаш. 'ожалуйста, 'о'ыстрее! 'не нужна 'аша 'о'ощь!

Он продиктовал номер, который уже высветился на дисплее.

— Том? Какого черта?

Связь прервалась. Я перезвонил. Номер, названный Клуном, оказался занят. Я подождал полминуты и позвонил еще раз. Снова занят. Я прошелся по кабинету и сделал третью попытку. Ответили после второго гудка.

— Том?

Глубокий, звучный голос никак не мог принадлежать моему пациенту.

— Подождите, — спокойно сказал незнакомец. — Ваш друг здесь. Сейчас я передам ему телефон.

— Доктор Грегори? — закричал Том. — 'о'огите 'не.

Он был, очевидно, встревожен, так что мой тон профессионального терапевта никак не вязался с явно исключительными обстоятельствами, Однако ничего другого в данный момент я предложить не мог.

— Конечно, Том. Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам. Где вы сейчас?

— Ф горах. — Наверное, он обратился к кому-то, кто стоял рядом. — Где я, 'ока? — Через секунду Том заговорил снова: — 'озле Уорда. Ф горах. Жнаете где это? Индейшкий 'ик.

— Да, знаю. Я знаю, где Уорд. Вам нужна «скорая помощь»? Я могу ее прислать.

— Нет!

— Тогда вам нужно вызвать полицию. Том, они вам помогут. В какую бы беду вы ни попали, они вам помогут.

— Нет! — рявкнул он. — Никакой 'олиции! Я нишего не шделал. Нишего. Кто-то 'охитил 'еня, што'ы дать урок штраха. 'риежжайте и жа'ерите 'еня отшюда, но только не 'ыжы'айте 'олицию. Они хотели 'еня у'ить. 'ы 'риедете?

Взывать к благоразумию человека в столь отчаянном состоянии совершенно бессмысленно.

— Да, Том, я приеду за вами. Кто-нибудь может рассказать, как туда добраться?

— Да. Ждесь шо 'ной 'ока.

— Ока? Его зовут Ока?

— Не Ока! 'ока!

В трубке снова послышался густой спокойный голос:

— Меня зовут Бока. Ваш друг очень плох. На вашем месте я бы поторопился.

— Что у него с голосом? Почему он так странно говорит?

— Его покусали пчелы. Очень сильно. Лицо распухло. И одна укусила в язык. От него пахнет бензином, и он постоянно говорит о каких-то змеях, напалме и электрическом заборе. И о страхе. Кто-то учил его, что такое страх. Парень выглядит так, как будто только вышел из боя. Я и сам немного воевал, так что знаю, как выглядят люди, прошедшие через все это дерьмо.

Пчелы? Змеи? Напалм? Я не мог понять, в ком Том нуждается в первую очередь. Может, ему нужен хирург или инъекция халдола?

— Вы можете отвезти его куда-нибудь?

— Моя машина сейчас в ремонте. Налетел на лося возле Алленспарка. У меня с собой только горный велосипед.

Я сразу понял, что у Боки своя история, но сейчас на нее не было времени.

— Как мне до вас доехать?

Когда он закончил, я повторил все еще раз. Мой собеседник внес лишь одну поправку.

— Бока, — сказал я, — вы можете задать Тому один вопрос?

— Слушаю.

— Спросите, был ли он когда-нибудь на Гавайях?

— Что?

— Знаю, звучит странно, но вы просто спросите. Был ли Том когда-нибудь на Гавайях?

Я слышал, как Бока повторяет мой вопрос.

— Што? Нет!

Таким был ответ Тома.

— Спасибо, Бока. Я слышал. Никогда?

— Никогда?

— Никогда. Я никогда не 'ыл на Га'айях.

Причин лгать у Тома не было. Ни одной. Учитывая стрессовое состояние, в котором находился мой пациент, он, наверное, даже не понял, почему его об этом спрашивают. И даже если бы понял, то, как подсказывала мне профессиональная интуиция, не смог бы соврать с такой легкостью.

— Еще раз спасибо, Бока.

Десять секунд спустя, когда я все еще раздумывал о том, какое значение имеет установленный факт, что Том Клун никогда не пересекал Тихий океан, мой телефон опять зазвонил.

— Это я, — сказала Лорен. — Грейс раскапризничалась. Мы возвращаемся домой. Ждем тебя. Купишь что-нибудь на обед?

— Планы изменились. Мне нужно срочно прибыть к одному из пациентов. Домой уже не заеду. Извини.

— Шутишь? — огорченно спросила она.

— Если бы. Надо ехать в горы. Вернусь, наверное, поздно. Поцелуй за меня Грейс. Люблю вас обеих. Позвоню, когда буду знать, что там происходит.

Глава 50

Прехост и Хоппи возвращались по тропинке к домику.

— Послушай, наш парень побежал к машине, а когда понял, что не может уехать, рванул вниз по дороге. По-моему, он постарается вернуться в Уорд. В этом чертовом городишке наверняка найдутся желающие помочь ему независимо от того, что он сделал.

— Звучит логично, Фред, — согласился Хоппи. — Но я думаю, что нам надо обязательно проверить ту шахту. По-быстрому. Он мог и там спрятаться. Поставь себя на его место. Он думает, что мы идем по его следу. Торопится. До домика далеко. Первое, что приходит на ум, — шахта. К тому же он мог решить, что мы ничего о ней не знаем.

— Может быть.

— Будем осторожны. Не исключено, что он хранит там оружие или бог знает что еще.

— Например, парочку гремучих змей, — усмехнулся Прехост.

Хоппи промолчал.

Дождь прекратился, стало прохладно.

— Лето здесь, наверное, еще короче, чем у нас, — заметил Прехост. — А ты как думаешь?

— Какое ж это лето? — Хоппи пожал плечами. — Ну так что, Фред? Заглянем в шахту?

— Ладно, уговорил. Заглянем, осмотримся и назад.

— Конечно, Фред. Мы только заглянем.

— Я все думаю, что за парень этот Оливер, — продолжал Прехост. — Что он делает в такой глуши? И зачем ему тот загон, где мы нашли Клуна? Что здесь вообще происходит? У тебя есть какие-то соображения?

Они вышли на вырубку у входа в шахту.

— Есть, понял, — сказал Хоппи. — Знаешь, что это мне напоминает? Концлагерь. Ну, что-то вроде тюрьмы.

— Попробуй открыть дверь.

Хоппи потянул дверь на себя.

— Подается. Тут нет ни замка, ни даже задвижки. Думаю, он поставил ее только для того, чтобы не было слышно, как работает генератор.

— Открывай. — Прехост включил фонарик и навел луч на дверь. — Посмотрим, что у него там, и вернемся к дому.

Закрывавшая вход в шахту дверь представляла собой обычный щит из нескольких досок, обшитый для лучшей звукоизоляции жестким пенопластом. Обнаружив, что она ничем не закреплена, Прехост просто оттащил ее в сторону. Гул генератора вырвался из шахты, точно рев зверя из пещеры.

Прехост заглянул в узкий, сумрачный коридор.

— Его здесь нет, Хоппи. Уходим.

— Черт возьми, Фред, раз уж мы сюда попали, давай хотя бы посмотрим. Дай мне фонарик, я на минутку.

Прехост неохотно протянул приятелю фонарик, и Хоппи, наклонив голову, переступил невысокий порожек.

— Только побыстрее. Здесь полно угарного газа от генератора. К тому же нашего парня здесь нет. Я в этом абсолютно уверен. Мы впустую тратим время.

Сделав три или четыре шага, Хоппи исчез во мраке, а еще через несколько секунд в нем же растворилось и желтое пятно фонарика. Прехост чертыхнулся.

Прошла минута, потянулась вторая. Наконец из темноты вынырнул сначала луч света, а потом и сам Хоппи. Дышал он тяжело, через рот, как собака в жаркий день. Отдышавшись — на это ушло еще секунд пятнадцать, — Хоппи простонал:

— Ты должен на это посмотреть.

— Что? Он там?

— Да, там. — Хоппи прислонился к стене и покачал головой. — Ты должен на это посмотреть.

— Что я люблю, так это пещеры и дерьмо, — пробурчал Прехост. — Это далеко? Какой смысл лезть в темноту, если ты и так уже нашел его?

— Пустяки. Пройдешь футов тридцать, и там будет что-то вроде комнаты. Только держи голову пониже, потолок там довольно низкий. Но ты должен сам увидеть, чем он там занимался. Должен.

— Он застрелился?

Хоппи пожал плечами.

— Не разглядел.

— Крови много?

— Там всего хватает. Настоящее месиво. Посмотришь сам. Увидишь, что он там планировал.

— Лаборатория?

— Не знаю. Может, ты разберешься лучше.

— Черт! Ладно, веди.

Хоппи прислонил ружье к самодельной двери, шумно вдохнул свежего воздуха и, наклонившись, шагнул в пещеру. Прехост последовал за ним. Запах выхлопного газа заставил его поморщиться.

Недалеко от входа, шагах в пяти-шести, коридор уходил вправо. Деревянные опоры прогнили и потрескались.

— Не нравится мне это, — сказал Прехост.

— Уже недалеко, Фред. Генератор стоит в такой мелкой нише справа. Еще футов пять. Парень там же.

И действительно, звук работающего генератора доносился оттуда, куда показал Хоппи.

— Держись правой стороны, Фред. Слева потолок очень низкий.

— Мне это очень не нравится, — уже настойчивее повторил Прехост, но все же отступил вправо.

Наконец Хоппи остановился и посветил вверх, над головой напарника.

— Все, можешь выпрямиться. Здесь высоко.

Прехоста тошнило, в затылке начала пульсировать острая боль — первые признаки отравления угарным газом были налицо.

— Давай поторапливаться, Хоппи. Мы же дышим ядом. Не хватало только потерять сознание и умереть в этой чертовой шахте.

— Ты наполовину прав, Фред. Один из нас умрет и останется здесь. Мне очень жаль.

— Что?

Только теперь Прехост заметил, что в левой руке друга появился маленький пистолет.

— Я не могу рисковать, Фред. Если Оливер знает, кто убил девчонку, ты тоже можешь это узнать. Я не могу рисковать, Фред.

— Что ты, черт возьми…

Выстрел наполнил пещеру гулким эхом. Прехост сделал шаг назад, как будто удар пули можно было смягчить так же, как толчок рукой, — отступив. Он еще успел осознать, что пуля вошла в грудь, под сердцем, и что земля почему-то ушла из-под левой ноги.

— Вот же дерьмо!.. — удивленно пробормотал детектив, и это были его последние слова — в следующее мгновение он уже летел в черную бездну уходящего вертикально вниз ствола шахты.

Наблюдавший за падением напарника, Хоппи досчитал до двух, когда снизу донесся глухой удар, и сразу же поспешил к выходу. Выбежав на свежий воздух, он зацепился ногой за ветку и упал. Легкие горели, голова раскалывалась от боли, глаза слезились.

— Мне так жаль, Фред.

Полежав с минуту, он посмотрел сначала в одну сторону, туда, где находился домик Оливера, потом в другую, где дожидался освобождения Том Клун. Куда идти? Хоппи не знал.

— Ладно, Оливер, тобой я займусь позже. А сейчас у меня на очереди Том.

На полпути к загону он вдруг вспомнил, что оставил возле шахты ружье, и побежал назад. Странно, но дробовик исчез.

— Черт! Черт, черт!

Хоппи поводил по сторонам лучом фонарика, но так никого и не увидел. Он тщательно проверил служебное оружие, перезарядил и вернул в кобуру на лодыжке маленький пистолет и потрусил к ограждению.

То, что загон пуст, стало ясно еще до того, как он выскочил на опушку.

Том Клун исчез.

Оранжевый кабель валялся примерно в футе от металлической сетки. Судя по всему, пленник каким-то образом нарушил соединение, а потом перебрался через ограждение и дал стрекача.

Черт!

Том Клун исчез.

Дробовик исчез.

Фред Прехост, единственный союзник, тот, на кого Хоппи мог положиться, лежал на дне шахты.

План не сработал.

Хоппи отступил в лес, успокаивая себя тем, что по крайней мере гремучая змея ему больше не угрожает.

Все складывалось не так уж плохо. Он почти расслабился, когда вдруг вспомнил, что вместе с Фредом Прехостом в бездну отправились и ключи от «субурбана», лежавшие в кармане его брюк.

Еще один просчет.

Часть четвертая Шаг во тьму

Глава 51

Ближайший к городу участок Боулдер-Каньон-роуд представляет собой двухполосное чудо инженерного искусства, плотно обнимающее далекие от плавных контуры реки, несущей воды с заснеженных вершин Скалистых гор к далеким просторам равнин. Всего лишь в нескольких сотнях ярдов от города дно каньона уходит вниз, в вечную тень круто поднимающихся ввысь скалистых стен. В зависимости от времени года каньон привлекает толпы пеших туристов, байкеров, любителей пикников, скалолазов и бездельников.

В обычные летние вечера машин на Боулдер-Каньон-роуд не так уж много, и большинство их владельцев — либо возвращающиеся домой после работы жители расположенных выше в горах мелких городков, либо игроки, направляющиеся в центры местной индустрии развлечений в Блэкхоке и Сентрал-Сити.

Свернув с шоссе на уходящую вверх незнакомую дорогу, Кельда внимательно наблюдала за вытянувшимися за ней автомобилями. В том, что за ней следили, она почти не сомневалась. Полотно оставалось мокрым после недавнего дождя, и Кельда ехала осторожно, потому что, во-первых, не была уверена в чужой машине и, во-вторых, надеялась рано или поздно увидеть «хвост» в зеркале заднего вида. Миновав отель «Красный лев», она заметила позади себя внедорожник с яркими и мощными, как лазеры, фарами и чуть дальше четырехдверный седан «мицубиси».

Приглядевшись, Кельда обнаружила одного пассажира во внедорожнике и полное отсутствие таковых в «мицубиси». По прошествии нескольких минут к неспешно ползущей вверх веренице присоединился спортивный «лексус». Некоторое время он послушно тянулся в хвосте парада, но потом его владелицу перестала устраивать роль аутсайдера, и она резко пошла на обгон, выбрав для маневра далеко не самый широкий отрезок.

По прошествии не отмеченных никакими событиями двадцати минут, завершив подъем на высоту восьми тысяч футов над уровнем моря, Кельда подъехала к водохранилищу Баркер возле Нидерланда, пользующегося дурной славой городка, охраняющего вершину каньона. В процессе подъема возглавляемая Кельдой группа возросла еще на две машины, модели и марки которых ей не удалось определить из-за наступивших сумерек. Оставалось надеяться, что получить о них хоть какую-то информацию позволят огни Нидерланда.

Следовавший за ней от самого Боулдера внедорожник притормозил возле стоянки у ресторана. Почти сразу же после этого два неопознанных автомобиля ушли на юг, в сторону шоссе № 72. И только седан остался с Кельдой после того, как она свернула на север, к Уорду. «Мицубиси» упорно сохранял дистанцию в сто футов. Если это «хвост», подумала Кельда, то вряд ли ему доведется покинуть ряды правоохранителей добровольно.

Она подумала о Билле Грейвсе. Но Билл никогда бы не действовал так прямолинейно. Если же в седане все-таки он, то… Вывод был очевиден: Билл хотел, чтобы она знала — он здесь.

Кроме них двоих, в Уорд, похоже, никто не стремился. Как, впрочем, и из него. Движение по 72-й севернее Нидерланда вообще не отличалось интенсивностью. Ни днем, ни ночью. Она попыталась развернуть лежащую на пассажирском сиденье карту и едва не пропустила поворот на Чиф-Крик, успев вывернуть руль в самый последний момент. Признаки цивилизации попадались все реже.

Шансы на то, что «мицубиси» последует за ней, Кельда оценивала как пятьдесят на пятьдесят.

Он свернул.

— Чтоб тебя, Билл! Это же не твое дело.

Воспользовавшись моментом, когда преследователь исчез из виду за изгибом дороги, Кельда добавила газу и пошла в отрыв. Пролетев второй, а потом третий поворот, она резко притормозила. «Форд» развернуло так, что он почти перегородил полосу. Кельда выскочила из машины, отбежала на несколько метров и укрылась в канаве, за громадным булыжником. Легкий как перышко «ЗИГ-зауэр» уже был в ее руке.

«А если это не Билл?»

Через несколько секунд на дороге появился автомобиль. Не седан. Машина остановилась. Водитель осторожно выступил в темноту. Это был мужчина в серых брюках. Вид стоящего поперек пустого «форда», очевидно, смутил его.

Лица мужчины Кельда не видела. Силуэтом он напоминал Билла Грейвса. За одним исключением. В левой руке незнакомца ничего не было, а Билл, видя перед собой явную ловушку, никогда бы не вышел из машины без оружия.

Хотя если он знал, что засаду устроила Кельда, то мог и не вытащить пистолет.

Пока мужчина медленно обходил «форд», Кельда выбралась из канавы и зашла ему в тыл. Когда их разделяло не более трех футов, она прошептала:

— На колени.

Мужчина рухнул на колени с такой поспешностью, как если бы он был католиком, представшим вдруг перед папой римским.

— Лечь. Лицом вниз. Положить руки так, чтобы я их видела.

Незнакомец подчинился.

И тогда Кельда увидела красный гипс.

— О нет! — простонала она.

— Боже, как я надеялся, что это вы, — сказал доктор Грегори. — Теперь-то мне можно подняться?

Глава 52

Оставив Сэма Парди и красную «веспу» у Центра психического здоровья, Кельда остановилась у «Идеального рынка» на Северном Бродвее. Прихлебывая из бутылки охлажденный чай и пережевывая безвкусный сандвич с индейкой, она поглядывала в окно «форда» и думала о том, осталось ли у нее в запасе что-то еще. Машина смотрела на юг, и небо над хребтом, где еще недавно вскипали грозовые облака, было хотя и темно-синим, но чистым.

В сумочке подал голос телефон.

Увидев номер на дисплее, она замерла от изумления, но на всякий случай — его телефоном мог воспользоваться кто-то еще — ответила официально:

— Кельда Джеймс.

— Это я, детка, — прошептал Айра. — Похоже, я все испортил. Тут появились парни с ружьями, и мне пришлось брать ноги в руки. Думаю, он смылся.

— Кто смылся?

— Ты знаешь. Наш парень. Тот, с которым мы хотели побыть наедине. Он смылся.

— Он… как-то выбрался из… комнаты?

— Да. Выбрался из комнаты. Получилось не очень хорошо, и мне требуется твоя помощь. Мне очень требуется твоя помощь.

— Что надо сделать?

Кельдой овладело удивительное спокойствие. Она поняла главное: Том и Айра живы.

— Приезжай и забери меня.

— Где ты?

— Возле Уорда. У меня там домик, о котором я тебе никогда не рассказывал.

— Ты в той… комнате? Ну, там, где вы были вдвоем?

— Да, там. Я неподалеку от той комнаты. Комната вообще-то на улице. Это все очень сложно, Кельда.

— Но ты-то в домике?

— Нет. Я в лесу. Боюсь, что за домом наблюдают. Они вывели из строя мою машину.

— Кто эти парни с ружьями?

— Не знаю. Они просто вышли из лесу и сразу стали стрелять.

— Тебя они видели?

— В лицо — нет. Видели дом и машину.

— И машина? А наш парень… он ушел?

— Я в этом почти уверен. Или же его взяли те двое, с ружьями. Не знаю.

— Ему известно, кто ты?

— Нет. Я был осторожен.

«Ты был осторожен».

— Как они выглядели? Те двое?

— Я их плохо рассмотрел. Было уже темно, и шел дождь. Все случилось очень быстро. Они белые. Немолодые.

— Копы?

— Не знаю. Может быть.

— Но они назвались, Айра?

Его «нет» предшествовала короткая заминка.

— Нет?

— Нет.

Кельда уже рассудила, что если бы те двое были полицейскими, Айра не сказал бы ей этого. Он бы подумал, что она не захочет впутываться в историю с копами и просто не приедет.

— Айра, скажи, ты имеешь какое-то отношение к тому, что произошло с… со стариком?

И снова мимолетное колебание.

— Он просто оказался там, где его не должно было быть. Я не хотел…

— Как мне тебя найти?

— Я не хотел обижать старика. Ты мне веришь?

— Как мне тебя найти?

— Знаешь дорогу к Брейнард-Лейк? Это в Индейских Пиках.

— Кажется, я была там однажды.

— Ну вот. Сначала доедешь до Уорда. Дальше делай вот что. — Он подробно расписал маршрут. — У тебя есть оружие?

— Ты сам знаешь, что оно всегда со мной. Я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня.

— Только скажи.

— Пока я буду добираться туда, подумай, что будет дальше. Ладно? Я не знаю, что ты уже сделал, поэтому просчитай следующий шаг.

— Хорошо, я так и сделаю. Можешь на меня положиться. Я люблю тебя, детка.

Кельда закрыла телефон и достала из сумочки карту. Ей понадобилось не более минуты, чтобы понять: добраться до места можно двумя маршрутами. Одна дорога была короче, другую она знала.

Незнакомая машина и ненадежная машина — выбор был предопределен. С Бродвея Кельда свернула влево в направлении Каньон-бульвара.

На Пайн-стрит, где ее остановил красный свет светофора, телефон снова зазвонил. Она решила, что это снова Айра, и ответила, не взглянув на экран.

— Кельда, это я, То', 'о'огите 'не. 'ожалуйста, 'о'огите 'не. 'ы 'ожете 'не 'о'очь?

Глава 53

Разговор с Лорен подействовал на меня не лучшим образом: я зачем-то стал перебирать папки на столе, выронил ключи от машины и еще долго не мог найти сотовый, затерявшийся в образовавшейся на столе неразберихе. Все это время вишнево-красный панцирь на руке как будто посмеивался надо мной. Признаться, я плохо представлял, как справлюсь с машиной на узкой, извилистой дороге, имея в своем распоряжении всего одну здоровую руку. «С двумя руками и на новенькой „мини“ — другое дело. — Я мечтательно улыбнулся. — Эх…»

От моего офиса на Уолнат-стрит до Каньон-бульвара всего один квартал. Еще девять кварталов от центра, и бульвар сужается до двух полос, которые начинают вынужденно повторять изгибы горного перевала, носящего название Боулдер-каньон.

Едва увидев перед собой высящиеся с обеих сторон темные скалистые стены, я понял, что принятый впопыхах план нуждается в серьезной корректировке. Прежде всего нужно было позвонить, и я свернул на Перл-стрит. Даже Лорен вряд ли назовет меня самым ловким парнем в Западном полушарии, а уж шансы на то, что мне удалось бы совладать с сотовым и одновременно удержать машину на скользком после дождя асфальте, практически равнялись нулю. Да и прием в горах оставлял желать лучшего.

— Дайана, — сказал я, услышав щелчок. — Это Алан.

Дайана Эстевес не только верный друг и надежный деловой партнер, но еще и прекрасный психотерапевт. Ее советы помогали мне не раз.

— Откуда ты звонишь? Тебя плохо слышно!

Позитива не бывает без негатива — Дайана никогда не отличалась ангельским терпением.

— Ничего удивительного. Я возле Парка. Мне нужен совет.

— Конечно. И вот тебе совет: никогда не звони из горного каньона. Ничего не получится.

— Спасибо. Но дело серьезное, так что настройся соответственно, ладно? У тебя есть свободная минутка?

— Я как раз решаю, что взять Раулю на обед. Что случилось?

— Мне позвонил пациент. Сказал, что у него проблемы… с какими-то людьми. На него вроде как напали. Ситуация еще не разрешилась, и опасность не миновала. Он хочет, чтобы я приехал за ним и вытащил его оттуда. Это где-то в горах, возле Уорда. Парень, который помогает ему, подтверждает, что мой клиент… в плохом состоянии. Проблема в том, что люди, которые ему угрожают, полицейские и он не хочет, чтобы я обращался в полицию.

— Черт возьми, Алан, как тебе только удается попадать в такие переделки? Я не знаю другого такого человека…

— Дайана, мне нужна консультация. Пожалуйста, помоги. Я знаю, ты можешь, в тебе это есть.

— Параноидальное состояние?

— Скажем так, он очень напуган. Но для этого есть веские причины.

— Психологического или практического плана?

— И те и другие.

Она фыркнула, заменив одним звуком целое предложение, которое могло бы звучать примерно так: «Не могу поверить, что ты позволил себе впутаться в…»

— Есть ли основания предполагать, что он попытается втянуть тебя в нечто рискованное с точки зрения закона? Прежде чем ответить, хорошенько подумай.

— Пожалуй, — не совсем уверенно пробормотал я.

Дайана буркнула что-то вроде «дерьмо», шумно вздохнула и задала следующий вопрос:

— Ему действительно угрожает опасность?

— Судя по тому, что я знаю, да.

— Почему тот парень, о котором ты упомянул, не может отвезти твоего клиента в безопасное место?

— У него нет машины.

— Понятно. Тебе нужен совет? Вот мой совет: позвони в полицию. Не езди туда. Не делай этого, Алан. Если клиенту угрожает реальная и неминуемая опасность, ты имеешь право распоряжаться конфиденциальной информацией так, как считаешь необходимым.

— Я так и думал, что ты скажешь это.

— Похоже, ты меня не слушаешь и собираешься поступить по-своему, не так ли? У тебя есть дочь, Алан. Алан? Даже не…

— Я думаю.

— Не езди туда! Слышишь? Не…

Потерявший веру в себя и свою профессию врач, тот, кому на все наплевать, с готовностью воспользовался бы предложенным Дайаной выходом и благоразумно внял ее предостережению.

Но я не хотел быть врачом, которому на все наплевать, которому ни до чего нет дела.

Каждое утро, поднимаясь с кровати, я со страхом всматривался в свое отражение, цепенея от ужаса при мысли, что превратился в такого врача.

Связь с Дайаной стала хуже, но не настолько, чтобы помешать разговору. Тем не менее я закрыл крышку телефона. Но уже через несколько секунд снова откинул ее и набрал домашний номер Сэма Парди. Его жена, Шерри, наверное, услышала что-то в моем голосе, потому что сразу передала трубку Сэму.

— Да, — сказал он.

— Я нашел Тома Клуна. Точнее, он нашел меня.

Он воспринял мое сообщение примерно так же, как отнесся бы к прогнозу метеоролога, обещающему еще один жаркий день.

— Круто. Что ж, игру ты выиграл. Это хорошая новость. Но призовой фонд пуст, и это плохая новость. Почему ты звонишь мне? Захотелось похвастаться? Ты ведь все равно не скажешь, где Клун, верно? Но будь добр и передай ему кое-что от меня, хорошо? Если он хочет получить назад свою игрушку с мотором, то ему придется вернуться в город и заполнить кое-какие бумаги. Передай, что это займет не менее недели.

— Сэм, я звоню тебе, потому что мне нужна твоя помощь в одном… запутанном деле.

У меня ушло две минуты на то, чтобы изложить ему суть разговора с Томом. Особенно заинтересовало Сэма упоминание о пчелах, змеях, напалме и уроках страха. Он задал несколько вопросов, на которые я, к сожалению, не смог дать удовлетворительных ответов. Один из них звучал так: «Абсолютно ли он уверен, что к пыткам причастны полицейские?»

— Том сказал, что парни, которые появились там в конце, назвались полицейскими.

— А ты что думаешь?

Я понимал, что он хочет услышать мое мнение о степени адекватности Клуна.

— После того как Том освободился, какие-то полицейские ему действительно угрожали. Ну, ты понимаешь, из-за того убийства.

— Почему я об этом ничего не знаю?

— Клун не стал никому сообщать. Не хотел. Посчитал, что ему не поверят. Он вообще старался не привлекать к себе внимания твоих коллег. Принимая во внимание все обстоятельства…

— Но тебе-то рассказал?

— Да.

— И ты, взвесив все на весах своей мудрости, решил удержать эту информацию при себе.

— Сэм, пожалуйста.

— Ты веришь Клуну? Перестань. Мне нужны факты. Ты же ничего не даешь.

— Я верю Тому. Хотя и не во всем.

— А тот парень, который сейчас с ним? Как он тебе показался? В порядке?

— Да. Говорил вполне связно, разумно. Я так понял, что он из бывших военных. По-моему, на него можно положиться. Сказал, что Том неважно выглядит.

— Вот как?

— Да. Его, похоже, покусали пчелы. И от него пахнет бензином. Насколько я могу судить по нашему короткому разговору, он с трудом разговаривает. У него распухли губы, а одна пчела даже залетела ему в рот.

— Дело дрянь. Ты сказал, он сейчас в Уорде, да? Ты бывал в Уорде, Алан? Это что-то вроде перевалочной станции по дороге на Марс.

— Я бывал в Уорде. И мне там даже понравилось.

— Это потому что ты не коп, — проворчал Сэм. — Где ты сейчас?

— Возле Парка. Следующий пункт — перевалочная станция по дороге на Марс.

— Поедешь по Боулдер-каньону?

— Собирался.

— Не дури. Тебе, как всегда, повезет: приткнешься к какому-нибудь бензовозу или еще чему похуже и будешь тащиться в гору до самого утра. Со мной такое уже случалось. Ты же этого не хочешь? Послушай меня. Выезжай на Девятую и не прогадаешь.

— Я уже у Каньона.

— Хочешь, чтобы я поехал с тобой?

В его устах это прозвучало не вопросом, а обвинением.

— Да, так было бы лучше.

— Уорд находится за пределами моей юрисдикции. Я там никто. Или ты думаешь, что я могу вот так запросто вскочить в седло и въехать в город с саблей наголо?

У меня не было времени оценить нарисованную Сэмом картину.

— Все, что тебе нужно сделать, это позвонить шерифу округа и сказать, что ты расследуешь дело о нападении на старика Клуна. Он с радостью даст тебе разрешение допросить любого, кого ты только пожелаешь. И ты, Сэм, знаешь это не хуже меня. Шериф даже не приставит к тебе одного из своих помощников в качестве няньки.

Сэм хмыкнул.

— Ну, что?

— Ты бы не знал ничего этого, не будь твоя жена заместителем окружного прокурора, верно? Знаешь, ты ведь не настолько умный.

Он напрашивался и явно делал это умышленно. Но я сдержался.

— Ладно, я буду дома еще минут десять. Хочу дождаться Саймона с бейсбола. Догоню тебя минут через десять-пятнадцать. А еще лучше, подожди меня где-нибудь по дороге к Ли-Хилл. Поедешь со мной.

Я бы так и сделал, если бы не отчаяние, так явственно звучавшее в голосе Тома.

— Нет, Сэм, я не могу тебя ждать. Встретимся в Уорде. Мне понадобится несколько минут, чтобы подготовить Клуна к твоему прибытию. У тебя есть чем записать? Продиктую, как добраться до домика Боки.

— Парня зовут Бока? Что еще за имя такое? А фамилия?

— Собираешься его проверить?

— Конечно. Я всех проверяю. Такое у меня хобби.

— У меня нет его фамилии, только имя. Запомни, Бока живет в Уорде.

— Спасибо, а то я уже забыл. Ладно, буду искать Боку из Уорда. Это же так просто. Кстати, ты знаешь, что означает «Бока»?

— Нет. Впрочем, по-моему, такое слово есть в испанском. Означает «рот».

— Рот? Шутишь? Таких имен не бывает.

— Сэм, ты будешь записывать?

— Послушай, я не задержусь, — сказал он, когда я закончил. — Саймон вот-вот вернется. Ты бы все-таки подождал меня. Знаешь, мне почему-то кажется, что стоит только тебе ввязаться в это дело…

— Я уже ввязался. И что?

— Сам знаешь что.

— Нет, не знаю.

— Ты обязательно попадешь в какие-нибудь неприятности, вот что. Кто-то начнет стрелять. Где-то взорвется бомба. Или разразится чума. Такая уж у тебя карма.

Спорить с ним я не мог. Неприятности действительно не обходят меня стороной.

— Откровенно говоря, Сэм, я бы вообще предпочел никуда не ехать. Но так надо. Увидимся в Уорде.

— Я и не думал, что ты меня дождешься.

— Ты молодец, Сэм.

— Никакой я не молодец, а полный идиот.

Воспользовавшись советом друга, я свернул на Девятую улицу, проехав всего в двух кварталах от дома Парди и преодолев соблазн завернуть к нему.

Как он и предсказал, машин на Ли-Хилл-роуд почти не было. А еще через тридцать минут, когда за спиной остался подъем на три с лишним тысячи футов, Кельда Джеймс поставила меня на колени.

Глава 54

После того как Кельда опустила пистолет и разрешила мне подняться, мы вместе — она впереди, я следом — преодолели оставшиеся мили. Дом Боки находился недалеко от реки, у не обозначенного на карте ответвления шоссе, соединявшего Боулдер с озером Брейнард.

Ни я, ни Кельда не рискнули подняться к дому по уходящему круто вверх и усеянному камнями проселку, который Бока, возможно, называл «подъездной дорожкой». Мы оставили машины внизу и проделали последнюю часть пути, примерно пятьдесят ярдов, пешком. Деревья в характерном для такой высоты сухом, суровом климате редко вырастают большими, но сосновый лес показался мне удивительно густым, небо было запорошено звездной пылью, а от чистого, невероятно прозрачного воздуха пощипывало в горле. Так вот почему люди предпочитают жить здесь, подумал я. Легкие у меня горели после быстрого подъема, как будто тело напоминало о том, что разница между восточной и западной границами округа Боулдер, по крайней мере вертикальная, составляет более полумили.

Кельда почти не запыхалась, но мне показалось, что она прихрамывает.

— Как… ваши… ноги? — отдуваясь, спросил я.

Она покачала головой, открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом снова сомкнула их, сделала быстрый вдох и проговорила:

— Ноги болят. Но это не значит, что я собираюсь сесть. Это не значит, что я собираюсь вернуться домой. Они болят. Но они болят почти всегда. Идемте, нам нужно найти Тома.

— О'кей.

Ее враждебность немного удивила меня. Будучи ближе к дому, я сам постучал в дверь.

Нам открыл на редкость приятный темнокожий мужчина. Глубоко посаженные черные глаза излучали внутреннее тепло, которое как будто окутывало его мягким сиянием. Он протянул руку:

— Здравствуйте, я Бока. Пожалуйста, входите. Вы, должно быть, доктор. А вы, — он слегка повернул голову, — агент ФБР. Том рассказывал мне о вас.

— Приятно познакомиться, — сказала Кельда. Что-то в этом человеке — его красота? глаза? манеры? — смягчило ее, как тепло смягчает сливочное масло.

— Мы очень благодарны вам за все, что вы сделали для Тома, — добавил я, протягивая левую руку. Дыхание мое уже почти нормализовалось, так что длинное предложение далось без труда.

— Я не сделал ничего такого, что выходило бы за рамки простой любезности. Могу я взглянуть на ваши документы? Пожалуйста, не обижайтесь.

Фэбээровский значок Кельды выглядел куда представительнее моего водительского удостоверения, но Боку удовлетворило и то и другое. Он даже нацепил очки, чтобы разобрать мелкий шрифт. Очки на цепочке висели на могучей шее. Вернув документы, Бока огорошил нас совершенно неожиданным заявлением.

— Спасибо. Но, боюсь, Том ушел.

— Что? — скорее, устало, чем удивленно воскликнула Кельда.

Похоже, она и не ожидала, что вечер закончится благополучно и все пройдет гладко.

Бока провел ладонью по седеющей шевелюре и внимательно посмотрел сначала на нее, потом на меня, как будто решая, можно ли нам доверять. Пригласив нас в дом, он, однако, так и остался стоять в проходе.

— Минут пять назад у моей двери появился какой-то человек. Когда я вышел поговорить с джентльменом, Том, наверное, решив, что злоупотребляет моим гостеприимством, вылез в окно и исчез.

— Этот человек представился?

— Нет, не представился.

— Пожалуйста, расскажите мне о нем. Все, что помните.

Кельда взяла инициативу в свои руки и не давала мне вставить и слово.

Бока кивнул, а когда заговорил, я был очарован его спокойствием, взвешенностью каждого слова, глубиной интонаций. Впечатление было такое, что он декламирует выученный наизусть текст.

— Это худощавый мужчина в новых джинсах и серой, без узора, рубашке. На всем следы грязи. И… — Бока помолчал, подыскивая подходящее выражение, — у него лягушачьи глаза.

— Лягушачьи глаза?

— Да, они у него такие выпученные, навыкате. Как у лягушки. И… о да! — С этим «о да» тон голоса моментально изменился с тенора на баритон. — У него пороховые ожоги на голове.

— Где именно? — моментально спросила Кельда.

Я так и не понял, почему месторасположение пороховых ожогов так важно.

Бока поднял руку, расставил средний и указательный пальцы и приставил их к голове — средний в правом верхнем углу лба, на границе волосяного покрова, второй чуть ниже и ближе к правому виску.

— В этих местах, мэм.

— Почему вы решили, что это именно пороховые ожоги? — не отступала Кельда.

— Потому что это были пороховые ожоги и еще потому, что от него пахло порохом. Мне хорошо знаком этот запах.

— Вы можете описать его? Этого человека? Сильный, с мощными, как… как вон те поленья, бицепсами? — Она указала на аккуратную стопку поленьев в нескольких футах от крыльца. Каждое из них было примерно шести-восьми дюймов в диаметре.

— Нет, мэм, я не назвал бы его сильным. Скорее наоборот.

— Высокий? Худой?

— Да, довольно высокий, но пониже доктора.

Бока коротко взглянул на меня и слегка наклонил голову.

— Волосы? Длинные, короткие? Какие?

— Короткие. Зачесаны назад.

Я уже догадался, что, задавая вопросы, Кельда имеет в виду вполне конкретного человека. Но возможно ли это? Или Том сообщил ей что-то такое, о чем не рассказал мне?

— Он назвал себя?

— Нет. Только сказал, что заблудился, и попросил разрешения воспользоваться телефоном. При этом он пытался заглянуть в дом.

— Он был вооружен?

Бока убрал руку за спину, достал что-то из заднего кармана брюк и предъявил нам. На его широкой ладони пистолет казался игрушечным.

— Это было у него в кобуре на лодыжке. Я немного занервничал и забрал пистолет себе.

— Забрали у него пистолет? Вот так взяли и забрали?

— Я немного знаком с боевыми искусствами, мэм. Ничего особенного, пришлось лишь помочь ему потерять равновесие. Все остальное не составило большого труда. Как я уже сказал, он не слишком физически сильный человек.

— Я могу забрать у вас оружие? Не возражаете?

— Ничего не имею против.

Она взяла пистолет, проверила, заряжен ли он, и положила в сумочку.

— Где сейчас этот человек?

— После того как я обезоружил его, он вывернулся и убежал в лес. Похоже, не собирался никуда звонить.

— А Том? У него есть оружие?

Прежде чем ответить, Бока внимательно посмотрел на Кельду, как будто искал в ее лице что-то особенное. Может быть, уверенность. Потом сказал:

— У него с собой ружье, мэм.

Воспользовавшись паузой, я поспешил вмешаться в разговор.

— Бока, нам нужно знать все, что рассказал вам Том. Можете уделить нам несколько минут?

Кельда покачала головой.

— Я должна найти Тома. Иначе будет поздно. — Она взглянула на Боку: — Я приехала сюда на чужой машине. Можете одолжить мне фонарик?

Мне очень хотелось спросить, что она имела в виду, когда сказала «иначе будет поздно», но тут Бока кивнул:

— Да, мэм.

А потом Кельда взяла фонарик и, не говоря ни слова, вышла в ночь.


Сделав несколько шагов, Кельда повернулась и, обратившись ко мне, попросила никуда не звонить и не звать никого на помощь.

Мне это не понравилось, но когда я открыл рот, собираясь предъявить свои аргументы, она сказала:

— Вы не обо всем знаете, Алан, поэтому не усугубляйте ситуацию.

Я едва не рассмеялся.

В доме Боки была всего одна комната. Ниша в задней ее части служила ванной; за полупрозрачной шторой просматривалось дорогое современное оборудование. Одну стену целиком занимали книжные полки. Дорогих книг я не заметил — в основном дешевые, в бумажных обложках. И все по крайней мере открывали. Единственным источником света была лампа на тумбочке у кровати.

Подбросив в стоящую в углу печь дров, Бока указал на стул:

— Пожалуйста, садитесь.

Я сел к деревянному столу. Бока опустился на край кровати. Кровать была аккуратно застелена. Не знаю почему, но мне это показалось странным. Не думаю, что я стал бы заправлять постель, живя в одиночестве на полдороге к небу.

Наверное, он заметил, что я смотрю на лампу.

— У меня на крыше установлены панели солнечных батарей. А на всякий случай есть бензиновый генератор. Я много читаю. Слушаю джаз. Если не считать этого, электричество мне не так уж и нужно. А согреться можно и дровами. Их здесь хватает.

— Здесь очень красиво.

— Да. Вы сломали руку?

— Споткнулся о собаку. Я немного неуклюжий.

Его взгляд смягчился.

— Вы ведь психолог, да? Так сказал Том.

— Да, сэр. Точнее, психотерапевт.

Бока подался вперед:

— Том… он психически неуравновешенный? Поэтому он…

Мне не хотелось, чтобы этот приятный человек задавал вопросы, на которые я не мог ответить. Прежде чем Бока успел продолжить, я поднял руку.

— Том рассказал вам, что с ним случилось?

— Можно и так сказать. Кое-что я уже знал. Бывая в городе, я читаю газеты. Том рассказал кое-что.

— Да, ему через многое пришлось пройти. А когда человек через многое проходит, это так или иначе сказывается на нем.

Мои слова подействовали на него совершенно неожиданно — Бока вздрогнул, как от удара. Восстановив самообладание, он медленно закатал рукава рубашки. Сначала левый, потом правый. У локтя я увидел татуировку. Совсем простую. Черные, в дюйм высотой, римские цифры — «IX–XI». Под каждой — вытянутая, словно стекающая, ярко-красная слеза.

Мне вдруг стало трудно дышать, как будто к сердцу подвесили гирю. Я сглотнул подступивший к горлу комок и кивнул, не сводя глаз с мускулистой руки этого достойного, сдержанного человека, который, не сказав ни слова, прочитал мне, может быть, самую драматичную главу своей жизни.

— Вы ведь недавно в Колорадо, Бока?

Он чуть улыбнулся.

— Да. Да, сэр. Я здесь меньше года. Когда-то я жил… на восточном побережье.

Вспомнив его рассказ о человеке с пистолетом, я спросил:

— Полицейский?

Он покачал головой.

— Пожарный?

Он кивнул.

«О Господи!» — подумал я.

Бока не для того проехал две трети страны и уединился в домике на высоте девяти тысяч метров над уровнем моря, чтобы какой-то чужак расспрашивал его о причинах добровольной ссылки. По крайней мере я так решил. Можете назвать это интуицией.

— Том не сумасшедший. Он лишь пытается приспособиться к новым условиям. После того что случилось с ним в последние дни, ему придется кое в чем начинать сначала.

Мне показалось, что Бока немного расслабился.

— Вы ведь не уверены в нем, верно?

— Не понимаю, о чем вы.

Конечно, я прекрасно все понял, но не хотел отвечать на этот вопрос.

Бока не стал притворяться, не стал ходить вокруг да около. У меня сложилось впечатление, что если он когда-то и умел исполнять этот танец, все необходимые движения вылетели у него из головы еще до того, как успела осесть пыль 11 сентября.

— Вы не уверены в том, что не он убил ту девушку. Вот в чем вы не уверены.

«Какую девушку? Ту, в округе Парк? Или другую, которую ее подруга звала Джонс?»

Я хотел спросить его об этом, но не стал. Я еще знал, как ходить вокруг да около. И этот танец у меня неплохо получался. Почему бы не исполнить его с Бокой?

И все же мой собеседник не ошибся в своих подозрениях. Хотя Том и утверждал, что никогда не был на Гавайях, я вовсе не был в нем уверен. Рассказ Кельды о дневнике Джонс, в котором та поведала о своих страхах перед Томом, не выходил у меня из головы. Подозрения Сэма Парди подкрепили мои собственные. Сомнения в отношении Тома, зародившиеся вскоре после первой встречи с ним, росли в последние часы как грибы после дождя.

— Не обижайтесь, доктор, но Том нуждается в вашей помощи. А сомнения нужно отбросить в сторону.

— Знаю.

Я действительно знал, что Том нуждается в моей помощи. Однако в глубине души сомневался, что искренность моих чувств соответствовала искренности слов.

— Людям иногда приходится делать то, в чем они не уверены. Во имя гуманности нам приходится иногда протягивать руку. Иногда приходится делать шаг в темноту. Этот шаг может вести в никуда, но мы все же должны его делать.

У меня перехватило дыхание.

— Спасибо.

— Да.

Он рассеянно потер локоть.

Может быть, этим бессознательным жестом Бока приглашал меня к разговору о своей татуировке, может быть, ждал возможности рассказать о том, как сам когда-то протянул руку и сделал шаг в темноту. Но я решил, что в отсутствие более явно выраженного желания самым лучшим будет двинуться дальше.

Дальний удар грома эхом разнесся между Индейскими пиками.

— У нас здесь каждое лето бывают муссоны. Вы знаете об этом? Иногда приезжие даже не знают, что в Колорадо бывают муссоны.

Он поднял брови:

— Муссоны? Как в Индии? Это когда все время идет дождь?

— Ну, не все время, но часто. Бури приходят в июле из Мексиканского и Калифорнийского заливов. Когда сегодня вечером началась гроза, я принял ее за начало сезона муссонов. В этом году в горах было необычайно сухо.

— Муссоны? — задумчиво повторил Бока. — Меня все предупреждали о зиме. А вот о муссонах не рассказывали.

— Если вы не фермер, то беспокоиться из-за них не стоит. Фермеры — другое дело. Мало дождей — плохо. Много дождей — тоже плохо. Град — плохо. Молния может создать настоящие проблемы. Но большинство из нас их почти не замечают. Обычные летние дожди.

Он смотрел в сгустившуюся за окном черноту с такой напряженностью, как будто ждал, что вот сейчас, с минуты на минуту, из-за Передового хребта придет муссон.

— У вас есть соседи, Бока?

Он взглянул на меня, как мне показалось, с подозрением, и я подумал, что переход на уровень тривиальной беседы ни о чем немало его озадачил.

— Ближайший домик в полумиле отсюда. По уик-эндам туда приезжает какой-то парень. В другие дни в доме никто не живет. Второй сосед еще дальше. — Бока улыбнулся. — Могу я предложить вам чаю? Плита горячая, так что это займет всего пару минут.

— Нет, спасибо. А вы знаете того парня, вашего соседа?

— Нет, сэр, не знаю. Молодой человек. Приезжает на зеленом внедорожнике, который часто моет. Люди в городе говорят, что его имя Оливер. Но мы с ним никогда не разговаривали. Ни разу.

— Пока Том был здесь у вас, он рассказывал о чем-то еще? Что-то такое, что помогло бы нам понять, как быть дальше?

— С годами непоколебимых истин становится все меньше. Но я хорошо знаю, как выглядит лицо страха. Когда Том вошел в эту дверь, у него было такое лицо. — Голос моего собеседника снова перешел с тенора на баритон. — Страх был пеленой в его глазах. В его словах я слышал песню недоверия. Дух его сгибался под бременем отчаяния.

Он цитировал что-то. Строки из некоего гимна, который читал или сочинял после того, как сам побывал в аду. Я считал, что знаю, что такое ад. Это то, что было в секторе Газа.

Я видел ад по телевизору.

Словно отвечая на мои мысли, Бока продолжил:

— Том — человек, который прошел половину пути в ад, и он еще не уверен, что сможет вернуться.

— Даже так?

— Он постоянно говорил, что в последние дни ему давали уроки страха.

— Уроки страха?

— Да, сэр. Вы проходили когда-нибудь урок страха, доктор? Том прошел его здесь, на этой самой горе. Я видел это по его лицу. И, видит Бог, в моей жизни их хватало.

— Я не знаю… не понимаю, о чем вы.

— Поймете. Поймете, когда придет ваше время постичь урок страха.

Резкий сухой треск пронзил ночь.

Я вздрогнул. Бока не шевельнулся. Но его глаза наполнились слезами.

— Боюсь, это был выстрел.

— Ружье?

— Я бы сказал, пистолет.

Он поднялся и прошел в дальний угол комнаты.

Я отметил, что Бока старается держаться подальше от двери.

— Мне нужно посмотреть, как там Кельда и Том.

— Если вы не против, я бы предпочел остаться здесь. — Он выдвинул ящик стола и достал что-то. Это был свисток. Бока подал его мне. — Свистните один или два раза, и я позвоню девять-один-один. Извините, но большего я сделать не могу.

«Поймете, когда придет ваше время постичь урок страха».

Когда я закрывал за собой дверь, что-то подсказало мне, что это время пришло.

Глава 55

Гроза умчалась, оставив в качестве напоминания о себе свежий и почти влажный воздух. Выйдя из домика Боки, я поежился от ночной прохлады.

Глаза постепенно привыкали к непроницаемой темноте, уши — к тишине. После того как выстрел разрушил иллюзию покоя и безопасности, тишину не потревожил ни один звук. Ничего — ни призыва о помощи, ни вскрика боли, ни хриплого, затрудненного дыхания, ни торопливых, наугад, шагов.

Я слышал, как бьется сердце. В ушах звучало предостережение Дайаны.

«Не ходи туда. У тебя есть дочь».

Может быть, воспользоваться предложенной альтернативой? Остаться в доме и никуда не идти.


Айру? Ох, Айра. Ребенок. Что она будет делать, когда найдет Айру? Даже короткого разговора с Бокой оказалось достаточно, чтобы понять: Айра не сумел замести следы. А след Айры неминуемо выводил бы охотника на нее.

Этот след грозил ей катастрофой.

Кто был тот человек, который вышел к дому Боки? Кельда считала, что это один из тех копов, которые устроили ей с Томом засаду по дороге из тюрьмы. Но где в таком случае второй? Тот, с мощными бицепсами? Прехост? Где Прехост?

Найти одного из копов означало найти и второго. И хотя Бока отобрал пистолет у худого, она не сомневалась, что оружием они не обделены.

Первым насторожившим ее звуком стал хруст сухой веточки. Кельда моментально бросилась на землю и распласталась в канаве у дорожки.

Олень? Медведь? Лев?

Хотелось бы. Но Кельда знала, что такая удача не для нее.

Второй звук напоминал стон человека, получившего сильный удар в живот.

Она вскинула руку, направив пистолет в ту сторону, откуда донесся звук. «ЗИГ-зауэр» весил никак не меньше арбуза.

Прошло пять секунд. Десять. В ногах пульсировала боль. Кельда подумала о пакетиках с замороженным горошком.

Внезапный вскрик перерос в затяжной крик, с которым неизвестный несся из леса к дороге. Шум, тени, силуэты — информации оказалось слишком много, и мозг Кельды не успевал перерабатывать все поступавшие в него разрозненные данные.

Бежавший, похоже, повернул в ее сторону.

Из темноты прозвучал надсадный голос.

— Стой, мать твою! Или буду стрелять! Стой!

Голос не принадлежал Айре. И вряд ли принадлежал Тому. И все же Кельде показалось, что она узнала его; это был голос человека из зеленого пикапа, того, кто две недели назад «провел» ее из Боулдера до Лафайета.

Голос человека, произнесшего «Добрый вечер, дорогуша».

Вероятно, это был один из тех двух полицейских, скорее всего тот, которого звали Хоппи, или же кто-то еще, кто-то совершенно незнакомый, кто-то, о существовании кого она и не догадывалась.

Черный силуэт на дорожке замер.

— О'кей, я стою. Не стреляй, — взмолился он.

Кельда узнала голос — Айра. И по голосу поняла — Айра до смерти напуган.

Встав на четвереньки, она продвинулась чуть ближе, но была вынуждена остановиться, когда из леса появилась вторая фигура.

— Не шевелись, мать твою! Понял?

Голос определенно принадлежал хозяину пикапа.

— О'кей, о'кей. Только не стреляй. Ладно?

Страх Айры расползался холодной, липкой волной.

— Ты кто?

Коп тоже был напуган.

— Оливер Ли, — не сразу ответил Айра.

Оливер и Ли — так звали двух его попугайчиков.

— Какого черта ты здесь делаешь? Зачем тебе Клун? Какого дьявола ты посадил парня в загон?

— Это была шутка. Розыгрыш. Ну, понимаете…

— Ни хрена я не понимаю. Что ж это за шутка такая?

— Ну, мы просто решили поквитаться…

— Кто «мы»?

— Я. Не мы. Я.

— Ты сказал «мы».

— Да? Я хотел сказать «я».


Не идти означало, что я предоставляю двум своим пациентам — Кельде и Тому — решать эту проблему своими силами. Моя работа, напомнил я себе, состоит в том, чтобы помочь им выжить после того, как они выберутся живыми из выпавшего на их долю испытания. Этого. Или следующего. Или того, что обрушится на них потом.

Как там сказала Дайана? Наша задача не в том, чтобы помогать людям становиться лучше, а в том, чтобы готовить их к следующему испытанию.

Я не знал.

Соблазн вернуться в машину и подождать Сэма Парди был велик. Я дотронулся до свистка. Подай знак — и через четверть часа в лес нагрянут решительные парни из службы шерифа округа Боулдер.

Но Том Клун не доверял решительным парням из службы шерифа.

И Кельда Джеймс ясно дала понять, что их появление здесь нежелательно.

«Кому я могу довериться?»

Не Тому. И не Кельде. Что-то подсказывало, что я могу довериться Боке. Но если дело дойдет до решительных действий — а этот момент стремительно приближался, — по-настоящему довериться я мог только одному человеку, Сэму Парди.

Я стал спускаться по почти невидимой в темноте дорожке, напряженно вслушиваясь в обступившую меня со всех сторон тишину, ловя малейшие сигналы постороннего присутствия.

Грохот второго выстрела разорвал ночь. И почти одновременно я услышал взвизг ударившейся о камень пули. Сердце дернулось в груди, как будто зацепилось на бегу за корягу.

«Урок страха, — подумал я. — Время пришло?»

Да, пришло. Бока оказался прав. Оно пришло и я это понял.

Не колеблясь ни секунды, я поднес к губам свисток и с силой подул в него.

И уже в следующее мгновение за спиной у меня прозвучал дрожащий голос.

— Кто здесь?

Том Клун был еще жив.

Жалея о том, что рядом нет Боки, я двинулся в направлении голоса.

Это и был мой шаг в темноту.

Глава 56

Жжение в лодыжках достигло той степени интенсивности, при которой Кельда уже не понимала, испытывает ли ощущение обжигающего жара или леденящего холода. По костям ног как будто стучали плотницким молоточком. Две таблетки перкосета, которые она проглотила по пути, оказали примерно такой же эффект, как пара леденцов.

Спускаясь в темноте по подъездной дорожке от дома Боки, Кельда тем не менее не включала фонарик, чтобы не выдать себя. Через каждые несколько шагов она останавливалась и прислушивалась.

Темнота давила, и Кельде отчаянно хотелось воспользоваться фонариком, но она знала, что луч света сразу же сыграет роль магнита для черной дыры в глубине каждого из затаившихся в лесу стволов. Чтобы подавить страх, Кельда попыталась решить, кого бы ей хотелось найти в первую очередь.

Тома? Конечно, найти Тома было совершенно необходимо, но что ему известно? О чем он смог догадаться? Что смог узнать? Что рассказал ему Айра?

— И за что ты решил с ним поквитаться?

— За то, что Клун сделал до того, как угодил в тюрьму. Это… старое дело. Ладно, отпустите меня. И я сразу исчезну. Больше вы меня не увидите. Все кончено, мы с ним квиты, никаких проблем. Отпустите меня.

— Где мое ружье?

— Ружье? Не знаю.

— У тебя его нет?

— Нет.

— Врешь?

— Не вру.

Глаза уже достаточно привыкли к темноте, и Кельда видела, что Айра стоит, протянув руки, показывая, что у него нет никакого ружья. Интересно, как это коп за один вечер ухитрился потерять и пистолет, и ружье? Надо же так постараться. Но еще интереснее, где он потерял своего напарника.

— Держи руки так, чтобы я их видел.

Полицейский пытался продемонстрировать уверенность и способность держать ситуацию под контролем, но чем дальше, тем больше демонстрировал собственный страх.

Айра вытянул руки.

— Так что же он сделал? Клун? За что ты хотел отомстить ему?

— Он убил девушку.

— Ну да, убил. За это его и посадили. Но ты-то за что ему мстишь?

— Он убил еще одну девушку. Я… я ее знал, — тихо ответил Айра.

Кельда забеспокоилась. Пока то, что рассказал Айра, не содержало какой-то опасной для них обоих информации и не давало копу возможности установить личность самого Айры. Но если он пойдет дальше…

— Осторожнее, детка, — шепнула она одними губами. — Пожалуйста, осторожнее.

От Айры ее отделяло примерно двадцать ярдов, от полицейского чуть больше, около двадцати пяти. Было бы неплохо подобраться ближе, но риск перевешивал потенциальное преимущество.

— Не шутишь? Клун убил еще одну девушку?

Кельда отметила, что тон незнакомца изменился. Сообщение Айры явно пробудило его интерес.

— Да, он убил ее через несколько недель после того, как зарезал Айви Кэмпбелл.

— Что?

Вопрос прозвучал с тем оттенком удивления, которое граничило с насмешливым презрением. Таким же тоном коп мог бы добавить «Да ты рехнулся!».

— Клун встречался с ней, с этой другой девушкой, — пояснил Айра. — Она жила в Денвере. После того как она с ним порвала, он принялся угрожать ей, а потом последовал за ней на Гавайи. И там… Клун убил ее там.

Молчание растянулось секунд на десять. Наконец незнакомец сказал:

— Нет, парень, он никого больше не убил. И Клун не летал ни на какие Гавайи. Ты ошибаешься, приятель, и вообще несешь какую-то чушь.

— Я знаю, о чем говорю, — заупрямился Айра. — Клун убил ту девушку.

— Тогда почему я об этом ничего не слышал? Где твои доказательства? Что у тебя есть против него?

— Ее дневник. Там говорится, что он преследовал ее. Что он прилетел вслед за ней на Гавайи. Она видела его там. А потом… потом она погибла.

— Он перерезал ей горло?

— Нет, нет. Он…

«Нет, Айра, нет!»

Незнакомец, который, возможно, был копом, надолго задумался.

— Так ты говоришь, он убил ее на Гавайях? — медленно спросил он.

— Да.

Снова молчание. Заговорив, незнакомец уже не скрывал скептицизма.

— И когда это случилось?

— Вскоре после убийства Айви Кэмпбелл. Точнее, через девятнадцать дней. Да, ровно через девятнадцать дней.

Коп рассмеялся:

— Ты сам не знаешь, что плетешь. Клун не мог ее убить. Ты попал пальцем в небо. Клун никого не мог убить на Гавайях. Признайся, что ты сам все это придумал. Только что сочинил, да?

Теперь удивился уже Айра. И не он один. Кельда тоже ничего не понимала.

— Что?

— После убийства Айви Кэмпбелл в округе Парк мы все время держали его под наблюдением. Клун с самого начала был нашим основным подозреваемым. Он встречался с ней, он лгал нам, его отпечатки были там, где их не должно было быть. Мы следили за ним со второго после убийства дня. Конечно, он мог исчезнуть на пару часов, оставался без присмотра, когда спал или работал, но у него абсолютно не было времени незаметно сесть на самолет, слетать на Гавайи, убить там кого-то и вернуться. Сколько он, по-твоему, там был? На Гавайях?

— Несколько дней. Три или четыре. Меньше недели.

— Невозможно, — рассмеялся коп. — Ты, придурок, поджаривал не того парня.

Кельда отчаянно хватила ртом прохладного воздуха — оказывается, все это время она вслушивалась в разговор, затаив дыхание.

— Нет! Не может быть. Он убил ее! — забормотал Айра.

Полицейский продолжал смеяться.

«Неужели мы могли так ошибиться? Неужели мы мучили ни в чем не повинного человека? Айра, как же так?»

Ей хотелось вскочить, закричать, но вместо этого Кельда заставила себя еще сильнее вжаться в землю и напрячь слух.

— Я не мог ошибиться, — настаивал Айра. — Не мог. Я знаю, как шло расследование. Я видел досье. В нем ничего не сказано о том, что за Клуном велось какое-то наблюдение. В первые недели за ним никто не следил. Он вполне мог слетать на Гавайи. Клун даже брал отпуск на работе. Я все знаю. Я сам все проверял. Я составлял графики. Он убил ее. Он.

«Черт! — подумала Кельда. — Куда тебя понесло, Айра! Осторожнее. Не дай заманить себя в ловушку. Не сболтни лишнее».

Больше всего ее беспокоило отсутствие второго полицейского. Отсутствие информации ограничивало свободу маневра. Ситуация шла к развязке, и Кельда прекрасно понимала, что, если Айра не изменит тактику, ей придется вмешаться, чтобы не позволить ему сказать чересчур много.

— Ты прочитал досье? — спросил коп. — И как же это тебе удалось? Как оно попало к тебе? Это же закрытая информация. Нельзя просто прийти в участок и снять копию досье. Тем более если речь идет об убийстве.

Айра понял, что проговорился.

— Мне его показали, — неуверенно пробормотал он.

— Кто?

— Друг. Один друг…

— Из полиции округа Парк?

— Да.

— Я сам оттуда. Скажу больше, это я вел наблюдение за Томом Клуном начиная со следующего после убийства дня и до его ареста. Не один, конечно. И вот что я тебе скажу. Не было суток, чтобы я не видел Клуна. Он никуда не ездил, тем более на твои райские острова. Я бы знал, если бы он там побывал. Можешь мне поверить.

— Вы… вы ошибаетесь… В досье ничего об этом не говорилось. Ни о какой слежке. Я читал. Я проверял все даты. У него была возможность…

— Ты прав в одном, — перебил его коп. — В досье действительно ничего такого не было. Потому что я сообщал не обо всем. Потому что мне хотелось самому поймать этого ублюдка.

«Боже, мы устроили ад невиновному», — снова подумала Кельда.

Айра попытался перехватить инициативу и перейти в наступление.

— А что вы сами делаете здесь? Почему вы здесь? И что вам нужно от меня?

— Ты нам не нужен.

«Нам». Кельда насторожилась.

— Тогда что вам нужно от Клуна?

«Хорошо, Айра. Думай, думай. Не отпускай его. Дави вопросами. Делай так, чтобы он говорил».

— Мы копы. Он преступник. Вот так, придурок. А больше тебе знать не положено.

— Вы ошибаетесь. Вы не знаете, что делал Клун. А я знаю.

— Я ошибаюсь? — взорвался коп. — Это я ошибаюсь? Ты просто дерьмо. Ты даже не знаешь, во что влез. Но я сделаю так, что ты еще пожалеешь…

Какая-то тень мелькнула между деревьями на краю леса. Кельда заметила ее. И Айра тоже.

В следующее мгновение его силуэт исчез.

Вспышка выстрела высветила дуло револьвера. И тут же звук шагов бегущего человека. Еще одна вспышка.

Шаги замерли.

Из-за спины у Кельды, со склона холма, на котором стоял дом Боки, донесся пронзительный свист.

А еще через две-три секунды запищал телефон. «Проклятие!»

Кельда нырнула в лес, одновременно пытаясь выключить не вовремя подавший голос аппарат. Тьму расколол третий выстрел.

На сей разстреляли в нее.

Она спряталась за деревом и поднесла сотовый к уху.

— Что?

— Я услышал звонок, — прошептал Айра. — Ты здесь, детка. И мне очень, очень нужна твоя помощь.

Глава 57

Кельда глубоко вдохнула и громко крикнула:

— Я специальный агент ФБР! Всем бросить оружие! Всем!

Ответом был сухой треск выстрела. В тот же момент пуля вошла в мягкую землю в ярде от ее ноги. Кельда крепче вжалась в дерево.

Полицейский из округа Парк знал, что перед ним агент ФБР, и все же стрелял в нее.

«Почему?»

Откуда-то из леса долетел голос Тома Клуна.

— Кельда? Это фы?

И тут же крик Айры:

— Мне здесь и спрятаться негде!

Второй выстрел прозвучал раньше, чем Айра успел договорить.

За криком Айры и выстрелом последовала сбивчивая скороговорка Тома:

— Ты же тот 'арень! Это ты учил 'еня штраху!

Оглушительное «бах!» — Кельда узнала дробовик — поглотило эхо револьверного выстрела.

В наступившей тишине отчетливо прозвучал приглушенный стон.

Чей?

Она не знала.

Страх почти парализовал ее.

У кого оружие? Кто стрелял?

Кто хорошие парни и кто плохие? На кого положиться?

Тьма окружала ее, сомнение сдавливало душу. Кельда повернула голову к дорожке.

Неужели пришел ее час?

Глава 58

Услышав выстрелы, я пригнулся пониже и осторожно двинулся в лес, туда, откуда слышался голос Тома. Каждый следующий выстрел превращал меня в статую. И лишь когда от склона отскочило эхо последнего — мне показалось, что палили из пушки, — я грохнулся на землю, вжавшись щекой в теплую, мягкую почву.

В наступившей вслед за этим тишине я слышал, как колотится в груди сердце и как ветер шевелит ветви сосен. Только это. Ничего больше. Перед последним выстрелом Том успел крикнуть что-то вроде «Ты же тот 'арень! Это ты учил 'еня штраху!»

Урок страха.

Как там сказал Бока? Когда придет время, я сам все пойму?

Время пришло.

Я понял это, когда выстрелы разрубили тьму, как мачете разрубает плоть.

Прошла, наверное, вечность. Наконец чей-то голос произнес:

— Я поднимаюсь и выхожу на середину дороги! Не стреляйте! Я бросаю оружие.

Я не видел того, кто сказал это, и не знал, сделает ли он то, что пообещал. Трудно что-то увидеть, когда лежишь на земле, не поднимая головы.

Прошло секунд двадцать.

— Том? Это вы? — спросила Кельда.

Впереди, ярдах в двадцати или тридцати от меня, кто-то зашевелился.

— Да! — прокричал в ответ Том.

— Есть здесь кто еще? — спросила Кельда.

Никто не ответил.

— Я специальный агент ФБР, — сказала она, — и я не положу оружие. Всем выйти на дорогу. У вас есть десять секунд. Ясно?

Том крикнул, что ему ясно. Незнакомый мужской голос повторил его слова.

Кто-то пробирался по лесу. Я слышал, как потрескивают сучки у него под ногами, как шуршат отводимые в сторону ветки.

Чьи-то пальцы сжали мою лодыжку, и кто-то невидимый прошептал:

— Ш-ш-ш. Ни звука.

Сердце словно резко расширилось и наткнулось на грудную клетку.

— Черт бы тебя побрал, Сэм!.. — прохрипел я.

Его губы оказались так близко, что я почувствовал горячее дыхание.

— Извини, что опоздал. Игра затянулась, и Саймон пришел позже, чем я ожидал. Что тут, черт возьми, происходит, а? Ты слышал? Кстати, ты давно здесь?

— Минут десять, — прошептал я. — По-моему, там только что кого-то застрелили.

— Да, из ружья. Я так и понял. Оставайся на месте. Похоже, здесь явно нуждаются в моих услугах.

Глава 59

Сэм позвал меня через десять минут.

Увидев прыгающие за деревьями лучи фонариков, я направился к ним.

Подойдя к Сэму, я уже приготовился задать ему парочку вопросов, когда тяжелый шум винтов приближающегося вертолета заглушил все прочие звуки, нарушавшие ночную тишину на склонах Индейских пиков.

Поманив меня рукой, Сэм продолжал вычерчивать лучом какую-то фигуру, по-видимому, подавая знак пилоту зависшей над краем леса черной машины.

Кельда стояла ярдах в десяти от него на узкой дороге, поднимающейся к дому Боки. В руке у нее тоже был фонарик, но его луч упирался в землю у ее ног, выхватывая из темноты тело незнакомого мужчины.

Она не пыталась ему помочь и даже смотрела не на него, а куда-то в сторону.

Значит, он мертв.

В голове вертелись десятки вопросов. Кто этот человек? Как он умер? Кто его убил? Почему? Но гул вертолета обрекал меня на молчание.

Подойдя ближе, я увидел еще одного мужчину. Он сидел, прислонившись спиной к тополю, с заведенными за спину руками и понуро опущенной головой. Присмотревшись, я увидел, что запястья его перехвачены широкой лентой.

Внезапно с вертолета ударил мощный луч прожектора, осветив всех собравшихся на крохотном клочке у края подступавшего к дороге леса.

Вот тогда только я и увидел Тома. Точнее, догадался, что это Том.

Он лежал, свернувшись в комок, на земле футах в пяти от Сэма.

И был похож на кучку мешков, брошенных за ненадобностью в лесу. А еще точнее, на кучку мешков, которыми проезжавший мимо водитель попытался — второпях и безуспешно — прикрыть разлагающуюся тушу какого-то лесного зверя.

— Сэм? — окликнул я, подходя еще ближе. — Том… мертв?

«Чамп-чамп-чамп», — ответили рубящие воздух стальные лопасти винта.

Луч прожектора ушел в сторону, а еще через несколько секунд и сам вертолет исчез за макушками деревьев в направлении дома Боки.

— Сэм, — повторил я, неуклюже ныряя под низкую ветку тополя. — Это Том? Что с ним?

— Спасательная служба прислала за ним вертолет. Думаю, с ним все обойдется. Оставайся там, где стоишь, Алан, и не подходи ближе. Ты меня понял?

Голос Сэма не давал оснований считать, что он шутит.

Я остановился, потом на всякий случай сделал шаг назад.

— А кто тот человек на дороге?

— Пока не знаю. Никаких документов при нем нет. Насколько мне удалось выяснить, это он издевался над мистером Клуном.

— А другой, у дерева? Это он застрелил парня на дороге?

— Парень у дерева, тот, что со связанными руками, утверждает, что является помощником шерифа округа Парк. Уж и не знаю, насколько ему можно верить.

— Но почему он застрелил того, на дороге?

— Не он. Его застрелил Клун. У Клуна был дробовик.

Я взглянул на Кельду. Она стояла абсолютно неподвижно с застывшим, ничего не выражающим лицом.

Наверное, адреналина в крови уже не осталось, потому что сообщение Сэма оставило меня почти равнодушным. Если я что и чувствовал, то лишь неимоверную усталость.

Я шагнул в темноту и нашел страх.

Сделал ли я что-то полезное? Помог ли кому?

Бока сказал, что иногда шаг в темноту может вести в никуда.

Наверное, так случилось и со мной. Я сделал шаг, который вел в никуда.

Часть пятая В поисках высших мотивов

Глава 60

Следователи службы шерифа округа Боулдер, допрашивавшие нас с Кельдой, закончили первый раунд почти одновременно, в начале первого часа ночи.

Я устало тащился вверх по дороге к месту, где стояла моя машина, когда услышал за спиной торопливые шаги.

— Мы можем поговорить? — спросила Кельда.

Состояние ступора, в котором я нашел ее на дороге рядом с телом незнакомого мужчины, похоже, закончилось в тот самый момент, когда вертолет спасательной службы с Томом Клуном на борту исчез за вершинами Передового хребта.

— Конечно, — не оборачиваясь, бросил я в темноту. — Позвоните завтра мне в офис, и мы договоримся насчет времени.

Мысли мои прыгали, в голове вертелись десятки вопросов, в ушах все еще стучало эхо выстрелов, тьма стояла в глазах. И еще я устал. По крайней мере я сказал себе, что был бы приветливее, если бы не так устал.

Она поравнялась со мной и тронула за руку.

— А если сейчас? Прямо сейчас?

— Кельда, уже за полночь.

— Знаю. Я только думаю, что мы должны поговорить… о том, что здесь случилось. Есть обстоятельства, о которых вам следует знать. Вы ведь не все видели, и у вас могло сложиться неверное представление…

— Неверное представление? О чем?

Она посмотрела через плечо:

— Не здесь, Алан.

— А подождать нельзя?

— Думаю, что нельзя. Вам следует знать все. Все, что там произошло.

«Все, что там произошло? Пчелы, змеи, напалм. Уроки страха, тьма. Выстрелы и смерть».

— Интересно, а я только что подумал, что, может быть, будет лучше ничего не знать.

— Вы и сами понимаете, что это не так.

Я понимал.

— Поговорить… Где? Вы, наверное, имеете в виду какое-то конкретное место?

— Пожалуй. Я подумала, что, может быть, Бока пустил бы нас к себе.

Я покачал головой:

— Мы и так уже доставили ему немало неприятностей. Не стоит втягивать его в чужие проблемы. Он и приехал-то сюда, чтобы держаться подальше от… от такого рода ситуаций. От людей вроде нас с вами.

— Как насчет какого-нибудь ресторанчика в Нидерланде?

Я подумал, что в такой час в Нидерланде можно посидеть разве что в баре, однако бары этого городка не располагали к обстоятельному разговору.

— Не думаю, что ресторан — подходящее для нас с вами место.

Странно, но вопреки моим ожиданиям она не стала спорить. Впрочем, уже в следующий момент стало ясно, что названными местами ее список предложений не ограничивается.

— Тогда, может быть, в вашем офисе? Скажем, через полчаса, минут через сорок?

Я вздохнул.

— Вы уверены, что это не может подождать? Хотя бы до завтра?

— Завтра у меня уже не будет свободного времени. Полагаю, и у вас тоже. Остается только один вариант — сейчас. Если шериф пригласит нас для беседы до того, как мы поговорим…

Она не закончила предложение, предоставив мне ломать голову над тем, что осталось несказанным.

— И что тогда?

— Прежде чем встретиться с ним, вы должны выслушать меня. Вот и все.

— Хотите как-то повлиять на то, что ему скажу?

— Вовсе нет. Я хочу поговорить о том, что мы вместе пережили сегодня. Рассказать вам о моих впечатлениях.

— Если я правильно понял, вы хотите провести внеплановый сеанс терапии?

— Да. Именно так. Сеанс терапии.

Я сделал еще три шага.

— Ладно. Встретимся в моем офисе. Жду вас в Боулдере.


Не знаю, в чем тут дело, сыграл ли свою роль поздний час или, может быть, сказалось совместно пережитое в лесу, но, войдя в кабинет, Кельда разулась и устроилась на софе, как, наверное, сделала бы дома, готовясь смотреть телевизор.

Я ждал. Хотя усталость уже не ощущалась так остро, как час назад, я все же предпочел бы быть дома, рядом со спящей дочуркой и женой.

Кельда заговорила неожиданно, при этом она избегала встречаться со мной глазами.

— Могла ли Джонс все придумать? Выдумать все то, что есть в ее дневнике? Все, что относится к Тому?

Принимая во внимание события минувшего вечера и ее настойчивое желание поговорить, я ожидал чего-то более значительного.

Не знаю, как бы ответил на этот вопрос другой психотерапевт, но, боюсь, я был не в самой лучшей форме.

— Не думаю, что она на самом деле все придумала. Джонс была больна, Кельда. Вы это знаете. После того как ей стало известно, что парень, с которым она встречается, подозревается в жестоком убийстве девушки примерно такого же возраста и при весьма схожих обстоятельствах…

Кельда закончила за меня:

— У нее началась паранойя.

Я подался вперед, сократив расстояние между нами на целую треть.

— Да, вероятно, паранойя началась именно тогда. Все указывает на то, что к тому времени у нее уже развилась мания преследования с фиксацией на Томе. Учитывая ее предрасположенность к паранойе, учитывая отсутствие эмоциональной поддержки в вашем лице, учитывая все то, что она узнала об убийстве Айви Кэмпбелл, учитывая, по всей видимости, появившееся напряжение в отношениях с Томом, логично предположить, что ее душевное состояние значительно ухудшилось, а психологический баланс нарушился. Думаю, ее представление о действительности сильно отличалось от самой действительности. Оказавшись на Гавайях, а может быть, еще до отъезда туда, Джонс начала видеть Тома там, где его не было, и убедила себя в том, что он ее преследует. Вот и ответ на ваш вопрос: нет, она ничего не придумала. Ваша подруга действительно верила в то, что он охотится за ней. Вспомните картины. Ее страхи, опасность, которую она чувствовала повсюду, стали ее реальностью. Но это совсем не значит, что так было на самом деле.

— Она была такой милой, Алан. Если не принимать в расчет эти страхи… — Кельда вздохнула.

— Нисколько не сомневаюсь. Джонс была больна. Серьезно больна. Ее страхи существовали лишь в ее воображении. Но она жила с ними.

Кельда невесело улыбнулась, словно благодаря меня за то, что я не прошу ее отказаться от любви к подруге.

Не услышав до сего момента ничего такого, что оправдывало бы необходимость в экстренном сеансе, я терпеливо ждал, а потом, не дождавшись, решил хотя бы попытаться посеять зернышко, пусть даже и без надежды увидеть в скором времени росток.

— Думаю, Джонс не первая, кого вы пробовали спасти.

— Что?

Я не стал спешить с объяснением.

— Большая часть того, что мы с вами обсуждали на предыдущих сеансах, касалось Джонс или Розы Алиха. Можно даже сказать, что и ваша жизнь в значительной степени оказалась подчинена задаче спасения этих двух людей и нейтрализации последствий связанных с этим действий.

Она не вскинулась, не попыталась, как я ожидал, отмахнуться от сделанного мной вывода.

— Я… э… я…

Кельда отвела глаза.

— Продолжайте.

Она наморщила нос, и ее лицо приняло выражение, которого я никогда прежде не видел.

— Я не рассказывала вам о своем… детстве.

«Вот мы и подошли к главному. Наконец-то».

— Нет, Кельда, не рассказывали. Вы вообще очень мало говорили о своей семье.

— Вы уже догадались почему, правда? Вы уже знаете?

— Знаю ли я, что случилось с вами в детстве? Нет, не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Допускал ли такую возможность? Да, конечно. У каждого из нас своя история.

Она замолчала. На протяжении последующих двух минут никто из нас не произнес ни звука. Она даже перестала растирать ноги. Что это было: раздумье или побег от реальности? Я не знал.

Если бы меня попросили высказать мнение, я бы сказал, что Кельда пытается найти возможность переменить тему, не дать мне заглянуть в ее прошлое. Я бы сказал, что ее психологическая оборона так же эффективна, как и ее отшлифованные многочасовыми тренировками навыки владения оружием.

И я бы ошибся.

— У нас возле дома росло дерево. И отец соорудил на нем что-то вроде домика для меня и моей младшей сестры. В этом домике была крыша из шифера, занавески на окнах и даже коврики на полу. Мы проводили в нем все свободное время.

Дерево стояло так близко, что я могла залезть на него прямо из окна спальни. Иногда я тихонько пробиралась по ветке и пугала сестру, когда та играла одна. Один раз…

Произнеся «один раз», Кельда не сделала паузу.

Она остановилась.

Ничего не оставалось, как слегка подтолкнуть ее.

— Продолжайте.

Моя пациентка тяжело вздохнула.

— Мне было тогда двенадцать, сестре восемь. Однажды, однажды вечером, после обеда, я прокралась в наш домик и увидела… В общем, с ней там был парень из соседнего дома. — Она закрыла глаза. — Остальное вы знаете.

— Нет, не знаю.

Кельда открыла глаза и посмотрела так, словно собралась прожечь меня взглядом. Мне даже захотелось отодвинуться.

— Я вытолкнула его из домика. Он свалился на землю и сломал шею. Вот и все.

— Вы спасли ее?

— Шутите? Я опоздала. Всегда опаздываю. Но я наказала его. После того дня он уже не мог ходить. Не сделал больше ни шагу.

Все ясно. Плохой сосед нападает на маленькую девочку. Виновный наказан.

Все ясно?

Вряд ли.

— Это ведь еще не все, верно? — спросил я.

— Что?

— Его парализовало. Но это еще не все, верно?

Кельда кивнула:

— Вы правы. Не все. Парень повредил голову. Не мог разговаривать. Не мог общаться.

Огонь в ее глазах потух, голос отдавал холодом.

Очень часто самой важной частью моей работы является констатация очевидного. Что я и сделал.

— Это означает, что он так и не смог рассказать, почему это сделал. Не смог рассказать, что его заводит.

— Не смог.

— И потому у вас осталось чувство… какое?

Желваки скул напряглись. Но лишь на мгновение.

— Итак, Том Клун не имеет никакого отношения к смерти Джонс, — бесстрастно произнесла она.

Смена направления произошла так быстро и внезапно, что я почувствовал себя игрушкой некоей нечеловеческой силы.

— Нет. Выходит, что нет. Вы сменили тему, Кельда.

— Неужели? В таком случае…

В кармане зазвонил телефон. Я предположил, что это Лорен, которой хочется знать, куда запропастился ее муж, поэтому, несмотря на остроту терапевтического момента, позволил себе отвести взгляд от Кельды и взглянуть на экран.

— Извините, но, учитывая обстоятельства, мне придется ответить.

— Понимаю.

Я поднялся, вышел из-за стола и повернулся спиной к Кельде. Конечно, можно было бы выйти в коридор, но мне не хотелось оставлять пациентку наедине с журналами учета и папками.

— Привет.

— Понял, что это я, да? — спросил Сэм. — Не люблю определители. Послушай, я тут подумал и решил, что тебе будет интересно кое-что узнать. Насчет того полицейского из округа Парк. Это некий Боннет, Джордж Боннет, но себя он называет Хоппи. Уж и не знаю почему. В общем, посидел он часа три, помолчал, подумал, а потом взял и признался в убийстве Айви Кэмпбелл.

Я открыл рот. Закрыл. Снова открыл.

— Ты ведь шутишь, да?

— Не шучу. Ребята из службы шерифа немного надавили на него. Не очень сильно. Ладно, без «не очень». Короче, он заговорил. Сначала рассказал о том убийстве, а потом отвел нас к шахте и показал, где убил своего друга, другого копа из округа Парк… секундочку… да, парня по имени Прехост. Признался, что застрелил его и сбросил тело в старый ствол. Достать его оттуда — это еще надо будет постараться.

— Так он убил своего друга?

— Да. Похоже, они вдвоем вели наблюдение за Клуном, хотели поймать его на чем-нибудь и отправить туда, откуда он вышел, но… Тут начинается что-то странное. Наткнулись в лесу на что-то вроде тюрьмы, и Клун рассказал им, что его похитили и пытали. Нес какую-то чушь про пчел, змей и напалм. Признаюсь, ничего подобного я в жизни не слышал.

— Но относительно убийства Айви Кэмпбелл сомнений нет?

— Боннет во всем признался, если ты это имеешь в виду. Я сам слышал. Насколько это верно? Кто знает? Но ребята, которые давно общаются с Хоппи, говорят, что он на такое способен. Да и зачем было сознаваться, если это не так? Не вижу причин.

— А второй, Прехост? Тоже? Он тоже причастен?

— Хоппи сказал, что нет. По его словам, Прехост все время верил в виновность Клуна. Хоппи избавился от напарника, потому что испугался. Подумал, что тот парень, который мучил Клуна, может узнать что-то лишнее и рассказать Прехосту, а уж тот сообразит, как оно было на самом деле.

— Ну и ну…

— А ты об этом ничего не знаешь, Алан?

Голос Сэма слегка изменился.

К счастью, я действительно ничего не знал.

— Мне известно только то, что рассказал Бока. То, что он, наверное, рассказал и тебе. Про похищение, проволочный забор и урок страха. Про пчел и змей. И еще бензин. Да, он говорил что-то про бензин. Помнишь, когда я тебе звонил, то упоминал про бензин?

Я оглянулся через плечо на Кельду, которая даже не притворялась, что наш разговор ее не интересует.

— Что? — прошептала она одними губами.

Я вышел в коридор и закрыл за собой дверь, пожалев, что не сделал это минутой раньше.

— Бока — отличный парень, — сказал Сэм. — Мне он понравился. Все подтвердилось. Мы нашли емкость с самодельным напалмом. Пришлось вытащить из постели специалиста-химика. Но я спрашиваю о другом. Ты и вправду ничего не знал о Хоппи и об убийстве той девушки, Айви Кэмпбелл? Это для тебя новость?

— Я совершенно ничего не знал.

— Хоппи утверждает, что парень, тот, которого убил Клун, болтал насчет еще одного старого убийства. На Гавайях. Ты что-нибудь знаешь?

— Об убийстве на Гавайях? — переспросил я, затягивая время, и в ту же секунду обнаружил в темном углу вопроса Сэма потайной люк. Без особых колебаний я поднял крышку, проскользнул в темноту и, пробормотав несколько слов — «Я ничего не знаю ни о каком убийстве на Гавайях», — закрыл крышку у себя над головой.

— Нет?

— Нет.

«Я знаю о девушке, найденной мертвой у подножия скалы в Пайе. Но не об убийстве. Нет. Та девушка, о которой я знал, спрыгнула сама. Или, может быть, свалилась. Но ее никто не убивал».

— Хоппи рассказал, что Айви оскорбила его в баре. По его словам, неуважительно к нему отнеслась. Он проследил, где она живет, а на следующий день заявился туда и потребовал извинений. В то время у него вроде бы были проблемы с алкоголем. Она над ним посмеялась. Ну а дальше — хуже.

— Так просто? Боже!..

— Хоппи с первого дня принимал участие в расследовании убийства. Когда в поле зрения полиции попал Том Клун, Хоппи сделал так, чтобы подозрения пали только на этого беднягу. У него были для этого все возможности.

— Да уж.

— Ты ничего больше не хочешь добавить? — снова спросил Сэм. — Может быть, по поводу того дела на Гавайях? Уверен, что ничего не знаешь? Даю последний шанс. Другого не будет — мне надо идти.

— Я ничего не знаю. Ничего. Мне ничего не известно об убийстве на Гавайях. Все.

Сэм молчал. Его молчание было здоровущим, толстым кулаком, настойчиво толкавшим меня в спину. Оставалось радоваться тому, что он не видит мое лицо.

— Спасибо, что позвонил. И спасибо за все, что ты сегодня сделал.

— Если что вспомнишь, позвони. У тебя же есть номер моего сотового, да?

Что, по его мнению, я мог знать? Или, может быть, он знал, что я знаю?

— Да, у меня есть твой номер. Но я ничего не знаю, так что и вспоминать мне нечего.

Сэм повесил трубку. Я убрал телефон в карман, вернулся в кабинет и сел за стол. Кельда, похоже, с места не вставала.

— Что происходит?

Я попытался вспомнить, на чем мы остановились.

— Вы сменили тему. Мы говорили о вашей сестре и домике на дереве, а потом вы сказали, что Том не имеет никакого отношения к смерти Джонс.

— Вам ведь звонил Парди, верно? Что он сказал?

Когда меня выводят из равновесия, я цепляюсь за спасательный канат правил. Не скажу, что это мой излюбленный прием.

— У нас с вами сеанс терапии. Я не обсуждаю во время сеансов содержание своих частных телефонных разговоров.

Она не колебалась ни секунды.

— Шутите?

— Нет. Я абсолютно серьезен.

— Тогда вы уволены.

— Что?

— Вы уволены. Вы больше не мой психотерапевт. Так что сказал вам Парди? Ответьте мне, Алан, или я возьму телефон и позвоню сама. Вы же понимаете, что, если кто-то из ФБР затребует информацию, служба шерифа упираться не станет.

Я слишком устал, чтобы цепляться за правила.

— Хоппи Боннет. Знаете такого? Полицейский из округа Парк. Он только что сознался в убийстве Айви Кэмпбелл.

Кельда дважды мигнула, как будто ей пришлось переводить сказанное с английского на какой-то другой язык, чтобы понять смысл. Потом ахнула и тут же прикрыла рот ладонью. Еще секунд через пятнадцать она расплакалась.

— Мы… можем возобновить сеанс?

После такого вступления я, конечно, с удовольствием послушал бы и продолжение. Цинично? Несомненно. Разве можно допускать и поощрять такие приемы во взаимоотношениях врача и пациента? Вероятно, нет. С сожалением признаю, что даже мои колебания длились недолго. Я слишком хотел услышать, что она скажет дальше.

— Да.

— Прямо сейчас? И это останется между нами?

— Да.

— Я подложила нож, который помог вытащить Тома из тюрьмы. На самом деле он не был орудием убийства.

Мой рот открылся сам собой.

— Мне удалось проникнуть в хранилище вещдоков полиции округа Парк. Я выкрала кусочек ее одежды. Айра приготовил нож, перенеся на него частички засохшей крови с одежды Айви. Мы спрятали нож в трубу, а затем организовали звонок в ФБР.

— У меня нет слов, — сказал я.

— Как только лаборатория провела анализ и установила, что кровь на ноже не принадлежит Тому Клуну, я анонимно сообщила об этом его адвокату. И колесо завертелось. Он вышел на Бюро; суд пересмотрел свое решение… На все это потребовалось некоторое время, но в конце концов Тома выпустили из тюрьмы.

— Но зачем, Кельда? Зачем вы это сделали?

— Мы хотели вытащить его, чтобы наказать за то, что он сделал с Джонс.

— Наказать? Боже, да ведь он и так ожидал смерти.

«За преступление, которого, как выясняется, и не совершал», — мог бы добавить я, но не добавил, потому что это было очевидно.

— Он ожидал смерти за то, что сделал с Айви Кэмпбелл. Мы же хотели рассчитаться с ним за Джонс.

— О Господи…

Я наконец-то понял, чем занимались Кельда и брат Джонс.

— Да, — согласилась она. — О Господи…

— Так вот для чего были нужны пчелы, змеи, напалм и прочие штучки.

— Да. Но это все Айра. Некоторое время назад наши пути разошлись. Он перестал доверять мне. А может быть, не доверял никогда. Может быть, я была нужна ему только для того, чтобы вытащить Тома из тюрьмы. Сейчас я даже не знаю, что думать.

— Так вот почему вы искали Тома? Вы знали, что он попал в руки Айры? И догадывались, что он собирается с ним сделать? Нет, не догадывались, знали, да?

Кельда кивнула и вытерла доползшую уже до подбородка слезинку.

— Вы потому и направили его ко мне, верно?

Она исподлобья взглянула на меня:

— Что вы хотите сказать?

— Вы хотели, чтобы я остановил вас. Вмешался и…

— Нет! Нет! Я и сама не знаю, почему назвала ему ваше имя. Оно просто пришло мне на ум. Ничего более.

— Я так не считаю. Подумайте, Кельда. Вы хотели втянуть меня во все это. Хотели, чтобы я убедил вас остановиться.

— Нет!

— Вы встречались с Томом.

Она тряхнула головой, не желая принимать аргумент.

— Не встречалась. То есть… у меня были иные цели.

— Какие?

— Поначалу мне просто хотелось определить его слабые места. Чтобы… ну, воздействовать на него наиболее эффективно. По крайней мере так я сама себе говорила. Но потом… не знаю. Мне захотелось понять, что его заводит, как он смог сделать с Айви Кэмпбелл и Джонс то, что сделал. — Она потянулась и поджала под себя ноги. — Но потом, когда мы встретились пару раз, я уже не знала, почему провожу с ним время. Что-то изменилось.

— То есть на сей раз вы хотели узнать его получше, прежде чем сталкивать с дерева?

— Может быть. Не знаю. Я просто не знаю.

— Тюрьма ведь может принимать разные формы, не так ли, Кельда?

— Что вы имеете в виду?

— Парень, которого вы столкнули с дерева, он ведь тоже как бы в тюрьме.

— Да, можно и так сказать.

— А вы, Кельда? Вы тоже в тюрьме?

— А вы? — сердито огрызнулась она.

Идти дальше? Нажать еще немного? Подумав, я свернул в сторону.

— Тома ведь пытали, верно? — Слово это употребил Сэм, и я не видел причин от него отказываться. — Брат вашей подруги затем и отвез его в Уорд, чтобы подвергнуть пыткам?

— Я бы не стала называть это пытками. Но… да, его план заключался в этом. Точнее, наш план. Десять минут наедине с Клуном. Так мы это называли.

— Десять минут?

— В переносном, конечно, смысле.

— Вы вытащили Тома из тюрьмы, чтобы подвергнуть его пыткам?

— Мы хотели, чтобы он понял, как чувствовала себя она. Как чувствовала себя Джонс, когда делала те страшные записи в своем дневнике. Мы хотели, чтобы он ощутил ее боль, ее ужас. Мы хотели, чтобы он прошел через то, через что пришлось пройти ей.

— Месть? — недоверчиво спросил я.

— Месть. Возмездие. Воздаяние. Для этого существует много слов. Но как ни выбирай, как ни называй то, что мы планировали, суть не меняется: мы собирались преподать ему урок, поквитаться с ним. Получить в конце концов удовлетворение. Я так и не почувствовала удовлетворения после того, как спасла Розу, потому что для того негодяя все закончилось слишком легко и быстро. Я не хотела, чтобы так продолжалось дальше. Для меня смысл был в этом: получить удовлетворение.

— Вы испытали удовлетворение, когда столкнули с дерева того паренька-соседа?

Она бросила на меня недовольный взгляд:

— По крайней мере он узнал, что такое беспомощность. Он узнал это так же хорошо, как моя сестра. Он узнал, что значит быть слабым и беззащитным. Разве не так? Разве не так?

Я не знал, что сказать. «Конечно, узнал».

Кельду мои сомнения не терзали.

— Он получил свое. А я получила удовлетворение.

Прежде чем заговорить, я молча повторил последнее слово. Но слова, подходящие для описания моих собственных чувств, ускользали или казались слишком слабыми.

Кельда подалась вперед.

— Перестаньте, Алан, не будьте таким наивным. Подумайте сами. Вспомните одиннадцатое сентября. Если бы родственникам и близким погибших предложили десять минут наедине с Бен Ладеном, полагаете, они бы отказались? Подумайте о жертвах в Оклахоме. Вспомните Макуэя. Вот и мы с Айрой решили, что имеем право на десять минут. Мы все продумали и знали, что с ним сделаем.

— Уроки страха? Каждый из вас спланировал свои уроки страха, да? Вы хотели, чтобы ему было так же страшно, как и ей?

— Я хотела, чтобы он постоял вместе с Джонс над обрывом, почувствовал прикосновение руки к спине, толчок… Хотела, чтобы он испытал то же, что испытал тот парень, когда свалился с дерева. Я хотела, чтобы он ощутил ужас падения, услышал, как хрустят его собственные кости.

— Тот парень не свалился с дерева. Вы столкнули его. И не для того, чтобы наказать, а чтобы спасти сестру.

— Это не важно.

— Том Клун никого не убивал, Кельда, — продолжал я, едва сдерживая закипающую злость. — Не он убил Айви Кэмпбелл. И он не имел никакого отношения к смерти Джонс. Он ни в чем не виноват.

Желваки на ее скулах проступили рельефнее.

— Мы этого не знали. Да, мы сфабриковали улику, но при этом действовали исходя из предположения, что именно он убил Айви Кэмпбелл. Так решила система. Признали присяжные. То же подтверждали все улики. И мы нисколько не сомневались в том, что именно Клун убил Джонс. Это следовало из ее дневника.

Мне хотелось кричать, швырять в нее слова. Но я ограничился тем, что обложил их льдом.

— Том Клун никогда не был на Гавайях. Никогда.

Она сглотнула.

— Не был? Вы в этом уверены?

Я видел, что новость не стала для нее таким уж сюрпризом. Тон, каким были заданы эти вопросы, подсказывал, что она уже пришла к выводу: ее подругу никто не преследовал.

— Да, уверен. Я спрашивал его об этом сегодня вечером, когда разговаривал с ним по телефону. Я не сказал, зачем об этом спрашиваю. Так вот Клун ответил, что никогда не был на Гавайях. По-моему, он даже не знал, что Джонс перебралась на Мауи. Том не имел никакого отношения к случившемуся там. Абсолютно никакого. Ваша подруга упала со скалы. Или спрыгнула. Или ее кто-то столкнул. Но не Том.

Кельда отвела глаза…

— Поверьте, я ничего не знала до сегодняшнего вечера. Я не знала… что он не убивал Джонс.

— Он никого не убивал. — Я постарался вложить в следующие слова как можно больше иронии. — По крайней мере до сегодняшнего вечера.

— Мы с Айрой думали, что поступаем правильно. Что наши действия — это восстановление справедливости. Мы были уверены… — Она не договорила.

Я бы не удивился, если бы в дверь постучали. Требовательно, настойчиво, громко. Я бы не удивился, если бы за дверью оказался шериф с ордером на ее арест.

— Что вы собираетесь делать? Что с вами будет, Кельда?

— Не знаю. Зависит от того, что успел рассказать Айра. Пока никаких доказательств нет. Если Айра был осторожен… может быть… Никто не связывает Тома со смертью Джонс. А если такой связи нет, то никто не станет искать наш след. О наших планах знает только один человек. Вы, Алан.

Осознание того, что из меня сделали хранителя тайн, придавило меня к стулу. Даже дышать стало тяжелее.

— Выходит, мы вытащили Тома из тюрьмы исходя из неверных предпосылок, — продолжала она. — Но может быть, все получилось не так уж плохо. Согласны? Вы согласны с тем, что наши действия все же послужили справедливости? Не сделай мы того, что сделали, Том так и остался бы в камере смертников. Рано или поздно приговор привели бы в исполнение. И даже то, что сделал с ним Айра, не хуже того, что произошло бы, если бы все осталось как было. Это лучше, чем умереть от смертельной инъекции, разве нет?

Я, образно говоря, прожевал сказанное Кельдой и даже постарался проглотить это оправдание, хотя и понимал, что глотаю гниль и ложь. Я не испытывал к ней никакого сострадания.

«И что теперь? Мне-то как со всем этим жить?»

Прежде чем миазмы эгоизма полностью овладели моим сознанием, Кельда сказала:

— Я все еще не могу поверить в то, что так поступила с Томом. Как не могу поверить в то, что Айра… что Айры больше нет. Он был моим любовником. Я не говорила вам об этом, хотя вы, возможно, и догадывались. Теперь уже не важно. Он умер, а здесь… — она ткнула кулаком в грудь, — здесь пустота. Я не знаю, что думать и как быть. — В голосе Кельды проступили резкие нотки. — Что я должна чувствовать, Алан? Скажите мне, пожалуйста. Я… я ничего не понимаю. Но вы-то должны знать. Что мне полагается чувствовать теперь, когда все закончилось?

Мне в голову пришло одно только слово. «Удовлетворение?»

Глава 61

На этажах, занимаемых денверским отделением ФБР, светилось лишь несколько окон. Рабочий день давно закончился, и лишь у телефона сидел дежурный агент.

Выйдя из кабины лифта, Кельда поздоровалась с новичком, которого знала только в лицо, и он в ответ сообщил, что смена проходит спокойно.

— Надеюсь, и дальше будет так же, — сказала Кельда.

Как раз в этот момент зазвонил телефон, и дежурный, прежде чем взять трубку, молитвенно сложил руки. Ей показалось, что в глазах его что-то мелькнуло, но он лишь покачал головой, ни словом не упомянув о событиях минувшей ночи.

Если бы Кельда планировала остаться в ФБР, то наверняка взяла бы на заметку это проявление осторожности и внимания.

Пройдя к своему столу, Кельда начала складывать вещи в две заранее припасенные картонные коробки. Она уже рассчитала, что на все должно хватить десяти минут.

Ей почти удалось уложиться.

Когда Кельда в последний раз просматривала ящики, к столу кто-то подошел. Подошел так тихо, что она услышала лишь самые последние шаги.

— Не знаю, чем ты моешь волосы, но тебе лучше перейти на что-то другое, — сказала она, не поворачивая головы. — Этот запах идет впереди тебя, как токсичная волна.

— Спасибо за совет, Кельда. А я-то никак не мог понять, почему женщины так меня сторонятся. Даже беспокоился, что дело, может быть, в моем характере, каком-то скрытом изъяне. Приятно сознавать, что проблема заключается всего лишь в геле для волос. Оказывается, на то, чтобы сделать жизнь лучше, нужно потратить каких-то пять баксов.

— Вот тебе еще один совет: потрать больше пяти баксов. Тогда, может быть, и результат будет значительнее. Как ты узнал, что я буду здесь?

— После того что случилось вчера в горах, я весь день не давал покоя старшему. В конце концов он не выдержал и, выдав порцию обычной ерунды, все же проговорился, что ты уходишь в отпуск. Только не сказал почему. Зная тебя, я предположил, что ты постараешься исчезнуть незаметно, не попрощавшись. Попросил Картера, он сегодня дежурный, об услуге, и парень дал мне знать, когда ты появилась. Убивал время в «Панзано». Отличное фритто-мисто.[17] Бармен всегда придерживает для меня парочку уютных мест. Почему бы нам не сходить сейчас туда? Я возьму бутылочку «Бароло».

Кельда бросила взгляд на пустую рамку, в которой стояла когда-то фотография жены Билла.

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея.

— Перестань. Заканчивай собираться, и я помогу донести ящики до машины. А потом сходим в «Панзано» и выпьем вина.

— К тому времени как мы вернемся в ресторан, твой кальмар успеет десять раз остыть, — сказала Кельда.

Она вовсе не хотела избавиться от Билла, но проверить степень его настойчивости не мешало.

— Надеюсь, если попросить, они поджарят для нас что-нибудь свеженькое. Кстати, мне там полагается скидка. Ну же, я угощаю.

Кельда опустилась на стул и закрыла глаза, думая, что сидит здесь последний раз. Ноги не болели, и этот факт приятно удивил ее.

Она открыла глаза и посмотрела на Билла Грейвза.

— Что? — спросил он. — У тебя такое выражение…

— Твой двоюродный брат действительно губернатор Канзаса? Скажи правду.

Он не улыбнулся.

— Мы с тобой очень давно знаем друг друга. Мы коллеги. Друзья. Мы ведь не станем врать, правда?

Она попыталась найти в его словах иронию, но так и не смогла прийти к однозначному мнению.


Фритто-мисто действительно оказалось превосходным, как и обещал Билл, а вино было таким густым и ароматным, как будто «Бароло» делали из крови красного винограда.

Билл посмотрел на Кельду через тонкое дымчатое стекло бокала.

— Знаешь, нас ведь подставили.

— Что?

— Тот нож, что мы нашли в горах… Нас кто-то подставил. На самом деле он не был орудием убийства. Так утверждает тот коп из округа Парк, который признался в убийстве Айви Кэмпбелл. Выходит, нас провели.

— И что?

Она занялась кальмаром.

— Тебя это не злит?

Не надеясь на свои артистические способности, Кельда сначала отправила в рот кусочек кальмара и лишь затем, укрывшись за бокалом, взглянула на Билла. Стекло странно преломило его черты.

— Пожалуй.

— Но зачем? Зачем кому-то понадобилось делать это?

— Наверное, кто-то хотел помочь Клуну выйти из тюрьмы. Ты не хуже меня знаешь, что у нас в стране хватает фанатиков, выступающих против смертной казни.

— Но при чем тут мы? Почему он позвонил в Бюро? Почему не обратился в местную полицию?

— Какое это имеет значение? Не думаю, что подставить хотели именно нас. Мы лишь оказались орудиями в чьих-то руках.

— Знаю. Мне только интересно, почему кому-то понадобилось вытаскивать из тюрьмы именно Клуна. Вот чего я не понимаю.

— Может быть, этот человек знал, что Клун не убивал девушку. Тогда и мотив ясен. Так или иначе, справедливость восторжествовала. Если бы мы не нашли тот нож, Тома Клуна казнили бы за преступление, которого он не совершал. Так что мы все сделали правильно.

— Согласен. Но кто мог знать наверняка, что Клун не убивал ту девушку. Только настоящий убийца. И на мой взгляд, коп, которого они взяли, разработать такой план просто не мог. Да и зачем ему это? Нет, здесь что-то не сходится.

Кельда подалась к Биллу, надеясь хотя бы таким образом отвлечь его от нежелательной темы.

— Как ты думаешь, Билл, почему люди делают то, что делают?

— Знаешь, я ведь верил, что ее убил Клун, — не обращая внимания на робкую попытку флирта, гнул свое Билл. — Восемьдесят процентов осужденных на смерть получили приговор на основании меньшей доказательной базы.

— Я тоже считала его убийцей.

Кельда откинулась на спинку стула.

— Знаешь, у меня с самого начала были сомнения. Понимал, что мы делаем все правильно, выполняем свой долг, но вовсе не был уверен в невиновности Клуна. Не хотел, чтобы он оказался на свободе.

Кельда отрезала кусочек эскалопа, обмакнула его в острый красный соус, поднесла ко рту и сделала глоток вина.

— У меня тоже были свои сомнения. Насчет того, нужно ли его освобождать.

Она удивилась, насколько естественно прозвучали эти слова. Наверное, потому что именно так все и было. Ложь не далась бы настолько легко.

— Так почему же ты оказалась там вчера?

— В Уорде?

— Да, в Уорде.

— Мне позвонил Клун. Попросил помочь. Он был в полном отчаянии. Я и поехала. К кому еще он мог обратиться?

— Почему ты никого не предупредила? Почему отправилась туда одна, без поддержки?

Билл старался говорить без нажима, и ей это нравилось. Другие коллеги обрушились бы на нее с обвинениями типа «Какого черта? О чем ты думала?».

— Клун считал, что в деле замешаны полицейские. Он попросил меня никому не говорить о том, что с ним случилось, сказал, что от этого будет только хуже. Мне он доверял.

Билл кивнул:

— Ладно, пусть так. Но почему ты не воспользовалась помощью Бюро?

— Наверное, мне следовало обратиться к шефу. — В вопросе Билла присутствовал подтекст. Он хотел знать, почему она не обратилась к нему. — Он позвонил мне уже после нашей встречи в Боулдере. Не думай, Билл, что я не рассчитывала на тебя. Я бы обязательно позвонила, если бы знала, что там происходит.

В последней лжи не было никакой необходимости, и Кельда сразу же пожалела о сказанном.

Билл задумался, и она представила, как он анализирует ее слова, словно скользит взглядом по ползущей по экрану колонке цифр. Молчание растянулось на несколько минут.

— Я слышал, Клуна там пытали, — сказал наконец Билл. — По крайней мере такую информацию тамошние копы дали старшему.

— Не знаю. Я этого не видела. Когда приехала в Уорд, было уже темно и все бегали по лесу и стреляли. Тома я увидела, только когда его уже сажали в вертолет. Но выглядел он ужасно. С ним явно случилось что-то страшное. Может быть, его действительно пытали.

Кельда подумала о змеях, пчелах и лаборатории в подвале дома Айры.

— Знаешь, Билл, мне не очень-то хочется говорить об этом. Ты не возражаешь, если мы сменим тему? Вино такое хорошее. Лучше расскажи мне о нем.

— Нет, — неожиданно твердо произнес Билл. — Вот домашнее вино, оно хорошее. А «Бароло» такое же чудесное, как ты.

Ей удалось выжать из себя улыбку.

— Что ты собираешься делать дальше? Теперь, когда тебя отправили из Бюро?

— Ну, меня всего лишь отправили в отпуск. Есть проблемы со здоровьем, и мне нужно заняться ими. Не думаю, что я стану принимать какие-то решения, пока не исправлю положение в этой области.

— Расскажешь мне о своих проблемах со здоровьем?

Она задумчиво посмотрела на него.

— У меня уже давно болят ноги, но до недавних пор врачам не удавалось установить причину. И вот сегодня утром мне сообщили, что магнитно-резонансная томография, которую я проходила на прошлой неделе, показала небольшое повреждение позвоночника. Рентгенолог считает, что все дело в этом. Мой невролог был очень удивлен.

— Почему?

— Похоже, он начал подозревать, что проблему надо искать у меня в голове. В какой-то момент я и сама едва не согласилась с ним.

— Повреждение позвоночника — тоже не шутки.

— Именно это я и сказала врачу.

— И что?

— Он пока не знает. Надо пройти ещекое-какие обследования, а уж потом будет видно. Ты же знаешь, врачи никогда не говорят ничего определенного.

— Будешь держать меня в курсе?

— Может быть.

Он покачал головой:

— Это не отпуск, Кельда. Ты и сама знаешь. Назад ты уже не вернешься.

Она вскинула брови:

— Ты так в этом уверен?

— У меня нюх на такого рода вещи. Точно так же я понял, что Синтия трахается со своим боссом. У меня на это нюх.

— Но я-то со своим боссом не трахаюсь.

Билл усмехнулся, наверное, найдя что-то смешное в том, что старшего агента и Кельду могли бы связывать романтические отношения.

— Рад за тебя. Но не пытайся себя обмануть. Ты уходишь, что бы там кто ни говорил. А на твоем месте уже на следующей неделе будет сидеть кто-то другой. Думаю, пришлют какого-нибудь желторотого юнца.

Кельде хотелось поспорить, но она сдержалась и сделала вид, что принимает его точку зрения.

— Что ж, я неплохо знаю бухгалтерию. Думаю, с работой проблем не будет.

— Согласен. — Билл подлил ей вина. — Да и деньги в бизнесе другие. Сможешь пить «Бароло», когда пожелаешь.

— Деньги для разнообразия тоже не помешают.

Он опустил глаза.

— Собираешься встречаться с ним?

У нее вдруг перехватило дыхание. «Я не увижу больше Айру, он умер». Маска, скрывавшая ее чувства, едва не рассыпалась, когда до Кельды дошло, что Билл имеет в виду вовсе не Айру.

— С Томом Клуном? Ты спрашиваешь, собираюсь ли я встречаться с Томом Клуном?

— А с кем же еще?

— Не знаю. Мы с ним давно не разговаривали. С тех пор… — Она подумала о Томе и повторила: — Не знаю.

— Но ты встречалась с ним? Или как это называется?

— И этого я тоже не знаю. Может быть. Так получилось. Мы куда-то ходили. Я не придавала этому никакого значения. Как бы тебе объяснить… Мне было любопытно, но сам Том меня не интересовал. Никаких романтических чувств я к нему не испытывала. Причина была в другом. Нас что-то связывало. Мне хотелось понять его, узнать, через что ему пришлось пройти, как он это перенес. Понимаешь?

— Связывало? Как в случае с Розой? Ты имеешь в виду такого рода связь?

Невинный по форме вопрос прозвучал так иронично, что Кельда едва удержалась на стуле.

— Да, — пробормотала она. — Что-то вроде этого. Хотя скорее по-другому. Знаешь, мне всегда хотелось заглянуть в голову тому парню, который похитил Розу. Посмотреть, что представляет собой зло. Я не знала, что у нас будет с Томом, что я найду в нем. Но посмотреть хотелось. Так бывает, когда на твоих глазах случается что-то страшное, например, машина сбивает человека. Ужасно, но смотришь. — Ей понравилось пришедшее на ум сравнение. — Да, что-то вроде этого.

Некоторое время они сидели молча, потом Билл сказал:

— А у меня это первое свидание с тех пор, как я вышвырнул Синтию из дома. После того что она сделала, мне трудно доверять людям. Поэтому я хочу, чтобы ты знала.

«Так ты доверяешь мне?» — едва не выпалила Кельда, но все же промолчала.

Она подумала, что Билл Грейвс, похоже, совершит с ней ту же ошибку, которую уже совершил с Синтией. Бедняга все еще не мог понять, кому можно, а кому нельзя доверять. Небольшой аванс с ее стороны, и разговор о Томе Клуне станет забытой темой.

Интересно, что сказал бы об этом доктор Грегори? Может быть, заявил бы, что ее игра с Биллом есть не что иное, как репетиция модели, опробованной в случае с Айрой. Алан выразился бы в том духе, что в ее романтических отношениях удовольствие всегда перемешано с бизнесом, что она выбирает любовников исходя из того, что они могут сделать для нее.

Но и сейчас, в ресторане, комментарии доктора Грегори показались ей столь же лишенными смысла, как и тогда, когда он произнес их в конце сеанса.

«И даже если он прав, что в том плохого?»

Призвав на помощь улыбку, она подняла голову и дотронулась до руки Билла. Ей вдруг стало хорошо с ним. Приятный сюрприз. Теплая волна раскатилась по телу, и Кельда знала, что виновато в этом не вино.

По крайней мере не только оно.

Глава 62

Поработав над расписанием сеансов, я выкроил-таки свободный день.

Утром я первым делом отправился к ортопеду, который в обмен на обещание разрешить ему посидеть за рулем взялся наложить на руку новый гипс, который, по его мнению, мог бы позволить опробовать в деле мою все еще хранящую девственность «мини». Усадив меня в кресло, специалист повернул руку под правильным углом с тем расчетом, чтобы я сумел взяться за воображаемый рычаг коробки передач.

Удивительно, какие чудеса способна творить геометрия. Возвращаясь домой на старой машине, я ощущал себя другим человеком.

Первый круг моя реинкарнированная любовь совершила на знаменитом велотреке Моргул — Бисмарк, расположенном в восточной части округа, неподалеку от дома. Рука слегка ныла после непривычного напряжения, но удовольствие перевешивало все несколько минут дискомфорта.

Лорен работала до полудня, и мы условились встретиться перед ленчем в ресторане в центре города. Она немало удивилась, когда я позвонил и сообщил, что подъеду к офису окружного прокурора. Увидев же меня за рулем красно-белой красавицы, моя жена едва устояла на ногах.

— Видишь? — спросил я, поднимая обновленную руку.

— И как? — с улыбкой спросила она, имея в виду, конечно, машину.

— Сейчас покажу. Садись.

Мотор заурчал, как довольная кошка, и мы покатили по Бродвею, потом выехали на Ли-Хилл-роуд и вскоре оказались в глубоком ущелье, зажатом с обеих сторон крутыми склонами Передового хребта. Если не принимать в расчет последние сорок восемь часов, я уже не помнил, когда в последний раз проезжал по каньону на машине, хотя и преодолевал подъем не менее дюжины раз на велосипеде, а потому знал дорогу хорошо. Миновав поворот на Олд-Стейдж, я повернул на запад, в сторону гор.

Примерно на середине подъема Лорен спросила:

— Так мы катаемся или все-таки едем на ленч?

— Конечная цель — поесть, — ответил я. — Прокатиться — тоже. И кое-что еще.

— Кое-что еще?

— Конечно.

— А как же Грейс?

— С ней побудет Вив. Я предложил ей дополнительную двадцатку за сверхурочные. Она подумала пару секунд и согласилась.

— Тебе нравится машина?

— Смотри.

Я ловко включил пониженную передачу, и эта коробка на колесах моментально откликнулась на мое желание. Мы так лихо вписывались в повороты коварной трассы, как будто она уже внесла их все в базу данных своей памяти. Через десять минут, забравшись на самый верх, я указал жене на открывшийся нашим глазам архаичный городок под названием Уорд.

— Вот здесь все и случилось.

Лорен все еще злилась на меня за то, что я подверг себя опасности ради Тома Клуна. Но сейчас, уже зная, где все происходило, она лишь кивнула.

Я притормозил, пропуская переходящую дорогу троицу собак.

— Тебе необходимо было вернуться сюда?

— Да, — коротко ответил я.

Поворот на юг привел бы нас к Нидерланду, водохранилищу Бейкера и Боулдерскому каньону. Но я повернул на север, оставив Уорд позади, а потом выбрался на Голд-Лейк-роуд и уже через несколько миль развернулся на небольшой площадке перед отелем «Голд-Лейк».

— Это еще что такое? — удивленно спросила Лорен.

— Небольшой подарок. За машину. Благодарность за то, что ты — это ты. И извинение за… за то, что я был так невнимателен.

Она обвела взглядом ухоженные лужайки, бескрайний лес, раскинувшийся внизу, у подножия хребта, и остановилась на уютно расположившихся на склоне бревенчатых домиках.

— Я и не догадывалась о существовании такого места.

— Вот и хорошо. Пусть это будет сюрпризом. Когда-то здесь был лагерь для богатых девочек из Сент-Луиса. Теперь что-то другое.

— Лагерь для богатых девочек, — рассеянно повторила Лорен.

Заглянув в ее глаза, я увидел в них отражение застывших вод озера, в которых, в свою очередь, замерло отражение величественных гор.

— Действительно что-то другое.


Еще через двадцать минут, переодевшись в предоставленном в наше распоряжение вигваме, мы уже сидели в обложенном камнями горячем озерке. К западу возвышались бушующие всеми красками лета Индейские Пики, большую часть северной стороны неба занимали суровые ледники Лонгс-Пик. Как ни восхитителен был пейзаж, я знал, что долго любоваться им мы не можем — болезнь Лорен не позволяла ей засиживаться в горячей воде.

— Я могу нарушить очарование момента?

— Только если в этом есть уж очень острая необходимость.

— Что будет с Томом Клуном? Ты слышала что-нибудь в офисе?

Я несколько раз звонил Тому в больницу, но полиция не разрешала ему отвечать на звонки. По крайней мере от таких, как я.

Лорен сидела с закрытыми глазами, вода плескалась у самого ее горла, и пар обволакивал густые темные волосы.

— В физическом отношении Том скоро будет в полном порядке. Говорили, что он может выйти уже сегодня, и никто не думает, что его арестуют. Учитывая все, что произошло в ту ночь, ему вряд ли предъявят обвинение в каком-либо преступлении. Если только люди шерифа не раскопают что-то новое. Ты же читал газеты — общественное мнение определенно на его стороне. Он и так отсидел тринадцать лет за преступление, которого не совершал. Какова бы ни была его роль в последних событиях, никто не хочет снова отправлять Клуна за решетку. Стрельбу назовут самозащитой или как-то еще, но в любом случае из больницы он выйдет свободным человеком.

— И начнет заново? С чистого листа? С нулевой отметки?

— Теоретически. Фактически же после всего, что выпало на его долю, ему придется начинать не с нулевой, а с минусовой отметки. Я бы сказала, с минус четырех или пяти. Хорошо еще, что у него есть дедушка, на которого можно опереться. Я слышала, что старику уже лучше и его перевели из отделения интенсивной терапии.

— Приятно слышать.

Она открыла свои фиалковые глаза и посмотрела на меня.

— Покажи, где все случилось.

Держа над водой правую руку, я подплыл к другому берегу и указал на запад, туда, где в окружении тополиных лесов лежит озеро Брейнард.

— Вон там. Не более чем в паре миль отсюда. К юго-востоку от Уорда.

Лорен подплыла ко мне и направила взгляд, как мне показалось, именно в ту точку, где притаился домик Боки. Ее пальцы дотронулись до моей спины.

— Собираешься заниматься с ним и дальше? — Хотя я ни разу даже не заикнулся о том, что лечу Тома Клуна, последние события не оставили у нее сомнений в том, кто именно был звонившим мне домой пациентом.

Я ответил не сразу, облекая мысль в подходящую форму.

— Обычно, когда пациент хочет продолжить курс терапии, врач не бывает против.

— А ты не относишь этот случай к категории необычных?

Я едва не рассмеялся — интересно было бы послушать того, кто сочтет его обычным.

— Нет. У меня нет для этого никаких оснований.

— Вот и хорошо. Уверена, Том нуждается в твоей помощи.

Я промолчал, потому что не знал, как на это ответить. Не знал, стоит ли рассказать ей о каменщике, боящемся, что возненавидит кирпичи. Не хотелось признаваться и в том, что в случае с Томом я трактовал сомнения не в его пользу.

— Только не делай так больше, ладно? Не позволяй себе таких глупостей. Не надо.

С защитой по этому пункту у меня все было в порядке.

— Я хочу, чтобы Грейс знала разницу между хорошим и плохим. Хочу, чтобы она понимала, что самое главное — это люди. И, принимая во внимание то, чем мы с тобой занимаемся, думаю, нам так или иначе придется становиться частью ее уроков.

— А я хочу, чтобы Грейс знала своего отца.

— Ладно.

Я снова проиграл. Мы обсуждали это раз пятьдесят, и на моем счету было ровным счетом ноль побед.

Я зачерпнул ладонью воды, и она тут же начала уходить в невидимые щели между пальцами.

— Не могу с тобой спорить. И не знаю, правильно поступил тогда или нет. Это то же самое, что и справедливость. Думаешь, что ухватился за нее как следует, а она растекается между пальцами. Смотришь — а в руке-то пусто.

— Добро пожаловать в мой мир, — улыбнулась Лорен. — Представь, что балансируешь на заборе. Оглядываешься, осматриваешься и выбираешь, на какую сторону спрыгнуть. И ничего больше. — Она провела ладонью по моему плечу. — Мне лишь нужно знать, что ты всегда, всегда будешь включать в свои уравнения Грейс и меня.

Я кивнул. Зачерпнул еще пригоршню воды.

— А у тебя никогда не бывает никаких сомнений? Разве тебя не посещают порой мысли, что твое правосудие могло бы быть лучше, справедливее того, которое отправляет система?

— Бывают сомнения. И мысли посещают. Часто.

— И что ты тогда делаешь?

— Я отступаю перед системой. Работать должна она.

— Даже если знаешь, что она несовершенна?

— Конечно. Но она несовершенна почти по определению. В конце концов, выбирая жизнь в цивилизованном мире, мы отказываемся от принципа справедливости в его элементарном понимании. Подлинное, истинное, удовлетворяющее всех правосудие, при котором наказание реально равнозначно преступлению, потребовало бы от нас делать то, что цивилизованное общество делать не решается. Что есть, то есть. Система несовершенна.

Я снова зачерпнул пригоршню воды, но, как ни старался, она все равно ушла сквозь пальцы. Похоже, Лорен несовершенства нисколько не мешали.

— Послушай, когда ленч? — спросила она, и я подумал, что моя жена, должно быть, успела заметить шикарную вывеску расположенного в главном корпусе ресторана «Элис».

— Оставил часы в вигваме. Думаю, через полчаса или около того. По плану у тебя после ленча массаж лица. А потом массаж ног.

Моя жена обожает массаж.

— Серьезно? Массаж в вигваме?

— Вот именно.

— А чем ты собираешься заняться, пока мне будут делать массаж?

— Прогуляюсь. А точнее, хочу посмотреть, можно ли управлять каноэ, если одна рука в гипсе.

Лорен усмехнулась:

— Вот и ответ на твой вопрос. Правосудие — это то же самое, что управлять каноэ, когда одна рука в гипсе. Но у нас ведь еще есть полчаса до ленча?

Я кивнул:

— Времени вполне достаточно.

— Для чего?

Ее рука под водой скользнула вниз.

— У каждого из нас бывает своя черная полоса.

— И обычно мы их преодолеваем? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Обычно преодолеваем.

Примечания

1

«Медикейр» (англ. Medicare) — государственная система медицинского обслуживания в США, предназначенная главным образом для пожилых людей. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Кларисса — главное действующее лицо фильма «Молчание ягнят», агент ФБР в исполнении Джоди Фостер.

(обратно)

3

Большая Птица — персонаж мультсериала «Улица Сезам».

(обратно)

4

АСГС (англ. ACLU) — Американский союз за гражданские свободы.

(обратно)

5

НОР (англ. NPR) — Национальное общественное радио.

(обратно)

6

Примерно 20° по Цельсию.

(обратно)

7

Стэн Лорел — американский комедийный актер.

(обратно)

8

Легкая закуска, призванная умерить аппетит, вызываемый аперитивом. — Примеч. ред.

(обратно)

9

Уайет Эрп (1848–1929) — судебный маршал и игрок, положительный герой ковбойских фильмов и телепрограмм.

(обратно)

10

Джон Диллинджер (1903–1934) — знаменитый грабитель и убийца, погибший в перестрелке с ФБР.

(обратно)

11

Речь вдет о Тимоти Макуэе, устроившем в 1995 году взрыв в федеральном здании в г. Оклахома. Тогда погибли 169 и были ранены 650 человек.

(обратно)

12

Джеймс Босуэлл (1740–1795) — шотландский юрист и писатель, автор биографической книги о Сэмюэле Джонсоне.

(обратно)

13

«Книга из Келлса» — иллюстрированная рукопись, содержащая четыре христианских евангелия. Написана в восьмом веке в монастыре Келлс.

(обратно)

14

Аггравация (лат. aggravatio — отягощение, утяжеление) — преувеличение больным какого-либо симптома или болезненного состояния. Прим. оцифровщика.

(обратно)

15

ЕПС — Единая почтовая служба.

(обратно)

16

Годо — персонаж пьесы Э. Ионеско «В ожидании Годо», которого ждут и который так и не появляется.

(обратно)

17

Фритто-мисто (ит.) — жаркое из овощей.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Часть первая Не дразните палача
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  • Часть вторая Необходимая ложь
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  • Часть третья В ожидании муссонов
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  •   Глава 37
  •   Глава 38
  •   Глава 39
  •   Глава 40
  •   Глава 41
  •   Глава 42
  •   Глава 43
  •   Глава 44
  •   Глава 45
  •   Глава 46
  •   Глава 47
  •   Глава 48
  •   Глава 49
  •   Глава 50
  • Часть четвертая Шаг во тьму
  •   Глава 51
  •   Глава 52
  •   Глава 53
  •   Глава 54
  •   Глава 55
  •   Глава 56
  •   Глава 57
  •   Глава 58
  •   Глава 59
  • Часть пятая В поисках высших мотивов
  •   Глава 60
  •   Глава 61
  •   Глава 62
  • *** Примечания ***