Избранные стихотворения [Геннадий Иванович Алексеев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Геннадий Алексеев

АНГЕЛ ЗАГАДОЧНЫЙ

На писателя он мало похож (Из газетной статьи)

Вот слесарь
на писателя
он пожалуй не похож
вот повар
на писателя
он едва ли похож
вот солдат
на писателя
он вряд ли похож
вот прокурор
на писателя
он ничуть не похож
вот грабитель
на писателя
он решительно не похож
вот пианист
но он скорее похож на скрипача
а вот и писатель
но на писателя он тоже не похож
он похож немножко на повара
почему-то
немножко на солдата
как ни удивительно
немножко на прокурора
как ни ужасно
и немножко на грабителя —
совсем уж странно!
он похож на пианиста
и одновременно
на скрипача
и одновременно
на дирижёра
камерного оркестра
но на сочинителя
он ничуть не похож
ничуть!
загримирован?
или носит маску?
или сделал пластическую операцию
лица?
23.07.82

Ялта

ВСЕВИДЯЩИЙ

Гляжу
и всё вижу:
дерево стоит
букашка ползёт
ребёнок бежит
(упал
заплакал
поднялся
снова бежит)
кирпичи
канавы
виадуки
аквалангисты
яичная скорлупа
пирамиды ацтеков
радиотелескопы
газетные киоски
бесцеремонность цыганок
трудолюбие японцев
военные
голубые глаза блондинок
военные
карие глаза шатенок
военные
чёрные глаза брюнеток
военные
военные
военные
(как много однако
военных!)
кто-то глядит на меня с усмешкой
думает:
ничего он не видит!
а я же всё думаю:
дерево бежит
пытаясь спастись
букашка стоит
возвышаясь над миром
ребёнок ползает
куда-то в будущее
(бедное дитя!)
5.08.82

АНГЕЛ ЗАГАДОЧНЫЙ Из стихов об ангелах

Раздвинулись
распались облака
раскрылось небо
вышел светлый ангел
приблизился
и что-то мне сказал
— погромче! — попросил я —
чуть погромче! —
но он не повторил свои слова
и удалился
и снова сдвинулись
сплотились облака
закрылось небо
что он сказал мне
этот странный ангел?
и почему он говорил так тихо —
почти шёпотом?
9.06.79

ШЕСТИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ Из стихов об ожидании

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.


Пушкин
Стою на перепутье
жду серафима
по шоссе что-то движется
нет, это автобус
над головой что-то прогрохотало
нет, это вертолёт
в кустах что-то шуршит
нет, это бычок пасётся
слегка нервничаю
серафима что-то не видно
летает где-нибудь
крыльями своими машет
мало ли у него забот?
или сидит где-нибудь
шестикрылостью своей озадачен
обо мне и не думает
а то лежит где-нибудь
в крыльях своих запутался
встать не может
тревожусь изрядно
серафима всё нет
залетел небось
в тридевятое царство
и дорогу назад запамятовал
или наткнулся сослепу
на телевизионную башню
и повис на ней как мешок
а то поймали его
хитроумные птицеловы
и посадили в клетку вместо попугая
в крайней растерянности
стою на перепутье
серафима нет как нет
перепутье видать не то
на другом
стоять надо бы
14.09.79

БЕЗУМЦЫ

Эти безумцы
бегают по стенам,
как мухи,
и пьют керосин
вместо пива.
Эти безумцы
могут погубить нас!
Верно,
эти безумцы могут!
Караул!
эти безумцы нас погубят!
Но, быть может,
не эти?
Верно, не эти.
Это безобидные безумцы —
бегают себе по стенам
и пьют керосин вместо пива.
Между прочим,
они не безумцы —
просто у них не хватает денег на пиво,
а от керосина
не только по стенам,
по потолку бегать будешь!
Но где же те безумцы,
которые нас погубят?
Их надо поискать —
пошарить за шкафом,
залезть под кровать,
заглянуть за портьеры.
25.02.67

Как много в мире сумасшедших

Как много в мире сумасшедших
они встречаются повсюду
от них нигде не уберечься
и никуда не убежать
вольготно в мире сумасшедшим
они воюют и пируют
они рыдают и хохочут
они валяют дурака
уютно в мире сумасшедшим
им больше некуда стремиться
им больше нечего бояться
им больше нечего терять
и как-то стыдно мне
что я не сумасшедший
и как-то совестно
что я в своём уме
по временам
(почему-то поутру)
ко мне приходит робкая надежда:
а вдруг и я
такой же как и все?
а вдруг и я
безумец?
о эта девочка с собакой!
где эта девочка с собакой?
а вот и девочка с собакой!
кто эта девочка с собакой?
здесь эта девочка с собакой
какая девочка с собакой
какая девочка
и какая собака?
вот эта девочка
а где же её собака?

АТЛАНТ

Плечистый, но не очень
средних лет
согбенный бременем
лежащим на плечах
(то ль бремя совести,
то ль бремя себялюбия,
то ль бремя алчности,
то ль бремя доброты,
ответственности страшной
за что-то
где-то
кем-то совершённое)
не ропщущий
и даже не вздыхающий
недвижимый
(боится потревожить
балованное
барственное бремя)
не каменный,
не гипсовый,
не медный
живой как будто бы
насморк его мучает
а то бы ничего
а то бы он ещё постоял
под бременем.
12.09.71

КАРИАТИДА

Женщина с обнажённой грудью
держала на плечах
большой балкон с балюстрадой.
Я подошёл к ней и говорю:
Не женское это дело —
держать такой большой балкон с балюстрадой,
к тому же сейчас прохладно,
а у вас грудь голая!
Женщина уступила мне место под балконом,
прикрыла грудь,
подкрасила губы,
сказала "спасибо"
и ушла.
Я простоял под балконом полчаса,
изнемог,
плюнул,
выругался
и тоже ушёл.
Уходя, я оглянулся и увидел,
что на балконе стоит толстый мужчина в подтяжках
и курит сигарету.
Курит, сволочь! — подумал я, —
подтяжки ещё напялил!
И я держал балкон с этой толстой сволочью
целых полчаса!
Потом меня осенило:
балкон-то не падает!
Держится, гад! — подумал я, —
кариатида, видать, стояла для красоты,
а я, дубина, тужился,
чуть не надорвался!

АМУР И ПСИХЕЯ

пьяный парень
тащит на плече пьяную девку
она вся как ватная
совсем пьяный парень
шатаясь
тащит на плече
удивительно пьяную девку
она без чувств
на ходу
с неё спадает кофта
потом — юбка
потом — сорочка
а туфли держатся
ну и ну!
зверски пьяный парень
тащит по улице
немыслимо пьяную голую девку
в одних туфлях
ну и ну!
но
о боги!
как прекрасно её тело!
но
о боги!
у парня-то крылья!
ах да
это же Амур тащит Психею!
ах да
у Психеи же сегодня день рождения!
ах да
я же забыл поздравить её по телефону!
память у меня девичья
вот что
1970

РУСАЛКА

Загорелый парень в плавках
нёс на руках русалку —
нежную блондинку с зелёным хвостом.
— На что клюнула? — спросил я.
— На пирожное, — ответил он. —
Самые красивые, рыжие с фиолетовыми хвостами,
клюют только на шоколад.
— Не терплю шоколада! — сказала русалка. —
А рыжий цвет уже вышел из моды.
— Мне бы хоть блондинку! — подумал я —
и побежал в кондитерскую,
но тут же спохватился и крикнул вслед парню:
— Эй, приятель! А на что клюют брюнетки?
— Брюнеток можно купить в рыбном магазине, —
ответил парень.
— За углом направо! — крикнула русалка
и показала мне язык.

ПЬЯНЫЕ ДЕРЕВНИ

Утром еду по Руси на грузовичке.
Вдоль шоссе
стоят пьяные деревни.
Все избы покосились —
ни одна прямо не стоит.
— Что же это творится! —
говорю я шофёру, —
все деревни с утра пьяны,
а праздника нет!
В праздник они и вовсе перепьются, —
отвечает шофёр, —
все избы попадают набок
ни одна стоять не останется.
— Остановитесь, пожалуйста, у магазина, —
говорю я.
Вхожу в магазин,
покупаю "маленькую"
и выпиваю её прямо из горлышка.
Пьяный,
еду по Руси на грузовичке.
По сторонам шоссе
стоят совсем трезвые деревни.
Всё ясно, — думаю я, —
чтобы не останавливать машину,
водку надо брать с собой.
Август 61 — 7.09.68

Богомазу удалась икона Богоматери

Богомазу
удалась икона Богоматери.
На радостях он выпил.
Выпив,
озлился
и плюнул
в прекрасное и печальное лицо Марии.
Слюна текла по её щекам,
как слёзы.
Богомаз упал перед ней
ничком
и долго молил о прощении.
Младенец,
ничего не понимая,
испуганно прижимался к матери.
— Не бойся, —
сказала Мария
и погладила Христа
по светлым прямым волосам, —
не бойся —
дяденька не злой,
дяденька немного выпил —
только и всего.

АНТИХРИСТ

Странный ребёнок стоял на углу
с очень печальным взрослым лицом
я взял его за руку
и перевёл через улицу
где твоя мама?
— не знаю, дяденька
откуда ты взялся?
— не помню, дяденька
как тебя зовут?
— Антихрист, дяденька
а я некрещёный! —
сказал я весело
и быстренько сел
в подошедший троллейбус
на всякий случай

АВТОБУСНАЯ ФАНТАСМАГОРИЯ Микропоэма

Влезаем
толкаясь
лягаясь
ругаясь
спотыкаясь
спотыкаясь
торопясь
ну и народ!
Едем
мужчины
женщины
юноши
девицы
девицы
младенцы
старики
старухи
старухи
и одна кошка
её только и недоставало!
Кондукторша орёт
платите
сволочи
мерзавцы
нахалы
нахалы
грубияны
безбилетники бесстыжие
платите за проезд!
Платим
роемся в кошельках
передаём деньги
тянем
тянем руки
роняем копейки
чертыхаемся
вовсе мы не бесстыжие!
Вдруг слух
автобус едет не туда
совсем не туда
совсем в другую
в другую сторону
куда-то вбок
ах, чтоб его!
Толчок
автобус падает
с моста в Фонтанку
в Фонтанку
в воду
со всеми пассажирами
с кошкой
с кондукторшей
всё пропало!
В автобусе каша
руки
ноги
рты
глаза
уши
кепки
очки
валенки с галошами
ничего не разберёшь!
Автобус упал
вылезаем
не толкаясь
не лягаясь
не ругаясь
не спотыкаясь
совсем не спотыкаясь
не торопясь
куда ж теперь торопиться?
Вылезли
мужчины
женщины
юноши
девицы
девицы
младенцы
старики
старушки
и одна кошка
впрочем, это, кажется, кот!
О чудо
нас встречают аплодисментами
дети подносят нам цветы
и читают прекрасные
прекрасные стихи
написанные специально по этому случаю
белые стихи!
Вот, говорит кондукторша
я же говорила
что наш автобус
знает куда едет
я же говорила
говорила
вот!
Врёшь
ничего ты не говорила
ничего подобного
всё врёшь
врёшь нахально
врёшь и не краснеешь
противная баба
сама ты бесстыжая!
23.02.67

Жил-был Артём Пантелеевич

Жил-был
Артём Пантелеевич
жил-был
Антон Поликарпович
жили-были
Аристарх Прокопьевич
Акакий Пафнутьевич
Афанасий Порфирьевич
Аполлон Панкратович
Анисим Парфёнович
Амос Питиримович
Антипатр Помпеевич
Аверкий Пахомович
и Агей Петрович
Артём Пантелеевич
умер раньше
Антона Поликарповича
Антон Поликарпович
скончался за месяц до кончины
Аристарха Прокопьевича
Аристарх Прокопьевич
не дожил трёх дней до гибели
Акакия Пафнутьевича
Акакий Пафнутьевич
пережил на целый год
Афанасия Порфирьевича
Афанасий Порфирьевич
преставился той же осенью
что и Аполлон Панкратович
После их смерти
один за другим
удалились в мир иной
Анисим Парфёнович
Амос Питиримович
Антипатр Помпеевич
и Аверкий Пахомович
а вслед за ними
и Агей Петрович
Спустя три года
жарким летом
безымянная пастушка
родила в лопухах младенца
которого нарекли Аким
(отца его звали Проклом)
и род человеческий
слава богу
не прекратился
Аким Проклович
и поныне жив
вы с ним встречались небось
не единожды
душевный человек!
20.12.80

Да, участь физиков поистине трагична!

Да, участь физиков поистине трагична!
На днях один из них,
отнюдь не бесталанный,
с задумчивой загадочной улыбкой
съел голову свою
и вытер губы платочком клетчатым.
Подумать даже страшно! —
что, если все они давно уж
без голов. — Подумать страшно!
У лириков же головы редки.
Им легче.

АVE MARIA

девочка
вывела погулять шотландскую овчарку
президент Соединённых Штатов
был убит
и убийца президента
тоже был убит
и убийца убийцы президента
тоже был убит
какие-то подростки
выбили все стёкла на нашей лестнице
два троллейбуса
наотрез отказались ехать по своему маршруту
и были растерзаны
толпой озверевших пассажиров
крупнейший китайский атеист
объявил себя богом
и сжёг все буддийские монастыри
у меня сломалась пишущая машинка
и я был в отчаянии
а на Юпитере кого-то свергли
и кто-то захватил власть
но всё это только казалось
на самом деле
шотландская овчарка
вывела погулять китайского атеиста
президент Соединённых Штатов
выбил все стёкла на нашей лестнице
моя пишущая машинка
была растерзана толпой озверевших подростков
убийца президента
наотрез отказался ехать по своему маршруту
и убийца убийцы президента
тоже наотрез отказался
пассажиры захватили власть на Юпитере
два троллейбуса
сожгли все буддийские монастыри
я объявил себя богом
и девочка была в отчаянии
но этого было мало
президент нашей лестницы
сломался
крупнейший буддийский атеист
выбил все стёкла у пишущей овчарки
моя китайская машинка
кого-то свергла
пассажиры озверевших штатов
вывели погулять соединённых подростков
убийца президента
объявил себя девочкой
я убийца убийцы не объявил
шотландские монастыри
наотрез отказались ехать по своему маршруту
и два троллейбуса
были в отчаянии
из всего этого хаоса
выплыла большая рыба
поглядела на меня одним глазом
усмехнулась
и поплыла дальше
и тут
именно в этот миг
возникла эта самая мелодия
и я вспомнил —
ave maria!
и я удивился —
ave maria!
и я заплакал —
ave maria!
1967

ВЛАСТЕЛИН

Я вышел на многолюдную площадь
и заорал в рупор:
мужчины и женщины
старики и старухи
а также дети обоих полов!
отныне
я ваш властелин!
народ оторопел
кто-то упал на колени
на площади стало тихо
и только девочка
лет восьми
вежливо спросила:
а как вас зовут?
и вот я властвую
над целой площадью
моя власть не имеет границ
и только мальчик
лет шести
меня не боится
и строит мне рожи
но вот меня свергли
недолго я властвовал
все надо мною хохочут
и только дети
мальчик и девочка
говорят: не печальтесь!
и суют мне ириски
3.06.79

ВАРИАЦИЯ НА ВЕСЕННЮЮ ТЕМУ

Не стой на ветру! —
сказала женщина мужчине
и он ушёл
побоялся что простудится
а на дворе
коты ходили
распушив хвосты
и воробьи орали оглушительно
куда же ты делся? —
сказала женщина
и мужчина вернулся
что-то бормоча
а на дворе
желтели одуванчики
и две старушки ворковали на скамейке
о странностях любви
побормочи! побормочи! —
сказала женщина
и мужчина тотчас умолк
ах вот ты как! —
закричала женщина —
ты думаешь
что я ничего не вижу?
ты думаешь
что я ничего не замечаю?
ты думаешь
что я слепая?
не кричи пожалуйста —
сказал мужчина —
весна на дворе!
16.06.80

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ О МУХЕ

Обидел муху
ни с того ни с сего
взял и обидел
хорошую
добрую
честную
трудолюбивую
скромную
вполне порядочную муху
она летала
жужжала
потом села мне на руку
посучила задними лапками
пошевелила усиками
и задумалась о чём-то
и тут я говорю ей
довольно грубо:
пошла вон!
она обиделась страшно
не думайте что я такой кроткий
мухи не обижу
1.02.82

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ О ПЕЧАЛИ

Печально я гляжу на настоящее
хотя многие, глядя на него,
просто умирают от смеха
печально я гляжу в будущее
хотя многие ждут его
как манны небесной
и на прошлое я поглядываю с печалью
хотя многие поминают его
только добром
ишь какой печальный нашёлся! —
говорят обо мне многие —
выкинуть его из настоящего!
не пускать его в будущее!
отнять у него всё прошлое!
пусть болтается
вне времени и пространства!
я слушаю и не обижаюсь:
многим ведь печаль недоступна
и они сердятся

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ О СЛЕПЦЕ

Переведите меня через улицу! —
просит слепец
пожалуйста
переведите меня через улицу! —
умоляет слепец
переведите же меня через улицу
чёрт бы вас всех побрал! —
кричит слепец
все бросаются к нему
и на руках
осторожно
переносят его через улицу
вот всегда бы так! —
говорит слепец
и спокойно движется дальше
постукивая палкой по асфальту
— а ведь он знает, куда идти! —
говорит кто-то. —
пошли за ним!
и все толпой
бредут за слепцом
вот давно бы так! —
говорит слепец
и прибавляет шагу
не отставайте! —
кричит слепец. —
не смейте отставать!
15.10.79

ВЕДЬМА Из рассказов собирателя автографов

Старушка скромная
в столовке поедала
крыло куриное с картофельным пюре
и улыбалась
и тихонечко причмокивала
и никому как будто не мешала
на неё
не обращали внимания
старушка смирная
согнувшись над тарелкой
старательно обгладывала косточки
а помело у стеночки стояло
все думали
что это простая метёлка
старушка крылышко спокойненько доела
сложила косточки в тарелку
и рыгнула
и странно так глаза её сверкнули
недобрым блеском
тут-то и догадались
что она ведьма
и зашумели
и заволновались
но подойти к старухе не решались
держались вдалеке
нечистая же сила
не смущалась
и ковыряла вилкою в зубах
тогда
воспользовавшись общим замешательством
я подошёл к ней
со своим блокнотиком
и попросил автограф
вот и всё

ГАЛСТУК

Однотонный
серовато-коричневый галстук
скромный но элегантный
в таком галстуке
можно пойти на свадьбу
в таком галстуке
можно явиться на похороны
на таком галстуке
и повеситься не грех
— сколько стоит
этот серовато-коричневый галстук?
— он не продаётся
ему нет цены!
жалко!
ах как жалко!
в таком галстуке
я бы горы своротил!
13.07.78

ГЛЯДЯ ПОД НОГИ

Иду
и гляжу себе под ноги
ржавый гвоздь
спичечный коробок
след собаки
бумажный тюльпан
женский гребешок
чугунная цепь
алюминиевая ложка
яшмовые чётки
(да, да, яшмовые чётки!)
маршальский жезл
(честное слово — маршальский жезл!)
монета парфянского царства
дырявый полиэтиленовый пакет
и совсем новенькая карточка
для проезда
во всех видах городского транспорта
(ей-богу, совсем новенькая!)
можно поездить в трамвае
потом пересесть на автобус
и после долго-долго
кататься на метро
впрочем
пешком ходить интереснее
иду дальше
и не отрываясь гляжу себе под ноги
рыбий скелет
апельсиновая корка
пивная бутылка
стёршийся гривенник
рука пластмассовой куклы
а это что такое?
господи
что же это такое?
что я нашёл?
какой ужас!
26.04.80

ДУРАК И БОГ

Дураку скучно
он зевает
и богу скучно
он ногти грызёт
попросите дурака
богу помолиться
вежливо попросите дурака
богу помолиться
деликатно но настойчиво попросите дурака
богу помолиться
заставьте его
помолиться немедля
и пусть дурак
молится усердно
и пусть дурак
бьёт земные поклоны
и пусть дурак
весь лоб расшибёт
а бог посмеётся
глядя как дурак
ему молится
а бог похохочет
глядя на дурака
с разбитым лбом
и оба они развеселятся
и бог
и дурак
но после
конечно
снова станет скучно
и богу
и дураку
9.10.81

ДЫМНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Дымком откуда-то потянуло
то ли баню русскую затопили
то ли термы Диоклетиана
то ли листья осенние жгут
то ли мучеников-христиан
то ли Деву Орлеанскую решили спалить
то ли трупы в Майданеке
дыму-то сколько напустили!
кино что ли снимают?
или дымовую завесу поставили
чтобы скрыться от преследований Эринний
чтобы избавиться от них
хоть на час?
дым клубами
всё в дыму
не видно ни зги
и глаза слезятся
будто пожар всесветный
будто весь мир полыхает
сгорит всё
и конец!
кто поджёг сей мир
признавайтесь!
а никто!
сам загорелся
случаи самовозгорания
не редкость
30.12.81

ЕВРОПА

Европа сидит на быке,
держась за изогнутый рог.
Европа поджала ноги, —
она боится воды.
Европа коленки прячет
под вымокшую тунику.
— Европа — девчонка что надо,
губа у быка не дура.
И я, азиат круглолицый,
гляжу на неё с вожделеньем,
мне спать не дают
веками
коленки под мокрой туникой.
И я, азиат круглолицый,
под вечер включаю приёмник,
и слушаю песни Европы,
любовницы хитрого Зевса,
А что мне ещё остаётся?
Ведь я — азиат круглолицый —
Европу не смог похитить.

К ВОПРОСУ О ПРАКТИЧЕСКОМ ПРИМЕНЕНИИ АНТИЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Мармиллон из гладиаторской школы бился с ним на деревянных мечах и нарочно упал перед ним, а он прикончил врага железным кинжалом и с пальмой в руках обежал победный круг.


Калигула, 32
Вдалеке от города на шоссе
двое парней
попросили шофёра легковой машины
подвезти их.
Шофёр согласился.
Вдалеке от города на шоссе
двое парней
убили шофёра,
покатались на "Волге"
и сбросили её с откоса
в овраг.
Когда их судили,
они удивлялись:
За что?
Мармиллон из гладиаторской школы
бился с цезарем на деревянных мечах
и нарочно упал перед ним,
а цезарь,
прикончив его железным кинжалом,
с пальмой в руках
обежал победный круг!
И никто не сказал ему ни слова!
Парней оправдали.
С тех пор
книгу Светония
"Жизнь двенадцати цезарей"
стали покупать нарасхват.

ОСТОРОЖНОСТЬ

…даже вести об убийстве люди поверили не сразу: подозревали, что Гай сам выдумал и распустил слух об убийстве, чтобы разузнать, что о нём думают люди.


Калигула, 60
Даже вести о его смерти
поверили не сразу.
Подозревали,
что он сам распустил этот слух,
желая узнать,
кто первый поверит в его смерть.
Даже увидев его в гробу
и убедившись, что это он,
многие боялись признаться в этом
себе
и своим близким родственникам.
Даже когда гроб опускали в яму,
многие думали,
что это подвох,
и были готовы ко всему.
Даже когда гроб закопали,
многие ещё чего-то опасались
и боялись близко подходить к могиле.
Даже сто лет спустя
многие ещё допускали,
что он может воскреснуть,
и произносили его имя шёпотом.
И лишь через триста лет
какие-то смельчаки
высказали предположение,
что его и не было вовсе,
и даже привели резонные доказательства.
16.02.66

ПЕРЕД КАЗНЬЮ Из средневековых стихов

Подойдём к эшафоту
взберёмся по ступеням
осмотрим плаху —
удобная ли она?
Попрыгаем по доскам —
крепкие ли они?
Сядем на край
свесив ноги
поболтаем
о том — о сём
помечтаем о близкой казни
вспомним друзей нашего детства —
какие они были сорванцы!
вспомним наших юных возлюбленных —
какие они были скромницы!
припомним гибель Атлантиды —
какая цветущая была страна!
и падение Трои —
как упорно она защищалась!
и пожар Рима —
как долго он горел!
Устав от воспоминаний
спрыгнем с эшафота
и разойдёмся по домам
кого будут казнить
пока неизвестно
быть может и нас
20.12.80

ЖАННА Д'АРК

Жанна всегда мне нравилась,
и я ревновал её ко всем на свете,
даже к палачам,
которые прикручивали её верёвками к столбу.
Когда хворост вспыхнул,
она мне улыбнулась,
и я кивнул ей в ответ.
Так, улыбаясь, она и горела.
Иногда дым рассеивался,
и все видели её радостную улыбку.
Я даже разозлился:
чего она улыбается, дурёха?
Нашла время!
Потом её пепел бросили в Сену,
и Сена стала серой —
она вся покрылась пеплом Жанны.
Французы с гордостью говорят иностранцам:
Глядите, это пепел нашей Жанны!
Вот уже пятьсот лет он плывёт в океан,
и его хватит ещё на тысячу!
И я ревную Жанну ко всем французам.

ЖОРЖ ДЕ ЛАТУР

… двух с половиной столетий оказалось достаточно,

чтобы полностью стереть память о его творчестве.


Из книг
Долго
Жорж де Латур
блуждал во мраке забвения
с горящей свечою в руке
медленно
Жорж де Латур
выбирался из темноты забвения
прикрывая ладонью горящую свечу
вот он вышел на свет
а свеча всё горит
Жорж
погасите свечу —
зачем она вам теперь?
не гасит
Жорж
задуйте свою свечу —
она вам уже ни к чему!
не задувает
Жорж
вас уже никогда не забудут
не бойтесь!
7.03.84

И ЕЩЁ О ЖИЗНИ

Ближе к жизни! —
кричат мне, —
ещё ближе!
Ещё чуть-чуть поближе!
Ах, как он ещё далёк от жизни!
Я оглядываюсь вокруг
и нигде не вижу
никаких признаков жизни.
Подумать только! —
кричат вокруг, —
он так далёк от жизни,
что даже не видит её!
Неужели я слеп? —
спрашиваю я себя, —
какой ужас!
Я становлюсь на четвереньки
и шарю руками по земле,
но мне попадаются
только обслюнявленные окурки,
огрызки яблок
и прочая дрянь.
Глядите, глядите! —
кричат надо мной, —
он ползает по земле
в поисках жизни!
Он думает,
что она валяется на дороге,
он не ставит её ни во что,
мерзавец!
Дайте ему пинка!
Пусть он узнает наконец,
что такое жизнь!
Мне дают пинка,
потом ещё,
потом ещё и ещё.
И избивают до смерти.

КАКИЕ-ТО

Пришли какие-то
и стоят
странные какие-то:
стоят и улыбаются
смешные какие-то:
пришли неизвестно зачем
нахалы какие-то:
пришли и не уходят
дураки какие-то:
стоят и стоят
хоть бы сели!
я заснул
а они стоять остались
проснулся —
они всё стоят
и в ушах у них серьги появились
в виде колокольчиков
с перепугу я снова заснул
и снова проснулся:
мать честная! —
они всё стоят
но в ушах у них не колокольчики
а большущие колокола!
ну, думаю
наконец-то!
и зазвонил в колокола
что было мочи
сбежался народ
вот, говорю
пришли какие-то с колоколами
а я тут ни при чём
и народ отпустил меня
а они всё стоят
перед народом ответ держат
чудаки какие-то ей-богу!
Не люблю я этих дураков
они слишком умны
люблю тех
они поглупее
и обожаю во-он тех
они настоящие дураки
а умники тошнотворны
как зловонный
мутный
тёплый самогон
в треснувшем стакане
с дохлой мухой на донышке
зажмуришься
зажмёшь нос
опрокинешь стакан в рот
проглотишь самогон
крякнешь
выплюнешь муху
и воскликнешь:
какая гадость!
закусишь солёным огурцом
и нальёшь второй стакан
6.06.82

Не надо разрушать этот город!

Не надо разрушать этот город!
Я не ребёнок. Я понимаю,
что всё должно быть разрушено.
Но бывают же исключения!
Так и быть, если это необходимо, —
разрушьте его наполовину.
Так и быть, если это необходимо, —
оставьте хоть одну пятую!
Так и быть, если это позарез нужно, —
оставьте хоть один мост и пару фонарей.
Ради бога, оставьте мне
хоть один единственный фонарь
на память об этом изумительном городе!
Неужели это так трудно?

НЕ НАЙДУТ

Страшно как-то
хочется спрятаться
подпрыгну
ухвачусь за край
подтянусь на руках
влезу на антресоль
зароюсь в старые журналы
и затихну
будут искать
будут аукать
так им и надо!
главное не чихать
тогда и не найдут
21.01.69

НЕЧТО АРХИТЕКТУРНОЕ Из стихов на алкогольные темы

Под аркой Главного штаба
торгуют маринованными огурцами
хвала зодчему Росси!
На ступенях Биржи
нежно обнимаются парочки
спасибо зодчему Тома де Томону!
У портика Адмиралтейства
валяется отпетый пьяница
ай-ай-ай зодчий Захаров!
ай-ай-ай!
11.10.79

ПИГМАЛИОН

Не спускал с неё глаз
дрожал
почти обезумел
она улыбалась
гладилеё холодные плечи
целовал её твёрдые груди
ласкал её мраморный живот
она не оживала
стоял перед нею и плакал
она не шевелилась
бил её по щекам
она не обижалась
схватил молот
и ударил её
она разбилась
долго сидел над грудой обломков
пригорюнясь
решил: сделаю другую!
и сделал
она ожила
гладила её тёплые плечи
целовал её нежные груди
ласкал её мягкий живот
и думал:
та первая
была всё же лучше!
18.09.82

ПОЭТАМ

Поэты
стойте в сторонке
и не суйте нос
не в свои дела
ваше призванье —
любовь
вот и любите
мокрый асфальт
предрассветные сумерки
телефонные будки
дворовых котов
и всю вселенную
и будьте внимательны
переходя улицу
следите за светофором
поэты
не слушайте меня!
не стойте в сторонке
суйте нос куда попало
любите только себя
и плюйте на светофоры
и пусть дверью
прищемят вам нос
и пусть никто
никто не любит
мокрый после дождя асфальт
фиолетовые предрассветные сумерки
обшарпанные телефонные будки
облезлых дворовых котов
и
набитую звёздами вселенную
и пусть на улицах
вас давят такси
как кошек и голубей
а чем вы лучше
кошек и голубей?
4.12.81

НАША ВЕРА

Наша вера — пропала.
Все спрашивают друг у друга:
Где наша вера?
Вы не видели нашу веру?
Она такая светлая,
чистая и наивная,
с голубыми глазами
и с ямочками на щеках.
И правда, где она,
наша вера, — что с ней стряслось?
Может быть,
её застрелили выстрелом в затылок, —
предварительно обрезав ей волосы?
(зачем же волосы пачкать?)
А перед этим
ей совали иголки по ногти,
и она страшно кричала
(попробуйте-ка не кричать!).
Может быть, её заставляли
чистить нужник голыми руками?
(у неё были красивые руки
с длинными пальцами), —
её рвало, но она чистила,
а потом её утопили в этой жиже.
Может быть, её заставляли
пилить лес на 40-градусном морозе?
У неё не было тёплых рукавиц
(никто не присылал ей посылки),
но она пилила. А потом замёрзла,
и её занесло снегом.
Может быть, её изнасиловали
пьяные солдаты (она ведь была
очень недурна — наша вера!)?
Изнасиловали — и ушли довольные.
А она повесилась.
Но скорее всего, но вполне вероятно,
мы ей просто надоели,
и она сбежала от нас.
Собрала вещички — и ушла
с узелочком — куда глаза глядят.
Может быть, она вообще странница —
кто её знает?
Течёт речка, голубая и широкая.
Говорят, в ней полно рыбы.
Но рыбаки все с голоду передохли.
От безрыбья? Или от лени?
От безверья, — кричат верующие, —
от безверья!
Но что делать! — наша вера
куда-то запропастилась.
Вы не видели её, — нашу веру?
Она такая светловолосая,
чистая и наивная,
с большими голубыми глазами
и с ямочками — на щеках.

А МОГ БЫ И ПОЖИТЬ

Живёшь как все прочие
не хандришь
и отыскиваешь несметные клады
как и все прочие
не скучаешь
и ловишь неуловимых жар-птиц
как и все прочие
не ленишься
и воздвигаешь вавилонские башни
как и все прочие
устаёшь
но продолжаешь истреблять драконов зубастых
как и все прочие
иногда же страдаешь от насморка
тоже как прочие
словом, живёшь — хлеб жуёшь
как и все прочие
и вдруг — телефонный звонок
и нежный
ласковый
ангельский голосок
говорит тебе
что ты совсем не такой
как прочие
что ты особенный
удивительный
бесподобный
что ты почти божество
слушаешь и поражаешься
и сомневаешься
и даже слегка пугаешься
но всё же веришь —
хочется в это верить
честно-то говоря
словом
сердце твоё
разрывается от радости
и ты умираешь
несказанно счастливым
в расцвете лет
а мог бы и пожить ещё —
живут же все прочие!
30.12.80

НА СМЕРТЬ ПРЕЗИДЕНТА

Стреляют в президента Соединённых Штатов.
Умер президент Соединённых Штатов.
Хоронят президента Соединённых Штатов.
Весь мир любуется этим редким зрелищем.
Весь мир в восторге от этой роскоши.
Весь мир покрякивает от удовольствия.
Почему так редко убивают президентов?
Неужели это так трудно?

ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА

Человек обнял водосточную трубу
он страстно прижимается к ней
это его надежда
человека тянут в сторону
его хотят оторвать от трубы
его пытаются разлучить
с единственной надеждой
человек сопротивляется
он отчаянно цепляется за трубу
он не намерен расставаться
с возлюбленной надеждой
человека наконец отрывают
вместе с куском помятой трубы
у человека ещё есть остаток
спасительной надежды
человека куда-то увозят
в обнимку со ржавой жестяной трубой
не так-то просто у человека
отнять последнюю надежду
7.09.79

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕПРАВА

Милости просим! —
улыбнётся мне Харон
и я сойду в лодку
держась за её борт
садитесь поудобнее! —
скажет Харон
и я сяду на корму
сложив на коленях руки
поплыли! —
объявит Харон
и я стану глядеть
в мутно-жёлтую воду
подплываем! —
провозгласит Харон
и я увижу угрюмый
каменистый берег
платите! —
потребует Харон
и я положу обол
в сухую старческую ладонь
вылезайте! —
прикажет Харон
и я выйду на берег
оглядываясь по сторонам
вам прямо, потом налево —
объяснит Харон
и я побреду по тропинке
между тёмных гладких камней
будьте осторожны! —
крикнет Харон —
тропинка скользкая!
какой приятный старик! —
подумаю я —
и лодка у него
что надо!
28.12.80

ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

Друг мой
разве ты не умер?
разве это не твой был гроб
такой добротный
обитый розовым шёлком?
не твой?
как странно!
разве не ты в нём лежал
такой красивый
и безмятежный
не ты?
удивительно!
разве не тебя отпевали
в Преображенском соборе
в чудный весенний день?
не тебя?
не может быть!
разве не тебя похоронили
у самой ограды кладбища
в тихом уютном месте?
не тебя?
а ты не шутишь?
и разве не над тобою
плакала какая-то женщина
бледная от горя?
не над тобою?
просто не верится!
друг мой
неужели ты жив?
но чей же тогда
был гроб?
но кто же тогда
в нём лежал?
но кого же тогда
отпевали?
но кого же потом
хоронили?
и над кем
плакала та женщина
бледная и прекрасная от горя —
скажи?
29.11.80

СЧАСТЛИВЫЙ ДОРОЖНЫЙ СЛУЧАЙ

По шоссе мчится самосвал
за рулём сидит усталый шофёр
он спит
ему снится
его голубое детство
он катается на игрушечном автомобиле
и мечтает стать шофёром
ему снится
что он уже шофёр
он несётся на мощном самосвале
навстречу своему счастью
ему снится
что он врезается в своё счастье
на огромной скорости
и счастье навеки
поглощает его
под откосом
валяется искорёженный самосвал
на откосе
лежит бездыханное тело шофёра
не жалейте его
он умер счастливым
чёрта с два вам удастся
так умереть
4.07.78

СЕРГЕИЧ

Дерево было высокое
листья на дереве трепетали
под деревом сидел Сергеич
он загадочно улыбался
— а ты того, Сергеич
уже накушался спозаранку?
— это я от веры
— в кого?
— в бога
бог меня разбудил и говорит:
выпей, Сергеич
я тебе разрешаю —
пришлось вкусить
дерево было густое
листья на дереве шелестели
под деревом спал Сергеич
он выглядел превосходно
— спи, Сергеич
спи сладко
бог тебя бережёт
спи, Сергеич
спи крепко
бог тебя не разбудит
спи, Сергеич
спи долго
бог тобою любуется

СЕРГИЙ ИЗ РАДОНЕЖА

Медведь ел хлеб
Сергий смотрел из него
до чего же вкусный был хлеб!
как пряник!
Время ещё спало.
Медведь ел хлеб,
и чёрный нос его влажно блестел.
До чего же весело было Сергию!
Он смеялся.
Время проснулось и потянулось.
Медведь съел хлеб
и благодарно лизнул руку Сергия.
До чего же шершавый был язык у медведя!
даже кожу оцарапал.
Время встало и пошло.
Сергий работал.
Медведь смотрел на него.
До чего же розовые были стружки!
как закат над Радонежем!
Время блуждало в окрестных лесах.
Сергий обтёсывал бревно
Топорик блестел на солнце.
До чего же ярко блестел топорик!
Медведь зажмурился.
Время продиралось сквозь густой ольшаник.
Сергий ладил последний венец.
Церковь была готова.
До чего же обрадовался медведь!
даже приплясывал.
Время вышло на поляну и стояло молча.
Стены с высокими башнями.
Купола с золотыми звёздами.
Время ходит вокруг и удивляется.
Сергий спит в своей раке.
До чего же сладко ему спится!
даже завидно.
1967

МОЯ КОМНАТА

В моей комнате
стоит шкаф орехового дерева
на шкафу сидит деревянный Буратино с длинным носом
он дразнит моего кота
который тихонечко воет от злости.
В моей комнате
солнце бывает только вечером
под вечер оно изрядно устаёт
и я не пристаю к нему с разговорами.
В моей комнате
казнили Марию Стюарт
и Марина Цветаева тоже умерла в моей комнате.
Вчера я подметал пол
и обнаружил под столом чугунное ядро
оказывается Бородинская битва
тоже произошла в моей комнате.
Кто-то распустил слух
что в моей комнате
расстреляли Николая Второго и его семью.
Я не монархист.
Но это ложь.
27.05.67

ВЫХОД

Во дворе меня убивают грабители,
на сцене меня протыкает шпагой Лаэрт
в Китае мне ломают рёбра революционеры
в кино мне стреляет в затылок эсесовец
а по улицам бродят наглые молодые люди
и пристают к скромным девицам
к тому же весенние платья женщин очень яркие и режут глаза
и когда едешь на вокзал с чемоданом
то кажется
что все на тебя смотрят
а когда входишь в купе
то боишься
что соседи окажутся слишком общительными
но мы выйдем все вместе на последней станции
и они тоже выйдут —
тот идиот в Вильнюсе у костёла святой Анны
(мял в руках кепку
взгляд был просящий и выжидательный)
тот слепой с транзистором у Казанского собора
(дышал свежим воздухом
и слушал баркаролу Шуберта)
тот парень с рюкзаком на вершине Кара-Дага
(подошёл и спрашивает как пройти к морю
а море было на виду — огромное)
тот человек стоявший в открытом окне на шестом этаже
(он был голый до пояса и мыл стёкла)
о мир!
о мальчик мой!
не плачь!
мы выйдем вместе!
26.06.67

ПРИГОРОДНЫЙ ПЕЙЗАЖ (1986) Третья книга стихов

День

Проснувшись,
хорошо начать день
с глубокого сладкого вздоха.
Встав,
неплохо продолжить день
широким решительным шагом.
Умывшись,
разумно взглянуть на день,
твердым спокойным взглядом.
Позавтракав,
полезно наполнить день
неустанным бескорыстным трудом.
Пообедав,
нелишне украсить день
красивым благородным поступком.
Поужинав,
уместно закончить день
блаженным заслуженным отдыхом.
Засыпая,
недурно вспомнить прошедший день
с доброй мягкой улыбкой.
Во сне
приятно увидеть себя проснувшимся,
начинающего день
с глубокого
сладкого
вздоха.[2]

Как ни странно

Однажды в понедельник
мне показалось,
что я существую.
Я очень удивился
и стал ждать вторника.
Во вторник
мои подозрения не рассеялись.
Я был совсем обескуражен.
В среду
мое существование стало и вовсе очевидным.
Я был потрясен.
С тех пор
я не нахожу себе места —
как ни странно,
я существую.
Я стою на набережной.
Передо мной Дворцовый мост,
а за ним мост Лейтенанта Шмидта,
а дальше уже нет мостов,
дальше, как ни странно,
уже Финский залив.
Я покупаю билет на Финляндском вокзале,
сажусь в электричку
и еду среди сосен на северо-запад.
И сосны, как ни странно,
расступаются в стороны.
А потом я иду по лесу.
Поют птицы,
Снуют муравьи,
и облака надо мной белые,
как ни странно.

— Эй ты, поэт -

— Эй ты,
поэт —
крикнуло мне созвездие Лебедя. —
Напиши обо мне красиво!
— Эй ты,
поэт —
крикнул мне сфинкс на набережной. —
Напиши обо мне загадочно!
— Эй ты,
поэт —
крикнул мне башенный кран. —
Напиши про меня задушевно!
— Эй ты,
поэт —
кричит мне продавщица мороженого. —
Напиши обо мне что-нибудь тепленькое!
Я сажусь
и пишу о созвездии Лебедя —
получается, кажется, красиво, —
и о сфинксе на набережной —
получается вроде бы загадочно, —
и про башенный кран —
выходит вполне задушевно, —
и для продавщицы мороженого —
вышло что-то очень теплое.
— Дурак ты,
поэт! —
говорит мне Литейный мост. —
Пиши, что душа просит!
Я взял
и написал это стихотворение.
Получилось ли оно —
не знаю.

Дети

Что же вы, дети,
так громко кричите?
Что же вы, дети,
так часто деретесь?
Что вы ревете,
несносные дети?
Сосредоточиться
нам дети не дают,
но и отчаянью
они нас не подпустят.
Уединиться дети
не дают,
но облениться
тоже не позволят.
Ни дня покоя
дети не дают,
но вдохновению
они не помешают.
Что же вы, дети, умолкли?
Орите!
Что же вы, дети, притихли?
Деритесь!
Что вы не плачете,
милые дети?
И почему вы так быстро взрослеете?
Что вы торопитесь,
глупые дети?

Вместо того

Вместо того
чтобы спать до полудня,
он вставал с рассветом
и принимался за дело.
Вместо того,
чтобы сидеть на крылечке
он бродил по лесам
и гладелся в озера.
Вместо того
чтобы стать счастливым,
он делал счастливым
каждого встречного.
Вместо того
чтобы считать ворон,
он творил зачем-то
подлинные шедевры.
Вместо того
чтобы о нем позабыть,
все его отлично помнят
почему-то.

Красота

Я восхищаюсь ею,
а она грозит мне кулаком
(запугать хочет),
потом хватает иерихонскую трубу
и трубит в нее
что есть мочи
(оглушить хочет),
потом подбегает
и бъет меня по глазам
тонким прутиком
(ослепить хочет),
потом изменяет черты
и притворяется безобразной
(одурачить хочет)
а потом исчезает
и долго-долго не появляется
(испытать меня хочет),
но я все равно восхищаюсь ею
(зря старается).

Бессовестные

Веселые они люди —
бессовестные.
Спросишь:
— И не совестно вам?
— Нет, — отвечают, —
не совестно! —
И улыбаются.
Удивишься:
— Неужто и впрямь
совсем у вас совести нет?
— Да, — говорят, —
ни капельки нет! —
И смеются.
Полюбопытствуешь:
— Куда же вы ее дели,
совесть-то свою?
— Да у нас и не было ее, — говорят, —
никогда не было! —
И хохочут.
Отойдешь в сторонку
и задумаешься.

Машина времени

Тетка в синем переднике
сдирает со стен старые афиши
Они отдираются слоями.
Обнажаются:
название выставки,
которая уже давно закрыта,
фотография клоуна,
который умер месяц назад,
и фамилия дирижера,
уже закончившего свои гастроли.
Тетка в синем переднике
поворачивает время вспять.
Содрав старые афиши,
тетка мажет стену клеем
и наклеивает новые.
Появляются:
название театральной премьеры,
которая еще не состоялась,
портрет иноземной певицы,
которая еще не приехала в город,
и дата открытия цирка,
который еще не построен.
Тетка в синем переднике
открывает тайны грядущего.
Так зачем же вам машина времени,
скажите на милость?

Говорящая птица

Какая-то птица кричит — пустите!
Пустите!
Пустите!
Пустите!
Пустите!
Куда же пустить тебя,
странная птица,
куда ты стремишься?
Но может быть, птица молит — простите?
Простите!
Простите!
Простите!
Простите!
За что же простить тебя,
бедная птица,
что ты натворила?
Иль, может быть, птица велит — грустите?
Грустите!
Грустите!
Грустите!
Грустите!
Зачем же грустить-то,
смешная птица?
Предадимся веселью!
А что, если птица кричит — спасите!
Спасите!
Спасите!
Спасите!
Спасите!
А что, если птице грозит опасность?
Я должен ее спасти.

Гордый

Человек не успел вскочить в автобус,
и ему прищемило ногу дверью.
Автобус тронулся,
и человек поскакал за ним
на одной ноге.
Все кричали:
— Остановите, остановите машину! —
А человек скакал за автобусом
и смущенно улыбался.
Все кричали:
— Откройте, откройте дверь!
А человек и автобус
удалялись.
Когда дверь открылась,
человек не сел в автобус —
пошел пешком.
— Гордый! — сказали все.
А человек шел по улице
и блаженно улыбался.
А человек понял,
что ему некуда торопиться.

История о том, как я одолел страшного кентавра и спас юную красавицу

Что я вижу!
Кентавр пристает к девице!
Наглый, грубый, лохматый кентавр
пытается обнять
миловидную, скромную, беззащитную девицу!
Что я делаю?
Я подхожу к кентавру
и говорю ему вежливо:
— Будьте добры,
оставьте в покое эту девушку!
Что делает кентавр?
Он угрожающе подымает копыто
и говорит мне следующее:
— Иди ты в джунгли реки Амазонки,
в снега Земли Франца-Иосифа,
на дно Тускарорской впадины
и на вершину горы Джамолунгма!
Понял?
Что мне остается делать?
Не долго думая,
я щелкаю грубияна по носу
(не очень больно,
только для острастки).
Что происходит с кентавром?
Дико заржав,
он бросает девицу
и обращается в бегство
(стук его копыт
быстро затихает в отдалении).
Что говорит мне юная красавица? —
Вы мой спаситель! —
говорит она
(при этом слезы благодарности
выступают у нее на глазах).
А что говорю я?
— Пустяки! —
говорю я
(и при этом ковыряю землю
носком ботинка).
Каков же вывод
из этой волнующей,
неправдоподобной,
но совершенно подлинной истории?
Вывод прост:
нечего церемониться с кентаврами!

Влюбленные манекены

Вечером
я шел по проспекту.
В освященной витрине магазина
стояли парень и девушка —
они наряжали елку.
Будто бы наряжяли,
а на самом деле
объяснялись друг другу в любви.
Так мне казалось.
Так, наверное, казалось и всем.
Так оно, конечно, и было на самом деле.
Через день
я снова шел по вечернему проспекту.
В освещенной витрине
по-прежнему стояли парень и девушка,
делая вид, что наряжают елку.
— Сколько же можно выяснять отношения! —
подумал я вслух.
Вокруг меня засмеялись.
— Это же манекены! —
сказали мне. —
Каждый год в конце декабря
их ставят в этой витрине!
Мне стало грустно.
"Каждый год, — думал я, —
каждый год в декабре
эти влюбленные манекены
объясняются друг другу в любви
и никак не могут объясниться!
Каждый год в декабре
все глазеют на них,
и им приходится приторяться,
будто они наряжают
эту дурацкую елку!"

Жизнь и смерть бумажного листа

На асфальте
лежит большой измятый бумажный лист.
Налетает ветер.
Лист подпрыгивает
и плавно пролетает по воздуху
несколько метров
(наслаждается жизнью!).
Опустившись,
он застывает в красивой позе
(любуется собой!).
Потом он тихо ползет вдоль тротуара,
загребая опавшие листья
(делает вид,
что не прочь и поработать!).
Потом он катается по асфальту,
как мальчишка — по траве
(валяет дурака!).
Потом снова подпрыгивает
и летит куда-то в сторону
(предчувствует что-то недоброе!).
На лету
его сбивает грузовик
и подминает под свои колеса.
Раздавленный,
сплющенный,
он еще подает признаки жизни,
но на него наезжает вторая машина,
и это
уже конец.
На асфальте
лежит мертвый бумажный лист.
Мир праху его!

Сушки

В полуверсте от рая
на зеленой лужайке
сидели два юных ангела
и грызли сушки.
— Не хотите ли сушек? —
сказал среброкудрый ангел.
— В раю сушек не купите! —
добавил златокудрый ангел.
— Спасибо! — ответил я
и двинулся в сторону ада
(зачем же мне рай без сушек?).
У самого входа в ад
на бурых камнях
сидели два старых черта
и лопали сушки.
— Могу предложить вам сушку! —
сказал свинорылый черт.
— В аду не достанете сушек! —
добавил козлоногий черт.
— Благодарствуйте! — сказал я
и направился прочь от ада
(без сушек кромешный ад
не нужен мне и подавно!).
Зашел в булочную
и купил кулек сушек.
Не надо мне ни рая,
ни ада —
обойдусь.

Другу

Будь светел, милый друг,
не угасай,
будь светел!
Твой долг — сиять,
твой долг — всегда светиться.
Запомни: мир погибнет,
если ты
не будешь постоянной светел.
Когда вокруг свотло,
ты не ленись —
будь неприметно,
но упорно светел.
Когда же вдруг
погаснут все огни —
один светись,
один сияй во мраке.
Пред ликом жизни
и пред ликом смерти
будь равно светел,
будь отважно светел.
Жизнь поглядит на тебя
и удивится,
и всплеснет руками,
и рассмеется.
Смерть подойдет к тебе
и смутится,
и остановится,
и помедлит.
И после смерти,
дорогой мой друг,
ты будь, как прежде,
неизменно светел!

Куда же ты?

Куда же ты?
Туда, в забредельность,
Хочу поглядеть,
что там и как.
Ну и беги в свою запредельность,
коль охота!
Откуда ты?
Оттуда, из запредельности.
Черт знает, что там творится!
Вот видишь!
Посидел бы лучше в кресле
у горящего камина!
Куда же ты опять?
Туда, в неведомое.
Быть может,
тем меня ждут.
Ну и катись в свое неведомое,
ну и катись!
Откуда ты опять?
Оттуда, из неведомого.
Меня там никто не ждал.
Вот то-то!
Посидел бы лучше на бревнышке
в лесу у костра!
Но где же ты теперь?
Здесь, в непостижимом.
Давно собирался
сюда заглянуть.

Простота

Все не так-то просто.
Все поразительно сложно,
обескураживающе сложно,
удручающе сложно,
утомительно сложно.
Все переплелось
перехлестнулось
запуталось,
перемешалось.
Куда же подевалась простота?
Да вот же она,
простота-душенька,
простота-лапушка!
Да вот же она,
красавица наша писаная,
красавица синеглазая!
Вот она, скромница,
стоит, опустив ресницы,
и тихонечко дышит.

Рукопожатие

Пустынная улица.
За мною кто-то идет —
слышен стук шагов.
Сворачиваю в переулок
и прибавляю шагу.
Пустынный переулок.
За мною по-прежнему кто-то идет
шаги стали громче.
Сворачиваю во двор
и пускаюсь бегом.
Пустынный двор.
За мною кто-то бужит,
оглушительно топая ногами.
Посреди двора
я останавливаюсь.
Подбежав ко мне,
запыхавшийся человек
крепко пожимает мне руку.
— Извините, — говорит человек, —
но мне так хотелось
пожать кому-нибудь руку!

как тяжелые авиабомбы

как тяжелые авиабомбы,
падают века в прошлое,
пробивая этажи истории
и взрываясь где-то делеко внизу.
Как пустые ящики из-под картишки,
падают годы
на сырое бетонное дно века
и там лежат,
пока не понадобятся.
Как дождевые капли,
капают дни на ладошку ребенка.
И он смеется —
щекотно ему.

Ивану Федоровичу Крузенштерну

Ваш гордый силуэт
эффектен.
Он темнеет
на фоне кранов
и багрового заката.
Чем восхищались вы,
скитаясь по морям,
пересекая океанские пространства?
Что потрясяло вас
на дальних островах,
у побережий незнакомых континентов?
Не страшно ли
на Огненной Земле —
там все горит небось
и все черно от копоти?
Каков он, свет,
вокруг которого вы плыли, —
приглянулся ли он вам,
иль были вы слегка разочарованы?
Ваш силуэт
уже неразличим —
закат угас.
Но ведь не так уж дурно
стать бронзовым,
не так уж утомительно
стоять здесь,
на граните
у Невы,
сложивши руки на груди,
признайтесь!

Грустная история

Афанасий Фет
читал свои стихи Марии Лазич.
Она ему нравилась.
Мария Лазич
по уши влюбилась в Афанасия Фета.
Стихи были дивные.
Афанасий Фет
расстался с Марией Лазич.
Она была бесприданица.
Мария Лазич
отомстила Афанасию Фету.
Взяла и померла.
Несчастный Фет
до гробовой доски
горевал о Марии Лазич.
Лучше ее
на этом свете
никого не оказалось.
Можно посмеяться
над доверчивой Лазич
и оправдать
вероломство Фета.
Можно посочувствовать
бедняжке Лазич
и возмутиться
поведением Фета
Можно пожалеть
и Фета, и Лазич.
Но трудно остаться равнодушным
к этой грустной истории,
которая произошла в прошлом веке
с полковым адьютантом Афанасием Фетом
и генеральской дочкой Марией Лазич.

"Малые Голландцы"

Глядя на полотно "малых голландцев",
вспоминаю:
на этом стуле с высокой спинкой
я когда-то сидел
(удобный стул),
из этого бокала дымчатого хрусталя
пил темное пиво
(его вкус трудно позабыть),
этой салфеткой льняного полотна
вытер подбородок
(так и осталась она, смятая,
на столе),
в это окошко с цветными стеклами
я глядел на улицу
(по ней бродили бездомные собаки).
Как все хорошо сохранилось!
Но где же я сам?
Куда я делся?
Годами ищу себя
на полотнах "малых голландцев".

Саломея

Как она пляшет!
О, как она пляшет,
чертовка!
Что же потребует она
в награду за свой танец?
Голову Иоанна!
Голову Иоанна!
Конечно, голову пророка Иоанна,
чего тут сомневаться.
И вот Саломее
подносят голову Иоанна
на серебряном блюде.
— Зачем вы суете мне эту мерзость? —
говорит Саломея. —
Я танцевала для собственного удовольствия,
я люблю танцевать.
— Ах вот как! —
кричит Ирод. —
Голова пророка ей не нужна!
Голова пророка ей омерзительна!
Так убейте же её!
И Саломею убивают.
А как она плясала!
О, как она плясаля!
Отплясалась, голубушка.

Рядышком

Сядет рядышком
сущий болван
и бубнит мне в ухо
околесицу.
Сядет рядышком
истый мудрец
и молчит,
только носом посапывает.
Сел бы рядышком
Соловей-разбойник,
посвистел бы
часик-другой.
Сел бы рядышком
Христофор Колумб,
рассказал бы мне
про Америку.

Ахилл и Пентисилея

— Ахилл, голубчик,
пощади Пентесилею!
Ахилл, дружище,
зачем тебе мертвая Пентесилея?
Ахилл, подонок,
не тронь Пентесилею,
она ведь женщина!
Но дело сделано,
и Ахилл вытирает травой
свой окровавленный меч.
Остается оно —
убить Ахилла.
— Погляди же, Ахилл, на эту парочку,
которая целуется в парадном, —
ты умрешь,
а они будут целоваться здесь
до утра.
Поглядел?
Подставляй пятку.
Просил же я тебя по-дружески:
пощади Пентесилею!
Спрашивал же я тебя по-человечески:
на кой черт тебе мертвая Пентесилея?
Сказал же я тебе русским языком:
не тронь Пентесилею,
она еще девчонка!
Подведем итоги:
Ахилл убил Пентесилею,
я убил Ахилла.
Сейчас и меня убивать будут.
Говорил же я себе, дураку:
не лезь ты в Троянскую войну

На фанерном жеребце вы никогда не скакали?

На фанерном жеребце вы никогда не скакали?
— Нет.
А на жестяной кобыле?
— Тоже нет.
С незнакомыми тополями вы не здороваетесь?
— Нет.
А со знакомыми липами?
— К сожалению, нет.
Вчерашний дождь вы в переулке не встретили?
— Нет.
А прошлогодний туман?
— Разумеется, нет.
Ветхие стены вы плечами не подпираете?
— Нет.
А падающие башни?
— Упаси бог!
Графу Милорадовичу вы письма не пишите?
— Нет.
А Лидии Чарской?
— Тем более!
Так что же вы мне голову-то морочите!

Кармен

Она танцевала на площади
рядом с таверной.
Она танцевала с белым веером
и в красной юбке.
Она танцевала босиком
на каменных плитах.
Нет,
никогда я не видел,
чтобы цыганка так танцевала,
честное слово!
Она целовала меня
всю ночь напролет.
Она целовала меня неумело и робко,
как девчонка.
Она целовала меня жадно и яростно,
как женщина.
Нет,
ни одна женщина
меня так не целовала,
честное слово!
Но когда я спросил ее,
она ухмыльнулась и пожала плечами.
Но когда я спросил ее,
она отвернулась и ничего не ответила.
Но когда я спросил ее в последний раз,
она рассмеялась мне в лицо.
Нет,
не зло,
весело так рассмеялась,
честное слово!
Там на площади,
рядом с таверной под яркой вывеской,
там, на площади,
среди апельсиновых корок на каменных плитах,
там, на площади
лежит белый веер.
Нет,
не белый —
красный.
Но раньше он был белый —
честное слово!

Я боюсь ходить по Невскому

Я боюсь ходить по Невскому.
Каждый раз
Казанский собор кричит мне:
— Привет, дружище!
Как давно мы не видались! —
и так обнимает меня
каменными ручищами,
что у меня трещат кости.
Однажды я не вытерпел
и сказал ему:
— Дорогой мой,
твои объятия несколько тяжеловаты.
Обнимал бы лучше
Александровскую колонну.
Он обиделся.
Но чем плоха Александровская колонна?
Не понимаю.
name=t82>

В лунном свете

Не прогуляться ли нам,
Гретхен,
в лунном свете,
в стране подлунной,
по дороге лунной,
в лесу,
полузатопленном луною?
Не искупаться ли нам,
Гретхен,
в лунном свете,
в прохладном свете,
в горьковатом свете?
Не поплескаться ли
в прозрачном этом свете,
сиренью пахнущем
и корочкой лимонной?
Не пробежаться ли нам,
Гретхен,
по лучу,
по голубому тонкому лучу,
по тонкой и прямой блестящей спице,
лежащей на коленях у лунной ночи?
Не покружиться ли нам,
Гретхен,
в лунном танце,
в хрустальном танце,
в полуночном танце?
Не почитать ли нам,
о, Гретхен,
в лунном свете,
в печальном свете
сказки братьев Гримм
про королей,
принцесс
и колдунов,
про Эльзу мудрую,
про Гензеля и Гретель?
Ах, как прекрасны,
Гретхен,
в лунном свете
серебряные сказки
братьев Гримм!

Старинное оружие

Можно сражаться новейшим оружием,
но старинное понадежнее.
Наденешь наручни
с тонкой несечкой,
наденешь кирасу
с изображением Марса,
наденешь позолоченный шлем
с пышным султаном,
вооружишься до зубов —
и кинешься в бой за правду.
Одного
насвозь проткнешь алебардой,
другого
зарубишь одноручным мечом
третьего
в упор застрелишь из аркебузы,
а четвертый
и сам наткнется на твой кинжал
для левой руки.
Но пятому удастся задеть тебя
очередью из автомата.
Обливаясь кровью,
теряя последние силы,
ты будешь биться до конца.
Окруженный разъяренными врагами,
заколешься острам граненым стилетом.
Но ты убедишься —
прекрасно погибнуть за правду.

Мумия ребенка

В музее
я обнаружил маленький детский трупик
под стеклянным колпаком.
Внизу была надпись:
"Мумия ребенка
в льнянах пеленах
со следами позолоты".
"Бедный ребенок — подумал я. —
Бедный древний ребенок
в льняных пеленах
со следами позолоты!"
И опечалился.
Выходя из музея
я встретил туристов.
— Не ходите туда, — сказал я, —
там лежат останки ребенка
в простых льняных пеленах
со следами скромной позолоты", —
это очень грустно. —
Туристы послушались
и повернули обратно.
В автобусе
кто-то не очень вежливо
пихнул меня в бок.
— Вот вы пихаетесь, — сказал я, —
а там, в музее,
под стеклянным колпаком
покоится совсем сухой ребенок
в узких льняных пеленах
со следами скудной позолоты!" —
И тот, кто пихнул меня,
устыдился.
Придя домой,
я прочел в газете,
что в Пакистане идет борьба
не на жизнь, а на смерть.
— Если б они знали! — вздохнул я. —
Он же совсем беззащитный
и к тому же давным-давно мертвый,
этот египетский ребенок
в серых льняных пеленах
со следами тусклой позолоты!"
Друзья мне сказали:
— Тебе надо отдохнуть.
Поезжай к теплому морю
и валяйся на теплом песке.
— Вы что, смеетесь? — ответил я. —
Он же остается совсем один
под своим стеклянным колпаком,
этот маленький беспомощный ребенок
в плотных льнянах пеленах
со чуть заметными следами позолоты".
— Он рехнулся! — решили все
и оставили меня в покое.
Но о покое я теперь и не думаю.
Угораздило же меня
влипнуть в историю
с этим злополучным древнеегипетским ребенком
в этих дурацких льняных пеленах
со следами
никому не нужной позолоты!

Что же ты, ветер,

Что же ты,
ветер,
листву не колышешь?
Что-то,
брат ветер,
ты обленился.
Что же ты,
прачка,
белье не полощешь?
Что —
тебе, прачка,
руки свело?
Что же ты,
леший,
из лесу вылез?
Что тебе,
леший,
в лесу не сидится?
Что же ты,
Каин,
такой невеселый?
Что —
тебе, Каин,
Авеля жалко?

К вопросу о французском престолонаследии

А я и не знал,
что у Карла Лысого
был наследник — Людовик Заика!
Занятно!
Мне и в голову не приходило,
что после Карла Лысого
королем стал Людовик Заика!
Вот смех!
Признаться, что даже не верится,
что после Карла Лысого
Францией правил Людовик Заика!
Ей богу, не верится!
Но что с того,
что Карла Лысого
сменил на престоле Людовик Заика?
Мне то какое дело?
Да плевать я хотел
и на этого Карла,
и на этого Людовика,
и на французский престол!
Пропади они пропадом,
все французские монархи,
все Карлы и все Людовики!
Ну их к лешему!
И все же забавно,
что преемником Карла Лысого
оказался Людовик Заика.
Сильно небось заикался,
бедняга.

Бессмертный Карло

"Карло Кривелли. Упоминается

с 1457 года…"

Подпись под репродукцией.
Венецианец Карло Кривелли
упоминается с середины пятнадцатого столетия,
но ранее
о нем не было ни слуху ни духу.
Где же ты раньше был,
уважаемый Карло?
Где ты скрывался?
Венецианский живописец Карло Кривелли
упоминается ныне довольно часто
хотя он помер
пятьсот лет назад.
В чем тут секрет,
любезный Карло,
скажи мне,
не скрытничай!
Венецианский живописец Раннего Возрождения
Карло Кривелли
будет упоминаться еще долго —
его не забудут, пока существует мир.
Ведь это бессмертие,
милейший Карло!
Ты что —
не рад?
Или ты полагаешь,
что мир долго не протянет?
А ты пессимист,
дорогой мой Карло,
как я погляжу.

Чужая муза

Я заметил,
что ветви деревьев в Летнем саду
образуют узор
весьма изысканный,
но лишенный претензии,
что все статуи Летнего сада
одеты не по сезону
и им не избежать
простудных заболеваний,
что бесчисленные рыболовы,
расположившиеся с удочками у Летнего сада,
величаво спокойны
и уверены в полном успехе,
хотя у них не клюет.
Мимо меня по алее
протопала моя муза —
сделала вид,
что меня не заметила
(строптивая досталась мне муза).
Я окликнул ее по имени —
она притворилась,
что не услышала
(несносная попалась мне муза).
Я догнал ее и схватил за руку —
она обернулась,
и я понял, что обознался
(это была чужая муза).
Много всяких муз
бродит по аллеям Летнего сада —
не мудрено и обознаться.

Анастасия Вяльцева

1
В младенчестве,
завидя цветы,
тянулась к ним
и смеялась радостно.
Подросла —
собирала в поле цветы,
пела
и смеялась беспечно.
Выросла —
ей стали дарить цветы, —
она говорила "спасибо"
и смеялась смущенно.
На концертах
ее засыпали цветами,
и, выбираясь из цветов,
она смеялась от счастья.
На ее могилу
бросали охапки цветов, —
так она и осталась
там, под цветами.
2
Со старой поцарапанной пластинки
струится ее нестареющий голос.
На старой выцветшей фотографии
белеет ее молодое лицо.
По ночам она приходит ко мне,
шурша юбками,
садится на край постели
и сидит до утра.
Целый день в моей комнате
стоит запах ее крепких духов.
А под вечер я отправляюсь на кладбище
и кладу цветы
на ступени ее мавзолея.
Удивительный голос!
Дивное лицо!
Первоклассные духи!
Роскошный мавзолей!
Только цветы у меня скромные —
васильки и ромашки.

Пригородный пейзаж

Голубое небо
в белую полоску,
слегка измятое по краям.
Желтовато-зеленое
поле ржи
с синими кляксами васильков.
Труба элетростанции,
высокая и толстая,
горделиво торчащая из-за холма.
Пестрый жучок
с длинными усами,
неподвижно сидящий на моем рукаве.
Жучок любуется пригородным пейзажем.
Стою не шевелясь,
чтобы ему не мешать.
На стене обои.
На обоях цветы.
Между ними порхают бабочки.
Послушай, человек,
сдирающий со стены обои, —
зачем ты пугаешь бабочек?
Остановись, человек,
отдирающий со стены обои, —
зачем ты губишь цветы?
Опомнись, человек,
в клочья рвущий обои, —
оставь хоть один цветок!
Одумайся, человек,
ненавидящий старые обои, —
пощади хоть одну бабочку!
Прошу тебя, человек,
сорвавший со стены обои, —
не топчи их хотя бы!
На стене уже нет обоев.
На стене уже не растут цветы.
На стене уже не порхают быбочки.
Стена голая.
Подбираю с полу обрывок обоев
с одним цветком
и с одной бабочкой
и прячу его за пазуху.
Люблю,
знаете ли, природу.

Облака

1.
Хорошо,
когда июнь еще в начале
и лето не запаздывает.
Хорошо,
когда день ветреный
и — солнце.
Хорошо,
когда округлые упитанные облака
быстро летят к горизонту
и там долго толпятся —
дальше их почему-то не пускают.
Хорошо,
когда молоденькая осина
тянется за облаками всем телом
и просит: возьмите,
возьмите меня с собой!
Мне очень хочется туда,
где горизонт!
Но ее не берут,
и это тоже хорошо —
пусть подрастет.
2.
Предаваясь погоне за облаками,
нельзя забывать о следующем:
утренние облака
легки и подвижны,
а вечерние
тяжелы и медлительны.
Настигнутое вами облако
попытается защищаться,
имейте это в виду.
Пойманные облака
немедленно выпускайте,
не томите их в неволе.
И снова,
снова ловите
летящие вдаль облака,
не ленитесь!
3.
Привлекают внимание
облака странных очертаний
и цвета, не поддающегося описанию.
Приводят в умиление
юные утренние облака,
неопытные и трогательно застенчивые.
Вызывают восторг
грандиозные вечерние облака,
громоздящиеся над притихшем морем.
Внушают опасение
мрачного вида облака,
кого-то поджидающие на горизонте.
Полуденная зрелость облаков,
степенно проплывающих над городом,
вселяет уверенность и спокойствие
в сердца неуверенных и беспокойных.
4.
Сегодня насчитал я сорок пять
внимания достойных облаков —
пятнадцать светлых
и двенадцать темных,
и двадцать восемь
темных только снизу,
а сверху светлых,
нежных и приятных
на ощупь.
Облака считая,
провел я годы лучшие.
Как славно,
что не были безоблачны они!

Были земля и небо

Были
земля и небо.
Были
человек и птица.
Земля простиралась над небом
и была хороша.
Небо размещалось над землею
и было бездонным.
Человек стоял на земле
и был с ружьем.
А птица летала в небе
и была счастлива.
Человек, прицелясь,
выстрелил в птицу.
Птица камнем
упала на землю.
Земля покрылась
птичьими перьями.
А небо от выстрела
раскололось пополам.
Поди теперь докажи,
что земля и так была замусорена,
что небо издревле было с трещиной,
что человек не был слишком жесток,
а птица была неосмотрительна!
Попробуем склеить небо
и воскресить птицу.
Попытаемся обезоружить человека
и подмести всю землю.
О, если бы это удалось!
Ведь тогда
до скончания веков
в синем бездонном небе
летала бы белая счастливая птица
и на прибранной, чистой земле
стоял бы человек
без ружья!

Черная корова

По полю скачет
черная корова,
задравши хвост.
По травам скачет
резвая корова
и по цветам —
по кашке,
по сурепке,
по ромашкам,
по незабудкам
и по василькам.
По лесу скачет
черная корова
во весь опор.
По кочкам скачет
странная корова
и по кустам,
по пням,
по мхам,
по вереску,
по клюкве
и по чернике.
По небу скачет
шалая корова,
по облакам.
Галопом скачет
шустрая корова,
и хоты бы что!
Коровий хвост,
как черный флаг пиратский,
грозит бедой —
разбоем и убийством.
Ты что рехнулась
глупая корова?
Уймись!

Ялта

Лестницы, крыши, балконы, веранды,
киоски, вывески, белье на веревках,
парни, девицы, старики, ребятишки,
голуби, чайки, воробьи, вороны,
кошки, собаки, катера, теплоходы,
пинии, платаны, магнолии, кипарисы,
фонари, скамейки, троллейбусы, такси,
персики, сливы, арбузы, помидоры —
все смешалось
в подоле у большого
синего моря.
Запускаю руку в подол
и вытаскиваю из него
то румяный лохматый персик
с зеленым листочком,
то желтый спасательный катер
с флажком на корме,
то круглую шишку кипариса
с удивительным запахом,
то старинный деревянный балкон
с затейливой резьбой,
то юную красавицу
в прозрачном комбинезончике
и туфлях на тончайшем
высоком каблуке —
словом,
что попадется.[3]

Белый теплоход

Когда огромный теплоход
уходит в море,
становится как-то грустно.
Лучше бы он не уходил.
Когда огромный белый теплоход
входит в порт,
становится радостно.
Наконец-то он вернулся!
Когда красавец теплоход
долго стоит в порту,
становится слегка досадно —
почему он никуда не плывет?
Когда же его долго нет,
возникает тревога —
куда он запропастился?
Вдруг его погубил шторм
где-нибудь у берегов Индии?
Или он наткнулся на айсберг
невдалеке от Исландии?
Или его занесло на мель
у Канарских островов?
Но вот он снова входит в порт,
все такой же белоснежный
и величественный.
И я говорю ему:
— Здравствуй!
Хорошо ли поплавал?

Счастливчик

Плавая
у подножия величавых скал
и глядя снизу
на тела пролетающих чаек,
трудно удержаться от соблазна
и не вообразить себя
чуть-чуть счастливым.
Я и не удержался.
Потом я осмелел
и даже вообразил себя
вполне счастливым.
Мне это удалось.
А после я совсем обнаглел
и попытался представить себе,
что я безмерно,
безумно,
безоглядно счастлия.
И у меня это тоже
получилось неплохо.
Ощеломляюще,
оглушающе,
обезоруживающе счастливый,
долго я плавал около скал,
и чайки,
завидя меня,
вскрикивали от изумления.

Морские заботы

У моря
свои заботы.
Морю надо биться о скалы,
веками надо биться о скалы,
окатывая их белой пеной,
подтачивая их.
Морю надо качать корабли,
усердно, подолгу качать корабли,
накреняя их то влево, то вправо,
вздымая то нос, то корму.
Море должно шуметь и сердиться,
и брызгаться, и развлекать ребятишек,
выбрасывая на мокрую гальку
зазевавшихся крабов.
Мне бы, признаться,
морские заботы!
Уж я бы тогда
побился о скалы
Уж я бы тогда
покачал корабли!
Уж я бы тогда
швырял на камни
огромных кальмаров
и осьминогов,
а также остатки старинных
галер,
каравелл,
галеонов,
фрегатов
и бригов!
А крабы —
эка невидаль!

И вдруг — о чудо! -

И вдруг —
о чудо! —
вдруг она возникла
со мною рядом
на скамейке под каштаном
в потертых джинсах,
в желтой безрукавке,
с руками тонкими,
с огромными глазами,
в которых отражались кипарисы
и небо блеклое
(неяркий был денек).
— Откуда вы? —
воскликнул я в сметенье. —
Откуда вы?
Уму непостижимо!
Она ответила:
— Оттуда же, поверьте,
откуда я и раньше возникала, —
из той манящей бесконечной перспективы,
которую вы любите,
я знаю,
чуть больше, чем меня,
но я не злюсь —
любите ради бога
бесконечность!
И я,
склонясь,
поцеловал ей руку
на старой облупившейся скамейке
под величавым царственным каштаном,
глядевшим сверху
на нее и на меня
с улыбкой доброй
и немного снисходительной.
— Я тороплюсь, — она сказала
и исчезла.
— Куда же вы? —
я закричал ей вслед.
Издалека донесся ее голос:
— Туда же,
все туда же,
в перспективу,
которую вы любите
так страстно!
— Какое дивное созданье! —
произнес
поблизости стоявший кипарис,
не проронивший за три года
ни словечка.

Сцилла и Харибда

Я спросил море:
— Сколько тебе лет?
— Не помню, —
ответило оно.
— А ты помнишь Одиссея, —
спросил я, —
того хитрого парня,
который так ловко проскочил
между Сциллой и Харибдой?
— Конечно помню! —
сказало море. —
Парень был хоть куда!
— Тогда запомни меня, пожалуйста, —
попросия я, —
и вспомни обо мне
лет через сто,
а после еще раз —
через пятьсот,
а потом еще разик —
через тысячу,
что тебе стоит!
— Так и быть, запомню, —
сказало море, —
даю слово,
хотя ты и не Одиссей.
Я ужасно обрадовался.
— Море не забудет меня! —
кричал я небесам.
— Море не забудет меня! —
кричал я скалам.
— Море не забудет меня! —
кричал я в уши кипарисам.
— Эй вы, все! —
орая я во все горло. —
Море тысячу лет будет помнить меня,
оно дало слово!
— Ему здорово повезло! —
сказали небеса.
— Он станет вторым Одиссеем! —
сказали кипарисы.
— Пусть проскочит между Сциллой и
Харибдой, —
сказали скалы, —
тогда поглядим.

Внезапное утро

Ходили слухи,
что утро придет
рано или поздно,
но я не верил.
Когдо оно пришло,
я растерялся —
утро застало меня
врасплох.
Я стоял перед ним и молчал,
а оно разглядывало меня
с любопытством.
— Что ты делал всю ночь? —
поинтересовалось оно,
и я покраснел, как рак.
— Неужто ты спал! —
вскричало утро,
и я побелел, как полотно.
— А что тебе снилось? —
спросило утро,
и я ответил чистосердечно:
— Мне снился вечер,
теплый летний вечер,
после дождя.

Белые джунгли

Мороз изобразил на окне
дремучие белые джунгли.
В них раздавались трели
диковинных белых птиц.
По ним разносился запах
редкостных белых цветов.
Из них неожиданно вылез
большущий белый тигр
и от души поздравил меня
с Новым Годом.
Я накормил его ветчиной,
он и ушел,
мурлыча.
Совсем белый тигр,
только нос розовый

Редкое имя

Явилясь,
такая яркая,
рыжеволосая,
вся в желтом,
красном
и оранжевом,
и веет от нее
прохладой.
— Как зовут тебя? —
спрашивают ее.
— Осень! — отвечает.
— Осень! —
и улыбается торжествующе.
— Имя-то какое грустное! —
говорят.
— Имя-то какое редкое! —
говорят.
— Имя-то какое славное! —
говорят.
— Осень!

Креманчули

Осень как осень.
Свободные кошки
ночью выходят во двор на прогулку.
Дождик идет.
Далеко на кавказе
гордые горцы поют креманчули.
А у соседей ребенок родился.
Что же?
Пойти и взглянуть на младенца?
Или не надо?
В уютном подъезде
рослый подросток бренчит на гитаре.
Дождик шумит.
И красавцы грузины
там, на Кавказе,
поют креманчули.
А у соседей старик умирает.
Что же —
пошел уж девятый десяток.
Пожил — и хватит,
и больше не надо.
Осень как осень —
ребенок родился,
дождь моросит
и старик умирает.
Здорово все же
поют это горцы
там на Кавказе,
свои креманчули.

Осенние деревья

Рябина красная,
красивая рябина,
все пристает ко мне
с осенними вопрсами
о заморозках превых,
о дроздах,
и о дождях, усердно моросящих.
(Она настырна
и по-женски любопытна).
Осенний тополь
рассуждает очень здраво
о том,
что лето-де прекрасно,
но зима
не менее, чем лето, благотворна
(он любит осенью
слегка пофилософствовать).
Осина мне лепечет,
как дитя,
невразумительно,
но очень мелодично
о непростительной крикливости грачей
и об осенней липкой паутине
(она болтлива —
любит лепетать).
Береза же
все жалуется мне
на ветер —
он давно уже грозится
сорвать с нее
оранжевое платье,
как прошлой осенью
(боится ветра).
Люблю поговорить
с осенними деревьями,
их голоса послушать
в сентябре.

Потерявшийся ребенок

Ребенок потерялся
Ребенок плачет.
— Мальчик, ты чей?
— Я не мальчик, я девочка.
— Девочка, ты чья?
— То есть как это — чья?
Я дочь природы,
я дочь Вселенной,
я дочь Земли,
я дитя человеческое!
— Так что же ты плачешь?
— Да я же потерялась!
— То есть как это — потерялась?
Ты по-прежнему во Вселенной,
вокруг тебя природа,
под твоими ногами Земля
и рядом — люди!
А вот и мама твоя бежит,
вся в слезах, —
думала,
что ты потерялась!

Наконец-то!

Когда-то был я
камнем придорожным.
А по дороге
проносились всадники,
и странники
брели по ней куда-то.
Когда-то был я
полевой ромашкой,
и мой сосед,
лиловый колокольчик,
надоедал мне
глупой болтовней.
Когда-то был я
рыжим муравьем.
Таскал еловые иголки
в муравейник.
И было много нас,
таких же рыжих.
Когда-то был я
лосем горбоносым.
Бродил по лесу,
терся о деревья
и нюхал воздух,
шевеля ноздрями.
Вот, наконец,
я стал и человеком.

Стихи о молодости

Утром я проснулся
и стал одеваться.
Вдруг чей-то голос мне шепнул:
припомни молодость твою!
— Не буду! — решил я
и пошел в ванную мыться.
Но тот же голос мне шепнул:
припомни молодость свою!
— Не хочу! — ответил я
и отправился в кухню завтракать.
Но голос снова произнес:
припомни молодость свою!
И добавил:
припомни, припомни,
не упрямься!
— Да с какой стати
мне ее припоминать? —
рассердился я. —
Вот еще новости!
И тут мне голос говорит:
забыл ты молодость свою,
ай-яй-яй!
— Нет, не забыл! —
крикнул я разозлясь. —
ничего подобного!
И в ту же минуту
без особого труда
припомнил я уже далекую
светловолосую, зеленоглазую,
веснусчатую молодость свою:
она лежит в траве
и смотрит в синее небо,
а я хожу вокруг
и собираю желтые купавки.
Цветы собирать
моя молодость,
признаться, ленилась.
Но как она была хороша
в венке из под купавок!

Подымающий руки

Я подымаю руки вверх.
Не то чтобы я сдаюсь,
нечего сдаваться.
Не то, чтобы я молюсь —
некому молиться.
И не то, чтобы я потягиваюсь со сна —
не сплю уже тысячу лет.
Просто
я подставляю руки ветру.
Пусть он свистит в моих пальцах,
пусть.
Ему,
это доставляет удовольствие.

На платформе

Стоял на платформе,
глядел на проезжающие поезда.
Ехать
никуда не хотелось.
Хотелось стоять на платформе
и глядеть
на проносящиеся мимо поезда.
Они проносились
один за другим
и в ту,
и в другую сторону.
Один за другим,
один за другим
они проносились,
один за другим
и в ту, и в другую сторону.
О, как мелькали окна их вагонон!
С платформы уходить
не хотелось.
Совсем не хотелось.

Я и вселенная

1.
Что же касается вселенной,
то она
вполне пристойна,
только слишком влюблена
в свою проклятую тупую бесконечность
и невнимательна поэтому ко мне.
Бывало, скажешь ей:
"Созвездие Тельца
куда-то ускакало,
третью ночь
его не видно на небе!"
Она же
глядит задумчиво
и отвечает невпопад.
А в остальном
вселенной я вполне доволен.
2.
Сижу я посреди вселенной
на лавочке
и размышляю о том о сем.
Чудная эта вселенная —
ни конца, ни краю ей не видно.
Смешная эта планета —
все вертится и вертится без устали.
Странная эта затея — жизнь:
живешь, живешь, и все жить хочется.
Удобная, однако, у меня лавочка —
широкая и со спинкой.
3.
По ночам я не сплю,
потому что вселенная
спит у меня на руках.
Она привыкла так спать —
я ее избаловал.
Вот уже двадцать лет
из-за нее я не высыпаюсь —
дремлю в автобусах,
зеваю на работе,
засыпаю на концертах.
Даже неудобно.
А ей и горя мало.
Каждую ночь
она сладко спит,
уткнувшись носом в мое плечо.
Интересно,
что же ей снится?

Пришла, повертелась,

Пришла,
повертелась,
показала свои волосы,
шею,
лодыжки,
посверкала серьгами,
рассмеялась
и ушла.
Опомнившись,
бросилась вслед,
да где уж там!
Далеко впереди
мелькают ее лодыжки,
далеко-далеко впереди
сверкают ее серьги,
далеко-далеко-далеко впереди
слышится ее смех.
Чего она смеется?
Пришла,
покрасовалась,
ушла
и все смеется.

Пожар

В моей душе
горит пожар,
уж двадцать лет
горит пожар —
тушить его некому.
Сплошной огонь
в моей душе!
Глядите, глядите —
какой огонь,
как полыхает!
О, как светло
в моей душе,
о, как тепло
в моей душе
от пожара!

Казалось, все было ясно

Казалось,
все было ясно:
сначала нашел себя,
потом и ее.
Но обнаружилось,
что это ошибка:
ее я нашел чуть раньше,
чем себя.
Впрочем, и в этом
я не очень уверен:
возможно, и себя и ее
я нашел одновременно.
А она говорит,
что сначала нашла меня,
а после и сама отыскалась,
и уж потом
кто-то нашел нас обоих.
Словом,
поиски увенчались успехом.
Но временами мне кажется,
что ни я,
ни она
еще не найдены
ни мною,
ни ею,
никем.

Любовная переписка

Она написала:
ну вот,
я знала, что ты обо мне
и думать не станешь!
А он ей и ответил:
дуреха!
О ком же мне еще думать?
Она написала:
целуйся,
целуйся, с кем хочешь,
целуйся!
А он ей ответил:
спасибо,
спасибо, что разрешаешь.
Но мне почему-то охота
с тобою одной целоваться.
Она написала:
целую,
целую тебя,
целую!
А ты ведь меня не целуешь,
признайся — ведь не целуешь?
А он ей ответил:
неправда!
Целую тебя непрестанно!
Я даже слегка утомился,
тебя без конца целуя.
Чуть-чуть отдохну
и снова
примусь тебя целовать.
Она написала:
как странно,
что я с тобой не коварна!
И он ей на это ответил:
и правда ведь —
очень странно!
Она написала:
соскучилась!
Немедленно возвращайся!
И он ничего не ответил,
а просто взял
и вернулся.

Мое счастье

Стою на углу
и жду свое счастье.
Рядом со мною
стоит мальчик со скрипкой в футляре.
Чего он ждет?
Надо мной
на барочном карнизе
стоят голые гипсовые младенцы.
Ждать им решительно нечего.
Мальчик худенький
и остроносый.
Младенцы пухлые
и важные.
А я прсто смешон —
сколько же можно торчать на углу?
Но вот оно прибегает,
мое непутевое счастье, —
плохо причесанное,
с ненапудренном носом
и с ненакрашенными ресницами.
Так спешило,
что не успело прихорошиться.
Младенцы
дружно хлопают в ладоши,
а мальчик
вынимает из футляра свою скрипку
и с чувством
играет "Хабанеру" Саратасе.
Стою и едва не плачу
от музыки
и от
счастья.

Стихи о звездах

1. Звездный урожай

Тряхнул я ствол мироздания
и звезды посыпались к моим ногам —
розовые
желтые
голубые
спелые,
сочные,
пахучие,
но все с острыми,
колючими лучами.
Пока рассовывал их по карманам
все руки исколол.
Завтра ночью
небо будет беззвездным —
можете убедиться.
А послезавтра
созреют новые звезды —
можете проверить.
Потрясите ствол мироздания,
и все звезды — ваши.
Только запаситесь рукавицами,
мой вам совет.

2. Упавшая звезда

Звезда упала
прямехонько у моих ног.
Я подал ей руку.
Она поднялась,
отряхнулась
и потерла коленки локтями.
— Вы, кажется, ушиблись? —
спросил я.
— Нет, ничего, —
сказала она, —
не беспокойтесь, пожалуйста!
— А отчего вы упали? —
спросил я.
Звезда покраснела
и потупилась.

3. Большая Медведица

По ночам
над моим балконом
нависает ковш Большой Медведицы.
Возьмусь за ручку,
зачерпну немного звезд,
высыплю их на стол
и рассмотрю как следует.
Вот желтая,
вот зеленая,
вот голубая,
вот розовая,
а вот и фиолетовая —
такая красотка!
Соберу их в ладонь
и зашвырну обратно,
в ночное небо, —
пусть горят,
как горели.
А ковш Большой Медведицы
повешу на место.

4. Близорукая звезда

Мне нравится
одна звезда.
Я подолгу глажу на нее
и иногда
машу ей рукой.
Но она не замечает меня —
она близорука.

Многобашенный

Глядят
и не замечают.
А могли бы и заметить,
что я не так уж и прост,
могли бы разглядеть
мои высокие башни,
могли бы и увидеть,
что башни многоярусные,
могли бы и обнаружить,
что на каждой башне — часы,
могли бы и поинтересоваться,
почему все они спешат.
Глядят,
и ничего не понимают.
А могли бы и понять,
что я многобашенный.
Ведь это не шутка —
иметь столько башен.
Ведь это красиво,
что башни многоярусные.
Ведь это удобно,
что на каждой башне — часы.
Ведь это хорошо,
что все они спешат.
Ведь было бы хуже,
если бы они отставали.
Глядят,
поражаются,
возмущаются,
ужасаются.
А могли бы и полюбоваться
флюгерами на моих башнях,
могли бы и послушать,
как скрипят они
на ветру.

Непрочная душа

Бывают минуты,
когда душа разрывается на клочки.
Их собираешь,
кое-как склеиваешь
и ходишь с такой душой —
ведь новую-то
нигде не достанешь!
Но снова нахлынут роковые минуты,
и снова душа разлетится в клочья.
И снова,
сопя от усердия,
склеиваешь свою непрочную душу.
Так и живешь.

За шторой

Из-за шторы
выглядывает маленький мальчик,
толстощекий веснусчатый мальчик, —
ему года два с половиной.
Кажется это я.
— Тю-тю! — говорю я себе.
— Тю-тю-тю! — говорю я себе.
— У, какой карапуз! — говорю я себе.
ущипнув себя за толстую щеку.
И мальчик прячется.
Приподымаю штору —
за ней стоит юноша,
очень знакомый юноша
с бледным серьезным лицом, —
ему едва исполнилось восеминадцать.
— Как ты молод! — говорю я себе.
— Черт подери, как ты молод! — говорю я себе.
— Ты просто не представляешь,
до чего ты еще молод! — говорю я себе
и опускаю штору.
Из-за шторы
выходит незнакомый старик
с морщинистым лицом.
— Погляди на себя, — шепчет он мне, —
вот тебе уже восемьдесят!
— Вы меня с кем-то путаете, — говорю я ему.
— Я вижу вас впервые! — говорю я ему.
— Я не желяю вас видеть! — кричу я ему
и прячусь за штору.

Озаренный

Внезапно
меня озарило.
Ничего не поделаешь —
хожу озаренный.
Хожу и смеюсь,
смешно как-то.
Все смотрят на меня
и тоже смеются.
— Вот это озарило! —
говорят. —
Ничего себе озарило!
Будто не видели никогда
озаренных.

Дурочка жизнь

О, дурочка жизнь!
Как она старается
мне понравится!
Она катает меня
на реактивных самолетах,
она водит меня
на концерты органной музыки,
она поит меня
цейлонским чаем
и на каждом шагу
подсовывает мне красивых женщин —
пусть, мол, полюбуется!
О, дурочка жизнь!
Она думает,
что я совсем не люблю ее
и живу
из вежливости.

ВЫСОКИЕ ДЕРЕВЬЯ (1980)

Протяни руку

Протяни руку,
и на твою ладонь
упадет дождевая капля.
Протяни руку,
и на твою ладонь
сядет стрекоза
большая зеленая стрекоза.
Только протяни руку
и к тебе на ладонь
спустится райская птица
ослепительной красоты.
настоящая райская птица!
Протяни же руку!
чего ты стесняешься —
ты же не нищий.
Постой минуточку с протянутой рукой,
и кто-то положит тебе на ладонь
свое пылкое восторженное сердце.
А если положат камень,
не обижайся,
будь великодушен.

Вариации на тему радости

Ее не поймешь.
То она прогуливается поодаль
с черной сумочкой,
в черных чулках
и с белыми волосами до пояса.
То лежит в беспамятстве
на операционном столе,
и видно, как пульсирует ее сердце
в кровавом отверстии.
То она пляшет до упача на чьей-то свадьбе
и парни
пожирают ее глазами.
А то она стоит передо мной
спокойно и прямо,
и в руке у нее
красный пион.
Но всегда она чуть-чуть печальная —
радость человеческая.

Вкушая радость

Вкушая радость,
будьте внимательны:
она, как лещ,
в ней много мелких костей.
Проглотив радость,
запейте ее
стаканом легкой прозрачной грусти —
это полезно для пищеварения.
Немного погрустив,
снова принимайтесь за радость.
Не ленитесь радоваться,
радуйтесь почаще.
Не стесняйтесь радоваться,
радуйтесь откровенно.
Не опасайтесь радоваться,
радуйтесь бесстрашно.
Глядя на вас,
и все возрадуются.[4]

Обычный час

Был вечерний час
с десяти до одиннадцати.
Ветра не было,
были сумерки,
было прохладно,
была тишина.
Лишь внезапный грохот реактивного истребителя
над головой
(пролетел —
и опять тишина).
Лишь гул товарного поезда
вдалеке
(прошел —
и опять тишина).
Лишь треск мотоцикла
где-то за озером
(проехал —
и снова тихо).
Лишь глухой стук в левой части груди
под ребрами.
(он не смолкает
ни на минуту).
Был обычный час жизни
на пороге ночи.
Был необычный век,
двадцатый по счету.[5]

Обидчик

Обидели человека,
несправедливо обидели.
Где,
где обидели человека?
Кто,
кто посмел обидеть
самого человека?
Никто его не обидел,
никто.
Кто может его обидеть?
Смешно!
Он сам себя
глубоко обижает.
Он сам обижает Землю
и зверей на Земле.
Он сам себя
глубоко обижает.
Обидит себя —
и ходит расстроенный,
обидит —
и ночами не спит, переживает.
Но не судите его,
не судите строго,
Поймите человека —
ему нелегко.

Непоседа

Поглядите,
вон там,
по обочине шоссе,
человек идет —
машины его обгоняют —
это он.
И там, у мыса Желания,
видите —
на снегу фигура темнеет —
это тоже он.
И по Литейному мосту,
наклонясь
против ветра —
плащ развевается, —
тоже он идет.
Ему бы дома сидеть
в тепле и уюте
ему бы чай пить
с брусничным вареньем,
а он шатается где-то
целыми днями,
а он бродит по свету
до глубокой ночи.
Вон там,
на вершине Фудзиямы
видите —
кто-то сидит.
Это же он!

Облака

Поглядим на облака
в разное время суток.
Вот утро.
На востоке появилось
зловещей формы
кучевое облако,
у горизонта
в отдаленье появилось
угрюмое загадочное облако.
Вот полдень.
Видите — в зените проплывает
надменное заносчивое облако,
не торопясь,
в зените проплывает
самовлюбленное зазнавшееся
облако
Вот вечер
По небу куда-то быстро движется
одно единственное
маленькое облако,
куда-то к югу
очень быстро двежется
бесстрашное решительное
облако.
Вот поздний вечер.
Поглядите — над закатом
висит счастливое
сияющее облако.
Как видите,
в разное время дня
облака ведут себя по-разному,
и с этим приходится считаться.
Вот снова утро.
На востоке показалось
бесформенное
заспанное облако.
Поздоровайтесь с ним!

Движения души порой необъяснимы

Движения души
порой необъяснимы:
она бросается куда-то в сторону,
она делает зигзаги,
она выписывает петли
и долго кружится на одном месте.
Можно подумать,
что душа пьяна,
но она не выносит спиртного.
Можно предположить,
что душа что-то ищет,
но она ничего не потеряла.
Можно допустить,
что душа слегка помешалась,
но это маловероятно.
Порою кажется,
что душа просто играет,
итрает в игру,
которую сама придумала,
играет,
как играют дети.
Быть может,
она еще ребенок,
наша душа?

Мысли

Какие только мысли не приходят мне на ум!
Порою мелкие и круглые, как галька
на крымских пляжах.
Временами плоские,
как камбалы с глазами на макушке.
А то вдруг длинные и гибкие, как стебли
кувшинок.
Иногда нелепые,
нескладные, причудливые монстры.
Но изредка глубокие и ясные,
как небо в солнечный осенний полдень.
А любобытно было бы мне узнать,
какие мысли не приходят мне на ум,
блуждают в стороне?

Веспер

Как встарь,
как в древности,
как сто веков назад,
восходит Веспер на вечернем небосклоне.
Он так красив, но мне не до него —
ищу иголку я
в огромном стоге сена.
Полстога я уже разворошил,
иголку же пока не обнаружил,
Осталось мне
разворошить
полстога.
А Веспер,
этот Веспер окаянный,
восходит каждый вечер над закатом
и шевелит лучами, как назло…

Контур будущего

Очень просто
получить контур Венеры Таврической —
ставим статую к стене
и обволим ее тень карандашом.
Труднее
получить контур лошади —
она не стоит на месте
и тень ее движется.
Очень трудно
получить контур счастья —
оно расплывчато
и не имеет четких границ.
Но удивительно —
пятилетний ребенок взял прутик
и изобразил на песке
четкий профиль будущего —
все так и ахнули!

Дождь

В косом дожде
есть некоторая порочность.
Прямой же дождь
безгрешен, как дитя.
Тупица-дождь
нашептывал мне какие-то глупости.
Закрыл окно —
он забарабанил пальцами по стеклу.
Погрозил ему кулаком —
он угомонился и затих.
Или притворился, что затих,
чтобы я снова открыл окно.
Все преимущества дождя
в его звериной хитрости.
Вся философия дождя
заключена в его походке.

Точка

— Ты всего лишь точка —
сказали ему, —
Ты даже не буква
— Прекрасно! —
сказал он
Но мне нравится гордое одиночество.
Поставьте меня отдельно
Я не люблю многоточий.
И вот его одного
Ставят в конце фразы,
Совершенно бессмысленной
Дурацкой фразы.
Стоит,
закусив губу.

Высокие деревья

Высокие деревья
появляются на холме.
Высокие деревья
спускаются по склону.
Высокие деревья
останавливаются в низине.
Гляжу на них с восхищением.
А в их листве
уже щебечут бойкие птицы,
а в их тени
уже кто-то расположился на отдых.
Но высокие деревья пришли ненадолго.
Постояв немного,
они уходят.
Бегу за ними,
размахивая руками,
бегу за ними,
что-то крича.
А их и след простыл.
Век буду помнить,
как приходили высокие деревья,
как они спускались по склону холма.
Век не забуду,
как они ушли,
унося с собой шебечущих птиц.

Открытая дверь

Это не ночь,
это не тьма,
это не фонарь на улице.
Стало быть,
это день,
Стало быть,
это свет,
стало быть,
это солнце над горизонтом.
Но если это так,
то открывайте дверь,
пора ее открыть —
всю ночь она закрыта.
Но если это так,
то распахните дверь,
и отойдите прочь —
пусть входит, кто захочет.
Если войдет ребенок —
прекрасно,
если вбежит кошка —
хорошо,
если вползет улитка —
неплохо,
если ворвется ветер —
не сердитесь.
Скажите:
— Ах, это ты! —
Спросите:
— Какие новости?

Рыцарь, дьявол и смерть (Гравюра Дюрера)

Все трое очень типичны:
храбрый рыцарь,
хитрый дьявол,
хищная смерть.
Рыцарь и смерть —
на лошадях.
Дьявол —
пешком.
— Неплохо бы отдохнуть! —
говорит дьявол.
— Пора сделать привал! —
говорит смерть.
— Мужайтесь, мы почти у цели! —
говорит рыцарь.
Все трое продолжают путь.
— У меня болит нога,
я очень хромаю! —
говорит дьявол.
— Я простудилась,
у меня жуткий насморк! —
говорит смерть.
— Замолчите!
Хватит ныть! —
говорит рыцарь.
Все трое продолжают путь.

Анна Болейн

Все-таки странно:
дочь ее, Елизавета,
вырастет дурнушкой,
а сама она — красавица писанная.
Я знаю,
что ее ждет,
но между нами широченная пропасть,
которую не перепрыгнуть.
И я кричу на ту сторону:
— Спасите!
Спасите Анну Болейн!
Она же погибнет!
Но ветер времени
относит мой голос
и какие-то испанцы
кричат из шестнадцатого века:
— К чертям!
К чертям Анну Болейн!
Пусть погибает!

Пират

Триста лет назад
я разозлился
и стал пиратом.
Плавал,
грабил,
убивал,
жег корабли.
Шпагой
выкололи мне глаз —
стал носить черную повязку.
Саблей
отрубили мне руку —
стал запихивать рукав за пояс.
Ядром
оторвало мне ногу —
стал ковылять с деревяшкой.
Но все грабил,
все убивал,
все злился.
Наконец
пуля попала мне точно в переносицу,
и я помер легкой смертью.
Привязали ядро
к моей оставшейся ноге
и бросили меня в море.
Стою на дне,
весь черный от злобы.
Рыбы нюхают меня,
но не жрут.
Стою и припоминаю,
из-за чего я разозлился.
Триста лет стою —
не могу припомнить.

Фридрих Барбаросса

Как известно,
Фридрих Барбаросса утонул в речке.
Кольчуга была тяжелой,
а Фридрих был навеселе.
И вот результат:
храбрый Фридрих Барбаросса
утонул в неглубокой речке.
Но все же
как могло случиться,
что отважный Фридрих Барбаросса
утонул в какой-то паршивой речушке?
Трудно себе представить,
что грозный, рыжебородый Фридрих Барбаросса
утонул в какой-то жалкой канаве!
Нет, просто невозможно себе представить,
что сам бесподобный Фридрих Барбаросса
утонул в какой-то грязной луже,
так и не добравшись до гроба господня!

Чакона Баха

Я еще не слышал чакону Баха,
и нет мне покоя.
Сижу в сквере на скамейке,
и какая-то бабка в валенках
говорит мне сокрушенно:
— Касатик,
ты еще не слыхал
гениальную чакону Баха,
это же великий грех! —
Подхожу к пивному ларьку,
встаю в очередь,
и вся очередь возмущается:
— Этот тип
не слышал
грандиозную чакону Баха!
Не давать ему пива! —
Выхожу к заливу,
сажусь на парапет,
и чайки кружатся надо мной, крича:
— Неужели он и впрямь
не слышал
эту удивительную чакону Баха?
Стыд-то какой!
И тут ко мне подбегает
совсем крошечная девочка.
— Не плачьте, дяденька! —
говорит она. —
Я еще тоже не слышала
эту потрясающую чакону Баха.
Правда, мама говорит,
что я от этого плохо расту.

В ту ночь

В ту ночь мы слегка выпили.
— Вот послушай! — сказал Альбий. —
"Паллы шафранный покров, льющийся к
нежным стопам,
Пурпура тирского ткань и сладостной флейты
напевы".
— Неплохо, — сказал я, —
но ты еще не нашел себя.
Скоро ты будешь писать лучше.
— Пойдем к Делии! — сказал Альбий,
и мы побрели по темным улицам Рима,
шатаясь
и ругая раба
за то, что факел у него нещадно дымил.
— Хороши! — сказала Делия,
встретив нас на пороге.
— Нет, ты лучше послушай! — сказал Альбий. —
"Паллы шафранный поток, льющийся к дивным
стопам,
Тирского пурпура кровь и флейты напев
беспечальный".
— Недурно, — сказала Делия, —
но, пожалуй, слишком красиво.
Раньше ты писал лучше.
В ту ночь у Делии
мы еще долго пили хиосское,
хотя я не очень люблю сладкие вина.
Под утро Альбий заснул как убитый.
— Ох уж эти мне поэты! — сказала Делия.
— Брось! — сказал я. —
Разве это не прекрасно:
"Паллы шафранные складки, льнущие к милым
коленям,
Пурпура тусклое пламя и флейты томительный
голос!"?

Сизиф

Сажусь в метро
и еду в подземное царство
в гости к Сизифу.
Проезжаем какую-то мутную речку —
вроде бы Ахеронт
У берега стоит лодка —
вроде бы Харона.
В лодке бородатый старик —
вроде бы сам Харон.
На следующей остановке
я выхожу.
Сизиф, как и прежде,
возится со своей скалой,
и грязный пот
течет по его усталому лицу.
— Давай вытру! — говорю я.
— Да ладно уж, — говорит Сизиф, —
жалко платок пачкать.
— Давай помогу! — говорю я.
— Да не стоит, — говорит Сизиф, —
я уже привык.
— Давай покурим! — говорю я.
— Да не могу я, — говорит Сизиф, —
работы много.
— Чудак ты, Сизиф! — говорю я, —
Работа не волк,
в лес не убежит.
— Да отстань ты! — говорит Сизиф. —
Чего пристал?
— Дурак ты, Сизиф! — говорю я. —
Дураков работа любит!
— Катись отсюда! — говорит Сизиф.
Катись, пока цел!
Обиженный,
сажусь в метро
и уезжаю из подземного царства.
Снова проезжаем Ахеронт.
Лодка плывет посреди реки.
В лодке полно народу.
Харон стоит на корме
и гребет веслом.

В музее

У богоматери
было очень усталое лицо.
— Мария, — сказал я, —
отдохните немного.
Я подержу ребенка.
Она благодарно улыбнулась
и согласилась.
Младенец
и впрямь был нелегкий.
Он обхватил мою шею ручонкой
и сидел спокойно
Подбежала служительница музея
и закричала,
что я испортил икону
Глупая женщина.

Весенние стихи

* * *
Помимо всего остального
существует весна.
Если поглядеть на нее,
то можно подумать,
что она спортсменка —
она худощава,
длиннонога
и, судя по всему,
вынослива.
Если поговорить с ней,
то можно убедиться,
что она неглупа —
она никому
не верит на слово
и обо всем
имеет свое мнение.
Если же последить за нею,
то можно заметить,
что у нее мужские повадки —
она охотница
и любит густые дикие леса,
где отощавшие за зиму медведи
пожирают сладкую
прошлогоднюю клюкву.
Она приходит
под барабанный бой капелей,
и тотчас
весь лед на Неве
становится дыбом,
и тотчас
все девчонки выбегают на улицу
и начинают играть в "классы",
и тотчас
происходит множество прочих
важных
весенних событий.
Поэтому весна
необычайно популярна.
* * *
Я говорил ей:
не мешайте мне,
я занят важным делом,
я влюбляюсь.
Я говорил ей:
не отвлекайте меня,
мне нужно сосредоточиться
я же влюбляюсь.
Я говорил ей:
подождите немного,
мне некогда,
я же влюбляюсь в вас!
Мне надо здорово
в вас влюбиться.
— Ну и как? — спрашивала она. —
Получается?
— Ничего, — отвечал я, —
все идет как по маслу.
— Ну что? — спрашивала она. —
Уже скоро?
— Да, да! — отвечал я. —
Только не торопите меня.
— Ну скорее же, скорее! — просила она. —
Мне надоело ждать!
— Потерпите еще немножко, — говорил я, —
куда вам спешить?
— Но почему же так долго? — возмущалась она. —
Так ужасно долго!
— Потому что это навсегда, — говорил я, —
потому что это навеки.
— Ну, теперь-то уже готово? — спрашивала она."
Сколько можно тянуть?
— Да, уже готово, — сказал я
и поглядел на нее
влюбленными глазами.
— Не глядите на меня так! — сказала она. —
Вы что,
с ума сошли?

Волшебница

Шел медленный крупный снег.
Я ждал долго
и совсем окоченел.
Она пришла веселая
в легком летнем платье
и в босоножках.
— С ума сошла! — закричал я. —
Снег же идет! —
Она подставила руку снежинкам,
они садились на ладонь
и не таяли.
— Ты что-то путаешь, —
сказала она, —
по-моему, это тополиный пух. —
Я пригляделся, и правда — тополиный пух!
— Ты просто волшебница! —
сказал я.
— Ты просто ошибся! —
сказала она.
* * *
— Опиши мне меня! —
велела она.
— Нет смысла, —
сказал я, —
ты неописуема.
— Тогда опиши свою нежность ко мне! —
приказала она.
— Напрасный труд, —
сказал я, —
ее тоже описать невозможно.
— Ты просто лентяй! —
возмутилась она. —
Другой бы сразу описал! —
И она пошла к другому.
Вскоре она вернулась
с листком бумаги.
— Бездарное описание! —
заявил я. —
Я бы описал в тысячу раз лучше.
— Ты просто болтун! —
крикнула она
и рассердилась не на шутку.
— Ты хорошо злишься, —
заметил я
и в двух словах
описал ее злость.
— Ты гений! —
изумилась она. —
Я просто в восторге!
Опиши мой восторг!
— Бессмысленное занятие, —
вздохнул я, —
твой восторг воистину неописуем.

В порыве отчаянья

В порыве невыносимого отчаянья
я схватил телевизионную башню
высотой в триста метров
и швырнул это сооружение
к ее ногам.
Но она и глазом не моргнула.
— Спасибо, — сказала она, —
пригодится в хозяйстве.
(Практична она
до ужаса.)
— А как же телевиденье? —
спросил я, слегка оробев.
— А как угодно, — сказала она
и улыбнулась невинно.
(Эгоистка она —
таких поискать!)
В порыве слепого отчаяния
я набросал к ее ногам
гору всяких предметов.
— Бросай, бросай! —
говорила она.
Я и бросал
Вспотел весь.

Озорство

Утром она исчезла.
Дома ее не было,
на работе ее не было,
в городе ее не было,
в стране ее не было,
за границей ее не было,
на Земле ее не было
и в Солнечной системе тоже.
Куда ее занесло? —
подумал я со страхом.
Вечером она появилась
как ни в чем ни бывало.
Где была? — спрашиваю.
Молчит.
Чего молчишь? — спрашиваю.
Не отвечает.
Что случилось? — спрашиваю.
Смеется.
Значит ничего не случилось.
Прости озорство.

Целый день

Я решил тебя разлюбить.
Зачем, думаю,
мне любить-то тебя,
далекую —
ты где-то там,
а я тут.
Зачем, думаю,
мне сохнуть по тебе —
ты там с кем-то,
а я тут без тебя.
К чему, думаю,
мне мучиться —
разлюблю-ка я тебя,
и дело с концом.
И я тебя разлюбил.
Целый день
я не любил тебя ни капельки.
Целый день
я ходил мрачный и свободный,
свободный и несчастный,
несчастный и опустошенный,
опустошенный и озлобленный,
на кого — неизвестно.
Целый день
я ходил страшно гордый
тем, что тебя разлюбил,
разлюбил так храбро,
так храбро и решительно,
так решительно и бесповоротно.
Целый день
я ходил и чуть не плакал —
все-таки жалко было,
что я тебя разлюбил,
что ни говори,
а жалко.
Но вечером
я снова влюбился в тебя,
влюбился до беспамятства.
И теперь я люблю тебя
свежей,
острой,
совершенно новой любовью.
Разлюбить тебя больше не пытаюсь —
бесполезно.

Хвастун

Стоит мне захотеть, —
говорю, —
и я увековечу ее красоту
в тысячах гранитных,
бронзовых
и мраморных статуй,
и навсегда останутся
во вселенной
ее тонкие ноздри
и узенькая ложбинка
снизу между ноздрей —
стоит мне только захотеть!
Экий бахвал! —
говорят. —
Противно слушать!
Стоит мне захотеть, —
говорю, —
и тысячелетия
будут каплями стекать
в ямки ее ключиц
и высыхать там,
не оставляя никакого следа, —
стоит мне лишь захотеть!
Ну и хвастун! —
говорят. —
Таких мало!
Тогда я подхожу к ней,
целую ее в висок,
и ее волосы
начинают светиться
мягким голубоватым светом.
Глядят
и глазам своим не верят.

Накатило

Накатило,
обдало,
ударило,
захлестнуло,
перевернуло вверх тормашками,
завертело,
швырнуло в сторону,
прокатилось над головой
и умчалось.
Стою,
отряхиваюсь.
Доволен — страшно.
Редко накатывает.

Возвышенная жизнь

Живу возвышенно.
Возвышенные мысли
ко мне приходят.
Я их не гоню,
и мне они смертельно благодарны.
Живу возвышенно.
Возвышенные чувства
за мною бегают,
как преданные псы.
И лестно мне
иметь такую свиту.
Живу возвышенно,
но этого мне мало —
все выше поднимаюсь постепенно.
А мне кричат:
— Куда вы?
Эй, куда вы?
Живите ниже —
ведь опасна для здоровья
неосмотрительно возвышенная жизнь!
Я соглашаюсь:
— Разумеется, опасна, —
и, чуть помедлив,
продолжаю подниматься.

Коктейль

Если взять
тень стрекозы,
скользящую по воде,
а потом
мраморную голову Персефоны
с белыми слепыми глазами,
а потом
спортивный автомобиль,
мчащийся по проспекту
с оглушительным воем,
а после
концерт для клавесина и флейты
сочиненный молодым композитором,
и, наконец,
стакан холодного томатного сока
и пару белых махровых гвоздик,
то получится довольно неплохой
и довольно крепкий коктейль.
Его можно сделать еще крепче,
если добавить
вечернюю прогулку по набережной,
когда на кораблях уже все спят
и только вахтенные,
зевая,
бродят по палубам.
Пожалуй,
его не испортил бы
и телефонный звонок среди ночи,
когда вы вскакиваете с постели,
хватаете трубку
и слышите только гудки.
Но это уже
на любителя.

Светлая поляна

Мой добрый август взял меня за локоть
и вывел из лесу на светлую поляну.
Там было утро,
там росла трава,
кузнечик стрекотал,
порхали бабочки,
синело небо
и белели облака.
И мальчик лет шести или семи
с сачком за бабочками бегал по поляне.
И я узнал себя,
узнал свои веснушки,
свои штанишки,
свой голубенький сачок.
Но мальчик, к счастью,
не узнал меня.
Он подошел ко мне
и вежливо спросил,
который час.
И я ему ответил.
А он спросил тогда,
который нынче год.
И я сказал ему,
что нынче год счастливый.
А он спросил еще,
какая нынче эра.
И я сказал ему,
что эра нынче новая.
— На редкость любознательный
ребенок! —
сказал мне август
и увел с поляны.
Там было сыро,
там цвели ромашки,
шмели гудели
и летала стрекоза.
Там было утро,
там остался мальчик
в коротеньких вельветовых штанишках.

Белая ночь на Карповке

На берегу
тишайшей речки Карповки
стою спокойно,
окруженный тишиной
заботливой и теплой белой ночи.
О воды Карповки,
мерцающие тускло!
О чайка,
полуночница, безумица,
заблудшая испуганная птица,
без передышки машущая крыльями
над водами мерцающими Карповки!
Гляжу спокойно
на мельканье птичьих крыльев,
гляжу спокойно
на негаснущий закат,
и сладко мне
в спокойствии полнейшем
стоять над узкой,
мутной,
сонной Карповкой,
а чайка беспокойная садится
неподалеку
на гранитный парапет.
Все успокоилось теперь
на берегах
медлительной донельзя
речки Карповки.

Без эпитетов

Стальной,
торжественный,
бессонный,
кудреватый…
Я не люблю эпитетов,
простите.
Прохладно-огненный,
монументально-хрупкий,
преступно-праведный,
коварно-простоватый…
Я не люблю эпитетов —
увольте.
Да славится святая нагота
стихов и женщин!
Вот она,
смотрите!
вот шея,
вот лопатки,
вот живот,
вот родинка на животе,
и только.
И перед этим
все эпитеты бессильны.
Ведь ясно же,
что шея
бесподобна,
лопатки
сказочны,
живот
неописуем,
а родинка
похожа на изюминку.

Снег

Если запрокинуть голову
и смотреть снизу вверх
на медленно,
медленно падающий
крупный снег,
то может показаться
бог знает что.
Но снег падает на глаза
и тут же тает.
И начинает казаться,
что ты плачешь,
тихо плачешь холодными слезами,
безутешно,
безутешно плачешь,
стоя под снегом,
трагически запрокинув голову.
И начинает казаться,
что ты глубоко,
глубоко несчастен.
Для счастливых
это одно удовольствие.

Так

— Не так, — говорю, —
вовсе не так.
— А как? — спрашивают.
— Да никак, — говорю, —
вот разве что ночью
в открытом море
под звездным небом
и слушать шипенье воды,
скользящей вдоль борта.
Вот разве что в море
под небом полночным,
наполненным звездами,
и плыть, не тревожась нисколько.
Вот разве что так.
Иль, может быть, утром
на пустынной набережной,
поеживаясь от холода,
и смотреть на большие баржи,
плывущие друг за другом.
Да, разве что утром
у воды на гранитных плитах,
подняв воротник пальто,
и стоять, ни о чем не печалясь.
Вот разве что так, — говорю, —
не иначе.

Можно любить запах грибов

Можно любить запах грибов,
быстрые лесные речушки,
заваленные камнями,
и романсы Рахманинова.
Можно любить все это
и ни о чем не тревожиться.
Но я люблю просыпаться,
когда ночь на исходе,
когда и утро, и день
еще впереди
и когда вдалеке
кто-то скачет к рассвету,
не щадя коня —
кому-то всегда не терпится.

Необъяснимо, но ребенок

Необъяснимо,
но ребенок
так горько плачет
у истока жизни.
Непостижимо,
но мужчина
пренебрегает
красотой созревшей жизни.
Невероятно,
но старик
смеется радостно
у жизни на краю.

Что рассказать деревьям

Что рассказать
деревьям,
траве
и дороге?
Что показать
птицам?
Что подарить
камням?
Посторониться
и не мешать спешащим?
Поторопиться
и прийти самым первым?
Как полезно возникнуть!
Как увлекательно быть!
Как несложно исчезнуть!
Спотыкаясь о камни,
выбегаю к морю.
Оно зеленое,
оно колышется,
оно безбрежно,
оно предо мною.

ОБЫЧНЫЙ ЧАС[6]

Автор этой книги Геннадий Иванович Алексеев — человек примечательный. По образованию он архитектор, по занимаемой должности — доцент, преподаватель истории архитектуры в Ленинградском инженерно-строительном институте (его лекции любят студенты), по увлечению — поэт и художник, по характеру — искатель и должник гармонии, беспокойный мастер, натура художественная, пытающаяся осмыслить свое время и выстроить свои мосты между прошлым и грядущим.

В книге, которую Геннадий Алексеев назвал «Обычный час», ведется поиск необычного в обычном, живет опыт души художника, разведчика нравственных начал нашего времени, его беспокойств и надежд. Книга эта и выстрадана, и выстроена опытом и мастерством. Она едина в своем многообразии, в отражении и поэтическом осмыслении забот и загадок современного человека. Она добра и красива своими индивидуальными особенностями, на первый взгляд кажущимися (только кажущимися) необычными.

Геннадий Алексеев пишет мало свойственным современной поэзии белым стихом, но он владеет им в той самой мере, когда этот стих становится единственной формой выражения мысли, поэтического ощущения мира. Алексеев владеет этим стихом, как и положено мастеру, в совершенстве.

С этим стихом можно соглашаться или не соглашаться, но пройти мимо него нельзя, потому что в нем присутствует чудо поэзии, чудо индивидуальности поэта, идущего естественным для него путем. И мне кажется (думаю, не без основания), что книга «Обычный час» может оставить равнодушными только людей совершенно инертных к этому непривычному пути отражения жизни в поэзии.

Я не стану в доказательство своего утверждения цитировать стихи: цитировать их очень трудно, настолько они цельны законченностью мысли и формы.

Дело самой книги — убедить читателей в том, в чем убежден я. Эти стихи о красоте мира и благородстве человеческой души, и потому поле их действия велико.

Книга Геннадия Алексеева не назойлива, но человечна. Она приметна «лица не общим выраженьем». Это лицо запоминается надолго. По крайней мере, мне оно запомнилось с первого взгляда и навсегда.

Михаил Дудин

НА МОСТУ 

ДОЖДЬ НА ДВОРЦОВОЙ ПЛОЩАДИ

Асфальт.

Когда дождь,

он скользкий.


Туристы.

Когда дождь,

они не вылезают из автобусов.


Милиционер.

Когда дождь,

Он прячется под арку.


И Александровская колонна.

Когда дождь,

она никуда не прячется.

Ей приятно

постоять на Дворцовой площади

под дождем.


Лошадь на Невском.

Идет себе шагом, тащит телегу.

Лощадь пегая и абсолютно живая.

И машины косятся на нее со злой завистью, и машины обгоняют ее со злорадством.

— Эй,— кричат,— лошадь!

— Ха,— кричат,— лошадь!

А лошадь идет себе шагом и не оборачивается.

Такая живая и такая хорошая.

Там женщины сидят себе и вяжут. Спокойные, сидят себе и вяжут.

А мне так страшно,

тошно,

неспокойно.

Эй, женщины!

Да бросьте же вязать! Глядите —

мир на проволоке пляшет! Он оборваться может каждый миг!

Но вяжут женщины, не слушая меня, и спицы острые в руках у них мелькают.

Я успокоился:

знать, есть какой-то смысл

в вязанье этом,

значит, женщинам виднее.

Ведь портить шерсть

они не будут зря.

— Да, да,
ничто не вечно в этом мире! сказал я себе.

Зашло солнце, и наступила

пора свиданий и любви.

И я увидел у ворот вечно юного Ромео, который что-то шептал в розовое ухо вечно любимой Джульетты.

.— Но ведь Шекспира же когда-то не было!— крикнул я им.

Они засмеялись.

НА МОСТУ

Глядел я долго, стоя на мосту, как вдаль текла Нева, как было ей вольготно течь на закат, как было ей смешно течь под мостами, то и дело огибая быки гранитные.

Тут выплыл из-под моста буксирчик маленький с высокой старомодной,

самоуверенно торчавшею трубой.

Глядел я долго, стоя на мосту, как уплывал он в сторону заката.

Труба его

дымила вызывающе.

ДЕМОН

Позвонили.

Я открыл дверь и увидел глазастого, лохматого, мокрого от дождя Демона.

— Михаил Юрьевич Лермонтов здесь живет?—

спросил он.

— Нет,— сказал я,—

вы ошиблись квартирой.

— Простите!— сказал он и ушел,

волоча по ступеням свои гигантские, черные,

мокрые от дождя крылья.

На лестнице запахло звездами.

-Г -ДГ

КУПОЛ ИСААКИЯ

Вечером

я любовался куполом Исаакия, который был эффектно освещен и сиял

на фоне сине-фиолетового неба.

И вдруг я понял,

что он совсем беззащитен.

И вдруг я понял, что он боится неба, от которого

можно ждать всего, чего угодно, что он боится звезд, которых слишком много.

t

И вдруг я понял,

что этот огромный позолоченный купол ужасно одинок и это

непоправимо.

Гнедой,

сытый,

с широким крупом,

галопом проскакал по Невскому.

Народ тепло приветствовал его.

Остановился на Аничковом мосту и долго разглядывал коней Клодта.

Иностранные туристы

фотографировали его прямо из автобуса

У Мойки встретил битюга, запряженного в телегу.

Шел с ним в обнимку и что-то говорил на лошадином языке.

Оба весело ржали.

Доскакал до Эрмитажа, пришел в античный отдел, встал к стенке и стал мраморным.

Мрамор розоватый, благородного оттенка.

Хожу по весеннему городу, и в горле у меня булькает восторг.

Но я и виду не подаю.

Хожу по городу и криво усмехаюсь: «Подумаешь, весна!»

Сажусь в весеннюю электричку, и в ушах у меня щекотно от восторга, но я не поддаюсь.

Еду в весенней электричке и исподлобья гляжу в окно:

«Эка невидаль — весна!»

Вылезаю из электрички, бросаюсь в лес, раскапываю снег под елкой, расталкиваю знакомого муравья и кричу ему в ухо:

— Проснись, весна на дворе!

Восторг-то какой!

— Сумасшедший!— говорит муравей.— И откуда только берутся

такие восторженные идиоты?

17

2. Г. Алексеев

всю жизнь
Девки поют.

Протяжно,

ах, как протяжно девки поют вдалеке.

Девки поют про любовь.

Сладко, ах, как сладко сердце щемит: девки поют про любовь.

Конечно, вечер.

Конечно, река.

Конечно, березы.

И девки поют вдалеке.

И сказать тут нечего.

Конечно, грустно.

Конечно, по-русски.

Конечно, хорошо.

и никуда тут не денешься.

Всю жизнь они будут петь, эти девки,

всю жизнь они будут петь вдалеке про любовь.

В ЛЕСУ

— Ay!— кричат мне.-—

Ау! Где ты?

— Ау! — кричу.—

Ау! Я далеко где-то!

— Ау! — кричат.—

Ау! Иди сюда!

— Ау!— кричу.—

Иду! Я скоро!

А сам не тороплюсь.

Тихо иду по лесной дороге, перешагивая тени сосновых и все удивляюсь этому миру, в который попал ненароком.

Незнакомые люди подходили к ней на улице и говорили:

— Какая вы милая!

Спустя два года я встретил ее.

Она так подурнела,

что ее трудно было узнать.

— Милая,— сказал я ей,— ты очень подурнела! Наверное, это оттого,

что ты меня разлюбила. Полюби меня снова!

— Попытаюсь!— сказала она, но так и не попыталась — ей было некогда.

ЛУЧШЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Предвкушать его.

Услышать скрип двери и догадаться, что это оно.

Растеряться.

Но взять себя в руки и, побледнев от решимости, прочесть его про себя.

Поразиться.

И, переведя дух, прочесть его вслух, но шепотом.

Расхрабриться.

И, открыв окно, прокричать его громко, на всю улицу.

Наконец успокоиться.

И ждать новое, самое лучшее.

Как безмятежен, как торжественно спокоен был грешный мир в глазах делла Франческа!

Среди деревьев проходили женщины, с глазами темными, в простых прекрасных платьях, и ангелы с власами золотыми взирали на крещение Христа.

Но в старости Пьеро совсем ослеп.

И он уже не видел этих женщин и ангелов

с Христом и Иоанном, но он, конечно, слышал их шаги, их вздохи

и шуршание одежд.

Как строен,

как величественно прост по-прежнему

был этот мир нестройный

в слепых глазах

Пьеро делла Франческа!

ГОБЕЛЕН

На гобелене юный пастушок и рядом с ним румяная пастушка.

На гобелене ручеек бежит и белые овечки щиплют травку. Садится бабочка на шляпу пастушка, а он не видит, он обнял пастушку, и невзначай рука его легла чуть выше талии — каков шалун!

Но вдруг

из-за пригорка выполз ржавый танк, вращая башней и урча от злобы.

Пастушка взвизгнула, но смелый пастушок отважно пальцем погрозил злодею. Танк развернулся и уполз в кусты.

«Наверное, танкист сошел с ума,— подумал я,— война давно прошла, а он себе воюет и воюет.

К тому же век он перепутал — из двадцатого

заехал в восемнадцатый, бедняга. Ведь там бензина нет.

Потом ему придется пройти пешком лет двести».

ОХОТА ЦАРЯ АШШУРБАНИПАЛА Ассирийского рельефа)

— Что за шум?

— Ашшурбанипал охотится.

Вот он стреляет из лука, и издыхающий лев ползет по песку, волоча задние ноги.

Охота так охота — тут не до жалости.

Вот Он садится за пулемет,

и полсотни львов

бьются в агонии,

изрыгая на песок красную кровь.

Охота такое дело — без крови не обойтись.

Вот он нажимает кнопку, и вся пустыня со всеми львами взлетает к чертовой матери.

Охота пуще неволи — ничего не поделаешь.

— Но что еще за шум?

— Нашему царю стало дурно — он слишком впечатлителен.

Было очень тихо.

За прутьями арматуры, торчавшей из взорванного дота, светлело маленькое лесное озеро.

«Тишина обманчива»,— подумал я.

И тотчас

железо закричало

страшным предсмертным криком,

а поверхность озера

покрылась трупами солдат,

покрылась сплошь,

как ряской.

«Так я и знал!»— подумал я и пошел прочь,

натыкаясь на остолбеневшие от ужаса молодые сосны.

Они и не подозревали, что тишина так обманчива.

-г ЛЗПР

БАБИЙ ЯР

Говорят,

что пулеметчики

были веселые белобрысые парни. Говорят,

что в перерывах они пили молоко

и один из них играл на губной гармошке. Говорят,

что рядом с пулеметчиками сидели два каких-то странно одетых типа — один смахивал на Данте, а второй был вылитый Вергилий.

Они хлопали в ладоши и истерически хохотали.

Говорят,

что потом их тоже расстреляли, чтобы не было свидетелей.

Солнце лежит на черте горизонта, оно слегка приплюснуто.

Тень моя бесконечна,

она пришита к моим ступням.

А на небе видна восьмерка,

ее начертал реактивный истребитель.

Горизонт прогнулся

под тяжестью солнца.

Я еле иду,

волоча за собой свою тень.

А восьмерка

смущает меня своей загадочностью.

Подойду

и откачу солнце с линии горизонта.

Оно горячее, но ничего — надену варежки.

Возьму ножницы

и отрежу от себя свою тень.

Она плохо режется, но не беда — справлюсь.

Возьму тряпку и сотру с неба восьмерку. Она высоко, но я дотянусь — не маленький. Наведу порядок и успокоюсь до поры до времени.

СТАТУЯ

Я встретил в парке бронзовую статую.

Нагая женщина стояла неподвижно, а любопытный хладнокровный снег скользил по черной выгнутой спине, по ягодицам, бедрам и коленям и у ступней ее ложился по-хозяйски.

Она руками прикрывалась,

замирая

от страха,

отвращенья

и стыда.

Что было делать?

Снял свое пальто, на плечи бронзовые ей набросил.

СИЛА ЛЮБВИ

Еду в автобусе.

Предо мною

милый девичий затылок

с гладкими русыми волосами.

Я тотчас влюбляюсь в этот девичий затылок, я тотчас влюбляюсь в эту девушку с русыми волосами, я люблю ее беспамятно и безнадежно.

Пусть эта девушка

окажется высокой и стройной!—

говорю я себе.

Девушка встает, и — о чудо!—

она и впрямь высокая и стройная! Пусть у этой девушки окажется красивое лицо с нежной белой кожей!— говорю я себе.

Девушка оборачивается, и — о чудо!— у нее красивое лицо с нежной белой кожей!

А теперь

пусть у этой девушки

окажется изящная женственная походка!

говорю я себе.

Девушка выходит из автобуса

и идет по тротуару

изящной женственной походкой.

— Бравої— кричу я

и смеюсь, как ребенок.

— Эта девушка будет счастлива,— говорю я соседям по автобусу,— вот увидите!

ДОВЕРЧИВЫЙ

Я всем верю — и мужчинам, и женщинам, и младенцам, и лошадям.

Некоторые меня обманывают, но я всем верю.

— Быть может, я неумен?— спрашиваю я у женщин,

и они опускают глаза.

— Быть может, я недотепа?— спрашиваю я у мужчин,

и они отворачиваются.

— Неужели я глупец?— спрашиваю я у младенцев, и они начинают плакать.

— Ну скажите же мне прямо, что я болван!—

кричу я лошадям.—

Что вы хвостами-то машете?

— Да нет,— говорят лошади,— просто ты такой доверчивый.— И всем как-то неловко.

Смелость мастера:

все творимое им — неслыханная дерзость.

Гордость мастера:

все содеянное им неповторимо.

Радость мастера:

все рожденное им способно жить.

Участь мастера:

все увиденное им не все увидят.

Горечь мастера:

все совершенное им несовершенно.

Торжество мастера: он мастер!

ПЛЯШУЩИЙ конь

(Диалог)

Приятно видеть пляшущего коня.

Да,

пляшущий конь-

это пляшущий конь, это пляшущий конь веселый.

И пусть будет пляшущий конь, резво пляшущий конь, а не плачущий конь, горько плачущий конь — так лучше.

Но это же глупо: выходит конь из ворот и тут же пускается в пляс!

Но это же неприлично: появляется конь на экране кинотеатра

и пляшет у всех на глазах!

Но это же просто страшно: конь пляшет прямо посреди улицы! Его может задавить машина!

Ах, оставьте его в покое!

Он отпляшет свое на лужайке, заросшей белой кашкой,

или на шоссе

у закрытого железнодорожного шлагбаума.

А если вымыть его, пляшущего?

А если и впрямь

тщательно, с мылом вымыть его, расплясавшегос я?

Вдруг окажется, что он белый, совсем белый?

Вдруг окажется, что он — «конь блед»?

Ах, бросьте!

Конь серый, настоящий серый конь в яблоках.

И вообще,

пляшущий конь-

это пляшущий конь, это пляшущий конь навеки.

Приятно видеть пляшущего коня.

АНГЛИЯ И ВИЛЬЯМ БЛЕЙК

-r -ДГ

Вот Англия восемнадцатого века.

В ней живет Вильям Блейк.

Но Англия его не замечает.

Или точнее: вот некий остров.

На нем в восемнадцатом веке живут рядышком Англия и Вильям Блейк.

Но Англия Блейка почему-то не замечает.

Или еще точнее: вот восемнадцатый век.

Вот некий остров.

На нем живет Вильям Блейк.

Вокруг него живет Англия.

Но, как ни смешно,

Англия Блейка совершенно не замечает.

Остается предположить, что на вышеозначенном острове в восемнадцатом веке живет один Блейк, а Англия там не живет.

Поэтому-то она Блейка и не замечает.

Вот Англия девятнадцатого века.

Ура! Она заметила Вильяма Блейка!

Но странно,

ведь Блейк уже покинул Англию и поселился в раю.

У( о
ГРЕЧЕСКАЯ ВАЗОПИСЬ ЧЕРНОФИГУРНЫЙ килик

Маленькие фигуры на огромном красном фоне. Одинокий охотник убивает одинокого оленя в безбрежной красной пустыне. Очень жестокий художник или очень несчастный.

КРАСНОФИГУРНАЯ АМФОРА

Воин у колесницы, собака, лошади, слуги. Воин медлит, ему не хочется воевать. Собака, лошади, слуги — все ждут:

неужто войны не будет? Художник, решайся!

БЕЛЫЙ ЛЕКИФ

Юноша подает девушке пурпурную ленту. Девушка улыбается,

она знает,

что умрет молодой и красивой, волосы ее

перевяжут пурпурной лентой,

а этот лекиф

поставят в ее гробницу.

Художник, пожалей юношу! Пусть он умрет раньше и ничего не узнает!

ЧЕРНОФИГУРНЫЙ КРАТЕР

Мужчина с кинжалом преследует женщину.

Я подставил ему ножку, он упал,

наткнулся на кинжал и умер.

— Постойте!— кричу я женщине, но она не понимает по-русски, она бежит, заломив руки, и тонкий пеплос струится за ней шурша.

Художник,

зачем ты впутал меня в эту историю?

КРАСНОФИГУРНЫЙ килик

Чудовищные рыбы плывут по кругу, норовя схватить друг друга за хвост.

Двадцать пять веков крутится эта карусель. Художник,

зачем ты ее придумал?

— Нет,— отвечает художник, я ничего не придумал, я — реалист.

Это он

берег свое сердце так старательно.

Это он берег его, как скрипач

бережет скрипку Гварнери, не играя на ней даже по праздникам.

Это он, он

берег свое сердце,

как безвестный скрипач

бережет скрипку Джузеппе Гварнери

не играя на ней

даже в день своего рождения.

Это он, он самый

берег свое сердце,

как бесталанный скрипач

бережет редчайшую скрипку

Джузеппе Антонио Гварнери,

не прикасаясь к ней

ни при каких обстоятельствах.

Это он, он, он

дрожал над своим сердцем, как скрипач-любитель дрожит над бесценной скрипкой работы великого мастера, попавшей к нему неведомо как.

Да,

это он

всю жизнь

берег свое сердце.

И он отлично сберег его.

Это оно, его сердце,

хранится в музее сердец в запаснике.

ЦВЕТОК

В моих руках цветок.

Цвет у него необычный, запах у него незнакомый, форма у него невиданная, название его неизвестно.

Подходят

на него взглянуть, наклоняются

его понюхать, просят разрешения его потрогать, отходят,

потрясенные.

Я горд — у меня цветок.

Вы видите —

у меня цветок!

Вы не пугайтесь — у меня цветок!

Вы не огорчайтесь,

но у меня цветок!

Вы не злитесь,

но у меня цветок!

Вы меня не трогайте — у меня же цветок!

Откуда взялся этот цветок? Откуда?

Если б я знал!

Зазевался, и, глядь,—

в моих руках цветок!

НА РАДУГЕ

Гулял по радуге какой-то человек.

Ходил по красному, шагал по синему, топал по желтому и улыбался.

И вместе с ним гулял какой-то пес.

Бегал по красному, носился по синему, обнюхивал желтое и повизгивал от удовольствия.

И больше не видно было на радуге ни людей, ни собак.

Только эти двое и были.

-v*

НА НАБЕРЕЖНОЙ

Я вышел на набережную и в тысячный раз увидел все тот же пейзаж с мостом.

«Черт подери,— подумал я,— неужели никому не придет в голову подвинуть мост хоть на сто метров влево!

Вечно он торчит на одном месте!»

Я сказал об этом рыболову с удочкой.

Он улыбнулся и шепнул мне доверительно:

— Какие-то энтузиасты хотели перетащить мост как раз на сто метров, только не влево, а вправо.

В последний момент они почему-то передумали.

Я промолчал.

Вечно я опаздываю

со своими мыслями! 1

Так долго не было меня!

Вселенная томилась, предчувствуя мое возникновение, а я не торопился, я тянул,

я тешился своим небытием, придумывал предлоги для отсрочек филонил всячески.

Но все же мне пришлось однажды утром в мире появиться.

И оказалось:

жизнь — такая новость!

И каждый день — такая неожиданность!

Разинув рот гляжу на белый свет, на завитки волос у женщин на затылках.

моя юность
Моя юность бросила меня.

Она ушла от меня, моя юность, и, кажется, навсегда.

Вон она топает там, по дороге!

Вон она, чудачка!

Вон, вон она в голубом беретике!

И чем я ей не угодил не понимаю.

-ar»


СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ

Берег.

Небо.

Море.

Старик закидывает невод.

Ему нужна золотая рыбка, и больше ничего.

Берег.

Небо.

Море.

Старик вытаскивает невод.

В неводе две малюсенькие колюшки, водоросли, и больше ничего.

џ

Берег.

Небо.

Море.

Старик опять закидывает невод.

Но это пустая трата времени, и больше ничего.

у

- -j*

Золотая рыбка не водится в этом море, золотая рыбка не дура.

Берег.

Небо.

Море.

4 Г. Алексеев 49

Старик опять вытаскивает невод. В неводе золотая рыбка!

Откуда она взялась?

Это же чудо!

Нет,

это просто сказка, и больше ничего.

ХАТШЕПСУТ

Сердце взыграло,

Как бы имея вечность в запасе,— Царица моя, подойди,

Не медли вдали от меня!

Древнеегипетская надпись XIII в. до н. э.

По Неве плывут баржи с песком.

На берегу лежат два сфинкса.

Подхожу к ним, хлопаю в ладоши и говорю:— Слушайте!

Крокодилы дремали на отмелях, бегемоты резвились в тростниках, а я строил для нее храм у подножья скал.

Она была величава и прекрасна.

Ее узкое льняное платье доходило до щиколоток — такая уж тогда была мода.

Воины мечтали о войнах, я ревновал ее к Нилу и скрежетал зубами, когда она каталась на лодке,

а она посылала корабли в страну Пунт за миртовыми деревьями.

Тутмос бредил славой, я ревновал ее к миртовым деревьям, а она сажала их перед своим храмом, и мир царствовал в мире.

— Недолго!— сказали сфинксы.

— Да, конечно,— сказал я,—

но и тогда,

когда рабыни натирали ее тело благовонным маслом,

а я стоял за колонной и смотрел, и тогда,

когда она вышла к народу в простом черном парике

с ниткой синих фаянсовых бус на шее, и тогда,

когда она стояла в храме, прижимая руки к груди,

и бритые головы жрецов поблескивали

во мраке, и тогда,

когда она с хохотом бегала по саду,

хватаясь за стволы пальм,

и я не мог поймать ее...

— Что же тогда?— спросили сфинксы.

— Так, ничего,— ответил я.—

Вчера я увидел ее в метро на эскалаторе, она подымалась, а я опускался.

Она была величава и прекрасна,

ее узкое платье не достигало колен —

такая уж нынче мода,—

и я побежал за ней

вверх по опускавшейся лестнице.

— Безнадежное дело!— сказали сфинксы.

— Да, конечно,— сказал я.

По Неве плывет буксир с зелеными огнями. Выхожу на мост

и кричу, сложив ладони рупором:

— Хатшепсут!

Это я!

Твой возлюбленный зодчий!

Та женщина

тогда была дорогой —

при нашем бездорожье это клад.

Та женщина была прямым шоссе, обсаженным прямыми тополями.

Та женщина меня бы завела в такую даль,

откуда возвращаться уж смысла нет.

Но странствия в ту пору меня не привлекали почему-то.

Ту женщину я недавно встретил.

Она превратилась в узкую тропинку, а тополя засохли.

Но тропинка

по-прежнему манит вдаль — поразительно!

ДАЛЬ

Тянет меня почему-то в эту даль.

И будто нет в ней

ничего особенного -

типичная же даль!

А тянет.

Ушел бы

и жил бы там, в дали.

Да все дела какие-то, все дела.

Смотрю в даль и вздыхаю.

Тянет меня

в эту банальную туманную будь она неладна!

даль,

ft

колокол
Бывает,

купаешься в озере и ни о чем не думаешь, а он

где-то за лесом, негромко так и будто смущаясь:

«Бом! Бом!»

И еще раз: +

«Бом! Бом!»

И еще разок:

«Бом! Бом!»

Все напоминает,

будто я и сам не помню.

Все остерегает,

будто я и сам не осторожен.

Все заботится обо мне,

будто я и сам о себе не позабочусь.

Но в общем-то он неплохой колокол, с красивым звуком.

Но в общем-то он отличный колокол,

с доброй душой. /

-г -але


Но вообще-то он надежный колокол, с ним не пропадешь.

Признаться, мне повезло,

что у меня такой колокол. У многих

колокола гораздо хуже.

Џ

Я поднимаюсь на пятнадцатый этаж, гляжу оттуда на крыши домов и говорю торжественно:

— Человечество!

Я спускаюсь во двор,

гляжу на мальчишку, рисующего на заборе, и говорю со вздохом:

— Человечество!

Я разглядываю себя в зеркале, подмигиваю себе и говорю загадочно:

— Человечество!

Я ложусь спать, засыпаю, и вокруг меня

храпит и причмокивает во сне набегавшееся за день

Человечество.

Џ

ВЫСОКИЕ ДЕРЕВЬЯ

Протяни руку,

и на твою ладонь упадет дождевая капля.

Протяни руку,

и на твою ладонь сядет стрекоза,

большая зеленая стрекоза. Только протяни руку, и к тебе на ладонь спустится райская птица ослепительной красоты,

настоящая райская птица! Протяни же руку, чего ты стесняешься — ты же не нищий.

Постой минутку с протянутой рукой, и кто-то положит тебе на ладонь свое пылкое восторженное сердце.

А если положат камень, не обижайся,

будь великодушен.

* * *

Ее не поймешь.

То она прогуливается поодаль с черной сумочкой, в черных чулках и с белыми волосами до пояса.

То лежит в беспамятстве на операционном столе, и видно, как пульсирует ее сердце в кровавом отверстии.

То она пляшет до упаду на чьей-то свадьбе, и парни

пожирают ее глазами.

А то просто стоит передо мной спокойно и прямо, и в руке у нее красный пион.

Но всегда она чуть-чуть печальная радость человеческая.

* * *

Вкушая радость, будьте внимательны: она как лещ,

в ней много мелких костей.

Проглотив радость, запейте ее

стаканом легкой прозрачной грусти это полезно для пищеварения.

Немного погрустив,

снова принимайтесь за радость.

Не ленитесь радоваться, радуйтесь почаще.

Не стесняйтесь радоваться, радуйтесь откровенно.

Не опасайтесь радоваться, радуйтесь бесстрашно.

Глядя на вас, и все возрадуются.

V*

Был вечерний час с десяти до одиннадцати.

Ветра не было, были сумерки, было прохладно, была тишина.

Лишь внезапный грохот реактивного истребителя над самой головой (пролетел — и опять тишина).

Лишь гул товарного поезда вдалеке

(прошел — и опять тишина).

Лишь треск мотоцикла где-то за озером (проехал — и снова тихо).

Лишь глухой стук в левой части груди под ребрами

(он не смолкает ни на минуту).

Был обычный час жизни на пороге ночи.

Был необычный век, двадцатый по счету.

ОБИДЧИК

-г -W*

Обидели человека, несправедливо обидели.

— Где,

где обидели человека?

Кто,

кто посмел обидеть самого человека?

Никто его не обидел, никто.

Кто может его обидеть? Смешно!

Он сам кого хотите обидит.

Он сам обижает Землю и зверей на Земле.

Он сам себя глубоко обижает.

Обидит себя — и ходит расстроенный, обидит —

и ночами не спит, переживает.

Но не судите его, не судите.

Поймите человека — ему нелегко.

5 Г. Алексеев

65

НЕПОСЕДА

Поглядите, вон там,

по обочине шоссе, человек идет — машины его обгоняют — это он.

И там,

у мыса Желания, видите —

на снегу фигура темнеет — это тоже он.

И по Литейному мосту, наклонясь против ветра — плащ развевается,— тоже он идет.

Ему бы дома сидеть в тепле и уюте, ему бы чай пить

с брусничным вареньем, а он шатается где-то целыми днями,

а он бродит по свету до глубокой ночи.

С

Вон там,

на вершине Фудзиямы, видите — кто-то сидит.

Это же он!

зло
1

Вхожу в чертоги зла.

Здесь,

В горнице высокой, сидит девица-смерть с туманным рыбьим взором и вышивает шелком по холсту.

2

Есть мнение, что зло не существует, что зло — лишь сук на дереве добра,

на нем и вешаются все самоубийцы.

Но скалы зла

торчат из моря времени,

и птицы хищные

на них птенцов выводят.

3

А было так: маленькая собачонка бежала посреди улицы.

Брошенная,

потерявшая голову от горя,

она бежала прямо посреди улицы ей безразлично было, где бежать. И все силы зла,

все темные силы зла, все кровожадные силы зла взирали на собачонку, предвкушая ее скорую гибель.

Но трамваи тормозили, такси тормозили, грузовики тормозили.

И силы зла

морщились от досады.

Вот как это было.

ОБЛАКА

Поглядим на облака в разное время дня.

Вот утро.

На востоке появилось зловещей формы кучевое облако, у горизонта в отдаленье появилось угрюмое загадочное облако.

Вот полдень.

Видите — в зените проплывает надменное заносчивое облако, не торопясь, в зените проплывает самовлюбленное зазнавшееся облако.

Вот вечер.

По небу куда-то быстро движется одно-единственное маленькое облако, куда-то к югу очень быстро движется бесстрашное решительное облако.

Вот поздний вечер.

Поглядите — над закатом висит счастливое сияющее облако.

Как видите, в разное время дня облака ведут себя по-разному, и с этим приходится считаться.

Вот снова утро.

На востоке показалось бесформенное заспанное облако. Поздоровайтесь с ним!

џ џ џ

Движения его души

порою необъяснимы:

она бросается куда-то в сторону,

она делает зигзаги,

она выписывает петли

и долго кружится на одном месте.

Можно подумать,

что душа пьяна,

но она не выносит спиртного.

Можно предположить,

что душа что-то ищет,

но она ничего не потеряла.

Можно допустить,

что душа слегка помешалась,

но это маловероятно.

Порою кажется,

что его душа просто играет,

играет в игру,

которую сама придумала,

играет,

как играют дети.

Быть может, она еще ребенок, его душа?

мысли
Какие только мысли не приходят мне на ум!

Порою мелкие и круглые, как галька на крымских пляжах.

Временами плоские,

как камбалы с глазами на макушке.

А то вдруг длинные и гибкие, как стебли кувшинок.

Иногда нелепые,

нескладные, причудливые монстры.

Но изредка глубокие и ясные,

как небо в солнечный осенний полдень.

А любопытно было бы узнать, какие мысли не приходят мне на ум, блуждают в стороне?

ВЕСПЕР

Как встарь,

как в древности,

как сто веков назад,

восходит Веспер на вечернем

небосклоне.

Он так красив, но мне не до него — ищу иголку я в огромном стоге сена.

Полстога

я уже разворошил,

иголку же

пока не обнаружил.

Осталось мне

разворошить

полстога.

А Веспер,

этот Веспер окаянный, восходит каждый вечер над закатом и шевелит лучами как назло.

КОНТУР БУДУЩЕГО

Очень просто

получить контур Венеры Таврической ставим статую к стене и обводим ее тень карандашом. Труднее

получить контур лошади — она не стоит на месте и тень ее тоже движется.

Очень трудно получить контур счастья — оно расплывчато и не имеет четких границ.

Но удивительно —

пятилетний ребенок взял прутик и изобразил на песке четкий профиль будущего — все так и ахнули!

У**

ТОЧКА

— Ты всего лишь точка,— сказали ему,—

ты даже не буква.

— Прекрасно!— сказал он.—

Но мне нравится гордое одиночество. Поставьте меня отдельно, я не люблю многоточий.

И вот его одного ставят в конце фразы, совершенно бессмысленной, дурацкой фразы.

Стоит,

закусив губу.

ВЫСОКИЕ ДЕРЕВЬЯ

Высокие деревья

появляются на холме.

Высокие деревья

спускаются по склону.

Высокие деревья

останавливаются в низине.

Гляжу на них с восхищением.

А в их листве

уже щебечут бойкие птицы,

а в их тени

уже кто-то расположился на отдых.

Но высокие деревья пришли ненадолго.

Постояв немного,

они уходят.

Бегу за ними,

размахивая руками,

бегу за ними, что-то крича.

А их и след простыл.

Век буду помнить,

как приходили высокие деревья, как они спускались по склону холма.

Век не забуду, как они ушли,

унося с собою щебечущих птиц.

ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ

Это не ночь, это не тьма,

это не фонарь на улице.

Стало быть, это день, стало быть, это свет, стало быть,

это солнце над городом.

Но если это так, то открывайте дверь, пора ее открыть — всю ночь была закрыта.

Но если это так, то распахните дверь и отойдите прочь — пусть входит кто захочет.

Если войдет ребенок — прекрасно, если вбежит кошка — хорошо,

если вползет улитка — неплохо, если ворвется ветер — не сердитесь.

Скажите:

— Ах, это ты!— Спросите:

— Какие новости?

РЫЦАРЬ, ДЬЯВОЛ И СМЕРТЬ (Гравюра Дюрера)

Все трое очень типичны: храбрый рыцарь, хитрый дьявол, хищная смерть.

Рыцарь и смерть — на лошадях.

Дьявол — пешком.

— Неплохо бы отдохнуть!— говорит дьявол.

— Пора сделать привал!— говорит смерть.

— Мужайтесь, мы почти у говорит рыцарь.

цели

Все трое продолжают путь.

— У меня болит нога, я очень хромаю!—

говорит дьявол.

— Я простудилась,

у меня жуткий насморк!— говорит смерть.

— Замолчите!

Хватит ныть!—

говорит рыцарь.

Все трое продолжают путь.

ПИРАТ

Триста лет назад я разозлился и стал пиратом.

Плавал, грабил, убивал, жег корабли.

Шпагой

выкололи мне глаз —

стал носить черную повязку. Саблей

отрубили мне руку —

стал запихивать рукав за пояс. Ядром

оторвало мне ногу —

стал ковылять с деревяшкой.

Но все грабил, все убивал, все злился.

Наконец

пуля попала мне точно в переносицу, и я помер легкой смертью.

Привязали ядро к моей оставшейся ноге и бросили меня в море.

Алексее*

81

Стою на дне, весь черный от злобы. Рыбы нюхают меня, но не жрут.

Стою и припоминаю, из-за чего я разозлился.

Триста лет стою — не могу припомнить.

ЧАКОНА БАХА

Я еще не слышал чакону Баха, и нет мне покоя.

Сижу в сквере на скамейке, и какая-то бабка в валенках говорит мне сокрушенно:

— Касатик,

ты еще не слыхал гениальную чакону Баха, это же великий грех!—

Подхожу к пивному ларьку, встаю в очередь, и вся очередь возмущается:

— Этот тип не слышал

грандиозную чакону Баха!

Не давать ему пива!—

Выхожу к заливу, сажусь на парапет,

и чайки кружатся надо мной, крича:

— Неужели он и впрямь не слышал

эту удивительную чакону Баха? Стыд-то какой!

И тут ко мне подбегает совсем крошечная девочка.

— Не плачьте, дяденька!— говорит она.—

Я еще тоже не слышала эту потрясающую чакону Баха. Правда, мама говорит, что я от этого плохо расту.

В ТУ ночь
В ту ночь мы слегка выпили.

— Вот послушай!—сказал Альбий.—

«Паллы шафранный покров, льющийся к

нежным стопам, Пурпура тирского ткань и сладостной флейты

напевы»1.

— Неплохо,— сказал я,— но ты еще не нашел себя.

Скоро ты будешь писать лучше.

— Пойдем к Делии!— сказал Альбий,

и мы побрели по темным улицам Рима, шатаясь и ругая раба

за то, что факел у него нещадно дымил.

— Хороши!— сказала Делия, встретив нас на пороге.

— Нет, ты лучше послушай!—сказал Альбий.—

«Паллы шафранный поток, льющийся к дивным

стопам,

Тирского пурпура кровь и флейты напев

беспечальный».

— Недурно,— сказала Делия,— но, пожалуй, слишком красиво.

Раньше ты писал лучше.

В ту ночь у Делии

мы еще долго пили хиосское,

хотя я не очень люблю сладкие вина.

Под утро Альбий заснул как убитый.

— Ох уж эти мне поэты!— сказала Делия.

— Брось!—сказал я.—

Разве это не прекрасно:

«Паллы шафранные складки, льнущие к милым

коленям,

Пурпура тусклое пламя и флейты томительный

голос!»?

СИЗИФ

Сажусь в метро и еду в подземное царство в гости к Сизифу.

-г -Д»

Проезжаем какую-то мутную речку вроде бы Ахеронт.

У берега стоит лодка — вроде бы Харона.

В лодке бородатый старик — вроде бы сам Харон.

На следующей остановке я выхожу.

Сизиф, как и прежде, возится со своей скалой, и грязный пот

течет по его усталому лицу.

— Давай вытру!— говорю я.

— Да ладно уж,— говорит Сизиф, жалко платок пачкать.

— Давай помогу!— говорю я.

— Да не стоит,— говорит Сизиф,— я уже привык.

— Давай покурим!— говорю я.

— Да не могу я,— говорит Сизиф,— работы много.

— Чудак ты, Сизиф!— говорю я.— Работа не волк,

в лес не убежит.

— Да отстань ты!— говорит Сизиф.— Чего пристал?

— Дурак ты, Сизиф!— говорю я.— Дураков работа любит!

— Катись отсюда!— говорит Сизиф.— Катись, пока цел!

Обиженный, сажусь в метро

и уезжаю из подземного царства.

Снова проезжаем Ахеронт.

Лодка плывет посреди реки.

В лодке полно народу.

Харон стоит на корме и гребет веслом.

В МУЗЕЕ

У богоматери

было очень усталое лицо.

— Мария,— сказал я,— отдохните немного.

Я подержу ребенка.

Она благодарно улыбнулась и согласилась.

Младенец

и впрямь был нелегкий.

Он обхватил мою шею ручонкой и сидел спокойно.

Подбежала служительница музея

и закричала,

что я испортил икону.

Глупая женщина.

ВЕСЕННИЕ СТИХИ

* * *

Помимо всего остального существует весна.

Если поглядеть на нее, то можно подумать, что она спортсменка — она худощава, длиннонога и, судя по всему, вынослива.

Если поговорить с ней, то можно убедиться, что она неглупа — она никому не верит на слово и обо всем имеет свое мнение.

Если же последить за нею, то можно заметить, что у нее мужские повадки — она охотница

и любит густые дикие леса, где отощавшие за зиму медведи пожирают сладкую прошлогоднюю клюкву.

Она приходит

под барабанный бой капелей, и тотчас

весь лед на Неве становится дыбом, и тотчас

все девчонки выбегают на улицу и начинают играть в «классы», и тотчас

происходит множество прочих важных

весенних событий.

Поэтому весна необычайно популярна.

* * *

В начале весны

появляется неодолимая потребность бедокурить: щекотать гранитных львов, дразнить гипсовых грифонов, пугать мраморных лошадей и дергать за ногу бронзового графа Орлова, восседающего у ног бронзовой Екатерины Второй.

В начале весны

возникает намеренье жить вечно.

Но как осуществить это безумное намеренье?

Спросил гранитных львов — они не знают.

Спросил гипсовых грифонов — они тоже не знают.

Спросил мраморных лошадей — и они не знают.

Спросил бронзового графа —

он и понятия об этом не имеет. Бронзовую императрицу спросить не осмелился.

Я говорил ей:

не мешайте мне, я занят важным делом, я влюбляюсь.

Я говорил ей:

не отвлекайте меня,

мне нужно сосредоточиться-

я же влюбляюсь.

Я говорил ей:

подождите немного, мне некогда, я же влюбляюсь в вас!

Мне надо здорово в вас влюбиться.

— Ну и как?— спрашивала она.—

Получается?

— Ничего,— отвечал я,—

все идет как по маслу.

Ну что?— спрашивала она.—

Уже скоро?

Да, да!— отвечал я.—

Только не торопите меня.

Ну скорее же, скорее!— просила она.—

Мне надоело ждать!

Потерпите еще немножко,— говорил я,— куда вам спешить?

Но почему же так долго?— возмущалась она. Так ужасно долго!

Потому что это навсегда,— говорил я,— потому что это навеки.

Ну, теперь-то уже готово?— спрашивала она. Сколько можно тянуть?

Да, уже готово,— сказал я и поглядел на нее влюбленными глазами.

Не глядите на меня так!— сказала она.—

Вы что, с ума сошли?

ВОЛШЕБНИЦА

Шел медленный крупный снег.

Я ждал долго и совсем окоченел.

Она пришла веселая в легком летнем платье и в босоножках.

— С ума сошла!— закричал я.— Снег же идет!—

Она подставила руку снежинкам, они садились на ладонь и не таяли.

— Ты что-то путаешь,— сказала она,—

по-моему, это тополиный пух.— Я пригляделся, и правда — тополиный пух!

— Ты просто волшебница!— сказал я.

— Ты просто ошибся!— сказала она.

-Г- -де
ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ

Я решил тебя разлюбить.

Зачем, думаю, мне любить-то тебя, далекую —

ты где-то там, а я тут.

Зачем, думаю, мне сохнуть по тебе — ты там с кем-то, а я тут без тебя.

К чему, думаю, мне мучиться —

разлюблю-ка я тебя, и дело с концом.

И я тебя разлюбил.

Целый день

я не любил тебя ни капельки. Целый день

я ходил мрачный и свободный, свободный и несчастный, несчастный и опустошенный, опустошенный и озлобленный, на кого — неизвестно.

Целый день

я ходил страшно гордый тем, 4TQ тебя разлюбил, разлюбил так храбро, так храбро и решительно, так решительно и бесповоротно.

Целый день

я ходил и чуть не плакал — все-таки жалко было, что я тебя разлюбил, что ни говори, а жалко.

Но вечером

я снова влюбился в тебя, влюбился до беспамятства.

И теперь я люблю тебя

свежей,

острой,

совершенно новой любовью.

Разлюбить тебя больше не пытаюсь бесполезно.

-г -д*

ХВАСТУН

Стоит мне захотеть,— говорю,— и я увековечу ее красоту в тысячах гранитных, бронзовых

и мраморных статуй, и навсегда останутся во вселенной ее тонкие ноздри и узенькая ложбинка

снизу между ноздрей-

стоит мне только захотеть!

Экий бахвал!— говорят.—

Противно слушать!

Стоит мне захотеть,— говорю,— и тысячелетия будут каплями стекать в ямки ее ключиц и высыхать там, не оставляя никакого следа,— стоит мне лишь захотеть!

Ну и хвастун!— говорят.—

Таких мало!

97

7 Г. Алексеев

Тогда я подхожу к ней, целую ее в висок, и ее волосы начинают светиться мягким голубоватым светом.

Глядят

и глазам своим не верят.

-а*
НАКАТИЛО

Накатило,

обдало,

ударило,

захлестнуло,

перевернуло вверх тормашками, завертело,

швырнуло в сторону, прокатилось над головой и умчалось.

Стою,

отряхиваюсь.

Доволен — страшно.

Редко накатывает.

ВОЗВЫШЕННАЯ ЖИЗНЬ

Живу возвышенно.

Возвышенные мысли ко мне приходят.

Я их не гоню,

и мне они смертельно благодарны.

Живу возвышенно.

Возвышенные чувства за мною бегают, как преданные псы.

И лестно мне иметь такую свиту.

Живу возвышенно,

но этого мне мало —

все выше поднимаюсь постепенно.

А мне кричат:

— Куда вы?

Эй, куда вы?

Живите ниже —

ведь опасна для здоровья неосмотрительно возвышенная жизнь!

Я соглашаюсь:

— Разумеется, опасна,— и, чуть помедлив, продолжаю подниматься.

ФАКЕЛ

Вышел из трамвая — пахнет гарью.

Потрогал голову — так и есть:

волосы на голове моей полыхают.

Так и шел по Садовой как факел.

Было светло и весело мне и прохожим.

Так и пришел к Лебяжьей Здесь и погас.

канавке.

Загорюсь ли я снова?.

Как знать.

СВЕТЛАЯ ПОЛЯНА

Мой добрый август взял меня за локоть и вывел из лесу на светлую поляну.

Там было утро, там росла трава, кузнечик стрекотал, порхали бабочки,синело небо и белели облака.

И мальчик лет шести или семи с сачком за бабочками бегал по поляне.

И я узнал себя, узнал свои веснушки, свои штанишки, свой голубенький сачок.

Но мальчик, к счастью, не узнал меня.

Он подошел ко мне и вежливо спросил, который час.

И я ему ответил.

А он спросил тогда, который нынче год.

И я сказал ему,

что нынче год счастливый.

А он спросил еще, какая нынче эра.

-Г -де


И я сказал ему, что эра нынче новая.

— На редкость любознательный ребенок!—

сказал мне август и увел с поляны.

Там было сыро, там цвели ромашки, шмели гудели и летала стрекоза.

Там было утро,

там остался мальчик

в коротеньких вельветовых штанишках.

Г

На берегу

тишайшей речки Карповки стою спокойно, окруженный тишиной заботливой и теплой белой ночи.

О воды Карповки, мерцающие тускло!

О чайка,

полуночница, безумица, заблудшая испуганная птица, без передышки машущая крыльями над водами мерцающими Карповки! Гляжу спокойно на мельканье птичьих крыльев, гляжу спокойно на негаснущий закат, и сладко мне в спокойствии полнейшем стоять над узкой, мутной,

сонной Карповкой, а чайка беспокойная садится неподалеку на гранитный парапет.

Все успокоилось теперь на берегах

медлительной донельзя речки Карповки.

СНЕГ

Если запрокинуть голову и смотреть снизу вверх на медленно,

медленно падающий крупный снег, то может показаться бог знает что.

Но снег падает на глаза и тут же тает.

И начинает казаться, что ты плачешь,

тихо плачешь холодными слезами, безутешно, безутешно плачешь, стоя под снегом, трагически запрокинув голову.

И начинает казаться, что ты глубоко,

глубоко несчастен.

Для счастливых

это одно удовольствие.

— Не так,— говорю,— вовсе не так.

— А как?— спрашивают.

— Да никак,— говорю,— вот разве что ночью в открытом море под звездным небом и слушать шипенье воды, скользящей вдоль борта.

Вот разве что в море под небом полночным, наполненным звездами, и плыть, не тревожась нисколько. Вот разве что так.

Иль, может быть, утром на пустынной набережной, поеживаясь от холода,

и смотреть на большие баржи, плывущие друг за другом.

Да, разве что утром у воды на гранитных плитах, подняв воротник пальто,

w -аре
и стоять, ни о чем не печалясь.

Вот разве что так,— говорю,— не иначе.

Можно любить запах грибов, быстрые лесные речушки, заваленные камнями, и романсы Рахманинова. Можно любить все это и ни о чем не тревожиться.

Но я люблю просыпаться, когда ночь на исходе, когда и утро, и день еще впереди и когда вдалеке кто-то скачет к рассвету, не щадя коня — кому-то всегда не терпится.

џ * ■*

Необъяснимо, но ребенок

так горько плачет у истока жизни.

Непостижимо, но мужчина

пренебрегает

красотой созревшей жизни.

Невероятно, но старик

смеется радостно у жизни на краю.

Что рассказать деревьям, траве и дороге?

Что показать птицам?

Что подарить камням?

Посторониться

и не мешать спешащим? Поторопиться

и прийти самым первым?

Как полезно возникнуть!

Как увлекательно быть!

Как несложно исчезнуть!

Спотыкаясь о камни, выбегаю к морю.

Оно зеленое, оно колышется, оно безбрежно, оно предо мною.

У меня много забот.

Надо позаботиться о Фонтанке,

чтобы она текла куда следует.

Надо позаботиться об облаках,

чтобы они плыли своей дорогой и не толпились на одном месте.

Надо позаботиться о кошках,

чтобы они не попадали под машины, когда перебегают улицу.

Надо позаботиться, чтобы статуи

не бродили ночью по Летнему саду, потому что они могут перепутать свои пьедесталы.

Забот полон рот,

а мне говорят,

что я живу беззаботной жизнью.

Гитара лежала на коленях у человека.

Красивая, крутобедрая, с алым бантом на грифе лежала на коленях у красивого, усатого,

с алой гвоздикой в петлице.

Струны нежно, чуть слышно гудели.

Рука человека коснулась струн.

Гитара застонала.

Рука человека ударила по струнам.

Гитара зарыдала и вся затряслась, забилась

на коленях у человека, своего повелителя,

своего мучителя, возлюбленного своего.

Рука человека упала вниз,

и гитара затихла.

Какая парочка — человек и гитара!

Он сидит у двери и фосфорическими глазами оглядывает всех входящих и выходящих.

— Подожди, миленький,— говорит ему какая-то старушка,— подожди, мой хороший, сейчас я тебе рыбки принесу!

— Погоди, негодник,— говорит ему какой-то старичок,— погоди, обжора,

сейчас я тебя курятиной угощу!

— Здравствуй, Вася!— говорю я коту.—

Ты отлично выглядишь!

Выходя, я наклоняюсь и глажу голову существу таинственному, соседу моему по вселенной.

РАЗГОВОР С ЭГОЦЕНТРИСТОМ

Охота же тебе быть в центре!

Чего там хорошего?

Зачем тебе, скажи на милость, торчать в центре?

Что за причуда!

И долго ли ты устоишь в самом центреіЦ подумай!

Но если ты собираешься, чего бы это ни стоило, утвердиться в центре, но если ты намерен, как бы там ни было, красоваться в центре, но если ты решил при любых обстоятельствах оставаться в самом центре, то пеняй на себя.

Все на свете будет вращаться вокруг твоей персоны, и надо стоять прямо,

безукоризненно прямо -

чуть-чуть наклонишься, и все пропало.

Вот попробуй наклонись!

* * *

Живя на берегах Тавриды, пытаюсь писать стихи, столь же прозрачные, как воды Понта Эвксинского, и столь же бездонные.

Ибо, живя на берегах Тавриды, грешно не писать такие стихи.

И, дабы не сгорать со стыда, сочиняя мутные,

мелкие стишки, лучше не ездить к берегам Тавриды, лучше не совать сюда носа.

Однако

вышеупомянутые берега столь неотразимо прекрасны, что не ездить к ним непростительно, что не видеть их

даже преступно, что забыть о них

совсем невозможно.

Так что же прикажете делать?

Вероятно, по-прежнему пытаться писать стихи, столь же прозрачные, как воды Понта, и столь же бездонные,— вдруг получатся!

-Я*
Џ

На поверхности моря красное пятно.

Красиво — красное на синем!

На ярко-синей поверхности моря ярко-красное круглое пятно. Эффектно — кобальт и киноварь!

Но откуда взялось

это красное пятно?

Будто чья-то кровь

всплыла из глубины морской. Неужели кого-то зарезали там, на дне?

Звоню в милицию, а мне говорят:

— Это краска.

Красят дворец Посейдона. Старик обожает киноварь почему-то

ДВА КАМУШКА

Ну что вы!

Ничего ведь и не было!

Да, да,

ничего такого и не было, ничего подобного, ничего похожего!

Ничего ведь и быть не могло похожего, ничего подобного не могло случиться!

Да бросьте вы, право — какие глупости!

Просто однажды на ливадийском пляже положил я

два маленьких серых камушка, два округлых,

обкатанных морем камушка в ямки

ее загорелых ключиц.

Потому что ямки были глубокие, потому что лежала она не шевелясь, потому что камушки

были под рукой-

только и всего.

ГОРА

Неужели это она?

Да,

кажется, это она.

Вне всяких сомнений, это она, та самая гора,

к которой не захотел подойти Магомет и которой самой пришлось идти к Магомету.

О, с каким трудом она шагала, еле волоча

свои толстенные базальтовые И какие гигантские камни сыпались с ее боков!

ноги

Подошла и остановилась в неудобной позе.

Так и стоит.

А все лишь оттого, что великому пророку было лень пройти километра два.

космос
Ну что ты смотришь на'меня, не мигая

и не говоря ни слова?

Ну что ты глядишь на меня миллиардами своих глаз и не издаешь ни звука?

Ну что ты уставился на меня своими бельмами, слепец?

Ты меня слышишь?

Ничего ты не слышишь, ничего ты не видишь и не умеешь даже мычать! AápoM

что такой огромный.

Копали-копали,

выкопали человеческий череп. Удивились,

стали копать в другом месте.

Копал и-копали-копали,

выкопали еще один череп.

Смутились,

принялись копать в третьем месте.

Копали-копали-копали-копали, утомились, немного отдохнули, снова стали копать,

откопали третий череп.

Испугались, перестали копать, задумались,

немного успокоились * и взялись копать в четвертом месте.

Выкопали целый человеческий скелет и пришли в полнейшее замешательство — оказывается, Земля — сплошное кладбище!

Бросили лопаты, загрустили.

Но вдруг развеселились. И вот они плящут, поют,

целуют женщин, плодят детей.

И правильно делают!

Хорошо быть обезьяной, и попугаем хорошо быть, и крысой, и комаром, и амебой.

Плохо быть человеком: все понимаешь. .

Понимаешь,

что обезьяна — кривляка,

попугай — дурак,

крыса — злюка, '

комар — кровопивец,

а амеба — полное ничтожество.

Это удручает.

НАСТЫРНЫЕ

Садясь обедать, я вспоминаю, что они лезут.

Принимаясь за бифштекс с луком, я думаю о том,

что они и раньше лезли. Доедая клюквенный кисель, я догадываюсь,

что они и впредь будут лезть.

Выйдя на улицу, я вижу,

что, расталкивая всех локтями, они лезут в троллейбус.

Войдя в троллейбус, я замечаю,

что, наступая всем на ноги, они лезут к выходу.

Бедные,— думаю я,— жизнь у них собачья!

Все они лезут и лезут, все вперед пролезают.

А ведь впереди-то им и делать нечего.

Скудные остатки своей совести он завернул в обрывок газеты и засунул в карман.

Последние остатки своей совести он вознамерился скормить воробьям в ближайшем скверике.

— Да ты погоди,— сказал я,— воробьи и без совести обойдутся.

— Да ты не дури,— сказал я,— побереги хоть эти остатки!

— Ха!— ответил он презрительно.— Какие-то жалкие крохи!

— Нет!— ответил он твердо.—

Лучше совсем без совести!

Его принципиальность меня поразила.

НА БРЕГЕ БЫТИЯ

Стоит один на бреге бытия,

и волны вечности у ног его шипят и пузырятся и облизывают брег.

Как очутился он на бреге бытия,

где волны вечности у ног его дробятся и пенятся и омывают брег?

Как долго будет он на бреге бытия

стоять, как статуя, и пристально глядеть на волны вечности, которые кипят и брызжутся и увлажняют брег?

Л-i

-

Возьмите за руку его и уведите подалее от брега бытия.

На бреге бытия стоять опасно.

Он любил эту женщину как-то странно.

Ему все время казалось, что ее нет.

Он все время искал ее и не находил.

— Где ты прячешься?—

спрашивал он.—

Куда ты запропастилась?

— Да вот же я!—

отвечала она

и подставляла ему свои губы.

Он устал искать и разлюбил ее.

Она ему простить этого не может.

-f
* џ џ
Подходя к музею, я замечаю толпу людей, которые живут.

Блуждая по музею, я гляжу на лица людей,

которые жили когда-то.

Выходя из музея, я думаю о людях,

которым еще предстоит жить.

Покинув музей, я вспоминаю о людях,

которых трудно заставить жить — их упрямство неодолимо.

г

Человек спокоен, вполне спокоен.

Душа его безмятежна.

Но вот возникает в ней легкое движение.

Человек уже неспокоен, человек нервничает, человек волнуется,

человек уже разволновался. Все в нем кипит, все в нем бурлит, все в нем бушует.

Целая буря в его душе, целая буря!

Страшно смотреть на человека, страшно!

Успокойся, дорогой человек, успокойся!

Постепенно, понемногу, полегоньку буря стихает.

Человек спокоен, опять спокоен.

Только где-то по краям его души еще что-то плещется и колобродит, что-то колеблется и дрожит.

-л*"
Хорошо,

что человек успокоился!

и вдруг снова буря,

снова ураган в душе человеческой и снова деревья в ней гнутся до земли и падают,

вырванные с корнем!

Дайте человеку пузырек с валерьянкой — нервы у него шалят.

Охота на химер запрещена, но браконьеры всегда найдутся.

Однажды в лесу я наткнулся на мертвую химеру.

Она была огромна и несуразна.

У нее было множество конечностей, но не было головы, совсем не было головы, не было даже намека на голову.

«Бедняжка!— подумал я.—

Эти браконьеры, не разбираясь, палят во все живое, во все, что с головой, и во все безголовое.

Хорошо бы,— подумал я,— написать стишок

и срифмовать химеру с браконьерами, хорошо бы в этом стишке изобразить охоту браконьеров, хорошо бы

описать мертвую безголовую химеру, изрешеченную пулями жестоких браконьеров».

Впрочем,

вряд ли кто поймет меня правильно, вряд ли кто поверит, что у нее не было головы, совсем не было головы.

Вряд ли кто поверит,

что даже малейшего намека на голову

у нее

не было.

Џ

Эта морда

явно просит кирпича.

Она ухмыляется, щурит глазки

и спрашивает меня сквозь зубы:

— Читал ли ты Ницше, кореш?

— Вы меня простите,— говорю я морде,-

но я должен плюнуть в вас,

потому что поблизости нет кирпичей

а тот запас,

который я таскал в карманах, уже кончился.

— Шалишь, паря,— говорит морда,— ищи кирпич,

ищи не ленись!

И чтобы красивый был, красненький!

ШУТ

Шут!

Шут!

Шут!

Тут шут!

Шута поймали!

Пошути, шут,

по шутовству соскучились! Посмеши, шут,

по смеху стосковались!

Тащите сюда

всех царевен-несмеян! Ведите сюда

всех зареванных царевен!

Шут!

Шут!

Шут!

А шут стоит весь бледный, и губы у него трясутся.

џ Џ Џ

Они меня недолюбливают, и я их — тоже.

Но непонятно почему.

— Ты же человек,—

говорят мне они,-

и мы люди.

Все мы люди-человеки, так в чем же дело?

Действительно,

они вроде бы люди,

и я вроде бы человек.

В чем же, черт возьми, дело?

Неужто

они все же люди, а я

не совсем человек?

Неужто

я все же человек, а они

не вполне люди?

Неужели

и они не совсем люди, и я не вполне человек?

Неужели

мы так жестоко заблуждаемся? 140

БЕЛАЯ НОЧЬ

Белая ночь

стоит спиной к городу

и что-то жует-

уши у нее шевелятся.

Пожевала и обернулась — смотрит на Тучков мост и облизывается, как кошка, как большая серая кошка.

Только у кошек уши не шевелятся, когда они жуют.

Только невежливо стоять спиной к городу

так долго.

Только непонятно,

почему она уставилась на Тучков мост, совершенно непонятно.

1

Вхожу в огромный дворец, прохожу анфиладой прекрасных залов и вижу женщину красоты непомерной.

Ведь это же Клеопатра!

Она подходит,

Целует меня в щеку и что-то говорит по-древнегречески. Но древнегреческого я не знаю. Как глупої

Тогда она

что-то говорит по-древнеегипетски.

Но древнеегипетского я и подавно не знаю.

Какой конфуз!

Тогда она

говорит мне что-то по-латыни.

А по-латыни я не понимаю ни слова.

Какой позор!

Но тут она произносит по-русски:

— Здравствуйте, мой дорогой!—

И я просыпаюсь от изумления.

2

Что мне ее золотые запястья!

Что мне ее сердоликовый пояс!

— Дура!— крикну я ей

со злостью.—

С кем связалась!

Твой Антоний тюфяк, слюнтяй, размазня!

Тряпка он, твой Антоний!

— Конечно, дура,— согласится она

с улыбкой.—

Вот ты бы на месте Антония не дал маху!

— Разумеется,— скажу я

с вызовом,—

Октавиан не увидел бы Рима как своих ушей!— так и скажу.

Что мне ее в пол-лица глазищи! Что мне ее алебастровый локоть!

Ом проходит мимо, ив останавливаясь.

Он всегда,

всегда так проходит —

хоть бы раз остановился.

Он всегда проходит без остановки.

Он проходит,

на меня не глядя.

Хоть бы раз,

хоть бы раз взглянул в мою сторону — он всегда проходит, глядя прямо перед собой, он всегда, всегда проходит так важно.

Ои проходит

в двух метрах от меня.

Полметра дальше, полметра ближе —■ не более.

И всегда я говорю ему:

— Будь здорові проходящий I—

Но ни разу

он не удостоил меня ответом,

ни разу.

Он всегда,

всегда так проходит —

хоть бы раз прошел иначе. Он всегда проходит только так.

Пройдет — и нет его,

будто и не проходил.

Он всегда проходит бесследно.

& а

Умение безнаказанно ловить часы и минуты

приходит к тому, кто ловок, к тому, кто на руку скор.

Умение поселяться в чужих незнакомых душах

приходит к тому, кто крепок, кто ест по утрам овсянку.

К тебе же приходит однажды беспомощность в белой кофточке.

Она говорит тебе «здравствуйте», и ты говоришь ей «привет».

И ты угощаешь чаем незваную эту гостью,

цейлонским чаем с печеньем и яблочным пирогом.

Ты думаешь —

напьется чаю и уйдет.

Но не тут-то было —

она сидит у тебя до вечера.

Ты надеешься —

поужинает и станет прощаться.

Но, увы,—

она остается у тебя до ѵтра.

Ты уверен —

переночует и покинет тебя навеки.

Но куда там —

она живет у тебя неделями.

Когда появляются гости, ты говоришь: «Знакомьтесь, это моя беспомощность, я ее приютил».

И гости подмигивают тебе, улыбаясь — мол, недурна.

Девушка,

площадь,

собор.

Совсем юная девушка,

не очень обширная площадь, очень древний собор.

Массивный объем собора,

пустынное пространство площади, тоненькая фигурка девушки.

На девушке черные брючки и белая кофточка, площадь замощена розовой и серой брусчаткой, собор построен из красного кирпича и желтого

камня.

Собор неподвижен.

Девушка движется к собору, наискось пересекая площадь.

Фигурка девушки все уменьшается, громада собора все увеличивается.

Внимание!

Девушка подошла к собору!

Колоссальный собор и рядом

еле заметная фигурка девушки.

Собор поглядывает на нее с умилением.

Но девушка проходит вдоль стены собора и исчезает за углом.

Собор в растерянности, собор в смятении, собор в отчаянье.

Сотни лет

он простоял на этой площади!

Сотни лет

он поджидал эту девушку в белой

кофточке!

Сотни лет

ему снились ее черные брючки!

Но внимание!

Девушка вернулась!

Она снова рядом с собором!

Собор не верит своим глазам, собор не может прийти в себя, собор сияет от счастья.

Покинем же площадь, не будем им мешать.

і

ОСТОРОЖНЫЙ

Он с детства знал, что осторожность не мешает, и прожил жизнь с великой осторожностью.

Он осторожно незаметно умер и после смерти был предельно осторожен.

Неосторожным был он только раз — когда родился.

О, как он проклинал себя за это!

ВОТ В ЧЕМ ШТУКА

Любимой едой Геракла был гороховый суп с клецками.

Из книг

Совершил бы и я с полдюжины подвигов.

Задушил бы какого-нибудь льва, если бы он мне подвернулся, застрелил бы какого-нибудь вепря, если бы он от меня не убежал, поборол бы

какого-нибудь великана, если бы он

не уклонился от борьбы, отрубил бы голову какой-нибудь гидре, если бы не стало мне ее жалко, очистил бы

какие-нибудь конюшни, если бы они были завалены навозом, и раздобыл бы какие-нибудь яблоки,

если не золотые, то хотя бы серебряные.

Но не терплю я гороховый суп, вот в чем штука,—

особенно с клецками. Обожаю кислые щи,

вот в чем дело,-

особенно со сметаной.

НЕПОНЯТЛИВЫЙ

Звонил ей весь вечер, хотел сказать — люблю!

Но никто не подходил к телефону.

Утром позвонил снова.

Она взяла трубку.

— Какого черта!— сказал я ей.—

Звонил тебе весь вечер!

Где ты шляешься?—

А сам подумал:

«Не люблю я ее нисколечко!»

Но вечером позвонил опять.

— Ты знаешь,— признался я ей,—

не могу я что-то понять, люблю тебя или нет?

— Конечно, любишь!— засмеялась она.—

Какой непонятливый!

Мой друг Катулл своей подружке Лесбии собрался было подарить сережки,

да денежки с приятелями пропил.

И подарил он Лесбии бессмертье.

Бабенка эта до сих пор жива.

Она все злится на беспутного Катулла— ведь обещал же подарить сережки!

Когда я прохожу мимо них белой ночью, они смотрят на меня и молчат.

Что означает

молчание зданий,

выстроившихся в ряд

вдоль бесконечных пустынных

и глядящих на меня

не мигая

тысячами окон?

Или они просто спят с открытыми глазами?

ДУРНАЯ ПРИВЫЧКА

Долго я ковырял свою душу, искал в ней изюмину.

Да так и не нашел.

Пришел приятель и говорит:

— Ты что, не видишь?

Вся душа у тебя расковырена!—

Я покраснел

и застегнулся на все пуговицы.

— Ты что, рехнулся?— сказал приятель.—

Как же ты будешь жить-то с расковыренной в кровь душой?— Я побледнел

и стал барабанить пальцами по столу.

— Зачем ты душу-то ковыряешь?— спросил приятель.-

Делать тебе, что ли, нечего?—

Я потупился и говорю:

— Дурная привычка!

ПОГРЕБЕНИЕ ПОЭТА

Был ли кто при погребении поэта, кроме одного полицейского чиновника, сведений не имеется.

Из воспоминаний И. И. Васильева о А. С. Пушкине

Был ли кто при погребении,

кроме одного полицейского чиновника

с распухшей от флюса щекой?

Он прятал щеку в стоячий воротник.

Был ли кто,

кроме этого чиновника и какой-то приблудной дворняжки с отвислыми ушами?

Она вертелась

под ногами у могильщиков.

Был ли кто, кроме чиновника, этой дворняжки и голых весенних деревьев?

Они стояли поодаль, печально опустив головы.

Был ли кто при погребении поэта, кроме полицейского чиновника с его дурацким флюсом,

паршивой вислоухой дворняжки, скорбных деревьев и низких- серых туч?

Они были недвижимы и глядели сверху в разверстую могилу.

Был ли кто еще?

Кажется,

никого больше не было.

Через час появилось солнце, пробившись сквозь тучи.

Оно опоздало.

В предгорьях Копет-Дага я жил когда-то.

И, помнится, клубились облака над горными вершинами порою.

Когда же небо было чистым и прозрачным, врезались в синеву зубчатые вершины, и синева пред ними в страхе трепетала.

И, помнится, я синеве сочувствовал и, помнится, пытался ей помочь, а синева была за это благодарна.

Жестокость гор в те годы для меня была непостижимой, но и после

она осталась для меня загадкой.

Цицерон, например, владел семью виллами, одна из которых найдена в окрестностях Помпей.

Из книг

Уступи мне, Цицерон,

одну свою виллу-

у тебя их вон сколько!

Подари мне, Цицерон, хоть небольшую старенькую виллу — хочется пожить на лоне природы. Да отдай ты мне, Цицерон, эту ветхую заброшенную виллу у подножия Везувия —

она же тебе ни к чему!

Отдаешь?

Вот спасибо!

А я думал, что ты жадина.

Целый месяц я блаженствовал на роскошной,

беломраморной, многоколонной, украшенной фресками, уставленной статуями.

увитой розами сказочной вилле, пока Везувий не проснулся.

Целый день

я любовался его извержением, пока не погиб.

Целую вечность я пролежал

под толщей камней и пепла, пока мой прах не откопали.

Будь здоров, Цицерон, подаривший мне виллу в Кампанье! Да хранят тебя богиі

I Г. Алексеев

Сидит,

сложив руки на коленках. Чего-то ждет.

Пальцы тонкие, хрупкие, нежные.

Ногти длинные, острые, красные.

Коленки круглые, гладкие, белые.

Чего она ждет-то?

Ясное дело — счастья.

Оно уже идет к ней, оно уже подходит, оно уже на пороге, оно уже пришло.

Тут она вскрикивает, вскакивает и бросается наутек испугалась, бедняжка, своего счастья.

Счастье пускается за ней вдогонку.

Смех, да и только! Счастье несется за ней большими прыжками.

Страх, да и только! Счастье настигнет ее, беглянку.

Нет ей спасенья!

Кто же это может

спастись от счастья?

Глупость какая!

џ џ џ
Какие мы, однако, смешные!

У каждого есть тело —

бестелесных вроде бы нет, у каждого есть душа —

хоть маленькая, да имеется, у каждого в груди что-то стучит — представьте себе, у каждого!— и каждому хочется неземного счастья — ей-богу, каждому!

Но каждому чего-то не хватает.

Кому — благоразумия, кому — безрассудства, кому — крыльев за плечами, а кому — и волос на темени.

Какие мы, однако, несовершенные!

Отчего же не обретаем мы совершенство? Чего мы тянем?

У каждого на то свои причины, свои отговорки, свой резон.

Пессимисты полагают,

что совершенство недостижимо.

Так да здравствует же оптимизм!

СТРАННАЯ ЖИЗНЬ

Вижу —

стоит в отдалении какая-то женщина.

Кажется, это она!

Да, конечно, это она!

Несомненно, это она — моя единственная, моя несравненная, возлюбленная моя жизнь!

Подбегаю

и хватаю ее за руку.

— Чего стоишь,— говорю,— пошли домой!

Странная жизнь у меня: отойдет в сторонку и стоит —

ждет, когда я о ней вспомню, когда спохвачусь, когда брошусь ее искать.

Но далеко не уходит до поры до времени.

Каждое утро,

когда я открываю глаза,

я вижу окно

и в окне — небо.

Каждое утро

оно напоминает мне о том, что я не птица.

-г -Я*
СТИХИ ОБ ИСТОРИИ

История туманна.

Были какие-то гиксосы,

были какие-то филистимляне и арамейцы, альбигойцы тоже были какие-то.

Были варяги и были греки.

И отчего-то греки

пробирались в варяги (чего им дома-то не сиделось?), а варяги почему-то

пробивались в греки (чего им, собственно, не хватало?).

Ужо и я погружусь в непроницаемые туманы истории.

В розовом тумане древности я непременно встречу гиксосов, найду филистимлян и разыщу арамейцев, а в голубом тумане средневековья я наткнусь на альбигойцев, уж это точно.

И если вдруг на минуту

все туманы рассеются, вы увидите, что я плыву с варягами в греки на большой, крутобокой, красивой ладье

под широким, разноцветным, туго надутым парусом.

Варяги возьмут меня с собой, я надеюсь.

Если не возьмут, будет обидно.

Что мне делать?

Разумеется, свое дело.

Засучу рукава, поплюю на руки и приступлю к делу.

Весь день, не разгибаясь, без отдыха

буду делать свое трудное дело, буду делать его сам, без чужой помощи, буду делать его на совесть.

Сделаю свое скромное дело,

спущу рукава,

отдохну

и подумаю, что делать дальше — точить лясы? бить баклуши? считать ворон?

Начну считать ворон и вдруг замечу,

что мое дело еще не закончено. Погляжу на свое дело внимательно и внезапно обнаружу,

что оно сделано лишь наполовину. Рассмотрю свое дело как следует и неожиданно пойму,

что оно только начато.

Почешу в затылке, снова засучу рукава, снова поплюю на руки, снова возьмусь за дело.

Всю жизнь в поте лица

буду делать свое большое дело.

Умру,

и мое дело

останется незаконченным.

Меня похоронят с засученными рукавами.

Посмотришь, прищурясь, вдаль — берега не видно.

Поглядишь внимательно в голубую даль— берег незаметен.

Вглядишься пристально в ясную даль — берега нет.

Безбрежность.

Зачем же тревожиться?

Не лучше ли радоваться?

Радуйтесь,

радуйтесь:

берега нет — безбрежность!

УПРЯМЫЕ МУЗЫ

Я с сеточкой по улице иду, а в сеточке батон и пачка чая и полкило молочной колбасы.

г

За мною музы семенят, все девять, в сандалиях и в тонких, разноцветных, струящихся по их телам хитонах.

Вот дождичек пошел, медлительный,

осенний,-

заморосил,

закапал,

зашуршал.

Я музам говорю:

— Оставьте вы меня!

Промокнете!

Ступайте восвояси!

Скорее возвращайтесь к Ипокрене!— Они не слушаются и упорно под дождем меня сопровождают.

Я сержусь, я топаю ногами, я кричу:

— Немедленно бегите к Геликону Простудитесь!

Ведь осень на дворе!—

Они и ухом не ведут — ну что ты скажешь!

Но не сидеть же дома, в самом деле, из-за упрямства их?

Вот наказанье, право!

.ІЇ

•V

ПИСАТЕЛЬ

Все пишет и пишет — говорит, что он писатель, говорит, что не писать нет у него никакой возможности.

Как ему помочь?

Отнять у него машинку?

Отобрать у него авторучку?

Украсть у него карандаш?

Все равно он будет писать

обгоревшей спичкой на коробке

или ногтем по штукатурке,

все равно он станет писать на земле

носком ботинка,

и никак уж ему не помочь,

коли он писатель.

гости
Позавчера

посетил меня Тристан Корбьер.

Почитал стихи —

немножко о море, немножко о Париже, немножко о себе.

Чаю пить не стал,

тут же ушел.

Вчера

заходил ко мне Аполлон Григорьев.

Кое-что почитал — конечно, о гитаре, конечно, о цыганах, конечно, о любви.

Попил чаю и вскоре удалился.

Сегодня забрели

два знакомых японских поэта

двенадцатого века.

Тоже пили чай и просидели до полуноч

Кто же завтра ко мне пожалует?

Схожу в магазин, куплю пачку чаю, куплю сахару и буду ждать.

Џ џ џ

Был ли я крылатым?

Или крылья мне только снились'

А что,

если я и впрямь потерял их?

А что,

если они и вправду были длинными и белыми? А что,

если они снова вырастут?

В последнее время у меня часто чешутся лопатки.

Но куда лететь?

w?: і.-

V і

177

Алексеев

Жить бы да жить,

жить бы не торопясь и не хмурясь

и не вызывая нездорового любопытства,

жить и не быть рыбой —

не попадаться на удочку хитрого рыболова, и не быть птицей —

не порхать с дерева на дерево без особой необходимости,

и не быть четвероногим-

не бегать, помахивая хвостом, безо всякого толку, жить и быть человеком, хотя, разумеется, это не так-то просто, жить и не признаваться жизни в любви — ей и без того это известно, жить молчаливо,

без излишней болтовни, и умереть спокойно, без истерики.

ЧУДНОЙ

Был он чудной какой-то — на голове его росло дерево, корни торчали из ушей.

На ветвях сидели птицы и громко пели.

Когда он ходил —

дерево раскачивалось, когда он нагибался — птицы взлетали и кружились над ним, когда он выпрямлялся — птицы снова садились и принимались петь.

Спал он стоя,

чтобы не тревожить птиц.

Корни не подрезал,

чтобы не беспокоить дерево.

Я подарил возлюбленной год своей жизни.

Она сказала «спасибо», но в меня не влюбилась.

Я загрустил.

Она хотела вернуть мне год моей жизни,

но я его не взял из гордости.

Она сказала:

— Забирай свой год, он тебе пригодится!—

Но я так и не взял, заупрямился.

А ЧЕГО СТЕСНЯТЬСЯ?

Приснилось мне, что я куст сирени.

Проснулся, сладко благоухая,

будто только что из парикмахерской. Приснилось мне, что я крепостная башня.

Проснулся, готовый к штурму:

не сдамся, думаю, ни за что! Приснилось мне, что я грудной младенец.

Проснулся

безумно счастливым:

не стану, думаю, расти, и так хорошо! Приснилось мне, что я адмирал Нельсон.

Проснулся

с подзорной трубой в руках

и стал разглядывать в нее узор на

обоях.

Приснилось бы мне, что я гора Казбек.

Проснулся бы — вся голова в снегу.

Так и ходил бы с заснеженной головой.

А чего стесняться?

Городские старушки любят посылать телеграммы своим полузабытым родственникам, живущим в далеких деревнях.

Сочиняя телеграммы,

старушки вспоминают своих родственников, плачут от умиления и перевирают названия деревень.

Старушкам объясняют, что таких деревень нет на свете, а они плачут все пуще и пуще, но теперь уже от недоумения.

Старушек просят не плакать,

отправляют их телеграммы неведомо куда,

и эти несчастные телеграммы

теряются в беспредельности мироздания.

Но старушки все плачут и плачут, прижимая к глазам кружевные платочки, плачут уже неведомо отчего, и платочки у них мокрые, хоть выжми.

џ Џ џ
Он пришел, и я сказал ему:

— Здравствуй!

Он улыбнулся мне

доброй,

открытой,

хорошей улыбкой

и удалился,

не сказав ни словечка.

И я крикнул ему:

— До свиданья!

Как это славно с его стороны — он приходил, чтобы мне улыбнуться!

Вчера был сильный ветер. Все, что я построил, он сдул.

Я не ленюсь, я строю.

И ветер не ленится — сдувает.

Мы с ним труженики.

Как грустно

уезжать и провожать! Как горько

покидать и оставаться! Как радостно, никуда не уезжая, встречать, встречать и встречать и без устали улыбаться всем приезжающим!

Геннадий Иванович Алексеев
ОБЫЧНЫЙ ЧАС Стихи

Редактор Б. Романов Художник В. Григорьев Художественный редактор Б. Андреева Технический редактор В. Соколова Корректор Г. Голубкова

ИБ № 4136

Сдано в набор 07.04.86. Подписано к печати 02.07.86. А 12652. Формат 70X90/32. Гарнитура жури. рубя. Печать офсет. Бумага офсетная N9 1. Уел. печ. л. 7,02. Уел. краск.-отт. 21,35. Уч.-изд. л. 5,25. Тираж 10 000 экз. Заказ 1720. Цена 65 коп.

Издательство «Современник» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и Союза писателей РСФСР, 123007, Москва, Хорошевское шоссе, 62

Госкомиздат РСФСР Полиграфическое производственное объединение «Офсет» Управления издательств, полиграфии и книжной торговли Волгоградского облисполкома. 400001, Волгоград, ул. КИМ, 6.

1

Тибулл. Элегии. Кн. 1. Элегия VII. Перевод Л. Остроумова.

(обратно) (обратно)

СТИХОТВОРЕНИЯ

В начале весны

В начале весны
появляется потребность бедокурить:
щекотать
гранитных львов,
дразнить
гипсовых грифонов,
пугать
мраморных лошадей
и дергать за ногу
бронзового графа Орлова,
восседающего у ног
бронзовой Екатерины Второй.
В начале весны
возникает желание жить вечно —
но как осуществить
это безумное намеренье?
Спросил гранитных львов —
они не знают.
Спросил гипсовых грифонов —
они тоже не знают.
Спросил мраморных лошадей —
и они не знают.
Спросил бронзового графа —
он и понятия об этом не имеет.
Бронзовую императрицу
спросить не решился.
(обратно)

Цветы

Цветы
пахнут похоронами
и любовью.
Но они
ни в чем не виноваты.
Иногда
ими осыпают негодяев,
иногда
их дарят круглым дурам,
иногда
их воруют на кладбище
и продают втридорога влюбленным.
Но цветы
ни в чем не виноваты.
Им не стыдно,
что Джордано Бруно
был сожжен на площади Цветов.
(обратно)

На нашей лестнице

Каждый вечер
на нашей лестнице
собиралась компания
молодых людей.
ни пили водку,
мочились на стенку
и хохотали над человечеством.
Каждое утро,
когда я шел на работу,
на лестнице валялась бутылка
и пахло мочой.
Как-то я сказал молодым людям:
Пейте на здоровье водку,
но не стоит мочиться на стенку —
это некрасиво,
а над человечеством
надо не смеяться,
а плакать.
С тех пор
на нашей лестнице
молодые люди пьют водку,
навзрыд плачут над человечеством
и изнемогают от желания
помочиться на стенку.
Изнемогают, но не мочатся.
(обратно)

НАСТЫРНЫЕ

Садясь обедать, я вспоминаю, что они лезут.
Принимаясь за бифштекс с луком
Я думаю, что они и раньше лезли.
Доедая клюквенный кисель, я догадываюсь,
Что они и впредь будут лезть.
Выйдя на улицу, я вижу, что
Расталкивая всех локтями они лезут в тролейбус.
Войдя в тролейбус, я замечаю, что
Наступая всем на ноги, они лезут к выходу.
Бедные, — думаю я, — жизнь у них собачья!
Все они лезут и лезут, все вперед пролезают.
А ведь впереди-то им и делать нечего.
(обратно)

Девушка и собор

 Девушка, площадь, собор.
Совсем юная девушка, не очень обширная площадь, очень древний собор.
Массивный объем собора, пустынное пространство площади, тоненькая фигурка девушки.
На девушке черные брючки и белая кофточка, площадь замощена розовой серой брусчаткой, собор построен из красного кирпича и желтого камня.
Собор неподвижен. Девушка движется к собору, наискось пересекая площадь.
Фигурка девушки все уменьшается. Громада собора все увеличивается.
Внимание! Девушка подошла к собору.
Колосальный собор. И рядом еле заметная фигурка девушки.
Собор поглядывает на нее с умилением.
Но девушка проходит вдоль стены собора и исчезает за углом.
Собор в растерянности. Собор в смятении. Собор в отчаяние.
Сотни лет он простоял на этой площади!
Сотни лет поджидал он эту девушку в белой кофточке!
Сотни лет ему снились ее черные брючки!
Но внимание! Девушка вернулась! Она снова рядом с собором!
Собор не верит своим глазам. Собор не может прийти в себя. Собор сияет от счастья.
Покинем же площадь. Не будем им мешать.
(обратно)

Движения его души порою необъяснимы

 Движения его души порою необъяснимы.
Она бросается куда-то в сторону, она делает зигзаги,
она выписывает петли и долго кружится на одном месте.
Можно подумать, что душа пьяна, но она не выносит спиртного.
Можно предположить, что душа чего-то ищет, но она ничего не потеряла.
Можно допустить, что душа слегка помешалась, но это маловероятно.
Порою кажется, что душа его просто играет.
Играет в игру, которую она сама придумала.
Играет, как играют дети.
Быть может она еще ребенок, его душа?
(обратно)

Даль

Тянет меня почему-то в эту даль.
И будто нет в ней ничего особенного — типичная же даль!
А тянет.
Ушел бы и жил бы там, в дали. Да все дела какие-то, все дела.
Смотрю в даль и вздыхаю.
Тянет меня в эту банальную, туманную даль.
Будь она неладна!
(обратно)

Восторженный

Хожу по весеннему городу и в горле у меня булькает восторг.
Но я и виду не подаю.
Хожу по городу и криво усмехаюсь: «Подумаешь, весна!»
Сажусь в весеннюю электричку, и в ушах у меня щекотно от восторга.
Но я не поддаюсь.
Еду в весенней электричке и исподлобья гляжу в окно: «Эка невидаль — весна!»
Вылезаю из электрички, бросаюсь в лес,
Раскапываю снег под елкой, расталкиваю знакомого муравья
И кричу ему в ухо: «Проснись, весна на дворе! Восторг-то какой!»
«Сумасшедший!» — говорит муравей, —
«И откуда только берутся такие восторженные идиоты?»
(обратно)

Принципиальный

Скудные остатки своей совести
он завернул в обрывок газеты и засунул в карман.
Последние остатки своей совести
он вознамерился скормить воробьям в ближайшем скверике.
«Да ты погоди, — сказал я, — воробьи и без совести обойдутся.
Да ты не дури, — сказал я, — побереги хоть эти остатки!»
«Ха, — ответил он презрительно, — какие-то жалкие крохи!
Нет, — ответил он твердо, лучше совсем без совести!»
Его принципиальность меня поразила.
(обратно)

Подходя к музею

 Подходя к музею, я замечаю толпу людей, которые живут.
Блуждая по музею, я гляжу на лица людей, которые жили когда-то.
Выходя из музея, я думаю о людях, которым еще предстоит жить.
Покинув музей, я вспоминаю о людях, которых трудно заставить жить —
Их упрямство неодолимо.
(обратно)

Труженики

Вчера был сильный ветер.
Все, что я построил, он сдул.
Я не ленюсь, я строю.
И ветер не ленится — сдувает.
Мы с ним труженики.
(обратно)

Человек спокоен

 Человек спокоен, вполне спокоен. Душа его безмятежна.
Но вот возникает в ней легкое движение.
Человек уже не спокоен, человек нервничает, человек волнуется.
Человек уже разволновался.
Все в нем кипит, все бурлит, все в нем бушует.
Целая буря в его душе, целая буря!
Страшно смотреть на человека, страшно!
Успокойся, дорогой человек, успокойся!
Постепенно, понемногу, полегоньку буря стихает.
Человек спокоен, опять спокоен.
Только где-то по краям его души еще что-то плещется и колобродит.
Что-то колеблется и дрожит.
Хорошо что человек успокоился!
И вдруг снова буря, снова ураган в душе человеческой.
И снова деревья в ней гнутся до земли и падают, вырванные с корнем!
Дайте человеку пузырек с валерьянкой — нервы у него шалят.
(обратно)

Непонятливый

Звонил ей весь вечер, хотел сказать — люблю!
Но никто не подходил к телефону.
Утром позвонил снова. Она взяла трубку.
— Какого черта! — сказал я ей. — Звонил тебе весь вечер! Где ты шляешься?
А сам подумал: «Нелюблю я ее нисколечко!»
Но вечером позвонил опять.
— Ты знаешь, — признался я ей, — не могу я что-то понять, люблю тебя или нет?
— Конечно любишь! — засмеялась она. — Какой непонятливый!
(обратно)

Когда я прохожу мимо

Когда я прохожу мимо них белой ночью, они смотрят на меня и молчат.
Что означает молчание зданий,
выстроившихся в ряд вдоль бесконечных пустынных улиц
и глядящих на меня не мигая тысячами окон?
Или они просто спят с открытыми глазами?
(обратно)

Какие мы, однако, смешные!

Какие мы, однако, смешные!
У каждого есть тело — бестелесых вроде бы нет.
У каждого есть душа — хоть маленькая, да имеется.
И у каждого в груди что-то стучит — представьте себе у каждого!
И каждому хочется неземного счастья — ей-богу, каждому!
Но каждому чего-то не хватает. Кому — благоразумия,
Кому — безрассудства, кому — крыльев за плечами,
А кому — и волос на темени.
Какие мы однако не совершенные!
Отчего же не обретаем мы совершенство? Чего мы тянем?
У каждого на то свои причины, свои отговорки, свой резон.
Пессимисты полагают что совершенство не достижимо.
Так да здравствует же оптимизм!
(обратно)

Плавая у подножья величавых скал

Плавая у подножья величавых скал и глядя снизу на тела пролетающих чаек,
Трудно удержаться от соблазна и не вообразить себя чуть-чуть счастливым.
Я и не удержался.
Потом я осмелел и даже вообразил себя вполне счастливым.
Мне это удалось.
А после я совсем обнаглел и попытался представить себе,
что я безмерно, безумно, безоглядно счастлив.
И у меня это тоже получилось неплохо.
Ошеломляюще, оглушающе, обезаруживающе счастливый,
долго я плавал около скал.
И чайки, завидя, меня вскрикивали от изумления.
(обратно)

Стихи о том, как плохо быть человеком

Хорошо быть обезьяной,
и попугаем хорошо быть,
и крысой,
и комаром,
и амебой.
Плохо быть человеком:
все понимаешь.
Понимаешь,
что обезьяна — кривляка,
попугай — дурак,
крыса — злюка,
комар — кровопивец,
а амеба — полное ничтожество.
Это удручает.
(обратно)

Нормальность вопиюще ненормальна!

Нормальность вопиюще ненормальна!
До минимума надо снизить норму
Нормальности. Идиотизм блестящ,
В нём бездна смысла, бездна удовольствий!
Свихнувшиеся! Ваш черёд пришёл!
Настроим идиотских городов,
Дорог дурацких,
Сумасшедших механизмов,
И будем жить, хихикая в кулак!
(из сборника "Околесица")

(обратно)

Был ли я крылатым?

Был ли я крылатым?
Или крылья мне только снились?
А что,
если я и впрямь
потерял их?
А что,
если они и вправду
были длинными и белыми?
А что,
если они снова вырастут?
В последнее время
у меня часто чешутся лопатки.
Но куда лететь?[7]
(обратно)

Статуя

Я встретил в парке
брнзовую статую.
Нагая женщина
стояла неподвижно,
а любопытный
хладнокровный снег
скользил по чёрной
выгнутой спине,
по ягодицам,
бёдрам
и коленям
и у ступней её
ложился похозяйски.
Она руками прикрывалась,
замирая
от страха,
отвращенья
и стыда.
Что было делать?
Снял своё пальто,
на плечи бронзовые
ей набрсил.
(обратно)

Шхуна

Мы гуляли с ней у пристани
и любовались изящными шхунами
с высокими мачтами.
— Кто я, —
спросила она меня —
как ты думаешь?
— Ты шхуна, — ответил я, —
ты случайно зашла в мою гавань,
тебя тянет в океан.
Через месяц
мы с ней расстались.
Каждый день я хожу в порт
 и распрашиваю моряков:
не видел ли кто-нибудь
стройную шхуну с зелёными глазами?
Но всё напрасно.
Трудно поверить,
что её постигло кораблекрушение.
(обратно)

Милая

Незнакомые люди
подходили к ней на улице
и говорили:
— Какая Вы милая!
Тогда я любил её
и она меня-тоже.
Потом она меня разлюбила
а я её ещё нет.
Спустя два года
я встретил её.
Она так подурнела,
что её трудно было узнать.
— Милая, — сказал я ей, —
ты очень подурнела!
Наверное, это оттого,
что ты меня разлюбила.
Полюби меня снова!
— Попытаюсь! — сказала она,
но так и не попыталась —
ей было некогда.
А я ещё долго любил её
зачем-то.
(обратно)

ВСТРЕЧА С ЧЕЛОВЕКОМ

Человек редок
 и встретить его трудно
издергаешься весь
 ожидая встречи
     похудеешь и осунешься
     тоскуя по встрече
         забросишь все дела
         думая о встрече
 но однажды
 встреча состоится
ба! — скажешь —
 неужто он?
     и остолбенеешь
     потрясенный
 батюшки! — скажешь —
 это же он!
     и всплеснешь
     руками
потом обойдешь его вокруг
 и рассмотришь как следует —
     забавен человек снаружи!
После подойдешь к нему поближе
 и влезешь ему в душу —
     внутри он еще забавнее!
 ха! — скажешь —
 встретился-таки!
     и хлопнешь человека
     ладонью по плечу
 а потише нельзя?
 скажет человек
 и поморщится
(обратно)

И ЕЩЕ ОДИН ГАМЛЕТ

Тысячу раз я спрашивал себя:
 быть или не быть?
 и тысячу раз в ответ
 пожимал плечами.
 Потом я стал спрашивать
 всех подряд:
 быть или не быть?
 быть или не быть?
 быть или не быть?
 И все в ответ пожимали плечами.
 Тогда я разозлился,
 поймал во дворе мальчишку
 лет восьми,
 схватил его за ухо
 и заорал:
 говори, стервец,
 быть или не быть?
 Мальчишка заплакал
 и уклонился от ответа.
 С горя я напился
 как свинья.
 Пошатываясь,
 я шел по Невскому
 и читал неоновые надписи.
 Все они были одинаковые.
 Над универмагом было написано:
 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
 У входа в кино:
 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
 В витрине парикмахерской:
 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
 над пивным баром:
 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
 В трамвае я не утерпел
 и спросил кондукторшу:
 Ну а все-таки
 быть или не быть?
 Господи! —
 сказала кондукторша, —
 да какая разница!
(обратно)

ГЛУХОНЕМЫЕ ХУЛИГАНЫ

Два глухонемых хулигана
 три глухонемых хулигана
 четыре глухонемых хулигана
     хватит?
     можно еще.
Пять глухонемых хулиганов
 шесть глухонемых хулиганов
 семь глухонемых хулиганов
     теперь достаточно.
Семеро здоровенных
 глухонемых хулиганов —
 это целая толпа.
 Безобразничают они скромно:
 не матерятся,
 не пристают к девушкам,
 не пугают старушек —
 просто стоят на мосту
 и чего-то ждут,
 а на мосту стоять не положено.
 Милиционер свистит,
 но они не слышат,
 потому что они глухонемые,
 и получается безобразие.
Семеро совершенно глухих
 и безнадежно немых хулиганов
 ждут на мосту
 какого-то чуда.
 Но если вам кажется,
 что их все же
 слишком много,
 можно оставить только шестерых
 или пятерых,
 можно ограничиться четырьмя
 или даже тремя.
Давайте оставим на мосту
 двоих глухонемых хулиганов,
 одному будет скучно
 ждать чуда.
(обратно)

ИДОЛ

Гляжу — тащат
кряхтят
 пыхтят
 обливаются потом —
 тащат
откуда — спрашиваю —
 тащите
 эту статую?
     где вы ее раздобыли?
 зачем — спрашиваю —
 тащите
 такую тяжесть?
     надорветесь!
 куда — спрашиваю —
 тащите
 этого идола?
     к чему он вам?
 бросьте вы его — говорю —
 все равно не дотащите
 бросьте!
     но они не слушают —
     тащат,
снимаю пиджак
 подхватываю каменную ногу
 тащу
 помогаю
 пыхтим,
 кряхтим,
 обливаемся потом —
 тащим
куда
 откуда
 зачем —
         потом разберемся
(обратно)
(обратно)
(обратно)
(обратно) (обратно)

ОКОЛЕСИЦА. Стихи и поэма Самиздатовские стихи 60-х гг. Архитектора Геннадия Алексеева из Ленинграда

ОКОЛЕСИЦА Поэма

   Посвящаю вам, дражайшие,
   Головни после пожарища…
   Это злое коромысло —
   Слева чувства,
   Справа- мысли.
   Мысли власть свою превысили,
   Но поставлены на место…
   1.
   Чушь! Околесица!
   Сплошное идиотство!
   Старушка крестится,
   Неверующий плюётся.
   А если солнце сбесится,
   Дяди и бабуси?
   А вдруг оно у месяца
   Рог откусит?
   Нам- что? Мы- пассажиры,
   Живём, пока живы.
   А где-то тянут жилы
   И кости ломают.
   Прямая, прямая
   Ведёт туда дорожка.
   Стена и окошко,
   И неба немножко —
   Лоскутик малый
   От одеяла
   Лоскутного, ветхого
   За ровными клетками
   Ржавой решётки.
   Страшно всё-таки!
   Не выпорхнешь пташкой,
   Не юркнешь синицей,
   Хватит кондрашка,
   Если приснится
   Этакий ужас —
   А может быть, уже,
   А может- короче,
   Между прочим?.
   В этой околесице
   Всё легко поместится,
   К этой околесице
   Не приставишь лестницы,
   В такой околесице
   Немудрено повеситься,
   И утонуть негорько,
   Немудрено топориком
   Тюкнуть кого-нибудь,
   Или взять
   Да по небу
   Написать мелом
   Без помощи авиации: —
   Кто тут смелый?
   Выходи драться!
   Но мы спешим на дачу,
   Где можно посудачить
   О наших неудачах,
   А также об успехах,
   Где можно слышать эхо
   И разных певчих пташек,
   Забыв недуги наши.
   Хотя мы помним ясно,
   Хотя мы знаем твёрдо,
   Что совершенно красной
   Бывает наша морда…
   Все горести наши
   У нас на ладони.
   Сожмём кулак- и
   Бросим в огонь их!
   Ведь слабости наши
   У нас на коленях.
   Стряхнём их, и будем
   Сильны, без сомненья.
   Но беспомощно чужды
   Урановой эре,
   Исчезают леса,
   Вымирают звери.
   Хочу оглохнуть,
   Хочу не слышать,
   Как плачут камни,
   Как хнычут крыши.
   2.
  ..ругань, крик,
   кого-то тащут за воротник,
   кто-то упал, истошно воя.
   Я вылезаю из трамвая.
   Ничего странного: просто трое
   Бьют одного.
   Это бывает
   Весьма забавно,
   Если много выпить.
   Что же тут главное,
   Суть событий?
   Густо-густо,
   Густо- густо поперчена,
   Всем дана,
   Всем позволена,
   Только больно доверчива,
   Только больно проста
   Где-то ради Христа
   Побирается, бедная
   И худая на диво…
    Я люблю нерадивых,
   Беззаботных, никчемных.
   Ненавижу ретивых —
   Да и правда, зачем они?.
  ……………………………
  ……………………………
   По косточкам, по трубочкам
   Мой соберут скелет
   И будут тыкать тросточкой
   В него десяток лет.
   И будут щупать челюсть,
   По черепу стучать:
   — Какой он круглый, прелесть!
   И жёлтый, как свеча!
   3.
   Пространство спрессовано,
   Словно вата.
   Наглости разума нет границ.
   Цифры раздулись от чванства,
   Перед интегралами все пали ниц.
   Моторы, моторы,
   Скрежет и вой!
   Спасенья нигде
   Нет!
   Поезда на земле,
   Поезда под землёй,
   И в небе- грохот
   Ракет.
   Загнанная, хрипло дыша,
   К стене куда-то
   Прижалась душа
   Замызганного поэта.
   На троне атом,
   Атом на троне.
   Череп и кости
   В его короне.
   — Быть может, сжалится и не тронет?
   Быть может, он добрый, этот атом?
   Побольше крови,
   Побольше злата,
   Он будет сытым
   И шито-крыто?
   Город ещё нагло
   Трубы свои выпячивает
   И шпили как сабли- наголо,
   Игрушечные, ребячьи.
   Тучам совсем не странно,
   Тучи на них плевали,
   Массивные, многобашенные,
   Проплывают далее.
   К городу привыкли,
   А он поостыл,
   Все крыши утыкали
   Телеантенн кресты
   Огромнейшее кладбище,
   Трупами кишащее
   живыми пока ещё,
   Пока ещё дышащими.
   (Простите меня, грешного,
   простите меня, глупого,
   ведь может быть, конечно же,
   вам нравится быть трупами).
   Смешно? Кому какое дело!
   Я не шутя могу сказать:
   В красотку- Землю,
   В её тело,
   В её зелёные глаза,
   В её снега, в её стрекоз
   Влюблён я по уши, до слёз.
   Смешно! Я скептик, злой и дошлый,
   Иронизирую, хулю,
   Простите, ради бога, пошлость,
   Но я ведь Родину люблю!
   Смешно и просто несуразно:
   Мне нравятся живые люди.
   Я к ним питаю слабость просто —
   К добрейшим, злым, разнообразным,
   Любого качества и роста.
   Мне очень жаль, что их не будет.
   4.
   Жить- очень хочется
   Дотла, до старости
   Не ради почестей,
   А ради шалости.
   Прожить умеючи
   И умереть суметь удачно,
   Не биться рыбой, угодившей в сеть,
   Закинутую кем-то в мутный омут.
   Я ощущаю локтем локоть
   Ненастья. Мне оно претит,
   Хотя смывает пыль и копоть
   И мелких мыслей конфетти…
   5.
   Спутники бодро размеренно кружатся,
   Голуби до одури плещутся в лужицах.
   Влюблённые проходят в обнимку, прижавшись,
   В доке с парохода скалывают ржавчину.
   Дети резвятся,
   Звонят телефоны.
   Всё это вкратце,
   Только для фона.
   Друзья мои устали,
   Ушли, и мне оставили
   Окурки, кислый дым
   И на полу следы.
   А я сижу и думаю:
   В раю или в аду мы?
   Я вижу воровские пальцы
   На ватном детском одеяльце
   И храбрый витязь на коне
   На камне высясь, виден мне.
   Я слышу дурака браваду,
   Я ощущаю нежность век
   Полузабытах,
   Слышу бег
   Бездомных кошек вдоль ограды.
   Я понимаю мысли парка
   И озабоченность причалов,
   Я вспоминаю, что мне арка
   Вчера на площади кричала…
  ..и пусть дорога не проста,
   и пусть ушёл ты без напутствий —
   неистребима красота,
   её размах и безрассудство.
   Бессмысленно думать, чего мы в ней ищем.
   Подарим по солнцу
   Каждому нищему
   Кругом напасти- сплошные страсти.
   Скажем "здрасьте" любой напасти.
   Окажем времени услуги:
   Согнём в дуги
   Все вьюги!
   Натянем туман
   На барабан,
   Не станем бояться
   Угроз и нотаций,
   Возьмём без спросу
   И скинем все отбросы
   Под откосы!
   Радости- ни крупицы,
   Ни грамма жизни той,
   Что может поступиться
   Прямотой!
   А вы не плачьте,
   Вымпела на мачте —
   Нам выпал жребий —
   Вечная тревога
   И вечный ветер,
   Ждёт как Бога
   Наш утлый ялик —
   Океан.
Ленинград, начало 60-х.

(обратно)

ЛЕСТНИЦЫ ПОЭМА

   Нам лестницы сопутствуют сызмальства,
   Нас поучают, подают пример,
   Подносят нам на ложечке лекарство,
   Суют нам пряник или карамель.
   Прикидываясь преданнейшим другом,
   Расчётливые, умненькие лестницы
   Заводят нас в безлюдный тёмный угол
   И бьют внезапно чем-нибудь увесистым.
   Есть лестницы-красотки, есть- уродины,
   Есть легкомысленные, есть-серьёзные,
   Есть предстоящие и уже пройденные,
   Есть грандиозные и есть курьёзные…
   На лестницах в дурацкую игру
   Мальчишки погружаются с азартом.
   На их ступенях умирают вдруг
   Нелепо и мгновенно от инфаркта.
   По лестницам в почтительной тиши
   Несут венки роскошным саркофагам,
   По ним солдат отчаянно спешит
   Навстречу пуле, прикрываясь флагом.
   На лестницах, которые круты,
   Нередко сохнут лепестки иллюзий.
   На лестницах встречаются коты,
   Собаки, козы. Чаще всё же люди.
   За мною лестницы ходили как волчицы,
   Зубами щёлкая, и не боясь огня,
   Грозились сговориться, ополчиться,
   Напасть, загрызть и съесть-таки меня.
   За мною лестницы ходили толпами,
   Кокетничали, строили мне куры.
   Что было делать? Оставалось только
   Писать о них- и не халтурить.
   1.
   Был год сорок второй,
   Была война и ночь.
   Был сон, шагнувший прочь,
   Сирен истошный вой.
   Зенитный лай и крик: Вставай! Вставай!
   Был чемоданчик кожаный,
   Был чемоданчик крохотный —
   Такой таскать нехлопотно.
   В него были положены
   Заранее, как надо:
   Три носовых платка,
   Носки, две пары варежек,
   Пирог- почти сухарь уже
   И плитка шоколада,
   Остаток от пайка,
   Иль, может, довоенная,
   Редчайшая, бесценная,
   Неприкосновенная.
   И мы уже на леснице
   В пальто свои влезаем,
   Бежим мы вниз по лестнице,
   В ступенях увязая.
   Этаж, ещё этаж- терпение!
   И я вно за ступни
   Хватают нас ступени —
   Как будто просят не бросать,
   Как будто просят взять с собой
   На час, на два, на три часа,
   Пока не затрубят отбой.
   Скорей! Остался только марш!
   Но нас опередил кошмар.
   Он возникает, как тонкий свист,
   Вонзаясь в мозг, как шприц,
   И нарастает, кристально чист,
   Всех повергая ниц.
   Он прям и вкрадчив,
   Остёр и туп,
   Он переходит в вой.
   Ты есть- ты дышишь —
   Ты был, ты труп
   С расплющенной головой.
  …Стало светло, нестерпимо ярко,
   будто в глаза прожектор,
   будто весь город электросваркой
   вздумал разрезать некто.
   Где-то внизу плакали дети,
   Закатываясь, хрипя.
   Лётчик, казалось, в них и метил,
   Но мазал всё второпях.
   Стёкла падали, звенели тонко
   И непрерывно, как зуммер.
   И лестница вилась к нам собачонкой,
   От ужаса обезумев.
   Перила тряслись и склили под пальцами,
   В пролёт норовили сдуру
   И дробно зубами стальными кляцали
   Двутавровые косоуры.
   И мы стояли, прижавшись к стенке
   Где-то у первого этажа,
   Даже не чувствуя слабость в коленках
   И даже уже не дрожа.
   Душило дымом, все бомбы рвались
   От дома в десятке метров,
   И он качался, как лёгкий ялик
   На море под лёгким ветром.
   Но были попытки его бесплодны
   Пробраться в затишье к пристани,
   Потом провалилось всё в преисподнюю,
   Только лестница выстояла.
   Утром нас нашли между маршами —
   Лестница дыбилась из развалин —
   Полуоглохшими, с лицами страшными —
   Долго не узнавали.
   2.
   Стервенея и мучаясь, ногти срывая,
   По верёвочной лестнице, в ночь и грозу,
   Выгибаясь, сверкая, как сабля кривая,
   Без корысти, без толку, раздет и разут,
   — сумасшедший! Куда ты, куда ты, куда ты?
   Что за дурь, что за блажь, что за удаль не в меру?
   Ты такой несуразный, тщедушный, кудлатый,
   Ты один! Ты смешон! Ты поверил в химеру!
   Злой мальчишка с глазами бессмысленно храбрыми,
   Ригорист, простофиля, гордец, сумасброд,
   Вдохновлённый нелепыми абракадабрами,
   Безоружный охотник за хищным добром,
   Осторожно!
   Качается, мечется лестница.
   Осторожно! Скользят под ногами верёвки!
   И какие-то ливты всё время мерещатся,
   Уносящие с шиком нахальных и ловких.
   Одержимый с лицом, искорёженным ветром,
   Ты ведь прёшь на рожон! Надо как-то иначе!
   Твой конец приближается метр за метром,
   По тебе уже кто-то, наверное, плачет!
   Только лестница в мыслях: ступени, ступени!
   Только лестница в будущем, в прошлом и ныне.
   Ты вцепился в неё, ты прилип как репейник,
   В грозовое пространство ты лестницей ввинчен.
   Эй, несчастный фанатик! Герой! Оборванец!
   Ты не в цирке: внизу не натянута сетка.
   Для чего, для кого сей отчаянный танец?
   Не оценят потомки, не сбесятся предки!
(обратно) (обратно)

СТИХИ 60-Х ГГ


(обратно)

О ТОМ, КАК Я СТАЛ БЕЗЖАЛОСТНЫМ

   Она сказала мне:
   Вон там, на пустыре
   Рядом со ржавой банкой из-под килек
   Растёт голубой цветок.
   Сорви его
   И принеси мне.
   Я так хочу.
   — Пожалей пустырь! —
   взмолился я, —
   ведь цветок у него один!
   — Жалость унижает, —
   сказала она.
   Я пошёл на пустырь,
   Сорвал цветок
   И принёс его ей.
   На моих глазах
   Она медленно оборвала
   Все его лепестки
   И потом отбросила его прочь.
   Я ударил её по щеке.
   Она заплакала.
   Но я не стал её жалеть,
   Потому что жалость
   Унижает.
(обратно)

О ПОЛЬЗЕ ВЯЗАНИЯ

   Там женщины
   Сидят себе и вяжут.
   Спокойные,
   Сидят себе и вяжут.
   И мне так страшно,
   Тошно,
   Неспокойно.
   — Эй, женщины!
   Да бросьте же вязать!
   Глядите- мир на проволоке пляшет!
   Он оборваться может каждый миг!
   Но вяжут женщины, не слушая меня
   И спицы острые
   В руках у них мелькают.
   Я успокоился:
   Знать, есть какой-то смысл
   В вязанье этом,
   Значит, женщинам виднее- ведь портить шерсть они не станут зря.
(обратно)

НАША ВЕРА

   Наша вера- пропала.
   Все спрашивают друг у друга:
   — Где наша вера?
   Вы не видели нашу веру?
   Она такая светлая,
   Чистая и наивная,
   С голубыми глазами
   И с ямочками на щеках.
   И правда, где она, наша вера,
   Что с ней стряслось?
   Может быть, её застрелили
   Выстрелом в висок,
   Предварительно обрезав ей волосы?
   (Зачем же волосы пачкать?)
   А перед этим ей совали
   Иголки под ногти,
   И она страшно кричала?
   (Попробуйте-ка не кричать!)
   Может быть, её заставляли
   Чисить нужник голыми руками?
   (У неё были красивые руки
   с длинными пальцами).
   Её рвало, но она чистила,
   А потом её утопили в этой жиже.
   Может быть, её заставляли валить лес
   На сорокаградусном морозе?
   (У неё не было тёплых рукавиц,
   никто не присылал её посылки).
   Но она пилила.
   А потом замёрзла
   И её занесло снегом.
   Может быть, её изнасиловали
   Пьяные солдаты (она ведь была
   Очень недурна- наша вера)?
   Изнасиловали и ушли довольные,
   А она повесилась?
   Но скорее всего,
   Но вполне вероятно,
   Мы ей просто надоели
   И она сбежала от нас.
   Собрала вещички и- ушла
   С узелочком куда глаза
   Глядят.
   Может быть, она вообще странница?
   Кто её знает?
   Течёт речка глубокая и широкая.
   Говорят, в ней полно рыбы,
   Но рыбаки все с голоду передохли.
   — От безрыбья
   или от лени?
   — От безверья, — кричат-вопят,
   от безверья! Но что делать?
   Наша вера куда-то запропастилась.
   Вы не видали нашу веру?
   Она такая светловолосая,
   Чистая и наивная,
   С большими голубыми глазами
   И с ямочками на щеках.
(обратно)

ШУТ

   Шут! Шут! Тут шут!
   Шута поймали!
   — "Пошути, шут! По шутовству соскучились!
   Посмеши, шут! По смеху стосковались!
   Тащите сюда всех царевен- несмеян!
   Тащите сюда всех зарёванных царевен!
   Шут! Шут! Шут!"
   А тот стоит весь бледный
   И губы у него трясутся.
(обратно)

ТА ЖЕНЩИНА

   Та женщина была
   Прямым шоссе,
   Обсаженном прямыми
   Тополями.
   Та женщина меня бы завела
   В такую даль,
   Откуда возвращаться
   Уж смысла нет
   Но странствия в ту пору
   Меня не привлекали
   Почему-то.
(обратно)

РУСЬ

   Рябая Русь
   В рубахе рваной
   Рожает
   Родится розовый
   Ребёнок,
   Заорёт,
   И робко роботы толпой
   Его обступят.
   — Рубите руки
   резвым гармонистам!
   Там Русь лежит
   Среди стволов сосновых.
   Там Русь лежит
   И смотрит в облака.
   Там Русь лежит
   И тихо, ровно дышит,
   А радиоактивный тёплый дождик
   Шуршит в хвое,
   И медленные капли
   Стекают по рябым её щекам.
   Растут грибы,
   Гигантские грибы
   Растут в лесу,
   Их собирают дети
   И продают на рынке
   За бесценок.
   Но никому они не говрят,
   Что там на мху
   Рябая Русь рожает.
   Что проку прятаться? —
   Иные рассуждают, —
   История, как трактор озверелый,
   Прёт напролом,
   Просеку прорубая
   В непроходимом времени.
   — Простите,
   но надо всё-же пальцы
   поотрубить
   всем резвым гармонистам поскорее!
   Рябая Русь рожает.
   О, Господи!
   Как долго!
(обратно)

Порой мне кажется

   Порой мне кажется,
   Что я и есть тот самый,
   Порой мне чудится,
   Что я совсем не тот.
   Порою стыдно мне
   Глядеть в глаза прохожих
   И я по улицам стараюсь не ходить.
   Однажды вышел я
   Из дому- и тотчас
   Меня гурьбою окружили дети.
   — Эй, дяденька! —
   кричали мне они, —
   не притворяйся,
   на сты не обманешь!
   Ты сам себе надел
   Ошейник, дяденька,
   И сам себя ведёшь на поводке!
   Полай нам, дяденька!
   Пожалуйста, полай!
   И я залаял.
   Что я мог поделать?
   И дети в страхе
   Тотчас разбежались.
   — Да, я — не тот, —
   подумал я с тоской,
   и почесал себе ногой за ухом.
(обратно)

ИЗ ВАРИАЦИЙ НА ТЕМУ ПОЧЕМУ ПЛАЧЕТ МОЯ ЖЕНА

   Посмотреть в лицо своей жены
   И увидеть в нём океан
   И три старинных судна
   Под всеми парусами.
   Удивиться, взять подзорную трубу
   И убедиться, что это корабли
   Колумба, плывущие открывать
   Америку.
   Посмотреть в лицо своей жены
   И увидеть себя стоящим на крыше
   Семиэтажного дома,
   На самом краю карниза.
   Испугаться, схватить себя за руку
   И оттащить в сторону.
   Посмотреть в лицо своей жены
   И заметить, что оно бледное,
   Что губы дрожат,
   И что глаза испуганы.
   Спросить:-Что с тобой?
   И услышать:-Мне показалось, что ты
   Сошёл с ума!
   Ведь это не корабли Колумба,
   Это маленькие бумажные кораблики, которые ты
   Пускал в детстве.
   И семиэтажного дома тоже нет,
   Ты стоял на крыше низкого дровяного сарая
   В нашем дворе.
   Обидеться и закричать:
   — Я не виноват!
   Твоё лицо лжёт!
   Отвернуться и услышать, что
   Жена заплакала.
(обратно)

СЮЗИ

   Она идёт мне навстречу.
   Её острые прямые плечи
   Плывут плавно и торжественно,
   Её бёдра покачиваются
   И по очереди
   Обнажаются её колени,
   Появляясь на миг из-за края
   Серенькой юбки.
   Она идёт мне навстречу,
   Гордо и вызывающе неся на лице
   Свой немыслимый рот.
   Она приближается
   И бежать уже поздно.
   — Здравствуйте, Сюзи, —
   говорю я, —
   сегодня Вы просто великолепны!
   — А вы молодец, — говорит Сюзи, —
   я думала, Вы убежите.
   У Вас очень испуганный вид.
   — Правда? — говорю я.
   — Правда, — говорит Сюзи,
   и мы долго хохочем.
   Что такое Сюзи?
   Сюзи- это существо,
   Похожее на девушку.
   Но Сюзи- это и розовые кристаллы
   В гранитных камнях стены,
   Выложенной в шестнадцатом веке.
   Но Сюзи- это бесконечная цепь озёр
   С бесчисленными островами,
   Уходящая на Северо-Запад.
   Но Сюзи- это и сосны, которым
   Очень хочется
   Спуститься к самой воде
   И побегать по песку.
   Но Сюзи- это просто Сюзи,
   И это самое удивительное.
   Она развлекается. Она свою жизнь
   Свернула трубочкой
   И подожгла с одного конца.
   Все кричат: Потаскуха!
   Гулящая девка!
   А Сюзи держит свою жизнь за кончик
   И любуется пламенем.
   Мне немножко страшно, и я говорю ей:
   — Сюзи, это опасно!
   Вы обожжёте себе пальцы!
   — Почему все мужчины
   говорят мне одно и то же? —
   спрашивает Сюзи, —
   почему все они твердят:
   у тебя красивые глаза!
   У тебя удивительный рот!
   У тебя идеальная фигура!
   Скука!
   — Поэтому, — отвечаю я, —
   что у тебя красивые глаза!
   У тебя удивительный рот
   И идеальная фигура!
   — Вот и Вы, —
   усмехается Сюзи
   и презрительно оттопыривает
   нижнюю губу.
   — Что же делать, — говорю я, —
   к несчастью, у тебя действительно
   прекрасные глаза,
   изумительный рот
   и бесподобная фигура.
   — Да, — вздыхает Сюзи, —
   ничего не поделаешь, скука!
   И закуривает сигарету.
   Я хороший рыбак,
   Но Сюзи- хитрая рыба.
   Я ловлю её в городе,
   Построенном на граните,
   Я ловлю её среди скал,
   Поросших лишаями,
   Я ловлю её на живца,
   Потому что она —
   Не только хитрая,
   Но и хищная рыба.
   Я поймал одинокую карусель
   На пустой площади,
   На которой катался один —
   Единственный мальчишка…
   Я поймал женщину, похожую на Сюзи,
   Женщину, которая куда-то спешила
   И шагала по набережной,
   Угрожающе размахивая сумкой.
   Но Сюзи я не поймал, потому что
   Она хитрющая рыба.
   А если бы поймал, то всё равно бы
   Не удержал,
   Потому что Сюзи не только хитрющая,
   Но и скользкая рыба.
   А рыбак я хороший,
   Спросите кого угодно.
   — Вот, возьмите, — говорит Сюзи, —
   и протягивает мне что-то на ладони.
   Я гляжу и глазам своим не верю:
   — Где Вы взяли её, Сюзи? —
   Я же давным-давно потерял её
   И перестал искать!
   Где Вы отыскали её, мою юность?
   — Не скажу, — говорит Сюзи
   и улыбается во весь рот, —
   не просите напрасно! —
   говорит Сюзи и хохочет.
   — Не просите, всё равно не скажу!
   Это секрет.
  …Может быть, мне суждено ещё долго
   блуждать по лесу. Время от времени
   я буду кричать:-Сюзи! Ау!
   Я буду кричать, потому что это
   Доставляет мне удовольствие,
   Потому что это приятно —
   Всё время ходить по лесу
   И вот так кричать:-Ау! Сюзи!
   Пусть думают, что я ищу её,
   Пусть посмеиваются.
   Она мне уже не нужна.
   Я ведь знаю, что она есть,
   Что она где-то танцует,
   Твист, курит, пьёт коньяк и соблазняет
   Семнадцатилетних мальчишек.
   И даже если она умерла
   (чем чёрт не шутит),
   я всё же знаю, что она была,
   что она носила белый капроновый платочек
   и подрисовывала глаза зелёной тушью,
   я твёрдо знаю, что она была,
   и это тоже неплохо….
(обратно)

ЗАВИСТНИК я, завидую я рыцарям

   ЗАВИСТНИК я, завидую я рыцарям,
   Сражавшимся когда-то на турнирах,
   Завидую их латам и кольчугам
   И шлемам с их забралами зловещими.
   Завидую смертельно их плащам,
   Плюмажам их кудрявым, их коням
   Под длинными попонами с гербами.
   Крестовые походы-я уверен —
   Придуманы нарочно, мне на зависть.
   Как живописно воевали в ту эпоху!
   Как простодушно грабили и жгли!
   С каким искусством редкостным пытали!
   А казни были просто бесподобны!
   Когда б я знал, что буду обезглавлен,
   На эшафоте прочном и высоком
   Из розоватых, пахнущих смолью сосновых брёвен
   Буду обезглавлен
   Перед готическим порталом
   С очень юной,
   Чуть-чуть жеманной
   И хорошенькой мадонной
   Над самым входом,
   Буду обезглавлен
   Одним ударом на глазах у сотен
   Весёлых и нарядных горожан —
   Я был бы просто счастлив.
   И тогда,
   Когда палач
   Поднял бы гололву мою за волосы и показал толпе —
   Я подмигнул бы весело народу.
   И мой народ, любимый мой народ
   Похохотал бы от души
   И разошёлся.
   Завистник я.
(обратно) (обратно)

АЛЕКСЕЕВ



(обратно)

ХУДОЖНИК О ПОЭТЕ

Жизнь не удалась."


Г.Алексеев
"Говорят, что родились мы поздно,

Я ж уверен — родились мы рано.

Что ж, поэтому будем навозом

Грядущей жизненной праны!"


В.Васильев
Была группа. Или группа не была, а было содружество. Но как всегда, среди художников затесался один поэт. Выставлялись на квартире у Саши Товбина, архитектора, автора черно-белых абстракций, выставлялся Боб Николащенко, тогда ташист, а позднее перешедший в раскрашенные рельефы-складни, примитивист /пастели/ Генрих Элинсон, поэт /импрессионистическими архитектурными пейзажами/ Геннадий Алексеев. Преследовались и изгонялись. Получали выволочки. Литейный был рядом, выставка была на Литейном. Оттуда и пошло. Почти 20 лет связаны люди между собой не по принципу близости, а по принципу далекости от официала. И нет у них ничего общего, кромесудьбы.

Пишет Генрих Элинсон:


"Нет, мне не нравились стихи Г.Алексеева, не нравятся ныне и маловероятно, что понравятся когда-нибудь. Что же касается микроскопических бутербродов, проткнутых зубочистками /на польско-европейский манер/, то я, как и мой любимый литературный герой, предпочитаю бараний бок с гречневой кашей. Стихи выдавались вместе с бутербродами и, разумеется, с водкой. Последовательность была такая: водка, бутерброды, стихи. Имея уже горький опыт слушания алексеевских нерифмованных завываний, я старался назюзюкаться так, чтобы между первым, вторым и третьим блюдом на этих ужинах возникала густая завеса алкогольных паров. Наряду с водкой, пили сухое вино. В те годы почему-то в интеллектуальных домах пили "Ркацители", напиток омерзительный и бессмысленный. Справедливости ради скажу, что хозяин к сухому вину не прикасался. Тут же замечу, кстати, что постепенно слава о некоем сухом напитке двигалась вглубь страны, по каковой причине, я полагаю, что сухой спирт, который у меня украли /спиздили/ в городишке Сольвычегодске, был употреблен /съеден/ туземцами в целях повышения своего алкогольного градуса."

Далее на 5-ти страницах Гарик говорит о поэзии, но поскольку в основном, чепуху, то я ее не привожу, а возвращаюсь к Алексееву. Действительно, тесная связь, существовавшая между упомянутыми художниками, была связью вынужденной, что крайне характерно для всех поэтических и интеллектуальных кругов того времени. А куда еще пойдешь? И куда как сложно было найти людей, близких не по духу, а по литературному или художественному направлению. Меня окружали в основном акмеисты, которых я на нюх не переношу, в то время как с Красовицким, Ереминым, Хромовым — я не был даже знаком, и в глаза их не видел. Отсюда понятно отношение Элинсона, поклонника Бродского /fis donc, банал!/ к другу своему, поэту Алексееву. Это же следует принять во внимание, читая мои предисловия к некоторым поэтам. Но ведь выбора-то не было! Собирались — отщепенцы, не по принципу групп и школ, а по принципу общего несчастья. Отчего и условны у меня деления на "школы", в большинстве мною самим изобретенные. Алексеев сам себе школа. Сам критик и сам судья — если даже ближние ему его не воспринимали. Популярности Бродского он избежал, как и многие другие, не менее стоющие поэты.

(обратно)

АРГУМЕНТЫ АНАХОРЕТА

"Тихо, тихо

Улитка ползи

Вверх по склону Фудзи."


Неточная цитата из

бр. Стругацких.
Для того, чтобы полюбить поэта Геннадия Алексеева, от меня потребовалось УСИЛИЕ. И не могу сказать, что преуспел я до конца. Страсти он не вызывает. Его поэзия базируется на уровне ментальном, она поучительна и глубока. Но ведь, Боже мой, тот же Пушкин сказал, что "поэзия должна быть глуповата". Не то, чтобы поэт был дураком — но уж больно несерьезное занятие. Граф Лев Николаевич Толстой так никогда и не мог понять, зачем это пишут стихи. А Алексеев мне напоминает более всего Толстого. Но никак не Пушкина. Сидит этакий бородатый мудрец, говорит голосом евнуха и совершенно серьезно воспринимает себя всерьез. Он стоит того, стоит, как стоил того Лев Николаевич. Но уж больно это не соответствует безумному нашему бытию. Знаю я Алексеева долго, балдел от его "Осенних страстей", а потом окончательно забалдел от "Тиберия". Но ведь в промежутке-то и был настоящий Алексеев. А я его не заметил. Уж больно все это всерьез.

Поэт не должен быть благополучен. Иначе получается Кушнер. Но что мы разумеем под "поэтом"? Прежде всего, легенду /которая является ЧАСТЬЮ творчества/. И если о поэте легенды нет, то получается "Анненский, Тютчев, Фет". Есть, правда, легенда и в этой "антилегендарности". Киплинг, например, более походил на бухгалтера. И менее всего — на свои стихи. Т.С.Элиот одевался, как клерк, о чем мне было сообщено Г-ном Жорой Беном по поводу моей козьей шкуры. Но ведь не за это мы любим Т.С.Элиота, а Франсуа Вийона — за это. Не безобразничай Пушкин, не рядись Маяковский в кофту, не нарывайся Байрон на пули — Боже, как было бы скучно! А поэт Алексеев — внешне благополучен. И даже ходит в службу. И имеет красивую жену. И даже квартиру с холодильником.

Знаю я еще одного мудреца. Леву Халифа. Но это мудрец хитрый и веселый. Вроде Уфлянда. И к стихам своим у него отношение несерьезное. Прислал мне рукописи, на разных листочках — опечатка на опечатке. У Алексеева опечаток не бывает. Стихи он свои перепечатывает, полагаю, что сам, переплетает в черные книжечки, ин-кварто там, или ин-октаво, или, может, ин-дуодецимо, маленькие такие. И потом читает. Посетителям. На эстраде я его не видел ни разу. Наверное, и не был. Очень нехарактерно для нашего времени оральной, произносительной поэзии. А ведь грешил, грешил в начале 60-х. Но на эстраду вылезти не смог. Боялся. Так и ушел в анахореты, сидит дома и тихо выпивает. Думает. Буйные друзья его конца 50-х — кто где уже. Гарик Элинсон — в Монтерее. Саша Товбин сидит на крыше построенного им же дома /он там себе студию выкроил/. Боб Николащенко и Васюточкин невем, где. А он дома. И все ждет, ждет. Признания, полагаю. Которого он заслуживает больше многих других. Но никак в толк взять не может, что сейчас нужно горлецы рвать, юродствовать, лезть на рожон. Но никак не сидеть. Соснора либо Охапкин — вот тоже, все ждут приглашения, не меньше, как на академика, в какой-либо из университетов запада. А того им не ведомо, что академика только академикам дают. Приехала, скажем, королева-мать Ахматова — ей сейчас доктора "гонорреис кауза". А Бродский того же только на 7-м году добился, а уж рекламы-то было! Коржавину же так и не дают. Дали Эткинду.

"Признание" в нашей ситуации — вещь несусветная. Ведь признания-то хочется такого, какого Евтушенко добился, но без связанных с этим расходов. Не вставать раком, и на колени тоже, как та Долорес Ибаррури. Ахматова-то еще царскими бонами жила, да и Мандельштам, и Цветаева. За сталинского лауреата Пастернака я и не говорю. Ахматова начала печататься в 1910-х годах, а Алексеев первую книжку в 1975-м выпустил. Году на 40-м жизни. А уж и книжка-то! "Советский писатель", 88 страниц, 10 000 экземпляров. Художник — Г.И.Алексеев. Сам, значит. А еще работали редактор Дикман, худож. редактор Третьякова, техн. редактор Комм, корректор Клейнер — целая куча дармоедов, и это не считая цензоров и рецензентов — а славу на всех делить приходится. Славу за 25 копеек. Мне он не рискнул надписать, со мной он не знаком — я ж в эмиграции, надписал матушке. И сидит сейчас, наверно, дома, на полках — сборничек поставлен, и еще тысяч 6-10 листов рукописей. 88 страниц для посмертной славы. И все еще надеется, ждет.


А какой поэт! Я ж его люблю больше Ахматовой, у той просто нечего читать, а Алексеев, хоть и чужд мне органически — всегда поражает меня. Я на чувстве, он — на мысли. Потому и понадобился ему верлибр, чего никак не может понять его друг Гаррик, предпочитающий Бродского. Да, у Алексеева полно "неудачных" стихов /по советской терминологии/, но ведь и Блока мы судим не по дерьму, а — по лучшему. Алексеев — поэт абсолютно самостоятельный в своем направлении, потому и не находит он себе "круга" в Ленинграде. Знают его немногие /его, чтобы знать — нужно ЧИТАТЬ/, сам же он оценил лишь Аркашу Драгомощенко. Звуковые поиски ему чужды, живописные /а он и живописец/ проявляются лишь в "Осенних страстях", и весь он — где-то в грустном и глубоком размышлении перед этим миром. Потому и пьет он один, потому и не участвует в "поэтических сабантуях", что видит он — ДРУГОЕ. И нельзя о нем судить по этой книжечке, где надрали стишков "попроходнее", поэмку 59-го года всунули — одним словом, облагодетельствовали "начинающего" поэта. Напоминаю: средний возраст члена Союза писателей /по данным "Литературной газеты" где-то на 70-й год/ — 65 лет. Сплошные Гомеры, некоторые даже без глазиков. Так что 40-летний Алексеев может еще в мальчиках походить, пока до возраста Ахматовой доживет.


А пока — сидит Алексеев и размышляет. Вот его стихи.


P.S. Моя жена, подруга Маечки Алексеевой, сообщила, что книжки его переплетены в разрезанную кожаную Маечкину сумку. Моя же жена переплетала "Вавилонскую башню" в подарок отцу Алипию — в парчу /взятую у жены предыдущей/. Это для друга моего, И.Л., академикуса, когда он по трупам до нас доберется, чтоб не мучился и не опрашивал вдов. Вдовы всё врут, знаю. Общался.


рисунки Лёвы Авидона, 1960-е; неопубл.; собрание ЭКП
Далее [факсимильно] по антологии "Живое зеркало", Л-д, 1975.

Геннадий Алексеев — человек, не имеющий биографии. Сколько я его знаю (а знаю я его лет 14), он преподает в институте. Архитектор по образованию, он занимается и живописью. И друзья у него в основном этого круга. Домосед, человек с тихим голосом, рыжеватой бородой и усталыми глазами, он пишет уже лет 17. Я вижусь с ним редко, раза 2 в год, и почти всегда у него дома — в Гавани. Он охотно читает стихи, будь то день рождения или просто пришли с визитом. Вынимает чёрную переплетенную, перепечатанную на машинке книжечку в четверть листа, что меня, с моей памятью, раньше очень смешило (теперь не смешит), и читает неожиданно высоким голосом, довольно выразительно.

В 60-е годы он работал в яркой образной системе, близкой к имажинизму, рифмованные стихи (см. отрывки из поэмы "Осенние страсти" — первая полюбившаяся мне еще в 1962 г. вещь), а также короткие стихотворения, впоследствии вошедшие в цикл "Шестистишия". К звуку в стихе он относился всегда равнодушно, хотя слух у него безукоризненный. Впоследствии и вообще отошел от рифмы, тяготея к западному философически-созерцательному верлибру. Вместо эмоций появилась мысль, что меня, с моим чувственным восприятием в поэзии, всегда отталкивало от него. Звук он использовал лишь для забавы, в форме простейших звуковых повторов: "Будущее — большая бешеная баба беременная бомбой" (из книги "Азбука").

Общаться с ним трудно: его жизненный ритм настолько замедлен и размерен, настолько не походит на стандартно-буйствующую ипостась поэта, что вызывает чувство тоски и подавленности от ощущения его величавой и беспомощной созерцательности, а сознаю, что запутался в этой фразе, но так же запутан я в его присутствии. С ним можно спорить и даже поругаться, но впечатление чего-то большого и беспомощного (хотя внешне он вполне благополучен, благополучнее большинства поэтов) довлеет надо мной. Он никогда не говорит о чужих стихах и редко — о поэзии. Впечатление такое, что его это мало интересует. На самом деле он этим живёт. (Отнюдь не в материальном смысле). Ему приходится ходить по редакциям, выслушивать глупые похвалы от людей несимпатичных, и печатать свои серьёзные, тоскливо-иронические стихи под рубрикой "Юмор".

По-моему, он никогда не был молодым, во всяком случае, на моих глазах, и отношение к нему, как к старшему (а он действительно старше меня лет на 7) сохраняется и сейчас, хотя мы скоро станем ровесниками.

(обратно)

стихи

Из поэмы "ОСЕННИЕ СТРАСТИ"

I.
вот опять
 пришла ты
 желтоглазая
 меднорукая
 латунноликая
 со своими вечными
 проказами
 с журавлиными своими
 кликами
 вот опять
 явилась ты
 с ужимками
 со своими платьями
 цветастыми
 со своими первыми
 снежинками
 и с последними своими
 астрами
 вот опять
 балуешься со спичками
 подожгла леса
 стоишь хохочешь
 вот опять ты
 дикими привычками
 психиатрам
 головы морочишь
 вот опять ты
 фокусница
 ловко
 город приспособила
 под цирк
 и трамваи
 ходят по веревкам
 и висят под куполом
 дворцы
 вот опять
 пришла ты
 декадентка
из промозглых
утренних туманов
и своими
 голыми коленками
будешь долго ты
сводить с ума нас
 ты притягательна
 как похороны
 как порнография
 как казнь
 тобою
 все законы попраны
 тебе
 любой догмат заказан
 все перекраивая
 лихо
 ты шьешь со вкусом
 зная меру
 тебе завидуют портнихи
 тобой, клянутся костюмеры *
 ты незлоблива с виду
 кротка
 тобой де тоже
 время вертит
 ты как конфетная обертка
 ты вся
 реклама сладкой смерти
 психостения
 твоя вотчина
 твои пожары
 твое тленье
 небрежный
 но довольно точный
 набросок
 светопреставленья
 в тебя
 как ночью
 с моста в воду
 мы беззащитны
 мы как овцы
 шутя
 играя
 мимоходом
 ты делаешь из нас
 толстовцев
 мы за тобой
 послушным стадом
 трусим
 спеша на мясобойню
 блаженно блея
 гибель рядом
 нам хорошо
 нам будет больно
 фанатики
 с тобою вместе
 мы все готовы
 стар и мал
 на осмеянье
 на бесчестье
 и как раскольники
 на пал
…………………….
…………………….
2.
какая тишина в лесу
 какая тишина!
 как беспрепятственно
 весь лес
 тиранит тишина!
 здесь тишина
 стоит стеной
 горою тишина
 и ночью
 вместе с тишиной
 орудует луна
 она
 как некий круглый глаз
 как выпученный глаз
 он раздевает до гола
 разглядывая вас*
 бесцеремонен
 и бесстыж
 навязчив и несносен
 он желт
 он временами рыж
 он весь
 похож на осень
 а утром
 в недрах тишины
 горит
 семья осин
 они уменья лишены
 защиты попросить
 и догорая
 в тишине
 стоят не шевелясь
 всё безнадежней
 всё страшней
 два ясеня
 и вяз
………………….
………………….
………………….
не кривляйся
 я же знаю
 вашу женскую породу
 ближе осень!
 будь Данаей
 я
 Юпитер безбородый
 на опавших
 жухлых листьях
 расстелю
 свое пальтишко
 буду плечи твои
 грызть я
 буду мять тебя
 и тискать
 ты и я
и ты моя
и ни души
будем листья мы
ногами ворошить
будем воду мы
разбрызгивать из лужи
ближе осень!
ближе дура!
 ну же!
рыжая стерва
 с глазами бесстыжими!
 видишь — влюблен!
 рыжая шкодница
 выжми же
 выжми
 меня
 как лимон!
 выжми и брось
 авось
 как-нибудь выживу
 выжми же
 рыжая
 выжми мой сок
 в песок!
…………………
(3)
…………………
(4)
…………………
но как красиво!
 сказка попросту!
 и листьев
 огненный витраж
 умело вписан
 в этот охристый
 шизофренический пейзаж
 но как красиво!
 даже страшно!
 и от восторга
 нету средства
 твои оранжевые
 шашни
 твоё лимонное
 кокетство —
 всё подлинно
 не имитация
хватай меня!
 тащи и мучай!
 тебе на счастье
 выпал случай
 за всё
 со мною расквитаться
 тащи меня
 тобой поборот
 и посрамлён
 я твой короче
 и листья
 падают за ворот
 и за ушами
 мне щекочут
 тащи
 в "осенний блеск денницы"
 как написал когда-то
 Фет
 не надо мешкать
 и лениться
 тащи
 на аутодафе
 сожги меня
 спали во имя
 своей борьбы
 своей идеи
 со всеми бреднями
 моими
 как отщепенца
 и злодея
пусть
 обгорелый труп мой
 год
 пугает птиц
 и небеса
 повесь табличку:
 ЭТОТ ВОТ
 НА ОСЕНЬ
 ПАСКВИЛЬ НАПИСАЛ
(обратно)

ШЕСТИСТИШИЯ

ЭХО

За полгода вконец одичавшее эхо
 не расслышало сдуру знакомого смеха
 и шарахнулось прочь, напролом сквозь осинник,
 замелькало забавно ступнями босыми.
 Отдышалось в овраге, в кустах краснотала,
 и оттуда над страхом своим хохотало.
(обратно)

В ДЮНАХ

Адам и Ева были юны.
 У первоморя в перводюны
 они стыдливо уходили.
 Стесняясь рыб. Тот мир идиллий
 мы возродили в это лето.
 Мы — перволюди в дюнах где-то.
(обратно)

МАРСИАНИН

Он пришел на Земле жарким летом
 в день июльский, в день обыкновенный,
 съел в столовой кашу и котлеты
 и позднее ужинал в пельменной.
 Он был прост и безо всякой ноши,
 и ничем он не был огорошен.
(обратно)

НА ПРИСТАНИ

Прощались.
Хлопал мокрый тент.
Она — бог знает.
Он — студент.
Его — бог знает.
Её — Катя.
Куда он уезжал —
бог знает.
На пристани
томился катер,
и мордой тыкался
в сваи.
(обратно)

ВОСХИЩАЯСЬ ДЕВУШКАМИ

Девичьи лица, как названья без затей
неизданных прекрасных повестей.
Девичьи ноги, как торжественные саги,
смущают строгостью и совершенством метра.
Девичьи юбки хлопают, как флаги,
на мачтах юности подхваченные ветром.
(обратно) (обратно)

Из цикла ДУРАЦКИЕ МИНИАТЮРЫ

(таких каждый может написать сколько угодно)
(обратно)

НОГИ

Ехал автобус.
Из него торчали
красивые женские ноги
в дорогих чулках.
Вот это да! —
сказал один мужчина
и высморкался.
(обратно)

КОНЬ

Рыжий конь.
Пасется во ржи.
Ржет.
Еще ржет, мерзавец!
(обратно)

ТЕМНЫЕ ЛЮДИ

Ночь.
 Темнотища.
 На небе ни одной звезды.
 На базаре
 темные люди
 из-под полы торгуют звездами.
(обратно)

ОТОШЕЛ

— Ты, голубчик, от нас отойди!
    Отошел.
 - Отойди подальше!
     Подальше отошел.
 - Еще дальше!
     Ушел совсем далеко.
 - Вот там и стой!
     Стою,
     Жду чего-то,
    олух царя небесного.
(обратно)

КЕСАРЬ

— Кесарь плачет,
жалко Кесаря.
 Отдадим ему все кесарево,
пусть утешится!
— Да не хочет он кесарева,
потому и плачет.
— Ну и дурак!
(обратно) (обратно)

ТИБЕРИЙ

оглядевшись
 Тиберий ужаснулся:
 всюду валялись
 черепки греческих ваз
 обломки человеческого достоинства
 обрывки дорогих восточных тканей
 щепки душевного благородства
 клочки древних манускриптов
 и засохшие куски свободомыслия
 у всех женских статуй
 были подрисованы усы
 а в углу на стуле
 сидел какой-то галилеянин
 с растрепанной бороденкой
поодаль
 стояла прекрасная как Фрина
 совершенно нагая Истина
 она была блондинка
 но волосы на лобке
 у неё были тёмные
неужели и она красится? —
воскликнул Тиберий
 - увы но это так —
сказал галилеянин
как громом пораженный
 шатаясь
 спотыкаясь о черепки и обломки
 Тиберий выбрался на свежий воздух
 увидел море
 и понял что проснулся
море любило Гомера
 а Тиберий обожал александрийцев
у тебя дурной вкус! —
крикнуло море Тиберию
 - а ты отстало от времени! —
крикнул Тиберий морю
 - ты всего лишь римский император! —
крикнуло море
 - а ты всего лишь Тирренское море! —
крикнул Тиберий
 - погоди, тебя скоро задушат подушкой! —
крикнуло море
 - ну и пусть, Феокрит все равно выше Гомера! —
крикнул Тиберий
гиппокампы
 заигрывали с нереидами
 гиппокампы
 ржали похотливо
 нереиды
 строили глазки гиппокампам
 нереиды
 плескались в волнах
поймайте вон ту веселую
с желтыми глазами! —
велел Тиберий
поймали и принесли
 уже не веселую
 с позеленевшими от страха глазами
чего ты боишься! —
сказал Тиберий —
я же не варвар
а я ж не боюсь —
сказала нереида
и заревела
чего ты ревешь дура? —
крикнул Тиберий —
я же Тиберий!
а я и не реву вовсе —
сказала нереида —
это я так
о боги! —
 подумал Тиберий —
 о милосердные боги!
 государство гибнет
 молодые люди
 ходят в туниках с рукавами
 весталки предаются разврату
 в храмах лежат мертвецы
 и Священная дорога завалена мусором
 а я развлекаюсь
 здесь на Капрее!
о Капрея
 убежище блаженного одиночества моего!
 синие тени
 багровых роз
 на белых телах
 колонн ионических
и грохот
и грохот
 и грохот прибоя
 и конус Везувия на горизонте!
Галл воспевал Ликориду
 Катулл — Лесбию
 Тибулл — Делию
 Овидий — Коринну
 Проперций — Кинфию
 но кто воспоет тебя
 о Капрея
 остров блаженного безумия моего!
скажи мне Ксенон
 почему на Капрее так много роз?
 - отвечаю тебе Цезарь:
 ты сам велел посадить их
 как можно больше
 потому что Агриппина любила розы
 а ты до сих пор любишь Агриппину
а скажи мне Ксенон
 что думают обо мне люди в темных тогах?
 - отвечаю тебе Цезарь:
они думают
 что ты давно уже гуляешь
по Елисейским полям
и их обманывают
говоря что ты уединился
здесь на Капрее
а скажи мне Ксенон
 что делал Август в Александрии?
 - отвечаю тебе Цезарь:
 в Александрии
 он долго разглядывал тело Александра
 потом отломил у мумии
 кончик носа
 и взял его себе на память
а ты не врешь Ксенон?
 неужели Август был способен на это?
 - ты наивен Тиберий
Август был способен на все
 - нет не на все!
 - нет на все
 - нет не на все!
— нет на все!
о боги! —
подумал Тиберий —
о бессмертные боги!
государство гибнет
 коринфские вазы
 продаются втридорога
 народ спивается в кабаках
 матроны превращаются в проституток
 и Галлию опустошают германцы
 а я препираюсь с грамматиком
 здесь на Капрее!
о счастливые боги! —
 вздохнул Тиберий
 и стал читать Парфения
 но ему помешала толпа иудеев
 - Варавву! Варавву! —
вопили иудеи
тише! — крикнул Тиберий
и снова принялся за Парфения
но ему помешал галилеянин
с растрепанной бороденкой
 - хорошо тебе Тиберий —
сказал галилеянин —
 а меня сейчас мучить будут
значит заслужил! —
 сказал Тиберий
 и хотел опять взяться за Парфения
 но увидел прокуратора Пилата
 он тщательно мыл руки
 и выковыривал что-то красное
 из-под ногтей
вроде бы кровь! —
 подумал Тиберий
 а галилеянин уже висел на кресте
 и кровь стекала ему под мышки
 и далее по бокам
 текла к бедрам
даже красиво! —
подумал Тиберий
под крестом
 два легионера играли в кости
 на одежду казненного
 - Венера! — кричал один
 - собака! — кричал другой
 - мухлюешь! — кричал первый
 - сам мухлюешь! — кричал второй
 - схлопочешь! — кричал первый
 - попробуй! — кричал второй
кретины! — крикнул Тиберий —
разорвите хитон пополам!
 - и то верно — удивились легионеры
и разорвали хитон
 со страшным треском
 почти оглушенный
 шатаясь
 натыкаясь на колонны и статуи
 Тиберий выбрался на галерею
 увидел море
 и понял что проснулся
крепкий был хитон —
сказало море
и поглядело на Тиберия
с любопытством
кре-епкий был хитон —
сказали хором гиппокампы
и заржали понимающе
да крепкий был хитон —
 сказал Тиберий
 и велел зажечь все светильники
 и все удивились
 потому что светило солнце
разыщите мою совесть —
сказал Тиберий —
она прячется
где-то в темном углу
разыщите и умойте ее
умастите ее тело
миррой оронтской
     а ладони ее
     натрите киннамоном
наденьте на нее тунику
из косской ткани
     а сверху наденьте на нее
     шелковую паллу
нанижите на пальцы ее
перстни Диоскорида
     а в волосы ее
     заплетите жемчуг
возложите на голову ее
венок из белых роз
и приведите ее ко мне
приведите скорее!
и тащите сюда
 флейты
 кифары
 и систры
 и тащите сюда старое фалернское
 и хиосское тащите тоже
 и кладите за стол
 всех богов!
о всемогущие боги
я Тиберий Цезарь
пригласил вас на пир
 и тебя Меркурий
     врун и ворюга
и тебя Венера
     смазливая шлюха
и тебя Марс
     кровожадный ублюдок
и тебя Минерва
     мужеподобная ханжа
и тебя Вакх
     красноносый алкоголик
и тебя Юпитер
     старый бабник!
вот зрелище ласкающее глаз:
 шафран и пурпур
 золото и яшма
 и жемчуг
 в рыжих женских волосах
вот звуки услаждающие ухо:
 бряцанье струн
 и флейты чистый голос
 и систры гулкая рокочущая медь!
веселитесь же беспечные боги
 пейте
 жрите
 горланьте
 пляшите
 блюйте
 буяньте
 топчите цветы
 бейте вазы
 подрисовывайте усы женским статуям
 и любуйтесь моей совестью —
 поглядите
 какая она чистенькая и нарядная!
кем я был почтеннейшие боги?
я был способным полководцем
 и усмирял далматов
 хотя и воевал безо всякого удовольствия
 я был хорошим мужем
 и Юлия на меня не жаловалась
 хотя о распутстве ее говорил весь Рим
     разве я вру Гай?
     скажи им что я не вру
чего я не любил мудрейшие боги?
я не любил роскошь
 и на Родосе
 я ел из простой самосской посуды
 за что многие меня презирали
 я не любил гладиаторские бои
 и распустил по домам
половину гладиаторов
за что многие меня возненавидели
     разве я вру Друзилла?
     скажи им что я говорю правду
чего я не хотел добрейшие боги?
я не хотел казнить поэтов и историков
 но их пришлось казнить
 потому что этого хотели другие поэты и историки
 я не хотел власти
 но мне пришлось стать властителем
 потому что властвовать было больше некому
     разве я вру Макрон?
     так скажи же им
     что все это сущая правда!
чего я хочу милейшие боги?
я хочу губкой стереть свою жизнь
с папируса истории
как поэты стирают неудавшиеся места
в своих стихах
не ври Тиберий
ты не хочешь этого —
сказала статуя Августа
стоявшая на возвышении
закройте эту статую покрывалом —
тихо сказал Тиберий
 - поверните ее лицом к стене —
сказал Тиберий погромче
 - бросьте подушку ей на голову! —
крикнул Тиберий
а статуя сказала:
гляди Тиберий
море-то злится!
и верно
 море злилось
 потому что забыли о нем
 совершенно
лейте! — крикнул Тиберий —
лейте в море вино!
     оно хочет выпить!
бросайте!
бросайте в море жареных мурен!
     оно проголодалось!
бросайте в море
систры кифары и флейты!
     оно любит музыку!
бросайте в море
ожерелья камеи и золотые кубки!
     оно обожает драгоценности!
бросайте в море
 этих мраморных богов
ибо время их истекло:
сегодня после полудня
всадник Понтий Пилат
благополучно умыл руки!
но казалось
 нет не казалось
 Капрея и впрямь покачивалась на волнах
 и медленно медленно разворачивалась
 но казалось
 нет не казалось —
 Капрея и впрямь уплывала в открытое море
 и Везувий уже исчез из глаз
ура! мы уплываем! —
крикнул Тиберий —
мы уплываем куда-то!
как либурнская галера
плыла Кипрея благоуханная
к холмам киммерийским
вдалеке
 стояла невыносимо прекрасная
бесстыдно обнаженная Истина
она была настоящая блондинка
и даже волосы на лобке
у нее были светлыми
несколько ближе
 на кресте
 висел галилеянин с растрепанной бороденкой
 он был еще жив
один из легионеров подошел к кресту
 и красиво размахнувшись
 воткнул копье
 в тело галилеянина
гиппокампы ржали торжествующе
(обратно)

ЭПИЛОГ

по улицам бродит Понтий Пилат
и каждому встречному
сует под нос свои руки
удивительно! — говорят встречные —
руки идеально чистые
даже под ногтями бело!
еще бы! — говорит Пилат —
мне пришлось постараться
ведь народ кричал:
Варавву! Варавву!
и смятение увеличивалось
поразительно! — говорят встречные
 такие чистые руки
 а вымыты они без мыла!
 э! — говорит Пилат —
 если бы у меня был хоть маленький обмылыш
 я бы ни секунды не колебался
 ведь народ кричал:
 распни! распни его!
 и все было ясно
потрясающе! — говорят встречные —
прошло столько лет
а руки все чистые!
а как же! — говорит Пилат —
стараюсь не пачкать
все ведь должны убедиться
что я умыл руки
(обратно)

ПО-СВОЕМУ

/вариация на тему о молчании/
буря
 страшная буря
 ветер чудовищной силы
 гонит огромные волны
 буря
 невиданная буря
 в стакане воды!
     так сказал человек
     имени которого не знаю
возьмите
 возьмите поскорее их головы
 их тела
 их руки и ноги
 их благие намерения
 и злые умыслы
 возьмите —
 возьмите их всех, окаянных!
     так сказал человек
     имя которого не назову
не возмущаюсь чужим совершенством
 только своим
 не утомляюсь чужими трудам
 только cвоими
 не обжигаюсь чужими словами
 только своими
 не погружаюсь в чужое отчаянье
 есть и свое
     так сказал я
     не стараясь быть слишком глупым
все мы что-то сказали
и замолкли
     слово серебро
     а молчание золото
но была одна тонкость
     каждый из нас
     молчал
     по-своему
7.6.73

(обратно)

ВАРИАЦИИ

1

"какое-то чувство типа испуга

даже ужаса"

из разговора на улице
окно открыто
в окне на крюке
 висит самоубийца в зимнем пальто
/воротник из цыгейки/
     какое-то чувство типа ужаса
    охватывает меня
окно открыто
 в окне на вешалке
 висит зимнее пальто
 /проветривается/
     какое-то чувство похожее на облегчение
     возникает во мне
окно закрыто
на окне висит сетка
с какой-то снедью
/чтобы не испортилась/
     какое-то чувство, напоминающее голод
     щекочет мне внутренности
окно закрыто
 за окном на крюке
 висит самоубийца в трусах и в майке
 /с улицы он плохо виден/
 там
 над крышей
 за крестом телеантенны
 там
 там
 в вечернем
 но еще голубом небе
 движется светлая точка
     и радость
     непонятная радость
     врывается в сердце
(обратно)

2

но самолет летит быстро
и там
 над крышей
 за крестом телеантенны
 там
 там
 на том самом месте
 уже пустая голубизна
     и тоска
     непонятная тоска
     вгрызается в сердце
но там
 там
 над крышей
 появляется белое облако
     и я успокаиваюсь —
     пусть хоть оно
(обратно) (обратно)

ЧАША

Всего-то
 только и было —
     Большая Медведица над лесом
    большое солнце над морем
    и высокие горы где-то на юге
всего-то
 только и есть —
    глубокая чаша
    налитая до краев
    старинная красивая чаша
всего-то
только и надо —
    взять эту чашу
     и выпить
ибо и тебя
 не миновала чаша сия
 и тебя
 как видишь
25.4.73

(обратно)

СТОЯЩИЕ

/диалог/
— вы что — стоите?
     — стоим
 - а давно ли стоите-то?
     — издревле
 - а твердо ли стоите?
     — куда уж тверже!
 - а на чем стоите-то?
     — на головах.
 - а что вы делаете ногами?
     — болтаем ими в воздухе
 - а что вас заставляет стоять?
     — упрямство
 - а много ли вас стоящих?
     — большинство
 - а долго ли стоять намерены?
     — вечно!
— ну, молодцы!
а вот я — тенистое дерево
 я стою посреди пустыни
 на моих ветках расселись птицы
 их великое множество
 и они поют не умолкая
как я еще не оглох
не понимаю
27.5.73

(обратно)

ХИЩНЫЕ ЛЮДИ

в числе прочего
 был зверь пьющий воду
 /жажда его измучила/
 и была благодарность
 в глазах пьющего зверя
 /он пил из моих ладоней/
 и были капли
 стекавшие по морде пьющего зверя
 /зверь пил жадно и неаккуратно/
 и конечно
 мне было жалко
 измученного жаждой зверя
 /хотя зверь и был хищным/
а напившись
 благодарный зверь укусил меня за руку
 и я понял
 что это хищный человек
 /ни один зверь так не поступит
 ни один!/
но я не рассердился
я люблю хищных людей
я люблю вот этого
     которые впился в мое колено
я люблю и вот этого
     который дожевывает мое ухо
я люблю даже этого
     который перегрызает мне глотку
о как я полюблю вон того
     который сожрет меня целиком
    вместе с пуговицами!
пуговицы ему не помеха
я надеюсь
30.5.73

(обратно)

люблю когда рушится

люблю
 когда рушится
 цветущиймир моего благополучия
 люблю смотреть
 на его дымящиеся развалины
 люблю
 долго по камушку
 восстанавливать разрушенное
 и не люблю
 когда меня отвлекают от работы
 дурацкими вопросам:
 зачем-де восстанавливать
 все равно все разрушится
люблю
бессмысленный труд
27.5.73

(обратно)

КАТАЛОГ УЖАСОВ

роясь в каталоге ужасов
 перебираю все ужасы древности
           все ужасы средневековья
          все ужасы современности
 но того ужаса
 который мне нужен
 в каталоге нет
есть ужас величия
           но это не тот ужас
есть ужас успеха
           но и это не тот ужас
есть ужас предельного счастья
           но это совсем не тот ужас
когда капля дождя
стекает по стеклу
я слежу за ней с ужасом
это тот самый ужас
он необъясним
8.6.73

(обратно)

ШКУРА НЕУБИТОГО МЕДВЕДЯ

шкуру неубитого медведя
делили человек сорок
     каждому достался кусочек
     с гулькин нос
но медведь остался в живых
не долго думая
 он снял с себя шкуру
 и отдал ее делившим
    но те не взяли
    совесть-то у них была
и больше никогда
          никогда
          никогда
 они не делили шкуру живого медведя
сначала убивали медведя
а потом уж и делили
всех медведей перебили
только тот
первый
и выжил
шкура его
 по-прежнему хороша
8.6.73

(обратно)

их трое мудрец

их трое
     мудрец
     глупец
     и мертвец
казалось бы
     мудрец мудр
     глупец глуп
     и мертвец мертв
но как бы не так!
     мудрец глуп
     глупец мудр
     а мертвец жив
но есть еще трое
     храбрец
     хитрец
     и подлец
 храбрец конечно не подлец
хитрец разумеется не храбрец
но подлец вероятно хитрец
есть еще и гордец
     возможно что он мудрец
     быть может он и хитрец
     не исключено что он даже подлец
     но несомненно что он не мертвец
от гордости не помирают
в дальнейшее произойдет следующее:
    мудрец оживит мертвеца
    глупец убьет мудреца
    храбрец спасет хитреца
    подлец предаст храбреца
    но гордец еще больше возгордится
 я его знаю!
дальнейшее и пугает меня
отчасти
но есть еще пловец
    и он
    как ни странно
            плывет
 и еще есть певец
    а он
     как ни глупо
           поет
 это обнадеживает
15.6.73

(обратно)

НЕЛЬЗЯ

нельзя же!
нельзя же!
нельзя же!
нельзя же!
а чего нельзя-то?
нельзя пренебрегать своими бренными останками
 надо окружить их теплой заботой и неусыпным вниманием
 надо развлекать их занимательными разговорами
надо читать им сказки Андерсена и Братьев Гримм
нельзя!
нельзя!
нельзя!
нельзя!
а чего еще-то нельзя?
нельзя сморкаться на тротуар
 это производит гнетущее впечатление
9.6.73

(обратно)

ЛИЦО ПОЭЗИИ

показали топорное
          рябое
          веснущатое
          очень глупое лицо
          с маленькими злыми глазками
вот — говорят —
полюбуйтесь
это лицо поэзии
          оно слегка простовато
          но ничего
покажите что-нибудь еще — попросил я
показали длинное
          желтое
          худое
          очень морщинистое лицо
          с глазам на выкате
извольте — говорят —
это тоже лицо поэзии
          оно слегка старовато
          но сойдет
а больше ничего нет? — спросил я
тогда показали круглый блин
румяный с краев
          глаз не было
          и носа — тоже
          но запах был аппетитный
а сметана у вас найдется? — спросил я
— сколько угодно — говорят —
ешьте на здоровье!
          я и позавтракал
11.6.73

(обратно)

ПРЕЙСКУРАНТ

коробок спичек стоит копейку
 напуганный умник
 стоит двух непуганых дураков
 баловство с космосом стоит дорого
 жизнь счастливого человека
 не стоит и ломаного гроша
 а жизнь несчастного кое-чего стоит
 карандаш стоит три копейки
 остров Ямайка стоит пятьсот миллиардов долларов
 Гентский алтарь не имеет цены
 а голова Христа как известно
 стоила тридцать серебренников
сколько стоит
 обычный индийский слон?
     я хочу его купить
     покрасить в синий цвет
     и отпустить
сколько стоит синяя краска?
кстати
 щенок доберман-пинчера
 стоит пятьдесят рублей
     ни больше ни меньше
24.6.73

(обратно)

УГОЛ ИСААКИЯ

зады стоящих машин
     торчащие над тротуаром
груди проходящих женщин
     торчащие под кофточками
и угол Исаакия
     торчащий в конце улицы
он остер
     зловещ.
     и достаточно тверд
не расшибиться бы об угол Исаакия
дойдя до конца улицы!
только спокойствие
только сосредоточенность
только предельная выдержка
только безукоризненная точность движений
     могут спасти меня
     от неминуемой гибели
Исаакий приближается!
Исаакий приближается!
угол Исаакия уже предо мною!
обгорелая спичка на асфальте
рядом окурок сигареты
рядом женская шпилька
     вот и все
     что я увижу перед смертью
скажут: красивая смерть!
и вытрут окровавленный угол
но угол Исаакия отодвигается!
но угол Исаакия удаляется!
но Исаакий уже далеко!
кажется
 я спасся бегством
10.6.73

(обратно)

ЗНАКОМСТВО

лет десять
она шла впереди
в руках у нее была сетка
 в сетке лежало нечто округлое
 завернутое в газету
пытался ее догнать
     но безуспешно
пробовал ее окликнуть
     но никакого результата
ждал — может оглянется
     но она не оглядывалась
наконец она остановилась
            обернулась
            и уставилась на меня
почему вы меня преследуете? —
 сказала она сердито —
 я Юдифь
 у меня в сетке голова Олоферна
 хотите посмотреть?
она развернула газету
 и показала
 отрубленную голову Олоферна
      я чуть в обморок не упал
так мы познакомились
с тех пор
 идем рядом
я несу сетку с головой Олоферна
она идет налегке
голова довольно тяжелая
надо сказать
29.6.73

(обратно)

РЫЦАРЬ (из средневековых стихов)

тревогой
 опоясан славный рыцарь
     а конь его
     заботами подкован
         сраженье неизбежно
в сомненья
облачен бесстрашный рыцарь
     а конь его
     покрыт попоной страха
         сраженье уже близится
в уныние
закован гордый рыцарь
     а конь его
     растерянностью взнуздан
         сраженье вот-вот начнется
сидит в кустах
наш благородный рыцарь
     а конь его
     привязан к ветке дуба
         сраженье длится уже третий день
на четвертый день
 обезумевший от ужаса рыцарь
 вскакивает на изнемогающего от безделья коня
 и с тылу
 обрушивается на врага
     победа!
     победа!
     победа!
но где он
наш победитель
наш отважный безумец?
он сидит на лужайке
совершенно голый
и блаженно почесывается
рядом сложены в кучу
     неоправданная тревога
    неуместные сомнения
    излишние заботы
    смешной нелепый страх
    и слегка непристойная растерянность
        веселый обнаженный конь
        роет копытом землю
эта картина
 вызывает всеобщее умиление
и только женщины стыдливо отворачиваются
    рыцарь — то голый
    да и конь тоже
но женщины понимают:
    храбрость безумцев
    творит историю
27.7.73

(обратно)

РЕАЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ

внимательно разглядывая
перегрызающего мне горло
я обнаружил у него на темени
небольшое отверстие
и дунул в него
перегрызающий перестал грызть
и задумался
— чистейший вымысел! —
   скажут одни
— вполне реальный случай!
   скажут другие
возникнет дискуссия
(обратно)

СИГНАЛ

встать на гвоздь голой
 пяткой а для начала сдуть
 со стола медведей уборщица
 потом соберет их и рассадит
 по клеткам эта уборщица урожденная
 Шувалова у нею три руки но кран
 на кухне давно испортился поэтому
 тишина наполняет комнату страшно
 медленно так медленно что все начинает
 сморкаться и чихать а потом отправляются
 в ресторан и напиваются там как дворники как
 астрономы как продавцы соленых кроликов — мама!
 сказал я строго — пошли домой! и это
 был сигнал
 меня же первого и застрелили в конце
 концов кому
 какое дело!
и вот
 шестнадцать мощных тепловозов везут
мой прах на северо-восток и вот
шестнадцать скорбных тепловозов везут мой
прах на северо-восток
и вот
много раз
 пытался взять апельсин
 и что же в руке?
     — сырая картофелина
но вокруг
 великое множество всяких предметов
 а также людей
 преисполненных страстью
 а также растений
 полезных и вредных
 а также легчайших воздушных шаров
 желтых
 зеленых
 синих
 и красных
чищу ножом свою картофелину
и слушаю
 как оглохший флейтист
играет на сломанной флейте
огромный и всесильный
подбери меня с земли
покрути в пальцах
и зашвырни
подальше
(обратно)

ЦИПРИАНУ НОРВИДУ

я из отверженных этого мира


Норвид
как плох сей мир!


Норвид
не расстраивайтесь
Норвид
     обойдетесь и без этого мира
не отчаивайтесь
Норвид
     проживете и без этого жалкого мира
успокойтесь
Норвид
     позабудьте об этом несчастном мире
радуйтесь
Норвид
     вы отвергнуты этим уродливым миром
ликуйте
Норвид
     вы не поняты этим безмозглым миром
пляшите
Норвид
     вы не признаны этим миром-недоноском!
погодите
Циприан Норвид
     этот мир спохватится
     локти
     будет
     кусать
8.7.73[8]

(обратно) (обратно) (обратно)



(обратно)

Примечания

1

На мосту. — Л., 1976.

Высокие деревья. — Л.: Советский писатель, 1980.

Пригородный пейзаж. — Л.: Советский писатель, 1986.

Обычный час. — М.: Современник, 1986.

Я и город: Поэма, стихи, сонеты. — Л., 1991. — 200 с.

Зеленые берега: Роман. — Л., 1990. — СПб.: Новый Геликон, 1996. — 384 с.

«Чудо обыденной речи…» — Новосибирск: Артель «Напрасный труд», 2002. — 32 с.

Избранные стихотворения. — СПб.: Геликон Плюс, 2006. — 576 с., илл.

Ангел загадочный. — М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2007. — 88 с

(обратно)

2

Проснувшись, хорошо начать день с глубокого вздоха.
Встав, неплохо продолжить день широким решительным шагом.
Умывшись, разумно взглянуть на день трезвым спокойным взглядом.
Позавтракав, полезно наполнить день неустанным бескорыстным трудом.
Пообедав, нелишне украсить день блаженным заслуженным отдыхом.
Засыпая, недурно вспомнить прошедший день с доброй улыбкой.
Во сне приятно увидеть себя проснувшимся,
начинающим день с глубокого сладкого вздоха.
(обратно)

3

Лестницы, крыши, балконы, веранды, киоски, вывески, белье на веревках,
Парни, девицы, старики, ребятишки,
Голуби, чайки, воробьи, вороны, кошки, собаки,
Катера, теплоходы, пинии, платаны, магнолии, кипарисы,
Фонари, скамейки, троллейбусы, такси,
Персики, сливы, арбузы, помидоры — все смешалось в подоле у синего моря.
Запускаю руку в подол и вытаскиваю из него
То румяный лохматый персик, с зелеными листочками,
То желтый спасательный катер с флажком на корме,
То круглую шишку кипариса с удивительным запахом,
То старинный деревянный балкон с затейливой резьбой,
То юную красавицу в прозрачном комбинезончике
и туфлях на тончайшем высоком каблуке — словом, что попадется.
Вчера попался цветок магнолии.
Долго рассматривал в восхищении его фарфоровые лепестки.
(обратно)

4

Вкушая радость,
будьте внимательны.
Радость, как лещ,
в ней много мелких костей.
Проглотив радость,
запейте ее
стаканом легкой прозрачной грусти,
это полезно для пищеварения.
Погрустив,
снова принимайтесь за радость.
Не ленитесь радоваться,
радуйтесь почаще.
Не стесняйтесь радоваться,
радуйтесь откровенно.
Не опасайтесь радоваться,
радуйтесь бесстрашно.
И никого не слушайте,
радуйтесь самостоятельно.
Глядя на вас,
и все возрадуются.
(обратно)

5

Был обычный час с 10 до 11 ти.
Ветра не было. Были сумерки.
Было прохладно. Была тишина.
Лишь внезапный грохот реактивного истребителя над самой головой.
Пролетел — и опять тишина.
Лишь гул товарного поезда вдалеке.
Прошел — и опять тишина.
Лишь треск мотоцикла где-то за озером.
Проехал — и снова тихо.
Лишь глухой стук в левой части груди под ребрами.
Он не смолкает ни на минуту.
Был обычный час жизни на пороге ночи.
Был необычный век, двадцатый по счету.
(обратно)

6

Новую книгу ленинградского поэта Геннадия Алексеева составили стихотворения разных лет. В них поэт верен редкой в русской поэзии форме свободного стиха, которая звучит у него взволнованно и естественно. Выразительны стихотворения Г. Алексеева о Ленинграде, о духовной жизни горожанина, о проблемах искусства, о любви.

(обратно)

7

(Опубликовано в книге стихов "Обычный час"

(М.,"Современник", 1986) с.177)

(обратно)

8

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны в 5 томах"

(обратно)

Оглавление

  • АНГЕЛ ЗАГАДОЧНЫЙ
  •   На писателя он мало похож (Из газетной статьи)
  •   ВСЕВИДЯЩИЙ
  •   АНГЕЛ ЗАГАДОЧНЫЙ Из стихов об ангелах
  •   ШЕСТИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ Из стихов об ожидании
  •   БЕЗУМЦЫ
  •   Как много в мире сумасшедших
  •   АТЛАНТ
  •   КАРИАТИДА
  •   АМУР И ПСИХЕЯ
  •   РУСАЛКА
  •   ПЬЯНЫЕ ДЕРЕВНИ
  •   Богомазу удалась икона Богоматери
  •   АНТИХРИСТ
  •   АВТОБУСНАЯ ФАНТАСМАГОРИЯ Микропоэма
  •   Жил-был Артём Пантелеевич
  •   Да, участь физиков поистине трагична!
  •   АVE MARIA
  •   ВЛАСТЕЛИН
  •   ВАРИАЦИЯ НА ВЕСЕННЮЮ ТЕМУ
  •   ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ О МУХЕ
  •   ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ О ПЕЧАЛИ
  •   ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ О СЛЕПЦЕ
  •   ВЕДЬМА Из рассказов собирателя автографов
  •   ГАЛСТУК
  •   ГЛЯДЯ ПОД НОГИ
  •   ДУРАК И БОГ
  •   ДЫМНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
  •   ЕВРОПА
  •   К ВОПРОСУ О ПРАКТИЧЕСКОМ ПРИМЕНЕНИИ АНТИЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
  •   ОСТОРОЖНОСТЬ
  •   ПЕРЕД КАЗНЬЮ Из средневековых стихов
  •   ЖАННА Д'АРК
  •   ЖОРЖ ДЕ ЛАТУР
  •   И ЕЩЁ О ЖИЗНИ
  •   КАКИЕ-ТО
  •   Не надо разрушать этот город!
  •   НЕ НАЙДУТ
  •   НЕЧТО АРХИТЕКТУРНОЕ Из стихов на алкогольные темы
  •   ПИГМАЛИОН
  •   ПОЭТАМ
  •   НАША ВЕРА
  •   А МОГ БЫ И ПОЖИТЬ
  •   НА СМЕРТЬ ПРЕЗИДЕНТА
  •   ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА
  •   ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕПРАВА
  •   ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ
  •   СЧАСТЛИВЫЙ ДОРОЖНЫЙ СЛУЧАЙ
  •   СЕРГЕИЧ
  •   СЕРГИЙ ИЗ РАДОНЕЖА
  •   МОЯ КОМНАТА
  •   ВЫХОД
  • ПРИГОРОДНЫЙ ПЕЙЗАЖ (1986) Третья книга стихов
  •   День
  •   Как ни странно
  •   — Эй ты, поэт -
  •   Дети
  •   Вместо того
  •   Красота
  •   Бессовестные
  •   Машина времени
  •   Говорящая птица
  •   Гордый
  •   История о том, как я одолел страшного кентавра и спас юную красавицу
  •   Влюбленные манекены
  •   Жизнь и смерть бумажного листа
  •   Сушки
  •   Другу
  •   Куда же ты?
  •   Простота
  •   Рукопожатие
  •   как тяжелые авиабомбы
  •   Ивану Федоровичу Крузенштерну
  •   Грустная история
  •   "Малые Голландцы"
  •   Саломея
  •   Рядышком
  •   Ахилл и Пентисилея
  •   На фанерном жеребце вы никогда не скакали?
  •   Кармен
  •   Я боюсь ходить по Невскому
  •   В лунном свете
  •   Старинное оружие
  •   Мумия ребенка
  •   Что же ты, ветер,
  •   К вопросу о французском престолонаследии
  •   Бессмертный Карло
  •   Чужая муза
  •   Анастасия Вяльцева
  •   Пригородный пейзаж
  •   Облака
  •   Были земля и небо
  •   Черная корова
  •   Ялта
  •   Белый теплоход
  •   Счастливчик
  •   Морские заботы
  •   И вдруг — о чудо! -
  •   Сцилла и Харибда
  •   Внезапное утро
  •   Белые джунгли
  •   Редкое имя
  •   Креманчули
  •   Осенние деревья
  •   Потерявшийся ребенок
  •   Наконец-то!
  •   Стихи о молодости
  •   Подымающий руки
  •   На платформе
  •   Я и вселенная
  •   Пришла, повертелась,
  •   Пожар
  •   Казалось, все было ясно
  •   Любовная переписка
  •   Мое счастье
  •   Стихи о звездах
  •     1. Звездный урожай
  •     2. Упавшая звезда
  •     3. Большая Медведица
  •     4. Близорукая звезда
  •   Многобашенный
  •   Непрочная душа
  •   За шторой
  •   Озаренный
  •   Дурочка жизнь
  • ВЫСОКИЕ ДЕРЕВЬЯ (1980)
  •   Протяни руку
  •   Вариации на тему радости
  •   Вкушая радость
  •   Обычный час
  •   Обидчик
  •   Непоседа
  •   Облака
  •   Движения души порой необъяснимы
  •   Мысли
  •   Веспер
  •   Контур будущего
  •   Дождь
  •   Точка
  •   Высокие деревья
  •   Открытая дверь
  •   Рыцарь, дьявол и смерть (Гравюра Дюрера)
  •   Анна Болейн
  •   Пират
  •   Фридрих Барбаросса
  •   Чакона Баха
  •   В ту ночь
  •   Сизиф
  •   В музее
  •   Весенние стихи
  •   Волшебница
  •   В порыве отчаянья
  •   Озорство
  •   Целый день
  •   Хвастун
  •   Накатило
  •   Возвышенная жизнь
  •   Коктейль
  •   Светлая поляна
  •   Белая ночь на Карповке
  •   Без эпитетов
  •   Снег
  •   Так
  •   Можно любить запах грибов
  •   Необъяснимо, но ребенок
  •   Что рассказать деревьям
  • ОБЫЧНЫЙ ЧАС[6]
  •   НА МОСТУ 
  •   ДОЖДЬ НА ДВОРЦОВОЙ ПЛОЩАДИ
  •   -ar»
  •   -г -але
  •   -Г -де
  •   1
  • СТИХОТВОРЕНИЯ
  •   В начале весны
  •   Цветы
  •   На нашей лестнице
  •   НАСТЫРНЫЕ
  •   Девушка и собор
  •   Движения его души порою необъяснимы
  •   Даль
  •   Восторженный
  •   Принципиальный
  •   Подходя к музею
  •   Труженики
  •   Человек спокоен
  •   Непонятливый
  •   Когда я прохожу мимо
  •   Какие мы, однако, смешные!
  •   Плавая у подножья величавых скал
  •   Стихи о том, как плохо быть человеком
  •   Нормальность вопиюще ненормальна!
  •   Был ли я крылатым?
  •   Статуя
  •   Шхуна
  •   Милая
  •   ВСТРЕЧА С ЧЕЛОВЕКОМ
  •   И ЕЩЕ ОДИН ГАМЛЕТ
  •   ГЛУХОНЕМЫЕ ХУЛИГАНЫ
  •   ИДОЛ
  • ОКОЛЕСИЦА. Стихи и поэма Самиздатовские стихи 60-х гг. Архитектора Геннадия Алексеева из Ленинграда
  •   ОКОЛЕСИЦА Поэма
  •   ЛЕСТНИЦЫ ПОЭМА
  • СТИХИ 60-Х ГГ
  •   О ТОМ, КАК Я СТАЛ БЕЗЖАЛОСТНЫМ
  •   О ПОЛЬЗЕ ВЯЗАНИЯ
  •   НАША ВЕРА
  •   ШУТ
  •   ТА ЖЕНЩИНА
  •   РУСЬ
  •   Порой мне кажется
  •   ИЗ ВАРИАЦИЙ НА ТЕМУ ПОЧЕМУ ПЛАЧЕТ МОЯ ЖЕНА
  •   СЮЗИ
  •   ЗАВИСТНИК я, завидую я рыцарям
  • АЛЕКСЕЕВ
  •   ХУДОЖНИК О ПОЭТЕ
  •   АРГУМЕНТЫ АНАХОРЕТА
  •   стихи
  •     Из поэмы "ОСЕННИЕ СТРАСТИ"
  •     ШЕСТИСТИШИЯ
  •       ЭХО
  •       В ДЮНАХ
  •       МАРСИАНИН
  •       НА ПРИСТАНИ
  •       ВОСХИЩАЯСЬ ДЕВУШКАМИ
  •     Из цикла ДУРАЦКИЕ МИНИАТЮРЫ
  •       НОГИ
  •       КОНЬ
  •       ТЕМНЫЕ ЛЮДИ
  •       ОТОШЕЛ
  •       КЕСАРЬ
  •     ТИБЕРИЙ
  •     ЭПИЛОГ
  •     ПО-СВОЕМУ
  •     ВАРИАЦИИ
  •       1
  •       2
  •     ЧАША
  •     СТОЯЩИЕ
  •     ХИЩНЫЕ ЛЮДИ
  •     люблю когда рушится
  •     КАТАЛОГ УЖАСОВ
  •     ШКУРА НЕУБИТОГО МЕДВЕДЯ
  •     их трое мудрец
  •     НЕЛЬЗЯ
  •     ЛИЦО ПОЭЗИИ
  •     ПРЕЙСКУРАНТ
  •     УГОЛ ИСААКИЯ
  •     ЗНАКОМСТВО
  •     РЫЦАРЬ (из средневековых стихов)
  •     РЕАЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ
  •     СИГНАЛ
  •     ЦИПРИАНУ НОРВИДУ
  • *** Примечания ***