Освобождение Атлантиды [Юрий Иовлев] (fb2) читать онлайн

Книга 210667 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Алисия Дэй

Освобождение Атлантиды


Воины Посейдона – 5



Алисия Дэй «Освобождение Атлантиды», 2010

Alyssa Day «Atlantis Unleashed», 2008

Любительский перевод

http://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=7624

Переводчики: KattyK, bulya, Elle, TiaP

Бета-ридеры: KattyK

Вычитка: KattyK, LiskaAliska



Мы будем ждать. Наблюдать. И защищать.

Служить первой защитой в битве против уничтожения человечества.

Тогда, и только тогда возродится Атлантида.

Как Воины Посейдона, отмеченные Трезубцем, мы несем службу,

исполняя священную обязанность – охранять человечество.

Клятва воинов Посейдона

Глава 1


Четыре месяца назад,

пещера глубоко под горами Рэньер,

Каскадные горы, Вашингтон,

Соединенные Штаты.


Джастис размышлял о своем состоянии, оружии и возможностях, как делал не раз за всю свою бытность воином, и получил результат:

1) плохо;

2) хуже;

3) несомненно, станет мертвецом в ближайшие пять минут.


Состояние физическое: В настоящее время лежит на животе на холодном, сыром полу пещеры. Разбитое лицо повернуто к мокрому тигру, который вскоре‑станет‑очень разъяренным. На голове шишка размером с павлинье яйцо благодаря грубостям вампиров и оборотней‑волков, которые притащили его сюда, вниз, по длинному темному туннелю с поверхности. Возможно, сломано одно или два ребра. Кетамин, которым они его одурманили, уже почти выветрился благодаря его атлантийской иммунной системе. Но он не стал бы спорить ни на какие драгоценные камни, что способен сейчас трансформироваться в туман.

Состояние умственное: Ярость, граничащая со смертоносным гневом. Другими словами, стандартный рабочий процесс. Ха. Стандартный порядок действий. Посейдон тщательно выбирал своих воинов, или так, по крайней мере, ему всегда говорили.

Морской бог, должно быть, перетрудился в тот день, когда решил добавить имя Джастиса в список.

Оружие: Никакого. Меч, который он носил многие сотни лет, с тех пор как король Атлантиды вручил его ему без единого слова объяснения, лишь глядя на него с презрением. Один из двух оборотней, охраняющих Джастиса и его пушистого друга тигра Джека, держался на расстоянии, поближе к входу в пещеру, поглаживая меч Джастиса, будто с трудом мог поверить в свою удачу. Слабое свечение из удаленной части пещеры обрисовывало силуэты стражников в непроглядной тьме крошечной пещеры, в которую они сбросили Джастиса, и он в бессильной ярости наблюдал, как оборотень рассекал воздух его мечом, будто восхищаясь своей новой игрушкой.

Несомненно, это так весело и забавно, пока воин‑атлантиец не выпустил тебе кишки.

Джастис улыбнулся бы, если бы не валялся сейчас со ртом, набитым мокрым тигриным мехом. Они забрали и его кинжалы.

Лучше всего было бы поубивать их всех.

Джастис пытался связаться со своим братом телепатически, но безуспешно, лишь шум в голове становился громче. Видимо наркотики все еще влияли на его способность управления водой и энергией. Он пришел к выводу, что беспомощен. Ладно.

Никогда не полагайся на то, на что нельзя положиться, когда, иными словами, ты безоружен против двух волков и одурманенного и вполне возможно вскоре слетевшего с катушек тигра.

Возможности: Он запросто мог положиться на себя самого, чтобы справиться с большинством оборотней, даже в такой близости как сейчас, но с пятисотфунтовым тигром? Даже с Джеком, которого в некотором роде он считал своим другом, когда тот превращался в человека.

Да, странно все это. А тут еще он попал в лапы двух волков. Так что, может быть, сначала стоит вырубить этих оборотней.

Поскольку Джастис знал один немаловажный факт: лучше провести вечность, жарясь в самом нижнем из девяти кругов ада, чем провести еще одну минуту с лицом, прижатым к мокрому меху тигра, от которого отвратительно воняло.

Оборотни прекратили пререкаться, стоит ли выйти и осмотреться, и пошли прочь, как пара пьяных азиатских буйвола. До сегодняшнего дня Джастис руку дал бы на отсечение, что такой Римский‑император‑ставший‑вампиром, как Калигула, нашел бы себе помощников получше.

Он ошибался. Неудивительно, что Римская Империя пала.

Хотя им же хуже.

Джастис прождал достаточно долго, чтобы убедиться, что их уход не уловка, затем подскочил и отодвинулся от все еще бесчувственного, но зловеще раздраженного тигра. Возможно, движение сдвинуло что‑то в его одурманенном наркотиками мозгу, потому что он внезапно осознал, что его брат, наконец, подбирается сюда. Лорд Мститель идет на помощь, просто чертовски великолепно.

Конечно, Мститель не знал, что Джастис его брат.

– Я мог бы тебе сказать, но тогда мне придется тебя убить, – прорычал Джастис; затем, громче, чтобы его можно было услышать. – Проклятье, будет лучше, если ты это оценишь, Мститель.

Он обернулся и увидел Вэна, стоящего у входа в туннель с мечом наготове. Вэн сказал что‑то о кошачьей шерсти и тигриной подушке, но Джастис едва его слышал, потому что нарастающий звук невидимого колокола зазвучал в воздухе. Он закрыл уши, но ударные волны этих звуком угрожали раздробить его череп.

Тут он мельком увидел кое‑что и понял, – просто знал, – что следующий час изменит все.

Все.

Затем в комнату вошла богиня, вселившаяся в тело женщины Вэна, и все внутри Джастиса, что было никак не связано с примитивным, диким наследием его предков Нереид, разрушилось. Безумие и жажда сражения сине‑зеленой дымкой заволокли его глаза, и пока он смотрел на брата, которого так отчаянно хотел признать, почувствовал сожаление.


Прошли минуты или часы? Джастис сел на каменном выступе, скрытом от вида и обзора резни. Весь каменный пол пещеры был завален мертвыми и умирающими оборотнями и вампирами. Зловоние кислотного распада вампиров смешалось с медно‑металлическим запахом крови, оскверняя воздух, которым они дышали. Мерцающий свет факелов на стене освещал изломанные и разорванные тела.

Он внес в это свой вклад, но сделал все возможное, чтобы оставаться незамеченным, заманивая своих противников за многочисленные выступы на стенах пещеры. Даже сверхъестественные чувства вампиров были обмануты потоками крови и никто, кажется, его не заметил.

Никто из все еще живых, по крайней мере.

Джастис планировал сыграть роль козыря, любой хороший игрок знал, насколько важна ловкость рук. Он бросил взгляд на лезвие своего меча, влажно мерцающее в темноте.

Никакая козырная карта никогда не имела дела с такой смертоносной рукой. Он был джокером, а королева смерти была следующей в его списке.

В этот момент он услышал голос и понял, что потерпел неудачу. Богиня вампиров Анубиза захватила Мстителя и его женщину, несмотря на силу Вэна и могущественное колдовство Эрин.

Джастис подвел их.

Он подвел свою семью.

Пока он слушал, варианты, стратегия и отчаянные меры циркулировали в его все еще полуодурманенном мозгу, он услышал, как она сказала это. Слова, которых он боялся. Анубиза собиралась забрать Вэна. Всех остальных она отдавала Калигуле в качестве небольшого подарка.

Закуска.

Джастис встал и хотел показаться, потом остановился и замер, когда увидел, что Анубиза держит Эрин, в то время как Вэн направил острие своего меча на свое сердце.

– Если ты хочешь от меня добровольного сотрудничества, немедленно освободи ее и поклянись, что она будет в безопасности. Или я ударю себя в сердце этим мечом, и ты не добьешься своей цели, – сказал Вэн, на его лице застыла мрачная решимость.

Джастис пошатнулся, когда вдруг осознал то, что должен был сделать. Спасти своего брата – спасти Эрин, которая, возможно, сможет излечить нерожденного наследника его второго брата – он должен принести окончательную жертву.

Хуже, он должен был заставить их поверить, что хочет сделать это.

Кислота промчалась по его венам, когда он приготовился лицом к лицу встретить вечность в пытках. Он чуть не засмеялся при этой мысли. Меньшего он не заслужил.

Большего не ожидал.

Они все еще разговаривали на полу пещеры внизу под ним. Хотя он не слышал о чем. Не мог разобрать слова. Ничего, только громкий шум в голове, пока не услышал, как богиня кровопийц излагает свое требование. Голосом с примесью крови и льда, который рассекал туман, окружающий его мозг.

– Ты добровольно принимаешь служение мне, Лорд Мститель, кровный брат Конлана? – потребовала Анубиза.

Джастис отбросил прочь горе и желчь, вызывающие тошноту, и вышел из‑за скалистого выступа к самому краю. Это должно было стать представлением, которое затмит все другие.

Хорошо, что у него самое бесстрастное лицо во всей Атлантиде.

Он набрал полные легкие воздуха и обратился к ней.

– В этом ничего добровольного нет, ты, злобная сука. Ты держишь его девушку в заложницах. У него просто нет другого выбора.

Ему доставило удовольствие потрясенное выражение ее лица. Он удивил богиню. Может быть, у него один шанс на миллион остаться в живых.

Может быть.

Анубиза метнулась через пещеру, и он спрыгнул вниз, чтобы встретиться с ней. Он стоял напряженно и молча, она резко остановилась, их разделяло всего несколько дюймов. Ее горящие красные глаза стали глубокими и запылали, а потом она его обнюхала, вдыхая его запах, как зверь. Это было такое жуткое ощущение, что у него чуть кожа не слезла с тела.

– Синие волосы, – сказала она. – И все же ты пахнешь как …

– Я пахну как кровный брат Конлана и Мстителя, – произнес он, смертельно опасно улыбаясь. – Я их брат и предлагаю себя вместо Вэна.

Вэн взорвался потоком слов, но Джастис едва его услышал. Обязательство, наложенное на него с помощью магии, разрушало его, вгрызаясь в его нервные окончания. Он был проклят убивать всех, кому расскажет правду о своем рождении. Либо убьет их, либо сойдет с ума.

Он выбрал третий вариант. Жизнь с богиней вампиров. По крайней мере, он малость повеселится, прежде чем она его убьет.

Все уставились на него. Правильно. Время действовать.

Он засмеялся.

– Вы думаете, я лгу, не так ли? Драгоценные избалованные королевские принцы никогда не предполагали, что их дорогой Папочка мог согрешить с кем‑то, кто не был их матерью. С кем‑то кто даже не принадлежит к их виду.

Анубиза отбросила свои длинные черные волосы с лица, пристально вглядываясь в его глаза, как будто пытаясь понять, правду ли он говорит. Древние вампирские богини не выказывали эмоций. Но было что‑то – всего лишь вспышка – в ее глазах, которая сказала ему, что она поверила.

– Спаривание, к которому я подтолкнула отца Конлана, принесло плоды? Ох, это слишком восхитительно! – Она откинула голову и рассмеялась, оборотни, которые были все еще живы, начали выть.

– Да, и этот восхитительный плод сейчас начнет убивать всех в этой комнате, благодаря проклятию, наложенному на мою задницу, если ты не вытащишь меня отсюда, – сказал Джастис, пытаясь придумать способ заставить ее. – Тебе был нужен доброволец? Хорошо, поверь мне, после веков необходимости подчиняться приказам моих братьев с их раздутым чувством справедливости, унаследованным вместе с положением королевских наследников, я более чем готов попробовать, каково это быть на другой стороне.

Вэн опять начал протестовать, но Джастис перебил его, затем вложил свой меч в ножны и улыбнулся Анубизе.

– Меня за него. Добровольная служба.

Затем, хотя ему потребовалось собрать всю свою храбрость, он положил руки ей на плечи, притянул к себе и поцеловал. Это был скорее вызов, чем поцелуй, она задрожала, прикасаясь к его губам, сначала напрягшись, потом тая в его объятиях.

Так что вампирская богиня, по крайней мере, была чем‑то похожа на смертную женщину. Он мог использовать это, и к тому же еще остаться в живых. Хотя неясно, удастся ли ему сохранить свою душу нетронутой.

Когда Джастис, наконец, поднял голову, глаза Анубизы поменяли цвет с пылающего красного на черный. Мир погрузился в безумие на один единственный миг, когда она, казалось, стала почти смертной. Женщина, чья красота была настолько темна и ужасна, что любой мужчина по собственному желанию нырнет в ее замороженные глубины, стремясь к своему собственному уничтожению.

– Ни один мужчина не целовал меня по собственному желанию более пяти тысяч лет, – прошептала она. – Я принимаю твое предложение, Лорд Джастис, кровный брат Конлана и Вэна.

– Нет! – закричал Вэн, но было уже слишком поздно. Анубиза обняла талию Джастиса своими руками и взлетела ввысь к потолку пещеры. Пока они поднимались, Джастис вспомнил об исцеляющем рубине, который она забрала – драгоценный камень, который может спасти его нерожденного племянника или племянницу. Он завладел ее губами в еще одном поцелуе и двинул локтем так, что выбил обернутый тканью сверток из ее рук, полагая, что сейчас она его убьет.

Шок номер три тысячи за сегодняшний день: кажется, она даже ничего не заметила.

Пусть будет так. Вэн и Эрин спасены – Принц Конлан, его женщина и их нерожденный ребенок спасены.

Джастис – почти – получил семью, и благодаря его действиям сегодня они будут в безопасности. Его разрушенная душа в обмен на невинную новую жизнь. Смерть или безумие были наименьшей ценой за это.

Но он хотел сказать. Ему нужно было это сказать. Лишь раз. Он наклонил голову, посмотрел на Вэна и произнес слово, которое ему было запрещено произносить в течение стольких веков.

– Брат.

Потом Анубиза прошептала что‑то на давно уже мертвом языке, и реальность разрушилась, исчезая в калейдоскопе Пустоты.


Глава 2


Наши дни,

Отдел Археологии,

государственный университет Огайо,

Колумбус, Огайо


Доктор Кили МакДермотт отперла дверь своего офиса, радуясь тому, что немногочисленные студенты, блуждающие длинными коридорами, освещенными флуоресцентными лампами, не обращали на нее внимания. Она была не в состоянии отвечать на вопросы после долгого перелета из Рима.

Пока Кили тащила в офис тяжеленную сумку со своими драгоценными инструментами, она подумала о том, чтобы заказать новую лопатку Маршалтаун. Та, которая используется сейчас, видала и лучшие дни, а Доктор МакДермотт, как и большинство археологов, считала свои инструменты самым ценным имуществом. Но, возможно, из сентиментальности Кили сохранила бы и старую. Она была самой первой и принесла ей его.

Ее воина.

Кили взглянула вниз на крошечную, вырезанную с дерева рыбку, которая покоилась на воротнике ее футболки, свисая с серебряной цепочки. Эту искусно вырезанную рыбку она выкопала старой лопаткой. С тех пор, как три года назад она впервые прикоснулась к этой рыбке, археолог погрузилась в мечты о взрослом варианте воображаемого друга, воине с синими волосами из векового прошлого, потратив на это больше времени, чем стоило бы. Он вырезал рыбку, расположившись возле походного костра, разговаривая и смеясь с друзьями. Кили от удивления задержала дыхание, увидев его впервые. Воин был красив такой первобытной мужской красотой, что при виде него она буквально переставала дышать.

Он весь  от шелковистого чуда его многоцветных волос до его высоких скул, сильной шеи, и широких плеч, венчавших его мускулистый торс,  должен был позировать для скульптуры, вместо того, чтобы обрабатывать дерево. В ее видении линии и мускулистые изгибы его тела в мерцающем свете костра имели весьма явные очертания, когда он сидел там, одетый только в штаны и склонивший голову к своей работе.

Даже теперь, должно быть спустя сотни лет после того, как тот походный костер был погашен, эмоциональный отголосок ее связи с ним зажигал ее нервные окончания с почти ощутимой нежностью каждый раз, когда рыбка соприкасалась с ее кожей. Несмотря на то, что воин уже очень долго лежал в могиле. У нее появилась какая‑то одержимость парнем, который вот уже столетия как умер. Но прикосновение к фигурке приносило ей своего рода успокоение. Тем не менее, даже теперь, когда она думала о том, кто был столь же мертв, как и цивилизации, которые она изучала, жаркая дрожь охватывала ее, возбуждая чувственное желание. Для него. Никогда она ничего подобного не испытывала к живому доступному мужчине.

Только к нему, ее воину.

Кили снова и снова поглаживала деревянную необычную маленькую рыбку и чувствовала, как будто он здесь, с ней. Одно из немногих преимуществ ее дара: ясновидения через прикосновение. Ее губы изогнулись в горькой улыбке. Потерять всех своих реальных друзей, но найти кусочек дерева, который обеспечивает тебя компанией призрачного воина.

Молодая женщина вздохнула и в тысячный раз пожелала узнать хотя бы его имя. Так или иначе, кем бы он ни был, это не его вина, что она была одинокой чудачкой. Да, она, несомненно, сохранит лопатку.

Наконец вынырнув из своих сокровенных грез, Кили закрыла за собой дверь в офис и оглянулась вокруг. Сувениры из ее путешествий и некоторые из выкопанных ею находок, а также несколько дорогих сердцу подарков от местного населения. Красочная глиняная посуда и маленькие резные фигурки боролись за место на полках, в то время как стратиграфические рисунки в рамках покрывали стены, каждый из них демонстрировал свой исторический период и имел на обороте пометку о времени обнаружения.

Ее драгоценные книги выходили за пределы переполненных и опасно накренившихся полок книжных шкафов и тянулись вдоль стен шаткими стопками. Ей хватило одного взгляда на дюйм или два пыли на каждой поверхности, чтобы удостовериться, что секретарь отдела следовал инструкциям Кили и оставил офис нетронутым в ее отсутствие.

Кили издала дрожащий вздох облегчения от того, что, наконец‑то, вернулась в то помещение, которое за многие годы можно было бы назвать домом. Стерильная квартира, где она хранила несколько личных вещей, никогда не была ей домом; это было просто место, куда она могла пойти, чтобы принять душ и переодеться. Она всегда находилась здесь, в своем офисе, в аудитории или на месте раскопок, живя при этом на чемоданах.

Но здесь Кили тщательно выбирала каждую отдельную вещь. Не было ничего, что могло бы взволновать её  ни одного предмета, который мог послать ее в круговорот чьих‑то эмоций  что могло случиться где‑нибудь в другом месте.

Здесь она, наконец, могла снять свои перчатки.

Сняв, она положила их на уголок своего стола, и клуб пыли поднялся в воздух, защекотав ей нос. Ну ладно, хотя нетронутость ее офиса – это замечательно, превосходно, но теперь, когда она вернулась, следовало навести здесь какой‑то порядок.

Позже.

Доктор МакДермотт опустилась на свой стул и закрыла глаза, позволяя волнам усталости нахлынуть на нее. Даже после всех этих лет путешествий она не могла спать в самолетах, пытаясь быть начеку во избежание нежелательных контактов. Слишком большая вероятность того, что, пока она будет дремать, ее голова склонится на бок, и ее щека может легонько соприкоснуться с креслом в самолете, выпуская эмоции тысяч сердитых, нетерпеливых, испуганных или же просто переутомленных пассажиров прямо в ее уязвимый мозг.

Кили разглядывала старый бугорчатый диван в красно‑зеленую клетку, который стоял у одной из стен, задаваясь вопросом, не может ли она вздремнуть прежде, чем заняться кипами бумаг, сотнями сообщений голосовой почты и всем остальным, что обычно накапливается за несколько месяцев отсутствия на рабочем месте.

Снова вздохнув, женщина подняла телефон. Займись она некоторыми делами сейчас, то успокоила бы свою совесть перед тем, как подремать. Кили набрала свой код, вспомнив его за несколько секунд, нашла ручку и бумагу и начала ждать лавины сообщений.

– У Вас нет новых сообщений голосовой почты.

Кили моргнула и пожала плечами, предполагая, что ошиблась кодом. Проверив записную книжку в нижнем ящике стола, где он был записан как раз для такого случая, она начала снова.

– У Вас нет новых сообщений голосовой почты.

Медленно опуская телефон, она чувствовала, как в животе появляется знакомое неприятное ощущение. Плохая пища в самолете и отсутствие сна не могли ей помочь ответить на вопрос, почему ни один из ее коллег за больше чем три месяца не потрудился ей позвонить.

Они знали, что она уехала. Конечно. Дело было в этом. То, что она всегда возвращалась домой к потоку сообщений, ничего не значило. Или, по крайней мере, это означало лишь то, что люди, наконец, поумнели и звонили ей на ее международный сотовый телефон вместо того, чтобы звонить сюда, где ее не было.

Где ее не могло быть.

Кроме того… ей не так уж много звонили, когда находилась на раскопках. Конечно, она проигнорировала несколько звонков от Джорджа в самые первые дни. Волнение открытия занимало все ее внимания. Знаменитый Луперкал  тот самый храм, который, как полагали древние римляне, был пещерой, где основателей Рима, мальчиков близнецов Ромула и Рема, вскормила грудью волчица.

Когда команда начала исследовать глубже, то увидела очертания имперского орла прямо тут, на вершине сводчатого потолка, точно как описывали тексты шестнадцатого столетия, и члены команды все вместе вскрикнули от изумления.

Даже сейчас, когда она вспоминала об этом, дрожь пробегала вниз по ее спине. Одно из самых больших археологических открытий всех времен  и она была там. Вот только не было у нее времени отвечать на звонки босса. Только немногие из ее коллег могли побеспокоить ее звонками, когда она отлучалась; они понимали.

Ведь понимали?

Вот только все остальные в отделе, казалось, всегда звонили друг другу, когда были на раскопках. Чтобы поделиться волнением и благоговением перед открытием. Она нечаянно услышала разговоры об этом на редких собраниях коллег, которые ей удалось посетить. Но, так или иначе, Кили не была включена в тот круг коллегиальности.

Бесспорно, она имела склонность держать людей на расстоянии. И дело тут не в перчатках. В этом веке, где в "Deal or No Deal"[1] с Хавви Мендал открыто говорят о проблемах ОКР[2], никто не думал, что доморощенный мизофоб[3] слишком выходил за пределы нормального. Но, тем не менее, когда люди становились друзьями, они обнимались. Прикасались. Хотели, чтобы она прикасалась к их вещам. Подержала их ребенка. Погладила собаку. Восхитилась новым приобретением.

Было слишком трудно избежать всего этого. Слишком трудно. Слишком заметно.

Она не могла сказать им правду. Она никогда не могла сказать им правду. Кили узнала, как трудны бывают отношения с несколькими близкими друзьями еще в средней школе, а потом и с одним мужчиной, которого она, как когда‑то думала, любила. А он бросил ее. Назвав одержимой.

Она не способна была отрицать это тогда. И все еще не могла сейчас.

Но это не имело значения, когда она работала. Кто нуждается в личной жизни, когда древний мир разворачивается перед твоими глазами? Она рассчитывала на еще как минимум шесть месяцев в Луперкале.

Ей следовало бы лучше подумать прежде, чем рассчитывать на что‑нибудь или кого‑нибудь.

Теперь, когда оборотни показались открыто, они придали совсем новое значение мифологии Ромула и Рема. Изменчивый лик правосудия не был даже упомянут. Итальянская группа европейских оборотней вступила во владение, выгнав ее команду с места раскопок.

– Мы позовем Вас, если мы будем в Вас нуждаться, Доктор МакДермотт, – один из них глумился над ней, в то же время выпроваживая из штаба раскопок. – Не забывайте дышать.

Смех, прозвучавший ей вслед, граничил с безумием, вызванным лунным светом, и, отразившись эхом, встревожил ее, ведь наступили сумерки и близка полнолуние, а значит лучше не спорить.

Она не хотела встревать в это, так как, в конце концов, не имела суицидальных наклонностей.

Стряхнув с себя воспоминания, Кили поняла, что все еще держит в руке теперь уже гудящий телефон. Она опустила трубку на рычаг, снова осматривая свой пыльный офис. Не прикасались ни к чему по ее просьбе или же им просто пренебрегали?

Забавно, как такая простая вещь как отсутствие телефонных сообщений могла изменить все восприятие человека.

Телефоны работают в оба конца, напомнила она себе, снова потянувшись к трубке. Есть один человек, который всегда будет отвечать на ее звонки. Пальцем свободной руки она провела по пыльному краю рамки единственной картины на ее столе. Женщина, нервно улыбающаяся камере, была очень похожа на Кили. Рыжие волосы не такие яркие. Более заметны морщинки от смеха. Спортивные формы стали мягче за эти годы, но она все еще была красавицей.

В свое время Кили считала ее самой красивой женщиной в мире. Еще до врачей, неверия и сомнения.

Телефон зазвонил четыре раза прежде, чем раздался знакомый щелчок. Что‑то в связи телефонных линий в лесах восточного Огайо всегда создавало впечатление, будто она говорит из бутылки. Или плохая связь, или отголосок двадцати восьми лет взаимного разочарования.

– Алло?

Кили сглотнула, затем сумела выговорить сквозь внезапно образовавшийся в горле ком.

– Привет, мама.

– Кили?

Кили душило знакомое раздражение. Кто еще это мог быть? Ее родители не хотели идти на риск со второй беременностью, так как Кили была… неполноценной.

– Да, мама, это – я. Как ты? Как папа?

– О, ты наконец‑то вернулась домой из того ужасного места? Мы только что видели в новостях, что вампиры пытаются захватить российский трон. Какая‑то женщина что‑то говорила о том, что она принцесса Анастасия, обращенная в вампира, когда убили ее семью. Как думаешь, это может быть правдой? Ты же не выходишь наружу после наступления темноты? Мы посадили второй урожай чеснока и продаем его в горячих пирогах, хотя, кто захотел бы чесночный пирог? А ты…

– Мама, – прервала ее Кили, удивляясь тому, что мать, казалось, не сделала ни одного глотка воздуха во время града вопросов. – Мама, да, я дома и все хорошо.

Она из собственного опыта знала, что не стоит отвечать на отдельные вопросы, иначе беседа никогда не получит продолжения.

– Но как у вас дела? Как твой артрит? Как папа?

– Хорошо, у нас все прекрасно, милая. Папа так волновался за тебя, тем более, мы так долго не получали от тебя никаких известий. Или ты болела из‑за… своего состояния?

Кили испытала вину с примесью боли. Почему‑то ее родители всегда могли ранить ее глубже всех, даже при том, что желали ей только добра.

Именно потому, что они желали ей только добра.

– Мама, ты знаешь, что мое состояние – это не болезнь. Просто я ясновидящая, совсем немного. Когда я прикасаюсь к предметам, я испытываю некоторые ощущения… Мам, мы проходили это не раз в течение многих лет.

В ответ телефон молчал, а потом она услышала тихий звук сопения, как будто бы ее мать старалась не заплакать. Снова.

Кили задалась вопросом, сколько еще дочерей вызывали у матерей такое страдание просто своим существованием, но попыталась оттолкнуть эту мысль подальше, когда неприятное ощущение в животе стало нарастать, грозя достичь разрушительной силы.

– Ты все еще носишь те перчатки, чтобы избежать любого прикосновения? Ты видела Доктора Кунца? Он говорит, что если бы ты еще раз попробовала гипноз…

– Нет, никогда больше я не собираюсь встречаться с Доктором Кунцом, мама. Он думает, что я безумна. Он отказался мне верить, даже когда я представила ему доказательство, увидев видение о его сыне, державшем карандаш, сделанный для него.

– Это было не очень хорошо с твоей стороны, Кили. Сочинить историю о том, что его бедный маленький мальчик запер в туалете свою сестру, – с упреком сказала ее мать.

– Это была не выдумка, и если бы ты за ним наблюдала, когда я рассказывала ему о своем видении, то узнала бы, что он уже некоторое время подозревал своего сына в грубом обращении с сестрой. В любом случае, я не могу к нему вернуться, даже если бы и хотела. Доктор Кунц прогнал меня, лишив возможности быть его пациентом.

Она не знала, как психотерапевт мог такое сделать – прогнать человека – но, очевидно, мог. Как и большинство людей, которые видели ее "талант" вблизи, он не хотел иметь с ней ничего общего. Возможно, в этом была некая ирония. Даже психотерапевт думал, что она одержима. Может быть, она не должна была туда идти, хотя бы для того, чтобы сохранить в тайне собственную уязвимость.

Она надеялась, что он, по крайней мере, научился контролировать своего сына.

– Я могу поговорить с папой?

– Да, он, гм… – голос ее матери дрогнул. – Он немного задремал.

Точно. Ком в горле Кили внезапно стал гораздо больше.

– Папа за всю свою жизнь никогда не дремал, мама. Ты не могла хотя бы попытаться придумать что‑то более правдоподобное?

– Кили, ты знаешь, что он тебя любит. Он только не знает, как обходиться с твоим… твоими проблемами.

– Ты права, мама, – она пыталась не показать свою горечь в голосе, но могла сказать, что уже потерпела неудачу. – Моя проблема. Хорошо, э… я должна идти. Меня ждут сотни сообщений голосовой почты и писем, на которые я должна ответить. Знаешь, от людей, которые действительно хотят поговорить со мной.

– Кили! Это несправедливо. Ты ведь знаешь, что я всегда рада слышать тебя.

Кили смягчилась.

– Я знаю, мама. Я думаю, что смогла бы приехать к вам на этой неделе. Мы могли бы поехать к…

– О, милая, только не на этой неделе. Мы, ах, мы так заняты. Я позвоню тебе в этот уикенд, и мы еще поболтаем, хорошо?

– Ты права, мама. Хорошо. В этот уикенд. Я… – голос Кили задрожал, но она глубоко вздохнула и вынудила себя произнести слова. Заставив себя сказать слова матери, которая даже видеть ее не хотела. – Я люблю тебя, мама.

– Я тоже люблю тебя, детка. Мы скоро поговорим.

Повесив трубку, Кили опустила голову на руки на свой пыльный стол в тихом офисе и, наконец, дала волю слезам.


Глава 3


Настоящее время,

Пустота, созданная Анубизой,

богиней Хаоса и Ночи


Джастис плавал в темном измерении, состоящем, в основном, из боли, его ум восстанавливал воспоминания, пытаясь осознать самого себя. Вязкая, как густая темная микстура, наколдованная черной волшебницей, его окружала боль, насмехалась над ним, ударяла его и укачивала, пока он не перестал существовать, разве только как молящий бога раб, не по своей воле участвующий в запутанной и мучительной игре.

Его сознание уменьшилось до мерцающего света размером с микроскопическую булавочную головку. Он знал свое имя, знал, что он Джастис[4] в необъятной несправедливости, знал, что его жертва спасла жизнь другим, чьи имена давным‑давно стерлись из его памяти. Но благородство ничто против боли; боль съедала благородство, поглощала силу, пожирала гордость. Поедала тело, пока то, что осталось от тела, не начинало гореть в кислотном восстании против сознания. Сознание кричало и выло, молчаливые вопли протеста против непобедимого зла, которое слизывало его кровь, пировало его ужасом и смеялось с темным юмором, полным тоски.

Воспоминания вспыхнули, дразня его своим исчезновением. Сначала проблеск. Была пещера, потом было после. Потом началась боль. В этом, по крайней мере, он был уверен.


Медленно приходя в сознание, Джастис пробудился в кошмаре, который определенно существовал в самом нижнем из девяти кругов ада.

Сделано в Вегасе.

Он смерил взглядом занавеси самой большой в мире кровати, которая была задрапирована – без шуток – черным и красным атласом. Никаких излишков. Резные столбики кровати в виде сатиров и нимф, похожих на мутантов, изображающих извращенные половые акты, которые нарушали, по меньшей мере, несколько законов физики, после атласа даже не удивили его.

– Кого вы этим дурачите? Вы наняли декоратора порно‑фильмов категории B? Если сейчас начнет играть музыка бум‑чика‑бум‑бум, я отсюда ухожу, – сказал он.

Едва слова сорвались с его губ, как он вспомнил. Пещера. Его жертва. Он, как предполагалось, хотел этого.

Тем не менее, Анубиза не забыла, и, несмотря на ее вкус в убранстве своего будуара, она не была идиоткой. Злобная, убийственная, извращенная и одержимая, но не глупая.

Богини редко бывали глупыми.

Даже те, которые правили своим собственным феодальным владением в девяти кругах ада.

Она сидела на краю кровати, которая ощутимо прогнулась, как будто абсолютная сила ярости и смерти, управлявшая ее душой, прибавила веса ее тонкой фигуре. Почти против своей воли он коснулся локона из массы ее волос, свисающих до ее бедер. Или может быть, сделал это против своего желания. Может быть, она настолько умно управляла им, что он даже не понимал этого.

Но если он на самом деле в это верил, то сдался бы на милость своей судьбе. Попытался бы убить ее и выбраться отсюда в пламени убийственной глупости.

Он не был богом, но он также не был дураком.

Он будет ждать.

– Если тебя не беспокоит мебель, я ее сменю, – сказала она небрежно с видом доброжелательного родителя, преподносящего ребенку подарок. Потом ее голос стал почти жеманным. – Есть ли здесь что‑нибудь, что тебе нравится?

За прожитые века Джастис узнал кое‑чего о женщинах. Его позабавило и как‑то успокоило то, что он обнаружил в этой богине, бывшей бичом Атлантиды на протяжении многих тысячелетий, по крайней мере, поверхностное подобие смертной женщине.

Он задумался, была ли она когда‑нибудь женщиной.

Задумался, осмелится ли он когда‑нибудь спросить.

– Ты знаешь, что есть, – проворчал он, бросая кости, что она не убьет его за безрассудство, схватил ее за руку и дернул ее вниз, на кровать рядом с собой. – Твоя красота безупречна, и ты прекрасно это знаешь.

Алый свет вспыхнул глубоко в центре ее зрачков, когда она медленно улыбнулась.

– Во мне много чего безупречного, воин. Найдешь больше?

Ее улыбка стала шире и показались клыки, когда она подняла голову, чтобы произвести впечатление.

Джастис осознал кое‑что, пока боль поедала его память. Значит, он пошел на сотрудничество? Притворился, что желает ее? От этой мысли кожа чуть не слезла с его тела.

В какой момент зло проникает в душу? Спать с собаками… Итак, что если ты спал с богиней собак? Видения блох‑мутантов размером с пум, поедающих его печень, не убедили его в здравомыслии, но краткая вспышка черного юмора напомнила ему кое‑кого.

Кое‑что.

Возможно его самого?

Но здравомыслие истощилось, и его краткое возвращение к ясности мысли угасло от боли. Он был Джастисом, и он был погребен в боли годы, или столетия, или тысячелетия – или всего лишь минуты? – но боль существовала вне временной реальности, пока не осталось только ощущение мучительного безумия.

От него осталась только мерцающая точка света, которая ждала, наблюдала и разрабатывала план. Потому что он был Джастисом и – не важно, сколько бесконечного времени прошло, пока не пришло его время – Правосудие всё равно свершится.

И как будто чтобы вознаградить храбрость, бросающую вызов абсолютно бесплодным попыткам, надежде, притаившейся в тени абсолютной безнадежности, во тьме открылось окно, и сквозь тени он увидел лицо. Лицо было Другим, не его лицом, не его воображением, не Джастисом. Лицо было Женским, но не злым. Не женщина‑смерть или разрушение, или отчаяние. Пока он смотрел на это лицо, смотрел на нее, очарованный зелеными глазами, которые сияли так ярко, что отбрасывали блики света на его вечную тьму, его обзор расширился, охватив верхнюю часть ее тела и руки, которые трогали что‑то у нее на шее.

Фигурка, вырезанная из дерева?

Она подняла ее и прижала к губам, как раз когда в ее изумрудных глазах заблестели слезы и медленно покатились вниз по ее щекам.

Внезапно он узнал эту фигурку, едва не вернувшую ему здравый рассудок. Фигурка была маленькой деревянной рыбкой, странной формы, похожей на рыбу‑клоуна, которую он видел только в самой глубине океана. Они собирались стайкой у самого основания купола, защищающего Атлантиду, и, казалось, развлекали детишек, которым нравилось наблюдать за ними.

Как и ему, давным‑давно, в его более невинные годы жизни.

Ни один, живущий на суше, не смог бы увидеть эту рыбку. Так что никто не мог ее вырезать. Кем бы она ни была, она держала его фигурку. Пока он смотрел, как она плачет, в одиночестве и безмолвно, одна прозрачная слезинка упала на фигурку, которую она все еще прижимала к губам. Так или иначе, хоть это и было невозможно, он почувствовал, как боль от этого пронзила его грудь.

Как бы невозможно это не казалось, фигурка соединила их. С его губ сорвался какой‑то бессловесный тоскливый всхлип от потери и одиночества, и сквозь волшебство или галлюцинации, что бы ни было между ними, она его услышала.

Всего на мгновение, она задохнулась и заморгала красивыми глазами и, казалось, уставилась прямо на него.

Потом, когда видение или мираж рассеялся, и он опять погрузился во тьму, а отчаяние пропало, он осознал одну бесспорную истину.

Она принадлежала ему.

Или она была плодом его фантазии. Зависнув один в бесконечной темноте, Джастис начал смеяться.


Глава 4


Роуэс Ворф, Бостон


Алексиос смерил взглядом огромное здание, облицованное кирпичом и гранитом, которое сияло в лунном свете как новая монета. Это здание выражало заносчивое высокомерие его владельцев. Он тихо, пронзительно присвистнул, и с недоверием повернулся к Бреннану.

– Ты шутишь? Это штаб‑квартира? Что случилось со старыми добрыми деньками, когда отступники из Алголагнии прятались в заброшенных складах и сырых прохудившихся подвалах?

Алексиос смеялся сам над собой, хотя в этой ситуации не было ничего забавного. Простые мужские разговоры.

Даже мужчины на самом деле могучие воины Атлантиды, возрастом в несколько веков, которые воспользовались властью над водой, чтобы пролететь по воздуху, насыщенному острым ароматом морской воды и дизельного топлива, над Бостонской Гаванью.

Кристоф материализовался из воздуха и присоединился к ним, его яркая футболка и вылинявшие джинсы резко контрастировали с темной одеждой Алексиоса, Бреннана и всех остальных из Семерки, одеждой, которую они постоянно носили, выполняя миссии за пределами Атлантиды. Предполагалось, что элитная охрана высокого принца Конлана и сила для сражения, в конце концов, не должна была напоминать готов, молодежь в колледжах, играющих в мятежников.

И будто бы услышав его мысли, Кристоф обратил всю силу своего пристального взгляда на Алексиоса, который внезапно понял, что одежда не имеет никакого значения. Едва сдерживаемая в узде сила, пылавшая в глазах Кристофа, делала вопрос его одеяния неуместным – воин был убийцей, таким же хладнокровным, как и самые неприступные глубины океана.

Действительно было не время обдумывать этику Кристофа, совесть или отсутствие таковой. Они должны были найти Джастиса, прежде чем надежда, которая все еще теплилась, исчезнет в жесткой реальности проходящего времени.

– Давайте проверим ее, – спокойно предложил Алексиос. Обратившись в мерцающий туман, трое поднялись в воздух, в тридцати футах над ледяными зимними водами Бостонской Гавани.

Воины Посейдона, готовились играть в Подглядывающего Тома[5].

Эта мысль вызывала отвращение у Алексиоса, особенно учитывая то, что они могли увидеть членов культа, которые испытывали удовольствие от боли. Хотя, это не имеет значения. Он жизнь бы отдал, чтобы найти лорда Джастиса. Они все отдали бы. Выслеживать нескольких больных извращенцев для получения информации казалось небольшой ценой.

– Даже если встреча кажется маловероятной, – добавил он вслух.

– Догоняйте уже, – сказал Кристоф презрительно. – Извращенный культ Анубизы владеет жизнями и прогнившими душами этих людей, имеющих толстые кошельки и большие связи. Люди называют этот комплекс зданий «Вратами в Бостон». Как еще приспешники Анубизы могли бы лучше заявить остальному миру о себе?

– Заявить о себе. Понимаю. Культ поклонения вампирам. Смешные люди, – сказал Алексиос, совсем не испытывая веселья. – Где они?

Бреннан прочистил горло, будто бы разминая голосовые связки. В последнее время воин был склонен ко все более длительным периодам молчания. Алексиос не впервые задавался вопросом, может все‑таки столетия без эмоций, наконец, подействовали на Бреннана.

– Когда Квинн послала сообщение в Атлантиду, она указала, что члены культа проводят свои обряды в пентхаусе в гостинице Бостон Харбор, которая находится в этом здании. – Он указал на секцию многоэтажной арки, охватывающей огромный участок.

Алексиос прищурился.

– Причудливая роскошная гостиница для проведения их извращенных игр. Что дальше? Белый дом? Может, спальня Линкольна?

– Авраама Линкольна стошнило бы от слабака, который сейчас занимает его офис, – сказал Бреннан, его абсолютно спокойный голос даже намека неимел на то, разделяет он это чувство или нет. – Хотя нет никаких доказательств, что президент Уоррен примкнул к Отступникам.

Кристоф откинул голову и рассмеялся.

– Да, кто хочет присоединиться к культу, преданному поиску сексуального наслаждения через сильную боль, если вы уже женаты на такой суке, как Первая Леди этой страны?

– Возможно, в данный момент нам надо оставить политические дискуссии, – сказал Бреннан с командным намеком в спокойном голосе. – Мы воины Посейдона, и не наше дело рассуждать о людях и их выборе лидеров, хоть их выбор нам может очень сильно не нравиться. Наши честь и долг защищать их от хищников, которые прежде держались в тени ночи.

– Правильно. Долг Атлантиды – защищать чертовых овец, пригласивших на ужин волков, – насмехался Кристоф. – За десять лет с тех пор как оборотни и вампиры раскрыли себя человечеству, они захватили власть. Вампиры в Конгрессе, а теперь еще в Британском Парламенте. Оборотни контролируют СМИ. Они ходят везде, как будто им принадлежит здесь всё. О, подождите – они.

Кристоф прорычал фразу на древне‑атлантийском и опустил руку вниз. По его команде в воздух поднялся столб вспенившейся воды, поднялся достаточно высоко, чтобы намочить их ботинки, прежде чем Кристоф отпустил его.

Алексиос заскрежетал зубами от желания сделать выговор молодому воину. В конце концов, Кристоф всего лишь делал вид, что переживает, тогда как остальные переживали это все на самом деле.

– Для этого сейчас нет времени. Эта секта может знать что‑нибудь, что может помочь нам найти Джастиса. Это все, что заботит нас сегодня. Миссия состоит в том, чтобы выбить это из них, любым способом.

Когда три воина, обратившись в мерцающий туман, тихо взлетели к крыше, Алексиос отодвинул в сторону ядовитые воспоминания о времени, когда сам был пленником Анубизы. Воспоминание было таким бледным и бессильным словом, так или иначе; это больше было похоже на совершенный обратный кадр[6] со светом и звуком, которое иссушало его тело и ум. Почти как если бы он снова и снова терпел удары ее кнутов с металлическими наконечниками или агонию ее умственного насилия.

Два года заключения у богини вампиров, в уплату за, как она считала, то плохое, что ей сделал Посейдон так давно, что любая память об этом была потеряна в водах времени. По крайней мере, для любого смертного.

У богинь была очень, очень долгая память.

Два года балансирования на краю смерти и далее, снова и снова и снова. То, что он выжил, было доказательством не его силы или храбрости, а скорее того, насколько он находился далеко в ее списке приоритетов. Она не часто находилась поблизости, чтобы поиграть с ним в свои извращенные игры, а иначе он был бы мертв.

Или хуже, чем мертв. Жалкая игрушка, действующая по ее требованию. Человек не смог обыграть богиню, в конце концов. Даже человек, который к тому же был Атлантийским воином.

Когда воспоминания рябью прошли по его душе, он заставил себя сфокусироваться. На миссии. На Джастисе – его собрате и друге. И пытался не задумываться, осталось ли от Джастиса что‑нибудь после долгих четырех месяцев очень личного внимания Анубизы.

Им потребовалось всего несколько минут, чтобы найти нужное окно на верхнем этаже гостиницы. Из‑за бесстыдства или эксгибисционистских наклонностей его обитателей, занавески на окнах были не задернуты. Он почувствовал, как кривятся его губы, когда он смотрел сквозь призрачное отражение своего изуродованного лица на стекле, на сцену прямо из произведения, которое мог написать Данте.

Гостиничная мебель, вероятно высокого качества и очень дорогая, была отодвинута к стенам, чтобы освободить пространство в центре комнаты. Множество обнаженных, покрытых потом тел, скрутились и изогнулись в невозможных позах. Двигающиеся по кругу фигуры нескольких отступников, облаченных в красные накидки, перемещались от жертвы к жертве. Каждая фигура в красном облачении держала кнуты и другие стальные орудия для более темных целей, которыми они хлестали, нанося точные удары.

Самой худшей частью было то, что в этом был специальный ритм: хореографическая боль в извращенном танце.

Кровь, капающая с каждого игрока и впитывающаяся в ковер бледно кремового цвета, была поразительно живой и почти слишком яркой, чтобы быть настоящей. Но пока Алексиос наблюдал, фигуры в красном рассекали новые глубокие раны в плоти, заставляя нагих людей кричать и корчиться на полу.

Алексиос прорычал древнее ругательство на своем родном языке и вернулся в свою телесную форму, все еще скрытую тенями, так что те, кто были в комнате, не видели, как он выхватил свои кинжалы.

Мысли Бреннана пронеслись по воздуху к Алексиосу, останавливая его в движении. «Держись, Алексиос. Мы ждем их лидера. Эти люди реагируют не так, как ты можешь подумать, и в любом случае не поблагодарят нас за вмешательство, так что, ворвавшись сейчас, мы получим отрицательный результат».

– О чем, черт возьми, ты говоришь? Им же кожу раскромсали этими кнутами. Я бы сказал, что сейчас как раз подходящее время для некоторого вмешательства, – Алексиос повернулся, сохраняя голос ровным.

Кристоф материализовался рядом с ним, его глаза уже жарко горели с силой.

– Глянь‑ка на больных ублюдков, Алексиос. Они наслаждаются этим. – Алексиос повернул голову, чтобы посмотреть на людей, корчащихся от боли на полу.

– Они не …

Но затем он остановился, слова застыли у него на губах. Он достаточно навидался отступников за время своего заключения. Они сделали культ из сексуального удовольствия через боль – свою и других людей.

Но худшими из них были кровососы, как темная богиня, которой они поклонялись. Часть ее кровавой стаи.

Эти были людьми.

Люди. И они трахались друг с другом, истекая кровью, прямо там на ковре.

Алексиос почувствовал, как внутри него разлилась желчь.

– Посейдон, спаси нас. Это самое отвратительное из того, что я когда‑либо видел за долгое…

Кристоф оборвал его.

– Каждому свое, Алексиос. Только потому, что ты не наслаждался тем, что делала Анубиза, чтобы покрыть шрамами твое хорошенькое личико, не значит, что некоторые из нас не любят иногда грубую игру.

Крутанувшись, чтобы оказаться лицом к лицу с другим воином, Алексиос даже не осознавал, что занес свой кулак, чтобы ударить, пока Бреннан сильной рукой не схватил его запястье.

– Слова Кристофа, как это часто бывает, опережают его мысли, старый друг, – спокойно сказал Бреннан. – Но нас только трое, и мы не можем поощрять разногласие между нами, если хотим узнать хоть что‑нибудь о Джастисе.

Алексиос кивнул, все еще сверля взглядом голову Кристофа.

– Ты прав, Бреннан. Но когда это закончится, тогда настанет время сведения счетов.

Кристоф даже не повернулся, чтобы посмотреть на него, и, не двигаясь, продолжал смотреть в окно, сжимая и разжимая кулаки по бокам. Сила волнами расходилась от него, пока Алексиос не подумал, что его голова лопнет от нее.

– Кристоф, умерь свой пыл. Немедленно.

Кристоф не потрудился ответить, но давление в голове Алексиоса уменьшилось, когда все тело Кристофа напряглось, и он указал пальцем на стекло.

– Держу пари, это наш мешок с дерьмом. Смотрите, как все в красном кланяются и расшаркиваются.

Человек – нет, вампир; любой с лицом такого белого цвета рыбьего живота мог быть только не умершим – входящий в комнату, должен был быть, по крайней мере, шесть с половиной футов ростом. Его лысая голова блестела, будто смазанная маслом, как и все его тело. Или, по крайней мере, то, что они могли видеть, что было слишком по вкусу Алексиоса.

– Что это на нем надето? – спросил Кристоф, его слова сочились отвращением. – Самая новомодная вещь из кожи и цепей?

– Мои глаза кровоточат, – стонал Алексиос.

– Прискорбный вкус в одежде или нет, нам, возможно, следует действовать сейчас, – пробормотал Бреннан.

Кристоф поднял ладони, и немедленно сформировались две пылающие сферы чистой сине‑зеленой энергии, сила Посейдона текла через него как направленное электричество.

– Теперь работа для меня, – сказал он.

– Не причини вреда людям, – прокричал Алексиос, но было слишком поздно. Кристоф бросил сферы в огромную стеклянную стену, разбив ее, грозовым взрывом посылая осколки внутрь.

Члены секты, находившиеся ближе всех к окну, закричали и рванулись прочь от смертельных осколков стекла, вонзающихся в них, уползая прочь на свежеокровавленных руках и коленях. Вопли и крики наполнили воздух, в то время как все в комнате бежали или ползли прочь от окна.

Чудесно. Вот вам и не беспокоить охрану гостиницы. Алексиос прочитал быструю молитву Посейдону, чтобы охрана гостиницы, по крайней мере, не состояла из оборотней, затем отпихнул Кристофа с пути и влетел внутрь через неровное отверстие.

Члены культа продолжали ползти, чтобы оказаться от злоумышленников на как можно большем расстоянии, когда атлантийцы влетели в комнату и приземлились на покрытый стеклом ковер.

Все, кроме лидера. Он смотрел Алексиосу прямо в глаза и улыбался.

– Я ожидал вас раньше, слабаки. Желаете присоединиться к пути Алголагнии? Я Ксинон, буду рад продемонстрировать вам, как боль может стать удовольствием.

– Думаю, мы лучше продемонстрируем, как боль может быть ничем иным как просто болью, кровосос, – сказал Алексиос, осматривая комнату на наличие другой угрозы. – Милые штанишки, между прочим.


Вампир посмотрел вниз на кожаные ремни, которые он носил вместо штанов, а потом опять улыбнулся.

– Да, я слышал, что ты наслаждался нашими играми, когда был нашим … гостем.

Хрупкий контроль, который Алексиос обрел после идиотского трюка Кристофа, приблизился к разрушению, и он поднял свои кинжалы.

– Ты ближе к подлинной смерти, чем думаешь, так что может быть тебе лучше держать рот закрытым.

Бреннан начал обходить комнату по кругу, подбрасывая звездочки. Вид ледяных черт воина возымел причудливый успокаивающий эффект на людей, сгрудившихся в углах. Когда он проходил мимо каждой группы, они сжимались прочь от него и заглушали свои рыдания руками.

Бреннан проигнорировал их и задал вопрос.

– От этого несет какой‑то формой контроля сознания. Можешь освободить их, Кристоф?

На противоположном конце комнаты от Бреннана Кристоф все ближе и ближе подбирался к лидеру, манипулируя большим количеством энергетических сфер – в этот раз по две в каждой руке. Его глаза пылали силой так ярко, что люди закрыли глаза при виде его.

– Может быть, мне просто убить старину Ксинона здесь и посмотреть, достигнем ли мы цели, – сказал он.

Вампир только откинул голову назад и рассмеялся.

– Вы хотите запугать меня, атлантийцы? Я прожил больше тысячи лет и пережил войну, голод и толпы деревенщин с пылающими факелами. – Ксинон остановился и покачал головой, серебряные кольца в его ушах вспыхнули на свету. – Это всё так банально. Но неужели вы на самом деле верите, что представляете для меня какую‑то угрозу?

– Скажи нам, где эта злобная шлюха богиня держит лорда Джастиса, или я покажу тебе свою версию угроз, – прорычал Алексиос. Он метнул кинжал заранее подготовленным сигналом, и он, Бреннан и Кристоф все разом кинулись на вампира.

– Судя по тому, что я слышал, ваш лорд Джастис добровольно пошел в руки Анубизы, самой достойной богини Хаоса и Ночи, – насмехался над ними вампир, слегка шипя, поскольку его клыки удлинились, и принял подобострастную позу. – Возможно, он не хочет, чтобы его нашли. Возможно, даже сейчас он лежит в ее объятиях, наслаждаясь ее благосклонностью.

Прежде чем Алексиос успел двинуться или подумать, Бреннан выбросил свои руки вперед и вниз, и две из его серебряных метательных звезд полетели по воздуху так быстро, что даже атлантийское зрение Алексиоса мельком их заметило.

Одна за другой, звезды вонзились в шею вампира с такой силой, что первая рассекла шею наполовину, а вторая закончила работу. Пораженный и разъяренный Алексиос смотрел, как единственная их надежда найти Джастиса растворилась в шипящей луже кислотной вампирской слизи, которая прожгла ковер, добравшись до бетонированного пола.

Он развернулся лицом к Бреннану.

– О чем, ради девяти кругов ада, ты думал? Мы должны были заставить его разговориться, а не …

Слова застряли у него в горле, когда он увидел выражение лица Бреннана. Нигде не было видно векового спокойствия. Глаза Бреннана горели как литое серебро, а лицо исказилось, в то время как все его тело тряслось от того, что могло быть только гневом.

Гнев. В Бреннане, кто был проклят совсем не испытывать эмоций.

Низкий свист Кристофа вывел Алексиоса из транса.

– Что за черт? Бреннан? Столетия без эмоций, и ты выбрал этот момент, чтобы вывалить на нас это дерьмо?

Алексиос даже говорить не мог. Как будто внезапно все перевернулось вверх дном. Как если бы рыбы летали, а птицы плавали. Бреннан в ярости. Шок от этого поглотил все ясные мысли.

У Бреннана, очевидно, было, что сказать им всем. Поток горечи – резкие слова звучали лирично из‑за интонации древнего Атлантийского языка – лился сквозь оскаленные зубы воина. Глаза Бреннана вспыхнули тем жутким металлическим серебряным цветом, когда он говорил, но только когда Алексиос увидел кровь, капающую со сжатых кулаков Бреннана, он понял, что воин все еще держал в руках острые метательные звездочки.

Бреннан казалось даже не замечал крови или боли, потому что продолжал разглагольствовать низким, хриплым голосом, теперь медленно повернувшись кругом, чтобы окинуть взглядом комнату и сжимающихся людей. Навязчивый рефрен[7] лился с его губ; все еще на древнеатлантийском, но конечно Алексиос понимал каждое слово. Это был, все‑таки, их родной язык.

– Убить их. Убить их всех.

– Убить их немедленно.


Глава 5


Октябрь 1776,

прежние британские колонии

в Северной Америке


Джастис стоял, в молчании наблюдая еще довольно долгое время после того, как пыль, поднятая копытами лошади, осела на каменистую почву. Последние лучи закатного солнца отбрасывали бледную мерцающую дорожку, как будто сама Матушка‑Природа давала свое благословение, одобряя вести всадника.

Независимость.

Началом которой, по всей видимости, был ранний июль – то время, когда эти безрассудные и безумно храбрые люди объявили себя свободными от британского правления. Свободными от гнета далекой монархии. Свободными в борьбе за свое существование на земле, наполненной всеми известными и неизвестными опасностями. Конечно, после они зашли бы слишком далеко и попытались завоевать тех, кто жил на этих землях еще до того, как вновь прибывшие высадились на дальний берег.

Схема никогда не менялась. Сражение и завоевание. Победа или поражение. Мир был призрачной иллюзией, о которой мечтали только сумасшедшие.

– Мы знали, что это случится, – сказал Вэн, приближаясь, чтобы стать возле него. – Черт возьми, если мне не нравятся эти колонисты. Сила воли и смелость. Но, я думаю, что и местным жителям есть, что сказать. Особенно их лидеру Иллини. Он – хороший, сдержанный человек, но не отступит без борьбы.

Джастис вздохнул.

– Ты не ошибся. Но все‑таки, я хотел бы, чтобы все было по‑другому. И он повернулся, чтобы с неверием посмотреть на принца Атлантиды, на голове которого красовалась шапка из енота. – А может, сила воли и крупа?

Вэн фыркнул.

– Смелость, не крупа. Попытайся мыслить более высокими категориями, – ему нравилось сливаться с местным населением; теперь он маскировался под охотника за мехами. Джастис ухмыльнулся, вспомнив как велико было разочарование Вэна, когда он узнал, что в эти дни в Риме никто уже не носит тоги.

– Смелость – синоним храбрости. Многие из этих мужчин стали бы хорошими воинами, если бы решили выступить против оборотней и вампиров.

– Смелость или нет, оружие и желудки, полные бобов, не помогут им в борьбе с тем гнездом вампов, – ответил Джастис. – И нет, я все еще не хочу носить шапку, сделанную из мертвого животного, так что можешь меня больше не спрашивать.

– Прекрасно, продолжай свое ужасно скучное существование. Так или иначе, ты больше похож на аборигена, чем на французского ловца.

Это действительно было так. Из‑за косы до пояса его принимали за местного или даже хуже – некоторое узколобые считали его метисом. На это ему любезно указывала реакция большинства… Но душистые обитатели нескольких деревушек не приставали к нему.

Лишь один или два смельчака рискнули прокомментировать длину его волос. Но потом они замечали потрёпанную рукоятку меча, вложенного в ножны за спиной. А возможно они просто видели в его глазах обещание неминуемой смерти.

В любом случае, ни один из них уже никогда не отважится на второй комментарий.

Джастис считал чистым лицемерием другое значение своего имени – хищник. Но, с другой стороны, самосознание было просто более просвещенным видом свободы. Если учитывать то, что свободу вправе оспорить одна лишь клятва – служить мечом, тяжёлым трудом и душой – морскому богу.

– Представь себе, как бы отреагировал Посейдон, если бы Атлантийцы подписали Декларацию независимости, – иронично сказал он.

Рот Вэна приоткрылся, а затем он откинул голову назад и захохотал так громко и сильно, что это встревожило лошадей.

– Почему опять лошади? Когда мы можем путешествовать туманом, не прикладывая столько усилий? – Джастис намеренно отступил на несколько шагов назад. – Не говоря уже о том, что вони было бы намного меньше.

– Вампиры не ожидают большого сопротивления от кучки ловцов меха, – ответил Вэн. – Я думаю, что они изменят свое мнение, когда группа необычных людей вдруг материализуется среди них.

– По крайней мере, в нашем распоряжении элемент неожиданности, – снова произнес Джастис. Он знал, что проиграл спор. Снова.

– О, они будут удивлены. Для любого было бы неожиданностью узнать, что такой симпатичный паренек, как ты, в действительности знает, как использовать этот меч. Сказав на прощанье эту колкость, Вэн, все еще хихикая, ушел обратно к походному костру, чтобы присоединиться к другим.

Джастис не смог сдержать улыбку. Вэн был именно таким, каким должен быть старший брат. Очень плохо, что все они сгниют в самом последнем из девяти кругов ада прежде, чем кто‑либо узнает, что он действительно брат Джастиса.

Его усмешка угасла прежде, чем получила шанс превратиться в настоящую улыбку. Больше, чем о чем‑либо, он мечтал о том, что у него когда‑нибудь будет семья.


Наловив, приготовив и съев большую часть обеда, если не брать во внимание Бастиена с его шестой или седьмой порцией добавки, Джастис устроился рядом с костром, ожидая пока полностью стемнеет. Не зная, где логово вампиров, лучшие из тех, к кому обратились за помощью, вынуждены были ожидать, пока те восстанут и пойдут на кровавую охоту. Маленький город, который уже слишком долго служил вампирам местом кормёжки, располагался неподалёку.

Жажда крови этих вампиров была насколько неуемной, что привлекла внимание Атлантийцев даже больше, чем обычно. В отличие от большинства вампирских групп, которые оставались маленькими из‑за врожденной несклонности кровопийц ко всякого рода преданности или поклонения какой бы то ни было власти, эта, если верить слухам, была огромной. Возможно, даже сотни вампиров, и все в одном месте.

Некоторые говорили, что у их лидера имеется особенное оружие. Драгоценный камень, способный разрушить их собственный вид и обладающий достаточно сильным устрашающим эффектом, чтобы заставить даже самого смелого из них оставить его в покое. Здесь истории и сплетни старались распространиться со скоростью света, но Конлан хотел, чтобы они занялись расследованием. Пребывая здесь, они ночевали под открытым небом как настоящие колонисты.

Или как Вэн представлял это себе: шпоры, крупа и всё в этом духе. Джастис покачал головой, улыбнулся и оглядел маленький, скромный лагерь. Когда они его ставили, то пытались замаскировать. Скрыть ровно настолько, чтобы заранее услышать условный сигнал церковного колокола; и устроиться достаточно далеко для того, чтобы казаться безвредным любому вампирскому стражу.

И вот теперь они ждали. Оказалось, что в жизни воина ожидание занимало больше времени, чем Джастис когда‑либо мог предположить. Это было первопричиной того, что он начал вырезать. Это был лишь способ чем‑то занять свой ум перед шумом столкновения и яростью сражения.

Он долго вертел кусок дерева в руках, задаваясь вопросом, какую форму обретет эта гладкая древесина. Маленькая тележка, большое, круглое яблоко и лошадка, которые он уже закончил, завернутые в лоскут атлантийского шелка лежали на его свернутом в седле одеяле.

Бастиен, с тарелкой жареного мяса и неизменных бобов в гигантской ручище, присел возле него и указал кивком головы на брусок, принимая преувеличенно вожделенный вид.

– Как насчет хорошенькой, фигуристой женщины?

Джастис засмеялся и покачал головой. Ни один из колонистов, которые имели тенденцию убегать при виде Бастиена, не поверит, что он склонен шутить, находясь среди своих друзей‑воинов. Одного только вида воина почти семифутовой высоты зачастую было достаточно для того, чтобы устранить любую неприятность прежде, чем та даст о себе знать. Во всяком случае, любую человеческую неприятность. Надо нечто большее, чем просто вид нескольких атлантийских воинов, чтобы заставить любого из врожденных оборотней хотя бы приподнять бровь.

А вампиры? Они были уже мертвыми и, должно быть, полагали, что у них не много шансов на поражение.

Вэн бросил в огонь еще одну ветку.

– Ты говоришь о том, что для Джастиса единственный способ получить женщину – это вырезать ее? – вызывающе произнес он.

Джастис проигнорировал их, позволяя подшучивать над собой, в то время как сам пытался прислушаться к древесине в своих руках. Стремясь почувствовать и услышать то, что она ему говорила.

Он не станет вырезать женщину. Это будет что‑то намного примитивней.

Проще.

Что‑то, что ощущается как дом и перекликается с прохладными глубинами моря. Память о принадлежности, которую воин всегда держал в уме, обязывала его охранять это пыльное, скалистое бесплодное место.

Он закрыл глаза и исследовал своими пальцами очертания кусочка дерева. Вдруг на него снизошло озарение, что, впрочем, всегда с ним случалось.

Рыбка. Это была рыбка.

Он мог чувствовать, как покраснели его уши. О, Посейдон, они задразнили бы его до смерти из‑за этого. Среди всех существующих предметов именно рыба, черт возьми.

Но это было тем, чем было; он давно научился даже не пробовать придать резьбе ту форму, которая отличается от подсказанной ему самим деревом. В любом случае, эта рыбка будет необычной. Такой, как и та, что прибыла из необъятных глубин, где лежит Атлантида, скрытая и выжидающая.

Долгие тысячелетия ожидая дня, который может так никогда и не настать.

Впрочем, он сосредоточится на рыбке. Никакой политики. Не сейчас. Эта рыбка никогда не увидит даже самый незначительный просочившийся через море проблеск солнечного света. Школы у них плавали около купола, и дети любили наблюдать за панорамой водоворотов. Когда огни Семи Островов достигали их, те пылали богатым, прозрачным зеленым цветом.

Изумруды, омытые лунным светом.

Как будто в ответ на его раздумья, перед мысленным взором предстало лицо. Женщина. Смеется, но глаза несут печать вселенской печали.

Ее изумрудные глаза.

Бастиен подтолкнул его плечом, и видение исчезло. Джастис не знал, чувствовать ему облегчение или сожаление. И так и не пришел ни к одному варианту.

– Замечтался о деревянной женщине, мой друг?

– Нет, не о женщине. Лишь о рыбе.

Игнорируя их смех, он склонил свою голову к бруску. Он мог видеть это даже теперь. Видеть изящные линии ее лица.

Нет. Не ее лицо. Рыба. Только рыба.

И все же…

И все же, каким‑то образом, гораздо большее. Так или иначе, что‑то – кто‑то – сверкал, как изумруды на задворках его ума.

Он закончит рыбку за несколько дней, а потом, может быть, подарит ее одному из местных детей. Нет никакого смысла в том, чтобы оставить ее себе. Никаких причин забрать с собой в Атлантиду.

В конце концов, мечты об изумрудах в сторону, это всего лишь рыбка.


Глава 6


Наши дни, Пустота


В темноте раздался какой‑то звук, для ушей, отвыкших от каких‑либо шумов, прозвучавший словно скрежет. Вдали что‑то проревело, вблизи послышались прерывистые вздохи. Что‑то крупное двигалось во тьме.

Пустота. Джастис знал, что это слово что‑то означало, но не мог понять, что именно. Он был Джастисом из … из Атлантиды.

Но то, чем являлась Атлантида, было ловко скрыто в тумане его разума.

Магическое проклятие было снято – он его снял. Проклятие, сотни лет связывавшее его запретом на разглашение подробностей своего рождения и требовавшее немедленной смерти любого, кто откроет эту тайну. Оно навечно отделяло его от двух сводных братьев. Джастис сам уничтожил проклятие в те последние минуты, когда… когда…

Но его рассуждения затерялись в туманных воспоминаниях о боли. Давным‑давно он распрощался с рассудком. Теперь обязанность и месть взывали к его сознанию, взывали к тому, что осталось от его Я. Отдельные имена, имевшие для него значение и полные разрушительных эмоций, света…

Вэн.

Конлан.

Эрин.

Райли.

…И темноты…

Анубиза.

Джастис вздрогнул, возвращаясь во тьму своего заточения. Мучительная ярость сражения в мрачных глубинах его разума. Анубиза. Лучше не думать о ней.

Снова звуки. Что‑то большое жалобно (ноюще) стонало во тьме, подбираясь все ближе и ближе.

Но лицо. Свет. Она. Имя. Он боролся за него; молча кричал в бесконечную пустоту Ночи. Всё время не справляясь, всё время терпя неудачу. Ее имя.

Она.

Зверь – зверь? Чудовище? Безымянное зло, приближавшееся к нему, проворчало и несколько раз рыкнуло, сильнее с каждым разом от нетерпения.

Сконцентрируйся. Имя, но не ее имя. Передаваемая древняя мудрость. Архелай. Голос в его голове.

Используй все свои чувства. Никогда не полагайся лишь на разум. Недооценка потенциала своего врага и появление иллюзии – значит смерть. Сконцентрируйся или умри.

Смерть. Может, настало его время? Будет ли он вообще жалеть, что умирает? Философские мысли не подходили для вечной тьмы в Пустоте. Почему бы не позволить смерти приблизиться и победить?

Прекратить его нескончаемую муку.

Лучик золотого света пронзил темноту, ослепив его. Свет после долговременной тьмы обжигал его сетчатку и врезался в мозг, поймав его в ловушку своего величия. Не давая ему отступить.

Свет сконцентрировался вокруг лица. Ее лицо, окруженное пылающей короной рыжих волос. Зеленые глаза горят живым умом, хотя несколько потускнели от испытанной боли.

Она была загадкой. Она была воплощением надежды.

Она принадлежала ему.

Джастис знал, и он преобразился. Он ревом вызвал то чудовище, что приближалось к нему, хотя золотой свет снова пронзил его, едва не заставив согнуться пополам от жара и пламени.

Она принадлежала ему. И ее звали Кили.


Глава 7


Отделение археологии.

Государственный университет Огайо,

Колумбус, Огайо


Кили сложила руки, понимая, что мужчины в ее тесном кабинете могут читать язык ее тела, как предупредительный красный флаг, но ей было наплевать.

– Мне всё равно, насколько это престижно, или какая это честь, или что за правительство просит об этом. Мне нужен отпуск.

Властный мужчина в темном костюме открыл рот, чтобы сказать что‑то, но она подняла руку, останавливая его.

– Слушайте, мистер Лайам…

– Просто Лайам, – сказал он с ноткой нетерпения в голосе.

Она оглядела его точеные скулы и волны шелковистых темных волос, немного длинных для того, кто является обычным служащим правительства. Ширина его плеч и груди в сочетании с высоким ростом также не подходили мальчику на побегушках. Не с такой мускулатурой. И с каких это пор гражданские служащие начали походить на древних воинов?

Древние воины? Откуда взялась эта мысль?

Кили моргнула и вдруг всё поняла. Резная фигурка у ее груди, казалось, едва ли не обжигала ее кожу. Этот Лайам походил на него. На ее воина. Того, кто вырезал ее рыбку. Что‑то в его скулах или в надменности, выгравированной в чертах его лица.

Они могли быть братьями… нет, вероятно, кузенами.

И всё же, нарушение биоритмов могло смешать ее мозговые волны.

И словно он был способен читать ее мысли сквозь череп, полночно синие глаза Лайама прищурились, и на долю секунды показалось, что в них мелькнуло серебро.

Верно. Изумительный трюк по смене цвета глаз. Тьфу. Она не просто устала; это наверно какой‑то новый уровень усталости. Вероятно, походит на зомбирование. Она внезапно почувствовала необходимость защиты и посмотрела на снятые перчатки, лежавшие на ее столе. Но ей они были не нужны; всё было вычищено. Она находилась в безопасности в своем кабинете.

– Ладно, Лайам. Вот в чем штука, – она подняла плечи и покрутила шеей, попытавшись снизить давление, которое вынуждало ее горбиться. – Я восемнадцать месяцев за два года работала в Луперкал. Восемнадцать месяцев, три обвала, одно нападение и две поездки в неотложку, – она покачала головой. – Вы думаете, что мой итальянский стал теперь лучше?

Джордж Греннинг заговорил из своего кресла у двери, явно пытаясь устроить свое долговязое тело в наименьшее пространство из возможных. Она с ним работала пять лет. Джордж был знаменитым исследователем, часто публиковался и фанател от Индианы Джонса. И хотя он был главой ее отделения, соответственно ее боссом, и имел преимущество в пятнадцать лет в возрасте и в опыте по сравнению с ней, он всё еще был неуверен в себе.

– Луперкал. Та самая пещера, где волчица выкормила Ромула и Рема, близнецов‑основателей Рима. Я бы отдал свою левую руку, только бы меня пригласили на эти раскопки.

Кили прищурилась, но открытое, приветливое лицо Джорджа выражало лишь намек на благоговение, а не зависть. Археология была небольшим мирком, и ученые частенько склонялись скорее к профессиональной ревности и ударам в спину, чем к настоящему профессиональному товариществу; это она узнала из своего собственного горького опыта. И хотя он был выше нее по должности в кабинете и в самой области знаний, ее особый талант… означал, что она было высоко востребована.

Высоко востребована, несмотря на тот факт, что никто, с кем она работала, не знал, что нормальной она не была. Они считали, что она совершала «изумительные познавательные прорывы», или, что было менее щедрым, обладала «женской интуицией».

Если бы она им рассказала, что вещи буквально говорят с ней, то организовывала бы свои будущие раскопки из психушки.

Лайам воспользовался своим взглядом «я – главный» на всю катушку с Джорджем, съежившимся еще больше.

– Доктор Греннинг, хотя я ценю ваше профессиональное любопытство, у меня мало времени. Может, вы нас извините, а мы с Доктором Макдермотт поговорим о деталях нашего запроса?

Кили едва не рассмеялась смелости этого человека. Он только что отпустил Джорджа из ее кабинета.

– Джордж останется, – просто скала она, подняв диетическую колу и сделав приличный глоток. Вероятно, ей не помешает немного кофеина. – И вы не единственный, у кого времени немного. Я сказала «нет», так что можете идти.

Лайам напряг челюсть, и иллюзия приятного убеждения, которую он надел, как маску, исчезла, а на его лице осталась абсолютная надменность и властность.

– Я бы с удовольствием принял бы ваш отказ, вот только мой Высокий принц поручил мне это задание, – сказал он сквозь зубы. – Мы знаем о вашем Даре, Леди Кили. Мы знаем, что вы читаете предметы, и тот Дар, которым вы владеете, считался давно утерянным во временных водах. По этой причине, и из‑за вашей репутации великолепного археолога с непогрешимой честностью, я имею честь пригласить вас в Атлантиду.

Смех Кили остался в горле, когда она посмотрела в его глаза, теперь горящие чистым жидким серебром, что ее отвлекло.

– Как вы провернули этот трюк с глазами? И давайте серьезно. Атлантида? Утраченный континент? Вы…

Но вдруг она вспомнила о первой части предложения и обеспокоено посмотрела на Джорджа, который жадно уставился на психа, заявлявшего, что пришел из Атлантиды.

– Мой дар? Я не знаю, о чем вы говорите, и вы определенно сумасшедший. Верно, Атлантида. Дайте только запишу.

Она сделала вид, что смотрит на календарь на столе, но фраза «чтение предметов» не оставляла ее разум, касаясь чего‑то глубоко погребенного. Не обращая на это внимания, она мило и совершенно неискренне улыбнулась Лайаму.

– Я смогу заняться Атлантидой через две недели, сразу, как откопаю страну Оз.

Лайам даже не улыбнулся.

– Я не знаю ничего об этой стране Оз, но ваши приоритеты только что изменились.

– Слушайте, я сейчас позову университетскую охрану, – сказала она, вставая и осматривая стол в поисках чего‑то, что могла бы использовать в качестве оружия, если он выйдет из себя. Мраморный бюст Филиппа Македонского мог бы подойти, но он находился слишком далеко.

– Разумеется, вы можете позвать, кого хотите, – ответил Лайам. Но, двигаясь так, что она даже не заметила, он наклонился через стол и положил ей что‑то на ладонь, потом ее пальцы обернулись вокруг предмета.

Внезапно настоящий возраст гладкого камня в ее руке отразился во всех нервных окончаниях Кили.

– Нет! Нет, мои перчатки, вы не понимаете…

Потом ее обернула история. Века присутствия закружили ее в водовороте, и ее тело изогнулось в приступе боли, когда она упала на стол, всхлипывая. Последнее, что Кили видела, был намек на сожаление на лице Лайама.

Неподготовленная – совершенно, абсолютно неподготовленная – она ушла ко дну.

– Ты мне нужен, дорогой, – слова срывались с губ Кили, но голос был не ее. Она посмотрела вниз на голубое шелковое платье, надетое на чувственное тело, и поняла, что тело тоже было не ее собственным. Как часто случалось, она была поймана в видении, активно участвовала в жизни кого‑то, у кого были живые, яркие воспоминания, связанные с предметом, который она держала.

Предмет. Лайам.

Воспоминания о ее кабинете находились в дальнем уголке ее сознания, за туманной завесой видения. Она посмотрела вниз на предмет и увидела, что держит огромный сапфир, сияющий, в то время как внутри него рождались крошечные вселенные.

Вид ее/их рук отвлек ее от драгоценного камня. Каждый палец украшали кольца, а серебряные браслеты на ее запястьях звенели, словно колокольчики, когда она двигала тонкими руками. Бледные белые руки не были ни загоревшими, ни в шрамах от бесчисленных порезов во время бесчисленных раскопок.

Определенно не ее руки.

Кили оглядела освещенную солнечным светом комнату, удивляясь ее экзотической необычности. Мраморные колонны в углах были украшены инкрустированными камнями и сияющим металлом, похожим на медь. Кровать, достаточно широкая, чтобы вместить десять человек, стояла в центре комнаты, декорированная свисающими драпировками из настоящего шелка: белого, синего и кристально зеленого. В комнате была дверь на балкон, выходивший на город кристальных и мраморных башен и шпилей.

Потом, дальше, … купол. Она/они знали о куполе. Он укрывал Семь островов в глубине океана. Семь островов.

Атлантида.

Она выронила камень из внезапно задрожавших рук, и по комнате пронесся шепот ледяного воздуха, материализовавшись перед ней в виде мужчины. Высокого и вопиюще красивого. Его мужская красота заставила ее затрепетать от наплыва темного желания. Он поймал сапфир до того, как тот коснулся мозаичного пола, потом протянул его ей. Камень оказался на свету и излучал сияющее мерцание света из своей сердцевины.

– Ты необычно неуклюжа, mi amara. Особенно в такой важный день. Мы сегодня коронуем нового короля.

Его слова словно открыли ворота другим ощущениям, она услышала далекие звуки множества, множества людей, кричащих и взывающих. Не гневно, а по случаю праздника. Запах жареного мяса появился в комнате, неожиданно ее желудок заурчал.

Мужчина улыбнулся, его глаза зажглись хитрым весельем.

– Мы должны что‑то предпринять по поводу твоего голода, любимая, хотя я надеялся удовлетворить другой вид голода до того, как мы уйдем.

Кили почувствовала, как ее щеки запылали, но улыбнулась ему, будучи очевидцем в чужом теле.

– Нет времени. Ты коронуешь нового короля, любовь моя. Ты – Верховный жрец Посейдона, это твоя обязанность и честь.

Он склонился, чтобы поцеловать ее в губы, и она затаила дыхание от плавящего жара, охватившего ее тело.

– Это моя радость. И будет твоей радостью, я знаю, подарить это небольшое дополнение к Звезде Артемиды его королеве. И хотя Звезда по слухам способна вылечить сломленный рассудок воина, этот камень обладает силой успокоить раненое сердце.

– Но что излечит раненое сердце королевства, которое должно оставаться погребенным под морем?

Он нахмурился, его лицо помрачнело.

– Даже сам Посейдон не рискнет высказать свое мнение по этому поводу. Семь камней Трезубца были разбросаны по самым отдаленным уголкам земли до Катаклизма. И пока они не вернутся на свое настоящее место, Атлантида не сможет возродиться. Магия обернется против себя самой, и купол будет уничтожен.

Кили вздохнула, слова этого мужчины/ее супруга прозвучали страшной угрозой в этой комнате. На мгновение Кили была уверена, что его слова содержали великий смысл для ее собственного времени, но это осознание исчезло, когда разум ее хозяйки начал бороться за контроль над сознанием, а собственный ученый разум Кили оживился при мысли о драгоценных камнях с такими силами.

Он легко коснулся ее плеч.

– Ты не должна никогда об этом говорить, так как только король, я, а теперь и ты знаем правду о Трезубце. Если бы это было широко известно, наш народ потерял бы всякую надежду.

Она тут же подумала о дюжине вопросов и о том, когда лучше было бы их задать. В поисках знания обыскивая разум своей хозяйки, зная, что эти знании были там, она произнесла имя. Его имя.

– Нерей.

И словно в этом имени заключалась сила, тело ее хозяйки завладело голосом Кили.

– Нерей. Любовь моя, жизнь моя. Я желаю им того счастья, которым наслаждались мы.

И когда мужчина обнял ее, его темные глаза засияли сине‑зеленым пламенем в центре его зрачков.

– Как и я, Зелия, жена моя. Как и я.

Кили подняла лицо, чтобы принять поцелуй, и когда она закрыла глаза, мир соскользнул во тьму.

– Доктор МакДермотт! Кили! – кто‑то кричал на нее, этот звук заглушали океанские волны, колеблющиеся по поверхности купола. Купол… Атлантида.

Кили открыла глаза и увидела лицо Лайама, обрамленное потертым покрытием потолка ее кабинета. Шокированная от понимания того, где – и кем – она была, Кили посмотрела в темные глаза мужчины, который вовлек ее во все это.

– Вы выглядите совсем как он.

Руки Лайама сильнее сжали ее, и она поняла, что он держал ее в воздухе, укачивая, как ребенка. Ее лицо запылало от смущения.

– Поставьте меня, атлантиец. Сейчас же.

С явной неохотой он опустил ее, пока ее ноги не коснулись пола.

– С вами всё в порядке?

– Как будто тебе не всё равно, ублюдок. Ты имеешь хоть какое‑то представление… – она замолчала на полуслове, ужасная мысль пришла ей в голову. Джордж. Если он видел… столько лет она старалась скрывать…

Кили панически оглядела комнату и испытала невероятное облегчение, когда увидела, что Джорджа нет. Если только он не пошел искать людей из психушки.

Это было бы очень скверно.

Она обратила свою ярость на человека, который это заслужил.

– Вы хоть имеете представление, чего мне стоит прикосновение к предметам без подготовки?

Она медленно, глубоко дышала, пытаясь предотвратить реакцию, но та сильно ударила по ней. Всё ее тело так сильно задрожало, что она едва могла стоять, но когда Лайам потянулся к ней, чтобы помочь удержать равновесие, она отшатнулась от него.

– И забирайте свой чертов сапфир.

Она бросила его в мужчину, и он поймал его с той же сверхъестественной скоростью и рефлексами, которые продемонстрировал мужчина в ее видении.

– Нерей. Ты выглядишь так же, как он, – горько повторила она. – Плохо, что ты – не такой джентльмен, каким был он.

Атлантиец отшатнулся, словно она ударила его, потом наклонился к ней.

– Вы сказали Нерей? Вы, правда, видели Нерея? Ходили слухи, но… воспоминание помещено в этот камень больше восьми тысяч лет назад.

Она вздрогнула и постаралась дойти до стула, но он поймал ее и нежно опустил на разбитый старый диван в кабинете. Она не успела запротестовать, а он уже снял свою куртку и обернул ею ее дрожащие плечи.

– Что я могу сделать, мояледи? – спросил он ее, присев рядом с ней. – Что помогает в таких случаях? Будьте уверены, что вы получите мои самые искренние извинения, но это подождет, пока мы не обеспечим ваше здоровое состояние.

Она моргнула, удивленная его неожиданной заботой.

– Я не… может, чай. Вообще‑то чашка горячего чая с большим количеством сахара поможет. Джордж может… – она осмотрелась, вспоминая, что Джордж ушел. – А куда он ушел?

Лайам мрачно поджал губы.

– Он побежал, как испуганный кролик, когда вы упали в обморок. Я подумал, что он захотел найти кого‑то из властей или медицинских работников. Мне пришлось не дать ему сделать ничего такого.

Она тут же встревожилась.

– Что вы сделали?

– Я не причинил ему непоправимого вреда, моя леди, он лишь отдыхает, а его воспоминания немного изменены. Я обладаю такой небольшой способностью, – он указал рукой, и она повернула голову и заметила, что Джордж лежит на полу за ее столом, совершенно без сознания. Его кожа была тревожаще бледной, совсем как его рубашка.

– Вы уверены, что с ним всё в порядке? Нам нужно вызвать…

– Я клянусь своей жизнью и честью, и мы вызовем для него помощь через несколько минут.

Кили опустилась на диван, так как Лайам, очевидно, был способен не дать ей пойти за помощью, а цвет лица Джорджа понемногу розовел. Несколько минут спустя, после того, как она немного успокоилась и уверилась, что мыслит связно, Кили решила разобраться с фактами.

– Вы выбрали интересный способ попытаться уговорить меня пойти с вами.

Он поднял голову с надменностью, что заставило ее подозревать, что у него и правда в родословной присутствовал Верховный жрец.

– Вы были выбраны одной из пяти человеческих ученых, которым позволено посетить Атлантиду, пока мы готовимся к объявлению нашего существования миру. Вас действительно нужно убеждать, доктор МакДермотт?

Она долго смотрела на него, зная, что ни в коем случае не откажет ему. Атлантида. Какой археолог не отбросил бы всё, чтобы быть среди первых, открывших ее чудеса? Она отдала бы всё, что имела за одну лишь возможность, как поступала всегда. Приносила в жертву друзей и отношения ради волнений поисков. Радости открытия.

Если она сделала это, вероятно, рискнула своей работой, не обращая внимания на своего начальника, ради Луперкал, что бы она могла сделать ради Атлантиды?

Без сомнений, та существовала. После видения не осталось никаких сомнений. Или, по крайней мере, она существовала много тысячелетий назад. Видения Кили никогда не были ошибочными.

Но всё же верить, что ее можно найти сегодня, – было проверкой ее веры и логики. В первом она была не сильна, а второе приказывало ей остаться и проводить Лайама до дверей.

Но… Атлантида. Лишь мысль об этом заставила усталость от смены биоритмов исчезнуть. Даже сама возможность, что это было чем‑то большим, а не просто навеянной фантазией мечтой каждого археолога, историка и ученого в мире, стоила того, чтобы ее проверить. Она знала, что приняла решение в тот момент, когда увидела те кристальные пики.

Но ее раздражало то, что нужно так просто сдаться, особенно после того, как он застал ее врасплох с этим сапфиром.

– Я сообщу вам свое решение через сорок восемь часов, – твердо сказала она.

В его темных глазах зажглась искорка веселья.

– К сожалению, мне нужно знать ваше решение через сорок восемь секунд, или мне придется стереть вам память об этом случае и отправиться к следующему археологу в моем списке. Мне кажется, этого мужчину зовут Ллойд. У него нет вашего Дара, но…

Он замолчал, и эта невысказанная угроза повисла в воздухе.

Негодование охватило Кили, сжигая остаточный шок. Доктор Ллойд всегда одним из первых отпускал покровительственные комментарии по поводу ее «женской интуиции», обычно с первого зрительского ряда, когда бы она ни представляла статью на встрече общества.

Обычно он глазел на ее грудь.

Она ни в коем случае не даст его загребущим рукам коснуться пятнышка атлантийской грязи. Кили положила руки на бедра и посмотрела на Лайама.

– Ллойд? Он бы не нашел выхода из бумажного пакета! Его теории по… – ее голос затих, когда его губы скривились в улыбке, которую он не смог удержать.

Он играл с ней всё это время.

– Ладно. Мило. Не слишком подходит Верховному жрецу, но эффективно. Очень хорошо, мистер Лайам. Я в вашем распоряжении. Мне нужно лишь собрать мое снаряжение и уладить несколько личных вопросов.

Он покачал головой.

– Что касается ваших личных дел, дадите мне список – и все вопросы, которые следует решить, будут выполнены одним из наших управляющих. Всё снаряжение, которое вам понадобится, уже готово, и я полагаю, что в этой сумке на полу находятся ваши инструменты?

– Как вы…

Он наклонился и поднял ее тяжелую сумку, как будто она ничего не весила. Вероятно, с такими мускулами, так и было.

– Ваш ассистентка‑выпускница очень помогла, – сказал он.

Кили посмотрела на него.

– Не сомневаюсь в этом, когда она хорошенько разглядела вас.

Хитрая улыбка осветила его лицо, и его схожесть с Верховным жрецом из ее видения стала еще заметнее.

– Мне кажется, что она выразилась «очень классный горячий парень». Может, вы мне объясните это понятие во время нашего путешествия?

– Поймешь сам, – проворчала она, схватив перчатки и натянув их, потом в последний раз оглядела кабинет. – Я всё равно в отпуске, так что какое‑то время никто не хватится меня. Веди, СуперКлассный.

Он изумился.

– Прошу прощения?

– Ага. Тебе стоило бы попросить прощения, – сказала она, но эти слова не были язвительными. Последовав за Лайамом за дверь, Кили задумалась, во что именно она ввязалась, но не могла подавить дрожь волнения. Атлантида. Она увидит ее, а ее видение никогда не были ошибочными.

Приключение всей жизни, и оно выпало ей. Она едва не рассмеялась, представив выражение лиц бесчисленных психиатров, к которым ее родители притаскивали ее на осмотр.

Слишком развитое воображение, граничащее с психозом, черт побери, доктор Кунц. Я отправляюсь в Атлантиду.


Глава 8


Алексиос уставился на Бреннана, который низким, хрипловатым голосом продолжал распевать свои молитвенные призывы к убийству.

– Убейте их. Убейте их всех.

Бреннан поднял руки, нацеливая смертельно опасные метательные звезды на группу дрожащих и обнаженных людей, собравшихся в углу. Это движение вывело Алексиоса из шокового состояния и заставило двигаться: он оказался на другой стороне комнаты и схватил воина за плечи, заметив боковым зрением, что Кристоф сменил позицию, чтобы защитить людей.

Защитить людей.

От Бреннана.

Это испугало его до чертиков.

– Бреннан! Сейчас же прекрати, – закричал Алексиос, тряся воина за плечи. Бледно‑зеленые глаза Бреннана стали огненно‑серебряными, и на его лице не было ни малейшего признака узнавания, когда он посмотрел на Алексиоса.

На мгновение, хотя его разум пришел в ужас от самой мысли, воин подумал, что ему придется сражаться с человеком, спасавшим его жизнь бесчисленное множество раз. Руки Бреннана напряглись под руками Алексиоса, как будто пытаясь вырваться, но потом глаза взбешенного воина снова понемногу стали приобретать зеленый цвет, а на лице появилось узнавание.

– Алексиос? Что? – голос Бреннана затих, когда сознание выплыло из тайных глубин позади его глаз. – Лидер? Где он? Он убежал?

Алексиос освободил своего друга и отступил, всё еще проявляя осторожность. Руками он обхватил рукоятки кинжалов.

– Не совсем.

Кристоф прошел к ним, его меч был не в ножнах, он держал его наготове, его лицо было мрачным.

– Да, ты его испепелил. В обычной ситуации, я был бы только за, но нам он был нужен, чтобы расспросить его о Джастисе. О чем ты думал?

Один из людей, шатаясь, поднялся на ноги и попытался восстановить хоть какое‑то подобие контроля. Он был похож на морскую корову, и Алексиос вдруг подумал, почему уродливые люди всегда ходят на вечеринки для членов культа в обнаженном виде.

Красивые люди, без сомнения, могли заняться чем‑то получше. Черт побери, какой стыд, принимая во внимание, на сколько таких собраний он вломился за прошедшие четыре месяца.

Ламантин[8] окружил себя слоем нарочитости, словно плащом, и драматично откашлялся. Вероятно, он был каким‑то финансовым магнатом, когда носил одежду. Если бы только совет директоров мог его видеть сейчас.

– Послушайте, вы трое. Я не знаю, что у вас на уме, но это частная вечеринка, и я сейчас вызову…

– О, да заткнись, Писюн‑Малышок, – рявкнул Кристоф. – Это простой совет на будущее, но, может, тебе бы стоило носить штаны, – он почти небрежно махнул рукой в сторону мужчины, который вылупил глаза прежде, чем они закрылись, и молча сполз на пол, потеряв сознание. Алексиос посмотрел на Кристофа и не удивился, увидев, что глаза воина сияли резким, темно‑зеленым цветом от силы той энергии, которую он передавал.

– Черт, раз мы этим занялись, – пробормотал Кристоф, – почему бы не позаботиться обо всем этом, – он глубоко вздохнул и поднял руки в воздух, потом прошептал древнее заклинание и раскинул руки в широком жесте, охватывая комнату. Как волна ударяется о берег, так люди в этом помещении валились на пол изящной, катившейся линией обнаженной плоти.

Алексиос прищурился.

– Они без сознания, верно? Ты же не убил людей в этой комнате, не так ли?

Кристоф рассмеялся.

– Эй, неплохая идея. А что, так нам нужно будет защищать от самих себя на тридцать идиотов меньше?

Алексиос едва не рявкнул.

– Дурак. Если ты…

– Успокойся. Я просто погрузил их в кратковременный сон. Но они все проснутся с ужасной головной болью. Это меньшее, что я мог бы сделать.

Бреннан запихал свои метательные звезды в секретные карманы своей куртки и посмотрел на кровоточащие глубокие порезы на своих ладонях.

– Что тут произошло? Почему у меня идет кровь? Я, правда, убил того самого вампира, который мог бы помочь нам найти Джастиса?

Алексиос глубоко вздохнул.

– Да. Ты так и сделал. У тебя случился срыв и ты обезумел, говоря, что люди должны умереть. И если я не ошибаюсь, ты испытывал ужасно сильную эмоцию, которая просто сбивала тебя с ног.

Бреннан удивлено изогнул бровь, но не выказал никакого другого признака удивления, которое бы нарушило то чистое спокойствие, которое вернулось, чтобы закрыть выражение его лица.

– Невозможно. Я не испытывал никаких чувств больше двух тысячелетий.

Дрожащий, но решительный женский голос прервал их из дальнего уголка комнаты.

– Тогда это была прекрасная имитация эмоций.

Все, как один, три воина развернулись лицом к угрозе, направляя оружие на фигуру, выглядывающую на них из‑за большого дивана, обитого красной кожей. Женщина, одетая лишь в порванную ткань, встала и дерзко посмотрела на них. Ее спутанные темные волосы опускались до плеч, а один глаз заплыл, и область вокруг него окрасилась в багряно‑синий цвет, слово ее – сильно – ударили в лицо. Несмотря на то, в каком виде она была, ее интригующая красота привлекла Алексиоса, заставила его пожелать помочь ей.

Она подняла подбородок и по очереди оглядела каждого из них.

– Если только я не слышу голоса и не сумасшедшая, вы из Атлантиды и ненавидите этих чудовищ также сильно, как я сама. Так как насчет сделки? Вы поможете мне получить историю всей моей жизни, а я помогу вам найти вашего друга.

Кристоф рассмеялся и опустил меч.

– Верно. Обнаженная и избитая в этой комнате, ты думаешь, что мы поверим, что ты своего рода репортер? Ты такая же больная и извращенная, как и все остальные.

– Это может быть правдой, – медленно заговорил Алексиос. – Но почему она единственная осталась в сознании?

Бреннан странно зарычал и выступил вперед, но Алексиос выставил руку и поймал его за предплечье. Бреннан застыл на месте, но так и не отвел своего взгляда от женщины.

Она покачала головой, ее нежные пальцы сжали материю, которую она удерживала, прикрывая грудь.

– Нет, вы не понимаете я…

– Всё в порядке, – сказала Кристоф, плотоядно ее разглядывая. – Я уже упомянул, что мне нравятся больные и извращенные? Мы определенно должны узнать друг друга.

Ворчание Бреннан переросло в сильный рев, и он вырвался из хватки Алексиоса и толкнул Кристофа в другую часть комнаты.

– Вы не понимаете, – повторила женщина, лишь намек на нервозность проскальзывал в решительности ее голоса, пока ее взгляд переходил с одного на другого. – Я пишу для «Бостон Геральд». Я знаю, где находится ваш друг. Я слышала, как они говорили о том, что он находится в каком‑то месте, называемом Пустота.

Алексиос ругнулся.

– Если Джастис, в самом деле, в Пустоте, нам не стоит и надеяться найти его. Путь в нее через…

– Через магию, – ответила она Алексиосу, хотя глаз не сводила с Бреннана, который впал в трансовое состояние буйного помешательства, так как стоял, сжав руки в кулаки, и буквально пожирал ее глазами, словно собирался ее растерзать.

– Темная магия. Я знаю кое‑кого. Позвольте, я найду свою одежду, и мы сможем, по крайней мере, поговорить. Меня зовут Тиернан Батлер, и я… – она вдруг запнулась на полуслове, ее глаза закатились, и она начала оседать на пол. Или магия Кристофа подействовала на нее с опозданием, или она была ранена серьезнее, чем показывала, или, наконец, испытала шок.

До того, как Алексиос успел двинуться, Бреннан пронесся через комнату, небольшой метеоритный дождь сияющего тумана появился в воздухе. Он подхватил женщину на руки и повернулся лицом к Алексиосу и Кристофу, обнажая зубы. До такой степени неприкрытая ярость и бешенство снова отразились на его лице, боровшемся с эмоцией, сияющей и смертельно опасной, словно приготовленный к бою меч.

Эмоцией, которою Алексиос никогда прежде не видел у Бреннана. Алексиос ни разу не видел эту эмоцию на лице Бреннана.

Но определенно он недавно видел нечто подобное у кое‑кого на лице. Когда принц Конлан смотрел на Райли. свою будущую невесту.

Одержимость.

– Черт, – пробормотал он.

– Бреннан, положи милашку, – сказал Кристоф, улыбаясь, словно это всё было удивительно смешно. – Она…

– Моя, – просто ответил Бренна. – Она – моя. Только подойди к ней и умрешь.

Алексиос опустил руку, в которой был меч, и вложил его в ножны, потом вздохнул и поднял голову, чтобы изучить потолок.

– Превосходно. Выдающееся событие. Что у нас есть на данный момент: здесь люди в крови и без сознания, Джастис, вероятно, в Пустоте и Бреннан, потерявший свой и так невыдающийся разум. Добро пожаловать в мой кошмар.

Ледяной ветер пролетел по комнате и материализовался в форме Верховного жреца Посейдона. Аларик, одетый во всё черное. Единственным смягчением оказался пылающий серебряно‑зеленый свет силы, горевший в его глазах. Он одним взглядом оценил ситуацию.

– Тебе повезло, воин. Я – специалист по кошмарам.

В мгновение ока Аларик поднял руки и бросил пульсирующую сине‑зеленую энергетическую сферу прямо в Бреннана, который взлетел в воздух, всё еще сжимая женщину, находящуюся в бессознательном состоянии. Он пытался избежать удара. Но Бреннан, особенно находясь под какой‑то темной магией, которая вызвала наружу его ярость, был неровней Аларику. Сияющий свет окружил воина и его пленницу и постепенно опустил их, пока ни не застыли, повиснув в нескольких дюймах от пола.

Аларик наклонил голову, и Алексиос поспешил вперед, чтобы взять женщину из рук Бреннана. Как только он забрал ее, мышцы перешли от замороженного состояния к расслабленному. Он осторожно уложил ее на диван и обернул ткань вокруг ее округлых изгибов, которые показались, когда он ее нес. Она была прелестной и сулила неприятности.

Почему, когда дело касается женщин, эти два качества идут рука об руку?

– Что здесь произошло? – требовательно спросил Аларик.

Алексиос ввел его в курс дела

– Так эта Тиернан утверждает, что знает способ, как найти Джастиса, но для этого нужна темная магия, – заключил Алексиос. – Что ты думаешь?

Аларик закрыл глаза на несколько секунд, потом медленно покачала головой. – Посейдон не дает мне никакой подсказки по этому вопросу, хотя я знаю, что только темная магия откроет Пустоту. Мы должны составить план, но Конлан и Мститель не успокоятся, пока не спасут своего… брата.

– Я всё еще не верю, что Джастис – их брат, – сказал Кристоф. – Такой невероятный секрет он скрывал от нас все эти годы.

– Это природа заклятия, наложенного на него, – ответила Аларик. – На него было наложено проклятие, запрещающее когда‑либо открывать правду, разве что потом убить любого, кто услышал бы о ней из его уст.

Алексиос покачал головой.

– Но он не убил никого из тех, кто услышал его во время последней битвы с Калигулой. Я никогда не спрашивал тебя за всё то время, что мы его ищем. Что случается, когда нарушаешь заклятье?

Глаза Аларика потемнели, весь зеленый цвет исчез из них, они стали совершенно черными.

– Ты умираешь, Алексиос. Ты умираешь или становишься совершенно и необратимо безумным.

– Тогда что мы ищем? – спросил Кристоф, его насмешка и веселье исчезли. – Что мы найдем, если обнаружим его местопребывания?

– Ответ на этот вопрос даже я боюсь дать, – ответил Аларик. – И Посейдон не отвечает на мои вопросы такого рода.

Хрупкое молчание наполнило комнату на несколько минут, между ними висело время и страшные ответы. Потом Аларик покачал головой и указал на место перед разбитым окном, где начала формироваться радужная овальная фигура.

– Сейчас мы вернемся в Атлантиду, где я смогу попытаться узнать, что за темная сила овладела Бреннаном.

– А женщина? – спросил Алексиос, глядя на нее сверху вниз.

– Она тоже пойдет с нами, и мы определим, что именно она знает.

Сказав это, Аларик прошел сквозь портал, и Бреннан, всё еще замороженный, пролетел через портал, следуя за ним, словно на привязи.

Кристоф в последний раз оглядел помещение и рассмеялся. – Интересно, как они объяснят всё это себе, когда проснутся?

Всё еще смеясь, он прыгнул сквозь портал, и Алексиосу ничего не оставалось, как поднять на руки Тиернан и взять ее с собой. Когда он вошел в магический проход в Атлантиду, то посмотрел вниз на ее бледное, покрытое синяками лицо.

– Леди, надеюсь, вы говорите правду. Потому что если мы не найдем вскоре Джастиса, только сам Посейдон сможет ему помочь.

И когда портал закрылся за ним, слова Алексиоса – слова, которые, как сознавал он, были святотатством – прозвучали во тьме.

– А Боги? Только между нами, на них не всегда можно положиться.


Глава 9


Пустота


Используй все свои органы чувств , забытый голос из древнего прошлого повторял в голове Джастиса. Он попытался исполнить просьбу, прилагая изумительную волю, чтобы победить захватчика.

Составил опись:

Зрение – бесполезно во тьме Пустоты.

Обоняние – ничего ценного не приносит, никакой новой информации. Чрезмерный запах гниющей туши. Запах пораженной ржавчиной меди – первоначально запах крови.

Слух – Хрюканье и стоны становились всё громче, всё ненасытнее. Житель темноты добирался к своей цели.

Воспоминание о голосе. Насмехающемся. Нет, не насмехающемся. Привязанность, лежащая в основе товарищества.

– Так что, Джастис, ты будешь здесь сидеть и думать об этом чудовище, или надерешь его зад?

Давно атрофировавшиеся лицевые мышцы задвигались в пародии на улыбку.

– Бастиен. Друг. Брат.

Дом.

Резкий каркающий звук вырвался из его горла. Речь после неослабевающего молчания. Возмущение после едва ли не сдачи.

Он был Джастисом, и он собирался домой.

– Надеру. Тебе. Зад, – прорычал он. В качестве воинственного клича, этого было недостаточно. А как направленный сигнальный огонь по чудовищу сработало замечательно. – Иди теперь ко мне. Иди ко мне и умри.

Чудовище рыком вызвало его в ответ. Грубый царапающий рев с мокрыми всасывающими звуками. Возвещения о цепкой жадности, ненасытном голоде. Хуже того, где‑то в почти невразумительном уме были искаженные, переплетенные слова. Слова, высказанные тем, кто почти забыл значение речи.

– Так долго, мой враг. Так долго я ждал случая попировать плотью, кровью и страхом. Брось мне вызов. Молю тебя. Брось мне вызов, и твоя смерть будет на вкус еще слаще, – проворчало существо резкими слогами.

Через минуту Джастис понял, что существо говорило на древнегреческом, и ответил на том же языке. Потом между мыслью и действием Джастис почувствовал жалость.

– Как долго? – спросил он. – Как долго ты здесь находишься, создание?

Наступила долгая, дрожащая тишина, а потом создание ответило.

– Дольше, чем чувства, человек. Дольше реальности. Нет ничего, кроме крови.

Прежде чем жалость смогла перейти в сочувствие, создание прыгнуло, прорычав в дикой ярости. Джастис отреагировал, тело и ум двигались в танце, отточенном веками тренировок и практики. Его рука поднялась, потянулась за голову и схватила рукоятку меча. Он даже не знал до этой минуты, что тот всё еще висел в ножнах у него на спине.

Значит, она оставила ему оружие. Даже с мечом, в ее глазах он был слишком слабым, чтобы представлять угрозу. Он докажет ей, что она ошибалась.

– Тогда станцуем, Чудовище, – проревел Джастис, наконец, в полный голос. – За Атлантиду!

В следующую секунду чудовище сильно ударило его, сбило его на каменистый пол. Он даже не помнил, что этот пол был у него под ногами. Вес его тела был неожиданно легким. Он почувствовал того, кто напал. Странно, но он казался простым человеком. Но звуки, которые издавал он, боги… Что за человек издает подобные звуки?

Джастис откатился назад, поменяв положение тела, чтобы легче удержать меч, и оказался на ногах за несколько мгновений. Держа меч двумя руками, высоко и перед собой, он опустил его кончик. Джастис бросился вперед. Грубой силы должно хватить; темнота сделала элегантность ненужной. Судя о его положении по резким, сопящим порывам дыхания существа, Джастис, пробежав два шага вперед, вонзил кончик меч в цель, его ярость увеличивала силу удара.

Чудовище вскрикнуло и стало раскручивать палку размеров со ствол дерева, отклоняя клинок, ударяя Джастиса в бок и, вероятно, ломая ему ребра. Но ребра вылечатся, если только он не умрет, так что Джастис нажал, вкладывая весь свой вес в свой меч, стараясь пронзить противника.

Раздались пронзительные крики существа, обжигающие, словно кислота, уши Джастиса. Но оно сменило тактику. Только учуяв вонючее дыхание, Джастис отпрыгнул назад и в бок за секунду до того, как клацнули зубы чудовища.

Его охватило веселье, несмотря на смерть, темноту и Пустоту. Тень мужчины, которым он был до всего этого.

– Это дает новое значение слову «огрызаться»[9], не так ли? – спросил он, а потом рассмеялся.

Несмотря на безумие и надвигающуюся смерть, он рассмеялся.

Как будто в ответ на запретный звук радости, серебряно‑синие символы на его мече, символы, которых он ни разу не видел на нем, появились и засветились. Сначала слабо, а потом с растущей силой, пока вокруг него на дюжину футов в диаметре не появился сияющий круг кристаллического света лунной ночи.

Существо вскрикнуло и уронило палку. Закрыв лицо, оно съежилось, стараясь спрятаться от света, и его вид что‑то перевернул глубоко внутри Джастиса. Существо было гуманоидом, даже, вероятно, человеком. Множество лет назад, пока темнота и безумие не поглотили его. Его липкая, мускулистая фигура дергалась и изобиловала карманами вроде прилипал, и край его глаза, как Джастис заметил, был совершенно белым и слепым. Свет меча, казалось, сжигал его. И существо кричало и кричало долго, пока его дикие крики не превратились в рыдания.

Джастис не мог заставить себя убить его. Он опустил меч, который всё еще сиял силой молодого месяца там, где прежде не было луны.

– Как долго? Когда ты в последний раз видел свет?

Хриплые всхлипывания затихли, он перестал рыдать.

– Я не знаю. Анубиза нашла меня на поле битвы при смерти, когда мой господин Александр захватил Фивы.

Джастис отступил на шаг, сила этого признания была сильнее боли в его ребрах.

– Больше двух тысячелетий? Всё время здесь, в ловушке Пустоты?

Долгий, дрожащий вздох был ответом на его вопрос. Но он ждал, и, наконец, существо заговорило.

– Я был при смерти от ран, и она обещала вечную жизнь. Я не знал, что буду проклят навечно, когда соглашался. Когда я… отказался от ее объятий, боясь за свою душу, она отправила меня сюда, чтобы стать худшим чудовищем, чем она сама.

Резкие, каркающие рыдания снова сотрясли существо.

– Я ни разу с тех пор не видел света. Она не дает мне умереть. Только оружие, которым владеет победитель, освободит меня, вот ее заклятие. Но никогда еще победитель не оказывался в Пустоте. Так что, вот тут я обитаю больше двух тысячелетий, как ты мне сказал. Не умираю и не нахожу вечного покоя.

Жалость и отвращение смешались в Джастисе, и он дал клятву, не зная, как и сможет ли вообще ее исполнить.

– Я – воин Посейдона, существо, и в какой‑то степени я являюсь победителем для людей на земле. Мы вместе сбежим из этого ада, – он снова поднял меч, используя его для освещения, а не в качестве оружия, и посмотрел в темноту, которая их окружала. Потом повернулся к своему противнику. – Если мы будем сражаться вместе, я не могу звать тебя «существо». Как тебя зовут?

Существо – нет, человек – опустил руку и искоса посмотрел на Джастиса. Его лицо искривилось подобием надежды.

– Мое имя? У меня так давно не было имени… – он обхватил руками костлявые колени и, тихо причитая, стал качаться туда‑сюда на земле, пока Джастис не стал опасаться, что того опять поглотит безумие.

– Если у тебя не имени…

– Фарнатий. Я был солдатом в пехоте у Александра Македонского.

Джастис склонил голову.

– И тысячи лет спустя Александра считают одним из величайших военных лидеров за всю историю. Так что ты – не существо, а настоящий воин. Я – Джастис из Атлантиды, Фарнатий. Давай вместе победим Пустоту во имя Александра и Атлантиды.

Он протянул руку, и Фарнатий долго смотрел на нее. Потом грек протянул собственную искривленную пытками руку, и Джастис осторожно сжал ее и помог ему подняться.

Фарнатий глубоко, с дрожью вздохнул, потом покачал головой и отступил. Его белые глаза сверкали в сиянии меча.

– Запах твоей крови. Он всё еще притягивает меня. У меня лишь неясные воспоминания о том, как я был человеком, а века я провел, будучи чудовищем. Что если…

– Ты по праву победитель, Фарнатий. Помни Александра и наберись сил от его примера, – приказал Джастис.

Приказ. Да. К нему возвращалась память. Он – Джастис из Атлантиды, и у него есть друзья – воины. Дом. Боль пронзила его душу, когда он вспомнил то проклятие, что разрушил. Правда, наконец, открыта.

Семья. У него была семья. Братья. Вэн и Конлан – его братья, и он должен вернуться в Атлантиду. К своей семье. И вот еще одно неясное воспоминание вернулось к нему, прорываясь сквозь саван его разума, как свет его меча прорвался сквозь темноту Пустоты.

Он громко рассмеялся, и, когда Фарнатий отшатнулся от него, яркость меча стала еще сильнее.

– Ребенок! Фарнатий, я стану дядей! Мы должны найти выход отсюда. Сейчас же, – он вдруг остановился, лицо – ее лицо – промелькнуло у него в голове. Кили. Приливная волна силы накатила на его тело.

– Я должен найти женщину, с которой мне суждено встретиться.


Глава 10


Атлантида


Богато украшенная мраморная платформа, на которую они ступили, находилась рядом с густым изобилием деревьев, растений и цветов, увиденных им в джунглях Амазонки. Изящные разноцветные орхидеи, подобных которым он не встречал больше нигде, вымахали от четырех футов и более, невероятные массы цветов стольких оттенков пурпурного, и только дворцовые садовники могли назвать их все. Деревья задавали тон симфонии цветов, ниспадающих с мягких коричневых и сияюще‑серебряных ветвей.

Сады были его отрадой во время наихудших пыток. Он оставлял тело и представлял, что гуляет по тропинкам дворцовых садов, и что бы они ни делали с его телом, не могло его затронуть.

– Ты с нами, Алексиос? – саркастичный голос Кристофа вырвал его из воспоминаний, в которые он не желал углубляться. Он осознал, что всё еще держит на руках завернутую в простыню, покрытую синяками женщину.

Аларик мрачно стоял, одной рукой указывая на Бреннана, который, не двигаясь, плыл рядом с ним. Кристоф самодовольно улыбнулся шести охранникам портала, слегка поклонившимся, держащим мечи в полной боевой готовности, ждущих приказа.

– Вы можете оставить это, – сказал Аларик, его тихий голос звенел властью. – Лорд Бреннан временно недееспособен.

Самый старший из стражей поклонился жрецу.

– Как скажете. Мы должны сообщить принцу?

Аларик минуту смотрел вдаль, а потом слегка подвигал, словно пожал плечами.

– Принц Конлан идет сюда с Лордом Мстителем, – он посмотрел сияющим зеленым взглядом на пленника‑лорда рядом с собой. – Вероятно теперь, на земле Атлантиды, Бреннан вернет себе свой разум.

Алексиос отпрянул, всё еще держа Тиернан, когда Аларик начертил рукой в воздухе полукруг и тихонько произнес слово. Глаза Бреннана широко распахнулись, и он тоже принял позу готового к бою воина, осматривая окрестности в поисках опасности.

– Атлантида? Как я здесь оказался? Ксинон, – люди, – женщина …

Аларик мягко встал между Бреннаном и Алексиосом.

– Да, Атлантида. Может быть, ты сможешь объяснить свои действия, связанные с человеческой женщиной?

Бреннан медленно покачал головой.

– Не знаю, что ты имеешь в виду. Среди Отступников было много человеческих женщин. А что, есть одна, которой особенно нужна моя помощь?

Алексиос выступил из‑за Аларика, но остался на безопасном расстоянии от Бреннана. Тиернан начала приходить в себя, беспокойно задвигавшись в его руках.

– Да, можно и так сказать, Бреннан. В особенности, эта. Та, которую ты назвал своей, и из‑за которой угрожал убить нас? Припоминаешь?

Кристоф мимоходом перебрасывал зеленую сферу чистой энергии с одной ладони на другую и взглянул на воина.

– Вспоминаешь? Это должно напоминать звук гонга в твоем неэмоциональном умишке, Бреннан. Не забудем также о людях, которых ты пытался убить безо всякой причины. Не то, что бы меня это беспокоило. Хороший человек – мертвый человек, вот и всё. Кучка чертовых овец. Но, о да, священная миссия, обязанность воинов и т. д. и т. п. Верно?

Прежде чем Алексиос успел укорить Кристофа за его оскорбительные высказывания. Тиернан открыла глаза и посмотрела на него.

– Что… О, верно, – она глубоко вздохнула, что интересно выделило ее округлости, скрытые простыней, а потом она снова заговорила, достаточно спокойно, принимая во внимание ситуацию. – Пожалуйста, вы отпустите меня? Я думаю, что мне сейчас станет плохо.

Алексиос поспешно опустил ее на землю, а она сделала шаг на дрожащих ногах и потом нагнулась, одной рукой опираясь на травянистую землю, а другой прижимая простыню к груди. Она сделала несколько глубоких, дрожащих вздохов, но очевидно, сумела успокоить взбунтовавшийся желудок. Наконец, она подняла голову и посмотрела на круг воинов, рассматривающих ее. Она медленно поднялась, качая головой, когда Алексиос протянул руку, предлагая ей помочь. Она подняла подбородок, глядя всё выше, и выше, и выше, и раскрыла рот, выказывая глубочайшее изумление.

Алексиос проследил за ее взглядом и понял, что она смотрела на почти прозрачный, неясно сияющий купол, окружающий Атлантиду. Или за купол, на глубокие, темные потоки океана, под которыми находились Семь Островов.

Наконец она заговорила, ее голос был хриплым и насыщенно захватывающим.

– Святой Пулитцер, Бэтмэн. Это – история способная сделать карьеру.

Жрец прищурился.

– А вы можете не выжить, чтобы рассказать о… – начал он, как его прервало низкое, почти животное рычание.

– Причинишь ей вред – умрешь, жрец! – закричал Бреннан, прыгая вперед к Аларику, выхватив кинжалы. – Она – моя.

Во время прыжка Бреннана случилось одновременно три вещи. Первое: Тиернан упала на землю, ее темные глаза стали огромными на белом лице. Второе: Аларик вытянул руку и снова поймал Бреннана. Заморозив его на месте. Третье, и самое неожиданное, портал, который им не являлся, а скорее был окном, появился и замерцал, будучи не больше одной стеклянной панели.

И, однако, пока они все смотрели, окно или портал увеличился по ширине и высоте, теперь был способен вместить человека. Оно стало прозрачным, в темном ракурсе, и открывало видение того, что, вероятно, находилось в одном из девяти кругов ада. Красно‑оранжевое свечение мрачно пульсировало на каменистом, голом пейзаже, который был искорежен, словно возник после извержения вулкана или игры в метание камней, в которую играли скучающие боги. Ничего живого там не было – ни дерева, ни растения, ни существа.

Они смотрели на это, и воины выхватили оружие, готовясь к худшему. Алексиос сжал рукоятки кинжалов. Всегда готовый к худшему, даже прожив несколько столетий. К несчастью, мера худшего всегда вытягивалась и становилась больше с течением лет.

– Это окно, выходящее в безумие, – пробормотал Кристоф, качая головой в очевидном неверии.

– Если это безумие, то там есть, по крайней мере, два обитателя, – ответил Аларик, указывая на верхний левый угол изображения.

Алексиос заметил вдалеке две фигуры, крошечные, двигающиеся медленно. Свет сиял от предмета, находившегося в руках первого из двух. Этот первый едва ли не болезненно двигался вперед.

– Это меч, – сказал Алексиос. – И смотрите. Смотрите на косу, качающуюся позади него. Это Джастис! Это должен быть Джастис!

Аларик развернулся и указал на стражей портала.

– Вы двое. Отнесите Бреннана во дворец. Отнесите его на своей спине, если нужно. Устройте его в лечебных комнатах и ни в коем случае не выпускайте его, – он резко выговорил слово, и Бреннан упал на землю без сознания.

Стражники подбежали, чтобы поднять его, но Аларик не ждал, пока они выполнят его приказы.

– Если это правда Джастис, тогда мы смотрим прямо в Пустоту. И всё же, если то, что говорит нам женщина – правда. В этой ситуации слишком много предположений для моего спокойствия.

– А что, если он изменен? – спросил Кристоф, руками сжимая рукоятки кинжалов. – Что, если он ведет армию для Анубизы? Как он смог открыть окно прямо в Атлантиду? Чары защищают Семь островов от темной магии.

Женщина прервала их рассуждения, поднявшись на том месте, где упала на траву.

– Он в Пустоте, – сказала Тиернан. – Я видела, как кто‑то умер, передавая эту информацию. Хороший человек, который не заслужил того, что они с ним сотворили, – слезы лились по ее лицу, но она не обратила на них внимания. – Ваш воин в Пустоте, и если это он, вам бы лучше подготовиться к серьезным неприятностям.

Кристоф презрительно посмотрел на нее.

– Да, как будто мы тебе поверим, Отступница.

Аларик прервал его, подняв руку.

– Как он сказал, женщина, у нас нет причин доверять тебе. Когда эта ситуация разрешится, мы узнаем больше друг о друге. А пока, если только у тебя нет иных сведений, которые могут помочь нам закрыть эту брешь, молчи.

– Меня зовут Тиернан, а не женщина, – возмущенно возразила она. Но потом, шепча что‑то вроде «Пулитцер, Пулитцер, Пулитцер», она склонила голову перед Алариком. – Только еще одно, и вы, вероятно, знаете об этом, так как вы, кажется, – большой тут начальник. Единственный способ открыть путь в Пустоту – смертельная магия, и я не говорю о животных, – сказала она, добавив жестокую подробность к тому, что Аларик рассказал им прежде. – Должен умереть человек, чтобы кто‑то сбежал, жизнь за жизнь. Так что если никто из вас не планирует принести кого‑то в жертву, никто из вас туда не пройдет.

Кристоф поднял кинжал и сделал шаг к Тиернан, на его лице появилась опасная улыбка.

– Да, как удачно, что у нас есть готовая жертва, которой некуда идти.

Алексиос вынул из ножен меч и стал перед Тиернан.

– Я знаю, что ты шутишь, но она – нет. Заткнись и отойди от человека, если только не хочешь вывести меня из себя. Потому что, Кристоф, у меня сегодня, можно сказать, ужасно плохой день.

Рассмеявшись, Кристоф развернулся и снова посмотрел на вход. Фигуры подошли ближе, и они почти смогли различить черты вожака.

– Это не может быть Джастис, – сказал Алексиос. – Я могу отличить Джастиса с дальнего расстояния по его походке. Никто другой не ходит с такой врожденной надменностью, как будто весь мир принадлежит ему. Этот мужчина может и заплетает волосы в косу, но так неуклюже ходить Джастис не может.

Аларик, не отводя взгляда от видения, тихо ответил.

– И все же, ты сам ходил точно также, исцеляясь от почти смертельных ран. От того, что Анубиза сделала с тобой. Почти смертельные раны могут уничтожить даже самую решительную надменность.

Не в состоянии найти связный ответ, сознавая правдивость слов Аларика, Алексиос сжал зубы и стал размышлять о вариантах. Пока они смотрели, фигуры подбирались ближе и ближе к сияющему, искаженному окну.

– Ну, разве ты нам не говорил, что самое простое решение обычно самое правильное? – наконец ответил воин.

– Оккам, скорее всего, автор этого высказывания, но это верно, ответил Аларик. – Твое мнение?

– Я считаю, что мы даже не попытались проникнуть через это отверстие. Может, можно просто пройти сквозь него.

– Разумеется. Потому что это не может быть ловушкой, верно? – сказал Кристоф, закатывая глаза. – Невозможно, чтобы это была игра Анубизы «поджарь атлантийца».

– Женщина, Тиернан, права. Если это – Пустота, то мы не сможем войти без смертельной магии. Я не желаю, чтобы моя смерть стала зароком для входа, и не стану касаться изобретений Анубизы, – заметил Аларик.

Алексиос очень хотел попробовать, несмотря на тот факт, что жрец никогда не ошибался. Джастис был для него больше, чем друг, больше, чем брат.

Они были воинами Посейдона и не бросали своих.

Алексиос провел большую часть прошедших месяцев в беспрестанных поисках Джастиса, размышляя о том, чего стоили долгие века молчания этому воину. Как нарушение заклятья подействовало: разрушило ли оно его разум.

Что сделала Анубиза, чтобы причинить ему больше страданий. Щиты, которые Алексиос создал в своем разуме, чтобы блокировать эти воспоминания, зашатались, и он сжал руки в кулаки, снова устанавливая непроницаемые стены.

– Я попробую, Аларик. Я испытаю барьер.

До того, как Аларик успел его остановить, воин коснулся рукой дрожащей поверхности окна. Невероятно сильный энергетический удар отбросил его назад почти на дюжину футов. Лежа на земли и моргая, он заметил дым до того, как увидел его источник. Удивленный и потерявший дар речи, лишившись воздуха, Алексиос поднял ту самую руку, прикасавшуюся к барьеру. Нервные окончания вопили о боли, как будто он держал руку в самом горячем огне самого глубокого из девяти кругов ад. Но всё‑таки причиненный ущерб заключался лишь в почерневших кончиках пальцев и дымящихся ногтей. Но всё‑таки, запах дыма становился всё сильнее.

– Дурак, – рявкнул Аларик. – Должен ли я говорить с тобой, как с самым зеленым из не прошедших обучения воинов?

Жрец поднял руку, а потом резко взмахнул ее в воздухе в сторону Алексиоса, как будто метнул что‑то. Вместо этого, поток ледяной воды пролетел по воздуху и ударил воина в лицо, промочив его голову.

Он вскочил на ноги, отплевываясь и стирая воду со своего лица.

– За что?

Кристоф рассмеялся.

– Твои волосы горели, чувак. Аларик, вероятно, не хотел, чтобы твоя прекрасная сторона лица тоже покрылась шрамами.

Алексиос опустил голову, так что его промокшие волосы опустились, скрывая левую сторону лица, покрытую ужасными шрамами.

– Однажды ты зайдешь слишком далеко, Кристоф, – резко заметил он. – Тогда именно я преподам тебе урок.

Тиернан, о которой он почти забыл, прокашлялась.

– Гм, не хочу мешать вашей братской вечеринке тестостерона, но ваш друг приближается. Если он всё еще ваш друг, после того, как провел время в Пустоте. И что именно идет за ним?

Алексиос подбежал к сияющему окну и увидел то, что стало болезненно ясно спустя несколько мгновений.

– Это Джастис! – вскричал он.

Покалывание в шее было единственным предупреждением Алексиосу, когда Высокий принц Конлан и его брат, Лорд Мститель, пробрались к окну. От них пошло такое напряжение, когда они увидели Джастиса. Воина, который назвался их братом за мгновение до того, как принести себя в жертву вампирской богине. Джастис спас Вэну жизнь, и жизнь певчей драгоценных камней Эрин Коннорс, которая былаизбранницей Вэна и целительницей. Сделав это, он также спас жизнь нерожденному ребенку принца Конлана.

Лорд Джастис был героем.

Но, может быть, герой обратился в предателя. Не было способа быть уверенным в чем‑то, пока Аларик не проверит его.

И, как будто читая мысли Алексиоса, Аларик стал говорить спокойно и быстро, вводя Вэна и Конлана в курс дела. Обсидиановый взгляд Конлана скользнул по Тиернан, и он величественно поклонился ей.

– Если вы говорите правду, леди, то вас наградят. Добро пожаловать в Атлантиду.

Странное выражение, почти гримаса, промелькнуло на лице Тиернан, но она лишь кивнула.

Вэн махнул рукой Кристофу и Алексиосу, приказывая им присматривать за девушкой, но он сам едва взглянул на нее, совершенно сконцентрировавшись на темной магии окна.

– Правда, вознаграждение, да не всё ли равно. И что теперь, ради девяти чертовых кругов ада, мы собираемся предпринять?

Аларик закончил свой рассказ, и руки Вэна опустились на рукоятки его кинжалов.

– Смертельная магия? Ты шутишь? – он резко усмехнулся. – Замечательно. Мы, наконец, узнали, что Джастис жив, и мы убьем кого‑то, чтобы выпустить его?

Принц Конлан посмотрел на своего брата.

– Никто сегодня не умрет, – рявкнул он. Потом обратил свое внимание на Аларика. – Варианты?

– Если бы у меня были какие‑то варианты, я бы рассказал о них, – ответил Аларик таким ледяных голосом, что Алексиос удивился, что Конлан не получил обморожение. Жрец привык решать все проблемы и говорить последним в кризисные моменты. Алексиос догадался, что Аларику не дает покоя то, что он не в состоянии решить эту проблему.

– Может быть, – предложил Кристоф, – так как Джастис открыл первое окно из Пустоты в Атлантиду, у него могут быть мысли по этому поводу.

– Что это за существо идет за ним? – спросил Вэн.

– Вот это да, жаль, что не я спросила об этом, – сухо отметила Тиернан.

Алексиос не смог сдержать улыбки. Женщина оказалась не робкого десятка, надо отдать ей должное.

Когда эти двое подошли ближе, всё ближе и ближе, показалось существо, следующее за Джастисом. Оно походило на человека, хотя и уродливо деформированного. Когда он с трудом тащился за Джастисом, то редко поднимал голову, просто смотрел на тропинку перед собой.

– Ну, может быть, нам повезет, – добавил Кристоф. – Может быть, Джастис привел с собой собственное жертвоприношение.

Проблеск света на периферии их поля зрения оказался единственным предупреждением до того, как портал в Атлантиду на противоположной стороне от темного окна на мраморной входной платформе засверкал, задрожал и стал расширяться в обычную яйцевидную сферу.

С обеих сторон угрожала возможная опасность, поэтому Алексиос поспешно стал перед Тиернан, выхватив кинжалы. Принц Конлан и его воины выхватили оружие, а Аларик призвал силу, стоя в ореоле серебряно‑зеленой энергии. Пока Джастис подходил ближе с одной стороны от группы, два человека прошли через портал с другой стороны.

Алексиос узнал Лайама, одного из опасно эффективных воинов Посейдона, ведущего еще одну человеческую женщину. У этой были пламенеющие рыжие волосы и самые решительные зеленые глаза, которые он видел у человека. Она была просто одета, прижала поношенный рюкзак к груди, что самое странное: ее руки были в перчатках. Лайам повернул к ней голову, когда они прошли портал.

– Добро пожаловать в Атлантиду, доктор МакДермотт, – сказал он.

Удивительные глаза женщины распахнулись, а челюсть напряглась, но, к ее чести, она никак иначе не выказала тревогу при виде нескольких вооруженных воинов и полуобнаженной женщины. Она просто моргнула, протянула руку и махнула, а потом снова посмотрела на Лайама.

– Ну, должна признать, СуперКлассный, это одна из интереснейших приветственных встреч.


Глава 11


Атлантида


После долгих болезненных лет опыта Кили научилась казаться спокойной на вид, когда внутри всё так и бурлит. Сегодняшнее событие стало настоящим большим финалом всему этому опыту: экзаменом на степень доктора философии по спокойствию во время хаоса.

Она никогда еще не заваливала экзамены и не собиралась начинать теперь. Что сделала бы Гертруда Белл[10]? Не то, что бы одна из знаменитейших женщин‑археологов сталкивалась с Атлантидой. Вот Лоуренс Аравийский больше подходил.

Она глубоко, хотя и скромно, вздохнула, изучая группу перед собой. Вооруженные мужчины и женщина, чье лицо покрыто синяками, одетая в – тогу? Простыню? Эта группа была несовместима с виду, но они стояли на самой зеленой траве, которую она когда‑либо видела. Нефритового цвета, смешанного с прекрасным изумрудным, становящимся за ними темно‑зеленовато‑голубым.

За кем именно? Удивительно. Изумительно, в стиле «Алиса спустилась в кроличью нору». Они стояли на старой округлой мраморной платформе возле края того купола, который она видела в своем видении.

Только глубокий синий цвет за куполом. На мгновение она испытала легкий приступ клаустрофобии, ее научный разум рассчитывал давление воды на квадратный дюйм купола.

Густо покрытые листьями деревья росли рощицами на краю поляны, и вдалеке она сумела различить элегантные купола и изящные шпили, которые видела в видении.

Несмотря на намеренно размеренное дыхание, ее легкие сжались при следующем вздохе. Атлантида.

Это, в самом деле, была Атлантида.

Или, по крайней мере, такое место, подобного которому она и представить не могла. Невероятно. Даже запах тут был другим. Экзотичным. Тонкие цветочные ароматы накладывались на буйную, насыщенную зелень. Флора и фауна – подобное представляли древние гедонисты[11].

Вот только это было настоящим.

Лайам теперь держал что‑то похожее на старинные кинжалы, хотя она понятия не имела, откуда он их достал. Вероятно, они были припрятаны в его одежде. Ведь в портале не было детектора на металл. Очарованная, она снова посмотрела на кинжалы. Сложный орнамент рукояток датировался, вероятно, …

Сконцентрируйся, идиотка. Сейчас не время пытаться определить дату создания древнего оружия, когда оно нацелено против тебя мужчинами, которые, судя по всему, знают, как им пользоваться. После Лайама она должна была быть готовой, но что могло подготовить ее к такому? Пять высоких мужчин, каждый из которых еще более роскошен, более угрожающ, чем тот, что был рядом с ним.

К тому же, существовала еще и девица в беде позади них.

– Как будто я оказалась на съемочной площадке, – сказала она вслух, надеясь сбросить напряжение, так явно чувствуемое в воздухе. – Кто из вас явился на помощь несчастной девице?

Она слегка улыбнулась и указала на избитую женщину кивком головы, как будто подобное случалось с ней каждый день: вооруженные мужчины, окружившие полуодетую женщину. Женщину, которую явно сильно избили, или же которая попала в серьезную автомобильную аварию.

Одетая в простыню.

Да, многие женщины отправляются водить машину в простыне. Собираясь в Атлантиду.

А у них хоть есть машины? Прежде, чем она успела осмотреться в поисках атлантийского транспорта, женщина в простыне фыркнула, и ее рот сложился в полуулыбку.

– Тиернан Батлер, не несчастная и точно не девица, – сказала она слишком сухо и весело для жертвы. Значит, она была кем‑то еще.

Напряжение немного ослабло, и она улыбнулась в ответ.

– Кили МакДермотт, недавно бывшая в штате Огайо. Вперед, соотечественники[12], кто‑то еще?

Годы учебы на антрополога, которая дополняла ее археологическое обучение, сделали Кили великолепным знатоком языка тела. Некое, едва видимое ослабление напряжения в позах мужчин значило, что, может быть, ее не ударят одним из этих мечей.

Один из мужчин выступил вперед. Он был таким же высоким, как Лайам, свыше шести футов, и с такими же шелковистыми темными волосами. Этот человек, несомненно, обладал не только властью, но и аристократическими чертами лица под стать. Генерал или лидер. Он был таким же красивым и смертельно опасным, как оружие в его руках, хотя одет был скромно в рубашку насыщенного синего цвета и черные штаны. Он мог быть одет как король или в форму адмирала.

– Я – Конлан, Высокий Принц Атлантиды, – сказал он, и она почувствовала тепло ожиданий, зажженных внутри нее. – Добро пожаловать, доктор МакДермотт. Как вы уже догадались по нашему… поведению, мы оказались не готовы к встрече гостей, – его глубокий голос был вежливым и удивительно невозмутимым, как будто он всегда зависал с друзьями, вооруженными до зубов.

А может быть, так и было, почем ей знать.

Прежде, чем она успела заговорить, принц Конлан перевел взгляд на Лайама, освобождая ее от своего внимания.

– Прошу, отведи доктора МакДермотт и мисс Батлер во дворец.

Второй мужчина, жутко похожий на принца, выступил вперед, качая головой.

– Лучше, если Лайам останется. В зависимости от того, что наблюдает за Джастисом в Пустоте, нам понадобится еще один боец.

Лайам поклонился им обоим.

– Принц Конлан и Лорд Мститель, для меня честь служить вам, разумеется. Однако вы должны знать, что доктор МакДермотт видела Нерея в видении, когда коснулась сапфира…

– Ты имеешь в виду то, как ты сунул его мне в руку. Мы должны это обсудить, – уточнила Кили, аккуратно прерывая отчет Лайама. – Воин или нет, тебе следует знать, что, заставая меня врасплох подобным образом, не заставишь меня с радостью принять приглашение.

Тот, кого Лайам назвал Лордом Мстителем, рассмеялся, и смех изменил его: из сурового воина он стал настоящим, сильным мужчиной. Каждый из них излучал такую сильную сексуальность, что Кили почувствовала, что оказалась в стране фантазий для женщин, которые оставались одни слишком долго.

– Да, СуперКлассный. Определенно, ты плохо себя вел, – сказал Вэн, прорываясь в ее туманные, мыслительные процессы. – Плохо, что времени у меня нет, чтобы услышать всё, – он посмотрел на нее. – Зовите меня Вэн. Могу я называть вас Кили?

– Разумеется…

– Замечательно. Сейчас не самое подходящее время, Кили. Вы же археолог и, как я понимаю, умеете прекрасно отыскивать предметы. Идите строго на север. Вообще‑то, просто идите прямо к той группе вооруженных мужчин, спешащих к нам. Вы их видите?

Она кивнула, предположив, что он указывает не неясную туманность, которую она видела на расстоянии на тропе между деревьями справа от них. Значит, атлантийское зрение было сильнее человеческого , отметила она и отбросила эту мысль.

– Возьмите с собой мисс Батлер, когда пойдете, – сказал принц, отпуская ее и поворачиваясь вместе с остальными к странно искаженной, похожей на зеркало, фигуре.

Лайам поклонился ей, его учтивость Старого Света не исчезла, несмотря на явную угрозу.

– Благодарю за сотрудничество, доктор МакДермотт. Мы вскоре…

Крик из группы у зеркальной фигуры прервал его, грохочущий звук прошел по земле, как небольшое землетрясение. Кили раньше сталкивалась с обвалами и почувствовала инстинктивный и здоровый страх перед чем‑то, что могло привести к тому, что тонны грязи упадут на нее.

На сей раз, для разнообразия, она была на поверхности, но всё же осмотрелась в поисках строений, которые могли свалиться и задавить их. Не увидев ничего, Кили посмотрела на Тиернан и заметила, что лицо женщины стало мертвенно‑бледным, а синяки на лице выделялись ярким контрастом на этой белизне.

– Там, откуда ты, не так уж много землетрясений? – спросила она, быстро подходя к Тиернан. – Может, нам следует воспользоваться их советом и уйти.

Девушка подняла дрожащую руку и показала на что‑то.

– Я за то, чтобы убраться отсюда, – сказала она, – но парень с другой стороны того зеркала, кажется, направляется прямо к тебе.

Кили развернулась и снова посмотрела на мерцающее зеркало, или окно, или что‑то бы это ни было, и задохнулась, быстро отступив назад. Потому что мужчина, которого она там увидела, покрытый грязью и кровью, хуже того, рычал, как какой‑то дикий хищник. Ее научный разум записывал подробности, когда она отпрянула от него. Его длинная, покрытая коркой грязи коса, развивалась за ним, когда он побежал. Меч, который он держал для нападения, сверкал холодным, стальным светом от символов на клинке. Он разбрасывал землю, бежал по ландшафту, которого не могло существовать в реальности, а за ним тащилось что‑то, напоминающее упыря.

Хотя она не могла его слышать – барьер, должно быть, сдерживал звук, – но он явно кричал. Зловещее молчание исходило от видения, явно противореча тому, что они видели: его рот был открыт, показались зубы, а жилы на его шее сильно натянулись, как будто он беззвучно кричал. Или, по крайней мере, беззвучно для всех с этой стороны барьера.

Потом она отметила еще одну деталь, и ее осторожное, бесстрастное, научное наблюдение погрязло под тяжестью одного единственного факта. Этот хищник, этот ужасный нападающий, не обращал внимания на вооруженных мужчин вокруг окна, а смотрел прямо на нее. И каким‑то образом, он выглядел знакомым.


Пустота

Сначала был лишь слабый проблеск света. Потом Джастис и Фарнатий увидели вдалеке что‑то, напоминающее портал. Сначала спотыкаясь, а потом двигаясь всё быстрее, они направились к тому, что, вероятно, было свободой – или просто миражом.

Джастис теперь мог видеть Кили. Ее вид воспламенил и потряс те остатки рассудка, которые на краткое время принесли ему смех и свет от его меча. Его центр благоразумия сознавал, что это мог быть еще один мираж. Фальшивый оазис, присланный Анубизой, чтобы пытать его.

Она делала это прежде, Посейдон знал. Отправляла ему видения его собратьев‑воинов из Семерки, видения, сходные по виду на то, как они теперь стояли у входа. Конлан и Вэн, братья, которых он не мог признать. Кристоф, довольный своим обычным плохим поведением. Алексиос, стоящий твердо, несмотря на шрамы, оставленные Анубизой у него на лице и в душе во время его пленения. Даже Аларик, с которым Джастис так часто обменивался резкими репликами.

Все они стояли там, перед Кили. Стояли перед женщиной, которая, он знал, принадлежала ему. Он покачал головой, отрицание и ярость столкнулись на боевом поле его разума. Кили принадлежала ему. Не плод воображения, втиснутый в его разум Анубизой.

Кили была его женщиной. Его спасением.

В любом случае, это видение было другим. Здесь не было ни Бастиена, ни Дэнала, самого молодого. Бреннан тоже отсутствовал. Его спокойное поведение было на переднем плане всех фальшивых видений, которые Анубиза посылала ему прежде. Бреннан оставался для нее загадкой, и однажды она, смеясь, сообщила Джастису, что намерена эту загадку разгадать. Сначала Джастис играл по правилам. Делал вид, что перешел на ее сторону, заявлял о жестокой ненависти к правлению своего брата. Все эти годы он служил принцу Конлану. Его силой заставили притворяться, что он не был королевским отпрыском по крови, текущей по его венам, будучи всего лишь наполовину атлантийцем. Его заставили отказаться от матери Нереиды.

Ближе.

Он бежал и бежал, а вход, казалось, становился больше по мере приближения к нему. Ближе и ближе. Она подошла ближе, и ее вид почти выбил почву у него из‑под ног. Он забыл о Фарнатии позади него.

Забыл про Анубизу.

Существовала только Кили с ее рыжими волосами, зелеными глазами и мягкими, сочными губами. Он выкрикнул ее имя.

Она посмотрела на него, прямо в глаза, и вздрогнула. Хотя он был далеко от нее, но увидел ее реакцию и на мгновение возненавидел ее. Он ненавидел ее и всё же не ненавидел, она была его. Чего бы это ни стоило, он будет ею обладать.

Разум взывал к нему, мелькая во тьме его души. Здравый ум попытался прорваться в покрытую шрамами его психику. Она могла бы спасти нас , считал он. Она могла бы спасти нас от нас самих . Но перемирие, давным‑давно установленное между его атлантийской половиной и половиной Нереида, было разбито, когда он нарушил заклятие во влажной пещере под горами.

Две стороны его натуры – обе альфа, обе доминирующие – сражались за контроль над его разумом. Он знал границы своих сил атлантийца, но только пробовал ряд возможностей в качестве Нереида. Или он станет сильнее, чем когда‑либо, или его рассудок разрушит сам себя о каменистую землю поля боя, проходившего внутри его разума.

– Кили, – закричал он, – мы идем за тобой.

Продолжая бежать, кричать, он удерживал ее изумрудный взгляд своим собственным. Она боялась, он видел. Она испугалась, и какая‑то маленькая, чужая часть его едва ли не радовалась ее страху. Отвращение к самому себе душило его. Разве Пустота настолько изменила его? Отвратила от обязанностей?

От чести?

Но она не отступала. Не отворачивалась от него. Не побежала, как будто поняла, что бегство только вызовет его инстинкт охотника.

Может быть, она подумала, что его собратья воины защитят ее. Может быть, один из них уже заявил на нее права. Эта мысль оказалась для него подобной копью в живот, и он споткнулся и упал на камни, чувствуя, как кожа на его руках и лице разрывается. Он не обращал внимания на боль. Не обращал внимания на кровь. Это было неважно.

Снова поднявшись, он не обратил внимания на попытки Фарнатия догнать его, проверив только, чтобы его хватка на мече не ослабла.

Нереидская часть его души просто выла, а кипящая ярость, растущая в нем, пока не достигла взрывоопасной силы. Не зная или не тревожась насчет того, что могло произойти, Джастис сорвал чары, которые он так жестко установил вокруг своей Нереидской половины так долго.

Магия Нереид, так долго отрицаемая, вырвалась вперед. Сила Нереид захватила его, едва не уничтожив. Ураганной силы ветра закружились вокруг него в суровом пейзаже, подняв камешки, размером с голубых китов, как детские игрушки. И потом бросили их о землю с разрушительной силой.

Позади Джастиса, Фарнатий кричал от страха, но продолжал бежать даже быстрее, чтобы догнать его. Джастис осознал это на периферии сознания, в какой‑то части себя, которая не была ветром, силой, яростью. Он бежал, теплая кровь стекала в его глаза из порезов на лбу. Должен добраться до нее. Она была настоящей. Она была реальностью.

Она была его реальностью, и если он сможет завладеть ею, то будет исцелен.


Глава 12


Сердце Кили билось в одном ритме с громкими шагами безумца, бегущего к ней по извилистому ландшафту, который походил на что‑то напоминающее дешевый графический роман. Он наступал и направлялся к ней. Это было в его глазах, мерцало в безумии цветов, которые не могли существовать. Синий, зеленый и серебряный сменялись в его глазах, пока она не почувствовала головокружение, – почти гипноз, – и вынуждена была оторвать взгляд.

Но, не смотря на безумие, покрывавшее черты его лица, было еще что‑то. Что‑то такое знакомое…

По ее позвоночнику прокатился лед. Этого точно не было в программе, которую она тщательно сформировала в своем разуме за те пять‑шесть минут, которые у нее были до того, как оказаться в Атлантиде. Она представляла разрушенные храмы, может быть, несколько очень старых людей, бродящих вокруг, как сторожа. Своего рода археологические раскопки в процессе.

Вместо этого, она оказалась среди древней битвы, воплотившейся в жизнь. Наполненной магией, безумием и хаосом, не настолько уж историческим.

Один из воинов, Мститель, повернулся и что‑то крикнул ей, а Кили отступила, потом лишь поняв, что кричал он вовсе не ей. Маленькая, фигуристая блондинка, одетая в джинсы и простой топ, бежала позади нее.

Мститель прыгнул к женщине с по‑настоящему ужасной хмурой гримасой на лице.

– Время не самое подходящее, Эрин, – рявкнул он. – Я хочу, чтобы ты вернулась в безопасность дворца. Сейчас же. И можешь взять с собой этих двоих.

Вместо того чтобы хоть чуточку испугаться, женщина, наоборот, рассмеялась.

– Аларик сообщил, что я могу ему понадобиться, – сказала она. – И когда эта твоя тактика, я – мужчина , срабатывала со мной?

Воин обратил весь свой гнев на мужчин, окруживших искаженный портал.

– Аларик. Что, во имя девяти кругов ада, ты делаешь, впутывая сюда Эрин?

Мужчина, повернувшийся к ним и ответивший, оказался одним из самых пугающих мужчин, увиденных Кили за свою жизнь. Он явно был совершенным мужчиной, как и остальные, у него также был сексуальный магнетизм альфа‑самца. Сила его привлекательности выходила за рамки.

Но он был несколько другим.

Если Конлан создавал впечатление королевской власти, а Вэн был грубым и готовым напасть воином, что‑то в зловещем свечении зеленых глаз Аларика, в резких чертах его лица говорило о темных делах в укромных аллеях. Этот мог пустить кровь прежде, чем поймешь, что тебя ранили, и получил бы от этого удовольствие.

Кили задрожала, внезапно испугавшись сильнее, чем за всю свою жизнь.

– Не обсуждай мое решение, Лорд Мститель, – сказал мужчина, предположительно, Аларик. – Если у нас есть хоть один шанс спасти Джастиса из Пустоты, то он связан с Эрин и ее мастерством в Дикой магии.

Вэн остановился, поворчал и склонил голову.

– Ты, правда, считаешь, что это может сработать? Каждый раз, когда она пыталась использовать Дикую Магию в Атлантиде, результаты, по меньшей мере, были неожиданные. Я бы очень не хотел, чтобы она вытянула оттуда труп нашего синеволосого друга.

Веселье исчезло с лица Эрин, словно невидимая рука стерла его.

– Не смейся надо мной, Вэн. Если я могу что‑то сделать, – хоть что‑то, – чтобы вернуть твоего брата домой, после того, что он сделал для меня… для нас… я сделаю это.

Пока Вэн и Эрин продолжали спорить, Кили обнаружила, что ее необъяснимо притягивает портал. Вид безумца, продолжавшего идти к ней. Он что‑то кричал, кричал и кричал, но она не могла ничего услышать. Зеркало молчало. Но каким‑то образом, внезапно она поняла, что это было.

Она знала, кем был он.

Что сказал Вэн?

– Синеволосый труп? Синие. Волосы.

Это был он. Это был воин из ее видений. Она закрыла глаза, а рука невольно поднялась, чтобы схватить деревянную фигурку, которую она носила как талисман. Этого быть не могло. Рыбке, вероятно, больше двухсот лет. Это было невозможно.

И всё же… и всё же. Вот она стоит в Атлантиде.

Она открыла глаза и незамедлительно снова оказалась связана с ним взглядом, необъяснимо увлеченная им, как сила лунного прилива. На этот раз она была уверена.

Это был он. Ее воин. И он выкрикивал ее имя.

Ее охватил такой сильный страх, что она почувствовала слабость, а ноги стали странно вялыми. Как всегда аналитический, ее разум изучал ее реакцию как будто со стороны. Может быть, именно так добыча реагирует при виде хищника, направляющегося к ней, с когтями и клыками?

Она резко повернула голову налево, потом направо, пытаясь стряхнуть странную усталость, охватившую ее. Потом она поняла, что Конлан заговорил.

– Решайте сейчас, – рявкнул он. – У нас нет на это времени, Вэн. Если Эрин не может пользоваться Дикой Магией, чтобы попытаться открыть проход, единственный другой способ – Смертельная магия. И если до этого дойдет, я отдам себя ради нашего брата. Он спас мою жену и ребенка – меньшего я сделать не могу.

Возникла шокирующая тишина. Даже Кили, незнакомая с их культурой, внезапно поняла значимость того, что сказал только что Высокий принц. Он отдаст себя в жертву, чтобы спасти ее воина… нет, не ее воина, этого воина… который явно оказался в ловушке в этой Пустоте.

– Нет! Ты должен стать королем, идиот! – закричал Вэн. – Или ты забыл, что ребенок скоро родится? Если кто‑то и умрет здесь, то это буду я. Он – мой брат тоже, и он принес себя в жертву богине вампиров ради меня.

Двое – двое самых опасных на вид мужчин, которых она когда‑либо видела, хотя, казалось, что здесь это в порядке вещей – собрались затеять драку за право умереть. Они были настолько похожи, что могли сойти за близнецов.

И одинаковая темная ярость пылала в почти одинаковых глазах.

То же напряжение в одинаково вылепленных челюстях.

То же напряжение в мускулистых руках и плечах, как будто они готовы были наброситься друг на друга.

– Прекратите это, идиоты, – закричала Эрин, подбежав к Кили. – Что хорошего это принесет всем нам. Особенно Джастису? Нам нужно найти способ разрешить это. Никто сегодня не умрет.

Кили почувствовала головокружение, угрожающее свалить ее с ног. В течение часа она из хорошего, спокойного, мирного офиса в штате Огайо оказалась в месте, где безумцы боролись за то, кто будет убит, чтобы спасти еще более безумных людей, которые бежали по месту, которое не могло существовать, из‑за богини вампиров. Которая не могла существовать.

– Разумеется, я же нахожусь в Атлантиде, – громко отметила она, глядя вверх на купол над ее головой. – Или так, или у меня нервный срыв.

Эрин похлопала Кили по руке.

– Всё в порядке. Это в самом начале затрагивает всех нас, бедных людей.

Только ее действия совершенно не соответствовали ее словам о бедной женщине. Эрин воздела руки в воздух, закинула голову назад и стала петь. Песня была бессловесной, мелодия ее настолько сочилась темнотой и силой, что, казалось, не могла исходить из человеческого горла.

Ноты почти обрывали эмоции Кили, вызывая давно забытые воспоминания о боли и отчаянии. Уныние нахлынуло на нее, беспомощность жизни, прожитой без пользы – потенциально нереализованная, растраченная понапрасну возможность. Сожаление и острая боль вины разлилась в ней, – вся боль, которую она перенесла, бурлила в ней, как ядовитые испарения раскаяния и страдания.

Она хотела умереть. Она заслуживала смерти. Почему она всё еще дышит? Она обнаружила, что сжимает руками траву, которая разнилась оттенками от вибрирующе зеленого до простого серого, похожего на цвета ее плачевного, жалкого мира.

Резкий голос прорезал туман, сжимающий душу в жадных когтях.

– Достаточно! Эрин, довольно. Твоя песня не имеет никакого эффекта на Дикую Магию, но довольно резко влияет на всех, кто стоит поблизости.

Кили моргнула, когда песня утихла, снова приходя в себя. Она поняла, что заговорил Аларик, потому что он схватил Эрин за плечи и мягко тряс ее.

Серебристо‑синий свет окружал их, но когда он отступил, Кили поняла, что свет исходил лишь от Эрин.

Эрин каким‑то образом пела отчаяние в реальности. Здравствуй и Добро Пожаловать в Центральное Бюро Сказок.

Кили с трудом поднялась на том месте, где она упала на колени. Она осмотрелась и увидела, что прибыло подкрепление. Еще около дюжины воинов, также упавших на землю. Она начала отворачиваться от портала, поняв, что один из вновь прибывших воинов со взглядом настойчивой решительности наклонился над копьем.

Над острым концом. И он толкал его в грудь.

Она вскрикнула и побежала, зная, что вовремя не успеет.

– Нет! Это была музыка! это просто музыка! Кто‑нибудь, остановите его!

Ошеломленный воин посмотрел на нее. В одно мгновение другой воин выбил копье из его рук. Пока она лежала там, на спине, ветер обдувал ее. Она начала смеяться. И когда начала, то не смогла остановиться.

Она увидела два лица, смотрящих на нее. Двое воинов, которых она поразила совсем не грациозным приближением. Они казались встревоженными, что заставило ее хохотать еще громче.

– Это, должно быть, нервный срыв. Я слишком много работала, и поэтому мой мозг просто взял небольшой отпуск. Это фантазия, вот почему я окружена магией, вампирами и роскошными мужчинами, о Боже, – сумела сказать она между болезненными резкими вздохами.

Один из мужчин улыбнулся, но другой, тот, кто был на грани наколоть себя, как шашлык, оставался серьезным.

– Я не знаю, почему это так на меня подействовало, миледи, – сказал он. – Но я вечный ваш должник, за то, что вы спали меня от моих действий.

Он протянул к ней руку. Когда он поднял ее на ноги, она отчаянно пыталась обрести контроль над собой. Когда ее смех затих, то она услышала другой звук.

На сей раз это точно была не музыка. Это был ужасный, разрывающий душу вопль.

– Кажется, твоя музыка подействовала на вход, убрав звуковой барьер, – сказала Аларик Эрин, которая подвинулась к Вэну. – Я не уверен, что это к лучшему.

– Я никогда не слышал подобного звука от Джастиса, – сказал Вэн. – Что бы Анубиза не сделала с ним… – он оставил свое предложение незаконченным, подвинувшись, чтобы прикрыть Эрин, и вытащил кинжалы из ножен. – Время вечеринки. Я надеюсь, что, по крайней мере, он хоть немного разумен, или что ты сможешь остановить его прежде, чем он причинит вред, Аларик.

Взгляд Кили метнулся к входу, и последние остатки смеха исчезли, как будто их никогда не существовало. Потому что ее воин – тот, кого они назвали Джастисом – подошел к окну, и его ужасные крики затихли, будто кто‑то щелкнул выключателем. Он поймал ее взгляд своим, лицо напряглось, как будто он ждал, что она осмелится отвернуться.

Вблизи он оказался даже более пугающим. Под кровью, въевшейся грязью и спутанными волосами она заметила, что он похож на братьев, за исключением синих волос. Под всей этой грязью, она знала, что волосы синие. Она знала, что они прекрасны. Она видела его волосы чистыми и блестящими так много раз на протяжении многих лет, когда он собирался вырезать маленькую рыбку.

Красота – верное слово, она поняла, что все еще в плену его глаз. У Джастиса была темная красота, словно у падшего ангела, который обратился в хищника и действовал на земле. Но более того, кроме физической характеристики, было что‑то в его присутствии – что‑то в его глазах – что взывало к ее первобытной части так, как никогда не случалось, когда она видела его в своих видениях.

Связь была настолько сильной, что она споткнулась, забыв, как дышать. Всё ее тело потянулось к нему, обращая внимание на всё, что он мог сказать и сделать.

Но он молча стоял, просто глядя на нее, пока страшное существо за ним подходило всё ближе. Потом Джастис поднял меч и направил его прямо на нее, не глядя на своих братьев, на Аларика и остальных, словно их не существовало. Джастис просто смотрел на нее, его ледяные черты вытянулись, словно он знал ее, словно презирал ее. Она задрожала, не в состоянии заговорить.

Он ответил ей тем же молчанием, не говоря ничего еще целую минуту.

Конлан посмотрел на Кили, потом повернулся к своему брату.

– Джастис? Ты можешь нас слышать?

Взгляд Джастис метнулся к Конлану, но он не показал вида, что услышал и понял слова до того, как снова посмотреть на Кили. Продолжалось молчание, во время которого никто, казалось, не знал, что сделать или сказать, когда он заговорил резким, хриплым голосом.

– Ты… она. Ты – Кили.

Его слова были скорее требованием, а не вопросом. Она кивнула, как будто что‑то заставило ее ответить.

– Да, – ответила она, ее голос был едва громче шепота. – Я – Кили.

Он улыбнулся широкой опасной улыбкой, и белизна его зубов была почти шокирующей в темноте его лица.

– Мы – Джастис, – сказал он. – И ты принадлежишь нам.


Глава 13


Джастис пристально посмотрел на женщину, удивляясь, когда и как она стала центром его вселенной. Удивляясь, как могла она быть такой красивой, что сияла, словно камень в огранке Атлантиды. Его притягивала храбрость, которую он видел в ее глазах, и – всего на миг – благородство и честь посоветовали ему отвернуться. Остаться в Пустоте и никогда, никогда не пытаться найти ее снова. Она была светом в его тьме, а он был искорежен.

Все в нем было неправильно.

В этот единственный, замороженный миг его Атлантийская часть сопротивлялась непреодолимой потребности, сильному требованию и горькому голоду, изливающимся из его Нереидской части. Но его Нереидская часть отрицалась слишком долго.

Она хотела. Она нуждалась. Она нуждалась в Кили, и она ее получит.

Бессловесный рев вырвался из его легких и горла. Он возьмет ее. Немедленно. Он сделал шаг вперед, чтобы пересечь лестничную площадку, но от первого прикосновения его руки к гладкой поверхности яростный электрический разряд откинул его на полдюжины шагов назад.

Позади него споткнулся Фарнатус, несчастное создание, о котором он почти забыл.

– Я не понимаю, что здесь происходит, мой лорд. Но все выходы из Пустоты закрыты и защищены смертельной магией. Так как их создала богиня вампиров, так их и следует проходить. Без жертвы крови ни Вы не сможете присоединиться к своим товарищам, ни они к вам.

Джастис рыча, ходил кругами, все еще держа в руке меч. Фарнатус съежился, прикрывая лицо рукой, его дикие глаза закатились.

– Судя по тому, что я вижу, Вы собираетесь забрать мою жизнь, – сказал он, без малейшего достоинства. – По крайней мере, позвольте мне вознести последние слова богам моих отцов, прежде чем Вы это сделаете.

Прежде чем Джастис успел возразить на это, прежде, чем смог сдержать порыв атаковать, деформированное существо, которое когда‑то было человеком, склонило голову и опустилось на одно колено. Он начал бормотать простой унылый текст молитвы, и Джастис был поражен, услышав, что это была благодарственная молитва.

Благодарность.

Он схватил Фарнатия за плечо и рывком поставил на ноги.

– За что ты можешь быть благодарен? Что ты можешь сказать этим своим бесполезным богам, которые бросили тебя в этом аду на тысячи лет? Они не заслуживают ни твоих молитв, ни благодарности, а только твою ненависть и месть.

Греческий язык Джастиса был почти неразборчив, поскольку он говорил сквозь зубы, но человек, стоящий перед ним, кажется, понимал его.

– Возможно, однажды Вы были правы, – пробормотал Фарнатий разбитыми и искалеченными губами. – Возможно, тогда я бы умер со словами мести на губах и ненавистью в сердце. Но пришли Вы, и Вы принесли свет со своим священным мечом. На мое лицо снова попал свет, в один последний раз, после двух тысяч лет тьмы. Как я могу не быть благодарным? Как я могу не верить в моих богов? Ведь Вы их посланник, и теперь, своим сверкающим мечом Вы отправите меня к ним.

Джастис сделал шаг назад, расстроено крича.

– Я не посланник богов, ты, несчастный, заблуждающийся дурак. Я – ничто, отверженный бастард лицемерного короля и нежеланное проклятие морского бога. Даже моя собственная мать бросила меня. Поэтому не говори мне о богах и их посланниках. Я не собираюсь тебя убивать. И хотя меня зовут Джастис, я не восстанавливаю справедливость.

Он повернулся к окну. Значит, у него нет доступа в Атлантиду. Никогда снова он не ступит на свою родину. Он не знал, что эти мысли вывернут его с такой резкой агонией и ужасным отчаянием, но раньше он отдаст свою жизнь, прежде чем заберет ее у этого бедного несчастного существа.

Он не сможет вынести вновь вида Кили, так что он был осторожен, смотря только на Конлана и Вэна.

– Братья, – сказал он, слово как‑то сформировалось на Атлантийском, вместо древнегреческого. – После всех этих лет, я, наконец, могу назвать вас своими братьями и только, чтобы попрощаться с вами.

Нереида в нем тихо выла с гневом, но ее заставила замолчать его Атлантийская часть души, когда он увидел слезы, льющиеся из глаз его братьев. Конлан и Вэн, братья, которых он никогда не мог иметь, страдая, стояли перед ним, на их лицах было написано свидетельство их отношения к нему.

– Никогда не прощайся, брат мой, – сказал Конлан, его темные глаза вспыхнули серебром. – Не тогда, когда мы только нашли тебя. По праву короля я требую возможности принести себя в жертву. Знай, что я делаю это во имя любви к тебе, и пусть это исцелит тебя.

Прежде чем Джастис успел среагировать, Конлан поднес к своему горлу кинжал и вдавил лезвие в свою плоть. Реакция Вэна, однако, была намного быстрее, поскольку он предупреждающе зарычал и ударом оттолкнул руку Конлана.

– Ты этого не сделаешь, проклятый идиот! Я же говорил тебе, если кто‑то и принесет себя в жертву за нашего брата, то это буду я.

На этом Вэн извернулся, так что оказался под рукой Конлана и поднял его руку, пока кинжал, все еще сжатый в кулаке Конлана, не порезал горло Вэна. Полоска яркой алой крови потекла из‑под лезвия, гипнотизируя Джастиса своим ярким цветом.

Отклик. Жизнь. Жизни обоих его братьев, которыми они хотели пожертвовать ради него. Осознание этого вывело его из странного транса, вызванного видом капающей крови.

– Нет. Нет! Вы не можете. Я не приму ее. Я не возьму ответственность за ваши жизни на свою совесть. Я не достоин и никогда не был достоин Вашей жертвы.

Но то ли они не слышали его, то ли игнорировали его, потому что они боролись за кинжал. Сражаясь друг с другом за то, кто умрет, чтобы он мог вернуться домой.

Агония как холодная сталь пронзила его грудь при мысли о том, что они оба умрут во имя его спасения.

– Нет, – закричал он снова. – Я ее не приму. Я возвращаюсь в Пустоту, так что любые ваши жертвы будут принесены напрасно. Опустите кинжал и прекратите эту глупость.

Он выражал фальшивый сарказм, которого не чувствовал в своем голосе.

– Вы такие дураки, оба. Немедленно прекратите это безумие. Я с радостью возвращаюсь в Пустоту, чтобы избежать ваших плаксивых жертвенных порывов.

И затем, с храбростью, которой он не знал никогда за все свои века, он поднял голову, чтобы в последний раз взглянуть на Кили. Он упивался ее видом – великолепные рыжие волосы, к которым он никогда не прикоснется, пышное тело, которое он никогда не почувствует рядом.

– Помни обо мне, моя леди. Это единственное, что я у вас прошу в этой или другой жизни. Помни меня, хоть ты никогда меня не знала, потому что я чувствую так, будто знал тебя целую вечность и желал тебя еще дольше.

На этом он повернулся, чтобы уйти, борясь со всеми имеющимися у него инстинктами. Его ум, и сердце, и душа кричали ему, что он не может покинуть ее. И все же его честь знала, что он не может позволить своим братьям принести окончательную жертву за него.

Когда он повернулся, забыв, что все еще держит в руке свой меч, путь ему преградил Фарнатий.

– Никакой «отверженный бастард» не выказал бы такую преданность своим братьям, – сказал он, в его искореженных чертах сияло простое достоинство. – Вы посланник богов, хоть Вы и не знаете правду о себе. Вы эмиссар моего избавления от тьмы, от Анубизы и от бессмысленной смерти.

В этот миг Фарнатий задохнулся и поднял голову, чтобы с ужасом в широко раскрытых глазах посмотреть на что‑то поверх плеча Джастиса. Джастис развернулся на месте, чтобы посмотреть, какая возникла новая опасность, но даже раньше, прежде чем он начал поворачиваться к проклятому порталу Анубизы, внезапный и зловещий вес упал на него.

Он рефлекторно присел, чтобы поймать Фарнатия, когда человек упал ему на руки. Но, посмотрев вниз, Джастис понял, что его меч вонзился в живот Фарнатуса по самую рукоятку, он откинул назад голову и с воем послал свое отчаянье пульсирующему красному небу.

– Любые боги, которые слышат меня, знайте об этом, – сказал грек, напрягаясь, чтобы выговорить каждое слово, его лицо исказилось в яркой комбинации мучения и ликования. – Я делаю это по своей собственной воле, и моя жертва должна освободить лорда Джастиса из его заключения.

Джастис закричал и извлек меч из Фарнатия, поскольку человек потерял сознание.

– Нет! Не для меня! Я не заслуживаю твоей жертвы, – кричал он, слезы бежали по его лицу. – Ты не можешь этого сделать.

– Я это сделал, – сказал Фарнатий, его голос стал тише. – И теперь Вы должны жить, зная об этом. Зная, что Вы достойны, и боги специально выбрали вас.

На этом лицо грека затопила радость, и он протянул руки, как будто увидел невидимого вестника.

– Александр, мой господин, Вы пришли за мной, – прокричал он.

С последним дрожащим вздохом, Фарнатий закрыл глаза и умер.

Громкий быстро усиливающийся шум ворвался в Пустоту как ударная волна, и Джастис увидел, что искаженная поверхность на лестничной площадке стала прозрачной.

Первосвященник Аларик протиснулся в проем и протянул руку.

– Его жертва открыла вход, но пройти может только одно живое существо. Я не могу спуститься к тебе, Джастис. Ты должен сам прийти к нам.

– Я не брошу его, – проскрежетал Джастис. – Я не заслужил его жертву и не брошу его.

– Ты можешь принести его тело, – сказал Аларик. – Он теперь уже не живой и поэтому не подвергается ограничению Пустоты. Но ты должен пройти сейчас, пока ворота не закрылись.

Джастис посмотрел на свой меч и уголком сознания заметил, что он больше не сиял. Фактически, лезвие стало черным.

– Черное под стать моей душе, которая была недостойна его жертвы, – горько сказал он. Но по привычке, пронесенной через века, он, тем не менее, вытер лезвие о свой рукав и вложил в ножны за спиной, вместо того, чтобы выбросить его на бесплодной земле Пустоты.

– Теперь ты должен поторопиться, – убеждал Аларик. – Мы не знаем, как долго ворота будут оставаться открытыми.

Больше ничего не осталось. Если он останется в Пустоте, то жертва Фарнатия окажется бессмысленной. Он не мог – не сможет – это сделать. Он взял мертвого на руки и встал. Потом, одним прыжком, он прошел сквозь врата Пустоты и вошел в Атлантиду.

Когда он пересек воздух своей родины, хрупкий мир междудвумя его натурами разбился. Нереидская часть его души выкрикивала вызов, а его Атлантийская часть позорно склонила голову, потому что мертвый человек принес себя в жертву такому недостойному существу, как он. Его голова пульсировала от неистовой яростной битвы между двумя разделенными половинками его души.

Но какое значение имела боль после долгого времени боли и ничего другого?

Он взвалил свое жалкое бремя на руки Аларика.

– Я бы попросил тебя почтить этого человека древними похоронными ритуалами. Он был греческим пехотинцем в армии Александра и пережил две тысячи лет в Пустоте.

Аларик склонил голову.

– Так и будет сделано, как честь и свидетельство его выживания и его жертвы.

Джастис откинул голову назад и резко рассмеялся, в его смехе не было юмора.

– Не было нужды в его ошибочном поступке, хотя самоотверженность сама по себе достойна почета. Но ему не следовало делать это ради меня. Никогда ради меня.

Позади него Вэн и Конлан подошли поближе. Как один, они обхватили его руками в яростном объятии. В этот момент они, наконец, были больше, чем товарищи или братья по оружию. Они были братьями – семьей. На один миг Джастис позволил себе испытать то, что знали другие. Тепло принадлежности. Но потом он оттолкнул их.

– Даже не вздумайте включить меня в свой королевский род из‑за простого случайного рождения, – он глумился. – Мы братья только номинально, и никак иначе я этого не приму. Теперь мне ничего не надо, только освободить себя от бремени нежеланной жертвы этого человека.

Мягкий шум привлек его внимание, звук отрицания, высказанный без слов. Это была она. Это была Кили. Боль почти смыла знание о ее присутствии. Он посмотрел прямо в ее глаза, зеленее изумрудов и глубже океанских потоков, окружающих их. Одной рукой она сжимала свое горло, и теплая шелковистая кожа ее горла очаровала его. Он хотел держать ее, зарыться лицом в изгиб ее шеи и никогда ее не отпускать.

Когда она заговорила, тонкая интонация ее голоса ухватилась за что‑то глубоко в его душе. В обеих его душах.

– Не делай этого, – сказала она хриплым голосом, который пел жар и огонь вдоль его позвоночника. – Не умаляй его дар тебе. Во всей истории нет более великой чести, чем самопожертвование, и этот несчастный человек отдал за тебя жизнь.

Он застыл, обе половинки его души попали в ловушку горя, звучащего в ее голосе. Все фибры его существа тосковали по ней, отчаянно желая узнать ее. Отчаянно желая держать ее. Отчаянно желая иметь ее.

Он никогда, никогда не будет достоин ее. Но это перестало его заботить.

– Вы хотите, чтобы я чтил его? Ваше желание закон для меня, леди, – прорычал он, теряя контроль, способный только сосредоточиться на ней. – Я чту его жертву и вашу.

С этими словами и ничем больше, вне какой‑то неясной силы Нереид, которой он никогда не обладал, он прыгнул к Кили, схватил ее и пожелал, чтобы они оба находились где‑нибудь в другом месте. Только они двое. Пожелал, чтобы они оказались в убежище, которое он не посещал уже больше двух столетий.

Когда сине‑зеленый туман окружил его, возникнув из ниоткуда, последнее, что он увидел, были шокированные лица Аларика и его братьев.


Глава 14


Атлантида, пещера под Храмом Нереид


Сознание Кили разбивалось и возрождалось по‑новому, снова и снова, ярко раскрашенные частицы значимого кружились вокруг нее подобно песчаной бури, созданной безумным художником. Это продолжалось несколько секунд – каким‑то образом она это знала – хотя ее ощущение времени и пространства было слегка не в порядке. Она существовала и не существовала одновременно в нескольких различных реальностях, но в каждой из них, она была в стальных объятиях, прижатая к каменно‑твердой груди.

Если сталь и камень были жаркими, как печь, и пахли кровью и грязью.

Внезапно вихрь исчез, и она оказалась на ногах на каменном полу. Только сила и чувство равновесия Джастиса не дали ей упасть. Она ждала, крепко закрыв глаза, быстро, неглубоко дыша, пока не смогла говорить и двигаться, не боясь потерять содержимое взбунтовавшегося желудка.

Руки вокруг нее сжались, притягивая ее ближе к нему, и страх поборол тошноту. Она открыла глаза и толкнула его в грудь со всей силой, которую смогла собрать. Она могла и не стараться, судя по тому эффекту, который ее толчок имел на него. Это напоминало толкание булыжников в завале: то же ощущение неподъемной тяжести.

Страх перерос в озадаченность и всепоглощающее чувство боли, как после центрифуги.

– Отпусти. Меня, – выдавила Кили, крепко сжав зубы, решительно глядя на его грудь. Хотя она была женщиной среднего веса, ростом 5 футов восемь дюймов, он был значительно выше, вероятно, по крайней мере, шесть футов четыре дюйма. Каким‑то образом, она знала, что не хотела смотреть ему в глаза. Не сейчас. Не тогда, когда он всё еще держал ее в ловушке своих объятий.

Наконец, он заговорил всё тем же хриплым голосом.

– Мы не уверены, что хотим отпустить вас, наша Кили.

Ее разум споткнулся на странном употреблении множественного числа, по отношению к самому себе, но до того, как она успела придумать ответ, его объятия ослабли, и, несмотря на свои слова, он поступил вопреки им – отпустил ее. Она немедленно отпрянула от него, не желая смотреть на свою рубашку и штаны, теперь также покрытые кровью из его тела. Тошнота побеждала, не нуждаясь в ее помощи. Вместо этого, она осмотрела окрестности, пытаясь понять, где находилась.

Понимание того, как она оказалась здесь, могло подождать.

Огромное темное пространство с такой высокой крышей, что она даже не видела ее. Пол был выложен такой хитроумно узорчатой мозаикой, напомнившей ей пол, который она видела в своем видение Нерея. Легкий, приятный аромат минералов висел в слегка влажном воздухе. Он напомнил ей о жаркой весне в Калифорнии.

– Где мы? – она начала с простых вопросов, так как совсем не была уверена в здравом уме этого дикого мужчины, похитившего ее. Просто потому, что он был человеком из ее видения, – или его злым близнецом – не значило, что с ним она находилась в безопасности.

Она невольно через рубашку коснулась вырезанной фигурки. Мужчина, которого она видела, сидел у костра, вырезая ее рыбку… он был странно деформированной фотокопией этого воина. Поэтому она начала сомневаться в своих видениях.

Сомневаться в себе.

Может быть, этот мужчина, Джастис, – потомок того воина из ее видения? Может быть.

– В пещере, глубоко под Храмом Нереид, – сказал он. – Подходит, потому что наша нереидская половина, наконец, завладела нами.

Ладно. Пора задать явный вопрос.

– Нас? Кто это – мы? Вы всегда говорите о себе во множественном числе? – может и не лучшая мысль, сразу говорить о его психическом состоянии, но она была археологом, а не психиатром. После того, как Кили всё детство провела у разных психиатров, то могла понять разницу.

Маниакально‑депрессивный. Граничащий с социопатией. Совершенное отсутствие чувства реальности.

Диагнозы, как бы профессионально они ни звучали, жгли ее разум, словно кислотой. Разве она провела все эти годы, пытаясь убедить своих родителей, что обычно она нормальна – обычно она в здравом рассудке – и только для того, чтобы теперь выпасть из реальности?

Она отбросила свои сомнения прочь и глубоко и прерывисто вздохнула. Собрав то, что осталось от ее боевой смелости, она, наконец, посмотрела прямо на него. Вблизи он казался еще более зловеще диким и, хотя это совсем не имело смысла, еще более притягивающим. Хотя он стоял прямо перед ней, он напомнил ей хищника, притаившегося для прыжка.

Что опять вернуло ей ощущение того, что она – его добыча.

Все эти годы изучая прошлое, теперь она столкнулась с примитивной дикостью во всей ее яростной славе. Этот человек был древним воином во плоти, а не тем, покоящимся в песках истории, как она всегда предполагала.

Лохмотья, в которые он был одет, напоминали остатки простых рубашки и штанов, в которых он либо сражался, либо пропустил их через машину для уничтожения бумаги. Его мускулистая грудь явно виднелась под порванной тканью, хотя также была покрыта кровью и грязью. Ее желудок угрожающе перевернулся, и она быстро отвела взгляд от крови.

Кили была жесткой: ей всегда приходилось быть жесткой. Но прямо сейчас уравновешенность вовсе не помогала в ее положении. То, что она не могла вынести вида крови этого бедняги, еще не значило, что она была трусихой.

Кожаный ремень пересекал его грудь, крепясь к краю ножен на его спине. Он пользовался мечом, как продолжением руки, и ей стало ясно, что он использовал его прежде множество раз.

Пряди волос, ниспадающие вокруг его лица, и неровная коса, свисающая до талии, были синими – об этом ей было известно. Но этот цвет был не просто синим. Его волосы включали в себя все оттенки синего: от глубокого полуночного цвета до бледно‑голубого цвета летнего неба. Судя по тому, что было под грязью и кровью, покрывавших каждый его дюйм.

Напряженные черты его лица были классически идеальными. Она видела римские скульптуры, что не выдержали бы с ним никакого сравнения. И его глаза были либо черного цвета, либо настолько темно‑синего, что свет вовсе их не касался. Его губы кривились в легком подобии насмешливой ухмылки, и она поняла, что смотрела на него, как фанатка на знаменитость. Намного дольше, чем хотела бы признать.

Или словно, боялась за свою жизнь.

– Я могу предоставить больше света. Если вы станете рассматривать меня еще, моя леди, – хрипло сказал он. – Однако я нахожу, что мой контроль не такой, как я хотел бы после сегодняшних событий, и ваш внимательный осмотр не помогает мне удержаться от основных инстинктов.

– Вы не кажетесь мне безумным, – выпалила она, а потом застонала. – Простите. Правда. Я не пыталась возражать или расстраивать вас, – сказала она, пытаясь говорить ровно и спокойно, отступая на несколько шагов. – Хотя должна признать, что вам нужно кое‑что мне объяснить. Но давайте начнем с того, как мы сюда попали и как нам отсюда выбраться, ладно? Потом мы сможем перейти к вопросам посложнее, как например: откуда вы меня знаете.

Она подумала, не показать ли ему вырезанную фигурку и спросить о ней, но решила, всё‑таки, не показывать. Пока. Установить связь между ними, какой бы тонкой она не была, казалось глупым, принимая во внимание теперешнее состояние его рассудка.

Сначала попытайся разумно поговорить с безумцем. А потом уж впадай в истерическую панику. Сделано. Тогда, когда она одна стояла на страже против потенциальных расхитителей гробниц, то так не боялась. Ну, ладно, она боялась меньше. Но теперь ее опыт позволял ей изображать спокойствие, которого она вовсе не испытывала.

Он махнул рукой, и ряд ламп по кругу пещеры зажглись мягко сияющим сине‑зеленым светом. Она несколько удивилась, но не трюку со светом, а от широты пространства, включающего водоем, который, вероятно, и был тем минеральным источником, который она учуяла прежде. Медленно повернувшись по кругу, она изучала пещеру и сияющие драгоценные камни, вкрапленные в стены вокруг них. Ее научное любопытство почти превзошло любой испытываемый ею страх оттого, что он мог планировать с ней сотворить. Или причинить ей.

– Это что‑то вроде жеодов[13]? – прошептала она, в основном для себя. Но он ответил:

– Да. Частично. Комната прямо над нами – жеода, используемая в исцеляющих ритуалах Храма. Но это – простая пещера, хотя сами стены содержат, если мне не изменяет память, все драгоценные камни, известные в Атлантиде, – сказал он, медленно двигаясь к ней. – Вы еще красивее, чем я себе представлял.

Резкая перемена темы застала ее врасплох, и она снова разволновалась.

– Что? Почему? Почему вы представляли меня? И почему мы здесь, и кто, черт побери, вы? Я слышала, как принц и его брат – еще один принц? – говорили, что вы – их давно потерянный брат. Так почему вы сейчас не участвуете в большом воссоединении королевской семьи? Блудный сын и всё такое?

Он прищурился:

– Вы многое слышали. Сколько времени вы находились в Атлантиде? Достаточно, чтобы один из них заявил на вас свои права? – он говорил низким, рычащим голосом и явно напрягся, как будто удерживаясь, чтобы не наброситься на нее.

Она снова отступила, подняв руки, пытаясь успокоить его и удержать от безумных мыслей, которые он высказывал вслух.

– Слушайте, мистер Джастис или принц Джастис, если предпочитаете, я не знаю, о чем вы говорите. Никто не заявлял на меня права. Это не двенадцатое столетие. Ваш приятель Лайам пришел ко мне в офис, чтобы предложить мне возможность изучить Атлантиду. Я – археолог, и я… – она остановилась, не зная, как объяснить.

Он немного успокоился, Напряженные мышцы на мгновение расслабились. Но потом волна чего‑то, что походило на отчаяние или презрение, мелькнула на его лице, и он содрогнулся.

– Мы, кажется, не в состоянии мыслить ясно в вашем присутствии, Кили. Может, вам следует отдохнуть, пока мы примем ванну, а потом мы продолжим этот разговор, когда от нас не будет нести кровью от самопожертвования Фарнатия.

– Отдохнуть? Отдохнуть? – она услышала, как ее голос сорвался едва ли не на крик, но не могла ничего с этим поделать. – Вы смеетесь надо мной? Вы только что сбежали из того места, которое не может существовать, бедняга убил себя вашим мечом. Вы меня похитили, говорите о себе снова во множественном числе, упоминая о правах и основных инстинктах, и хотите, чтобы я вздремнула?

Она сжала руки в кулаки и дико осмотрелась в поисках чего‑то, что могла использовать для самозащиты. Она почувствовала неприятное ощущение того, что во второй раз за день ей приходилось делать это.

– Если я когда‑нибудь выберусь из этого, то куплю нож с откидным лезвием, – рявкнула она. – Или электрошок. Или пистолет. Никакого сна. Никакого отдыха. Вы лишь вытаскиваете меня отсюда.

Он поднял меч в ножнах над головой, и она поняла, что пропала. Ее мать всегда предупреждала ее, что ее язык до добра не доведет.

Не слишком известный археолог убита древним воином во плоти: смотрите повтор на YouTube.

Но он просто положил меч, ножны на землю, а потом стянул остатки своей рубашки. Кровь и грязь покрывали его кожу, и она видела шрамы в полудюжине мест, свидетельствующие о том, что он был сильно ранен множество раз. Некоторые были похожи на смертельные раны.

– Вам больно? – внезапно спросила она. – Э – эта кровь, – она ваша? Вам нужна медицинская помощь? Я знаю кое‑что о первой помощи, если вы сможете достать кое‑какие материалы.

Он застыл на месте и уставился на нее. Она не могла понять выражение его лица.

– Вы только что предложили мне свою помощь?

Испытывая раздражение, она сложила руки на груди.

– Да. А что? Я нарушила какой‑то закон насчет того, чтобы не касаться королевских особ? Потому что должна вам сообщить, что мне уже и так страшно, но я не собираюсь поддаваться тому, что моя бабушка всегда называла «чистой проклятой злостью».

Он моргнул.

– Значит, вы делаете честь вашей бабушке, так как вы обе женщины – воительницы, не так ли?

Настал ее черед моргать, потому что в его голосе слышалось восхищение. Но…

– Нет, – сказал он, прерывая ее. – Нет никакого закона, запрещающего касаться особ королевской крови, хотя я не причисляю себя к подобным. Сводный брат или нет, я просто нежеланный ублюдок, навязанный плененному королю. Я просто не мог поверить, что вы предложили мне свою помощь, когда я так дурно с вами обошелся.

Она попыталась переварить информацию, но у нее не было достаточно знаний, чтобы строить какие‑то теории. Драма королевской семьи, словно из мыльной оперы, известная во всей истории, и тут расцветала буйным цветом. Но ей нужно больше информации прежде, чем она смогла бы о чем‑то подумать.

– Я предложила. То есть, я помогу. Если вам требуется моя помощь, – сумела ответить она. Ее горло сжалось, когда он направился к ней. Потом ей пришла в голову мысль: – Вы снова сказали «я». Не «мы». Разве… Вы можете объяснить это?

Он медленно шел, словно не угрожал ей и, наконец, остановился прямо перед ней.

– Вы оказали мне честь, Кили, и я объясню столько, сколько смогу. Но сначала, я должен принять ванну и отдохнуть.

– Только не это! Послушайте, я же вам уже говорила… – но когда она посмотрела в его глаза, то забыла, что думала. Сине‑зеленое пламя танцевало глубоко в его темных зрачках. Очарованная, она подняла руку, чтобы дотронуться до его лица. Разумеется, ей необходим отдых. Она так устала, не так ли?

Так устала.

Когда ее пальцы коснулись резкого изгиба его скулы. Он дернулся под ее рукой, вызвав сильное, чувственное ощущение в ее теле. Но тоненький голосок глубоко в ее разуме кричал ей, что вовсе она не устала. Что ей нужно выбираться отсюда.

Пока она смотрела в его глаза, голос затихал. Вот так‑то. Она испытывали сильную сонливость.

Ее веки опустились, и она почувствовала, как колени подогнулись. Он поймал ее, когда он упала.

– Вы снова меня держите, – прошептала она, сон завладевал ею волнами мира и спокойствия.

– Никто другой никогда не будет держать вас, Кили, – сказал он, а потом она почувствовала, как его губы легко касаются ее лба. – Вы – моя.

Что‑то в его словах, – что‑то было не так, – затронуло край ее сознания на несколько секунд, но потом она впала в сон. Она подумает об этом позже. Когда не будет настолько усталой.

Скользя вниз, вниз в нежные волны дремоты, она видела сны о мечах, драгоценных камнях и мужчине с волосами цвета сапфира, который умел обращаться и с мечом и с драгоценностями.


Глава 15


Атлантида, дворец, следующее утро


Конлан осматривал свой кабинет стратегического планирования – он отказывался думать о нем, как о военной палате, когда предстояло рассмотреть вопрос о собственном брате – и задавался вопросом, почему ночь сна, казалось, не восстановила силы ни одного из них. У всех входящих в зал были темные круги под глазами, и он знал, что и его лицо не являлось исключением. У Райли снова была тяжёлая ночь, а для него казалось невозможным спать, когда не могла она.

Он посмотрел на нее, чтобы убедиться, что Райли послушалась его приказа и осталась отдыхать на удобной кушетке с грудой подушек, на которые она положила ноги. Беременность протекала нелегко, и чем больше был ее срок, тем бледнее и худее Райли, казалось, становилась, за исключением, пожалуй, огромной выпуклости ее живота.

Только вчера Райли, наконец, призналась ему, что подавлена. Их свадьба снова и снова откладывалась, поскольку сражение на суше, призванное защитить людей, становилось все интенсивней. Конечно, тогда, когда Джастис исчез, все планы по празднованию были отложены на неопределенное время. Но Райли напомнила ему, что ребенок не будет ждать благоприятного времени, чтобы родиться. Он или она войдет в этот мир в час, выбранный природой, и если они не поторопятся, ребенок родится незаконнорожденным.

Что произойдет, как изящно выразилась Райли, “Только через мой труп”. Так что, даже если официальную королевскую свадьбу, которая по традиции и закону должна была следовать сразу за коронацией или сопутствовать ей, придется отложить еще раз, все равно свадьба будет. Скоро.

Независимо от того, найдут ли они Джастиса и доктора МакДермотт или нет.

Поскольку все собрались, Конлан поднял руку, призывая к тишине, а потом обратился к старшей из слуг, обходивших комнату, предлагая завтрак.

– Спасибо, Нила. Если Вы оставите подносы, мы сможем обслужить себя сами.

Это была невысказанная просьба дать им возможность уединиться, и Нила сразу это поняла. Она была с его семьей в течение многих десятилетий и, увы, слишком хорошо знала необходимые условия военного планирования. Лишь кивком головы она созвала своих подчиненных, и в течение нескольких минут они ушли, закрыв за собой огромные инкрустированные медью и латунью деревянные двери. Сверкающий атлантийский металл, перевитый медью, образовывал сложный узор на двери. Символы гостеприимства или враждебности, чего именно Конлан никогда точно не знал.

Конлан сделал большой глоток горячего кофе и поставил кружку на стол.

– Всем доброе утро. Спасибо, что присоединились ко мне в столь ранний час. Все мы знаем ситуацию, так что я не буду тратить наше время впустую на краткий ее обзор. У нас есть три цели: во‑первых, мы должны найти Джастиса и доктора МакДермотт. Во‑вторых, Аларик должен определить, был ли Джастис сломлен за время его пребывания в Пустоте. И, в‑третьих, мы собираемся пойти в наступление.

– Черт возьми, давно пора, – воскликнул Вэн, стоявший возле стула Эрин. – Лишь реагируя на делишки Отступников Анубизы, мы не достигли ничего, кроме боли, боли, и еще раз боли. Если она повредила его… – слова Вэна затихли, но даже с другого конца комнаты Конлан мог прочесть муку в глазах своего брата. Ради Вэна Джастис принес себя в жертву богине вампиров, и с тех пор бремя этого поступка тяготело над душой Вэна.

– Я вынужден согласиться, – сказал Аларик. Как всегда, он стоял один; отдельно и обособленно от остальных. Пожалуй, только Конлан знал всю степень его одиночества – Конлан был с Алариком, когда жрец впервые осознал всю глубину своих чувств к Квинн. Но все Верховные жрецы Посейдона давали клятву безбрачия, да и роль лидера человеческих мятежников приговорила Квинн к своему собственному виду одиночества.

Никогда еще соединение не было настолько невозможным, но тщетность не позволяла легко забыть об этом.

– Мы должны теснее сотрудничать с человеческими мятежниками и разработать подробный план, – продолжал Аларик. – Дни и столетия нашего действия как ударной группы остались позади. Если Квинн… Если Джек и Квинн имеют возможность встретиться с нами, мы должны организовать эту встречу как можно скорее. Но нашим приоритетом должен быть, конечно же, Джастис.

Райли передвинулась на кушетке и издала тихий звук, свидетельствовавший о том, что ей неудобно, и Конлан напрягся, готовый через всю комнату броситься ей на помощь. Она покачала головой, тем не менее, и улыбнулась ему.

– Все хорошо. Я всего лишь потянулась. Наш сын упорствует в желании сидеть на моем мочевом пузыре.

– Наша дочь никогда не бывает спокойной, как и ее мать, – поправил ее он.

– Если вы хотите узнать правду об этом, все, что вы должны сделать – это спросить, – иронично сказал Аларик. – Мы все уже много раз наслаждались этой забавной перепалкой в течение последних нескольких месяцев.

Райли закатила глаза, а затем передвинула маленькую подушку себе под спину и оглядела комнату.

– Нет ничего – ничего – важнее того, чтобы найти Джастиса и удостовериться, что он в порядке. Еще до того, как мы узнали, что он ваш брат, он был частью нашей семьи, точно так же, как и все остальные в этой комнате и каждый воин из Семи.

Несколько кивков в знак согласия. Конлан начал говорить, но Райли снова покачала головой.

– Моя очередь быть эгоистичной. Я отнеслась с пониманием к тому, что ради Джастиса все должно быть отложено, когда он был взят в плен Анубизой. Я сделала все, что могла, чтобы помочь в поисках. Но теперь, если исходить из того, что вы говорите мне, он исчез добровольно. Не только это: он же похитил того бедного археолога.

– Ты говоришь о межнациональном инциденте, – поморщившись, сказала Эрин.

– Именно, – ответила Райли. – Вот мой приказ, хотя я знаю, то, что я даю его, – нехорошо. Мой ребенок не родится, пока его родители не поженятся. Я понимаю, что мы не можем устроить большую шумную свадьбу, и с этим никаких проблем. В любом случае, я никогда не хотела пышной церемонии, превратившей свадьбу в цирк. Но или мы дома идем в мою церковь, или доставляем священника к нам в Атлантиду, или мы идем в проклятую часовню Элвиса в проклятом Лас‑Вегасе. Мне все равно. Для меня это не имеет значения. В любом случае, я всегда любила Элвиса. Но, так или иначе, Конлан и я женимся приблизительно на следующей неделе.

Прелестью всего этого и одним из самых удивительных качеств Райли было то, что она никогда не повышала голос. Она никогда так не делала. Она была человеком, не атлантийкой, и когда‑то пошутила, что самым близким проявлением чего‑то королевского в ее жизни до того, как Райли встретила Конлана, был Бургер Кинг[14]. Но она носила титул королевы, как будто бы была рождена для этой роли.

– Хорошо, вы слышали это. Моя будущая королева приказала, и мне не остается ничего иного, кроме как повиноваться ей, – улыбаясь ей, сказал Конлан.

– Она права. Ребенок должен родиться у женатых родителей, – сказал Аларик. – У него или нее будет достаточно проблем, когда впервые в истории Атлантиды придет время передать корону из ваших рук наполовину человеку, чтобы занять трон Атлантиды. И, конечно, нет никакой потребности добавлять к этому еще и бремя незаконнорожденности.

– Мы можем всегда рассчитывать на тебя. Не так ли, Аларик? – сказала Райли, и в ее голосе явственно слышалось раздражение, смешанное со сдержанной привязанностью. – Я имела в виду, что хочу, чтобы мой ребенок пришел в этот мир, зная, что его родители любят друг друга достаточно сильно для того, чтобы взять на себя окончательные обязательства. Но, слава Богу, у нас есть ты, чтобы указать на необходимость соблюдения закона в этой ситуации.

Аларик приподнял бровь со слегка озадаченным видом.

– Хотя я слышу сарказм в твоих словах, я не совсем понимаю, что послужило его причиной. Хотя… о. Конечно, – он поклонился ей. – Как пожелаете, моя леди.

Райли сузила глаза.

– Аларик, если это одно из твоих "у Райли гормональный перепад настроения", ты должен радоваться, что я слишком большая, чтобы доковылять до тебя и пнуть тебя под зад.

– Мой зад, как ты выразилась, испытывает бесконечное облегчение, – ответил Аларик. – Но, может, мы уже вернемся к предыдущему предмету разговора?

Вэн прошел через комнату к длинному деревянному столу в центре, на одной стороне которого были сложены стопки карт и стратегических планов, чтобы освободить место для завтрака. Он налил себе вторую чашку кофе.

– Вот краткий отчет о сложившейся ситуации. Этим утром мы получили подтверждение восстания вампиров в Сент‑Луисе. Очевидно, Анубиза пытается побудить вампиров объединиться с Отступниками, но делает она это через Воноса. Парень обладает всей ловкостью Брюса Уиллиса, преследующего плохих парней в пятой или шестой части "Крепкого орешка”.

Конлан кивнул.

– Алексиос, Кристоф и Дэнал на рассвете отправились в Сент‑Луис, чтобы встретиться там с Джеком, Райзеном и группой мятежников.

– Мы вдруг начали доверять Райзену? – спросил Аларик, и в его глазах внезапно полыхнул жестокий зеленый свет, когда он призвал к себе свои силы. – После того, как он украл Трезубец Посейдона из собственного Храма богов?

– Доверяем мы ему, или нет – это вопрос спорный. Квинн доверяет ему, Джек доверяет ему, и они оба сказали мне, что он пытается каким‑то образом искупить свою вину, – сказал Конлан. – Он участвует только в самых опасных операциях, и так рискует, что они боятся, что он стремится к самоубийству.

– Меня не волнуют его попытки найти искупление. Я не хочу, чтобы он находился в какой бы то ни было близости к Квинн, – прорычал Аларик. – Я отправлюсь в Сент‑Луис, как только мы закончим.

– Но ты необходим нам здесь, Аларик, – сказала Эрин. Она была непривычно молчаливой во время их совещания. – Я пыталась дотянуться до Джастиса – или почувствовать хотя бы намек на его присутствие – с тех пор, как мы собрались здесь. Вы же знаете, что я – певчая драгоценных камней? Протеже богини Нереид? Так как мы узнали, что он наполовину Нереид, я надеялась, что каким‑то образом смогу использовать эту связь, чтобы попытаться получить хотя бы общее представление о том, где он может быть.

Она покачала головой еще до того, как они успели задать вопрос.

– Никаких успехов. Ничего. Я могу быть ведьмой и певчей драгоценных камней, но очевидно так же бесполезна, как и сотовый телефон, – она снова обратилась к Аларику. – Именно поэтому мы нуждаемся в тебе. Только ты один обладаешь той силой, чтобы определить местонахождение Джастиса.

– Я ни в коем случае не хотел оскорбить тебя, Эрин, – сказал Аларик. – Но ты должна была понять, что я не оставлял попыток связаться с Джастисом или определить его местонахождение с тех пор, как он оставил нас вчера вечером?

Эрин вздохнула и слегка сгорбилась на стуле.

– Сожалею, Аларик. Я должна была об этом подумать. Но была так измотана. Не думаю, что вообще могла нормально спать с тех пор, как несколько месяцев назад Джастис ушел вместе с Анубизой. Он спас мою жизнь. Он спасал жизнь Вэна. в некотором смысле он спас и мою сестру. Но теперь мы не знаем, где он. Мы не знаем, где Дэйрдре, и жива ли вообще моя сестра.

Она запнулась и резко потерла кулачками свои глаза. Когда Эрин заговорила снова, ее голос был хриплым от непролитых слез.

– Думаю, что уже готова на все для того, чтобы исправить это.

Вэн стал на колени возле стула Эрин и привлек ее к себе. Мука на его лице отражала ту боль, что терзала грудь Конлана.

– Я считаю, что мы все готовы на все для того, чтобы исправить это, – сказал Конлан. – Нам необходимо разработать план, после чего Аларик отправится в Сент‑Луис, продолжая при этом попытки определить местонахождение Джастиса. Райли и я найдем священника или поженимся у Элвиса, что проще, чем заключить брак в Атлантиде. Вэн, ты возглавишь команду тех, кто попытается выяснить, где Джастис с этим археологом и вернет их домой.

Раздался стук в дверь, и Лайам просунул голову внутрь и вопросительно посмотрел на Конлана. Тот кивнул и сделал ему знак войти.

– Прекрасный выбор времени, – сказал Вэн. – Мы должны узнать подробнее об этом докторе МакДермотт. Что в ней есть такого, чтобы свести Джастиса с ума?

Лайам шагнул в комнату, качая головой.

– Этого я не знаю. Но я могу сказать вам вот что: Кили МакДермотт – истинная ясновидящая через прикосновение, хотя мы думали, что этот дар потерян в круговороте времени. Она прочитала сапфир и увидела Нерея.

Аларик резко поднял голову и поддался вперед.

– Что она сказала? Что она сказала о Жреце Нерее и Звезде Артемиды?

– Немного, – признался Лайам. – Я планирую расспросить ее об этом поподробнее, как только она окажется в безопасности в Атлантиде. Но она говорила очень странные вещи. Она сказала, что я очень похож на него.


Глава 16


Пещера под Храмом Нереид


Джастис проснулся внезапно, перейдя из волн сна в состояние бодрствования за пару секунд. В Пустоте не имелось возможности спокойно отдохнуть, а с Анубизой нечего было и мечтать об этом, хотя он провел с ней лишь некоторое время. Ее ярость от того, что он не хотел, – и по правде сказать, не мог, – довести до конца их отношения, была огромной. Она была богиней, ее темная красота была тоньше того, что могли осознать глаза смертного. Но это была красота, погрязшая во зле и ушедшая под откос убийства и проклятия.

На него нахлынула волна отвращения к самому себе. Всё‑таки, он был же не таким уж исключительным. За века, он встречался со множеством женщин, когда это доставляло удовольствие. К несчастью, ничто и никто уже несколько десятков лет не доставляло ему удовольствия. В его интрижках всегда чего‑то не хватало. Чего‑то, что он не желал узнавать.

Пока не увидел ее лицо. Кили. Мысль о ней вернула ему всю память о том, где они были, и что он сделал. Он спрыгнул с кучи одеял, из которых он сделал себе постель прошлой ночью. Пещера была убежищем для атлантийцев с нарушением рассудка: до обвала и последующей за ним нестабильности туннелей. В углу находились несколько сундуков с различной одеждой. Он внезапно вспомнил, что так же сделал похожую постель для нее, но где? Или его туманная память не желала сотрудничать, или она исчезла. Что если Кили сбежала? Что если он никогда вновь ее не найдет?

Паника охватила его при этой мысли. Паника и что‑то более глубокое. Что‑то более темное. Что‑то, корнями уходящее в нереидскую половину его души. Он рос, сознавая эту свою сторону, которая боролась всё сильнее за освобождение. Боролась за контроль над его атлантийской половиной.

Он развернулся, рассматривая пещеру в поисках девушки, а потом с облегчением вздохнул, его мышцы расслабились, избавившись от того, вызванного адреналином, состояния, в котором они находились при одной мысли, что она исчезла. Кили всё еще была здесь, спала на постели из кучи одеял, которую он устроил для нее у стены, украшенной драгоценными камнями.

Он уже достаточно хорошо знал ее, чтобы понимать, что Кили рассердится на него за то, что он осмелился играть с ее разумом. Но ей необходим был сон, а Джастис едва ли не валился от усталости, совершенно не в состоянии ответить на ее решительные вопросы, замешанные на страхе.

Верно. Он сделал это ради нее, молчаливо насмехался он над собой. Разумеется. Злодеи всегда демонстрировали великолепный талант в поисках оправдания своим поступкам. Его снова охватило раскаяние, но он отбросил его и попытался сконцентрироваться на физической реальности. Ванна. Ему нужно принять еще одну ванну.

Хотя он искупался в горячем подземном источнике до того, как уснуть, простая радость чистоты после проведенного времени в Пустоте, искушала его еще одним купанием. Он отказывался думать, что грязь коснулась не только его кожи.

Он примет ванну, а потом, прилично одетый в какую‑то одежду, найденную в сундуках, разбудит ее. У них есть много чего обсудить. Он хотел знать всё о ней. Мельчайшие подробности ее жизни. Также ему нужно было убедить ее дать ему время.

Время, чтобы доказать, что он – не монстр. Время убедить ее, что она принадлежала ему.

Время понять самому, как он знал, что это было правдой.

Джастис не стал одеваться, лишь взял свой меч. Он был такой же его частью, как рука или глаз, несмотря на то, что стал причиной ужасной смерти. Он был тем, чем был, и принадлежал ему. Джастис тихо прошел через небольшое пространство между ними и, согнувшись рядом с ней, был просто рад, что может наблюдать за тем, как она спит.

Блестящие рыжие волосы Кили были точно того же оттенка, что в его первом видении. Это было пламя, смешанное с солнечным светом, и оно идеально дополняло безупречное золотистое сияние ее слегка загорелой кожи. Веки скрывали почти радужный изумрудно‑зеленый цвет ее глаз. Но его память с радостью предоставила ему их точный оттенок.

Она лежала на боку, одна ее рука покоилась на одеялах. Он снял ее перчатки после того, как Кили заснула, задумавшись, почему она их носила. Джастис положил их возле нее. Ее рука была нежной, с длинными пальцами, кажущимися крепкими и дееспособными. Ссадины и царапины покрывали ее кожу, как будто она не так давно занималась тяжелым трудом. Может, именно поэтому она носила перчатки.

Археология. Она сказала, что она – археолог. Изучает прошлое. Он едва не рассмеялся, но удержал звук в горле, чтобы не разбудить ее. Она изучала прошлое, а он был воином, жившим в ее прошлом. Вероятно, им суждено было встретиться.

На сей раз он горько рассмеялся. Он был ублюдочным сыном судьбы; теперь он что станет лицемером и начнет благословлять судьбу за то, что веками жил с проклятием?

– Что мне придется отдать ради тебя, Кили? – прошептал он. – Мою честь? Мою горечь? Может, даже часть моей души? Что в тебе меня так пленило?

Она тихонько вздохнула, и звук оказался факелом, поднесенным к масляной лампе, охватил его и зажег в нем жестокий, почти животный голод. Он захотел ее так внезапно и так отчаянно, что желание вызывало физическую боль.

Нет, она была ему необходима. Необходима им. И им не стоило отказывать.

Прекрати!  – он крикнул это в тишине своего разума. – Ты не можешь победить меня, хотя ты – часть меня.

Голос, не его голос, прошептал с ледяной угрозой внутри него. Ты неправ, атлантиец, пленивший меня. Я выйду победителем. Потому что ты слаб. И когда я получу полный контроль над нашим разумом, эта женщина будет моей.

Нереид, – хотя и часть Джастиса, был чем‑то Иным, и он не знал, как еще думать об этой части его души, – показывал картинки Джастису. Кипящий поток чувственных изображений, каждое последующее откровенней предыдущего:

Обнаженная Кили на коленях перед ним в позе подчинения, эти милые, загорелые ручки сжимают его член.

Бледные ноги Кили, переплетенные с его ногами, пока он входит в нее.

Кили, распростертая на шелковых подушках, ее ноги на его плечах, пока он пробует ее на вкус.

Кили, перегнувшаяся над кроватью, пока он держит ее сладкие, округлые грудки в своих руках и входит в нее сзади.

Кили, извивающаяся в экстазе, выкрикивающая его имя, содрогаясь от удовольствия в его объятиях, пока ее легкий, горячий крем нежит его член в своей сладости.

Кили. Кили. Кили.

Видения сжигали его, снова и снова, быстрее и быстрее, пока его член не напрягся так болезненно, что он почувствовал, что должен разбудить ее и взять. Заставить ее понять, насколько отчаянно ему нужно было погрузиться до конца в ее теплую, влажную сердцевину. Его рука потянулась, почти против воли, чтобы сорвать с нее одеяло.

Потом он увидел.

Серебристые следы слез на ее лице. Он плакала. Даже в гипнотическом сне, какая‑то ее часть сознавала, что она была в опасности, и Кили боялась.

Она считала его чудовищем, и у нее была на это причина. Он отступил от нее подальше, содрогаясь от отвращения к самому себе. Он был чудовищем, но никогда он не прикоснется к ней без приглашения.

Сперва он убьет себя.

Ты не сможешь выиграть , сказал он Нереиду, или просто обычной жадной, желающей стороне собственной натуры. Я выйду победителем, или умру, стараясь. Но я никогда не позволю тебе повредить даже волосок на ее голове .

Насмешливый смех тихонько раздался в пещере, или лишь в мозгу Джастиса. Он был не в состоянии осознать разницу.

Волосок на ее голове? Тебе тоже нравятся ее волосы?

Когда Джастис побежал к водоему, чтобы опуститься в его воды, от которых исходил пар, чтобы смыть из памяти эротические картинки, Нереид представил последнюю: Кили, опутавшая волосами основание его члена и берущая его в рот.

Он уронил меч на пол и споткнулся, ступив в воду. Падая, он размышлял, мог ли атлантийский воин, наполовину нереид, впервые просить поддержки Богини Нереид и самого Посейдона?

У него возникли серьезные опасения, что его рассудок будет зависеть от ответа на этот вопрос.


Жуткое ощущение мрачного предчувствия проникло в сны Кили, наполнив их оттенками угольно‑серого и жженой умбры. Она плавала в потемневших потоках, боролась с ними и проталкивалась между странными вещами: деревянное яблоко размером с осла, деревянная фигурка коня размером с пуделя, который повернулся и улыбнулся ей, поплыв дальше. Деревянный детский вагон, качающийся на волнах, тихо летел рядом с ней, не отставая, несмотря на обломки, что теснили его. Она почувствовала сильное желание достать эту игрушку, но боялась, что если замедлит свои движения, то утонет.

Она знала, что спит, – была почти в этом уверена, – но потеряла всякое ощущение реальности вне водного пространства во сне. Единственной целью было достичь противоположного берега, где, она знала, ее ждет спасение.

Но она не знала, ни как, ни почему, ни что это могло быть. Что‑то ударило ее в плечо, и она, повернув голову, заметила красный, металлический трехколесный велосипед, его руль запутался в ее мокрых волосах. Колеблясь, она дернула головой в сторону, чтобы освободиться, и трехколесный велосипед упал позади нее. Она повернулась обратно к берегу, которого пока не видела, но знала, что он там был, а игрушечный вагончик мягко щелкнул ее по носу, как будто предлагая ей взять себя.

– Но у меня нет кармана, чтобы положить тебя туда, – беспомощно сказала она и внезапно очнулась и, хватая воздух, резко поднялась и осмотрелась.

Из сна в кошмар.

Память вернулась волнами, неприятно напоминающими сон, набрасывая на нее события предыдущего дня. Атлантида. Воины. Мертвое существо… оказавшееся современником Александра.

Джастис.

Она с трудом поднялась на колени, пытаясь не показываться и оставаться незаметной, пока искала в пещере дикаря из вчерашнего кошмара наяву. Или, возможно, воина из ее видения, – страстно прошептало что‑то внутри нее.

Вместо этого она разглядела видение из совсем другого вида сна. Того, заканчивающегося тем, что она просыпалась на влажных простынях, испытывая боль и неудовлетворение из‑за того, что первобытные воины, которых она иногда видела в своих видениях, касаясь некоторых артефактов из древних цивилизаций, просто не существовало в современности. Они точно не показывались в академических кабинетах штата Огайо.

Но она больше находилась не в Огайо. Сильное, мускулистое доказательство этого выбиралось из воды, совершенно обнаженное и мокрое всего в дюжине футов от нее. Кили никогда прежде не считала воду афродизиаком, но капли, нежно спускающиеся по телу Джастиса, вполне подходили под это определение. Они ласкали его повсюду, и она внезапно захотела коснуться его везде.

Языком.

Она закрыла глаза на мгновение от собственной глупости. Теперь ее влечет кпохитителю? Но он был так осторожен с ней сегодня, и она видела его сильное горе из‑за жертвы того мужчины.

Он же конечно не мог быть…

Она открыла глаза, не в состоянии противостоять желанию посмотреть еще разок. Он поднял руки, чтобы убрать тяжелую массу мокрых, распущенных волос с лица, и это движение сотворило с очертаниями его тела нечто определенно бывшее вне закона. Джастис был настолько высок, элегантно строен и мускулист, что бодибилдеры, которых она видела в университетском спортзале, по сравнению с ним казались приземистыми троллями. Его сильные руки – высоко на правом бицепсе виднелась запутанная, хотя и простая татуировка; его сильные ноги, очень мускулистая грудь, переходящая в бедра и… ох.

Ох.

Она попыталась сглотнуть, хотя ее горло пересохло, как пыль в закрытой пирамиде. Или атлантийцы ходили в перманентном состоянии возбуждения, или Джастис был действительно счастлив ее видеть.

Ее поразил удар чистого, обжигающего жара, превратив ее здравый смысл в серебряную катушку жидкого желания точно в том месте, где она хотела бы… О. Милостивый. Бог.

Он увидел, что она смотрела на него.

Застыв, она уставилась ему прямо в глаза, чувствуя, как от стыда горели щеки. Здравый смысл и смущение справились с жаркими гормонами, и она вскочила.

– Не приближайтесь ко мне, ладно? Только… наденьте какую‑то одежду, и давайте поговорим, как цивилизованные люди, или цивилизованные люди и атлантийцы. Теперь, когда мы немного отдохнули, а вы, гм… стали чистыми.

Он не двигался и не сделал никакого угрожающего движения, но внезапно она почувствовала холодок тревоги. В его глазах горела какая‑то непонятная эмоция, меняя их от темнейшего полуночного цвета до резкого сапфирового. Медленно, очень неспешно, его взгляд перешел с ее лица вниз к ее груди, где он задержался прежде, чем пройти дальше вплоть до пальцем на ее ногах. Мужская надменность и явное ощущение собственника в его взгляде, заставляли ее бежать, несмотря на то, что ее соски набухли и пульсировали в кружевных чашечках ее лифчика.

Она вовсе не будет ему отвечать. Ничто в ее воспитании или четко независимой личности не сделает ее женщиной, заводящейся от какого‑то обнаженного лидера из тех времен, когда мужчины были мужчинами, а женщины – имуществом.

Но пока она себе говорила это, ее тело предавало ее, явно устав от одиноких ночей. И пока его взгляд неспешно проходил обратный путь вверх по ее телу, ее кожу покалывало, – она стала слишком чувствительной и отчаянно желала, чтобы он ее коснулся.

Это покалывающее ощущение, наконец, вывело ее из чувственного транса, в который он каким‑то образом погрузил ее. Она вернулась к логике, осторожности и чертовому здравому смыслу.

– Прекратите, – рявкнула она. – Прекратите смотреть на меня, словно я – добыча, полученная в личном бою, и оденьтесь. Нам нужно поговорить о том, как выбраться отсюда, хорошо? Где здесь выход? Где проход или туннель, или какой‑то суперволшебный атлантийский лифт, который, черт побери, выведет нас отсюда?

Он развел руки в сторону, ладоням вверх, как будто хотел показать, что не представлял угрозы.

К несчастью, это движение лишь лучше показало силу его мускулистых рук и заставило ее понять, что то, что она годами ходила на уроки по самозащите, всё равно не сделают ее равной ему, хотя воин был обнажен и безоружен.

Ну, он был обнажен. Но не слишком‑то и безоружен, – прошептала ранее молчаливая ее часть, являющаяся злой соблазнительницей. У него тут очень большое орудие.

Великолепно. Именно сейчас она вдруг перешла к раздвоению личности.

Разумная ее часть вернулась в то самое личное состояния страха, ужаса и испуга, если принять во внимание мурашки на ее руках.

– Кили, прошу, успокойтесь, – тихо сказал он, как будто успокаивая раненное животное.

– Я успокоюсь, когда вы вытащите меня отсюда, – ответила она, гордясь тем, насколько разумным казался ее голос, в то время как сердце бешено билось в груди. – Но не так, как мы сюда попали. Никаких ужасных телепортаций[15]. Приемлемый, обычный туннель. Или лестница. Лучше лестница.

– Но…

– И оденьтесь! – крикнула она, потеряв терпение. – Мне всё равно, если вы похожи на ожившую греческую статую. Я хочу, чтобы вы оделись!

Он неспешно, опасно улыбнулся, – правда, его улыбку следовало признать смертельным оружием.

– Вы считаете, что я похож на статую?

Кили хмуро посмотрела на него.

– Одежда. Сейчас же.

Всё еще улыбаясь, он прошел к кучке одежды и совсем не быстро для мира ее разума, натянул штаны и рубашку, едва не заставив ее громко застонать.

Благодаря ему у нее теперь есть фантазии на ближайшие несколько лет. Если только она это переживет.

– Ладно, хорошо. Теперь вы оделись. Так что теперь ведите меня наверх.

Он покачал головой, быстро проходя по мозаичной плитке.

– Я бы хотел думать, что я освободил бы вас, если бы мог, несмотря на темные желания Иного внутри меня, Кили. Но я не совсем уверен, как мы сюда попали, так как сила транспортировки мне прежде была неподвластна.

– Но…

– Я не знаю, как воспользоваться ею снова, – он остановился, всего в нескольких дюймах от нее, глядя ей в глаза своими, полными ярко сине‑зеленого пламени. – К несчастью, лестница, ведущая от Храма в эту пещеру, заблокирована скалой и грязью обвала несколько лет назад. Тут нет выхода.


Глава 17


К счастью, Кили никогда не страдала от клаустрофобии, даже не смотря на самые жестокие способы воздействия, которые применяли к ней в детстве, такие как резервуар для сенсорной депривации[16], в котором она провела всего один сеанс.

Они даже не подозревали, что восьмилетний ребенок может кричать так громко.

Но известие о том, что она с Джастисом поймана в ловушку в подземной пещере – подземелье в Атлантиде, и девушка даже думать не хотела о том, что вся эта хибарка могла дать течь или что‑то подобное – довело ее до нового уровня психоза.

Ее дыхание ускорилось до гипервентиляции, и она начала дрожать, колеблясь от каждого дрожащего вдоха, испытывая нечто между яростью и паникой.

– Ты … ты … Ты с ума сошел? Ты принес меня в пещеру – подземную – не имея понятия, как отсюда выбраться?

Он выгнул одну темную бровь.

– Большая часть пещер находится под землей.

– Я это знаю! Я – археолог, ты …

Игнорируя ее бормотание, Джастис поднял руку, будто хотел прикоснуться к ней. О, нет. Этого не случится, несмотря на то, был ли он ходячим сексом или нет. Она отпрыгнула назад, чтобы быть вне его досягаемости, сжала руками свою голову и начала глубоко дышать. Попыталась успокоиться, чтобы рационально рассуждать о плане. План, вот что ей требуется.

Не какой‑то случайный, бесполезный ужас, что подумают археологи будущего, когда найдут ее рассыпающиеся кости рядом с парой перчаток, еще один скелет и чертов меч.

Она с запозданием поняла, что запустила пальцы себе в волосы. Голые пальцы.

– Мои перчатки! Что ты сделал с моими перчатками? – дыхание снова ускорилось, пока легкие не начали гореть в груди.

Он молча указал пальцем на пол рядом с тюфяком, на котором она спала. Она попятилась от него и наклонилась, чтобы схватить их. Но он двигался с той жуткой, нечеловеческой скоростью и схватил ее за запястье раньше, чем она успела натянуть одну перчатку на руку.

– Почему, Кили? Зачем тебе перчатки? Тебе кажется, что они дают тебе какую‑то защиту? – гримаса исказила ее лицо. – Ты на самом деле считаешь меня таким ужасным?

Он отпустил ее запястье и присел, потом встал, держа в руках свой меч, вложенный в ножны. Прежде чем она успела возразить, оттолкнуть или как‑то отклониться, он сунул его ей в руки.

– Тогда возьми это. Возьми меч, который я носил так долго, как часть самого себя, и используй его против меня, если так сильно меня боишься, – сказал он, его темные глаза и грубый голос покрылись льдом. – Чтобы убить человека, надо нажать острием сюда, – он приложил свою ладонь к груди, к сердцу, но было уже слишком поздно, слишком поздно.

Слишком поздно.

Рукоятка меча легла ей в руку, будто он всегда искал ее. Искал ее знание о нем. У нее возникло причудливое ощущение, будто бы он предъявлял права на ее разум, точно так же, как Джастис на ее тело, когда принес ее сюда.

Вскоре не осталось места для раздумий, когда вес прошедших веков сокрушил причуды, сокрушил ее оборону. Века и эры насилия. Потоки насильственной, кровавой смерти проникали через незащищенные коридоры ее разума.

– Нет, – попыталась возразить она, как раз когда резонанс истории меча подчинил ее себе. – Нет, нет, нет. Слишком много, слишком много. Я не могу … мои перчатки … я не могу …

– Кили! – он звал ее, но звук был заглушен. Приглушенный. И снова он ее поймал.

Удержал ее.

Но было уже слишком поздно. Беззвучно крича, она упала в черноту своей собственной личной пустоты. Пока она падала, она посмотрела ему в глаза и успела произнести одно последнее предложение.

– Я не смогу этого пережить.

Кили врезалась в реальность видения, испытав настоящую физическую боль. Сильное скручивание и разрыв ее существования проявили себя жгучей болью в сломанной и кровоточащей плоти, причудливо оказавшейся в основном на ее лице и горле.

Она задохнулась и отступила, ее внимание привлек пол – совсем другой пол, не такой как в пещере. Этот пол был из сверкающего белого мрамора, инкрустированный узорами из золота, меди и других металлов, похожих на медь, но сверкающих и напоминающих драгоценные камни. Мучительная боль вернулась, и она поняла, что может не пережить этого видения. Боль, непохожая на что‑либо, что Кили когда‑либо ощущала в жизни, охватила ее горло, будто бы оно было разорвано. Она задыхалась, дышала с хрипами, но в комнату издалека ворвался крик со стоном, и она стала оглядываться в поисках его источника.

Это была темноволосая женщина, которая на коленях сидела на полу, обхватив живот. Огромный, слегка шевелящийся живот беременной. У женщины определенно начались роды и ее муки заставили Кили заново обдумать иногда возникающую тоску о детях. Женщина снова закричала. Должно быть это схватки. Если они возникали так быстро, одна за другой, не означало ли это кое‑что?

О, нет. О, нет, нет, нет. Женщина уже готова была разрешиться ребенком – прямо на полу. Кили стала кричать, но острая, иссушающая боль, рассекающая ее горло, показала ей, что женщина, которой она стала в своем видении, не скоро заговорит. Что с ней случилось? Она осторожно пощупала свою шею и вздрогнула от жалящей боли в порванной плоти. Она пробежала по ране кончиками пальцев и обнаружила длинный порез на коже; он казался неглубоким, но довольно‑таки сильно кровоточил.

Судя по тому, как болело ее лицо, кто‑то совсем недавно ударил ее, но кончики ее пальцев не обнаружили порезов не щеке или около глаза, где находился источник боли.

На ней было простое хлопковое платье и сандалии. Никаких драгоценностей или украшений. Тогда, видимо она видела комнату глазами служанки. Но почему служанка? Обычно видения относили ее к кому‑нибудь, кто имел близкую личную или глубокую эмоциональную связь с предметом, к которому она прикасалась. Могла ли девочка служанка когда‑нибудь?..

Потихоньку ей в голову пришла ужасающая мысль. Она опустила руку, сжимающую горло, и слепо уставилась на ярко‑красную кровь, запятнавшую ее пальцы и ладонь.

Она попыталась найти ответы в испуганном сознании своей хозяйки, но все, что она могла увидеть – это меч, приближающийся к ней – нет, направленный на беременную женщину. Служанке просто не посчастливилось оказаться на пути меча, когда сумасшедший человек занес меч над плечом, приготовившись напасть. Кто бы он ни был, он, буквально говоря, перерезал ей горло, и теперь прямо перед ней рожала беременная женщина.

И она не могла сделать абсолютно ничего. В своих видениях она была всего лишь созерцателем неспособным изменить то, что случилось давным‑давно в далеком прошлом. Все что она могла сделать, просто страдать от боли и молиться, чтобы видение быстрее ее покинуло.

Женщина на полу снова закричала. Она упала на бок и притянула к себе колени, свернувшись калачиком, будто пыталась убежать.

– Помогите! Кто‑нибудь, помогите! – выкрикнула она, откидывая с лица перепутанные волосы.

Ее спутанные синие, как полночь, волосы, осознала Кили. Что если эта женщина имела отношение к Джастису? Она попыталась, несмотря на все, что она знала о видениях, заставить тело своей хозяйки подойти к женщине. Помочь ей, несмотря на очевидный ужас служанки.

Но это было все равно, что двигать пирамиду только силой разума. Она не могла повлиять на то, что было давно и уже прошло. Не важно, как сильно она этого хотела.

Когда схватки отпустили, женщина с синими волосами смогла приподнять голову и осмотреть комнату. Кили сделала то же самое и задохнулась. Вдоль стен стояли мраморные колонны, и один конец комнаты украшал золотой трон. Значит, она, по всей видимости, находится в дворцовом тронном зале.

Но она была не одна.

Как она могла его не заметить? Мужчину, стоящего перед троном. Его темные волосы, аристократические черты и королевские отличия так сильно напоминали Конлана и Вэна, и она узнала меч, который он держал. Тот самый, что швырнул ее в пропасть.

Только теперь он был покрыт ее кровью. Притягиваемая каким‑то отвратительным очарованием, Кили уставилась на доказательство того, что этот мужчина перерезал ей горло. Горло ее хозяйки.

Их горло. Чернота начала заволакивать ей глаза, и она не знала, то ли попытаться остаться в сознании, то ли надеяться, что потеря сознания вырвет ее из видения. Потеряет ли ее хозяйка сознание?

Накажет ли ее мужчина с мечом, если она потеряет сознание?

И так как Кили не могла воздействовать на прошлое, она испытывала всего лишь головокружение своей хозяйки, конечно же, возникшее от страха и потери крови?

Беременная женщина закричала – долгий крик, наполненный страданием и безнадежностью. Она посмотрела на мужчину, умоляя его оттуда, где она свернулась калачиком на холодном, твердом полу, совсем одна.

– Помоги мне. Умоляю тебя. Ребенок рвется на свет, сейчас.

Отдаленно Кили осознала, что она каким‑то образом слышала и понимала древне‑атлантийский язык. Звучание языка было почти музыкальным; казалось неправильным использовать такой прекрасный язык, чтобы описывать такие страдания. Резкость английского языка подошла бы больше.

– Разве ты не видишь, что мне больно? О, помоги мне, ублюдок.

Три схватки одна за другой накрыли женщину, боль своим весом прижала ее спину к полу. Ее живот напрягался, явно твердый, как камень, во время каждой схватки. Но независимо от того, что должно было произойти, это, казалось, не происходило.

По крайней мере, насколько знала Кили. Она нерешительно взглянула на ноги женщины, голые под какой‑то шелковой юбкой, молясь, чтобы головка ребенка еще не показалась.

Нет еще. Но Кили заметила кое‑что новое. Кое‑что, что она не заметила с самого начала из‑за шока. Кожа на ногах и руках женщины была цвета слоновой кости с еле заметным оттенком бледно‑голубого цвета. Она не человек. Она даже не атлантийка. Она была чем‑то … другим.

Схватки, казалось, снова отступили, и теперь женщина только всхлипывала, лежа на полу. Кили еще раз напрасно попыталась заставить свою хозяйку подойти к женщине и помочь ей. Но страх служанки был слишком велик, чтобы позволить состраданию перейти в движение.

Гнев охватил сознание Кили сверкающей стрелой, и у нее возникла единственная очень решительная мысль: если ей удастся выжить после этого видения, она проткнет Джастиса его же собственным мечом.

Король Тупица, наконец, заговорил:

– Не могу поверить, что ты посмела заявиться ко мне со своим ублюдком, Эйбхлинн. После того, что вы с Анубизой со мной сотворили, тебе повезло, что я не убил тебя прямо там, на полу, где ты лежишь.

Беременная женщина оскалила зубы и почти зашипела на него, незнакомый звук рикошетом отразился от стен.

– Это была не я. Это всегда была не я. Я была такой же пленницей, как и Вы, Ваше Величество. Если ты, всесильный король Атлантиды, не смог противостоять Анубизе и ее контролю над сознанием, как на это могла надеяться простая девушка‑нереида?

Она откинула голову назад, сжимая зубы, но потом сдалась и издала стон, когда снова наступили схватки. Когда она снова смогла дышать, она продолжила.

– Ты знаешь, что Нереиды видят лицо предназначенной им истинной любви в своих видениях. Поверь мне, если я говорю тебе, что никогда не видела твоего лица. Я тоже была принесена в жертву ревнивой навязчивой идее Анубизы, хотя я не стану из‑за этого меньше любить нашего ребенка.

Смущение короля почти преодолело ярость, из‑за которой окаменели черты его лица. Всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы дать Кили небольшую надежду, что он поможет женщине.

– Если то, что ты говоришь, правда … – начал он, но потом покачал головой. – Но, нет. Это не имеет значения. Я не стану воспитывать побочного ребенка, рожденного от умственного насилия богини вампиров, как своего.

Когда другая волна схваток нахлынула на Эйбхлинн, что‑то произошло, что никогда прежде не случалось в видениях Кили. Она заговорила своим собственным голосом, говорила то, что думала она сама, но это шло в разрез с инстинктами хозяйки тела, в котором она находилась.

– Ты – не король, а одно название, – закричала она хриплым голосом. – Конлану и Вэну стало бы стыдно, если бы они узнали об этом. Ты должен помочь этой женщине, прежде чем она родит своего малыша прямо у тебя на полу.

Король зарычал и поднял свой окровавленный меч, делая шаг в сторону Кили, но в комнату вошло новое действующее лицо. Дрожащий, но решительный женский голос раздался за спиной Кили.

– Да, муж мой. Мы должны помочь ей. Немедленно позови Верховную Деву Храма Нереид, чтобы принять роды.

Кили почти боялась попытаться посмотреть, кто это говорил, хотя она догадывалась, что это была мать Конлана и Вена.

– Спасибо, – прошептала она, своим кровоточащим раненым горлом.

Королева медленно двинулась вперед, попадая в поле зрения Кили, ее лицо было белым, как мел, то ли от шока, то ли от боли. Сначала она едва взглянула на Кили, но потом повернула голову, уставившись на раненое горло хозяйки Кили.

– Пожалуйста, – сказала королева едва слышным шепотом. – Теперь мы найдем целителя для тебя и Верховную Деву для этой женщины и ее ребенка.

Облегчение, усталость или все вместе, нахлынуло на Кили, все еще запертую в уме ее хозяйки, и ее незначительная власть над сознанием исчезла. Когда края комнаты стали погружаться в темноту, она упала, крутясь и вращаясь в вихре видения, которое определенно еще не закончилось.


За спиной Кили открылась дверь, она стояла в темной комнате, смотря вниз на запеленатого младенца в деревянной колыбели. Знакомый голос пробормотал приветствие. Королева.

Прядь серебристых волос упала на лицо Кили и это, и отсутствие боли дали ей понять, что теперь она уже не в теле той же самой женщины. Избавившись от ран и ужаса служанки, Кили теперь могла мыслить более четко.

Мать Джастиса. Эйбхлин, должно быть, мать Джастиса. Но где она? И в чьем теле Кили теперь? Слезы хлынули из ее глаз и сжали ее горло, когда нашла ответ в уме хозяйки.

Эйбхлин была при смерти. Роды были слишком тяжелыми. Больше ничего нельзя было сделать, только молиться.

Волна горя и жалости накрыла Кили, когда она посмотрела вниз на изгиб тонкой, крошечной ручки младенца, его пальчики изгибались как хрупкая актиния. Это должно быть Джастис. Не удивительно, что у него такие повреждения, с таким началом как у него.

– Верховная Дева, – сказала королева, входя в комнату. Она держала свечу, и свет пламени осветил ярко синие волосы спящего малыша.

– Как ребенок?

Кили поняла, что Верховная Дева была она/они, когда ее хозяйка ответила на вопрос.

– С ним все хорошо, Ваше Величество. Но мать … боюсь, не в моей власти исцелить ее.

Королева повернулась лицом к Кили. Она держала голову высоко, спокойная решимость в каждой черточке ее лица, она заговорила мягко, но с определенной целью.

– Хоть эта женщина Нереида познала моего мужа из‑за мерзких манипуляций Анубизы, я не желаю причинять ей вред. Пожалуйста, сделай все, что сможешь, чтобы исцелить ее. Для меня и для этого ребенка, который ни в чем не виноват.

– А если она не выживет? Она очень больна, а у нас в Храме уже не одну тысячу лет не было Певчей драгоценных камней. Легенды гласят, что Певчая драгоценных камней может вызвать силу самой богини, чтобы исцелить более сильную, чем может даже Верховная Дева.

– Тогда я воспитаю его сама, как своего собственного ребенка, – сказала королева, в ее глазах была опустошающая боль, но они все еще оставались сухими. – В нем течет кровь моего мужа, он брат моего сына Конлана и любого другого будущего ребенка, которого я могу родить. Могу ли я сделать меньше?

– Сможете ли Вы любить этого ребенка? – спросила Кили, про себя отмечая смелость Верховной Девы, посмевшей задать королеве такой вопрос. – Он заслуживает, чтобы его любили, чтобы его не заставляли чувствовать себя нежеланным.

– Я буду любить его, – твердо ответила королева, будто пытаясь убедить саму себя. – Я должна любить его.

Малыш сонно открыл глазки и посмотрел на Кили. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к его щечке, и упала, погружаясь обратно в темноту.


Видения приходили все быстрее и быстрее; одно за другим. Короткие отрывки воспоминаний, которые собрал меч за свое долгое существование. К счастью Кили наблюдала за всем этим как свидетель, когда ее перекидывало от одного момента к другому.


Тронный зал.

– Он не должен знать, – сказал король мужчине и женщине, которая смотрела вниз на ребенка у себя в руках, вне себя от радости. – Он никогда не должен узнать.

Когда они согласились, слова спешно падали друг за другом. Королева стояла позади своего мужа, по ее лицу струились слезы.

Скалистый берег, середина грозы.

Волны обрушивались на скалы, король стоял один, его силуэт выделялся на фоне разрисованного бурей неба. Голос, каким‑то образом больше и громче волн, окружал его.

– Ты должен сказать ему. Его будут звать Джастис, и он будет служить напоминанием несправедливости, которой всё закончится, если Анубизе удастся расширить свою власть на людскую расу.

Король склонил голову, сжав кулаки.

– Я не могу ему сказать. Я не могу рисковать своими сыновьями, если враги моих сыновей, узнают о его существовании.

Голос, снова. Голос, который Кили откуда‑то знала – хотя, было невозможно, чтобы она его знала, было невозможно, что это была правда – что это голос морского бога.

Посейдон.

– Не бросай мне вызов в этом вопросе. Ты скажешь ему, как я приказал. Я наложил на него проклятие, он проклят никогда не раскрывать обстоятельства своего рождения, иначе ему придется убить каждого, кто его услышит.

– Значит, ты создал чудовище и убийцу, – выкрикнул король, направляя свой меч – меч – на волны.

– Нет, – прогремел бог. – Я создал оружие, какого никогда еще так не затачивали для сражения. Он будет служить твоим сыновьям и будет служить моему правосудию. Когда ему исполнится десять лет, ты отдашь ему свой меч и переименуешь его в Ярость Посейдона, чтобы гарантировать, что моя ярость из‑за обращения Анубизы с моим избранным королем никогда не будет забыта.

Над волнами сверкнула молния, и темная фигура метнулась сквозь воду к берегу, но прежде чем Кили успела хоть мельком ее увидеть, она вновь упала во тьму.


На улице, перед маленьким домиком.

Маленький мальчик с синими волосами посмотрел на короля, на его лице отразилось замешательство, потом посмотрел на меч в своих руках, вложенный в ножны.

– Но, я не понимаю, Ваше Величество. Почему Вы отдаете мне свой меч?

Король посмотрел на него без выражения какой‑либо нежности на лице.

– Мне надо кое‑что тебе рассказать …

И Кили упала.


Скручиваясь, поворачиваясь и кружась сквозь столетия, Кили попадала из видения в видение. Единственной константой был Джастис, меняющийся из ребенка в мужчину, закаленного воина, всегда с мечом, либо закрепленным у него за спиной, либо используемым в битве. Битва за битвой. Отчаянное сражение за отчаянным сражением. Вампиры и оборотни, все имеющие цель поработить или съесть людей.

Всех их победил Джастис, владеющий Яростью Посейдона.

Кили упала, и падала, и падала в бесконечное видение. Видение, завернутое в видение, кровавая битва за кровавой битвой, пока она не могла уже вспомнить ничего кроме резни, боли и смерти.

Но она начинала узнавать его – о, да, она начинала узнавать этого дикого мужчину, который ее похитил. Мука, жившая глубоко внутри него. Одиночество. Горечь от столетий жизни в качестве оружия в руках сердитого бога, ищущего мести.

Ее сердце разрывалось, и Кили почувствовала слезы, струящиеся по ее лицу.

– Достаточно! – закричала она. – Хватит уже. Пожалуйста, я не могу больше этого выносить. Пожалуйста, пожалуйста. Не надо больше.

Она упала, снова, во тьму. Но в этот раз, вместо того, чтобы падать вниз, она упала вперед – она упала на воина с синими волосами, с пламенем в глазах.


Глава 18


Сент‑Луис


Вонос материализовался в просторном логове, особняке в пригороде Сент‑Луиса, где жили нувориши Ладу[17]. И было совершенно ясно, что никто его не ждал. Они искали Ксинона. По сведениям Воноса тот как раз недавно скончался. Так что они были абсолютно не готовы к появлению среди них вампира, потому что всё равно ожидали своего лидера (Ксинона) не раньше конца недели.

И именно это Воносу и нравилось.

Одетый в тщательно отутюженный, изготовленный на заказ костюм от Сэвил Роу[18], дополненный изысканным галстуком от Зегна и туфлями Феррагамо, он точно знал, какое производит впечатление на людей в рубашках‑поло и брюках‑хаки, которые находились в комнате. Даже выбирая, что надеть, он всегда преследовал при этом какую‑то цель, намеренно позволяя этим тупым баранам недооценивать его.

Пресса нарекла его – вампир‑супермодель. Законодатель высокой моды. Они не знают, то ли восхищаться им, то ли насмехаться над ним за его отполированный до совершенства внешний вид. Политика– человека выгнали бы из Конгресса, если бы он был слишком элитарным. Не «человек из народа».

Эта мысль насмешила Воноса. Он был человеком из народа. Только он предпочитал их есть.

В любом случае, очарование – и страх – которые он пробуждал в народных массах, только усиливались его тщательным изысканным стилем. Он был лидером Праймуса, новой третьей палаты Конгресса только для вампиров, а его избиратели никогда не будут уважать того, кто не был сильнее их.

Наконец, он соизволил заметить людей, столпившихся вокруг стола. Они уставились на него, как особенно безмозглая разновидность карпа. Однако, тот, кто, возможно, обладал хоть крупицей ума, отвесил глубокий поклон.

– Мой господин Законодатель. Чем мы заслужили эту честь?

– Честь – очень интересное слово, человек. Могу я называть тебя человеком? Или ты предпочитаешь назвать мне свое имя, которое я сразу же забуду, как и все остальные мелкие раздражители? – Вонос достаточно широко улыбнулся, чтобы показались клыки, и повеселился, когда один из мужчин, худой как скелет с очень плохой стрижкой, потерял сознание.

Но человек, который заговорил первым и, должно быть, был кем‑то вроде их лидера, обладал большим присутствием духа.

– Конечно же, можете называть меня так, как пожелаете, Законодатель Вонос, но меня зовут Родригес.

– Конечно. Очень подходит. Знаете, раньше я жил в вашей прекрасной местности, когда она еще была испанской территорией? Они называли ее Северной Луизианой, полагаю, – он улыбнулся своим воспоминаниям, но потом нахмурился, когда приятные воспоминая о простых временах и огромном количестве людей, чтобы питаться, уступили место другим, намного более неприятным. Это было уже не в первый раз, когда Атлантийцы перешли ему дорогу на этой контролируемой территории. Более двух столетий назад их группа пришла в город и с помощью колониальных поселенцев и местные Иллини жестоко поубивали почти всех его собратьев по крови. Естественно, столкнувшись со смертью всей своей вампирской семьи, он был вынужден бежать. Благоразумие, бесстрашие, и так далее, и так далее.

– Я больше никогда не сбегу, – сказал он, так сильно вонзая ногти в край стола, что дерево сломалось.

Человек вздрогнул.

– Сэр?

– Не имеет значения. Я узнал, что ваша группа очень честолюбива, когда дело касается сбора членов Отступников, мистер Родригес.

Уровень нервозности человека понизился, и он нетерпеливо наклонился вперед.

– Да, это была моя привилегия. Надеюсь оказаться в первых рядах новой волны новообращенных. Мы определенно уже можем предвидеть будущее, и оно включает в себя сотрудничество между видами.

Вонос всегда поражался способности людей к полному и абсолютному отрицанию. Каким‑то образом, подчинение овец стало сотрудничеством. Ну, как они и сказали, не важно, что поможет тебе прожить день.

– Мы недовольны деятельностью местных вампиров и их семей. – Сказал Вонос. – С этого момента ты будешь заведовать всей деятельностью по пополнению моего офиса с помощью моего представителя здесь, которого я представлю тебе в ближайшие дни.

Один из мужчин, съежившихся за спиной своего лидера, что‑то пробормотал, что было слишком неразборчиво, чтобы Вонос сумел расслышать и понять.

– Не хочешь ли повторить это? – спросил Вонос. – Что бы это ни было, поделись с группой.

Он на самом деле наслаждался этими странными человеческими понятиями.

– Я не … я не … – мужчина слишком сильно заикался, чтобы суметь произнести хоть слово. Страх имел тенденцию разрушать в овцах способность к речевой деятельности.

– Пожалуйста, скажи мне, – спокойно и вежливо сказал Вонос, делая небольшой акцент на слове «пожалуйста». Потом он послал человеку нежную подбадривающую улыбку. – Или я вырву твой язык с корнем, и тебе не придется беспокоиться о том, чтобы когда‑нибудь сказать что‑нибудь кому‑либо.

Овца упала на колени, что‑то бессвязно бормоча, и Вонос вздохнул.

– Честно, он начинает раздражать меня, – сказал он их лидеру. – Может быть, ты сможешь перевести, прежде чем я выйду из себя и убью вас всех?

– Он боится того, что могут сделать с нами местные вампиры, если мы прекратим сотрудничать с ними, – торопливо ответил их представитель. – Мы …

– Меня не интересуют ваши объяснения, – прерывая его, сказал Вонос. – Знайте, местные вампиры больше никогда не будут представлять угрозы для вас или для кого‑либо другого. Своей беспечностью они вызвали наше всеобщее недовольство.

Зазвонил мобильный Воноса, и вампир поднял вверх один палец, требуя тишины. Овцы, по крайней мере, были хороши своими достижениями в технологии. Он так сильно обожал свой iPhone. Может, стоит обратить этого Стива Джобса[19]? Хммм. Праздные мысли лучше отложить на другой раз.

Вонос бросил взгляд на имя звонящего и увидел, что это был его личный помощник, один из немногих вампиров, кому он доверял. Он со щелчком открыл телефон.

– Да?

– Вам поступил срочный звонок от одного из человеческих лидеров Отступников в Огайо, – сообщил ему помощник. – Он заявляет, что знает о том, что Вам нужно.

– Эти люди начинают удивительно сильно меня утомлять, – сказал Вонос в телефон, одновременно прощупывая взглядом сжимающихся мужчин, старающихся оказаться как можно дальше от него. – О чем именно знает?

– Я знаю, что это кажется безумием, но он заявляет, что это касается Атлантиды. Он говорит, что воин Атлантиец похитил одну из его коллег прямо из ее офиса. Вы говорили мне, чтобы я посматривал, что мы сможем использовать против Атлантийцев, как доказательство, когда они захотят вести переговоры с правительством США. Это может оказаться тем самым.

Глаза Воноса сузились, и минуту он размышлял.

– История кажется неправдоподобной. Атлантийцы очень осторожны, чтобы позволить кому‑то увидеть что‑то настолько неизящное как похищение.

– Он клянется, что это правда, – с волнением в голосе сказал его помощник. – Атлантиец сделал с ним что‑то, какой‑то вид умственного контроля, от которого он отключился, но он недолго был без сознания. Он просто лежал там, на полу, притворяясь бесчувственным, и все слышал. Он сказал, что знал о том, что такие известия будут решающими в нашей миссии.

– Он на самом деле так сказал, не так ли? Решающими в нашей миссии? Ох уж, эти людишки и их мелодраматичность.

– Ах. Бессмертие. Неуловимый приз в конце радуги овец. Это, однако, бросает определенную тень сомнения на его заявление. Возможно, он преувеличивает в надежде получить почести, – скептически сказал Вонос, но он позволил себе немного осторожного оптимизма. Анубиза хорошо наградит его за веский вклад в дело против вмешательства Атлантийцев в международную политику. Определенно, спонсируемое государством похищение американских ученых очень хорошее начало.

– Думаю, я сам нанесу визит этому человеку, – решил Вонос. – Кто он такой и где живет?

Минуту из телефона доносилось шуршание бумаги, а потом на линии снова раздался голос помощника Воноса.

– Вот оно. Доктор Джордж Греннинг из Государственного университета Огайо.


Глава 19


Региональный штаб мятежников, Сент‑Луис


Аларик вышел из портала, и пред ним предстала сцена, контролируемая хаосом. Жрец сразу же огляделся в поисках Атлантийцев. Алексиос стоял рядом с фасадом штабного склада, его золотые волосы, покрытые кровью, превратились в тяжелые комки. Он выкрикивал приказы тяжело вооруженным людям, когда они проносились мимо него вперед и назад, многие из них прихрамывали или несли раненых товарищей.

Аларик поморщился от едкого дыма пистолетов, витающего в воздухе. Кристоф, уперев руки в бедра, будто бы поддерживая самого себя, стоял, прислонившись к стене, разрисованной граффити. Аларик заметил слабый остаточный отблеск зеленовато‑голубой энергии, окружающей Кристофа; должно быть, совсем недавно воин израсходовал огромное количество энергии.

Дэнала не было видно нигде. Ни Рейзена, ни Джека или Квинн. Что‑то болезненно сжалось в груди Аларика при мысли о Квинн, но он не позволил этому одолеть себя. С ней все будет в порядке. С ней должно было быть все в порядке.

Если Квинн умрет, у него не останется причин для существования.

Хотя она ясно дала понять, что для нее нет места в его будущем, просто знание того, что она жива и дышит одновременно с ним, каким‑то образом делало однообразие его жизни терпимее.

Он был первосвященником, заключенным в плен диктатурой прихотей бога. Она была лидером мятежников, мучимая воспоминаниями о черных деяниях. Для них быть вместе было невозможно. Никакого потенциального будущего в реальности, которая обещала бы хоть какую‑то надежду.

Но одна мысль о ее смерти уничтожала любую надежду, а он не мог согласиться с этим. Он быстро пересек комнату и подошел к Алексиосу, который, бросив единственный взгляд на лицо Аларика, немедленно прекратил выкрикивать приказы.

– Она жива, Аларик. Она была ранена, но незначительно, – сказал Алексиос с грубоватым состраданием в голосе.

Аларика накрыла странная слабость, и ему пришлось бороться со своими собственными легкими за каждый вдох. Квинн была ранена.

– Насколько незначительно? – прорычал он. – Говори, сейчас же.

– Расслабься. Просто царапина. Слишком переполненный энтузиазмом оборотень цапнул ее когтями пару раз. Дэнал ее подлатал, и они вдвоем и Джек погнались за лидерами вампиров. Просто на разведку. Они собираются выяснить, где те скрываются, чтобы позже мы смогли пойти на них во всеоружии. Они послали Рейзена куда‑то еще в другое место.

Аларик сузил глаза.

– Ничего мне не говори о предателе.

Джек в течение нескольких лет был партнером Квинн. Они были предводителями Северо‑Американских мятежников, и Джек оказался одним из самых яростных оборотней, каких Аларик когда‑либо видел. Хотя, вертигры никогда не славились кротким характером.

Джек пользовался большим доверием, и Аларик подозревал, что тигр был намного больше, чем просто собрат по оружию, прилагавшийся к Квинн. Не то, чтобы его касалось, что делала Квинн, напомнил он себе, даже при том, что боль от этого пронзила его.

Он вырвался из ядовитых мыслей. Алексиос был ранен, а жрец, которому следует его исцелить, хныкал как проклятый юнец.

– Твоя голова. Насколько это серьезно?

Алексиос резко отдернул голову прочь от рук Аларика.

– Ничего страшного. Царапина. Ты знаешь, как кровоточат раны на голове. На этот раз я даже не вырубился.

Аларик поймал взгляд воина своим, одновременно вызывая исцеляющую силу.

– Если бы у меня было время баловать упрямых воинов, то я бы прошел через обычный обмен с вами, так как прекрасно знаю, как сильно ты и остальные из Семерки любите доказывать, насколько вы яростные и что ничто вас не остановит. Но вы нужны нам целые, так что стой смирно, пока я не потерял последние остатки терпения.

С плохо скрываемым собственным плохим настроением Алексиос прорычал что‑то о «сующихся не в свое дело жрецах», но сделал так, как просил Аларик. Определенно это было больше, чем простая царапина, и воину очень повезло, что он умудрился не потерять сознание. Аларик быстро исцелил его рану и, чтобы убедиться, что удалил всю грязь и кровь, направил поток чистой воды, окружившей и очистившей голову воина.

Алексиос отошел от него сразу же, как только жрец закончил, все еще бормоча себе под нос, но потом усмехнулся.

– Должен признать, что теперь чувствую себя намного лучше. Полагаю, вы – храмовые крысы, все‑таки, имеете свои плюсы.

– Рад быть полезным, – сухо ответил Аларик. – По крайней мере, ты не стал дуться в отличие от Дэнала …

Дэнал. При мысли о молодом воине, отправившемся с Квинн, кровь застыла у него в венах. Достаточно ли он опытен в сражении, чтобы оказать помощь, если Квинн на самом деле будет нуждаться в нем? Он попытался озвучить эту мысль, внезапно охрипшим голосом.

– Дэнал?

Алексиос покачал головой.

– Даже не произноси этого. Все мы думаем о нем как о юнце, каким он был. Но не забывай, что Дэнал отдал жизнь за будущую королеву Конлана. Только ее собственное самопожертвование, в свою очередь, вернуло его. Битвы, которые он повидал в последние месяцы, сделали его старше. Кроме того, Конлан и Вэн отбирали самых яростных воинов Атлантиды не наугад.

Прежде чем Аларик смог ответить, к ним подошла одна из мятежниц, темноглазая женщина‑человек с золотистой кожей.

– Алексиос, нам надо перевезти раненых в больницу. Ты уверен, что можно идти?

Женщина едва взглянула на Аларика и сразу же забыла о нем, а все свое уважительное внимание отдала Алексиосу. К ее телу был прикреплен лук со стрелами, будто бы ей был очень хорошо знаком вес такого оружия, и к обеим ее длинным стройным ногам у бедер поношенной лентой, намотанной на рукоятки, были прикреплены кинжалы.

– Все хорошо, Грейс. Перед тем как уйти с Квинн и Дэналом, Джек позаботился об оборотнях, которые заблокировали джипы. Передай остальным, что мы выдвигаемся. Ты поведешь, а я буду охранять во время поездки, – сказал Алексиос.

Она кивнула, потом быстро ушла, а Алексиос остался, уставившись ей вслед.

– Я все еще считаю неправильным, что стольким женщинам приходится браться за оружие в этой битве, – сказал он, настолько тихо, что Аларик едва услышал его слова.

– И все же именно их будущее и будущее их детей портят вампиры и мерзавцы‑оборотни. Какая сила может быть больше, чем сила матерей, действующих сообща? – ответил Аларик.

Алексиос ничего не сказал. Он продолжал наблюдать за женщиной, когда она отправляла других собирать раненых. Наконец он отвел взгляд и снова повернулся к Аларику.

– Я должен идти. Им понадобится защита в случае, если на пути в больницу поджидает какая‑нибудь опасность.

– Я тебе не нужен? – Аларик поднял руку, и мерцающий шар чистой энергии образовался у него на ладони. – Мне доставит огромное удовольствие преподать нападающим парочку уроков силой Посейдона, – сказал он, ярость и неудовлетворенность нескольких прошедших дней пронзили его нервные окончания.

Алексиос уставился на него, сузив глаза, затем откинул свои спутанные волосы с лица.

– Что мне нужно, так это душ. Если бы у мен в запасе было пять минут, я бы вызвал яростную грозу и очистил бы себя от их зловонной крови. Так или иначе, пошли они к черту, эти ублюдки‑мародеры. Мы не можем продолжать сражаться с ними на стольких фронтах без подкрепления. Лучше бы Конлану и Вэну скорее воплотить свои планы по обучению воинов.

Аларик согласился с ним, но простокивнул. Не время и не место для обсуждения военной стратегии. Женщина, Грейс, снова подошла к ним, на этот раз, держа в руках выглядящий смертельным пистолет, направленный в пол. Даже Аларик, который редко пользовался человеческим оружием, узнал первосортное оружие, как только увидел его.

– Пора. Мишель истечет кровью, если мы не доставим ее в операционную, – сказала она.

– Если Вы мне позволите, я исцелю ее, – предложил Аларик.

Она выглядела пораженной.

– Я … я не знаю.

– Будет достаточно просто доставить ее в больницу, Аларик, – сказал Алексиос. – Тебе следует сохранять свои силы в случае, если Квинн …

Для Аларика эти слова были как удар в грудь, но он запер эти эмоции в комнатку в глубине своей души. Квинн была живчиком. Он исцелит эту женщину, а с Квинн все будет в порядке.

Он опустился на колени рядом с носилками и растопырил пальцы над раненой женщиной. Она была миниатюрной, не больше ребенка, с короткими темными кудрями. Ее размеры и темные волосы напомнили ему Квинн, и на мгновение он увидел ее лицо у Мишель. Потом поразительно синие глаза открылись, и, несмотря на ужасную рваную рану от укуса у нее на горле, Мишель посмотрела на него с искрой юмора в глазах.

– Я умру, да? Просто великолепно. Мое первое задание и я вышла из него покусанная, если можно так выразиться, – пошутил она, удивляя его свежим британским акцентом. – Здесь эти проклятые вампиры даже хуже, чем в Лондоне.

Ее юмор тронул искру теплоты, погребенную глубоко внутри него, и он сделал попытку улыбнуться.

– Сегодня ты не умрешь. Считай это моей версией дипломатических отношений между странами.

Он призвал силу и, как всегда, поблагодарил Посейдона за то, что тот наградил своего верховного жреца силой исцелять. Как только обжигающая сине‑зеленая энергия просочилась сквозь его тело и полилась вниз из кончиков его пальцев внутрь и поверх ее ран, слабо пульсирующая глубокая рана на горле женщины закрылась, и на ее щеки вернулся румянец.

Когда он откинулся назад, завершив исцеление, она моргнула и у нее на лице расцвела великолепная улыбка.

– Если бы послы на самом деле выглядели так, как ты, любовь моя, думаю, наши международные отношения были бы намного лучше. Есть ли шанс, что у тебя появится свободное время для чашечки чая, теперь, когда я могу пить его, и при этом он не будет вытекать из дырки у меня на горле?

Внезапно Аларик разразился смехом и поднес ее руку к своим губам.

– В другой раз, храбрая.

Прежде чем он успел подняться, она поймала его за руку, при этом ее лицо омрачилось.

– Спасибо. Я не думала, что смогу добраться до больницы живой, и … ну, спасибо. Если тебе когда‑либо что‑то понадобится, пожалуйста, позови меня. Грейс сможет меня найти.

В самое неподходящее время – моменты, случавшиеся настолько редко за тысячелетия – люди делали что‑нибудь такое, что давало Аларику надежду на будущее их видов. Этот был одним из таких моментов.

Он не мог сделать ничего иного, как отдать должное ее храбрости. Он встал и низко поклонился, а ей в это время помогли сесть.

– Я всегда рад встрече с союзником, особенно с таким смелым. Спасибо, миледи.

Грейс упала на колени рядом с Мишель и обняла ее, потом глазами, полными слез, посмотрела на Аларика.

– Спасибо. Все. Все что бы тебе не понадобилось, в любое время, я буду здесь.

Внезапно почувствовав смущение из‑за ненужных излияний благодарности, Аларик склонил голову и направился к двери, где стоял необычно мрачный Алексиос, который смотрел на Грейс и Мишель.

– Мы должны отправляться сейчас, Грейс. Есть еще огромное количество людей с незначительными ранениями, которых лучше отвезти в больницу, чем выкачивать еще больше силы Аларика, – приказал Алексиос. – Аларик, тебе тоже пора уходить. Дай мне знать, если что‑то найдешь или если я тебе понадоблюсь.

Жрец просто кивнул, неспособный решить, что он будет делать дальше.

Алексиос сделал знак первой группе идти к двери.

– Давайте сделаем это.

Одной рукой Грейс подняла свой пистолет, а другой рукой обхватила Мишель и пошла к двери. Остальные, неся раненых, направились следом за ней.

Алексиос вытащил свои кинжалы и последовал за ними, но потом обернулся.

– Аларик, отправляйся за ней. С тех пор как Дениэл установил с ней кровную связь. Квинн сильно изменилась. Выглядит потерянной. Она заслуживает лучшего, чем, чтобы ты покинул ее, жрец или нет, но ты это знаешь.

Аларик утратил над собой контроль при мысли о вампире‑иногда‑их‑союзнике‑Дениэле, также называвшем себя Дракосом, спасшем жизнь Квин, несмотря на то, что при этом привязал ее к себе. Аларик швырнул энергетическую сферу в самую дальнюю от людей стену и с мрачным удовлетворением наблюдал, как от взрыва осколки стекол вылетели на пустынную улицу.

– Квинн Доусон заслуживает намного больше, чем я когда‑либо смогу ей предложить, несмотря на то, связана она кровно с вампиром или нет.

– Три обмена, Аларик. Чтобы стать вампиром человеку требуется три обмена. Он спас ей жизнь, сделав это, но это было всего лишь раз, – Алексиос с отвращением покачал головой. – У меня нет на это времени. Делай, как знаешь. Я ухожу.

Он выбежал в дверь за последними людьми, вытащив оружие. Аларик двинулся следом. Остановился.

Сделал еще один шаг. Остановился. Возможно, впервые за все века своего существования он застыл в нерешительности.

Все его инстинкты вопили ему, что бы он шел за Квинн. Логика диктовала ему помочь Алексиосу. Эмоции боролись с разумом. Тоска боролась со здравым рассудком.

Эмоции дали логике пинка под зад.

Он шел за Квинн.


Глава 20


Атлантида, пещера


Кили с трудом приходила в сознание, чувствуя последствия слишком отчетливого видения, которое отдавалось в ней, словно похмелье после выпитой текилы. Она находилась в ловушке; что‑то придавило ее. Что‑то… или кто‑то.

Открыв глаза, она посмотрела ему в лицо. Лицо, знакомое ей за многие годы, хотя встретились они лишь теперь. Ее рука автоматически потянулась к фигурке рыбки, которая всё еще находилась в целости и сохранности под ее рубашкой.

В ее памяти мелькнуло то видение, где он был младенцем, и отвлекло ее. Она не могла ничего с собой поделать; ей необходимо было коснуться его лица. Джастис слегка вздрогнул от ее прикосновения, но потом опустил голову на ее руку, всё еще сжимая ее в объятиях. Она поняла, что лежит у него на коленях, и задумалась, почему это кажется ей абсолютно правильным.

Часть ее сознавала, что ей следовало бы отодвинуться. А другая – желала оставаться в его объятиях еще очень‑очень долго.

Она чувствовала себя в безопасности в совершенно небезопасной ситуации, несмотря на то, что это было безумием. Но опять‑таки, она только что прожила несколько веков его жизни и знала его на более фундаментальном уровне, чем кого‑либо прежде.

– Ты несколько часов была без сознания. Если я причинил тебе вред…

Он оставил это предложение незавершенным, но его лицо ожесточилось, а глаза заледенели от собственной вины.

– Нет, – сумела сказать она. – Это меч. Ты не мог знать. Я… у меня бывают ведения при прикосновении к предметам. Особенно к древним артефактам с такой жестокой и эмоциональной историей. Я никогда не реагировала настолько сильно на предмет, как на твой меч.

Джастис посмотрел на меч, показал зубы, потом моргнул.

– Так значит, ты – чтец предметов? Мы считали подобный Дар утраченным тысячелетие назад.

– И Лайам так его назвал. Я думаю, что можно и так назвать мою способность. Есть талант, называемый психометрией, который состоит в том, чтобы улавливать впечатления от человека, прикасаясь к предмету, который ему/ей принадлежит. То, что делаю я – намного необычнее. Я практически всегда выбираю лишь одно видение, обладающее наибольшим эмоциональным резонансом для предмета. Это целая сцена, дополненная также диалогом и действием.

– Так ты не могла…

– Я не могу, например, подержав в руках рубашку пропавшего ребенка, знать, куда его забрали, – пояснила она, вспоминая боль и шок, когда однажды попыталась сделать именно это. Попыталась сделать свой дар полезным еще в каком‑то деле, помимо узнавания фактов от древних артефактов. Фактов, которые не было никакой возможности подтвердить. – Я скорее увижу то, как он впервые увидел своего щенка, одетый в эту рубашку, из‑за той огромной радости, которая вошла в волокна полотна. Или боль и горе, если тот щенок погиб…

– Я понимаю. И сожалею.

– Всё в порядке. Признаю, что испытываю своего рода облегчение от того, что могу поговорить об этом с кем‑то, кто верит мне. Я действительно не хочу закончить в атлантийской психушке.

Он притянул ее ближе к себе, и ее голова оказалась на его груди. Она почувствовала спокойствие от уверенного биения его сердца под своей щекой.

– Под психушкой ты подразумеваешь приют для умалишенных? Кто‑то когда‑то угрожал поместить тебя туда просто потому, что твой Дар – редкость среди людей?

Он крепче обнял ее, как будто в ответ на угрозу, и она тихонько запротестовала. Он тут же ослабил свою хватку, и она глубоко вздохнула.

– Не совсем угроза. Скорее длинная история пребывания в различных учреждениях. Мое детство… ну, скажем так, приятного было мало.

Кили поняла, что сидение на коленях Джастиса хотя соблазнительно успокаивало ее, но не придавало ей сил. Внезапно она стала рассказывать ему то, что не говорила прежде никому, и вовсе не желала говорить об этом прямо сейчас.

Она передвинулась, положив руку ему на грудь, чтобы оттолкнуть, но застыла, когда почувствовала твердость под попкой. Девушка перестала дышать, ее охватил жар, расплавляя ее защиту. Он определенно хотел ее, и крошечная частичка ее хотела вскочить и радоваться.

Вот только, только он так долго находился в Пустоте. Она не знала, что это такое, но казалось, что в этом месте не было возможности встречаться с женщинами. Вероятно, Кили просто стала удобным выходом – женщиной доступной и оказавшейся под рукой? И ничего больше. Она покраснела от смущения.

Нет. Тысячу раз «нет».

Физически она была ему неровней, так что она перестала пытаться оттолкнуть его.

– Прошу, отпусти меня, я хочу встать, – тихо попросила она.

На мгновение он застыл. Потом вздохнул, и она почувствовала тепло его дыхания на своих волосах. Когда он отпустил ее, она отступила от него, схватила перчатки и натянула их на дрожащие руки.

– Спасибо. За то, что поймал меня, когда я… свалилась.

– Прошу, не благодари меня, ведь именно мой поступок отослал тебя в то болезненное видение, – он нахмурился, вставая и начиная бродить по пещере. – Если я бы только знал, – чтец предметов, которого без подготовки заставили коснуться предмета, наполненного вековой жестокостью. Я не знаю, как ты это вынесла.

Он разразился длинной тирадой на языке, который она помнила из своего видения. Судя по всему, она только что услышала множество отборных атлантийских ругательств. Она едва не улыбнулась, несмотря на обстоятельства; ее ученая часть просто жаждала добраться до лэптопа или, по крайней мере, заполучить ручку и бумагу, чтобы записать транскрипцию.

Это было даже лучше библиотеки в Александрии. Живой носитель древнего мертвого языка. На ум ей пришли такие выражения, как «ребенок в кондитерской» или «свинья в грязи». Это было открытие десятилетия. Даже века.

Если она это переживет.

Эта мысль заставила ее подняться. Ей нужно было находиться с ним на одном уровне.

– Это было весьма непросто, – признала она, быстро осознав, что ее признание, вероятно, станет преуменьшением года. – Но в видении не всё было связано с насилием. По крайней мере, с насилием на поле битвы. Сцена с твоей матерью…

Он развернулся.

– Ты сказала «с моей матерью»?

Она едва не отпрянула, увидев его взгляд. Его глаза снова стали яркого сине‑зеленого цвета, едва ли не дикими. Горящими.

– Что тебе известно о нашей матери? – он прыгнул к ней, и на сей раз она отступила на шаг. Теперь он был воином, вся нежность, которую она видела в нем прежде, исчезла, как будто это было иллюзией. – Расскажи нам. Расскажи нам всё.

Он снова стал говорить о себе во множественном числе. Она рассмотрела варианты, а потом, наконец, решила выбрать самое простое. Правду.

– Да, я видела твою мать. Я пыталась ей помочь, но он… он… – Он вздрогнула и запнулась, отрицательно качая головой.

Не эту историю она хотела бы ему рассказать. Не сейчас, ни когда‑либо еще. Особенно не тогда, когда Джастис снова стал «ими». Кили задумалась, кем была вторая личность, и откуда она появилась.

Сможет ли он когда‑либо от этого излечиться?

Но его лицо выражало не гнев, а скорее задумчивость, смешанную с изумлением, когда он упал на колени перед ней.

– Расскажи нам, – повторил он. Но на сей раз, это была просьба, а не приказ. – Прошу, расскажи нам.

Она не могла ему противостоять. Не могла противостоять явной мольбе на его лице. Не могла противостоять звуку потерянного маленького мальчика в его голосе.

Кили стала на колени рядом с ним, взяла его руки в свои и рассказала ему всё, не обращая внимания на слезы, стекающие по ее лицу.


Джастис слушал девушку с нарастающим ощущением печали. Потери. Он всё время крепко удерживал свои боль и гнев. С тех пор, как его старший брат, сын по рождению от мужчины и женщины, которых Джастис считал своими родителями, с досады рассказал ему правду: его усыновили. Его настоящие родители не хотели его.

Никто его не хотел.

Его брата наказали за ложь, а Джастиса обнимала и успокаивала женщина, которая, как мальчик уже стал подозревать, не была ему кровной родней. Несмотря на ее заверения, он уже стал достаточно взрослым, чтобы понимать, что не похож ни на кого из семьи. Хотя, если честно, Джастис не встречал ни одного атлантийца с голубыми волосами, хотя первые десять лет своей жизни он искал. И, разумеется, он перестал спрашивать об этом после своего десятого дня рождения. И в ярости побрил себе голову.

Голубой ежик был еще хуже. Ему едва не сломали ребра в трех‑четырех драках на школьном дворе именно из‑за прически.

Когда сам король встретился с ним и рассказал правду о его рождении, это было едва ли не облегчением. Горько‑сладким, наполненным замешательством и болью, но, тем не менее, облегчением. Он не обезумел. Он действительно имел своё место в жизни. Он кому‑то принадлежал.

Он был сыном короля. Короля всей Атлантиды! Но его облегчение и радость сгорели дотла в его горле до того, как он успел их показать. Король рассказал ему о приказе Посейдона и о заклятии. Джастис не мог открыть правды, или ему пришлось бы убить любого, кто услышал бы историю его рождения и наследия.

Хуже всего то, что король – его кровный отец – никогда его не хотел. Собственный отец Джастиса отверг его. Рассказал, что и его мать никогда его не хотела, подтверждая самый темный, тайный страх ребенка: что он не достоин даже родительской любви.

Мальчик с облегчением подчинился приказу обучаться в военной академии. Постоянные физические упражнения предоставляли цивилизованный способ освободить ту ярость, которая его переполняла. Он огрызался и изливал свое возмущение на тренеров и собратьев по обучению, как синеволосое животное, испытывая границы своей выносливости, и даже более того. Намного более. Целители стали презирать один его вид.

Но потом, в один прекрасный обычный день, всё изменилось. Он встретился с Вэном и Конланом. Они ему понравились. Он ими даже восхищался, хотя ненавидел их за то, чего никогда не имел, – настоящую семью, которая их любила. Собственное место.

Теперь эта женщина, этот чтец предметов, эта человеческая женщина, представляющая спасение его души, рассказала ему, что он был желанным. Его мать хотела его. Он прошептал ее имя. Эйбхлинн .

Нереид молчал, потом повторил текущие слоги имени их матери в их сознании. Эйбхлинн .

Их охватила мука. Эйбхлинн – старинное нереидское имя, означающее «Любимая Богиней». Какая фальшивая ирония.

Кили замолчала. Она закончила рассказывать о видениях, которые она видела, видения, которые она пережила. Видения его жизни.

– Джастис? Ты… я знаю, что это звучит глупо, но ты в порядке?

Нежная обеспокоенность в ее голосе почти сломала его, а ведь века битв такого не сделали. Она, казалось, волновалась за него. За него, а ведь ей следовало ненавидеть его за то, что он с ней сотворил. Сначала похитил ее, потом подверг ее такой опасности, причинил столько страданий.

Он был чудовищем. Независимо от того, в чем он нуждался, она заслуживала лучшего.

Лучше нас нет никого , – закричал Нереид в его разуме.

Джастис попытался захлопнуть ментальную дверь, но сумел закрыть ее лишь частично. Руки Кили дрожали в его руках; он сжимал их слишком сильно.

– Я не уверен, что сейчас чувствую. Но, несмотря на мою реакцию на эти новости, спасибо тебе. Спасибо тебе за то, что сообщила мне правду, которой я не знал.

– Твоя мать любила тебя, и она хотела тебя, – сказала Кили. – Ее чувства были очень сильными, Джастис. То, что они сказали, что тебя не хотели, – ложь. Ужасная ложь, созданная трусами.

Он улыбнулся возмущению в ее голосе. Она пришла в ярость из‑за их обращения с ним. Его захлестнуло тепло при одной мысли. Кто‑нибудь раньше переживал из‑за него? Они зависели от него, они сражались рядом с ним, и они спасли его жизнь.

Но чтобы прийти в ярость? Нет. Никогда.

Только Кили защищала его.

– Так значит, ты ему сказала, – прошептал он. – Ты сказала самому королю Атлантиды, что он был не прав. Я отдал бы всё, что имею, чтобы посмотреть на это.

Она улыбнулась ему в ответ, и разделенное веселье что‑то перевернуло в его груди. Он знал, что хочет ее; он признавал, что жаждет ее. Но, вероятно, было нечто большее. Вероятно, она пробилась сквозь барьеры, которые он давно установил вокруг своих чувств.

Его разум содрогнулся от шока, и Нереид снова вырвался. Да. Впусти ее. Она рассказала нам правду. Моя, – наша, – мать была женщиной воином, как и все девы Нереиды. Она боролась за нас, и умерла ради нас. Каким‑то образом она говорила с нами через эту женщину. Разве этого недостаточно, чтобы мы узнали, что эта женщина принадлежит нам?

Джастис снова посмотрел на Кили, но на сей раз, он увидел ее через призму глаза Нереида. Ее спокойная красота стала отчетливей, чувственней. Зеленый цвет ее глаза сиял, как драгоценный нефрит. Изгиб ее губ стал греховным, почти моля его завладеть ее ртом. Биение пульса на ее горле зачаровывало его. Он хотел попробовать на вкус ее кожу. Он хотел провести дорожку от ее горла к миленьким, соблазнительным грудям, спрятанным под рубашкой.

Ртом. Руками.

Да. Да , шептал Нереид. Она – наша. Возьми ее. Возьми ее сейчас же.

Джастис наклонился вперед, пойманный, словно под гипнозом, в паутину жаркого желания. Кили широко раскрыла глаза, но не возражала и не пыталась отпрянуть от него. Вместо этого, вдыхая, она слегка раскрыла губы.

Внутри него извивалось острое и дикое желание. Член напрягся до боли, что он даже подумал, что это давление сведет его с ума. Она была ему необходима.

Он должен завладеть ею.

Воин поднял руки и, наконец, запустил их в эти великолепные волосы, и она вздохнула, испытывая облегчение или сдаваясь. Он точно не знал, что именно этот вздох значил. Ему было всё равно.

Пока она позволяла ему пробовать себя.

Обе части его разбитой души соединились в одной неистовой потребности.

– Кили, – нетерпеливо простонал он. – Прошу, позволь мне тебя поцеловать. Всего… лишь раз, – сказал он, сознавая, что это – ложь. Он никогда бы не смог довольствоваться лишь одним прикосновением к ее губам.

Никогда.

Она застыла в нерешительности, и перед ним разверзлась бездна. Если она ему откажет, сможет ли он следовать ее желаниям? Или потеряет себя, свою душу в темных желаниях и возьмет ее, заставит ее, завладеет силой этой женщиной, которая так ему необходима?

Она продолжала колебаться, и хотя его разрывала ужасная боль, он остановился. Он остановил обе свои половинки. Воин отпрянул, хотя Нереид внутри него ревел и скрипел зубами от ярости.

Прежде, чем он успел освободить руки из ее волос, она положила на них свои ладони. Посмотрела ему в глаза. Раскрыла рот и нервозно увлажнила губы языком.

– Да, – прошептала она. – Да. Всего лишь раз.

Потом она подняла голову и нерешительно коснулась губами его рта.

И он пропал.

Пламя, жажда, грандиозный экстаз захватили его при первом же нежном прикосновении ее губ. Он вздрогнул и попытался не двигаться, попытался не пугать ее, но она трепетала под его руками и прижалась к нему, – и вся надежда на рассудок исчезла.

Он резко притянул ее к себе на колени, когда они оказались на полу, и завладел ее ртом, его язык пришел завладеть, захватить, завоевать. Джастис оставил руку, всё еще запутавшуюся в ее волосах, поддерживать ее голову, притянув Кили ближе к себе, а другой ласкал ее от затылка до прелестной, крепкой попки.

Давление ее на его член заставил его издать горловой стон, а ее ответный стон безрассудно воспламенил его. Она обхватила рукам его шею и поцеловала его в ответ – поцеловала его в ответ – и он потерял логику и рассудок, упав в сияющие волны чистого желания.

Джастис целовал ее, как никого и никогда прежде, и реальность перед ним раздвинулась, когда он на космической скорости отправился в мир фантазий. Она на вкус оказалась как мед, фрукты и самое ароматное вино.

На вкус она была спасением.

Он целовал его, пульсирующая жажда охватывала его. Это было всем и, каким‑то образом, этого было недостаточно. Ему нужно было почувствовать ее обнаженной, теплой и желающей под собой. Ему нужно было войти во влажное тепло ее тела. Ему нужно было попробовать каждый дюйм ее кожи, пока он не поставит на ней что‑то наподобие своего клейма.

Он отпустил ее губы, тяжело дыша, не в состоянии отдышаться, думая лишь о том, как сорвать одежду с ее тела. Она смотрела на него широко открытыми, затуманенными глазами. Ее губы разбухли от его поцелуев, а волосы формировали вокруг нее дикие облачка пламени. Словно она провела в его постели долгую ночь, занимаясь неистовой любовью.

Ради всех богов, именно это он ей обеспечит.

Схватив с двух сторон ее рубашку, он туманно подумал о том, что можно ее разорвать, но в его мысли проник странный звук.

Странный, грохочущий шум. Он моргнул и заметил, что щеки Кили порозовели.

– Гм, это была я, – сказала она, закусывая губу. – Вообще‑то, то был мой желудок. Грохотал. Я умираю от голода.

Она сидела на его коленях, покрасневшая, теплая и невероятно желанная. Внезапно испытывая стыдливость. Его охватило странное, незнакомое ощущение, и он издал резкий, хриплый звук. Через мгновение он осознал, что это был смех. Настоящий смех, впервые за очень долгое время.

Она немного склонила голову на бок, улыбаясь.

– С небес на землю, верно? Ты целуешь меня так «словно вселенная перевернулась», а я могу думать лишь о своем желудке. Но я действительно очень голодна, – ее улыбка исчезла, и девушка осмотрелась. – Не говоря уже о том, что, несмотря на безумие из‑за травмы, мы все еще в ловушке, и нам нужно понять, как отсюда выбраться.

Разочарованный Нереид ревел в голове Джастиса, но он продолжал улыбаться, чтобы Кили этого не заметила. Не догадалась, что его разум разделился надвое, не узнала, что часть его – жестокая и нестабильная.

Возьми ее, возьми ее, возьми ее. Она хочет нас; ты знаешь, что она желает нас.

Джастис на мгновение закрыл глаза, резко концентрируясь на том, чтобы снова запереть Нереида. На сей раз, это было сложнее, но он сумел.

Когда он открыл глаза, она всё еще была там. Значит, не видение, а реальность, намного прекраснее, чем он заслуживал.

– Спасибо.

В ее милых, зеленых глазках появилось ошеломленное выражение.

– За что ты меня благодаришь?

– Спасибо, что сказала, что не только на меня повлиял этот поцелуй, – сказал он и увидел, что ее щеки опять немного порозовели. – И спасибо, что напомнила мне о наших приоритетах. Еда и выход. Или выход и еда. В любом случае, наш разговор следует отложить.

– Разговор?

– Раскрыв одну тайну, ты открыла другую, Кили. Я забыл о видении‑поиске Нереида и его последствиях. Я определенно никогда не думал, что это касается меня. Но нет другой причины, почему, будучи в Пустоте, я видел твое лицо. Ты – часть моего видения‑поиска.

Улыбнувшись, он заставил себя сказать, хотя знал, что не это она хотела бы услышать.

– Я рад, что поцелуй был из разряда «словно вселенная перевернулась», потому что ты – моя суженая.


Глава 21


Кили бродила по уголкам пещеры, держась как можно дальше от безумца, называвшего ее «своей суженой». Джастис что‑то делал, стоя у стены; она не знала, что именно. После его заявления девушка сначала в шоке молчала, а потом отпрянула от него, пробормотав, что ему не помешал бы сеанс электрошоковой терапии.

Полчаса спустя она всё еще бормотала что‑то себе под нос. Судя по тем взглядам, которые он бросал на нее, вероятно, Джастис понимал, что ее бормотание было далеко не лестным. Он не подходил к ней, даже когда она мылась в водоеме и заметила, что он смотрел на нее так, словно хотел бы проглотить.

По крайней мере, он не пытался прыгнуть на нее. Она не знала, насколько далеко он готов зайти в своем поиске «суженой». Пока что им надо было решить безотлагательную проблему.

– Нам нужно выбраться отсюда, – сказала она, вероятно, в двадцатый раз достаточно громко, чтобы он услышал ее. – Мы выберемся отсюда.

Джастис не ответил, что ее вовсе не обидело, так как он отвечал на один и тот же вопрос дюжину раз. Он, несомненно, уже устал слушать ее так же, как она устала говорить одно и то же. Но на всякий случай Кили держалась от него по меньшей мере футах в десяти[20], боясь, что он потянется к ней после того поцелуя.

Тот поцелуй.

Тот переворачивающий мир вверх тормашками, полный фейерверков поцелуй. У нее в голове возникло северное сияние, а ответила она бурчанием своего желудка.

Идеально. Просто идеально. Хотя она всегда была слишком практичной девушкой, чтобы верить в сказки, так что встреча со сказочным принцем ничего не меняет. Хотя принцем оказался мужчина изумительной красоты.

Эй, он, вполне возможно, безумен, мистер «Я – твоя судьба» и всё такое, но, по крайней мере, он просто роскошен. Зная, что Джастис пережил за свою жизнь, он мог себе позволить быть немного не в себе. Намек на сочувствие поднялся в ней, когда она вспомнила свое видение. Просто удивительно, что атлантиец вообще сохранил хоть какой‑то здравый смысл.

Кстати говоря, сколько людей считало ее безумной? Никто лучше нее не знал, что разумность – понятие относительное. В любом случае, она так давно не была обнаженной с мужчиной, что должна была снизить свои ожидания. Безумный? Без проблем, если у него великолепные волосы.

Она вздохнула и взглянула на него украдкой. Теперь его волосы высохли. Шелковистые, блестящие и великолепные; они стекали волнами голубого по его спине, прямо до самой прекрасной задницы в истории человечества. Или атлантийцев. Или что‑то вроде этого.

Он не был Прекрасным принцем, он был Высоким, Темным и Смертельно опасным принцем. Джастис являлся не тем идеальным, элегантным принцем, а реальным мужчиной с очень травмированной психикой.

Однако она, не уставала себе напоминать Кили, не психиатр. Так что ей, вероятно, следует держаться на расстоянии, несмотря на то, что ее гормоны продолжают играть роль марширующего духового оркестра.

Он, наконец, заговорил оттуда, где стоял, уставившись на стены, заполненные драгоценными камнями.

– Я думал, что это – спрятанная дверь к другому проходу, но тут нет ничего. Только еще один уголок, наполненный бесполезным хламом.

Он поднял что‑то, и свет от ламп осветил этот предмет, как вспышки фотоаппаратов репортеров – кристаллы Сваровски. Она не могла ничего с собой поделать. Всё‑таки Кили была археологом, и ее убивало профессиональное любопытство.

– Что это?

– Еще камни. Тут везде множество ничего не стоящих камней, – сказал он, бросив их на пол.

Она подошла к ним, осторожно, чтобы не подойти слишком близко.

– Я не уверена, что использовала бы слово «ничего не стоящие», – сказала она, наклонившись, чтобы взять сапфир, величиной с ее ладонь, из множества камней, усеивающих пол. – Я ощущаю себя Индианой Джонсом, обнаружившим древнее сокровище. Один этот камень, вероятно, стоит больше, чем моя годовая зарплата.

Он небрежно пожал плечами.

– Твоя зарплата больше не важна, так как мы проследим, чтобы у тебя было всё необходимое. Бери сапфир, если хочешь. Если хочешь, бери все камни. Для нас они просто камни. В лучшем случае – средство исцеления, ведь теперь у нас есть певчая драгоценных камней.

Ее рот наполнился горечью, похожей на сгнивший грейпфрут. Он думал, что она хотела его камни. Он думал, что она недооценивала самое невероятное археологическое место, в котором оказалась.

Он не слишком хорошо ее знал.

Она решила быть выше этого и проигнорировала его замечание, протянув камень к свету, обследуя его.

– Этот напоминает мне тот камень, который Лайам заставил меня взять в офисе. Камень – часть Звезды Артемиды, о которой говорил Нерей.

Джастис отреагировал так, словно его ударило электрическим током.

– Что? Звезда Артемиды? Нерей? Расскажи мне всё, и я подарю тебе все камни, какие только захочешь за двенадцать жизней.

Ладно, он снова это сделал. Снова пытался купить ее драгоценными камнями. Кили стала на колени и аккуратно положила сапфир на пол рядом с другими. Потом встала и сложила руки на своем всё еще громко бурчащем желудке, подняла подбородок и дерзко посмотрела на него.

– Я не желаю дурацких камней. Я хочу лишь пиццу. Или полную тарелку блинчиков, сочащихся маслом и горячим липким сиропом. Я не знаю, что и думать, когда ты говоришь, что моя зарплата больше не важна. Но знаешь что? Я пытаюсь не обижаться. Я собираюсь притвориться, что меня это всё совсем не беспокоит. Я лишь хочу убраться отсюда, и найти что‑нибудь поесть.

И до того, как она закончила свое предложение, Джастис преодолел одним прыжком расстояние между ними и схватил руками ее запястья. В его глазах горело дикое волнение, и он улыбнулся ей.

– Скажи это снова. Скажи это снова, прямо вот так. Только дополни красочным описанием.

– О чем ты говоришь? Я не хочу твердые, синие, блестящие, драгоценные камни.

Он рассмеялся.

– Нет, Кили. Моя прекрасная, великолепная Кили. Блинчики. Снова опиши блинчики. С маслом и сиропом. Их запах, вид, вкус.

Она вздохнула. Качая головой.

– Ты совсем свихнулся, верно? Жаль, конечно, что после всего, что ты пережил в жизни, последней соломинкой оказались блинчики.

Он снова рассмеялся, потом наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Нет, я не безумен. Завтрак не заставил меня свихнуться, как ты сказала. Я обнаружил источник моих сил Нереида и полагаю, что нашел то, что дает доступ к способности транспортировки, которая и привела нас сюда. Я также голоден, как и ты, Кили, и когда ты описала блинчики, я почти почувствовал их запах.

Он отпустил ее руки и отступил на полшага.

– Опиши их снова, пожалуйста. Я думаю, что каким‑то образом могу перенести нас к блинчикам.

Кили подняла бровь, думая, что с этим планом кое‑что не так.

– Ладно, не хочу накаркать, но я хотела бы обсудить пару вопросов до того, как приняться расхваливать миссис Баттерсворт[21]. Во‑первых, что за блинчики? Где? Что если мы появимся на завтраке в Сен‑Квентин[22]?

– Какая‑то проблема?

– Я так полагаю, что ты не смотрел «Переступить черту»[23]. Тюрьма, Джастис.

– Сен‑Квентин или другая тюрьма, или вообще завтрак оборотней, – она помолчала. – А оборотни вообще едят блинчики?

– Не знаю, – сухо ответил он. – А знаю я, что в любом случае то, что мы уже не будем находиться в пещере глубоко под землей, в ловушке завала, явится улучшением наших теперешних условий.

– Понятно.

– Держи меня за руку, – приказал он.

Она схватила его руку и закрыла глаза. Кстати о сумасшедших, она может оказаться в обитой войлоком палате вместе с ним.

– Какого черта. Вкусные, мягкие блинчики, от которых исходит пар. Масло – настоящее масло, а не маргарин – тает и стекает с них. Кленовый сироп прямиком из Канады, налитый на блинчики, струится с блинчиков на тарелку…

Ее прервал его крик, но она не почувствовала никакого временного перемещения, как тогда, когда они попали сюда. Она открыла глаза и поняла, что ничего не изменилось. Они всё еще в пещере. Всё еще нет выхода.

Он не перенес их к блинчикам, несмотря на то, что ее воображение передавало насыщенный, аромат масла и кленового сиропа. На мгновение ее плечи опустились, но потом она попыталась не наседать на Джастиса.

– Это лишь первая попытка. Мы можем попробовать снова, – сказала она, добавив в голос немного оптимизма.

Но он совсем не обращал на нее внимания. Он смотрел на землю. Она взглянула вниз и рассмеялась.

Рядом с ними появилась идеально расстеленная скатерть. Тарелки с блинчиками, беконом, яйцами, сосисками покрывали каждый ее дюйм. Рядом с пустой тарелкой лежала аккуратно сложенная газета, открытая на страницах финансовых новостей, а сверху – очки.

– Ну что же, – дипломатично заметила она. – По крайней мере, ты перенес к нам блинчики. В следующий раз, возможно, ты сможешь поработать над доставкой кофейника.

Выражение ужасного возмущения на его лице заставило ее беспомощно рассмеяться. Она сложилась вдвое, схватившись за живот обеими руками, и смеялась, пока слезы не полились у нее из глаз. Может, это была истерика, может – усталость или потолок стресса, который не стоило переживать спокойному археологу. Или всё вместе охватило ее сразу, и она смеялась до боли в ребрах.

В какой‑то момент она услышала тихий звук и, вытирая глаза, посмотрела и увидела, что Джастис хихикает. Это не было полноценным смехом, и не смешком. Но, по крайней мере, он хихикал.

Это было началом. Этот мужчина обладал чувством юмора. Она могла с этим работать.

Глубоко дыша, чтобы успокоиться до того, как смех превратиться в икоту, она плюхнулась на край скатерти и взяла вилку.

– Эй, если мы окажемся в тюрьме за воровство блинчиков, мы можем ими насладиться.

Его глаза потеплели, превратившись в растопленный нефрит, и она затаила дыхание. Странно, насколько что‑то такое простое, как цвет глаз, могло так затронуть ее чувства.

– Я согласен. Я также умираю с голода.

Когда он сел рядом на другой стороне скатерти, Кили положила в рот кленовое блаженство и едва ли не замурлыкала, молчаливо благодаря повариху, которая, вероятно, теперь стояла посреди кухни с открытым от удивления ртом.

– Ох, ух ты! Это чудесно.

Он кивнул, выглядя действительно счастливым.

– В пустоте не готовят домашние завтраки, – сказал он хрипловато.

– О, я не… я не хотела лезть не в свое дело. Но если ты хочешь рассказать мне об этом, я с удовольствием послушаю, – предложила она, положив вилку на край тарелки.

Его челюсть напряглась, потом он расслабился. Что‑то темное мелькнуло в его глазах до того, как он, наконец, кивнул.

– Может быть. Может быть, ты должна узнать. Я не всегда был похитителем симпатичных археологов.

Его улыбка была неуверенной, но свидетельствовала об огромном прогрессе, и она не могла не улыбнуться в ответ.

– Ешь, или я тебе ничего не расскажу. Ты такая худенькая, что легкая волна может сбить тебя с ног, – предупредил он ее.

– Я сильнее, чем выгляжу, – ответила она, но снова взяла вилку и воткнула ее в мягкую горку омлета.

Джастис в молчании поедал здоровую порцию завтрака, потом отставил тарелку в сторону.

– Ты видела моего… короля.

Она кивнула.

– Твоего отца.

Его лицо исказилось.

– Да, если хочешь. Не то, чтобы этот человек выказывал ко мне что‑то кроме презрения. В любом случае, ты знаешь о заклятии – проклятии, согласно которому я не мог никому раскрыть обстоятельства своего рождения.

– Но ты же рассказал, не так ли? – сказала она, сложив всё, что слышала от других во время хаоса у портала. – Ты сказал им, когда принес себя в жертву, чтобы спасти своего брата и всех остальных.

– Самопожертвование – слишком благородное слово. Я сделал то, что сделал бы каждый, после того, как оценил бы ситуацию и разработал стратегию.

– Верно, разумеется. Многие бы из нас сдались… Что там было? Вампирше? Нет, постойте, вампирской богине. Чтобы спасти жизни других людей. Да. Ты прав. Это – не благородно. Я делаю это каждый день до завтрака. Дважды по пятницам.

Он прищурился.

– Не думай, что я не понимаю, что ты пытаешься совершить.

– Ладно. Я сама так редко знаю, чего пытаюсь достичь, что так мило, что ты видишь меня насквозь, – сказала она, насмешливо невинно раскрыв глаза.

Он рассмеялся, и удивительно, но она почувствовала себя очень счастливой. Кили решила не анализировать это ощущение.

– Продолжай. Ты не благороден, ты ушел с богиней, что потом? – ей пришла в голову неприятная мысль. – Богиня? Должно быть она очень красивая.

– Ее ужасная красота практически непостижима для человеческого воображения, – мрачно ответил он. – Каждый ее дюйм – пособие по темному и величественному идеалу.

– Замечательно. Богиня. Непостижимая красота и идеал. Мы, вероятно, можем уже продолжать.

Лааадно. Вот и получается, что в области внешности она проигрывает: как она может сравниться с богиней. Она жаловалась на то, что один из ее парней фанател от Джессики Альбы.

По крайней мере, Джессика была человеком. Ух.

Джастис сжал кончики своих заплетенных в косу волос так крепко, что костяшки побелели.

– Ты не понимаешь. Ее привлекательность – словно огонь для мотылька, словно змея, гипнотизирующая свою жертву. Она – смерть, отчаяние, безумие, каким‑то образом упакованное в темных фантазиях больного разума.

Исчезли все признаки ее ребяческой ревности при виде его стараний объяснить всё это ей.

– А твой разум? То есть, он поврежден? Что она с тобой сделала?

Его лицо застыло, и он едва заметно покачал головой.

– Нет. Я тебе это не расскажу. Я никому никогда этого не скажу.

Джастис молчал так долго, что она подумала, что он передумал и не желает говорить с ней. Но потом он кивнул, как будто придя к какому‑то внутреннему решению.

– Мой рассудок пошатнуло уничтожение заклятья. Такое проклятие всегда подразумевает, что тот, кто его нарушит – умрет. Но, может быть, что‑то в Пустоте изменило его природу. Не знаю. Лишь знаю, что Анубиза хотела… Она хотела, чтобы я… сделал кое‑что. Невозможные. Ужасные вещи. Но мой разум раскололся на тысячу кусочков, когда я не смог исполнить проклятие и оказался при смерти. Она не позволила мне умереть.

Ком в горле мешал ей говорить. Никто не должен терпеть столько, сколько он. Неважно, что Джастис прожил века. Она едва сумела сказать:

– А потом? Когда ты не умер?

На его лице появилась такая страшная улыбка, что она почти физически отпрянула от него.

– Потом она сослала меня в Пустоту и сказала, что возьмет вместо меня моего брата.

– У тебя есть еще брат? Кроме Вэна и Высокого Принца?

– Нет. Она держала Конлана в плену, пытала его много лет, так что я знаю, что она собирается отправиться за Вэном. Но теперь я буду здесь, чтобы ее остановить.

Кили не показала ему, что очевидно они не на многое способны, пока застряли в ловушке этой пещеры. Она всё больше начинала верить, что они выберутся.

Кили начинала ему верить.

– Сможешь ли ты оправиться от вреда, причиненного тебе уничтоженным проклятием? Ты же говоришь о себе во множественном числе, – рискнула спросить она.

– Кили, моя мать была Нереидой. Ты видела ее. Она дала мне способности и, очевидно, силы по наследству. Силы, о которых я пока понятия не имею. Я думаю, что когда мой рассудок повредился, каким‑то образом он выпустил на свободу Нереидскую часть моей души. Он борется со мной даже теперь, потому что желает…

Джастис запнулся, его лицо густо покраснело.

– Он желает? – переспросила она, хотя внезапно поняла, что не очень‑то уверена, что хотела бы узнать, что желал Нереид. Не сейчас. Когда лицо Джастиса стало похожим на ледяной мрамор.

– Он желает тебя, – просто ответил он. – Он желает раздеть тебя и уложить под себя, независимо от того, согласна ли ты. Он желает взять тебя Кили, и я умру, прежде чем позволю ему.

Ее вздох был хорошо слышен в молчании, опустившемся между ними, и она едва не споткнулась, стараясь отойти от него.

На лице Джастиса появилась тревога, и его глаза стали черными, когда он сел и смотрел на нее, недвигаясь.

– Так что теперь ты знаешь кое‑что. Ты знаешь тьму, смерть и отчаяние. Был также свет. Но я не стану тебя осуждать, если ты не сможешь сейчас слушать.

Какая‑то ее часть откликнулась на боль в его голосе и хотела его успокоить, но реальность того, что она – одна, в ловушке с безумцем, полностью охватила ее. Независимо от того, какую симпатию или эмпатию она чувствовала к нему, она не могла ему помочь, если умрет.

Или будет жестоко ранена его злой стороной.

Воспользовавшись всеми умениями и навыками, она смогла заговорить спокойно:

– Разумеется, я бы хотела услышать твой рассказ о счастливых временах, но ты прав. Сейчас – не самое подходящее время. Мы должны найти выход отсюда, разве не так?

Он грациозно поднялся, она почувствовала чрезвычайную гордость за себя, что не вздрогнула. Когда они выберутся из пещеры, пережив это, она сможет столкнуться с чем угодно.

Если они когда‑нибудь выберутся из пещеры.

Силой заставляя замолчать голос, предрекающий беду в ее голове, Кили снова повернулась к стенам пещеры. Здесь должен быть выход, и она его найдет.


Глава 22


Джастис бродил по пещере, понапрасну отыскивая выход. Какую бы силу он ни сумел призвать прежде, чтобы перенести их, теперь она молчала, словно насмехаясь над ним. Ему, разумеется, был известен еще один вариант. Но он еще не желал выпустить на волю Нереида, который пытался завладеть его разумом, просто для того, чтобы обсудить стратегию.

Хотя к этому всё шло. Черт, и это, вероятно, произойдет. Но пока что, он и Кили сыты, и воин пытался найти проход, который пропустил прежде. Отчаяние не казалось таким острым на сытый желудок, хотя теперь он напугал ее так, что она молчала. Теперь девушка совершенно избегала его, и он не мог ее в этом винить. Но в то время правда казалась наилучшим выходом.

Хотя теперь Джастис сильно об этом жалел.

Он посмотрел туда, где она сидела на полу, отложив тарелки в сторону и поставив жадеитовые статуэтки из одного углубления с математической точностью на скатерти.

В стороне от статуэток находилась коллекция камней, которые он отбросил, выставленная в ряд, словно игрушечные солдатики, ожидающие генеральского приказа.

Она завязала богатство своих волос, убрав его с лица, и в то время как Кили концентрировалась на предметах, между ее шелковистых бровей появилась морщинка. Она какое‑то время не говорила. Он извращенно негодовал по поводу той легкости, с которой она перестала думать о нем, хотя его и восхищала ее сосредоточенность.

Для него это стало бы невозможным. С каждым шагом, с каждой мыслью он ощущал ее присутствие. Приступ негодования вызвал теперь уже знакомый результат: Нереид попытался вырваться из щитов разума Джастиса, рыча всё громче с каждым часов.

Пещера лежала прямо под храмом его предков Нереид, и эта половина его души продолжала кричать, что ему не следует отказывать. Джастис провел рукой по волосам, задумавшись, как победить одну часть его сущности, чтобы не уничтожить психику.

Может, он сбежал из Пустоты, но теперь безумие всегда будет его преследовать? Жить в нем? Жертва Фарнатия не должна быть напрасной.

Озадаченность превратилась в беспомощную, неясную ярость. Кили так легко могла не обращать на него внимания, а он не мог даже игнорировать голос в своей голове. Это осознание горело внутри него, – огненная вспышка огня его бешенства, – не менее сильная оттого, что оказалась неразумной.

Боль объяла его голову. Стальные пики протыкали его виски, извещая, что Нереид прорвался сквозь щиты. Она отбрасывает тебя в сторону, словно ты – ничто, атлантиец. Если бы мы ее взяли, то она осталась бы привязанной к нам навечно.

Джастис покачал головой, отрицая это, но движение лишь усилило его головную боль, сжимая его череп, и он вздохнул.

– Нет. Мы не станем… я не стану заставлять ее. Я ей пообещал.

Тогда я не стану делиться с тобой Нереидским искусством переноса, и мы останемся в этой ловушке, пока не умрем.

Искусство переноса? Но даже просто обдумывая эту фразу, атлантиец знал. Именно так он принес еду; украв ее, без сомнения у очень удивленных и голодных людей.

Важнее всего то, как он перенес Кили с собой в свое давно забытое убежище.

Да. Есть путь внутрь и наружу. Это просто, когда знаешь ключ , – соблазняющее шептал Нереид.

Закрыв глаза, он вступил в краткую, но яростную битву со своей второй половиной: бесполезно. Он уже всерьез рассматривал то, чтобы стукнуться головой о покрытые драгоценными камнями стены и выбить информацию, когда Кили позвала его.

– Джастис? У меня возникла мысль, как мы сможем выбраться отсюда.


Кили сидела на полу, скрестив ноги, разглядывая статуэтки. Бесценные предметы, невероятно важные в ее серьезном изучении атлантийского прошлого. Даже через перчатки, ей на разум давил настоящий возраст этих фигурок, проходя по нервным окончаниям. То, что она предполагала сделать, являлось невероятным саморазрушением. Вероятно, даже самоубийством.

Но она оказалась в ловушке между молотом, – завалом, – и наковальней.

Джастис не знал, как им отсюда выбраться. Он даже не понимал, как перенес их сюда. Ладно. Она видела его прошлое через видение меча и знала достаточно, чтобы сознавать его честность. Его честь. Даже боль, которую он так контролировал.

Он не стал бы ей лгать. Он бы скорее умер, чем позволил бы Нереиду причинить ей вред. Она примет эти факты, как проверенные гипотезы.

Так что ей следовало заняться поиском выхода.

Он прошел через комнату, напоминая лоснящуюся пантеру, мышцы напрягались при грациозной, смертельно опасной ходьбе. Он лишил ее воздуха и перепутал ее аккуратно подобранные, научные мысли.

Ей следовало бы бояться сильнее. В особенности после того, в чем он сам ей сознался, но она достаточно доверяла Джастису, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Став перед ней на колени, он подвязал конец своей косы кожаной веревочкой. Эта вещица, вероятно, содержалась в одном из углублений, подвязывая мешок с драгоценными камнями. Девушка покачала головой, изумляясь себе. Вот она, сидит в помещение с кладом, который стал бы мечтой наяву вора драгоценностей, и всё, о чем она могла думать – выбраться отсюда.

Практичная, прагматичная Кили.

Вот только она не чувствовала не капли практичности, желая, чтобы руки Джастиса касались ее кожи, а не его волос.

– Если ты не перестанешь так на меня смотреть, я позволю себе окунуться в фантазии о том, что я бы хотел сделать с оставшимся кленовым сиропом и твоим милым телом, – хрипло, едва ли не рыча, сказал он. Он натянуто улыбался, и на челюсти дергалась мышца. – Есть большая разница между насильственным обладанием и добровольной сдачей.

Тогда она покраснела от груди до щек, закусила губу и попыталась перестать смотреть на него. Кили, правда, пыталась, но не могла ничего с собой поделать. Она просто не могла.

Посмотрела на сироп.

На сей раз он действительно зарычал, и первобытная дикость этого звука выпустила примитивные желания Кили. Жидкий жар разлился от центра ее тела, ей пришлось постараться, чтобы не дергаться на месте. Внезапно ее трусики стали слишком тугими, а кружево ее лифчика невыносимо терлось о чувствительные соски.

Если он мог сделать такое с ней, лишь зарычав, то если он окажется обнаженным, она пропала.

– Сконцентрируйся, – выдохнула она, решив смотреть на стол. Или на пол. На что угодно. – Я не знаю, что за безумное влечение у нас с тобой, но нам нужно сконцентрироваться. Я не хочу также усугублять твою… проблему.

Он застыл, а потом осторожно сел, скрестив ноги, на разумном расстоянии от нее. Кили глубоко вздохнула, подняла подбородок, и готова была прямо рассмотреть их проблему. Логически ее обсудить.

Но его опасная улыбка и чисто мужская надменность, сияющая в его глазах, разрушила ее намерения.

– Значит, ты это признаешь, – спокойно сказал он. – Влечение. Как ты это назвала, хотя я бы сказал, что это еще мягко сказано. Это не имеет никакого отношения к Иному внутри меня, Кили. Это желание поднимается, как приливная волна, лишь между предназначенными друг другу.

Она затаила дыхание от жара, содержащегося в его словах.

– Я стала бы дурочкой или лгуньей, отрицая подобное. По крайней мере, то, что касается желания. Но это просто реакция на стрессовую ситуацию. Гормональная реакция на выброс адреналина.

Он скептически посмотрел на нее, и эти удивительные, изменчивые глаза превратились из черных в бледно – зеленые.

– Я так не думаю, моя Кили, и я это тебе докажу. Рассчитывай на это.

Пытаясь не обращать внимания на жар, охвативший ее от его провокационных слов, она спросила то, что ее волновало уже какое‑то время.

– Твои глаза. Лайам тоже так делал, изменял цвет глаз. Цвет глаз атлантийцев связан с их эмоциями? Как кольцо настроения?


Он долго смотрел на нее до того, как ответить.

– Возможно. Какие цвета ты видела в моих глазах?

Она пожала плечами.

– Я вообще‑то список не составляла, но они переходили от черного до полуночно синего, потом до сияющего зеленовато‑голубого, а теперь они прекрасного бледно‑зеленого оттенка, напоминающего мне о весне. О, и иногда в черном цвете появляется крохотный сине‑зеленый огонек в центре зрачков.

Его рот широко открылся, а потом закрылся, став узкой линией. Его зрачки стали черными, пока она смотрела, словно ночь внезапно наступила, сменив замечательный весенний день. Она едва не улыбнулась собственной причуде. Может быть, ей стоило побольше ходить на уроки поэзии. Она могла бы написать «Оду глазам атлантийца».

– Вот сейчас, например, – заметила она, пытаясь сдержать улыбку, – они поменялись с ярко‑зеленого до черного, когда я сказала про огоньки.

– Ну, только не паникуй, не прыгай и не броди по пещере, прошу, но, кажется, что на тебя заявили права обе мои половины, Кили, – ответил он, медленно выговаривая слова. Словно она вытягивала их из него. – Ты можешь оказаться в большей опасности, чем я думал.

Она открыла рот, собираясь сделать остроумное замечание, но потом поняла, что он вовсе не шутил. По позвоночнику поползли мурашки, что совсем не способствовало фокусировке.

– Две половинки твоей натуры. То есть это имеет отношение к тому, почему ты говоришь «мы», имея в виду себя и Нереида?

Прежде чем он ответил, она покачала головой.

– Нет. Не сейчас. Когда мы выберемся отсюда, я обещаю тебе, что мы обо всём этом поговорим. Я не убегу со всех ног еще часок‑другой.

Его лицо помрачнело, он прищурился.

– Ты не убежишь от меня, Кили, – властно сказал Джастис. – Нет такого места, куда я не последую за тобой. Знай это.

– Да, значит, тебе тоже не мешало бы знать, что я очень плохо воспринимаю приказы, – заметила она в ответ. – Вместо того чтобы спорить, почему бы не сделать что‑то более продуктивное? Например, выбраться?

Она выбрала один из самых больших сапфиров и подняла его, чтобы показать Джастису.

– Я думаю, что у меня есть план.

Осторожно положив драгоценный камень на скатерть, она решила, что время пришло.

– Есть кое‑что, чем я бы хотела поделиться с тобой. О том ведении, когда я коснулась сапфира Лайама.

– Лайам? – одно это слово содержало в себе множество опасного. Внезапно он снова превратился в дикого хищника, и она не знала, почему. Вероятно, между ними была кровная вражда. Но сейчас не было времени углубляться в детали.

– Да, Лайам, но не он тут важен. Тебе нужно узнать о моем видении. Я была в комнате с Верховным жрецом Нереем и его женой, Зелией, когда они обсуждали Звезду Артемиды.

– Это невозможно. Должно быть, твое видение было ошибочным. Я знаю это имя, Нерей, но он не мог быть женат. Посейдон постановил, что его верховные жрецы не могут жениться. Если они не соблюдают целибат, то теряют слишком много своих сил. Нерей был одним из самых могущественных верховных жрецов в истории, так что он не мог быть женат.

Она пожала плечами.

– Может быть, записи о браке потерялись. Я живу с этими видениями с детства, и они никогда не были ошибочными. Нерей был женат на Зелии.

Она рассказала историю своего видения о Нерее и Зелии и то, что они говорили о Звезде Артемиды. Когда она закончила свой рассказ, ее заинтересовала важная подробность.

– Джастис, они говорили, что у этого предмета есть способности исцелять поврежденный рассудок. Может быть. Ты бы мог…

Испугавшись того, что чуть было не сказала, она замолчала на полуслове. У нее не было права. Совсем не было права.

Джастис сжал руки в кулаки и удерживал их у своих бедер. Когда он заговорил, то вовсе не сказал ей не совать свой нос не в свое дело, как она ожидала, и, если честно, именно этого заслуживала.

– Он знал? Лайам знал, что это видение причинить тебе вред и всё же отправил тебя в него без предупреждения? – тон его голоса изменился, став смертельно опасным.

– Ну, нет, он…

– Он – покойник, – просто сказал Джастис. – Он попадет в ад.

Мурашки побежали по ее позвоночнику от его слов, которые были скорее не угрозой, а простой констатацией факта. Кили внезапно почувствовала сочувствие к Лайаму.

– Да. Это очень поэтично, но совсем нечестно. Он понятия не имел, что видение так сильно на меня повлияет.

– Он не должен был вообще прикасаться к тебе, – непреклонно ответил Джастис. – За это я его убью.

– Хорошо. Ладно. Ты немного преувеличиваешь, разве не так? Никто не будет никого убивать. В любом случае, я, кажется, устанавливаю глубокую эмоциональную связь с любым атлантийским предметом, который читаю. Я подумала…

Она запнулась и попыталась наполнить воздухом свои внезапно опустевшие легкие, потом снова начала фразу, заставляя слова прорываться через комок страха в горле.

– Я подумала, что могла бы начать читать предметы, один за другим, пока, возможно, один из них даст нам информацию о том, как выбраться отсюда.

Она оптимистично улыбнулась и попыталась не думать обо всем, что могло пойти не правильно. Пыталась не думать о том, что может оказаться в ловушке вихря нескончаемых видений. Пыталась не думать о том, что однажды она умрет в видении, наконец доказав тем или иным способом: смерть в видение означает смерть в реальности.

Из всех гипотез, которые она сформулировала, именно эту она вовсе не горела желанием подтверждать.

Так как ее мысли кружились, словно хомяк, пойманный в колесо, она решила спросить мнение Джастиса.

– Ну и что? Ты меня слышал?

Он сидел молчаливо и неподвижно, черты его лица были бледно‑ледяными.

– В каком же возможном бредовом состоянии ты могла поверить, что я позволю тебе рисковать собой таким образом?

Его лицо окаменело от ярости, и на мгновение он стал сам похож на карающего Бога. Хотя она не собиралась бояться.

Во всяком случае, не сильно.

– У нас нет лучшего варианта; ты же сам так сказал. Ты не знаешь, как перенес нас сюда, и ты не знаешь, как выбраться отсюда. Мы должны попробовать что‑нибудь, Джастис. Я – ученый и исследую различные пути, различные гипотезы, пока не найду подходящие.

Чувствуя себя так, словно шла за львом в его логово, она наклонилась вперед и коснулась его руки.

– Это может быть не так плохо. Если я медитирую и приготовлюсь, мои видения обычно не столь яркие, как недавние.

– Это. Может. Быть. Не. Так. Плохо, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Правда.

Со сверхъестественной скоростью он схватил ее за плечи и подтянул через покрытую камнями и статуэтками скатерть в свои объятия.

– Я это запрещаю, – сказал он, лед покрывал каждый слог. – Я скорее буду бороться со второй половиной моей души, чем позволю тебе рисковать здоровьем и жизнью.

Он прислонился своей головой к ее макушке и обнял ее так крепко, что она почти не могла дышать. Она собиралась возразить, когда поняла, что он дрожит. Его внутренняя борьба была невероятно трудной, и хуже всего было то, что она не знала, как ему помочь.

Она могла придумать только одно, и это было проще всего. Она обхватила его за талию руками и обняла его. Тело Джастиса затрясло, и он немного ослабил мертвую хватку, сжимающую ее ребра.

Они молчаливо, не двигаясь, сидели так несколько минут, а потом воин поднял голову.

– Я знаю, что я должен сделать. Я должен заключить сделку с демоном и надеяться, что мы все не окажемся в аду.


Глава 23


Атлантида, дворец


Приняв продолжительный горячий душ и сменив одежду, Алексиос направился по огромному украшенному гобеленами коридору, собираясь отчитаться Конлану. Он почти не обращал внимания на замысловатые узоры и блестящие события истории Атлантиды, сотканные за тысячи лет, идя прямо в военную комнату.

Военная комната. Эти стены, молчаливо и без предубеждения, выслушивали планы атлантийцев более одиннадцати тысяч лет.

Алексиос задумался, могут ли стены смеяться.

Планы, интриги, бесконечные встречи, на которых обсуждались бесконечные войны. Они – лишь простые пешки в игре Богов, и даже самые сильнейшие воины Посейдона редко становились чем‑то поважнее пешек.

Он не раз задумывался о том, что пешками очень часто жертвовали.

Наконец, достигнув места назначения, он остановился, удивившись при виде охранников у дверей. Конлан или, скорее всего, Вэн, должен быть опасался предательства в самом дворце. Он об этом не задумывался, но присутствие охранников доказывало, что кто‑то именно так и думал.

– Лорд Алексиос, – сказал старший, закаленный в битвах, ветеран. – Принц Конлан и Лорд Мститель ожидают вас внутри.

Другой открыл тяжелую дверь, и Алексиос вошел в комнату, по пути рассматривая стены. Молчаливые свидетели, усмехнулся он про себя. Штукатурка, мрамор, деревянные вставки, специально вырезанные инструментами.

Похожие на него.

Качая головой, отвергнув мрачные мысли, Алексиос осмотрелся. Конлан и Вэн склонились над длинным деревянным столом в центре комнаты, сосредоточенно изучая карты. Вэн подошел с одной стороны, проводя пальцем по карте и что‑то бормоча. Потом он поднял голову и поприветствовал Алексиоса кивком головы.

Когда тот подошел к ним, то снова изумился. Женщина, человек, Тиернан Батлер, одетая в джинсы и белую рубашку с убранными от лица темными волосами стояла между двумя братьями. И судя по выражениям их лиц, они обсуждали что‑то не слишком приятное.

Конлан и Вэн носили простую одежду: темные рубашки и штаны, похожие на его собственные. Ничто в их одежде не говорило о том, что они – особы королевской крови. Высокий принц, будущий король Атлантиды и его младший брат, следующий в очереди на престол, никогда не кичились своей наследственностью, не ставили себя выше других. Но даже так от них исходила аура решительной властности, молчаливое свидетельство их права по рождению.

Право по рождению, по крайней мере, наполовину, еще одного мужчины. Который снова пропал.

– Какие‑то новости о Джастисе?

Конлан покачал головой.

– Никаких. И с Алариком тоже нет связи. У тебя есть новости о нем?

Алексиос низко и долго присвистнул.

– Я думал, что он вернется сюда до меня. Он отправился за Квинн; ее ранило в бою.

Вэн сжал руки в кулаки, смяв карту, которую держал. Принц уважал Квинн за бойцовские качества, и даже более того, она стала его другом. В самом деле, она стала частью семьи теперь, когда ее сестра Райли выйдет замуж за Конлана.

Человеческая женщина выйдет замуж за атлантийца. Он подумал о Бастиене – атлантиец, женившийся на оборотне. Больше запутанных мотков пряжи для будущего гобелена, который однажды будет украшать дворцовые коридоры, вероятно предсказывая конец бесконечным войнам, о которых он раньше размышлял.

– Это была небольшая рана, – заверил он их. – Но вы знаете Аларика. Между ним и Квинн есть… связь. Он последовал за ней, чтобы убедиться в ее благополучии, – он поспешно рассказал им о том, что произошло в Сент‑Луисе. – Квинн, Джек и Дэнал отправились за лидерами вампиров.

Алексиос не стал говорить о том, что эти трое собирались сделать с вампирами, когда их догонят. В этом не было нужды.

Конлан посмотрел на брата. Потом кивнул.

– Если рана Квинн небольшая, Аларик скоро вернется. Пока мы не можем выследить Джастиса, так что нам следует сосредоточиться на текущей проблеме. Тиернан передала нам много сведений о планах Отступников.

Алексиос посмотрел на женщину. Потом на своего принца.

– Это мудро? Особенно принимая во внимание, где мы нашли ее. Мы станем считать, что она говорит нам правду, а не устраивает ловушку, в которой выступит в качестве наживки?

Вместо того чтобы защищать себя, Тиернан улыбнулась ему.

– Ты стал бы хорошим репортером, атлантиец. Никогда не верь тому, что слышишь. Проверка фактов, проверка фактов, проверка фактов.

Она замолчала и густо покраснела.

– По правде сказать, я прыгнула выше головы. Я думала, что знаю, во что ввязывалась. Я вошла туда с ресторанным обслуживанием и знала, что они не начнут вечеринку, пока не уйдет обслуживающий персонал, но я подумала, что могла бы услышать что‑то полезное. Вместо этого меня оглушили.

– Заставили снять одежду и участвовать в оргии? – поинтересовался Алексиос, не веря не единому ее слову.

– Нет, я… Поставщики тоже участвовали. Мне приказали отнести много пустых тарелок в фургон доставки и не возвращаться. Но я заглянула в ванную, а потом сумела спрятаться за тем диваном так, что никто не заметил, – она дотронулась до синяка на лице. – Получила этот фингал, когда кто‑то швырнул бутылку за диван, а она попала в меня. Было сложно не заплакать. И один из тех мерзких старикашек заметил меня, и мне пришлось сыграть, что я просто стесняюсь, и это моя первая вечеринка. Бежать было опасно; это вызвало бы его подозрения. Так что мне пришлось раздеться, пока этот извращенец смотрел. Потом он забрал мою одежду и сказал, что сейчас вернется. Я пыталась понять, как мне выбраться из переделки, когда вы ребята туда вломились.

– Очень подходящее время, не так ли? Если вообще то, что ты говоришь нам – правда, – заметил Алексиос. – Может, нам бы лучше перепроверить несколько раз твою версию событий.

– И этим мы и займемся, проверим все детали, которые она нам сообщит, – просто сказал Вэн. – Но она была права насчет Пустоты, и то, что она говорит нам сейчас, подтверждает информацию, которую мы получили от независимого источника. Другими словами: пока что все в порядке.

Тиернан указала на одну из карт, и Алексиос подошел поближе, чтобы рассмотреть.

– Они начинают в наиболее населенных областях и выбираются оттуда. Большие города, крупные центральные области. Конечно, Нью‑Йорк. Бостон. Сиэтл, Джексонвиль, Флорида. Я полагаю, что глобализация отразилась также на вампирах, – сказала она. – Мы работаем над этой историей вот уже почти три года. Отступники и культ Алголагнии.

– Кто это «мы»? – спросил Конлан.

– Да, мне тяжело поверить, что твои боссы в Бостон Геральд послали тебя распутывать эту историю, – заметил Вэн, качая головой. – По последним сведениям, эта газета – одна из почти трех дюжин в Соединенных штатах, управляется консорциумом оборотней.

Тиернан взглянула на него, улыбаясь уголками губ.

– Кажется, у вас много сведений. Правда ли, что Дональд Трамп – оборотень, или это просто необоснованные слухи?

Вэн фыркнул.

– С такими волосами?

Алексиос не мог веселиться после того, как отправил половину команды бунтовщиков на лечение.

– Может, нам стоит оставить шутки в сторону до более подходящего момента, – он понимал, что сказал грубость, но не собирался извиняться. Извинятся – значило не уважать раненых… и Грейс.

Конлан посмотрел на него мгновение, о чем‑то размышляя, а потом кивнул.

– Алексиос прав. Но я снова должен спросить, к кому относится это «мы»? Мы ничего не слышали о расследованиях по Отступникам. Проводимых людьми.

– Если бы вы о нас узнали, то это значило, что мы не справились с нашей задачей, – возразила Тиернан. – Мы – репортеры‑ищейки и не работаем на виду. Мы собираем источники, факты и важные улики. Тогда и только тогда мы опубликовываем историю. Это будет самая великая история в моей карьере, когда ее напечатают.

Алексиос решил попытаться блефовать.

– Мы также слышали о тебе, репортер. Мы знаем, что ты – искательница славы, которая полагает, что Пулитцер – ее второе имя. Мы слышали, что на тебя нельзя положиться, и ты небрежна. Зачем нам вообще работать с тобой?

На мгновение, так быстро, что Алексиос чуть было не упустил этот момент, темные глаза Тиернан затуманились и ни на чем не концентрировались.

– Это – ложь, – сказала она жутко спокойно. – Вы никогда обо мне не слышали, и вы также не слышали о моем расследовании. Вы не знаете, кому доверять и переживаете за вашего друга.

– Есть еще кое‑что, – сказала она, повернувшись к Конлану. – Вы опасаетесь, что то, что он, Джастис, сделал с тем археологом, будет иметь последствия для Атлантиды. Ужасные последствия.

Внезапно она моргнула и немного вздрогнула, словно птица, стряхивающая капли воды с перьев. И снова улыбнулась, внезапно побледнев.

– Не пытайтесь блефовать с игроком в покер.

В воздухе повисло тяжелое молчание. Что‑то странное только что произошло, но Алексиос не был уверен, что именно. Все его чувства говорили ему, что Тиернан – всего лишь человек.

Но такими же людьми были Квинн и Райли. Люди и анэши. Первые эмоциональные эмпаты за тысячелетия. Эрин – певчая драгоценных камней. Никто больше не удивлялся странному.

– Ладно, давай предположим, что ты говоришь правду, – сказал Конлан. Он указал на карту. – Покажи нам.

Тиернан быстро указала около дюжины многолюдных областей.

– Все эти. Культ Алголагнии вовсю занимается набором членов. К несчастью, их понимание набора очень напоминает вербовку солдат.

Вэн крепко выругался на древнеатлантийском, без сомнения из уважения к Тиернан. Несмотря на язык, значение это было ясным.

– Так ты говоришь…

– Что это не добровольное вступление, – закончила предложение девушка. – Не так уж много людей, что бы вы ни думали о нас, людях, подписываются на то, чтобы их мозги превратили в пюре.

– Очень яркая картина, но как интерпретировать данное сравнение? – спросил Конлан. – Ты говоришь, что Анубиза и ее приспешники порабощают людей? Как бы мерзко это не звучало, но это – временное явление. Мы видели подобное веками, тысячелетиями.

– Тут нет ничего временного, – решительно ответила Тиернан. – У нас есть доказательства явного, постоянного искривления мозговых процессов. С нами работают нейрохирурги, специалисты по мозгу и нейропсихиаторы. Магнитные томограммы мозга пострадавших совсем отличаются от снимков людей, прошедших лишь временное порабощение.

Она запнулась, посмотрев на всех них по очереди, как будто чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

– Анубиза создает армию людей‑рабов с поврежденными мозгами, которые никогда в жизни не вернутся в нормальное состояние. Она играет в судоку[24] с нашими мозгами, и кто‑то должен положить этому конец.

Если только она не была актрисой, лучшей, чем Алексиос видел когда‑либо на сцене, Тиернан говорила правду. Страсть и боль в ее голосе едва ли заставили ее сорваться, но в этой женщине был стержень. Сталь, закаленная в насилии, а не в огне, тем не менее, у нее был этот стальной стержень.

– Расстроенный разум можно излечить, – сказал Конлан.

Вэн посмотрел на него.

– Звезда Артемиды? Но это…

Конлан легко махнул рукой, сбивая брата с мысли.

Вэн прищурился, но послушался. Потом ударил кулаком по столу, испугав их всех.

– Всё возвращается к ней, – рявкнул он. – Как же вселенная настолько потеряла равновесие, что Посейдон лениво сидит в сторонке, позволяя вампирской богине играть в кости на будущее трех рас?

– Ты святотатствуешь, нужно отметить, хотя не могу не согласиться, – сказал Конлан.

– Может быть, сейчас нам следует сосредоточиться на том, в каком направлении нам можно участвовать в этой битве, а не сетовать на действия Богов.

Тиернан тихонько вздохнула.

– Вы говорите, что Анубиза – в самом деле богиня? А Посейдон – вы имеете в виду мифического морского бога? – она прищурилась. – Я пришла к вам с настоящей проблемой, с настоящей информацией о вашем друге, ожидая реальной помощи. Вы так понимаете шутки? Давайте покормим сказками человека?

Алексиос взмахнул рукой, указывая на комнату, в которой они стояли.

– Ты в Атлантиде, Тиернан Батлер. На мифическом потерянном континенте Атлантида, как называют его тебе подобные. Ты, правда, желаешь отрицать существование морского бога, когда находишься в этой реальности, глубоко на дне океана?

Тиернан открыла было рот, чтобы ответить. Потом резко закрыла его. Через мгновение она улыбнулась, и им довелось увидеть ту беззаботную женщину, которой она была в не такие тяжелые времена.

– Ты действительно прав.

Потом улыбка пропала.

– Твой другой друг… тот, что вроде сошел с ума в Бостоне. С ним всё в порядке?

Алексиос посмотрел на Конлана, который кивнул.

– Бреннан в порядке и не помнит о своем нехарактерном поведении. Однако мы решили, что его следует держать от тебя на расстоянии, так как что‑то в тебе заставляет его реагировать… враждебно.

– Черт побери, вы ребята умеете красиво выражаться, – протянула она, внимательно глядя на них. – Враждебно реагировать. Интересно вы завернули.

– У нас нет сейчас времени рассматривать это, даже если бы мы склонны были подумать об этом, – рявкнул Вэн. – Бреннан не будет находиться поблизости от тебя. А ты останешься в Атлантиде, пока мы тебя проверяем.

Прежде, чем она успела возразить, что было ясно по ее губам, Вэн криво улыбнулся.

– Проверка фактов, проверка фактов, проверка фактов? Прямо с твоих губ ко мне в уши.

– Ладно, – ответила она. – Думаю, что соглашусь, так как другого выхода нет. Я даже не знаю, как мы здесь оказались, а дворцовые слуги не слишком‑то близки к человеческой пленнице.

– Ты – наша гостья, леди Тиернан. – сказа Конлан, и снова его королевское происхождение стало ясно всем. – А не пленница.

– Но мы проявим недобросовестность, если не проверим твою историю, как ты сама понимаешь. Дай нам несколько дней, и вернешься в Бостон, чтобы продолжить свою работу.

– Если говоришь правду, – добавил Алексиос.

– Правда, всегда правда, сияющая в движущихся песках нюансов, намерений и обмана, – прошептала Тиернан, глядя вдаль. – Я говорю правду так, как вы даже не сможете представить.

По позвоночнику Алексиоса прошла дрожь. Что‑то определенно было не так с Тиернан Батлер. Вероятно, им бы стоило это проверить.

Конлан наклонил голову.

– Мы надеемся, ради нас всех, что ты говоришь чистую правду. Если вампиры дошли до настоящего уничтожения мозговых процессов у людей, тогда мы должны ответить им.

Принц снова склонился над картой.

– Может быть, у тебя и будет свой Пулитцер.

Тиернан хотела было ответить, но Алексиос понял по словам Конлана, что тот отпускает девушку.

– Если ты пойдешь со мной, Тиернан, я, разумеется, найду удобную…

– С ней хочет встретиться Эрин, – прервал его Вэн. – Она в Храме и сказала, что проведет экскурсию для Тиернан.

– Храм? – глаза девушки засверкали, и Алексиос уже научился узнавать журналистское рвение. – Какой Храм?

– Храм Нереид, – ответил воин, указывая на дверь. – Еще одни мифические создания, о которых мы говорили ранее.

Пока она осыпала его вопросами, Алексиос сумел направить ее к двери. Он открыл дверь, чтобы она вышла первой, а потом повернулся к Конлану и Вэну.

– Я буду готов, что бы вы ни решили.

Они кивнули одновременно, выглядя в этот момент одинаковыми близнецами, а не просто братьями.

– Мы знаем, – сказал Конлан. – Как только Аларик вернется, мы спланируем наши следующие шаги.

– Сначала Джастис, – сказал Вэн, и решительность его голоса была похожа на клятву. – Потом Анубиза и Отступники.

Алексиос кивнул, совершенно согласившись с таким планом. Он закрыл за собой дверь и пошел спасать охрану от вопросов Тиернан, повторяя клятву про себя.

Сначала Джастис[25], а затем – правосудие.

Репортерше бы это понравилось. Напоминало заголовок для первой полосы.


Глава 24


Атлантида, пещера


Джастис заставил себя сделать то, против чего боролся сотни лет. Он открыл щиты в своем разуме и отпустил нереидскую половину своей души. Сначала его ответом было молчание, словно Иной насмехался над ним.

Как будто он ждал слишком долго.

Однако постепенно сила, словно жидкий огонь, закружилась в невосприимчивых уголках его разума. Жар наполнил его тело, сверкая и переливаясь по его венам и артериям, как кровь, смешанная с шампанским.

Наконец‑то, наконец‑то ты воззвал ко мне, и пригласил показать мою силу. Голос нереида раздался в его разуме с грохочущими ударами, словно тот исполнял триумфальный марш.

– Я воззвал к тебе, чтобы разделить твою силу, – вслух ответил Джастис. – Если мы не сможем выбраться из пещеры, то тебе это тоже ничем хорошим не светит.

Кили нахмурилась и озадаченно посмотрела на него, и он понял, что напоминала его часть разговора.

– Я не сумасшедший, я лишь разговариваю сам с собой, – ответил он. – Единственный способ выбраться отсюда – если моя нереидская часть научит меня тому, чего я никогда не знал. Нас сюда перенесла не атлантийская способность. Я не уверен, что сделал и как. Нереид знает, так что я научусь.

– Это, вероятно, тема на потом, но, не кажется ли тебе, что говорить о своей половине в третьем лице – не слишком разумно? Разумеется, вы себя называли «мы», так что я полагаю, что это всё относительно, – сказала она, слабо улыбнувшись. – Я соглашусь на всё, что поможет нам выбраться отсюда.

Джастис улыбнулся ей, как он надеялся ободряюще, а потом закрыл глаза и погрузился в своё двойственное сознание. Воронки и спирали светящегося цвета танцевали во тьме в его разуме, как будто нереидская половина была призмой, отражающей самые яркие камне в пещере.

Хотя он не понимал природу высвобожденной силы, он ясно чувствовал ее мощь. Он всегда обладал сильными способностями в атлантийской магии, но это было нечто другое. Темнее. Не более могущественное, а просто Иное. Глина, вылепленная скульптором с загадочными намерениями.

Его разум перемещал новые понятия. Новые конструкции. Другая точка зрения на вселенский порядок.

Вопрос передачи. Знание и техника засветились перед ним. Это было так просто; разумеется, он мог это сделать. Разумеется, он сделал это.

Разумеется, он мог сделать это снова.

Это – простой процесс. Он жертвовал своим положением во вселенской материи. Это была ссуда – ничего больше. Мгновенное возвращение к энергии создания. Он представит себя и Кили там, где он хотел, чтобы они находились, и они пройдут сквозь волны, являясь частицами этого потока.

Он это видел. Он это слышал, касался, пробовал на вкус. Куда бы он ни смотрел, лучики энергии танцевали и играли. Проходя по материи самой жизни. Было так просто скользнуть в эту энергию. Оседлать ее.

Он повернулся к Кили и, по настоящему увидев ее, рассмеялся, испытывая внезапную радость. Сверкающие лучики оранжевого, жёлтого и красного летали, переливаясь, вокруг неё. Она существовала внутри калейдоскопа всех оттенков заката, увенчанная ярко рыжим пламенем волос. Она представляла собой силу, изумление, невинность, но присутствовали также тёмные оттенки. Проблески охры переходили в насыщенный оттенок красного дерева, указывая на негатив. Боль в ее прошлом.

Он не должен был знать это, но всё же он знал. Он уже был не только Джастисом. И не только Джастисом и Нереидом. Он был частью сетки всего сущего в галактике, путешествовать внутри нее не будет таким уж сложным. Как плавание в спокойной воде бассейна.

Не так уж просто , – предостерёг его нереид. Ты не должен попасть в ловушку. Невероятные возможности существуют, чтобы соблазнить неосторожных. Если ты отдашься вселенной без оглядки, есть шанс, что ты никогда не вернешься.

Джастису неприятны были мысли о границах, но потом он укротил свое нежелание. Заставил себя выслушать нереида.

Кили. Он должен защитить Кили. Выбраться вдвоём из этой пещеры, в которой они были заключены. Сконцентрируйся на практическом; магия может подождать. Он повернулся к ней.

– Я знаю, как это сделать. Он рассказал мне, и это так просто. Ну, просто, когда знаешь, что делать.

– Ты, правда, можешь вытащить нас отсюда? – хрупкая надежда засияла на ее лице, и на мгновение он остановился, изумившись ее красоте.

– Да. Я бы спросил, куда ты хочешь направиться, но я считаю, что необходимо вернуться кое‑куда. Нам следует объясниться. Мне следует объясниться. Мы направимся во дворец. Это сначала, хотя мы и не знаем, чем всё закончится.

Кили глубоко вздохнула и кивнула.

– Часть меня желает вернуться домой, принять горячую ванну и выпить пару бутылок вина. Но нам нужно рассказать принцу о Звезде Артемиды и Трезубце. Вся Атлантида может оказаться в серьезной опасности. Если они попытаются совершить Восхождение без полного набора драгоценных камней.

Он протянул руку, и она переплела свои пальцы с его. Фонтан сверкающего света превратился в гейзер вокруг них. Очарованный гипнотической привлекательностью этого зрелища, он едва не пропустил ее следующие слова.

– Просто скажи мне, что это – безопасно, – попросила она, робко улыбнувшись. – Я знаю, что мы уже делали подобное, но я не могу стряхнуть с себя ощущение того, что я – подопытный кролик. Я, правда, не хочу, чтобы половина моих атомов оказалась в Борнео, а вторая – осталась тут во дворце Атлантиды. Я смотрела «Звёздный путь» на DVD, знаешь ли. Там переносное устройство не всегда было надёжным.

В своём прошлом он нашёл намёк на веселье, которое не было выбито из него годами сражений и месяцами в Пустоте.

– Я слышал, что Борнео в это время года – замечательное местечко.

Несмотря ни на что, Кили рассмеялась. Джастис воззвал к магии своих нереидских предков. И, всё ещё сжимая ее в объятиях, ступил за грань реальности в материю вселенной. Они растворились в чистой энергии, и обе его половинки – Нереид и атлантиец – были очарованы яркостью пойманного солнечного света, который они так осторожно сжимали в своих объятиях.


Кили растворилась в ничто, снова, а может быть, и нет. Каким‑то непонятным образом, это казалось чем‑то иным. Она чувствовала себя более активной участницей процесса, хотя определённо, магией управляла не она. Будучи учёным, она пыталась наблюдать и составлять список. Ощущения, реакции, опыт в ходе эксперимента.

Но этот перенос не поддавался описанию. По крайней мере, не поддавался рациональному описанию. Любому разумному описанию. Магия поглотила ее, захватила ее. Она лишь могла надеяться, что эта магия выплюнет ее назад в целости и сохранности, когда перенесёт на другую сторону.

Цвета и звуки сталкивались вокруг неё, как будто она приняла наркотик, изменяющий сознание и попала в самую середину симфонии. Это было прекрасно и ужасно; ощущение переходило в ощущение, пока она не подумала, что сойдёт с ума.

А потом всё закончилось.

Они упали, неважно вниз или вверх, но они выпали из потока, из водоворота, назад в реальность. Приземлились на ноги в комнате, которую Кили не видела ни в одном из своих видений. Девушка задумалась, почему реальность кажется такой пресной.

Вокруг нее раздались удивлённые крики, и прежде, чем она смогла сориентироваться, кончики двух кинжалов и меча оказались направлены в ее сторону. Вообще‑то, в сторону Джастиса.

Джастис крепче обнял ее, а потом передвинулся, чтобы ее защитить. Он двигался так быстро, словно вихрь.

– Как вы осмелились поднять оружие против нас? – рыкнул он, но Кили поняла его слова и намерения совершенно точно. Она видела дрожь в его мышцах, что дало ей понять: он вне себя от ярости.

Кили знала, что должна что‑то сделать. Атлантийцы угрожали разрушить то краткое перемирие, что Джастис установил со своей нереидской половиной, и она не собиралась позволять им этого.

Она выступила вперёд и подняла руки, сдаваясь и ища глазами Конлана, стоявшего впереди Вэна.

– Эй, я пришла с миром. Археолог, Кили МакДермотт. Вы меня пригласили, припоминаете?

– Благодарю, – сказала она, беря Джастиса под руку. Он рычал низко и по‑животному, рассматривая комнату, прищурившись и показывая зубы. Он был похож на того самого хищника, каким она его посчитала вначале; но теперь она знала, что в нем существовало нечто большее.

Годами занимаясь археологией, Кили знала, как вести дела с иностранными правительствами. Это правление было самым иностранным, мрачно веселясь, подумала она. На ее стороне все‑таки была правда.

Комнатабыла простой, отсутствовали королевские регалии. Это место было рабочим пространством – ей это было понятно. Она открыто проявила своё любопытство, осматриваясь.

– Это что‑то вроде комнаты стратегий, не так ли?

Брат принца кивнул, но никто больше не заговорил. Вот тебе и краткая беседа.

– Джастис, – прошипела Кили. – У меня что‑то тут нет прогресса. Ты должен мне помочь.

Конлан и его брат медленно опустили оружие, на их лицах появилось одинаковое выражение шока. Они переглянулись, но она не смогла определить их взгляды. Потом Вэн бросил свой меч на стол.

– Ты здесь, и ты в порядке, – пылко заметил Вэн. – Слава Богам, вы оба в порядке.

Конлан наклонил голову, и Кили увидела, как его губы двигались, но не расслышала слов. Когда он поднял голову, то улыбнулся Джастису.

– Я тоже благодарю Богов за то, что ты вернулся из Пустоты, брат мой. И примите мои извинения, доктор МакДермотт. Вы в порядке? – он вложил свои кинжалы в ножны и шагнул к ней, рык Джастиса уже напоминал рёв.

– Мне не причинили вреда, – ответила она. – Хотя я не отказалась бы от горячей еды и ванны. Но нам нужно сперва поговорить. У Джастиса сложный период, как видите. Я не совсем это понимаю, но ему пришлось заключить сделку со своей Нереидской половиной, чтобы научится искусству переноса, которое позволило нам перенестись сюда.

– Откуда? Куда вы попали? – Конлан провёл рукой по волосам в жесте, по‑настоящему озадаченном. – Мы не можем выразить, насколько сожалеем обо всем этом. Мы и предполагать не могли, что ваш визит Атлантиду начнется с похищения. Вы уверены, что всё хорошо?

Кили заметила, что Вэн глаз не сводил с Джастиса. Его бледное лицо и крепко сжатые челюсти показали, что он испытывает чувство вины из‑за жертвы брата, который добровольно сдался Анубизе.

Внезапно рычание рядом с ней прекратилось.

– А за моё состояние ты не переживаешь, братец? – спросил Джастис, в его хриплом голосе содержалась насмешка. – Я провёл четыре месяца в Пустоте, а ты даже не спросил?

Кили заметила, как лицо Конлана омрачила мука. Он сделал шаг вперёд, к брату, но Джастис отступил, потянув ее за собой.

– Забудь, – презрительно ответил он. – Мы не впечатлены твоими стараниями. Мы слишком долгое время провели в плену у вампирской Богини, но ты же знаешь, что это такое, ведь так, Конлан? Она, кажется, предпочитает принцев Атлантиды, верно? Даже того, кто является нежеланным ублюдком, непризнанным собственной семьёй.

– Мы не знали, – выдавил сквозь зубы Вэн. – Мы не знали. Черт, Джастис, ты же должен лучше знать нас, ведь мы сражались бок о бок сотни лет? Я тебя звал братом, даже не зная, что у нас одна кровь. Ты действительно думаешь, что зная, что ты мой брат, я бы вёл себя по‑другому? Меньше переживал за тебя?

Кили заметила, что Конлан не высказался настолько прямо. Он смотрел на Джастиса. Но ничего не говорил, а его лицо ничего не выражало.

– Должно быть, вас этому в школе для принцев обучают, – заметила Кили, пытаясь разрядить невероятное напряжение в комнате. – Этому лицу игрока в покер.

Конлан, на удивление, рассмеялся.

– Ты – уже вторая женщина, заговорившая про покер в нашей военной комнате в последнее время. Вероятно, этот стол больше бы подошёл для игры в карты, чем для игр стран и королей.

Джастис обнял ее рукой и притянул к себе. Только понимая, что он был так близок к потере контроля, заставил ее остаться на месте, несмотря на недовольство его поведением пещерного человека.

Она заметила повторение слова «мы» в его речи. Значит, нереид был сильнее, и она не была уверена, что хотела бы посмотреть на то, как он берет власть в свои руки.

– А! Теперь я делаю это, – сказала она, посмотрев на Джастиса. – Я даже думаю о тебе, как о двух разных людях. Тебе нужно справиться с собой или со своими частями. Нам нужно рассказать им о Звезде.

Конлан тут же ответил.

– Звезда? Звезда Артемиды?

Джастис глубоко и прерывисто вздохнул, и. казалось, вместе с кислородом впитал в себя самоконтроль.

– Звезда, верно. Та, что, как нас учили, может вылечить повреждённый рассудок. Однако, ее значение даже важнее. Нам нужно найти Звезду, нам нужно найти все потерянные камни Трезубца. Без них Атлантида не сможет возродиться.


Глава 25


Слова Джастиса походили на камень, упавший во вновь раскопанную могилу. Он мрачно смотрел, как Вэн и Конлан физически поёжились от значения этих слов.

Первым пришел в себя Конлан:

– То есть как? Атлантида не может возродиться, если все камни не будут вставлены обратно в Трезубец? Это не может быть правдой. Когда древние отправили эти драгоценные камни в семь уголков земли, они тогда еще не знали о существовании портала. Если лишь использование всех камней одновременно с Трезубцем позволит Атлантиде подняться на поверхность, то они в самом деле обрекли Семь островов на исчезновение.

– В этом нет логики, – заметил Вэн. – Конлан прав. Как могли наши предки вообще надеяться вернуться на поверхность без тех камней? Это не имеет никакого смысла, Доктор МакДермотт.

– Я не знаю, – сказала Кили. – Я ничего не знаю про логику или ваших предков, как вы их называете, ничего такого. Никогда не увлекалась политикой. Может быть, они видели будущее и знали, что вы найдете способ появляться на поверхности. Но я это видела в своем видении, а мои видения всегда были правдивыми. Тот сапфир стоит вернуть в Трезубец вместе с другими камнями, или вы уничтожите Атлантиду при попытке Восхождения.

На их лицах был явно заметен скептицизм. Они не знали Кили. Они не видели ее подавленной от боли во время одного из видений. Им понадобится доказательство.

Хотя всё в нем протестовало против этого, Джастис осознал, что будь он на их месте, тоже потребовал бы доказательства.

Но нереид внутри него смеялся над ним. Всё, что ты делаешь, всегда будет значить меньше для них. Им следует поверить тебе на слово?

Кили вздохнула, ее плечи опустились.

– Вы не собираетесь принять это на веру, не так ли? Вы не знаете меня со времен Адама, – или лучше, наверное, сказать, Посейдона, – и вам нужно доказательство.

Отчаяние в ее фигуре коснулось чего‑то глубоко внутри Джастиса, в том месте, которое он считал давно похороненным.

– Нет. Нет, они не хотят, им не нужно доказательство. Твоего слова вполне достаточно.

Он сложил руки на груди и стал перед мужчинами, которых называл братьями.

– Вы не видели ее во время видения. Вы не слышали правду, истории, сорвавшиеся с ее губ.

Он потянулся назад и кратко коснулся рукоятки своего меча.

– Она – чтец предметов, и она прочитала мой меч. Она сообщила его название. Он называется «Ярость Посейдона», и наш отец отдал его мне

Вэн и Конлан переглянулись, и внезапно он сделал неприятный для себя вывод. Их эти новости не удивили.

– Вы знали? Все эти годы вы знали?

Конлан покачал головой.

– Нет, не это. Мы не знали, что ты наш брат. Но меч… разумеется, я видел отца с мечом. Сначала он сообщил нам, что потерял его, но потом однажды мы увидели худенького, синеволосого мальчугана, несущего меч, который был слишком большим для него, и я его узнал.

– Я хотел забрать его у тебя, – сказал Вэн, в уголках его рта притаилась неясная улыбка. – Мы были примерно одних размеров. Я сказал Конлану, что надеру тебе задницу и заберу меч назад.

– Но я был умнее, как обычно, – сухо заметил Конлан. – Я притащил Вэна назад домой, чтобы мы могли спросить об этом отца.

– Что он сказал? – Джастис наклонился вперёд, хоть и презирал себя за то, что так жаждет услышать хоть одно доброе слово от давно покойного отца.

Они неловко переглянулись.

– Разве так уж нужно сейчас говорить о прошлом, когда будущее Атлантиды зависит от истинности видения доктора МакДермотт?

Кили рассмеялась, хоть этот смех был с оттенком горечи.

– Поверьте мне, ваше Высочество, все мои видения касаются прошлого. И из того, что я видела, через что заставил пройти ваш отец Джастиса и его мать, неудивительно, что вы не хотите об этом говорить.

– Его мать? Что вам известно о его матери? – спросил Вэн.

– Это было в моем видении, – сказала Кили. – Я видела её, лежащую в боли, рожающую Джастиса на полу в помещении, должно быть, то был ваш тронный зал. На спинке трона вырезаны дельфины?

– Джастис мог вам об этом рассказать. Черт, да Лайам тоже мог вам об этом рассказать, – возразил Вэн.

Джастис почувствовал, что его железный самоконтроль улетучивается.

– Ты, планирующий жениться на певчей драгоценных камней, выступившей прямо из вод времени, сомневаешься в существовании чтеца предметов? – он посмотрел на них по очереди. И вдруг всё понял. – Вот почему вы хотели, чтобы она пришла сюда в качестве археолога, не так ли? Я размышлял над вашим выбором, когда вы сообщили список приглашённых учёных. Что вообще можно выкопать на Семи Островах?

Кили вырвалась из его хватки.

– Это правда? Только поэтому? – в ее голосе зазвучал резкий гнев. – Только лишь из‑за того качества, которое я в себе ненавижу? Как вы вообще об этом узнали?

– Что касается того, как мы узнали: один из ваших коллег на раскопках в Луперкале – наш друг. Что касается второго, всегда ли вы ненавидели свой Дар, Кили МакДермотт? – тихо спросил Конлан. – А мне казалось, что он был полезен в избранной вами профессии. Зачем вы решили изучать прошлое, если отрицаете свой Дар?

Кили прижала руки, сжатые в кулаки, к ногам и медленно вдохнула и выдохнула.

– Ладно, прямо сейчас я не могу этим заниматься. Я держусь на адреналине и блинчиках. Вот что вам следует узнать.

Она повернулась к Джастису и посмотрела на него вопросительно. Он знал, о чем она просит, и хотя ему не терпима была мысль, что его братья услышат об унижении, уничтожившем его детство, он кивнул в знак согласия.

– Я думаю, что для этого мне нужно сесть, – сказала Кили.

Конлан поспешно жестом показал, что она может сесть, извинившись за недостаток хороших манер. Джастис остался рядом с ней, сев на потёртый диван, присутствовавший на многих военных собраниях.

Он рассеянно взял ее за руку. Ему необходим был физический контакт. Он нуждался в тепле ее прикосновения, чтобы перенести те открытия, о которых она собиралась поведать.

Конлан налил в высокие бокалы, стоящие в сторонке на подносе, воды и раздал их всем. Кили сделал большой глоток сверкающей холодной жидкости, а потом заговорила. Тихо, лаконично, в хронологическом порядке, она рассказала им о своих видениях. Она начала с того, которое вызвал Лайам, о Звезде Артемиды.

Вэн перебил ее:

– Нерей? Но…

Конлан жестом приказал ему замолчать.

– Потом, – сказал он брату. – Прошу, продолжайте, Доктор МакДермотт.

Рассказ, казалось, длился бесконечно, особенно при том, что Джастиса охватывал стыд, такой жаркий, словно адский огонь. Кили, наконец, закончила и выпила воды из бокала, потом посмотрела на Конлана и Вэна.

– Ну что, есть вопросы? – в ее усталом голосе сквозила дерзость.

– У меня так много вопросов, что я даже не знаю, с какого начать, – ответил Конлан. – Но я чувствую, что вам необходимо отдохнуть. Поесть и отдохнуть. Так что мы завершим нашу встречу, а вопросы подождут до утра. Может быть, даже до того момента, когда вернется Верховный жрец.

– Аларика нет? – спросил Джастис, удивлённый этой новостью.

– Он не мог найти тебя, поэтому отправился в Сент‑Луис, чтобы помочь в одном деле, требовавшем его присутствия, – ответил Конлан, оставляя Джастису додумывать подробности.

Джастис знал, что Конлан также имел подспудные причины желать, чтобы Аларик вернулся. Верховный жрец осматривал любого, кого могли переманить на свою сторону вампиры. Даже сам Конлан проходил подобную проверку.

Джастис был уверен, что он – следующий на очереди. Вот только он не знал, что Аларик мог подумать о двойственности его натуры.

Не переживай об этом жреце , – прошептал в его разуме Нереид. – Мы предстанем на проверке единым фронтом.

Джастиса охватило облегчение при этой мысли, хотя за этим последовала настороженность. Неужели теперь он планировал обмануть своего собрата атлантийца, ради иного, прячущегося внутри него?

Лучше вырезать его из себя, как рак.

Вырежешь меня из себя и умрешь , – напомнил ему нереид, в его голосе был надменный приказ. – Я ожидал благодарности, а не порицания. Мы же выбрались из той пещеры. Верно?

Да. Так и было.

– Да, у нас тут была небольшая проблема с вампирами и оборотнями, – добавил Вэн, прерывая внутреннюю борьбу Джастиса. – И не всё прошло хорошо для хороших парней. Квинн ранили, и Аларик отправился за ней, чтобы убедиться, что она в порядке.

Джастис хотел спросить ещё о чем‑то, но Кили прислонилась к нему, поникшая от ужасной усталости.

Он осторожно поднялся, притягивая ее к себе.

– Отдохни. Как ты сказала, тебе нужен отдых. Еда и ванна, а потом хороший сон, и мы восстановимся.

Кили лишь кивнула, ее глаза закрывались. Он хотел отнести ее, но знал, что этого она не потерпит, особенно, не перед Вэном и Конланом. Так что он просто провёл ее по коридору в гостевое крыло.

Отдавшись растущей паранойе, которая становилась сильнее с каждым шагом во дворце, особенно еще и потому, что Вэн решил их сопровождать, чтобы «помочь», Джастис осмотрел каждый дюйм комнаты, которую они предоставили Кили, до того, как разрешил ей туда зайти.

Наконец, он повернулся к двери, к которой она прислонилась, просто падая от усталости, и кивнул. Вздохнув с облегчением, она прошла к кровати и упала на неё, лицом в подушки. Ее шелковистые волосы рассыпались в беспорядке.

– Я попрошу принести еды для тебя, – пообещал он и прошел, чтобы поговорить с Вэном, который всё еще маячил в коридоре.

– Ты не можешь остаться с ней тут, – заметил воин, чей голос соответствовал по мрачности его лицу. – Ты это знаешь, не так ли? Нам нужно знать, боже. То, что ты сделал ради меня… – Вэн запнулся, слова застревали в его горле.

Чувство в голосе Вэна – в голосе его брата – что‑то перевернуло внутри Джастиса и болезненно сжало его внутренности.

– Я не хочу твоей благодарности, мне она ни к чему – предупредил он. Его голос был хриплым от чувств, которые показывать не стоило. – Ты бы сделал то же самое для меня. Черт, ты сделал то же самое для меня.

Вэн потер глаза тыльной стороной ладони, и они оба притворились, что двое самых суровых воинов Посейдона не могли настолько расчувствоваться.

– Еда. Кили нужна еда, – сказал Джастис, отчаянно пытаясь сменить тему.

Вэн посмотрел Джастису через плечо и указал на комнату.

– Вообще‑то, я полагаю, что еда ей не нужна.

Джастис повернулся и увидел, что Кили заснула на одеяле, даже не раздевшись и не сняв обувь. Он коснулся панели на стене, и комната погрузилась во тьму, а потом тихонько подошёл к кровати и посмотрел на нее. Даже растрепанная и усталая, она оставалась самой прекрасной женщиной, о которой он и мечтать не смел.

Вэн заговорил позади него, и Джастис вздрогнул.

– Она очень смелая женщина, – тихо сказал воин.

Основные инстинкты Джастиса заставили его сжать руки в кулаки, чтобы защитить ее, но инстинкты отступили, когда он понял значение слов брата.

– Она смелая и красивая. И я ее не достоин, – признал он. – Но она – моя.

Вэн вздохнул, а потом тихо рассмеялся.

– У меня было такое чувство, что всё к этому идёт, как только я увидел вместе вас обоих. Помнишь, я только что прошёл через это с Эрин. Похоже на то, словно тебя по голове ударяют чертовски тяжелым мечом. Верно?

Качая головой. Джастис наклонился и осторожно снял ботинки Кили, потом натянул на нее одеяло. И потому что он не мог с собой справиться, и потому что не хотел справляться, он наклонился и поцеловал ее в лоб. Она пискнула во сне, а потом погрузилась глубже в подушки.

Когда они вышли в коридор, закрыли за собой дверь, Вэн хлопнул рукой по плечу Джастиса, выражая дружбу. Это казалось знакомым, вот так же всё происходило каких‑то четыре месяца назад.

Долгих четыре месяца.

Теперь он с трудом удержался, чтобы не дёрнуться от прикосновения. Он наложил на комнату здоровое, знакомое атлантийское заклинание, заставив нереида замолчать у себя в голове. Никто не зайдёт в комнату Кили, пока она спит; заклинания остановят любого. Утро вечера мудренее, особенно, если вернется Аларик. Но пока что Джастис мог хотя бы передохнуть.

Отдохнуть и молиться всем Богам, чтобы те послали ему сон без сновидений.


Кили проснулась, уткнувшись лицом в гору шёлковых подушек, лёгких, как облака, полностью одетая, лишь без обуви. Вскочив с кровати, Кили дико осмотрелась: она была слишком усталой, чтобы рассмотреть ее хорошенько прошлой ночью.

Она была совершенно одна и не хотела думать о приливе облегчения, – или то было разочарование? – сжимающего ее желудок. Разумеется, она не могла сожалеть, что Джастиса не было поблизости.

Или, по крайней мере, она пыталась в этом убедить саму себя.

Гуляя по комнате, она почувствовала женскую радость в бледно‑зеленых занавесках и сочетающей с ними кремовой мебели. Это было произведение скромной элегантности, обогащавшей жильца, но не позволявшей чувствовать себя не в своей тарелке. Без сомнения, тут поработал психолог‑дизайнер. Или такой вот у атлантийцев дар. Красота повсюду, куда ни взглянешь.

А вид из окна представлял собой ожившую мечту золушки. Дворцовые сады акрами ослепительных цветов и яркой зелени тянулись вдоль дорожек, вымощенных разноцветным камнем. Она больше всего на свете хотела вскарабкаться на окно и оказаться в мирной безмятежности садов. Подальше от воинов, их безумия и напряжения.

Вместо этого она заставила себя набросить маску доктора МакДермотт и пойти узнать, чего они хотят, и сможет ли она им помочь.

Помочь ему. Она никогда не переставала думать о Джастисе, как бы не желала иного. Или всё‑таки она такого не желала? Её собственный разум разделился так же, как и его.

Стук в дверь спас ее от дальнейшего внутреннего анализа, и открыв ее, она увидела серебряноволосую женщину в простом хлопчатобумажном платье с поясом и удобных туфлях. Одной рукой она придерживала тележку. Вероятно, экономка.

– Я принесла для вас, миледи, чистую одежду и поднос с кофе и соком, – улыбаясь, сказала женщина.

– Это замечательно. Спасибо огромное. И прошу. Просто Кили. Кили.

Девушка придержала дверь, пытаясь не потерять сознания от блаженства дивных ароматов, когда серебряная тележка оказалась в комнате. В Атлантиде определённо вкусный кофе, так что об одном можно не беспокоиться.

– Я уверена, что вы хотели бы освежиться, Кили, – сказала экономка, тепло улыбаясь. – Я вернусь через полчаса, чтобы проводить вас к принцам, – она указала на вставленную панель на стене и на вторую кнопку. – Лишь нажмите ее, если вам что‑то понадобиться раньше.

Еще несколько улыбок и кивков, и экономка ушла, закрыв за собой дверь.

Кили несколько минут наслаждалась чашками кофе с сахаром и сливками, глядя за окно. Замечая все чудеса. Снова и снова ее взгляд привлекал купол, покрывавший весь город. Это было изумительно. Независимо от того, создало ли его волшебство или технология, это было изумительно. Вода должна была давить на него день за днем…

Ладно. Не стоит девушке переживать кое о чем до похода в душ.

Некоторое время спустя, чистая, полная кофеина и ощущающая себя полноценным человеком, она посмотрела на вещи. Как ни удивительно, но одежда оказалась практически ее размера. Она выбрала простую зелёную рубашку и жёлто‑коричневые штаны и надела свои ботинки на ноги, одетые в чистую пару носок, отложив все красивые платья, юбки и другую одежду с оборками, которую принесла с собой экономка. Она испытывала ощущение контроля над своей жизнью, одеваясь во что‑то подобное своей обычной рабочей одежде. Кили рано научилась тому, что никто не примет всерьёз ученого, который носит кружева и оборочки.

Разумеется, она для безопасности натянула на руки перчатки. Даже коснувшись стен, настолько нейтральных предметов в таком древнем месте, скорее всего, она впадет в транс.

Экономка вернулась, как обещала, и повела ее по коридорам, стены которых были покрыты интереснейшими гобеленами, какие она когда‑либо видела. Она бы с удовольствием провела несколько часов, а то и дней за их изучением.

Вероятно, позже. Если они ей позволят.

Когда они подошли к двери, охраняемой двумя воинами с мрачными лицами, экономка постучала, а потом завела ее в ту самую комнату, в которой прошлой ночью оказались они с Джастисом.

Конлан и Вэн уже были здесь.

– Прошу, добро пожаловать. Я надеюсь, что ваш покой не потревожили? – спросил Конлан, слегка поклонившись.

– Если честно, по комнате мог проехать поезд, и я бы этого не заметила, – улыбаясь, призналась девушка. – Я очень устала. И немного переволновалась, вы же знаете.

Вэн улыбнулся ей.

– Приходите в норму, док. Могу сразу сказать, что вы – мой тип ученого.

Он указал на стол в стороне, заполненный разной едой.

– Прошу к столу. Мы уже поели.

– Райли передает свои извинения, но у нее тяжело проходит беременность, и Эрин также осталась с ней, – сказал Конлан.

– Мне жаль это слышать, – ответила Кили. – Райли – ваша жена?

– Она скоро станет моей женой и королевой, да. Нас, очевидно, поженит или священник, или Элвис, – сухо заметил он, но теплота в его голосе и жар в его глазах дали ей понять, что он, в самом деле, очень сильно любит Райли.

Глубоко в груди Кили появилось ощущение сожаления. Ни один мужчина никогда так не выглядел, когда говорил о ней.

Она отбросила эту мысль. Обычно девушка не была настолько сентиментальной. Должно быть, пребывание в замке Золушки заставляет думать о Прекрасном принце.

Или Высоком, синеволосом, смертельно опасном Принце.

Пока она ела, они изучали карты на длинном столе, тихо общаясь и иногда посматривая на нее. Кили принялась за еду, как голодающая, какой она собственно и была. Когда урчание ее желудка превратилось в тихий рокот удовлетворения, она глотнула ещё кофе, а потом осторожно поставила хрупкую, почти прозрачную фарфоровую чашку на стол, не поддаваясь порыву перевернуть ее и изучить, как один из древних артефактов.

В любом случае, артефакт, вероятно, неправильное название для подобных вещей. Артефакт – это что‑то давно погребенное и забытое, спрятанное в туманах времени. Этот тонкий фарфор был частью сервиза для завтрака, она даже не догадывалась, как такая вещь создавалось. Это поражало ее разум.

Ее археологическая натура хотела веселиться, встать и сделать кувырок. Она определенно жаждала достать свои инструменты из рюкзака, который неохотно оставила в спальне, выйти наружу и где‑нибудь покопаться, просто ради самого чертового процесса.

Радостное волнение внезапно покинуло ее, как гелий уходит из проколотого воздушного шара. Они пригласили ее не на раскопки. Они знали, кем она была. У них, наверное, уже есть несколько артефактов для нее.

Они называли ее чтецом предметов, словно в их истории был подобный прецедент. Она чувствовала шок и замечательную уверенность в том, что ее приняли за то, что было неотъемлемой частью ее самой. Однако, так же, как она использовала инструменты в своей работе, она сознавала, что кто‑то другой может захотеть использовать ее. Она не желала быть их долотом, пока они не ответят ей на несколько вопросов. Кстати, среди прочего: где же Джастис?

Она налила себе еще чашечку вкуснейшего кофе, а потом села в кресло, оценивающе посматривая на Вэна и Конлана. И минуты не прошло, как они почувствовали тяжесть ее взгляда, и оба посмотрели на нее.

– Вы чего‑то ещё желаете? – Вэн улыбнулся очаровательно и совершенно бесхитростно. И он мог бы обмануть кого‑то, кто вчера родился.

Кили не была настолько легковерной.

– Да, вообще‑то, я бы хотела видеть Джастиса. И хотела бы встретиться с ним прямо сейчас.

– Мы уверены, что он появится в любую минуту…

Она перебила Конлана, решив не переживать, существовали ли наказания за то, что перебиваешь представителя королевской семьи Атлантиды.

– Верно. Вы это говорили. Уже почти полчаса назад. А как я узнаю, что вы не заперли его в какой‑то атлантийской темнице?

Вэн ухмыльнулся и приподнял бровь.

– Неудивительно, что Джастис с ума по вам сходит. Вас немногое может напугать, верно?

– Меня много пугает. Глобальное потепление. Бедность в странах Третьего мира. Геноцид. Змеи, ненавижу этих тварей, – прямо ответила она. – Но вы оба меня не пугаете, и если вы причинили хоть какой‑нибудь вред Джастису, вам придется иметь дело со мной.

Вэн улыбнулся ей, как учитель, довольный своим лучшим учеником.

– Змеи, да? Это общее у всех археологов, или вы насмотрелись фильмов с Индианой Джонсом?

Она встала, отодвинула кресло назад, убрав его со своего пути. И показала зубы, изобразив самое страшное лицо, какое была способна показать.

– Будете продолжать смеяться надо мной, и я найду хлыст, Ваше Высочество.

На сей раз улыбнулся Конлан, а Вэн прижал руки к сердцу, с гримасой притворной боли на лице.

– О, это удар ниже пояса. Не называете меня «Ваше Высочество», если хотите подружиться со мной. Я знаю: мы станем добрыми друзьями, – сказал Вэн.

– Мне друзья больше не нужны, – четко произнесла Кили. – Я уверена, что это вам не нужно больше врагов. Не говоря уже о международных скандалах. Так что отвечайте: где Джастис, – сейчас же, – или у вас будет и то, и другое.


Глава 26


Она почувствовала Джастиса до того, как его увидела. Казалось, по комнате пронеслось тепло и обернулось вокруг нее, принеся с собой ароматы соленой воды и морского воздуха. Настоящее облегчение в сочетании с чрезмерным удовольствием успокоили ее напряженные нервные окончания. Она почти чувствовала его дыхание на своих волосах и звук его голоса в ушах.

Джастис зашел, и ее реакция была настолько открытой и радостной, что напугало ее сильнее, чем те змеи, которых они обсуждали. Ее тело и сердце буквально тянулись к нему, как цветок к солнцу. Как он так легко и с таким напором проник сквозь ее защиту?

Его твердое, длинное тело внезапно прижалось к ее спине, а руки обняли ее.

– Даже после всего, что я заставил тебя пережить, ты сражаешься за меня, mi amara. Я не сделал ничего, чтобы заслужить тебя, но никогда тебя не отпущу, – прошептал он ей на ушко.

Она напряглась и попыталась отодвинуться, так как то, насколько примитивно он заявил о своих правах на нее, заставило ее забеспокоиться. Но его руки оказались подобны стальным лентам, удерживая ее на месте возле его горячего твердого тела. Дальнейшее сражение будет стоить ей в какой‑то мере достоинства и никак не убедит Вэна и Конлана, смотревших на Джастиса с радостью и осторожной сдержанностью.

Она знала этого воина, знала о нем больше, чем о ком‑либо другом, несмотря на то, как мало они были знакомы. Она жила с его присутствием годами и видела ужасы его жизни и его ужасное одиночество в своих видениях. Никому не причинит вреда то, что он поверит: она совершенно на его стороне, несмотря ни на что. Что она его не боится.

Хотя она в любом случае не была уверена в том, что это – неправда. Если бы они смогли воспользоваться Звездой Артемиды…

– Вот оно. Нам нужно воспользоваться Звездой Артемиды, – воскликнула она. – Она сможет ему помочь. Я это видела в своем видении.

Конлан и Вэн переглянулись, и она заметила их скептицизм.

– Вы мне не верите.

Конлан покачал головой.

– Тут всё не так просто. Хотя существуют легенды, что Звезда Артемиды может излечивать сломленное после битвы, или раны, или болезни сознание, никто не знает, правдивы ли эти легенды. Звезда была одним из драгоценных камней, разбросанных по дальним уголкам земли до Катаклизма. Только два камня вернулись к нам, да и то совсем недавно.

– Мы понятия не имеем, где она, – добавил Вэн. – И хотя мы полагаем, что ты права насчет Звезды, остальное в твоем рассказе – невозможно. Нерей не мог быть женат.

– Знаю, знаю, жрец, целибат, всё такое, – сказала она, закатывая глаза. – Времена меняются. Вы сами признали, что не знаете, где находится Звезда. Разве не может быть так, что раньше жрецы Посейдона женились, а вы об этом не знали? Лайам сказал мне, что Нерей жил восемь тысяч лет назад. И, скорее всего, поэтому у вас нет свадебных фотографий восьмитысячелетней давности, верно?

Джастис, наконец, ослабил свою хватку, и она осторожно высвободилась, начав бродить по комнате, высказывая мысли вслух.

– В любом случае, дело тут не только в Звезде Артемиды. Вам нужны все драгоценные камни, чтобы Атлантида могла возродиться. Если только вы действительно этого хотите. Кстати, под каким мы океаном? Как далеко? Почему подводные лодки вас не заметили, ведь у них сейчас такие продвинутые технологии? Или морской флот, или спутниковое изображение?

Она посмотрела на Джастиса. Но он, казалось, погрузился в себя, а руки сжались в кулаки, как будто он вел еще одну внутреннюю борьбу. Она лишь надеялась, что он и на сей раз выйдет победителем, так как не хотела узнать, что произойдет, если нереид возьмет его под контроль. Особенно еще и потому, что у Джастиса на спине в ножнах висел меч, рукоятка которого поднималась за плечом. Если нереид вырвется на свободу, а тут еще и меч…

Будет очень скверно.

Как будто услышав ее мысли, Джастис мельком улыбнулся, в его глазах светилось заверение. Он пытался дать ей понять, что выигрывает битву, и поэтому она в ответ ослепительно ему улыбнулась, выражая поддержку и веру.

Было несложно улыбнуться ему, несмотря на все скверные обстоятельства. Он был таким красивым, что было больно смотреть на него, а ведь он был одет в простую белую рубашку и черные штаны. Он был рожден для королевских одежд и был достоин увековечивания в мраморе и места на пьедестале. Она позволила себе минуту просто наслаждаться его видом.

Его волосы опять были заплетены в косу, она позволила себе представить. Как медленно расплетает их. Каково это чувствовать, как синие волны, словно шелк, проходят сквозь пальцы и спадают, как занавес на ее тело.

Ее охватил жар, и она резко повернулась, чтобы посмотреть на одну из стен, чтобы никто из них не заметил ее красноречивый румянец. Пару раз глубоко вздохнув, она снова вступила в игру, желая получить ответы.

– Ну?

Конлан сел за стол и налил себе чашку кофе. Кили заметила, что пил он из огромной, прочной чашки, а не из тонкого китайского фарфора. Так что, вероятно, ей предоставили гостевой китайский сервиз.

Или ее мозг пытается направить ее на обыденные вещи, чтобы не дать осознать то, что она спорит с атлантийскими принцами под каким‑то океаном.

Молодец, Кили.

– Эти вопросы и ответы на них вы узнаете в другой раз, – тихо сказал Конлан, но в его голосе слышалась стальная решительность, явно давая понять, что не стоит «испытывать судьбу». – Мы бы не пережили тысячелетия, если бы так просто раскрывали свои секреты, даже такому блестящему ученому, как вы.

– Очаровательны, но ничего мне не даете. Вы парни молодцы, – сказала она, вложив в голос львиную долю восхищения. Ничего. Она терпеливая. Она могла и подождать.

– В свете ваших видений, хотя мои инстинкты подсказывают, что вы говорите правду, или, по крайней мере, ту правду, в которую верите, я бы в самом деле был плохим правителем, если поверил вам на слово в таком щекотливом деле, – медленно произнес Конлан. – Однако, если бы вы могли как‑нибудь доказать мне истинность своих видений…

– Да, – ответила Кили. – Разумеется. Если вы…

– Категорически нет, – резко сказал Джастис. – Мы и так причинили Кили много страданий. Мы не позволим причинить ей вред.

Кили развернулась, ее сердце подпрыгнуло к горлу. Она услышала это в его голосе, без сомнения, он опять обращался к себе во множественном числе. Нереид вернулся, и ярость Джастиса перед лицом потенциальной угрозы, касающейся ее, и всё подводило к опасности разрушение его и без того хрупкого контроля. Она шагнула к нему, думая помочь или успокоить, но он метнулся с молниеносной скоростью, и оказался на другой стороне комнаты от нее, всё еще сжимая руки в кулаки.

– Нет, – рявкнул он ей, слова внезапно наполнились тягучим произношением, которое она слышала прежде, – от его матери в тронном зале во время ее видений. Потом он повернул силу всего своего бешенства на своих братьев. – Мы видели Кили веками в нашем видении‑поиске. Она – наша, и вы не причините ей вреда.

До того, как Кили успела двинуться, Вэн каким‑то образом став между Кили и Джастисом. Он спокойно заговорил, словно пытаясь успокоить разъяренного зверя.

Или лишь брата, который обезумел после нарушения заклятия.

– Джастис. Ты же знаешь, что мы не хотим причинить ей вред. Ты знаешь, что мы хотим сделать всё, что в наших силах, чтобы помочь тебе. Я теперь говорю с вами обоими? Ты сейчас занимаешься предсказаниями?

Внезапно Джастис откинул голову назад и рассмеялся, что привело Кили в шоковое состояние. Это был теплый, сердечный, обычный смех, в нем не было ничего холодного или иного. Волна облегчения накрыла Кили с такой силой, что ее колени подогнулись от стремительности этого ощущения. Он это сделал. Он держал нереида под контролем.

Когда Джастис перестал смеяться, то посмотрел на Вэна и ухмыльнулся. Его глаза снова стали ясными.

– Ты и твои чертовы фильмы. Нереид не может понять, что такое «Сибилла» (прорицательница), или «Рассвет мертвецов», или «я был Вервулфом‑подростком». Может быть, это ключ. Я могу справиться со второй половиной моей души с помощью фильмов класса «В».

Вэн очень плавно отдвинулся, теперь не закрывая Кили от Джастиса.

– Видите? Все эти годы, вы, болваны, высмеивали мой замечательный вкус и любовь к качественным фильмам. А теперь я спас ваши яйца.

Конлан сложил руки на груди и посмотрел на Кили.

– Я думал, что один младший брат – уже плохо. Теперь у меня их двое. Я, наверное, откажусь от трона и перееду на Фиджи, где поспокойнее.

Кили закрыла широко открытый рот. Неверяще глядя на них, она положила руки на бедра.

– Вы смеетесь надо мной? Рассудок Джастиса и судьба всей Атлантиды на кону, а вы отпускаете шутки дурного тона?

– Мы же парни, – ответил всё еще улыбающийся Джастис. – Мы всегда так делаем.

То, что он сказал, было самым разумным, совершенно обычным за всё то время, что она была с ним знакома, а та улыбка превратила его лицо из темного и ужасно красивого, в сбивающее с ног и снимающее одежду, жутко сексуальное. Она могла стоять и улыбаться ему в ответ, как страдающая головокружением студентка, помешавшаяся на своем профессоре. Она не знала, сколько прошло времени, пока они все там стояли и улыбались друг другу, но, разумеется, как и всё хорошее в этой жизни, оно подошло к концу.

Конлан выпил кофе и поставил чашку на стол.

– Я придумал план, который одновременно убедит нас в правдивости ваших видений и поможет нам обнаружить другие пропавшие драгоценные камни, доктор МакДермотт. Вы прочитаете Трезубец.

Кили пошатнулась и прислонилась к стене, потом беспомощно опустилась на пол.

– О, разумеется. Нет проблем, Ваше Высочество. Для следующего трюка, я прочту священный предмет, обладающий силой… Бога.

Она не смогла сдержать смех.

– После того, что меч Посейдона сделал со мной… о, черт. Вы можете звать меня Кили, а не Доктор МакДермотт. К чему формальности, если я скоро умру?

Нереид попытался снова вырваться, и Джастис грубо забросил его назад, в уголок своего разума, но одна мысль об опасности для Кили могла разрушить его контроль.

– Она не прикоснется к Трезубцу, ты, брошенный сын кальмара, – выдавил он сквозь зубы, отчаянно пытаясь не потянуться за мечом. – Брат ты мне или нет, я тебя убью, если попытаешься причинить ей вред.

Конлан ударил кулаком по столу, но до того, как он успел ответить, Вэн рассмеялся, немного сняв напряжение в комнате.

– Сын кальмара? Правда? Тебе очко за мерзкое видение, чувак.

Кили вертела головой туда‑сюда, стараясь смотреть на всех одновременно, внезапно тоже рассмеялась.

– Я знаю, что я – идиотка, но я лишь могу думать о Сквидварде (Squidward – образовано от Squid – кальмар) из «Губки Боба». Вы знаете, что у них есть фильм под названием «Атлантида Квадратные Штаны»? Один из моих коллег‑американцев привез на раскопки своего сына, который смотрел этот фильм постоянно, пока я не подумала, что мои уши свернутся в трубочку. Вам, ребята, стоит достать копию.

Вэн присвистнул:

– «Атлантида Квадратные Штаны». Мило. Я прикуплю ее, когда в следующий раз попаду в магазин. Жаль, что UPS сюда посылки не доставляет.

Джастис, теперь спокойный, совсем не видел в этом ничего смешного. Он посмотрел на Кили:

– Ты шутишь, когда твоя жизнь в опасности?

Она моргнула, а потом улыбнулась ему.

– Я – археолог, мы так делаем.

Услышав собственные слова, обращенные, на сей раз, к нему, Джастис открыл спрятанную дверь глубоко в своем замороженном сердце. То, что эта женщина проявила невероятную храбрость перед лицом таких фантастически странных обстоятельств, и то, что она всё еще улыбалась и шутила, удивляло его.

Она удивляла его. Она была не только сочетанием красоты и ума. У нее была смелость, сострадание и чувство юмора, которого прежде он не встречал.

Он никому не позволит причинить ей вред.

– Она прикоснется к Трезубцу только через мой труп, – просто сказал он.

– Мило. Мощно и мелодраматично, – заметил Вэн. – Но это не решит нашу проблему. Твоя женщина только что сообщила нам новости, которые могут означать уничтожение всего нашего мира, если мы к ней не прислушаемся.

– Я не его женщина, – сказала Кили.

– Правильно, док. Продолжайте в том же духе, – ответил ей Вэн. – Нам нужны ответы. Если она может каким‑то образом не только доказать, что говорит правду, но и найти что‑нибудь для нас…

– Никогда, – рявкнул Джастис. – Вы не видели ее, она впала в транс, похожий на кому. Ее пульс настолько замедлился, что почти не прощупывался, а кожа стала холодной. Это лишь от того, что она дотронулась до моего меча. Если она коснется Трезубца, то умрет. Черт, даже те, кто не были чтецами предметов, умирали, коснувшись Трезубца. Магия Посейдона – ненадежна и смертельна.

– Тогда предоставь мне другой вариант, – закричал Конлан. – Предложи мне вариант, который поможет нам понять это. Доктор МакДермотт только что нам сказала…

– Я нахожусь с вами в одной комнате, – закричала ему Кили, вставая. – Я нахожусь с вами в одной комнате. Перестаньте говорить обо мне, словно меня здесь нет, вы, кучка… королевских пещерных людей.

Молчание. Все трое в шоке уставились на Кили, как будто забыли, что она тут. Джастис разрывался между желанием рассмеяться и закинуть ее выдающуюся попку на плечо, и унести ее куда подальше.

– Так лучше, – сказала она, уже не крича, но и не совсем спокойно. – К вашему сведению, я касаюсь любого предмета, которого захочу коснуться, но суицидальных наклонностей во мне нет. А вот предложить выход я могу, если твои упрямцы‑братья готовы слушать.

– Мы слушаем, – протяжно сказал Вэн.

– Трезубец. Он лежит в каком‑то ящике? В прошлом, когда предмет содержал эмоциональные воспоминания, слишком жестокие для моего спокойствия, я касалась ящика или контейнера, или даже грязи или камня, под которым его нашли.

– Это великолепно. Неудивительно, что вы – знаменитый археолог, – заметил Вэн.

– Нет, – ответил Джастис. – Всё равно слишком опасно.

– Это идеально, – сказала Конлан. – Трезубец покоится на шелковой подушке в Храме. Раз нет Аларика, который принес бы его нам, я предлагаю самим пойти к Трезубцу.

Видишь? Они не обращают на тебя никакого внимания. Они обращаются с тобой, как с ничтожеством, и они подвергнут нашу женщину опасности. Мы должны действовать , – прошептал Нереид в разуме Джастиса.

Действовать – это хорошо. Медленно, без разговоров. Джастис достал свой меч. Безошибочное шипение стали, высвобожденной из кожаных ножен и проводимой по воздуху. Тут же в комнате похолодало.

– Кили, – сказал он, идя к ней с мечом, нацеленным на братьев, – не пойдет в Храм Посейдона. Мы не позволим ей так рисковать.

К несчастью, однако, он совершил тактическую ошибку, посмотрев в яркие зеленые глаза Кили. Теплое понимание и решительность, которые он там увидел, чуть не сбили его с ног. Даже нереид замолчал у него в голове.

Кили положила свою руку на его руку.

– Есть ли возможность мне помочь тебе, – вам обоим, – я рискну, – мягко сказала она. – Я не совсем понимаю, но ты стал важен для меня за очень недолгое время. Не так уж много людей важны для меня, Джастис. Пожалуйста, не проси меня стать трусихой, когда немного моей смелости будет значит так много для тебя.

Он сдался. Он, победивший тысячи врагов и переживший бесчисленное множество кровавых сражений, был потрясен словами человека. Онахотела рискнуть собой ради него.

Он не мог справиться с собой, и к чертям тот факт, что Конлан и Вэн всё еще были в комнате. Он схватил ее свободной рукой и притянул ближе, потом быстро, крепко поцеловал в губы, заставив себя остановиться, когда ее мягкое теплое тело почти заставило его позабыть опасность, с которой они столкнулись.

– Ты оказала мне несказанную честь, mi amara, но я вынужден запретить это, – он нежно подтолкнул ее себе за спину, став лицом к Конлану и Вэну и приподняв меч. – Бросайте мне вызов, и брат будет вынужден бороться против брата в этой самой комнате.

Конлан застыл.

– Я надеялся, что до этого не дойдет, – он резко кивнул, и тонкая лента сияющей сине‑зеленой энергии пронеслась из угла комнаты позади Кили.

Прежде, чем Джастис успел шевельнуться, энергия окружила его, поймав в ловушку. Его охватила ярость, и он позвал нереида на помощь, чтобы освободиться, но Конлан и Вэн подняли руки и добавили собственную силу к тому, кто первым напал.

Он был связан, не в состоянии говорить, но всё равно яростно боролся и призывал атлантийскую и нереидскую силы. Нереид возмущенно кричал в его мозгу, но ничего не мог сделать против совместного нападения.

– Что вы делаете? Вы причиняете ему боль? Прекратите! – кричала Кили. – Прекратите! Я сделаю всё, что вы хотите, только отпустите его. Разве вы не видите, что он с трудом контролирует нереидскую часть себя, а тут вы его предаете таким образом?

На лице Вэна появилось сожаление. И на мгновение Джастис понял, что они с ним делали и почему. Потом ярость сожгла понимание в золу, и он содрогнулся от силы возвращающегося безумия.

– Если мы его отпустим, он не позволит вам помочь нам. Вы его слышали. Кили, – ответил Вэн.

– Если вы его не отпустите, я никогда не прочту ни один предмет для вас. Никогда. Понимаете меня? Никогда, – закричала она, слезы текли по ее щекам. Потом повернулась к Джастису. – Слушай меня, прошу. Я могу это сделать. Я без риска могу прикоснуться к подушке или бы этого не предложила. Но мне ты нужен разумным, чтобы я могла в процессе держаться за твою руку. Прошу, Джастис. Ты мне нужен.

К Джастису вернулся рассудок при виде ее слез. Она плакала из‑за него.

Ей нужен был он.

Он вдруг перестал бороться. И тут же смог говорить, как будто магия, удерживающая его, осознала его согласие.

– Мы не станем сражаться с тобой, если пообещаешь, что будут приняты все предосторожности, чтобы она оставалась в безопасности, – сказал он Конлану.

Тот кивнул и опустил руки, отпуская магические путы. Вэн рядом с ним сделал то же самое. Наконец, Кристоф материализовался в углу комнаты, и магия, направленная на Джастиса пропала. Какая‑то темная часть Джастиса горько радовалась бледности лица Кристофа. Удерживать его, даже втроем, было непросто.

Он положил в ножны свой меч, потом протянул руки, едва осмеливаясь надеяться. Но Кили лишь мгновение стояла в нерешительности, потом оказалась в его объятиях, обхватила руками его талию и опустила заплаканное лицо ему на грудь. Он притянул ее так близко, что их разделял лишь дыхание. А обнимал так нежно, словно желанную надежду.

Она была для него и дыханием и надеждой.

– Значит, мы позволим ей это сделать, – сказал он принцам. – Мы пойдем в Храм, и вы узнаете правду ее видений. Потом мы уйдем из Атлантиды, и никогда больше вас не побеспокоим.

– Ты – наша семья, – сказал Вэн, в его голосе явно прозвучала мука, но сердце Джастиса уже очерствело.

– Мы никогда не были семьей. Вы снова мне доказали это сегодня. И вам следует знать: если когда‑нибудь снова попытаетесь поймать нас в ловушку, нас так просто уже не словишь. В этом вам клянутся атлантийская и нереидская стороны моей души.

Вэн было заговорил снова. Но Конлан взмахом руки приказал ему замолчать.

– Значит, идем в Храм, – устало сказал он. – Будем решать проблемы по мере их поступления.


Глава 27


Храм Посейдона, Атлантида


Кили не могла говорить. Она буквально лишилась дара речи при виде окружающих ее вещей. Снаружи храм был изумительным: отполированный мрамор, золотая с вкраплением меди мозаика. Но это… это превосходило все самые заветные мечты археолога.

Они проходили по комнатам, наполненным историческими сокровищами. Одна из комнат была от пола до потолка завалена золотыми вещами и предметами, инкрустированными драгоценными камнями. Подношения Посейдону, собранные за столетия, рассказал ей Джастис. Он также заметил, что «древности» хранились в комнатах, находившихся внизу, и что эти помещения размером с футбольное поле.

Древности.

При мысли об этом ее горло перехватывало. Еще одна комната была забита от стены до стены старинными кожаными сундуками, в которых, без сомнения, лежали удивительные предметы.

Комнаты со статуями, картинами, которым, должно быть, несколько тысяч лет. Коридор, по которому они проходили, содержал самые удивительные предметы искусства, которые она когда‑либо видела. Ее друг, куратор музея, незамедлительно получил бы сердечный приступ.

Библиотека, размером с футбольный стадион штата Огайо. Когда они зашли, ее удивило присутствие сотен мужчин и женщин, работавших за длинными столами. Джастис походя заметил, что они работали над реставрацией свитков, спасенных из Александрии.

Александрия [26].

Спасенные свитки.

Из Александрии.

Она чуть было не упала на месте. К счастью, Кили была крепкой, и голова у нее закружилась лишь на некоторое время.

Потому что, видите ли, существовали только одни свитки, спасенные из Александрии. Вполне возможно, она столкнулась с величайшей археологической находкой исторических документов за… за всё время существования.

Ее желудок опять перевернулся, и она заставила себя не думать о свитках, искусстве и «старье», концентрируясь на текущем задании. Ей также надо было сфокусироваться, чтобы не споткнуться, так как Джастис тащил ее по ужасно длинному коридору, вслед за Конланом и Вэном, со скоростью, обычной, видимо, для длинных ног атлантийцев.

– Эй! Я занимаюсь спортом, даже бегаю, но ты меня просто загонишь этим марафоном. Я могу минутку передохнуть?

Джастис замедлил шаг, но не остановился и даже не взглянул на нее. Его лицо было мрачным, напряженным, словно у тех статуй, мимо которых они проходили. Вообще‑то, между ними и впрямь было нечто общее. Аристократический нос и скулы.

– Все эти статуи изображают атлантийцев?

Он так внезапно остановился, что она врезалась в его спину.

– Эй! В следующий раз хоть предупреждай!

Он развернулся и посмотрел на нее:

– Ты собираешься рисковать своей жизнью, и хочешь, чтобы мы с тобой поговорили о статуях?

Она задержала дыхание, увидев яркое сине‑зеленое пламя в центре черных зрачков. Хотя обе его половинки, – или они, или как там еще можно выразить эту многоликость, – сейчас были активны, он больше ее не пугал.

– Я же ученый. Мне любопытно, понимаешь? Профессиональный риск.

Джастис не успел ответить, так как Вэн позвал их, остановившись в коридоре в двадцати футах[27] от них.

– Вы двое идете, или как? Чем быстрее мы с этим покончим…

Он не закончил предложение, но Кили и так всё поняла. Чем скорее они уверятся в том, что она говорит правду, тем скорее займутся поисками Звезды и исцелением разума Джастиса, чтобы Атлантида могла возродиться, принеся мир и всяческих пушистиков человечеству.

Что‑то вроде того.

Страх боли и стресс, испытываемый ею, были настолько сильны, что ей казалось, что она в любую секунду может взорваться. У нее закружилась голова. Истерия: слово, точно описывающее этот день.

Джастис стиснул зубы, крепко взял ее за руку и пошел к братьям, таща ее за собой.

– Мы идем. Не подгоняйте.

Когда они подошли к двери, он снова остановился. На сей раз, он посмотрел на нее холодно и решительно.

– Тебе не нужно проходить это испытание. Если им нужны доказательства, чтобы поверить в твои видения – черт с ними. Пусть они страдают из‑за собственного неверия. Тебе не нужно никому ничего доказывать. Мы заставим их выпустить тебя из Атлантиды и уйдем вместе с тобой.

Она удивленно посмотрела на него, но потом ее потрясли его искренние слова. Он предлагал покинуть дом и семью – весь свой мир, – чтобы защитить ее.

Этот воин, выступивший против того, чтобы другие приносили себя в жертву ради него, готов был отбросить всё ради нее. Она не могла этого вынести, поэтому решила пошутить:

– С такими синими волосами ты прекрасно впишешься в университетское общество, вот только тебе бы следовало меня спросить, можно ли тебе отправиться ко мне домой, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Ты не похож на бездомного кота, а квартира у меня очень маленькая.

Он прищурился, и угрожающе зарычал:

– Мы заявили на тебе права, Кили. Возможно сейчас не время для твоих шуток, ведь наше спокойствие и душевное равновесие настолько хрупки.

Она вздохнула, но ничего не сказала в ответ. Он снова вернулся к своим «правам». Когда она сделает всё, что в ее силах, для него и Атлантиды, она с ним проведет долгую беседу о двадцать первом столетии. А может, пошлет ему милое электронное письмецо, находясь от него за пару тысяч миль.

Это безопасно.

Она Джастиса не боялась. Но вот чего ожидать от нереида, она не знала, и лучше им находиться в разных часовых поясах.

Кили не обратила внимания на ту боль, пронзившую ее грудь при этой мысли, и снова пошла за Вэном в комнату, где находился Трезубец.

Разве не богохульство: касаться священных божественных предметов, даже несмотря на то, что Кили не поклонялась именно этому Богу? Она прикоснулась к фигурке рыбки, висевшей на цепочке под рубашкой, пожалев, что не надела еще и золотой крестик. Символ собственной веры. Хотя рыбкой можно убить сразу двух зайцев. Кажется, рыба была символом Христианства. Ведь Иисус накормил всех тех людей всего двумя рыбинами.

Она прикрыла глаза, кратко помолившись о том, чтобы пережить то, что ее ожидало. Пережить и помочь Джастису. Как будто прочитав ее мысли, он сжал ее руку, и их окатило волной жара. Она вздрогнула, пришло воспоминание о том поцелуе в пещере, и она от неожиданности споткнулась.

Ее охватил жар: вовсе не сексуальный и не чувственный. То была теплота истинной радости: вкус лимонада со льдом на раскопках в пустыне, вид ослепительно красочного заката над океанскими волнами, звон колокольчиков в детском смехе.

Теплота, которую испытываешь, возвращаясь домой. В такой дом, которого ей всегда не хватало.

Он поймал ее, не дав упасть, и она покачала головой, увидев вопрос в его глазах. Как она могла ему рассказать, что ее сердце именно в эту неудачную минуту решило сделать свой выбор?

Глубоко вздохнув, она надела маску доктора МакДермотт, осторожно высвободила руку и вошла навстречу тому, что ожидало ее внутри.


Джастис и нереид смотрели, как Кили медленно обходит пьедестал, на котором покоился Трезубец на лазурной шелковой подушке. Она долго ничего другого не делала. Просто ходила кругами, не отводя глаз от Трезубца, на котором зияли пять отверстий, куда нужно было поставить пять камней из семи существующих.

Никто из них не хотел отвлечь ее. То, как она вела себя, то, как напряглись ее мышцы, то, как дрожали ее руки, а грудь едва поднималась и опадала при дыхании, он всё это видел.

Если бы не случившееся в пещере, он подумал бы, что она погрузилась в транс именно теперь.

Но сама перспектива того, что такое произойдет вновь, что в этот раз всё будет намного сильнее, заставила его холодеть от страха. Она обещала ему, что сможет сделать это. Что вытерпит прикосновение к подушке.

Хотя он ее сильно оберегал, ему пришлось признать, что подушка не участвовала в войнах и, ее невозможно было обвинить в кровопролитии. И казалось, что Кили сможет выдержать это испытание. И она также поклялась, что если он будет держать ее за руку, оказывая ей свою поддержку, то она сможет это сделать.

Он лишь должен проявить такую же смелость. Но им нужно закончить всё это прежде, чем его смелость отступит перед тем, как она рискует. Независимо от того, что исцеление его поврежденного рассудка зависит от того, найдет ли она местонахождение Звезды Артемиды.

Наконец, она остановилась и стояла, склонив голову, огненно рыжие волосы закрывали ее лицо. Он ужасно хотел убрать эти шелковистые пряди с лица, притягивая ее поближе к себе.

Он жаждал притянуть ее в свои объятия и никогда не отпускать. Положиться на ее силу в битве, которая велась внутри него. Ее спокойствие уравновешивало его безумие, ее свет уравновешивал его тьму.

Она была его Кили.

Наша Кили , – прошептал Нереид. – Наша, лишь наша, навсегда. Пусть она выполнит эту задачу, потом мы покинем это место, чтобы набраться сил, и с потом вместе завоюем Атлантиду. Это наше место по праву, мы – наследники Атлантиды.

Джастис отверг это предложение и приложил все усилия, чтобы запереть нереида в дальнем уголке своего разума. Он не знал, как долго сможет держать его под контролем, но не собирался слушать планы предательства из уст злобного незнакомца, живущего в его голове.

В его душе.

Он пропал, и был проклят, и его надежда на обретение здравого рассудка зависела от этой женщины.

– Я готова, – тихо сказала она. Так тихо, что он едва расслышал ее. – Я сейчас сниму перчатку, и прикоснусь к подушке, но лишь одной рукой. Иногда это помогает ослабить силу воздействия. Я даже не знаю, почему.

Медленно, неохотно, она сняла перчатку с левой руки и бросила ее на пол. Повернувшись к Джастису, Кили слабо улыбнулась.

– Эй, возьмешь меня за руку?

Она подняла правую руку в перчатке, и он бросился вперед, выполняя ее просьбу.

– Всегда, – сказал он.

В ее зеленых глазах сверкнула радость, и возможно, надежда. Потом они снова потемнели от мрачной решимости.

– Ладно, давай сделаем это.

Она закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула, расслабляя напряженное тело, как будто готовя себя. Потом она открыла глаза и улыбнулась.

– Кажется, я должна сказать что‑то важное, церемонное, но не знаю, что именно.

Он не успел ответить, как она протянула левую руку и схватила край подушки, самый дальний от Трезубца. Потом ее глаза широко раскрылись, и он увидел, что ее зрачки побелели. Она импульсивно сжала его руку, а потом заряд чистой энергии отбросил его от нее. Он через секунду уже был на ногах.

Кили кричала так громко, с такой мукой, что желудок Джастиса жгло, словно кислотой, когда он кинулся к ней. Вэн, выкрикивая отборные атлантийские ругательства, бросился к девушке. Конлан наклонился к подушке, чтобы вырвать ее у Кили.

Но какой‑то прозрачный энергетический щит, подобного которому Джастис не встречал, отбросил их всех прочь и сбил их с ног. Они упали на холодный, твердый, мраморный пол.

Кили стояла на месте, крепко сжимая край подушки, костяшки ее пальцев побелели, она дрожала и тряслась, продолжая кричать. Ее глаза закатились, так что видны были лишь белки. Воин рявкнул и снова прыгнул, прорываясь к ней.

Он должен добраться до нее. Должен ее защитить. Он обещал держать ее за руку, не отпускать и подвел ее.

Энергетический щит снова отбросил его, и на сей раз, он ударился головой о стену в двенадцати футах от нее. Он провел рукой по голове, а потом, посмотрев, увидел на ней кровь. Но это его не остановит, он будет пытаться сотни раз, даже тысячи. Он пройдет все девять кругов ада и даже больше того, только бы спасти Кили, или умрет, пытаясь это сделать.

Внезапно, она перестала кричать. Неожиданная тишина резанула их острейшим клинком. Глаза Кили стали обычными, хотя теперь они светились изумрудным огнем, как будто в ней оказалось что‑то кроме самой девушки.

– Он забрал его, – сказала Кили ровным и ясным голосом, несмотря на конвульсии, сотрясавшие ее тело. – Райзен забрал Трезубец, чтобы стать королем. Дом… Микен. Должен править Дом Микен. Посейдон заставил его заплатить за дерзость. Он… что‑то сделал с его рукой. Вампиры отрезали Райзену руку.

– Как она может знать это? – изумленно спросил Конлан.

– Ей мог сказать об этом Джастис, – ответил Вэн, но на лице брата Джастис увидел сомнение. Они начинали доверять девушке.

Кили еще раз сильно затряслась, и откинула голову назад так, что жилы на ее шее напряглись. Но говорила она размеренно, ни намека напряжения, а слова полились в поэтическом ритме.

– Атлантида должна погрузиться под воду, чтобы мы пережили катаклизм. Рагнарок. Приговор Богов. Горение. Мы поднимемся вновь. Посылаем самых лучших и умнейших из нас к людям. Пошлем их в разные уголки земного шара. Каждая из семи групп возьмет один драгоценный камень из Трезубца. Драконово Яйцо. Сердце Нереиды. Звезда Артемиды. Бич Вампиров. Сирена. Император. И последний камень – Гордость Посейдона. Только когда все камни вновь будут вместе, только тогда Атлантида сможет возродиться. В противном случае, если семь островов попытаются подняться на поверхность, независимо от того, воспользуются ли они магией или технологиями будущего, Атлантида будет уничтожена,

Когда она сказала эти последние слова, то отпустила подушку и упала, потеряв сознание, на пол. Джастис бросился к ней, когда она упала, и не встретил на своем пути никаких препятствий. Энергетический щит исчез также быстро, как и появился.

– Теперь вы мне верите? – спросил он у своих братьев, баюкая ее в своих объятиях. – Теперь вы видите, что ее видения правдивы?

И Конлан, и Вэн торжественно кивнули. Ее слова убедили всех.

Эти слова, просто и ясно произнесенные на древне‑атлантийском. Кили не могла знать этот язык. И, тем не менее, она произнесла их без ошибок.

Теперь никто из них не имел и тени сомнения.


Глава 28


Атлантида, Военный Кабинет


Кили очнулась от запутанного сна о блестящих камнях и солнечных джунглях и увидела, как Джастис смотрит вдаль. Темные круги под его глазами напоминали синяки. Глаза опять поменяли цвет и были чернее грабительского сердца. Его лицо выражала такую ярость, что Кили поёжилась.

Когда она пошевелилась, он понял, что девушка очнулась. Джастис смотрел на нее с мучительным выражением радости, облегчения и гнева. На его лице появился румянец и теплота, словно весна пришла вслед за ледяным ужасом зимы, и он крепче прижал ее к своей груди, шепча что‑то так тихо, что она не могла этого расслышать. Она поняла, что сидит у него на коленях, а он устроился на диване в военном кабинете. И Кили слишком устала, чтобы протестовать против такой близости. Кто‑то надел перчатку на ее левую руку, и она была благодарна за это.

– Значит, полагаю, что я пережила Эксперимент с Великой подушкой, да? – она улыбнулась, но никто не улыбнулся ей в ответ. Вэн и Конлан стояли в нескольких футах от них, одинаково спрятав руки за спиной, словно на параде. Но при ее словах, Вэн опустился на диван и облегчённо вздохнул.

– Эй, док, вы нас напугали. С вами всё в порядке?

– Я в порядке. Просто немного устала, – рассеянно ответила она, уже ища в памяти о видении что‑то полезное.

Джастис поднял голову:

– Больше никогда, – хрипло заявил он. – Больше никогда мы не позволим тебе проходить через такое.

Она подняла руку к его лицу, и Джастис застыл, когда она его коснулась.

– Вот, теперь ты снова говоришь о позволениях. Я не очень хорошо подчиняюсь приказам, – заметила она, почувствовав, что охрипла.

Почему она охрипла? О, верно. Она кричала. Почти забыла о боли во время удивительного видения. Хотя не могла понять, почему. Боль была ужасной так, что Кили подумала, что ее руки и ноги прямо оторвутся от тела. И это будет медленно. И проделает это раздражённый Бог.

– Если осмелишься коснуться игрушек Бога, то будь готов к последствиям, – поёжившись, сказала Кили. – В любом случае, если я снова коснусь чего‑то, связанного с Трезубцем, то тебе уже не нужно будет переживать ни о чем подобном.

– Хуже всего то, что это было напрасно. Мы теперь знаем не больше, чем прежде, – мрачно заметил Конлан. – Примите мои искренние сожаления за то, что наше испытание причинило вам так много боли, доктор МакДермотт. К сожалению, ничего нового мы не узнали.

– Ну, это не совсем так, – ответил Вэн. – Мы узнали имена всех камней. Мы знали, что Звезда Артемиды – сапфир[28], а Бич Вампиров – жёлтый бриллиант[29]. Мы также узнали, что у нас уже есть изумруд[30] под названием Драконово Яйцо и рубин[31] – Сердце Нереиды. Но есть еще аквамарин[32], аметист[33] и турмалин[34], называемые Сирена, Император и Гордость Посейдона, хотя как определить, какое название соответствует какому камню – еще загадка.

– Аларику может быть известно больше о названиях драгоценных камней, – сказал Конлан. – Ты, разумеется, прав. Знание – сила, и теперь мы знаем больше. Однако нам неизвестно, где находятся эти пропавшие камни.

– Это не совсем так, – ответила Кили. – Я знаю, где находится Звезда Артемиды. Или, по крайней мере, куда ее отнесли, когда некоторые атлантийцы покинули родной край.

– Что? – одновременно спросили Конлан и Вэн.

– О, простите. Это не было обычным видением, – медленно сказал она, стараясь говорить настолько просто, чтобы они смогли понять. – Обычно я наблюдаю за событием, которое оставило сильнейшее воспоминание в объекте, связанное с актом насилия или глубоко эмоциональным событием. Иногда я становлюсь частью одного из людей в комнате. Как будто я нахожусь в теле, как дополнительное сознание. Я так думаю.

Джастис немного ослабил объятия, чтобы отклониться назад и посмотреть на нее.

– Я полагаю, что уловил общий смысл, – сухо заметил он.

Кили озадаченно смотрела на него, а потом ее ослабленные нейроны заработали, и она рассмеялась.

– Разве это не значит, что мы были созданы друг для друга?

Веселье в его глазах сменилось какой‑то темной эмоцией.

– Кили, ты даже себе не представляешь насколько.

Она с трудом отвела глаза от обещания – или угрозы – в его взгляде, снова посмотрев на Конлана и Вэна, и даже рассмеялась.

– Ты понятия не имеешь, насколько дико вообще разговаривать с кем‑то об этом, чтобы меня не пытались запихнуть в психушку. В любом случае, в этот раз было по‑другому. Напоминало безумную версию телевидения, где все каналы одновременно играли в HD, 3D, 4D, суперсоник‑D.

Она провела рукой по волосам, убирая их с лица.

– Я мельком видела, куда были отправлены все камни. А узнала лишь одно место. Например, рубин в какой‑то темной вонючей пещере. Очень промозглое место, но я не знаю, где это.

Вэн и Конлан переглянулись, потом посмотрели на нее с растущим уважением.

– Да, мы нашли сердце Нереиды в пещере под горой в штате Вашингтон, – рассказал принц.

– Я лишь уверена, куда отнесли сапфир. Звезду Артемиды. Я видела фреску, – сообщила он, припоминая яркие цвета своего видения. – Изображение этой фрески висит на стене в моем офисе. Мой коллега участвовал в раскопках. Это место находится в Сан Бартоло.

Судя по непониманию на их лицах, они не выписывали археологические журналы.

– Сан Братоло, – повторила она лекционным голосом, – это археологическое место Майя доколумбовских времен в северо‑восточной Гватемале. Сейчас это в основном джунгли, хотя в доклассический период Майя там жило много людей. Доктор Вильям Сатурно из музея Пибоди обнаружил разрисованное картинками помещение в основании пирамиды в 2001 году. На основе анализа углерода определили, что настенная живопись относится примерно к 100 г. до н. э., – невероятно интересная находка. На то время это была древнейшая и лучше всего сохранившаяся настенная живопись майя – просто находка, и…

Она запнулась на полуслове и уставилась на них.

– Ох. О, это должно быть именно там. Ваши предки. Те самые отправившиеся по всему миру до Катаклизма. Должно быть, они стали частью какой‑то мифологии сотворения мира. Там всегда присутствовал потоп, и…

– Мы в курсе мифов о сотворении, – нетерпеливо рявкнул Джастис. – Что там с Сан Бартоло и Звездой?

– Настенная живопись. Там изображен миф Майя о сотворении. Нарисованы Боги, жертвы и деревья. Одно из жертвоприношений – рыба, по поверьям представляющая собой океаны подводного мира.

Рыбка на ее груди потеплела, но она не вытащила ее из‑под рубашки, просто решила подумать об этом потом и продолжила. – Интересная картина о боге кукурузы. Он смотрит на женщину, стоящую на коленях позади него, и на еще одну женщину с развевающимися черными волосами, над первой женщиной. Они…

– Анубиза, – выдавил Джастис. – Она обожает выражать свою власть над богами‑мужчинами.

Кили затаила дыхание.

– Правда? Вы считаете, что это могла быть она? Она была даже тогда?

Джастис пожал плечами, он напрягся, а потом расслабился.

– Это же было не так давно, верно? Ты сказала 100 лет до н. э.? Черт, мы только что победили Варраву, а он по ее стандартам был еще молод.

– Прекрасно. Гламурные снимки с Анубизой на фреске с Богом попкорна. Мы это поняли, – заговорил Вэн, поднимаясь. – Но что там со Звездой? Если она действительно может спасти Джастиса, нам нужно знать, где она. Не говоря уже о том, что без нее Атлантиде не возродиться.

Кили прислонилась к Джастису, внезапно почувствовав страшную усталость.

– Простите, я отвлеклась. Звезда находится в нише в скале. Ее специально спрятали за рыбьим глазом.

Джастис напрягся, потом поднялся, всё еще сжимая ее в объятиях, словно она ничего не весила.

– Тогда мы отправляемся туда. Сейчас же. Мы заберем Звезду, и…

– Не так быстро, – возразил Конлан. – В том месте, должно быть, полно гватемальских охранников, не говоря уже о команде археологов на раскопках. И как мы объясним, что должны испортить важное в историческом плане место, чтобы вытащить невероятно ценный огромный сапфир, а потом еще и вывезти его из страны? Я уверен, что правительство Гватемалы не станет молчать.

Кили напрасно старалась вырвать из стальных объятий и, наконец, перестала сопротивляться. Она наградила Джастиса суровым профессорским взглядом.

– Отпусти меня, сейчас же.

К ее удивлению он послушался. Но всё ее обнимал ее за талию, как будто не мог не касаться ее.

Она еще сильнее удивилась тому, что совсем против этого не возражала.

– Правительство, охранники, что бы там ни было. Они не смогут не дать нам пройти, ведь на нашей стороне магия Посейдона, – заметил Вэн.

Кили покачала головой.

– Вы не понимаете. Правительство больше не контролирует этот район. Несколько лет назад банда негодяев‑вампиров оккупировала весь регион Питен. Никто не в силах их оттуда изгнать, даже подразделение паранормальных оперативников Интерпола. Там слишком густые джунгли и много мест, где можно укрыться. Никто ничего сделать не может, разве что сжечь дотла эти джунгли. Ближайшая деревня всего в нескольких милях от места раскопок и отрезана от цивилизации. Я так понимаю, что жителей посчитали мертвыми.

Джастис стал расхаживать по комнате, всё его тело напряглось до невозможности.

– Но ведь по своей природе она – нереидская, верно?

– Что? – переспросил Вэн.

– Звезда Артемиды. Разве нет такой легенды, по которой она была отдана Посейдону в дар от верховной жрицы нереидов?

– Да, это правда, – подтвердил Конлан. – Кто‑то из нас хорошо учился, Вэн.

Тот закатил глаза.

– Я обращал внимание на то, что мне казалось важным. Спроси меня о двадцати восьми способах убить вампира без оружия.

– Двадцать восемь способов? – Кили стала считаться в уме. Но смогла найти лишь пять. – Правда?

Джастис кинулся через всю комнату, став так, чтобы закрыть от нее своего брата.

– Если ты полагаешь, что я разрешу тебе подойти к вампиру так близко, чтобы воспользоваться этими способами, то ты глубоко ошибаешься, – сказал он голосом, полным мягкой угрозы.

– Эй, худшие расхитители гробниц – вампиры…

– Если этот камень принадлежал нереидам, – продолжал Джастис, снова прерывая ее. По ее мнению, он обзавелся дурной привычкой, – мы наверняка сможем найти его. Если я отправлюсь в джунгли Гватемалы и найду это Сан Бартоло, даже если Звезду Артемиды перевезли, я смогу почувствовать ее.

– Если только его не нашли и не украли тысячи лет назад и давно уже разрезали, создав пару дюжин ожерелий и серёжек, – заметила Кили довольно резко. – И перестань меня перебивать.

– В любом случае, – заметил Конлан. – Ты не можешь пойти никуда, пока Аларик не… навестит тебя.

– Ты имеешь в виду, что пора побывать у меня в мозгу, – мрачно ответил Джастис. – Я сейчас держу нереида под контролем. Мы заключили перемирие. Не заставляйте меня делать что‑то, что может нарушить это хрупкое равновесие. Я отправлюсь в Сан Бартоло и посмотрю, что смогу отыскать.

– Если ты идешь, то я пойду с тобой, – сказала Кили, и все трое посмотрели на нее, включив на полную мощность свою атлантийскую надменность, направив ее на бедняжку‑девушку.

О, Боже, им еще многому нужно научиться.

– Этого не будет, – сказал Вэн.

– Я это запрещаю, – заметил Конлан.

– Даже думать не смей, – сказал Джастис. Но потом что‑то сверкнуло в его глазах, а его лицо… переменилось. Каким‑то образом оно стало мрачным и хищным. Появилась опасная улыбка и такая сексуальная решимость, что она поежилась и отступила.

– Да, – сказал Джастис, который был уже не только Джастисом. – Да, ты можешь пойти с нами.

Прежде, чем она успела ответить, в комнате началась свистопляска. Конлан снова воздел руки вверх и направил сине‑зеленую энергию, Вэн бросился к Джастису без оружия, лишь с мрачной решимостью на лице. Синеволосый воин кинулся на землю, подставил подножку Вэну, сбив того с ног. Когда воин снова вскочил, приняв боевую стойку, Конлан метнул два энергетических шара в Джастиса.

Тот рассмеялся и небрежно поднял руку. Сферы разорвались дождем безвредных искр. Потом он указал пальцем на Конлана, выпустив в него струю серебряно‑зеленого пламени, которая отбросила принца через всю комнату. Сильно ударившись о стену, Конлан оказался на ногах в мгновение ока.

Вэн воспользовался случаем и бросился на Джастиса, но тот был готов к этому. Он воздел руки в воздух, выкрикнул слово, создавшее спиральную, мерцающую, водную катушку, которая пленила Вэна. Как бы тот не старался выбраться, спираль подстраивалась под его усилия, удерживая его руки по бокам.

Вэн рявкнул что‑то Джастису, что‑то, что, по мнению Кили, значило нечто довольно мерзкое. Она была в шоке из‑за неожиданного насилия, так что просто стояла там, беспомощно размышляя о том, какими силами она обладала против подобной магии.

Только одной.

Состраданием.

Джастис издал крик господства и триумфа, и она знала, что нереид взял над ним контроль. Каким‑то образом, ей нужно было достучаться до атлантийского Джастиса.

Ее Джастиса.

Она стоял совершенно неподвижно, лишь немного дрожа, когда он направился к ней, словно хищник. Однако не намерена была становиться его добычей.

Когда он подошёл к ней на расстоянии прикосновения, она воспользовалась своим единственным оружием.

– Джастис, мне нужна твоя помощь. Тебе нужно бороться с ним ради меня. Я сделаю всё, что смогу, чтобы помочь тебе, и я с радостью отправлюсь в Сан Бартоло. Мы вместе найдём Звезду Артемиды. Но тебе нужно держать нереида под контролем, я боюсь его.

Он остановился, выставив перед собой руки. Его мышцы напряглись от силы внутренней борьбы, которая разразилась внутри него. Наконец, через несколько долгих мгновений, в нем проявились рассудок и здравомыслие, сбалансировав голод и одержимость в его глазах.

– Я теперь держу его под контролем, – хрипло сказал он. – Но мне нужна ты. Ты должна пойти со мной, или боюсь, я проиграю борьбу навсегда.

Так что Кили, никогда не поступившая опрометчиво в своей жизни, отбросила всякую осторожность и пришла в его объятия. Вперед в будущее.

– Только попробуй удержать меня. Настенная живопись майя? Пирамида? Сапфир возрастом в одиннадцать тысяч лет с магическими силами? Эй, какой археолог может устоять перед таким?

Морщины вокруг его рта углубились, и он смотрел на нее, испытывая сильный обжигающий голод.

– Ради меня, Кили. Мне нужно, чтобы ты отправилась со мной ради меня, а не ради науки или по другим причинам. Мне нужно, чтобы ты пошла туда ради меня.

– Да, – сказала она, наконец, поддавшись тому, что существовало между ними. Независимо от того, что произойдёт, теперь она хотела быть честной. – Я отправляюсь с тобой. Только ради тебя.

Он издал крик триумфа, схватив ее в свои объятия. Потом, как прежде, мир вокруг них растаял, превратившись в каскад вероятностных реальностей. Она закрыла глаза и приготовилась к поездке.


Глава 29


Кладбище Холи Гост, Сент Луис


Аларик давно уже потерял даже тот слабый контроль, который имел над своим темпераментом. Рыская всю ночь по городу в поисках Квинн, Джека и Дэнала, он, наконец, поймал слабый проблеск мысли из сознания Квинн, и вот она привела его в это место смерти всего через несколько часов после рассвета, а потом он снова потерял эту ниточку.

Аларик летел в туманном обличье над надгробиями; многие относились к 1849 году. Значит, тогда была эпидемия какой‑то болезни. Вероятно, опять холера. Он помнил, что делал всё, что мог для людей, пользуясь атлантийскими снадобьями и лечением. Некоторые посчитали его ангелом смерти, пришедшим, чтобы унести их из этого мира.

Он тогда смеялся над этим, но слишком часто Аларик действительно приносил смерть. Хотя в основном убивал врагов человечества. Слишком много раз его вызывали к воинам. Слишком много раз он снова и снова лечил их, доводя себя до изнеможения, а потом вынужден был наблюдать, как воины и люди умирали ужасной смертью.

Этого не хватало, никогда не хватало. Он всё отдал ради силы, и даже сил было недостаточно.

На него нахлынула сила, словно призванная его мыслями или привлеченная его яростью. И этой силе, и упомянутой ярости необходим был выход. Испытывая разочарование, он призвал воду и направил ее в форме перепутанных стрел в ограду, окружающую кладбище. После того, как первый удар разрушил часть ограждения, он заставил себя успокоиться настолько, чтобы обуздать силу. Следующий шквал смыл вековую грязь с деревянных досок, которые остались в целости.

Он не почувствовал себя лучше. Он так и не мог найти Квинн. То слабое ощущение ее эмоций привело его сюда, но теперь оно исчезло. Ее сестра Райли и сама Квинн были анэша, – эмоциональными эмпатами. Они не только могли читать эмоции других, но также умели проецировать собственные эмоции, чего другие люди, – даже атлантийцы, – разучились делать уже давным‑давно. Раньше он мог почувствовать Квинн, независимо от расстояния между ними, с той самой минуты, как он впервые увидел ее и спас ее жизнь.

Связь с девушкой стоила ему немногого: кусочков его очерствевшего сердца и части его иссушенной души. Она даже не знала, несмотря на ее способности, что теперь они принадлежали ей.

Они считали подобный талант Даром, давно утерянным в водах древности, но в последнее время многие такие Дары возникали из небытия в эти темные и смертельно опасные времена. Мир, казалось, менялся настолько кардинально и ужасно, что напоминал им о Катаклизме, когда‑то погрузившим Атлантиду на дно океана. Каждый поступок и каждое принятое решение определяли, в какую сторону качнется чаша весов в будущем: к светлой или темной стороне.

Если бы только Посейдон направил их по верному пути. Однако, боги никогда не говорили ничего напрямик. Правда, он, верховный жрец Посейдона, желал бы, чтобы иногда существовало больше оттенков серого, а не только черное и белое. Например, когда дело касалось его клятвы соблюдать целибат и обещания никогда не жениться, с момента принятия на себя обязанностей Верховного жреца.

Он поклялся жить в полном одиночестве ради возможности обладания безграничной силой и доступу к Богу. Но симпатия Бога морей была холодной, и сила его больше не привлекала. Его прошлое, настоящее и будущее были полны нескончаемого одиночества. Никакой надежды на теплоту и комфорт.

Никакой надежды обрести Квинн.

Нарушение обещания влекло за собой ослабление силы; он больше не смог бы править Храмом или служить советником Высокого Принца. Он больше не смог защищать Атлантиду, находившуюся на пороге Восхождения, возвращения в мир людей на суше.

Народ нуждался в нем именно теперь, он не мог бросить всё сейчас, какую бы личную цену ему при этом не приходилось платить. Выбор был предельно ясен: он мог обладать Квинн или мог сохранить свой мир в целости и сохранности. В любом случае, выбор невелик, так как она ясно дала ему понять, что никогда не сможет быть с ним.

Лидер бунтовщиков и жрец. Это походило на самую зловещую шутку судьбы. Такую судьбу могли состряпать лишь в самом нижнем из девяти кругов ада, но они своей судьбе следовать не собирались. Боги, должно быть, смеялись в тот день, когда решили, что Квинн будет той самой единственной, к которой будет стремиться его душа. Они, скорее всего, смеялись и сейчас.

Но это значения не имело. Квинн просто была участницей сопротивления, союзницей в борьбе за спасение человечества от тех злобных вампиров и оборотней, желавших согнать людей в стадо, словно овец, и сожрать. Просто союзница. Не больше, не меньше.

Если бы он мог убедить в этом самого себя, то, возможно, его сердце перестало бы медленно и мучительно умирать в его груди.

Он, глубоко вздохнув, наконец, обратился, обретая плоть. Его размышления не принесли ему ничего. Не стоило думать о том, чего он не в силах изменить. Ему лишь нужно было найти Квинн, – найти их всех, – и убедиться, в безопасности. Этой ночью он не чувствовал и Дэнала, хотя должен был найти воина по обычному каналу атлантийской связи: по мыслям.

Но ответом была тишина. Они словно исчезли с лица земли. А Джека он вообще никогда не мог отыскать. Мозги тигров‑оборотней были очень близки к животным, чтобы их мог обнаружить атлантиец. Джеку это подходило, хоть они и были союзниками. Он разозлился, подумав об оборотне.

Напарник Квинн испытывал к ней сильные чувства, в которых он пока не признавался, и лишь одна мысль, что они всегда вместе, резала Аларика, как нож.

Прежде, чем он успел уничтожить все ограждение, он почувствовал слабый отголосок чужих эмоций: гнев, смешанный с болью, – где‑то в уголке своего сознания. И уникальные цвета этих эмоций соответствовали лишь одному источнику. Это была Квинн. Она жива. Темно полуночный, серебряно‑серый и вино‑красный, – такой ауры он не встречал у других людей.

Облегчение, влечение и чистая радость потекли по его венам. Она жива.

Квинн жива.

И теперь он точно знал, где она.

Он вызвал силу и сорвал дверь каменного мавзолея, разрушив ее на щепки. Висячий замок превратился в расплавленный металл. Она жива, и ни одна дверь или замок не удержат его вдали от нее, со всем уважением к семье Денхэм, чье имя было выгравировано на этой двери.

Даже не преображаясь в туман, он зашел в склеп, не удивившись, увидев темное отверстие в задней части помещения. Шагая по каменную полу, он кивком выразил свое почтение мертвым обитателям. В проходе он увидел крутую деревянную лестницу, спиралью уходившую вниз в темноту.

Разумеется, штаб‑квартира вампиров находилась в туннелях под кладбищем. О, как это всё банально. Он чувствовал Квинн там, внизу. И его не остановят ни мертвецы, ни вампиры, ни восставшие демоны.

Она – союзница. У нее живое сердце. В какой‑то альтернативной реальности, там, где его будущее не было настолько отчаянно безнадежным и одиноким, она принадлежала ему.

Он проецировал свои мысли ей сквозь уникальную ментальную связь.

Квинн, я пришел за тобой. Ты ранена?

Ее ответные мысли были сильны. Она не испытывала страха, а что‑то сродни уязвимости. Его женщина‑воин.

Аларик? Я почему‑то думала, что ты придешь.


Ты ранена?  – требовательно спросил он, ускорив шаг, начиная бежать с каждой секундой всё быстрее.

Ее ответ, прозвучавший несколько секунд спустя, заставил его бежать на пределе возможностей, на ходу призывая силу.

Пока нет, но ранены Джек и Дэнал. Мы примерно в десяти футах от той двери, но нас охраняют вампы. Так что вперед, сорви ее с петель.

Аларик заметил забаррикадированную дверь в конце туннеля. Он призвал еще больше силы и бросился вперед практически с той же скоростью и силой, что и тропический тайфун. Расщепленные обломки упали в помещение, и один из них, по чистому везению, вонзился в самое сердце одного из вампиров‑охранников.

Один готов, осталась еще дюжина.

Он оглядел комнату, всё еще двигаясь, пока не подхватил на руки Квинн с того места, где она сидела, удерживая руку в неудобном положении, подстранным углом. Он в мгновение ока пронесся через темную и сырую комнату и опустил ее худое тело, которое, казалось, весило не больше перышка. Поставив ее спиной к стене, он создал водный щит, чтобы защитить ее от опасности.

Развернувшись, он заметил местонахождение Джека и Дэнала. Джек, в человеческой форме, лежал без сознания или мертвый в углу. Дэнал лежал бесформенной грудой возле Джека, но Аларик чувствовал жизнь в воине.

Десять вампиров приняли разные позы: кто угрожающе, кто боязливо, кто почтительно, – все они смотрели на модно одетого вампира, прислонившегося к очень древнему гробу в центре комнаты.

– Я огорчен, что ты, Квинн, не пригласила меня на вечеринку, – сухо заметил Аларик, не отрывая глаз от вампиров. – К тому же, потом мы поговорим о значение слова «не ранена».

Та рассмеялась, явно испытывая боль. Ее рука была сломана, а у него пока не было времени исцелить ее.

– Эй, ты же меня знаешь. Я обожаю вечеринки.

Вампир‑пижон изумленно посмотрел на него, потом преувеличенно зевнул и поправил манжеты рубашки, сшитой во Франции.

– Ты должно быть еще один из тех прославленных атлантийских воинов. Разве Посейдон настолько жалок, что посылает таких, как ты? Не говоря уже о том, что девчонка делает вашу грязную работу.

Квинн попыталась вырвать из водного щита, защищающего ее, но он также удерживал ее внутри, как и других – снаружи. Аларик хорошо ее изучил.

– Я тебе покажу «девчонка», ты, задница…

– Квинн, – тихо ответил Аларик. – Он намеренно вызывает твой гнев. Может, позволишь мне помочь тебе хотя бы в этот раз?

– Ладно, но ты, кажется, привык уже выручать меня, – возразила она. – Мы позже об этом поговорим. Прошу.

Вампир откинул голову назад и рассмеялся.

– У тебя проблемы с дисциплиной? Должно быть, вы, атлантийцы, просто в отчаянии, – он указал на Джека. – Сотрудничаете с оборотнями, как я вижу. От этого несет джунглями, так что думаю, что он не волк, хотя мы не дали ему возможности продемонстрировать его… пушистую половину.

Аларик призвал силу и небрежно подбрасывал энергетический шар в правой руке, улыбаясь, когда вампиры отступили прочь от него. Хотя лидер не двинулся с места.

– Ты – еще один прислужник Анубизы? Вероятно, у нее где‑то склад.

– Глупые Вампиры – Такие же, как Мы, – издевательски выкрикнула Квинн.

– Я – Вонос, и я лидер Праймуса, – сказал вампир, теряя, судя по удлинившимся клыкам, свое спокойствие.

– О, да. Еще один прислужник, занявший место Варравы после того, как мы… поставили крест на его политической карьере, – ответил Аларик, перекатывая шар между пальцами.

Вонос внезапно выпрямился и поднял завернутый в кожу сверток, который лежал на крышке гроба позади него. Держа сверток в одной руке, он потянул за стягивающую его веревку, и тот немного приоткрылся.

– Вот теперь наша беседа мне надоела, – сказал Вонос.

Аларик не успел ничего предпринять, а вампир уже открыл вверх пакета, целясь в полукруг вампиров вокруг себя.

– Вы ослушались нас, и теперь умрете. Мне всегда нравилась политика сожжения.

Ослепляющий желтый свет вырвался из свертка, словно солнце, и Аларик накинул энергетический щит на Джека и Дэнала и расширил водный щит, защищающий Квинн, чтобы тот накрыл и его тоже. Со скоростью света, жгуче яркая энергия охватила всех вампиров, кроме Воноса. Все вампиры взорвались, оставив после себя капли кислоты, стекавшие дождем по всей комнате. К счастью, щит, окружающий Квинн и Аларика был крепким, и на них это не подействовало.

Вонос присвистнул и снова завернул сверток, спокойно осматривая разрушение.

– Во‑первых, слухи не были преувеличенными. Этот камень никогда не должен попасть не в те руки. Я бы сказал, что в наши дни сложно найти верных помощников, но я терпеть не могу банальности. Был рад познакомиться, атлантиец. С нетерпением жду нашей следующей встречи. О, и благодарю за эту маленькую игрушку. Эта группа прятала ее от нашей богини сотни лет, что нас необычайно раздражало, но что поделаешь?

Он триумфально улыбнулся, показав клыки, и протянул сверток, чтобы подразнить.

– Я думаю, что вы его зовете Бич вампиров? Подходит, не правда ли?

Сказав это, вампир воздел руки вверх, крепко держа сверток, и исчез.

Аларика словно ударило током. Если это действительно был желтый бриллиант, известный под именем «Бич вампиров», тогда это – один из пропавших камней Трезубца. Надо немедленно доложить Конлану.

Позади Аларика Квинн покачнулась и уткнулась ему в спину, и все его мысли о стратегии, камнях и магии пропали. В мгновение ока он снова взял ее на руки, осторожно укачивая, стараясь не задеть ее сломанную руку. Он призвал силу и послал всю исцеляющую сине‑зеленую энергию в нее, пока лечил руку, а с ее тела постепенно исчезли все синяки и ссадины, какими бы незначительными они не были.

Она открыла глаза, когда он закончил лечение.

– Вот и привычка, я получаю ранения, а ты меня лечишь. Ты портишь мою репутацию бесстрашного лидера бунтовщиков, – прошептала она.

– Испорчена, – хрипло повторил он, припоминая другой их разговор. – Я могу лишь защищать тебя и лечить, выражая извинения за то, что порчу твою репутацию.

В темных глазах, огромных на ее бледном личике, на мгновение зажглись сильные чувства. Потом она опустила ресницы, и отвернулась от него.

– Еще раз спасибо тебе. Я теперь цела, отпусти меня.

Он бы с большей охотой пошел бы на костер, но не освобождал бы ее. Каждое украденное мгновение, каждое прикосновение он складывал, готовясь к тому дню, к тому столетию, когда он будет один в ночи после того, как ее смертная жизнь подойдет к концу.

В ту же секунду, как ее ноги коснулись земли, она отступила от него, сжимая руки в кулаки. Когда она смотрела вниз, он воспользовался возможностью рассмотреть ее. Как всегда он слегка удивился, что его сердце выбрало ее в качестве его суженой. Он всегда думал, что влюбится безответно в какую‑нибудь деву королевской, светлой красоты.

Но Квинн… была самой собой. Она не знала ни минуты покоя в своей взрослой жизни, а что же до ее внешности… она была еще стройнее, чем прежде, одни острые углы, как будто борьба бунтовщиков вытягивала не только ее энергию, но и саму жизнь. Ему всё еще казалось, что она обрезала свои темные волосы тем ножом, который носила в кармане. Смятая и поношенная одежда, вероятно, вытащенная из какого‑то мусорного контейнера, полного ненужной одежды.

Но боги, они была прекрасна.

Сила ее личности, рвение и харизма сияли со всей силой, величием и яркостью ее души. Для него. Ее душа взывала к его душе так сильно, напоминая маяк в темноте его существования.

Наконец, она посмотрела ему в лицо, и затаила дыхание. Он знал, что на его лице всё написано, и не собирался этого отрицать.

– Ты знаешь, – хрипло сказал он. – Ты всегда знала, и ты всегда будешь знать, что я – твой, но этого никогда не будет. Я – самый могущественный верховный жрец Посейдона за всю историю, но я слишком слаб, чтобы прятать глубину моих чувств к тебе.

Он встал на колено перед ней. И склонил голову.

– Отрицай это, если хочешь, но я больше не в силах скрывать свою потребность видеть тебя. Касаться тебя. Я буду держаться на расстоянии, насколько это возможно, но прошу, позволь мне посмотреть мельком на то, что никогда не будет моим.

Квинн полузадушено вздохнула, издав нечто среднее между смехом и рыданием, и упала на колени перед ним.

– Если бы только жизнь была сказкой, я могла бы стать твоей принцессой, нуждающейся в спасении. Я смотрю в твои глаза и вижу счастливый конец, которого я не заслуживаю. Боль от того, что я вижу тебя, не может быть хуже той боли, которую я испытываю ночь за ночью лежа в холодной, одинокой постели. Стремясь к тебе. Желая тебя. Нуждаясь в тебе.

Она подняла руку, желая коснуться его щеки, но остановила пальцы в дюйме от его кожи.

– Даже сейчас, когда мне следовало бы посмотреть, как там Джек и Дэнал. Мой разум и сердце полны тобой. Ты заставляешь меня забыть об обязанностях и здравом смысле.

Аларик знал, что то же самое можно было сказать и о нем самом. Но ему было наплевать.

– А ты воплощение чувства, которое приносит музыку и свет в мой мир и невыносимо мучит моё сердце.

Джек пошевелился в углу, и это движение разрушило тот транс, в котором они находились, глядя друг другу в глаза.

– Я бы отдал век своей жизни, чтобы только испытать твой вкус, но я не испорчу воспоминание о твоем поцелуе этим местом.

Она наклонилась к нему, глядя на его рот, и на мгновение все мысли о чести улетучились, и ему стало наплевать на Дэнала и Джека и на то, что их окружало то, что осталось от мертвых вампиров. Он хотел ее больше жизни, дыхания.

Но Дэнал болезненно застонал, и Квинн моргнула, потом посмотрела на воина. И отступила. На ее лице было написано сожаление, но она сжала губы и встала, стараясь не касаться Аларика.

Как будто одно прикосновение могло разжечь пламя, готовое разразиться пожаром между ними.

Он в этом не сомневался.

Он также встал и пошел к Джеку и Дэналу, испытывая облегчение, что они оба живы. Испытывая стыд, что не удостоверился в этом раньше.

Испытывая опустошение оттого, что ее больше не было рядом.

Призывая энергию Посейдона, чтобы исцелить Дэнала и тигра‑оборотня, он также молча вознес молитву, прося о силе, чтобы совладать с ошеломительными желаниями своей души.

Потом попытался сделать вид, что не слышал насмешки бога.


Глава 30


Северо‑восточная часть Гватемалы, джунгли


Перестав ощущать падение в водовороте, Джастис открыл глаза. Яркий солнечный свет пробивался сквозь небольшие просветы в листве деревьев. Их окружали зеленые джунгли, полные растительной жизни.

Несколько секунд стояла абсолютная тишина, но потом местная фауна видно решила, что он и Кили не представляют угрозы, хотя и появились довольно необычно. Птицы, принадлежащие к нескольким видам, выводили трели, пели и ругали воина и Кили за то, что те сюда заявились. А где‑то неподалеку взволнованно болтала семейка обезьян.

Кили всё еще цеплялась за него, крепко зажмурив глаза, и он вовсе не желал отодвигаться от нее. Джастис неспешно гладил ее по спине от затылка до талии, и ощущение ее дрожащего хрупкого тела привело к тому, что его член болезненно затвердел.

Ему обязательно нужно обладать ею. И поскорее. Его охватила отчаянная жажда, и воин притянул ее к себе еще крепче. Он никогда не желал ничего так, как ощутить ее нагое тело под собой, с удовольствием принимающее его в себя.

Но он не мог рисковать. Его контроль над нереидом сильно ослаб, а желания его другой половины были слишком темными. Грубыми. Он не мог так поступить с Кили. С его Кили.

Она открыла глаза и посмотрела на него, понимание, которое он увидел в ее взгляде, едва не разорвало его надвое. Она сознавала, что он ее хочет, ведь женщина всегда об этом знает. Одно ее слово, и он пропал.

Так что ему нельзя позволить ей произнести это одно слово.

– Мы на месте, – хрипло произнес он, отпуская ее и отступая назад. – Где бы это место ни находилось.

Кили удивленно посмотрела на него. Ее лицо исказила боль, хотя заговорила она совершенно профессионально.

– Мы намеревались отправиться в северо‑восточную часть Гватемалы, и, судя по жаре и этим джунглям, я считаю, что мы добрались туда, куда надо.

Они огляделись, но не увидели ничего, что напоминало бы руины или раскопки. Страшная жара ударила по ним со всей силы; дышали они, словно вытягивали воздух сквозь влажное одеяло.

– Ну что ж, – пожала плечами Кили, – видно, нельзя было ожидать, что нас перенесет прямо к той настенной живописи. Ты же всё‑таки еще учишься контролировать эту способность. Подумай о блинчиках. По крайней мере, ты перенес нас в джунгли, а не джунгли к нам.

Она улыбнулась ему, и эта улыбка словно двинула его в грудь. Он напрягся, ожидая, что нереид отреагирует, но вторая половина его души или очень устала, или пряталась, в этот раз решив промолчать.

– Ты ее чувствуешь? Ты сказал, что Звезда Артемиды принадлежала нереидам. Ты можешь воспользоваться атлантийской или нереидской магией, чтобы прочувствовать это место? Я знаю, что действую наугад, но ведь мне неизвестно, на что ты способен. Мы сможем понять, в какой стороне Сен‑Бартоло и насколько далеко отсюда? Было бы неплохо. Так как у нас нет ни еды, ни воды. А температура, я полагаю, где‑то между 50 и 58 °C, нам грозит обезвоживание.

Джастис кивнул и попытался обнаружить Звезду Артемиды в джунглях. Но это не сработало. Его силы, как атлантийские, так и нереидские, истощились за последние несколько дней.

Но он упрямо старался добиться чего‑то. Заставил свой разум воспользоваться резервами, которые он никогда не использовал прежде, и вызвать силу, так ему необходимую. Он почувствовал, что что‑то в его разуме перевернулось и изогнулось, и тут же его голову схватила в тиски ужасная боль. Но под всей болью он ощутил что‑то еще.

– Я нашел ее, – сказал он Кили. – Я нашел Звезду и знаю, куда нам нужно идти. Пешком далековато, но за день или два мы доберемся, если только ко мне не вернется энергия, и тогда я смогу снова воспользоваться способностью перемещаться.

Кили оценивающе посмотрела на него, словно раздумывая о чем‑то. Вероятно, что‑то ее в нем убедило, потому что она решительно кивнула и сказала:

– Я прежде ходила по джунглям, но никогда не пробовала это сделать без воды. Нам придется идти медленно, пока ты не вернешь свою силу, чтобы принести нам хотя бы бутылки с водой и что‑нибудь поесть.

– Я вскоре смогу достать нам воду, – уверенно заметил он, несмотря на тот факт, что не знал, как скоро его силы вернутся, – и вернутся ли они вообще. Кили не должна узнать, насколько он не уверен в магии нереида. Она обладала смелостью воина, но не стоило продолжать испытывать ее.

Она, было, пошла в одну сторону, а потом вдруг остановилась и рассмеялась.

– Мне кажется, что тебе бы не мешало сказать мне, куда именно идти. А и еще, когда будешь переправлять нам бутылки с водой, прошу, не забирай их у бедняг альпинистов или у несчастных туристов, которые потом будут теряться в догадках, куда исчезла их вода.

В его мозгу еще теплилась некоторая магия, и он указал:

– Звезда находится вон там. А что касается другой твоей просьбы, я постараюсь, – сказал он, удивляясь, когда это звук ее смеха стал для него приятнее любой музыки. Он тайком поправил свои брюки, чтобы ходьба не причиняла слишком больших неудобств, и пошел вперёд, заставив себя выбросить из головы все мысли об обнаженной Кили.

Он посмотрел на нее и затаил дыхание, увидев восторг в ее зеленых глазах. Ладно, он, по крайней мере, попытается избавиться от большинства мыслей об обнаженной Кили.

Как Джастис напомнил ей прежде, он же всё‑таки парень.


Три часа спустя Кили попросила организовать привал. Она не была неженкой и поклялась себе стараться не жаловаться, но продолжать идти дальше без воды, было равносильно самоубийству, а идиоткой ее назвать было нельзя. В сильной, удушающей жаре джунглей их тела теряли влагу очень быстро. Может быть, атлантийцы – водный народ, способный выдержать больше, чем люди, но ей необходим отдых.

И ей также надоело пялиться на его спину и зад, пока он вел их через густую растительность джунглей. Нет, вид сзади у него просто бесподобный. Широкие плечи переходили в узкую талию, не говоря уже о соблазнительной косичке, которую она так жаждала распустить, чтобы провести пальцами по длинным прядям его шелковистых волос. Его зад был настолько крепким и мускулистым, что она даже подумывала укусить его примерно час назад, когда у нее еще были силы фантазировать.

Интересно, как бы на это отреагировал суровый атлантийский воин? Она громко рассмеялась, и он, как обычно, быстро развернулся и посмотрел на нее.

– Что такое?

– Джастис, мне нужен отдых. Лучше всего где‑то в тени.

– Почему ты веселишься? – он подозрительно посмотрел на нее. – Что ты замышляешь?

Она сжала губы, но всё равно расхохоталась.

– О, поверь мне, тебе не стоит этого знать. В любом случае, нам нужно остановиться. Я чувствую, что обезвожена, а сейчас самое жаркое дневное время. Я предлагаю пересидеть в теньке, подождать до вечера, когда будет не так жарко.

Он внезапно оказался от нее в нескольких дюймах, как обычно двигаясь необычно быстро.

– Мне так жаль. Я размышлял о различных вариантах и о нашей основной цели и совсем забыл про тебя и твои потребности. Прошу, прими мои извинения за то, что я не подумал.

Но его близость лишила ее здравого рассудка, и она не поняла смысла его слов, а просто стояла и пялилась на него, желая совершить какую‑нибудь глупость. Желая, чтобы ее жизнь перестала напоминать приключенческий роман. Желая, чтобы он просто поцеловал ее.

Желая, чтобы она сама была достаточно храброй, чтобы поцеловать его.

– Я… ты… что?

– Прости. Мы, атлантийцы, переходим на официальный язык, когда находимся в сложных ситуациях, – сухо ответил он. – То есть: я – идиот. Нам следовало бы остановиться раньше. Кажется, там впереди, есть навес, где мы сможем переждать в тени.

Кили мысленно поругала себя и быстро кивнула.

– Верно. Тень. Впереди. Замечательно, – она решительно пошла вперед, он следовал за ней.

Его красиво очерченные губы сложились в улыбку, и он спросил:

– Почему ты перестала употреблять глаголы?

Его низкий, хриплый голос обжег ее нервные окончания, и внезапно в джунглях стало жарче, чем было.

– Разумеется, у меня правило «не употреблять глаголы в джунглях». Если мы здесь задержимся, следующими выйдут из употребления прилагательные, – ответила она, невинно улыбаясь. Такой улыбкой, которая говорила «тут никто не хочет сорвать с тебя рубашку и полизать обнаженную грудь».

Она на это надеялась.

Что с ней не так? Должно быть, это какие‑то странные испарения. Взять атлантийца, а к тому же еще и ужасную жару джунглей, и получишь безумное сексуальное желание. Разумеется, если он к тому же самый классный парень, какого она только видела в своей жизни. Она вспомнила, каким Джастис был в пещере: обнаженным и мокрым. И ее рот пересох не только от недостатка воды.

Чудесно. Она умрет в джунглях Гватемалы от обезвоживания, вызванного сексуальными фантазиями. Интересно, как они напишут подобное на ее надгробии.

Она успела дойти до навеса раньше него. Это было углубление, выдолбленное в невысоком холме, пропахшее мускусом, словно там годами жили разные животные. Казалось, что сейчас тут никого нет, хотя эта нора уходила в холм глубже, чем она думала, а Кили ничего не могла рассмотреть в темноте.

Джастис схватил ее за руку.

– Я зайду первым, чтобы убедиться, что внутри нет животных, защищающих свою территорию.

Она жестом показала ему, что путь свободен.

– Прошу, парень с мечом. Я просто подожду тут в сторонке, если вдруг что‑то всё‑таки выберется наружу.

Он улыбнулся ей и внезапно наклонился и поцеловал в губы.

– Ты всё время меня удивляешь. Каждый раз, когда я думаю, что ты начнешь со мной спорить, ты говоришь что‑то практичное. Каждый раз, когда я считаю, что ты пойдешь со мной без вопросов, ты говоришь мне, что я не прав. И даже указываешь причины. Жить с тобой никогда не будет скучно, верно, доктор МакДермотт?

Сказав это, он зашел в небольшую пещеру, оставив снаружи, прижимающую пальцы к губам. Она размышляла, когда это он вдруг решил, что будет жить с ней в будущем.

И удивлялась, почему эта мысль совсем ее не пугала.

– Там чисто, хотя есть еще один выход, и ты определённо захочешь на него посмотреть, – позвал он ее. – Я бы сказал, что это интересная находка, хотя мы и не первооткрыватели.

Она немного согнулась, чтобы зайти в пещеру, и с облегчением обнаружила, что оказалась в комнате с довольно высоким потолком. Осмотревшись, Кили нашла кое‑что еще.

Это была не пещера.

Стены тут были сделаны из камня. Какое‑то строение, вероятно, даже храм Майя или пирамида, если принять во внимание высоту холма.

По позвоночнику пробежал холодок. Историческое место, вероятно, тысячелетней давности, которое видели лишь немногие. Вот, ради чего она жила, в чем нуждалась так же сильно, как и в воде. Она автоматически потянулась к своему рюкзаку, лишь потом вспомнив, что тот остался в ее комнате в Атлантиде.

И она ничего сделать не может.

Не дав себе цветасто выругаться, она проследовала к дверному проёму, сделанному в задней части комнаты. От него исходил слабый сине‑зеленый свет.

– Джастис? Это ты?

– Я несколько восстановил мои силы, и их достаточно, чтобы дать нам немного света, Кили. Ты захочешь это увидеть.

Она прошла к свету на звук его голоса, а потом в изумлении остановилась. Три из четырех стен были чистые, тогда как четвертую покрывали грязь и растения. Вероятно, это место было заброшено на века. На каждой из трех стен виднелись настенные рисунки, выполненные яркими, насыщенными цветами.

– Это не Сен‑Бартоло, но это другой вариант картин Popol Wuh[35], – сказала она. – О, Джастис, почему об этом никто не сообщил? Это же такая важная находка!

Он подошел к ней, и она поняла, что свет исходит из сферы, сияющей на его ладони. Он поднял ее вверх, как фонарь, и наклонился, чтобы вместе с ней осмотреть первую стену.

– Popol Wuh?

– Это миф майя о сотворении. Их создатель, Кукуматц, мать и отец всей жизни, сначала сотворил людей из глины и грязи. Но они были слабыми и растворялись в воде. Ты видишь вот это первое изображение человека, растворяющегося в реке?

Он кивнул и указал на следующее изображение, судя по всему испытывая такое волнение.

– А это? Человек, вырезанный из дерева?

Она кивнула, рассеянно коснувшись рукой своей деревянной рыбки.

– Да, Кукуматц затем пытался сделать людей из дерева, но у них не было ни сердца, ни разума, так что они не могли возносить хвалу своему создателю. Ты знаешь, что подобное никогда не нравится Богам.

Она улыбнулась ему, но Джастис полностью сосредоточился на изображении.

– Я иногда вырезал фигурки, которые словно могли взлететь или уплыть, но, разумеется, у них тоже не было ни сердец, ни ума, – прошептал он.

Кили подумала о том, как ее рыбка и видения Джастиса помогли ей пережить сложные ситуации.

– Я видела твои фигурки, и я бы не была так уверена в том, что у них нет сердца и разума.

Он повернулся к ней лицом, держа энергетический шар. В неярком свете она видела его черты и поняла, что каким‑то образом, хотя они знакомы так недолго, ее сердце запомнило его лицо. Она затаила дыхание, опасаясь того, что он мог увидеть на ее лице.

Он мгновение смотрел на нее, потом покачал головой.

– Я не понимаю. Как ты могла увидеть мои фигурки? Я отдавал их, как только заканчивал их вырезать.

Она сжала рыбку. Кили хотела ему сказать, хотела дать ему понять, как много он значил для нее все эти годы. Но что‑то остановило ее. Ее рациональная часть.

Им нужна была вода. Им необходимо было найти Звезду Артемиды и помочь Джастису исцелить его поврежденный разум.

Потом она сможет рассказать ему забавные истории о деревянной рыбке и не дать ему догадаться о том, как много значили для нее простая фигурка и видения о древнем воине.

Она разжала пальцы и выпустила фигурку.

– Я не знаю. Мне жарко и я устала, вероятно, я вспомнила, что мне говорил о фигурках Лайам, – сказала она, принужденно рассмеявшись. – Ладно, посмотри на это. Последняя успешная попытка: Кукуматц смешал белую и желтую кукурузу, крупу и создал людей из плоти и крови. На сей раз это сработало. В культуре Майя один из важнейших богов – Бог Кукурузы, изображенный на той стене.

Он посмотрел на вторую стену, отвлекшись от фигурок.

– Это напоминает тебе то изображение Бога кукурузы, о котором ты нам рассказала, на нем так же была нарисована Анубиза?

– Да! Да, это тот же художник. Или группа художников. Я почти в этом уверена. Разумеется, без сравнительного изучения фотографий, я не могу быть… – она покачнулась и почувствовала волну головокружения, начала задыхаться, не в состоянии вздохнуть.

Он схватил ее за талию.

– Кили? Тебе нехорошо?

Она отбросила волосы с лица и попыталась вздохнуть, но жара и обезвоживание, вероятно, вместе с событиями этих нескольких дней, одержали над ней верх. Он отпустил энергетический шар, взял ее на руки, и вышел из комнаты к входу в пещеру, где воздух был посвежее.

Она наклонилась, медленно, размеренно дыша, пока головокружение и гипервентиляция не прошли.

– Я в порядке, – наконец сказала она. – Только мне, правда, нужна вода.

Он неожиданно улыбнулся.

– Хотя нереид всё еще прячется от меня или просто восстанавливается, потратив столько энергии, я чувствую, что мои атлантийские силы ко мне возвращаются. Если ты хочешь воду, моя Кили, то ты ее получишь.

Он вышел из пещеры и остановился посреди поляны, расставив ноги и подняв руки в воздух. Солнечный свет лился на него, как будто он сам был первобытным богом, вернувшимся к своему народу и готовым получать преклонение и уважение. Он был прекрасен, суров и примитивен. Что‑то глубоко внутри нее встрепенулось, тронутое его видом. Ее груди покалывало, а соски затвердели, желая его прикосновения. Ее бедра напряглись, а местечко меж ними увлажнилось, готовя ее, словно какую‑то девственницу, в жертву древнему сластолюбивому богу.

При этой мысли ее лицо запылало, и она попыталась напомнить себе о биологической необходимости, которая заставляла женщин увлекаться сильными мужчинами в опасной ситуации. Она была ученым. Она не должна была поддаваться чему‑то настолько первобытному.

И пока Кили пыталась сопротивляться непреодолимому зову его сексуальности, он посмотрел ей прямо в глаза, оторвав взгляд от неба. Его глаза стали темными, в самом центре зрачков поблескивали сине‑зеленые огоньки.

– Посейдон, услышь меня, – позвал он голосом, напоминающим бурные волны и ураганные ветра, не отводя взгляда от нее. – Дай мне воду, чтобы она принесла жизнь и здоровье моей женщине.

– Я не твоя женщина, – прошептала она, но на сей раз, даже сама не веря своим словам. В этот момент ветра кружили вокруг Джастиса, как тайфун, энергия потрескивала вокруг него, похожая на миниатюрные разряды молнии серебряного, зеленого и голубого цвета. Она не могла ему ни в чем отказать.

– За Посейдона, – прорычал он, откидывая голову. Его коса расплелась, и длинные пряди волос различных оттенков синего развевались вокруг его лица и плеч, танцуя на ветру.

Она посмотрела вверх, туда, куда смотрел он, даже не сомневаясь в его способностях. Он призвал воду, значит, она появится. Она это знала, и когда изгибающиеся спирали кристально чистой воды понемногу начали спускаться к нему, она радостно рассмеялась.

– Приди ко мне, Кили, – сказал он, и жар его глаз жег ее, пока она не захотела сорвать с себя одежду и броситься на землю перед ним. Словно язычница, предлагающая себя взять ее прямо в водопаде, который он создал. Но вместо этого она прошла вперед, сжав руки в кулаки, остановившись рядом с ним.


Он рассмеялся и крикнул еще одно слово, красивое слово, значения которого она не знала. Вода пролилась весенним дождем, спадая на них, попадая в открытые рты, стекая по шеям, пропитывая их грязную одежду. Кили закрыла глаза и подняла лицо к дождю, смеясь, насыщаясь чистой, сладкой водой. Она никогда не пробовала настолько чистой воды. Чище горной весенней воды, чище, чем самая дорогая вода в бутылках.

Она глотала капли дождя, падающие ей в рот, а потом, наконец, насытившись, она открыла глаза и улыбнулась ему, капельки дождя свисали с ее ресниц.

– Это изумительно! Ты можешь вызывать ее, когда хочешь? Ух ты, это бы разрешило множество… – она замолчало, слова пропали от того, как решительно он смотрел на ее рот, как будто должен его попробовать или умереть.

Его рот опустился на ее губы, и он обнял ее так крепко, что жар его тела проник через ее мокрую одежду. В поцелуе не было нежности, то был поцелуй обладания, отчаянного желания и жажды. Она застонала, и этот звук затерялся в глубинах его рта. Его руки сжали ее крепче, казалось, что каждый дюйм ее тела прикасается к его телу.

– Ты мне нужна, Кили. Мне нужно овладеть тобой прямо сейчас. Прошу, – сказал он низким и горловым голосом, дрожащим от сильной страсти. Потом он слегка ослабил хватку и опустил голову, глубоко дыша. – Нет. Мы не можем. Боюсь, нереид возьмет верх. Ты должна сказать мне «нет».

Снова в воздухе засверкала молния, зажигая дождь громогласным потрескиванием и серебряным свечением. За пределами и над дождем она видела солнце, которое так и продолжало ослепительно сиять в чистом небе. Этот дождь вызвали не облака, и ни одна другая женщина не имела отношения к его отчаянной потребности.

Это было всё для нее. Только для нее. Понимание этого и жар, охвативший ее, заставил ее напрячься, а колени подогнуться. Он всё так же крепко держал ее, хотя это значения не имело. Она не могла упасть. Он был здесь для нее.

Всё еще ожидая ее ответа. В его глазах была отчаянная мольба, хотя еще не известно, ей ли выпала честь говорить «да» или «нет».

– Да, – она сказала, прыгая в бездну. – Я тоже хочу тебя. Вместе мы приручим твою вторую половину.

Он поднял ее в воздух и радостно крикнул, кружа ее среди ревущего атлантийского шторма. Потом он снова притянул ее к себе и наклонил голову, пока его губы не оказались рядом с ее губами.

– Вместе. Мы сможем сделать это вместе. Поцелуй меня, Кили. Поцелуй меня, чтобы я знал, что ты хочешь этого так же сильно, как и я.

Никакая сила на земле не остановила бы ее: ни разум, ни логика, ни мысли о будущем. Ей нужен был он больше, чем вода и воздух. И единственный раз в жизни она возьмет именно то, чего хотела, и к черту последствия. Она улыбнулась. А потом поцеловала его.


Глава 31


Легкий, неуверенный поцелуй тронул Джастиса настолько глубоко, что он почувствовал себя так, словно его душу разорвали надвое. Часть его хотела сорвать одежду с ее тела и часами заниматься с ней любовью, а другая, более достойная часть, желала убежать и спрятаться где‑нибудь подальше от нее.

Подальше от искушения.

Подальше от угрозы того, что нереид возьмет его под контроль и причинит ей вред.

Я – часть тебя , – прошептал нереид в его разуме. – Чем скорее ты смиришься с этим, тем скорее мы сможем объединить силы, чтобы стать намного сильнее, как никогда прежде.

Джастис оторвался от Кили и посмотрел на нее.

– Я хочу тебя больше, чем когда‑либо желал какую‑либо женщину. Но…

Возьми ее, ты низкий слизняк! Ты же знаешь, что хочешь трахать ее, пока она не выкрикнет наше имя.

– Нет! – кричал он.

Озадаченность Кили превратилось в понимание.

– Он борется с тобой, не так ли?

– Да. Он хочет тебя так же сильно, как и я, но его желания темны. Я не могу, я не уверен, что смогу его контролировать, – признался Джастис.

Дрожащая улыбка Кили выражала доверие.

– Скажи ему… нет. Дай я скажу, скажу вам обоим. Вам всем. Вам не нужно быть грубыми или брать меня силой. Займитесь со мной любовью. Пожалуйста.

Гневная, неистовая жажда нереида ослабла, превратившись в недоумение.

Как может она хотеть меня? Ведь даже ты, вторая половина моей души, не хочешь меня.

Джастис задумался над этим вопросом, потом ответил вслух, чтобы Кили тоже могла его слышать:

– Может быть, я неправ. Может, мне следовало бы признать, что мы оба – одно целое.

Мрачный смех зазвучал в его голове.

Если мы получим ее, то я готов попробовать что угодно.

Потом каким‑то образом что‑то изменилось. Впервые в своей жизни Джастис почувствовал, даже без ментальных щитов, хрупкое перемирие. Он никогда не знал такого спокойствия, которое сейчас нахлынуло на него и его разум.

Кили вопросительно посмотрела на него.

– Да, – хрипло ответил он. – Да, мы оба – обе части меня – хотим тебя.

Он наклонил голову и поцеловал ее, не сдерживаясь, вокруг него закрутился водоворот. На вкус она была как мед, как дом, как всё, чего он когда‑либо желал. Языком проник в ее рот, овладевая, пируя, упиваясь ее ртом и губами. Он осыпал поцелуями ее щеки, нос, лоб так, как прежде капельки воды из вызванного им дождя осыпали ее тело.

Ее прикосновение поразило его. Ее губы зажгли его. Он почти испытывал боль, чувствуя ее тело рядом со своим собственным. Его член так затвердел, что Джастис уже думал, что тот взорвется от малейшего прикосновения. Он хотел ее, она была ему необходима. Она будет принадлежать ему сейчас и всегда.

– Ты – моя, Кили, – сказал он, отчаянно желая, чтобы она признала это. – Мое видение‑поиск показало это мне, а пламя Посейдона, которое ты видела в моих глазах, это подтверждает. Твоя душа – пара моей душе.

Она отпрянула, но он обнял ее крепче. Он никогда ее не отпустит. Она должна увидеть это и понять.

– Джастис, это слишком. Я тоже тебя хочу. Я ничего подобного прежде не испытывала. Но не могли бы мы поговорить о судьбе и видениях‑поисках позже? – она обняла его за шею и подняла свое лицо к его лицу, озадаченно нахмурив брови. – Я не могу поверить в то, что говорю это, но не могли бы мы сейчас раздеться, а уже потом поговорить о будущем?

Он не мог справиться с собой. Джастис рассмеялся.

– Твое желание – закон для меня, леди. Но сначала нам нужно позаботиться об этом.

Он отпустил ее, снял меч, положил его на землю, потом снял свою одежду, отбросив ее от себя настолько быстро, что даже не обратил внимания, куда она приземлилась. Наконец, представ перед ней обнаженным, он улыбнулся:

– Теперь я собираюсь сделать то же самое с тобой.

Кили смотрела на Джастиса и вспомнила свое сделанное мимоходом замечание об оживших статуях. Его сильное, стройное, мускулистое, идеальное тело заставило ее затаить дыхание. Его эрекция была такой же большой, как и всё его тело. Когда он посмотрел на нее, его член подскочил к его паху, явно свидетельствуя о его желании.

Знание того, что она по‑настоящему желанна, сильно подействовало на нее: соски Кили затвердели так, что кружево ее лифчика нестерпимо давило на ее грудь. Ее охватила радость. Жар затопил ее местечко между бедрами.

– Ты… – ее рот пересох, стало сложно выговаривать слова, но она снова попыталась. – Ты собираешься зашвырнуть мою одежду куда‑нибудь в джунгли?

Он порочно улыбнулся ей и пошел к ней, медленно загоняя ее в ловушку, словно хищник свою жертву. В его глазах горел сильный, дикий огонь. Она перестала дышать, увидев его намерение. Он желал ее и собирался овладеть ею. Настоящий альфа‑самец, и она хотела его, как никогда не хотела ничего и никого прежде.

Когда он подошел к ней, то притянул ее к себе, целуя ее с такой одержимостью, что она почувствовала, как жар охватывает ее всю, вплоть до души. Языком проникнув ей в рот, он целовал ее так, будто оторвавшись от нее умрет. Джастис зарылся пальцами в ее волосы, рукой поддерживая ее голову, прижимая ее к себе всё сильнее.

Страсть накатила на нее, жар и сильнейшее желание заставило ее колени подогнуться.

– Больше, – она выдохнула ему в рот. – Мне нужно больше тебя.

Он положил руку на ее попку и прижал ее настолько крепко, что его пенис оказался между ее ног. Твёрдая выпуклость заставила ее желать его еще сильнее.

– Сейчас? – спросил он.

– Сейчас, сейчас, сейчас же, – ответила она, не испытывая ни смущения, ни благоразумия.

Одним движением он задрал ее рубашку и снял ее через голову, отбросив прочь, а потом наклонил голову, чтобы посмотреть на нее.

И девушка застыла на месте – она позабыла о рыбке.

Джастис смотрел на прекрасные груди Кили, едва скрытые кружевными чашечками лифчика. Ее соски выдавались вперед, заставляя его желать попробовать их на вкус, покусывать их, посасывать их. Ее ожерелье, свисавшее между бледными, чудесными грудками, привлекло его взгляд. На нем была деревянная подвеска в форме… рыбки.

Его рыбка. Которую он вырезал несколько веков тому назад.

Он поднял ее и осмотрел в полной уверенности, что ошибается. Но он не ошибался.

– Эту рыбку вырезал я. Как такое вообще возможно?

Кили закусила губу, ее щечки окрасились румянцем.

– Я собиралась тебе об этом рассказать. Я нашла ее несколько лет назад, и я… в общем, я увидела в видении тебя. То, как ты вырезал ее. У костра. Я думала, что ты – воин, живший несколько веков назад, и ты, ну, эта рыбка, вроде как стала моим талисманом. Я думала о тебе, когда мне было трудно.

Он смотрел ей прямо в глаза. Осознав правду ее признания. У нее было собственное видение‑поиск, и там она увидела его. Она полагалась на него.

– Ты – моя, Кили МакДермотт, – сказал он, почти срываясь на рычание. – Я собираюсь овладеть тобой прямо сейчас.

За несколько секунд он снял с нее оставшуюся одежду, потом минуту держал ее на расстоянии вытянутой руки, восхищаясь совершенством ее тела. Гибкая, крепкая, она была не тепличным цветком, а женщиной, занимающейся физическими нагрузками и следящей за своим телом.

– Я обожаю твои ноги, – прошептал он.

– Спасибо, я…

– Необходимо, чтобы они обхватили мою талию.

Она затаила дыхание, и он снова захватил ее губы своим ртом, приподнял ее повыше, чтобы чувствовать всё ее тело, прижатое к его телу. Она подняла ноги и обхватила его, а Джастис поднял ее еще выше, руками поддерживая ее восхитительную попку, пока его член не оказался прямо под теплым, влажным входом в ее тело.

– Ты мне нужна сейчас же, Кили, – сказал он, слегка касаясь ее, напрягая все мышцы, заставляя себя ждать.

– Ты мне тоже нужен, – она поцеловала его, и он вошел в нее до самого конца, вонзая член в ее узкий, влажный жар, чувствуя, как ее ножны сжимают его и удерживают, пока не почувствовал, что может взорваться прямо сейчас, как какой‑то неопытный юнец.

Кили, почувствовав его, вскрикнула. Его плоть наполняла ее, растягивала настолько, что нервные окончания сжигало горячее сочетание боли и удовольствия. Хотя она была настолько влажной от желания, что ее тело приспособилось к его размерам и обхватило его, желая большего.

Желая, чтобы он двигался.

– Не останавливайся, – она задыхалась, поднимаясь вверх и скользя вниз по его пенису, словно по стали, заключенной в бархат. Он был настолько твёрдым и длинным, что касался какой‑то точки глубоко внутри нее, что сводило ее с ума. – Прошу, сильнее.

Он пожирал ее рот горячими, властными поцелуями, входя в нее всё глубже и глубже в ритме, который заставил ее постанывать в бреду желания. Жар и сильнейший голод охватили ее настолько, что она отчаянно хотела его, отчаянно хотела кончить, отчаянно желала насытить невыносимую жажду.

Кили укусила его шею, совершенно потеряв разум, и он прорычал что‑то на атлантийском, потом вошел в нее настолько глубоко, что она закричала, приблизившись так близко к краю, что почти не могла этого вынести.

Он остановился, удерживая ее на месте, оставаясь внутри нее, ожидая, пока она посмотрит на него. Она была словно в тумане, прошептав бессвязно:

– Что? Почему ты остановился?

На его лице появилось выражение мужского триумфа, в его глазах светилось что‑то дикое.

– Моя. Скажи мне. Скажи, что ты – моя, и я оттрахаю тебя так, что ты выкрикнешь мое имя.

Его грубые слова возбудили ее еще сильнее, хотя она и понимала в чем дело. Он заявляет о своих правах. Доказывает свое право на владение. Заставляет ее признать, наконец‑то, что она – его женщина.

Но всё же предоставляя выбор ей. Она могла и отказаться.

Что‑то перевернулось в ее сердце при этой мысли. Нет, она не могла. Не могла отказаться. Глядя ему в глаза, которые теперь смотрели на нее недоверчиво, в которых теперь светилась боль, она знала, что должна делать.

Признать правду, несмотря на последствия.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Да. Я – твоя.

Он закричал от радости, а потом еще раз поцеловал ее, снова врезаясь в ее тело с большей силой, нежели прежде. Когда он поднял голову, она едва могла дышать от напряжения, охватившего ее тело.

– И ты – мой, – сказала она в ответ.

– Навсегда, – ответил он. – Навсегда, mi amara.

Потом он исполнил своё обещание, входя в нее снова и снова, пока она не испытала экстаз, выкрикнув его имя.

Джастис задрожал, почувствовав странное эротичное прикосновение к своим плечам рук Кили в перчатках, когда всё ее тело напряглось под ним. Ее ноги обхватывали его талию, как тиски, и она кончила, выкрикивая его имя, ее тело сжимало его член, сотрясаясь от удовольствия, поэтому он даже и не надеялся сдержаться. Джастис вошел в нее так глубоко, как мог, и оргазм накрыл его приливной волной. Подобного по силе он прежде не испытывал. Ее оргазм всё длился, и каждый спазм вызывал его собственное освобождение. Он был уверен, что его колени подогнутся от подобного наслаждения, но черт его побери, он будет держаться столько, сколько возможно. Он притянул ее еще ближе к себе.

Апотом мир вокруг них взорвался, и он погрузился в водоворот цветов. Зеленый и золотой кружились вокруг него. Он знал почему‑то, что видит ее ауру, – видит ее подлинную сущность. Он с удивлением любовался насыщенной, яркой красотой этой сущности, а потом погрузился в ее душу.

Всё, чем она была, всё, что она пережила, обжигающей молнией промелькнуло перед ним. Он увидел ее несчастное детство, чувствовал муку малышки, чьи родители считали ее ненормальной. Он испытывал беспомощную ярость к родителям, способным обидеть собственное дитя.

Он увидел ее доброту и невероятную щедрость, чувствовал, что ее обижали тысячи раз, – бесчувственные друзья и завистливые коллеги. Она ощущала себя отверженной.

Его сердце разрывалось, когда он испытал ее муку, вызванную каким‑то мужчиной, и дал клятву найти ублюдка и оторвать ему руки и ноги. Не спеша.

И тут же понял, что Кили возненавидит его за это. Она была светлой, доброй, заботливой, яркой стороной луны, в отличие от темного колодца его души. Он погружался и погружался в уголки ее души, в любовь. Она принадлежала ему, и он не позволит ей покинуть себя.

Кили продолжала вскрикивать, содрогаясь в экстазе. Она никогда ничего подобного не испытывала, даже испугалась подобной мощи. Это было слишком дико, слишком сильно. Она открылась ему. Не стоило этого делать.

Если другой человек узнает о ней слишком много, то оттолкнет ее.

Тело Джастиса содрогалось от силы его оргазма, и она снова кончила, вместе с ним, цепляясь за него, обнимая его. Желая, чтобы он никогда ее не отпускал. Кили почувствовала влагу на щеках и поняла, что плачет, но не от боли или огорчения, а от значимости этой минуты. Она, было, хотела что‑то сказать, – что‑нибудь, – чтобы попытаться скрыться от такой сногсшибательной близости, но тут земля под ней разверзлась, и девушка полетела к звездам.

Как будто дверь его души открылась перед ней, и Кили оказалась прямо в самой его сущности. Всё, что она видела прежде в видениях, – и даже более того, – охватывало ее, разворачивалось перед ней, обдавая потоком его сознания. Она видела его честь и гордость, его любовь к семье, хотя он и не позволял себе ее испытывать. Но больше всего она узнала о его чувствах к ней самой.

Там была и любовь, и желание, жажда – всё вместе, горящие синим и серебряным огнем. Эмоциональный пожар чувств к ней. И почти незаметная темная дымка в самом центре. Опасность в цветах его души.

Нереид.

Это ты?  – нерешительно спросила она. – Ты часть его, ты же знаешь .

Неужели?  – сардонически ответил нереид. – Но ведь ты любишь его и боишься меня .

Люблю?  – она, было, хотела возразить, но в душе признала правду.

Да, люблю , – ответила она. – Ты – часть его, так что я люблю и тебя .

В цветах она заметила нерешительность, а потом почувствовала возражение.

Нет. Ты не можешь любить меня, так как я не знаю, что такое любовь. Со временем я одержу над ним вверх и буду иметь тебя так, как захочу, всеми способами, какими пожелаю.

Он показал ей картины буйного, дикого секса. Картины того, как она подчиняется его желаниям.

Она отшатнулась, но тут же ее окружила теплота цветов Джастиса, поддерживая ее. И Кили отослала нереиду свои картины.

Я также овладею тобой , – заявила она ему, думая о нежных, ласковых занятиях любовью в сочетании с невероятными провокационными сценами дикой, необузданной страсти.

Его агрессия превратилась в дикое желание, а потом в радость.

Да, мы овладеем друг другом , – ответил нереид.

– Да, я твой, а ты – моя, – сказал Джастис.

Их голоса переплелись цветами души воина, и Кили смеялась и плакала, поборов свою нерешительность и полностью погрузившись в любовь.

Наконец, вернувшись в реальный мир, она поняла, что он всё еще обнимает ее, а его пенис всё еще внутри нее. Она подняла голову и рассмеялась.

– Мы обнаженные в самом сердце джунглей. Со мной такого не случалось ни в одной экспедиции. Не говоря уже о том, что я понятия не имею, как ты еще стоишь на ногах, да еще меня на руках держишь.

Он осторожно приподнял ее, и она почувствовала, как его пенис снова твердеет, а потом он снова опустил ее на свою плоть.

– Я прошел выучку воина, и мои ноги хорошо мне послужат, так как чувствую, что опять тебя хочу.

Она снова рассмеялась и стянула перчатки.

– Я и забыла о них.

Он наклонил голову и уставился на ее грудь, и снова Кили охватил жар, что шокировало ее, так как она полагала, что почувствует желание лишь через неделю.

– Как это я еще не попробовал на вкус эти чудесные грудки? – прошептал он, а потом поднял ее достаточно высоко, что лишь небольшая часть его плоти оставалась в ней. Когда она застонала, желая его, желая, чтобы он вернулся в нее, он поймал ртом ее сосок и стал посасывать.

Кили вскрикнула, и теплые сливки пролились на головку его члена. Он хотел ее снова, и снова, и снова, он никогда не насытится. Он поднял голову лишь для того, чтобы увидеть, где лежит их одежда, и прошел туда, обнимая ее, входя в нее всё глубже с каждым шагом. Потом он вышел только для того, чтобы осторожно положить ее на одежду, чтобы ее нежная кожа не касалась растений. Кили смотрела на него своими милыми изумрудными глазами, полными страсти, и он подумал, не наложили ли на него магическое заклятье, из‑за которого все его мечты сбылись, представ перед ним в форме этой красавицы.

Если даже это всё сон, то ему наплевать. Она касалась его души, приручила его нереидскую часть. Так что ему нужна лишь такая реальность, где он находился внутри нее так глубоко, что она никогда не сможет забыть его.

Он поднял ее колени, приставив головку члена к ее блестящему входу, вошел в нее до конца, так глубоко, что его мошонка коснулась ее прелестной попки. Она вскрикнула. Перенеся весь свой вес на одну руку, он потянулся рукой и погладил ее, нежно касаясь ее нервных окончаний, пока она снова не вскрикнула.

– Я не могу больше, – простонала она. – Джастис, это слишком много. Слишком много удовольствия.

– Никогда, – сказал он, очарованный тем, как ее соски напряглись и превратились в две розовые пики. – Этого никогда не будет слишком много.

Она поднимала бедра навстречу каждому его толчку, ее стоны сводили его с ума. Он наслаждался ею – они наслаждались друг другом – в бешеном ритме. Он почувствовал именно тот момент, когда ее тело напряглось вокруг его плоти, и понял, что она на грани, так что стал входить в нее сильнее и быстрее, шепча ей ласковые словечки на атлантийском. Она должна знать, как сильно он ее хочет.

Как сильно он в ней нуждается.

На сей раз он, достигнув вершины, выкрикнул ее имя. Он чуть не потерял сознание, содрогаясь вместе с ней от ослепительного взрыва силы, жара, цвета. Упав, он всё же успел быстро перекатиться на бок, чтобы не раздавить ее, а потом рассмеялся.

– Я думаю, что тебе удалось то, что не удавалось ни одному моему врагу за столетия. Я думаю, что ты меня убила.

Она лежала, тяжело дыша и сжимая его в объятиях. Наконец отдышавшись, она тоже рассмеялась.

– Тогда нас таких двое. Если так будет всегда, то у нас проблемы.

Она перестала смеяться и повернула голову, чтобы посмотреть в его глаза.

– Что произошло с этими цветами? Джастис, я… чувствовала, словно нахожусь в твоей душе.

– Это было смешением душ, Кили. Это – дар Посейдона, позволяющий атлантийцу и его истинной паре видеть души друг друга. Когда ты сказала, что видела пламя Посейдона, сине‑зеленое пламя в моих глазах, я узнал. Смешение душ ставит свою метку на сердце воина так же, как Посейдон ставит свою метку на наши тела.

Она дотронулась до метки на его руке.

– Эта метка? Что она означает?

– Трезубец Посейдона пересекает круг, символизирующий всех людей в этом мире. Треугольник – это пирамида знаний, перешедших к нам от предков. Все воины Посейдона носят его знак в качестве свидетельства нашей клятвы служить Посейдону и защищать человечество.

Она поцеловал метку, а потом его грудь, снова прижимаясь к нему на некоторое время. Потом отодвинулась от него и села.

– Знаешь, ненавижу спускать кого‑то с небес на землю, но мы ведь в джунглях, голые, а тут есть жуки. А я не хочу, чтобы они укусили меня за зад.

Он заморгал, изумленный ее практичностью, а потом снова рассмеялся.

– Не говоря уже о том, что твой желудок в любой момент может заурчать, не так ли?

Она улыбнулась.

– Ну, раз уж ты об этом заговорил…


Глава 32


Джастис вновь призвал воду, и они приняли душ, не переставая касаться друг друга. Из того, что она видела в душе Джастиса, Кили знала, что перемирие с нереидом заключено лишь на время. Ему придется найти более действенный способ объединить две свои части в единое целое. Может быть, Звезда Артемиды и в самом деле поможет ему.

Она чувствовала себя так, словно связывала все свои надежды с магическим камнем, который был спрятан где‑то в стране сказок. Но девушка постоянно напоминала себе, что только что совершила путешествие через время и пространство в Гватемальские джунгли с атлантийцем. После такого сложно не поверить в чудеса.

– Нам нужно идти, – сказала она после того, как они, наконец, оделись.

Он целовал ее, пока она не стала задыхаться, а потом отпустил. На его лице появилось выражение мрачной решимости.

– Да, нам пора. Необходимо найти Звезду Артемиды не только ради меня, а по более важной причине. Хотя я всё‑таки питаю надежду на лучшее будущее, так как наше восхитительное занятие любовью укротило даже нереида внутри меня.

Она почувствовала, как ее щеки запылали.

– Ты сам невероятно восхитителен, но если мы начнем обсуждать тут наши занятия любовью, то никогда не сойдем с этого места.

Джастис закрыл глаза и поднял руки вверх, и она поняла, что он использовал свои способности, пытаясь почувствовать Звезду Артемиды. На это ушло лишь несколько мгновений.

– Я чувствую ее. Ее зов теперь сильнее. Я, должно быть, набираю силу, – он указал на северо‑восток. – Он исходит вон оттуда.

Она кивнула, надеясь, что ее дрожащие ноги выдержат еще одну долгую пешую прогулку. Всё ее тело было слабым, а некоторые местечки еще и болели после их бурного занятия любовью. Она лишь надеялась, что там нет раздражения.

Она рассмеялась. Практичная Кили – всё верно. Джастис смеялся бы до упаду, если бы услышал, о чем она думала в этот момент. Он повернулся и озадаченно посмотрел на нее, из‑за чего она расхохоталась еще сильнее.

– Ничего. Просто мысль пришла в голову. Веди нас. Нам предстоит долгая, жаркая прогулка.

– Мы не пойдем пешком, – сказал он, подзывая ее к себе. – Мы будем путешествовать другим способом. В стиле атлантийцев.

Она лишь ошеломленно наблюдала, как он превратился в сияющий радужный туман, который, по‑видимому, был достаточно плотным, чтобы поднять ее в воздух.

Мы полетим , – раздался его голос в ее разуме, и она поднялась над деревьями на волшебном ковре из водных капель, в котором сохранилась форма и сознание человека, которого она так недавно чувствовала в своем теле.

После такого любые волшебные камешки казались вполне обычными.

Они летели над джунглями, скользя над верхушками деревьев, словно в полете из детской фантазии. Кили изумленно смотрела на раздраженных обезьян и радостно смеялась, увидев ярких, разноцветных птиц, которые летели рядом с ними, явно удивляясь тому, что за странный новый вид птицы парил в небесах.

– Археология прежде никогда не была настолько забавной, – крикнула она, надеясь, что он мог понять ее в этой форме. Почему‑то она была убеждена, что он ее понимал. Не в состоянии увидеть всё и сразу, она вертела головой из стороны в сторону, так что вполне могла повредить свою шею.

Мы почти добрались.

Она рассеянно кивнула, глядя вниз в отверстие между верхушками деревьев на пару ягуаров с лоснящимися шкурами, шествующих по земле. Их мышцы плавно двигались под пятнистой шкурой.

– Они такие красивые.

Красивые и смертельно опасные , – прозвучал его ответ в ее голове.

– Прямо как ты, – улыбаясь, заметила она.

В отместку, он подбросил ее в воздух, так что на мгновение она упала, без поддержки, изумленно вскрикнув. Но он снова поймал ее так быстро, что она даже испугаться не успела.

– Это было нехорошо, – проворчала Кили. – Подожди, пока мне представится возможность…

Она запнулась, увидев дым. Густые облака крутящегося, совершенно черного дыма невдалеке. Вероятно, найти Звезду не так просто, как они надеялись.

Джунгли были охвачены пожаром.


Джастис почувствовал дым прежде, чем увидел его. Он тут же опустил их вниз на землю, на безопасном расстоянии от пары ягуаров и материализовался. Автоматически он проверил свой меч за спиной. А потом вынул его из ножен.

– Кили, оставайся тут, а я проверю, что там.

Она покачала головой.

– Так не пойдет. Мы посмотрим вместе.

Он посмотрел на нее с такой свирепостью, от которой отшатывались другие воины.

– Это моё поле деятельности, доктор МакДермотт. Ты сделаешь то, что я тебе говорю, и не подвергнешь себя опасности.

То, как она упрямо стиснула зубы, показало ему, что она ни капельки не испугалась. Боги, она была просто изумительна.

– Ну да, а моя задача – не дать себя убить во время экспедиций, – проворчала она. – Ведь только ты умеешь драться, и у тебя есть оружие. Я же не стану ждать тут одна, когда сюда могут забрести голодные ягуары или преступники‑мародеры. Ты понимаешь, что Государственный департамент не зря предупреждает путешественников об опасностях Гватемалы. Это прекрасная страна с милыми людьми, но тут есть настоящая опасность, а у меня даже паспорта с собой нет, чтобы подтвердить свою личность.


Она была права. Ему не хотелось этого признавать, но взять ее с собой было безопаснее, чем оставлять здесь.

– Ладно, но ты будешь делать то, что я скажу, и тогда, когда я скажу. Я очень разозлюсь на любого, кто подвергнет тебя опасности, включая тебя саму.

Она подняла подбородок.

– Я не идиотка и не глупая студентка из дешевого фильма ужасов. Я не собираюсь с криком бежать прямо в лапы парня с бензопилой. Я сделаю всё, что ты скажешь, если только это не будет неразумным приказом.

Он хотел вбить в нее немного здравого смысла. Он хотел поцеловать ее, чтобы она совсем лишилась рассудка. Он, наконец, нашел свою истинную пару, а она изумляла и выводила его из себя до невозможности.

– Ладно. Пошли. Держись позади меня, – он практически побежал. Этот дым пугал его. Он видел слишком много горящих полей сражения, слишком много городов и деревень, сожженных дотла хищниками, которые желали загнать людей прямо в лапы вампиров и оборотней.


Она сказала, что вампиры завладели местом раскопок в Сен Бартоло. Вполне возможно, они решили расширить свою территорию. Всё же заброшенный храм Майя не давал им пропитания, а вот гватемальская деревня, оставшаяся без защиты правительства, вполне подошла бы для этих целей.

Он повернулся, не переставая бежать, и взял Кили на руки. Так они двигались быстрее. Он вдруг почувствовал, что ему необходимо добраться туда как можно скорее.


Глава 33


Кили в шоке обозревала раскинувшуюся перед ней картину, когда Джастис остановился и поставил ее на землю. Деревенька, а точнее то, что от нее осталось, лежала в тлеющих руинах, которые кое‑где еще горели.

– Что здесь случилось? – прошептала она.

– Скорее, кто здесь был, я полагаю, – прямо ответил Джастис, потемневшими от ярости глазами оглядывающий окрестности. – Это общеизвестный вампирский трюк: сжечь то место, где прячется их добыча. Вампиры не могут зайти в святые места, ты же знаешь. Поэтому они первым делом сжигают церкви.

Он указал на большую кучу тлеющих булыжников, и Кили перестала дышать, заметив обуглившиеся остатки большого деревянного креста.

– Но… люди? Ты полагаешь, что они убили всех? – по ее лицу струились слезы, когда она подумала, что жителей деревни заживо сожгли в церкви.

И тут они услышали позади себя звук заряжаемого дробовика.

– Нет, синьора, они не сумели убить всех. Вы с вашим другом собираетесь закончить их работу?

Джастис проворчал что‑то резкое, и она не хотела бы знать, что именно он сказал.

Он развернулся, став между ней и мужчиной с дробовиком.

– Мы вам не враги, но если ты станешь угрожать моей женщине, то по сравнению со мной кровососы покажутся лапочками, – прорычал Джастис. – Назови свое имя и название деревни.

Кили посмотрела через плечо на мужчину с дробовиком. Он бы худым, растрепанные темные волосы спадали ему на глаза. Одет был в джинсы и порванную белую рубашку, в прорехах которой проглядывала бронзовая кожа. В чертах его лица безошибочно угадывалось наследие Майя.

Мужчина пожал плечами, то ли не впечатленный, то ли уже подуставший от насилия, чтобы ответить на угрозу Джастиса.

– Меня зовут Алехандро, и вы пришли в Лас Пинтурас. Что касается остального, то мне наплевать на ваши угрозы, пусть даже у вас есть меч. Однако я не причиняю вреда женщинам, в отличие от тех вампирских ублюдков, которые нападают на нас снова и снова.

– Почему вы всё еще здесь? – спросил Джастис. – Вы дураки, если думаете, что они не будут приходить вновь и вновь.

Глаза Алехандро стали ледяными.

– Вы думаете, что я бы не избавил моих людей от опасности, если бы мог? Они первым делом уничтожили наш транспорт, – он указал на кучу сгоревшего металла за одним из зданий. – У нас есть радио, и мы звали на помощь, но сейчас, похоже, везде происходят вспышки насилия, и мы далеко не в начале списка спасения.

– Мы поможем, верно? – предложила Кили, взяв атлантийца за руку. – Мы сделаем всё, что в наших силах.

Джастис ничего не сказал, лишь кивнул. Его лицо оставалось бесстрастным, невозможно было понять, что он чувствует. Кили попыталась потянуться к нему эмоциями и разумом, но не увидела ничего, кроме тьмы. Он закрыл от нее свой разум, а она знала лишь немного о смешении душ, и не смогла пробиться к нему. Девушка продолжала держать его за руку, так как легкое пожатие его пальцев придавало ей уверенность. Он снова стал вести себя, как воин‑защитник; и это всё.

Рассмотрев разрушения, она не могла его винить.

Алехандро окинул взглядом Кили и Джастиса, и кажется, что‑то в них убедило его, потому что он опустил дробовик и крикнул: – Мы в относительной безопасности. Вы можете выйти.

Один за другим, двадцать взрослых вышли из‑за тлеющих зданий. Только после того, как они окружили Кили и воина, шестеро детей осторожно подошли к своим родителям.

Сердце Кили опустилось при виде напуганных детей.

– Мы не причиним вам вреда, – сказала она на испанском. – Somos amigos[36].

Маленькая девочка не старше пяти‑шести лет прорвалась сквозь ряд взрослых и встала, глядя на Кили огромными черными глазами, сжимая в руках грязную мягкую игрушку. Никто из жителей не подбежал к ней; многие из них смотрели на нее с подозрением, а одна старуха даже махнула рукой в ее сторону, словно отгоняя сглаз, а потом сплюнула. Девочка вздрогнула, и Кили внезапно захотела ударить суеверную старую ведьму по лицу.

– Элени, – настойчиво позвал ее Алехандро. – Не подходи к ним слишком близко.

– Но Джастис затушит пожары водой, – ответила Элени. – А доктор Кили поможет отыскать маму.

Кили затаила дыхание.

– Откуда ты знаешь наши имена?

– Элени нередко… просто знает, – ответила Алехандро по‑английски. – Она не говорит по‑английски, поэтому я объясню вам на этом языке. Ее отец давно умер, а мать мертва уже несколько недель. Вампиры забрали ее, оставив лишь голову. Мы пытались сказать ей об этом, но она или не может или не желает понять.

Морщины на красивом лице Алехандро стали глубже, а ярость в его глазах свидетельствовала о том, что он отомстит. У Джастиса на лице застыло такое же выражение. Два воина казались почти копией друг друга, хотя происходили из различных культур.

Или нет. Если атлантийцы стали жить на землях Майя более одиннадцати тысяч лет назад… Кили покачала головой, пытаясь отбросить посторонние мысли. Сейчас не время обращать внимание на что‑то другое.

Элени тихонько вздохнула и посмотрела на Кили печальными глазами, словно переживая потерю. Девочка не двинулась с места, просто съежилась, словно опасаясь встретить отпор.

Кили не могла оставаться бесстрастной, глядя на эту бедняжку, которая напомнила ей другую маленькую девочку, какой она сама была давным‑давно.

Маленькую девочку, чьи родители боялись того, кем она была.

Но, по крайней мере, у Кили были родители, хотя те и не смогли оказать ей эмоциональную поддержку. Малышка Элени потеряла обоих родителей. Кили опустилась на колени и протянула к девочке руки. Малышка подошла к ней, положила голову на плечо и протянула ей игрушку. Вот только Кили увидела, что это была вовсе не игрушка, а пушистый, растоптанный, разорванный тапок, заляпанный кровью.

– Мама оставила тапочек, вот видишь, – Элени доверчиво сообщила Кили. – Я боюсь, что ее ножки замерзнут.


Лас Пинтурас, сумерки


Джастис принес последний тюк годных к употреблению вещей в дом, единственный относительно переживший вампирское уничтожение, и передал его женщинам, которые занимались запасами. Остались кое‑какие консервы. Несколько обгоревших, но всё еще вполне пригодных одеял. Различные личные вещи, которые местные жители вытащили из‑под обломков.

Что не уничтожил огонь, было испорчено им. Он пошел обратно, чтобы посмотреть, что осталось от деревни, и отвращение прожгло его внутренности. Ему пришлось призвать воду, чтобы потушить пламя. В противном случае, они потеряли бы всё. Но видя, как маленький мальчик прижимает к груди коллекцию бейсбольных карточек, совершенно мокрых и наполовину обугленных, он почувствовал, как у него внутри всё переворачивается.

Но он и вида не показал.

Эти люди напомнили ему американских колонистов, с которыми он сражался в ту ночь, когда вырезал рыбку Кили. Это случилось давным‑давно. Храбрые и упрямые. Они хотели жить на природе, не соблюдая человеческие – правительственные – правила и запреты. То были фермеры, сами добывающие себе пропитание, но они были благородными. Алехандро, вероятно, самый благородный из них. Он делал работу за десятерых, раздавая приказы и побуждая людей работать быстро, чтобы спасти всё, что можно, и забаррикадировать здание, в котором они смогли бы спрятать женщин и детей, когда снова наступит ночь. Благородный и смелый. Из Алехандро вышел бы прекрасный воин.

Они идиоты , – презрительно говорил нереид в его мозгу. – Их не защищает паранормальное подразделение Гватемалы, значит, они просто наживка для кровососов .

– Они послали сообщение только сегодня утром, после того, как вампиры ушли, – ответил Джастис. Потом понял, что вслух ответил самому себе. – Ладно, меня уже давно пора поместить в защитные комнаты Храма.

Кили прошла к нему по обуглившейся земле. Ее лицо покрывала грязь вперемешку с пеплом, но для него она сияла, как пламя. Девушка убрала свои пышные волосы с лица, он тут же захотел распустить их и зарыться лицом в шелковистые пряди. Вдохнуть ее сладкий аромат вместо того запаха гари, которым за несколько часов наполнились его легкие и нос.

– Ты говорил что‑то о защитных комнатах в Храме? Что это такое? – спросила она, оставаясь любознательным ученым даже не смотря на то, какой уставшей она была.

Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее, потому что не мог сделать ничего другого. Внутри него бушевали такие эмоции, что он был уверен: его грудная клетка вскоре взорвется. Для него не было ничего важнее Кили, он всё время будет благодарить богов за нее. Воин обнял ее и прижал к себе так крепко, что почувствовал биение ее сердца у своей груди.

Но ему следовала планировать стратегию предстоящего боя головой, а не сердцем, поэтому он неохотно отпустил ее.

– Я хочу забрать тебя отсюда, – повторил он уже в двадцатый раз с тех пор, как они оказались здесь. – Я старался призвать портал, но он не отвечает на мой зов. Вероятно, я испорчен настолько, что атлантийская магия не узнает меня.

– Такого не будет никогда, – решительно возразила она, заставив его испытать тепло. Она верила в него, и хотя он не считал, что с ее стороны это разумно, всё равно поблагодарил Посейдона за то, что она так считала.

– Я не могу связаться с Конланом и даже с Алариком, – признался он. – Они слишком далеко или же отвернулись от меня. Они знают, где мы; ты рассказала им, что Звезда Артемиды находится в Сан Бартоло. Я не могу поверить, что они не придут к нам на выручку, если только они по‑настоящему не изгнали меня.

– Они – твоя семья, Джастис. Они не бросят тебя, – заверила она его. На ее лице появилась боль от воспоминаний, но потом она покачала головой, словно отбрасывая мысль, которая вызвала эту боль. – Я знаю, как семьи могут бросать, но твои братья готовы жизнь за тебя отдать. Не отказывайся от них, потому что они не покинут тебя. Я это знаю.

Он испытал робкую надежду, но потом задавил ее на корню. Лучше пусть они его удивят, чем он испытает муку напрасных ожиданий.

– Мы обсудим это в другой раз, mi amara. Если вампиры снова вернутся, я не смогу вынести одной мысли, что ты будешь где‑то рядом. Если тебя ранят, то в своей ярости я утоплю всю землю. Вероятно, не пощажу даже жителей этой деревни.

Она сложила руки на груди и подняла подбородок.

– Я тебе доверяю. Ты же только что весь день помогал им; ты никогда не причинишь им вреда. Давай не будем опять говорить об этом. Я никуда не уйду, пока ты не сможешь перенести нас отсюда, а ты сам признал, что вся твоя энергия почти исчезла.

Это верно. Он использовал нереидскую способность транспортировки, чтобы перенести раненого ребенка и его мать в ближайшую медицинскую клинику, и использование новой для него способности настолько истощило его силы, что он едва не потерялся в энергетическом потоке на обратном пути. Если бы его атомы распались и разлетелись по вселенной, то он никогда уже не смог бы стать самим собой.

Он бы никогда не нашел Кили вновь. При этой мысли его охватил страх. Нет, он не станет рисковать, пока вся его энергия не вернется.

Она коснулась его руки.

– Если бы ты смог путешествовать в виде тумана, или с супер скоростью, или умел что‑то, что помогло бы перенести этих людей в другое место – это одно дело. Но ты не супермен, – тут она замолчала и устало рассмеялась. – Я думаю, что ты всё‑таки супермен, не так ли? Простой человек не может делать ничего из того, что сегодня сделал ты. Элени даже называет тебя синьор Супермен.

– Да, но мой плащ в химчистке, – резко ответил он. – Я не супергерой, Кили; я чудовище. Часть меня полагает, что эти люди – глупцы и овцы, которых стоит оставить на произвол судьбы.

Подойдя к нему, она коснулась его лица и притянула его голову к себе.

– Но ты этого не сделаешь, и то, что ты можешь выбирать, и отличает тебя от чудовищ.

Медленно, всё еще улыбаясь, она подняла его лицо и нежно его поцеловала. Он позволил ей взять на себя инициативу и стоял совершенно неподвижно, ощущая ее губы на своих губах. Она легонько целовала его в губы, в подбородок и челюсть, пока волна жара не нахлынула на его тело, словно удар молнии, и он не мог больше этого вынести. Он взял ее на руки, пересек поляну так быстро, как мог, и оказался в месте среди деревьев, где их никто бы не заметил.

– Джастис, – удивленно сказала она, но он поднял ее, прижал спиной дереву и захватил ее рот своим. Он целовал ее так грубо и неуклюже, словно школьник, всё его мастерство, вся его нежность испарились.

Он хотел ее больше, чем когда‑либо хотел любую женщину. Как он мог быть настолько необузданным? Желание было слишком сильным, слишком всепоглощающим, и если вскоре она не окажется под ним обнаженной, боль снова овладеет им, вернет его назад к безумию, огню и тьме. Всё его существо было сосредоточено на губах, наслаждающихся ею, и на его члене, который прижимался к ней.

Он должен овладеть ею или будет потерян навсегда.

Но он был спасен, он был цел и невредим. В ней заключалось его благополучие, его сердце, его дом. Она целовала его в ответ, и в его мире всё было в порядке. Теплый вкус ее рта, содержащий сладость от чашки горячего шоколада, который она выпила за их скудным ужином из консервов, дразнил, мучил его, вызывал морские бури желания и жажды в нем. Его тело прямо‑таки содрогалось от его огромного желания. Он поднял голову, хватая ртом воздух.

– Кили, мне нужно… мне нужно…

– Сеньор Джастис? – тихий голосок раздался позади него, но его охваченному лихорадкой разуму понадобилась минута, чтобы услышать его.

– Джастис, опусти меня, – решительно прошептала Кили. – Это Элени.

Он на мгновение сжал ее крепче, потом неохотно отпустил ее, тяжело дыша и пытаясь сохранить душевное равновесие. Кили побежала к девочке и стала на колени перед ней.

– С тобой всё в порядке, Элени? – спросила она на испанском с акцентом. – Что‑то случилось?

Элени прижала многострадальный тапочек к себе и покачала головой.

– Они идут, Кили. Злодеи возвращаются, и они уже практически здесь


Глава 34


Кили взяла Элени на руки и отчаянно пожалела, что не может забрать малышку подальше от опасности и предрассудков.

Лицо Джастиса посерьезнело, он вытащил меч из ножен, поморщившись при виде потемневшего клинка.

– Я думал, что они насытились, напав прошлой ночью, и неделю не появятся, – мрачно заметил он. – Или в кровавой стае больше вампиров, чем думал Алехандро, или эти – просто ненасытные кровососы.

Элени задрожала, и Кили с упреком посмотрела на Джастиса. Ребенку нельзя было слышать подобное; она еле выжила и из‑за вампиров потеряла обоих родителей. Он понимающе кивнул, а потом вышел из‑за деревьев, возвращаясь в деревню. Она последовала за ним, держа Элени, которая вцепилась в нее, как обезьянка. Девочка обнимала Кили тоненькими ручками и ножками, а вездесущий тапочек находился между ними, воняя запекшейся кровью, напоминающей запах ржавчины.

Деревня казалась почти безмолвной в пыльных, сумеречных тенях. Люди ходили по улице, собирались в небольшие группы, тихонько разговаривали. Двое мужчин стояли на страже, держа наготове обрезы, и осматривали окрестности. Они автоматически подняли оружие, когда увидели Джастиса и Кили, потом снова опустили его, кивнув в знак приветствия,

Внезапно появился Алехандро, практически из темноты.

– Я не собираюсь расслабляться, пока мы не окажемся в машинах подразделения паранормального управления, – сказал он. – Я знаю, что ты работал за пятерых, и не знаю, насколько тебя утомляют твои изумительные способности, но не сможешь ли ты постоять на страже? Твой меч…

– Они приближаются, – прямо сказа Джастис, прервав Алехандро. – Элени нас предупредила, и мы предполагаем, что она права. Собери всех дееспособных мужчин…

– И женщин, – добавила Кили. – Нам всем придется участвовать, чтобы отогнать их.

Джастис посмотрел на нее, но не ответил на ее замечание.

– Ты говорил, что прошлой ночью напала лишь дюжина вампиров? Верно, Алехандро?

– Да, и их никогда не отправляли так много. Я думаю, что это – вся их кровавая стая.

– Дюжина вампиров… мы, атлантийцы, это называем «прекрасным началом», – сказал Джастис, по‑волчьи улыбаясь. – Ты, я и двое‑трое твоих лучших стрелков с легкостью справимся с ними. Мы заставим их пожалеть, что они вообще появились в Лас Пинтурас.

В сгущающейся тьме сверкнули белые зубы Алехандро.

– Я думаю, что ты мне нравишься, хотя я и не верю твоему заявлению о том, что ты родом с подводного континента.

– Да, ну что же, давайте мы оставим телячьи нежности на потом, – ответил воин. – Кили, марш в укрытие. Сейчас же. И возьми с собой малышку.

– Она может остаться с остальными, – возразила Кили. – А я чертовски хорошо стреляю и могу помочь.

– Мне плевать даже если ты можешь попасть в глаз кровососу с расстояния в двести ярдов[37], – прорычал Джастис. – Тебе следует оставаться в безопасном месте, или я лишусь всего оставшегося у меня благоразумия и уничтожу всё и вся в радиусе нескольких миль.

– Ладно, – огрызнулась она. Не следовало тратить драгоценное время на споры, когда с минуты на минуту произойдет нападение вампиров. Она отведет Элени в безопасное место, а потом найдет ружье. Она не станет прятаться по углам, как трусиха.

Перебегая поляну, она слышала, как Джастис и Алехандро отдают приказы. Мужчины прибежали с оружием в руках, их лица выражали мрачную решимость.

Одна из женщин встретила Кили у дверей и протянула руки к Элени.

– Иди сюда, малышка, – успокаивающе сказал она. – Доктор должна заняться другими делами.

Элени вскрикнула и ударила ногами по почкам Кили.

– Нет, нет. Хочу остаться с Кили.

– Всё в порядке, – ответила та, войдя в комнату и осматривая помещение в поисках кучи одеял, на которые она могла положить девочку. – Элени, ты должна меня выслушать. Мне нужно помочь Джастису…

– Сеньору супермену наша помощь не нужна, – возразила малышка. – Ты останешься со мной.

Кили стала на колени перед ней и попыталась осторожно разомкнуть руки Элени, которая держал ее за шею.

– Прошу, милая. Я обещаю, что обязательно вернусь к тебе, ладно? Но иногда даже супермену необходимо помочь.

Вдруг Элени отпустила Кили, обхватила себя руками и стала покачиваться.

– Ты не вернешься. Никто ко мне никогда не возвращается.

Кили обняла ребенка, но та стала слишком напряженной и неподатливой, словно доска.

– Я вернусь. Я тебе обещаю.

Глаза Элени широко распахнулись от шока; она начала мурлыкать себе под нос какую‑то неблагозвучную мелодию. Кили понимала, что у нее нет времени пробиваться к девочке. Ей оставалось лишь вернуться, как она и обещала малышке.

Добрая женщина, встретившая их у дверей, опустилась на колени рядом с Кили, держа в руках ружье.

– Я позабочусь о ней, доктор МакДермотт, я не такая суеверная, как остальные. Бери это ружье и помоги нам защититься от этих дьяволов.

Кили с благодарностью кивнула, не в силах ответить из‑за комка в горле. Она поцеловала Элени в макушку, а потом взяла у женщины ружье и побежала к двери, надеясь, что еще не слишком поздно.


Джастис призвал воду и испытал облегчение, когда та немедленно появилась на краю поляны, как он и приказал. По крайней мере, хоть какие‑то его атлантийские способности не были утеряны, хотя капризный магический портал в Атлантиду и не отвечал на его зов.


Сумерки перешли в полную темноту, и на него нахлынули насыщенные, земные ароматы джунглей, заглушая местный запах сожженных зданий и обуглившихся мечтаний.

Алехандро стал на колени за перевернутой тележкой в дюжине шагов от воина, направляя свое оружие в том направлении, откуда на них напали прошлой ночью. Разумеется, даже кровососы могли поменять свою тактику и направления атаки, но повернуться и встретить угрозу было делом нескольких секунд.

– Я слышу, как они идут, – тихо сказал Джастис. – Приготовьтесь.

Алехандро кивнул и передал это сообщение другим мужчинам, стоящим решительно и упорно, хотя и побелевшим от страха. Все они потеряли свои семьи из‑за вампиров. Они знали, с чем столкнутся, и в их распоряжении были лишь ружья и несколько деревянных колов.

Вот только, чтобы воспользоваться колом, надо подойти достаточно близко к кровососам.

У меня есть для тебя сюрприз, если ты всё‑таки решил помочь этим жалким людишкам , – самодовольно сказал нереид.

Что такое? И пусть это будет что‑то быстрое и полезное , – предупредил свою вторую половину Джастис.

Сам решай , – ответил нереид, а потом показал серию картинок‑знаний настолько быстро, что воин почувствовал головокружение.

Внезапно он понял. Как будто всегда это знал. Знал, как воспользоваться способностями нереида, его наследием. Он мог управлять водой, потому что он – атлантиец.

Он мог управлять безумием, так как он – нереид.

А в сочетании этих качеств он мог полностью уничтожить вампиров, которые именно в эту минуту появились из‑за деревьев и приземлились на землю всего в десяти футах[38] от него. Безумие и смятение, это будет так просто.

Но всё‑таки ему нравилось держать в руках меч.

– Ты не отсюда, – прошипел ему вампир, ведущий группу, а Джастис насчитал еще девять, который смеясь, пытались окружить его команду. – Ты не живешь в этой деревне и даже не уроженец этой страны.

Джастис поднял меч, и вампир отступил назад, внезапно почувствовав нерешительность.

– Я не принадлежу никому и ничему, кровосос. Хотя в тебе видны черты наследия Майя, и всё‑таки ты пытаешь своих же соотечественников. Это худшее предательство.

Алехандро встал, целясь вампиру в голову.

– Я предлагаю обмен, – спокойно сказал он.

Вампир разразился леденящим душу смехом.

– Что за сделку ты можешь…

Алехандро выстрелом взорвал голову вампира, оставив лишь покрытые кислотой останки. Джастис посмотрел на мужчину, который лишь пожал плечами, когда обезглавленное тело вампира рухнуло на землю, превратившись в зловонное месиво.

– Пуля за его голову. Мне казалось, что это по‑честному.

Потом он, почти не глядя, снес голову еще одному, даже особо не переживая.

Джастис поднял меч и издал боевой клич:

– Лас Пинтурас! – потом ринулся к вампирам, разрубая, разрезая и уничтожая, элегантный в движении, он показывал на деле, что не прошли для него даром века тренировок и практики. Независимо от того, что с ним сделала Анубиза, не смотря на то, какие битвы велись между его двумя половинами за господство над его разумом и душой, он оставался атлантийским воином. Воином Посейдона.

И эти вампиры умрут.

Двое кровососом одновременно бросились к нему, он пропустил первого, вонзив меч в его шею, когда тот пролетал мимо, потом развернулся и плавным движением прирезал второго. Когда вампир, с криком умер, в руку Джастиса из клинка полилась горячая и могучая сила, едва не заставившая его выпустить меч. Но всё же он поднял его в воздух и закричал от радости, когда меч заблестел внутренним светом. Сначала он увидел те символы на клинке, как тогда, в Пустоте, а потом и клинок поменял цвет из ужасного черного на серебряно‑голубой.

– За Атлантиду! – закричал он, а потом призвал воду, которую держал на краю поляны, махнул левой рукой, указывая на группу оставшихся вампиров. Вода подчинилась его приказу и превратилась в смертельно‑опасные стрелы блестящего льда, стреляющие по вампирам, сея смерть.

Когда трое пали, а их головы откатились в сторону, он услышал звуки двух разряжаемых ружей. Алехандро попал в еще одного, снеся ему голову, а вот второй выстрел попал вампиру в грудь. К несчастью, не попав в сердце, и рана закрывалась прямо у них на глазах.

И тут позади него раздался третий выстрел. Джастис развернулся и увидел Кили, стоящую перед дверью в убежище. В пяти футах[39] от нее другой вампир обратился в лужу зеленой слизи.

Кили дрожала, но крепко держала ружье у плеча, расширившимися глазами глядя на Джастиса.

– Я… я его достала, – дрожащим голосом сказала она, вызвав ярость тысячи чудовищ в голове Джастиса.

Он испытал ненависть, потому что один из этих тварей так близко подобрался к девушке. Ярость глубже океанов пульсировала в нереиде волнами льда и огня.

– Игра окончена, – сказал он и уронил меч, поднял руки в воздух и зарычал так, что закачались деревья. Взмахнув руками, он выпустил волну такой разрушительной силы по поляне, что жители деревни упали, а волна устремилась прямо к вампирам.

Как вода набегает камни, так и волна его ярости сокрушила оставшихся вампиров, и все они взорвались кровавым дождем кислоты и плоти. Джастис услышал, как кто‑то закричал, но не знал, издал ли этот крик кто‑то другой или он сам, когда сила той способности, которую он выпустил на свободу, попыталась свести его с ума.

Безумие хохотало над рассудком, а сила, боги, сила манила и соблазняла его, пока он не завертелся, разбрасывая кислоту и ошметки взорвавшихся вампиров, не переставая хохотать. Космический поток вселенной подхватил его, окружил его, приглашая потанцевать древний вальс.

Почему ты мне не сказал? Мы же всемогущи! Мы убьем всех, возьмем всё, что хотим!  – спросил Джастис у нереида.

Нереид долго молчал. Потом, наконец, ответил:

– Но что если мы хотим, чтобы нам всё отдали добровольно, а не по принуждению?

Джастис перестал кружиться, застыл, пораженный этими словами. Потом тихий голос проник в его безумие.

– Джастис, вернись ко мне. Ты нам нужен. Ты нужен мне. Прошу, вернись ко мне.

Он заставил себя сконцентрироваться на том, что было прямо перед ним, вместо того, чтобы пялиться на поток вселенной. Он не смотрел на цвета и свет достаточно долго, чтобы понять, почему этот голос такнастойчиво взывал к нему.

Это была она. Это была Кили, и она плакала.

– Прошу. Прошу, вернись ко мне. Ты пугаешь их. И меня.

Вид кристально чистых слез, сбегающих по ее щекам, рвал его сердце. Он внезапно отпустил силу и пробился сквозь безумие.

Нереид внутри него почувствовал радость и желание.

Она наша. И она отдала нам свою любовь. Что еще может иметь значение?

Джастис протянул руки. И Кили вошла в его объятия, не обращая внимания на то, что покрывало его.

– Это правда? – спросил он, не обращая внимания на жителей деревни, окруживших их, многие из которых всё еще держали наготове ружья. – Ты меня любишь?

Она мгновение сжимала его рубашку, потом отступила и недоверчиво посмотрела на него.

– Люблю ли я тебя? Люблю ли я тебя? Ты что, смеешься? Ты думаешь, что я ради любого пройду через такой ад?

Развернувшись, она собиралась отойти прочь, но он побежал вперед и поймал ее за руку, зная, что должен услышать ее ответ.

– Скажи мне. Это правда? – повторил он. – Ты меня любишь?

– Да, я люблю тебя, – сказал она, почти выплюнув эти слова. Он не так представлял себе ее признание. Но это было лишь началом.

– Кили, ты должна знать, что…

– О, да заткнись ты, – закричала она, размахнулась и ударила его по лицу.


Глава 35


Джастис коснулся челюсти, которая и в самом деле побаливала. Для ученого, удар у нее чертовски хорош. Он широко улыбнулся, из‑за чего разбитая губа заныла, но ему было наплевать.

Боги, Кили изумительна.

Алехандро опустил ружье и присвистнул, глядя Кили вслед.

– Если бы я увидел ее первым, то поборолся бы с тобой, – восхищенно сказал он. – Такая великолепная женщина.

Джастис прищурился и зарычал.

– Только подойди к моей женщине, и я…

– Да, да. Если ты уже обрел здравый смысл, у нас тут есть заложник, – заметил Алехандро, прерывая тираду воина. – И если бы ты еще мог научить меня, как взрывать этих тварей, я бы отдал свою правую руку.

– Эта способность – сила, дарованная мне нереидским наследием, – ответил Джастис.

Впервые в жизни он говорил о народе своей матери с гордостью. При этом что‑то внутри него потеплело и выросло в размерах.

– Я не могу научить этому никого, кто не был атлантийцем или нереидом.

– Жаль, – грустно улыбаясь, ответил Алехандро. – Но спасибо, что не взорвал всех нас. Я опасался, когда ты увидишь, что Кили грозит опасность, то заодно заденешь всех остальных.

– И ты опасался не зря, – признался Джастис, потом осмотрелся. – Ты сказал что‑то о заложнике?

– Вот здесь, – крикнул один из мужчин, и двое подошли, таща между собой одного вампира. Это ему выстрелили в грудь, и рана всё еще не полностью залечилась. – Он, должно быть, упал на землю из‑за своего ранения, поэтому его не затронуло волна смерти, или как ты это называешь, – сказал один из них, наклонив голову к Джастису, но оставаясь на безопасном расстоянии.

Алехандро поднял своё ружье.

– Так просто. Держитесь от него подальше, – приказал он своим людям.

– Нет, – сказал Джастис. – У меня есть идея получше. Мы отправим его домой с сообщением.

– Замечательно. Вот и сообщение, – сказал Алехандро, поднимая свое ружье и стреляя. Половина верхней части ноги вампира исчезла, а тот завопил.

– Я вообще‑то имел в виду словесное послание, но это также неплохо, – ответил Джастис, восхищаясь мастерством этого человека. – Ты очень хорошо управляешься с ружьем.

– Мы убьем вас всех, – кричал вампир. – Мы вернемся, вся наша стая, и разорвем вас на мелкие кусочки, и…

– Ты хочешь, чтобы я обезглавил это создание? – спросил Джастис, склонив голову на бок. Словно действительно с интересом ожидая его ответа.

Вампир замолчал, сжимая раненую ногу, которая начала заживать, и гневно смотрел на них.

– Хорошо. Вот сообщение. Ты и твоя стая навсегда покинете Лас Пинтурас. Если мы увидим хоть одного из вас, то мы станем на вас охотиться и уничтожим, и поверь мне, когда я скажу, что техника взрывания вампира – лишь салонный фокус по сравнению с тем уничтожением, которое я устрою для вас, кровососущие ублюдки, – сообщил Джастис.

Его спокойный голос, казалось, напугал вампира, который опустил голову и попытался обворожительно улыбнуться.

– Да, я тебя слышу. Я передам сообщение, – ныл он, – если вы меня сейчас отпустите. Я со всех ног побегу, чтобы передать ваше сообщение всем в этом районе.

Джастис посмотрел на Алехандро.

– Ты доволен?

– Я могу жить с этим. Можно я выстрелю в него еще разок?

Джастис пожал плечами.

– Твой город, твой выбор.

Вампир закричал, потом упал на землю и заплакал красными, кровавыми слезами.

– Нет, пожалуйста, нет. Я не смогу передать ваше сообщение, если не смогу двигаться, – лепетал он.

Алехандро шагнул вперед и ударил вампира по лицу. – Ты в последний раз убил кого‑то из моих людей, ты, немертвый ублюдок. Молись, чтобы ты никогда не вернулся сюда, или я отрежу тебе яйца.

– Да, да, то есть, нет, нет, всё, что прикажете, – несвязно бормотал вампир. Алехандро подал знак своим людям, отошедшим еще дальше от вампира.

– Тогда иди и не забудь передать наше сообщение, – сказал Джастис.

Не переставая всхлипывать, вампир отошел от них, волоча за собой раненую ногу, а из разбитого носа по лицу текла зеленоватая, соленая кровь.

– Да, да, да, – повторял он, пока не оказался у деревьев, и тогда грубо крикнул от ярости или возмущения, и устремился в ночь.

Они несколько мгновений смотрели ему вслед, а потом Алехандро поднял одну руку и посмотрел на капли и пятнышки вампирской жижи, которые покрывали его рукав и кожу.

– Так как насчет того трюка, который ты проделал с горящими домами. Можно ли таким способом принять душ?

Джастис рассмеялся и вызвал воду, которая тут же явилась на его зов.

– Всё включено. Взрывание вампиров; горячий и холодный душ.

Пока они мылись, как могли под легким, удивительным дождем, Джастис осознал, что ему предстоит еще одна встреча, которая пугала его больше всего на свете.

Ему нужно пойти и извиниться перед Кили.


Кили вымылась водой из ведра прежде, чем пойти к Элени, чтобы не травмировать ребенка еще сильнее. Она была настолько зла, что удивительно, что вода не закипела в ту же секунду, как коснулась ее кожи.

Вопросы раздирали ее разум, двигаясь всё быстрее и быстрее. Любила ли она его? Любила ли она его? Он был глупым, слепым, жалким подобием человека. Или атлантийца. Или вообще чего бы то ни было.

К черту его. Разве ей надо было обязательно сказать это вслух? Разве она уже не раз доказывала, что чувствует к нему? А как насчет того многочасового секс марафона в джунглях? Он, в самом деле, полагал, что она всё время занимается жарким сексом в джунглях?

Она почувствовала его еще до того, как услышала звук его шагов.

– Держись от меня подальше, Джастис, – предупредила она его. – Я сейчас не в настроении. Я только что убила своего первого вампира, – вообще, убила впервые, – и это меня очень задело. А потом мне пришлось иметь дело с тобой и твоими глупыми вопросами.

– Кили, – сказал он. Только это. Ее имя.

Но в его голосе было столько боли и томления, что она наклонила голову, а ее ярость уступила место более нежному чувству. Гнев исчез, словно она его не ощущала, и девушка раздумывала, что бы сказать, не поворачиваясь к нему лицом. Она опустилась на колени у ведра.

– Джастис. Я знаю, я знаю, что ты борешься, и я знаю, что иногда ты не можешь контролировать нереида, но мне необходимо, чтобы ты принял кое‑какие слова на веру. Ты можешь это сделать ради меня?

Она ждала. Но услышала лишь молчание. И снова почувствовала гнев, встала, раздраженно перевернула ведро.

– Слушай, ты должен встретить меня на полпути…

Она развернулась, готовая дать ему очень подробный список своих претензий, как раз вовремя, – она увидела, как его глаза закатились, и он ничком упал на землю. Девушка прыгнула вперед, но не слишком проворно, поэтому его голова и тело с громким стуком повалились в грязь. Она сочувственно поморщилась. Ох, бедняга очнется с ужасной головной болью. Он говорил, что использование способностей нереида вытягивает из него все силы. И Кили догадалась, что та шоковая волна потребовала от него больших затрат сил и энергии.

Она услышала, как к ним бегут люди, и немного позже из‑за угла появился Алехандро и остановился. Наступило долгое молчание, когда он переводил взгляд с Джастиса на Кили.

– Я должен пересмотреть своё мнение, доктор МакДермотт, – заметил он совершенно серьезно, хотя в его глазах плясали искорки. – Для меня это слишком, я не справлюсь с такой женщиной.

– Я этого не делала, – возразила она, но он лишь кивнул, поднимая руки, словно сдаваясь. Она не могла сдержаться и беспомощно рассмеялась. Страх, гнев и усталость совершенно ее вымотали. Она всё смеялась и смеялась, пока по щекам не покатились слезы. Алехандро наклонился к ней и коснулся рукой ее щеки.

– Ты очень смелая, Кили, но даже у самого сильного человека есть свой передел. Позволь мне помочь отнести твоего мужчину в более подходящее для отдыха место.

– Он не мой мужчина, а тупоголовый шут, – проворчала она, вытирая лицо, и на сей раз рассмеялся Алехандро.

– Иногда все мужчины – шуты, – нежно сказал он. – Сердце хорошего человека не лжет. А то, что у тебя на сердце, явно видно на твоем лице, когда бы ты ни смотрела на Джастиса, и он также ведет себя, когда ты рядом.

Она лишь вздохнула. Он позвал, и один из его людей подошел помочь. Втроем они смогли поднять тяжелое тело Джастиса и перенести его в дом, положив на кучу одеял в углу. Увидев их, Элени вырвалась из рук женщины, обнимавшей ее, и подбежала к ним.

– Синьор Джастис, синьор Джастис! Вас же не могли ранить. Я не видела, чтобы вас ранили, – крикнула она. Потом кинулась Джастису на грудь и обняла одной рукой, другой всё еще держа тот ужасный тапок. А потом она укоризненно посмотрела на Кили. – А вот ты его ударила. Не стоило тебе этого делать. Нельзя бить других. Мы должны стараться пользоваться словами, чтобы решать наши разногласия, – певуче сказала она, явно повторяя те слова, которые сама слышала много раз.

Алехандро и другой мужчина отошли. Вероятно, чтобы заступить на стражу, а Кили опустилась на колени рядом с неподвижным телом Джастиса.

– Ты права. Элени. Я не должна была бить его, и я извинюсь перед ним, как только он очнется. Хорошо?

Элени кивнула, следы от слез сияли серебром на грязных щеках.

– Я так испугалась. Хотя я не видела, как его ранили, я так испугалась. Но ты вернулась, как и обещала.

Кили успокаивающе погладила Кили по худенькой спине, и решительно пообещала самой себе и ребенку.

– Я всегда буду возвращаться, Элени. Если хочешь, ты сможешь жить со мной.

Но Элени заснула, всё еще цепляясь за Джастиса, и не ответила. Вероятно, она даже не расслышала ее слов, что было к лучшему. Кили задумалась, не сошла ли она с ума. Влюбилась в волшебного воина, а потом его же и ударила. Она никого прежде в жизни своей не била. И пообещала травмированному ребенку то, что, вероятно, будет невозможно исполнить.

И всё же она видела невозможное с тех пор, как Лайам вошел к ней в офис с разговорами про Атлантиду. Разумеется, устроить так, чтобы сиротка стала жить с ней, не будет настолько проблематично.

Отбросив эту мысль, она свернулась рядом с Элени и Джастисом и обняла их обоих. Кили очень устала и нуждалась во сне. Она подумает обо всем остальном утром. Когда она заворочалась, устраиваясь поудобнее, Джастис притянул ее себе на грудь, так что она чувствовала биение его сердца. Успокоенная этим звуком, сильным и ритмичным, Кили, наконец, позволила разуму и телу скользнуть в теплую темноту сна.


В нескольких километрах от них, в храме Сан Бартоло, раненный вампир рассказал лидеру кровавой стаи о ночных событиях. Пришедший в ярость лидер обнажил желтоватые клыки, зацепив собственную губу. Он закричал так громко и так продолжительно, что все члены его кровавой стаи упали на колени и съежились.

– Они посмели? Они посмели мне угрожать? – кричал он. – Мы увидим, кто кому угрожает после сегодняшней ночи!

– Возможно, – заговорил вампир, чья раненая нога понемногу исцелялась, – мы можем подождать, пока остальные вернутся на рассвете с охоты, и нападем на них все вместе завтрашней ночью?

Лидер посмотрел на него красными, дикими глазами.

– Ты осмелился оспаривать мое мнение? – прошипел он.

– Никогда, никогда, мой господин. Но если бы вы видели всю силу взрыва… я лишь предлагаю, чтобы мы вернулись большим числом, чтобы для вас это было безопасно.

Лидер отступил и задумался.

– Вероятно, ты прав. Настоящий лидер никогда не рискует собой. Я слишком ценен, чтобы умереть настоящей смертью.

Он медленно повернулся лицом к фреске, на которой богиня Анубиза готовилась полакомиться жалким кукурузным богом древних Майя.

– Мы уничтожим эту новую угрозу ради тебя.

Позади него другие по‑разному выражали своё согласие, но он не обращал на них внимания. Однажды он тоже станет богом, как вампиры до него. И его будут почитать эти овцы Майя.

И кто знает, может, это «однажды» случится завтра.


Глава 36


Кили медленно просыпалась, выбираясь из сна, словно ее усталые тело и разум противились ей на каждом шагу. Когда она, наконец, открыла глаза, то увидела, что в помещение светит солнце, опускаясь золотыми полосами на деревянный пол. Джастис и Элени отсутствовали, но Кили была заботливо завернута в одеяло. Она села, поморщившись от горечи во рту и такого же неприятного запаха откуда‑то неподалеку. Она хотела бы принять душ и почистить зубы, всё равно, в каком порядке.

– Сеньора, вы желаете, чтобы я проводила вас туда, где можно вымыться? – Кили посмотрела вверх и увидела ту самую застенчивую женщину, которая вчера сидела у разбитого деревянного стола, складывая одежду и раскладывая ее по стопкам. – Мы подумали, что вы могли бы переодеться.

Кили поморщилась, когда поняла, что ужасный запах источает она сама. Поход по джунглям, вампиры, взрывавшиеся прямо перед ней… не так уж просто в таких условиях сохранить свежесть.

– Да, с удовольствием, – с благодарностью ответила она. – Прости, не знаю твоего имени.

– Я – Мария, – ответила женщина – вообще‑то, девочка не старше восемнадцати‑девятнадцати лет. – Следуйте, пожалуйста, за мной.

Кили вышла за Марией на улицу, туда, где сиял яркий солнечный свет, автоматически посмотрев в небо. День был в самом разгаре. Она не могла поверить, что спала так долго. Девушка оглядела поляну, следуя за Марией по тропинке, вьющейся между деревьями, но не увидела ни Джастиса, ни Элени.

– Мария, ты не знаешь, где Джастис?

Мария оглянулась через плечо и улыбнулась.

– Он и Элени отправились вместе с Алехандро патрулировать. Какой мужчина! Вам повезло, что вы его женщина, а ему повезло найти вас женщину с огоньком как в душе, так и в волосах.

– Я не его женщина, – проворчала Кили, пробираясь по тропинке, поросшей дикой растительностью. Вдруг она осмотрелась и пожалела, что не захватила с собой ружье. – А сюда не забредают ягуары, верно?

Мария рассмеялась.

– Нет, они держатся подальше от деревни и наших тропинок. Запах еды, тушащейся на огне…

Она замолчала, и Кили поняла, что они обе задумались о пожарах.

– Мне так жаль, – сказала Кили. – Я даже не могу представить, как вы настрадались.

Плечи девушки опустились, но потом она выпрямилась.

– Алехандро вывезет нас отсюда. Прежде случались лишь отдельные нападения; один вампир пытался напасть на одного из нас. И за всю мою жизнь подобное случалось пару раз. Но это, это была организованная военная кампания, и мы не могли справиться с ними. Если бы только ваш мужчина мог остаться с нами, защищать нас… я слышала про его магию. Но вы не можете остаться, верно?

Она оценивающе посмотрела на Кили, в ее глазах смешались надежда и смирение.

– Нет, прости. Мы останемся, пока не прибудет подразделение паранормального отделения, но нам необходимо завершить нашу миссию и вернуться домой.

Мария кивнула.

– Мы понимаем. Алехандро спасет нас.

Она говорила с благоговением, и Кили, прежде редко обращавшая внимание на межличностные отношения, вдруг поняла:

– Он – твой мужчина, не так ли? Алехандро?

– Я бы очень этого хотела, – ответила покрасневшая Мария. – Но он думает, что я – ребенок.

Они повернули туда, где тропинка изгибалась, и перед ними предстал ручей, сиявший в солнечном свете, который танцевал на его поверхности. Кили остановилась и глубоко вздохнула, с удовольствием глядя на подобную красоту после ночи ужаса и смерти.

– Мы вымоемся, и вы сможете одеть это, если хотите, – застенчиво сказала Мария, протягивая ей узел. – Это моя одежда, а размер у нас почти одинаковый.

Кили посмотрела на роскошные изгибы тела Марии, и испытала сомнения, как ее не такая роскошная фигура будет смотреться в одежде этой девушки. Но поблагодарив ее, Кили взяла подарок. Одежда, подходящая по размеру, была последним, что занимало ее, хотя частичка тщеславия в ней желала, чтобы Джастис увидел ее почти такой же симпатичной, как и красавица Мария.

Они разделись до белья и зашли в ручей, чтобы помыться. Они пользовались одним куском мыла, словно шелковым, с запахом изысканных цветов джунглей. Кили вымыла волосы и почти заплакала, испытывая облегчение от того, что снова чистая. Когда они закончили, то направились к берегу, разговаривая о пустяках, стремясь к земному и нормальному. Они нуждались в передышке от ужаса и смерти.

Громкий треск ломающейся ветки прозвучал в воздухе как выстрел, и они обе застыли. Мария начала плакать, и Кили обняла ее.

– Это не могут быть вампиры, не в дневное время, – успокаивала она, сама в то же время размышляла, о каких других опасностей они не подумали, предпринимая вылазку на пруд.

Но из джунглей выступили Джастис и Алехандро. Она снова затаила дыхание при виде воина, как будто видя его впервые. Он переоделся в простые джинсы и черную футболку, но его великолепные синие влажные волосы были распущены, мышцы груди и рук так выделялись под футболкой, так что она захотела сорвать ее с него и обнять.

В голом виде.

Она скрестила руки на груди, когда поняла, что соски выделяются под тканью лифчика в ответ на волну жара, захватившего ее тела. Ей нужно было лишь взглянуть на него, чтобы захотеть его.

Глуповато улыбаясь, она, наконец, встретилась с ним взглядом и вздрогнула. От ярости его глаза почернели, а судя по напряженной челюсти, Кили поняла, что он расстроен.

Вероятно, из‑за нее.

Она подняла подбородок и дерзко взглянула на Джастиса.

– Почему ты так смотришь на меня? Если это из‑за того, что я ударила тебя прошлой ночью…

– А тебе не приходило в голову, насколько опасно быть здесь одной и полуобнаженной? – он цедил слова сквозь зубы и оглядел ее с головы до ног и обратно. Она чувствовала себя так, словно он ее только что раздел.

Судя по его глазам, он желал это сделать. Или покричать на нее часика два. Второй вариант ей не нравился, а для первого варианта время было неподходящее, независимо от того, как подскакивали ее гормоны при этой мысли.

Она посмотрела на Алехандро, внезапно осознав, что не только Джастис видит ее в мокром и почти прозрачном белье, но она могла с таким же успехом быть лишь частью окружающего пейзажа. Он смотрел на Марию, как будто никогда прежде не видел ее, и Кили могла поклясться, что он никогда ее такой не видел. Роскошное тело Марии натягивало кружевные бретельки ее лифчика и трусики, но она не прикрыла себя, хотя на скулах появился румянец.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – Мария спросила его, ее голос немного дрожал, но был решительным.

– Dios mio, ты должна быть… ты должна быть… – Алехандро запнулся, словно не в состоянии мыслить связно, его глаза зажглись страстью.

Кили улыбнулась. По крайней мере, что‑то хорошее произошло сегодня, если эти двое нашли друг друга. Однако прежде чем она успела слово сказать, синеволосый мужчина подхватил ее и унес в джунгли.

К тому времени, как Джастис, наконец, остановился и поставил ее на ноги, она пришла в бешенство и была готова выложить ему всё свое недовольство.

– Ладно, мне жутко не нравится твое поведение пещерного человека. Ты мне не начальник, ты мне не отец…

– Слава Посейдону, – пылко ответил Джастис, страстно глядя на ее грудь.

Она на мгновение потеряла мысль, когда он наклонился к ее грудям, взял их в руки. Тем не менее, она попыталась продолжить:

– Ты не…

Он лизнул сосок и взял его в рот.

Она откинула голову и застонала, но вновь попыталась закончить свою мысль:

– Ты не…

Он опустил ее трусики и скользнул пальцем по ее влажности, затем несколько раз провел пальцами по ее клитору, и колени Кили подогнулись.

Он поймал ее рукой, продолжая ритмично гладить ее, одновременно посасывая вершинку груди, Она могла лишь бессвязно стонать, забыв всё, что собиралась сказать. Она лишь была способна сосредоточиться на том, что он делал с ее телом, и знала, что если он не окажется вскорости внутри нее, то она сойдет с ума.

– Джастис, пожалуйста, – сказала она, почти моля, лишь желая, чтобы он не останавливался, никогда не останавливался. О, боже, теперь он ласкал ее второй сосок и вошел сначала одним, а потом двумя пальцами в нее, потом провел ими по клитору, снова, и снова, и снова, пока она не прислонилась к нему. А он в ответ сжал пальцы внутри ее жаркого лона. Она вскрикнула, почувствовав взрыв, но он не отпустил ее и не вынул своих пальцев.

Вместо этого, он взял ее на руки и поцеловал. Склонил голову, чтобы ему удобнее было входить языком в ее рот в том же ритме, в котором он вводил пальцы в ее тело. Напряжение в ее теле начало возрастать, снова задевая нервные окончания, концентрируясь в ее грудях и в местечке между бедрами, и она не могла говорить, думать, могла лишь стонать.

– Пожалуйста, пожалуйста, ты мне нужен, – умоляюще шептала она под его поцелуями. Он остановился, тяжело дыша, мышцы под ее руками были просто каменно‑твердыми.

– Ты мне тоже необходима, mi amara. Видеть тебя практически обнаженной при свете дня и размышлять о том, что кто‑то мог наткнуться на тебя… – он содрогнулся. – Ты мне так необходима, что мне, наверное, придётся иметь тебя весь день, чтобы тот страх, который я пережил из‑за тебя, прошел.

Она рассмеялась, потом застонала, когда он снова вошел в нее пальцами, двигая ими туда‑сюда, пока она не ослабла от страсти и желания.

– Мне необходимо попробовать тебя на вкус, моя Кили, моя женщина. Мне нужно испить твоих соков, когда ты кончишь, – грубо сказал он. Он упал на колени на мягкий травяной ковер и, прежде чем она успела подумать или запротестовать, или закричать «Аллилуйя», она дотронулся до средоточия ее желания ртом. И она закричала.

Он целовал, лизал, сосал ее клитор с той же самой решительностью, как прежде ласкал ее сосок, продолжая входить в нее пальцами, и она дрожала, дергалась, обеими руками схватившись за его великолепные волосы, прижимая его к себе, пока он брал ее своими руками и ртом. Она почувствовала, как напряжение, жажда, торжество охватывают ее, и снова кончила, захлёбываясь от крика. Ее не волновало, слышат ли ее в деревне, она не могла вынести такого острого удовольствия.

Кили всё кончала и кончала, а он лизал и сосал, не останавливаясь, и она продолжала снова и снова испытывать экстаз. Нескончаемый оргазм пронесся по ней и поднял ее к солнцу, запустив выше облаков. Наконец она упала, и ему пришлось ловить ее, уставшую, ослабевшую, но удовлетворенную.

– Ты… я… о, Боже, – прошептала она.

Он подарил ей улыбку, полную голода, самодовольного мужского удовлетворения и темной, острой жажды.

– Ты на вкус подобна амброзии, – сказал он, и от его слов Кили задохнулась и почувствовала наслаждение.

– Теперь мне необходимо оказаться внутри тебя, – сказал он, расстегивая штаны, и сняв их, опустился на колени, притянув ее вниз, чтобы она оказалась на нем сверху. – Возьми меня, Кили, мне нужно, чтобы ты скакала на мне и показала, что хочешь меня хоть немного, ты нужна мне.

Медленно, очень медленно она скользнула вниз по его огромной плоти и затаила дыхание, почувствовав, как он заполняет ее. Она была настолько мокрой, влажной, что он вошел в нее не так тяжело, как раньше, хотя всё‑таки растянул ее, подарив чудесное ощущение наполненности. Она приняла его всего, ее бедра оказались на ее бедрах, и она положила голову ему на плечо на минуту, глубоко вздохнула. Потом поднял голову, и посмотрела в его завораживающие прекрасные глаза, полночно синие с огоньками в центре.

– Сейчас, – прошептала она. – Ты мне нужен сейчас же.

Она поднялась, потом опустилась, вскоре поймав ритм древнее самого времени, древнее руин Майя, древнее мечты о сотворении. Она брала его потому, что он уже принадлежал ей. И она хотела чувствовать его внутри себя, зная, что в противном случае умрет от потери. Она овладевала им, и ее тело снова начало отвечать, несмотря ни на что, она чувствовала, что скоро содрогнется вокруг него.

Джастис чувствовал, как его сжимают горячие, влажные ножны Кили, понимая, что она скоро опять испытает блаженство. Он также знал, что ощущение ее оргазма заставит кончить и его самого, а он хотел подождать, побыть в ней подольше, но, словно неопытный юнец, не мог устоять перед приливом наслаждения, которое накатило на него, словно цунами. Он руками обхватил ее бедра, понуждая двигаться быстрее, поднимая свои бедра, чтобы войти членом глубже и сильнее с каждым толчком, пока они не стали одним целым. И так будет всегда, он вовсе не преувеличивал, когда говорил, что ему придется заниматься с ней любовью весь день, чтобы справиться со страхом потерять ее. Только в ее гостеприимном теле он не боялся, что она его оставит.

Она нас никогда не покинет , – сказал Нереид. – А если попытается, мы найдем ее в любом уголке земли.

– Никогда, – прорычал Джастис, входя в нее глубже. – Ты никогда не уйдешь от меня. Обещай мне.

Кили простонала и отпустила его плечи, а потом взяла его лицо в ладони, глядя ему прямо в глаза.

– Я никогда не оставлю тебя, – задыхаясь, пообещала она, ведь он продолжал врезаться в нее, и она была близка к оргазму. – Теперь прекрати выставлять мне тут ультиматумы и просто…продолжай…

Ее тело отклонилось назад, а бедра сжались, когда ее ножны конвульсивно обхватили его член, и она закричала.

– Джастис! Это… о, Боже. Это снова происходит.

Последний толчок, его яйца напряглись, и он взорвался, кончая в нее, находясь так глубоко в ней, что лишь за секунду он успел пожелать, чтобы Посейдон благословил его, и он мог бы подарить ей ребенка. Потом волна накрыла его, сбила с ног, и поток бросил его в водоворот цветов ее души.

Смешение душ охватило их и бросило в бурные, освещенные солнцем моря, а потом они, всё еще крепко обнимая друг друга, вернулись в реальность. На нежной коже Кили показались следы его поцелуев и укусов, и первобытная дикая радость охватила его при мысли, что он отметил ее. Потом он почувствовал раскаяние из‑за того, что мог ее поранить. Он поцеловал один за другим местечки на ее шее и груди.

Чувство, которое росло и ширилось внутри него, пока они занимались любовью, поднялось по груди к его горлу, желая свободы. Ему необходимо было сказать те слова, которые рвались прямо из его сердца:

– Кили, mi amara, я люблю тебя.

Она посмотрела на него и рассмеялась, изумив его. Потом обхватила его лицо и звонко чмокнула в губы.

– Джастис, мой большой, сильный воин. Я знаю.


Глава 37


Кили и Джастис не спеша возвращались в деревню, наслаждаясь украденными минутами спокойствия. Он сказал ей, что Элени жаловалась на легкое расстройство желудка, но это было несерьезно, и девочка захотела поспать, так что Кили не чувствовала необходимости спешить.

Вампиры не представляли опасности во время жаркого дня, когда монстрам приходилось уходить под землю. Она, Джастис и жители деревни будут готовы к их появлению вечером, но лишь часа два они оба хотели бы насладиться спокойствием. Отряд паранормального управления должен был, наконец, прибыть утром и отвезти жителей в безопасное место.

Рубашка Джастиса доходила ей до колен, поэтому они шли к ручью, надеясь найти ее одежду. Или, точнее, Джастис шел к ручью, держа ее, так как он не желал, чтобы она не поранила ноги. Кили разрывалась между удовольствием и раздражением, вызванным его стремлением защищать ее, но поняла, что атлантийский воин, проживший столетия, так просто не отступится. И хотя она любила спорить, но в этот раз не собиралась особенно потому, что ей нравилось прикасаться щекой к его обнаженной груди.

Она превращается в гедонистку, но ее это совсем не волновало. Интересно, что бы на это сказал доктор Кунц?

Она рассмеялась, и Джастис остановился.

– Что смешного?

– О, это очень долгая история, и она о человеке, который в любом случае не важен. Но я, правда, очень надеюсь, что Мария оставила одежду у ручья.

– Мне ты нравишься в моей рубашке. Я думаю, что тебе всегда стоит носить лишь мои рубашки, – сказал он, судя по его низкому голосу, он веселился, снова пускаясь в путь.

– Я не сомневаюсь в этом, хотя не хочу возвращаться в деревню лишь в твоей футболке. И хотя все уже считают меня твоей женщиной, давай лишь скажем, что я – не эксбиционистка.

– Это хорошо, потому что мне пришлось бы убить любого мужчину, который увидит тебя обнаженной, а Конлану не понравится, если я убью потенциальных союзников, – спокойно ответил он, и она не могла сказать, пошутил ли он или нет.

– А ты…

Но он жестом оборвал ее.

– Ручей прямо за теми деревьями. Я слышу, как разговаривают Алехандро и Мария. Я надеялся, что они уже ушли. Дай, я тихонько подберусь и заберу твою одежду и обувь.

Он аккуратно опустил ее, потом поцеловал ее, отступил и превратился в сверкающий туман. Ее глаза изумленно расширились. Она никогда не перестанет удивляться тому, как он это делает, даже увидев подобное миллион раз. Это было так волшебно и красиво, что она затаила дыхание.

Минуты не прошло, как он вернулся, радужная тучка несла ее одежду и обувь, которые каким‑то образом удерживались на поверхности тумана. Он отдал ей одежду, потом превратился. На долю секунды его тело было окутано ярким светом, словно нимбом. И она перестала дышать при виде такого чуда.

– Что, черт возьми, не так с этим мужчиной? – пробормотал он, вернув ее с небес на землю.

– Что ты имеешь в виду?

– Они всё еще делают это, – с отвращением отвлечил он.

Она рассмеялась, прикрыв рукой рот, чтобы ее не услышали Мария и Алехандро. – Что с этим не так?

– Ничего, – проворчал он. – Одевайся.

Она сняла его футболку через голову и протянула ее ему, потом натянула белую юбку и фестонную красную блузку, которые ей предоставила Мария, пытаясь понять, почему он так расстроен.

Внезапно он моргнула:

– Ты ревнуешь?

– Что? Не смеши меня! Ревную к чему? – прорычал он.

– Что у Алехандро такая… выносливость, – предположила она, стараясь сохранить серьезное лицо. – Тебе не стоит из‑за этого волноваться, милый. Всё‑таки, ты старше его на несколько столетий. Говорят, что первым слабнет…

Он прищурился:

– Это не так забавно, как ты думаешь, женщина.

Она усмехнулась.

– О, да, так и есть. Ты бы видел выражение своего лица.

– Я не завидую ни человеческой сексуальной силе, ни чему‑либо другому!

Ужасная гримаса отрицания на его лице заставила ее рассмеяться сильнее. Когда она, наконец, успела отдышаться, она успокоила его.

– Знаешь, наверное, они долгое время шли к этому. Мария говорила, что Алехандро прежде считал ее лишь ребенком. Я уверена, что всё изменилось, когда он увидел ее в мокром белье.

– Что? – удивленно сказал он, сведя брови вместе. – А что с ней такое?

Она была готова сказать что‑то язвительное, но посмотрев ему в глаза, увидела, что он не шутит. Он действительно не заметил ее. Красивую, роскошную Марию. Он даже не взглянул на Марию, потому что всё его внимание было сосредоточено на ней.

Она обняла его руками за шею и притянула его к себе для страстного поцелуя. Когда им, наконец, стало не хватать воздуха, он посмотрел на нее, склонив голову на бок.

– Не то, чтобы я жаловался, но зачем ты это сделала?

– Это благодарность за то, что ты не заметил Марию, – ответила она, отдавая ему футболку, но испытывая сожаление от того, что он прикрыл свою прекрасную грудь.

Потом она повернулась, идя к деревне, напевая себе под нос.

Джастис позади нее усмехнулся, потом последовал за ней. – Женщины, – пробормотал он. – Я никогда их не пойму.

Кили лишь улыбнулась.


Джастис с удовольствием следовал за Кили по тропинке, наслаждаясь ее неожиданно хорошим настроением, хотя он и понятия не имел, чем оно вызвано. Ну, он знал, хотя бы одну причину. Улыбнулся, глядя на ее соблазнительную попку, раздумывая, не захочет ли она сделать еще один привал до того, как они присоединятся к остальным.

Вероятно, нет. Он выдохнул, взвешивая «за» и «против» идеи просто схватить ее и броситься к другому уединенному месту. Прежде, чем он смог уговорить себя сделать то, чего он хотел, он услышал, как люди из патруля приветствуют Кили. Она ответила, и что‑то в ее голоске, произносящем гласные и протяжные согласные испанского языка, возбудило его. Он переступил с ноги на ногу. Вероятно, надо будет попросить ее говорить по‑испански в следующий раз, когда они займутся любовью. Он застыл, когда ему пришла в голову мысль, окатившая его словно приливной волной. Ради богов, когда она выучит атлантийский, он пропал. Он будет бегать за ней повсюду, каждый день, каждую неделю.

– Джастис, – позвала она его. – Ты идешь? Я собираюсь проверить, как там Элени.

Он заставил себя отбросить мысли о том, как Кили ласково шепчет на атлантийском, и покачал головой. – Иди. Я заступлю на патрулирование.

Она подарила ему улыбку, которая ослепила его своим теплом, и направилась в убежище, он запоздало кое‑что осознал.

Она назвала его милым.

Когда он зашел на поляну, улыбаясь как идиот, мужчины понимающе улыбнулись ему, но ничего не сказали. Он махнул рукой и прошел к столу, где несколько женщин готовили обед. Когда он подошел достаточно близко, чтобы почувствовать аромат пряного, овощного рагу, в животе у него заурчало, напоминая ему о Кили.

Разумеется, всё, так или иначе, напоминало ему о Кили. Может быть, ему необходимо, чтобы Аларик осмотрел его разум, чтобы узнать, почему он превратился во влюбленного глупца.

Аларик. Портал. Он перестал улыбаться, когда понял, что еще не пытался сегодня вызвать портал. Часть его знала, что нежелание попробовать вызвать портал происходило из‑за страха, что магия ему не ответит.

Часть него просто хотела избежать последствий того, что это произойдет.

А какую часть представляю собой я?  – Нереид, который молчал с прошлой ночи, спросил его. – Твоя совесть или наказание?

Ни то, ни другое. И то, и другое , – ответил Джастис. – Ты – часть меня, которую я не мог отринуть и остаться целым.

Он закрыл глаза и сосредоточился, чтобы заставить магию портала ответить ему. Что‑то мелькнуло на периферии его сознания, за пределами досягаемости, маня его своей близостью, но оставаясь недостижимым. Если бы только он мог сосредоточиться сильнее, то он достал бы его. Он сжал руки в кулаки и наклонился вперед, физически вливая всю свою волю в свои усилия. Он был там… поблизости… Он почти мог дотронуться до него…

А потом услышал крики Кили.


Глава 38


Кили сжимала в руках разорванное одеяло, не в состоянии поверить в произошедшее, хотя ясно видела эти лохмотья. Она снова закричала.

– Мне так жаль, сеньора, – говорила женщина со слезами на глазах. – Она спала, а мы все работали рядом с этим зданием, так что совсем не переживали из‑за того, что оставили ее одну.

Кили не могла ответить ей. Она должна была придумать что‑то успокаивающее, чтобы сказать женщине, что это была не ее вина. Но не могла. Потому что это была вина Кили. Она оставила сиротку Элени одну.

Влюбленный археолог занималась жарким сексом в критический момент, оставив брошенное дитя, которое в этот момент похитили и которому причинили боль. Она никогда не простит себя.

Она не заслуживала прощения.

Она не могла думать, не могла реагировать, не могла выносить резкую, разрывающую боль, которая охватила ее тело.

Так что она снова закричала.

Джастис открыл дверь и вбежал с мечом, потом остановился.

– Что такое? Ты ранена? Скажи мне, mi amara.

Кили, наконец, перестала кричать и молча подала ему разорванное одеяло, под ним на простыне показались слова. Ужасные слова, написанные черным углем, словно насмехались над выжившими жителями, собравшимися в деревне после пожаров.


РЕБЕНОК У НАС.

САН БАРТОЛО, В ПОЛНОЧЬ.

НАША ОЧЕРЕДЬ ПРОИЗВОДИТЬ ОБМЕН.


Джастис опустил меч, но рука с мечом дрожала, как будто под каким‑то невероятным внутренним давлением.

– Они забрали ее. Элени.

Кили кивнула, не в состоянии говорить из‑за комка в горле. Потом она показала дрожащим пальцем на то, что заставило ее кричать. Под простынями лежал покрытый кровью тапочек умершей матери Элени.

Но часть крови была свежей.

Джастис заревел, издав ужасный, душераздирающий звук ярости и боли, и Кили вздрогнула и прикрыла руками уши. Она не могла его слышать. Не могла его вынести. Не могла вынести того, что свободно отдала своё сердце. А теперь его снова вырывают из ее груди.

Ее мозг, несмотря на эмоциональный срыв, заработал. Медленно, логически, она начала планировать. Потому что она не собиралась, черт побери, сидеть тут, когда ребенка надо было спасать.

Она яростно заморгала, чтобы прояснить зрение, вытирая слезы, хотя не сознавала, что плачет, глубоко вздохнула и встала.

– А теперь мы во всём разберемся, – просто сказала она.

– Теперь мы во всём разберемся, – повторил за ней Джастис ледяным голосом.


Час спустя – на час ближе к сумеркам – Джастис хотел кого‑нибудь убить. Очень хотел.

Они собрали в доме всех оставшихся детей и поставили вооруженную охрану внутри и снаружи. Они не обращали время на старух, которые пытались заставить их поесть. Одна из них, карга с кислой мордой, пыталась высказать идею о том, что Элени – дьявольское отродье и не заслуживает спасения. Кили с такой яростью напала на нее, что старуха убежала, бормоча что‑то о том, что следует охранять других детей, заслуживающих этого.

За столом они спорили, строили планы, потратили драгоценные шестьдесят минут, но так и не пришли к согласию, как провести так называемый обмен.

Кили и Алехандро почти кричала друг на друга, и Джастису это надоело.

– Достаточно.

Он произнес эти слова резче и громче, чем хотел, но в этот момент, ему было глубоко наплевать.

Все замолчали, глядя на него. Он понял, что сжимал меч, и заставил себя отпустить его. Эти люди не были ему врагами.

Поиски пропавшего ребенка – не наша задача , – сказал Нереид. – Нам нужна Звезда Артемиды. Чтобы вернуть ее в Трезубец и занять принадлежащее нам по праву место принца Атлантиды. Ребенку не повезло, но по всему миру умирают дети. Мы не можем спасти их всех .

– Мы можем спасти эту девочку, – резко ответил Джастис. Алехандро, Кили и другие озадаченно посмотрели на него, и он понял, что снова это сделал. Спорил вслух с самим собой.

Мы можем спасти эту девочку , – повторил он, на сей раз про себя. – Ненавижу банальности, но или ты со мной, или ты против меня. И Аларик может избавить меня от себя .

Нереид замолчал, так что Джастис решил поговорить с теми людьми, которые не жили в его разуме.

– Слушайте, мы спорим уже час. Это обсуждение бесполезно и неуместно.

Он указал на Алехандро, чьи темные глаза горели огнем и местью.

– Ты хочешь отправиться туда с оружием, со всеми мужчинами. Пойти до наступления сумерек и застать их врасплох. Забрать Элени. Я понятно выражаюсь?

Алехандро кивнул.

– Si, это единственный способ. Мы победим их и…

Джастис прервал его.

– Это единственный способ. Единственный способ убить всех твоих людей. Вампиры не глупы. Их чувство самосохранения равно их трусости и порочности. Они не отправили бы нам эту записку, если только не превосходят нас числом. Им определенно помогают люди или кто‑то другой, иначе они бы не смогли похитить Элени среди бела дня. Они точно не станут просто сидеть и играть с ней в «классики».

Он посмотрел на каждого из них по очереди.

– Мы придем туда, и нас убьют. Потом они убьют ее, где бы ее ни прятали. Потом, забавы ради, они придут сюда и перебьют всех остальных.

Кили кивнула, вытирая покрасневшиеглаза.

– Я говорила ему…

Джастис также ее перебил.

– Ты говорила ему, что мы должны угрожать вампирам. Вести с ними разумные беседы. Сказать им, что отдел Паранормальных оперативников будет здесь утром, и что если они отдадут нам Элени, мы не станем за ними охотиться. Это верно?

Кили кивнула, прищурившись. Она, вероятно, поняла, что ей не понравится то, что он собирался ей сообщить.

Она оказалась права.

– Вампиры не понимают, что такое логика или здравый смысл, когда злы и хотят отомстить. Мы, разумеется, можем им угрожать паранормальным отделом. Они перейдут на новое место, устроят там гнездо, чтобы мы их не нашли. Разумеется, сначала они высушат Элени, оставив нам мертвое тело в качестве подарка.

Лицо Кили побелело от его жестокости, но он просто добавил это в список своих грехов. Он и так себя корил. Да. Он был жутким ублюдком, оставившим этих бедняг, чтобы провести день, эгоистично предаваясь удовольствию. А крошечная девчушка пострадает.

Сиротка, такая же, как и он сам. Но у него хотя бы были приемные родители. А у Элени впереди теперь ничего, кроме боли, пыток и смерти, если только он ее не спасет.

В этом он был хорош.

Он достал своё меч и осторожно положил его на стол перед собой.

– Вот план. Или соглашайтесь, или убирайтесь с дороги, но мы поступим вот как. Они хотят меня, я так полагаю, так как именно я убил их тем взрывом.

Алехандро ударил кулаком по столу.

– Они хотят получить меня! Намеренно используют слово «обмен». Если ты думаешь, что в одиночку отправишься в лагерь вампиров, то крупно ошибаешься. Это мои люди, и я их подвел потому… потому, что я… – он с мукой посмотрел на Марию, которая рыдая, сидела за столом. – Потому что я пренебрег своими обязанностями, – закончил он, покраснев.

Джастис на мгновение встретился взглядом с Алехандро, совершенно понимая его чувства. Они оба были воинами и не смогли защитить своих подопечных. И они оба умрут, чтобы всё исправить.

Ладно. Пусть идет.

– А что за план? – круги под глазами Кили лишь подчеркивали бледность ее лица. – Ты – сильный атлантийский воин, так что, почему бы тебе не рассказать вам всё?

Всего несколько часов назад в ее глазах были лишь любовь и смех, а теперь лишь опустошение. Он понял, что Кили чувствовала ту же опустошающую вину, как и он сам.

Не только атлантийские воины ощущали ответственность за невинных.

– Они хотят обмена, значит, мы произведем обмен, – просто ответил он. – Меня за Элени.

За столом раздались несогласные возгласы, но Кили посмотрела на руки, лежащие на столе. И ничего не сказала. Хотя вздрогнула, словно от удара.

– Они убьют тебя, – сказал Алехандро. – Сначала тебя, потом Элени, а затем и всех остальных. Я знаю, что мы не справимся с бандой разозленных вампиров всего с парой ружей.

– Может быть. Но если так, то я планирую забрать нескольких с собой, – ответил Джастис, глядя на Кили. – В любом случае, план А – умрут лишь вампиры. И мне есть, ради чего жить.

Кили, наконец, посмотрела на него, и темная пустота в ее глазах испугала его сильнее, чем встреча с сотней вампиров.

– Дай мне ружье, – попросил она.

– Ты и близко к тому гнезду не подойдешь, – сказал Джастис. – Я…

Но на сей раз она прервала его. Она не обращала внимания на него, словно его не существовало, повернулась к плачущей Марии.

– Если ты сможешь заткнуться на пять минут, достань мне ружье, – сказала она с ледяным презрением. Потом подняла что‑то с колен и положила перед собой на стол, повторяя действия Джастиса.

Это был покрытый кровью тапочек.

Мария замолчала, в шоке глядя на Кили. Потом распрямила плечи и убежала. Кили взяла кусочек хлеба и стала мрачно жевать.

– Нам нужно поесть, – сказала она, совершенно искренне. – Мы весь день не ели. До сумерек еще час, и я не подведу Элени вновь из‑за того, что я, черт побери, проявила глупость и отправилась спасать ее, не восполнив запасы энергии.

Джастис способен был обходиться без пищи шесть дней, но решил последовать ее примеру. Вероятно, позволив Кили контролировать что‑то, даже если это что‑то так незначительно, как ее решение съесть хлеб и холодное рагу. Пусть она найдет выход из собственного ада.

Она съела кусок хлеба и медленно начала поглощать до того нетронутое рагу со своей тарелки. Словно зомби или роботы из тех фильмов, которые так любил Вэн. В ней не было чувств, ни страха, ни грусти.

Просто ела холодное рагу.

Его рот так пересох, что он едва смог проглотить кусок хлеба. Если из‑за своей недальновидности он потеряет и Кили, и ребенка, для ничего не останется. Его разум мучал его видениями о мире без Кили, и Пустота, чернее, чем та, которую сотворила Анубиза, появилась перед ним, словно манящая бездна.

Алехандро переводил взгляд с Джастиса на Кили, а потом кивнул, как будто приняв решение. Он оторвал кусок хлеба и начал жевать.

Кили опустила ложку в свою миску, металл ударился о металл – такой пустой, навязчивый звук. Потом она перевела мертвый взгляд на Джастиса, и что‑то в его душе содрогнулось.

– Ты сказал нам, что собираешься делать, – сказала она. – Теперь расскажи мне, как мы можем помочь.


Глава 39


Незадолго до сумерек, Сан Бартоло


Деревенские мужчины спрятались так хорошо, как могли, среди деревьев и кустарников, окружающих храм. Но план прикрывать Джастиса выстрелами из ружья с треском провалился. В этой местности негде было укрыться; чтобы видеть цель, надо было выйти на открытое место или же палить вслепую. А так они могли задеть самого Джастиса или Элени.

Разумеется, если вампиры вынудят его зайти в храм, в котором находилась та самая настенная живопись, то они вообще ничего не смогут сделать. Джастис будет совсем один.

Кили вместе с заряженным и нацеленным ружьем лежала на земле на животе прямо перед небольшим возвышением, прикрытым густой высокой травой. Алехандро находился сбоку от нее, стоя на коленях. А между ними лежали боеприпасы на тот случай, если надо будет перезарядить оружие. Джастис пытался обнять ее перед тем, как спуститься к вампирам, но она была напряжена и неподатлива в его объятиях. Он поцеловал ее в макушку и отпустил, переживая, что они расстаются вот так.

Он присел рядом с ним.

– Пора. Вы готовы?

Алехандро цветисто выругался, качая головой.

– Нет, мы не готовы. Мы почти бесполезны тут. Мне нужно пойти с тобой.

– Нет. Мы это уже проходили. Если они меня прикончат, тебе нужно прийти за Элени и обеспечить ее безопасность. И безопасность Кили. Мне нужно, чтобы ты дал мне слово, – потребовал Джастис.

Алехандро было хотел спорить, потом, наконец, кивнул:

– Я даю тебе слово. Я буду защищать твоих ребенка и женщину до последнего вздоха. А сейчас я хочу посмотреть, все ли на месте. Вернусь через пару минут.

Джастис кивнул, и Алехандро ушел, молча, словно один из ягуаров, бродивших в джунглях.

Кили тоже наблюдала за тем, как он уходит, а потом обернулась к Джастису, и взгляд ее изумрудных глаз остался всё таким же пустым и мертвым.

– Я могу сама себя защитить и принадлежу лишь сама себе. Ты сделаешь то, что надо сделать. А мы выполним свои обязанности.

Джастис хотел лишь подхватить ее и улететь подальше от этого места, подальше от вампиров, смерти и украденных детей. Он нашел суженую своего сердца, своей души, и он не потеряет ее так скоро. Он знал, что тот оптимистичный план, который он поведал остальным, неосуществим. Вампиры будут готовы к его появлению.

Он и прежде оказывался в подобных ситуациях, но с ним всегда были его братья и остальная Семерка. Вместе они могли справиться с таким.

А один он – лишь кормом для вампиров.

Он жалел, что у него оставалось время кое‑что сказать. Он резко встал, заставив себя двигаться:

– Кили, только знай. Независимо от того, что ты думаешь или чувствуешь, я тебя не виню. Это я отлучился на все те часы, это я не защитил эту деревню и ребенка. Я обязан защищать человечество, а я выбрал эгоистичное удовольствие вместо того, чтобы с честью выполнить свое предназначение.

В ее глазах мелькнула жизнь, и она медленно покачала головой.

– Я знала, как она страдает, Джастис. Как я сама, вот только у нее нет родителей, и с ней обращаются как с изгоем. Я знала и всё‑таки покинула ее.

Слезы показались в ее глазах, но ее лицо оставалось серьезным:

– Если ты не справишься, я последую за тобой и спасу ребенка, чего бы это ни стоило.

Он забрал из ее рук обрез, крепко обнял ее и поцеловал со всей любовью и всей жаждой, накопившимися в его душе. Отпустить ее оказалось сложнее всего из того, что он делал за долгие пустые столетия своей жизни.

Она схватила его за руку и отвернулась:

– Джастис, – сказала она так тихо, что он едва расслышал ее. – Я тоже люблю тебя.

Он ничего не ответил. Он не мог говорить, когда мысленно готовился к смерти. Он лишь пошел один к храму Сан Бартоло, словно приговоренный к смерти, идущий на казнь. Но сначала он спасет ребенка. Если Элени будет жить, то его жизнь не будет прожита напрасно. Но прежде он должен кое‑что сделать. Он остановился, закрыл глаза, собирая всю энергию и силу в своем теле, а потом попытался призвать портал.

На сей раз он ответил на его зов. Переменчивая чертова субстанция. И когда знакомая яйцевидная сфера появилась, сияя, растягиваясь под его размеры, он увидел удивленные лица стражников с той стороны. Потом они узнали его и опустили своё оружие. Когда он не стал заходить, один из них позвал его.

– Лорд Джастис? Ваши братья будут счастливы узнать, что вы вернулись. С тех пор, как вы покинули Атлантиду, портал не открывался ни для одного из нас, даже для Аларика.

А. Вот и ответ на один вопрос. Они знали, что он в Сан Бартоло. Часть его надеялась, даже ожидала, что они появятся и «спасут положение», как говаривал Вэн.

– Милорд, вы заходите? – спросил один из них. – Что‑то не так?

– Да, – наконец‑то ответил Джастис. – Тут кое‑что случилось. Попросите Конлана и Вэна… прислать помощь. Скажи, что нам нужна подмога. Скажите им, что здесь находится Звезда Артемиды, но ее охраняет гнездо вампиров.

– Мы сейчас же перейдем сюда, чтобы помочь вам, – сказал первый охранник. Он решительно шагнул вперед, но волшебство портала ударило стражника каким‑то высоковольтным электричеством, и тот упал на спину.

– Нет, похоже, что у тебя ничего не выйдет, – ответил Джастис, не испытывая особого удивления. – По какой‑то причине портал хочет, чтобы я со всем справился сам. И я думаю, что Посейдон выбрал для меня ужасно особенную проверку.

– Но…

– Скажите Конлану и Вэну… – Джастис едва выговаривал слова. – Скажите им, что я люблю их. Скажите им, что я горд тем, что я их брат, и что мне очень жаль. Всё в порядке.

– Лорд Джастис!

Но Джастис просто покачал головой и отошел, даже не посмотрев, закрылся ли за ним портал. Пока он говорил с атлантийцами, наступила полная темнота. Элени ждала его. Если она вообще жива.

Если она мертва, он силой своей ярости перевернет землю.

Нереид заговорил в его разуме тоном создания, смирившегося со своей судьбой:

Так что теперь мы умрем, но, по крайней мере, мы умрем геройской смертью. Для меня честь быть частью тебя, Джастис из Атлантиды.

– Для меня честь быть частью тебя, Джастис Нереидский, – ответил Джастис, понимая, что он действительно так думает.

Ради последнего великого действа я предлагаю нам объединиться, стать одним сильным существом , – сказал Нереид с темной радостью в голосе.

– Если собираешься уходить, уходи с помпой, – смеясь, согласился воин. – Давай сделаем это.

И обе половинки его души открыли двери, щиты, стены, которые они построили между собой за долгие годы существования. Наконец, несдержанная сила проплыла по его телу и наполнила его энергией разбушевавшегося тайфуна.

Он рассмеялся, испытывая огромную радость от того, что столько силы было в его теле, – волны, волны чистой, серебряной мощи. Внезапно он понял, что сможет сделать.

Оставалась некая возможность. Совсем небольшая возможность, что он переживет эту ночь.

И еще кое‑что. Наклонившись, он нашел гладкий камень на земле, далеко от берега реки, где он был отполирован водой. Открыв тело и душу, он сконцентрировал все свои эмоции абсолютной правды и наполнил этой истиной камень.

Я люблю тебя, Кили и буду любить тебя, пока океаны не исчезнут с земли. Знай теперь, что ты всегда в моем сердце, в моей душе и в моей жизни.

Он так сильно сжал камень, что почувствовал боль, а потом медленно раскрыл пальцы. Если план не сработает, этого будет достаточно.

Этого должно было быть достаточно.


Глава 40


Джастис всё еще смеялся от радости и могущества, энергии, нахлынувших на его тело, когда дошел до храма. Два вампира, стоявшие у входа, презрительно посмотрели на него.

– Смейся сейчас, смертный, так как наш вождь убьёт тебя не сразу.

– Мило. Оригинально и с намеком на мелодраму, – сказал он, думая о том, что обычно говорил Вэн в подобных ситуациях. – А теперь отдайте мне девочку.

– Лучше отойди и стань на колени, дурак, – сказал кровосос поуродливее. – Он сейчас придет.

– Я преклоняю колени лишь перед Посейдоном, – спокойно ответил Джастис, вытаскивая меч. «Ярость Посейдона» заблестела, как полированное серебро в лунном свете. – Отдайте мне девочку сейчас или умрете, проклиная всё и вся.

Они неуверенно переглянулись, явно услышав в его голосе обещание. И потом послышались голоса, и из храма появился вампирский рой.

Он явно сильно ошибся в расчетах. Их было около ста, плюс минус дюжина.

Теперь нет никаких сомнений: он умрет.

Но, боги, он умел блефовать.

– Сейчас же отдайте мне девочку, – повторил он, на сей раз обращаясь к щеголю в одеянии под древних Майя. Вероятно, этот тип считал, что так он похож на важную персону. По‑королевски важным.

Джастиса ни капельки не волновало то, как он выглядел. Он просто хотел забрать Элени.

– Приведите мне девочку, или я устрою такую шоковую волну, которая взорвёт всех вампиров, превратив их в лужицу отвратительной слизи.

Павлин обнажил клыки.

– Я Гултеп’кан, и ты лишь можешь умоляюще просить у моих ног, преклонив колени перед моим величием.

Джастис пожал плечами: – Ноги твои не так уж, что очень внушительные, несмотря на твою претензию на величие. Я склоняюсь лишь перед величием Посейдона, да и то нечасто.

– Твой морской мог лишь жалкое подобие по сравнению с величием Анубизы, – презрительно сказал Гунтер’кан.

– Я лично знаком с твоей богиней, – с отвращением сказал Джастис. – Но мы можем играть в игру «чей Бог или Богиня круче» немного позже. Правда, у тебя есть 10 секунд, чтобы привести мне живую и невредимую девочку. Или на одиннадцатую секунду ты, наконец, познаешь истинную смерть.

Глаза Гултер’кана блеснули, и Джастис понял, что тот купился на его блеф.

– Приведите девочку, – приказал Гултер’кан. – Я, великий Гултер’кан, предлагаю сделку. И как я скажу, так и будет.

Да, как раз для того, чтобы сохранить лицо. Но Джастису было наплевать как, если он спасет малышку. А сейчас вампиры держались от него подальше. Они точно слышали, что произошло прошлой ночью с их приятелями.

Но это долго не продлится, если он не подкрепит свои угрозы действием. И проблема в том, что он не знал, останется ли Элени жива после шоковой волны, если он использует свою силу. Прошлой ночью он убил лишь кровососов, но вдруг это была лишь случайность? До того, как он успел понять и контролировать свои новые, объединенные силы, он не станет рисковать ее жизнью. Если она всё еще жива.

Мысленно досчитав до девяти секунд, он услышал, самый замечательный звук в мире. Тихий голосок Элени.

– Сеньор Джастис! Вы пришли! Я знала, что вы придете!

Один из вампиров вышел из Храма, волоча девочку за платье, а потом отпустил ее, когда Гултер’кан подал ей знак. Она побежала к Джастису так быстро, как только могла. А потом бросилась в его объятия. Он быстро обнял ее, а потом отодвинул ее влево от себя, чтобы рука с мечом оставалась свободной.

Она доверчиво вложила свою руку в его руку и посмотрела на него.

– Когда ты устроишь красивые водяные смерчи, могу я посмотреть?

Он сжал ее руку.

– Элени, у меня сейчас нет времени на игры. Ради меня сейчас ты пойдешь обратно в деревню, за тот гребень, ладно? – он указал на склон, туда, где прятались Кили и Алехандро.

– Но я хочу остаться и помочь, – сказала малышка.

Джастис постарался быть терпеливым с травмированным ребенком, несмотря на то, что дюжины вампиров подбирались к ним всё ближе и ближе. Он вложил ей в руки камень.

– Ты очень храбрая девочка, но ты можешь помочь мне только, если сделаешь так, как я скажу. Дай это Кили, Элени. Это очень важно. А теперь, прошу, пойди и найди…

– Кили и Алехандро, да, знаю. Они там, за тем холмом, – безыскусно сказал она, крепко сжимая камень. – Они позволят мне заряжать обрезы?

Ее невинный вопрос, заданный из‑за ее дара, заставил вампиров встрепенуться.

– Ты осмелился не выполнить нашу сделку, – проревел Гултер’кан. – Убить их!

– Сейчас же беги, Элени, – закричал Джастис. – Я прикрою тебя. Беги!

Элени побежала. Он освободил для нее путь, орудуя мечом, убивая любого вампира, который пытался пройти мимо него. Он дрался так, как никогда прежде, но их было слишком много. Они нападали на него со всех сторон, ударяя, кусая и вонзая в него когти. И вскоре он весь был в крови от множественных ран, но сумел не дать им последовать за Элени.

– Мы здесь! – закричала Кили, и Джастис увидел, как она вышла из‑за дерева, прижимая обрез к плечу. – Элени, беги ко мне! Быстрее!

Гултер’кан выкрикивал приказы, и его прислужники рассыпались во все стороны.

– Схватить ее! Схватить ребенка! Убить Джастиса прежде, чем он снова обрушит на нас гнев земли!

Четверо бросились на воина, схватив его за руки и ноги и вонзая в него свои клыки. Он запрокинул голову назад и закричал от боли и ярости, но вампиры были сильными, а Джастис потерял много крови. И четверо на одного было слишком.

А еще один выхватил у него меч, но рукоятка сожгла руку кровососа, и пламя охватило его тело, пока не осталась вонючая куча пепла. А меч остался лежать на ней.

Джастис с мукой наблюдал, как много вампиров направилось в сторону Кили и Элени.

– Кили, – закричал он. – Убирайся отсюда.

Элени подбежала к Кили и тут же съежилась у ее ног. Прогремели выстрелы; сначала один, потом второй; и Джастис увидел, что Алехандро тоже вступил в бой. И вот уже все жители вышли из укрытий, паля по вампирам.

Они думали, что защищают Кили, осознал он, охваченный отчаянием. А в итоге они все умрут, и его любимая тоже.


Сердце Кили снова забилось, когда Элени подбежал к ней, относительно невредимая. Но оно снова перестало биться, когда она увидела, что Джастис погребен под морем вампиров, которые неспешно кусали и рвали когтями его плоть.

И после такого никто не мог выжить.

Дрожащими руками она сильнее прижала приклад к плечу, прицелилась в одного вампира, удерживающего Джастиса, и выстрелила. Она едва не оглохла от отдачи и инстинктивно дернулась. Открыв глаза, Кили увидела, как обезглавленное тело вампира падает на землю.

Рядом с ней раздался еще один выстрел, и взорвалась голова еще одного кровососа. Алехандро.

Она повернулась к нему, и он, мрачно улыбнувшись, показал ей жестом, что всё отлично:

– Если уж нам пришлось выйти из засады, давай хотя бы дадим им бой, – закричал он.

Она кивнула, не имея ни сил, ни времени на разговоры, и снова прицелилась.


И в течение нескольких секунд головы еще двух вампиров, удерживающих его, взорвались, и эти создания умерли по‑настоящему. Джастис улыбнулся, увидев, что Кили и Алехандро стоят практически плечом к плечу, стреляя по вампирам.

А вот двое на одного – замечательный расклад, и, не обращая внимания на кровь, текущую из раны на голове, он внезапно перестал с ними бороться. А потом сломал одному шею и, перекатившись, схватил меч, и обезглавил второго. В мгновение ока Джастис вскочил на ноги и снова бросился в атаку, разрубая и кромсая.

Гултер’кан бросился в атаку с горящими красными глазами, отбрасывая собственных собратьев, чтобы добраться до Джастиса.

– Я сам убью его, – прорычал он.

– Иди и возьми меня, – насмешливо подозвал его Джастис.

Между ними и вокруг них появилось свободное пространство, словно во время одной из тех драк на школьном дворе, в которых Джастис участвовал в детстве. Как интересно поворачивается жизнь. Он начал драться с хулиганами и теперь закончит свою жизнь в такой же драке.

Но возьмет с собой Гултер’кана.

Он повернулся, чтобы увидеть Кили. Вампиры все бросились смотреть, как их мордоворот вождь сотрет Джастиса в порошок в этих джунглях.

– Прочти камень, – крикнул он ей как можно громче. – И убирайся к чертям отсюда. Сейчас же!

Он вдруг увидел что‑то краем глаза, и быстро повернулся, но не успел увернуться от кинжала противника. Он попал в ребра и заставил его отступить. Джастис вынул кинжал из груди и бросил его на землю, потом снова рассмеялся.

– И это всё, что ты можешь? Поклонник вампирской богини, и у тебя только этот ножичек?

Гултер’кан, совершенно обезумев, закричал, завизжал и кинулся на Джастиса. Тот сумел блокировать его удар и ударил вампира мечом в живот.

– За это ты будешь умирать медленно, – закричал вампир, держа что‑то напоминающее кишки.

Джастис снова рассмеялся, просто потому, что мог. Теперь он чувствовал свои раны, когда адреналин отступил. Вампирские укусы его не трогали. А вот обширная кровопотеря сказывалась на самочувствии. Он споткнулся, внезапно почувствовав головокружение, и вампиры решили, что это знак. Они все кинулись на него. Воин оказался в клубке рук, ног, острых клыков.

И последними он услышал слова нереида:

Нам не стоит так умирать.


Кили увидела, как Джастис свалился под весом сотни вампиров, и сама упала на колени, уронив обрез. Что‑то разорвалось в ее груди, и она закричала от жуткой боли.

Элени села и прижалась к ней, крепко обняв Кили.

– Не плачь, Кили. Идет морской бог, но сначала Джастис устроит красивые голубые водные смерчи.

Девочка отдала ей что‑то круглое и гладкое, и она автоматически взяла предмет. Камень. Элени была настолько травмирована, что молола чепуху, и дала ей камень, чтобы успокоить девушку. Кили не знала смеяться ей или плакать.

Потом вся сила любви Джастиса нахлынула на нее из камня, настолько сильная, что прошла сквозь перчатку, подняв ее вверх и обдав своими потоками.


– Я. Не. Хочу. Умирать. Вот. Так, – прорычал Джастис, отрывая от себя одного вампира. И хотя тот успел ухватить кусок кожи. Но хотя бы их стало на одного меньше. Он ударил другого локтем, и внезапно его руки на мгновение освободились. Он взмахнул ими и прокричал одно слово. Слово на древнем языке нереидов. Слово, которое он даже не знал, но внезапно оно появилось в его сердце, опасное, острое, несущее смерть.

Слово содержало силу, и зависло в воздухе над тем местом, где он умирал.

Где его убивали.

Он смотрел, как его жизнь по капле вытекает из бесчисленных ран, и вот тут слово обрело форму и стало реальностью, поднявшись в темной и прекрасной красоте опасной вселенской силы.

От раската грома содрогнулись земля, деревья, небо и шоковая волна полилась из этого слова кругами, превратив мир в кристально‑чистые оттенки голубого и серебряного.

И вокруг, под и над ним взорвались вампиры фонтаном чистой воды.

Он поднял голову и осмотрелся, увидев, что вокруг происходит то же самое. Там, где находился хотя бы один вампир, теперь плескались крохотные гейзеры. Последним обратился сам вождь, до последнего возмущенно крича.

– Впечатляющий фокус, – сказал Джастис, опустив голову на землю потому, что больше не мог удерживать ее. Он повернулся к небольшому холму и увидел Кили, свою любимую Кили, сияющую, словно пламя. Она обнимала Элени. Но уже спускалась к нему.

Так что они выжили. Обе выжили. Этого достаточно.

Джастис улыбнулся, испытывая одновременно и довольство и сожаление. Он их спас.

Этого было достаточно.


Глава 41


Кили замерла при виде того, как вампиры один за другим взрывались прекрасными вихрями серебристой голубой воды. Это работа Джастиса. Она знала.

Затем она увидела его, распростёртого на земле, такого окровавленного, что было трудно представить, что он всё ещё был жив. Она начала спускаться по склону, набирая темп до тех пор, пока не побежала, едва замечая, что Элени бежит за ней.

– Джастис! Не смей умирать! Ты обязан жить. Ты должен жить для меня! – пронзительно выкрикивала она, спускаясь с холма, пока, наконец, не замедлила своего бега и не упала перед ним на землю.

Сначала она подумала, что он умер, и боль пронзила её так сильно, что она чуть не сложилась пополам под её напором. Затем она увидела, как его голова произвела движение, чуть заметное, но это было движение.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, возвращайся ко мне, – умоляла она, гладя его голову, которая, казалось, была единственной непострадавшей частью всего его тела.

Алехандро подбежал к ним.

– Он…

– Нет! – крикнула Кили. – Нет, он не умер. Даже не смей говорить об этом!

– Кили, ты должна отвести Элени в деревню, – сказал Алехандро, его голос выражал доброту и сочувствие. – Мы ничем не сможем ему помочь. Вот эта рана так глубока, что она, должно быть, проходит через его легкие.

– Нет. Я не оставлю его. Ты отведи Элени, – она поцеловала Элени в лоб, чтобы успокоить девочку настолько, насколько можно было её успокоить после всего случившегося. – Я вернусь за тобой. Но сейчас я должна быть с Джастисом. – Ее голос сломался, и она обняла Элени, ее горькие слезы полились в волосы девочки.

Алехандро заговорил снова, но на сей раз это был не Алехандро. Кили не знала как, но понимала это. Она подняла голову, чтобы взглянуть на Алехандро, который внезапно, казалось, засиял серебристым светом.

– Я СДЕЛАЛ ХОРОШИЙ ВЫБОР, ДАРОВАВ СВОЙ МЕЧ ДЖАСТИСУ, – прогремел голос, содержащий в себе всю власть, славу и тайну морей.

– Посейдон? – поняла Кили. Она слышала этот голос прежде, в своих видениях.

– ДА, ЧТЕЦ ПРЕДМЕТОВ. Я – МОРСКОЙ БОГ, ПОВЕЛИТЕЛЬ ЭТОГО ВОИНА. ВСЕ ЗНАЮТ, ЧТО ДАР, А ИМЕННО МЕЧ В ЕГО РУКЕ, ХОРОШО ИСПОЛНИЛ СВОЁ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ И ТЕПЕРЬ ДОЛЖЕН ПОСЛУЖИТЬ ТОМУ, ЧТОБЫ ИЗЛЕЧИТЬ СВОЕГО ХРАНИТЕЛЯ.

Серебристый свет распространился от Алехандро и образовал переливающийся купол над Джастисом, Кили и Элени, и леденящий холод океанских глубин внезапно прошел сквозь ее кожу и кости. Элени затаила дыхание и прижалась к Кили, пряча лицо в её рубашке.

Меч Джастиса, светясь, лежал поблизости. Символы на лезвии пылали серебристым пламенем, таким ярким, что им всем пришлось прикрыть глаза. Спустя несколько долгих минут яркий свет, проникающий сквозь веки Кили, исчез, и она посмела бросить взгляд из‑под чуть приоткрытых глаз.

Свет пропал. Алехандро всё ещё был как замороженный и стоял, не двигаясь, но свет пропал.

– Мне не нравится, что я чуть не умер, а моя женщина уже смотрит на другого, – произнес хриплым, насмешливым тоном Джастис.

Она мгновенно обернулась, почти боясь смотреть. То, что она увидела, вызвало у нее крик удивления. Джастис сидел, целый и невредимый. Даже кровь, покрывавшая его, исчезла.

– Ты… ты… ты… – она запнулась, а затем бросилась в его объятья.

– Мне это больше нравится, – сказал он, затем поймал ее губы в плавящем душу поцелуе. Это был поцелуй, выражавший огромную страсть и удивление и страх, и он длился весьма продолжительное время.

– ЧТО ЖЕ, – произнёс голос, похожий на раскат грома, прерывая их объятья.

– ТЫ СДЕЛАЛ ХОРОШИЙ ВЫБОР, НО СКАЖИ СВОЕЙ ЖЕНЩИНЕ, ЧТОБЫ ОНА ДЕРЖАЛА РУКИ ПОДАЛЬШЕ ОТ МОЕГО ТРЕЗУБЦА. ЕСТЬ ТАЙНЫ, КОТОРЫЕ ДАЖЕ ЧТЕЦУ ПРЕДМЕТОВ ЗНАТЬ НЕ СТОИТ – ЭТО ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ.

Джастис поднялся, помог Кили встать на ноги рядом с собой и взял на руки Элени.

– Что это было? – спросил он Алехандро, который не был Алехандро. – Это была проверка? После стольких сотен лет бездействия Ты проверяешь меня сейчас и подвергаешь мою женщину и этих невинных такой большой опасности?

– ЭТО НЕ Я ПОДВЕРГ ИХ ТАКОЙ ОПАСНОСТИ, НО ТЫ БЫЛ ТЕМ, КТО ДОЛЖЕН БЫЛ ЗАЩИТИТЬ ИХ. ЯРОСТЬ ПОСЕЙДОНА ПРЕНАДЛЕЖИТ МНЕ И Я РЕШАЮ, КОГДА ДАВАТЬ ЕГО, А КОГДА ЗАБИРАТЬ. КАЖДЫЕ ПЯТЬ СТОЛЕТИЙ Я РЕШАЮ, КТО ДОСТОИН ДЕРЖАТЬ И ПЕРЕДАВАТЬ ЯРОСТЬ.

Голос морского бога был надменным вне всякого высокомерия, несомненно, привыкший отдавать приказы. Кили предположила, что для бога морей это было обычным делом.

– Благодарю, – сказала она, не зная, позволительно ли ей говорить с Посейдоном, но чувствуя, что должна сказать это. – Благодарю за его жизнь.

– ТЫ ДАЛА ЕМУ ЕГО ЖИЗНЬ, ДОКТОР КИЛИ МАКДЕРМОТТ ИЗ ОГАЙО. Я ЛИШЬ ИЗЛЕЧИЛ ПАРУ РАН.

Посейдон поднял руки Алехандро и окинул взглядом его тело.

– ЭТОТ ЧЕЛОВЕК СИЛЕН. Я БЫ НЕ ВОЗРАЖАЛ ИМЕТЬ ТАКОГО, КАК ЭТОТ, В СРЕДЕ СВОИХ ВОИНОВ, – сказал он, и было так странно услышать и увидеть это, что Кили чуть не засмеялась, но посчитала, что это было бы богохульством.

– ДОСТАТОЧНО. МНЕ НАДО УХОДИТЬ, – объявил Посейдон.

– НО СПЕРВА – ЕЩЕ КОЕ‑ЧТО.

Он протянул руку Алехандро и коснулся лица Элени.

– ТЫ ВЫРАСТЕШЬ ОЧЕНЬ МУДРОЙ, ДИТЯ, И СТАНЕШЬ СОВЕТНИЦЕЙ КОРОЛЯ. СМОТРИ, ПОМНИ ЭТО.

Она рассмеялась и захлопала в ладоши.

– Я смогу приехать поиграть с дельфинами и с вами, Сеньор Морской Бог?

Смех Посейдона зазвенел в воздухе.

– ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО, ДИТЯ. ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО.

Алехандро пошатнулся, затем дико осмотрел всё вокруг, подняв свой дробовик.

– Что? Что случилось? Где он?

Джастис обнял рукой Кили.

– Сейчас немного отдохнём, а затем примемся за работу.

– Работу? – она понятия не имела, о чем он говорил.

– Звезда, Кили. Мы должны найти Звезду Артемиды и вернуть ее в Атлантиду.

– Звезда, – повторила она. – Ты знаешь, я почти забыла о ней.

В храме раздались звучные голоса, и все они тотчас же отреагировали, вытащив своё оружие. Когда Вен, Конлан и Аларик появились на входе, их приветствовали несколько дробовиков и направленный прямо на них меч.

Кили чуть улыбнулась, вспомнив другое неожиданное вторжение. Смена позиций была справедлива.

– Мы хотели предложить вам руку помощи, – бодро произнёс Вэн. – Но, похоже, у вас всё под контролем.

Алехандро, направлявший в голову Конлана дробовик, бросил взгляд на Джастиса.

– Ты знаешь этих парней, или мне надрать им задницы?

Джастис рассмеялся.

– Нет, мой друг. Эти парни… моя семья.

Аларик насуплено посмотрел на них:

– Думаю, здесь многое произошло, гораздо больше того, о чём можно предположить приглядевшись.

Конлан кивнул:

– Думаю, что ты прав. Кто хочет рассказать нам о том, что, чёрт возьми, здесь произошло?

Джастис и Кили засмеялись, а три атлантийца смотрели на них, как на сумасшедших.

– Я расскажу вам историю Сан Бартоло и про группу необычайно порочных вампиров, – сказал Джастис своим братьям и Аларику, когда он смог, наконец, говорить. – У нас будет пища, отдых и разговор. А затем мы все возвратимся сюда и найдем Звезду.

– Звезда Артемиды здесь? Сейчас же ищем её, – скомандовал Аларик.

– Джастис чуть не умер, – резко возразила ему Кили.

– Звезда тысячи лет благополучно находилась в этой скале. Еще одна ночь ничего не изменит.

Аларик хотел ответить, но Конлан поднял руку.

– Нет, она права. Сейчас я хотел бы разделить еду с моим братом и его женщиной.

Джастис сжал челюсть, и ярость сверкнула в его темных глазах, но Вэн в примиряющем жесте поднял руки.

– О, черт, нет, брат, не называй её его женщиной.

Кили подняла лицо и поцеловала Джастиса в подбородок, затем улыбнулась Вэну.

– Ничего. Я сдаюсь. Ведь даже сам бог морей назвал меня женщиной Джастиса, я просто решила жить с этим.

Джастис отправил ей взгляд, выражавший такую сильную любовь и признательность, что её колени почти подогнулись. Это был взгляд собственника…взгляд родного человека.

– Mi amara, ты – моя, а я твой. Навсегда.

– Навсегда, – сказала она.

Затем, поддерживая Элени и друг друга, они направились вперед к еде и отдыху.


Эпилог


Спустя две недели, Сан Бартоло


Кили вышла из храма на яркий дневной свет и улыбнулась при виде Джастиса, играющего с Элени в мяч на прогалине. Её огромный грубый воин был душкой, когда это касалось ребёнка.

– Вы будете работать с нами над этим? – спросил сеньор Гектор. Начальник гватемальской археологической группы, был доволен тем, что вампиры ушли с этой территории, и стремился вернуться к работе.

– Нет, мне жаль. Поскольку глава моего департамента загадочно исчез, у меня появилось много причин для возвращения в Огайо. Плюс, у меня есть кое‑какие планы, – сказала она. – Уверена, что вы и ваша команда чудесно проведёте время. Не переживайте, меня будут держать в курсе, таким образом, я обо всём буду знать.

Он кивнул и поспешно удалился, чтобы присмотреть за своими людьми, распаковывающими инструменты и запасы. Она же приблизилась к Джастису, ее улыбка становилась всё шире с каждым шагом.

– Ну, ребятки, весело проводите время?

Джастис приподнял ее в воздух и закружил.

– Хочешь поиграть? – вкрадчиво спросил он её. Его взгляд сконцентрировался и потемнел. Она всегда могла понять, когда у ее мужчины на уме был секс.

Конечно же, ведь это было почти всегда, и для понимания этого её талант был не нужен.

– Позже, – ответила она, улыбаясь. – А теперь опусти меня.

Что он и сделал, после того как поцеловал её так, что она начала задыхаться.

– Ну и когда же вернется Алехандро?

Джастис бросил мяч Элени, которая тотчас же положила его и убежала болтать с аспирантами[40]. Она медленно расцветала, несмотря на то, через что ей пришлось пройти, и Кили надеялась, что время, этот хороший лекарь, поможет, в конечном счете, дать ей нормальное, счастливое детство, и что тени в глазах Элени однажды исчезнут. Теперь, когда они начали процесс официального удочерения ее, который, она была уверена, будет весьма скоро окончен, принимая во внимание интересы ребенка и большую услугу, которую Кили и Джастис оказали людям Петен, Элени, наконец, начала верить, что у нее действительно будут новый дом и семья.

Несколькими днями ранее, она пришла к ним и попросила, чтобы они помогли ей похоронить тапочек, желая вместе с ними попрощаться со своей потерянной матерью. Кили плакала вместе с Элени после того, как они положили цветы на крошечную насыпь земли и сказали «до свидания» обитавшим на небесах маме с папой. Даже у Джастиса по лицу скатилось несколько слезинок. Он сказал Элени, что, будучи храбрым воином, она не должна бояться показывать свои чувства, и что она оказала слезами честь своей матери. Кили надеялась, что церемония принесла некий мир ребенку так, чтобы целебный процесс мог начаться.

– Алехандро все еще натаскивает команду паранормальных оперативников, которая будет охранять территорию, – сказал Джастис. – Он вернется приблизительно через неделю, но нас уже здесь не будет.

– Как насчет Аларика? Что он сказал, когда исследовал твой разум? – Мысль об этом все еще вызывала у нее дрожь, но она предположила, что это было лучше, чем прятаться от этого, как ребенок. Один короткий осмотр вместо долгих лет психоанализа и наркотиков.

Он пожал плечами.

– Он не может понять меня; двойственность моей души непонятна для него. Главным образом, думаю, он просто собирается оставить меня в покое.

Она обняла его.

– Звучит как отличное решение. Говоря о решениях, ты готов?

Он поколебался, затем кивнул.

– Да. Более чем когда‑либо.

Кили посмотрела через прогалину и, встретишись взглядом с сеньором Гектором, кивнула. Он помрачнел, но кивнул в ответ. Они были готовы.

Взявшись за руки, Джастис и Кили вошли в храм и приблизились к захватывающей дух фреске. Даже учитывая то, что они видели её много раз, она все еще вызывала в них страх и благоговение.

– Те люди, жившие так много лет назад, смогли создать такую красоту посреди становления их цивилизации, – сказала Кили. – Это удивляет и унижает меня.

– Подожди, пока не увидишь остальную часть Атлантиды, – произнес Джастис, усмехаясь. – Это полностью перевернет твой мир.

Она рассмеялась:

– Всегда рад испортить настроение, да? Так или иначе, ты перевернул мой мир.

Став серьезной, она указала на маленькую щель во фреске, прямо в центре глаза одной из рыб.

– Это – она. Я тут достаточно расчистила, чтобы ты мог использовать свою силу воды для того чтобы осторожно вытащить звезду с минимумом повреждений.

– Все еще не могу поверить, что Гектор согласился с этим. Или что Аларик и Конлан решили повременить.

– Ну, Гектор отчасти был должен нам, – сказала она.

– Без тебя они никогда опять не получили бы доступ к этой территории. И не заставляй меня подшучивать над Алариком.

Он призвал воду, и тоненький, тоненький поток поплыл по воздуху в щель с точностью скальпеля в руках опытного хирурга. Они ждали, задержав дыхания, минуту или две, которые, казалось, длились вечность, пока в основании щели не появилось какое‑то мерцание.

Она подставила руки под щель, и вода полилась в них, вместе с сапфиром, размером с шар для гольфа, который мог поспорить яркостью с луной влюбленных.

– О, Джастис, – прошептала она. – Она так красива. Звезда Артемиды. Наконец‑то.

– Все еще не могу поверить, что Конлан и Аларик просто не разбили фреску, желая забрать Звезду, – сказал Джастис, его губы приподнялись, припоминая те события.

– Ну, они были должны тебе, – сказала она решительно.

– И ты так быстро защитила меня, mi amara.

Она протянула Звезду:

– Теперь мы можем проверить её возможности. Может ли она восстанавливать разум.

Он долгое время стоял, потупив взгляд, затем медленно покачал головой.

– Нет, моя любовь. Мой разум больше не сломан, и у меня нет никакого желания проверять возможность Звезды снова разорвать меня пополам.

Он наклонился и на мгновение приложился поцелуем к ее губам:

– Твоя любовь излечила все, что было сломано во мне, и мне не нужен этот камешек. Теперь или когда‑либо в будущем.

Кили коснулась своего ожерелья и обняла рукой крошечную рыбку:

– Не могу поверить, что эта маленькая рыбка показала мне лицо человека, который станет моей вселенной. Ты так же излечил все, что было сломано во мне. Я не могу представить свою жизнь без тебя. Теперь или когда‑либо в будущем.

Их слова звучали как клятвы. Кили поняла, что столетия сражений, чести, и отваги, объединившиеся с ужасами его детства, высвободили не одного, а двух животных в Джастисе. Теперь, посредством силы их любви, животные соединились, чтобы сформировать единое целое. Человека, которого она всегда будет любить.

Она обернула руки вокруг его шеи и поцеловала его, обещание вечной любви было на ее губах. Секунды или минуты или несколько часов спустя, нетерпеливый голос Элени донёсся из входа в храм.

– Пойдемте, уже, – потребовала она. – Пожалуйста, я хочу поиграть в бейсбол.

Смеясь, Кили и Джастис разомкнули объятья и, взявшись за руки, вышли на солнечный свет, к их ребенку и их будущему, вместе.


Примечания

1

"Быть или не быть"  – популярная американская телепередача, ведущая Хавви Мендал

(обратно)

2

ОКР Обсессивно‑компульсивное расстройство (obsessive‑compulsive disorder) – расстройство личности, при котором человек настолько сосредоточен на правильности, перфекционизме и контроле, что он или она теряют свою гибкость, открытость и эффективность.

(обратно)

3

Мизофобия (mysophobia; греч. mysos грязь, загрязнение, осквернение + фобия; синоним молизмофобия) – боязнь загрязнения, стремление избежать прикосновения к окружающим предметам.

(обратно)

4

Justice (англ.) – справедливость

(обратно)

5

Peeping Tom (англ.) – подглядывающий Том. Человек, который подглядывает за другими без разрешения, особенно для получения сексуального удовольствия от вида других, и обычно никто об этом не знает. Произошло из легенды о леди Годиве. Том был портным, который смотрел, как обнаженная Годива ехала на лошади.

(обратно)

6

Обратный кадр – прерывание хронологическогоповествования серией кадров, относящихся к более ранним событиям.

(обратно)

7

Рефрен (франц.) – припев, повторяемый после каждой строфы или куплета, один и тот же стих.

(обратно)

8

Ламантины (Manatidae), семейство водных млекопитающих отряда сирен. Длина тела обычно до 4 м, весят до 360 кг (изредка до 5 м и весят до 600 кг). Тело веретеновидное; хвостовой плавник горизонтальный, округлой формы.

(обратно)

9

To bite smb’s head off (англ.) – 1) огрызаться; буквально: отгрызть голову (никогда не употребляется в этом значении)

(обратно)

10

Гертруда Белл (14 июля 1868 – 12 июля 1926) – путешественница, дипломат, археолог, авантюристка – когда‑то считалась самой влиятельной женщиной Британии. Она исследовала Аравийский полуостров, составляла карты. В 1919 году она нарисовала на клочке бумаги границы Ирака и этим предопределила всю дальнейшую историю Ближнего Востока. Она была Индианой Джонсом в юбке: Белл работала на британскую разведку и помогла первому королю Ирака взойти на престол. В начале 20‑х годов Гертруда решила посвятить себя археологии. В 1923 году она основала археологический музей в Багдаде, которым и занималась до самой смерти.

(обратно)

11

Гедони́зм (др. – греч. ηδονή, лат. hedone – «наслаждение», «удовольствие») – философское направление этики, считающее радость и удовольствие высшим благом и условием счастья в жизни. В отличие от наслаждения в определении Эпикура, понятие гедонизма зачастую используется в негативном смысле для описания чисто материально‑ориентированного, корыстного взгляда на жизнь

(обратно)

12

В оригинале – Buckeyes (конские каштаны). Штат Огайо имеет официальное прозвище «Штат конского каштана», так как там в изобилии растут разнообразные виды этого дерева или кустарника. Поэтому я перевела как соотечественники (прим. пер.).

(обратно)

13

Жеода – минеральный агрегат, образовавшийся в результате заполнения пустот в горных породах.

(обратно)

14

Burger King Corporation (по‑русски произносится Бургер кинг корпорейшн) – американская компания, владелец сети ресторанов быстрого питания. King – король в переводе с английского

(обратно)

15

В оригинале 'Beam me up, Scotty!' – значит, перенести кого‑то с планеты на космический корабль.

(обратно)

16

Сенсорная депривация (лат. Sensus – чувство, ощущение и deprivatio – лишение) – продолжительное, более или менее полное лишение человека сенсорных впечатлений, осуществляемое с экспериментальными целями.

(обратно)

17

Город Ладу (Ladue, MO) расположен в США, Штат Миссури

(обратно)

18

Костюм от Сэвил Роу – костюм в настоящем английском стиле

(обратно)

19

Стив Джобс – американский инженер и предприниматель, со‑основатель и исполнительный директор американской корпорации Apple Inc

(обратно)

20

10 футов=3,048 м

(обратно)

21

Mrs Buttersworth – марка сиропов и смесей для блинчиков. Бутылки с сиропом продаются в форме женщины.

(обратно)

22

Знаменитая тюрьма Сен‑Квентин в Калифорнии, известная своими жесткими условиями

(обратно)

23

«Переступить черту » (англ. Walk The Line; буквальный перевод – «Ступая по черте», назван по песне Дж. Кэша) – художественно‑биографический фильм Джеймса Мэнголда о жизни звезды кантри Джонни Кэша (Хоакин Феникс) и его отношениях с Джун Картер (Риз Уизерспун). Время действия фильма – 1940–1960‑е гг.

(обратно)

24

Судоку – головоломка. В переводе с японского «су» – «цифра», «доку» – «стоящая отдельно».

(обратно)

25

Игра слов. Justice – правосудие; в этой книге имя главного героя – Джастис

(обратно)

26

Александрийская библиотека , наиболее известная библиотека античности, крупнейшее хранилище античных книг. Являлась частью Музейона, библиотека была создана во времена правления в Египте Птолемея 1 в начале 3 в. до н. э., а расширена во времена правления сына Птолемея 1 – Птолемея 2. Первоначальная структура библиотеки была разработана Деметрием Фалерским, хорошо знакомым с устройством библиотеки в Афинах.

И музей, и библиотека были своего рода учебно‑научными учреждениями, во главе которых стоял верховный жрец, и находился на полном содержании египетских царей.

Библиотека в основном была греческой, но по сообщениям античных авторов, включала также и греческие переводы с других языков.

Первым библиотекарем был Зенодот Эфесский, который специализировался на классификации произведений античной поэзии. Долгое время хранителем библиотеки был знаменитый поэт и ученый Каллимах (III в до н. э.), глава александрийской школы поэзии. Он составил обстоятельное описание находившихся в библиотеке рукописей. После Каллимаха библиотеку возглавляли великий географ и математик Эратосфен, редакторы и филологи – Аристофан и Аристарх Самосский.

Издательская программа библиотеки предусматривала переписывание. Подробное филологическое комментирование сочинений греческих авторов, разделение произведений на секции, которое мы сейчас называем “книгами” (возможно, для обеспечения стандартной длины свитков), и последовательное введение систем пунктуации.

Музейон и библиотека просуществовали вплоть до III века н. э., ликвидированы при императоре Аврелиане в 2722 – 273 гг н. э.

Остатки некогда богатейшего собрания книг были сожжены в IX веке во времена завоевания Александрии арабами. Большинство античных свитков сохранилось в виде копий, которые в свое время рассеялись по библиотекам цивилизованного мира.

Именно благодаря подобным копиям работы античных ученых и писателей дошли до наших дней.

(обратно)

27

20 футов = 6, 1 м

(обратно)

28

Сапфир, «Звезда Артемиды»

(обратно)

29

Желтый бриллиант «Бич вампиров»

(обратно)

30

Изумруд. «Драконово яйцо»

(обратно)

31

Рубин, «Сердце Нереиды»

(обратно)

32

Аквамарин

(обратно)

33

Аметист

(обратно)

34

Турмалин

(обратно)

35

Книга Майя, миф о Сотворении

(обратно)

36

Somos amigos (исп. яз.) – мы – друзья.

(обратно)

37

200 ярдов = 182,88 м

(обратно)

38

10 футов =3,048 м

(обратно)

39

5 футов =1,524 м

(обратно)

40

последипломный студент Студент, проходящий курс магистратуры после окончания четырехлетнего колледжа и получения степени бакалавра [bachelor's degree]. Занимается научно‑исследовательской работой при университете или колледже; кандидат на получение ученой степени магистра

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***