СССР-2061. Сборник рассказов. Том 7 [СССР 2061] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Волынец Олег Экскурсия (174)

Таня, вдоволь нагулявшись по центру Витебска, решила посидеть в тихом местечке. В кафе исторического центра на улице Суворова перекусила, а до поезда было еще два часа. Она не поехала на вокзал на трамвае, а пошла пешком. В сквере на восточном берегу Западной Двины, на выступе холма около устья Витьбы она присела на траву и расслаблялась, любуясь прекрасным видом едва ли не на половину города. Рядом была большая церковь на холме, в глубине сквера был дворец губернатора Витебской губернии Российской империи, канувшей в лету. Тут на удивление хорошо сохранился исторический центр, и то, как он был построен, наводило на определенные мысли. Само существование ратуши в городе недалеко от Смоленска наводило на мысль, что население Витебска это не часть русского народа. Но Таня про это уже не думала, а любовалась панорамой города.

Далеко внизу слева виднелась речушка, даже ручеек Витьба, шириной метров пять. Тут у речки с одной стороны был высокий берег, а около улицы Ленина Витьба текла как в каньоне. И это в моренных холмах. А с обеих сторон этой теснины зеленая зона. На юге, за Витьбой слева виднелось здание облисполкома, ближе к мосту театр, дальше универмаг, вдали около моста на Московском проспекте стела Победы не была видна из-за зданий, к сожалению. Внизу пожилые рыбаки ловили рыбу, Таня не видела какую.

Мост ей напомнил Питер, такой же на вид как в Ленинграде, и трамваи по нему ходили, разве что был неразводной. По реке плыл прогулочный теплоход вверх по течению, вниз по течению буксир тянул баржу с доломитом. Сама река, в целом протекая на востоке Витебской области с северо-востока на юго-запад, делала в самом городе большую петлю, внутри которой была почти вся западная часть города. Низкий западный берег позволял с высокого восточного берега весь запад города рассматривать. Что и делала Таня, подставив лицо еще теплому сентябрьскому солнцу. Саму улицу Кирова с красивой гостиницей у реки, хорошо видимой отсюда, она еще раньше сфотографировала. Вниз ей не хотелось спускаться. Можно было попробовать, но можно и покатиться кувырком двадцать метров вниз по крутому откосу берега аж до бетонной набережной. Гольцова как увидела, какой тут берег, сразу поняла, про какой экстрим говорила ей Вика.

Она пыталась прочувствовать саму атмосферу города, так непохожего по своему духу на знакомую ей Тулу, виденные ей Владимир, Муром и другие города Золотого кольца. И на Ленинград, русский город с европейской архитектурой, прекраснейший и самый величественный город Российской империи в свое время, не слишком походил. Да и старше был намного Витебск, порожденный торговым путем «из варягов в греки», город на страже волоков из Двины в Днепр. Город, привыкший сохранять свою индивидуальность, кто бы ни был в нем. Город с двойственной способностью подчиняться обстоятельством и уживаться с другими, оставаясь самим собой.

Солнышко хорошо грело и тепло почти как летом, пусть и река была уже холодновата для купания, ветер теплый легонько дул. Старые клены у дворца уже зажелтели и роняли свои листья, долетавшие на еще зеленую траву около Тани. Ничего не хотелось, кроме как сидеть или лежать на выступе холма.

Недалеко от нее стоял художник и что-то рисовал. Таня подошла к нему и издалека глянула на создаваемую картину. На картине были черты губернаторского дворца, сквера, пары в старинной одежде. Художник не претендовал на лавры местного уроженца Марка Шагала, но выходило хорошо.

— Красиво у вас выходит, да и место удачное выбрали, — заметила Таня.

— Спасибо! Красивых мест много, надо только уметь заметить красоту и запечатлеть ее. И на Земле много где, и в космосе. Я очень долго в космосе работал. Там очень красиво и туда снова тянет после долгого перерыва. Но там только мертвая природа, пусть и активная. Мне тамошние скалы, ледники, облака чужих планет, звездное небо надоели. Но хочется побыть долго и в мире живой природы, и никакие огромные оранжереи с лампами и садами его не заменят. Мне, когда вернулся, даже унылые топи были милее золотистого Ио. И даже ледники и скалы на Земле другие, чем на иных планетах Солнечной системы. А сейчас назад уже тянет.

Мне нравится ходить, где захочется, без скафандра, смотреть на памятники архитектуры и природы. Мир прекрасен, только гадить не надо, нужно беречь красоту и разнообразие мира. Но трудно понять прелесть Земли, не побывав в космосе. Вы там были?

— Нет, но завтра полечу на Луну на экскурсию. Меня тут удивило, что совсем другой народ и другие дома, чем в таких городах русского культурного наследия, как Муром или Суздаль. Почему так?

— Полетите на Луну? Поздравляю. Наверно на Дедале полетите, это второй из построенных кораблей с термоядерным реактором. Его строили для вывода на околоземную орбиту спутников и их обслуживания, а также ближних рейсов. Первый корабль, Икар, этим мало занимался, так как его использовали и используют в основном для космических экспедиций. Кстати, передайте привет капитану от Эдуарда Машкова, так меня зовут. Вообще меня очень многие знают космонавты.

Про отличия в людях и архитектуре скажу так. Белорусы и украинцы в меньшей степени приобщились к европейской культуре в эпоху Возрождения и расцвета университетов, заложенных в позднем Средневековье и эпоху Возрождения. А русские Московского царства приобщились к европейской культуре в эпоху ранней промышленной революции после эпохи Реформации и сопутствующих войн. И влияние такого восприятия европейской культуры разных эпох колоссально разное, и даже в 19 веке это влияние резко отличалось.

Но это не помешало в отличие от чехов воевать с немецкими агрессорами насмерть, как шестьсот-семьсот лет назад, так и в годы Великой Отечественной Войны. Тогда шла война насмерть без правил с крестоносцами Прибалтики, от которых заносчивостью лабусы заразились. И в годы Второй Мировой. И раньше, и позже многие деревни с населением сжигали немцы. Это страшное дело такая война, когда преднамеренно уничтожают гражданское население. Тут на Витебщине была крупномасштабная партизанская война. Раз даже послали восьмидесятитысячную армейскую группировку для войны с партизанами. Так они в рамках борьбы с партизанами все деревни в партизанских зонах полностью сжигали со всем населением, на десятки километров тянулась потом безжизненная земля с уничтоженными деревнями. И никакие кадры, по словам людей переживших это, не могут передать весь ужас этого. И вам в полной мере весь ужас этого не понять, как и мне, не пережив самим и не увидев это своими глазами. А что с вами, почему вы плачете? — спросил Эдуард.

— Я, я, я пережила это и видела это много раз своими глазами. Не могу рассказать подробности, слишком тяжело. И если бы СССР не победил в холодной войне, тут был бы такой же кошмар из-за американцев. Даже еще хуже, потому что так уничтожали бы еще и города. Извините, не расскажу, — сказала сквозь слезы Таня Гольцова.

— Ладно, вот мой адрес в сети, расскажете все мне потом как-нибудь. А сейчас успокойтесь.

— Хорошо. Сколько сейчас времени? Спасибо, мне пора на вокзал.

— Давайте я вас подвезу, а то вы сейчас расстроены, еще под машину попадете.

Таня согласилась. Эдуард на своем Ижевском универсале с гибридным двигателем, а машин с таким кузовом тут было намного больше, чем в родной Тане России, подвез Гольцову на вокзал. Таня успела заметить, что в заднем отсеке лежит все необходимое для ночевки в самой машине или под открытым небом. Успела взять предпоследний билет до Москвы в скоростном электропоезде Рига-Москва. В фотоаппарате с почти полностью разряженной батареей хватило энергии для того, чтобы с Эдуардом сфотографироваться. Успела купить кипу газет и кроссвордов, чтобы отвлечься до Москвы, сунула в пакет с другими покупками (кроме того, кой каких продуктов на дорогу она еще купила и сувениров, а также купальник и спортивный комбинезон на завтрашний полет).

По приезду перекусила в кафе, зашла в гостиницу и, положив свой пакет, пошла к остальным. Группа смотрела фотографии Москвы на компьютере. Потягивали из стаканчиков Хванчкару и Солнечную Долину, про которую француз сказал, что почти как токайское, только намного лучше. Посмотрели все вместе, потом и Танины фотографии посмотрели. Всех удивило отличие исторического центра от традиционно русской архитектуры. Но спать легли довольно скоро, зная про ранний подъем.

На следующий день их привезли на аэродром, где уже ждал груженый космический корабль. Кроме их, еще три с лишним десятка было пассажиров. Позже сказали, что можно намного больше людей взять, но на этот раз очень много груза на корабле.

Всех с непривычки, кроме конечно Виктории, поразил своими размерами космический корабль. Для незнающих людей этот был обычный, ну, почти обычный большой самолет. Намного больше знаменитого А-380, этот самолет был очень широкий в центральной части, по словам космонавтов, из-за кольцевого термоядерного реактора. И по форме сверху и снизу был похож на реактивный истребитель или стратегический американский бомбардировщик Б-2 «Спирит», такой же треугольный, только вытянут в длину. И были еще видны двигатели вертикального взлета и посадки.

Попав по трапу в самолет, они оказались в продольном коридоре, разделенном на секции, в этом же месте был и поперечный коридор. По потолку вдоль корпуса шла лестница. Пол и стенка со стороны хвоста были покрыты одинаковым материалом.

Всех разместили группами в каютах квадратного сечения, вытянутых поперек корпуса. Когда итальянец спросил, почему тут нет большого помещения для пассажиров, как в обычном самолете, ему ответили, что это не самолет, а космический корабль, и в полете это поймет.

Так и вышло. Уселись в кресла, пристегнулись. Корабль стал разгоняться, взлетел и стал набирать высоту, как обычный самолет. К великому сожалению, в иллюминаторы не получилось никому смотреть, зато на экранах был показан вид за бортом с камер наблюдения на корпусе. И получилось не хуже. Никто назад далеко спинку не откидывал, все смотрели на экраны. Первые минуты полета при спокойном наборе высоты не впечатлили. Но когда поднялись, почувствовали толчок и сильное ускорение, как при резком разгоне спортивной машины. Камеры заднего вида показали очень длинную призрачно-голубую реактивную струю позади летательного аппарата. А реактивных струй из обычных реактивных двигателей уже не было видно.

Земля, хорошо видимая при взлете, все отдалялась, а небо темнело и темнело, становилось синим, потом в темно-синим, и затем в синевато-черным с хорошо видимыми звездами. Незаметно вид с большой высоты на землю перешел в вид на поверхность родной планеты с низкой орбиты, а корабль под углом все поднимался. Когда вышли на высоту в двести километров, капитан разрешил отстегнуть ремни. Каждую секцию обошли стюардессы в форменных комбинезонах космофлота, причем вошли через дверь с другой стороны, чем та, с которой входили.

Девушки, каждая поодиночке каждой секции, объясняли, что они приехали на продольном лифте. Открывали дверь, через которую пассажиры первоначально вошли, и все видели, что коридор превратился в вертикальную шахту, а сами они приехали на продольном лифте. И, угощая в упаковках едой и напитками в пластиковых бутылках, объясняли технику безопасности с мелким мусором, который нужно было обязательно весь отправлять в закрывающиеся плотно контейнеры. И просили, в связи с малой длительностью полета, по возможности не есть в невесомости.

— Это что за прикол? Пол ведь был со стороны днища корабля, а не со стороны хвоста. И почему коридор в вертикальную шахту превратился? — спросила Таня.

— Сила тяжести изменила свое направление из-за разгона корабля за пределами атмосферы, потому и коридор стал шахтой. Каждая жилая секция вокруг своей оси вращается так, что пол секции всегда внизу. И потому тут как в нормальных самолетах нет больших длинных салонов для пассажиров почти на всю длину летательного аппарата. Место для людей используется немного неэкономно, но можем больше сотни человек сразу перевезти. Сейчас большинство универсальных отсеков заполнено дополнительными припасами с Земли для лунной базы, — ответила стюардесса.

— И что, так и на дальние планеты перевозите людей?

— Нет, конечно. Этот корабль Дедал строился для полетов вблизи Земли. Два раза только пришлось ему слетать в систему Юпитера, и несколько раз на Марс и один раз на Цереру. Обычно же обслуживает ближайший к Земле космос. Для далеких перевозок людей в других кораблях нормальные каюты почти как в морском флоте. А на Луну у нас так людей перевозят. Скоро будет невесомость, можете немного полетать по кораблю, но перед началом торможения, о котором предупредят, вы все должны обязательно занять свои места, иначе возможны травмы.

— Спасибо. Я вчера познакомилась с художником, который раньше был космонавтом, просил передать привет вашему капитану. Зовут его Эдуард Машков. Вот, у меня на фотоаппарате его фотография со мной в Витебске на вокзале, — и Гольцова показала фотографию себя с пожилым крепким мужчиной среднего роста с клинообразной массивной бородой и густыми кучерявыми волосами с налетом седины, а виски так вообще были седые.

Стюардесса, когда услышала имя и фамилию, а тем более, когда увидела фото, сразу удивилась и сказала:

— Это знаменитый космонавт, герой. А живопись это его хобби. Он после своего подвига получил годовой отпуск после лечения и реабилитации. Вот и отдался своему хобби, чтобы отвлечься. Сейчас сообщу капитану.

Капитан Дедала узнав, что ему передают привет от Эдуарда Машкова, позвал к себе Татьяну. Таня взобралась по лестнице к главной рубке, постучалась, вошла. В рубке космонавты сидели за креслами перед пультами управления, перед ними были как экраны управления, так и экраны кругового обзора с камер наблюдения. Иллюминаторов на посту управления не было. Представились взаимно.

— Добрый день, как там Эдуард поживает? — спросил капитан. — А где и как вы с ним пересеклись?

— Хорошо поживает, путешествует и картины пишет. В Витебске я сидела на горочке над устьем Витьбы около Западной Двины, а он дворец царского губернатора рисовал. Я заинтересовалась его творчеством, мы заговорились, и я едва на вокзал не опоздала. Так Эдуард меня подвез на своем Иже. Чем он так прославился? Капитан ответил:

— Это капитан грузового корабля, перевозящего сульфид лития с Ио. Они как раз готовились к погрузке, когда узнали про нарушение работы двигательных систем исследовательского корабля Геракл, после того, как в него попала молния в атмосфере Юпитера. Корабль Геракл поврежденный планировал в нижние слои атмосферы Юпитера. Счастье, что удалось им восстановить связь. И Эдик со своим грузовиком был ближе всех, пусть и на поверхности Ио. Взял троих самых крепких членов экипажа и полетел на выручку.

Ему командир всей системы Юпитера приказал не лезть, а он не послушал. На предельной скорости влетел в атмосферу Юпитера, нашел планирующий аварийный корабль и состыковался с ним на лету. Когда он уже сделал стыковку, давление за бортом было уже предельное для обычного космического грузовика. На предельной тяге, с резко смещенным центром тяжести из-за аварийного корабля, да еще в условиях трехкратной силы тяжести, он сумел взлететь в космос из атмосферы Юпитера и притащить его на Ганимед на ремонтную базу, да еще и аккуратно на космодром ремонтной базы ухитрился посадить.

Их прямо с корабля, всю спасательную команду забрали в госпиталь. Они ж туда на Юпитер полезли без компенсационных антиперегрузочных костюмов. А эти исследователи Юпитера намного легче пережили этот полет. Они же специально тренированные и специально подобранные богатыри в спецкостюмах, да и корабль их подготовлен к таким условиям полета. В отличие от команды героически их спасшей. В госпитале выяснилось, что они себе вкатили по двойной дозе стимуляторов и обезболивающего. После оказания им первой помощи, когда Машков с подчиненными пришли в себя, адмирал собрал всех руководителей баз и всех капитанов в системе Юпитера по поводу этого случая. Говорил следующее:

— Молодец, Машков. Спас людей и корабль. Герой! Но я не скажу, что ты поступил точно так, как и надо было. И не только потому, что нарушил мой приказ. Полез с огромным риском на Юпитер без спецподготовки. Ты псих?

— Никак нет. А почему такие обвинения? Разве людей не надо было спасать?

— Надо было. Но чем ты думал, я не знаю. Вы же догнали аварийный корабль уже в области давления предельной для твоего грузовика. Если бы это было на Сатурне, я бы еще промолчал. А тут Юпитер. Вы хоть понимаете, что при силе тяжести в два с половиной раза больше земной могли не справиться с управлением и сами гробануться, не сумев спасти корабль Геракл? Это вам не полет на автоматике на древней ракете. Вы же вручную направляли корабль и маневрировали для стыковки и вручную управляли при взлете из атмосферы Юпитера. Хорошо, что справились, хотя и подпортили себе здоровье. Если бы не справились – было бы больше погибших и два корабля потерянных, а не один.

— Это наш долг был спасти их. Мне было очень страшно, но я считал себя не вправе поступить иначе. Я все понимаю, но без нашего риска они были бы мертвы. И потому с собой взял минимум членов экипажа.

— Не вправе… Инструкции, выходит, не для вас написаны? Напоминаю, в космосе военная дисциплина не зря введена, тут несоблюдение правил еще опаснее, чем на море. Ладно, победителей не судят. После лечения получишь годовой отпуск по состоянию здоровья, ты же давно в отпуске не был. А там комиссия решит, что с тобой делать. Но я буду рад, если оставишь космонавтику и займешься своим хобби в полной мере. Будешь картины выставлять. Премию за спасение корабля с экипажем получишь хорошую. Геракл тут на ремонт останется, а твой грузовик из экипажа Геракла доукомплектую на время полета до Земли. Да, еще напиши объяснительную записку, почему ты решился на этот поступок, и как недорого подготовить обычный корабль к таким приключениям. И что страшно было, я верю, у тебя же виски поседели.

Так и вышло, на Земле всех спасателей вылечили и отправили в долгие отпуска.

Он про космос он почти ничего не рассказал, заявил только, что наслаждается красотами Земли после космоса, и что его многие космонавты знают, — прокомментировала Таня.

— И не похвалится сам, такой уж скромный человек. А живописью он и в космосе увлекался, картины его не хуже, чем у Леонова. Машину мог себе намного шикарнее купить, по дорогим курортам ездить. Но не захотел. Он же до мозга костей советский человек. Вот и отдыхает от космоса и ответственной работы, катаясь по миру. Больше всего денег тратит на полеты домой к жене на выходные из своих путешествий, они во время ее отпуска вдвоем ездили, но отпуск жены закончился, и один продолжил путешествия. Думаю, захочет вернуться в космос. Тебе повезло, что с ним познакомилась.

— Ладно, я тут вас отвлекаю, пойду обратно к своим, — ответила Гольцова.

— Подождите, не надо лазить при работающих двигателях по кораблю. Очень скоро полетим при невесомости часика два, тогда к своим прилетишь. Если дал он тебе свой адрес в сети, то увидишь видеозапись, как он на Юпитере летал. Первый раз летишь?

— Да, в первый. Не ожидала, что вообще полечу. Тут все не так, как в обычном самолете, вообще здорово. Правда, я и в самолете не летала ни разу.

— Ни разу не летала? Странно. Понимаешь, это не самолет. Эти космические корабли специально сделаны похожими на самолеты для посадки на обычных аэродромах в качестве сверхтяжелых самолетов и для полетов в атмосферах планет. А в космосе летит как ракета.

— Так уж вышло. Не довелось мне летать на самолетах, это отдельная история. Ой, что это? — Таня вдруг оторвалась от пола, ее стало мутить, и она ощутила, как будто падает, голова закружилась, как от высокого давления.

— Это невесомость. Сама, надеюсь, долетишь до каюты. Только цепляйся руками за стены, а то, как в воде, не получится легко доплыть куда надо. И не забывай, что исчезла только сила тяжести, а инерция осталась вместе с массой.

— Спасибо, — сказала Таня и поплыла в каюту. Отталкиваясь от стен и затормаживая у перегородок за перекладины, добралась до своей каюты. Там висели и плавали в воздухе, кому как нравилось. Отталкивались друг от друга, веселились, как могли в таких условиях. Лица европейской группы сияли от счастья. При виде всего этого Таня, да и не только она, поняла, почему в космосе юбки не носят. Кой-какая мелочь незакрепленная плавала по всей каюте, которая попадала в лицо в самый неподходящий момент. И при попытке поймать от малейшего толчка улетала. Все поняли, почему так требовали, чтобы все мелочи были закреплены на своих местах, и чтобы мусор обязательно помещали в закрывающиеся контейнеры.

Через час с лишним прозвучало требование вернуться на свои места и обязательно пристегнуться. После того, как все сидели на своих местах и это проверили стюардессы, через короткое время началось торможение, и снова появилась сила тяжести. Только сейчас смогли все в полной мере увидеть Землю из космоса, а до этого только частично видели. Так уж получалось: или вблизи частично увидеть все, что не заслоняет корпус корабля, или издалека всю родную планету. То же самое и с Луной вышло.

Не все поняли куда, но корабль тормозил, чтобы сесть в кратер Тихо на вторую лунную базу. К удивлению несведущих людей, корабль не развернулся носом вперед при посадку на космодром. Всё приближался с разным ускорением к космодрому, пока не сел хвостом вперед.

— Не понял юмора. У корабля что, такое же шасси, как и у обычных самолетов, и на это же шасси он сел? — спросил Рыбкин Николай Аркадьевич.

— Колеса сделаны из композитного материала, способные выдерживать температуру и жидкого азота, и температуру дневной поверхности Меркурия, оставаясь достаточно упругими и не разрушаться при этом. Еще возможна посадка на месте, как у обычного самолета вертикального взлета и посадки, при этом колеса жестко блокируются. Из обычной резины, как у обычных туполевых колеса шасси не могут использоваться из-за большого перепада температур и давления в разных условиях посадки, — ответила стюардесса. — Так, посадка произведена, прошу всех проследовать к выходу, только осторожно. Я же предупреждала.

Последняя фраза была адресована Татьяне, которая решила, чтобы размяться, рывком вскочить с кресла. И взлетела из-за резкого толчка, результат не заставил себя ждать – увидела «огни Парижа» из-за удара головой об потолок. Все улыбнулись.

Спустились по закрытому трапу в подогнанный транспорт, буквально через минуту доставивший всех к шлюзу, адаптированному для этого транспорта. А сам космический корабль подогнали к ангару. Можно было и в ангаре выйти, но попозже, чем через передвижной закрытый трап.

Как оказалось, под землей был огромный комплекс, и ангар был не самой большой частью этого комплекса. Рано утром вылетев, явились к обеду на Луну. По коридорам шли аккуратно, стараясь сильно от пола не отталкиваться. Коридоры были достаточно широкие, чтобы у обычного человека не было клаустрофобии. К удивлению всех, стены были покрыты панелями с тонкими пластинами лакированного дерева поверх прочной основы стеновых панелей.

В большой столовой на удивление мало было схожести с тем, что ожидали увидеть туристы. Окон не было, но обстановка напоминала хорошую студенческую или рабочую столовую. На стенах были картины и плазменные экраны, где показывали разные фильмы, по большей части программы телеканала «Клуб путешественников» и близкие к ним документальные фильмы. И столовые приборы были как на Земле. Всё, как положено, взяли: суп, салат из оранжерейных овощей, второе и компот (кому сок, чай или кефир на выбор). Еще можно было взять и фрукты на десерт. Всех впечатлило то, что вопреки ожиданиям, продукция оранжерей не слишком отличалась от земной. Тут Таня, вспомнив учебу на биофаке, сказала, что с неизменным генетическим кодом иначе быть и не может, и фантазии Александра Беляева ошибочны. После плотного обеда показали всем их временные комнаты. Экскурсовод – старый космонавт – сказал:

— Через полчаса пойдем на экскурсию по поверхности Луны в скафандрах. Поэтому просьба ко всем. Положите свои вещи в комнаты, если можно, переоденьтесь в удобную одежду для ношения под скафандром. Можем и свои запасные костюмы выделить, но лучше свои оденьте. В туалет обязательно надо сходить, даже если не хочется. Если кого-то мучает понос, энурез или не может долго обходиться без похода в туалет, можно получить подгузники, предназначенные для взрослых. В скафандрах будем долго, поэтому стесняться не советую. И в свободные минуты советую почитать технику безопасности в скафандрах на лунной поверхности. Мы вам все объясним, но хорошее знание техники безопасности никому не мешало. Для образцов грунта на память вам дадим тару, но мы сами их поместим в вакуумную упаковку. Ели есть вопросы, или плохое самочувствие после полета, скажите лучше сейчас, чем потом на поверхности.

В назначенное время все собрались в условленном месте. И Таня, и Вика, и Грета были в обтягивающих комбинезонах из эластичной блестящей черной ткани, подчеркивающих все изгибы тела. Мужчины группы были в более свободных спортивных костюмах. Разумеется, Виктория больше всех мужского внимания привлекала, хотя были и другие женщины так привлекательно одетые, и большинство с красивыми фигурами, что далеко не редкость в Советском Союзе двадцать первого века.

Уже в скафандрах сели в лунный вездеход на гусеничном ходу и поехали в сторону от базы. Кругом виднелась пустынная местность, усеянная камнями и каменной пылью, не только серой, но и серо-коричневой и других оттенков. Невиданно резкие тени тянулись от низкого солнца. Все мелкие кратера были видны на удивление четко со своими тенями внутри, сложно было определить расстояние до разных предметов, все были видны так четко, как на Земле не бывает. Расстояние можно было понять до кольцевой горной цепи только во время движения вездехода, и исключительно благодаря угловой скорости в поле зрения всех предметов. Отъехав пару километров, все вышли из вездехода. Вышли из вездехода около кратера размером с Колизей. Экскурсовод стал рассказывать:

— Мы сейчас находимся в кратере Тихо, это один из самых примечательных кратеров на Луне. В отличие от многих других кратеров, это один из самых молодых особо крупных кратеров и вокруг него можно заметить сверху систему блестящих лучей из глубинных минералов, блеск обусловлен во многом благодаря крупнокристаллической структуре глубинных горных пород. Но поскольку метеориты падают часто на Луну, в самом кратере Тихо есть много меньших молодых кратеров, и мы стоим около одного из них. И в нем есть еще моложе и меньше кратера еще меньших метеоритов. Можете спуститься и сами посмотреть, только осторожно.

Все аккуратно спустились в кратер, походили. Обратили внимание на слой пыли и камней поверх твердого грунта. В отличие от Земли, как ни ходили, пыль кругом не висела. Мельчайшие пылинки падали обратно с той же скоростью, что и крупные камни. Правда, камней было мало.

— У нас на руднике много такой породы в отвалах, такого же реголита там можно набрать. Разве что там не найдете кусков со следами ударов микрометеоритов. Еще тут не получится взять родного грунта Луны, но мы вам дадим кусочков.

— А что тут добывают на руднике? — спросил Рыбкин.

— Астероид, после которого остался кратер Тихо, имел в своем составе много элементарного углерода, и при падении образовалось много алмазов, как в известном Аризонском кратере. Но на самой поверхности их нет из-за слоя обломков более поздних метеоритов, этот грунт называется реголитом, если кто не знает. Верхний слой этого грунта представляет собой пыль с камнями, ниже уже спекшийся слой упавших метеоритов. И толщина его разная из-за неравномерности падения крупных объектов на Луну. Еще тут попутно добывают железо и никель, но главная цель это алмазы, правда, крупных тут нет, и таковых не бывает в кратерах. Большие алмазы могут появляться только в кимберлитовых трубках.

Все туристы ходили и смотрели сам кратер, стали уже подниматься наверх, осматриваться получше. Кто хотел – сфотографировался с помощью арендованных фотоаппаратов и взял лунного грунта в имеющиеся у каждого контейнеры. Многие даже делали видеосъемку своих прогулок по лунной поверхности, благо, специальные космические фотоаппараты и это могли делать не хуже земных цифровиков.

Ближе к центру большого кратера разместились верха корпусов огромной лунной базы. Рядом на возвышенностях расположены посадочные полосы космодрома. Эти полосы, в отличие от земных ВПП, обожженные двигателями вертикального взлета, которые заменяли в условиях Луны подъемную силу плоскостей крыльев. Так было проще взлетать, чем по методу вертикального взлета, и даже экономнее. К полетам на космических кораблях не допускались пилоты, не сдавшие экзамен на умение вертикального взлета и посадки, но такой сложный маневр старались не делать без нужды.

Недалеко виднелся ГОК алмазного месторождения и поблизости терриконы пустой породы. Частично базальт и реголит использовались для производства искусственной пемзы, основного местного материала для строительства вместе с метеоритным железом. Искусственная пемза, как и стальные конструкции, производились тут же на базе. Все это богатство обслуживалось ТАЭС, в другом конце базы виднелись запасные солнечные батареи на случай выхода из строя ТАЭС.

Группа, вдоволь нагулявшись по кратеру, собралась у вездехода, экскурсовод сказала, что они поедут на гребень кольцевого хребта кратера, чтобы увидеть Землю. От базы тоже можно было увидеть родную планету, но не полностью из-за того, что она близко к хребту расположена, и сам кратер Тихо находится в высоких широтах Луны. Да и вид с хребта лучше.

Несмотря на мягкую подвеску, вездеход переваливался и качался из стороны в сторону при подъеме вверх, что не особо радовало туристов. Кругом виднелись серо-коричневые скалы, без всякого следа атмосферной эрозии, зато со следами микрометеоритов. Нависающие глыбы, острые края, трещины из-за дневного и ночного перепада температур были со всех сторон. На удивление несведущих людей, метеоритная пыль была на всех уступах, с которых на Земле была бы смыта дождем или снесена ветром. Всех бросало из стороны в сторону, на сиденьях все удержались только благодаря ремням безопасности. Наверху на почти ровной площадке вездеход остановился, все вышли. Фотографировались, собирали образцы на память, экскурсовод рассказывала про все кругом…

С одной стороны был виден весь огромный кратер Тихо, внизу на дне кратера совсем маленькой выглядела лунная база. На удивление четко, как будто совсем рядом, была видна дальняя стена кратера, между дальней стеной и той, на которой стояла группа, виднелась центральная горка кратера. И только база на дне кратера ясно показывала, что до дальнего хребта десятки километров.

С другой стороны была видна на громадное расстояние изрытая метеоритами огромная равнина с кратерами, скалами и пропастями везде, особо выделялись блестящие хребты с трещинами от падения астероида – отца кратера Тихо.

Вид неба тоже впечатлял. С одной стороны виднелась Земля, частично спрятанная ночной тьмой. Дневная сторона красовалась темно-голубыми океанами с белыми лохмотьями облаков, тускло-желтыми пустынями с голубой дымкой, синевато-зелеными лесами и степями. Ночная сторона была синевато-черной с огнями мегаполисов. В стороне нестерпимо ярко светило Солнце, смягченное только вспомогательными черными стеклами шлемов. И яркие звезды в черном небе, даже ярче, чем в безлунную ясную зимнюю ночь на родной планете. Даже был виден Меркурий немного в стороне от Солнца. Можно было только догадываться, какие яркие звезды ночью на Луне, особенно на ее невидимой стороне.

— Великолепно, просто великолепно. Никак не ожидал, что побываю на Луне, тут так красиво! Пустыня тут безжизненная, но красиво! Молодцы, что такого добились, — взволнованно говорил старый чекист Рыбкин. И тут на краю скалы наступил на круглый камень. Это хоть и не галька была, а угловатый круглый камень, но Аркадьевичу от этого легче не стало. Камень крутанулся под ногой, и Рыбкин упал с обрыва. — А-а-а, я падаю! Ой-й-й-с-с!.. Твою мать! Спасите! Я скафандр порвал!

Экскурсовод с водителем быстро подошли к обрыву, посмотрели вниз и прыгнули следом. В наушниках слышалось шипение и стоны старика. Остальные глянули вниз. Там на площадке метров на десять ниже лежал Николай Аркадьевич, а экскурсовод с водителем возились с его скафандром.

— Как вы там? — спросила Таня.

— Упал, в полете боком по острому краю скалы проехался. Как полскафандра не разодрал, не знаю.

— Ваше счастье, что скафандр армирован углеродными нитями, иначе бы вы были обречены. Тут на всю толщину разодран скафандр, только углеродные нити не порвались там, где скалу зацепили, — сказал экскурсовод.

Водитель тем временем оттянул наружу края разрыва, а экскурсовод взял имеющуюся в наборе каждого скафандра струбцину с пластинами и плотно сжал края разрыва вместе струбциной. Зажатые, как в слесарных тисках, края скафандра уже не пропускали воздух.

— Сильно пострадали?

— Не очень. Несколько синяков от удара об скалы, бок немного разодрал, да и из носа кровь пошла. Переломов нет, и стекло шлема целое. Но один черт больно, — бодрился Рыбкин.

— За свою неосторожность будете до конца экскурсии сидеть в кабине вездехода. Сами туда не пойдете, сейчас водитель вас туда занесет, а вы придерживайте струбцину, чтобы не сорвалась. Кстати, стекло разбить очень трудно. Оно многослойное из множества тонких пластин закаленного стекла, чередующихся с тонкими прослойками прозрачного пластика. Так для бронемашин делают стекла, и для шлемов также эту технологию используют, — сказал экскурсовод. Когда занесли в машину Рыбкина и осмотрели его, спросил – Все рассмотрели и нафотографировались? — Поехали к руднику. По дороге выгрузим пострадавшего врачам на базе.

— Нет, спасибо. Я до конца хочу в экскурсии побыть. Не так сильно пострадал, сами же видели. До конца потерплю. Следующего случая у меня уже не будет.

— В скафандре вы с кабины уже никуда не выйдете, а так можно.

Все сели в вездеход и направились к руднику в кратере. Около рудника иногда мелькали вспышки взламывающих грунт взрывов в стороне, после чего грунт под вездеходом вибрировал. На самом руднике гусеничные бульдозеры счищали верхний слой реголита, буровые установки уточняли мощность алмазоносного пласта и остатка пустого грунта поверх ценной породы, экскаваторы же грузили алмазоносную породу на грузовики с электродвигателями, разработанные специально для безвоздушных планет. Грузовики, в свою очередь, ссыпали свой груз в приемный бункер горно-обогатительного комбината, а на выходе их нагружали переработанным грунтом, и вывозили грунт за пределы залежей алмазов. Экскурсовод стал рассказывать:

— В ГОКе руду измельчают, промывают водой, алмазы отделяют, породу после промывки сушат и вывозят за пределы рудника. Железо и никель, содержащиеся в руде, используют для производства металлоконструкций тут на месте, лишнее вывозят на Землю. Это упрощенное описание, на деле сложнее, да и внутри полуавтоматическое производство, все закрыто и почти ничего не видно.

— Простите, а откуда тут столько воды для этого комплекса, ее что, с Земли всю привезли?

— Меньшую часть в самом начале. Позже не полностью загруженные корабли, идущие из систем больших планет, всегда загружались и загружаются до предела по остаточному принципу льдом и перед посадкой на Земле выгружают лед на лунных базах, а если летят из-за Солнца, то на Меркурии выгружают. Потому недостатка в воде базы на Луне и на Меркурии не испытывают. По правде говоря, есть водяной лед в ударных кратерах на полюсах и Меркурия, и Луны, но там мало его, вроде как в резерве держат. На Марсе благодаря полярным шапкам с водой проще, и в первом поясе астероидов тоже можно найти воду, пусть и не везде. Начиная с окрестностей Юпитера и дальше вплоть до облака Оорта водяного льда даже слишком много, но мы пока дальше второго астероидного пояса не летаем, американцы его еще называют поясом Коупера.

— И что, вся вода внутри очищается много раз?

— А как же по другому? Тем более, что старые солнечные батареи у нас только в резерве, а основной источник электричества это термоядерная АЭС, вон она стоит. Так, время экскурсии подходит к концу, сейчас обратно поедем. Если есть вопросы – задавайте.

В шлюзе группу встретили медики, сразу же забравшие с собой Рыбкина. В медпункте ему обработали синяки, нос, из которого пошла кровь из-за декомпрессии, глаза закапали из-за парочки лопнувших сосудов, а потом занялись основной раной. На боку была рассечена кожа, и образовался синяк, но рану дополнительно разворотило декомпрессией и подморозило, из-за чего одежда была здорово испачкана кровью. Но ничего страшного не было, буквально через час отпустили старика.

После ужина вся группа собралась вместе. Виктория повела их к экскурсоводу, кроме тех образцов грунта, что взяли на память, им дали еще образцы, только уже с большой глубины толщи лунных горных пород, и все в вакуумных упаковках. Вечером сходили в спортзал, даже Рыбкин Николай Аркадьевич подошел, но занимался мало и очень осторожно.

После спортзала пошли в актовый зал, в этот вечер ставший кинотеатром. Многие жители советской лунной базы там наслаждались фильмом. Группа, сопровождаемая Викторией, пыталась расслабиться, но не выходило полностью. За просмотром фильма переваривали события дня, пережитое было страшным ударом для тех, кто не верил в преимущества советского строя над капитализмом.

Даже представительница самой развитой страны Европы, Германии, Грета ясно осознавала, что она стала космическим туристом только благодаря Советскому Союзу. Ей вдруг вспомнились костры инквизиции, сжигавшие ученых и самых красивых женщин Европы. Они так и не победили прогресс и стремление к прекрасному, но принесли много вреда европейской культуре и европейскому генофонду. И мелькнула крамольная мысль, что США это страна-инквизитор 21 века, ставшая такой во имя либеральных ценностей, а реально в интересах ТНК, реально даже не столько инквизитор, сколько страна-грабитель. И этим губящая себя и своих союзников по неумолимым законам человеческого бытия, а перед этим всех, кто слабее, богат и непокорен. Следом вторая, прежде невозможная, мысль пришла, что США и есть империя зла, глобальный террорист.

Утром Грета проснулась с ощущением необыкновенной легкости во всем теле, осмотрелась и сразу не вспомнила, где она. Ночью ей приснился необыкновенно реалистичный сон про полет на Луну, полет в советском космическом корабле. Но такого быть не могло. Смотрела по сторонам и не узнавала обстановку. Вскочила, но не вышло, как обычно, сразу на пол спрыгнуть. Реакции хватило, чтобы в полете руками оттолкнуться от стены. Стала на пол и поняла, что легкой пташкой взлетела с кровати из-за малой силы тяжести. От такого села на кровать и закрыла лицо руками от полноты чувств.

Встала, умылась. Тут постучали в дверь, за дверью услышала голос Виктории «можно?». Пустила Викторию, та была в своем комбинезоне. Спросила «Уже готовы? Одевайтесь, пойдем разомнемся в спортзал». Никто не сачковал, всех же специально предупредили о необходимости спорта.

После завтрака все пошли в зеленую зону. Большую часть базы занимали оранжереи, где выращивали разные овощи, ягоды и фрукты, не требующие особо большого объема пространства. Таня спросила:

— Это что, тут еще и загорают люди?! Тут же нет нормального солнечного освещения.

— Конечно. Тут же имитируется естественное солнечное освещение, кроме обычного света от люминесцентных ламп, есть и ультрафиолет от специальных ламп. Вообще-то такое освещение проектировалось не только для растений, но и для людей. Вот вам где приятнее загорать, в солярии или в саду среди тропических растений? Странно, что вы этого не знаете, хоть и русская. Откуда вы? — спросила садовод, коренастая темноволосая женщина на пятом десятке.

— С Брайтон Бич, — ляпнула Гольцова первое, что пришло в голову. — А хорошо придумано. Вы тут так загорели?

— Конечно тут. У нас же не жалеют средств для лучшей жизни людей. Простите, а вы не хотите переселиться в Советский Союз? У нас же лучше жить, чем в США, хоть там давно власть социалистов.

— Уже захотела. А можно попробовать вашей продукции?

— Угощайтесь. Специальные контейнеры для огрызков и других таких отходов вот стоят. И с растениями аккуратнее.

Добрались до яблок для начала. Потом кто что пробовал, кто киви, кто апельсин, а кто виноград… Попутно любовались оранжереей. Потолок из небесно-голубых панелей с лампами между ними. Стены выложены коричневой каменной плиткой местного происхождения до высоты в метр, выше пластиковое покрытие с водостойкими фотообоями в виде пленки с видами садов и лесов средиземной зоны и морского побережья, в других местах, где выращивались овощи средней полосы, были изображения хвойного леса тех краев. Итальянец из группы, распробовав урожай, спросил:

— Скажите, а вам действительно нравится жить вдали от Земли и тут заниматься тем, чем могли бы дома заниматься? И согласились бы вы за большие деньги так же работать за границей?

— Хочется, конечно на Землю, и иногда сильно. Но мне тут действительно нравится работать, заниматься своим делом в интересных условиях, дома не так интересно заниматься растениями, слишком уж все предсказуемо. И кто-то должен тут растить фрукты, ягоды и овощи для жителей базы, а на других рассчитывать, что они будут делать то, чего ты не хочешь, довольно нехорошо. Если все откажутся, то кто этим будет заниматься? А за границу за большую зарплату я не хочу. Мне с согражданами больше нравится жить и работать. Тут большой дружный коллектив, как большая дружная семья. Тут у меня и интересная работа, одновременно и хобби, и много друзей, и семья. Ну, дети на Земле живут, а муж тут работает. Но мы часто с детьми там вместе собираемся.

Развлечений тут много. Нет многих сложностей жизни, как на Земле. Мне тут проще заниматься любимым делом. В бытовом плане тут комфортно жить. Меня удивляют старые фильмы, в которых показывают безжизненные помещения космических кораблей, белые или металлические, в лучшем случае, похожие на операционные. А у нас? Обои обычное дело в комнатах. Нигде в кадрах фильмов прошлого века с интерьерамикосмических станций и кораблей нет деревянных панелей в качестве отделки, а у нас во многих местах, где допустимо по нормам пожарной безопасности. Очень многое делается для комфортной жизни, у нас есть даже свой дельфинарий, правда, больше в научных целях и пока единственный на Луне. Мне рассказывали, что на Тритоне хуже условия жизни, чем у нас. Так там и станция меньше, и лететь туда долго, как минимум месяц. И это самое далекое пока поселение людей из уже существующих. Был разговор об базе на Седне, но пока до создания дело не дошло. Наши замахнулись на базу на Седне, а пока и на Плутоне нет постоянной базы. Так, извините, но мне работать надо, — сказала садовод, что-то увидев в действиях одной своей помощницы.

Компания пошла дальше гулять по оранжереям, смотреть что растет. Тут, как выяснилось, была целая биологическая станция. Зеленая зона была разделена на несколько зон по микроклимату, смотря для каких растений были предназначены. В зоне тропических растений, где росли высокие кусты бананов и торчали из земли ананасы, как капуста, была настоящая парилка с большой влажностью и жарой. Были и кокосовые пальмы в тропической зоне. О том, что это оранжерея, напоминал среди посадок только потолок, выложенный голубыми панелями с лампами между ними. Дорожки же были из щебня лунного базальта. В немного более холодной зоне, и довольно сухой, на решетках вился виноград, а на земле зрели арбузы и дыни. Росли абрикосовые деревья и другие деревья субтропиков там же.

Но особое впечатление произвело холодное болото. Никто сразу не понял, зачем это надо. Франциск так и спросил:

— Что-то я не понимаю, зачем тут устаивать болото, как в России. Какой смысл, и что тут может расти?

Николай Аркадьевич зашел на само болото, нагнулся, присмотрелся и сорвал вьющийся по земле гибкий стебелек растения с маленькими, как ноготь младенца, треугольными жесткими листьями и показал его всем под самым носом.

— Вот видите эти красноватые ягоды? Это и есть клюква в природе, ягоды еще не созрели, еще кислые горькие. Но это одна из полезнейших ягод мира. Это болотная ягода. Вон там, насколько я понимаю, растет брусника и черника среди той соснового молодняка. А вот голубики я пока не вижу, хотя мы не все видим, что тут растет.

— Простите, что вмешиваюсь, но больше не срывайте части растений, их у нас не так и много, — вмешался подошедший парень из персонала базы. — Кстати, голубика растет медленно и очень долго живет, до сотни лет. Мы ее мало выращиваем.

— Что-то я сомневаюсь, что трава столько живет. Впрочем, я в этом плохо разбираюсь, — прокомментировал француз. — А зоопарк, где изучают животных в местных условиях, у вас есть?

— Нет, у нас только дельфинарий, зоопарк на первой базе устроен. Но у нас дельфины довольно интересно освоились. Сходите, не пожалеете. Правда, сегодня, насколько я помню, у них нет представления.

— Спасибо, обязательно сходим! Как туда лучше пройти? Группа, походив еще по лунной базе, пришла в дельфинарий.

— Не понял? Я много раз видел дельфинов, и на представления с дельфинами ходил, но такого я еще не видел, — удивленно промолвил итальянец.

Действительно, такого никто не видел на Земле. К ним по полу, как тюлень или морской лев, полз на плавниках, как на ластах, дельфин. Серая шкура его еще была мокрая, и за собой оставлял он мокрый след. Приполз, что-то прокурлыкал, приподнявшись на плавниках, как мог, дружелюбно смотрел на незнакомых ему людей. Франциск, немного оправившись от удивления, погладил дельфина, дружелюбно глядя ему в глаза. Остальные после заминки последовали примеру итальянца. А морской зверь растянулся на полу и балдел от того что его гладили и чесали.

— Михаль! Новых друзей нашел? Они ж рыбы с собой не взяли. А, так тебя почесать надо? — на происходящее обратила внимание симпатичная дрессировщица в гидрокостюме. — Здравствуйте, пришли посмотреть на наших красавцев? Им тут раздолье. Не везде пускаем, их же с касатками нельзя вместе оставлять, но ползают часто по полу близко от воды. Они, дай волю, по всей базе ползали б, даже двери научились открывать, да нельзя их далеко пускать, чтобы шкура у них не высыхала.

В первый день, как их привезли на Луну, дельфины не поняли, что тут не так, да и разница в гравитации в воде не чувствуется почти. Нам даже пришлось экстренно на потолок маты установить и закрыть их полиэтиленовой пленкой, боялись, что покалечатся об потолок.

— Как они могут об потолок покалечиться?

— Обыкновенно. Стали выпрыгивать из воды со всей силы, как обычно. На Земле они взлетают на метра четыре. А тут до свода двенадцать метров. Ну, и думали дельфины, будет как обычно. А тут взлетели намного выше, и один за одним припечатались к потолку, потом мешками упали вниз. Но низкая гравитация спасла их от серьезных травм, тем более, что упали они все рылом вниз.

Тут Рыбкин, а чуть позже все, представив эту сцену, засмеялись. Николай Аркадьевич, давясь от смеха, сказал:

— Знаете, в старых сельских деревянных домах середины двадцатого века перекладины дверных проемов низкие, и потомки хозяев этих халуп оббивают перекладины войлоком, а то и старыми ватными одеялами, чтобы не так больно было головой ударяться об эти перекладины. У вас, выходит, целый потолок пришлось закрыть матами, чтобы дельфинам не так больно было?

— Именно так и пришлось. Правда, нам тогда было не смешно, жалко же их. Но это умные животные, одни из умнейших млекопитающих, поняли быстро, что надо осторожнее прыгать. Додумались устроить соревнования, кто прыгнет, как можно выше и не заденет потолок. Попробовали ползать по полу, и им понравилось. Даже пришлось принять меры, чтобы не заползали, куда не надо, они же очень любознательные и везде стараются свой нос сунуть. А тут такие возможности перед ними открылись! Не то, что на Земле. Мы посмотрели на них и заказали на Земли водяную горку. Вон она стоит, и дельфины развлекаются.

На глазах у всех один из дельфинов подпрыгнул и приземлился на верхнюю площадку, подполз к лотку горки с текущей водой и съехал на брюхе с горки в бассейн. Довольный донельзя повторил трюк, к нему другой дельфин присоединился. Дельфин Михаль вернулся в воду и подпрыгнул до потолка, а в воздухе, пользуясь малой скоростью падения, крутился и переворачивался, сколько хватало фантазии.

— Спасибо! А вы нас сможете осчастливить видеозаписями первого дня дельфинов на Луне и хотя бы одного выступления ваших подопечных. Скопировать, если можно, — попросила Виктория. Дрессировщица согласилась, и Виктория достала из сумочки флэшку.

В подсобном помещении у ЭВМ они вдвоем склонились, а все трое мужчин группы смотрели на них то сзади ниже спины, то на уровне груди в профиль. И было на что посмотреть, благо, дрессировщица была в гидрокостюме, а Виктория в обтягивающем спортивном комбинезоне, так и не снятом после тренировки. Таня и Грета, этим раздраженные, не сговариваясь, стали так, что едва не загородили обзор своим товарищам, тем более, что были одеты так же как и Виктория. Грета смотрела на ЭВМ, демонстративно отставив в сторону ногу, а Таня размяла спину, наклонившись вперед до упора и потом назад наклонилась, едва не сделав «мостик», не забыв при этом стоять боком к мужской части компании, коим это только понравилось.

Но мужское удовольствие длилось недолго благодаря хорошей скорости скачивания фильмов. Дальше пошли смотреть на касаток, которые прыгали и ползали не хуже дельфинов. Вот только касаток побаивались, как-никак побольше дельфинов будут. Они, конечно, похожи и даже красивее, но если нечаянно собьет с ног, то мало не покажется. Только после дрессировщицы подошли к касаткам. А вот с тюленями не было так страшно. Хоть те и развлекались вовсю, пользуясь малой гравитацией. Бегали, прыгали, дурачились по полной программе. Грету так один тюлень с ног сбил, Франциска ластами другой тюлень обнял и вымочил всего. Остальным брызг тоже хватило. Таня после всего этого, еще не выйдя из дельфинария, сказала мечтательно:

— В бассейн сейчас бы сходить поплавать было бы здорово. Сейчас можно?

— Можно и сейчас, — ответила дрессировщица.

— Я поддерживаю с большим удовольствием! Но нам еще предстоит усиленная тренировка в спортзале для восстановления физической формы с целью облегчения прилета на Землю. И вылет после обеда. Больше тут побыть не получается, у нас еще большие планы на Земле. После спортзала в бассейн до обеда сходим и заодно перед бассейном в душе пот смоем, — ответила Виктория. Остальные поддержали.

Из спортзала вышли все уставшие после необходимого комплекса упражнений. Виктория еще хорошо держалась, и Таня ненамного хуже ее выглядела, остальные были измотаны так, что шатало. Рыбкин предложил передохнуть, Виктория ответила:

— Извините, но вы не будете плавать в бассейне из-за вчерашней травмы. Пока мы будем плавать, вы отдохнете. С камерой немного поработаете. Остальным долгий отдых не так нужен. И большая физическая нагрузка вам необходима, чтобы завтра на Земле вы утром были в нормальном состоянии. Вся одежда на нас потная, пойдем в комнаты и возьмет ту одежду, в которой прилетели.

В помещении бассейна первым зашел Николай Аркадьевич, раз ему не нужно было в душ. Плавало не очень много людей, и это были в основном люди, кому в вечернюю смену на работу выходить. Скоро он увидел своих товарищей. Ближе к нему вышли в купальниках все три девушки из группы, француз и итальянец чуть дальше.

— Красивые у вас фигуры, девушки, — оценил девушек Рыбкин, хотел еще добавить, но промолчал. Это заметила Таня и сама дополнила. — Ага, я и немка красивые, а Вика намного нас красивее. Вы это хотели сказать? Спасибо, что промолчали. И не надо отрицать, мы и сами видим на ней результаты советской избирательной демографической политики. Прямо мечта Ефремова Ивана Антоновича.

— Девушки, вам не надо ходить по улице в миниюбках, а то будет много аварий, — пошутил Жан Петен. — Виктория, я в оценке вашей фигуры сперва немного ошибся, потом понял свою ошибку, и сейчас окончательно в этом убедился. Вы мне очень напоминали известную киноактрису конца двадцатого – начала двадцать первого века Клэр Дейнс. Но из-за того, что вы в других условиях живете, вы другой человек, особенно по уровню интеллекта и восприятию мира. И фигура другая у нее. Она стройная безгрудая красивая женщина. А вы более плотная по телосложению, очень подтянутая как спортсменка, девушка с красивыми большими грудями. Вы, Таня и Грета тоже девушки с впечатляющими фигурами.

— За просмотр деньги берут, — ответила Таня.

— А мне не жалко, пусть смотрят на нас, если из-за судьбы-злодейки мало красивых женщин видели. Лишь бы руками без спроса не трогали. Если очень надо – дам ссылку в Интерсети, где увидите девушек намного красивее меня, — ответила Тане Вика. — Все, давайте купаться, пока время есть. Смотрите, как тут можно делать.

После этих слов Виктория подошла к самому краю бассейна, там где поглубже, прыгнула вверх метра на три-четыре, и красиво нырнула. С самого дна бассейна стала быстро всплывать до самой поверхности, вылетела полностью из воды и обратно нырнула, успев в воздухе перевернуться. Повторно вынырнув, только аккуратнее, прокомментировала:

— Этот трюк называется «прыжок дельфина», и возможен только при малой гравитации. Николай Аркадьевич, я вам дала камеру, снимите пару минут этих трюков. Есть еще желающие так прыгнуть?

Желающими оказались все, и даже боковой удар об воду тут оказался почти безболезненным.

Через некоторое время, когда немного наплавались и поныряли, Вика подплыла на мелководье, стала у бортика спиной к нему и попросила Таню и Грету выйти из воды и к ней подойти. Дала сигнал Рыбкину, положила ладонями вверх руки на плитку на краю бассейна и попросила стать ей на ладони обеих. Таня и Грета стали, и Виктория подняла немного и развела руки над водой. Обе девушки немного постояли у ее на ладонях, но скоро упали в воду, потеряв равновесие. Вика предложила мужчинам:

— А теперь вы станьте.

— Извините, но это слишком уж, — ответил француз. — Меня засмеют, если узнают, что меня девушка одной рукой подняла.

— Потом вы нас всех девчат поднимете. И это видеозапись хорошее свидетельство низкой силы тяжести.

— Ладно.

— Ну вы даете! Дурачитесь, как дети, а вроде взрослые, — заметил Рыбкин.

— Тут недавно, насколько я знаю, один дед так разволновался от того, что на Луну попал, что со скалы упал, а вы говорите, молодежь дурачится, — отметила Таня.

Николай Аркадьевич откашлялся и ничего не ответил. Таня и Грета повторили трюк Виктории, правда, у обоих руки немного тряслись от большого напряжения. А потом Жан Петен стал в воду, на его ладони стали Таня и Грета, а на плечи Виктория. Лицо его сияло, как надраенная монета. Одно его расстроило: руки были заняты, и только головой он ощущал прикосновение твердых голеней Вики. Но тут вперед в воду упали девушки с его ладоней, а он сам назад упал, и на него Вика упала. И получил несколько возбуждающих мгновений, пока в сторону убирал ее с себя, а она от его ног оттолкнулась руками, чтобы голову поднять над водой. Посмотрела на его пристально, улыбнулась снисходительно в стиле «я догадалась», и промолчала. Итальянец на ногах устоял. Еще поплавали и пошли одеваться.

К огорчению мужской части группы, все дамы переоделись в ту одежду, в которой прилетели, а ведь все были в брюках. Жан даже сказал: «вы красивее смотрелись в комбинезонах», на что Вика сразу ответила «Спасибо, но воняли бы потом за километр». Таня и Грета только засмеялись.

После обеда успели и собраться, и посмотреть ролик о первом дне дельфинов на Луне, почти сразу после которого сообщили о скорой посадке. Можно было еще посидеть, но все решили еще в ангаре сесть в космический корабль, в котором была разгрузка-погрузка, и потому был воздух, когда надо.

В полете еще сделали фотографий Луны и Земли, но большую часть полета спали, переполненные впечатлениями. После посадки Жан предложил Вике со всей компанией вместе посидеть в кафе, но та отказалась:

— Извините, но я соскучилась по своей семье, мужу и детям. Да и вы приставать будете после вина. Я вам потому и дала адресок в сети, чтобы вы про других красоток думали, а не за мной ухаживали. Помнится, я обещала, что мы в Западную Европу съездим, что бы сравнили, как живут там и как живут на вашей родине. Там и посидим обязательно.

После ужина в кафе все пошли в гостиницу, там полезла Таня Гольцова в Интерсеть, чтобы связаться с Машковым. Француз же залез на указанный адрес посмотреть на красивейших женщин СССР. Гольцова глянула случайно, что там за девочки, как стояла, так и села. Грета, как самая трезво мыслящая, вырвала шнур из розетки со словами:

— Нет, извините, мальчики, но вам на таких красоток смотреть нельзя. Вам тут нужна трезвая голова. Вы что, забыли, что вам тут делать надо?

— Мы вам не мальчики, нам разве нельзя посмотреть на красавиц? И вы нами командовать не имеете право!

— Я сама вам скачаю фото, когда пойдете в отпуск – дам скопировать. А то ведете себя как цепные кобели при виде самки собаки, забывая обо всем на свете.

Тут мужчины немного успокоились. Таня таки добралась до странички Эдуарда. Стала смотреть видео с названием «внутри облаков Юпитера». Корабль летел внутри туч Юпитера, кругом хлестали огромные ветвистые молнии, непрерывно освещая белым неживым заревом как от электросварки разноцветные облака разных оттенков. Часть облаков была багровыми, серо – желтыми, часть вообще тускло-оранжевыми, некоторые и вовсе синего цвета.

Тут она написала сообщение Эдуарду Машкову: «Добрый вечер, Эдуард. Слетала на Луну, было очень интересно и познавательно. Многим была удивлена. Мне рассказали про ваш подвиг. А сейчас смотрю ваше видео про облака Юпитера. Ответьте, пожалуйста, неужели на деле там было так страшно, что вы не любите про этот полет вспоминать?» Через несколько минут Тане позвонил Эдуард и сказал:

— Очень интересно вы у меня спросили. Обычно у меня спрашивают, почему не рассказываю, а вы спросили, почему было так страшно. Догадываюсь, что это из-за вашего прошлого. У меня был прадед, герой Великой отечественной войны. Так он не любил рассказывать про то, как воевал и как награды заработал. Я не понимал, почему он скрывает свои подвиги, а он говорит, потому что было очень страшно, потому и не рассказывал, но он побеждал свой страх, когда было очень надо. А если б не боялся, то не выжил бы.

Потом только понял, когда совершил этот полет. Во время совершения такого опасного поступка, преодолевая сильный страх, испытываешь сильный стресс, и потом, вспоминая все это, сильный страх возвращается, поэтому те, кто такое сделал, стараются ничего не рассказывать. И такое надолго запоминается. Рассказывали, что из бывших малолетних узников фашистских концлагерей было никак не выдрать рассказ об ужасах детских концлагерей. Это такая чудовищная травма для психики, что даже в глубокой старости, когда уже много правнуков, эти бывшие узники не могут ничего об тех ужасах рассказать, потому что у них от такой просьбы вспомнить и рассказать происходит нервный срыв, они, вспомнив, плачут, не в состоянии рассказать ужасы детства. Ну, вы меня поняли. Кстати, кто не боится, геройствуя, тот долго не живет.

Это на видео не очень страшно на Юпитере. А на деле тогда был самый настоящий кошмар. От урагана корабль бросало как щепку в бурном море. Мы же были без компенсационных костюмов, какие используют в истребительной авиации. К тому же там гравитация в два с половиной раза выше, чем на Земле. Теперь представьте, страшная болтанка и большая гравитация, и в таких условиях надо не потерять управление кораблем, а это очень и очень тяжело, я даже не очень представлял сразу, насколько сложно. Не удержишь управление – упадешь сам вниз и друзей не спасешь. Но и сейчас спасать не отказался бы.

Еще молнии там очень мощные. На Земле с ними научились бороться, и в атмосфере Земли защищенный самолет молний не боится. А наши космические корабли попаданий молний в земной атмосфере вообще не замечают. А там молнии во много раз мощнее, и потому пострадал специальный корабль Геракл с улучшенной защитой. Было очень страшно, но и бросать своих на верную гибель нельзя, если есть шанс их спасти.

Так меня после этого первое время даже колотило при виде земных багровых облаков на закате.

А сейчас я в отпуске, путешествую, занимаюсь живописью, узнал много интересного. Узнал массу интересного, а ведь большинство не знают, что на западе СССР есть творения искусства и архитектуры эпохи Возрождения. Я никак не ожидал, что в БССР увижу достойные аналоги Сикстинской капеллы и Нотр-Дам де Пари в Несвиже и Гервятах. Зачем ехать в Европу, если есть такое сделанное у нас и не хуже, а, может, даже и лучше. Тут, если вникнуть, узнаешь много такого интересного про свою страну, о чем и не догадывался раньше.

«Ну все, Остапа понесло…», — вспомнила Таня фразу из одной старой книги и ответила. — Очень интересно про это слушать, но пока я это в полной мере не оценю, так как другой темой сейчас активно занимаюсь. Единственный вопрос, что это за планета Седна, и почему там хотели и не сделали базу?

— Это ледяная карликовая планета меньше Луны почти в три раза по диаметру, вращается вокруг Солнца по сильно вытянутой орбите. Ближайшая точка ее орбиты, перигелий, дальше Нептуна в два с половиной раза от Солнца, сейчас до нее тринадцать миллиардов километров. До Нептуна, четыре с половиной миллиарда километров. До создания научной станции руки не дошли, так как не видно особой научной ценности от этого, далеко очень, и у флота без колонизации Седны дел выше крыши. Туда и обратно даже на наших кораблях на рейс надо как минимум полгода.

— Спасибо за ликбез. Очень было интересно. До свиданья, — сказала Таня.

— До свиданья.

Она задумалась. Герой Машков был совсем не похож на киношных героев. Реальный, скромный герой, не любящий хвастаться, реально оценивающий ситуацию. И разносторонне развитый. Какая страна, такие и люди.

Сергей Толстой

За звезды (037)


Иван проснулся. Ему снился один из любимых его снов. Он с отцом поднимается по гулкой лестнице в башню поселковой обсерватории. Сердце замирает в ожидании чего-то особенного, важного для его маленькой жизни. Ему семь лет, и об этом он давно уже мечтал. И вот они в башне, отец включает свет, набирает что-то на клавиатуре компьютера и башня оживает, словно могучий добрый волшебник, приглашающий в свой сказочный дворец. Телескоп отыскивает нужное, и Ваня припадает к окулярам. Звезды! Великолепный неизведанный мир ласково смотрит с неба. Не бойся, я хороший! Домой они вернулись под утро, с этого дня звезды стали целью его жизни.

В те годы, после крушения первого коммунистического проекта казалось, из мира что-то вынули и выбросили. Хаос уверенно расползался, не встречая почти никакого отпора, возрождались мракобесие и фанатизм, ложь и лицемерие становилась нормой и принципом в мировом масштабе. И за всем этим наиболее проницательные уже различали черно-стальной отблеск нового фашизма. Люди как всегда жили, работали, любили и умирали, но на всем лежал отпечаток конца. Стоило на минуту остановить беличье колесо ежедневных забот и перед человеком вставал вопрос: «А зачем это всё?» Ожидание грядущих бедствий было разлито повсюду.

***
День экипажа начинался на корабле с обязательной физподготовки. Разминка, три спаринга по три минуты. В старом СССР говорили «добро должно быть с кулаками». Теперь просто – добро должно быть. Ибо быть и означает сражаться. Новый человек должен быть сильным во всех смыслах. Ивану больше всего нравилось биться с Гюнтером из Германской коммунистической республики. Тому как-то удавалось отключать определитель свой-чужой, и схватки с ним получались приближенными к боевым. Конечно, рукопашные теперь редкость даже на войне, но смысл тренировок не столько в подготовке бойца, сколько в воспитании бойцовских качеств.

— Привет, ребята, как вахта?

— Порядок. Через 6 часов будете у Пояса.

— Старик на посту в рубке?

— Старик отдыхает, в рубке старпом.

Стариком молодые космофлотцы называли между собой капитана. Он и вправду был немолод, семьдесят четвертого года прошлого века. 87 лет не шутка даже с современными технологиями омоложения организма, а Старик прожил большую часть жизни и вовсе без них. На его долю выпало слишком много по любым меркам, рожденное в угасающем СССР поколение после его краха стало лишним в новом, но далеко не прекрасном мире. Немногие смогли перековать свою душу под новую веру – «Человек-человеку – волк». Большинство кое-как влачили существование, будучи слишком добрыми для этого мира и слишком слабыми, чтобы его изменить.

Но Старик был другим. Он был одним из тех, кто вбил в умирающий мир новый проект развития и прошел всё, что должен был пройти, чтобы мир вновь задышал. Годы учёбы и упорного труда, чтобы собрать, создать субъект развития в недрах разгромленной страны, вторая русская коммунистическая революция, вновь озарившая мир огнем великой страсти к восхождению человечества, интервенция, период восстановления, войны с националистами за воссоединение Союза, окраинные войны, интернациональная, антифашистская помощь кубинским и латиноамериканским коммунистам, создание новых форм жизни в новом СССР, и, наконец, космическая экспансия Коммунистической Конфедерации, активнейшим участником которой он был с самого начала – биография Старика и биография нового Союза. Старик был живым примером, что новый человек – это реальность, которая может стать реальностью любого. Что новый человек может все.

Миссия их корабля – контроль советской части космического пространства в районе пояса астероидов. К сожалению, войны не остались в прошлом. Мир 2061 – это мир борьбы двух антагонистичных систем – Коммунистической Конфедерации и Атлантической империи, основой власти в которой является возрожденный в ответ на вторую русскую революцию орден СС. Эта борьба ведется и в космосе, именно здесь чаще всего переходя в горячую фазу. Сейчас между конфедерацией и Империей очередное перемирие, ни одно из которых, впрочем, не длилось слишком долго. Борьба носит предельный характер, и ведется с ясным пониманием того, что победить может только один, второму не место на планете. Шаг за шагом КомКон теснила империю, вплоть до последнего конфликта 53 года за марсианскую ледяную провинцию, когда произошло нечто странное. Империя, до сих пор стабильно отстававшая от Конфедерации по части технических новинок, применила новое оружие – поглотитель материи. После потери более двух десятков кораблей, в том числе флагмана «Товарищ Сталин», конфедерация была вынуждена предложить перемирие на невыгодных для себя условиях. Тогда же в коммунистической сети стали обсуждаться, несмотря на отсутствие прямых доказательств, версии о состоявшемся контакте Империи с Другими.

В ближайшее время предстоит побывать на центральной базе пояса, восьми геологоразведочных базах и проверить столько же автоматических станций. Обычная работа для мирного времени, но миссия смертников для военного. Шансов уцелеть в случае внезапного нападения практически нет, и главная задача корабля в этом случае – оповестить командование космофлота о нападении. Поэтому в патруль пояса астероидов брали только добровольцев и, к слову, недостатка в них не было.

Подходили к базовой станции космогеологии на Поясе. Здесь на одном из астероидов размещалось экспедиционное Управление Пояса Астероидов, отсюда контролировалась вся геологоразведка и добыча на Поясе. Патрульные корабли были частыми гостями на базе, но их всегда встречали радушно, еще бы – новые лица, или старые знакомые, и вообще повод для маленького праздника.

— Товарищи, сегодня у нас радостный день! Начальник Управления Сергей Сергеевич Петров-Водкин с удовольствием посмотрел на космофлотцев.

— К нам пришли наши друзья, наши ангелы-хранители, наши доблесные красные бойцы, экипаж славного боевого корабля «Яростный поход», оберегающие покой и мирное, так сказать, небо в нашей части Пояса, встречайте, товарищи!

Все захлопали, девушка в русском наряде подала Старику хлеб-соль, стали здороваться, знакомиться, кто-то узнал кого-то, закричал, полез обниматься, «Сколько лет- сколько зим!» «Последний раз на орбите Юпитера». «Когда были в Союзе?». «Нет, не здесь, он баллотировался в верховный совет, теперь заседает, открытку прислал, стал в галстуке ходить». «Маша была у нас с концертом, да, у нас отличный фортепьянный зал».

Через некоторое время всех пригласили за стол. Были речи, ответные тосты, здравицы, тосты за геологов, за космофлот и, наконец, за коммунизм. Встал Старик.

— Товарищи, спасибо вам за горячий прием, для нас это такой же радостный день как и для вас, но я хочу поднять этот бокал за то, что наполняет нас этой жизненной силой, которой светятся ваши лица, за то, что оживляет наши с вами души, за тот общий огонь, который горит в наших с вами сердцах, который однажды почти погас в человеке, и вместе с которым почти погасла однажды История. Я пью за восходящего человека.

Лица гостей и хозяев стали серьезными, то, о чем говорил Старик, было важно для всех, да, прошли годы, Конфедерация шла от победы к победе, общество залечило раны, нанесенные ему в эпоху падения великих советских идеалов, но осталась ноющая боль – «никогда больше». И это собирало и сосредотачивало людей, когда речь заходила о высоком, как бы заставляло взглянуть пристально в себя и окружающих – все так, как ты говоришь? Ты веришь в это?

Старик вглядывался в лица. Все молодые, серьезные, умные, но это не главное, и тогда были такие же. Главное в глазах – да, есть огонь, и есть сила, значит порядок, не сдадут.

— За коммунизм! — все встали: – «За звезды!»

Разошлись за полночь. Старик остался толковать с начальником Петровым-Водкиным, которого знал по Кубе, а Иван долго не мог уснуть, думал о том, почему советские люди старого СССР так даром почти отказались от того, за что их отцы и деды пролили столько своей и чужой крови, он часто об этом пытался говорить с отцом, хотя тот не любил этого разговора – отделывался общими фразами, вроде «люди слабыми стали», «огня не стало». -А как же ты?

Отец был из той же кагорты, что Старик, Старик даже хорошо помнил его, хотя они и не встречались с самой революции.

— А что я, и я был таким же, мне просто повезло, встретил хороших людей, набрался от них ума-разума.

***
В эту ночь Ивану снился поселок. Это было одно из первых коммунистических поселений, основанное еще в годы реставрации капитализма. Его отец был одним из тех, кто стоял у истоков нового проекта развития. Общество всеобщего восхождения, так они его называли тогда. На каком-то этапе стало ясно, что теория и политическая борьба без реальной модели нового общества, которую люди смогут пощупать своими руками, примерить на себя, не всколыхнет народ, уставший от мегатонн лжи и пустых обещаний сотен политиканов.

Им говорили – «Да, было и хорошее, но все это рухнуло, вы хотите пройти той же дорогой еще раз, и заплатить ту же цену за это? Может быть вы готовы на это, но мы нет, у нас дети. И вообще, какое право вы имеете предлагать нам новую утопию, вы знаете, что из этого получится? Все это звучит красиво, новый человек, общество всеобщего восхождения, а в реальности что у вас выйдет? Коммунальный барак и шариковы».

И тогда была разработана модель нового общества, которую они взялись реализовать на практике. Экономическая основа представляла собой корпорацию, внутри которой полностью исключался рыночный механизм регулирования. Производство и потребление коммуны планировалось на основе современных математических моделей, хорошо разработанных к тому времени. По отношению к внешней среде коммуна – корпорация выступала единым субъектом. Самоуправление коммуны строилось на основе прямой демократии.

Иван родился, когда поселок уже встал на ноги. И все его детские радостно-счастливые воспоминания связаны с ним. С детьми в поселке возились все без исключения, каждый мастер, будь то программист или электрик, швея, считали своим долгом организовать кружок для детей, впрочем, такие кружки часто посещали и взрослые, желающие чему-то новому научиться. Вообще все в поселки постоянно чему-то учились или кого-то учили. Когда Иван пошел в школу, то половину предметов в он-лайн режиме для них, 7-10 леток, читали ведущие педагоги страны. В поселке была своя обсерватория, та самая, откуда он впервые увидел звезды вблизи, своя конно-спортивная секция, зимой весь поселок с декабря по март соревновался в биатлоне, а секцию рукопашного боя вел его отец, который учился у самого Рощенко.

Никогда и ни в чем он не испытывал недостатка, любые инструменты для любой, какой угодно деятельности, от резьбы по дереву до сборки точных механизмов всегда были доступны в общих инструментальных комнатах, одежда изнашивалась – шли получали со склада новую (предварительно выбранную по каталогу). В доме всегда казалось просторно и светло, когда позже он оказался в городской квартире знакомого по сетевым шахматам ему показалось, что она просто завалена хламом. У них в доме кроме обычных предметов быта, стола там, стульев и кроватей был медиацентр, связанный с центральным поселковым сервером, откуда можно было скачать какой угодно контент, музыкальные инструменты, на которых играли все в семье, и какие-то особо ценные памятные вещи, которые кто-то когда-то подарил и все. Да, кухня конечно была. Мама любила готовить. И все.

Поселок без преувеличения был одной большой семьёй. Отец говорил, что новое общество будет построено на парадигме семьи, а не рынка. Так и было.

Во время интервенции поселок был разрушен до основания. Его не стали восстанавливать, советская Герника, Иван так и не смог себя заставить туда поехать снова.

***
На следующий день была запланирована культурная и спортивная программа. Утром был великолепный концерт местных талантов. На базе имелась абсолютная копия рахманиновского зала, а в местной самодеятельности была очень сильная фортепьянная группа. Иван наслаждался.

Соревновались в футболе и рукопашном бое, чтобы не было обид, поделились на команды хаотичным образом. База имела настоящее футбольное поле, Иван даже попытался выдернуть клок травы, настолько тот выглядел натурально. Ради большей фееричности купол сделали полностью прозрачным, и это стало чем-то невероятным – футбольное поле с изумрудно-зеленой травой, огромные звезды над головой и астероидный пейзаж вокруг. Первое время Иван не мог даже сосредоточиться на игре, так фантастически все выглядело. Болельщики свистели, что-то скандировали, даже лузгали семечки. Команда Ивана выиграла и им устроили настоящее награждение с подкидыванием на руках и поливанием шампанским. А вот с боями вышла незадача. В первом же поединке (с Гюнтером) немец сломал ему ногу.

— Прости, Вань, я не рассчитал, Гюнтер был чертовски расстроен. Ивана поместили в госпиталь.

— Залечим в течение трех дней.

— Как же, доктор, корабль завтра уходит?

— Что делать – заберет на обратном пути.

Ивану было очень обидно – такая ерунда и вот, но Старик решил также: «Здесь залечат за три дня, а на корабле не меньше десяти будешь в лазарете без толку болтаться, заберем через неделю, все равно зайдем за почтой».

На постановку местной театральной труппы не пустил доктор. Сказал – посмотришь на стене. Пришлось смотреть на стене. Одна стена в палате превращалась в экран для лежачих больных. Вообще, телевидение в Конфедерации не жаловали – пассивное потребление смыслов, но кое-где, например, в больницах имелись приемники телесигнала. Ивану дали какие-то таблетки и он уснул.

Снилась чушь. Но было настолько страшно, что несколько раз он просыпался. Снилось, что откуда-то с краю на вселенную наползает что-то, и это что поглощает звезды, гасит их, было безумно жалко звезды, он бросался на невидимого врага с новым боевым кличем красного космофлота – За звезды! Но каждый раз его отбрасывала невидимая холодная сила.

Утром зашли попрощаться Старик и Гюнтер. Иван рассказал Старику свой сон. В Университете на курсе психотехники им читали лекции о непрямых, но доказанных связях между реальностью и сном. Старик усмехнулся: «Молодец не из робких – за звезды вступился. Прощай, жди нас через три дня». И они ушли.

***
«Яростный поход» шел к последней в этом районе, восьмой станции. Установили радиоконтакт.

— Как дела, ребята?

— Все отлично, когда подойдете?

— Четыре часа.

— Хорошо.

— До встречи.

— До встречи.

Что-то черное навалилось на Старика, взорвалось и он потерял сознание. Очнулся быстро, рубка разгерметизирована, его спас автоскафандр, парнишка из ГДР, Гюнтер, убит, старпома нигде нет, наверно, выбросило. Атаковали, что ж, это должно было случиться рано или поздно. А радиобмен? Записали, смодулировали, элементарно. Да, подходят выпотрошить нас. Этот я знаю – Viva la muerte, Галичина и два номерных. Связь, конечно, снесли, Старик попытался оживить пульт, бесполезно, да и глушат, конечно. Похоже, это настоящий конец. Плен? Дождаться десанта, выйти, сказать – я коммунист с 12 года, не убивайте меня, я хороший. Все еще шутишь, Сергей. Он шел, пошатываясь к машинному, как этот молодой Бортов сказал- «За звезды». Да, именно, чтобы они светили для нас всегда.

Вспышка в районе восьмой геологоразведочной базы Пояса была зафиксирована автоматической станцией слежения С8768к и идентифицирована как взрыв ускорителей советского фрегата типа «Весна человечества». +++

Новый человек.(130)

Завтра выпуск. Сколько лет я шел к этому дню. С детства было две мечты – звезды, и стать как отец – новым человеком. Завтра одна из них станет на полшага ближе.

Новая черная форма лейтенанта советского космофлота поблескивает серебряными звездочками. Во внутреннем кармане предписание – бортинженер фрегата «Яростный поход», Пояс Астероидов.

Иван календарно самый старый лейтенант космофлота. Родился еще во время реставрации, в 2016 году. После восстановления Союза, в двадцать втором, советская власть лихорадочно стала работать над прорывными технологиями во всех областях науки. Было ясно, что малейшее отставание от Запада в технологической гонке будет означать гибель с таким трудом возрожденной страны Советов. Приоритетными были признаны направления, открывавшие для промышленного освоения космическое пространство, в том числе и дальний космос.

Ивану удалось попасть в программу анабиотических исследований. Эксперимент заключался в полной имитации двадцатилетней дальней космической экспедиции. По расчетам, именно такой срок займет полет туда и обратно до ближайшей к Солнцу звездной системы на перспективных фотонных ускорителях. Параллельно начались работы по строительству двух кораблей «Коммунист» и «Товарищ».

— Товарищи офицеры, поздравляю вас с успешным окончанием славного Качинского краснознаменного летного училища Военно-космических сил СССР!

— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

— Уверен, что каждый из вас будет достойно нести высокое звание офицера советского космофлота!

Все, теперь только вперед, пару лет отбарабаню в патруле Пояса. А там – рапорт в дальний. Конечно, конкурс, конечно, будет непросто, пишут, что до трехсот рапортов на место в экипаже строящегося «Большевика», но у меня-то есть преимущество. Я-то уже «летал».

Первая «разморозка» после пятилетнего анабиоза была самая трудная и физически и психологически. Физически, из-за не до конца доведенных анабиотических препаратов, а психологически…. Когда начинался эксперимент, шел 2036 год, страна Советов только что провела высокотехнологическую реиндустриализацию и закончила реформу экономической системы, суть которой заключалась в создании трехукладного хозяйства – коммунистический сектор, социалистический и частный.

Попасть в коммунистический сектор было просто – нужно было отказаться от собственности и рыночных отношений и поступить на работу в одно из коммунистических предприятий. В секторе действовала распределительная система на основе научно обоснованных норм потребления. Коммунистические предприятия работали, в основном, на прорывных научно-технических направлениях и в сельском хозяйстве. Социалистический сектор мало отличался от того, что был в старом СССР, ну а в частном действовали законы свободного рынка.

Таким образом, советский человек мог свободно выбрать, жить ли ему при коммунизме, социализме или пытать счастья в рыночной стихии. Темпы развития СССР, и так высокие после отказа от капиталистического эксперимента, увеличились настолько, что правильность выбранного в 22 году пути, становилась очевидной всем. Остановить СССР и тем сохранить свою гегемонию Западный мир мог только войной. И война назревала.

Впервые после разморозки, подходя к коммуникатору модуля управления, Иван боялся услышать что-то вроде: «Ребята, эксперимент свернут, институт эвакуирован, враг под Смоленском»

Но, к счастью, услышал другое: «Привет, ребята, эксперимент продолжается в штатном режиме, по результатам первого пятилетнего периода разработано новое поколение анабиотических препаратов, в следующий раз просыпаться будет легче».

Также они узнали, что глобальной войны пока удается избежать, о попытке интервенции Запада на Кубе, об образовании социалистического Африканского союза и о расколе Европы, часть которой, во главе с Германией, примкнула к Коммунистической конфедерации, о закате либерализма в Соединенных Штатах и создании на их основе Атлантической империи. Узнали о заложенном в четвертой пятилетке городе в приполярной области Марса, об основании геологоразведочной базы на Поясе Астероидов, о введении всеобщего высшего в Союзе, о всплеске рождаемости в коммунистическом секторе, о постройке первых промышленных энергетических установок на холодном термояде.

Жалко, семьей не обзавелся. Мои девчонки все уже замужем давно, а с молодыми все равно какая-то психологическая разница в двадцать лет чувствуется, да и когда, через два месяца после окончания «полета» зачислился в летку, шесть лет на казарменном положении, увольнительные раз в месяц, да и перспектива стать женой офицера космофлота, у которого минимальный поход – полгода, не столь уж заманчива. Все равно, большинство людей хочет простого человеческого счастья, и теперь эта возможность есть, особенно в соцсекторе. Человек честно трудится на любимой работе, создает семью, любит близких и живет в обществе, в котором жить не стыдно.

Но чтобы это было возможно, кто-то должен быть готов пожертвовать всем. Ну и что? Легко нести то, что несешь добровольно. Это наш выбор.

— Бортов!

— Я!

— Через двадцать минут Вы должны быть на учебном летном поле, Вас заберет челнок до околоземной, там получите дальнейшие инструкции.

— Есть!

Просыпались второй раз в 2046. Основные новости были политические. Партия в 2045 году полностью устранилась от политической власти, завершив 23 – летний период диктатуры передачей всей полноты власти в руки Советов. Задачей партии на текущий период было признано создание и развитие коммунистических форм в рамках своего экономического сектора. Сектор должен стать локомотивом развития СССР, на деле доказав свое превосходство над другими вариантами развития. И в целом это удавалось.

В Союзе несколько десятков тысяч коммунистических предприятий, и число их постоянно увеличивается. Как правило, это сплоченные коллективы до тысячи человек, компактно проживающих в поселках рядом с предприятиями. Все предприятия сектора связаны в единую экономическую систему, которая выступает на внутреннем рынке СССР как единая корпорация. Внутри корпорации функционируют сотни научных институтов самых разных, в том числе далеких от прикладных нужд, направлений. Например, несколько десятков археологических институтов, институт изучения фольклора народов мира и так далее. Главным принципом коммунистического сектора является восхождение человека, и все делается для того, чтобы тянуть человека вверх – к знаниям, культуре, подлинному человеческому бытию, свободному от стремления иметь и обладать.

Оставляя всю власть Советам, партия внесла в конституцию СССР одно принципиальное изменение: «Советский народ имеет право революционным путем свергнуть власть, которая не обеспечивает его право на свободное развитие» и обещала, в случае необходимости, воспользоваться этой поправкой.

На околоземке группумолодых офицеров космофлота встречали представители космических флотов Коммунистической конфедерации.

— Товарищи офицеры, отдельная марсианская орбитальная группа, ваш транспорт – «Мурманск».

— Второй космический флот – «Берлин».

— Эскадра сопровождения торгового флота – «Амур».

— Патруль Пояса Астероидов – «Интернационал».

Полнота бытия. Я есть, моя жизнь полна смысла. Наверное, ради этого мы отказываемся от всего лишнего, собственности, возможности построить свой личный уютный мир, а ведь это так просто, в любой момент подними руку и скажи: «Товарищ командир, разрешите обратиться – я выхожу из Партии». И через два часа ты будешь лететь в любую точку конфедерации с подъемными в кармане, строить свою новую жизнь. Иван знал, что он так никогда не скажет.

Третья «разморозка» в 2051. Первая серьезная стычка с Империей в космосе за лунные гелиевые поля. Закончилась полной эвакуацией западных лунных баз и разгромом имперской лунной группировки. Доля коммунистического сектора в экономике Союза достигла знакового рубежа в 50 %. На Марсе обнаружены следы колонизации. На орбите Луны начата сборка звездолета «Товарищ». Война с Халифатом, начавшаяся в 2049, закончилась отторжением от него Афганистана и созданием Демократической республики Афганистан с социалистическим правительством.

— Здравствуй, Бортов!

— Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга!

— Похож на отца, мы с ним последний раз в 24 году, на Западной Украине встречались, бандеровцев добивали. Как он?

— Преподает в институте Марксизма-Ленинизма.

— Да, он страшно любил теорию, постоянно с собой электронную книжку таскал, помню, в 23 году, во время боев с интервентами в Зеленограде, загнали нас в подземные коммуникации, так он за два дня, что мы по ним плутали, успел две книжки прочитать.

— Так точно, товарищ капитан первого ранга, «Человек в поисках смысла» Франкла и «Государство и революция» Ленина, он мне рассказывал, в воспитательных целях, как нужно правильно использовать личное время.

— Да… Передавай ему привет. Добро пожаловать на «Яростный»

— Есть.

Эксперимент успешно окончился чуть раньше намеченного срока в 2055. Руководство решило, что все цели достигнуты. Тем более «Товарищ» уже был готов к полету. 12 апреля 55-го он ушел к Проксима Центавре, год спустя, 1 мая, «Коммунист» ушел к звезде Бернарда. Звезды, вот они, я к ним обязательно полечу. Теперь нужно наметить – как стать новым человеком.

Старик жив (192) (окончание, начало- «037 За звезды» – «130 Новый человек»)

Что-то черное навалилось на Старика, взорвалось и он потерял сознание. Очнулся быстро, рубка разгерметизирована, его спас автоскафандр, парнишка из ГДР, Гюнтер, убит, старпома нигде нет, наверно, выбросило. Атаковали, что ж, это должно было случиться рано или поздно. А радиообмен? Записали, смодулировали, элементарно. Да, подходят выпотрошить нас. Этот я знаю – Viva la muerte, Галичина и два номерных. Связь, конечно, снесли, Старик попытался оживить пульт, бесполезно, да и глушат, конечно. Похоже, это настоящий конец. Плен? Дождаться десанта, выйти, сказать – я коммунист с 12 года, не убивайте меня, я хороший. Все еще шутишь, Сергей.

Он шел, пошатываясь к машинному, точнее полз вдоль идущего по коридору поручня. Полная разгерметизация, живых не осталось, автоскафандры на случай встречи с метеоритом были только у вахтенных. Похоже, что-то новое применили, ровные, идеально круглые сквозные отверстия с правильным шагом по всему борту. Корабль как решето, между пробоинами не более тридцати сантиметров, странно, как меня не зацепило. Наверное, это то адское новое оружие – поглотитель материи, абсолютный энтропизатор.

Сколько у меня времени? Десять минут подойти, десять на внешний осмотр, десять минут вскрыть борт. Полчаса – целая жизнь.

Старик взглянул на хронометр. 15.25, крайнее время подрыва 15.55, по многолетней привычке распланировал время: семь минут доползти до машинного, три минуты на камеру, две минуты привести в готовность самоликвидатор, если вышел из строя, то все остальное время на попытку взорвать реактор при помощи бластера. 15.32

Машинное. Старик миновал шлюзовую камеру. Кажется, отсек не тронули, ясно, хотят двигатели снять. 15.35

Товарищ капитан! К старику бросился Эльдар, космофлотец второго года службы, оператор силовых. Что случилось?!

— Нас атаковали, ребята погибли, живое только машинное.

— Что делать будем, товарищ капитан? Старик помедлил.

— Подрываться, Эльдар, другого выхода нет. Не дадим знать нашим, завтра они зачистят следующую станцию.

— Сколько у нас времени, товарищ капитан? 15.38

— Двадцать минут у нас, — целая жизнь.

— Товарищ капитан, сориентируйте на Землю.

— Мекка по правому борту, товарищ.

Космофлотец расстелил зеленый коврик с геометрическим узором и начал молитву, обратившись лицом к Мекке. Молодец парень, ничего не боится, настоящий коммунист.

Новая наука сняла противоречие между верой и знанием, признав что у жизни есть источник – источник усложнения форм. Коммунизм смог взять реванш в России только потому, что нашел свое предельное основание в этом источнике. 15.40.

Старик сел в кресло оператора, разбил предохранительное стекло самоликвидатора, вставил ключ. Еще пятнадцать минут.

О чем подумать. Все уже передумано за долгую жизнь. Хочу ли жить? Безумно хочу. Боюсь ли смерти? Нет, не боюсь.

Когда я перестал её бояться? В двадцать третьем, когда впервые поднимал коммунистическую роту в атаку? Было страшно, они шли, как хозяева, считая, что после налета штурмовиков из развалин фабрики на окраине Зеленограда уже некому подняться. Ноги ватные, пот заливал глаза, хотелось забиться в щель и никогда оттуда не выходить, жить там, жи-и-ть. Повернул голову, чтобы поискать что-нибудь подходящее и увидел глаза Ванькиного отца – Бортова-старшего. Понял, что если сейчас отползу, вот это и будет смерть, настоящая и окончательная, последняя смерть. Поднялся и побежал на них, что-то крича, так и не вспомнил потом что. За мной поднялись все, кто остался от роты. Но тогда я её еще боялся.

В тридцать четвертом, после разгерметизации семи из восьми отсеков зависли на орбите Венеры с мертвыми двигателями и год ждали спасателей. Дышали настолько разреженной смесью, что ломило в глазах, груди и каждый день хотелось разбить стекло гермошлема о переборку и закончить это все.

Боялся, боялся черной неизвестности за гранью жизни, сумрака небытия, откуда не вернуться никогда. 15.45.

Шуршание по правому борту, потом скрежет и ровное гудение. Режут обшивку.

Смерти я перестал бояться, когда понял, что никогда не умру, ну, то есть, когда-то умру, конечно, но так, не насовсем, не по-настоящему.

Это был солнечный майский день. Я сидел на берегу лесного озера. Было утро, ребята еще спали в палатках. Над головой молодыми листочками шумела береза, и я понял, что пришел, пришел к источнику жизни и он – источник уже внутри меня. И теперь я уже не могу умереть.

Я всегда чувствовал, что лишен этой способности – способности любить, всецело любить, по-настоящему. И однажды осознал, что смысл жизни в обретении этой способности. Что без любви все – ничто. И понял также – добыть эту способность нельзя, это дар. Дар, который можно обрести только у источника всего сущего, который и есть – любовь.

Смыслом и целью стало сделаться достойным этого дара. И все, что пройдено, было пройдено для этой минуты на берегу лесного озера. 15.50.

Космофлотец закончил молитву, аккуратно свернул коврик и убрал его за какую-то панель.

— Я готов, товарищ командир.

— У нас еще пять минут. Садись. Не страшно?

— Нет, товарищ командир, я знаю, что через пять минут мы с вами будем в раю. Чего же мне страшиться.

— Ты прав, трудно придумать более достойную смерть.

Тогда, сколько лет назад? Одиннадцатый год – пятьдесят, концепция жизни, над которой я размышлял с юности, обрела законченность. Мозаика сложилась. Все стало просто. Для чего нужно делать то, что делать трудно и делать не хочется, почему нужно держать слово, почему нужно быть всегда веселым, зачем нужно брать на себя ответственность и делать то, что должен, даже если тебе кажется, что шанса на успех нет.

Для того, чтобы в конце, после всего, окунуться в источник жизни и стать новым человеком, человеком, способным любить, человеком, который может все. 15.55

У шлюза залязгало, потом зашумел резак. Роботы. Десантников они не посылают в такие места. Коммунисты в плен не сдаются, они это знают, впрочем эсэсовцы поступают также. Машинки наши новые нужны, ради них рискуют. По этой причине не тронули силовой отсек. Обычно силовые сами работают, людей в машинном не бывает. Кстати, как Эльдар здесь оказался?

— Ты как в машинном оказался?

— Я, товарищ капитан, с вахты сюда пробрался, с центрального поста силовых. Мелькнула смутная догадка.

— А что ты делал на вахте, когда они напали?

— Намаз делал, товарищ капитан. Устав позволяет.

Догадка стала уверенностью. Абсолютный энтропизатор не такой уж абсолютный, материя, согретая огнем духа, сильнее. Новый человек не умирает.

— До встречи на небе, Эльдар!

— До встречи, командир!

Старик повернул ключ. Как этот молодой Бортов сказал – «За звезды». Да, именно, чтобы они светили для нас всегда.

Вспышка в районе восьмой геологоразведочной базы Пояса была зафиксирована автоматической станцией слежения С8768к и идентифицирована как взрыв ускорителей советского фрегата типа «Весна человечества».


Сергей Толстой 2012 г.

Смовжик Ян Мыслители (194)

По четвергам у Тима собиралась тусовка в полном составе. Именно туда и направлялась Кира, когда встретила Нома. Поздоровался он с ней скупо и неохотно. Им было по пути, но парень находился явно не в лучшем состоянии духа, впрочем, лицезреть радостного прожигателя жизни девушке доводилось очень редко. Сегодня, когда один день почти не отличается от другого, сложно чем-то удивить или обрадовать человека. Жизнь течет ровно, однообразно, хотя и не скучно. И на работу ходить не надо. Роботы делают все. Но из-за роботов, как считают некоторые, люди потеряли веру в себя и свои силы. Они безвольно внимают правительству, общей религии, прогрессу. Но все это, по мнению Тима, тупиковые ветви развития общества, которое, впрочем, и не развивается. Этими мыслями Тим и отличался от остальной части землян Западного полушария. Кира лишь безмолвно с ним соглашалась. Когда-то Тим признался ей в любви, но она так и не ответила ему взаимностью.

Скоростная ячейка в мгновение ока доставила их к жилищу Тима. До двери осталось пройти лишь несколько шагов. А на каком этаже, интересно, живет Тим? Кира поймала себя на мысли, что никогда об этом не задумывалась. На десяти- или двадцатитысячном с хвостиком? Транспорт просто считывает электронный адрес с памяти пассажира и доставляет человека по назначению. А как выглядит этот адрес, сколько она ни интересовалась, никто толком не знает. Если бы не вживленный в тело чип, как в этом мире можно кому-то объяснить, куда тебе надо?

Кира и Ном прибыли на место еженедельного сбора. Кира – худощавая женщина, тонкая натура, сегодня с зелеными волосами. В больших ее глазах читалась скука. Никто достоверно не знал, сколько ей лет. Однажды они вчетвером застряли в скоростной ячейке. Кира оказалась единственной, кто смог разобраться в инструкции, как следует поступать в экстренной ситуации. Это достаточно красноречиво говорило о том, насколько стар ее мозг. В остальном ее нельзя было назвать сообразительной, она принадлежала к тем женщинам, которые берут опытом, а не умом. Ном, в противоположность Кире, выглядит как человек, который устал бороться с жиром. Двойной подбородок, постоянно отрастающий живот, который несложно было бы убрать за пару минут, вызвав домой соответствующего робота. И омолодить поджелудочную железу ему давно пора. Жалуется на периодические боли, а мер никаких не предпринимает. Это для него рутина, занятие, недостойное мыслителя. Да, все четверо – мыслители – люди, которые выбрали эту программу содействия обществу. Роботы вроде как еще не скоро научатся осознавать себя в окружающем мире. Поэтому некоторые люди в этом беззаботном обществе все-таки вынуждены заниматься неким подобием трудовой деятельности. Однако желающих совсем немного, поэтому мыслителями становятся далеко не самые способные из землян.

Вскоре прибыл Кибим. У него скрытный, независимый характер. Его слабостью являются химические препараты, он не может существовать без них. В кругу друзей Кибим исповедует свои зелья, постоянно предлагая отведать то или иное средство. Поэтому без компании ему никак. Надо рассказать, как они познакомились. Сначала были Кибим и Ном. Ном в то время только приобрел нелегальную прошивку для аптечной машинки, позволяющую изготавливать интересные химические соединения для любителей необычных ощущений. Нибим же был в этом деле гуру. Далее к компании присоединился Тим. Но не на почве химических препаратов, а совсем по другому поводу. Он предложил ребятам податься в мыслители.

Посреди комнаты в квартире Тиме находился круглый столик, на котором стоял предмет в виде голубого шара на подставке-треноге. Мыслители расселились по своим местам на удобном, в виде круга диване и мысленно подключились к прибору. Шар предоставлял доступ к Главной машине. Они считывала память мыслителей. Главная машина – эксклюзивный владелец и создатель всего, что снабжено искусственным интеллектом. По каким-то причинам она интересовалась мыслями людей, еженедельно считывая все их идеи, впечатления, переживания, ощущения. Никто из мыслителей особо не задумывался, как работает данная аппаратура. Они просто верили, что Главная машина делает их жизнь лучше, беззаботнее, удобнее. Процедура происходила почти мгновенно. Главное – правильно и одновременно настроиться всей четверке и постараться думать в унисон. Кроме того, участие в программе позволяло людям пополнять свой счет социальными очками, поддерживая неплохой статус.

В мире, где все дается бесплатно, самое главное – находится на плаву, поддержания и по возможности улучшая социальный статус. Такую систему придумала Главная машина. Единственное ее условие – быть законопослушным гражданином. Тогда у тебя будут любые блага. Статус снижался только за нарушение законов. Однако этих законов существовало так много, что не нарушать их не представлялось возможным. Вот и приходилось постоянно поддерживать социальный статус. Падение статуса напрямую связано с уменьшением количества получаемых благ. Существовало несколько критических уровней, заступая за которые человек вынужден был переселяться в менее комфортное жилье, посещать увеселительные заведения, рестораны клубы менее высокого статуса. Почти всегда ухудшался его рацион питания, хоть и незначительно. Поднимать упавший статус непросто. Существовало не так много способов это сделать. Самый радикальный из них – записаться в армию. Хотя земляне не вели никаких войн, сама по себе служба была тяжела и проходила она обычно далеко от родной Земли. Через армейскую службу прошел и Тим, который когда-то оказался почти на самом дне общества.

Голубой шар замерцал. Это означало, что сеанс закончен, и мыслители могут быть свободны ровно на неделю. Внезапно Тим сообщил:

— Друзья, у меня есть для вас одна важная новость. Заинтригованная компания замерла. Тим продолжил:

— Это наш последний совместный сеанс. Я вас покидаю. Решил уехать жить и работать на Пояс астероидов. Мыслители удивленно зашумели. Кто-то присвистнул. Кира спросила:

— Но ведь это территория СССР? Значит, ты решил стать советским гражданином?

— Да. Вчера я подал заявку и сегодня получил утвердительный ответ и приглашение. Через час вылетаю на Марс – оттуда на Весту.

На лицах мыслителей читалось недоумение. Ведь в отличие от остального мира, в СССР надо было работать. Да, у них тоже отсутствуют деньги, но трудоспособный советский гражданин обязан трудиться. Разумеется, случаи смены гражданства происходят, хоть и нечасто. Но Советский союз не принимает тех, кто растратил свой социальный статус и пытается сбежать в их страну, в надежде продолжить прожигать жизнь. Эмигрант, по требованию советского правительства, должен обладать высоким статусом и, следовательно, быть действительно полезным для общества. У Тима соответствующий статус был, и он готов был пожертвовать им сейчас. А если ему не понравится на Поясе астероидов? Обратно вернуться он уже не сможет. Даже через службу в армии. Значит, он решил поставить на карту все.

— Я понимаю, что, наверное, удивил вас, — сказал Тим. — Я о многом размышлял после армии, и понял, что больше не хочу прожигать свою жизнь. Не вижу смысла в таком существовании. Вам придется найти нового мыслителя. На полминуты воцарилось молчания, которое прервал Ном:

— Я тебя не понимаю Тим, зачем работать и уставать, когда можно получать все даром? Но ты вправе распоряжаться своей жизнью и никому ничего не должен. Удачи, друг. Пришли открытку, как устроишься.

Только сейчас мыслители ощутили едва уловимое чувство привязанности к Тиму. Повседневная беззаботная жизнь приучила их не беспокоиться о дне завтрашнем, но именно расставание напомнило им о почти забытом чувстве. Однако пора было отправляться в клуб. Кибим уже приготовил зелье, и трем мыслителям не терпелось его попробовать.

Через месяц Кире пришла видеооткрытка с Весты. Прямой связи с СССР не было. Сообщениями обменивались только через советское посольство, откуда и пришла весточка. В послании Тим сообщал, что устроился хорошо, ему нравятся советские люди. Они всегда радостные и дня прожить не могут без любимого дела. Он в первый же день сдал тесты и выбрал работу, которая ему полностью по душе. Еще по прилету на Марс его поразила необычайная свобода, которую дает людям правительство СССР. Можно выбирать все, от вида деятельности и жилья до жены и количества детей. Запретов совсем немного и они действительно важны. Он управляет добывающим комплексом на Весте, достает из недр небольшого астероида редкие полезные ископаемые, которые так нужны на Земле и которые охотно покупает Главная машина. Так советское правительство платит за мирную жизнь. Поэтому нет войн, а у жителей Западного полушария Земли есть все и бесплатно.

Кира заплакала. Расставание с Тимом сильно взволновало ее. Но еще больше – его послание. Она включила камеру на запись, и составила свое видеописьмо Тиму:

— Дорогой Тим, я очень расстроена, что ты уехал. Сейчас я понимаю, насколько ты был дорог мне. Первое время после твоего отъезда я не могла понять, что же со мной происходит. Но моя мать подсказала, что это, наверное, любовь. Я поняла, что люблю тебя и не могу без тебя жить. Если ты согласен, чтобы мы были вместе, сообщи, пожалуйста. У меня накопилось достаточное количество статусов, и я смогу все бросить и прилететь к тебе на Весту. Буду очень ждать ответа.

Письмо будет идти месяц туда и месяц обратно. Так долго, потому что две половины человечества уже настолько сильно отдалились друг от друга. Но она хочет быть с Тимом, и ни расстояние, ни время не смогут этому помешать.

Матюхин Александр Дедушка летит на Марс (195)

1

В середине января ударили внезапные морозы. Температура упала до минус двадцати пяти, выпал тяжелый, рыхлый снег, подул холодный ветер.

Немудрено, что Лариса заболела. Уроки пришлось слушать, лежа в постели, закутанной с головы до пят, с горячим чаем в обнимку. Биологию и русский язык Лариса прослушала с интересом, а вот на математике заскучала. Не любила она математику, что поделать…

Едва дождавшись окончания уроков, Лариса с головой окунулась в свежие новости о Марсе: лента обновлялась каждые двадцать минут.

На Марсовой поле, наконец, пробились первые ростки картофеля. Это был триумф. Планировали посадку кукурузы и первых фруктовых деревьев. В Третьей колонии собака родила сразу шестерых щенят. Между двумя Куполами проведена подземная трасса, протяженностью двадцать шесть километров. Закончено строительство спортивного комплекса «Глеб Мартынов». Сам Глеб, изобретатель Купола, обещал приехать на торжественное открытие…

В короткой врезке новостей промелькнул Ларисин папа – подполковник Сапрыгин – сказал несколько слов о колонизаторах, поздравил всех с праздником Справедливости.

Папа улетел на Марс шесть лет назад – Ларисе тогда было всего четыре. Она уже стала потихоньку забывать, какой он в обычной жизни. С экранов мониторов смотрел на нее такой близкий и такой далекий человек. Он не читал ей сказки на ночь, а покорял далекую планету. Он не гулял с ней по парку, а налаживал жизнь в Колониях, под палящим солнцем и окруженный неприветливым миром. Он говорил замысловатые речи, которые Лариса почти не понимала. По-телефону он был другим – но в трубке звучал всего лишь голос, фантом, воспоминание…

Мама говорила, что они когда-нибудь полетят на Марс. Обязательно полетят.

За чтением новостей ее застала классный руководитель – Надежда Георгиевна. Она подключилась по линии общего вещания, спросила, как здоровье, посещает ли Лариса занятия, а потом сообщила, что их классу поручено общественно полезное задание – взять шефство над пожилыми людьми района. Надежда Георгиевна порекомендовала Ларисе дедушку из ее же дома, чтобы далеко не ходить.

— Выздоравливай, — сказала Надежда Георгиевна на прощанье, и отключилась.

Дедушку этого Лариса знала. Они часто видела его во дворе, поджидая службу доставки. Дедушка был со странностями. Он водил на поводке собаку, пренебрегая фай-ошейниками, читал бумажные книги и носил на лацкане пальто значок «Первым покорителям Марса», хотя даже дошкольники знали, что первый полет совершили всего двадцать лет назад, а пожилых людей тогда никто на борт не брал. Еще дедушка недавно сделал себе плант-операцию по омоложению. Лариса решила не откладывать в долгий ящик.

Дедушка открыл самостоятельно. На вид ему было чуть больше пятидесяти: бледная кожа, вокруг глаз тонкие морщинки, чуть потрескавшиеся губы и едва заметные синяки под глазами. Правая рука у дедушки лежала в табл-повязке. Было видно, что руку недавно нарастили, она еще не успела сформироваться окончательно.

Интересно, а заново выращенные конечности функционируют так же, как и родные?..

— Здравствуйте, — сказала Лариса. — Я из шестьдесят девятой школы. Я взяла над вами шефство до конца учебного года! Меня зовут Лариса! Дедушка улыбнулся. А я думаю, кто мог прийти?.. — пробормотал он.

За спиной дедушки, из темноты квартиры раздался вдруг цокот коготков, по коридору пробежал радостный кучерявый пес, обнюхал Ларису и, виляя хвостом, убежал.

— Не стой на пороге, проходи, — сказал дедушка, посторонившись.

Лариса разулась и прошла за дедушкой в просторную светлую комнату. В одну из стен был вмонтирован триэкран – далекий темный космос с миллионами звезд, а в уголке, под потолком, выглядывает краешек знакомой красной планеты. Замечательная картинка, объемная.

Из окон был виден город и надземная трасса, вьющаяся между домов на уровне десятых и двадцатых этажей. За окном сыпал мелкий снежок, было хмуро и по-зимнему неприветливо. Лариса поежилась. С этакой высоты зима казалась еще более суровой и холодной.

— Чаю будешь? — спросил дедушка, — С пирожными! Лариса согласилась.

Третью стену в комнате занимали старые полки, на которых стояли бумажные книги, собранные модели космических кораблей, лежало множество разнообразных мелочей, из какого-то далекого и знакомого только по старым фильмам и статьям прошлого. Лариса подошла ближе, увидела клавиатуру и мышь, еще с проводами и без детекторов движения, веб-камеру с обычным оптическим глазком, цифровой фотоаппарат непонятной модели. Все стояло чистенькое, гладкое – видно было, что за мелочевкой тщательно ухаживают, что в каждой из этих деталек спрятано воспоминание, бесспорно очень ценное для дедушки…

В комнату вошел дедушка, в здоровой правой руке он держал кружку с чаем. Передвигался дедушка с трудом, но от помощи отказался.

— Мне надо ходить! — объяснил он. — После операции восстанавливаюсь. Пока не начну прыгать, как кенгуру, никуда не полечу. И куда он лететь собрался? Лариса села в кресло, напротив триэкрана.

Дедушка в два захода принес еще одну чашку и блюдо с пирожными. Поставив все это на столик около Ларисы, он тяжело опустился в кресло-каталку. От передвижений по квартире дедушка заметно устал, дышал тяжело, с хрипом. Но выглядел, тем не менее, радостно.

— Значит, Лариса, — сказал он, делая первый глоток. — Кажется, мы с тобой виделись. Ты недалеко здесь живешь, да?

— В соседнем доме, — чай оказался ароматный и сладкий, — Я видела, как вы выгуливаете собаку. У нее смешной поводок!

— Никак не могу избавиться, — пожал плечами дедушка. — Боюсь я этих фай-ошейников. Прошивка слетит – и ищи потом Тобика по всему городу. Тобик! Какая смешная кличка для собаки!

— И каким образом ты будешь надо мной шефствовать? — спросил дедушка, ловко управляясь с чаем и пирожными здоровой рукой.

— Я буду вам помогать, — сказал Лариса. — Вам тяжело забирать товар или выносить мусор? Я сама вам все подниму и выброшу. Или, например… посуду в машинку убрать. Или, может, вам какие лекарства нужны. Я могу сходить купить. Мне не сложно. Дедушка заулыбался, так, что в уголках глаз появились морщинки.

— Интересные вы, молодые люди… Слышал я о шефстве, но не верил. В моем детстве такого не было. Вернее, сначала было, но потом забылось. Уж не думал, что у нового поколения головы хватит… Лариса даже слегка обиделась.

— Не знаю, что там в вашем прошлом, но сейчас у нас высокоразвитое общество, — сказала она. — И забота о пожилых людях – это не просто обязанность, а моральный долг. Дедушка внимательно посмотрел на Ларису.

— Ты в это веришь, или просто по учебнику заучила? — спросил он. Лариса подумала.

— Верю, — сказал она, — Это же так просто. Я помогу вам, а потом ваши внуки помогут мне. Союз Справедливых Республик поэтому так и называется, потому что у нас все по справедливости.

— А я подвоха ожидал, — внезапно произнес Дедушка. — Когда Союз создавался, особенно когда президента упразднили, а в Парламент вдруг пригласили учителей, писателей, инженеров, в общем, интеллигенцию, рабочих… думал, подвох какой. Ну, не может так случиться при моей жизни, чтобы люди вдруг начали понимать, что без справедливости им не выжить. Все ждал, когда начнут гайки закручивать, когда цензуру введут или вертикаль власти вернут… Так и не дождался до сих пор, к удивлению.

Лариса мало что поняла, попивала чай и закусывала пирожным, с кремом. Все поглядывала на триэкран, где среди звезд плавал величественный Марс.

— Вот скажи мне, Лариса. Мы живем в справедливом государстве. Я вроде как пришелец из прошлого, а ты здесь родилась. Ты чувствуешь справедливость?

— Чувствую, — ответила Лариса. — Вот, плохие оценки в школе просто так не ставят.

— А как ставят?

— Если я не выучила, например, биологию, — сказала Лариса, — Ну, скажем, играла с подругами долго, потом книжкой зачиталась, и с одним хорошим знакомым переписывалась… в общем, не выучила… Мне не поставят минус три или даже минус два. Потому что есть объективные, справедливые показатели. Валентина Андреевна посмотрит, были ли у меня минусы до этого, увлекаюсь ли я вообще биологией, какие обо мне отзывы от других учителей…

— Понимаю, понимаю, — закивал дедушка, — Также и с государством, да? Я читал новейшую Конституцию, мало что понял, если честно, но удивительно, как же это все работает. Справедливость – как высшая норма права… Совесть, мораль, как критерий жизни… И ведь работает! Мы раньше детей воспитывали по совести, но двигались вслепую, наугад. Никогда никто не мог понять, справедливо ты ребенка воспитываешь, или вырастет из него преступник…

Ларисе стало скучно, она вновь посмотрела на триэкран. Дедушка и сам пробормотал: «Чтой-то дед, разошелся, да еще ребенку мозги засоряет…», полуобернулся, спросил:

— Красиво?

— Да. Там мой папа.

— На Марсе?

— Шесть лет уже. Со второй экспедицией полетел. Он занимается перелетами и, этой, координацией межпланетной миграции! Вот так! Он командир! Дедушка улыбнулся, сказал тише, почти заговорщески.

— А, знаешь, у меня сын на Марсе, и еще внучка! С Третьей Колонизаторской полетела. Она пилот! Управляла «Первым Путником»!

Ну, что странного в этом дедушке? Обычный, слегка застрявший в прошлом, но в целом замечательный человек. И внучка, вон, на далекой планете, может быть даже знакома с ее, Ларисой, папой.

— Я хочу написать папе письмо, — сказал Лариса. — Я читала, что раньше писали письма на бумаге и отправляли в конвертах, по адресу. Это так здорово! Потому что обычное мое письмо папа не успевает прочитать, а я даже не знаю – дошло оно до него или нет. А вот если отправить ему бумажное, в конверте… то почтальон – это такой человек, разносящий письма – обязательно передаст письмо папе в руки. И тогда я точно буду знать, что он откроет конверт и прочитает!

— В мое время бумажные письма такими надежными не казались, — покачал головой дедушка. — А знаешь что? Я собираюсь на Марс через несколько месяцев! Я обязательно туда полечу, по приглашению, и могу захватить от тебя письмо!

— Куда же вы полетите? — с сомнением сказала Лариса. — Вам восемьдесят лет. В таком возрасте на Марс не пускают. И приглашение нужно, от родственников.

— Мне пятьдесят, — насупился дедушка, вроде бы обиделся. — Я плант-операцию сделал. Восемьдесят мне было в прошлом декабре…

— Вот, когда полетите, тогда я и письмо напишу, — сказала Лариса серьезно, а потом добавила. — Можно, я с Тобиком погуляю? Очень уж интересный у нее поводок…

2

Через неделю, когда Лариса принесла дедушке очередную доставку из продуктового магазина, он встретил ее на пороге, держа в руке какой-то странный предмет.

Левая рука у дедушки все еще была подвешена на таблах, но он уже свободно двигал пальцами. Синяки под глазами сглаживались, лицо молодело, а волосы, удивительное дело, темнели.

Предмет в руке у дедушки был продолговатый и овальный, с выпуклым стеклом с одной стороны и сужающийся на конце с другой. Еще он был полностью из дерева, хотя делать что-либо из деревьев перестали лет двадцать назад. Лариса смутно помнила какие-то картинки и статьи, которые изучали на уроках истории или астрономии. Внимательно приглядевшись, она попыталась угадать.

— Микроскоп?

— Телескоп! — гордо сообщил дедушка. — Я сделал его в девяносто пятом году.

— В тысяча девятьсот девяносто пятом? — уточнила Лариса. — Вам тогда было… четырнадцать?

— Как тебе сейчас.

— Мне почти пятнадцать, — насупилась Лариса. Пятнадцать – это был взрослый возраст, тогда как четырнадцать – какое-то слишком детское число.

— Прости, не хотел тебя обидеть. — Дедушка помог Ларисе перенести продукты на кухню, потом вернулся в зал и положил телескоп на стол.

— Отвезешь его в Музей Истории, хорошо? — попросил он. — Я обещаю уже год, а никак не соберусь. То операция, то вся эта тягомотина…

Лариса заинтересованно дотронулась до деревянного бока телескопа. Он был гладким, но покрытым мелкой сетью трещинок. А еще теплым.

— Вы смотрели через него на звезды?

— Да. На Марс. Не веришь? — дедушка рассмеялся, — А ведь тогда для детей это был лучший способ увидеть звезды. Представляешь, когда мне исполнилось четырнадцать, мама подарила большой астрономический словарь, это была большая такая книга с темно-синей обложкой. В ней было множество фотографий, картинок… обычных, статистических картинок. Но они меня заворожили. Я и до этого часто смотрел на звезды, все размышлял – а живет ли там кто-нибудь, а каково это – лететь в темноте, в пустоте, в полном и бесконечном одиночестве. Читала Бредбери, Стругацких? Нет… А я читал… И мне казалось, что нет ничего лучше, чем отправится в полет к звездам… Так вот, так, в этом атласе, была инструкция, как сделать телескоп в домашних условиях. И я, конечно же, загорелся.

— А чего тут загораться… — пробормотала Лариса, — Заказ сделали, доставку оформили… и все.

— Видишь это большое стекло? Я его искал два месяца. В аптеках просто так не купить было – или дорого, или нет в наличии. Пришлось сдавать бутылки и копить на обедах.

— Что делать?

— У вас школьные обеды бывают? Лариса кивнула.

— Только как на них копить? Это же бесплатно, подвозят в класс, раздают… С бутылочкой компота.

Дедушка улыбнулся так, будто знал много страшных тайн прошлого. Лариса даже немного обиделась.

— И вы его прямо сами смастерили? — она повертела телескоп, посмотрела в него, направив на окно, но ничего, кроме мутной синевы, не различила.

— Папа немного помог, — признался дедушка. — Я бы сам с деревом не справился. Деликатный материал… Но ты неправильно смотришь. Надо ночью, в безоблачное небо, на звезды.

— И что-то видно?

— Марс точно видно. И все кратеры на Луне.

— А лунатиков?

Так называли первых лунных переселенцев, которые много лет назад основали колонию под эгидой СССР.

— Лунатиков тогда еще не было, — сказал дедушка. — А вот в марсиан я верил… И так хотелось слетать… Дедушка взял у Ларисы телескоп и аккуратно его упаковал.

— Только, чур, до вечера. Они ждут. — Предупредил он.

— Конечно, — Лариса с готовностью взяла упаковку подмышку. — А зачем вы его отдаете? Почему не оставите? Дедушка пожал плечами.

— Попросили, — сказал он, — Мне-то он зачем? А для Музея важно. Понимаешь, Ларис, в этот телескоп когда-то давно смотрел Глеб Иванович Мартынов. Лариса и сама не заметила, как приоткрыла рот от удивления.

— Глеб Мартынов? — уточнила она. — Тот самый?

Каждый школьник знал, кто он такой – изобретатель Купола, первый человек, высадившийся на поверхность Марса. Герой Справедливой Республики!

— Вы его знали? Вы ему давали… смотреть?

— В некотором смысле, да, — улыбнулся дедушка. — Дело в том, что Глеб – мой сын.

— Вы шутите, — уверенно заявила Лариса. — Все знают, что Глеб Мартынов… что у него… Что он…

Лариса запнулась. Действительно, о родителях Глеба Ивановича в школе как-то не рассказывали. В книге о его детстве не было родителей… вернее, они были, но разве ж кто-нибудь о них читает? Ведь это так неинтересно… Дедушка улыбнулся.

— Глеб хотел стать поваром, — сказал он. — До пяти лет, насмотрелся передач по кулинарии, бегал с помидорами, яйцами – мешал что-то в кастрюльке. А потом как-то раз я взял его с собой на крышу и показал в телескопе звезды…

Ларисе стало неловко. Она, честно говоря, все еще сомневалась. Это было странно. Глеб Мартынов считался гением. Его фотография выскакивала на заставке каждого учебного пособия. Воплощение справедливости и все такое. Легенда… А здесь – дедушка, собачка… из кухни пахнет яичницей, старые книги, ошейники, трость. Обыкновенно, старо и совсем не героически. Разве так должен жить отец покорителя космоса и изобретателя?

— А вы не шутите? — спросила Лариса прямо.

Дедушка улыбнулся, ушел в комнату и вернулся со старой, еще не цифровой, фотографией в рамке. Где-то он ее откопал, на полках… Рамка была шершавой, деревянной. С фотографии смотрели на Ларису два молодых человека. Один, без сомнения, Глеб Мартынов – двадцатилетний юноша с копной мокрых, соломенных волос. Второй – очень молодой дедушка, мускулистый, вихрастый. Оба стояли на берегу темного моря, под лучами жаркого летнего солнца. Оба улыбались. И было в них что-то общее, что-то очень похожее…

— Я всегда мечтал слетать на Марс, — сказал дедушка, — Но полетел Глеб. Справедливо?

— Не знаю. Не очень.

— А я думаю, что справедливость есть. Я воспитал его таким, чтобы было не стыдно. И я очень рад, что даже пятнадцатилетние девочки замирают в восторге от его имени. Лариса смутилась.

— Я не замираю, — сказала она, — Но он ведь действительно… герой. Дедушка засмеялся.

— Задорный был мальчишка. Дрался во дворе, ломал игрушки, сам пытался разобрать велосипед, который подарили ему на двенадцать лет… Ну, так как? Отнесешь телескоп?

— С удовольствием!

3

Пожилая женщина из Музея Истории подтвердила, что это телескоп отца Глеба Ивановича Мартынова.

Женщина вяла Ларису под локоть и, со свойственной многим работникам музея настойчивостью, повела девочку по музейным залам. Здесь был и зал Старого Мира, и Президентский зал, рассказывающий о недолгой эпохе президентства в России. Зал Справедливости и Нового Государства был очень большой, из него идейно выходили Залы Новейшей Истории, один из подотделов которого назывался «История Освоения Марса».

— Видишь, Лариса, — говорила женщина, — Вот, первые шаги наших соотечественников. Вот, чертежи Глеба Мартынова, его революционная разработка по Куполам. Вот здесь, видишь, реликты его детства. Первый планшетный компьютер, сканер, игровая приставка, книга по Астрономии, и, наконец, вот здесь будет стоять телескоп.

Лариса осматривала старинные предметы, такие далекие и, одновременно, такие близкие. Связывающая ниточка между прошлым и будущим. Как странно-то… Вот, телескоп из дерева, а вот – чертежи в 3D и виртуально работающая модель Купола. Вот – детский скафандр, а вот – первая разработка костюма для жизни под Куполом. Тоже, кстати, изобретение Глеба Мартынова.

— Вам известно, что Глеб мог и не изобрести Купол? — спросила женщина, — В две тысячи двадцать втором году, когда Глебу было всего десять, встал вопрос об освоении Марса. Почти все Европейские страны, и Россия в том числе, собирались свернуть программы по освоению космоса. Финансирование резко сократилось. Только после справедливой революции, через семь лет, решено было возобновить разработки…. И угадайте, кто первым пришел подавать документы в Университет Космоса?

— Глеб?

— Да. Его привел дедушка, — улыбка у женщины была светлая, искренняя. — Передавайте ему привет. Скажите, что не забываем.

4.

Дедушка включил проектор, спроецировав на скрин плоское, еще двухмерное изображение. Лариса увидела темное небо, оранжевую землю и белое блестящее здание, этажей в двадцать, усеянное антеннами, башенками, неизвестными приборами. Вокруг здания стояли старенькие марсоходы, такие Лариса видела в Музее Истории. От здания тянулись тоненькие темные тропинки, по которым ходили люди.

— Пап, привет! — раздалось внезапно из динамиков. — Смотри! Смотри, какая красотища!

Камера сместилась, и Лариса увидела молодое, загорелое лицо Глеба Мартынова. На вид ему было не больше тридцати. На Глебе был шлем с отстегнутой маской, над головой он держал зонт. Лариса подумала, что сейчас Глебу Мартынову чуть больше пятидесяти.

— Пап! Это Марс! Наконец-то! — воскликнул Глеб снова. — Смотри! Вон Купол! Он растет и расширяется, как я и рассчитывал. Еще месяц, и можно будет ходить без зонтов. А через полгода, пап, мы начнем остужать землю!

Камера поплыла. Сквозь помехи был виден ярко очерченный конус Купола. Вон мелькнула Земля и краешек затемненного Солнца. Каким далеким и безжизненным казался Марс на этих кадрах. Дух захватывало!

Из истории Лариса знала, что эксперимент прошел не слишком удачно. Почву начнут охлаждать только через девять лет. А первые растения появятся под куполом только в две тысячи пятьдесят седьмом. Но радость Глеба передалась девочке. Она засмеялась, а следом рассмеялся и дедушка.

— Пап, это мой подарок тебе на день рождения! — говорил в камеру Глеб. — Ты не сможешь слетать, но я здесь ради тебя, вместо тебя! Знаешь, как в мультфильме? Я обязательно привезу тебе марсианский камень! На память!

— И он привез? — спросила Лариса.

Дедушка кивнул и выключил экран. Загорелся яркий свет, заставивший прищурится. Дедушка сел в кресло.

За окном сыпал мокрый снег, было серо и хмуро. А Лариса так надеялась на солнышко… Ведь скоро весна, март, каникулы.

Лариса приходила к дедушке вторую неделю. Не только помогать, а и послушать рассказы о детстве Глеба, о том, как он стал изобретателем и космонавтом.

А дедушка, казалось, был чрезвычайно рад. Он заваривал чай по старинке, в глиняном чайничке, через ситечко, и долго, интересно рассказывал. Историй было много. О том, как Глеб сбегал с уроков, чтобы прокатиться на велосипеде. О том, как на каникулах между восьмым и девятым классом, Глеб уехал на юг, в горы, добрался до обсерватории и долго упрашивал работников, чтобы они дали посмотреть ему в телескоп. О том, как Глеб уехал в столицу, поступать, а потом вместе с дедушкой, по скайпу, ночи напролет зубрили билеты и готовились к экзаменам.

Лариса слушала и слушала, и не могла поверить, что такое в жизни бывает. Нет, конечно, ее папа тоже был на Марсе, и тоже совершал подвиг – страна гордилась им. Но с папой Лариса разговаривала два раза в неделю, а Глеб дедушке, кажется, не звонил. Ни разу, пока Лариса была у него в гостях.

— Скоро я полечу на Марс, — подмигивал дедушка.

Наращенная рука у него зажила, и казалась настоящей, родной. Морщины почти разгладились, синяки под глазами исчезли. Появилась осанка. Дедушка перестал шаркать, походка стала уверенней.

— Знаешь, почему я не мог полететь раньше? Потому что в семнадцать лет потерял руку, — продолжил дедушка тихо. — Глупая ситуация… Упал с велосипеда, неудачно, прямо под автомобиль. Хорошо, хоть не голову… Но в двадцатом веке как-то не очень умели наращивать новые руки… Пришлось ждать целых шестьдесят лет…

— Как же это вы, без руки?

— Детей воспитывал. — Улыбнулся дедушка.

Лариса все смотрела на окно, на снег и на мелькающие фары автомобилей, едущих по надтрассам. В комнате стало тихо. Только Тобик цокал коготками где-то в коридоре.

— А почему Глеб вам не звонит? — спросила она вдруг.

Дедушка качнул головой, словно хотел ответить, но не сразу нашел нужные слова.

— Наверное, у него слишком много дел, — предположила Лариса. — Мой папа тоже нечасто звонит. Это же Марс. Там тяжело жить.

— Наверное, — отозвался дедушка.

— А вы ждете?

— Каждый день.

— И вы надеетесь, что он возьмет разрешение, чтобы вы полетели на Марс?

— Я в этом уверен, — сказал дедушка. — Иначе нет смысла в справедливом обществе, которое мы строим.

— А разве в этом дело?

— А разве мне или тебе захочется жить в мире, где дети забывают о своих родителях? — дедушка подлил еще чаю. Руки его дрожали. — Я жил втаком мире. И не хочу, чтобы мы в него вернулись. Никогда. Лариса промолчала. Кажется, она кое-что поняла.

5.

Прошло еще несколько недель. В первых числах марта Лариса заглянула к дедушке и увидела, что он куда-то собирается.

На дедушке был одет непривычный серый костюм, белая рубашка и галстук. На лацкане пиджака вновь блестел значок «Первым покорителям Марса». Дедушка аккуратно причесался и надел черные ботинки. В коридоре стоял чемодан.

— Лариса, я тебя ждал! — обрадовался дедушка. — Я даже хотел позвонить! Ты мне очень нужна сейчас!

— Вы куда-то уезжаете?

— Да, конечно, — дедушка волновался.

Он взял Ларису за плечо и повел в комнату. Триэкран был выключен, а сквозь приоткрытое окно врывался в комнату свежий мартовский ветерок.

Дедушка усадил Ларису за стол, дал ей в руки странную ручку, у которой на конце был шарик с чернилами, и положил перед ней белый бумажный лист. И где он его только откопал?

— Пиши! — гордо сказал дедушка.

— Что?

— Письмо. Папе. Я ему обязательно передам! Лариса от удивления подпрыгнула, едва не опрокинул стул.

— Так значит вы?..

— Именно!

— Получили разрешение?

— И приглашение заодно!

— У вас замечательный сын!

— А ты – замечательная дочь. Чаю будешь? С пирожными!

Пока Лариса писала, дедушка заварил свой фирменный чай и принес пирожные. Вместе они позавтракали, наслаждаясь тишиной и свежестью весеннего утра.

— Я так за вас рада! — сообщила Лариса.

Дедушка взял ее письмо и аккуратно запечатал его в прямоугольный конверт. Спросил, как зовут Ларисиного отца, и вывел фамилию на поверхности. Конверт исчез во внутреннем кармане пиджака.

— Ну, вот, наверное, и все. Через неделю я буду на Марсе. — Сообщил дедушка, улыбаясь. — Глеб полтора года бурил скважины под Третьим куполом, и никак не мог выйти на связь. Представляешь? А я уже столько всего обдумал…

— Передайте привет всем, кого увидите! — попросила Лариса. — Мы с мамой обязательно прилетим. Но попозже, когда я закончу школу!

— Тогда увидимся!

Они вышли в коридор. Тобик крутился между ног, виляя хвостом. Чувствовал.

— Не могу я тебя взять, дружище, — дедушка присел на корточки, потрепал пса по грустной морде. — Ларис, отведешь его в Парк? Думаю, там о нем позаботятся.

— Знаете. Я, наверное, возьму его себе.

— А мама не будет против?

— С мамой я договорюсь!

Дедушка выпрямился, крепко обнял Ларису и передал ей ключи. Глаза его блестели.

Они вместе вышли из дома, в весну. Дедушка посмотрел на небо, сощурившись, и продолжал улыбаться. Так и стоял некоторое время, а потом сказал тихо:

— Увидимся. — И пошел по тротуару, к остановке надтрассы.


28 января – 6 февраля 2012

Сёма Шаг в вечность (199)

А снег кружится и кружится, периной на асфальт ложась. Милая девушка Настя спешит домой, и перед нею сугробы расступаются, вновь смыкаясь за спиной. А вокруг вздымаются к небесам бесчисленные башни небоскребов, утопая вершинами в облаках. Между ними будто мириады насекомых суетливо снуют разноцветные флаеры. От них раздается едва слышный, почти неразличимый гул. Девушка Настя спешит домой. Дома папа, ему нужно приготовить обед. Сам-то он этим заниматься не станет. Сидит целыми днями в кресле, телевизор смотрит. Новости. И кресло у него не простое – инвалидное, древнее-древнее, на колесиках, которые самому крутить надо. И это в век, когда для исцеления любой болезни достаточно только захотеть. Даже в больницу идти не надо. Одно желание и миллионы, миллиарды, суетящихся везде невидимых нанороботов, починят любого калеку. Наверное, папа последний инвалид в стране, а то и вообще в мире – разработанные в Союзе нанороботы давно завоевали невиданную популярность по всему миру. Не смотря на все просьбы дочери, лечиться папа упорно отказывается. Даже объяснять ничего не хочет. Друзья его в свои семьдесят лет преспокойно бегают юнцами, в гости порой заглядывают в картишки перекинуться. Но папа ничего не хочет слышать, все время, когда рядом нет старых приятелей, он сидит, уставившись в телевизор, смотрит, ждет чего-то. А телевизор такой же древний как сам старик. На нем и работает-то всего два канала, остальные давно перешли на трехмерный формат, а в те времена, когда эта техника была создана, о таком чуде и не слышали вовсе.

Вот и дом уже близко. Прямо между сверкающими стеклом высотками расположился маленький кусочек парка. Даже не парка – девственного, не ухоженного леса. Зима, но деревья зеленеют, как в разгар июля. Только осыпаются с листьев белые снежинки. А внизу под кронами из-под легкого снежного налета выглядывает свежая, живая трава. Для генномодифицированных растений нет разницы между временами года. Настя идет в центр парка, где уютно расположился древний деревянный, выкрашенный зеленой краской домик. Таких, наверное, и не осталось больше во всем Петроградско-Московском мегаполисе. В век продвинутых технологий отпала надобность в примитивных конструкциях. Ведь лишь желание, и на месте древней развалюхи нанороботы автоматически соберут самое современное здание. На фоне небоскребов этот уголок парка с домом казался вырванным из глубокой старины. Шагая под сенью деревьев можно было попробовать забыть, что на дворе вторая половина двадцать первого века, и ощутить себя окунувшимся в прошлое. Настя шла и представляла, как здесь все было во времена молодости ее отца. Тогда это была лишь маленькая деревенька, затерявшаяся на просторах между Москвой и Петербургом. В те времена папа работал инженером в каком-то научном институте, жил в общежитии при нем и дома почти не появлялся.

Настя мало знала о том, над чем трудился в молодости папа. Только с тех пор, как появились наноботы, он всю свою работу забросил. Сидит теперь целыми днями дома, смотрит телевизор. Иногда только выкатится на крылечко, посмотрит вокруг, подышит свежим воздухом и опять в свою комнату.

— Папочка! Я пришла! — крикнула Настя, войдя в прихожую. Слышал старик тоже неважно, да и телевизор орал по обыкновению.

— Угу, — едва различимо сквозь голос диктора новостей послышалось из комнаты отца. Старик был как всегда немногословен.

Настя сняла сапожки, скинула пальто и заглянула в комнату. Ничего не изменилось с ее прошлого визита. Напротив болтливого ящика в инвалидном кресле сидел, завернувшись в теплый плед старик. Слушал. А диктор вещал:

«Уже более двадцати лет идут работы по терраформированию красной планеты, и сегодня, когда первый – самый значительный этап этих работ пройден, мы можем с уверенностью сказать: «Да! Мы будем жить на Марсе». По заверениям ученых и инженеров первые поселенцы смогут перебраться сюда уже в ближайший год, а через пять лет планета в состоянии будет принять людей уже сравнимо с половиной населения Земли. Жизнь на некогда мертвой планете будет напоминать сказку. Под атмосферными куполами уже раскинулись города, пока еще пустынные в ожидании людей. В искусственно созданных озерах плавают завезенные с Земли рыбы, а по их берегам раскинулись бесконечные пляжи красного песка. И все это лишь начало пути, ведь через каких-то десять лет надобность в куполах отпадет – к этому времени на планете появится собственная атмосфера ничуть не уступающая Земной и при этом за счет содержания некоторых веществ превосходно защищающая от свойственных Марсу перепадов температуры. На протяжения веков наша родная планета мучилась от перенаселения, но теперь и эта проблема уходит в прошлое. Перед человечеством открываются бесконечные просторы для жизни.

Следом за Марсом пойдет Венера. Уже начаты работы по преобразованию ее атмосферы. Уже опущено на поверхность несколько гигантских ледяных астероидов, что обеспечит планету водой и позволит в ее воздухе работать специально созданным бактериям. После Венеры ученые и техники возьмутся за Меркурий. Сейчас, когда терраформирование Марса прошло все критические этапы можно с уверенностью сказать, что и остальные проекты будут успешны. А к тому времени, когда обживутся все планеты земного типа, их спутники и крупные астероиды, готов будет отправиться к ближайшей звезде с планетой пригодной для жизни первый субсветовой космический корабль. Таким образом, с этого дня можно смело забыть, что такое перенаселение…»

Под звонкий голос из телевизора Настя возилась на кухне. Нарезать овощи, пережарить лук с морковкой, бульон на плите давно кипит – уменьшить температуру. Девушка не любила доверять готовку бездушным роботам, всегда, когда была такая возможность, она делала все своими руками. И только если случалось так, что не находилось времени зайти к папе в гости, Настя звонила и диктовала на автоответчик все, что требовалось от привязанного к дому роя нанороботов. Слушались они ее беспрекословно – давным-давно, когда эти исполнительные невидимые малютки только начали появляться в жизни простых людей, и, значит, когда папа, забросив все, уединился в своем домике, Настя уговорила его перенастроить всех положенных ему роботов на себя. Тот и не отказывался.

Девушка не спеша нарезала на аккуратненькие кубики картошку, когда из комнаты отца послышался глухой удар и что-то заскрежетало. Нож выпал из руки девушки и она в панике бросилась к отцу, распахнула дверь… Старик на карачках стоял на полу и шарил рукой под кроватью. Инвалидное кресло перевернутое валялось рядом.

— Папа, что случилось? Тебе помочь? — Настя сделала шаг в комнату и замерла, не зная то ли тоже лезть под диван, то ли поднимать папу в коляску.

— Я так долго ждал этого… — не обратив на дочь внимания, бормотал себе под нос старик. Его тихий голос едва можно было расслышать за гомоном телевизора. Девушка уменьшила громкость.

Из-под кровати появился чемоданчик. Весь покрытый пылью пролежавший там неведомо сколько лет. Серый, матово поблескивающий металлом. Старик, как был на четвереньках, подполз к столу и закинул кейс на него, потом добрался до стоящих в углу костылей. Попробовал подняться на ноги. Подскочила девушка, помогла. Кое-как утвердившись на четырех опорах, старик заковылял к висящему на стене рядом со столом огромному зеркалу. Осмотрел свое дряблое лицо, тело с висящей как на вешалке мятой одеждой. Как будто прощаясь. С трудом удерживая себя в вертикальном положении, взялся за чемоданчик. Ввел код на замке. Нажал несколько хитро запрятанных рычажков. Чемоданчик раскрылся, явив взору панель с множеством кнопочек, тумблеров и небольшим экранчиком. Старик что-то перещелкнул, приложил к экрану палец, ввел длинный код, потом еще один… Настя стояла рядом, удивленно глядя на отца. Никогда еще она не видела его столь уверенным и целеустремленным.

Раздалось тихое жужжание, затесавшийся среди кнопочек кусок чистого металла обернулся раскрывающейся мембраной, за которой обнаружилась большая красная кнопка. Как в кино. Девушка ужаснулась. Кем же был ее папа? Она хотела кинуться на него, остановить, но, пока решалась, было уже поздно.

Старик последний раз посмотрел в зеркало, перевел взгляд на дочь, опять на зеркало и тихо прошептал.

— Нет, дорогие, я слишком долго ждал… Не забудете вы о перенаселении, — и нажал на кнопку. Пошатнулся.

В этот момент по всему Союзу, да что там Союзу, по всему миру, старики, старухи и даже еще только начавшие увядать люди ощутили, как что-то в их телах изменилось. Те, что могли посмотреть в эти мгновения на свое отражение, так и замерли не в силах отвести от него взгляда. Морщины разглаживались, седые волосы вновь обретали цвет и прочность, распрямлялись согбенные возрастом спины. В этот момент в прошлое ушла последняя человеческая болезнь, привычная, страшная своей неизбежностью – старость. Теперь она никого не заберет из этого мира.

— Как долго я ждал! — смеясь, повторил молодой парень, поворачиваясь к своей смотрящейся ровесницей дочери. — С тех пор, как сам заложил в ботов эту программу…

Сказка для Светы (200)

— Папа! Расскажи сказку, а то я заснуть не могу. Или ты на работе?

Дети всегда звонят не ко времени. Вот и сейчас Светлана попала в обеденный перерыв. Только приготовился, открыл, разогрел…

— А мама где? А, понятно на дежурстве. А может, включишь сказку?

— Не интересно, я хочу чтобы ты-ы-ы-ы рассказал. Ну, если ты занят…

В голосе Светы слышалось такое чистое детское разочарование, что Астахов сломался:

— Ну, хорошо! Какую тебе? Репку? Или про колобка?

Света с одной стороны обрадовалась, но:

— Папа! Ты что? Я уже не маленькая! Мне двенадцать лет… Скоро…

Да, это действительно так. Репку читать поздно. И что читать? Хоббита? Да нет, Хоббита они уже прошли в школе…

— Сем! — Астахов обратился к своему старшему напарнику. — Какую сказку Светланке можно рассказать? Посоветуй, быстрее только, она ждёт.

Напарник задумался, а потом резко дал команду роботу:

— Найти книги с фантастикой!

И уже Астахову:

— Где-то они тут должны быть… Только вот где?

И напарники не сговариваясь обвели взглядом помещение. Да… В таком бардаке найти что-то сразу проблематично. Завалы. Ящики, коробки, сломанные и работоспособные приборы, запчасти, образцы породы, кабели, инструменты, контейнеры и контейнерочки, банки и пакеты, предметы непонятного назначения разнообразнейших форм и состояния. И всё в оранжево-зелёно-серой гамме. Лаборатория сумасшедшего ученого, не иначе. Тем временем робот, будто подражая людям, обследовал помещение верхним визором, с вмонтированным туда

— Пап, ну что?

— Сейчас-сейчас… Ты уже легла?

— Ага. Уже, наверно, час как ворочаюсь, и не могу заснуть.

Робот, проведя сканирование, вроде что-то обнаружил и, ловко расчищая путь среди вещей, отправился вглубь купола. Благо, продвигаться далеко ему не пришлось. С треском вскрыв один из контейнеров, робот своими сильными, но ножными манипуляторами извлёк на свет два предмета в форме прямоугольного параллелепипеда. Положил один обратно, а с другим вернулся к Сему и вручил. Сем критически осмотрел добычу робота, подняся так близко к лицу, что чуть не вытер бородой и передал Астахову:

— Годится!

Астахов полностью доверился напарнику и произнес в трубку:

— Ну, слушай! Сказка называется…

Светин папа раскрыл предмет, который оказался книгой столетней давности, невесть как оказавшейся в их забытом Богом уголке, и продолжил:

— Сказка называется «Дочь ледяного гиганта». Я тебе десять минут почитаю, и всё, хорошо? Ну, слушай. «Легенды гласят, что самый могучий воин Гиборийской эры, тот, кто, по выражению немедийского летописца, «ножищами, обутыми в грубые сандалии, попрал украшенные самоцветами престолы владык земных», появился на свет прямо на поле битвы, и этим определилась его дальнейшая судьба. Дело вполне возможное, ибо жены киммерийские владели оружием не хуже мужчин. Не исключено, что мать Конана, беременная им, устремилась вместе со всеми в бой, чтобы отразить нападение враждебных ванов. Так среди сражений, которые с небольшими передышками вели все киммерийские кланы, протекло все детство Конана. От отца, кузнеца и ювелира, он унаследовал богатырскую стать и принимал участие в битвах с той поры, как смог держать в руке меч…»

«А что,» – думал Сем, слушая распевное чтение Астахова, — «Вполне ничего себе сказка… Я такую и не знаю, кстати сказать. Конан? Что-то знакомое… Кажется, слышал в детстве…»

Робот тоже нашел себе занятие. Литературные достоинства текста, как и развитие сюжета его совсем не интересовали, но сам процесс сопоставления букв из книги (которые он видел из-за спины Астахова) и слов его привлекало.

— … Хеймдал зарычал и прыгнул, его меч описал смертоносную дугу. Когда свистящая сталь ударила по шлему, высекая сотни голубых искр Конан зашатался и перед глазами его поплыли красные круги. Но и в таком состоянии он сумел изо всех сил нанести прямой удар. Клинок пробил пластины панциря, ребра и сердце – рыжий боец пал мертвым к ногам Конана….

«Что-то слишком страшная сказка,» – подумал Мумрик, геномодифициорванный котозаяц, подбирающийся к остывающему обеду Астахова. Мумрик, обладающий мозгом пятилетнего ребенка, с удовольствием бы послушал Репку. Хотя запах из банки лучше любой сказки.

Вот, казалось бы, двадцать первый век. Шестьдесят первый год на дворе. А девочка Света из Москвы, столицы СССР, звонит папе в пояс астероидов, чтоб послушать сказку на ночь. А почему? Потому что знает: папа её любит.

Владимир Новиков На живца (206)

Семен Прохорович Пичугин всю сознательную жизнь занимался ландшафт-менеджментом. Лепил на скорую руку оазисы в пустынях, усаживал берега океанов неровными зубами заградительных скал. Корректировал уровень грунта, чтобы подстегнуть сонные и утихомирить спесивые реки. В общем, творил все, на что хватало фантазии его неугомонного гения и технических возможностей современной инженерии. Макроархитектор с длиннющим стажем, он давно уже не выбивал-выпрашивал разрешения проектных институтов. Скорее из вежливости ставил министерство в известность, ваял очередную нетленку и бежал дальше, к следующему шедевру рукотворной природы. Что называется, свободный художник.

А я, Алексей Владимирович Беленький, удостоился чести стать его подмастерьем. Таскал за ним электронные планшеты и архаичные ватманы, варил кофе, заправлял пищевой процессор белковыми плитками. Спрашивается, для этого нужно было шесть лет учиться в планетоустроительной академии?

Однако, я не жалуюсь. Получив диплом, мог бы запросто загреметь и в марсианскую колонию, под Золотые купола. Ворочал бы там породу послушными грейдерами и глотал, несмотря на респиратор, вездесущую пурпурную пыль.

Хотя пыли хватало и здесь. Стоило о ней только подумать, как сразу же зверски засвербело в носу и…

— Апчхииии!!!

— Будь здоров, студент! — шеф хитро подмигнул. — Хороший нос кулак за неделю чует!

Плазменный резак лихо отхватывал куски гранитной породы. Красивое зрелище. В воздухе носились взвесь мелких частиц и клубы пара.

— А я думал, ты заснул. Работай, давай, не филонь, — он шутливо погрозил здоровенным кулаком. — О чем задумался?

— Да так… — я пожал плечами. — Просто любопытно…

— А, любопытно, так спрашивай.

— Думаю вот, отчего марсианские купола Золотыми называют? Вы же бывали на Марсе, может, слышали?

— Бывал-бывал. Я, Лешка, друг ты мой, везде бывал. По работе и так, по зову сердца. И купола твои видел. Ладно, раз ты такой любознательный… — Семен Прохорович отложил в сторону инструмент и задумчиво поскреб седеющую бороденку. — Экскурсовод вроде говорил, что назвали их так первые колонисты. Надо тебе сказать – ты ж тогда под стол в полный рост бегал – добровольцев для этой стройки из заключенных и военнопленных набирали. А это у них чего-то там означало, а что – не помню. Хотя, возможно, все еще проще. Вечером знаешь, как солнце в фиберглассе золотом играет? Особенно, если снаружи посмотреть.

Он полез в карман комбинезона, вытащил оттуда пачку Ротфронтовской жевательной резинки. Разжевав одну пластинку, спросил глумливо:

— А что, Алексей, неужели тебя на Марс потянуло со страшной силой?

— Да нет, мне и здесь хорошо, — ответил я почти искренне.

— А то смотри, — подмигнул он, — могу посодействовать. И вообще – хорош перекуривать. До обеда далеко. Собственно, обед еще заработать надо.

***
Недавнее увлечение макроархитектора Пичугина культурой древней Японии придало его стилю некий восточный колорит. Вот сейчас, например, наша бригада превращала небольшую приднепровскую долину в сад камней. Искусственный водоем уже выкопали и облагородили, оставалось поместить в него огромную скалу, и можно будет переходить к песчаным узорам. Для меня вся эта заумь была темным лесом, но шеф называл громоздкую конструкцию «горой Хорай» и возился с ней, как с капризным ребенком. Она в ответ вела себя подобающе: то «дух камня не в том направлении», то вода, разобидевшись, уйдет сквозь песчаное дно. По-моему, камень – он камень и есть, как его ни поставь. Но шеф, похоже, думал иначе.

— Семен Прохорович, а на кой черт мы эту громадину подпиливаем? — я слегка пнул камень носком ботинка. — Нельзя просто так поднять и поставить? Тот сморщился, как от зубной боли, и проворчал:

— Так, Леха, давай зачетку. Неуд тебе сегодня без права исправления. Я вот удивляюсь, чему вас только столичная Альма Матерь обучает… Я виновато потупился и запыхтел. Попробовал отшутиться:

— А я болел тогда.

— Эх-эх-эх, болезный, — он поджал губы и покачал головой. — Ничего, я тебя вылечу. Давай так: у нашего камешка какой вес? На глаз?

— Думаю, тонн пятьсот, — ляпнул я первое, что пришло в голову и, видимо, попал.

— О, он думает. Это уже положительная динамика, — обратился шеф к кому-то в пустоте. — Пациент не безнадежен. Допустим. И вот эту махину нам с тобой предстоит поставить вертикально и закрепить.

— Ну? — иногда моя сообразительность меня пугает.

— Баранки гну, темнота, — он легонько постучал по моей каске. — Она же водой обмывается по основному замыслу, так?

— Можно ведь на штыри… — попытался я возразить.

— Будут тебе штыри, но их недостаточно. Конструкция ведь века должна простоять. А то вот будет твоя внучка прогуливаться в этих местах со своим ухажером. И тут – хрясь! — он издал губами неприличный звук и ударил кулаком о ладонь. — Кто виноват? Виноваты Семен Прохорович и соучастник его Леха-разгильдяй. Неприятно, согласись?

— Так, а выход какой? — я хоть и догадался, но продолжал играть в «инженера-недоучку».

— О, выход есть всегда, даже если на нем замок висит, — он поднял указательный палец вверх. — Для того мы всю верхушку скалы и обтесываем. Знаешь, что такое «ванька-встанька»?

— Вроде игрушка была такая, — вопрос застал меня врасплох.

— Ага, пластмассовый болванчик с катастрофически смещенным центром тяжести. Его уронить – большая проблема. Он – как мы, русские: сколько нас не лупи – всегда поднимаемся.

— А причем здесь это все – и игрушка, и… и остальное?

— Мы с тобой, Алексей Владимирович, на всякий пожарный случай из скалы нашей такого «встаньку» и сделаем. Определение концентрата помнишь хоть?

Это я помнил. По строительным материалам у меня всегда была твердая четверка. Поэтому отчеканил без запинки:

— Концентрат – это искусственное протовещество, из которого путем введения энергии, получают различные строительные материалы. Энергия меняет межатомные расстояния и выстраивает необходимую структуру вещества. Вот тут он довольно расцвел:

— Молодец, Леха, не зря государственный хлебушек в студенческой столовке за обе щеки уминал. Все правильно. Поэтому мы с тобой верхушку камня срежем, а на ее месте из концентрата вырастим такую же. Во-первых, чуть поменяем настройки и снизим ее плотность, а значит и вес. Конструкция сразу станет устойчивей. А во-вторых, чуток расплескаем шапку по всей поверхности скалы, на манер глазури. Дополнительная прочность горной породе не помешает. Дождь там, выветривание. Понял?

— Понял.

— А раз понял – за дело. И мы стали грызть гранит искусства дальше.

***
Перед обедом мне позвонили. Я почти минуту вылавливал непослушный телефон из комбинезона и чудом успел ответить. Поднеся трубку к уху, услышал встревоженный голос матери:

— Лешенька, ты там куда пропал? — в ее словах звучал упрек. — Отчего трубку не берешь так долго? Я же волнуюсь.

— Привет мам, со мной все в порядке, — собственно, мы разговаривали с ней вчера вечером. — А чего волноваться-то? Я на работе.

— Да, вон по интервизору уже который день страхи разные показывают. Как тут не беспокоиться…

— Это ты про летающие тарелки?

— Ну, и про них тоже. Мне соседка наша, тетя Рая, говорила, что передавали, будто люди исчезать стали. И пропадают там, где эти супницы крутятся.

— Мам, мало ли, что по ящику болтают. Не во все же нужно верить. Им только людей запугивать и рейтинги поднимать. Так что ты за меня не волнуйся.

— А за кого мне тогда волноваться? Отец на диване вон бока отлеживает, зачем за него беспокоиться? — в трубке послышался глубокий вздох. — Ты хоть покушал?

— Да покушал я, покушал, — уверенно соврал я.

— Ты бы звонил чаще, мне спокойней будет.

— Хорошо, мамуль, постараюсь, — надеюсь, хоть это не прозвучало лживо. — Я побегу, ладно? Работать нужно.

— Беги уж, работничек. Смотри там, осторожней. Шеф подождал, пока я спрячу телефон, и поинтересовался:

— Мать?

— Ага.

— Что вы там с ней про летающие тарелки болтали, если не секрет, конечно?

— Да, говорит, слух пошел, будто пришельцы стали людей воровать.

— Эти слухи, Леха, ходят по свету, сколько я себя помню, — Пичугин стал загибать пальцы. — И во времена первого Союза такое было, и после Второго Окончательного воссоединения, и в Первую Северную. Вот тут я возразил:

— Но ведь тогда корабли пришельцев на Красной площади не садились, так или нет?

Мне вспомнилось, как тогда весь Союз буквально встал на уши. Планшетки газет пестрели заголовками «Есть контакт!!!» А какой контакт, когда через двадцать минут после приземления светящийся диск взмыл в небо и моментально скрылся? Да так, что ПВО не удалось отследить направление. Может быть, кольцо военных и толпа зевак испугали стеснительных гостей? Появлялись они и в других странах, но везде с одинаковым результатом.

В общем, вели себя визитеры непонятно и загадочно. Поговаривали, что в этом виноваты наши колонисты. Мол, спугнули инопланетян с насиженных мест базирования на Марсе. Такое мнение подкреплялось найденными там предметами явно неземного происхождения. А теперь пошли слухи о пропавших людях. Где правда, где вымысел – поди разберись. Но шеф отмахнулся, как от назойливой мухи:

— Ай, ты бы лучше голову свою другим забивал. Термехом, например, или сопроматом. А то вот мне скоро на пенсию. На кого ж я, Лешка, Землю оставлю, если у тебя ветер на чердаке гуляет? Вон, слышишь, в ушах посвистывает?

Я уже хотел было огрызнуться, но не успел – в наушнике послышался густой бас Борисыча, нашего сварщика, а по совместительству еще и кашевара:

— Баста, мужики, давайте спускайтесь. Скала – скалой, а обед по расписанию. «Мужики» давно проголодались и особо не спорили.

***
Вода была теплая, парное молоко, даже выходить не хотелось. Я по обыкновению заплыл на середину реки, а шеф осторожно плескался у бережка. Течением его сносило на торчавшую из воды корягу, и он изо всех сил выгребал, чтобы не оцарапаться и не оставить на растопыренных ветках свои плавки.

Минут через пятнадцать, когда силы иссякли, мы выбрались на берег и развалились на песке. До заката оставалась пара часов, а до лагеря было рукой подать – прошел через жидковатый сосновый лесочек, и на месте.

Кто первый вскочил на ноги, не определил бы и фотофиниш. Да и что тут удивительного?! Ведь на умиротворяющем фоне сероватого вечернего неба показался предмет неопределенного цвета и обтекаемой формы. На краткий миг он завис над рекой и рванул в сторону стройплощадки.

Лесок мы миновали минуты за три, давно я так не бегал. Правда, шеф все равно несся впереди меня, откуда только прыть взялась. Подобрались к лагерю со стороны склада и залегли за высоким, густым кустарником. Семен Прохорович показал мне жестом – «лежи, мол, и не двигайся», а сам ужом прополз чуть вперед и осторожно выглянул из укрытия. С минуту он осматривался, затем вернулся задним ходом и взволнованно зашептал:

— Все, Леха, дело – табак. Доигрались… Я-то думал, у нас время будет, а вон как вышло. Поставили камешек, а они сразу приперлись.

— В смысле? — не понял я.

— На коромысле. Потом поймешь. Сейчас надо дело делать. Слушай внимательно! В центре лагеря та самая супница, что по ящику показывали. Всех наших согнали в одно место, так что помощи нам ждать неоткуда. Ты телефон с собой взял? — я помотал головой. — Вот и я оставил в трейлере. Значит, надо добраться до связи и вызвать помощь. Жаль, наши переговорные только и годны, что анекдоты друг дружке травить. Разделимся, так у нас больше шансов, что хоть один доберется. В общем, я налево, ты направо. Все понятно?

«Понятно, но…», — я шептал уже по внутренней связи, наблюдая его быстро удалявшуюся согнутую спину.

И лишь оставшись в одиночестве, я ощутил, как по не успевшему обсохнуть после купания телу побежали капли липкого пота. Даже коленки подкосились, и я, привстав, опять сел на листья и прошлогоднюю хвою. В голове сплетались в причудливые узоры два слова «инопланетяне» и «бред». Нет, так не годится! Соберись, тряпка! Я взял себя в руки и пополз.

Не успел я преодолеть и пятидесяти метров, как в моем динамике раздался хриплый, надрывный шепот Семена Прохоровича: «Алексей! Леха! Я пропал, вычислили, паршивцы! У меня тут блок концентрата. Когда потащат в корабль – возьму с собой. Наши уже все там. Дуй к преобразователю!!!» Тут голос умолк, а в наушниках остался шелест эфира, хлопки и стук, свист и верещание. Прошла долгая секунда…две…пять, и я вновь расслышал шефа. Это был уже не шепот, а отчаянный крик: «Промышленный утеплитель, максимальная плотность, должно хватить…»

Мысли бешено заметались. Преобразователь, это же на другом конце лагеря, ближе к стройке. Допустим, добегу, а дальше что? Импульс энергии, направленный на корабль, возможно, приведет к взрыву. Угробить всю бригаду… нет, не об этом просил Семен Прохорович. А что если…

Решение, вот оно! Созрело! И как раз вовремя. Метрах в десяти мигала турель преобразователя. Должно быть, забыли выключить. Или не успели. Как там говорил шеф? Промышленный утеплитель? Теперь бы вот только вспомнить необходимое количество энергии. В справочники лезть некогда, обстановка не та. Шестнадцать с половиной… Или двадцать?

А на строительной площадке появились двое чужих. Видимо, сведения, которые время от времени всплывали о пришельцах в средствах массовой дезинформации, не все были выдумкой. Во всяком случае, тащили Семена Прохоровича два высоченных «зеленых человечка» с непропорционально огромными головами и длинными верхними конечностями. Без носа и рта, лишь по два немигающих матово-черных глаза, расположенных примерно там же, где и у человека. Шеф не сопротивлялся, пылил по песку заплетающимися ногами и выглядел каким-то неестественно безразличным к происходящему. Лишь просеменив мимо преобразователя, он слегка повернул голову и мельком бросил взгляд на то место, где притаился я. Значит, план в силе. Теперь все зависит от начальства, а я не подведу.

Троица добралась до соусницы. Зеленые принялись затаскивать Семена Прохоровича в корабль, тот безучастно поддавался. Лишь на пороге инопланетной посудины сделал вид, что теряет сознание и распластался на полу. Не знал я, что в нем погибает такой актер! Когда его подняли и потащили дальше, вглубь корабля, на том месте, где он отлеживался, остался серенький, неприметный блок концентрата. Уж не знаю, где шеф его прятал, но свою часть плана выполнил безукоризненно. Теперь – моя очередь.

Действовать требовалось немедленно, ведь вход могли закрыть в любой момент. Стройплощадка опустела. Я, не особо скрываясь, метнулся к турели. На ходу вспомнил необходимое для метаморфозы количество энергии. Наверное, чрезвычайность ситуации подстегнула скрытые механизмы памяти. А может, шесть лет зубрежки дали себя знать. Не важно, главное – результат.

Я быстренько отщелкал необходимую комбинацию тумблеров и клавиш, навел преобразователь на концентрат и выстрелил. Секунду-другую ничего не происходило, а затем блок засветился и…

Когда я поднял голову от земли, все уже закончилось. У входа в корабль возвышалась гора промышленного утеплителя пористого номер четыре. При расширении остатки выдавило через вход, а основная масса заняла все внутренне пространство, бережно обездвижив экипаж корабля и захваченных пленников.

***
Вечерний Днепр ворчал, ворочался с боку на бок, подобно свирепому, но сейчас сытому зверю. Пускай здесь он был не такой, что «редкая птица долетит до середины», истаивал после неблизкой дороги. Все равно движение огромной массы воды завораживало. Мы с шефом развалились у пенящейся кромки и пытались удить рыбу на самодельные, из куска стальной арматуры, удочки. Не клевало, самодельные же поплавки сносило течением, притапливало, но все безрезультатно.

— Я ведь, Алексей свет Владимирович, случайно так вляпался, — слова шефа далеко разносились по воде. — Давно хотел что-нибудь эдакое, восточное, изобразить. Подал заявку в Главк, а мне оттуда ответ: «Отлично, товарищ Пичугин, только работать будешь по нашему проекту». Неслыханное хамство! Естественно, поехал разбираться. А там мне и объяснили, что при изучении характера появления НЛО прослеживается некоторая зависимость. Выдвинули рабочую гипотезу, что определенное расположение предметов в саду камней есть не что иное, как способ общения с инопланетной расой. Что-то вроде плаката с надписью: «Все спокойно, садитесь». И решили попробовать поймать непрошенных гостей, так сказать, на живца. Кто ж мог знать, что все так получится? Тут он чувствительно хлопнул меня по плечу:

— А ты молодец, не подкачал.

— Да ладно, обращайтесь, если что, — нельзя было терять такой подходящий момент, и я спросил о том, что давно меня интересовало. — Можно вопрос тогда, раз я молодец?

— Задавайте, пан студент, — Семен Прохорович благосклонно кивнул.

— Получается, что пришельцы здесь с давних времен ошиваются, так? Ну, если брать в расчет, что сад камней – это некая сигнальная система?

— Выходит так, — второй одобряющий кивок.

— Почему тогда они сейчас прятаться перестали?

— Уверен, что хочешь знать ответ? Я кивнул.

— Они, Лешка, вампиры. Точнее, питаются-то органикой. А пси-поле, создаваемое мыслительной деятельностью людей, для них вроде клубничного штруделя. Видимо, со временем эта штука вызывает зависимость. И чем выше напряженность пси-поля, тем лучше. Своего рода алкоголизм или наркомания. Поэтому они и стали соваться в места большого скопления людей. Похищенных им уже не хватает, море эмоций подавай.

— А это вам кто рассказал? Ну, про вампиризм.

— Нашлись добрые люди в Главке. Да я и сам потом… Помнишь, как они бригаду на борт затаскивали? Борисыч упирался, как мог, пришлось утихомирить. Чужой его ладошкой коснулся, так Борисыча отбросило, будто взрывом. Он кровью истекал, а зеленушные вокруг него толкались, чуть не дрались. Чтобы этих самых эманаций боли глотнуть. Я представил эту картинку:

— Брр, аж противно. Выходит, человечество для них – подножный корм. Дойные коровы?

— Снова твоя правда.

— И что дальше? В смысле, что нам с ними дальше делать…или им с нами?

— Дальше, Алексей, пусть умные головы думают. Хотя мне кажется, все это очень кстати.

— Вы о чем?

— Сейчас инженера эту тарелку по винтику разберут – вот тебе и технология межзвездных перелетов. Тогда про тот же Марс вообще можно забыть – мелко и неинтересно. Эх, Лешка, это же прорыв! Помнишь: «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы»? — он помолчал немного, потом добавил. — Да и к нашим зеленым друзьям наведаться не помешает. Ничего личного – просто визит вежливости, — он как-то хитро, кривенько улыбнулся. — И Борисыча с собой возьмем. Думаю, у него тоже остался неприятный осадочек.

Из реки на нас смотрели первые звезды. Казалось, Днепр взвалил их на свои могучие плечи и тащит дальше, за поворот, в неизвестное. А у меня в голове так же плавно скользили, вились мысли о том, что вот совсем скоро человека также подхватит и понесет бурная звездная река.

Тагир Хажин Заповедник (208) Заповедник специально на конкурс «СССР-2061»

В кабинете подполковника Муратова светились объемограммы собеседников. Генерал развалившийся в кресле и явно нервничавший штатский. Несмотря на представительный и милитаристкий состав участников совещания, речь шла о чем-то совершенно мирном. Лазерная указка скакала по макету, — подполковник с улыбкой делал пояснения.

— Это дом двухэтажный, как видите… это хоз. постройки. Вот здесь спуск к озеру и пляж. Здесь площадка для геоплана. Здесь ангар, баня и конюшня. Все в пределах лимита, товарищ генерал, полностью автономно и экологически чисто.

— Товарищ подполковник, — генерал включил повторную прокрутку объемограммы-макета, — отличный выбор, надо попросить вашу супругу и мне помочь найти такое же местечко, с её то знаниями и опытом.

Объемограмма демонстрировала участок уральской глуши снятый с геоплана. Озеро, песчанный берег, и смонтированный поверх реальной съемки проект усадьбы. — Я с удовольствием все подпишу, но не сегодня…

— Простите!? — подполковник Муратов напрягся. Сегодня он надеялся получить подпись начальника интендантской службы о разрешении на застройку именно этого участка, а также выделении строительного материала и дроидов-строителей. Впереди его ждал заслуженный отдых. В соответствии с законами СССР он имел право на выбор места дальнейшего собственного проживания в качестве советского пенсионера.

— Сейчас вам все объяснят, знакомьтесь, полковник Ртищев начальник кадровой службы отдела безопасности колоний.

— Товарищ Муратов, Идель Фаритович, — начал говорить невысокого роста моложавый штатский, которого и рекомендовали как полковника. — Я понимаю что вы… эээ… ну если вам прямо сейчас… в лоб, сделать предложение… эммм, то вы откажетесь. Вы ветеран индо-пакистанского конфликта, два ранения. Кавалер-орденоносец. Наверно вы уже много лет лелеете мечту стать хозяином именно этой усадьбы.

— С детства, товарищ полковник, это то место где я все летние каникулы проводил. Табун отцовский пас, рыбу ловил, там наверно еще моя землянка не осыпалась.

— Владлен Фридрихович… называйте меня так, — представился «чекист», — прошу вас, давайте поговорим без чинов. Министерство общественной безопасности просит вас продолжить службу на очень ответственном посту, на очень ответственном участке. Вам предлагается генеральская должность, даже не знаю как вам сказать…

— Да что вы суетитесь как проститутка под клиентом, выкладывайте, меня не на весь мозг контузило, думать есть еще чем.

— Мы вам предлагаем службу на южном берегу моря… только море называется Большой Сырт. Это Марс. Должность коменданта пятого купола

— Что? Да вы с ума сошли! Что у вас в кадрах идиоты сидят? Марс!!! Самое место для контуженного подполковника, я уже скоро как полвека доживаю. Моложе не нашлось? Да там же пока только дроиды на поверхности и десяток чокнутых техников-марсиан на орбите.

— Двенадцатого апреля, через полгода, на космоплане «Дежнев» вылетают первые колонисты.

— Вот именно, до первого апреля далеко! Я в курсе, все колонисты молодые супружеские пары не старше тридцати пяти, бездетные! А у меня дети, и я старый!

— Ну не совсем, медкомиссией вы признаны годным, это во-первых, во-вторых, наши кадровики сумели подобрать только троих кандидатов. Но, увы, почти месяц назад, пилот-испытатель, майор Рыкалов погиб при выполнении задания правительства. Четыре дня назад полковник Герд свалился с инсультом. Если вы откажитесь то из-за этого придется отложить вылет всей группы колонистов первой волны, потому что…

— Не смешите мои тапки, в МОБ нет кандидатов!!! Да насколько я знаю у нас в штате более 120 тысяч офицеров! Это же не полет Гагарина когда из всего ВВС СССР, отобрали только дюжину. Двенадцать человек – а не троих! На первый полет в консервной банке с бешенными перегрузками! А тут только три старика.

— Плохой я дипломат, ну думаю что… Ладно смотрите сами, рапорт старшего лейтенанта Тимофея Муратова с просьбой о зачислении его семьи в отряд колонистов…

— Вот паршивец!!!

— Докладная записка академика Анастасии Муратовой о необходимости рассмотрения вопроса о создании экозаповедника «Марс», собственно это инициатива вашей супруги. У отсеявшихся кандидатов, майора Рыкалова и полковника Герда – жены ученые-экологи, это и был основной критерий в отборе кандидатов, правда в отличии от вас они оба были бездетны.

— ААААААгрррррррхххххх…, вот чертовка, и ведь не слова ни полсловечка!!! Кровь казачья! Ну, и кто в моем доме хозяин? Без меня меня женили…

— Осталось только ваше решение, товарищ подполковник. Под вашим командованием, в случае положительного решения, взвод охраны состоящий из добровольцев-десантников с семьями.

— Сколько у меня будет колонистов?

— Ни одного. Пятый купол, двухслойный – он и будет заповедником, вы с подчиненными их семьями и со своей семьей первыми спуститесь на Марс. Ваша задача не обжить купол, вы будете жить между внешней и внутренней оболочкой, а все что внутри, внутри центрального купола, все должно остатся без изменений. Ведь первая же посадка челноков, первые рейсы планетопланов, первый год работы терроморфов, изменят планету-соседку. Мы в ответе перед нашими потомками. Подумайте…

— Я коммунист, — потухшим голосом ответил Идель Фаритович. — Если партия решила что я должен стать марсианским егерем, то мне остаеться только подчиниться…

Монвиж-Монтвид Александр Испытательный срок (212)

— Денис, ты, всё-таки, подумай ещё раз, взвесь всё. Куда ты собрался и, главное, для чего? — Сергей говорил торопливо, как будто боялся не успеть высказать школьному другу то, что собирался сказать до его отлёта. На самом деле он, когда нервничал, говорил так всегда, проглатывая окончания слов и суетливо поглаживая непослушный ёжик волос.

— Я всё обдумал, — жёстко ответил Денис. Он не глядел на товарища, а почему-то вглядывался в каменные плиты под ногами, словно его собеседник находился где-то внизу.

— Но зачем? — Сергей всплеснул руками. — Я просто не понимаю.

— Я должен всё увидеть своими глазами.

— Тебе что, мало информации?

— Да я месяц изучал эту информацию. Готовился. Всё взвешивал. Но когда смотришь со стороны, это одно, а когда находишься там, видишь всё изнутри…

— Неужели тебе на тренингах не было противно?

— Иногда было, — задумчиво отозвался Денис. — Но иногда всё это так завлекает!

— Настолько, чтобы потерять год?

— Может быть… И, вообще, я уже всё давно решил. И хватит меня разубеждать! Мне уже на посадку скоро.

— А ведь на тебя здесь рассчитывали… — Сергей попытался зайти с другой стороны. От волнения и неумения подобрать нужные слова он уже ерошил волосы двумя руками, будто пытаясь отыскать в них недостающие аргументы.

— А, рассчитывали! — Денис досадливо махнул рукой. — Всю жизнь кто-то на меня рассчитывает. В конце концов,один человек – это незаметная статистическая погрешность. Если б я в аварию попал, из окна выпал на меня бы тоже рассчитывали?

— Ну, ты сравнил! Несчастный случай и осознанный выбор!

— Можешь считать, что это был несчастный случай.

— Ну, да. С твоей головой! Ты хоть осознаёшь, что здесь вся твоя жизнь, друзья, родители… — Сергей хотел ещё упомянуть Карину, но в последний момент деликатность взяла верх, и он резко замолчал.

— Вот только не надо про родителей. — Денис уже не мог сохранять показное спокойствие, так шедшее к его могучей фигуре и низкому тембру голоса. Он слегка покраснел и покачивался взад-вперёд на своих длинных, широко расставленных ногах.

— Но ты с ними сегодня говорил?

— А… — Денис снова махнул рукой. — Отец со мной разговаривать не хочет, а мать плачет всё время, как будто похоронила уже. И что ты мне говоришь про друзей!? — Он почти перешёл на крик. — Что-то кроме тебя я здесь никого не вижу!

— Ты же сам настаивал, что твоя поездка – ничего особенного. Не похороны же. И потом, у всех, знаешь, дела. Работа, учёба. Нет времени потакать твоей блажи. А ты хотел бы, чтобы все здесь плакали и ползали на коленках? Ах, Денис, ну, останься, пожалуйста! Не лети! — Сергей уже так размахивал руками, что походил на небольшую мельницу.

— А у тебя, значит, дел нету, — Денис уже взял себя в руки и снова вернулся к спокойному тону. — У вас так всю жизнь: дела, дела… А на себя времени и не остаётся.

— Наверное, потому, что здесь у каждого есть дело, к которому он предназначен, которое доставляет ему радость.

— Неужели ты не понимаешь, что я должен попробовать? Может, я вообще не к этому предназначен.

— Да, пробуй себе на здоровье! Что я тебя всё уговариваю! — Сергей, поняв, что последняя попытка переубедить друга проваливается, даже стал медленнее говорить. — Дай знать, когда долетишь и устроишься.

— Ну, мне пора. Посадку объявили. — Денис медленно обвёл глазами просторный зал, пожал другу руку, легко подхватил увесистый багаж и направился к дверям. Едва его могучая фигура скрылась из виду, из-за колонны вышла девушка.

— Что, уже улетел? — спросила она, положив руку на плечо всё ещё глядящего на дверь Сергея. Её голос звучал почти беззаботно, но, всё же, едва заметно подрагивал, выдавая переживания.

— Карина?! — Сергей подскочил на месте. — Ты опоздала? Погоди, я сейчас узнаю, может быть, его ещё можно вернуть! — Молодой человек снова засуетился, явно собираясь куда-то бежать, а его пулемётную речь теперь едва можно было разобрать. Половину слов приходилось угадывать.

— Не нужно. Я не опоздала. — Карина грустно покачала головой.

— Но тогда почему…

— Я не хотела на него давить. Мы уже обо всём переговорили раньше.

— Но ты могла бы его уговорить!

— Возможно. Но для чего? Чтобы он потом всю жизнь винил меня в том, что не попробовал, не поехал?

— Но это же могло его спасти!

— Спасать надо было когда-то раньше, когда мы все что-то упустили. А теперь… теперь он сделал свой выбор.

— Что ж, посмотрим, каким он вернётся через год!

— Он не вернётся, — почти прошептала девушка.

— Ты думаешь, он ничего не поймёт?!

— Поймёт, но Денис слишком гордый, чтобы признать ошибку. Думаю, это навсегда. — Карина говорила это ровным, но каким-то безжизненным голосом и, казалось, вот-вот готова была разрыдаться.

— Не переживай так, он, конечно, обустроится. Такие головы нужны везде. И мускулы тоже… — Сергей вздохнул. — Вот только проживать он будет чужую жизнь.

— Скорее, бессмысленную, никакую. Делать не то, к чему у тебя призвание, не то, что приносит людям настоящую пользу, а то, за что больше платят, всю жизнь гоняться за деньгами… — Девушка вздрогнула. — И почему это случилось именно с ним? Ведь в наше время это такая редкость. Едут к нам, а не от нас!

— Закрытость нашего общества была когда-то большой ошибкой. — Сергей заговорил непривычно спокойно и рассудительно, уже смирившись с случившимся. Создавалось даже впечатление, будто он отвечает на экзамене или сам читает лекцию. Впрочем, насколько помнила Карина, история испытательного срока была у него когда-то темой то ли реферата, то ли даже курсовой работы. — Так что эта идея обмена, когда каждый молодой человек может прожить год при другом строе, а потом решить, вернуться или остаться, оказалась очень своевременной. Сначала этим правом стремился воспользоваться чуть ли не каждый. И, что удивительно, в первое время больше народу оставалось там, как дети, прельстившиеся красивой обёрткой, за которой нет никакой конфетки.

— А потом вся эта пена схлынула. Знаю-знаю, — кивнула Карина. — Получилось что-то вроде искусственного отбора в обществе. Сюда стремились лучшие, а все эти ловкачи, люди с гнильцой, отправлялись ловить рыбку в мутной воде.

— А за несколько поколений всё более-менее улеглось, и теперь таких желающих всё меньше. Кому охота терять год! А те, кто оттуда приезжают и потом возвращаются, говорят, с трудом потом приспосабливаются к той жизни. Наши же там вообще теряются, если специальные тренинги не пройти. Кто-то до конца не выдерживает, назад просится, кто-то опускается…

— И, всё-таки, думаю, здесь проблема воспитания. Что-то было упущено с Денисом… Ведь он-то не пена, не гниль! — сжав кулаки проговорила девушка.

— Знаю. Может, педагоги недоглядели. — Сергей помолчал. — А, может, просто все люди разные, и кому-то действительно там лучше… ***

— Не понимаю я Джона. Покинуть свободный мир и отправиться в добровольное рабство! Подумать только, жить по плану!

— Я всегда знала, что у него не всё в порядке с головой! Ясно было, что эти его социальные идеи до добра не доведут. Все эти философские книги…

— А помнишь, от какой карьеры он отказался! Видите ли, это не наука! А загребал бы сейчас побольше меня.

— Ещё бы! В другой раз вообще скандал понял. Лекарство, разработанное их фирмой, видите ли, ничуть не эффективней прежних, но гораздо дороже. Рекламщикам тогда здорово поработать пришлось, чтобы нейтрализовать его глупость.

— А, может, таким сумасшедшим только при Советах и место?

— Ох, погодите! Он ещё там наплачется! На коленках назад приползёт.

— А этот новоприбывший, Дэннис, толковый парень. Только странный какой-то. Хорошая зарплата, свой дом, в кредит, конечно, а он ходит мрачнее тучи. Поговаривают, что пить начал.

— Будешь тут странным, когда всё детство прошло при Советах. На свободе нужно освоиться. Ничего, он пообвыкнется, пусть вот сходит к психоаналитику, и с ним всё будет ол-райт!


mmai@yandex.ru

Деркач Максим Александрович Живая игрушка (214)

Автобус по маршруту «Проспект Гагарина – 63 микрорайон» в эти часы как всегда почти пустой. Поэтому сесть на удобные кресла было довольно просто. Хотя мне, девушке, грех жаловаться. Мужчины всегда уступают место. Даже в час пик. Уступают и улыбаются. Бывает сам такой маленький и такая большая сумка. Едет из аэропорта. И все равно уступает. По часу готов стоять, лишь бы девушка сидела. Стоит и улыбается. А возразить попробуй – обидится. Мол, я не мужчина что ли? Да ведь и не возразишь тут.

Но сейчас другая ситуация: уже около десяти, автобус развез всех на работу и теперь неторопливо движется по своему маршруту. Подбирает тех, у кого работа с разъездами связана. Мало таких.

Я и сама не такая. Обычно в это время учусь. Языки учу. Сейчас итальянский. Там, в Италии недавно социалисты победили на выборах. Поздновато, конечно. Особенно для Европы. Но все-таки победили. И теперь нам всем требуются переводчики для развития дипломатических отношений. Особенно итальянцам. Опыт перенимать, так сказать. Studiare.

Но сегодня я отпросилась с занятий. Благо, куратор все понял. Он вообще все понимает. Хороший человек, добрый. Настоящий советский. Это мы его так в шутку называем. А он не обижается. Наш куратор вообще никогда не обижается. И не ругается. Пожурить может. Но ругаться – никогда. Нас, студентов, детьми своими называет.

Уйти мне пришлось из-за Минора. Минор – это мой робот-пес. Мне его родители подарили на десятилетие. С тех пор он со мной всегда был. Играл со мной. И защищал. Правда, на меня не нападали никогда. Но я уверена, случись что – Минор бы защитил. Не потому что был на это запрограммирован. Потому что любил меня. Глупо звучит, я знаю. Родители мне также говорят.

Я всегда считала Минора живым. И до сих пор считаю. Он для меня больше, чем просто робот-пес. Когда мне было весело, он играл со мной. Когда грустно, а пес всегда это чувствовал, он ложился рядом и пытался меня утешить. Своеобразным способом, конечно. Ложился рядом и скулил. Но мне становилось лучше. Я с ним делилась своими мыслями и чувствами, и мне кажется, что Минор меня понимал.

Родители водили меня к школьному психологу. Он сказал, что это нормально. Мол, родители постоянно на работе, друзей у девочки настоящих нет. Да и у кого они есть, в наше то время? Вот психолог и сказал, что я проецирую на него человеческие качества. Я тогда не понимала, что это за странное слово «проецирую». Но родители вроде как успокоились. Тем более что их заверил психолог, что я повзрослею, и это пройдет. Но я взрослела, а это не проходило. Не проходило и все. В итоге родители плюнули на это, и стали принимать как есть. А мне только лучше.

Мы с Минором не разлей вода всегда были. Я его даже в школу пыталась затащить пару раз. Заканчивалось печально, правда. Но со школы я бежала к нему, и он встречал меня еще на улице, махая своим металлическим хвостом. Хвост был поцарапан и потрепан. Да и сам пес был уже очень старой модели. Старой, очень старой. Но я его ни за что не поменяю. Хотя родители предлагали уже тысячу раз. Мне эти новые роботы-животные не нужны. Мне Минор нужен.

Правда, сейчас Минор лежит у меня на коленях совершенно неактивный. Он вообще перестал работать пару дней назад. Но в этом ничего странного нет. С ним такое уже бывало. Наверное, вирус подхватил, либо программу надо обновить. Я в этом не разбираюсь совершенно. Знаю только, что обновление подобрать с каждым разом все труднее и труднее. Модель слишком старая. Уже года четыре таких не выпускают. Поэтому мне и пришлось ехать почти через весь город.

Ехать мне пришлось к Николаю. Он сам меня нашел. Я только разместила просьбу в Сети, как Николай откликнулся. Написал, что он роботоветеринар. И написал, что поможет мне.

И вот я уже добралась до его подъезда. Мне нужен 12 этаж, квартира 132. Николай прямо дома работает. Это редкий случай, конечно. Но Николай инвалид, поэтому ему можно работать дома. Государство дает выбор таким как он. Хочешь – работай дома. А хочешь – на предприятии. Передвигаться инвалиды-колясочники по городу могут свободно. Все для этого есть – и транспорт оборудован, и магазины. И каждый подъезд. Но выбор у тебя все равно есть. И Николай сделал его в пользу дома.

Я позвонила в дверь. Она открылась, и я увидела перед собой молодого светловолосого человека, сидящего в коляске.

— Елика? Это вы? — спросил он. Голос был спокойный и приятный на слух.

— Да, это я. Эээ…Мы с вами договаривались. Вы же Николай, так? — почему неуверенно стала говорить я. Чувствую, что покраснела. Не ожидала.

— Да. Да вы не бойтесь. Я вас не укушу, — на лице Николая появилась улыбка. Он посмотрел на робота-пса, которого я держала в руках, — А это, я так понимаю, Минор.

— Минор, — подтвердила я. И покраснела еще больше.

Николай пригласил меня зайти. Вся его квартира говорила о том, что этот человек увлекается робототехникой. Повсюду увешаны чертежи, на столах лежат микросхемы разной величины. Этакое пристанище технического гения. У Николая даже робот-помощник оказался. Самой современной модели. Он приготовил мне чашечку кофе, и усадил в кресло. Николай тем временем ушел в другую комнату, где у него находилась мастерская.

Пока я ждала, думала, почему же так смутилась при Николае. Наверное, я уже давно не общалась с парнями. Конечно, кроме однокурсников. А с ними и пообщаться можно, только что по поводу занятий. А Николай другой. Я не ожидала, что он таким будет. Думала, мужчина лет сорока. А он молодой. Лет двадцать пять, не больше. И симпатичный. А еще умный. Да и глаза у него добрые. На куратора чем-то похож даже. Настоящий советский. Интересно, что случилось с его ногами?

Робот-помощник в это время принялся за уборку в комнате, и переключил мое внимание на себя. Все-таки как далеко зашел прогресс. Когда я была маленькой, роботы еще только входили в нашу жизнь, а сейчас человечество уже без них не обходиться. Роботы выполняют хирургические операции, добывают ресурсы, управляют транспортом и строят ракеты. Пожалуй, они даже вытеснили людей из многих сфер жизни. Также как роботы-животные вытеснили настоящих домашних животных.

Но мой Минор настоящий. Я вспоминала, что он робот, только когда его надо было зарядить или починить. Ну, или когда об этом мне напоминали родители.

Мысли мои прервал Николай. Он подъехал на своем кресле очень близко. В руках у него был Минор, такой же безжизненный, как и раньше. На лице Николая уже не было той улыбки, с которой он встретил меня сегодня. Он глубоко вздохнул и вытер пот со своего широкого лба. Наверное, работа была не из легких, подумала я в тот момент.

— Елика, мне жаль. У меня вряд ли получится тебя обрадовать, — голос его был по-прежнему спокоен, но от былой веселости не осталось и следа, — Я, все что мог, сделал.

Я даже не сразу поняла, о чем это он. Неужели Николай не смог его починить? Нет, так не может быть. Так не должно быть.

— Я могу его починить, — сказал Николай, будто читая мои мысли, — Но он уже не будет тем Минором, к которому ты так привыкла. Я не понимала о чем он.

— О чем ты?

— Видишь ли, Елика. Минор – робот старой модели. И у него произошло зацикливание.

— Что?

— Ну, как бы тебе объяснить. У старых моделей есть такая проблема. Зацикливание памяти. Новые роботы лишены такой проблемы. А старые… В общем система дает сбой, и операции памяти начинают повторяться многократно, образуя цикл. Я могу только стереть память Минора, м его придется обучать заново. Считай, что у тебя появится новый пес.

Стереть память? Это звучало как приговор. Новый пес? Но я не хочу нового. Я хочу Минора. С его памятью. Она хранит так много событий, которые важны для нас двоих.

— Ты хочешь сказать, что он ничего не будет помнить? Ничего, даже меня?

Николай кивнул головой. Для меня это звучало ужасно. Минор, мой Минор. Как же я хочу, чтобы ты был сейчас со мной. Но вместо этого он лежит в руках Николая, и в голове у него какой-то цикл.

— Постой, Николай. Ты говорил про цикл. Цикл памяти. Что это значит?

— Система считывает все события с самого начала своего появления и до момента поломки. И так бесконечное количество раз.

— То есть Минор видит свое прошлое? Мой вопрос, видимо, поставил Николай в тупик.

— Эээ…ммм…Ну можно и так сказать, — сказал он неуверенно, — Хотя не знаю, это же робот, а не человек.

— Ну ты же сам сказал, что система там что-то зациклила. Значит Минор видит прошлое. Наше прошлое. Ну, я же правильно тебя поняла?

Николай глубоко вздохнул. Нам было сложно понять друг друга. Хотя мы пытались. Пытались понять.

— Знаешь, Елика. Я никогда еще не видел, чтобы кто-то считал своего робота настолько человечным. Это странно. Но это так…Так …Даже не знаю как выразить.

Я молчала. Молчала и смотрела на Николая. Мне хотелось одного: чтобы он мне объяснил, что с моим Минором.

— Я попробую объяснить. Я когда-то где-то слышал одну теорию о человеческой смерти. Мол, люди, когда умирают, видят свою жизнь с самого начала. С момента рождения. Они как будто проживают ее заново. Причем именно проживают, а не просматривают ее. А когда умирают, все начинается снова. Они снова живут своей жизнью. И так бесконечно. То есть смерти как таковой нет. И мы не знаем, живем ли мы сейчас по-настоящему или мы уже раз прожили, и теперь все предрешено и мы ее только проживаем ее в очередной раз. Интересная теория. Хотя маловероятная, наверное. Так вот твой Минор он также проживает свою жизнь. Хотя можно ли так сказать про робота, я не уверен.

Я была в шоке. Со мной ли все это? Очень похоже на сон. Какая-то смерть, какая-то теория. Мой Минор. Зацикливание. Я чувствую, как слеза катится по моей щеке. Минор, как же ты мне сейчас нужен.

— Елика, Елика. Ну что ты, не надо плакать, — Николай опешил от моих слез, — Я сейчас все сделаю, и у тебя опять будет Минор. Будет с тобой. Придется его научить заново многому, но все будет хорошо. Но я уже решила что будет. Что будет с Минором.

— Нет, Николай. Не надо. Минор…Я хочу, чтобы все оставалось, так как есть. Эти воспоминания… Я никогда не смогу забыть. И не хочу, чтобы он забывал. Я буду заряжать его каждый день. Пусть в его голове крутиться этот цикл постоянно. Ведь это, наверное, так здорово.

Я посмотрела на Минора. Он все также безжизненно лежал на руках у Николая. Интересно, какой момент жизни он видит сейчас?

***

Прошел уже месяц со времени моего знакомства с Николаем. Мы гуляли с ним по парку Победы. Эта была уже не первая наша встреча с тех пор. Николай оказался очень добрым и чутким, и не бросил меня, когда мне было плохо. Он всячески старался меня отвлечь: водил на прогулки по городу. Мне нравится гулять с ним. Я никогда вот так ни с кем не гуляла. Вот так вот просто так. Просто ходить и разговаривать обо всем. Оказывается это очень интересно.

Николай милый. Он меня понимает. А еще очень смешной. Правда юмор во многом связан с роботами, и я не все понимаю. Но все равно мне смешно. И я смеюсь. И Николай смеется. У него вообще очень красивая улыбка.

— Ну как там поживает Минор?

— Да все также. А как он может поживать? Стоит на полке, смотрит свои сны.

— Елика, может, когда-нибудь ты его и отпустишь?

— Может…когда-нибудь и отпущу.

С Николаем я чувствую себя в безопасности. Также я чувствовала себя с Минором. Я знаю: что Николай меня защитит. Правда, никто еще не нападал. Но я знаю. Не потому что он так запрограммирован….

— Елика, а хочешь, я подарю тебе нового робота-пса? Ну, или робота-кота, например?

— Нет, не надо. Лучше будь со мной. Просто будь со мной. Не надо никаких роботов. Николай посмотрел мне в глаза, на его ресницах блестели слезинки.

— Буду.

Яскевич Валентин Перед завтра (215)

Гости разошлись. Валентин Альбертович уже подумывал, как бы изобразить приступ или ещё что, но они ушли сами, догадавшись, должно быть, что нельзя чрезмерно утомлять стодвухлетнего старца.

Раб Никита закрыл входную дверь, молча принёс диагност и прицепил присоски на штатные места. Прибор пищал. Через пять минут Раб Никита отцепил датчики и, прошептав: «Всё в порядке, играйте в прятки», ушёл.

Старик, поскуливая, выбрался из кресла-каталки. Он всегда старался побольше ходить, через боль, ломоту, слабость, лень. Прошёлся по комнате, заглянул в зеркало. Внешне Валентин Альбертович выглядел неплохо, даже моложаво, лет на семьдесят от силы. Внутренне он тоже был не старше, ежедневные двухчасовые процедуры позволяли сносно тянуть время.

«Боюсь. Я не трус, но я боюсь. Жуткий Бокс, я загнал в него несколько тысяч дедов, таких же как сам. А теперь трушу уйти за ними. Чего мне, спрашивается, бояться? Я ведь помру в любой момент и так, мне сто два года, страх подумать!»

Он добрёл до стола, заваленного подарками и адресами, взял наугад, начал читать золотые буквы: «Учителю и товарищу…»

Старик вздохнул. Учителем его стали называть давно, но он не припоминал, чтобы кого-нибудь направленно учил. Он работал, у него были коллеги, они вместе делали то, что следовало, к чему они стремились. Он считал, и никогда этого не скрывал, что в большей степени учится у своих молодых сотрудников, чем учит сам. И стеснялся, когда его называли учителем.

Разумеется, он был неправ. Он создал Единую теорию, сам, давно и многие годы пытался её «пробить», но получилось, когда он совсем отчаялся и махнул на всё рукой, сказав: «Не хотите – не надо. Я знаю, мне достаточно.» Тут-то случай и подвернулся.

Заявить о себе оказалось куда проще, чем отстоять Теорию. Валентин Альбертович до сих пор с содроганием вспоминал, как лежал в съёмной квартирке на окраине Москвы, полностью деморализованный и пьяный, и думал: «Да гори вы все синим пламенем с вашей наукой!»

Накал дискуссий с физиками-теоретиками был такой, что однажды, поздним вечером, его подкараулили четверо и принялись убивать. Сбили с ног и пинали с хеканьем твёрдыми ботинками, пытаясь попасть в голову. Опыт хулиганской юности спас его тогда, опыт да волшебное появление патруля, который прекратил безобразие, а одного злоумышленника задержал. Дело получило широкую огласку, оно было гнусным и грязным, злодеи оказались студентами знаменитого вуза, науськанными своим научным руководителем. Историю замяли с огромным трудом, Валентин Альбертович сам приложил немалые к этому усилия.

Благодаря нападению, на его теорию обратили внимание значительные люди и дело потихоньку пошло. За, без малого, 50 лет удалось сделать много. Завершить теорию. Внедрить её в прикладные отрасли. Выучить миллионы исследователей и инженеров. Достичь практической сингулярности технологий.

Готовить Первую Звёздную, пилотируемую. И оснастить Бокс, куда ему предстояло войти завтра, Бокс, в который должны были войти все старики в стране.

Дверь снова отъехала и Раб Никита вкатил столик, неодобрительно глянул на бродящего по комнате старика, и налил в кружку чай.

«Никиту надо бы тоже в Бокс. Чего ему небо коптить в таком виде? Ни жизни нормальной, ни будущего… Правильно киборгов запретили, нехорошая затея была. Да и что хорошего может прийти из Европы? Только убожество какое».

Раб Никита раньше был лётчиком-космонавтом. При посадке на Титан двухместный модуль, который он сам пилотировал, приложило об поверхность. Лётчик был не виноват, потом установили, что произошла флуктуация гравитационного потока.

Никита, для свободы движений ослабивший ремни подвески, при ударе сразу отключился. Второй пилот, проявив чудеса самообладания и мужества, со сломанной в трёх местах рукой, сумел вытащить модуль на орбиту и уже там потерял сознание.

Корабль подобрал модуль и, получив приказ ЦУПа «Немедленное возвращение», ушёл к Земле. Никита окончательно умер, как только лёг на операционный стол в госпитале Байконура. Но это было уже неважно, умелые врачи подключили его к машинам жизнеобеспечения и начали ремонт искорёженного космонавта.

Он получил искусственные печень, сердце, почки, лёгкие и селезёнку, искусственные мышцы, нервы и кости, но киборгом его делали несколько тысяч микропроцессоров в мозгу. Такие операции были запрещены, но для Никиты сделали исключение.

«Потому, что просил за него я, секретно. А президент издал секретный приказ и Никиту вытащили. А потом оказалось, что киборг никому не нужен, потому что все его боятся, и я вынужден был его приютить. И то сказать – сделал шаг, делай второй, я ведь знал, почему киборги запрещены. Потому, что так считает общество – киборги неуправляемы, их следует бояться. А вся конструкция киберстраха основана на двух случаях помешательства машинизированных людей. Но против общества не попрёшь и их запретили.»

Обжившись у старика, Никита потихоньку-полегоньку взял на себя все хозяйственные функции и официально объявил себя рабом, утомившись бесконечными вопросами о своём образе жизни. Старик долго смеялся, но потом согласился играть в эту игру. «Да, киборги, такая мода была, особенно у американцев, как с ума все посходили.

Я знал, что Единая теория счастья никому не принесёт, а вот бедствия весьма вероятны, но удалось избежать в основном, удалось, да.»

Валентин Альбертович хлебнул чаю, и почесал свой длинный нос. Сейчас он вспоминал, как всё было, считая это важным, потому что завтра он войдёт в Бокс и мемуары станут никчёмны.

Его Единая теория была неправдоподобно проста в истоке, но она такой и должна была быть, потому что он докопался таки до исходного закона, на котором всё держится, из которого всё растёт. Эта простота и не вмещелась в привычные к сложной картине мира умы.

Мерцание вызова отвлекло старика. Он шевельнул пальцами, вызвав виртуальный интерфейс связи. Из «облака» на него смотрел ухмыляющийся во весь рот правнук Юрка и его дружок-корешок Петюня, редкостный наглец.

— Дед, — сказал Юрка, — мы всё, на погрузке уже, следующая связь из Гагарина.

— Ну, ты это… — старик засуетился, не зная, что сказать. Надо было как-то напутствовать дерзкое юношество, но как ты напутствуешь тридцатилетнего инженера-механика, летящего на марсовку в Гагарин уже в третий раз? — Не вздумай на продление остаться, а то сам знаешь, без скелета останешься!

— Дед, да никто мне вахту не продлит, запрещено законом, ты что! Это у пионеров было, в первые годы освоения. Марс дался поразительно легко, почти без жертв и героизма, не то, что Луна.

Впрочем, опыт уже был, хороший опыт, были машины, были жилища для поверхности. Были уже нетопливные двигатели на искусственных мышцах, серийные. И была верфь на орбите, где строили корабли любого размера из лунного сырья.

А ещё был Купол Васильева, которым накрывали лунные и марсианские посёлки. Гигантская линза из полимера, выращенная в вакууме. Старик помнил те чудеса инженерной изворотливости, с которыми монтировали эти миллионотонные купола на поверхности спутника, а потом на Марсе.

А ещё он помнил, что академик Васильев был в числе тех четверых студентов, которые его чуть на тот свет не спровадили. И радовался, что спас их от тюрьмы.

— Ну ты там смотри, скафандр не забывай застёгивать и всё такое! А ты, Петька, не сбивай его с толка! — Наконец нашёл, что сказать Валентин Альбертович.

Ну какие общие слова могут между молодью и старостью? Это было будущей проблемой и проблемой серьёзной.

«Всё можно сделать, если делать правильно. Чтобы делать правильно, нужно знать. Чтобы знать, нужно видеть. Но, чтобы видеть, глаз недостаточно, так-то вот.»

Завтра он войдёт в Бокс, а через месяц выйдет из него юнцом, с организмом двадцатилетнего парня и опытом столетнего старца. Сверхсложный аппаратный комплекс очистит его организм от мусора, восстановит ткани, нервы и функции, но сделает их более прочными, надёжными и долговременными.

Эксперимент по омоложению длился больше двадцати лет, через бокс было пропущено более пяти тысяч дряхлых тел, и только два летальных исхода, и те по вине операторов, а не методики.

Боялся Валентин Альбертович не негативного исхода, а того, как отреагирует разум на внезапный возврат телесной мощи. Наблюдения и опросы «подопытных кроликов» не давали однозначной картины.

Но самое важное было не в нём самом, а в том, как быть дальше. В результате процедур организм теоретически был жизнеспособен до пятисот лет, а это коренным образом меняло всю структуру социума. Человек становился долгоживущим, а молодость должна была, по прогнозам, непропорционально удлиниться. Вопрос с избытком людей на планете был, при этом, второстепенным, а на первом месте стояла этическая проблема.

Кто должен получить вторую, а по существу, почти вечную жизнь, ведь не пройдёт и сотни лет, как технологическое бессмертие будет достигнуто для отдельного человека? Если для всех и сразу, то как выстроить очередь, кто будет это решать? Если для избранных, то об этом даже размышлять не хочется.

Как устраивать общество в этих условиях? Что будет, если колонизация Космоса окажется невозможной для человечества?

Валентин Альбертович одно время хотел формально умереть и жить потом, уже с восстановленным организмом, под новым именем, это вполне можно было организовать законным образом. Но потом устыдился и теперь терзался сомнениями.

Зная, что моральный аспект проекта «Обновление» не входит в его компетенцию, на это есть политики, он чувствовал свою безусловную ответственность за возникновение этой проблемы.

Ведь единственным настоящим для него мотивом продвижения и внедрения Единой Теории было именно создание Бокса, как ни стыдно было в этом признаваться даже самому себе. Вот и сейчас, подумав об этом, Валентин Альбертович закряхтел рассерженно, занервничал и, желая успокоиться, вызвал виртуальный интерфейс.

Он вошёл в персональный архив и долго ковырялся в директориях, открывая и закрывая папки, пока не наткнулся на искомый файл, с которого всё и началось. Текст был написан в незапамятные времена, зимой 2012 года, 49 лет назад:

«Гости разошлись. Валентин Альбертович уже подумывал, как бы изобразить приступ или ещё что, но они ушли сами, догадавшись, должно быть, что нельзя чрезмерно утомлять стодвухлетнего старца»…

Великоречин Александр Сообщение с орбиты (217)

Ультразвуковая сирена противным писком прокатилась по помещениям орбитального медицинского госпиталя, отражаясь от стен и шлюзов. Но услышали ее только те, кому по долгу службы было положено ложиться спать, не снимая слуховых модулей. Они проснулись и сонной вереницей поплелись на свои рабочие места. Ультразвуковые будильники могли означать только одно: прибыл челнок с новыми больными, и их без суматохи и лишнего шума нужно оперативно разместить в блоках госпиталя, и обновить базы данных, чтобы получить первичные сведения о больных.

Обычно на этом и заканчивалось, так как большинство госпитализированных оказывалось жертвами кислородного голодания, и им требовался лишь покой и воздух по составу напоминающий земной – далее организм восстанавливался сам, и через несколько недель волонтер был готов к возобновлению работы на Красной Планете.

Были и тяжелые больные. По закону за каждым из таких больных закреплялась персональная сестра, ведь каждая жизнь, даже в многомиллионной стране была на счету. К счастью, среди «новоселов», которых в этот раз было больше, чем обычно, таких оказалось всего двое, и симптомы у них были одинаковые: сильнейшие головные боли, жар и периодические приступы бреда. Поэтому, было решено разместить их недалеко друг от друга и, немного отступив от закона, закрепить за обоими одну сестру – Лену Павленскую. Она как раз только-только вернулась из отпуска с Земли, причем на несколько дней позже положенного, поэтому не согласиться на это она не могла – нужно нагонять по количеству отработанных часов своих коллег. И вроде бы никто не был в обиде.

Несколько дней с момента прибытия новых бедолаг прошли относительно спокойно, без чрезвычайных происшествий. Многие из новичков стали быстро поправляться, залихватски заигрывать с медсестрами, но оставались и те, кто не показывал признаков улучшения состояния. Даже тяжелые больные не тревожили товарища Павленскую во время сна, вели себя вполне прилично. Конечно, изредка браслет на руке Лены слегка заметно вибрировал, и она тут же бежала справиться о том, что же на этот раз нужно больным? Обычно они просили воду, получали её в достаточном количестве и на этом успокаивались.

Но всему хорошему приходит конец, и сладкая жизнь Лены закончилась тогда, когда Лену подняли прямо посреди сна. Вибрация браслета по-подлому звонко отражалась в тишине, и даже если бы она хотела проигнорировать зов пациентов, это бы заметили соседи-коллеги, и тогда от начальства выволочки было бы не избежать. Но, по правде сказать, такого никогда с ней и не случалось.

Она накинула белый халат, неизменный атрибут человека из мира медицины, и по-кошачьи скользнула из своей комнаты в сторону блока больных. Через несколько секунд она была уже у коек своих подопечных.

— Леночка, могу я тебя попросить об одном одолжении? — прохрипел осипшим голосом тот, что был на несколько десятков лет старше.

— Конечно. Это моя основная задача. Что я могу для вас сделать? — с откуда-то взявшимся сочувствием прошептала Валентина заученную ещё в детстве фразу

— Только ты, Лен, не удивляйся. Это может показаться немного странно, но так нужно, понимаешь? Так надо. И нужно, в первую очередь, Союзу. Я сейчас буду говорить, а ты записывай, хорошо?

— Если вам что-то нужно я могу запомнить, это не трудно, говорите

— Нет, мне срочно нужно отправить одно важное письмо, я продиктую, что писать и кому, а ты отправишь, ладно? Не бойся, много времени не займет.

— Это не входит в мои обязанности, но раз уж вы меня подняли, попробую вам помочь. Диктуйте – надменно, тоном директора проговорила она, выуживая из кармана халата небольшой прозрачный кусок пластика, который быстро распознал отпечатки пальцев хозяйки и включился, засветившись приятным светло-голубым светом. Это был Карманный Медицинский Помощник, в народе – КМП.

Больной прищурился, буркнул что-то вроде «спасибо, Ленок», отвернулся к стенке и захрапел.

Не то чтобы от неожиданности, а скорее от подобной наглости Лена чуть не выронила КМП на пол. Это надо так обнаглеть, чтобы разбудить посреди ночи сестру без надобности, попросить её о помощи, добиться согласия и захрапеть?

«Надо с утра будет написать на него рапорт, в их волонтерский отряд, пусть это неподобающее советскому человеку поведение оценят там, авось и на Землю депортируют со всеми вытекающими», — пронеслось в голове у нее. Но, справившись со злостью, и обидой, она по-военному развернулась на каблуках и быстрым шагом направилась к выходу из блока больных.

Но стоило ей открыть шлюз блока, как ее окрикнул слабый, осипший голос. Лена ничего не разобрала из того, что сказал голос, но вновь взбурлившая обида заставила её вернуться к койкам больных. Тот, что постарше так и храпел на боку, а младший больной, полусидя в кровати, отвернулся к иссиня-черному окну иллюминатора, и что-то бормотал себе под нос.

Лена позвала его в голос, не боясь разбудить спящего хама, но тот не откликнулся, и никак не отреагировал на её присутствие. Всё понятно – очередной приступ бреда. «Опять работать посреди ночи приходится, зато этот уж точно ничего не выкинет», — пробубнила Лена, давя возродившуюся злость и обиду у себя внутри.

Заготовленные комплексные инъекции томились в серебристом шкафчике, над койками больных. Открыв шкафчик своей биометрической картой, Лена извлекла оттуда инъектор. Через несколько секунд игла инъектора оказалась около шеи больного, но прежде чем тонкие сестринские пальцы успели привести механизм в действие, в запястье товарища Павленской вцепились ледяные, холодные пальцы больного, отстраняя инъектор от своей шеи. Лена проглотила крик, но мгновенно гримаса ужаса исказила её изящные черты лица.

Не успело сердце вернуться к нормальному ритму, как больной, без рывков, плавно, словно робот, повернулся к Лене и обратил на неё свой бесконечно пустой взгляд, не выражающий никаких эмоций. Такой пугающий взгляд Лена видела только у трупов, когда только ещё проходила практику в медицинском. Но этот был живой, он двигался, дышал, но иных признаков жизни, казалось, не вовсе подавал.

— Сестра, запиши сообщение, — слабым, осипшим голосом прошипел больной.

— Ч-что, ч-что вы сказали? — начиная приходить в себя, прошептала Лена.

— Пиши, пиши. Это важно. Важно для судьбы Союза. Больше не спрашивай – пиши

Голос больного подействовал удивительно успокаивающе, словно гипноз. Лена мгновенно пришла в себя, достала КМП из кармана, и приготовилась писать.

— Пожалуйста, диктуйте, — сказала сестра и не узнала свой голос, он тоже звучал немного осипшим.

— Записывай дословно, без вопросов. Марс – покинутая зона. Жизнь ушла. Нужно тепло. Нужен кислород. Попытки вернуть Марс – остановить. Противник идёт ближе к Солнцу. Отозвать волонтеров. Отозвать…, - больной закашлялся, но, прокашлявшись, продолжил, теперь глаза его наполнились болью, говорить ему было трудно, — Отозвать инженерные и медицинские части. Красная Планета остывает. Все. Большее не пиши, подпишись моим именем и своим, потом отправь это в Комитет по Освоению Марса, и опиши по-своему, медицинскими словечками все, что со мной происходило, дальше тебе поможет мой товарищ.

— Чем поможет?

— С чем не знаю, но помощь тебе понадобится, увидишь. А пока прости, мне нужно отдохнуть, уколи мне инъекцию и отправляйся к себе. Спасибо тебе за всё, — больной улыбнулся сквозь боль, кажется, даже подмигнул сестре, отвернулся к стенке и захрапел в унисон со своим соседом.

Лена была спокойна, но руки отчего-то тряслись. Предчувствия были ужасные. С дрожью в руках, непонятно зачем, она приставила инъектор в шее больного, и сделала ему комплексную инъекцию, а потом ноги сами понесли её в её блок, отдыхать и переваривать случившееся.

Утром Лену разбудили без помощи ультразвука и вибраций, а просто растолкали руками. Она хотела огрызнуться за подобную наглость и нарушение ее личного пространства, но заведующий её отделением, Гаврила Сергеевич, первым разразился криками.

— Павленская, вы что себе позволяете? Почему вы спите! Вы не знаете, что произошло?

Лена не понимала ровным счетом ничего. Она всегда была немного заторможена с утра, и ей требовалось много времени, чтобы разойтись, но в этот раз Гаврила Сергеевич словно окатил её из ледяного душа:

— Павленская! Ваш подопечный, больной волонтер Нестеренко скончался! Просыпайтесь, будем оформлять документы! Срочно! Это ж надо, всю статистику нам испортила… — удаляясь из блока безалаберной сестры Павленской, разговаривая уже сам с собой, бормотал Гаврила Сергеевич.

Лена быстро пришла в себя, собралась, и выпорхнула из своего блока. Остановившись на полдороги, она вспомнила, что нужно отправить послание и, достав светящийся голубизной КМП, отправила набранный ночью текст на адрес Комитета по освоению Марса.

Дальше последовала череда не совсем приятных событий. После оформления скончавшегося волонтера, несколько дней пролетело спокойно, будто ничего и не было. Но затем к орбитальному госпиталю пришвартовался челнок медицинской комиссии земли и провел полнейшую, доскональную проверку. После, составив несколько актов и выявив лишь незначительные нарушения, они собрались отправляться обратно на Землю. Но, прежде чем челнок комиссии взял курс на Землю, из земного комитета медицинских работников пришло сообщение с требованием выслать им товарища Елену Павленскую для проведения расследования, и разъяснений обстоятельств.

Скопировав себе медицинскую карту больного, сестра покорно подчинилась и вскоре предстала перед членами комитета – людьми в Союзе крайне уважаемыми, и оттого немного напыщенными и резкими. Как обычно и происходит на подобных собраниях, сперва на неё вылили много грязи, раскритиковав её безалаберность и неспособность поддерживать больных в жизнеспособном состоянии. Потом дали слово самой Лене, она пробовала защищаться, показывала историю состояний больного, доказывала правильность своих действий, но это ни к чему не привело. В результате, до выяснения обстоятельств, ей назначили область привязки – географическую зону, которую она не может покидать ни под каким предлогом. За нарушение границы этой зоны она могла лишиться всего, что имела: работы, имущества и чистого уголовного профайла.

Дни даже в такой достаточно свободной форме заключения тянулись как жевательная резинка. Да и область привязки ей назначили не лучшую: ни одного интеллигентного человека вокруг, не с кем было говорить. КМП тоже отобрали, а взамен выдали продукт прогресса времен её деда – планшетный компьютер с чудаковатым логотипом в виде надкушенного яблока. Он был очень большим, и не умел почти ничего. Поэтому Лена всё свое время просто читала книги – на это её компьютера хватало.

Но даже самая долгоиграющая жевательная резинка когда-то кончается, и спустя время, долгое по ощущениям Лены время, её вызвали в Комитет по Освоению Марса, и временно разрешили покинуть установленную область привязки. Хоть какое-то разнообразие.

В назначенный день Лена предстала перед Комиссией. У нее не было ничего, чтобы защищаться от нападок уважаемых членов комитета: медицинская карта осталась на отнятом КМП, свидетелей у неё не было. Было только отправленное письмо. Это была её последняя надежда на чудесное освобождение. За халатность в отношении волонтера ей могли грозить очень неприятные санкции. Волонтеры были на вес золота. И не удивительно: если бы у Лены были бесплатные рабочие, трудящиеся на опаснейших работах за идею, она бы тоже берегла их, как зеницу ока.

Три удара по графину с водой звонко разлетелись по полупустому залу заседаний – слушание по делу смерти волонтера началось, и глава комиссии, имени которого Лена не знала, выступил первым:

— Уважаемые товарищи, моё выступление будет коротким. Мы собрались здесь, чтобы обсудить недавно случившийся инцидент на орбитальном медицинском госпитале. После череды обстоятельств, трактуемых, как халатность медсестры, был найден мертвым волонтер Нестеренко А.М. Но не это главное. Сестрой Павленской, которая находится ныне в зале, было отправлено письмо, подписанное именами товарища Нестеренко и многоуважаемой медицинской сестры Павленской. Письмо, сразу скажем крайне странного содержания. У каждого из вас, в компьютерном помощнике есть копия – можете ознакомиться. Главная идея письма, записанного, видимо, со слов больного, состоит в том, что кампания по освоению Марса должна быть свернута. Так, товарищ Павленская?

— Я записывала со слов больного дословно, поэтому достоверно о содержании его мысли судить не могу. Но позволю себе с вами согласиться, что содержание этого послания именно такое, — серьезно и с чувством достоинства парировала Лена.

— Именно. Смерть больного, причем смерть странная – это единственное подтверждение того, что наша кампания на Марсе опасна. Но бесполезна ли она? Стоит ли нам её прекращать? Многое уже сделано, и человечество уже в нескольких шагах от освоения новой планеты. Вот так вот взять и перечеркнуть все усилия, основываясь только лишь на этом письме? Сказать гражданам, что их усилия были напрасны? Кто что думает по этому поводу?

Полупустой зал заседаний загудел, как рой шершней, когда все, кто в нем был, ввязались в нерегламентированный спор друг с другом о том, нужно ли принимать какие-то меры, и даже беспомощные удары по графину с водой тонули в этом гуле, оставаясь незамеченными. Спор с каждой секундой разгорался все сильнее, и, казалось, не будь члены комитета людьми столь грузными и неповоротливыми, он перерос бы в драку. Лена с ужасом наблюдала за тем, в какой суматохе рождается истина, и прочие решения комитета.

Гул господствовал уже несколько десятков минут. И ничто уже не могло его остановить, кроме чуда. И оно случилось. В дверном проеме появился высокий статный мужчина, облаченный в парадную форму космических волонтеров.

Гул стих в считанныесекунды, и один из членов комитета, скрипящим голосом спросил:

— А вы кто такой, собственно будете, товарищ? Вы… Вы как здесь оказались?

Фигура незнакомца отвечала отчетливо и громко:

— Разрешите представиться. Волонтер кампании по освоению Марса, 742 кластера, Селиванов Григорий Маркович. Я прибыл в комитет без приглашения, прошу меня простить, важной с целью реабилитировать эту милейшую девушку в глазах общественности, и убедить членов уважаемого комитета в нецелесообразности дальнейшего продолжения кампании по освоению Марса. Прошу выделить мне немного времени на выступление.

Комитет был вновь готов загудеть, но председатель одернул их, громко постучав по графину.

— Прошу вас, товарищ, Селиванов, попробуйте внести ясность в это дело. Хватит ли Вам пяти минут? — с почтением проговорил председатель

— Благодарю, этого будет вполне достаточно. Я начну.

Лена узнала его. Фамилия ей показалась знакомой сразу, но форма и подобная выправка сбивала её с толку. Сейчас перед ней и другими членами заседания будет выступать тот самый хам, сосед того волонтера, из-за которого у Лены и начались все эти неприятности. Осознав все это, Лена обратила внимание на Селиванова, который уже давно начал свою речь:

— Таким образом, нам с Нестеренко было поручено продвигаться южнее, в следующий квадрат с целью разведки. Мы пошли не одни, но мы вышли на несколько часов ранее. Следом за нами вышло ещё две группы. Через несколько километров пути, наши навигационные модули дали сбой, и мы потеряли свои координаты. Было решено продолжать разведывательную операцию. Спустя 2–3 километра, по моей оценке, я стал задыхаться. Я подумал, что респиратор вышел из строя и попросил товарища заменить его. Но это не помогло. Я продолжал задыхаться. Мы испробовали все наши запасные респираторы, но, ни один не давал мне дышать нормально. Дальше рассказываю со слов товарища. Он оставил меня, активировав маяк экстренной помощи, а сам продолжил намеченный путь. По его словам, вскоре он увидел холм на горизонте. Приблизившись, он нашел там сооружение построенное землянами. Внутри он обнаружил носитель информации, и не преминул просмотреть содержимое. Там был журнал космических сил Соединенных Штатов Америки, описывающий деятельность их базы. Этот носитель при мне, я готов предоставить его вам для проверки достоверности. Скажу лишь, что он подтверждает письмо написанное сестрой Павленской, по словам Нестеренко. Далее Нестеренко вернулся на свою базу, но сразу попал в полевой госпиталь. У него обнаружилась высочайшая температура. После мы попали в орбитальный госпиталь. Дальнейшую историю вы знаете. Итогом моего выступления будет ходатайство о прекращении Марсианской компании. Советский Союз считал себя передовой страной, но оказалось, что он повторяет чужие ошибки. Судьба страны зависит от того, признаем ли мы свою ошибку достойно, или же продолжим работать на Марсе, зная, что ничего, кроме признания мы этим не добьемся. Принимая решение, помните, что впервые Союз умер как раз из-за того, что власть работала не на результат, а на показ. Второй смерти моей любимой страны. Я не допущу. На этом попрошу разрешить мне, и сестре Павленской удалиться. В принятии решения мы вам не сможем помочь. Надеюсь на вашу смелость и благоразумие.

После этих слов, поклонившись, Селиванов подошел к Павленской, взял её за руку и вывел из зала заседаний в полной тишине. Только стук каблуков отдавался эхом в ушах членов комитета…

Лена была поражена и крайне удивлена подобным поворотом событий. Она была уже спокойна за свою судьбу, и за судьбу Союза, ведь с таким убедительным оратором невозможно спорить! Но всё же, её мучил один вопрос, который мог привнести немного ясности и умиротворения в ту череду событий, невольной участницей которых она стала.

— Товарищ Селиванов, разрешите задать один вопрос? — с плохо скрываемым волнением спросила Лена.

— Всё что угодно, сестричка

— А почему вы тогда не продиктовали мне сообщение? Почему отвернулись и уснули? Я, между прочим, сочла это за хамство.

Селиванов снисходительно улыбнулся и, смеясь лишь самыми уголками, рта ответил:

— Ты меня прости, Ленок, но тогда мне просто очень хотелось спать…

Aerys Что и требовалось доказать (219)

Вычислитель Вероятностей был ограниченно разумным. Его создатели не путешествовали в космосе: оставаясь в замкнутой самообеспечивающейся техносреде, они накапливали и обрабатывали информацию о био- и ноосферах далеких миров.

Третья планета системы была обитаема. Значительная волновая и двигательная активность отмечалась на её спутнике, следующем – четвертом по порядковому номеру небесном теле, и в поясе астероидов. На второй планете упорядоченно излучали только два крупных объекта.

Ника задумчиво свистнула в усилитель шлема. Звуковые вибрации передались породе, от неё – роботу, который подбежал, забавно переставляя суставчатые ноги.

Молекулярным щупом она взяла последнюю пробу и просмотрела данные анализатора. Пора возвращаться. Ионный душ, тренажеры, бассейн. Пообщаться с родителями. Оранжерея. Мама обязательно спросит об экспериментах с растениями. Сутки на поверхности кончились. Целую неделю можно работать дистанционно, из модуля.

Коллектив, милые лица: насмешливая Алдона, обстоятельный Майк, Владислав, Ю, Беллочка, Кирилл, Георгий. И мрачноватый Степан с угольно- черными глазами.

Между ними ничего не было кроме профессиональных товарищеских отношений, даже самого легкого флирта. И всё же с каждым днем всё более томительно и жутко балансировать на этой грани. Он никогда не выражал интереса большего чем вежливое дружеское участие. Нужно ли дать ему понять, можно ли? Что будет, если Степан откажется? Сможет она быть рядом по-прежнему, проектировать вместе – или надо будет переводиться в другую группу? В такой ответственный момент имеет ли она, советский инженер, право рисковать реализацией Проекта ради личных эмоций?

Вычислитель считывал и регистрировал огромные массивы данных, от анализа горных пород до генного сканирования животных. Двигаясь по оси времени, запечатленного в кристаллах и митохондриях, он делал периодические скачки в развилках бифуркаций и катастроф, просматривая возможности; надолго замирал в узлах и решетках схождения, расплетая многомерную стохастическую геометрию сопряженных пространств. Пронизав вихревую матрицу наквозь, он вышел в точку возврата.

Только третья планета системы была обитаема. На спутнике не просматривалось никакой активности, излучали лишь орбитальные станции.

— Я тебе говорю, что не могу, пока он там стоит! — Майя яростно стряхнула пепел в пустое блюдце. — Поезжай домой, завтра допишем.

— Столько времени убили на ерунду. Зачем ты его звала, если не хочешь видеть?

— Никто никого не звал. Он прилип как банный лист, я ляпнула только чтоб отвязяться. Думала, протрезвеет и забудет.

— Ага, забудет. Сколько он ждет? Час, полтора? Настойчивый. И что с тобой случится если ты выйдешь и поздороваешься? Он укусит? Сделает замечание? Отхлещет цветами?

— Не отстанет. Видишь, намеков не понимает, и вообще зануда. На фиг он мне сдался? Живет в общежитии.

Веер возможностей был свит в пульсирующую прямую. Точка схождения сияла почти невыносимо – в ней сплелись все нити текущей реальности. Редчайшая по красоте комбинация встретилась Вычислителю впервые. Для бесстрастного фиксирующего аппарата переживание было сравнимо с религиозным экстазом или восторгом творчества.

Рыжая девушка вытерла чашки и повесила истрепанное полотенце на спинку стула.

— Дождь пошел, я и не слышала. Ты что? Он до сих пор стоит?!.. Знаешь, подруга, этой черты я в тебе раньше не замечала.

— Его никто не держит.

— Мальчик ничего плохого ещё не сделал. Зачем издеваться?

— Троллейбус подошел. Сейчас уедет домой.

— Вот и я заодно уеду. В свою общагу. Может, я тебе тоже по социальному положению не подхожу?

— При чем здесь ты? Женя, постой! Ты что, обиделась? Я боюсь, понимаешь!

— Чего?

— Не знаю. Он на самом деле очень талантливый физик. Симпатичный, поёт, рисует. Зачем я ему?!

Мгновенье стыло в двух парах зрачков, пока внезапно Майя не вылетела из квартиры, хлопнув обитой дерматином с гвоздиками дверью, сбежала по лестнице и пронеслась через сквер, что-то неразборчиво крича и встряхивая сразу намокшими черными кудрями. В ста метрах от неё, удаляясь, заворачивал за угол троллейбус.

За пренебрежительно малый временной интервал будущее фигуранта было просчитано.

В ближайшие 20 лет с вероятностью 58 процентов она спивалась, 21 – эмигрировала, становилась домохозяйкой, два раза – либеральной журналисткой, однажды женой нового русского, проводящей время в придирках к официантам и косметологам.

Единственный шанс, отвергнутый выбор горел так ярко, что все силовые линии сходились к нему. Газовые факелы Венеры, сияющие прожекторы звездолетов, светящиеся ограждения марсианских строительных площадок.

В невесомости жидкого гелия Ника закрыла глаза. Нужно было набраться смелости для этого вызова. Переливы нейросетевого ответа застали её врасплох, и несколько секунд она боролась с непонятными самой первобытным ужасом и желанием отключиться. Сейчас или никогда, ты сделаешь это! Она передала предложение, и замерла в неизвестности. Колебание, твердое решение, согласие – и на плечи спустилась радуга разворачивающихся переживаний, сюжетов, размышлений и сожалений. Ника в радостной спешке распахнула все блоки кроме последнего, выпуская на волю собственный опыт, воспоминания и замыслы вперемешку с фантазиями.

Её доверие не было обмануто. Это было… как никогда. Это было Слияние с большой буквы! Время остановилось для двоих, делящихся сокровенным.

Вычислитель Вероятностей просто не мог отбросить элегантнейшее из решений задачи. Позволить существу без понимания, без логических причин разрушить эту совершенную конфигурацию событий!

Вычислитель не вмешивался. Он принял решение закольцевать время и подождать. Еще не исключен вариант, в котором фигурант вытянет у судьбы тот самый жребий. Они же разумны, в конце концов.

— Ага, забудет. Сколько он ждет? Час, полтора? Настойчивый. И что с тобой случится если ты выйдешь и поздороваешься? Он укусит? Сделает замечание? Отхлещет цветами?

— Не отстанет. Видишь, намеков не понимает, и вообще зануда. На фиг он мне сдался?

— Трусиха! Иди! Я кому сказала, выходи, не прячься! Майка… ну где твои глаза? Про мозги говорить не буду, с ними неважно. Отличный парень. Любит тебя. Подумай, может это судьба? Давай, тащи его кофе пить!

— Я не могу.

— Майка! Поссоримся!

Мгновение стыло в двух парах зрачков, пока уголок губ черноволосой девушки не пополз кверху в предательской смущенной улыбке.

— Учти, я замуж не собираюсь, и не командуй. Кофе налью, и будет с него.

— Горе моё! Топай!

— Причесаться дай, подождет еще пять минут.

— Да уж, нелегко ему придется…

Плазменный сгусток ушел в стратосферу.

Ника пришла в себя, покачиваясь на пружинистой серебряной линзе, с чувством блаженного детского изумления и тихой благодарности… кому? Неужели ей сказочно повезло, и две их личности дополняют друг друга без единого зазора? Там будет видно. Завтра Степан возвращается из маршрута, впереди настоящая встреча. Столько предстоит узнать в реале прикосновениями, глазами! И может быть, придет день, когда она снимет последний барьер… Надо спросить у бабушки… Почему у бабушки? Странные ассоциации…

На дальнем краю сознания тоненько прозвенело напоминание. Да, родители. Они сами не вызывают, не хотят беспокоить после дежурства. Дед на Якутском космодроме, отец в Москве, бабушка в Крыму, мама восстанавливает Большой Барьерный риф. Она-то прилетит, как только дождется ротации в их квоте биотехнологов. Папе пока нечего делать на Марсе, он юрист, бывший председатель комиссии, разрабатывавшей Законы о Чести и Достоинстве… Со старшими тоже надо поговорить.

Конечно, мы не поклоняемся вождям или знаменитостям, равенство и братство – не пустые слова, но люди они, скажем уж точно, заслуженные. И странные, да. Этого не отнимешь. Не до такой степени странные как половина того поколения, что всюду лезет со своими традиционными ценностями, не гнушается морального давления, и даже физического насилия, нет. И всё же. Дед вечно твердит, что без жены пропал бы. Это он, создатель двигателя Д, благодаря которому мы вышли – пока в ближнюю солнечную систему, а в перспективе и… Бабушка Майя обычно молчит, вертя между пальцев символическую палочку – до сих пор не отвыкла от сигарет. Но у неё прорвалось однажды: «Если б не Андрей, я не знаю, что со мной было бы». Смешно. Не могут вслух признаться в самодостаточности, цепляются друг за друга. Типично для прежнего воспитания.

Может, иначе и не вынесли бы всего, что выпало им на долю, бывшим советским людям. (Никто не говорит вслух, что по собственной вине, но ведь это правда?) Как голодали после развала Страны, бегали от бандитов, торговали на улице. Униженные, битые, ломаные, дождались относительного благоденствия, у деда работа какая-никакая пошла. Но главное открытие он сделал в самые черные годы. Бабка говорила: не бросай! И выкинула фортель, когда дети подросли – вместо долгожданной буржуазной идиллии пошла в коммунисты. Стала идеологом объединенных левых сил, аресты, подполье, и – честная победа на парламентских выборах. Дед им Нобелевскую премию перечислил, привлек внимание. И – пошло. Выкарабкались, наконец, рука об руку с китайскими, американскими и европейскими товарищами из тупика последнего кризиса капитализма!

До торжества во всемирном масштабе, ясно, еще далеко! Есть Гоа и Гернси, там олигархи живут. И те, кто добровольно соглашается прислуживать за деньги. Есть амиши, анархические коммуны, арабский халифат (девушки из их марсианского сектора поляризованным щитком лицо закрывают), африканская зона бедствия… Молодежь со всего мира там проходит гуманитарный призыв, на год – два. Никин класс поехал почти всем составом после экзаменов. Мамины родители, Филип и Сьюзен, в эфиопской глуши с дореволюционных еще времен лечат. Кроме них швейцарские эпидемиологи были, Красный Крест, аргентинские агрономы, колумбийские маоисты, и даже сын англорусского «миллиардера», наследник как раньше они назывались. Экзотика!


Оглавление

  • Волынец Олег Экскурсия (174)
  • Сергей Толстой
  •   За звезды (037)
  •   Новый человек.(130)
  •   Старик жив (192) (окончание, начало- «037 За звезды» – «130 Новый человек»)
  • Смовжик Ян Мыслители (194)
  • Матюхин Александр Дедушка летит на Марс (195)
  •   1
  •   2
  •   3
  • Сёма Шаг в вечность (199)
  • Сказка для Светы (200)
  • Владимир Новиков На живца (206)
  • Тагир Хажин Заповедник (208) Заповедник специально на конкурс «СССР-2061»
  • Монвиж-Монтвид Александр Испытательный срок (212)
  • Деркач Максим Александрович Живая игрушка (214)
  • Яскевич Валентин Перед завтра (215)
  • Великоречин Александр Сообщение с орбиты (217)
  • Aerys Что и требовалось доказать (219)