Сердце под скальпелем [Аркадий Тимофеевич Аверченко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Аркадий Тимофеевич Аверченко
СЕРДЦЕ ПОД СКАЛЬПЕЛЕМ

Замечательный попутчик

Стройная красивая дама вошла на остановке в наше купе, положила на диван небольшой ручной сак и сейчас же вышла, - вероятно, с целью проститься с провожавшими ее друзьями.

Мой сосед кивнул в мою сторону с плутовской улыбкой и сказал:

- Занятная штучка. Я думаю, на номер четвертый ее можно было бы поймать.

Я не знал этого человека - мы с ним только что познакомились.

Наружность его была самая ординарная и незначительная. Никто не мог бы предположить в нем удивительной, оригинальной натуры: среднего роста, худощавый, с черными, опущенными книзу усиками и лицом, темным, будто от загара; глаза быстрые, искательные.

Я, признаться, не понял сразу, - что это за номер четвертый, на который, по словам моего соседа, "можно поймать" даму.

Такой термин мог быть у коммивояжера - торговца дамскими вещами, у сыщика охранного отделения или, еще проще, - у вора, милого добродушного экземпляра, почему-либо принявшего меня за одного из своих.

- Вы говорите, четвертый номер? - неопределенно спросил я.

- Да. А вы не согласны? Не думаете же вы, что с ней можно обойтись первым или вторым номером - это слишком для нее примитивно!

Надеясь что-нибудь выведать у него, я спросил заинтересованный:

- Второй номер - работа без инструментов?

- О, Господи! Все номера - работа без инструментов. Какие там, к черту, инструменты!

- Так вы больше склоняетесь к четвертому номеру?

- К четвертому. Э, чертова работа! Да вы, вероятно, не знаете четвертого номера?

Я не знал ни одного номера - от первого до последнего, и мог признаться в этом с чистой совестью.

Но, не желая показать себя неопытным простаком, заявил:

- Четвертого, действительно, я как будто не знаю.

Незнакомец заговорил монотонным деловым тоном:

- Исключительная заботливость и предупредительность. Подчеркивается, что вы знаете обычаи света, и если берете ее за руку после десяти фраз и целуете, то это якобы простая фамильярность, в дороге допустимая. Номер четвертый основан на том, что все ваши подходы и любезности как будто кем-то где-то уже установлены, и против них нельзя возражать, боясь прослыть смешной и синим чулком. Тем более что предыдущая заботливость и предупредительность обязывает к снисходительности. К номеру четвертому существует небесполезное примечание: "Полезно при первой встрече принять вид человека, остолбеневшего от удивления и восторга перед красотой обрабатываемого объекта. Можно быть даже неловким от смущения в первый момент - это всегда прощается".

- Это что же… - спросил я, ошеломленный. - Нечто вроде "Кодекса волокитства"?

- Ну, конечно. Я же Волокита и есть.

Он это сказал таким тоном, каким говорят: "Я инженер путей сообщения" или "я служащий кредитного общества".

- Кто же выработал этот… гм… любопытный кодекс?

- Кто выработал! Жизнь выработала! Я его только анализировал, систематизировал научным путем и стал применять в обработанном, очищенном от ненужного виде. Согласны вы, что номер первый, как примитив, восхитителен?

Как всякий ученый, он думал, что весь мир знаком с его трудами и знает их наизусть.

- Первый номер? Не можете ли вы, во избежание путаницы, освежить эти номера в моей памяти по порядку.

Он пожал плечами и с готовностью начал тем же деловым, немного однообразным тоном:

Номер первый . Это не тонкая столярная работа, а если можно так выразиться - грубая, плотничья. Говорится просто: "Сударыня!

Жизнь так прекрасна, надо торопиться. Второй раз молодости уже не будет.

Надо ловить момент! Мы оба молоды и прекрасны - пойдемте ко мне на квартиру". Если она скажет, что это "грех", можно небрежным тоном: "какой там, к черту, грех, все пустяки и трын-трава, а рая никакого и нет!" После чего других возражений уже не предвидится. Но повторяю - номер первый, это базарный грубый номер для первых встречных дурочек.

Номер второй . Ошеломляющая грубость. Вы говорите: "Послушайте, ну что там ломаться, ведь я знаю, что я вам нравлюсь.

Вы сейчас же должны меня поцеловать, слышите?" Тут даже уместен переход на "ты". "Мы, миленькая, я вижу, одного поля ягоды, а если кочевряжиться, то мне недолго тебя и придушить. Иди же сюда, пока я не оттрепал тебя хорошенько!" Это так называемая работа "под может недурно провести самый благомыслящий почтенный человек, который в другое время мухи не обидит. Увы! Женщина чаще, чем думают, любит свирепые страсти.

Номер третий . Равнодушие, смешанное с пренебрежением. Вы стараетесь говорить женщине все время колкости и, вообще, подчеркиваете, что она самая ординарная натура, которых вы видывали сотнями. Ничто так не разжигает женщину, как это. Она в слепой злобе сейчас же захочет показать, что она не такая, захочет покорить под нози своя такого строптивого мужчину, такая победа кажется ей сладкой - и вот уже она бьется, бедненькая, в расставленных вами сетях.

Номер четвертый вы уже знаете, а номер пятый, действие на ревность - так уже избит, что его не нужно и комментировать. Приемы старые, как мир.

Вы или делаете вид, что разговариваете с кем-нибудь по телефону, или, якобы случайно, роняете на пол какое-нибудь письмо от женщины, схватываете и рвете на мелкие кусочки. Нужно только остерегаться проделывать этот прием со счетами от портных и обойщиков, потому что на одном из подобранных впоследствии клочков может оказаться кусок гербовой марки…С шестого номера начинается уже более тонкая деликатная работа.

Прием с "чем-то роковым, что предопределено", требует интеллигентности и чутья. Подходить нужно издалека. Вы спрашиваете: "Послушайте, вам не кажется странным, что нас судьба свела "Почему же странно? Мало ли кто с кем знакомится?" - "О, нет, что такое Ананке?" - "Не знаю". - Вы молчите долго, начинаете говорить каким-то глухим, надтреснутым голосом, будто издалека: "Все на свете предопределено роком, и ни один человек не избежит его.

Если человеку что и дано в этом случае - так только знать иногда заранее об этом роковом предопределении… дано чувствовать неизбывную силу руки Ананке"… Тут вы наклоняетесь к самому ее лицу и шепчете с горящими таинственным светом глазами: "И вот, я чувствую всеми своими фибрами, что эта встреча для нас не окончится простым знакомством, что мы предназначены друг другу. Может быть, вы будете бороться, будете стараться убежать - но ха!-ха!-ха! - это бесполезно. От Ананке еще никто не убегал. Понимаете - это уже решено там где-то! Сопротивляться? О, неужели вы не слышите таинственно гудящего сверху рокового колокола:

Поздно! Поздно! Поздно! К чему же тогда борьба? Ха-ха-ха! С Ананке не борются!!" Ну, конечно, бедняжка, видя, что раз уж так где-то решено, и что борьба бесполезна, сама заражается духом мистического начала и подходит к вожделенному концу. Ловко?

- Скажите - спросил я потрясенный. - Откуда же вы все это так хорошо знаете?

Мой спутник скромно вздохнул и покачал головой.

- Откуда? О, Господи! Посмотрите на какого-нибудь ученого, отыскивающего чудодейственное средство для пользы человечества… Он делает сотни лабораторных и практических опытов, натыкается на неудачи, разочарования, и опять ищет и ищет. Сегодня у этого фанатика ничего не вышло, завтра не вышло, послезавтра у него взорвало колбу и опалило руки,

- там, гляди, невежественная толпа, заподозрив в нем колдуна, избила ученого, там от него отказалась семья и сбежала жена - и все-таки, в конце концов, этот фанатик, этот апостол науки добивается света во тьме своих изысканий и выносит ослепленной восторгом толпе чудодейственное перо Жар-Птицы! Забыты разочарования, забыта взорвавшаяся и опалившая руки колба.

- А скажите, - деликатно спросил я. - До того, как вы обрели настоящее перо Жар-Птицы, у вас часто… гм… взрывались колбы?

Под гнетом воспоминаний он опустил голову.

- Бывало! Ой, бывало. Самая ужасная колба разорвалась в моих руках в

Ростове: муж нанес мне ножом две раны в шею, облил кипятком и сбросил в пролет лестницы. Сколько ошибок, сколько разочарований! В Москве какой-то дрянью обливали, к счастью, неудачно, в Армавире полтора часа под балконом на зацепившемся пиджаке провисел, пока проходивший водонос не снял… Моя жизнь, это сплошной дневник происшествий: чем-то обливали, чем-то колотили, откуда-то сбрасывали и из чего-то стреляли. Впрочем - я не ожесточился. Дубленая кожа всегда мягче. И, кроме того, я всегда вхожу в положение, обманутого мужа, конечно, ему обидно. Ведь он, чудак, не знает, что за женой все равно не усмотреть. Так-то, молодой человек…

Меня удивлял и восхищал этот скромный господин, с таким незначительным лицом и вялыми движениями. И, однако, несмотря на скромность, в его словах, когда он говорил о своей жизни, горела неподдельная энергия и неукротимый дух подлинного апостола.

- Ко всякому незнакомому городу я подъезжаю со странным чувством: "что-то здесь мне предстоит? Что будет?" И если рассчитываю побольше, то, первым долгом, разбиваю мысленно город на участки и начинаю работу планомерно, от участка к участку, не спеша, не суетясь, но и без лишней потери драгоценного времени.

Помолчав, я осведомился:

- У вас только шесть номеров и есть?

- Главных? Нет, семь. Седьмого я вам еще не досказал. - Это самый гениальный, самый поразительный номер! Бывало там, где уже нужно бы прийти в отчаяние, где руки совершенно опускались, я хватался за этот драгоценный номер, за эту жемчужину моей коллекции - и через полчаса неприступная недотрога уже склоняла голову на мое плечо. Неудивительно, что прием номера седьмого действует почти на всех. Схема номера седьмого чрезвычайно проста и портативна, как все гениальное…

- Надеюсь, вы мне сообщите ее, - перебил я, дернув головой от неожиданной остановки поезда.

- Конечно! С удовольствием. "Седьмой номер"!.. Вы… Э, черт! кажется, остановился? Какая это станция?

- Разбишаки, поезд стоит 3 минуты.

- О, дьявол! Да ведь мне здесь сходить нужно. Чуть не прозевал.

Прощайте! До приятного свидания, спасибо за компанию.

Он схватил свой чемодан и, наскоро пожав мне руку, выскочил. Звонок зазвенел. Поезд засвистал и двинулся.

Я принялся ругать сам себя за то, что, отвлекши внимание Волокиты разными расспросами, так и не узнал номера седьмого - но в этот момент в вагон вошла та самая дама, с которой, по предложению Волокиты, "надо было работать номером четвертым".

Я вскочил с места и, основываясь на примечании к номеру четвертому, застыл перед ней с бессмысленно изумленным видом, опершись, как будто в полуобморочном состоянии, на спинку дивана.

ГЛАВА II

На практике

Я полагаю, что в выражении моего лица было больше бессмысленности, чем изумления; не думаю, чтобы даже самая красивая женщина в мире произвела именно такое впечатление. Своим видом я скорее напоминал деревенского мальчишку, увидавшего впервые в Зоологическом саду жирафа.

Отделавшись кое-как от "примечания к номеру четвертому", я разработкой этого номера: сбросил с полки ручной сак незнакомки и, подхватив его на лету, протянул ей.

- Что это такое? - удивилась она. - Зачем это?

Я смущенно отскочил от нее, ударился плечом о косяк двери (насколько помнится, маленькая неловкость и мешковатость даже поощрялась четвертым номером) и, краснея, пролепетал:

- Может, вам отсюда что-нибудь нужно вынуть… книжку или какую-нибудь там пудру, помаду. Дело, знаете, дорожное.

И с самым общительным видом я снисходительно махнул рукой.

- Ничего мне не нужно. Положите сак обратно.

- Слушаю-с. Может, окошечко открыть?

- Оно открыто.

- Тогда не закрыть ли?

- Не надо.

- Может, лимонаду хотите?

- Спасибо, не хочу.- Я бы достал. Скушать, может, что-нибудь желаете - рябчик, ветчина, отбивные котлеты - на первой же станции сбегаю.

- Не надо.

- А то бы сходил.

- Говорят вам - не хочу!

Я счел, что лед в отношениях до некоторой степени пробит. Теперь только оставалось, по теории Волокиты, подчеркнуть свое знакомство с обычаями света, а затем - поцелуй руки и остальное.

- Знаете, - заметил я. - Есть люди, которые закуривают папиросу, не спросив даже разрешения у дамы. Вот уж никогда бы себе этого не позволил!

- Вы это ставите себе в заслугу? - спросила она с любопытством.

- Нет, чего там! А я одного такого субъекта знал; полнейшее отсутствие умения вращаться в обществе; недавно заезжаю к нему и, не застав дома, оставляю карточку с загнутым углом. На другой день встречаю его, а он и говорит: "ты это что же мне поломанные, мятые карточки оставляешь? Не было целой?" Я чуть не помер со смеху.

Подготовив таким образом почву, я с некоторой фамильярностью, обыкновенно в дороге допускаемой, взял руку своей соседки и поднес ее к губам.

- Это еще что такое? - вскричала она, вырывая руку.

- Красивая ручка, - заметил я, принимая тупо-самодовольное выражение, хотя втайне был совершенно обескуражен: "Сейчас видно, подумал я, что она не знает номера четвертого".

- Красивая? - нахмурилась незнакомка. - А вы знаете, как называется тот человек, который, не познакомившись даже как следует, лезет целовать руки?

- Душой общества? - высказал я догадку.

- Нахалом он называется - вот как.

- Пожалуй, Волокита ошибся, - подумал я. - Четвертым номером с ней ничего не сделаешь. Очевидно, это тонкий, культурный интеллект, который поддастся разве только на номер шестой.

- Послушайте, - спросил я, глядя вдаль загадочным взором. - Вам не кажется странным, что судьба свела нас вместе?

Она пожала плечами.

- О, Господи! Мало ли с кем приходится ехать в пути.

- Нет, нет! - возразил я глухим голосом. - Вы знаете, что такое

Ананке?

- Станция?

- Нет-с, не станция. Это - судьба, рок. По-гречески. Ни один человек не избежит Ананке. И вот, знаете ли вы (наклонившись к ней, я пронзительно заглянул ей в лицо), знаете ли вы, что у меня есть способность прозревать будущее: Ананке свела нас, и эта встреча будет для вас очень важной… Да-с. Решающей на всю жизнь. Сопротивляться? Бежать?

Ха-ха-ха! Не поможет! Не-ет-с, голубушка, не отвертитесь…

- Послушайте!..

- Нет, вы послушайте. Слышите, как наверху гудит таинственный колокол: "Поздно! Поздно!"

- Что вы такое там болтаете, навязчивый человек? - вскричала она с заметным нетерпением. - Предупреждаю, что, если вы позволите что-нибудь лишнее, я вас так отделаю, что долго не забудете. "Какой трудный случай", - подумал я. И досада охватила мое "Если ты способна на драку, то и первый номер для тебя хорош", - мужественно бросаясь в атаку.

- Сударыня! - сказал я. - Жизнь прекрасна, пока мы молоды. Нужно торопиться ловить моменты счастья и, вообще… гм!.. Мы оба молоды, прекрасны - почему бы нам и не быть счастливыми? Вы скажете - "это грех".

Какой там грех, ведь, рая-то нет, а жизнь-то, она не ждет!

- Вы просто глупый, развязный нахал и больше ничего, - неожиданно сказала дама и злобно отвернулась к окну.

Тут и меня разобрала злость. "Видно, матушка, подумал я, тебе захотелось попробовать номера второго?!"

Я сбросил с себя маску галантного человека, засунул руки в карманы, откинулся на спинку дивана, положил ногу на ногу и, прищурившись, процедил:

- Ну, довольно, миленькая моя! Терпеть не могу, когда ломаются.

Покуражилась, и довольно! Ведь вы на нашего брата, мужчину, летите - ха-ха! - как мухи на мед. Кажется, я тебя раскусил - мы с тобой одного поля ягоды! Поцелуй-ка меня, пока я тебя не поколотил, как следует! А если что, так ведь я придушить тебя могу. Го-го! Не впервой.

- Не думаю, чтобы вы были сумасшедший или пьяный, - сказала она, с поразительным хладнокровием осматривая мою цинично изогнувшуюся на диване фигуру. - Просто вы мелкий наглец, пользующийся тем, что женщина одна, и никто из присутствующих не может за нее заступиться. Но все-таки даю слово - я вас ни капельки не боюсь… Вы мне просто жалки.

Я постепенно согнал со своего лица залихватское апашское выражение, расправил морщины цинично прищуренного глаза и, покраснев, как вишня, потупил голову.

В это время мне подвернулся под руку "третий номер" кодекса, преподанного Волокитой.

- Извините, - сказал я. - Я просто хотел вас испытать. Вы, однако, оказались самой ординарной натурой, которые мне приходилось встречать сотнями.

- А что же вы думали: я сейчас же и повисну у вас на шее?

Я пренебрежительно пожал одним плечом.

- На шее? О, некоторые женщины думают, что это для мужчины верх удовольствия. Боже мой! Как трудно встретить оригинальную, своеобразную натуру…- Если вы ее ищете таким способом, то…

- Да? Вы так уверены, что я именно искал такую оригинальную натуру в вас? Правда, личико у вас довольно миловидное, свежий цвет лица, - но ведь у тысяч женщин можно найти это. Неужели вы серьезно думаете…

- Оставьте меня в покое. Ничего я не думаю! Если вы не перестанете болтать, я перейду в другое купе.

Мы замолчали.

Пожалуй, подумал я, мне не следовало обрушивать на нее сразу все номера. Я, как неопытный слесарь, которому поручили открыть замок, сразу растерялся и стал хвататься за все инструменты, ни один не попробовав толком. Я ее запугал этим водопадом противоположностей… Может быть, если бы я обратил большее внимание на номер четвертый, все было бы благополучно… Ба! Впрочем, у меня есть еще в запасе номер пятый.

Говорят, некоторые женщины ревнивы до сумасшествия.

- Сейчас, - вслух сказал я, - на станции мне удалось видеть прехорошенькую барышню. Она на меня посмотрела довольно жгуче, а когда я, проходя, нечаянно толкнул ее плечом, она засмеялась.

Моя спутница промолчала. "Молчишь! Подожди же!"

Я сделал вид, что вынимаю из жилетного кармана часы, и вместе с часами вынул сложенное вчетверо письмо, которое сейчас же упало на пол.

- Ах, - сконфуженно сказал я. - Письмо! Ради Бога, не дотрагивайтесь до него. Его нельзя читать… Гм! Уверяю вас, что я этой женщины не знаю.

Мало ли кто и что захочет мне писать. Если бы это писал я, а за других я не отвечаю. Нет, ни за что я не дам вам его прочесть!

Я схватил письмо и изорвал, хотя дама не выражала никакого поползновения "ревниво схватить и прочесть оброненное письмо".

Наоборот, она медленно встала и потянулась за своим саком, приговаривая:

- О, Господи, какой кретин! Какое невероятное дерево!

- Позвольте, я вам помогу!

- Не надо!

- Еще раз спрашиваю вас: знаете, что такое Ананке? Уходите?

Сударыня, жизнь коротка, и нужно ловить… Нет, ты меня поцелуешь, или удар ножом образумит тебя, негод…

В отчаянии я пустил в ход все номера сразу; но она взяла свой сак и, оттолкнув меня, выскочила из купе.

- Счастье твое, моя милая, - подумал я, - что я не успел узнать номера седьмого. Повертелась бы ты тогда… Проклятый Волокита! Сообщил мне разную мелкую чепуху, а главного-то и не сказал!..

ГЛАВА III

Номер седьмой

Если судьба столкнула двух людей один раз, то она обязательно столкнет их и второй. То, что называется Ананке.

Вторая моя встреча с Волокитой была еще молниеноснее первой…

Именно, мой поезд должен был через пять минут отойти на север, а

Волокитин через полминуты - на юг. Оба поезда стояли рядышком, и когда я выглянул в окно, первое, что мне бросилось в глаза - это Волокита, высунувшийся из окна вагона своего поезда.

- А, здравствуйте, - сказал он.

- Слушайте - отчаянно крикнул я. - Ради всего святого! Вы мне тогда обещали сообщить самый главный номер, седьмой, - да так и сбежали, не сказав.

- Сделайте одолжение! Дело в том…

Но в это время Волокитин поезд свистнул, вздрогнул и двинулся.

- Ради Бога! Умоляю! - взревел я, высовываясь чуть не по пояс из окна. - В двух словах!

Однако он не успел сказать мне и одного слова. Наоборот, откинулся в глубь вагона, и только рука его, высунувшись из окна, завертелась во все стороны.

Я всмотрелся: между большим и указательным пальцем Волокитиной руки была зажата какая-то вещица, очень похожая на золотую монету.


This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
17.10.2011

Оглавление

  • Аркадий Тимофеевич Аверченко СЕРДЦЕ ПОД СКАЛЬПЕЛЕМ
  • ГЛАВА II
  • ГЛАВА III