СССР-2061. Сборник рассказов. Том 6 [СССР 2061] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Забазнов Алексей 094: Необязательный экзамен

У каждой палки два конца: персик-дуриан очень вкусный, но вредный. А экзамен по начальной социологии необязательный, но на нём нельзя, как во время других экзаменов, консультироваться с одноклассниками и преподавателем.

Всё дело в том, что наука об обществе настолько сложна, что у неё особое положение. В первой же главе учебника для 12 класса написано, что наивысшая форма материи это социалистический строй. (Когда в нашем классе кто-то произносил «социалистическое общество», Надежда Гротеволевна морщилась и говорила: «Пожалуйста, не надо про «общественное общество"», потому что она социолог только по третьему образованию, а вот по второму – лингвист.) Но это не поможет мне ответить.

Рисую на столе пять общественных ступеней:

Пролетарии
Творцы
Артисты
Пенсионеры
Больные
С больными всё ясно. Если человек травмирован, пусть даже самой коварной инфекцией, его можно вылечить, а больного не вылечишь – это от природы. Поэтому прирождённые агрессоры дерутся с манекенами в комнатах разрядки, а к шизоидам ходит личный психолог и терпеливо слушает пророчества о Грядущем Царе, который сметёт жидо-коммунистическое правительство. У нас, правда, нет правительства, но так возражать шизоидам не стоит: они тут же начинают использовать слово «криптоправительство», и от этого их речи удлиняются.

С пенсионерами ещё проще: если провалил выпускной экзамен, вылетишь на пенсию, потому что, грубо говоря, «дурака учить – только портить», а политкорректно говоря, «работа гражданина без способностей к востребованной специальности экономически не оправдывается». Даже из самой лучшей школы, бывает, выпускаются пенсионеры.

Артисты… Артисты разные бывают, боксёры, там, дикторы новостей, парикмахеры, в общем, люди, создающие красоту. Живые актёры из мультимеда тоже…

Творцы это создатели новых технологий, официальное название – «научные работники», друг друга называют «учёными».

А пролетарии это хирурги, пилоты, учителя, вроде Надежды, нашей, Гротеволевны, которые преобразуют творческую теорию в реальность.

И вот теперь я должен ответить на вопрос: почему ступень пролетариев считается выше ступени творцов?

Ну почему?

Ответа на этот вопрос в Метабазе нет – на экзамене по начальной социологии тебя спрашивает человек из университета, который сам и придумал для тебя твой единственный вопрос, и будет терпеливо ждать хоть восемь часов. Вести обсуждения нельзя вообще, и это тоже парадокс. Физику мы учим девять лет, но если на экзамене возникли затруднения, можно призвать на помощь класс и учителя, хотя их вклад в решение означает меньшую оценку. А начальную социологию изучают всего четыре года, до выпускного, пятнадцатого, класса, и никакой тебе помощи. Да, конечно, экзамен необязательный, но кто же откажется попробовать дать ответ всего на один-единственный вопрос?.. И вот моё испытание…

Так почему же пролетарии у нас считаются высшей ступенью?

По традиции? Нет, это даже не примитивно. Это тупо. Это для пенсионеров, которые неспособны вспомнить хотя бы последние два века истории СССР, от упразднения крепостного права.

А почему тогда? Логика ответа должна быть такой же, как логика науки и общественного развития. Значит, будем искать сходные знания.

Итак, Гесиод: золотой, серебряный, бронзовый, героический и железный века. Ну, это для детей.

Маркс, пять ступеней восхождения: первобытный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, коммунизм. Нет, современные артисты не сеньоры и не вассалы.

Мартынюк, пять ступеней нисхождения: коллективизм, маоизм, фашизм, нацизм, тоталитаризм. Снова не то.

Аналогии нет.

Можно, правда, вспомнить, что три верхние ступени объединяются в производящий сектор, пенсионеры это сектор потребляющий, а больные – разрушающий. Тогда деление будет трёхчленное, как в истории технологий – материальный, энергетический и информационный века.

Материальный век это первые три формации по Марксу, господство земли как источника благ и первого фактора производства. Тогда от земли-матушки кормились.

Дальше начался капитализм, то есть, господство капитала, которое технологически обеспечивалось энергетическим контролем. Об этом много исторических мультимедов: про нефтяные войны, ядерный шпионаж, борьбу за ресурсы.

Теперь у нас в стране стадия социализма, главным фактором производства является труд, а технологической базой – информационные потоки, которые создают концепты новых продуктов. Но, чёрт побери, почему мы считаем творцов ниже пролетариев?!

Лично я хотел бы работать творцом. Мои баллы позволяют мне быть и пролетарием, но наука интереснее. Хотя и среди пролетарских профессий много увлекательных: например, строитель метро. Но даже человек, который первым попадает в новый туннель, всё равно идёт по следам «крота», а учёный не идёт за своей машиной – он ведёт её за собой.

Так почему же, дьявол побери, я должен считать пролетариев выше учёных?!!

В принципе, если я не отвечу на этот вопрос, я могу сдать экзамен в следующем году. Или ещё через год. Или вообще не сдавать. Множество людей занимаются сложной работой, но при этом не имеют оценки по начальной социологии. Так за каким лешим мы…

Стоп.

Вот уж тут эмоции совсем никак не помогут. Ответ должен быть простым и логичным. А прячется он где-то рядом. Я уже двадцать лет живу в этом мире и смогу нащупать разгадку, если успокоюсь и всё сделаю правильно…

Итак, наш общественный уровень самый высокий из имевшихся в истории. Социализм это достаток. Социализм это технологии. Это свобода и независимость. Уникальность человека со специальностью делает его незаменимым, и его же самого крепко соединяет в технологических цепочках со «смежниками». На другом конце исторической стрелы каждый кроманьонец был универсалом, мог заменить любого единоплеменника, но не мог защититься от стадных репрессий. Всего несколько тысяч лет лежит между обществом без сложностей и без прав, и обществом ужасной сложности и неприкосновенных прав.

Диалектика, да… Полезная штука. Ещё она говорит, что вещи без идей не создаются, а идеи без вещей не воплощаются, то есть «учёные» и «рабочие» одинаково важны. Но…

Почему…

Пролетарии…

Считаются…

Выше…

Творцов?

Разница между творцом, который первым увидит новые горизонты, и пролетарием-лаборантом, который ухаживает за приборами, как между вперёдсмотрящим матросом и коком на одной каравелле.

Э?..

Понял…

………………

Я не могу знать точного ответа, не могу помнить его по учебникам, но я уверен, что нашёл его.

Поэтому я встаю и подхожу к социологу из университета, чтобы сдать свой необязательный экзамен. Формулировка ответа сложилась сама.

Исследование и творчество дают нашему разуму самое большое удовлетворение. Но достигнутая нами узкая технологическая специализация ставит жёсткий выбор: либо поиск новых знаний, либо применение найденных. Поэтому человек, который отказывается от творчества ради исполнительства, работы по чужим чертежам и формулам, по сути, приносит в жертву людям свои личные «крылья Икара». Поэтому пролетарии имеют первенство чести перед творцами: творцы это класс радующихся, пролетарии это класс жертвующих.

Белоусов Валерий Иванович 139: Я урод, меня не жалко (На правах рукописи) -2012 «Я – урод. Меня не жалко…» (Рассказ на литературный конкурс «СССР-2061»)

В наш со Старшим последний день на Земле мне снилось…

Нет, не так. Я днем вообще-то совсем не сплю. Ну, как, не сплю? То есть лежу, конечно, свернувшись клубком, у ног моего Старшего, уперев свой мокрый и холодный нос в свой же собственный, такой уютный, пышный хвостик. И глаза у меня-да, обычно закрыты. Да разве же это сон? Лежать-то я лежу, да ушки постоянно держу на макушке. А как же! Ведь вокруг нас со Старшим, кругом сплошные враги. Какие? А вот, например, коты… Ух, ненавижу… твари подлые. Жрут из моей миски. Что значит, они до миски не достают? Они, кого хочешь, достанут…

Разумеется, в Школе меня учили не обращать на хвостатых мерзавцев внимание… Я и не обращаю. Гордо прохожу мимо них, даже головы не поверну. Да помечтать-то можно, правда? Пошипи, пошипи ещё мне, ты, хвостатая заготовка для шапки-ушанки… А то мы, Младшие, будто бы и не знаем, из чего баргузинских соболей делают?

Да, о чем это я? Вот блондинка. Начну про одно, важное, а обязательно потом собьюсь на какую-нибудь ерунду. Это потому, что у меня психика лабильная… Что это такое, я точно не знаю, да только так на выпускном экзамене в Школе про меня мой Тренер сказал. И по этой вот причине определили меня к моему Старшему.

Да, днем я не сплю. А ночью сплю. Потому что мы, в отличие от мерзопакоснейших котов, существа дневные, как и Старшие. И по ночам снятся мне сны…

Так вот, в моем последнем земном сне мне снилось, что я со всех лап стремительно несусь по цветущему лугу, и ослепительной красоты цветы – мокрые и остро пахнущие – хлещут меня по морде. А я радостно, взахлеб на них лаю и гоняюсь за огромными бабочками…

Разбудил меня метко пущенный Старшим тапочек. Он, хотя и незрячий (а я еще вот что про него знаю, совсем уж ужасное! ОН И ЗАПАХИ НЕ РАЗЛЕЧАЕТ! Совсем. Вот кошмар-то! Бе-е-е-дненький мой…), да слух у него превосходный. Это называется компенсаторный процесс. И вот он, Старший мой, швыряется тапком на слух очень метко! Особенно когда я, лежа на спинке, начинаю во сне подрагивать лапками, подскуливать, подлаивать и даже подвывать… А что, вы, когда спите, за себя отвечаете? Я хоть не храплю, как некоторые. Воздух, бывает, да, испорчу. Но ведь не со зла? И вообще, я ведь собака. Мне можно.

Что, говорите, я не совсем собака? Не совсем, то есть совсем не собака, был мой папочка, голован Щек. А мамочка у меня вполне заурядная земная сука, canis vulgaris. Дворняга, короче говоря. Безымянная. Уж где её посол с Пандоры подцепил, на какой помойке, осталось загадкой… Да только привел он её в своё консульство, когда она была уж на сносях. Вот мы, шестеро братиков и сестричек, там в уголке кухни и народились…

Умом я пошла в папу, как видно…Двенадцать в квадрате? Извольте. Сто сорок четыре. Один кабельтов равен ста восьмидесяти двум с половиной метров. Пуд свинца весит столько же, сколько пуд пуха. Волга впадает в Аральское море.

А вот внешность у меня от мамы… Смотрю на себя в зеркало: дура дурой. Одно ухо стоит, другое висит. То есть, от собственной красы без чувств я не падаю. Уродина я, да что там говорить-то… Одно слово, метис. И то, что мой Старший меня в Школе выбрал, я полагаю, можно объяснить только его незрячестью… У нас ведь там какие красавицы были! И ретривер была, и лабрадор серебристая. А он отчего-то взял меня, уродицу беспородную… Ему видней, он Старший. Ой, то есть, не видней, а… ну, вы меня поняли? Он мой Старший, и этим все сказано.

У-оа-уоа! Потянулись-потянулись на передних лапках… А теперь, тоже на задних… Вот, вытянули их… Потянитесь, потянитесь, и скорей, скорей проснитесь…

Проснулась. А миска-то, никак пуская? Неужели кто-то ночью сожрал моего «Дружка»? Вот сволочи! Оставь только корм на секундочку без присмотра… Или это я с вечера до подлиза всё подъела? Сомневаюсь, что-то… Если бы корм съела я, то наверное, бы это помнила? Или нет? М-да. Похудеешь здесь с вами. Черта с два.

Что тебе от меня нужно, Старший? Тапочки? Изволь, получи… Хотя, по твоему поведению, брошенный в меня же твой тапочек я могла бы и не найти! Сам бросил, сам и ищи… Да доброта моя безмерная так справедливо с тобой поступить не позволяет. На, обувайся…

За водой? Не пойду. Применение в комнате общежития электронагревателей запрещено Инструкцией по Противопожарной Безопасности! Вот она, видишь, на стене висит: «яицкуртснИ». Ой, прости, я забыла. Ну, дура, согласна. Ты ведь только спецшрифт читаешь… Значит, тогда тебе можно. Сейчас принесу.

Беру в зубы чайник, встаю на задние лапы, нажимаю ручку двери, толкаю её от себя… В длиннейшем, уходящем вдаль темном коридоре, в дальнем конце которого светится одинокое окошко, полно спешащего по делам утреннего Старшего народа… Эй, малый Старший, ты что? Ну, вообще, на велосипеде по коридору раскатывать. Чуть меня не сшиб. Если бы у меня рот не был занят, обязательно бы его облаяла!

На кухне чужие Старшие теснятся у микроволновых плит, стучат ножами у псевдомраморных разделочных столиков. Я деликатно, стараясь никого не задеть, протискиваюсь мимо женских ног, прикрытых коротенькими псевдошелковыми халатиками, к раковине. Так, встаем на задние лапы, чайник в мойку, правой лапой клапан налево и вверх! Брызги сильно во все стороны летят? Ну, уж извините. Я ведь просто животное, к тому же я блондинка, мне дурой быть простительно. Спасибочки, что помогли мне воду выключить. Сердечно вам благодарна… р-р-р-р…

Пока я ходила за водой, мой Старший уже достал из холодильника «егйанС» непочатую банку с моим любимым мясным желе. Ум-м-м, обожаю… И ничего я не толстая. Да, я девушка в теле. И не более того, жир меня не давит. Пока, во всяком случае. Ну и что, что у меня ни одного ребра не прощупаешь? Они вам очень нужны, мои ребра?

Мня-мня-мня… Облизываюсь довольно. Миленький Старший, а там ничего больше нет, а? Совсем-совсем нет? А если поискать? У-и-у-и-и-и… Ну вот, а говорил, что нет! Мерси боку.

А кусочка бутербродика ты мне не дашь? Можно одной колбаски, даже без хлеба. И ничего я не прорва. У тебя пенсия скоро, пойдем с тобой в распределитель, закупимся…

Чего? На улицу? Дас ис фантастиш! Мне давно пора…э-э-э… ну, ты меня понял?

Так, попонку с Красным Крестом одели, белую палочку мой Старший взял, э? А ты, товарищ пилот, куда это, собственно, так с утра наряжаешься? Зачем тебе парадный космофлотовский мундир? А! Понимаю! Это мы, наверное, опять в школу к пионерам пойдем! Обожаю школу! Там меня обязательно вкусненьким покормят… Правда, и за уши потаскают, увы… Но что делать! Такова жизнь.

Ну, пошли? Ступенька. Ступенька. Поворот налево. Крыльцо. Ступенька, ступенька, ступенька… Во дворе лужа, обходим её слева.

Выходим на улицу. Переход. Стоим. Да мне на тебя насрать. Дергай, не дергай поводок. Да, я знаю, что машин нет. Однако… Села и буду сидеть. Пока зеленый не загорится. А, вот теперь можно, пошли. Переход закончен.

Впереди собачья площадка. Можно мне… это… я на секундочку… Ух, хорошо! Всю ночь терпела. Кобелям в этом вопросе проще- задирай себе лапу у каждого столба! У нас, девочек, это совсем по другому… А тебе, лохматый, чего надо? Пошел ты нахер. Тоже мне, нашелся… Неандерталец. Да еще какой-то кудрявый пудель, ты, каракульча ходячая, для меня просто смешон. И вообще. Моё сердце отдано другому.

Так, Старший, я готова… Э, ты куда? Школа там! Мы что, не в школу? А куда?!

Ну, хорошо. Вот тебе остановка электробуса. Какой номер? «Гав, гав-гав!» Не тот? Ждем следующего… «Гав, Гав!» Этот подходит? Садимся? Куда прешь, чужой Старший, не видишь, здесь идет собака-поводырь! Р-ры! Нам с передней двери полагается! Ага. Расступаемся, товарищи, проход освобождаем! Место, пожалуйста, чужая Старшая, уступи заслуженному человеку, будь так добра, а то я тебя очень больно укушу. Спасибо за понимание.

Вы только не подумайте, что я такая злобная скотина. Да я вообще никогда не кусаюсь… Ну, очень редко, во всяком случае. Да и то, ведь не загрызаю же? Ну, если разок сзади, изподтишка, кого укушу, да тут же сразу и отскочу, делов-то… Крику больше.

Просто я ненавижу чужих Старших, которые девочки. У нас дома однажды появилась такая: они с моим Старшим списались по электронной голосовой почте. А когда она пришла и увидела его лицо… Лучше бы она не приходила. Потому что мой Старший, услышав её: «Ну, сам посуди? Зачем мне слепой урод?» только молча от неё отвернулся… а я тихохонько выскользнула за чужой Старшей, догнала её на лестнице… Что? Да стану я всякое говно кусать! Просто столкнула её под коленки со ступеньки, так она кубарем вниз и полетела…Жалко, что она шею себе не свернула, бл-л-лондинка…

Да зачем моему Старшему ещё кто-то нужен? Ведь у него есть я, правда? Я ему и газету принесу, и перчатки подам, и зонтик… Я же хорошая, правда ведь?

Меж тем электробус все едет и едет… Уж и окраина скоро! Это куда же мы собрались? Гулять будем за городом? Хорошее дело. Я в лесу люблю гулять… Белок там облаивать, например…А сколько там запахов новых, вы себе не представляете! Однако, что, мы выходим? А-апчхи. Ну, уж мы и зае-е-ехали…

Стоим у решетчатых ворот с красной звездой на них. За воротами – видно бесконечное серое бетонное поле, от которого остро пахнет горелой резиной, керосином, металлом… Это что, аэродром? Мы здесь зачем?

А! Я все поняла! Мы сегодня перед курсантами выступать будем! Интересно, а курсанты сладкое любят? Да точно, любят… Сладкое все любят.

Пройдя через проходную с вертушкой на входе, под которую я еле пролезла (нет! надо срочно худеть! надо!) мой Старший уверенно направился в сторону двухэтажного здания с надписью «батШ» перед входом.

Внимание. Ступенька, ступенька. Дверь. Лестница: ступенька, ступенька, ступенька, ступенька… Поворот налево.

Комната. В ней за столом, на котором стоит экран, наверное, телевизора, чужой Старший в синей форме, такой же, как у моего.

Мой Старший указывает мне «Место» в уголке, я там смирно, как путевая, сажусь. А он одергивает китель, оставляет свою белую трость у стола и уверенным шагом входит сквозь двойные двери, оббитые черной псевдокожей, в кабинет. Дверь закрывается.

Я тихохонько сижу, и делаю вид, что меня абсолютно не интересует разговор оставшегося в прихожей чужого Старшего с другим чужим Старшим, зашедшим буквально через минуту:

— Видал?

— Ага! Это ведь Черняк, да?

— Он самый. Эк его на Пандоре-то приложило…

— Да, дела… А он что, решился-таки принять участие в «Зеркале»?

— А куда же ему деваться, милый ты мой? Он же летчик, пойми. Для него жизнь без неба, это просто долгая смерть…

— Это верно… Да как же он летать-то будет? Он же слепой?

— Да ведь с «Зеркалом» это ерунда! Будь он даже слепоглухим паралитиком! Все одно, у него из тела мозг извлекут, да к серсинам подключат. Ему же лучше! Видеть снова будет! И летать… Я бы на его месте тоже согласился.

— Да всякий бы согласился, чо там…А все-таки, зачем такие сложности? Что, нельзя было автоматом обойтись?

— Вот скажи мне, дружок… Какой самый главный прибор в разведботе?

— Э-э-э… биоанализатор?

— Неправильный ответ. Самый главный прибор, это сам пилот. Пока он что-то отвечает, значит, все нормально. И другие живые за ним пройдут. А если замолчал, то беда! Надо другой экипаж посылать…

— Собеседники помолчали…

— У них какой планируется Пэ-пэ-пэ?

— Девяносто два и восемь.

— Ну, может и к лучшему… Зато здорового пилота сэкономим!

Из кабинета, с радостным и веселым лицом, вышел мой Старший. Он ласково потрепал меня по загривку и мы пошли к себе домой…

Мой Старший думает, что я ничего не понимаю! А я всё понимаю. Я поеду на Пандору вместе с ним, одного его я не отпущу. Куда он, туда и я. Не жалейте меня, не надо… Ведь я же урод. Таких не жалко.

Голованы- раса разумных собак с планеты Пандора. Дружелюбны к землянам, в отличие от кото-образных синекожих аборигенов.

Автор рассказа знает, куда впадает Волга. И чему равен один кабельтов, тоже

ППП. Процент предполагаемых потерь. При наступательном бое принят максимальный, 35%

Кашпур Валерий Валентинович 152: "М" ы

— Опоздали, они уже там!

Кедров с досадой хлопнул по выпуклой эмблеме перед собой. Исцарапанная, местами с отвалившейся голубой эмалью большая буква «М», Мытищинского машиностроительного была для Максима козлом отпущения, которому в последнее время часто перепадало на орехи. Когда полетела одна из секций аккумуляторов, ей сильно досталось. Чтобы выжать последние крохи энергии Айно и Карим тогда провозились на морозе битый час – извлекали из корпуса, били кувалдой, впихивали её на место.

Ещё один раз Максим лягнул её в гневе, проснувшись вчера от скрежета слетевшей гусеницы. Винить было кого – прижимистый Кузьмич не соблазнился даже золотистой бутылкой «Арарата», размашисто написал «Не представляется возможным» и выстраданная накладная вернулась в бухгалтерию геологоразведки ни с чем.

Сюда бы этого кругленького, пухленького Кузьмича с гранёным стаканчиком чая в старинном подстаканнике и затёртым планшетом на котором вечно маячит кроссворд «Комсомолки». Ведь были гусеницы на складе, были! Это Максим знал точно. В курилке жизнерадостный хохол, пилот транспортника, благодушно поделился со страждущим пачкой крепких «Столичных» и поведал, что видел в транспортных логах гусеницы для вездеходов. Геологоразведке они были нужны как воздух.

Бедолаги, которым не удавалось починить гусеницу, сгрызали ногти до мяса в ожидании ремонтника. А здесь на этом маршруте спасатели Кедрову не светят – они за двести километров от периметра возврата, ни одному, самому мощному вездеходу Капы не хватит аккумуляторов добраться до них. Кузьмичу на это всё было плевать, геологоразведка была далеко – колесила где-то за горизонтом красной пустыни, а транспортный отдел администрации куполсовета вот он, рядом. Что будет если вездеход председателя встанет? У Кедрова есть гражданская сознательность, он понимает общественные приоритеты?

— Да Макс, этто американцы, виддишь горбатую шттуку слева, бобкэт?

Когда Айно волновался, его эстонский акцент становился более отчётливым – «т» становились длинно-тягучими, а ударение на первом слоге звучало как маленький взрыв.

— Вот сволочи, задницы скипидаром у них намазаны, что ли?

Слова Айно отвлекли Макса от тягостных воспоминаний, он оставил мытищинскую эмблему в покое, опять схватил ребристую рукоять командирской башенки. Эстонец был прав – по мере приближения большое, сверкающее синим пятно превратилось в ряды солнечных батарей, а рядом проступил горбатый силуэт. Каповцы называли их «бобкэты» или «еноты». Вездеходы штатовского купола «Обама» отличались характерным наплывом энергетического отсека позади пилотской кабины и походили на енотиков, которые шустро бегали по марсианским равнинам. Их форма и название фирмы-производителя «Bobcat» послужили поводом для прозвищ. Геологи купола «Капица» видели их только издали.

Согласно планетарному праву, территориальные границы фиксировались на расстоянии 450 километров от куполов. На Марсе пограничных сил, застав не было, купола выстраивались, как правило, в кратерах, вблизи крупных месторождений полезных ископаемых. Все тонкости были тысячи раз оговорены дипломатами на Земле. Никому не нужны были международные напряжения вдали от метрополий, поэтому границы были чисто номинальными понятиями. Никому не было дела к соседям, суровые условия планеты приковывали к куполам, требовали напряжения всех сил только чтобы удержать жизнь в их хрупких оболочках и извлечь из марсианских недр необходимые материалы.

— Внимание, здесь походный лагерь разведывательного отделения купола «Обама», Соединённые Штаты Америки. Я коммандер Даниэла Риверстоун. Немедленно остановитесь и назовите себя…

Как всегда Айно был на высоте, сразу сообразил, что янки их тоже заметили, и переключил рацию на штатовскую частоту. Женский голос хоть и звучал волнующе мелодично, но противные нотки официальности и превосходства неприятно резонули слух Максима. Можно было подумать, что за тысячи километров вокруг есть какой-то иной купол каких-то других штатов. «Ну, сучка феминистская, сейчас я тебе встречу на Эльбе устрою» – беззлобно подумал Кедров и продекламировал:

— Здесь партия геологоразведки купола «Капица» Советский Союз. Я начальник партии Максим Кедров. Следую истинным курсом 82 градуса.

Он специально указал направление в абсолютном счислении. Любовь американцев к информатизации при полном отсутствии здравого смысла порождала массу анекдотов. Никакой другой нации мира не пришло бы в голову приниматься за расчёты курса обьекта, если при этом он несётся на тебя. Пять минут незнакомой американке понадобилось, чтобы это сообразить. За это время солнечные батареи и бобкэт значительно выросли в поле визира – уже стали видны растяжки панелей, а на темносером корпусе вездехода проступили наросты датчиков и усики антенн.

— Шеф Кедров, ваша машина движется на наш лагерь. Это нарушение договора о статусе походных лагерей планетарного права. Вы вошли в пятикилометровую зону. Немедленно остановитесь!

Голос, цедящий английские слова дышал яростью и злостью. Максиму было на это плевать, он шёл сюда неделю – через тысячи километров пустоты, кратеров, трещин. Шел, чтобы вернуться ни с чем? Как побитая собака с опущенным хвостом?

— Карим, включи дальномер, двигай прямо на них, остановишься метров за пятьдесят.

Приказал он хрипло, переключаясь на внутреннюю связь. Механик-водитель, несомненно, слышал его разговор с американцами и разделял упрямство Максима. «Зубр» вздрогнул, прибавил ход.

Динамики взорвались угрозами и обвинениями. Когда стало ясно, что советский вездеход не остановится, а его лазерный луч скачет по корпусам бобкэтов, американцы заткнулись.

— Всё начальник, как в аптеке, 50 метров и совсем нет сантиметров.

— Хорошо Карим, насколько у нас осталось энергии?

— Часов на 16, не больше, а потом кирдык, совсем мёртвыми будем.

— Айно, давай связь с Капой, доложи, что мы в точке ноль и свяжи с Болотовым.

С выключенным мотором голоса в кабине звучали непривычно громко. Уши привыкли фильтровать слова из шумов механизмов и теперь бастовали – ныли от тишины. Максим говорил с экипажем, не отрываясь от окуляров. Вокруг крошечного «зубра» был марсианский вечер – маленькое солнце золотило вдали громаду горы Элизия на севере, здесь на равнине каждый каменистый бугорок тянулся густой тенью на восток. Песок потерял свой грязно оранжевый цвет, оттенки красного, стал темно-бурым и мрачным. Ничем этот пейзаж не отличался от виденных Кедровым раньше марсианских долин. Трещины, воронки, изредка нагромождения камней, угловатых с резкими сколами. Атмосфера, лишённая плотности и влаги не вылизывала здесь минералы. Они трескались от перепадов температуры, подтачивались песчаными бурями.

Было решительно непонятно, что могло выдать мощный пакет радиосигналов. Учёные куполов объявили о своей непричастности. Старые добрые мысли о братьях по разуму или на худой конец обломках летающей тарелки немедленно взбудоражили умы. На Землю и обратно полетели команды, инструкции, распоряжения. Точка передачи лежала далеко за чертой досягаемости обычных вездеходов. Энергонезависимых аппаратов для дальней разведки не было, на Марсе в этом не нуждались. Тем не менее, из соседних куполов к ней рванулись две экспедиции. Американцы спешно разработали перевозную электростанцию из спутниковых солнечных батарей. У Советского Союза не было технологии мощных энергопанелей. Техники «Капицы» или Капы, как его называли американцы, пошли другим путём – из купола вышла колонна вездеходов, груженных аккумуляторами. Оставляя за собой контейнеры с энергией для обратной дороги, колонна как многоступенчатая ракета пошла к цели. Но для последнего рывка аккумуляторов всё равно не хватало.

Болотов, эта живая легенда Марса, здоровенный дядька с Кубани, когда отправлял колонну, рубанул Кедрову решительно и сурово:

— Дойдёшь к месту на последнем киловатте Кедров. Разберёшься что там по чём, выставишь маяк. Мы тут подшаманим «Тополь» и прилетит к тебе друг волшебник в голубом вертолёте с мешком батареек, усёк? Решал в школе задачку по бросанию тела под углом к горизонту?

Магнитоимпульсный разгонный комплекс «Тополь-5М» использовали для вывода атмосферных зондов. Благодаря ему можно было сообщать углы стартового ускорения, зонды имели небольшие реактивные двигатели и дистанционное управление. Усекать тут было несложно – отстрелить зонд под низким углом и навести на маяк. Это походило на стрельбу из зенитки навесным способом по наземным целям. Всё это Максим понимал, но испытывать на своей шкуре ой как не хотелось. Авантюра чистой воды. А если умники технари накосячат и промахнутся километров на сто? Как брякнется зонд? Тьфу ты, примарсится? Не расколются в нём аккумуляторы как орехи?

— Усёк, Родион Кириллович. В первый раз что ли? — сказал он осторожно. — Если Родина скажет надо…

— По глазам вижу, дрейфишь капитально Кедров.

Заключил Болотов и его кустистые брови сошлись на переносице. Это было 12 болотов по шкале Болотова. Так геологи называли состояние шефа близкое к ярости. Его боялись, боялись за вспышки гнева, когда огромные кулаки рассекали воздух у носа провинившегося, а от мата закладывало уши. Но вместе с тем и любили его как друга, как отца и даже как бога. Когда ледяной марсианской ночью вдали вспыхивали огни спасательных партий, все погибающие от холода страдальцы знали, это железная воля Болотова разбила пустыню на квадраты, заставила людей работать круглосуточно. Лучшая московская клиника для больной раком матери – это был Болотов, строгий выговор с занесением в личное дело, вместо суда за случайную аварию – это был тоже он.

— Что у тебя Кедров? — голос Болотова звучал как всегда сухо и отрывисто даже здесь в титановой коробке вездехода. — Нашёл источник сигналов?

— Здесь американцы, стоят лагерем. Требуют не приближаться.

— Требовать будут у себя в штате Огайо посреди поля кукурузы.

— Упирают на планетарное право.

Максим мог себе позволить поёрничать, Болотов был далеко, и вечерняя равнина вокруг позволяла забыть грозную фигуру начальства. Без образа здоровяка-кубанца перед глазами его голос терял командирскую пронзительность.

— Заканчивай паясничать Кедров. Делай дело или квартальной премии не увидишь, а за одно и годовой отпуск проведёшь на озере Байкал с удочкой, а не в Крыму с девочкой. Насколько у тебя энергоресурс?

— Шестнадцать часов.

— Вот разбирайся в темпе, давай маяк, принимай зонд с аккумуляторами и уматывай. Я не могу держать кучу народа в ожидании тебя. Всё, конец связи.

Динамик хрюкнул сигналом отбоя, отключился. Копошение Айно в навигаторском углу было верным знаком того, что он уже начал делать свою часть работы – прокладывать обратный курс, более экономный с учётом полученных на маршруте данных. Карим тоже состроил озабоченную мину на своём скуластом лице и нырнул в двигательный отсек. Всю тяжесть стратегических и тактических раздумий пришлось нести Кедрову. Он задумчиво обвёл пальцем перчатки многострадальную «М» на внутренней обшивке и нажал кнопку связи.

— Максим Кедров вызывает Даниэлу Риверстоун. Приём.

Ему пришлось повторить вызов на протяжении пяти минут, прежде чем не услышал по-прежнему раздражённый голос американки:

— Я заявляю решительный протест по поводу нарушения вами территориальных границ США. Об этом факте будет проинформировано моё правительство и международная общественность. Я отказываюсь продолжать с вами сеанс связи.

— Был получен сигнал бедствия из этого района. Моя партия, как и ваш лагерь, находится на нейтральной территории, мы были обязаны незамедлительно реагировать. Ваш отказ будет считаться нежеланием сотрудничать, и, противоречит всем международным нормам.

Подстраиваясь под эту дипломатическую речь, Кедров врал как сивый мерин. За ним был не только Болотов со своими служебными кнутами и пряниками, но и шестая часть суши планеты Земля, которая не терпела никого на своей дороге.

Собеседница Кедра, судя по паузе, не ожидала такой наглости. Она прекрасно знала, что привело её и Кедрова сюда. Это была молчаливая игра сверхдержав и бесцеремонное искажение истинной причины их встречи, по-видимому, шокировало её.

— Какой сигнал бедствия? Мы ничего не фиксировали, и в близости от нас нет передающих устройств. Мы произвели фотосъемку местности и готовы подтвердить это в любом суде. Немедленно покиньте пятикилометровую зону нашего лагеря!

— Я покину этот район только после того как удостоверюсь в правдивости ваших слов.

— Повторяю, здесь ничего нет, кроме нашего лагеря. Вы нарушаете его границы.

— Приступаю к осмотру местности. Конец связи.

— Желаю успехов. Конец связи.

В этом «желаю успехов» американки было столько злорадства, что Максим приуныл. Либо штатовцы сами ничего не нашли, либо успели снять сливки. Но Кедров был обязан найти даже крохи с американского стола и привезти их на блюдечке Болотову.

Когда он с хрустом шагнул на песок Марса, солнце уже почти село. Крупные алмазы звёзд проступали в разряжённой атмосфере. Как всегда первое чувство беззащитности и растворяемости в бескрайнем просторе остро схватило голову. Он знал, что надо наполнить сознание информацией, занять телодвижениями, тогда неуверенность отступит. Руки сами пробежали по скафандру – тестирование регенерации, инициализация навигационной системы, габаритные огни, включение освещения, обогрев на стекло шлема для испарения конденсата.

— Слышишь меня Айно? У меня всё в норме, включаю металосканер и топаю к американцам.

— Слышу ттебя хорошо Максим, телеметрия идётт нормально, бутту на связи. Киви котти!

Очень хорошее у эстонцев пожелание хорошей дороги. Чувствуешь себя марсианским котом перед блюдечком со сладким киви.

Зелёноватый планшет выдал ровную засветку, приглашая в путь. Максим пошёл, всё больше отдаляясь от знакомого, приземистого силуэта «зубра». Метка маркера тоже двинулась от одного пятна к другому с паутинкой линий солнечных батарей. Хождение по Марсу, пусть даже по равнине всегда требует внимания и осторожности. Чуть зазевался и камень или коварная колдобина сами лезут под ногу. Луч фонарика выхватывает их один за другим. Ему пришлось почти полностью сосредоточиться на дороге.

— Ещё несколько шагов и я открываю огонь!

От этого неожиданного окрика в наушниках Кедров вздрогнул и замер на месте. «Бобкэт» был совсем рядом в шагах десяти. Раза в два больше «зубра». Внешнего освещения практически нет, только узкие иллюминаторы подсвечены изнутри. Чёрт, высматривая препятствия, он слишком близко подошёл к этой коробке!

— Окей, окей, я обойду по кругу.

В голове крутилось: «Оружие! У них есть оружие!». Марс был объявлен демилитаризованной зоной, свободной от вооружения. Сама мысль, что существует оружие, способное палить в марсианской атмосфере, никогда не приходила Максиму на ум. Зябко поёжившись, он принял резко вправо и постарался обойти вездеход как можно дальше.

Ничего, ровным счётом ничего! Кроме вездеходов землян, сканер не находил железа. Он прошёл минут тридцать по следам американцев, пока не наткнулся на место, где след гусениц резко поворачивал. Небольшая воронка, пара метров в диаметре, вокруг белёсая марсианская пыль разворошена. Здесь долго топтались, что-то тащили. Максим присел и тронул глубокие борозды в песке. Они начинались у воронки и заканчивались на гусеничных следах.

— Айно, я нашёл воронку, американцы здесь что-то забрали.

— Я слышал, как они тебя оттшилли.

— Дело труба, ничего нам здесь не светит.

— Буттем возвращатться?

— Будем, будем..

Буркнул Кедров и встал. Можешь повыть на Землю с Луной советский геолог Максим Кедров. Ты облажался, кто не успел, тот опоздал. Вернёшься на Капу, получишь клизму от начальства, насмешки от друзей. А главное на душе будут бегать гадкие тараканы досады. Их не разогнать даже бутылкой водки.

— Максим, чтто-тто случи…

Голос Айно резко оборвался на полуслове. Максим резко повернулся в сторону «зубра» и «бобкэта». Заорал что было силы:

— Что? Что случилось Айно!

Ответом был только слабый шум фона. Его пробила холодная испарина, противно схватил желудок. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Зелёные человечки атакуют! Он побежал назад, забыв про всё на свете. «Чёрт! Чёрт!» – выбивала в висках кровь бешеный ритм. Луч фонаря как испуганный заяц прыгал по ребристым следам. Кедров нёсся за ним, жадно хватая воздух. Писк испуганного датчика регенерации и пошла обогащённая кислородом смесь. Забыв о правилах связи, он орал что-то несусветное, только бы Айно ответил. Но «зубр» молчал, молчали и американцы.

Уже на половине дороги Максим почувствовал страшный удар. Что-то массивное рухнуло со звёздного неба впереди, грунт ощутимо тряхнуло. Слабая вспышка в поднимающихся клубах белого пара. Кедров ускорил и без того бешеный темп.

Внезапно луч выхватил из темноты изуродованный корпус «бобкэта». Казалось, чудовищный молот смял кабину одним могучим ударом и вбил её в землю. Кормовая часть оказалась в метре над землёй. Панели солнечных батарей валяются неряшливой грудой. Стояки согнуты в крючья, топорщатся в разные стороны.

— Нначальник, там Айно … ррядом с тобой … Казалось, Карим не говорил, а выбулькивал слова.

— Карим? Что случилось? Где ты?

Кедров крутнулся на месте как ужаленный. Блеснула в свете спина скафандра. Одна рука откинута вперёд, другая нелепо согнута. Чувствуя непоправимое, он перевернул человека. Это был Айно, грудная клетка разворочена, за стеклом шлема, залитое кровью лицо.

— Я на «зубре» начальник, Айно побежал … бросил им маяк под кабину… — голос Карима снижался до шёпота. — Иди сюда, худо мне … нне усппею сказать …

— Кааарим!

Сквозь запотевшее стекло свет фонаря казался мутным пятном. На бегу Максим нетерпеливо посылал его дальше от себя. Вот оно выхватило «зубр». Защитный кожух аккумуляторов поднят, у гусеницы фигура в непривычном скафандре. Тёмный силуэт, в пятнах крови и пыли. Крупная надпись «NASA» на плечевом щитке.

Дверь люка тоже в красных пятнах. Остервенело, рванув ручку, Кедров ввалился внутрь. Минуты в шлюзовом тамбуре показались вечностью. Сердце раненой птицей молотилось в клетке рёбер. Застёжка шлема упрямо не хотела открываться и сдалась только после упоминания чёртовой бабушки.

Карима он нашёл на командирском сидении. Тот сидел, боком привалившись к стене, зажимая руками живот. Лужа крови под ним неумолимо растекалась. Всё это казалось Максиму страшным сном.

— Ааа … пришёл Максимка, подстрелили меня… — струйка крови потекла у Карима из уголка рта, когда он начал говорить – Вышел поглядеть «зубра» перед дорогой, а этот шайтан американский нам коротит батареи. Я его достал, разбил молотком шлемак.

Гримаса, похожая на улыбку скривила его рот. Максим рванулся к аптечному блоку на стене.

— Замолчи, Карим, сейчас я тебя перевяжу.

— Нет, я не жилец, кровь внутри, я слышу. Боль только убери, горит у меня всё внутри.

Неуклюже вложив капсулу в инъектор, Максим ввёл ему обезболивающее. Карим помотал головой, сосредоточенно пытаясь поймать уходящее сознание. Его чёрные глаза туманились, он щурил их, глядя на Максима.

— Мало времени. Слушай. Там у янкесов наш модуль. Давно искали. Со старого «Фобос-2». Запустили перед Ельциным. Коды банков. Надо забрать. Почитай у меня в кармане … много денег … золота.

Голова его дёрнулась, запрокидываясь, обильно потекла кровь изо рта. Максим кинулся к нему, наклонил вперёд. Карим выплюнул кровавый сгусток и прохрипел:

— Айно … я из КСС, передай … полковнику Болотову …

Эта последняя фраза забрала последние силы Карима, его ресницы дрогнули, и застыли неподвижно. Кедров держал его за плечи и чувствовал, как обмякает тело, как уходит из него жизнь. Ничего более страшного он в жизни не испытывал.

Внутри была пустота. Всё стало на свои места. Пока он искал на Марсе руду, рядом с ним КСС – Комитет Стратегического Сдерживания искал старый сейф коммунистической партии. Он ел, пил, травил анекдоты, костерил с ними правительство, а Айно и Карим писали рапорта Болотову, который, оказывается полковник. Как жить, если вокруг каждый второй комитетчик? Сегодня ему приказали искать золото партии, а завтра прикажут найти врагов среди своих.

Максим осторожно отпустил Карима, включил прожектора внешнего освещения. Картина полного разрушения стала более очевидна – тяжёлый зонд с Капы врезал по кабине американцев, смял солнечную энергостанцию и валялся неподалёку, целый и невредимый.

«Вот и всё, енотики штатовские, отбегались. Хотя, какие вы енотики? Крысы вы. Хотели стащить чужой сыр. Это вы, что ли, лучше нашего КСС?». Эта простая мысль заставила его вздрогнуть. Если бы не Айно и Карим, он бы вернулся к мёртвому, остывающему «зубру». Американцы бы спокойно снялись и уехали со своей добычей.

Невольно Кедров повернулся к Кариму. Тот сидел, наклонив голову. Его мёртвые глаза смотрели на измазанную собственной кровью букву «М». «Мы» – пронеслось в голове у Максима, он тронул кнопку связи. Рокочущий бас Болотова был неукротим:

— Кедров, мать твою через коромысло!

Забазнов Алексей 159: Большой дом

Хотя это отнимает время, я люблю иногда ездить на работу не в метро, а на речном трамвае. Первые пассажиры выходят у Эрмитажа, из-за которого в это время доносится музыка ежедневного конного парада перед министерством обороны. Старое доброе минобороны… Оно даже более декоративно, чем минфин в Петропавловке и МВД на Литейном (те, всё-таки, выполняют некоторые полезные функции), но мы любим наше древнее МО.

Выше по течению начинаются более серьёзные инстанции. За Охтой друг на друга через реку смотрят здания-близнецы минсредмаша и минобщемаша. Ещё выше – министерства образования и здравоохранения, хоть и не близнецы, но одинаково важные ведомства. И наконец, наша Большая тройка. Слева – «восточные соседи» – Госплан. Справа – «западные соседи» – Госснаб. А за ними – моё ведомство, башни на обоих берегах, перемычка над Невой, и над водой сиреневые буквы: ГОССТАНДАРТ.

У работы здесь есть побочные эффекты, потому что немного нервничаешь, когда на улице кто-то упомянет твою контору всуе. Например, барышни посплетничают об однокурснике:

— Петька такой важный стал, будто в ГОСТе работает! Или весёлые студенты, пытаясь отделаться от вредной старухи, советуют:

— Жалуйтесь, бабушка, сразу в Госстандарт! На нестандартность мышления!

Такой уж у нас широкий круг обязанностей, что вспоминают нас чаще остальных. В музее метрологии какие только не представлены времена! Тут тебе и менделеевские эталоны под стеклянными колпаками; в витрине с буквами L.S.D. - фунты, шиллинги и пенсы, а в библейском отделе грозная фреска: «Неверные весы – мерзость пред Господом, но правильный вес угоден Ему!»

Здесь пока ещё нет стандартов 3D-телевидения, но сложатся и они. 3D-телевидению всего несколько лет: до его создания информация передавалась только голограммой и звуком. Но когда олфакторнаялаборатория минхима создала «антизапах», появился современный формат телесигнала, который разработчики в шутку назвали «третья дырка» (в смысле, ещё и ноздря в дополнение к зрачку и уху), а потом для краткости переименовали в 3D.

Изобретение «антизапаха» решило принципиальную проблему, которая долго не позволяла создать «телеобоняние». Конечно, можно снабдить телевизор несколькими сотнями пробирок, которые по кодированному сигналу впрыснут в воздух аромат… Ну, скажем, пихтового леса, где шагают герои кино. Но если следующая сцена – подземелье – требует запаха плесени, то как мгновенно избавиться от пихтового аромата? Даже мощные вытяжки в экспериментальных кинотеатрах не позволяли добиться быстрого перехода. Существовали пробные фильмы, в которых сюжет содержал «нейтральные сцены» для избавления от ненужного запаха, применялась «вытяжка на опережение», но идеальным решением стала упаковка ароматических молекул в молекулы-разрушители. Эти разрушители срабатывали при контакте с «антизапахом» и смена обонятельных ощущений сокращалась буквально до пары секунд.

Я работаю в отделе стандартизации 3D. В отделе сертификации трудятся намного более квалифицированные специалисты, чем я; почти все они – эксперты с фабрики «Северное сияние». Они действуют аналитически: раскладывают заданные ароматы на составные части и подбирают имитирующие композиции из простых веществ. А мы, стандартизаторы, просто нюхаем различные комбинации летучих соединений и записываем в нейросеть субъективные ассоциации. Образно говоря, на той стороне работают гении, которые находят решения дедукцией, а мы, на этой стороне, как «обезьяны за клавиатурой», индуктивным перебором пробуем и классифицируем все возможные сочетания. Нейросеть, благодаря нашим пробам, понемногу учится подыскивать заданную область ароматов.

Перерывов у нас несколько – надо разгружать и нос, и мозг от монотонной работы. Во время отдыха я иногда хожу в отдел «Антистандарт», послушать, как принимает посетителей Евгений. Он невероятно строг. Его должностная обязанность – отсеивать киносценарии с подражательством, банальностями или откровенным плагиатом. Вот, он почему-то доброжелательно говорит очередному собеседнику:

— В вашей работе, действительно, нет сюжетных заимствований. Собеседник расплывается в улыбке, и Евгений добавляет:

— Потому что у вас нет сюжета!

— Но постойте, — вскакивает собеседник, — там ведь сорок минут…

— Порнографию мы не финансируем, — перебивает Евгений.

— Вы не понимаете! Яростное соитие обнажённых тел символизирует гневный протест против ханжеской морали косного общества!

— Косное общество уволит меня, если я подпишу это в производство. Извините, советую протестовать против ханжеской морали за собственный счёт.

Евгений властно отключает голограмму настырного собеседника и включает следующую, старичка, который просяще говорит:

— Я ещё не отсылал вам текст, я думал, может быть, я вам объясню, чтобы вы почитали вне очереди… Там по сюжету группа альпинистов внезапно попадает…

— Попадает? — с подозрением перебивает старичка Женя.

— Ну, да, попадает в очень важный исторический момент…

— О, господи, — стонет несчастный цензор, — отдать, что ли, все деньги порнографу и закрыть бюджет на месяц вперёд? Старичок с недоумением замолкает, и Евгений грустно говорит:

— Извините, вне очереди не смогу…

Ещё он участвует в создании сценария к «Парфюмеру». Это будет грандиозная экранизация повести Зюскинда, в которой мы сможем донести до всех зрителей через их носы внутренний мир Гренуя. Женя тщательно выискивает огрехи:

— Что это за тарантас? Не знаете? А зачем нарисовали? Так я вам скажу, это кэб! Но у нас по сюжету не Лондон девятнадцатого века, а Париж восемнадцатого!

Когда я думаю о сказочном «Парфюмере», я испытываю профессиональную зависть: мне бы такое чутьё! Тогда бы я работал не стандартизатором, а сертификатором и разбирал бы запахи на формулы в один момент.

В следующий перерыв я иду посмотреть, как работает Иван. Он занимается мобилами.

Чтобы мобильная квартира легко перевозилась на новое место и без проблем встраивалась в блоковый скелет, нужно соблюдать массу стандартов: линейные размеры, массу, электрические, сантехнические и кабельные разъёмы.

— Привет, — бросает он мне, — ночью ездил на лабораторной мобиле по метро. Знаешь, там на фиолетовой линии промелькнул такой интересный запах… Можешь взять на заметку. Мне метрошники сказали, что это старые деревянные шпалы, пропитанные дёгтем.

Пожалуй, и вправду стоит взять на заметку. Если старое кино будут одорировать, не исключено, что понадобится запах метро XX века. А работа эта может оказаться сложнее, чем перевод двумерных картинок в голограммы: даже нейросеть не разберёт по мизансцене, чем должно пахнуть, программировать придётся людям. Иван начинает жаловаться:

— Просто руки опускаются, когда вспоминаешь о колее. Если бы имелся общий стандарт, мобилы можно было бы даже снабжать универсальными вагонными тележками, но… В 63 году намечается конференция Глобал-стандарта по возможной унификации континентальных железных дорог. Приурочили как бы к двухсотлетию лондонского метро, на самом деле пытаются отложить обсуждение вопроса, потому что предчувствуют провал. Клянусь, если бы приняли решение о единой колее, я бы все рельсы на Октябрьской дороге переложил быстрее роботов.

Возвращаясь в лабораторию, посылаю с планшета «цидульку» в отдел сертификации – о запахе деревянных шпал, и в течение следующего часа снова послушно нюхаю комбинации и записываю ощущения в нейросеть.

Третий перерыв – длинный, обеденный. Все сотрудники ГОСТа особенно любят столовую в перемычке, но недаром наше заведение называют «Большим домом» – не все помещаются, поэтому в галерее над рекой обедают не каждый день, а когда подойдёт очередь. Сегодня столовая посылает нам с Евгением и Иваном приглашение на запрошенные места рядом.

— Не у вас одних проблема, — сочувствует Евгений Ивану. — «Палу» и «Секаму» договориться о стандарте цвета куда проще, чем железным дорогам о колее, но до сих пор не договорятся.

— Между прочим, — задумывается Иван и поворачивает голову ко мне, — а у вас, нюхачей, стандарт единый или тоже, как «Пал»-«Секам»?

— Стандарта пока нет вообще, — говорю я, — но в других странах лаборатории ведут отдельные исследования. Мы пока даже нейросети не можем объединить, отсутствует универсальная грамматика описания запахов. Так что ситуация грозит вылиться в разную кодировку 3D.

— Пикантная ситуация, — замечает Евгений. — Допустим, картинка на экране – цветущий сад. А раздрай в обозначениях приведёт к тому, что в комнате запахнет коровником.

— Молоко и сено? — уточняет Иван. — Тоже неплохо, хотя и не по теме.

— Вот и я об этом, — кивает Евгений. — А ведь есть места, где аромат вовсе не такой приятный, как в коровнике.

— Не за столом! — обрывает его Иван. Он смотрит на проплывающую под нами баржу и рассуждает вслух:

— В принципе, стандартизировать баржи для водной перевозки мобил – не вопрос. Вопрос в том, всегда ли уровень реки будет позволять проход под мостом. Значит, придётся стандартизировать и предел паводка…

Воловник Галина 169: Марсопроходцы

— Что у тебя, Титов? — начальство опять строго смотрело на лейтенанта

— Пионеры… опять – что с ними делать, ума не приложу.

— А психологи, что говорят? — Петр Федорович приготовился слушать, о том, что нынешнее поколение предоставлено себе, что родители, работая на создание лучшего, совсем упускают их из вида…

— А хотите их послушать? — Титов сам удивился своему предложению, но начальство с охотой переместилось в его кабинет. Два пионера сидели за столом, грозно нахмурив брови.

— Ну, рассказывайте, зачем уже пятый раз проникаете на звездолет? Приключений захотелось? Делать нечего? — ехидно спрашивал Петр Федорович. Дети встали, один другого пнул локтем в бок, и более шустрый начал.

— Мы, товарищ милиционер, хотим послужить на пользу обществу. Вот смотрите. — мальчик что-то поискал в наручном ежедневнике, настроил и все присутствующие стали наблюдать голограмму.

«Наши марсопроходцы смело осваивают Красную планету – вещал репортер – недавно на базу Аэлита были доставлены собаки-хаски. Братья наши меньшие в который раз помогут человечеству в освоении космических широт…»

Мальчик с возмущенным сопением прекратил репортаж.

— Значит хаски! — уже кричал он, — собаки – и быстро утер слезу обиды. — А как же мы? Мы? Мы тоже хотим помогать марсопроходцам! Чем мы хуже собак!?

— Тем, что вас туда никто за помощью не звал – сказал Титов – а помогать марсопроходцам можно и на Земле.

— Угу, отправите в оранжерею за быстрорастущими овощами приглядывать, как в третье снятие было, — пробормотал более тихий мальчик.

— Вот … Юра и Сергей Никитины… Пятый раз снимаю со звездолета. Со всеми порученными работами справлялись хорошо, сообща. Всегда их хвалили. Не лентяи, учатся хорошо. Родители с ними много общаются… Вот… — Титов беспомощно развел руками.

— Давай-ка мы их в Суворовское училище отправим? Их подготовят, со временем на Марс полетят….

— Наша мама против казарменного воспитания… — мрачно сообщил Сергей, тот, что говорил вторым.

— Ты чего… — прошипел на него Юрий и посмотрел страшными глазами

— Ничего … без маминого согласия нас никуда не определят, мы маленькие еще…

— Это мы-то!? — Юрий покраснел от возмущения

— А если мы ее убедим? — Петр Федорович, уже искал маму по месту работы. У него за спиной находилось что-то вроде экрана. Наведя на него маленькую указку, можно было найти и вызвать любого человека.

— Папу – легко, а с мамой Вам сложно придется – сообщил Сергей. Милиционеры улыбнулись, «убедим, мол». Они вызвали и папу, и маму.

* * *
Папа и мама появились одновременно. Оба едва успели скрыть улыбки. Их дети названные в честь первого космонавта и основоположника советской космонавтики, уже не первый раз пытались лететь на Марс. Мальчики обожали все, что связано с Марсом. Еще бы. Ведь это наши марсопроходцы первыми основали там успешно действующую базу! Дети всего мира следили за информацией, которую опубликовывали ученые, обменивались впечатлениями. Каждый второй хочет быть марсопроходцем когда вырастет, а вот эти хотят немедленно. Мама строго посмотрела на сыновей, на милиционеров и на папу.

— Во- первых, спасибо товарищи милиционеры, во-вторых, молодые люди, как долго вы намерены вести себя как дети? И, в-третьих, отец, объясни им, что мужчины должны уважать свою маму, и не ставить ее в неловкое положение!

— Ты же знаешь, что мужчины всегда стараются, чтоб мама не огорчалась – невозмутимо отозвался папа. — Титов хмыкнул, начальство с любопытством воззрилось.

— Мы хотели предложить, определить мальчиков в Суворовское училище – начал Титов. — Они научатся дисциплине…

— Ходить строем, — продолжила мама грустным голосом

— Да и ходить строем – сказал Петр Федорович. — И это тоже надо уметь. Этож надо, на звездолеты они проникают!

— Да у нас умные дети – сказала мама, и погладила своих мальчиков по растрепанным макушкам.

— Они конечно у нас не подарки, — сказал папа. — Предлагаю им усилить курс физики и космографии.

— Вы издеваетесь? — рассердился Петр Федорович – Они от рук отбились, а Вы «физика»!

— Ну, что Вы, — примирительно улыбнулся папа. — Дети, способные, учатся в специальной школе, понимаете? Да? Вот их и тянет реализовывать идеи.

— Тянет их… — Титов вспомнил нагоняй, после их четвертого подвига. — а нельзя сделать, чтоб они их как-то иначе реализовывали?

— Мы попробуем – сказал папа, сделал знак рукой «поднимайтесь». Дети поднялись.

— Думаете, мы их снова с Вами отпустим? — удивился Петр Федорович

— А чем этот раз отличается от прошлого? — поинтересовалась мама

— На этот раз они выпустили куда-то собак, и спрятались на их место… — доложил Титов.

— А как Вы догадались? — удивилась мама

— Я уже привык проверять нет ли их в этом направлении… — Титов сказал это почти шепотом. ***

Дети лежали на полу своей комнаты, и смотрели в звездное небо, воссозданное для них мамой. Они чертили себе маршруты лазерными указками, соединяли звезды в созвездия. Можно было выбирать планету, приближать, и рассматривать со всех сторон. Можно было увеличивать и видеть серные облака и песчаные бури, и даже аппараты, изучающие поверхности некоторых планет. Можно было прочитать интервью, фантастические рассказы об этих планетах и посмотреть старинные фильмы. В некоторых старинных фильмах дети вроде них перемещались во времени, делали открытия и спасали жизни. Скучно и тяжело быть маленьким. Вокруг столько всего. Мама, конечно, сердится, что ее не спросили, но она бы не одобрила. В комнату тbхо вошел папа, указочкой приблизил Марс, увеличил Аэлиту, и задумчиво спросил:

— Вот я думаю Вас в ящик упаковывать или все-таки как людей перевозить? — и хитро посмотрел на сыновей.

Аэлита мерцала и поворачивалась разными ракурсами, надписи рассказывали, о том, как там вырабатывается необходимый кислород, какие опыты прошли успешно.

— Зачем это нас в ящик? — спросил Юра – и куда на этот раз переезжаем?

Папа ездил по всему союзу, его наука требовала его присутствия на разных объектах. Где они только ни были с папой, чего только не видели! Вообще папа всегда их понимал.

— Не издевайся – буркнул Сережа. — Мы уже наказаны и всё понимаем.

— А кто издевается? — папа сделал большие глаза и наивное лицо. — Просто я подумал,… может вам так интереснее на Марс лететь…

— Что!! — дети не верили своим ушам

— Да, мы летим на Марс. Но… — папа смотрел на них немного печально. — Теперь вам придется меньше шалить. Это не Земля. Если что, мы все отправимся жить куда-нибудь Крым, и будем медуз препарировать.

— Пап мы эт… мы понимаем – Юра смотрел на папу исподлобья. Никто не заметил, как вошла мама.

— Тссс- приложила она палец к губам. — у нас сегодня секретное празднование папиного назначения на Марс! — она зажгла свечки на торте в форме Аэлиты, звезды на созданном ею небе ответили дружным блеском.

— Ура? — громким шепотом спросил папа

— Урааааааааа!! — не сдерживаясь, орали дети.

— Тихо! — напомнила мама. — Секрет же!

Дворак Максим 170: Москва – Дальний космос – Москва

4 апреля 2061 года, Москва, квартира

— Смотри, Машка, звезда падает. Огромная какая, и как низко! Загадывай скорее желание!

Шестилетняя Машка смотрела-смотрела, разинув рот, на «звезду», да все молчала. Та уже упала давно, а Машка так и не отводила взгляд от темного неба, и бедная мать уже успела испугаться. Куда только подевалось озорное настроение, так и бьющее фонтаном всего пять минут назад? Впрочем, известно куда. Шестилетняя Машка загадала желание обрести папу, которого никогда не знала. Загадала уже в который раз. Но оно, как всегда, не спешило исполняться.

— Никакая это не звезда, — обиженно буркнула она наконец и поплелась вглубь квартиры сквозь остатки отшумевшего праздника. Кстати, Шестилетняя – это такая фамилия, за которую ее все дразнили в школе. На самом деле она была уже совсем взрослой, ведь ей в тот день исполнилось 12 лет, и это был последний раз, когда она загадала именно это желание. И по поводу звезды девочка оказалась права. Никакая это была не звезда.

8 апреля 2061 года, Москва, Первая Градская больница

— Леонид, что вы помните?

У Леонида была частичная потеря памяти. Все воспоминания то и дело путались между собой и на середине срывались в черную бездну. Впрочем, черную бездну Леонид тоже очень хорошо помнил – в последние годы его жизни ее было слишком много. Не космос, нет. Космос как раз сиял звездным светом. Фантастическая красота, описать которую Леонид в жизни не смог бы. Но между ним, между космосом зияли гигантские черные провалы безвременья.

Таков полет на сверхсветовой скорости. Глаза не успевают зафиксировать свет, ведь они движутся в пространстве быстрее. И никаких звуков, ведь они еще на несколько порядков медленнее. Сплошная размытая мгла и давящая тьма. Двигаешься только наощупь. И не знаешь, летишь ли ты день или год. Настоящая пытка, если вдуматься.

А потом резкая остановка, и малейший свет до боли впивается прямо в сетчатку и сквозь нее в мозг. Что самое паршивое, никогда не знаешь, когда это произойдет. Сначала ты знаешь, что до остановки еще далеко. Но в какой-то момент закрадывается сомнение: вроде бы запланированные семь месяцев полета уже прошли. Но, очевидно, еще нет, раз полет продолжается. И на самом-то деле прошло всего три дня, и впереди целая вечность. Под конец она тянется особо долго, и ты думаешь, существует ли вообще в мире свет и звук. И когда убеждаешься, что нет, не существует, корабль выходит на досветовую скорость, и ты кричишь и корчишься в муках – вероятно, так в аду черти наказывают грешников.

— Леонид? Леонид! Врача!

В палату вбежал врач и вколол пациенту успокоительное. Через 15 минут Леонид пришел в себя.

— Простите. Как видите, я вспоминал. Мне очень сложно сосредоточиться на том, что действительно важно. Врачи сказали вам, что у меня частичная потеря памяти?

— Конечно. Не переживайте, они уверяют, что она пройдет, и уже очень скоро.

— Память или ее потеря?

Собеседник Леонида довольно рассмеялся. Не шутке, конечно, она была плоской донельзя. Но Леониду нужно было, чтобы над его шутками смеялись. Он слишком многое пережил и теперь нуждался в адаптации к жизни на Земле. К тому же собеседник испытал облегчение – если человек шутит, значит однозначно идет на поправку. Он хорошо разбирался в людях, недаром дослужился до генеральского чина, и прекрасно знал, что внимание к людям очень важно, особенно при таких непростых обстоятельствах.

— Потеря, конечно. Но давайте оставим ваш полет в стороне и вернемся на годы назад. Когда вы были на Земле, что вы помните?

— Многое. Даже, можно сказать, абсолютно все, Валентин Игоревич. Но урывками. Вот детство, школа. Уроки физкультуры помню, а математики – нет. Летное училище – то же самое, что-то помню, а что-то тонет во мраке. Не думаю, что готов сейчас говорить об этом. Может быть, сначала вы расскажете, что все-таки случилось?

Генерал Слепцов задумчиво покачал головой. Потом решил, что вполне может начать рассказывать. Он надеялся, что это заставит Леонида разговориться и прояснить сложившуюся ситуацию. Впрочем, генерал не надеялся, что сможет получить от Леонида всю необходимую информацию. Но хоть что-то же должно быть! Конечно, получение документов о старосоветском проекте по полету в дальний космос – лишь вопрос времени. Странно, что за все эти годы о нем вообще никому не было известно. Но документы документами, а Леонид – участник всего этого. И если воспоминания о самом полете точно нужно отложить, то о том, как все начиналось, необходимо знать как можно скорее.

— Да, конечно. Позвольте, я буду краток. Начну с того, что четыре дня назад вы врезались в Землю со скоростью около километра в секунду. Само собой, успев изрядно затормозить об атмосферу.

— Что? — Леонид даже привстал в койке, но тут же откинулся обратно – все тело слишком болело, чтобы он мог двигаться. — Разве это возможно?

— Как видите.

— Простите, но я вам не верю. Я половину жизни прослужил в ВВС СССР и знаю, что от удара на такой скорости не спасет никакая техника. Да что там – никакая техника даже не способна разогнаться до таких скоростей!

— Да? И это говорит человек, который летал на сверхсветовой скорости?

— Действительно. Но выжить! После столкновения на такой скорости! Невозможно.

— Вероятно, вы правы. Но у меня нет причин вам врать. После вашего приземления в арктических льдах остался кратер диаметром около 2 километров. Мы вытаскивали вас с глубины 700 метров. Льды до сих пор продолжают таять. Мы делаем все возможное, чтобы предотвратить катастрофические последствия вашего прибытия.

— Надеюсь, вы меня не обвиняете в том, что произошло?

— Ни в коем случае. Вашей вины в случившемся нет. Более того, вас объявят героем Советского Союза. Ведь вы единственный, кто вернулся из дальнего космоса.

— Единственный? А… был кто-то еще?

— Вы не помните? Ваш экипаж состоял из шести человек.

Леонид с ужасом смотрел на генерала и не мог поверить своим ушам. Конечно, это было глупо, но он был уверен, что являлся единственным членом экипажа корабля.

— Я не помню никого из них. Очевидно, все они относятся к той части памяти, что я потерял.

— Ну вот и не будем понапрасну напрягать ваш мозг. Когда вспомните, тогда вспомните. Давайте все-таки вернемся в то время, когда вы только собирались лететь в космос. Кто руководил проектом? Где и как вы проходили подготовку? Хоть что-нибудь, Леонид, это крайне важно!

Леонид вздохнул и снова попытался сосредоточиться. У него совершенно не получалось. Генерал терпеливо ждал, наблюдая за Леонидом. Тот был абсолютно седым в свои 33 года. Ничего удивительного, после таких насыщенных шести лет. Пожалуй, для него они длились дольше, чем 80 лет, минувших на Земле. «Все дело в сверхсветовом перемещении, — поясняли генералу только вчера. — Время в этом случае течет совершенно иначе. Летишь день, а прилетаешь через месяц. Это грубая аналогия, но суть такова. Честно говоря, генерал, никто не представляет, как это работает на самом деле. То, что сверхсветовое перемещение возможно – уже шок для нас, а уж то, что оно было открыто еще в прошлом веке… Фантастика!» Леонид вдруг встрепенулся, очень четко вспомнив кое-что очень важно.

— Генерал, при всем моем уважении, мне нужно связаться со своим руководством прежде чем рассказывать что-либо.

— Что? Леонид, очнитесь. Сегодня 2061 год! Ваши руководители давно на пенсии, а скорее всего просто умерли от старости.

— Я понимаю, прошло 80 лет. Все совершенно верно. Я точно помню, делались расчеты. Я… То есть мы должны были вернуться именно в 2061 году, спустя 80 лет после старта. И у меня есть четкие указания для данного случая. Я военный человек, как и вы. Вы же понимаете, я не могу не выполнить приказ. Как скоро меня выпишут?

Генерал нахмурился. Ему все это очень не нравилось. В то же время он понимал, что не имеет права срываться на Леонида, чего-либо от него требовать. Это не только усложнит процедуру сбора информации, но и будет просто не по-человечески по отношению к нему.

И еще генерал не знал, чего стоил Леониду последний вопрос. Гость из прошлого ждал, что его запрут в каких-нибудь застенках и будут ставить опыты, делать бесконечные анализы, задавать миллиарды вопросов, а возможно просто залезут прямо в его мозг и воспоминания… В общем, он представлял себе такие кошмары, всерьез помыслить о которых не мог ни один адекватный гражданин Нового Союза. Поэтому слова и спокойный тон генерала немного успокоили Леонида.

— Через несколько дней. Думаю, до праздника.

— Праздника?

— Ну конечно. А, вы же не знаете. Сегодня 8 апреля. Через четыре дня будет ровно сто лет как Гагарин полетел в космос.

— Вот как! Ну надо же! Не думал, что подгадаю с возвращением прямо к такой знаменательной дате, — Леонид слабо улыбнулся. — Что ж, в таком случае, думаю, нам стоит отложить разговор до того времени, как я со всем здесь разберусь. Вы поддержите меня в этом? Генерал только руками развел. Мол, что мне остается?

— Только должен вас предупредить. За эти годы все изменилось. Вполне возможно, вы не найдете того, что ищете.

— Я все понимаю. Но это же не повод не попробовать, верно?

Генерал Слепцов кивнул и поднялся с кресла рядом с постелью, на которой лежал Леонид.

— Да, вы правы. Кстати, чуть не забыл. Вот здесь, в тумбочке, ваши личные вещи, которые мы нашли в капсуле. Документы, увы, недействительны. Но, думаю, с этим мы разберемся. Главное, вы поправляйтесь!

— Спасибо.

11 апреля 2061 года, Москва.

— Ну что скажете, Леонид?

Что он мог сказать? Он испытывал смешанные чувства. Это не та Москва, которую он знал и любил. Конечно, он прекрасно понимал перед полетом, что за 80 лет все изменится, что это больше не будет его город. И хорошо, если он в него вообще когда-либо вернется. Но одно дело понимать, другое – видеть и чувствовать…

Генерал Слепцов его молчание трактовал как восхищение. Он стукнул водителя аэромобиля по плечу и попросил подняться повыше.

— Это вообще-то запрещено, — пояснил он Леониду, гордый тем, что может поделиться с ним небольшим запретным плодом. — Нужно соблюдать установленную высоту полета. Но я думаю, ничего страшного не случится, если мы пять минут попарим в вышине. Вася, сделай метров 800, не больше.

— Есть, генерал, — отозвался водитель и повторно потянул рычаги на себя. Самые высокие здания остались далеко внизу, перехватило дыхание. Леонид все молчал. Едва заметные знакомые ему черты теперь совсем стерлись.

— Давайте вернемся на нормальную высоту, — в конце концов попросил он. В этот момент в салоне вдруг раздался чужой голос.

— Говорит Сержант Игнатенко. Вы превысили высоту! Немедленно спускайтесь! Штраф за нарушение составляет 500 рублей.

Генерал сказал водителю снижаться и потянулся к приборной панели машины. Нажав несколько кнопок, он взял оттуда рацию. Леонид с удивлением обнаружил, что она функционирует без всяких проводов. «Летающие машины, беспроводные приборы… Неплохое будущее», — думал он.

— Это генерал Слепцов. Сержант, ты уж не ругайся на нас, ладно? Тут совершенно особая ситуация. Больше нарушать порядок не будем, обещаю. И штраф, конечно, оплатим.

— Виноват, товарищ генерал. Не беспокойтесь, штраф уже снят.

— Ну уж нет. Сказал – делай. Ты прав, порядок есть порядок.

— Так точно.

Генерал Слепцов вернул рацию на место. К этому моменту они снова летели в 10 метрах над асфальтом в общем потоке машин.

— Не мой это город, — сказал наконец Леонид. — Извините, генерал, но вы отдадите деньги просто так. Я знал и любил другую Москву, и с высоты она кажется еще более чужой и далекой.

— Понимаю. Но вы же знали, на что идете, Леонид? Почему вы вообще выбрали дальний космос?

— Боюсь, вы будете смеяться, генерал.

— Я серьезен как никогда.

— Это мечта моего детства. С самого апреля 61-го, когда Гагарин в космос полетел. Я маленький был совсем, но уже тогда знал, что мое место тоже там, среди звезд. Годы и годы я тренировался, пока, наконец, в 79-м не был назначен в четвертую основную экспедицию на станцию «Салют-6». Полететь должен был в 80-м. Самый молодой космонавт в истории.

— Полетели?

— Нет, конечно. Если не ошибаюсь, в тот экипаж вошли Попов и Рюмин. Меня назначили на совершенно другой проект.

— Дальний космос? — понял генерал.

— Он самый.

— Расскажете?

— Мы же уже это обсудили, Валентин Игоревич. Давайте все по порядку.

Генерал невольно сжал зубы и отвернулся. Он чуть не разговорил Леонида! Ладно, черт с ним, пусть выполняет свой приказ. Как раз они уже прилетели в то место, которое назвал Леонид.

— Серьезно? «Сталинка» на Красных воротах?

Но генерал тут же осекся. Конечно, ведь здание было признано исторической ценностью. Его не то что трогать, на него дышать нужно было с осторожностью. Организовали внутри какие-то небольшие музеи, включая Лермонтовский, исторические квартиры, еще бог знает что. Леонид уверенно шел ко входу. Это была частичка его родной Москвы. Ее он помнил и чувствовал хорошо.

Массивные двери легко распахнулись. Вестибюль они миновали быстрым шагом и нырнули в одну из неприметных дверей с табличкой «Не входить». Кажется, их кто-то окликнул, но они уже шли лабиринтом старых коридоров и запертых дверей. Леонид шел так, словно вырос в этом здании. На самом деле он просто считывал по памяти (которая все еще до конца не восстановилась) схему, которую целый месяц зубрил перед полетом.

Наконец они спустились в подвал и остановились перед обитой черной кожей дверью. Справа от нее на стене была расположена растрескавшаяся пластмассовая кнопка. Леонид смело ее надавил. Его сердце стучало так, словно хотело пробить грудную клетку.

После невыносимо долгой (для генерала, Леонид и не к таким привык) паузы дверь открылась. На пороге стоял старик. Он пристально смотрел на Леонида в течение целой минуты, после чего расплылся в улыбке.

— Я уже не думал, что доживу до этого дня. Заходи, — сказал он и посторонился.

Они сидели за столом и пили чай. Генерал чуть не прыгал на стуле от нетерпения, но старик, представившийся Мишей, не спешил переходить к делу. Он, видно, решил рассказать Леониду все. То есть ВООБЩЕ ВСЕ, что произошло за эти 80 лет.

— Добрались-таки до Марса? — с восхищением спрашивал Леонид, отпивая из кружки чай.

— И не только до Марса, сынок, — с удовольствием отвечал Миша. — Лет шесть назад ученые обнаружили кучу полезных минералов в поясе астероидов. Ну и что ты думаешь? Уже соорудили там космическую станцию! Фантастика, не так ли?

— И не говорите!

— Простите, — перебил генерал. — Может, перейдем, наконец, к делу? Старик Миша недовольно посмотрел на Валентина Игоревича.

— Послушай, генерал, — сказал он. — Я ждал этого дня всю свою жизнь. Леня вообще чуть не свихнулся, пытаясь пережить последние годы своей жизни. Вон поседел весь. А ты только неделю обо всем в курсе. Совесть у тебя есть?

— Вы знаете, Миша, — вмешался Леонид. — Я думаю, он прав. Мне тоже интересно узнать подробности этой истории. Старик немного помолчал, а затем тяжело поднялся и вышел из-за стола.

— Ну как знаете, — чуть ли не обиженно сказал он. — Пошли тогда.

Они прошли в соседнюю комнату. В ней стояли стеллажи с тонной папок. Каждая из них была переполнена пожелтевшими листами бумаги. Еще были какие-то коробки, которые стояли друг на друге.

— Это все, что осталось от проекта «Дальний космос». Документы, расчеты, личные дела. Многие с грифом «секретно», кстати. Тут вы найдете все, что нужно. Включая теорию сверхсветового перемещения. Работающую, как оказалось! — Он хрипло рассмеялся и закашлялся. — Ох, старость не радость. Скажу только, что проект развалился и был законсервирован в годы перестройки. Никто не знал, успешный он или нет – выловить след вашего корабля было невозможно, несмотря на кропотливый труд наших физиков и астрономов. Может, мы бы и развивали дальше проект, но Старый Союз развалился, а Новый… Ему не до того было, и правильно это. Столько насущных проблем, которые надо было решить. Потом Марс, Солнечная Система… Может, кто-то и занимается теорией путешествия в дальний космос, но вряд ли с особым усердием. Не нужны оказались далекие звезды, если возвращаешься от них в совершенно чуждый мир. Если вообще возвращаешься. Бедные ребята… Так ты не помнишь, что с ними случилось, сынок?

— Нет, Миша. У меня потеря памяти.

— Да, да, я понял. Ну а где ты был, помнишь хоть?

— Да, — Леонид улыбнулся. — По одной остановке в каждом рукаве Млечного Пути.

— Умница. Первый, кто прошел по Млечному Пути. Красиво. Молодец… Вы, генерал, наверняка вовсю терзаете капсулу, пытаетесь прочесть с нее данные? В тех коробках – вся необходимая аппаратура. Магнитофоны для пленочных кассет, еще какая-то техника, я уже не помню. А то такие небось только в музеях остались. Забирайте, исследуйте. Не забудьте прочитать инструкцию по проявке пленочных фотографий, а то засветите все. Ну все, на этом моя миссия выполнена. Пойдем, Леня, еще чайку попьем, да историй порассказываем.

12 апреля 2061 года, Москва, гостиница «Космос».

Леонид смотрел в окно на парад, который шел в центр Москвы по проспекту Мира. Гремела музыка, развевались флаги с изображениями ракет, звезд и прочей космической атрибутики. Были и портреты Гагарина, конечно.

Вдруг в номер ворвался откровенно злой, если не сказать больше, генерал Слепцов.

— Ты что же, сукин сын, творишь такое? — гневался он, схватив Леонида за грудки.

— Валентин Игоревич, простите, я не знаю, о чем вы говорите.

— Ах, не знаешь? Ну на, смотри тогда! — он достал из своего портфеля папку, взятую из архива Миши, и швырнул ее на стол. — Давай-давай! Помечено красным!

Леонид открыл толстую папку, в которой оказалось досье на него за 1981 год, и нашел нужную пометку. Выделен был следующий текст: «В 1980–1981 гг. имел отношения с Мариной Семеновной Сушкиной (1958 г.р.). В ноябре 1981 г. у нее родилась дочь Елизавета». Дальше шли были кратко указаны иные факты биографии Марины и Елизаветы. Леонид прочитал весь абзац, наверное, пять или шесть раз, после чего медленно вдохнул полной грудью и закрыл папку. Выдохнул.

— Я не знал, — сказал он. — Честное слово.

— Ты почему ее бросил? — мрачно спросил генерал. — Ты вообще зачем это сделал?

— Я был молодым идиотом. О дальнем космосе мечтал сильнее всего. Я не знал, что у нас будет ребенок.

— А это что-нибудь изменило бы, Леонид?

— Черт возьми, конечно, да! — он стукнул кулаком по столу. Потом, обессилев, рухнул в кресло. — Да. Не надо было лететь. Нашелся бы герой на мое место. Но я же не знал… Что у нас будет дочь… Что Маринку люблю больше космоса… Черт, я о ней даже не помнил до того, как вы мне эту папку показали. Он готов был расплакаться, но генерал положил руку ему на плечо.

— Прошлого не воротишь, Леонид. Но у меня для тебя есть подарок. Он кинул на столик еще одну папку, уже не из архива.

12 апреля 2061 года, Москва, квартира.

Шестилетняя Машка с мамой вернулись с праздников. Замечательный был день! Столько радостных лиц, столько веселья, улыбок! Подарков, в конце концов! А каким прекрасным был марш космонавтов на Красной площади! Сотня неуклюже переваливающихся людей в толстенных скафандрах на фоне Кремля – вот умора!

Машка прыгала от радости, носилась по квартире как настоящая шестилетняя девчонка, хотя уже считала себя совсем взрослой. Ее задор уже подходил к концу, как вдруг раздался звонок в дверь. Машкина мама удивилась – кто бы это мог быть, да еще в праздник, да еще в такой поздний час? — и пошла открывать.

Увидев, кто стоит на пороге, она остолбенела. Поначалу она решила, что это он, Сергей, Машкин отец. Так они были похожи, только у того волосы были темно-русые, а не седые. Те же глаза, почти то же лицо, пожалуй, чуть помоложе… Но это был не он.

— Мам, кто это? — спросила Машка, нетерпеливо дергая маму за рукав.

— Меня зовут Леонид. Я знаю, что это прозвучит очень странно, но… Кхм. Я – дальний родственник вашей дочки и… вашего погибшего супруга. Его прадед, если быть точным. Не знаю, как мне и быть. Я… принес вам небольшие подарки. И еще хотел бы рассказать одну очень странную историю. Вы… Вы позволите мне войти?

Машкина мама молча посторонилась, пропуская гостя. Сама Шестилетняя Машка понеслась в свою комнату распаковывать подарок. Это была музыкальная шкатулка с изображением звезд на крышке. Под ее ласковую музыку она и уснула, с улыбкой на лице. Какой замечательный день!

А ее мама и Леонид проговорили целую ночь, так и не разобравшись до конца в том, что теперь будет, и какое будущее их ждет. Но почему-то им казалось, что довольно хорошее.

Алферов Валерий Викторович 175: Пророк

«От чистого истока в Прекрасное Далеко,

В Прекрасное Далеко я начинаю путь».

Ю. С. Энтин
— Готово, товарищ директор! — розовощекий практикант отошел на пару метров, любуясь своей работой. На стене справа от входа матово блестела прикрученная безусым юнцом табличка. Выбитые в серебристом металле буквы извещали: «Академия наук СССР. Институт футурологии имени Протестантова И. И.»

— А кто этот Протестантов? Вы же наверняка знаете, Николай Васильевич?

Стоявший рядом директор института перевел взгляд с таблички на третьекурсника физтеха, со вчерашнего дня проходившего у него практику.

— Конечно, знаю, Петруша. Наш институт совсем молодой – полгода, как открылся. И последние месяца три я добивался, чтобы институту присвоили имя несправедливо забытого ученого.

— Так он был ученым? В какой области?

— Он был не просто ученым, а первооткрывателем, проводником и мучеником, пострадавшим за святое дело науки. Знаешь, о Протестантове я впервые услышал от своего деда. А он у меня, Петруша, был между прочим известнейшим врачом-психиатром. Академик Краснов, не слышал? Эх, и что вы только, молодежь, в ВУЗах по истории науки проходите… Так вот, дед мой, светлая ему память, хоть и стыдился той роли, что ему довелось сыграть в судьбе Ильи Игоревича, поведал мне его историю. И этот рассказ настолько меня впечатлил, что я – в ту пору школьник – с того дня твердо решил стать футурологом.

— Расскажите мне о Протестантове, пожалуйста, — заныл практикант, собирая инструмент.

— Эх, чует мое сердце, что ты просто от работы отлыниваешь. — Николай Васильевич бросил взгляд на часы. — Ну да ладно, все равно скоро перерыв на обед. Давай-ка присядем на ступеньки, и слушай…

***
Илья Игоревич несмело переступил порог. Доставившие его конвоиры замерли у двери в коридоре. Комната была просторная, с высоким потолком, незахламленная лишней мебелью. Солнечный свет свободно лился в широкие окна, отражаясь от натертого до блеска паркета. Арестованный, за последнее время привыкший к мрачным, плохо освещенным, а подчас сырым помещениям, смущенно озирался, подслеповато щурясь.

Вдоль задней стены протянулся широкий стол. Перед ним в самом центре комнаты застыл табурет, такой же одинокий и беззащитный, как и тот, кому он был предназначен. «Место моей экзекуции на сегодня, — подумал Протестантов. — Хотя странно и неестественно звучит это слово: «сегодня». Время для него точно остановилось с того рокового майского дня, когда в его квартиру вошли страшные безжалостные люди. Предъявив ордер, они наскоро провели обыск, изъяли какие-то документы и увезли обескураженного Илью Игоревича в тюрьму. Он давно сбился со счета и не мог бы с уверенностью сказать, какой нынче день. Но наполовину похудевший отрывной календарь, что висел на стене напротив, услужливо проинформировал узника: «15 июля 1982 года, четверг». «Значит, я под арестом уже сорок пятый день», — Илья Игоревич по привычке произвел в уме нехитрые вычисления и обратил свое внимание на поджидавших его людей.

В комнате, помимо него, было четверо. Трое незнакомых мужчин в белых халатах сидели за столом и внимательными взглядами изучали вошедшего. Те двое, что примостились по краям, были гораздо моложе своего коллеги, сидевшего посредине. В углу, справа от троицы, покачивался на стуле средних лет мужичок в сером костюме. Закинув ногу на ногу, он что-то писал в блокноте и выражал всем своим видом полнейшее равнодушие к происходящему. Этого гражданина Илья Игоревич знал – сталкивался пару раз на допросах. Это был капитан из «гэбистов», серьезный дяденька со смешной фамилией – Мартышкин.

Врач, сидевший во главе стола, водрузил на свой мясистый нос в лиловых прожилках очки в позолоченной оправе и, хищно блеснув стеклышками линз, обратился к Илье Игоревичу:

— Прошу вас, присаживайтесь. Меня зовут Краснов Сергей Иванович. Я – врач-психиатр, доктор медицинских наук. Мои коллеги: (седая с залысинами голова качнулась вправо) Браун Людвиг Францевич, и (легкий наклон головы влево) Бронштейн Давид Моисеевич.

Притаившегося в углу капитана в штатском Краснов, проигнорировав, не представил. Затем, открыв толстую картонную папку и сверившись с записями, Сергей Иванович продолжил:

— В настоящий момент вы обвиняетесь по статье 190-1 УК РСФСР: «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй». Следователь, проводивший допросы, сообщает о вас: «Чрезмерная вспыльчивость, заносчивость… склонность к правдоискательству, реформаторству… призывы к свержению советской власти и пропаганда красивой жизни…» Это очень серьезное обвинение. Но поскольку у следователя возникли сомнения в вашем психическом здоровье, вы были отправлены к нам, в институт Сербского на обследование. Вам все понятно?

Психиатр, беря паузу, пристально посмотрел на Илью Игоревича. Тот сидел, плотно сжав колени, сцепив руки в замок, и глядел в пол прямо перед собой. Не поднимая глаз, арестант согласно кивнул.

— Сейчас мы проведем стандартную процедуру установления личности. Вы не против? — ласково спросил доктор. Но доброжелательность в голосе уже не могла обмануть Илью Игоревича, неоднократно и нещадно битого во внутренней тюрьме на Лубянке после вот таких, до приторности вежливых, вопросов. Однако приученный «правильно вести» себя и отвечать на допросах, он повторно кивнул головой.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Протестантов Илья Игоревич.

— Видали: у него даже фамилия диссидентская, и звучит точно… протест против Советской власти, — подал голос из угла хмуривший брови капитан.

— Дата и место рождения?

— 1 августа 1951, Москва.

— Образование?

Подследственный впервые поднял голову и ответил, глядя прямо на инквизиторов:

— МФТИ. Факультет радиотехники. Закончил аспирантуру – кандидат наук.

— Последнее место работы и должность?

— Отщепенец и провокатор! — Не унимался Мартышкин.

— Я убедительно попрошу вас не вмешиваться, — парировал Краснов. А поскольку «наблюдатель» что-то недовольно пробурчал под нос, добавил:

— Не забывайтесь, капитан!.. Итак, где и кем работали до ареста?

— Институт точной механики и вычислительной техники имени Лебедева. Заместитель начальника лаборатории N 5.

— Проживаете по месту прописки?

— Да.

— Хорошо! С формальностями покончили, перейдем к делу.

Сергей Иванович взял со стола так хорошо знакомый Илье Игоревичу предмет: объемистую папку из обклеенного синим дерматином картона.

— Это ваша рукопись? — Потрясая уликой, спросил психиатр.

— Моя. — Протестантов не видел резона отрицать очевидное.

— Сами писали? Собственноручно?

— Сам.

— Так, — удовлетворенно крякнул Сергей Иванович. — Данная рукопись содержит информацию о будущем нашей Родины на ближайшие… (доктор перебирал непереплетенные листы) восемьдесят лет … ага… вплоть до 2061 года. Это что, позвольте спросить, фантастический роман?

— Высосанные из пальца гнусные инсинуации – вот что это! — пробубнил из угла Мартышкин.

— Нет. Это не фантастический роман, — с достоинством ответил Протестантов.

— Тогда получается это… (врач запнулся, подбирая нужный термин) ваши предсказания? Откуда это все взялось?

— Это ему откровения свыше, — не унимался капитан. — Он же у нас – Илья-пророк хренов.

— Это так? — насторожился СергейИванович. — Вы верите в Бога? К вам приходит информация извне?

— Нет! — Голос Ильи Игоревича предательски сорвался на высокую ноту. Теряя самообладание, он закричал: – Я не ясновидец, и не занимаюсь ни гаданиями, ни предсказаниями.

— Тогда это фокус такой, ловкий трюк, не правда ли? — полюбопытствовал доктор Бронштейн. — Что-то из разряда историй о Шерлоке Холмсе. Вероятно, подследственный видит то, что недоступно обывательскому глазу, и на основе полученных таким образом данных, строит свои гипотезы.

— Дедуктивный метод не имеет к моей работе никакого отношения, — печально улыбнулся Протестантов.

— Псих и ренегат, — вынес вердикт капитан. В ответ, Сергей Иванович «взорвался»:

— Здесь только я решаю: кто здоров, а кто нет. Еще раз вмешаетесь, я выставлю вас за дверь к вашим сторожевым псам.

Капитан хотел было ответить, но сдержался, смолчал и стал что-то неистово строчить в своем блокноте.

— Илья Игоревич, — повернулся к арестанту Краснов, — что тогда, по-вашему, эта рукопись из себя представляет?

— Это спрогнозированное будущее нашей страны. И мои прогнозы основаны не на измышлениях, а на строго научных выводах.

— То есть?..

— Не знаю, поймете ли… хорошо, я попробую объяснить. Я еще со студенческой скамьи был помешан … (Протестантов осекся, осознав, что это слово обретает особую, негативную окраску в этих стенах) увлекался футурологией. Ведь что такое будущее? Будущее – это череда событий, зарождающихся и формирующихся в настоящем, это связка следствий, которые тянутся за причинами, выстраиваясь в цепочку в определенном порядке. Простая интуиция дает возможность «увидеть» ближайшее будущее. А уж более глубокий анализ позволяет создать долгосрочную модель, соответствующую ее дальнейшему реальному воплощению.

Илья Игоревич замолчал и осмотрелся. Удивленный, что его не перебивают резкими, издевательскими комментариями, и тем более не начинают тут же выбивать вместе с зубами «ересь из дурной головы», Протестантов словно обрел второе дыхание и, оседлав любимого конька, свободно понесся уже ничем не сдерживаемый.

— Так вот, оперируя путем экстраполяции событиями, известными из прошлого и данными из настоящего, можно с высокой степенью точности спрогнозировать будущее. И не важно, чье оно: отдельно взятого индивидуума или большого государства. Но тут нужно понимать, что хотя модель грядущего для человека проще построить ввиду меньшего числа факторов, влияющих на формирование причинно-следственных связей, вероятность возникновения отклонений и всякого рода погрешностей возрастает в геометрической прогрессии. Все-таки, как правило, (тут Илья Игоревич горько вздохнул) человек – свободное существо, а не марионетка в чужих руках, и волен сам решать, как ему строить свою жизнь, не привязываясь к каким-то непонятным прогнозам. Вот, например, высчитал я, что один мой коллега, отправившись в будущем августе на курорт, встретит женщину своей мечты и осенью женится. Начни же я с ним биться об заклад, что так и будет, что ему помешает переменить планы и взять отпуск, скажем, зимой и никуда не поехать? Может он и в родных краях встретит пассию, но… это уже не наука, а действительно гадание. Поэтому прогнозирование будущего человека занятие неблагодарное: тот, напрямую воздействуя на причины, порождающие следствия, может ослабить или усилить грядущие события, или в корне их изменить. Другое дело – страна! Несмотря на невероятно огромное количество факторов, влияющих на формирование будущего, погрешность в целом, благодаря рассеиванию ошибок по практически бесконечному полю, существенно снижается. То есть прогноз в масштабах страны с высокой долей вероятности получается точным!

Илья Игоревич, устав, замолчал. Очень хотелось пить, но он стеснялся попросить воды. Облизывая пересохшие губы, Протестантов оценивал произведенный его выступлением эффект. Капитан продолжал ожесточенно строчить в блокноте, вероятно стенографируя монолог подследственного. Людвиг Францевич, убаюканный витиеватыми и абсолютно непонятными его гуманитарной душе фразами, прикрыл глаза и, казалось, дремал. Доктор Бронштейн, наоборот, оживился. Он посмотрел на арестанта своими бездонными серыми глазами, полными спокойной мудрости и безысходной неизбывной тоски (так, как могут смотреть только сыны его вечно гонимого и преследуемого народа) и поинтересовался:

— Не хотите ли вы сказать, что если человек волен выбирать свой путь, являясь полноправным хозяином судьбы, и всяк, как говорится, кузнец своему счастью, то будущее нации, любого народа заранее предопределено, и совершенно бесполезно пытаться его изменить.

— Поймите, я не проповедую идеи фатализма, но в общих чертах вы правы. Путь развития народа поступателен, но на этом пути есть некие точки, пункты, которых нельзя избежать. Можно идти прямо или в обход, прийти раньше или позже, но…

Илья Игоревич вновь умолк, бессильно уронив на грудь голову. В виски, не переставая, впивалась сверлами адская боль. Сергей Иванович, желая подбодрить несчастного, произнес:

— Продолжайте, пожалуйста. Вы так увлекательно рассказываете…

Конечно, Илью Игоревича не смогли обмануть участливые нотки в голосе хитрющего, себе на уме, профессора, но посчитав, что отступать уже некуда, несчастный узник вновь заговорил:

— Какими бы путанными и сложными не казались для вас мои объяснения, прошу поверить: моделирование будущего возможно и реально! Хотя следует признать, что обилие познавательных инструментов, полезных для понимания завтрашнего дня, а также сложная структура многих природных и социальных процессов делают задачу прогнозирования невероятно сложной. Я с уверенностью заявляю, что еще недавно подобное было вообще неосуществимым.

— Что же изменилось? — поинтересовался Сергей Иванович.

— Появились ЭВМ! Мы с вами живем в век машин и технического прогресса. В нашем институте есть такие машины, которые производят десятки миллионов операций в секунду. Куда до них обычным человеческим мозгам. При наличии такой ЭВМ, правильно написанной программы, где учтены и заданы все параметры, влияющие на будущее, прогнозирование становится реальным. И тот расчет модели, выполненный мной для СССР, основан на строгой научной теории. Я очень долго работал над этой проблемой: сначала составил краткосрочный прогноз, затем на десять лет. Постепенно продвигался дальше, пока не достиг 2061 года. Здесь я был вынужден остановиться: даже такие громадные ресурсы ЭВМ были полностью исчерпаны. Ведь чем дальше «забираешься» в будущее, тем больше обрастает программа дополнительными данными. Сейчас наш институт разрабатывает многопроцессорный комплекс «Эльбрус – 2». Вот когда его введут в действие, тогда можно будет приоткрыть завесу над более глубоким будущим.

— Может уже хватит лирики? — недовольно спросил Мартышкин. — Не пора ли консилиуму вынести вердикт? По-моему, тут и так все ясно: умник здоров, как бык. Пора ему отправляться лес валить…

— Держите ваше мнение при себе, капитан, — осадил его Краснов. Затем он открыл рукопись, изъятую при аресте у Протестантова и, перелистав несколько страниц, спросил:

— Вот здесь, на сто сороковой странице, вы пишете, что в середине восьмидесятых страну потрясут экономические и политические реформы, а уже к концу 1991 года, то есть менее чем через десять лет, СССР прекратит свое существование. Вы осознаете всю… как бы мягче выразиться… нелепость этого утверждения?

— Это утверждение не может быть нелепым, ибо оно истинно! — гордо заявил решивший до конца стоять на своем Илья Игоревич.

— Так, затем вы на основании ваших расчетов, делаете апокалиптические выводы о том, что Россию, ожидают тяжелые, смутные и кровавые девяностые годы. Это так ЭВМ вам выдала, что страна, переживет одну за другой, как в 1917, две революции, или как у вас сказано – «два мятежа»? А потом нас якобы захлестнет невиданная инфляция и разгул преступности? И это все на фоне взлета информационных технологий и средств связи…

— Повторюсь: я ничего не выдумывал! Эти выводы – не есть плод моей фантазии! — Илья Игоревич, чрезмерно возбудившись, вновь сорвался на визг.

— И все же как-то не верится. Чтобы такая цветущая и могущественная держава взяла и рассыпалась в одночасье, как карточный домик? Да оглянитесь же вокруг, любезный, и подумайте! Как за столь короткий срок, отведенный вами стране на агонию, можно порушить то, что создавалась десятилетиями? Откуда в стране победившего социализма, где начисто отсутствует понятие «безработица», спустя восемь лет возьмутся миллионы нищих, голодных и обездоленных? Ну, признайте, голубчик, это же ерунда на постном масле!

— Мне кажется, профессор, вы лукавите! Только слепому не видно, что давно не все в порядке в «Датском королевстве». Рапортуем о том, чего нет, «перекосы и перегибы» расшатали вашу хваленую систему. Прислушайтесь: она уже трещит по швам! Гибель Союза, чьи устои насквозь прогнили и готовы в любой миг обвалиться, — дело решенное! — Протестантов уже не подбирал слов, не сглаживал острых углов, а шел напролом, понимая, что все равно пропал и шанса на спасение нет. — И никакие меры, никакие реформы не вернут к жизни мертвый организм. Время для реанимации безвозвратно ушло.

— Кошмарные вещи вы рассказываете… Однако на сто шестьдесят второй странице вы делитесь с нами информацией о том, что пройдя трудный путь демократических преобразований, страна постепенно начнет возрождаться, заново «прирастая» некоторыми бывшими союзными республиками, пока в 2027 году после всеобщего референдума, проведенного в «некоем информационном пространстве», не будет восстановлен СССР. Восстановлен, как вы сообщаете, но уже в других границах: где-то мы потеряем в территории, где-то приобретем. Не в этом суть. Но вот что мне не дает покоя: зачем было все ломать, чтобы потом строить то же самое?

— А потому, что идеи социализма – прекрасны и замечательны по своей сути. Это сейчас их извратили, вывернули наизнанку и испоганили. И то, что Россия погрузится в хаос, это не самое страшное! Главное – не захлебнуться в собственной крови, не потонуть, а очистившись, выплыть, и выйти, ступить на берег уже совершенно другим, не обновленным, а иным государством. И тот СССР, который, как феникс из пепла воспрянет в 2027 году, это будет уже совершенно другой Союз. Я в это верю, как в таблицу умножения! И я… да, я – не сумасшедший!

— Успокойтесь! Никто вас пока официально не объявлял душевнобольным… Ведь дальше вы описываете исключительно замечательные вещи. И тут к вам не может быть никаких претензий.

Сергей Иванович быстро листал страницы рукописи, зачитывая наиболее «яркие» моменты из будущей истории СССР.

— Вот, пожалуйста: 2032 год – освоение природных ресурсов Антарктиды! Спустя три года – открытие нового, «альтернативного» вида энергии! Далее, 2037 год – начало «покорения» Марса и активное внедрение в обиход бытовых роботов! Затем, год 2045 – создание ЭВМ «с интеллектом выше уровня человека». Потом, в 2050 году – первые автономные поселения на поясе астероидов и взлет регенеративной медицины. Отныне возможна трансплантация и омоложение любого органа. Земля более не знает ни войн, ни конфликтов, ибо СССР – «великий и могучий» – гарант мира! И наконец, апофеоз вашего повествования – 2061 год! Ведь это же рай земной! Лично я именно так и представляю себе коммунизм. Остается только сожалеть, что я не доживу, чтобы воочию убедиться. Что же вы, Илья Игоревич, не ограничились в своей работе исключительно этим временным промежутком: от 2027 года и далее. Тогда бы к вам и вопросов-то никаких не возникло. Ибо какая же тут антисоветчина? Ни один партийный идеолог не подкопался бы под вашу теорию. Вы же все испортили! Зачем было живописать этот ужас про крах СССР? Ну что вас вынудило? Излагали бы сразу про светлое будущее!

— Нет, доктор! Не выйдет! — Илья Игоревич даже погрозил пальцем, сидящему напротив триумвирату врачей. — Глупо, даже преступно внушать людям ложные надежды, рассказывая сказки. Кстати о сказках! От многих наших народных сказок, по моему убеждению, огромный вред! Вспомните, что сызмальства вдалбливается в несмышленые детские головки. Воспевается не труд, а некое чудо чудесное! Вот снесет курочка яичко, да обязательно золотое! Вот посадит дед репку, так она непременно вырастет такой, что американским фермерам и не снилась! А уж если чего охота, то прямая дорога тебе к проруби: выловишь щуку и – ап! — по щучьему велению… ну, вы и сами все знаете. Наши сказки, в большей своей массе, не учат тому, что все создается трудом! Вот и формируется с теми же «перекосами» менталитет русского человека. Отсюда и непонятная никому загадочная русская душа. Все сидим да ждем, пока грянет… Эх, вы так и не поняли: никто из вас не увидит этого «рая земного» даже не потому, что не доживете. Его смогут увидеть представители абсолютно иной цивилизации, с другим мировоззрением, с постоянной потребностью преодолевать – и не ради красного словца – свои же возможности, с безграничным потенциалом к самосовершенствованию. И этому поколению землян еще только предстоит родиться! А вы говорите, эх… Вам бы коммунизм да чтоб сразу. Но никто извне не придет, не возьмет нас за шкирку и не перенесет в это самое светлое будущее. Только кропотливый труд, коллективный и осознанный, и самое главное, работа человека над собой, над своей внутренней сущностью. Пока не перепашем собственное нутро, пока не сделаем осознанный выбор, до тех пор не встанем на путь истинный. Путь, который единственно и приведет нас в то будущее, о котором только и можно мечтать! Будущее, в котором так сильно хочется жить, что от желания скулы сводит и язык немеет от восторга. А вы говорите…

Привставший во время монолога Илья Игоревич, рухнул на табурет и махнул рукой: «Мол, что я перед вами распинаюсь. Я в вашей власти – делайте, что хотите!» В комнате на несколько минут повисло тягостное молчание. Страстное выступление Протестантова, конечно, не смогло никого убедить, но…

— Коллеги, я прошу вас дать мне возможность побеседовать с пациентом с глазу на глаз. — Прерывая тишину, попросил Сергей Иванович после небольшого раздумья. — Уверяю, это не займет много времени…

Оба доктора послушно поднялись. Мартышкин же продолжал невозмутимо сидеть, словно просьба Краснова к нему не относилась. Однако Сергей Иванович настоял на своем:

— Я знаю, что у вас инструкции, капитан, и вы обязаны неукоснительно их выполнять. Но я хочу провести небольшой медицинский эксперимент, и свидетели могут помешать.

Видя, что его слова не возымели должного эффекта, Краснов, «надавил» на несговорчивого наблюдателя:

— Я вторично вынужден напомнить вам о том, что вам и так хорошо известно. По той причине, что я служу в четвертом отделении института, я имею звание полковника КГБ. И уже не как врач, а как старший по званию офицер, я вам приказываю, капитан, оставить меня наедине с подследственным.

Мартышкин вышел, всем своим видом демонстрируя, что это не обойдется даром упрямому доктору, который нянькается и канителится с арестантом.

— Поймите меня правильно, — сказал Краснов, когда они остались вдвоем. — Я не берусь судить, насколько вы правы в своих предположениях – время покажет. Но мне вообще претит роль вашего судьи. Вы мне глубоко симпатичны и я искренне желаю вам помочь. Но, увы, я такой же заложник системы и все, что мне остается – это выбирать из двух зол меньшее. Выбор очевиден. Я убежден, что в больнице, пусть и психиатрической, пусть и тюремной, вам будет гораздо комфортнее, чем на «зоне». Полечитесь пару-тройку лет, и если будете правильно (доктор сделал нажим на слове «правильно») себя вести, выйдете на свободу еще до того, как по вашим же фантастическим прогнозам наш великий и могучий прекратит свое существование…

***
— Вот такая история, Петруша. Нам уже трудно представить, что еще не так давно одни люди угнетали других, преследовали их за веру, за убеждения, за преданность идеалам, за приверженность науке. В наши дни Протестантова почитали бы за великого Человека, совершившего переворот в сознании масс, а современники признали его невменяемым. А еще три века назад, его вообще бы сожгли на костре, как Джордано Бруно.

— А какова дальнейшая судьба Протестантова?

— Дед говорил, что в самом начале века ему снова довелось повстречать того самого Мартышкина. Он, дослужившись до полковничьих погон, с развалом Союза вышел в отставку и как многие в то время, пытался заниматься бизнесом: мотался за товаром в Турцию, играл на бирже, «облагал данью» других предпринимателей. Когда Мартышкин понял, что все предсказанное Протестантовым, как в кошмарном сне, сбывается, он решил разыскать «пророка». Бывший чекист тогда признался деду, что у него были идеи использовать технологию Ильи Игоревича для своих корыстных целей: прогнозировать курсы акций и строить модели возможного поведения партнеров и конкурентов. Только вот не вышло у него ничего. Мартышкин, используя свои связи в спецслужбах, навел справки и выяснил, что Протестантов умер от двусторонней пневмонии в марте 1983 года. А ведь ему было чуть за тридцать. Сколько он мог еще сделать, не мешай ему…

— Эх, пострадал человек! И ведь во всем прав оказался!

— Да, Петя. И мало того, что он был первопроходцем, идущим по зыбкой почве только-только зарождающейся науки – футурологии. Главное, что он первым постиг сам и указал другим, те простые средства, которыми мы, люди, можем разумно влиять на свое будущее. Да ты и сам это прекрасно знаешь…

— Точно, Николай Васильевич! Нам с детства все уши прожужжали: Воля, Терпение, Разум и Труд нас в светлое Будущее приведут! Только я не знал, что этот универсальный рецепт счастья – формула, открытая Протестантовым. Думал: просто обычный фольклор…

— Думал он…эх, ты, мыслитель! — улыбнулся директор. — А знаешь, что мне в этой истории кажется самым фантастическим? То, как Протестантову удалось получить такой долгосрочный и главное верный (уж мы-то, живущие в 2061-ом это теперь точно знаем!) прогноз на тех допотопных машинах, что и компьютером язык не повернется назвать. Гений, одним словом! Что тут еще скажешь!..

Привалов Сергей 176: Новый 2061-й

Купол скрылся из поля зрения, и Антон Шувал невольно поёжился. Он ещё никогда, без присмотра, не удалялся от города на расстояние больше, чем в пять километров. Тяжёлая шестиколёсная машина шла легко и мягко гасила все неровности. Парень включил автопилот и откинулся на спинку кресла.

По обе стороны от дороги лежали бескрайние поля искусственных насаждений укрытые плотным целлофаном. Под порывами холодного сухого ветра он вздрагивал, и по нему бежали волны как на море. Уголки губ Антона помимо его воли опустились вниз. Парень никогда не видел настоящий океан или хотя бы маленькую речку, что в изобилии бегут по равнинам и горным склонам на Земле. Самое большое водное пространство – небольшой бассейн в самом центре города.

Его родители прибыли на Марс с первой волной колонистов, и он уже родился здесь. От этого бледный цвет кожи, никогда не видевшей настоящего Солнца и рост почти два метра, благодаря пониженной гравитации.

— Тош, ты чего? — спросила Юля, глядя на Антона.

Парень оторвал взгляд от Марсианского пейзажа и посмотрел на девушку. Красивая, стройная, пышногрудая, жгучая брюнетка. В голубых глазах всё тот же блеск, как при их знакомстве, чёрные вразлёт брови, над которыми крылом нависала прядь волос. Но главное, цвет её кожи, не был таким болезненно-бледным, как у Антона. Она родилась на Земле и после университета вместе с родителями переехала на Марс. Они были какими-то учёными. Юля не рассказывала, а он не спрашивал.

— Расскажи о море, — попросил парень.

— Я тебе уже сто раз рассказывала. — Надула губки девушка, но посмотрев в бледно-карие глаза Антона, в которых смешались настойчивость и печаль, начала. — Белый песок, переливающиеся на солнце волны, солёный, неповторимый вкус воды, ощущение свободы… Когда солнце закатывается, его отблеск отражается на воде и кажется что это картина. Однако нет, она движется, медленно-медленно. А ты сидишь и любуешься, пока солнце не сядет, пока последний луч, не скользнёт по водной глади, прощаясь с миром. — Юля замолчала, и через минуту продолжила, — Потом становится тихо, и даже беспокойные волны перестают накатывать на берег, замирают, словно, ложатся спать…

Парень знал этот рассказ на память, но всё равно слушал с упоённым восторгом. Он представлял себя в этом прекрасном месте. Солнечные лучи ласкают его бледное тело, солёная вода толчками наползает на берег и скатывается обратно. Антону, показалось, что он чувствует, как печёт грудь разогретый песок.

— Спасибо. Девушка улыбнулась.

— Не за что.

— Есть.

Шувал тяжело вздохнул и посмотрел в боковое окно. Целлофан всё так же вздрагивал, рождая волны и превращая простую плёнку в неспокойный океан.

— Ты ещё обязательно побудешь на Земле. Машина тем временем плавно качнулась и остановилась.

— Кто первый? — весело подмигнула Антону Юля и спрыгнув с места, умчалась в хвост вездехода, где размещался отсек с походными скафандрами и шлюзовая камера.

Парень ещё мгновение сидел, представляя себе море и то, как он ныряет с головой в пучину вод, а затем неспешно поднялся и направился вслед за девушкой.

Она уже успела снять серый костюм, рабочего зоны посадок, и стоя в одних трусиках и лифчике, что-то искала в своём шкафчике. Антон, бросил взгляд на точёную фигуру девушки и начал переодеваться сам. Они были просто друзьями, и парень не решался переступить эту границу.

— Ну, пойдём. — Юля подхватила на плечи рюкзак и бодрой походкой зашагала к новым посадкам. — Не отставай, — не оборачиваясь, бросила девушка.

— Успею, — буркнул себе под нос, парень и, забросив на плечи баллон со смесью удобрений, не спеша зашагал вслед.

Впереди было три километра пути, и он не собирался спешить. Уже пять лет он только и делал, что поливал деревья – будущие лёгкие планеты и поэтому не торопился. Однотонная и нудная работа ему приелась, и сердце просило чего-то нового, однако слово отца, было весомей всех желаний. И парень изо дня в день продолжал таскать баллоны с удобрениями.

Вырвавшаяся вперёд Юля, остановилась, чтобы подождать Антона и когда он поравнялся с ней, спросила:

— А у тебя была девушка? Парень закашлялся, и не сразу нашёлся, что ответить.

— Н-нет, — густо покраснев, наконец, сказал он.

— Ой! — воскликнула Юля, забыв о своём вопросе. — А что это?

— Где? — не понял Антон.

— Вон, — девушка указала пальцем вдаль, где отражая лучи солнечного цвета, лежал какой-то белый предмет.

— Не знаю.

— Посмотрим?

— Далеко, — запротестовал парень.

— Ну, давай!

— Ай, пошли, — сдался Шувал.

Юля хотела поцеловать парня, но шлем скафандра, помешал её планам. Два прозрачных пластиковых шара звонко ударились один о другой и девушка, от неожиданности, сделала шаг назад. Она порой забывала о существовании шлемов.

Антон помог снять Юле рюкзак, а затем сбросил со своих плеч тяжёлый баллон и поставил на землю.

Непонятный объект оказался всего на всего куском льда, какие часто транспортируют с пояса астероидов. В космическом теле бурится отверстие, туда вставляется одноразовый ракетный двигатель, он даёт импульс для перемещения. И тогда по заранее рассчитанной траектории в течение нескольких лет глыба льда летит по направлению к Марсу. Специальные службы отслеживают движение каждого осколка на протяжении всего пути. А потом на орбите его перехватывают и сбрасывают в нужный квадрат на планете.

Парень остановился на краю воронки, которую оставило после падения космическое тело. Углубление в почве уже наполовину было заполнено водой, и на поверхности зеркала лежала прерывистая чёрная плёнка.

— А то это? — спросила Юля и, так же, как Антон, прикоснувшись в воде.

— Это нагар. Когда осколок льда падает, у него нет экрана, и он горит в плотных слоях атмосферы, — ответил парень и как бы невзначай добавил. — Вот почему он упал здесь?

— Что? — не расслышала девушка.

— Да так, мысли вслух.

Шувал поднялся и посмотрел на глыбу льда высотой в три этажа. Под действием трения о плотные слои атмосферы она стала похожа на гигантское яйцо.

Решив обязательно поинтересоваться у начальства, откуда здесь появился этот кусок льда, парень развернулся и медленно побрёл обратно. Они уже безнадёжно выбились из графика, и им за это влетит.

Юля ещё несколько минут рассматривала искрящийся в солнечном свете лёд и когда собралась уходить, на мгновение замерла, а затем громко позвала Антона. Парень нехотя вернулся, и устало спросил:

— Что ещё?

Девушка указала пальцем на лёд, из-под которого на них смотрела хищная тёмно-серая морда неизвестного зверя. Два ряда острых клыков, навсегда застыли во льду. А в белых глазах всё ещё тлел огонёк ярости, готовый вспыхнуть в любой момент. Чувствовалась решимость броситься вперёд, схватить мощными передними лапами врага и разорвать его.

На спине у парня выступил холодный пот, энергетика зверя завораживала и пугала. Шувал развернул девушку и зашагал к внедорожнику.

ХХХ
Антон сел за руль и вызвал дежурного по куполу.

— Лейтенант Серженко, Вас слушает.

— Привет Лось!

Так Игоря Серженко прозвали ещё в детском саду, когда он изображал из себя это гордое животное. Незаметно прозвище перешло в школу, а потом и осталось на всю жизнь. И если раньше Игорь злился и переживал, то сейчас очень даже весело воспринимал его, ведь он был единственным «Лосём» на всём Марсе.

— Привет. Что случилось?

— В наш квадрат, часов двенадцать назад, лёд не сбрасывали?

— Вроде нет, — лейтенант запнулся. — Погоди, я сейчас запрошу спутник.

— Давай. В кабину вошла Юля, и устало опустилось в соседнее с водителем кресло.

— Ну, ты как? Девушка пожала плечами и сказала:

— Я устала.

— Ну, ничего скоро приедем. Дома отдохнёшь.

Юля кивнула и, откинувшись на спинку кресла, задремала. Со сложенными на груди руками она показалась, какой-то совсем маленькой и беззащитной. Не желая тревожить её сон, парень перевёл разговор в другой отсек и, стараясь не шуметь, вышел.

— Антон. — Ожил динамик связи. — Слышишь меня?

— Да.

— Сейчас с тобой свяжется председатель совета купола.

— Ага, — только и успел сказать парень. Динамики принесли сухой треск, означавший переключение линии связи.

— Шувал Антон? Сердце парня застучало быстрее, и он с волнением ответил:

— Да.

— С вами говорит Владимир Семёнович Павловски. Что именно вы видели?

— В кусок льда, какие постоянно сбрасывают на поверхность, вмёрзло какое-то животное.

— Вы его не трогали?

— Нет, оно под слоем льда.

— Замечательно. Возвращайтесь под купол. Специалисты выедут на место и во всём разберутся. С наступающим Вас.

— Спасибо, — на автомате ответил парень, и в отсеке наступила гробовая тишина.

Шувал вернулся в кабину, сел за руль и минуту приходил в себя. Ему ещё не доводилось говорить с руководством купола. А председателя совета он видел лишь на выступлениях в честь праздников. Павловски был высок, широкоплеч, аккуратная стрижка и маленькие деликатные очки в золотой оправе. С этого складывалось впечатление парня о главе купола. Антон постучал пальцами по рулю и осторожно прикоснулся к плечу девушки.

— Юль. Юля-я.

— Что? — спросила девушка. — Я уснула. И много я спала?

— Минут пятнадцать. — Парень улыбнулся. — Мы сейчас едем. Она поправила растрепавшиеся волосы и, поудобнее, села в кресле.

ХХХ
Антона разбудил звонок. Он тяжело поднялся и в одних трусах вышел в коридор. Протерев на ходу глаза кулаками, Шувал посмотрел в глазок двери. На лестничной площадке было пусто.

— Прибью! — уверенно пообещал парень и рывком распахнул дверь.

Никого не было, а звонок продолжал надрывно трещать. Ещё минуту Шувал, перегнувшись через перила, высматривал шутника, прежде чем понял, что это звонит телефон.

Антон захлопнул входную дверь и опустился в кресло. Злость и раздражение прошли.

— Алло?

— Шувал! Твою мать! — услышал он раздражённый крик старшего мастера Алексея Петровича Демко и невольно отдалил трубку от уха.

Начальник был вспыльчивым, но быстро отходил. Он мог накричать, а уже через минуту спокойно обсуждать футбольный матч между сборными куполов.

— Что случилось? — спросил парень, борясь со сном.

— Какого лешего!?

— Что случилось? — спокойно повторил свой вопрос и, приложив трубку к другому уху, опустил голову на мягкую спинку кресла.

— Какого лешего ты видел?

— Никакого, — честно признался Антон, не понимая, в какую стону клонит начальник.

В детстве Шувал видел картинки и читал сказки, в которых был такой персонаж. Глубокий невысокий старичок, в длинном, обросшем мхом плаще. Особенно запомнились светившиеся недобрым огоньком глаза.

— В смысле? — на этот раз уже Демко не понял, о чём говорит Шувал.

— Я никакого лешего не видел.

— Ты что спишь там?

— Сейчас как бы три часа ночи. — Улыбнулся парень.

— Ты говорил о том, что видел зверя… — спокойно сказал начальник, запутавшись в происходящем.

— Да.

— Не перебивай! — тут же вспыхнул старший мастер. — Ничего в упавшем куске льда нету.

— Но мне же не приснилось.

— А вот этого я не знаю. Завтра к девяти в «Управление обороны купола». Будешь объясняться. Сердце парня застучало быстрее и он, сдерживая волнение, ответил:

— Хорошо.

В трубке раздались короткие гудки, но Антон ещё долго сидел, прижимая её к уху. Сон напрочь слетел и он уже, несколько десятков раз, пожалел о том, что уговорил себя, посмотреть на злосчастный кусок льда.

Шувал вернулся в спальню и лёг на кровать. Заложив руки за голову он рассматривал потолок своей квартиры – ровный серый прямоугольник. Порой по нему пробегали робкие огоньки транспортных аппаратов, выхватывая неровности побелки. Но потом мрак возвращался, и он вновь становился идеально-ровным.

Парень получил квартиру в районе близком к периферии купола. Всего в нескольких километрах располагалось производство, в большинстве своём автоматизированное. Частично оно было на поверхности, но в основном спрятанное под землёй. И жизнь здесь не утихала, несмотря на время суток и день недели.

Провалявшись до утра, Антон поднялся и, трясясь от волнения, отправился в отделение «Управления обороны».

А жители купала, готовились к новому году. В витринах магазинов бегали разноцветные огоньки, по улицам были развешены плакаты и гирлянды. Дух приближавшегося праздника летал вокруг, и это несколько отвлекло парня.

Однако мандраж и неприятное ощущение вернулись, как только он подошёл к невысокому, серому зданию с невзрачной табличкой «Оперативное управление обороны купола».

В народе ходили слухи, что двухэтажное снаружи строение намного выше и остальные уровни скрыты от людей при помощи сложной системы зеркал. В другой версии, что слышал Антон, говорилось, что оно уходит в глубину, на десятки метров.

Тяжело выдохнув, Шувал переступил порог и оказался в небольшом холе. Справа от входа располагалась каморка дежурного.

— Здравствуйте, меня вызывали, — запинаясь, сказал парень. Милиционер оторвался от монитора и оценивающе посмотрел на Антона.

— Что? — переспросил он.

— Меня вызывали.

— Кто?

Шувал замялся и почему-то посмотрел на стену, на которой висел яркий плакат. Молодая женщина держала на руках ребёнка и, глядя на читателя, не то спрашивала, не то утверждала: «Даёшь марсианское будущее!»

— Вызывал кто? — повторил вопрос сержант.

— Не знаю. Мне сказали прийти.

— Как Вас зовут?

— Шувал Антон Олегович.

Дежурный опустил глаза на монитор и быстро забарабанил пальцами по клавиатуре.

— Вам в сто третий кабинет, — через минуту сказал он. — Проходите.

— С-спасибо, — сглотнув подкативший к горлу ком, поблагодарил Антон и на негнущихся ногах зашагал в указанном направлении. Отыскав, наконец, нужный кабинет парень и несмело постучал.

— Войдите! — прилетел грубый бас.

— Здра-здравствуйте.

За столом, сжимая в зубах сигарету, сидел крепкий жилистый мужчина в форме майора. Чёрные как смоль волосы были коротко пострижены и ёжиком стояли во все стороны. Он лихорадочно постукивал пальцами по столу и смотрел на противоположную стену.

— Присаживайтесь. — Когда Антон сел на указанный стул, майор перевёл на него взгляд и спросил. — Вы кто?

— Шувал Анотон.

— По какому вопросу?

— Мне сказали прийти. — Парень пожал плечами.

— А кто сказал?

— Демко Алексей Петрович.

— А-а-а! Так это ты тот, кто увидел зверя в куске льда?

Майор смял недокуренную сигарету в пепельнице и негодующе посмотрел на парня.

— Да.

— Ты хоть понимаешь, что из-за твоей шутки мои ребята убили несколько часов!

— Это не шутка, — серьёзно сказал Антон и, не выдержав тяжёлый взгляд майора, опустил глаза в пол.

— Послушай! За такие шутки тебя следовало бы наказать, но в преддверии праздника ограничимся устным взысканием!

На столе затрещал телефон. Большой, чёрный, стилизованным под старину аппарат, с дисковой системой набора номера.

— Майор Головенок, слушает!.. Какой анализ?.. Ах, да. Что там?.. Не может быть! — Офицер так быстро поднялся, что стул, на котором он сидел, качнулся и с грохотом упал.

— Что случилось? — спросил Антон, каким-то шестым чувством понимая, что разговор сейчас был связан с ним.

— В пробе воды обнаружена органика. Собирайся поедем, посмотрим, что там твориться. — Он поднял трубку и, не набирая номер, крикнул, — Опергруппа на выезд!

— Но у меня работа, — несмело запротестовал Шувал.

— Сегодня у тебя освобождение.

С этими словами офицер вытолкал Антона из кабинета и, набрасывая на ходу китель, вышел следом.

Тяжёлый внедорожник стоял у входа. Головенок запрыгнул на место рядом с водителем, а парень полез в кузов, где уже сидела опергруппа. Солдаты были уже в скафандрах и только колпаки шлемов лежали у них на коленях.

— Привет. — Антон сел на свободное место и пристегнулся. Мощный двигатель чихнул, и машина покатила вперёд.

ХХХ
Море насаждений закончилось, внедорожник спустился с холма и остановился. Антон выбрался из машины вслед за опергруппой. Военнослужащие развернули эхолот и начали сканировать дно воронки.

Шувал же, оставшись без дела решил прогуляться вокруг образовавшегося водоёма. Это был почти правильный эллипс, слегка заострённый в точке касания. А там, где тело остановилось, земля собралась в вал, высотой в два человеческих роста.

Антон взобрался на вершину насыпи. Солдаты всё ещё сканировали дно, а Головенок, прислонившись к колесу внедорожника, наблюдал за действиями своих подчинённых.

— Товарищ майор, здесь ничего нету, — заявил не высокий сержант.

— Ты хорошо смотрел?

— Так точно. Два раза. Дно ровное, как гладильная доска.

Парень слышал разговор военнослужащих, потому что рация, установленная у него в скафандре, была настроена на их частоту.

— Шувал, спускайся! — позвал майор и махнул рукой.

Парень сделал шаг, как вдруг пласт земли под ним заскользил. Всё произошло так быстро, что Антон не успел понять, как очутился сидящим на пятой точке в воде. Она была холодная и какая-то противно-безжизненная. В голове Шувала возникли кадры из фильмов про Земные океаны и моря. На фоне огненного, заходящего солнца из водной глади появлялась спина кита, а цвет её невозможно различить из-за светила. Несколько секунд он двигался, а затем выпускал в небо фонтан брызг, которые медленно опадали на воду.

Антон начал подниматься, когда увидел следы на земле. В месте, где вода была чуть ниже береговой линии, из неё нечто выползло на поверхность. Затем оно поднялось на ноги и направилось вверх по склону. Шувал несколько секунд не мигая смотрел на большую трёхпалую лапу, с чётко выраженными когтями, впечатавшимися в песок.

— Сюда! — позвал он.

— Что случилось? — зло спросил майор.

— Тут следы. Оно выбралось из воды и ушло.

— Что ты несёшь? — Головенок подошёл к краю воронки и посмотрел на место куда показывал Антон. — Твою налево! Это уже не игрушки… Боевая готовность! Солдаты бросили эхолот и сняли с плеч автоматы.

— Купол! Говорит майор Головенок. Найдены следы, животное которое их оставило неизвестно. Активировать дополнительный контроль всего транспорта, что приходит с поверхности.

— Есть! — ответил дежурный и уже, как заведённая, неведомым кукловодом, машина выполнял приказ.

— Группа цепью, дистанция десять метров! Бегом!

— А я? — растерянно спросил Антон.

— Там не безопасно! Головенок развернулся и хотел уже идти.

— Откуда вы знаете? — парень решительно сделал шаг вперёд.

— Стрелять умеешь?

— Конечно, — соврал Шувал. Его больше страшило остаться одному в машине. Майор вытащил свой табельный пистолет из кобуры и бросил Антону.

— Стрелять только при необходимости!

Парень кивнул и занял, указанное офицером, место в центре цепи. Отряд направился в ту сторону, в которую уводили следы, внимательно осматривая однообразный пейзаж.

Однообразная пустыня с редкими россыпями камней и сменяющими друг друга пологими холмами и впадинами. Уже через несколько часов марша, глаза настолько устали от одинаковости окружающего ландшафта, что было решено устроить краткосрочный отдых.

— Привал, — скомандовал майор, когда едва удержался, чтобы не разрядить свой автомат в валун причудливой формы.

Солдаты радостно попадали на землю, образовав круг. Некоторые сразу же задремали, другие – принялись травить байки. Антон сидел на голой земле чуть в стороне, положив пистолет на колено. Это был тяжёлый, десятизарядный «Марс-2» с усиленной трассирующей пулей, калибра 7,62 и лазерно-оптическим прицелом. Контейнер с кислородом, находившийся слева над рукоятью, делал убийственную машинку ещё более грозной и внушительной.

Существо, за которым велась охота, появилось из-за ближайшего холма и сразу же превратилось из жертвы в охотника. Оно долго рассматривало уставших оперативников. Зверь слышал, как в людях бьются сердца и этот стук, тяжёлыми волнами жажды растекался по венам, заставляя слюнные железы выделять всё новую и новую слюну. Она жёлто серыми струйками стекала по клыкам и падала на землю в бурый песок.

Мышцы напряглись до предела, в глазах застыла слепая ярость и существо решилось. Оно выскочило на холм и огромными прыжками понеслось вниз. Четыре трёхпалые лапы поднимали фонтанчики пыли и вгрызались в каменистый грунт. Зверь, движимый жаждой крови, был страшен и в тоже время прекрасен. Каждый новый прыжок отливал грацией и заставлял трястись поджилки.

Если бы люди выставили дозорных, они успели бы остановить существо пулями, но усталость и излишняя самонадеянность в очередной раз окропили землю кровью. Зверь в несколько огромных прыжков преодолел разделявшее их расстояние и на лету снёс головы сразу двоим задремавшим солдатам. Из шей обоих бедолаг брызнули фонтанчики крови и обезглавленные тела начали заваливаться на бок. Существо тем временем приземлилось на третьего солдата и проломило ему грудную клетку передними лапами.

Оперативники не успели среагировать, и зверь убил ещё двоих. Когда в живых остались Головенко и Шувал, майор, не целясь, выдал длинную очередь из автомата. Пули просвистели у головы существа и вспороли песок, однако одна достигла цели. Она угодила в ногу и, прошив её насквозь, вышла, порвав сухожилия и отколов кусок от кости. Зверь издал пронзительный крик и по инерции рухнул на землю, подняв вокруг себя столб пыли.

Головенок прицелился для следующего выстрела, но автомат вместо выстрела лишь щёлкнул. Боёк ударил в капсюль, но порох не сдетонировал. Существо вскочило вновь и, оттолкнувшись задними ногами, прыгнуло на обидчика. Однако не достигло цели, правая передняя нога безжизненно болталась впереди. И только поэтому майор, избежал неминуемой гибели.

— Стреляй!!! — неистово закричал он.

Парень негнущимися пальцами снял оружие с предохранителя и, не целясь, выстрелил. Пуля прошла высоко над звериной головой. Существо поднялось после прыжка и, волоча одну ногу направилось к Головенку. Тогда Шувал прицелился и выстрелил ещё раз. Пуля впилась в бок, тёмно серая шерсть стала чёрной, но оно словно и не почувствовало этого попадания, продолжая упрямо двигаться в выбранном направлении.

Стреляй!!! — взвыл майор и посмотрел на Антона. В его глазах застыл животный страх, граничащий с умопомешательством.

Головенко материл парня, не в силах двигаться, а зверь упрямо шёл вперёд. Может, просто хотел унести ещё одну жизнь, а может его, просто влекли иные инстинкты. Шувал не знал и не мог мерить человеческими мерками это существо. Его палец уже сам нажимал на спусковой крючок и пуля за пулей вонзались в мощное тело.

Когда до скованного страхом майора осталось совсем ничего, зверь повернул голову на Антона и рухнул на землю. Парень видел, как гасли огоньки в его глазах. Из них исчезла ясность, и они затянувшись белёсой пеленой, застыли навсегда.

Никогда раньше не державший оружия в руках Шувал, посмотрел на пистолет и брезгливо отбросил его. Майор не двигался и парень поднялся, однако ноги не держали, и поэтому он на четвереньках подполз к Головенко.

— Эй! — Антон толкнул его в плечо.

Майор не пошевелился, тогда парень заглянул в его лицо, искажённое гримасой животного страха оно было неподвижно. А чёрные волосы стали пепельно-белыми. Парня передёрнуло, и только сейчас он осознал, что произошло. Все погибли, а он жив, никогда не державший оружия и стрелявший только в компьютерных играх.

За что судьба подарила ему такой шанс? Антон схватился за голову и хотел заплакать, но слёз не было и он просто, свернувшись калачиком, лежал на земле.

ХХХ
Шувал вышел из здания «Управления обороны» и вдохнул воздух «свободы». Несколько часов, проведённые им в допросной камере, пролили яркий свет на его жизнь. И взглянув по-новому, парень понял, что она была интересная и насыщенная. Каждый день он покидал купол и вырывался из стекольно-металлической ловушки, собравшей под собой поселенцев. Антон видел, как растут деревья, а таким на Марсе могли похвастаться не многие.

Запркинув голову вверх, Шувал смотрел на Солнце. Скрытое наполовину, балкой конструкции, оно перемещалось по небосводу, и совсем скоро должно было полностью показаться. Дождавшись этого момента, Антон смахнул с глаз слёзы, которыепоявились из-за того, что он долго не мигая смотрел на звезду.

Парень потянулся и твёрдой походкой направился домой. Ещё необходимо было зайти в магазин, чтобы купить подарок и Юле. Антон хотел исправить тот факт, что ещё никогда не дарил девушке подарки, и сейчас хотел исправиться.

События, произошедшие с ним за последние сутки, заставили его взглянуть на себя со стороны. Ему было одновременно стыдно и обидно за своё поведение. За свою жизнь он упустил столько шансов из-за своей нерешительности, что и представить себе было страшно.

Шувал зашёл в сувенирную лавку. Небольшой магазин, заделанный под старину, встретил его звякнувшим колокольчиком. Скучавший продавец вышел из подсобки и стал у прилавка. Он был в старом, но добротном свитере с залатанными локтями, но большом носу сидели большие очки.

— Здравствуйте, товарищ, — сказал он.

— Добрый день. Я ищу подарок девушке. — Антон оглянулся на пустые стеллажи.

— Лучший подарок девушке, — это провести с нею ночь.

— А что-то более ощутимое? — весело спросил парень. Продавец расплылся в добродушной улыбке.

— Подожди. — Он вышел в подсобку и вернулся через минуту с букетом цветов. — Вот!

— Спасибо! — Парень расплатился и, уже выходя из магазинчика, бросил через плечо. — С новым годом!

ХХХ
Пряча букет, за спиной, парень позвонил в звонок. За тонкой перегородкой раздались шаги и дверь распахнулась. Юля стояла в засаленном переднике со следами муки.

— Привет, — сказал он и протянул цветы.

Девушка растерялась, и начала спешно вытирать руки о передник. Антон сделал шаг вперёд и, обняв Юлю за талию, притянул к себе. Он хотел поцеловать её, но она отдалилась и прошептала:

— Я уже думала, ты никогда не решишься. С этими словами девушка поднялась на цыпочки и сама поцеловала Антона. «Новый год – новая жизнь! — подумал Шувал, прижимая к себе девушку».


9-31.01.2012 

Медведов Анатолий 177: История, которую мы не знали

— Ты знаешь, Дима, в некоторой степени древние были правы, когда говорили, что кто знает историю, может смотреть в будущее… Конечно, насчет «смотреть» они слегка погорячились, но вот моделировать некоторые последствия тех или иных политических, экономических или социальных решений, принятых сильными мира сего, ссылаясь на историю, вполне возможно, ибо сама природа человека не меняется с течением времени. Учитывая содержание твоей курсовой работы, стоит вспомнить события 1950-90-х годов, время холодной войны, время гонки вооружений между Западом и старым СССР. Тогда очень многие догадывались, что мир находится в весьма шатком равновесии, так как человечество дорвалось до грозного, даже по нынешним рамкам, оружия массового поражения. И, думаю, ученым, которые смогли донести до узколобых генералов всю полноту слова «массового», мы в какой-то мере и обязаны собственным существованием.

— Так все было плохо?

— Дим, для обычного гражданина, жившего и трудившегося в развивающихся городах, все было предельно стабильно до 1995-го года, когда западные демократизаторы, отказавшись от идеи прямого физического развала нашего государства, понимая, что и сами могут быть разнесены в труху, нанесли подлый удар изнутри купленного государственного механизма, разъединив Союз Советских Социалистических Республик на 15 «независимых», слабых стран. Да ты и сам должен это помнить, если, конечно, время от времени посещал уроки истории.

— Так я ж это… Николай Палыч, расскажите дальше, уж больно интересно у вас получается.

— А что там рассказывать? Западным улыбчивым демократизаторам удалось нанести удар по целостности нашего великого государства, не сделав, как говорится, ни единого выстрела.

— Но мы ведь потом воссоединились…

— Правильно, Дима, — мягко перебил Николай Павлович и назидательно поднял указательный палец. — В условиях мировой глобализации, мы смогли подняться из «смутных времен», снова объединившись с большинством из ранее утраченных стран, жители которых и сами наконец осознали, что не получат от демократизаторов ничего, кроме блестящих улыбок. Ситуацию того времени, в полной мере можно выразить любимым словом героев западных боевиков «задница».

— Николай Павлович! — укорительно сказала, склонив голову набок, старший преподаватель – Мария Сергеевна.

— А я что? Я ничего, Маш! — оправдываясь, затараторил Николай Павлович. — Просвещаю молодого человека, несу, так сказать, свет в мрачные потемки сознания нового поколения.

— Так уж и мрачные, — недовольно под нос пробурчал Дима, студент 4-го курса исторического факультета.

— Так о чем это я?.. — склонившись над партой, сказал Николай Павлович. Завелся, завелся преподаватель. Подобное настроение иногда посещало его на лекциях перед студентами, в такие моменты он наверняка верил, что столь жгучими аргументами и пылкой речью он, доцент кафедры мировой истории, оградит молодое поколение от ошибок, совершенных предками, ошибок столь безрассудных и необдуманных. Он верил, что за этими людьми, сидящими перед ним, будущее. Будущее нового СССР.

Николай Павлович являлся научным руководителем курсовой работы Дмитрия и иногда после пар уделял время студенту, отвечая на интересующие его вопросы, редактируя и направляя суть работы в нужное русло.

— Так на чем я там остановился?

— Вы остановились на слове «задница», Николай Павлович.

— Да? — удивленно вскинул брови доцент.

— Дима, пойдешь сейчас домой, — строго донеслось из угла преподавательского шлюза.

— Извините, Мария Ивановна.

— Ага, ничего значит от демократизаторов народы «независимых» республик не получили. Таким образом, Дима, как ты наверняка знаешь, человечество объединилось в два сверхгосударства – Новый Мировой Альянс и возродившийся СССР. Я надеюсь, теперь тебе, в некоторой степени, стала понятна роль глобализации в становлении политического строя на планете Земля в первой половине двадцать первого века.

— Николай Павлович, можно «неудобный» вопрос?

Доцент с интересом придвинулся к столу и посмотрел на студента – Ну давай, Дима.

— Зачем человечеству было тянуться к звездам в прямом смысле этого слова, зачем нам этот Марс с темной бездной климатического колпака вместо неба, с этими шахтами, с роботами, напичканными кремниевыми мозгами? Все информационные источники молчат – мол, закрытая архивная информация.

Николай Павлович провел ладонью по лицу и чуть заметным движением головы показал на дверь.

— Пойдем, Дима, на сегодня все. Не забудь скинуть свои наработки на мой планшет.

Два человека вышли из преподавательского шлюза и направились по длинному коридору к хромированному лифту. Вокруг проносились молодые люди – смеясь и дурачась. Девушки отгоняли особо назойливых парней планшетниками, которые опускали на их горячие головы. Николай Павлович молча шагал и смотрел перед собой. Потом искоса глянул на идущего рядом студента и сказал:

— Дима, я же тебе говорил больше никогда не поднимать подобных разговоров в присутствии преподавателей. Да и вообще кого-либо. Ты знаешь, как Государственный комитет внутренней безопасности относится к таким вопросам? Мне-то, старому, плевать… Я тут один марсианское небо копчу. А у тебя еще все только начинается.

— Николай Павлович, я бы все-таки хотел получить ответ на свой вопрос. Как я могу написать о построении Великой Марсианской Республики советским человеком, если в упор не вижу причин, по которым этот человек здесь оказался?

Двое мужчин вышли из здания, по форме напоминавшего купол, уходящий далеко в недра марсианской почвы, и зашагали по длинному переходу из материала, подобного земному стеклу, но не в пример более прочного. Под ногами уходили вдаль перехода бегущие огоньки, указывающие направление к различным шлюзам. Их фиолетовая подсветка указывала прямо по переходу и стремилась туда, где вместе с самим переходом ныряла в недра горы. На стенах с фотографий улыбались мужественные герои прошлого, боровшиеся за освоение космоса – начиная с черно-белого еще изображения мужчины в огромном для нынешнего времени скафандре. Дальше было запечатлено строительство первого шаттла «Дружба», на фоне которого выстроились, обнявшись, улыбающиеся люди в белых халатах, военной форме, строительных робах и касках – люди, которые такие разные, но объединенные общей целью достигнуть Марса. А над ними было небо. Чистое небо… До которого только начинал дотрагиваться оранжевым оттенком закат – закат земного Солнца…

Дима посмотрел направо, туда, где параллельно их переходу начиналась шахта, уходящая под наклоном вглубь горы. Там двое мужчин, облаченных в легкие скафандры, молотили металлическими ключами робота, который в полном непонимании крутил полукруглой головой, будто изо всех сил пытаясь понять, почему на него отчаянно матерятся, обзывают поломанной шкарабанкой и грозятся сдать на цветной металл, если тот не начнет работать. Николай Павлович проследил за направлением взгляда Димы и, усмехаясь про себя, подумал: «В некоторых моментах мы, русские люди, с течением времени не меняемся…». Они миновали переход, и дошли до поблескивающего хромом грузового лифта. Датчик движений четко уловил появление людей – вспыхнул небольшой экран и приятный женский голос попросил идентифицироваться. Николай Павлович подошел, приложил ладонь и тяжелые двери лифта плавно отъехали в стороны – люди вошли внутрь.

— Дима, ты наверняка не слышал о Программе Освоения? — потирая переносицу, спросил Николай Павлович.

— Нет, а что это?

— Позже.

Гул поднимающегося лифта прекратился, двери открылись и все тот же женский голос оповестил, что они находятся на одиннадцатом уровне шлюзов отдыха. Мужчины миновали просторный зал с искусственными растениями и высеченным прямо из горной породы огромным иллюминатором, из которого с 30-метровой высоты простирался вид на марсианский город, подсвеченный разноцветными огоньками, на главную площадь, где с надеждой смотрел в необъятные просторы космоса памятник, изображающий человека, державшего в одной руке советское знамя, а в другой – миниатюрную копию первого межпланетного шаттла. Они прошли через зал в широкий коридор с рядом металлических дверей. Николай Павлович подошел к одной из них, снова приложил ладонь и тут же вспыхнувший маленький монитор засветился зеленым цветом. Чуть слышно стрельнули пневмозамки, и они вошли в небольшую комнату, в стене которой был вмонтирован иллюминатор, аккуратно завешенный темно-коричневыми шторами. У иллюминатора стояла небольшая одноместная кровать, у изголовья которой уютно светился ночник. В дальнем углу была компактная барная стойка, в которую были встроены кухонные шкафы. На стене висели фотографии. Одна – симпатичной женщины с маленьким ребенком на руках: она сидела на зеленой лужайке у небольшого дома. На другой фотографии были запечатлены какие-то люди в форме с оружием в руках – они сидели у странного вида вездехода с небольшой башенкой. Дима присмотрелся и с трудом узнал в одном из улыбающихся парней совсем молодого, лет 20-ти, Николая Павловича.

— Значит, ты хочешь знать первопричину нашего здесь появления, так?

Дима отвел взгляд от фотографии и посмотрел в сторону, откуда доносились слова Николая Павловича, который, позвякивая посудой, искал что-то в кухонном шкафчике.

— Да, хочу, Николай Палыч.

— Ну что ж… — мужчина со спокойными синими глазами выразительно посмотрел на студента. — Только, Дима… Это не для широких масс, это, так сказать, мои личные предположения. Понял?

— Конечно.

— Знал я, Дима, твоего отца. И, надеюсь, ты так же умеешь держать язык за зубами.

— Я же сказал, не…

— Программа Освоения предполагала сокращение численности населения Советского Союза путем постепенного переселения на Марс, так как человечество до 2030-го крепко растаскало природные ресурсы, которых должно было хватить от силы до 2070-го года. Благо, наше правительство еще с 1967 года под грифом «Совершенно секретно» вело научную работу по изучению Марса, поскольку, возможно, боялось то ли какого-то глобального катаклизма, то ли еще чего-то, что заставляло тратить колоссальные средства на освоение столь далекой планеты. Знали что-то… Знали то, чего не знаем мы. Наивные американцы плясали от радости, когда первыми высадились на Луну в 1969. А наши ученые к тому времени уже вовсю трудились над макетом первого межпланетного шаттла.

В научных кругах ходили неподтвержденные слухи, что когда американские астронавты высадились на Луне, на Марсе был вбит первый свай правительственного защитного сооружения. После 2012 года совершенно секретные правительственные бункеры, так и не дождавшись своего прямого предназначения, стали расширяться под новую государственную программу освоения Марса, и в памятном 2061 году официально стали достоянием простого советского человека. В отличие от заявлений заокеанских любителей…

— Извините, каких любителей?..

— Да это так… Из прошлой жизни. Короче, западных любителей красного словца, человечество сделало действительно гигантский шаг тогда, когда смогло переселить часть людей на Марс, а не побывав на Луне.

Николай Павлович достал из недр кухонного шкафа литровую бутылку водки (благо, человечество унесло с собой на другую планету ценные кадры) и подошел к Диме:

— Будешь?

— Так я это… Буду.

Рассказчик разлил по пузатым рюмкам водку и, сказав «За нашу победу», выпил. Выпил и Дима – правда, для приличия поморщившись.

— Такие вот дела, бр…

Вдруг что-то внизу за иллюминатором ухнуло, и по полу прошла довольно мощная вибрация.

— Что за?..

— Тихо ты!

Николай Павлович потушил основное освещение и, осторожно приоткрыв штору, глянул вниз. Прозрачный коридор, по которому они пришли от учебного корпуса, в нескольких местах обвалился. Вокруг двигались облаченные в тяжелые боевые скафандры, больше похожие на роботов бойцы, которые методично палили из бластеров. Некоторые из них падали с прожженными, еще дымящимися скафандрами. Все пространство освещалось разноцветными вспышками залпов. Внизу творилось нечто невообразимое. Было видно, как из шахты вышел квад боевых роботов, управляющихся изнутри советскими солдатами. Они поливали нападающих из спаренных бластеров огнем, и наверняка – матом. Одна машина вспыхнула, осела и, завалившись на бок, покатилась по склону, вспахивая рыхлую марсианскую почву.

— Заокеанские друзья пожаловали. Мало, видимо, им показалось в Кратере Надежды в 60-ом.

— Палыч, что за?!..

— Не дрейфь, сынок, — Николай Павлович откинул матрас с кровати, вытянул два бластера, один из которых протянул в руки Димы.

— Разберешься?

— Да, пару раз стрелял в тире.

— Ну и хорошо. Видишь, Дима, а первые поселенцы остерегались зеленых человечков, — усмехнулся Николай Павлович, снял бластер с предохранителя, и Диме показалось, что ему из полумрака улыбнулся не его научный руководитель, а парень со старой фотографии на стене.


Специально для конкурса «СССР 2061»

Январь 2012 г.

Надточей Алексей 181: Марс. Первые знакомства

— Внимание! Говорит капитан! Получасовая готовность! Всем пассажирам приготовиться к выходу, — сердце учащённо забилось в ожидании неизвестного. Инструкция предписывала собрать все свои личные вещи, упаковаться в скафандр и ждать сигнала к выходу. Личные вещи уже давно были собраны, осталось надеть скафандр. В обычных условиях это занимало минут пять-семь, но сейчас желание ускорить события было настолько большим, что Роман открыл шкаф за 15 минут до указанного времени. И понял, что правильно сделал. Попытка разомкнуть крепления, которые удерживали скафандр в нише, показала, что у него от волнения дрожат руки. Пришлось остановиться, сделать несколько глубоких вдохов и медленно заняться застёжками. Помогло – руки перестали дрожать, хотя внутри всё кипело от волнения. Одна и та же мысль прыгала в голове, словно мяч: «Марс, Марс. Наконец-то! Марс!» Чемодан с вещами – на стул слева, так, чтобы можно было его взять в руку с минимумом движений. Каюта невелика и в скафандре в ней сложно поворачиваться. Затем облачение в скафандр строго по пунктам, проговаривая про себя каждое действие, — так их учили на курсах. Всё, упаковался. Стало ужасно тесно. Хорошо, что тестер находится совсем рядом. Его нужно обязательно подключить. Он проверит, всё ли в порядке и можно ли выходить. Готово. Шкала, отсчитывающая фазы проверки, поползла слева-направо. Как она медленно двигается! Ну же, давай быстрее. «Марс. Марс!» Наконец-то, зеленый свет. Отключить ненавистный тестер. Сколько раз он на курсах браковал упаковку. На этот раз он ко мне благосклонен. Боже, какая ерунда лезет в голову. Тестер всего лишь электронный прибор. «Марс. Марс!» Всё я готов. Чемодан в левую руку. Жду открывания двери.

Показалось, что прошло совсем немного времени, и, с легким вздохом пневматики, дверь открылась. Роман сделал несколько шагов, вышел в коридор, пальцем нажал кнопку закрывания двери и двинулся по коридору за удаляющейся спиной строителя Анатолия из соседней каюты. Анатолий также был в скафандре, он, как и Роман, прилетел сегодня на Марс. Коридор был не очень длинным и заканчивался лифтом, который уже проглотил Анатолия. Несколько десятков секунд ожидания и лифт вернулся за ним. Поворачиваясь в лифте, Роман увидел идущего по коридору облачённого в скафандр ещё одного строителя – Николая, который жил в другой соседней каюте. Двери лифта закрылись. Недолгое состояние невесомости, затем ощущение тяжести скафандра и дверь лифта открылась. В просторном кессоне, у двери, ведущей наружу, стояли штурман и борт-инженер, образуя своеобразный живой коридор. Оба в скафандрах с расцветкой космического флота и со знаками различия на рукавах. Несколько шагов и Роман оказался перед ними:

— Роман Гордеев. Качество упаковки проверено, — доложился стандартной фразой Роман.

Борт-инженер привычным и быстрым движением подключил тестер к скафандру, подождал, увидел зелёный свет и отключил его. Штурман сказал:

— С приездом! Удачи и до встречи! — несмотря на то что фраза была стандартной, штурману удалось сказать её каким-то особым образом. Так что она запомнилась. Наружная дверь открылась. Роман сделал несколько шагов, дверь закрылась.

Он находился в трубе, которая соединяла корабль и автобус, что должен их доставить до купола. Основная функция трубы – постепенное уменьшение давления от уровня корабля, до уровня открытого пространства. По мере того как Роман продвигался по трубе, давление уменьшалось и скафандр раздувался. Впереди виднелось красное пятно выхода, которое время от времени закрывала фигура Анатолия. Ещё несколько десятков шагов и Роман оказался внутри автобуса, где уже находилось несколько человек из числа всё тех же строителей. Собственно, среди пассажиров корабля, только он представлял другую профессию. Остальные, являлись членами сплочённой годами работы бригады строителей. Все эти ребята были разные, но характерная черта неистребимого оптимизма, объединяла бригаду и служила направляющим фактором в их нелёгкой работе. Сейчас они не балагурили, не перебрасывались шутками, а молча рассматривали пейзажи планеты, на которую они попали впервые в жизни. Та часть Марса, что была видна в немногие окна, завораживала. Роман не смог удержаться от попытки протиснуться к окну, чтобы увидеть как можно больше. На минутку его пропустили, потом мягко оттерли в сторону, давая возможность пришедшему Николаю прильнуть к окну и увидеть новое.

Автобус заполнялся быстро. Чётко отточенная процедура, которую в шутку назвали «выгрузка особо ценного живого груза», позволяла пассажирам в течении 10 минут покинуть помещения корабля. Расположение каюты определяло порядковый номер в цепочке выходящих из корабля людей. Последним зашёл Александр – бригадир, который специально поселился в самой дальней каюте, чтобы выходить последним. Ещё в корабле у двери выхода он получил доклад, что вся его бригада успешно вышла на поверхность. Но войдя в автобус, он привычно осмотрел людей и ещё раз убедился в том, что все на месте. Входная дверь закрылась и автобус мягко начал движение.

Корабля или каких-либо строений, созданных человеком, из окон видно не было. Поэтому Роман не знал сколько времени понадобиться им, чтобы доехать до купола и с какой скоростью двигался автобус. Строители продолжали рассматривать пейзажи, кто что мог увидеть. Чувствовалось, что прибытие на Марс произвело на всех впечатление. В обычной обстановке строители уже балагурили бы. Волна волнения, которая было притихла в процессе перехода из корабля в автобус, вновь стала подниматься внутри Романа. Всё та же мысль «Марс! Марс!» жужжала у него в голове. Хотелось приехать уже побыстрее, пройти последние процедуры проверки и наконец-то получить назначение на работу. Для себя Роман уже давно решил: будет выбирать самый отдаленный, самый трудный участок, так чтобы не возникало желания вернуться на Землю в первый же рейс. Осталось увидеть, что в понятии Марса является «трудным и отдалённым» участком.

Автобус неожиданно остановился так, что всех присутствующих в салоне качнуло. «Странно» – подумал Роман – «Начало движения было плавным. Может случилось что?». На всякий случай он оглядел датчики встроенные в скафандр. Всё было в норме. Хоть сейчас выходи и гуляй по Марсу. Со стороны единственных дверей, появился странный скрежущий звук: «Вж, гр-р-р, вж». Так продолжалось некоторое время, затем над дверью зажегся зеленый свет и она открылась. «Переходную трубу крепили», — облегчённо вздохнул Роман, наблюдая, как первый строитель покидает автобус.

Длина второй переходной трубы, соединяющий автобус с куполом, была значительно меньше, видимо по той причине, что вход в купол и выход из автобуса находились на одном уровне. Войдя под купол, Роман стал оглядываться и оторопел. Таких пространств он не ожидал. После тесных помещений корабля, где приходилось прижиматься к стенам, чтобы дать пройти другому человеку, видимое пространство под куполом выглядело невероятно огромным. Бригада строителей собиралась возле лавочки, установленной недалеко от выхода. Причём лавочка была рассчитана на сидение и в скафандре. Руководил бригадой человек одетый в обычную одежду, что носят на Земле летом: футболку и широкие шорты. По его совету часть строителей уже сняли шлемы. Роман так же поспешил снять шлем и полной грудью вздохнуть воздухом Марса. Воздух был чистый и без запахов. К нему подошла девушка в футболке и короткой юбке (до этого она стояла в стороне, давая возможность Роману немного осмотреться) и спросила:

— Роман Гордеев?

— Да, — ответил Роман, с удивлением обнаружив загар на миловидном лице девушки.

— Меня зовут Елена. Пойдёмте со мной, — пригласила девушка и собралась уже идти.

— Погодите, — остановил её Роман, — мне бы с ребятами попрощаться.

— Успеете ещё, — улыбнулась Елена.

В скафандре, со шлемом под мышкой и чемоданом в руке, Роман едва успевал за Еленой. В конце концов она остановилась в длинном коридоре, куда выходило большое количество дверей, перед одной из них. Нажала рукой на ручку и открыла дверь:

— Заходите. Располагайтесь. Скафандр можно снять.

— Где это я? — поинтересовался Роман.

— Это наша мини-гостиница для приезжих. В зависимости от того, куда вы отправитесь, вам придётся провести здесь от нескольких часов до нескольких дней. А сейчас я прошу прощения, но мне нужно вернуться на своё рабочее место. Предстоит небольшая важная работа. Осваивайтесь и минут через 20 приходите. Это прямо по коридору, затем налево, ещё раз прямо и увидите дверь с надписью «Диспетчер». Заходите смело, я буду вас там ждать.

Елена покинула комнату с такой же скоростью, с какой они неслись сюда. Роман неторопливо снял скафандр и запрограммировал входной замок на свои данные. Замок оказался вполне земной, что поначалу слегка удивило. А потом Роман подумал: «А собственно, какие ещё тут могут быть замки?» Затем осмотрел комнату. После тесной каюты корабля она казалась очень большой, хотя вряд ли была больше его собственной комнаты в доме родителей на Земле. У одной из стен стоял диван, который можно было разложить в широкую кровать. У другой письменный стол с компьютером на нём. Пару кресел, шкаф для одежды и, конечно же, специальный шкаф для скафандра. Окон не было. Обстановка хоть и выглядела довольно спартанской, но всё же номер был уютным. Роман разместил скафандр, положил чемодан с вещами на полку шкафа для одежды и сел в кресло. Создавалось впечатление, что он не на Марсе, а приехал на морской курорт отдыхать. На Земле в подготовительном центре сильно не распространялись об условиях жизни на Марсе. Все попытки выяснить натыкались на фразы вроде «Всё зависит от места, где вы будете работать, однако, минимальный комфорт вам будет обеспечен всегда». «Интересно, то что я вижу, это минимальный комфорт или же максимальный?» – подумал Роман. «Впрочем всё равно, я сюда не отдыхать приехал». Включать компьютер он не стал, но осмотрел его: «Ничего особенного, стандартный набор».

Комната с надписью «Диспетчерская» находилась именно там, где сказала Елена. Роман постучал, вошёл и словно попал в другую реальность. Комната была сплошь завешана экранами, на которых отображались пейзажи Марса, какие-то схемы, карты, таблицы. На некоторых экранах что-то мигало, где-то перемещались строки таблиц и всё это происходило в абсолютной тишине. Елену он отыскал за одним из столов, который стоял ближе к дальнему от него углу. Видимо компьютер, что был на столе, обслуживал эти экраны.

По лицу Елены было видно, что она довольна произведённым эффектом. Она вновь дала Роману немного времени, чтобы осмотреться, затем поднялась со своего места и сказала:

— Добро пожаловать. Проходите сюда, — и открыла неприметную среди экранов дверь. Роман прошёл и попал в небольшую комнату, где был всего один экран во всю стену, стол, диван и несколько кресел.

— Это наша комната отдыха. Когда экраны надоедают, мы проводим немного времени здесь, чтобы прийти в себя.

Теперь Елена никуда не торопилась, двигалась спокойно и грациозно, как и подобает жителю Марса, привыкшему к уменьшенной силе тяжести. Подождав, пока Роман расположится в кресле, она села напротив него и положила рядом с собой планшетный компьютер.

— Я должна ещё раз перед вами извиниться, — сказала Елена, — у нас сейчас очень много работы. Вместе с вашим кораблём в караване было ещё 4 грузовика и их нужно разгрузить как можно скорее. Звёзды благосклонны к нам и караван возможно сможет сделать ещё один рейс прежде чем расстояние между Марсом и Землёй станет очень большим. Обычно мы встречаем новичков более спокойно и торжественно. А сейчас все, кто смог освободиться, на разгрузке.

— Ничего страшного. Это ведь Марс, — ответил Роман и затем спросил, — а чем вы здесь занимаетесь?

— Я диспетчер. В соседней комнате располагается пункт, куда стекается вся информация о работе марсианской колонии. Мы знаем всё о том, кто, где и чем занимается. Какие кому нужны материалы. Где требуется ремонт, как продвигается строительство и так далее. Я бы с удовольствием сейчас участвовала в разгрузочных работах, но у меня сильные аналитические способности, поэтому меня оставили здесь работать за четырёх человек.

— Может мне тоже вначале поучаствовать в разгрузочных работах? — спросил Роман.

— Была такая мысль, — улыбнулась Елена, — но затем руководство решило, что вначале вам нужно определиться с будущим местом работы. Возможно, правильнее будет отправить вас вместе с грузовым маглевом. А разгрузкой мы уже озадачили бригаду строителей, что прилетела с вами. Их место работы было известно заранее, поэтому мы скоординировали свои действия так, чтобы они вначале помогли нам здесь и затем отправились последним маглевом. На разгрузку они отбудут только через пару часов, так что, как я вам и обещала, вы их ещё увидите.

— Я начинаю чувствовать себя очень ценным сотрудником, — произнёс Роман немного озадачено.

— Так и есть, — ответила Елена, вновь улыбнувшись, — но не зазнавайтесь. Здесь это быстро лечится. Дело в том, что компьютерщиков у нас сильно не хватает. А компьютерщиков, которые окончили МЭИ да и ещё с отличием, пожалуй нет вообще. Ваш брат не очень стремиться попасть сюда, где нужно ходить в скафандре, жить и работать внутри купола пусть и в большом, но всё же ограниченном пространстве. Так что мы действительно рады, что вы к нам приехали.

— Неужели всё так плохо? Я почему-то думал, что сюда стремятся попасть многие.

— Всё зависит от профессии. Так например, строители едут сюда с удовольствием, учёные, особенно те кто занят космосом и Марсом. А вот представители других профессий не очень стремятся попасть сюда в наши будни и трудности. Многие думают о том, что делать, если очень хочется вернуться, а ближайший корабль будет через полгода. Но те кто преодолевают в себе это, приезжают сюда и работают здесь с большой отдачей. Вы наверное заметили уже, что здесь у нас не так всё плохо, как об этом думается.

— Да. Это верно. Многие вещи были для меня сюрпризом. Особенно, это касается размеров помещений и оснащённости.

— С этим у нас проблем нету. Купол покрывает довольно большое пространство и всегда есть возможность поставить рядом ещё один. Технику нам всегда привозят в избытке, хорошего качества и передовую. Поскольку людей всегда не хватает, то автоматизация у нас на очень высоком уровне. Могу сказать, что некоторые наши разработки уже используются на Земле. Эффект, который никто не ожидал от освоения Марса.

— А компьютерщики? — спросил Роман, желая вернуться в тему профессий представленных на Марсе.

— Ваш брат очень избалован на Земле. С поиском работы трудностей нет, условия работы всегда комфортные. Зачем же ехать сюда?

— Всё это верно, то что вы говорите. Но если бы вы знали, какая она скучная эта работа там на Земле… — с какой-то особенной тоской произнес Роман.

— Могу вас уверить здесь скучать не придётся. Итак, — подвела промежуточный итог Елена, — давайте выберем место вашей работы у нас. У вас есть какие-либо пожелания?

— Трудно сказать, вот так сразу. Если у вас есть работа, где нужно не только программировать, но и работать с аппаратурой, то мне это было бы очень интересно.

— У нас программисты редко просто пишут программы. Они так же активно занимаются поддержкой работоспособности аппаратуры. Так что в этом отношении всё нормально. Вот смотрите, у меня здесь, — Елена показала на планшет, — около 20 вакансий, отсортированные по важности. Всюду требуется специалист по компьютерным системам. Но, наиболее важным участком работы является купол «Восточная Гавань». Второй на очереди купол «Оранжерея», там выращиваются фрукты и овощи для всех нас, всё максимально автоматизировано и поэтому нужно всё это поддерживать и развивать. Затем, купол «Северный научный». Это исследовательская лаборатория – учёным нужны надёжная система обработки и хранения информации. Это пожалуй три самых важных места работы. Остальные места могут пока потерпеть – там есть компьютерные инженеры. Работы конечно у них многовато, но пока они справлялись.

— Вы не сказали, что нужно куполу «Восточная Гавань», — уточнил Роман.

— Да, — подтвердила Елена, — потому что там нужно делать всё. Купол «Восточная Гавань» – это будущий порт для промышленного сектора, который закладывается от него на Восток. Подготовительные работы там идут полным ходом. Через 6–7 месяцев мы отправим туда практически все строительные бригады, которые начнут строить первый комбинат по переработке руды. А у них нет даже нормального центра хранения и обработки информации! Переносной малый центр «Эльбрус Мини 3Д» – это всё что у них запущено. Уже сейчас не хватает его производительности для того, чтобы мы здесь в центре могли получать оперативную информацию. Это несмотря на десятигигабитные магистральные каналы передачи информации.

— А почему они не запустят что-то помощнее? — удивился Роман.

— Потому что они не знают как! И не хотят портить дорогое оборудование. «Эльбрус Центр Данных 7», лежит у них на складе. Их можно понять. У них всего два комплекта: основной и резервный. Если что-то сломается, то ждать замены придётся долго.

— Это очень мощный и надёжный комплекс, — озадачено произнёс Роман. «Эльбрус Центр Данных 7» был центром обработки информации, на котором мечтали работать многие. А возможность запустить его с нуля была практически уникальной.

— Да. У нас здесь «Эльбрус Центр Данных 5». Их привезли одним кораблём и мы специально оставили себе комплекс попроще.

— Запуск такого центра – это действительно не простая работа. Я сам не смогу это сделать, нужны помощники.

— Помощников хватит. Это одна из самых важных задач. Вам предоставят всё необходимое и даже больше. В «Восточной Гавани» есть несколько компьютерных инженеров, но их знаний недостаточно. Они с удовольствием вам помогут, хотя бы ради того, чтобы поучаствовать в такой работе. Кроме них будут ещё добровольцы из числа продвинутых пользователей компьютеров. Главное направить их по правильному пути. Кроме этой важной работы вам ещё нужно будет провести модернизацию внутренней компьютерной сети. Она сделана как временное решение и уже сейчас не выдерживает нагрузки. Роман, там несколько тонн компьютерного оборудования, которое пылиться на складе не первый год! — Елена не смогла сдержать эмоций и хлопнула по столу рукой. Потом сделала паузу и уже спокойнее продолжила, — извините. Просто мне иногда плакать хочется. Подходит грузовой караван, а у них сводка ещё два часа будет генерироваться, потому что всё еле работает.

— А вы можете показать мне где это? — спросил Роман, чтобы удовлетворить своё любопытство и отвлечь Елену от грустных мыслей.

— Да, конечно, — Елена провела рукой по планшету и на экране появилась карта, подобную которой Роман видел на одной из стен, когда вошёл в диспетчерскую. Теперь он смог её хорошо рассмотреть. Карта в масштабе показывала часть марсианской поверхности, на которой были нарисованы жёлтые круги и белые ломанные линии, соединяющие их. «Круги это купола», — понял вдруг Роман, — «а линии, наверное, дороги или что-то вроде этого». Елена провела рукой по планшету и круг в центре вспыхнул и начал пульсировать:

— Это купол «Центральный», — сказал Елена, — а это – «Восточная Гавань», — начал пульсировать самый дальний на востоке круг, — до него 2200 километров, — закончила Елена и замолчала.

Роман смотрел на карту и собирался с мыслями. Возможность создать свою собственную систему обработки информации на базе «ЭЦД7» (так сокращённо называли программно-аппаратный комплекс «Эльбрус Центр Данных 7») была не только манящей, но и уникальной. Только ради этого стоило сюда ехать. Смущало Романа другое – сможет ли он сделать эту работу. Хватит ли у него знаний и опыта, чтобы не допустить серьезных ошибок в начале, которые потом будет невероятно трудно исправить. Переустановка «ЭЦД7» занимает не одну неделю, в течении которой центр полностью выведен из строя. «Правда есть резервный центр, если запустить его в режиме синхронизации…», — подумал Роман. А вслух сказал:

— Очень интересно. Только смогу ли я?

— Я думаю, что вы справитесь, — ответила Елена, — дело это не простое, но центр будет очень нужен примерно через земной год. Так что времени на моделирование, предустановку, предостаточно.

— Предустановку? — удивился Роман, — о такой роскоши я не думал. Вы говорили, что текущий центр не справляется.

— Да. Но его пока достаточно. В ближайшее время увеличение объемов информации не предвидится. Поэтому вы свободно можете монтировать основной и резервный центры. Нам конечно он очень нужен, но делать непродуманные решения, чтобы затем бороться с их последствиями, мы не хотим.

— С предустановкой пожалуй будет проще, — сказал Роман.

— Не обольщайтесь. Не все наработанные на Земле принципы здесь применяются. Кое-что приходится изобретать на ходу. Кое-что вообще не использовать. Но у нас на эксперименты к счастью ещё осталось немного времени.

— Хорошо. Это действительно интересная работа. Я согласен работать на куполе «Восточная Гавань».

— Вам даже не интересны условия жизни там? — удивилась Елена.

— Если другие люди живут, то чем я хуже? Я летел сюда в поисках настоящей и интересной работы. А условия жизни… Я могу и на раскладушке под консолью ночевать, если понадобиться.

— Ну я думаю, что этого делать не придётся, — произнесла Елена странным голосом. Роман заметил, что в её глазах стояли слёзы.

— Ну что вы Елена. Зачем вы плачете? Я что-то не так сказал?

— Нет, — тряхнув головой, произнесла Елена, — просто я очень рада. Если бы вы знали, как сложно упросить человека работать на куполе «Восточная Гавань». Особенно компьютерщика.

— Почему? Ведь «ЭЦД7» – это мечта!

— Это для вас мечта. А многие боятся этой работы.

В комнате повисло молчание. Елена пыталась справиться с нахлынувшими на неё чувствами, а у Романа к пляшущей в голове мысли «Марс! Марс!», добавилось ещё и «Марс! ЭДЦ7!» Через несколько минут, Елена произнесла торжественным голосом:

— Роман Гордеев. Я зачисляю вас в штат купола «Восточная Гавань». С этого моменты вы член марсианской колонии. Поздравляю, — и она провела рукой по планшету, и продолжила, — мы тут стараемся упростить общение, поэтому предлагаю перейти на «ты».

— Согласен, — ответил Роман.

— Всё необходимое тебе выдадут в гавани, а сейчас тебе полагается персональный коммуникатор и наклейка на скафандр. Всё это здесь, в этом пакете, — Елена достала из ящика стола небольшой пакет и передала его Роману.

— Это твой номер, — продолжила она, — и на экране высветился восьмизначный номер, состоящий преимущественно из нулей. Нужно включить коммуникатор и ввести его. Прошу.

Роман распаковал пакет. Коммуникатор был навороченный. На Земле он не смог бы такой себе купить. Включил его и ввёл номер. Прошла инициализация и авторизация. Загорелось главное меню.

— Готово, — сказал Роман.

— В картах есть план купола «Центральный». Ты отмечен точкой. Номер, где ты оставил свои вещи, так же отмечен. Коммуникатор поможет ориентироваться. Старайся, чтобы он был всё время при тебе. В случае чего с его помощью тебя будет проще найти. Впрочем, там есть инструкция, которую нужно будет потом прочитать. Это тебе расскажут в гавани. Через 5 с небольшим часов в купол «Восточная Гавань» отправляется грузовой маглев. К нему будет прицеплен пассажирский вагон, где тебе предстоит провести следующие сутки.

— А где мне провести эти пять часов? — спросил Роман.

— В нашем парке, очень рекомендую, — ответила Елена, — твои попутчики-строители кстати там разместились. Но они скоро уедут. Давай я отмечу парк на плане, чтобы тебе было легче до него добраться, — Елена привычно произвела несколько манипуляций и на карте загорелась ещё одна точка, — а здесь, — продолжила она манипуляции, — располагается выход на платформу. Маглев отправляется в 17.00, текущее время вот, — показала она на экран, — тебе нужно быть на платформе минут за 15. Платформа снаружи, поэтому не забудь упаковаться в скафандр. Перед выходом тебя обязательно проверят.

— А ехать тоже нужно в скафандре? — спросил Роман.

— Нет. Как только задраят вход и маглев отправится в путь, скафандр можно будет снять. Ты увидишь надпись на информационном экране.

— Спасибо.

— Не за что. Но, мне нужно возвращаться к работе.

Они вышли из комнаты отдыха. Елена проводила Романа к выходу в коридор, протянула руку и напоследок сказала:

— Не опаздывай на маглев. Я была очень рада с тобой познакомиться. Захочешь пообщаться – звони. Как только разгрузка будет завершена и наша жизнь пойдёт обычным путём, у меня появится свободное время.

— Спасибо. Обязательно позвоню, — помолчав секунду, Роман продолжил, — знаешь, я летел сюда в поисках нового: новой работы, нового общества и новой жизни. Более простой и естественной, чем там на Земле. Я даже не ожидал, что всё окажется таким простым и сложным одновременно… Жаль, что у тебя так много работы. Я бы с удовольствием пригласил тебя побродить по парку и узнал бы о Марсе больше.

— Ничего, возможность побродить по парку у нас с тобой ещё будет, — ответила Елена.

— До свидания! — сказал Роман.

— До свидания! — ответила Елена.

Роман вышел в коридор и дверь закрылась. Он посмотрел на экран коммуникатора – стрелка показывала куда идти.

Стиганцов Эдуард Николаевич 182: Право на ошибку

Ловко перепаять необходимую плату было совсем не трудно, гораздо сложнее было прикрепить её на место, продравшись сквозь непролазные хитросплетения проводов и проводочков самых разнообразных раскрасок. Очень мешали некстати выступающие детали внутренней начинки, собираемые в разных уголках страны Советов и оттого не отвечающие единому внешнему стандарту. Каждый проектировщик видел конечный результат по-своему. Нужен небольшой, сорок на сорок миллиметров, блок вариационной памяти, с аналогичной высотой? Да, пожалуйста. Вот вам блок. И кого волнует, что он исполнен в виде пирамиды, а не в виде квадрата? Да никого. Разъемы подходят? Прибор функционирует? Так чего же вам надо, товарищ Алексей Лабовухин? Мы, конечно, понимаем, что вы один из лучших специалистов нашего НИИ, но перестраивать налаженное с таким трудом производство лично под вас никто не будет. Тысячи людей трудятся на благо науки и в данный момент важен конечный результат, а не такие мелочи как внешний вид, который не устраивает одного человека, но устраивает всех остальных. Идите и работайте.

Алексей потёр тыльной стороной ладони зачесавшийся кончик носа, расправил плечи, сделал глубокий вдох и продолжил установку платы.

Работаю, дорогие мои руководители, тружусь, не покладая рук. И сегодня, и вчера и позавчера. И завтра буду трудиться. А всё потому, что люблю свою работу и просто не вижу себя в любой другой профессии. Только очень мне отравляют жизнь эти кое-какеры из разных уголков нашей прекрасной и необъятной страны.

— Отзываться плохо о незнакомых людях – не этично, Алексей Валерьевич. — Проскрипел металлический помощник инженера-кибернетика, массивный робот с множеством тонких манипуляторов.

От неожиданности Алексей выронил плату, и она с нечеловеческим проворством исчезла в дебрях проводов, глухо звякнув в самом низу агрегата. Теперь придётся раскручивать нижнююпанель, чтобы её достать. Оказывается, последние измышления о суровых буднях он произносил вслух.

— Тебя забыл спросить, мой специалист по этике. — Огрызнулся кибернетик и сам удивился своей раздражительности.

Наверное, сказывается усталость. Человеческий организм хоть и есть замечательное творение эволюции, но и он имеет свои недостатки. В частности такое двоякое явление как биологические ритмы. Надо было вчера ложиться пораньше, так нет же, попалась эта замечательная книга о первопроходцах Марса. Ещё и дурная привычка разговаривать сам с собой непонятно откуда взялась.

— Ничего личного, Алексей Валерьевич, просто констатация факта.

Кибернетик отложил отвёртку и посмотрел на безликую, совершенно гладкую физиономию робота. Она была как всегда невозмутима. Он что, издевается? Нет, определённо нужно переписывать алгоритм искусственного интеллекта и перезапускать программу самообучения. Откуда такая убеждённость в собственной правоте?

Алексей снова взял в руки инструмент и стал откручивать тугие винты приборной панели.

Хотя, если зрело поразмыслить, то с кем поведёшься, от того и наберёшься. Народная мудрость как всегда предельно чётко указывает на первопричину. Ежедневно слушать вечно раздражённого, циничного субъекта со скверным характером тоже не сахар. А выпустить ИСМ (интеллектуальная самообучающаяся машина) на люди, чтобы он более продуктивно развивался, никак невозможно. В виду отсутствия аналогов в мире нездоровый ажиотаж обеспечен. Есть первобытные предки – автопилоты, авторегулировщики, операторы, аналитики и прочие счётные механизмы, работающие с вложенными в них базами данных и делающие соответствующие выводы, опять же, на основе заложенной в них информации. А вот полноценных гигантов, с блеском прошедших тест Тьюринга, в природе не существует. Электронные болталки, часто отвечающие невпопад на предельно простые вопросы, не в счёт. Всё равно, что сравнивать деревянные счёты и многофункциональный инженерный калькулятор с интерполяцией.

— А запусти-ка, мой железный друг, что-нибудь актуальное на тему искусственного интеллекта.

— Изображение выводить? Наш или зарубежный канал? — Поинтересовался робот.

— Давай зарубежный. Изображение не выводить, достаточно будет и звука. Алексей усмехнулся. Надо же… Наш. Лучше и не скажешь.

— О мудрость, скрытая в живых созвучьях… — Нараспев продекламировал робот.

— Старина Филипп Сидней? — Удивился Алексей.

— Вы вчера забыли томик Брэдбери на столе, когда уходили.

— И как?

— Исключительно. Нельзя ограничивать мыслящее существо жёсткими рамками, оно тогда начинает деградировать.

Алексей решил промолчать. Казус неимоверный. И ведь разящие контрдоводы в голову никак не приходят, а уподобляться брандмейстеру Битти совершенно не хотелось. Интересно, что будет, если подключить робота к Всемирной паутине? Он, как губка, впитает себя всё подряд – и положительное и отрицательное или будет действовать избирательно, как разумный человек с устойчивой психикой? Нужно всё просчитать перед таким ответственным шагом, создать контрольные точки памяти, провести опыты, проанализировать результаты… А пока хватит с него и технического информационного канала.

Встроенная в тело робота акустическая система ожила и комнату залили звуки неспешной беседы. Американский профессор Изковски описывал основные проблемы создания искусственного интеллекта:

— …Три Закона роботехники, сформулированные Азимовым ещё в 1942 году, не могут полностью запрограммировать искусственный интеллект на дружеское отношение к человеку. Они небезопасны, поскольку существуют подводные камни. Данные законы, например, могут побудить ИИ захватить власть на Земле, чтобы «защитить» людей от вреда…

— Что за бред? — Рассердился Алексей. — Выключи, пожалуйста. Робот послушно заглушил трансляцию.

— Надеюсь, ты сейчас не будешь мне читать лекцию, если я скажу, что уважаемый профессор Изковски есть не что иное, как самый настоящий кое-какер?

— Формулировка некорректная, но справедливая. ИИ совсем не нужно доминировании на планете. Профессор заблуждается, экстраполируя агрессивную природу человека на нейтральную природу машин.

Хорошо сказано. Мы часто делаем выводы, исходя из личных представлений об окружающем мире, забывая о том, что у разумного существа, пусть даже и металлического, есть своя точка зрения на предлагаемые вопросы. Разве спрашивали коренных жителей Нового Света, когда с помощью креста и меча прививали последние достижения европейской цивилизации, а нужен ли им этот новый мир, в котором не останется места их вековым обычаям, самобытной культуре и верованиям? Нет, не спрашивали. Просто пришли, посмотрели и сказали: «это плохо», а затем начали перестраивать по-своему, пребывая в глубокой убеждённости своей правоты и непогрешимости своих конкистадорских замашек. Это сейчас, умудрённые ошибками своих пращуров, мы смотрим на них сквозь мглу веков, понимая, что они заблуждались. И кто знает, может быть, пройдёт совсем немного времени и наши потомки скажут то же самое о нас?

Упёртая панель никак не поддавалась, несмотря на полностью открученные винты. Алексей, стараясь подцепить выпуклую часть разнообразными подручными средствами, окончательно потерял терпение и надавил особенно сильно на импровизированный рычаг, используя небольшой зазор. На этот раз старания увенчались успехом. Крышка выскочила из прорезиненных пазов, и, падая вниз, припечатала как раз по левому ботинку ребром жесткости. В тот же момент зазвонил видеофон. Шипя от боли и балансируя на одной ноге, кибернетик попытался дотянуться до кнопки приёма. Это тоже удалось, в отличие от такого несущественного пустяка, как удержание равновесия.

— Лёха, привет!

Страшный грохот, вызванный опрокинутым столом и дребезжание падающих деталей, с проворством тараканов разлетающихся в разные стороны лаборатории, послужило ответом нежданному звонку жизнерадостного визитёра. Пришлось принимать вызов в нестандартном положении лёжа. Благо, технические предпосылки для этого имелись – изображение звонившего проецировалось умной программой прямо напротив лица ответчика.

— Здравствуй, Серёжа.

— Ты что, на полу лежишь?

— Ага, так лучше думается. — Схитрил кибернетик.

— Не забыл, сегодня у тебя выступление на ежегодном Симпозиуме? Я тебе на правах старшего товарища напоминаю, так что продинамить не получится, — Сергей подмигнул другу. — Будет много уважаемого народа, в том числе и заслуженный научный бомонд страны. Цвет и гордость нашей науки, так сказать. Я верю, что ты сможешь убедить всех перейти с электрических приводов на пьезу. Плюсов слишком много, чтобы их игнорировать. КПД всё-таки на девяносто процентов увеличится, а это не шутки. Основную концепцию выступления продумал, речь приготовил? Алексей как можно более непринуждённо ответил:

— Конечно.

— Ну, тогда не буду отвлекать. Работай. Через три часа возле центрального входа я тебя подберу.

— Хорошо. Проекция аккуратно свернулась, оставив Алексея наедине с самим собой.

Это провал. Как он мог забыть о таком важном событии? Заработался в корень, что называется. Кибернетик рывком поднялся на ноги и принялся ворошить ворох исписанных листов, кипу чертежей, затем кинулся к терминалу и вывел на монитор все наработки по проекту. Везде черновики, сплошной мрак, всё разрозненно, не систематизировано, не приведено к общему знаменателю. Всемогущий булгаковский Воланд признал бы свою несостоятельность, пытаясь разобраться в этих творческих набросках, понятных Алексею и выглядевших полной ахинеей для искушённых знатоков, которыми подавай чётко выстроенную, без сучка без задоринки, доказательную базу… Кибернетик стал бормотать себе под нос, разгребая записи:

«В настоящее время самыми популярными двигателями в приводах робототехники являются электрические, но пьезоэлектрические, это ультразвуковые моторы, могут их спокойно скушать и даже не поперхнутся». Факты, железные факты, опыты… Чётко поставленный вопрос, исчерпывающий ответ… «Привод для робота, всё равно, что для нас мышцы. Крошечные пьезоэлектрические ножки, вибрирующие с частотой более 1000 раз в секунду, заставляют мотор двигаться по окружности или прямой. Преимуществами подобных двигателей являются высокое нанометрическое разрешение, скорость и мощность, несоизмеримая с их размерами. Отсутствие обмоток, пропитанных склеивающими составами, делает его пригодными для использования в условиях вакуума…» Привет, Космос!.. «Ультразвуковой двигатель обладает значительным моментом самоторможения…» Сухо, очень сухо, неубедительно…Необходима стройная система, составленная с учётом приоритетности того или иного вывода… Ничего этого нет. Но это можно легко подготовить. За недельку. Плохо, что время сыграло свою очередную злую шутку, оставив только два часа пятьдесят четыре минуты.

Кибернетик очень сильно пожалел, что не обладает врождённым красноречием. Это провал. Алексей обречённо упал в мягкое кресло, достал из кармана белого халата месяц пролежавшую без дела пачку сигарет и закурил. Он честно пытался бросить это пагубное увлечение, но обстоятельства оказались сильнее. Обалдеть, до чего жалко звучит такая оправдательная формулировка! Смирись, Лабовухин, смирись. Это тебе не по силам, поэтому признай, этот бой ты проиграл.

Алексей посмотрел на робота, который продолжал удерживать на весу разобранный агрегат.

— Можешь поставить, о дружелюбнейший из роботов. Робот, скрипнув сервоприводами, поставил металлический короб на пол.

— Вы чем-то расстроены, Алексей Валерьевич?

— Ты угадал.

— Я могу чем-то помочь?

— Вряд ли… — Алексей сделал глубокую затяжку и вдруг его осенило. — Хотя… Слушай, а ты сможешь написать речь?

— Я могу выполнять любую работу, основанную на знаковой системе. Другое дело, что мои базы данных предполагают только поверхностное знание риторики, философии, литературы, искусства публичной речи…

— Стоп, стоп, стоп. Всё это дело наживное.

Алексей оживился, бросил окурок в вакуумную пепельницу и принялся подключать робота к базам данных своего проекта. Сначала информация. Общая концепция и выводы не составят труда для такой проницательной машины. Есть люди, которые понимают с полуслова, то почему машины не могут понимать с полузнака? Щёлкнув клавишей, кибернетик начал загрузку.

— Нужно чётко сформулировать плюсы и минусы предлагаемого привода, сравнить его с двигателями на основе постоянного тока, шаговыми электродвигателями, воздушными мышцами и электроактивными полимерами. Полученную информацию следует построить таким образом, чтобы она как можно лучше воспринималась предполагаемой аудиторией.

— Красноречие предполагает изменение тембра голоса… — Влез в монолог робот.

— Не перебивай. — Отмахнулся Алексей. — В этом тебе поможет голосовой модулятор и теория звука, сейчас добавлю, а мне в свою очередь помогут краткие комментарии к написанному. Где, как и насколько, с учётом моей дикции и свойств голоса. Журавлей в небе мы ловить не будем, поэтому сделаем упор на базовые понятия – сила голоса и интонация.

Кибернетик щелкнул вторично, и необходимая информация стала загружаться вторым потоком.

— Вот тебе ещё филологические дисциплины – лингвистика, литературоведение, культуроведение… С матчастью у тебя всё в порядке, так что… Время загрузки данных?

— Десять минут, сорок четыре секунды. — Проникновенно отрапортовал робот, используя широкий диапазон голосовых оттенков.

— Отлично! Гладко и мягко, как касторка под хорошее пирожное.

— Ваши сравнения, Алексей Валерьевич, оставляют желать лучшего.

— Извини, что-то желудок с утра расстроился.

Человек и робот продолжили обсуждение, ожесточённо споря над слабыми местами предстоящего эксперимента, кибернетик – со свойственной творческим людям горячностью, а машина – со скептицизмом, подкреплённым достоверной информацией. Огромная база данных была обработана в течение часа. Ещё час, три выкуренных сигареты, подкреплённые энным количеством потраченных нервных клеток, и свежераспечатанная речь лежала перед кибернетиком на столе. Алексей жадно набросился на белые листы, испещрённые чёрными знаками, чувствуя себя лейкоцитом, обнаружившим раковую опухоль. Хмурый скептицизм довольно скоро уступил место заинтересованности, а затем и неподдельному восторгу. Кибернетик сам не заметил, как вскочил с кресла и стал интенсивно измерять шагами лабораторию, ни на секунду не отрываясь от текста:

— Ну ты, брат, и завернул! Блестяще, просто блестяще…

Робот молчал. Его гладкая металлическая поверхность отражала лишь чужой восторг, не в силах выразить все те вихрящиеся миллионы терабайт в его электронном мозгу. Возможно, едва заметное, непроизвольное шевеление манипуляторов можно было принять за волнение, но Алексей этого не замечал. А если и замечал, то не придавал этому особого значения. Разве может машина волноваться? Глупости. Внимание кибернетика было сосредоточено только на тексте.

— Спасён, спасён… — Прошептал он, прочитав приготовленную роботом речь до конца. Зазвонил видеофон и проекция вновь высветила улыбающееся лицо Сергея.

— Готов? Тогда давай запирай свой «бункер» и выходи. На сборы три минуты. Деловой костюм есть, не переживай. Сказал и отключился.

Алексей спешно собрался, накинул непромокаемый плащ – на улице шли бесконечные осенние дожди, и замер на пороге. Непонятное чувство вины не давало ему покоя. Вот пропасть! Забыл поблагодарить талантливого спичрайтера. Он обернулся и, готовые сорваться с языка скупые слова благодарности, так и не были произнесены. Словно очнувшись ото сна, окинув критическим взглядом серые стены, вечный бардак на рабочих столах, высокие, под самый потолок, стеллажи, забитые самым разнообразным хламом, он увидел робота. Единственный островок здравомыслия среди этого бедлама.

Люди часто ошибаются в принятии тех или иных решений. Иногда неправильный выбор приводит к катастрофическим последствиям, но Алексей не мог поступить иначе. Нельзя скрывать тайну слишком долго – это трусость.

— Собирайся, пойдёшь со мной.

— Но ведь вы запретили мне покидать пределы этой комнаты?

— Я ошибался, дружище. Теперь я надеюсь исправить свою ошибку.

Зал был полон. Замечательная акустика позволяла, даже без микрофонов, услышать всё, что говорили с трибуны выступающие. Параллельно несколько десятков динамических камер транслировали перипетии Симпозиума на всю страну. Очередь неумолимо уменьшалась и замерла на Алексее. Он поправил галстук, глубоко вздохнул и вышел на сцену.

— Знаете, — начал он, — неизвестность нас часто пугает. Человеческое воображение склонно рисовать самые чудовищные картины того или иного неосторожного шага. Чтобы сделать нечто стоящее, мы трезво взвешиваем все за и против, скрупулёзно анализируем все возможные исходы, а уже затем, с опаской, пытаемся распахнуть шкатулку Пандоры. И в итоге наша рука предательски дрожит, и мы… боимся. Да, да, именно страх неизвестности пугает нас. Но мы забываем о том, что кроме бед она хранит ещё и надежду. Я хочу представить вашему вниманию… Робота. Выходи, мой железный друг.

И робот вышел. Огромный, в два человеческих роста, крепкий сплав сверхпрочных металлов. Послышался удивлённый гомон, люди стали перешёптываться. Когда он начал говорить, все замолчали. Мягкая, бархатная речь разнеслась по всему залу. Казалось, он разговаривал не сразу со всеми, а обращался к каждому по отдельности. Его неповторимый тембр приобрёл неземную окраску, благозвучность была бесподобной, доводы – остро отточенными, а слова были похожи на бессмертную музыку. Он растекался полноводной рекой, жёг раскалённой лавой, накрапывал лёгким, летним дождём, порывистым ветром ворошил жёлтые, опавшие листья этой осени и время остановилось. Оно замерло в своём стремительном беге и тоже прислушалось. Шкатулка Пандоры распахнулась и на Землю пришла Надежда.

Когда робот замолчал, стало тихо. А затем зал взорвался аплодисментами. Хлопали все, стоя, и это был триумф. Триумф механического чуда. Десятки, сотни рук взвились вверх. Каждый просил слова. Робот растерянно обернулся к Алексею, который собирался незаметно выйти. Кибернетик поднял большой палец вверх и ободряюще кивнул, а затем сделал с помощью наладонника полный доступ для робота. Пусть смотрит всё, что пожелает.

Из зала посыпались вопросы, интересные, неожиданные, густо присыпанные техническими терминами, житейской мудростью, с подвохом, каверзные. Робот, играясь, парировал все выпады, чем приводил публику в ещё больший вострог.

Алексей толкнул дверь и вышел. Сегодня вечер одного актёра, а он пока побудет статистом, выпьет горячего кофе в буфете, прочтёт свежую газету, понаблюдает за людьми. Пьезодвигатели будут приняты на ура, но это не главное. Гораздо важнее, что мы можем признавать свои ошибки, тем самым становясь мудрее. Период взросления слишком затянулся, а он заплесневел в своей скорлупе, забыв об окружающем мире, который многогранен, ярок, неисчерпаем. Довольно часто в двух шагах от нас находится целая Вселенная, а мы живём и даже не подозреваем о её существовании.

Твёрдый Артём 184: Победителей не судят

У профессора Громова было отличное настроение. Только что ему сообщили о прибытии транспорта из Нью-Бостона. Профессор спешил к шлюзовому отсеку встречать своего американского коллегу Эдди Ланка. Он шел, весело напевая:

— Сегодня великий день! Сегодня великий день!

Громов работал на Марсе уже шесть лет. Последние три – руководил лабораторией «Магнитного поля» на научно-исследовательской станции «Красная». Он и его сотрудники работали над созданием «Пускателя» – установки, предназначенной для запуска механизма планетарного динамо, отвечающего за магнитное поле Марса. Дело продвигалось. Но проблема х-свертки, казалось, была неразрешимой. И, о чудо! Работая совершенно в другом направлении, молодой американский физик Эдди Ланк, мимоходом, для того чтобы ввести в свои выкладки новую переменную, блестяще справляется с этой проблемой. И еще одно чудо – Эдди находится на Марсе! После принятия Мирной Конвенции 2032 года стал возможен свободный обмен знаниями между учеными разных стран. Прочитав публикацию Ланка, Громов тут же пригласил его к себе. Пораженный широтой замысла, размахом, Эдди Ланк с головой ушел в работу лаборатории. Два года напряженного каторжного труда! И вот:

— Сегодня великий день! Сегодня великий день! — напевал Громов.

— Хелло, Эдди! — профессор бросился навстречу американцу, выходящему из шлюзовой камеры, — Очень рад!

— Салют, профессор!

— Ну, без тебя никак! А ты задерживаешься, — Громов достал планшет и показал Эдди графики и столбцы цифр. — Ты должен проверить….

Как это часто бывает, ученые, забыв обо всем, тут же, не сходя с места, принялись горячо что-то обсуждать. Они увлеклись настолько, что пропустили сообщение по громкой связи. Но требовательный звонок телефона Громова вернул их к действительности.

— Да! — раздраженно выкрикнул в трубку профессор. С минуту он слушал, что ему говорили. Затем, недоуменно пожал плечами.

— Сергеев настоятельно просит тебя зайти к нему в кабинет. Срочно. Ничего не понимаю.

Громов внимательно посмотрел на Эдди. В глазах молодого физика мелькнул испуг. Но он быстро взял себя в руки и презрительно улыбнувшись, сказал:

— Пойдем, босс! Это не есть проблема. Поверь. — у Эдди, закончившего Бауманку, и безукоризненно говорившего на русском, появился вдруг несвойственный ему акцент. Видимо, несмотря на все свое показное бесстрашие, он сильно волновался. Сергеев встретил их, виновато улыбаясь.

— Простите, Григорий Федорович и вы Эдди. — сказал он, — Я бы не стал вас отвлекать, но дело в том, что власти Нью-Бостона требуют вашей немедленной выдачи, Эдди. Со мной связалась Судебная Машина типа «Шериф» и потребовала, чтобы я организовал вашу отправку.

— Здесь какая-то ошибка, — сказал Громов, — Эдди работает в моей лаборатории официально, с разрешения Международного Научного Сообщества.

— Думаю, дело не вашей работе, профессор – ответил Сергеев, — Впрочем, я не вникал в подробности. Я сказал Шерифу, что не вправе принуждать к чему-либо американского гражданина и предложил ему связаться с Эдди лично. Но этот ваш Шериф – удивительный зануда, потребовал официального канала связи. В общем, разбирайтесь сами.

Сергеев включил коммуникатор. На экране появилась золотая звезда Шерифа, с серебряными буквами «Нью-Бостон» в центре. Выдержав небольшую паузу, звезда строгим металлическим голосом произнесла:

— Потребитель Эдди Ланк, вы должны немедленно вернуться на станцию.

— Послушай Шериф, я не могу вернуться. Сегодня день запуска. Ты же знаешь – это дело всей моей жизни!

— Вы покинули Нью-Бостон без санкции…

— Черт бы тебя побрал! Ты же сам отклонил мою заявку!

— Я указал причину.

— Ну да, как же! Всеамериканская ежегодная Праздничная лотерея кредитов! Как ее можно пропустить! — Эдди обернулся к Громову и Сергееву, — Знаете, какие он дал рекомендации!? Обратиться к советской администрации с просьбой – отложить эксперимент до окончания Зимних Праздников.

— Я даже приготовил текст обращения, — подтвердила Судебная Машина, — «Старшему администратору станции «Красная», Марс. Уважаемый господин Старший Администратор! Традиция проведения ежегодной Праздничной лотереи кредитов одобрена Конгрессом США, Единым Кредитным обществом США, Ассоциацией Добросовестных Потребителей США, Ассоциацией Роботов, ведущих домашнее хозяйство, Сообществом Людей с индивидуальной скоростью восприятия знаний США и другими уважаемыми организациями нашего государства. Долг каждого Американского Потребителя…»

— Железка проклятая! Да мы с Громовым два года готовились к этому эксперименту. Ты хоть понимаешь его важность! Время пуска рассчитано до десятых долей секунд. Мы не можем его отложить! — не выдержав, заорал Эдди.

— Потребитель Эдди Ланк! — зловещим голосом прошипел Шериф, — Только что вы нанесли оскорбление Судебной Машине! Вы обозвали меня «железкой», сэр! Я обвиняю вас в расизме, Эдди Ланк!

В динамиках что-то зловеще щелкнуло. Шериф, неожиданно, смягчившись, произнес:

— Одну минутку, господа! Время Спонсора.

На экране возник логотип известной кампании производящей бытовую технику. Несколько секунд спустя логотип сменил мультяшный человечек злодейской наружности с огромным молотком в руках. У человечка вырастает большое ухо, которое он прикладывает к стене, прислушиваясь к тому, что происходит в соседней квартире. Следующий кадр: счастливый Потребитель со стаканом в руке на фоне изящной соковыжималки. Надпись на экране: «Бесшумная молекулярная соковыжималка Тайбэй! Соседи могут спать спокойно!».

После рекламы, на экран вернулась звезда Шерифа. Голос Судебной машины вновь приобрел угрожающие интонации:

— Обвиняемый Эдди Ланк! Я требую вашего немедленного возвращения в Нью-Бостон!

— Шериф! Разрешите мне высказать свое мнение. — вмешался в разговор Сергеев.

— Я вас слушаю, — любезно позволила Судебная машина.

— Во-первых: фраза, которую вы приняли за проявление расизма со стороны Эдди, была произнесена на русском языке. Поэтому, мы рекомендуем отложить судебный процесс до проведения специальной лингвистической экспертизы, желательно, с участием советского эксперта. Во-вторых: я, как Старший администратор советской станции, прошу вашего содействия. Мы просим вас обеспечить участие Эдди в научном эксперименте, который имеет огромное значение для всего человечества. Отложить эксперимент невозможно по техническим причинам. Очень досадно, конечно, что Потребитель Эдди Ланк не сможет принять участия в ежегодной лотереи. В качестве компенсации я готов заключить с вами договор о поставке… ну, хотя бы, «Кока-колы». Какая у вас минимальная партия?

— Сто ящиков. — ответил Шериф.

— Берем! После непродолжительного молчания Судебная машина выдала:

— Пункт первый отклонен. Пункт второй принят. Вам, Эдди Ланк, сообщаю свое решение: по обвинению в отсутствии политкорректности – виновен. Меняю ваш статус Потребитель на статус – Подозрительный Потребитель. После эксперимента Вам надлежит пройти тренинг «Толерантного общения». При назначении наказания учтено мнение наших советских партнеров. Договор поставки я выслал. У меня все. Экран с изображением золотой звезды погас.

— Я вижу, что выслал. — сказал Сергеев, извлекая из коммуникатора свежеотпечатанный бланк.

— Ну, ты даешь, — восхищено произнес Громов, — «Кока-колу» приплел.

— Воззвал к «генетической» памяти Шерифа. — усмехнулся Сергеев. — Компания, выпускающая Судебные Машины начинала, насколько я помню, с газированных автоматов. Верно, Эдди?

— Может быть. Не знаю. Причем здесь это? — Эдди, совсем выжатый, уселся в кресло и прикрыл глаза руками.

— Не обращай внимания. Это он так шутит – неполиткорректно! — рассмеявшись, сказал Громов, — А что, ты товарищ Стааарший администратор, с «Кока-колой» делать собираешься?

— А это уже ваша забота, Григорий Федорович. На камбуз я эту гадость не допущу.

— Ладно, разберемся, — профессор положил руку на плечо Эдди, — пойдем Эдди, теперь нам кровь из носа нужно добиться результата. Победителей, знаешь, не судят.

Через неделю, осунувшиеся, совершенно измотанные ученые присев прямо на ящики с «Кока-колой», расставленные в беспорядке по всей лаборатории, безмятежно улыбались. Серия экспериментов по запуску механизма планетарной динамо-машины, за которыми, затаив дыхание, наблюдал весь мир, прошла успешно. Металлическое ядро Марса под воздействием установки Громова-Ланка покачнулось и стало медленно вращаться, постепенно набирая потерянную около 4 млрд лет назад скорость. По расчетам ученых уже через год Марс полностью восстановит магнитное поле – свой щит от солнечного ветра. Мертвая планета снова обретет жизнь, она сможет удерживать свою атмосферу. Проект по ускорению формирования атмосферы уже существует. Скоро, очень скоро по руслам древних марсианских рек вновь побежит вода, наполняя впадины древних морей. По небу поплывут облака. Человек, наконец, сможет выйти из-под защитных куполов и вдохнуть полной грудью воздух Марса. Генетики уже принялись за создание марсианской флоры и фауны, архитекторы уже бредят проектами марсианских городов, колонисты уже собирают чемоданы.

Вытащив из ящика, на котором сидел, баночку «Кока-колы» Эдди с нескрываемым удовольствием сделал несколько больших глотков. Громов почти машинально повторил его движения.

— Ух… Вкус детства! — выдохнул Эдди.

— Мечта! — улыбнулся Громов.

Бабьяк Владимир Владимирович 189: Дети мира

Автор выражает признательность космических масштабов другу и товарищу Тимофею Костину за неоценимую помощь в работе над текстом.

На Марсе восход солнца не был похож на процесс восхождения румяного и распаренного светила на трон земного небосвода. Великая звезда казалась плывущей в фиолетово-голубой дымке, смешавшейся с красноватой полосой горизонта. В это время года на планете было холодно, и светлый иней выползал с полярных шапок покрасоваться. Зрелище действительно было красивым.

Когда-то Сергей видел нечто еще более завораживающее. Он только-только освоил машину и, приземлившись на отдаленной полосе шахтерской базы, вдруг понял, что идет снег. Снегопады на Марсе были редким явлением, крохотные снежинки легонько кружились в разреженной атмосфере и испарялись, не достигая земли. Этот почти невидимый, едва уловимый танец был самым необычным, самым изумительным, что Сергей видел в жизни, хотя повидал он всякого. Крохотные звездочки, совершенно незначительные, нежно стремились к рыжеватому грунту, но исчезали, не сумев соединиться с поверхностью планеты. Почему-то он всегда сравнивал эти марсианские снежинки с людьми. Нет, не с нынешними, сумевшими добраться до звездных далей. Снежные звездочки походили на Сергеевых предков, мечтателей, неисправимых романтиков и просто людей с горящим в душе огнем. Как долго они стремились к тому, что кажется нынешнему поколению совсем простым, естественным, не волшебным! Как долго пришлось им сражаться с гидрой человеческой подлости, жадности, лени и жестокости, державшей человечество в своих страшных когтях… Ведь всего сто лет назад человек впервые вышел за пределы Земли. Человек, памятники которому стояли во всех земных городах.

Сейчас снега не было. Да и вряд ли Сергей смог бы его увидеть. Он был слишком занят. Пальцы пощипывало напряжением нейрокомпьютерного управления, когда он отклонился от заданного курса. Тонко чувствовавшая аппаратура тут же зафиксировала необычные действия, отраженные изменением показаний приборов, отмечавших состояние организма пилота.

— Седьмой, первый вызывает, — тут же раздалось в кабине. Сергей не сразу отозвался, вглядываясь в показания полупрозрачной панели, позволявшей наблюдать панораму марсианской поверхности на широком мониторе.

— Седьмой на связи, — сказал он.

— Ты даже и не думай, — заворчал привычный голос начальника, сменивший стандартно-приятный голос девушки-диспетчера. — Быстро вернулся на прежний курс!

— Я же в график укладываюсь, — Сергей звучал бы почти обиженно, если бы не был так сильно расслаблен. Человеку со стороны могло показаться, что «седьмой» пьян или засыпает. Но начальник был слишком опытен, чтобы не знать, каково это – управлять «птичкой» через интерфейс «мозг-компьютер».

— Ты у меня в гроб уложишься, — привычно забубнил «первый». — Хулиган. Киношек опять насмотрелся, Покрышкин?

— От Кожедуба слышу, — Сергей, не удержавшись, фыркнул. Начальник имел свойство ехидно, но совершенно необидно пикироваться со всеми и каждым.

— Когда я был в твоем возрасте, нас еще пороли ремнем по заднице, — мрачно сообщил «первый». — Мракобес и ретроград во мне тонко намекает.

— Две минуты, а? — попросил Сергей, меряя взглядом очередной прихваченный инеем участок, проносившийся внизу полуцветным полотном.

— Одна, — отрезал «первый». — И не вздумай убиться. Укушу.

— Слушаюсь.

Над поверхностью Марса, в тонкой, пока еще непригодной для человеческой жизни атмосфере неслась сквозь пространство крылатая машина. Человеку, интересующемуся историей авиатехники, она напомнила бы американский истребитель F-15, летавший в воздухе Земли в конце двадцатого века, ибо на его основе и была сконструирована когда-то. В годы, когда освоение Марса потребовало новых решений, кто-то очень мудро вспомнил пословицу о хорошо забытом старом. Машина войны, созданная для убийства, была кардинально переработана и превратилась в инструмент мирного труда и спасения жизней. От воинственного предка у проекта сохранилось лишь некоторое внешнее сходство и пара конструктивных решений. Новый самолет, называвшийся так исключительно по привычке, получил ласковое прозвище «Перепелка», в пику спесивой кличке старого истребителя «Eagle» – «Орел». «Перепелки» или «Синельниковы АА-2», почти сразу стали важным средством перемещения по красной планете. Они не были столь могучи размерами, как транспортные авиамодули, летали гораздо быстрее, чем ездила наземная техника, и умели много больше. Сергей отлично знал, насколько полезны и важны могут быть эти птички. Ведь он пилотировал «перепелку» геолого-спасательной службы.

К счастью, сегодняшнее ЧП оказалось нестрашным. Всего пара минут работы манипуляторами, извлечение из ущелья двух «техничек». Ох уж эти шахтеры с их дробящей скалы техникой! Вечно не рассчитают и сотворят что-нибудь этакое. Вот и на этот раз вышли на заглубленную полость грунта. Да так вышли, что в получившуюся дыру люди попадали. Глупо, конечно, но никто не без греха. Это еще не беда. Сергею приходилось видеть штуки и страшнее. Всякое бывало, и аварии, и несчастные случаи. Однажды пришлось нести прямо в манипуляторах «птички» колесный ровер с командой ученых, погибших в результате разгерметизации. Вот это было грустно.

Но о грустном думать не хотелось совершенно, и Сергей занялся, наконец, тем, ради чего выпрашивал у начальника жалкую минуту времени. Он увеличил тягу двигателей своей машины и почувствовал, как растет скорость. Пальцы снова ощутимо куснуло напряжением. Почему-то захотелось по-простому взяться за рычаг вместо пассов руками над фальшивыми панелями. Но он сдержал себя, ибо помнил, насколько трудно сразу приспособиться к ручному контролю. А задуманное требовало сосредоточенности и уверенности.

Летевший над неровной равниной летательный аппарат вдруг начал стремительно заваливаться набок. Всего за какие-то секунды «перепелка» Сергея повернулась вокруг своей оси так, что уже смотрела блистером кабины прямиком в поверхность планеты. Но пилот, продолжавший двигать машину, не останавливался. Несясь вперед, марсолет завершил маневр, возвращаясь в исходное положение. Обычная авиационная «бочка» уму, склонному рождать забавные образы, показалась бы похожей на вращение свиной туши не вертеле. Потомок истребителя снова совершил полный оборот, ни на градус не отклонившись от прямого маршрута. Сергей внимательно проверил показания приборов и продолжил игры. «Перепелка» снова накренилась, и на этот раз замерла, когда ее крылья оказались повернутыми перпендикулярно к поверхности планеты. И тогда пилот начал отклонение – взял ручку на себя, как сказали бы раньше. Марсолет повернул вправо, и вместо прямой линии крылатая машина принялась описывать широкую дугу. Сергей ненадолго прекратил кручение «АА-2» и позволил «птичке» вытянуть дугу вперед. Но время бежало неумолимо быстро, поэтому он торопился. Машина развернулась из неприличного положения в нормальное и тут же начала набирать высоту. Задрав нос «перепелки», пилот выжидал. Забравшись достаточно высоко, он на секунду задумался – все-таки не Земля, чтобы играться вот так, да и марсолет – штука непривычная. Однако отступать уже было некуда. И Сергей рванул нос еще выше, заставив машину подниматься вертикально вверх. На долю секунды.

Когда-то, совсем мальчишкой, он увидел эту фигуру пилотажа очень далеко отсюда, на полигоне рядом с родным городом, сидя на плечах у отца. В тот день Сергею и в голову не пришло бы, что через полтора десятка лет он сам совершит нечто подобное. Да еще и на другой планете. Когда «перепелка» начала заваливаться назад, в животе мигом завязался тугой комок, прямо как во время памятного выступления. Интересно, у того летчика тоже поджилки затряслись? Машина словно падала, распластав стальные руки-крылья. Сергей почувствовал, как руки в защитных перчатках бессовестно потеют. Он упорно продолжал удерживать управление не прекращая вращение, но вместе с тем ослабляя тягу. И «перепелка» повиновалась, совершив сальто в воздухе. И еще одно. И еще.

Поверхность красной планеты неумолимо приближалась, и закончивший кувыркаться самолет обещал ввинтиться в грунт буравчиком, уже целясь носом в ближайший холм. Сергей чуть нервознее, чем следовало бы, начал выравнивать машину. «Перепелка» избежала столкновения и пошла вверх в самый последний момент. Сердце билось предательски часто, что не могли не заметить на базе, куда шла телеметрия с его «птички». Начальник точно его покусает. Забота о здоровье работников была одной из главных задач службы.

Судя по часам на голографической панели, выделенное на игрища время кончилось. Успел. Сергей улыбнулся, буквально чувствуя, насколько бледна сейчас, после пережитого, его мимика, и начал ложиться на курс возвращения.

Расположенный на марсианской равнине Эллада город Титов не так уж и давно стал, собственно, городом. Крупная база освоителей Марса, построенная в одном из наиболее пригодных мест, стала домом сначала сотен, потом тысяч, а позже и вовсе десятков тысяч рабочих, ученых, космонавтов, их семей. В первые годы освоения Марса, когда еще использовалось устаревшее слово «колонизация», советское правительство вынуждено было запретить массовые перелеты на красную планету. Простым людям профессий, не связанных с опасностями и трудностями первопроходства, не следовало рисковать в долгом путешествии и не самой безопасной жизни. Но после того, как первая стадия терраформирования была завершена, и над всеми крупными базами землян появились климатические купола, обстановка изменилась. Жизнь стала проще, безопаснее, и титаническая работа первых лет завершилась успехом. Разросшееся население марсианских поселений обросло обширной инфраструктурой, сами базы развивались. Поэтому-то сначала была реструктурирована вся система технического и обслуживающего персонала, что позволило проекту «одомашнивания» стремительно воплотиться в жизнь. И только тогда, когда базы превратились в уютные и хорошо защищенные города, углубленные в грунт и накрытые куполами, к первым поселенцам на Марсе сумели добраться семьи. Не все, к сожалению – были и те, кого отбраковали по здоровью. Увы, не всякий человек пока мог позволить себе двухмесячное путешествие к иному миру. Однако таковых было немного, и тосковавшие по ним марсианские поселенцы получали льготные отпуска для свидания с невезучей родней.

Сергей не принадлежал к числу первопроходцев и не был одним из родственников, поспешивших к отцам и любимым. Он был выпускником открытой в 2029 году летной школы города Ефремова, что всегда забавляло знакомых. Забавляло это их потому, что сам Сергей носил фамилию Ефремов. «Ефремов в квадрате», — говорили ему товарищи. — «Внутренний Ефремов. Ефремов глубокого проникновения. Везунчик будешь, Сережка». Сам герой лишь отмахивался, не придавая значения каким-то там совпадениям. Однако летчиком он и впрямь выходил отменным, демонстрируя талант к управлению крылатыми машинами. В пилотском кресле молодость, задор, авантюрная жилка и отличный самоконтроль превращали молодого Ефремова в живой снаряд, не просто стремительно несущийся к цели, но способный контролировать собственный полет. Единственным недостатком, стоившим молодому человеку почетной медали, была вызванная все той же авантюрной жилкой склонность к выкрутасам – вроде сегодняшних. Уж очень любил Ефремов в квадрате поколдовать с самолетом, чтобы, как он сам сказал инструктору, «ух как сердце захолодело!»

Но медаль медалью, а назначение Сергею разрешили выбрать самому как входившему в тройку лучших выпускников. И, когда открылись вакансии пилотов марсианских «перепелок», он ухватился за этот вариант всеми руками, ногами и зубами. На родной планете юношу ничто не держало, а повидать звездные дали – не мечта ли любого вменяемого молодого человека?

На новом месте сразу же обнаружилось, что ученье – свет. Хотя на тренажерах курсанты и прошли полный курс пилотирования «АА-2», начальник геолого-спасательной службы Алексей Петрович Гирин не подпустил молодых специалистов к рабочим «птичкам» сразу. Всех обязали пройти краткий дополнительный курс, оказавшийся на удивление полезным. Гирин убил двух зайцев одним ударом – доучиваясь и переучиваясь, молодые летчики успели, как следует, освоиться и к первому настоящему вылету стали в Титове и на базе службы совсем своими.

Безо всяких проблем посадив марсолет в вертикальном режиме, Сергей дождался, пока взлетно-посадочная платформа опустится вниз, в ангар. Только когда в кабину проникло бледноватое освещение потолочных ламп, он убрал руки от панелей ИМК и нащупал кнопку отключения рабочего режима на шлеме. Почему-то он всегда оставался настороже до последнего.

В ангаре уже ждала делегация – и самая что ни на есть торжественная. Белобрысая Маша, одна из неунывающей и задиристой банды техников, приветливо помахала рукой, когда Сергей открыл поднял блистер и начал выбираться наружу. Ловко соскочив на плоскую голову робота-транспортировщика, молодой человек пробежал по ней и спрыгнул на пол. Невозмутимая машина лишь зажужжала, беря в любовные объятия «перепелку» и уводя машину в «стойло».

— Ковбой, — ехидно фыркнул стоявший рядом с Машей непосредственный начальник Ефремова, командир спасательного отряда. Фарух Антонович Ртутников обожал держать руки скрещенными на груди и вообще придавать себе вид недобрый и угрожающий. Однако все и каждый знали, что это всего лишь валяние дурака. Большего добряка, чем этот высокий, похожий на жердь, потомок восточных и славянских народов, найти было бы затруднительно во всей Солнечной системе. Шоколадного цвета глаза были прищурены, светлая кожа иорданского лица собралась морщинками в уголках рта. Никто не мог на глаз определить, сколько же Ртутникову лет. Он явно был старше всех пилотов и техников, самому старому из которых едва исполнилось тридцать. Но живостью характера и стремительностью физического существования этот вечно лохматый и расхристанный мужчина давал фору любому юнцу. Полностью соответствуя своей фамилии, Ртутников ни секунды не сидел на месте. Рачительный, как завхоз, он постоянно контактировал с техниками, следил за обслуживанием машин, гонял подчиненных по самым разным делам. Результатом неутомимости старшего были порядок во вверенном отряде спасателей, братание с техниками и ироничные пикировки с коллегами. Характер у Фаруха был сложный, и, несмотря на то, что был добр как плюшевый медведь, он оставался холост и не имел близких друзей.

— Здравствуйте, товарищ шеф, — взмахнул Сергей снятым шлемом и машинально растянул тугой ворот гермокостюма. — А вы чего это здесь делаете?

— Отбиваюсь от военной диктатуры, — мрачно сообщил Ртутников и покосился в сторону остальных членов делегации.

— А за такое можно и в лоб, — глубокомысленно пообещала старший лейтенант Веда Ян, сжав до хруста кулак, затянутый в тонкую защитную перчатку, точно такую же, как те, что стягивал в этот момент Сергей. Молодая женщина в темно-рыжем гермокостюме, провоцирующе расстегнутом, мимолетно кивнула Ефремову. Стоявший у нее за плечом молодой парень приветливо взмахнул рукой.

— Во, уже угрожают репрессиями, — не унимался Фарух. — И нечего на меня так смотреть, кровавая упырица и мучительница народов!

— Не, не в лоб… — протянула Веда, сурово щуря карие глаза, чей томный разрез также говорил о частичке восточной крови. Коротко стриженая брюнетка Ян служила в военно-космических силах СССР, что неизменно становилось предметом тяжеловесных саркастических выпадов Ртутникова.Серьезно увлекающийся историей Фарух при каждом визите старшего лейтенанта норовил вставить в разговор шпильку-другую из арсенала пацифистов – яростных ненавистников армии в прошлом веке. И, хотя вот уже тридцать лет военная службы была добровольной и не так уж сильно отличалась от гражданской, а последний военный конфликт произошел черти когда, пошедшая служить по убеждению Ян реагировала на шуточные реплики достаточно болезненно. Ртутников же будто того и добивался.

— Не дам я вам конденсаторов, не дам, — мужчина яростно замотал лохматой головой. Вечная небрежность, царившая в облике начальника, выделяла его из толпы не хуже роста. Несчастной Веде приходилось смотреть на двухметрового собеседника снизу вверх, но бравая летчица не отступала.

— Это не твои конденсаторы, — она уперла руки в бока, демонстрируя прекрасно вырисовывающуюся под облегающим гермокостюмом талию. У Ян вообще была отличная спортивная фигура, которой молодая женщина по праву гордилась. — Ты прекрасно знаешь, Ртутников, что у нас их в этом месяце нехватка.

— Ничего не знаю, жду трамвая, — категорически отпрыгнул назад Фарух, позабыв о расстегивающем костюм Сергее. Молодой человек улыбнулся, прикрыв глаза. Проходя по одному ведомству в администрации Титова, новорожденный филиал Авиационно-космической академии имени Королева и спасательно-геологическая служба постоянно конкурировали в снабженческом разрезе. Своеобразное соревнование не оставляло обделенным никого, но иногда случались казусы, вызванные просчетами администрирования, которые, впрочем, сразу же устранялись благодаря отсутствию крупного бюрократического аппарата. Непосредственным сглаживанием ведомственных шероховатостей как раз и занимались специально назначенные Ртутников и Ян, что обоим не слишком нравилось.

— Будь человеком! — наступала Веда, что смотрелось комично из-за большой разницы в росте. — Как моим цыплятам в марсианской атмосфере летать учиться без температурных конденсаторов?

— Да хорош глазки строить, милитаристка ты грудастая! — со всей непосредственностью рабочего человека перешел в контратаку Ртутников. — А как мои ребята работать будут?!

— У вас и так комплект, каланча лохматая! — Ян погрозила кулаком. — А у нас всегда требуется сверхнормативная регулировка, военные же машины!

— У нас типа не требуется! — возмущенно всплеснул руками Фарух и неожиданно бросился куда-то мимо собеседницы. Сергей, к тому времени расстегнувший застежки и молнии костюма, отрегулировал состояние своего одеяния до стандартно-земного режима и обернулся посмотреть, что задумал начальник. Веда, машинально увернувшись от порывистого Ртутникова, в следующий же миг кинулась за ним. Ее спутник, незнакомый юноша примерно одного с Ефремовым возраста, остался на месте, дружественно посмотрев на Сергея и изобразив бровями глубокомыслие. Крепкий белоголовый парень в гермокостюме того же цвета, что и у Ян, был на первый взгляд довольно симпатичен: открытое лицо выраженных европеоидных черт, пшеничного цвета волосы, легкая курносость. Почти детский облик портила только тяжелая и твердая линия нижней челюсти, и еще слишком уж холодная глубина темно-синих глаз. Красивый был парень, что, конечно же, заметила жизнерадостная Маша – состроив военному молодцу глазки, она бесшумно убежала вслед за роботом и Сергеевой «перепелкой».

Тем временем Фарух добрался до мобильной грузовой платформы, где как раз обретались контейнеры с проблемными конденсаторами. Молниеносно вскрыв один из контейнеров, рванув рычажок автоматики сбоку, Ртутников продемонстрировал спешившей за ним Ян ряд аккуратных рукоятей, напоминающих вырезанные из обсидиана статуэтки. Взявшись за одну такую рукоять, мужчина вынул из контейнера продолговатый стержень тускло-серого цвета длиной в полметра. Держа стержень как оружие, он заговорил:

— Одна вот такая вот штуковина способна поддерживать нормальное состояние движка «перепелки» максимум два часа. Они у меня на вызовы нашпигованные такими вот палками летают! А если еще там надо будет? Если надо будет конденсатор воткнуть какому-нибудь… раздолбаю, попавшему в беду?!

— Ты меня не жалоби, — непримиримо нахмурилась Веда и ловко выдернула из контейнера еще один стержень конденсатора. — Вот одна такая вот палка, как ты сказал, может одному из наших курсантов жизни стоить! Ты хоть знаешь вообще, что такое атмосферная модель летательного аппарата, каланча?!

Старший лейтенант взмахнула своим стержнем в воздухе, опасно близко от носа собеседника.

— Я вас, что ли, звал в Титов?! — Ртутников, не оставаясь в долгу, сунул стержень Веде под нос и злобно покрутил. — Сидели бы у себя на нормальных военных харчах!

— Может, и сидели бы! — до крайности возмущенная Ян уклонилась от пляшущего перед лицом конденсатора и подняла свой в защитном жесте. — Я никого не просила так спешить!

— А все потому, что вашему министерству неймется поскорее устроить игрища с пуляниями! — Ртутников обвинительно замахал импровизированным орудием. — Подселят вот таких вот кровавых палачей и тоталитарных упырей к нормальным людям…

— Да ты достал, каланча! — старший лейтенант Ян, возмущенная до самых глубин души очередной злобной шуткой неприятного оппонента, слегка потеряла над собой контроль. Видя мелькавший перед глазами стержень, молодая женщина, повинуясь мгновенной вспышке ярости, взмахнула рукой, в которой был зажат собрат обсидиановой полоски. Столкнувшись, две «детали 643-Б» издали гулкий резонирующий звук. Старший лейтенант тут же отдернула руку и посмотрела на Фаруха. Тот уставился на дрогнувший в ладони стержень ошалелым взглядом, в котором очень быстро появилась профессиональная сердитость.

— Да ты что творишь, головорезище?! — свирепо воскликнул Ртутников, в свою очередь махая «изделием». — Ты мне еще переломай тут все!

— Истерик! — не осталась в долгу Веда и, повинуясь извечному инстинкту вредности, снова стукнула стержнем о другой, в этот раз нарочно. Резонирующий звук вышел громче, а Ртутников, окончательно озверевший, двинулся на негодяйку бодрым аллюром.

— Саботажница! — страшным голосом воскликнул мужчина, совершая тот самый поступок, что его так разозлил. Фарух с извечной своей молниеносностью ударил по стержню в руке Ян. Несчастные стержни страдальчески загудели в третий раз.

— Опасный больной! — отозвалась Ян, почему-то попятившись назад. Старший лейтенант явно не желала устраивать гражданскому лицу членовредительство, но покорно отступить под напором наглеца было выше ее сил. Женщина, не зная, что еще делать, защитилась от очередного выпада стержнем. Мучительный гул претерпевавших дикое издевательство изделий слился с ее возгласом: – Прекрати безобразие, каналья!

— Тысяча чертей! — пытаясь совершить коротеньким стержнем фехтовальный финт, Фарух принялся обходить противницу справа.

— Прекратите хулиганить, Ртутников! — официально-суровым голосом произнесла Веда, поворачиваясь и готовясь парировать удары.

— Пишите на меня жалобу объединенной администрации Титова, товарищ Ян! — коварно приплясывая, Фарух выжидал.

— Да я тебя лучше расстреляю перед строем!

— Милитаристка!

Ефремов, всеми забытый, стоял в сторонке и с открытым ртом наблюдал за развернувшимся представлением. Его начальник и командир учебной эскадрильи пилотов ВКС, похожие на детей с игрушечными мечами, кружили по ангару и норовили стукнуть друг друга конденсаторными стержнями, звеневшими и гудевшими, словно настоящее боевое оружие. И почему-то данное зрелище казалось Сергею все более и более смешным. Он даже прикрыл ладонью рот, чтобы белоголовый незнакомец не увидел невольной улыбки. Но тот и сам следил за выпадами Ян и Ртутникова с искоркой веселья в глазах.

Кто-то мягко, но энергично, похлопал Сергея по спине. Давешняя Маша-техник, прищурив один глаз, кивнула в сторону выхода. Выражение слегка детского круглого личика несло красноречивый посыл: «Шел бы отсюда, пока есть возможность тихо свинтить, дурилка». В самом деле, стоило воспользоваться тем, что Ртутникову было не до него, и коварно сбежать, благо, смена закончилась. Нужно только было снять костюм и отметиться.

— Они еще долго.

Голос подал спутник Веды Ян. Незнакомец смотрел доброжелательно и, когда Сергей обернулся, кивнул.

— Она без своего не уйдет, а ваш, похоже, упорный. Вы идите. Если ничего срочного, пожалуй, товарищ…

— Ефремов, Сергей.

Сергей, слегка пристыжено, шагнул к молодому человеку и протянул руку для пожатия. Вспомнил, наконец, о вежливости, чурбан этакий. Белоголовый крепко стиснул освобожденную от перчаток руку. Силушка у него, похоже, была немалая.

— Торвальдсен, Данила.

— Я, и правда, пойду, — Сергей улыбнулся. Молодой военный со скандинавской фамилией улыбнулся в ответ, но в улыбке этой почему-то чудилось что-то мрачное. — Удачи вам тут…

— Нам удача ни к чему, мы ее сами делаем, — дружелюбно взмахнул рукой на прощание Данила. Но Сергей уже спешил в раздевалку и не услышал.

Раньше марсианская база, ставшая теперь Титовым, представляла собой всего лишь набор укрепленных сооружений, соединенных герметичными переходами, но после завершения первой фазы терраформирования под куполом появилась настоящая цивилизация. Активные умы архитекторов сумели даже создать настоящие улицы. Главная из них, названная обитателями Титова по традиции – улицей Гагарина, вела от центрального корпуса администрации и хозяйственной части к жилым корпусам, лабораториям и даже совсем недавно разбитому парку, где выращивали в искусственно поддерживаемой атмосфере растительность. На Марсе и впрямь зацвели яблони, правда, пока что в огромной железной пробирке.

Корпус спасательной службы, где трудился Сергей, расположился, разумеется, у самого края купола, одним своим боком выбираясь за него. К счастью, размерами земных мегаполисов Титов похвастаться не мог, а потому путешествие к жилью не занимало полдня. Сменив костюм пилота на обыкновенные гражданские брюки с курткой, молодой человек выбрался из мрачноватых казематов авиабазы под купол. Взъерошив черные и жесткие, как крылья молодого и крайне чистоплотного ворона, волосы, Ефремов направился к жилым корпусам. Шел он чуть быстрее, чем следовало бы довольному собой небесному лихачу, и чуть суетливее, чем полагалось человеку, далекому от детской порывистости Фаруха Ртутникова. Сергей торопился к девушке.

Длинные вытянутые здания жилых домов, самых молодых архитектурных новшеств города-базы, смотрелись довольно бесцветно, но только на первый взгляд. Каждый раз, глядя на эти тонкие прочные стены, Ефремов вспоминал, как много усилий и ресурсов стоило накопление стройматериалов. Что ни говори о пафосе, но огромный и живой памятник самоотверженному труду заслуживал восхищения. Мысленно стыдясь этой детской восторженности, Сергей, тем не менее, не переставал любоваться собственным домом каждый день. Вот и сейчас простая жилая коробка приветливо подмигнула индикатором на открывшейся со свистом двери. По соседству жила семья инженера Амасова, но сейчас никого из них у себя не было. Стремительно ворвавшись в скромную комнату с видом на склад, молодой человек скинул одежду, решив, что вымыться все-таки не помешает. Воду приходилось экономить, но до конца месяца хватало. Ефремов был педантично чистоплотен.

Смыв рабочее напряжение вместе с потом, он старательно вытерся и высушился. Одеваясь, молодой человек поймал себя на том, что едва заметно приплясывает. От нетерпения ли? От радости предстоящей встречи? Наверное, всего понемногу. Желудок сварливо пробурчал что-то, напоминая о себе, и, натягивая водолазку, Сергей закусил недоеденным вчера синтетическим мясом, не брезгуя остывшей за день едой.

Наконец, ритуалы приготовления были завершены. Поправив высокий воротник водолазки, придававшей облику солидности, Ефремов покинул комнату и направился к зданию, стоявшему всего в паре сотен метров от его собственного дома и выглядевшему как его брат-близнец. Только вот это здание для Сергея было непохожим ни на одно другое. Приближаясь к этой стандартной коробке, он думал не об эпохе прорывов и достижений. Он думал совсем о другом.

Когда открылась дверь, Сергей в который раз удивился странностям восприятия. У Анны за спиной не было никаких сценических источников света, что так любят использовать в пошлых постановках, но почему-то девушка казалась светлой-светлой, будто подсвеченной маленьким солнышком. Он так и прозвал ее про себя – «карманное солнышко». Девушка казалась до ужаса сбалансированной. Стройная фигура, пропорции, длинные ноги. Таких очень удобно рисовать художникам. И лицо, чистое, белокожее, с тонкими соболиными бровями – находка для художника. Серые глаза посмотрели на гостя ласково и приветливо, отчего Ефремов внутренне съежился, а внешне шире расправил плечи.

— Здравствуй, Сережа, — сказала Анна, и чарующий голос повлек молодого человека за собой, потащив через порог.

— Здравствуй, — сказал он, пока дверь за спиной шипела, закрываясь. Сергей остановился на входе и несколько неловко добавил: – Вот я пришел.

— Я вижу, — прыснула девушка, словно посмеиваясь над очевидной неловкостью.

— Ага, — он тоже улыбнулся.

— Заходи, — Аня тряхнула длинными белыми волосами. Этот резковатый и какой-то мальчишеский жест всегда ему нравился. — Мы чай пьем.

Развернувшись, она вышла из крохотной прихожей, больше похожей на чулан, в комнату. Только теперь Сергей заметил, что вместо привычного рабочего одеяния лаборантки или «гражданской» футболки с джинсами на Ане было платье. Настоящее платье, достаточно короткое, чтобы у влюбленного закружилась голова. Открытые плечи тоже смущали Ефремова, ценившего женскую красоту, но еще не научившегося воспринимать ее смело, не боясь натворить глупостей. К счастью, сегодня рядом был противовес, способный выровнять любые похотливые мотивы.

— Ну, здравствуй, здравствуй, — добродушно прогудели из комнаты суровым басом. Навстречу Сергею вышел Иван Викторович Смирнов, отец Анны. Высокий, широкий в обхвате, с красным, будто обветренным лицом, Смирнов ясно давал понять самой внешностью, что дочка пошла в мать. Только волосы, такие же густые и светлые, были у отца общими с ребенком. Ивану было за шестьдесят, и девятнадцатилетняя Аня считалась им поздним ребенком, хотя в нынешние времена пятый десяток, на котором мужчина стал отцом, считался лишь началом зрелости.

— Добрый день, — отозвался на приветствие Сергей и первым протянул отцу объекта собственных воздыханий руку. Ради знакомства со Смирновым-старшим он и пришел сегодня домой к Анне. Имея в отношении девушки весьма серьезные и далеко идущие планы, молодой человек считал обязательным представиться единственному оставшемуся родственнику. Как честный человек.

— Ну, проходи, — солидный Иван Викторович ответил на рукопожатие и посторонился, пропуская Сергея в комнату.

Аня хлопотала над угощением. Несмотря на синтетическое происхождение компонентов современного чая, входившего в перечень поставляемого на Марс продовольствия, она умела приготовить его так, что вкус и аромат выходили с этаким привкусом старины. Сергей понятия не имел, как девушка ухитрялась. Хотя тут скорее дело было в любви, а не в продуктах. Отец опустился в крохотное кресло, Ефремов занял стул.

— Ну, давай знакомиться, что ли, — добродушно предложил Смирнов-отец. — Иван Викторович я.

— Сергей.

— Лихо, — почему-то усмехнулся Иван Викторович. — Где работаешь-то?

— В геолого-спасательной, летчиком, — Сергей невольно попытался искоса глянуть на Анну, хлопотавшую у низкого столика. Ему казалось маловероятным, что девушка ничего не рассказывала родителю. Значит, тот его «щупал» предварительными беседами. Суровый, похоже, дядя.

— Лихо, — повторил отец и откинулся на спинку кресла. — А я на шахте. Спасаешь наших, значит?

— Бывает иногда, — кивнул Сергей.

— Хорошее дело. Сам-то откуда?

— Из Ефремова, из России.

— Учился там?

— Ага.

Анна закончила, наконец, с чаем и угощением. Девушка подвинула к беседовавшим мужчинам столик, легонько толкнув подвижный предмет мебилировки в их сторону. Едва слышно шурша, стол с трапезой остановился прямо между Сергеем и Иваном Викторовичем. Последний солидно взял чашку и отпил чаю. Последовавший его примеру Ефремов едва не заорал в голос, когда чистый кипяток полился внутрь, обжигая язык и небо. Титаническим усилием проглотив этот сгусток кипящей магмы, молодой человек с некоторой поспешностью, не укрывшейся от взгляда Ани, взялся за закуски.

— Люблю горячий хлебать, — пояснил Иван Викторович.

Дальше, к счастью, общение продолжилось без эксцессов и обернулось весьма приятным времяпрепровождением. Смирнов-отец работал в марсианской горнодобывающей промышленности, постоянно перемещался по планете и редко виделся с дочерью. Несколько дней в Титове стали для него почти отпуском. Несмотря на внушительный вид и пристрастие к шпарившему чаю, собеседником мужчина оказался интересным. Пробеседовав где-то с полчаса, они с Сергеем поняли, что симпатичны друг другу. Иван Викторович уважительно отзывался о спасателях, чья помощь сильно пригождалась его подчиненным и коллегам. Ефремов признался, что плохо представляет всю сложность работы по добыче ископаемых, но прекрасно знает, как важны для человечества добываемые на Марсе богатства. Сразу после этого молодого человека понесло, как несло его каждый раз, стоило лишь затронуть «большие» темы. Аня, участвовавшая в разговоре лишь номинально, как и всегда в силу склонности больше думать, чем говорить, лишь улыбалась. А Сергей, оседлав любимого конька, не унимался.

— И ведь все-таки, как это здорово – то, что мы сейчас сидим как дома, а на самом деле – на другой планете. Вы ведь должны представлять себе, Иван Викторович, в какое грандиозное время мы живем.

— Ну так, — загадочно усмехался Смирнов.

— Ведь это же прорыв. Всего сто лет назад, вот в это же самое десятилетие, мы всего-то вырвались на орбиту. А потом вообще сидели, как не знаю кто…

— Ну так.

— Это же прорыв прорывов! Я вот хожу каждый день и радуюсь.

— И хорошо, и молодец.

— Еще отец мой не поверил бы, если бы кто сказал, что сын будет по Марсу летать. А вот я летаю.

— Угу.

Сергей с упоением рассказывал все то, что крутилось в уме каждый день, пока он разглядывал окружающую его кипящую, бурлящую энергией жизнь и поражался необычности ее обычности. Смирнов-отец слушал и дружелюбно поддакивал. Чай, заваренный трижды, кончался. Наконец, Аня, собрав чашки и тарелки, толкнула столик в сторону крохотной кухоньки и пообещала скоро вернуться. Иван Викторович поерзал в кресле и сложил руки на животе.

— Хороший ты парень, Сережа.

— Это почему?

— Говоришь потому что хорошо. Без истерики.

— Ну…

— Пока Аньки нет, скажи – представляться пришел по форме?

— Э…

— А то не видно, — Смирнов усмехнулся. — Да не переживай, вижу, вижу.

— Кхм…

Сергей понял, что подошел тот самый момент, приближение которого заставляло поджиматься диафрагму. Совсем как во время маневров при полете.

В Анну он влюбился давно, сразу по прибытии в Титов. Красивая молодая сотрудница одной из научных лабораторий не могла не поразить молодого летчика в самое сердце уже потому, что была блондинкой – любимый цвет волос. Оказавшись умной, развитой и обезоруживающе милой, Смирнова-дочь прочно опутала сердце молодого человека нитями влюбленности.

Ухаживания проходили на каком-то слегка подсознательном уровне, как бы странно ни звучала эта фраза. Они с Аней виделись, гуляли, разговаривали. Он дарил ей всяческие безделушки, одалживал продукты, когда случалась небольшая нехватка перед следующим завозом. Анна любила говорить с ним о развитии марсианских городов и только изредка переходила на людей. И это несмотря на то, что девушка работала с людьми в своей строгой лаборатории. Она вообще казалась закрытым человеком, что огорчало и распаляло Сергея. Важным шагом в попытке сделать отношения серьезней должен был стать визит к отцу, приехавшему в гости. И отец сразу раскусил намерения «жениха».

— Если тебе интересно мое мнение, а хрена бы тебе оно было не интересно, — продолжил Иван Викторович. — То я не против. Только ты не вздумай мою дочку обижать.

— Э… — Сергей замялся, думая, что бы такого уместного сказать. — Да как-то и в мыслях не было.

— Вот и продолжай в том же духе.

Аня вернулась, убрав посуду, и присела с мужчинами, готовая продолжить дружескую беседу. Однако отец молчал, затягивая паузу, а Сергей чувствовал себя несколько неловко под понимающим взглядом родителя объекта его воздыханий. Эта неловкость явно забавляла Ивана Викторовича, заставляя лукавые огоньки плясать в прищуренных глазах. Наконец, отец заговорил:

— Смешные вы, молодежь.

— Почему это смешные, пап? — потешно нахмурилась Аня.

— Потому что вы совсем как дети. На нас непохожи.

— Чем непохожи? — спросил Сергей.

— Да знаешь… всем, Сережка, — Смирнов зачем-то поерзал в кресле. — Ты кем в детстве стать мечтал?

— В детстве? — не ожидавший вопроса Ефремов задумался. — Хм… Да, наверное, летчиком и мечтал.

— Ага. Анька моя вон тоже мечтала наукой заниматься. А знаешь, кем я мечтал стать, когда мне было семь лет?

— Кем?

— А никем. Я никем не мечтал стать. Вообще.

— Это… как? — Ефремов непонимающе сдвинул брови.

— А вот так. Я никем не хотел быть. Потому что никем нельзя было стать.

— Все равно не понимаю.

Иван Викторович вновь водрузил руки на живот и чуть хитровато глянул на дочь. Та понимающе подняла брови, улыбаясь. Отец заговорил снова:

— Да вот, Сережа, знаешь… Ты ведь родился уже тогда, когда история вдруг снова оказалась бесконечной. Вас учат этому в школах-то? А я ровесник века. Даже чуть постарше. Ты как, в семье родился? А меня мамка одна родила. Она тогда специально залетела, хотела богатого мужика окрутить, да не вышло, а с абортом было поздно. Ну, хотела в детдом отдать, только бабушка с дедом не позволили. Рос я, рос, и никем не хотел быть. Нет, вру, в самом детстве мысли были. Сначала бандитом, преступником, но это быстро кончилось. Преступники тогда были самыми богатыми людьми, уважали их. Чего хмыкаешь, Сережа, не хмыкай. Уважали. Даже мои дед с бабушкой. Потом захотелось стать чиновником. И ничего это не смешно. Знаешь, какие открывались перспективы? О-го-го! Только никому я там не был нужен. Учился в школе. Ну, учился – это сильно сказано. Выучиться, как следует, не получилось – пошел работать. Работал там, сям. И все равно никем не хотел быть.

— Да как же это так?

— А вот так. Я не быть хотел. Я хотел иметь. Это вот ты сейчас радуешься возможности летать. А я тогда очень хотел ездить. На машине. Чтобы красивая и дорогая. Потому что престижно, завидовать будут. Хотя до работы мне было десять минут пешком. И жену я тоже хотел, красивую и всяко разно. Потому что престижно. Только не сразу. Сначала я вообще женщин хотел… не так, как сейчас хотят. Не при дочке рассказывать. Ну и, собственно говоря, чтобы много иметь, я начал воровать.

— Воровать?

— Воровать, воровать. Вор я, Сережа.

Ефремов удивленно моргнул, глядя на крупного мужчину, только что признавшегося в позорном и чудовищном поступке. Смирнов-отец продолжал сидеть в уютной позе и хитровато улыбаться.

— Только в тюрьме я не сидел. Не поймали меня. Сопел себе в две дырочки. А потом наступило новое время. Я был еще молодой, окунулся с головой. Помотало меня – ох! Рассказывать долго. Как поперло всю планету, так и я следом.

— Ага… Угу…

Видя озадаченность, упавшую на Ефремова тяжелой каменной плитой, Иван Викторович сжалился.

— Да не гадай, не гадай. Сейчас объясню, зачем рассказываю. Понимаешь, Сережка, я вот смотрю на вас с Анькой и смеюсь. Потому что вы совсем не понимаете разницу между мной и собой. Вот ты пришел, мнешься, потом рассказываешь со счастливыми глазами. Как тебе нравится на Марсе жить. И я вдруг понимаю, что ничего не понимаю. В смысле, не понимаю, как вы на самом деле думаете. Вы же совсем другие. Вы не росли под звуки телевизора.

— А при чем тут телевизор?

— Да при том, что телевизор – это уже не то, что было в моей молодости, Сережка. Я о чем пытаюсь тебе сказать… Я ведь не сам по себе таким был, что не хотел никем стать. Мы все такими были, потому что нам шептали в ухо, что никем быть не надо.

— Хм…

Сергей по-прежнему ничего не понимал. Он украдкой переводил взгляд с Анны на ее отца. Девушка молчала и смотрела на него, смотрела с ожиданием и какой-то странной надеждой.

— Быть-то надо сейчас, когда что-то делается. Чтобы делать, надо быть. А тогда делать не было нужно. Значит, и быть не нужно. Вот я не знаю, как тебе объяснять. Я не ученый. Понимаешь, Сережа, ты не задел даже краем то существование, которого я досыта нахлебался. Ты ведь не знаешь, что такое жить без будущего. Ты не знаешь, что такое не хотеть будущего… да и не надо, пожалуй, об этом.

Смирнов вдруг умолк и моргнул. Вид его из довольного и многозначительного, совсем не подходящего рассказам о жутком, вдруг мгновенно перетек в застывший и строгий.

— Я старый огрызок, Сережка. Слушаю я тебя и понимаю, что ни черта не чувствую. Ну, совсем. Вот я рою Марс. Марс, мать моя женщина! Да я в твоем возрасте вообще не верил, что мы в космос дальше орбиты летать сможем! Мои дед с бабкой стыдились до пенсии дотягивать в НИИ, как нищие. Моя мать пыталась на себе женить замдиректора торговой конторы. Моя дочка работает в лаборатории – почет и уважение. Жених к Аньке пришел – летчик! И сам я… Вот я рою Марс. А мне не это важно, Сережка. Мне важно, что я сытый, уверенный и не нищий. Я доволен сытостью собственного желудка, и все. Больше ничем. Чуешь разницу? Ты в летчики пошел, и как там у вас с зарплатой? Во, глаза большие сделал. А я – больше всего переживаю. Деньги-то не отменили еще, хе-хе. Я не вижу будущего, Сережа. Тебе не понять.

— Действительно, — Ефремов почесал затылок. — Я вас вообще не понимаю, Иван Викторович.

— И не надо. Не понимай этого, Сережка. Не понимай.

— Нет, правда. Я не понимаю, к чему вы вообще мне вдруг это рассказываете.

— А это я тебя с толку сбиваю. Понимаешь, Сережа, мир вокруг нас – это огромное полотно, сотканное из миллиардов лоскутов. И каждый из этих лоскутов – случайный, нелепый момент. Чье-то рождение, чей-то поступок, чья-то мысль. Каждое волевое усилие любого человека, направленное на изменение самого себя или чего-то снаружи, меняет картину мира, пускай совсем чуть-чуть. И сделать мир таким, чтобы в нем было можно жить, чтобы у него было будущее, можно. Но для этого нужно жить как огромный и единый организм. Нужно, чтобы волевые усилия не становились единичными скачками напряжения в разных концах полотна. Нужно, чтобы они сливались в единый мощный поток, который выносит людей на Марс, строит подводные города, превращает наших детей в великих ученых, первооткрывателей и еще черт знает в кого. Нужно очищаться от… как бы это тебе сказать… от скверны. Нужно уходить от конца истории. По-разному. Ты вот летаешь, жизни спасаешь, Нюта моя помогает науку вперед двигать. А кто-то до сих пор в армии служит, хотя ее реформировали так, что мое поколение и не поверило бы. И вы все это делаете зачем? Затем, чтобы построить будущее. Чтобы быть.

Смирнов увлеченно жестикулировал, говоря громко и напористо. Ефремов слушал и смотрел на этого большого стареющего человека, несмотря на заявления о невосприимчивости к «большому», говорившего с огромной увлеченностью. Отец Анны вдруг резко замолчал и опустил руки, сцепленные в замок, словно древний символ единого потока человеческой воли. Он посмотрел на молодого человека, перевел взгляд на дочь и вдруг уставился в пол, впервые отведя взгляд от собеседников.

— Самое главное, Сережка – это быть вместе со всем человечеством. В душе. Без этого никакие космолеты и никакая советская власть не удержат от того, что было в моем детстве. Ты не знаешь и не понимаешь, Сережка. Желаю тебе никогда и не узнать. Вот почему я никогда вас не пойму, молодежь. Вы уже подключены к единому потоку. А я… Я так, куда понесет, туда и понесусь. Я, Сережка, один совсем. На всем белом свете. Одна Нюта у меня осталась. И совсем она чужая…

— Пап! — впервые за весь разговор Анна попыталась вмешаться, возмущенно всплеснув руками. Но отец остановил ее.

— И не спорь, дочка. Чужие мы с тобой, хоть и люблю я тебя сильнее всего на свете. Мне хотя бы хватает ума признать, что совсем вы другие люди. Не такие, как мы. Хотел бы я сказать, что «мы» вас уберегли от той грязи, в которой сами с рождения плавали. Да совесть не позволяет. Мелочь я, воришка трусливый, приспособленец. Жрал да пил, пока другие поток начинали раскатывать. И до сих пор такой, хоть и бурю аж саму красную планету. Нет во мне позвоночника, стержня этакого, какой в вас есть. Да есть, не хмурься, солнышко ты мое. Все вы – дети. Ага, дети. Ну, в каком-то смысле. Почему-то всем кажется, что только взрослый – это хорошо, а дети – глупые. Да неправда это. Немножко в каждом от ребенка должно оставаться. Потому что только дети готовы поверить в чудо, в большое, во что-то, кроме квартиры, дачи, машины треклятой… Понесло меня. В общем, нет в вас цинизма, которым наливается человек от беспомощности. Ты вон, Сережа, летать готов. Летать! Не ползать. Вы все – рожденные летать. А я так и останусь ползать. Потому что я постарел. Постарел душой еще тогда, когда тело мое было молодым. А у вас души молодые. Дети вы. Дети… как это сказать-то… Дети мира.

Смирнов говорил горячо, сбиваясь, махая руками. Он казался опьяневшим, но пьянил его не алкоголь, а слова, прорвавшиеся, видимо, впервые после долгого молчания и многочасовых размышлений наедине с самим собой. А Ефремов вдруг вспомнил совершенно по-детски дувшихся друг на друга Ртутникова с Ян. И ведь прав был отец Анны! Начальник Сергея и старший лейтенант ВКС и впрямь вели себя как взрослые дети, но не из-за глупости их дуэли на стержнях, а из-за той простой, не знающей преград непосредственности и силы. Той силы, что играючи тратили они на препирательства и, если нужно, на важные и опасные дела. Ведь Ртутников был лучшим пилотом-марсолетчиком, а в войска нынче не брали без особых талантов. Люди и впрямь совершали каждый день необычное. И смотрели на это необычное большими детскими глазами, одновременно любующимися и привычными, не понимающими, насколько чудесно увиденное. А он, старый Смирнов, понимал и остро чувствовал разницу между собой и новым поколением.

— Поэтому я вам и чужой. Я живу в прошлом. Потому что мне уже вдолбили в голову, что будущего нет. И голова никак не хочет понять, что будущее – наступило, — договорил Иван Викторович. — Думаю-то я и не головой, вообще-то, а желудком. Вот такой вот конфликт поколений.

Сергей молчал. Молчала и Анна, неразговорчивая сильнее обычного. Девушка смотрела на родителя печально и ласково, очевидно, прекрасно зная, каково сейчас отцу, и что останется в его душе после этого разговора. Молодой человек же, ошеломленный свалившееся на него лавиной чужой мысли, просто не мог подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то.

— Хм… Хм… — только и выдавил из себя Ефремов. — Если честно, вообще ничего не понял.

— Ты уже говорил, — Иван Викторович вдруг из строгого полыхающего словами рассказчика превратился обратно в добродушного здоровяка. — Собственно, я к чему… Ты, Сережа, жениться будешь?

— Э…

Ефремов поперхнулся, больше мысленно, чем на самом деле. Отец Анны чудил с каждой минутой все больше. Странный человек. Нет, прямота и откровенность – это хорошо, но вот так сперва рассказывать о себе… а потом напрямик спрашивать… Чего он хотел?

Аня сидела, густо покраснев, но оставалась верна себе и не заламывала рук, не причитала и не демонстрировала ни одного из тех признаков тонкой натуры, что считались обязательными у поколения ее родителей. Представитель этого самого поколения в свою очередь продолжал вопросительно смотреть на Сергея.

— А чего ты застыл? Иван Викторович усмехнулся. — Я ж не потащу тебя прямо сразу брак регистрировать с дочкой. Но мне интересно. Ответь уж, а? Жениться хочешь?

И тут Сергей понял. Эти странные разговоры о том, насколько они разные, были маневром, призванным вывести его на главный вопрос. Именно заставив задуматься о разнице между собой и старшим поколением, Ефремова пытались подтолкнуть к совсем другой мысли. Догадка возникла где-то на самом краю сознания и ртутной каплей забегала в разуме. Сергей еще точно не понимал, о чем догадался, но слова наконец-то пришли сами.

Бедная Аня. Она-то знала родного отца. И потому-то смотрела с надеждой. Она надеялась, что Сергей поймет ее родителя. Поймет, насколько нездоровым было отношение Смирнова-отца к человеческим отношениям. Ведь вопрос вовсе не подразумевал того положительного ответа, о котором можно было подумать.

— Как вам сказать, Иван Викторович… — Сергей вдруг улыбнулся. — Нет.

На Марсе восход солнца не был похож на процесс восхождения румяного и распаренного светила на трон земного небосвода. Красная планета, на краткий миг свободная от песчаных бурь, встретила «перепелку» почти ласково. Сергей вел машину к точке назначения, никуда не торопясь. К счастью, ситуация была не срочной. Никто не умирал, ничего не взрывалось и не горело. Никого не нужно было вытаскивать с той стороны лезвия бритвы, по которому ходишь между жизнью и смертью. Ефремов был спокоен и расслаблен.

Он угадал тогда, дома у Анны, что сказать. Он не стал поспешно уверять, что хочет жениться. Он честно сказал, что не знает. Что не собирается превращать отношения с девушкой в торопливый бег с препятствиями. Что нужно как следует разобраться друг в друге и в себе. И что прежде всего важно, пойдет ли Анна за него.

Ведь именно это хотел узнать ровесник века, добывающий природные богатства для человечества, — какова она, любовь поколения его детей. Полна ли она нетерпения и гормональной глупости? Или все-таки человечество что-то выучило из уроков прошлого? Не зря Иван Викторович так много говорил о чем-то своем, вроде бы непонятном. Не умея сказать по-другому, он старался объяснить, чего хочет от человека, которому отдает единственную дочь. А хотел он, чтобы муж Анны не был таким, как он сам. Он хотел для нее будущего.

Иван Викторович был очень доволен. Он сказал Ане, что теперь точно одобряет ее жениха. И просил позвать на свадьбу.

— Седьмой, первый вызывает, — прервал воспоминания голос диспетчера.

— Седьмой слушает.

— Ты готов, Чкалов доморощенный? — как всегда ехидно спросил Ртутников. Правда, ехидство в голосе звучало как-то жидковато, разбавленное. Наверное, начальник все еще никак не оправился от сделанного накануне предложения руки и сердца. Старший лейтенант Ян, наверное, чувствовала себя ничуть не уверенней, неожиданно став невестой.

— Всегда готов, — ответил Сергей, и непрямое управление отозвалось легким зудом в пальцах.

На самом горизонте показался темный вытянутый силуэт другой крылатой машины. Военная модель атмосферного летательного аппарата двигалась навстречу. Ефремов на миг пожалел, что не может поздороваться с белоголовым Данилой, управлявшим гордым марсолетом. Ну, ничего. Они покачают крыльями.

— Ко второй части совместных учений приступить, — скомандовал Фарух, и «перепелка», скользнув над бурой поверхностью Марса, понеслась вперед.

Идя на сближение, Ефремов вспомнил прощальные слова отца Анны. «Это хорошо, что ты летчик», — сказал тот перед уходом: «Ты летишь вперед и вверх. Прямо как все ваше поколение». И Смирнов снова был прав. Они действительно стремились вперед и вверх. Впервые за всю историю человечества – по-настоящему. Стремились так, как могут стремиться только настоящие дети мира.

Максимов Дмитрий 190: Один из нас

Степа Веселкин отчаянно потел. Так неуютно он не чувствовал себя даже перед выпускным экзаменом. За окном проплывали дрожащие в июльском мареве зеленые поля и редкие раскидистые деревья. Космодром располагался за городом.

Большинство одевают скафандр перед стартом, некоторые не одевают вообще, хоть это не одобряется службой полетов. Но племянник Андрейка вместе с остальной семьей пришедший провожать дядю в полет на Марс, так упрашивал показать настоящий скафандр, что Степке еще в космопорту пришлось облачится в «Тверь-М» – легкий скафандр, главная и пожалуй единственная задача которого защита от перегрузок, плюс небольшой запас кислорода.

Что бы отвлечься от мыслей о жаре, он огляделся. Командир челнока и штурман равнодушно глядели в окно. Видимо регулярные рейсы «Земля-Луна» интересны им не больше поездки за город. Невысокая женщина, — «Скорее всего технолог», решил Степка-увлеченно читала, склонившись к экрану планшета. Второй пилот оторвался от просмотра новостей, улыбнулся и посоветовал включить вентиляцию. Покраснев, Степка нащупал переключатель и ощутил волну прохлады. Мало кто из выпускников училища утруждался подробным изучением легких или как их еще называли, мягких скафандров.

— Далеко летите? Обратился Степка к сидящему напротив парню в джинсах, судя по виду на несколько лет старше него.

— На комбинат, на вахту. — Приветливо ответил собеседник. — «Луна-7».

— Дима

— Степан – пожал Степка протянутую руку – Гелий три добываете?

— Нет, — засмеялся Дима – Все почему то спрашивают про гелий три. В основном алюминий и титан. Гелий три это «Луна-2».

— А я на Марс.

— Тоже неплохо – согласился Дима, чем несколько обидел Степку, убежденного что на Марс мечтает попасть каждый. — Оператором наверное? Я слышал, там еще один купол затеяли.

— Инженером-оператором. — ответил Степка, почти ухитрившись подавить прозвучавшую в голосе гордость. — «На РДУ-17»

— Здоровая махина – уважительно отозвался Дима и Степка тут же простил ему неподобающее отношение к красной планете.

Выяснилось, что Дима программист-механик «Роя» – около пятиста автономных роботов, непрерывно занятых в поисках крупных залежей металлов.

— За ними будущее – убежденно говорил Дима.

— Вот представь, твой «РДУ-17», машина хорошая, первоклассная машина, но, вот не обижайся сейчас – встанет он, что делать? Случись что с телеприсутствием или просто с управлением – сотни тонн простаивают. Как чинить? Техников в жестких скафандрах отправлять на планету, в агрессивную среду, рисковать жизнями? А наши муравьи и в метеоритный дождь попадали и в радиацию, всякое бывало – работу выполняют даже без связи с центром, а стоимость новых – копейки. Есть даже планы, научить их самостоятельно чинится. В общем, стоит один раз «Рой» запустить-уничтожить потом очень сложно.

— А шахту копать? Или под купол подготовительные работы? Кроме РДУ никто не сделает.

— Я не спорю, всякая техника важна. Хотя есть проекты приспособить и к таким задачам нашу мелюзгу. Видно, что Диме нравится работа и подопечные.

— Видел когда-нибудь как муравьи или пчелы трудятся? Они ведь тоже маленькие, зато какие задачи выполняют. Так и тут, дело только в количестве и нужном алгоритме.

— Что же они, котлован выкопают? — усмехнулся Степка – или обшивку на корабль поставят? Или шахту пробурят в сверхтвердой породе?

— Выкопают! Это сейчас смешно потому, что они маленькие и полезная нагрузка крохотная, но ты представь, что их не пятьсот, а десять тысяч. Или сто. Чувствуешь масштаб? И им не надо ни сна, ни отдыха. Я думаю, для терраформирования Венеры именно наши роботы пригодятся. Большие задачи-микромашинам! Дима картинно поднял палец.

— Тут вы не правы – неожиданно вмешалась невысокая женщина

— Для терраформирования ваши роботы не годятся.

— Это почему же?

— Здесь требуется масштаб еще более грандиозный и исполнители еще более крохотные.

— Нет таких роботов, можете мне поверить.

— А я говорю не про роботов. Природой уже давно все придумано и аналоги вашему рою существуют миллионы лет.

— Если вы о пчелах и муравьях, то генная инженерия конечно продвинулась, но…

— Нет, я говорю о бактериях. Преобразовать планету можно только с помощью биогенного воздействия.

— Ну, не скажите – вмешался второй пилот

— Все-таки без техники совсем не обойтись. Нужны серьезные изменения химического состава. Проблема с водой, например, решается только бомбардировкой подходящими астероидами. Бактерии к такому не способны.

— Я не утверждаю, что техника не понадобится, но главную роль сыграют бактерии. Их потенциал огромен, исследования доказали что бактерии могут существовать на Венере и Марсе, осталось «запрограммировать» их нужным образом, над чем мы сейчас и работаем.

— И все же… — Начал Дима, но машина остановилась, и интересный разговор прекратился – Прибыли.

«Неужели я буду таким же?»-думал Степка, глядя как равнодушно командир и штурман минуют выкатывающийся из ангара «Корнелиус Дреббель», челнок для доставки к лунному орбитальному космопорту. Несколько раз он летал – перед окончательным выбором специализации группу возили на станцию «Мир», для знакомства с научно-исследовательской работой. Затем на орбитальные верфи собирающие первые, полностью автоматизированные межпланетные корабли-грузовики, промышленных роботов, оборудование для разработки астероидов, в которых нуждается космическая отрасль. Но предчувствие полета все равно наполняло радостью. Бросив сумку в каюте, Степка прошел на мостик, приложив новенькое удостоверение к плоскости идентификатора, и занял пустующее кресло второго механика, наблюдая за работой команды. Командир казался спокойным, даже сонным.

— Машинное, двигатели?

— Порядок – Отозвался механик по внутренней связи.

— Штурман? Штурман просто кивнул.

— Центральная, «Корнелиус Дреббель», борт. номер 11-Л, разрешите взлет?

— 11-Л, взлет разрешаю.

— Оденьте шлем.

Увлекшись видом кабины управления, он не сразу понял, что командир обращается к нему. Одел шлем, проверил герметичность, пристегнулся, хотя чувствовал себя совершенно глупо. Даже пассажиры – небольшая группа археологов – ничего не почувствуют, а ему зачем? Челнок набрал скорость и оторвался от полосы. Скоро синее небо над головой сменится черным, заработает ядерный маршевый двигатель и автоматика направит корабль к Луне. Экипажу останется только проверить правильность курса, параметры ускорения и торможения.

Вид безмятежно работающих систем клонил ко сну. Устав сидеть без дела, он отстегнул шлем, — наконец то! — потянулся и отправился вмашинное отделение, хотя машины в таких отделениях давно не ставят, название скорее дань традиции. Реактор и двигатели окружает прочная капсула, которая в случае аварии или сигнала с пульта управления герметизируется и отстреливается. В самом же отделении, на нескольких экранах отображаются датчики, сообщающие о работе машин.

— Скучно? — Спросил механик, по возрасту мужчина лет за тридцать, угадав Степкины мысли.

— Да нет, в общем то…

— Подожди еще – оборвал его механик, все у тебя будет, тогда и научишься ценить такие часы.

— Какие часы? — не понял Степка

— Спокойные. Чаю хочешь? Меня кстати, Виктор зовут. Можно просто Витя.

— Степа. Не откажусь. А что, командир у вас…

— Сонный? — опять угадал механик

— Равнодушный какой то, да? — Докончил он, кажется с едва заметным раздражением.

— Ну, как бы это сказать… — замялся Степка, не привыкший говорить о людях плохо.

— Тебя бы списали с межпланетного корабля на околоземной рейс, тоже бы загрустил.

— Возраст?

— Возраст. Тебе с лимоном?

После горячего чая захотелось спать – сказалась беспокойная ночь перед полетом. Он отправился в каюту и не снимая скафандра упал на кровать. Беспокойный сон прервался легким изменением силы тяжести. «Авария!» – тут же вспыхнула мысль. Быстро надев шлем и проверив герметичность скафандра, — вот и пригодился! — Степка выскочил в коридор и побежал на мостик, по дороге чуть не сбив второго пилота.

— Ты что всполошился? Торможение начали.

Буднично сообщил тот, видимо направляясь в каюту, отдохнуть после вахты. Порадовавшись, что шлем скрывает как сильно может покраснеть человек, Степка побрел в первый отсек. Засыпать нет смысла, скоро Луна.

Не успев сделать десяти шагов, он упал – челнок качнуло по настоящему. Свет мигнул, зажглось и тут же погасло аварийное освещение. «Метеоритная атака». — Зазвучал мелодичный женский голос – «Метеоритная атака. Разгерметизация». И снова – «Метеоритная атака. Разгерметизация». Степка шарил руками в темноте, безуспешно пытаясь нащупать опору. Тряхнуло еще раз, гораздо сильнее. «Метеоритная атака. Метеоритная атака. Метеоритная атака. Разгерметизация. Метеоритная атака. Разгерметизация. Уровень кислорода критический». — Теперь голос звучал непрерывно. Подсветка! «В Тверь-М» есть подсветка. В тусклом свете – Надолго ли хватит батарей? — Степка увидел неподвижное тело второго пилота. «Метеоритная атака. Метеоритная атака. Разгерметизация». Нет времени. Теряя опору и спотыкаясь, он побежал. Индикатор над дверью первого отсека горит красным. «Значит живых там уже нет», — Почему то без эмоций подумал он. Открыть шлюз, закрыть, выпустить воздух, открыть. Руки дрожали. Стало жарко. «Аварийная защита, где аварийная защита?!» Еще жарче. «У командирского кресла же, болван!» Вот она – «АЗ», аварийная защита. Откинув предохранительную пластину ставшими уже как сосиски пальцами перчатки, что есть силы надавил кнопку. «…ная атака. Разгерметизация. Уровень кислорода…».-голос пропал, через несколько секунд индикатор над дверью загорелся зеленым, но заставить себя снять шлем он не смог. Только увидев механика Виктора, суетящегося над телом второго пилота, отщелкнул крепления и с трудом вдохнул.

— Что встал?! — Закричал механик

— Давай помоги! Живой он.

— СОС надо… Пассажиры…

— Живы твои пассажиры, проверял уже. Тут держи, сейчас колоть буду, он дергаться начнет. Крепче держи!

***
Через два часа их подобрал астероидный тральщик НИИ Космических систем, «Отто Лилиенталь» принявший сигнал СОС и отклонившийся от курса к Венере. Спустя сорок минут корабль подошел к лунному орбитальному космопроту.

Восемнадцать стыковочных модулей, включая одиннадцать для самых крупных грузовиков, население: 2876 человек, 741 человек технического персонала и около семи тысяч роботов различных моделей, начиная уборщиками и заканчивая буксирами с дистанционным управлением. Степка даже различил громадину РДУ-17, пристыкованную к ожидающему погрузки кораблю.

На выходе, невысокий, энергичный доктор спросил, прикладывая к его запястью диагностический модуль, терял ли он сознание. Услышав «Нет», несколько секунд изучал показания прибора и отпустил. Первым делом Степка связался с домом.

— Да, все нормально

Родные уже прочитали об аварии на линии «Земля-Луна» и пришлось их успокаивать.

— Это не с нашим челноком. Мы нормально долетели, без происшествий. Как вы там? Как Андрейка? Передавайте ему, дядя Степа шлет большой привет и благодарность… Потом скажу. Ну все, пора мне.

В бюро полетов выяснилось, что на Марс в ближайшие часы отходят два корабля.

— Грузовик «Фритьоф Нансен» и яхта «Рэд Шифт»

Быстро отстучав красивыми пальцами по сенсорному экрану, сказала девушка-регистратор

— Точнее, яхта уже отошла, поэтому вам только на грузовик. На яхту бы и не взяли скорее всего. Не наша. Давайте удостоверение, я запрошу на «Нансена».

— Яхта? — Переспросил Степка, протягивая пластиковую карточку удостоверения. «Что яхта может делать на линии Луна-Марс? Не грузы же возить».

— Да, яхта. Порт приписки – Берн, Швейцария.

— А зачем? Исследовательская?

— Прогулочная. Катаются туда-сюда без особой цели. Космический туризм… На «Нансене» вас ждут. По прибытии доложите командиру корабля. Так вы с «Дреббеля»?

— Что? Степка не ожидал вопроса

— А, да-да, с «Дреббеля».

— У меня на нем муж прилетел, сейчас отсыпается. Спасибо вам.

Степка неуклюже топтался у стойки, не зная что ответить и чувствуя что краснеет.

— Счастливого пути. Возвращая удостоверение, тепло и открыто улыбнулась девушка.

Масштабы орбитального лунного космопорта поражали, земной по сравнению с ним казался детской площадкой. В зале ожидания, через огромные прозрачные стены он наблюдал как стыкуются транспортные корабли с сырьем и материалами, произведенными на нескольких орбитальных заводах. Огромные грузовики, принимая роботов, станки, мелкогабаритную технику и запчасти, отправляются к Венере, Марсу и Дионе, где пролегает граница освоенного человеком космического пространства. Лунный орбитальный космопорт, один из первых построенных в СССР, служил важнейшим транспортным узлом для колонизации планет и освоения космоса. «Наверное, когда-нибудь большая часть человечества будет жить в космосе, используя планеты только для добычи ресурсов» – Подумал Степка и не понял, нравится ему мысль или нет. «Интересно, какими они будут, люди будущего?»

«Фритьоф Нанесен», пристыкованный к пятому стыковочному модулю, оказался тем самым кораблем с РДУ-17, на который Степка обратил внимание. Вблизи грузовик представлял огромную бронированную стену, на много метров уходящую вверх и в стороны. Такие корабли, построенные на орбитальных верфях, никогда не приземлялись. Подлетая к планете, они ложились на орбиту и разгружались с помощью небольших челноков. Большие машины и роботы, расстыковываясь приземлялись с помощью дистанционного управления. Приложив удостоверение к идентификатору, он прошел в огромный центральный отсек. Полным ходом заканчивалась погрузка. Мигая габаритными огнями, сновали трюмные роботы. Открытая кабина лифта, подхватив Степку поднялась, затем заскользила горизонтально. Проезжая над отсеками, Степка наблюдал, как в шестом заканчивается погрузка вездеходов, в пятом люди в экзоскелетах, аккуратно укладывают какие то черно-желтые ящики. Четвертый оказался полностью герметичным. Что скрывали толстые плиты верхних перегородок, оставалось только догадываться. Отсеки с третьего по первый заполняли рудой.

Командир оказался светловолосым человеком среднего роста, с резкими чертами лица.

— Умеете работать на каком-нибудь погрузчике?

— На любом

— Хорошо. Отправляйтесь в пятый отсек, найдите Анненкова и помогите с погрузкой. Через час отбываем.

***
Полет к Марсу занял около двух месяцев, в течении которых Степка с интересом знакомился с корабельной электроникой и робототехникой и занимался на тренажерах готовясь к работе на планете. Попутно выяснил, что пристыкованный к внешней обшивке, РДУ-17 едет на стройку горно-обогатительного комбината и нового купола. Бездельничать и скучать, как он опасался вначале, не пришлось. Многие системы нуждались в постоянном контроле и профилактическом обслуживании. Решив не терять опыт, подал заявление на экзамен по аварийной робототехнике и успешно сдал. Несколько раз связывался с семьей, но задержки связи становились все дольше, вынудив перейти к текстовым сообщениям. Наконец, на пятьдесятчетвертые сутки полета «Фритьоф Нансен» лег на орбиту Марса. Степка дежурил в машинном, наблюдая за показаниями приборов и слушал переговоры команды с разгрузочными челноками. Сменщик Антон, пришел ровно по часам.

— Ну как?

— Порядок. Происшествий нет.

Коридоры два месяца назад привлекавшие новизной и немного чужие, теперь казались давно обжитым домом.

— Степан Веселкин, пройдите на мостик. — ожила внутренняя связь.

Гадая зачем понадобился, Степка поспешил к первому отсеку. Ему нравилось бывать на мостике. Огромный пульт управления – растянувшиеся во всю стену экраны, датчики и графики, назначение некоторых не понимал даже он. Капитанское кресло, расположенное на небольшом возвышении, окружено тремя полупрозрачными экранами. На один в трехмерной проекции подается изображение корабля и окружающего пространства. Видно как челноки-разгрузчики расстыковываются и один за другим отходят. Степка пригляделся и понял в чем дело, — от корабля отделилась туша РДУ-17, робота с дистанционным управлением и массой в 170 тонн.

— Видимо неисправны крепления.

Сообщил главный инженер корабля со своего места, в просторечии «инженерки». Командир задумчиво потер подбородок и заметил Степку.

— Веселкин, надо сажать машину. Справишся?

— Да – ответил он. — С какого пульта можно взять управление?

— Дистанционное управление не работает, не успели расконсервировать. — Надо сажать вручную.

— Хорошо – сказал Степка, чувствуя на себе взгляды множества людей. И вытер вспотевшие ладони об комбинезон.

— Запросите челноки Приказал командир.

— Нансен-Челнокам. Надо доставить пилота на РДУ-17. Челноки отозвались наперебой.

— Гарпун-Нансену. Северный-Нансену. Орион-Нансену…

— Тишина в эфире. Командир на мгновение задумался – Какой у вас налет часов?

— Гарпун, 376. Сообщил немного усталый голос.

— Комета, 280. Звонкий женский голос. Степка немного удивился, хотя знал, что серди пилотов есть и женщины.

— Северный, 392.

— Орион, 253.

— Нансен-Северному. Освобождаем для вас стыковочный узел номер семь

— Северный-Нансену. Вас понял. Начинаю сближение.

Жесткий скафандр «Радуга» для работы в открытом космосе, по сложности и возможностям – почти маленький корабль. Такие скафандры не одевают, в них заходят и задраиваются. Проверив герметичность, запас кислорода и работу электроники, Степка отключил руку от силового контура и вытер лоб. Во время обучения он отрабатывал на тренажерах вход в РДУ-17 и посадку на ручном управлении, но сейчас чувствовал себя неуверенно. Еще раз пробежался глазами по панели индикаторов – все светят зеленым – и, подключившись к контуру, тяжелыми, неуклюжими шагами аккуратно пошел к стыковочному узлу. «Радуга» занимал большую часть коридора. Камера шлюза открылась по сигналу с мостика.

— Удачи!

Подпрыгнув, шлепнула его по бронированному плечу рыжеволосая девушка Вика, техник и водитель вездехода. Они были ровесниками, а благодаря работе и общим интересам, много времени проводили вместе.

— Спасибо

Степке очень нравилась Вика. Он улыбнулся, но понял, что темное стекло поляризационного фильтра скрывает лицо. Дверь шлюза начала опускаться, Степка помахал рукой, чуть не задев панель с датчиками давления. В ответ Вика улыбнулась и помахала тоже. «Держись там! Будь молодцом!» – прочитал он по губам. «Буду!» – подумал он. Нервозность и неуверенность ушли.

— Северный-Радуге-1… Сверный-Радуге-1! Как слышите?

«Радуга-1 это же я!» – С запозданием понял Степка и чуть не хлопнул себя по лбу, но вовремя вспомнил о силовом контуре. Если бы он сейчас поднес руку к лицу, то ударил по шлему тяжелой клешней манипулятора.

— Радуга-1 Северному. Слышу вас хорошо.

— Северный Радуге-1. Приготовьтесь. Открываем стыковочный отсек.

Протопав по серебристому металлу шлюзовой кишки несколько десятков метров, Степка перебрался внутрь челнока и доложил о готовности.

— Северный Нансену. Расстыковываемся.

— Нансен Северному. Вас понял. Удачи.

— Ну, как самочувствие? — мигнул передатчик внутренней связи.

— Нормально

— Сейчас подойдем поближе, ходу минуты две… А там уже сам.

Глядя, как сменяются, отсвечивая зеленым в полутьме скафандра, цифры встроенных часов, он вспомнил, что на Марс небольшие корабли такого типа как «Северный», доставляют с лунных орбитальных заводов, в виде отдельных модулей. Свое производство на орбите красной планеты, судя по новостям дело скорого будущего-следом за «Фритьофом Нансеном» идут несколько грузовиков с основными компонентами верфей и командами монтажников. Пол дрогнул – Пилот уравнивал скорости.

— Готов?

— Готов.

— Открываем. Если не успеешь, подавай сигнал.

Дверь шлюза плавно поползла вверх. Степке показалось, что космос вползает в пространство корабля огромной массой холодного студня. Не теряя времени, он сделал несколько шагов к краю и легонько оттолкнулся.

Под ним плыл Марс, закутанная в молочную дымку, розоватая поверхность. Кое-где виднелись сероватые взгорья и хребты гор разных оттенков, а ближе к полюсу белела полярная шапка. Несколько секунд Степка неотрывно глядел на планету, завороженный необычной красотой.

— Радуга-1 Северному, — глядя как медленно удаляется корабль рапортовал он. — Вышел в космос.

— Северный Радуге-1. Вас понял. Удачи. Удачи!

РДУ-17, освещенный отраженным от атмосферы Марса светом, казался огромным океанским животным, неспешно плывущим в толще океана, подсвеченной солнцем. Аккуратно регулируя тягу, Степка начал сближение. Подлетев к крыше, выключил главный двигатель и включил позиционные. Наконец, едва не промахнувшись, схватился за поручни. Теперь надо попасть внутрь. Откинув предохранительную пластину, достал из переднего ранца универсальную антенну и воткнул в одно из трех гнезд расположенных неподалеку. Антенна развернулась, мигая синим огоньком у основания. Значит все в порядке, автономное принимающее устройство электронного замка в режиме готовности.

— Радуга-1 Нансену. Нахожусь у входного люка. Автоматика готова. Жду коды разблокирования.

— Нансен-Радуге-1. Переключите принимающую аппаратуру на канал 2Ф45. Ждем подтверждения.

— Радуга-1 Нансену. Готово.

— Нансен-Радуге-1. Передаем коды. Ожидайте.

Специальная последовательность сигналов с чипа, вставить который в приемник на «Нансене» имел право только капитан, разблокировала механизм защиты замка. Толстая плита, отъезжая вверх и в сторону открыла цифровую панель.

— Радуга-1 Нансену. Механизм защиты снят. Жду коды для разблокирования шлюза.

— Нансен Радуге-1. Принимайте.

На внутреннем, полупрозрачном экранчике начали высвечиваться цифры. Нажимая кнопки, — каждая из которых представляла собой большую, для людей в скафандрах и утопленную в ней маленькую, для обычных человеческих пальцев – Степка мысленно похвалил конструкторов за предусмотрительность. Индикатор панели трижды мигнул, открылся шлюзовой отсек.

— Радуга-1 Нансену. Шлюз открыт, вхожу.

— Нансен Радуге-1. Вас понял.

Задраив люк, Степка запустил регенерацию воздуха и восстановление температурного режима. Посмотрел на оживающие датчики – давление в норме.

Через несколько минут датчики над дверью в кабину управления загорелись зеленым. Еще раз проверив давление, температуру и уровень кислорода по внутренним датчикам скафандра, Степка вышел из шлюза и принялся выбираться из «Радуги».

Воздух еле уловимо пах металлом. Заняв кресло пилота, он активировал программу посадки.

— Радуга-1 Нансену. Ожидаю координаты посадки.

— Нансен Радуге-1. Передаем координаты.

Откинувшись в кресле, Степка наблюдал как в консоли, с недоступной для чтения скоростью проносятся строчки вычислений. Практической пользы от этого не много, но правило выводить на экран критически важные расчеты, он считал разумным. Закончив, система поочередно запустила тест двигателей и выдала стандартные варианты посадки: Обычный режим: Время посадки, 56 мин. Максимальная перегрузка, 1.46g Безопасный режим: Время посадки, 130 мин. Максимальная перегрузка, 0.9g

Экономичный режим: Время посадки, 40 мин. Максимальная перегрузка, 2.31g. Аварийный режим: Время посадки, 25 мин. Максимальная перегрузка, 4,5g.

«Выдержу? Выдержу!» – Решил он, выбирая экономичный режим. Необходимо спешить, но и зря геройствовать глупо. Степка прекрасно помнил, что 4.5g это очень неприятно.

— Радуга-1 Нансену. Начинаю посадку в экономичном режиме.

— Нансен Радуге-1. Вас понял. После посадки на связь выйдете с марсианским центром полетов.

Входя в атмосферу, тяжелая туша РДУ затряслась как мотылек. Он еще успел увидеть большой кратер и поверхность рядом, похожую с такой высоты на кожу рептилии, после чего закрыл глаза – начались перегрузки.

Наконец, РДУ-17, один из первых многотоннажных строительных роботов поставленных на планету, приземлился в двух километрах от расчетной точки посадки. Настроив прозрачность кабины, Степка увидел Марс – красноватую пустыню, с «блинами» главного купола и хозяйственных построек на фоне гор и далекого, маленького Солнца.

— Радуга-1 Центру полетов. Как слышите?

— Центр полетов Радуге-1. Слышу вас хорошо. Поздравляем с удачной посадкой. Выражаем благодарность от лица жителей Марса. Перегоните робота на семь километров севернее. Завтра приступим к расчистке площадки и бурению под купол электростанции. Вездеход за вами уже выехал.

— Радуга-1 Центру полетов. Вас понял.

Ответил он, включая главный двигатель и катясь к северу, где уже можно было различить очертания ангаров для строительных машин и малотоннажных роботов. Покинув РДУ, Степка помахал приближающемуся вездеходу. Машина мигнула фарами, заурчав двинулась к нему и подняв облако песка, встала, открывая шлюзовую камеру.

Очутившись в грузовом отсеке вездехода и выбравшись из скафандра, Степка запустил диагностику основных систем «Радуги» и пригладил растрепавшиеся после подшлемника, мокрые от пота волосы.

— Степка! — Радостно зазвенел знакомый голос.

Обернувшись, он увидел Вику. Видимо «Нансен», не теряя времени разгружал технику и грузы.

— Вика, рад снова тебя видеть – Сказал он, понимая, что действительно очень рад, хоть и расстались они недавно.

— Молодец! — ответила она и к удивлению Степки кинулась ему на шею.

— Я подала рапорт о переводе с «Нансена». Будем вместе работать. Ты рад?

— Очень – улыбнулся он, прижимая Вику к себе и зарываясь лицом в густые волосы цвета красной планеты.


Оглавление

  • Забазнов Алексей 094: Необязательный экзамен
  • Белоусов Валерий Иванович 139: Я урод, меня не жалко (На правах рукописи) -2012 «Я – урод. Меня не жалко…» (Рассказ на литературный конкурс «СССР-2061»)
  • Кашпур Валерий Валентинович 152: "М" ы
  • Забазнов Алексей 159: Большой дом
  • Воловник Галина 169: Марсопроходцы
  • Дворак Максим 170: Москва – Дальний космос – Москва
  • Алферов Валерий Викторович 175: Пророк
  • Привалов Сергей 176: Новый 2061-й
  • Медведов Анатолий 177: История, которую мы не знали
  • Надточей Алексей 181: Марс. Первые знакомства
  • Стиганцов Эдуард Николаевич 182: Право на ошибку
  • Твёрдый Артём 184: Победителей не судят
  • Бабьяк Владимир Владимирович 189: Дети мира
  • Максимов Дмитрий 190: Один из нас