Элси Пиддок скачет во сне [Элеонор Фарджон] (fb2) читать онлайн

Элинор Фарджон Элси Пиддок скачет во сне

Элси Пиддок жила в Глинде под Кэборном, вместе с другими маленькими девочками. Жили они всё больше на хлебе с маслом, потому что пирогами их мамы баловали редко. Как только Элси начала слышать, она услышала, как другие девочки скачут каждый вечер после школы на улице перед их домом. Свись-свись! — свистели верёвки в воздухе. Топ-топ-топ! — прыгали по земле маленькие ножки. Трали-вали — раздавались детские голоса, отсчитывая ритм. Шло время, Элси уже не только слышала звуки, но и понимала, что они значат, а потом «трали-вали» превратились в слова, вот такие:

Вторая часть звучала вдвое скорее первой, и, если девочки пели её, когда Элси Пиддок ужинала, она всегда прожёвывала кусочек хлеба с маслом вдвое быстрей. Ей очень хотелось леденцов и тянучек, чтобы грызть под первую часть песенки, но их не было.

Когда Элси Пиддок исполнилось три года, она попросила у мамы скакалку.

— Ты ещё маленькая, — сказала мама. — Подожди немного, подрастёшь, и у тебя будет.

Элси надулась и ничего не сказала, но среди ночи её родители проснулись от непонятного шлёп-шлёп-шлёп по полу. Оказалось, это Элси в ночной рубашонке скачет через папины подтяжки. Правда, скоро она запуталась ножкой в подтяжке, упала и заплакала, но до этого успела проскакать раз десять подряд.

— Ну и ну, мать! — сказал мистер Пиддок. — Наша-то малышка — прирождённая скакунья.

И миссис Пиддок спрыгнула с кровати, подняла Элси, потёрла ей ушибленное место и сказала: «Всё-всё-всё прошло! Утри слёзки, и завтра у тебя будет скакалка, совсем-совсем твоя».

И Элси утёрла глаза краем ночной рубашки; а утром, прежде чем идти на работу, мистер Пиддок взял верёвку, точно такой длины, как нужно, и привязал на концы маленькие деревянные ручки. С этой верёвочкой Элси скакала весь день, чуть приостанавливаясь, чтобы съесть кусок хлеба с маслом на завтрак и кусок хлеба с маслом на обед. И вечером, когда школьники собрались на улице, Элси вышла к ним и скакала наравне с большими.

— Ого! — вскричала Джоанна Чэлон, которая была у них первая, — только гляньте, крошка Элси Пиддок скачет, да ещё как!

Все, перестали скакать и принялись смотреть и изумляться. Элси Пиддок в самом деле ЕЩЕ КАК скакала, и девочки позвали своих мам выйти и посмотреть. И все мамы на улице вышли из дверей, посмотрели из-под руки и хором воскликнули: «Крошка Элси Пиддок прирождённая скакунья!»

Ей не исполнилось пяти лет, когда она могла перескакать почти всех: под «Энди-Спенди», под «Тётя, тетя, что несёте», под «Чарли-крошка съел лепёшку» и под любую другую считалку. Когда ей исполнилось шесть, слух о ней прошёл по всем деревням в округе. А когда ей исполнилось семь, о ней услышали феи. Они сами обожали скакать, и у них был особый Мастер Скока, который учил их новым скачкам каждый месяц при новой луне. И они скакали, припевая:

Каждый Скок имел свой особый смысл, и все их придумал Мастер Скока, чьё имя было Энди-Спенди. Он очень гордился своими феями, потому что они скакали лучше, чем феи из любой другой округи; но он бывал и очень строгим, если был ими недоволен. Однажды ночью он разбранил фею Чугунные Ноги за то, что она скакала очень плохо, и расхвалил фею Блошиные Ножки за то, что она скакала хорошо. Тогда фея Чугунные Ноги фыркнула, хмыкнула и сказала: «Пф-Ф-ф! Есть тут одна девочка в Глинде, которая обскачет Блошиные Ножки вокруг луны и обратно. Прирождённая скакунья, вот кто она, и скачет ещё как».

— Что за девочка? — спросил Энди-Спенди.

— Зовут её Элси Пиддок, и она проскакала все деревни, дальние и ближние, от Дидлинга до Ваннока.

— Сходи и приведи её сюда! — приказал Энди-Спенди.

Отправилась Чугунные Ноги и всунула голову в каморку под крышей, где спала Элси, и крикнула: «Элси Пиддок! Элси Пиддок! На Кэборне большое состязание, и фея Блошиные Ножки говорит, что она скачет лучше тебя!»

Элси Пиддок крепко спала, но эти слова проникли в её сон, так что она спрыгнула с постели, не открывая глаз, взяла скакалку и вслед за феей Чугунные Ноги пошла на вершину горы Кэборн, где дожидались Энди-Спенди и феи.

— Скачи, Элси Пиддок! — сказал Энди-Спенди, — и покажи, чего ты стоишь!

Элси взмахнула верёвкой и начала скакать во сне, и при этом приговаривала:

Энди-Спенди следил за её скачками взглядом острым, как игла, но не мог найти ни одной ошибки, и феи тоже не могли.

— Покуда отлично! — сказал Энди-Спенди. — Теперь посмотрим, далеко ли ты допрыгнешь. Станьте рядом, Элси и Блошиные Ножки, попробуем Далёкий Скок.

Элси никогда не пробовала Далёкий Скок, и если бы она очнулась, то не поняла бы, чего хочет Энди-Спенди, а во сне очень даже поняла! Она взмахнула верёвкой и прыгнула через неё как могла дальше, метров на шесть оттого места, где стояла. Тогда Блошиные Ножки сделала Далёкий Скок и совсем ускочила из виду.

— Хм-м! — сказал Энди-Спенди. — Ну, Элси Пиддок, посмотрим, как ты сделаешь Могучий Скок.

Элси сразу поняла, чего от неё хотят; она поставила обе ноги вместе, перепрыгнула через верёвку и приземлилась изо всех сил, так что пятки ушли в землю. Тогда Блошиные Ножки сделала Могучий Скок и зарылась в землю по пояс.

— Хм-м, — сказал Энди-Спенди. — Посмотрим, Элси, как у тебя получится Скок-Все-Разом.

При этих словах все феи бросились к своим верёвочкам и начали скакать как можно живее, и Элси с ними. Час прошёл, два часа, и три часа; одна за другой феи валились в изнеможении, а Элси всё скакала. Под утро она уже скакала одна.

Тогда Энди-Спенди кивнул головой и сказал:

— Элси Пиддок, ты прирождённая скакунья. Ты не знаешь усталости. И за это ты будешь каждый месяц приходить на Кэборн в новолуние, и я буду учить тебя, пока не пройдёт год. И тогда, бьюсь об заклад, ни человек, ни фея не сравнится с тобой.

Энди-Спенди сдержал слово. Двенадцать раз в течение следующего года, когда наступало новолуние, Элси Пиддок поднималась во сне и шла на вершину горы Кэборн. Здесь она занимала место среди фей и училась хитростям со скакалкой, пока не превзошла всех. К концу года она делала Высокий Скок так здорово, что перескакивала прямо через луну.

Скок-Прочь-с-Глазу она проделывала так искусно, что ни одна фея не могла уследить за ней или догадаться, откуда она теперь выскочит; она могла проскользнуть между жилками на листе и не порвать их.

Она удвоила Скок-Дважды-Двойной, в котором нужно только дважды сложиться вдвойне, пока скакалка прокрутится. Элси Пиддок делала это четыре раза.

Торопливый Скок она скакала так часто, что её невозможно было разглядеть, хотя она всё время оставалась на том же месте. Когда все феи скакали Окончательный Скок поочередно через одну верёвочку, бегая по кругу, по кругу, пока не закружится голова и не выйдет ошибка, Элси Пиддок никогда не ошибалась и голова у неё не кружилась, и Окончательный Скок всегда оставался за ней.

Ленивый Скок она скакала так медленно, что крот успел бы выбросить свою кучку земли под её верёвкой, пока она опускалась.

Замечательный Скок все скакали на цыпочках, а Элси едва касалась былинок самым кончиком большого пальца.

Скок-Горе-Долой она скакала так радостно, что сам Энди-Спенди посмеивался от удовольствия.

Далёкий Скок уносил её с Кэборна на другой конец Сассекса, и ей приходилось возвращаться с ветром.

Когда она делала Могучий Скок, она скрывалась под землей, как ныряльщик под водой, и кролики, чьи норы она при этом разрушала, выталкивали её обратно.

Но когда она делала Летучий Скок, она опускалась легче пушинки, так что могла приземлиться на паутину и даже не стряхнуть с неё росы.

И когда начинался Скок-Все-Разом, она могла перескакать всех фей, сколько их ни было, и оставалась свежа, как ландыш. Никто так и не узнал, сколько Элси Пиддок может скакать без устали, потому что все уставали раньше. Даже Энди-Спенди не знал.

В конце года он сказал ей:

— Элси Пиддок, я научил тебя всему. Дай мне свою скакалку, и ты получишь награду.

Элси дала Энди-Спенди свою верёвочку, и он заколдовал обе маленькие деревянные ручки, сначала одну, потом другую. Когда он отдал ей верёвку обратно, одна ручка была из Сахарного Леденца, а другая из Миндальной Тянучки.

— Вот! — сказал Энди-Спенди. — Грызи их сколько угодно, меньше они не станут, и будут у тебя сладости на всю жизнь. И пока ты маленькая и можешь скакать через эту верёвку, ты будешь скакать, как я тебя научил. Но когда ты станешь большая и тебе понадобится новая, ты уже не сможешь проделывать все волшебные хитрости, хотя всё равно будешь скакать лучше любой девочки на земле. Прощай, Элси Пиддок.

— Разве я никогда больше не буду скакать с тобой? — спросила Элси Пиддок во сне.

Но Энди-Спенди не ответил, потому что утро взошло над холмами, феи удалились, а Элси Пиддок вернулась в постель.

Если и до этого чудесного года Элси Пиддок скакала так, что прославилась повсюду, можете представить, что с ней стало теперь. Она вызывала такое изумление, что почти не решалась показывать всё своё искусство. Тем не менее на следующий год она делала такие невероятные вещи, что люди ближние и дальние сходились посмотреть на её скачок через церковный шпиль — или через вершину дуба в замковом парке, или через реку в самом широком месте. Когда у мамы или у соседей случались огорчения, Элси Пиддок скакала так весело, что все заботы забывались. И когда она скакала вместе с девочками Глинда под старые считалки, и они пели:

Элси Пиддок говорила: «А у меня есть ещё кое-что!» и давала всем погрызть ручки своей скакалки. И ночью в новолуние она всегда водила детей на гору Кэборн, и там скакала ещё чудесней. Да, именно Элси Пиддок установила обычай скакать на Кэборне в новолунье.

Но к концу года она стала слишком большой, чтобы скакать со своей маленькой верёвочкой. Она спрятала её в шкатулку и стала скакать с другой, побольше. Она по-прежнему скакала ещё как, хотя чудесные приёмы оказались спрятаны вместе с верёвочкой, и сколько ни просили друзья проделать что-нибудь, как раньше, Элси Пиддок смеялась, трясла головой, и никому ничего не объясняла. Она и теперь восхищала и изумляла всю деревню, но люди порой говорили: «А, да вы же не видели её, когда она была малышкой! Ну, она могла проскочить сквозь замочную скважину!»

Через некоторое время эти рассказы стали легендой, в которую никто не верил. А ещё через некоторое время Элси выросла (хотя и не очень) и стала взрослой, и не скакала больше, потому что прошло время скакать. Лет так через пятьдесят никто уже и не помнил, что она когда-то скакала. Знала только Элси. Потому что, когда наступали тяжёлые времена, а это бывало часто, она сидела у очага с чёрствой коркой без масла и грызла Сахарный Леденец, который Энди-Спенди дал ей на всю жизнь.

Время тянулось не спеша. Три новых лорда сменились в замке с тех пор, как Элси перескакивала через вершину дуба. Перемены пришли в деревни, старые семьи вымерли, новые понаехали; многие жители перебрались в чужие края, и среди них семья Пиддок. Фермы сменили хозяев, старые домики снесли, построили новые. Только гора Кэборн стояла по-прежнему, и люди думали, что так всегда и будет. Да ещё дети сохранили обычай скакать на ней каждое новолуние. Никто не помнил, откуда взялся этот обычай, знали только, что он очень древний. Но обычай есть обычай, и девочка, которой не удалось в полнолуние поскакать на Кэборне, сидела дома и плакала. Потом в замке появился новый Лорд; он не родился лордом, а разбогател на торговле и купил старое поместье. Вскоре тут уж пошли перемены, не то что постройка новых домов. Новый Лорд начал загораживать дорожки и запретил проходить через его владения. Тут и там он где мог урезал права крестьянской общины. От жадности, чтобы получать побольше, он повысил плату за землю и притеснял невыносимо. Но как ни тяжела была высокая плата, они сильнее страдали от несправедливости. Они боролись с новым Лордом, пытаясь сохранить то, чем владели, сколько себя помнят, и иногда выигрывали, но проигрывали чаще. Постоянные ссоры породили дух вражды между ними и Лордом, и он от злости готов был делать им назло всё, что только мог.

И вздумалось ему присвоить Кэборн, который всегда был открыт для людей. Лорд решил узнать, нельзя ли его закрыть, и посмотрел старые документы. Выяснилось, что гора — его собственность, но он должен оставлять дорожку через вершину, чтобы люди могли ходить из одной деревни в другую. Сотни лет они срезали путь, проходя по этой тропинке.

Адвокат Лорда сказал ему, что, в соответствии с документами, он никогда не сможет запретить людям ходить через холм.

— Я-то не смогу! — фыркнул Лорд. — Так я же заставлю их ходить в обход!

И он задумал закрыть всю вершину Кэборна, чтобы никто не мог там ходить. Это значило, что жителям придётся делать круг в несколько миль, чтобы попасть к соседям. Лорд объявил, что собирается построить на горе Кэборн большую фабрику. Деревня встала на защиту своих прав.

— Разве он может это сделать? — спрашивали знающих людей, и те отвечали: «Точно не знаем, но боимся, что может». Сам Лорд тоже не был вполне уверен, но продолжал гнуть своё, и за каждым его шагом в гневе и тревоге следили крестьяне. И не только крестьяне, потому что феи увидели, что место, где они привыкли скакать, под угрозой. Как смогут они снова скакать здесь, если трава превратится в пепел, а новая луна почернеет от копоти? Адвокат сказал Лорду: «Люди будут стоять насмерть».

— Пусть их! — усмехнулся Лорд и прибавил тревожно: — А им есть за что зацепиться?

— Только за самый краешек, — отвечал Адвокат. — И всё же я пока не начинал бы строить. Если сумеете договориться, вам же будет лучше.

Лорд послал сообщить крестьянам, что, хотя он, несомненно, может делать всё что ему угодно, он по доброте сердечной восстановит для них закрытую дорожку, если они откажутся от всех притязаний на Кэборн.

— Дорожку, как же! — вскричал Джон Мэлтман посреди дружеского кружка в таверне. — Что нам дорожка на Кэборне? Да ведь наши матери скакали там, когда были маленькими, а теперь скачут наши дети. И мы надеемся увидеть, как скачут дети наших детей. Если вершину Кэборна застроят, это прямо разобьёт сердце моей малышки Элен.

— Ага, и моей Марджори, — подхватил другой.

— И моим Мэри и Китти! — воскликнул третий.

Все зашумели, потому что почти у всех были дочки, которые только и радостей знали, что скакать на Кэборне в новолуние.

Джон Мэлтман обратился к их лучшему советчику, который внимательно вник в это дело, и спросил:

— Как ты думаешь, есть у нас за что зацепиться?

— Только за самый краешек, — ответил тот. — Сомневаюсь, чтобы вы могли ему помешать. Лучше бы как-то договориться.

— Не нужна нам его дорожка, — упорствовал Джон Мэлтман. — Мы будем стоять за всё.

На том дело и застопорилось, и каждая сторона ждала, что предпримет другая. Только крестьяне знали в глубине души, что в конце концов потерпят поражение, а Лорд был уверен в своей победе. Так уверен, что заказал большой груз кирпичей, но не начинал строительства из-за опасений, что люди возмутятся ещё больше и, неровен час, подожгут его стога и нанесут ущерб хозяйской собственности. Единственное, что он сделал — обнёс вершину Кэборна проволочной изгородью и приставил сторожа, чтобы тот прогонял людей. Люди сломали изгородь в нескольких местах, или перепрыгивали через неё, или пролезали под ней, а поскольку сторож не мог быть везде сразу, многие ходили через холм прямо у него под носом.

Однажды вечером, как раз перед новолунием, Элен Мэлтман ушла в лес поплакать. Она ведь была лучшая скакунья под горой Кэборн, и мысль, что она никогда уже не будет скакать здесь, причиняла ей такое страдание, какого она раньше и вообразить не могла. Когда она плакала в темноте, кто-то тронул её за плечо и сказал: «Плачешь от горя, милая? Никогда так не делай!»

Голос мог быть голосом увядшего листа, такой он был лёгкий и сухой, но он был ещё и добрый, так что Элен перестала рыдать и сказала:

— Это большое горе, мэм, и поделать ничего нельзя, остаётся только плакать.

— Нет, можно, — сказал увядший голос. — От горя не плачут, а скачут, милая моя.

При этих словах Элен зарыдала ещё горше.

— Никогда ни разу больше не скакну! — причитала она. — Если мне нельзя скакать в новолуние на Кэборне, я не скакну больше ни разу.

— А почему тебе нельзя скакать в новолуние на Кэборне? — спросил голос. Тогда Элен всё рассказала.

После недолгого молчания голос тихо произнёс из темноты:

— Хуже, чем разбить сердце, не дать им скакать на Кэборне. Этого не должно быть, нет, не должно быть. Скажи мне своё имя.

— Элен Мэлтман, мэм, и я очень люблю скакать и могу перескакать всех, мэм. Говорят, я скачу ещё как!

— Неужели? — произнес увядший голос. — Хорошо, Элен, беги домой и скажи всем вот что. Пусть они пойдут к Лорду и скажут: пусть делает, что хочет, пусть застраивает Кэборн, но прежде пусть снимет изгородь и позволит всем, кто когда-либо здесь скакал, по очереди поскакать ещё раз, в новолуние. И только когда они кончат скакать, тогда он и стройку может начать. И это должно быть написано на бумаге, подписано и припечатано.

— Но, мэм… — сказала Элен удивлённо.

— Ни слова, дитя. Делай, как я говорю. — Увядший голос звучал так настойчиво, что Элен больше не противилась. Она побежала прямо в деревню и всем рассказала, что с ней случилось.

Сначала ей никак не могли поверить, и даже когда поверили, то сказали: «Но какой в этом смысл?» Однако Элен настаивала и настаивала, словно сам таинственный старый голос звучал в её словах, и наконец люди, вопреки доводам рассудка, поверили, что так и надо сделать.

Короче говоря, на другой день они послали Лорду письмо. Лорд едва поверил своим глазам. Он потёр руки и порадовался глупости крестьян.

— Они пришли к соглашению! — насмехался он. — Я получу и Холм, и дорожку впридачу! О да, они получат свой скакальный турнир, и в тот миг, когда он закончится, я начну свою стройку!

Бумага была составлена, подписана обеими сторонами в присутствии свидетелей и должным образом припечатана; и в ночь новолуния Лорд пригласил компанию своих друзей на Кэборн, чтобы поглядеть на зрелище.

И было на что поглядеть: каждая девочка из деревни пришла со своей скакалкой, начиная с таких, которые только научились ходить, и кончая теми, кто уже завивал волосы. Но и взрослые девушки и молодые женщины были здесь, и матери семейств пришли с верёвками. Разве все они когда-то в детстве не скакали на Кэборне? И в письме было сказано «Все». Да и другие были здесь, другие, которых никто не видел: Энди-Спенди и его волшебная команда, Чугунные Ноги, Блошиные Ножки и все остальные столпились вокруг, ожидая, как на их драгоценной земле будут скакать последний раз. Глаза их горели гневом.

И вот началось. Самые младшие, скакнув раз-другой, спотыкались и выбывали. Лорд и его компания громко смеялись над забавными малышками. В другое время крестьяне тоже посмеялись бы, но в эту ночь им было не до смеха. Их глаза горели и сверкали, как глаза фей. После малышек скакали девочки постарше, и чем старше они были, тем лучше скакали. Пережидая школьниц, — «Это займёт время», — сказал Лорд нетерпеливо. Когда пришла очередь Элен Мэлтман, и она начала отсчитывать тысячу за тысячей, он забеспокоился. Но даже и она, хоть и скакала ещё как, наконец устала; она оступилась, упала на землю и заплакала. Никто и вполовину столько не продержался; из тех, кто последовал за ней, одни были получше, другие похуже, и в недолгом времени пришла пора старых женщин. Мало кто из них выдержал даже полминуты; они отважно прыгали и пыхтели, но их дни давно прошли. Так же, как над малютками, друзья Лорда насмехались над бабушками этих малюток.

— Теперь скоро, — сказал Лорд, когда старейшая из всех женщин, которые пришли скакать, тучная старая дама шестидесяти семи лет, вышла и взмахнула верёвочкой. Ноги у неё запутались, она пошатнулась, бросила верёвку на землю и закрыла лицо руками.

— Дело сделано! — закричал Лорд и замахнулся на толпу лопатой и кирпичом, которые принёс с собой. — Пошли все вон отсюда! Я закладываю первый кирпич. Отскакались!

— Нет, если позволите, — произнес мягкий увядший голос, — теперь моя очередь. — Из толпы выступила малюсенькая женщина, такая старая, сгорбленная и хрупкая, что казалась не больше маленькой девочки.

— Твоя! — крикнул Лорд. — А ты кто такая?

— Моё имя Элси Пиддок, если позволите, и мне сто девять лет. Хотя последние семьдесят девять лет я прожила за границей, я родилась в Глинде и в детстве скакала на Кэборне. — Она говорила словно во сне, и глаза у неё были закрыты.

— Элси Пиддок! Элси Пиддок! — прошелестело по толпе.

— Элси Пиддок! — пробормотала Элен Мэлтман. — Ой, мама, я думала, что Элси Пиддок только сказка.

— О нет, Элси Пиддок не сказка! — вмешалась тучная женщина, скакавшая последней. — Моя мать Джоан скакала с ней много раз и рассказывала мне такое, во что вы никогда не поверите.

— Элси Пиддок! — прошептали все сразу, и словно ветер пролетел над горой Кэборн, радостно провозглашая то же имя. Но это был не ветер, это был Энди-Спенди и его команда фей, которые увидели скакалку в руках крошечной женщины. Одна рукоятка была из Сахарного Леденца, другая — из Миндальной Тянучки.

Никогда новый Лорд не слышал даже сказок про Элси Пиддок, так что он снова грубо захохотал и сказал:

— Ещё одна кучка старушечьих костей! Скачи, Элси Пиддок, и покажи нам, чего ты стоишь!

— Да, скачи, Элси Пиддок! — вскричал Энди-Спенди вместе с феями, — и покажи нам, чего ты стоишь!

Тогда Элси Пиддок встала в кругу зрителей, взмахнула детской верёвочкой над своим иссохшим телом и начала скакать. И она скакала ЕЩЕ КАК!

Прежде всего она выскакала:

И никто не мог найти ошибки в движениях. Даже Лорд шепнул: «Изумительно! Изумительно для такой старухи!» Но Элен Мэлтман, которая в этом разбиралась, прошептала: «Ой, мама! Это изумительно для кого угодно! И — ой, мама, ты только глянь — она скачет во сне!»

Это была правда. Элси Пиддок, ссохшаяся до размеров семилетней девочки, крепко спящая, скакала под новой луной со своей детской верёвочкой, с которой могла совершать чудеса. Час прошёл, два часа, три часа. Она не остановилась, не устала. Люди шептались, Лорд накалялся, а феи начали кувыркаться от радости. Когда наступило утро, Лорд закричал: «Довольно!» Но Элси Пиддок продолжала скакать.

— Время вышло! — крикнул Лорд.

— Когда я кончу скакать, тогда ты сможешь стройку начать, — сказала Элси Пиддок.

Крестьяне начали ободряться.

— Подпись и печать, милорд, подпись и печать, — сказала Элси Пиддок.

— К чёрту, старуха, ты же не можешь продолжать вечно! — крикнул Лорд.

— Могу, — сказала Элси Пиддок. И продолжала скакать.

В полдень Лорд заорал:

— Что же, эта женщина никогда не остановится?

— Никогда, — ответила Элси Пиддок. И она не останавливалась.

— Тогда я тебя остановлю! — заревел Лорд и попытался схватить её.

— А теперь Скок-Прочь-с-Глазу, — сказала Элси Пиддок и проскочила у него между большим и указательным пальцем.

— Держи её, ты! — завопил Лорд своему адвокату.

— А теперь Высокий Скок, — сказала Элси Пиддок и, как только адвокат метнулся к ней, скакнула через жаворонка, который плыл в небе выше всех.

Крестьяне кричали от восхищения, а Лорд и его друзья ярились. Договор с подписью и печатью был забыт, они думали только, как схватить сумасшедшую старуху и силой помешать ей скакать. Но ничего у них не вышло. Она показала им все свои хитрости: Высокий Скок, Ленивый Скок, Замечательный Скок, Далёкий Скок, Торопливый Скок, Могучий Скок, но ни разу — Окончательный Скок.

— Сможем ли мы избавить Холм от этой старухи? — закричал Лорд в отчаянии.

— Нет, — ответила Элси Пиддок во сне, — Холм никогда больше не избавится от меня. Ибо для детей Глинда я скачу, чтобы сохранить Холм навсегда для них и для их детей; для Энди-Спенди я скачу снова, потому что он дал мне сладость на всю жизнь. О, Энди, даже ты так и не узнал, как долго может скакать Элси Пиддок!

— Старуха сошла с ума! — закричал Лорд. — Подпись и печать не для сумасшедших женщин! Скачет она или нет, я кладу первый кирпич!

Он вонзил в землю лопату и в вырытую ямку вбил кирпич, в знак своей собственности на землю.

— А теперь, — сказала Элси Пиддок, — Могучий Скок!

Прямо на торец кирпича она вскочила, и вместе с ним под землей исчезла из виду. Безумный от ярости, Лорд бросился за ней. Наверх выскочила Элси Пиддок, ликуя, — но Лорд больше не появился. Адвокат подбежал заглянуть в отверстие, но ничего там не увидел. Адвокат сунул руку в отверстие, но ничего там не нащупал. Адвокат бросил камешек в отверстие, но никто не услышал, как он упал. Так мощно Элси Пиддок скакнула Могучий Скок.

Адвокат пожал плечами, и он и друзья Лорда покинули гору Кэборн подобру-поздорову. О, как радостно Элси Пиддок скакала теперь!

— Скок-Горе-Долой! — вскричала она, и скакала так, что все присутствующие засмеялись от счастья. Под звуки этого смеха она сделала Далекий Скок и скрылась из глаз, а крестьяне пошли домой пить чай. Кэборн был спасен для их детей и для фей навсегда.

Но это не всё об Элси Пиддок: она так никогда и не перестала скакать на Кэборне, потому что Подпись и Печать есть Подпись и Печать. Немногие видели её, потому что она знает все приёмы; но если вы придёте на Кэборн в новолуние, вы можете заметить, как мелькнёт крошечная скрюченная фигурка, не больше ребёнка, скачущая сама по себе во сне, и услышать, как весёлый голосок, словно голос танцующего осеннего листа, поёт: