Муха против ЦРУ [Евгений Львович Некрасов] (fb2) читать онлайн

Евгений Некрасов Муха против ЦРУ

Глава I О чем предупреждала крыса

Дом ждал, когда его снесут. Слепо глядели пыльные окна, да сквозняк уныло скрипел форточкой, не закрытой год назад. Плакат на заборе обещал, что новый дом будет сдан в прошедшем августе. Другой предупреждал: «Стройка не место для игр». «Носи каску!» — призывал третий, с весело нарисованной физиономией растяпы, которому свалился на голову кирпич.

В глухой час перед рассветом, когда сон одолевает и самых заядлых полуночников, к дому подкатил бордовый «жигуленок». Водитель вышел и стал прогуливаться под забором, разглядывая плакаты. У него был невозмутимый вид человека, готового к тому, что сейчас его схватят за плечо. Тогда он спросит: «А в чем дело? Разве нельзя?!»

Друзья в шутку звали его Крысоловом. Занятие, которым он кормился, бросало Крысолова в неприятные местечки вроде этого пустующего дома и научило разбираться и крысиных повадках. Но это и все. До сказочного Крысолова с волшебной дудочкой ему было далеко.

Выждав минут пять, Крысолов достал из багажника рюкзак, надел, огляделся… Быстро шагнул на бампер, на капот, на крышу своего «жигуленка» и уселся на забор. Мигнул фонарик. Земля по ту сторону забора была усеяна осколками стекол и пивными банками. Опасно торчали пеньки от срубленных кустов. Крысолову хватило короткой вспышки света, чтобы все рассмотреть и запомнить. Он спрыгнул бесшумно и пропал в тени.

Из дома не доносилось ни звука, но тишина не могла обмануть Крысолова: кто-то бывал там, и часто. Окна первого этажа были забиты досками, и только одно пугающе чернело, словно пустая глазница черепа. В него ходили как в дверь.

Не каждый, кто шарит в заброшенных домах, был врагом Крысолова. По большей части это люди дневные и безобидные: коллекционер ищет старые пластинки, садовод отрывает доски для дачи. Ночью страшно нарваться на бомжей. Среди них много обозленных на весь мир и попросту ненормальных. Могут убить за одежду, обменять ее на бутылку поддельной водки и к утру обо всем забыть… Пошарив среди мусора, Крысолов рассовал по карманам десяток пивных банок и ящерицей скользнул в окно с выбитыми стеклами.

Он попал на кухню: уличный фонарь кое-как освещал стены с облупленным кафелем. Дальше будет совсем темно. Крысолов затянул стекло фонарика красной резинкой от воздушного шарика. Красный свет обостряет ночное зрение и мало заметен со стороны. Не заглядывая в комнаты, он вышел из квартиры и стал подниматься по лестнице. Банки расставлял на ступенях, на самом краешке: чуть задеть — и загремят вниз. Про себя Крысолов называл их «охранной сигнализацией».

Верхнюю площадку заливала чернильная тьма. Чердачный люк был сорван, в черном провале шуршали и попискивали голохвостые гвардейцы Крысолова. Он разбирался в этих звуках не хуже, чем сами крысы. Сейчас они говорили, что посторонних на чердаке нет.

Уже не боясь шуметь, Крысолов ступил на гудящую мод ногами железную лесенку. Пискнула крыса-часовой. У них это дело поставлено как в армии. Возня на чердаке прекратилась: голохвостые ждали, что станет делать Крысолов.

К большому разочарованию крыс, от него не пахло съестным. Зато и ловить их он, похоже, не собирался. Крысы опять зашуршали в темноте. У них было много дел: строительство гнездышек, дележка дохлого голубя, выяснение, кто из самцов круче. А Крысолов тем временем собирал металлоискатель. Надел наушники, повесил на грудь прибор с маленьким экраном, прикрепил к складной штанге катушку, похожую на бублик. Включил, настроил и пошел по чердаку.

Не прошло и минуты, как металлоискатель выдал первую находку — большой моток медного провода. Судя по виду, он здесь валялся еще со времен постройки дома.

Старый буфет, неизвестно кем затащенный на чердак, поделился двумя серебряными ложечками. Наверное, хозяева долго искали пропажу, а ложечки завалились в щель за ящиками.

На этом находки кончились, но Крысолов был доволен. Купленный на днях дорогой металлоискатель отличал цветные металлы от железок и здорово ускорял поиски. А то старый пищал на каждый гвоздь.

Крысолов был кладоискателем. Дело это вполне законное до тех пор, пока ты не найдешь клад. Тогда его положено сдать государству. Не задаром, конечно: раньше нашедшему полагалась четверть стоимости, по новому закону больше — одна треть. Крысолов не собирался делиться с государством и предпочитал работать по ночам. В это время случайных свидетелей или нет совсем, или они такого сорта, что не заявят в милицию, потому что сами ее боятся. Правда, ночная публика тоже не любит делиться и может отобрать у тебя все. Но Крысолов надеялся на быстрые ноги и своих голохвостых гвардейцев, которые чуют приближение чужака раньше, чем любой из людей. На крайний случай у нею был заточенный с одного конца короткий ломик. Иногда стоило только повертеть им в воздухе, чтобы обитатели заброшенных домов отступили.

Кладоискателей больше, чем можно подумать, и больше, чем хотелось бы им самим. Их так много, что настоящих кладов не хватает на всех. Крысолову ни разу не удалось найти горшок с монетами или замурованные в стену старинные украшения. Но и с пустыми руками он еще не уходил ни из одного дома. Оторванный плинтус дарил ему закатившееся сто лет назад колечко или золотую десятирублевку с профилем царя. Замазанные краской неприглядные дверные ручки могли оказаться бронзовыми.

Было у Крысолова чудесное время, когда всерьез начали реставрировать центр Москвы. Целые дворы стояли пустые, с заколоченными окнами. В каждом доме долго и богато жили аристократы и заводчики, модные доктора и генералы. Потом они бежали от революции, а те, кому досталось их добро, не знали ему цены. Их внуки, переезжая на новые квартиры, бросали заодно с дырявыми ботинками настоящие сокровища. Однажды Крысолов нашел в кладовке этюд Левитана: драгоценной картиной была обернута полка из занозистой доски. А серебряную посуду он подбирал буквально из-под ног. От времени она побурела, как ржавая жесть, и никому не пришло в голову счистить налет и разглядеть клейма знаменитых на весь мир ювелиров.

Но годы шли, пустеющих особняков в центре не осталось, и Крысолову пришлось рыскать по окраинам. Находки здесь были победнее, потому что дома не такие старые. Например, этот строили пленные немцы мосле войны. По-настоящему богатых людей тогда просто не было, поэтому Крысолов даже не мечтал о кладе.

Спускаясь по лестнице, он стал обходить квартиры. Четвертый этаж — ничего. Третий — пусто. Второй — девчачьи слезы: крохотная золотая сережка с красным камушком. Чтобы достать ее из щели, пришлось отрывать ломиком доску с пола. Поднялся скрип на весь дом. Крылов хватался за сердце и бросал это дело, но любопытство взяло верх: оторвал все-таки. Сережка не стоила волнений.

Первый этаж — опять пустышка. Подвал… А подвал оказался заперт. Странно. В доме успел пошарить не один человек: все замки выломаны. Почему не тронули эту дверь?.. А если раньше она была открыта и только теперь кто-то заперся в подвале? По спине пробежал холодок. Захотелось уйти сейчас же, не возвращаясь за оставленным на лестнице тяжелым мотком провода. «Бомжи не стали бы запираться», — успокоил себя Крысолов и поглядел в замочную скважину. В подвале было темно.

Он вбил в щель заостренный конец ломика, нажал… И полетел на пол, еле успев увернуться от падающей двери. Косяк оказался трухлявым, как старый пень, и выпал вместе с ней.

От грохота у Крысолова заложило уши. Нервы сдали, он в два прыжка заскочил под лестницу, выключил фонарик и затаился в темноте.

Светящаяся секундная стрелка часов ползла как черепаха. Пока она описывала первый круг. Крысолов вспоминал, как его чуть не забили до смерти. От нападавших поняло прокисшим потом, а лиц он не рассмотрел. Кажется, среди них была женщина… Кончать надо с этим занятием, сказал он себе на третьем круге. А на пятом решил, что, если бы в доме были бродяги, они бы уже прибежали па шум.

Осмелев, он включил фонарик и вошел в подвал. Ого! В глаза бросилась необычная толщина стены: метра полтора. Крысолов постучал по ней ломиком, сбивая штукатурку, пока не обнажилась древняя кирпичная кладка. И толщина стен, и кремлевский малиновый оттенок кирпичей, и сводчатые потолки — все говорило о том, что подвал старше дома лет на двести.

Здесь уже пахло настоящим кладом. Чем длиннее история, тем больше в ней крови, а без крови не бывает и кладов. Драгоценности прячут по разным причинам, а не возвращаются за ними только по одной: из-за смерти.

В остальном подвал был как подвал: трубы да хлам. Голохвостые гвардейцы занимались своими делами. Часовые привставали на задние лапки, когда на них падал свет фонарика. Сняв со стекла красную резинку, Крысолов посветил в глубь подвала. Ничего похожего на лежку бомжей там не было: ни матраса, ни тряпья. Он включил металлоискатель… И вздрогнул от неожиданности. Наушники оглушительно пели чистым звоном серебра и золота!

Крысолов проверил настройку: вдруг вся музыка — из-за железных труб? Нет, ничего не сбилось, металлоискатель уверенно писал: «Au» — «аурум», знак золота в таблице химических элементов. А ведь Крысолов еще и не искал, штанга с катушкой лежала у него на плече.

Водя катушкой вверх-вниз, он пошел вдоль стены. Звон в наушниках усиливался, подсказывая, что клад все ближе. На экране выскакивали черные столбики, лесенкой поднимались до верхнего края и гасли — прибор, настроенный на поиск мелких предметов, зашкаливало. Шагов через пять звон перешел в хриплый вой, и металлоискатель отключился — что-то повредилось в нежных компьютерных мозгах. Черт с ним, подумал Крысолов. Ему теперь не нужен металлоискатель. Разве что иногда — подвалить на двух джипах с охраной и поискать клады для развлечения.

Спятивший прибор успел подсказать место. Штукатурка легко крошилась под острием ломика. Показались кирпичи, и Крысолов стал расковыривать цемент. До богатства оставались минуты и сантиметры… А ломик надо будет позолотить и повесить на ковер, как старое и надежное оружие.

Предупреждающе пискнул часовой. Крысолов обернулся и увидел ржавую трубу. Золотой мираж занимал его мысли, и кладоискатель даже не понял, откуда она взялась и почему стремительно летит ему в лицо.

Глава II Загадка бордового «жигуленка»

— А вон там наши окна, — показал Дед. — Три выходят на улицу, три — во двор. По-моему, очень удачная планировка: и тихо, и нескучно. А на первом этаже спортзал. Маргаритка, тебе особенно это пригодится. Ты же телеведущая и должна держать спортивную форму.

Мама раскраснелась от удовольствия: хитрый Дед играл на самых приятных струнах. На Сочинском телевидении она была корреспондентом, а тут — сразу ведущая, и где? В Москве!

— Чур моя комната с окном на улицу! Оттуда видно университет, — сказала Маша.

— Как хочешь, — согласился Дед. — Тогда моя — с окном во двор. Буду за правнуками приглядывать.

Маша фыркнула.

— А что, думаешь, не доживу?! — Дед воинственно задрал подбородок. — Фигушки! Я слово дал еще в тюрьме!

— Кому?

— Да ходил ко мне один тип: «Мистер Ален, если вы не согласитесь на сотрудничество со спецслужбами Соединенных Штатов, то сможете покинуть Соединенные Штаты только в виде посылочки с пеплом». И так раз в месяц, одиннадцать раз в год, а на Рождество не приходил, но присылал открыточку. А я однажды разозлился и говорю: «Помяни мое слово, я вернусь домой и еще правнуков буду нянчить! А вот если я соглашусь на предательство, то даже мой пепел Россия не примет. Там удобрений хватает».

— Мой генерал, — сказала Маша, — конечно, мне хочется, чтобы ты дожил до правнуков. Только за последние три месяца я сильно разочаровалась в детях, и особенно в мальчишках. Наверное, я не стану заводить детей, а лучше поеду путешествовать по Африке и писать в журнал «Вокруг света» про бегемотов.

— Почему именно про бегемотов? — заинтересовался Дед. — Чем тебе не угодили, скажем, львы?

— Полные ничтожества! Сами не охотятся, львиц заставляют. Слоны злопамятные, носороги глупые. А бегемоты, по-моему, очень порядочные. Они добродушные и никого не боятся.

— Все равно самый капризный ребенок лучше самого порядочного бегемота, — по-женски рассудила мама и вернула разговор к новой квартире; — Обои наклеим сами. А то знаю я строителей: налепят какое-нибудь желтенькое убожество в цветочек.

— Никаких обоев, только евроотделка, — отрезал Дед.

— Казенно будет, — возразила мама.

— Зато можно перекрашивать хоть каждый месяц, под настроение, — стоял на своем Дед.

Со стороны они могли показаться семейкой нервнобольных, страдающих вялотекущей шизофренией. Стоят, разукрашивают квартиру на пятом этаже, а дом четырехэтажный, и в нем давно не живут. Обещанный Дедом новый дом со спортзалом художественно изображен на заборе. Написано, что строительство ведет какое-то СМУ и что дом будет сдан месяц назад. Сейчас это выглядит как издевка: не то что строительства, но даже ломательства еще нет, а надо где-то жить.

Пока Дед сидел в тюрьме у американцев, его московская квартира досталась другим людям. Новая была пока только на бумаге, а военная служба не ждала: вместе с генеральским званием Дед получил назначение в Академию разведки. И мама с Машей перебрались к нему, бросив дом в приморском городке Укрополе. Жизнь в гостинице оказалась дорогой и суматошной. Надо было искать съемную квартиру, причем не всякую, а поблизости от школы.

Вчера Дед записал Машу в восьмой «Б». Первый урок — физика, начало в половине девятого, как в Укрополе а больше ничего Дед не узнал. Маша волновалась и поглядывала на часы — надо же прийти пораньше, разыскать кабинет физики, познакомиться с ребятами… Впрочем, у нее в запасе было еще минут двадцать.

— Сергейчик идет, — сказал Дед. Он по разведчицкой привычке замечал все, что делается вокруг.

Сергейчик был похож на кузнечика. И на Деда: высокий, худющий, седой. Расстегнутая куртка сидела на нем как чужая, под курткой болталась футболка, спортивные пианы съезжали со впалого живота. Он тащил большого пса, похожего на бульдожку, только с длинным хвостом. Сергейчик и пес тянули поводок в разные стороны, но побеждал Сергейчик.

— Забавный какой, — сказав мама. — Сергейчик — это прозвище?

— Фамилия.

— А я смотрю из окна — знакомый джип, — издалека начал Сергейчик. Пес тянул к забору, чтобы задрать лапу.

— Мастиф? — спросил Дед.

— Бульмастиф. В Москве их еще мало. — Сергейчик подождал, пока пес выполнит задуманное, и подтащил его поближе. — Мечтаете? — Он кивнул на плакат с нарисованным домом.

— Мечтаем, — подтвердил Дед. — Муха уже комнату себе отхватила с видом на университет.

— Мы тоже сначала мечтали.

Пес бросился к новым знакомым и стал всех обнюхивать.

— Можно его погладить? — спросила Маша.

— Да хоть за хвост дергай, — разрешил Сергейчик. — Он еще не обученный, ласкается ко всем. Только береги колготки.

Мама посмотрела на псиные когти, оценила и отошла в сторону. А Маша погладила пса по черной замшевой морде. Ладонь ей щекотнул горячий язык.

Придерживая пса за ошейник, Сергейчик пожат руку Деду. С Машей и мамой он раскланялся, представляясь каждой по отдельности: — Полковник Сергейчик… Полковник Сергейчик.

— А имя у вас есть, полковник Сергейчик, полковник Сергейчик? — улыбнулась мама.

— Разведчиков знают только в лицо! — с надутым видом ответил полковник и засмеялся. — Сергей Сергеевич. Зовите уж Сергейчиком, все равно запутаетесь. Как только меня ни крестили: и Сергейчиком Сергеевичем, и Сергеем Сергейчиковичем.

— Вы с Дедом служите? — спросила Маша.

— Представь себе, уже много лет! Очень долгое время вся моя работа держалась на честном слове Николая Георгиевича.

— Балабон! — довольным голосом буркнул Дед. Он был старше Сергейчика лет на двадцать.

— Почему же? Я правду говорю, — без обиды возразил Сергейчик. — Когда твой дедушка попал в тюрьму, с его агентурой стал работать я. В любую минуту он мог выйти на свободу. Назвал бы десяток имен и жил бы безбедно. А эти люди сидели бы в тюрьме.

— И вы? — спросила Маша. Она слышала эту историю несколько раз, и всегда — с новыми подробностями.

— Нет, у меня была дипломатическая неприкосновенность. Меня бы только выслали из страны в двадцать четыре часа. Сидеть пришлось бы американцам — агентам, которых дедушка завербовал… Ладно, что мы здесь разговариваем? Пойдемте ко мне.

Дед показал на бордовый «жигуленок» у забора:

— Сергей Сергеевич, не знаешь, чья машина? Загораживает проезд, а бросать джип на дороге я побаиваюсь.

— Резонно, — согласился Сергейчик. — Бандосы любят угонять именно джипы. Писателя Жванецкого Михаила Михайловича избили у собственной дачи и укатили на его «мерсе».

— Ну, наш-то подешевле, — сказал Дед.

— Это не утешает. На машину подешевле всегда найдется угонщик попроще, — заметил Сергейчик. — А «шестерочка» эта не с нашего двора. С ночи стоит. Я выходил в четыре утра — щенок поднял, он маленький еще, часто просится. Смотрю — стоит. А вечером ее не было. Невнятная «шестерочка», да?

— Невнятная, — согласился Дед.

Сергейчик разговаривал очень веско. «Резонно» у него звучало так резонно, что дальше некуда, «не утешает» — безутешно, а «невнятная «шестерочка» — подозрительно. Хотя если бы спросили Машу, она бы сказала, что водитель «жигуленка» очень даже внятный нахал. Загородил дорогу, и плевать ему, что другим надо въехать во двор. А если бы «Скорая помощь» спешила к больному?

— К нам и с другой улицы можно заехать, я покажу, — пообещал Сергейчик.

— Куда это «к нам», вы разве не на службу? — спохватилась мама.

Сергейчик покачал головой:

— На службу мы не скоро поедем. У нас ночные стрельбы. По этому поводу мы собираемся маленечко выпить для твердости прицела и потрепаться за Америку.

— А Машу куда? — растерялась мама. — Я сегодня тоже работаю ночью, у нас пробное вещание на Дальний Восток.

— Машу в камеру хранения, — веселился Сергейчик.

Мама поджала губу.

— Маргарита, в разведчики вы не годитесь: у вас все на лице написано, — улыбнулся Сергейчик. — Не беспокойтесь вы так! Сегодня стрельбы, завтра выходной за стрельбы, послезавтра воскресенье. На эти дни вы — мои гости. Чего вам в гостинице маяться на харчах из буфета?

— Вы будете стрелять, а Маша с кем останется? — недоверчиво спросила мама.

— Так у меня и жена, и дочка, и это чудо природы, — Сергейчик оттянул за поводок пса, который нацеливался задрать лапу над колесом джипа. — Защитник! Прыгает, но не лает и в дом пускает. Хотя чужие одного вида боятся.

— Спасибо за приглашение, — успокоилась мама. — Только я все равно буду жить в гостинице и караулить вещи.

— Воруют? — спросил Сергейчик.

— Должны, — убежденно сказала мама. — Сами понимаете: гостиница, люди с чемоданами входят и особенно выходят. Я не хочу, чтобы они выходили с моими чемоданами. У меня там одних эфирных платьев девять штук.

— Каких?

— Эфирных, которые остальные женщины видят по телевизору и говорят: «Хочу такое же», — объяснила мама.

— А у нас во дворе воруют, — сообщил Сергейчик. — Как и даже когда — непонятно. Берут ценности и деньги, следов не оставляют. Хозяева возвращаются — вроде все на месте. Потом спохватятся и не знают, что в милицию писать: не то их вчера обокрали, не то позавчера.

— И не боятся воровать? — удивилась мама. — У вас же, наверное, разведчиков полон двор.

— Человек двадцать, — подтвердил Сергейчик, — а с пенсионерами еще больше. Двор-то старый, и жильцы все состарились. Только, Маргарита, разведка и сыск — разные специальности. Я, например, сейчас преподаю в Академии криптографию. Это наука о шифрах, — объяснил он Маше, хотя она и так знала. — Поможет мне криптография воров искать?

— Не прибедняйся, — сказал Дед. Он присматривался к бордовому «жигуленку» и вдруг спросил: — Сергей Сергеевич, сможешь найти информационную базу ГИБДД?

Маша не сообразила, что это за база и зачем она Деду, а Сергейчик сразу загорелся:

— Найдем! Вы правы, надо проверить «шестерочку», а то стоит она… Я бы сказал, по-воровски стоит.

Маша начала понимать: если бы хозяин бордового «жигуленка» приехал в гости к кому-нибудь из Сергейчикова двора, то и остановился бы во дворе. А он свернул с улицы, но во двор не въехал, как будто нарочно спрятал машину в узком проезде.

— Ну что ж, по коням! — скомандовал Дед, распахивая дверцу джипа.

Громадный щенок Сергейчика сразу же полез на переднее сиденье. Полковник тянул поводок на себя, щенок вставал на дыбы и рыл асфальт когтями.

— Сергей Сергеевич, садись, — позвал Дед. — Покажешь, как заехать во двор с другой улицы. Или сначала в магазин?

— Не надо в магазин, все на столе, — сказал Сергейчик, удерживая щенка.

Мама опять забеспокоилась.

— Вот что, военные, джип я вам не дам, — объявила она тоном Верещагина из «Белого солнца пустыни». — Не таю, много ли вы настреляете, если с утра садитесь выпивать, но за руль вам точно нельзя!

— Мы по капельке, — во весь рот улыбнулся Сергейчик. Он был рад, что Дед придет к нему в гости и они вместе будут вспоминать работу в Америке и проверять бордовый «жигуленок».

— Это ваше дело, вы взрослые люди, — с большим сомнением сказала мама и отобрала у Деда ключи от машины. — Маша, садись!

— Куда же вы? И не зайдете? — огорчился Сергейчик.

— Завтра. — Мама села за руль и потянулась к блокноту. — Диктуйте телефон.

Сергейчик продиктовал, а Маше показал издали свой дом и назвал номер квартиры. Вид у него был обиженный. Впрочем, не успел джип отъехать, как Сергейчик с Дедом отвернулись к бордовому «жигуленку» и стали заглядывать в окна.

— Ма, ты зачем с ними так строго? — спросила Маша. — Дед же не пьет. Будет сидеть с одной рюмкой, губу мочить.

— Да знаю я! — с досадой сказала мама. — Джип я взяла, потому что мне нужнее, а строго — потому что за дедушку беспокоюсь. Куда он опять ввязался?!

— Это ты про «жигуленок»?

— И про «жигуленок» тоже. Ты слышала, как он сказал Сергейчику «не прибедняйся»? Мол, мы не только шифры знаем, но и воров найдем.

— Конечно, найдем, — сказала Маша.

Оставшиеся до школы пять минут ей пришлось клясться, что это была оговорка: хотела сказать «найдут», а получилось «найдем».

Все равно мама не очень-то ей поверила. И была права.

Глава III Нет, это я вас не принимаю!

Место ей досталось хорошее: за второй партой у окна. А сосед — никакой. С виду нормальный парень, а смотрел как пришибленный четырьмя томами «Толкового словаря». Зовут Максим, тоже новичок. Так сказала физичка, когда усаживала их рядом, а Максим упорно молчал и боялся дышать в Машину сторону.

Первые три минуты разбирались, кто отсутствует, кто дежурный и почему с доски не стерто. На четвертой физичка подняла Машу: у нас новая ученица, сейчас она расскажет о себе. Еще двадцать секунд все шло без неожиданностей, пока Маша не сказала, что приехала из Укрополя.

— Из Акрополя? — не расслышала физичка. — Это в Афинах?

— Нет, — поправила Маша, — я из Укрополя. На У. Это на Черном море, под Сочи.

За спиной хихикали. Маша не знала имен и не различала голосов, но могла бы поспорить, что блондинка с третьей парты шепчет про нее гадости. Соперницу чувствуешь кожей. Рядом с блондинкой сидела пунцовая от прыщей курносенькая мышка. Может быть, она замечательная подруга, да только похоже, что блондинка выбрала ее не за умение дружить. Встречала Маша таких: сама красивая, а рядом держит страшненькую для сравнения. Маша тоже красивая. Они с блондинкой переглянулись и сразу поняли: им вдвоем будет очень тесно водном классе.

Как назло, физичка решила добиться полной ясности:

— «Укрополь» от слова «укроп»?

Тут захихикали даже тормоза с последней парты.

— А «Свеклополь» от слова «свекла»! — пискнул шустрик в куртке с надписью «Пенсильванский университет».

— «Укрополь» от слова «окраина», — сказала Маша. — Раньше многие слова звучали не так, как сейчас. Скажем, — «Украина» это и есть «окраина», а «Укрополь» — «город на окраине». «Поль» — от древнегреческого «полис», то есть город.

— А «Петрушкополь» — от древнерусского «петрушки», — добавил шустрик.

— «Морквополь»! — пробасил его сосед. Вот это громила! Вылитый Боинг — Боня Билоштан из Машиного бывшего класса. Наверное, тоже второгодник.

Физичка поняла, что из-за ее вопроса Машу теперь будут дразнить, и решила исправить положение:

— Заметно, что человек любит свой родной город. А кто из наших остряков скажет, откуда пошло название Москва?

Класс затих.

— Смелее! Не скрывайте свои глубокие знания, здесь все свои, — подбодрила физичка. — Ступин!

За последней партой неохотно привстал шустрик.

— Марьянпетровна, сейчас не москвоведение, — сказал он и плюхнулся на место.

Про москвоведение Маша слышала впервые. Хотя понятно: это как у нее в Укрополе краеведение.

— Ильюшин! — гнула свое физичка.

Боинг-2 подниматься не стал, он и так был выше всех на голову:

— Тоже не знаю.

— Может быть, Курицына знает?

Маша оглянулась. На «Курицыну» никто не отозвался, только соседка блондинки вздохнула. Невезучая. Все щеки в прыщах да еще такая фамилия…

— Кэтрин, очнись! Ты опять в Америке? — позвала физичка (неужели вправду Кэтрин, а не Катя?).

Прыщавая на этот раз и бровью не повела. Зато Машина соперница блондинка покачала головой и оттопыренным пальчиком поправила волосы. Надо же, Кэтрин Курицына! Маше сразу стало легче. Пускай попробует дразнить ее Укрополем!

А физичка расстроилась:

— Ребята, вы же москвичи! Неужели никому не интересно, откуда пошло название вашего родного города?!

— Этого даже историки точно не знают, — вступилась за свой новый класс Маша и почувствовала, что зря вылезла.

Опять послышались шепотки. Прыснула в нос соседка Кэтрин Курицыной — ну и ладно бы, но весь класс гудел! Машу не поняли. Решили, что новенькая выставляется.

— По одной из версий, «Москва» происходит от слова «мосьва» — «мошкара». Сначала так назвали реку, а потом и город, — упавшим голосом договорила она.

— Моська? — переспросил громила Ильюшин.

— Где, где моська? — засуетился шустрик.

И тут Кэтрин Курицына негромко, но отчетливо сказала:

— Укропка из Петрополя!

Маша похолодела. Вряд ли соперница сама поняла, какой перл выдала сгоряча, но, когда дело касается тебя, такие вещи хватаешь на лету. В «Укропке» — слышались и «Укрополь», и «укроп» — мол, не москвичка, атак, чучело огородное. Коротко, точно, зло — все, что нужно для того, чтобы прозвище прилипло надолго.

Класс молчал, оценивая «Укропку».

— Петрушка из Укрополя! — выдал свой вариант шустрик.

— Нет, Укропка! — басом припечатал Ильюшин. Маша посмотрела на часы: шестая минута учебы в новом классе — и уже прозвище. Наверное, это был рекорд.

А день только начинался. Заносчивые москвичи не замечали новенькую. На перемене девочки прогуливались под ручку, парни облепили подоконники — все как в старой Машиной школе. Только она стояла у колонны и сама себе казалась дурочкой, которой назначили свидание и не пришли. Через ее голову разговаривали. Ее обходили, как мебель. Довольная собой Кэтрин Курицына проплывала мимо со своей подружкой. Маша догадывалась по их быстрым взглядам, что говорят о ней. Один раз она расслышала: «Укропка», — и ответила одними губами, без голоса: «Курица!»

Маша понимала, что упускает время. Известно же: как себя покажешь с самого начала, так и будут к тебе относиться. Если торчать у колонны, можно до одиннадцатого класса остаться никому не интересной Укропкой. Нет, надо скорее искать союзников!

Единственным, кого Маша знала хотя бы по имени (кроме Кэтрин, разумеется), был Максим. На перемене он стоял со всеми у окна, иногда пытался что-то сказать, но его не слушали. Мальчишки звали его «Радио «Максимум». Маша встретилась с ним глазами и пошла в класс; захочет поговорить — догонит.

Максим пришел за две минуты до звонка и сел к ней спиной:

— Ну?

«Баранки гну!» — хотелось огрызнуться Маше, но начинать со ссоры было нельзя, и она спросила:

— У вас есть пейнтбольная команда?

— Какая? — растерялся Максим. Он, конечно, ждал, что Маша спросит о Кэтрин Курицыной.

— Пейнтбольная. Знаешь, такая военная игра — пейнтбол? Когда все бегают и стреляются шариками с краской.

— Видел по телику. Нет… В классе нет, а в школе — не знаю, — уточнил Максим. — Я же сюда пришел всего за три недели до тебя, первого сентября.

— А раньше где учился? — спросила Маша, чтобы разговорить Максима. Как любит повторять Дед, людям больше нравится рассказывать о себе, чем слушать о других.

— В Англии, там папа работает. А маме пришлось из-за меня вернуться в Москву. Русская школа у нас была только до пятого класса, а в английской я не тянул: мне язык плохо давался.

— Как же ты до восьмого дошел? — спросила Маша. Максим повернулся к ней лицом. Ледок был сломан!

— Так и дошел. И там все понимал с серединки на половинку, и здесь… Отстал я сильно, — пожаловался он.

— Хочешь, помогу?

— Нет! — отрезал Максим.

Что ж, Маша прекрасно его поняла. Класс не принимает Укропку, и Максим боится идти против всех.

— Спасибо, что хоть поговорил, — сказала она. Максим смотрел в парту.

— Хочешь совет? Не кати баллон на Президентшу, и все будет в порядке.

— А это еще кто?

— Курицына. Она родилась в Америке и по Конституции США может стать их президентом, — сказал Максим. — Не станет, конечно, хотя выпендривается за троих президентов.

— А у вас много таких — из Англии, из Америки? — спросила Маша.

— Человек шесть-семь. Здесь же рядом дома дипломатов, — объяснил Максим.

Похоже, он говорил про двор Сергейчика. Ведь разведчики и дипломаты — часто одни и те же люди. Тот же Сергейчик рассказывал, что в Америке жил как дипломат.

Зазвенел звонок.

— Учти: у девчонок самое сильное лобби — Президентшино, а у ребят — Бомбера. Это Ильюшин, который тебя Морквополем дразнил, — торопливо договорил Максим.

Красивое словечко «лобби» было незнакомым, но в общем понятным: тусовка.

В класс уже входили ребята, и Максим отвернулся от Укропки.

«Хорошо же! — разозлилась Маша. — Думаете, что вы меня не принимаете? Нет, это я вас не принимаю!» Один раз она уже умыла москвичей, и умоет еще. Пускай дразнятся. Она станет лучше всех, вот и все. Тогда девочки сами будут предлагать ей дружбу, а мальчишки — мечтать, чтобы она разрешила им понести сумку. И первым к ней приползет это ничтожество Максим!

Вторым уроком была алгебра. Маша вызвалась к доске решать пример. Кэтрин Курицына фыркала за спиной. Задавлю, подумала Маша.

Последнюю неделю она просидела в гостинице над учебниками. Мама с Дедом не могли записать ее в школу, пока не узнали, где им дадут квартиру. При этом они в два голоса твердили, что в Москве учат лучше и спрашивают строже. То ли с перепугу, то ли из-за того, что в гостинице нечем было заняться, кроме уроков, Маша обогнала класс.

Пример был знакомый: в задачнике такой же, только с «икс» и «игрек» вместо «a» и «b». Поставив последнюю точку, она торжествующе посмотрела на Кэтрин Курицыну. Соперница поправляла прическу. Жест означат: «Ах, отстань от меня со своими глупостями». Но кислая гримаса выдавала Кэтрин — ей было не все равно, что Маша смогла решить этот пример!

На географии Маша тянула руку, но ее не спросили. На истории получила «пять». Кэтрин Курицына вовсю интриговала. По классу летали записочки.

На двух последних уроках Маше не удалось отличиться. Была физкультура, а она не знала расписание и не взяла спортивную форму. Интриганка Курицына при всех заявила: «Расписание не знала, а уроки почему-то выучила!», но физкультурник пропустил ее толстый намек мимо ушей. «На первый раз прощается», — сказал он и разрешил Маше уйти.

По дороге к Сергейчику она прошла мимо заброшенного дома. Бордовый «жигуленок» исчез. А вдруг Дед и Сергейчик уже поймали вора?

День, начавшийся с обид и разочарований, обещал быть нескучным.

Глава IV Кто скрывался в темноте

Крысолов очнулся в кромешной тьме и долго вспоминал, где он и как сюда попал. Все лицо дергало от боли как огромный нарыв. При каждом вдохе в обломки выбитых зубов попадал холодный воздух, и тогда становилось еще больнее.

Он потрогал зубы языком. Все передние выбили — четыре сверху, четыре снизу. Трубой… Похоже, что хотели ударить по затылку. Не обернись он за мгновение до удара, убили бы.

Потом в глазах снова вспыхнуло золотое наваждение. И мыслях Крысолов ясно видел кирпичную кладку и крошащийся под ломиком цемент. Он уже расшатал кирпич, оставалось только поддеть его и вынуть из стены, а там… Килограмм золота за кирпичиком лежал, не меньше. Раз металлоискатель отрубился… А цемент был серый, Крысолов хорошо это помнил. В старину такого не знали, строили на белом известковом растворе. Ему бы сразу сообразить, что в древней стене скрывается недавний тайник, — тогда, может быть, Крысолов не прозевал бы хранителя клада. Бандитское это золото, вот что. Ворованное, а то и снятое с убитых.

Конечно, клада уже нет. Если даже тот, с трубой, уверен, что убил его, он же не оставит золото рядом с мертвым телом.

Крысолову стало страшно. Надо убегать, а то вдруг хранитель клада вернется, чтобы убрать труп?!

Он пошарил вокруг, надеясь, что фонарик откатился недалеко… Нет фонарика. Полез по карманам искать зажигалку… Вывернуты карманы, висят мешками. Все выгреб, гад. Неужели и металлоискатель увел?!

Крысолов стиснул обломки выбитых зубов и охнул от боли. Он больше не жалел о золоте. Такое возьмешь и будешь трястись: продавать страшно и дома держать страшно, потому что милиция наверняка его ищет. А металлоискатель было жалко. Теперь на новый долго не заработаешь. Чтобы заработать на хороший металлоискатель, нужен хороший металлоискатель…

Голохвостые шуршали в темноте, не боясь Крысолова. Он почувствовал на щеке нежное прикосновение усиков и ужаснулся: «Сожрут!» Ему случалось видеть, что остается от самоуверенных котов, решивших поохотиться на подвальных крыс. Белый скелет и вывернутая наизнанку шкурка, выскобленная дочиста, как в мастерской скорняка.

В отчаянии Крысолов широко загреб руками, как будто плыл брассом, и наткнулся на свою зажигалку.

Вспыхнувший огонек заставил голохвостых отступить. Крысолов огляделся. Металлоискатель был здесь, но — кусочками. Тяжелый удар каблуком или той же трубой разбрызгал осколки пластмассы и компьютерных микросхем во все стороны. Если бы бандит украл дорогой прибор, было бы не так обидно.

Плача от боли и унижения, Крысолов пополз к выходу. О рюкзаке с ночной добычей он даже не вспомнил. Хотя если бандит не взял двухтысячедолларовый металлоискатель, то вряд ли позарился на гнутые серебряные ложечки. Может быть, рюкзак лежал в полуметре от круга, освещенного трепещущим огоньком зажигалки, но Крысолову было не до него. К горлу подступала тошнота, голова кружилась. Иногда ему казалось, что он ползет по стене, как муха.

Голохвостые шли за ним, не выходя на свет. Когда зажигалка нагрелась и стала жечь пальцы, Крысолов погасил огонек, и крысы подступили вплотную. Усики щекотнули подбородок, потом шею — одна тварь забралась ему на спину. «Вправду сожрут!» — подумал Крысолов, чиркая зажигалкой. На колесико попало что-то мокрое, не кровь ли? Палец соскальзывал. Слабые искры не могли зажечь газ. Крысолов с отчаянием крутил и крутил колесико. По разбитой губе шаркнул как будто маленький горячий напильник — обнаглевшая крыса слизывала кровь!

Крысолов закричал, уже не помня, что боялся хранителя клада. От крика в его несчастной ушибленной голове как будто взорвалась граната, начиненная болью. Он уткнулся лицом в руки и замер.

В окно било ослепительное солнце. «Уже день», — удивился Крысолов. Он лежал на полу знакомой кухни с отбитым кафелем. Странно. Когда крысы пошли в атаку, он еще не добрался до ступеней из подвала. Проползти по ступеням, по кафелю на лестничной площадке, по линолеуму в прихожей — и ничего не помнить?.. Крысолов посмотрел на руки. К ладоням пристали кирпичные крошки — это из подвала, он сам же и накрошил… Очень странно!

Держась за стену, Крысолов осторожно поднялся на ноги. Болели обломки выбитых зубов, ныл затылок. Перекрестие оконной рамы двоилось, как в бинокле со сбитой резкостью. Но тело было здоровым, тело его слушалось. Получалось, что Крысолов сам вышел из подвала. А что память его подводит, так это неудивительно после такого удара по голове… Чудес не бывает. Никто не стал бы спасать чужака от крыс ночью в заброшенном доме. Порядочные люди в это время спят, бомжи скорее раздели бы до нитки бесчувственного человека. А если бы вернулся хранитель клада, он бы добил свидетеля, который узнал его тайну.

На забор он влез играючи. Сколько их одолел Крысолов, таких заборов… Сел верхом, высматривая свою машину — да вот она, под ногами, «шестерочка»-старушка. Хотел машину поновее, так нет, передумал и купил металлоискатель! Крысолов всхлипнул, привычно шагнул на крышу, на капот, на бампер и оказался на земле. Открыл терцу, и вдруг закружилась голова. Так на дверце и повис, как тряпка. Передохнул, сел за руль, повернул ключ зажигания… А ключ откуда, почему не валяется в подвале вместе с мелочью из вывернутых карманов?

Крысолов спешил убраться и не стал раздумывать. Уже выруливая на улицу, он сообразил, что ключ в замке зажигания оставил хранитель клада. Наверное, собирался угнать машину, да передумал — старая. Или смотрел документы в бардачке. Хотел убедиться, что его тайник нашел случайный кладоискатель, а не милиционер в штатском.

Мостовая шаталась в глазах. Крысолов поймал себя на том, что ведет «жигуленок» зигзагами. Сотрясение мозга он получил, это как пить дать. Добраться бы до дома… Надо взять себя в руки. За перекрестком будет большая улица. Держать руль прямо и прибавить скорость, чтобы ехать как все.

Сначала это удавалось. «Жигуленок» влился в поток машин и ехал уверенно. Во всяком случае, никто не гудел и не орал на Крысолова в открытое окошко. И вдруг мостовую качнуло, как проволоку под цирковым эквилибристом. Крысолов заработал рулем, и его вынесло на встречную полосу.

Желтые полыхающие фары мчались в лоб «жигуленку». Включенные фары днем — грузовик с прицепом или автоколонна. «Мало не покажется», — подумал Крысолов, пытаясь вернуться в свой ряд. Но место его «жигуленка» уже занял автобус.

Это была еще не авария. У Крысолова оставалось несколько секунд, чтобы пропустить автобус и втиснуться за ним. Он стал тормозить, но педаль с непривычной легкостью провалилась в пол. Потянул ручной тормоз, но рычаг выскочил из гнезда и остался у него в кулаке. Не сбавляя скорости, «жигуленок» летел навстречу гибели. Горящие фары были уже в метре от капота.

И тогда Крысолов понял, что хранитель клада все-таки избавился от свидетеля.

Глава V Игры со щенком, или день ужасающих сюрпризов

Дверь открыла молодая женщина. Маша подумала, что ошиблась квартирой, и приготовилась извиняться. Но женщина цепко схватила ее за руку и тащила в прихожую.

— Тапочки синие блины горят! — выпалила она без паузы, как загадочный пароль, и убежала. За углом послышался негодующий собачий визг.

— Эдька, опять под ногами путаешься! — вскричала женщина. — Ну, иди, иди сюда, мама подует на лапу.

Маша поняла, что попала куда надо.

Женщина была маминого возраста и в дочери Сергейчику никак не годилась. Для жены седого полковника она выглядела, наоборот, молодой, но веселому Сергейчику такая подходила.

Разыскав себе синие тапочки, Маша пошла на запах блинов. Узкий коридор состоял из дверей и поворотов; пол и потолок были облупленные, а все, что между ними, — потертым. Здесь тоже ждали квартиру в новом доме и перестали следить за старой.

Жена Сергейчика жарила блины сразу на трех сковородках, а щенок смотрел. Маша вошла тихо и застала их за разговором.

— Нос ты сегодня ошпарил, — укоряла жена Сергейчика.

Пристыженный щенок опускал голову, как будто кивал: да, был такой грех.

— Под ноги мне сунулся два… нет, уже три раза. Щенок опять кивал.

— Как тебя после этого называть, Эдька?!

— Вау! — сказал щенок, услышав свое имя.

— Вот именно. Вякалка ты хвостатая и больше никто!

Тут жена Сергейчика заметила Машу.

— Похожа! — сказала она, ловко сбрасывая со сковородки готовый блин и сразу же наливая тесто.

— На кого? — спросила Маша.

— И на маму, и на папу. Я же с ними училась в Институте международных отношений, только на два курса младше.

После мамы и Деда жена Сергейчика была третьим человеком, который знал папу.

— Расскажите про него, — попросила Маша.

— По нему сохли все наши девчонки, — охотно начала жена Сергейчика. — И я в том числе. Красавец, отличник — три языка в совершенстве! А как он пел Визбора под гитару!

чистым голосом пропела она и, отвернувшись, загромыхала сковородками. — Я плакала, когда узнала, что он погиб.

— И вышли за Сергейчика? — бестактно спросила Маша. Ей не понравилось, что жена Сергейчика, может быть, вешалась на папу.

— Одно с другим не связано. Твой папа был девичьим увлечением, хрустальным мальчиком. Каждая девушка выбирает себе такого и придумывает недостающее. Понимаешь, про что я?

— Не очень, — призналась Маша.

— Например, ты гуляешь одна и представляешь, что вы вместе. Думаешь: вот он скажет то-то, а я отвечу так-то… И говорит он всегда то, что тебе хотелось бы услышать. А настоящий мальчик, он ведь может и другое сказать. Настоящий в этот период только разочаровывает.

— Теперь поняла. Я себе тоже придумала одного… — сказала Маша и, сама себе удивляясь, стала выкладывать все до конца: — Он такой аккуратный: прямой пробор, курточка белая, шорты в складочку. Не то что другие мальчишки. А у нас был турнир по пейнтболу. Это когда…

— Знаю, краской стреляются, — кивнула жена Сергейчика.

— И его послали в разведку, — продолжала Маша. — А он, с проборчиком, отсиделся в кустах, достал готовый план и приносит: «Все точно, можете верить». Потом хороших ребят из-за него подстрелили. А он и говорит: «Зачем напрягаться, это же игра». Тогда я поняла, что он придуманный.

— Друзей подвести — не игра, — заметила жена Сергейчика. Блины летали у нее со сковородок, тесто лилось.

— А у вас с моим папойкак было? — спросила Маша.

— У нас все было в моих фантазиях. Один-единственный раз я танцевала с ним, а от него пахло винегретом из студенческой столовой. Я убежала и плакала, потому что Сережа Алентьев не мог есть винегрет как обычные люди… Зрелая любовь приходит позже. Знаешь, как определить, готова ли ты выйти замуж за человека?

Маша покачала головой. А жена Сергейчика улыбнулась и выдала совершенно неожиданное:

— Представь, что он болен и тебе надо поставить ему клизму. Если он после этого ничего не потеряет в твоих глазах, значит, ты по-настоящему его любишь.

Маша ставила клизму коту Барсу, когда тот проглотил резиновую новую пробку от валерьянки. Для этого пришлось засунуть его в сапог, чтобы не царапался. Она представила эту сценку с укропольским одноклассником Петькой, потом со знакомым Деда старшим лейтенантом Гришей. С Петькой было смешно, с Гришей кошмарно!

— Ну, как тебе картинка? — спросила жена Сергейчика, орудуя сковородками.

— Лучше вообще замуж не выходить!

— Конечно, в четырнадцать лет лучше… Можешь звать меня тетей Ирой, — разрешила жена Сергейчика.

Маша спохватилась:

— А я…

— Знаю: Маша, оперативный псевдоним Муха. Твой дедушка только про тебя и рассказывал.

Маша уже поняла, что Деда и Сергейчика нет дома.

— А где они?

— На улице. За красной машиной погнались, как маленькие.

— За бордовой, — поправила Маша.

— Наверное. Увидели в окно, что водитель шатается как пьяный, и побежали порядок наводить. Только он раньше них уехал… Опа! Четвертый раз!

Последнее замечание относилось к щенку. Он подкрался сзади и терпеливо ждал, когда тетя Ира наступит ему на лапу. Наступила. Щенок взвыл.

— Мальчик мой, давай подую! — присела к нему тетя Ира. — Ему хочется внимания. Впрочем, как и всем нам, — объяснила она Маше. — Поиграй с Эдиком, а то Кошка выклянчила щенка и совсем с ним не занимается.

Маша поняла, что Кошка — домашнее прозвище дочери Сергейчиков, но все равно это звучало смешно: кошка выклянчила себе щенка.

Звали щенка Эдвин Либрайн, но малый он был негордый и откликался на Эдика. В прихожей над его ковриком висела родословная с перечнем родителей, дедов, прадедов и прапрадедов. Маша стала читать ее вслух, а Эдик ей кивал. Морда у него была умнейшая. Умнее, чем у некоторых Машиных знакомых.

Потом щенку надоело слушать, и он стал прыгать на Машу. В первый раз поехали колготки, и стало ясно, что второго быть не должно. Хороша она будет, если щенок располосует платье! А в чем завтра идти в школу?

Маша стала уворачиваться. Эдик входил в раж. В конце концов он вскочил на задние лапы, навалился и чуть не опрокинул ее на пол. Маша убежала за первую попавшуюся дверь. Заперлась на задвижку, поискала зеркало, не нашла и посмотрелась в стеклянную дверцу книжного шкафа. Платье не пострадало.

Комната, в которую попала Маша, определенно была кабинетом Сергейчика. На стене — грубо сделанный щит из прутьев и толстенной, не бегемотьей ли, кожи. Вокруг целая коллекция ножей с потертыми рукоятками — кривых и прямых, обоюдоострых и с пилкой. На полках африканские фигурки из черного дерева, зажигалки, сделанные не то из больших патронов, не то из маленьких снарядов. С первого взгляда видно, что хозяин кабинета — человек военный и прошел огни и воды.

Книги у Сергейчика были однообразные: история разведок и математика. Понятно, ведь он шифровальщик. Компьютер мощный, с дополнительным винчестером. Рядом, соединенный с ним проводом, лежал ноутбук. Оба компьютера были включены, по экранам бежали цифры и непонятные математические знаки. «А вдруг это шифры, и посторонним нельзя смотреть?» — испугалась Маша. Она потихоньку высунулась за дверь… Давно не виделись! Поджидавший в коридоре Эдик вскочил и положил передние лапы ей на плечи. Ну, щенок! Маша вывернулась, протолкнула Эдика в кабинет и заперла за ним дверь.

— Воюете? — вышла с кухни тетя Ира. Эдик скулил и скребся. — Ладно, пусть немножко посидит взаперти, а то совсем от рук отбился.

— Я знаю, что он добрый, но все равно страшно. Зверь же, — сказала Маша.

— Истребитель колготок, — подтвердила тетя Ира, заметив спущенную петлю у нее на коленке. — Укусить Эдька не укусит, но поцарапать, порвать изо всей дурацкой мочи — это запросто. Я сбегаю в магазин, вернусь, и найдем тебе что-нибудь переодеться, а пока к Эдику не подходи. — Тетя Ира сняла с вешалки плащ и стала одеваться. — Иди, Муха, поешь блинков, пока горячие. Сметана, мед на столе. А хочешь блинов с селедкой? Мой Сергейчик любит.

— Я попробую, — не стала отказываться Маша и пошла на кухню.

Два блина со сметаной проскочили незаметно. Маша напомнила себе, что хочет похудеть, и съела на сладкое два с медом. Блины были маленькие. Она решила, что с пяти тоже не растолстеешь, и попробовала с селедкой. После меда это оказалось именно тем, что нужно. Шестой блин как будто сам собой начинился нежными селедочными ломтиками, свернулся в трубочку и подсунулся к губам. «Этот последний!» — твердо сказала себе Маша и села с трубочкой к окну, подальше от других блинов.

Окно выходило не во двор, как в кабинете Сергейчика, а на большую незнакомую улицу. Понемногу откусывая от блинной трубочки. Маша стала разглядывать магазины. Мебельный — хорошо. До нового дома от него будет пять минут ходьбы. Можно купить всю обстановку в квартиру и перевезти на тележке, чем грузовик нанимать. Экономия выйдет. Гастроном — еще лучше, потому что мебель покупают не каждый год, а продукты — каждый день… А вон тетя Ира бежит через дорогу, сумкой машет. Славная она. Маша никогда так хорошо не разговаривала со взрослыми женщинами. С мамой только.

В комнатах что-то упало. Эдик, а не что-то, поправила себя Маша. В кабинете. А там компьютеры!.. Звук был мягкий — судя по всему, щенок просто подпрыгнул. Может, выпустить его? А если порвет платье?..

Маша посмотрела в другой конец улицы и забыла про щенка, потому что увидела бордовый «жигуленок»! Вернее, то, что от него осталось.

Уцелели только багажник и задние дверцы, а всю переднюю часть «жигуленка» словно кто-то пожевал и выплюнул. Он криво стоял на газоне — то ли отлетел туда от удара встречной машины, то ли его оттащили, чтобы не мешал движению. Вокруг толклись спасатели в синих комбинезонах. Сыпались искры — чем-то срезали крышу.

В толпе зевак Маша заметила Деда и Сергейчика. Ясно: хотят узнать, жив ли водитель. Похоже, он у них под подозрением. А вон «Скорая помощь» — значит, еще жив, к погибшим «Скорую» не вызывают.

Двое спасателей отогнули надрезанную крышу, раскрыв машину как консервную банку. Опять посыпались искры. Санитары с носилками стояли наготове. Водителя вырезали из смятого железа, уложили обмякшее тело, накрыли простыней… Голову не накрыли. Точно, жив.

Хлопнула входная дверь.

— Ма, блинами пахнет! — крикнул девчачий голос.

Ага, Кошка! Интересно, сколько ей лет?

Невидимая Кошка ходила по квартире, скрипя и хлопая дверями и дверцами. Переоделась, выпустила топочущего Эдика, пошла мыть руки… «А вдруг она тоже учится и письмом, только не в «Б», а в «А»? — подумала Маша. — Перевестись бы к ней, пока еще не поздно». Дед с Сергейчиком дружат, тетя Ира и мама вместе учились. Значит, и они, Маша с Кошкой, наверняка поладят.

Кошка вошла и уставилась на Машу как на призрак:

— Ты?!

Это была Кэтрин Курицына!

Глава VI Страшное обвинение

Драться они, конечно, не стали. И даже гадости друг другу говорили не каждый раз. Маша спросила:

— А почему ты Курицына?

— Я как мама. Они с папой поженились перед отъездом в Америку, когда ей было поздно менять загранпаспорт. Вот она и осталась с девичьей фамилией… А ты внучка того самого генерала Алентьева? Жалко, я раньше не догадалась.

— А то что?

— Ничего! — отрезала Кэтрин. — Это не меняет дела!

— Чем я тебе не нравлюсь? — спросила Маша. — Ты же не знаешь меня.

— Всем. Знаю, — ответила Кэтрин, и разговаривать стало не о чем.

В полном молчании они сидели на кухне. Кэтрин питалась блинами. Вилку она держала в левой руке, а нож в правой. То и другое — тремя пальцами, а свободные безымянный и мизинец оттопыривала, как будто ей противно. И пилила блин тупым столовым ножичком с таким видом, как будто делает хирургическую операцию.

А у Маши в руке была трубочка из блина с селедкой. Она каждую секунду проваливалась сквозь землю из-за того, что в руке, а не на тарелке, и не могла заставить себя доесть.

Подошел Эдик, ткнулся Маше носом в колени: «Поиграем?»

— Фу! — завопила Кэтрин.

Маша с ужасом подумала, что ей придется здесь ночевать.

Вернулась сдобная, добрейшая тетя Ира и сразу все поняла:

— Кошка, а почему вы сидите по разным углам?

— Я Кэт! — огрызнулась Кэтрин.

— По-английски кэт, а по-русски кошка, — заученно ответила тетя Ира. Чувствовалось, что этот разговор повторяется не в первый раз. — Представляешь, Маша, мы четырнадцать лет растили дочку Катю, а когда она получила паспорт, оказалось, что среди нас жила американка Кэт! Как она уговорила паспортистку поменять имя — загадка века… Горе мое, — повернулась к дочери тетя Ира, — ну хоть сейчас признайся, что ты ей наплела?

Побагровев, Кэтрин сорвалась с табуретки и убежала.

— Она родилась в Америке, — сказала тетя Ира.

Маша кивнула: знаю.

— Дома мы говорили по-русски, но есть еще улица и телевизор. Первое слово Катька сказала по-русски — «мама», как положено. Второе — по-английски: назвала отца «дэдди». Когда мы вернулись четыре года назад, она уже была законченной американкой. Для нас Москва — это друзья, воспоминания детства, знакомые места, на которых глаз отдыхает, словом — Родина. А Катька видит только грязь, бомжей, наркоманов, которых, кстати сказать, в Америке ничуть не меньше. Только ей, маленькой, там не показывали, хотя, может быть, и стоило… Я ведь не случайно говорю, — добавила тетя Ира.

— Понимаю, — сказала Маша, — вы хотите, чтобы мы с ней подружились?

— Нет, подружек у нее как раз полно. Катька собирает девочек, которым чего-то не хватает. Одна некрасивая. У другой отец год сидит без работы и, кажется, уже полюбил бутылки собирать. У третьей какой-то домашний мрак, и она живет у тетки. И вот Катька с ними ходит и буквально на все говорит: «У нас», то есть в Америке. «У нас так не носят», «У нас так не строят», «У нас в таком случае нанимают адвоката». При этом настоящей американской жизни она не знает — из кино нахваталась. А эти дурочки смотрят ей в рот. У Катьки полно друзей в Америке. Она с ними каждую ночь болтает по Интернету, получает рекламные футболочки-кепочки и раздаривает этим дурехам. А они смотрят ей в рот и мечтают уехать в Америке, конечно, доллары валяются под ногами.

— Я бы тоже хотела пожить в Америке. Только не на любых условиях, — сказала Маша.

— Ты в институт поступать собираешься? — спросила тетя Ира.

— Да, в университет, на факультет журналистики.

— Значит, понимаешь, что ни в Америке, ни в любой другой стране тебя никто не ждет. Надо чему-то научиться, а потом ехать: хочешь — туристом, а хочешь — журналистом. А у этих дурочек одна цель: Америка навсегда, поскорее и любой ценой. Посудомойкой, танцовщицей в баре, фиктивной женой какого-нибудь бродяги. Мне горько, что моя дочь их сбивает с толку. Конечно, в первую очередь жалко ее. Она заявляет нам с отцом: «Исполнится восемнадцать лет — уеду».

— А чем я могу помочь? — спросила Маша.

— У нее нет соперниц в классе. Учеба, спорт, компьютер, мода — все знает, во всем разбирается.

— И вы считаете, что если я буду лучше… — начала понимать Маша.

— …то хотя бы перетянешь от нее девчонок. А может, и на Катьку повлияешь.

— Я думала о чем-то в таком роде. Не то чтобы подруг у нее переманивать, но думала, — призналась Маша.

Ей хотелось расспросить тетю Иру еще о многом, но тут пришли Дед и Сергейчик. Они топали, громко разговаривали и поминутно спотыкались об Эдика.

— Ого, блины! — подскочил к столу Сергейчик. — А первое?

— Готово первое. Не суетитесь, полковник! — пыталась успокоить мужа тетя Ира. — Вам здесь накрыть или в столовой?

— В столовой, по-парадному. А Кошка еще не пришла?

— Дома Кошка. На меня дуется.

— Из-за чего на этот раз? Надеюсь, ты не обидела Бритни Спирс? — забеспокоился Сергейчик.

— Нет, я только припомнила Кошке историю с паспортом.

Сергейчик пошел мыть руки, а Маша спросила Деда:

— Он жив?

Дед посмотрел за окно, понял, откуда она все знает, и заметил:

— Был жив, когда в «Скорую» грузили. Сергейчик считает себя виноватым. Он бежал за этим «жигуленком», руками махал, и думает, что водитель с перепугу попал в аварию. Хотя вряд ли. Он вообще был не в себе. Мы сначала увидели его из окна: стоит у машины, схватился за дверцу и шатается. Сергейчик говорит, что лицо у него было не то разбитое в кровь, не то просто красное, а я не разглядел. Пока добежали, он уже далеко уехал. Болтался от тротуара к тротуару. Потом свернул, пропал, и вдруг слышим — удар… Мы подумали, он угонщик — пьяный или неопытный. Или и то, и другое.

— Вот зачем вы стояли у «жигуленка», когда от него крышу отпиливали, — поняла Маша. — Хотели узнать, кто там — угонщик или хозяин?

— Мы много чего хотели узнать, в том числе и это, — подтвердил Дед. — Документы у него в порядке: Федоров Илья Федорович, на него и машина зарегистрирована в ГИБДД. А лицо разбито страшно. Может, он и не Федоров, а Иванов-Петров-Сидоров — с фотокарточкой не сравнишь.

— Думаешь, он связан с кражами во дворе? — спросила Маша.

— Не знаю. Подозрения у нас… — начал Дед. Его оборвал крик Сергейчика:

— КТО ЗАХОДИЛ В МОЙ КАБИНЕТ?!!

Он кричал испуганно и страшно, как будто вдруг очутился в незнакомом, жутком месте и не знал, что делать: бояться или пугать. Маша вспомнила, как Эдик прыгал в кабинете. Потом туда никто не заглядывал, только Кэтрин выпустила щенка. Наверное, он все-таки грохнул что-то ценное.

Но когда Маша вместе со всеми вбежала в кабинет, никаких следов щенячьих бесчинств на полу не наблюдалось. Сергейчик стоял бледный, с проводком в руке. Проводок тянулся к большому компьютеру, а конец, который сейчас держал Сергейчик, был еще недавно подключен к ноутбуку. На столе, заваленном книжками и лазерными дисками, бросалось в глаза пустое место. Ноутбук исчез. У Сергейчика было такое несчастное лицо, что Маша сразу поняла: случилось нечто похуже, чем пропажа дорогой вещи.

— Что там было, Сережа? — участливо спросил Дед.

— Программка одна, — серыми губами вымолвил Сергейчик. — Я готовил для лекции.

— Секретная?

Не ответив, Сергейчик опустил голову и закричал в пол:

— Кто заходил в мой кабинет?!

Маша хотела признаться, что она, нечаянно, а ноутбук тогда был на месте. Но се опередила Кэтрин:

— Это она! Я знаю! Она Эдьку в кабинете закрыла! И ноутбук твой выбросила, чтобы мне насолить!

Глава VII Операция «Лист в лесу»

За месяц до описываемых событий в Москве появился американский шпион.

Многие граждане, знакомые с разведкой только по кино, уверены, что шпион — это угрюмый мужчина с каменным подбородком. У дверцы раскрытого сейфа он щелкает крохотным фотоаппаратом секретные чертежи. А потом скачет по крышам и отстреливается с двух рук, разумеется не снимая черных очков. Без них в кино никуда, а то как зрители поймут, что он шпион?

На самом деле у шпиона было открытое, улыбчивое лицо. Носить черные очки и поднимать воротник плаща даже в непогоду ему запретили в первые дни обучения. Некоторых это удивит, но, вместо того чтобы красться через границу на деревянных копытах, поливая следы жидкостью от собак, он прилетел на рейсовом самолете. Вместе со всеми пассажирами шпион поаплодировал пилоту (а удачную посадку. Помог немолодой туристке достать сумку с полки. Развеселил проводницу, пообещав ей подарить шкуру первого же русского медведя, которого подстрелит на Красной площади. Обаяние растекалось от неги по воздуху, как запах сдобы от свежеиспеченного пирога.

Девушке-пограничнику в международном аэропорту Шереметьево-2 шпион показал дипломатический паспорт на имя Роберта Бистроффа.

— Вы русский, Быстров? — с любопытством новичка спросила девушка. Она служила здесь вторую неделю.

— Мои дед и бабка были родом из России. Во время Второй мировой войны их угнали в Германию на сельскохозяйственные работы. Вслед за тем они были освобождены армией США, — без акцента ответил Бистрофф. Его учили, что русские рассказывают о личной жизни охотнее, чем американцы. — Я правильно говорю?

— Даже слишком. Ничего, оботретесь. — Девушка улыбнулась словоохотливому дипломату и показала: — Вам туда.

«Туда» означало прямой выход в зал аэропорта мимо таможенников, проверявших багаж пассажиров. Дипломаты и любые их веши неприкосновенны. Все страны уже шито договорились об этом и ничего не собираются менять.

У газетного киоска Бистроффа встречал другой американский дипломат. В посольстве США он занимал незаметную должность сотрудника по культурным связям. Бистрофф прилетел, чтобы сменить его и на этой, и на этой, тайной и главной, работе. Он должен был стать резидентом ЦРУ — Центрального разведывательного управления.

Посольство любой страны — как сама эта страна в миниатюре. В нем есть политики и военные, специалисты по железным дорогам и по нефти. Есть и разведчики. В Москве сто двадцать пять посольств разных стран. Почти в каждом работает резидентура, а по-русски говоря, представительство зарубежной разведки.

Время от времени то одного, то другого дипломата ловят на шпионаже и высылают из России. Но место шпиона долго не пустует. Никто не знает, под каким видом приедет новый — помощника военного атташе или врача.

С этим трудно мириться. Но, с другой стороны, точно так же в посольствах России по всему миру работают наши разведчики.

Бистрофф был доволен своим назначением в Москву, а старому резиденту не терпелось вернуться домой. Поэтому двое американцев встретились как друзья, хотя раньше видели друг друга только на фотоснимках. После двух-трех вежливых фраз («Как дела?» «Как погодка в Лэнгли»?{Штаб-квартира ЦРУ в восьми милях от Вашингтона. С обычной квартирой штаб-квартира не имеет ничего общего. Это целый городок, в котором работает больше 15 тысяч человек.}) они стали звать друг друга по именам. Для людей, говорящих по-английски, это все равно что перейти на «ты». Ведь в английском языке «ты» и «вы» не различаются.

Усаживаясь в машину старого резидента, Бистрофф задал вопрос, волновавший его после разговора с пограничницей:

— Харви, в Москве проблемы с одеждой?

— Портные — дрянь, — ответил резидент, проживший в столице пять лет. — Их невозможно убедить, что рукав пиджака должен быть до запястья, а не до середины ладони. Даже у их президента пальцы едва торчат из рукавов — русский фасон. А готовой одежды сколько угодно: итальянская, французская, есть и наша.

— Странно, — сказал Бистрофф, — а девушка на пограничном контроле пообещала, что я оботрусь.

— И я тебе обещаю, — засмеялся Харви.

Оба не сомневались, что за вновь прибывшим дипломатом следят русские контрразведчики. Поэтому о работе не разговаривали, хотя машина Харви была проверена перед выездом из посольства и «жучков» для подслушивания в ней не обнаружили.

Харви учил Роберта переносному значению слов.

— Записывай: «обтереться» — значит «привыкнуть», «освоиться». «Перец» — «молодой человек» и «пельмень» — «молодой человек». «Чокнуться» — «сойти с ума». «Поддать» — «выпить»…

Вечером того же дня Харви повел Роберта на презентацию новой книги.

Презентация — это выпивка и шведский стол для журналистов. Сначала им рассказывают, какая замечательная получилась книга, а журналисты не слушают. Все равно в конце им раздают и книги, и пресс-релизы, то есть листочки, в которых напечатано то же, что рассказывали. Потом все пьют и закусывают стоя.

Книга была о современной живописи, поэтому на презентацию собралось много художников. Американцы холили от одной компании к другой, и везде им были рады. Для журналистов Харви был неисчерпаемым кладезем плетен из голливудской жизни. У художников он время от времени покупал картины, а двоим-троим помог получить денежный грант на поездку в зарубежные музеи. Вдобавок и Харви, и Роберт знали тьму анекдотов и следили за новостями спорта. Словом, не поболтать с такими полезными и приятными парнями было просто невозможно. Харви всем рассказывал, что уезжает, и представлял нового сотрудника но культурным связям. Роберт улыбался, шутил и раздавал визитные карточки.

Из сотни гостей едва ли хоть один видел в жизни секретные документы. Если бы кто-то сказал им, что американцы — сотрудники ЦРУ, над ним бы посмеялись. Все считают, что разведчику нечего делать там, где нет секретов.

Тем не менее и американцы, и все, кто был на этом вечере, участвовали в операции под названием «Лист в лесу».

На следующий день сотрудники по культурным связям посмотрели только что открывшуюся выставку модного художника, побывали на презентации нового журнала, оттуда поехали на творческий вечер молодых поэтов и уже ближе к ночи зашли в кабачок, где собирались рок-музыканты. Все повторилось: непринужденные разговоры, обмен визитками.

За месяц неутомимый Харви перезнакомил Роберта с тысячей журналистов, художников, актеров, режиссеров, писателей, балерин, музыкантов. Больше десятка из них были активными агентами ЦРУ. Одни открыто подходили к американцам и вели с ними беседы. Других Харви показывал Роберту только издали. Третьи, глубоко законспирированные, присылали связников.

Чтобы установить этих агентов, русским контрразведчикам понадобилось бы проверить даже не тысячу новых знакомых Бистроффа, а всех, кто в одно время с американцами побывал на выставках, в театрах и в прочих местах. Разумеется, проверить всех не было никакой возможности.

Операция «Лист в лесу» успешно завершилась: старый резидент передал новому агентурную сеть и готовился к отъезду. Почему «Лист в лесу»? А где, как не в лесу, прятать листья?

Глава VIII Следственный эксперимент

Обвинение Кэтрин было глупым, но утопающий хватается за соломинку. Сначала Сергейчик, а за ним остальные бросились к окну. Ноутбука на земле, конечно, не было. Ветки старого клена заглядывали в комнату. Листья на них сильно пожелтели, а некоторые уже осыпались. Сергейчик растолкал всех и выбежал из кабинета. Скоро Маша увидела его под окном. Полковник бродил по газону, пиная опавшие листья, но их было слишком мало, чтобы скрыть что-нибудь больше почтовой открытки.

— Это она, она! — твердила Кэтрин.

Тете Ира увела ее в другую комнату. Не прошло и минуты, как она позвала Деда, а Маше притащила упирающегося Эдика:

— Посиди с ним, а то мешает. Колготки я тебе купила.

Тетя Ира прятала глаза. Маша поняла, что сейчас она будет расспрашивать Деда, как развивается его внучка и не замечалось ли за ней каких отклонений.

Тем временем Сергейчик ушел к соседнему подъезду. В окно было видно, как он разговаривает с пенсионерками на лавочке, а те мотают головами. Пенсионерок было только две на весь двор, и обе с полными сумками. Ясно, что они могли сказать полковнику: мы здесь недавно, шли из магазина и присели.

Вор знал, что делал, залезая в квартиру средь бела дня. Тихое время: школьники в школе, родители на работе, пенсионеры ходят по магазинам или стоят у плиты, обед готовят. И везде нараспашку окно или хотя бы форточка. Всем кажется, что уж днем-то воры не сунутся…

Маша посмотрела на клен: сразу две ветки касались подоконника, но по ним смог бы пройти разве что голубь. И все же вор влез в окно! Маша даже точно знала, когда. Она сидела на кухне с блином и увидела тетю Иру. А в кабинете что-то мягко ударилось — это наивный Эдик наскакивал на вора, приглашая его поиграть.

Кстати, про Эдика Маша совсем забыла. А щенок подкрался сзади, вскочил на задние лапы и толкнул ее в спину. Маша ткнулась лицом в раскрытую оконную раму и — пожалуйста, оцарапала нос о шпингалет. И это в то время, когда Кэтрин только ждет повода для издевок!

Вернулся раскрасневшийся, потный Сергейчик.

— Кошка, конечно, говорит глупости… — начал он. После этого Сергейчик должен был сказать «но» и потребовать объяснений.

— Я все расскажу, — остановила его Маша, — только при всех и один раз.

— Резонно, — согласился полковник. — Тогда и у меня будет условие. Давай повторим все шаги: Кошкины, Иринины, твои — кто где находился и что делал.

— Следственный эксперимент, — с пониманием сказала Маша.

— Да, следственный эксперимент. Может быть, хотя бы установим, в дверь они ходят или в окно — эти невидимки.

Начали с того момента, как тетя Ира ушла в магазин. Сергейчик назвал это привязкой ко времени.

Взрослые — рабы привычек. Тетя Ира родилась в те годы, когда по всей стране все продовольственные магазины закрывались на обед с часа до двух, а остальные — с двух до трех. Ей было нужно в гастроном за подсолнечным маслом и в галантерею за колготками для Маши. Тетя Ира смотрела на часы, вычисляя, как ей попасть в оба магазина, пока не сообразила, что ни в том, ни в другом уже давно нет обеденного перерыва. Однако она точно запомнила, что на ходиках в кухне было без пятнадцати два.

Сергейчик поставил на это время свои часы, чтобы не было ошибки, и скомандовал:

— Начали!

— Иди, Муха, поешь блинков, пока горячие, — сказала тетя Ира и — топ-топ — потопталась у двери, делая вид, что ушла.

— Не верю! — как режиссер закричал Сергейчик. — А плащ? А туфли? И, пожалуйста, выйди за дверь! Потом можешь вернуться.

— Тогда я подумаю, — сказала тетя Ира и начала думать.

Все ждали. А тетя Ира все вспомнила и пошла на кухню, махнув Сергейчику: «За мной».

— Я смотрю на ходики, — объявила она. — Без четверги два.

Сергейчик подвел свои часы, успевшие убежать вперед.

— Выхожу в коридор.

— А я пряталась от Эдика в кабинете, — вставила Маша. — Вышла, он на меня наскочил, я его втолкнула в кабинет…

— И мы встретились! — хором сказали они с тетей Ирой.

— Воюете? — начала тетя Ира свою роль. — Правильно, пусть Эдька посидит взаперти, а то совсем от рук отбился.

И дальше у них пошло, как по пьесе.

Маша:

— Я знаю, что он добрый, но все равно страшно.

Тетя Ира:

— Зверь — истребитель колготок. Укусить не укусит, но, что сможет, разорвет. Я сбегаю в магазин, вернусь — найдем тебе что-нибудь переодеться, а пока к нему не подходи. Тетя Ира надела плащ и сменила тапочки на туфли.

— Иди, Муха, поешь блинков, пока горячие. Мед, сметана на столе. А хочешь с селедкой? Мой Сергейчик любит.

— Я попробую. — Маша пошла на кухню. За тетей Ирой хлопнула дверь.

— Она все время так хлопала, — вспомнила Маша, — и когда Кэтрин пришла — тоже. Наверное, сквозняк на лестнице.

— Ценная подробность, — заметил Сергейчик. — Что дальше?

Дальше Маша ела блины. Два со сметаной, два с медом и два с селедкой. Только тогда это были первые шесть блинов. А сейчас ей пришлось есть седьмой, восьмой…

— Я не могу с такой скоростью, — призналась Маша на девятом.

— Ну и не ешь, — махнул рукой Сергейчик. — Продолжай близко к жизни.

Под презрительным взглядом Кэтрин Маша сворачивала блины руками, потому что, во-первых, вилкой у нее не получалось, во-вторых, она не могла идти против правды. Десятый — с медом… подождала минутку, как будто ела. Одиннадцатый — с селедкой… И двенадцатый с селедкой.

— Потом я отошла сюда. — Маша села к окну. — Там тетя Ира бежала через дорогу.

— В какую сторону? — спросил Сергейчик.

— Уже в нашу.

— Ну да, из гастронома, — подтвердила тетя Ира.

Маша хлопнула в ладоши и объяснила:

— А это в кабинете упало.

— И ты не пошла посмотреть? — въедливо спросила Кэтрин.

— Упало же, а не грохнулось, — объяснила Маша. — Если бы что-то разбилось, то я бы, конечно, пошла. А звук был не такой, а как будто…

Маша вспомнила, что подумала тогда: Эдик подпрыгнул. Но Эдик и прыгал, и ходил с цоканьем, как лошадка: когти клацали.

— Он его повалил на пол! — поняла Маша.

— Вора?

— Конечно, вора.

Сергейчик и тетя Ира дружно закивали.

— Эдик это любит: подкараулить и повалить, — подтвердила тетя Ира.

— Тринадцать часов пятьдесят семь минут! — объявил Сергейчик, поглядев на часы. — Через двенадцать минут после того, как ушла хозяйка, и минут за пятнадцать до того, как из школы возвращается Кошка, если по пути не ловит ворон. А про то, что в доме Маша, вор не знал.

— А про Эдика знал, — подсказала Маша, — а то хотя бы пискнул с перепугу.

— Знал, — не раздумывая, согласился Сергейчик. — Кто Кошкино расписание знал, тот уж, конечно, знал про Эдика. У него весь двор — приятели.

— А про наши стрельбы, скорее всего, не знал, — добавил Дед. — Он думал, что ты на службе. Если бы мы с тобой не погнались за «жигуленком», он мог прямо в руки к нам попасть.

— Да, — признал Сергейчик, — если бы…

— В милицию заявлять будешь? — спросил Дед.

— Не сейчас. Следы в комнате мы благополучно затоптали, подоконник животами обтерли, так что милиция не узнает ничего нового. Она все лето его ищет. — Сергейчик печально посмотрел на тетю Иру и сказал: — Здесь все свои, вы должны знать. В ноутбуке была одна программа. Сама она не секретная, но с ее помощью можно расколоть кое-какие шифры, которыми пользуются наши разведчики за границей. Если программа попадет в руки иностранных разведок… — Тут Сергейчик схватился за голову и замолчал.

— Начнутся провалы, — договорил за полковника Дед. — Кто-то из наших попадет за решетку, кого-то вышлют в Россию.

— Это же просто вор, — сказала Маша. Дед покачал головой:

— А кто у него купит краденый компьютер — неужто кристально честный человек? Для себя купит или чтобы перепродать? Что сделает с программой — сотрет или будет направо и налево показывать знакомым: «Чумовая «прога», большая. Кто бы подсказал, зачем она?» И это еще не самый худший вариант!

— А какой самый худший?

— Операция прикрытия. Может быть, целью вора была программа, а все остальные кражи во дворе — только для отвода глаз, — объяснил Дед.

Сергейчик тягостно вздохнул.

— Сегодня стрельбы, завтра выходной за стрельбы, послезавтра воскресенье, — скороговоркой сказал он. — А в понедельник я доложу начальнику Академии, что у меня пропал компьютер с программой. Меня не расстреляют и не посадят, а тихо уволят на пенсию, поскольку свои двадцать пять лет в армии я давно отслужил. Но это будет печально и очень позорно.

— А если найти ноутбук? — спросила Маша.

— Доложить я все равно буду обязан, но тогда, может быть, и не уволят. Только одного ноутбука мало. Нужно найти вора и установить» что никто не переписал программу.

— Зачем ты при ней все рассказал?! — буркнула Кэтрин. — Она все равно виновата! Если бы она пошла посмотреть, что там упало…

Сергейчик покраснел:

— А если бы мама не ушла в магазин? А если бы мы с Николаем Георгиевичем остались дома? А если бы ты водила Эдьку на собачью площадку, и там его научили бы отличать своих от чужих?! Катька, решается судьба твоего отца! Я думал, что вы мне поможете! Вы все, и в первую очередь — ты и мама! Потому что у вора есть наводчик в нашем дворе, и скорее всего мы с ним знакомы. Может быть, ты с ним поздоровалась, когда из школы шла! Надо думать, надо расспрашивать, надо искать… Черт, я еще не знаю, как искать! — Сергейчик забегал по кухне. — Пойми, Катька, я надеялся, что ты хотя бы посочувствуешь моей беде! А ты не желаешь думать ни о чем, кроме своих глупых счетов к человеку, которого знаешь первый день!

— Вот такая я у вас нерусская американка! — выпалила Кэтрин и убежала.

Маша тихо пошла за соперницей. Никто ее не остановил.

Долго искать комнату Кэт не пришлось: квартира была маленькая, как шкатулка. Маша вошла без стука. В тесной комнатке помещались только кровать, стол и стул. Кэтрин плакала в подушку под приколотыми к стене портретами Бритни Спирс: Бритни в платье с вырезом, Бритни в платье с разрезом, Бритни в купальнике и Бритни без лифчика. Некоторое сходство у Бритни с Кэтрин было, только не сейчас, когда соперница лежала кверху спиной.

— Уйди, — сказала она, не поднимая головы. То ли догадалась, что вошла Маша, то ли «уйди» было для всех.

— Сейчас. — Маша помолчала, не зная, с чего начать, и бухнула: — Перемирие до понедельника!

— И карамельку на палочке?

— Я не для себя прошу, — сказала Маша. — Твой папа дружит с Дедом, а Деда я люблю. Пускай они лучше разбираются с вором, чем с нами.

Кэтрин оторвала от подушки зареванное лицо:

— А ты интересная Морковка. Я бы, наверное, злорадствовала, если бы твоего деда вышибли из Академии.

— Я Укропка, а не Морковка, — поправила Маша, — и пока что тебе этого не простила. Но до понедельника…

— Ладно, перемирие, — вздохнула Кэтрин.

Глава IX Поручение отставному майору

В тот день и примерно в то же время, когда Маша нежданно-негаданно получила прозвище Укропка, двое американских сотрудников по культурным связям вели прощальный разговор. Бистрофф еще собирался отвезти старого резидента в аэропорт, но правило не говорить в машине о разведке соблюдалось свято. В бетонированной, экранированной и звукоизолированной секретной комнате, спрятанной в подвале посольства, они могли не опасаться прослушки.

— Ну что, пообтерся? — вспомнил их первую встречу Харви.

— Врубился. Въехал в тему, всосал проблему, — ответил Бистрофф.

— Проблем я тебе не оставляю, — ревниво заметил Харви. — Сбор информации налажен, начальство довольно. Прошу: хотя бы первый месяц не планируй самостоятельных операций. А то, если тебя поймают на горячем и вышлют из России, меня, не дай господь, вернут исправлять твои ошибки.

Новый резидент промолчал.

— Понимаю, — сказал Харви, — хочется поскорее проводить меня и сделать все по-своему. И, конечно, ты мечтаешь о чем-нибудь большом и розовом. Добыть полные списки ГРУ с адресами зарубежной агентуры, не меньше.

Среди документов, которые Бистрофф получил от Харви, была зеленая папка с коротким названием «ГРУ». Это Главное разведывательное управление Генерального штаба Вооруженных Сил — самая тайная из спецслужб России. Открывалась папка портретом генерала с подписью: «Начальник ГРУ, заместитель начальника Генерального штаба Корабельников Валентин Владимирович». Засекретить начальников такого высокого ранга невозможно, поэтому никто и не пытается. Их показывают их по телевизору. Кроме того, в зеленой папке были отрывочные сведения о нескольких генералах и старших офицерах ГРУ. Но чем глубже в недра русской разведки, тем больше встречалось вопросительных знаков.

— Нет, о списках ГРУ и о луне с неба я не мечтаю, — сказал Бистрофф. — Но, Харви, теперь я знаю твою работу, и это дает мне право критиковать. Ты слишком успокоился… Может быть, прямо сейчас по Садовому кольцу едет Калашников-2, будущий изобретатель лучшего автомата двадцать первого века. Он трясется в убитом «жигуленке» и с завистью смотрит на «Доджи» и «Линкольны» у нашего посольства. Нам осталось только предложить ему интересную работу за достойные деньги. Русские ощутили вкус роскоши, а зарабатывают еще мало. Обстановка для нас идеальная, а у тебя ни одной крупной вербовки за год. Возишься с какими-то журналистиками.

— В Лэнгли так не считают, — спокойно возразил Харви. — Журналистики — народ информированный и вдобавок любят щегольнуть осведомленностью. А оценить свою информацию не умеют. Они и выводят меня на будущих Калашниковых, на ученых и военных. Чтобы доказать это, я сделаю тебе подарок.

И Харви жестом фокусника запустил руку в коробку с бумажным хламом, приготовленным для мусоросжигалки.

— Раз, два-с, три-с — список ГРУ, появись! — объявил он и бросил перед изумленным Робертом цветную газетку плохими, расплывшимися иллюстрациями.

Газетка называлась «Переулок». Новый резидент сам отправил ее в мусор, освобождая себе письменный стол, и Харви его не остановил. Похоже, что уже тогда он задумал свой «фокус» с плохо скрытой издевкой: ага, мол, выбрасываешь ценную информацию!

— Районная газетка, — объяснил Харви, — раздается бесплатно у метро. Я такие собирал и тебе советую. И больших газетах и проблемы большие: «Ста тысячам офицеров не хватает жилья». А здесь напишут про конкретного полковника и адрес дадут. Смотри на второй странице.

Вторую страницу явно не украшала фотография пустого дома со слепыми, запыленными стеклами.

— «А ДОМ И НЫНЕ ТАМ», — вслух прочитал Бистрофф и заскользил глазами по строчкам: «Строительно-монтажное управление… Не сдан в срок… Старый дом еще не сломан»… — По-твоему, это важная информация?

— Дальше, дальше, — улыбался Харви.

Дальше говорилось, что в новый дом должны переселиться жители трех старых, и тогда их, в свою очередь, сломают и построят другие дома.

«Звоню в одну из квартир, — читал резидент, — представляюсь: «Я из газеты «Переулок». Какие у вас проблемы?» Проблемы видны невооруженным глазом: текут потолки, протекают трубы, старые рамы перекошены. На зиму их забывают молотком и заклеивают, а все лето окна открыты. Во дворе уже были случаи квартирных краж. Сквозняки уложили в постель хозяина квартиры — полковника, ветерана войны К.М. Свиридова. Славный боевой путь прошел Константин Михайлович»…

Начиная злиться, Бистрофф прочитал про боевой путь; подростком попал в партизанский отряд… Продолжил службу в армии… Вот оно! «И достигнув пенсионного возраста, Константин Михайлович продолжал делиться опытом с молодыми офицерами — слушателями Академии разведки». Значит, было чем делиться. Полковник-то не простой, а из ГРУ!

Бистрофф поднял глаза на Харви. Кажется, он начал догадываться…

Старый резидент улыбался:

— Посмотри адрес. В подписи под снимком.

— «Тихий тупик, д. 4», — прочитал Бистрофф и кинулся ворошить огромную, разрезанную на листы карту Москвы.

— Лист тридцать пять, — подсказал Харви.

На карте были отмечены самые важные объекты: оборонные заводы, войсковые части, научно-исследовательские институты. Бистрофф нашел лист тридцать пять. Вот, Тихий тупик, и три красных пятнышка — три дома. Тогда он вспомнил:

— Это же двор, в котором…

— Да, живут сотрудники ГРУ, — кивнул Харви. — У тебя есть двор, у тебя есть вор, — срифмовал он по-русски. — Операция прикрытия, считай, проделана без твоей помощи. Осталось найти вора и направить его усилия в нужное русло.

— Харви, это отличный подарок! — растрогался Бистрофф.

Конечно, вор не сможет достать ему список ГРУ. Глупо надеяться на то, что разведчики хранят дома секретные документы. Но девять десятых разведывательной информации добывается из несекретных источников. Бистроффа устроили бы личные фотографии, записные книжки, о список приглашенных на чью-то свадьбу. Из таких мелочей и составляется целое. Надо только найти вора, и пополнит зеленую папку резидента!

В тот же день, проводив Харви в аэропорт, Бистрофф обедал в ресторане Центрального дома литераторов с двумя писателями-детективщиками. Один сказал, подтрунивая над американцем:

— Боб, мы знакомы без году неделя, а вы приглашаете нас за свой стол, угощаете. Я подозреваю, что вы шпион и собираетесь нас завербовать.

— А есть смысл? — улыбнулся резидент.

— Огромный! Мне надо ремонтировать квартиру, а денег хватает. Хотите, продам вам пару картинок с ракетами из журнала «Мурзилка»?

— Не стану я вас вербовать, Саша. Нам, шпионам, надо встречаться не только с агентами, но и для отвода глаз с обычными людьми, — под дружный смех ответил Бистрофф.

И не соврал.

Писателей он позвал для прикрытия, агентом же был официант. Как и всем посетителям, он подал американцу меню в кожаной папке. Как и все, Бистрофф выбрал себе обед и вернул папку. Хоть и говорят, что писатели наблюдательны, никто из них не заметил, что папка стала толще. А официант, скрывшись в чулане у кухни, достал из папки конверт с запиской и деньгами.

Года два назад его завербовал Харви, дав понять, что скупает и вывозит в Америку старинные картины. Он действительно время от времени заходил в ресторан с какими-то завернутыми в плотную бумагу картинами, объясняя, что боится оставить их в машине. Официант был уверен, что работает на спекулянта, и не удивлялся секретности и необычности поручений. Главное, Харви, а после него Боб хорошо платили… На языке разведчиков это называется «вербовка втемную».

Когда Бистрофф и писатели ушли, официант отпросился у метрдотеля:

— Михалыч, пойду пройдусь, а то голова трещит от кухонного чада.

Вскочил в машину и через пятнадцать минут оказался в частном детективном агентстве. Здесь официант хотел нанять сыщика для поимки вора. Ему объяснили, что преступников ловит милиция, а частные сыщики разыскивают, например, пропавшие веши.

— Пускай найдет вещи, — согласился официант. — Они же все равно у вора.

Сыщику, отставному майору милиции Зайцеву, он сказал, что за розыск платят жильцы, которым надоело терпеть кражи во дворе.

В те минуты, когда Маша и Сергейчик проделывали следственный эксперимент, отставной майор выехал на место преступления. Каждый час его работы стоил недешево. Зайцев был полон решимости доказать, что жильцы двора в Тихом тупике не зря потратили на него свои деньги.

Глава X Летает он, что ли?

А Сергейчик и все заинтересованные лица, то есть Дед, тетя Ира, Кэтрин и Маша, сели составлять план оперативных мероприятий.

Следственный эксперимент дал им с точностью до двух-трех минут время кражи. По-прежнему никто не шал, как вор проник в квартиру. Легче всего ему было пойти в дверь — тетя Ира не заперла ее, уходя в магазин. Но дверь сильно хлопала на сквозняке, ее так и рвало из рук. Маша с кухни отлично слышала эти хлопки и не продевала бы вора. Значит, он влез в окно? Сергейчик резонно возражал: это еще не доказано, а дверь можно и придержать, чтобы не хлопала.

Проверять надо было обе версии.

Первая: вор вошел в дверь.

Вторая: вор влез в окно. В таком случае он:

а) или спустился с крыши на веревке;

б) или поднялся с помощью какого-то механизма, например, машины с люлькой, которой пользуются электрики;

в) или все-таки влез по веткам клена.

Еще раз посмотрев за окно, пункт «в» отвергли: хотя клен был на целый этаж выше окон Сергейчика, его тонкая вершинка не выдержала бы вес человека. И прыгать с нее в окно пришлось бы метра на три, а такое под силу разве что цирковому акробату.

После этого Сергейчик взял чистыйлист и стал записывать все, что известно о воре.

1) Между 13.30 и 14.00 он нигде не работал и не учился.

2) Он живет во дворе или имеет здесь наводчика.

Когда Сергейчик записал второй пункт, Дед молча показал на заброшенный дом. Он стоял точнехонько напротив Сергейчикова. Терпеливый человек с биноклем мог и без наводчика выяснить все, что интересовало вора: кто в какой квартире живет, когда уходит и возвращается. Против второго пункта Сергейчику пришлось поставить жирный знак вопроса.

Третий пункт остался ненаписанным. Дед пошел во двор искать под окном следы машины, Сергейчик — на чердак. Тетя Ира, Кэтрин и Маша ждали.

— Надо идти по квартирам, искать свидетелей, — сказала Кэтрин.

— Надо, — согласилась тетя Ира. — Вот вернутся наши, и пойдем.

— Пока они вернутся, я весь подъезд обойду!

— А о чем ты будешь спрашивать?.. Если окажется, что вор спустился по веревке, значит, он молодой — уже зацепка. Если под окном стояла машина с подъемником, значит, надо спрашивать про машину.

Кэтрин притихла, но ненадолго. Она поджимала губы, ерзала, косилась на Машу и наконец не выдержала:

— А я на твоем месте пошла бы посмотреть, что упало в комнате!

— Заходишь, а там взрослый здоровенный дядька. Что ты ему сделаешь? — спросила тетя Ира.

Кэтрин упрямо нагнула голову… и улыбнулась Маше. Вспомнила про перемирие.

Первым вернулся Дед и молча покачал головой — нет следов машины.

Сергейчику, чтобы попасть на чердак, пришлось заходить к знакомому подполковнику, который преподавал в их Академии воровские премудрости. Вскрыв отмычкой заржавленный замок, подполковник сказал, что через этот люк не ходили года два. И оказался прав: Сергейчик только посветил на чердак фонариком и понял, что искать ему нечего. Пыль там лежала толщиной в палец, как мука на мельнице. Следы голубей и крыс на ней бросались в глаза, но человеческих не было.

— Не летает же он! — вслух выразил общее мнение Дед. Оставалась самая простая версия: вор вошел в дверь.

Маша в нее по-прежнему не верила:

— Он должен был испугаться. Раз дверь не заперта, значит, в доме люди.

— А если, наоборот, он был уверен, что люди должны его бояться? — возразил Дед.

Маша поняла, что настаивать глупо. В самом деле, не летает же он.

Так и не узнав о воре ничего нового, Сергейчик, тетя Ира и Кэтрин пошли по подъездам искать свидетелей. Деда и Машу освободили от этой работы: напуганные кражами жильцы могли не впустить незнакомых.

— Я смотрю, у тебя с Кэт наметилось потепление? — заметил Дед, когда они остались одни.

— Перемирие до понедельника, — объяснила Маша. — Но если Сергейчика выгонят со службы, я тем более не собираюсь с ней воевать. А она — как хочет… Дед, а мы так и будем сидеть?

— Лично я хочу позвонить в больницу, узнать о самочувствии Федорова. Его увезли в Боткинскую, нам водитель «Скорой» сказал.

— А мне что делать? — спросила Маша. Дед подумал и нашел ей дело:

— Недалеко от места, где разбился «жигуленок», стоит рекламный щит: «Компьютеры и периферия». Найди этот магазин. Если там торгуют подержанными компьютерами, спроси, не приносил ли кто ноутбук… Или нет, не спрашивай, а то поймут, что краденый, и могут ничего не сказать. Наоборот, скажи, что хочешь сдать свой компьютер, спроси, как платят — сразу или после того, как его продадут.

— А если там только новые компьютеры?

— Спроси, где принимают старые. Найди такой магазин и стой там. — И Дед записал в Машин мобильник телефонный номер Сергейчика. — Если придет вор, сразу звони, а нет — просто стой. Я подойду через часок.

Маша сунула мобильник в школьную сумку, потому что платье было без карманов, и пошла.

Щит «Компьютеры и периферия» стоял на газоне, как шалаш. Изогнутая стрелка указывала: «Во дворе — 100 метров». Маша вошла в подворотню такого же старого дома, как Сергейчиков, и увидела другую: «Компьютеры и периферия — 100 м». Третья стрелка, уже во дворе, упрямо твердила, что до «Компьютеров и периферии» по-прежнему сто метров. Четвертая сократила расстояние до семидесяти пяти. Наконец, седьмая или восьмая показала на ступеньки подвала: «Вы у цели».

Ступеньки напоминали об археологических раскопках, землетрясениях и войнах — такие были побитые. Под дверь налетело желтых листьев. Было похоже, что магазинчик давно закрылся. Но когда Маша на всякий случай спустилась к подвалу, дверь вдруг сама распахнулась.

— Добро пожаловать, — произнес неживой женский голос и повторил по-английски: — Уэлком!

Маша подумала, что «Компьютеры и периферия» — маленькая, но гордая фирма.

Глава XI Неожиданная союзница

В подвале оказалось чисто и светло. За барьером двое парней увлеченно ковырялись в разобранных компьютерах. Девчонка в мини-юбке, стоя к Маше спиной, наливала им кофе из стеклянного кофейника. На барьере в углу стояла большая коробка с надписью: «Уголок трупоеда». Маша заглянула: коробка была набита запиленными компьютерными внутренностями. Видно, их уже не надеялись пустить в дело и раздавали даром.

— Кофе, чай? — подошла к ней девчонка.

Голос был тот самый, которым здоровалась дверь. Маша подняла глаза… Да это же прыщавенькая подружка Кэтрин! Узнав Машу, она сразу закрылась, подобрала губы, но повторила, хотя и без прежней приветливости:

— Кофе, чай?

— Банановый ликер и капельку керосина для букета, — заказала Маша.

Парни у разобранных компьютеров хрюкнули. Начало было неподходящее. Ругая себя за длинный язык, Маша стала исправлять положение:

— Прости, не знаю, как тебя зовут. Надо поговорить.

— Я на работе, — пунцовея прыщами, холодно ответила девчонка.

— У нас с Кэтрин перемирие. Хочешь, позвоним ей? — Маша подумала, что Кэтрин еще ходит по соседям, и добавила: — Через полчасика, сейчас ее дома нет.

— А ты, может, ее телефон знаешь? — усмехнулась девчонка.

— Сто девяносто шесть… Сейчас посмотрю. — Маша нашла в памяти мобильника номер и показала: — Вот.

— Правда, знаешь, — смягчилась девчонка. — Ладно, что тебе?

— Не мне, а Кэтрин. — Маша замялась: а можно ли рассказывать о пропавшем ноутбуке? Это же разведчицкая тайна, Сергейчик даже в милицию не заявил о краже. Хотя, с другой стороны, вся тайна в программе, а ноутбуков таких миллион, и время от времени их воруют. Что тут скрывать, тем более что девчонка — подруга Кэтрин и может помочь?

— Украли ноутбук, — решилась Маша. А у кого украли, она не сказала, пускай понимает как хочет.

— Давно? — деловито спросила девчонка.

— С час назад или чуть меньше.

— Еще не приносили, — сказала девчонка таким уверенным тоном, как будто не сомневалась: принесут обязательно. Маша поняла, что в «Компьютерах и периферии» не задают лишних вопросов продавцам подержанной техники.

— Узнай у ребят, — попросила она, — ты же здесь недавно.

— Давно. Я тоже на физру не ходила, у меня освобождение. — Девчонка перегнулась к Маше через барьер и доверительно шепнула: — Угри лезут везде.

— А ты?..

— Все пробовала. Сильные мази — гормональные, а мне их нельзя.

— А лепешку из меда с мукой? — подсказала Маша. У нее была эта проблема год назад.

— Как-как? — заинтересовалась девчонка.

— Мед, мука, немножко настойки календулы. Трешь до густоты сметаны, если жидко, добавляешь муки. И прилепляешь на ночь. А на лицо — тертые огурцы.

— Соль и перец по вкусу, подавать на стол в разогретом виде? — настороженно спросила девчонка.

— Да нет, я не шучу.

— Ой, смотри, Алентьева…

Машина фамилия сегодня звучала раз десять: учителя с ней знакомились, к доске она выходила, В классе, наверное, все запомнили, как зовут Укропку. А она по-прежнему знала только Кэтрин, Макса да еще несколько человек по фамилиям.

— Как тебя зовут? — спросила Маша.

— Бубнова Таня. Так ты кофе будешь?

— Давай, — согласилась Маша. — А вы всех угощаете?

— Всех, кто на покупателя похож. Люди ведь часто сами не знают, что им нужно. А так попьют кофейку, разговорятся, мы и объясним: «Вам надо прикупить памяти, тогда программа перестанет виснуть». — Рассказывая, Таня налила Маше кофе и поставила на барьер сахарницу. — Тебе сколько кусков?

— Нисколько, я худею. — Маша отхлебнула из чашки. Кофе немного остыл, но все равно был вкусный. — Тань, допустим, принесли вам ноутбук на продажу. Его же надо проверить…

— Протестировать, — подсказана Таня. — Само собой, если техника старая, ее нигде так не возьмут.

— А тестировать долго?

Таня фыркнула:

— Ну ты и темнила! Хочешь поймать вора? Так и скажи. Если появится тип с ноутбуком, мальчишки его продержат сколько надо, а я позвоню в милицию.

Маше пришлось выдать еще один кусочек тайны:

— В милицию не надо, звони прямо Сергейчику.

— Я чего-то не догоняю, — призналась Таня. — Три часа назад Кэт митинговала в раздевалке: «Все на борьбу с новенькой, война до победного конца!» А теперь у вас общие дела, и ты уже знакома с ее папой!

— Мы с дедушкой в гостях у Сергейчика, — объяснила Маша. — Сама понимаешь, Кэт не в восторге, да и я не хочу к ней навязываться. Но при взрослых мы не ругаемся.

— А чей ноутбук пропал, ваш?

— Нет, Сергей Сергеича.

— И ты помогаешь искать? — Таня оценивающе смотрела на Машу. — Надеешься помириться?

— Не я с ней ссорилась, значит, и не мне первой мириться. А помогаю я Сергейчику, а не Кэт.

— Вот так, да? Такие мы крутые в Укрополе? — беззлобно съязвила Таня. — Лично я побоялась бы идти против Кэт. Это же все равно что против всего класса!

— А что мне делать, прощения просить? Люди добрые, извините, что я к вам обращаюся, — копируя попрошаек в метро, тоненько завела Маша. — Сами мы не местные, так вы простите за то, что я родилась не в Москве, за то, что в Америке не была. И за то, что вы меня дразните, и за то, что к себе не принимаете, простите, пожалуйста!

— Всех новичков сначала гоняют, — пряча глаза, ответила Таня. — Конечно, это несправедливо, но так уж есть. Думаешь, Кэт легко было четыре года назад? Сейчас у нас хоть мальчишки с девочками не дерутся, а тогда дрались… Ничего, Алентьева, ты прорвешься быстрее, чем другие!

— Это почему?

— А то ты не знаешь! — с укоризной сказала Таня, тронув самый налитой прыщ у себя на щеке.

— Добро пожаловать! Уэлком, — произнесла дверь.

В «Компьютеры и периферию» входил Дед.

Маша сразу познакомила его с Таней и выложила план: если принесут ноутбук, то компьютерщики начнут его проверять и тянуть время, а Таня позвонит Сергейчику. Минут за десять полковник добежит до «Компьютеров и периферии».

— Нет, так не годится, — сказал Дед. — А вдруг вор поймет, что ребята нарочно не спешат, и уйдет с компьютером?

— Мальчишки его сцапают! — пообещала Таня.

Дед посмотрел на мальчишек: старшему было лет восемнадцать, младший, скорее всего, еще учился в школе.

— Так не годится, — повторил он. — Для ребят это приключение, а у вора будет решаться судьба на ближайшие годы. Он станет драться насмерть, чтобы не сесть в тюрьму. Нет, если он занервничает, лучше купить у него ноутбук, и пусть уходит. Деньги вы сразу платите?

— Когда как, — ответила Таня. — На ноутбук сейчас не наскребем. У нас выручка маленькая: мы же дорогими компьютерами не торгуем. Берем старые, делаем им апгрейд и продаем.

— Денег я дам, — пообещал Дед и отошел к ребятам менять, сколько может стоить ноутбук Сергейчика. Он пел встретиться с полковником, и тот записал ему на бумажку все технические данные.

— А он представляет, о чем говорит? — наклонившись к Маше, тихо спросила Таня. — Средненький неновый ноутбук стоит штуку баксов. Он что, миллионер на пенсии?

— Генерал, — сказала Маша.

— Шутишь?!

— Нет, он с Сергейчиком служит в Академии, читает лекции «Преступный мир Америки».

— А откуда ему знать преступный мир Америки?

— Он там в тюрьме сидел.

Подошел Дед, и разговор оборвался. Глаза у Тани были но блюдцу. Она смотрела на Деда, открывая и закрывая рот, — хотела о чем-то спросить, но боялась. Маше она шепнула на прощание:

— Вылитый Штирлиц!

Глава XII Сплошные недоразумения

В это время отставной майор Зайцев прибыл на место преступления. Показывая свое удостоверение частного детектива, он стал обходить квартиры. Только Зайцев расспрашивал свидетелей не о событиях последнего часа, как Сергейчик, тетя Ира и Кэтрин, а обо всех кражах. Первая была еще в июне, с тех пор свидетели многое забыли, а многое, наоборот, приукрасили сплетнями. Отставной майор упрямо докапывался до истины и продвигался медленнее, чем семейство Сергейчика.

Во второй или в третьей квартире Зайцеву сказали, что полчаса назад у них был полковник и задавал похожие вопросы. Отставной майор милиции не раздумывал: конечно, и полковник милицейский. Высокое звание говорило о том, что делом занимается «важняк» — оперуполномоченный или следователь по особо важным делам. Тут Зайцев ступал на шаткую дорожку. Полковник мог решить, что частный сыщик только мешает расследованию, и просто-напросто прогнать его. Чтобы не столкнуться с ним, Зайцев стал еще дольше задерживаться у свидетелей, А разговоры он теперь начинал так:

— У вас полковник был? Я майор Зайцев. Должен еще кое о чем вас расспросить.

Жильцы не требовали у него документов и отвечали на вопросы охотнее, чем когда он показывал удостоверение. Зайцев сталкивался с этим и раньше: к частным сыщикам люди еще не привыкли, вот и зажимаются, а милицию знают все.

Перейдя в следующий подъезд, отставной майор обнаружил, что здесь побывала какая-то полковничиха. Дело о квартирных кражах в Тихом тупике приобретало в глазах Зайцева невиданный размах. Им занимались уже два «важняка», два полковника: мужчина и женщина!

Разумеется, «полковничихой» была тетя Ира. Сергейчики (вернее, Сергейчик и две Курицыных) жили во дворе четыре года, с тех пор как вернулись из Америки. Их узнавали, здоровались, но по именам знали немногие. Зато все каждый день видели погоны Сергейчика.

В третьем подъезде Зайцева ждал сюрприз: там расследование вела полковничья дочка. «Милицейская династия. Дочка, наверное, капитан, не ниже», — решил Зайцев и стал говорить:

— У вас была дочь полковника? Надо кое-что уточнить.

Жильцы с пониманием кивали:

— Конечно, разве девчонка разберется!

В дневное время дома были в основном пенсионеры. Они могли назвать девчонкой и тридцатилетнюю женщину, поэтому Зайцев остался в своем убеждении, что и полковничья дочка — офицер милиции.

Тем временем Сергейчик закончил свой обход и решил проверить, как справилась с делом Кэтрин. Зашел в подъезд, который она обходила, и там ему сказали, что да, и была, расспрашивала, и майор был, расспрашивал.

Сергейчик почувствовал себя неуютно. Майор, несомненно, был милиционером. А Сергейчику не хотелось раньше времени рассказывать милиции о пропаже ноутбука. Разыскав жену и Кэтрин, он велел им идти домой, чтобы не столкнуться с так некстати появившимся майором.

Кэтрин оставалось обойти всего три квартиры. Разговорчивая тетя Ира отстала от нее почти на целый подъезд. Им пришлось отложить обход на вечер, когда уйдет майор. А Зайцев, дотошный, как аптекарь, и цепкий, как бульдог, продолжал расспрашивать жильцов. И первым вышел на след Нехорошего мальчика.

Глава XIII Нехороший мальчик

Американцы — богатый народ и любят свою страну. Они хорошо понимают, почему многие хотят съездить в Америку. Они не понимают другого: как народы победнее могут любить свои страны, если в Америке лучше? «Все только и мечтают навсегда поселиться в Америке, — убеждены американцы. — А не селятся потому, что мы их к себе не пускаем».

В посольстве США чиновник смотрит документы человека, который хочет побывать в Америке:

— Инженер, зарплата у вас… Да, не разгуляешься!

— Мы живем, — говорит человек. — Даже на билет мне отложили.

«У нас таксист в неделю зарабатывает больше. Наверное, он хочет стать таксистом», — начинает подозревать чиновник. И спрашивает:

— А кто у вас остается в России?

— Да все: жена, дочка, дедушки, бабушки, — говорит человек.

«Ну и тип! Семью готов бросить!» — ужасается чиновник и говорит:

— Сорри, Америка не может принять вас в этом году.

— Почему? — расстраивается человек.

— Мы вправе не объяснять причину.

Человек уходит. Может быть, он инженер-дорожник и мечтал посмотреть американские хайвеи, чтобы сделать у нас не хуже. Или он автомобилист и мечтал побывать на заводах Форда, чтобы сделать у нас не хуже. Или хотел подучить английский язык, чтобы читать иностранные технические журналы и, черт возьми, сделать у нас не хуже!

А чиновник смотрит ему в спину и думает: «Вон как сгорбился! Ну, точно, хотел навсегда остаться в Америке».

Чиновник не торопится. Очередь к нему стоит на улице перед посольством и не расходится, даже когда он кончает работу. Люди записываются, отмечаются, вычеркивают опоздавших.

Отставной майор Зайцев вернулся в свое детективное агентство в семь тридцать вечера и отпечатал на компьютере все, что успел узнать о Нехорошем мальчике. Когда сыщики не знают имени подозреваемого, они присваивают ему псевдоним; «Нехорошего мальчика» майор взял из сказки Андерсена. Псевдоним ему нравился: интеллигентно и очень подходит этому оболтусу.

В половине девятого он позвонил официанту:

— Есть результат, но мне не хотелось бы докладывать раньше времени. Может быть, это пустышка.

— Давайте что есть, — потребовал официант.

Через полчаса отставной майор передал ему диск с информацией. Официант позвонил из автомата Роберту Бистроффу и сказал:

— Извините, ошибся номером.

Затем он подошел к американскому посольству и смешался с толпой. Толпа была не дура и сразу поняла, что > го-то хочет пролезть без очереди.

— Вы здесь не стояли, — вежливо сказали официанту.

— Я здесь не стоял?! Это ты здесь не стоял! — Официант начал толкаться. И случилось то, чего он добивался: успевшие перезнакомиться в очереди люди дружно нажали, и нахал пробкой вылетел с тротуара.

Ему оставалось только немного подправить направление, чтобы врезаться в припаркованную тут же американскую машину. Тонкие пальцы официанта протолкнули конверт с диском за приоткрытое на щелочку стекло. Агент показал очереди кулак и ушел, утирая лицо платком.

За стычкой следил объектив телекамеры, установленной на стене посольства. У монитора рядом с морским пехотинцем-охранником стоял Роберт Бистрофф. Белый платок в руке официанта был сигналом, что передача диска состоялась.

Минут через двадцать, когда официанта и след простыл, Бистрофф сел в свою машину и поехал ужинать.

Подобранный с сиденья диск жег карман. Резидент не мог дождаться минуты, когда сунет его в дисковод компьютера и узнает, кто воровал в Тихом тупике. Но, опасаясь слежки, Бистрофф вел себя как обычно: поужинал в ресторане, поездил по Москве, изучая город. Только через два часа он вернулся в посольство и смог прочитать отчет Зайцева.

«Опрошены свидетели в домах по адресу Тихий тупик, дом 44 строения 2,3,4», — писал Зайцев и добросовестно перечислял номера квартир и фамилии. Некоторые из них были знакомы Бистроффу. Вот Кочеток А.И., а в зеленой папке с названием «ГРУ» есть подполковник Кочеток Александр Иванович — наверняка он! Домашний адрес офицера ГРУ уже стоил денег, потраченных на частного детектива. В зеленой папке появилась новая запись…

Резидент добрался до последней части отчета, озаглавленной «Нехороший мальчик»:

Ряд свидетелей (список прилагается) показывает, что в дни краж во дворе появлялся мальчик девяти-десяти лет, одетый чисто и каждый раз по-новому. Из примет свидетели отмечают хрупкое телосложение, сильный румянец и белокурые длинные волосы, вьющиеся на концах. Мальчика описывают в выражениях: «ангелочек», «пупсик», «красавчик». До первого сентября он появлялся со спортивной сумкой, после первого — с рюкзаком синего цвета. Свидетелям запомнился хулиганским поведением, не адекватным внешности: лазил по деревьям, бросал камнями в собаку. На замечания взрослых отвечал в грубых выражениях. В данном дворе не проживает.

Объекту присвоен псевдоним Нехороший мальчик. Следующие из перечисленных обстоятельств позволяют отнести Нехорошего мальчика к подозреваемым:

а) появление в дни краж;

б) хрупкое телосложение, позволяющее проникнуть в оконную форточку;

в) утверждение свидетелей, что Нехороший мальчик лазил на деревья;

г) наличие сумки или рюкзака, пригодных для сокрытия похищенных предметов.

Дальнейшая разработка подозреваемого требует установки наружного наблюдения за двором на неопределенное время (паузы между кражами варьировались от одного дня до трех недель).

О готовности оплатить разыскные мероприятия прошу сообщить в агентство в ближайшие дни.

То, что в деле замешан ребенок, немного разочаровало американского разведчика. Операция предстоял а тонкая…

Пока что кражи — только кражи. Расследует их какой-нибудь лейтенант милиции. Обворованные пишут жалобы, лейтенанту начальство мылит холку, но это не добавляет ему времени. Поймать-то мальчика можно: надо только понаблюдать за двором неделю-другую, как хочет Зайцев. Для лейтенанта это непозволительная роскошь, у него хватает других дел. Но если из квартир офицеров ГРУ начнут пропадать записные книжки и фотографии, в дело включится русская контрразведка, и мальчик попадется.

Поэтому записные книжки и прочее надо не красть, а копировать. Надо всаживать «жучки» в телефоны и компьютеры. И никаких краж! Кражи будут прикрытием на тот случай, если агент попадется; мол, воровать залез в квартиру. Ему же самому лучше пойти под суд как вору, а не как шпиону.

Вот и объясни все это десятилетнему. Доверь ему спецтехнику — те же «жучки», которые стоят на вес дороже золота, хотя никто их не продает на вес. Обучи его тактике поведения на допросе… Он и слово «тактика» вряд ли знает.

Но Бистрофф не терял надежды: найдется и взрослый. За умелыми действиями Нехорошего мальчика чувствовалась рука опытного преступника. Ребенок просто не мог все лето орудовать один и не попасться!

По книгам резидент неплохо изучил преступный мир России и знал, что мальчишки-форточники были еще в восемнадцатом веке. Чаще всего они не воровали сами, а, проникнув в квартиру, открывали двери для взрослых воров. Кстати, в Америке форточников не было никогда, потому что не было и нет форточек — там сдвижные рамы.

Бистрофф снова заглянул в отчет Зайцева: «О готовности оплатить разыскные мероприятия прошу сообщить в агентство в ближайшие дни». Конечно, сообщим! ЦРУ оплатит.

Из посольства звонить по тайным делам опасно, да и нет смысла, ведь мальчишка все равно орудует днем. Завтра надо связаться с официантом, дать ему еще денег — пускай заплатит за все. Разумеется, Зайцеву нужно пообещать премию, если выведет на вора… И продумать запасной вариант на случай, если розыск затянется.

С этими мыслями Бистрофф лег в постель. Ему мерещились чистые листы в зеленой папке «ГРУ». Он садится к столу и не на компьютере, а от руки, смакуя каждую букву, вписывает новые и новые фамилии, звания, должности. И это лишь начало. Чем больше знаешь о человеке, тем его легче завербовать. Трубы у них текут, потолки протекают, вспомнил Бистрофф газетку. Может быть, у кого-то болеет старая мать или ребенок, и на лечение нужны большие деньги…

От предвкушения удачи резидент не мог заснуть. Пришлось выпить снотворное.

Глава XIV Репутация Вити Галенкина

Но мы забежали вперед. Когда Дед и Маша вышли из «Компьютеров и периферии», было только без двадцати четыре.

Дед собирался в банкомат за деньгами, а Маше сказал:

— Иди к Сергейчику, вдруг ты там понадобишься. У нас не так много времени, скоро на стрельбы уезжать.

Только они разошлись, как вдруг к Маше пристал бомж:

— Девочка, купи рюкзак!

Воняло от него, как от протухшей селедки. Из бороды торчал налитой красный нос.

— Ага, ворованный, — сказала Маша и прибавила шага.

— Гадом буду — нет! — с отчаяньем крикнул ей в спину бомж. — Я его в старом доме нашел!

Маша остановилась и посмотрела на рюкзак: новый, почти не грязный.

— Дом в Тихом тупике?

— А где ж еще! Он тут один такой.

Бомж был одет в синее дамское пальто, сшитое на толстуху. Он болтался внутри, как язык в колоколе.

— А давно? — спросила Маша.

— Скажешь, что ты его потеряла?! — испугался бомж и спрятал рюкзак за спину.

«Не скажу. Но я, кажется, знаю, кто потерял», — про себя ответила Маша, а вслух спросила:

— Сколько вы хотите?

— Да на бутылку. А какой рюкзак! — стал расхваливать бомж. — Вот тут расстегнешь «молнию» — и он в три раза больше. Хошь, книжки в школу носи, хошь, картошку. Я бы пятьсот рублей за него взял, да спешу. Трубы горят, надо поправить здоровье.

— Две бутылки, если покажете, где нашли рюкзак, — сказала Маша.

— Да вон же! — Бомж показал грязным пальцем. — Не знаешь, что ли? Выходишь со двора…

— Знаю, — перебила Маша. — А в самом доме, внутри, где он лежал?

— У подвала под лестницей.

— Вот и ведите меня под лестницу.

— А не боишься? — ухмыльнулся бомж.

— Я ничего не боюсь, кроме опасностей, — ответила Маша фразой из одной любимой книжки. — Встречаемся через десять минут у забора.

— Ни-ни! — заартачился бомж. — Сперва на бутылку, на одну, а потом — что хошь! Я с бодуна и на забор не влезу — вишь, как руки трусятся?

— Потом я вас не найду.

— Это да, — самодовольно подтвердил бомж. — Широкий человек Витя Галенкин: начнет гулять и сам не знает, где окажется. Витя Галенкин — это я, — объяснил он, хотя и так было ясно. — А ты, может, из дома мне вынесешь для поправки здоровья?

— Вынесу, — пообещала Маша. — Бегом побегу! Только вы уж идите к забору. Придете, а я уже там с водкой. Обещаете?

— Клянусь репутацией Вити Галенкина! — ударил себя в грудь бомж.

Маша бросилась к дому Сергейчика. Конечно, репутация Вити Галенкина — вещь серьезная. Но больше надежд у нее было на то, что бомж не успеет продать рюкзак кому-нибудь еще.

В квартире была только Кэтрин.

— Папа еще ходит по подъездам, а мама побежала колбасу покупать на стрельбы, — доложила она.

Слушая вполуха, Маша носилась по кухне. Завернула два блина с селедкой, нашла в холодильнике бутылку водки, из которой Сергейчик с Дедом едва пригубили, отлила половину в чашку, чтобы бомж не напился сразу… Кэтрин умолкла. А Маша, разыскав непрозрачный пакет, сунула туда бутылку и закуску.

— Ты куда?! — ужаснулась Кэтрин.

— По дороге расскажу. Тащи фонарик. А фотоаппарат у вас есть?

— Тебе какой, «мыльницу» или «Полароид»?

— Давай «Полароид», — обрадовалась Маша. — Сколько там кадров?

— Штук пять осталось.

— Давай! — Маша повесила сумку на плечо. Эдик путался под ногами. — Его тоже бери. Побежали!

Схватив «Полароид», Маша потащила ничего не понимающую Кэтрин из квартиры. Щенок на поводке кубарем катился за ни ми.

В подъезде Кэтрин спохватилась:

— Я в тапочках! Надо вернуться!

— Ничего, здесь недалеко!

Они перебежали через двор, не давая щенку задрать ламу, и выскочили в Тихий тупик. Бомжа не было!

— Зачем ты меня сюда притащила?! — начала заводиться Кэтрин.

— Сейчас, сейчас… — Маша оглядывалась. — Вон он!

Вприпрыжку поспевая за какой-то женщиной, Витя Галенкин протягивал ей рюкзак. До места встречи у забора бомж не дотянул ста шагов. Женщина остановилась и полезла в сумку — за кошельком, конечно. Еще несколько секунд, и рюкзак перешел бы к ней!

— Папочка! — во все горло завопила Маша. — Не продавай! С чем я в школу пойду?! Женщина, не покупайте у него! Папа! А вот что я достала!

Бессвязно крича и размахивая бутылкой, она бежала к Вите и его покупательнице. Бомж все еще пытался всучить женщине рюкзак. Он мотал головой и разводил руками, видно, доказывая, что Маша ему не дочь.

— Папочка! Папуля, за что?! — добавила слезы Маша. За ней бежали Кэтрин и очень довольный игрой Эдик.

Скорее всего, он и решил дело. При виде пса с черной оскаленной мордой женщина стала резво уходить.

Бомж дернулся за ней, но Маша подскочила и вцепилась в его шершавую руку.

— Ты чего?! — взвыл Витя, напуганный то ли псом, то ли появлением «дочки». — Какой я тебе папа!

— Конечно, — сказала Маша, — какой ты мне папа! И сунула ему бутылку.

— «Парламент»! — сразу же успокоился Витя. — Знаем. Но до сих пор не пили.

Сунул горлышко в бороду, запрокинул голову и в два глотка исправил свое упущение.

— Закусывайте, — Маша сунула ему пакет с блинами.

— Блины! Домашние! — растрогался бомж. — Год не ел, честное слово! С селедочкой! Доченька!

— Но-но! Без фамильярностей! — Маша отодвинулась, боясь, как бы пахучий Витя не полез целоваться от полноты чувств.

У Кэтрин было отсутствующее выражение лица, означавшее: «Я ничего не понимаю и уже не надеюсь понять. Но кто-то определенно спятил с ума!»

Маша сунула Кэтрин «Полароид» и встала рядом с бомжем, который увлеченно заглатывал блины:

— Щелкни нас.

Кэтрин покрутила пальцем у виска, но щелкнула. Визжа моторчиком, «Полароид» выплюнул готовую карточку.

— Ух ты! — потянулся к ней Витя. — Подаришь?

— Потом, — сказала Маша. — За рюкзак мы в расчете?

— Эх, пропадай моя телега! В расчете. Цени Витю Галенкина: за полбутылки уступил, а тетка обещалась дать на две!

— Будет и на две. — Маша отдала Кэтрин рюкзак, а фотоаппарат взяла и повесила на шею. — Я иду в подвал вот с ним. Если через час не вернусь…

— Вернешься, — заверил бомж, — кто тебя тронет, когда ты с Витей Галенкиным?! Витю весь микрорайон знает.

— Вот я и говорю: я иду в подвал с Витей Галенкиным, и если Витя Галенкин через час не доставит меня на это место, неси его фотку в милицию!

До бомжа дошло, для чего сделана фотокарточка:

— Э, мы так не договаривались!

— А чего ты боишься? — сказала Маша. — Репутация Вити Галенкина тверже гороха. Вернемся, и я тебе эту фотку подарю на память.

— Ну, если подаришь, тогда пошли, — подобрел Витя.

— Я тебя никуда не отпущу! Ты мне объяснишь, в чем дело, или нет?! — закричала Кэтрин.

— Рюкзак Витя нашел в подвале этого дома, — сказала Маша. — Думаю, он связан… — Она покосилась на бомжа: кто знает, не ходит ли он в подручных у вора. — …Сама понимаешь, с кем. Я хочу там поискать.

— Я с тобой! — решительно сказала Кэтрин.

— Тебе нельзя, у тебя фотка — это моя страховка.

— Тогда я хотя бы здесь постою.

— «Из полей доносится: «Налей!» — заплетающимся ком вставил Витя Галенкин.

— Кэт, иди домой! — взмолилась Маша. — Вы с Эдькой ничем не поможете. Лучше дождись папу или Деда — кто первый придет. — и бегите сюда.

— Ладно, — согласилась Кэтрин. — Я быстро! Сейчас папу разыщу. Я знаю, в какой подъезд он пошел! — крикнула она, уже убегая.

А Маша с Витей пошли к заброшенному дому. Бомж заметно тормозил. Сильно пьющим людям нужно немного, чтобы напиться до потери сознания. Маша боялась, что вот-вот он рухнет и уснет. Однако Витя был парень-кремень и решительно доволокся до забора.

— Тебя подсадить? — галантно предложил бомж.

— Вот уж не надо, вы сами залезьте.

Витя долго прыгал и не допрыгивал. Воняло от него за пять шагов. Маша ждала, оттягивая момент, когда придется подсаживать бомжа. Но, к его мужской чести, Витя изловчился и сумел зацепиться за верхушку забора. После чего он стал скрести по доскам носками стоптанных ботинок.

— Я так сколько хочешь смогу провисеть, — похвастался Витя. — Рука — железо! Дамская сталь! Греческие орехи двумя пальцами щелкаю!

Маша огляделась, ища, что бы подставить ему под ноги. Ничего подходящего не было. Пришлось бежать за угол, оставив ненадежного Витю одного. Там она разыскала ящик.

Когда Маша вернулась, бомж еще висел на заборе. И похрапывал. Спит, что ли?!

— Я здесь. — Она подсунула ящик.

— Это же совсем другое дело! — обрадовался Витя. Наступил на ящик, подтянулся, перевесился и рухнул головой вниз!

Было слышно, как он со стеклянным звоном шмякнулся по ту сторону забора. Потом настала тишина. «Убила!» — ужаснулась Маша. Беспомощного, засыпающего на ходу человека заставила лезть через этот дурацкий забор! А он…

Витя отчетливо всхрапнул и вдруг завопил, с натугой выводя каждый звук:

Маша вздохнула по своему единственному платью и полезла через забор.

Глава XV В компании с бомжем

Земля по ту сторону забора была усыпана всем, что смогли докинуть прохожие. Срубленные наискось пеньки от кустов торчали как пики. Среди мусора лежал целехонький Витя Галенкин. Один пенек-пика прорвал бок его женского пальто.

Сидя на заборе, Маша высматривала, куда спрыгнуть. Бомж тем временем исполнил куплет про соловья и завел «Ой, мороз, мороз, не морозь меня!». У Маши было муторно на душе. Сейчас ей стало видно то, что скрывал забор: среди забитых досками окон первого этажа — одно черное, без досок и без стекол. В него и влез ночью водитель бордового «жигуленка». А утром выбрался, шатаясь, потеряв свой рюкзак. Теперь в это окно полезет Маша с ненадежным, а то и опасным Витей Галенкиным…

— «Напою жену, накормлю коня!» — вопил бомж. Маша спрыгнула, прижимая подол руками.

— Мы петь будем или пойдем?

— Песня в пути не помеха! — Витя поднялся на четвереньки, на колени и встал, шатаясь. — Штормит! — объявил он с удовольствием, как старый морской волк. — «А волны и стонут, и плачут»… Эх, красавица, встретить бы тебя лет пятнадцать назад, когда Витя Галенкин служил на дважды Краснознаменном Балтийском флоте!

Выписывая кренделя шаткими ногами, Витя пошел к разбитому окну. С каждым шагом его веселое настроение улетучивалось.

— Где ты была пятнадцать лет назад, я тебя спрашиваю?! — Бомж попытался ткнуть Машу в грудь серым от грязи пальцем, промахнулся и стал падать. Маша не помогала. Восстановив равновесие, бомж повторил, на этот раз печально: — Ну, где, где ты была?

— Меня еще на свете не было, — ответила Маша.

— Все так говорят. Никого не было, я один за всех отдувался! Не было ни земли, ни неба, ни тьмы, ни света, и только я носился… Гордый…

Лишь волны морские прославят одни

Геройскую гибель «Варяга»!

Маша не понимала, в самом ли деле Витя уже ничего не соображает или только куражится. Скорее бы пришел Сергейчик, а еще лучше — Дед!

Бомж без заминки нырнул в окно, а Маша задержалась, осматривая раму. Еще, чего доброго, попадется осколочек стекла — и прощайте, вторые за день колготки… Нет, все чисто. В окно столько лазили, что протерли дорожку на подоконнике.

— Ты чего? Греби сюда, — поторопил Витя Галенкин. По локоть запустив руку в прорванный карман, он копался за подкладкой пальто. Вынул свечной огарок и стал искать зажигалку или спички.

— У меня фонарик, — сказала Маша, влезая в окно.

— Ну так пошли!

Идти оказалось недалеко: с кухни в коридор, потом в прихожую; вышли из квартиры, спустились к заколоченной двери подъезда. Витя Галенкин был вдвое трезвее и впятеро серьезнее, чем полминуты назад. Боится, что ли? И петь перестал, славный птах…

Бомж зашел под лестницу, показал:

— Здесь он и валялся. Ну, давай деньги!

— Погоди. — Маша посветила фонариком. В углу, где лестница под наклоном сходилась с полом, остались четкие следы в пыли: две подошвы, овал и отпечаток ладони. Человек сидел, забившись в самое узкое место, подтянув колени к груди. А после оперся ладонью, встал и ушел. Или скорее убежал, раз не вспомнил о своем рюкзаке.

— Где лежал рюкзак? — переспросила Маша.

— Да вот где я стою, — Витя Галенкин ткнул пальцем себе под ноги.

Отпечаток в пыли он затоптал, и оставалось полагаться на Витину репутацию. Если верить бомжу, то рюкзак лежал в пяти шагах от места, где прятался человек.

Маша щелкнула «Полароидом» отпечатки подошв и ладони, отошла и общим планом сняла все пространство под лестницей. Еще одна лестница в четыре ступеньки вела к двери в подвал.

— Ты платить будешь? — зло спросил Витя, щуря ослепшие от фотовспышки глаза.

— Буду, буду. Выпить не терпится? — огрызнулась Маша.

— А хоть бы и выпить. Обещала на бутылку — гони монету!

— Еще минуточку! — Маша не собиралась обманывать бомжа. Но ведь он ждать не станет, а как только получит деньги, зажжет свою свечку и уйдет.

Торопясь, она сфотографировала дверь в подвал. Освещенная вспышкой плиточная мозаика на полу показалась необычно яркой. Не понимая, в чем дело. Маша посветила фонариком. Плитки на полу не истерлись, потому что здесь мало ходили. Недавно по ним проволокли какой-то мешок, собравший на себя всю пыль, и пол засверкал как новенький.

Присев на корточки и низко держа фонарик. Маша стала обследовать плитку за плиткой. Бурое пятнышко, затертое ногой… И еще одно… Кровь! Теперь ясно, какой «мешок» тащили не то в подвал, не то из подвала.

— Я ухожу! — решительно объявил Витя, роясь за подкладкой пальто. Сейчас найдет свой огарок…

— Тогда денег не получишь! — отрезала Маша. — Мы договаривались, что ты меня доставишь к забору.

— Испугала! Думаешь, Витя Галенкин себе на бутылку не наскребет? У меня еще ложечки.

— Какие ложечки?

Сжав губы так, что рта не стало видно в бороде, Витя копался за подкладкой. Было ясно, что рядом с Машей его держит только свет фонарика.

— Какие ложечки? — Повторила Маша. — Ты меня боишься, что ли?

— Чего мне бояться, стану я тебя бояться, — забормочи бомж. — У Вити Галенкина все по-честному: покупала рюкзак и получила рюкзак. А только в нем, в рюкзаке, были еще ложечки.

— Серебряные? — догадалась Маша. — Покажи!

Почувствовав ее интерес, бомж сразу начал командовать:

— Идем на улицу, там покажу. Шагай, а то у меня времени нет с тобой чикаться!

— А ложечки, может, ворованные… — Маша тянула время, торопясь все рассмотреть. Вот еще одно затертое пятнышко крови, хвостатое, как головастик. По направлению хвостика видно, что человека тащили из подвала.

— А мне какое дело? Я эти ложечки нашел — и все.

— Это ты в милиции скажешь.

Бомж сбросил с себя пальто. «Драться хочет!» — испугалась Маша. Но нет, Витя Галенкин искал свечку. Он встряхнул пальто так, что все набитое за подкладку барахло собралось в один угол. Пола пальто раздулась, как наволочка небольшой подушки. Витя запустил руку в дырявый карман. Сейчас найдет свечку… «Он пойдет, и я за ним», — решила Маша.

Поиски в заброшенном доме не дали ответа на главный вопрос: связан ли водитель бордового «жигуленка» с кражами во дворе. Наоборот, вопросов стало еще больше. От кого он прятался под лестницей? Почему, убегая, не просто забыл рюкзак, а отбросил его в угол, как будто хотел избавиться от чего-то опасного… Да от ложечек, подумала Маша. Если водитель бордового «жигуленка» — вор и убегал от погони, то, конечно, первым делом избавился от ворованных ложечек… Нет, не может он быть вором! Алиби у него жуткое, зато бесспорное: когда вор залез в кабинет Сергейчика, водителя выпиливали из сплющенной машины…

— Я ж на кухне свечку оставил! — вспомнил Витя. — А ну, дай-ка фонарик.

Бомж сказал это безразлично, как будто семечек просил. А сам боком скользнул в сторону, закрывая Маше выход из-под лестницы. На улице, среди людей, он был жалкий, всех боящийся и никому не нужный. А здесь перед Машей стоял еще крепкий человек без паспорта и без дома. Такой сделает с тобой все, что взбредет в мутную от водки голову, и пропадет. Кто знает, где он вынырнет, в Петербурге или в Туле, кем назовется, Витей Галенкиным или Петей Пупкиным?.. Оставленная у Кэтрин фотокарточка бомжа больше не казалась Маше надежной страховкой.

— Ну ты чё? Фонарик, говорю, дай! — с напором потребовал бомж и шагнул к ней.

Глава XVI Все опаснее и опаснее

Маша отшатнулась к двери в подвал, нашарила ручку и рванула к себе. Дверь была та самая, которую ночью выломал Крысолов. Кто-то вставил ее на место, но шурупы не держались в гнилом косяке. Тяжелая, как бетонная плита, и неустойчивая, как карточный домик, дверь стала заваливаться на Машу. Пока она не сильно наклонилась, Маша сдерживала ее вес, но долго так стоять не могла и не собиралась, потому что сзади надвигался бомж. Она вывернулась, и…

Шмяк! Бам! Громых!

Пьяная везуха изменила Вите Галенкину. Он встретил падающую дверь физиономией. Дверь была обита железом. Физиономия, хотя и закаленная драками и ночевками на свежем воздухе, все же состояла из кожи, мяса и костей. Сокрушив физиономию, дверь своей стокилограммовой тяжестью рухнула на Витю. А напуганная Маша вбежала в подвал и во все стороны завертела фонариком.

Голохвостые гвардейцы Крысолова успели попрятаться от громких звуков. Маша увидела ничем не примечательную картину: трубы, пыль, запустение. Посветила в глубь подвала. Он был такой большой, что фонарик не доставал до дальней стены.

Дверь на Вите ворочалась, как живая; иногда из-под нее показывались руки. Маша еще помнила свой испуг и Вити ну наглость. Надо было бежать, пока бомж не выкарабкался.

— «Прощайте, товарищи! С богом! Ура! Бурлящее море под нами!» — глухо провыл Витя. Потом, видно, дверное железо навеяло ему другую песню: — «Три танкиста выпили по триста, а четвертый слопал паровоз!»

Дверь уже не шевелилась: оставив попытки освободиться, бомж просто пел. Что-то сдвинулось в его пьяной голове, и теперь Витя воображал себя героем, хладнокровно плюющим в лицо опасности, какой бы она ни была.

— Эй, ты как? — позвала Маша.

— «Артиллеристы, точный дан приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас!» — бодро отозвался Витя.

Маше стало стыдно бросать его. Вот-вот подойдет Сергейчик, он освободит бомжа. Тогда, кстати, не пропадут для расследования припрятанные Витей серебряные ложечки. Может быть, у них найдутся хозяева во дворе? Тогда водитель бордового «жигуленка» точно связан с кражами. Раз он сам не вор, то столкнулся с вором нарочно или нечаянно.

Похоже, версия Деда подтверждалась: у вора нет наводчика. С раннего утра он следит из окон заброшенного дома, как расходятся жильцы. Наверное, у него тетрадочка с их приметами и номерами квартир. Сидит и отмечает: «Девчонка пошла в школу… Седой полковник вышел… Его жена»… А сегодня его подкараулил вол и те ль бордового «жигуленка».

Сергейчик не шел. Из-под двери слышалось ровное посапывание: бомж засыпал, и Маша этому не удивилась.Кто знает, где привык спать Витя Галенкин, но уж точно не на перинах с чистыми простынями. Подумаешь, дверь на нем лежит. Может, именно под дверью он чувствует себя в безопасности… А подвал надо как следует облазить. Отсюда ведут размазанные капельки крови.

Светя фонариком под ноги, продвигаясь по шажку, Маша оказалась ровно на том месте, где Крысолов пытался выдолбить из стены золото.

Если бы кладоискатель каким-то чудом попал сейчас в подвал, он бы здорово удивился. Старинная кирпичная кладка скрылась от любопытных глаз. Кто-то восстановил отбитую Крысоловом штукатурку и, маскируя свежую заплату, замазал ее пылью с пола. Тайну клада теперь выдавало только сырое пятно на стене. Крысолову оно подсказало бы, что золото еще на месте, потому что никто не станет маскировать опустевший тайник. Но Крысолов был далеко — дальше, чем любая больница. Изрезанный, зашитый, загипсованный, опутанный проводами и трубками, он спрятался от своего врага между жизнью и смертью. А Маша не обратила внимания на сырое пятно — мало ли таких было в старом подвале…

Зато осколки металлоискателя попались ей на глаза. Кто-то расшвырял их ногой, но Маша увидела сначала один, крохотный, и подняла. На изломе осколочек был чистый, стало быть, отбился от чего-то совсем недавно. Вскоре она подобрала кусок зеленой печатной платы. Разбитая штука была явно посложнее фонарика. Мобильный телефон? Милицейская рация?

Витя всхрапывал под дверью. Может, уйти, пускай спит? Нет, у бомжа остались ложечки. Где же Сергейчик?!

Маша выбралась из подвала и услышала далекие шаги. «Я здесь!» — хотела крикнуть она и подумала, что крик-то Сергейчик услышит, а слов может не разобрать. Зачем волновать человека? Сейчас они все равно встретятся.

Шаги приближались. Клацнула под ногой отставшая плитка на лестничной площадке. И вдруг что-то с жестяным грохотом покатилось по ступеням (сработала «охранная сигнализация» Крысолова — пивные банки).

Человек чертыхнулся. Это был не Сергейчик!

Глава XVII Прятки в темноте

Маша замерла, прилипнув к стене. Как назло, кнопка чужого фонарика не попадалась под палец. Стоит незнакомцу заглянуть в пролет лестницы… Это же вор! Наверняка вор! Маша догадалась уткнуть горящий фонарик себе в живот, немного успокоилась и сразу нащупала кнопку.

Уф! Так и зарабатывают гастрит миокарда, как говаривал Боинг.

Где вы, друзья-одноклассники?! Купаетесь ли в море или, привязав леску на палец, удите с пристани круглых и белых, как блюдечки, морских карасиков-ласкирей? Закат мажет розовым беленые домики Укрополя, соленый ветер копошится в листве и стучит крепкими, как дерево, зимними яблоками. А у Маши в Москве гостиничная подушка, пахнущая сквозь наволочку чужим табаком, странное перемирие с Кэтрин Курицыной и эти шаги на лестнице — опасные шаги. И так не хватает друзей!

Шаги затихали — незнакомец поднимался на верхние этажи. Все, как Маша думала: понаблюдает, а потом залезет в квартиру. Неужели готовит вторую кражу за день? Нет, скорее у него «вечерний сеанс»: будет смотреть, кто в каком часу возвращается с работы. Хоть он и давно ворует во дворе, но уследить за всеми трудно. Наверное, он пасет квартир по пять-шесть. Вечером люди задернут неплотные тюлевые занавески, зажгут свет, а он будет следить из темноты и все видеть…

Под лестницей раскатисто всхрапнул Витя Галенкин. Тоже проблема. Шаги совсем стихли, вор уже высоко и вряд ли услышит Витю. Но вдруг он опять запоет?! Вор спустится и отметелит бомжа, как водителя бордового «жигуленка». Здесь его владения, и Витя об этом знал! Вот почему он так спешил уйти.

У Маши совесть была чиста. Бомж сам к ней полез и налетел на дверь, а вытащить Витю она бы не смогла — здоровенная же дверища, железная. И все же Маша чувствовала себя виноватой: заманила бомжа бутылкой, а как ему не хотелось идти в этот дом!..

Наверху хлопнула дверь, и снова послышались шаги. Нет, вор приходил не наблюдать. Спрятал что-то?.. Если он пойдет на Витин храп, то наткнется как раз на Машу!

Она скинула туфли, чтобы не цокать каблуками, нащупала перила и в кромешной тьме стала подниматься навстречу приближающимся шагам. Хотелось, наоборот, бежать вниз и забиться под лестницу, туда, где прятался то ли вор от водителя «жигуленка», то ли водитель от вора. Каменные ступеньки леденили ноги. В пролете лестницы мелькнул свет. Скорее!

Маша выскочила на лестничную площадку. Здесь было чуть светлее. За какой дверью квартира с разбитым окном? Не за правой, не за левой, она это хорошо помнила. А посередине, рядышком, как страницы книжки, две одинаковые двери, и обе чуть приоткрыты… Из одной тянуло сквозняком. Она! Только бы не скрипнула!

Свет мелькал на втором этаже. Вору оставалось десять ступенек — десять секунд до поворота, и тогда луч его фонарика упадет на Машу… Она юркнула в темную квартиру. Дверь не скрипнула.

Отсюда Маша хоть с закрытыми глазами могла найти выход из дома: налево и там, за коридорчиком, кухня с разбитым окном. Бежать! Встретить Сергейчика, предупредить и вместе с ним вернуться на помощь Вите Галенкину!

Свет чужого фонарика плясал за приоткрытой на щелочку дверью. Шаги приблизились, и вдруг свет погас — незнакомец услышал Витин храп.

Маша боком, по стеночке, стала отступать. Дошла до поворота… Темно. А раньше сюда падал свет из окна кухни — она должна быть за углом. Наверное, на улице стемнело. Туфли в руке мешали, Маша сунула их за пояс платья, прикрыла пальцами стекло фонарика, посветила… И оказалось, что стоит она в чулане, оклеенном разномастными кусками случайных обоев, и в сантиметре от ее виска опасно торчит здоровенный гвоздь. Маша обернулась, процеженный сквозь пальцы слабый луч скользнул но коридору… Не тот был коридор. Второпях она ошиблась квартирой!

За стеной решительно протопали — Сергейчик, у Деда тихая походка. Вор уже наверняка услышал шаги и затаился, чтобы ударить из темноты.

— За мной! — крикнула Маша, бросаясь к выходу. Когда кричишь «за мной!», значит, есть кому бежать за тобой. Это сильно действует на противника.

Она выскочила на лестничную площадку одновременно с полковником. Лучи двух фонариков заметались, вырезая из темноты перила, двери, чужое перекошенное лицо. Вор вскинул руку, прикрывая глаза от света. В кулаке у него что-то металлически блеснуло, и Маша повисла на вооруженной руке.

Она не видела, что делал Сергейчик, зато хорошо расслышала короткое «шмяк!», словно молотком отбивали мясо. Клацнули зубы. Маша почувствовала, что вор падает, не сгибаясь, как дерево. Сергейчик подхватил ее и успел подставить вору ботинок, чтобы тот не разбил затылок. По ступеням скатилась металлическая штука, которую Маша приняла за оружие. Это был всего-навсего выключенный фонарик.

А полковник, все еще не сказав ни слова, начат хватать Машу за руки и щекотно тыкать пальцем под ребра.

— Да жива я, жива! — увернулась Маша.

— Все так говорят! — строгим голосом ответил Сергейчик и стал копаться у нее в голове.

— Цела, — наконец заключил он.

— Я же вам сказала.

— Раненый в состоянии болевого шока сначала ничего не чувствует, — назидательно сообщил Сергейчик. — Я сам видел, как человек с оторванной рукой бежал в атаку.

— В Америке? — удивилась Маша.

— Нет, еще до Америки, в другой стране… Это кто, Витя Галенкин? — Сергейчик посветил на своего нокаутированного противника. Лицо у того было молодое, волосы пшеничные, одежда — камуфляж с чистыми погонами и одинокой ленточкой медали или ордена.

— Нет, вор. А Витя под дверью, — ответила Маша. Полковник принял эту новость без удивления, видно, не поняв, что бомж в буквальном смысле лежит под дверью, как под одеялом. Склонившись над парнем, он искал и документы у него в карманах:

— Солдата я приголубил, что ли?

Найденная у парня красная книжечка огорчила Сергейчика:

— «Инвалид третьей группы»! Вот с кем я справился. Теперь меня можно и против детсадовцев выпускать… Хотя третья группа — рабочая, — тут же утешил себя полковник. — Руки-ноги на месте, и воровать с третьей группой очень даже можно.

Рассуждая так, Сергейчик достал из инвалидной книжки сложенную вчетверо бумагу, развернул и прочитал вслух, что предъявитель сего Красавин Николай Дмитриевич работает сторожем в ДЭЗ № 15.

Тем временем предъявитель сего заморгал и открыл глаза.

— Брысь, шакалы, — пробормотал он, щурясь на свет фонарика.

— Я не шакал, а полковник Российской армии, — ответил на это Сергейчик, — а кто ты — разберемся!

Парень сел на ступеньку и стал ощупывать подбородок.

— Справки тебе мало? Сторож я, этот дом караулю.

Сергейчик вопросительно посмотрел на Машу: а вдруг правда сторож? Почему ты назвала его вором?

Но в двух словах этого было не объяснить.

— Пойдемте сперва Витю достанем, — сказала Маша. — Выберемся из этого замка с привидениями, а сторожа возьмем с собой. Пусть он расскажет, кто избил хозяина «жигуленка», чей рюкзак валялся под лестницей, что за штуковину электронную разбили в подвале.

— Да ты тут нарасследовала! — изумился Сергейчик. Слушая Машу, он вытянул из своей куртки капроновую веревочку-завязку, подергал — крепкая. И в одно мгновение связал инвалида третьей группы, прикрути ему за спиной правую руку к левой ноге.

— Извини. Если ты правда сторож, то с меня обед в ресторане. Развязаться не пытайся: эти петли только туже затягиваются, можешь остаться без руки.

А Маше Сергейчик сказал:

— Ну, пойдем посмотрим, что там за прибор и что за Витя под дверью!

Глава XVIII Красава-спецназовец и прочая чепуха

Первым заброшенный дом покинул Витя Галенкин, осчастливленный деньгами за серебряные ложечки. Боясь, что Сергейчик передумает и отберет ложечки даром, Витя резво унесся в темноту, иногда подсвечивая себе спичками.

Сергейчик с Машей еще поискали в подвале обломки странного прибора. Надо же было узнать, о чем спрашивать задержанного. Если осколки от сотового телефона — одно дело, а если от подслушивающей аппаратуры? Сергейчик сказал, что современная техника может за километры услышать голоса людей, разговаривающих в комнате с закрытыми окнами. Окна как раз и помогают. Стекла в них чуть дрожат от голосов, а луч лазера считывает дрожание, как звуковую дорожку диска.

Маша нашла непонятную раздвижную трубку с рукояткой. Для антенны она не годилась — пластмассовая, для удочки была коротка и толстовата. Надпись на трубке «Golden hawk» ничего не говорила ни Сергейчику, ни Маше.

— «Золотой сокол», — перевел полковник. — Соколы хищные. И глазастые. Наверняка аппаратура наблюдения. Ладно, доберемся до компьютера и поищем этого «сокола» в Интернете.

Инвалид третьей группы вел себя так тихо, что обеспокоенный Сергейчик несколько раз выходил посмотреть, не убежал ли он.

— Да я знаю, кто живет в этом дворе, — успокоил его парень. — Если полковник разведки шарит в пустом доме, значит, дело того стоит. Можете меня развязать, я не убегу.

Сергейчик и развязал его, правда, чуть позже, когда пришла пора уходить.

Через полтора часа должен был приехать автобус, чтобы увезти разведчиков на ночные стрельбы. Сергейчик спешил. А Маша забыла сказать, что парень ходил на верхние этажи. Теперь, когда он оказался сторожем со справкой, это не вызывало подозрений: человек просто делал свою работу. Квартиры наверху не проверили.

Дед уже вернулся из «Компьютеров и периферии», и ими с полковником вдвоем взялись за сторожа. Спрашивал, звонили по телефону, проверяя ответы, и опять спрашивали. Кэтрин и Машу на допрос не пустили, чтобы создать доверительную обстановку. Но подслушивать им не запрещалось, лишь бы сторож ничего не заметил. Так что час они пролежали под дверью — там было хорошо слышно в щель.

Первым делом Сергейчик и Дед установили, что Красавин Николай Дмитриевич — на самом деле Красавин Николай Дмитриевич, что живет он там, где живет, и работает там, где работает.

Сергейчик отнесся к этому Красавину с большим подозрением. Забор вокруг пустующего дома был местом встречи, которое изменить нельзя, потому что Эдик любил задирать над ним лапу. Гуляя там по утрам и вечерам, полковник не видел Красавина и не слышал от других собачников, что в доме есть сторож.

— Значит, я приходил в другое время, — ответил Красавин и объяснил, что не может жить в доме с отключенным водопроводом и электричеством. Его работа — гонять бомжей и подростков, чтобы не устроили пожара. Он обходит дом четыре раза в сутки, и не по точному графику, а когда получится. А по-другому нельзя. Если бомжи будут знать, в котором часу появляется сторож, они уйдут ненадолго и вернутся.

Полковник смягчился, сказал, что обед за разбитую челюсть за ним, и спросил, где сторож воевал и получил инвалидность.

— Я вообще не служил в армии: у меня почки больные, — помявшись, ответил Красавин. — А камуфляж купил. Бомжи не знают, зовут меня Красава-спецназовец. Боятся.

Стали спрашивать Красаву о водителе «жигуленка», о разбитом приборе. Он только ужасался: надо же, чего только не случается, когда меня нет! Про черный рюкзак и ложечки сказал: «Впервые вижу». Маша ждала, что вот-вот Сергейчик или Дед прямо спросят, не сталкивался ли, мол, сторож с подозрительным человеком, непохожим па бомжа. Но разведчики по каким-то соображениям помалкивали о ворс.

— Иди, спецназовец, — отпустил Красаву полковник. Кажется, он жалел, что пообещал угостить обедом самозванца.

Когда сторож ушел, Сергейчик и Дед в один голос заявили: врет!

— Что-то он видел, но боится сказать, — уточнил Дед. — Вообще парень трусоватый — бледнеет, потеет. И физически не развит. Непонятно, как он согласился па эту работу. В то, что он разгоняет хулиганов одной только формой, я не верю.

— И Витя, бомжик этот, кого-то боится, — добавил Сергейчик. — Когда я снял с него дверь, он весь затрясся.

А потом разглядел мое лицо и начал хамить. Я так понимаю: он ожидал увидеть не меня.

— Надо их еще раз допросить. Обоих, — сказала Кэтрин. — Пап, я удивляюсь: если ты видел, что сторож врет, почему не дал ему как следует?

— Потому что мы не на войне. Потому что у меня нет против него доказательств — одни догадки, — перечислил Сергейчик. — Могу назвать еще несколько причин. Например, потому, что он инвалид.

Сели ужинать.

— Сегодня стрельбы, завтра — выходной за стрельбы, послезавтра — воскресенье… — в третий раз задень повторил Сергейчик. Сейчас это звучало не так весело, как утром, не так печально, как днем, а просто как факт. Вот-вот они с Дедом уедут, а вернутся только завтра и должны будут хоть немного поспать, поэтому на расследование остается меньше двух суток.

Скоро под окнами загудел автобус. Дед и Сергейчик надели камуфлированные куртки без знаков различия, взяли пакет с бутербродами и ушли, не прощаясь, потому что у разведчиков это дурная примета.

— Будем смотреть телевизор! — объявила тетя Ира таким многообещающим тоном, как будто Маше и Кэтрин было по пять лет и она звала их на елку.

Маша подумала, что тетя Ира их отвлекает, боится, как бы опять не поссорились. Но нет. Оказалось, она узнала у Деда, на каком канале работает мама, и хотела посмотреть на институтскую приятельницу.

Кэтрин прилипла к экрану. Вряд ли она вслушивалась в то, что говорила мама, зато внимательно рассмотрела ее прическу, серьги, лицо, руки и платье. Время от времени она бросала взгляды на Машу — сравнивала. Неизвестно, к какому выводу пришла соперница: лицо у нее было непроницаемое.

А Маше давно наскучила голова в ящике, хотя бы и родная. Ну, сидит мама, ну, читает новости. Гораздо интереснее было, когда она работала репортером и то снимала показ мод, то расследовала преступление. Но репортер не каждый день появляется на экране, а ведущую показывают с утра до вечера во всех выпусках новостей. Ведущих быстрее запоминают зрители, им звонят, им пишут письма с предложениями выйти замуж. В общем, у взрослых считается, что ведущая главнее.

— Я хочу лечь пораньше, — сказала Маша. — Постелите мне, пожалуйста.

— Ты не заболела? — встревожилась тетя Ира.

— Нет, просто не высыпаюсь. В гостинице всю ночь галдят за стеной.

— Что за жизнь! — вздохнула тетя Ира. — Год назад нам обещали: «В августе переедете в новый дом». Музыка играла, начальник в каске выступал. Я на этих строителей в «Вечерку» напишу!

Этой бессильной угрозой закончился первый день расследования, принесший больше загадок, чем разгадок.

Глава XIX Что-то с большими глазами

Маше постелили спать на диване в кабинете Сергейчика. После гостиницы квартира в старом доме казалась особенно уютной, почти как их с мамой домик в Укрополе. Уют получается из ненужных вещей, вроде африканских фигурок Сергейчика. Свет уличного фонаря, пробиваясь через ветки клена под окном, падал неровными пятнами. Где-то из тьмы проступала жуткая маска колдуна, где-то рука, сжимающая копье, или одно женское лицо, вытянутое, губастое, но все равно красивое. Листва клена шевелилась под ветром, свет мерцал, и казалось, что фигурки движутся и гримасничают. На них можно было смотреть без конца. От них не хотелось уходить, а это и есть уют.

Не нагулявшийся за день Эдик устроил в коридоре лошадиные скачки. Тяжело топая, он разгонялся в галоп и тормозил когтями по паркету. За окном женский голос тал с приторной ласковостью: «Клеопатра! Клёпочка! Иди, мама рыбки даст!» Звуки были домашние. Не то что в гостинице, населенной крикливыми торговцами с вещевого рынка. Днем они орут за стеной: «терминал», «контейнер», «тонна грин», вечером крутят блатные песни и время от времени дерутся. От них ждешь неприятностей. А здесь, вон, приготовили Клёпочке рыбку. Здесь Кэтрин кричит щенку: «Эдька, нельзя! Коготь сорвешь!» И все друг друга любят.

Маша заснула легко, как будто с разбега бросилась в душистое сено.

Ночью разразилась буря. Ветер выл в оконных щелях и пригоршнями швырял в стекла тяжелые, как дробь, дождевые капли. Скреблись по ржавому подоконнику ветки клена. Неслышно полыхали далекие молнии, и чуть погодя слышался грозовой треск, словно в небе рвали гигантский брезент.

Шумы бури поначалу разбудили Машу, но тем приятнее было засыпать под них за надежными старыми стенами.

Во второй раз она проснулась из-за того, что молния ударила совсем близко. Гром даванул так, что хрустнули стекла, а у Маши заложило уши.

В комнату заглянула растрепанная Кэт в пижаме:

— Не спишь?

— Проснулась, — ответила Маша.

— А мама спит… Тебе не страшно?

— Нет, я привычная. У нас часто бывают штормы.

— А мне страшно, — призналась Кэт. — Мы раз поехали отдыхать во Флориду. Мне четыре года было. А ночью вдруг потоп, торнадо! С нашего домика в кемпинге сорвало крышу. Папа несет меня в машину, а улица как река, вода ему по пояс!

— У нас такого не бывает, — сказала Маша и подвинулась на диване. — Иди ко мне, поболтаем.

Кэт с готовностью нырнула к ней под одеяло и улеглась валетом, положив голову на диванный валик.

— Конечно, у вас не бывает, — свысока заметила она. — Самые страшные ураганы возникают над океанами, как во Флориде, а у вас всего-навсего море.

«Флориду» она произносила по-американски, с ударением на «о». Маша подумала, что Кэт сама не осознает, что говорит. Нашла, чем хвастаться: ураганы в Америке страшнее! Ссориться не хотелось, и она перевела разговор на безопасную тему:

— Ты «Золотого сокола» нашла?

— Не успела. Знаешь, как в Интернете искать? «По вашему запросу найдено две тысячи документов»… Есть «Сокол» — велосипед, «Сокол» — артист Хоук Хоган, «Сокол» — моторная лодка. Я поищу попозже, когда гроза кончится, — пообещала Кэтрин. — А то вдруг молния по проводам грохнет! Страшно.

— Страшно, — согласилась Маша. — Завтра надо идти по соседом, ложечки показывать.

— Думаешь, они ворованные? — заинтересовалась Кэт.

— Твой папа тоже так думает. Поэтому он их и выкупил у Вити.

— Мама сходит, пока мы в школе.

— А она у тебя не работает?

— Завтра же суббота, почти никто не работает. А так она переводчица в торговой фирме. Если приезжает какой-нибудь важный иностранец, мама с ним с утра до вечера. А если не приезжает, она дома переводит деловые письма и отправляет по электронной почте.

— Хорошая работа. Скучноватая, зато много времени остается, — оценила Маша.

— Хорошая. И получает она раза в четыре больше, чем папа. — Кэтрин помолчала и сказала, глядя в сторону: — Думаешь, если папу выгонят из разведки, он много потеряет? Ха! Его еще когда хозяин маминой фирмы звал в начальники охраны. Он бы мог получать тысячи баксов и ездить на «мерсе».

— Но ведь не согласился же, — заметила Маша.

— Привык, — пожала плечами Кэтрин. — Ему пятьдесят лет, подумать страшно! В таком возрасте уже ничего не меняют. Сколько я себя помню, он бреется одним задрипанным станочком и душится «Тройным» одеколоном. И Америке жили — и то «Тройным». Специально просил знакомых привезти из России.

— Чем эта фирма торгует? — спросила Маша.

— Мамина? Нижним бельем. Есть совершенно обалденное. Представляешь, трусики за пятьсот баксов? Резинка, тесемка и вот такусенький кусочек кружев, — двумя пальцами показала Кэтрин.

— Я, кажется, понимаю, почему твой папа туда не пошел, — сказала Маша. — Сейчас он Родину защищает, а там бы стерег кружевные трусики.

Кэт не заметила иронии:

— Вот-вот, он так и говорит: «Есть такая профессия — Родину защищать». Только это из кино, а по жизни каждая работа стоит столько, сколько за нее платят. Если платят мало, значит, и работа не очень нужна.

— А если наоборот? — спросила Маша. — Если умным и честным людям стыдно караулить женские трусы? Хозяин фирмы и так старается, и сяк, уже и зарплату взвинтил до небес, а умные и честные все равно не идут?

— Это почему?

— И правда, почему бы это? Дураки! Счастья своего не понимают, — делано удивилась Маша.

Кэтрин запыхтела и наморщила лоб, готовя достойный ответ. И вдруг что-то мокро шлепнуло по стеклу, как будто с улицы запустили в окно тряпкой. У Кэтрин задрожали губы.

— Алентьева, ты будешь смеяться, — дребезжащим голосом выдавила она, — НО ТОЛЬКО ЧТО В ОКНО КТО-ТО ЗАГЛЯНУЛ!

Маша сразу ей поверила. Такой испуг не сыграешь.

— А сейчас? Смотрит еще? — боясь обернуться, спросила она.

— Уже нет, — прошептала Кэтрин. — Он заглянул, шлепнул по стеклу и пропал. Я только глаза рассмотрела. Вот такие, — показала она, сложив пальцы кружком.

— Третий этаж, — сказала Маша, прекрасно понимая, что вора это не остановит. Не остановило же днем, когда он украл ноутбук. — Ну что, посмотрим?

Кэтрин мялась:

— А может, маму позовем? И Эдика…

Маша даже не улыбнулась, ей самой было жутко.

«Три-четыре!» — скомандовала она себе и кинулась к окну.

Небо было черным-черно. В синюшном свете фонаря метался под напорами ветра старый клен. Сорванные листья с него летели фонтаном. А ветер нажимал так, что клену некуда было деться. Казалось, еще немного, и он убежит прятаться в тихое место, перебирая вырванными из земли корнями. Маша прислонилась лбом к холодному стеклу, стараясь заглянуть под самое окно.

— Никого. Это, наверное, листья ветром швырнуло.

Ветер ненадолго ослабил напор, клен выпрямился, и вдруг…

Шмяк! С тем же мокрым звуком что-то шлепнулось в стекло.

— Ты видела?! — охнула Кэтрин.

— Не успела рассмотреть, — призналась Маша. — Белое что-то. И маленькое. Точно не человек… Сейчас поймаем, — решила она и стала открывать окно.

— Страшно, — вздохнула Кэт.

— Все равно надо поймать эту штуку, — сказала Маша. — Слышала, как бьется? Ветер дунет посильнее, и она стекла раскокает.

Маша распахнула окно, и лицо ей обдало дождем, как из шланга. Подоконник сразу же залило, с него закапало на пол.

— Неси тряпки, — скомандовала она сопернице. Кэтрин, получив задание, перестала бояться. Порхая вокруг Маши, она вытирала, выжимала, сооружала тряпочный барьер, чтобы не лило на пол.

— Маш, ты что-нибудь видишь?

— Пока нет.

Щурясь от дождя, Маша всматривалась в крону согнутого ветром клена. Листья кипели. Иногда в их желто-зеленой массе мелькало что-то постороннее. Один раз Маша ясно разглядела натянутую белую веревку. Кажется, она поняла, в чем дело: ветер сгибал дерево, а в момент затишья оно распрямлялось и как на удочке забрасывало непонятную штуку в окно.

Оставалось ждать, когда ветер ослабит напор. По направлению веревки Маша прикинула, что штука прилетит слева, и встала поудобнее.

И все-таки она прозевала нужный момент. Из темноты вдруг возникло белое пятно. Самое жуткое — Кэт не обозналась, на нем действительно блестели остекленевшие круглые глаза. Но это Маша осознала позже, а тогда вскинула руки, защищая лицо, почувствовала удар и что-то схватила. На ощупь это напоминало выстиранный шарф. Секунду Маша удерживала это, но клен опять согнулся и вырвал добычу.

— Я видела! — упавшим голосом прошептала Кэтрин. — Я видела!

Маша разжала мокрые пальцы. К ним прилипло несколько волосков белой шерсти.

— Клёпочка! — догадалась она.

Глава XX Жуткая улика

Повешенную кошку поймали, вынули из петли и, подумав, бросили под клен: хозяйка с утра найдет. Маша держала веревку, чувствуя, как упругие ветки рвут ее из рук.

— Улика, — поняла Кэтрин. — Все равно отпускай, надо же закрыть окно. Завтра перед школой залезем на дерево и отвяжем.

— Нет, давай отрежем кусок. Мало ли.

Кэтрин сняла со стены один из ножей Сергейчика и полоснула по веревке. Хлестнула ветка, и обрезок сразу же затерялся в листве, а кусок веревки с петлей остался у Маши.

Закрыли окно, вытерли лужи и стали рассматривать находку.

— Узел обычный, — заметила Кэтрин. — Жалко. Если бы морской, то можно было бы искать моряка… А ты думаешь, что веревка воровская?

— Наверняка. Прикинь: она толстая — человека выдержит — и новая. Ее же покупали не для того, чтобы кошек вешать!

— А для чего?

Вопрос показался Маше наивным.

— Чтобы на дерево влезть, для чего ж еще!

Кэтрин улыбнулась. Не так она была проста:

— Чтобы влезть на дерево по веревке, надо сначала влезть без веревки и там ее привязать. Какой смысл?

— Может, спускаться? По веревке съехать быстрее, чем слезать по веткам… — Маша чувствовала, что ее догадка верная, но неполная. По веревке, по веткам… Да пускай вор хоть с парашютом прыгал — такие подробности не важны, пока неясно главное: как он попал в квартиру?

Маша подошла к окну и еще раз посмотрела на клен.

Ветер гнул его в дугу. Верхушка была слишком тонкая, чтобы выдержать человека. Не зря все считали, что по клену невозможно влезть в окно. И все же кто-то влез, он оставил вещественное доказательство: веревку с петлей. Конечно, можно считать, что веревка сама по себе, а кража сама по себе. Хулиган вешал кошку под окном у Сергейчика, и примерно в то же время вор «обслуживал» квартиру с другой стороны, войдя через дверь. Только Маше что-то не верилось в такое совпадение.

Она рассмотрела подоконник — ничего особенного: краска местами облупилась, но в квартире давно не делали ремонт. Взяла фонарик и посветила на подоконник снизу. Есть! Свежая царапина, глубокая, до дерева! Нашелся последний кусочек головоломки, и все стало ясно.

Вор залез на старый клен, забросил на подоконник веревку с крюком и по ней перебрался в комнату. Когда он тем же манером вылезал обратно, ему подвернулась домашняя Клёпа. Может быть, она залезла на дерево, испугавшись собаки, и сама пошла в руки к человеку… Урок недоверия к людям был быстрым, жестоким и бесполезным, потому что Клёпа уже никогда не сможет им воспользоваться. Наверное, довольный своей подлостью вор хихикал, представляя, что почувствуют обворованные люди и Клёпина хозяйка, увидев на дереве такой «привет».

Оставалась одна подробность, которая сбила с толку Сергейчика и всех остальных.

— Кэт, а сколько весит Эдик? — проверяя себя, спросила Маша.

— Примерно как я, а что?

— Он тебя валит на пол?

— Редко, если только зазеваюсь.

— А тетю Иру?

— Пробует.

— Но повалить не может?!

Кэтрин широко распахнула глаза — поняла, в чем дело.

— А ты говорила, что Эдька вора повалил… ЗНАЧИТ, ВОР МАЛЕНЬКИЙ!.. Лилипут из цирка!

— Ну почему лилипут?! Просто маленький гаденыш, — сказала Маша, не подозревая, что у вора уже есть псевдоним, присвоенный отставным майором Зайцевым.

С этого момента два расследования пошли параллельно. Как часто бывает в тайных схватках разведок, противники не знали друг о друге и во многом действовали вслепую.

Меньше всех знал отставной майор милиции Зайцев. Он честно пытался выследить Нехорошего мальчика, не подозревая, что за эту работу платит американский резидент.

Направлявший его Роберт Бистрофф хотел заполучить десятилетнего воришку с его способностью лазать в форточки. Резидент не догадывался, что главный приз в охоте за Нехорошим мальчиком уже добыт и ждет победителя.

Тетя Ира, Кэт и Маша, кто лучше, кто хуже, понимали, чем грозит потеря ноутбука с программой.

И только двое — Сергейчик и Дед — знали настоящую цену победы или поражения в схватке. Они могли бы примерно подсчитать ее в сорванных погонах, тюремных сроках, людских жизнях и миллиардах долларов. Но сейчас вокруг них было слишком много народу, чтобы говорить на такую щекотливую тему. Вместе с десятком других военных полковник и генерал пережидали дождь в блиндаже на подмосковном полигоне. Жевали подмокшие бутерброды, рассматривали пробитые мишени. Дед отстрелялся неважно, а Сергейчик просто чудовищно, потому что голова у него была занята совсем не стрельбой.

— Эх, не о том мы жильцов спрашивали! — пожалела Кэт, — Придется завтра опять идти по квартирам, узнавать про мальчишку. Целый день потеряли зря: с утра в школу, вернемся — уже обед…

Она замолчала и чуть отшатнулась от Маши. Жест был ненарочным и слабым, но Маша его заметила и, кажется, угадала мысли Кэтрин.

Завтра они войдут в класс, настроенный против новенькой. Сама же Кэтрин и настраивала, поэтому не сможет остаться в стороне. Придется ей или вместе со всеми травить Укропку, или сказать: «Ребята, я ошибалась, Алентьева классная девчонка». И в том, и в другом случае Кэт будет чувствовать себя дурой.

— Я пойду, — буркнула соперница. — Надо еще «Золотого сокола» поискать в Интернете.

— Если хочешь, можем пойти в школу разными дорогами, — предложила Маша.

Кэтрин прикусила губу. На секунду Маше показалось, что сейчас она скажет: «Пойдем вместе!» Но соперница молча кивнула и выскочила за дверь.

Глава XXI Сбор песка в пустыне

Роберт Бистрофф проснулся в самом великолепном расположении духа. Хотелось бежать и действовать. Но время было раннее для завтрака и, стало быть, для встречи с официантом, а резидент старался не нарушать заведенный распорядок дня. У тех, кто может за ним следить, должно создаться впечатление, что они пасут аккуратиста и зануду, какого свет не видывал. Старый наставник Роберта в Лэнгли так описывал работу разведчика:

— Ты идешь по пустыне и собираешь песчинки. Когда поднимешь первую, твой «хвост» вызовет вертолет с бригадой экспертов. Они перелопатят квадратную милю пустыни, пытаясь угадать, подобрал ты что-то или, может быть, оставил. Когда поднимешь десятую песчинку, бригада прилетит через сутки и будет работать спустя рукава. На сотой «хвост» лишь отметит в донесении: «Четырнадцать ноль-ноль, объект поднял сотую песчинку». На тысячную не обратит внимания. После этого можешь спокойно выполнять задание.

Разумеется, слушатели спрашивали: а в чем задание?

— Например, попить волы из фляги. Или измерить длину светового дня, — отвечал старик. — Задание может быть любое, но только не сбор песчинок.

Так и поступал Роберт Бистрофф, даже оставаясь в одиночестве. Как всегда, он потратил полчаса на китайскую гимнастику у-шу. Как всегда, две с половиной минуты чистил зубы, полторы минуты брился и восемь минут принимал душ. Словом, этот день резидента был похож на все остальные, как песчинки в пустыне.

Ровно в девять тридцать он сидел в ресторане Центрального дома литераторов за угловым столиком, облюбованным еще Харви.

— Есть парная осетрина, — изогнулся перед ним официант. — Шеф очень рекомендует: великолепный белок и ни грамма холестерина.

Бистрофф подержал поданную ему кожаную папку и, не заглядывая в меню, вернул ее официанту.

— Несите осетрину. В Америке я завтракал двумя тостами и стаканом сока, а у вас научился объедаться по-русски.

— Но, заметьте, не пополнели, — улыбнулся официант. — Русская кухня — самая полезная в мире. Не то что ваш «фаст фуд».

— Особенно пельмени: жирное мясо в тесте После них кровеносные сосуды ершиком не прочистишь, — брюзгливо заметил Бистрофф.

— Пельмени — зимнее блюдо, чтобы лес валить на морозе, — парировал официант. — А для лета у нас, например, окрошка. Послушайтесь меня, мистер. Один год питайтесь по-русски, без ваших биг-маков и пережаренной картошки в пакете, и вы почувствуете себя другим человеком.

С этими словами официант ушел за осетриной, прихватив папку с вложенным конвертом. Его разговорчивость входила в правила игры. Американец был щедр на чаевые, а с таким посетителем ни один официант не ограничится простым «Что прикажете?».

Бистрофф без особого удовольствия съел осетрину и поехал дальше собирать песчинки. Сегодня сотрудника по культурным связям ждали в книжном издательстве. Там собирались переводить роман известного американского фантаста и попросили Бистроффа помочь в переговорах с автором.

А запущенная резидентом операция набирала ход. Ее питали доллары из переданного официанту конверта и рвение отставного майора Зайцева. Официант сразу же позвонил ему и сказал:

— Деньги мы собрали, работайте. Только, с вашего позволения, я заплачу вечером.

Еще раз отпрашиваться для поездки в сыскное агентство официант не стал, чтобы не раздражать ресторанное начальство. Зайцев поверил клиенту на слово.

В одиннадцать тридцать отставной майор подъехал к заброшенному дому в Тихом тупике. По случайному совпадению его машина была бордовой, как «жигуленок» Крысолова, и вышла с того же Волжского автозавода. Только частный сыщик зарабатывал побольше и ездил не на старой «шестерке», а на «десятке». Чтобы не привлекать внимания, он оставил машину в узком проезде между двором и улицей — на том же месте, где оставлял Крысолов.

Заброшенный дом Зайцев облюбовал еще вчера. Он сразу подумал, что вор может наблюдать из него за двором в бинокль. Но вор оказался мальчишкой, и тогда Зайцев решил не мудрить. Наблюдательный пункт, бинокль — все это слишком сложно для ребенка, который может и так вертеться во дворе, не вызывая подозрений. А вот ему, Зайцеву, заброшенный дом очень даже подходит, чтобы выследить воришку.

Отставной майор нашел тот самый ящик, который Маша подставляла под ноги Вите Галенкину. Наступил, подтянулся, оседлал забор… И увидел то же, что и остальные: разбитое окно на первом этаже.

Зайцев не знал, что при доме имеется сторож, который лазает в это окно четыре раза в сутки (или только так говорит). То, что в доме кто-то бывает, сильно ему не понравилось. Только что Зайцев представлял, как найдет комнату с окном во двор и, устроившись на старом диване, будет с комфортом поджидать белокурого «ангелочка». Но теперь, насторожившись, он решил обойти весь дом, и начал с подвала.

Капельки крови и, как говорят милиционеры, следы волочения тела не укрылись от глаз сыщика. Зайцев стал еще внимательнее. Свежая штукатурка на стене успела высохнуть, и он прошел мимо клада так же, как и Маша с Сергейчиком. Зато потом ему повезло: Зайцев нашел осколок металлоискателя с фабричной наклейкой.

Название прибора «Golden hawk» сказало не сильному в английском языке Зайцеву даже меньше, чем Сергейчику и Маше. Зато наклейка сообщала, что прибор изготовлен в Австралии, и фирма-изготовитель там значилась.

С такими данными узнать назначение прибора было совсем легко. Зайцев позвонил по мобильному в свое агентство и, немилосердно коверкая иностранные слова, продиктовал:

— Голден хавк. «В» не как «в», а две галочки. Маде ин Аустралиа. Минелаб — это фирма, наверное.

Через минуту дежурный компьютерщик сообщил ему, что «Золотой сокол» — металлоискатель, хороший, продается у нас за две тысячи долларов.

Зайцев сел на ржавую трубу и обхватил голову руками. Голова кружилась. Мысли, которые в нее приходили, казались самому отставному майору бредом сивой кобылы.

Уж он-то знал, кто бывает в заброшенных домах. Бомжи и пьяницы, которым больше негде поговорить за жизнь и поваляться мордой вниз. Ну, еще подростки. У этих разные цели, от «просто потусоваться» до «чё-нить типа подвзорвать». Наконец, самые приличные — пенсионеры, добывающие стройматериал для своих домиков кума Тыквы. Ни у кого из этой публики не могло быть металлоискателя за две тысячи «зеленых». А уж растоптать такую дорогую штуку — роскошь, доступная немногим. Если бы какой-нибудь бродяга дуриком стащил или нашел дорогой прибор, он тут же и продал бы его.

Опытному Зайцеву не приходилось сталкиваться с кладоискателями. Когда он служил участковым и сам обходил пустующие дома, их было немного. А потом, когда в магазинах появились приборчики вроде «Золотого сокола» и все кому не лень бросились искать клады, майор уже стал начальником «убойного» отдела и занимался серьезными бандитами. Такие, как Крысолов, не попали в его поле зрения.

Поразмыслив, Зайцев еще раз позвонил в агентство и попросил компьютерщика прочитать о «Золотом соколе» все, что он разыскал в Интернете.

— Полная комплектация, гарантия один год, — забубнил компьютерщик. — Новый профессиональный металлодетектор, сочетающий превосходную устойчивость к минерализации почвы, большую глубину обнаружений, повышенную чувствительность к мелким самородкам. Разработан специально для старателей и кладоискателей. Дает великолепные результаты на старых приисках, где минерализация земли и металлический мусор скрывали золотые самородки от операторов других детекторов. В комплект «Голден хоук» входит аккумулятор…

— Достаточно, — сказал Зайцев.

Глава XXII Короли и свита

Дед любит говорить, что короля делает свита. Другими словами, король не потому такая шишка, что залез на трон. Власть ему дают не трон и корона, а люди, если они признают его первенство и согласны подчиняться. Монархи, которые помнили об этом и не обижали свою свиту, обычно правили долго и успешно. А забывчивых в нашей неласковой истории душили шелковым шарфом или били в висок серебряной табакеркой.

Это касается не только королей, но и всех, кто хочет быть первым. Кэтрин хотела. Поэтому боялась сказать своим, что начатая ею же война с Укропкой — блажь, глупость и зазнайство. Восьмой «Б» собирался от души погонять новенькую. Королева, которая вздумала бы ее защищать, лишилась бы трона. Тем более что Кэт и не была королевой класса. Даже Президентшей ее звали не всерьез.

Маша надеялась, что до утра Кэт разберется в их отношениях. Не надо ей ни клятв в дружбе, ни даже объяснений. Достаточно просто вместе пойти в школу. Потому что они учатся в одном классе. Потому что вчера вдвоем боялись ночных стуков в окно и доставали из петли дохлую кошку, а это сближает. Наконец, потому, что они договорились о перемирии до тех пор, пока Сергейчик не найдет похищенный ноутбук.

Словом, причин идти вместе было гораздо больше, чем причин идти порознь.

Но когда они вышли из подъезда, Кэтрин показала Маше направо, а сама пошла налево. Лицо у соперницы было такое кислое, что съеденный лимон его только подсластил бы. Машу подмывало сказать ей что-нибудь неприятное. Но если бы она первая начала ссору, то дурацкое поведение Кэтрин стало бы очень даже нормальным. И Маша молча пошла направо, мимо заброшенного дома.

У школы они встретились. Кэтрин остановилась и, пропуская Машу вперед, стала завязывать не развязанный шнурок на кроссовке.

Маша ждала атаки, но ее даже не дразнили Укропкой. Косились, шушукались, прятали глаза. Так ведут себе перед тем, как сделать гадость.

На литературе Маша получила пятерку, еще раз вставив фитиля зазнайкам-москвичам. На английском ей было нечем блеснуть. Несколько человек из класса разговаривали на языке свободно. Причем одни на американском английском, другие на английском английском, а здоровяк Ильюшин по прозвищу Бомбер — на австралийском английском. Маша только головой вертела — она не понимала и половины. А тут еще «англичанка» Нелли Егоровна, недовольная ответом Тани Бубновой, сказала:

— Подумай, может быть, переведешься в класс «В»?

— А какая разница? В классе «В» меньше спрашивают? — шепнула Маша Максиму.

— А ты не знала?! — удивился сосед. — Наш класс английский, «А» — математический, «В» — историко-литературный.

Пришла Машина очередь удивляться. Ну и Дед! Ну и хитрюга! Конечно же, он знал, куда записывает внучку. И цену ее пятерок, полученных в обычной школе, знал прекрасно. Сам сколько раз начинал говорить с ней по-английски и, если Маша не понимала, повторял еще раз, но не переводил. «Учись, Муха, по-английски весь мир говорит!»… Дед бросил ее в спецкласс, как в воду, когда учат плавать: барахтайся, выплывай… Не успела Маша привыкнуть к этой мысли, как услышала свою фамилию:

— Алентьева, would you be so kind to tell us…

Укропольская «англичанка» выражалась попроще: «Ху из он дьюти?» да «Ху из эбсент?» Выудив из длиннющей фразы знакомые слова, Маша поняла, что ее просят рассказать о себе, и начала:

— Экскьюз ми фор май пуар инглиш…

Классные «англичане» и «американцы» морщились от укропольского произношения. Маша разозлилась и стала следить за собой: не «р», а «г», не «в», а «у»… Язык и губы ворочались онемело, как после укола у зубного врача. Несколько раз она удачно проглотила окончания фраз — именно с такой интонацией разговаривал Дед.

— So, I am here, — закончила Маша.

— Welcome, — улыбнулась «англичанка». — Sit down, Алентьева. Five.

— Нелли Егоровна, если за такие ответы пятерки ставить, то я «десяточник»! — возмутился Бомбер. — Где у нее артикли?! И что это за «помидорное поле» и «дом для лодок»?!

— Пятерка за отвагу, — объяснила «англичанка». — У Алентьевой небольшой словарный запас, зато она им активно пользуется. Не знала, как по-английски «огород» и «пристань» и с ходу придумала «помидорное поле» и «дом для лодок». Такой свободы я от вас и добиваюсь, но, к сожалению, она есть только у тех, кто жил за границей. Остальные вообще не дошли бы до «огородов».Отбарабанили бы анкету: «Мне четырнадцать лет, окончила семь классов»…

Бомбер притих.

А на химии у Маши пропали ручки, обе — шариковая и чернильная, подаренная на прощание укропольским математиком Деревянычем.

Она спохватилась не сразу. Вошла химичка: — Здравствуйте, садитесь. — И даже без обычного вопроса, кто отсутствует, стала писать на доске формулы.

— Ты что сидишь?! Пятиминутка! — толкнул Машу Максим.

Оказалось, что перед всеми уже лежат листочки, и класс пишет уравнения реакций. Надо было исправить в них нарочные ошибки химички. Пять уравнений — пять минут, и секунд сорок из них уже утекли, как вода сквозь пальцы.

Маша полезла в сумку, вырвала листочек из тетради, стала искать ручку… Собственно, искать было нечего. Матерчатые кармашки, из которых ручки торчали до перемены, оказались пустыми. Боковым зрением она видела, что Максим смотрит на нее. Но когда подняла голову, сосед отвел глаза. Он знал!

— У тебя нет лишней ручки? — спросила Маша.

Максим покачал головой. Вид у него был напуганный.

— Ну дай карандаш. У тебя в кейсе я видела, — добавила Маша наугад, торопясь, пока Максим не сказал «нет».

Потея и не глядя на нее, сосед запустил руку под опущенную крышку кейса и стал шарить. А Маша крышку подняла:

— Так же легче найти, правда?

Максим побледнел. В прозрачном отделении под крышкой навалом лежали карандаши, фломастеры и ручки. Не тратя времени на объяснения, Маша взяла первую попавшуюся. Ее ручек у Максима не оказалось, и это немного утешало: было бы тяжело сидеть за одной партой с врагом.

На уравнения осталось три минуты. Она успела. А Максим так перепугался из-за своего подвига (как же, дал Укропке ручку!), что не сумел даже правильно передрать у Маши ответы и получил тройку.

Урок химии был сдвоенным. На перемене Максим не вышел из класса.

— Боишься, что бить будут? — догадалась Маша.

— Ничего я не боюсь, — бледнея, пробурчал в парту Максим. — Я тебе говорил, не кати баллон на Президентшу.

— Положим, это не Кэт стащила ручки, — сказала Маша и поняла, что попала в точку.

Максим начал зеленеть.

— Хуже, — прошептал он. — Это Бомбер придумал!

Маша вышла в коридор и сразу же услышала свое прозвище. Несколько мальчишек из ее класса стояли у окна, окружив сидящих на подоконнике Бомбера и его приятеля шустрика Ступина.

— А Радио «Максимум»… — Ступин затрясся, изображая испуг Максима.

— Еще покажи Укропку! — потребовал Бомбер. Ступин с готовностью показал, как Маша роется в сумке, делает глупые гримасы, хватается за голову (а вот этого не было!). Мальчишки смеялись.

Семеро, подсчитала Маша. Это не вдохновляло. Но как-никак она четыре года играла в пейнтбол, а там бывают случаи, когда семеро одну боятся. Противники могут даже не подозревать, что ты девчонка. На тебе такой же комбинезон, как на остальных, и скрывающая лицо жутковатая защитная маска. Волосы подвязаны банданой, чтобы потом не смывать с них краску. Бегаешь, прячешься, выслеживаешь, стреляешь. Причем должна делать все это лучше мальчишек. Тогда, может быть, они сквозь зубы признают, что ты не хуже других…

«Три-четыре», — прибегла к испытанному средству Маша и пошла на компанию у окна. Когда скомандуешь себе и начнешь действовать, страх забывается.

Ее заметили, и смешки стали умолкать. Только увлеченный Ступин блеял, ничего не видя:

— Где-е моя ру-учечка с золотым пе-ерышком?!

Маша подошла и снизу вверх воткнула ему в ноздри два пальца.

Семь ртов раскрылись как по команде. Шесть пар глаз выпучились на Машу, а из седьмой брызнули слезы.

— Не рыпайся, я ему ноздри порву, — сказала она Бомберу, который уже тянул к ней руки, чтобы помочь приятелю.

— Угу, — подтвердил шустрик, заливаясь слезами. В носу целое поле нервных окончаний, не предназначенных для того, чтобы в них втыкали пальцы.

Маша охлопала карманы шустрика и нашла во внутреннем свои ручки. Приказала:

— Макса не трогать. Он просто разумный человек и боится меня больше, чем вас. Если что-то непонятно, в понедельник я приду в джинсах и разберусь с каждым, кто захочет. — Помолчала и добавила, ткнув Бомбера в грудь незанятой рукой: — Особенно с тобой, ТОЛСТЫЙ.

Бомбер порозовел, покраснел и начал светиться, как раскаленная железка. Казалось, он вот-вот ударит Машу.

— В понедельник, — повторил она, чтобы Бомбер не торопился делать глупости.

Бомбер задумался. Маша успела понять, что при его показной безмозглости этот процесс был привычным для лидера восьмого «Б». Ну, нравится человеку быковать, чтобы все боялись. А на самом деле он и по-английски говорит свободно, и на других уроках не чувствует себя дураком.

Итак, Бомбер стал думать, что будет, если он побьет девчонку. Славы это ему не прибавит. Но нельзя и прощать ей такие шуточки с лучшим другом, который до сих пор сидел нанизанным на Машины пальцы. Иначе что осталось бы от репутации самого крутого парня в классе?!

Глядя на продолжавшего наливаться краской Бомбера, Маша испугалась, как бы у него что-нибудь не перегорело в голове. Еще немного, и он бы начал искрить. Но вдруг остыл, улыбнулся и шлепнул по плечу бедолагу шустрика:

— Как она тебя, Ступа!

Маша освободила свою жертву и засмеялась первой. Мальчишки подхватили. Вместе со всеми, размазывая высыхающие слезы, хохотал шустрик. Поражение было списано на него. Мол, только он один и проиграл Алентьевой, а великодушный Бомбер решил не связываться с девчонкой.

Свита в очередной раз сдала короля.

Глава XXIII Про Максима

Первым плодом победы была записка от Тани Бубновой:

«Я же говорила, что ты прорвешься. Спасибо за рецепт лепешки. Помогает».

Симпатичная бойкая Ира с очень подходившей к ее характеру фамилией Хват дала Маше список книг по английской литературе, предупредив:

— Училка — зверь. Поставит «пару» и на следующем уроке то же самое спрашивает. Макс получил две двойки за один сонет Шекспира, пока не выучил!

Еще одна записка — от неизвестного:

«Пошли завтра в клуб на кино. Напиши свой телефон».

Маша написала: 123-45-67 и передала записку назад.

И, наконец, Максим пошел провожать ее из школы. То ли осмелел, то ли, наоборот, боялся, что мальчишки его подкараулят, и увереннее чувствовал себя под Машиной защитой.

— Ну, ты даешь! — восхищался он, — Маш, ты единоборствами занимаешься, да? Я такой прием видел в кино.

— Правда? — удивилась Маша. — А я не видела.

— А как же догадалась пальцами в ноздри?

— Так водят быков, за кольцо в носу, И у лошадей это самое нежное место, — объяснила Маша.

— А у вас в Укрополе на лошадях ездят?

— Ага. А на быках пашут. Говорят, в Москве есть самобеглые коляски. Без лошадей катаются, на одном бензиновом духу. Вот бы посмотреть!

Максим насупился и умолк.

Без всяких мыслей о расследовании Маша свернула в Тихий тупик. Этот путь становился привычным.

Макс молчал, молчал и сморозил:

— Тебе легко, ты девчонка. Ты же знала, что тебя не станут бить!

Нет, в оруженосцы эта жалкая личность не годилась. Маша почти с нежностью вспомнила укропольского Петьку: болтун, ломатель всего, что попадет в его кривые руки, но смелый и преданный.

— Чудо в перьях, — вздохнула она. — Что ты вообще о себе думаешь?

— В каком смысле? — не понял Максим.

— Ну, например, кем ты хочешь стать?

— Я еще твердо не уверен. Больше всего мне нравится играть на компьютере, но я понимаю, что это не профессия. Если бы мне было интересно, какие железки у него внутри, тогда другое дело… А еще мне нравится, как живут журналисты: везде бывают, все видят, все первыми узнают. Наверное, я буду криминальным репортером. Или военным, как толстый на российском канале.

— Мамонтов, — подсказала Маша.

— Ага. Только у меня с русским языком проблемы. В Англии были проблемы с английским, в России с русским… Такой уж я — серединка на половинку.

— Проблем нет. Есть цели и задачи, — сказала Маша.

— А если я захочу слетать на Марс или стать директором мира?

— Тоже не проблема. Это фантазия. Сейчас твоя цель — лучше знать русский язык. Что тебе не дается?

— Все: и орфография, и пунктуация.

— Значит, ставишь себе задачу: каждый день читать страниц по сто из любой хорошей книжки, обращая внимание на орфографию и пунктуацию.

— А если я просто неспособный к языкам?! — с вызовом сказал Максим.

— Таких людей не бывает. Ведь все говорят на каком-нибудь языке. Одни получше, другие похуже, но все. Значит, и ты можешь.

— Ты это сама придумала!

— Нет, мама так говорит. Она знает английский, шведский и французский. А Дед — английский, французский, испанский и немецкий.

— Тебе легко говорить, раз у тебя предки такие, — промямлил Максим. — Способности передаются по наследству.

— А у тебя, что ли, другие? Они же работают в Англии, значит, английский язык знают.

— Отец в тридцать лет выучил английский, когда стало очень надо. Может, и у меня способности прорежутся к тридцати годам?

— Сами только зубы прорезаются, и то надо пить молоко, чтобы хватало кальция, — сказала Маша. — Заставляй себя. Вот что ты делаешь, чтобы стать криминальным репортером?

— Прямо сейчас? — удивился Максим. — Надо же сначала окончить школу, поступить на факультет журналистики.

— А потом?

— Окончить университет, прийти на телестудию…

— Ну! — поторопила Маша.

— Ну и снимать криминальные репортажи: кто кого застрелил или там треснул чем-нибудь.

— А фактура откуда?

— Что? — не понял Максим.

— Откуда ты узнаешь, что кто-то кого-то треснул?

— А мне разве не скажут?

«Спокойно, — сказала себе Маша. — У меня мама журналистка, вот я и знаю, как они работают… Хотя и ему ничего не стоило узнать. Об этом и пишут, и по телику рассказывают».

— Если кто-то найдет интересный сюжет, он сам его и снимет. А тебе в лучшем случае подарит пустячок, на который у него времени не хватило. И вот вы вернетесь в студию: он привез ограбление Третьяковской галереи, а ты — пожар в строительном вагончике. А выпуск новостей — это полчаса на все, от президента до спорта. Его сюжет дадут в эфир, а твой выкинут.

— А что ж делать? — растерялся Максим. И сразу же себя успокоил: — На журфаке научат!

— Чтобы поступить на журфак, нужно еще в школе написать и напечатать в газетах пять заметок, — сказала Маша.

Максим помолчал, переваривая сообщение. Он и этого не знал.

— Ничего себе примочки! Они должны выучить человека, а потом спрашивать!

— Макс, а ты правда хочешь стать журналистом или это тебе только что в голову пришло?

— Правда! — твердо ответил Машин сосед по парте, — Когда смотрю по телику: президент, министры, микрофоны, журналисты вопросы задают, — мне хочется к ним.

— Так делай для этого что-нибудь! — взорвалась Маша. — Сколько лычек у сержанта, военный репортер?

— Смотря где, — ляпнул Максим. Маша даже не сообразила, о чем он:

— В России, не в Англии.

— Я и говорю о России. Если на рукаве…

— Макс, у меня для тебя новость: знаки различия у нас носят на погонах примерно после Сталинградской битвы. — Маша подумала, что зря тратит время на этого тряпочного человека, и добавила: — До свидания, не провожай меня больше.

Максим приотстал и поплелся за ней в двух шагах.

— Я же сказала!

— Просто нам в одну сторону, — жалобным голосом сообщил Максим.

— Тогда ты иди впереди.

— Не хочу. Чего это я буду идти впереди? Мне нравится идти медленно, воздухом дышать.

«Влюбился!» — ужаснулась Маша. Еще вчера она мечтала об этом — не потому, что сосед по парте ей понравился, а потому, что хотела отомстить.

Она поплелась еле-еле, надеясь, что у Максима лопнет терпение. Но нет, Тряпочный человек двигал сзади, выдерживая дистанцию в два шага, и не собирался ее обгонять.

Так они доползли до заброшенного дома. Ничего новенького Маша не ожидала увидеть, и вдруг… Из-за забора высовывался багажник бордового «жигуленка»!

На секунду Маше показалось, что она спит. Сейчас покажется Сергейчик со щенком на поводке и скажет: «Невнятная «шестерочка»… Подойдя ближе, она рассмотрела, что машина другая, новая. Сомнений быть не могло: ее водитель скрылся в заброшенном доме. Интересно!

Маша обернулась к своему робкому провожатому:

— Ты говорил, что хочешь стать криминальным репортером?..

Глава XXIV Особенности поисков трупа, когда его нет

Находки в подвале изменили планы Зайцева. Несколько капель крови на полу и даже следы волочения тела можно было списать на рядовую драку. Но когда к этому добавились осколки прибора для поисков золота, преступление сразу выросло в «особо тяжкое». У него появился мотив. Зайцев рассудил, что раз приборчик разбили, то золото в подвале было, но кому-то не хотелось, чтобы его нашли. В таком случае судьба кладоискателя представлялась очень печальной. Отставной майор не сомневался, что в заброшенном доме произошло убийство, и был недалек от истины.

За спиной Нехорошего мальчика замаячила фигура крупного уголовника. Впрочем, Зайцев и раньше думал, что малолетка работает не один. Влезть в окно и кошка может. А чтобы спланировать кражу, нужен опыт.

Расследованием убийств занимается прокуратура, эта работа не для частного сыщика. Зайцев разрывался на части. Он был обязан заявить об особо тяжком преступлении. Но ему ли не знать, что из этого получится? Понаедет милиция, начнут искать труп. Если не найдут, то и дело об убийстве заводить не станут, потому что нет потерпевшего — нет и преступления. А вора спугнут, и собственное расследование Зайцева пойдет прахом. Так заявлять или не заявлять?

Сыщик понял, что не сможет продолжать расследование, зная, что где-то поблизости, может быть, лежит убитый. Раньше он хотел обойти дом, порасспросить его обитателей, если такие найдутся. На все Зайцев отводил себе не больше часа. Потом он собирался завалиться на диван в комнате с окнами во двор и ждать Нехорошего мальчика. В трех десятках подходящих для наблюдения квартир обязательно найдется старый диван… Увы, теперь надо было со всем вниманием искать труп. Вздыхая и кляня себя за добросовестность, отставной майор углубился в железные джунгли подвала.

Трубы тянулись по стенам, поднимались под потолок и опускались до пола. Тонкие, средние и толстые. Водопроводные, газовые и канализационные. Опытный глаз находил в их сплетении сотни закутков и щелей, в которые можно было втиснуть убитого. Как и Маша, Зайцев определил по размазанным каплям крови, что тело тащили не в подвал, а из подвала. Но бывший милиционер знал и другое: немногим удается убить человека и хладнокровно замести следы. Чаще наоборот, убийца мечется: потащил тело в одно место, запаниковал, решил спрятать в другом Нет, искать надо было везде.

За час Зайцев обследовал только половину подвала, измазался, устал… И обнаружил, что у его шагов появилось эхо. Кто-то шел за ним нога в ногу, ориентируясь на свет зайцевского фонарика и оставаясь в темноте.

Кроме самого Зайцева, в подвале был еще один источник шума — крысы. Их писк и шорохи слышались отовсюду, и сыщик сомневался, не почудились ли ему шаги. Но скоро преследователь окончательно выдал себя, громко шаркнув подошвой. Наверное, поскользнулся на чем-нибудь — мусора на полу хватало.

Зайцев продолжал поиски, чувствуя себя маленьким черным тараканом на большой белой стене. В любую секунду его могут прихлопнуть газеткой, а он и не поймет, что случилось! Если у преследователя есть огнестрельное оружие, то жизнь Зайцева висит на кончике его указательного пальца. А там, где прячут золото и не моргнув глазом ломают прибор за две тысячи долларов, оружие скорее всего есть.

Вспотев, как в бане, отставной майор ждал, что вот-вот за спиной лязгнет затвор. Тогда надо бросить назад фонарик, самому кинуться на пол и открывать огонь.

Попасть в преследователя Зайцев не надеялся. Может быть, повезет увидеть его на мгновение, пока фонарик летит-кувыркается. После этого они окажутся в равном положении. Преследователь будет знать, что Зайцев тоже вооружен, и не отважится включить свой фонарик. Скорее всего, они разойдутся в темноте. Выходы из подвала есть в каждом подъезде. Преследователь вернется к той двери, в которую вошел, Зайцев по стене найдет другую и дальше тоже не заблудится. Поднимется на второй этаж — там окна не забиты, там светло и можно держать лестницу под прицелом… А милицию придется вызвать, иначе из дома ему не уйти — пальнут в спину.

Зайцев шарил по трубам, нагибался, залезал в тесные закутки и ждал, ждал… Может, начать самому? Нет, понял сыщик. Пока обернешься, пока будешь рыскать лучом своего слабого фонарика, преследователь успеет спрятаться. И тогда, поняв, что обнаружен, он уже наверняка выстрелит.

Еще дважды преследователь выдавал себя. Сначала шикнула стекляшка под ногой, потом он споткнулся о гулкую пустую трубу… И вдруг исчез.

У Зайцева было хорошо развито чувство опасности. Оно помогло расслышать за своими шагами чужие, оно держало его в напряжении последние полчаса. А сейчас замолчало.

Зайцев сел на первую попавшуюся трубу, погасил фонарик и утер пот со лба. В темноте возились крысы. Зайцев различал хруст плотной бумаги в маленьких острых зубах — не иначе, крыса нашла обертку от масла или сыра. По трубе над головой протопали быстрые лапки — и туда забрались… Тишина еще не говорила о том, что преследователь ушел. Он мог и затаиться. Но почему-то Зайцеву было покойно и легко, как будто с души упал камень.

— Эй! — позвал сыщик. Темнота отозвалась легким эхом.

— Козел! — бросил Зайцев страшное для уголовников оскорбление. — Пачкун! Ложкомойка! Фрей!

Чтобы бороться с преступниками, надо знать их язык. Отставной майор изучил его в совершенстве и сейчас выдал свой небедный словарный запас с большим чувством, мстя преследователю за пережитый страх. Темнота помалкивала, и Зайцев стал успокаиваться: правда ушел.

Подвальный холод пробрался за шиворот мокрой от пота рубашки. Надо было подниматься и снова искать пропавший труп.

— В квартирах будет легче, — вслух пообещал себе Зайцев.

Сыщику стало бы совсем легко, узнай он, что «труп» как раз в эти минуты очнулся на больничной койке. Ни Зайцев не был ясновидящим.

Глава XXV А счастье было так возможно

Максим получил четкие инструкции: стоять у забора и, если появится водитель машины, задержан, его разговором или хотя бы запомнить приметы. В другое время Маша не доверила бы Тряпочному человеку стеречь даже молоко на плите. Но что поделать! Ей был нужен фонарик и желательно Сергейчик, чтобы не лезть в заброшенный дом одной, как вчера.

— Попробуй спустить ему колесо, — подсказала она. — Умеешь?

Максим кивнул, но лицо у него было растерянное.

— Отвинчиваешь колпачок, вставляешь в ниппель спичку… Я быстро! — убегая, пообещала Маша.

Ох, неспроста это нашествие бордовых «жигулят»! Надо последить за водителем, сцапать его и допросить. Дед и Сергейчик уже, конечно, вернулись со стрельб. Может, и выспаться успели. Дед вообще мало спит, а Сергейчику некогда разлеживаться: сейчас решается его судьба…

У подъезда стоял семейный джип цвета «вишневый металлик», или, попросту говоря, вишневый с искорками. Мама приехала. Значит, быстро не получится.

Некоторые жалуются, что их не понимают родители. У Маши другая беда: мама слишком хорошо понимает некоторые вещи и как раз поэтому их не выносит.

Пять лет она была женой разведчика, а потом еще четырнадцать — вдовой. Мама до сих пор любит папу. Она знает, что такое потерять близкого человека. Поэтому стоит ей узнать, что Маша перешла улицу на красный свет одного из трех укропольских светофоров, как она ужасно расстраивается. Мама киснет, куксится, говорит, что бросит работу и начнет брать переводы на дом, чтобы посвятить свободное время воспитанию дочери.

А что было, когда Маша и Петька раскрывали ограбление музея и на какие-то пятнадцать минут попали в перестрелку с бандитами! Об этом лучше не вспоминать. Деду мама до сих пор не забыла того случая: зачем втравил детей в историю?!

Словом, простое дело — забежать за фонариком и желательно за Сергейчиком — превращалось для Маши в сложную операцию по обману родной матери.

Открыла ей Кэтрин. Она, конечно, уже вернулась из школы, ведь Маша плелась еле-еле, пытаясь избавиться от Макса.

— Твоя мама приехала, — сказала соперница пресным голосом.

Маша поняла: Кэт не знает, как с ней держаться. Ведь за сутки они побывали врагами, почти подругами и снова врагами. Хотя нет: сегодня борьбой с Укропкой командовал Бомбер, а Кэт осталась в стороне.

— Кэт, а наши военные не проснулись? — спросила Маша. Получилось хорошо, с намеком: «У нас общее серьезное дело, а ты как маленькая отношения выясняешь».

— Папа встал, а твой дедушка спит еще, — гораздо теплее ответила Кэтрин.

— Кто там? Доча, это ты пришла? — послышался с кухни мамин голос.

— Я, мам! — крикнула Маша и зашептала Кэтрин: — Возьми фонарик, спрячь, чтобы мама не видела. Сергей Сергеичу скажи: на том же месте у забора опять стоит машина. Я там оставила Макса.

— А это чучело зачем? — удивилась Кэтрин.

— Увязался за мной.

— Маша, иди к нам! — Это опять мама.

— А папа с Эдиком гуляет, — сказала Кэтрин.

— Найди его, а то вдруг машина уедет. И фонарик возьми. А второго нет?

— Есть, только маленький.

— Положи мне в сумку. — И Маша побежала на кухню изображать паиньку.

Мама с тетей Ирой по очереди крутили мясорубку. Судя по тому, как они потели, Сергейчик был бесхозяйственным мужчиной, а то бы давно поточил мясорубочные ножи. Как и опасалась Маша, началась обожаемая взрослыми церемония представления ребенка.

— Вот какая дочь у меня выросла, — говорила мама. А тетя Ира изумлялась, как будто в первый раз видела Машу:

— Надо же, взрослая совсем! Как годы летят!

Ну и так далее. Повторять скучные и плоские слова — одна из необъяснимых особенностей даже умных взрослых. Маша дождалась, когда они начнут вспоминать общих знакомых, и спросила:

— Мам, ты мне джинсы не привезла?

— И джинсы, и кроссовки твои любимые. Пакет в прихожей. А ты куда собралась?

— Погулять с Эдиком. — Маша поймала на себе быстрый взгляд тети Иры и поняла, что Дед успел объяснить ей некоторые особенности маминого характера.

— Погуляйте, погуляйте, — поддакнула тетя Ира и сразу отвлекла маму: — Марго, это ничего, что новую квартиру придется подождать. Зато у нас будет рай! На пустыре посадим парк. Есть договоренность в лесничестве: всего по сто рублей за взрослое дерево…

Маша тихо испарилась.

На разговоры ушло минут десять, еще за минуту она переоделась и выскочила во двор. Пока что все шло замечательно. Бордовая машина стояла на прежнем месте. Сергейчика не было видно — может быть, Кэт еще не нашла его, тогда Маша не опоздает к самому интересному.

Максим с унылым видом торчал на углу, поглядывая то во двор, то на пустырь. Подойдя ближе, Маша заметила там Сергейчика и Кэт. Они ловили спущенного с поводка Эдика. Щенок улепетывал галопом, занося задние лапы дальше передних.

— А я хотел уходить. Думал, что ты меня разыгрываешь, — признался Максим. — Президентам прошла мимо, фыркнула.

— Что ты! — ответила Маша. — Я? Тебя?! Никогда! Сейчас полезем в подвал преступника ловить.

Максим недоверчиво улыбнулся:

— Что ты гонишь?! Если там правда преступник, то надо звонить в милицию.

— Милиция приедет и скажет: «Спасибо, брысь отсюда». А наши пять заметок в газету? — напомнила Маша. — Мне-то все равно, про что писать, а ты хочешь стать криминальным репортером! Поймаем преступника и накатаем не заметку, а целую статью: «По следам серийного убийцы».

— А он что… Правда?.. — побледнел Максим.

— Не вор же, — хмыкнула Маша. — Сейчас и про убийства пишут пятьдесят строк мелким шрифтом. А наш — серийный! Маньяк, троих укокошил, не меньше. Товар — первый сорт, в любой газете с руками оторвут!

Краем глаза она следила за Кэт и Сергейчиком. Охота подходила к концу. Щенок уже набегался, но не хотел сдаваться без игры. Он подпускал Кэт совсем близко и отбегал трусцой, оборачиваясь: «Уж извини, но медленней я не могу». До того как они подойдут, Маше нужно было избавиться от Максима. При нем Сергейчик просто не станет говорить о разведческих делах.

— Главное, не забывай считать выстрелы, — напомнила Маша. — В пистолете Макарова и в «ТТ» восемь патронов, а в «нагане» семь. Значит, после седьмого выстрела надо бросаться на него, пока не успел перезарядить.

— Почему после седьмого? — не понял Максим. — А если у него «Макаров»? Тогда остается еще один патрон.

— А если все-таки «наган»? Братва их любит, потому что у «нагана» гильзы не выбрасываются из барабана, а гильза — это улика. Нет, придется рискнуть. А то пока ты ждешь восьмого выстрела, он успеет зарядить семь новых патронов. Поэтому мы и пойдем вдвоем, — объяснила Маша. — Ты первый… Хорошо бы он тебя ранил, — мечтательно добавила она, приглядываясь к Максиму. — В голову. Забинтованная голова всегда красиво смотрится. Это будет сенсация: «Отважный школьник стал жертвой маньяка!» Тогда факультет журналистики, считай, у нас в кармане.

— Все ты врешь! — плаксивым голосом сказал Максим.

Пропустив его заявление мимо ушей, Маша показала фонарик, оставленный Кэтрин. Для подвала он мало годился: это была толстая шариковая ручка с подсветкой.

— Специальный, для перестрелок в темноте. Дает узконаправленный луч, чтобы противник тебя не видел. Да не бойся ты! — подбодрила она Максима. — «Качай маятник», тогда, может, он промахнется. Знаешь, как? Прыгай на носочках: направо — налево, направо — налево… Покажи, я хочу знать, что ты все усвоил.

Зеленея, Максим неуклюже запрыгал.

— Слабенько, — не одобрила Маша. — Ну, ничего, принцип ты схватил, а распрыгаешься, когда дойдет до дела. В боевой обстановке новички совершают чудеса.

— А сама-то! — оскорбился Максим.

Маша закружила, прыгая по-боксерски и уворачиваясь от воображаемых пейнтбольных шариков:

— Примерно так. Заметь: я все время слева, захожу тебе за спину. А если бы ты стрелял с левой руки, я была бы справа.

Максим даже не пытался повторить за ней.

— А откуда ты все знаешь, Алентьева? Маньяк, подвал… — сделал он слабую попытку проверить Машу.

— От бомжа, его Витя Галенкин зовут. Он полез в дом ночевать и нашел изуродованный труп убитого мертвеца. Шатался тут, всем рассказывал, а ему не верили. Сам он, конечно, в милицию не пойдет. — Маша несла эту чепуху, не забывая поглядывать на пустырь. Сергейчик и Кэт уже направлялись к ней, ведя на поводке изловленного Эдика.

— Вот почему они так шли! — охнул Максим.

— Кто?

— Мужик с мальчиком. Быстро шли, почти бежали. И лица у обоих… Каменные, — нашел нужное слово Максим. — Я еще подумал, что пацан двойку получил. А сейчас понимаю: не из школы они шли. Я стоял на этом месте, смотрел на улицу. Никого не было. Только я отвернулся, а они уже проходят мимо меня. Как с неба свалились. Они из-за забора вылезли! Больше неоткуда. Из-за забора, — с потрясенным видом повторил Максим и выложил еще одну дельную мысль: — Пацан по виду самое большое — третьеклассник, а у них давно уроки кончились. Чего ему в два часа из школы идти? Нет, он прятался в доме. А отец его нашел. И они видели труп в подвале, поэтому и шли с такими физиономиями!

Подошли Сергейчик и Кэтрин, стали прислушиваться. Максим беспокойно оглянулся на них и замолчал.

— Он видел мальчика, — с нажимом сказала Маша.

Первым ее понял Сергейчик и потребовал командным голосом:

— Приметы! Возраст, рост, внешность!

Максим вопросительно смотрел на Машу. Сергейчика он явно не знал, а Президентшу боялся.

— Говори, — кивнула она.

— Роста он вот такого, — показал у себя на груди Максим. — Рюкзак у него синий… Да вон он!

Сергейчик схватил руку Максима, уже поднятую, чтобы показать на мальчика, и прошептал:

— Не смотреть!

Вор подходил откуда-то из-за Машиной спины. Сергейчику и Кэт повезло больше: они стояли так, что заметили мальчишку сразу. Не оборачиваясь, Маша пыталась угадать по их лицам, что происходит. Лица очень быстро скисли.

— Упс! — развела руками Кэтрин.

— Убежал, — буркнул Сергейчик. — А счастье было так близко, так возможно… Давайте-ка и мы расходиться. И торопясь и не озираясь.

Маша удивилась: к чему такая конспирация, раз мальчишка все равно скрылся? Затаскивая во двор ничего не понимающего Макса, она сделала вид, что поправляет волосы, и оглянулась исподтишка. В конце Тихого тупика маячила фигура в камуфляже. Красава!

— Я же говорил: не озираться! — обогнав их, с досадой сказал Сергейчик. — Кошка, бери Эдьку, и уходите скорее домой! Фонарик дай, где он у тебя?!

То, что полковнику средь бела дня понадобился фонарик, уже говорило о многом.

Глава XXVI Оперативное задание

Дед успел встать и теперь куда-то звонил из кабинета Сергейчика. Минут через пять он позвал к себе Машу и Кэтрин. Мама продолжала увлеченно болтать с тетей Ирой, а в нескольких шагах от нее за плотно закрытой дверью шло расследование.

— Федоров пришел в сознание, но к нему не пускают, — сказал Дед.

Кэт непонимающе вскинула брови.

— Это человек из разбитого «жигуленка», Маша тебе расскажет. Вот что, девочки: ждать нам некогда, езжайте в больницу, проберитесь в палату к Федорову и спросите, что он видел в подвале.

— Кто же нас пустит? — возразила Кэт.

— А мы проведем операцию внедрения. Будете практикантками из медицинского училища. Вот вам адрес магазина «Рабочая одежда» — это недалеко, — купите себе белые халатики… — Дед выложил на стол деньги и листок с адресами. — Корпус, номер палаты — все здесь. Боткинскую больницу найдешь?

Кэтрин кивнула.

— Во дворе больницы должен быть щит с планом. Подойдете, разберетесь, — продолжал Дед. — Главное — держитесь уверенно. Лучше три раза ошибиться и заглянуть не туда, чем один раз кого-то спросить. Если очень нужно, спрашивайте больных, в крайнем случае врачей. Мимо пожилых санитарок идите не оглядываясь: они любят власть показать.

— А если все-таки прицепятся? — спросила Маша.

— Тогда вы учитесь в медучилище номер восемнадцать. Руководитель практики у вас доктор Цодиков из второй травматологии — он сейчас болеет. В училище вам дали направление на практику и дневник. Он не такой, как школьный: туда записывают, какую работу вы делали каждый день, а отметок не ставят. Так вот, ваши направления и дневники у доктора Цодикова. Повторите.

На двоих Маша и Кэт вспомнили все. Дед заставил их по десять раз повторить слово «травматология», чтобы оно легче проскакивало, и с довольным видом кивнул.

— Доктор Цодиков из второй травматологии, а Федоров лежит в первой, — заметила Маша. — Это ничего?

— Это как раз и придает вашей «легенде» минимальную прочность. Ваш руководитель практики заболел, и вас отправили в другое отделение. Во второй травматологии знают, что у Цодикова нет практикантов. А когда вы придете в первую, там не станут проверять. Допустим, спросят вас: «Девочки, а кто вас к нам направил?» — Дед требовательно посмотрел на Кэт.

— Не знаю… Женщина, — растерялась она.

— Так и отвечайте! Никто эту женщину искать не будет. Но «легенда» — на крайний случай, если не удастся избежать объяснений. А так — заходите в корпус; лица приветливые, но занятые; на хорошей скорости идете по коридору, находите нужную палату… — Дед подумал и добавил к деньгам и записке на столе маленький цифровой диктофон. — Если будет возможность, запишите ответы Федорова. Но не настаивайте, чтобы он говорил под запись: если не захочет, то и не надо.

— А он вообще станет с нами говорить? — засомневалась Кэтрин.

— Думаю, станет. Покушались на его жизнь. Я почти уверен, что его не только избили, но и аварию подстроили. А когда у человека болит каждая косточка, ему очень хочется отомстить. Так прямо ему и объясните, что папа тоже пострадал от его врагов и собирается их наказать. Можете для весомости сказать, что папа полковник. Идите без плащей, сейчас не холодно. Халаты наденете, как только войдете на территорию больницы… Да, еще примета для достоверности: по-латыни нижняя челюсть — «мандибуля», малая берцовая кость — «фибуля», а «фибулей по мандибуле» — шутка всех студентов-медиков… — Дед встал из-за стола. Вид у него был торжественный. — Ну, вперед и с песней!

И Маша с Кэтрин пошли, хотя и без песни.

— Ма, мы к однокласснице! — заглянув на кухню, соврала Маша.

— К Тане Бубновой, — добавила Кэт.

Мама доверчиво заулыбалась и сказала тете Ире:

— Как хорошо, что девочки сразу подружились!

Максим ждал на лавочке у подъезда.

— Я уже ничему не удивляюсь, — сказал он. — Вот, оказывается, вы живете вместе. А зачем в школе ваньку валяли?

— Я ее нелюбимая кузина из провинции, — объяснила Маша.

— Кошмар! — подхватила Кэт. — Она не знает, в какой руке держать вилку, в какой семечки.

— Зато ты не можешь блин съесть без ножа! — огрызнулась Маша и закончила: — Вот мы и ссоримся.

— Пойдем, что ты перед ним распинаешься, — дернула се за руку Кэтрин.

— Я с вами! — объявил Максим.

Маша вспомнила, как он плелся за ней по Тихому тупику, и затосковала. Она еще тогда вывела формулу тряпочных людей: «Упорство минус гордость равняется занудству».

— Тебя туда все равно не пустят, — сказала Кэтрин.

Максим надулся:

— Это куда?

— Куда, куда… В женский туалет! Ну что ты вылупился?! Говорят тебе: у нас дома трубу прорвало, в платный туалет бегаем. Отвали, моя черешня, по правому борту!

И, не оборачиваясь на остолбеневшего Максима, они выскочили со двора.

Глава XXVII Операция «Золотая жила»

Въезд в больницу преграждал шлагбаум, в будке за стеклом сидел охранник. Маша и Кэт не знали, какое у него задание — может, не пропускать восьмиклассниц? Они дождались, когда шлагбаум откроют для санитарной машины, и за ее бортом шмыгнули за ограду. Операция внедрения развивалась успешно. Увидели огромный шит с планом больницы, спрятались за ним и вышли уже практикантками в белых халатах. План был понятный, номера на больничных корпусах крупные. Маша и Кэт пошли, не озираясь, с приветливыми, но занятыми лицами, как учил Дед.

Мелкие чистые лужицы разлетались под ногами практиканток. Санитарки в надетых поверх халатов куртках от больничных пижам везли в разные стороны тележки с большими кастрюлями. Надписи на кастрюлях были неаппетитные: «Гнойное отд.», «Ревматология». На Машу и Кэт санитарки поглядывали с неудовольствием. Им хотелось сделать девчонкам замечание за то, что они молодые и не везут «Гнойное отд.». Помня предупреждение Деда, практикантки задирали носы и ускоряли шаг.

— Ты на меня здорово злишься? — спросила Кэтрин.

— Как тебе сказать… Здорово я бы злилась, если бы ручки свистнула ты, а не Ступа… Но ты знала?

— Полкласса знало, — опустив голову, буркнула Кэтрин.

— Это не нарушает условий перемирия, — великодушно решила Маша. — Лучше скажи, ты «Золотого сокола» вчера нашла?

Ответ был ошеломляющим:

— Ага. Металлодетектор для поиска самородков на золотых приисках. Чума, да? Что ли, на нашей улице золотая жила?

— Какая золотая жила?! — охнула Маша. — Ты разве не понимаешь?! Вор что брал?

— Ноутбук. А у других деньги, ценности… — начала Кэтрин и осеклась. — Ой, Маш! Правда, он золота много нагреб! Маме жаловалась одна старушка: у нее украли чуть ли не килограмм!

— У старушки? — засомневалась Маша.

— Так она с мужем работала за границей. Доллары тогда запрещалось хранить, а золото там было дешевое, вот они и покупали. Тратить-то валюту было некуда: за границей у них ни квартиры своей, ни дачи, — рассудительно объяснила Кэтрин. — Маш, только я вот чего не пойму. Допустим, у вора в подвале тайник. Допустим, этот Федоров хотел его найти, а вор подстроил ему аварию с машиной, как твой дед говорит. Пускай так. Но зачем вор копил золото? Продал бы, и все!

Маша рассказала, как у них на побережье ограбили Музей дворянского быта. Милиция сделала все, чтобы грабители попались, как только попытаются продать хоть одну вещь из музея. Взяли под наблюдение тех, кого подозревали в скупке краденого, разослали список пропавших экспонатов по антикварным магазинам. А экспонаты тем временем лежали на морском дне, надежно запаянные к цинковые ящики. Грабители выжидали, когда тревога уляжется.

— Ага, — сообразила Кэтрин. — Думаешь, наш вор тоже будет ждать?

— Нет, у него же вещи не такие известные, как в музее. Скорее он хочет продать их все разом и уехать, — объяснила Маша. — Если скупщик попадется милиции, вор будет уже далеко.

— Умненький мальчик, — заметила Кэтрин.

Маша покачала головой:

— Мальчиком взрослый командует. Макс же видел их вдвоем.

— А может, взрослый — это сторож? — предположила Кэт. — Мы их тоже видели вдвоем. Шли, разговаривали…

Догадка была интересная. Кто, как не сторож, может устроить тайник в заброшенном доме и проверять его четыре раза в сутки, не вызывая подозрений?! Стали вспоминать, что говорил Максим про взрослого, который вместе с мальчишкой появился из-за забора, и что он говорил потом, когда мальчишку видели с Красавой. К определенному выводу так и не пришли. Рановато они отпустили Тряпочного человека, а его телефона никто не знал.

— А ты папе-то сказала про «Золотого сокола»? — спохватилась Маша.

— Когда?! — Кэт развела руками. — Я пришла из школы — он уже гулял с Эдиком, а потом — сама знаешь.

Маша на ходу позвонила Деду и все ему рассказала. Честно говоря, теперь ей уже совсем не хотелось внедряться в больницу. Вряд ли Федоров много добавил бы к тому, о чем они уже сами догадались. Но Дед сказал, что идти все равно придется. Ведь Федоров должен был видеть, кто его избил. Может быть, он даже знает вора.

Заминка возникла у корпуса первой травматологии. Маша и Кэтрин пошли к парадному входу, но шагов за десять разглядели, что им давно не пользуются. За стеклами, покрытыми старой, прибитой дождями пылью, смутно различались малярные козлы и ведра в потеках засохшей краски.

Не сбавляя скорости, обошли корпус вокруг. Дверей хватало, но у всех был или такой же заброшенный, или совершенно неприступный вид. На одной, железной, сквозь краску просвечивала замазанная табличка «Только для медперсонала».

— Мы и есть персонал! — сказала Маша и решительно распахнула запретную дверь.

Они вошли и сразу оказались в белой кафельной комнате с полками по двум стенам. На полках лежали мешки, на полу валялись грязные простыни. Толстая женщина их пересчитывала. На ней тоже была пижамная куртка поверх халата, только поновее, чем у санитарок.

— Закрыто! — грозно объявила она. Практикантки оробели, извинились и хотели смыться.

— Ладно, — смягчилась женщина. — Куда вам?

— В первую травматологию, — бойко ответила Кэтрин.

— Понятно, что не во вторую. — Женщина усмехнулась с таким видом, как будто даже предположение, что кто-то может идти во вторую, оскорбляло ее до глубины души. — Палата какая?

— Двадцать шестая. — Кэт назвала номер палаты Федорова.

Женщина бросила перед ними стопку разглаженных в блин простыней и строго сказала:

— Чтоб грязное сейчас же принесли!

— Ага, — пообещала Маша.

— Естессно, — поддакнула Кэт.

И, обогатившись слипшимися от крахмала простынями, они выскочили на улицу.

— Теперь я выбираю, — сказала Кэтрин и направилась к другой двери.

Кажется, ей повезло больше. Страшных теток за дверью не наблюдалось, зато была тускло освещенная узкая лестница явно не парадного вида. На лестнице пугающе пахло щами.

— Там, наверно, кухня, — предположила Маша.

— Нет, кухня в другом месте. Мы же видели: бачки с едой по улицам возят. А здесь только столовая, чтобы больным не выходить из корпуса. Ты что, в больнице не лежала?

— Даже у знакомых ни разу не была, — призналась Маша.

— Везучая! А я лежала два раза: с корью и с аппендицитом. Ладно, тогда я первая пойду, а ты за мной. Все больницы одинаковые! — сказала Кэтрин, подбадривая то ли Машу, толи себя.

Они поднялись на второй этаж, сделали приветливые, но занятые лица и на хорошей скорости прошли… шагов пять.

— А шапочки! — остановил их негодующий возглас. Путь практиканткам преградил молодой доктор. На нем был накрахмаленный халат со сплющенными гладильной машиной пуговицами и белый колпак на голове.

— Где ваши шапочки, я спрашиваю?! Вас разве не учили, что волос, попавший на операционное поле, может привести к скепсису всего организма?!

— Нет еще, не учили, — потупилась Кэт.

— Мы первокурсницы, — жалобно подтянула Маша.

— Первокурсницы? Практикантки?! — обрадовался доктор. — А это куда? — Он показал на постельное белье. Маша и Кэт его поделили: одной простыня, другой тоже простыня и еще наволочка.

— В двадцать шестую, — ответила Маша, надеясь, что их отпустят. Простыни были как пропуск. Кто ни посмотрит — сразу видно, что практикантки идут по делу.

— В двадцать шестой уже поменяли белье! — отрезал доктор. — Пройдемте! — И, не давая практиканткам возразить, он подхватил обеих под руки и потащил по коридору.

Потолки в больнице были высокие, двери палат — двустворчатые, чтобы не застревали носилки. На одной Маша заметила номер 26, но удрать и юркнуть в палату к Федорову не было никакой возможности — доктор держал ее крепко.

Пугающий запах щей усиливался. Доктор протащил практиканток мимо столовой. За открытыми дверями ели мужчины в спортивных костюмах и женщины в пестрых байковых халатах. У каждого или у каждой было что-нибудь загипсовано — у кого рука, у кого нога. Костыли и палки высовывались между столами.

— Куда вы нас ведете? — забеспокоилась Кэтрин.

— В женское отделение. Там еще целую палату надо уестествить, — сообщил доктор.

— Это как?

— Удовлетворить естественные потребности. Утку подложить, проще говоря. И простыночки ваши пригодятся. Там одна лежачая старушка. Совсем не встает, а ходит часто.

— Это как?! — опять не поняла Кэт.

— Под себя. — Доктор замолчал и прибавил шага.

Впереди за белой конторкой сидела медсестра в высоком колпаке. Заглядывая в журнал, она раскладывала таблетки по коробочкам: кому половинку, кому целую, а кому штук пять.

Доктор полетел на всех парах. Его цепкая рука чуть не вывихивала Маше локоть.

— Эй, полегче! — пискнула Кэтрин.

Они уже подбегали к дверям женского отделения, как вдруг их настиг крик медсестры:

— Расторчук, опять?!

Доктор остановился.Лицо у него было смущенное.

— Это практикантки, Софья Витальевна, — объяснил он, отпуская Машу и Кэт.

— А раз практикантки, то можно издеваться?

— Все равно вы их на горшки бросите, — пожал плечами Расторчук.

— Я, — подчеркнула голосом медсестра, — брошу. Когда надо будет. А ты — марш мыть полы.

На глазах изумленных восьмиклассниц лжедоктор помчался выполнять приказание. А медсестра поманила их пальцем:

— Первый курс?

Маша и Кэт закивали.

— Что ж вы так поздно пришли? Врачей уже нет. Ладно, давайте ваши направления.

— Они у доктора Цодикова, — сказала Кэт, а Маша, не дожидаясь вопросов, выложила остальное: доктор болеет, а их из первой травматологии отправили во вторую.

— А белье кому? — спросила медсестра.

— В двадцать шестую, Федорову.

— Его же только час назад из реанимации привезли, постель свежая, — удивилась медсестра. — А кто вам велел ему белье поменять?

— Женщина внизу, — Маша ткнула пальцем в том направлении, где, по ее прикидкам, находилась кафельная комната.

— Все начальники! — покачала головой медсестра. — Поменяйте, раз велела. Может, он ей какой родственник. — И она опять наклонилась к таблеткам.

— А кто этот Расторчук? — осмелела Маша.

— Хулиган.

— Это мы заметили. А по должности он кто?

— А по должности — осужденный к общественно полезным работам. Приходит и полы моет по часам. И горшки выносит. Часов пятьдесят ему еще осталось.

— За женщинами горшки?! — ужаснулась Кэтрин.

— Там одни старухи лежат с переломом шейки бедра, — равнодушно сказала медсестра. — Ты и не смогла бы им судно подложить. Есть сухонькие, а есть громадные, их только мужикам и ворочать… Ладно, идите. — Медсестра принялась колдовать над таблетками и вдруг спохватилась: — Да вы постель-то перестелить сможете, первый курс?

— А что ж тут не смочь? — удивилась Маша.

— Он же лежачий… Скатываете простыню валиком, придерживаете больного под спину, раскатываете до поясницы… Ладно, пойдемте, я вам покажу.

— Мы сами! Это она не умеет, а я умею, у меня бабушка болела долго, — затараторила Кэт.

— Как хотите, — сказала медсестра. Восьмиклассницы пошли в двадцать шестую палату, пихаясь локтями. Машины толчки означали: «Это все ты! Зачем про горшки спрашивала?! Чуть все не сорвалось из-за тебя!» — «Ты первая начала спрашивать!» — отвечал ей острый локоть Кэт.

«Доктор»-хулиган драил шваброй больничный линолеум. Он подмигнул «практиканткам».

— Дала бы я тебе фибулей по мандибуле! — пробурчала Кэт.

А задание они выполнили за пять минут. Две из них говорила Кэт, объясняя, что им нужно, и грозя преступнику папой-полковником, а три — Крысолов, такое у него было прозвище. Если убрать паузы, вздохи и оговорки разбитого вдребезги человека, его речь получилась бы совсем короткой: «Рюкзак в подвале? Мой. Ложечки не краденые, их жильцы потеряли, а я нашел. Я кладоискатель. Вора не знаю и в лицо не видел — он ударил из темноты. На тайник я наткнулся случайно. Он в стене слева от входа в подвал, шагах в пяти. Если твой папа поймает этого гада, я ему часы подарю». Про часы Крысолов повторил три раза. То ли они были какие-то особенные, то ли чем-то дороги ему.

Менять чистую постель Маша и Кэт не стали, чтобы не мучить Крысолова. Оставили простыни на тумбочке и ушли. Маша сразу же стала звонить Деду.

Глава XXVIII Очень своевременная проверка документов

Тайная схватка двух разведок приближалась к финалу. И Зайцев, и разведчики (разумеется, вместе с Машей и Кэт) уже держали в руках все нити преступления. Оставалось схватить воров и… Это «и» каждый представлял по-своему.

Зайцев считал, что никакого особенного продолжения не будет. Он вернет обворованным жильцам их вещи, мальчишка попадет в руки воспитателей, а его воровской наставник — за решетку. Но действия Зайцева незаметно направлял резидент американской разведки, а он связывал с ворами совсем другие планы.

Дед и Сергейчик знали, что и воры, и золото, будь его хоть пуд, стоят в этой игре ничтожно мало. Один агент в штабе иностранной армии может год за годом добывать информацию стоимостью в миллиарды долларов. В чужих руках программа из ноутбука Сергейчика могла отправить в тюрьму или на смертную казнь десятки агентов. Полковник писал ее, чтобы сделать шифры наших разведчиков еще секретнее. Но как обычный металлический ключ и запирает, и отпирает замок, так и программа Сергейчика и шифровала сообщения, и «колола» шифры…

Ничьей в этой схватке быть не могло. Кто-то должен был первым найти воров и получить ноутбук.

После внедрения «практиканток» в больницу разведчики знали о воровском тайнике все и не намного опережали Зайцева. Но частный сыщик был только марионеткой американского резидента с его колоссальными шпионскими возможностями. В решающий момент Бистрофф мог подключить к расследованию опытных агентов или нанять через посредников хоть сотню сыщиков. Если бы понадобилось следить за Нехорошим мальчиком со спутника, резидент, пожалуй, сумел бы это устроить.

А пока не подозревающий ни о чем подобном Зайцев бродил по квартирам заброшенного дома. На четвертом этаже, в комнате с окнами во двор, он увидел диванчик, покрытый новым клетчатым пледом. Из грязного стекла в окне был аккуратно вырезан уголок. Если бы Зайцев оборудовал себе наблюдательный пункт, он сделал бы так же. Годовая грязь на стекле не позволяла разглядеть с улицы человека в полутемной комнате. Дыра идеально подходила для наблюдения.

Зайцев поднял сиденье диванчика и в ящике для белья нашел подзорную трубу на треноге. Птичка упорхнула, но, скорее всего, ненадолго. Так небрежно спрятать дорогую вещь мог только тот, кто собирался скоро, вернуться.

Теперь Зайцев немного иначе смотрел на происшествие в подвале. Его таинственным преследователем был, конечно, вор. Возможно, он слышал телефонный разговор Зайцева с компьютерщиком в агентстве. Тогда он знает, что сыщику известно о «Золотом соколе», а стало быть, и о тайнике, который кто-то пытался найти с металлоискателем.

Вывод был неутешительным для Зайцева: вор не убил его только потому, что хотел побольше узнать о людях, зачастивших в подвал к его тайнику. Беда преступника в том, что сейчас ему нельзя просто уйти, взяв золото. А вдруг за домом следят, ожидая этого момента, чтобы взять вора с украденными вещами в руках? Поэтому сначала он убедится, что Зайцев не милиционер. Потом будет решать, опасен ли для него частный сыщик, и, скорее всего, додумается Зайцева пристукнуть.

Все должно было решиться здесь, в заброшенном доме. Может быть, вор уже поднимается в комнату с диванчиком. Или ждет в засаде на первом этаже, в кухне с выбитым окном.

Отставной майор не боялся преступников, но и геройствовать понапрасну не любил. Надо вызвать подкрепление. Четырех частных охранников с дубинками и пистолетами вполне хватит. Попросить, чтобы прихватили металлоискатель — в агентстве он есть, — найти тайник и вернуть жильцам похищенные вещи. Если удастся еще и поймать вора — хорошо, а если не удастся, жильцы не будут в обиде на Зайцева.

Решив так, отставной майор набрал номер своего агентства. После второго гудка звонок сорвался, и неживой женский голос сообщил, что Зайцев прозвонил свои денежки, надо заплатить еще.

Совет был правильным, но невыполнимым. Зайцев плюнул, дослал патрон в ствол своего пистолета и решил прорываться в одиночку.

Не успел он выйти из квартиры, как услышал цоканье подкованных каблуков. Зайцев осторожно высунулся из-за двери и посмотрел в лестничный пролет. По перилам скользила рука, иногда мелькало плечо с чистым погоном. Незнакомец был одет в армейский камуфляж.

«Солдат, что ли? Дезертир?» — удивился Зайцев.

Он метнулся в комнату и спрятал подзорную трубу в диван. Вору незачем знать, что его наблюдательный пункт найден. Достав пистолет из кобуры, отставной майор выскочил на лестничную площадку в тот момент, когда незнакомцу осталось подняться на пять ступенек. Позиция была идеальная и для выстрела, и для удара ногой в челюсть, а противник снизу вверх его не достанет.

— Дальше не ходи, — предупредил Зайцев, держа нацеленный пистолет у бедра.

Парень остановился. Лицо у него было спокойное.

— Я сторож, — сказал он. — Документики ваши, пожалуйста!

— Нет уж, сначала вы. — Удивляясь то ли глупости, то ли нахальству парня, Зайцев помахал пистолетом.

Аргумент был бесспорный. Пожав плечами, «солдат» протянул ему пенсионную книжку с вложенной справкой.

— «Предъявитель сего Красавин Николай Дмитриевич работает сторожем в ДЭЗ № 15», — вслух прочитал Зайцев и грозно уставился на парня: — Ты кого лечить вздумал, инвалид?! Я десять лет отпахал участковым, и никогда в таких домах не было сторожей!

Подозреваемый не смутился:

— А в этом есть. Под ним газопровод. На этажах газ отключили, но главную трубу нельзя перекрывать: она идет к другим домам. Зимой бомжи нашли кран, пустили газ на этажи и сидят у плиты, греются. А что в половине квартир утащили плиты и газ выходит, им наплевать…

Зайцев кивнул: понятно.

— А участковый наш Филипп Михалыч, — зачастил парень, — их накрыл и прибежал к нам в ДЭЗ. «Мне, — кричит, — не хватало, чтобы газ взорвался из-за того, что вы на стороже сэкономили!» Вот меня и взяли стеречь, временно.

Многословность этого Красавина остро не понравилась Зайцеву. Так подробно, с обращениями к неизвестным тебе людям, говорят, когда хотят обмануть или запутать. Но проверить сторожа было невозможно.

— А вы милиционер? Опер? — с доверчивым лицом спросил Красавин.

— Частный сыщик. — Зайцев, не выпуская из рук, показал свое удостоверение.

У парня было желтоватое лицо с нехорошей пористой кожей. «Правда инвалид. Какой-нибудь язвенник», — подумал Зайцев. Однако ни документы сторожа, ни его болезненный вид не отменяли подозрений сыщика. Слишком вовремя появился Красавин. Только Зайцев подумал, что вор будет проверять его, и пожалуйста: идет сторож, документы спрашивает. И Зайцев не убрал пистолета.

— Повернись спиной, — приказал он.

Сторож повиновался со снисходительной улыбкой, мол, ваша сила — издевайтесь.

Чувствуя себя виноватым, Зайцев быстро, но тщательно обыскал его и приказал:

— Иди вперед.

— Я еще обход не закончил, — просительным тоном сказал сторож.

— Успеешь. Иди.

Армейские башмаки Красавина зацокали по ступенькам. Тоже мне, сторож! Его же за версту слышно… Зайцев читал, что в Средние века ночные сторожа ходили по улицам, стуча в колотушку, а городская стража била в щиты. Преступников распугивали, а они, спрятавшись и пропустив шумную охрану, продолжали заниматься своим делом. Поэтому в двадцатом веке придумали скрытое патрулирование, когда борцы с преступностью маскируются под таксистов, уличных продавцов, запоздалых прохожих. Грабитель, раз попавшись на такую удочку, начинает бояться каждого человека, подозревая в нем полицейского…

Мысли отставного майора перелетели к диванчику, на котором ему так и не довелось посидеть, наблюдая за двором, и вернулись к сторожу. Допустим, вор успевает уйти со своего наблюдательного пункта, услышав цокот подковок. Подзорную трубу он прячет в диван, а сторож настолько нелюбопытен, что не догадался туда заглянуть. Но плед, новенький шерстяной плед на диване (наверняка ворованный)! Это же месячная зарплата сторожа, а Красавин его не берет. Стало быть, знает, кто его оставил… А Зайцев теперь знал, где ждать засаду.

Глава XXIX Решительные действия отставного майора

Сторож, а за ним сыщик спускались на первый этаж, погружаясь во тьму. Лестничное окно здесь было заколочено досками, в щели слабо пробивался дневной свет. Сейчас Красавин войдет в квартиру с разбитым окном. Там в коридоре будет совсем темный отрезок. Можно пройти в сантиметре от затаившегося человека и не заметить. А он услышит твои шаги и легко их отличит от других, цокающих… Вот вам и дурачок с подковками!

— А ты что же в окно лазаешь? Двери нет? — спокойно спросил Зайцев. Он уже не сомневался, что сторож ведет его в лапы к преступнику.

— Если открыть подъезд, начнут двери таскать, доски отрывать с пола. И так от дачников отбоя нет, — начал многословно объяснять Красавин. — А в окне все-таки дыра поменьше. И калитку в заборе я забил, чтобы не ходили. Некоторые говорят: «Дурак! Мог бы стройматериалами торговать»…

Сторож уже входил в квартиру. Его камуфляж казался серым — освещения не хватало, чтобы глаз мог различать цвета. За углом будет совсем темно. Зайцев достал фонарик и спрятал за спину.

— А вы как считаете? — дошел до него вопрос Красавина.

— Что?

— Можно мне продавать доски, балки? Они же все равно на слом пойдут.

— Что не запрещено, то можно, — буркнул Зайцев, отсчитывая шаги до опасного угла: восемь, семь…

— А вы зачем сюда ходили, преступника выслеживать? — простодушно спросил Красавин. Он явно приберегал этот вопрос напоследок, чтобы нор в засаде услышал ответ.

Пять, четыре…

— Нет, какие здесь преступники. Искал девочку, она из дома убежала.

Три… Чувство опасности, не раз спасавшее жизнь отставному майору, проснулось и завопило, как пожарная сирена. Он крепче сжал рукоятку пистолета.

Два, один!

Включив фонарик, Зайцев прыжком вылетел в пугавший его темный закоулок. Впереди маячила только худая спина Красавина. Клочьями свисали отставшие обои, в раме от разбитого зеркала блестел сохранившийся осколок.

— А я тут по памяти хожу, — сказал сторож. — Три шага, а там уже свет с кухни.

В зеркальном осколке чуть дрогнуло отражение цветка на обоях. Показалось? Нет! Сыщик вскинул пистолет и рванул на себя раму зеркала. Не рама это была, а дверь в чулан! Она распахнулась, и Зайцев увидел изготовившегося к прыжку человека. «Седой, — механически отметил он. — Мне ровесник».

Большой палец откинул вниз флажок предохранителя, указательный нажал на спусковой крючок пистолета и почувствовал упор. Оставалось последнее ничтожное усилие, чтобы Седой отлетел к стене, отброшенный трехсоткилограммовым ударом пули. Но руки противника были пустыми, и это заставило сыщика придержать палец. Кем бы ни был этот человек, застрелить безоружного — верная тюрьма.

Седой умело воспользовался заминкой: присел, уходя с линии огня, и снизу вверх ударил Зайцева по руке, держащей оружие. Пистолет взлетел под потолок. Пока растерявшийся от такого конфуза сыщик провожал его глазами, Седой пребольно въехал ему кулаком по печени. Пистолет ударился об пол и грохнул. Пуля ушла в стену, не причинив никому вреда. А Зайцев поймал руку Седого, заломил за спину и полез в карман за наручниками.

Фонарик мешал, и сыщик взял его в зубы. Кажется, Седой что-то говорил, но выстрел в крохотном чулане оглушил Зайцева. Сквозь звон в ушах он слышал комариный писк вместо голоса. Отвечать сыщик не хотел и не мог — мешал фонарик в зубах. Он упрямо заламывал руку Седого к лопаткам, заставляя противника сгибаться. Седой сопротивлялся, Зайцев наваливался. Он был тяжелее килограммов на двадцать.

Луч фонарика в зайцевских зубах метался по сторонам. Сторож исчез. «Достану, — подумал сыщик. — Если он правда сторож, то сегодня же узнаю, где живет, и достану».

Он уже защелкнул один браслет наручников на запястье Седого, как вдруг тот сделал самоубийственный рывок, выламывая себе руку из сустава, и схватил с пола пистолет! В оглохших ушах сыщика опять запищал комарик. «Живым не отпустит», — с тоской подумал отставной майор. И, зная, что не успевает, пуля быстрее, ударил все еще согнутого противника коленом в подбородок.

Неудобно прихваченный зубами фонарик вывернулся, упал и погас.

Несколько секунд Зайцев стоял в темноте, не понимая, почему еще жив. Последним, что он видел при свете, был черный зрачок пистолета, нацеленного снизу вверх ему в лицо. Седой мог выстрелить и, как подсказывал весь опыт отставного майора, должен был выстрелить. Ему не из чего было выбирать: «тюрьма немедленно» или «тюрьма, может быть», и то не скоро, а сейчас — воля и золото из тайника.

Сыщик включил свой телефон, чтобы зажглись экран и кнопки. На это телефон еще годился. Чахлый свет еле разгонял тьму сантиметров на двадцать. Присев на корточки, Зайцев поводил телефоном у самого пола.

Седой не шевелился. Свой пистолет Зайцев нашел под его бессильно разжатой рукой. Подобрал фонарик, встряхнул — горит. В глаза бросилась другая рука Седого, левая, с замкнутыми на один браслет наручниками. Она была вывернута, как будто Седого подвешивали на древней дыбе. Зайцев представил, какую муку вытерпел этот человек, дотягиваясь до пистолета, и содрогнулся. От боли он и потерял сознание, а вовсе и не от удара коленом, который, насколько помнил сыщик, прошел вскользь.

Теперь, когда оружие было у него, а противник не смог бы пошевелить вывихнутой рукой, наручники оказались ни к чему. Зайцев их снял и обшарил карманы Седого. Нашел удостоверение — красная кожа, золотое тиснение: «Министерство обороны РФ».

Что ж, еще один военный-вор. «Есть такая профессия — родину расхищать». Зайцев сплюнул.

Раскрыл удостоверение: «Генеральный штаб, Главное разведывательное управление»… «полковник»…

В горле у отставного майора встал шершавый ком. ГРУ — тайна и легенда русской разведки. Предатели есть везде, но в ГРУ их были единицы за девяносто лет его истории.

У Седого задрожали веки. Зайцев сунул удостоверение ему в карман и понесся вон из дома. Окажись на его пути настоящий вор, он расправился бы с потрясенным сыщиком как с котенком. Но, по счастью, никто не встретился Зайцеву.

В сильно расстроенных чувствах он перемахнул через забор. Отогнал от машины любопытного мальчишку, елозившего носом по стеклу, вскочил за руль и помчался в свое сыскное агентство.

Что же все-таки произошло?! Зайцев попытался взглянуть на события со стороны. Частный сыщик с оружием в руках напал на безоружного полковника разведки. Полковник что-то говорил, но Зайцев не слышал, оглушенный выстрелом. В суде «не слышал» легко может превратиться в «не слушал». При этом он себя не назвал, и нападение выглядело как бандитское. Однако полковник, завладев пистолетом, не выстрелил и опять что-то хотел объяснить. А Зайцев его — коленом в подбородок. И руку ему вывихнул. О том, что полковник сам себе вывихнул руку, не стоило и заикаться. В свое оправдание Зайцев мог сказать одно: полковник прятался в чулане… Смех в зале, строгое лицо судьи, обвинительный приговор, колония общего режима.

Зайцев прикинул, как скоро за ним придут. Если сторож прочитал его фамилию в удостоверении, то через час. Если не прочитал или не запомнил, то через сутки — не так уж много в Москве частных сыщиков… А если не придут, значит, Седой не доложил своему начальству о нападении. В таком случае он занимается грязными делами, хотя и полковник разведки.

Выезжая на Ленинградский проспект, Зайцев попал в пробку. Он успел выйти и заплатить за телефон, а стоявший перед его «десяткой» троллейбус сдвинулся только на полкорпуса.

Испуг улегся, и мысли сыщика приобрели другое направление: «Зачем убежал? Надо было вызвать «Скорую», объясниться с полковником… Хотя как ее вызвать без телефона?».

Совесть, начав грызть отставного майора, уже не отступала. Он вспомнил про клиента, заказавшего розыск украденных вещей. Капризный клиент. Обычно от Зайцева ждали результата: скажем, найти пропавшего родственника. Никого не волновало, куда он ездит, за кем следит. Этот же требовал отчета о каждом шаге. Объяснял, что деньги, которые он платит за работу сыщика, собрали жильцы, и он отвечает перед ними за каждую копейку. Зайцев не возражал, это право клиента. Но сейчас, подумав, что придется писать в сегодняшнем отчете, он поежился.

«Собирался последить за двором, но не следил ни минуты. Нашел в подвале следы борьбы и обломки металлоискателя. Сделал вывод, что украденные ценности спрятаны в тайнике. Вместо того чтобы найти тайник, искал труп. Труп тоже не нашел».

О стычке с полковником писать просто нельзя. И каков же итог трудового дня? Что доложить клиенту?

Нарушая правила, сыщик въехал на тротуар, свернул в переулок и покатил назад. Надо закончить дело. Вызвать, как хотел, охрану, оператора с металлоискателем, найти тайник… А если его арестуют прямо в заброшенном доме, значит, так тому и быть. Возможно, это последний розыск в его жизни, а потом он долго будет валить лес на сибирских просторах.

Сыщик потянулся к трубке, но телефон зазвонил до того, как он успел к нему прикоснуться.

— Александр Никитич? — услышал Зайцев немолодой голос в трубке. — Здравствуйте, с вами говорит генерал Алентьев Николай Георгиевич…

Глава XXX Зачем нужна разведка

Сергейчик лежал на диване, глядя в потолок больными глазами. Губа рассечена, согнутая в локте рука на перевязи, кисть раздулась, а на запястье красный след.

Кэт бросилась к нему, начав реветь еще на лету:

— Папа, папочка, да что же это! Бросай ты к чертям эту разведку! Зачем ты связался?! Надо было в милицию заявлять, папа!

— Да что ты, Кошка! Со мной все в порядке, — углом рта улыбнулся Сергейчик.

— Нет, папка, нет! Позвони генералу и скажи! Ну, пропал у тебя ноутбук, не расстреляют же за это! Пускай они сами его ищут. Черт с ней, с разведкой! Папка!

Маша почувствовала себя лишней и ушла к тете Ире на кухню, мельком подумав, что видела ее только в трех состояниях: «тетя Ира готовит обед», «тетя Ира готовит ужин» и «тетя Ира готовит завтрак».

И сейчас на плите булькала кастрюлька, а тетя Ира с унылым видом сидела у окна.

— Кто его так? Он вора поймал? — спросила Маша.

— Никого он не поймал, — устало сказала тетя Ира. — Он себе голову свернет и все равно вылетит из разведки.

— А дедушка где?

— В кабинете, колдует над компьютером.

— Уже не колдую, — входя на кухню, сказал Дед. — Разыскал убивца.

— Как?

— По номеру машины.

Тетя Ира мстительно улыбнулась:

— А милицию вызвали?

— Зачем? Он сам заедет через полчаса, — с невозмутимым видом ответил Дед.

— К нам? Вор?!

— Да не вор, — сказал Дед. — Частный сыщик. Утверждает, что Сергея принял за вора. А сам он якобы нанят жильцами вашего двора для розыска вещей. Ирина, ты что-нибудь об этом слышала?

— Нет. Но я узнаю. — Тетя Ира убавила огонь под кастрюлькой и, не откладывая, пошла звонить.

А Дед, подмигнув Маше, сел на освободившийся стул у окна и посмотрел на улицу.

— Чем дальше, тем интереснее. Жалко, рук и ног не хватает. Головы у нас свои, а рук бы нам и ног бы…

— Приказывай, мой генерал, — сказала Маша. — Только сначала объясни, почему ты веселый такой, когда Сергейчик лежит весь побитый. И почему ты веселишься здесь, а не в подвале с пистолетом. Может, вор сейчас потрошит свой тайник. Вот упустим его, и плакал тогда наш ноутбук скупыми мужскими слезами.

Дед слушал, наклоняя голову то к правому, то к левому плечу.

— Разведчица! Поучи, поучи деда. Вот как не скажу тебе ничего!

— Скажешь, — ответила Маша. — Ты не такой вредный, каким хочешь казаться.

— Я астрономически вредный, — сообщил Дед. — Я вредный на полтора миллиарда долларов, так записано в моем судебном приговоре: «Нанес ущерб обороноспособности Соединенных Штатов на сумму полтора миллиарда». На самом деле больше, они просто не все эпизоды смогли доказать.

— Это ты для супостата вредный, а для своих полезный. И справедливый.

— Для супостата, — повторил Дед. — Ишь, какие слова мы знаем!

— Да, вот такие мы. — Маша чмокнула его в небритую щеку. — Дед, ну скажи, что хотел! Единственная внучка, не щадя себя, горшки в больнице выносила, а ты…

— Скажу, скажу, — довольно заурчал Дед. — За пустым домом следят из окон с трех сторон. А с четвертой прогуливается человек с собакой и, что немаловажно, с телефоном. Это обворованные люди. В детали операции они не посвящены, а просто знают, что как только кто-то перелезет через забор, надо звонить мне. Уж будь уверена, они очень добросовестные наблюдатели, потому что хотят вернуть свои вещи.

Дед опять посмотрел на улицу. Рабочие в оранжевых жилетах, открыв люк в асфальте, протаскивали в него толстый черный кабель. Рядом стояла огромная катушка на тележке.

— Вообще-то странно, что вора до сих пор нет, — продолжал Дед. — По моим расчетам, ему бы прийти еще час назад, как только Сергейчик ушел из пустого дома. Ведь он должен понимать, что Зайцев догадался о тайнике и вернется с металлоискателем.

— Кто такой Зайцев?

— Частный детектив, который схватился с Сергейчиком. Как они друг друга не постреляли, уму непостижимо. Каждый считал, что другой — преступник…

— Дед, а зачем тебе руки-ноги, если за домом столько народу следит? — спросила Маша.

— Если бы я хотел следить, то сказал бы: «Нужны глаза»… Вора мы обложим в доме и возьмем с поличным, когда он золотишко понесет. А мальчик будет ждать где-то поблизости. Чуть что заподозрит — и растворится. Значит, надо его перехватить и с предельной осторожностью препроводить сюда. У меня есть сильное подозрение, что ноутбук он стянул для себя, играть.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что в «Компьютеры и периферию» ноутбук до сих пор не принесли, а других таких фирмочек поблизости нет. Компьютерами многие торгуют, но с подержанными связываются только маломощные команды, как у твоей одноклассницы… А как вы с Катей?

— Нормально. По правде говоря, без нее я бы растерялась в больнице.

— По-моему, она меняется на глазах, — заметил Дед.

— Ага. Вчера огрызалась на Сергейчика, а теперь слезами его поливает.

— Не давай ей раскисать. Вам скоро идти за мальчиком, а какая от нее помощь, если она будет думать не о деле! Пойди к ним, — приказал Дед. — Расскажи Сергейчику, как вы геройствовали в больнице, втяни Катю в разговор, отвлеки.

Подходя к спальне, Маша услышала из-за приоткрытой двери голос полковника:

— А хочешь, скажу тебе, почему ты невзлюбила Машу? — Сергейчик говорил, стараясь не бередить разбитую губу, и у него получалось: «тее», «ачему».

Маша остановилась. У нее было на этот счет свое мнение, и хотелось узнать, что думает Сергейчик.

— Нет, я ее уже взлюбила, — сказала Кэтрин. — Почти.

— Неважно, я к примеру, — сказал Сергейчик. — Вы обе хотите быть первыми. Увидели друг друга, сразу это почувствовали, и пожалуйста: началось соперничество, потому что двух первых быть не может. Причем вы соревновались за авторитет в классе, за внимание, то есть за вещи, которые нельзя потрогать руками. Теперь представь, что вы президенты двух стран. Вы можете вместе бороться с общими врагами, помогать друг другу в беде. Но все равно у каждой страны свой интерес. Первое место в какой-нибудь торговой сделке приносит победителю огромные деньги, а второго часто нет.

Ага! Вот о чем разговор. Маша заглянула в дверь:

— Можно к вам?

Кэт сидела на диване в ногах у Сергейчика. Он показал глазами на стул: «Садись» — и продолжал:

— Например, собралась Турция купить боевые вертолеты. Объявили конкурс, выбрали две машины: одна лучшая в мире, другая просто неплохая и стоит дороже. Как вы думаете, какую купили?

— Неплохую, — хором сказали Маша и Кэт.

— Почему же? — удивился Сергейчик. Он, конечно, подталкивал их к другому ответу.

— Если бы все было просто, вы не спросили бы, — ответила Маша.

А Кэт объяснила по-своему:

— Турки!

— Лучший вертолет был наш, — сообщил Сергейчик. — Россия могла заработать четыре миллиарда долларов. Тогда наши дороги стали бы чуть лучше, а зарплаты чуть больше. Но турки купили американские вертолеты. Им это выгодно? Нет. Они переплатили раза в полтора и еще долго будут покупать дорогие запчасти. Как независимую страну заставили поступить себе в ущерб? Я не знаю, Может, прикрикнули, может, пообещали уступить где-то в другом месте, может, кого-то подкупили. Зато я знаю, что такие необъяснимые дела не происходят без участия разведок. Просто на этот раз наши проиграли парням из Лэнгли… А ты, Кошка, говоришь, что разведка в мирное время не нужна! — улыбнулся Сергейчик. — Нет, милая, разведка нужна каждую минуту. Не говоря уже о том, что если сейчас нас разогнать, то в военное время создавать разведку будет поздно.

— Но в Турции же вы проиграли! — Кэтрин упрямо наклонила голову. — И что толку в твоей разведке?

— В Турции проиграли, а в других местах выигрывали не раз, и часто всухую. Вот что такое, по-твоему, «Звездные войны»?

— Кино, — ответила Кэтрин. Сергейчик криво улыбался разбитым ртом:

— «Звездные войны» — это военно-космическая программа, как долбануть по нашим ракетам лазером из космоса. Стоила она невообразимых денег. И вот, чтобы приучить простых американцев к мысли, что эти деньги придется потратить не на школы и не на хосписы для стариков, а на военные спутники, был запущен фильм «Звездные войны».

— А при чем тут разведка? — спросила Кэт.

— Так они еще только в кино лазерами стреляли, а мы уже знали, как расправиться с их спутниками. Их оружие оказалось беспомощным раньше, чем его создали. В конце концов его не стали делать, хотя уже были потрачены миллиарды. А нашей стране эта гонка вооружений обошлась гораздо дешевле. В мирное время разведчик сберегает своей Родине деньги, а в военное — еще и жизни. — Забывшись, полковник пошевелил больной рукой и поморщился. — Что вы знаете, к примеру, о Рихарде Зорге?

Маша и Кэт переглянулись и пожали плечами.

— Есть улица Зорге, — сказала Кэт. — Пап, я вспомнила: мы проезжали мимо памятника, и ты рассказывал. Он сообщил, когда фашисты нападут!

— Немного же ты вспомнила, — огорчился Сергейчик. — Зорге был наш, из ГРУ. Когда фашисты нападут, сообщали многие. А Зорге подарил целую армию для той войны. Как знать, чем она кончилась бы, если бы не он.

— В 1939 году у нас было два вероятных противника: Германия и Япония, — продолжал Сергейчик. — Одна на западе, другая на Дальнем Востоке, а между ними — вся страна от Балтийского моря до Тихого океана. С Германией у нас договор о ненападении, а с Японией — пограничные стычки и небольшая война в Монголии на реке Халхин-Гол. Какое направление нам усиливать: западное или дальневосточное? Где располагать войска, где строить оборонные заводы? Какую технику делать: танки, чтобы воевать с Германией на европейских равнинах, или корабли, чтобы воевать в океане с островной Японией? Зорге добыл информацию, что Япония не собирается нападать на Советский Союз. И тогда мы смогли усилить западное направление. А представь, что было принято ошибочное решение. Фашисты напали, а наши войска на Дальнем Востоке, вместо танков у нас флот, вместо бомбардировщиков — гидросамолеты и торпедоносцы…

Кэт слушала с задумчивым видом:

— Знаешь, папка, а ведь я думала, что у тебя работа как работа — обычная. Почему ты раньше мне это не рассказывал?

— Кое-что рассказывал, только ты не хотела слушать, — сказал Сергейчик. — Надо было, чтобы папке морду начистили, тогда ты захотела что-то понять.

— Да, — не обиделась Кэтрин. — Я за тебя здорово испугалась, папка. А ты мне когда-нибудь расскажешь, что в Америке делал? Я же не знала, что он разведчик, — объяснила она Маше. — Думала, какой-то десятый помощник второго секретаря, посольские шоферы с ним на «ты». Приезжаем в Москву, а он — бац, приходит в форме… Так расскажешь?

— Почему бы и не рассказать? — пожал плечами Сергейчик. — Лет через пятьдесят. Запросто!

Кэтрин и Маша засмеялись. Сергейчик им подхихикивал уголком разбитого рта.

Глава XXXI Запасной вариант резидента

Обед переходил в ужин. Из пятерых человек, в разное время подсевших за стол американского резидента, один был его агентом, а остальные — листьями в лесу. Агент удачно вписался в компанию: к месту процитировал Есенина, развеселил всех тостом: «Лучше маленькая Москва, чем большая Колыма». Без подсказок его стали считать приезжим писателем не то из Якутска, не то из Магадана.

Когда-то в ресторан Центрального дома литераторов пускали только писателей, а в наши дни туда может зайти любой. Но слава писательского за рестораном осталась и надежно служила резиденту. Где еще пообедать сотруднику по культурным связям, как не в Доме литераторов, тем более что он в пяти минутах ходьбы от посольства…

Официант сменил уже два опустевших графинчика водки. Речи лились рекой. Пили за две литературы — американскую и русскую. В первенстве русской никто не сомневался. Но, поскольку за все платил Бистрофф, подчеркивали, что у американской великий прапрародитель — Шекспир и достойный отец — Марк Твен.

— Марка Твена я не признаю, — заявил критик по фамилии Лебеда. — У нас он бы не пробился дальше третьего ряда. Встал бы где-нибудь между Маминым-Сибиряком и Гариным-Михайловским.

— А «Гекльберри Финн»?! — возмутился поэт Глеб Кузьмин. — Вся американская литература вышла из одной книжки: «Гекльберри Финн»!

— Какая книжка, такая и литература, — отвечал критик.

— Мне с Марком Твеном детей не крестить. Но если б ты обидел Достоевского… — сказал Глеб Кузьмин таким тоном, как будто с Достоевским он собирался крестить детей в самом скором времени.

И Лебеда обидел Достоевского:

— Да что в нем особенного?! Весь мир ахает: «Достоевский, знаток загадочной русской души!» А знаток вырезал из газет колонки уголовной хроники и по ним клепал свои романы. Многословный детективщик, Александра Маринина девятнадцатого века!

Поэт схватил критика за грудки. Со стола посыпались тарелки.

Бистрофф встал и быстрым шагом пошел прочь.

— Ребята, а кто платит?! — вскочил его агент. — Пойду догоню! — И побежал за резидентом.

«Смылся», — решили остальные и хотели последовать его примеру. Но над столом навис официант:

— Господа, а расчет?!

Трюк этот выдумал Бистрофф, обнаружив у русских ужасную манеру: если один пошел в туалет, то половина стола поднимается с ним за компанию. А ему нужно было уединиться с агентом.

Чтобы попасть в туалет ЦДЛ, нужно пройти коротким коридорчиком за книжным ларьком. Там будет лестница: вниз — в туалет, наверх — в служебные комнаты. Резидент и его агент поднялись к запертой двери. Сотрудники уже разошлись по домам, и никто не мог их увидеть.

Агент был вором в законе, «смотрящим» над целым районом Москвы, и числился исполнительным директором торговой фирмы. Ее название он часто забывал, но аккуратно ходил на работу в свой кабинет с двумя охранниками и симпатичной секретаршей. Там решались воровские споры, туда приходил бухгалтер с отчетом. Преступники отдавали в воровской «общак» долю — часть наворованного; на эти деньги открывались магазины и мастерские автосервиса. Словом, хозяйство у смотрящего было немаленькое.

Утром Бистрофф переслал ему на компьютер приметы Нехорошего мальчика и теперь ждал результата.

— Ну! — шепотом потребовал он.

Вор молча потер большой палеи указательным. Обычно таким жестом требуют денег, но «смотрящий» деньгами не интересовался.

— Что на этот раз? — спросил Бистрофф.

— «Глоки», десять штук. Правда, что они не «звенят»?

— Не верьте рекламе, — покачал головой американец. — Пластмассы в них действительно много, но ствол и еще некоторые детали стальные.

— Мне нужны пистолеты, которые не «звенят».

— Таких не существует, — попытался объяснить Бистрофф. — Из пластмассы можно сделать почти все, даже ствол, который выдержит десяток выстрелов. Но, любезнейший, — пружины и патроны! Они все равно будут «звенеть».

— Мне нужны такие пистолеты, — с напором повторил уголовник.

Бистрофф понял, что это окончательная цена Нехорошего мальчика.

— О'кей. Какая дальность боя вам нужна? — Вопрос был чисто технический. Бистроффа не интересовало, готовится ли ограбление банка или угон самолета. Требуется оружие, которое можно незаметно пронести через металлодетекторы охраны. Пистолетов таких нет, значит, надо подыскать что-то другое.

— Пятнадцать-двадцать метров, — ответил преступник.

— О'кей. Я дам вам не вполне пистолеты, но абсолютно надежное оружие.

— Когда?

— Через месяц. Они же не в спальне у меня, — сказал резидент.

— Тогда и пацан через месяц, — ответил вор. Американец начал злиться:

— Вы, кажется, хотели получить гражданство США? Так помогайте своей будущей второй родине, черт возьми!

На этом в свое время и вербанул агента Харви. Уголовнику с тремя судимостями был заказан въезд в Америку. Если только за него не попросит ЦРУ…

Вор тяжело задышал. Бистроффу показалось, что сейчас он вытянет из-за пазухи английского костюма древний разбойничий кистень и ахнет его в висок. Интересно, сколько жизней на совести у «смотрящего»?

— Америка, — напомнил Бистрофф. — Майами-Бич, собственная вилла на берегу океана, девушки в бикини. И никакой уголовной ответственности за старые дела. Если, разумеется, вы станете порядочным гражданином.

«Смотрящий» усмехнулся. Бистрофф подумал, что надо помочь ему перевести деньги в американские банки. А потом устроить ему автокатастрофу на американских дорогах.

— Ладно. — Он сунул Бистроффу свернутую бумажку. Пальцы резидента нащупали ключ. — Хавира тетина. В понедельник они облегчат последнюю керку и слиняют на гастроли. У гувернера погоняло Тантель.

— А по-русски? — попросил Бистрофф. «Смотрящий» кивнул с серьезным видом. По-русски он говорил вполне правильно, а на блатную феню перескочил безотчетно, когда речь зашла о его специальности.

— Квартиру они снимают. В понедельник собираются и последний раз сходить на дело и уехать. На юг, скорее всего: в Москве их сезон кончается, скоро все заклеят окна. Пацана зовут Андрюша, это и имя, и кличка. Поэтому если назовешь его Андреем, он будет считать тебя лохом. У взрослого, который его учит всему, кличка Тантель — отмычка по-нашему. Он знает, что придет человек с серьезным предложением.

— А имя, фамилия? — потребовал Бистрофф.

— Имена-фамилии он меняет как ботинки. Сколько паспортов, столько имен. — Смотрящий заговорил медленнее, чем обычно, обдумывая каждое слово: — Не знаю, зачем тебе пацан. Но если на запчасти для пересадки, Тантелю не говори.

— Господь с вами! — охнул Бистрофф. — Это вы телевизора насмотрелись. У нас многие пары мечтают усыновить белого ребенка!

— А, целый дороже, чем по частям, — с понимающим видом кивнул «смотрящий». Он говорил суховато-деловым тоном, как о машине. Бистрофф ужаснулся. Нет, обязательно автокатастрофа! Как гигиеническая мера, чтобы этот микроб не заражал Америку.

— Значит, «пушки» через месяц, — напомнил цену своей услуги микроб. — И не вздумай подсунуть мне охотничьи арбалеты. Оружие должно быть многозарядным и не «звенеть».

Он ушел, а резидент задержался, чтобы черкнуть записку для официанта. Зайцева пора было отзывать: он сделал свое дело.

Возможно, «смотрящий» нашел бы Нехорошего мальчика еще вчера, если бы Бистрофф сразу обратился к нему. Но, как гласит английская пословица, нельзя складывать все яйца в одну корзину. Воришку искали двое, каждый по-своему. «Смотрящий» обогнал Зайцева, а могло быть и наоборот.

Когда Бистрофф вернулся к столу, его встретили аплодисментами. Поэт Глеб Кузьмин и критик Лебеда сидели в обнимку. Они сошлись на том, что Набоков — великий русско-американский писатель. Посплетничали о «приезжем из Магадана», который убежал, боясь, что придется платить за обед. На его месте уже сидел вчерашний детективщик Саша. Он подарил Бистроффу пахнущую типографской краской книжку и сказал, что получил за нее гонорар, стало быть, сегодня его очередь угощать.

— Но горячее закажу я! — настоял Бистрофф и потребовал меню.

Глеб Кузьмин читал свои стихи:

Бистрофф вспомнил об оставшейся дома невесте, и в носу защипало от слез. Кажется, он начинал понимать русских.

Подошел официант с кожаной папкой. «Ничего личного, парни, — подумал Роберт, с ловкостью фокусника вкладывая в нее записку. — С вами хорошо, но разведка остается разведкой».

Глава XXXII В ожидании воров

— Где были ваши глаза? Разве этот человек похож на вора?! — говорила тетя Ира, картинным жестом указывая на распростертого на диване Сергейчика.

Полковник бледнел, и морщился. У него болела голова. Зайцев, наоборот, краснел и обливался потом. Мутная капля висела у него на носу. Смахнуть ее отставной майор не решался, он держат руки по швам.

— Ира, прекрати! У меня сейчас голова лопнет, — простонал Сергейчик. Избегая лишних слов, он подманил сыщика пальцем и протянул ему руку:

— Спасибо, майор.

— За что?! — возопила тетя Ира.

— Человек мог меня застрелить. У него были основания и возможность.

— Оснований не имел, — возразил Зайцев. — Я видел, что у вас руки пустые. И к тому же мы квиты. Вы ведь тоже не выстрелили.

— Наручники, — объяснил Сергейчик. — Я подумал: откуда у вора наручники?

Зайцев усмехнулся:

— Отстали от жизни, полковник! Этого добра у них навалом.

— Значит, хорошо, что отстал. — Сергейчик прикрыл глаза.

— Все-все, больной нуждается в покое! — закричала тетя Ира и стала выпроваживать Зайцева. Она сильно переживала и не могла совладать с голосом.

Смущенный Зайцев выскочил из комнаты и попал в руки к Маше.

— Пойдемте, генерал вас ждет, — сказала она, чтобы сыщик сразу понял, куда его приглашают. Получилось очень солидно, ей самой понравилось.

Маша проводила Зайцева в кабинет, и тут Дед потряс его окончательно:

— Александр Никитич, я поговорил с обворованными жильцами. Не нанимали они частного сыщика. Впервые от меня услышали.

Зайцева бросало то в жар, то в холод. Он вытирал пот с бледного лба, краснел пятнами, снова белел и молчал.

— Не понимаю, — наконец выдавил он. — Конкурирующая фирма? Вор у вора дубинку украл? Одни шарили по квартирам, а другие наняли меня, чтобы наворованное отнять?

— Вот это мы сейчас и выясним, — сказал Дед. — Рассказывайте, кто ваш клиент.

— Я про него почти ничего не знаю. Зовут Жора, ходит с «бабочкой», как дирижер, а разговаривает как халдей. Официант, скорее всего. — И, ежась под неодобрительным взглядом Деда, Зайцев объяснил: — У нас в агентстве были случаи, когда братва нанимала сыщиков. Поэтому сейчас мы требуем у клиентов паспорта, сканируем важные странички и храним в компьютере. Подозрительных проверяем по милицейской картотеке. Но этим занимаются другие, а у меня с клиентом полное доверие. Назвался Жорой —зову Жорой и фамилии не спрашиваю.

— Звоните в агентство, — потребовал Дед, подавая сыщику телефонную трубку. — Место работы вы у клиентов спрашиваете?

— Если бы он платил со счета своей фирмы, тогда — конечно. А он же наличными внес в кассу… Долларами, — вспомнил Зайцев. — Вообще у нас только рубли принимают, а он упросил кассиршу, мол, тороплюсь.

— Тогда и кассирше позвоните, — подсказал Дед. — Если она еще не сдала эти доллары, пускай аккуратненько, за краешки, положит их в конверт.

Сыщик задумался:

— А можно ваши документы посмотреть? Дед показал удостоверение.

— Почему вы этим занимаетесь, товарищ генерал? — спросил Зайцев. — Вас лично обворовал и, или?..

— Или, — подтвердил Дед. — Кажется мне, Александр Никитич, что здесь торчат знакомые копыта…

Дело приобретало слишком серьезный оборот, чтобы не рассказать об этом Сергейчику. Пока сыщик звонил, Дед ушел в спальню, где страдал полковник.

Не прошло и минуты, как оттуда послышался негодующий крик тети Иры. Маша и Кэт (они оставались с Зайцевым) выглянули из-за двери. Чуть не придавив их, мимо промчался Сергейчик. Тетя Ира летела за ним, крича:

— Выплюнь сейчас же!

— М-м, — промычал в ответ полковник, скрываясь на кухне.

В мойку с шумом ударила вода из крана. Тетя Ира остановилась и безнадежно махнула рукой:

— Запил…

Отстав от супругов, из спальни вышел Дед.

— Так и знайте, Николай Георгиевич, я вам этого не прощу! — обернулась к нему тетя Ира. — Как я теперь понимаю Марго! Вы не можете жить спокойно. Вы просто опасны!

— Мы разведчики, Ира. — Дед подошел и взял ее под руку. Тетя Ира заплакала, уронив голову ему на грудь.

И тут из кухни показался Сергейчик. Щеки у него порозовели, глаза метали молнии. Полковник выглядел как Емеля-дурачок после купания в молоке и в кипятке.

— Поеду потрогаю за хобот этого Жору, — объявил Сергейчик, разминая больную руку. Минуту назад она висела плетью.

— Если тебя убьют, домой можешь не приходить! — вытирая слезы, сказала тетя Ира. — Поешь хоть, идол! Смотри, какой тощий!

— Некогда, — отказался Сергейчик. — Николай Георгиевич, у меня разбился мобильник, дайте ваш.

Дед развел руками:

— По моему номеру должны звонить наблюдатели. Свою трубку отдал полковнику Зайцев:

— Насколько догадываюсь, мобильник вам разбил я…

— Нет, я сам. Когда выбирался из того дома, выронил и наступил в потемках, — объяснил Сергейчик.

— Тогда пускай это будет мой подарок. Зарядное устройство привезу потом.

— Ты что, майор, за битую морду платишь? — обиделся Сергейчик.

— За то, что ты человек, полковник, — тоже на «ты» ответил Зайцев.

Сергейчик растрогался, снял со стены кривой кинжал в блестящих медных ножнах и стал дарить Зайцеву:

— Из Каира. Не старинный, но стать хорошая.

Сыщик отказывался, полковник настаивал. Ритуал получился такой долгий, что тетя Ира успела сделать стопку бутербродов и сунуть их в карман мужу.

— Дед, чего Сергейчик наглотался? — тихо спросила Маша.

— Допинга. Такие таблетки дают войсковым разведчикам в поиск. Он теперь сутки не будет спать, а потом… — Дед сделал движение, как будто выжимал лимон.

Зайцев наконец согласился принять кинжал, и они с полковником приступили к изъявлению взаимных благодарностей. После чего Сергейчик умчался под тети-Ирины стенания и лай Эдика. Двигался он необыкновенно быстро.

Глава XXXIII Ребенок играет

За пустырем, метрах в двухстах от заброшенного дома, У возвышалась пыльная «стекляшка» заочного института связи. По случаю субботы во всем пятиэтажном здании хозяйничали двое бездельников с дубинками, пистолетами и всем прочим, что полагается охранникам. Добросовестность в комплект не входила.

Бездельники забрались в приемную. Один, лежа на диване для посетителей, смотрел телевизор, а другой раскладывал компьютерный пасьянс. Они не сдвинутся с мест до вечера, пока не придет смена.

Если бы бездельники как следует исполняли свои обязанности, они могли бы сыграть важнейшую роль в нашей повести. Но чего не было, того не было, поэтому забудем о них.

А между тем в преподавательской на пятом этаже сидели двое. Цилиндрический замок в дверях института (их еще называют «английскими») они открыли за полторы минуты с помощью жевательной резинки и пилки для ногтей. Язычок еще одного отжали пластиковой телефонной карточкой секунд за десять.

Очутись здесь Зайцев, он легко узнал бы обоих. Портрет вора по кличке Тантель на листовках «Их разыскивает милиция» примелькался ему за годы службы. А белокурого «пупсика», «ангелочка», «красавчика» сыщик разыскивал последние два дня.

Тантель смотрел в новенький бинокль, купленный после бегства из заброшенного дома. По пустырю вот уже второй час бродил человек в армейской куртке, время от времени подзывая бегающую кругами овчарку.

Нехороший мальчик скучал. От нечего делать он вытер шторой пыль со своих новеньких кроссовок. Пошарил по столам, нашел губную помаду и стал писать на мониторе компьютера.

— Почерк оставлять нельзя, — оторвавшись от бинокля, заметил Тантель.

— Знаю. — Нехороший мальчик широким движением смахнул монитор со стола. Трубка не разбилась. Пришлось добавить по стеклу попавшимся под руку канцелярским дыроколом, и тогда трубка взорвалась, разлетевшись в пыль.

Тантель даже не обернулся. Пусть играет, охранники далеко.

— Ходит? — спросил Нехороший мальчик.

— Ходит.

— Слышь, Тантель, может, он просто так гуляет?

— Ты что, не знаешь, сколько он гуляет? Ну, проверь. Мальчишка достал из школьного рюкзака тетрадку по арифметике и нашел нужную запись:

51 М. В. (Ов) 8x815 = 2115 х 2200

Если бы его попросили умножить восемь на восемьсот пятнадцать, он бы не смог, потому что бросил школу после первого класса. Рюкзак и тетрадка были воровской маскировкой, рассчитанной на невнимательного человека. А запись означала: «51 квартира, мужик военный с овчаркой» — и время, когда он выгуливает собаку. Собак приходилось опасаться.

— Да, — согласился Нехороший мальчик, — и время не его, и гуляет долго.

— Его седой «полкан» поставил на стрёму, зуб даю, — проворчал Тантель. — Зря ты компьютер взял. Смотри, как «полкан» забегал. Небось компьютер казенный, а ему расплачиваться.

— Лоха жалеешь? — удивился Нехороший мальчик. — Пускай хоть всю жизнь платит, нам-то что? Я тонну баксов снял за пять минут, а ты недоволен.

— Может, тонну баксов, а может, срок, — ответил Тантель. — Сколько я говорил: не бери паленую технику, на ней же номера!

— На деньгах тоже номера.

— Номера на деньгах никто не записывает, а у компьютера есть паспорт, и он у «полкана»!

— Ну и пускай его носит поближе к сердцу. Мы же скоро уедем, — сказал Нехороший мальчик.

— Уедем. Если наш «общак» не накроется…

— Не надо было в подвале прятать.

— А где надо? Под подушкой свой срок хранить?! — Тантель со злости швырнул бинокль на подоконник. — Еще вчера, когда «полкан» Красаву повязал, я тебе говорил: верни компьютер! Подбросил бы, и дело с концом.

— Стану я тыщу баксов дарить! Ты их не заработал, и не фига распоряжаться.

— Я не заработал?! А кто тебя подобрал на вокзале? Кто делу научил? Если бы не я, ты до сих пор бы пьяных обирал.

— А так трезвых обираю, какая разница?!

— Паршивец! — огорчился Тантель. — Ты на полу ночевал, а со мной у тебя все есть! Качели-карусели, игровые автоматы. Тряпки меняешь каждую неделю, как девка!

— Пачкаются же, — ответил Нехороший мальчик.

— Я свои стираю.

— Ну и стирай. А мне охота ходить в новых.

Тантель взял бинокль и отвернулся к окну. Ему было обидно. Вот так учишь, учишь, делаешь из кусочника центрового вора, а где благодарность?

На пустыре человек в армейской куртке все чаще поглядывал на часы. Овчарка набегалась и легла у его ног. Признаки были хорошие: скоро у военного лопнет терпение. Не на службе же он. Половит вора, пока не надоест, и пойдет домой к жене и телевизору.

Но у Тантеля не было времени ждать. В подвале он слышал телефонный разговор Зайцева о металлоискателе. Тантель разглядел у него под курткой выпирающий пистолет и не отважился напасть. Тогда он принял Зайцева за мента. Подосланный к нему Красава уточнил: частный сыщик, но дела это не меняло. Если Зайцев не полный дурак, он догадался о тайнике и может вот-вот подъехать с металлоискателем…

— Я пойду за общаком, — сказал мальчишка. — Что он мне сделает?

— Общак отберет, вот что сделает! От собаки не убежишь.

— Убегу. Это вы всего боитесь, а мне-то что?

— Кто это «мы»?

— Вы, взрослые.

— А вы, малолетки, все смелые до первой ходки.

— Так мне до первой ходки еще четыре года, и то если кого-нибудь замочу. А за воровство с шестнадцати сажают.

— Отважный деревянный человечек, — вздохнул Тантель. — С одной извилиной… А если я из-за тебя сяду?

— Ну тогда дождемся ночи…

— Ночью будет поздно! — перебил Тантель. — Забыл про сыскаря? До машинки, которая золото ищет, он уже докопался. Приедет с такой же, и плакал наш тайник. Мы сделаем так…

Глава XXXIV Результаты патрулирования

Прошло минут двадцать после того, как ушел Сергейчик. Телефоны молчали, Зайцев и даже Дед заметно «нервничали. Сыщик глядел на улицу из кухни, Дед — во двор из кабинета. Маша и Кэт слонялись между ними.

Во дворе ничего необычного не случалось. На улице рабочие протаскивали в люк все тот же кабель. Катушка уже размоталась больше чем наполовину. У гастронома появился серый «Опель» вызванных Зайцевым охранников. По первому же звонку они могли за минуту подъехать к заброшенному дому хоть через двор, хоть с другой стороны, через Тихий тупик.

Вор не появлялся.

Тетя Ира повздыхала, побродила по квартире и начала готовить ужин.

Ненарочно получилось, что Дед пошел посмотреть в зайцевское окно, Маша с Кэт потянулись за ним, и все собрались в кухне.

— Непонятно, — вздохнул сыщик. — Красавина мы не трогали, значит, он доложил вору, что я уехал. Самая пора ему идти к тайнику. Чего он ждет?

— Он понял, что здесь засада, — решил Дед. — Тогда одно из двух: либо он уже скрылся, либо пытается нас переиграть… Если уже не переиграл, — добавил он, глядя на открытый люк в мостовой. — Ирина, поблизости нет бомбоубежища, канализационного коллектора?

Тетя Ира молча развела руками. А Кэт вспомнила:

— Ма, а Эдькина труба?

— Правда! — охнула тетя Ира. — На пустыре торчит бетонная труба, все собаки к ней бегают. Не знаю, что там, но похоже на вентиляцию.

Дед встал:

— Все, ждать бесполезно! Выдвигаемся на исходные позиции. Маша, Катя, идите искать мальчика, а мы с Александром Никитичем проверим подвал.

— Дед, только ты через забор не лазай, — попросила Маша.

— Да нет, конечно. Откроем калитку, там всего-то несколько гвоздей вытащить.

— А можно я Таню Бубнову позову? — спросила Кэт. — Она же знает, что мы вора ищем.

— Валяйте, — разрешил Дед. — Таню, Маню — чем больше, тем лучше. Хорошо бы вам парами ходить.

— Чтобы он нас не обидел? — голосом мультяшечного Крошки Енота пропищала Кэт.

— Это не домашний мальчик. Ему ничего не стоит расписать вас бритвой, — серьезно сказал Зайцев и повернулся к Деду: — Генерал, я бы на вашем месте не рисковал. Пошлем моих ребят…

— Майор, ты пробовал догнать мальчишку? — перебил Дед. — У тебя точно дыхалки не хватит, у твоих ребят — может быть, только мальчик их близко не подпустит… Идите, — сказал он Маше и Кэт. — С мальчиком не церемоньтесь. Майор, дай им наручники.

— Они на детскую руку не рассчитаны, — буркнул Зайцев, но наручники дал и подсказал: — За ногу сможете его приковать: один браслет себе на щиколотку, другой ему.

Маша и Кэт позвонили Тане, договорились встретиться у заброшенного дома и пошли.

На газоне под корнями старого клена появилась горка земли. На ней пестрело что-то вроде фантика.

— Клёпа, — догадалась Маша.

Они подошли ближе, и точно — пестрое оказалось куском фотокарточки с белой кошкой и чьей-то обрезанной рукой.

— Это я ее похоронил, — печально сказал Максим.

Маша и Кэт не заметили, как он подошел.

— Она твоя, что ли?

— Если точно, бабушкина. — Максим поморщился и шмыгнул носом. — Ей девять лет было, старушка уже. Куда ее понесло в ваш двор?

— А ты где живешь? — спросила Кэт.

— В доме восемь. Вчера мы ее по всем дворам искали… А сегодня, когда вы ушли, смотрю — она лежит, листьями присыпанная.

— Пойдешь с нами ловить мальчишку, который твою Клёпу повесил? — предложила Маша.

— А что ему сделают? — понуро сказан Тряпочный человек. — Взрослого еще могут наказать за жестокое обращение с животным, а мальчишку? Маша разозлилась:

— Почему «сделают», а не «сделаю»? Почему кто-то за тебя все должен делать?! А тебе самому не хочется дать ему по шее?! — Она подхватила Кэт под руку и пошла, не оборачиваясь.

Тряпочный человек догнал их уже на середине двора — думал.

— А вам-то зачем его ловить? Он вам тоже навредил?

— Он в нашем дворе ворует, — объяснила Кэт и, копируя интонацию Зайцева, добавила: — Учти, это не домашний мальчик! Бритвочкой по горлышку чирканет и об тебя же бритвочку вытрет.

— Опять пугаете, — уныло промямлил Максим. Маша показала наручники:

— Нисколько. Это для него приготовлено. Мы говорим, чтобы ты представлял, на что идешь. Если боишься, то лучше исчезни сейчас.

Максим поволокся за ними.

Поджидая Таню, Маша и Кэт стали выжимать из него приметы воров. Тряпочный человек видел их совсем близко, и память у него оказалась хорошая, но характер тормозной. Спросишь его: «А глаза какие?», он сразу ответит: «Не помню». Тогда надо тянуть по миллиметру: «А где ты стоял?», «А откуда они появились?». Он все покажет и наконец выдаст: «У мальчика голубые, у взрослого серые».

Прибежала Таня и, косясь на Максима, зашептала Маше и Кэт:

— Ноутбук не приносили. Мы уже закрываемся, теперь если только завтра.

Тряпочный человек отошел с обиженным видом.

— Парами пойдем или на все четыре стороны? — спросила Таня.

Маша поняла, что если парами, то идти с Максимом придется ей. Она была не против: в схватке от него не будет толку, зато Максим легко узнает воров. Но Кэт придумала лучше:

— Вы с Максом расходитесь по Тихому: он в конец, ты в начало. Идете, поглядываете назад и все время друг друга видите. А мы с Таней так же расходимся по улице. Потом дворами мы выходим в Тихий, а вы — на улицу, и уже идем друг другу навстречу. Опять видим, кто где. Нарежем по одному кругу и сойдемся здесь через десять минут. Если кого-то не будет, бежим его искать.

Повторили для Максима и разошлись. Оглядываясь, Маша видела сутулую спину Тряпочного человека. Он даже не подозревал, что предстоящая операция куда серьезнее, чем поимка вора.

Десять минут — это много, когда у тебя сильные ноги, тренированное сердце и смелая душа, ждущая опасностей и приключений. Маша добежала до школы, повертелась во дворе и вышла на улицу, где разбился бордовый «жигуленок». Навстречу попалась Таня. Теперь она шла в Тихий тупик, а Маша должна была сойтись с Максимом где-то у гастронома.

По улице плотно шли прохожие. Тут и метро, и магазины — не то что в Тихом, где самое бурное место — старый клуб с танцами для тех, кому за тридцать. Маша уже поравнялась с гастрономом, а Максим не показывался. Зато зайцевских охранников было видно за версту. Двое в черной форме, с дубинками и пистолетами прогуливались у «Опеля», хотя сыщик при Маше строго приказывал им не выходить из машины.

Из «Опеля» высунулся охранник с телефоном в руке:

— Отбой, ребята! Прозевал Зайчик своего вора.

Не может быть! Маша подскочила и вырвала у него трубку. Как назло, она забыла имя-отчество сыщика и закричала:

— Зайцев, что случилось?

Со всех сторон к Маше тянулись руки. Уворачиваясь, она расслышала:

— Пустой тайник! Он через…

Машу немилосердно сцапали за волосы и отняли трубку. Она заплакала скорее от обиды, чем от боли. Сколько страху натерпелась в подвале, платье чуть не порвала, и нате: упустили воров. Сегодня выходной за стрельбы, завтра воскресенье, а в понедельник Сергейчика выгонят со службы. А наши разведчики за границей?! Вот что главное: теперь уже ясно, что официант неспроста нанял Зайцева, что за ворами охотится еще и другая, непонятная и темная сила…

— Кондратюк, отпусти девчонку! Видишь, плачет, — сказал кто-то в вышине.

— Ее в милицию надо. Чуть не убежала с нашей «трубой».

— А она вроде Зайчика по фамилии звала.

— Да нет, откуда ей знать!

— Отпусти. В милиции все равно отпустят: малолетка…

Маша почувствовала, что ее больше не держат, и пошла, даже не взглянув на лица охранников.

Смахивая слезы, она искала глазами Максима, хотя это было уже неважно. А впереди собиралась толпа, и чей-то визгливый голос, пробившись сквозь гомон, охнул: «Кирпичом!», и кто-то крикнул: «Скорую!»

Тогда Маша и увидела Нехорошего мальчика. Он шел прямо на нее, поправляя лямки сползающего рюкзака. Краденые вещи тянули книзу, рюкзак с каждым шагом сползал опять, и мальчик его подтягивал. А толпа позади него густела, опять кричали: «Скорую!», «У кого есть телефон?!» Прохожие оборачивались, и только Нехороший мальчик уходил, как будто ничего не слыша.

Он уверенно прошагал мимо, сдувая с глаз белокурый локон. Маша пошла за ним. Она уже поняла, что позади лежит Максим, это ему вызывают «Скорую».

Нехороший мальчик вскинул голову, как будто искал кого-то, и кивнул. Значит, нашел. «Черная куртка, черные брюки, глаза серые», — вспомнила Маша приметы вора. Приметы дал Максим. Максима — кирпичом…

И она заметила черную куртку, серые глаза. Вор прятался на остановке среди ждавших автобуса. Увидев Нехорошего мальчика, он отошел и поднял руку. Ему повезло: сразу же какой-то «жигуленок» замигал подфарником и свернул к тротуару. Мальчик ускорил шаг. А охранники, обученные, тренированные, вооруженные, хлопали дверцами своего «Опеля», готовясь отваливать.

Маша выхватила зайцевские наручники и побежала, застегивая один браслет у себя на запястье. «Опель» охранников отъезжал. Она дотянулась и на бегу врезала вторым болтающимся браслетом по ветровому стеклу. Успела заметить, как побежали трещины. Кондратюк, миленький, ты же вредный, ты же не простишь, погонишься за мной!

Синий рюкзак был уже близко, мальчик оборачивался на звук удара. Маша в два прыжка догнала его и вцепилась в рюкзак. Мальчик рванулся, Маша не отпускала, и тогда он кинулся «рыбкой» на асфальт, как в воду. Что-то треснуло; на тротуар посыпались, заскакали, покатились браслеты и цепочки, кольца и сережки. Так много золота, что оно казалось некрасивым и ненастоящим.

На миг Маша растерялась, не зная, то ли вора ловить, то ли спасать ворованное. А мальчик с обрывками лопнувшего по швам рюкзака на спине удирал на четвереньках, как ящерица, отбросившая хвост. Маша упала на него, придавив юркое тельце форточника, и ужаснулась — хрупким он оказался, ангелочек, сваливший Максима. Боковым зрением она видела, что вор бежит на помощь своему подручному, оставив ждущий с раскрытой дверцей «жигуленок».

Но Кондратюк не простил разбитого стекла.

Воя мотором на заднем ходу, к Маше подкатил «Опель» охранников. Вор, не добежав пяти шагов, остановился и стал пятиться. Серые глаза рыскали, он искал какую-то лазейку, наглый и беспроигрышный обман, чтобы спасти краденое золото, и еще не мог поверить, что все кончено.

— Помогите! Воровка! Держи ее! — вопил мальчик на одной ноте — жалобно, тоненько: он знал, как действовать на толпу.

Кто-то уже оттаскивал Машу. А она вывернула ногу в маленькой кроссовке, защелкнула на ней второй браслет наручников и почти спокойно сказала подбежавшему охраннику:

— Я от Зайцева. Берите вон того.

Глава XXXV Блестящая вербовка

Бистрофф собирался на вербовку.

У него хватало помощников, которые смогли бы обработать Тантеля не хуже, а, пожалуй, лучше, чем резидент. Но эти люди сработались с Харви, двое из них мечтали занять его место. Немудрено, что Бистроффа считали выскочкой. Он должен был доказать, что по праву возглавляет резидентуру.

Из ресторана Бистрофф шел пешком. Как обычно, у посольства топталась очередь желающих съездить в Америку. Проходя мимо, резидент наметил подходящего человека: очкастый бородач, и стоит в первой десятке — как по заказу. Бистрофф сравнил его с собой, запомнил осанку, рассмотрел одежду: черная турецкая кожанка, брюки тоже черные, ботинки коричневые (о, эти русские!).

В гардеробной резидентуры хранилась одежда, которую американец никогда не надел бы без служебной необходимости. Китайские тенниски, спортивные костюмы с вещевого рынка, русские ушанки с подшитыми к подкладке париками. (Чтобы уйти от наблюдения в толпе, иногда достаточно наклониться, как будто тебе приспичило завязать шнурок, и выпрямиться уже в надетой на голову шапке с чужими волосами). Немаленькое место занимали турецкие кожаные куртки. В них пол-Москвы ходит, а разведчик и должен быть как все.

Бистрофф позвонил чиновнику в визовый отдел, назвал приметы бородача и стал превращаться в его близнеца. Борода, усы, парик, очки с простыми стеклами, одежда, туфли на толстой подошве — бородач был повыше резидента…

Портретного сходства Роберт не добивался. Старому зданию посольства много лет, давно известно, что русская наружка не наглеет и ставит свои машины достаточно далеко. Один бородач войдет в приемную, один и выйдет — русские не станут присматриваться. А когда покажется второй, будет уже поздно.

Оставался последний штрих. Приподнимая пальцем веки, Роберт вставил контактные линзы и стал из сероглазого кареглазым, как бородач.

Приклеенные усы еще остро пахли клеолом, когда позвонил чиновник:

— Он у меня.

— Пятнадцать минут, — напомнил Роберт.

Скоро бородач вышел на улицу, перебирая бумаги в кейсе. Одна ни в какую не лезла на место. Бородач прищемлял ее крышкой и опять открывал кейс. Из-за этого ему приходилось низко наклонять голову.

Миновав тех, кто мог запомнить в лицо настоящего бородача. Бистрофф справился с упрямой бумагой и нырнул в подземный переход.

Через пятнадцать минут он уже ехал в метро. Вывернутая наизнанку черная куртка стала коричневой. Борода и очки исчезли, на плече резидента висела мягкая сумка, а кейс валялся в подъезде на Старом Арбате. Бистрофф бросил его с поднятой крышкой, чтобы не приняли за бомбу и не вызвали милицию.

От бородача остались одни контактные линзы. Большинство людей не подозревает, что простое изменение цвета глаз может сделать человека почти неузнаваемым. Измени вдобавок походку и осанку, и эффект будет потрясающий: родная мать пройдет мимо, не взглянув.

Роберт не сомневался, что все «хвосты» обрублены, но для страховки еще дважды менял облик. В метро вошел как военный: спина прямая, ход ноги — от бедра, ступни ставил параллельно. А вышел как танцовщик: носки ботинок в разные стороны, из-за чего походка сразу становилась меленькой, семенящей.

Ключ от квартиры Тантеля лежал в кармане, деньги за Нехорошего мальчика в сумке. Бистрофф надеялся, что Тантель останется у мальчишки в гувернерах, но, если захочет податься на юг — что ж, его воля. Воровские навыки он мальчишке преподал, а резидент подыщет человека, который преподаст шпионские.

Выйдя на «Таганской», Бистрофф накупил в гастрономе два пакета закусок и по бутылке коньяка, водки и виски, поскольку не знал вкусов Тантеля. Уж на что богат «смотрящий», а все равно любит выпить и пожрать на дармовщину. Похоже, это свойство всех, кто сидел за решеткой.

У дверей квартиры он спрятал в кулаке шариковую ручку, стреляющую нервно-паралитическим газом. Хотя Тантель знал о его визите и сам отдал ключ смотрящему, он все же ходил под тюрьмой. Как знать, не придет ли ему в голову напасть на вошедшего, а потом уже разбираться, милиционер он или деловой человек с серьезным предложением.

Бистрофф вошел стремительно, не оставляя Тантелю времени добежать до прихожей, если вор услышит скрежет ключа в замке.

В квартире было темно.

Резидент громко хлопнул дверью, позвал хозяина. Тишина. Он включил свет в прихожей и пошел, заглядывая в комнаты.

В одной стояли диван, телевизор и большой чемодан. Ни цветка на подоконнике, ни безделушки, ни одежды, брошенной на спинку стула, ни самого стула. Вор жил в постоянной готовности взять чемодан и уйти навсегда.

Бистрофф заглянул в другую комнату и подумал, что Нехороший мальчик дорого обходится своему гувернеру.

В детстве у Роберта были отличные игрушки, многие он помнил до сих пор. Но Нехороший мальчик оставил его далеко позади. Он оказался каким-то игрушечным маньяком. Железные дороги, коллекционные машинки «Корги тойз», английские гвардейцы в красных мундирах и медвежьих папахах из настоящего меха, игровые приставки, плееры — все это валялось на столе, на подоконнике и штабелем громоздилось в углу. Балованный, решил Бистрофф и подумал, что, если мальчишка привык воровать игрушки, какие приглянутся, это может стать проблемой.

Оставив на кухне пакеты, резидент вернулся в комнату мальчишки. На неубранной постели валялся ноутбук. А вот это хорошо. Если воришка в ладах с компьютером, то будет легче научить его работать с подслушивающей техникой.

Бистрофф включил ноутбук, программа запросила пароль. Он поленился взламывать мальчишеские тайны, решив, что разумнее будет обыскать комнату Тантеля. Играть с вором придется в открытую, иначе никак не объяснить, зачем тебе понадобилось всаживать «жучки» в квартиры военных. Резидент не хотел получить пулю из припрятанного пистолета, если Тантель вдруг не пожелает пойти на вербовку.

Спустя час резидент, засучив рукава, хозяйничал на грязноватой кухне. Ни в чемодане вора, ни во всей квартире не нашлось ничего, что намекало бы на преступное ремесло хозяина. Это вызывало уважение. «Нельзя его отпускать», — думал Бистрофф, намазывая бутерброды с икрой.

Он услышал, как в замке поворачивается ключ, и, едва дверь открылась, крикнул, чтобы не пугать Тантеля:

— Наконец-то! Я на кухне, идите сюда!

Вошедший был худым и высоким. Седая голова чуть не задевала светильник под низким потолком. Недавно кто-то рассек вору губу, отчего уголок рта печально опустился.

— Что случилось? — забеспокоился Роберт. — Где мальчик?

— Скоро придет, — половинкой рта невнятно выговорил Тантель.

— У вас все в порядке? Не говорите лишнего, вам же больно, — понял Бистрофф. Вербовка уже началась. Резидент был заботлив, как нянька: — Вам жевать не больно? Ничего, будете закусывать икрой.

— «Поляна» хоть куда, — оглядел стол Тантель. — А выпивка намечается?

— Непременно! — изображая любителя выпить, резидент потер ладони. — У нас намечается большой разговор и долгая дружба.

Тантель смерил его оценивающим взглядом, не спеша садиться за стол.

— Вот ваш ключ, возвращаю, — добавил Бистрофф. Ключ, который сам Тантель передал «смотрящему», развеял последние подозрения. Вор криво улыбнулся углом рта.

Очень довольный собой, резидент предупредительно пододвинул стул полковнику Сергейчику.

Эпилог

— А как же Максим? — спросит вдумчивый читатель. — Неужели Тряпочный человек погиб, даже не узнав, что пал за большое государственное дело, а вовсе не ради того, чтобы отпустить подзатыльник вешателю кошек? И как себя чувствует Крысолов, продолжает ли шарить в заброшенных домах или оставил это опасное занятие? А Сергейчик? Мы оставили его один на один с резидентом ЦРУ, а у полковника повреждена рука. Наконец, самый животрепещущий вопрос: не узнала ли о Машиных приключениях мама? Страшно представить, что случится, если мама обо всем узнает! Она же может насмерть разругаться с Дедом и увезти Машу назад в Укрополь. Как ни гордится мама своей новой работой, а родной ребенок дороже!

Все хорошо, мой друг. Добро побеждает зло гораздо чаще, чем наоборот. В это не верят только злодеи и скучные люди, которые любят сдавать анализы. Если бы добро не побеждало зло, ты не читал бы эту повесть, потому что наших прапрапредков поели бы саблезубые тигры, когда те еще жили в пещерах.

Максим одним из первых подбежал к Маше. Да, Нехороший мальчик запустил ему в голову кирпичом, что правда, то правда. Ссадина получилась впечатляющая, но и только. При всей его жестокости Нехороший мальчик был слабоват, чтобы опасно ранить человека. А вся суета вокруг Максима возникла из-за того, что, упав от неожиданности, он задумался: вставать или подождать, пока мальчик не уйдет подальше? Сотрясения мозга у него не нашли, и даже шишка была небольшая.

Зато, как справедливо заметила Маша, забинтованная голова всегда красиво смотрится. В школе Максим прославился. Первоклашки бегали посмотреть на мальчика, который поймал четырех бандитов и остановил поезд в метре от разобранных рельсов. Восьмой «Б», разумеется, не верил таким слухам, но стал немножко больше уважать Максима. А тот, поддерживая свою репутацию, месяц ходил с повязкой, пока она нечаянно не сползла на физкультуре. Тут все и увидели, что у Тряпочного человека на лбу даже болячки не остаюсь, и репутация лопнула в секунду. Максим считает, что с ним обошлись несправедливо. Забыли героя.

О Крысолове я ничего не слышал. Честно признаться, он мне неинтересен.

А у Нехорошего мальчика оказалась горькая судьба. Родителей он то ли не помнит, то ли не хочет о них говорить. Известно, что за последние четыре года он убежал из шести детских домов. Его определили в седьмой, но воришка исчез, не прожив там и недели. Говорят, его видели на одном из вокзалов Москвы.

Тантеля, как уже понятно, задержали, раз Сергейчик приехал с его ключами в его квартиру за ноутбуком.

По правде говоря, полковник не ожидал встретить американца, но сумел поддержать разговор и удачно сыграл вора. Опытный разведчик и не подумал набрасываться на резидента с криком: «Руки вверх!» Их встреча была только началом большой контрразведывательной операции ФСБ, в которой довелось поучаствовать и Сергейчику. Раз американец принял его за Тантеля, контрразведчики уже не могли предложить ему другого.

Впрочем, скоро «Тантель» уехал воровать в теплые края, где окна не заклеивают на зиму, а Сергейчик вернулся на свою службу в Академии. На прощание «Тантель» познакомил резидента с двумя своими корешами-уголовниками, которые стали бесценными агентами ЦРУ. Об этом я смогу рассказать лет через пятьдесят. Запросто.

Чуть не забыл: Маша с Максимом написали в газету заметку «Как мы ловили Нехорошего мальчика». История о пропавшем ноутбуке и разоблаченном шпионе там не упоминалась. Максим не знает о ней до сих пор. Но Дед и Сергейчик сказали, что даже в таком виде заметку нельзя отдавать в газету. Ведь шпион сам до сих пор не знает, что разоблачен. Операция контрразведки продолжается, и будет очень плохо, если он прочитает газету и сообразит, о каком Нехорошем мальчике там пишут. Поэтому заметку пришлось стереть из компьютера. И мама ничего не узнала.

Наши спецслужбы за границей

Разведкой за рубежом занимаются две российские спецслужбы: Служба внешней разведки (СВР) и Главное разведывательное управление Генштаба Вооруженных Сил РФ (ГРУ).

Служба внешней разведки

Предшественником СВР было Первое главное управление Комитета государственной безопасности СССР. В конце 1991 года при расформировании КГБ разведка была выделена в самостоятельную Службу внешней разведки.

По закону «О внешней разведке» СВР призвана защищать безопасность личности, общества и государства от внешних угроз. Разведка получает необходимую нашему государству информацию от источников, давших добровольное согласие на сотрудничество. Необходимость разведывательной деятельности определяют президент и Федеральное собрание.

В состав СВР входят департаменты:

анализа и информации;

внешней контрразведки;

оперативной техники;

экономической разведки;

компьютерный и информационный департамент.

Главное разведывательное управление

Структура Главного разведывательного управления Генштаба составляет государственную тайну.

Из опубликованных воспоминаний перебежчиков известно следующее. Начальник ГРУ подчиняется только начальнику Генштаба и министру обороны. В состав ГРУ входят управления:

Первое — агентурной разведки.

Второе — фронтовой разведки.

Третье — стран Азии.

Четвертое — Африки и Среднего Востока.

Пятое — оперативно-тактической разведки (разведка на военных объектах).

Шестое — электронной и радиотехнической разведки (в том числе космической).

Седьмое управление получает информацию о Североатлантическом военном блоке (НАТО).

Восьмое — работает по специально выделенным странам.

Девятое — военные технологии.

Десятое управление — военная экономика, военное производство и продажи, экономическая безопасность. Одиннадцатое — стратегические ядерные силы. Дешифровальная служба. Военно-дипломатическая академия.

Спецназ.

Все разведки Америки

Эти спецслужбы занимаются разведкой за границами США, в том числе в России. Вместе они образуют разведывательное сообщество, во главе которого стоит Центральная разведка. Ее директор одновременно возглавляет ЦРУ.

I. Центральное разведывательное управление (ЦРУ) (Central Intelligence Agency).

Разведки министерства обороны (подчиняются министру обороны):

II (1). Разведывательное управление министерства обороны (РУМО) (Defense Intelligence Agency).

III (2). Военно-морская разведка (Office of Naval Intelligence).

IV (3). Национальное управление военно-космической разведки (National Reconnaissance Office).

V (4). Служба специального сбора информации (Special Collection Service).

VI (5). Агентство национальной безопасности (АНБ)(National Security Agency).

VII. Федеральное бюро расследований (ФБР). Относится к министерству юстиции.

VIII. Управление разведки и исследований государственного департамента (УРИ) (The Bureau of Intelligence and Research).

IX. Отдел разведывательной поддержки министерства финансов (Office of Intelligence Support).

X. Секретная служба министерства финансов (United States Secret Servis).

XI. Отдел оборонной разведывательной информации управления по делам международной безопасности министерства энергетики (Non-Proliferation and National Security).

XII. Кроме того, сбором информации за рубежом открытыми методами занимается атташе по финансовым вопросам дипломатического представительства США — (USA — National Security Council).

Оглавление

Глава I О чем предупреждала крыса

Глава II Загадка бордового «жигуленка»

Глава III Нет, это я вас не принимаю!

Глава IV Кто скрывался в темноте

Глава V Игры со щенком, или день ужасающих сюрпризов

Глава VI Страшное обвинение

Глава VII Операция «Лист в лесу»

Глава VIII Следственный эксперимент

Глава IX Поручение отставному майору

Глава X Летает он, что ли?

Глава XI Неожиданная союзница

Глава XII Сплошные недоразумения

Глава XIII Нехороший мальчик

Глава XIV Репутация Вити Галенкина

Глава XV В компании с бомжем

Глава XVI Все опаснее и опаснее

Глава XVII Прятки в темноте

Глава XVIII Красава-спецназовец и прочая чепуха

Глава XIX Что-то с большими глазами

Глава XX Жуткая улика

Глава XXI Сбор песка в пустыне

Глава XXII Короли и свита

Глава XXIII Про Максима

Глава XXIV Особенности поисков трупа, когда его нет

Глава XXV А счастье было так возможно

Глава XXVI Оперативное задание

Глава XXVII Операция «Золотая жила»

Глава XXVIII Очень своевременная проверка документов

Глава XXIX Решительные действия отставного майора

Глава XXX Зачем нужна разведка

Глава XXXI Запасной вариант резидента

Глава XXXII В ожидании воров

Глава XXXIII Ребенок играет

Глава XXXIV Результаты патрулирования

Глава XXXV Блестящая вербовка

Эпилог

Наши спецслужбы за границей

Все разведки Америки