Шуми, тайга, шуми! [Владимир Алексеевич Чивилихин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ШУМИ, ТАЙГА, ШУМИ!

Наш Алтай
Славен
Деревом чудным одним.
Драгоценно оно, хорошо нам под ним
В ясный день и в ненастье…
Что ж за дерево это, что солнцу навстречу
Рвется,
Соки беря из живительных недр?
«Это кедр! Это кедр! —
Я влюбленно отвечу. —
Это кедр!»

1. МЕЧТАТЕЛЬ

На лекциях он сидел неподвижно, подавшись вперед. Если рядом шушукались девчата, он свирепо смотрел на них, и болтушки, подтолкнув друг друга локтями, замолкали. При первом знакомстве в студенческом общежитии ребята узнали, что по паспорту этого сероглазого диковатого сибиряка зовут Фотеем, но тут же перекрестили его, утверждая, что таких имен не бывает.

Рядом с молчаливым Сергеем, намертво по вечерам прилипавшим к книге, легко работалось и жилось. И вообще он был так незаметен, что заметно выделялся на курсе. Сергей не носил галстука, не поддерживал вольных разговоров насчет девчонок, философски относился к тому, что зимой в общежитии была холодина, хоть волков морозь. Затащили его один раз на танцы. С застывшим лицом он постоял у стены; потом, увидев, как несколько пар зашлись в «трясучке», сбежал, громыхая сапогами.

Весной Сергей сдал сессию досрочно, чтобы поскорее уехать домой. Возвратился таким же отчужденным и недружелюбным, в тех же сапогах и кителе.

Однажды в курилке ему сказали:

— Послушай, Серж, ты несовременен. Почему не сменишь китель?

— Он у меня один, — вспыхнул Сергей. — А от ваших «современных» пиджаков самые смирные кони из хомутов полезут…

Стоявший подле розовощекий студент с выпуклой грудью фыркнул в кулак, одобрительно глянув на Сергея. А один раз в перерыве какого-то собрания Сергей услышал с амфитеатра аудитории знакомые звуки: бурундук, шустрый таежный зверушка, посвистывает так весной — призывно, приглушенно и таинственно, будто ветер в сухом дупле перекатывает кедровый орешек.

Сергей обшарил глазами ряды. Сложив ладони у рта, бурундука имитировал тот самый розовощекий спортсмен с бугристыми мускулами под тенниской. Сергей протискался к нему.

— Ты откуда, паря?

— Из Ачинска. А ты?

— С Алтая. — Сергей протянул руку. — Шипупов.

— Виталий Парфенов. С наших мест, значит? А я давно к тебе присматриваюсь.

Омичи, иркутяне, читинцы — короче говоря, сибиряки, переехав Урал, считают друг друга если не родней, то по крайней мере односельчанами, и двух-трех слов им вполне хватает, чтобы завязать знакомство.

— Кого знаешь на факультете? — опросил Виталий.

— Да почти никого.

— Зря! Золотые ребята есть. Вон, видишь, в очках паренек сидит, газету читает, будто полотенцем утирается? Володя Ульянов. Ты не гляди, что очкарик, голова у него работает, как электронная машина. Система! А Володьку Ивахненко знаешь с вашего курса? Скромница, но кипит весь — к настоящему делу рвется. А вот идет Лешка Исаков, дружок мой. Хочешь познакомлю?..

Постепенно потянулись к Сергею ребята. Их привлекало, что он после техникума успел поработать лесничим и лучше других знал лес, что он самостоятелен и категоричен в суждениях, что брал из книг и лекций не все подряд, а с выбором, только нужное ему. Потом Сергея и Виталия выбрали в факультетское бюро, где Шипунов стал секретарем. Правду сказать, не идеальный был секретарь. Начинал сразу много хороших дел и вскипал, выходил из себя, сели не получалось. Был чересчур прямолинеен и подходил к людям с очень уж высокой меркой. Кроме того, рубил: скажет, упрется — и не сдвинешь его. Слишком многое хотел переделать по-своему, и от этого на факультете нередко возникали конфликты.

— Темы, что мы разрабатываем в научном студенческом обществе, — сказал Шипунов как-то на бюро, — лесному хозяйству не нужны.

Все ошалело уставились на него. Поднялся щупленький председатель НСО Володя Ульянов, поправил очки с толстущими стеклами.

— Я поддерживаю Серегу. Обосновать?..

И обосновал. Да так, что вскоре поехали все к специалистам-практикам Ленинградской области, чтобы узнать самые жгучие проблемы лесхозов. Составили вопросник, отпечатали его на бланке НСО, разослали в другие области.

Сергея вызвали в деканат.

— Вы вмешиваетесь не в свои функции, Шипунов!

— В свои. Надо, чтобы крепла связь академии с производством.

— Много на себя берете, Шипунов! Короче говоря, мы дали команду вернуть из лесхозов ваши подпольные листки…

Сергей выбежал из кабинета.

А весной в одной из центральных газет началась дискуссия о судьбе русских лесов. Академия зашумела. Из аудиторий разговоры переносились в коридоры, курилки, комнаты общежитий, а когда спорщики стали повторяться, в Ленинград пришла газета, в которой была напечатана острая статья Шипунова о рубке ленинградских лесов, о недостатках в подготовке лесоводов. Ребята горячо поздравили Сергея.

Но в бюро дела не клеились. Слишком много Сергей брал на себя, всего не успевал, горячился и дождался злой карикатуры в стенгазете. Друзья устроили ему в общежитии взбучку. Сергей выслушал их, поплевал на окурок, враждебно спросил:

— Все?

— Брось, Серега. — Володя Ивахненко укоризненно посмотрел на товарища. — Ну и псих же ты! Мы ведь не для себя собрались…

— А я разве для себя стараюсь? — Глаза у Сергея были злыми. — Только вот не получается пока. Я ведь хочу, чтобы мы из академии людьми вышли. Я же знаю, что со многими будет — расползутся по тихим лесничествам, поросят, курей разведут, ребятишек полную избу. А у меня своя мечта есть…

— Да остынь ты, Серега! — примирительно сказал Виталий Парфенов. — Что за мечта?

— Без нее я не смог бы жить! — Сергей вдруг успокоился, посветлел глазами, еще не зная, рассказывать или нет. Припомнились редеющие родные леса, чьи-то стихи о любимом дереве, запавшие в душу с детства, спросил: — Что вы, ребята, знаете о сибирском кедре?..

* * *
Вы видели когда-нибудь сибирский кедр? Редкого человека не взволнует его величавая, царственная осанка. Не оторвать глаз от пышного убора могучих деревьев, что стоят, как писал Мамин-Сибиряк, «точно бояре в дорогих зеленых бархатных шубах». Коренные сибирские жители издревле холили красу родных лесов, охраняли и разносили славу кедра по белу свету, шли на смерть, чтобы защитить его. Некоторые племена обожествляли кедр точно так же, как древние римляне — лавр, индусы — баньян, славяне — дуб, а полинезийцы — кокосовую пальму. Русские первоселы восприняли у аборигенов эту любовь к кедру и бережно пронесли ее через годы и события до наших дней. Они отдали должное торжественно-элегической красоте этого дерева, создав пословицу «В сосняке — трудиться, в березняке — веселиться, в кедраче — богу молиться».

Но сибиряки берегли кедр не только потому, что это дерево своим видом воистину лечит душу, настраивая ее на высокий лад. В кедровых лесах живет драгоценный соболь. Это нервное и гордое создание, умирающее иногда в руках зверолова от разрыва сердца, не может продолжить рода, если нет кедровых орешков. В кедрачах обитает и белка, плодовитость которой и качество шкурки прямо зависят от урожая орехов. Бесконечными обозами вывозили в старину из кедровников Сибири «мягкую рухлядь», которая долгое время была меновой ценностью и предметом монарших даров. Выполняя роль своеобразного биологического регулятора, кедр прикармливает почти все население тайги — соболя, белку и горностая, бурундука и мышь-полевку, медведя и барсука, ронжу и кабана.

Под густым хвойным пологом алтайской и саянской тайги рождается, живет и умирает прекрасное творение сибирской природы — благородный олень, который находится со своим покровителем в отношениях, исполненных удивительной гармонии и целесообразия. Маралий корень — невзрачное, скромное растение, охотно заготовляемое медиками и поедаемое благородным оленем, — берет соки только из почвы, сдобренной многолетней работой «священного» дерева. И каждую весну марал отращивает на своем лбу бесценный дар — панты. Все хищники тайги — медведь, соболь, волк, рысь, ястреб, росомаха, ласка — стремятся отведать это диковинное и редкостное кушанье. Могучий зверь в муках растит свою красу и гордость. Он испытывает смертельную боль, если на нежные кровяные отростки подует даже легкий ветерок, и здесь одно спасение — густой кедрач. Чудовищная пытка — хоть одна дождевая капля, и снова марал ищет защиты у своего покровителя, потому что из всех таежных деревьев только кедр не пропускает дождя.

Панты нужны человеку. Вытяжки из них — концентрированный пантокрин — дороже золота, так как они чудесным образом лечат самые сложные и тонкие комбинации материи: человеческие нервы, мозг и сердце.

Народ давно уже убедился и в исключительных живительных, лечебных свойствах кедра, назвав смолистый сок этого дерева «живицей». Сибиряки испокон веков лечили кедровой живицей порезы, ожоги, гнойные раны, а хвоей — цингу. Целебными свойствами кедра заинтересовались ученые. В XVIII веке о них писали первые исследователи Сибири Петр Паллас и Семен Крашенинников. В годы Великой Отечественной войны Наркомздрав СССР проверил клинически народный опыт и признал кедровую живицу ценным лечебным препаратом, который стал широко применяться в госпиталях. Ученые установили также, что кедровый орех содержит различные вещества в комплексе, способствующем росту человеческого организма, вызывающем изменения крови, предупреждающем и лечащем туберкулез, «бери-бери», почечные заболевания. Но ни один ученый пока не знает, какие биологические, молекулярные таинства свершаются с чистыми соками сибирской земли и каким образом кедр, маралий корень и панты благородного оленя приобретают свои изумительные свойства.

Да, кедр полон тайн. В кедровой посудине почему-то долго не скисает молоко; в шкафу из кедра не заводится моль; клещ и комар пуще огня боятся эфирных ароматов, что источает это чудо-дерево, а пчелы, наоборот, лучше всего чувствуют себя именно в кедровом улье. Кедр дает дорогие масла, незаменимые при бактериологических исследованиях, при изготовлении особо качественных олиф и красок, при отделке самых ценных меховых шкурок. Из смолы, хвои, коры и шишек кедра можно получать дубильные вещества, уксусную кислоту, древесный спирт, каротиновую муку, противоцинготные концентраты, канифоль и канифольное масло.

Многое из того, что дает кедр, обладает особыми, неповторимыми свойствами. За последние несколько лет научные учреждения страны испытывают все возрастающую потребность в иммерсионном масле, которое получают из кедровой живицы. К слову сказать, государственная оптовая закупочная цена этого ценного продукта равна 170 рублям за килограмм. А сама живица? Вязкая, душистая, очень похожая на свежий сотовый мед жидкость в отличие от сосновой живицы совершенно не кристаллизуется, то есть не теряет своих свойств. В течение долгих месяцев она даже не густеет, поддерживая неизменным соотношение своих компонентов — тридцать процентов скипидара и семьдесят канифоли…

Но все же главная ценность сибирского кедра — его семя. О кедровых орехах как предмете торговли знали уже древние греки. Ученые считают, что экзотическое благородное имя сибирской сосне дали много столетий назад новгородские купцы, проникшие в Предуралье. Во времена Ивана Грозного кедровый орех шел в Англию. При проектировании Великой Транссибирской магистрали он планировался как один из основных грузов.

Кедр ливанский, киприйский, атласский и гималайский ни по внешнему виду, ни по пользе, приносимой человеку, не может сравниться с нашим родным сибирским кедром. Главное, нет у них орехов — самой большой ценности кедровой тайги.

Наука раскрыла сейчас, почему с незапамятных времен кедровый орех привлекал внимание людей. Больше половины веса ядра — великолепный пищевой жир, почти не имеющий конкурентов по калорийности, усвояемости и вкусу. Жирность кедрового ореха высока, в некоторых иркутских кедровниках она достигает 79,51 процента. Жирность грецкого ореха между тем — 64, олив — 60, миндаля — 53, подсолнуха — 44 процента. Жмых у некоторых масличных — почти бросовый продукт, а обезжиренные кедровые орешки — замечательный пищевой концентрат, на девять десятых состоящий из белка, крахмала, глюкозы. Причем белка в нем 45 процентов — почти в четыре раза больше, чем в пшенице. Сибиряки издавна делали из кедровых орехов так называемое «постное молоко», «растительные сливки» — вкусное и сытное блюдо. Ученые определили калорийность этого продукта. Оказалось, что кедровые сливки почти в три раза питательнее коровьих! Убедительная получается картина, если сравнить калорийность основных продуктов: пшеничный хлеб — 265, мясо — 541, яйца — 618, а сливки кедровые—688!

И если рассматривать кедрачи как сельскохозяйственные угодья, то какой урожай дает, скажем, один гектар ореховой тайги? Вот данные за последние 11 лет по кедровникам Томской области: плохой урожай — 80 килограммов орехов с гектара, хороший — 450, максимальный — 800 килограммов. Простой подсчет раскрывает сказочные возможности таежной целины. Возьмем возможный сбор при самом плохом урожае — всего 50 килограммов орехов с гектара и в той же Томской области лишь третью часть кедровников — наиболее доступные и урожайные. С этой площади можно собрать за один сезон 75 тысяч тонн ореха, а из него получить 22,5 тысячи тонн масла. Равноценную продукцию дают 280 тысяч дойных коров, которым нужны пастбища, зимние корма, стойла и уход…

Кедр — эта настоящая фабрика масла — работает непрерывно в течение нескольких веков. Каждое дерево за свою жизнь наливает жиром до двух миллионов орешков. И если учесть, что кедром заняты большие площади в Тюменской, Иркутской, Томской областях, в Красноярском, Алтайском и Приморском краях, то становится ясно, каким уникальным национальным богатством обладает советский народ, каким поистине неисчерпаемым источником пищевого и технического сырья могут стать кедровые леса Сибири…

Но кедру всегда трудно жилось. Приживается он плохо, растет медленно, не было у него никогда настоящей защиты от сибирского шелкопряда, огня и браконьера. В тридцатых годах несметные тучи вредителей омертвили Саянскую тайгу, а пять лет назад в Сибири погибло от шелкопряда два миллиона гектаров кедрачей, в том числе ценнейшие Причулымские массивы. Шелкопряд уничтожает хвою кедра, шишковая огневка — плоды, а дровосек-инквизитор, короед-автограф, черный усач, валежный лубоед и десятки других вредителей точат, превращают в труху нежную розоватую древесину «хлебного дерева».

Огонь полыхал в кедровниках с незапамятных времен. Бывало, что пожар не могла затушить даже суровая сибирская зима. Старики помнят, как летом 1915 года необозримые просторы Сибири затянуло дымом, как останавливались поезда и круглые сутки горели бакены на реках, как ветры разгоняли чад по всему земному шару. Пожары и поныне вспыхивают в кедровниках. Не так давно огонь спалил десятки тысяч гектаров кедровой тайги в Иркутской области. И беда в том, что повальные пожары превращают кедровники в пустыри, потому что вслед за пожарами почвенный слой смывается ливнями до материнской породы, и нужны столетия, а то и больше, чтобы природа восстановила его…

Кедровая тайга извечно была готова выделить людям немалую толику от щедрот своих, но люди плохо помогали кедру. Близ старинных сибирских сел можно еще увидеть изумительные по красоте и продуктивности кедровые сады, но сколько урочищ было выжжено на медоносные угодья, сколько кедрачей изранено колотами и другими варварскими орудиями шишкарного промысла, сколько «хлебного дерева» погибло под топором! Казаки-землепроходцы заложили Тобольск, Томск, Красноярск, Енисейск, Иркутск и другие города в самых мощных кедровых массивах, от которых не осталось и пней…

Особенно много бед принесла с собой промышленная заготовка кедровой древесины. Бессистемные рубки перекинулись перед войной из сухостоев в сырые кедрачи и увеличиваются сейчас с каждым годом. Лишь ничтожная часть ценнейшей древесины используется по специальному назначению — на карандаши, аккумуляторный шпон, мебель и пищевую тару. Свист бензопилы раздается в иркутских, тюменских, красноярских и приморских кедрачах…

И ни один человек не скажет сейчас, сколько сводят кедра по всей Сибири, потому что кедр при учете заготовок включается в общее понятие «хвойных». Изучение замечательных свойств этого дерева ведется бессистемно и разобщенно. Ежегодный сбор кедрового ореха составляет ничтожные доли процента от возможного, а добыча живицы, заготовка лекарственных трав и ягод находится в зачаточной стадии развития.

Кедр народился, наверное, в те отдаленные тысячелетия, когда земля и солнце возжелали блеснуть своей щедростью и бескорыстием, когда в пору созидания и благоденствия молодые буйные силы природы решили достойным подарком встретить появление высшего своего творения — человека. И человек должен бережно относиться к этому чудесному дару!..

* * *
— Вот я и мечтаю помочь кедру, — сказал Сергей. — Каким образом? Понимаете, ребята, защитники русского леса нажимают чаще всего на эмоции. Я нашел другой путь. Этот путь разработаю сперва в дипломе, а потом на месте, в Сибири, практически…

— Одни?

— Зачем один? Вся тайга шумит.

Замолчали. Почудилось, будто в комнату вошло что-то нездешнее, большое. Оно неслышно унесло куда-то ввысь потолок, раздвинуло стены широко-широко, мягко и властно охватило ребят. Это была Мечта.

И ребята не знали тогда, что с этого вечера переломится их жизнь, что их ждет многотрудный путь, сомнения скептиков и равнодушие пресных людей, что испытают они и счастье побед и горечь поражений.

2. КУДА ПРОПАЛ СЕРГЕЙ?

Есть люди, у которых до того складно и просто все получается в жизни, что они перестают замечать, как жизни у них не получается. Серега был не из таких. Окончив школу, он мог бы спокойненько шишковать и белковать в окрестных кедрачах вместе с отцом и братьями, но его потянуло из села. Отец строго сказал:

— Уймись, неслух!

Не унялся. Собрал книжонки в деревянный сундучок и выбрался из лесов к железной дороге. Окончил с отличием Барнаульский лесной техникум, получив право поступить без экзаменов в вуз.

— Пошло, говоришь, ученье-то? — поласковел отец. — Поезжай, Фотя, в Красноярск либо в саму Москву — лесным инженером станешь.

— Нет!

— Прокормим небось…

— Нет! — Сергей мотнул головой.

Он взял тогда под свою опеку кедровое урочище и до тех пор воевал с порубщиками и «дикарями»-шишкобоями, пока они не привыкли стороной обходить шипуновское лесничество. Через два года Сергей Шипунов собрался в Ленинград.

— Тебе видней, — сказал отец. — Гляди! Все устроилось и наладилось, какого еще рожна тебе надо?

Но сейчас, когда Сергей приезжал на летние каникулы, отец уже не перечил ему, зная, что это бесполезное дело. Серега уходил с ружьем, блокнотом и солью подальше в тайгу.

— Вторую неделю нету, — говорил отец соседям. — Тайги не боится. А че бояться-то? Она тому страшна, кто сроду ее не видал, а кто ее любит, она и приветит, и согреет, и накормит. Только вот вернется мой Фотей без настроения — это я по прошлым годам знаю. Плачет тайга-то наша…

Осенью 1957 года Сергея Шипунова выбрали в комитет ВЛКСМ академии. Дел у него прибавилось, но ребята по-прежнему собирались в его комнате чуть ли не каждый вечер. О кедре Серега мог говорить часами, чертить диаграммы плодоношения, схемы смологонных установок, шпарить наизусть сводки о грузовой работе сибирских станций за многие годы — оказывается, в 1905 году, например, только Томск отправил 115 тысяч пудов ореха! Ребята с любопытством узнали однажды, что англичане перед революцией мечтали взять на концессию часть кедрачей и тратили на исследование их больше денег, чем на все свое лесоустройство.

— На лесных картах, — рассказывал Сергей друзьям, — кедровые площади всегда окрашиваются в красную краску. И если б такую карту составить несколько тысяч лет назад, то красная краска сплошь залила бы Сибирь и Урал, широкой полосой хлынула бы к Волге. Кедр исчез на огромных территориях. И никто не знает почему.

Наверно, тут много причин. Кедровое семя, как и дубовый желудь, не имеет крыльев. Шишка может откатиться от дерева на десяток метров, не больше. Но таежное зверье не дает ей долго лежать — через несколько часов от шишки остается одна шелуха. Но если и прорастет чудом какое семя, то под густым материнским пологом дичок хорошо чувствует себя лишь семь-восемь лет. Потом молодой кедр, не получая вволю солнца, хиреет.

Как же распространяется кедр? Каким образом он заполонил когда-то величайший из материков? Железные законы действуют в кедровой тайге. Таежная живность, поедая питательные и целебные орехи, выделила одного своего представителя, чтобы тот замаливал перед кедром грехи остальных. В старинных исследованиях по кедру эта крикливая пестрая птица называлась главным врагом «хлебного дерева». Исследователи видели только, как несметные полчища кедровок в два-три дня уничтожают урожай, и призывали разыскивать и зорить их гнездовья. Но они не знали тогда, что кедровка — единственное в природе существо, помогающее кедру. Птица уносит от материнского дерева орехи на пустыри и прячет их под снег, забывая потом о своих запасах. Может быть, когда-то стихийные таежные эпидемии обрушивались на тайгу, расширяя или катастрофически сужая ареал распространения кедра. А возможно, что кедр, как многие другие реликты на земле, вообще вымирает, только люди не замечают этого, потому что нужны наблюдения в течение столетий…

— А в Америке есть кедровая тайга? — спросил однажды Виталий Парфенов, когда все собрались у него.

— Нету, — ответил Сергей. — И соболя нет и марала.

— Расскажи-ка, Серега, что в тайге сейчас делается. — Володя Ульянов мысленно уже был там, в Сибири. — Как урожай?

Сергей никогда не видел такого урожая, какой обрушился в тот год на Горный Алтай. Нахлынуло зверье, ожидался «взрыв» размножения соболя и белки. Сергей летал над кедрачами на вертолете рудника и поражался: на тайгу будто набросили золотое покрывало — спелые, желтеющие на солнце шишки сплошь закрывали верхушки кедров.

По пути в Ленинград он грезил тайгой. Стоило закрыть глаза — и тут же чудились золотой Алтай внизу, горы чистых и крупных орехов, озера янтарного, прозрачного масла. В реальной жизни, конечно, все было по-другому. На кедровники, расположенные у селений, рек и дорог, набрасывались «дикари»-шишкобои. Они калечили деревья колотами, обламывая грузные макушки; не обив как следует одного кедра, кидались к другому. Лесники рассказывали еще более страшные вещи: «предприимчивые» лесозаготовители в свободное от работы время валили бензопилой лучшие кедры, чтобы собрать урожай. Это же было все равно, что забивать корову ради литра молока!

«Дикари»-шишкобои приезжали даже из Кузбасса и Средней Азии. Кроме ореха, некоторые из них собирали также маралий корень — тождественное легендарному женьшеню ценное лечебное растение, которое в алтайских кедровниках росло целыми плантациями. Семьи «дикарей» из четырех-пяти человек зарабатывали за сезон по восемьдесят — сто тысяч рублей, варварски опустошая самую доступную тайгу. А в глубинке пропадали огромные богатства. Под снег уходила тьма ореха, малины, смородины, черемухи, грибов, ценных корней, необлетанных пчелами ароматных медоносов… Если бы все это единому государственному хозяйству!

Ребята уже знали, что Сергей становится поэтом, когда заговорит о кедровой тайге, но они не подозревали, что его план спасения кедра окажется настолько простым и здравым. Вздохами и жалобами ничего не добьешься, говорил Сергей, деловых людей надо убеждать делом, цифрой, рублем!

Еще на заре советской власти В. И. Ленин подписал декрет о заготовках кедрового ореха и организации маслозаводов. Но хозяйства «Кедропрома», созданного после смерти Ильича, ориентировались на орех и пушнину и поэтому оказались нерентабельными. Промхозы, что создавались в тайге с 1957 года, повторяли старые ошибки. Сергей мечтал организовать не сезонную заготовительную артель, а производственное таежное предприятие с постоянным штатом и круглогодичной работой. Оно должно быть комплексным, то есть брать от кедровой тайги все: орех, древесину, пушнину, живицу, дичь, мед, деготь, смолу, лекарства, ягоды, панты. И не только брать, но и охранять, восстанавливать и регулировать все эти богатства. Предприятие быстро станет хозрасчетным, самоокупаемым и начнет давать народу чистую прибыль. Потом второе такое хозяйство, третье, десятое, и наступит в кедровой тайге «золотой век»…

Слух о мечте Сергея Шипунова пополз по академии, обрастал скептическими репликами:

— Утопия! Давно бы организовали такой лесхоз, если б это было возможно.

— А слышали: Володька Ульянов уже протолкнул на НСО это решение. Тоже мне Совет Министров!

Но мечта жила. Зажегся ее романтичностью и масштабами Леша Исаков, друг Виталия Парфенова; присматривался к энтузиастам Коля Новожилов, тихий, скромный парень с крестьянской, хозяйственной хваткой. Их было уже шестеро. При встречах они спорили, подсчитывали, планировали. Сергей был убежден, что сейчас самое подходящее время для организации комплексного хозяйства: многие видят, что кедр в опасности, в тайгу теперь можно нагнать машин, а их группа станет ударным отрядом, который пробьет первую брешь…

Володя Ивахненко, который уже глубоко и скрытно страдал, если кто-нибудь сомневался в их мечте, заставил всех энтузиастов принять торжественную клятву: стоять до конца. С каждым месяцем число сторонников Сергея Шипунова увеличивалось, и надо было что-то делать практически. Сергей поехал в Москву. Опытные люди, знающие реальные возможности лесного хозяйства и перевернувшие на своем веку вороха заманчивых проектов, встречали его по-разному. Сергей не помнит всех, кто вежливо просил его зайти попозже, кто похохатывал над его взволнованностью, кто слушал его равнодушно, с тоской поглядывая в окно или барабаня пальцами по столу. В память врезались те, у кого вспыхивали глаза молодым огнем и кто начинал говорить с ним как с равным, не обращая внимания на угловатость посетителя. И после такой беседы можно было вытерпеть новые поездки, ночевки на вокзале, неприятные разговоры с контролерами в трамвае, обеды в той столовке, где можно было съесть с чаем сколько хочешь хлеба.

Главное, ребят поддержали люди, непосредственно руководящие огромным лесным хозяйством России: начальник лесного главка Министерства сельского хозяйства РСФСР А. Ф. Мукин, руководители ведущих отделов С. А. Хлатин и В. К. Гринкевич, работник Госплана РСФСР горячий патриот кедра П. Ф. Каплан. Сергей проверил на них свои надежды и сомнения, окончательно убедившись, что опыт, который он затеял, нужен государству. Сергей Андреевич Хлатин, много лет проработавший главным лесничим уральских лесов, взял под свое шефство мечту ленинградских студентов.

Занялся он этим делом по доброй воле и помимо прямых служебных обязанностей, потому что не было нигде ни главка, ни отдела, которых заботила бы кедровая проблема. Его недовольно спрашивали в иных инстанциях:

— Из Сибири вы, что ли?

— Нет, из Подмосковья.

— А почему же в этот кедр вцепились?

— Сибиряки им не занимаются, вот я и взялся. Одобрили идею и некоторые ученые академии.

Один из них, профессор-геодезист, посоветовал заранее позаботиться о кадрах лесхоза: ведь Ленинградская лесотехническая академия не посылает своих выпускников в Сибирь. И снова Сергей в Москве.

А Виталий Парфенов начал готовить алтайскую экспедицию, которая должна была дать исходные данные для составления проекта комплексного комсомольского механизированного лесхоза. Академия отказала в помощи. Ребята решили пожертвовать летней стипендией, но этого было мало. Тогда профессор-геодезист пообещал дать на экспедицию личные деньги. Если бы в этот момент помог ребятам комитет ВЛКСМ академии! Но их мечта выходила за стандартные рамки комсомольской работы…

Наступила весна. Сергей писал диплом, а в минуты отдыха рассказывал друзьям, как наливается сейчас соками тайга, как зацветут скоро кедры, выбросив к солнцу малиновые бутоны и серебристо-пепельные сережки. Завхоз будущей экспедиции, энергичный и расторопный Леша Исаков, носился по Ленинграду, доставая фотопленку, дробь, рюкзаки, проволоку для чучел. Все шло хорошо, однако ребята вскоре сделали большую ошибку, которая им дорого обошлась.

Началось с того, что геодезист-профессор вступил в конфликт с руководителями академии и был снят с работы. Студенты не разобрались в существе дела, расшумелись по-мальчишески. Сергей собрал комсомольское собрание, чтобы защитить профессора, наговорил в запальчивости, как и другие ребята, всякой ерунды. Потом заседание комитета, новое собрание и опять комитет.

Все пошло прахом. Виталии Парфенов с группой ребят был на практике под Ленинградом. Заболел Ивахненко: у него неожиданно начались боли в желудке, — и он, не вылезая из общежития, с муками дописывал диплом. Коля Новожилов не отходил от друга: строчил под его диктовку, таскал из столовой диетические блюда. Володя Ульянов на практику не поехал: Сергею не хватало бы здесь его, Володиной, железной логики и самоотверженности. Еще в самом начале заварухи у постели Ивахненко собралась вся группа.

— Хлопцы, — сказал Ивахненко, — не журитесь! Валите все на меня. Что мне сделают?

— Нет, — мотнул головой Сергей.

— Можно? — Володя Ульянов, как на семинаре, поднял руку. — Все возьму на себя. Нам надо сохранить Серегу, а с ним — мечту. Положитесь на эту штуку! — Он выразительно постукал пальцем по лбу.

Как спасти мечту? Это был главный вопрос сейчас, и поэтому все согласились с Ульяновым. Да, не повезло тогда ребятам! Не встретили они серьезного и авторитетного человека, который по-отечески рассудил бы, где они правы, а где их занесло, помог бы защитить им свою романтическую мечту. Володя Ульянов сопровождал Сергея всюду и, пряча глаза под толстыми стеклами, с несокрушимой логичностью доказывал, что это он, Ульянов, был инициатором того собрания, он издал «подпольные» вопросники НСО и разослал по лесхозам; он думает, что профессор не заигрывал со студентами, а помогал им; он объединил ребят вокруг себя и первым демонстративно отказался от бесполезной практики; он, Ульянов, считает кое-кого в академии протухшими консерваторами. А Сергей Шипунов — сбоку припека…

Володю исключили из комсомола и академии. Сергей невыносимо страдал, но что он мог поделать, если дал клятву? Он крепко, до боли пожал па вокзале руку Володе Ульянову, который нанялся в экспедицию лесоустроителей и уехал и Иркутскую область с мыслью перебраться потом в комсомольский кедровый лесхоз.

Но на этом дело не кончилось. Вмешался райком ВЛКСМ, который не очень хорошо разобрался во всей истории, был напуган прежде всего тем, что в академии организовалась какая-то «группка» студентов. Не вникая в подробности, бюро райкома исключило из комсомола и Сергея.

Потеряв самое дорогое на свете, Сергей вначале растерялся. Правда, он ни секунды не сомневался в том, что товарищи из академии и райкома ошиблись, что надо только успокоиться всем, выяснить недоразумение, и все станет на свои места. Но до защиты диплома оставалась лишь неделя. Собрав всю волю, Сергей работал день и ночь, вытянулся, как свеча. Вернувшийся с практики Виталий помогал ему, чем мог. Диплом получился добротный — доказательный и смелый.

В день защиты Сергей рано пришел на факультет. Там было шумно. Когда он появился у доски объявлений, наступила мертвая тишина. Под стеклом висел приказ об исключении из академии студента пятого курса Ф. Я. Шипунова. Тут же Сергею передали, что его ждут в райкоме ВЛКСМ. Ничего не соображая, поехал туда.

— Не отдам билета, — сказал он сурово и прижал руку к груди. — Хоть режьте, не отдам!

В общежитии он быстро собрал чемодан — и на трамвай. Куда он исчез, никто не знал.

3. «ДАЕШЬ КЕДРОГРАД!»

Виталий Парфенов остался один. Володя Ульянов был далеко, в иркутских лесах. Неразлучные друзья Николай Новожилов и Владимир Ивахненко, получив-таки назначение на Алтай, разъехались после защиты дипломов на лето по домам. Вскоре Ивахненко сообщил с Черниговщины, что у него было прободение желудка; сейчас лежит в больнице после операции, опасность миновала, но язва, наверное, еще «даст ему жизни». Коля Новожилов писал из ГорьковскоЙ области, что намерен ехать осенью на Алтай. «И Сергей зря психовал, когда я гулял с Диной, — он думал, что я откажусь от нашего общего дела. И вот мы поженились, и Дина согласна поехать со мной, чтобы всем вместе основать в тайге Кедроград, о котором мы мечтали. Где сейчас Серега?»

А Виталий и сам не знал, где Сергей. Запросил Шипунова-отца, тот ответил, что сын не приезжал, — наверное, диплом еще пишет о кедре, потому что про кедр наука мало что знает.

Тошно, если человек один. С Виталием, правда, был неунывающий Леша Исаков, который заканчивал многотрудную подготовку к экспедиции. И хотя в академии уже никто не верил в их мечту, Виталий и Леша готовились к отъезду. Лето кончалось, и надо было спешить, чтобы зима не захватила ребят в тайге. Район работы экспедиции они наметили давно, когда еще все были вместе: Серега и Володя Ульянов, Ивахненко и Коля Новожилов, Виталий и Лешка. Прителецкий кедровый массив, о котором так много рассказывал Сергей Шипунов, должен был приютить на месяц десяток энтузиастов-кедролюбов. Что впереди? Виталия манила эта неизвестность, а тем своим спутникам, кого она страшила, говорил, что большие дела так и делаются — всегда с риском, с открытиями неведомого, с неудачами. Победа приходит только к упорным, и пусть один сорвался — другой лезет, этот упал — третий доделает…

Виталий Парфенов был уверен, что с Сергеем не может произойти ничего плохого. Скорее всего он кинулся в Москву искать правду — в министерство, в ЦК, в редакции. А конечным пунктом у Сереги всегда был Горный Алтай. Такой парень не отступится, что бы ни случилось! Но пока носителем их идеи является он, Виталий, неопытный двадцатидвухлетний студент, едва перешедший на пятый курс. И экспедиция должна состояться во что бы то ни стало!

Еще по пути на Алтай Виталий начал вести дневник своей самодеятельной студенческой экспедиции. На первой странице общей тетради он написал: «Даешь комсомольский лесхоз!»

Вот некоторые записи из дневника.

«23.08.58 года. Мы в Чое. Может, здесь будет основан Кедроград — город нашей мечты? Может, тут сказочными храмами поднимутся кедросады? Сейчас это пропыленное насквозь село и вокруг голые, уже безлесные горы.

25.08.58 года. Рано ушел в тайгу. Лазил по горам, как козел. Усталости никакой. Удивительный край! Если бы столько походить по Невскому, лежал бы неделю больной.

30.08.58 года. В зеркале не узнал себя: лицо покрыто щетиной, щеки ввалились. Мы все решили не бриться, пока не докажем, что наша мечта реальна. Завтра уходим глубже в тайгу. Приезжал какой-то товарищ из Барнаула. Влез к нам на сеновал — и остолбенел. Еще бы! Висят ружья, фотоаппараты, бинокли, весы. Под крышей — тушки всех раскрасок, шкурки мышей и бурундуков, грибы, куски горных пород. В углу — книги, тетради, банки с заспиртованными желудками. И если прибавить, что мы все сидим на корточках и копаемся во внутренностях, и запах еще прибавить, то кого хочешь сшибет с ног.

Товарищ из края сказал, что Шипунов на Алтае, здесь, в Прителецком массиве. Вот это здорово! Сказал, будто Сергей уже поцапался с директором Чойского лесхоза на лесосеке — на всю тайгу кричал, что он загубил лучший кедр. Узнаю Серегу! От радости я велел сегодня раскрыть консервы.

31.08.58 года. Кедр на лесосеках не вывезен. При исследовании оказалось, что 60 процентов деловой древесины заражено. Это рассадники грибных заболеваний.

Переходили реку. У всех высокие болотные сапоги, у меня кирзовые, к тому же дырявые. Раздумывать было некогда. Разуваюсь. Вода настолько холодная, что ноги вмиг немеют, будто их отрубили. Но торопиться нельзя, надо идти, нащупывая каждый камень на дне. Брод такой, что надо идти метров 50 навстречу течению посреди реки настолько бешеной, что волосы шевелятся на голове, если подумаешь, что можно поскользнуться. На скользких камнях уже не встанешь, пока не выбросит где-нибудь на тихом месте. На берегу я долго оттирал ноги.

2.09.58. Попал в ужасное положение. Продуктов явно не хватит. Урезаю порции. Один из наших ребят работает по возобновлению кедра. Это исключительно важная для нас тема.

3.09.58. Начал, наконец, свою основную работу — учет птиц по типам леса в зависимости от вертикальной зональности. В комсомольском лесхозе это очень пригодится, так как даст научные основы для отстрела дичи. Леша с двумя ребятами пошел на солонцы прошуровать сеноставок, запасы сена этих зверьков надо учесть при планировании в комплексном лесхозе маральника.

9.09.58. Сегодня утром пили один кофе. На ужин кофе и сухари. Вчера у всех болела голова: мы слишком круто заварили чай баданом.

11.09.58. В тайге сейчас работать тяжело. Туман, оседающий на траву и кусты, не высыхает, и мы весь день мокрые. С гор видна наша избушка в долине — махонькая, как посылка из дому.

Сегодня была каша и жареные грибы Poliporus betulinus которых я никогда не ел и не думал, что их можно есть.

12.09.58. Продуктов очень мало. Будем варить два раза в день. Утром — лишь чай. Весь день — на подножном корму, главным образом на орехах. Шишек сейчас под кедрами очень много после вчерашнего сильного ветра. Пошлю Лешу в поселок продавать дробь, у нас ее еще порядочно. Сколько здесь пропадает добра! Кедрового ореха, ягод, маральего корня, бадана! Белки надо стрелять больше, много ее погибает. Соболя недобивают, поэтому он уничтожает тьму глухаря. А норка вообще обнаглела: съела в реках всю рыбу и лезет сейчас в горы ощипывать рябчиков. Почему здесь никто не регулирует природные богатства? Просто сердце обливается кровью.

Мы поведем свое хозяйство на научных основах, в наш Кедроград будут люди ездить за опытом со всей Сибири.

Исключительно мало времени. Ребята похудели, нет уже той бодрости и задора. Но работают все от зари до зари прежними темпами. Тяжело, но мы ехали сюда не отдыхать. Где сейчас Сергей?

13.09.58. Сегодня ночью моя постель из пихтовых лап вспыхнула, как факел. Хорошо, что голова была прикрыта ватником, а то бы от волос остался один пепел. Были погорельцы и кроме меня. Потом все забылись, а когда проснулись, то в глаза ударил странный белый свет. Под утро, оказывается, выпал снег. Заснули почти летом, а проснулись зимой. На высоте 1 400 метров, где мы сейчас, такое бывает. Надо выбираться.

15.09.58. Покидаем тайгу. Каждый должен нести по огромному рюкзаку. Кроме того, у нас мешок с семенами, берестой, гербарием и ящик килограммов в 25, в котором поместились 40 белок, 5 сеноставок, 2 бурундука, 1 соболь, 1 полевая мышь и 43 тушки птиц. Спорили из-за мешка. Я тогда взвалил его на себя и пошел. Меня долго не могли догнать, а когда догнали, только и сказали:

— Ну, ты даешь!

Я был весь мокрый.

16.09.58. Вышли к поселку, наняли машину. Когда я уже приготовился махнуть в кузов, подошел лесник и говорит:

— Шипунов велел передать, что он в Бубучаке. Серега здесь! Значит, все в порядке. В тайге ведь наша группа раскололась. Некоторые перестали верить в мечту о комсомольском лесхозе и работали, чтобы только доказать, на что они способны. Говорили, что Шипунову крышка: куда он теперь без диплома и без комсомольского билета? А вот я верю в Серегу: такие беспокойные, порой нескладно живущие люди, не жалеющие себя для большой цели, изменяют жизнь к лучшему, и правда все равно за ними.

В Бубучаке иду к дому лесничего. Смотрю, выходят Серега и Володя Ивахненко. Как? Володя тоже! Значит, и Новожилов должен быть здесь.

— Здорово, борода! — кричит мне Сергей. — Здорово, Витек!..

Мы крепко обнялись. И тут я узнал потрясающую новость: Сергей, оказывается, приказом главка назначен директором существующего здесь Чойского лесхоза, Володя — старшим лесничим, Коля Новожилов — лесничим, а жена его Дина — мастером лесных культур. Вот это симфония! Замечательно, что есть люди, которые верят в наши силы и в нашу мечту!

Это все сделали товарищи из Москвы, которые в отличие от всяких перестраховщиков увидели в нашей мечте рациональное зерно. Хорошо помог наш опекун из главка Сергей Андреевич Хлатин, о котором Серега мне еще раньше говорил, что он правильный мужик и лес понимает. И вот не посмотрели же настоящие люди, что Сергей без диплома! Серега, наверное, им объяснил, как все было, и товарищи поняли, что мы просто попали в переплет. Теперь Серега тут горы разворочает. Скорей бы нам с Лешей закончить пятый курс, и за дело!

17.09.58. Вместе с Лешей Исаковым сели помогать ребятам. Готовится проект комсомольского лесхоза. Даешь Кедроград!»

Село Чою заливали дожди. В ту осень землю так развезло, что на улицах тонули тракторы. Но ребята не замечали погоды. По шестнадцати часов в сутки сидели они над блокнотами, таблицами, картами. В большой избе-пятистенке стояли печь да сдвинутые вместе грубые столы. Поздно ночью Ивахненко и Новожилов уходили к себе, а остальные укладывались спать, раструсив по полу солому. Составлять проект горноалтайского комплексного комсомольского лесхоза ребятам помогала группа специалистов из Барнаула и Москвы. Руководил всей работой С. А. Хлатин, специально приехавший в Чою.

Седой, уравновешенный (ему давно перевалило за полсотни), Сергей Андреевич Хлатин был еще скор и точен в движениях, вынослив в тайге, непобедим в споре. Полтора месяца он ездил верхом по лесничествам и участкам леспромхоза, собирал факты, документы, данные статистики. Несмотря на то, что уставал он сильно, что некогда было даже мало-мальски наладить быт, в окружении ребят Сергей Андреевич чувствовал себя прекрасно — легко и светло было на душе, как в далекие дни юности. Он смотрел сейчас на Сергея Шипунова, и наслаждался, и удивлялся, и завидовал тому, что парень так начинает свою жизнь…

На молодого директора свалилась куча дел, которые не терпели отлагательства. Лесхоз был запущенным, разваливался, как старая телега на тряской дороге. Чойские «куркули» тянули с хозяйства, что могли, — транспорт, сено, лес. Сергей сразу запретил бесплатное пользование машинами и лошадьми, издал приказ, запрещающий шоферам работать «налево». Вскоре шофер Сашка Резников сел ночью в пьяном виде за баранку, долго петлял на машине по грязи, потом загнал ее в Чойку. Машину кое-как вытащили из рекитракторами, а Резникова Сергей уволил. Тот пришел ночью, когда все работали, под окна, закричал:

— Эй, директор! Застраховал свою жизнь? Выйди, поговорим!

Сергей метнулся на крыльцо, но буяна и след простыл.

Директор разрывался на части. Приходил вечером в свою задымленную многолюдную «квартиру», зажимая грязные сапоги в двери, стаскивал их и, пошатываясь, путаясь в сырых портянках, брел в комнату. Ночью поднимался с соломы, крутил головой, чтобы согнать сон, и садился до утра за проект. В вводной части к проекту он писал:

«Прителецкий кедровый массив — сокровище Горного Алтая. Здесь когда-то заготавливали до 6 тысяч тонн ореха в год, массу пушнины, меда, ягод, лекарственных растений. Но эксплуатация кедрачей велась варварски — кедр заражался гнилями от ран, нанесенных колотами, неоднократно горел. Сейчас стоит около 60 тысяч гектаров зараженных кедровников, пожарами уничтожено 80 тысяч гектаров. А перед войной начали рубить сырые кедрачи. Десятки тысяч гектаров вырубок — необлесившиеся, дикие пустыри…

Надо, чтобы на смену леспромхозам и другим лесозаготовителям — химлесхозам, промхозам, рабкоопам, орсам, семучасткам, «дикарям» — пришло единое хозрасчетное государственное хозяйство…»

И дальше полтораста страниц подробных научных обоснований, экономических расчетов, диаграмм и схем. Ребята отпечатали проект в двенадцати экземплярах, разослали его, отправили Сергея в Барнаул, наказав биться за комплексный лесхоз до конца.

Он вернулся через неделю. Друзья с нетерпением окружили его.

— Ну?

— Как решили?

— Не томи, Серега!

Сергей слабо махнул рукой: да чего, мол, тут объяснять — плохо, братва, наше дело…

— А в чем же задержка? — спросил Володя Ивахненко.

— Лесозаготовители запрет наложили. Так и записали: «Категорически против…»

— Ну и что же теперь?

— Драться будем.

4. ЕСЛИ ДАЖЕ ПРОЙДЕТ СОРОК ЛЕТ…

Побелели сизые горы, обступавшие Чою, запорошило долину. Сергей проводил Виталия Парфенова и Лешу Исакова до Горно-Алтайска: им надо было скорей в Ленинград, дослушивать последние лекции, писать дипломные работы. Всю дорогу Сергей был задумчив и молчалив. Прощаясь у бийского автобуса, Виталий глубоко заглянул другу в глаза, тихо и серьезно спросил:

— По-прежнему веришь в мечту, Серега? Сергей помолчал, докуривая сигарету частыми затяжками, бросил окурок в снег.

— Да вот, понимаешь, — сказал он, — собираюсь бросить курить.

— Это ты к чему? — не понял Виталий.

— Наши кедрачи будут! — сосредоточенно сказал Сергей. — А раньше, знаешь, в урочищах костров не разводили, и старики наотмашь били пацанят по губам, если те закуривали в кедраче. И знаешь, почему? Кедр как порох и горит до последней головешки. Смола! Я, между прочим, много думаю над тем, каким — образом кедр в доисторические времена сумел заполонить всю Сибирь и отчего вымер. Может, монголы во время нашествия его спалили? А, Вить? Понимаешь, верховой пал в кедраче идет со скоростью ветра. И еще я думаю…

Он не успел договорить, Виталий с восторженным криком облапил Сергея, стиснул так, что у того прервалось дыхание, повалил рядом с автобусом в сугроб.

— А ну тебя к черту! — Сергей едва вырвался, морщась, потер плечо. — С тобой, как с серьезным человеком, говоришь, а ты… Медведь! Вернешься к нам — рогатину буду с собой носить.

На обратном пути в Чою Сергей думал о друзьях — о розовощеком порывистом Виталии, о бородатом Лешке Исакове, что хохотал, как сумасшедший, глядя на их прощание, о Володе Ивахненко и Коле Новожилове, о Володе Ульянове.

Кто из них надежнее всех? Кто способен выдержать борьбу, которую они сейчас начали? Кто окажется слабее всех и отступит первым? Сергей отдавал себе отчет, что, может быть, не год и не два, а больше отделяет их от реализации мечты.

Поздно вечером Сергей зашел к Ивахненко. Тот угостил его молоком, зная, что директор ест когда попало. Отхлебнув из кружки, Володя вдруг скорчился и застонал.

— Язва? — опросил Сергей. — Опять прижало? Володя кивнул, не глядя на товарища.

— Все говорят, курить надо бросить, — сказал Сергей. — Сразу! Помнишь, как Павка Корчагин бросил?

— Говорить мы все мастера! — простонал Володя. — Попробуй брось!

Сергей подошел к печи и швырнул в нее пачку «Памира».

— Видел?

И — как отрубил… С такой же решительностью Сергей пресек в лесхозе пьянство, бросил весь транспорт на вывозку леса, затеял строительство лесозавода, добился нарядов на получение двух мощных тракторов, автомашины и пилорамы. Молодые инженеры лихо взялись за дело, работали с утра и дотемна, ошибаясь, страдая, как ошибаются и страдают все начинающие хозяйственники, у которых совсем нет опыта, очень плохо с бюджетом и невероятно трудно с людьми. Но им во что бы то ни стало надо было поднять это запущенное хозяйство, тогда в Барнауле увидят, что молодые инженеры могут не только мечтать и планировать.

Ведь с проектом дело заклинилось. Ребята понимали, что им не доверяют, и они действительно были очень молоды и неопытны. Кроме того, комсомольцы просили в своем проекте отдать им весь Прителецкий кедровый массив, а это была очень большая территория, на которой сталкивались интересы нескольких отделов совнархоза и других краевых организаций. Главное же — дело предлагалось новое, абсолютно неизвестное хозяйственникам. И стоило одному человеку, даже не очень сведущему, посомневаться — бумага лежала без движения неделю-две. К тому же получился заколдованный круг: в Барнауле выжидали, что скажет Москва, а из главка сообщали, что не могут решить вопроса без согласия местных организаций.

Ребята тем временем крепко оседали на алтайской земле. Раскрылся Володя Ивахненко — он сумел заразить мечтой о комплексном лесхозе многих рабочих, лесников и лесничих. Спокойному, по-крестьянски ухватистому Коле Новожилову поручали вести дела с окрестными колхозами. Серега был дальнобойной артиллерией — отвечал за отношения с Горно-Алтайском, Барнаулом и Москвой.

С людьми было трудно. Мешали развернуться, поднять всех некоторые прижимистые, себе на уме местные жители да случайные, залетные птахи, которым хотелось одного — урвать с лесхоза поболе.

Запомнился первый воскресник. Начальника цеха ширпотреба Павла Нохрина, вертлявого, жуликоватого человека, принял на работу в отсутствие директора Володя Ивахненко. И Сергею сейчас пришлось прийти к Нохрину с особым приглашением. Тот вышел из дому в своей неизменной шляпе.

— Что такое?

— На воскресник пошли. Тротуары делать, заборы, а то стыд смотреть на территорию! Лесозавод строить, пилораму нам обещают.

— Не пойду я.

— Почему?

— Я не чернорабочий.

— А мы чернорабочие? Вон, гляньте, все наши инженеры как вкалывают!..

— Нет уж, увольте.

— Ладно, уволим! — сжал зубы Сергей.

Но и крепкий народ постепенно подбирался. Приехал из Ленинграда демобилизованный моряк Иван Логинов, зашел в контору. Сергей глянул на вырез его рубахи, где синела тельняшка, спросил:

— Какая у вас гражданская специальность?

— Тракторист.

— На тракторах у нас сидят надежные ребята. Комсомолец? А что, если мы тебя на курсы пилорамщиков пошлем? Согласен? Но учти: море тут другое.

— Знаю. Плавал уж. — Иван с улыбкой показал на свои брюки, забрызганные до колен грязью. — А вечерняя школа у вас есть?…

— А как же!

…Зима отпустила немного в тот памятный пятьдесят восьмой год на Алтае, потом снова легла на сухую, схваченную морозом землю. И уже прочно…

Большое событие произошло в ту зиму в лесхозе: родился Васька Новожилов, первый коренной житель Кедрограда. Правда, город такой существовал лишь в воображении его родителей, и неизвестно было, когда он воплотится в реальность, — проект как будто окончательно провалили. Поэтому комсомольское собрание лесхоза решило командировать Сергея, только уже не в Барнаул, а в Москву и Ленинград…

Он уехал и пропал. Сначала присылал телеграммы, потом замолк на целый месяц. Ребята уже начали беспокоиться: из Барнаула шли бесконечные запросы, да и чойские жители покоя не давали своими насмешками: «Лесхоз без директора, директор без диплома».

Приехал Сергей уже по весне, когда сошли полые воды и весь Горный Алтай буйно зацвел. Серегу не ждали в тот день. В усадьбе никого не было: все ушли на закладку кедрового питомника. Вернулись к вечеру, усталые, голодные и злые. Обнаружили Сергея в сенях у Новожиловых: он спал на лавке, уткнувшись лицом в плащ. Окружили, кое-как растолкали.

— Вздремнуть решил, Фотей Яковлевич? — сдержанно спросил Володя Ивахненко. — Был в академии? Что в главке?

— Академики поддерживают. — Сергей с трудом отходил ото сна. — Десяток отзывов на проект привез.

— Да ну! А с дипломом как?

— Защитил. На пятерку. Учетная карточка пришла моя?

— Реабилитировали? — ахнул Володя.

— Цека комсомола помог. Сколько я тебе взносов за год задолжал?

— Погоди ты об этом! Скажи лучше, как в главке?

— Приняли решение одобрить идею.

— А практически?

— Ничего.

Помолчали. Володя Ивахненко нервно закурил.

— Ребят наших видел? — спросил Коля Новожилов.

— С Виталькой Парфеновым в Москве встречались. И Володя Ульянов уже в академии, тоже восстановлен в комсомоле. Писем не было мне? Личных…

— Есть. Целых два. — Коля Новожилов обернулся к жене, которая возилась на кухне. — Где письма? Дина? Что ты там ворчишь?

— Да понимаете, ребята, совсем у меня от забот память отшибло! — Растерянно мигая, Дина вышла в сени. — Утром будто бы варила картошку поросенку, а оказывается…

— Чугун, который на плите? — перебил Сергей. — Это я съел!..

Письма были от Маши Черкасовой. Это темноглазая стройная девушка подошла к Сергею и Виталию Парфенову на Всесоюзной конференции студентов-биологов МГУ, куда после конкурса послали алтайскую работу Виталия.

— Знаете, вы правы, — сказала тогда она. — Изучать птиц и зверей надо без отрыва от среды, больше будет практических выводов для народного хозяйства. Можно, я к вам на практику приеду?

— Приезжайте, — сказал Сергей.

После заседания они погуляли по Москве. А прощаясь перед отъездом в Ленинград, Сергей спросил:

— Вы мне сообщите тогда?

— Напишу…

Теперь Сергей отвечал Маше. Он писал, что начали сажать кедр. До них лесхоз осеменил около пятисот гектаров вырубок, но всходов не появилось: грызуны, птицы и грибные заболевания уничтожали семена. Деньги были выброшены на ветер.

Приезжали в Чою работники лесного хозяйства и, требуя разведения кедра, отпускали новые средства, инструктировали. Но к чему эти инструкции? Сергей знал горькую правду: разведение кедра — школа терпения лесовода, а за всю историю лесоводства наука не подсказала ни одного дельного совета. Только редкие энтузиасты в различных уголках страны опытным путем добивались приживания этой реликтовой породы.

Любой организм лучше живет в родной, материнской среде, а какую пищу могла дать порванная и тощающая почва на свежей вырубке? Орешек подстерегали, кроме того, грибные заболевания, грызуны и птицы. Вся лесная живность кидалась на осемененные участки и пожирала орехи. Даже дятел — самый верный друг лесовода — старается погубить в зародыше могучего лесного великана. Природа мудра, и, может быть, не стоило насиловать ее, убивая труд и время на заведомо безнадежное дело?

Но комсомольцы решили все же попробовать. Еще зимой они прояровизировали орехи в опилках. Потом Володя Ивахненко распорядился протравить семена в растворе марганцовокислого калия, чтобы не появилась плесень. Но как спасти орехи от грызунов и птиц? Сергей и Володя поехали в Горноалтайский сельхозснаб, на складе которого нашли давно всеми забытый ящик. Им не хотели давать этот ящик, потому что в нем был страшнейший яд, от ничтожной дозы которого дохла лошадь. Ребята заполнили анкету из шестидесяти пунктов, клятвенно пообещав, что ни одна щепотка фосфида цинка не попадет на траву. Из Барнаула пришел приказ: «Разрешаем под личную вашу ответственность…»

На воскресник вышла вся лесная охрана, все специалисты, все ученики школы. В разных районах лесхоза взрыхлили маленькие площадки. Через неделю было готово под посев тридцать пять гектаров почвы. Сергей, Володя, супруги Новожиловы, инспектор охраны Иван Котов развезли по лесничествам яд. Орехи должны были перемешиваться с ядом в мучном или крахмальном клейстере. Часть семян решили подготовить с клеем и мелом.

Сергей приехал на самый далекий кордон. Лесник, увидев зловещий черный порошок, убежал в кусты. Сергей сам облачился в клеенчатый фартук, марлевую повязку и акушерские перчатки. К полудню засеял весь участок. А вечером рвало зеленой жидкостью, разрывало на части голову, и лесничиха отпаивала его молоком…

Сергей описывал все это Маше подробно и спокойно, а она с волнением ждала, какой же будет результат: ее захватила борьба ребят за свою мечту, и она уже мысленно видела себя участницей этой борьбы…

Потрясающий успех! На всех тридцати пяти гектарах кедр взошел. Друзья ползали по площадкам, считали всходы и ревели, как маленькие. Ребят теперь не остановить: посадили еще шесть гектаров дичков и заложили четыре питомника в разных местах. На семена и саженцы набросились все таежные птицы. Ребята объявили аврал и покрыли всю площадь питомников дранью.

Потом Сергей написал Маше, что вернулся с инспектором лесной охраны Иваном Котовым из тайги, где проводил обследование лесосек. На каждом гектаре вырубок гнило, заражая тайгу, несколько десятков кубометров древесины. Для заготовителей кончилось золотое времечко, когда можно было полюбовно сойтись с лесхозом — составить для формы акт на десяток тысяч рублей и скрепить отношения чайником спирта. Сергей предъявил леспромхозу иск почти на полмиллиона рублей! Он еще покажет кузькину мать губителям народного добра…

В другом письме Маша читала подробное описание каждой из пятнадцати лошадей, которых купил недавно лесхоз. И еще новость. В Москве Сергей добился, чтобы комсомольцам передали из других мест Алтая нерентабельные пасеки. Недавно пришло разрешение забрать шестьдесят пять семей. Чойские старики уверяли, что разлетятся пчелки от запаха бензина, жары и тряски, и пятнадцать тысяч рубликов директор выложит из своего кармана. Сергей написал отцу, вспомнив, что в далеком детстве они ездили куда-то, далеко за пчелами. Отец прислал подробную инструкцию. Пчел везли за триста километров, в жару.

Ни один рой не погиб. У Сергея раздулось лицо после поездки, но это была очень скромная плата за страх. Сейчас пчел уже вывезли в тайгу, и один чойский комсомолец, Федя Усов, взялся ходить за пасекой. Кадры в лесхозе крепнут: приехал из Ленинграда демобилизованный солдат Саша Сальников, переманили из леспромхоза Ивана Кузьмина, тракториста-виртуоза, которого знал весь Горный Алтай. Сергей все-таки выгнал начальника цеха ширпотреба Нохрина, который оказался комбинатором и вором: недавно продал на сторону лесхозовскую бочку дегтя, а деньги прикарманил. Заменить его пока некем, скорей бы заканчивал академию и приезжал Виталька Парфенов!..

За этими простыми письмами Сергея стояли полные невероятного напряжения дни и бессонные ночи, споры и разногласия, горькие неудачи и победы. Все лето Сергей Шипунов, Володя Ивахненко, Коля и Дина Новожиловы укрепляли хозяйство. Со стороны казалось, что комсомольцы, как в трясину, погружаются в обычную лесхозовскую текучку. И нужно было знать Сергея, чтобы увидеть в делах, которые он затевал, его конечную главную цель.

Впервые в стране комсомольцы провели успешные производственные посадки кедра — это был мощный аргумент в пользу многоотраслевого кедрового хозяйства. За один год они построили больше, чем их предшественники за десять лет: ребятам нужен был опыт строительства. Сергей добыл новые машины, тракторы, пилораму, установил дополнительный котел на дегтегонке, получил наряд на электростанцию, заказал в Ленинграде специальную топку для получения кедровой смолы, а в Ярославле — вибраторы для сбоя шишек. Вся эта техника должна была вооружить будущий таежный лесхоз. Ребята постепенно подбирали кадры, им нужны были такие люди, которые пойдут с ними до конца.

Сергей фанатически верил в мечту. В лесхозе был праздник, когда неожиданно было принято решение краевой плановой комиссии: «На базе Кебезенского и Чойского лесхозов организовать комплексный кедровый лесхоз, закрепив за ним общую площадь 423,9 тысячи гектаров…» Сергей ходил весь день, приплясывая, что-то напевая, время от времени тяжело и ласково хлопая друзей по плечам. Но радость оказалась преждевременной: снова категорически возражал совнархоз. Сергей съездил в Барнаул, вернулся мрачный.

— Окончательно замордовали проект, — сказал он. — Год пропал…

— А что будет, ребята, если нам все-таки не разрешат? — спросил расстроенным Коля Новожилов.

— Добьемся! — сжал зубы Сергей. — За сорок лет не добьемся?

— Как это «за сорок лет»?

— Ты думаешь, мы не проживем еще по сорок лет? Проживем! Есть у меня один план…

5. РАЗГОВОР СО СКЕПТИКОМ

Сергея мучило, что зажег он ребят, заманил сюда, наговорил красивых слов, а на деле — пшик. Володя Ивахненко незаметно следил за ним и однажды вечером подкараулил его на берегу Чойки. Сел рядом, пошвырял в воду камушки, сказал:

— Знаешь, Серега, не согласен я с тобой, что у нас год пропал. Поверь мне как другу и как комсоргу. Ведь мы сейчас имеем то, чего у нас уже не отнять.

— О чем это ты?

— Опыт! Никакая академия не заменит его. Главное — не развалили хозяйство, тянем. Пищим, но тянем!

— Да, это-то верно, — неохотно согласился Сергей.

— И мы отучились выдавать желаемое за действительное, мальчишества меньше в нас теперь.

— Тоже верно, — слабо улыбнулся Сергей.

— Значит, не журись!

— Знаешь, Володька, — Сергеи вдруг покраснел, — я не говорил тебе раньше, а сейчас скажу. Я благодарю судьбу за то, что свела меня с тобой.

— Слушай, брось ты эти телячьи нежности! — пробормотал Володя. — Главное, не журись! В жизни всякое бывает, но идет-то она правильно…

Сергей уже и сам трезвее относился к неудачам, понимал, что ничего на свете не делается по щучьему велению, что надо работать, терпеливо доказывать свою правоту, бороться, опираясь на умных, знающих, видящих перспективу людей.

В Горном Алтае на глазах исчезал кедр, база для осуществления мечты. И Сергей решил разобраться, почему лесозаготовители усиленно рубят кедровую тайгу, тянут дороги в новые и новые массивы.

Да, люди берут у «хлебного дерева» пока только древесину. Природа-чудесница и здесь выделила кедр, наградив его мягкой, легкой, очень прочной древесиной. Для столяра праздник — работать с кедром, так он охотно колется, строгается, полируется, не имея ни трещин, ни ситовин, ни засмолки, ни завитков, ни гнили. После полировки кедровая дощечка — ни дать ни взять заморская диковинка с приятным кипарисовым запахом, розоватым общим тоном и красивой текстурой. У кедровой древесины есть чудесные свойства, о которых Сергей хорошо знал по опыту дедов, охотно делавших из кедра отличные ульи, домашнюю посуду, шкафы. Сибиряки издавна обшивают избы изнутри кедровыми плахами: выделяющиеся эфирные масла дезинфицируют, оздоровляют жилье; покрывают кедровым тесом крыши: по долговечности и прочности они не уступают железным; хранят мед и масло в кедровых бочках, где они дольше не портятся.

Эти свойства кедровой древесины давно уже используются в специальных целях: в судостроении, при изготовлении пищевой тары, мебели. А если посмотреть на поперечный срез кедра, то почти не заметишь разницы между осенними и весенними годичными слоями. Это придает кедровой древесине резонансные качества, поэтому ее высоко ценят при производстве пианино, домр и гитар. И если кто не видел, как растет кедр, то кедровую-то древесину каждый знает, потому что каждый держал в руках карандаши: кедр — ведь единственное в нашей стране дерево, которое годится для производства карандашей. Наконец, только из кедра делается и аккумуляторный шпон.

Удовлетворить за счет кедра эти специальные потребности нетрудно: достаточно разрабатывать массивы, погубленные шелкопрядом, которых по Сибири превеликое множество. Да и сырой кедровой древесины хватило бы, если б проводить только рубки ухода, прореживания. «Но почему же тогда трещит кедр по всей Сибири?» — спрашивал себя Сергей.

Ему было не очень понятно, почему возраст рубки для кедра установлен в 140 лет. Ведь дерево только начинает набирать силу, увеличивая с каждым годом плодоношение! Есть пятисотлетние кедровники, дающие до 422 килограммов ореха с гектара. Истинная зрелость кедра наступает лет в двести пятьдесят — триста. Так зачем же сводить его под корень раньше времени, спрашивал себя Сергей, если он может еще сто-двести лет снабжать человека маслом, растить возле себя зверье, птицу, ягоды и лекарственные корни, охранять воду, оздоровлять воздух, преграждать путь сухим ветрам? Не забивают же на мясо породистую молодую телушку, если знают, что из нее растет будущая рекордистка…

Несправедливо также, что прирост кедра подсчитывается на огромных, в том числе на отдаленных и заповедных, площадях. До этого общего прироста доберешься не вдруг, а разве правильно, исходя из него, сводить самые доступные массивы?

Может быть, здесь нечего рубить, кроме кедра? Это не так. Только в четырех лесхозах запас пихты и другой некедровой древесины составляет более ста миллионов кубометров. Его хватило бы на десятилетия: ведь пока из Горного Алтая вывозится примерно полмиллиона кубометров в год. И в основном это кедр, потому что за счет рубки этого могучего дерева заготовителям легче выполнить план, получить премии, дополнительные ассигнования и новые машины.

А куда идет их продукция? Вместо того чтобы использовать древесину кедра по специальному назначению на карандаш, аккумуляторный шпон, пищевую тару и мебель, — лесозаготовители пускают ее на пиловочник, крепеж, шпалы, дрова. Кроме того, в погоне за «кубиками», за самыми крупными кедровыми кряжами они бросают на лесосеках массу леса. За последние десять лет только один Кара-Кокшинский леспромхоз не вывез 180 тысяч кубометров древесины. А ведь за счет нее можно было сохранить тысячу гектаров кедровников! Лесозаготовители обязаны помогать в восстановлении кедра, но не отпустили до сих пор на это ни одной копейки.

Сергей знал многих лесозаготовителей Горного Алтая. Это были в большинстве хорошие люди, честные труженики, но одному из них не хватало самостоятельности, другой не мог вырваться из плена текучки, а третий вообще не хотел знать ничего, кроме своей специальности. Если б каждый из них верил в потенциальные возможности кедрового леса и мог помочь ему!

И сейчас Сергей уезжал на Гнедке в тайгу искать новые аргументы в защиту кедра. Ему казалось, что стоит только рассказать людям о чудо-дереве, и все упростится, главное в его жизни дело будет сделано.

Ребятам он с возмущением говорил, что в Москве нельзя посмотреть на кедр. Сергей однажды побывал в Ботаническом саду МГУ и на ВСХВ. Тысячи пород деревьев там холят и выращивают, а кедра нашего нет. Ему рассказывали, что под Москвой появились страстные любители и ценители кедра — разводят его, несмотря ни на что, и растет у них кедр, растет! Но будто бы гибнут последние кедровые островки по ту сторону Урала — Коряжемская роща у Сольвычегодска, Великоустюгская и Ярославская рощи. А в прекрасном сочинском дендрарии есть все виды кедра — даже гималайский, — нет только сибирского. Если всем про наш кедр рассказать!

В поездках по тайге Сергей мысленно спорил со скептиками, что встречались ему за эти годы. Все они слились сейчас в одно абстрактное лицо — сухое, бескровное, неприятное.

«Правильно, что рубят кедр! — с возмутительным цинизмом говорил воображаемый Скептик. — Зачем превращать его в этакую нерукотворную красавицу вековуху?»

«Да вы сначала возьмите от кедра все, а потом рубите. Прежде чем свалить кедрач, самую простую вещь можно сделать — взять от него живицу. Кедровая живица и течет лучше сосновой, и по качеству превосходит ее, и легче в подсочке. Кроме того, подсоченный кедровый массив в течение двух-трех лет усиленно плодоносит. Он же умный, кедр-то! Он чует свою гибель и последние силы бросает на то, чтобы дать перед смертью потомство. Орех взять у него последний, если уж нельзя сохранить в живых нашего защитника…»

«Защитника? — перебил Скептик, иронически усмехаясь. — От чего же он защищает и кого?»

Сергей уже много лет не расставался с толстым блокнотом, где у него было множество записей о кедре. Он мог бы достать этот блокнот и прочесть Скептику мнение ученых на этот счет.

Вот П. Л. Горчаковский (1952 год) отмечает, что высокогорные леса способствуют накоплению снега зимой, предохраняют горные реки от наводнений. А исследователь В. А. Пономарев еще в 1902 году писал, что из всех лесных насаждений Забайкалья главная роль в сохранении горных источников принадлежит кедровникам.

Ф. А. Соловьев (1955 год) особенно подчеркивает, что кедровые леса в высокогорной зоне способствуют почвообразовательному процессу. Д. И. Безматерных (1955 год) пишет: «По мере гибели кедровых древостоев… на реках появляются большие паводки, происходящие в результате быстрого таяния глубоких снегов от дождей и солнца. Паводки причиняют большой ущерб лесосплаву, сельскому хозяйству, промышленности и транспорту». Необходимо учитывать и другое важное обстоятельство — основные кедровые массивы стоят на границе с азиатскими пустынями: в Горном Алтае и Хакасии, в Кузнецком Алатау и Саянах, в Туве и по югу Забайкалья. Этот зеленый барьер не пускает сухие ветры в черноземные алтайские степи, в минусинскую котловину, в другие хлебородные районы Южной Сибири…

«Погоди-ка, не спеши! — уверенно и властно оборвал Сергея Скептик. — Откуда видно, что кедрачи реки держат? Кто подсчитывал, от чего зависит урожай?

«В том-то и беда, — отвечал Сергей, — что наши ученые не подсчитывают этого, а цифры, как нищает и обедняется почва, у меня нет. Но подождите, будет!»

«Ну, хоть один факт», — настаивал Скептик.

«Один факт — еще не наука. Но если хотите, пожалуйста. Вы, конечно, слышали, что произошло у вас в Горном Алтае совсем недавно, в июле 1959 года? Начался ливень. Раньше кедр выпивал такой ливень без остатка, крепко держал корнями почву на горных склонах. А сейчас по оголенным сплошными рубками склонам, по искусственным руслам-волокам и дорогам вода хлынула в реку Кара-Кокшу, которая моментально вздулась, вышла из берегов, снесла десяток мостов, около шести тысяч кубометров заготовленного леса, размыла многие километры дорог. Это вам не факт? И вообще сказать, посмотришь на лесозаготовителей, ну, как слепые котята, топчутся в лесах. Работают без загляда вперед, без перспективы…»

«Ах ты сопляк! — возмутился Скептик. — Откуда у тебя такие мысли? Умник выискался! Ты что думаешь — люди глупее тебя, что все, кроме тебя, консерваторы и бюрократы? У заготовителей свои колоссальные трудности».

«Я все это понимаю. Позвольте пример привести. Вот руководители железными дорогами тоже умные люди, не консерваторы и не бюрократы. Так? И у них были свои трудности. Но пришло время, и дали им по шапке, потому что строили, как сто лет назад, паровозы, которые полезно используют лишь пять процентов топлива. Сейчас что мы видим? Идет перестройка, пошли по магистралям электровозы, тепловозы, даже турбовозы. Сколько государство денег сэкономит для строительства коммунизма?»

«Ты это к чему?»

«А к тому, что, по-моему, в лесозаготовке то же самое. Тысячу лет назад русский мужик возил из лесу бревна, то есть и опилки, и корье, и горбыли. Сейчас посмотрите любой поезд с лесом. Бревна! А в Казахстане, на Украине, в Центре десятки тысяч пилорам простаивают месяцами. А ведь в них вложен труд людей, деньги, металл! Давно было пора заготовителям строить перерабатывающие заводы близ сырья, и партия на съезде им это сказала. И не надо ждать, когда им особые средства отвалят, а пусть постепенно строят. Деньжата есть у них. Но из кедрачей их надо уже теперь гнать. Ведь никогда паровозы бензином не топили…»

«Ну, а если кедр начал гнить, перестаиваться? — спросил Скептик. — Вы тоже будете лить горькие слезы, если его срубят?»

«Но кедр же почти никогда не гниет всем массивом! — вскричал Сергей. — А рубить его начинают в сто сорок лет, когда он только в силу входит. Посмотрите, что я нашел!»

В одном дальнем лесничестве Сергей с охотником В. Ф. Петровым подвалил поседевшее, грузное, намертво сросшееся с землей дерево. Сосчитал сохранившиеся годовые кольца и поразился — великан прожил примерно 820–850 лет! Это было удивительное открытие. Нет, не случайно отец русской лесоводческой науки М. Е. Ткаченко оставил завещание, чтобы похоронили его на территории академии, а вокруг посадили сибирские кедры…

«Не верю я все-таки в возможности кедра, — твердил свое Скептик. — Ну, предположим, залез ты на дерево, сбил пятьдесят-сто шишек, измучился, получил несколько килограммов орехов. Стоит ли овчинка выделки?»

«Вы же не знаете возможностей «хлебного дерева»! — отвечал Сергей. — Я вам раскрою их…»

В глухом урочище «Огневая яма» Сергей увидел гигантскую десятивершинную крону, которая словно потеснила небо. Этот кедр дал невиданное, неизвестное в науке количество шишек — 3682 штуки. Больше центнера чистого ореха с одного дерева! И такую многоствольную крону ведь можно вырастить, удалив у молодого кедрушки верхушечную почку и пустив в свободный рост боковые сучья… Как бы хотел Сергей показать сейчас этого богатыря Маше, чтоб она порадовалась, и Скептику, чтоб он замолчал!

«Слушай, Шипунов, — цедил Скептик. — Шишки с этого дерева нужно обивать полдня. Труд-то ты учитываешь? Сколько народу надо, чтоб снять урожай со всего урочища? А о технике безопасности ты подумал?»

Это был крепкий удар. Сергей знал, что народная память сохранила о шишкобое старинную загадку: «Кто мимо ног в навьи (в покойники) смотрит?» И Сергей на всю жизнь запомнил, как в детстве, забравшись на могучий двухвершинный кедр, он увидел зажатый в развилке человеческий скелет — шишкобой, видно, упал с одной из вершин и намертво заклинился в развилке…

«Но ведь сейчас век техники! — возразил Сергей. — И я уже давно думаю над тем, как механизировать этот действительно чертовски трудный и опасный промысел».

«И до чего же додумался?» — усмехнулся воображаемый собеседник.

«Один раз увидел я на строительстве моста через Бию, как маленький моторчик вгоняет в землю стальную сваю. А почему, думаю, вибрацию нам не использовать?»

«Ну, и что?»

«Заказал я в Ярославле три вибромотора. Опробовал вместе с ребятами на кедре, подложив войлок и резину. Глядим — ствол неподвижен, а сверху валятся шишки и отмершая хвоя».

«Да? — оживился собеседник. — Заманчиво. Однако…»

«Однако у меня есть в запасе и другое предложение, — перебил Сергей. — Вы знаете, конечно, что спелая шишка падает от ветра…»

«Ну?»

«А почему нам самим не создать над кедрачом ветер?»

Противник растерянно помигал, потом расхохотался:

«Ну и фантазер же ты, Шипунов! Компрессоры мощные поставишь, электростанции для них на Катуни построишь? Так, что ли? Орех же обойдется дороже золота! Ну и фантазер!..»

«Вы дослушайте до конца, — терпеливо сказал Сергей. — Я облетал на вертолете кедровый массив. Отбойная воздушная волна от лопастей осыпала на землю весь урожай…»

«Что вы говорите! — изменился в лице Скептик. — Ну и что же? Продолжайте, пожалуйста!»

«Когда наш комсомольский лесхоз приобретет свой вертолет, будем на нем и людей в урочища забрасывать, и шишку снимать, и орех вывозить».

«Слушайте, это действительно интересно! — воскликнул Скептик и тут же задумался. — Но ведь хороший урожай не каждый год».

«Потому-то мы и хотим создать гибкое комплексное хозяйство. Нет урожая ореха — мы все силы на живицу, древесину, пушнину, смолу, ягоды. А если нам дать большую территорию, какую мы просим, то проблема эта была бы снята. Если в одном массиве недород, то в другом только успевай снимать шишку, пока ее кедровка и белка не растащили. Кроме того, законы плодоношения кедра полностью не раскрыты. Кедровая пыльца очень тяжелая. Старики замечали, если безветренная весна, то через два года не жди ореха. А почему не попробовать искусственное опыление?»

«Каким образом? — уже доброжелательно усмехнулся собеседник. — Кедр — это вам не яблоня».

«Ну, знаете, — укоризненно покачал головой Сергей, — у вас совсем нет этой самой… фантазии! Облетел на вертолете и опылил…»

Собеседнику было нечем крыть. Он улыбнулся Сергею, пожал ему руку, и Сергей вдруг увидел, что это очень умный, приятный и красивый человек. А Скептик тоже увидел нового Сергея, и вдруг его поразила одна мысль: какое все-таки иногда глупое складывается противоречие между энергией молодости и возможностями зрелого возраста! Как соединить неистребимую жажду творчества одних и опыт других?

«Молодцы, ребята! — сказал человек, переставший быть скептиком. — Пробуйте, будем поддерживать…»

Но этот разговор состоялся пока только в воображении Сергея, и он хотел перевести его в реальность. Посылал во все концы телеграммы и докладные записки, написал большую статью в областную газету, ездил в Горно-Алтайск и Барнаул, к людям, которые за древесиной не видели леса. В письмах к Маше Черкасовой изливал душу, с нетерпением ждал ее ответных посланий, настолько жизнерадостных и сердечных, что их можно было перечитывать без конца. На Всероссийскую конференцию по кедру, куда собрались сотни ученых и специалистов, Сергей привез большой доклад. И здесь, в Новосибирске, он узнал, что угроза нависла не только над кедрачами Горного Алтая.

Специальные экспедиции 1959 года, затратившие на исследования кедровников несколько миллионов рублей, установили, что орехопромысловые зоны охватывают лишь десятую часть сибирских кедрачей и расположены к тому же в самых неудобных и отдаленных местах, что бесхозяйственное пользование этими ценными лесами расстраивает, губит их.

Более двадцати лет действуют в Сибири временные, научно не обоснованные правила рубки кедрачей, но даже и эти «правила» постоянно нарушаются лесозаготовителями. Не соблюдается нигде и постановление об использовании кедровой древесины по специальному назначению. В Томской области, например, заготавливается сейчас ежегодно около полутора миллионов кубометров кедровой древесины, на вырубках бросают до двухсот тысяч, а на крупнейшую в стране карандашную фабрику не попадает и ста тысяч кубометров. Фабрикой же, в свою очередь, полезно используется лишь седьмая часть сырья.

Конференция собралась накануне ликвидации лесхозов и передачи сибирских лесов в руки совнархозов, заготовителей. Что же будет с кедром? Что будет с этим зеленым барьером, охраняющим истоки сибирских рек и не пускающим ветры азиатских пустынь в хлебородные районы Южной Сибири? Что будет с неиссякаемой кладовой пищевого и технического масла, ценнейшей, имеющей мировое значение пушнины, лучших смол, терпентина и бальзама, высококачественной древесины, активных лекарственных растений, медоносов, ягод, грибов?

При новом управлении сибирскими лесами будет мучительно трудно увеличить орехопромысловые зоны и наладить разумные рубки. Может оказаться, что кедру сибирскому станут не нужны никакие решения, правила и контроль, как не нужны они уже исчезнувшему кедру европейскому. Какой же выход? Многие лесоводы — ученые и практики — считают, что пора вообще запретить сплошные рубки сырого кедра, потому что для специальных нужд с лихвой хватит кедровых сухостоев, шелкопрядников. Ведь этого ценнейшего плодового дерева не так уже много — кедром занято сейчас всего около трех процентов площади наших лесов. И если по-хозяйски относиться к кедровой тайге, то необходимо разработать и привести в действие генеральный план восстановления вырубок, гарей и шелкопрядников, объединить усилия ученых-кедровиков, поднять общественность на защиту этого дерева будущего и — самое главное и трудное — организовать в тайге комплексные механизированные хозяйства, о которых давно уже мечтали Сергей Шипунов и его друзья.

После кедровой конференции о мечте комсомольцев зашумели по всей Сибири. Понаехали в лесхоз ученые и студенты-кедролюбы. Но Сергей все же не сумел рассказать людям о чуде-дереве так, чтобы в его судьбе приняли участие все. Одна была отрада — письма отовсюду…

— Вот-вот закроют наш лесхоз, — говорили Сергею друзья. — Решать что-то надо, Серега…

Если б он сказал им, что победа уже не за горами! Но откуда Сергей мог знать это?

6. МЕЧТА РАЗЫСКИВАЕТ ПУТЬ

Полнится добрым слухом наша земля. Ребята и не подозревали, что столько людей в разных уголках страны вдруг заинтересуется их мечтой.

Уже около года шли письма от солдата Леонида Исаенко. «Дело, которое вы начали, становится и моим, — сообщал Леонид летом. — Я обязательно приеду к вам после демобилизации, а это уже скоро. Об алтайских трудностях не пишите мне — это я все знаю, и меня не запугаешь; главное, чтобы народ у нас подобрался крепкий, тогда ничего на свете не страшно».

Ребята часто заходили к Сергею Шипунову, доставали его охотничью суму и читали письма.

«…Меня спрашивают друзья по кубрику, не отказались ли вы от мечты? Просили передать, чтоб стояли вы за нее до конца. Курс у вас верный, а шторм хорошему кораблю — только испытание на прочность».

«…Пишу со сложным чувством счастья и горечи. Я уже пожилой человек, много видел в жизни, и зажечь меня, честно вам скажу, не так просто. Но когда мне рассказали о вас и вашей мечте, я будто помолодел. Может быть, потому, что всю жизнь болел за кедр, но ничего так и не решился сделать конкретного. Сколько бы я отдал за то, чтоб вернуть молодость, любые бы муки принял, если бы мои дети были такими, как вы! Но чудес не бывает…»

«…Чешутся у меня руки по работе. Только рядом с настоящими людьми хочу работать, такими, как вы, а не с какими-нибудь там кусошниками».

«…Как думаете механизировать сбор кедровых шишек? У меня есть друг один хороший, он учится на факультете автоматики и телемеханики. Если его приобщить к вашему делу, то, может, что и выйдет — парень он башковитый».

«…Никита Сергеевич Хрущев на XIII съезде ВЛКСМ призывал комсомольцев «…охранять леса и реки от браконьеров и нерадивых хозяйственников…» Расточительные рубки кедра — результат деятельности нерадивых хозяйственников. И вы поступаете по-комсомольски, начав с ними борьбу. Мне кажется, что такое отношение в Горном Алтае не только к кедру…»

Автор этого письма угадал — неорганизованность царила и в других таежных хозяйствах Горного Алтая. Приехав в Чою, ребята были поражены, когда узнали, что погиб уже собранный маралий корень стоимостью в два миллиона рублей, что браконьеры и волки истребляют в горах большое беспризорное стадо маралов, которое могло бы давать каждую весну сотни килограммов фантастически дорогого пантокрина, что пропадают в тайге тысячи тонн витаминозных ягод, что рыбы в алтайских реках уже почти нет…

Комсомольцы мечтали на площади в четыреста тысяч гектаров наладить разумные рубки и восстановление кедра, обернуть на пользу народу все остальные подспудные богатства тайги. Проект, составленный осенью 1958 года, требовал, конечно, доработок и уточнений — ведь зарождался совершенно новый в нашей стране тип государственного хозяйства. Но для этого надо было прежде всего получить Прителецкий кедровый массив в свои руки, вытеснив оттуда «дикарей», кооперативы и, главное, кедроистребителей. Однако мечта о том, чтобы организовать комплексное кедровое хозяйство на всей территории Прителецкого массива, рухнула: никто не решился перебазировать лесозаготовителей в пихтарники, хотя естественный при этом сбой в поставках древесины был бы временным и не чрезмерно ощутимым: Горный Алтай дает едва ли одну тысячную часть от общего объема лесозаготовок.

— Что будем делать, Серега? — в который уже раз спрашивал Володя Ивахненко. — Скоро ведь лесхозы по всей Сибири ликвидируют. Куда мы?

— К заготовителям не пойдем! — твердо сказал Сергей. — В крайнем случае артель организуем и разовьем постепенно комплекс…

— Все равно, Серега, природа гибнет, — задумчиво и устало сказал Володя, — и мы тут ничего не поправим. Со временем разлинуют оставшиеся леса, проложат асфальтовые дорожки, пронумеруют каждое дерево и каждого зверя. Скука!

— Я не согласен! — Сергей был взволнован. — Природа вечно будет украшать землю — ведь никогда человек не ляжет отдыхать посреди горячего асфальта, его потянет к зелени, к воде, к диким полянам. И люди коммунизма не будут скучать. Они откроют такие увлекательные тайны природы, в том числе и растений и кедра, которые нам сейчас и не снятся. А улетая на жуткие черные звезды, люди будут мечтать о возвращении домой и вспоминать в полете леса, реки, степи Земли, всю нашу планету, повитую голубыми ветрами. Разве они допустят уничтожение природы? Наоборот, сделают ее сказочно красивой и разнообразной…

Летом в жизни Сергея Шипунова произошло событие, самое большое с момента зарождения мечты. Приехала на практику студентка МГУ Маша Черкасова, будущий биолог. Сергей больше года переписывался с ней, и она уже знала все о нем и его мечте. Не знала она только всей силы своих писем, не знала, что Сергей прочел в журнале «Молодая гвардия» ее очерк о работе студентов на целине и понял, что с таким человеком можно идти по каменюкам. Не знала Маша, как относится к ней этот ершистый, до грубости упрямый парень, умеющий в то же время так самозабвенно работать и мечтать о будущем. И если бы сейчас Сергей не сделал Маше предложения, неловко и старомодно попросив ее руки, то наверняка бы пошли насмарку и его работа и ее практика, потому что они ходили как очумелые, с ужасом ожидая насмешек, хотя деликатные и чуткие ребята хотели только одного — чтобы поскорее все разрешилось…

После комсомольской свадьбы, на которую прилетела из Москвы перепуганная Машина мама, молодожены съездили на родину Сергея. Здесь семеро его братьев — кряжистые алтайские охотники и мастеровые — качнули Машу так, что она, по ее словам, чуть не вылетела на орбиту, а Сергей подарил ей, спортсменке-коннице, отцовского коня, потому что, кроме своей любви, это было единственное, что он мог ей подарить.

А к осени, отказавшись от аспирантуры, прибыл в Чою Виталий Парфенов — крепкорукий, веселый, ясноглазый,веривший в мечту даже больше Сергея, потому что он еще не знал, насколько трудно ее осуществить. Виташка привез целую кучу людей: своего верного друга Лешу Исакова с женой Машей, выпускника академии Славку Лесенного, жену Зину, которая стала собирать материалы для дипломной работы об экономической эффективности комплексного ведения хозяйства в кедровых лесах, привез еще двоих практикантов.

Исаковы охотно поехали в дальнее лесничество, хотя Леша ясно видел, что Чойский лесхоз доживает последние дни. Зато моментально остыл Лесенный: наверное, думал, что приедет на готовенькое, в лесной рай. Он не захотел работать ни заведующим производством, ни мастером. Съездил в Бийск, вернулся без академического значка.

— Где значок? — полюбопытствовал Виталий.

— Снял. Не надену, пока не буду работать по специальности.

— Я ведь охотовед, Слава, а пока занимаюсь бочками и санями.

— Не все же такие чокнутые…

— Знаешь что? — Виталий, как всегда, весело улыбался. — Катись-ка ты от нас колбаской!

Вскоре Лесенный действительно устроился рядом с Барнаулом и, как передавали, снова нацепил значок выпускника академии.

Виталий и Леша привезли в Чою свою сумасшедшую энергию. Ребята быстро закончили строительство омшаника для зимовки пчел, начали создавать научный музей, но главное — новички вдохнули новую веру в мечту. К этому времени организовалось в Москве Главное лесное управление, независимое от других ведомств, и Виталий с Сергеем решили сразу же обратиться туда с предложением создать комплексное кедровое хозяйство на худой конец на небольшой территории.

В комнате Сергея, где собралась вся молодежь, заверещал телефон. Это была Москва. Сергеи схватил трубку.

— Этот опыт нужен ведь не только Алтаю! — кричал, надрываясь, Сергей в телефонную трубку. — Ведь вся Сибирь ждет, когда мы попробуем!

— Меня-то ты хоть не агитируй! — донеслось еле слышно, будто с другой планеты. Голос был знакомый, памятный.

— Что? — Он был бледен. — Что вы сказали?

— Нас, говорю, не агитируй. Выбирайте место! Хорошее место выбирайте! Примем окончательное решение…

Сергей медленно положил трубку на аппарат, увидел двадцать пар напряженных, как перед расстрелом, глаз, счастливо рассмеялся.

Назавтра он с Виталием ускакал в тайгу искать новое место. Центральная усадьба комплексного комсомольского хозяйства должна располагаться в мощных кедрачах, к которым не скоро доберутся заготовители. А когда прошло десять дней и все уже начали тревожиться, приехал в Чою Леша Исаков и успокоил:

— Передали с егерем, что они на Уймени. Да бросьте вы киснуть, ничего с ними не случится. Эти сибиряки в тайге, как дома! А вы знаете, какой разговор у меня состоялся с директором леспромхоза?

— Ну? — спросил Володя Ивахненко.

— Увидел, как я развернулся на кордоне, говорит: «Переходи ко мне, тыщу двести в месяц положу…»

— Ну?

— Он думал, что я продам мечту за пятьсот рублей…

— Молодец, Лешка! — воскликнул Коля Новожилов. — Жалко только, что достанется этому директору все, что мы настроили.

— Пусть! Зато никто не скажет, что комсомольцы зря эту землю топтали…

Друзья до ночи сидели у Володи Ивахненко, мечтали о будущем, уже как взрослые, вспоминали все, что было за эти годы.

Сергей с Виталием приехали уже по снегу — усталые, заросшие черными бородами. Накинулись на письма. Марья (так называл жену Сергей) писала, что ей дали повышенную стипендию, а биологический факультет МГУ берет шефство над их лесхозом. Демобилизованный солдат Леонид Исаенко сообщил, что выехал к ним из Крыма.

А утром на комсомольском собрании Сергей и Виталий рассказали о своем путешествии. Стоят в бассейне Уймени и Пыжи могучие кедрачи, за тучи цепляются. Шишки крупные, как ананасы. Место там водораздельное, сухое, бескомарное. Маралы бродят, много соболя и белки. Прорежить старые гари — кедросад будет. Луга, чудесные медоносы, ягоды, пропасть маральего корня. Есть даже «золотой корень», который медицина только что узнала. Работать круглый год. Весной — в маральнике и на посадках, летом — сбор корня, ягод, грибов и живицы, осенью — добыча ореха, зимой — вывозка его, заготовка древесины, пушнины, смолы…

— Учтите, налегке отправимся. — Сергей обвел всех сияющими глазами. — Заберем только книги, экспонаты нашего музея, машины, пасеку и лошадей…

— И мы все-таки покажем, — добавил Виталий, — какая при коммунизме тайга будет. Надо кому-то сейчас ехать в край, хлопотать…

— Шипунову!

— Поезжай, Серега! — зашумели все. — Помни клятву: не отступать!

Сергей уехал в Барнаул. В его отсутствие районная комсомольская организация на своей конференции, где вдохновенно выступил Виталий Парфенов, взяла шефство над комплексным лесхозом. А перед отъездом на областную конференцию Виталий Парфенов и Володя Ивахненко получили телеграмму: «Крайисполком принял решение об организации нашего лесхоза на Уймени. Совнархоз снова против. Выезжаю пробивать в Москву. Да здравствует мечта! Сергей».

* * *
Эта маленькая повесть готовилась к печати, когда, 28 декабря 1959 года, Совет Министров РСФСР отдал распоряжение № 8285-Р о выделении для комплексно-опытного кедрового хозяйства 71,4 тысячи гектаров тайги в центре Прителецкого лесного массива. Скоро комсомольцы, о которых мы сегодня рассказали, двинутся в глухую алтайскую тайгу. Они отдают себе отчет в том, что едут не к теще на блины, они добровольно обрекают себя на лишения и трудности, чтобы воплотить свою дерзкую и благородную мечту — приголубить кедр и взять у этого славного сибирского дерева все, что оно способно дать.

Таежная целина Сибири много лет ждала такого производственного и научного эксперимента. Газетные и журнальные статьи о сибирском кедре всегда вызывали уйму откликов, по которым можно было судить о том, какое несметное число кедролюбов заботит судьба этого дерева будущего. Одни видели в нем прежде всего масличный орехонос, другие — покровителя таежной флоры и фауны, третьи — защитника вод и посевов, четвертые — неисчерпаемый источник технического сырья, пятые — носителя таинственных лечебных свойств и средство сказочного украшения наших городов. Все они правы: ни одно дерево на земле не может принести столько пользы, как сибирский кедр…

Несмотря на то, что много преград стояло на пути и много ошибок было сделано, особенно в самом начале, комсомольцы победили в трехлетней борьбе за свою большую мечту. Иначе быть не могло — смелые и настойчивые люди, подлинные хозяева жизни в наши дни всегда победят, если они правы, если ими движет святая идея служения своему народу. Но сделан был только первый шаг, и немало еще трудностей ждало впереди.

Вскоре друзья сообщили по телефону в редакцию, что Алтайский совнархоз пытается отнять в отведенной зоне несколько кедровых массивов и притязает на трактор «С-100», которым гордятся комсомольцы. Но все это уже было не страшно: мечта пробила путь! Ребята деятельно готовились к переезду на Уймень. В феврале вернулись на лыжах с Уймени семеро студентов-биологов МГУ во главе с Машей Шипуновой — на территории комсомольского хозяйства они учитывали беспризорных маралов. Только в четырех урочищах были зарегистрированы 200 благородных оленей. Пять урочищ остаются необследованными…

Живет Мечта! Живет Кедроград! В его опыте заинтересован не только Горный Алтай, но и вся Сибирь. Окончательная победа придет лишь благодаря коллективным усилиям тысяч людей. И пусть кедр осенит своей кроной молодых энтузиастов! Пусть комсомольцев всех кедровых районов Сибири и Урала окрылит мечта Сергея Шипунова, Николая Новожилова, Виталия Парфенова и других — мечта, делающая вкусным черствый хлеб испытаний.

Шумит, ходит под ветром кедровая тайга, будто хочет сказать людям: «Друга не оставляют в беде, а я ваш друг. Помогите мне, и я воздам сторицей — вам, детям и внукам вашим…»

Шуми, тайга, шуми!..

7. СОЮЗНИКИ

Когда повесть «Шуми, тайга, шуми!» была напечатана в газете, в редакцию хлынул поток писем. Ученые, рабочие, теоретики и практики лесного дела, студенты, военнослужащие, охотоведы, короче говоря, самые разные люди спешили высказаться по проблемам, затронутым в повести, поддержать добрым словом комсомольцев в их борьбе за свою мечту. Среди сотен этих разных людей нет ни одного человека, который не одобрил бы дела, начатого комсомольцами. Писем так много, что нет возможности даже бегло пересказать их. Ограничимся несколькими. Вот что пишет заведующий лабораторией Всесоюзного научно-витаминного института, кандидат химических наук Г. Самохвалов:

«Летом прошлого года я был в Горном Алтае, именно там познакомился с лесничим Юрием Суровым. Он окончил недавно Свердловский лесотехнический институт, однако из уральских лесов этого истинного любителя и друга природы потянуло в суровые и прекрасные места Горного Алтая. Я уверен, что Юрий будет верным сотоварищем комсомольцам, описанным в повести. Юрий пишет мне письма. На днях сообщил, что у него ночевал отбившийся от своих студент МГУ, приехавший с группой товарищей для учета марала на территории организованной опытной станции.

И вот с чувством большой озабоченности я, рассчитывая на большую трибуну, посылаю вам выдержки из писем моего друга лесничего. Они полны глубокой тревоги за сохранность рыбных и животных богатств замечательного края:

«…Расположено лесничество в поселке Суучак на р. Пыже, которая впадает в Бию. Кордон, где я живу, отстоит в 10–15 минутах от реки. Бывает, утки и гуси садятся прямо под окна».

«…Богатства здешней природы разбазариваются. Браконьеры козлов уже выбили, сейчас взялись за лосей и маралов. Снег глубокий, зверь долго бежать не может. На лыжах догоняют и бьют. Недавно убили стельную матку и молодого лося, а другого загнали в Бию. Не знаю, что будет, когда образуется наст! Все кругом выбьют».

«…А рыба? Еще недавно реки Горного Алтая славились рыбой: тайменем, ленком, хариусом. 20–25 килограммов хариуса и ускуча выловить на удочку в однодневную рыбалку было не в диковину. Но за последние годы количество рыбы в реках Бийского бассейна резко снижается. Рыба буквально исчезает.

Одна из основных причин, оказывающих влияние на снижение количества рыбы, — молевой сплав леса. Реки Бийского бассейна все сплавного значения, но дело не только в этом. Много рыбы, малька и икры варварски уничтожается аммоналом, которым «рыбаки» пользуются, не особенно стесняясь, — это ведь легче, чем поймать на удочку! К тому же взрывчатку достать нетрудно, так как хранение ее часто бесконтрольно и безучетно.

Большое количество рыбы при скатывании ее вниз из верховьев рек попадает в различные заколы и покатники, которыми перегораживаются реки. Так, река Уймень перегорожена не менее чем в 15 местах.

Возникает вопрос: кто должен заниматься охраной наших рыбных запасов, если нет рыбнадзора? Я считаю, этим делом должны заниматься, в частности, лесхозы, которые, кстати, не считают нужным обращать сейчас внимание на подобные «мелочи», Я надеюсь положить конец безобразиям в моем лесничестве, написал недавно статью в газету, но как в целом предотвратить окончательное оскудение рек Бийского бассейна?»

«Браконьерство, — пишет далее тов. Самохвалов, — сама его хищническая психология глубоко чужды нашему созидательному времени. Но оно продолжает жить. Несомненно, в горноалтайских поселках достаточно людей, глубоко любящих свой край, осуждающих браконьерство. Надо помочь созданию общественного мнения и контроля в борьбе с разграблением богатств родной природы. Следует вместе с тем сурово наказывать тех, кому законы не писаны. Но главное средство, по-моему, — рациональное использование природных богатств государственными хозяйствами, о чем мечтают и за что борются Сергей Шипунов и его славные друзья».

А вот письмо из Перми, от специалистов лесного хозяйства:

«Судьба леса волнует не только нас, специалистов, но и многих людей самых разнообразных профессий, всю нашу молодежь. Да и кому же, как не молодым и горячим нашим современникам, отстаивать мечты и убеждения поколений! Мечты нашей молодежи прекрасны, и никто даже и думать не хочет о том, чтобы на месте наших лесов возникли пустыри, болота и обнаженные горные склоны. Однако, как это ни странно, с бесхозяйственностью в лесах нам приходится сталкиваться очень часто. Часто люди забывают, что в истории есть много примеров, когда в результате уничтожения лесов ухудшался климат, происходили наводнения, возникали суховеи и черные бури, высыхали реки.

На лес ни в коем случае нельзя смотреть только как на источник получения древесины. Лес является кладовой очень многих природных богатств, на которые наши заготовители, по существу, еще не обращают внимания. Больше всего пользы человеку приносят хвойные леса, из которых на первое место надо поставить кедровые. Однако, как это ни странно, больше всего нарушений правил пользования лесом происходит именно в хвойных лесах, а особенно в кедровых. А ведь нет на свете другой такой тайги, она есть только у нас, в Советском Союзе.

Мы недавно слыхали, что один ученый муж выступил с предложением о значительном увеличении объема рубок в удобных для вывозки местах. Это предложение он обосновывает тем, что в переходный период от социализма к коммунизму якобы надо жертвовать лесом. Мы думаем, что это обоснование неправильно. В строительстве коммунизма мы не хотим жертв, ни больших, ни маленьких. У нас есть все возможности построить коммунизм без жертв. В коммунизм мы хотим прийти вместе с нашими прекрасными лесами, вместе с кедровой тайгой, где живут соболи и маралы, потому что все это пригодится.

Мы вовсе не против рубок леса, так как отлично сознаем, что лес нужен стране, и в очень большом количестве. Но рубить его надо так, чтобы не превращать в пустыри лесную землю, не уничтожать зеленые зоны городов, не сводить ценные леса, которые при своей жизни могут дать куда больше пользы, прежде чем будут превращены в «кубики».

По объему лесозаготовок мы давно уже обогнали Америку. И недостающее сейчас количество древесины мы можем и должны получить за счет более рационального использования лесосек и разумного использования древесины в народном хозяйстве. Кроме того, надо поторопиться с освоением лесов Сибири, с перебазированием лесозаготовок в многолесные районы, о чем неоднократно указывалось в решениях нашей партии и правительства».

Это письмо подписали:

Н. Телегин, главный инженер проекта Генплана развития лесного хозяйства Пермской области,

Т. Гостева, секретарь комсомольской организации Ленинградской аэровизуальной экспедиции.

Охотовед К. Ф. Елкин из Бийска пишет:

«В Горном Алтае организована кедровая опытно-производственная станция по комплексному ведению хозяйства в кедровых лесах. На первых шагах организации хозяйства возникли неизбежные трудности. Хозяйственникам из Алтайского совнархоза показалась сомнительной новая организационная форма комплексного использования кедровников. Комсомольскому начинанию необходима всесторонняя поддержка и помощь. Но несомненно, что в недалеком будущем кедровые леса Сибири будут покрыты сетью таких кедропромхозов, — настанет конец бесхозяйственного использования и подчас прямого истребления богатств кедровой тайги.

Эксплуатация кедровой тайги социалистическими методами — требование жизни и дело не только специалистов лесного хозяйства. Большое место в комплексном кедровом хозяйстве отводится производственной охоте. Только при разумном сочетании интересов охотничьего и лесного хозяйства возможен переход кедропромхоза на хозрасчет. Продукты производственной охоты — идущая на экспорт пушнина (в том числе соболь, шкурка которого на международном рынке оценивается до 750–800 долларов), мясо зверя и птицы, панты и др. — сделают кедропромхозы высокорентабельными хозяйственными предприятиями. Кедропромхозам потребуются в первую очередь и специалисты сельского хозяйства — охотоведы. Организация кедромпромхозов в таком же степени кровное дело для охотоведов, как и для работников лесного хозяйства.

Настало время предотвратить гибель сибирских кедровников от бессистемных вырубок и пожаров, пора наладить их плановое, разумное использование».

Большое письмо о проблеме использования древесины прислал заместитель главного бухгалтера Приморского совнархоза тов. В. Кобыша. Он приводит много цифр, которые могут показаться сухими и скучными. Но не торопитесь пробегать их глазами, вдумайтесь в них…

«Вместе с чувством радости от того, что наши прекрасные молодые люди подняли на всю страну свой голос в защиту родной природы, в защиту леса, я испытываю одновременно и горечь за наше сегодняшнее отношение к зеленому другу, за то, что некоторые руководители не по-государственному относятся к лесным богатствам, к использованию древесины. В их работе имеет место недопустимое расточительство, влекущее за собой огромные потери народного добра. Так, заготовители Приморского края ежегодно губят до 1,5 миллиона кубических метров товарной древесины, в том числе 350–450 тысяч на корню, до 450 тысяч в ледорубах и не менее 500 тысяч кубических метров (хлыстов, деловых сортиментов и дров) бросается на месте. Таким образом, на лесосеках пропадает более 30 процентов вполне пригодной древесины. Кроме того, расстраиваются сырьевые базы леспромхозов, затрудняется механизация лесозаготовок, повышается себестоимость заготавливаемой продукции.

И все эти потери давно заслуживают внимания самой высокой бухгалтерии. Как же происходит этот «узаконенный» убыток древесины?

После того как лесоруб спилил дерево, оно очищается от вершинника, сучьев, которые сжигаются как бесполезный и огнеопасный мусор, а это вместе с древесиной пня и коры составляет почти половину дерева. Если принять неминуемую убыль древесины при перевозках и на сплаве только в десять процентов, а также подсчитать отходы в виде горбыля, концов реечника, опилок и других отходов, то в окончательной отделке остается не более трети древесины. Снег так не тает, как дерево на своем пути. Тут еще не учитывается неряшливая раскряжовка и неполный вывоз деревьев.

Итоги навигации последних двух лет показали, что большое количество древесины осталось на путях сплава, по берегам обмелевших рек, тысячи кубометров аварийной древесины, потерявшей технические качества, можно видеть на большинстве участков вдоль сплавных рек и лесовозных дорог Приморья.

Вся эта древесина гниет годами на глазах рабочих и служащих предприятий, населения, вызывая огорчения и недоумения. Так относиться к древесине сегодня просто преступно.

Правила отпуска леса на корню устанавливают порядок заготовки древесины, который является обязательным как для органов лесного хозяйства, так и для всех лесозаготовителей. Но эти правила не выполняются.

За нарушение их работники лесной охраны составляют ежегодно на лесозаготовителей сотни актов. За 1957 год в Приморье взыскано штрафов 3200 тысяч рублей, за 1958 год — 4340 тысяч рублей, в 1959 году — уже более четырех с половиной миллионов рублей штрафов.

Штрафы растут, но они мало беспокоят лесозаготовителей, так как выплачиваются за счет государства. Дошло до того, что Приморский крайфинотдел эти штрафы ежегодно планирует в доходной части бюджета. На 1959 год таких «доходов» запланировано по краю в сумме трех миллионов рублей!

Я проверил цифрой хозяйственную деятельность наших заготовителей, учел все затраты, потери, штрафы, завоз древесины (мы ведь так «хозяйствуем» в приморских лесах, что завозим более 300 тысяч кубометров древесины из Хабаровского края по железной дороге, на чем теряем ежегодно до 8 миллионов рублей). У меня получилось, что ежегодные потери от нерационального использования древесины и лесного фонда Приморского края составляют 44,5 миллиона рублей!

Мне кажется, что необходимо по-государственному рассмотреть некоторые утвердившиеся в нашей жизни догмы. Думается, что сейчас настало такое время, когда надо наказывать работников не только за то, что они чего-то не выполняют, но и за то, что выполняют тупо, не утруждая мозгов, не беря в строгий расчет экономику, рубль.

Вызывает удивление позиция Государственного арбитража, который призван бороться за укрепление социалистической законности, государственной плановой дисциплины, за усиление материальной ответственности предприятий и личной ответственности их руководителей. Арбитраж, к сожалению, лишь слепо штампует сотни решений о взыскании миллионов рублей штрафов с лесозаготовителей за нарушение правил рубок леса, за истребление природных богатств края.

Почему же, спрашивается, арбитраж не попытался привлечь к ответственности руководителей леспромхозов и других должностных лиц за истребление лесных богатств края? Почему пассивно, беспристрастно наблюдает за фактами бесхозяйственности? Где же здесь государственное отношение к делу?

Такую же странную, безвольную позицию занимают и приморская группа Комиссии советского контроля Совета Министров РСФСР и Приморский совнархоз.

Рациональное, полное использование древесины спасло бы от топора громадные площади, лесов, в частности самых цепных — кедровых. Ведь в наших местах сосны нет, и поэтому с каждым годом приближается финал трагедии приморского кедра.

Лес является общенародным достоянием, нельзя не любить и не ценить его. Лесные богатства нашей Родины должны не только сохраняться и разумно использоваться, но и постоянно накапливаться».

А вот письмо ученого:

«Кедровые леса СССР — это богатейшая по разнообразному народнохозяйственному значению и единственная по материальной ценности на земном шаре лесная целина.

В настоящее время мы очутились в таком положении, когда истощительные рубки в лесах Сибири и Дальнего Востока привели к огромному размножению сибирского шелкопряда и к усилению лесных пожаров. В результате этого миллионы гектаров ценнейших кедрачей перестали существовать, а земля, на которой они росли сотни лет, превратилась в пустыри.

Группа комсомольцев среди океана кедровой тайги отстояла, спасла от гибели небольшой кусочек (71 тысячу гектаров) кедровых лесов для организации рационального комплексного хозяйства. Это будет, видимо, для них небольшой исследовательский «кораблик», на котором эти энтузиасты начнут свою тяжелую, но благородную и важную для Родины работу по превращению дикой кедровой тайги — лесной целины — в культурное, хорошо организованное и оснащенное современной техникой комплексное лесное хозяйство. В этом хозяйстве деревья кедра должны оберегаться и разнообразно эксплуатироваться при их жизни, как это делается в различных областях рационального сельского хозяйства (например, плодоводство, животноводство).

7 апреля 1960 года в МГУ (биолого-почвенный факультет) была созвана небольшая конференция с докладами тт. Хлатина С. А. (Главлесхоз РСФСР), Шипуновой М. В. и Кузнецова Г. В. В своем докладе С. А. Хлатин, руководящий изыскательскими работами по техническому и экономическому обоснованию комплексных кедровых хозяйств, убедительно показал слушателям, что в этих нового типа кедролесхозах основное внимание должно быть сосредоточено на прижизненном использовании кедровых лесов и деревьев кедра. Добывание древесины в них явится только частью хозяйственных действий, и доход от них, по экономическим расчетам экспедиций, не будет основным доходом хозяйства.

С. А. Хлатин сообщил, что если вести лесное хозяйство в кедровых лесах только на древесину, то лесхозы смогут добиться получения чистого дохода с 1 гектара лесной площади кедрачей всего лишь в среднем по 1 рублю 60 копеек. Если же вести комплексное хозяйство, то даже при условии самых высоких расходов на производственные затраты и самых низких средних урожаях ореха чистый доход с 1 гектара лесной площади кедролесхоза может быть поднят до 75 рублей в год. Таким образом, мы вправе рассчитывать, что даже при недостаточно еще интенсивном ведении хозяйства, ограниченном лишь сбором орехов, ягод, грибов, добыванием древесины в порядке рубок, ухода и санитарных рубок и некоторых обычных побочных пользований в кедровых лесах реальной становится перспектива получения из хозяйства создаваемой комсомольцами кедростанции на Алтае ежегодно чистого дохода в сумме свыше 5 миллионов рублей вместо тех 113 тысяч рублей, которые могут быть получены, если бы эти кедровые леса были использованы только на вырубку древесины.

Но даже и этот экономический расчет значительно занижен, если учесть, что мы в состоянии в настоящее время в несколько раз повысить урожайность кедра и сделать урожаи ореха более постоянными и высокими. Ореховодство может быть увязано с развитием звероводства, выращиванием ценных ягодных, технических и лекарственных растений, пчеловодством, длительной подсочкой кедра и др. Все это может обеспечить дальнейший подъем доходности хозяйства в кедровых лесах. А сохранение их как весьма долговечных, сложных живых природных комплексов обеспечит повышение почвенного плодородия, улучшение климата и создание особо здоровых в гигиеническом отношении условий жизни для людей на всей прилегающей территории.

Теоретически лесоводы уже вполне готовы к организации таких кедровых хозяйств, они достаточно экономически и технически рассчитали их в эскизах. Но надо спешить! Промедление здесь грозит очень большими потерями. Лесозаготовители продолжают массовое уничтожение лучших кедровых лесов. Мы должны принять решительные меры к тому, чтобы прекратить беспощадное истребление кедра, защитить эту гордость лесной Сибири от уничтожения вредителями, пожарами и бессистемными вырубками.

Почти во всех случаях кедровая древесина может в настоящее время быть заменена еловой, пихтовой, сосновой, лиственничной или пластмассами. А кедр сибирский — красавец и великан наших отечественных лесов — должен стать для нас хлебным священным деревом, техническим деревом и любимым мемориальным деревом в наших лесах, парках и садах, которое люди будут использовать и которым они будут любоваться многие сотни лет.

Профессор А. С. ЯБЛОКОВ, академик ВАСХНИЛа».

Очень много писем, в которых люди различных специальностей предлагают свои услуги опытной кедровой станции. Здесь и молодые рабочие, которые хотят провести отпуск, помогая кедровой станции, и студенты, и солдаты, готовящиеся к демобилизации. Но не только молодежь хочет помочь энтузиастам. Через газету, например, обращается к комсомольцам А. А. Иванов из Москвы:

«Дорогие мои земляки-сибиряки Сережа Шипунов, Виталий Парфенов и другие!

Я обращаюсь к вам так, еще незнакомым, но уже близким и дорогим, потому что я сам коренной сибиряк из Забайкалья (тоже не обиженного кедром), и мне поэтому понятно все, что влечет ваши горячие сердца к вашей мечте.

Ребята! Я значительно старше вас всех, поэтому и обращаюсь к вам, моим молодым товарищам, так: «ребята». Прежде всего считайте, что я полностью с вами в этом большом деле и сделаю все, что только в моих силах, чтобы помочь родиться специализированному кедросовхозу.

Несколько слов о себе. Только что вернулся в Москву по окончании работ в одной из экспедиций Северо-Восточного геологического управления в Магаданской области, в которой я был заместителем начальника.

Мне по паспорту ни много, ни мало 63 года! По состоянию здоровья дают (и чувствую я себя) лет на пятнадцать моложе, вероятно, потому, что почти всю свою сорокалетнюю трудовую жизнь дышал лесом, провел ее в экспедициях на просторах Туруханского края, Якутии, Красноярского края, родной Бурятии, Тувинской автономной области, Хабаровского края, а также на море, участвуя в экспедиции Института физики Земли АН СССР в работах по Международному геофизическому году.

Физически легко пройду за день по нормальной дороге 30–35 километров, а если надо — и больше (по таежной, конечно, столько не всегда сделаю), просижу в гребях на лодке без передышки немало часов (недаром служил в молодости на флоте), знаком и с лошадью и лыжами (побродил по Енисейской тайге в низовьях, когда работал после демобилизации на пушных факториях Енгосторга в Туруханском крае). Словом, я «не мягкотелый моллюск».

Везде меня считали и считают неплохим организатором. Как я уже говорил вам, я только-только вернулся с работ на Колыме. С января этого года уже решил уйти на пенсию (мне установлена пожизненная, 1 200 рублей в месяц) и, вернувшись в Москву, решил впервые в жизни отдохнуть в кругу своей семьи.

Да вот сейчас «заболел» вместе с вами кедром. Полагаю, что теперь, когда дело будущего комсомольского комплексного кедросовхоза находится в решающей организационной фазе, могу быть полезен в связи с моим практическим организационным и экономическим опытом.

Я вполне обеспечен своей пенсией, значит, могу работать для лучшей организации нового хозяйства без включения меня в какие-либо штаты, что связано с получением дополнительных единиц, с фондом зарплаты, — мне это не нужно. Короче говоря, я со всем практическим и служебным багажом, который накопил на работе за сорок лет, уже считаю себя внештатным сотрудником организуемого хозяйства, готовым выполнить любое задание, поручение комплексного опытного кедрового хозяйства в Москве и в любое время готов выехать на Алтай для практической работы на месте».

Писем много, процитировать здесь хотя бы даже незначительную их часть не представляется возможным.

В заключение расскажем о том, что делается сейчас на кедровой опытной станции, потому что очень многие читатели просят об этом. В адрес комсомольцев тоже идут пачки писем. Люди морально поддерживают энтузиастов кедровой целины, шлют им подарки, дают советы. Несколько рабочих и студенческих коллективов в разных уголках страны взяли шефство над опытной кедровой станцией, постоянно интересуются ее делами. Комсомольцы ЗИЛа решили отправить в тайгу ремонтную мастерскую. Скоро выезжает в Горный Алтай комплексная научная экспедиция МГУ, партия лесоустроителей, более ста студентов Московского авиационного института, почти сотня ленинградских студентов, молодые рабочие, врачи, учителя, решившие за время своих каникул или отпуска построить в тайге первые дома Кедрограда…

Тысячи союзников появились у комсомольцев. И все они интересуются, как сейчас дела в Горном Алтае, чем занимаются, о чем мечтают ребята. Лучше всего об этом рассказывают в своих письмах сами энтузиасты таежной целины — Сергей Шипунов, Виталий Парфенов, Коля и Дина Новожиловы, Леонид Исаенко. Вот они, эти письма.

8. ВРЕМЯ ШУМИТ

«Извините, что не написали раньше. Если бы вы знали, как не хватает времени!

Вашу статью ждали с огромнейшим нетерпением, так как она должна была помочь нам, и не ошиблись, во-первых, расшевелили чойских «куркулей», некоторых людей в Барнауле и Москве, сразу все стало на свои места — кто за нас, кто против. Во-вторых, будет некоторая помощь от добровольцев — уже десятки писем. Ну и, в-третьих, нами заинтересовалось много людей, хоть и не имеющих отношения к нашей работе, но уже оказавших помощь.

Интересно, что из всех лиц, затронутых в повести, первым отозвался Слава Лесенный, тот, что бросил ребят прошлой осенью: они не могли ему дать сразу работу по специальности, и он снял значок академии. Сейчас Слава сообщает, что свой значок выпускника Ленинградской лесотехнической академии он передал при проводах на пенсию одному леснику. Видите, как его проняло.

Есть и неприятная новость — Л. Исаков и В. Ивахненко неожиданно изменили мечте, ушли в лесозаготовители.

Чем занимаемся мы? Переезжаем в тайгу. Нам надо успеть до паводка. Поэтому лихорадка. Сашка Сальников сделал четыре рейса на Уймень, перевез все косилки, грабли, упряжь и прочую мелочь. «ДТ-54» сделал один рейс, перевез деревообрабатывающий станок и рацию, а на «С-100» — поломанный «ДТ-54» и пилораму. Иван Логинов делает ящики для перевозки музея — ведь у нас уже 82 экспоната. Коля Новожилов разбирает забор и строение лесозавода: нам нужен тес для постройки кроличьих клеток в тайге — секретарь обкома ВЛКСМ Таушканов обещал достать 60 штук для развода. Дина Новожилова повезла Василька — первого жителя Кедрограда — к родным: мы не решились взять его в тайгу. Сергей почти не спит, работает очень много, но ему везде не успеть.

Среди писем к нам есть много интересных тем, что люди с большой горячностью поддерживают нас, благодарят за начатое нами дело, обещают помощь. Одна учительница, тов. Брыкина, обещает прислать библиотечку. Почти все хотят ехать, но почти всем вынуждены отвечать: обождите немного. Или зовем, описывая все трудности, особенно главную — негде жить. Позвали наверняка лишь трех человек: двух бухгалтеров и одного врача. Очень плохо без бухгалтерии. Никто не знает этого сложного дела».

* * *
«Прислал и письмо И. Халифман из журнала «Агробиология», он, конечно, интересуется нашими пчелами. И. Д. Родичкин, кандидат архитектуры из Киева, прислал свою брошюру «Композиции лесопаркового ландшафта». С предложением организовать туристскую экспедицию в глухие районы тайги обратился директор Московского клуба туристов М. Р. Злацен. Огромнейшее письмо написал отец Виталия на имя станции. Ему еще не ответили. Инженер Бирилло из Минска предложил новый способ сбора шишек и т. д.

Дело движется вперед, но медленно, и главная причина тому — нехватка горючего в Чое. Людей тоже пока мало.

Вот и все письмо. Извините, что написано так коряво и отрывочно. В лучшие времена напишем лучше.

Станция, конечно, будет построена, на Уймень прорвемся, в этом мы крепко уверены, но на сегодняшний день дела такие».

* * *
«Положение у нас сейчас исключительно тяжелое. Совнархоз объявил нам полную блокаду. Директор Кара-Кокшинского леспромхоза Кузьмин, для которого станция — это бельмо на глазу, во всеуслышание на одном из участков (в Этапе) заявил, что не даст нам ни одного ржавого гвоздя, не сольет в свою тару

ни грамма горючего, не даст ни одной квартиры для жилья. На территории станции находится несколько поселков заготовителей и подсочников. Эти дома будут пустовать весь год, однако Кузьмин ни в какую не отдает их нам ни на каких условиях. Мы сейчас в поселках закупили несколько домиков и, видимо, будем закупать еще. Кое-кто пользуется случаем, что квартиры для нас — это воздух, и загибает такие цены, что глаза на лоб лезут.

Например, приехали мы с Сергеем в пос. Октюрюк. Сергей договорился насчет домика на 800 рублей, который раньше до нас хозяин не мог продать и за 500 рублей. Однако соглашение письменное не заключил. На следующий день Сергей уехал, а я пошел заключать это соглашение. Но дом стал уже стоить 1 000 рублей. Даже как-то не по себе, когда видишь людей, наживающихся на безвыходности других. Когда пришел в другой раз, то хозяин заявил, что если мы за эту сумму не возьмем, то он не пустит нас к дому близко. Выхода не было: через пару дней должны были прибыть две семьи, которые мы проектировали поселить в этом домишке. Пришлось согласиться. Со вторым домом вышла такая же петрушка. Дом, который раньше не могли продать за 1 000 рублей, нам предложили за 2000. И ничего не поделаешь.

В Барнауле удалось выколотить в управлении тару на 40 тонн горючего и добиться платформ для отправки цистерн. Но произошла задержка и с отправкой. Мы начали подыскивать тару на месте, хотя бы временно, так как управление наряд на горючее спустило сразу и надо было его вывозить. Начальник управления договорился с леспромхозом насчет тары. Кажется, все шло хорошо. Когда же бензовозы пришли на Уймень, там как раз оказался Кузьмин. Он объехал заправочные пункты и сказал, чтобы наши бензовозы не подпускали близко к цистернам. Там же у него произошел скандал с Шипуновым. Ничего не оставалось делать, как отправить бензовозы обратно, а это километров 80 дорожки не приведи господь. Хорошо еще, что наш экспедитор, который приехал с бензовозами из Бийска, каким-то образом договорился с начальником орса, который слил горючее у себя. За такие вещи Кузьмина надо взгреть — это наше общее мнение. Первого секретаря обкома ВЛКСМ Таушканова, который был здесь, поступок Кузьмина возмутил сильно. Он сказал, что это дело так оставить нельзя.

Несколько дней и бессонных ночей сидели за бухгалтерскими делами Исаенко, Новожилов и Нина Михайлова — дивчина с филфака Ленинградского университета, которая приехала к нам по велению сердца, — и составили ведомости начисления зарплаты, наряды за перебазировку, понаписали кучу каких-то других бумажек. Консультации брали у окружающих бухгалтеров.

В общем положение неважное; такое, что секретарь обкома ВЛКСМ Таушканов был просто поражен, узнав, в каких условиях мы работаем и на скольких фронтах приходится вести борьбу. Обещал во многом помочь.

Дело не ждет. По последним дорогам забрасываем горючее и смазку. Заключили договор с орсом, который обязуется забросить 60–70 тонн продуктов. Оборудование мы перебросили все, остались только личные вещи и кое-какие мелочи. Нам везет: стоят морозы. Хоть природа за нас, и то хорошо. Чувствует, сердечная, что для нее же стараемся.

По-прежнему приходят к нам кучи писем. Пишут студенты, врачи, учителя, ученые, пенсионеры, много-много людей, кому дорог кедр. А кое-кто взбешен этой статьей и старается задушить нас во что бы то ни стало. Совнархоз, например, притязает на наши массивы, которые нам выделены решением правительства, он требует с нас за оборудование деньги. Однако не выйдет: на нашей стороне правда, общественность, комсомол Алтая, а также принципиальные, смотрящие вперед хозяйственники.

Многие в письмах пишут, что хотелось бы знать больше о наших делах, и упрекают газету, что не указали нашего адреса. Письма приходят с самыми невероятными адресами, однако доходят. Но, если можно, сообщите адрес (он такой же длины, как дорога к нам): Алтайский край, Горно-Алтайская автономная область, Майминский район, Кара-Кокшинский сельсовет, поселок Октюрюк, нам).

За нас не бойтесь. Согнуть нас никому не удастся. У нас в стране не так просто сломать того, кто борется за правое дело.

Огромный привет от всех наших комсомольцев».

* * *
«Вот мы и на Уймени. Прорвались! Сегодня по последней дороге приехал Сергей Шипунов, и все встало на свои места. Новички удовлетворили свое желание увидеть Сергея, а мы, «старички», получили последнюю информацию из Барнаула и Москвы. Со связью у нас туго — дороги пали, сквозь тайгу не проберешься, почта доставляется с огромным опозданием. Газеты за этот месяц еще не получили. Где-то копятся письма, а затем сразу пачкой штук в 20 подвалят, успевай отвечать. Позвонить нам нельзя, можно связаться только по рации, которую мы захватили с собой.

Нашими делами по-прежнему интересуется очень много людей со всей страны. Лед тронулся и на месте, Работники Госбанка, например, узнав, кто приехал к ним за зарплатой, помогли заполнить некоторые документы, а деньги — очень крупную сумму — отпустили чуть не под честное слово (у нас еще не были заверены образцы подписей). А на прииске Веселом сломался наш «ДТ-54». Что делать? Тут подходят какие-то люди.

— Это вы за кедр боретесь?

— Мы.

— Что с вашим трактором?

Короче говоря, взяли трактор в свои мастерские и быстро отремонтировали. Местные жители уже целиком на нашей стороне, каждый день приходят проситься на работу. Огромный выбор и среди тех, кто пишет. В общем без кадров не останемся.

Некоторые пишут с категорическим требованием; принимайте на любую работу — и никаких гвоздей. Один товарищ сейчас сидит в Чое и не знает, как к нам попасть. Он столяр, едет из самой Алма-Аты, везет много инструментов.

Если бы вы знали, что за люди собираются у нас! С такими ничего не страшно и можно делать все что угодно. А скольким вынуждены отказывать! Главная причина отказа — совершенно негде жить сейчас. Но всех, кто к нам пишет и рвется, хочется собрать, пожать им руки и поблагодарить от всего сердца за доброе слово поддержки, руку дружбы, протянутую в трудную для нас минуту. Прочтешь иное письмо — не можешь остаться равнодушным к просьбе рассказать подробней о наших делах, однако писем так много, что вынуждены лишь кратко информировать о последних событиях.

Сейчас сплачивается коллектив, проходят собрания. Да что собрания! Каждодневная работа выявляет недостатки одних, достоинства других. Все рвутся к настоящей работе. Завтра будет первый такой день, и Сергей, конечно, крепко ставит дело с первого дня. Все должны проникнуться сознанием, что наше дело — только наше. Никаких «я» и «мое», только наше.

О новичках рассказать? Приехали сестры, Тамара и Надя, из Шадринска. Первая занимается кроликами (их уже 16 штук), вторая главбух (наконец-то есть кому поручить эти бумажки!). Сергей Колов, как и я, бывший солдат, крепкий, скромный хлопец, знает дело, влюблен в природу. (Я, правда, добирался сюда из Крыма почти без денег десять суток, ему было поближе и полегче.)

Ольга Коваленко, едва прочитав повесть «Шуми, тайга, шуми!», взяла академический отпуск и с третьего курса Ростовского железнодорожного института двинула к нам, имея в руках лишь карту-схему, вырезанную из «Комсомолки». Думая, что мы уже на Уймени, проехала мимо Чои, а в Кара-Кокше попала к Исакову, тому, что изменил нашей мечте. Он не пожалел красок, описал, что все это чепуха, ничего подобного нет на Алтае и не будет. Она позвонила в Чою. У телефона был Ивахненко. Он подтверждает слова Исакова, то есть тоже обманывает. Представляете, какое у нее настроение! И вот письма, полные разочарования, Оля посылает родным и знакомым, готовит опровержение в редакцию. Но хорошо, что об этом узнали мы. Взволнованные Сергеи и Виталии разыскали ее, ввели в курс дела. Сейчас она у нас работает завхозом-кладовщиком. Понемногу отходит душой. Оказалось, дивчина нашей кости, упорная и с красивыми мыслями. Леонид Мохов приехал к нам из Чернигова, даже ничего не сообщив, — торопился, боялся, что уже все построено без него.

Какие еще новости? Васильку — нашему первому коренному алтайцу — комсомольцы из редакции журнала «Иностранная литература» прислали хорошую посылку, да жаль, что его здесь нет — мы его ведь не взяли в тайгу. Сейчас приступаем к рубке срубов для жилья, поделке клеток для кроликов. Виталии Парфенов в своей стихии — достал весы и составляет с аптекарской точностью рационы для кроликов: овес, сено, морковь, брюква, объедки. Есть у нас еще щенок по кличке Кедр.

На комсомольском собрании Парфенова выбрали секретарем организации, меня — заместителем. Протоколы ведетНина Михайлова, это ей, как филологу, вполне подходит. Название стенгазеты взяли у вас — «Шуми, тайга, шуми!» с сатирическим отделом «Шишка». Официальная дата создания комсомольской организации станции — 7 апреля.

В общем дела у нас идут неплохо, и от имени наших комсомольцев мы благодарим всех, кто нам помог и поддержал нас словом и делом. А мы уж постараемся не подкачать…»

* * *
Верится, что такие люди «не подкачают»: всякого навидались они за эти годы. Прежде чем родилось опытное кедровое хозяйство, Сергею Шипунову пришлось девять раз съездить в Москву, а всех его поездок в Барнаул и Горно-Алтайск уже и не сосчитаешь. Какая выдержка, упорство нужны были, чтобы победить материальные затруднения, скрытый и «легальный» консерватизм, собственные сомнения! Был один невыносимо трудный момент, когда молодых инженеров осталось только трое…

До конца остался верным мечте Николай Новожилов, скромный и сдержанный комсомолец, которому было подчас труднее, чем Сергею, потому что его заботил, кроме всего остального, сын, родившийся на Алтае. Правда, всегда рядом находилась Дина — надежный друг и помощник. Все больший груз на свои плечи берет сейчас Виталий Парфенов. Энергии у него хоть отбавляй, и комсомольский вожак опытного кедрового хозяйства еще развернется. Доброй подпорой специалистам стали Иван Логинов, Александр Сальников, Леонид Исаенко и те, кто приехал в последнее время.

Кедроград ждет пополнения. Наверно, укладывают уже чемоданы выпускники Ленинградской лесотехнической академии Анатолий Шуревич и Валерий Бердников, вылетела на Алтай Маша Шипунова, на пути туда же находилась и Зина Парфенова, да не успела доехать — родился у нее сын в Москве, прямо на Ленинградском вокзале…

Число добровольных опекунов кедровой станции увеличивается. Ленинградская молодежь организовала штаб шефов Кедрограда. Начальником его утвержден Володя Ульянов — тот самый, что три года назад начал бороться вместе с Сергеем Шипуновым за мечту. Володя скоро выезжает на Алтай во главе студенческой экспедиции (ему еще год учиться). Ленинградский инженерно-строительный институт выделяет несколько опытных бригадиров. Сформирован разведывательно-снабженческий отряд, группа врачей из пяти человек. Начала уже работать редколлегия боевого листка шефов Кедрограда. Комсомольские организации ленинградских предприятий передают Кедрограду сапоги, провод, цемент, тросы — этих грузов набралось уже четыре вагона.

Не отстает и Москва. Начальник «Леспроекта» Б. А. Козловский выделил на лето 55 палаток. Аспирант Московского авиационного института, руководитель московского штаба Владлен Лопатин очень тревожился за спальные мешки — не так просто их достать. Но и эта трудность уже преодолена — есть 200 спальных мешков! На всех добровольцев хватит спецовок, рукавиц, плащей. Комсомольцы Москвы собрали в подарок Кедрограду целый вагон книг.

Пройдет совсем немного времени, когда двинется в Горный Алтай комсомолия Москвы и Ленинграда, чтобы помочь энтузиастам таежной целины осуществить свою благородную мечту. Но не только москвичи и ленинградцы стремятся в Кедроград. Учительница Светлана Зененко из Молдавии организует большой туристский отряд, который хочет совместить, как говорится, полезное с приятным — посмотреть Горный Алтай и поработать на стройке станции. Собираются туда же несколько рабочих из подмосковного города Реутово, полсотни студентов из Горно-Алтайска, группа молодежи Красноярска.

В добрый путь, друзья! И будьте всегда такими, как основатели Кедрограда, людьми, умеющими сроднить мечту с жизнью. Да и как жить, если мечта не ведет тебя?

И мне чудится сейчас, что далеко-далеко в алтайских горах горит посреди поляны жаркий костер, вокруг которого собралось два десятка парней и девчат. Безлунная ночь забила тьмой тайгу, а у костра светло. Ребята пишут коллективное письмо, и я как будто рядом с ними, знакомыми и дорогими. Мне хочется стать соавтором этого письма, потому что за последние три года все их дела и мысли были близки мне. Вот это письмо, в которое каждый человек может внести свои поправки и дополнения:

«Начали работу в труднейших условиях. Но не будем описывать эти трудности, а то подумает кто-нибудь, что жалуемся. Отбросим мелочи, поговорим о главном — о наших делах и тесно связанных с ними наших мечтах. У нас ведь две мечты: мечта-минимум и мечта-максимум.

Сейчас нам становится все яснее, что территория станции мала. Ведь кедр плодоносит в зависимости от капризов погоды, микрорельефа и микроклимата.

Может случиться, что главные наши массивы не дадут в какой-то год урожая, и при малой общей площади мы не сможем взять орех в тех местах, где урожай хороший. Кроме того, наша территория очень вытянута: ширина ее от двух до двенадцати километров. А мы ведь не сможем поставить загородки для белки, соболя, марала. Зверь будет переходить, уничтожаться браконьерами. Короче говоря, надо расширить территорию.

Вокруг нас Телецкое, Уйменское и Пыжинское лесничества, где во многих массивах заготовители и не думают ближайшие годы работать. Надо эту территорию отдать нам. Особенно нам необходимы 22, 23, 27, 28-й кварталы Уйменского лесничества в бассейне реки Нырны, потому что там основные стоянки благородного оленя и кормовые базы пушного зверя, оттуда он расселяется по всему району. Если б увеличить станцию до 300 тысяч гектаров!

Нам надо также получить права заготовителей, а то мы на положении «дикарей»: продукцию мы сдаем промкооперации по заготовительным ценам; прибыль получает промкооперация, а не наше хозяйство. Неправильно также, что на нашей территории собирается вести заготовки Паспаульский промхоз. Охотничье хозяйство в такой обстановке не наладишь. Один хозяин на земле должен быть. Каждый понимает, что площадь и конфигурация нашей территории были намечены вынужденно: ведь совнархоз возражал против станции в принципе. А сейчас мы мечтаем о расширении станции, налаживании всех отраслей хозяйства. Но это наша мечта-минимум.

Нас, как тысячи других людей, заботит кедровая проблема в целом. Надо взять под защиту сибирскую кедровую тайгу, надо подумать об организации комплексных хозяйств под Тюменью, Томском, Красноярском, Иркутском! Кедр будто нарочно создан природой для блага человека, и он охотно отдаст людям свои несметные сокровища. Государственные таежные хозяйства могут получать каждую осень хорошую помощь от комсомола, от молодежи городов. Тысячи молодых ребят замечательно проводили бы в период шишкобоя свой отпуск в тайге — с пользой для народа и собственного здоровья. Пора покончить с артельным, безнадежно устаревшим методом эксплуатации лесных богатств: тайга требует современного к себе отношения, современного уровня знаний от тех, кто в ней работает, современной техники.

Безусловно, что наш подход к природе и наша идея могут быть применены не только в кедровых местах. Мы знаем, что гибнут под топором, иссушаются омелой чудесные лесосады на Северном Кавказе, в Киргизии и других районах страны. Сколько плодов, меда и особенно ореха может дать тамошняя природа! Почему мы выделяем орех? Не только потому, что собираемся строить свою работу на основе использования изумительного чуда природы — кедрового ореха. Следует вообще посмотреть на орехи другими глазами. Все ли знают, что, скажем, известный всем лесной (лещинный) орех по питательности в 1,5 раза превосходит свинину, в 3 раза — хлеб, в 10 раз — молоко, в 14 раз — яблоки и груши? А ведь лещину можно разводить всюду. А грецкий орех? Ведь в его незрелых плодах в 40–50 раз больше витамина С, чем в лимонах и апельсинах! Недаром И. В. Мичурин называл орехи «хлебом будущего». Пора снимать замки с ореховых кладовых!

И мы знаем, что нет на свете ореха лучше, чем кедровый: поэтому, что бы ни случилось, останемся верными своей «первой любви» — золотому сибирскому дереву. Но дело не только в экономике, хотя сейчас это главное. Представьте себе, если б в Москве вместо оранжерейных липок на улице Горького или подстриженных на заграничный манер кустиков на площади Свердлова росли кедры? Свободно, во всю силу своего могучего естества. Ведь растет совсем недалеко от Москвы, под Ярославлем, прекрасная Толгская кедровая роща. Ей уже четыреста лет, а она до сего дня плодоносит. Десятки любителей сейчас разводят кедр под Москвой, а те кедролюбы, что не имеют такой возможности, ездят каждый год восхищаться весенним цветением кедра — плотными малиновыми бутонами (мужского «пола») и скромными, нежными серебристо-пепельными сережками (женского). Кедр стоит разводить только из-за того, чтобы раз в год увидеть на густых малахитовых ветках такую буйно-спокойную, противоположно-единую красоту.

Эти же кедролюбы прививают кедр на сосну, и симбиоз приобретает удивительные свойства — растет в три раза быстрее и может (в дикой природе есть примеры) достичь гигантской высоты.

Кедру пора в город! Ведь можно в Москве обеспечить этому самому, по утверждениям исследователей, дымоустойчивому дереву нужную влажность воздуха и почвы, засадить им улицы, парки, площади и скверы, превратить столицу нашей Родины в город грез. Царь сибирского леса, кроме своей величавой, чарующей и таинственной красоты, принесет в города целебные смоляные ароматы. И несомненно, что новые сибирские города со временем будут встраиваться в кедровую тайгу, не нарушая ее облика и жизни. Да, и жизни! Пусть белка и бурундук живут во дворах, пусть дети играют с ними!

Нетерпимо халатное отношение к природе, организованное и самодеятельное браконьерство. В Кемеровской области категорически запретили рубку сырого кедра. Эта же мера необходима в других районах Сибири. И в наш век разума и созидания непонятны призывы: «Победить тайгу!» и т. д. Эти поспешные выкрики нужны для того, чтобы прикрыть и оправдать опустошения в лесах, о которых давно бьют тревогу русские лесоводы. Лесоистребители любят изображать лесовода маньяком, дрожащим над каждым деревцом. Это ложь! Народу нужно много древесины, и мы, лесоводы, горой за то, чтобы рубить леса. Но рубить их там, где они перестаиваются, гибнут от времени. В Горном Алтае — это пихтарники, в Сибири вообще — лиственница, которая занимает почти половину лесной территории, но до сих пор не разрабатывается. По-прежнему в нарушение всех норм лесоводческой науки сводятся наиболее доступные массивы с применением самых новых технических достижений. Всего несколько лет прошло с тех пор, как Иван Вихров в романе Леонова в своей ослепительной лекции говорил о «нерассуждающей стали» — мотовозах и электропилах, рванувшихся в русские леса. А сейчас лесоистребители уже вооружены бензопилой, канатными дорогами, вертолетами. И нам непонятны восторги газет и журналов по поводу, скажем, двенадцати вертолетов, трелюющих по воздуху величавые водоохранные сосны с гор Северного Кавказа…

Лесоистребители наступают. Они получили сейчас в свои руки все сибирские леса. И сколько потребовалось хлопот, чтобы отвоевать у них уникальные ленточные боры Кулунды, верхнеобские массивы и новосибирские леса — основу жизни хлебородных районов Западной Сибири! Сколько же потребуется усилий, чтобы отвоевать кедрачи у людей, которые за деревьями не видят леса!

Если глянуть на вещи крупномасштабно, то увидишь, как легко человек и злые силы природы делают на земле пустыни. Когда-то на месте Сахары были бескрайние зеленые пампасы, под песками Средней Азии погребены целые цивилизации, которые могли возникнуть только близ зелени и воды. В Индии и Китае, где живет половина человечества, осталось до жути мало лесов, и великие реки Юго-Восточной Азии мстят сейчас людям бешеными разливами. Несмотря на колоссальные водохранилища, возникшие в последние годы, стало не хватать воды нашей родной Волге, и на севере вот-вот начнется строительство сооружений, которые повернут в Волгу реки, текущие пока сквозь девственные леса…

А если еще больше укрупнить масштаб, то надо говорить о роли леса и вообще зелени на нашей планете. Не все понимают, что леса и травы — основа жизни на Земле. Советские ученые подсчитали, что растения земного шара, поддерживая нужное соотношение элементов в атмосфере, поглощают каждый год 86,5 миллиарда тонн углекислого газа. И замены этому удивительному химическому аппарату нет и не будет. «Стоит зеленому листу прекратить свою работу на несколько лет, и все живое население земного шара, в том числе и все человечество, погибнет», — писал академик С. П. Костычев. И кто знает, может быть, марсиане погибли, уничтожив постепенно зеленый покров своей планеты и не успев своевременно выбраться за ее пределы?

Но это уже из области чистой фантастики. А вот научные данные, применительно к отдаленному будущему нашей Земли. Через сотню-другую лет не будет угля и нефти — их заменит прирученная энергия неживой материи. А что же останется от угля и нефти? Тот самый углекислый газ — СО2, справиться с которым, как мы уже знаем, сможет только зелень.

Число людей на Земле баснословно увеличится, и для своего питания они создадут в неограниченном количестве разнообразнейшие и вкуснейшие продукты. Но самая калорийная, самая питательная пища будет состоять из белков, жиров, углеводов и витаминов. Основой же всех этих продуктов всегда останется углерод — С.

Человек будущего, человек коммунизма создаст изумительные искусственные ткани, кожи, меха, заменители бетона и металлов. Множество элементов заменится искусственными. Но основой всех этих вещей и веществ всегда останется углерод — С.

Углерод прокормит, оденет, защитит от жары и мороза человечество. Но ведь его в природе очень мало. В составе воздуха СО2 — углекислого газа — всего 0,03 процента, также очень мало С в земной коре, где даже железа — 5 процентов.

Углерода так мало, что человечество быстро его переведет, распылит, превратив в углекислый газ. И ничто не сможет заменить деревьев, кустарников, трав и мхов, никакие циклопические машины не могут забрать углерод из воздуха и вернуть его человеку в виде органической массы. Это под силу только растениям. Причем гигантский зеленый насос, забирая углекислый газ из воздуха и отделяя углерод от кислорода, будет тратить на эту колоссальную работу даровую энергию солнца. Только благодаря зелени углерод — биологическая основа жизни — не сможет рассеяться и потеряться навсегда для человека, как это происходит сейчас с железом и другими элементами…

Все это, конечно, из области грядущего. Но почему нам, будущим жителям первой на Земле коммунистической страны, уже не думать об этом? Почему не помечтать о том, что ученые постепенно возьмут крен в своих исследованиях на биологию, химию и физику живого? Да узнают в подробностях, каким образом клетки дерева и животного синтезируют сложнейшие органические вещества. Какие тайны раскроются людям, если проникнут они в мудрые, законы природы, миллионы лет отбирающей самые эффективные, быстрые и точные процессы созидания живого, которые протекают в условиях мягчайших температур и давлений! Какие перспективы развернутся для улучшения качества, ускорения роста живого! Не так давно индийские ученые вдвое ускорили рост растения с помощью… музыки. Этот научный факт кого хочешь поставит в тупик. А изучение таинств, свершающихся в мозгу и нервной системе человека? А великое чудо семени? Ведь в маленьком кедровом орешке заложена вся химия и физика будущего лесного гиганта, все его таинственные лечебные свойства, вся его взаимосвязь с остальным растительным и животным царством тайги, заложена та дикая потенциальная сила, что вызовет к жизни будущие поколения. Какие сказочные практические результаты получит медицина, биохимия, сельское хозяйство!

Мы любим природу до самозабвения, и наши цели на ближайшее будущее ясны и просты: мы хотим обратить на пользу ускоренного строительства коммунизма частичку живой природы, подспудные сокровища кедровой тайги и ничего не пожалеем для этого…

А как бы хотелось, чтобы уже сейчас прекратились неумные торжества в связи с тем, что «покорилась», «отступила», «расступилась» тайга! Нужен союз советского человека с тайгой, с добрыми силами природы. От этого союза человек станет богаче, сильнее, умнее, здоровее телом и тоньше душой!

И что бы ни говорили скептики, как бы ни мешали рутинеры, как бы ни пророчили нытики гибель лесов и рек, мы верим, что советский человек войдет в коммунизм вместе с чудесной природой русской земли, вместе с золотым сибирским кедром. Помочь всеми силами этому, увидеть это своими глазами — наша мечта-максимум».

* * *
Это не конец повести, это начало ее.
И ты слышишь голоса?
Шумит, ходит под ветром золотая сибирская тайга.
Но только ли тайга шумит сейчас?
Прислушайся — это время шумит…


Оглавление

  • 1. МЕЧТАТЕЛЬ
  • 2. КУДА ПРОПАЛ СЕРГЕЙ?
  • 3. «ДАЕШЬ КЕДРОГРАД!»
  • 4. ЕСЛИ ДАЖЕ ПРОЙДЕТ СОРОК ЛЕТ…
  • 5. РАЗГОВОР СО СКЕПТИКОМ
  • 6. МЕЧТА РАЗЫСКИВАЕТ ПУТЬ
  • 7. СОЮЗНИКИ
  • 8. ВРЕМЯ ШУМИТ