Земля Ханаанская. Родина иудаизма и христианства [Айзек Азимов] (fb2) читать онлайн

 

Артуру Кларку,

первому в научной фантастике,

второму в науке, по договору Парк авеню

Глава 1. ДО АВРААМА

Плодородный полумесяц

В Западной Азии в государстве Ирак есть две реки, что текут с гор Турции в Персидский залив. Это реки Тигр и Евфрат, земли вокруг них и меж­ду ними особенно хороши для земледелия. Это пло­дородная территория с мягким климатом, дождли­выми зимами и засушливым летом. Плодородие ее особенно примечательно тем, что северо-восточнее расположены суровые горы Ирана, а юго-западнее раскинулась безводная Аравийская пустыня.

Благодатная полоса тянется от Персидского залива на северо-запад вдоль рек к границам Тур­ции, затем на запад через юго-восток Турции и север Сирии, а потом поворачивает на юг вдоль Средиземноморского побережья, захватывая не только сирийский берег, но и Ливан, север Изра­иля и западную часть Иордании.

Эта область, протянувшаяся от Персидского за­лива до центра Израиля, имеет форму большого полумесяца. Американский историк Джеймс Генри Брэстед назвал ее Плодородным полумесяцем, и ныне это название широко используется.

К югу от западного рога Плодородного полуме­сяца расположен сухой и бесплодный клочок суши — Синайский полуостров, ставший связую­щим звеном между Азией и Африкой. Непосред­ственно к западу от Синайского полуострова про­текает Нил, берущий свое начало на востоке Центральной Африки, и несет свои воды на север к Средиземному морю. По берегам самого северно­го отрезка реки есть другая пригодная для сельско­го хозяйства полоса земли, со всех сторон окружен­ная пустыней. Иногда историки включают долину Нила в состав Плодородного полумесяца, но обыч­но ее рассматривают как обособленную часть.

Самый важный для человечества факт, связан­ный с Плодородным полумесяцем и долиной Нила, — это то, что, насколько нам известно, там зародилась цивилизация. Там или вблизи тех мест начало развиваться сельское хозяйство, гон­чарное дело, впервые были приручены животные, построены первые города и изобретена первая письменность.

Там впервые отдельные города объединились в большие области, управляемые центральной властью даже на самых окраинах их территорий. Около 2800 г. до н. э. вдоль низовьев Тигра и Евфрата вовсю бурлила шумерская цивилизация, а на берегах Нила в это же время процветала цивилизация египетская. Из обеих в итоге сфор­мировались крупные империи.

Двум этим цивилизациям повезло в том, что они располагались далеко друг от друга и пото­му не могли враждовать. В течение двух тысяч лет со времени формирования этих цивилизаций между ними не было прямых военных столкнове­ний. Однако, преодолевая расстояние, они торго­вали друг с другом, и это помогало обеим.

Ну а как обстояли дела на отрезке плодород­ной земли между Шумером и Египтом? Что происходило в западной половине Плодородного по­лумесяца? Она меньше восточной половины и не так плодородна; она меньше по площади и доли­ны Нила и тоже менее плодородна. Тем не менее на заре цивилизации западная половина Плодо­родного полумесяца была столь же развитой, как и остальные его области.

Но она находилась посередине. Изоляция ни­когда не приносила мира. Цивилизации Тигра — Евфрата всегда тяготели к западу в надежде обес­печить себе господство в Средиземноморье, а циви­лизация Египта так же упорно стремилась на север.

Оказавшееся посередине Средиземноморское побережье не смогло превратиться в империю. Оно оставалось скоплением городов-государств и слабых малочисленных народов. На протяжении всей своей истории оно находилось под властью соседних империй, за исключением краткого пе­риода около 1000 г. до н. э.

Большинство исторических трудов уделяет ос­новное внимание гигантским империям, их вели­ким победам и поражениям. Малые города и на­роды, которые никогда не формируют империи и не представляют угрозы в войнах, обычно опус­кают. Поэтому западную часть Плодородного по­лумесяца всегда рассматривают в связи с различ­ными империями, хозяйничавшими там в тот или иной исторический период.

 

 И все-таки западная оконечность Плодородно­го полумесяца, несмотря на свою малость, дала современной западной цивилизации больше, чем все могущественные империи долины Нила и Тиг­ра — Евфрата. Достаточно упомянуть два факта: именно с той полоски земли, что окаймляет Вос­точное Средиземноморье, пришел современный алфавит. Именно там получила свое развитие религия, которая в различных формах доминирует ныне в Европе, в обеих Америках, в Западной Азии и Северной Африке.

Уже только за эти два достижения западная часть Плодородного полумесяца заслуживает от­дельной исторической книги, описывающей собы­тия, происходившие на этом маленьком, по чрез­вычайно важном кусочке земли.

Удобно было бы дать всей этой области какое-то название, поскольку, если повторять без конца «западная часть Плодородного полумесяца», то получится длинно и громоздко. В наше время ни одно государство не занимает всю эту область в целом, она поделена между Сирией, Ливаном, Из­раилем и Иорданией, так что ни одно из современных названий мы ей дать не можем. И в прошлом эту область делили между собой различные госу­дарства — Моав, Эдом, Аммон, Иуда, Арам и пр.

В древние времена, по крайней мере для части этой территории, использовалось одно название — Ханаан. Это название знакомо современным лю­дям, живущим на Западе, потому что оно упомина­ется в Библии. Посему для удобства мы и будем далее именовать полосу Средиземноморского побе­режья, образующую западную оконечность Плодо­родного полумесяца, землей Ханаанской.

Новый каменный век

Сельское хозяйство привязывает человека к земле. Пока люди охотились на диких животных или собирали плоды дикорастущих деревьев, они могли свободно странствовать. Фактически, хоте­ли они того или нет, им приходилось постоянно перемещаться в поисках пищи. Но, начав культивировать растения, люди уже не стремились уйти с насиженных мест, ведь за ними надо было сле­дить, ухаживать, собирать урожай.

В целях безопасности земледельцы предпочита­ли держаться вместе и строить жилища в таком месте, которое легче защищать. Так появились го­рода. Среди тех древнейших городов был Иерихон.

Иерихон находится в долине реки Иордан, которая течет по земле Ханаана на юг, милях в пятидесяти от побережья, и впадает в Мертвое море. Местность эта в общем-то непривлекатель­на. Иордан — короткая и извилистая река, не подходящая для судоходства, и течет он по доли­не с очень жарким и влажным климатом, распо­ложенной ниже уровня моря. Мертвое море пред­ставляет собой озеро с чрезвычайно соленой водой, потому в нем нет ничего живого. Тем не менее место, где был основан Иерихон, имело свои преимущества.

Город расположен на низком холме, что облег­чает его защиту. (Врагам пришлось бы метать камни или копья вверх, тогда как обороняющие­ся бросали бы их вниз, так что сила тяжести была бы на стороне защитников.) Кроме того, водонос­ные горизонты на территории Иерихона залегали достаточно высоко, поэтому источники воды были неисчерпаемы. В засушливых землях наличие ис­точников или родников является решающим фак­тором, поскольку без воды невозможно оборо­няться, без воды нет земледелия, нет пастбищ для скота.

Древнейшие следы человеческого поселения в Иерихоне датированы 7800 г. до н. э. Сначала там, видимо, не было ничего кроме маленьких хижин, из которых и состоял город, но со време­нем появились более прочные жилища. К 7000 г. до н. э. город уже окружала мощная каменная стена, огородившая площадь в десять акров и имевшая по крайней мере одну башню высотой тридцать футов, оттуда караульный сразу же мог заметить приближавшегося врага.

Около трех тысячелетий Иерихон просуще­ствовал в каменном веке, когда камень был един­ственным материалом для изготовления прочных орудий труда и оружия. На самом деле в то вре­мя занимались обработкой кремня, поскольку это твердый камень, он легко расщепляется на от­дельные с острыми краями пластины, пригодные для использования.

Но то был период, когда коренные перемены в жизни человечества происходили быстрее, чем прежде. Появление земледелия объединило лю­дей и способствовало увеличению численности на­селения. А там, где больше народу и больше об­щения между людьми, возникало и больше идей, которые осуществлялись на практике. Эти пере­мены положили начало тому, что называют но­вым каменным веком, или неолитом. (Слово «неолит» по-гречески означает «новый камень».) Изменения, происшедшие с появлением земледе­лия, были столь значительны, что этот период принято называть неолитической революцией.

Например, понадобились емкости для достав­ки зерна с полей в города. В сложенных ковши­ком ладонях много не унесешь, а шкуры живот­ных, хотя в них и больше помещалось, имели неподходящую форму, и пользоваться ими было трудно. Более быстрый и простой способ изготов­ления емкостей напрашивался сам собой. Из сплетенных стеблей тростника получалась легкая, прочная и воздухопроницаемая тара. Короче, были изобретены корзины.

Зерно, плоды, мелкие камни в корзине держать можно, а воду нет. Одним из способов сделать кор­зины водонепроницаемыми стало обмазывание их влажной глиной. Когда вода испарялась, мелкие частицы глины слипались, и покрытая глиной кор­зина не протекала^[1].

Когда от обмазанной корзины отваливались кусочки глины, она начинала протекать. Почи­нить ее, конечно, было нетрудно, но со временем придумали кое-что получше. Возможно, открытие это было сделано, когда какая-то корзина случай­но оказалась очень близко от огня. Оказалось, что от нагревания глина затвердела.

Потом, должно быть, кому-то пришло в голо­ву обойтись вообще без корзины. Допустим, кус­ку глины придали форму корзины и дали затвер­деть на огне. В результате появился горшок, он наверняка был тяжелее корзины, зато намного прочнее, а вдобавок не пропускал воду и не бо­ялся огня.

Затвердевшая глина, или керамика, из кото­рой и делали горшки, была своего рода искус­ственным камнем. Можно было бы вырезать гор­шки и из камня, но это чрезвычайно трудоемкая работа. За то время, пока вырезаешь каменный горшок, можно придать форму и твердость сот­ням кусков глины. Когда придумали способы, как достигать достаточно высоких температур, внешнюю поверхность глины стали делать блес­тящей и гладкой. Краски и узоры превратили горшки в произведения искусства, что удовлет­воряло страсть человека к красивому и полез­ному.

С использованием гончарного круга, горизон­тально вращающегося с комом глины посередине, формовка стала еще проще. Вращение круга вы­тягивает глину в стороны, гончар прикосновени­ем руки может придать ей округлость, сделать изделие маленьким, широким и плоским, или высоким и тонким, или любой более сложной формы.

Такие новшества, как плетение корзин и гон­чарное дело, оказывались в эпоху неолита столь же важными для выбора образа жизни людей, как и земледелие. Например, горшок из обо­жженной глины можно было ставить прямо на огонь. Если наполнить его водой, ее можно на­греть до кипения, и горшок не треснет. А это оз­начало, что появился новый способ приготовле­ния еды — не жарить ее, а варить.

Неолитическая революция не происходила по­всюду одновременно. Лишь несколько ареалов на планете переживали ее начало в 7000 г. до н. э., тогда как большая часть человечества оставалась на различных стадиях палеолита (раннего камен­ного века), некоторые племена — чуть ли не до настоящего времени. Ханаан, однако, был, мож­но сказать, впереди многих.

Другим замечательным изобретением той эпо­хи стало ткачество. Вместо грубых стеблей тро­стника, использовавшихся для плетения корзин, начали сплетать такие тонкие волокна, как во­лоски овечьей шерсти или нити, получаемые из волокнистых растений. В результате получался не толстый и жесткий материал, из которого делали корзины, а очень тонкая и мягкая ма­терия, ею можно было прикрыть тело. Переход от шкур к тканям означал, что одежда стала легче и удобнее. Поскольку ткани пропускают воздух и легко стираются, люди становятся чи­ще, а это, возможно, значило, что они станови­лись здоровее.

К 5000 г. до н. э. Иерихон был достаточно большим поселением, состоявшим из отдельных домов, в каждом по нескольку помещений, полы чаще из более надежного материала, чем просто утрамбованная земля. Возможно, к тому времени в Ханаане были и другие города.

Должно быть, Ханаан процветал не только по­тому, что это был достаточно плодородный зем­ледельческий район, но еще и потому, что зани­мал центральное положение. (В таком положении есть свои преимущества и свои недостатки.) По­стоянно совершенствовавшаяся цивилизация в междуречье Тигра и Евфрата производила пред­меты, которые не изготовляли в долине Нила, и наоборот. Ханаан мог получать подобные изделия с обеих сторон и служить центром обмена. Север­нее, на полуострове Малая Азия, существовали страны, которые также поставляли предметы для торговли.

Естественно, народ Ханаана изо всех сил ста­рался отдавать товар по таким ценам, чтобы полу­чить хорошую прибыль для себя. Другими слова­ми, люди становились торговцами. Само название «Ханаан», возможно, произошло от слова, озна­чавшего в языке этого древнего народа «торговец».

Торговцы, как правило, процветают, и, более того, их культура обычно выше. Пользуясь изде­лиями различных культур, они могли выбирать и извлекать из этого пользу. Это особенно верно в отношении Ханаана, который сильно преуспел в неолитическую эпоху.

Бронзовый век

Одним видом товара, явно попавшего в Ханаан извне, был металл. Большинство металлов являют­ся сплавами, и лишь немногие встречаются в при­роде — самородки меди, серебра, золота, изред­ка — в местах падения метеоритов, — куски железа. Золото было красивым, но очень редким металлом, к тому же слишком мягким, чтобы ис­пользовать его для чего-либо, кроме украшений. Серебро тоже ненамного лучше и далеко не так красиво. Железо оказалось слишком твердым и сложным для тех способов обработки, которые су­ществовали в эпоху неолита. А вот медь обладала меньшей температурой плавления, из нее можно было выковать острие для копья, и в то же время достаточной твердостью, чтобы копье это могло служить какое-то время, пока не затупится (после чего его опять можно было заострить).

И наряду с камнем люди начали использовать куски кованой меди. Такие культуры переживали век, называемый халколитом (от греческих слов «медь» и «камень»). Халколит начинается в тех областях, где можно найти самородную медь. Чем больше само­родков, тем раньше начинается эта эпоха.

Мы не знаем точно, где и когда впервые стали использовать медь, но есть свидетельства, что впер­вые она появилась на Синайском полуострове и, возможно, еще в 4500 г. до н. э. Во всяком случае, представители племен халколитической культуры пришли в Ханаан вскоре после 4000 г. до н. э.

Их следы впервые обнаружили при раскопках на участке под названием Телеилат-эль-Гассуль, к востоку от реки Иордан и примерно в девяти милях юго-восточнее Иерихона. Поэтому людей эпохи халколита называют гассулианцами.

Гассулианцы, очевидно, были сосредоточены в Южном Ханаане, и раскопки производились на участках возле Беер-Шевы — самого южного из крупных городов Ханаана. Там-то и были обна­ружены следы производства изделий из меди.

Каким-то образом люди узнали, что некоторые камни голубого цвета, если их сильно нагреть — вероятно, вокруг них жгли древесный уголь, — выделяют медь. Среди пепла потом находили красновато-коричневые куски металла, и со временем кто-то связал одно с другим. Такие камни — на самом деле это была медная руда — встречались гораздо чаще, чем самородки, так что запасы меди постепенно увеличивались.

Из некоторых видов руды извлекалась красно­ватая и не слишком твердая медь, из других — в основном почти желтая и хрупкая или же крас­новатая, но довольно твердая. Один вид меди оказался особенно хорош для оружия и орудий труда, потому что был необычно твердым и дол­гое время сохранял острую кромку. Со временем обнаружили причину этого явления. Руды, из ко­торых получали такую медь, были смешанными и содержали как медь, так и другой металл — олово. Когда получалась медь с добавкой некото­рого количества олова, то их сплав — бронза — обладал лучшими качествами, чем каждый из этих металлов в отдельности.

Со временем люди научились отыскивать оло­вянную руду и добавляли ее по мере необходимос­ти к медной перед нагреванием. Бронза вошла в обиход, и в течение двух тысяч лет ее использова­ли для изготовления орудий труда и оружия, пред­почитая любому другому материалу. Этот период известен как бронзовый век. Он начался около 3100 г. до н. э. и сразу же охватил Ханаан. (Рас­пространение бронзы происходило очень медленно. Западная Европа, например, вступила в бронзовый век не ранее 2000 г. до н. э.)

Бронзовый век привел к ожесточенным вой­нам. Оружие из бронзы было более эффективным, чем каменное, и понадобились новые спосо­бы защиты от него, более надежные. С началом бронзового века по всему Ханаану вокруг городов стали возводить стены все более и более сложной конструкции. Каждый город брал под свою защи­ту как можно больше окрестных возделанных зе­мель и охранял их границы. Город, который считает себя независимым субъектом и имеет соб­ственное, пусть небольшое, но войско, является городом-государством. К 2500 г. до н. э. Ханаан, переживавший бронзовый век, представлял собой конгломерат подобных городов-государств.

В этот период цивилизации Египта и Шумера достигли более высокого уровня развития. В Шумере приблизительно к 3100 г. до н. э. разви­лось искусство письменности, своего рода азбука из рисунков, в ней определенные значки обозна­чали определенные слова или понятия. Идею письменности вскоре подхватили египтяне и при­думали собственный шрифт.

Поскольку культура Шумера и Египта совер­шенствовалась, то они производили больше раз­нообразных соблазнительных предметов и готовы были продавать их в обмен на то, чего не было на родине. Ханаан — как постоялый двор на пол­пути — процветал вовсю.

Некоторые из больших ханаанских городов за­нимали теперь площадь от двадцати пяти до пя­тидесяти акров. Для защиты города Мегиддо по­строили стену толщиной двадцать пять футов. Некоторые из ханаанских городов того времени стояли на берегу моря, что способствовало их благополучию.

Водные пути для торговли намного удобнее, чем сухопутные. Суша неровная, сильно пересе­чена, и тащить по ней груз тяжко и долго. Для сухопутной торговли надо было прокладывать дороги, а для этого выбирать достаточно ровные участки поверхности. Да и на них, чтобы спра­виться с трением, надо использовать колесные транспортные средства и тягловых животных.

А вот водная поверхность плоская, «без уха­бов». Деревянные плоты поплывут по ней даже с тяжелым грузом. Первые реки, которые стали использовать с этой целью, были Нил и Евфрат, их течение несло груженые плоты вниз к устью. Подниматься по течению труднее, хотя справить­ся с этим можно с помощью парусов, если ветер дует в нужном направлении, а если нет, то на вес­лах. Различного рода суда, большие, с загнутым носом, оказались более эффективными, чем плос­кие плоты, они могли перевозить больше груза, не подвергаясь опасности затонуть, и на них лег­че было идти по ветру или на веслах.

Для судоходства существовала одна опас­ность — внезапно разразившаяся буря. Дождь и ветер могли разрушить даже самые крепкие суда. Но на этих реках шанс попасть в бурю не очень велик. На Евфрате они бывают нечасто, а на Ниле практически никогда. Во всяком случае, если и случалась какая-либо неприятность, речное судно могло сразу же направиться к ближайшему берегу.

Другое дело в открытом море, таком, как Сре­диземное. Там бушуют штормы гораздо более жестокие, чем на реках, а волны работают, как стенобитные орудия. Суда, предназначенные для мореплавания, должны иметь более продуманную конструкцию, поскольку они подвергались боль­шему риску. Неудивительно, что морские походы начались гораздо позднее речных, а когда суда наконец вышли в море, то предусмотрительно старались держаться ближе к берегу.

Тем не менее искушение выйти в открытое море тоже было велико. Египет, например, использовал в качестве строительного материала большое ко­личество древесины, но леса были сведены еще в 3000 г. до н. э. А в горных областях Ханаана рос­ли прекрасные кедры. Их стволы были необыкно­венно высокими и прямыми и могли служить ко­лоннами для поддержки крыш. Египтяне умели вырезать такие колонны из камня, но дерево-то намного легче, дешевле, с ним проще работать.

Как же доставить эти кедры в Египет? Мож­но было протащить их через весь Ханаан и Си­найский полуостров, но с громадными трудностя­ми. Намного легче доставить их в какое-нибудь подходящее место на ханаанском побережье, по­грузить на корабль и отправить морем, под пару­сом или на веслах, в Египет, к устью Нила.

Таким подходящим местом оказался город Библ^[2]. Расположенный на Средиземноморском побережье в 170 милях к северу от Иерихона, Библ, предположительно, был заложен как город чуть ли не за 4500 лет до н. э. Он не такой древ­ний, как Иерихон, но в истории случались пери­оды, когда участок земли, на котором стоял Иерихон, был необитаем. Чего не скажешь о Библе, и некоторые историки предполагают, что Библ является древнейшим постоянно населен­ным городом на Земле.

Библ был ближайшим морским портом к тем лесам, где росли кедры. Доставленную в Библ древесину можно было погрузить на корабли и перевезти к устью Нила — 250 миль на юго-запад, но, поскольку корабли старательно держа­лись береговой линии, их путь составлял более 400 миль.

Обратно эти суда шли не пустыми. Кедры ме­няли на египетские товары, которые везли в Библ и там продавали. Одним из них являлся тростник, росший на берегах Нила. Этот трост­ник срезали и удаляли из середины длинного стебля волокнистую сердцевину. Полоски серд­цевины складывали продольной стороной друг к другу, затем следующую порцию сердцевины клали на них поперек. Продольные и попереч­ные слои чередовались. Полученные пласты вы­мачивали в воде, спрессовывали, а затем суши­ли на солнце. В результате получался тонкий, гладкий лист, на нем было легко писать. Так в Древнем мире появился дешевый удобный пис­чий материал, который позднее греки назвали папирусом.

Так как письменность распространялась по всему Древнему миру, то спрос на папирус, естественно, продолжал расти. В более поздние века Библ стал таким крупным центром торговли папирусом, что греки начали называть папирус «библосом», а текст, написанный на длинном свитке папируса, — «библионом». Форма множе­ственного числа этого слова, обозначавшая собра­ние таких свитков, — «библиа», отсюда наше слово «Библия».

Хананеев, водивших свои хрупкие, жавшиеся к берегу суда между Ханааном и Египтом, иног­да уносило штормом далеко от побережья. Воз­можно, что, если им удавалось выжить, они шли к ближайшим островам. Двумя большими остро­вами в Восточном Средиземноморье, до которых они могли добраться, были известные ныне как Кипр и Крит. Кипр находится в 100 милях запад­нее Библа, а Крит — в 530 милях.

На Кипре есть явные следы ханаанского вли­яния с древнего периода. Попав на него однаж­ды, они поняли, что это подходящее место для повторных визитов, поскольку остров был богат медной рудой, от которой зависело существование в бронзовом веке. На самом деле медь (по-гречес­ки — «киприос»), видимо, получила свое назва­ние от Кипра (по-гречески — «Кипрос»).

Что касается Крита, то у греков в гораздо бо­лее поздний исторический период существовал миф о том, как был заселен Крит. В нем говори­лось, что их верховный бог Зевс влюбился в ца­ревну из города на ханаанском побережье. Он превратился в белого быка и заманил царевну сесть себе на спину. С девушкой на спине он бро­сился в море и поплыл на Крит, который и засе­лили потомки этой пары. Звали царевну Евро­пой, и так, согласно мифу, получила свое имя часть суши Европа. Возможно, этот миф отража­ет смутные воспоминания о том, что ханаанские купцы, прибывавшие на Крит, способствовали развитию цивилизации на острове. Первый обра­зец письма, обнаруженный на Крите, пока не рас­шифрован, но похоже, записи сделаны на языке, родственном ханаанскому.

В любом случае к 3000 г. до н. э. бронзовый век начал распространяться на Крит как из Егип­та, так и из Ханаана, и этот остров стал местом возникновения самой ранней европейской цивили­зации. Он превратился в страну торговцев и впос­ледствии соперничал с Ханааном за контроль над морскими путями.

Вторжение

Торговля, казалось бы, мирное занятие, вы­годное каждому. Так оно и есть, если каждый до­вольствуется своей честно заработанной долей. Но каждого ли удовлетворяет доля, полученная по справедливости? Да и вообще, что это такое — получать по справедливости? Торгующий город покупает и продает. Покупает как можно дешев­ле, а продает как можно дороже, поскольку раз­ница и есть его доход. И город считает это справедливым, ведь он берет на себя ответственность за доставку грузов и риск потерь между покуп­кой и продажей.

Однако те, кто ведет дела с этим городом, могут почувствовать себя обманутыми. Им кажется, что они слишком мало получают за то, что производят, и платят слишком много за то, в чем нуждаются. И у стран, где живут производители, возникает со­блазн захватить торговый город, чтобы самим за­няться куплей-продажей и получать доход.

Около 2615 г. до н. э. Египет превратился в сильную державу, которую мы называем Древ­ним царством. Помимо всего прочего, он обладал большой военной мощью. У него была хорошо экипированная армия, способная преодолеть рас­стояние между долиной Нила и ханаанскими го­родами.

По-видимому, Египет посылал свои войска на север, и во времена Древнего царства Ханаан нахо­дился под египетским влиянием. Это означало, что ханаанские города должны были платить дань Египту. Естественно, это возмущало ханаанские города. Как только они чувствовали себя сильны­ми или считали, что Египет ослаб, то, видимо, от­казывались платить дань. В таком случае Египет, наверное, пытался их наказать. Если ханаанская оценка ситуации оказывалась верна, на какое-то время города освобождались. Если же они ошиба­лись, Египет мог напасть на них и увеличить раз­мер дани. Первое известное нам упоминание о по­добной ситуации относится примерно к 2300 г. до н. э., когда пик расцвета Древнего царства уже миновал и в Египте правил Пиопи I.

В царствование Пиопи I против народа Ханаа­на (или обитателей песков, как называли их егип­тяне того времени, потому что те жили далеко от Нила) была послана экспедиция под командовани­ем египетского военачальника Уни. На могиле Уни сохранилась надпись, которая рассказывает о вели­ком ратном подвиге в его жизни. Часть египетской армии пришла в Ханаан по суше, другую достави­ли морем. Добиравшиеся морем, естественно, ока­зались там быстрее и высадились на мысе Нос Ан­тилопы. Возможно, это было у горы Кармель, которая находится на берегу примерно в ста милях южнее Библа и выдается в море в форме, похожей на нос антилопы. Египетская армия разрушала все на своем пути и вернулась домой со всеми сокровищами, какие смогла только унести, и наверняка правители городов пообещали, что отныне безро­потно будут платить дань.

Но ханаанским городам приходилось беспоко­иться не только из-за нашествий египтян. Были еще и дикие племена за пределами Плодородно­го полумесяца. Они всегда представляли опас­ность, потому что в городах имелось много того, что они с радостью бы забрали себе.

Плодородный полумесяц как бы окаймляет громадный Аравийский полуостров. За исключе­нием некоторых прибрежных районов, это в ос­новном засушливый, пустынный регион, неспо­собный обеспечить средства к существованию многочисленного населения. Когда его население увеличивается, кому-то приходится голодать или покидать родные места.

Так, примерно в 4000 г. до н. э. с юга в Ха­наан пришли гассулианцы. Затем около 3000 г. до и. э. другой народ, который позднее греки на­звали финикийцами, захватил прибрежные горо­да Ханаана. Несколько больше мы знаем о более позднем вторжении. Незадолго до 2000 г. до н. э. с Аравийского полуострова хлынула еще одна группа племен, эти племена шли к отрогам Пло­дородного полумесяца с запада и с востока. Ви­димо, это было самое массовое переселение наро­дов из всех, что происходили до того. Для жителей долины Тигра — Евфрата эти дикие за­воеватели шли с запада, их называли амурру — «люди с запада». Нам привычнее их библейское название — амореи.

Амореи постепенно захватили большую часть Плодородного полумесяца. На востоке они поло­жили конец шумерской культуре, на западе за­хватили Ханаан. Когда в древних библейских книгах говорится о жителях земли Ханаанской, то имеются в виду эти самые амореи.

Люди из Аравии говорили на языках, близких к той языковой группе, которую мы называем семитской^[3]. Народы, говорящие на семитских языках, иногда для краткости называют семита­ми. Амореи были семитами, и язык, на котором они говорили, был древней формой языка, изве­стного нам как древнееврейский.

К тому времени Древнее царство в Египте пре­кратило свое существование, и страна распалась на враждующие части. Египет не мог защитить Ханаан от вторжения амореев, и там наступил мрачный период, в течение которого были раз­граблены и разрушены многие города.

Однако в итоге амореи осели на захваченных землях (что обычно для диких завоевателей) и поняли, что, дав центрам цивилизации возмож­ность нормально существовать и взимая с них дань в разумных пределах, можно иметь гораздо больше, чем просто грабить их и оставлять за со­бой руины, где ничего не будет производиться и нечем будет торговать.

Города Ханаана медленно оживали, но теперь они находились под властью амореев, посколь­ку имена царей, которые встречаются в уцелев­ших документах после 2000 г. до н. э., явно се­митские.

Глава 2. ПОСЛЕ АВРААМА

Авраам

Народ, который около восьми столетий после вторжения амореев доминировал в Ханаане, сохра­нил легенды о своих предках, пришедших в Хана­ан в те времена. В них говорилось о прародителе по имени Аврам (позднее Авраам), родившемся в шу­мерском городе Ур и странствовавшем по всему Плодородному полумесяцу, пока он не пришел в Ханаан. В Ханаане он заключил завет (то есть до­говор, имевший силу закона) с Богом, по которо­му в обмен на поклонение ему Бог даровал весь Ханаан потомкам Авраама. Эта история записана в Библии, в главах 12 — 15 Книги Бытия.

Те, кто считал себя потомками Авраама, вери­ли этому и рассматривали этот рассказ как дару­ющий им законные права на Ханаан.

В накопленных позднее рассказах и легендах про Авраама и его прямых потомков Исаака и Иакова упоминались несколько древних ханаан­ских городов. Это были, если перечислять с се­вера на юг: Сихем, Вефиль, Салем, Хеврон и Беер-Шева.

Сихем находится в тридцати милях к северо-западу от Иерихона в долине шириной не более ста ярдов между двумя горами. Через не­го проходят дороги от реки Иордан к морю и из Южного Ханаана на север. Это обеспечива­ло Сихему преимущества в торговле и процве­тание. Даже после политического и экономиче­ского упадка он остался важным религиозным центром.

Из пяти упомянутых городов Салем, видимо, был наименее важным. Он находился в тридцати милях южнее Сихема и заметен был тем, что, подобно Иерихону (который находился в пятнад­цати милях восточнее), стоял на холме с неисся­каемыми запасами воды. Поэтому защищать его было легко, и придет время, когда, изменив свое название на Иерусалим, он станет самым важным городом в регионе и в конце концов одним из са­мых знаменитых в мире.

Библейская повесть о странствиях Авраама рассказывает, как во время голода в Ханаане он пришел в Египет. Его пребывание в Египте в це­лом не было приятным, чего, наверное, и следо­вало ожидать, поскольку вряд ли египтяне питали особо дружеские чувства к аморейским захватчикам, покончившим с выгодной для Егип­та оккупацией Ханаана.

Однако Египет, в который пришел Авраам (видимо, около 1900 г. до н. э.), был мирным и процветающим, так как смута, последовавшая за упадком Древнего царства, закончилась. Под вла­стью новых правителей Египет снова объединил­ся в государство, его принято называть Средним царством. Это произошло где-то в 1990 г. до н. э., вскоре после того как амореи вторглись на Пло­дородный полумесяц.

Странно, что, захватив Плодородный полуме­сяц, они не напали на Египет. Может быть, они собирались это сделать и их передовые отряды даже дошли до дельты Нила. (История Авраамова похода в Египет могла сложиться из смутных воспоминаний об этих событиях.) Удержать пе­редовые отряды от вторжения могло только одно — образовавшиеся на территории Плодород­ного полумесяца аморейские царства воевали друг с другом.

Междуречье Тигра и Евфрата было местом возникновения великих империй, и величайшая из них была создана около 2300 г. до н. э. Саргоном Аккадским, царем семитского парода, по­селившегося в Шумерии за несколько столетий до вторжения амореев. Поздние предания утвержда­ли, что его царство простиралось за северную дугу Плодородного полумесяца и достигало Сре­диземного моря.

Однако после аморейского вторжения область Тигра и Евфрата распалась на отдельные неза­висимые районы, воевавшие друг с другом и, как правило, не представлявшие опасности ни для кого за пределами Междуречья. Правда, время от времени некоторые из них объединялись, что­бы совершить какой-нибудь выгодный набег.

В четырнадцатой главе Книги Бытия есть рас­сказ о таком набеге, происшедшем, видимо, око­ло 1900 г. до н. э. Участники этого набега вихрем пронеслись по территории Плодородного полуме­сяца и устремились на юг восточнее реки Иордан, чтобы захватить наиболее слабые и незащищен­ные аморейские царства, сформировавшиеся на территории Ханаана. На востоке перед захватчи­ками лежали пять «городов равнины», и самыми крупными были Содом и Гоморра. Очевидно, эти города занимали обширный регион вокруг южной оконечности Мертвого моря.

Мертвое море, в которое впадает Иордан, име­ет около 47 миль в длину и не более 10 миль в ширину. Его площадь составляет 370 квадратных миль, то есть чуть больше площади всех пяти районов Ныо-Йорка. Поверхность воды находит­ся на 1286 футов ниже уровня моря, поэтому его берега являются самой низкой областью суши в мире. Несмотря на это, оно довольно глубоко, в некоторых местах до 1310 футов.

Мертвое море не сообщается с океаном, так что соли, приносимые в него Иорданом, не вымы­ваются, а лишь накапливаются. Сейчас воды Мертвого моря содержат от 23 до 25% растворен­ных в них солей. В нем нет каких-либо форм жизни, и берега его необитаемы. Однако в брон­зовом веке здешний климат мог быть лучше, чем сейчас, и в Библии явно высоко оценивается пло­дородие этих земель в древние времена.

Стоявшие на этой равнине города были захва­чены и разграблены, и далее в Библии описано, каким образом Авраам спас своего племянника Лота, попавшего в плен к захватчикам. Города эти физически не сохранились, поскольку в гла­ве девятнадцатой Книги Бытия рассказывается, как огонь с небес сошел и разрушил их. Возмож­но, землетрясение, или извержение вулкана, или даже крупный метеорит вызвали небольшое осе­дание почвы, и воды Мертвого моря хлынули на юг. (Южная часть Мертвого довольно мелкая по сравнению с северной.) Это могло вызвать также ухудшение климата в тех местах.

Обрушившиеся на Ханаан несчастья — набег с востока и природные катаклизмы, что бы это ни было, — позволили Египту вновь утвердить свое господство на этой территории после двухвеково­го перерыва, вызванного вторжением амореев.

Около 1850 г. до н. э. Среднее царство достигло своего расцвета, и египетский фараон Сенусерт III смог послать в Ханаан армию, которая дошла на севере до Сихема.

Колесница

К этому времени, однако, амореи все самое худшее уже совершили, и цивилизация воспряла. Один из аморейских правителей — Хаммурапи сделал своей столицей ничем до тех пор не при­мечательный город Вавилон и создал самую впе­чатляющую империю из всех, которые когда-либо видела Азия до того. В 1700 г. до н. э. вся об­ласть между Тигром и Евфратом оказалась под его властью и достигла нового пика культурного расцвета, а Вавилон стал мировой столицей, и это положение ему суждено было занимать в течение следующих четырнадцати столетий.

Но беда грозила из-за гор, окаймляющих Пло­дородный полумесяц с севера. Варварские пле­мена Центральной Азии приручили лошадь и к 1800 г. до н. э. придумали, как запрячь это жи­вотное в легкую двухколесную повозку, достаточ­но прочную, чтобы выдержать человека. Так что опасность представляли лошадь и колесница.

Воины на колесницах передвигались по суше гораздо быстрее, чем пешая армия. Кроме того, в атаке лошади легко могли прорвать строй пехо­тинцев. Жители Плодородного полумесяца при­шли в ужас, оказавшись лицом к лицу с неодо­лимым врагом.

Первые всадники были из группы племен, ко­торых мы называем хурритами. Они пришли к северной дуге Плодородного полумесяца от под­ножия Кавказского горного хребта, то есть с севера, сразу после смерти Хаммурапи. Лошади и колесницы обрушились на западную оконечность Плодородного полумесяца, ворвались в Ханаан и с грохотом пронеслись по его земле. Аморейские правители, ошеломленные внезапным нападени­ем, не смогли оказать сопротивления. Некоторые из них присоединились к захватчикам и пошли с ними за пределы Ханаана на запад — через Си­найский полуостров в Египет.

Впервые в истории Египта ему пришлось встре­титься с врагом, пришедшим из-за Синая. Умения противостоять колесницам и лошадям у египтян было ничуть не больше, чем у хананеев. Египет­ским войскам пришлось все бросить и бежать, и примерно в 1680 г. до н. э. хуррито-аморейские захватчики заняли самую северную часть долины Нила, причем без всяких сражений. Среднее цар­ство было разрушено и прекратило существовать.

В течение столетия в дельте Нила правили не египтяне. Их религия и культура были не таки­ми, как у коренных египтян, вследствие чего те их ненавидели. Египтяне называли захватчиков гиксосами («чужеземными царями»). Впослед­ствии египетские историки, которым было стыд­но за поражение своей страны, старались расска­зать об этом эпизоде как можно меньше и лишь поносили гиксосов, называя их нечестивыми и жестокими. По этой причине мы почти ничего не знаем о периоде правления гиксосов.

Но несомненно, в это столетие существовало централизованное государство, простиравшееся за пределы Северного Египта и включавшее в себя Ханаан со столицей в Танисе (Аварисе), городе стоявшем на самом восточном рукаве Нила. В Библии этот город упоминается как Зоан.

Хотя столица и была в дельте Нила, чтобы правители-гиксосы могли находиться рядом с центром богатства и власти, сердцевиной их вла­дений являлся Ханаан, там народ в большей сте­пени мог отождествлять себя со своими правите­лями, чем в Египте, где население было настрое­но чрезвычайно враждебно. Впервые в истории государство, ядром которого был Ханаан, прости­рало свою власть на земли, лежавшие за пре­делами западной половины Плодородного полу­месяца.

Одним из важных ханаанских центров во вре­мена гиксосов был Хацор, расположенный при­мерно в 90 милях к северу от Иерусалима. Он был со всех сторон окружен большим со скошен­ными стенами крепостным валом, отстоявшим далеко от самого города, — метод фортификации, придуманный для сдерживания конницы. Остат­ки подобных сооружений можно найти на всем пути до Каркемиша, города в верховьях Евфра­та, в 400 милях севернее Иерусалима.

Среди более поздних жителей Ханаана, счи­тавших себя потомками Авраама, ходили леген­ды относительно проникновения их предков в Египет во времена завоевания его гиксосами. У Авраама был внук Иаков, а он, согласно расска­зам, запечатленным в Библии, имел двенадцать сыновей. Один из них, Иосиф, завоевал располо­жение египетского царя (предположительно, од­ного из правителей-гиксосов) и служил ему в качестве, как мы сказали бы сегодня, премьер- министра. Потом Иосиф привез в Египет осталь­ных членов своей семьи, и там число их преум­ножалось.

 

В век процветания царства гиксосов севернее и восточнее него завоеватели, обладавшие лошадьми и колесницами, основали другие царства. В верхнем течении Тигра и Евфрата, на развали­нах империи Хаммурапи, племена хурритов объе­динились в государство Митанни. Тем временем в Малой Азии племена, известные как хетты (они же — библейские хеттеи), образовали еще одно сильное царство.

Хурриты говорили на языке, у которого не было отчетливых связей с другими языками, но хеттский язык имел тип грамматической структу­ры, ассоциирующийся почти со всеми языками современной Европы и части современной Азии, вплоть до Индии. Вся эта языковая семья в це­лом считается ныне индоевропейской.

Другие племена двигались на восток от Черно­го моря и пересекли холмистую территорию, ко­торая вошла в состав современного Ирана. Они называли себя ариями, что значит «благород­ные», а мы зовем их арийцами. (Слово «Иран» является формой слова «Ариан», то есть «арий­ский».) В конце концов они заселили и Индию.

Но и Египет нельзя было сбрасывать со сче­тов. Полностью он никогда не был завоеван. Южная часть долины Нила оставалась в руках ее коренного населения. Появилась новая и сильная группа правителей, тяготевшая к южному городу Фивы.

Научившись обращаться с лошадьми и колесни­цами, южные египтяне под предводительством ца­ря Амоса ринулись на север. Около 1570 г. до н. э. успокоившихся к тому времени правителей-гиксосов выгнали из дельты Нила, и Египет восстановил свою целостность. Теперь это было Новое царство, и наступил период величайшего могущества Егип­та, когда его цари получили титул фараонов («фа­раон» значит «огромный дом» или «дворец», то есть место, в котором они жили) и были самымисильными монархами в мире.

Новое царство не удовольствовалось восста­новлением власти над всем Египтом. Унижение, испытанное от вторжения гиксосов, не забылось. Надо было любой ценой обезопасить северо-вос­точную границу, чтобы племена из Азии никогда больше не смогли осквернить долину Нила. По­этому фараоны стремились занять Ханаан — не просто ради экономической выгоды, а для того, чтобы использовать его как аванпост для охраны своего отечества, аванпост, где будет стоять мощ­ный гарнизон.

Но именно этого не желали новые государства, расположенные севернее Ханаана. Митанни, в то время самое могущественное царство на севере, было полно решимости подчинить Ханаан своему влиянию, чтобы отразить возродившуюся египет­скую мощь.

Земля Ханаана лежала между этими двумя сильными государствами. Поражение гиксосов в Египте нарушило единство Ханаана, и он снова представлял собой скопление городов-государств. Останься он в одиночестве, ему ни в коем случае нельзя воевать с Египтом и Митанни или даже с кем-то из них по отдельности. Надо было выби­рать кого-то одного в качестве друга и союзника, и в итоге ханаанские города выбрали Митанни. Во-первых, по своим традициям и культуре это государство было им ближе, чем Египет. Во-вто­рых, оно было гораздо слабее Египта, а в союз­никах лучше иметь кого-то слабее, чем сильнее себя. (Сильный союзник легко может проглотить тех, кому помогает.)

Пика своего развития Новое царство достигло, когда Тутмос III стал в 1469 г. до н. э. единовластным правителем Египта. Фактически первым его самостоятельным поступком явилось решение ула­дить дела в Ханаане. Ему противостояла лига ха­наанских городов-государств во главе с Кадешем, городом, расположенным примерно в 325 милях к северу от Иерусалима. Он представлял собой, ви­димо, последний оплот былой мощи гиксосов и по­тому больше всех опасался мести Египта. Кроме того, Кадеш находился достаточно близко от Митанни, так что в случае чего мог положиться на его военную помощь в дополнение к финансовой и ма­териальной, которую, несомненно, получал.

Чтобы достичь Кадеша, Тутмосу III пришлось взять город Мегиддо, расположенный на 160 миль юго-западнее. Сам по себе Мегиддо не был ни крупным, ни важным городом, но он стоял на возвышенности, господствовавшей над самым удобным проходом из Южного Ханаана в Север­ный. Если бы Тутмос III не прорвался со своей армией через этот проход, Кадеш пребывал бы в безопасности еще долгое время. Прекрасно пони­мая все это, Кадеш превратил Мегиддо в мощное укрепление. Теперь ему оставалось только ждать.

Но ему надо было угадать, каким путем Тут­мос подойдет к Мегиддо, поскольку у него не было сил охранять все возможные подступы к этому городу. Кадеш не угадал, и его колесницы стояли в ленивом ожидании, а Тутмос тем време­нем обошел их с другой стороны. Битва вблизи Мегиддо началась в 1468 г. до н. э. без ханаан­ских боевых колесниц. К тому времени, когда они подоспели на поле боя, было уже слишком поздно — Тутмос III одержал полную победу. За­тем он оставил часть своей армии в тылу, чтобы держать Мегиддо в осаде. Через семь месяцев город капитулировал.

Год за годом Тутмос III возобновлял свою ханаанскую кампанию и к 1462 г. до н. э. дошел до Кадеша и разрушил его. Затем он переправился через Евфрат в Митанни, поскольку полагал, что ханаанская лига никогда не смогла бы противо­стоять ему так долго без поддержки этого госу­дарства. Посему он опустошил сельские районы Митанни, дабы научить его благоразумию. Но после этого набега он не оставил своих войск за Евфратом. Невозможно было успешно снабжать войско в такой дали от дома. Он и так завладел всем Ханааном от Синайского полуострова до Евфрата, и эти земли вместе с долиной Нила со­ставили Египетскую империю. То была вершина египетского могущества.

Алфавит

Около столетия Ханаан оставался под жестким контролем Египта. Митанни делало все возмож­ное, чтобы вызвать беспорядки, но не отважива­лось заходить слишком далеко, и египетской ар­мии достаточно было время от времени совершать поход на север, подавлять бунты и заставлять Митанни отступить, хотя враждебность между ними сохранялась.

Для Ханаана это был еще один период процве­тания. Часто бывает, что иностранная оккупация, даже если поначалу вызвала негодование, прино­сит мир на землю, где в противном случае разго­релись бы междоусобицы. Именно в то время Ханаан внес еще один гигантский вклад в миро­вую культуру вдобавок к строительству городов, изобретению керамики и мореплаванию. Это была письменность

Сначала письменность состояла из картинок, каждая изображала то, к чему относилась. Со временем рисовать узнаваемые картинки стало утомительным, и люди стали использовать со­кращенные символы. Необязательно было рисо­вать целого быка, если треугольная голова с дву­мя рогами (как перевернутое А) могла легко передать то же самое. Через какое-то время ка­ракули, принятые для обозначения определен­ного объекта, пришлось заучивать специально, поскольку они стали слишком схематичными, чтобы их мог распознать любой человек, кото­рому не рассказали, что они изображали изна­чально.

В долине Тигра и Евфрата, где общепринятым материалом для письма служила мягкая глина, знаки выдавливали в глине при помощи специ­альной палочки, оставлявшей маленькие клино­видные (имеющие v-образную форму) следы. В Египте с его папирусом знаки надо было рисовать кистью, они выглядели намного изящнее.

Шло время; письменность распространялась все шире, а предметы, о которых надо было пи­сать, делались все более сложными и абстрактны­ми. В результате и значки становились все более замысловатыми и трудными для понимания. Сим­вол для обозначения лошади мог означать и «ско­рость»; значок «рот» мог также передавать понятие «голодный». Два символа вместе могли обозначать что-то такое, что в действительности не имело ничего общего ни с одним из них, кро­ме сходного звучания.

Естественно, делались попытки рационализи­ровать процесс. Почему бы не придумать симво­лы для передачи слогов, даже если они не несут смысловой нагрузки?

Египтяне задумывались над этим, но так ничего и не сделали для упрощения своей системы письменности. Они использовали слоги и началь­ные звуки, но просто добавляли их к своим пер­воначальным знакам для передачи целых слов и понятий. Причина, возможно, заключалась в том, что письменность была в руках жрецов, которые считали выгодным для себя сохранять ее слож­ность. Трудности письма придавали им уверен­ность, что искусство письма не станет слишком уж доступным, то есть простые смертные останут­ся неграмотными. Тогда духовенство будет необ­ходимо государству до тех пор, пока ему необходима письменность, что, естественно, укре­пит их власть. В Египте жречество и письмен­ность были связаны так тесно, что египетская письменность была позднее названа греками иероглифами, что означает «священная резьба».

Иначе обстояли дела в Ханаане, где торговцы поняли, что запутанные системы письма ведут к потере доходов. Им нужно было хоть что-то по­нимать в клинописи и иероглифах, если они со­бирались торговать с обеими долинами — доли­ной Тигра и Евфрата и долиной Нила. Кроме того, им постоянно требовалось составлять переч­ни, счета, купчие и прочие необходимые в торго­вом деле документы, то в одной, то в другой си­стеме письма, а то и в обеих.

Один ханаанский купец — безымянный ге­ний — решил применить знание символов, пере­дающих начальный звук, как делали иногда егип­тяне, и пользоваться только ими.

Так, ханаанское слово, означавшее «бык», звучало как «'алеф», где знак «'» передает твер­дый приступ или что-то вроде очень легкого «р», которого нет в английском языке. Почему бы не использовать символ, обозначающий слово «бык», для передачи звука «'», где бы он ни встретился. Таким же образом знаки «дом», «вер­блюд» и «дверь», которые в ханаанском языке звучали как «бет», «гимл» и «далед», могли пе­редавать согласные, которые мы пишем как «б», «г» и «д», где бы они ни встретились.

В итоге хананеи обнаружили, что каких-нибудь двадцати двух знаков достаточно, чтобы образовать все слова, которые они употребляют. Эти двадцать два знака представляли собой исключительно со­гласные. Нам это кажется странным, поскольку гласные очень важны. Как узнать без них. что оз­начает запись «кт»: «кот», «кит», «киот», «Катя», «кета», «икота», «коты» или «окот»?

Однако так уж получилось, что семитские язы­ки базируются на тройке согласных. Каждый набор из трех согласных передает основное понятие, а путем добавления гласных образуют­ся вариации на эту основную тему. Три соглас­ных скажут вам достаточно (если вы говорите на семитском языке), чтобы понять, о чем идет речь, а затем вы сможете, исходя из смысла предложе­ния, вставить гласные по своему разумению.

Наиболее ранние примеры записей, сделанных при помощи алфавитного письма, нашли в руи­нах древнего ханаанского города Угарит — на побережье в ста милях к северу от Библа. Эти надписи, вероятно, относятся к 1400 г. до н. э. (Примерно в 1350 г. до н. э. Угарит был разру­шен в результате землетрясения, потому-то и со­хранились эти очень древние надписи. Они не оказались погребенными под более поздними ар­тефактами.)

Алфавит — изобретение гораздо более необыч­ное, чем изобретение письменности (хотя и не настолько фундаментальное, ибо оно лишь упро­щает то, что было изобретено ранее). Если поня­тие о письменности возникало независимо у разных народов, то понятие об алфавите, види­мо, возникло только однажды — в Ханаане неза­долго до 1400 г. до н. э.

Как только это понятие возникло, оно начало распространяться. Например, оно попало к грекам. Греки, жившие в более поздние времена, весьма гордились собственной культурой и были уверены, что все прочие народы отстают от них в культурном отношении, по они даже не пытались скрыть тот факт, что алфавитное письмо придумано не ими. Их легенды рассказывают о Кадмусе, ханаанском принце (брате Европы, похищение которой Зевсом положило начало цивилизации на Крите), прибыв­шем в Грецию и принесшем с собой алфавитное письмо.

Греки исказили бессмысленные (для них) назва­ния букв, придав им более естественное, с их точ­ки зрения, звучание. Так «алеф», «бет», «гимл», «далед» превратились в «альфа», «бета», «гамма», «дельта». Эти новые слова по-гречески ничего не значили, но людям, привыкшим произносить гре­ческие слова, было легче их выговаривать. Кстати, слово «алфавит» мы получили из этих двух первых измененных названий.

Греки сделали и свой чрезвычайно важный вклад. Поскольку говорили они на индоевропей­ском, а не на семитском языке, то система из трех согласных их не устраивала. Они никак не мог­ли обходиться без гласных и приспособили неко­торую часть ханаанских символов для передачи гласных звуков. Таким образом, первую букву, которая передавала гортанный звук, они стали использовать для гласной «а».

Алфавит распространялся дальше, и при каж­дом заимствовании снова изменялись и символы, и их названия; добавлялись новые буквы, а ста­рые приспосабливались для передачи тех звуков языка заимствующих народов, которых не было в других языках. В результате в любом исполь­зуемом в мире алфавите можно найти следы ха­наанского алфавита.

Несмотря на то что до алфавита письменность существовала уже пятнадцать столетий, только с его появлением возник шанс научить простых людей читать и писать. Именно алфавит сделал возможной всеобщую грамотность, и чем больше людей могли освоить его, тем больше они могли вносить дальнейшие усовершенствования^[4].

В этот же период приморские города Ханаана овладели еще одним ремеслом — красильным де­лом. Человек всегда считал, что хорошо подо­бранный цвет доставляет удовольствие. Даже доисторические обитатели пещер раннего камен­ного века использовали цветные глины для сво­их рисунков. Поэтому неудивительно, что люди пытались придать цвет своей одежде из бесцвет­ной ткани.

Красящие вещества, которые можно было при­менять для нанесения рисунка на ткань, как пра­вило, не удовлетворяли. Они были тусклыми, или линяющими при стирке, или выцветающими на солнце. Однако у берегов Ханаана водилась улитка, из нее определенным способом можно было извлечь цветной пигмент, превосходно ок­рашивающий одежду. Он давал богатый синева­то-красный цвет, не смывающийся при стирке и не выгорающий.

В древние времена на эту краску был большой спрос, и, поскольку продавали ее по высоким це­нам, она чрезвычайно способствовала процвета­нию приморских городов. И это пример того, что хананеи не просто покупали у одних и продава­ли другим, но и сами производили нечто ценное. Что было особенно важно, ибо если другие наро­ды тоже могли заниматься торговлей и конкури­ровать в этом деле с хананеями, то изготовлять такую краску умели только хананеи из примор­ских городов — способом, который они тщательно скрывали как государственную тайну.

Примерно в это же время финикийцы усовер­шенствовали способ изготовления стекла, которое египтяне делали уже тысячу лет.

Позднее греки назвали приморских хананеев Phoinike, может быть, на их языке это означало «торговец», как и слово «хананей». Однако при­нято считать, что это слово произошло от гречес­кого выражения «красный как кровь», предпола­гая, что этим подчеркивалось значение красителя, который продавали хананеи с побережья.

Именно это греческое слово пришло к нам как название народа — финикийцев, и мы, как пра­вило, забываем, кто были эти люди. Слово «ха­наней» знакомо нам в основном из Библии, где так называют население внутренних областей, тогда как слово «финикийцы» известно нам в ос­новном из греческой истории, где так называли жителей побережья. Я тоже буду использовать название «хананеи» для народов, населявших внутренние области, и «финикийцы» — для наро­дов побережья, потому что так принято. Однако следует помнить, что финикийцы — это хананеи.

Но благоденствие столетия, последовавшего за победой Тутмоса III в битве при Кадеше, закон­чилось.

Потомки Авраама

В 1379 г. до н. э. фараоном Египта стал Амен­хотеп IV^[5]. Он был религиозным реформатором, поклонявшимся Солнцу как единственному боже­ству; приняв имя Эхнатон — «Солнце удовлетво­рено», он посвятил себя тому, чтобы заставить Египет принять его идеи. Ему не удалось сдви­нуть упрямых и консервативных египтян с их позиций, но, всецело поглощенный своей идеей, он абсолютно забыл о Ханаане.

Египетские гарнизоны в ханаанских городах-государствах обнаружили, что им приходится за­щищать охраняемую ими территорию от нападе­ний со стороны восточной пустыни. Аравия снова пришла в движение, и ее племена искали приста­нища на услаждающих взор пространствах пло­дородных регионов.

Со всех аванпостов шел к Эхнатону поток до­несений о действияхапиру. Возможно, это то са­мое название, которое превратилось в нашем язы­ке в слово «еврей». Оно, в свою очередь, обычно выводится из семитского слова, означающего «тот, кто с той стороны», то есть чужак, пришед­ший из-за Иордана или через Иордан.

Эти еврейские племена были родственны амореям, но находились на гораздо более низком уровне цивилизации. Они говорили на диалекте того языка, на котором уже говорили в Ханаане (на том, что мы называем древнееврейским, но по логике вещей должен называться ханаанским). Они постепенно усваивали ханаанский алфавит и многие другие аспекты ханаанской культуры.

Несмотря на невнимание Эхнатона, Египет мог воспрепятствовать расселению еврейских племен западнее Иордана. Им пришлось довольствовать­ся созданием ряда небольших царств на востоке, по краешку Плодородного полумесяца. На вос­точном берегу реки Иордан располагался Аммон. Южнее Аммона и восточнее Мертвого моря лежа­ла страна Моав. Еще дальше на юг, за южной оконечностью Мертвого моря, находился Эдом.

После смерти Эхнатона в 1362 г. до н. э.^[6] (?) попытка религиозной реформы окончательно про­валилась, и Египет пребывал в состоянии, близ­ком к полной анархии. Однако в 1319 г. до н. э. (?) появился новый сильный фараон Сети I. К тому времени египетская власть в Ханаане была уже практически эфемерной, и новый фараон ре­шил исправить положение.

Видимо, Ханаан опять представлял собой скопление городов-государств с иудейскими цар­ствами по его южной и восточной окраинам. На эти царства смотрели лишь как на крошечные придатки. Основная опасность грозила с севера, где главной силой стали хетты из Малой Азии.

Около 1350 г. до н. э., пока Египет преодо­левал хаос, вызванный реформистским рвением Эхнатона, хетты, под предводительством сильного царя, сокрушили Митанни, которое после это­го прекратило свое существование. Отныне на его месте до самого Северного Ханаана простиралась Хеттская империя.

Сети I повел свою армию в Ханаан, чтобы вос­становить в нем египетское владычество, по не смог повторить подвига Тутмоса III и дойти до Евфрата. Кадеш, который противостоял Тутмосу III полтора столетия назад, снова был настро­ен против Египта и теперь представлял собой юж­ную границу владений хеттов.

Во время царствования преемника Сети Рам­сеса II, который взошел на трон в 1304 г.^[7] (?) до н. э. противостояние двух держав достигло кри­тического уровня. В 1298 г. до н. э. Рамсес II по­вел свою армию на войну с хеттами. По неосто­рожности он подошел к Кадешу, так как до­несения разведки убедили его, что хетты далеко. Но не тут-то было. Они ждали в засаде, и аван­гард египетской армии, возглавляемый Рамсе­сом II, был внезапно атакован, в то время как ос­тальная часть войска еще не подошла.

Рамсес II увидел, что его отряд разбит наго­лову, а ему самому грозит смерть или плен. Его спасло только то, что хетты не смогли устоять перед искушением разграбить египетский лагерь. Этой задержки оказалось достаточно, чтобы к египтянам успело подойти подкрепление. В ито­ге хетты были разбиты, но, понеся значительные потери, Рамсес II был рад убраться подобру-поздорову. Позднее в составленных им отчетах бит­ва при Кадеше расценивалась как великая побе­да, а о Рамсесе II говорилось, что, попав в ок­ружение, он лично оттеснил орды противника. Однако это была лживая пропаганда, битву египтяне проиграли.

Война продолжалась безрезультатно, пока в 1283 г. до н. э. египтяне с хеттами не подписали мирный договор, согласно которому Ханаан раз­делили на две равные части: север отошел хеттам, а юг — египтянам.

Итак, эта длительная война, казалось, закон­чилась вничью, но это означало, что проиграли и те и другие, поскольку в жестокой дуэли, завер­шившейся ничем, оба врага страшно ослабли. Рамсес II правил в общей сложности шестьдесят семь лет и в старческом возрасте довел Египет до упадка. В Хеттском царстве за этот период сменилось несколько слабых правителей, и в резуль­тате оно оказалось под сильным давлением Асси­рийского царства, возникшего на месте Митанни в верхнем течении Тигра и Евфрата.

В последние годы правления Рамсеса II новые иудейские племена начали осаждать берега Иор­дана. Часть их объединилась в лигу, чтобы совме­стно вести обычные военные действия против Ханаана. Лига эта представляла собой нечто вро­де племенного союза, поскольку ее члены счита­ли себя потомками разных сыновей легендарного предка Израиля, его отождествляли с легендар­ным Иаковом, внуком Авраама. Таким образом, эти объединенные иудейские племена стали назы­вать себя детьми Израиля, и нам они более изве­стны как израильтяне.

Сохранилось предание, что они пришли из Египта, где находились в рабстве. Возможно, это связано со смутными воспоминаниями о том вре­мени, когда гиксосов изгнали из Египта. Какие- то из этих израильских племен могли оказаться среди семитов, оставшихся в Египте после изгнания гиксосов и захваченных в рабство мститель­ными египтянами. Трудно сказать, что легло в основу этого предания, поскольку не существует никаких письменных свидетельств о пребывании израильтян в Египте или их исходе из Египта, за исключением еврейских легенд, дошедших до нас в виде Библии.

Израильтяне признавали свое родство с иудей­скими племенами, которые пытались до них за­хватить Ханаан во времена Эхнатона, то есть полтора столетия назад. С точки зрения родствен­ных связей это выражалось предположением, что все иудейские племена (колена) произошли из се­мьи Авраама. (В одном месте Библии, точнее, в Книге Бытия, 14: 13, об Аврааме упоминают как об иудее.)

Таким образом, идумеи, предположительно, произошли от Эдома, которого отождествляли с Исавом, внуком Авраама, и, следовательно, бра­том предка израильтян Иакова-Израиля. Народы Аммона и Моава, предположительно, произошли от Лота, племянника Авраама.

Признавали ли это общее родство идумеи, аммонитяне и моавитяне, мы сказать не можем. Ни одно из их исторических преданий до нас не дош­ло. Мы знаем про них лишь то, что рассказыва­ют нам в Библии израильтяне.

Израильтяне намеревались захватить ханаан­ские земли западнее Иордана, более богатые и плодородные, чем земли за Иорданом, истощен­ные предыдущими завоевателями. Территория к западу от Иордана с ее водными источниками и хорошо укрепленными благоденствующими горо­дами действительно казалась обитателям Аравий­ской пустыни «страной млека и меда». Но путь к ней преграждали Аммон, Моав и Эдом.

Завоевание израильтянами

Израильские племена могли быть успешно за­гнаны в угол совместным противостоянием иудей­ских царств, но как раз в это время Моав под­вергся нападению ханаанского города Хешбон, расположенного восточнее низовья Иордана. Его территория служила границей влияния Моава на севере, но теперь он взбунтовался, и небезус­пешно. Войска моавитян были отброшены южнее реки Арнон, которая впадает в Мертвое море с востока.

Несомненно, бунту Хешбона способствовал тот факт, что моавитские войска сосредоточились на востоке для отражения израильской угрозы, но если так, то их расчеты не оправдались. Израиль­ские племена быстро воспользовались преимуще­ством, появившимся в результате беспорядков на севере от Арнона. Они напали на только что одержавший победу Хешбон и овладели им, про­ложив себе путь через Иордан у северной оконеч­ности Мертвого моря.

Около 1240 г. до н. э.^[8] в последние годы прав­ления Рамсеса II, израильтяне прорвались за Иордан. Согласно их легендам, походом руко­водил Иисус Навин, преемник законодателя Моисея, умершего как раз перед самым пере­ходом.

В библейской Книге Иисуса Навина обстоя­тельства этого перехода и последующего завое­вания земли к западу от Иордана чрезвычайно идеализированы и описаны как непрерывная че­реда побед. Согласно рассказанной в ней исто­рии, израильтяне пересекли Иордан и укрепились сначала в Галгале, примерно в пяти милях западнее берега и всего лишь в миле к востоку от Иерихона.

Иерихон, несмотря на свои мощные укрепле­ния, был захвачен и разграблен, а стены взорва­ны, что в более поздней легенде приписано было божественному вмешательству. Оттуда израиль­тяне двинулись на запад в центр Ханаана.

В двенадцати милях северо-западнее Иерихона находился город Аи, а еще на две мили дальше — крупный город Вефиль. Израильтяне, поначалу чересчур самоуверенные, пошли в лобовую ата­ку очень малыми силами и были отбиты. Тогда Иисус Навин применил более коварный ход. Ос­новную часть воинов он оставил в засаде, а сам с небольшим отрядом нанес отвлекающий удар. Напавшие притворщики прикинулись побежден­ными и бежали. Воины Аи и Вефиля, тоже че­ресчур самонадеянные, устремились в погоню. Израильские же силы, стоявшие в засаде, тем временем вошли в незащищенные города. В под­ходящий момент отступавшие развернулись и вступили в бой, а когда хананеи попытались вер­нуться в свои города, то обнаружили, что их уже занял противник. Аи, по крайней мере, оказался разрушенным и больше никогда не отстраивался заново.

В пяти милях южнее Аи находился город Гаваон. Его жители, уже не надеявшиеся одолеть свирепые израильские племена, заключили с ни­ми союз и предложили дань в обмен на то, чтобы их оставили в покое. Южные ханаанские города во главе с Иерусалимом и Хевроном к тому вре­мени образовали содружество против общего вра­га и пошли на Гаваон, чтобы заставить его вер­нуться в ряды хананеев.

Иисус Навин поспешил со своей армией на помощь Гаваону и в решительном сражении вы­нудил хананеев отступить, и их отступление бы­стро превратилось в беспорядочное бегство. Библия лирически повествует, что именно в ходе этой битвы солнце и луна остановили свое движе­ние, чтобы продлить день и дать израильтянам возможность полностью разгромить вражескую армию. Затем Иисус Навин осуществил несколь­ко быстрых военных кампаний на севере и юге, очистив таким образом весь Ханаан.

Довольно уже говорить о более позднем идеа­лизированном описании этого завоевания. Что же происходило на самом деле? В действительности, кроме Библии, мы располагаем весьма скудной информацией. Книга Судей, следующая в Библии за Книгой Иисуса Навина, видимо, содержит бо­лее древние и, возможно, более реалистичные предания, и она рассказывает о Ханаане, где из­раильтяне чувствовали себя весьма уязвленными, а хананеи удерживали за собой многие террито­рии. Мы можем только предположить, что, не­смотря на рассказ Иисуса Навина, это завоевание не было ни быстрым, ни полным.

Вполне возможно, что легендарный Иисус Навин перевел через Иордан народ только трех племен (колен) — Ефрема, Манассии и Вениами­на. Это так называемые «колена Рахили», по­скольку в более позднем предании они рассмат­ривались как потомки Израиля-Иакова и его жены Рахили.

Это первое вторжение племен Рахили прохо­дило отнюдь не гладко. Фараон Египта Рамсес II скончался в 1237 г. до н. э.^[9] в возрасте девяноста или даже более лет, и трон унаследовал его сын Мернептах. В 1232 г. до н. э. Мернептах повел своих египтян в Ханаан и, очевидно, нанес изра­ильтянам поражение. По крайней мере, в остав­ленном им письменном свидетельстве об этой кампании он выражается с типичным для офици­альных документов преувеличением: «Израиль опустошен; семя его развеяно».

Преувеличение это или нет, но мы вправе предположить, что, если бы Египет никто не бес­покоил, он принял бы меры по поводу израиль­ского вторжения и не допустил бы этого завоева­ния. Однако покоя Египту не было, потому что как раз в это время весь античный мир пережи­вал потрясения.

Все началось на северном побережье Эгейско­го моря в Европе примерно в то же время, когда израильские племена вторглись в Ханаан. Гово­рящее на греческом языке племя дорийцев проби­валось на юг, уничтожая государства, основанные более ранней волной греков — ахейцами, кото­рые, в свою очередь, двумя столетиями раньше разрушили Критскую империю. Дорийцы проло­жили себе путь до самой южной точки Греции, а затем двинулись морем к островам Крит и Родос. Тем временем другая группа племен — фригий­цы — пришла с севера Эгейского моря в Малую Азию, где разгромила ослабленное и готовое раз­валиться государство хеттов, которое теперь на­всегда исчезло из истории.

Многие из тех, кто был низвергнут завоевате­лями, не видели иного выхода, как присоединить­ся к тем, кого не смогли одолеть, и отправиться грабить другие народы. Банды мародеров из гре­ков и негреков, отправившись с Крита, пересек­ли Средиземное море и высадились на берегах Ливии (африканское побережье к западу от Егип­та). Они объединились с коренными ливийцами и напали на Египет.

Мернептах, только что вернувшийся с победой из Ханаана, обнаружил, что должен теперь про­тивостоять наступлению тех, кого египтяне на­зывали «народами моря» (потому что они вторг­лись с моря). Мернептаху удалось-таки одолеть этих «людей с моря», но на это было затрачено столько сил, что ему пришлось прекратить даль­нейшие попытки восстановить в Ханаане египет­ское владычество. Никто не мешал израильтянам завоевывать все, что захотят — или что смогут.

Однако угроза со стороны «народов моря» еще не миновала. Разбитые египтянами, они, тем не менее, захватили, по всей видимости, Кипр. С Кипра они совершили еще одну вылазку. Около 1185 г. до н. э. их орды вторглись в Ханаан и подошли к Египту с той же стороны, откуда при­шли гиксосы пятью веками раньше.

Египтом в то время правил Рамсес III. Собрав в кулак всю египетскую мощь, Рамсес III, затра­тив невероятные усилия, обратил захватчиков в бегство и прогнал из страны. Однако это стало последним достижением, которого суждено было добиться египтянам как великой нации за шесть столетий. Полностью истощенная трехсотлетней борьбой с Митанни, хеттами и «народами моря», египетская нация после смерти в 1156 г. до н. э.^[10]Рамсеса III снова впала в летаргию и взяла курс на долгосрочную политику изоляции.

«Народы моря» потерпели поражение от Егип­та, но с ними все еще не было покончено. Часть этих людей, которых египтяне называли «пелесет», осела на побережье к северу от Синайского полуострова. Для израильтян они были — пелишти, а в нашем языке стали филистимлянами.

Для древних греков имел значение только тот народ, который жил на побережье, поскольку именно с ним они вели свою морскую торговлю. Поэтому территория, которую занимали филис­тимляне, плюс все внутренние районы, располо­женные далеко от прибрежной полосы, которые они не занимали, называли по их имени, и до нас это название дошло как «Палестина».

Филистимляне успешно сдерживали проник­новение израильтян на южное побережье. На се­вере то же самое делали сильные финикийские города. Израильтяне оказались запертыми в цен­тральном холмистом районе Ханаана. Наиболь­шей властью они обладали на западном берегу Иордана, где укоренились «колена Рахили»: Манассия — на севере, Вениамин — на юге и Еф­рем — между ними.

Они заключали союзы с другими вторгшими­ся на север племенами, которых описывали как потомков Израиля-Иакова от других его жен, а не от Рахили. Это были Асир, Неффалим, Завулон и Иссахар. Образовались союзы и с племе­нем Дана, воевавшим с филистимлянами вблизи побережья, и с племенами Гада и Рувима на вос­точном берегу Иордана.

Юг наводнили племена Иуды и Симеона (хотя говорят лишь о племени Иуды, поскольку оно быстро поглотило потомков Симеона). Вообще-то племя Иуды представляло собой особый случай. Оно занимало самую южную часть Ханаана, наи­более засушливую и наименее развитую. Члены племени вступали в брак с хананеями, жившими на той же земле, и, хотя в Библии Симеон и Иуда перечислены среди сыновей Иакова, эти племена в действительности никогда не входили в союз израильских племен.

Как бы то ни было, вспоминая прошлое, изра­ильтяне говорили о союзе двенадцати колен, вклю­чая в их число Иуду и Симеона. Возможно, число их не случайно равнялось двенадцати, поскольку с ним связаны различные мистические ассоциации. Это число циклов лунных фаз за один цикл сезо­нов. То есть количество месяцев в году и отсюда — количество зодиакальных созвездий. Для кочевни­ков и охотников логично было измерять время по луне, но для земледельцев все сезоны были важны. Поэтому способы согласования лунного и солнеч­ного календарей были окутаны всякого рода рели­гиозными знаками, в них, естественно, входило и число двенадцать.

Фактически колено Левия было тринадцатым в этом союзе племен, но оно было малочисленно и оккупировало не какую-то соседнюю террито­рию, а скорее горстку городов. Поэтому на него смотрели как на племя, не имевшее территориаль­ной общности, и общее число колен оставалось равным двенадцати. Однако его происхождение прослеживалось от Левия, сына Израиля, и для того чтобы ни у кого не было сомнений, что у Из­раиля было только двенадцать сыновей, колена Ефрема и Манассии стали считать потомками двух внуков Израиля. Эти два внука были сыно­вьями Иосифа, любимого сына Израиля (Ефре­ма и Манассию поэтому иногда объединяют как «колена Иосифа»).

Глава 3 ИЗРАИЛЬ

Колена Израиля

Колена Израиля образовали свободный союз, который можно называть просто Израилем. Союз этот, однако, был действительно свободным, и отдельные племена, кроме случаев крайней не­обходимости, вели себя почти как независимые образования. У каждого были свои традиции и племенные вожди. О некоторых из этих вождей вспоминают предания, описывая их победы над тем или иным врагом. Их называли судьями, по­скольку одной из обязанностей вождя в родоплеменном обществе были судебные разбирательства и вынесение приговоров, воздававших (на что следовало надеяться) всем по справедливости.

В позднейшей истории Израиля эти родоплеменные традиции интерпретировались как часть жизни единой нации. По этой причине разные судьи обязаны были править всеми коленами, один судья за другим. Из-за мистического смыс­ла числа двенадцать было двенадцать судей, хотя от некоторых Библия отделалась одним-двумя стихами, не более. В результате такой неправильной интерпрета­ции расчеты по Книге Судей явно свидетельству­ют, что племенной период длился свыше четырех сотен лет и израильское завоевание происходило около 1450 г. до н. э. Если подойти к делу с (как кажется) более реалистических позиций и исхо­дить из того, что упомянутые колена были неза­висимы и разные судьи вполне могли править одновременно, получается, что племенной период длился менее полутора сотен лет. Это вполне со­гласуется с датировкой израильского завоева­ния — примерно 1200 г. до н. э.

В дополнение к периодически возникавшей не­обходимости защищаться от общего врага мощ­ным фактором, удерживающим эти племена вме­сте, была религия. Трудно сказать, что пред­ставляла собой религия израильтян в те време­на, когда они перешли Иордан, поскольку впо­следствии их религиозные лидеры склонны были приписывать свои усложненные догмы тому при­митивному периоду. Возможно, израильская ре­лигия времен завоевания не слишком сильно от­личалась от религии прочих кочевых племен, и они поклонялись богу грозы, не слишком отли­чавшемуся от других богов^[11].

Форма богослужения у пришлых израильтян была примитивной, ей не хватало красок и замыс­ловатого ритуала, успевшего появиться в городах Ханаана с их древними культурными традициями. Суровые сыны пустыни из кочевых племен смотре­ли на ханаанские обычаи как на греховные. Что неудивительно, поскольку сельские жители всегда осуждали замысловатые повадки «порочного горо­да» и осуждают их и в наше время.

Среди израильтян возникли две религиозные партии. Некоторые переняли различные ханаан­ские ритуалы и даже признали ханаанских богов. Другие оставались приверженцами более древних и простых способов поклонения Яхве. Эти послед­ние, мы будем называть их яхвистами, не при­выкли к искусно вырезанным деревянным или каменным фигурам (идолам), изображавшим бо­гов. Именно против обожествления идолов они в основном яростно и выступали.

Библия отражает воззрения яхвистов и, воз­можно, придает им большую значимость, чем они имели на самом деле. В течение шестисот лет пос­ле израильского завоевания яхвисты представля­ли собой партию меньшинства и обычно мало влияли на израильских вождей.

На ранней стадии племенного строя наиболее могущественным было колено Ефрема, и его са­мый почитаемый культовый центр находился у города Силома. Силом находился в 20 милях к северу от Иерусалима. Почему его выбрали в ка­честве святого места, неизвестно. Археологичес­кие находки свидетельствуют, что место, где на­ходился Силом, было безлюдно вплоть до завоевания израильтянами. Может быть, израиль­тяне умышленно выбрали такой необжитой учас­ток, чтобы создать центр поклонения в месте, не связанном с обычаями хананеев. 

 

 Другие колена демонстрировали свою привер­женность племенному союзу, принося подобаю­щие жертвы у Силома, а в установленное время к святому месту шли паломники из разных колен.

Среди общих врагов, заставлявших союзные племена держаться вместе, были, разумеется, хананеи — они все еще были сильны на севере, даже после того как Центральный Ханаан был завоеван «коленами Рахили». Северных хананеев, возможно, поддерживали богатые города по­бережья. В результате набега на юг «народов моря» эти города были опустошены, но первым оправился город Сидон. Расположенный в 40 милях к югу от Библа, он стал теперь главным городом области, позднее названной Финикией. Поэтому в Книге Судей хананеи с побережья упо­минаются под именем сидонян.

Другим врагом, одновременно и более опас­ным, и более ненавистным, были филистимляне. Между филистимлянами и израильтянами встал барьер в виде обряда обрезания — отсечения крайней плоти пениса.

Кажется, первыми этот обряд стали практи­ковать египтяне. Хананеи переняли его за те сто­летия, пока подчинялись Египту, а израильтя­не — когда пришли на их землю. Вполне возмож­но, что обрезание берет свое начало из обряда плодородия или служило заменой принесения в жертву человека, но позднее израильтяне отнес­ли эту церемонию к Аврааму и рассматривали ее как форму выполнения завета (договора) с Бо­гом, но которому Ханаан был отдан им на закон­ном основании.

Как бы ни объясняли происхождение этого обы­чая те, кто его практиковал, обрезание считалось чрезвычайно важным. Филистимляне, пришедшие с востока и в значительной степени перемешавши­еся с греками, переняли древнееврейский язык и многие из форм ритуальных отправлений, но так никогда и не приняли обрезание. В глазах израиль­тян тот факт, что они не прошли обрезание, выгля­дел особенно ужасным.

Может показаться, что филистимляне не пред­ставляли собой слишком уж большой угрозы. Они были сравнительно малочисленны и занима­ли ограниченную территорию вдоль побережья, образовав свободную конфедерацию, состоявшую на греческий манер из городов-государств. Таких городов было пять, причем три на самом побере­жье. По порядку с севера на юг это были Ашдод, Аскалон и Газа. В десяти милях от Ашдода в глубь суши находились еще два города-государ­ства — Екрон и Гат. Но, несмотря на их малочис­ленность, разобщенность и чрезвычайную враж­дебность окружающих их соседей, филистимляне могли нанести ощутимый урон. В значительной мере это объяснялось вооружением.

В течение тысячи лет бронза оказывалась пре­восходным материалом для орудий труда и ору­жия, но медь была редким металлом, а олово, необходимое для того, чтобы сделать из меди бронзу, встречалось еще реже. Был известен по крайней мере один металл, намного превосходив­ший даже самую лучшую бронзу, — железо, во всяком случае, железные сплавы, которые содер­жались в метеоритах. Метеоритное железо намно­го тверже и прочнее бронзы, но его трудно обрабатывать, и, что еще хуже, встречалось оно гораздо реже, чем медь и олово.

Но потом люди поняли: раз медь можно получить, нагревая различные минералы, то так же можно получить и железо. Более того, ми­нералы, из которых можно выделить железо, распространены гораздо шире, чем те, из ко­торых добывали медь. Проблема состояла в том, как из этих минералов выделить железо. Для этого требовалась высокая температура, а по­лучить ее было нелегко. Кроме того, полученное железо зачастую оказывалось твердым, но хрупким, или, наоборот, прочным, но мягким. Подходящий для инструментов и оружия сорт железа, — сейчас мы назвали бы это разновид­ностью стали, — надо было выплавлять особым способом.

Как правильно обрабатывать железную руду, придумали на территории хеттов или поблизос­ти примерно в 1400 г. до н. э., и постепенно этот способ распространился за ее пределы. Вторг­шиеся в Грецию дорийские племена обладали железным оружием, именно поэтому они так лег­ко покорили вооруженных бронзой ахейцев. Было железо и у "народов моря", и, когда фи­листимляне захватывали ханаанское побережье, в сражениях они использовали железное оружие. Но они были не настолько глупы, чтобы раскры­вать секрет выплавки железа. Пока им удавалось хранить эту техническую тайну, израильтянам приходилось обороняться более примитивным оружием.

Благодаря железу филистимляне не только легко закрепились на побережье, но и обложили данью ближайшие к ним племена — колена Дана, Иуды и Симеона. После завоевания эти племена могли играть лишь второстепенную роль.

Библия рассказывает, как отряд потомков Дана, решив, что жить под игом филистимлян невыносимо, прошел сотню миль на север, захва­тил одиноко стоящий ханаанский город Лаис, разграбил его, а затем поселился там, дав ему новое название — Дан. Почти три столетия Дан оставался самым северным городом союза изра­ильских племен, как Беер-Шева — самым юж­ным. Выражение «от Дана до Беер-Шевы» стало означать «весь Израиль».

Судьи

У северных племен, удаленных от филистим­лян с их железным оружием, была возможность вести более свободную жизнь, чем у племен, рас­селившихся в районе Мертвого моря. Определен­ного военного превосходства среди северных племен добилось колено Ефрема. Это показало сражение, разыгравшееся в первые десятилетия после завоевания.

Племена, жившие в окрестностях Галилейско­го озера, действовали весьма рискованно, так как еще сохранились достаточно сильные ханаанские города, расположенные в этой области. Иавин, царь Хацора, организовал и возглавил союз хананеев против израильтян. Хананеи, видимо не без помощи своих сородичей из финикийских го­родов на побережье, имели достаточно колесниц и железного оружия. В этом израильтяне с дале­кого севера не могли с ними соперничать.

Предводителем северных племен стал Варак из колена Неффалимова. Всех воинов, каких смог, он собрал на горе Фавор. Эта гора находилась при­мерно в 25 милях юго-западнее Хацора и, будучи в центре, оказалась удачным оборонительным пун­ктом. Но все равно, зная о более мощном оружии ханаанского противника, воины пали духом, и Ва­рак знал, что не сможет долго удерживать их в строю. Перед тем как отважиться на бой, он обра­тился за поддержкой к колену Ефрема, которым тогда (что весьма необычно) правила женщина по имени Девора. Помощь обещали, но при условии (как мы резонно можем предположить), что коман­довать будут ефремляне. Союз был заключен, от племен Рахили прибыло подкрепление, и лишь тог­да израильтяне решили сражаться.

Хананеи начали наступать, но вскоре поняли, что их колесницы не могут двигаться покамени­стому грунту горы Фавор. Израильтяне дожда­лись удобного момента, воспользовались внезап­ным ливнем и двинулись в контратаку. Земля превратилась в грязь, тяжелые железные колес­ницы увязли, и хананеев перебили. Их предводи­тель Сисара бросил свою колесницу и удирал пешком. Его убила женщина, в палатке которой, он попытался найти убежище. Хацор был разрушен, а ханаанская власть на севере так ослабла, что уже не представляла угрозы для Израиля.

Победный гимн, относящийся, очевидно, к этому времени (возможно, 1150 г. до н. э.), сохра­нился в пятой главе Книги Судей и представляет собой один из древнейших отрывков Библии. Гимн, называемый «Песнь Деворы», перечисля­ет колена, которые разделили между собой эту победу. Вначале, разумеется, Ефрема, затем прочие колена Рахили: «От Ефрема пришли укоре­нившиеся в земле Амалика; за тобою Вениамин, среди народа твоего; от Махира (Манассии) шли начальники...»

Затем упоминаются сражавшиеся северные племена: «...И князья Иссахаровы с Деворою», а также «Завулон — народ, обрекший душу свою на смерть, и Неффалим — на высотах поля».

Однако другие племена порицаются за то, что отказались присоединиться к борьбе и вместо этого заняли нейтральную позицию. «В племе­нах Рувимовых большое разногласие. // Что сидишь ты между овчарнями, слушая блеяние стад? // ...Галаад (Гад) живет спокойно за Иор­даном, и Дану чего бояться с кораблями? Асир сидит на берегу моря и у пристаней своих живет спокойно».

Вероятно, у них были смягчающие обстоятельства. Асир находился под властью приморских финикийцев, а Дан — приморских филистимлян. Гад и Рувим, которые находились к востоку от Иордана, должны были, соответственно, бороть­ся с Аммоном и Моавом. Но слабость уз содру­жества очевидна. Ефрему пришлось упрашивать сильные племена Рахили объединиться с ним для поддержки слабого севера. Четыре племени вообще не участвовали в этом.

Существует еще один интересный факт: в «Пес­ни Деворы» племена Иуды и Симеона даже не упо­минаются. Очевидно, эти южные племена не счита­лись тогда частью союза израильских племен. Фактически на протяжении всей эпохи Судей роль этих племен кажется минимальной. Удобно в какой-то мере ограничить понятие «Израиль» теми десятью коленами, которые перечислены в «Песни Деворы», а их южных сородичей назвать Иудой.

Гегемония колена Ефремова и способ, которым его вожди ее утверждали, становятся понятнее из истории с Гедеоном. Племена Рахили, которые уже не боялись поверженного Северного Ханаа­на, стали жертвой набегов из-за Иордана араб­ских племен из пустыни. Столетие назад тем же занимались колена Рахили, а теперь они стали обороняющимися.

Основной удар мадианитян обрушился на ко­лено Манассии, и его вождь Гедеон начал против них боевые действия. Возможно, разгневанный медлительностью вождей племен Ефрема, он со­брал вокруг себя северные племена и создал та­кую же коалицию, какая воевала с хананеями на горе Фавор. К колену Ефремову он, однако, не обратился и, похоже, был весьма доволен, что вел борьбу без его участия.

Армия мадианитян отличалась от армии хананеев. Эти кочевники прибыли не на лошадях или военных колесницах, а на верблюдах. Вооруже­ние их было еще примитивнее, чем у израильтян, а единственным преимуществом была мобиль­ность — способность нанести удар и незаметно исчезнуть. Поэтому Гедеон организовал внезап­ный набег на лагерную стоянку мадианитян за­паднее Иордана. Кочевники, не искушенные в военном искусстве, не были готовы к ночному на­падению. Гедеон ночью привел свой небольшой отряд на высоты рядом с лагерем мадианитян и внезапно напал на них, применив не столько ору­жие, сколько шум и огни. Разбуженные мадианитяне испугались, не поняли, что происходит, и, решив, что окружены многочисленной вражеской армией, в панике бежали на восток в сторону Иордана.

Гедеон и там подготовился к их приходу. С преднамеренным опозданием он сообщил о своих планах племени Ефрема и направил его легионы к бродам Иордана. Там-то им и удалось перехва­тить бегущих мадианитян, и мало кому из этих кочевников удалось спастись.

Тем не менее слава этой победы полностью досталась Гедеону, а значит, и колену Манассии. Ефремляне, сыгравшие второстепенную роль, злились, и какое-то время казалось, что неизбеж­на гражданская война. Гедеон предотвратил ее, подчинившись Ефрему и признав его главенство.

Престиж Гедеона был настолько высок, что племя Манассии пожелало даже, чтобы он мог передать свое звание вождя по наследству, то есть сделаться царем. И действительно, после смерти Гедеона один из его сыновей, Авимелех, силой захватил власть, убив всех своих братьев (а в обществе, где распространено многоженство, бра­тьев, как правило, бывает очень много). Первый опыт наследования власти продлился всего три года; Авимелеха убили при осаде восставшего го­рода.

Этот факт явился как бы предвестником буду­щего и означал усложнение общественной органи­зации израильтян. При прежнем кочевом образе жизни до завоевания простая, но эффективная демократия, сводившаяся к выбору нового вож­дя в случае смерти прежнего, не вызывала осо­бых проблем. Но теперь происходило накопление собственности и богатства, поэтому в период не­разберихи и гражданских беспорядков между од­ним вождем и следующим страдали слишком многие. Думающие израильтяне начинали все больше склоняться к монархии, то есть к такой системе, когда сын автоматически наследует от­цовскую власть, способствуя таким образом политической и социальной стабильности. Первая попытка, однако, провалилась, следующая оказа­лась еще хуже.

Племя Гада, поселившееся к востоку от Иор­дана, постоянно беспокоили аммонитяне — еврей­ское племя, пришедшее в эту область Ханаана до израильтян. Из-за непрекращающейся борьбы с Аммоном Гад не мог примкнуть к племенам, жив­шим к западу от Иордана, и сражаться вместе с ними против хананеев или мадианитян. (Гедеон разорил несколько городов племени Гада в отме­стку за отказ помогать ему.)

Но теперь в племени Гада выдвинулся силь­ный военачальник Иеффай. В битве при Мицпе, южнее реки Иавок, к востоку от Иордана, племя Гада разгромило аммонитян. Для победы в этой битве Иеффаю, видимо, пришлось принести в жертву свою дочь. Для народов Ханаана это вов­се не было таким уж неслыханным событием. Богам, которым они поклонялись, больше всего нравились такие изысканные жертвы, как соб­ственный ребенок вождя (а иногда даже сам вождь). Победа над аммонитянами, без сомнения, была приписана этой жертве, а Иеффая уважали как великого патриота. По в более поздние вре­мена тех, кто редактировал библейские писания, ужаснули человеческие жертвы, и они смягчили эту историю (слишком известную, чтобы ее мож­но было опустить), изобразив эту жертву как следствие необдуманной клятвы.

Но Иеффай, как до него и Гедеон, воевал без должной оглядки на ревниво охраняемое главен­ство племени Ефрема. На этот раз успокоить ефремлян не удалось; они перешли Иордан, наме­реваясь наказать колено Гада за победы, одер­жанные без их помощи.

Иеффай, не сопротивляясь, отступил перед ними и послал свои отряды к иорданским бродам, поскольку самонадеянные ефремляне не позабо­тились об их прикрытии. Они не предполагали, что им придется в панике бежать.

Но именно так все и произошло. Иеффай раз­громил их в жестокой битве, а когда побежден­ные ефремляне бросились бежать, то у берега Иордана поняли, что попали в ловушку. Некото­рые, видимо, пытались прикинуться странника­ми, но суровые воины Иеффая получили инст­рукции требовать от любого сомнительного путника, чтобы он произнес слово «шибболет» (что значит «поток»). В диалекте ефремлян звук «ш» отсутствовал, так что каждого, кто произ­носил «сибболет», немедленно убивали. (Это сло­во пришло в английский язык, и оно означает ныне ходячую фразу или избитый лозунг поли­тической партии.) Этой битвой приблизительно около 1100 г. до н. э. завершилась гегемония ефремлян, продержавшаяся около столетия, или со времен Иисуса Навина.

Филистимляне

Гражданская война израильтян и ослабление колена Ефрема оказались для Израиля в целом катастрофическими. Без отрядов ефремлян, вок­руг которых можно было сплотиться, другие ко­лена стали гораздо более беззащитными перед лицом врага. На самом деле все, что их отныне держало вместе, — это святилище в Силоме, так как религиозное главенство племени Ефрема пе­режило его политический и военный закат. (Та­кое часто случается. Мы сами являемся свидете­лями того, как Рим в течение многих веков остается для нашей культуры мировым религиоз­ным центром, хотя его политическое и военное могущество как столицы великой империи давно ушло.)

На беду израильтян этот период их разобщен­ности совпал с усилением могущества филистим­лян. Примерно в это же время пять городов-го­сударств филистимлян объединились под властью Гата и достигли такого положения, что могли уже распространить свое влияние не только на сосед­ние племена Дана и Иуды, но и дальше.

Именно к этому периоду, возможно, относят­ся истории о герое Самсоне из колена Дана. Тра­диционная атрибутика сказаний о богатырях, столь популярных в любом народе, скрывает от нас, что же было на самом деле. Мы можем лишь предполагать, что Самсон вел партизанскую вой­ну против филистимлян, но в конце концов по­пал в плен.

Поскольку филистимляне контролировали всю территорию к западу от Мертвого моря, есте­ственно, им хотелось распространить свою власть и дальше. На севере владения филистимлян гра­ничили с городами колен Вениамина и Ефрема. Племена Ефрема по-прежнему пользовались авто­ритетом благодаря былому лидерству и владению главной святыней израильтян в Силоме. Если ефремляне будут разгромлены, — а они так ни­когда и не оправились от катастрофы на иордан­ских переправах, — то все содружество израильских племен окажется в руках филистимлян. Тогда филистимляне заложат основы государ­ства, которое впоследствии может стать громад­ной империей.

Подробности развития кризиса нам неизвест­ны, но примерно к 1050 г. до н. э. настал момент для решающей битвы. Филистимляне, хорошо вооруженные и хорошо вымуштрованные, двину­лись от побережья в глубь суши и дошли до го­рода Афек. Это в 30 милях севернее столицы филистимлян Гата и всего в 20 милях к западу от Силома.

Ефремляне, с тем войском, которое смогли собрать с другими членами союза, встретили вра­га без особого воодушевления. В схватке передо­вых отрядов их здорово побили, и вождям Ефрема казалось, что только какое-то необыкно­венное средство для поднятия боевого духа помо­жет им выстоять.

В святилище Силома находился так называе­мый Ковчег Завета — священный ларец, который, согласно преданию, был принесен в Израиль во времена завоевания полтора столетия назад. Для израильтян это был самый почитаемый объект по­клонения и при отсутствии идолов самое убеди­тельное воплощение израильского божества.

Послали за ковчегом и привезли его в лагерь со всеми возможными церемониями. Ожидалось, что ефремляне почувствуют личное присутствие в ла­гере своего бога и будут сражаться вместе с ним против филистимлян. От последних этот факт, ес­тественно, в секрете не держали, поскольку было важно, чтобы враг ждал встречи лицом к лицу с самим богом израильтян и, соответственно, был деморализован.

Подобный маневр запросто мог стать эффек­тивным средством психологической войны, по­скольку среди народов того времени существова­ло поверье, что у каждого народа есть свой, так сказать, бог-хранитель. Филистимляне охотно ве­рили в существование бога израильтян и его власть над Израилем и одновременно в существо­вание собственных богов и их власть над собой. Вопрос в том, кто из этой компании богов окажет­ся в критический момент сильнее. Так как куль­товый объект израильтян находился в военном лагере, то есть в районе боевых действий, а их собственные идолы — дома, можно предполо­жить, что филистимляне нервничали. (Израильские верования в те времена были столь же примитивными. В будущем им будет казаться, что нет нужды доставлять божество в лагерь, что бог вездесущ и может даровать побе­ду своему народу независимо от того, где нахо­дится ковчег и даже существует ли он вообще, — но это в будущем.)

Во всяком случае, психологический маневр дал осечку. Вожди филистимлян, предвидя, что появление ковчега отрицательно скажется на моральном состоянии их воинов, отдали приказ о наступлении, и ефремляне не устояли перед атакой воинов в железных латах. Филистимляне разбили их в пух и прах, захватили Ковчег Завета, заняли и разграбили Силом. В результате  город исчез с исторической карты навсегда.

Однако ковчег не пропал. Он находился у филистимлян, но они обращались с ним осторожно. Он представлял собой бога, который, хотя и потерпел поражение, все-таки мог обладать магической властью. Филистимляне не хотели держать его на своей земле, поскольку этот бог вполне мог обидеться на них за свою ссылку, а их божества могли возмутиться его вторжением. Поэтому его оставили в Кириафиариме, маленьком городке на севере Иуды.

Теперь образовалось некое подобие империи филистимлян, и фактически весь союз израиль­ских племен оказался под властью филистимлян. Единственной национальной силой, продолжав­шей сопротивляться, были отряды израильтян под предводительством вождя Самуила. Он укре­пился на партизанский манер в холмистой стра­не племен Ефрема и Вениамина.

Подробности этой борьбы опять-таки неизвес­тны. Напор филистимлян временно ослаб; воз­можно, их города враждовали между собой. Во всяком случае, Самуилу удалось укрепить свои позиции, и в делах израильтян как будто бы на­метился просвет. Когда Самуил был уже стар, из рядов, продолжавших эту борьбу, выдвинулся че­ловек помоложе — Саул из колена Вениамина.

Многим израильтянам теперь стало ясно, что причина их невзгод в их разобщенности и дезор­ганизации руководства. Нужен был более проч­ный союз и более сильный лидер. Короче, дол­жен быть царь, и Саул казался подходящим кан­дидатом. Самуил воспользовался своим авторите­том и помог помазанию Саула на царство в Израиле.

Редакторы Библии более поздних веков, зани­маясь своей работой в те времена, когда монар­хия терпела неудачу, ввели отрывки, из которых следовало, что Самуил был против установления царской власти. И Израилю действительно суж­дено было пережить трудности, возникшие из-за разногласий между политическими и религиозны­ми лидерами. (В наши дни мы назвали бы это трениями между государством и церковью.)

На сторону Саула или любого другого царя должны были встать воины, партизанские отря­ды, которые сражались с филистимлянами и не видели иного спасения, кроме как в превосход­стве сил. По другую сторону должны были ока­заться группы людей, посвятившие себя исступ­ленному исполнению религиозных обрядов: они играли на различных инструментах, пели, танце­вали, впадали в дикий транс и бились в припад­ках безумия. Они думали, что во время таких припадков входят в тесный контакт с божеством и тогда их бессвязное бормотание и напыщенные речи воспринимаются как божественные открове­ния. Эти люди и их последователи считали, что надежнее было бы руководствоваться прежде все­го подобными откровениями.

Эти впадающие в транс личности, которых можно назвать современным словом «дервиши» (так их называют в магометанской религии), были известны в более ранние времена как «про­роки», по-английски —prophets, от греческого слова, означающего «возвещать» (что относится к их исступленным речам). Поскольку предпола­галось, что произнесенные пророчества содержат важную информацию относительно будущего, слово «пророк» приобрело значение «тот, кто способен предсказывать будущее».

Довольно быстро Саул понял, что принятие на себя царства — дело трудное. Прочие племена отнюдь не преисполнились радости от перспекти­вы заполучить царя из колена Вениамина, да и партия пророков отнеслась к этому довольно про­хладно. Что требовалось, так это впечатляющий подвиг, который поднял бы авторитет Саула.

И это случилось благодаря событиям, проис­ходившим восточнее Иордана. За Иорданом власть филистимлян была довольно слабой, и колено Гада оставалось более независимым, чем израильтяне, жившие к западу от реки. Но это не значило, что там совсем не было проблем. Пле­менам Гада по-прежнему приходилось воевать с Аммонским царством, как и почти столетием раньше во времена Иеффая.

Когда появился Саул, аммонитяне осаждали город Иавис Галаадский. Дело дошло до капиту­ляции, но аммонитяне обещали его жителям жизнь лишь при условии, что у каждого их муж­чины будет выколот правый глаз. Тогда мужчи­ны Иависа Галаадского решили продержаться еще немного и послали за помощью к племенам, жившим к западу от Иордана.

Саул незамедлительно начал действовать. Он собрал столько людей, сколько смог, и, избегая по пути встречи с филистимлянами, быстрым маршем прошел пятьдесят миль, что отделяли Иавис Галаадский от его базы. Прибыв быстрее, чем ожидалось, он достиг эффекта внезапности. Буквально свалившись на головы ничего не подо­зревавших аммонитян, он разгромил их и спас го­род.

Это был впечатляющий подвиг — первая воен­ная акция, которой израильтяне действительно могли гордиться со времен Иеффая. Авторитет Саула стремительно укрепился, и желание сде­лать его царем охватило всех. Самуил приступил к помазанию его на царство по всем правилам религиозного ритуала.

В те дни царям по статусу полагалось испол­нять очень много жреческих обязанностей, и за­частую один и тот же человек был для своего на­рода и царем, и первосвященником. По этой причине ритуал помазания Саула на царство во многом напоминал обряд возведения в сан перво­священника. Важной частью подобного ритуала было помазание священным маслом. В те дни масло употреблялось для очищения тела, и пома­зание маслом символизировало очищение от гре­ха. Церемония помазания была столь основопола­гающей, что царя, или первосвященника, или любое лицо, исполнявшее обе функции, называ­ли «помазанником». На древнееврейском языке это звучит как «машиах», а по-русски — «мес­сия».

Саул

Саул стал царем около 1020 г. до н. э., осно­вав свою столицу около Гивы, города на землях Вениамина, примерно в четырех милях к северу от Иерусалима. Понятно, что сам акт именования себя царем оказался для филистимлян провока­ционным и означал немедленную войну. Если при встрече с партизанскими группами филистимляне довольствовались мелкими стычками, то уста­новление монархии вызвало более активные дей­ствия.

Саул отреагировал так же быстро и решитель­но, как и в случае с Иависом Галаадским. Его сын Ионатан совершил отвлекающий набег на Гиву, находившуюся всего в пяти милях от сто­лицы Саула. Там стоял небольшой гарнизон фи­листимлян, и Ионатан, напав внезапно, уничто­жил его. Тем временем Саул занял мощную обо­ронительную позицию у Михмаса, в двух милях к северо-востоку от Гивы.

Разгневанные филистимляне, двинувшиеся против основных сил израильтян у Михмаса, сно­ва были внезапно атакованы воинами Ионатана. Потери оказались не столь уж велики, но филис­тимляне приняли маленький отряд Ионатана за большую армию и поспешно отступили. Для Са­ула это событие не было полностью удачным, поскольку все понимали, что львиная доля сла­вы в победе над филистимлянами принадлежит Ионатану.

Для монархии нет ничего необычного (даже в наше время) в существовании между правителем и его законным наследником соперничества и даже ненависти. Саул наверняка понимал, что если Ионатан станет слишком популярен, то лег­ко сможет свергнуть своего отца и занять трон. Посему Саул приказал казнить Ионатана за ка­кое-то несоблюдение ритуала, и только бурное недовольство армии заставило его отменить приказ. Тем не менее именно популярность в войсках и была особенно опасна, и подозрительность Са­ула к сыну усиливалась.

После битвы при Михмасе филистимлянам пришлось отступить, и внезапный просвет в судь­бе Израиля, видимо, вдохновил племена Иуды на бунт. На протяжении почти всей своей истории народ Иуды был под властью филистимлян, а теперь он с радостью поменял подданство и пе­решел к Саулу. Объединенная израильско-иудей­ская армия разгромила филистимлян при Сокхофе, городке в 15 милях юго-западнее Иерусалима, и вся Иудея оказалась под контролем израильтян.

Саул пошел дальше. Очистив от филистимлян земли Иуды, он двинулся со своей армией даль­ше на юг и провел победоносную кампанию про­тив амаликитян — кочевого народа, обитавшего к югу от Иуды и больше всех досаждавшего свои­ми набегами иудейскому населению. Это был са­мый ловкий политический ход из всех возмож­ных, поскольку Саул таким образом не только продемонстрировал иудеям из ближних мест свою силу, по и заслужил их благодарность, распра­вившись с наиболее опасным врагом.

Саул царствовал около двадцати лет. Это было трудное царствование, на всем протяжении которого постоянно велась война с филистимля­нами, и Саулу было чем гордиться. К 1005 г. до н. э. его внутреннее царство (нигде не доходив­шее до побережья, которым все еще владели фи­листимляне на юге и финикийцы — на севере) простиралось примерно на 180 миль с севера на юг, причем в самом широком месте составляло 70 миль.

Однако были в этом правлении и свои темные стороны. У Саула имелись внутренние враги, и главным из них был Самуил, возглавлявший партию пророков. Саул считал, что, будучи по­мазан на царство, он автоматически возведен и в сан первосвященника. Он пытался делать то, что положено первосвященнику, и совершать жерт­воприношения. Однако Самуил считал, что цар­ские обязанности Саула исключительно светские, а функции первосвященника должны оставаться в его ведении.

Страсти накалились до предела после победы Саула над амаликитянами. Саул захватил вождя амаликитян Агага, а также богатую добычу в виде крупного рогатого скота и овец. Саул, вероятно, считал разумным в качестве политического хода сохранить жизнь Агагу, а затем освободить его на выгодных для себя условиях. Разумным казалось и решение распределить награбленное между во­инами для поддержания энтузиазма в предстоя­щих сражениях. Однако старый Самуил, обла­давший высшей религиозной властью, полагал, что Агага лучше убить, а весь скот зарезать в ка­честве подношения богу, чтобы обеспечить его эн­тузиазм в предстоящих сражениях.

На этот раз Самуилу удалось настоять на сво­ем. Саул был унижен и, похоже, не собирался забывать об этом. Самуил благоразумно удалил­ся от дел, но с того самого момента партия про­роков ушла в оппозицию. Саул понимал, что вся­кий восставший против него теперь может рассчитывать на поддержку Самуила и той части населения, которая считала пророков святыми людьми или была оскорблена превосходством выходца из колена Вениамина.

Поэтому неудивительно, что Саул пребывал в депрессии и подозрительно относился к любому, кто, как ему казалось, становился в народе слиш­ком популярным. В первую очередь это относи­лось к Ионатану, но, кроме него, кое к кому еще.

С тех пор как земля Иуды стала частью цар­ства Саула, иудеи устремились ко двору, и одним из них был Давид, принадлежавший к знатному семейству из Вифлеема, города, расположенного в пяти милях южнее Иерусалима. Давид обладал острым умом, хорошим политическим чутьем и был ко всему прочему искусным военачальником. Он мог бы оказать Саулу неоценимую помощь, если бы тот ему доверял, но с течением времени подозрительный Саул все более убеждался, что доверять Давиду нельзя.

Во-первых, Давид был из колена Иуды, а зна­чит, не совсем полноправным членом союза изра­ильских племен. Во-вторых, он был яркой лично­стью, чем, видимо, заслужил любовь народа. (Позднее о его юности ходили легенды, в том числе рассказ о его поединке с великаном-фили­стимлянином Голиафом во время битвы при Сокхофе.) И наконец, выяснилось, что Ионатан и Давид близкие друзья. Саул решил, что эти двое состоят в заговоре с целью свергнуть его с тро­на. Он вынашивал планы, как расправиться с Да­видом, но тот, будучи достаточно проницатель­ным, чтобы понять, куда ветер дует, был к тому же предупрежден Ионатаном. Поэтому он исчез из Гивы и сумел уйти в Иуду, где ему пришлось вести жизнь партизанского вождя и воевать про­тив Саула. В этой борьбе Давида поддержали Са­муил и партия пророков; возможно, они высту­пали не столько на стороне Давида, сколько против Саула.

Разгневанный Саул перестарался. В ярости он вырезал группу жрецов в Номве, всего в двух милях к юго-востоку от Гивы, услышав, что один из них помог иудейскому беглецу. Однако и на­стойчивое преследование Саулом Давида принес­ло свои плоды. Большинство иудейских кланов настолько запугали, что они отказались поддержать Давида, и ему пришлось перейти на сторо­ну врага. Он поступил на службу к правителю Гата Анхусу и стал воевать на стороне филистим­лян.

И у филистимлян опять появился шанс вер­нуть утраченное могущество. Так как царство Саула раздирали внутренние разногласия, царь ссорился с наследником, а люди царя и пророки действовали наперекор друг другу, да еще Давид взбунтовался, то мощный удар филистимлян на­верняка окажется успешным.

Поэтому в 1000 г. до н. э. филистимляне сно­ва собрали армию и послали ее в Израиль. Из Афека, прежнего поля битвы, они быстро двину­лись на север, намереваясь отрезать северные племена, а затем сокрушить находившиеся в цен­тре племена Рахили. Последние оказались бы за­жатыми между филистимлянами с севера и иуде­ями Давида с юга, при этом предполагалось, что Давид поднимет их на восстание.

Саул поспешил на север и занял позицию на горе Гилбоа, в 40 милях к северу от Гивы и в 10 милях к юго-востоку от Шунема, где расположи­лись лагерем филистимляне.

Начавшееся сражение стало для израильтян настоящим побоищем. Саул и его три сына, вклю­чая наследника Ионатана, погибли. Израиль сно­ва оказался под властью филистимлян.

Глава 4 ИЗРАИЛЬ-ИУДА

Давид в Хевроне

В 1000 г. до н. э. филистимляне могли с удов­летворением взирать на свой уголок мира. Разуме­ется, Израиль вовсе не был стерт с лица земли в битве при Гилбоа. Военачальнику Саула Авениру удалось с частью войска бежать за Иордан, забрав с собой Эшбаала (Иевосфея) — единственного ос­тавшегося в живых сына Саула. Вместе они укре­пились в Маханаиме, городе, местонахождение которого точно неизвестно, возможно, милях в че­тырех к востоку от Иависа Галаадского.

Хотя династия Саула таким образом уцелела, царство Эшбаала (Иевосфея) на самом деле ог­раничивалось областью восточнее Иордана, где филистимляне могли до поры до времени не об­ращать на них внимания. На востоке за Иорда­ном располагались царства Аммон и Моав, на них можно было рассчитывать, потому что, сохранив свою враждебность к Израилю, они сводили на нет любые его попытки вернуть утраченное. Так, Моав уже полностью поглотил древнее израиль­ское племя Рувима.

Что касается Давида, то он убедил старейшин Иудеи провозгласить его царем Иуды, а после того приступил к созданию своей столицы в хо­рошо укрепленном городе Хевроне, в 20 милях юго-восточнее Гата, филистимской столицы. Это должно было встревожить филистимлян, ибо оз­начало, что Иуда стала гораздо сильнее, чем до Саула, по обаяние Давида и искусная диплома­тия, очевидно, убедили филистимлян, что он ос­танется их послушной марионеткой. Кроме того, филистимляне рассчитывали на извечную враж­ду между Израилем и Иудой из-за того, что Да­вид изменил Саулу, и на помощь Эдомского (Идумейского) царства, находившегося к юго-востоку от Иуды. Эдом всегда был врагом Иуды и навсегда им останется.

На севере филистимлянам тоже не о чем было печалиться, там финикийские города, богатые и сильные. Единственное, что их интересовало, — это торговля, а если и имелись у них захватни­ческие планы, то только связанные с морем. Ни разу за всю свою историю не вели они захватни­ческих войн на суше.

Во времена Судей Сидон постепенно терял свое лидерство среди других финикийских городов. Примерно в 20 милях к югу от него находился при­морский город Тир. Скорее всего, он был основан колонистами из Сидона примерно в 1450 г. до н. э., во времена Тутмоса III. Первоначально он распола­гался на материке, но своего величия достиг, ког­да переместился на скалистый остров, выступав­ший в море. Так он стал почти недосягаем для захватчиков (пока имел свой флот), и даже голод при осаде ему не грозил. Само его название (по- древнееврейски «Цор») означает «скала».

К тому времени, когда Саул пришел к власти, Тир стал признанным лидером среди финикийских городов, и он удерживал такое положение до тех пор, пока Финикия сохраняла свою самобытность. Первым значительным правителем Тира был Абиваал, взошедший на престол около 1020 г. до н. э., примерно в то же самое время, когда Саул стал царем Израиля. При Абиваале Тир начал распрос­транять свою власть, но в сторону моря, всегда только в сторону моря, и никогда в любом другом направлении, что могло бы нарушить замыслы фи­листимлян на суше.

Наверняка филистимляне могли опасаться арамеев, другой группы племен из тex, что бес­конечно множились благодаря плодовитости жи­телей засушливого Аравийского полуострова. С 1100 г. до н. э. они начали теснить жителей Пло­дородного полумесяца, но ассирийцы, теперь вла­девшие верховьем междуречья Тигра и Евфра­та, были достаточно сильны, чтобы справиться с ними. Хотя арамеи и просачивались на терри­торию Плодородного полумесяца с обеих его сторон, процесс этот был медленным и некатастрофическим. Филистимлянам не о чем было бес­покоиться. И все-таки кое-что они  недооце­нили, и эта ошибка оказалась роковой. Они не уделяли должного внимания Давиду.

К моменту смерти Саула Давиду было тридцать лет, и у него хватало амбиций. Он знал, чего хочет, и не церемонился при выборе средств. Ему уже удалось стать царем Иуды и обосноваться в укреп­ленной столице, одновременно утихомирив фили­стимлян. Следующий его шаг — стать еще и царем Израиля и получить в наследство власть Саула во всей полноте, но сделать это было непросто.

Даже если бы он смог победить жалкие остатки Израиля времен правления Эшбаала (Иевосфея) и одаренного военачальника Авенира в честной бит­ве, такая показная победа наверняка вызвала бы подозрения у филистимлян. Нет, Давид должен был достичь своих целей мирным путем, чтобы ни один его шаг не обеспокоил филистимлян, по край­ней мере, до тех пор пока Давид не обретет до­статочно сил, чтобы заняться ими. К счастью для Давида, Эшбаал (Иевосфей) поссорился из-за жен­щины со своим военачальником Авениром, и Авенир так разозлился, что решился на предательство, начав переговоры с Давидом.

Но у Давида и самого было одно дело, связан­ное с гаремом. В те времена, когда он был любим­цем царедворцев Саула, он получил в жены его дочь Михалу (Мелхолу). Когда Давид покинул двор изгнанником, объявленным вне закона, ее вернули обратно. Ныне же Давид стал царем Иуды и не собирался вести дела с Авениром до тех пор, пока израильский военачальник любым способом не вернет ему Михалу (Мелхолу). Причина этому была проста. До тех пор пока Михала (Мелхола) является его женой, он остается зятем покойного царя Саула и как зять может претендовать по зако­ну на израильский престол.

Авенир доставил Михалу (Мелхолу) и после этого заключил союз с Давидом, предположитель­но приведя с собой часть израильской армии, что­бы ощутимо ослабить Эшбаала (Иевосфея). По­кончив с этим, Давид позаботился, чтобы Авенир, уже предавший однажды своего царя, лишился возможности проделать это еще раз. Желание царя выполнил военачальник Иоав. Разумеется, Давид сокрушался по поводу этой смерти громко и у всех на виду — не хотелось же отказываться от услуг воинов Авенира или от союзника в лице израиль­тян, — но Иоав остался на службе у Давида.

Стало очевидно, что положение Давида укреп­ляется, и, случись теперь война с Израилем, Да­вид наверняка победит (если филистимляне позволят). Но до войны дело не дошло. Проблемы иудейского царя по-прежнему решались весьма удачно, поскольку два военачальника из окруже­ния Эшбаала (Иевосфея) убили израильского царя и принесли его голову Давиду. Теперь из­раильтяне остались без царя. Израильские ста­рейшины вряд ли испытали большое удоволь­ствие от того, что им пришлось обратиться к иудею, но они пошли на это. Смиренно явились они в Хеврон, где Давид в полном блеске своего величия удостоил их аудиенции. Смиренно по­просили они Давида править ими, и Давид удов­летворил их просьбу. В 991 г. до н. э. он стал царем не только Иуды, но и Израиля.

Давид в Иерусалиме

Объединенное царство, которым теперь стал править Давид, в Библии названо просто Израи­лем, но царство это никогда не было по-настоя­щему объединенным. Израиль, занимавший се­верные две трети территории, всегда осознавал, что он более умудрен опытом, что в нем преоб­ладает городской образ жизни, что он больше по площади и богаче по сравнению с неотесанной Иудой. И для него было унизительно находиться под властью иудейской династии. Каждое его дей­ствие в последующие годы доказывало это, и луч­ше всего мы, видимо, выразим такое неполноцен­ное слияние двух частей народа Давида, называя это государство Израиль-Иуда.

Давид понимал, как сложно удержать два этих народа вместе, и пытался найти способ их объеди­нить. Ему казалось, что вряд ли можно оставлять столицу в Хевроне, поскольку нахождение царско­го двора в иудейском городе всегда будет напоми­нать израильтянам, что ими правит царь-чужеземец.

Поэтому взор его упал на город Иерусалим, подходивший в качестве столицы по целому ряду причин. Во-первых, он стоял прямо на границе Израиля с Иудой, но никому из них не принад­лежал. Со времен прихода израильтян в Ханаан, два столетия назад, Иерусалим всегда находился в руках ханаанского племени иевусеев. Они по-прежнему жили там и со своей почти неприступ­ной скалы с одинаковой легкостью отбивали все попытки израильтян, иудеев и филистимлян за­хватить город. Именно благодаря столь прочно­му положению он отлично подходил для столицы.

Но как же взять Иерусалим? Самоуверенные иевусеи были твердо уверены, что смогут сопро­тивляться Давиду так же, как сопротивлялись прежним врагам. И все-таки Давиду удалось за­хватить этот город. Как именно, точно неизвестно, ибо библейские версии на этот счет кажутся очень запутанными. Возможно, Давид отправил отряд своих воинов через тоннель водоснабжения, кото­рый беспечные иевусеи оставили без охраны.

Во всяком случае, Иерусалим пал и сразу же был сделан столицей Давидова царства. Ему суж­дено было оставаться столицей потомков Давида и в грядущие столетия и стать главным городом еврейского народа навсегда. Фактически ныне он является святыней для трех важнейших религий.

Почему филистимляне ни во что не вмешива­лись, неясно. Библия нам не рассказывает. Веро­ятно, Давид, непревзойденный знаток тонкой дипломатии, всячески успокаивал их на протяже­нии тех лет, что ушли у него на интриги по ов­ладению израильским престолом. Даже когда он стал править Израилем-Иудой, ему, должно быть, удавалось убедить филистимлян, что он по- прежнему их верный союзник.

Но как только он захватил Иерусалим, при­шлось положить конец притворству. Он стал заво­евателем и, заняв самую прочную позицию на всей внутренней части ханаанской территории, стал слишком силен, чтобы кто-нибудь мог поверить его заверениям в лояльности. Наверняка филистимля­не приказали ему оставить Иерусалим как залог своей верности им, и наверняка Давид, дойдя до развилки, где их пути наконец разошлись, отказал­ся. Это означало, что надо воевать.

Хотя для филистимлян было уже слишком по­здно. Им следовало нанести удар до того, как Да­вид занял Иерусалим. Теперь он стоял во главе народа, который с его помощью обрел гордость. Кроме того, у него была армия под командовани­ем чрезвычайно опытного Иоава и других обучен­ных им военачальников. В двух сражениях южнее Иерусалима Давид разгромил филистимлян.

Еще одной характерной чертой стратегии Да­вида было то, что он никогда не пытался сделать больше, чем мог по собственным расчетам. Он не пытался взять города филистимлян. Это, несом­ненно, обошлось бы слишком дорого и не стоило того. Лучше было оставить филистимлян в покое и предоставить им в определенной степени право на самоуправление. Тогда они послушно призна­ли верховную власть Давида, согласились пла­тить дань и даже присылать своих надежных воинов для личной охраны царя.

Теперь, когда у Давида была своя столица и ему удалось справиться с филистимлянами, он обдумы­вал следующий шаг в объединении своего состоя­щего из двух частей царства. В столице необходим был объект всеобщего поклонения. С тех пор как филистимляне полстолетия назад разрушили Си­лом, у израильских племен не было главного свя­тилища. Но это вовсе не означало, что у них не было религии. Каждая община имела собственное место — священный холм или священную рощу, — где свершались необходимые обряды, которые дол­жны были принести плодородие земле и стадам и спокойствие людям. Однако такая религиозная де­централизация была в высшей степени опасна. Не­возможно сплотить людей в критический момент для обороны всей страны, если они озабочены в первую очередь защитой местных святынь.

Дело в том, что, хотя Силом и был разрушен, Ковчег Завета — святая святых — еще существо­вал. Он находился в Кириафиариме, куда был доставлен после рокового поражения израильтян при Афеке. Давид мог заслужить благодарность израильтян, отстроив заново Силом и возвратив ковчег на прежнее место, но не это было его це­лью. Он хотел, чтобы признание более высокой общенациональной идеи приглушило индивиду­альное самосознание израильтян и иудеев. По­этому он перенес ковчег в Иерусалим и опреде­лил ему место в святилище, устроенном возле дворца. Он приносил жертвы, возносил молитвы и руководил ритуальными танцами, став таким образом царем-первосвященником.

Разумеется, он назначил первосвященника как высшего религиозного деятеля нации, который мог все свое время отдавать заботам о ритуалах, но пре­дусмотрительно выбрал того, на чью преданность мог рассчитывать. Это был Авиафар, единствен­ный, кто выжил после резни священнослужителей, устроенной в Нобе Саулом. Отныне Авиафар был предан Давиду душой и телом.

Объединив нацию в политическом и религи­озном смысле, Давид почувствовал, что в силах теперь начать осуществление программы неприк­рытого империализма. Это не только послужит укреплению царства, но и сделает израильтян и иудеев вместе господствующей нацией, даст им общее ощущение победы. Одно за другим завое­вывал он царства, расположенные вокруг Хана­ана: Аммон, Моав и Эдом (Идумею).

Он нацелился и на север. К тому времени арамеи расселились во многих областях к севе­ру от Израиля и даже образовали маленькие царства. Давид захватил их, расширив в ито­ге свои владения до самых верховьев Евфрата, но крайней мере, заставил северян платить ему дань.

С финикийскими городами Давид не пытался вступать в военный спор. Ему не удалось бы до­биться успеха, не имея флота. Незаурядные спо­собности вновь позволили ему добиться своих целей, не расходуя слишком много сил. Оказа­лось, достаточно подписать с финикийцами союз­ный договор и добиться их дружбы, предоставив им возможность прибыльной торговли.

В результате Давид, начинавший как беглец и изгой, стал хозяином всей западной половины Плодородного полумесяца. Во второй раз (первой была империя гиксосов пятью столетиями ранее) вся эта западная половина оказалась под единым местным правлением.

Империя Давида имела довольно приличные размеры. В пору своего расцвета она, возможно, занимала территорию 45 тысяч квадратных миль, то есть в шесть раз больше, чем царство Саула, и равную площади штата Нью-Йорк. Однако по мощи она была несопоставима с Египетской империи или с различными империями междуречья Тигра и Евфрата в апогее их могущества.

На самом деле новая империя появилась бла­годаря тому, что во времена Давида государства, расположенные в долине Нила и Междуречья, погрузились в анархию и ослабли. Это была дей­ствительно редкая ситуация. На протяжении всей истории цивилизации почти всегда, и до и после Давида, оказывалось так, что в период ослабле­ния Нила усиливались Тигр и Евфрат, и наобо­рот, и тот, кто был в силе, господствовал в запад­ной половине Плодородного полумесяца. Давиду крупно повезло, что он оказался очевидцем ред­кого случая слабости с обеих сторон.

Правление Давида оказалось настолько триум­фальным, что более поздним поколениям оно каза­лось золотым веком. В последующие времена па­мять о Давиде поддерживала их во всех невзгодах и дарила им надежду, что снова настанут такие дни.

Границы империи Давида, видимо, были «ес­тественными рубежами» израильско-иудейских владений, и когда в более поздние века древние предания обрели письменную форму, то страной, обетованной Богом потомкам Авраама, стала именно империя Давида. Слова обета звучат так: «...потомству твоему даю Я землю сию, от реки Египетской до великой реки, реки Евфрата» (Бы­тие, 15:28), но лишь во времена Давида и его сына это обещание действительно выполнялось.

Сыновья Давида

Даже после создания империи Давид не был свободен от забот. Проблема, более всего мучив­шая его в последние годы жизни, касалась наследования.

 Во-первых, он, естественно, хотел оста­вить все своим потомкам, и здесь возникал воп­рос о доме Саула, верность которому еще была жива в сердцах многих израильтян.

В этом вопросе Давид был готов проявить без­жалостность. Тех потомков Саула мужского пола, которых он смог отыскать, ему удалось под тем или иным предлогом казнить, и в конце концов в жи­вых оставил только одного. Это был хромой сын Ионатана, он не мог наследовать трои из-за своего увечья, но Давид держал его в Иерусалиме фактически под домашним арестом. Но вскоре он обна­ружил, что гораздо труднее разобраться с собствен­ными многочисленными детьми.

Традиционно азиатские монархи имели гарем. Он был не только средством удовлетворения плотских желаний, но и символом могущества, устрашавшим и подданных царя, и чужестранцев. Кроме того, принято было для оказания чести семье или племени или при заключении договора брать из этой семьи, или племени, или иностранной царской фамилии девушку в гарем. Этопо­читалось за честь.

Беда в том, что многочисленные жены не пи­тали симпатии друг к другу, и каждая, естест­венно, плела интриги, чтобы трон унаследовал ее сын. Это приводит к тому, что внутриполитичес­кие дела наносят вред государству. Кроме того, в любой монархии, где преобладает гаремная система, по мере старения правителя растет на­пряженность в отношениях между его сыновьями. Стоит царю умереть, и тот сын, которому удает­ся завладеть короной, как правило, убивает всех остальных, чтобы предотвратить попытки узурпа­ции власти и восстания. Поэтому всегда есть сильное искушение опередить события и захва­тить трон, пока старик еще жив, а остальные сыновья выжидают и не готовы к действиям.

Любимым сыном Давида был Авессалом, он-то и нанес удар. Красивый и обаятельный Авес­салом постепенно сформировал партию, отдавав­шую ему предпочтение перед отцом (он сделал то, в чем Саул подразумевал Ионатана). Своим ударом он застиг Давида врасплох. Чтобы не оказаться пойманным в ловушку в столице и не подвергать себя унижению в случае осады, кото­рая могла длиться многие месяцы, Давид бежал из города вместе со своей гвардией, в том числе с верными филистимлянами. На востоке за Иор­даном он собрал своих воинов, объединил союз­ников и нанес ответный удар через Иордан. Спешно поднятому и плохо управляемому опол­чению Авессалома было далеко до опытных во­инов Давида. Авессалома взяли в плен, и, хотя Давид приказал оставить его в живых, практич­ный Иоав убил его.

После восстания Давид старался избегать слишком жестких ответных мер, но это все-таки не помогло. Бунт Авессалома и бегство Давида пробудили надежды в сердцах тех израильтян, которые по-прежнему смотрели на Давида как на чужеземного правителя, особенно народа Вениа­мина, племени Саула.

Хотя Авессалом и был повержен, казалось, что трон Давида пошатнулся и восстание, поднятое сразу же после краткой гражданской войны, обя­зательно победит. Под предводительством Шевы (Савея) из племени Вениамина Израиль восстал. Но Давид нанес удар практически сразу же, как только бунтовщики начали действовать, и разгромил их. Но сам факт восстания показал, что, несмотря на все усилия, Давиду не удалось полностью лишить израильские племена национального самосознания. Невозможно было сделать это за одно поколение, независимо от мудрости правителя.

В 961 г. до н. э. Давид слег. Он правил сорок лет, и его героическая жизнь подходила к концу. Его очевидным наследником был Адония, старший из оставшихся в живых сыновей, который, как и его брат Авессалом, был популярен в народе. Более того, Адония заручился поддержкой Иоава, командующего всеми войсками, и Авиафара, первосвященника. Адония чувствовал себя настолько уверенно, что устроил нечто вроде пира в честь своей победы, хотя Давид был еще жив.

Но он поспешил. У Давида была любимая жена Вирсавия, и она сумела уговорить умирающего царя назвать наследником престола своего сына Соломона. Слово царя оказалось решающим, и коронован был именно Соломон. Адонию и Иоава через некоторое время казнили, а Авиафара убрали с глаз долой. Место Авиафара в качестве первосвященника занял Задок (Цадок). Его семье суждено было сохранять за собой должность первосвященника в течение семи с половиной веков.

Соломон

Соломон, сын Давида и второй царь Израи­ля-Иуды, славится своей несравненной мудрос­тью, главным образом потому, что так говорит Библия. Несомненно, царствование его было пе­риодом мира и процветания государства, так как Соломон пожинал плоды, ради которых всю свою жизнь тяжко трудился Давид. Тем не менее можно утверждать, что мудрость Соломона была скорее видимой, чем реальной, потому что семена будущей катастрофы сеялись во времена его царствования.

В одном Соломон действительно проявил мудрость: он отказался от мысли о дальнейших завоеваниях. Его вполне удовлетворяли размеры империи, завещанной отцом.

Соломон стремился сделать из своего царства мировую державу на уровне цивилизации великих культур Нила и Тигра — Евфрата. Но это подразумевало практически такие же громадные усилия, как ведение войны. Западная часть Плодородного полумесяца не была так плодородна, как долины этих великих рек, и, хотя Соломон достиг временного величия, это в конечном счете разорило его государство.

Стремясь превратить Израиль-Иуду в силь­ную восточную монархию, Соломон должен был содержать гарем, причем больший, чем был у его отца, ибо власть и слава монарха измерялись в какой-то степени числом наложниц. Библия не забывает упомянуть тысячу царских жен и наложниц. О высоком положении царства Израи­ля-Иуды в мире свидетельствует тот факт, что в царском гареме находилась и дочь египетского фараона.

И все-таки отношения с Египтом, как выяснилось, не имели, пожалуй, столь большого значения (хотя Библия и говорит об этом). Если бы речь шла об эпохе величия Египта, то породниться с семьей фараона в те времена было действительно исключительной честью. Однако за два с половиной столетия со времен правления Рамсеса III Египет оказался в глубоком упадке. Через царский трон проходила бесконечная череда нич­тожных бездельников, и в бытность Соломона это государство находилось в раздробленном состоя­нии. Там был царь Псусеннес II, который правил только в дельте Нила, и государство его было меньше, чем царство Соломона. Он заключил союз с Соломоном и отдал ему свою дочь, дабы завершить сделку. Несомненно, именно Псусен­нес искал помощи у Соломона и получил ее, а не наоборот, и этот шаг сработал, потому что егип­тянин продержался на своем троне больше три­дцати лет, почти до конца царствования Соломона.

Внутри своего государства Соломон принялся осуществлять большую строительную программу. Его отец Давид доставил в Иерусалим Ковчег Завета и основал главную иудейскую святыню — храм в честь бога Яхве. Как место общего покло­нения, он служил в какой-то степени центром объединения всех племен, но восстание Савея показало, что его влияние было недостаточным.

Вероятно, Соломон посчитал, что положение улучшится, если сделать храм более впечатляю­щим. Кроме того, без него столица, конечно, ка­залась бы примитивным, отсталым городом. Поэтому Соломон с самого начала своего царство­вания приступил к строительству храма в стиле, характерном для всей земли Ханаанской, за тем исключением, что центральным объектом покло­нения должен был стать ковчег, а не привычный идол. Для этих целей он пригласил ханаанских архитекторов из города Тира. Осуществление проекта заняло семь лет, храм был построен и освящен в 954 г. до н. э. Ему предстояло служить главным местом поклонения богу Яхве в течение почти четырех столетий.

Построив дом божий, Соломон построил жи­лище и для себя, и, хотя описание храма и зани­мает много места в Библии, из двух этих соору­жений дворец оказался более пышным и строил­ся гораздо дольше.

Этот храм был не единственным местом бого­служения, построенным Соломоном. Он пони­мал, что новая святыня будет служить только тем его подданным, которые поклоняются богу Яхве, но среди них были люди и другой веры. Например, моавитяне и аммонитяне молились собственным богам. Соломон, считавший себя царем Моава и Аммона, так же как и Израиля и Иуды, воздвиг в Иерусалиме храмы в честь национальных божеств моавитян и аммонитян. Своим иностранным женам он тоже разрешал молиться по-своему.

Это соответствовало обычаям того времени, когда веротерпимость являлась нормой. Разуме­ется, храм Яхве в Иерусалиме был самым боль­шим и самым лучшим, а культ поклонения Яхве имел приоритет перед другими культами, но это была лишь привилегия, так как Израиль и Иуда, будучи яхвистскими, занимали преобладающую часть государства.

Поздние редакторы библейских книг, однако, рассматривали этот вопрос с точки зрения своей эпохи и на ином этапе развития религии. Их шо­кировало и возмутило то, что Соломон постро­ил храмы идолам, и они осудили его за это. В этом они усматривают причины последующих бед Соломонова царства, хотя современные исто­рики склонны находить им более ординарные причины.

Пока Израильско-Иудейское царство процве­тало под властью царя Соломона, Финикия пе­реживала столь же счастливый период. В 969 г. до н. э. умер Абиваал из Тира, и преемником стал его сын Хирам. Хирам укрепил и украсил скалу, на которой был построен этот город. Он поддерживал союз сначала с Давидом, затем с Соломоном и направил опытных архитекторов для наблюдения за сооружением храма в Иеру­салиме.

Так как ему ничего не грозило со стороны суши, а в лице Соломона и его большого царства он имел постоянного покупателя, Хирам сосредо­точился на море. Во время его правления Тир и финикийцы начали бурную торговую экспансию.

За столетия финикийцы стали хорошими мо­реплавателями и выходили в море еще в 2000 г. до н. э. Подвиги их торговцев и пиратов упоми­нались в египетских легендах, написанных около 1100 г. до н. э., и в поэмах Гомера, созданных два столетия спустя.

Тем не менее их торговая деятельность в ран­ние времена была довольно ограниченной. В пе­риод величия Египта, когда финикийские города были еще молоды, остров Крит, извлекавший пользу из финикийского влияния, стал центром огромной морской державы, которая доминирова­ла в Восточном Средиземноморье.

Критское государство распалось в 1400 г. до н. э. после медленного и продолжительного упад­ка. Окончательным ударом, видимо, послужило цунами, огромные волны разрушили берега пос­ле извержения вулкана на одном из островов в Эгейском море. Пришли микенские греки, а за этим последовал беспокойный период нашествия морских народов.

Однако во времена Хирама в Средиземномо­рье сложилась необычная ситуация. Египтяне на­ходились в упадке в течение трех столетий, и их роль в этом районе свелась к нулю. Крит и мате­риковая Греция переживали мрачную эпоху, пос­ледовавшую за вторжением дорийцев и угасани­ем мощи греческого морского флота. Фактически на всем побережье Средиземного моря единствен­ным процветающим государством было царство Израиля-Иуды, но оно было сухопутным.

И финикийцы воспользовались благоприятной возможностью. Они основывали базы на ближай­ших берегах, особенно на восточно-средиземноморском острове Кипр. Они имели свою базу даже в Египте, создав финикийский квартал в великом городе Мемфисе, откуда могли контро­лировать торговлю угасающего Египта. Более того, они отважились пойти в неизвестные и та­инственные западные районы Средиземноморья. (Примерно в это время слагались и передавались греческие легенды про скитания Одиссея; его приключения с великанами и людоедами, описан­ные в «Одиссее», происходили именно на том самом таинственном западе.)

Возможно, финикийцам в их исследованиях помогло заметное усовершенствование техники. В открытом море нет береговых ориентиров для путешественника, ибо само их название говорит о том, что они могут находиться только на суше. Ориентирами могли служить звезды, если бы они не вращались. Но они вращаются на небе вокруг некоего центра, и около этого центра есть яркая Полярная звезда, которая практически не меняет своего положения. Вероятно, финикийцы первы­ми научились использовать Полярную звезду в качестве ориентира на море, и именно это откры­ло им путь на запад Средиземного моря.

Согласно преданию, первым городом, основан­ным Тиром на западе Средиземноморья, стала Утика. Она была заложена на участке африкан­ского побережья к юго-западу от острова Сицилия.

В этом месте образуется «осиная талия» Среди­земного моря, где пролив шириной всего девять миль отделяет западную часть моря от восточной.

Предание датирует очень раннее основание Утики, относя его к 1101-му или даже 1140 г. до н. э. Это, безусловно, слишком рано. (Древние города были весьма склонны отодвигать дату сво­его основания, чтобы обеспечить себе большее превосходство в возрасте над своими соседями.) Вполне вероятно, что Утика была основана во времена царствования Хирама.

Тир побуждал к исследованиям тот факт, что он вел торговлю с Соломоновым царством. Со­гласно Библии, он поставил Соломону два фло­та, один в Средиземном и один в Красном море. Средиземноморский флот доходил до самого Таргиша, местоположение которого остается тайной, но он мог быть и в Испании.

Испания находилась в самой западной точке моря, и моряки из Тира достигли ее берегов, пройдя через его «осиную талию». Испания ока­залась страной, богатой полезными ископаемыми; соорудив там плавильни и привозя оттуда металл, Тир еще больше обогащался.

Средиземное море заканчивалось узким Гиб­ралтарским проливом. Через него финикийцы вышли в Атлантический океан. Там в устье реки Гвадалквивир они основали город Тартессус, ко­торый и мог быть библейским Таргишем. В не­скольких милях южнее они построили на побере­жье город Гайдиз, существующий и поныне под названием Кадис. Это один из крупных морских портов Испании.

Второй финикийский флот, служивший Соло­мону, базировался в Эйлате на северной оконеч­ности Красного моря. Этот флот вел торговлю с Офиром, страной, богатой, по описаниям Библии, золотом, по местонахождение ее неизвестно. Обычно предполагают, что Офир находился в юго-западной части Аравийского полуострова, на месте современного Йемена, хотя некоторые счи­тают, что финикийские корабли могли обогнуть Аравию и достичь Индии. (Южная Аравия про­цветала в древние времена; торговля Соломона с этим районом и приезд торговых миссий в Иеру­салим, возможно, положили начало легендарным описаниям визита царицы Савской.)

Торговая политика Соломона обогатила стра­ну. Он значительно увеличил регулярную армию и снабдил ее колесницами. Для этих колесниц он закупил лошадей в Малой Азии и построил для них большие конюшни.

Но как только правитель берет курс на вели­колепие, потребности почти всегда превышают запас наличных денег, каким бы большим он ни был. Соломон понял, что придется повысить на­логи и эффективность их сбора.

Для совершенствования внутренней организа­ции страны Соломон централизовал ее управле­ние. Он поделил Израиль на двенадцать районов, не обращая внимания на бывшие племенные гра­ницы, и назначил в каждый наместника, подчи­нявшегося лично ему. Это был обдуманный шаг, направленный на то, чтобы покончить с местни­чеством и племенным патриотизмом. И это помог­ло, ибо после правления Соломона мы уже редко встречаем упоминания о коленах израильских. Более того, проведенное Соломоном администра­тивное деление не делало различий между изра­ильтянами и хананеями, и позднее уже ничего не слышно о хананеях внутри страны. Остались только финикийцы на побережье

Такое решение, несомненно, повысило дей­ственность управления. Однако ничто не могло сделать популярным рост налогов или принуди­тельный труд на строительных объектах, и, хотя Соломону удалось сохранить определенную цело­стность своего государства, недовольство достиг­ло точки кипения.

Например, южнее Иудеи в Эдоме велась парти­занская борьба против центрального правитель­ства. Силы сопротивления объединялись вокруг Хадада, члена древнего Эдомского королевского дома. На севере роптали арамейские^[12] города-государства, а человек по имени Ризон пришел к влас­ти в Дамаске, городе, расположенном в 140 ми­лях от Иерусалима. Он стал там фактически неза­висимым.

Самой большой ошибкой Соломона оказалось то, что в целях эффективного сбора налогов и использования принудительного труда он поде­лил на округа только Израиль. Иуду он упустил, в результате она считала себя суверенной держа­вой, свободной от налогообложения, а Израиль — находившимся у нее в подчинении, так же как Моав и Аммон. Естественно, весь Израиль дол­жен был кипеть от возмущения.

Это возмущение имело под собой и религиозную основу. Строительство храма в Иерусалиме с Ков­чегом Завета должно было шокировать консервато­ров на севере. Проповедники, которые шли с Самуилом столетие назад, продолжали считать Силом настоящим центром яхвизма в Израиле.

Кризис разразился в 930 г. до н. э. Бригады под­невольных рабочих, занятых ремонтными и строи­тельными работами, возглавлял Иеровоам. Такая практика, когда трудовыми коллективами управля­ет кто-то из своих, как правило, себя оправдывает, по иногда это приводит к обратному эффекту. Иеровоам поддался влиянию лидеру партии пропо­ведников Ахии, который хотел видеть Силом в ка­честве главного города. Поэтому Иеровоам поднял восстание. Как и прежде, восстание израильтян было подавлено, но оно получило значительную поддержку в Израиле, и с поражением Иеровоама причины недовольства не исчезли.

В Египте ситуация тоже ухудшилась. В 935 г. до н. э. умер Псусеннес II, тесть Соломона, и дельту Нила захватил ливийский военачальник, который стал египетским фараоном Шешонком I. Он понимал, что в его интересах способствовать ослаблению своего северо-восточного соседа, по­этому предлагал убежище любому мятежнику, восставшему против Соломона. Иеровоам бежал в Египет, то же самое сделал Хадад из Эдома. Они ждали там первой благоприятной возможно­сти, чтобы вернуться в Израиль-Иуду и ускорить распад этого государства.

Подходящий случай обычно возникает в тот момент, когда старый правитель умирает, а новому приходится утверждать свою власть в период неко­ей неопределенности. В 922 г. до н. э. Соломон скончался, и царский трон занял его сын Ровоам.

Глава 5 ИЗРАИЛЬ И ИУДА

Два царства

У Ровоама не возникло никаких проблем, что­бы пройти необходимый ритуал и стать царем Иуды. Однако, чтобы стать царем Израиля, ему необходимо было короноваться по всем прави­лам в Сихеме, одном из политических центров Ефраима.

Израильские вожди попытались воспользо­ваться случаем и договориться об уступках, по­требовав снизить бремя налогов. Ровоам ответил на это презрительным отказом, и Израиль взор­вался. Несомненно, этот взрыв негодования под­держал правитель Египта Шешонк I, который мог оказать финансовую помощь и который, ко­нечно, поспешил вернуть изгнанного Иеровоама в Израиль.

Третья попытка Израиля получить независи­мость увенчалась успехом. Узы между Израилем и Иудой, никогда не бывшие особенно прочными, продержались до момента разрыва всего лишь семьдесят лет. Когда это произошло, то и окра­инные части царства тут же откололись. Если объединенное царство Израиль-Иуда могло конт­ролировать всю западную половину Плодородного полумесяца, то Израиль и Иуда по отдельности мало что способны были удержать. Сирийское царство со столицей в Дамаске стало полностью независимым и постепенно подчинило себе боль­шую территорию на севере Израиля. Восточная часть Израиля, Аммон, вновь стала независимой, и если Моав еще оставался в его подчинении, то только с большой натяжкой. Что касается Иуды, то от всех завоеваний Давида остался только Эдом. Империя прекратила свое существование и уже больше никогда не возрождалась.

Две отдельные части того, что недавно было великой державой, вскоре узнали, что расплатой окажется их собственная слабость. Шешонк I (Сусаким в Библии) захватил Иуду и Израиль. Он был правителем слабого государства, ограни­ченного дельтой Нила, и не помышлял нападать на Давида или Соломона. Теперь, однако, с ос­корбительной легкостью он направил свои армии в обе части разделенного государства. Он захва­тил даже Иерусалим и разграбил богатства, со­бранные Соломоном в доме Господнем.

Несмотря на беды гражданской войны, распад империи и набег Шешонка, южное царство Иуда имело некоторые преимущества. В нем сохра­нилась никогда не улетучивающаяся из памяти традиция славного царствования Давида и Соло­мона — уметь отступать, и его царь оказался ис­тинным внуком Давида. Более того, Иерусалим остался столицей Иуды (вместе с территорией, которую когда-то занимало маленькое племя Ве­ниамина к северу от столицы), и в этом городе находился величественный храм, построенный Соломоном.

Северное же царство, Израиль, не прослави­лось великолепием в прошлом. В его памяти хранилось губительное царствование Саула и семь­десят лет подчинения меньшей и более слабой Иуде. Он не имел сложившегося центра, ибо Си­лом был разрушен, и то, что когда-то являлось столицей Саула, ныне стало фактически частью Иуды.

Израиль избрал Иеровоама своим царем и уч­редил столицу в Сихеме. Что естественно, так как царь был ефремлянином, а Сихем — древней столицей ефремлян. Однако дни славы этого племени давно минули, и в скором времени сто­лица переместилась в Фирцу, расположенную в восьми милях к северу и занимавшую более цен­тральное положение. И потом, так же как Давид добивался, чтобы столица не делала верховен­ство Иуды столь очевидным, Иеровоаму прихо­дилось избегать внешнего проявления господства ефремлян.

Для нового царства Иеровоаму необходимо было создать религиозный центр. Естественным шагом было бы заново отстроить Силом и вернуть ему прежнее положение. Но Иеровоам, избегая опять-таки доминирования ефремлян, этого не сделал. На самом деле ему, возможно, хотелось ослабить партию пророков, которая помогла ему получить власть, и избежать централизации куль­та. Он основал два культовых центра: один на крайнем юге царства в Бетеле, всего в десяти милях от Иерусалима, а другой на самом севере своего царства в Дане. В каждом из этих центров он установил фигуру молодого буйвола (обычный символ плодородия, который особенно близок племени Ефрема).

Партию пророков ужаснули эти нововведения, и она перешла в оппозицию. С этого момента на протяжении почти всего существования Израиля продолжалась упорная вражда между монархией и партией проповедников, и она была постоян­ным источником ослабления государства.

В течение двух последующих столетий священ­нослужители и Израиля, и Иудеи собирали пре­дания древних времен и записывали их. Легенды северного царства использовали имя божества Элохим (Elohim), и эти легенды составили доку­мент, который ныне называется Е-документ. Пре­дания южного царства применяли имя Яхве (Yahveh), и документ назывался Y-документом. Эти два сокращения гораздо удобнее, чем может показаться на первый взгляд, так как они обозна­чают и племя Ефрема, и племя Иуды, поэтому их можно рассматривать как географические обозна­чения. По существу, оба представляют одни и те же предания, которые сложились в основном во времена царства Израиль-Иуда, когда Давид и Соломон пытались создать общую, передаваемую из поколения в поколение историю.

В них содержались туманные сведения о со­здании человека и его ранней жизни; о великом потопе и о том, что за ним последовало, то есть предания, общие для всего Ближнего Востока и основанные на шумерских хрониках. Затем шли истории патриархов — Авраама, Исаака и Иако­ва; об их ранней жизни в Ханаане и их праве на эту землю, полученном от самого Господа. Была там и история двенадцати сыновей Иакова, пред­ставляющих десять племен союза израильтян и племя Иуды с ее ветвью — племенем Симеона; история о путешествии одного из этих сыновей, Иосифа — отца Ефраима и Маннасии, — в Еги­пет; предание о рабстве в Египте и избавлении, полученном от творца Законов Моисея, а так­же о скитаниях по пустыне и окончательном завоевании Ханаана под руководством Иисуса Навина.

Документы Е и Y имеют различия в деталях и стиле, но у нас нет оригиналов ни того ни дру­гого. То, что составляет первые шесть книг Биб­лии, представляет собой собранную и отредакти­рованную версию первых двух, к которым были добавлены другие материалы.

Такое общее наследие, признанное обоими на­родами, и в определенной степени общая рели­гия, — хотя ритуалы северян больше подверглись ханаанскому влиянию, а ритуалы южан остались проще и примитивнее, — не помешали тому, что война стала обычным состоянием отношений меж­ду двумя этими царствами. Война между Израи­лем и Иудеей тлела неопределенно долго и была причиной ослабления обоих государств.

Ровоам, царь Иуды, умер в 915 г. до н. э., процарствовав всего семь лет. Трон унаследовал его сын Авия, которого после двухлетнего ничем не примечательного правления в 913 г. до н. э. сменил его сын Аса. Вероятно, Аса был совсем молодым, когда его короновали, и ему довелось править сорок лет.

Иудейское царство оставалось, таким образом, под властью рода Давидова, и в случае Асы пре­стол перешел к сыну в четвертый раз. Этот по­рядок просуществовал еще три столетия, и в этом часть успеха Давида, и подвиги его настолько крепко засели в умах иудеев, что на протяжении всей истории этого царства против его династии никогда не было массовых восстаний.

Действительно, постоянство власти и посте­пенно растущее ощущение, что она есть неиз­менный факт их существования, оказались вели­чайшей силой небольшого Иудейского царства, скалой, вокруг которой оно держалось. Даже когда царство было разрушено, память об этой династии стала главным фактором для всех уце­левших — память о ней и память о Иерусалиме и его храме.

Самария

Израилю не столь повезло. Будучи сильнее и богаче Иуды, он оставался как бы без корней. Ему даже не удалось создать собственную цар­скую династию, вокруг которой его народ смог бы объединиться.

Когда в 901 г. до н. э. скончался Иеровоам, трон перешел к его сыну Навату, но в скором времени тот не устоял перед военным переворо­том. Израильский военачальник Вааса поднял восстание, схватил Навата и убил его и всех ос­тальных членов царского дома. Это произошло в 900 г. до н. э., так что первая после отделения от Иуды израильская династия продержалась всего лишь двадцать два года.

Теперь Ваасе надо было утвердиться на троне, который он захватил. Вааса поставил свой народ перед угрозой внешней войны и потребовал, так сказать, сплотиться вокруг знамени. Он активи­зировал войну с Иудой, которая никогда и не кончалась, а как бы кипела в то время на медлен­ном огне.

Аса, царь Иуды, оказавшись под столь силь­ным ударом, искал помощи за границей. Когда враждуют два государства-соседа, то лучше все­го взять в союзники страну, соседствующую с противником с другой стороны. Иуда, находив­шаяся южнее Израиля, естественно, искала помощи у Сирии, расположенной к северу от него. Царем в Дамаске был тогда Венадад I, и под его правлением скромный в последние годы жизни Соломона город-государство превратился в такую же большую страну, как Израиль. Именно Венададу Аса посылал теперь дары и призывал на­пасть на Израиль.

Венадад I с радостью согласился, и так нача­лись полтора столетия постоянного конфликта меж­ду двумя этими государствами. В 878 г. до н. э. во время первой кампании сирийская армия двинулась на юг, достигла Галилейского моря и захватила его восточное побережье. Одним из эпизодов этого вторжения было разграбление, а затем и разрушение города Дана. Этот город, оче­видно, был уничтожен окончательно, ибо в даль­нейшем он не упоминается ни в Библии, ни в какой-либо другой летописи.

Вааса, царь Израиля, оказавшись в опасности с севера, вынужден был заключить мир с Иудой. Несомненно, именно благодаря продолжавшему­ся усилению Сирии на северной границе Израи­ля Иуда на юге смогла сохранить свою нацио­нальную самобытность.

Единственным достойным внимания эпизодом правления Асы в Иуде было отражение набега египтян. Дельтой Нила правил теперь сын Шешонка — Осоркон I, и он направил вооруженный отряд под командованием нубийского (эфиопско­го) военачальника на войну против Иуды. Слава о победе иудеев в этом бою была сильно преуве­личена пять столетий спустя автором Паралипоменона в Библии, где говорится о разгроме миллионной армии.

Поскольку Вааса потерпел поражение в войне, то план основать свою династию на фундаменте славного военного завоевания провалился. Пока был жив, он держался на израильском троне, но в 877 г. до н. э. он умер. В 876 г. до н.э. нача­лась гражданская война, сына Ваасы Илу сверг­ли и казнили. Династия Ваасы продержалась I двадцать пять лет.

Последовал краткий период хаоса, но не про­шло и года, как способный военачальник Амврий оказался на троне и основал третью израильскую династию. Амврий был сильным правителем, и ему удалось отбросить сирийцев и укрепить свою власть над Моавом. Он понимал, что одна из сла­бых сторон Израиля — это то, что у государства нет хорошо обороняемой столицы. Вторжение внешних сил, как бы сильны они ни были, не может закончиться успехом, если у обороняю­щихся есть крепость, в которой они могли бы ус­троиться на какой-то период. Иуда имела такую крепость в Иерусалиме, а у Израиля не было ни­чего сопоставимого с ней. Фирца не отвечала не­обходимым требованиям и, кроме того, дискреди­тировала себя двумя успешными военными переворотами за четверть столетия.

В восьми милях от Фирцы Амврий приметил один холм. Он занимал господствующее положе­ние на полпути между Иорданом и Средиземным морем и прекрасно подходил для обороны. Вла­дела им семья Семира, но Амврий выкупил холм и построил на нем фортификационные сооруже­ния. Эта крепость и стала его столицей и самым большим городом в Израиле. Он назвал его Семерон, по имени первых владельцев, но позднее для греков, а потому и для нас, он стал известен как Самария.

Самария оставалась столицей Израиля до конца существования государства, и деяния Амврия настолько завладели умами соседних наро­дов, что в ассирийских летописях Израиль назы­вали «землей Амврия», даже когда династия Амврия уже перестала править в этой стране. (Правда, из Библии мы мало что знаем о нем, возможно, потому, что библейские историки больше интересовались религиозными, нежели светскими деяниями.)

Чтобы укрепить свое царство, Амврий нуждал­ся не только в сильной армии и сильной столи­це. Ему нужен был какой-то государственный культ. У Иуды, например, такой был. Примитив­ный яхвизм времен Судей развился при Давиде и Соломоне в яркую религию с центром в специ­ально построенном Соломоном храме в Иерусали­ме. Так тщательно продуманный яхвизм завладел умами людей и эффективно поддерживал царя. В Иуде военных переворотов было мало, и Аса, а затем его сын Иософат процарствовали в общем шестьдесят четыре года. И они тоже всегда под­держивали яхвизм.

Однако Амврию яхвизм казался неподходящей религией. В Израиле не было ничего подобного Иерусалимскому храму. Кроме того, традиции, заложенные Давидом и Соломоном — чужезем­ной для израильтян династией, едва ли вообще могли рассматриваться. Наверняка Иеровоам ис­пользовал кое-что из яхвизма при создании куль­товых центров в Бетеле и Дане, но то был ранний яхвизм, предшествовавший Давиду, и его влия­ние не было сильным.

В Израиле, конечно, были яхвисты. Партия пророков, уходившая корнями к Силому и Саму­илу, были яхвистской, но представляла меньшин­ство населения и почти никогда не доминировала в управлении. Цари Израиля никогда не доверя­ли яхвизму, считая, вероятно, что через него мо­жет быть восстановлена власть иудеев. Они иска­ли такую религию, которая в качестве государственной объединила бы нацию и обеспечила ее самосознание.

Это не так просто. Невозможно изобрести ре­лигию и внедрить ее в жизнь. Проще и эффектив­нее принять или приспособить какую-нибудь религию, которая уже популярна среди народа, если таковая найдется. Яхвизм не подходил, ибо это была религия врагов Израиля — иудеев. Си­рийские культы не рассматривались по той же причине. Оставалась Финикия. Финикийские го­рода традиционно поддерживали дружеские отно­шения с Израилем, сложившиеся во времена царя Давида столетие назад. Они пережили даже конец династии Хирама.

После смерти тирского царя Хирама в 936 г. до н. э., когда Соломон еще находился на тро­не, там правили друг за другом наследники, о которых нам почти ничего не известно. В 887 г. до н. э. в период царствования в Израиле Ваасы, последний наследник Хирама был убит в резуль­тате заговора, которым руководил Итобал, быв­ший, вероятно, первосвященником этой страны.

Итобал (Евфаал) стал правителем Тира и все еще находился на троне, когда Амврий стал ца­рем Израиля. Оба правителя оказались узурпато­рами, и оба получили власть незаконно. Вероят­но, это их и сблизило. Проницательный Амврий, видимо, осознал преимущества национального культа Тира. Тир поклонялся богине Астарте, а связанные с плодородием обряды и изощренные ритуальные действа оказывали сильное эмоцио­нальное воздействие и, видимо, особенно нрави­лись женщинам. Этот культ уже был популярен в Израиле, к тому же он был религией друга, а не врага.

Итобал, ныне царь Тира, а в прошлом жрец, служивший Астарте, был заинтересован в распро­странении этого культа, так что монархи легко до­говорились. Поэтому Амврий женил своего сына Ахава на дочери Итобала Иезавели. Ко всему прочему, кажется, это был брак по любви. Когда в 869 г. до н. э. Амврий скончался, Ахав мирно унаследо­вал трон вместе со своей царицей Иезавелью и про­должил курс отца на принятие тирского культа в качестве государственной религии Израиля.

Разумеется, существовала оппозиция. Яхвисты из партии проповедников воспротивились культу Астарты и ее супруга, называемого просто Ваа­лом, что означает «муж, супруг». Для яхвистов с их культом с сильными мужскими традициями, начало которым было положено во времена ски­таний в пустыне и суровым отношением к сексу, тирский культ поклонения богине плодородия казался в высшей степени греховным. Они отча­янно боролись против него.

Лидером яхвистов в Израиле был Илия, и в более поздние века о нем сложили легенды и уди­вительные истории, которые в конце концов были бережно собраны авторами Библии. Так как биб­лейская история написана с позиций яхвизма, то Ахав объявлен в ней дьявольским царем, а Иеза­вель — чудовищем порока. Однако в реальности Ахав представляется чрезвычайно способным правителем, а Иезавель — преданной супругой. Они сдерживали сирийцев и решительно боро­лись с беспокойными яхвистами. При них Изра­ильское царство процветало.

Союз Ахава с Тиром, укреплявшийся общнос­тью религии, которую Ахав стремился внедрить, был очень важен с экономической точки зрения и, возможно, принес ему богатство, необходимое для укрепления своих северных городов, борьбы против Сирии и украшения столицы Самарии. Ему удалось подчинить себе Иуду, заключив с иудейским царем Иосафатом союз, согласно ко­торому тот признал руководящую роль Израиля во внешних делах, хотя и остался самостоятель­ным в делах внутренних.

Таким образом, то, что когда-то было импери­ей Давида, теперь, во времена Ахава, успешно расщепилось на два государства по диагонали, идущей с северо-запада на юго-восток через Гали­лейское море. Дамаск контролировал территорию севернее этой линии, Самария — южнее.

Естественно, между двумя этими народами ве­лась война, и в общем-то она зашла в тупик. Примерно в 856 г. до н. э. сирийские войска вторглись в Израиль и осадили Самарию. Теперь предусмотрительность Амврия была вознаграж­дена, так как Самария оказалась неприступной. Сирийская армия утрачивала боеспособность от скуки и, видимо, болезней, что было характер­но для любой осаждающей армии. Искусно про­веденная вылазка израильтян отбросила затем сирийцев и заставила их быстро ретироваться в Дамаск.

На следующий год Израиль готов был воевать вдали от дома. Армии встретились у Афека (это был уже не тот город, где Израиль потерпел со­крушительное поражение от филистимлян два столетия назад) на восточном побережье Галилей­ского моря. Территория эта принадлежала Изра­илю до царствования Ваасы, и теперь Ахав, по­бедив на сей раз, смог вернуть часть потерь двухвековой давности. 

Династия Амврия

Но в этот момент и Сирии, и Израилю при­шлось повернуться лицом к востоку. Возникла новая опасность, и поступали дурные вести. На северо-западной оконечности долины Тигра — Евфрата существовала страна Ашур (или Асси­рия — для греков и нас). Ее столицей был город Калах, находившийся по прямой в 450 милях к северо-востоку от Самарии, но гораздо дальше, если идти по территории Плодородного полуме­сяца, а войскам приходилось двигаться именно так. Для тех времен это было большое расстояние, и, пока в Ассирии не появился великий царь-завоеватель, она не представляла угрозы странам на побережье Средиземного моря.

Так получалось, что Ассирия иногда действи­тельно оказывалась под властью энергичных мо­нархов, которые использовали возможности боль­шой территории, своего воинственного народа и богатства, заработанного торговлей, для экспан­сии. Например, около 1220 г. до н. э. незадолго до того, как израильтяне перешли Иордан, а фи­листимляне захватили ханаанское побережье, Ас­сирия контролировала всю долину Тигра — Евф­рата и являлась сильнейшей державой в западном мире.

Затем она пережила период упадка, но в 1100 г. до н. э., когда ефремляне возглавили союз израиль­ских племен, эта восточная страна опять полностью заняла всю долину Тигра — Евфрата и даже дви­нулась на запад, чтобы достичь Средиземного мо­ря. Однако тогда, как и прежде, южная часть сре­диземноморского берега, где были сосредоточены израильские племена, осталась нетронутой и вне власти ассирийцев.

 

 После этого Ассирия пережила еще один пери­од упадка — период, когда Давид и Соломон спо­койно могли править своей империей. В 935 г. до н. э., к концу правления Соломона, Ассирия на­чала оживать в третий раз, и к тому времени, когда на израильском троне воцарился Ахав, пра­витель этой восточной державы снова решил за­хватить Средиземноморье.

В 859 г. до н. э. царем Ассирии стал Салманасар III, и он отправился в поход с целью уве­личить свое царство. Его отец довольствовался данью, которую платили ему города-государства, расположенные западнее Евфрата, но Салманасар стремился к неприкрытой аннексии.

В 854 г. до н. э. он достиг Средиземного моря на самом севере Израиля и взял город Каркар, в 230 милях севернее Самарии. Однако здесь он столк­нулся с коалицией государств Средиземноморско­го побережья, объединившейся под командованием сирийского царя Венадада II и израильского мо­нарха Ахава. Сирия, похоже, собрала самый боль­шой контингент пехоты, а Израиль поставил колес­ниц больше, чем все другие союзники.

Мы располагаем только ассирийским отчетом о происшедшей битве, так как в Библии она ни­где не упоминается. Ассирийский доклад описы­вает битву при Каркаре как свою победу, но при этом не говорит о присоединенных территориях и дальнейших продвижениях. Из чего можно сде­лать вывод, что для Ассирии результатом сраже­ния была ничья, а возможно, даже поражение.

В любом случае угроза со стороны Ассирии была снята, и, хотя она оставалась сильной в те­чение остальных тридцати четырех лет правле­ния Салманасара, на побережье Средиземного моря жили спокойно, за исключением случайных набегов. Зато теперь Израиль и Сирия возобновили войну.

Ахав пытался вернуть территорию, утрачен­ную при Ваасе. Войска Израиля и Иуды, объеди­нившись, напали на сирийские позиции у Рамофа Галаадского, примерно в 30 милях юго-восточнее Афека. Израильтяне могли выиграть сражение, если бы не случайная стрела, смертельно ранив­шая Ахава. Битва была прервана, и большая часть земель восточнее Галилейского моря оста­лась сирийской.

Смерть Ахава явилась сигналом к перевороту (что часто случается после смерти любого силь­ного правителя). Моав тотчас же поднял восста­ние. Расположенный восточнее Мертвого моря, он был завоеван Давидом и оставался в руках Израиля после разделения царства в период прав­ления Ровоама. Моаву почти удалось завоевать свободу при губительном царствовании Вааса, но Амврий вновь подчинил его себе. К концу правления Ахава царем Моава был Меса (Меша). Однажды он уже возглавлял безуспешный мятеж против Израиля, а как только умер Ахав, попы­тался сделать это еще раз.

Ахазия, сын Ахава и Иезавели, унаследовал трон в качестве третьего члена династии Амврия, но он был болен и долго не прожил. После него в 849 г. до н. э. на престоле оказался его младший брат Иорам. Новый царь сразу же попытался подавить мятеж моавитян. В союзе с все еще верным Иосафатом, царем Иудейским, он повел свою армию вокруг южной оконечности Мертвого моря на север в Моав. Нам неизвестны детали, но поход этот провалился, и Моав заполучил сомнительную свободу.

Меса (Меша) отметил свою победу надписью на куске черного базальта высотой три с половиной и шириной два фута. Ценность этой надписи в том, что она сохранилась и известна как Моавитский камень. Его нашел в развалинах столицы царя Месы в Дивоне, примерно в 12 милях к востоку от Мертвого моря, немецкий миссионер Ф.А. Клейн. Надпись сделана на древнееврейском языке, это самая древняя длинная надпись подобного письма из дошедших до нас, и ее язык весьма в духе Биб­лии, за исключением того, что Кемош — моавит­ский бог, а не Яхве, который сначала гневается на свой народ, а потом жалеет и спасает его.

Несмотря на смерть Ахава и успешный мятеж Моава, у Иезавели, теперь царицы-матери, были кое-какие поводы и для радости. Ее сын Иорам, полностью ей подчинявшийся, стал царем Изра­иля. Дочь ее Аталия (Гофолия) вышла замуж за сына Иосафата, царя Иудейского (тоже по име­ни Иорам).

Иосафат скончался в 849 г. до н. э. сразу же после прерванного наступления на Моав. И у Иезавели, таким образом, был теперь сын, пра­вящий Израилем, и зять, правящий Иудой. Рели­гиозный культ Тира, преобладавший в Израиле, проникал теперь и в Иуду. Иорам сопротивлял­ся его проникновению, но в 842 г. до н. э. он умер, и править стал его сын Ахазия. Ахазия находил­ся полностью под влиянием своей матери Аталии, так что у Иезавели сын царствовал в Израиле, а внук был царем Иудейским, и оба были сторон­никами тирского культа.

Яхвизм оказался теперь в величайшей опаснос­ти. Израильский глава яхвистской партии пропо­ведников Илия умер, но его место занял Елисей, другая сильная личность, о котором рассказывали легенды. Елисей подготовил заговор. Необходимо было только найти подходящего исполнителя. Им мог стать какой-нибудь военачальник с подчинявшимися ему войсками — за короткую историю Из­раиля военачальники дважды свергали правитель­ство. Естественно, это должен быть высокий во­енный чин с яхвистскими взглядами.

В 842 г. до н. э. война с Сирией продолжа­лась, и Рамоф Галаадский, где погиб Ахав, все еще оставался яблоком раздора. В ходе сражений там был ранен Иорам, царь Израиля, и он оста­вил боевые позиции, чтобы восстановить силы в царской резиденции Изреели, что в 20 милях к западу и в 12 милях от Самарии. Там его посе­тил племянникАхазия, царь Иудейский, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение как род­ственнику и союзнику.

Израильская армия осталась под командовани­ем военачальника Ииуя, и это был шанс для Ели­сея. Ииуй то ли был яхвистом по убеждениям, то ли хотел им стать ради власти. Когда армия ос­талась под контролем Ииуя, он пошел на сделку с партией проповедников.

Ииуй с помощью армии провозгласил себя ца­рем, а затем быстрым маршем двинулся на запад к Изреели. Авантюра увенчалась успехом, он взял город и уничтожил всех мужчин из царского дома Амврия. Он убил не только Иорама Израильского, но и Ахазию, царя Иудейского. После этого он при­казал убить и царицу-мать Иезавель.

Так полной катастрофой закончилось правле­ние третьей израильской династии. Она включа­ла в себя четырех царей, из которых двое, Амврий и Ахав, были сильными и способными, и продержалась тридцать четыре года. С Ииуя на­чалась четвертая израильская династия.

Однако в Иуде, вне досягаемости Ииуя, оста­валась Аталия, дочь Иезавели. Когда новость о мятеже Ииуи дошла до нее, она поняла, что иудейские яхвисты, которые были относительно сильнее, чем в Израиле, обязательно нанесут удар. Поэтому она первой сделала шаг, и крова­вый. Она приказала зарезать всех мужчин из рода Давидова, включая, видимо, собственных внуков. Возможно, она намеревалась выйти за­муж за кого-то еще и основать новую династию, но не сделала этого. В течение шести лет, с 842-го по 836 г. до н. э., она правила одна, и это был единственный период за все время существования Иудейского царства, когда династия Давида не царила на престоле. Однако власть Аталии ока­залась непрочной. Яхвизм в Иуде имел то, чего не было у яхвизма в Израиле, — храм. Аталия не посмела тронуть храм или первосвященника, ибо слишком хорошо понимала, что такой шаг объе­динит армию и народ против нее. Так получилось, что период ее правления ока­зался катастрофой. Эдом, находившийся под вла­стью Иуды со времен царя Давида в течение двух с половиной веков, теперь восстал и завоевал себе независимость. Города-государства филистимлян на побережье тоже не желали подчиняться и стали совершать набеги на иудейские земли. В действительности все, что оставалось под властью Иерусалима, так это древняя территория самого племени Иуды.

Первосвященником в то время был Иодай. В течение всего периода правления Аталии он дол­жен был испытывать беспокойство, поскольку никогда не мог знать, когда Аталия решится на­конец пойти против храма. Ему надо было каким- то образом объединить армию и народ против нее. Способ, видимо, был только один — использовать династию Давида, потомков знаменитых Давида и Соломона, чье царствование, завершившись век назад, все еще жило в умах всех иуде­ев и чья ветвь, шесть ее членов, правила Иудой со дня смерти царя Соломона.

Да, эта династия была полностью вырезана по приказу Аталии, но кто мог быть в этом уверен? В 836 г. до н. э. Иодай, организовав тайную встречу иудейских военачальников, представил им семилетнего мальчика и рассказал его драма­тическую историю. Шесть лет назад, когда Ата­лия убила всех потомков Давида, удалось спасти одного ребенка, годовалого сына Ахазии. Жена первосвященника (сестра Ахазии) спрятала сво­его племянника и принесла в храм. В храме его постоянно охраняли.

Было ли все так на самом деле? Или мальчика сделали самозванцем, чтобы объединиться вокруг него? Трудно сказать. Библия излагает версию Иодая, и она в общем-то принята. Иудейские вое­начальники тоже поверили этой истории и провозгласили мальчика Иоаса царем. И народ поверил и принял эту историю. Короче, династия Давида вос­становлена, а Аталия убита.

Так в Иуде, как и в Израиле, закончилось влияние Финикии. Династия Амврия была унич­тожена повсеместно. Яхвизм с его храмом стали на время господствующими в Иуде, а яхвизм без храма — в Израиле. Судя по всему, Елисей и партия проповедников одержали победу.

Династия Ииуя

Проповедники, обеспечив триумф яхвизма внутри страны, столкнулись с проблемами за ее пределами. В Сирии в 842 г. до н. э., то есть в год мятежа Ииуя, тоже произошел переворот. Венадад II был убит одним из своих приближен­ных по имени Газаил (Азаил). Очевидно, Елисей тоже приложил к этому руку, ибо убийство цар­ской особы казалось ему эффективным способом устроить, по крайней мере временный, хаос в стране. К несчастью для него и Израиля, это не произвело ожидаемого эффекта. Газаил захватил троп и оказался весьма неплохим правителем.

Более того, год потрясений для всех трех мо­нархий — Сирии, Израиля и Иудеи — не остал­ся незамеченным в Ассирии. Прошло десять лет с тех пор, как эта восточная держава потерпела поражение у Каркара, но Салманасар III все еще был на троне, и теперь он решил отомстить.

Его войска напали на Сирию и Северный Из­раиль и осадили Дамаск. Дамаск отчаянно со­противлялся, а у Ассирии тем временем воз­никли неприятности на других границах. Салманасару пришлось удовлетвориться солидной контрибуцией, и после этого он ушел. Однако в честь своей победы он воздвиг монумент, черный обелиск, на котором были перечислены все цари, заплатившие ему дань. Среди прочих в этом списке упоминался и Ииуй, записанный как «сын Амврия», — так обычно именовали асси­рийцы израильских правителей, несмотря на то что Ииуй вырезал всех потомков Амврия, до которых смог добраться.

Что касается Финикии, то она тоже потеряла шанс заполучить религиозную власть над Израи­лем, Иудой и Сирией. У нее были свои пробле­мы. Хотя Финикия и помогала в битве при Каркаре, потом, когда Салманасар вернулся в тот беспокойный 842 г. до н. э. и оказался более удачлив, ей все равно пришлось заплатить дань.

Нет, будущее Финикии было на морях. Весь IX в. до н. э. Финикия оставалась единственной крупной морской державой в Средиземноморье и являлась монополистом морской торговли. В 814 г. до н. э. (общепринятая дата) город Тир фактически положил начало городу более велико­му, чем он сам.

В том году партия тирских колонистов, воз­главляемая, согласно преданию, Дидо, сестрой тирского царя, основала город всего в несколь­ких милях от Утики на африканском берегу западнее Сицилии, город, равный по величине современному Тунису. Финикийские колонисты назвали его Карфадашт («новый город»), види­мо потому, что Утика была «старым городом». Для римлян в последующие века это название превратилось в «Карфаги». Римляне называли карфагенян «пуни», таков их вариант гречес­кого слова «финикиец», поэтому прилагатель­ное «пунический» эквивалентно слову «карфа­генский».

Ну а что в это время происходило в Израиле и Иуде?

Ассирия представляла опасность, но она по-прежнему занималась другими своими граница­ми, но после смерти Салманасара в 825 г. до н. э. ее мощь снова уменьшилась. Финикийские горо­да были богаты и не стремились восстановить свои религиозные позиции в Израиле и Иуде. Главным врагом оставалась Сирия. Хотя Сирия и пережила переворот в 842 г. до н. э., за ним не последовало никаких внутренних религиозных сдвигов. Она восстановилась после ассирийского набега гораздо быстрее, чем Израиль, в котором Ииуй искоренял тирский культ и старался наса­дить яхвизм.

Газаил, узурпировавший царский трон в Си­рии, реорганизовал армию и отправил ее на юг воевать против слабых яхвистских государств. За одну военную кампанию он отобрал у Ииуя всю территорию Трансиордании. Земли, принадле­жавшие израильтянам со времен Судей, оказа­лись под властью Дамаска. Другая часть сирийской армии пробилась к побережью и уста­новила свое господство над городами филистим­лян.

К концу правления Ииуя — он умер в 814 г. до н. э., когда был основан Карфаген, — Изра­иль и Иуда оказались запертыми между рекой Иордан и Мертвым морем на востоке и прибреж­ной долиной на западе. Их власть даже над гор­ной частью страны была оставлена им после выплаты дани Сирии.

Когда Иохаз, сын Ииуя, занял в 814 г. до н. э. его место на троне, все выглядело так, будто Израиля и вовсе нет. Газаил в последние годы своего правления мог не один раз взять Самарию.

Для Иуды тоже наступили тяжелые времен. При Иоасе, мальчике-царе, который, видимо, представлял чудом выжившую династию Давида, это было затянувшееся поражение. Газаил, царь Сирии, угрожал Иерусалиму и увел свои войска, только заполучив большую дань.

Не лучше обстояли и внутренние дела. Мож­но предположить, что в первые годы юный царь находился под властью первосвященника, спас­шего его и сохранившего ему жизнь или, возмож­но, избравшего его на роль выжившего члена Да­видовой династии. Повзрослев и облачившись в царскую мантию на десятилетия, он стал нетер­пимым. Когда Иодай умер и первосвященником стал его сын, Иоас утвердил свою независимость и ловко подстроил так, чтобы нового первосвященника забили камнями насмерть.

Это лишило его поддержки священнослужите­лей. То, что он потерпел поражение от Газаила и вынужден был заплатить дань из сокровищ хра­ма, нанесло еще один удар его популярности. В 797 г. до н. э. его убили во время военного мяте­жа. Рок, которого он, предположительно, избе­жал в 842 г. до н. э., если верить Иодаю, настиг его примерно полвека спустя.

О чем мог размышлять Елисей? Мятежи, ко­торые он организовал в 842 г. до н. э., оберну­лись против него — именно неяхвист Газаил оказался в наибольшем выигрыше. Тем не менее у яхвизма по-прежнему были приверженцы в Израиле и Иуде, как бы ни сократились терри­тории этих государств, и это, пожалуй, удовлет­воряло лидера партии проповедников.

Он дожил и до дней, когда увидел, как ситуация вновь изменилась. Газаил умер в 806 г. до н. э., вскоре после того, как быстренько прибрал к рукам всю западную часть Плодородного полумесяца. Ассирия пребывала тогда в упадке, но даже одно­го резкого удара ее хвоста было достаточно, чтобы расколоть запад. Всего через несколько месяцев после смерти Газаила ассирийская армия окружи­ла, а затем захватила Дамаск, заставив его запла­тить большую дань. Сирия пыталась сохранить свою независимость, но десятилетие ее имперского величия закончилось и уже никогда не восстанав­ливалось.

Когда в 798 г. трон Иохаза в Израиле унасле­довал его сын Иоас, новый правитель обнаружил, что ситуация кардинально изменилась. В Сирии царило смятение, и в возобновившейся войне между ними Израиль одержал верх. Его войска разгромили в трех сражениях Венадада III, сына Газаила. Израиль восстановил то положение, ко­торое он занимал при Ахаве, и Елисей, скончав­шийся примерно в 790 г., прожил достаточно долго, чтобы стать этому свидетелем.

Династия Давидова, или то, что за нее прини­мали, тоже возродилась после смерти Газаила. За убийством Иоаса в Иуде последовало восшествие на престол его сына Амасии. Амасия сумел одер­жать ряд побед над Эдомом и восстановить власть Иуды над этой страной, которая лишь полстолетия продержалась независимой.

Затем примерно в 786 г. до н. э. оба яхвистских государства — Израиль и Иуда — управлялись каждое своим царем, завоевывая и восстанавливая былое могущество. То, что они попробуют свои силы друг на друге, было практически неизбежно, и это впервые со времен царствования Ваасы, то есть за век с четвертью. Агрессором, очевидно, стал Амасия, царь Иудейский.

Как вскоре выяснилось, Иуда опять оказалась слабее. В битве при Вефсамисе, в 15 милях от Иерусалима, Израиль одержал победу. Амасию взяли в плен и заставили согласиться на времен­ную оккупацию Иерусалима. Часть городских укреплений была разрушена, а храм разграблен. Хотя Иуда и сохранила собственного царя и в какой-то степени самоуправление, но стала зави­симой от Израиля, что весьма напоминало време­на правления Амврия и Ахава.

Иоас, царь Израильский, умер в 783 г. до н. э., трон унаследовал его сын Иеровоам. Так как был уже Иеровоам, царствовавший в Израиле после смерти Соломона полтора века назад, новый царь известен в истории как Иеровоам II. Он завершил завоевания отца, заставил Сирию платить дань и обеспечил господство Самарии над западной по­ловиной Плодородного полумесяца, как четверть века назад, когда при Газаиле над ней властвовал Дамаск.

Во времена правления Иеровоама II начались новые религиозные перемены. После смерти Елисея партия проповедников утратила свою силу, но появились новые религиозные лидеры. Они не были столь заинтересованы в признании определенных ритуалов или в том, чтобы та или иная группа священников управляла главны­ми храмами. Их целью была социальная рефор­ма, но с религиозным оттенком. Их по-прежнему называли пророками, но в отношении них это слово означало уже не экстатического дервиша, а яростного сторонника реформ, призывающе­го народ покаяться в своих грехах и предупреж­дающего о Божьей каре, если они этого не сде­лают.

Первым из этого нового поколения был Амос, иудейский пастух. Он примерно в 760 г. до н. э. осмелился в израильской святыне в Вефиле (Бе­теле) осудить тамошний культ как идолопоклон­ническую разновидность яхвизма. Более того, он обвинил эту религию в том, что она придает боль­шее значение ритуалу, нежели благопристойной жизни. Он приводил слова Господа, который го­ворил:

«Ненавижу, презираю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших. Если вознесете Мне всесожжение и хлеб­ное приношение, Я не приму их и не призрю на благодарственную жертву из тучных тельцов ва­ших. Удали от Меня шум песней твоих, ибо зву­ков гуслей твоих Я не буду слушать. Пусть, как вода, течет суд, и правда — как сильный поток!»

Немногое удалось сделать Амосу. Священник вефильского храма велел ему вернуться в Иуду и оставаться там, что, тот, очевидно, и сделал. Не изменился и израильский вид яхвизма. Речи Амо­са, тем не менее, сохранились (хотя мы не можем знать, насколько сильно они были изменены по­зднейшими редакторами) и входят ныне в Биб­лию как Книга пророка Амоса, старейшая из книг, записанных в современной Библии.

Вскоре после Амоса израильтянин Осия тоже читал проповедь, в которой больше выражалась забота об этических ценностях, чем о ритуальных. Его проповеди пришлись на последние годы прав­ления Иеровоама II, и их можно найти в Книге пророка Осии. Он единственный израильтянин, чьи высказывания сохранились в различных про­роческих книгах Ветхого Завета. Все остальные пророки, включая Амоса, были иудеями.

Во времена правления в Израиле Иеровоама II побежденный царь Иуды Амасия, как и его отец, пал жертвой военного заговора и был убит в 769 г. до н. э. Его сын Азария, более известный под именем Озия, унаследовал его трон.

Озия правил Иудой, остававшейся марионет­кой в руках Израиля, и не пытался изменить си­туацию, и на самом-то деле Иуда в этих условиях процветала. Озия заново отстроил фортификаци­онные сооружения Иерусалима, разрушенные во времена царствования его отца. Он взял под свой контроль некоторые филистимские города-государства и восстановил морской порт Эйлат на Красном море, имевший большое значение во вре­мена Соломона. Оживление торговли способство­вало процветанию Иуды.

Однако была в Иуде одна внутренняя пробле­ма — соперничество между царем и первосвященником. В Израиле такая проблема не стояла, ибо царь был верховной властью. В Иуде же Иеру­салимский храм обладал уникальным влиянием, и первосвященник всегда был силой, с которой приходилось считаться.

Давид и Соломон, разумеется, не терпели су­масбродств первосвященников, они назначали и смещали их по своей воле и, если хотели, руко­водили торжественными жертвоприношениями. Однако при Аталии такое положение в какой-то степени нарушилось. Пока царствовала Аталия, первосвященник был единственным лидером яхвистов в Иуде. Когда на трон ребенком был по­сажен Иоас, первосвященник стал главной властью. С тех пор иудейские цари полстолетия вели борьбу за восстановление своей власти, а первосвященники препятствовали им. Иоас и Амасия были убиты, и, вполне возможно, за эти­ми заговорами стояли священники.

Озия тоже пытался установить верховенство царской власти над священнослужителями, тем более что успехи его правления, как военные, так и экономические, по-видимому, обеспечили ему популярность. Он даже попробовал наблюдать за жертвоприношениями в храме, подчеркивая тем самым свою власть над первосвященником.

Попытка не удалась. Подробности нам неизвест­ны. Судя по всему, к концу тридцать четвертого года своего правления он стал недееспособным и вынужден был жить в изоляции. С 749 г. до н. э. его сын Иофам управлял в качестве регента. Воз­никла легенда (и ее сохранили редакторы библей­ских книг, которые, разумеется, душой и сердцем были на стороне первосвященников и противи­лись претензиям царских особ), что Озию пора­зила проказа, а это лишало его права даже входить в храм. Более того, предание гласило, что проказа поразила его в тот момент, когда он по­пытался руководить богослужением в храме.

Это была окончательная победа первосвящен­ника над царем. Со времен правления Озии пер­восвященник стал высшей властью для тех, кто поклонялся Яхве, а царю, если он хотел незави­симости, нужно было отвернуться от яхвизма. Многие так и делали.

(Эта победа первосвященника, как описано в Библии, серьезно повлияла на будущую историю, когда в Средние века у христиан шла непрерыв­ная борьба между церковью и государством.)

Глава 6 ИУДА

Падение Израиля

В 748 г. до н. э. умер Иеровоам II. Его три­дцатипятилетнее правление (в Библии написано, что он правил сорок один год. —Примеч. пер.) оказалось успешным, и он оставил свое царство в целости и сохранности. Трон занял его сын Захария. Он стал пятым членом династии Ииуя. Четвертый раз подряд трон перешел от отца к сыну — рекорд для Израиля. Но на этом все и кончилось. Через полгода дворцовый переворот привел к смерти Захарии, и династия Ииуя пре­кратила свое девяносточетырехлетнее существова­ние.

В течение нескольких недель в Самарии цари­ла дикая неразбериха, но затем армейский офи­цер по имени Менаим был провозглашен царем. Ситуация, однако, уже не была столь благостной, как при Иеровоаме II. Тем более, что на востоке опять маячила Ассирия.

В четвертый (и в последний) раз в истории Ассирия вступала в эпоху своего военного вели­чия, эпоху, когда ей удалось достичь пика своей мощи. В течение восьмидесяти лет после смерти Салманасара III Ассирия страдала под властью пяти монархов, слабых и бездарных. В большин­стве государств того времени столь длительный период ослабления и череда немощных правите­лей привели бы к восстанию. Но эти ассирийские правители представляли династию, которая пра­вила страной тысячу лет, и не так-то просто было пренебречь столь давней традицией.

Однако в 745 г. до н. э. один ассирийский во­еначальник сверг слабого монарха и сам сел на трон. Он быстренько принял имя великого асси­рийского завоевателя прошлых времен и стал Тиглатпаласаром III. И Ассирия сразу же вновь пришла в движение.

Как и во времена Салманасара III, государства Средиземноморского побережья попытались объе­диниться и дать отпор восточному исполину. Антиассирийскую коалицию возглавил иудейский царь Озия (о чем мы узнали из ассирийской за­писи, так как Библия об этом не упоминает).

Коалиция не оправдала ожиданий. В 738 г. до н. э. она потерпела поражение от ассирийской армии, и Тиглатпаласар III обложил данью все прибрежные государства. И Менаим, царь Изра­иля, и Озия, царь Иуды, подчинились ему, что­бы удержать те крохи самоуправления, которые Ассирия позволила им сохранить. Все имперские надежды, разумеется, рухнули. Сирия вновь ос­вободилась от господства Израиля, и в Дамаске теперь правил царь, равный монарху Самарии, или, по крайней мере, в такой же степени подчи­ненный Ассирии.

В тот же год Менаим скончался, и на трон взо­шел его сын Факия. Факия делал все возможное, чтобы сохранить мир с Ассирией, и продолжал платить дань, что было единственным способом избежать полного уничтожения. Однако дань эта влекла за собой непосильное бремя налогов, ко­торое возмущало народ. Кроме того, ненависть к чужеземцам тоже способствовала росту антиасси­рийских настроений.

В 736 г. до н. э. произошел военный перево­рот, который возглавил сановник по имени Факей. Факия умер, и закончилась пятая израиль­ская династия, просуществовав лишь двенадцать лет. Факей сразу же начал создавать новую ан­тиассирийскую коалицию. В союз с ним вошел сирийский правитель Рецин, сын Венадада III.

С точки зрения израильско-сирийских союз­ников, для достижения успеха важно было при­соединить к этому союзу Иуду. Однако, пока се­верные государства создавали свою коалицию, в 734 г. до н. э. умер иудейский царь Озия, а вско­ре и его сын Иофам. Трон наследовал Ахаз, сын Иофама. Озия и Иофам, хорошо усвоившие урок ассирийской силы, не захотели вступать в эту ко­алицию. Не пожелал и Ахаз. В этом решении но­вого царя иудейского поддержал Исайя.

Исайя был одним из пророков нового поколе­ния, появившимся на исторической сцене вместе с Амосом за четверть века до этого. Он начал общественную деятельность в год смерти Озии, излагая свой взгляд на религию как на главенство этических норм и социальной справедливости над ритуалами. Будучи, очевидно, выходцем из аристократической семьи, Исайя имел свободный до­ступ к царю и религиозным лидерам.

В период кризиса, с которым теперь столкну­лась Иуда, Исайя предложил придерживаться строгого нейтралитета. Иуде не надо вступать ни в какую лигу против Ассирии. Когда Израиль и Сирия пригрозили Иуде войной, если она к ним не присоединится, Исайя отнесся к такой опасности скептически. Израиль и Сирия не могли вы­играть подобную войну, так как Ассирия не до­пустила бы усиления своих врагов. Все, что нуж­но было делать Иуде, — это стоять на своем.

Исайя сказал об этом Ахазу в весьма резкой форме, и его высказывание сохранилось в сбор­нике приписываемых ему речей — в Книге про­рока Исайи. В Новой английской Библии, пере­веденной Хебрю на современный английский, Исайя говорит: «...сам Господь даст вам знаме­ние: Дева во чреве приимет, и родит сына, и на­речет его Эммануилом. Он будет питаться моло­ком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе. Ибо прежде нежели этот младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе, земля та, которой ты страшишь­ся, будет оставлена обоими царями ее». Язык не совсем попятный, но смысл сказанного, видимо, в том, что за то время, пока дитя, которое долж­но родиться, отнимут от груди, Израиль и Сирия будут разрушены предположительно Ассирией.

Случилось так, что объединенные силы Сирии и Израиля все-таки вторглись в Иуду и быстро опустошили всю страну. Воспользовавшись такой возможностью, эдомитяне и филистимляне осво­бодились от Иуды, и вскоре Ахаз оказался пра­вителем территории чуть больше Иерусалима и его окрестностей. И здесь мужество покинуло Ахаза. Хотя Исайя и советовал терпеть, Ахаз больше не мог ждать, когда Ассирия придет по собственному почину, и попросил у нее помощи, тем самым еще больше закрепив свою роль асси­рийской марионетки.

Тиглатпаласар ответил на просьбу иудеев. Ас­сирийские войска вошли и стремительно двину­лись на запад. В 732 г. до н. э. Сирия была раз­громлена, а Дамаск взят. Сирия утратила свою независимость навсегда. Однако сирийцы (или арамейцы, как они называли себя) не исчезли. Прежние ассирийские монархи уже пытались по­давлять восстания в завоеванных провинциях. Тиглатпаласар III организовал поголовную депортацию. Большую часть аристократических семей одной провинции он выгнал из принадлежавших им домов и поселил на чужих землях, а чуже­земцев пригласил занять освободившиеся мес­та. В результате ослаблялось национальное само­сознание и, разумеется, возникала вражда меж­ду оставшимся на местах прежним населением и новыми переселенцами. Эта внутренняя вражда поглощала ту энергию, которая могла быть на­правлена против Ассирии.

Так сирийцы оказались разбросанными по всей империи, но они сохраняли свой язык. Ара­мейский язык (с его финикийским алфавитом) был гораздо проще ассирийского с его замысло­ватой клинописью. Начиная с XIII в. до н. э. арамейский язык стал своего рода интернацио­нальным для Западной Азии и оставался тако­вым на протяжении тринадцати веков. В течение многих столетий после своей политической гибе­ли Сирия посредством своего языка повлияла на мировую культуру гораздо больше, чем когда- либо прежде.

Что касается Израиля, то он пережил унич­тожение Сирии, но с трудом. Ассирия вырвала из-под его контроля две северных трети терри­тории и превратила их в порабощенные провин­ции. Факей оставался царем, но его правление ограничивалось землями вокруг Самарии. Одна­ко царствовал он недолго. Ему трудно было удержаться у власти после унизительного поражения; он погиб в результате очередного дворцо­вого переворота, последнего в Израиле. В 732 г. до н. э. руководитель заговора Осия объявил себя царем. Ассирия его, очевидно, признала при условии полного ей подчинения в виде выплаты большой дани.

В 728 г. до н. э. ситуация снова изменилась или могла измениться. Тиглатпаласар III скон­чался, и замаячила надежда, что Ассирия на ка­кое-то время вновь придет в упадок, как это ча­сто случалось прежде после смерти сильного правителя.

Однако даже против ослабленной Ассирии Из­раильское царство не могло устоять без сторон­ней помощи. Единственной по соседству с Изра­илем крупной державой, которая могла бы про­тивостоять Ассирии, был Египет. Более того, и в интересах Египта было создать такую оппозицию, потому что если западная половина Плодородно­го полумесяца полностью попала бы под власть Ассирии, то это мощное государство оказалось бы на египетской границе.

В 736 г. до н. э. Египет находился под влас­тью Шабаки, первого из череды фараонов, кото­рые были родом из района Верхнего Нила, назы­ваемого Нубией (или Эфиопией). Именно к Шабаке^[13] и обратился израильский царь Осия.

Так начались полтора столетия, на протяже­нии которых Египет постоянно поддерживал вос­стания против господства восточных держав в за­падной половине Плодородного полумесяца. К несчастью для тех, кого поддерживал Египет, сам он не обладал большой силой. Он мог, навер­ное, субсидировать и помогать подкупами, но не в состоянии был оказать эффективную военную помощь. Те народы, которые слушали льстивые речи египтян и принимали египетское золото, обязательно сталкивались с тем, что в критичес­кий момент, когда надо скрестить копья, помощь от египтян либо не приходила, либо в лучшем случае оказывалась недостаточной. Так же полу­чилось и с Израилем.

Салманасара V, сына и престолонаследника Тиглатпаласара, подталкивали к тому, чтобы про­должить сильную внешнюю политику отца. На отказ Осии выплатить дань он отреагировал тот­час же: пошел на Израиль, опустошил его, Осию сверг и взял в плен, а в 725 г. до н. э. осадил Самарию.

С отчаянным мужеством Самария, оказавшись в полной изоляции и ни на кого не надеясь, су­мела простоять в течение трех лет. Возможно, ее сопротивление истощило силы ассирийцев, и Сал­манасара сделали козлом отпущения. Во всяком случае, в 722 г. до н. э. он скончался или погиб в результате заговора, так как трон занял узур­патор (видимо, руководивший мятежом), став­ший пятым монархом последней и самой яркой ассирийской династии.

Узурпировавший власть Саргон II довел до конца дело Салманасара, быстро и успешно за­вершив осаду Самарии. Так в 722 г. до н. э. при­шел конец Израильскому царству, которое просуществовало ровно двести лет с момента ус­пешного восстания под предводительством Иеровоама I.

Саргон следовал тактике Тиглатпаласара III и старался покончить с самой возможностью бунта в Израиле, ставшем теперь ассирийской провин­цией, депортировав 27 тысяч человек из высших слоев — землевладельцев и чиновников. Пересе­ленцев разместили в районе реки Хавор на ма­кушке Плодородного полумесяца, приблизитель­но в 450 милях северо-восточнее Самарии. Там они вступали в брак с местными жителями и по­степенно теряли свое национальное самосознание. В преданиях эти переселенцы известны как «де­сять потерянных племен», и в течение многих столетий считалось, что они остались в целости и сохранности и образовали могущественную нацию где-то во внутренней Азии. Это сущая чепуха.

Чтобы восполнить население на тех землях, которые прежде были израильскими, Саргон при­слал переселенцев из других захваченных им не­спокойных провинций. Эти новоприбывшие всту­пали в браки с израильскими крестьянами, кото­рые по-прежнему жили там, и все это население, состоявшее из иммигрантов и местных жителей и тяготевшее к Самарии, в последующих поколени­ях стало называться самаритянами.

Самаритяне продолжали проводить богослуже­ния приблизительно в той же форме, что и более древние израильтяне, и поклонялись Яхве. Они считали себя потомками израильтян и сводили к минимуму последствия израильской депортации и наплыва иммигрантов. Они утверждали, что их разновидность яхвизма чистая и оригинальная.

Однако жители Южной Иуды, которые подчер­кивали чистоту именно своей разновидности яхвиз­ма, говорили, что самаритяне — это ветвь полукро­вок, и считали, что их израильские предки были полностью выселены из страны, поэтому самари­тянский яхвизм — никчемная и опасная ересь. И именно иудейская версия появляется в Библии.

Езекия

После завоевания Израиля и уничтожения его как самостоятельного государства Саргон не делал никаких попыток присоединить южные земли. Мелкие государства, лежащие за Израилем, быст­ро продемонстрировали свое глубочайшее почтение перед могущественным царем Ассирии и платили дань. Финикийцы и филистимляне на побережье, Иуда, Аммон, Моав и Эдом, расположенные в глу­бине, — все сохранили своих местных правителей и осуществляли самостоятельную внутреннюю по­литику. Однако правители всех перечисленных стран были всего лишь марионетками в руках Ассирии и дорого расплачивались даже за то, чтобы сохранить это унизительное положение.

Из всех существовавших к тому времени паро­дов древнего Ханаана в лучшем положении были финикийцы. Их военно-морские силы позволяли им противостоять Ассирии, и все-таки величай­ший период финикийской истории заканчивался. После правления Саргона финикийские города так и не смогли обрести полную самостоятельность. Более того, впервые за пять столетий ос­паривалась их власть над морями. Греция выбра­лась из мрачного периода, в который она погру­зилась во времена вытеснения морских народов. Ее растущее население колонизировало чужие земли. По мере того как новые греческие горо­да начинали появляться в прибрежной части Ма­лой Азии и на берегах Черного моря, греческий флот и торговля активно расширялись. В VIII в. до н. э., когда финикийские города оказались ок­купированными Ассирией, греческие корабли привозили своих колонистов на берега Сицилии и Южной Италии.

В Восточном Средиземноморье стала господ­ствовать Греция, и под ее властью ему суждено было оставаться в течение шести веков. В Запад­ном Средиземноморье, однако, сохранялось фи­никийское влияние, главным образом благодаря успешному росту тирского города-колонии Кар­фагена. Большое расстояние от западных коло­ний до родной финикийской земли плюс контроль греков над морскими пространствами между ними положили начало процессу усиления самостоя­тельности западных финикийцев.

В 715 г. до н. э. умер царь Иуды Ахаз, трон занял его сын Езекия. Его политика была уклон­чивой и сложной, ибо он платил дань Ассирии, но при первой же удобной возможности пытался сопротивляться ассирийскому господству.

Одним из способов сопротивления была рели­гиозная реформа. В те дни власть политическая включала в себя и власть религиозную. Предпо­лагалось, что религию победителей должны при­знать побежденные, ибо победа одной нации над другой в прозаических земных сражениях озна­чала, что боги победителя одержали верх над бо­гами побежденных. А посему боги народов Тигра — Евфрата должны были получить ритуалистическое признание в Иуде.

Однако Езекия делал все возможное, стараясь укрепить культ Яхве и подготовить свой народ к восстанию. Он прилагал максимум усилий, что­бы ликвидировать второстепенные места поклоне­ния и запретить местные обряды, сосредоточивая все богослужения в Иерусалимском храме. Он внес новые детали в ритуал земледельческого праздника Пасхи и привнес в него политический оттенок, усилив его значение как торжества в честь легендарного исхода из Египта и заставив таким образом свой народ мечтать о подобном же избавлении от ассирийцев.

В период царствования Езекии древние преда­ния времен Патриархов и Судей — в том виде, в котором они передавались завоеванными ныне из­раильтянами, — соединялись с аналогичными преданиями иудеев. Именно тогда кое-какие ле­генды, которые мы можем прочесть сейчас в древ­них книгах Библии, начали принимать свои со­временные формы.

Не пренебрегал Езекия и чисто военными ме­рами. Он укреплял разные города, делал запасы продовольствия в них, построил специальный во­допровод для обеспечения водой иерусалимских фортификационных сооружений. (С хорошим за­пасом воды и громадными складами зерна укреп­ленный город мог выдерживать длительную осаду и ждать, когда тоска и болезни истощат силы осаждающей стороны.)

Постарался Езекия установить тесные связи и с яхвистами тех земель, которые были когда-то Израилем, чтобы распространить свое влияние на филистимлян и народ Эдома и получить финансо­вую помощь Египта. Оставалось только ждать под­ходящего момента для восстания, когда можно будет быстро покончить с господством Ассирии. Во всех своих начинаниях Езекия пользовался поддер­жкой яхвистских священнослужителей и таких не­зависимых пророков, как Исайя.

В 705 г. до н. э. умер Саргон II, троп уна­следовал его сын Сенаххериб (Сеннахирим). И вновь смерть сильного правителя становится сиг­налом для восстания. Халдейские племена, конт­ролировавшие пути в нижней части долины Тиг­ра — Евфрата, постоянно враждовали с ассирий­скими хозяевами. Саргон II был настолько этим озабочен, что уделял мало внимания западу, что как раз и позволяло Езекии осуществлять нуж­ные приготовления. Теперь после смерти Сарго­на халдеи пошли на открытое восстание.

С восшествием на ассирийский престол ново­го неопытного царя, занятого борьбой с халдея­ми, Езекия понял, что настал его час. Вместе с Финикией, филистимлянами и Египтом он отка­зался платить дань Ассирии, что было равносиль­но объявлению независимости.

К 701 г. до н. э. Сенаххериб выпутался из халдейских дел настолько, что смог направить значительные силы на Средиземноморское побе­режье. Мятежные союзники сразу же в полной мере ощутили на себе тяжесть ассирийской кары. Финикийские города были сметены с лица земли, а царю Тира пришлось искать убежище в фини­кийских колониях на Кипре.

На филистимлянских землях ассирийцы на­ткнулись на египетскую армию, легко ее одолели и обратили в бегство. После этого практически без передышки Сенаххериб повел своих людей в Иуду, опустошая ее земли и захватывая один за другим укрепленные города. До конца года Езекия оказал­ся загнанным в Иерусалим, как крыса в клетку.

Сенаххериб начал осаду. К этому моменту Езекия, конечно, устал и был готов заплатить ог­ромную дань, лишь бы вернуть свое зависимое положение и пообещать лояльность в будущем. Рассерженный ассирийский царь, однако, не хо­тел идти на такие уступки. Видимо, он планиро­вал сделать с Самарией и Израилем то, что сде­лал с ними его отец, — покорить город и покон­чить с этим царством.

Но хорошо защищенный Иерусалим, имея большие запасы продовольствия, мог держаться долго, к тому же опять напали египтяне. Сенаххериб отвел часть осаждавшей Иерусалим армии и без труда их разгромил, но это ослабило его войско. К тому же вести о возникавших повсюду в обширных доминионах Ассирии неприятностях неожиданно привели Сенаххериба к мысли, что глупо тратить столько времени на небольшой и не столь уж важный город. Он удовлетворил сми­ренную просьбу Езекии обойтись выплатой гро­мадной дани и ушел.

Сенаххериб готов был позволить Иуде сохра­нить ограниченную свободу и династию Давида на троне. Страна истощена, и на этот раз она должна была усвоить урок. Наверняка пройдет много времени, прежде чем она опять рискнет провоцировать Ассирию. Если Сенаххериб раз­мышлял именно так, то он был прав. Иуда ни­когда больше не восставала против Ассирии.

Тем не менее тот факт, что Сенаххериб рети­ровался, фактически не взяв Иерусалим, оказал­ся чрезвычайно важным не только для Иуды, но и для всего мира. Двадцать лет назад при подоб­ных же обстоятельствах Самария была захваче­на, и тогда пришел конец Израилю. Иерусалим же ныне не взяли, и Иуда устояла.

В чем же различие?

В Иерусалиме стоял храм. Пошли легенды, что Сенаххериба заставила отступить чума, кото­рую наслал на него Господь и которая уничтожи­ла его армию; что храм неуязвим; что Яхве не­победим и что он сильнее всех ассирийских богов, пусть даже Ассирия и казалась самой могуще­ственной на земле. Это была первопричина за­рождения нового взгляда на религию и Бога, не связанная с прозаическими фактами победы или поражения на земле.

Иосия

Но, несмотря на всю ту мистику, которой оку­тались события 701 г. до н. э., ситуация была плачевной. Иуда опустошена и потерпела самое страшное поражение за всю свою историю.

Уставший и опозоренный Езекия в 697 г. до н. э. добровольно признал своего старшего сы­на Манассию соправителем. Когда в 687 г. до н. э. Езекия умер, Манассия стал единоличным прави­телем и царствовал до конца своей жизни, то есть до 642 г, до н. э. Его царствование, пятьдесят пять лет, оказалось самым длительным в истории Иуды, более того, оказалось одним из самых мир­ных периодов в истории этой страны.

Манассия полностью изменил политику свое­го отца, что явно не принесло Иуде ничего, кро­ме несчастий. Понятно, что цена марионеточной зависимости была гораздо меньшей, чем распла­та за восстание, поэтому на протяжении всего своего правления он пунктуально платил дань и покорно склонял голову перед царем Ассирии. Он признал ассирийский культ и способствовал его распространению, делая при этом все, чтобы препятствовать яхвизму, продолжавшему пропо­ведовать дух сопротивления, который воспитывал Езекия^[14].

Тем временем Ассирия достигла пика своего могущества. В 681 г. до н. э. Сенаххериба убили два его сына, а третий сын, Асархаддон, захватил трон. Подавив твердой рукой беспорядки, Асархаддон в 671 г. до н. э. вторгся в Египет и захватил нижнюю часть дельты Нила. Впервые в истории долина Нила вместе со всем Плодородным полумесяцем оказывается под властью одной державы, но Иуда живет и процветает. Великие ассирийские армии маршировали то в Египет, то обратно, абсолютно не затрагивая крошечную Иуду, в этом и состояла практическая ценность политики Манассии.

В 669 г. до н. э. трон перешел к Ашшурбанапалу, сыну Асархаддона. Манассия оставался тверд в своей проассирийской политике, не пыта­ясь получить выгоду от смерти монарха. Возмож­но, конечно, что он поехал в Ниневию — новую ассирийскую столицу, которую основал Сенаххериб, — выразить свою преданность новому асси­рийскому правителю.

Спустя века возникла легенда, вероятно из смутных воспоминаний об этом путешествии в Ниневию, что Манассию держали в ассирийской столице в оковах и после этого он раскаялся в своем идолопоклонстве и стал добропорядочным яхвистом. Эта легенда, сохранившаяся в несколь­ких стихах в библейской книге 2-й Паралипоменон, производит впечатление назидательной истории, придуманной лицемерными священнослужителями, чтобы показать превосходство ис­тинной религии над ложной.

Когда в 642 г. до н. э. Манассия умер, его сын Амон остался верен политике отца. Однако после двух лет правления его убили, и в 640 г. до н. э. на трон взошел его сын Иосия, которому в то время было всего восемь лет.

Но теперь большие изменения происходили в огромных ассирийских владениях. При Ашшурбанапале ассирийская армия была еще сильной, но давалось это все большей ценой. Участились бунты; Египет, самое последнее завоевание Асси­рии, стал первым государством, вырвавшимся на свободу. Практически независимыми были хал­деи, живущие в нижней части долины Тигра — Евфрата. Иудеи явно почувствовали облегчение, и проницательные свидетели происходившего могли предвидеть, что недалеко то время, когда Ассирийская империя обязательно рухнет.

Поскольку Ассирия медленно слабела, яхвизм и национализм, который он символизировал, ук­реплялись. Точно неизвестно, что стало причи­ной убийства Амона, по вполне возможно, что его подстроили священники-яхвисты, желавшие, чтобы трон перешел к царю-ребенку, из которо­го можно будет лепить что угодно в то славное время, когда рухнет Ассирийская империя. Дей­ствительно, к 632 г. до н. э., когда Иосии исполнилось шестнадцать лет, он стал явным яхвистом, и официальные ассирийские культы не со­блюдались.

 

  В 627 г. до н. э. скончался Ашшурбанапал. Он был последним великим ассирийским царем, и после его смерти сразу же начались восстания среди покоренных народов. В Ассирии начался период стремительного и окончательного упадка.

Иуда оказалась в числе тех покоренных госу­дарств, которые воспользовались благоприятной обстановкой. Иудейская армия быстро двинулась на север, туда, где некогда был Израиль, окку­пировала земли почти до самого Дамаска и за­хватила Трансиорданию. Впервые за три века после смерти Соломона территории Израиля и Иуды оказались объединены под властью динас­тии Давида, правящей из Иерусалима.

В 622 г. до н. э. Иосия повелел полностью обновить Иерусалимский храм, сильно обветшав­ший за тот долгий период, который начался со смертью последнего яхвистского царя шестьдесят пять лет назад. Яхвистские священники, ожидав­шие этого с нетерпением, были готовы. Первосвя­щенник Хелкия объявляет о находке в тайной нише каменной стены храма старинной Книги Закона. Циники предположили бы, что эта копия была изготовлена самими священниками, по на­род убедили в ином. Книга Закона, провозглашавшая яхвизм единственной допустимой религией и способствовавшая усилению власти священников, просуществовала якобы шесть ве­ков со времен легендарного Моисея, получивше­го Закон в окончательном и неизменном виде от самого Господа на горе Синай.

Точное содержание Книги Закона никому не известно. Она несохранилась. Большинство биб­лейских исследователей, однако, почти уверены, что оно очень близко тому, что мы называем сей­час Второзаконием, где приведены речи, предпо­ложительно самого Моисея, которые он произнес перед израильским народом до перехода через Иордан, незадолго до своей смерти.

Иосия признал эту книгу подлинной реликви­ей и немедленно начал осуществлять радикаль­ную религиозную реформу. В стране искореня­лись любые культы неяхвистского толка. Все местные святилища, яхвистские и неяхвистские, были закрыты, и все местные богослужения за­прещены. Иерусалимский храм сделали един­ственной святыней, и Иосия присутствовал на грандиозной Пасхе, которая, казалось, свиде­тельствовала о том, что Иуда вновь вступает в золотую эру Давида и Соломона.

Финикийские города тоже, видимо, расширя­лись, воспользовавшись свободой, после ослабле­ния Ассирии. Хотя греки продолжали контроли­ровать Восточное Средиземноморье, финикийцы проникали все дальше на запад, на расстояние, которое никому, кроме них, не суждено было преодолеть еще в течение двух тысяч лет.

В то время они основали колонии на террито­рии нынешнего Алжира, заняли Балеарские ост­рова, расширили свои владения на испанских берегах. В прошлом они пускались в короткие рискованные путешествия за Гибралтарский про­лив, ныне же осуществили массовый прорыв. Впервые в истории корабли цивилизованного го­сударства бороздили Атлантический океан, а команды их были набраны из жителей Ханаана.

Финикийские мореплаватели шли на север и на юг. Те, что направились на север, нашли новые залежи олова, так необходимого для производства бронзы — пока еще очень важного материла даже в развивающийся железный век. Это олово, новый источник богатства Тира и его городов-побратимов, нашли на островах, которые назвали Оловянными. Где они находились, никто не может сказать точно, но предполагают, что это были острова Силли — группа островков у Корнуолла на юго-западной оконечности Англии. Корнуолл и сам мог служить источником олова (в небольших количествах его добывают там и поныне).

Еще более впечатляющие походы финикийские моряки совершили на юг. Нанятые египетским ца­рем, они исследовали африканские берега и полно­стью обогнули этот гигантский континент. Един­ственное дошедшее до нас упоминание об этом содержится в трудах греческого историка Геродо­та, описавшего их двумя столетиями позже.

Геродот не верил рассказам финикийцев, они говорили, что на южной оконечности Африки полуденное солнце появляется в северной час­ти неба. Поскольку полуденное солнце всегда было на юге, если наблюдать его из Греции или, разумеется, с любой средиземноморской терри­тории, то Геродот считал, что это неизмен­ный закон природы, а финикийцы врут, поэто­му вся история о плаваниях вокруг Африки вы­думана.

Южная оконечность Африки лежит в южной зоне умеренных широт, откуда полуденное солн­це действительно всегда видится на севере. То, что финикийцы описывали столь явно невозмож­ный факт, подтверждает, что они действительно ходили по океану далеко на юг и, видимо, обо­гнули Африку.

А золотой век Иуды при Иосии вскоре закон­чился. Ассирия действительно развалилась. Хал­деи с их столицей в Вавилоне объединились с индийцами, кочевым пародом, обитавшим юго-восточнее Тигра, и в 612 г. до н. э. захватили ассирийскую столицу Ниневию. Порабощенные народы рукоплескали (как сказано в короткой библейской Книге Наума). К 610 г. до н. э. пос­ледняя ассирийская армия еще пыталась сра­жаться в верховьях Евфрата.

Но теперь зашевелился Египет. На египетском троне появился новый фараон Нехо (Нехао) II. Впервые за шесть столетий со времен Рамсеса III Египет соблазнился имперской славой в Азии. В конце концов, Египет пострадал от ассирийской оккупации, когда эта держава властвовала над всем Плодородным полумесяцем, и в его интере­сах было позаботиться о том, чтобы никакое дру­гое государство не получило абсолютного господства. Халдеи захватили долину Тигра Евфра­та, и этого достаточно.

Прежде всего Нехо решил подойти к Евфра­ту, поддержать последнюю ассирийскую армию и сохранить западную половину Плодородного по­лумесяца свободной от гигантской восточной дер­жавы. По ходу дела он мог заполучить столько земель, сколько удастся. Эта территория будет служить дополнительным буфером между Егип­том и халдеями. С такими намерениями Нехо II поспешно отправил в 609 г. до н. э. свои войска на северо-запад.

Но на его пути встал Иосия, царь иудейский. Он расширил границы маленького княжества Манассии и восстановил большую часть Давидо­ва царства. Он считал себя главой важного госу­дарства. Более того, он возродил истинную рели­гию и твердо верил, что Господь на его стороне, священнослужители, несомненно, поддерживали эту веру.

Поэтому Иосия был готов преградить путь любой вражеской армии. Он собрал свои войска и встретил египтян у Мегиддо, в пятидесяти пяти милях севернее Иерусалима, где более шести ве­ков назад Тутмос III выиграл великую битву с народом Ханаана. И на этот раз приговор оказал­ся точно таким же. Египтяне опять победили, а Иосия был убит. Новая золотая эра Иуды внезап­но оборвалась.

Падение Иуды

Но даже победа оказалась фатальной для ве­ликого плана Нехо. Она его задержала, и он не смог осуществить свои намерения. К тому времени, когда Нехо достиг Евфрата, ассирийская ар­мия уже ушла. Теперь там господствовали хал­деи, и они были сильны, как никогда. Нехо из­бежал прямой конфронтации, но взял в свои руки управление над всеми землями южнее Евфрата. Некоторое время казалось, что вернулись великие времена Тутмоса III и опять существует Египет­ская империя.

Но даже после поражения род Давидов не за­кончился. Осталась Иуда, и Иерусалим не был завоеван. Народ Иуды возвел на трон Иохаза, младшего сына Иосии. Он продержался у власти всего несколько месяцев, потому что не устраивал Нехо, который считал его недостаточно подобос­трастным в отношениях с Египтом. Нехо прика­зал доставить Иохаза в Египет для пожизненного заключения, а Иоакима, старшего сына Иосии, заставил занять его место.

Иуда была не в том положении, чтобы сопро­тивляться. Она не стала такой великой державой, как мечтал Иосия. Она по-прежнему была ма­леньким государством, которому пришлось усту­пить силе, как и во времена Манассии. Иоаким поклялся в верности Египту и честно заплатил дань.

Но оставалась еще пограничная полоса на Ев­фрате, где египетские войска с запада недоволь­но взирали на халдеев на востоке. Халдеи закрепили свое влияние над долиной Тигра — Евфрата и почувствовали, что пришло время по­ставить Египет на место.

Халдейский царь послал своего сына Навуходо­носора разобраться с этой проблемой. В 605 г. до н. э. Навуходоносор находился на границе, органи­зовывая наступление на египтян. Перед началом предстоящего сражения халдейский царь умер, трон наследует Навуходоносор. Практически сразу же после этого обе армии вступают в битву у Кархемыша, и халдеи одерживают победу. Недо­лговечная мечта Нехо о славе рассеивается. Остат­ки египетских войск откатываются на юг.

Теперь Навуходоносор со своими халдеями захватывает Средиземноморское побережье, хотя мелкие царства этого региона из кожи вон лезли, чтобы поскорее переметнуться от Египта к союзу с халдеями. Среди них был и Иоаким, но он ис­пытывал беспокойство. Возможно, он понимал, что репутация верной Египту марионетки сдела­ет его объектом подозрений Навуходоносора, ко­торый использует первую же возможность, чтобы заменить Иоакима другим правителем. По этой ли причине или по какой-то иной он держал ухо востро, чтобы не упустить подходящей возможно­сти для восстания.

Египет, увидев, что Халдейская империя та же Ассирийская, по под новым названием, прибег к своей прежней политике — поддерживать и фи­нансировать мятежи. Иоаким, затеявший в столь опасный для государства период обширную стро­ительную программу, нуждался в деньгах, и по­просить их он мог именно у Египта.

По меньшей мере один высокопоставленный деятель Иуды выступил против авантюристичес­кого курса, выбранного Иоакимом. Это был Иеремия, мрачно повторявший, что Навуходоно­сор достаточно силен, чтобы противостоять ему, и что надежда на помощь Египта — заблуждение. Он видел элемент психологической опасности в этом без конца повторяемом рассказе об избавле­нии Иерусалима от ассирийской осады при Сенаххерибе, случившемся столетие назад, и в без­рассудстве растущей веры (со времен реформы, проведенной Иосией) в то, что Иерусалимский храм является непобедимым стражем города.

Иеремия настаивал, что нельзя столь безоговорочно верить в храм. В Книге Иеремии записа­но: «Не надейтесь на обманчивые слова: «здесь храм Господень, храм Господень, храм Госпо­день...» (Иеремия, 7:4). Он указывал, что не ритуальное богослужение спасет Иуду, а рефор­ма нравственных норм, и приводит слова Госпо­да: «...вы крадете, убиваете, и прелюбодействуе­те, и клянетесь во лжи... И потом приходите ко мне и становитесь пред лицем Моим в доме сем... и говорите: «мы спасены»...» (Иеремия, 7:9—10). Господь напоминал также, что прежнее святили­ще в Силоме (существовавшее во времена Судей) было разрушено. Однако Иеремия напрасно ораторствовал .

В 601 г. до н. э. халдеи вновь столкнулись лицом к лицу с египтянами, но теперь на самой границе с Египтом. Египтяне сражались отчаян­но и, отбросив халдеев, сохранили свою незави­симость. Для Иоакима этого было достаточно. Он отказался платить дань Навуходоносору. Тому понадобилось некоторое время, чтобы отреагиро­вать должным образом. У него были и другие дела на территории его обширной империи. Но к 597 г. до н. э. пришел черед Иоакима. Халдей­ская армия окружила Иерусалим и начала осаду.

Во время этой осады Иоаким умер. Возможно даже, что его убили. Преемником стал его сын-подросток Иехония, но положение его было не­завидным, поскольку любому, кто не верил слепо в божественное вмешательство, было ясно, что Иерусалиму долго не продержаться.

Через три месяца после прихода к власти Иехонии Иерусалим пал, и в город вошла хал­дейская армия. Навуходоносор, считая, что Иуда еле жива, проявил милосердие. Единственное, что он сделал, так это отправил в изгнание в Халдею Иехонию и несколько тысяч представителей пра­вящего класса. Он надеялся таким образом унич­тожить национальное самосознание иудеев, так же как сто двадцать пять лет назад Тиглатпаласар поступил с Израилем.

Тем не менее саму Иуду сохранили и Иеруса­лим не тронули. Даже царь остался, ибо Навухо­доносор позволил сесть на престол в Иерусалиме Седекии, дяде Иехонии и третьему сыну Иосии.

Иуда была теперь настолько слабой, что ни для кого не представляла интереса, но она по-прежнему прислушивалась к льстивым речам Египта. Несмотря на все старания Иеремии, Седекия, подталкиваемый священнослужителями, которых все еще очень увлекала идея мистичес­кой защиты храма, ждал случая вновь поднять мятеж.

В 589 г. до н. э. он решил, что настал подхо­дящий момент. Египту удалось уговорить все мел­кие государства региона — Моав, Аммон, Эдом, Тир — выступить против Навуходоносора. Он пообещал, что сам тоже начнет боевые действия. Поэтому Седекия отказался платить дань, но, когда Навуходоносор в 587 г. до н. э. стал угро­жать с юга, все прочие страны, включая Египет, обнаружили, что у них есть другие важные дела, и бросили Иуду. Иерусалим был захвачен вто­рично, и теперь Навуходоносор решил покончить с ним навсегда. Он разграбил город и разрушил Иерусалимский храм, сровняв его с землей, — через 367 лет после освящения его Соломоном. Более того, когда халдеи схватили бежавшего Седекию, они его ослепили, а сыновей казнили.

На иерусалимском троне Седекия был двадцать первым монархом из династии Давида и послед­ним. Эта династия оборвалась через 427 лет пос­ле восшествия на престол царя Давида.

Множество иудеев отправили в изгнание, а те, кто остался, попали под власть Годолии (Гедалия), иудея из благородной семьи, правившего ныне в качестве губернатора одной из халдейских провинций.

Годолия пробыл губернатором только три ме­сяца и был убит. В Библии говорится, что это убийство спровоцировал царь аммонитян, но бо­лее правдоподобной кажется версия его убийства иудейскими националистами, которые считали Годолию марионеткой в руках халдеев. Конечно, остававшиеся в стране иудеи понимали, что На­вуходоносор расценит случившееся как новую вспышку иудейского национализма. В Иуде нача­лась паника, и часть людей бежала в Египет, при­хватив с собой (против его воли) и Иеремию.

Вот так Иудея, как до нее Израиль, лишилась своего населения. Ее правящие классы, землевла­дельцы и чиновники, оказались разбросанными по долинам Тигра — Евфрата и Нила. На ее зем­ле остались жить только простые неграмотные люди, сохранявшие яхвизм на довольно прими­тивном уровне. Казалось, что разрушено последнее из созданного Давидом.

Глава 7 ИУДАИЗМ

Изгнание

Естественно было предположить, что теперь яхвизм умрет или в лучшем случае протянет еще несколько веков в качестве второстепенного куль­та. Случись так — а люди в те времена имели все основания думать, что так оно и будет, — и вся мировая история изменилась бы и пошла в неиз­вестном направлении.

Но этого не произошло. Движение, начавшее­ся с реформ Иезекии, настроение, возникшее пос­ле неудавшейся попытки Сенаххериба разрушить Иерусалим, убежденность, что Яхве и его храм выше сил, казавшихся непреодолимыми во всех земных битвах, экзальтация, сопровождавшая ре­формы, проводимые Иосией, — все это, видимо, не исчезло полностью и вдохновляло народ Иуды, хотя и живший в изгнании и потерпевший окончательный разгром.

Они не считали, что их религия может суще­ствовать лишь на родной земле, там, где находит­ся дом их Бога, наоборот, они несли его в своих сердцах и вере, как когда-то принесли его в Ков­чеге Завета. В Египте, например, группу иудеев отправили на Слоновий остров, что на реке Нил, почти на самой южной границе современного Египта. Будучи стойкими солдатами, они служи­ли там, охраняя южную границу от нубийцев. И на этом острове, в 700 милях от Иерусалима, они построили храм Яхве.

Однако поистине чудо иудеи сотворили в Ва­вилоне и его окрестностях.

Этому способствовал ряд факторов. Во-пер­вых, Навуходоносор был просвещенным монар­хом. Он неплохо обращался с иудейскими изгнанниками и не преследовал их. Убедившись, что они не будут больше бунтовать и будоражить его империю, он вполне этим удовлетворился. В нижней части долины Тигра — Евфрата, где иудеи поселились в «вавилонском изгнании», с ними обращались вполне терпимо. Им позволяли даже свободно поклоняться Яхве.

Возможно, Навуходоносор надеялся, что иудеи приспособятся к обычаям вавилонян и окажутся полезными для экономического процветания стра­ны. Видимо, его надежды частично оправдались. Разумеется, иудеи занялись хозяйственной деятельностью, и многие из них стали довольно состо­ятельными гражданами. Вполне вероятно, что мно­гие из них стали вавилонянами.

И все-таки значительная часть изгнанников ос­талась убежденными яхвистами. Они смогли ос­таться ими в изгнании даже при разрушенном храме частично благодаря тому факту, что име­ли теперь экземпляры Книги Закона, представ­ленные общественному вниманию во времена Иосии, и исторические предания, записанные при Иезекии, плюс свитки, авторство которых припи­сывали таким пророкам, как Исайя и Иеремия.

Поэтому изгнанники, придерживавшиеся яхвизма, могли свободно собираться группами, чи­тать Закон, толковать его, размышлять над ним и так далее. Собрание людей, встречавшихся изучать Закон, называется конгрегацией — от латинских слов, означающих «собираться вмес­те». Равнозначное выражение в греческом язы­ке — «синагога». Яхвизм, лишенный своего хра­ма, продолжал жить в своих синагогах.

Однако эти письмена и предания еще не об­рели своей окончательной формы. Поскольку их писали и переписывали, невозможно было огра­дить от проникновения в грубовато сделанные записи иудеев вавилонской утонченности. В эти письмена оказалась включенной вавилонская ле­генда о сотворении земли, очищенная, конечно, от своих языческих элементов. История Адама и Евы, перечень долгоживущих потомков этой пары, история Великого потопа, который пере­жило человечество, рассказ о Вавилонской баш­не — все это пришло из вавилонской легенды.

У вавилонян был обычай делить годы на семидневные периоды, потому что их сложная астрономическая наука придавала большое зна­чение семи планетам. Изгнанники-иудеи воспри­няли это и придали седьмому дню религиоз­ное звучание, так возник Шаббат (Священная суббота).

Согласно этим записям, великий прародитель Авраам, от которого вели свое происхождение иудеи и израильтяне, до своего пришествия в Ханаан жил в Харране. Этот город находился на вершине дуги Плодородного полумесяца, в шес­ти милях от Кархемыша. Теперь иудеи проследи­ли его историю вглубь и записали, что он родился в Уре, древнем шумерском городе. Таким обра­зом иудеи связали свое происхождение с проис­хождением самих вавилонян.

Однако, несмотря на все эти тенденции к ас­симиляции, там сохранились ревностные яхвисты, не порвавшие со своими страстными нацио­нальными устремлениями. На их взгляд, Яхве наказал Иуду за ее грехи, но после покаяния изгнанники будут возвращены, и поднимется но­вый Иерусалим, гораздо лучше прежнего, и бу­дет им править новый царь из дома Давидова, и возникнет новая нация, которая станет господ­ствовать на земле и жить вечно.

Слова пророков древних времен изучали в по­исках пассажей, которые можно было толковать в соответствии с нынешними устремлениями. И вероятность того, что подходящие высказывания приписывались к старым письменам с целью воз­родить национальный дух, не стоит отвергать.

Например, в Книге пророка Исайи есть такое место, где говорится: «И произойдет отрасль от корня Иессева (отца Давида. —Примеч. авт.), и ветвь произрастет от корня его: И почиет на Нем Дух Господень...» (Исайя, 11:1—2).

Если этот отрывок представляет собой подлин­ные слова Исайи, то, вероятно, он мог быть час­тью поэмы, первоначально посвященной корона­ции нового царя Иуды, может быть Иезекии. Или им было отмечено рождение нового наследника трона.

Между тем нетрудно было дать этому отрыв­ку иное толкование и превратить его в боже­ственно внушенное обещание, что потомки дома Давидова еще будут восседать на троне в Иеру­салиме. Описание идеального царства, которое появится, как только народ Иуды освободится от всех грехов и решит следовать Закону, имеется также в писаниях Исайи: «И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор, и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы, и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас Своим путям; и будем ходить по стезям Его. Ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне — из Иерусалима. И будет Он судить народы, и об­личит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Исайя, 2:2 — 4).

Эти слова, описывавшие всего лишь мистичес­кое видение идеального общества, вполне могли быть отнесены изгнанниками к триумфу Иудеи, который ждал их по возвращении, после того как все грехи их будут прощены. Естественно, труд­но было говорить в открытую о возвращении и восстановлении монархии во главе с правителем древней династии, поскольку это могло быть ис­толковано как подстрекательство к мятежу. На­вуходоносор был терпимым монархом, но всему есть предел.

Следовательно, изгнанникам приходилось ос­торожно высказывать свои мысли, затемняя их истинный смысл. Говоря о царе из дома Давидо­ва, который будет править ими после возвраще­ния в Иуду, они называли его Помазанником или Мессией. Тайная мечта об идеальном царе из рода Давидова называется поэтому мессианством. Начиная с вавилонского изгнания, мессианство продолжало существовать, усиливаясь во време­на тяжелых испытаний.

Самым главным духовным советчиком изгнан­ников в Вавилоне был Иезекииль. Кажется, он происходил из семьи Задоков, поставлявших вы­сокопоставленных священнослужителей со времен царя Соломона. Он был отправлен в изгна­ние вместе с Иехонией в 597 г. до н. э. после первой осады и взятия Иерусалима. Пламенный яхвист, Иезекииль верил в восстановление цар­ства и подробно описывал устройство храма и особенности ритуала в нем, когда храм будет от­строен заново.

Видоизмененный яхвизм, возникший среди из­гнанников в Вавилоне, так никогда полностью и не реализовался на практике, но он послужил моделью, на которой основывались позднейшие верования. Новый яхвизм — это то, что сейчас мы назвали бы иудаизмом, а Иезекииля иногда называют отцом иудаизма.

Далее с этого момента я буду говорить «иуда­изм», имея в виду господствующее яхвистское верование, сохранив прежний термин «яхвизм» для обозначения веры тех, кто, подобно самари­тянам, поклонялся Яхве в той форме, которая существовала до вавилонского изгнания.

Тех, кто исповедует иудаизм, мы называем ныне евреями, в отличие от других жителей древ­ней земли Ханаанской и даже от тех людей в Иуде и их потомков, которых оставили жить на своей земле, когда наиболее богатых и образован­ных отправили в изгнание.

Тир и Карфаген

Если евреи, жившие в изгнании на востоке, были достаточно обеспечены и находили удоволь­ствие в изучении Закона и в мессианских стрем­лениях, то Навуходоносор обнаружил, что с разрушением Иерусалима его неприятности на западе не закончились.

Остались финикийцы, которые не очень-то ему подчинялись. Благодаря своему могуществу на морях они были независимыми до того, как изра­ильтяне прорвались в Ханаан, и сохранили опре­деленную степень независимости после того, как оттуда выгнали иудеев. Тиром управлял царь, с тех пор как империя Давида переживала период расцвета. Тир сохранял собственного монарха и во времена великой Ассирийской империи, и даже тогда, когда Навуходоносор усмирил Сре­диземноморское побережье.

В момент падения Иерусалима в Тире правил Итобаал III. Он услышал призыв из Египта и присоединился к Седекии из Иуды, чтобы подго­товить восстание. Когда настал решающий мо­мент, Тир предусмотрительно воздержался от каких-либо действий, но Навуходоносор не мог позволить Тиру ждать более подходящего случая. Сразу же после падения Иерусалима он потребо­вал, чтобы Тир сдался. Когда тот отказался, он начал осаду.

Вскоре Навуходоносор понял, что ситуация здесь сложнее, чем он предполагал. Стоявший в глубине суши Иерусалим можно было окружить со всех сторон и, уморив голодом, заставить сдаться. А Тир голодом не возьмешь, поскольку море открыто и его флот действует.

Но Навуходоносор хорошо подготовился и был настойчив. Он держал осаду тринадцать лет, пока Тир, оставаясь по-прежнему неуязвимым, не устал от хозяйственной разрухи, истощения лю­дей и собственного заточения на маленьком ост­ровке. В 574 г. до н. э. Тир предложил Навухо­доносору компромисс, и халдейский царь, в такой же степени измученный бесконечными тратами на осаду и потерями в живой силе из-за болезней и дезертирства, принял это предложение. Тир избе­жал оккупации и грабежа. Его самоуправление не было ликвидировано. Итобаала III свергли, но его место занял Баал I, который пообещал под­чиняться халдеям.

После длительной осады Тир утратил былое могущество, и финикийские колонии в Западном Средиземноморье стали независимыми, хотя эмо­циональная связь, конечно, сохранилась. Карфа­ген, самый сильный из финикийских городов на западе, сформировал и возглавил лигу городов, чье влияние росло с каждым днем. Карфаген ос­новал собственные колонии и аванпосты на запад­ном побережье Средиземного моря, как африкан­ском, так и европейском, на самом выходе из Гибралтара. Он стал сильнее и богаче любого ханаанского города за всю их историю. Ему суж­дено было удерживать такое положение в течение четырех веков.

Тем не менее карфагеняне не могли делать все, что им заблагорассудится. Греки, наводнившие побережье Восточного Средиземноморья, прихо­дили на запад. Они заселяли берега Южной Ита­лии и Восточной Сицилии. На Сицилии греки представляли особенно большую опасность для Карфагена. И Карфаген, сделав упреждающий шаг, заселил западную часть Сицилии. На юге Италии греки столкнулись лицом к лицу с наро­дом, известным как этруски^[15] и контролировав­шим западный берег Италии далеко на север.

И карфагеняне, и этруски склонялись к тому, чтобы начать войну. Если бы греки остались на востоке Сицилии и юге Италии и не пытались бы расширять свою территорию дальше, то для за­падных государств ситуация оставалась бы впол­не терпимой. Однако приблизительно в 550 г. до н. э. греческие поселенцы двинулись за пределы Италии. Они основали город на северном берегу Средиземного моря и назвали Массалия (как Марсель он дожил до наших времен). Они выса­дились также на островах Корсика и Сардиния, точно на севере от карфагенян и на западе от эт­русков, живших на итальянском берегу.

Поэтому карфагеняне и этруски заключили союз и приблизительно в 540 г. до н. э. устроили морское сражение с греками. Греки потерпели поражение, и оно ознаменовало конец периода греческой колонизации. Массалия осталась, но греков выдворили с островов. Карфаген взял под свой контроль Сардинию, а этруски — Корсику, кому что было ближе.

Возвращение

Евреи продолжали вести относительно безза­ботную жизнь в Вавилоне. После смерти Навухо­доносора в 561 г. до н. э. жизнь евреев стала еще лучше. Новый царь Мардук-апла-иддин, именуе­мый в Библии дьяволом - Мердохом, освободил Иехонию, изгнанного царя Иудеи, пробывшего тридцать шесть лет в не очень тягостном для него заключении.

Евреи, видимо, надеялись, что это событие ста­нет предвестником возрождения Иуды, но были ли такие намерения у Мардука или подталкивали ли его к этому, мы никогда не узнаем. Через два года его убили, и наступил период анархии, продолжавшийся до 555 г. до н. э., когда царем стал Набонид, священник не из рода Навуходоносора. Набонид был ученым и хранителем древностей и завещал свое дело сыну Валтасару.

Однако после смерти Навуходоносора импе­рия халдеев быстро увядала, и на горизонте по­явился новый завоеватель. Это был Кир, прави­тель племен, называемых персами. В 559 г. до н. э. он провозгласил себя правителем громадных тер­риторий, лежащих к северу и востоку от Халдеи, и основал Персидскую империю. В 546 г. до н. э. он распространил свое влияние на запад на Ма­лую Азию, и стало ясно, что положил он глаз и на саму долину Тигра — Евфрата — богатей­ший, наиболее развитый регион с самой древней культурой на земле. Более того, ничто не могло его остановить, поскольку Халдейское царство было в полном расстройстве.

Евреи, жившие в изгнании, или, по крайней мере, те из них, кто грезил мессианством, впали в состояние экстатического возбуждения. Видимо, скорое исчезновение того проблеска надежды, который возник при Мардуке, настроило их против Халдеи. А может быть, они решили, что, встав на сторону персов, они получат поддержку победителя и Кир из чувства благодарности вер­нет их в Иуду.

Во всяком случае, они так и сделали, и их позицию выразил один пророк, оказавшийся вы­дающимся поэтом, но навсегда оставшийся безы­мянным. Его сочинения приписали жившему примерно на два века раньше пророку Исайе, чтобы им больше верили, и эти тексты появляют­ся в Книге Исайи с сороковой главы. Если пре­дыдущие главы касаются периода правления Сенаххериба, то в последующих главах вдруг возникает Кир. Поэтому пророка, который жил позднее, называют Вторым Исайей.

Второй Исайя приветствовал приход Кира и одновременно предложил новый взгляд на Яхве. Яхве больше не был просто богом евреев и един­ственным, которому они могли поклоняться. Он не был даже просто величайшим богом во Вселен­ной; он был единственным богом в мире и един­ственным, кому имело смысл поклоняться любо­му человеку. Яхве стал одинаково богом евреев и неевреев.

Согласно такому взгляду на вещи, вся история была частью замысла Божьего. Если Иерусалим и его храм оказались разрушенными, то это дея­ние Бога, а Навуходоносор был орудием в его руках. Когда придет время восстановить Иеруса­лим и храм, это тоже будет деяние Бога, и ору­дием его станет Кир.

Второй Исайя пишет, что Бог «воздвиг от вос­тока мужа правды, призвал его следовать за собою, предал ему народы и покорил царей» (2 Исайя, 41:2). Второй Исайя даже не постеснялся дать Киру мессианский титул, потому что он провозгла­шает: «Так говорит Господь помазаннику Своему Киру: Я держу тебя за правую руку, чтобы покорить тебе народы...» (2 Исайя, 45:1).

Именно со Вторым Исайей пришел настоящий монотеизм, вера в определенное божественное существо как в единого и единственного бога в мире. Так истинный монотеизм стал еще одним великим нововведением, которое дали миру наро­ды из западной части Плодородного полумесяца.

Расчеты изгнанников оправдались. В 538 г. до н. э. Кир со своими персами вторгся в Халдею, и она почти сразу развалилась. Кир разрешил ев­реям вернуться в Иуду и заново построить храм.

Однако дарованное им возвращение подразумева­ло чисто религиозный смысл. Ни слова не было сказано о восстановлении Иудейского царства.

И сразу же группа евреев отправилась в путь к тому месту, где некогда стоял Иерусалим. Во всяком случае, в ней были представители всех евреев из долины Тигра — Евфрата. Многие, воз­можно большинство, еще не решились расстать­ся с устроенной и безбедной жизнью ради при­ключения, целью которого было обживать разоренную землю. Многие помогали возвращав­шимся деньгами и товарами, но сами оставались на месте. Фактически они и их потомки сохраня­ли процветающую еврейскую общину в долине Тигра — Евфрата в течение пятнадцати столетий.

Первую группу евреев, возвращавшихся в Иерусалим, возглавил некто названный в Библии Шешобацаром и князем Иудиным. Некоторые называют его сыном Иехонии. Иехонию свергли и отправили в изгнание в 597 г. до н. э., но тог­да ему могло быть только восемнадцать лет. Умер он примерно в 560 г. до н. э. Вполне возможно, что сын Иехонии был жив в 538 г. до н. э., но если и так, то в лучшем случае он был довольно пожилым человеком.

Шешобацар, очевидно, наблюдал за закладкой фундамента нового храма, чтобы построить его точно на месте старого, а затем исчезает из рас­сказа. Может, он умер. Его место занял Зоровавель, которого принято считать племянником Шешобацара и внуком Иехонии, а следовательно, потомком в двадцатом колене Давида.

С Зоровавелем был Иешуа (Иисус), сын иеру­салимского первосвященника, служившего в хра­ме в момент его разрушения. Сообща они постро­или на месте старого храма алтарь, где можно было совершать жертвоприношения. Таким обра­зом, была обеспечена преемственность. Зоровавель представлял род Давида, светскую власть, уходящую корнями в непрерванную ветвь самого Давида. Иешуа представлял церковную власть, происходящую из непрерванного рода Задока, первосвященника при царе Соломоне, когда был построен первый храм.

Однако можно предположить, что была одна загвоздка. Восстановление храма не могло проис­ходить в вакууме. В представлении евреев, жив­ших в вавилонском изгнании, Иуда осталась необитаемой и опустошенной, но все было, конеч­но, не так. Там остались жить простые люди, ко­торых никуда не выселяли, и большинство из них были яхвистами.

Когда вернулись изгнанники, эти яхвисты очень хотели, чтобы им позволили участвовать в восстановлении святыни. Но их раздельное суще­ствование длилось полвека, и ни одна сторона не понимала другую. Бывшие изгнанники исповедо­вали ныне яхвизм с оттенками вавилонских пред­ставлений и догматов Иезекииля — короче гово­ря, иудаизм. Остававшиеся на этой земле яхви­сты, которых они называли самаритянами, были для них попросту еретиками, которые исповедо­вали испорченную форму истинной религии. Ког­да самаритяне предложили свою помощь в стро­ительстве храма, евреи ужаснулись и не захотели иметь с ними ничего общего.

Самаритян это здорово оскорбило, и вскоре они поняли, что возвратившиеся из изгнания ев­реи привнесли в их яхвизм всякого рода чужерод­ные дополнения и именно они являются еретика­ми. В результате евреи и самаритяне становятся злейшими врагами и остаются ими на века. Они так никогда и не примирились. И не только са­маритяне. Существовали еще восточные, южные и западные соседи Иуды, которые не забыли древнюю вражду, существовавшую с тех пор, как Давид подчинил их всех себе.

Восточнее реки Иордан и Мертвого моря на­ходились Аммон и Моав, усматривавшие в пла­нах восстановления храма лишь рецидив еврейского империализма. На западе на это враж­дебно взирали города филистимлян, переживав­шие период расцвета. Ныне они контролировали все побережье южнее Яффы, объединившись и сделав своей столицей город Ашдод.

Кроме того, во времена Халдейской империи арабское племя, называвшее себя набатеями, пыта­лось распространить свое влияние на север с бес­плодного полуострова туда, где когда-то существо­вал Эдом. Они основали свою столицу в Петре, в шестидесяти милях от Красного моря, и добились там процветания благодаря тому, что она стояла на пересечении важных торговых путей.

Теснимые набатеями, эдомитяне тоже шли на север, в Иуду, которая после разрушения Иеру­салима и изгнания богатых не могла им сопротив­ляться. Поэтому в южной части Иуды образовал­ся новый Эдом, и этот новый Эдом более известен под названием, данным ему позднее греками, — Идумея.

Начался период интриг, о котором у нас име­ется лишь смутное представление, поскольку биб­лейский рассказ неясен. Прямое использование военной силы было, разумеется, невозможно, так как все эти земли находились в равной степени под контролем Персии. Единственное, что можно было, так это пытаться повлиять на персидского губернатора или обратиться через его голову к персидскому царю. На какое-то время враги евреев в этом преуспели, и евреи могли винить только себя за свой чрезмерный энтузиазм.

Виноваты два пророка тех времен: Аггей и Захария. Оба хотели поскорее построить храм и провозгласили Зоровавеля Мессией, то есть ца­рем из рода Давидова, который будет править возрожденной Иудой.

Но это было равнозначно мятежу. Персы мог­ли проявлять терпимость к религии, но не соби­рались спокойно взирать на становление незави­симого государства. По-видимому, недруги евреев донесли персам об их мессианских претензиях, и Зоровавель исчез. По крайней мере, в Библии он больше не упоминается. Наверное, персы его уб­рали, а может, казнили. Это была первая и пос­ледняя попытка вернуть династию Давида на трон. Больше эта династия не появляется на ис­торической сцене, хотя и продолжает фигуриро­вать в мессианских устремлениях.

Однако после ухода Зоровавеля положение евреев упрочилось. В 521 г. до н. э. на трон Пер­сидской империи взошел новый царь — Дарий I. Он позволил продолжить строительство храма, и в 516 г. до н. э., через двадцать два года после первоначального разрушения Кира и через семь­десят лет после разрушения храма Навуходоно­сором, на его месте появилось новое сооружение, обычно называемое Вторым храмом.

Ездра и Неемия

Должно быть, Второй храм оказался неудач­ным творением по сравнению как с величествен­ными сооружениями Вавилона, так и с явно преувеличивавшими его красоту описаниями Перво­го храма. Возвращенная земля, вероятно, вызва­ла еще большее разочарование. Трудно было на­зывать ее Иудой, ибо она не имела ничего общего с тем, что было до вавилонского пленения евре­ев. Она не имела царя, не имела независимости и влияния. Даже религия претерпела некоторые серьезные изменения. Поэтому давайте с этого момента использовать для этой страны название, которое пошло от греков, пришедших сюда по­зднее и назвавших ее Иудеей.

При закладке Второго храма Иудея была дей­ствительно крошечной территорией предположи­тельно 400 квадратных миль. Со всех сторон ее окружали злейшие враги: самаритяне — на севе­ре, аммонитяне — на востоке, идумейцы — на юге и филистимляне — на западе.

Разве это было идеальное царство, которое должно было возникнуть после возвращения из изгнания? Мессианские мечты, придававшие жиз­ненные силы евреям в течение десятков лет изгна­ния, развеялись, и энтузиазм иссяк. Сама идея в целом не потерпела краха, возможно, благодаря одному ее фанатичному приверженцу, человеку по имени Ездра.

В библейской Книге Ездры он назван книжни­ком. Это означает, что он был одним из тех ев­реев, которые посвятили себя изучению и анализу писаний, касающихся ритуального закона иудаиз­ма. Будучи в Вавилоне, он, должно быть, выра­ботал в высшей степени идеальное представление о том, каким должно стать новое еврейское госу­дарство.

Он пришел в Иерусалим в 458 г. до н. э. (это наиболее распространенная дата, хотя и не един­ственная из предполагаемых) и, разумеется, обнаружил, что реальность далека от идеальной. Евреи вступали в браки с местными жителями, и религиозные обряды в храме проводились все небрежнее.

Ездра занялся, как сейчас бы сказали, возрож­дением веры. Он собирал евреев и читал им кни­ги Закона (первые пять книг современной Библии). Читал он на древнееврейском языке, который теперь становился языком религии, по­тому что со времен изгнания повседневным язы­ком евреев стал арамейский. Ездра объяснял прочитанное и преуспел в этом, и он, должно быть, действительно пользовался авторитетом, потому что встречали его с энтузиазмом. Доволь­но большая часть населения признала Закон, что обеспечило Ездре значительную власть в общине. Он пошел дальше в своих требованиях и начал проводить в жизнь программу расовой чистоты. Все евреи должны были бросить своих нееврей­ских жен и детей.

Так начался процесс сознательного отделения евреев от неевреев (или иноверцев). Попав, каза­лось, в бескрайнее море враждебных племен, ма­лочисленные и слабые, без какой-либо формы политического самоуправления, евреи сочли, что защитить свое национальное самосознание можно, только сторонясь своих соседей.

Твердая приверженность Закону была одним из способов осуществления этой цели, особенно приверженность к таким его принципам, которые наиболее четко отделяли евреев от всех осталь­ных. Происхождение Шаббата, Священной суббо­ты — дня отдохновения, который возник из про­стого обычая вавилонян отмечать конец недели, отнесено было к Сотворению мира, и его соблю­дение сделалось одним из самых главных призна­ков иудаизма. Другим важным принципом, отде­лявшим евреев от иноверцев, было обрезание. Никто не мог стать евреем, не подвергшись этой операции.

Кроме того, были писания, которые особенно почитались. К книгам Закона добавлены были древние исторические письмена, ныне вошедшие в библейские книги Иисуса Навина, Судей Израилевых, а также две главы Книги Самуила и две главы Книги Царей. Включены были и писания великих пророков времен строительства Второго храма. Была переписана заново история Иудей­ского царства (история Израиля при этом игно­рировалась), чтобы сделать упор не на мирских вопросах, а на религиозных. Это относится к двум главам Хроник, и, согласно преданию, на­писал их именно Ездра.

Включенными оказались, наконец, и другие книги чисто религиозного или литературного свойства, главным образом те, авторство которых можно было приписать какой-нибудь выдающей­ся личности прошлого. В состав Библии вошел сборник религиозных песнопений — псалмов, — приписываемых Давиду, сборник мудростей — притчей и эротическая поэма Песнь песней, при­писываемая Соломону, который предположитель­но написал также философское эссе, называемое нами Екклесиастом. Вошла в нее поэма-жалоба — Плач Иеремии и т. д. Короче говоря, с Библией евреи обрели себя, и это тоже способствовало их разобщению с иноверцами.

Наверняка не все евреи одобряли программу сепаратизма. Именно во времена восстановления храма были написаны небольшие Книги Руфи и Ионы, выразившие симпатию к неевреям. В Кни­ге Руфи рассказывается история красивой и добродетельной молодой женщины - моавитянки, став­шей прародительницей Давида. В Книге Ионы Господь порицал этого пророка за желание раз­рушить столицу Ассирийского царства. Учиты­вая, что и Моав, и Ассирия в прошлом были сре­ди злейших врагов Иудеи, эти призывы к терпимости весьма значимы и достаточно хорошо написаны, чтобы быть включенными в библей­скую антологию.

Однако победу одержал сепаратизм. Со вре­мен Ездры евреи отличались от окружающих людей и сознательно культивировали это разли­чие. Результатом стал рост религиозной нетерпи­мости, которая до того редко встречалась в мире. Конечно, евреи не могли сделать эту нетерпи­мость действенной, поскольку их было мало. Однако эту идею унаследовали христианство и ислам, и с тех пор религиозная нетерпимость превратилась в мировую трагедию, в которой ев­реи оказались среди тех, кто страдал больше и дольше всех.

Даже возрождение веры при Ездре не могло длиться долго, не имея источника для подпитки национального самоуважения. Необходимый ми­нимум в этом плане обеспечивал Неемия. Он был евреем, служившим виночерпием у персидского царя Артаксеркса, унаследовавшего персидский трон в 464 г. до н. э.

Неемия оставил столь высокую и спокойную должность, чтобы посетить униженных евреев Иудеи. Воспользовавшись своим влиянием на Артаксеркса, он выпросил у того разрешение на укрепление Иерусалима для защиты от окружа­ющих его врагов. Неемия прибыл в Иудею при­мерно в 440 г. до н. э., исследовал крепостные стены, от которых практически ничего не оста­лось, и стал убеждать всех построить новые сте­ны. Ссылаясь на миролюбивое отношение персид­ского царя, Неемия утихомирил всех несоглас­ных, считавших, что укрепление Иерусалима будет очередным шагом в развитии еврейского империализма, которого они страшились.

Он осуществил задуманное где-то около 437 г. до н. э., и тогда Иерусалим опять превратился в укрепленный город, способный выдержать осаду, по крайней мере не очень длительную. Город с построенными фортификациями был совсем ма­ленький — его площадь не больше 100 акров. Однако в нем находился храм и укрепленный пункт на горе («город Давида»), где можно былоорганизовать мощную оборонительную позицию.

Но даже такая малость заставила иудеев по­чувствовать себя нацией. Они имели столичный город, который можно было защищать, — дом, пусть небольшой, в котором они могли быть хо­зяевами. На смену великому разрушению, проис­шедшему 150 лет назад, пришла новая эпоха, за тем исключением, что Иудея не имела теперь ре­альной политической независимости.

На самом деле евреям жилось не так уж пло­хо. В течение следующего столетия у них факти­чески не было своей истории (а это знак мира и благоденствия), и жили они спокойно под влас­тью персов. В их длинной и мрачной истории та­ких столетий было немного. На протяжении этого исторически бессодержательного периода значи­тельно развился иудаизм, позаимствовав многое из господствовавшей персидской культуры.

Религия персов была дуалистической. То есть она рисовала мир, в котором был главный пред­ставитель добра и главный представитель зла, оба фактически независимые друг от друга и практически равные. Сотворение мира, его развитие и история — все это были эпизоды нескончаемой войны между этими двумя силами, и каждая сто­яла во главе армии бесчисленных духов. Челове­чество могло участвовать в этой битве, сражаясь на стороне добра или зла.

Такое представление о вселенной является волнующим и драматичным. Оно придает смысл жизни, видимо, тем, что каждый человек может выбрать себе армию и сражаться на той или дру­гой стороне. До возвращения из изгнания иуда­изм имел дело с Богом, которого считали созда­телем всего — и добра и зла. Однако после возвращения в нем появился дух зла — Сатана, это древнееврейское слово означало «враг рода человеческого». Сатана, который был вечно не в ладах с Богом, не появляется в библейских кни­гах, датируемых периодом изгнания или до него, а начинает упоминаться только в книгах времен персидского владычества (Хроники, Иов).

Наряду с Сатаной в иудаистские представле­ния вошли полчища ангелов и демонов со всеми их иерархиями, а также учение о загробной жиз­ни, обещавшее награду тем, кто был на стороне Бога, и кару тем, кто поддерживал Сатану. Но иудаизм так и не стал полностью дуалистическим. Силам зла никогда не давалось ни малейшего шанса одержать победу над Богом. В действи­тельности, как свидетельствует Книга Иова, Са­тана служит инструментом в руках Господа, де­лает только то, что ему позволяют делать, и, поступая так, помогает осуществлять Божьи за­мыслы.

Глава 8 ХАНААН ПРОТИВ ГРЕЦИИ

В клещах

Пока евреи находились в вавилонском изгна­нии, финикийцы жили на родной земле, но не усмирили свой нрав. Тир в результате длительной осады Навуходоносора пришел в глубокий упа­док, и на короткий период времени Сидон стал самым главным финикийским городом.

Когда персы низвергли империю халдеев, фи­никийцы, подобно евреям, встали на сторону пришельцев. Но в отличие от евреев у них име­лось кое-что действительно ценное, что они мог­ли предложить персам. Финикийцы были опыт­ными мореплавателями и обладали флотом, а Персия была сухопутной державой. Персы мог­ли бы научиться морскому делу (нет такого на­рода, который от рождения не способен управ­лять кораблями), но им легче было использовать финикийцев.

Итак, когда Камбиз, сын Кира, унаследовал в 530 г. до н. э. отцовский трон, у него сразу же возник план завоевать Египет. Он планировал напасть одновременно с суши и с моря: сам он поведет персидскую армию через Синай, а фини­кийский военно-морской флот тем временем доставит воинов к устью Нила, а если понадобится, то и вверх по реке.

Задача была нетрудной, и в 525 г. до н. э. Камбиз завоевал Египет после единственного сра­жения. Страну легко усмирили, и Камбиз не мог удержаться, чтобы не расширить свои завоевания дальше на юг или запад. Поход на юг вверх по Нилу в глубь Африки означал хождение в неиз­вестность, и после нескольких пробных попыток Камбиз от этой затеи отказался.

На западе все выглядело лучше. Расстояния были такими же большими, но их можно было преодолеть морем, а Средиземное море было зна­комо от края и до края, в отличие от джунглей Верхнего Нила. Здесь, однако, ему помешали не природа, а люди. Самым большим городом на западе от Египта был Карфаген, и, испугавшись, что Камбиз нацелился на этот город, финикий­ские адмиралы остановили продвижение. Они сообщили Камбизу, что не могут и не будут воевать против своих сородичей.

Без флота Камбиз не прошел бы на запад по Ли­вийской пустыне, и его завоевание Египта зашло в тупик. Не успев решить, что делать дальше, он скончался в 522 г. до н. э. Его наследник Дарий I (давший окончательное разрешение на восстанов­ление храма в Иерусалиме) держал Египет в сво­их руках, но не интересовался дальнейшими завоеваниями в Африке. Он мечтал о Европе, и здесь финикийцы готовы были служить ему с радостью.

Веками греки и финикийцы спорили, кто хо­зяин на Средиземном море. Греки удерживали восточную половину моря, а финикийцы — за­падную. Но теперь финикийцы поняли, что у них появился шанс — с помощью своих персидских работодателей — завладеть им целиком.

Сначала Дарий напал на те районы Европы, что находились севернее самой Греции, но рано или поздно столкновение с ней было неизбежным. В Персидскую империю входили ионические (греческие) города на восточном побережье Ма­лой Азии. Самым большим из них был Милет. В 499 г. до н. э. ионические города восстали и попросили помощи у материковой Греции, лежащей за Эгейским морем. Город Афины, чьей колони­ей изначально был Милет, откликнулся, прислав несколько кораблей, и на какое-то время греки оказались победителями.

Но это была отчаянная авантюра и не могла принести долговременный успех в борьбе с Дарием. Положение ухудшалось тем, что греки никак не могли объединиться (это было проклятием в их истории). Города ссорились, и некоторые из них отвели свои военно-морские силы. Дарий тем временем создал собственный флот, состоящий из финикийских кораблей, и в 494 г. до н. э. имен­но у Милета произошло морское сражение, в ко­тором греки, численно значительно превосходив­шие персов, оказались побежденными.

В результате Милет был захвачен и разграб­лен, и взор мстительного Дария обратился в сто­рону материковой Греции, главным образом Афин, откуда пришла помощь. Дарий использо­вал финикийские корабли и финикийских моря­ков для завоевания одного за другим островов в Эгейском море и подчинения себе регионов, лежащих непосредственно к северу от Греции, включая Македонию — грекоязычное царство в глубине суши за северо-западной оконечностью моря.

Небольшая карательная экспедиция высади­лась у Афин в 490 г. до н. э., но здесь Дарий понял, что недооценил задачу. Он не учел дей­ствий кавалерии, и в прямом бою с пехотинца­ми преимущество оказалось на стороне лучше во­оруженных греков. В битве при Марафоне, небольшой деревне, расположенной вблизи мес­та высадки персов, греки полностью разгроми­ли персидских захватчиков. Дарий скончался в 486 г., не успев отправить вторую и более мощ­ную экспедицию и оставив это дело на своего сына Ксеркса I.

В 480 г. до н. э., собрав большую и хорошо экипированную армию, Ксеркс пересек Геллес­понт и двинулся через Фракию на юго-запад в Грецию. Вся Северная Греция быстро оказалась в его руках, и, когда он проложил себе дорогу через узкий проход у Фермопил, афинянам при­шлось бежать. У греков не осталось ничего, кро­ме самого южного полуострова Пелопоннес, но и он не уцелел бы, если бы греческий флот был разбит. А именно греческий флот и являлся главной целью Ксеркса, ибо только он стоял между греческими городами и армией завоева­телей .

Греческие корабли, численно превышающие флот захватчиков, находились в узком проливе между островом Саламис и материковой частью Греции, точно на западе от Афин. Персам каза­лось, что греки находятся в ловушке, так как из пролива было только два выхода, и оба закрыты персидскими кораблями.

Но персы с финикийскими судами, которые служили им в качестве морского лезвия, были страшны грекам только в Малой Азии и в са­мой Греции. На западе, особенно в Италии и на Сицилии, стояли греческие города, успешно со­перничавшие с городами Греции, и они находились на достаточно безопасном расстоянии oт ве­ликой персидской мощи. Однако у западных гре­ческих городов имелся сильный враг по соседству. Этим врагом был Карфаген, город во всех отношениях финикийский, как и основавший его Тир, и он тоже был решительно настроен против греков.

Решающий момент в отношениях между грека­ми и карфагенянами наступил на Сицилии. К тому времени уже более полувека два этих наро­да владели противоположными частями острова: греки — восточной, карфагеняне — западной, и между ними шла постоянная вражда. Беспорядоч­ная война не приводила к определенным резуль­татам, по в 480 г. до н. э. у политиков Карфагена появился отличный шанс.

Удобный момент настал частично благодаря тому, что западным греческим городам, как и во­сточным, почти никогда не удавалось объединить­ся даже перед лицом общего врага. На Сицилии, например, не ладили между собой два греческих города, Акрагас (современный Агридженто) и Гимера. Акрагас стоял в центре южного берега острова, Гимера — посередине северного. Города разделяли примерно пятьдесят миль, а рядом проходила западная граница греческой части ос­трова. Дальше на западе греков не было, только карфагеняне.

Военное счастье улыбнулось Акрагасу, и Гиме­ра была побеждена. Вожди Гимеры, лишившие­ся власти, не смогли придумать ничего лучше, как пожаловаться враждебному Карфагену, а тот обрадовался такому предлогу. Он смог не только двинуться на восток, громко заявив, что этим са­моотверженным шагом восстанавливает справед­ливость, но сделать это в кульминационный момент кризиса, переживаемого Грецией. Персид­ские войска устремились в Грецию, поэтому она никак не могла помочь сицилийским грекам. В то же время, когда Карфаген двинулся на восток Сицилии, греческие города на Сицилии не могли помочь материковой Греции.

Вполне вероятно, что враги греков на запа­де и востоке тщательно согласовали свои дейст­вия, потому что и те и другие оказались в боль­шом выигрыше. Фактически мы можем рассмат­ривать события 480 г. до н. э. как проведенный народами Ханаана гигантский маневр в виде «клещей», то есть удар был нанесен одновре­менно по грекам с тыла и с фронта: Тир — с востока, Карфаген — с запада на расстоянии 500 миль от него. Неплохо для военной науки того времени.

Карфагенский флот под командованием Гамилькара доставил громадную армию на базы Восточной Сицилии и направил ее к Гимере, без­работные вожди которой просили о помощи. С противоположной стороны туда подошли гречес­кие войска из самого могущественного греческо­го города Сиракузы.

Было ясно, что решающая битва на суше про­изойдет у Гимеры и примерно в то же самое вре­мя, что и решающая битва на море у Саламиса. Впоследствии волнующие рассказы греков об этом событии утверждали, что оба сражения про­изошли в один и тот же день — предположитель­но 20 сентября 480 г. до н. э.

Что же произошло? На востоке персидский флот подошел незаметно, чтобы атаковать и раз­громить греческий флот, на почетном правом фланге впереди шли финикийские корабли. Но, как и при Марафоне десять лет назад, персы просчитались. При такой узкой линии фронта на море количество кораблей не имело большого зна­чения, многочисленные персидские корабли ме­шали друг другу. Кроме того, греческие корабли оказались более маневренными, а греческие вои­ны лучше вооруженными.

Афинские моряки выбрали в качестве жертвы финикийцев. Двигаясь быстро, они ловко отреза­ли их от остальной боевой позиции и вынудили прижаться к берегу. Греческие корабли выигра­ли по всей линии фронта, и этот день закончил­ся для них великой победой. Персидский флот — финикийские корабли и все остальные — был уничтожен.

На западе, согласно рассказам греков, Гамилькар решил накануне битвы принести жертву бо­гам своих греческих врагов, чтобы заставить их лишить поддержки своего народа. Он послал за группой дружественно настроенных греков, кото­рые должны были проследить, правильно ли он проводит церемонию жертвоприношения. Власти Сиракуз откликнулись на эту просьбу, и группа сиракузских всадников отправилась в лагерь карфагенян под видом тех, кто должен был помочь с приношением жертвы. Сиракузцам позволили войти в лагерь, и у самого алтаря, где предпола­галось осуществить жертвоприношение, они уби­ли Гамилькара, устроили панику и подожгли кар­фагенские корабли. Это стало сигналом к началу сражения, сражение у Гимеры закончилось абсолютной победой греков.

Так что ханаанские «клещи», охватившие Гре­цию с суши и моря, не защелкнулись. Греки ока­зались теперь независимым и процветающим на­родом и создали такую цивилизацию, какой доселе мир никогда не видывал.

Сицилия

Можно было бы предположить, что после по­беды греков у Гимеры всех карфагенян выгонят и с Сицилии, но этого не произошло. Как всегда, греческие города не смогли договориться, поэто­му карфагенянам удалось удержать свои крепос­ти на западе Сицилии. Но почти семь лет они только этим и довольствовались, и, бросив все силы на море, карфагеняне заменили восточных хананеев из Тира в роли великих морских авантюристов того времени.

Существует предание, что они посылали экс­педицию за Гибралтарский пролив под командо­ванием адмирала Ганно, который, возможно, был сыном Гамилькара, погибшего в сражении у Ги­меры. Целью Ганно были исследование и колони­зация западных берегов Атлантики. Вполне воз­можно, он прошел мимо Канарских островов и добрался до Гвинейского залива. Видимо, он на­правился на восток вдоль южных берегов Африканского континента, предполагая, что вернется в Красное море. Когда в районе Камеруна выяс­нилось, что они вновь двигаются на юг, он бро­сил эту затею и вернулся в Карфаген. Другой карфагенский флот под командованием Гимилко исследовал Атлантическое побережье Испании, и в некоторых преданиях рассказывается, что он продвинулся далеко на запад в тот район, кото­рый мы сейчас называем Саргассовым морем.

Пока Карфаген благоденствовал, греческие го­рода на Сицилии продолжали враждовать. У за­падной оконечности острова такая же ситуация, в которой когда-то оказались Акрагас и Гимера, сложилась теперь между Селинусом и Сегестой. Первый город находился на северном берегу, а второй - на южном. Близость карфагенских баз не мешала им непрерывно воевать. Сегеста, буду­чи слабее, искала помощи извне.

Она обратилась к Афинам, обладавшим в то время самой большой морской мощью в Греции и ведущим борьбу не на жизнь, а на смерть со Спартой. Афинам показалось, что победа на Си­цилии и создание там опорных пунктов обеспечит им важные источники снабжения. Но для этого надо было одержать победу над Сиракузами, под­держивавшими Спарту. В 415 г. до н. э. афиня­не отправили свои экспедиционные силы воевать против Сиракуз. Афинские войска потерпели по­ражение, и Афинам уже не суждено было оправиться .

Положение Сегесты ухудшилось. Афины ее бросили, и Сиракузы, поддерживаемые Спартой, стали ее врагами. Не было ни одного греческого города, к которому Сегеста могла обратиться, поэтому в 409 г. до н. э. она попросила о помо­щи Карфаген. Одним из главных карфагенских лидеров в то время был Ганнибал, внук Гамилькара, погибшего в Гимере. Под его влиянием Кар­фаген согласился помочь.

Экспедиционные силы карфагенян высадились в Мотии, хорошо укрепленном пункте, который они организовали на самой западной оконечнос­ти Сицилии. Оттуда они двинулись к Селинусу и застали город врасплох. После нескольких дней уличных рукопашных боев (помощь из Сиракуз запаздывала) город был захвачен и разрушен, население вырезано или взято в рабство.

Это не все, что сделал Ганнибал. Из Селинуса он повел своих людей на Гимеру, расположен­ную в шестидесяти милях к северу. Три четверти века назад там погиб его дед, и ему хотелось отомстить. Положение у него, конечно, было невыгодное, так как, в отличие от Сиракуз, он не имел флота (флот остался у Мотии). Но сиракузский флот находился в греческих водах, помогая спар­танцам в борьбе против слабеющих Афин. Его призвали на помощь, и какое-то время казалось, что он сможет снять осаду с Гимеры. Но Ганни­бал нанес отвлекающий удар в сторону Сиракуз, и греческие корабли поспешили на восток, чтобы защитить свой город. До того как они вернулись, Гимера была захвачена и уничтожена. Согласно позднейшему греческому преданию, Ганнибал, чтобы успокоить душу своего деда, принес в жер­тву по всем правилам религиозных ритуалов три тысячи пленников на том самом месте, где погиб Гамилькар.

Выполнив свою задачу, Ганнибал вернулся в Карфаген. Однако успех кружит голову, карфа­геняне захотели большего. В 407 г. до н. э. Ган­нибала вместе с кузеном Гимилко опять посылают на Сицилию. Самым западным греческим горо­дом, который все еще держался, был Акрагас, расположенный в 45 милях юго-восточнее разва­лин Селинуса. В 406 г. до н. э. Акрагас оказался в осаде, и во время этой осады Ганнибал умирает.

Дальше вся осада свелась к вопросу снабжения сиракузскими кораблями граждан Акрагаса и кар­фагенскими кораблями осаждавшей его армии. Спустя девять месяцев победили осаждавшие, и Акрагас был взят. Следующей целью была Гела, тоже на южном берегу Сицилии в 40 милях восточ­нее Акрагаса. Она была захвачена в 405 г. до н. э., а вместе с ней и Камарина в 20 милях от нее.

Непрерывная череда побед карфагенян вела к росту недовольства среди жителей Сиракуз, ко­торые уже почти поверили, что их военачальники либо бездарные, либо продажные, либо и то и другое вместе. В обстановке такого брожения умов во главе инакомыслящих встал некий Дио­нисий, гражданский чиновник и пользовавшийся успехом оратор. Вскоре путем интриг ему уда­лось отправить этих военачальников в отставку и занять высший пост.

Предотвратить потерю Гелы и Камарины Ди­онисий не смог, но он понял, что нужна передыш­ка, и в 405 г. до н. э. подписал договор с Карфа­геном, признав его завоевания и отдав ему запад­ную треть острова. Карфаген, естественно, был удовлетворен и угомонился. Именно на это Дио­нисий и рассчитывал: за видимость капитуляции он получил необходимое ему время.

Дионисий построил укрепления в гавани Си­ракуз и сплотил своих приверженцев. Он заста­вил замолчать всех недовольных в городе и взял в свои руки управление соседними городами. Он набрал наемников, создал армию, отдельные ча­сти которой обучались координации боевых дей­ствий, и первым использовал катапульты, изобретенные, кажется, на его верфях. Катапульта могла метать крупные камни на большие рассто­яния и оставалась самым смертоносным артилле­рийским орудием до изобретения пороха. А это означало, что Дионисий мог вести осаду крепост­ных стен гораздо эффективнее, чем другие. С та­кой армией и флотом, выросшим численно и качественно, Сиракузы стали самым сильным го­родом в греческом мире.

 

В 398 г. до н. э. Дионисий был готов. Во гла­ве самой большой греческой армии, которую ког­да-либо видела Сицилия, — 80 тысяч пеших во­инов и свыше 3 тысяч всадников — он двинулся на запад, заставляя карфагенян быстро отступать в свой самый дальний опорный пункт Мотию. Вокруг Мотии греческая армия развернулась и организовала позиции для ведения осады.

Мотия фактически была островом посреди ве­ликолепной гавани, и карфагеняне были уверены, что, если хорошо обороняться, противнику ее никогда не взять. Они не знали, что у Дионисия есть катапульты. Все, что требовалось Диони­сию, — это найти способ доставить их поближе к фортификациям, и для этого он начал сооружать мол, то есть засыпать участок моря, чтобы орга­низовать сухопутную дорогу между Сицилией и этим маленьким островом. По ней он и собирал­ся протащить свои катапульты.

Когда карфагенский флот попытался прорвать блокаду острова, Дионисий применил свои ката­пульты, и под градом тяжелых камней изумлен­ные моряки пришли в полное замешательство и запаниковали. Их кораблям пришлось уйти.

Наконец мол был построен, и катапульты до­ставлены. Вместе с ними появились и высокие ле­стницы, которые можно было приставлять к сте­нам, и с их вершины вооруженные люди могли метать свои снаряды за стены крепости. Но Мо­тия не сдавалась, пока одна внезапная ночная атака воинов Дионисия не привела к успеху. Кре­пость покорили, а ее защитников либо убили, либо продали в рабство.

Карфагенянам остался лишь кусочек северо-­западного берега Сицилии с давнишним опорным пунктом Панормусом (нынешний город Палермо) и его союзником Сегестой. Когда Мотия пала, казалось, им тоже не устоять, но наступила зима. Дионисий возвратился в Сиракузы, чтобы подго­товиться к будущей кампании, а Карфаген тем временем энергично взялся за дело. Новые экспедиционные войска под командованием Гимилко высадились в Панормусе и выступили в поход.

Карфагеняне расположились в северо-запад­ной части острова. Приблизительно в четырех милях южнее опустошенного островка Мотия Гимилко основал город Лилибаум, построил вокруг него укрепления и превратил его в более мощ­ный, чем Мотия, опорный пункт.

Затем Гимилко двинулся на восток прямо к Сиракузам и осадил этот город. Дионисий, каза­лось, был не в силах остановить его. Он владел искусством осады и был специалистом по внезап­ным атакам, но сражение на открытом простран­стве было ему не по плечу. Несмотря на внутрен­ние беспорядки, Дионисию удавалось сохранять контроль над гражданами Сиракуз и ждать. В конце концов ряды осаждавших начали редеть из-за эпидемии чумы, а к тому времени Дионисий был готов к внезапной атаке на суше и на море. И это отлично сработало. Сухопутная армия Гимилко и его флот оказались разбитыми, и карфа­геняне бежали на запад. На этом в 392 г. до н. э. закончилась первая война Дионисия с карфагеня­нами. Они остались на узкой полосе западной оконечности острова в районе своего опорного пункта в Лилибауме, а всю остальную террито­рию Сицилии теперь контролировал Дионисий.

Это означало, что Дионисий стал достаточно сильным. Он отправил войска на носок итальян­ского «сапога» и к 387 г. до н. э. завладел им по­чти полностью. Он основал колонии и торговые поселения по берегам Адриатического моря, при­чем одно из них далеко на севере — в районе со­временной Венеции. В 380-х гг. до н. э. можно было бы уже говорить о существовании Сиракузской империи, но Дионисий стал чересчур самоуверенным. В 383 г. до н. э. он попытался захватить Сегесту. Поскольку этот город четверть столетия находился под властью карфагенян, Кар­фаген отправил туда свои войска. В 379 г. до н. э. Дионисий потерпел серьезное поражение вблизи Панормуса и вынужден был просить мира, за­платить огромную контрибуцию и позволить карфагенянам распространить свою власть на 30 миль на запад вдоль всей границы.

И снова Дионисий готовится к реваншу. В 368 г. до н. э. он начал воевать с карфагенянами в последний раз. Он двинулся на запад к самой оконечности острова и опять начал осаду нового мощного укрепленного пункта карфагенян — Лилибаума. Но удача отвернулась от него. Лилибаум взять не удалось, и Дионисий вынужден был беспомощно сидеть на берегу и наблюдать, как карфагенские корабли уничтожают его флот. Ес­тественно, ему пришлось просить мира и спасать все, что еще можно было спасти.

Даже при этом он получил последнюю толику славы. Видимо, Дионисий был трагическим по­этом, и не без таланта. Зачастую он выступал со своими поэтическими произведениями на различ­ных состязаниях, устраиваемых в Греции, но ни­когда не получал первую премию, хотя иногда занимал третье место, а иногда даже второе. И вот, когда поражение при Лилибауме стало для него очевидным, ему сообщают, что одна из его драматических поэм «Искупление Гектора» полу­чила первую премию. Это, видимо, компенсиро­вало все неудачи. Под угрозой поражения он устроил-таки грандиозное празднование, на кото­ром выпил гораздо больше положенной нормы. Почти сразу после этого он заболел и умер, пре­доставив сыну подписывать мирное соглашение.

Сын нe мог справиться с управлением Сираку­зами и доминионами на Сицилии и в Италии. Сицилия погрузилась в пучину хаоса и анархии, и недолго просуществовавшая империя Дионисия распалась. Карфагеняне усугубляли положение тем, что поддерживали распри между греками, всегда используя разногласия таким образом, что­бы обеспечивать постоянные беспорядки и сла­бость своих врагов.

К 334 г. до н. э. на греческой части Сицилии царил хаос. Каждый город имел собственного во­енного тирана, и все были готовы призвать на помощь Карфаген. Карфагенские войска вели осаду Сиракуз, а распри между греками факти­чески им помогали. Сиракузам пришлось обра­титься за помощью к греческому городу Корин­фу, чтобы тот прислал им способного воена­чальника, вокруг которого могли бы сплотиться различные партии. И такой человек нашелся. Им оказался Тимолеон, храбрый воин и неисправи­мый идеалист. Он согласился навести порядок на Сицилии и во главе тысячи человек отправился на десяти кораблях в Регий, на кончик итальян­ского «сапога». Там его встретил вражеский кар­фагенский флот, потребовавший, чтобы он вер­нулся в Коринф. Тимолеон попросил обсудить этот вопрос с городским советом Регия. Пока Ти­молеон с помощью всевозможных парламентских хитростей откладывал эту дискуссию, его корабли ушли. А он ускользнул как раз вовремя, что­бы успеть на последний корабль, готовый к от­плытию. Карфагеняне, спохватившись, бросились в погоню, но его уже след простыл.

Оказавшись на Сицилии, Тимолеон начал пла­номерно укреплять власть за счет тех греческих лидеров, которые умиротворяюще действовали на карфагенян. Он умело объединял вокруг себя греческих патриотов до тех пор, пока осаждавшие Сиракузы карфагеняне, напуганные, что греки, бывшие на их стороне, могут в любой момент присоединиться к грекам, воюющим против них, не решили уйти. Тимолеон оказался властителем всех Сиракуз и начал приводить к власти против­ников карфагенян в других греческих городах.

Карфагену надо было что-то предпринимать, и в 339 г. до н. э. на Сицилию послали крупные эк­спедиционные силы. Позднее греческие докумен­ты сообщали о 70 тысячах человек, но, вероятно, они преувеличивали. Тимолеон вряд ли дал бы карфагенянам дойти до Сиракуз. У него был единственный выход: поспешить на запад с теми силами, которые удастся собрать, и надеяться сдержать натиск карфагенян. По численности его армия значительно уступала карфагенской, но удача оказалась на его стороне. Греки достигли возвышенности, откуда просматривалась река Кримис — всего в 40 милях восточнее Лилибаума, — когда реку окутывал туман. Следователь­но, они не могли видеть карфагенских войск, сто­явших у реки, но и карфагеняне не видели греков на возвышенности.

Карфагеняне начали переходить реку вброд, не зная, что делают это в присутствии противни­ка, и, когда туман рассеялся, часть войск уже пе­реправилась. На греческом берегу оказались ка­валерия и элитные отряды, но основные силы еще оставались на другом берегу. Тимолеон сразу же оценил ситуацию и отдал приказ о наступлении.

Греки численно превосходили ту часть карфа­генских войск, которая была в пределах их досяга­емости, и уничтожили ее. К тому времени, когда основной массе карфагенян удалось перебраться через реку, разразилась ужасная гроза с сильным восточным ветром. Карфагенян постепенно оттес­няли назад к раздувшейся от ливня реке, и, когда они в конце концов обратились в бегство, многие нашли свою смерть в бурном потоке. Это была пол­ная победа войска Тимолеона.

Тимолеон мог бы попытаться совсем выгнать карфагенян с Сицилии, но успех не вскружил ему голову. В тылу еще оставались враждебные груп­пировки, и любая неудача, даже временная и не­большая, разрушила бы все, что ему удалось сде­лать. Поэтому он вернулся на восток и продолжил объединять греческие города в мирный союз. Ког­да эта задача была выполнена, он не попытался стать тираном, а ушел на покой и вскоре умер.

Интерлюдия

В то время как власть хананеев в образе горо­да Карфагена оставалась безраздельной в Запад­ном Средиземноморье и они постоянно оккупиро­вали греческую часть Сицилии, их ханаанская родина продолжала мирно жить и процветать под владычеством персов. Персидские цари по-прежнему использовали финикийский флот, который поддерживал бурление мелких войн в материко­вой Греции, чтобы не допустить чрезмерного уси­ления греческих городов. Поэтому финикийские города были весьма полезны персам, и они пре­доставляли этим городам множество привилегий, включая самоуправление под властью собствен­ных царей.

Но Персидская империя переживала период ослабления, и греческие армии скитались по Ма­лой Азии, как им заблагорассудится, ни в грош не ставя власть персов и умаляя тем самым ее престиж. В 404 г. до н. э., когда умер персидский царь Дарий II, Египет использовал благоприят­ный момент, чтобы покончить с господством Пер­сии и снова установить местное правление

Образец такого правления сохранился в западных персидских провинциях в Азии. Поскольку центральное правительство не смогло защитить Малую Азию от греков, эти провинции откололись и стали обходиться без посторонней помощи. Ар­таксеркс II, сменивший на троне Дария II, каза­лось, наблюдал за распадом Персидской империи.

Но в 359 г. до н. э. он скончался, и царем стал его сын Артаксеркс III, правитель совсем иного типа. Энергичный и волевой, он сразу же решил возродить персидское могущество, восстановив центральную власть над чересчур самостоятель­ными региональными наместниками. Он приказал им распустить свои армии (состоявшие в основ­ном из греческих наемников) и вместе с теми, кто подчинился, напал на тех, кто этого не сделал. После этого он приступил к новому завоеванию Египта. В 351 г. до н. э. первая его попытка, наспех подготовленная, оказалась неудачной и, воз­можно, ухудшила ситуацию, потому что привела к восстанию финикийских городов. Одним из руководителей этого восстания был Теннис, царь Сидона.

Неустрашимый Артаксеркс III готовился от­править на запад еще более грозную и внушитель­ную армию. В 345 г. до н. э. приготовления за­кончились, и армия двинулась в поход. И здесь у Тенниса сдали нервы. Он тайно послал своих эмиссаров на переговоры с захватчиком. Его пре­дательство погубило общее дело финикийцев, но не смирило гнев Артаксеркса. Сидон был взят, а Тенниса, хотя он и переметнулся и послед­нюю минуту на сторону персов, казнили. Затем в 343 г. до н. э. Артаксеркс продолжил завоева­ние Египта, и на короткий период Персидская империя вновь оказалась сильной.

В это беспокойное время евреи, теснившиеся вокруг Иерусалима во внутренней части региона, избежали каких бы то ни было неприятностей. Они не присоединились ни к одному восстанию и не вмешивались в политику. То была интерлю­дия — перерыв, в течение которого еврейский народ существовал, казалось, в затворничестве, удаленный от всего мира. Второй храм стоял, а линия первосвященников, прерванная со времен Задока, продолжала исполнять свои обязанности. Иешуа, первосвященника, который был главным при освящении Второго храма, сменил его сын Иоаким, а за ним шли Эльяшив, Иоиада, Ионатан и Иаддуй.

В более поздние века ходили истории об опас­ностях, которым подвергались евреи за тот почти двухсотлетний период, пока в Иерусалиме прави­ли эти первосвященники. Возможно, такие рас­сказы возникли под влиянием воспоминаний о мстительных воинах Артаксеркса, пронесшихся по побережью, уничтоживших финикийские горо­да и завоевавших Египет. Так, библейская Книга Эсфири рассказывает об угрозе уничтожения ев­реев во времена царствования Ксеркса I; апокри­фическая Книга Юдифи говорит о нападении на Иудею армии под предводительством военачаль­ника по имени Олоферн — так звали одного из военачальников Артаксеркса. Однако и Книга Эсфири, и Книга Юдифи представляют собой беллетристику и ни в коей мере не отражают ни единого исторического факта.

Последнее противостояние Тира

Но грозовое облако сгущалось над Европой. Македония, царство на севере Греции, наращива­ла свое могущество. До 356 г. до н. э. она оста­вила минимальный след в истории, но в том году, когда Артаксеркс III только начинал править Персией, к власти в Македонии пришел новый царь Филипп II. Он реорганизовал македонскую армию и ввел «фалангу» — выстроенные в колон­ну тесно сомкнутые шеренги хорошо вооружен­ных воинов, которых постоянной муштрой обучи­ли безупречному владению длинными копьями, так что весь отряд представлял собой ощетинив­шегося дикобраза.

Мало-помалу, где подкупом, где обманом, а где и военными действиями, когда все прочие способы не давали результата, Филипп захватил власть над Грецией. К 338 г. до н. э. он стал при­знанным вождем всей материковой части страны, за исключением ныне бессильной Спарты. Это было как раз в те времена, когда убили Артаксер­кса III и Персия переживала период споров о престолонаследии.

Филипп II планировал использовать объеди­ненные греческие силы в союзе с его великолеп­ной македонской армией для нападения на Персидскую империю, но в 336 г. до н. э. его тоже убили. На этом все могло бы и закончить­ся, если бы трон не унаследовал его сын Алек­сандр. Ему исполнилось двадцать один год, и он стал одним из великих полководцев всех времен, которому вскоре присвоили титул Александр Ве­ликий.

Действуя быстро, молодой Александр усмирил все племена и города, которые восприняли смерть Филиппа как сигнал к восстанию, и в течение года он полностью восстановил то могущество, которым обладал Филипп, и был готов перепра­виться в Малую Азию и напасть на Персию, ко­торой теперь управлял дружественно настроен­ный, но слабый монарх Дарий III.

В 334 г. до н. э. Александр привел свою армию в Малую Азию и разгромил войска местных про­винций. Зима и следующее лето ушли на то, чтобы пересечь Малую Азию, и затем в октябре 333 г. до н. э. он нанес поражение большому персидскому войску в юго-восточной части этого полуострова. Дарий III бежал в долину Тигра — Евфрата.

Александр не стал его преследовать. Сначала он хотел обезопасить полностью Средиземномор­ское побережье — не оставить там ни одного фло­та, который мог бы угрожать его коммуникаци­ям. Для этого нужны были финикийские города. Поначалу все шло хорошо. Финикийские города не забыли жестокого завоевания Артаксерксом, происшедшего десять лет назад, и не собирались приносить себя в жертву ради Персии. Они с го­товностью сдались Александру, и с ними обо­шлись милостиво.

Однако жители Тира думали по-другому. У Александра была небольшая армия, и, казалось, ему не устоять, если Персия обратит на него всю свою мощь. Тир не собирался стать свидетелем еще одного реванша Персии после того, как она расправится с Александром. Кроме того, Алек­сандр не имел флота, а что он мог сделать с Ти­ром без флота? Ведь два с половиной столетия назад Навуходоносор, не имевший флота, тринадцать лет осаждал Тир и потерпел неудачу.

Поэтому Тир пытался играть на противопо­ложных интересах. Он предложил Александру такой вариант: город подчинится, но только формально, и фактически не позволит ему ввести свой военный контингент. Царь Тира Азумилкос послал своих депутатов, которые должны были передать это предложение и просить Александра пройти мимо.

Однако это никак не устраивало Александра. Ему нужен был город и военно-морская база; ему нужен был контроль над финикийскими корабля­ми. Поэтому он попросил разрешения войти в го­род, но получил отказ.

Тогда в декабре 333 г. до н. э. Александр начал осаду Тира. В непрерывной череде побед он приобрел немалый опыт, но предстояло наби­раться опыта и дальше, ибо осада Тира оказа­лась для Александра самой трудной задачей. У него не было флота, а Тир имел множество ко­раблей. Жители Тира могли постоянно обеспечи­вать себе снабжение и «переждать» осаду Алек­сандра, но чем дольше ждал Александр, тем вероятнее становилась опасность, что Карфаген присоединится со своими кораблями к флоту родного города, а персы энергично возьмутся за освобождение Тира.

У Александра был только один выход. Ему пришлось строить насыпь длиной полмили, что­бы связать Тир с сушей, как это сделал Диони­сий у Мотии шестьдесят пять лет назад. Тир стоял ближе к суше, чем Мотия, но море здесь было глубже, а Тир сильнее. Полный решимости Александр приступил к строительству насыпи, а жители Тира тем временем готовились помешать этому строительству. Первая попытка Александ­ра была сорвана пятью кораблями и вылазками граждан Тира. Александр начал строить насыпь побольше и пошире, ее легче было защищать.

Хотя он мог в итоге остаться без нее, этого не произошло благодаря неспособности финикий­ских городов действовать в союзе друг с другом. Когда корабли финикийского флота, на которых служили граждане уже подчинившихся Алексан­дру городов, услышали эту новость, они перешли на сторону Александра. Тир оказался на море в меньшинстве. И Карфаген не смог пробиться, чтобы вовремя прийти на помощь.

Жители Тира, тем не менее, и не думали сда­ваться. Они вывезли из города сколько смогли женщин и детей и отправили их в Карфаген. Не имея возможности воевать на море, они пригна­ли весь оставшийся флот к городу и приготови­лись к изнурительной обороне.

Шаг за шагом Александр прокладывал себе путь. Насыпь была построена. Осадные орудия подтащили к стене и начали атаковать, пробивая в ней брешь. Жители Тира сопротивлялись с не­человеческим мужеством. Но в конце концов, в августе 332 г. до н. э. остатки города были за­хвачены и девятимесячная осада закончилась.

Восемь тысяч тирских жителей были убиты, 30 тысяч проданы в рабство. Сам город уцелел и после этого даже временами процветал, но уже никогда не мог действовать независимо или само­стоятельно воевать. Не было больше у Тира и царя; Азумилкос стал последним.

Тир даже перестал быть островом. Море заили­валось вокруг построенной Александром насыпи, и теперь на мысе стоит скала шириной в милю. С уходом с исторической сцены независимых фини­кийских городов от древнего Ханаана остался толь­ко далеко за морем гордый и сильный Карфаген.

Что касается Александра, то он мог двигаться дальше. С флотом, находившимся под его командованием и не доставшимся персам он мог про­должить свой путь на юг, чтобы захватить то, что осталось от средиземноморских провинций. Он предполагал, что не встретит сопротивления и, разумеется, не столкнулся с ним в Иудее.

Вполне возможно, он прошел мимо Иерусали­ма, даже не подозревая о его существовании. Иосиф, еврейский историк, писавший четыре века спустя, рассказывает, однако, историю, которой нет ни в каких греческих отчетах и которая была придумана, чтобы поднять престиж Иудеи.

Он утверждает, что во время осады Тира Алек­сандр потребовал помощи от евреев, что само по себе невероятно, едва ли Александр нуждался в помощи крошечного, прозябающего в неизвестнос­ти города, и ему было отказано. После завершения осады Александр якобы собирался наказать Иеру­салим за это (стал бы он терять время, когда его манил Египет). За пределами Иерусалима, расска­зывает Иосиф, Александра встретил первосвящен­ник Иаддуй в полном облачении во главе группы священнослужителей. Александр спешился и по­клонился, пояснив своим людям, что он видел точ­но такую же картину во сне. Затем он мирно вошел в Иерусалим и оставил евреев жить по их законам. Было такое или нет, но поход Александра не зат­ронул Иерусалим.

А вот Газа преподнесла завоевателю неприят­ный сюрприз. Эта древняя крепость филистимлян в 150 милях от Тира была хорошо укреплена и имела большие запасы продовольствия. Командо­вал ею евнух по имени Батис, чрезвычайно пре­данный персам.

Город располагался на холме и в двух милях от моря, так что непосредственной помощи от флота (ныне принадлежавшего Александру) ждать не приходилось. Однако Александр не со­бирался оставлять у себя в тылу и эту цитадель. Он не мог тащить свои осадные машины через глубокие пески или вверх по крутому склону, по­этому подготовился к строительству прохода че­рез пески, как в Тире по морю.

Весь октябрь и ноябрь 332 г. до н. э. он стро­ил у крепостных стен валы. По ним протащил свои катапульты и другие осадные орудия. Меж­ду дырами, которые пробивали эти орудия, и подкопами образовались бреши, и город был взят штурмом. За этим последовала резня пострашнее, чем в Тире, ибо не ожидавший сопротивления Александр уже терял терпение. Существует даже предание, что он привязал храброго Батиса ремнями за пятки и протащил его живого за своей колесницей вокруг стен Газы.

Теперь Александр пошел в Египет, который капитулировал без борьбы. Он разгромил Дария в долине Тигра — Евфрата в 331 г. до н. э. и под­чинил себе всю огромную Персидскую империю.

В 324 г. до н. э. Александр вернулся в Вавилон, где занялся грандиозными проектами. Были пред­положения, что он попытается завоевать арабский берег или двинется на запад, чтобы взять Карфа­ген. Но если и были у него такие планы, они не осуществились. 11 июня 323 г. до н. э. Александр скончался от простуды в Вавилоне.

Глава 9 ГРЕЦИЯ ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ

Осколки империи

Александру за его короткую жизнь не хвати­ло времени консолидировать завоеванные терри­тории. Он не оставил после себя достойных пре­емников, зато оставил слишком много достойных полководцев, поэтому его империя погрязла в смутах. С десяток полководцев вели споры, пы­таясь унаследовать императорскую мантию. Каж­дый был уверен, что, кроме него, на нее никто не может претендовать, и каждый захватывал ту или иную часть империи.

Полководцем наиболее покладистым и согла­сившимся на единственную провинцию оказался Птолемей. После смерти Александра он взял в свои руки управление богатым Египтом и не пы­тался никого себе подчинять, кроме, может быть, соседних регионов, чтобы обезопасить централь­ную часть Египта.

Прямо противоположную позицию занимал Антигон, он настойчивее всех боролся за всю им­перию целиком. Несмотря на то что он был од­ноглазым и, когда не стало Александра, ему было уже около шестидесяти лет, он оказался самым волевым и энергичным из всей компании.

Антигон воевал вместе с преданным ему и столь же энергичным сыном Деметрием по всей Азии, и к 316 г. до н. э. он достиг таких успехов, что стал хозяином фактически всей азиатской ча­сти империи Александра. По сути, единственны­мимакедонскими полководцами, оставшимися за пределами досягаемости, были Птолемей, правив­ший в Африке, и еще два, Кассандр и Лисимах, управлявшие европейскими областями севернее Греции. Они заключили союз против угрожавше­го им Антигона.

Антигон решил сначала разобраться с Птоле­меем и двинул свои силы вдоль восточного бере­га Средиземного моря. Так на древнюю Ханаан­скую землю снова пришла война. Птолемей отреагировал решительно. Он направил свои эк­спедиционные силы на Кипр, а также в Грецию и Малую Азию с целью обеспечить контроль над морем и поставить под угрозу коммуникации Ан­тигона. Сделав все, что можно было, в этом направлении, он поспешил назад в Египет и приго­товился к сражению с войсками Антигона.

Армию Антигона вел его двадцатипятилетний сын Деметрий, храбрый и рвущийся в бой. Под его командованием было 11 тысяч пеших воинов, 2300 конных всадников и 43 слона. Использовать слонов в боевых действиях придумали в Индии, и Александр неожиданно столкнулся с ними в последнем своем сражении на берегах Инда, за пределами Персии. Как и во всех других битвах, несмотря на такой сюрприз и неблагоприятную обстановку, Александр победил. Тем не менее, хотя он и одолел слонов, его полководцев они впечатлили. Слоны устрашающе действовали на тех, кто сталкивался с ними впервые. Их исполь­зовали в военных действиях более ста лет, пото­му что теоретически они казались просто непре­одолимой силой. Но на практике от них было на удивление мало пользы. Главная трудность в том, что слоны слишком умны, чтобы понапрасну рис­ковать своей жизнью, отличаясь в этом плане от лошадей и человека. Когда угроза нападения противника слишком велика, слоны быстро ретиру­ются и оказываются более опасными для своих, чем для чужих.

Деметрий привел свою армию, слонов и все ос­тальное в Газу, где двадцать лет назад Александр вышел победителем во второй из его великих осад. Туда же в 312 г. до н. э. Птолемей подтя­нул свою численно превосходящую армию и ис­пытанных в боях командиров, опыт которых компенсировал юношеский энтузиазм Деметрия.

Вероятно, Деметрий предполагал, что слоны пересилят преимущества Птолемея. Если так, то его ждало разочарование. Птолемей поставил на поле боя через неравные интервалы железные за­городки и стал ждать наступления Деметрия. Слонов бросили вперед, но поскольку они не уме­ют прыгать, то, подойдя к препятствиям, они по­няли, что незачем ломиться через них или их обходить. Они встали намертво, и сдвинуть их с места оказалось невозможно. Это ослабило бое­вой дух армии Деметрия, и, когда воины Птолемея начали контратаку, она обратилась в бегство. Самая благоприятная возможность для Антигона объединить империю под своей властью была упущена.

Для того чтобы предотвратить вторую попыт­ку Антигона, Птолемей разрушал крепости опор­ных пунктов в Иудее и Сирии — мягкая форма политики «выжженной земли». Для большей на­дежности Птолемей послал на восток одного близкого ему полководца, Селевка, подстрекая того захватить для себя долину Тигра — Евфра­та. Птолемей понимал, что это заставит Антиго­на обратить свой взор не только на юг, но и на восток. Такая стратегия великолепно сработала. Селевк взял Вавилон, и Антигону действительно пришлось распылять свои силы.

В 311 г. до н. э. Антигон вынужден был согла­ситься на шаткое перемирие. Он чувствовал себя в какой-то степени разочарованным. Время шло, а он так и не смог порадоваться объединенной империи. К 307 г. до н. э. ему исполнилось семь­десят пять лет, и ждать он больше не мог. Отча­явшись стать правителем, а не просто полковод­цем, Антигон в конце концов объявил себя «царем» тех азиатских областей, которые уже находились под его властью.

Птолемей в ответ тут же назвал себя царем Египта, Селевк — царем Вавилонии, Кассандр — Македонии, а Лисимах — Фракии. Были образо­ваны и другие более мелкие государства, и, таким образом, распад империи Александра получил своего рода официальное признание.

Египту суждено было оставаться под властью потомков Птолемея почти три столетия, и это была эра Египта Птолемеев. Потомки Селевка правили областями Азии с менее точно очерчен­ными границами, и те земли, которые находились под их властью, назывались империей Селевкидов.

Эти цари продолжали воевать между собой так же бесконечно и ожесточенно, как и в быт­ность свою просто полководцами. Решающее сра­жение произошло в 301 г. до н. э. при Ипсе в центральной части Малой Азии. Птолемей не участвовал в нем, но остальные монархи-союзники, Кассандр, Лисимах и Селевк, одержали победу над Антигоном, которому было уже восемь­десят лет, но он сражался как одержимый. Он должен был умереть в этой битве. Ничто иное его не остановило бы. Деметрий не в силах спа­сти отца бежал. В итоге он восстановил в какой-то степени свою власть и на время сделал себя царем Македонии, но уже никогда не представ­лял угрозу для Азии.

После смерти Антигона остальные полководцы осели на своих территориях, и, хотя войны не прекращались, их интенсивность уменьшилась. Теперь все берега Восточного Средиземномо­рья — от Сицилии на восток через Южную Ита­лию, Грецию, Малую Азию, Сирию, Египет и Ли­вию — оказались под властью правящего класса, который был греческим по языку и культуре. Хотя прежде великие греческие города — Афины, Спарта, Фивы и остальные — отступили на зад­ний план, Греция в смысле своей культуры одержала победу.

Евреи при Птолемеях

После битвы при Ипсе победившие союзники поделили империю за пределами Египта. Кас­сандр, владевший Македонией, добавил к ней Грецию. Лисимах, владевший Фракией, присое­динил западную часть Малой Азии. Селевк взял себе остальную Азию, включая всю обширную территорию восточнее Тигра.

По площади империя Селевкидов выглядела на карте весьма впечатляюще, представляя собой почти всю империю Александра, за исключением некоторых окаймляющих областей. Однако восточные провинции никогда особенно и не удерживали, а сердцевиной империи стали Сирия и долина Тигра — Евфрата.

Селевк основал столицы в обеих этих частях своей империи. Сразу же после взятия Вавилона в 312 г. до н. э. он построил на берегах Тигра, севернее Вавилона, стоявшего на Евфрате, новый город Селевкию. Рост этого нового города с гре­ческой культурой означал неизбежный упадок Вавилона, который постепенно превратился в де­ревню, а в итоге вообще в ничто.

В 300 г. до н. э. Селевк основал вторую сто­лицу на реке Оронт в Северной Сирии. Там вбли­зи северо-восточного угла Средиземноморья он построил Антиохию, назвав ее в честь отца. Со временем Антиохия стала самым большим горо­дом во владениях Селевкидов, а Сирийская про­винция постепенно превратилась в главный опор­ный пункт Селевкидов. Поэтому иногда удобнее говорить об империи Селевкидов как о Сирии.

Селевк датировал свои законы начиная с 312 г. до н. э., то есть с того года, в котором он захватил Вавилон. Евреи Вавилонии, естествен­но, приняли его хронологию, и этот период на­зывается эрой Селевкидов. Что имело большое значение, поскольку евреи начали использовать эту хронологию всегда и везде, даже когда они не были подданными Селевкидов. Так как евреи по­степенно рассеивались по всему Средиземномо­рью, сохраняя определенную сплоченность, они распространили использование этой хронологии за естественные границы пространства и времени, обеспечив ей большую долговечность, чем можно было предположить.

Всем известно, что историки иногда испытыва­ют затруднения в датировке тех или иных собы­тий, когда они даются в рамках какой-то малоиз­вестной хронологической системы. Если же мож­но найти дату того же события в какой-нибудь лучше изученной и более распространенной сис­теме летоисчисления, то в неизвестной хроноло­гии все события (включая и те, которые нe дати­рованы иным образом) становятся на свои места. Эра Селевкидов, широко распространенная евре­ями, приобрела в этом отношении особое значе­ние как эталонная система отсчета исторического времени.

Птолемей, не присутствовавший при решаю­щей битве у Ипсы, остался за бортом. Ему не уступили ни единой части владений Антигона. Он остался с тем, что имел, — с Египтом, Кип­ром и опасным участком на юго-востоке Малой Азии. Его это не устраивало. Пока он не конт­ролировал азиатские пути к Египту, он всегда опасался угрозы с этого направления. Поэтому в сумятице, последовавшей за битвой при Ипсе, он захватил все, что смог, на прилегающей терри­тории Малой Азии.

С Селевком он из-за этого активно не воевал. Память о тех днях, когда они были товарищами в армии Антигона, а позднее союзниками в борь­бе против него, видимо, поддерживала мир меж­ду ними. И все же плелись время от времени не­значительные интриги в борьбе за превосходство в Сирии, в результате чего некоторые области Сирии оказывались лояльными то Селевку, то Птолемею. В конце концов то, что было когда-то землей Ханаанской, включая небольшую Иудею с центром в Иерусалиме, стало принадлежать Птолемею. Власть Птолемея продолжалась в те­чение столетия, и для евреев Иерусалима, по крайней мере, это означало, что после периода беспорядков в соседних районах вернулась мирная жизнь, которая была при персах.

Птолемей и его ближайшие наследники хорошо понимали, что они правят царством, где пре­обладают египтяне, и есть лишь небольшой пра­вящий класс греков в городах, главным образом в Александрии. Поэтому они старались уважать чувства своих египетских подданных, во многом подчиняться их религии и обычаям и вести себя так, как когда-то вели себя фараоны.

Это, конечно, не радовало простых греков, от­кровенно презиравших все египетское (египтяне отвечали им тем же). Птолемеи, пытавшиеся сба­лансировать преобладание египтян над греками, сочли, что для поддержания равновесия полезно будет иметь какую-то третью силу, совершенно отличную от обеих. Для такой роли замечатель­но подходили евреи, поскольку они казались чуждыми как грекам, так и египтянам.

Евреев поощряли эмигрировать в Египет и се­литься в Александрии, городе, основанном Алек­сандром Великим во время его краткого пребы­вания в Египте и являющемся ныне столицей династии Птолемеев. В результате Александрия превратилась в огромную многоязычную метропо­лию Древнего мира, население которой состояло из трех почти одинаковых по численности групп: греков, евреев и египтян. Каждая жила по своим законам и обычаям и с недоверием относилась к двум другим.

В 285 г. до н. э. Птолемей I отрекся от пре­стола в пользу младшего сына, правившего под именем Птолемей II. В 283 г. до н. э. самый муд­рый и самый благополучный из всех полководцев Александра мирно скончался в возрасте восьмидесяти трех лет. Когда он умер, Селевк I, последнихполководцев Александра, еще здравствовал. В отличие от Птолемея 1 он не оставил трон в старости, а продолжал царствовать и воевать. Когда в 280 г. до н. э. пришел конец и ему - через сорок три года после смерти Александра, мимо статуи которого, признавался Селевк, он не мог пройти без содрогания, — выяснилось, что его убийцей стал старший сын Птолемея I.

Птолемей II воевал с потомками Селевка I два раза. Сражались они за спорные территории в Си­рии и Иудее, там, где проходила сухопутная грани­ца. Первая сирийская война продолжалась с 276-го по 272 г. до н. э., вторая — с 260-го по 255 г. до н. э. Эти войны не привели к определенным результа­там, но в целом преимущество было на стороне Птолемеев, и Иудея осталась в их власти.

Иудеи пережили две эти войны без особых волнений. Они не участвовали в них и не стали жертвами, поскольку то был один из таких пери­одов истории, когда сражения сводились к манев­рированию армий, каждая из которых считала, что профессиональные воины — слишком боль­шая ценность и глупо ими рисковать. Поэтому было много соперничества за лучшую позицию и мало кровопролития.

Фактически единственное, что можно сказать об иудейской истории в период правления Птоле­меев, так это то, что примерно в 300 г. до н. э. первосвященником стал Симон I, а после него, около 250 г. до н. э., Ония II. Помимо Иудеи, существовали еще две важные колонии евреев. Одна из них, в долине Тигра — Евфрата, возник­ла три века назад со времен изгнания при Наву­ходоносоре. Главные исторические события их мало затронули. Вторая колония, гораздо более молодая, находилась в Александрии.

Но именно александрийская колония привнес­ла новую проблему в еврейский мир. Известно, что в период изгнания иврит исчез как язык об­щения простых евреев. В Междуречье евреи ста­ли говорить на арамейском языке, распространен­ном среди торговцев Западной Азии. Когда они возвратились в Иудею, то продолжали говорить на арамейском языке. Однако этот язык был тес­но связан с ивритом. Для людей, знающих ара­мейский, совсем нетрудно было выучить и иврит, поэтому они могли по-прежнему читать святые писания.

Благодаря этому не было особой нужды пере­водить Библию на арамейский язык. Многие иудейские евреи считали даже нечестивым делом появление священных книг на каком-либо другом языке, кроме иврита, ибо верили (с обычной для древних людей самоуверенностью), что иврит был языком Бога и первого человека. Тот факт, что иврит уже не являлся средством общения в обычной жизни Иудеи, почли за благо, потому что это превратило иврит в святой язык, предназ­наченный для святых вещей.

Ну а как же евреи в Александрии и более мел­кие, но быстро растущие колонии в других горо­дах греческого периода? Греческая культура бы­ла чрезвычайно привлекательна, и евреи, родив­шиеся и выросшие в греческих городах, зачастую не знали никакого другого языка, кроме грече­ского. Библейские книги они не могли ни про­честь, ни понять. Поэтому, несмотря на иудей­ские предубеждения, александрийские евреи начали настаивать на переводе Библии на греческий язык.

Птолемеи поддерживали это стремление. При Птолемее I, особенно при Птолемее II, Алексан­дрия стала интеллектуальной столицей мира. В ней был музей, являвшийся прототипом того, что сейчас мы назвали бы исследовательским инсти­тутом, и огромная библиотека, самая большая из всех существовавших до изобретения печати. Очевидно, что Птолемеи стремились собрать в Александрии все накопленные знания, и они не ограничивались только греческими. Они поощря­ли и, возможно, даже помогали переводу еврей­ского Священного Писания на греческий язык.

Поэтому где-то около 270 г. до н. э. библей­ские книги начали появляться впервые в истории на отличном от первоначального языке. Поздней­шее предание приукрасило появление первого перевода Библии. Птолемей II предположитель­но послал за учеными мужами из Иудеи. Потре­бовалось якобы семьдесят ученых (или семьдесят два), поэтому перевод в итоге стал называться Септуагинтой, от латинского слова «семьдесят». Более того, в предании говорится, что каждый из семидесяти (или семидесяти двух) переводчиков переводил Библию отдельно и независимо, и, ког­да переводы сравнили, все они оказались иден­тичными. (Явная попытка показать, что греческая версия была так же ниспослана свыше, как и ори­гинальная на древнееврейском языке, потому что без божественного вмешательства не могут ока­заться идентичными семьдесят независимых вари­антов перевода.)

Перевод на самом деле был не очень хорошим. В нем много ошибок, и современные переводы должны обходить Септуагинту стороной и обра­щаться к древнееврейским версиям. Это не опро­вергает того факта, что Септуагинта являлась Библией древних времен. Она была единственной Библией для неевреев и многих грекоязычных евреев тоже. И это в значительной степени повли­яло на мировую историю.

Кто бы ни были переводчики Септуагинты, они были глубоко погружены в греческую куль­туру, и это проявляется в греческом варианте древнееврейских фраз. Самым ярким примером служит отрывок из седьмой главы Книги Исайи, то место, где пророк уверяет царя Ахаза, что на­падавшие силы Израиля и Сирии будут уничто­жены. В частности, он говорит (согласно новому английскому изданию Библии в переводе 1970 г.): «Юная женщина беременная ребенком, и родит сына, и назовет его Иммануилом». Что точно имел в виду Исайя, весьма спорно, но он использовал древнееврейское слово «алмах», которое перево­дится как «юная женщина».

Во времена вавилонского изгнания евреев сильно будоражили мессианские надежды, и шел поиск во всех исторических и пророческих пи­саниях любых пассажей, которые можно было бы интерпретировать как божественные указа­ния на пришествие Мессии. Данный отрывок из Исайи — один из тех, за который удалось ухва­титься. Таинственные слова о рождении Имману­ила сделали пророческим указанием на приход Мессии, идеального царя, который победит неев­рейские царства и создаст мировое царство пра­ведников со столицей в Иерусалиме.

В греческих традициях считать идеальных ца­рей богоподобными, являющимися сыновьями того или иного бога, дарованными богом женщи­не, которая иногда не имела никаких связей со смертным мужчиной и которую можно, таким об­разом, считать девственницей. Людям, пропитан­ным представлениями, почерпнутыми из гречес­кой литературы (даже исповедующим еврейскую религию), видимо, показалось уместным перевести на греческий язык древнееврейское слово «ал­мах» как «парфенос» («девственница»), чтобы фраза обрела мессианский смысл.

Эта греческая строфа позволяла считать Мес­сию сыном Бога. Именно библейская версия Септуагинты повлияла на ранних христиан, и в вер­сии Библии короля Джеймса, например, в этом отрывке говорится: «Се, дева примет во чреве, и родит сына, и нарекут его Иммануил»^[16].

С учетом всего изложенного выше легче утвер­ждать, что с точки зрения влияния на будущую историю важнейшим событием всего трехсотлет­него существования династии Птолемеев в Егип­те явилось издание в Александрии Септуагинты.

Птолемей II, добрый покровитель Септуагин­ты, скончался в 246 г. до н. э., на смену ему при­шел его сын Птолемей III. Правивший в то вре­мя монарх империи Селевкидов женился на сестре нового египетского царя, что было услови­ем последнего мирного договора между двумя этими державами. Однако, как только Птоле­мей II умер, его дочь была изгнана и позднее уби­та вместе с сыном царицей-соперницей.

Это стало причиной третьей сирийской войны, в которой разъяренный Птолемей III, жаждавший отомстить за смерть своей сестры, одержал пол­ную победу и дошел до самого Междуречья. То был пик могущества Птолемеева царства.

Это было и пиком счастливой и мирной жиз­ни евреев под властью просвещенной династии Птолемеев. Птолемей III, как его отец и дед, очень хорошо понимал, что правит людьми с аб­солютно различными религиозными воззрениями. Как и его предки, он старался быть царем для всех. Поэтому в 241 г. до н. э. на обратном пути из Вавилона он сделал остановку в Иерусалиме и возложил дары на алтарь Иерусалимского хра­ма, тщательно следуя ритуалу, предписанному священниками.

Агафокл

В то время как Грецию и весь Восток потря­сали ураганные нашествия Александра Великого и его преемников, греческие города на западе, на­пример Сиракузы, оставались не затронутыми этой стихией. И когда пали финикийские города, и когда был опустошен Тир, тирская колония Карфаген продолжала отлично существовать и стала сильнее и богаче, чем когда бы то ни было.

Великая победа Тимолеона на реке Кримис зас­тавила, конечно, Карфаген уйти в оборону на Си­цилии, но он мог позволить себе дождаться удобно­го момента. Историческое прошлое давало ему твердую уверенность, что между греками опять возникнут распри и та или другая сторона обратит­ся к нему за помощью. И какая бы сторона ни об­ратилась, он поможет, поскольку, поддерживая войну греков против греков, он тем самым прокла­дывает себе путь к окончательной победе.

Получилось так, как и ожидал Карфаген. Пос­ле смерти Тимолеона Сиракузы и ряд других го­родов оказались под властью олигархов, и против них, что неизбежно у греков, поднялись народ­ные вожди, использовавшие недовольство толпы, чтобы самим прийти к власти.

В Сиракузах жил некий Агафокл, сын гонча­ра. Он женился на состоятельной вдове, снабжав­шей его деньгами, и был от природы смелым и обаятельным. Он затеял агитацию и интриги, на­правленные на свержение олигархов. Его дваж­ды высылали, но он собирал армию за пределами Сиракуз, не стесняясь пользоваться средствами, которыми его снабжали карфагеняне, и в 317 г. до н. э. наконец захватил этот город.

Оказавшись у власти, он организовывал мас­совые убийства в стане противников до тех пор, пока его правление уже никто не оспаривал. За­тем он начал расширять зону своего влияния, как столетие назад это сделал Дионисий. Наконец настал момент, которого ждал Карфаген. Остат­ки клики, сброшенной Агафоклом, будучи не в силах противостоять ему, попросили помощи у Карфагена.

 

Карфаген с радостью согласился. В 311 г. до н. э. он направил на Сицилию большое войско под командованием военачальника по имени Гамилькар. В центральной части южного побережья греческая армия была сметена. Карфагеняне по­спешили на восток и, как часто случалось преж­де, осадили Сиракузы.

Предыдущие осады, которые вел Карфаген, были неудачными, но на этот раз победа казалась бесспорной. Боевой дух греков сник. Агафокл пе­рестарался, уничтожая жестоко своих противни­ков, и теперь нигде не мог рассчитывать на друзей. Если захватить Сиракузы, то весьма вероятно, что трехсотлетняя борьба между греками и карфагеня­нами наконец закончится и Карфаген на какое-то время обеспечит себе власть над всей Сицилией.

Чистейшее безрассудство привело Агафокла к плану, на первый взгляд казавшемуся самоубийственным. Но поскольку бездействие тоже были самоубийством и Агафокл при любых обстоятель­ствах всегда предпочитал действие, он с нечело­веческой энергией двинулся вперед. Агафокл на­меревался собрать любые силы, какие сможет, и прорваться силой либо уйти тайком из осажден­ного города, оставив за его стенами минимальный отряд верных ему людей, поклявшихся продер­жаться как можно дольше. Затем со своими вои­нами и своими кораблями он совершит набег на африканский берег и, угрожая Карфагену, заста­вит его отозвать войска с Сицилии. Казалось, шансов у этой авантюры никаких, но Агафокл родился авантюристом. Карфагенский флот бло­кировал порт так, что и крыса не проскользнула бы, но Агафокл рассчитывал на самонадеянность карфагенян. Он держал свои корабли наготове и ждал.

Агафокл знал, что к Сиракузам приближают­ся несколько торговых судов и попытаются про­рвать блокаду. Когда они подошли, карфагенские корабли беззаботно направились к ним, намере­ваясь перехватить груз, но при этом оставили большую брешь в кордоне вокруг города. Кораб­ли Агафокла вышли на самой высокой скорости. К тому времени, когда карфагеняне бросились за ними, догонять их было уже поздно. Более того, тем торговым судам удалось зайти в порт и дос­тавить продовольствие. Карфагеняне, погнавшись за двумя зайцами, упустили обоих.

Агафокл, сбежав от вражеских кораблей, сумел спокойно пересечь Средиземное море и в 310 г. до н. э. пристал к африканскому берегу. Так как вой­ско у него было весьма немногочисленное для того, чтобы часть послать в глубь суши, а часть оставить для охраны флота, он пошел на еще один безрассудный шаг: сжег свои корабли и заявил людям, что единственный шанс вернуться домой — одер­жать победу. Затем он двинул войска на Карфаген и разбил лагерь на его окраинах.

Карфагеняне не верили своим глазам. До сих пор их мирному и безмятежному городу никто не угрожал, и их загородные виллы и фруктовые сады дремали в вечном спокойствии — до сих пор. Им ничего не оставалось, как предположить, что карфагенская армия на Сицилии уничтожена, ибо чем еще можно было объяснить присутствие греческих войск в Африке.

Карфагеняне спешно направили гонцов на Си­цилию выяснить, что произошло, и вернуть всех, кому удалось выжить. Тем временем они с тру­дом наскребли подобие войска из всякого сброда и послали его против Агафокла. Оно было с лег­костью уничтожено хорошо обученной греческой пехотой, но город тем временем приготовился к тому, чтобы сдержать осаду, по крайней мере, до возвращения карфагенской армии. Как только та подошла, греческая армия в Африке была окон­чательно разгромлена. Однако Агафокл задолго до этого построил себе корабли и вернулся в Си­ракузы, с которых уже сняли осаду, и его встре­тили там как героя. К 306 г. до н. э. карфагеняне решили подписать договор, ограничивающий их владения на Сицилии тем, что они имели во времена Дионисия и Тимолеона. Дерзкая авантюра Агафокла себя оправдала. В оставшиеся двадцать лет жизни Агафокл укрепил свою власть на Си­цилии и в соседних регионах Италии. Сиракузы процветали, и для всего мира это было возвратом времен Дионисия, за исключением того, что Ага­фокл, будучи точно таким же тираном, обладал большим обаянием.

В 289 г. до н. э. Агафокл умирает, и снова наступает период неразберихи и анархии. Некие итальянские наемники, которых Агафокл держал в качестве охраны, захватили город Мессану в соседнем с Италией районе Сицилии. Они назы­вали себя мамертинцами (сыны Марса) и своими набегами сделали невыносимой жизнь окружающих областей. И карфагеняне опять спокойно ждали своего часа.

Пирр

Между тем на западе возник новый фактор не­стабильности. В Центральной Италии на реке Тибр стоял город, именуемый Римом. Легенда гласит, что он был основан четыре с половиной столетия назад в 753 г. до н. э., но до эпохи Александра Ве­ликого греческий мир ничего о нем не знал.

Однако во времена Александра римляне затея­ли войны против другого народа Центральной Ита­лии — самнитов — и одержали победу. К 290 г. до н. э. , как раз в тот момент, когда подходила к концу удивительная карьера Агафокла, вся Цент­ральная Италия принадлежала Риму.

Кроме того, в Риме разработали чрезвычайно гибкую систему управления и благодаря ей эф­фективно сотрудничали со всеми союзниками и колониями, обеспечивая им экономическое про­цветание, что снижало вероятность мятежей. Ред­ко кому удавалось склонить к восстанию какой- либо город, находившийся под влиянием Рима. Все это плюс хорошо обученная армия, умевшая быстро приспосабливаться к меняющейся обста­новке, сделали римлян самой неуязвимой силой этого времени.

Первыми в греческом мире оценили роль нового феномена на исторической сцене греческие города, рассеянные по побережью Южной Ита­лии. Главным из них был Тарас, более известный нам по римскому названию как Таранто.

Этот город быстро понял, что перед ним не обычное «варварское» государство и перед Римом ему не устоять. Видимо, Таранто почувствовал, что надо просить помощи со стороны. То было время, когда македонские полководцы, усовер­шенствовавшие военную науку и применявшие в боевых действиях фаланги и слонов, правили Востоком. Ближе всех находился Пирр, власти­тель Эпира, области на северо-западе Греции, как раз через пролив от итальянского «сапога». К нему и обратился за помощью город Таранто в 281 г. до н. э.

Пирр, лихой авантюрист, с радостью согласил­ся и пришел в Италию с 25 тысячами воинов и слонами. Дважды, в 280-м и в 279 гг. до н. э., Пирр сходился с римлянами. Дважды его слоны оказывались на пути римских воинов, и дважды фалангам удалось одной лишь силой пробиться вперед. Дважды римлян заставляли бежать с поля битвы, но, только понеся большие потери, Пирр осознал, что, если войну не закончить быс­тро, он останется без армии. (Отсюда пошло вы­ражение «пиррова победа».) Но римляне не согласились бы на мир, пока хоть один воин Пир­ра остается на территории Италии. Пирр, устав от войны с Римом, охотно ответил на призыв о помощи, пришедший с Сицилии.

Сиракузы и другие греческие города находи­лись в замешательстве из-за мамертинцев, а Кар­фаген, как всегда извлекавший выгоду из непри­ятностей греков, продвинулся на восток и снова осадил Сиракузы Пирр высадился на восточном берегу Сицилии, подошел к Сиракузам и с лег­костью снял осаду карфагенян.

Настал черед первой и единственной в истории войны между Карфагеном и Македонией. В ка­ком-то смысле это был второй раунд борьбы Ха­наана против Македонии, если первым считать осаду Тира войсками Александра. На суше Пирр не встретил никакого сопротивления, так как кар­фагеняне это не римляне. Пирр прошел на запад до самого Лилибаума, и к 277 г. до н. э. в руках Карфагена остался этот единственный самый за­падный форт.

Но Лилибаум оказался таким же неприступ­ным, как и Тир, до тех пор пока Пирр по приме­ру Александра не заполучил контроль над морем. Пирру пришло в голову, что, имея корабли, он сможет повторить трюк Агафокла и высадиться на африканский берег, причем с более сильной армией. Где взять корабли? Они были у сицилий­ских городов, но те устали от бесконечных тре­бований Пирра, им было вполне достаточно того, что прогнали карфагенян. Они отказали Пирру в дальнейшей помощи, и он покинул Сицилию, произнеся со значением (согласно некоторым до­кументам): «Какое поле битвы я оставляю рим­лянам и карфагенянам!» Пирр вернулся в Юж­ную Италию, где в нем очень нуждались. В его отсутствие римляне опять хлынули на юг, и Та­ранто вовсю взывал о помощи.

В 275 г. до н. э. Пирр сразился с римлянами в последний раз. Но теперь римляне придумали способы борьбы со слонами и фалангами. Изму­ченные Пирровы фаланги с трудом сдерживали беспощадных римских легионеров, и македонский полководец наконец устал. Он возвратился в Грецию. Его уход окончательно решил судьбу гречес­ких городов в Италии. К 270 г. до н. э. вся Юж­ная Италия контролировалась Римом.

Оставалась, однако, Сицилия. Для нее пробле­мой по-прежнему были мамертинцы. Один моло­дой человек по имени Гиерон, безупречно сражав­шийся при Пирре против карфагенян, был поставлен во главе сиракузских войск. В 270 г. до н. э. он разгромил мамертинцев при Сентурипе примерно в 60 милях к юго-западу от Мессаны, а затем при Милах, в 20 милях западнее это­го города.

Мамертинцы бежали к Мессане, и Гиерон мог бы захватить и ее, но дело в том, что к ослаблен­ным Сиракузам, как всегда, двинулись карфаге­няне. Гиерону пришлось вернуться в Сиракузы, чтобы остановить их. Благодарные жители Сира­куз сделали его своим царем, и он правил как Гиерон II (так как первый Гиерон правил этим городом вскоре после битвы при Гимере, двумя веками ранее).

К 265 г. до н. э. он укрепил свою власть и, рассчитывая, что Карфаген на время угомонился, создал большую и хорошо вооруженную армию и подготовил ее к походу на Мессану. Мамертин­цы понимали, что нуждаются в помощи, но не знали, как поступить. Некоторым хотелось по­звать тех, кто ни разу не потерпел поражения, помогая Сиракузам, то есть карфагенян. Другие, однако, помня об итальянских корнях мамертинцев, предпочитали обратиться к новой великой державе в Италии — Риму.

В результате победили и те и другие. Мамер­тинцы направили просьбы о помощи и в Рим, и в Карфаген, и оба города на нее откликнулись. Войска Карфагена вошли в Мессану, чтобы уси­лить ее обороноспособность против армии Сиракуз, именно в то время, когда римская армия (впервые за всю историю Рима покинувшая тер­риторию Италии) высадилась южнее Мессаны. Гиерон увидел, что римляне ближе, и предложил им сражение. Римляне согласились и нанесли сиракузской армии сокрушительный удар. Вторая попытка Гиерону была не нужна. Он сразу по­нял, что с римлянами воевать бесполезно, и, бу­дучи не в силах их победить, стал их союзником.

В 263 г. до н. э. он подписал мирный договор с Римом. В оставшийся период своего правления (а оно в целом продолжалось пятьдесят пять лет) он предоставил римлянам и карфагенянам вести все войны. Сам оставался верным союзником Рима, и с ним Сиракузы прожили свой последний период относительной независимости.

Глава 10 ХАНААН ПРОТИВ РИМА

Гамилькар Барка

Войны между Римом и Карфагеном, известные в истории как Пунические (так римляне называли карфагенян), были самыми масштабными из всех виденных до той поры. Сражения, возможно, и не были столь впечатляющими, как гигантские походы и победы Александра Великого, но ни Рим, ни Карфаген не были таким легкопреодоли­мым препятствием, как Персия. Война на западе была жестокой, обе стороны настроились побе­дить или умереть, и Рим ни разу, а Карфаген почти ни разу не пожелал заключить мир после одного-двух поражений, как это всегда делали македонцы.

Город Карфаген был намного больше и бога­че. В период наивысшего расцвета численность населения составляла 700 тысяч человек, и впол­не вероятно, вIII в. до н. э. он был самым круп­ным городом Средиземноморья. Кроме того, он имел флот, а Рим нет. Однако союзники Карфа­гена вечно находились в тревоге и беспокойстве, потому Карфаген никогда не мог вести войну вблизи дома, а римские владения, напротив, были надежны как скала. Карфаген воевал в основном силами наемников, и они могли стать опасными, если им не заплатить. Воины Рима были гражданами своей страны и воевали не за деньги.

Карфагеняне очень скоро убедились в воин­ском искусстве римлян. В 264 г. до н. э., разгро­мив Гиерона, они двинулись на карфагенян, фак­тически оккупировавших Мессану, и прогнали их оттуда. Так началась 1-я Пуническая война. Ка­кое-то время борьба шла с переменным успехом, но потом римляне, постоянно наращивая свою силу, начали побеждать. Карфагеняне поздно по­няли, что воюют теперь с гораздо более серьез­ным противником, нежели сиракузские воины, с которыми они так долго сражались, и этот про­тивник еще более опасен, чем Пирр.

И все-таки Карфаген вполне мог считать, что ему нечего бояться локальных поражений на Си­цилии. В конце концов, их там громили в про­шлом не раз, но выгнать с острова никому не удалось, потому что они господствовали на море.

Но римляне тоже это понимали. С помощью греческих корабельных плотников они учились строить корабли и сражаться на море. К 260 г. до н. э. они фактически превратились в морскую державу, равную Карфагену. К удивлению пос­леднего, римляне стали одерживать победы на море, и Карфаген понял, что он оказался перед угрозой совершенно иного масштаба.

Римляне пошли дальше. Имея собственные корабли, они могли теперь повторить тактику Агафокла, но при гораздо более благоприят­ных обстоятельствах. Им не надо было выскаль­зывать из заблокированных гаваней, сражать­ся с неравными силами противника, имевшего больше кораблей и войск. Флот, состоявший из 330 кораблей, отправился на Сицилию, а затем в Африку, куда он прибыл в 256 г. до н. э., разгромив карфагенский флот, пытавшийся его остановить. Экспедиционные силы в Африке под командованием римского полководца Марка Атилы Регула начали готовиться к взятию Кар­фагена.

Город, казалось, не испытывал никакого бес­покойства. Набег Агафокла шестидесятилетней давности ничему не научил карфагенян. Город по-прежнему стоял незащищенный, окруженный бо­гатыми пригородами, где жили люди, не имевшие понятия о военных действиях и готовые сдаться при приближении жестоких римлян в надежде спасти свое богатство или, по крайней мере, жизнь. Сам город, охваченный паникой, был осажден и приготовился капитулировать.

Он запросил у Регула условия капитуляции, и уверенный в своем успехе Регул хватил через край. Карфаген должен был отдать римлянам не только Сицилию, но и все другие острова Запад­ного Средиземноморья. Он должен был также сдать свой флот и заплатить громадную контри­буцию. Самое катастрофическое поражение не привело бы к более жестким условиям, поэто­му Карфаген решил продолжать борьбу. Его жи­тели были, в конце концов, хананеями, а они по традиции сражаются до последнего, если на них по-настоящему давят. Регул давил по-насто­ящему.

В это время в городе находился наемник по имени Ксантип. Он был родом из Спарты, и, хотя прошло уже полтора века с тех пор, когда Спарта господствовала в Греции, потомки сохра­нили ее военные традиции. Ксантип предложил повести за собой карфагенское войско, убедив, что у римлян плохой командир и побеждают они только благодаря тому, что карфагеняне еще по-настоящему не сражались.

Властям Карфагена очень хотелось предоста­вить спартанцу право делать все, что он в силах, и Ксантип собрал всех оказавшихся под рукой наемников и всех слонов, которые были в горо­де. (Карфагеняне использовали местных слонов, обитавших в Северной Африке, это вымерший ныне мелкий вид.) Он решил проверить, чего можно добиться дерзостью в войне, в которой до сих пор ее демонстрировали только римляне.

Ксантип напал неожиданно. Римляне, уверен­ные в капитуляции города, были захвачены врас­плох. Кроме того, оказалось, что Ксантип был прав: Регул в общем-то не был способным пол­ководцем. Римская армия, превосходящая кар­фагенскую по численности и по части военно­го искусства, была почти уничтожена, а Регул в 255 г. до н. э. взят в плен. Произошла самая большая военная катастрофа для римлян на суше, и Карфаген был спасен. Война вернулась на Сицилию, где Карфаген заставил Рим драть­ся на море и на суше и держался с ханаанским упорством, но постепенно все-таки уступал упор­ству римлян, которое было по крайней мере не меньшим.

Карфаген, возможно, и не продержался бы так долго, если бы у него не появился более сильный полководец, чем Ксантип, и к тому же не наем­ник, а уроженец Карфагена — Гамилькар. Его имя возникает в истории Карфагена несколько раз. Этот Гамилькар, величайший из всех, отли­чается от остальных своим вторым именем — Барка. То ли это было действительно родовое имя, то ли кличка, поскольку оно означает «молния», а Гамилькар Барка славился быстротой и силой своих ударов.

Величайшей неудачей для Карфагена оказа­лось то, что Гамилькар Барка слишком поздно родился. Ему было шесть лет во время 1-й Пуни­ческой войны. Когда он стал наконец достаточно взрослым, чтобы проявить свои способности и возглавить в 247 г. до н. э. карфагенскую армию (даже тогда ему было двадцать с небольшим), война для Карфагена была почти проиграна. На Сицилии во власти Карфагена оставались только Лилибаум и Дрепанум, стоявшие на западном бе­регу на расстоянии 15 миль друг от друга.

Чтобы отвлечь внимание, Гамилькар Барка высадился с войском на северный сицилийский берег, в горном районе у Панорма, сделав его ба­зой для партизанских вылазок, доводивших рим­лян до отчаяния. В течение нескольких лет он от­бивал все попытки римлян заставить карфагенян уйти. И в этом человеке римляне увидели более сильного и упорного противника, чем весь Кар­фаген.

Но Гамилькар Барка не мог успеть повсюду. Римляне, уже потерявшие на море несколько флотов из-за действий Карфагена и штормов, ко­торые разрушили и множество карфагенских ко­раблей, решились на последнюю попытку. Они построили еще один флот, и в 241 г. до н. э. им удалось снова одержать победу над карфагенским флотом. И теперь мужество покинуло Карфа­ген — он сдался.

Беда была в том, что война длилась четверть столетия, и Карфаген, утратив лидерство в тор­говле, дошел до нищеты. Рим, народ которого кормился за счет сельского хозяйства и почти не имел торговых связей с другими странами, мог воевать и на Сицилии, и на море вечно, а Карфаген нет. Карфагенские купцы решили сокра­тить свои убытки и запросили об условиях пepемирия, хотя Гамилькар еще не был побежден на Сицилии.

По условиям мирного договора Карфаген сдал Риму всю Сицилию. Он сдал даже города-крепо­сти Лилибаум и Дрепанум, которые римляне не смогли захватить, и опорные пункты в горах, от­куда партизан Гамилькара так и не выгнали. Та­ким образом, римляне сделали то, чего не смог сделать ни один грек — ни Дионисий, ни Агафокл, ни Пирр. Они прогнали карфагенян с Си­цилии навсегда.

Для Карфагена 1-я Пуническая война оказа­лась катастрофой не только из-за потери Сици­лии. Она довела Карфаген до разорения. Казна была пуста. Все деньги, которые с трудом уда­лось собрать, пришлось отдать победителям, и Карфаген не смог заплатить своим наемникам, так долго и умело сражавшимся за него.

Возможно, наемники и согласились бы подож­дать своих денег, если бы Гамилькар оставался на своем посту, поскольку доверяли молодому пол­ководцу, обещавшему позаботиться о них. Одна­ко купцам, правившим Карфагеном, Гамилькар не приглянулся именно из-за своих способностей. Они боялись, что он возьмет управление в свои руки и положит конец их коррумпированной и корыстной власти, и поэтому лишили его командного поста.

Тогда наемники, опасаясь, что никогда не по­лучат от купцов своих денег, восстали и приго­товились взять силой то, что, по их мнению, при­надлежало им по праву. Они прорвались через сельскую местность, заняли на побережье западнее Карфагена города Утику и Гиппо и к 239 г. до н. э. фактически осадили город.

Крупные торговцы, понимая, что уступка на­емникам на данном этапе означала бы неминуе­мую и беспорядочную резню, смирились с неиз­бежным и решили, что даже Гамилькар Барка будет меньшим злом. Его призвали обратно, но урегулировать отношения не удалось. Все зашло слишком далеко, и Гамилькару надо было вое­вать с наемниками, чтобы Карфаген устоял. Га­милькар начал дело с присущей ему энергией и блеском.

От осаждавших его наемников Карфаген отде­ляла река. При подходящем ветре эту реку мож­но было перейти. Гамилькар выбрал удобный момент и со всеми людьми, которых смог собрать (10 тысяч человек плюс 70 слонов), переправил­ся через нее и захватил врасплох наемников с тыла. В другом бою он притворился, что отсту­пает, соблазнил наемников пойти на прорыв и захватил их с фланга теми самыми силами, ко­торые, казалось, только что бежали с поля боя. Оставшихся мятежников загнали в Тунис, приго­род Карфагена (разросшийся в конце концов до современного Туниса). Там Гамилькар их забло­кировал и в итоге уничтожил. В течение этого года Карфаген находился в опасности. Дело в том, что ему подчинялись далеко не все его до­минионы. Рим с нескрываемым интересом наблю­дал, как гражданская война еще больше ослабля­ет противника. На острове Сардиния, триста лет принадлежавшем Карфагену, оккупационная ар­мия, тоже наемная, присоединилась к мятежу. Вполне понятно, что, победив в Африке, Гамиль­кар поведет свои войска на Сардинию и очистит остров от бунтовщиков. Обеспокоенные мятежни­ки попросили защиты у Рима, а Рим только это­го и ждал. Как и Карфаген, Рим любил совер­шать агрессию под видом помощи несчастному просителю.

Используя эту просьбу в качестве предлога, Рим немедленно потребовал, чтобы Карфаген ус­тупил им не только Сардинию, но и находивший­ся севернее нее остров Корсика, а кроме того,заплатил дополнительную контрибуцию. Потря­сенные карфагеняне оказались в тупике. Два­дцать пять лет войны, закончившейся опустошительными набегами наемников, лишили их последних сил, им пришлось сдаться.

Должно быть, в этот момент Гамилькар испы­тал чудовищную ненависть к Риму. То, чего рим­ляне добились, победив в 1-й Пунической войне, они получили в честном бою: им наносили удары, и они отвечали тем же. Теперь же, отобрав два острова у разгромленного и беспомощного про­тивника, они поступили жестоко и коварно. Ос­таток жизни Гамилькар решил посвятить сведе­нию счетов. Но как? За пределами Северной Африки у Карфагена осталась только одна сфе­ра влияния — южный берег Испании. И Гамиль­кар намеревался пойти именно туда. Там он най­дет стойкие племена, которые воспитывают первоклассных воинов и которых от Рима отде­ляет одна лишь суша, а поэтому ему не понадо­бится флот, впрочем, у Карфагена его уже не было. Кроме того, он будет вдалеке от Карфаге­на с его сговорчивыми купцами, думающими только о своей выгоде. Что касается Рима, то он знал, что Испания богата полезными ископаемы­ми, поэтому Гамилькар мог отправиться туда под тем предлогом, что надо их добывать, дабы за­платить контрибуцию римлянам.

В 235 г. до н. э. Гамилькар Барка двинулся в Испанию и основал базу в Гадесе (Кадис), как можно дальше от нежелательного внимания и Карфагена, и Рима. С ним пошел его зять Гасдрубал. Взял он с собой и своего девятилетнего сына Ганнибала. Это имя тоже хорошо известно в истории Карфагена, но в ней никогда не было и никогда уже не будет впредь другого Ганниба­ла, подобного Ганнибалу Барке. Сначала Гамиль­кар не собирался брать с собой сына, но Ганнибал так упрашивал его, что Гамилькар в конце кон­цов уступил с условием, что мальчик поклянется в вечной ненависти к римлянам. (Спустя много лет об этом рассказал сам Ганнибал.)

Гамилькар ни разу не пытался открыто завое­вать испанские племена. Он покорил их тем, что принял местные обычаи и женился на испанке. Он стал одним из них. Когда ему приходилось воевать с каким-нибудь племенем, то после мини­мальных боевых действий он предлагал благород­ное решение, например сразу же заключить союз с побежденными. В результате ему удалось рас­ширить свое влияние на восток до самого Люцента (современный Аликанте), то есть на 400 миль восточнее первоначальной базы в Гадесе. У него ушло на это почти восемь лет, а в 228 г. до н. э. он погиб во время военной операции, вероятно при форсировании реки.

Сын Гамилькара

Гамилькару было всего сорок два года, когда он умер, и его преждевременный уход вполне мог положить конец всем его далеко идущим планам, если бы его зять Гасдрубал не взял власть в свои руки и не пошел бы по следам своего предше­ственника. Гасдрубал продолжил политику уми­ротворения испанских племен, стараясь воевать как можно реже. Примерно в 225 г. до н. э. он основал на испанском берегу милях в пятидесяти от Люцента новый город. Он стал «новым Кар­фагеном», и ему было дано название, которое для римлян звучало как Карфахена^[17].

Но теперь растущие владения карфагенян в Испании привлекли внимание двух греческих го­родов на северо-западных берегах Средиземного моря. Одним из них была Массалия, другим Сагунт. Они стояли на испанском берегу всего в 160 милях севернее Карфахены.

Оба города были экономическими соперника­ми Карфагена и привыкли смотреть на него как на традиционного противника. Они присоедини­лись к Риму, как только стало ясно, что Рим — самая сильная держава на западе, и теперь сооб­щили новости об угрожающем продвижении кар­фагенян в Испании.

В 226 г. до н. э. в Испанию отправилась де­легация римлян, и Гасдрубал счел разумным пообещать, что останется на тех рубежах, где находится сейчас. Он согласился сделать реку Ибер, современную Эбро, северной границей влияния карфагенян. Сагунт это не вполне удов­летворило, так как река Ибер впадает в Среди­земное море всего в девяти милях севернее это­го города. Договор означал, что Сагунт будет греческим анклавом в карфагенской державе. Тем не менее, поскольку такое соглашение удовлетворило Рим, Сагунт ничего не мог с этим поделать.

В 221 г. до н. э. Гасдрубал, достойный про­должатель дела Гамилькара, погиб от руки наем­ного убийцы. Казалось бы, план карфагенян мог опять не осуществиться, но у власти снова ока­зался достойный преемник, и даже более чем достойный. Им стал сын Гамилькара Барки — Ганнибал, который к тому времени прожил в Испании восемнадцать лет, и ему исполнилось двадцать шесть лет.

Гамилькар Барка мог бы считаться величай­шим воином за всю историю Карфагена, если бы таковым не стал его сын, ибо Ганнибал превзошел отца. Ганнибал оказался величайшим полковод­цем из тех, что дали миру народы, происходив­шие из древней земли Ханаанской. Дело не толь­ко в том, что он был военным гением, но и в том, что он смог завоевать любовь своего народа. Он одевался и жил как простой воин, был храбр в бою, хладнокровно шел на риск и терпеливо пе­реносил все тяготы и лишения военной жизни. Он создал армию из самых различных слоев на­селения, которых объединяло лишь его умение вести людей за собой многие годы через трудно­сти и победы, и никогда среди его воинов не воз­никало и намека на бунт против него. Может быть, самым замечательным свидетельством вели­чия Ганнибала является тот факт, что больше всего мы знаем о нем от римлян, которых он по­чти уничтожил, и, несмотря на это, римские ис­торики прославляют его.

Как только в 221 г. до н. э., после смерти Гасдрубала, Ганнибал взял власть в свои руки при единодушном одобрении армии, он начал реорга­низовывать ее в грандиозное боевое соединение.

У него имелся отличный материал для такой ра­боты, на испанскую пехоту можно было поло­житься. В его распоряжении были стропальщики с Балеарских островов, которые могли поражать цель каменной дробью или упреждать противни­ка с большей точностью, чем лучники. У него были нумидийские всадники из Северной Афри­ки, бывшие в то время, возможно, самой лучшей кавалерией. Имел он и североафриканских сло­нов из нынешнего Марокко, но по размерам они лишь немного превосходили лошадей, а весили в три раза меньше гигантских слонов тропической Африки.

За год Ганнибалу удалось установить контроль Карфагена фактически над всей испанской терри­торией южнее Ибера, и он готовился осуществить план, который задумал Гамилькар и проводил в жизнь Гасдрубал. А в этот план входило вывести армию из Испании на восток через Галлию, пе­ресечь Альпы и спуститься с гор в Италию, что­бы сразиться с римлянами на их земле.

Задача предстояла трудная. Удастся ли зас­тичь римлян врасплох? Ганнибал был уверен, что удастся, поскольку римляне были заняты войной с галльскими племенами в Северной Италии и не обращали особого внимания на далекую Испа­нию. Сможет ли он наладить снабжение своих войск во время такого длительного похода? Ско­рее всего, да. Можно кормиться за счет Галлии и восполнять людские потери из-за гибели и дезертирства, получая подкрепление от галльских пле­мен, живущих между Испанией и Италией. У этих племен всегда имелись причины бояться и ненавидеть Рим.

Чего Ганнибал опасался больше всего, так это Карфагена. Правившие им купцы, осуществлявшиe политику умиротворения противника, едва ли рискнут объявить войну Риму. Хорошо бы­ло бы принудить их к действию, заставив Рим стать инициатором войны. Искать предлогов не пришлось, поскольку город Сагунт застрял как греческая кость в карфагенском горле Ис­пании.

В 219 г. до н. э. Ганнибал сознательно нару­шил договор с Римом и осадил Сагунт. Жители Сагунта немедленно пожаловались Риму, и в Ис­панию послали делегацию римлян напомнить Ган­нибалу, что этот город является союзником Рима. Ганнибал умышленно общался с римлянами в ос­корбительном тоне, рекомендуя им направлять жалобы в Карфаген, надеясь, что вспыльчивые римляне тут же объявят войну. К большому огор­чению Ганнибала, римляне действительно отпра­вились в Карфаген.

Ганнибал посылает вперед них гонцов в Кар­фаген, чтобы сплотить сторонников войны и как можно дольше затянуть примирение. Пока рим­ляне вели яростные переговоры, Сагунт сдался после восьми месяцев осады. Там начались обыч­ные грабежи и резня, которые Ганнибал и не пытался смягчить, ибо намеревался разозлить римлян. Он конфисковал все собранные ценнос­ти города и отправил их в Карфаген на подкупы там, где это принесет наибольшую пользу для поднятия воинственного настроения.

В результате, когда римские посланники зая­вили, что Карфаген должен сделать выбор меж­ду войной и миром, карфагеняне, воодушевлен­ные этой победой и подкупленные золотом, сказали римлянам, чтобы те сами выбирали, что им больше нравится. Римляне выбрали войну, и в 218 г. до н. э. началась 2-я Пуническая война.

В конце мая этого же года Ганнибал вместе с 90 тысячами пеших воинов, 12 тысячами всадни­ков и многочисленными слонами покинул Карфахену. Вместо себя он оставил своего брата Гасдрубала Барку, чтобы тот с 15 тысячами воинов держал под контролем Испанию. Ганнибал дви­гался быстро, попутно очень осмотрительно воюя с враждебными племенами, встречавшимися меж­ду Испанией и Италией. Когда его воины нако­нец поняли, что он ведет их в Италию, некоторые испугались, и он разрешил им всем уйти, чтобы своей трусостью они не заразили остальных.

Он дошел до реки Роны и переправился через нее до того, как римляне убедились, что он по­кинул Испанию. Когда римские войска, отпра­вившиеся на запад в Испанию, высадились в устье Роны, их командующий пришел в ужас, об­наружив, что Ганнибал находится уже на севере, в 350 милях от Ибера, и движется в направлении Альп. Он поспешил обратно в Италию.

Теперь Ганнибал продвигался стремительно. Ему надо было преодолеть Альпы и спуститься в Италию, прежде чем из-за зимы горные перева­лы станут непроходимыми. Если зима застанет его на севере Альп, у римлян будет время подго­товиться и, возможно, выследить его.

Он пошел на север вдоль Роны, стараясь из­бегать любых столкновений с римской армией на юге, — никаких стычек с римлянами, пока его армия не окажется в Италии, — а затем повернул на восток, достиг Альп и потратил пятнадцать дней, переправляясь через них. По ходу дела ему пришлось встретиться в двух битвах с местными племенами (оба сражения он выиграл, хотя и со значительными потерями). Еще надо было выдер­жать трудности, связанные с холодами, начинавшимися снегопадами, опасными преследованиями и крутыми спусками.

И все-таки он справился с этим. Через пять месяцев с тех пор, как Ганнибал покинул Карфахену, в конце октября он оказался со своей ар­мией в долинах Северной Италии. Однако поло­жение казалось незавидным. Каким-то образом ему удалось провести всех своих слонов через Галлию и перевалить горы, но две трети людей и большую часть лошадей он потерял. Теперь в Италии римлянам противостояли всего 26 тысяч человек, а Рим мог выставить на поле битвы во много раз большую армию. Кроме того, у Ганни­бала не было баз, коммуникаций, резервов. Без всякого сомнения, Ганнибал решился на тщатель­но разработанное самоубийство. И римлянам ос­талось только найти и сокрушить его.

Ганнибал на войне

Именно этим римляне и занялись. Римская армия отправилась на север с целью уничтожить войска Ганнибала. Первая стычка произошла у реки Тицин, впадающей в По с севера. Самоуве­ренные римляне, не предвидевшие никаких не­приятностей, атаковали необдуманно и очень уди­вились, когда оказались отброшенными за реку По. Они сосредоточились у реки Требии, впада­ющей в По с юга.

Теперь римляне повели себя осторожнее и ста­ли ждать подкрепления. Ганнибал невозмутимо, даже с некоторым высокомерием стоял в сторо­не, позволив их подкреплению подойти. Чем больше будет римлян, тем величественнее окажет­ся победа. Получившие подкрепление римляне стояли теперь на восточном берегу Требии, а Ганнибал — на западном.

Он послал отряд кавалерии на противополож­ный берег, велев всадникам вести себя так, буд­то они оторвались от основных сил и не догады­ваются о присутствии римлян. Что те и сделали. Когда же римляне напали на них, всадники в притворной панике бросились назад на другой берег реки. Стояла зима, и вода в реке была ле­дяная, но римляне, жаждавшие расправиться с кавалерией, бросились за ней в воду.

Одно дело — заставить нескольких лошадей пронестись по холодной воде, и совсем другое — проделать то же самое с тысячами пеших воинов. Римляне выбрались из реки насквозь промокшие и замерзшие. Те немногочисленные всадники, ко­торых они преследовали, разбежалась вправо и влево. А прямо перед римскими пехотинцами неожиданно возникла армия Ганнибала — бесстра­стная и уверенная в себе.

Захваченные врасплох, римляне, тем не менее, сражались героически, но Ганнибал мастерски ис­пользовал свою кавалерию и слонов. Большая часть римской армии была уничтожена, а жившие на этой территории галлы, узнав о великой побе­де и почуяв возможность реванша над римляна­ми, которые совсем недавно разгромили их и оккупировали долину По, перешли на сторону Ганнибала.

Пока римляне собирались с силами, Ганнибал простоял всю зиму лагерем. Затем весной 217 г. до н. э. он провел свою армию через Апеннины на 275 миль к окрестностям Тразименского озе­ра, которое находилось всего в ста милях север­нее Рима. Та зима и переход через горы в весеннее время были, конечно, нелегкими. Погибли все слоны, кроме одного. На каком-то участ­ке пути войскам пришлось идти четыре дня по дороге, где не было ни клочка сухой земли. Во время последовавшей за этим эпидемии Ганнибал подхватил инфекцию и в результате ослеп на один глаз.

У Тразименского озера Ганнибал заметил тя­нувшуюся вокруг него узкую дорогу с холмами по сторонам. Он знал, что новая римская армия уже близко, поэтому разместил своих воинов по­зади холмов и стал ждать. Римская армия, про­скользнув по узкой дороге, подошла утром, и небольшой туман способствовал тому, что она не заметила ожидавшего ее противника. Когда все римляне вышли на длинную узкую полосу вдоль дороги, войска Ганнибала хлынули на нее на всем ее протяжении и разбили их в пух и прах. Рим­ская армия была уничтожена, и эта победа дос­талась Ганнибалу почти даром.

Теперь путь на Рим был открыт. Если у Ган­нибала и был соблазн сразу идти на Рим, то он ему не поддался. Он не имел осадных орудий, а римские стены были прочными и дух римлян не­укротим. Если начать осаду, его армия потеряет всю свою силу.

У Ганнибала оставался единственный шанс: поднять против Рима всю Италию. В прошедшее столетие итальянцев завоевывали постепенно, и они не имели пока римского гражданства. Если они узнают, что римлян разгромили, то, возмож­но, начнут бороться за свое освобождение, и Ган­нибал предложит им не власть Карфагена, а самоуправление.

Первая из его побед — в двух сражениях на реке По — убедила практически не покоривших­ся римлянам галлов, но даже вторая победа, у Тразименского озера, не убедила долгое время подавляемых итальянцев. Ему нужна была тре­тья. Пока все выглядело так, будто римляне не предоставят ему такого шанса, поскольку наибо­лее предусмотрительные из них советовали избе­гать боевых действий и дать армии Ганнибала развалиться самой по себе. Это была тактика не из легких для гордых людей, привыкших к побе­дам, и вскоре их убедили сделать еще одну по­пытку.

Ганнибал продолжал двигаться по Италии на юг, демонстрируя презрение к могуществу Рима, и в 216 г. до н. э. еще одна римская армия, са­мая многочисленная, начала преследование. Она нагнала его у Канн, города на берегу Адриатичес­кого моря примерно в 200 милях юго-восточнее Рима.

По численности римская армия почти вдвое превосходила армию Ганнибала — 86 тысяч про­тив 50 тысяч — и жаждала ввязаться в драку. Ганнибал решил уступить прихоти римлян. Он выдвинул вперед пехоту, поставив ее дугой, и, когда римляне пошли в атаку, пехотинцы начали медленно отступать назад, сначала прямыми ря­дами, а потом в виде обратной дуги.

Все это время фланги войск Ганнибала остава­лись на месте. Видимо, рвавшиеся вперед римля­не не обратили внимания на фланги. Казалось, передовые части в центре фронта отступают, нуж­но нанести только еще один удар, и тогда Ганни­бал будет уничтожен. Но Ганнибал отлично знал, что делал. Он тщательно контролировал ситуа­цию и позволил передовой линии прогибаться в обратную сторону, пока разъяренные римляне не оказались в мешке, окруженные с грех сторон воинами Ганнибала. И только тогда Ганнибал подал сигнал. Фланги сомкнулись, и карфагенская кавалерия, стоявшая широким кольцом, ринулась в затягивающееся отверстие мешка, чтобы не дать римлянам уйти.

И снова римлянам устроили кровавую бойню. Битва при Каннах представляет собой, возможно, величайший в военной истории образец полной победы малочисленной армии над превосходящи­ми силами противника. Все решил военный гений единственного человека — Ганнибала. Он сра­жался с римлянами четыре раза: у Тицина, Требии, Тразименского озера и у Канн — и каждый раз одерживал грандиозную победу.

Когда Ганнибал выиграл битву при Каннах, казалось, весь план, который разработал и так великолепно проводил в жизнь его отец, будет успешно выполнен. После его грандиозной побе­ды вся римская система в Италии действитель­но начала разваливаться. Некоторые италийские города стали переходить на сторону Ганнибала, это было таким же значительным моральным по­ражением Рима, как и военное поражение при Каннах. Более того, на сторону Ганнибала пере­шел морской порт Капуа, который можно было использовать в качестве надежной базы зимой 216 г. до н. э.

В чем он нуждался, так это в подкреплении. Ему нужны были свежие силы, новые воины, хо­рошо обученные и преданные Карфагену, ибо большинство ветеранов погибли. Разумеется, Ган­нибал использовал италийцев, перешедших на его сторону, и, вдохновленные его гением, они никог­да его не подводили, но ему нужно было много воинов. Он нуждался в продовольствии, в осад­ных орудиях. Все это могло прийти из Карфаге­на. Однако этого не произошло. Правившими в городе купцами овладело недоверие к Ганнибалу, боязнь, что победы сделают его всесильным на родине в ущерб им. Они утверждали: его побе­ды — свидетельство того, что он ни в чем не нуж­дается, и велели продолжать завоевания. Но Ганнибал был всего лишь самым великим полко­водцем всех времен, и никем более.

 

Римляне, хорошо усвоив урок, никогда боль­ше не воевали с Ганнибалом в Италии в чистом поле. Вместо этого они начали вести войны на периферии. Невзирая на угрозу, нависшую над собственным домом, Рим послал войска за грани­цу с целью покорить Сиракузы и вторгнуться в Испанию. Власти Карфагена, страшась потерять испанские серебряные рудники, направили под­крепление не в Италию, а туда.

Ганнибал, навеки преданный своему веролом­ному городу, воевал в Италии несколько лет, и его надежды таяли. Он ждал подкрепления, ко­торое так и не пришло, ждал раскола римлян, который так и не произошел, ждал случая для нового сражения, и не дождался. В 212 г. до н. э. Ганнибал оказался на самом юге Италии, захва­тив несколько греческих городов.

Ганнибалу приходилось рассчитывать только на помощь из Испании, которая оставалась на попечении его брата Гасдрубала. В 208 г. до н. э. Гасдрубал в ответ на призыв брата решил повто­рить подвиг Ганнибала десятилетней давности. Уклоняясь от встречи с римлянами, он провел свою армию через Испанию и Галлию, перепра­вился через Альпы и обрушился на Италию. На­конец Ганнибал получил подкрепление, но при условии, что он сможет соединиться с братом. Однако Ганнибал находился на юге Италии, а Гасдрубал — на севере. Гасдрубал слал Ганнибалу донесения, сообщая о плане передвижения и месте встречи. К несчастью, эти донесения были перехвачены и попали в руки римлян, поэтому они знали, где собирается быть Гасдрубал, а Ган­нибал — нет. И это явилось поворотным момен­том в войне.

Римляне объединили свои силы, рискнув оста­вить Ганнибала без присмотра, и встретили войс­ка Гасдрубала на берегах реки Метавр, примерно в 120 милях северо-восточнее Рима, на побережье Адриатики. Гасдрубал попытался уйти от сраже­ния, но не мог найти брод и потерял много вре­мени на его поиски. Когда брод нашли, было уже поздно. Римляне оказались рядом, он не был к этому готов, и неизбежным финалом стала пол­ная победа Рима.

Гасдрубал погиб вместе со своей армией, и весть об этом дошла до Ганнибала ужасным спо­собом. Римляне отрезали Гасдрубалу голову, при­везли ее на юг и подбросили в лагерь Ганнибала. Теперь Ганнибал должен был понять, что послед­няя надежда улетучилась, но он не сдался. Он отошел на самый юг Италии и держался там еще несколько лет. И даже тогда римляне не осмели­вались впрямую нападать на него.

Но появился новый римский полководец — Публий Корнелий Сципион, сын полководца, ко­торый дрался с Ганнибалом на реке Тицин. Отец мог погибнуть в том сражении, если бы его не спас сын, которому в то время было девятнадцать лет. Отец Сципиона погиб в 211 г, до н. э., сра­жаясь в Испании, и сын занял его место. Продемонстрировав талант великого полководца, он завершил завоевание Испании в 206 г. до н. э., через год после катастрофического поражения Гасдрубала на реке Метавр.

Сципион стал самым популярным человеком в Испании, хотя полководцы постарше и римские власти были настроены против него, так же как карфагенские власти были настроены против Ган­нибала. Сципион вспомнил, что сделал Агафокл сто лет назад, а Регул — полстолетия назад, и предложил направить войска в Африку.

Когда правительство Рима отказалось выде­лить для этой цели армию, Сципион призвал доб­ровольцев, и откликнулись тысячи. В 204 г. до н. э. он отправился в Африку. Когда он туда добрал­ся, затрещало по швам единство отечества карфа­генян. К западу от Карфагена находилась Нумидия, где сейчас расположено государство Алжир. Нумидия поставляла самую лучшую кавалерию для карфагенской армии, а ее царь Масинисса водил ее в Испанию. Однако теперь, после высад­ки Сципиона, Масинисса повел своих нумидийцев в лагерь римлян.

Очень скоро Карфагену стало ясно, что ему не устоять перед союзом римлян и нумидийцев и единственная его надежда — тот гениальный че­ловек, с которым так долго дурно обращались. Власти Карфагена затягивали переговоры со Сципионом и дошли даже до того, чтобы принять условия мира, которые он предложил, кстати вполне приемлемые. Но тем временем они посла­ли за Ганнибалом, и всегда верный Ганнибал от­ветил на их призыв.

Как только Ганнибал высадился со своими войсками в Африке, карфагеняне отвергли при­нятые ими условия мирного договора и пригото­вились к войне. От Ганнибала они ждали чуда и скинули свое бремя на его плечи. Ганнибал взва­лил на себя это бремя, но даже для него оно ока­залось слишком тяжелым. Те 24 тысячи воинов, которых он привел с собой, были италийцами, поскольку от великолепной армии, с которой он начинал свою карьеру, уже давно ничего не ос­талось. Сам он теперь был старым и уставшим, и ему предстояло столкнуться с одним из лучших полководцев. Против Ганнибала встал Сципион, и решающая битва произошла 19 октября 202 г. до н. э. при Заме, городе примерно в ста милях юго-западнее Карфагена.

У Ганнибала было 18 слонов, больше, чем в каком-либо предыдущем сражении, но они оказа­лись более чем бесполезны. Он начал битву с ата­ки слонов, но римляне стояли твердо и издавали трубные звуки, которые отпугнули слонов, и те повернули обратно, приведя в замешательство кавалерию Ганнибала. Всадники Масиниссы тут же пошли в атаку и завершили ликвидацию го­раздо более слабой карфагенской конницы.

После этого настал черед атаки римлян, на­правляемых умелой рукой Сципиона. Передовые отряды карфагенян, состоявшие из неопытных воинов, бежали, и только третья линия обороны, где стояли воины, сражавшиеся под командовани­ем Ганнибала в Италии, оставались непоколеби­мы. Они имели численное превосходство, но про­играли. За всю свою карьеру Ганнибал проиграл только одно генеральное сражение, и им оказа­лось сражение при Заме. Карфаген вынужден был сдаться без всяких условий, и 2-я Пуническая война завершилась. Великий план, придуман­ный Гамилькаром Баркой, закончился провалом, но не по вине рода Барки. Если бы Ганнибал имел у себя за спиной правительство, которое знало бы, как извлечь пользу из его побед, — родись он, например, римлянином, — он завоевал бы весь мир.

После Замы

После договора о мире, подписанного в 201 г. до н. э., Карфаген уже не воспрял. Территория Карфагена ограничивалась землями, непосред­ственно примыкающими к городу (что составля­ет северную половину нынешнего Туниса). Он сдал Испанию, Нумидию, свой флот, своих сло­нов. Ему пришлось заплатить огромную дань и согласиться передать свою внешнюю политику под контроль римлян.

Когда договор был подписан, Ганнибал возгла­вил управление Карфагеном. Это стало возмож­ным благодаря Сципиону. Многие римляне тре­бовали отдать им Ганнибала на растерзание, но Сципион настаивал на уважении гениального про­тивника, который, по крайней мере, всегда сра­жался честно, и на какое-то время отстоял его.

Все способности Ганнибала были направлены теперь на мирные дела. За пять следующих лет он реорганизовал финансы Карфагена, увеличил прибыльность и управлял делами так хорошо, что вскоре город ощутил темпы роста благосостояния. Он смог даже начать выплачивать дань Риму.

Римляне же воспринимали эти успехи с раз­дражением. Мало кто из них простил Ганнибала, и вскоре они уже сожалели, что поддались бла­городному порыву Сципиона. В 196 г. до н. э. в Карфаген прибыла римская делегация и обвини­ла Ганнибала в подготовке к новой войне. Ганни­балу удалось бежать на восток, туда, где у Рима были еще враги, и довольно могущественные.

Пока Рим и Карфаген увязали в своей эпичес­кой борьбе, восточные царства серьезно в нее не вмешивались. Македонский царь Филипп V ока­зал Ганнибалу некоторую помощь и даже направил небольшой контингент войск для сражения с римлянами при Заме. Для того чтобы помочь Ган­нибалу, этого оказалось недостаточно, но вполне достаточно, чтобы вызвать ненависть Рима.

Династия Птолемеев в Египте, наоборот, под­держивала дружеские отношения с Римом. Что касается империи Селевкидов, самой восточной, то она, казалось, игнорировала существование Рима и Карфагена, сосредоточившись на Азии.

В 232 г. до н. э., когда Ганнибал еще находил­ся в Испании, трон Селевкидов занял девятна­дцатилетний юноша, ставший царем Антиохом III. Он задумал воссоздать империю Александра и с этой целью начал расширять империю Селевки­дов в Малой Азии.

В 221 г. до н. э. Птолемей III умер, трон пе­решел к его сыну Птолемею IV. Антиох тут же решил взять реванш за победы Птолемея III, ис­пользуя сумятицу, неизменно сопровождающую приход нового монарха. Он начал захватывать столько владений Птолемеев, сколько мог. Приведя свою армию на Средиземноморское побере­жье, Антиох сразу же стал одерживать победы над местными гарнизонами. За четыре следую­щих года почти все, что когда-то было Ханаан­ской землей, оказалось в его руках.

Однако в 217 г. до н. э. Птолемей IV энергич­но взялся за дело и собрал большую армию, в которой имелось 73 маленьких североафрикан­ских слона. Ему не пришлось идти далеко. У Ра­фии, на самой границе Синайского полуострова, его ожидала армия Антиоха. Она не была столь велика, как армия Птолемея, но у нее было 102 крупных индийских слона.

Это было единственное значительное сражение в мировой истории, когда на одной стороне выступали индийские слоны, а на другой — афри­канские. Так как у Антиоха слонов было больше и они были крупнее, то в решающий момент они заставили отступить слонов Антиоха. Но не это решило исход сражения. Азиатов победили вои­ны Птолемея, и Антиоху пришлось ретироваться в страшной спешке, оставив Иудею и Финикию в руках Птолемея.

Существует апокрифическая библейская кни­га (Третья книга Маккавеев), которая описыва­ет, что якобы произошло сразу после этой битвы. В ней говорится, что Птолемей IV, воодушевлен­ный победой, вошел в Иерусалим, чтобы совер­шить жертвоприношение, как это сделал когда-то его отец. Но в отличие от отца Птолемею захоте­лось войти в святая святых храма, куда мог вхо­дить только первосвященник. Народный гнев и божественное вмешательство не позволили ему это сделать, и он вернулся в Александрию, по­клявшись отомстить. В Александрии он решил запереть всех евреев на ипподроме вместе с обе­зумевшими от алкоголя слонами. Однако боже­ственное вмешательство направило слонов на самих египтян.

Не стоит принимать все это всерьез. Третьи Маккавеи — явный вымысел, предназначенный, чтобы вселить мужество в евреев в пору гонений, рассказывая им о чудесном избавлении в про­шлом. Птолемея IV, каковы бы ни были его по­ступки, можно считать невиновным в замысле осквернить храм или совершить массовое убий­ство александрийских евреев.

Возможно, Антиоха и опозорило поражение в битве при Рафии и провал египетской кампании, но он быстро оправился. С 209-го по 204 г. до н. э. он во главе своей армии отправился в восточные провинции, восстанавливая вассальную зависимость земель вплоть до самой Индии.

Если Антиох и знал, что, пока он занимался великими и дальними походами, Ганнибал пытал­ся удержать свою армию на итальянском «каблу­ке», а Сципион завершал завоевание Испании, то вполне мог и пренебречь такими мелочами. Он поставил себе цель называться Антиохом Вели­ким.

Но потом и для него возник благоприятный момент на западе. В 203 г. до н. э. скончался Птолемей IV, трон унаследовал его семилетний сын Птолемей V. Казалось, что во времена прав­ления ребенка Египет окажется в состоянии хао­са. Антиох тут же заключил союз с македонским царем Филиппом V с целью напасть на Египет и поделить между собой добычу.

Пока две эти державы строили планы, как од­новременно напасть на Египет, произошла битва при Заме и Рим стал победителем. И теперь он злобно поглядывал через пролив, отделяющий итальянский «сапог» от Македонии. Филипп, по­мнивший о македонских воинах, сражавшихся на стороне проигравших в битве при Заме, отказал­ся от египетского плана и приготовился воевать с Римом, направившим в 200 г. до н. э. свою ар­мию в Македонию. Если бы Антиох правильно оценил сложившуюся ситуацию, он сразу же при­шел бы на помощь Македонии в борьбе против общей для них угрозы. Однако к этому времени он был занят Египтом.

Действительно, в 200 г. до н. э., том самом, когда началась война между Римом и Македо­нией, Антиох III одержал крупную победу в сра­жении при Пании, в 25 милях севернее Галилей­ского моря. Это был реванш, аннулировавший результаты поражения в битве при Рафии, кото­рая произошла семнадцать лет назад. Вся Иудея и прилегающие к ней районы были потеряны Птолемеями навсегда и оказались под властью Селевкидов. Так как евреи догадывались, что Антиох выйдет победителем, и поддержали его, с ними обошлись милостиво, и они не пострадали от смены власти, по крайней мере тогда.

Но после этого Антиох не попытался захватить весь Египет. К 197 г. до н. э. римляне одолели ма­кедонского царя Филиппа V и заставили Македо­нию принять унизительные условия мира. Антиох, не понимая, что, лишив Македонию помощи, помог тем самым усилению Рима, усмотрел в этом собы­тии шанс расчистить побольше территории для себя. Он начал захватывать области Малой Азии, ведя такие боевые действия, которые прежде озна­чали бы войну с Македонией. Но теперь мелкие государства Малой Азии обратились за помощью к новой могущественной державе — Риму. Рим на­правил Антиоху предупреждение и потребовал пре­кратить боевые действия и впредь воздерживаться от них, однако победоносный ныне монарх, считав­ший себя «Великим», не обратил на это внимания. Наоборот, в 196 г. до н. э. он послал войска в Европу, чтобы получить еще кое-какую выгоду от ос­лабления Македонии.

Тогда в 195 г. до н. э. пришел Ганнибал. Выз­ванный из Карфагена римлянами, он высадился в Тире и впервые в жизни увидел родину своих предков. Но намерение идти на восток не распо­лагало к сантиментам. Его враждебность к Риму не исчезла, и он искал Антиоха III, единственно­го в мире человека, у которого была армия, спо­собная (возможно) сопротивляться римскому колоссу.

Ганнибал встретился с Антиохом в Эфесе, на западном побережье Малой Азии, и предложил ему по-прежнему заниматься военной кампанией в Греции, а он, Ганнибал, тогда смог бы вернуть­ся со своими войсками в Италию. Антиох оказал­ся не столь дальновидным, чтобы согласиться на предложение Ганнибала, или посчитал, видимо, что сам справится с самонадеянными жителями Запада. Тем временем карфагенские власти, уз­нав о планах Ганнибала и испугавшись, как бы их самих за это не покарали, проявили малодушие и сообщили обо всем в Рим.

Римляне тут же направили миссию в Малую Азию, чтобы попытаться выяснить намерения Антиоха и Ганнибала и предостеречь их. Анти­оха, очевидно, не предупредили. Он послал еще больше войск в Грецию и направил в Тир Ган­нибалу приказ собирать флот для войны в Эгей­ском море.

К несчастью, самоуверенный Антиох недооце­нил римлян. Его экспедиционные силы в Греции были слишком малочисленны и плохо управляе­мы. В 191 г. до н. э. римская армия разгромила их у Фермопил, а Ганнибал не смог войти в Эгей­ское море, ему помешали корабли с греческого острова Родос, жители которого боялись Антиоха больше, чем римлян.

Раздосадованный Антиох ушел из Греции в Малую Азию, но римляне шли по пятам. В 190 г. до н. э. в Малой Азии он вновь потерпел пора­жение от римлян в битве при Магнезии, хотя армия Селевкидов была больше и имела слонов и верблюдов. Рассказывают, перед битвой Анти­ох спросил Ганнибала, достаточно ли этих сил для битвы с римлянами, и Ганнибал, проведя смотр готовности и расстановки войск, сухо сказал: «Даже самый алчный римлянин не потребо­вал бы большего».

Сражение при Магнезии стало концом для Антиоха; он принял условия римлян и покинул Малую Азию. Одним из условий было требование римлян выдать им Ганнибала, но у предвидевше­го это Антиоха хватило порядочности предупре­дить Ганнибала, чтобы тот вовремя скрылся.

Ганнибал сел на корабль и отправился на Крит, а затем в Вифинию, царство на северо-за­паде Малой Азии. Вифиния искала помощи Ган­нибала, потому что вела войну с соседним цар­ством Пергамом, союзником римлян. С помощью Ганнибала Вифиния начала одерживать победы, и Пергам позвал на помощь Рим.

Римляне пришли. Вифиния не отважилась подражать Антиоху, и Ганнибал понял, что на этот раз его выдадут. Это было в 183 г. до н. э., спустя тридцать пять лет после его перехода через Альпы. Ему было шестьдесят четыре го­да, и все, что ему, измотанному и уставшему, ос­тавалось в жизни, — это тюремное заключение, насмешки и брань римской черни и наверняка казнь.

Он избавил римлян и себя от этих неприятно­стей. Со словами «Давайте положим конец вели­кому беспокойству римлян, которые считают, что слишком долго и слишком утомительно ждать смерти ненавистного старика» он принял яд. Так ушел из жизни один из величайших в мире лю­дей и, вполне возможно, величайший полководец всех времен.

Глава 11 МАККАВЕИ

Эллинизация

В то время, когда умер Ганнибал, народ древ­ней Ханаанской земли, казалось, находился на последней стадии полного забвения и должен был стать не более чем маленьким штрихом в истории человечества. На западе еще существовал Карфа­ген, но теперь это был просто город с сельскими пригородами, подвластный Риму. На востоке оставался Тир, все еще полный жизни и ведущий торговлю, но покорно подчинявшийся любому монарху, правившему на соседней земле.

И был народ, живший в глубинных районах, за Тиром, который казался еще более ничтож­ным. И конечно же среди самых ничтожных из всех была, возможно, крошечная Иудея. Как же складывалась жизнь Иудеи в 183 г. до н. э., в год смерти Ганнибала?

Первосвященники древней ветви Задоков, ухо­дящей корнями в эпоху храма, построенного Со­ломоном, по-прежнему правили в Иерусалиме. В 219 г. до н. э., когда подходило к концу правле­ние Птолемеев, скончался Ония (Хония) II и пер­восвященником стал Симон II. Последующим поколениям он известен как Симон Праведник, и о нем красноречиво рассказывает пятнадцатая глава апокрифической библейской книги Екклесиаст. В 196 г. до н. э., примерно в то время, когда Иудея попала под власть Селевкидов, пер­восвященником стал сын Симона Ония III. Его тоже описывают как человека благочестивого и набожного.

Территория самой Иудеи свелась к небольшой внутренней области, граничащей с северо-запад­ным берегом Мертвого моря, где Иерусалим был единственным достойным внимания городом, а площадь ее в общей сложности составляла всего лишь около 750 квадратных миль. На севере, где когда-то был Израиль, находилась Самария, и евреи постоянно враждовали с самаритянами, по­тому что каждый из этих народов считал своих соседей вредными еретиками. К югу от Иудеи жили потомки эдомитян, переселившихся на се­вер, на земли, которые когда-то были Южной Иудеей, а теперь стали Идумеей. Между еврея­ми и идумеями тоже была смертельная вражда.

На самом деле евреи жили не только в Иудее. Многие из них заселили Галилею, область, рас­положенную севернее Самарии. Когда-то она была северной частью Израиля, но ныне в ней проживали столько неевреев, что консервативные и недовольные евреи самой Иудеи стали называть ее Галилеей язычников. Существовала еще и иудейская диаспора — евреи, жившие за предела­ми земли, завещанной Аврааму. Евреи жили в долине Тигра — Евфрата, в Александрии, в гречес­ких городах Малой Азии и во многих других местах.

Однако для всех евреев, где бы они ни нахо­дились, Иерусалим и его храм оставались цент­ром их национального самосознания. Во время великих празднеств Иерусалим наполнялся евреями со всего Ближнего Востока, прибывавшими на ритуал жертвоприношения. Развитие иуда­изма к этому моменту почти завершилось. Фак­тически все книги Старого Завета уже были на­писаны.

Тем не менее иудаизму грозила новая опас­ность. Древнее ханаанское идолопоклонство ушло в прошлое, но появилось новое и более привле­кательное. Со времен Александра греки проник­ли во все средиземноморские страны, и, куда бы они ни приходили, они приносили с собой гречес­кую культуру. К тому же они были людьми городскими и повсюду основывали города. При Птолемеях проникновение греков в Иудею и со­седние с ней области шло медленно, но во време­на правления греческих верноподданных Селевкидов этот процесс ускорился.

И те, кто не был греками (или эллинами, как называли себя греки) по национальности, быстро заимствовали греческую культуру. Даже грубые римляне на западе ощутили силу эллинизации; Сципион, победивший Ганнибала, был первым из тех, кто принял греческие обычаи.

Евреи не обладали иммунитетом. Многие из них, жившие не только в греческих городах вда­ли от Иерусалима, но и в Иудее, перенимали гре­ческий образ жизни и лишь на словах признавали более древние и менее утонченные взгляды иуда­изма. Однако другие евреи, особенно в самой Иудее, оставались верными старым обычаям и питали отвращение к греческим представлениям.

Арена для раздора между двумя этими разно­видностями иудаизма была подготовлена, но в 183 г. до н. э., возможно, никто из современни­ков не мог предвидеть, что эта борьба каким-то образом скажется на развитии событий за преде­лами Иудеи. Предположение, что эта борьба за­кончится мировым потрясением и определит характер религий, которые в будущем станут гос­подствующими на земле, казалась невероятной.

Тем не менее это произошло; но процесс шел так медленно, что столетиями никто не замечал, что происходит нечто важное.

Все началось с неудач Антиоха III. Огромная дань, которую он согласился выплатить римля­нам после своего поражения, превышала запасы казны. Чтобы добыть деньги, ему приходилось вымогать их у богатых храмов своей страны. И когда в 187 г. до н. э. он попытался забрать зо­лото у одного из таких храмов в далекой провин­ции, его убили взбунтовавшиеся крестьяне.

Трон перешел к его сыну Селевку IV, который обнаружил, что царство Селевкидов ослаблено поражением и грабежами, а дальние восточные провинции, которые так усердно возвращал Антиох III, стали снова откалываться от него, на этот раз надолго.

Селевк IV старался править спокойно, так как стране требовалось время на оздоровление. Но он тоже нуждался в деньгах, и одним из очевидных источников средств был Иерусалимский храм. Селевк послал своего чиновника по имени Илиодор разузнать, что можно сделать.

История о том, что за этим последовало, рас­сказывается в искаженном виде в апокрифичес­кой Второй книге Маккавеев. Вполне возможно, что дело было так. Первосвященнику Онии III удалось заключить с Илиодором сделку. Он дал Илиодору щедрую взятку, откупившись от этой мелкой сошки малым, чтобы не отдавать его хозяину все. Илиодор понимал, что, если об этом узнают, ему не сносить головы, поэтому в 175 г. до н. э. он организовал убийство Селевка IV.

Но у Селевка IV был младший брат Антиох, родившийся в Афинах и которого после отцов­ского поражения забрали в Рим в качестве залож­ника. Там с младшим Антиохом хорошо обраща­лись, и он преисполнился восхищением к Риму. К тому же (вероятно гордясь, что родился в Афи­нах) он был поклонником греческой культуры. Узнав про убийство старшего брата, Антиох по­кинул Рим и отправился в Антиохию. Когда он прибыл туда, ему не составило особого груда за­хватить власть и начать править своим царством под именем Антиох IV.

Антиох IV оказался человеком способным, мечтавшим восстановить могущество империи Селевкидов, которого она лишилась в результате победы римлян. Для этого — старая песня — ему нужны были деньги. Одним из источников необ­ходимых средств по-прежнему был Иерусалим­ский храм. Ония III, представлявший более кон­сервативную ветвь иудаизма, все еще был пер­восвященником, и Антиох IV смотрел на него с неприязнью. Может быть, причина крылась в том, что Ония упорно отказывался поделиться богатством храма, или в том, что до Антиоха дошли слухи о его сделке с Илиодором. Кроме того, Антиох, вполне возможно, считал, что цар­ство станет сильнее, если весь его народ будет объединен эллинистической культурой, и упорная приверженность Онии III консервативному иуда­изму могла его раздражать.

Как бы то ни было, когда брат Онии Иисус пришел к Антиоху с предложением сделки, Анти­ох согласился. Предложениесостояло в том, что Антиох назначит Иисуса первосвященником вместо брата, тогда Иисус выдаст ему значительную сумму из фондов храма. Кроме того, Иисус сыг­рал на известных всем пристрастиях Антиоха ко всему греческому и предложил ему поддержку в эллинизации евреев. Чтобы доказать свою искренность в этом деле, он изменил свое древне­еврейское имя Иисус на греческое Ясон.

Антиох согласился на эту сделку. Онию III посадили под домашний арест в Антиохии, а Иисус-Ясон стал первосвященником. Антиох по­лучил деньги, а Иисус-Ясон основал в Иерусали­ме гимназию. В этой гимназии юноши могли уп­ражняться на греческий манер в обнаженном виде, и гонявшиеся за модой молодые евреи по­валили в нее толпой. (А Иисус-Ясон, осуществ­лявший финансовый контроль гимназии, получал громадные прибыли.)

Консервативные евреи пришли в ужас от аре­ста Онии III и опустошения казны, но больше всего их шокировала гимназия. Не только пуб­личная нагота вызывала у них омерзение, по и пожелавшие ходить в гимназию еврейские юно­ши, которые зачастую использовали искусствен­ную крайнюю плоть, чтобы не афишировать тот факт, что они прошли обряд обрезания, отвергая таким образом знак принадлежности к иудаизму.

Но Иисус-Ясон показал пример другим. Его кузен по имени Ония, принявший греческое имя Менелай, предложил Антиоху еще большую взятку, если тот сделает его первосвященником. В 172 г. до н. э. Антиох оказал ему эту услугу, и в последующие годы и храм, и народ усердно грабили.

Когда хищения Онии-Менелая вскрылись, ста­рый Ония III, которого все консервативные евреи считали единственным законным первосвященником, имел мужество предать все это огласке, а затем принял сан в греческом храме в пригороде Антиохии. Но Ония-Менелай, видимо, убедил местного селевкидского начальника (возможно, взятками) заставить Онию III отказаться от сана, поклявшись, что обеспечит ему безопасность. Как только Ония III вышел из храма, он его убил. Это произошло в 170 г. до н. э.

В Иудее пролегла пропасть между фракциями, поддерживавшими того или другого первосвящен­ника, но Антиох IV не обращал на это внимания. Эллинизация страны, казалось, идет успешно, и он получал необходимые ему деньги из Иеруса­лимского храма и других источников. Теперь он мог купить оружие, заплатить солдатам и присту­пить к возвращению владений Селевкидов. На­чать он собирался с завоевания Египта, в котором тогда правил Птолемей VI, человек приятный, но абсолютно некомпетентный.

С этим у Антиоха IV трудностей не возникло. Он был хорошим полководцем и имел хорошую армию. Преодолев незначительное сопротивление войск Птолемея, он вошел в Мемфис, древнюю столицу египтян, и в 170 г. до н. э. объявил себя царем Египта. Затем он повел свою армию в сто­лицу Птолемеев Александрию и в 169 г. до н. э. начал ее осаду.

Но во время осады до Антиоха дошли сведе­ния, что в его отсутствие Иисус-Ясон попытался силой отнять первосвященство у Онии-Менелая. Иерусалим оказался в состоянии гражданской войны, и армия Селевкидов, находившаяся почти в 350 милях к западу от своих границ, не усто­ит, если нависнет угроза над ее коммуникациями.

Разъяренный Антиох IV поспешил обратно в Иудею и покарал недисциплинированных евреев тем, что, заняв город, вошел во главе вооружен­ных воинов в храм и забрал все ценности, какие только смог найти. На какое-то время Иерусалим стал тихим и спокойным.

Затем в 168 г. до н. э. Антиох вернулся в Еги­пет, где, как и прежде, не встретил особых пре­пятствий и снова приступил к осаде Александрии. Но к этому времени Птолемеи обратились за по­мощью к Риму, и он сразу же ответил на их при­зыв. За стенами Александрии с Антиохом вступил в переговоры римский посол. Антиох узнал в нем старого товарища и подошел поприветствовать его. Но старый товарищ был теперь официаль­ным посланником Рима и должен был сказать Антиоху только одно: либо Антиох покидает Египет, либо вступает в войну с Римом. Пораженный Антиох IV просит дать время на раздумья. Рим­лянин чертит круг на земле вокруг Антиоха и говорит: «Решай, пока выходишь из круга».

Антиох не осмелился воевать с Римом. Хотя с ним была вся его армия и он победоносно прошел весь Египет, полагая, что возьмет Александрию, ему пришлось отступить перед одним-единственным невооруженным римлянином. Мало найдет­ся в истории примеров унизительного положения столь же драматичных, как этот.

Можно себе представить злость и разочарова­ние Антиоха, когда он отступил, его жажду отыг­раться на чем-нибудь или на ком-нибудь. Види­мо, до него дошли новости о ликовании евреев по поводу его нынешнего положения, что было впол­не вероятно, если учесть те неприятности, кото­рые он им доставил манипуляциями с саном первосвященника и разграблением храма.

Во всяком случае, Антиох IV решил, что если римляне смогли его унизить, то евреям это не удастся. Возвратившись в 168 г. до н. э. в Антиохию, он постановил покончить с иудаизмом в целом. Пусть евреи станут греками и верными подданными! Это не казалось ему (возможно) сложной задачей. Люди, подобные Иисусу-Ясону и Онии-Менелаю, были бы только счастливы стать греками, а они имели власть над значительными группами евреев.

В итоге Антиох приказал, чтобы Иерусалим­ский храм стал греческим и в нем установили ста­тую Зевса (с которым отождествлялся Яхве), а на алтарь приносили жертвы в соответствии с греческим ритуалом. Более того, копии священ­ных еврейских книг должны были быть уничто­жены, с еврейскими правилами приема пищи покончено, отменена Священная суббота и запре­щено обрезание. Тех евреев, которые примут эллинизацию, оставят в покое как верноподданных Антиоха. Впервые в истории начались преследо­вания по религиозному, а не по национальному признаку.

Иуда Маккавей

Трудно описать словами ужас, охвативший консервативную часть евреев. За четыре столетия до этого Навуходоносор разрушил храм, а Анти­ох осквернил его идолами и мерзкой плотью. Навуходоносор лишь захватил еврейскую землю, но Антиох лишил их идеала. Евреи-консерваторы приготовились сражаться и сохранить свой образ жизни даже ценой смерти под пытками.

Такие смерти были, согласно рассказам, запи­санным позднее во Второй книге Маккавеев. В ней собраны ужасные истории о мученичестве, о евреях, которые предпочли умереть под пытками, чем согласиться вкусить мерзкой плоти. Это были первые жизнеописания мучеников в иудейско-христианских преданиях, и они положили нача­ло всем последующим.

Именно в этот период испытаний были напи­саны Книги Даниила и Эсфири с их (придуман­ными) историями об опасностях и страданиях, пережитых под властью прежних тиранов, и о том, как вера и мужество помогли их преодолеть. Апокрифические Книги Товита и Эсфири написа­ны в той же манере. Ни одна из них не давала объективного изложения исторических событий (хотя позднее их признали таковыми). Это был прием, поощрявший и поддерживавший сопротив­ление. И в конце концов это сопротивление пере­стало быть пассивным согласием с мучениями и смертью и вылилось в действенный ответ насили­ем за насилие.

Череда новых событий началась с престарело­го священника Маттафии. Со своими пятью сы­новьями он покинул Иерусалим и удалился для большей безопасности в городок по имени Модин, расположенный в 17 милях к северо-западу, то есть за пределами Иудеи. Согласно Иосифу, прапрапрадеда Маттафии звали Хасмон, поэтому Маттафию с его потомками иногда называют Хасмонеями. Третьим из его пяти сыновей, которо­му выпало стать самым знаменитым из них, был Иуда Маккаби, или по-гречески Маккавей. Предположительно, это прозвище означает «молотобо­ец», и возникло оно в связи с победами, которые он одержал впоследствии. Во всяком случае, это семейство стало более известным как Маккавеи, и апокрифы, описывающие события того време­ни, будь то объективный исторический рассказ Первой книги Маккавеев, или драматизированная история в случае со Второй книгой Маккавеев, или вымысел в случае с Третьей, — все они по­лучили такое название.

Искрой для еврейского восстания против Селевкидов послужил приезд в Модин чиновника от Антиоха, который должен был проводить в жизнь новые законы. Он попросил Маттафию, как вид­ного еврейского лидера, показать пример и осу­ществить ритуал жертвоприношения Зевсу в со­ответствии с новыми требованиями. Маттафия отказался. Когда другой еврей согласился выпол­нить царский приказ, Маттафия убил и этого ев­рея, и чиновника Селевкидов. После этого ему ничего не оставалось, как поспешно покинуть Модин. Маттафия с сыновьями направились к Гофнанским холмам, на северо-восток от Модина. К ним пришли другие евреи, отвергавшие новые законы, и в мгновение ока сформировался повстанческий отряд. После ухода в горы Матта­фия вскоре умер, и отрядом стал командовать его сын Иуда Маккавей.

Примеру Маккавеев последовали отряды ха­сидов, что по-гречески означает «набожные». Их единственной заботой была религия, политикой они не интересовались. И только когда обычаи иудаизма оказались вне закона, они решили при­бегнуть к насилию и в сложившейся обстанов­ке проявили себя действительно фанатичными борцами.

Гофнанские холмы находились на территории Самарии, и наместник Селевкидов Аполлоний, правивший этой областью, быстро пошел туда, чтобы пресечь восстание, пока оно не зашло слишком далеко. По всей вероятности, Аполло­ний был человеком самоуверенным, должно быть, его убедили, что он легко справится с нескольки­ми бунтовщиками. Люди Иуды залегли в засаде и напали на него. Воины Аполлония разбежались, а он был убит, и Иуда забрал его меч, что­бы драться им дальше.

Победа воодушевила консервативных евреев в Иерусалиме и поставила приверженцев эллиниз­ма в трудное положение. В 166 г. до н. э. в Иеру­салим были посланы более значительные силы, чтобы оккупировать его и положить конец надоевшему бунту. Иуда Маккавей со своими людь­ми снова устроил засаду, на этот раз у Бет-Хорона, в 12 милях северо-западнее Иерусалима. Воины Селевкидов во второй раз попались в ло­вушку и были уничтожены.

Еврейские повстанцы досаждали теперь очень сильно, но Антиох не мог полностью переклю­чить свое внимание на них. Нужны были день­ги, и ему приходилось добывать их где-то на во­стоке, в тех провинциях, которые провозгласили себя независимыми и перестали платить налоги. Поэтому он пошел на восток, оставив небольшой еврейский военный отряд на попечение своего министра Лисия.

В 165 г. до н. э. Лисий собрал у Эммауса (в 15 милях западнее Иерусалима и в 11 милях за­паднее укрепленного пункта Маккавеев в Мицпе) сильную армию. Иуда держался стойко своей по­зиции и продолжал обороняться всего лишь с тремя тысячами человек.

Но армия Селевкидов не могла ждать. Если бунтовщики не принимают бой, их надо заста­вить. Однако селевкидский командир допустил ошибку. Он разделил свои войска и послал к Мицпе только часть из них. Именно на это и на­деялся Иуда. Когда силы противника оказались раздробленными, он со своими людьми помчался к Эммаусу, где атаковал оставшуюся там часть армии Селевкидов и разгромил ее. Покон­чив с ней, Иуда развернулся, чтобы встретить возвращавшийся ни с чем контингент из Мицпы. И Селевкиды потерпели поражение в третий раз.

В том же году Лисий сделал еще одну попыт­ку. Он направил свои войска в обход Иудеи в дружественную Идумею и начал наступление на Иерусалим с юга. Бдительный Иуда остановил их у Бет-Цура, в 16 милях юго-западнее Иерусали­ма, и вновь одержал победу.

К этому времени следовавшие одна за другой победы Иуды привели на его сторону столько ев­реев, что повстанцы могли занять Иерусалим. Войска Селевкидов вместе со своими сторонника­ми из числа эллинизированных евреев до сих пор контролировали укрепленную часть города, но Маккавеям удалось захватить храм.

Иуда Маккавей приступил к подготовке хра­ма к новому освящению. Он выбрал священни­ков, которые никогда не шли на сделку с селевкидскими властями, снес алтарь, на котором приносились жертвы Зевсу, и зарыл его обломки. Возвели новый алтарь, установили новые жерт­венные сосуды и стали осуществлять ритуалы жертвоприношения по всем правилам. Годовщи­ну нового освящения Иерусалимского храма в 165 г. до н. э. все евреи мира и поныне отмечают как праздник Ханука («освящение»), который длится восемь дней.

Иуда Маккавей никоим образом не считал это окончательной победой. То был лишь первый пункт плана. Он задался целью освободить всех евреев, живущих на земле, которая когда-то была землей Ханаанской. Он повел свою армию через Иордан и на север, в то время как его брат Си­мон с другими отрядами двинулся на север вдоль этого берега. Обе разгромленные группировки селевкидской армии набрали воинов из еврейско­го населения и создали укрепленные пункты. К 163 г. до н. э. власть Селевкидов к югу от Дамас­ка практически исчезла; Антиох скончался, воз­можно от туберкулеза, вдалеке, где-то в цент­ральной части нынешнего Ирана. Несмотря на явный талант Антиоха IV, его правление оказа­лось катастрофой.

Со смертью Антиоха IV попытки Селевкидов подавить восстание Маккавеев не прекратились. Девятилетний сын Антиоха, унаследовав трон, стал Антиохом V, а Лисий стал его министром. В 162 г. до н. э. еще одна армия Селевкидов дви­нулась в наступление. Она была еще сильнее и снова наступала с юга, пройдя через Бет-Цур. У нее имелся по крайней мере один слон.

В битве при Бет-Цехарии, в пяти милях к се­веру от Бет-Цура, Маккавеям пришлось отсту­пить. Елеазар, один из братьев Иуды, пробился к слону, предположив, что тот везет царя. Он смертельно ранил слона в живот, но умирающий слон свалился на Елеазара и раздавил его, а юно­го царя на нем не оказалось.

Подвиг Елеазара не изменил хода битвы, и Иуда впервые потерпел поражение в бою с пре­восходящими силами противника. Остатки своих отрядов он привел обратно на Гофнанские холмы. Армия Селевкидов вновь заняла Иерусалим. Од­нако на этот раз они были осторожны и не дела­ли попыток вмешиваться в дела храма. Причиной такой умеренности Лисия были неприятности на родине. Другие военачальники старались лишить Лисия его влияния в стране, а племянник Антиоха IV, Деметрий, в это время пытался завладеть троном.

Чтобы положить конец иудейскому восстанию, Лисий предложил компромисс. Он дарует евреям полную религиозную свободу при условии, что они признают политическую власть Селевкидов. Хасиды, которых интересовал исключительно иудаизм как религия, согласились на эти условия и сложили оружие. А это означало, что Лисий достиг своей цели, потому что без хасидов отря­ды Иуды были слишком слабыми, и ему остава­лось только стоять на Гофнанских холмах и ждать, что будет дальше.

В последующих войнах, которые вели Селевкиды, и Антиох V, и Лисий погибли, и вместо них правил Деметрий I. Теперь, когда в Иудее все успокоилось, он пытался восстановить пре­жнее положение, назначив первосвященника, ко­торый должен был держать иудаизм под контролем в интересах Селевкидов, по крайней мере в разумных пределах. В качестве первосвя­щенника он выбрал Элиакима. Элиаким, поклон­ник греческой культуры, предпочел, чтобы его называли греческим именем Алким. Поскольку Элиаким-Алким происходил из священнического рода Задоков, хасиды его признали.

К этому времени оставалась лишь небольшая группа оппозиционеров на Гофнанских холмах. Деметрий мог бы и не обращать на них внима­ния, но, так как Иуда явно пытался заинтере­совать Рим положением евреев, селевкидский царь решил прогнать их оттуда, пока римля­нам не пришло в голову вмешаться. Поэтому Де­метрий послал своего полководца Вакхида с большими силами из Иерусалима к Гофианским холмам.

Сражение завязалось в восьми милях севернее Иерусалима в 161 г. до н. э. Иуда, чьи силы не превышали теперь тысячи человек, был побеж­ден. Он погиб в бою, а те, кому удалось выжить, разбежались. Двоим из его братьев, Ионатану и Симону, удалось вынести тело Иуды с поля боя и похоронить в фамильном склепе в Модине. Так ушел из жизни самый знаменитый за восемь ве­ков со времен царя Давида еврейский воин.

Независимость!

Маккавейское восстание казалось завершен­ным. Несколько человек вместе с Ионатаном, младшим братом Иуды Маккавея, спрятались в южной пустыне, но они были бессильны, и на них можно было не обращать внимания. Умерен­ная политика Лисия и Деметрия I приносила свои плоды там, где не помогла жестокая сила Антиоха IV.

По крайней мере одной цели восстание, тем не менее, достигло: Иерусалимский храм снова стал еврейским, и Селевкиды больше не пыта­лись вмешиваться в его ритуал. Это означало, что иудаизм был спасен, следовательно, роль Иуды Маккавея в мировой истории, несмотря на его гибель и поражение, оказалась чрезвычайно важной.

Но опасность не миновала. Иудаизм мог быть обречен на медленное вымирание. Первосвящен­ник Алким делал все, что было в его силах, для эллинизации этой религии. Он умер в 159 г. до н. э. — последний первосвященник из рода Задоков, — но эллинизация Иудеи продолжалась и после него. Возможно, этот процесс и достиг бы цели, если бы правление Селевкидов оставалось стабильным и эффективным. Угасание иудаизма предотвратили не столько выжившие Маккавеи, сколько непрерывная династическая война меж­ду Селевкидами. Деметрий I постоянно воевал с претендентами на трон, и, когда ему пришлось вывести своих солдат из Иудеи, малочисленный отряд Ионатана тут же начал расти и распрост­ранять свое влияние, заполняя образовавшийся вакуум.

Деметрий изобразил хорошую мину при пло­хой игре. В 157 г. до н. э. он назначил Ионатана на пост царского наместника и разрешил ему прийти в Иерусалим и править Иудеей при усло­вии, что тот признает владычество Селевкидов. Ионатан согласился, признав реальность силы и сделав вид, что подчиняется ей.

В 152 г. до н. э. некий самозванец, Александр Балас, заявивший, что он сын Антиоха IV, полу­чив поддержку Египта, в котором правили Пто­лемеи, начал гражданскую войну против Деметрия I. Проницательный Ионатан какое-то время оставался в стороне, чтобы поторговаться с обо­ими о цене своих услуг. Деметрий предложил Ионатану расширить подвластную ему террито­рию, а Балас предложил назначить его первосвя­щенником. Ионатан принял оба предложения.

В том же 152 г. до н. э. Ионатан облачился в одеяние первосвященника, и впервые за девять­сот лет богослужение в Иерусалимском храме стал совершать человек не из Соломоновой дина­стии первосвященников Задоков.

Когда Ионатану пришлось в конце концов сделать выбор, он встал на сторону Баласа. Вы­бор оказался, видимо, правильным, потому что в 150 г. до н. э. в решающей битве между двумя претендентами Балас вышел победителем, а Деметрий I был убит.

Но в 147 г. до и. э. в Сирию прибыл сын Деметрия и напал на Баласа. Сын стал Деметрием II и враждебно относился к Маккавеям, ко­торые поддержали и поневоле продолжали под­держивать Баласа. Преданная Деметрию армия расположилась лагерем в том месте, где когда- то была земля филистимлян, и он вызвал Ионатана на битву. Ионатан в том же году принял вызов, и произошло сражение у Ацота, библей­ского Ашдода.

Впервые маккавейская армия была достаточ­но многочисленной, чтобы воевать не так, как воюет партизанский отряд — неожиданно напа­дая из засады, а организованно вступить в насто­ящее сражение. И она победила. Отныне Макка­веи, управляемые Ионатаном, контролировали земли по обе стороны Иордана площадью около 800 квадратных миль.

В 145 г. до н. э. Деметрий II все-таки победил Баласа в сражении, обратил его в бегство, и тот погиб, но империя Селевкидов к тому времени уже не представляла никакой угрозы. Граждан­ские войны, после смерти Антиоха IV продол­жавшиеся восемнадцать лет почти непрерывно, доконали империю. Весь Восток, включая доли­ну Тигра — Евфрата, стал теперь самостоятель­ным царством Парфией (которым правил народ, близкий к персам). Селевкидам осталась только Сирия.

Деметрий II понял, что его власть настолько мала, что он уже не сможет одолеть армию Мак­кавеев. На самом деле ему нужна была помощь в борьбе против собственных врагов. Ионатан та­кую помощь предложил, пообещав, что пошлет отряд хорошо обученных еврейских наемников на службу к Деметрию, если тот сдаст укрепленные пункты, окружавшие Иерусалим. Деметрий со­гласился, принял наемников, использовал их для укрепления своей власти в Антиохии, а потом от­казался оставить свои укрепленные пункты.

Рассерженный Ионатан ждал неизбежного — новых династических дрязг. В 143 г. до н. э. во­еначальник по имени Трифон, сославшись на мальчика, который был объявлен сыном Баласа и которого провозгласили Антиохом VI, поднял восстание против Деметрия II. Ионатан тут же предложил свою помощь новому претенденту.

Но Трифону надоело идти окольными путями, прикрываясь именем ребенка, и он планировал убить Антиоха VI. Однако таким образом можно было потерять расположение Ионатана, который на тот момент был самым сильным его сторонни­ком. Поэтому Трифон решил сначала ввергнуть государство Маккавеев в хаос. Он пригласил Ионатана на встречу в царскую резиденцию Птолемаиду, расположенную в 85 милях севернее Иерусалима. Ионатан, очевидно польщенный тем, что селевкидская власть оказывает ему такое ува­жение, позволил завлечь себя с очень маленьким отрядом воинов в этот город. Его схватили и уби­ли. Это случилось в 142 г. до н. э.

Но оставался еще один брат Маккавеев — Си­мон. Он затребовал тело Ионатана и похоронил его в фамильном склепе, а затем вновь сблизил­ся с Деметрием II, который все еще противосто­ял Трифону. Симон предложил ему союз против Трифона в обмен на признание полной независи­мости Иудеи. Сделка состоялась, и 142 г. до н. э. стал годом, когда впервые со дня разрушения Иерусалимского храма Навуходоносором, то есть впервые за 445 лет, возникло независимое еврей­ское государство. Симон правил и как царь (хотя и не использовал этот титул), и как пер­восвященник.

Он сразу же занялся упрочнением своей влас­ти. В 141 г. до н. э. он захватил укрепленные форты в Иерусалиме, чтобы, по крайней мере, столичный город был полностью свободен от ино­земных солдат. Он захватил также приморский город Яффо, дабы новое независимое государство имело свой опорный пункт на морском берегу.

Деметрий II мало что выиграл от уступки, сделанной Ионатану. Пытаясь усилитьсвое мо­гущество для открытой борьбы с Трифоном, Де­метрий отправился на восток с целью увеличить свои владения и сбор податей, как в прошлом это сделал Антиох IV. Там ему тоже не повезло. В 139 г. до н. э. парфяне его побили и заключи­ли под стражу.

Однако в 137 г. до н. э. брат Деметрия II раз­громил Трифона и присвоил себе власть, назвав­шись Антиохом VII. Он стал последним прави­телем династии Селевкидов, хоть как-то про­явившим себя, и решил восстановить власть над Иудеей. Так армия Маккавеев снова оказалась перед угрозой вторжения Селевкидов. Из первой стычки иудеи, которыми командовали два сына Симона, Иоанн Гиркан и Иуда, вышли победи­телями, и Антиох VII прибег к нечестным сред­ствам.

У Симона был зять Птолемей, который сам жаждал власти и был совсем не прочь позаигрывать с Антиохом. В 134 г. до н. э. Птолемей при­гласил своего тестя с сыновьями на пир. Пришел Симон, пришли два его сына, но не Иоанн Гир­кан. Когда Симон с сыновьями достаточно выпи­ли, Птолемей их разоружил и убил. Так погиб Симон, последний из пяти сыновей священника Маттафии. Это случилось через восемь лет пос­ле того, как он принял правление, и через три­дцать три года после начала Маккавейского восстания.

Иоанн Гиркан, оставшийся в живых сын Си­мона, ушел с отрядом повстанцев в горы, чтобы воевать с Птолемеем, а тот, в свою очередь, при­звал на помощь Антиоха VII. В 133 г. до н. э. Антиох вторгся в Иудею и после длительной оса­ды взял Иерусалим. Однако в чем Антиох нуж­дался (как и все Селевкиды после поражения, которое они потерпели полвека назад от римлян), так это в деньгах. Иоанн Гиркан предложил боль­ше, чем Птолемей, и поэтому Антиох передал Иерусалим Маккавеям. Птолемею пришлось бежать, а Иоанн Гиркан стал править вместо свое­го отца.

В 130 г. до н. э. Антиох VII снова отправился на восток завоевывать утерянные провинции и через год погиб в бою. Хотя империи Селевкидов и удалось протянуть свое существование еще на полвека с лишним, Иудею она уже никогда не беспокоила. Борьба целого поколения иудеев за свободу вероисповедания (первая война такого рода в истории) была выиграна.

Последнее противостояние Карфагена

Если земля Ханаанская увидела, как возро­дившийся народ завоевывает независимость, то на западе с великим городом Карфагеном происхо­дила совсем другая история. После смерти Ганни­бала Карфаген по-прежнему пытался превозмочь свою судьбу в границах небольшой территории, оставленной ему мстительными римлянами. Кар­фагеняне трудолюбиво возделывали свои поля, продавали свою продукцию и вкладывали полу­ченную прибыль в новое производство.

Всем этим они занимались в условиях непрек­ращающихся военных действий со стороны нумидийского царя Масиниссы, которого поддержива­ли римляне и который благополучно дожил до восьмого десятка лет. Он совершал набеги на кар­фагенские земли, и несчастные карфагеняне ни­чего не могли с ним поделать, потому что подпи­санные условия мира запрещали им воевать без согласия римлян. Когда они обращались к Риму за помощью, то неизменно получали решитель­ный отказ. Какими бы возмутительными ни были провокации Масиниссы, Рим всегда его поддер­живал.

К тому же Рим вечно был недоволен. Сам факт, что карфагеняне живут и преуспевают, был для них оскорбительным. В 153 г. до н. э. один старый римский сенатор Марк Порций Катон, возглавлявший делегацию в Карфаген, увидев, как тот процветает, настолько разгневался, что потом при всяком удобном случае повторял в римском сенате одно и то же: «Carthaginem delende esse» («Карфаген должен быть разру­шен»), Рим получил такой шанс в 149 г. до н. э., когда выведенный из терпения Карфаген попы­тался наконец себя защитить, и тотчас же объя­вил ему войну.

Испугавшиеся карфагеняне немедленно по­шли на попятную и запросили об условиях ми­ра. Римляне потребовали в качестве заложников 300 юношей из самых лучших семей. Послушные карфагеняне отправили их в Рим. Затем римля­не прислали в Карфаген своих солдат, которые сожгли все корабли, попавшиеся им в гавани. Да­лее они потребовали, чтобы карфагеняне сдали все свое оружие, поскольку им все равно запрещено воевать. Карфагеняне сдали оружие. Пос­ле этого римляне приказали карфагенянам поки­нуть город и уйти в деревни, расположенные не меньше чем в десяти милях от побережья. И вот здесь-то карфагеняне наконец взбунтовались. Если их город собираются уничтожить, то для чего им тогда жить, а если они должны отпра­виться на тот свет, то неплохо бы прихватить с собой и немного римлян.

Доведенный до безумия Карфаген пригото­вился сражаться. Даже храмы превратились в мастерские по изготовлению оружия, а женщи­ны отдавали свои волосы на тетиву для луков. Карфагеняне сражались с полнейшим безрассуд­ством: каждый в отдельности и все вместе реши­ли, что лучше умереть, чем сдаться, и изумлен­ные римляне обнаружили, что им придется вести грандиозную осаду.

В течение двух лет отчаянный город не подда­вался им, и за это время умерли два главных вра­га Карфагена — Катон и Масинисса, первый в возрасте восьмидесяти пяти лет, второй в возрас­те девяноста лет. Ни один из этих жестоких ста­риков не дожил до того, чтобы увидеть разрушен­ный Карфаген. Оба провели свои последние дни, наблюдая, как римляне вновь терпят унижение от карфагенян в 3-й Пунической войне. Но в 146 г. до н. э. наступил неизбежный конец. Карфаген был взят и сожжен дотла. Многие карфагеняне предпочли погибнуть в огне, сражаясь до послед­него. Тех, кто не погиб, перерезали или забрали в рабство.

Римляне поклялись, что впредь на этом месте городу не быть никогда. Будущие поколения рим­лян не сдержали клятву, слишком уж хороша была гавань. Столетие спустя появился новый Карфаген, но на этот раз римский. Древние кар­фагеняне финикийского происхождения ушли на­всегда. Несколько близлежащих поселений кар­фагенян продолжали какое-то время существовать, и в них можно было еще услышать пунический язык, но они постепенно приходили в упадок. Даже книги Карфагена были уничтожены, поэто­му не осталось и бестелесного голоса, который мог бы свидетельствовать в пользу этого города в споре его врагов — греков и римлян.

Но оставалась земля Ханаанская. Древние го­рода Тир и Сидон получили благодаря упадку империи Селевкидов даже своего рода призрач­ную независимость, и, разумеется, оставалось еще возрождающееся Маккавейское царство евреев.

Маккавейское царство

С закатом империи Селевкидов Маккавейское царство практически сразу же перешло от оборо­ны к экспансии. Иоанн Гиркан захватил сначала территорию к востоку от Мертвого моря, а затем в 125 г. до н. э. Идумею.

Борьба иудеев за свободу вероисповедания тотчас продемонстрировала то, что в более по­здние времена часто происходило в мировой ис­тории: как только борцы за веру получают право на ту веру, которую они избрали, они меньше всего готовы предоставить такое же право дру­гим. Евреи насильно заставили идумеев принять иудаизм, и это был опасный прецедент, от кото­рого в будущем пострадали многие народы, в том числе и евреи.

Иоанн Гиркан вторгся и в Самарию, а в 129 г. до н. э. уже занял гору Герицим, священную для самаритян. На этой горе стоял самаритянский храм, который Иоанн Гиркан безжалостно разру­шил, — еще один прецедент, от которого долж­ны были пострадать евреи.

В 108 г. до н. э. Иоанн Гиркан осадил Сама­рию, стоявшую в семи милях северо-западнее горы Герицим. Город был в основном греческий, и самаритяне позвали на помощь Антиоха IX, слабого селевкидского правителя, который мало чем мог помочь. Самария сдалась в 107 г. до н. э. К тому времени, когда умер Иоанн Гиркан — а это случилось в 104 г. до н. э. после почти в оди­наковой степени успешных тридцати четырех лет правления, — Маккавейское царство, хотя и по- прежнему небольшое, стало самой мощной воен­ной державой на востоке.

Существовали, однако, внутренние проблемы. Иудаизм никогда не был монолитной религией, и теперь возникли враждующие секты. Главное рас­хождение следует искать в отношениях между священниками и мирянами. Священники управ­ляли храмом и официальным богослужением и называли себя «задоким» (последователи Задока, первого первосвященника). Греки называли их саддукеями, и от них это название перешло в ан­глийский язык.

В своих взглядах на иудаизм саддукеи стреми­лись быть фундаменталистами и признавали только Закон Моисея (первые пять книг Биб­лии). Они отвергали все дополнения, пришедшие из верований персов и греков. Так, саддукеи не верили в ангелов, в бессмертие души, в Судный день, и воскресение и даже в Мессию. Кроме того, они придерживались древних традиционных обрядов жертвоприношения и отвергали любые реформы.

При Иоанне Гиркане саддукеи сумели нало­жить запрет на участие несвященников в синед­рионе, законодательном совете, который заседал в Иерусалиме и выносил решения по религиоз­ным вопросам. Обиженные этим миряне называ­ли себя «прушим» («отделенными», по-видимому, от синедриона и религиозного влияния). До нас дошло греческое название этой секты — «фа­рисеи». Фарисеи приняли все яркие дополне­ния к иудаизму, которые появились со времен изгнания, — ангелы, демоны, жизнь после смерти, Мессия.

У фарисеев была традиция множить детали культового обряда и твердо их придерживаться. Некоторые из них явно гордились своей набож­ностью, выставляя ее напоказ, и были убеждены, что это «отделяет» их (в этом, возможно, иное объяснение названия секты) от обычных людей.

Подобные взгляды, нехарактерные для секты в целом, были осуждены в Новом Завете, поэто­му слово «фарисейство» стало означать «самодо­вольное ханжество».

Кроме того, существовало несколько малочис­ленных аскетических сект, из которых нам наи­более известны ессеи. Они жили на берегах Мер­твого моря коммунами, в которые не допускались женщины, и вели образ жизни, во многом похо­жий на образ жизни христианских монахов в бо­лее поздние времена.

Иоанн Гиркан стал членом секты саддукеев, что вполне естественно. Ведь фарисеи ожидали прихода Мессии, и со времен изгнания считалось, что желанный идеальный царь будет потомком Давида. Маккавеи происходили не из рода Дави­да, а были левитами, поэтому они рассматрива­ли мессианство как фактически государственную измену, а фарисеев — как потенциальных преда­телей.

После смерти Иоанна Гиркана к власти при­шел его старший сын Аристобул I. Он завоевал Галилею, и с ней Маккавейское царство достиг­ло максимальных размеров. Аристобул стал назы­ваться царем и прибавил этот титул к унаследо­ванному им титулу первосвященника.

Однако правил он всего лишь год, и в 103 г. до н. э. на тропе оказался его младший брат Алек­сандр Яннай. В период его двадцатисемилетнего правления Иудея процветала, оставаясь сильным и мирным государством. Единственным неприятным событием был бунт выведенных из себя фарисеев, которым не нравилось, что Александр Яннай все время поддерживал саддукеев. Это нельзя даже назвать бунтом, поскольку фарисеи ограничились тем, что на одном из празднеств забросали царя лимонами. В ответ на оскорбление разгневанный монарх жестоко отомстил, зверски поубивав мно­жество фарисеев.

Когда в 76 г. до н. э. Александр Яннай умер, у него остались жена Саломея Александра и два сына. Саломея Александра, женщина со спокой­ным характером, изменила политику прежних Маккавеев и помирилась с фарисеями, добившись спокойствия внутри государства. Более того, она отделила храм от государства, сделав своего стар­шего сына первосвященником под именем Иоанн Гиркан II, а светскую власть оставив себе. При ее жизни иудеи пребывали в мире, но над горизон­том сгущались тучи. Старые соперники, Птолемеи и Селевкиды, были теперь полными ничтоже­ствами, и в Средиземноморье существовала лишь одна могущественная держава — Рим.

В 133 г. до н. э., когда Иоанн Гиркан толь­ко начинал свое правление и евреи вступали в пе­риод процветания, длившийся два поколения, Аттал III, царь Пергама, государства, занимавшего западную треть Малой Азии, скончался. Он ос­тавил свое царство римлянам. Так римские вла­дения впервые достигли Азии. Постепенно и дру­гие области Малой Азии превратились в римских марионеток.

В 88 г. до н. э., когда Александр Яннай нахо­дился на вершине власти, Риму объявило войну Понтийское царство, расположенное на востоке Малой Азии. Это была последняя попытка греков воспротивиться могуществу римлян. Какое-то время Понт воевал на удивление успешно, но не­задолго до смерти Александра Янная стало ясно, что Понт проиграл и вся Малая Азия попадет под влияние Рима.

Поэтому для евреев это было не самое удачное время для династических споров. Тем не менее они разгорелись. Когда в 67 г. до н. э. Саломея Александра скончалась, ее младший сын Аристобул II решил при поддержке саддукеев свергнуть с трона своего старшего брата. Поначалу он одер­жал победу и добился и трона, и сана первосвя­щенника.

Но на стороне Иоанна Гиркана II выступил правитель Идумеи Антипатр, который и сам был идумеем. По вере он был, конечно, евреем, но между Иудеей и Идумеей велась длительная вражда (корнями уходившая к древним Иуде и Эдому), и иудеи никогда не забывали, что Анти­патр идумей.

Оказавшись на стороне проигравшего, Аптипатр решил просить помощи у иноземцев, а имен­но у набатейских арабов. Набатеи с большой охо­той согласились и вскоре осадили Иерусалим. Теперь в неприятном положении оказался Аристобул II. Когда в гражданской войне одна сторо­на призывает на помощь иноземцев, другая, если может, практически всегда делает то же самое. Аристобул позвал на помощь Рим.

В это время на востоке находился новый рим­ский военачальник Пней Помпей Магнус. В 65 г. до н. э. Помпей нанес окончательное поражение Понту. Теперь вся Малая Азия оказалась в руках Рима, и, хотя там еще оставались некоторые об­ласти со своими монархами, те хорошо знали, что и чихнуть не посмеют без разрешения Рима.

Затем Помпей повернул на юг. К тому време­ни от когда-то могущественной империи Селевкидов оставался последний фрагмент — располо­женное вокруг Антиохии Сирийское государство. Его пятидесятилетняя история не знала ничего, кроме наследственной вражды между членами царского дома. Теперь в городе правил некто на­звавший себя Антиохом XIII. Помпей положил конец этой комедии в 64 г. до н. э. Он присое­динил Сирию к Риму в качестве провинции, и империя Селевкидов прекратила свое существо­вание.

Когда Помпей находился в Сирии, он полу­чил от Аристобула просьбу о помощи. Помпей сразу же направил в Иудею посланца с прика­зом заключить перемирие. Затем сам пришел туда во главе римской армии. Там он не спеша занялся подготовкой к осаде, сооружая насыпь, по которой подтягивали осадные орудия к стенам основной цитадели. Помпей очень удачно ис­пользовал Шаббат — день, в который евреям ничего нельзя делать, только отдыхать, и спо­койно устанавливал свои орудия на позициях. И после этого провел решающую атаку, и тоже в Шаббат. Иерусалим пал, а с ним пришел конец и Маккавейскому царству. Менее чем через во­семьдесят лет с начала его существования и все­го лишь через сто лет после того, как Маттафия начал восстание против Антиоха IV, Иудея ста­ла римской провинцией.

 

 Помпей не пытался вмешиваться в религиоз­ные дела. Иоанн Гиркан был утвержден перво­священником, Аристобула посадили в тюрьму, хотя именно он просил помощи у Рима. Самари­тянские и греческие города вышли из-под кон­троля иудеев, и под властью Иерусалима оста­лись лишь еврейские области Иудея, Галилея и Идумея.

Помпею было настолько любопытно посмот­реть на странные еврейские ритуалы, что он во­шел в святая святых храма, туда, куда мог заходить только первосвященник, и то лишь в День искупления. Противники иудаизма распро­страняли слухи, что евреи, так боровшиеся с идо­лопоклонством, якобы тайно поклонялись в этом святилище голове осла. Помпей, видимо ничего не обнаружив, вышел оттуда, к удивлению на­божных евреев, невредимым. Затем он возвратил­ся в Рим, прихватив с собой Аристобула и двоих его сыновей.

Глава 12 РИМ ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ

Ирод

Тотальный контроль римлян над Малой Ази­ей и конец империи Селевкидов не предвещали, однако, мира. К востоку от Сирии лежало Пар­фянское государство, и оно по мере угасания Се­левкидов постоянно усиливалось, пока не превра­тилось в главного противника Рима.

В 53 г. до н. э. римский полководец Марк Красс двинулся из Антиохии с целью покорить Парфию и разгромить ее. Но его армия потерпе­ла катастрофическое поражение, а он погиб. Его подчиненный Гай Кассий Лонгин сохранил часть армии и сумел спасти Сирию от ответного удара парфян. Евреи помогали парфянам как потенци­альным спасителям от Рима, но Антипатр, точно оценив ситуацию, проявил верность римлянам и сохранил свою провинцию.

Римляне вскоре оправились, и к власти при­шел новый человек — Юлий Цезарь. Цезарь оце­нил преданность Антипатра Риму в трудную ми­нуту и назначил его прокуратором Иудеи^[18].

Двоих своих сыновей Антипатр взял к себе в подчинение: старший, Фасаил, стал управлять Иерусалимом, а младший, Ирод, — Галилеей.

Цезарь освободил Аристобула II и его старше­го сына Александра, которых римляне забрали в плен в 49 г. до н. э. Оба сразу же отправились в Иудею, намереваясь вновь заполучить власть, по крайней мере, первосвященника, по сторонники Помпея отрубили им головы. К этому времени Помпей и Цезарь оказались в состоянии граждан­ской войны, и оба представителя рода Маккаве­ев намеревались встать на сторону Цезаря, по их убили.

Однако Александр был женат на дочери Иоан­на Гиркана II Александре, следовательно, на сво­ей двоюродной сестре. От этого брака у него остался сын Аристобул III. Этот молодой человек вместе со своим здравствующим дядей Антигоном Маттафией и первосвященником Иоанном Гирканом II были теперь единственными из оставших­ся в живых Маккавеев.

Цезарь разгромил Помпея в 48 г. до н. э. в Греции, и тот бежал в Египет, где был убит. Ка­кое-то время Цезарь безраздельно господствовал, но в 44 г. до н. э. убили и его. Один из главарей убийц, Кассий Лонгин, захватил власть над вос­точными частями Римской империи, в том числе и над Иудеей, и Антипатр снова осторожно под­держивал его, как и после поражения Красса.

В Риме начался хаос, и, соответственно, Иудею стало труднее контролировать. События в Риме послужили хорошим примером для одного из противников Антипатра, и он решил попытать счастья в политическом убийстве. В 43 г. до н. э. ему удалось отравить Антипатра. Однако это ни­чего не дало партии противников Рима, так как Кассий взял под жесткий контроль всю провин­цию, и власть оказалась в руках сыновей Антипатра Фасаила и Ирода.

По Римское государство существовало не в вакууме. Парфяне на востоке рады были возмож­ности извлечь выгоду из внутренних неурядиц Рима. В 40 г. до н. э. они вторглись в Сирию и, захватывая один город за другим, дошли до Сре­диземноморья и вторглись в Иудею. С ними был Антигон Маттафия, младший сын погибшего Аристобула II и племянник первосвященника Иоан­на Гиркана II.

Фасаил и Ирод оставались лояльными к Риму и пытались противостоять парфянам, но боль­шинство евреев поддерживало парфян. Парфяне схватили Фасаила и убили его. Иоанна Гирка­на II тоже взяли в плен, но, оставив в живых, от­резали ему уши, поскольку человек с физичес­кими изъянами уже никогда не мог стать перво­священником. Вместо него первосвященником и царем сделали Антигона Маттафию. Казалось, царство Маккавеев восстановлено. Однако это была всего лишь видимость, так как оно могло существовать лишь до той поры, пока в нем оста­валась парфянская конница, а Рим был слишком занят другими делами.

Ирод, оставшийся в живых сын Антипатра, был обручен с племянницей Антигона Маттафии Мариам. Он бежал вместе с нею на юг, с боль­шими трудностями ускользнул от преследовате­лей и направился к набатейцам, а затем в Алек­сандрию, где все еще правила царица Клеопатра из рода Птолемеев, и, наконец, в Рим.

В Риме Ирод показал себя достойным сыном своего отца, ибо сумел войти в доверие к людям, стоявшим в то время у власти в Риме. Это были Октавиан, младший внучатый племянник Юлия Цезаря, и Марк Антоний, бывший начальником конницы Цезаря. В 42 г. дон. э. они сообща раз­громили и убили участников заговора против Це­заря, включая Кассия Лонгина, и поделили Рим­скую империю.

Ирод получил больше, чем титул отца. В знак признательности за лояльность к Риму его сдела­ли царем, и не только Иудеи, Идумеи и Галилеи, но и Самарии. Земли, где он должен был пра­вить, были почти равнозначны тем, которые вхо­дили в состав Маккавейского царства в годы его расцвета. Была только одна хитрость: он должен был завоевать их сам. Он получит лишь мини­мальную поддержку со стороны Рима, поскольку Октавиан и Марк Антоний, номинально союзни­ки, уже готовились воевать друг с другом, им нужны были силы для этой борьбы.

Ирод пришел в Иудею в 39 г. до н. э. Парфя­не ушли, но настроенные против идумеян и рим­лян евреи горячо поддерживали своего правите­ля из рода Маккавеев Антигона Маттафию. Два года сражались эти недруги в Иудее. Однако Ирод показал себя способным руководителем, и он всегда мог рассчитывать на помощь римлян. В 37 г. до н. э. было сломлено последнее сопротив­ление, и он взял Иерусалим. Антигона Маттафию казнили, и первосвященником сделали молодого Аристобула III, его племянника.

Но на следующий год Ироду такая расстанов­ка сил надоела, поскольку стало ясно, что люди обращались за помощью к первосвященнику, а не к царю. Он казнил Аристобула III. Единст­венным мужчиной из рода Маккавеев остался Иоанн Гиркан II, который не мог стать первосвя­щенником.

Так пришел конец священническому роду Мак­кавеев — спустя 115 лет после того, как Ионатан, брат Иуды Маккавея, облачился в рясу священни­ка. После 36 г. до н. э. уже не было первосвящен­ников ни из рода Задоков, ни из рода Маккавеев, они избирались из той или иной аристократической священнической семьи Иерусалима. Это означало падение престижа первосвященничества и власти саддукеев и, соответственно, рост влияния фарисе­ев на умы еврейского народа.

Теперь власть Ирода как монарха была не­оспоримой. Как разрушитель царского рода Мак­кавеев и как человек, приковавший их цепями к Риму, а также как идумей, он был проклят евре­ями. История донесла до нас исключительно выс­казывания о нем его врагов, поэтому мы воспри­нимаем его как мрачного и жестокого тирана, фактически почти сумасшедшего. Тем не менее существует и другой взгляд на его правление.

Ирод старался править хорошо, и в период его тридцатитрехлетнего правления Иудея жила в мире и процветала. Более того, как и его отец, он ловко вел хрупкое суденышко под названием Иудея сквозь опасные воды римской политики. Он поддерживал Марка Антония в борьбе против Октавия, но, когда Антоний в 31 г. до н. э. по­терпел поражение, Ирод так проворно перемет­нулся на другую сторону, что завоевал располо­жение Октавиана. Теперь Октавиан правил всем Римом, и вскоре его назовут Августом и он ста­нет первым римским императором. Благодаря Ироду такая перемена не принесла вреда Иудее.

Ирод был великим строителем и украсил свою страну сооружениями в романском стиле. По­скольку он был евреем и тщательно придержи­вался еврейских обрядов (по крайней мере, в Иудее), он не оставил без внимания храм. На самом деле он затеял дорогостоящую перестрой­ку храма, чтобы сделать его еще более величе­ственным, чем он был изначально при Соломоне.

Он поддерживал фарисеев, так как саддукеи были слишком тесно связаны с его маккавейскими предшественниками, и требовал только, что­бы евреи, сохраняя полную свободу отправления культовых обрядов, держались со своей религи­ей в стороне от политики. Возможно даже, это было не столько проявлением тирании, сколько трезвой оценкой реального могущества Рима и возмездия, которое последовало бы в случае ев­рейского бунта.

Более того, он женился на Мариам (она стала его второй женой) и имел от нее двоих сыновей, Александра и Аристобула. Таким образом, идумейское семейство породнилось с Маккавеями. Александр и Аристобул оказались прапраправнуками Александра Янная, по крайней мере по ма­теринской линии.

Но это не помогло. Ничто не могло смягчить евреев, и они по-прежнему ненавидели идумея, который ими правил. Начался новый всплеск мес­сианства. Теперь, когда ушли Маккавеи и рухну­ло независимое еврейское государство, все боль­ше евреев ждали чудесного пришествия потомка рода Давидова, который прогонит всех врагов и создаст сильную мировую державу со столицей в Иерусалиме. Практически любой разбойник, лю­бой проповедник мог провозгласить себя Месси­ей, найти сторонников и начать восстание. Не­сколько таких попыток было во время правления Ирода и его ближайших преемников.

Ирод вынужден был пресекать все мессианские претензии на корню, ибо они влекли за собой страшную опасность. Если бы кому-то из потенци­альных мессий удалось ускользнуть от его внима­ния или внимания его армии и набрать достаточно сил, чтобы привлечь внимание Рима, это был бы конец Иудеи.

К сожалению, успех Иуды Маккавея и его пос­ледователей полтора века назад лишил евреев бла­горазумия. Поскольку в прошлом они добились успеха в борьбе против ослабленной и приходящей в упадок империи Селевкидов, многие считали, что могут избавиться от деспота, достаточно всего лишь смелости и удачи. Большинство отказывалось при­знать реальность и могущество Рима.

Одержимые такой идеей экстремистские груп­пировки буйно разрастались в Иудее. Были среди них хананеи, или зелоты, отказывавшиеся платить налоги Риму; они утверждали, что любой римля­нин, который войдет в святая святых храма, дол­жен быть убит, и считали, что в случае необходи­мости Иудею надо освобождать от Рима силой. Ирод казнил их вожака, по это движение не пре­кратилось. В нем возникло даже экстремистское крыло — сикарии, так назывались маленькие кин­жалы, или «сикариусы», которые эти люди носи­ли с собой. Они были террористами, верившими в политическое убийство как инструмент политики.

Ирод оказался в одиночестве и рисковал стать жертвой политического убийства. Неудивительно, что с годами он становился все более подозри­тельным, особенно когда пытались использовать против него кого-нибудь из маккавейских марио­неток. В 30 г. до н. э. он казнил старого Иоанна Гиркана с обрезанными ушами. Затем в 29 г. до н. э. в приступе ревности велел казнить и соб­ственную жену Мариам. От последовавших за этим тщетных угрызений совести, поскольку он явно очень любил жену, Ирод впал в еще большее уныние и недоверчивость.

Впоследствии у него было много жен (чуть ли не десять), ни одна его не устраивала, но от раз­ных женщин появилось на свет достаточно много сыновей, чтобы создать серьезную проблему с престолонаследием.

В старости подозрительность Ирода преврати­лась в паранойю. Он казнил нескольких своих сыновей (по этому поводу император Август сухо заметил, что лучше быть свиньей Ирода, нежели его сыном). Среди тех, кого он казнил в 6 г. до н. э., были и два его сына от Мариам.

Однако у младшего из этих двоих остались ма­ленькие дети: три мальчика и девочка, в которых еще текла кровь Маккавеев. Одного из мальчиков назвали Иродом Агриппой в честь Марка Вирсания Агриппы, зятя императора Августа и друга Ирода. После смерти отца четырехлетнего Иро­да Агриппу отправили в Рим. Там он, по крайней мере, был в безопасности весь оставшийся пери­од жизни Ирода. Сестрой Ирода Агриппы была Иродиада.

В 4 г. до н. э. Ирод умер. Историки иногда на­зывают его Иродом Великим, чтобы отличать его от потомков, у которых почти у всех полные име­на включали имя Ирод.

Иисус

Ирод оставил в живых четырех сыновей. Двое из них, Ирод Архелай и Ирод Антипа, родились от самаритянки. Оба других сына от разных жен­щин известны историкам под именем Ирод Фи­липп, что вносит серьезную путаницу.

В своем завещании Ирод разделил царство на три части. Самый старший сын, Ирод Архелай, должен был править Идумеей, Иудеей и Сама­рией. Ироду Антипе досталась Галилея и часть земель к востоку от Иордана. Одному Ироду Фи­липпу отдавалась Итурея, в основном нееврей­ская область восточнее Галилейского моря. Вто­рой Ирод Филипп остался ни с чем.

Завещание, разумеется, не имело силы, пока его не утвердил Август, и, надо сказать, не без колебаний. Когда Август все-таки сделал это, он убрал из пего титул царя. Ирод Архелай стал этнархом (правителем народа), а двое других — тетрархами (правителями областей). По этой причине Ирода Филиппа, правившего Итуреей, обычно называют Филиппом Тетрархом, чтобы отличить его от другого Ирода Филиппа.

Ирод Архелай потерпел неудачу. Несмотря на совет Августа обращаться со своими еврейскими подданными помягче и по возможности позволять им жить как хотят, этнарх взял курс на закон и порядок. В результате среди подданных, ненави­девших его за полуидумейское-полусамаритянское происхождение, все время возникали волнения. То одна, то другая фракция евреев посылала в Рим депутацию с требованием убрать Ирода Архелая.

В конце концов Август понял, что это един­ственный способ установить мир в маленькой бес­покойной провинции. В 6 г. от рождества Хрис­това^[19] Ирода Архелая сняли с должности этнарха. Он прожил в ссылке до самой смерти в 12 г., а его провинцией правили римские прокураторы Ирод Антипа продолжал править Галилеей в ка­честве тетрарха и показал себя достаточно хоро­шим политиком, избежав серьезных столкновений со своими подданными, за исключением одного момента.

Его брат по отцу Ирод Филипп (не Тетрарх, а другой) был женат на Иродиаде, внучке Мариам из рода Маккавеев. Брак оказался неудачным. Ирод Антипа, женившийся на дочери набатейского царя, развелся с ней, чтобы жениться на Иро­диаде. Иродиада вышла замуж во второй раз, видимо по любви, но Ирод Антипа, возможно, женился на ней с дальним прицелом в надежде, что, взяв в жены кого-то из женщин рода Мак­кавеев, он внушит народу любовь к себе.

Не получилось. Иродиада приходилась пле­мянницей своему новому мужу, но в то же время была племянницей и прежнего супруга, и это, казалось, никого не беспокоило. Однако теперь Ирод Антипа оказался женатым на своей невест­ке, и более консервативные евреи усматривали в этом инцест.

Среди тех, кто почувствовал себя оскорблен­ным, был ратующий за возрождение проповедник по имени Иоанн, который действовал восточнее Иордана на территории, подвластной Ироду Антипе. Он проповедовал покаяние и некое новое начало и заставлял своих последователей пройти символическое купание в водах Иордана в знак очищения от прежних грехов. Потому-то он и стал известен как Иоанн Креститель (у автора — Иоанн Баптист, от греческого слова «баптист» — окунать в воду. —Примеч. пер.).

Иоанн Креститель осуждал Ирода Антипу за нарушение традиционных еврейских правил, запрещающих инцест, и его грубые высказывания особенно оскорбляли Иродиаду. Более того, пра­витель Набатеи, обиженный отставкой своей до­чери, пошел на Антипу войной и победил его. Разумеется, вмешательство Рима оставило это поражение без последствий, по Ирод Антипа чув­ствовал себя униженным, поскольку считал, что Иоанна Крестителя наняли набатеи. Иродиада не могла и дальше терпеть речи этого проповедника, потому Ирод Антипа заключил Иоанна в тюрьму и затем казнил.

Другим галилейским проповедником, который, видимо, начинал в качестве ученика Иоанна, был Джошуа, или Иешуа, более известный под гре­ческим именем Иисус. Он продолжил начатое Иоанном, но так как действовал достаточно осто­рожно и не осуждал Ирода Антипу и его жену, то его оставили в покое.

Он собрал вокруг себя учеников и отправился в Иерусалим, где кое-кто из встречавших провоз­гласил его Мессией. Еврейское духовенство, не желавшее в это время никаких неприятностей в Иудее, почувствовало, что необходимо немедлен­но подавить этот всплеск мессианства. У них име­лась причина для беспокойства, потому что после смерти Ирода отношение к Риму значительно ухудшилось.

Император Август, умеренный и одаренный политик, скончался в 14 г., трон унаследовал спо­собный, по не популярный в народе его прием­ный сын Тиберий. Главным министром при Тиберии был Люций Аэлий Сежан, который был настроен против евреев и не считал нужным но­ситься с этой беспокойной провинцией, проявляв­шей симпатии к парфянам. В 26 г. в Иудею на­значили нового прокуратора. Звали его Понтий Пилат, он был протеже Сежана и прибыл в Иудею, полный решимости не дозволять никако­го сумасбродства.

Если прежние прокураторы имели штаб-квар­тиры в Кейсарии, городе на самаритянском по­бережье в 50 милях северо-западнее Иерусалима, то Понтий Пилат расквартировал свои войска в столице. Это означало, что армия вошла в Иеру­салим со своими знаменами с изображениями им­ператора. Взволнованные евреи сочли это нару­шением запрета на идолопоклонство и бурно протестовали. Дело дошло почти до восстания, но им удалось заставить Понтия Пилата вынес­ти ненавистные знамена.

Тем не менее всем было ясно, что Понтий Пи­лат ищет, к чему бы придраться, и духовенство очень волновалось, как бы не дать ему повод.

Иисус, разумеется, проповедовал умеренность и кротость. Он отказывался от применения силы — «не противиться злу» (Матфей, 5:39) — и советовал платить римлянам налоги — «итак отдавайте кесарю кесарево» (Матфей, 22:21). Никого публично не призывал к мессианству. Но даже малейший намек на мессианские призывы в Иерусалиме мог дать Понтию Пилату предлог, который он так искал. И духовенство понимало, что надо действовать.

Получилось так, что умеренные проповеди Иисуса, видимо, отдалили от него кое-кого из его последователей, жаждавших более суровых мер. По преданию, одним из таких охладевших был Иуда Искариот. Слово «Искариот» само по себе ничего не означает, но при перестановке букв («Сикариот») получается, что Иуда мог быть членом экстремистской группы, которая ждала Мессию войны, а не Мессию мира.

Разочарованный Иуда выдал священникам местонахождение Иисуса, те арестовали его и сда­ли Понтию Пилату. Для римлян любой еврей, назвавшийся Мессией (или названный так други­ми), был человеком, претендовавшим на титул царя евреев, а это уже государственная измена. Поэтому с ним обошлись как с обычным преда­телем в соответствии с римским законом, распяв на кресте, вероятно, в 29 г.

Но некоторые из его последователей отказы­вались принимать это распятие как конец всему. Он остался Мессией, настаивали они, «помазан­ником»^[20].

Последователи Иисуса утверждали, что на са­мом деле он не умер; он восстал из могилы через три дня после распятия, говорил со своими уче­никами, потом вознесся на небеса и вернется на землю (второе пришествие) в Судный день, ко­торый неминуем.

В соответствии с мессианскими пророчествами Библии рассказывалась история его рождения: о том, что он был потомком Давида и рожден был девственницей, о том, как он избежал опасности, о чудесных исцелениях и т. д. Те, кто слушал его проповеди, записывали его слова по памяти (он не оставил после себя никаких собственных запи­сей), и все это сложилось в короткую биографию. Три варианта этого жизнеописания сохранились в виде Евангелий от Матфея, Марка и Луки^[21].

В то время никто не мог и подумать, что пос­ледователи Иисуса оставят какой-либо след в истории. Они были евреями, довольно ортодоксаль­ными, и отличались от других евреев только тем, что утверждали, будто пришествие Мессии уже состоялось и конец света совсем близок. Боль­шинство евреев, однако, не принимали такого Мессию, явно потерпевшего поражение и казнен­ного без единого активного действия от его име­ни. Они хотели видеть Мессию-победителя напо­добие великолепного Иуды Маккавея.

Когда кто-либо из представителей этого ново­го течения слишком много и громко высказывал­ся о мессианской роли Иисуса, он всегда имел неприятности с духовенством, которому вообще не нужен был никакой Мессия, и с простыми ев­реями, которым нужен был Мессия-победитель. Примерно в 31 г. одного из последователей Иису­са, человека по имени Стефан, забили камнями до смерти за богохульство, потому что тот утвер­ждал, что Иисус был Мессией. Он стал первым мучеником повой секты.

На этой казне присутствовал горячо ее поддер­живавший молодой еврей по имени Саул. Он ро­дился в Тарсисе в Малой Азии примерно в 10 г., в Иерусалим пришел получить религиозное обра­зование и был убежденным фарисеем. Он стал главным среди тех, кто хотел искоренить новую секту, если понадобится, и силой.

Несмотря на протесты большинства, новое ре­лигиозное течение начинало распространяться, им заинтересовались еврейские общины в горо­дах, находившихся за пределами Иудеи. Так, до Иудеи дошли вести, что члены этой секты появи­лись среди евреев Дамаска. Примерно в 35 г. Саул получил разрешение отправиться в Дамаск (около 130 миль на север от Иерусалима), что­бы подавить это движение.

В своих посланиях, написанных после этих со­бытий, он рассказывает, что ему явился Иисус и после его явления он ослеп на три дня. В итоге Саул перешел в новую веру, став таким же фа­натичным ее приверженцем, каким был прежде противником. Из-за этого перехода оп, разумеет­ся, потерял популярность среди тех евреев, кото­рые раньше его поддерживали, и вынужден был уйти в родной Тарсис.

А секта продолжала расти. В нее вступали ев­реи, жившие во всех городах восточной части Римской империи, где были еврейские общины. В ней наверняка оказались те, кто приходил в Иерусалимский храм на обряд жертвоприноше­ния и, возвращаясь домой, приносил весть о слу­чившемся пришествии Мессии и о том, что вско­ре он придет снова. В Антиохии членов новой секты называли поэтому мессианцами, по по­скольку город был грекоязычным, то использо­вался греческий эквивалент этого слова, и их называли христианами.

 

  

Ирод Агриппа

Обстановка в Иудее накалилась до предела, и Понтий Пилат не пытался ее разрядить, Его по­кровитель Сежан потерял расположение Тиберия, и в 31 г. его казнили. После этого Пилату при­шлось вести себя осторожнее, но все равно его наместничество было явно неудачным, и в 36 г. его освободили от этой должности. Два следую­щих прокуратора тоже не продержались больше нескольких месяцев.

В 37 г. умер император Тиберий, и троп унас­ледовал его внучатый племянник Гай, более известный но прозвищу Калигула, или Сапожок. Евреи могли только радоваться, все знали, что одним из закадычных друзей Калигулы был Ирод Агриппа, внук Ирода Великого по линии его жены Мариам из рода Маккавеев. Ирод Аг­риппа являлся прапраправнуком Александра Янная, и он, возможно, мог убедить Рим быть снис­ходительнее к Иудее.

Действительно, если Ирод Агриппа помнил о своем иудейском происхождении, то он, казалось, вполне мог помочь Иудее с такими-то связями. Когда он был мальчиком, Антония, невестка им­ператора Тиберия, стала ему почти приемной ма­терью. Позднее он подружился с Калигулой, да так крепко, что неосторожно намекал, что старо­му Тиберию нора отправиться на тот свет и осво­бодить место для Калигулы. Тиберий узнал об этом, и Ирод Агриппа очутился в тюрьме. Одна­ко через шесть месяцев Тиберий все-таки скончал­ся и Калигула сразу же освободил своего друга.

Он сделал Ирода Агриппу царем государства, расположенного восточнее Галилейского моря, где до того правил его дядя Филипп Тетрарх, умерший в 34 г. Ирод Антипа, правивший в Га­лилее, был недоволен, что его племянник полу­чил царский титул, тогда как он оставался просто тетрархом. Он возражал и, возможно, обоснован­но. Однако Калигула не видел необходимости в абстрактной справедливости, когда единственной его целью было наградить друга. Он лишил Иро­да Антипу его должности и присоединил Галилею к царству Ирода Агриппы. Вскоре после высыл­ки Антипа умер.

Покровительство Калигулы Ироду Агриппе не означало, однако, что евреи продолжали радо­ваться послаблению, наступившему после удаления Пилата и смерти Тиберия. На самом деле возникла новая опасность. Калигула был взбал­мошным молодым человеком, его ничего не инте­ресовало, кроме роскоши для себя и угодливости от других. После семи месяцев пребывания на императорском троне (довольно удачного) он се­рьезно заболел, и эта болезнь привела его к по­мешательству, сделав его поведение абсолютно непредсказуемым.

Например, он постановил, чтобы ему моли­лись как богу, и для этого следовало поместить его изображения в различные храмы. Во време­на Римской империи это было не столь ужасно, как показалось бы сейчас.

В результате в одной из областей империи на­чались беспорядки. Для евреев любое поклонение императору, пусть видимое, и помещение его изображения в храм были неприемлемы. Это оз­начало возвращение к страшным временам Антиоха IV, правившего два столетия назад. Но Ка­лигула настаивал. Иудея была самой беспокойной провинцией в империи, и из всех населявших империю народов евреи казались наименее асси­милируемыми. Он, видимо, решил, что пришло время преподать им урок.

В Александрии, где община евреев была наи­более многочисленной (за пределами самой Иудеи) и наиболее влиятельной, они постоянно не ладили с греческим населением и римскими властями. Евреи отказывались не только уча­ствовать в официальных религиозных богослу­жениях империи, но и служить в армии, где от них потребовали бы исполнения неприемлемых для них религиозных ритуалов. В 38 г. в Алек­сандрии произошли антиеврейские выступления, и в синагогах насильно установили изображения императора. Калигула не видел причины, поче­му нельзя было сделать то же самое в Иеруса­лимском храме.

Эти чрезвычайные события привели к кратко­временному выдвижению величайшего из всех александрийских евреев человека по имени Фи­лон. Родившийся в 30 г. до н. э., он стал первым еврейским философом в греческом понимании этого слова, первым, кто попытался изложить суть иудаизма языком греческой философской мысли. Он был приверженцем академической школы, корнями уходившей к великому греческо­му философу IV в. до н. э. Платону. Филон пы­тался, так сказать, соединить Моисея с Платоном. Это станет целью христианства в последу­ющие два столетия, и Филона иногда называют первым теологом.

В 40 г., когда Филон был уже стариком и до­живал последний год своей жизни, он предпри­нял миссию в Рим, где, видимо, обратился к Ка­лигуле с просьбой отменить эдикт, дискредити­ровавший храмы. То был единственный эпизод его жизни, о котором имеются точные сведения, и Филон потерпел неудачу. Возвратившись ни с чем, он вскоре после этого скончался.

Ирод Агриппа оказался более удачливым и оправдал надежды, которые на него возлагали. Ходатайствуя перед своим добрым другом импе­ратором, он подчеркнул, что любая попытка оск­вернить храм обязательно приведет к еврейскому бунту, евреям-фанатикам смерть не страшна и они будут сражаться до конца; на это не стоит тратить деньги и жизни римлян. Калигула с не­охотой отменил эдикт.

Учитывая тяжелый нрав Калигулы, такой по­ступок, разумеется, не принес особого облегчением. Взбалмошный император мог изменить свое решение в любой момент и снова отдать приказ поместить свое изображение в храм. Но в 41 г. Калигула пал жертвой политического убийства, и опасность миновала.

Тем не менее этот кризис имел фатальные по­следствия для евреев, поскольку усилил власть зелотов, экстремистской партии националистов, призывавших к войне против Рима. К национа­листическому рвению добавилось теперь рвение религиозное, разжигаемое рассказами об осквер­нении синагог в Александрии и попыткой осквер­нения Иерусалимского храма.

Когда погиб Калигула, убийцы разыскали его дядю Клавдия и тайком срочно провозгласили его императором. Клавдий был сыном Антония, ко­торый когда-то покровительствовал Ироду Агриппе. Так что еврейский царь оказался в таких же дружеских отношениях с новым императором, как и с прежним. Кроме того, Клавдий вел уеди­ненную жизнь и понятия не имел, как вести об­щественные дела, а ловкий Агриппа помогал ему советами преодолеть первые трудности. Поэтому благодарный Клавдий сделал его царем всех об­ластей, которыми когда-то правил Ирод.

В последний раз Иудея имела хотя бы види­мость независимости и величия и за короткое вре­мя достигла вершины процветания, оказавшись в материальном отношении в самом лучшем поло­жении со времен Соломона, то есть за прошед­шую с тех пор тысячу лет.

Ирод Агриппа I тщательно придерживался всех догматов иудаизма в надежде, что евреи за­будут, что только благодаря своей бабке он стал Маккавеем. Евреи симпатизировали ему больше, чем его бабке, возможно за заслуги Агриппы во времена Калигулы. Во всяком случае, когда во время Пасхи Ирод Агриппа переживал, что он не еврей по рождению, зрители, проливая слезы умиления, обязаны были выкрикивать, что он на­стоящий еврей и является для них братом.

Он продемонстрировал свой еврейский пыл тем, что принял меры против людей, поверивших в мессианскую роль Иисуса и этим оскорблявших духовенство и консерваторов и вредивших отно­шениям с Римом. Он казнил Якова, одного из первых последователей Иисуса, а другого, Петра, посадил пока в тюрьму.

Но в 44 г., после двух с небольшим лет прав­ления, Ирод Агриппа неожиданно умер, предпо­ложительно от сердечного приступа, во время игр, устроенных в честь императора Клавдия. Его смерть оказалась ни с чем не сравнимым ударом для евреев. Проживи он еще лет двадцать, что было вполне реально, его способность утихомири­вать и евреев, и римлян могла бы сохранить мир между ними. Оказалось, что он умер, оставив сына-подростка, которому Клавдий не смог дове­рить управление беспокойной Иудеей. Она опять перешла под власть римских прокураторов, и пе­риод, когда все могло решиться по-хорошему, кончился навсегда.

Павел

Если смерть Ирода Агриппы I оказалась пово­ротной точкой для евреев, то совсем другого рода поворотная точка обозначилась вскоре для новой еврейской секты христиан, той, которой предсто­яло указать путь к победе, которую нехристиане едва ли могли представить себе в те времена.

Саул, когда-то преследовавший христиан, а потом обратившийся в их веру и вернувшийся в Тарсис, объявился снова и примерно в 46 г. при­был в Антиохию. Христиане там были влиятель­нее, чем где бы то ни было за пределами Иудеи и уже начали подумывать, как бы послать своих миссионеров в другие еврейские общины гречес­ких городов. Именно Саул, сначала вместе с ком­паньоном по имени Варнава, а позднее в одино­честве выполнял это задание.

За три странствия Саул побывал на Кипре, через Малую Азию добрался до Македонии и Греции. Повсюду он находил еврейские общины и синагоги, в которых читал проповеди о смерти и воскресении Иисуса, о втором пришествии и не­избежном конце света. Но почти везде евреи от­неслись к этому учению враждебно. Иисус не стал для них воплощением идеи о Мессии.

Саул, выросший в греческом городе, давно уже понял, что если его не будут слушать евреи, то услышат язычники. Классическая греческая культура пребывала в упадке, их уже не удовлет­воряли старые боги и ритуалы. Новые верования с востока, более мистические и обещающие жизнь после смерти, привлекали греков. В результате обряды в честь таких восточных богов, как еги­петская Изида или малоазиатская Кибела, стали любимыми для всей империи.

Иудаизм тоже находил своих приверженцев, и было на удивление много случаев обращения в эту религию. В действительности их могло быть и больше, но евреи настаивали на обрезании каж­дого вновь обращенного лица мужского пола. Эта процедура многих раздражала, была болезнен­ной, и только истинный верующий мог перейти в иудаизм на таких условиях. Потому большинство обращенных составляли женщины. Однако и это служило поставленной цели, ибо дети, рожден­ные еврейкой, считались евреями, и мальчики в младенческом возрасте должны были подверг­нуться обрезанию и быть евреями по крови. Вто­рая трудность обращения в иудаизм заключалась в том, что евреи были как представителями рели­гии, так и представителями нации. Обращенные евреи обнаруживали, что средоточием их патри­отизма, как и религии, должен быть Иерусалим­ский храм, поэтому переход в эту веру содержал в себе более чем намек на государственную изме­ну Риму.

Саул, видимо, осознавал эти трудности. Мес­сианство было для него делом всеобщим, а не только евреев. Вера в Иисуса не требовала (на его взгляд) принятия политических и нацио­нальных устремлений иудаизма. Обрезание он считал устаревшим ритуалом и твердо верил, что «...тот Иудей, кто внутренне таков, и то обреза­ние, которое в сердце, по духу, а не по букве...» (Римлянам, 2:29).

Поэтому Саул принял романское имя Павел и начал открыто проповедовать язычникам, про­ся их признать Иисуса без всякого обрезания и следования всем деталям обряда, принятым у фарисеев. Везде, где он побывал, появлялись христианские общины, разраставшиеся за счет язычников.

Несоблюдение обряда обрезания среди новооб­ращенных язычников привело евреев в ужас, и в результате между ними и христианами разраста­лась пропасть. На самом деле это покоробило даже тех евреев, которые признавали Иисуса, так что на какое-то время христианство разделилось на две группы: обрезанные еврейские христиане, полностью признававшие Закон Моисея и одно временно верившие в мессианскую роль Иисуса, и необрезанные христиане-неевреи, которые были склонны интерпретировать учение Иисуса в све­те греческой философии.

Две эти позиции столкнулись лоб в лоб в 48 г. на совете Иерусалима. Яков, брат Иисуса, отста­ивал еврейско-христианские взгляды, а Павел — точку зрения христиан-неевреев. В результате Павел одержал победу, и пути христианства и национального иудаизма разошлись.

Примерно в 57 г. Павел возвратился из свое­го третьего миссионерского путешествия и посе­тил Иерусалим. Там его опознали евреи, смотрев­шие на него как на человека, пропагандировавше­го учение, которое противоречит Закону Моисея, и поэтому считавшие, что его присутствие осквер­няет храм. Хуже того, распространился слух, что он привел в храм язычников. Начался бунт, и линчевание казалось неизбежным, если бы Пав­ла не защитили римские солдаты.

У римлян по-прежнему были неприятности с этой беспокойной провинцией. После смерти Иро­да Агриппы ею управляли без особого успеха не­сколько прокураторов, и с 52 г. прокуратором стал Антоний Феликс. Он женился на Друзилле, дочери Ирода Агриппы I, но это не спасло поло­жение, и ситуация продолжала ухудшаться.

Павла привели к Феликсу, обвинив его в оск­вернении храма, и он защищался как фарисей, поддерживавший идею о воскрешении Иисуса, указывая, что воскрешение является важным дог­матом фарисейской веры. Но когда Павел заго­ворил о неизбежном конце света, Феликс отмах­нулся от него как от сумасшедшего. Скорее для того, чтобы всех успокоить, чем по каким-либо иным соображениям, он приказал посадить Пав­ла в тюрьму.

Однако в Риме правил теперь новый импера­тор. В 54 г. Клавдия отравила его четвертая жена Агриппина, и ее младший сын от предыду­щего брака, Нерон, стал пятым римским импе­ратором. В 60 г. Феликса, который был назна­чен Клавдием, отправили в отставку, а его мес­то занял Порций Фест. Когда Фест заступил на новую должность, его приветствовал Ирод Агриппа II.

Он был единственным сыном Ирода Агриппы I, и, когда умер его отец, ему было семнад­цать лет. Его дядя, младший брат Ирода Агриппы I, правил небольшой областью в Ливане с центром в городе Калсисе, что в 60 милях север­нее Галилейского моря. Когда этот дядя, Ирод Калсисский, в 48 г. умер, Ирод Агриппа II стал царствовать вместо него. К 53 г. он распростра­нил свою власть на территорию, которая когда-то принадлежала Филиппу Тетрарху, а также на часть Галилеи.

Во время встречи Ирода Агриппы II с Фестом снова всплыло дело Павла, и он предстал перед обоими. Павел так энергично оспаривал свое дело, что Ирод Агриппа II сказал ему: «Ты по­чти убедил меня стать христианином».

Павел был гражданином Рима и, так как от прокуратора, который не хотел лишних неприят­ностей с евреями, не ждал ничего, кроме длитель­ного тюремного заключения, он обратился с жа­лобой к императору. В результате ему разрешили отправиться в Рим в четвертое и, как оказалось, последнее для него миссионерское путешествие. Что было с Павлом дальше, неизвестно, но умер он предположительно в Риме примерно в 67 г.

Иудейское восстание

После Феста были другие прокураторы, и не­довольство постоянно усиливалось. Не хватало только искры, чтобы раздуть пожар во всей стра­не. В 66 г. произошли восстания в Кейсарии, го­роде на берегу моря, где находилась резиденция прокуратора, после чего евреев оттуда прогнали. Эта новость, а также слух, что прокуратор соби­рается экспроприировать большую часть денеж­ных запасов храма на свои нужды, стали причи­ной начала восстания в Иерусалиме.

В это время Ирод Агриппа II со своей сестрой Береникой оказался в Иерусалиме. Обеспокоен­ные этими событиями, они пытались успокоить бунтовщиков, предупреждая их, что месть рим­лян будет ужасной, но теперь командовали зело­ты. Они вспоминали восстание Маккавеев, и мно­гие надеялись на приход Мессии. Сначала они захватили храм, потом Иерусалим, из города про­гнали римский гарнизон.

Как и два с четвертью века назад в дни Маккавейского восстания, первым отреагировал мес­тный правитель и в спешке послал на юг немно­гочисленное войско. Римский легион проник в Иерусалим, но неожиданно встретил там сопро­тивление и ретировался. У Бет-Хорона, в 12 ми­лях севернее Иерусалима, еврейские войска, не дававшие отступающему противнику передышки, атаковали его и обратили вспять.

Этот разгром римлян убедил даже сомневав­шихся евреев, что возвращаются славные време­на Маккавеев, и восстание охватило всю страну. В Иерусалиме создали повстанческое правитель­ство, страну поделили на военные районы, и Га­лилею, самую северную и самую уязвимую часть, отдали под командование молодого священника по имени Иосиф.

Император Нерон понял, что началось всеоб­щее восстание, и в 67 г. отправил в Антиохию не менее трех легионов под командованием Веспасиана, лучшего римского полководца. Веспасиан повел свою армию на юг и без особых трудностей занял Галилею. Иосиф с несколькими своими людьми засел в убежище в крепости Иотпата, что в 17 милях западнее Галилейского моря. Кре­пость держала осаду семь педель, затем пала. Иосифу удалось избежать последовавшей за этим резни и даже заслужить признание Веспасиана, предсказав, что он станет императором. Иосиф, осознав, что одолеть римлян невозможно, с этого момента перешел на их сторону. То же самое и по той же причине сделал Ирод Агриппа II, ког­да его царство очистили от бунтовщиков.

Веспасиан продолжил чистку иудейского побе­режья, не встречая сопротивления мятежников, которые впали в самоубийственное безумие во внутренних районах страны и вели войну с экст­ремистами, громившими тех, кто хоть шепотом осмеливался говорить об умеренности. В 68 г. Веспасиан начал военные операции в Иудее. Он оккупировал провинцию за провинцией, вытесняя зелотов на узкое пространство к западу от Мерт­вого моря. Зелоты отчаянно сопротивлялись, и в какой-то момент могло показаться, что у них по­явился шанс выстоять, так как в тот год Рим со­трясло восстание против Нерона. Причиной вос­стания частично послужили расточительность Нерона и тирания по отношению к своим прибли­женным; частично — неприятности в Иудее. Во всяком случае, Нерон покончил с собой, чтобы избежать казни. Но это означало наступление анархии, потому что наследников из рода Авгус­та не осталось. Шла борьба за императорский трон; любой, имевший поддержку в армии, мог захватить это теплое местечко. И конечно же это были военачальники. Веспасиану пришлось при­остановить боевые действия, чтобы посмотреть, как будут развираться события в Риме.

В 69 г. императорский трон захватывали один за другим три полководца, а затем в июле этого же года римские войска в Иудее и Египте провоз­гласили императором Веспасиана. К этому момен­ту Иерусалим оказался фактически отрезанным, но Веспасиану пришлось заняться в первую оче­редь самыми неотложными делами. Он отправил­ся в Рим (захватив с собой Иосифа, предсказания которого теперь явно сбывались), в 70 г. разгро­мил своих соперников и стал императором.

Сын Веспасиана Тит оставался в Александрии до тех пор, пока его отец (теперь уже император) не приказал ему отправиться в Иудею и завер­шить начатое. В мае 70 г. началась осада Иеру­салима. Шаг за шагом разрушались городские стены; шаг за шагом отступали его защитники. Голод и мощь римлян делали свое дело, и 28 ав­густа Второй храм был захвачен и разрушен. Так после шестисот лет своего существования и через тысячу лет после строительства Соломоном Пер­вого храма пришел конец и Второму. Третьего на том месте уже никогда не было.

Другие районы города продержались еще ме­сяц, а некоторые крепости в Иудее и дольше. Последней линией обороны стала крепость Масада на западном берегу Мертвого моря, в 35 ми­лях юго-восточнее Иерусалима. Только в 73 г. римлянам удалось захватить ее, и перед самым последним штурмом остававшиеся в живых защитники, 960 мужчин, женщин и детей, соверши­ли самоубийство, но не сдались. Еврейское вос­стание закончилось.

Это событие имело серьезные последствия за пределами Иудеи. В Александрии скрытая вражда между греками и евреями снова вышла наружу. На фоне восстания Иудеи против Рима у правитель­ства не было желания защищать александрийских евреев, как это делалось в прошлом. Самый боль­шой еврейский храм в Александрии был разрушен, тысячи евреев убиты. Александрийские евреи уже никогда не смогли оправиться. После иудейского восстания единственная крупная и влиятельная еврейская колония в Римской империи сохрани­лась в Киренаике — на африканском побережье в 500 милях от Александрии.

В Иудее тысячи евреев остались предоставлен­ными сами себе и в определенной степени свобод­ными в религиозном отношении. Они могли изучать свои священные книги и молиться в си­нагогах, но Иерусалим лежал в руинах, и соглас­но строгому правительственному эдикту храм не подлежал восстановлению, а священничество было упразднено. Более того, в стране на неопре­деленный срок разместился римский легион.

Ирод Агриппа II сохранил свой царский титул, но управлять в его царстве было почти нечем, а выжившие евреи ненавидели его за переход на сто­рону римлян. Поэтому он уехал со своей сестрой Береникой в Рим. В Риме Береника стала любов­ницей Тита, сына императора и разрушителя хра­ма. Однако непопулярность евреев в то время была настолько велика, что народный гнев вынудил Тита бросить ее.

В 71 г. Тит вместе со своим отцом императо­ром Веспасианом устроил торжество в честь по­беды в Иудее, и арка Тита, построенная в память об этом триумфе, стоит в Риме до сих пор. На ней изображены трофеи, доставленные в Рим из Иерусалимского храма, включая семисвечник, ставший в наши дни фактически самым извест­ным символом иудаизма.

Обращение в иудаизм прекратилось вместе с восстанием. Восстание вызвало раздражение язычников, преданных империи, а его поражение отбило охоту у тех, кто раньше считал, что в мес­сианских надеждах евреев что-то есть.

Но прекратился и переход из иудаизма в хрис­тианство. Христане-евреи решили, что восстание стало началом конца, означает возвращение Иису­са и начало мессианской эры. Они последовали словам Иисуса, переданным Матфеем (24:16). Го­воря о последних днях, он сказал: «Тогда находя­щиеся в Иудее да бегут в горы».

Так и поступившие христиане не участвовали в защите Иерусалима. По этой причине на них смотрели как на сторонников Рима и подвергали остракизму. Еврейское христианство чахло и уми­рало, и новая религия становилась полностью нееврейской и все больше и больше отдалялась от своих еврейских корней.

Последнее противостояние Иудеи

И все-таки, несмотря ни на что, иудаизм вы­жил. Поскольку Иерусалим не был больше наци­ональным центром, еврейские духовные наставни­ки собрались теперь в другом месте. Центром еврейской учености после восстания стал город Ямна в 30 милях западнее Иерусалима. Пример­но в 90 г. там собрались еврейские мудрецы и создали окончательную редакцию еврейской Биб­лии. Они постановили, какие книги в нее вклю­чить, а какие нет.

Мудрецы, которые осуществили эту задачу и вынесли окончательное решение, как должны изла­гаться тексты, стали называть себя масоретами, от древнееврейского слова, означающего «традиция», потому что считали себя хранителями древней тра­диции, очистившими Библию от более поздних на­слоений. Поэтому их труд называют «Масоретский текст», и Библия на иврите предполагает до сих пор именно этот текст, буква в букву.

Еврейские традиции сохранились и в светской жизни. В Риме Иосиф остался евреем и трудил­ся над тем, чтобы нести еврейское наследие в не­еврейский мир. Примерно в 77 г. он написал ис­торию иудейского восстания, а около 90 г. книгу по еврейской истории. Последняя, «Иудейские древности», должна была показать, что евреи имели столь же славные традиции и более древ­ние, чем греки и римляне. Он умер в 93 г.

Ирод Агриппа II дожил почти до ста лет. С ним из истории исчез последний значительный след вет­вей Маккавеев и Ирода, которые он представлял.

Что касается Веспасиана, то он умер в 79 г., и трон унаследовал его сын Тит. Тит оказался щедрым монархом, благородным и доброжела­тельным, но его правление было кратким. Он скончался в 81 г., и на смену ему пришел его младший брат Домициан, пользовавшийся гораз­до меньшей популярностью. Примерно в 90 г. До­мициан утвердил законы, неблагоприятные для евреев и христиан. Дело в том, что большинство римлян по-прежнему смотрели на них как на ев­реев. Это был последний период существования подобного смешения понятий.

Домициана убили в 96 г., и трон занял престарелый сенатор по имени Нерва. Это был мягкий человек, который снял ограничения в отношении евреев и христиан и еще до своей смерти в 98 г. позаботился, чтобы следующим императором стал толковый полководец Траян.

В течение первого столетия существования им­перии римские владения продолжали расширяться, и при Траяне они достигли своего максимума. В период со 101-го по 107 г. Траян присоединил Да­кию (ныне входит в состав Румынии), а затем на­чиная со 113 г. он воевал против парфян. В 114 г. завоевал Армению, а в 115—116 гг. долину Тиг­ра — Евфрата. Какой-то период римские войска фактически стояли у Персидского залива.

Но Траян был к тому времени уже пожилым человеком, ему шел шестой десяток. Будучиеще на востоке, он заболел, и по империи стали рас­пространяться слухи о его смерти. Евреи в Киренаике, возможно окрыленные очередной надеж­дой на приход Мессии, подняли в 116 г. вос­стание. Они перерезали всех неевреев, которых им удалось схватить, но еще больше перерезали их самих, когда верх одержали римские власти. Узнав о беспорядках, Траян вынужден был на­чать поход к родному отечеству. В дороге он скончался, и в 117 г. императором стал его кузен и приемный сын Адриан. К тому времени восста­ние евреев в Киренаике было полностью подавле­но, и последняя крупная колония евреев в импе­рии уничтожена.

Во время своего правления Адриан посещал раз­личные части империи. В 130 г. он проезжал через Иудею и обеспокоился, узнав, что, хотя Иерусалим и разрушили шестьдесят лет назад, его руины по-прежнему служат центром поклонения для евреев. Он решил построить на этом месте новый город, полностью римский и языческий.

Когда евреям стало известно о его решении, они вновь подняли восстание. Духовным лидером нового мятежа стал Акива бен-Иосиф. Ему было восемьдесят лет, и он мог помнить, как выглядел Второй храм до разрушения. После разрушения храма оп стал одним из величайших иудейских мудрецов.

Военным руководителем восстания стал Симон Бар-Косиба. Акива якобы объявил его Мессией и дал ему новое имя Бар-Кохба — Сын звезды. Предположительно, Акива отправился далеко за пределы Иудеи, чтобы обеспечить поддержку вос­стания среди рассеянных по всему миру евреев.

Восстание разразилось в конце 131 г., и Иудея в последний раз оказала сопротивление. Восста­ние было хорошо организовано, гораздо лучше, чем в 66 г., и не ожидавшим такого римлянам пришлось эвакуировать свои лагеря, расположен­ные вблизи Иерусалима. Восставшие захватили то, что осталось от города, осуществляли жерт­воприношения согласно древним обычаям, чека­нили монеты и пытались создать правительство. Один римский легион, направленный в город слишком поспешно, пропал навсегда. Тем не ме­нее римляне прислали подкрепление, и в Иудею прибыл Адриан. Рим восстанавливал свой конт­роль методично, и к 134 г. евреев снова выдво­рили из Иерусалима.

Теперь евреи лишились власти над городом (за исключением полувекового периода в халдей­ские времена), который был столицей Иудеи с тех самых пор, как одиннадцать веков назад его взял Давид, более чем на восемнадцать столетий (хотя они никогда о нем не забывали).

Бар-Кохба нашел убежище в расположенной в семи милях юго-западнее Иерусалима крепости, которая была захвачена летом 135 г., и он покон­чил жизнь самоубийством. Затем были уничтоже­ны оставшиеся очаги сопротивления на берегах Мертвого моря. Акиву казнили. Согласно преда­нию, с него живого содрали кожу.

На этот раз действительно наступил конец. За три года войны страну сровняли с землей, боль­шинство городов разрушили, многих жителей убили. Но даже в таких условиях иудаизм выжил в Галилее, во многих городах империи и за ее пределами, в Междуречье. Повсюду иудаисты представляли собой крошечное меньшинство, ниг­де не имели власти, везде были объектом ненави­сти и подозрения; но иудаизм продолжал существовать еще восемнадцать веков в условиях постоянного, порой невероятно жестокого пресле­дования.

И в некотором отношении он даже одержал победу. Земле Ханаанской, внесшей такой вклад в историю цивилизации — города, морская тор­говля, гончарное дело, алфавит, — предстояло сделать еще большее. Казалось, что евреев, одо­левших и переживших всех своих врагов — асси­рийцев, халдеев, греков, — римляне уничтожили. Тем не менее евреи сохранили себя как нацию достаточно надолго, чтобы довести развитие иуда­изма до момента формирования из него христи­анства. А христианство, возникшее из смерти од­ного еврейского проповедника и миссионерской деятельности другого, впоследствии завоевало Рим и весь западный мир.

 

 

Примечания

1

 В Библии рассказывается история о том, как мать Мо­исея ухитрилась спрятать своего ребенка от возможных убийц: «...взяла корзину из тростника, и осмолила ее асфаль­том и смолою; и, положивши в нее младенца, поставила в тростнике у берега реки». (Исход,: 3.)

(обратно)

2

Библ (Библос)— название, под которым этот город был известен гораздо позднее раннего периода бронзового века. Так называли его греки. Большинство знакомых вариантов древних названий являются греческими. Египтяне называли его. кажется, Кубна, а самаритяне — Губла. В Библии он называ­ется Гебал, и, возможно, это ближе к тому, как называли его сами жители этого города. Ныне это небольшой городок на тер­ритории современного Ливана, он называется Джубейль. В этой книге я буду использовать наиболее распространенные назва­ния, как они даются в Библии или в греческой истории, не задумываясь о том, использовали ли в действительности эти названия сами жители или какое у них современное название. Произношение этих названий не всегда соответствует языку оригинала. (Автор приводит в скобках английские транскрип­ции имен и географических названий. —Примеч. пер.)

(обратно)

3

У нас закрепилось это название, потому что Библия описывает этих людей как потомков сына Ноя Шема, или Сима.

(обратно)

4

 Однако остались народы, как древние, так и современ­ные, не принявшие алфавит, несмотря на все его преимуще­ства. Древний Египет, самая консервативная цивилизация, упорно настаивал на сохранении своей системы письменно­сти до самого конца своего существования. В наши време­на Китай являет собой пример нации, сохраняющей систему письма без алфавита, столь же сложную, как и у древних египтян.

(обратно)

5

 Российская энциклопедия датирует период правления Аменхотепа IV как 1419 — около 1400 г. до н. э., по другим источникам — 1351 — 1334 гг. до н. э. (примеч. пер.)

(обратно)

6

 По другим источникам, 1290 г. до н.э.

(обратно)

7

 По другим источникам, 1279 г. до н.э.

(обратно)

8

 По другим источникам, 1215 г. до н. э.

(обратно)

9

 По другим источникам, в 1212 г. до н.э.

(обратно)

10

 По другим источникам, 1185-1153 гг. до н. э.

(обратно)

11

 Имя израильского бога записывалось четырьмя соглас­ными буквами, как латинские YHVH. Гласные не писались, и, так как более поздние израильтяне предпочитали не ис­пользовать имя бога по суеверным причинам, эти гласные остались неизвестными. Вошло в употребление имя Иегова, но оно почти наверняка неправильное, и современные ученые предпочитают имя Яхве.

(обратно)

12

 Поздние греки первыми наткнулись на арамейские пле­мена на севере близ Малой Азии. Они вели там торговлю с племенем, которое называло себя Сири. Поэтому греки на­зывали арамейцев сирийцами, а земли, которые они захва­тили (две северные трети западной части Плодородного по­лумесяца), — Сирией. То же самое и у меня: с этого момента, когда я говорю «Сирия», то имею в виду государство, уп­равляемое из Дамаска, в более общем смысле — территорию от Дамаска на север до границ с Малой Азией.

(обратно)

13

 В Библии — к Сигору. Период правления Шабаки, по данным Российской энциклопедии и многих других справоч­ников, — 716 — 701 гг. до н. э., и был он не первым из Эфи­опской династии (Примеч. пер.)

(обратно)

14

 Библия, полностью написанная с религиозных позиций яхвизма, очень подробно излагает историю царствования Езекии, расхваливая его до небес и изображая спасение Иеру­салима как результат его — на самом деле пагубной — анти­ассирийской политики. Затем ее текст опускает долгое, мирное и успешное царствование Манассии и объявляет его идолопоклонником и гонителем.

(обратно)

15

 Происхождение этрусков неясно, но считается, что, по­добно карфагенянам, они пришли с востока, возможно из Малой Азии.

(обратно)

16

 Когда в XIX и XX вв. в новых переводах пытались за­менить «дева» более точным «юная женщина», многие хрис­тиане, душою преданные этому неправильному переводу, были шокированы.

(обратно)

17

 Этот город под названием Картахена существует и по­ныне, сохранив таким образом память об уничтоженном Кар­фагене. Другой город с тем же названием есть в Новом Све­те на берегу Карибского моря в Колумбии.

(обратно)

18

 Слово «прокуратор» означает «опекун». Так римляне называли правителей отдельных областей провинции.

(обратно)

19

 Даты после года, который принято считать годом рож­дения Христа, можно писать с начальными буквами Р.Х., что означает «от рождества Христова» или «в год Господень». Но в этой книге я буду давать такие годы без дополнитель­ного обозначения Р.Х.

(обратно)

20

 «Помазанник» по-гречески звучит как Христос, поэто­му распятый проповедник известен истории как Иисус Хри­стос, то есть Иешуа Мессия.

(обратно)

21

 Четвертое Евангелие, от Иоанна, было написано на одно поколение позднее первых трех и с других позиций

(обратно)

Оглавление

Глава 1. ДО АВРААМА

Плодородный полумесяц

Новый каменный век

Бронзовый век

Вторжение

Глава 2. ПОСЛЕ АВРААМА

Авраам

Колесница

Алфавит

Потомки Авраама

Завоевание израильтянами

Глава 3 ИЗРАИЛЬ

Колена Израиля

Судьи

Филистимляне

Саул

Глава 4 ИЗРАИЛЬ-ИУДА

Давид в Хевроне

Давид в Иерусалиме

Сыновья Давида

Соломон

Глава 5 ИЗРАИЛЬ И ИУДА

Два царства

Самария

Династия Амврия

Династия Ииуя

Глава 6 ИУДА

Падение Израиля

Езекия

Иосия

Падение Иуды

Глава 7 ИУДАИЗМ

Изгнание

Тир и Карфаген

Возвращение

Ездра и Неемия

Глава 8 ХАНААН ПРОТИВ ГРЕЦИИ

В клещах

Сицилия

Интерлюдия

Последнее противостояние Тира

Глава 9 ГРЕЦИЯ ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ

Осколки империи

Евреи при Птолемеях

Агафокл

Пирр

Глава 10 ХАНААН ПРОТИВ РИМА

Гамилькар Барка

Сын Гамилькара

Ганнибал на войне

После Замы

Глава 11 МАККАВЕИ

Эллинизация

Иуда Маккавей

Независимость!

Последнее противостояние Карфагена

Маккавейское царство

Глава 12 РИМ ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ

Ирод

Иисус

Ирод Агриппа

Павел

Иудейское восстание

Последнее противостояние Иудеи

*** Примечания ***