Новогодние новости [Светлана Анатольевна Багдерина] (fb2) читать онлайн

Светлана Анатольевна Багдерина Новогодние новости

— …Валите, валите!!! И чтоб духу вашего я тут больше не видел!!! И не нюхал!!! И не слышал!!!

— Но Силантий Селиваныч, душа моя, куда ж мы на ночь глядя пойдем?!

— Да вот откуда явились, туда и ступайте, и нечего тут ко мне подлизываться, душа, если за душою — ни шиша!

— Да ведь, дядюшка Силантий, у нас же денег нет на «откуда явились»!..

— Ха! Если бы у вас деньги были, и я бы вас не гнал.

— А, может, еще недельку погодишь, Селиваныч, а?.. Мы тут за Новый Год рубликов-то насшибаем, вон, ярмарки, гулянья, праздники всякие — как без нашего брата обойдутся, сам покумекай!

— Не могу я недельку годить, Степаныч. Вы все места у меня заняли, а с денежкой народ мне куда селить прикажете?

— Так мы ж в конюшне жили!..

— Вы там безвозмездно жили, а час назад ко мне туда семейство из Пятихатки попросилось — за три мешка овса!

— Да мы тебе в гостевой комнате отработаем!..

— В гостевой мне музыканты отпиликают, что за десять копеек на чердаке живут!

— Так нешто вот так людей на холод выгонять, ведь Новый Год же на носу, Силантий Селиваныч, Бога побойся!..

— Так я ж вас не убиваю, парень, чего ты мне в нос Богом тычешь? Ну, совестно мне. Ну, и дальше что? Ежели всех за спасибо пускать да за прибаутку, хозяйство на какие шиши содержать буду? Лошадям песни петь стану три раза в день? Прислуге вместо жалованья анекдоты рассказывать? И продукты мне за частушки лавочники тоже не дают!

— Это не частушки, это Диадент!!!

— Диадент, фтородент, какая разница? Что вы мне зубы своим Диогеном морочите?! Есть деньги — добро пожаловать. Нет — вот вам Бог, а вот порог.

— Эх, Селиваныч ты Селиваныч, душа у тебя медная, как рублевка у бедного…

— Не дави на совесть, Епистрат. Сам же знаешь, что кабы не Новый Год, когда в Лукоморск со всех деревень да весей тьма народу понаехала, я б вас в конюшню просто так поселил — глазом бы не моргнул! А тут — ворс-мажор, как по научному говорится. Так что, прощевайте, робяты. И дверь не забудьте поплотнее закрыть — чай, не в Дарах Салями каких-нибудь живем, дрова тоже денег стоят.

Мороз трещал стволами деревьев городского парка, как рота барабанщиков.

Фонари, оставив всякую надежду пробить декабрьскую вечернюю студеную дымку, отчаянно сосредоточились на согревании самих себя.

Птицы, неосмотрительно оставшиеся в Лукоморье, забились под стрехи крыш и срочно принялись паковать запасы сушеных мух и жуков к завтрашнему отлету на юг: если ты один раз оказался дураком, это не значит, что ты должен им оставаться всю зиму.

Труппа не столько бродячих, сколько бездомных артистов из города Кузькин Яр, обняв себя за обтянутые худыми тулупчиками и шубейками плечи, невесело тащилась по кривой улочке Соколовки, волоча за собой санки с реквизитом, и вяло препиралась — на горячий спор не хватало килокалорий.

— …Говорил я вам — надо было раньше выезжать, все места будут заангажированы, лешего с два куда пристроишься, — уныло бормотал Бруно Багинотский, в миру — Епистрат Степаныч, и лицо его, тщательно выбритое, с щегольской эспаньолкой и изящными нафабренными усами, исчезало из виду в облаках пара при каждом выдохе. — Так кто б меня послушал… А сейчас — про театры я молчу, про балаганы — тоже, даже на улице все углы застолблены…

— Это на одной застолблены, на другой, на третьей, на четвертой — а на пятой-то свободны могут оказаться, — тоже не слишком пылко а, скорее, по инерции, возражал ему круглолицый и голубоглазый белобрысый парень лет двадцати Алеха Репешков, сценический псевдоним — Алехандро Репиньяк.

— На пятой… — хмыкнула примадонна труппы, Матрена Широбокова, она же Мэри Берклиширская, и обвела рукой в заплатанной варежке пустынную темную улицу, обитатели которой то ли не слышали о наступлении ежегодного праздника и завалились спать пораньше, то ли, наоборот, уже разбежались по гостям и площадям. — Вот тебе пятая. Начинай.

— Так ведь тут нет никого… — жалобно глянул на нее Алехандро и шмыгнул обиженно носом, в котором позавчера как открылась течь, так больше не поддавалась никаким народным средствам по ее остановке.

— Так вот и я о том же, — не смилостивившись, пробурчала, уткнувшись носом в воротник старой шубейки из дикого горного зверя цигейки, Матрена-Мэри. — Что осталось — оттуда и гроша ломанного не соберешь…

— А давайте по домам ходить, поздравлять! — осенило жизнерадостного обычно толстяка Афанасия с мягкой ласковой фамилией Одеялкин.

Сценического псевдонима у него не было: Афанасий принадлежал к тому типу актеров, которым какой псевдоним не дай, останутся в глазах своих и зрителей Афанасиями и Одеялкиными до скончания века.

— От двери к двери! Денег не дадут, но хоть покормят, обогреют — и то в радость! Сейчас я загримируюсь в Деда Мороза, Матрена Снегуркой будет, остальные — снежинками, или зайчиками…

Сказано — сделано, и через полчаса кудрявый и бородатый Дед с почти отмороженными щеками и весело подпрыгивающая не хуже любого зайчика Снегурочка в прохудившихся валенках, при поддержке отряда шатт-аль-шейхских калифов^[1] пошли на штурм первой обители тепла и пирожков.

Откашлявшись и проделав разогревающие упражнения для губ и грудной клетки, Одеялкин постучал дед-морозным посохом^[2] в новые дубовые ворота двухэтажного каменного дома с голубыми наличниками.

Глухой лай запертого в глубине двора в сарае волкодава был ему ответом.

Афанасий оптимизма не потерял.

— Ага, собаку закрыли, значит, гостей ждут, к пиру готовятся! — весело провозгласил он и затарабанил в гулкую доску с новой порцией голодной жизнерадостности.

— Открывайте, хозяева — добрый Дедушка Мороз со внученькой своею к вам из дальней тайги явился, с поздравленьями да с пожеланьями, с представленьями да с предсказаньями!..

Дверь где-то в глубине двора хлопнула, и до слуха замерзающих артистов донесся сумбур неясных голосов.

— Дедушка Мороз?.. — донесся из-за ворот неприятный гнусавый сип. — Ах, Дедушка Мороз к нам пожаловал… Из тайги далекой… Сейчас, сейчас… Разберемся, что это за дедушка, и где он там живет…

Щеколды с той стороны калитки зазвякали, открываясь.

— А вот здравствуйте на годы долгие, люди щедрые, люди добрые! — густым, сочащимся реверберирующими обертонами голосом, как блины доброй хозяйки — маслом, начал приветствие Афанасий…

И не закончил.

Красный нос к красному носу оказался он с еще одним Дедом, не менее Морозом, и даже более, потому что сопровождала его не только грудастая внучка в яловых сапожках на шпильках, а еще человек десять здоровенных мордастых зайчиков.

— И чего это Дедушка Мороз так далеко от своей глухой тайги делает? — прогундосил тот, кого зайчиком назвать язык не поворачивался — громила с плечами кузнеца и ростом жирафа.

— Э-э-э… — сразу и всё объяснил упавший духом Одеялкин.

— Ты иди, иди, самозванец, не топчись тут, людям ворота закрыть надо, пока не набежало тут такой шантрапы, как вы, да дрова из поленницы не сперли, — недобро посверкивая единственным глазом, предложил зай — гроза волков.

— Н-ну… если вы тут уже поздравили… — промямлил Алехандро.

— …То мы и к другому дому можем пойти, — договорила заробевшая Снегурочка и поспешила юркнуть за Епистрата Багинотского.

— К другому? — насторожился конкурирующий Дед. — Это к какому такому, скажите, другому?

— К другому… нибудь… какому… любому… — выбил зубами чечетку — естественно, от холода, не от страха — тенор и травести Ярема Миколайченко, более известный своим поклонникам — если они бы у него были — как Энрико Моцикетти.

— Ну, вот что, мужики, — отодвинув своего Деда от приблудного конкурента выдающимся — сантиметров на двадцать — бюстом, в дискуссию вмешалась Снегурка. — Давайте договоримся по-хорошему. Мы на этой улице поздравляем всех.

— А на той… — пискнула Мэри.

— И на той. И на следующей. А там, дальше, работают дед Сидор с бабой Натальей и с сыновьями.

— Так, может, им хоть Снегурку надо?..

Дед Мороз из местных усмехнулся.

— У Сидора баба снежная строгая. Не надо им Снегурок.

— А где тогда?.. Ну хоть кого-нибудь?..

Глядя на патетически обвисшие усы и закуржевелую эспаньолку Бруно Степаныча, слеза прошибла даже зая.

— Не знаю, ребята. Но в нашем околотке вам делать нечего — это факт.

— Шурка, дай сюда мешок, — махнула рукой Снегурка противника, и самый низкорослый зайчик — вернее, зайчиха, ростом всего метр восемьдесят — выскочил вперед.

Щедрая длань внучки Мороза залезла в его небогатые пока недра и извлекла с пяток картофельных шанежек и бутылку домашнего малинового вина.

— Извините, народ. Больше мы пока не напоздравляли. Мы вас понимаем, сами такие… гастролеры… только помочь ничем не можем. Рынок Морозов тут был полностью забит еще на день последнего колоса. В прошлом году. Так что, не обессудьте.

— Шли бы вы на Дворцовую площадь — там, говорят, под бой курантов царские люди сбитень горячий наливают и пирожки с ливером и луком раздают. На безрыбице, как говорится, и печенка — осетрина, — сочувственно проговорил еще один косой.

— А тут мы вам толкаться и клиента перехватывать не советуем, — сурово покачал головой другой зайчик. — Побьют.

— Мы же первые и начнем, случчего, — без энтузиазма, но решительно пообещал зай. — Порядок в шоу-бизнесе — прежде всего.

— И на выпечке спасибо… — вздохнули кузькояровцы и, передавая друг другу торопливо вино (шаньги исчезли в ту же минуту, когда были получены) потащились на площадь.

На площади было так же холодно, как и везде, но гораздо более многолюдно, шумно и весело.

Повсюду горели костры и факелы, крутились карусели, вертелись акробаты. Клоуны лупили друг друга по голове пыльными мешками, играя в салки вокруг сонных дрессированных медведей и флегматичного, обмотанного стегаными одеялами, как теплотрасса, слона. Пожиратели огня бродили на ходулях, спотыкаясь об жонглеров. Те перекидывались всеми предметами домашнего обихода, которые удалось скупить накануне в местных лавках, изредка попадая ко всеобщему восторгу в эквилибристов. Одетые в одни трико, строили они друг из друга пирамиды и скакали по натянутым между фонарями веревкам, исподтишка матерясь — лишь бы не замерзнуть. Несколько десятков Дедов-Морозов с внучками и целым бестиарием разнообразных помощников развлекали честной народ под своими елками, настороженно косясь на пришельцев.

Но не людская радость, а пирожки, плюшки, ватрушки, расстегаи, пирожные, шанежки, булочки, жареное мясо, соленая рыба, пельмени со сметаной, блины с маслом и оладьи с медом в одноразовых деревянных тарелках, сахарные петушки и рыбки на палочках, мятные пряники и рогалики с маком безжалостно-издевательски попадались им на глаза, каждый раз, стоило только неосторожно повернуть голову.

Кузькояровцы приуныли окончательно. Всеми фибрами души ощущали они себя чужими среди всеобщего веселья и счастья, как кружка постного масла в ведре воды.

— Лишние мы на этом празднике жизни… — вздохнул Бруно, пасмурно утыкая нос в шарф, чтобы коварные искушающие ароматы путем носоглотки не проникали в самое сердце.

— Отойдем, что ли… — поник буйной головушкой и Энрико Миколайченко. — Может, еще чего придумаем…

— Ларек с пирожками ограбить, что ли, — тут же придумал Алехандро и воинственно хлюпнул носом.

— Только с мясными, — оживилась Снегурочка.

— Нет, со сладкими, — уперся Репиньяк. — Я видел, там у них не только повидло, но и курага, и изюм, и чернослив с орехами в начинке!

— Кто первый? — поставил вопрос ребром тенор, и служители Мельпомены потупили голодные взоры.

Одно дело — изображать ограбления, кражи, похищения и прочие налеты на подмостках. Другое — осуществить противозаконное деяние, направленное на умыкновение и поедание чужой собственности на практике.

Степаныч вздохнул, Мэри пожала плечами, Афанасий отвел глаза, Репиньяк уныло швыркнул носом, Энрико воздел очи горе и принялся дотошно разглядывать оплывшую мутными морозными кругами луну.

Производители плюшек и рогаликов могли торговать спокойно.

— А я с рыбой люблю… — оставив намерения, но не мечту, непроизвольно облизнулся Одеялкин. — Только рыба рыбе рознь… Я в рыбке-то толк знаю, на Мокрой, чай, родился… Мальчонкой рыбакам зимой и летом помогал, сети тягал…

— …триста пятнадцать обозов со свежемороженой осетриной, белужиной, налиминой и соминой… осетрятиной, белужатиной, налимятиной и сомятиной… прибыли в канун Нового Года в столицу Лукоморья от тружеников паруса и сети городов и поселков на главной реке страны — Мокрой, — провещал вдруг прямо у них над головой простуженный, сипящий, хрипящий, местами кашляющий и чихающий, но не сдающийся бас.

Вернее, осознали, чуть покопавшись в краткосрочной памяти, актеры, бас и до этого старательно что-то гудел, только не до него им было.

Впрочем, как и остальным жителям и гостям столицы: разнаряженные гуляки — купцы, ремесленники, крестьяне, дворяне, приказчики со чады и домочадцы проходили мимо, даже не поворачивая голов.

Городской глашатай на своем обледенелом помосте терпел, глотая мороз и обиду, и мужественно зачитывал до конца очередную бумажку.

— …рыбаки примокрских селений ударным трудом отметили приближение новогодних праздников в этом году, и выловили на десять обозов рыбы больше, чем в годе прошлом, — гудел бас.

Афанасий засучил рукава тулупчика, сорвал с головы Снегурки шаль, бросил ее на снег, ухватил за угол и принялся тащить от одного конца подмостков к другому, яростно упираясь ногами и кряхтя, на чем Белый Свет стоит:

— Эй, мужички, тянем-потянем!.. Тяжело идет, матушка!.. Мокрая-бабушка не пожалела нам рыбки!.. Эй, парень, чего рот раззявил, подмогни давай, чай не развалишься!..

Алехандро Репешков, радостно хлопая рукавицами друг о друга, ухватился одной рукой за Матренину шаль рядом с Одеялкиным, остервенело уперся валенками в сугроб и потянул, потащил, надрывая жилы, балансируя свободной рукой, да еще успевая оглядываться за спину: нет ли какого препятствия.

Препятствие за спиной самоустранилось очень скоро: докумекав, что мужикам одним тяжелую, дырявую как сеть шаль не достать, к двум рыбакам присоединилась и Мэри, то напевно ругаясь, то сердито подбадривая.

Сеть шла туго, долго и плохо, но вот на поверхность показалась огромная свирепая рыба с щегольскими усами и изысканной эспаньолкой. Она возмущенно разевала рот, била хвостом и руками-плавниками, неуклюже подпрыгивала, норовя перескочить через лишающую ее крова на головой сеть, но всякий раз в последний момент натыкалась на край невода и сердито обрушивалась в воду-снег.

— Давай, робятушки, давай!.. Тягай ее, родимую, тягай ее, хорошую, чтобы юшка была на весь Лукоморск — батюшку!..

— Радейте, робяты! Не пескаря, поди — царь-рыбу тянем!

— Самому царю на стол пойдет, не ниже!

— Э-эх, взяли!.. Е-еще раз — взяли!..

Увлекшись процессом и пятясь задом наперед как целое ведро раков, рыболовная артель неосторожно налетела на плотоядно изгибающегося у помоста Энрико Миколайченко, изображающего кота, имеющего свои, далеко, широко и глубоко идущие планы на царь-рыбу, и скопом повалилась вверх тормашками.

Шаль затрещала, рыба грохнулась носом об лед, но, проявив сознательность, выскочила на берег и осталась там лежать, измученно шлепая хвостом и норовя попасть под коленки каналье-коту.

— Вытянули рыбку!.. — довольно улыбаясь во весь рот, привстал и заявил Афанасий.

И услышал аплодисменты.

— Браво! Молодцы! — громче всех кричали и хлопали богато одетые парень и девушка впереди образовавшейся вокруг помоста толпы. — Еще давайте, еще!..

— Что у нас там дальше по списку? — кивнул довольному глашатаю Степаныч с таким видом, будто с рождения занимался изображением ежедневных выпусков новостей.

— Министерство внешних связей Лукоморья сообщает, что в гости к царю Лукоморья Василию Двенадцатому прибудут послы, атташе и чрезвычайно полномочные представители Лесогорья, Шатт-аль-Шейха, Вондерланда, Атланды, Шантони, Вамаяси, Отрягии, Гвента, Улада, Эйтна, Тарабарской страны, Красной горной страны, Караканского ханства, Улюмского каганата, Шахрайского эмирата, Уч-Арамского халифата и других развивающихся стран, дабы вместе весело встретить Новый Год в духе добрососедских отношений, взаимного доверия и сотрудничества…

Кузькояровцев не надо было уговаривать.

Алехандро Репиньяк, расстегнул тулупчик, важно выставил вперед ногу, отставил в сторону посох и принялся изображать нетерпение.

— Ну, что ж они не едут?.. Где ж они там запропастились? Полчаса как послал посыльного к этим послам, а от них — ни ноты, ни меморандума!

— Едут, едут, ваше царское величество!.. — подбежала с поклоном Мэри. — Его превосходительство тарабарский атташе Тарабаро Растабари с супружницей Расфуфырой Растафари, моськой и опахальщиком!..

Царский прием, новый виток холодной междоусобной войны в Сабрумайском княжестве, открытие в Синь-городе музея якорного бабая, восшествие на престол семимесячного короля в Западном Узамбаре, землетрясения двухнедельной давности в Караканском ханстве и Улюмском каганате, четырнадцати баллов по шкале Цугцвангера в сумме, пролетели как один миг. А после традиционного прогноза погоды на грядущий год восторженная толпа со свистом и топотом ног, замерзших, но не ушедших к завистливо косящихся на кузькояровцев Дедам и Внучкам, осыпала разрумянившихся и поймавших кураж актеров рукоплесканиями и монетами.

Парень с девушкой, что кричали и подбадривали их в самом начале, куда-то затерялись, но и без них недостатка в похвалах и овациях не было.

— Молодцы!

— Здорово придумали!

— Как самолично везде побывал!

— Ну, арти-и-и-и-исты!..

К помосту, оскальзываясь на утоптанной дороге и расталкивая зрителей, подбежал посыльный и сунул в руки глашатаю свернутую пополам бумажку.

Диктор важно развернул ее, пробежал глазами по строчкам, откашлялся и, ухмыляясь в пушистые, убеленные изморозью усы, почти — но не совсем — перекрывая выкрики зрителей и музыку на площади, провозгласил:

— И последнее срочное извещение министерства исследований и открытий. Прошлонедельное сообщение о том, что Нень Чупецкая была исследована и открыта знаменитым путешественником Никитой Афанасьевым, а также об установлении с ней теплых дружественных дипломатических отношений, было названо не полностью соответствующим истине, потому что по сути своей оно брехня, ложь и чушь собачья. Спасибо, что были с нами. С Новым Годом, дорогие друзья, и до новых встреч!..

Счастливые гастролеры в предвкушении того количества жареной, вареной, печеной и копченой еды, которую они смогут купить на честно заработанный гонорар, победителями выступали вдоль оказавшихся внезапно такими близкими и доступными ларьков с угощениями.

— Рубль… рубль десять… рубль пятьдесят… два рубля… да рубль пятьдесят… — погрузился в сладкие вычисления Бруно Багинотский, общепризнанный казначей труппы, на ходу сортируя медь и серебро, — три пятьдесят… да еще пятак… три пятьдесят пять… да серебряный десятирублевик…

— Это, наверное, тот купчина в медвежьей шубе кинул! — радостно предположил дрожащим от восторга неожиданного успеха тенором Энрико.

— Тринадцать пятьдесят…

— Тринадцать пятьдесят пять.

— Да еще семь рублей сорок три ко…

Склоненная голова Бруно Степаныча вдруг ударилась обо что-то не слишком твердое, но и не очень податливое.

— Смотри глазами, куда… — сердито начал было он, рассеянно скользнув затуманенным кулинарными прожектами взором по возникшей на его пути грузной бородатой фигуре в красном тулупе.

Продолжить ему не дали.

— Ну, что, сколько насшибали? — неприязненно поинтересовалась другая фигура в мохнатой пегой шубе и ушасто-зубастой маске ей в тон.

— Не ваше собачье дело, — вежливо сообщила Мэри.

— А вот и ошибаешься, девица, — откуда ни возьмись, материализовалась из безликой толпы гуляк и прогудела прокуренным басом третья персона — в костюме белочки. — Наше это дело. И деньги это наши.

— Нет, наши! — отважно вскинулся голодный Моцикетти.

— Ха, — дружелюбно усомнился новый неслучайный прохожий, тоже в красном тулупе и бороде из беленого льна. — Вы за место на площади лиге артистов, музыкантов и скоморохов платили? В распределении мест участвовали?

— Мы поздно приехали!..

— Но мы заплатим!..

— А вот это — другой разговор, — улыбнулся старый жилистый жонглер в пестром трико и подал знак своей группе поддержки. — Отойдем в сторонку. Чего на пути добрым горожанам мешаться, настроение портить?..

— …Но это было всё, что мы заработали с глашатаем!!!.. — горестно провыла Мэри и воздела руки к равнодушно моргающим в иссиня-черном небосводе холодным светящимся точкам.

— Зато послезавтра мы сможем честно начать выступать в… э… где?.. — беспомощно оглянулся на товарищей Степаныч в поисках подсказки.

— На Выносках?..

— Вывозках?..

— Вытасках?..

— Выпасках?..

— Выселках, — мрачно подытожил попытки труппы справиться с незнакомой географией Алеха Репиньяк, и беспощадно добил цитатой их боевой дух, и без того готовый испустить дух. — Где, по словам Ивана Шишака, главы гильдии Дедов-Морозов Лукоморска, даже еще совершенно точно есть пара десятков не заброшенных домов.

— Но ведь есть же! — попробовал увидеть золотую рыбку в стае пираний Одеялкин. — Если денег не дадут, так хоть покормят!..

— Покормят… — под бурный аккомпанемент загрустившего желудка мечтательно повторила за ним очень старательным и очень голодным эхом Матрена Берклиширская.

— Совсем скоро, — кисло поддакнул Ярема. — Только день простоять, да ночь продержаться.

Степаныч втянул лопоухую голову в плечи, обнял себя руками, словно пытаясь свернуться как еж и оставить снаружи мороз, голод, обиды и уныние, и горько вздохнул.

— Нет всё-таки в жизни справедливости… Подумать только, прямо в сию волшебную неповторимую секунду где-то во дворце какой-нибудь пресыщенный посол какого-нибудь Караканского ханства с миной томного отвращения смотрит на фурляля из абрикосов с олениной, которое ему предлагает обкушавшийся до икоты перепелиными яйцами, икрой фаршированными, атташе Нени Чупецкой, а тут…

— Нень Чупецкую еще не открыли… — меланхолично поправил его Ярема.

— Разве не открыли? — недоуменно нахмурился Одеялкин.

— Нет. Глашатай же в самом конце объявил, что все слухи, мол, диффамация и художественный свист, — убежденно подтвердил Алёха.

— А послушайте, ребята… и, конечно, девчата… — загадочно произнес Афанасий, и глаза его вдруг вспыхнули лукаво. — Если спокойно сесть и разобраться, то открыли ли, не открыли ли — какая к бабаю якорному разница?..

Основательно запыхавшийся и еще более ошарашенный стражник с парадных ворот царского дворца стрелой летел к караулке, где десятник Дружина Егорович весь вечер со звучным хлюпом потягивал сладкий ароматный чай с надтреснутого оранжевого блюдечка и степенно беседовал с ключником.

— …а решетниковская сбруя супротив глуховской тем хороша, что… — только собирался поделиться он старым секретом со старым приятелем, как дверь с грохотом распахнулась, и на пороге, в клубах морозного пара, предстал стражник Данилка Длинный.

— Вашбродь!.. Там… там… там… Это! То есть, эти!.. — исчерпав весь запас слов, юный стражник отчаянно вытаращил голубые очи и ткнул себе за спину зажатой в кулаке рукавицей.

— Враги? — десятник моментально отставил к самовару блюдечко и потянулся за мечом.

— Хуже, вашбродь!.. — хлопнул себя по бокам рукавами казенного тулупа цвета хаки новобранец. — Послы!

Позабыв про меч, рука Дружины Егоровича изменила направление и приземлилась на столе, где, аккуратно сложенный вчетверо, лежал список приглашенных на празднование Нового Года иноземных посланцев.

— А разве не все еще приехали? — искренне удивился десятник, лично отмечавший огрызком грифеля каждую явившуюся на бал и пир державу, и совершенно точно помнящий, что грифель его кончился одновременно с перечнем.

— Так то-то и оно, что все! — развел руками Данилка. — Но эти — лишние!..

— Как — лишние?

— Откуда?

— Так из этой… Из Чени… Пупецкой… то есть, из Чичи… Ненецкой…

— Нени Чупецкой? — вытаращили глаза оба старика.

— Вот-вот, оттуда!..

— Так чего же ты тут мне стоишь, зубы заговариваешь!!! — подскочил Дружина, сгреб шапку с лавки и, едва не снеся Данилку вместе с не вовремя задумавшей закрыться дверью, выскочил во двор.

— Дружина Егорович, вы поосторожней там, уж шибко они серчают, шибко не по-нашему ругаются!.. — Длинный вприпрыжку бросился за командиром, довольный, что сумел сбыть с рук щекотливое дипломатическое дело, быстро перерастающее в международный скандал.

Дружина сделал несколько шагов по хрусткому морозному снежку, и ошалелому взору его предстало чудо невиданное, дело неслыханное.

В воротах, нетерпеливо притопывая фасонистым красным сапожком на высоченных каблуках, стоял здоровый бородатый мужик в запахнутом полосатом халате с горностаевой пелериной, подпоясанном широким ремнем с опасно торчащими заклепками. На голове его был нахлобучен по самые глаза медный солдатский шлем, украшенный хвостами конским, лисьим, рысьим, павлиньим, бобровым, и еще Боже милостивый знает запчастями каких животных. Из-под шлема до пояса свисала толстая — в руку — русая коса, перевязанная обрывком цепи. На руках были шубенки с обрезанными большими пальцами. На пальцах — килограммы колец. Нижнюю часть лица закрывала розовая вуаль.

За ним, высокомерно пофыркивая и гортанно переговариваясь промеж себя, в позе надменного ожидания стояли еще четверо, одетых похожим макаром. Один из них держал штандарт посла — треугольное желтое полотнище с изображением скрещенных мечей на фоне оскаленной морды чуда невиданного. Другой был женщиной. Третий — носильщиком. Четвертый — лицом без определенного занятия.

Но не это повергло поочередно в ступор, изумление и заикание бедного служаку.

Добило и заставило поверить в открытие пресловутой Нени Чупецкой то, что кожа всех пятерых была переливчатого, с перламутровым блеском, мандаринового цвета.

— Иди твою за помидоры… — не по-уставному выдохнул десятник и выронил на снег мгновенно подхваченную ветром бесполезную бумажку с устаревшим списком гостей.

— А я чего говорил, — громовым шепотом из-за плеча прошипел Данилка, довольный, что не только его иноземные пришельцы вогнали в дипломатический криз.

Только это — и еще осознание того, что гвардия не сдается — привело старика в чувства.

— Э-э-э-э… — любезно выдавил он, вытянулся по стойке «смирно» и стукнул каблуками в приветствии — не хуже, чем на царском параде: пусть бусурманы поглядят, какой он есть, лукоморский гвардеец. — Гутен моргник, джентльменинг. Дран наш хаус. Сивый… плей.

— Вам не надо есть говорить иностранный, — вкрадчиво улыбаясь, из-за плеча шлемоносца выскользнул услужливой тенью посланник рангом, видать, пониже, и знатностью пожиже — шлем его венчал лишь хвост вороний, синей ленточкой у основания перевязанный. — Моя есть переводитель. Она говорить лукоморский язык как мать родила.

— Э-э-э-э… А-а-а-а… Понял, — кивнул, наконец, сообразив, что имел в виду уважаемый толмач, Дружина Егорович и с облегчением перевел дух — так, что усы моментально закуржавели. — Ну, тогда, как говорится, гости дорогие, милости прошу… к нашему ко дворцу. Господа послы иноземные, поди, еще не весь фуршет скушали, вам хоть по кусочку достанется, а там и ужин, глядишь, скорехонько. А лукоморское гостеприимство — это, я вам доложу, у нас первое дело.

Переводитель залопотал что-то быстро и сбивчиво на ухо важной шишке в халате, и тот сменил гнев на милость, умильно заулыбался и благодушно закивал.

— Его чрезвычайное перевосходительство говорить, что оно есть очень довольно… есть оно всегда довольно… чего есть, того и довольно… то есть… то не есть… и посему оно ждать с нетерпеливостью, когда вы проводить его во дворцу, чтобы он мог правду вашей словы и вкусноту вашей куфни обценить, — важно сообщил толмач.

Дружина Егорович конфузливо надул щеки, показал исподтишка кулак ошарашено моргающему Длинному — чего не провожаешь? чего не подсказываешь протокол? — и сделал широкий жест рукой:

— Что ж это мы гостей дорогих на улице-то держим? Проходите послы заморские, проходите, чай, не май месяц на улице…

— Чай — это есть хорошо, — оживился переводчик, зябко подпрыгивая на ходу помимо воли и к увеличению десятникова стыда.

— Чай — это пить хорошо, — машинально и заботливо поправил иностранца Дружина Егорович. — А еще, батеньки мои, настоечка рябиновая — пить хорошо. И наливочка клюквенная — пить хорошо… А водочка яблочная — пить еще лучше…

Красная душа-девица Серафима-царевна под ручку с супругом ее разлюбезным Иваном-царевичем, младшим сыном старого царя Симеона, улыбаясь так, что губы сводило и раскланиваясь так, что голова отваливалась, с послом, посланником, подпосланником, предпосланником и посланцем Тарабарской страны с супругами, боком-боком утащила мужа в сторону к окошку и тяжко перевела дух.

— Ф-ф-фу, Вань… Сил моих дамских больше нет… Когда это уже кончится? Одни и те же комплименты сколько раз без видимых приступов тошноты повторять можно? На кой пень их столько наприглашали? Ну, позвали бы из стран двадцати-тридцати, и за глаза хватило бы! Некоторые названия, вон, не только ты — даже Дионисий-библиотечный не знал!

Иванушка, судя по мельком проскочившей на его честной физиономии мучительной гримасе, чувствовал то же самое. Но то из-за принадлежности к полу сильному, то ли потому, что имел больше практики, лишь мужественно насупился и сурово проговорил:

— В свете новых реалий глобальной политики Белого Света никогда не знаешь, какая страна и в какой момент попадется в сеть наших международных интересов. Или мы — в ее. Поэтому, на всякий случай, надо поддерживать добрососедские отношения со всеми. Чтобы не было потом мучительно больно.

— Добрососедские! — заранее признавая свое поражение, но не желая сдаваться без боя, саркастически фыркнула царевна. Два часа повторяющихся каждые три минуты разговоров об охоте, рыбалке и погоде доведут до состояния тихого озверения кого угодно. — Соседи — это Лесогорье, Вондерланд, отряги, сабрумаи, ну, пусть даже Вамаяси, хоть до них от Лукоморска — как до луны пешком… Ну, друзей-союзников бы пригласили — Кевина, Олафа, Конначту с семействами, остальную шайку-лейку, пельменей налепили бы все вместе, упились бы до поросячьего визгу, какой Новый Год без этого, вроде и праздника не было… А остальные-то нам кто? Живи они там у себя на лешачьих выселках, как хоти!..

— Ноблесс оближ, — хитро прибег к последнему неубиваемому аргументу Иван. — Одних пригласишь, других нет — обидятся.

— Которых пригласили? — кисло буркнула Серафима, и тоскливо затянула, глядя на кишащий прислугой двор: — Ой, ноблесс, ноблесс — не оближь меня…

— Сеня, люди слышат, — с укором пробормотал на ушко супруге Иванушка.

— А что я — в ноты не попадаю? — вяло изобразила обиженного гения царевна, покорно вздохнула и жалобно глянула на мужа. — Когда они уже все за столы рассядутся, а?..

Супруг нахмурился озабоченно.

— Когда Василий с караканским, улюмским, уч-арамским и шахрайским послами поговорит. Ты же помнишь, что они… вычудили…

— Помню, — поморщилась и прикусила губу царевна, собрала в кулак всю свою гражданскую позицию, и обреченно вопросила Ивана: — Ну, так что? Кто у нас там следующий?..

— Его превосходительство посол Нени Чупецкой Кардак Бармак Шабрак Забрак Бешбермак Эскатон Осилли с супругой, посланником второй степени, атташе третьего ранга и переводчиком четвертого сорта! — распахнулись входные двери Большого зала приемов.

— Кто?..

— Где?..

— Кого?..

Фуршет, не донесенный до рта, застыл на полпути в наманикюренных ручках гостей.

Шампуньское втуне пузырилось и стреляло углекислым газом в забытых бокалах.

Выдыхалась клюквенная наливка.

Засыхали яблоки и груши, превращаясь в сухофрукты.

Остывало какао.

Согревалось мороженое.

Разочарованно опадали взбитые сливки.

А глаза дипломатической братии, с весьма обоснованным риском выскочить из орбит и оказаться на тарелках с канапе, были прикованы к перемещениям умопомрачительной делегации.

Походя кивнув вамаяссьскому послу, подмигнув бхайпурскому консулу и игриво помахав опахалом всем девяти супругам дар-эс-салямского посланника, экзотическая, но очень целеустремленная группа мастерским маневром, достойным самого генерала Блицкригера, оттерла от столика с холодными мясными закусками вечно голодную кучку узамбарских атташе (что не удавалось до них сделать ни одному гостю вот уже на протяжении десяти лет) и за обе щеки принялась оценивать лукоморскую кухню.

Судя по энергии и аппетиту жюри, ниже пятерки с плюсом в их шкале не было отродясь.

Поверхность столика быстро опустела.

Хищные взоры и захватнические планы удивительной делегации простирались теперь на запад — в область, оккупированную подносами с рыбной нарезкой.

— Э-э-э… добрый вечер… — раздалось несмелое покашливание за пестрыми, сомкнутыми вокруг обреченного рыбного столика в плотную стену, спинами.

— Наливки. Клюквенной, — высунулась из-за спин рука и нетерпеливо помахала пустым бокалом из-под шампуньского. — Промто, промто. Шаляй-валяй.

— Сейчас.

Иванушка послушно схватил с подноса проходящего мимо официанта глиняную бутыль и наполнил предложенную тару.

Каковая моментально исчезла в тесном кругу, но через несколько секунд явилась снова.

— Повторить.

— Мы очень рады, что наше угощение…

— Произвело на вас такое впечатление. Но перед тем, как кушать, как насчет поговорить про погоду и охоту? Не то, чтобы мне этого очень хотелось, но Ваньшин братан, местный царь, будет на меня пять минут дуться, если я этого не сделаю.

— Кхм…

— Э-э-э…

— Ёк-к-к-к…

Рыбное ассорти крупными недожеванными кусками ушло в нень-чупецкие желудки, и на чету лукоморских наследников престола устремились с оранжевых с благородным серебристым отливом физиономий пять пар виноватых глаз.

— А, может, лучше про рыбалку? — выдавил первым самый разряженный из делегации. — Я в детстве по сей части на Мокрой…

— Ой…

— ОЙ.

По лицу великолепной пятерки Сенька с удивлением поняла, что только что стала свидетелем какого-то конфуза.

Какого именно — соображать пришлось недолго даже Ивану.

Облако озарения — но иного, более глубокого — пробежало и по лицу Серафимы.

— И частенько вы в наших краях рыбку ловить изволили, — сладенько улыбаясь, проговорила она, — господа артисты?

— Наша не есть артисты, — мужественно попытался спасти положение засланец в самом ощипанном тюрбане. — Наша есть посола великий страна!

— И как он на вкус? — рассеянно полюбопытствовала царевна глядя в потолок, и тут же устремила насмешливый взгляд на окончательно сконфузившуюся труппу^[3], тоже вспомнившую парня и девушку, подбадривавших их в самом начале их сегодняшнего бенефиса с глашатым.

— Вешайте, всех не перевешаете! — мрачно, но неустрашимо прогудел сквозь рыбу и крошки посол. — Только вот эту нарезку доедим, раз уж начали, да заливное, и расстегайчики вон те — и вешайте…

— Да вы что?! — вытаращил глаза Иванушка.

— У нас за такое не вешают, — поспешила успокоить их его супруга. — Голову отрубят под наркозом — и всё. Очень гуманно. Чик — проснулся — а головы-то уже и нету.

Пять пар настороженно-испуганных очей уставились на царевну.

— Шю-ю-ю-ютка! — ухмыльнулась та. — Если бы не господа заморские вокруг — поаплодировали бы вам, докормили, и выпроводили. Это ж надо додуматься!.. Артисты… анатомического театра… Так новогодний прием международного масштаба испохабить!.. Да за это вас не то, что повесить — по золотому червонцу на нос мало будет!

— А при господах заморских что ж теперь делать?.. — слегка успокоенный, вопросил за всех Афанасий Одеялкин, он же чрезвычайный и полномочный, как бы невзначай сгребая наощупь со стола за спиной новый бутерброд.

Сенька задумчиво качнула головой.

— А при господах заморских придется доигрывать спектакль до конца. Пойдемте-ка, ребята, со мной… Вань, у тебя еще тринадцать держав необойденными остались, продержишься один? Запомнил? Сначала говоришь про погоду, потом про охоту, и только потом — про рыбалку. И не перепутай!

— А вы куда?

— Мы?.. — по физиономии царевны расплылась шулерская ухмылка. — Мы пойдем с ужином поторопим.

Царь Василий Двенадцатый, старший брат Ивана, нервно поднялся с кресла и, изо всех сил стискивая пальцы в кулаки^[4], порывисто прошелся по приглушающему раздраженные шаги дар-эс-салямскому ковру, устилающему пол кабинета для тайных совещаний.

— …Но вы, надеюсь, понимаете, господа посланники, что если наши купцы согласятся платить вашим странам налог за проход каждого караванщика, и каждого коня, осла и верблюда, а не общий, с каравана, как сейчас, да еще в таком размере, то поездки в Вамаяси, Бхайпур и иже с ними станут невыгодными ни на грош ломаный?!

— А об этом мы тоже подумали, — радостно закивал дуайен дипломатического корпуса Песчаного блока — государств Бусурманской равнины — посол Караканского ханства Селимбай Тощая Борода. — Вы не переживайте, лукоморцы, да? Вам переживать не надо! Наши купцы помогут вам!

— Это как? — подозрительно прищурился Василий, интуитивно в делах с сим коварным блоком руководствуясь бессмертной мудростью Бруно Багинотского «Нам не надо вашей помощи. Вы нам просто не мешайте».

— Ай, хорошо помогут! — просиял посол Шахрайского эмирата. — Мы всё продумали! Для вашего же блага, да? В духе добрососедских отношений, понимаешь!

— Наши собственные купцы станут вместо ваших ездить на Восток и привозить вам товары! — радостно сообщил представитель уч-арамского халифата. — Они обо всем позаботятся!

— А вашим придется только сидеть дома на печи, в безопасности, деньги не тратить, разбойников, воров, жуликов караван-сарайщиков, продавцов-мошенников не бояться… — довольный, принялся перечислять немыслимые преимущества своего предложения посланник Улюмского каганата.

— А, может, господа послы Шахрайского эмирата и Уч-Арамского халифата согласились бы подписать с нами отдельное соглашение… — схватился за мокрую и давно погружающуюся в глубины Соляного озера соломинку царь. — Наши обозы могли бы проходить только по вашим территориям, минуя Улюм и Каракан, а за это, предположим, мы бы позволили вашим купцам торговать на наших приграничных рынках… беспошлинно?.. По будним дням?..

Господа послы переглянулись, но их старшие по заговору товарищи не дали им время подумать.

— Э-э-э, зачем так говоришь? — улыбаясь узкими колючими глазами, тут же встрял посол Караканского каганата. — Мы все тут заодно, да?

— Бусурманин сказал — бусурманин сделал, — подержал его улюмчанин. — Мы ж вам хорошее дело предлагаем, да?

— И товары свои вы продавать собираетесь, конечно, в ту же цену, что и наши негоцианты, или дешевле, — уточняя и пряча бессильно подмышки кулаки, издевательски склонил голову царь.

— Э-э-э, зачем в ту же цену?

— Зачем дешевле?

— Обидно говоришь, ваше величество! — огорченно развел короткими пухлыми ручками с растопыренными, унизанными перстнями пальцами посол каганата.

— Бизнес есть бизнес!

— Да еще землетрясение сколько убытков принесло, да?

— Чуть пол-каганата под землю не ушло, однако!

— Дворцы ремонтировать надо? Дороги надо? Арыки надо? Деньги надо!

— Да мы вам помощь гуманитарную окажем, не переживайте!

— Зачем переживать, да?

— И помощь зачем, да?

— Если мы эти деньги с вас так или по-другому всё равно возьмем, да?

Василий скрипнул зубами.

— А если мы не согласимся?

— Ай, зачем так говоришь, да?

— А как мне говорить, ежели вы нашего коммерсанта по миру пускаете! Вернее, не пускаете!..

— Ай, почему не пускаем? Платите и проезжайте, хоть всем Лукоморьем, милости просим, да?

— В таком случае мы будем вынуждены принять экстра-дипломатические меры по урегулированию проблемы! — как мог, многозначительно и сурово проговорил молодой правитель Лукоморья.

— Ай, принимайте! — умильно распустив морщинки вокруг узких косых глаз, расплылся в улыбке караканец. — Если придумаете. Да?

— Подписывайте, ваше величество, договор новый, — услужливо кланяясь, протянул царю пергамент с новыми условиями Песчаного блока улюмчанин. — Зачем, однако, спорить, праздник портить?

Царь Василий остановился, набрал полную грудь воздуха, лихорадочно, но тщетно подыскивая такой ответ, желательно, в словах, который бы не поставил секунду спустя все пять стран на тонкую, хрупкую грань войны, но без пользы выпустил его сквозь зубы.

Дипломатических выражений, слов, или хотя бы отдельных буквенных сочетаний у него к концу переговоров не оставалось.

В том, что воевать придется, добиваясь для своих же купцов даже не преференций — возвращения того, что они сейчас имеют — сомнений у Василия уже не было.

Проклятье!!!..

Объединились, гады подколодные, да еще на Новый год приперлись, улыбаться лицемерно, икру нашу жрать и прибыли свои подсчитывать… И ведь всё эти закоперщики — хан да каган придумали, к бабке не ходи…

Чтоб они сквозь землю провалились вместе со своим землетрясением!!!..

И тут двойная золоченая дверь распахнулась со стуком и треском, и в кабинет, отметая в сторону ошарашенного часового, как манекен, вломились пять человек.

Гости недоуменно повернули головы…

И разинули рты.

Человек ли?..

Ярко-оранжевая кожа прибывших в сиянии свечей отсверкивала потусторонним серебристым блеском. Наряды их, вычурные и умопомрачительные, словно все культуры Белого Света решили встретиться и ужиться на каждом из них, сверкали сказочной роскошью, сыпля искрами самоцветов и маня тяжелым золотом. Манеры их…

А вот чего не было, того не было.

Гневно лопоча что-то неразборчивое, неистово при этом размахивая свитком, зажатым в пальцах, усаженных перстнями до самых ногтей, самый ослепительно и безвкусно разряженный оранжевый попер в атаку на ошалевшего Василия, как боевой гиперпотам на хомячка.

— Его великолепие посол Нени Чупецкой Кардак Бармак Шабрак Забрак Бешбермак ЭскатонОсилли требует знать, когда ваша величие выплатит наша государства оставшуюся сумку! — подобно маленькому, но настырному боевому петушку вынырнул откуда-то из подмышки посла оранжевый помоложе, похоже, толмач.

— Оставшуюся… что?.. — захлопал глазами царь.

И вдруг увидел за спинами опешивших гостей и негодующего неньского чупца, как на несколько секунд из-за створки двери показала свою плутовскую физиономию царевна Серафима, сделала ему несколько ободряющих жестов, и снова пропала.

— Э-э-э?.. — растерянно протянул окончательно запутанный Василий, но визитеры не давали ему опомниться.

Напыщенный толстяк, не переставая ни не секунду вопить что-то обиженное, яростно сунул ему под нос развернутый свиток, и переводчик, озвучивая своего босса, с таким же праведным апломбом выкрикивал:

— Вот договорий! Тут всё написано! Четким по белому! Аванс за землетрясучку — получен! Второй этап плачежа — на следующий день после факта потряски! Где? Два неделя прошло, а платежка конь не сидел! Муха не валялась! Так дела между наша нация и ваша нация вести нельзя никак!

Вогнанные было в ступор песчаноблоковцы при слове «землетрясучка» хихикнули, при «втором этапе» — насторожились, а заслышав «дела вести» тихо открыли рты и расширили глаза до самого высокого лукоморского стандарта неземной красоты.

— А-а-а… э-э-э… — царь изумленным взглядом забегал по строчкам на свитке, дочитал до конца, сглотнул, кивнул…

И принял игру согласно только что изученной инструкции.

— Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, гости дорогие! Присядьте, вот сюда, вот сюда, сейчас эти граждане посадочные места освободят, подвиньтесь, кому говорят, всё равно не сидите, бусурмане… и вообще — аудиенция закончена! До свидания! Приятного аппетита! С Новым Годом! Пошли на… раут!

Повинуясь суровому взору монарха, опешившие послы моментально откланялись, задом-задом покинули кабинет и притворили за собой дверь.

Караканец и улюмчанин пристроились посредине у заботливо оставленной щели — подглядывать, а если не получится — подслушивать. Уч-арамец и шахраец, как младшие по сговору, пристроились один на карачках, другой, встав ему на спину на цыпочки.

А тем временем за закрытыми дверями начинался второй раунд международных переговоров^[5].

— Я… не знал, что платеж задерживается! Мне никто не донес! — сокрушенно разводя руками, говорил Василий Двенадцатый. — Вы открыли мне глаза!.. Казначей доложил мне, что все расчеты проведены! Ох, и поплатится он мне, ох, и поплатится!.. Уж это я вам обещаю, ваше превосходительство…

— Великолепие, — строго поправил переводчик, и царь согласно кивнул.

— Великолепие. Простить прошу, что из-за такого ничтожного повода, как нечистый на руку человек, взаимовыгодное сотрудничество двух наших супердержав было поставлено под вопрос. Проплату организуем завтра же утром. Незамедлительно. И, я надеюсь, что сделки подобного рода… и других родов… будут впредь проходить очень гладко.

Посол, похоже, умиротворенный личным царским обещанием, успокоился, степенно опустился на только что очищенный вместе с помещением стул, и снова залопотал.

— Его великолепие интересуются, будут ли у его величия новый заказ.

— М-м-м-м… — нахмурил лоб царь, вспоминая инструкцию на свитке. — Пожалуй… да. Против нас выступили Шахрайский эмират и Уч-Арамский халифат. Хотелось бы с этим что-то поделать. Только посильнее. Похоже, то, что мы заказывали, Каракан и Улюм не впечатлило.

— Полатите — повторим, — перевел толмач.

— Обязательно, — кивнул Василий. — Но сначала — Шахраев и уч-арамцев. Баллов на шесть побольше. И площадь пошире. Раза в четыре. И под столицами обязательно. Это возможно устроить?

— Для нас ничего невозможно есть нет! — гордо проговорил переводчик. — Наша держава под землей раз положилась, где хотим — там и трясем! Карту есть?

— Э-э-э… есть! — обрадовался, что понял Василий, проворно стащил со стеллажа толстый рулон карт, вытянул нужную и раскатал на столе. — Шахрайский эмират у нас вот… Уч-Арамский халифат… здесь…

— Говорите помедленнЕе… я записовываю… — пробормотал переводчик, выдернул из своего тюрбана перо, достал из-за пояса чернильницу и блокнот, и сосредоточенно принялся писать. — На какое число запланируваем?..

Открывающиеся двери застали послов стран Песчаного блока врасплох.

Увлеченно дерущиеся на полу люди вообще очень редко замечают, кто и когда собирается огреть их открывающейся дверью.

Бережно и аккуратно Василий-богатырь отодвинул золоченой створкой всю бусурманскую кучу-малу, азартно мутузящую друг друга со всей дури, в сторонку, и вежливым жестом пригласил Нень-Чупецкий дипкорпус пройти.

— Милости прошу к обеду, гости дорогие. Очень рад, что с делами мы успели покончить, и теперь можем спокойно и весело встретить Новый год!

— Премного благодарим ваше величие за радужность, внимание и наличие, — велеречиво ответствовал переводчик. — Не имей сто рублей, а имей тысячу, как говорил Шарлемань Семнадцать!

— Истинно глаголете, — склонил голову царь. — Ступайте, а я в кабинете приберусь, и скоро тоже буду.

Пышная компания, возбужденно треща на своем странном наречии, с помпой скрылась за углом. Из кабинета донеслись звуки поспешно сворачиваемых свитков.

И не донеслись — мысленного отсчета времени.

— …семь…восемь…девять…десять…

Из коридора долетел звук пинка, тычка, разрываемого парчового халата, перекусываемого пера, раздираемого пергамента, и на счет «тринадцать» в кабинет ворвались, яростно прихлопнув за собой двери и засунув в ручки ножку удачно подвернувшегося стула, помятые, запыхавшиеся, но не побежденные послы Шахрайского эмирата и Уч-Арамского халифата.

— Мы тут подумали…

— …однако…

— …и решили…

— …что там ваше величество…

— …про беспошлинную торговлю…

— …по будним дням…

— …в обмен на право…

— …проходить по нашим…

— …землям…

— …говорило?..

Утро второго января начиналось во славном граде Лукоморске^[6], как всегда, со свежего выпуска новогодних уже новостей.

Притопывая валенками, прихлопывая шубенкой о шубенку, по широкой скрипучей на морозе лестнице на помост поднялся городской глашатай, пыхнул облаком пара подобно новой породе пародышащего дракона, и, откашлявшись, начал:

— С добрым утром, граждане и гости Лукоморья! Сегодня на улице у нас второе января, кто не верит — спроси у трактирщика — и минус тридцать три градуса ниже ноля. Ветра нет. Давление у меня нормальное. Геомагнитное поле еще не открыто. И на этой оптимистичной ноте хотелось бы начать наш новый во всех отношениях выпуск новостей.

И только теперь немногочисленные собравшиеся вокруг помоста зрители обратили внимание, что по обоим бокам ставшего привычным до незаметности сооружения массовой культуры и пропаганды были устроены деревянные закутки, каждый метра три на два^[7].

Но обменяться предположениями по поводу того, что там могло бы быть, зрители не успели.

Простуженный, сипящий, хрипящий, местами кашляющий и чихающий, но не сдающийся бас глашатого вел свою линию.

— …позавчера вечером было подписано соглашение о дружбе и коммерческом сотрудничестве в области международной торговли с Шахрайским эмиратом и Уч-Арамским халифатом. Его величество самодержец Василий Двенадцатый и чрезвычайно полномочные послы сих держав обменялись подписанными заверительными грамотами. Обе стороны в количестве трех стран поимеют обоюдную взаимовыгоду от заключенной сделки. Вчера утром из страны срочным порядком на перекладных убыли послы Караканского ханства и Улюмского каганата, так и не добившиеся шантажом от нашей державы торговых уступок и концессий. Скатертью им дорога!..

И так, четкой деловой скороговоркой — еще сорок минут, до самого последнего известия о том, как праздновали Новый год в Вамаяси и Бхайпуре, и об открытии волшебного, полезного для здоровья лошадей и прочего рогатого скота источника в Багиноте.

Но, несмотря на стужу, время суток и состояние души, ни один слушатель не покинул свое место, не отошел от помоста, не побрел, глубокомысленно покачиваясь, в поисках волшебного источника рассола к куму, или пива — в кабак. Напротив — с каждой минутой количество жаждущих приобщиться не к опохмелочному материалу, а к мощному пульсу международных и местных новостей росло и увеличивалось, и к окончанию необычно длинного выпуска достигло почти полутора сотен.

Отчего?

Разгадка сего загадочного феномена лукоморской природы была проста.

Царская труппа визуального оформления новостей под руководством Епистрата Степаныча Котовасина со второго января вступила в полное и постоянное право владения широкой городской сценой всемирных новостей.

Примечания

1

Использован был тот реквизит, что ближе лежал: температура, ближе к абсолютному нолю, чем к общечеловеческому, к длительной подготовке образа не располагала.

(обратно)

2

Он же — копье стеллийского легионера, флагшток бесчисленного количества флагов, дирижерский жезл, палка для сшибания высоко висящих яблок, удочка, и прочее, прочее, прочее.

(обратно)

3

Что, тем не менее, не помешало им ухватить с блюда еще по обширному бутерброду с семгой и как бы невзначай засунуть их целиком в рот.

(обратно)

4

От чего становилось только хуже — их сразу хотелось пустить в ход.

(обратно)

5

Или второй акт пьесы после антракта — смотря с какой стороны двери царского кабинета смотреть.

(обратно)

6

Потому что утра первого января во славном граде Лукоморске не существовало как данности — ночь тридцать первого декабря плавно перетекала в день, минуя один раз в году такое полезное время суток, как утро.

(обратно)

7

Да, попейте с ихнее, еще не такое не заметите.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***