Исцеляющее прикосновение [Барбара Картленд] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Барбара Картленд ИСЦЕЛЯЮЩЕЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ


От автора

Шотландцы всегда были чрезвычайно суеверными, и рассказы о проклятиях можно найти в истории любого клана.

Например, в замке Кортачи у лорда и леди Эйрли был барабанщик, который перед смертью в 1661 году проклял это семейство.

Когда умирал кто-нибудь из членов семьи, в замке слышался барабанный бой.

В семнадцатом веке двух слабоумных сыновей одной цыганки повесили за преступление, которого они не совершали. Цыганка прокляла лорда и леди Кроуфорд такими словами:

«Призываю в свидетели всех демонов ада и проклинаю вас! Бот твое проклятие, леди Кроуфорд: ты не увидишь захода солнца. Ты и твой неродившийся ребенок, которого ты носишь, будете похоронены в одной могиле. А вот твое проклятие, лорд Кроуфорд: ты умрешь такой смертью, при виде которой завопил бы от ужаса самый смелый мужчина, рожденный от женщины».

Леди Кроуфорд погибла в тот же день, а вскоре ее мужа сожрали волки.

У шотландцев есть все основания не любить сассенахов, как они презрительно называют англичан. Но даже малой капли шотландской крови достаточно, чтобы они стали дружелюбными и приняли такого человека за своего.

Я это знаю по себе: моя бабка по отцовской линии принадлежала к семейству Фолкнер и была потомком Роберта Брюса. А прабабка по материнской линии — Гамильтон, так что благодаря шотландской крови я в Шотландии своя — чем очень горжусь.

Глава первая

1879
Джакоба обвела взглядом пустую комнату.

Во всем доме из мебели остались только кровать да сломанные кухонные стол и стул, которые никто не захотел купить.

Окна с мелкими переплетами выходили в залитый солнцем сад.

В этом старинном доме с мезонинами, где она была так счастлива со своими родителями, прошла вся ее жизнь. Теперь она здесь чужая, и ей некуда ехать.

Могла ли она предположить, что придется покинуть деревню с милыми ее сердцу людьми, деревьями в парке, прудами в лесу, загонами для выездки лошадей!

Это был привычный и, казалось, незыблемый мир, в котором жили ее детские фантазии.

И вот он рухнул в один миг — ее отец и дядя, возвращавшиеся из Лондона, погибли при крушении поезда.

Пока была жива мать Джакобы, отец вполне довольствовался жизнью в Ворчестершире: его занимали лошади, охота, иногда — ловля лосося на Эйвоне. Когда он остался вдвоем с дочерью, ей было пятнадцать.

Тогда-то он и начал регулярно посещать Лондон в обществе своего брата.

Лорд Бресфорд был старше отца Джакобы всего на полтора года.

Его поместье, окруженное высокой кирпичной стеной, соседствовало с деревней. Будучи убежденным холостяком, он являл собою неисчерпаемый источник пересудов для деревенских жителей. Они шепотом передавали друг другу рассказы о его фривольных развлечениях с красавицами высшего света и связях с актрисами.

Джакоба слушала эти истории и втайне восторгалась актрисами. Она представляла их окруженными ореолом загадочности и сожалела, что сама никогда ничего об этом не узнает.

Порой отец давал ни к чему не обязывающие обещания взять ее в Лондон, когда она подрастет. Однако время шло, и у них становилось все хуже с деньгами.

Возвращаясь домой после очередной поездки в Лондон, отец начинал лихорадочно думать, какую еще ценную вещь можно продать. К великому изумлению Джакобы, ее дядя делал то же самое.

— Как можно продавать эту серебряную чашу, папенька? — запротестовала девушка. — Маменька говорила, что она досталась вам от вашего крестного, а когда-то принадлежала королю Георгу Третьему!

— Мне дадут за нее хорошие деньги! — раздраженно ответил отец. — А деньги мне нужны.

— Но зачем? Какую дорогую покупку вы сделали?

— Дело не в том, что я купил, а сколько потратил! — втолковывал ей отец. — В Лондоне все в пять раз дороже, чем здесь. А некоторые женщины способны вытянуть у человека из кармана все до последнего пенни получше любого магнита, но тебе этого не понять.

Он был прав: этого Джакоба понять не могла.

Однако она перестала возражать. Она молчала даже тогда, когда со стен были сняты зеркала эпохи королевы Анны, а из сейфа исчезли драгоценности ее матери.

Когда Джакобе исполнилось восемнадцать, она ожидала, что отец предложит ей поехать с ним в Лондон. Конечно, она понимала, он не в состоянии устроить бал, дабы ввести ее в светское общество, но он мог хотя бы познакомить ее с хозяйками салонов, которые, судя по газетным статьям, каждый вечер устраивали большие приемы, балы и вечера.

Надежды ее не оправдались: отец, как всегда, уехал в Лондон вдвоем с братом. Он только велел ей «быть умницей» и пообещал отсутствовать совсем недолго.

А когда Джакобе едва исполнилось девятнадцать, возвращение отца после очередного визита в столицу закончилось катастрофой.

Главный констебль сообщил ей о страшном крушении поезда, следовавшего из Паддингтона в Ворчестер. Она не могла поверить в смерть близких ей людей.

Похороны обоих братьев состоялись в небольшой деревенской церкви. Гробы были перенесены в семейный склеп.

О кончине лорда Бресфорда и его брата, достопочтенного Ричарда Форда, написали во всех газетах — особенно подробно в «Таймс» и «Морнинг Пост». И тем не менее на похоронах присутствовали только три их родственника. В тот момент Джакоба не могла осознать, насколько это ужасно для нее.

Одним из прибывших на похороны оказался двоюродный дядя, глубокий старик, который жил в соседнем графстве.

Две другие родственницы, пожилые двоюродные сестры, жили вместе в крошечном коттедже неподалеку от Малверна.

Джакоба знала, что их семья в незапамятные времена переехала в Англию из Корнуолла, но если там и оставались какие-то родственники, она ничего о них не слышала.

После похорон ей некогда было думать об этом: ее захлестнул поток счетов, хлынувший из Лондона. Оказалось, ее отец и дядя уже очень давно увязли в долгах. Вскоре пожаловали кредиторы, чтобы обнаружить ценности, оставшиеся в поместье дяди. Мистер Браунлоу, поверенный отца, сказал Джакобе, что придется продать все имущество, а также дома — Уик-Хаус, в котором жил ее дядя, и «Мезонины».

— «Мезонины»?! — потрясенно переспросила она.

— Боюсь, это так, — подтвердил поверенный. — И сомневаюсь, что денег от продажи имущества хватит, чтобы расплатиться со всеми долгами покойных.

Джакоба ошеломленно посмотрела на него и, помолчав немного, спросила:

— Вы… говорите и о нашем доме?

— Его тоже придется продать, конечно, со всем содержимым — хотя ваш отец уже распродал почти все ценное.

Девушка пребывала в шоке, но окончательно ее сразил аукцион, состоявшийся в дядином особняке.

Фамильные портреты ее предков пошли с молотка всего за несколько фунтов. Портрет матери, который она обожала, был продан, можно сказать, за бесценок!

Даже костюмы отца выставили на продажу.

Джакоба умоляла поверенного оставить хоть что-то из дорогих ей с детства вещей. Особенно больно было расставаться с вещами, принадлежавшими матери.

Мистер Браунлоу категорично заявил, что она имеет право оставить себе лишь то, что принадлежит ей лично, а все остальное подлежит продаже.

Джакоба едва сдерживала слезы, глядя, как лошадей отца и дяди уводят местные фермеры.

А когда аукцион закончился, она вернулась домой, где остались только кровать да два сундука с ее вещами.

— Сколько… сколько времени я могу находиться дома? — спросила она у поверенного, в отчаянии оттого, что ей некуда ехать.

— Пока его не продадут, — ответил он. — Вам разумнее было бы переехать к кому-нибудь из родственников.

— Каких родственников?

— Неужели у вас никого нет? — изумился мистер Браунлоу.

Джакоба стала вспоминать тех, кто приехал на похороны.

Две пожилые дамы сказали, что живут в крошечном коттедже. Девушка поняла, они очень бедны.

— Мы были бы чрезвычайно рады, если б вы навестили нас, милочка, — промолвили они на прощание. — Мы не сможем оставить вас на ночь, потому что в доме нет лишней спальни, но с удовольствием пригласили бы вас на ленч или чай.

Старик, приехавший из Глостершира, жил в доме замужней дочери с тремя детьми.

«Какой прекрасный дом был у вашего отца, — заметил он. — Я представляю, как тут было тихо и уютно! А мне приходится терпеть невероятный шум, иногда просто голова идет кругом. — Джакоба не успела еще ответить, как он сделал заключение: — Но мне не следует ворчать. Я слишком стар, чтобы жить одному. Дочь и зять по крайней мере позаботились, чтобы у меня была крыша над головой!»

Она, разумеется, не может обратиться к этим малознакомым и небогатым людям за помощью. К сожалению, и у нее самой денег нет.

— Ваша мать оставила вам все свои средства, — сообщил мистер Браунлоу. — Хорошо еще, что ваш отец не мог ими распоряжаться, иначе все было бы потрачено.

— И сколько у меня денег? — поинтересовалась Джакоба.

— Она вложила в государственные бумаги пятьдесят фунтов. С накопившимися процентами это составляет почти семьдесят фунтов. Но вы должны учесть, что, если потратите эти деньги, у вас больше ничего не останется.

— Тогда… что же мне делать? — чуть слышно спросила Джакоба.

— Насколько я понимаю, вы получили хорошее образование, — задумчиво сказал мистер Браунлоу. — Не сомневаюсь, вы сможете найти какую-нибудь работу.

Он немного подумал и добавил:

— Бы слишком молоды, чтобы стать гувернанткой, да и…

Он чуть было не сказал «вы слишком хороши собой», но вовремя остановился.

Будучи опытным поверенным, он знал немало случаев, когда молоденькие гувернантки попадали в беду. Виновником становился отец семейства, где работала юная девушка, или старший брат детей, за которыми она присматривала. Поговорив с Джакобой, мистер Браунлоу убедился, что она не только очень молода, но и очень наивна.

Какое же место ей найти, где она будет в безопасности и не попадет в сети мужчины, который может ее погубить? Он задумался.

— У меня есть идея, — сказал он наконец. — Почему бы вам не попробовать себя в качестве компаньонки какой-нибудь пожилой дамы? Насколько я знаю, многие светские дамы нанимают чтицу, когда у них ухудшается зрение. А некоторым нужно, чтобы им меняли книги в библиотеке или выводили на прогулку их собачек.

— Это звучит не слишком страшно, — улыбнулась Джакоба.

— Думаю, это зависит от того, кому вы служите, — заметил мистер Браунлоу. — Некоторые старики становятся очень капризными, а иные — слишком словоохотливыми!

Он явно знал это не понаслышке, и Джакоба невольно засмеялась.

— Было бы так приятно оказаться в Лондоне! — вдруг возмечтала она. — Ведь я всю жизнь прожила здесь и совсем не видела мир!

Мистер Браунлоу тотчас подумал, что Лондон таит в себе много опасностей для молодой, хорошенькой и одинокой девушки, но вслух сказал:

— Вот что я собираюсь сделать, мисс Форд. Я посмотрю объявления в «Таймс» и «Морнинг Пост», — не ищет ли кто-нибудь компаньонку. Если такового не найдется, тогда я за свой счет опубликую объявление от вашего имени.

— Вы очень, очень добры! — воскликнула Джакоба. — Надеюсь только, что, если вы найдете мне место, я вас не подведу и не окажусь ни на что не способной.

Поверенный был до глубины души тронут ее словами. Этот немолодой мужчина, женатый уже тридцать лет, не мог не оценить необычную красоту юной собеседницы — ее прозрачную, нежную кожу и огромные глаза теплого серого цвета, ее светлые волосы с тонкими прядями червонного золота.

И еще что-то необъяснимое отличало Джакобу от большинства ее ровесниц.

По дороге домой, в Ворчестер, мистер Браунлоу пытался взять в толк, какого черта достопочтенный Ричард Форд позволил себе вляпаться в этакую заваруху. Конечно, лорд Бресфорд всегда был известен как повеса и мот, но его младший брат, Ричард, казался человеком рассудительным и добропорядочным. По крайней мере до той поры, пока жива была его жена.

«Ему следовало думать о будущем дочери, а не развлекаться в Лондоне с женщинами, падкими на деньги!» — гневно осуждал он покойного.

Поверенный не сказал Джакобе, что в счетах, присланных из Лондона, значились немалые суммы за ювелирные изделия, меха и наряды. Ричард Форд делал дорогие подарки какой-то чаровнице, обожествляющей роскошь.

Вернувшись в «Мезонины», Джакоба приготовила себе на ужин два яйца. Есть пришлось на кухне за столом, у которого одна ножка была короче остальных, и под нее пришлось подложить кирпич. Столешница так перекосилась, что посередине образовалась широкая трещина.

Девушка сидела на стуле с отломившейся спинкой, вследствие чего он превратился в табурет. Перекладины спинки все еще торчали, а потому садиться на стул надо было очень осторожно.

Оставалось только радоваться, что плита на кухне была встроенная, иначе ее тоже продали бы.

В доме было еще немного угля, а в саду достаточно сухих веток.

«Может быть, я смогу здесь пожить еще какое-то время, — думала Джакоба за скудным ужином. — А может, найду какую-нибудь работу поблизости отсюда».

Однако она не вспомнила никого, кому могла бы понадобиться платная компаньонка: проживавшие поблизости фермеры были бы ужасно смущены, попросись она к ним на работу.

А три дня спустя на нее обрушился еще один удар.

Мистер Браунлоу приехал предупредить ее, что нашлись покупатели на дом и имение дяди.

— А… «Мезонины»? — в тревоге спросила Джакоба.

— Боюсь, и на них тоже, — ответил он. — Видите ли, дорогая моя, «Мезонины» раньше были вдовьим домом, поэтому мои компаньоны настояли на присоединении его к коттеджам и земле, составляющим имение.

Увидев в глазах Джакобы отчаяние, поверенный поспешил добавить:

— У меня есть для вас и хорошие новости! Этим утром я увидел в «Морнинг Пост» объявление, которое счел интересным.

Мистер Браунлоу вместе с деловыми бумагами прихватил и газету. Развернув ее, он прочел:

«Нужна молодая особа в качестве компаньонки престарелого пэра, проживающего в Шотландии. Требуются хорошее образование и готовность жить в горной Шотландии. Обращаться к Хэмишу Макмердоку, эсквайру, клуб Уайта, Сент-Джеймс-стрит, Лондон».

Когда мистер Браунлоу торжественно зачитал объявление, Джакоба воскликнула:

— Значит, я должна буду поехать в Шотландию?

— Вы не против?

— Нет… конечно же, нет! Я всегда мечтала увидеть горные районы… Я уверена, это будет очень интересно.

Мистер Браунлоу втайне порадовался, что девушка окажется вне пределов досягаемости молодых щеголей-аристократов, с которыми ей неизбежно пришлось бы столкнуться в Лондоне. Да и не только в Лондоне, а практически везде. Из этой же плеяды был и покойный отец Джакобы.

— Я определенно считаю, что на это объявление вам следует ответить.

— Я сделаю это сейчас же! — сказала Джакоба. — К счастью, мы не продали перо и чернила, пойду принесу их.

Она радостно улыбнулась и выбежала из кухни. Поверенный вздохнул.

«Она слишком юна, чтобы оставаться в одиночестве, — подумал он. — Но престарелый пэр — это, надо полагать, не слишком опасно».

Мистер Браунлоу слышал, что шотландцы богобоязненны и строго придерживаются христианской морали. Неукоснительно соблюдают субботние дни: ходят в свою церковь и закрывают жалюзи на окнах, чтобы не впускать в дом солнце.

«Там она будет в безопасности, — заключил он. — И, может быть, встретится порядочный человек, который женится на ней, несмотря на то что у нее нет за душой ни гроша!»

Джакоба торопливо вошла в комнату с чернильницей и гусиным пером. Мистер Браунлоу продиктовал ей текст письма, в котором подчеркивалось, что она получила превосходное образование. А еще он велел Джакобе написать, что она будет счастлива приехать в Лондон, чтобы встретиться с мистером Макмердоком. Однако ее будущему нанимателю следует учесть, что, поскольку в настоящий моменту нее нет работы, она вынуждена просить его прислать денег на дорожные расходы.

— Вы не считаете… что это звучит чересчур… меркантильно? — нерешительно спросила Джакоба.

— Послушайте, милочка, — ответил мистер Браунлоу, — от голода вас отделяют всего семьдесят фунтов. Когда эти деньги будут потрачены, вам придется либо ходить с протянутой рукой, либо вернуться сюда в надежде, что кто-нибудь из жителей деревни вас пожалеет и возьмет к себе.

— Как я могу… на это надеяться? — прошептана Джакоба. — Бее они бедны, у большинства нет места даже… для собственных детей, не то что для гостей!

— Значит, вы не имеете права тратить ни пенни из своих денег. Берегите их на черный день. А если кто-то нуждается в вашей помощи, ему следует за это заплатить!

— Наверное, дорога в Шотландию обойдется недешево! — заметила Джакоба.

— Тогда вы не сможете поехать, если вам не оплатят билет! — твердо заявил мистер Браунлоу.

Он несколько раз повторил свое предостережение и дал девушке необходимые советы. Оставалось только надеяться, что, если из Лондона придет ответ, Джакоба воспользуется ими.

Когда поверенный ушел, Джакоба побежала на почту отправить свое письмо.

Перспектива оказаться в Шотландии казалась ей необычайно привлекательной. И дело было не только в возможности увидеть новые места, о чем она давно мечтала. Ее угнетала сама мысль оставаться одной в пустом доме.

Джакоба невольно вспомнила, как красиво было в «Мезонинах», когда была жива мать. Чтобы сделать приятное отцу, она всегда приносила из сада цветы и ставила букеты у него в кабинете, в холле и в гостиной.

Обычно отец не обращал на это внимания, но Джакоба продолжала украшать дом цветами, уверенная в том, что этого хотела бы ее мать.

Она ставила новые букеты даже тогда, когда отец уезжал в Лондон, на случай его внезапного возвращения.

А теперь комнаты опустели, покрылись пылью. На стенах остались пятна там, где висели картины. Глядя на каминную полку, Джакоба всякий раз с болью вспоминала фигурки из дрезденского фарфора. Они играли особую роль в ее детских фантазиях.

«Мне будет легче, когда я отсюда уеду», — решила девушка.

Она вдруг подумала, что престарелому пэру было бы приятно слышать ее мягкий голос и четкое произношение, поэтому стала практиковаться в чтении вслух. В пустых комнатах голос звучал странно, призрачным эхом отражаясь от голых стен.

Каждый день Джакоба с волнением ожидала почтальона, но письма все не было, и она уже почти отчаялась, даже собралась попросить мистера Браунлоу снова посмотреть объявления в газетах. И в этот миг в дверь постучали.

Джакоба варила яйцо — единственное, что она могла себе позволить на завтрак. Дополнительные покупки казались ей недопустимым расточительством. Со вчерашнего дня у нее оставалось немного хлеба и масла. А ей, конечно, очень хотелось отведать кусочек колбасы или бекона.

Она как раз вынимала яйцо из кастрюльки с кипящей водой, когда услышала стук в дверь. Осторожно положив яйцо на тарелку, она побежала к двери. Почтальон, знавший ее с младенчества, радостно сказал:

— Доброе утро, мисс Джакоба! Вот ваше долгожданное письмо.

Оно из Лондона? — встревожилась девушка.

— А как же!

С этими словами почтальон протянул ей письмо. Секунду она в замешательстве смотрела на конверт, моля Бога, чтобы там не оказался очередной неоплаченный счет. Потом осознала, что конверт адресован «Мисс Джакобе Форд», а значит, в нем ответ на ее письмо.

Почтальон не уходил. Как и все жители деревни, он знал, что Джакоба хочет устроиться на место компаньонки престарелого пэра из Шотландии. Она выросла у них на глазах, и все были искренне к ней привязаны, а потому ждали ответа с таким же нетерпением, как и она сама.

Прислонясь к давно не крашенной двери, почтальон не спускал с девушки глаз.

Она прочитала письмо и радостно воскликнула:

— Мне велят немедленно ехать в Лондон! И — смотрите — вот билет на поезд!

— Ну что ж, — сказал почтальон, — новости, значит, хорошие, мисс Джакоба. И конечно, мы все вам желаем удачно устроиться в Шотландии, хоть это и далеко от дома!

— Мне надо ехать в Лондон завтра с утра. Пожалуйста, расспросите в деревне, не собирается ли кто-нибудь в Ворчестер. Тогда они могли бы меня подвезти.

Немного помолчав, она обеспокоенно спросила:

— Завтра ведь кто-то едет туда?

— Ну вы же знаете, что завтра среда. Фермер Вилли Хоки по средам всегда возит на рынок цыплят и яйца.

— Да, конечно! — обрадовалась Джакоба. — Будьте добры, спросите его, не возьмет ли он меня с собой? И наверное, заведующий почтой мистер Гудмен знает, какие поезда идут утром в Лондон.

— Это и я вам скажу. Вы можете отправиться девятичасовым. Ни к чему вам приезжать в Лондон на ночь глядя!

— Да, конечно, — кивнула Джакоба.

— Так я пойду скажу Вилли, что вы едете с ним.

Почтальон спустился по ступенькам и пошел к калитке; там он обернулся и помахал девушке рукой.

Она знала, почтальон расскажет всей деревне, что ей пришел ответ из Лондона. И действительно, во второй половине дня в «Мезонины» явились несколько женщин, чтобы пожелать ей удачи. Они хотели своими глазами увидеть письмо. Но трогательнее всего было то, что каждая принесла небольшой подарок.

Одна женщина вручила ей носовой платок. Сама она получила его на Рождество, но решила, что он слишком маленький и тонкий, чтобы им пользоваться.

Вторая подарила вязаный шарф — на случай, если в этой «шотландской глуши» окажется холодно. От третьей девушке достался талисман, который оберегал дарительницу с детства. Она не сомневалась, что именно благодаря своему талисману обрела хорошего мужа и троих здоровых ребятишек.

Все были так добры, что растрогали Джакобу до слез.

Когда гостьи ушли, она поднялась наверх — решить, что надеть в дорогу. Ее отец сказал бы, что первое впечатление играет очень важную роль. Джакоба долго не могла выбрать между платьем матери — немного старомодным — и своим собственным. Дорожное платье матери, темно- синее, с коротким жакетом поверх красивой блузки и юбкой, по низу отделанной воланом с тесьмой, было пошито из добротной материи; над ним трудилась дорогая портниха из Ворчестера.

Поразмыслив, Джакоба остановилась на этом костюме, и не подозревая, что в нем ее кожа кажется особенно прозрачной, а червонные отблески в волосах еще больше подчеркивают ее очарование.

К костюму прилагалась простая и элегантная шляпка.

Не без труда Джакоба отыскала пару приличных перчаток.

«Если я оденусь слишком хорошо, то могут решить, будто я чересчур легкомысленна», — подумала она утром, готовясь к отъезду.

Но ей было трудно заставить себя надеть что-нибудь другое.

Фермер отнес сундуки вниз.

Только тогда Джакоба вдруг осознала, что прощается со своим домом!

Прощается со всем, что было ее жизнью в течение всех девятнадцати лет. Поддавшись внезапному движению души, она стремительно взбежала наверх, в спальню матери.

Некогда это была очень уютная комната, с большой белой двуспальной кроватью, завешанной белым муслиновым пологом. На окнах висели светлые занавески с нежным узором.

Теперь вся обстановка была продана, включая большой белый туалетный столик и умывальник с беломраморным верхом. Однако на секунду Джакобе показалось, будто мать сидит на кровати и приветливо ей улыбается.

— Прощай, мама! — прошептала она.

И вдруг она ясно поняла, — словно кто-то свыше сказал ей это, — что прощаться не надо. Ее мама по-прежнему рядом с ней, чтобы помогать и оберегать от бед.

Еще на несколько долгих секунд Джакоба задержалась в дверях. Она ощутила запах фиалок: именно такими духами всегда пользовалась мама. Почувствовала она и запах сухих духов, он всегда исходил из вазы, которая стояла на подоконнике.

На глаза навернулись слезы, девушка всхлипнула и побежала вниз по лестнице.

Билли Хоки как раз ставил ее сундуки на повозку; они кое-как приютились вместе с цыплятами и яйцами. Джакоба села рядом с фермером, и молодая лошадка устремилась через ворота «Мезонинов» на дорогу.

Многие жители деревни вышли на улицу, чтобы помахать Джакобе, и кричали ей вслед:

— Счастливо!

— Помогай вам Бог!

— Возвращайтесь скорее!

Когда повозка выехала из деревни, тронутая их вниманием девушка вытирала слезы.

— Ну не горюйте так, мисс Джакоба! — сказал фермер. — Если в этой Шотландии вам будет плохо, возвращайтесь домой.

— А если я вернусь… куда я пойду?

— Что-нибудь придумаем. Уж лучше поставить палатку в саду, лишь бы оставаться с теми, кого любите.

От его добрых слов Джакобе стало еще труднее справляться со слезами.

Она смогла успокоиться, только когда они подъехали к Ворчестеру. Вилли Хоки высадил ее у вокзала и занес туда сундуки, а она горячо его поблагодарила.

На прощание фермер сказал ей:

— Ну, берегите себя и не попадайте ни в какие переделки.

— Я буду стараться! — промолвила Джакоба.

— И не доверяйте каждому встречному, — добавил он. — Люди бывают разные. Некоторые — просто никудышные, чего бы они вам о себе ни плели!

— Я буду осторожна, — заверила его Джакоба.

Фермер уехал, а она вышла на платформу, и вдруг на нее навалился страх.

Девушка никогда не путешествовала одна, всего два или три раза ездила на поезде с отцом. Да и проехать надо было совсем немного— они всегда оставались в пределах графства. Теперь же она не могла не вспомнить, что именно поезд послужил причиной гибели отца и крушения всей ее жизни.

«Может, я вообще не доберусь до Лондона», — подумала она, но сразу же одернула себя.

В газетах, где описывалась гибель ее отца и дяди, отмечалось, что серьезные происшествия на железных дорогах случаются крайне редко.

Однако, когда на станцию, тяжело пыхтя, въехал поезд, Джакобе он показался огромным и страшным зверем. Больше всего ей хотелось убежать, она уже решила, что сможет найти какую-нибудь другую работу.

Но тут, заметив испуганную девушку, стоявшую с потерянным видом, к ней подошел добродушный носильщик и спросил:

— Вы одна, мисс?

— Д-да… одна.

— Я отыщу вам место, — пообещал он. — Вам лучше подойдет купе «Только для дам».

— Ах да, будьте так добры! — согласилась Джакоба.

Он открыл ей дверь купе и, когда она села, сказал:

— Я отнесу ваши сундуки в багажный вагон.

Джакоба поняла, что надо дать носильщику чаевые, и, открыв кошелек, протянула ему шесть пенсов. Он так горячо и долго ее благодарил, что она подумала, не проявила ли излишнюю щедрость. «Мне надо бережнее относиться к деньгам и не забывать, что сказал мистер Браунлоу».

Она устроилась на угловом сиденье, заметив, что, кроме нее, в купе находятся еще две женщины. У одной была большая корзинка, завязанная клетчатым платком. Только тут Джакоба сообразила, что ей следовало взять с собой еду для ленча. Прежде ей это и в голову не приходило, а ведь она ушла из дома так рано — едва успела выпить чашку чая!

Теперь в Лондон она попадет, сильно проголодавшись.

«Как глупо было не подумать о еде!» — вздохнула она.

Из рассказов отца она знала, что по пути поезд делает несколько продолжительных остановок. На станции она может купить что-нибудь поесть. Но она сразу же укорила себя за это, ибо такую роскошь позволить себе не могла.

Проводник дал свисток, и поезд тронулся. Джакоба приветливо помахала рукой носильщику, который помог ей сесть в вагон. Утешало лишь то, что она получит удовольствие от первого в ее жизни длительного путешествия.

Теперь она переезжает из мира, который знала и любила в течение девятнадцати лет, в новый, совершенно незнакомый мир. И он внушал ей немало опасений.

Глава вторая

Открыв дверь, дворецкий объявил:

— Мистер Хэмиш Макмердок, милорд!

Виконт Уоррен отложил газету и поднялся с кресла.

— Добрый день, Хэмиш! Ну что, она и правда едет?

— Я послал ей письмо с билетом на поезд и вчера получил ответ. Она будет на вокзале Паддингтон в три часа.

Виконт рассмеялся.

Он был неотразим и уже покорил немало сердец светских красавиц. Вместе с Хэмишем Макмердоком он учился в Итоне. Молодые люди откровенно наслаждались светскими приемами и прочими увеселениями, которыми изобиловал Лондон, вызывая зависть многих приятелей.

Прошло почти две недели с того дня, когда Хэмиш явился в клуб «Уайте» в поисках виконта. Тогда он раздосадованно плюхнулся в кресло рядом с другом.

— Я рад, что ты вернулся, — сказал виконт. — Хорошо провел время в Шотландии?

— Хорошо провел время? — с сарказмом повторил Хэмиш. — Да такого несносного и упрямого идиота, как мой дядя, в целом свете не найти!

Виконт налил другу бокал шампанского и сочувственно спросил:

— Значит, он отверг твою идею?

— Конечно, отверг. Наверное, глупо было тратить деньги на дорогу и пускаться в такую даль, чтобы изложить ему свой план.

У виконта, который с самого начала был настроен пессимистически, хватило деликатности не сказать: «А что я тебе говорил!»

Вообще-то идея Хэмиша показалась ему весьма перспективной. Она заключалась в том, чтобы вылавливать омаров и крабов, заполонивших устье реки во владениях графа Килмердока, и доставлять их для продажи в Лондон. На омаров и крабов в столице был огромный спрос.

Хэмиш предложил создать компанию и продавать продукты, которые до этого потреблял один только дядя. Он возносил до небес качество вылавливаемых в поместье омаров и крабов, а также лосося, не уступавшего им в количестве. А поскольку его дядя вел жизнь отшельника, то, кроме него, всеми этими дарами природы практически больше никто не пользовался.

Хэмиш был полон такого энтузиазма, что его друг почти уверился в реальности этих планов. Они обсудили сию идею кое с кем из старших членов клуба, и те ее решительно одобрили. Тогда Хэмиш отправился в Шотландию, охваченный радужными надеждами.

Граф Килмердок был главой клана, и новое предприятие означало бы выгоду для всех жителей этой части горной Шотландии.

Сделав глоток шампанского, Хэмиш сказал:

— А теперь я такое расскажу тебе о своей поездке, что ты не поверишь.

— Что же это такое? — полюбопытствовал виконт.

— Мой дядя стал женоненавистником и не разрешает женщинам появляться в своем замке!

Виконт изумленно воззрился на друга.

— Правда? Но ведь это полный абсурд!

— И тем не менее это так. Он всегда был довольно странный. Вскоре после того, как он закончил учебу, мой дед — сущий тиран — настоял на его помолвке с женщиной из соседнего клана.

— Наверное, чтобы члены кланов перестали бросаться друг на друга с кинжалами и подстреливать друг друга вместо куропаток! — пошутил виконт.

Однако Хэмиш не засмеялся, а сказал серьезно:

— Дело обстояло примерно так. Короче, дядя Талбот боялся отца и согласился выполнить его требование.

— Как же он оплошал! — воскликнул виконт. — Я не позволил бы своему отцу диктовать мне, на ком я должен жениться.

Хэмиш ничего не ответил. Он прекрасно знал, что граф Уоррентон был слишком слабохарактерным, и его старший сын делал все что хотел.

— Ну не молчи же! — потребовал виконт. — Что было дальше?

— Судя по словам моего отца, брак был обречен с самого первого дня.

Он со смехом добавил:

— Мой отец говорил, что они сводили счеты еще более яростно, чем остальные члены кланов.

— И чем же дело кончилось?

— К счастью, молодая жена утонула во время шторма, когда отправилась в море ловить рыбу.

Он энергично взмахнул рукой.

— Одному только Богу известно, для чего ей понадобилась треска, когда можно было ловить лосося!

— Но она утонула…

— Утонула. И конечно, нашлись люди, утверждавшие, что муж сам утопил ее после очередной ссоры. Но у него было железное алиби, хотя жену он не оплакивал.

— Могу понять его чувства, — заметил виконт. — Но что же случилось на этот раз?

— Оказывается, год назад — я об этом тогда не знал — дядя Талбот влюбился!

— И кто же это был?

— Шотландская девушка, с которой он познакомился в Эдинбурге. Насколько я понял, они тайно обручились.

— Почему тайно?

— Потому что ее отец, глава своего клана, всегда враждовал с Килмердоками.

— Когда слушаю, что происходит на твоей родине, — с чувством сказал виконт, — я благодарю Бога за то, что появился на свет в Англии!

— Да, мы народ горячий, — согласился Хэмиш. — Как бы то ни было, эта девица говорила дяде Талботу, что любит его, и уверяла, что со временем ее отец смягчится и даст им свое благословение.

— Но, надо полагать, ничего подобного он не сделал!

— Наоборот. Глава клана и правда смягчился, и, насколько я понимаю, дядя Талбот поехал к нему погостить и назначить день свадьбы с его дочерью.

Виконт наполнил шампанским опустевший бокал Хэмиша и с интересом продолжал слушать рассказ друга.

— В последнюю минуту, — драматическим гоном произнес Хэмиш, — когда все уже было обговорено, невеста сбежала с другим!

— В это трудно поверить! — вскричал виконт.

— Однако именно так она и сделала. Можешь себе представить, что пережил дядя Талбот — тем более после того, как его первый брак оказался столь неудачным.

— На мой взгляд, ему надо бы радоваться, что он избавился от женщины, которая способна на подобное предательство!

— Ну, ты слишком многого от него хочешь! В результате он возненавидел всех женщин, и теперь им запрещено даже входить в его замок.

— Всем женщинам? — изумился виконт.

— Все, кто носит юбки, не имеют права появляться в замке, — подтвердил Хэмиш. — Мужчины метут полы, готовят еду и прислуживают дяде Талботу, соблюдая все церемонии. Но ни одной женщине не позволено даже через порог переступить.

Виконт откинулся в кресле и захохотал.

— Я такого в жизни не слышал! Такое только в театре бывает.

— Поверь, это совершенно серьезно. Он до такой степени озлоблен, что, когда я случайно упомянул о моей сестре, он мне чуть голову не оторвал!

— Похоже, он слегка не в себе! — резюмировал виконт. — А, кстати, сколько ему лет?

— Он сравнительно молод, — ответил Хэмиш, — что делает эту ситуацию еще более абсурдной. Мой дед женился третий раз в пожилом возрасте, потому что у него были две дочери, а он хотел иметь наследника.

— Такое бывает даже с лучшими людьми, — сострил виконт.

— Дядя Талбот родился, когда ему было уже почти шестьдесят, — продолжал Хэмиш, никак не отреагировав на шутку друга, — и, надо полагать, его постоянно баловали.

— Но ты так и не сказал, сколько ему лет, — напомнил виконт.

— Кажется, тридцать три.

Виконт устремил на друга недоуменный взгляд.

— Тогда почему же графский титул унаследовал не твой отец, а после него — ты?

Хэмиш улыбнулся.

— Мы так давно знакомы, что я считал, и ты это знаешь: мой отец — пасынок старого графа, то есть он сын его второй жены от ее первого брака.

Виконт был явно озадачен.

— Моя бабка была замужем за родственником графа, — объяснял между тем Хэмиш, — поэтому фамилии у нас одинаковые. Старик неофициально меня усыновил. По-моему, он даже убедил самого себя, что я — его родной сын.

Отпив глоток шампанского, он добавил:

— Я был очень привязан к старому графу. Отец умер, когда мне было четырнадцать, и я уже решил, что когда-нибудь стану главой клана.

— Но твоя бабка умерла, — сочувственно произнес виконт.

— Она умерла, и тогда мой дед — я так его называл — женился третий раз и чуть ли не на смертном одре произвел на свет долгожданного наследника.

— В жизни не слышал более запутанной истории! — воскликнул виконт. — Когда ты говорил о своем дяде — а на самом деле он, оказывается, тебе не родной дядя, — я всегда думал, что ему по крайней мере пятьдесят!

— А мне и представляется, что ему не меньше пятидесяти, — ответил Хэмиш. — И, сказать по правде, я его немного побаиваюсь!

Он выпил еще глоток шампанского.

— И в то же время я страшно зол на него за то, что он наотрез отказался от моего плана относительно омаров и крабов. Клянусь, ноги моей больше не будет в его угрюмом замке!

Чуть помолчав, он уже более примирительно сказал:

— Слава Богу, родня моей матери может предоставить мне возможность охотиться и ловить рыбу. Одно жаль: их имение не на море.

— Да, это и правда досадно, — согласился виконт.

— Я так проникся мыслью, что ради разнообразия смогу зарабатывать деньги! — признался Хэмиш. — До чего было бы интересно доставлять омаров в Лондон живыми! На поезде они прибывали бы в город достаточно быстро. А в таких клубах, как наш, на них был бы очень большой спрос.

— Это верно, но ведь ты же ничего не в силах изменить.

— Наверное, не в силах, — раздраженно бросил Хэмиш. — Но граф — отныне я не стану называть его дядей! — мог бы вести себя не столь агрессивно. И не превращать наш славный замок в мрачный склеп.

Виконт рассмеялся.

— Уж не собираешься ли ты отомстить ему в лучших шотландских традициях?

— Отомстил бы, если б мог! Проблема в том, что я не знаю, чем его можно задеть. Прибегать к физической силе я не собираюсь.

— Да, этого делать не стоит. Ты не хуже меня знаешь, что члены клана будут на его стороне, несмотря на то, что ты принадлежишь к их же клану.

— У него прекрасное поместье, — задумчиво произнес Хэмиш. — Едва ли не лучшие места для ловли лосося во всей Шотландии, и, судя по его словам, денег у него тоже достаточно.

— Надо полагать, потому, что у него нет женщины, которая помогала бы их тратить! — цинично заметил виконт. — И я сомневаюсь, Хэмиш, чтобы ты мог позволить себе эту хорошенькую актрисочку без денег, которые рассчитывал выручить за омаров и крабов.

— Я думал об этом всю дорогу из Шотландии! Будь проклят этот граф! Отказаться от такого плана!

— Может, ты придумаешь новый, — попытался утешить его виконт.

— Сомневаюсь, — покачал головой Хэмиш. — А ведь я уверен: если б мы открыли свое дело, это пошло бы на пользу всему клану. Ведь многим нелегко заработать деньги, потому что на реке почти никто не ловит рыбу.

— А так их бы нанимали в помощники и проводники, — согласился виконт. — Да и в сезон охоты они получали бы хорошие чаевые.

— Но их не будет, потому что в замок не приглашают охотников, — скривился Хэмиш.

— Ну, твой дядя не зайдет так далеко.

— У меня все основания в этом усомниться. Кажется, он немного сбрендил и собирается вести жизнь монаха или отшельника.

— Но если он еще молод, это не продлится долго. Может, какая-нибудь женщина упадет ему на голову с воздушного шара или в самый неожиданный момент приплывет по морю.

Воцарилось молчание. И вдруг Хэмиш возбужденно повернулся к другу.

— Ты только что подсказал мне прекрасную мысль!

— Только не это! — простонал виконт.

— Но я имею в виду не способ заработать деньги, а план мести человеку, которого я называл дядей.

Виконт снова засмеялся.

— Я так и думал, что рано или поздно ты нанесешь ему удар в спину!

— Это ты точно сказал! Знаешь, что я собираюсь сделать?

— Нет, но жду, когда ты посвятишь меня в свой план.

— Я собираюсь направить к скорбному графу хорошенькую женщину — с приветом от меня.

Виконт в недоумении смотрел на него.

— Но это же невозможно!

— Почему? Если она явится в замок — не на воздушном шаре и не по морю, — ему придется с ней говорить. А поезд там ходит всего раз в сутки, так что ему придется предоставить ей ночлег.

— Ты это серьезно?

— Еще как серьезно! Он был со мной очень груб. Посмеялся над моими планами и заявил, что, пока глава клана он, заниматься торговлей не станет, даже если я готов до этого унизиться.

— Надо полагать, он может себе позволить такую позицию.

— Он-то, конечно, может, да вот я не могу!

— Мне нужны деньги. И я, конечно же, хочу нанести ответный удар шотландцу, ударившему меня.

— И как ты собираешься это сделать? — поинтересовался виконт.

Хэмиш Макмердок снова ненадолго задумался, а потом объяснил:

— Наверное, я мог бы пойти в бюро по найму прислуги. Только будет немного трудно объяснить им, что именно мне нужно.

— Думаю, легче было бы дать объявление в газету, — сказал виконт.

— Правильно! — воскликнул Хэмиш. — Ты попал в точку! Я дам объявление, что мне нужна молодая и хорошенькая женщина, готовая отправиться в Шотландию.

— И ты собираешься сообщить ей, что ее ждет по приезде? Если ты это сделаешь, только последняя дура согласится принять твое предложение!

— Я скажу ей, — медленно начал импровизировать Хэмиш, — что мне нужна компаньонка для мужчины, который слеп, глух и не по годам стар!

Виконт расхохотался.

— Ей будет очень неприятно, когда она узнает правду.

— А это и есть правда! — безапелляционно заявил Хэмиш. — Граф глух ко всем разумным предложениям, слеп, не видя, какие выгоды мой план принесет членам его клана, и ведет себя как разочарованный старик, а не мужчина в расцвете лет!

— Ладно, старик, ты меня убедил! — сказал виконт сквозь смех. — И конечно, я тебе помогу, как помогал во многих твоих сумасбродных затеях.

— Ах, до чего же хочется с ним поквитаться! — промолвил Хэмиш.

— Я уверен, ты начинаешь кровную вражду, — заметил виконт, — которая будет длиться в течение жизни многих поколений и войдет в историю Шотландии!

— Надеюсь, ты прав! — засмеялся Хэмиш. — Но по крайней мере он будет знать, что я выставил его дураком, и уже одно это будет мне приятно.

Он подозвал служащего и велел подать ему бумагу, перо и чернила.

Друзья сообща составили объявление и написали на конверте адрес «Морнинг Пост».

Потом Хэмиш сказал:

— Я предложил желающим получить место обращаться сюда, однако неудобно проводить с ними собеседование у меня в холостяцкой квартире.

— Да, конечно, — согласился виконт. — Но моего отца сейчас нет в Лондоне, так что могу предоставить Уоррен-Хаус в твое распоряжение.

Хэмиш улыбнулся.

— Я надеялся услышать это от тебя. И на любую женщину ваш особняк произведет сильное впечатление.

— Хорошо бы нашлась такая, на которую надо будет производить впечатление! — охладил его пыл виконт.

После того как объявление было напечатано в газете, Хэмиш Макмердок стал с нетерпением ждать ответа и даже явился в клуб намного раньше обычного. К его величайшему изумлению, писем оказалось всего три.

Первое было совершенно бесперспективным. Его прислала женщина, сообщавшая, что она не так молода, как обговорено в объявлении, но зато у нее большой опыт в обращении с немолодыми людьми, и за приличную плату она готова отправиться в Шотландию.

Второе письмо написала шотландка, проживавшая в Лондоне. Она заявила, что поедет только в том случае, если ей будет разрешено взять с собой двоих детей, четырех и шестилет.

Открывая третье письмо, Хэмиш ощутил внезапную тревогу…

Как только виконт пришел в клуб, Хэмиш поспешил показать ему письмо. Оно было от Джакобы Форд.

— Похоже, это именно то, что тебе нужно, — резюмировал виконт, прочитав письмо.

— Сначала надо поговорить с ней, — сказал Хэмиш. — Я уже написал ей, чтобы она приехала в Лондон в среду, но тем временем к нам могут обратиться и другие желающие.

Однако больше ни одного письма друзья не получили.

И вот теперь, ожидая в Уоррен-Хаусе приезда Джакобы, Хэмиш Макмердок готов был молить Бога, чтобы она оказалась именно такой, какой представлялась ему по прочтении письма.

Виконт, недавно вернувшийся с ленча, налил себе бренди.

— А ты не хочешь выпить? — предложил он Хэмишу, поднося рюмку к губам.

Хэмиш покачал головой.

— Мне нельзя затуманивать мозги, пока я не объясню этой женщине, что именно она должна будет делать.

— Если ты ее напугаешь, она откажется ехать, — предостерег Хэмиша виконт.

— Я это понимаю. Именно поэтому я и намерен очень тщательно подбирать слова. И кроме того, я придумал еще одну вещь.

— Что же? — поинтересовался виконт.

— Я купил ей билет только в один конец!

Виконт изумленно воззрился на друга.

— Но это чересчур жестоко по отношению к бедняжке!

— Пусть граф раскошеливается, если ему так важно от нее избавиться!

— А если он откажется? — предположил виконт.

— Ну, это вряд ли возможно, — запротестовал Хэмиш. — Надо отдать ему должное: он в любом случае останется джентльменом! Он не допустит, чтобы у него под дверью умирала от голода женщина.

— На мой взгляд, вы с твоим дядей — существа из некоего экзотического мира, где никто совершенно не имеет представления, как ведут себя современные люди.

— Ты хочешь сказать, что мы — народ первобытный? Это правда, — не без гордости согласился Хэмиш. — Шотландцам всегда приходилось бороться за свое существование, поэтому в нас нет никакой изнеженности. Мы решительны, прямолинейны и очень мстительны!

Виконт поднял рюмку.

— Пью за твою месть, Хэмиш, и желаю, чтоб она не ударила по тебе!

Он еще недоговорил, когда дверь открылась, и дворецкий торжественно провозгласил:

— Мисс Джакоба Форд, милорд!

Джакоба вошла в комнату, и мужчины потрясенно уставились на нее.

Хэмиш не мог бы сказать, что он ожидал увидеть, но определенно не очаровательную девушку, остановившуюся у двери.

Так как Джакоба была испугана, то казалось, будто ее широко распахнутые глаза заполнили все личико. Она производила впечатление существа юного, взволнованного и почему-то почти бестелесного.

Несколько секунд все пребывали в полной неподвижности, а потом Хэмиш вскочил и протянул ей руку.

— Я — Хэмиш Макмердок, — представился он. — Это я дал объявление, на которое вы ответили. Было очень любезно с вашей стороны приехать в Лондон столь быстро.

Пожав Джакобе руку, он продолжал:

— Позвольте представить вам моего друга: виконт Уоррен. Этот дом принадлежит его отцу, графу Уоррентону.

Джакоба сделала легкий реверанс, решив, что это самая уместная форма приветствия. Виконт немедленно отметил про себя, насколько девушка грациозно двигается.

— Не присядете ли? — Хэмиш указал на диван.

— Может, вы желаете немного восстановить силы после долгого пути? — спросил виконт, — Могу я предложить вам немного вина или хереса?

— Мне хотелось бы выпить воды, — ответила Джакоба.

Ее и правда мучила сильная жажда. К тому же она была очень голодна. Ей пришлось наблюдать, как соседка по купе поглощала обильный ленч, состоявший из холодного цыпленка, пирога со свининой, сыра и фруктов. И хотя после того, как дама наелась, и в корзинке еще оставались продукты, она не угостила Джакобу даже сливой. Последние два часа до прибытия в Лондон они оставались в купе вдвоем. Джакоба все время пыталась набраться смелости и попросить хотя бы одну галету, не съеденную с сыром. Однако, подумав, как неловко было бы услышать отказ, стала внимательно смотреть в окно, стараясь не думать о еде.

Виконт подал девушке стакан воды, которую она с наслаждением выпила. Когда она поставила стакан на стоявший рядом с диваном столик, Хэмиш сказал:

— Теперь мы должны обсудить, как скоро вы сможете отправиться в Шотландию.

— Я… я готова ехать… немедленно.

Джакоба поймала удивленный взгляд Хэмиша.

— Мои родители умерли, а дом наш продали, так что… мне некуда ехать, — объяснила она.

— А у вас есть где сегодня переночевать? — спросил Хэмиш.

— Я… я считала, — нерешительно молвила Джакоба, — но… наверное… это было глупо… Я надеялась… что смогу сразу же… ехать в Шотландию.

Хэмиш замялся.

— Я рассчитывал, что вы поедете завтра. От Кингз-Кросс в девять двадцать три отходит поезд, который идет прямо в Эдинбург. Оттуда до Глазго на поезде совсем недолго ехать, а там вам надо будет пересесть на поезд, который идет на запад.

Джакоба судорожно вздохнула, она была испугана.

— Я уверен, что вы хорошо доедете, — поспешил успокоить ее Хэмиш. — Я куплю вам билет прямо до Инверглена, а от этой железнодорожной станции совсем недалеко до замка, в котором живет мой дядя.

— Мне… предстоит стать компаньонкой… вашего дяди?

— Да, моего дяди! — твердо ответил Хэмиш. — Он — граф Килмердок, и ему очень нужна компаньонка. Я уверен, что вы идеально подходите для этого!

— Я… я буду стараться, — пообещала Джакоба. — И у меня есть немного опыта в общении с пожилыми людьми.

В эту минуту она думала о бывших слугах поместья, которые жили в деревенских коттеджах. На самом деле о их благополучии должен был печься ее дядя, но лорд Бресфорд проводил в Лондоне так много времени, что забота о стариках легла на мать Джакобы. А когда мама умерла, девушка возложила ее обязанности на себя: она выслушивала их жалобы и приносила лечебные травы от разных недомоганий.

— Это все, что мне нужно было от вас услышать, — заявил Хэмиш. — И не сомневаюсь, вам будет интересно побывать в Шотландии, если вы никогда не были там раньше.

— Мне всегда очень хотелось туда попасть, — призналась Джакоба.

— И вот вам представилась такая возможность.

Воцарившееся было молчание прервал виконт, который неожиданно заявил:

— Думаю, Хэмиш, тебе следует сказать мисс Форд, на какое жалованье она может рассчитывать, работая у твоего дяди.

— Да, конечно, — сразу же согласился Хэмиш, понимая, что друг его поддразнивает. Глядя Джакобе в глаза, он сказал: — Я не сомневаюсь, что вы сможете договориться с моим дядей о вполне приемлемом жалованье: он человек состоятельный. А я куплю вам билет в вагон первого класса и дам пять фунтов на дорожные расходы: вам ведь понадобится давать чаевые и делать другие траты.

— Спасибо, большое вам спасибо, — ответила Джакоба.

Уезжая из дома, она пересчитала свои деньги и теперь пыталась понять, может ли их хватить на ночлег. Мистер Браунлоу решительно настаивал, чтобы она не тратила деньги, которые получила в наследство от матери. Первое время она попытается обойтись теми деньгами, что оставались у нее на домашнее хозяйство. Перед роковой поездкой в Лондон отец дал ей немного больше обычного, так как собирался отсутствовать в течение нескольких недель. Возвращался же он раньше.

Конечно, Джакобе пришлось накормить трех пожилых родственников, приезжавших на похороны, да и самой ей надо было что-то есть. Сердобольный мистер Браунлоу заплатил те небольшие долги, которые она сделала в деревне. В результате она выехала из дома с двумя фунтами и десятью шиллингами.

Но в Лондоне Джакобе пришлось взять кеб от Паддингтона до особняка графа Уоррентона, заплатив за него два шиллинга. Это показалось ей чрезмерной роскошью, и она предпочла бы идти пешком, однако, зная, что мистер Макмердок ожидает ее в три часа, боялась опоздать к назначенному времени. И потом — Джакоба оказалась в Лондоне впервые и не знала дороги от вокзала до той улицы, где находится Уоррен-Хаус.

И еще одно соображение заставило девушку пойти на такую трату: ей пришло в голову, что если она опоздает, то на ее место возьмут другую претендентку, которая окажется более пунктуальной. И тогда ей сразу же предложат отправляться обратно.

— Теперь мы должны решить, — говорил тем временем Хэмиш, где вы можете провести ночь. Вас ждет у себя кто-нибудь из друзей семьи?

— У меня в Лондоне нет знакомых. По правде говоря, я впервые оказалась в городе.

Хэмиш посмотрел на виконта, и тот понял его молчаливую просьбу о помощи.

— Я уверен, домоправительница отца сможет сегодня о вас позаботиться, мисс Форд, — сказал он. — Не сомневаюсь, вам здесь будет удобно.

— Вы… хотите сказать… что мне можно остаться… здесь? — переспросила Джакоба.

Нотки, прозвучавшие в ее мелодичном голосе, свидетельствовали, как обрадовала ее подобная перспектива.

— Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату, — пообещал виконт. — И надеюсь, мисс Форд, вы не откажетесь пообедать с мистером Макмердоком и со мной.

— Спасибо… спасибо вам большое! Это… будет очень приятно.

Она с облегчением подумала, что ей не придется тратиться на ужин и завтрак. Так что с учетом пяти фунтов, которые обещал ей мистер Макмердок, она приедет в Шотландию, имея вполне приличную сумму денег.

Виконт вышел из комнаты.

— Я очень благодарен вам, мисс Форд, — сказал Хэмиш, — за то, что вы согласились занять место компаньонки моего дяди.

— Наверное, нашлось немало желающих.

— Не так уж много, — признался Хэмиш. — По-моему, большинство молодых женщин не очень-то стремятся ехать так далеко — на север Шотландии. Но я сам только что оттуда вернулся и могу вас уверить: поезда вполне комфортабельны, и крушений теперь почти никогда не бывает.

Джакоба невольно содрогнулась. Несмотря на все уверения этого джентльмена, длительное путешествие на поезде в незнакомые места не могло ее не пугать. Ведь именно из- за крушения поезда погибли ее отец и дядя!

«Мне надо не падать духом, — сказала она себе. — Ведь если я не поеду в Шотландию, будет нелегко найти другое место».

Она была совершенно потрясена размерами Лондона.

На улицах было столько людей, карет и лошадей!

Джакоба смотрела на все это из окна кеба, который увозил ее с вокзала, и думала, что, если мистер Макмердок откажется от ее услуг, она вернется домой. Ей было бы страшно оставаться в таком гигантском городе.

Но теперь можно было успокоиться: она получила место!

Она постарается угождать своему престарелому нанимателю, и, возможно, ей долго не понадобится думать о будущем — возможно, пока старый граф не умрет.

— У вас очень серьезный вид! — заметил Хэмиш. — Вам не надо бояться поездки. Я позабочусь, чтобы вас посадили в вагон «Только для дам».

— Спасибо, так мне будет гораздо спокойнее.

Вернулся виконт.

— Все в порядке, — сказал он. — Я объяснил миссис Дженнингс, что мисс Форд предстоит уехать ранним поездом с Кингз-Кросс.

— Спасибо, — поблагодарил друга Хэмиш.

— Вас разбудят заблаговременно, — предупредил девушку виконт. — А сейчас вам, наверное, хочется отдохнуть. Мы с мистером Макмердоком будем ждать вас к обеду.

Джакоба смутилась и поспешила встать: ей вдруг показалось, что следовало уйти из комнаты намного раньше.

Виконт открыл перед ней дверь.

Джакоба вышла в коридор, где увидела пожилую женщину, облаченную в шелестящее черное платье.

— А, вот и вы, миссис Дженнингс! — воскликнул виконт. — Позвольте познакомить вас с мисс Форд. Как я уже говорил вам, она отправляется в Шотландию, чтобы стать компаньонкой графа Килмердока.

— Я позабочусь о мисс Форд и прослежу, чтобы ей было удобно, милорд, — сказала миссис Дженнингс довольно суровым тоном.

— Спасибо, — снова повторила Джакоба, — большое вам спасибо!

Она ушла с домоправительницей, а виконт вернулся в гостиную.

— Ну, на этот раз ты, похоже, сорвал банк, старина! Такой красавицы я уже давно не встречал! По-моему, мы могли бы придумать дня нее нечто получше поездки в Шотландию — прямо в логово льва.

— Эй, оставь-ка ее в покое! — предостерег друга Хэмиш. — Это я ее нашел — в кои-то веки судьба послала мне козырную карту!

— Вот это ты точно сказал! — согласился виконт. — Хотелось бы мне увидеть лицо твоего дяди, когда она преспокойно заявится в замок, чтобы лелеять его старость!

— Я приготовил письмо, которое она повезет с собой, — молвил Хэмиш, — и собираюсь отдать его ей сразу после обеда. Если оно не заставит графа подергаться, то его вообще ничем не проймешь!

— Несомненно, потом мы узнаем обо всем, что произойдет, и как сильно он будет дергаться, — сказал виконт. — Но ее самочувствие волнует меня гораздо больше, чем реакция твоего дядюшки.

— Не вздумай помешать моему мщению! — предостерег Хэмиш. — Когда он отправит ее обратно, мы с тобой найдем для нее какое-нибудь приличное место.

— Это будет нетрудно!

Глава третья

Спальня, куда привела Джакобу домоправительница, произвела на нее большое впечатление, как и те части дома, мимо которых она проходила.

Отец часто рассказывал ей о домах аристократии, предпочитавшей селиться в районе Мэйфейр. Его приглашали на обеды в некоторые дома. А еще отец посещал со своим братом балы и рауты. Поначалу Джакоба мечтала увидеть все это своими глазами, но со временем их маленькая семья становилась все беднее. Повзрослев, Джакоба поняла, что никогда не увидит тех вещей, о которых слышала от отца.

Оставшись одна в спальне, она осмотрелась: кровать с тяжелым балдахином, картины на стенах, пушистый ковер под ногами… Особенно ей понравился внушительный туалетный столик с трельяжем и серебряными подсвечниками в виде купидонов по обе его стороны.

Ее сундуки уже стояли в комнате, и Джакоба сказала горничной, какой следует распаковать. Б нем среди платьев лежало несколько фарфоровых изделий, принадлежавших ей лично. Там же были немногочисленные подарки на Рождество и дни рождения.

«Хотя бы их, — думала девушка, — у меня не отняли, чтобы пустить с молотка!»

Вместе с собственными платьями она уложила и одежду матери. Служанка достала из сундука два верхних платья, и Джакоба решила надеть то, что было наряднее.

Это платье скорее подходило для женщины более старшего возраста: оно было сшито из дымчато-серой ткани стойкой розовой отделкой на подоле и лифе. Но этот серый шифон удивительно гармонировал с цветом ее глаз и выгодно подчеркивал ее нежную кожу.

Джакоба прилегла ненадолго, потом приняла ванну перед разожженным камином. Когда она оделась, горничная воскликнула:

— Как же вы хороши, мисс, с вашего позволения! Жаль, что вы не едете на бал.

— Мне тоже жаль, — ответила Джакоба. — Но завтра рано утром я должна ехать в Шотландию.

— Ой, она же так далеко! — промолвила горничная. — Нет, я рада, что мне не надо никуда ехать. Я остаюсь в Лондоне.

Джакобе стало немного грустно, что она не может сделать то же самое. Однако она строго попеняла себе, что проявляет неблагодарность. Ей следует благодарить Бога за то, что она смогла получить место и возможность поехать в Шотландию, которую ей так давно хотелось узнать. Путь туда неблизкий, но жаловаться на судьбу грешно.

Приведя себя в порядок, Джакоба спустилась вниз, испытывая немалое смущение. К тому же она чувствовала, что не следовало бы обедать наедине с двумя молодыми мужчинами. Она с беспокойством думала, что если б эти двое друзей относились к ней с пониманием, то позаботились бы о присутствии рядом с ней какой-нибудь добропорядочной дамы.

«Мне следует помнить, — вновь одернула она себя, — что я — компаньонка, а это на самом деле просто старшая прислуга».

Виконт и Хэмиш дожидались девушку в салоне.

Более великолепного помещения Джакоба еще не видела. Комнату, обставленную французской мебелью, освещали огромные хрустальные канделябры.

Джакоба направилась к двум мужчинам, стоявшим перед мраморным камином.

Глядя на нее, виконт решил, что даже самые прославленные светские красавицы не могли бы сравниться с их очаровательной юной гостьей. А ведь эти «профессиональные красавицы» покорили воображение британцев и завоевали сердце принца Уэльского! Их фотографии были выставлены в витринах многих магазинов. Было бы легко представить эту девушку в такой роли.

Джакоба приблизилась к дожидавшимся ее джентльменам и робко промолвила:

— Надеюсь… я не опоздала?

— Нет, вы очень пунктуальны, — ответил виконт. — И в качестве награды за это вам положен бокал шампанского.

С этими словами он протянул гостье бокал.

Джакоба пробовала шампанское очень редко, только по особым праздникам, и понимала, что сейчас надо соблюдать осторожность. Тем более она очень давно ничего не ела!

Хотя ее мучил сильный голод, она не решилась обременять домоправительницу просьбой, чтобы ей дали чаю. И горничную тоже побоялась просить об этом. В спальне она заметила на столике у кровати красивую коробочку, обтянутую атласом и украшенную шелковыми цветами.

Открыв ее, Джакоба с радостью обнаружила там немного печенья. Она съела все до последней крошки, и чувство голода немного притупилось.

Однако сейчас ей снова ужасно хотелось есть, и она опасалась, что шампанское может ударить в голову. Она сделала несколько крошечных глоточков и очень обрадовалась, когда дворецкий объявил, что кушать подано.

Свой бокал она поставила на столик за какую-то фотографию в серебряной рамке, чтобы никто не обратил внимания на то, как мало она выпила.

— Вы, наверное, проголодались с дороги? — спросил виконт по пути в столовую.

Подумав о том, что ее ждет завтра, Джакоба ответила:

— Да, я очень голодна, потому что сделала глупость: не взяла с собой в дорогу никакой еды.

Виконт удивленно посмотрел на нее.

— Вы хотите сказать, что ничего не ели с самого завтрака?

— Только немного чудесного печенья, коробка которого стояла наверху у моей постели.

— Вам следовало об этом сказать! — расстроился виконт. — Ты слышал, Хэмиш? Мисс Форд умирает от голода!

— Надо признаться, мне в голову не пришло предупредить ее, что в дорогу следует взять еды, — спохватился Хэмиш. — Конечно, я позабочусь, чтобы завтра у нее была с собой корзинка с припасами.

— Если состав новый, то в нем должен быть вагон-ресторан, — заметил виконт. — Но, конечно, заранее знать нельзя. Мы обязательно должны позаботиться о том, чтобы мисс Форд не умерла в дороге от истощения!

— Конечно, этого нельзя допустить! — решительно заявил Хэмиш.

Виконт воспринял это заявление друга по-своему: разумеется, он думает о том, что, если Джакоба не доедет до замка, его планы отмщения рухнут.

Самому же виконту просто казалось главным не допустить, чтобы Джакоба напрасно страдала.

Обед был удивительно вкусный. Он состоял из шести блюд, и под конец Джакоба почувствовала, что не сможет съесть больше ни кусочка.

Прежде ей никогда не приходилось обедать с двумя молодыми людьми, и это оказалось необычайно приятно. Виконт и Хэмиш, будучи добрыми приятелями, постоянно поддразнивали друг друга, отпуская веселые шутки, от чего Джакоба искренне смеялась. Ее ум и образованность позволяли ей участвовать в их разговоре, хотя время от времени друзья обменивались непонятными ей намеками.

После обеда они вернулись в салон. Посидев там с полчаса, Джакоба сказала виконту:

— Поскольку завтра я должна рано встать, думаю, милорд, мне надо как следует выспаться. И наверное, вы с мистером Хэмишем намеревались встретиться с вашими друзьями.

Джакоба знала, что отец после обеда часто поступал именно так. Он, бывало, смешил ее, рассказывая о том, какие предлоги ему приходилось выдумывать, чтобы уйти пораньше, если общество оказывалось скучным.

Отец обычно старался успеть к последнему действию в театре комедии «Гэйети», а если представление уже заканчивалось, он приглашал какую-нибудь актрису пообедать в «Романо».

Джакоба не знала всей подоплеки существования отца вне дома, однако подозревала, что оно было весьма дорогостоящим и что по этой именно причине, возвращаясь из Лондона, отец каждый раздумал, какую еще вещь он может продать.

— Честно говоря, — ответил виконт, — у нас с другом на этот вечер не было планов, но мы могли бы отправиться в клуб.

Джакоба рассмеялась.

— Мой отец, бывало, тоже говорил, что уходит в клуб. Я иногда думаю, что же делают женщины, когда их оставляют дома одних, — ведь им даже поговорить не с кем.

У виконта появился озорной блеск в глазах.

— Если они так хороши, как вы, то могу вас заверить: у них всегда найдется с кем поговорить, и это отнюдь не всегда их собственные мужья!

Молодой повеса заметил, что девушка не поняла его намека, и поспешил загладить допущенную неловкость.

— Леди, конечно, не ходят в клубы, — объяснил он, — но они устраивают чаепития, чтобы посплетничать между собой. И ни одна из них не может иметь секретов.

— Каких секретов? — с любопытством спросила Джакоба.

— Ну, всякие недобрые слова друг о друге. И конечно, кто в кого влюблен.

Это звучало очень смело, ее мать наверняка не одобрила бы такого разговора.

Джакоба встала.

— Большое вам спасибо за приглашение пообедать, — вежливо сказала она, — и необыкновенно приятный вечер. Я никогда не забуду, какие великолепные блюда нам подавали.

Затем, повернувшись к Хэмишу, она добавила:

— Я надеюсь, мистер Макмердок, что смогу помочь вашему родственнику и сделать его жизнь немного счастливее, чем сейчас. Постараюсь приложить к этому все силы.

Она говорила с такой искренностью, что Хэмиш даже растерялся, не зная, что ответить.

Джакоба направилась к выходу, и виконт поспешил открыть ей дверь. Он проводил ее до лестницы и негромко сказал:

— Берегите себя. А если дела не заладятся, пожалуйста, вернитесь сюда. Обещаю найти для вас какое-нибудь другое дело.

— Вы очень добры, — ответила Джакоба.

Она протянула виконту руку, и, к ее изумлению, он поднес ее пальцы к губам, едва прикоснувшись к нежной коже.

Когда она поспешно поднималась по лестнице, щеки ее пылали от смущения.

Виконт провожал ее взглядом, но она не оглянулась. Услышав, как закрылась дверь ее спальни, он вернулся в салон.

Хэмиш стоял перед камином.

— Если тебе не стыдно за то, что мы с тобой делаем, — заявил виконт, направляясь к другу, — то мне — очень стыдно!

— Я не собираюсь в последнюю минуту менять свои планы! — Хэмиш был непреклонен.

Подумав немного, виконт сказал:

— Когда она вернется, я серьезно намерен о ней позаботиться и, конечно, извиниться за то, что мы ее провели.

— Ах, ради Бога! — с досадой воскликнул Хэмиш. — Ты засуетился просто потому, что девица оказалась хорошенькой! Будь она дурнушкой, тебе было бы совершенно безразлично, что с ней станет!

— Но она — настоящая леди! — возразил Хэмиш.

— Откуда у тебя такая уверенность? В конце концов, у нее нет никаких родственников, ей нужна работа, приехала она из какой-то захолустной деревушки и должна сама зарабатывать себе на жизнь!

Виконт ничего не ответил. Однако он продолжал считать, что совершает подлость, помогая Хэмишу обманывать беззащитную молодую девушку, которая знает о жизни не больше, чем только что вылупившийся из яйца цыпленок.

«Я позабочусь о ней, когда она вернется», — мысленно подбадривал он себя.

Но какими бы благородными ни были его намерения, они не помогли ему почувствовать себя спокойнее.


Утром горничная разбудила Джакобу и сказала, что ее ждут внизу к завтраку.

Карета, которая отвезет ее на вокзал, будет подана к восьми тридцати.

Как приятно было чувствовать внимание горничной: она даже налила в тазик для умывания горячей воды.

Только собираясь спуститься вниз, Джакоба сообразила, что ее следует отблагодарить. Она достала из сумочки пять пенсов.

— Большое вам спасибо за заботу, — молвила она. — Вы были очень добры, и я вам искренне благодарна.

Посмотрев на монетки, горничная покачала головой.

— Вам не с чего что-то мне давать, — запротестовала она. — Я слышала, вам тоже придется работать. Нам с вами надо дорожить каждым пенни, которое нам дают.

Джакоба немного поколебалась, но в конце концов все-таки убрала монетки обратно в сумочку.

— Я очень благодарна вам за то, что вы обо мне подумали, — улыбнулась она. — Откровенно говоря, после смерти отца я осталась совсем без денег и могу рассчитывать только на то, что сама заработаю.

— Тогда желаю вам удачи, мисс! Надеюсь, там, куда вы едете, вам будет хорошо.

Они пожали друг другу руки, и Джакоба спустилась вниз с просветленным сердцем и увлажнившимися глазами. Доброта окружающих всегда трогала ее до слез.

Поначалу в комнате для завтрака она была одна. Дворецкий провел ее к буфету, где на серебряных блюдах благоухали разнообразные кушанья. Джакобе это показалось настоящим пиром — после смерти папеньки ее скромный завтрак состоял из одного яйца.

Решив на этот раз вести себя разумно, девушка поела гораздо плотнее, чем ей хотелось бы. Она как раз допивала вторую чашечку кофе, когда в комнату вошел виконт.

— Я опоздал, — сказал он, — ну меня нет оправдания, если не считать того, что этой ночью я очень плохо спал.

Он не признался, что причиной бессонницы была тревога за нее.

Джакоба в дорожном платье и маленькой шляпке на затылке выглядела еще прелестнее, чем накануне вечером.

Виконт наполнил свою тарелку и сел за стол.

— У меня не было времени узнать что-либо о вас, — произнес он. — Мне крайне любопытно, почему вам с вашей внешностью приходится зарабатывать себе на жизнь.

— Я никогда не думала, что мне придется это делать, — едва слышно ответила Джакоба. — Но после смерти маменьки папа стал тратить очень много денег, как и его брат. Из-за этого дом, в котором мы жили, и все поместье пришлось… продать.

У нее дрогнул голос.

— Это было большое поместье? — спросил виконт.

— Почти две тысячи акров.

Виконт был поражен.

— Большое поместье! И вы говорите, оно принадлежало вашему отцу?

— Нет, его старшему брату. Но папа жил во вдовьем доме. Там прошла вся моя жизнь.

— И что случилось потом? — пытался продолжать расспросы виконт.

В этот миг дверь открылась, и в комнату вошел Хэмиш.

— Доброе утро! — сказал он. — Карета уже у дверей. Мисс Форд, вам пора ехать на вокзал. Я полагаю, вам захочется занять угловое место в удобном купе, а для этого лучше приехать пораньше.

— Д-да… конечно, — согласилась Джакоба.

Она встала из-за стола, взяла сумочку и перчатки, которые оставила на стуле у двери.

Мужчины вышли вместе с ней.

На улице стоял элегантный экипаж с графской короной на дверцах. На козлах сидели двое ливрейных слуг.

Джакоба попрощалась — сначала с мистером Макмердоком, потом с виконтом. Ей показалось, что виконт удерживает ее руку в своей чуть дольше принятого.

— Не забудьте: если вы вернетесь в Лондон, то приходите прямо сюда! — вновь повторил он.

— Не забуду, — пообещала Джакоба. — И еще раз — спасибо вам!

Она села в карету. Лакей закрыл дверцу, и лошади тронули. Джакоба подалась вперед, чтобы помахать рукой из окна.

Когда она прощалась с Хэмишем, он подал ей конверт. Теперь Джакоба открыла его и внутри обнаружила билет первого класса до Инверглена и пятифунтовую банкноту.

Она спрятала деньги в сумочку, а билет оставила в конверте, чтобы не потерять. Тут она вспомнила, как утром, когда она еще одевалась, в дверь ее спальни постучали. Горничная пошла открыть и вернулась с письмом. Взглянув на конверт, Джакоба увидела, что оно адресовано графу Килмердоку. В уголке конверта значилось:

«Вручить Его Светлости по приезде».

Джакоба убрала письмо в саквояж, уверенная, что там о ней сказано что-нибудь лестное.

Карета остановилась у вокзала, и лакей нашел носильщика, чтобы тот позаботился о багаже. Этот же лакей проводил Джакобу к поезду. Он был высок да к тому же в цилиндре с кокардой и ливрее Уоррентонов, что придавало ему весьма внушительный вид. Джакоба не сомневалась, что именно благодаря ему носильщик быстро отыскал для нее свободное купе с надписью на стекле: «Только для дам».

Носильщик поставил на сиденье корзинку с крышкой — ее Джакоба с радостью заметила еще в карете, — а потом проворно повез к багажному вагону ее сундуки.

— Наверное, мне следует дать ему на чай? — спросила Джакоба у лакея.

— Я об этом позабочусь, мисс, — ответил лакей. — Его милость распорядился.

Джакоба поблагодарила его и, перед тем как сесть в вагон, протянула ему руку. Лакей сначала приподнял шляпу, а потом пожал ей руку со словами:

— Счастливо вам! И берегите себя, мисс! Вообще-то вам не следовало бы ехать в такую даль одной.

— Все будет в порядке, — промолвила Джакоба, стараясь успокоить не столько его, сколько себя.

Она улыбнулась лакею и, провожая его взглядом, снова изумилась тому, насколько все к ней добры.

Затем поудобнее устроилась подальше от окна, на угловом месте по ходу поезда, а корзинку поставила на сиденье рядом с собой. Она надеялась, что в купе будет не слишком много пассажиров.

Перед самым отправлением поезда в купе села еще одна леди. Это была пожилая дама, просто одетая и с виду добродушная. Она устроилась напротив Джакобы.

В этом поезде была коридорная система, и они опасались, что в их купе могут перейти пассажиры из других вагонов, оказавшихся переполненными. Однако после всяческой суматохи с громкими гудками, взмахами флажков и хлопаньем дверей поезд запыхтел и наконец тронулся.

— Куда вы едете? — спросила незнакомая дама, когда поезд набрал скорость.

— На север Шотландии, — сказала Джакоба.

— Силы небесные! — воскликнула дама. — Да, путь вам предстоит неблизкий! И вы едете совсем одна?

— Со мной ехать было некому, а я никогда еще не ездила так далеко.

— Да уж! — вздохнула дама. — Но если сюда не пожалует много народу, можно будет хотя бы удобно устроиться на те четырнадцать часов, которые займет дорога до Эдинбурга.

— Туда так долго ехать? — опешила Джакоба.

Она мысленно укорила себя за то, что сама не потрудилась узнать, сколько продлится дорога.

— Четырнадцать часов! — подтвердила попутчица. — Если, конечно, поезд не будет задерживаться — что случается нередко.

— Остается лишь надеяться, что на этот раз такого не произойдет…

Говоря это, Джакоба думала о том, что четырнадцать часов — невероятно много, но, возможно, еды ей хватит на всю поездку. Хорошо еще, что она отважилась сказать о необходимости взять с собой какие-нибудь продукты. Она не смогла бы оставаться голодной снова, как накануне, тем более что на этот раз ей пришлось бы поститься гораздо дольше. А тратить свои скудные средства на то, в чем не было острой необходимости, она просто не решилась бы!

Несколько часов спустя Джакоба открыла корзинку и с огромной радостью обнаружила термос с горячим кофе. И еды там было достаточно, ее хватит на этот день и на следующий — если, конечно, соблюдать умеренность.

У дамы тоже оказалась корзинка с припасами, но она сообщила Джакобе, что сидит на строгой диете, потому что нездорова. Ей можно есть только продукты, которые хорошо усваивает ее организм. Поэтому Джакобе не надо было делиться с ней своими припасами. В противном случае она сочла бы себя последней эгоисткой, если б не угостила свою соседку паштетом, цыпленком и нарезанным тонкими ломтиками языком.

Пришел стюард, чтобы сообщить им о наличии в поезде ресторана, однако, увидев у обеих пассажирок корзинки с едой, не стал уговаривать их выйти из купе.

Пожилая дама оказалась молчаливой, и, хотя Джакоба с интересом смотрела в окно, стараясь угадать, какие места они проезжают, день казался бесконечным.

Ближе к вечеру дама сказала:

— Бот видите, нам повезло, сюда никто не подсел. А значит, мы можем устроиться поудобнее и поспать до Эдинбурга.

— Как же это сделать? — недоумевала Джакоба.

— Ну, во-первых, снимите шляпку, милочка. И я намерена спросить стюарда, не найдется ли чего-нибудь, что мы могли бы положить под голову.

Она задала этот вопрос стюарду, когда он зашел узнать, не желают ли они пойти пообедать.

— Ну, не знаю, мэм, — покачал он головой. — Б спальных вагонах есть подушки, но я не имею права их оттуда забирать.

— Я уверена, вы можете что-нибудь придумать! — настаивала дама.

— Я постараюсь, — пообещал он.

Спустя двадцать минут стюард вернулся с двумя довольно жесткими кожаными подушками. Джакоба догадалась, что он снял их с сидений в вагоне-ресторане.

— Вот все, что я нашел. — Он положил подушки на сиденье.

Дама открыла сумочку и дала стюарду несколько монет. Когда тот ушел, Джакоба сказала:

— Разрешите мне заплатить вам половину того, что вы ему дали.

— Забудьте об этом, — ответила дама. — Благодаря моему мужу денег у меня предостаточно!

Джакоба вопросительно посмотрела на собеседницу, и та пояснила:

— Мистер Кордер — судовладелец, и я еду к нему. Он ждет меня в Глазго, — и, засмеявшись, добавила: — Вы, наверное, удивитесь, но пароходом я не езжу: я еще не успею сесть на него, как у меня начинается морская болезнь!

— Это, наверное, очень неудобно для вас, — посочувствовала ей Джакоба.

— Ничего, справляюсь, — ответила та. — Я еду к мужу, хотя предпочла бы остаться в Лондоне. Но тогда он обязательно попадет в какую-нибудь историю.

Джакоба немного удивилась, но не осмелилась спросить, что именно может случиться с ее супругом. А попутчица тем временем показывала ей, как поднять подлокотники, чтобы на сиденьях можно было полежать. Под головы они положили те самые жесткие кожаные подушки.

— Я бы до такого не додумалась! — воскликнула Джакоба.

— Научитесь! А сейчас разувайтесь, и если не боитесь замерзнуть, то снимите жакет — тогда он не помнется, и вы наденете его, когда мы приедем в Эдинбург.

Девушка последовала ее советам. Штора была опущена, свет притушен — и она задремала.


Пару раз Джакоба просыпалась, пытаясь понять, где находится. Стук колес помогал ей ответить на этот вопрос, и она снова засыпала под ритмичный перестук.

Окончательно она проснулась незадолго до полуночи.

— Мы приедем через час, — предупредила миссис Кордер. — Так что у вас есть время привести себя в порядок и перекусить.

Джакоба сделала и то, и другое.

И только когда поезд въехал на вокзал Уэверли, она вдруг осознала, что находится в Шотландии — и уже довольно давно. Через дверь купе до них долетали голоса носильщиков, говоривших на характерном диалекте.

— Если вы поедете в Глазго, чтобы пересесть в поезд Западной железной дороги, — сказала ее попутчица, — то сможете присоединиться ко мне.

— О, большое вам спасибо! — обрадовалась Джакоба. — А то я не была уверена, что смогу найти нужный поезд!

— К счастью, он отходит с этого же вокзала.

Джакоба прошла с миссис Кордер к товарному вагону и указала носильщику на свои вещи, а попутчица распорядилась насчет своего багажа. Потом они долго шли к другой платформе. Носильщик отправился наводить нужные справки, а вернувшись, сообщил, что поезд в Глазго опаздывает на два часа.

— Так я и думала! — заявила миссис Кордер. — Это меня нисколько не удивляет. Не помню случая, чтобы он пришел вовремя!

— Не хотите ли пройти в ресторан? — предложил носильщик. — Так как ваш лондонский поезд опоздал, его специально открыли. Я присмотрю за вашим багажом.

— Только будьте любезны присматривать как следует! — потребовала миссис Кордер. — Я не желаю ничего терять.

— У меня ничего не пропадет, — заверил ее носильщик.

Миссис Кордер повела Джакобу не в зал ожидания, а в ресторан.

— Мне сейчас не вредно чего-нибудь выпить, — сказала она. — Да и вы, наверное, не отказались бы от чашечки кофе?

Джакоба замялась.

У нее в термосе оставалось еще немного кофе, и она съела кое-что из продуктов, которые оставались у нее в корзинке. Лишние покупки будут для нее непозволительной роскошью.

— Я вас приглашаю, — произнесла миссис Кордер. — Я куплю вам кофе, или, если хотите, чего-нибудь покрепче. Мне лично надо выпить виски.

Джакоба была удивлена. Ей и в голову не приходило, что дамы могут пить виски, хоть она и знала, что это любимый напиток шотландцев. Однако вежливость не позволила ей выказать свое изумление.

Они с миссис Кордер сели за маленький столик в зале ресторана. Официант принес пожилой даме виски с содовой, а Джакобе — кофе и горячую лепешку.

— Если вы никогда раньше не бывали в Шотландии, — молвила миссис Кордер, — то вам понравятся наши национальные блюда. Правда, очень скоро вы на них и смотреть не захотите, так они вам надоедят, но поначалу многие находят их вкусными.

Джакоба намазала маслом лепешку, которая показалась ей просто чудесной.

В ресторане было так многолюдно, что одна она ни за что не решилась бы здесь есть и пить. И сейчас не замечала, что мужчины с восхищением поглядывают на нее.

«Эта девушка слишком хороша собой, чтобы без опасений путешествовать в одиночестве», — подумала миссис Кордер, но вслух ничего не произнесла.

После того как все было выпито и съедена лепешка, они просто сидели и разговаривали, пока не настало время вернуться к носильщику.

— Осталось всего пять минут! — сообщил он.

— Мне надо сделать пересадку в Глазго? — спросила у него Джакоба.

— Это смотря куда вы едете, — ответил носильщик.

Джакоба показала ему свой билет.

— Инверглен! — прочитал он. — Это далеко, и поедете вы по Западной дороге. Ее открыли совсем недавно.

— И надо пересаживаться? — поинтересовалась миссис Кордер.

— Угу, надо, — кивнул носильщик.

Джакобе оставалось лишь надеяться, что эта процедура не окажется слишком сложной.

Когда они сели в поезд, миссис Кордер спросила:

— Вы будете жить в горной Шотландии?

— Я еду, чтобы стать компаньонкой и чтицей старому джентльмену, который начинает слепнуть и глохнуть, — объяснила Джакоба. — Он живет в замке Мердок.

Миссис Кордер задумалась, пытаясь что- то вспомнить, и наконец сказала:

— Я о таком не слышала, но в Шотландии множество замков! И большинство находятся в плохом состоянии.

Увидев, что девушка с интересом ее слушает, миссис Кордер добавила:

— Иногда даже башни рушатся, потому что главы кланов не имеют денег на ремонт.

Это звучало довольно угнетающе, однако Джакоба подумала, что если у графа есть деньги, чтобы нанять компаньонку, то он не так беден, какими были они с отцом.

Пока поезд ехал в Глазго, миссис Кордер рассказывала своей юной спутнице о пароходах своего мужа и о том, какой уютный у них дом на окраине Глазго.

— Если б вам не был назначен день приезда, — сказала она, — я пригласила бы вас заехать ко мне погостить.

— Мне это было бы очень приятно, — молвила Джакоба. — И мне так повезло, что я встретила вас!

Миссис Кордер улыбнулась.

— Вы очень хорошенькая, так что берегите себя! Не верьте первому попавшемуся молодому человеку, который начнет говорить вам комплименты или попытается поцеловать!

— Я уверена, что никто не станет этого делать! — возразила Джакоба, покраснев от смущения.

— Вы слишком юная и красивая, — не отступала миссис Кордер, — чтобы бродить по свету одна-одинешенька! Неужели у вас нет родителей или родственников, которые могли бы о вас позаботиться?

— Б-боюсь… что нет… — тихо прошептала Джакоба.

— Ну, тогда вы должны уметь бороться за свои права! — заявила миссис Кордер. — И знайте: если рядом мужчина, дело может обернуться насилием.

Ее слова очень встревожили Джакобу, и она поспешила успокоить себя тем, что, поскольку граф — человек старый, слепой и глухой, ей никакая опасность угрожать не может.

А миссис Кордер все повторяла и повторяла ей, чтобы она была осмотрительнее.

В Глазго попутчица сказала Джакобе:

— Я намерена посадить вас на поезд и проследить, чтобы вам досталось купе, где вас никто не потревожит. Ехать еще далеко!

— Мне не хотелось бы вас затруднять, — запротестовала Джакоба.

— Я за вас тревожусь, — пояснила миссис Кордер. — Я же сказала: вы слишком хорошенькая, чтобы одной пускаться в такой дальний путь!

— Пока мне везло, — улыбнулась Джакоба, — я ведь встретилась с вами.

— Это, конечно, так, — вынуждена была признать миссис Кордер, — но в другой раз удача может от вас отвернуться.

Когда поезд прибыл в Глазго, пожилая дама, так же как в Эдинбурге, отправила носильщика за их багажом. После этого она провела Джакобу через весь вокзал к месту отправления поездов Западной шотландской железной дороги. Они приехали в Глазго с большим опозданием, и Джакоба очень боялась, что не успеет на нужный ей поезд. Ио, к счастью, он еще дожидался пассажиров.

В вагонах второго и третьего классов суетился народ, а вот первый класс почти пустовал. Миссис Кордер выбрала купе, которое сочла самым удобным, потому что оно было далеко от колес. Пока носильщик ставил туда вещи Джакобы, дама, наверное, в сотый раз сказала:

— Так смотрите же — берегите себя. Не делайте ничего такого, чего не одобрила бы ваша матушка, будь она жива!

— Я обязательно постараюсь, — пообещала ей Джакоба.

При этом она так очаровательно покраснела, что миссис Кордер окончательно потеряла всякую надежду защитить бедную девушку от опасностей, которые должны были ее ожидать уже в самом ближайшем будущем. Как объяснить этому невинному существу, что, поскольку она путешествует без сопровождающих, любой мужчина, будь он англичанином или шотландцем, сочтет ее своей законной добычей?

И тут ей пришла в голову блестящая идея.

Она обратилась к носильщику, почтительно стоявшему у двери купе. Джакоба не слышала ее слов, но видела, как носильщик кивнул и поспешно куда-то удалился, а миссис Кордер вернулась обратно к купе.

— Я попросила носильщика позвать сюда проводника, — сказала она.

— Зачем? — удивленно спросила девушка.

— Чтобы он запер вас в купе, — объяснила миссис Кордер. — В этом поезде коридоров нет, и вы благополучно доедете до самого Инверглена, так как к вам никто не сможет войти.

Джакобе все эти хлопоты показались совершенно излишними, однако она всем сердцем оценила заботу миссис Кордер.

Носильщик вернулся с проводником. Дама назвала себя, что явно произвело на него сильное впечатление. Проводник без всяких возражений подошел к двери купе и запер ее. От взгляда девушки не ускользнуло, как миссис Кордер незаметно сунула что-то ему в руку.

Когда проводник ушел, Джакоба опустила стекло, высунулась из купе и поцеловала миссис Кордер.

— Спасибо вам… спасибо… огромное спасибо! — повторяла она. — Я такнадеюсь… когда-нибудь снова вас увидеть!

— И я тоже. Я всегда мечтала о такой дочке, как вы.

Поймав себя на том, что чересчур расчувствовалась, миссис Кордер повернулась к носильщику и сурово приказала ему отнести ее багаж к экипажу, который должен ждать ее у вокзала. После этого она протянула руку Джакобе.

— До свидания, милочка, — сказала она. — Господь да благословит вас!

И она ушла не обернувшись.

Когда миссис Кордер скрылась из виду, Джакоба закрыла окно и устроилась в просторном купе.

«Все были ко мне так добры! — думала она. — Теперь мне почти совсем не страшно».

Глава четвертая

Поезд отправился из Глазго в шесть часов.

Спустя примерно час Джакоба почувствовала легкий голод. Однако, открыв корзинку, она с огорчением увидела, что в ней гораздо меньше припасов, чем она предполагала. Она опять поступила легкомысленно, не пополнив своих запасов в ресторане.

Девушка доела крошечные кусочки паштета и ветчины, а вот остатки цыпленка безнадежно засохли. В термосе не оставалось кофе, так что к концу дня ей предстояло вновь страдать от жажды. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Джакоба стала смотреть в окно.

Она была очарована красотами, открывавшимися за окном вагона. Впервые она увидела горные озера и реки, вероятно, полные лососей, и вересковые пустоши. Именно такой она и ожидала увидеть Шотландию. Летело время, а Джакоба все с тем же наслаждением любовалась живописными пейзажами.

Когда поезд остановился в Крайенларихе, проводник отпер ее купе, и в нем появилась старая дама, которая передвигалась с помощью двух палок. Ее сопровождала женщина, как решила Джакоба, — компаньонка.

В течение следующих двух часов Джакоба наблюдала, как она заботится о своей немощной нанимательнице. Подложила ей под спину подушку, подала носовой платок из сумочки и что-то негромко говорила.

«Наверное, и мне придется делать нечто подобное», — думала Джакоба.

Ее вдруг заинтересовало, требуют ли пожилые мужчины тех же услуг, что и женщины.

А поезд все мчался, пока на одной из остановок старая дама и ее компаньонка не вышли, и Джакоба воспользовалась этой возможностью, чтобы спросить у проводника, когда они прибудут в Инверглен.

— Мы чуть опаздываем, мисс. Наверное, ближе к полудню.

У Джакобы упало сердце. Она хотела было спросить еще, можно ли где-нибудь купить еды, но проводник уже ушел вперед, чтобы дать сигнал к отправлению. Он не услышал ее вопроса, так что Джакобе пришлось ждать еще полчаса следующей остановки.

Она открыла окно в надежде увидеть какой-нибудь ресторан. Однако станция оказалась очень маленькой: вся она состояла из небольшого домика, где пассажиры покупали билеты. Еду там наверняка не подавали.

Было уже за полдень, когда поезд остановился в Инверглене.

Джакоба была рада выйти наконец из вагона.

На платформе никого не было, кроме старого носильщика, который вынес ее вещи. Как только поезд ушел, Джакоба обратилась к нему:

— Я еду в замок Мердок. Найдется ли здесь экипаж, который меня туда отвезет?

— В замок Мердок! — повторил носильщик. — Ну, это далеко.

— Как… д-далеко? — испугалась Джакоба.

— Часа два ехать, не меньше.

— Ну тогда я определенно не могу идти туда пешком! — промолвила Джакоба, стараясь казаться жизнерадостной.

Однако она лихорадочно пыталась что-нибудь придумать на случай, если не найдет экипажа. Теперь она поняла, что поступила глупо, не спросив у мистера Макмердока, пришлют ли за ней в Инверглен экипаж. Прежде ей почти не приходилось уезжать из дома, и она почему-то решила, что у любого вокзала будут стоять наемные извозчики.

Носильщик поставил ее вещи на платформу.

— У одного человека в деревне, — сказал он, — есть карета, которую он дает за деньги для похорон и прочего. Я спрошу у него, не отвезет ли он вас в замок.

— Вы очень добры, — поблагодарила его Джакоба. — А где я могу подождать?

— Посидите пока в моей комнате, — предложил носильщик. — Там в камине горит огонек, так что вы не замерзнете.

— Большое вам спасибо! — произнесла Джакоба.

Только когда носильщик упомянул о камине, она поняла, что здесь гораздо холоднее, чем в Глазго.

Старый носильщик, оказавшийся одновременно и смотрителем станции, отвел девушку в свой кабинет — крошечное помещение, заваленное всевозможными коробками и свертками, которые ожидали либо получателя, либо погрузки на поезд, идущий в нужном направлении. Кресла здесь не было, и носильщик предложил ей стул, стоявший у окошечка билетной кассы. Он перенес его к камину, где горело несколько кусков торфа.

— Я недолго, — пообещал он. — Но вы не тревожьтесь. Поездов не будет еще три часа.

Он ушел.

Джакоба села и протянула руки к огню. Ей показалось, что Шотландия встретила ее не слишком приветливо. Она не могла понять, почему мистер Макмердок не попросил графа прислать за ней экипаж. А еще ей невыносимо хотелось пить и есть.

Осмотревшись, она обнаружила за домиком водопроводный кран. Надеясь, что носильщик не вернется слишком рано и не станет свидетелем ее самоволия, она взяла стакан, вымыла его и наполнила водой.

Прохладная вода доставила ей настоящее наслаждение! Жидкость в стакане была чуть желтоватой, но Джакоба поняла — это из-за торфа. Утолив жажду, она вернулась в помещение и снова села у огня. Не без тревоги она думала о том, что до замка ей вряд ли удастся утолить голод, который мучил ее все сильнее.

Носильщик вернулся почти через час.

— Я переговорил с мистером Макдональдом, — сообщил он. — Он вас отвезет, только учтите: мне едва удалось уговорить его не оставлять вас на вокзале на всю ночь.

— Я так вам благодарна, — сказала Джакоба. — Мне очень важно попасть в замок.

— Так лэрд ждет вас? — спросил носильщик.

Джакоба не сразу поняла, что слово «лэрд» относится к графу.

— Да, ждет, — подтвердила она.

Ей показалось, что носильщик удивлен, но он ничего не сказал, а только положил в камин еще кусок торфа. Это сразу прибавило в комнате тепла. Однако Джакоба пыталась сообразить, есть ли у нее время, чтобы открыть один из сундуков и достать пальто.

Наконец носильщик, который тем временем перетаскивал на платформу несколько маслобоек, вернулся и предупредил ее:

— Ну вот и Макдональд едет вверх по лощине. Он — человек мрачный, но до места вас довезет, не сомневайтесь.

— Спасибо, спасибо вам большое! — повторяла Джакоба.

Когда карета остановилась у станционного строения, девушка заметила, что она очень ветхая и верх у нее в нескольких местах лопнул. Но зато лошадка в нее была запряжена крепкая.

С козел слез немолодой мужчина, который, как и говорил носильщик, имел довольно мрачный вид. Джакобе показалось, что он смотрит на нее с негодованием или презрением. И как бы в подтверждение этого владелец кареты, не скрывая своего недовольства, заявил:

— Дорога дальняя, так что обойдется вам в два фунта туда и два обратно.

Джакоба опасливо посмотрела на него. Она уже вознамерилась запротестовать, как вдруг вспомнила, что мистер Макмердок дал ей на дорогу пять фунтов. Она не потратила из этой суммы ничего.

— Я вам заплачу, мистер Макдональд, — пообещала она. — И спасибо вам за то, что вы согласились меня отвезти.

Тот не сдвинулся с места, а только молча протянул руку ладонью вверх. Поняв, что он требует оплаты вперед, Джакоба открыла сумочку, достала из кошелька соверены и отдала ему.

Макдональд не поблагодарил ее, а все так же молча повернулся, взял сундуки и поставил на переднее сиденье кареты.

Джакоба еще раз поблагодарила носильщика за доброту, а потом села на заднее сиденье, оказавшееся весьма неудобным.

Когда карета тронулась, Джакоба почувствовала, что подвеска у экипажа отвратительная. Дорога была неровная, но поначалу лошадка бежала быстро. Вскоре они начали то подниматься в гору, то спускаться вниз, при этом ехать быстро было уже невозможно. Карета то подпрыгивала на крупных камнях, то проваливалась в рытвины. Девушку бросало из стороны в сторону, и ее начало подташнивать.

Силы уже были на исходе, когда наконец вдали она увидела большой замок. Его башни, вздымавшиеся над верхушками деревьев, производили весьма внушительное впечатление.

Джакобе замок показался очень красивым, но она была слишком измучена, чтобы испытывать сильные эмоции. Утешала только мысль, что ее долгое и трудное путешествие подходит к концу.

Оставалось лишь надеяться, что никто не потребует от нее сразу же приступить к своим обязанностям. А уж если это произойдет, то ее хотя бы прежде накормят.

«Как только я поем, я почувствую себя лучше», — с оптимизмом говорила она себе.

Однако от усталости и голода у нее разболелась голова, и ей больше всего хотелось лечь и заснуть.

«Я не имею права думать только о себе, — внушала себе она. — Если его светлости нужны мои услуги, то я должна быть готова выполнять их».

Когда карета подъехала ближе к замку, Джакоба увидела, что это великолепное здание находится в отличном состоянии. Вот только размеры его превзошли все ее ожидания.

За замком проглядывало море, а при ближайшем рассмотрении оказалось, что рядом со стенами протекает река. Дальше простирались вересковые пустоши. Джакоба решила, что река должна изобиловать лососем.

«Это прекрасные, прекрасные места!» — уговаривала она себя.

Тут карета резко накренилась: колеса попали на большие камни. Джакоба испуганно вскрикнула, но, к счастью, трудности пути на этом закончились — экипаж очутился на ровной подъездной аллее.

Лошадка, которая только что шла шагом, снова побежала быстрее, а Джакоба поспешно пригладила волосы и поправила шляпку: ей хотелось произвести хорошее впечатление на своего нанимателя.

Карета остановилась у парадного входа, который выглядел очень торжественно благодаря высокому портику.

Мистер Макдональд слез с козел. Он начал доставать багаж из кареты и ставить его прямо на землю, не потрудившись сначала постучать в дверь. Джакоба вышла из кареты и решила, что должна сделать это сама.

Серебряный дверной молоток оказался большим и тяжелым. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы поднять его и пару раз стукнуть.

Мистер Макдональд сложил ее вещи горкой и сразу же взгромоздился обратно на козлы. Она удивилась, почему он не стал дожидаться, когда ей откроют дверь, однако крикнула ему:

— Спасибо, что привезли меня сюда!

— Надо возвращаться, пока не стемнело, — проворчал он и уехал.

Джакоба снова повернулась к двери. Она собралась было снова постучать, но с облегчением услышала чьи-то шаги. Спустя мгновение дверь открылась.

На пороге стоял молодой человек. Джакоба решила, что это лакей. На нем были килт и куртка национального покроя.

Он молча уставился на Джакобу. Немного выждав, она сказала:

— Я — мисс Форд. Вы меня ждете.

Продолжая непонимающе смотреть на нее, лакей сказал с сильным шотландским акцентом:

— Сдается мне, вы не туда попали.

— Разве это не замок Мердок? — спросила Джакоба. — Мне назначена встреча с графом Килмердоком.

С этими словами она открыла сумочку и достала письмо, которое ей дал Хэмиш Макмердок.

Лакей перевел изумленный взгляд на конверт, но Джакобе показалось, что он не умеет читать.

— Будьте любезны проводить меня к его светлости, — попросила она, поняв, что лакей не отличается сообразительностью. — А мои вещи остались на улице.

Лакей посмотрел на горку багажа и, не закрывая дверь, пошел вглубь замка. Джакоба решила, что ей полагается следовать за ним, что она и сделала без всяких слов. Они прошли через большой холл, в конце которого оказалась винтовая каменная лестница.

Лакей продолжал идти вперед по широким ступеням, и Джакоба, несколько смущенная великолепием окружающей обстановки, поднялась следом за ним наверх. Б этот миг она вспомнила, как кто-то рассказывал ей, что в Шотландии лучшие помещения аристократических домов располагаются на втором этаже.

Вскоре они очутились на широкой лестничной площадке, где стены были увешаны картинами, а над огромным камином красовалась голова оленя.

Лакей открыл не парадную дверь, находившуюся слева, а прошел чуть дальше по коридору. Впереди было несколько массивных дверей, и девушке почудилось, что лакей как-то робко открыл одну из них.

Джакоба пошла впереди него, а он объявил:

— К вам леди, милорд.

Девушка оказалась в комнате, заставленной книжными стеллажами. У дальней стены с двумя высокими окнами потрескивал большой камин. Перед огнем в кресле сидел мужчина с газетой. Он явно не походил на графа, потому что был молод и темноволос, в килте с теми же цветами, что и у лакея. Его кожаная, отороченная мехом сумка — часть национального костюма, — показалась Джакобе необычайно роскошной.

Дверь за ее спиной закрылась.

Поскольку сидевший у огня мужчина молча смотрел на Джакобу, она сделала несколько шагов в его сторону и не без робости сказала:

— Я… я приехала… Извините, если я… немного задержалась.

Мужчина медленно поднялся на ноги.

Два спаниеля, до этого лежавшие на каминном коврике перед огнем, сразу же вскочили.

Джакоба заметила, что животные смотрят на нее так же странно, как их хозяин.

— Кто вы такая и что вам надо? — резко спросил незнакомец.

Его голос звучал так враждебно, что у Джакобы перехватило дыхание. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вновь обрести голос.

— Я… я приехала… помогать графу… как было договорено.

— Договорено? О чем вы говорите? — допытывался мужчина. — И чем вы занимаетесь?

Он говорил так грубо, что Джакоба по-настоящему испугалась.

— П… по-моему… мне было бы лучше… поговорить с самим графом… У меня для него… письмо.

Она показала незнакомцу конверт, который дал ей Хэмиш Макмердок. Наступившее молчание показалось ей недобрым. Наконец он сказал:

— Дайте мне его!

— Мне… мне было сказано… отдать его… графу Килмердоку, — чуть слышно прошептала Джакоба.

— Граф Килмердок — это я!

— Но… это невозможно! — воскликнула она. — Мне сказали, что он старый… и что ему нужна компаньонка… помогать ему.

Тут ей пришла в голову пугающая мысль: а что, если граф умер и этот неприятный и невоспитанный молодой человек стал новым графом?

Он протянул руку и нетерпеливо приказал:

— Дайте его мне!

Чувствуя, что не может не подчиниться, Джакоба сделала несколько шагов вперед и протянула ему конверт. Он чуть ли не вырвал его у нее из руки.

Вскрыв конверт, он вытащил листок с письмом и, нахмурившись, пробежал его взглядом. Наблюдая за человеком, назвавшимся графом Килмердоком, Джакоба испытывала все более гнетущий страх. К тому же из-за тряски в карете и от сильного голода она с трудом держалась на ногах.

Граф прочел письмо от Хэмиша и, порвав его в клочья, швырнул в огонь. Как только он расправился с посланием, сейчас же повернулся к той, что его привезла.

— Убирайтесь! — сказал он. — Вон из моего дома, и чтобы я вас больше не видел и не слышал о вас!

Он почти кричал, и его тон испугал Джакобу даже больше, чем смысл его слов.

— Я… я н… не понимаю, — пыталась ответить она.

Граф поднял руку и указал ей на дверь.

— Убирайтесь отсюда! И если вы не сделаете это добровольно, я велю выставить вас!

В его голосе звучала такая ярость, а жест был столь угрожающим, что собаки поняли их как приказ и бросились на девушку. Один из спаниелей рычал, оскалив зубы.

Джакоба тихо вскрикнула, хотела повернуться, но оступилась и упала. В этот момент она почувствовала острую боль в лодыжке: второй спаниель укусил ее!

И Джакоба утонула в волне мрака.

Она пришла в сознание и почувствовала, что кто-то трогает ее лодыжку. Прикосновение было очень осторожным, но все равно она почувствовала боль и невольно застонала.

— Ничего страшного, — произнес незнакомый голос, — укус не глубокий.

Джакоба открыла глаза и обнаружила себя лежащей на большой кровати с балдахином. Какой-то немолодой мужчина бинтовал ей лодыжку.

Голова была тяжелая, словно ее набили свинцом, мысли вялые и неповоротливые. Она даже не сразу сообразила, что по-прежнему на ней дорожное платье. Кто-то снял с нее только чулок, потому что бинтовали обнаженную лодыжку.

— Меня… укусила… собака, — с трудом промолвила Джакоба.

— Наверное, пес решил, что у него есть для этого основания, — сухо сказал незнакомец. — Как правило, эти спаниели совершенно безобидны.

Взглянув на испуганное лицо Джакобы, он добавил:

— Вы потеряли сознание. Подозреваю, из-за того, что были измучены после такого долгого пути.

— Я… добиралась сюда… очень долго, — неуверенно пролепетала Джакоба, — но… он сказал… что я должна… сразу же… уехать.

— Его сиятельство рассказал об этом, когда вызвал меня.

— А… кто вы?

— Меня зовут Фолкнер, я — врач. Могу вас уверить: вы стали причиной настоящего переполоха в замке!

Он произнес эти слова с улыбкой, но Джакоба ответила совершенно серьезно:

— Мне… мне очень жаль… но мистер Хэмиш Макмердок… велел мне п-приехать.

И тут она вдруг закричала:

— Он… он обманул меня! Он сказал… что граф — человек… старый… почти совсем глухой и слепой… и ему… нужна компаньонка!

Доктор Фолкнер закончил накладывать повязку и осторожно опустил ногу девушки на постель.

— Боюсь, что Хэмиш, которого я знаю очень давно, решил подшутить над своим дядей!

— Вы… хотите сказать… что тот человек… который велел мне… убираться вон… это действительно граф?

Врач кивнул.

— Тогда… я должна немедленно уехать! Но, боюсь… у меня совсем нет денег…

Доктор Фолкнер нахмурился.

— Вы хотите сказать, что молодой Хэмиш отправил вас сюда, не дав денег на обратный билет?

— Он дал мне билет от Кингз-Кросс до Инверглена и… пять фунтов… на дорожные расходы. Но… мне пришлось заплатить четыре фунта мистеру Макдональду, чтобы… он привез меня сюда… от станции.

Врач усмехнулся.

— Старый Макдональд в своем репертуаре! — заметил он.

— Что же мне делать? Ради Бога, скажите… что мне делать? — жалобно спросила Джакоба.

— Сейчас вы можете делать только одно: лежать и не бередить рану, — твердо сказал доктор Фолкнер. — Я так и скажу его сиятельству, и ему просто придется смириться с вашим присутствием.

— Он рассердился… Он страшно рассердился, что я… приехала! — в смятении промолвила Джакоба.

— Я уверен, ему очень жаль, что его собаки вас укусили. Так что они заодно с Хэмишем позаботились о том, чтобы вы стали его гостьей, нравится ему это или нет!

— Я… предпочла бы… уехать! — настаивала Джакоба.

— Как ваш лечащий врач я этого позволить не могу! Тем более существует реальная опасность, что у вас начнется отек. И несколько дней нога будет болеть.

— Тогда… что же мне делать?

У Джакобы сорвался голос — к горлу подступали рыдания.

— Я… я очень проголодалась… Но раз он так… сердится… его сиятельство не даст мне… поесть.

— Но вы же должны были захватить в дорогу какие-нибудь продукты? — недоверчиво посмотрел на нее врач.

— Вчера у меня была еда… но она почти вся кончилась, когда я уезжала из Глазго. А это было сегодня в шесть утра.

Джакобе показалось, что врач совершенно изумлен ее легкомыслием.

— Предоставьте все мне, — сказал он наконец. — Единственное, что вы сейчас должны сделать, это лечь в постель. Здесь нет горничной, которая помогла бы вам раздеться, но я — ваш лечащий врач, так что вам придется принять мою помощь.

Произнося эти слова, он бережно помог девушке сесть, после чего снял с нее жакет и расстегнул сзади блузку.

Потом он сказал:

— Я собираюсь достать ночную рубашку из ваших сундуков; я распоряжусь, чтобы их принесли наверх. Тем временем постарайтесь снять все что сможете — только не двигайте левую ногу. Вы меня поняли?

— Я… я постараюсь, — прошептала Джакоба.

Доктор вышел из комнаты.

Джакоба сняла блузку, расстегнула юбку и спустила ее почти до колен, не двигая ступню. Однако каждое движение отдавалось болью.

Джакоба обнаружила, что врач отрезал ее чулок у колена, не снимая подвязок.

«Какой он добрый! — благодарно подумала девушка. — А вот граф, конечно, будет ужасно сердиться!»

Она дала себе слово уехать как можно скорее, но, когда она сняла с себя большую часть одежды, накрывшись юбкой и блузкой, голова у нее закружилась, и к приходу доктора Фолкнера она лежала с закрытыми глазами, снова почти без сознания.

Следом за врачом шли лакеи с ее сундуками. Вещи были поставлены на место, указанное доктором Фолкнером. Затем лакеи удалились, а он подошел к кровати.

— Я велел, чтобы вам принесли поесть. Но сначала хочу вас устроить как следует.

— Я… сняла все… что могла… и ногой не двигала, — пролепетала Джакоба. Вижу, — похвалил он ее. — Вы все сделали очень разумно. А теперь скажите, в каком сундуке лежат ночные рубашки.

— В том… который перевязан ремнями, — едва слышно ответила она.

Доктор открыл сундук, нашел ночную рубашку и вернулся к кровати. Помог девушке просунуть голову в ворот, руки — в рукава, а потом, когда она опустила рубашку, осторожно убрал остальную ее одежду. Добрый врач действовал так умело и деликатно, что Джакоба даже не почувствовала смущения.

Затем он укрыл ее одеялом и подложил под спину подушки, чтобы она могла сидеть.

— Сейчас вам принесут поесть, и вы должны съесть все, а потом заснуть.

— А… если граф скажет… что мне нельзя здесь оставаться?

— Мне этого его сиятельство сказать не сможет, — спокойно ответил врач, — а вы обещали меня слушаться.

— Мне… очень жаль… что я причиняю всем… столько хлопот. Но… мне непонятно… почему он… так рассердился.

Доктор Фолкнер не успел ничего ответить — в дверь постучали. Он открыл, и в комнату вошел лакей с подносом.

— Повар извиняется, что больше ничего нет, — сказал лакей, — но он вас послушал и прислал все, что можно было приготовить быстро.

Доктор подвинул к кровати столик и поставил на него поднос.

— Поблагодарите повара и скажите, что я попозже зайду к нему поговорить насчет того, что готовить потом.

Лакей ушел, и доктор Фолкнер только теперь заметил, что Джакоба покоится на подушках совершенно без сил. Лицо у нее было такое бледное, словно она вот-вот снова потеряет сознание. Пожилой врач присел на край постели.

— Я буду вас кормить, — сказал он, — и извольте смолотить все, что я положу вам в рот!

Джакоба хотела улыбнуться, но у нее не было сил даже для этого.

Доктор вливал ей в рот одну ложку бульона за другой, и вскоре она почувствовала, как все тело наполняется живительным теплом. За бульоном последовал большой омлет с грибами. Съев меньше половины, Джакоба призналась:

— Я… больше не смогу съесть… ни кусочка!

— Это потому, что вы так долго голодали, — сказал доктор Фолкнер. — Но вы обязательно должны выпить лекарственный отвар, который я велел для вас приготовить. Он поможет вам заснуть и умерит боль в ноге.

Так как послушаться его было легче, нежели спорить, Джакоба выпила отвар, оказавшийся необычайно вкусным. У него был приятный аромат, и она поняла, что в него положили меду. Когда чашка опустела, врач сказал:

— А теперь спите крепко, утром я приду вас навестить. Но помните: старайтесь не наступать на больную ногу. И не думайте об отъезде, пока я вам этого не разрешу!

— Я сделаю так, как вы велите… И мне уже лучше… намного лучше! Спасибо вам, спасибо! Все были сегодня ко мне так добры… кроме… кроме его светлости!

Почувствовав, что эти слова требуют ответа, добрый доктор сказал:

— Вы наказываете его уже тем, что остались в замке, — ведь он дал клятву, что его порог не переступит больше ни одна женщина!

Джакоба широко раскрыла глаза.

— Почему… он это сказал?

— Это длинная история, и в ней, конечно, замешана женщина. Вы и сами должны знать, что во всех бедах, постигающих мужчин, виноваты бывают женщины.

Джакоба мелодично засмеялась.

— Это неправда! Маменька всегда говорила, что женщины — это цветы в жизни мужчины… или должны ими быть!

— Ваша маменька была совершенно права, — согласился доктор Фолкнер, — но некоторые женщины бывают очень недобрыми, и, к несчастью, его сиятельство пострадал от встречи с двумя именно такими представительницами прекрасного пола.

— Так вот почему… он был так сердит… на меня!

— Он был сердит не просто потому, что вы — женщина, — объяснил доктор, — но и потому, что его племянник Хэмиш поступил очень нехорошо, а пострадали из-за этого вы.

— Мне надо уехать… как можно скорее! — очень серьезно сказала Джакоба.

— Только когда ваша нога полностью заживет! — решительно заявил доктор Фолкнер и добавил: — Ведь вас здесь устроили очень хорошо. Постарайтесь получить удовольствие от того, что вы попали в один из самых красивых замков Шотландии. А уж живописнее этих мест вообще нигде не найти!

— Именно такими я и представляла себе шотландские замки!

— Я тоже всегда так считал, — согласился доктор.

Взяв со стола поднос, он сказал на прощание:

— И позвольте признаться, что я просто счастлив получить для разнообразия поистине прекрасную пациентку, которая похожа на цветок!

Неожиданный комплимент вогнан девушку в краску, но, несмотря на смущение, она приветливо улыбнулась врачу, устремившемуся к двери.

— Доброй ночи, Джакоба, — сказал он. — И будьте умницей, пока я не навещу вас завтра утром.

Только когда доктор Фолкнер ушел, Джакоба с удивлением подумала, откуда он мог узнать ее имя. Но почти сразу же сообразила, что он мог прочесть его на бирке сундука, когда его распаковывал.

«Какой он славный! — подумала она. — Но я надеюсь, что смогу уехать, больше не встретившись с графом!»

Она содрогнулась, вспомнив, как он был разгневан. У нее в ушах до сих пор звучал его грозный голос. А теперь он еще ненавидит ее за то, что она осталась у него в замке!

«Боже, — взмолилась она, — дай мне… благополучно выбраться… отсюда!»

Глава пятая

— Почему эта женщина до сих пор не может уехать? — недовольно спросил граф, когда доктор Фолкнер вошел к нему в кабинет.

— Я как раз собирался поговорить с вами об этом.

— Она провела здесь уже три дня! — обвиняющим тоном произнес граф. — Чем скорее она уедет, тем мне будет лучше.

— Я это прекрасно сознаю, — сказал доктор Фолкнер, садясь перед камином, — но у нее нет денег, и ей некуда ехать.

— Это меня не касается! — раздраженно бросил граф. — Хэмиш ее сюда прислал, пусть Хэмиш ее отсюда и забирает.

— Тогда на это уйдет немало времени. Нужно написать Хэмишу, чтобы он это сделал.

Граф нахмурился еще больше.

— Вы прекрасно знаете, что мне надо выдворить ее из замка! Если она так глупа, что приехала сюда, не проверив, ждут ли ее, пусть сама справляется со всеми последствиями!

Доктор поудобнее устроился в кресле.

— Я знаю вас, милорд, с самого детства. Я видел, как из милого и приятного молодого человека вы превращались в мужчину, жесткого и порой очень несимпатичного, но я еще не видел, чтобы вы были жестоки к кому бы то ни было — будь это человек или животное.

Граф посмотрел на своего собеседника с искренним изумлением.

— Неужели вы действительно сказали мне сейчас эти слова?

— Я сказал их вам потому, что больше никто их вам сказать не осмелится, — без обиняков ответил доктор. — Я был очень привязан к вашей матушке, и, думаю, ей было бы чрезвычайно неприятно видеть, как вы сейчас себя ведете.

Граф смущенно поежился. Доктор понимал, что больше всего хозяину дома в эту минуту хотелось осадить его, чтобы не лез не в свое дело. Однако доктор Фолкнер занимал особое место — и не только среди обитателей замка. Пожилого врача любили все члены клана, готовые преодолеть немалое расстояние, чтобы получить его совет. Во всем поместье не нашлось бы женщины, которая не просила бы его принять у нее роды.

Доктор Фолкнер читал мысли графа, и в его глазах появились лукавые искорки.

— Ну, полноте! Вы не хуже меня знаете, что оплатите девочке обратную дорогу до Лондона или, вернее, до деревни, где она жила с отцом и матерью, пока они не умерли. После этого дом продали, чтобы уплатить долги ее отца.

— Это меня совершенно не касается! — недовольно заявил граф.:— Не пытайтесь меня разжалобить.

— В конце концов, ведь это ваш спаниель ее укусил, — напомнил врач. — Полагаю, суд присудил бы ей компенсацию за понесенный ущерб.

Граф удивленно посмотрел на доктора.

— Вы хотите сказать, что она собирается подать на меня в суд?

— Она слишком юна, чтобы до такого додуматься. К тому же она не только невинна, но и совершенно не знает мира, в котором есть такие страшные люди, как вы!

Граф невольно засмеялся.

— Будьте вы прокляты, Фолкнер! — воскликнул он. — Вы пытаетесь заговорить мне зубы и заставить пожалеть эту надоедливую женщину.

— Ну а мне ее искренне жаль, — сказал врач. — И если б я мог найти ей место, где ее оставили бы в покое мужчины и где были бы к ней добры, я б это немедленно сделал.

— И если вы так к ней относитесь, то это вас не затруднит, — огрызнулся граф. — Но здесь для женщины места нет, и пока это от меня зависит — не будет!

Доктор Фолкнер поднялся с кресла.

— Именно это я и ожидал от вас услышать. Через пару дней я попрошу вас оплатить Джакобе дорогу до Лондона. Хотя, если принять во внимание ее красоту, нехорошо отправлять ее в путь без сопровождающих.

Граф ничего не ответил. Он встал и подошел к камину.

Врач направился к двери, и, когда уже взялся за ручку, его догнал вопрос графа:

— Почему эту женщину зовут Джакобой? Это — шотландское имя!

— Конечно, шотландское, — согласился доктор. — Я ее об этом не спрашивал. Можете сами задать ей этот вопрос.

Он был уверен, что ответ графа будет злым, и поспешил выйти из кабинета.

Спускаясь по лестнице, врач улыбался. Его забавляло то, что граф, поклявшийся не впускать в замок женщин, вынужден сделать именно то, чего так не хотел. И у доктора Фолкнера не было намерения торопить Джакобу с отъездом. Он хотел, чтобы его пациентка полностью поправилась.

А пока у Джакобы не только не спала до конца опухоль вокруг раны — испытанное ею потрясение все еще давало о себе знать. Она по-прежнему была немного вялой и быстро уставала.

«Отдых пойдет ей на пользу!» — думал доктор Фолкнер, выходя из замка.


Ополоснувшись и немного походив по комнате, Джакоба была рада снова вернуться в постель. Однако она получила огромное удовольствие от великолепного вида на море, открывавшегося из окна.

Замок был расположен в долине, и по обе его стороны возвышались склоны. А еще Джакоба впервые увидела северное сияние, о котором ей рассказывала мать. Она говорила, что в Шотландии это чудесное явление природы красивее, чем где бы то ни было.

И действительно — невозможно представить себе более впечатляющее зрелище!

Б то же время девушка постоянно помнила, что находится с графом под одной крышей — пусть даже и огромной. Она почти физически ощущала на себе его ненависть. Ей было трудно понять, почему графа так разъярила шутка его племянника.

Джакоба до сих пор вздрагивала от его гневного голоса. Еще страшнее было вспоминать, с какой яростью он указал ей на дверь, после чего собаки набросились на нее.

И все-таки, несмотря на пережитый ею ужас, она радовалась, что попала в Шотландию!

«После того как уеду на Юг, я, возможно, больше никогда сюда не вернусь! — думала она. — Мне надо запомнить эту красоту и этот поразительный замок!»

В первое же утро Джакобу разбудили странные звуки; она поначалу не смогла определить их природу. И только спустя несколько минут поняла, что слышит волынку.

Тогда же она вспомнила, что в Шотландии главу клана всегда будят волынщики, — об этом она узнала из какой-то книги. Они обходят его замок, играя мелодии, под которые воины клана идут на битву.

И потом каждое утро Джакоба просыпалась под звуки волынки. Такое начало дня казалось ей на удивление приятным.

Как только она смогла встать, она подошла к окну, чтобы увидеть музыканта. Волынщик в килте, пледе и шапочке шагал под стенами замка, раздувая мехи волынки. Она обязательно будет вспоминать это, когда уедет из Шотландии.

Ей было также интересно увидеть главу клана при всех его регалиях, хотя, разумеется, она очень страшилась графа.

Дни ее тянулись бы бесконечно, если б не заботливый доктор Фолкнер: он распорядился, чтобы ей приносили книги для чтения. В первый же день лакей принес целую дюжину, приговаривая, что в библиотеке их тьма- тьмущая, так что она может их менять. А доктор намеренно, как показалось Джакобе, выбрал книги о Шотландии.

Лежа в постели, Джакоба погружалась в легенды, которым было много сотен лет, — предания о призраках, проклятиях и вражде между кланами. Все это завораживало.

Всякий раз, как лакей приносил ей поесть, она просила обменять уже прочитанные книги. Бедняги лакеи боялись спросить графа, что именно следует ей принести, поэтому она получала причудливую подборку томов, однако большинство из них представлялись ей интересными.

Доктор Фолкнер навещал ее два раза в день.

Регулярно заходил и дворецкий, немолодой шотландец, служивший в замке уже много лет. Он оказался добродушным, внимательным человеком, и вскоре Джакоба уже знала, что у него есть семья. Однако из-за нового порядка, по которому в замок не допускали женщин, они жили в коттедже неподалеку.

— Как вам, наверное, нелегко ходить туда и обратно, особенно когда идет дождь или снег! — посочувствовала ему Джакоба.

— Да, конечно. Из-за этого я не могу обходить замок поздно вечером — проверять, все ли приготовлено для его сиятельства. Но жене удобно, и детишки могут играть в собственном садике.

Дворецкий, которого звали Росс, много рассказывал Джакобе о замке Мердок, о красивых парадных комнатах на втором этаже.

— Как бы мне хотелось их увидеть! — мечтательно сказала Джакоба.

Дворецкий ничего не ответил, и она поняла, что никогда их не увидит: граф не разрешит провести ее по замку. Она поспешила сменить тему разговора, не желая смущать доброго дворецкого.

«Мне надо поскорее поправиться, — решила она на третий день после визита врача. — Нехорошо оставаться здесь и досаждать графу. И пора подумать, чем я буду заниматься, когда вернусь в Англию».

Она пришла к выводу, что разумнее всего было бы вернуться в деревню. Возможно, мистер Браунлоу поможет ей найти какое-нибудь место. У нее было ощущение, что не следует снова претендовать на место компаньонки, после того как эта попытка закончилась подобным провалом.

«Мне необходимо что-то придумать! — в отчаянии думала она. — Иначе придется продать акции — ведь жить будет не на что!»

Однако Джакоба понимала, что мистер Браунлоу не одобрит такой шаг. Но и рассчитывать на доброту бывших соседей из деревни нет никаких оснований. Там не найдется ни одного дома, где ей могли бы дать место для ночлега: самим обитателям деревни было тесно в старых коттеджах.

«Что же мне делать?»

Она молила о помощи и надеялась, что мать и отец услышат ее и помогут.


Если Джакоба ощущала присутствие графа, то и он, в свою очередь, постоянно чувствовал ее присутствие. Ему было неприятно ловить себя на том, что он постоянно думает о ней.

Граф помнил о Джакобе не только днем, во время визитов доктора Фолкнера, но и ночью, когда сон бежал от него. Он снова слышал ее вскрик, когда она оступилась и упала и собака вцепилась ей в ногу. Граф сознавал свою вину в том, что его собаки кинулись на нее.

Эти два спаниеля постоянно были при нем и реагировали на малейшие нюансы его голоса. Они отличали симпатичных ему людей и радостно приветствовали их. Они понимали, когда он отчитывал кого-нибудь из слуг или членов клана за какой-либо проступок. И, вне всякого сомнения, именно его гневный голос и указующий перст заставили верных животных наброситься на Джакобу.

Собаки решили, что защищают его от этой девушки!

«Она должна была знать, на что идет, когда соглашалась сюда ехать» — оправдывался он.

Однако доктор Фолкнер недвусмысленно дал ему понять, что Джакоба просто ответила на объявление, которое Хэмиш поместил в «Морнинг Пост». Хэмиш обманул ее, сказав, что ей предстоит стать компаньонкой старика, который глохнет и слепнет.

Об этом было прямо сказано в письме Хэмиша, присланном с Джакобой.

Граф с яростью думал о том, что племяннику удалось-таки ему отомстить. Да, он слишком резко и бесцеремонно отверг его план продавать крабов и омаров, пойманных в водах поместья. Но причина отказа заключалась в нахальстве Хэмиша, который представил свой план чуть ли не как решенное дело. Конечно, граф мог бы говорить с ним мягче.

Однако реакция племянника на отказ была непростительной, и граф надеялся, что больше никогда не увидит Хэмиша.

В тот день второй визит доктора Фолкнера к Джакобе закончился поздно — уже после обеда. Граф как раз выходил из столовой, когда тот направлялся к выходу.

— Здравствуйте, доктор! — воскликнул он. — Не ожидал увидеть вас здесь в такой поздний час!

— У меня был срочный вызов, о котором я хочу вам рассказать, — ответил врач.

— Пойдемте в мой кабинет, — предложил граф.

Лакей открыл перед ними дверь.

Джентльмены вошли в просторную комнату с огромным количеством книг. Над камином висел превосходный портрет отца графа в костюме главы клана.

Пока граф наливал доктору Фолкнеру виски с содовой, тот смотрел на портрет.

— Ваш батюшка был хорошим человеком, — задумчиво промолвил он, — и все члены клана глубоко его уважали.

Вручая ему бокал, граф спросил с изрядной долей иронии:

— Вы хотите сказать, что меня они не уважают?

— Я не хочу сказать ничего, кроме того, что члены вашего клана слишком редко вас видят, — ответил доктор, — и чувствуют себя забытыми.

— Нет, на самом деле вы хотите сказать, — резко возразил граф, — что они желают, чтобы я приглашал к себе гостей на охоту и рыбалку и устраивал празднества, в которых они могли бы участвовать!

— Конечно, им бы этого хотелось, — спокойно согласился доктор Фолкнер, — и они не могут понять, почему вы стали таким мрачным затворником.

Сделав глоток виски, он добавил:

— Более того, женщины в тревоге: им кажется, что вы накладываете на них проклятие из-за ненависти к их полу.

Граф выпрямился.

— В жизни не слыхивал подобной чуши!

— Вы же знаете, как суеверны эти люди, — возразил доктор. — Когда у одной женщины случился выкидыш, а один фермер потерял породистую корову, все были уверены, что беды насланы на них из замка.

— О, Бога ради! — раздраженно воскликнул граф. — Не желаю слушать все эти глупости! Я хочу жить так, как считаю нужным. Это — мое дело, и оно не имеет никакого отношения к членам клана или моим служащим!

Доктор допил виски и встал.

И все-таки подумайте над тем, что я вам сказал, — негромко произнес он. — Кстати, я пришел сюда так поздно потому, что старик Эндрю, который охранял реку, чувствует свой возраст. У него разыгрался ревматизм, так что выполнять свои обязанности он не может. Но он попросил передать вам, что по близости промышляют браконьеры и следует выставить охрану.

— Какого рода браконьеры?

— Похоже, целая шайка движется вдоль берега моря. Свежий лосось продается в Эдинбурге и Глазго по очень высокой цене.

Граф нахмурил брови.

— Если Эндрю не справляется с охраной, — сказал он, — надо найти кого-то другого.

— У него сильный ревматизм, — повторил врач, — и, по-моему, вам следовало бы найти ему помощника или даже двух. Он старается по мере сил, но я велел ему по ночам на улицу не выходить, по крайней мере дня два, пока я снова его не навещу.

— Я обязательно буду иметь в виду то, что вы мне сказали, — пообещал граф.

— Я приду завтра утром. Спасибо за виски. Оно пришлось очень кстати!

И врач ушел, не позволив графу что-нибудь ответить.

Граф еще долго стоял у камина, глядя в огонь. Он пытался сообразить, кого взять на место старого Эндрю. Этот человек охранял речные угодья с тех пор, как граф себя помнил, и делал это прекрасно. Серьезного браконьерства в его поместье не наблюдалось.

В этом году лосося было полным-полно. Многоводная река давала рыбе возможность легко входить в нее из моря. Но в то же время, насколько графу было известно, дальше вдоль морского берега реки обмелели. Скорее всего шайка браконьеров обратит свое внимание на его реку — Тэйвор.

Граф взглянул на часы — время уже позднее. Он решил, что разумнее всего самому пойти и проверить, как обстоят дела на реке.

В сопровождении спаниелей он спустился вниз и обнаружил дежурившего у дверей лакея.

— Я пройдусь, Алистер, и взгляну на реку. Я ненадолго, так что можешь двери не запирать.

— Хорошо, милорд, — ответил лакей.

Граф вышел на аллею, потом повернул налево и миновал небольшую рощу; здесь тропа привела его к скалам, откуда можно было спуститься к устью Тэйвора.


Ночь стояла теплая и безветренная, по ясному небу медленно плыл месяц.

Граф мог и ночью легко найти дорогу. Он с детства знал в поместье каждый дюйм.

Неторопливо спускаясь к реке, он думал о том, как любит ее и сколько счастливых часов провел на рыбалке.

Ему было девять лет, когда отец подарил ему первую удочку для ловли форели. Рыба попадалась и крупная, и мелкая. Это занятие доставляло ему удовольствие. Мысль, что кто-то может браконьерствовать здесь, приводила его в ярость.

И если Эндрю действительно слишком болен для того, чтобы охранять реку, он должен назначить на это место надежного человека.

Добравшись до устья реки, граф пошел вверх вдоль берега. В воде отражались звезды, это зрелище было поистине чарующим.

Красота родных мест, как всегда, наполняла душу теплом. И граф размышлял сейчас о том же, о чем думали до него многие шотландцы: что он готов умереть за Шотландию, лишь бы не дать англичанам захватить ее.

Он прошел довольно далеко, когда вдруг услышал впереди какие-то звуки. Он остановился и прислушался, а собаки тихо зарычали. Граф понял — чуть выше по реке что-то происходит.

Он снова двинулся вперед и увидел силуэт лодки и стоящего в ней человека. А спустя еще секунду стало слышно, как кто-то молотит по воде.

Теперь происходящее не вызывало сомнений. Человек в лодке протянул поперек реки сеть. Она была закреплена на колу, вбитом на противоположном берегу. Выше по течению кто-то баламутил воду, гоня лосося вниз по реке, где рыба попадет в сеть.

Это были браконьеры, о которых предупредил Эндрю. Взбешенный граф направился вперед.

Человек был занят тем, что вытаскивал из сети рыбу и бросал ее в лодку.

Граф спросил громовым голосом:

— Что вы,дьявол вас возьми, тут делаете? Прекратите немедленно!

Слова отчетливо разносились по воде, и человек в лодке обернулся. В руке у него был острый багор.

— Немедленно прекратите! — потребовал граф. — Это браконьерство, и вы попадете под суд за кражу моего лосося!

Но в этот миг притаившийся в тени высокого берега браконьер с силой ударил его по голове веслом, а второй вонзил багор ему в плечо.

Последним, что услышал граф, был отчаянный лай его собак.


Джакоба проснулась под звуки волынки. Она узнала мелодию — «Лодочная песня Скай».

«Вот куда бы мне хотелось попасть: на остров Скай», — подумала девушка.

Нога еще побаливала, и она не стала подниматься, чтобы подойти к окну. Постепенно мелодия затихла вдали — волынщик ушел за угол замка. А в следующую минуту в дверь постучали.

Не успела Джакоба откликнуться, как дверь открылась — к своему удивлению, она увидела доктора Фолкнера.

— Вы сегодня очень рано! — воскликнула она.

Врач подошел к кровати и, серьезно глядя на Джакобу сверху вниз, сказал:

— Мне нужна ваша помощь.

— Моя… помощь? — недоуменно переспросила она и поспешно села на постели.

— Вчера поздно вечером, — продолжал доктор, — после того как я повидался с графом и предупредил его о шайке браконьеров, вылавливающих лососей, он отправился осмотреть реку. Один, в сопровождении двух спаниелей.

— И что случилось?

— По-видимому, он наткнулся на браконьеров и, как я полагаю, обвинил их в незаконной ловле принадлежащей ему рыбы.

— Он их поймал?

— Мы не знаем точно, что случилось, но собаки спасли ему жизнь.

— Спасли… ему жизнь? — повторила Джакоба. — Так что же… произошло?

Доктор мрачно сказал:

— Браконьеры ударили его по голове чем- то тяжелым. А еще он получил удар в плечо острым багром.

Джакоба испуганно вскрикнула:

— Какой… ужас!

— И прежде чем скрыться, они бросили его в реку.

Девушка была так поражена и напугана, что на какое-то время даже лишилась дара речи.

Врач тем временем рассказывал:

— К счастью, сообразительные собаки подняли громкий лай. Их услышал пастух, который прибежал узнать, в чем дело, и нашел графа. Затем вытащил его из воды.

— Как могут люди… совершать… такие злодейства? — молвила Джакоба.

— У этих браконьеров дурная слава, — ответил доктор Фолкнер. — Теперь граф в очень тяжелом состоянии.

— Мне так жаль… Мне искренне его жаль!

И тут Джакоба подумала, будто доктор Фолкнер намерен сообщить ей, что она должна немедленно уехать. Однако он произнес совершенно неожиданные слова:

— Мне нужен человек, который мог бы ухаживать за его сиятельством. И нет нужды говорить вам, что такого человека ближе Глазго или даже Эдинбурга не найти.

Джакоба посмотрела на доктора и нерешительно спросила:

— Вы… просите… чтобы это сделала… я?

— Я умоляю вас об этом. Конечно, слуги будут делать для него все что смогут, но это не то же самое, как если бы рядом с ним была женщина. Поэтому я предлагаю вам делать то, ради чего вы сюда приехали: ухаживайте за раненым человеком, который находится без сознания.

— Конечно, я это сделаю, — сказала Джакоба, — если вы… уверены, что его сиятельство не рассердится, когда поймет, что происходит. Иначе… ему может стать… еще хуже.

Мы будем беспокоиться об этом позже, — заявил доктор. — А пока вы не могли бы одеться и зайти в комнату его светлости? Я буду там.

— Да… конечно.

Джакоба встала с постели, не в силах поверить в столь неожиданный поворот событий.

Конечно, она готова во всем помогать доктору Фолкнеру, проявившему к ней такую доброту. В их деревне было немало стариков, и у нее уже накопился некоторый опыт ухода за больными. А однажды ее отец сломал ключицу, упав с лошади, и тогда Джакоба заботилась о нем — в их удаленной от городов деревне найти профессиональную сиделку оказалось невозможно. Ухаживала она и за матерью во время последней ее болезни.

В период Крымской войны Флоренс Найтингейл доказала обществу, что уход за больными — это занятие, подходящее для респектабельной женщины. Тогда в больших городах появилась возможность пользоваться услугами сиделки, получившей хорошую подготовку. Однако в деревнях единственными женщинами, имевшими некие медицинские познания, оставались повитухи. Обычно это были пожилые женщины, которые поддерживали свои силы несколькими глотками спиртного, и во всем, что не касалось рождения младенцев, были совершенно бесполезны.

Джакоба поспешно оделась.

Чуть прихрамывая, она вышла в коридор. Впервые вышла из своей комнаты! Как и в день своего приезда в замок, она восхищалась высокими потолками и обилием прекрасных картин на стенах.

Почти сразу она встретила лакея.

— Вы не покажете мне дорогу в спальню его сиятельства?

Заметив искреннее удивление на его лице, она пояснила:

— Доктор Фолкнер попросил меня прийти туда.

— Я вас отведу, — сказал лакей.

Они пошли в ту сторону, откуда только что направлялась Джакоба. Миновав дверь ее спальни, они еще долго шли подлинному коридору.

Наконец лакей постучал в дверь, и изнутри послышался голос доктора Фолкнера:

— Войдите!

Джакоба попала в такую великолепную спальню, какой никогда еще не видела. Эта комната находилась в одной из башен: внешняя стена с шестью окнами имела округлую форму. На внутренней стене был огромный пылающий камин. Перед ним стояла кровать. Именно таким представляла себе Джакоба ложе главы клана.

Поддерживавшие балдахин дубовые колонны были украшены богатой резьбой. Сам балдахин, выполненный из того же дерева, венчала графская корона. По обе стороны изголовья спускались вниз красные бархатные занавеси с вышитым на них гербом графов Килмердоков.

Джакоба не успела рассмотреть остальные детали обстановки, так как доктор Фолкнер подошел к ней и подвел к кровати.

Голова графа покоилась на высоких подушках, глаза были закрыты.

Теперь он казался девушке вовсе не гневным и страшным, а молодым и удивительно красивым.

Чуть загорелое лицо было очень бледно.

Уголки губ опущены — видимо, он испытывал сильную боль.

Доктор Фолкнер осторожно приподнял простыню — плечо и рука графа были перевязаны.

— Он потерял много крови, — негромко сказал врач, — и для него чрезвычайно важно спокойствие. Нельзя допустить, чтобы рана снова открылась и началось кровотечение.

Джакоба кивнула, а доктор продолжал:

— Его сильно ударили по голове, но, к счастью, не по макушке, а ниже.

Джакоба судорожно вздохнула: если б удар пришелся по макушке, то мозг почти наверняка получил бы сильные повреждения.

— Открытой раны на голове нет, — сказал доктор Фолкнер, — но синяк большой и долго будет болеть.

Он снова бережно укрыл графа и, взяв Джакобу за руку, отвел к окну.

— Как вы понимаете, — объяснил он, — я не могу проводить здесь все дни. У меня несколько тяжелых пациентов, я должен их навещать.

— Да… конечно, — тихо ответила Джакоба.

— Все, о чем я прошу вас, так это следить, чтобы он был спокоен, не ворочался и не метался на постели. Скорее всего, он будет пытаться это делать.

Джакоба вознамерилась спросить врача, как же она сможет этому помешать, но тот уже говорил:

— Я приготовил травяной отвар, который, на мой взгляд, действует лучше любого лекарства. Повар по моему рецепту будет готовить новые порции. Если граф проявит беспокойство, дайте ему этот напиток.

— Я… постараюсь, — пообещала Джакоба.

— Уверен, вы все сделаете как надо, — подбодрил ее врач. — Вы должны понять, почему я доверяю это именно вам. Слуги его боятся и не рискнут ни в чем ему противоречить.

Джакоба улыбнулась.

— Но я тоже его боюсь!

— Понимаю, — кивнул доктор Фолкнер. — Но вам в отличие от них терять нечего. Поэтому вы можете быть смелее и, если понадобится, настоять на своем!

В глазах доктора искрились смешинки, и Джакоба едва не расхохоталась.

— Я буду стараться, — вновь пообещала она, — но не ждите чудес!

Врач положил руку ей на плечо.

— Вы добрая девушка, и я на вас полагаюсь. Постараюсь вернуться как можно скорее, но не раньше, чем через несколько часов. Просите у слуг все, что вам понадобится. У двери постоянно будет дежурить лакей.

Доктор достал из кармана часы.

— Мне пора! — поспешно молвил он. — И я очень рад, что могу оставить моего больного на вас!

Не успела Джакоба открыть рот, как он стремительно вышел из комнаты.

Когда за ним закрылась дверь, она повернулась к кровати. Какой невероятный поворот событий: графа поручили ее заботам, и она должна за ним ухаживать!

Она смотрена на его бледное лицо.

Трудно поверить, что этот неподвижный и безмолвный человек тот самый граф, который совсем недавно кричал на нее и так сильно испугал, что она потеряла сознание.

Джакоба даже удивилась, что испытывает к нему жалость.

Как посмели браконьеры — в сущности, просто воры — совершить столь ужасное нападение?

Невыносимо было сознавать, что такое гнусное преступление могло произойти в прекрасной Шотландии.

«Вы должны поправиться, — мысленно обратилась она к графу. — И, может быть, забудете, как с вами обошлись, и вновь найдете счастье в своем великолепном замке!»

Джакоба и сама не смогла бы сказать, почему она пожелала графу именно это. Однако она всегда ненавидела страдания и боль. Они казались ей противоестественными, оскорбительными для природы, которая сама по себе так прекрасна.

«Мы должны помочь вам поправиться!» — безмолвно объявила она графу, имея в виду не только физическое здоровье, но и ясность ума и отзывчивость сердца.

«И тогда, — вздохнула она с облегчением, — он перестанет ненавидеть женщин».

Глава шестая

Граф пошевелился, и смутно ощутил чье-то присутствие. Он хотел повернуться на бок, но ему мешали это сделать.

Он чувствовал мучительную головную боль и странную опустошенность.

Ему хотелось спросить, что с ним случилось.

Вдруг кто-то осторожно приподнял его голову, и нежный голос произнес:

— Выпейте это и сразу почувствуете себя гораздо лучше. Постарайтесь выпить. Питье вам поможет.

Граф подумал, что с ним говорит его мать.

Он пытался осмыслить, что происходит, не болен ли он. А потом на него опустилась тьма, и он не противился ей.


— Итак, вы идете подышать свежим воздухом, — повелел доктор Фолкнер. — И не вздумайте возвращаться раньше, чем через полтора часа!

Джакоба тихо засмеялась.

Она уже стала привыкать к тому, что добродушный доктор командует ею, словно она — солдат-новобранец и должна ему подчиняться.

— Граф спал спокойно, — сказала она. — Ночью Ангус приходил ко мне всего один раз, чтобы я дала ему вашего отвара.

Доктор Фолкнер распорядился, чтобы Ангус, камердинер графа, сидел с ним по ночам, а Джакоба шла спать. Но все дни с раненым сидела она.

У доктора было несколько крайне тяжелых пациентов, так что он не мог проводить с графом много времени. Третий день после ранения граф не приходил в сознание.

Как только Джакоба ушла, доктор Фолкнер и Ангус поменяли графу повязку, как делали это каждый день. Рана заживала нормально — пожалуй, даже быстрее, чем надеялся врач.

— Его сиятельство — человек сильный, — сказал он камердинеру.

Как-то, провожая взглядом уходившую Джакобу, доктор Фолкнер залюбовался ее красотой.

Дни стали жарче, и на ней было полупрозрачное платье, простое и немного старомодное, но оно необычайно ей шло.

Казалось, в ее волосах с червонными прядями запутались солнечные лучи.

Прежде чем уйти, она спросила:

— Вы уверены, что моя помощь не нужна?

— Меня больше беспокоите вы сами, — ответил доктор. — Вам необходимо пойти погулять и дать солнцу согреть ваши щечки.

— Я так и сделаю, — пообещала Джакоба.

Она негромко свистнула, и два спаниеля, лежавшие у кровати графа, вскочили и выбежали с ней в коридор.

Она стала быстро спускаться по лестнице, а собаки весело помчались вперед.

В предыдущие дни, когда врач делал графу перевязку, Джакоба уже успела побродить по цветущим графским садам. На этот раз она решила осмотреть деревню.

Она прошла по длинной подъездной аллее. Спаниели радовались прогулке. Теперь они все время ластились к ней, лизали руки, и ей казалось, они просят прощения за то, что так жестоко обошлись с ней в день ее приезда.

Деревушка оказалась маленькой и живописной. Она состояла всего из одной улицы, где располагались церковь и здание почты. Почтмейстер одновременно занимался продажей бакалейных товаров; рядом находились лавки мясника и пекаря.

Был здесь и еще один магазин — универсальный: в нем продавалось все, что только могло понадобиться местным жителям.

В дальнем конце деревни была школа с площадкой для игр.

Все очень просто и скромно.

В коттеджах, разместившихся прямо напротив ворот замка, должны были жить охотники и рыбаки графа, а также семья его дворецкого.

Джакоба так много слышала от Росса о его семье, что невольно остановилась у калитки дома. За ней просматривался цветущий сад.

Пока Джакоба любовалась цветами, из дома вышла женщина и стала с любопытством ее рассматривать.

— Наверное, вы — миссис Росс, — улыбнулась Джакоба. — Или, быть может, она живет в другом коттедже?

— Миссис Росс — это я, — ответила женщина. — А вы, значит, та девушка из замка.

— Правильно! — кивнула Джакоба.

Миссис Росс прошла по вымощенной дорожке и открыла калитку.

— Заходите! — радушно сказала она. — Я хочу угостить вас чаем.

Джакоба с радостью приняла ее приглашение и вошла в безупречно чистую комнату. Здесь она увидела прялку, вызвавшую у нее неподдельный интерес.

— Я пряду шерсть после стрижки овец, — объяснила миссис Росс. — А потом вяжу одежду ребятишкам, чтобы не мерзли зимой.

— Как вы здорово придумали! — восхитилась Джакоба.

— Наши женщины исхитряются как могут, — ответила жена дворецкого. — Денег у всех мало, а вещи в магазинах слишком дороги, чтобы их могли покупать такие, как мы.

Джакоба была в восторге от подобной предприимчивости и спросила, что именно делают другие женщины.

Миссис Росс быстро сбегала в соседний коттедж, и не успела Джакоба сообразить, что происходит, как ее окружила группа женщин. Они стали показывать ей свои рукоделия, в свою очередь, с любопытством рассматривая ее.

Их поделки действительно отличались большим мастерством и вкусом. Тут были и черные петушиные перья, превращенные в украшение для шляпы, и лодка из ракушек, собранных на берегу… Ей показали массу разнообразных вязаных вещей, от тапочек и теплых носков до детской одежды и охотничьих гамаш.

— Когда здесь появляются приезжие, мы иногда что-нибудь продаем, — поведала одна женщина. — Но здесь, так далеко на севере, мало интересного. Разве что замок.

— Наверное, его сиятельство не пускает посетителей? — спросила Джакоба.

— Конечно, нет! — возмутились женщины. — А если видит кого-нибудь на дороге к замку, то сразу же велит прогнать.

Джакоба узнала от них, что намерение Хэмиша продавать омаров и крабов вызвало у местных жителей большой энтузиазм.

— Мы надеялись, что его сиятельству план мистера Хэмиша понравится, — сказала миссис Росс. — Наши рыбаки смогли бы заработать денег, а то прошлая зима была трудная.

— Но его сиятельство наотрез отказался, — констатировала Джакоба.

Теперь ей стало понятно, почему Хэмиш так рассердился на дядю и решил ему отомстить столь беспардонно.

— Я слышала, — с некоторой опаской промолвила миссис Росс, — что вы выхаживаете его сиятельство. А он знает, что вы это делаете и что вы — девушка?

Конечно, этот вопрос не мог не интересовать жителей деревни.

— Его сиятельство еще не приходил в сознание, — ответила она. — Не сомневаюсь, когда он поймет, что происходит, мне придется уехать.

И она встала, добавив:

— Вот почему мне хочется как можно лучше узнать Шотландию. Здесь так красиво! Моя душа рвется навстречу этой красоте. И меня так волнует звук волынки, которую я слышу каждое утро!

— Что это такое вы говорите? — проворчала некая женщина, самая мрачная и неприветливая. — Вы же из англичанишек. Англичане нас не понимают.

Джакоба в этот миг вдруг поняла, что должна рассказать этим женщинам то, о чем обычно никому не говорила.

— Девичья фамилия моей матери — Маккензи, — негромко произнесла она. — Бот почему меня назвали Джакобой.

Все изумленно уставились на нее.

— Маккензи! Так, значит, вы наша!

— Хотелось бы так думать, — улыбнулась Джакоба.

Она почувствовала, что женщины приняли ее за свою. Миссис Росс и еще две гостьи сделали ей подарки. Девушка пыталась протестовать, но тотчас осознала, что ее отказ кровно обидит их.

— Вы очень добры, — поблагодарила она женщин. — Ваши подарки напомнят мне о Шотландии, когда я вернусь в Англию.

— Вам надо бы остаться здесь, с нами, — сказала миссис Росс. — Я бы научила вас прясть. И вы бы стали возить свою работу в Эдинбург и получать за нее деньги.

— Мне бы очень хотелось, чтоб это было возможно.

Джакоба понимала, что тех небольших денег, которые достались ей в наследство от матери, хватит совсем ненадолго. Ей необходимо вернуться в Англию и найти постоянную работу.

Поблагодарив женщин за доброту, она прошлась по деревне, а дойдя до здания школы, решила, что пора возвращаться.

Милейший доктор Фолкнер был рад сменить ее у постели больного, но он не имел права опаздывать к другим своим пациентам. Переживая, что слишком задержалась, Джакоба поспешила по аллее к замку. Спаниели весело бежали рядом с ней.

Джакоба добралась до замка, еле переводя дыхание, но все равно по лестнице поднималась бегом. Только перед дверью спальни, в которой лежал граф, она немного задержалась, чтобы отдышаться.

Доктор Фолкнер стоял у окна и смотрел на море. Услышав шаги, он повернулся к двери.

Разрумянившаяся, с вьющимися от влажного морского ветра волосами, девушка показалась ему воплощением Персефоны.

— Надеюсь… я не заставила вас… ждать, — негромко молвила Джакоба.

— Вы теперь выглядите так, как я хотел, — ответил он. — Вы хорошо провели время?

— Я познакомилась с миссис Росс и другими женщинами из деревни. Они сделали мне чудесные подарки! Мне было неловко их принимать, но они настаивали.

— Значит, они вас признали, — заметил доктор Фолкнер. — Их изумляет то, что вы находитесь здесь, в замке, тогда как им запрещено к нему приближаться.

Джакоба посмотрела в сторону кровати.

— Как его сиятельство?

— Рана на плече хорошо заживает. И по-моему, к нему начинает возвращаться сознание.

— Он будет страдать?

— Место удара еще останется на какое-то время болезненным. И конечно, будут головные боли, когда он начнет вставать. Но, как я уже говорил, организм у него здоровый, так что последствия травм вскоре исчезнут.

— Я рада это слышать, — сказала Джакоба.

В то же время она понимала, что, раз граф начинает выздоравливать, близок час, когда она уже не сможет долее оставаться в замке.

Доктор Фолкнер по ее лицу догадался, о чем она думает.

— Я уверен, его сиятельство будет очень благодарен вам за то, что вы для него сделали, — успокоил он свою помощницу.

— Сомневаюсь, — приуныла она. — Но, пожалуйста… постарайтесь объяснить ему… что я не смогу уехать… если он не оплатит мой… билет.

Ей было так стыдно говорить это, что она густо покраснела. Немного помолчав, она добавила:

— Конечно, я могла бы попробовать идти домой пешком, но боюсь… это займет… очень много времени.

Доктор расхохотался.

— Я уверен, найдется немало мужчин, готовых подвезти вас! Но вот этого-то я и не могу допустить.

Отсмеявшись, он посмотрел на часы.

— Время уже позднее, мне пора идти. Я зайду сегодня вечером, но, честно говоря, необходимости в этом уже нет.

— Пожалуйста, приходите! — взмолилась Джакоба. — Даже сейчас я боюсь, что случится что-то ужасное!

— Лучшей сиделки, чем вы, я давно не встречал! — улыбнулся доктор Фолкнер.

Джакоба проводила его до двери, а он потрепал ее по плечу.


— Сегодня вечером, когда придет дежурить Ангус, вы должны выйти на воздух еще по крайней мере на час, — напомнил он. — И не тревожьтесь о графе ночью. Ангус в случае необходимости даст ему отвар.

С этими словами доктор Фолкнер ушел, не оставив девушке времени на ответ.

Джакоба подошла к кровати. Граф явно выглядел лучше — лицо уже не было бледным, и он по-прежнему казался Джакобе молодым и удивительно красивым.

Она вдруг поняла: ей не хочется, чтобы граф быстро поправился. Ей нравилось ухаживать за ним, нравилось жить в замке и даже страшно было подумать, что скоро все это закончится и ей предстоит снова вернуться в мир, где она никому не нужна.

Джакоба долго стояла у кровати, глядя на графа. Она уже собралась отвернуться, когда он неожиданно открыл глаза и едва слышно спросил:

— Что… случилось?

Джакоба наклонилась к нему.

— Вы были ранены, — тихо произнесла она, — но теперь вы выздоравливаете и скоро снова встанете на ноги.

Она сомневалась, что граф ее понял, но после молчания, показавшегося ей бесконечным, он сказал:

— Это были… браконьеры.

— Да, браконьеры, — кивнула Джакоба. — Но они убежали, и теперь реку постоянно охраняют двое мужчин, чтобы такое не повторилось.

Граф закрыл глаза.


К вечеру Джакобу сменил Ангус, а она вышла погулять. На этот раз она направилась в сад, который находился позади замка. В конце сада, за калиткой, начиналась лужайка, а дальше простиралось море.

Джакоба увидела небольшой причал; здесь, наверное, граф садился в лодку и отправлялся в плавание.

Джакобе очень хотелось оказаться в море, тем более в такой спокойный, солнечный день.

Она прошла до конца причала. Глядя вниз, можно было разглядеть рыбок, резвящихся в прозрачной воде, крабов, ползавших по дну среди камней. Это зрелище заставило Джакобу вспомнить о плане Хэмиша организовать промысел и дать жителям деревни заработок.

Теперь она поняла, почему граф решительно отверг столь ценное предложение. Ведь тогда вокруг него неизбежно появились бы посторонние люди и, возможно, женщины.

«Какая глупость! — думала Джакоба. — Он слишком молод, чтобы отворачиваться от мира!»

Конечно, ему не повезло, что с ним так скверно обошлись те женщины. Но справедливо ли осуждать весь женский пол за проступки двух его представительниц?

Доктор Фолкнер рассказал девушке о неудачном браке графа и о молодой особе, которая бросила его в последнюю минуту, убежав с другим.

— Это было жестоко! — сказала тогда Джакоба.

— Но это несравнимо лучше, чем второй несчастливый брак! — ответил доктор.

— Наверное, вы правы, — вынуждена была согласиться с ним Джакоба.

И все же она считала, что та женщина поступила бессердечно, ибо поставила графа в дурацкое положение. В такой ситуации любой мужчина почувствовал бы себя ущемленным.

— Наверное, дело в том, — рассуждал доктор, — что хоть шотландцы — люди сильные и заслуженно слывут прекрасными воинами, в то же время они крайне чувствительны.

Джакоба ничего не ответила.

Она не сказала доктору Фолкнеру, что ее мать носила в девичестве фамилию Маккензи. Теперь она сама себе удивилась, признавшись в этом женщинам в деревне.

Девушке не приходилось гордиться своей шотландской кровью: ее мать убежала от родителей. Она никогда не видела своего деда, зная о нем только по рассказам матери.

Именно из-за него, ярого сторонника короля Якова, она и получила свое имя — Джакоба. Однако он даже не знал о том, что его дочь назвала внучку дорогим для него именем. Когда она сбежала с англичанином, он пришел в ярость и, порывая отношения с дочерью, написал ей:

«Я больше не считаю тебя членом нашей семьи. Ты опозорила наше имя и запятнала родословную. Это пятно стереть нельзя. Я больше никогда не произнесу твоего имени, и ты больше не имеешь права считаться моей дочерью».

— Как он мог написать такие жестокие слова? — спросила Джакоба, когда мать показала ей это письмо.

— Я долго плакала, — ответила миссис Форд. — Но потом поняла, самое главное то, что твой отец любит меня, а я его.

И напоследок она сказала:

— Мне посчастливилось найти единственного человека в мире, с которым мы составляем одно целое. И я молю Бога, милая моя девочка, чтобы ты, когда вырастешь, нашла такое же счастье.

«Похоже, маменькины молитвы не услышаны», — печально думала Джакоба.

Она повернулась и пошла обратно к замку.

Когда она вошла в спальню графа, Ангус радостно вскочил. Девушка понимала, что камердинеру скучно сидеть со своим господином, который не приходит в себя.

— Большое вам спасибо, Ангус, — сказала Джакоба.

Спаниели улеглись у кровати, на свое постоянное место.

Джакоба посмотрела на графа, пытаясь обнаружить какие-то перемены в его состоянии. Ну конечно, он шевелился: его рука лежала теперь поверх одеяла.

Она осторожно прикоснулась к его пальцам: холодно ли ему, нет ли у него жара? Ощутив ее прикосновение, граф открыл глаза.

— Кто… вы?

От звука его голоса Джакоба вздрогнула, еще больше ее испугал сам вопрос. А что, если услышав ее ответ, он придет в ярость? Ему сейчас это может лишь повредить.

— Я помогаю доктору Фолкнеру ухаживать за вами, пока вы не поправитесь, — вымолвила она наконец.

Граф пристально смотрел на нее.

— Я… раньше вас видел?

Джакоба кивнула.

— Да, видели. Но не надо сейчас об этом думать. Просто постарайтесь снова заснуть.

— Я проснулся… Я… долго… спал?

— Сегодня — четвертый день.

Воцарилось молчание, но граф не закрыл глаза.

Джакоба колебалась — следует ей остаться или уйти, но тут граф заговорил снова:

— Браконьеры… меня ударили… и что-то воткнулось мне… в плечо.

— Они совершили настоящее преступление! — взволнованно сказала Джакоба. — Но вы уже почти здоровы, так что постарайтесь об этом забыть.

Опять повисло молчание, а потом граф прерывисто произнес:

— Я не желаю… чтобы на реке… были браконьеры!

— Я уже говорила вам, — терпеливо ответила Джакоба, — что двое ваших людей там дежурят.

Граф облегченно вздохнул. Спустя минуту-другую он промолвил:

— Вы… не сказали… как вас… зовут.

— Меня зовут Джакоба Форд. И я прошу вас: не думайте ни о чем, кроме одного — как поскорее выздороветь.

— Именно… это я и намерен… сделать.

К великому облегчению девушки, граф закрыл глаза и заснул.


В конце дня в замке появился доктор Фолкнер, и Джакоба рассказала ему о происшедшей перемене в состоянии графа.

— Это подтверждает мой прогноз, — с удовлетворением отметил врач. — Его сиятельство избежал повреждения мозга.

— По-моему, он не вспомнил, что я… та самая женщина… которую он хотел… удалить из замка, — сказала Джакоба.

— Ну, сейчас он никуда удалить вас не может, — заявил доктор Фолкнер. — Я этого не Допущу. Нам по-прежнему нужно тщательно за ним ухаживать, и невозможно найти вам замену.

От него не ускользнул огонек радости, вспыхнувший в глазах Джакобы. И он понял, как сильно ее пугала перспектива отъезда.

Направляясь из замка к себе домой, добрый доктор всю дорогу думал, что ему делать с Джакобой. Конечно, у него была возможность подыскать ей какую-нибудь работу поблизости, однако в конце концов он пришел к выводу, что для этого девушка слишком хороша собой. Ни одна здравомыслящая женщина, имеющая мужа или подрастающих сыновей, не согласилась бы взять к себе в дом столь прелестное существо.

К тому же в этом районе Шотландии не существовало работы для девушки явно благородного происхождения.

Наутро доктор снова приехал в замок и, как всегда, отослал Джакобу из спальни, пока они с Ангусом делали графу перевязку. В этот раз граф открыл глаза и стал наблюдать за ними.

Когда они закончили, он прерывисто произнес:

— Когда… я смогу… встать?

— Возможно, через день-другой, — ответил доктор Фолкнер. — Но и тогда вам нельзя будет выходить из этой комнаты. Если вы сейчас хотите сесть, я подложу вам под спину подушки.

Они с Ангусом помогли графу сесть таким образом, чтобы он не делал лишних движений больной рукой.

Камердинер умыл и побрил его сиятельство.

Когда Джакоба вернулась в спальню и увидела графа сидящим, на лице ее отразилась целая гамма чувств.

— Нашему пациенту лучше! — сообщил доктор Фолкнер.

Джакоба не успела ничего на это ответить, потому что врач сразу же обратился к графу:

— Не могу передать вам, милорд, как великолепно мисс Форд за вами ухаживала! Без нее я просто не справился бы. А быстро найти помощника просто нереально.

Джакоба затаила дыхание. Она очень боялась, что граф прикажет ей немедленно убираться из его замка!

Но, к ее великому удивлению, граф сказал:

— Конечно, я очень ей благодарен. Но сейчас я хотел бы съесть чего-нибудь посытнее. А еще мне сильно хочется пить.

— Это великолепная новость! — заявил доктор Фолкнер. — Не сомневаюсь, мисс Форд захочет передать это ваше пожелание повару!

Джакоба поняла, что он предоставляет ей возможность выйти из комнаты.

Она спустилась на кухню. За эти дни она успела подружиться с поваром, который служил в замке уже много лет. Когда-то, еще молодым человеком, его взяли в помощники прежней кухарке.

Тогда миссис Сазерленд была в замке важной персоной. Она больше тридцати лет служила отцу графа и как раз собиралась уйти на покой, когда граф отдал приказ, чтобы из замка изгнали всех женщин.

Миссис Сазерленд попросила разрешения поговорить с графом, но ей было в этом отказано.

— Хотела бы я сказать мистеру Талботу все, что я о нем думаю! — негодовала она. — И это благодарность за долгие годы верной службы! А я ведь готовила ему любимые блюда, когда он еще в колыбели лежал!

В результате запрета, распространявшегося на всех женщин, миссис Сазерленд не имела права даже заглянуть на кухню, что глубоко ее возмущало. Ей хотелось поболтать с человеком, который сменил ее, хотелось помочь в приготовлении рождественского пудинга. В замке существовала давняя традиция: все его обитатели должны были сообща вымешивать тесто. Считалось, что это приносит удачу.

Юэн, возглавивший после миссис Сазерленд кухню, встретил Джакобу улыбкой. Он был добрым человеком и хорошим поваром и к своим обязанностям относился очень старательно.

Джакоба передала ему пожелание графа, и он немедленно принялся готовить одно из любимых кушаний господина. Он выбрал блюдо, которое не требовало много времени.

Поблагодарив его, Джакоба отправилась в буфетную в поисках дворецкого. Тот чистил серебро и не преминул выставить на стол несколько самых изящных предметов, чтобы девушка могла ими полюбоваться.

— Его сиятельство мучит жажда, он попросил пить! — сказала Джакоба.

— Значит, он начал поправляться! — заметил Росс.

— Верно, — кивнула Джакоба. — Что вы собираетесь ему дать?

— Полагаю, случай заслуживает шампанского! У нас от прошлого Рождества осталось несколько бутылок. Думаю, доктор тоже не откажется выпить капельку. И вы тоже, мисс Джакоба.

— Не откажусь! — рассмеялась она. — Но подозреваю, его сиятельство ужаснется, увидев, что я пью его шампанское. Так что, пожалуйста, оставьте мне его до обеда!

Она вдруг подумала, что вскоре ей придется сесть за великолепный обеденный стол в последний раз. И в последний раз отведать великолепные блюда, которые будет подавать Росс или кто-то из лакеев.

Словно прочитав ее мысли, дворецкий спросил:

— Его сиятельство не приказал вам уехать?

— Доктор Фолкнер ясно дал ему понять, что я должна остаться и ухаживать за ним.

Росс улыбнулся.

— А вот это добрая весть. Очень добрая, мисс Джакоба!

Девушка без особого желания вернулась в спальню графа. Она и не подозревала, что, как только за ней закрылась дверь, доктор Фолкнер заявил его сиятельству:

— Как бы вы ни относились к Джакобе, я не допущу, чтобы она стала объектом вашей несдержанности!

Произнося эти слова, он пытался уловить, понимает ли граф, кто такая Джакоба. Доктор почти не сомневался в этом, и, когда граф ему ответил, стало ясно, что он не ошибся.

— Она не успела уехать до того, как на меня напали браконьеры. — Граф словно размышлял вслух. — Так что, полагаю, вы велели ей остаться.

— Я умолял ее остаться! — подтвердил доктор Фолкнер. — Когда вас принесли в замок, раненного и наполовину захлебнувшегося, без ее помощи я просто не справился бы!

— Наполовину захлебнувшегося?

— Браконьеры хотели избавиться от вас, чтобы вы не могли выдвинуть против них обвинений, — объяснил доктор. — И бросили вас в реку в надежде, что вы утонете.

— Трудно поверить, — сказал граф очнувшись, — что на Тэйворе могло произойти подобное!

— Однако произошло! Теперь надо позаботиться о том, чтобы подобное не повторилось.

— Я займусь этим, как только встану на ноги!

— Надеюсь, что займетесь. Но вы не должны торопить события. И не забывайте: вы по-прежнему нуждаетесь в хорошем уходе.

Граф промолчал, но мудрено было не заметить, как иронично изогнулись его губы: он понял причину настойчивости доктора.

Когда Джакоба вернулась в спальню, граф молча слушал сообщение девушки, обращенное к врачу, что Юэн спешно готовит для его сиятельства завтрак, а дворецкий должен принести кое-что для утоления его жажды.

И тотчас появился Росс с шампанским. Граф удивленно поднял брови, но вновь ничего не сказал.

— Шампанское! — восхитился доктор Фолкнер, когда Росс предложил ему бокал. — Да, повод для празднования у нас есть! Вашему сиятельству уже лучше, плечо почти зажило, и вы можете благодарить Бога за то, что обошлось без травмы мозга!

Граф вопросительно посмотрел на врача.

— А что, такая возможность существовала?

— Определенно существовала! Они ударили вас чем-то твердым и тяжелым. Возможно, веслом.

— Тогда, конечно, я могу сказать только, что благодарен судьбе. И, конечно, вам, доктор!

Он немного помолчал и с явным усилием добавил:

— И мисс Форд!

Джакоба смутилась.

А граф приказал дворецкому:

— Бокал шампанского для мисс Форд!

Росс вышел за дверь и сразу же вернулся с бокалом в руке. Девушка поняла, что он заранее принес его наверх. Она взяла бокал, и доктор Фолкнер обратился к ней:

— Джакоба, по-моему нам с вами следует выпить за его сиятельство. Мне произнести тост?

— Д-да… конечно, — робко ответила она.

— За главу клана! — провозгласил доктор, поднимая бокал. — Пусть он поскорее выздоравливает и пусть его в будущем ждет счастье, а его клан — процветание!

Этот тост показался Джакобе довольно смелым, но, к ее вящему удивлению, граф никоим образом не выказал своего недовольства.

— Благодарю вас, Фолкнер, — только и сказал он, глядя при этом на Джакобу.

Когда она поднесла бокал к губам, их взгляды встретились, и она не смогла отвести глаз. В ее сердце внезапно возникло какое-то новое чувство, прежде она такого никогда не испытывала.

Девушка не могла понять, что произошло: ей почему-то стало трудно дышать, словно после стремительного бега. Б то же время у нее было ощущение, будто все вокруг залито ярким солнцем.

Глава седьмая

На протяжении следующих двух дней граф не произнес ни слова, но Джакоба неизменно чувствовала на себе его пристальный взгляд. Казалось, он смирился с тем, что она ухаживает за ним, выполняя распоряжения доктора Фолкнера.

Однако он напоминал ей тигра, приготовившегося к прыжку.

«Мне придется уехать», — в отчаянии думала она вечером, отправляясь к себе в спальню.

Эта мысль особенно угнетала ее: с каждым часом, проведенным в Шотландии, она привязывалась к этим краям все сильнее. Их красота буквально переполняла ее душу, и прощание с ними должно было стать для нее настоящим потрясением.

Доктор Фолкнер велел ей осторожно массировать графу лоб. Это способствовало лучшей циркуляции крови — врач опасался образования сгустка на месте удара.

После того как граф пришел в сознание, Джакоба стеснялась прикасаться к нему, но вскоре убедила себя в том, что как сиделка не должна видеть в своем пациенте личность, испытывать какое-то особое отношение к выполняемой ею процедуре.

Во время массажа граф закрывал глаза и лежал абсолютно неподвижно.

Джакоба соблюдала крайнюю осторожность: ее пальцы нежно и ритмично прикасались к его лбу, и во время первого сеанса граф заснул. Однако массаж надо было проводить дважды, и во второй раз он уже бодрствовал.

По окончании он сказал только:

— Спасибо вам.

Невооруженным глазом было видно, что силы к нему прибывают буквально не по дням, а по часам.

Вскоре доктор Фолкнер разрешил ему сидеть в теплом халате у открытого окна. Теперь граф мог любоваться чудесным видом на море либо читать.

Но даже когда он просматривал газету, Джакобе казалось, будто он следит за каждым ее движением, готовя для нее прощальные слова.

Она хотела посоветоваться с доктором Фолкнером, что ей следует делать, однако у него не было времени: сразу несколько его пациентов находились в тяжелом состоянии. Врач приезжал в замок, быстро осматривал графа и сразу же исчезал.

«Мне необходимо с ним поговорить!» — думала Джакоба.

Но что она могла ему сказать?

Ночами, лежа без сна, она пыталась сообразить, к кому бы могла обратиться дома, в своей родной деревне.

Джакоба вспомнила, как настойчив был виконт, твердивший, чтобы она обязательно нашла его. Однако она считала подобный шаг весьма опрометчивым. Ей совершенно не хотелось рассказывать ему и Хэмишу Макмердоку, как повел себя граф по ее приезде в замок. Ей было неловко даже думать об этом, а уж признаваться в случившемся виконту и Хэмишу — просто невыносимо.

И вот наступило утро, когда ей сказали, что граф встает и ее услуги ему не требуются.

Джакоба не удивилась: она ожидала услышать нечто подобное. И все же эти слова графа в изложении дворецкого стали для нее настоящим ударом.

— Моя жена надеялась, мисс, — добавил Росс, — что вы ее навестите. Она хотела показать вам нечто — вам, наверное, будет интересно.

— Это нечто она сделала сама? — полюбопытствовала Джакоба.

— Да, мисс, — подтвердил Росс.

Джакоба с грустью подумала, что, когда она уедет из замка, некому будет интересоваться рукоделиями обитательниц деревни. И никто не подскажет им, как продавать свои изделия.

— Я так много могла бы здесь сделать, — едва слышно прошептала она.

Ну конечно, она ищет повод, чтобы остаться поблизости. Но это невозможно сделать, не оскорбив графа.

К большому удивлению Джакобы, граф не пригласил ее к себе в первой половине дня.

Она пошла бы в сад, если б с моря не надвинулся густой туман. Дождя не было, но небо затянуло облаками. И в течение дня туман становился все гуще.

За ленчем Джакоба сидела в столовой одна. Когда она поела, Росс сказал:

— Его сиятельство желает поговорить с вами, мисс. Он у себя в кабинете.

Удрученная предстоящим разговором, Джакоба встала из-за стола, медленно пересекла лестничную площадку и несколько мгновений стояла неподвижно, не решаясь открыть дверь кабинета. Ее пальцы дрожали.

Она приказала себе успокоиться и вошла.

Граф стоял перед камином.

На нем был килт, и выглядел он не менее импозантно, чем его отец на портрете, висевшем над камином.

Она нерешительно направилась к графу.

Тот молчал, и она сказала:

— Я… так рада… что вам лучше. Но… вам не следует… переутомляться.

— Я совершенно здоров, — отчужденно заявил граф.

Он не пригласил Джакобу сесть.

У нее было такое чувство, словно она оказалась на скамье подсудимых и ей предстоит выслушать приговор за совершенное преступление.

— Я, конечно, глубоко вам благодарен, мисс Форд, — медленно произнес граф, — за то, как вы ухаживали за мной во время болезни. Но я уверен, вы поймете меня, если я скажу, что мне больше не нужна сиделка. Так что, вероятно, вы захотите сейчас уехать.

Джакоба кивнула, но ничего не ответила.

— Я намерен вознаградить вас за ваши труды, — продолжал граф. — Думаю, вы сможете убедиться в моей щедрости. Я также предусмотрен оплату вашего возвращения в Лондон.

Его голос звучал жестко. Договорив, он отвернулся и устремил взгляд на огонь, словно присутствие девушки было для него невыносимо.

И в душе у нее вдруг что-то оборвалось. Она отчаянно вскрикнула, словно попавший в капкан зверек. Ни о чем не думая, повинуясь некой слепой силе, она бросилась вон из комнаты, стремительно сбежала вниз по лестнице и выскочила из замка.

Промчавшись по подъездной аллее, она пересекла дорогу и понеслась по извилистой тропинке, которую давно заприметила. Тропинка вела на пустоши.

Джакоба не ведала, куда и зачем направляется. Единственная мысль сверлила мозг: граф отсылает ее в Лондон, прочь от всего, что стало частью ее жизни, и она не вынесет расставания.

Она долго бежала не останавливаясь. Туман скрывал пустоши и долину, спускавшуюся к морю.

Девушка поднималась все выше и выше, пока не измучилась настолько, что не смогла больше сделать и шага. В довершение она споткнулась о камень и ничком упала в вереск.

Она не пыталась встать — охваченная жалостью к себе, она сотрясалась от горьких рыданий.

Ее окружал мир, в котором для нее не было места. Этот мир окутывал ее туманом — и ей хотелось только одного: умереть.

Но постепенно к ней пришло понимание: ее отчаяние и слезы вызваны не только безнадежным положением. Она плачет потому, что любит графа.


После ухода Джакобы граф все так же стоял, глядя в камин.

Дверь осталась приоткрытой, но он даже не пошевелился, когда кто-то вошел в комнату.

— Вы на ногах, милорд! — воскликнул доктор Фолкнер. — Это хорошая новость! Как вы себя чувствуете?

— Я в полном порядке, — отрывисто бросил граф.

Доктор Фолкнер направился к камину.

— У меня вся одежда отсырела, и я замерз, — сказал он. — Чего я действительно больше всего не люблю, так это туман с моря.

Граф никак не отреагировал на это заявление, и доктор добавил:

— Надеюсь, мисс Форд не вышла на улицу в такую погоду. Если она простудит горло, у меня появится еще один пациент!

Граф по-прежнему молчал.

— А кстати, где мисс Форд? — спросил доктор.

— Она выбежала из комнаты, и я слышал, как она спускалась вниз по лестнице. Полагаю, она направилась в сад.

Доктор изумленно посмотрел на графа.

— Почему она убежала из комнаты? Вы ее расстроили?

— Я сказал ей, что она должна уехать, — объяснил граф. — Я выписал ей чек на крупную сумму в уплату за ее услуги и включил в нее цену билета до Лондона.

Несколько секунд доктор пребывал в оцепенении.

— Значит, ятолько что действительно видел Джакобу, — вымолвил он наконец. — Кто-то перебежал через дорогу и устремился вверх по тропе, ведущей на пустоши. Я подумал, мне просто показалось.

— О чем вы говорите?

— Ей не следовало идти на пустоши в такой туман, — ответил доктор, — но, полагаю, раз вы ей велели уехать, она ушла куда-нибудь поплакать в одиночестве.

— Поплакать? — переспросил граф. — С чего ей плакать?

— О, Бога ради! — нетерпеливо махнул рукой доктор. — Эта девушка чуть ли не постоянно сидела с вами с тех пор, как вы пришли в сознание. Неужели вы настолько глупы, что не заметили: она в вас влюблена!

Граф потрясенно воззрился на доктора Фолкнера.

— Влюблена в меня?! Почему вы так решили?

— Потому что я — не слепой! И я надеялся — хоть это, конечно, было глупо с моей стороны, — что, поскольку она необыкновенный человек и к тому же невероятно красива, ей удастся превратить вас в человека!

Немного помолчав, он безнадежно добавил:

— Но я ошибся. И теперь одному Богу известно, что с ней случится, если она заблудится на пустошах!

Только теперь доктор Фолкнер заметил, что его сиятельство как-то странно смотрит на него. И вдруг, не сказав ни слова, граф стремительно вышел из кабинета.


Туман принес пронизывающую сырость и холод, но Джакоба не придавала этому значения.

Она продолжала плакать, закрыв лицо руками, но теперь слезы ее стали другими. Она уже не рыдала отчаянно, а плакала тихо, как плачут люди, потерявшие последнюю надежду в жизни.

Весь мир куда-то исчез, и она ощущала себя совершенно одинокой в этом скрытом от людских глаз уголке, уже, возможно, и не принадлежавшем к нашей грешной земле. Ей казалось, если она умрет здесь, то никто и никогда ее не найдет.

А граф просто обрадуется, что ее нет, и она больше не будет ему досаждать.

И в эту минуту Джакоба почувствовала, как кто-то уткнулся ей в бок. Она сильно испугалась и, вздрогнув, отняла руки от лица. Каково же было ее изумление, когда рядом с собой она увидела одного из спаниелей графа!

Собака громко залаяла, и второй спаниель, который, видимо, бежал следом, тоже принялся лаять. Джакоба протянула к ним дрожащие руки.

Но тут из тумана на нее надвинулся кто-то высокий и темный. Джакоба еще не успела поднять голову, как рядом с ней на колени опустился граф и обнял ее за плечи.

Джакоба тихо ахнула, а он притянул ее к себе со словами:

— Разве можно быть столь легкомысленной и уходить на пустоши в такой туман?

Девушке показалось, что граф сердится. Но ее сердце не хотело этого знать, оно затрепетало, словно пойманный птенец, — ведь он рядом, и его руки обнимают ее!

Она уткнулась лицом в его плечо.

— Как ты могла оставить меня? — прошептал граф. — А если б я не смог тебя отыскать?

Джакоба решила, что все это ей снится.

Она слышала в голосе графа совсем незнакомые нотки.

— В-вы… велели мне… уехать! — чуть слышно пролепетала она.

— Но был уверен, что после моего грубого приема ты должна меня возненавидеть!

Он нежно взял ее за подбородок и заглянул в лицо. Туман был настолько густой, что они едва могли видеть друг друга, но Джакоба необычайно остро воспринимала присутствие графа, его близость.

— Как ты ко мне относишься? — спросил он. — Скажи мне правду. Незнание или обман для меня невыносимы.

Все еще сомневаясь, что такое может происходить наяву, а не во сне, Джакоба ответила:

— Я… я люблю вас… Люблю… Я ничего не могу с собой поделать!.. И… если я должна буду уехать… то лучше бы мне… сразу умереть!

Граф крепко прижал ее к себе, и ей стало трудно дышать.

А в следующую секунду он начал целовать ее, и его поцелуи были отнюдь не осторожными и робкими, а жадными и властными, словно он боялся потерять ее и готов был сразиться с целым миром, чтобы удержать ее подле себя.

Джакобе показалось, будто ее пронзила молния. Блаженство и одновременно боль — эти ощущения были так не похожи на все, что она прежде знала.

А граф продолжал ее целовать, но теперь его ласки заключали в себе столько нежности, оставаясь все такими же властными.

Любовь к нему переполняла все ее существо. Она сказала правду: если ей нельзя остаться с ним, она предпочтет умереть. И когда граф наконец оторвался от ее губ, она невнятно прошептала:

— Пожалуйста, разрешите мне… остаться! Разрешите быть… рядом с вами!

— Ты останешься со мной навсегда! — решительно произнес граф.

— Вы… вы уверены… что хотите этого?

— Я люблю тебя! Люблю, как никогда никого не любил! Но я так боялся, что внушил тебе ненависть, поэтому мне необходимо было отослать тебя отсюда!

Он не дал ей ответить и снова начал целовать.

Джакоба испытывала неземное блаженство, и ей показалось, будто она умерла и попала в рай.

Прошло немало времени, прежде чем граф сказал:

— Пойдем обратно в замок, дорогая. Опасно так долго оставаться в тумане.

Джакоба подняла к нему сияющие глаза.

— Туман рассеялся! — молвила она.

Граф осмотрелся. Действительно, пока он целовал ее, стоя на коленях среди вереска, в который улеглись его спаниели, туман рассеялся!

Небо посветлело, и сквозь облака уже проглядывали солнечные лучи.

Обернувшись, Джакоба и граф увидели башни замка. На деревьях в парке и саду еще висели клочья тумана, но и они стремительно таяли.

Граф поднялся и помог встать Джакобе. Снова обняв ее, он сказал:

— Можно ли быть столь поразительно красивой! Неужели ты действительно меня любишь?

— Я… люблю тебя! И я так счастлива, что мне кажется, будто все это сон! — ответила Джакоба.

Граф поцеловал ее глаза, словно пытался осушить слезы на ресницах.

— Я сейчас же веду тебя домой! — нежно произнес он. — Надо немедленно принять горячую ванну, чтобы ты не простудилась.

Джакоба вскрикнула:

— Но этого надо опасаться тебе — ты ведь был так болен!

Она все еще робко дотронулась до его щеки.

— Как ты мог… идти в туман… искать меня?

— Потому что иначе я бы тебя потерял, — ответил граф. — Ну пойдем же, любимая. Мы поговорим об этом потом, дома.

Он взял ее за руку и повел по извилистой тропинке к замку. Она оказалась настолько крутой, что теперь Джакоба и сама не понимала, как ей удалось подняться так высоко в тумане, настолько плотном, что она почти не видела, куда ставила ноги!

Спаниели весело бежали впереди, виляя хвостами: мол, все в порядке.

Когда они подошли к замку, Джакоба сказала:

— Я вся промокла и выгляжу… просто ужасно! Мне не хотелось бы… чтобы кто-нибудь увидел меня… такой.

Граф улыбнулся.

— Мне ты кажешься прелестной, но я понимаю, что ты хочешь сказать. Мы войдем в замок сбоку.

Они прошли через дверь, выходившую в сад, и поднялись наверх не по главной лестнице.

Граф подвел Джакобу к ее комнате и, открыв дверь, попросил:

— Поторопись, я хочу с тобой поговорить. Я буду в своем кабинете.

Он уже хотел уйти, но Джакоба сказала:

— Ты должен переодеться! Ты ведь тоже промок!

— Продолжаешь за мной ухаживать?

— Я по-прежнему твоя сиделка и… значит… ты должен меня слушаться!

Он засмеялся.

— Я буду слушаться тебя, а ты — меня. Я прикажу, чтобы тебе приготовили горячую ванну.

— И ты прими ванну! — напомнила ему Джакоба. — Я не хочу, чтоб ты снова заболел!

В ее голосе звучала такая любовь, что граф невольно шагнул к ней, однако усилием воли заставил себя остановиться: Джакоба права, им действительно надо поскорее снять с себя промокшую одежду. Повернувшись, он направился к себе в спальню.

В своей комнате Джакоба сбросила мокрую насквозь одежду. Чтобы поскорее согреться, она забралась в постель, чувствуя, что просто умирает от голода.

Но что такое голод, когда сердце наполнено счастьем!

Ей в спальню принесли ванну, на удивление быстро наполнив ее горячей водой. Она вымылась, оделась и так спешила вернуться к графу, что даже не посмотрелась в зеркало.

Пробежала по коридору и остановилась у кабинета.

Открыла дверь — и секунду они молча смотрели друг на друга. Потом граф протянул ей навстречу руки, и она бросилась в его объятия. Он крепко прижал ее к себе, а она посмотрела ему в глаза.

— Я люблю тебя, дорогая! Наша свадьба должна состояться завтра, или — самое позднее — послезавтра.

— С-свадьба? — опешила Джакоба.

— Я намерен привязать тебя к себе всеми клятвами и законами, какие только есть на свете, — заявил граф.

С ее губ невольно сорвался вскрик, похожий на рыдание, и она спрятала лицо у него на груди.

— Я… я слишком незаметна и незнатна, чтобы стать… твоей женой! — прошептала она. — И потом… вдруг после свадьбы… ты во мне разочаруешься?

Граф засмеялся, но этот смех был полон нежности и тепла.

— В тебе воплотилось все, о чем я только мечтал, — сказал он. — И я хочу, чтобы ты была рядом со мной каждый день, каждый час, каждую секунду до конца нашей жизни!

В следующее мгновение он снова пылко целовал ее.

И Джакоба поняла, что он намерен добиваться своего, какие бы трудности их ни ожидали. И глаза ее сияли счастьем.

Граф разжал объятия.

— Какой я эгоист! — упрекнул он себя. — Я не дал тебе выпить чего-нибудь крепкого, как только мы вернулись в замок. Чтобы ты не простудилась, моя красавица, тебе надо выпить немного бренди.

Он подошел к стоявшему в углу столику с подносом и протянул девушке заранее приготовленную рюмку.

Она сморщила носик.

— Я знаю… бренди… очень крепкое… Оно мне… не нравится.

— Но ты его выпьешь, потому что я тебя об этом попросил, — сказал граф.

Джакоба подняла к нему лицо.

— Ты же знаешь, я хочу… тебе нравиться. И я буду делать все… что ты скажешь.

Она отпила немного обжигающего напитка и вопросительно посмотрела на графа.

— Еще немного!

Джакоба почувствовала, как тепло разливается по телу. Бренди смело последние следы сырости и тумана.

Граф взял у нее рюмку и поставил на столик. Джакоба подошла ближе к огню и протянула к нему руки. Яркое пламя взлетало вверх, в дымоход.

— Мне так много надо тебе сказать, — с жаром произнес граф. — Но стоит лишь посмотреть на тебя, и мне хочется только одного: целовать тебя и снова слышать, что ты меня любишь.

— Если я буду говорить тебе об этом… так часто, как мне хотелось бы… тебе… прискучит это слышать.

Граф снова притянул Джакобу к себе, но не успели его губы приникнуть к ее губам, как дверь отворилась.

В комнату буквально влетел дворецкий. Граф и Джакоба в недоумении посмотрели на него.

— Милорд! Милорд! — восклицал Росс. — Боюсь, у нас неприятности.

— Неприятности? — переспросил граф.

— Из-за женщин, милорд. Они стоят у входа и требуют, чтоб вы к ним вышли. Моя жена тоже с ними, я не смог ее остановить.

— Что им могло понадобиться? — удивился граф.

— Думаю, вам надо сейчас же выйти к ним, милорд, — сказал Росс.

Граф вышел с дворецким из кабинета. Джакоба, охваченная любопытством и тревогой, пошла следом за ними.

Граф спустился по лестнице вниз. Стоявшие в холле лакеи преграждали путь женщинам, столпившимся у входа в замок.

Бремя было позднее. Спустились сумерки, и все опять покрылось туманом. Граф решительно направился к двери. Держась далеко позади, Джакоба в окно увидела на улице большую толпу женщин. Позади них собралось немало мужчин. Виду них был несколько растерянный: скорее всего они смущены этой демонстрацией.

Лакеи посторонились. Граф вышел на улицу и с верхней ступеньки смотрел вниз на женщин.

— Вы хотели меня видеть? — громко спросил он.

Одна женщина вышла вперед. Джакоба узнала в ней ту, что не верила, будто «англичанишке» может нравиться Шотландия.

Она смело остановилась перед графом.

— Да, — сурово заявила она, — и мы пришли сказать, что с нас хватит ваших проклятий! Этим утром миссис Маккаллистер потеряла своего малыша, а у Фергюссона сдохла лучшая овца!

Женщина судорожно вздохнула. Остальные поддержали ее одобрительным ропотом, и она продолжала:

— Это вы, милорд, принесли нам столько бед! А теперь мы еще узнали, что вы прогнали девушку, которая вас выходила. Она — наша, и это вам надо уезжать, а не ей!

На этом ее обвинения не закончились.

— Мы пришли сказать, что выберем нового главу клана. А вы либо уберетесь отсюда, либо сгорите вместе с замком и своим дурным глазом!

Она буквально выплевывала эти слова в лицо графа. Остальные женщины воздели к небу руки и закричали:

— Убирайтесь! Уезжайте! Прочь отсюда! Оставьте нас в покое!

Их крики были столь яростны и необузданны, что Джакоба испугалась, как бы они не набросились на графа. Повинуясь инстинкту, она быстро прошла вперед и встала рядом с ним.

Ее появление явно ошеломило женщин: в толпе раздалось дружное «Ах!»

Джакоба поняла: женщины решили, что она уехала или, может, уже успел распространиться слух, якобы она заблудилась на пустошах.

Джакоба вложила свою руку в руку графа. Она чувствовала, как он пытается найти слова, чтобы ответить разгневанным женщинам, и опередила его.

— Вы ошибаетесь, — стала объяснять она. — Все переменилось… И если над вами и тяготело проклятие, то теперь оно снято. Зло изгнала гораздо более мощная сила — сила любви!

Она покраснела от смущения и посмотрела на графа. Он сжал ее пальчики и четко произнес:

— Это правда. Я уверен, вы будете рады услышать, что я попросил Джакобу Форд стать моей женой. И я приглашаю вас на свадьбу, которая состоится послезавтра!

Секунду потрясенные новостью женщины молчали, а потом стали раздаваться радостные возгласы. Они разносились вокруг замка и многократным эхом отражались от стен.

Из толпы мужчин тоже стали доноситься крики одобрения, и граф пожимал руки тем, кто стоял к нему ближе. Пока еще не стихли поздравления, волынщик, вдохновленный необычным зрелищем, заиграл гимн клана.

Когда все запели, Джакоба не смогла сдержать слез. Это были слезы счастья: она чувствовала, что все ее благие пожелания исполняются, что благоденствие ждет не только их с графом, но и весь клан. Он будет как никогда процветающим.


Прошло немало времени, прежде чем Джакоба с графом смогли вернуться в замок. Их не отпускали, пока они не изволили пожать руки всем присутствующим.

Когда они остались вдвоем, Джакоба сказала:

— Мне все же не верится, что женщины… и правда заставили бы тебя… уехать!

— В Шотландии очень сильна вера в проклятие, — объяснил граф. — Но и вера в благословение не менее сильна. А ты, любимая, принесла мне именно благословение, которое всегда будет со мной.

— Я… хотела бы верить… что это так! — прошептала Джакоба, — но…

Граф прервал ее.

— Я читаю твои мысли. Ты думаешь о том, что мне следует сделать для людей моего клана и что я до сих пор оставил несделанным! Но с твоей помощью я намерен это исправить.

— Ты… и правда… хочешь это сделать?

— Думаю, раз Хэмиш прислал тебя ко мне, мы должны отблагодарить его, — ответил граф. — Пусть организует продажу омаров и крабов в Лондоне. Ну а я намерен сам заниматься тем, что будет происходить здесь.

— Это… принесет столько добра твоим людям! — радостно воскликнула Джакоба.

У графа появились озорные искорки в глазах.

— Я уверен, что у тебя есть десятки идей. А значит, мне надо позаботиться о том, чтобы ты всегда была занята и не скучала здесь со мной.

— Мне… никогда не будет скучно, — сказала Джакоба. — Ты такой необыкновенный! Ведь ты заставил меня испытать необыкновенные чувства.

— И что же ты чувствуешь?

— Я так тебя люблю, что это невозможно выразить словами! Когда ты целуешь меня…

— Тебя прежде никто не целовал?

— Конечно, нет!

Граф возликовал.

— Ты так прекрасна, что я терзал себя мыслями о тех мужчинах, которые целовали тебя в Лондоне.

— Я была в Лондоне только один раз… в ночь перед отъездом в Шотландию, — ответила Джакоба.

Она зарумянилась от смущения.

— Боюсь, что ты… не представляешь себе… насколько мало я… знаю жизнь. Я видела только… одну английскую деревню. Я почти не встречалась… с мужчинами… и, уж конечно, никогда не видела никого, кто мог бы сравниться с тобой.

— Так и должно быть! — решительно заявил граф. — Именно такая жена мне нужна. И всем Макмердокам подойдет именно такая жена для главы их клана.

Он снова привлек девушку к себе.

— Я люблю тебя, дорогая, и сделаю все для твоего счастья. Больше мы не узнаем невзгод.

Он снова приник к ее губам. Наверное, он вспомнил, сколько ему пришлось пережить в прошлом. И Джакоба дала себе слово, что никогда не разочарует его.

Она была уверена, что попала в Шотландию благодаря своим молитвам. И эти молитвы не дали графу отправить ее обратно в Англию.

А теперь он целует ее, увлекая в благословенный край, дарованный им любовью.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст, Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • От автора
  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Глава пятая
  • Глава шестая
  • Глава седьмая