Начальник квадрата 15-85 [Олег Фокич Коряков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Ночью Самохину стало совсем плохо; температура поднялась, он задыхался и бредил, хрипло выкрикивая что-то несуразное.

Приходилось менять прежнее решение. Ещё вчера всё было ясно. Предполагалось, что Кузеванов, старший рабочий, отправится на базу вместе с Самохиным. Вдвоём как-нибудь догребут, получат провиант, сменят вышедший из строя радиометр, Самохин останется, а Кузеванов вернётся в группу. Теперь стало очевидно, что Самохин грести никак не сможет, а одному старику Кузеванову тяжелую лодку вверх по течению не поднять.

Начальник группы Илья Михайлович Лешин размышлять подолгу не любил и не умел. Горестно потоптавшись возле больного товарища, он повернулся к одному из рабочих:

— Придётся, Петро, тебе с Кузевановым…

— А что? Я могу. — Пётр равнодушно пожал плечами. — Только кто здесь останется?

Группа Лешина вела в бассейне реки Пим, притока Оби, шлиховую и радиометрическую съёмку. Группа искала в основном рассыпной рутил — руду титана. В это утро геологи должны были уйти из квадрата 15–85 дальше на север, вниз по реке. На этой стоянке нужно было оставить на пару дней лишь двух человек, чтобы взять пробы из контрольных шурфов. Такое у Ильи Михайловича было правило: с начала работ делалось все самое трудное и первостепенное, а часть дополнительной работы он оставлял напоследок. Группа уходила дальше, принималась за новый участок, а тем временем Петр или кто-то другой из рабочих ликвидировал «заскрёбки». От этого работа шла непрерывно, в чётком и быстром темпе.

— Кто здесь останется? — задумчиво повторил вопрос Илья Михайлович. — Ну, скажем, Тимофей… Хотя ведь одному-то ему не справиться. А?

Тимка Карпов, шестнадцатилетний практикант из горногеологического техникума, дипломатично молчал. Остаться здесь на два-три дня одному да еще возиться с шурфами — это ему вовсе не улыбалось. Отказаться — стыдно. Вот он и молчал.

— Пап, давай я!

Это подал голос Алёшка, сын начальника группы, парнишка, впервые взятый отцом в тайгу. Он стоял тут же и задумчиво ерошил свои и без того взъерошенные рыжеватые волосы.

— Ты?.. Вишь, выискался какой начальник квадрата! — Илья Михайлович захохотал, но, глянув на застонавшего Самохина, оборвал смех и насупился. — Давайте его в лодку. Поспешать надо. — И, уже берясь за самодельные носилки, бросил сыну через плечо — Ладно, Лёшка, будь по-твоему, оставайся.

Лёшка крутанулся на месте, споткнулся о полено, грохнулся оземь и весело, озорно задрыгал ногами…

Ушла вверх по течению лодка Кузеванова. Илья Михайлович молча помахал ей, подошёл к сыну, зачем-то поправил воротник его ватной куртки и сказал Тимке Карпову:

— Тимофей, ты за всё, имей в виду, передо мной в ответе. Чтобы шурфы были выкопаны на совесть. На обратном пути проверю. Карту с отметками не потерял? Ну, то-то. И не баловать тут!.. Это, надеюсь, понятно? Кузеванов заедет за вами завтра к вечеру. Успеете, справитесь, если поднатужиться.

Он прижал Лёшкино плечо к своей груди, чуть поворошил его мягкие взлохмаченные волосы и, легонько оттолкнув от себя, пошёл к лодке.

У Лёшки чуть засвербило в носу, нахлынули самые разные чувства. И гордость брала, что оставался в тайге один, без взрослых, и грустно, и чуть страшновато было расставаться с отцом, и было немножко обидно, что простился он так просто, даже холодновато, и в то же время приятно, что прощание вышло по-настоящему мужским. А тайга, сторожко обступившая прибрежную поляну, шумела угрюмо и глухо, и манила к себе и пугала.

Отцовская лодка скрылась за поворотом.

— Ну вот, парняга, — сказал Тимка, — теперь мы с тобой тут хозяева.

Хотя он и сказал «мы с тобой», в голосе его звучала явная снисходительность: Лёшка почти на два года моложе его, школьник, да и в геологии ничего не смыслит.

— Идём в палатку. — Тимка двинулся к кострищу. — Поспать надо. Вон в какую рань поднялись.

— Не, я спать не буду. Шурфы надо бить.

— Чудик! Куда они от нас уйдут? Ещё успеем.

Тимка говорил это легко, с улыбкой, а в душе удивлялся: Лешка всегда был так послушен взрослым, а вот тут ему, Тимке, не подчиняется.

— Не, — опять отрезал Лёшка, — покажи, где надо контрольные закладывать, я начну.

Вместе они нашли на карте квадрата точки, где должны были разместиться контрольные шурфы; Лёшка взял инструмент и пошёл работать. Вначале, орудуя лопатой и киркой, он обижался и злился на Тимку, потом работа увлекла его, и это чувство забылось. Лёшка скинул не только куртку, но и рубаху и майку.

Он бил шурф, стоя в нём уже почти по грудь, когда почувствовал, что кто-то смотрит на него. Оглянулся и увидел Тимку. Тот сидел на пеньке рядом с отвалом и потихоньку ухмылялся.

— Выспался? — небрежно, почти равнодушно спросил Лёшка.

Тимка ухмыльнулся ещё откровеннее и охотно подтвердил:

— Красиво поспал. — Потом, видимо, застыдившись своего безделья, добавил — Чего торопишься, куда гонишь? Успеем.

Лёшка ничего не ответил и снова принялся за работу. Однако, выкинув ещё лопат пять — шесть, и он решил передохнуть. Вылез из шурфа, счистил с сапог глину, присел. Тимка миролюбиво протянул пачку «Прибоя».

— Кури.

— Знаешь ведь, что не курю.

— Так то при отце…

Лёшка глянул на него с презрением и опять промолчал. Тимку и покоробило и смутило поведение товарища. Торопливо докурив папиросу, он взялся за лопату:

— Ладно, посиди, я подолбаю. — И полез в шурф.

Ещё разморённый сном, работал он вяло и неохотно, но уже скоро вспотел, то и дело утирал с лица пот и лупил себя по шее, давя мошкару.

— Скинь рубашку-то, — посоветовал Лёшка.

— Ничего, — сойдёт.

Начатым разговором он воспользовался для передышки. Постоял, обмахиваясь кепкой, поглядел на солнце, вздохнул:

— Уже есть хочется. Обедать не пора? Ты бы пошёл, заложил варево.

Лёшке после надсадной работы и самому хотелось есть. Он встал. «Давай помаши киркой, помаши», — не без ехидства подумал он и сказал:

— Пожалуй, и верно, пойду…

Лёшка раздул костёр, начистил, тоненько срезая кожуру, картошки, поставил ведёрко с ней на огонь, раскрыл банку мясных консервов. Поглядывая в сторону шурфа, он часто видел вьющееся над отвалом лёгкое облачко дыма. «Покуриваешь? Ну. обожди, я вот обед сварю, сам наемся, а только потом тебя позову», — мстительно думал Лёшка.

Но Тимка и не собирался ждать зова. Он пришёл, когда варево ещё и не вскипело. Пришёл, скинул рубаху и развалился на ней в сторонке от костра, в тени.

— Я уж думал, что у тебя всё готово, — пренебрежительно сказал он.

— Ага! Тебе бы только на готовенькое! — отпарировал Лёшка, и оба, надувшись, замолчали.

Было тихо кругом. Тайга млела в жаркой истоме. Душный, парной воздух казался плотным, и даже мошкаре, видимо, лень было двигаться в нём, она исчезла, притаившись где-то в траве.

Заснув после обеда, ребята проснулись, когда солнце уже забралось в густую крону высокого кедра, стоявшего на западном краю поляны. Тимка пошёл к утреннему шурфу, чтобы, докопав его, взять пробу шлихов. Деле это ответственное, сказал он, и поручить его Лёшке нельзя.

Лёшка начал второй шурф. Тимка пришёл к нему только часа через два. На вопрос, как шлихи в контрольном, он важно сказал:

— Порядок…. В норме.

— Пробу-то не забыл в мешочек положить?

— Ты что, еще учить меня будешь?..

В этот вечер кое-как закончили второй шурф. Всего их надо было сделать пять…

Ночью, ещё во сне, Лёшка услышал какой-то грозный рык, стоны и не то свист, не то визги. Проснувшись, он понял, что бушует гроза. Стало зябко. Не от холода — от дикой и страшной электрической громады, которая, стремительно извиваясь и корчась в небе, вдруг падала на тайгу и при этом, казалось, целилась на маленькую геологическую палатку. С грохотом раскалываясь над самыми верхушками деревьев, молнии полыхали неземным голубовато-белым пламенем.

Только через некоторое время до сознания дошёл и шум дождя. Дождь был подобен тропическому ливню. «Зальёт. К чёрту зальёт!» — подумал Лёшка и начал поспешно выбираться из спального мешка. Присев на корточки перед выходом из палатки, он ещё думал: вылезать или не вылезать, а руки сами уже вытаскивали из веревочных петель короткие тупые черенки нехитрого палаточного запора.

Его оглушила стихия, разом грянувшая в лицо. Упав на колени, Лёшка нашарил лопату и с силой врезал её лезвие в ровик, выкопанный вокруг палатки ещё отцом. Ровик сейчас был полон воды, песка и глины, лопата увязала в них. Вода перехлестывала через край, стремясь под палатку.

Лёшка орудовал лопатой с тупой и яростной быстротой. Молнии и оглушительный гром как будто бесновались в стороне. Он только всё время бормотал что-то непонятное даже самому себе, бормотал и врезал, всё врезал лопату в размокший, вязкий грунт, расширяя и углубляя канавку вокруг жилья.

Когда он влез в палатку, Тимка не спал. При свете электрического фонарика Лёшка увидел его напряжённо-выпученные глаза и полураскрытый рот.

— Там что? — спросил Тимка сдавленно. — Неужели гроза… такая?

— Атомная бомбардировка, — криво усмехнулся Лёшка и начал стаскивать с себя насквозь промокшую, грязную и липкую одежду. Он кое-как, небрежно сбросал ее в угол палатки и голый залез в спальный мешок.

Гроза уползала куда-то за таёжные заслоны, гневный рокот ее утихал, и лишь по-прежнему сильно и ровно шумел ливень. Лёшка скоро заснул…

Наутро дождь не прекратился, только очень ослабел. Серая хмарь облепила тайгу. Понурые, словно вконец продрогшие под дождём, стояли деревья, изредка вздрагивая при дуновении несильного ветра и стряхивая с себя воду. Хорошо, что в палатке сохранились берёста и сухая щепа, припасённые стариком Кузевановым, — с ними развели к, остёр в слякоти довольно быстро.

Горячее варево подняло настроение, и, прячась от дождя под пологом палатки, пареньки повели мирную беседу.

— А здорово ночью хлобыстало! — почти восхищённо сказал Тимка, но Лёшка уловил в его голосе затаённый испуг. Тимке хотелось и как-то похвалить товарища за его подвижническую работу, и сомневался он — не упрекнул бы тот его за ночное малодушие.

— Сильно хлестало, — согласился Лёйжа. — Я всё боялся: вдруг молния в палатку ударит.

— Было бы делов!

— Ещё бы!

— А ты молодец, — решился наконец Тимка на похвалу. — Не растерялся.

— Молодец! — сердито отозвался Лёшка. — Теперь вот не знаю, как и в штаны залезать: мокрющие.

— А давай… мы сейчас… — Тимка набросил мокрые брюки на черенок лопаты и, не выбираясь из палатки, протянул черенок к огню.

— Не поможет! — Лёшка махнул рукой. — Дождь.

— Дождь ерундовый — одна пыль водяная.

От брюк повалил густой пар.

— Да и не стоит сушить, — продолжал Лёшка, — всё-равно опять измокнут под дождём.

— А не нужно под дождь лезть.

— Как же ты не полезешь, если ещё три шурфа сделать надо?

— Не в такую же погоду! Переждём.

— А если это на три дня? — нахмурился Лешка. — Или на неделю?

— Ну, вот вечером приедут Кузеванов с Петром — помогут.

Конечно, Лёшке и самому не хотелось возиться с шурфами в этакую непогодь — кому ж приятно! Однако он привык точно выполнять все поручения отца, а это поручение было особенное; вдобавок ещё со вчерашнего дня его злило стремление Тимки увильнуть от работы, и потому Лёшка сказал:

— Контрольные шурфы не Кузеванову с Петром поручили, а нам. Помнишь, что папа сказал? Что мы перед, ним в ответе и чтобы сделать на совесть.

— Ага, папу вспомнил! Может, ты ему ещё и пожалуешься, что вот Тимка Карпов не хотел шурфы бить и только один ты, папин сын, такой герой?

Лёшка круто повернулся к Тимке, долго смотрел на него округлившимися от злости глазами, потом резко рванул к себе лопату:

— А ну, дай! — и, схватив ещё сырые штаны, начал натягивать их на себя.

Тимка не спеша — нарочито не спеша, небрежно — закурил и с презрительной усмешкой наблюдал за товарищем. Торопливо, дрожа от возбуждения и холода, Лёшка натягивал майку, рубаху, куртку.

— Ну всё, — сказал он, — вставай, пошли.

— Шагай давай, шагай, — всё с той же усмешечкой проговорил Тимка и принялся длинной хворостиной ворошить костёр.

Лёшка помедлил миг, — ярче выступили на побледневшем лице веснушки, это было заметно даже в полусумраке палатки, — потом шагнул к Тимке и, вырвав из его рук хворостину, бешено заорал:

— Вставай, говорю! Ну!

Тимку словно хлестнули. Он вздрогнул, вобрал шею в плечи и медленно оглянулся. Такая ярость и такая решимость были в светло-серых, казалось, тоже побледневших глазах Лёшки, что Тимке стало не по себе. «Быть драке», — мелькнуло в голове. Ну что ж, хоть Лёшка и крепкий парень, сильный, Тимка с ним, конечно, справится. Хотя… ещё лопатой огреет, шалый. Недаром и фамилия у него такая — Лешин. Леший и есть…

Тимка поднялся, пробормотал:

— Уж и пошутить нельзя, да?..

Работать под дождём было противно. Мокрая, отяжелевшая одежда липла к телу, за шиворот текли струйки воды. Размякшая земля чавкала под ногами, облепляла сапоги, сползала с лопаты. На сырых ладонях нестерпимо болели мозоли.

Но постепенно дело пошло лучше. Основательно разогревшись, ребята скинули куртки, и дождь уже не мешал им, а наоборот, даже помогал, освежая разгорячённые, потные тела. За верхним слоем пропитанной водой почвы пошёл сухой песок.

Тимка работал не очень быстро, но старательно. Изредка он бросал на Лёшку короткие настороженные взгляды, будто чего-то опасался. Лёшка устал, ноги от напряжения начали дрожать, но, закончив один шурф, он помог Тимке промыть шлихи на пробу и тут же двинулся к месту, где надо было бить следующий шурф. Тимка послушно поплёлся за ним.

Они углубились в землю сантиметров на семьдесят, когда Лёшка сказал:

— Давай топай к палатке, готовь обед.

И Тимка пошёл к палатке. Он и обрадовался возможности отдохнуть, и было совестно, что младший в это время будет ворочать тяжёлой лопатой и киркой, — а что будет, Тимка был уверен, — но Лёшке он ничего не сказал, просто подчинился ему и всё. Он и сам не заметил, как это получилось, что Лёшка взял верх над ним, парнем старше себя почти на два года…

…Где-то за мутным облачным пологом солнце медленно катилось на запад, за гряду Урала. Замерла нахохленная, сумрачная тайга. С глухим звоном и скрежетом вгрызались в землю кирка и лопата. Уже еле двигаясь от усталости, ребята заканчивали третий шурф. В это-то время и раздался с реки протяжный, пронзительный свист.

— Приехали, — встрепенулся Тимка. — Наши.

— Побежали встречать!

Тяжело гружённая лодка подплывала к берегу. Старик Кузеванов направлял её лёгкими толчками весла. Пётр стоял на носу и весело помахивал рукой.

Ребята помогли проволочь лодку по прибрежному мелководью, накрепко припутали цепью к колышку. Ероша пегую бородку, Кузеванов с прищуром оглядел молодых лесовиков.

— Ну, други-приятели, перемокли, поди, до самых косточек? Ничего, обогреемся, а с утра поране добьём, однако, ваши шурфы — и дале в дорогу.

— А добивать-то нечего, — почему-то смущаясь, откликнулся Лёшка. — Все пять готовы. Последний только… ну там на полчаса работы.

— Ишь ты! — крутнул головой Кузеванов, и в голосе его прозвучали нотки уважения. — Если так, молодцы. — И он с одобрением глянул на Тимку. Тот отвернулся.

Лешка нахмурился:

— Ну, ладно. Тимка, помоги вещи к палатке отнести и берись за ужин, — распорядился он. — А я докопаю и пробу возьму.

— Сумеешь? — осторожно спросил Тимка.

— Что ж тут не суметь? — усмехнулся Лёшка. — Шагай давай, шагай. — И, уже изрядно отойдя, крикнул: — Там у меня в рюкзаке банка сгущённого какао — вали её всю!

Кузеванов посмотрел ему вслед, повернул бородку к Петру и тихо, словно самому себе, молвил:

— Вон он кто, оказывается, хозяйствует-то тут — Лёшка.

— Начальник квадрата… — с доброй усмешкой вспомнил Пётр шутку Лёшкиного отца.