Пять отвлекающих маневров [Дороти Ли Сэйерс] (fb2) читать онлайн

Дороти Л. Сэйерс ПЯТЬ ОТВЛЕКАЮЩИХ МАНЕВРОВ

Предисловие

Моему другу Джо Дигнаму, гостеприимнейшему из хозяев

Дорогой Джо!

Вот наконец обещанная книга о Гейтхаусе и Керкубри. Все населенные пункты, упомянутые в тексте, реальны, так же как и проезжающие в тех местах поезда. Описания окрестностей приведены с натуры, хотя по моей воле кое-где появились два-три лишних дома. Что же касается героев — и тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было, — никто из них не имеет ничего общего с реальными людьми, ведь никому из художников Галлоуэйя никогда даже в голову не придет напиться до чертиков, или сбежать от жены, или стукнуть ближнего своего по голове. Все это выдумано забавы ради, чтобы оживить сюжет.

Если я случайно дала какому-нибудь неприятному персонажу имя существующего в действительности человека, передай мои извинения и уверь его или ее, что произошло сие непреднамеренно. Даже отрицательных героев следует как-нибудь называть… Будь добр, напомни Лаури, что, хотя действие приходится на эпоху керосиновых ламп, я не забыла, что в Гейтхаусе в настоящее время уже появилось электричество, с помощью которого можно читать эту книгу.

И еще, случись тебе встретить мистера Миллара, хозяина отеля «Эллангоуэн», или начальника станции Гейтхауса, или кассиров в Керкубри — в общем, кого-то из той доброй сотни славных людей, которые столь терпеливо отвечали на мои вопросы о железнодорожных билетах, автобусах и старых рудниках в Гритауне, — передай, что я им крайне признательна за содействие и прошу простить, если сильно докучала.

Посылаю сердечный привет всем, в том числе Феликсу. Скажи миссис Дигнам, что следующим летом мы непременно вернемся, чтобы вновь отведать картофельных лепешек в «Анвосе».

Кэмпбелл

Если вы живете в Галлоуэйе, вы либо рыбак, либо художник. Хотя подобное утверждение, возможно, и не совсем верно, поскольку те, кто занимается живописью, в свободное время тоже рыбачат. Здесь не увлекаться ни тем, ни другим считается странным и даже весьма эксцентричным. Рыбалка — обычная тема для разговоров в баре и на почте, в гараже и на улице. О рыбалке рассуждают все — горожанин, приехавший на «роллс-ройсе» и захвативший с собой три удилища от Hardy^[1] и чудак, день за днем отрешенно наблюдающий за сетями на речке Ди. Погода, в других частях королевства оценивающаяся с точки зрения фермеров, садовников и отдыхающих, в Галлоуэйе обсуждается по меркам рыбаков и художников. Рыболов-художник извлекает пользу из любого каприза природы: погода, слишком ясная для форели, расцвечивает холмы и море сияющими потоками красок, а дождь, который не способствует рисованию, заполняет реки и озера мутной водой, несущейся к исполненным надежды любителям рыбалки, уже приготовившим удочки и корзины для рыбы. Ну а в холодные тусклые дни, когда окрестности не освещены багрянцем и на речке нет клева, можно присоединиться к неспешной беседе в уютном баре и обменяться сведениями о новых «кардиналах»^[2] и «мартовках» ^[3], а также потренироваться в искусстве завязывания замысловатых узлов из лески.

Художественным центром Галлоуэйя можно считать Керкубри. Именно здесь живописцы объединились в блистательное созвездие, ядро которого расположилось на Хай-стрит, а некоторые орбитальные звезды сияют в отдаленных домах на склоне холма, распространяя свет до самого Гейтхаус-он-Флит. Здесь в солидных каменных особняках встречаются большие роскошные студии, обшитые деревянными панелями, заставленные начищенной до блеска латунью и полированным дубом. Есть обычные мастерские, скорее напоминающие временные летние домики, в которых отличный дневной северный свет и беспорядочно разбросанные кисти с холстами знаменуют собой все, что нужно истинному художнику. Попадаются и совсем небольшие мастерские, пестрящие голубыми, красными, желтыми занавесками и необычными экземплярами керамических изделий; эти скромницы прячутся в глубине узких дворов и садиков, радующих глаз старомодными цветами, пышно растущими на плодородной почве. Встречаются студии, разместившиеся в бывших амбарах — их ценят за простор и высокие потолки с балками. Пригодными для обитания они стали благодаря маленькой печке и газовой горелке. Одни живописцы обременены большими семьями и потому держат в доме служанок в чепцах и передниках; другие снимают комнаты и вверяют себя попечению домашней хозяйки; третьи живут в паре с кем-то или в полном одиночестве, наняв приходящую уборщицу, а иные предпочитают существование отшельников и ведут хозяйство самостоятельно. Кто-то из мастеров выбирает масляные краски, а кто-то акварель и пастель, кто-то увлекается гравюрой или иллюстрирует книги, кто-то работает с металлом. Здесь можно встретить художников любого направления, и объединяет их одно — серьезное отношение к работе, в которой нет места дилетантам.

Лорда Питера Уимзи в этом рыбацко-художественном обществе любили и принимали по-дружески, даже с некоторой нежностью. Он довольно прилично забрасывал удочку и не претендовал на то, чтобы называться художником, а следовательно, хотя и был «пришлым» англичанином, не давал никаких поводов для неприязни. Южанина в Шотландии терпят лишь при условии, что он не ставит себя выше других, а этого типично английского порока лорд Питер, к его великой чести, был лишен напрочь. Да, конечно, его отличал вопиющий акцент, и поведение порой казалось непредсказуемым, но Уимзи приезжал в Галлоуэй уже не первое лето, держался нейтрально и вел себя безобидно, так что, если он и позволял себе какое-нибудь чудачество, на это попросту махали рукой, примиряюще пожимая плечами: «Да ладно вам! Это всего лишь его светлость».

В тот вечер, когда разгорелась злосчастная ссора между Кэмпбеллом и Уотерзом, Питер Уимзи также находился в пабе «Герб МакКлеллана». Кэмпбелл, пейзажист, позволил себе, быть может, на одну-две рюмки больше, чем следовало человеку с рыжей шевелюрой. И без того исполненный боевого задора шотландец разошелся не на шутку. Он завел долгую хвалебную речь, повествующую о заслугах джоков ^[4] в Великой войне ^[5], и прервался лишь для того, чтобы, как бы невзначай, заметить Уотерзу, что все англичане произошли непонятно от кого и не могут даже нормально изъясняться на собственном проклятом языке.

Уотерз — отпрыск древнего рода йоменов, как и все англичане, был готов восхищаться и восхвалять представителей других наций, конечно, кроме даго^[6] и негров, но, опять же, как и все англичане, не выносил, когда те нахваливали сами себя. Громко во всеуслышание превозносить собственную страну казалось ему попросту непристойным — все равно, что подробно распространяться в курительной комнате о прелестях своей жены. Он слушал пейзажиста с той терпеливо-натянутой улыбкой, которую нацепляют иностранцы, желая быть корректными и показывая, что их уверенность в себе настолько непоколебима, что они даже не станут утруждаться препирательствами.

Кэмпбелл указал на то, что все крупные административные посты в Лондоне занимают шотландцы, что Англии так и не удалось завоевать его родину, и если уж Шотландия хочет самоуправления, то, видит Бог, так тому и быть, что когда наемное английское войско теряло присутствие духа, всегда приходилось посылать за шотландскими офицерами, чтобы навести порядок, и когда на линии фронта понимали, что им приходится туго, то сразу успокаивались при мысли о шотландцах, занявших позицию на левом фланге.

— Да любого спроси, кто был на этой войне, голубчик, — добавил он, не совсем честно используя, таким образом, преимущество над Уотерзом, который достиг призывного возраста только к концу войны. — Они-то скажут, что думают о шотландцах.

— Да уж, — пробормотал Уотерз и презрительно усмехнулся. — Я знаю, что скажут о шотландцах. Они только чешут языками…

Будучи по природе своей джентльменом и пребывая в меньшинстве, Уотерз не стал продолжать обидную присказку, однако Кэмпбелл был в состоянии сам ее домыслить. В ответ он разразился злобной тирадой, которая задевала честь уже не сугубо национальную, но скорее личную.

— Проблема шотландцев, — сказал Уотерз, когда Кэмпбелл остановился, чтобы перевести дух, — заключается в том, что у вас сильно развит комплекс неполноценности.

Он опустошил свой стакан и улыбнулся Уимзи. Возможно, именно эта улыбка, а не сама по себе насмешка стала для Кэмпбелла последней каплей. Он выкрикнул несколько кратких и достойных всяческого осуждения выражений и выплеснул часть содержимого собственного стакана в лицо Уотерзу.

— О, нет, мистер Кэмпбелл! — запротестовал Вулли Мёрдок, возражая против разборок в его заведении.

Но к тому моменту изо рта Уотерза уже сыпались фразы, может быть, даже еще более оскорбительные для слуха, чем слова, сказанные Кэмпбеллом, а сами спорщики сцепились среди осколков стекла и опилок.

— Я сверну тебе твою всезнающую башку! — в бешенстве прохрипел Уотерз. — Грязный горный сукин сын!

— Эй, прекрати это, Уотерз! — принялся увещевать драчуна Уимзи, пытаясь оттащить его за воротник. — Не дури! Он это спьяну.

— А ну посторонись, приятель, — вмешался рыболов МакАдам, обхватывая Кэмпбелла загорелыми ручищами. — К чему такой шум? А ну-ка тихо!

Противники разошлись, тяжело дыша.

— Ну что это такое? — вздохнул Уимзи. — Это же вам не Лига наций, на самом-то деле! Есть у вас хоть капля здравого смысла?

— Он назвал меня… — пробормотал Уотерз, отирая с лица виски. — Будь я проклят, если так это оставлю! Ему лучше не попадаться мне на глаза, — он не сводил с Кэмпбелла гневного взгляда.

— Встретимся, если так хочешь, — огрызнулся Кэмпбелл. — Убегать не стану.

— Ну-ну, джентльмены… — пролепетал Мёрдок.

— Пришел тут, — продолжал Кэмпбелл, — со своими грязными оскорблениями…

— Нет, мистер Кэмпбелл, — вставил его светлость, старательно коверкая английский на шотландский лад, — это вам не следовало так с ним говорить.

— Я скажу, черт подери, все, что о нем думаю, — упрямо заявил Кэмпбелл.

— Только не в моем баре, — решительно встрял Мёрдок.

— Все, что о нем думаю, в любом черт его дери, чертовом баре! — продолжал Кэмпбелл. — И еще повторю, если он плохо расслышал, что он просто…

— А ну хоро-о-ош! — прикрикнул МакАдам. — Иди-ка лучше проспись. Пойдем, подвезу до Гейтхауса.

— Пошел ты к черту! — ответил Кэмпбелл. — У меня своя тачка имеется, и я еще не разучился водить. Ну вас всех к дьяволу! Не желаю никого видеть из вашей растреклятой компании!

Художник стремительно вышел, после чего воцарилась тишина.

— О господи! — наконец вымолвил Уимзи.

— Пожалуй, мне тоже лучше поскорее убраться отсюда, — угрюмо заметил Уотерз.

Уимзи и МакАдам переглянулись.

— Обождите немного, — сказал последний. — Стоит ли теперь торопиться? Кэмпбелл — вспыльчивый человек, а уж если в нем есть хотя бы капля спиртного, то и вовсе наговорит лишнего.

— Да, — подтвердил Мёрдок. — Нос чего он так набросился на мистера Уотерза? Ужасно, ужасно, что все так вышло.

— Прошу прощения, если я грубо отзывался о шотландцах, — извинился Уотерз. — Я никого не хотел обидеть, просто меня взбесил этот парень.

— А, да это-то ясно, — согласился МакАдам. — Вы ничего плохого не хотели, мистер Уотерз. Выпьете чего-нибудь?

— Да, двойной скотч, — ответил Уотерз, ухмыльнувшись с некоторым смущением.

— Вот это правильно, — поддержал Уимзи. — Смыть оскорбление национальным напитком.

Художник по имени МакГеох, который до этого момента держался несколько в стороне, поднялся и направился к стойке.

— Еще один «уортингтон», — бросил он. — Если Кэмпбелл не сегодня-завтра влипнет в неприятности, я не удивлюсь. Он переходит все границы. Вы ведь слышали, что он выдал Стрэтчену давеча на гольф-площадке… Ведет себя, словно он центр земли. Стрэтчен ему тогда так и сказал: «Увижу тебя еще раз здесь — шею сверну».

Посетители бара молча покачали головами. Вражда между Кэмпбеллом и председателем гольф-клуба в Гейтхаусе давно уже стала притчей во языцех.

— И Стрэтчена можно понять, — продолжал МакГеох. — Кэмпбелл прожил в Гейтхаусе всего два сезона, а уже всех перессорил между собой. Он настоящий дьявол, когда напьется, а когда трезв — неотесанная деревенщина. Стыд и позор! В нашем маленьком художественном сообществе все всегда замечательно ладили между собой, не обижали друг друга. А сейчас сплошные свары и ссоры, и все из-за этого Кэмпбелла.

— Ничего. Может, он скоро угомонится, — предположил Мёрдок. — Из родных у него в этих краях никого нет, и он здесь как неприкаянный. Кстати сказать, несмотря на всю ту чушь, что он нес, Кэмпбелл вообще-то не шотландец, ведь ни для кого не секрет, что сам он из Глазго, а его мать родом из Ольстера ^[7], и ее фамилия Флэнгэн.

— Ага, таких только слушай, — вставил Мюррей, банкир, который сам, будучи уроженцем Киркволла, питал глубокое и не всегда молчаливое презрение к любому, кто родился южнее Уика^[8]. — Лучше просто не принимать всерьез то, что он болтает. Если у кого и есть серьезная причина проучить его как следует, то не у нас с вами.

Он многозначительно обвел взглядом присутствующих.

— Ты подумал о Хью Фаррене, — предположил МакАдам.

— Я не стану называть никаких имен, — возразил Мюррей, — но все знают, что он нажил себе проблем с одной леди.

— Это не ее вина, — покачал головой МакГеох.

— Я этого и не говорю. Но некоторые люди умудряются влипать в истории без чьего-либо содействия.

— Не могу себе вообразить Кэмпбелла в роли соблазнителя, — весело заметил Уимзи.

— Я бы предпочел вообще его не воображать ни в какой роли, — проворчал Уотерз, — но он сам чересчур много воображает о себе, и однажды…

— Ладно, ладно, — поспешно сказал Мёрдок. — Это правда, что здесь его не очень-то жалуют, я имею в виду Кэмпбелла, но лучше уж проявить снисхождение и не обращать на него внимания.

— Легко сказать… — начал Уотерз.

— А по поводу рыбалки он ни с кем не сцеплялся? — прервал собеседника Уимзи.

Если уж разговор зашел о Кэмпбелле, лучше постараться, чтобы в нем ни в коем случае не участвовал Уотерз.

— Было такое, — ответил МакАдам. — Он все время ссорится из-за этого с мистером Джоком Грэхемом. Тот как-то рыбачил в заводи под окнами Кэмпбелла. Вообще-то, конечно, кругом сколько угодно хороших мест, где можно ловить рыбу, не беспокоя Кэмпбелла: очень уж он из-за этого бесится. Но, в конце концов, заводь ведь не его собственность. И река свободна для всех. Можно было ожидать, как Грэхем отнесется к возмущению человека, который сам никого ни в грош не ставит.

— Учитывая и то, — добавил МакГеох, — что Кэмпбелл пытался искупать его во Флите.

— Боже милостивый! И ему удалось? — заинтересованно спросил Уимзи.

— Да, но Кэмпбелла и самого искупали, — с удовольствием ответил Мёрдок. — А Грэхем с тех пор так и рыбачит в заводи каждую ночь, прихватив с собой одного или пару ребят. Он будет там и сегодня, не сомневаюсь.

— Так что, если Кэмпбелл захочет нарваться на драку, он знает, куда ему отправиться, — подытожил Уимзи. — Поехали, Уотерз! Пора по домам.

Уотерз, по-прежнему мрачный, поднялся и отправился следом за его светлостью. Уимзи, беспечно болтая, довез его до дома и проследил, чтобы он лег в кровать.

— Я не позволю Кэмпбеллу действовать тебе на нервы, — сказал он, прерывая поток ворчания. — Он того не стоит. Выбрось все это из головы и спи, а то не сможешь завтра нормально работать.

Ворчание стихло.

— Кстати, довольно неплохо, — добавил Питер, задержавшись перед пейзажем, что был прислонен к комоду. — Мастерски орудуешь мастихином, да, приятель?

— Кто? Я? — удивился Уотерз. — Ты не знаешь, о чем говоришь. Кэмпбелл — единственный в этих местах, кто умеет держать в руке мастихин. Во всяком случае, сам он говорит именно так. Он даже имел наглость назвать Гоуэна старомодным недотепой.

— Серьезное заявление, не правда ли?

— Надо думать. Гоуэн — настоящий мастер. Бог мой, да меня в жар бросает при одной только мысли, что Кэмпбелл это заявил во всеуслышание в арт-клубе в Эдинбурге, перед кучей народа, перед друзьями Гоуэна.

— И что ответил Гоуэн?

— О, много чего… Теперь они не разговаривают. Кэмпбелл мерзавец! Он не достоин жить. Ты слышал, что он мне сказал?

— Да, но снова выслушивать не хочу. Такой уж человек, что поделаешь… Не стоит заострять на этом внимание.

— Нет, но сам факт! Знаешь, работы Кэмпбелла не настолько хороши, чтобы служить оправданием его грубости.

— Он пишет?

— О да, он пишет. В каком-то смысле. Он из тех, кого Гоуэн называет коммивояжерами. Его вещицы на первый взгляд чертовски выразительны, но это все ухищрения. Любой мог бы нарисовать так же, следуя определенной формуле. Да я сам за полчаса смогу замечательно подделать Кэмпбелла! Постой-ка, я тебе покажу.

Художник спустил было одну ногу с кровати, но Уимзи решительно затолкал ее обратно.

— Покажешь как-нибудь в другой раз. Мне надо сначала посмотреть его собственные работы. Ведь я же не смогу оценить твою подделку, пока не увижу оригинал, согласен?

— Верно. Ладно, посмотришь его творения, а там я покажу, в чем секрет. О Господи, в моей голове сплошной туман…

— Спи, — посоветовал Уимзи. — Может быть, предупредить миссис МакЛеод, чтобы она дала тебе отоспаться? И на завтрак вместе с тостами принесла парочку таблеток аспирина?

— Нет. К сожалению, я должен рано встать. Но ничего, к утру оклемаюсь.

— Ну что ж, приятных снов и хорошего самочувствия завтра, — пожелал Уимзи на прощание.

Он осторожно закрыл за собой дверь и в задумчивости побрел к своему дому.

Кэмпбелл ехал по холму, что отделял Керкубри от Гейтхаус-он-Флит, на тяжело пыхтящем автомобиле. Он направлялся к дому, беспорядочно дергая рычаг переключения передач, и мрачно, монотонно перечислял свои обиды.

Этот чертов глумливый, самодовольно ухмыляющийся нахал Уотерз! Однако же он, Кэмпбелл, смог поколебать его показное спокойствие. Жаль только, что все произошло на глазах у МакГеоха. МакГеох доложит Стрэтчену, а у того самомнение вырастет вдвое. «Вот видите, — скажет он. — Я прогнал этого парня с гольф-площадки и был прав. Такому человеку в самый раз только напиваться и устраивать в барах Дебоши». Мерзкий Стрэтчен с его вечной миной сержанта, который имеет право тебя распекать! Стрэтчен, этот местный выскочка с его хозяйственностью и придирчивостью, и есть корень зла, если хорошенько подумать. Все время как будто молчит, а на самом деле распространяет слухи и сплетни и настраивает всех против одного. И еще этот Фаррен, его дружок… Стоит только Фаррену узнать о случившемся, он сделает это происшествие новым поводом для оскорблений. Если бы не Фаррен, этой глупой ссоры вообще бы не было! Такая отвратительная сцена перед ужином! Она-то и подтолкнула его, Кэмпбелла, заехать в «Герб МакКлеллана». Рука водителя застыла на руле. Почему бы прямо сейчас не вернуться и не выяснить с ним отношения? В конце концов, за чем дело стало?

Он остановил машину и зажег сигарету, затянувшись быстро и раздраженно. Если все будут против него, что ж, и он будет их всех ненавидеть. Здесь живет только одно доброе существо, и то прочно связанное с этим животным, Фарреном. Хуже всего то, что она предана Фаррену. Она ни в грош не ставит никого, кроме Фаррена… Если бы Фаррен еще сам это понимал… И он, Кэмпбелл, знает это не хуже других. Он не хотел ничего дурного. Когда настроение на нуле, когда чувствуешь себя подавленным, а одинокая и неопрятная лачуга наводит тоску, что плохого в том, чтобы прийти и посидеть в уютной гостиной Гильды Фаррен, изящная красота и успокаивающий голос которой приводят душу в умиротворение? И нужно было Фаррену, у которого чувства и воображения не больше, чем у быка, грубо ворваться со своим грязным мнением, разрушить чары, растоптать лилии в саду райского прибежища Кэмпбелла… Неудивительно, что пейзажи Фаррена выглядят так, словно их писали метлой. У этого человека нет ни капли чувства прекрасного. Его красные и синие тона режут глаз, он так все и видит вокруг себя — в красном и синем. Вот бы убить Фаррена прямо сейчас… Да, вот бы взять его бычью шею одной рукой и сдавливать до тех пор, пока широко раскрытые голубые глаза не вылезут из орбит, прямо как (Кэмпбелл усмехнулся) глаза быка на бойне. Вот это было бы чертовски забавно. Надо ему так и сказать и посмотреть, как этот олух отреагирует.

Фаррен — дьявол, грязное животное, бык, у него претензии художника, но ни грамма художественного чутья. Сладу нет с этим Фарреном! И нигде не найти покоя. Вот он вернется в Гейтхаус и что там найдет? Стоит только кинуть взгляд из окна спальни, чтобы увидеть, как Джок Грэхем мутит воду прямо около его дома. И делает это специально, чтобы позлить его, Кэмпбелла. Почему Грэхем не оставит его в покое? Ведь у плотины клев лучше. Понятно, что все это делается нарочно. Лечь в постель и стараться не обращать внимания? Не тут-то было. Не пройдет и часа, как его обязательно разбудят, барабаня в окно, с воплями, сколько они наловили. Они даже могут, издеваясь, положить несколько форелей на подоконник, какую-нибудь жалкую мелочь из той, что обычно бросают обратно в воду. Остается только надеяться, что в одну прекрасную ночь Грэхем поскользнется на камнях, его болотные сапоги наполнятся водой, и он пойдет ко дну, к своей адской рыбе. Самое обидное, что вся эта ночная комедия разыгрывается на потеху его соседу, Фергюсону. После ссоры, разразившейся из-за садовой стены, Фергюсон стал совершенно невыносим.

Конечно, истинная правда, что он въехал, когда подавал задним ходом, в стену сада Фергюсона и выбил камушек или два, но ее давно пора было чинить, и если бы сосед позаботился об этом раньше, то ничего бы его стене не сделалось. Это гигантское дерево у Фергюсона в саду пустило корни прямо под стену, разрушило основание и, более того, пробралось в сад Кэмпбелла. Ему то и дело приходится корчевать эти проклятые корни. Человек не имеет права растить деревья под стенами так, что эти стены крошатся и падают от малейшего толчка, да еще требовать потом немереных денег на их восстановление. Он и не подумает чинить стену Фергюсона, будь тот проклят!

Кэмпбелл стиснул зубы. Как ему хотелось выбраться из духоты мелких склок и с кем-нибудь отменно, от души подраться! Если бы только он мог размозжить лицо Уотерза всмятку, дать себе волю, выяснить отношения до конца, тогда его душа была бы спокойна. Даже сейчас еще не поздно поехать назад (или вперед), все равно куда, и с кем-нибудь, черт возьми, все выяснить до самого что ни на есть конца.

Забияка так глубоко погрузился в свои мысли, что не услышал приглушенного шума приближающегося автомобиля и не заметил, как вдалеке мелькает свет фар, пропадая, когда дорога шла под уклон или делала виток. Его оторвали от размышлений лишь дикий визг тормозов и злобный голос

— Какого лешего ты здесь торчишь, придурок, прямо посреди дороги, на повороте?!

А затем, когда Кэмпбелл повернулся, щурясь в ослепительном свете фар, все тот же голос сказал с выражением какого-то гневного ликования:

— Кэмпбелл! Ну конечно! Кто же еще? Я должен был догадаться.

Кэмпбелл мертв

— Слышали о мистере Кэмпбелле? — спросил Мёрдок, хозяин «Герба МакКлеллана», тщательно протирая кружку перед тем, как наполнить ее пивом.

— Опять? Что еще он успел натворить со вчерашнего вечера? — поинтересовался Уимзи.

Его светлость оперся локтем на стойку и приготовился слушать новые интересные подробности.

— Кэмпбелл умер, — ответил Мёрдок.

— Умер? — оторопел Питер, невольно копируя акцент говорящего.

Мёрдок кивнул.

— О, да. МакАдам только что пришел из Гейтхауса и рассказал эту новость. Тело нашли в два часа дня в холмах, что близ Ньютон-Стюарта.

— Боже правый! — воскликнул Уимзи. — И отчего же он скончался?

— Просто свалился в ручей, — пожал плечами Мёрдок, — и ударился. Так нам сказали. Скоро приедет полиция, чтобы его оттуда достать.

— Значит, несчастный случай?

— М-м, ну да. Люди в Боргане видели, как он писал этюды на реке около моста сегодня утром, в начале десятого. А через некоторое время майор Дугл проходил мимо ручья со своей удочкой и увидел тело, наполовину скрытое водой. Там ужасно скользко и чертова уйма камней… Я думаю, бедняга спустился вниз, чтобы набрать воды и развести краски, и, наверное, поскользнулся.

— Ему не нужна была для этого вода. Кэмпбелл в основном писал маслом, — задумчиво сказал Уимзи. — Но, возможно, он решил запить горчицу, которой был сдобрен его сэндвич, или наполнить чайник, или разбавить виски. Полагаю, Мёрдок, мне стоит съездить туда на машине и взглянуть. Вы же знаете, трупы — это по моей части. Где конкретно находится это место?

— Следуйте по дороге вдоль берега через Гритаун по направлению к Ньютон-Стюарту, — посоветовал хозяин «Герба МакКлеллана». — Затем направо по мосту, потом снова направо после указательного столба по дороге на Баргреннан и дальше просто езжайте себе, пока по правую руку от вас не покажется маленький мостик через Кри, а там выбирайте дорогу, которая правее.

— Короче, — подытожил Уимзи, — все время нужно поворачивать направо. Думаю, я знаю это место. Там мост, еще один шлагбаум и речушка, в которой водится лосось.

— Да, это Миннох, где мистер Деннисон в прошлом году поймал вот такую рыбину. Ну, и это место будет как раз перед тем, как вы подъедете к шлагбауму, слева от вас через мост.

Уимзи кивнул.

— Что ж, тогда я поехал, — сказал он. — Время дорого. Увидимся, дружище. Ну, скажу вам, готов держать пари, из всего, что Кэмпбелл когда-либо делал, это наиболее громкий скандал. Ничто в жизни ему так не удалось, как уход из нее.

Был чудесный день позднего августа, и Питер Уимзи чуть не мурлыкал от удовольствия, сидя за рулем быстро мчащегося автомобиля. Дорога из Керкубри в Ньютон-Стюарт отличается удивительными красотами, но сегодня они казались Питеру особенно великолепными. Небеса, наполненные солнцем и кружащимися облачками, цветущие живые изгороди, отличный мотор его автомобиля и цель в виде свежего трупа в конце пути переполнили чашу счастья, из которой готовился испить лорд Уимзи. Он был человеком, который ценил простые радости жизни.

Питер миновал Гейтхаус, весело помахав рукой хозяину гостиницы «Анвос», проехал зловеще чернеющий на возвышении замок Кардонесс, в тысячный раз отметил про себя странноватую красоту фермы Мосс-ярд, напоминающей красный рубин в оправе из пальм по ободу морской синевы, и итальянскую прелесть Киркдейла, окаймленного тонкими деревьями с искривленными стволами, и прибрежную лазурь Вигтауншира, искрящуюся на другой стороне залива. Затем была старая сторожевая башня Бархольма, окруженная побеленными фермерскими строениями, и вдруг — внезапный проблеск яркой травы, словно из тени величественных деревьев вынырнула поляна мифического Авалона. Вот закончились заросли дикого чеснока, но его запах, казалось, все еще витал в воздухе, вызывая в воображении хлопанье крыльев вампиров, темные истории здешних мест. Потом были огромная старая мельница на белом фундаменте, окруженная густыми облаками каменной пыли, буровая вышка, неуклюже вытянувшаяся поперек неба, и буксирное судно, стоящее на якоре. Далее — рыболовные сети и широкий полукруглый разлет залива, розовеющего каждое лето от морского лосося, приходящего из устья реки. Залив был исполнен величия от близости гигантской горной гряды Каирнсмур, вздымающейся темными глыбами над Гритауном.

И снова — дорога на открытом пространстве, то виляющая, то идущая по наклонной, белое строение слева, кружащиеся тени от облаков, домики с розариями и астрами, скучившимися на фоне белых и желтых стен. Затем — Ньютон-Стюарт: серые крыши, группками спускающиеся к каменистому руслу Кри, тонкие верхушки деревьев, пересекающие линию горизонта. Через мост и направо, мимо кладбища, и на дорогу к Баргреннану, петляющую, словно подгулявший крестьянин, вдоль извилистой Кри, что просвечивает сквозь кроны деревьев, высокие цветы и папоротники у обочины. Дальше — постоялый двор и длинная аллея рододендронов, следом — рощица серебристых берез, которые вздымаются все выше и выше, пока не скроют солнечный свет. Затем скопление каменных домиков — следом мост и шлагбаум, а дальше каменистая дорога по склону холма, летящая мимо курганов, словно это холм короля страны эльфов, изумрудный от травы, лилово-розоватый от вереска и меняющий цвета в стремительно наплывающих тенях.

Подъехав ко второму мосту и выцветшему шлагбауму, Уимзи сбавил ход и съехал на обочину. Там уже стояли и другие автомобили. Бросив взгляд налево, Питер увидел небольшую группу людей, столпившихся на берегу речки, в 40 или 50 ярдах от дороги. Его светлость приблизился, пройдя по узкой тропе, и оказался на краю гранитной скалы, которая отлого спускалась вниз, к шумным водам Минноха. Неподалеку, ближе к обрыву, стояли этюдник и скамеечка, на которой лежали палитра и мастихин. А внизу, у кромки светло-коричневой воды заливчика, в кустах боярышника виднелось нечто зловещее, над чем склонились двое или трое мужчин. Какой-то человек, должно быть фермер, приветствовал Уимзи с еле сдерживаемым волнением:

— Он здесь, внизу, милорд. Да, черт возьми, угораздило же беднягу вот так взять и поскользнуться на краю… Тут сержант Дэлзиел и констебль Росс. Ведут расследование.

Относительно того, как все произошло, возникало некоторое сомнение.

На мольберте стояла картина, наполовину или больше чем наполовину законченная — краски еще не высохли и сияли. Уимзи живо представил себе, как художник поднимается, немного отступает, чтобы оценить свою работу, делает еще шаг назад — прямо к предательскому гранитному склону. Затем — скрип каблука на гладком камне, отчаянная попытка удержаться, ботинок скользит по редкой короткой траве, пошатывание, падение и стук, стук, стук тела, сорвавшегося в овраг, где заостренные скалы зубасто ощерились, выступая из журчащей воды.

— Я его знал, — пробормотал Уимзи. — Как скверно, не правда ли? Думаю, мне следует спуститься и взглянуть.

— Спускайтесь аккуратнее, — напутствовал фермер.

— Всенепременно, — кивнул Питер, уже передвигаясь, словно краб, по камням и папоротнику. — Не хотелось бы стать еще одним вещественным доказательством для полиции.

Услышав шум, сержант глянул вверх. Они прежде уже встречались, и Дэлзиел был осведомлен об интересе лорда Уимзи к любым трупам.

— О, милорд! — радостно обратился полицейский к вновь прибывшему. — Я не сомневался в том, что вы не заставите себя ждать. Вы, может быть, знакомы с доктором Кэмероном?

Уимзи обменялся рукопожатием с доктором — долговязым мужчиной с непримечательными чертами лица — и поинтересовался, как продвигается расследование.

— Ну что тут сказать… Я осмотрел пострадавшего, — ответил доктор. — Несомненно, он скончался, и скончался несколько часов назад. Видите, труп уже успел окоченеть.

— Он захлебнулся?

— Насчет этого я не совсем уверен. Но мое мнение, учтите, это всего лишь мое мнение, что этот человек не захлебнулся. Повреждена височная кость, и я могу предположить, что смерть наступила в результате падения или удара о камни в реке. Однако, как вы понимаете, этого нельзя утверждать с уверенностью, пока я не произведу вскрытие, и не будет установлено, есть ли вода в легких.

— Ясно, — кивнул Уимзи. — То есть удар мог лишь оглушить Кэмпбелла, а затем он захлебнулся.

— Совершенно верно. Когда мы обнаружили несчастного, его рот находился под водой. Но возможно, тело отнесло течением. На руках и голове определенно имеются ссадины, некоторые из которых, и опять же это лишь мое мнение, получены уже после смерти. Взгляните! Вот здесь и здесь.

Доктор перевернул тело, чтобы не быть голословным. Оно казалось массивной монолитной глыбой, как будто Кэмпбелл сжался в попытке избежать смертоносных скалистых зубьев, да так и окаменел.

— Вот то место, куда пришелся роковой удар, — указал доктор. Он направил пальцы Уимзи к левому виску Кэмпбелла, и Питер почувствовал, как подалась кость под его легким нажатием.

— В этом месте природа оставила мозг человека наиболее уязвимым, — пояснил доктор Кэмерон. — Здесь кость черепа исключительно тонка и от сравнительно легкого удара может треснуть, как яичная скорлупа.

Питер кивнул. Его тонкие длинные пальцы мягко ощупали голову и конечности погибшего. Доктор наблюдал за происходящим с выражением одобрения на лице.

— Невероятно, — сказал он. — Из вас получился бы отличный хирург. Ваши руки будто созданы для этого.

— Возможно, руки, но не голова, — рассмеялся Уимзи. — да, у него много повреждений. И это неудивительно. Грохнуться с берега со всего размаху…

— Да, опасное место, — подтвердил сержант. — Ну что ж, доктор, мне думается, все, что можно, мы уже увидели. Давайте перенесем тело в машину.

— Ну, а я пойду взгляну на полотно, — объявил Уимзи. — Не хочу путаться у вас под ногами. Или, может быть, помочь вам отнести тело?

— Нет, нет, — замотал головой полицейский. — Спасибо, что предлагаете, милорд, но мы справимся сами.

Сержант и констебль наклонились над трупом и ухватили его.

Уимзи немного постоял и, убедившись, что его помощь не требуется, полез обратно наверх.

Первым делом он внимательно изучил неоконченную картину. Это был набросок, сделанный наскоро свободными мазками. Композиции не хватало законченности, но даже в таком виде работа с выразительными тенями, наложенными мастихином, производила сильное впечатление. Художник стремился передать великолепный утренний свет. Уимзи припомнил, что свидетели утверждали, будто Кэмпбелл уже в десять утра был на месте. Серый каменный мост парил в золотистом сиянии, а ягоды рябины, желтеющие и алеющие на его фоне, отражались радужными пятнами в коричневато-серой глади воды. В верхнем левом углу, в синей дымке, вздымались навстречу туманному небу величественные холмы. Расплескавшись по синеве золотыми переливами, красовался пышный папоротник-орляк, на котором блистали капельки росы.

Уимзи, не спеша, потянулся к палитре и мастихину, лежащим на скамеечке. Он отметил, что Кэмпбелл использовал простую палитру, состоящую всего из нескольких цветов. Его светлость мысленно похвалил автора: он всегда полагал, что лаконичность — залог отличного результата. На земле валялась старая, повидавшая виды сумка. Скорее по привычке, нежели исходя из соображений расследования, Питер внимательно осмотрел ее содержимое.

В основном отделении он нашел маленькую флягу с виски, опустошенную лишь наполовину, широкий стаканчик и пакет с хлебом и сыром, а также восемь кистей, связанных вместе какой-то невзрачной льняной тряпочкой — некогда она являлась носовым платком, а теперь была осуждена на жалкое существование, дюжину отдельно лежащих кистей, еще два мастихина и скребок. Вперемешку со всем этим лежали тюбики с красками. Уимзи стал выкладывать их на гранит один за другим, словно ряд маленьких трупиков.

Тут обнаружился полуфунтовый тюбик киновари, новенький, чистый, почти не использованный, стандартного размера тюбик ультрамарина № 2, наполовину пустой, один желтый хром, почти полный, и еще один такой же, практически пустой. Дальше шли полуфунтовый тюбик виридоновой зеленой, наполовину полный, стандартного размера кобальт, на три четверти пустой, затем жутко запачканный тюбик без этикетки, которому, похоже, пришлось немало выстрадать, без особого, однако, ущерба для своего содержимого. Уимзи отвинтил крышку и опознал краску как малиновую. И, наконец, там был почти пустой стандартного размера тюбик краппака красного светлого и полуфунтовый тюбик лимонного, частично использованный и очень грязный.

Питер с минуту рассматривал весь этот набор красок и затем снова протянул руку к сумке. Однако в основном отделении больше ничего не обнаружилось, кроме засохшего пучка вереска, нескольких крупинок табака и без счета крошек. Детектив-любитель переключился на два меньших отделения.

В первом из них имелись небольшой рулон специальной бумаги, о которую вытирают кисти, маленькая баночка из-под репеллента с очень липким колпачком, содержащая растворитель для краски, и потертый сосуд для лака или грунтовки, точно такой же, как тот, что был прикреплен к палитре.

Третье, последнее отделение сумки тоже скрывало в себе некоторое количество различных емкостей. Там были спичечный коробок с палочками угля внутри, жестяной портсигар, также содержащий уголь, и несколько брусочков сангины, блокнот для набросков, сильно заляпанный маслом, три-четыре ножа для холста, остроту которых Уимзи немедленно опробовал на своих пальцах, несколько винных пробок и пачка сигарет.

Праздного выражения на лице его светлости как не бывало. Его длинный любопытный нос, казалось, чуть ли не подрагивал, как у кролика, когда он вывернул сумку и перетряхнул ее в тщетной надежде извлечь из ее глубин что-нибудь еще. Поднявшись на ноги, милорд очень внимательно осмотрел мольберт и землю около скамеечки.

У мольберта лежал широкий клетчатый плащ. Питер поднял его и тщательно изучил содержимое всех карманов. Он нашел перочинный нож с одним сломанным лезвием, половинку печенья, еще одну пачку сигарет, коробок спичек, платок, две блесны для форели в прозрачном конверте и моток бечевки.

Уимзи покачал головой. Все это было не то. Он снова поискал на земле — рвению его светлости позавидовала бы любая ищейка, а затем, в надежде что-нибудь обнаружить, начал осторожно спускаться с обрыва. В скале были видны трещины, в которых могло что-нибудь застрять, а также поросли папоротника, вереска и корни утесника. Питер шарил руками по поверхности, при каждом движении попадая пальцами на колючки и ругаясь сквозь зубы. Крошечные кусочки утесника каким-то образом пробрались в брючины и ботинки. Жара казалась удушающей. Уже почти внизу его светлость оступился и, к своему возмущению, проделал последний участок пути на пятой точке тела. В такой позе его и увидел сержант, с ухмылкой осведомившийся:

— Пытаетесь восстановить картину происшествия, ваша светлость?

— Не совсем, — отозвался Уимзи. — Так, подождите-ка минутку, хорошо?

Милорд снова полез наверх. Тело покойного теперь в высшей степени благопристойно лежало на носилках…

— Вы обыскали его карманы? — не успев отдышаться, выпалил Уимзи.

— Еще нет, милорд. У нас будет достаточно времени на Месте. Это ведь всего лишь формальность, не так ли?

— Нет, не так, — возразил Уимзи. Он сдвинул шляпу на затылок и вытер со лба пот. — Тут есть одна странность, Дэлзиел. То есть, может быть, есть. Не возражаете, если мы проведем опись его вещей прямо здесь?

— Нисколько, нисколько, — искренне ответил сержант. — Мы никуда не торопимся. Можно сделать это и сейчас.

Уимзи уселся на земле рядом с носилками, а полицейский встал рядом с блокнотом в руках, готовый фиксировать находки.

В правом кармане пиджака обнаружился еще один носовой платок, каталог «Харди», два смятых счета и некий предмет, заставивший сержанта со смехом воскликнуть:

— А это еще что такое? Губная помада?

— Не надо насмешничать, — печально возразил Уимзи. — Это не что иное, как графитовый карандаш в футляре, германского производства к тому же. Раз так, интересно, что еще может здесь быть?

В левом кармане, однако, не нашлось ничего достойного внимания, разве что штопор. В нагрудном кармане лежали часы «Ингерсол», маленькая расческа и ополовиненная книжечка с почтовыми марками. Уимзи принялся, уже без особой надежды, за карманы брюк, поскольку жилета покойный не носил.

В правом кармане они нашли немного денег, как банкнот, так и монет, беспорядочно перемешанных, и связку ключей на кольце. В левом — пустой спичечный коробок и складные ножницы для ногтей. В задних карманах было несколько ветхих писем, какие-то газетные вырезки и маленький блокнотик, который оказался пустым — без записей.

Уимзи выпрямился и пристально посмотрел на полицейского.

— Здесь ее нет, и мне это совсем не нравится, Дэлзиел, — сказал он. — Итак, остается лишь одна возможность. Она могла скатиться в воду. Ради бога, соберите своих людей и ищите, сейчас же. Нельзя терять ни минуты!

Дэлзиел уставился на нервного южанина с некоторым удивлением, а констебль сдвинул кепи на затылок и почесал голову.

— А что нам надо искать? — резонно осведомился он. (Здесь лорд Питер Уимзи поведал сержанту, что именно следует искать и из каких соображений, но эти частности мы опустим, так как проницательному читателю не составит труда самому восполнить пробел.)

— То есть, по-вашему, это важно, — сказал Дэлзиел.

Лицо у него при этом было как у человека, который, блуждая в глухом лесу неизвестности, тщится уловить вдалеке проблеск очевидного.

— Важно? — переспросил Уимзи. — Конечно, это важно! Крайне, чрезвычайно, невероятно важно! Не думаете же вы, что я стал бы ползать по вашей проклятой скале, словно живая подушечка для булавок, если бы это не было важно?

Данный аргумент, казалось, сержанта впечатлил. Он созвал всех, кто был, и велел им обыскать дорожку, берег и место, где Кэмпбелл упал в воду, на предмет поиска пропавшей вещи. Уимзи тем временем медленно направился к старенькому четырехместному «моррису», который был припаркован прямо у самого начала тропы.

— Да, — сказал констебль Росс, выпрямляясь и слюнявя пальцы, перед тем как продолжить поиски среди колючек. — Есть же еще машина. Может быть, то, что вы ищите, как раз там и найдется.

— Вы в это верите, приятель? — поинтересовался Уимзи и, тем не менее, подверг автомобиль внимательному осмотру, сосредоточившись главным образом на салоне.

Черное масляное пятно на подушках заднего сиденья, казалось, чрезвычайно его заинтересовало. Его светлость внимательно осмотрел пятно с помощью лупы, по ходу дела тихо посвистывая. Затем он вновь вернулся к осмотру и обнаружил еще одно пятно, у самой спинки водительского сиденья. На полу автомобиля лежал свернутый коврик. Питер развернул его и внимательно осмотрел. Вознаграждением за его усилия стал еще один след от песка и масла.

Уимзи вытащил трубку и в задумчивости раскурил ее. Затем пошарил в отделении на дверце машины и нашел подробную карту района. Он сел на место водителя, разложил карту на руле и погрузился в размышления.

Некоторое время спустя вернулся разгоряченный сержант. Форменный китель полицейский снял, но его лицо все равно было красным.

— Мы все обыскали, — сказал он, наклоняясь, чтобы отжать воду из штанин, — но ничего не нашли. Может быть, теперь вы нам скажете, почему это так важно?

— О! Вы выглядите разгоряченным, Дэлзиел, — заметил Уимзи. — А я здорово охладился, сидя здесь. Значит, ее нигде нет?

— Нет, — буркнул сержант.

— В таком случае, — сказал Уимзи, — вам следует передать это дело коронеру. Ах да, у вас же тут нет таких должностей… Прокурор-фискал^[9] — вот кто вам нужен. Отправляйтесь к нему и скажите, что Кэмпбелл был убит.

— Убит? — переспросил сержант.

— Да, — подтвердил Уимзи. — Ну, то есть, как это правильнее сказать… Произошло у-бийст-во! Да-да.

— Эй! — позвал сержант. — Иди-ка сюда, Росс. Констебль галопом подскочил к начальству.

— Вот тут его светлость, — начал Дэлзиел, — полагает, что этого человека убили.

— Даже так? — изумился Росс. — Понятно… Э-э-э… А что привело его светлость к такому заключению?

— Окоченение тела, — стал перечислять Уимзи, — тот факт, что вы не нашли того, что искали, масляные пятна в его «моррисе», а также характер покойного. Это был человек, убийством которого многие могли бы удовлетвориться.

— Ладно… Что касается окоченения, — заметил Дэлзиел, — предоставим это доктору Кэмерону.

— Признаюсь, — сказал эскулап, который к этому времени присоединился к группе беседующих, — сие меня озадачивает. Если бы не свидетели, утверждающие, что видели данного джентльмена живым после десяти часов утра, я бы сказал, что он умер уже, по меньшей мере, часов двенадцать назад.

— Вот и я о том же, — подхватил Уимзи. — С другой стороны, как вы можете заметить, этот холст, покрытый быстросохнущим лаком, еще относительно влажный, несмотря на жаркое солнце и сухой воздух.

— Именно, — согласился доктор. — Поневоле сделаешь вывод, что ледяная вода ускоряет окоченение.

— Я не стану делать выводы поневоле, — отчеканил Уимзи. — Предпочитаю верить, что Кэмпбелл был убит где-то около полуночи. Я не верю этой картине. Не думаю, что она говорит правду. Я не верю, что Кэмпбелл работал над данным произведением сегодня утром.

— Но почему? — удивился сержант.

— По причинам, которые я вам уже перечислил, — ответил Уимзи. — Есть и еще один момент. Сам по себе он не столь значим, но лишь подтверждает мое заключение. Все выглядит так, как и должно было бы выглядеть в том случае, если бы Кэмпбелл оторвался от работы и отошел немного назад, чтобы оценить написанное, а затем оступился и упал. Но его палитра и мастихин лежали на скамеечке. Если все произошло так, как кажется на первый взгляд, палитра должна была остаться у него в левой руке, а мастихин или кисть — в правой, ведь он готовился добавить какой-нибудь штришок, если это потребуется. Я не утверждаю, что Кэмпбелл не мог их отложить в сторону. Я лишь хочу подчеркнуть, что происшествие выглядело бы более естественным, если бы мы нашли палитру рядом с телом, а мастихин — где-нибудь на склоне.

— Да, — припомнил Росс. — Я видел, как они это делают. Отступают назад, глаза полуприкрыты, а затем с кистью прицельно кидаются вперед, как будто бросают дротик.

Уимзи кивнул.

— Моя версия такова, — начал его светлость. — Убийца привез сюда тело сегодня утром в машине самого Кэмпбелла. Он надел широкополую шляпу своей жертвы и эту его непотребную клетчатую хламиду, так что любой проходящий мог ошибочно принять его за самого художника. Тело убитого лежало в машине на полу сзади, сверху прикрытое велосипедом, который и оставил маслянистые пятна на обивке. Поверх всей этой композиции преступник положил еще и коврик, на котором тоже остались следы масла. Затем, я думаю, он вытащил тело, отнес его на плечах наверх и сбросил с обрыва в реку. А может, до времени оставил лежать труп на скале, укрыв ковриком. Потом, все еще оставаясь в шляпе и плаще Кэмпбелла, сел и написал эту поддельную картину. Когда злоумышленник нанес на хост достаточно красок, чтобы создать впечатление, что Кэмпбелл все утро был занят рисованием, он скинул плащ и шляпу, оставил палитру и мастихин на скамеечке и укатил на своем велосипеде. Здесь редко кто ходит. Можно без особых проблем совершить хоть целую дюжину убийств, если правильно выбрать время.

— Очень интересная версия-я, — задумчиво протянул Дэлзиел.

— Можете ее проверить, — предложил Уимзи. — Если кто-нибудь сегодня утром не только видел Кэмпбелла, но и говорил с ним или подошел достаточно близко, чтобы узнать его в лицо, тогда, конечно, теория неверна. Но если все очевидцы видели лишь шляпу и плащ, и в особенности если они заметили что-то громоздкое на заднем сиденье машины, накрытое сверху ковриком, то предположение остается в силе. Не настаиваю на том, что велосипед так уж необходим для моей версии, но я бы воспользовался им, окажись на месте убийцы. А если вы взглянете на это грязное пятно через лупу, то, полагаю, разглядите рисунок шин.

— Я и не говорю, что вы не правы, — покачал головой сержант.

— Прекрасно, — подытожил Уимзи. — А теперь давайте подумаем, что бы убийца стал делать дальше.

Лорд Питер выразительно помахал картой, и двое полицейских склонили над ней головы вместе с ним.

— Он находится тут, — указал Уимзи, — и только от велосипеда зависит его спасение или бесчестье: наш клиент должен обеспечить себе некое подобие алиби. Вероятно, преступник не стал выдумывать что-то особенно изощренное, но уж точно поспешил унести ноги прочь от этого места. И я не думаю, чтобы он горел желанием показываться кому-нибудь на глаза в Ньютон-Стюарте или Гритауне. Выбирать северное направление просто глупо: там в районе Ларг и Ринз-оф-Келлс нет ничего, кроме лесистых холмов. Убийца мог поехать вверх, по направлению к Глен-Трул, но я не вижу в этом особого смысла. Он также мог двинуться вдоль Кри, следуя по восточному берегу против течения, доехать, таким образом, до самого Миннегафа, минуя Ньютон-Стюарт, и деревнями добраться до Нью-Галлоуэйя. Но это длинный путь, к тому же пролегающий слишком близко от места преступления. По моему разумению, наилучшим выходом было бы вернуться на дорогу и двигаться на северо-запад через Баргреннан, Кэрндэрри, Крисайд и Драмбэйн, по направлению к железнодорожной станции Бархилл. Это примерно девять или десять миль. При быстром темпе езды ему бы удалось преодолеть это расстояние за час, а в случае плохой дороги, скажем, за полтора. Итак, попробуем предположить, Что картину Кэмпбелл закончил где-то около одиннадцати часов утра. Значит, в Бархилле он должен был появиться в двенадцать тридцать. Там он мог сесть на поезд, идущий до Странрара, Порт-Патрика или даже до Глазго. Либо, конечно же, если он оставил где-нибудь свой велосипед, преступник мог воспользоваться автобусом, направляющимся куда угодно. На вашем месте я бы попытался искать в этом направлении.

Сержант мельком взглянул на коллег и прочел в их глазах одобрение.

— А как вы считаете, ваша светлость, кто с большой вероятностью мог бы совершить это убийство? — на всякий случай осведомился он.

— Хм, — Уимзи пожал плечами. — Я знаю, по крайней мере, полдюжины людей, у которых была причина недолюбливать покойного. Но убийца должен быть художником, причем умелым, ведь ему требовалось подделать живописную манеру Кэмпбелла, да так, чтобы никто не усомнился. Он должен уметь водить машину, и у него должен быть велосипед, если, конечно, он не позаимствовал его у кого-нибудь на время. Скорее всего, это достаточно крепкий мужчина, ведь он перенес тело на склон на собственной спине, поскольку я не заметил никаких признаков того, чтобы его волокли по земле. Должно быть, он встретился с Кэмпбеллом после пятнадцати минут десятого вчерашнего вечера, после того, как тот на моих глазах покинул бар «Герб МакКлеллана» живым и кипящим злобой. Убийца должен достаточно хорошо знать эти Места и людей, проживающих здесь. Ему явно было известно, Что Кэмпбелл жил один и к нему приходила только уборщица, поэтому его отсутствие ранним утром ни у кого не вызовет Удивления. И сам преступник должен вести схожий образ жизни, либо у него имелось подходящее оправдание тому, чтобы подняться рано утром и уйти до завтрака. Если вы отыщете человека, отвечающего все этим требованиям, то, скорее всего, он и есть убийца. Можно поговорить с кассиром на станции, если, конечно злоумышленник брал билет. Или же вполне вероятно, что я смогу вычислить его по каким-нибудь косвенным уликам, не прилагая особенного труда, и просто указать на этого человека пальцем.

— Ладно, — сказал сержант. — Если вычислите, дайте нам знать.

— Конечно, — пообещал Уимзи. — Хотя приятного в этом будет мало, поскольку десять шансов против одного, что убийцей окажется какой-нибудь парень, которого я знаю, и который мне нравится куда больше, чем нравился Кэмпбелл. Но все-таки это не дело — убивать людей, как бы оскорбительно они себя не вели.

Фергюсон

На обратном пути в Керкубри Уимзи пришло в голову, что уже подошло время чая, и лорд Питер набросал примерный список подозреваемых, с удовольствием поглощая картофельные лепешки и имбирный кекс. К концу трапезы этот список выглядел следующим образом.

Жители Керкубри

1. Майкл Уотерз: 28 лет — рост 5 футов 10 дюймов — не женат — снимает квартиру — пишет пейзажи — хвалился тем, что способен подделать манеру Кэмпбелла — поссорился с Кэмпбеллом накануне вечером и грозил свернуть ему шею.

2. Хью Фаррен: 35 лет — рост 5 футов 9 дюймов — пишет портреты и пейзажи — чрезвычайно широк в плечах — женат — известно, что ревновал к Кэмпбеллу — живет один с женой, которая, по-видимому, очень ему предана.

3. Мэтью Гоуэн: 46 лет — рост 6 футов 1 дюйм — пишет портреты и пейзажи, также занимается гравюрой — не женат — дом с прислугой — состоятелен — известно, что был публично оскорблен Кэмпбеллом — не разговаривает с ним.

Жители Гейтхаус-он-Флит

4. Джок Грэхем: 36 лет — рост 5 футов 11 дюймов — не женат — проживает в «Анвосе» — портретист — заядлый рыболов — безрассуден — известно, что находится в ссоре с Кэмпбеллом; окунул его во Флит после того, как тот набросился на него.

5. Генри Стрэтчен: 38 лет — рост 6 футов 2 дюйма — женат — один ребенок, один слуга — пишет портреты и делает иллюстрации — председатель гольф-клуба — известно, что поссорился с Кэмпбеллом и прогнал его с площадки для гольфа.

В этот момент составления списка в помещение вошел хозяин гостиницы. Уимзи сообщил ему последние новости касательно Кэмпбелла, без всякого, однако, упоминания о версии убийства, и заметил, что подумывает о небольшой экскурсии к дому покойного — порасспросить, вдруг кто-то что-то заметил.

— Вряд ли вы узнаете там что-нибудь интересное, — высказал свое мнение хозяин. — Миссис Грин, которая у него убирала, сейчас находится у себя дома, но она ничегошеньки не знает, кроме того, что, когда она в восемь часов утра пришла к Кэмпбеллу, чтобы навести порядок, его уже не было дома. А мистер Фергюсон, его сосед, первым поездом уехал в Глазго.

— Фергюсон? — переспросил Уимзи. — Кажется, мы с ним встречались. Это не он делал где-то настенную роспись для здания муниципалитета?

— О, да! Фергюсон очень хороший художник. Да вы его увидите, он везде разъезжает в своем маленьком «остине». У него студия по соседству с Кэмпбеллом. Он здесь живет каждое лето.

— Женат?

— Да, но его супруга сейчас где-то далеко, у друзей в Эдинбурге. Похоже, они не очень хорошо ладят.

— Кто? Фергюсон и Кэмпбелл?

— Нет, нет, Фергюсон и его жена. Но то, что вы сказали, тоже, в общем-то, правда. У них с Кэмпбеллом вышла ужасная ссора из-за выбитого куска стены сада Фергюсона, в которую врезался Кэмпбелл.

«Любопытно, есть ли в Стюартри хоть один человек, с которым у Кэмпбелла не случилось бы ссоры?» — подумал Уимзи, и добавил в свой список еще один пункт.

6. Джон Фергюсон: около 36 лет — рост приблизительно 5 футов 10 дюймов — соломенный вдовец — пишет пейзажи и портреты — ссора по поводу стены.

— Кстати, — продолжил свои расспросы Уимзи, — а Джок Грэхем? Где его сейчас можно было бы найти?

— Ах, Джок! Так его сейчас нет. Прошлой ночью он вообще не возвращался домой. Сказал, что, скорее всего, пойдет рыбачить на озеро Трул.

— Ого! — воскликнул Уимзи. — На озеро Трул? Почему именно туда?

— Этого я не могу сказать. Думаю, Джока пригласил управляющий имением. Должно быть, прошлую ночь он провел в Ньютон-Стюарте и встретился с ним поутру. А может, рыбачил на озере всю ночь.

— Вот, значит, как? — задумчиво спросил сам себя Уимзи. Это осложняло дело. Энергичный человек, конечно, мог перевезти тело в Миннох и вернуться в Ньютон-Стюарт ко времени назначенной встречи, если эта встреча была не слишком ранняя. Но возможно, он действительно оправился на длительную рыбалку? Все знают, что Джок Грэхем обожает ловить рыбу по ночам.

— А сегодня к вечеру он вернется, не знаете?

— Трудно сказать наверняка, — ответил хозяин, разбивая разом надежды его светлости. — Если клев хороший, они могут рыбачить и два дня подряд.

— Эх, — вздохнул Уимзи. — Ну что же, замечательно, а мне пора.

Он заплатил по счету и в сопровождении хозяина спустился по ступенькам вниз.

— Как Энди? — поинтересовался Питер между делом.

— Да ничего, — ответил владелец гостиницы, — хотя сегодня ему придется побегать. Кто-то из ребят увел его велосипед. А хуже всего то, что Энди только-только поставил на оба обода новые шины.

Уимзи, заинтригованный, так и застыл с большим пальцем на стартере:

— Как это вышло?

— Мальчишка сам виноват. Бросал его все время то тут, то там. Наверняка велосипед увели бродячие торговцы коврами, очень похоже на то. Житель Гейтхауса вряд ли бы так поступил.

— Когда Энди заметил пропажу?

— Сегодня утром, когда собирался в школу. Хорошо еще, что это не мотоцикл, который он все время у меня выпрашивает.

— А не может быть, что кто-то просто взял его на время? — предположил Уимзи.

— Да, возможно, конечно. Может быть, велосипед еще найдется. Ну ладно, хорошего вам дня, ваша светлость.

Уимзи не поехал по мосту, а свернул на дорогу, ведущую к станции. Он миновал поворот налево, к старой Анвосской церкви и Гритауну, и двинулся вдоль по течению реки Флит, пока не оказался у узкого съезда вправо. Дорожка вывела детектива-любителя к двум небольшим домикам, окна которых выходили на глубокую заводь. Это и было то самое место, где Джок Грэхем некогда искупал покойного Кэмпбелла.

При обычных обстоятельствах Уимзи мог ожидать, что двери обоих домов окажутся незапертыми, но сегодня дверь, ведущая в жилище Кэмпбелла, оказалась закрытой. Возможно, здесь побывала полиция. Питер по очереди заглянул в окна первого этажа. Казалось, все предметы мирно лежат на тех самых местах, где их оставила уборщица. Гостиная напоминала о том, что хозяин дома — холостяк. За ней следовала кухня — обычная планировка. Значит, спальня наверху. За кухней была пристроена студия с остекленной крышей. По правую сторону расположился гараж, который предназначался для «морриса», но сейчас был пуст. Свежие следы колес в пыли указывали на то, где утром проехала машина. Чуть дальше деревянная калитка вела в запущенный садик. Со стороны студии высилась стена из грубого камня, отделявшая двор и сад одного дома от территории, прилегавшей к владениям соседа. Уимзи заметил пролом в стене и груду обломков, отмечавших то место, куда Кэмпбелл столь опрометчиво въехал, когда разворачивался, возбудив, таким образом, отнюдь не дружественные чувства Фергюсона.

Дом Фергюсона как две капли воды походил на дом Кэмпбелла, но его сад был опрятен и ухожен, а заботливо покрытый рифленым железом гараж выглядел как новенький. Уимзи толкнул дверь гаража и остановился у сияющего двухместного автомобиля последней модели.

Питера это удивило. Фергюсон отправился ранним утром на поезд до Глазго, а станция в Гейтхаусе находилась в шести с половиной милях от города. Почему же художник не воспользовался машиной? Он мог спокойно оставить ее на станции дожидаться возвращения хозяина. Новая загадка: Фергюсону не хотелось оставлять автомобиль без присмотра или он предполагал, что будет отсутствовать долгое время? Или, быть может…

Уимзи задумчиво поднял капот автомобиля. Вот и объяснение! Зияющая пустота и несколько свободно болтающихся проводов указывали на то, что отсутствовал двигатель. Вполне вероятно, что Фергюсон вытащил его, чтобы отвезти в Глазго чинить. Но как же тогда он все-таки добрался до станции? Кто-то подвез? На автобусе? На велосипеде? Проще всего было пойти и спросить. На маленькой провинциальной станции ни один пассажир не пройдет незамеченным. Следовало также убедиться, что Фергюсон действительно уехал на указанном поезде.

Уимзи опустил капот и аккуратно закрыл за собой дверь гаража. Дом Фергюсона оказался не запертым. Его светлость вошел внутрь и осмотрелся. Ничего особенного: не более и не менее опрятно, чем в любом другом сельском доме. Все подметено, протерто и вычищено миссис Грин, включая святая святых — студию. После отъезда живописца служанка никогда не упустит шанса переложить тюбики с красками, и никакие увещевания не смогут этого предотвратить. Уимзи окинул взглядом разнообразные наброски, сваленные вдоль стен, покосился на тщательно прорисованный и несколько вычурный пейзаж на мольберте, походя отметил, что Фергюсон пользуется художественными материалами от Робертсона, проглядел ряд детективных романов на полке в гостиной и приподнял крышку бюро. Оно тоже было не запертым и скрывало в себе ряд отделений с аккуратно уложенными стопками бумаг. Питер приписал Фергюсону болезненную склонность к порядку. Здесь не было ничего, что могло бы пролить свет на смерть Кэмпбелла, но Уимзи все больше утверждался в мысли, что Фергюсона нельзя упускать из виду.

Эти два дома (разделенные, но с общим подъездом) располагались таким образом, что все, происходящее в одном, просматривалось из другого. Если прошлой ночью у Кэмпбелла случилось нечто необычное, вряд ли данный факт ускользнул от внимания Фергюсона — он должен был заметить хоть что-то. В то же время, если Фергюсон ничего не заметил, то и никто другой из соседей не мог ничего увидеть, поскольку эти два маленьких домика стоят в некотором отдалении от всех остальных строений, приютившись в конце неровной, покрытой листьями тропинки на берегу Флит, которая тихо плещется со стороны сада. Вот если бы Джок Грэхем на самом деле рыбачил здесь в эту ночь, так нет же! Он, видите ли, поехал на озеро Трул! Фергюсон — единственная зацепка. Его необходимо разыскать, и как можно скорее.

Уимзи вернулся к машине и двинулся вверх по дороге, пролегавшей между холмов, по направлению к станции Гейтхаус, которая располагалась на окраине Галлоуэйя и выходила на долину реки Флит и виадук.

Подход к железнодорожной станции предварял один из тех многочисленных, обычных для пограничной местности шлагбаумов, которые создают иллюзорную преграду для отбившегося скота, в то время как для нетерпеливого автомобилиста они являют собой весьма досадную помеху на пути. Однако, как часто случается в этих местах, любезный старый Джентльмен отделился от группки строений у дороги и простил Уимзи.

По ту сторону шлагбаума дорога разветвлялась на две неровные каменистые тропинки, левая из которых кружным путем вела к Гритауну, а правая отклонялась в сторону Дромора, пока внезапно не упиралась в железнодорожный ост. Питер пересек дорогу и продолжил ехать прямо, вниз по небольшому крутому съезду, скрытому рододендронами, который вывел его прямо к станции.

Линия от Касл-Дуглас до Странрара одноколейная, но станция Гейтхаус может похвастаться тем, что через нее проходят две железнодорожные колеи — это сделано для удобства пассажиров и для того, чтобы пропускать поезда, следующие мимо. Уимзи подошел к начальнику станции, который наслаждался в своем кабинетике минутой покоя, выпавшей между двумя поездами, и изучал «Сводку новостей Глазго».

— Я искал мистера Фергюсона, — начал Питер после обычных приветствий. — Хотел организовать групповой поход на озеро Скерроу и взять его лодку, но мне сказали, что он уехал утренним поездом, в девять часов восемь минут. Это так?

— Все верно. Я сам его видел.

— Интересно, когда он вернется? Фергюсон поехал до Глазго или только до Дамфриса, вы не в курсе?

— Он вроде что-то говорил про Глазго, — ответил начальник станции, — но, может, к вечеру и вернется. Обратитесь к кассиру Ангусу. Он вам подскажет, взял ли Фергюсон обратный билет.

Билетный кассир, находившийся в том же кабинете, очень хорошо все помнил. Да, Фергюсон взял билет до Глазго, туда и обратно, причем первого класса. В некотором роде это расточительство, нехарактерное для здешнего художественного общества.

— Но ведь это правда, — спросил Уимзи, — что билет действителен на протяжении трех месяцев? Значит, вовсе не факт, что он вернется сегодня. Фергюсон оставил машину у станции?

— Он приехал не на машине, — припомнил кассир. — Сказал, что полетел двигатель.

— А-а!.. Ну, значит, на велосипеде, — продолжал расспрашивать Уимзи.

— Да нет, — возразил подошедший к ним начальник станции. — Наверное, на автобусе. Он появился как раз после его прихода. Не правда ли, Ангус?

— Верно. Фергюсон беседовал с Рабби МакХарди, когда пришел. Возможно, ему он и поведал, как долго собирается оставаться в Глазго.

— Благодарю, — сказал Уимзи. — Я встречусь с Рабби. Понимаете, я хотел попросить у мистера Фергюсона лодку. Но если он не собирается возвращаться, то дело откладывается, не так ли?

Питер еще немного поболтал с начальником станции, дав приемлемый вариант отчета по делу Кэмпбелла, а затем распрощался. Нельзя сказать, что его расследование особо продвинулось вперед, но все же Уимзи почти исключил Фергюсона из списка подозреваемых. Конечно, надо еще удостовериться в том, что тот действительно доехал до Глазго. Это может быть немного сложным, но, в конце концов, для Дэлзиела и его верных помощников сие — рутинная работа.

Его светлость взглянул на часы. Наиболее многообещающим кандидатом на место преступника в настоящее время казался Джок Грэхем, но, коль скоро он исчез, с этим ничего не поделаешь. Зато есть время пойти и расспросить Стрэтчена, тем самым завершив обход подозреваемых в Гейтхаусе.

Стрэтчен

Стрэтчен жил в симпатичном доме средних размеров, очень удобно для него расположенном: слегка в стороне от Гейтхауса, на подходе к площадке для гольфа. Опрятная горничная, открывшая дверь, мило улыбнулась пришедшему с визитом, сообщила, что хозяин на месте, и пригласила его светлость пожаловать в дом.

Уимзи принял приглашение и проследовал в гостиную, где нашел миссис Стрэтчен, которая, сидя у окна, учила свою дочь Миру вязать.

Питер извинился за вторжение перед обедом и объяснил свой приход тем, что хочет договориться со Стрэтченом о составлении четверки ^[10].

— Э-э, я не совсем уверена, — начала хозяйка дома с некоторым сомнением. — Не похоже, что Генри захочет играть в гольф в ближайший день или два. У него какое-то недомогание… хотя, в общем, не знаю. Мира, дорогая, иди скажи папочке, что пришел лорд Питер Уимзи и хочет поговорить с ним. Видите ли, я стараюсь не вмешиваться в дела мужа, а если вмешиваюсь, умудряюсь вечно попадать впросак.

Дама деланно рассмеялась — она была довольно смешливой женщиной. «Нервная натура», — определил Уимзи. Стрэтчен отличался довольно резкими манерами, которые кого угодно сделают нервным, и Уимзи подозревал, что в семье он своего рода тиран.

Лорд Питер что-то сказал по поводу того, что не хочет доставлять неудобства.

— Ну что вы! — ответила миссис Стрэтчен, бросая беспокойный взор на дверь. — Как вы можете доставить неудобства! Мы всегда так вам рады! А чем вы занимались в этот чудесный день?

— Я ездил в Миннох смотреть на тело, — жизнерадостно ответил Уимзи.

— Тело?! — вскричала миссис Стрэтчен. — Как омерзительно это звучит… Что за тело вы имели в виду? Лососину или что?

— Да нет же, — пояснил Уимзи. — Речь идет о Кэмпбелле. Тело Сэнди Кэмпбелла. Вы разве не слышали?

— Нет. О чем? — миссис Стрэтчен просто до невозможности широко раскрыла большие невинно-младенческие голубые глаза. — С мистером Кэмпбеллом что-то случилось?

— О господи! — вздохнул Уимзи. — Я-то думал, все уже знают. Он умер. Упал в Миннох и разбился.

Миссис Стрэтчен издала пронзительный вопль ужаса.

— Разбился? Невероятно! Какой ужас! Он что, утонул?

— Точно не знаю, — сказал Уимзи, — но думаю, Кэмпбелл разбил себе голову, хотя бедняга вполне мог и утонуть.

Миссис Стрэтчен вновь вскрикнула:

— Когда это произошло?

— Ну… — осторожно начал его светлость. — Нашли его незадолго до завтрака.

— Бог мой, а мы ничего не знали! О, Генри! — дверь в комнату открылась, и вошел хозяин дома. — Ты только подумай, лорд Питер говорит, что бедный мистер Кэмпбелл убился в Миннохе.

— Убился? — переспросил Стрэтчен. — Что ты имеешь в виду? Кто его убил?

Миссис Стрэтчен вскрикнула в третий раз, еще громче:

— Конечно, я не это имела в виду, Генри. Это было бы слишком абсурдно и ужасно! Просто он упал, разбил себе голову и утонул.

Стрэтчен подошел к жене и гостю и кивнул Питеру.

— Уимзи, о чем это она?

— Ваша жена говорит правду, — подтвердил Уимзи. — Кэмпбелла нашли мертвым в Миннохе в два часа дня. Предполагается, что он рисовал, поскользнулся на краю скалы и размозжил голову о камни.

Питер произнес свою тираду несколько рассеянно. Лицо хозяина показалось его светлости чрезвычайно бледным и расстроенным, а когда Стрэтчен повернулся к дневному свету, льющемуся из окна, стало очевидно, что у него под глазом красуется синяк — большой и основательно вздувшийся, насыщенного цвета и резко очерченный.

— О! — вымолвил Стрэтчен. — Понятно. И знаете ли, я не удивлен. Это очень опасное место. Я Кэмпбеллу так и сказал в воскресенье, а он в награду за беспокойство обозвал меня дураком.

— А что, он был там и в воскресенье? — поинтересовался Уимзи.

— Да, кажется, делал набросок. Помнишь, Милли, как раз у реки, где у нас был пикник, на другом берегу?

— Какой ужас! — воскликнула миссис Стрэтчен. — Это то самое место? О-о-о, как невыносимо ужасно… Я никогда больше туда не пойду. Ты меня не заманишь. Хоть режь на куски!

— Не будь смешной, Милли. Конечно, мы туда не пойдем, если ты не хочешь.

— Я буду бояться, что Мира упадет и тоже убьется, — схватилась за сердце миссис Стрэтчен.

— Угомонись, — раздраженно сказал ее муж. — Мы не собираемся больше туда ходить. И хватит об этом. Как все случилось, Уимзи?

Питер поведал всю историю снова, с теми деталями, какие счел нужным упомянуть.

— Очень похоже на Кэмпбелла, — заявил Стрэтчен. — Вот всегда он такой: глаза в холст, мысли где-то витают… Смотрел бы хоть, куда ступает. Я кричал ему в воскресенье, мол, осторожней там, но он не расслышал или притворился, что не расслышал. И я взял-таки на себя труд перебраться на другую сторону речки и повторить предупреждение: здесь, мол, крайне скользко. Но в ответ получил просто-напросто грубость, так что мне оставалось только ретироваться. Что ж, в конце концов, однажды что-то подобное должно было случиться, вот и все.

— О, не говори столь бесчувственно! — воскликнула миссис Стрэтчен. — Человек умер… Как можно после этого не пожалеть его?

Стрэтчену хватило приличия пробормотать, что ему очень жаль, и что он никогда не желал Кэмпбеллу зла. При этом он склонился, подперев лоб рукой, как если бы у него сильно болела голова.

— Вы, кажется, немного не в ладах со своей головой, — заметил Уимзи.

Стрэтчен засмеялся:

— Да, это было бы очень забавно, — начал он, — если бы не кончилось столь печально. Я после завтрака пошел на площадку, а там какой-то придурок скосил подачу миль на тысячу от прямой траектории и залепил мне точнехонько в глаз.

Миссис Стрэтчен издала еще один вскрик удивления.

— Оу! — успела сказать она, но тут же смолкла, как только Стрэтчен нацелил на нее предупреждающий взгляд своих разноцветных глаз.

— Досадно, — заметил Уимзи. — И кто же этот злодей?

— Не имею ни малейшего понятия, — легкомысленно ответил Стрэтчен. — На какую-то минуту я был совершенно дезориентирован, а когда опомнился и решил разобраться, в чем дело, увидел лишь группку людей на некотором отдалении, которые улепетывали со всех ног. Я чувствовал себя слишком неважно, чтобы броситься в погоню, так что просто направился в клуб-хаус ^[11] за выпивкой. Хотя мяч мне достался — не что-то там, а «серебряный король» ^[12]. Если за ним придет законный владелец, тут-то я и надеру ему уши.

— Крайне неудачный удар, — посочувствовал Уимзи. — В своем роде великолепный образчик синяка, но на редкость болезнен, надо полагать. Я смотрю, он уже порядочно распух. Когда же это случилось?

— Рано, — пожаловался Стрэтчен. — Кажется, около девяти утра. Получив удар, я пошел прилечь в свою комнату в клубном домике, да так и пролежал все утро из-за ужасной слабости. А затем направился прямо домой, поэтому и не слышал о Кэмпбелле. О, черт! Значит, скоро будут похороны. Я боюсь, возникнет некоторое затруднение. В обычном случае мы бы послали венок от имени всего клуба, но в данных обстоятельствах я даже не знаю, что делать. Ведь последний раз, когда Кэмпбелл был здесь, я велел ему убираться из гольф-клуба и пообещал, что лишу членства.

— Да, проблема, — согласился Уимзи. — Но на вашем месте я бы все равно послал венок. Дух всепрощения и все такое. Приберегите свою мстительность для того, кто подбил вам глаз. С кем, кстати говоря, вы играли? Ваш партнер мог бы опознать террориста.

Стрэтчен покачал головой.

— Я просто проходил тренировочный раунд: хотел сыграть боги ^[13]. Сам исполнял роль кедди ^[14]. Так что никаких свидетелей не было.

— Понятно. А что у вас с рукой? Кажется, она тоже пострадала? Вы выглядите так, словно играли на неровном поле и постоянно падали. Знаете, на самом-то деле я пришел спросить, не хотите ли вы сыграть завтра двое на двое с Уотерзом, Биллом Мюрреем и мною, однако не думаю, что в ближайшее время ваш глаз… э-э, будет, так сказать, в кондиции…

— Да уж, едва ли, — с мрачной улыбкой подтвердил это предположение Стрэтчен.

— Тогда позвольте откланяться, — сказал Уимзи, поднимаясь. — До свидания, миссис Стрэтчен. Всего хорошего, мистер Стрэтчен. Не беспокойтесь, провожать меня не надо. Я сам найду дорогу.

Стрэтчен, тем не менее, проводил гостя до самой калитки.

На углу Уимзи догнал мисс Миру Стрэтчен и ее няню вышедших на вечернюю прогулку. Он остановил машину и спросил, не желают ли леди немного прокатиться.

Мира с радостью приняла предложение, а ее спутница не стала возражать. Уимзи усадил ребенка рядом с собой, подождал, пока няня заберется на заднее сиденье, и заставил свой «даймлер» показать, на что он способен. Мира была в восторге.

— Папочка никогда так быстро не ездит, — сказала девочка, когда они преодолели лесистый склон, минуя Кэлли Лодж, и с реактивной скоростью выехали в открытое поле.

Уимзи бросил взгляд на спидометр, стрелка которого подрагивала на отметке 85, и на повороте сделал эффектный вираж.

— Такой большой синяк у твоего папы, — заметил Питер.

— Да, точно. Я его спросила: «Ты что, подрался?», а он посоветовал мне не лезть не в свое дело. Вот я люблю драться. Бобби Крэйг однажды поставил мне синяк, но я ему так врезала, что у него пошла кровь из носа! Его родителям пришлось отдавать костюм Бобби в химчистку.

— Девушке не следует драться, — укоризненно покачал головой Уимзи. — Даже современной молодой девушке.

— Но почему? Мне нравится драться. О, посмотрите — коровки!

Уимзи поспешно надавил на тормоз и сбросил скорость «даймлера» до сравнимой со скоростью улитки.

— Все равно я думаю, что папа подрался, — заявила Мира. — Он все не приходил и не приходил вчера вечером, а мамочка всегда так волнуется. Она боится нашей машины. Понимаете, она думает, что та едет быстро, хотя наша едет не так быстро, как ваша. Эта коровка хочет нас забодать?

— Да, — ответил Уимзи. — Возможно, она ошибочно приняла нас за блинчик.

— Глупо! Коровы ведь не едят блинчики, они едят траву. Я один раз пробовала есть траву, но она была очень противной, и я заболела.

— Поделом тебе, — заметил Питер. — Я лучше высажу тебя здесь, а то не успеешь домой. Скоро время ложиться спать. Хотя, наверное, мне лучше подвезти тебя поближе к калитке.

— О да, пожалуйста! — попросила Мира. — Тогда мы сможем погнать коров. Ух, как они побегут…

— Это будет просто вульгарно, — пожурил проказницу его светлость. — Коровам вредно быстро бегать. Ты грубая, кровожадная, жадная и злая молодая особа, и, когда вырастешь, станешь угрозой для общества.

— Как здорово! У меня будет пистолет и восхитительное вечернее платье, я буду заманивать людей в опиумные притоны и грабить. Я думаю, не выйти мне за тебя замуж? У тебя такая быстрая машина… Это мне пригодится.

— Весьма польщен, — ответил Уимзи серьезным тоном. — Я это запомню. Но знаешь ли, потом ты, может быть, уже и не захочешь выходить за меня.

Уотерз

Питеру нравилось вести в Керкубри простую, скромную жизнь. К великому разочарованию владельцев гостиниц, в этом году он остановил свой выбор на маленькой студии, расположившейся в конце узкого, мощенного булыжником двора, куда вела сверкающая синей краской калитка. Подобная окраска указывала на то, что Хай-стрит облюбовали для проживания местные живописцы. Объясняя столь эксцентричное решение, Уимзи утверждал, что им руководило желание посмотреть, как его в высшей степени правильный слуга будет потрошить рыбу и чистить картофель у общей колонки на улице, а также принимать случайных гостей в крошечном помещении, блистая манерами, годными для Уэст-Энда ^[15].

Прокладывая себе путь через нагромождение велосипедов, Уимзи простучал каблуками по проходу, заранее зная, что эта всеведущая личность уже ждет своего господина у порога с лицом, на котором читается пусть и сдерживаемое, но почти Ревнивое выражение.

— Эй, Бантер, — Уимзи лукаво улыбнулся. — А что на обед? Меня сегодня небывалый аппетит. В Гритауне обнаружился восхитительный труп.

— Я опасался, милорд, что ваша светлость будет связан чьим-либо приглашением. Не будучи уверенным в точном часе возвращения вашей светлости, я счел, что будет разумнее приготовить блюдо из тушеной говядины с густым соусом и овощами, которое может в случае необходимости храниться без всякого вреда для себя.

— Великолепно, — одобрил это решение его светлость.

— Благодарю, милорд. Я получил сведения от мясника, что часть говядины, каковую я имел обыкновение в обиходе называть голенью, в этих краях именуется… э-э… берцо.

— Надеюсь, Бантер, что ты прав.

— Я не взял с него честного слова, — изрек Бантер с томным величием, — но исследовал тушу и удостоверился, что от нее был отделен надлежащий кусок.

— Ты всегда так обстоятелен, — сказал Уимзи с благодарностью в голосе.

— Делаю все, что в моих силах, милорд. Пожелает ли ваша светлость, чтобы я ссылался на вышеупомянутую часть снеди, как… э-э… на берцо на время нашего проживания в этих краях?

— Это будет любезная уступка с твоей стороны, Бантер, национальной гордости местных жителей. Если, конечно, ты сможешь убедить себя сделать это.

— Очень хорошо, милорд. Осмелюсь предположить, что баранья нога снова будет именоваться бараньим окороком, как и во время предыдущего пребывания здесь вашей светлости?

— Разумеется, Бантер.

— Хорошо, милорд, — слуга тяжело вздохнул. — Что бы ни соответствовало истине, я буду прилагать все усилия к удовольствию вашей светлости.

— Спасибо, Бантер. Мы должны стараться «соответствовать» в любых обстоятельствах.

— Да, милорд. Обед будет сервирован через двадцать минут, как только картофель достигнет готовности.

— Ура, ура! — восхитился его светлость. — А я, пока обед не подан, пройдусь по двору, перекинусь парой слов с мисс Сэлби.

— Прошу прощения, милорд. Я так понял, что леди отбыла.

— Отбыла? — переспросил Уимзи, несколько опешив.

— Да, милорд. Молодая особа, которая ей служит, сообщила мне, что они отбыли в Глазго.

— А-а-а, — протянул Уимзи. — В Глазго… Ну, значит, ее не будет дня два. Это слово не обязательно подразумевает, как было бы у нас на юге, что они уложили багаж и отправились куда-то надолго. Ладно, пойду поохочусь на мистера Уотерза. Мне не терпится с ним повидаться. Возможно, притащу его на обед.

— Очень хорошо, милорд.

Уимзи перешел Хай-стрит и постучался в дверь квартиры Уотерза. Ему открыла квартирная хозяйка и сообщила, что мистер Уотерз только что уехал.

— Когда он вернется?

— Не могу сказать точно, милорд, но полагаю, что он останется на ночь в Глазго.

— Кажется, все без исключения отправились в Глазго, — заметил Уимзи.

— О да! Там сейчас выставка. Мистер Уотерз поехал первым поездом.

— Что? Тем, который идет в восемь сорок пять? — с недоверием уточнил Уимзи. Учитывая его вчерашнее состояние, странно было ожидать от живописца подобной прыти.

— Да, — бесстрастно ответила хозяйка. — Он позавтракал в восемь часов утра и отбыл вместе с мисс Сэлби и мисс Кошран.

Уимзи ощутил некоторое облегчение. Он уж было испугался, что в этой чрезмерно ранней активности есть нечто подозрительное. Но в сопровождении мисс Сэлби и мисс Кошран Уотерз вряд ли мог попасть в переделку. Еще одного из шести подозреваемых, кажется, можно было с уверенностью исключить из списка. Питер попросил передать, что хотел бы встретиться с мистером Уотерзом, как только тот вернется, и повернул к своей синей калитке.

Питер уже покончил с порцией тушеной пряной говядины и смаковал достойное восхищения сырное суфле, когда послышался звук тяжелых ботинок, сурово ступающих по мощенному камнями проходу, а вслед за тем голос, спрашивающий его Светлость.

— Эй! — откликнулся Уимзи. — Это вы, Дэлзиел?

— Да, милорд, — сержант протиснулся сквозь узкий дверной проем и отошел в сторону, чтобы позволить пройти своему спутнику. — Я доложил об этом деле мистеру Джемисону Максвеллу, начальнику полиции, и он был столь любезен, что поехал со мной, чтобы переговорить с вами.

— Великолепно! — с воодушевлением воскликнул Уимзи. — Для меня большое удовольствие видеть вас обоих Мы с вами до сих пор не встречались, мистер Максвелл, но я наслышан о вас. Ваша репутация делает вам честь. Могу предположить, что и я вам небезызвестен. На моем счету пустяковое замечание за превышение скорости в прошлом году, за что, смею надеяться, меня простили и сменили гнев на милость. Предлагаю что-нибудь выпить.

— Ну, так вот, — сказал Дэлзиел, после того как проявленное Уимзи гостеприимство было принято и оценено по достоинству. — Я собрал показания свидетелей, чтобы проверить вашу теорию. К сожалению, все они не точны. Прежде всего, должен вам сказать, я опросил народ в Боргане, и мне сказали, что юный Джок видел Кэмпбелла около мольберта в десять часов десять минут, когда шел с каким-то поручением в Клоченси. Кэмпбелл был на том же самом месте, и когда Джок возвращался назад в одиннадцать часов пять минут.

— Говоря, что Джок видел Кэмпбелла, имеете ли вы в виду, что мальчик точно знал, что это был Кэмпбелл, или он лишь подумал, что узнал живописца?

— Нет, свидетель не говорил, что это точно был Кэмпбелл. Он просто сказал, что видел человека в широкополой черной шляпе и клетчатом плаще, какие носил Кэмпбелл. И ему показалось, что рядом с ним лежало нечто вроде большого одеяла или коврика.

— Тогда это мог быть убийца.

— Да, мог, но все же хочу заметить, что время уже шло к полудню. Согласитесь, что, так или иначе, убийца это был или не убийца, он не мог уйти оттуда раньше начала двенадцатого.

— Это вполне очевидно.

— Теперь мы подходим к вопросу, касающемуся расписания. В первой половине дня не так уж много поездов, следующих из Джирвана в Странрар и делающих остановку в Пинвери или Бархилле.

Сержант вытащил из кармана расписание и шмякнул его на стол.

Возьмем сначала поезда до Странрара. Очень вероятно, что убийца думал ускользнуть, сев на пароход, отплывающий оттуда, а если так, то, как вы понимаете, нам придется искать его следы уже в Ирландии.

Полицейский вынул толстый карандаш и кратко набросал на листе бумаги:

Утро

После полудня

Джирван

10.45

2.16

Пинмор

11.01

2.31

Пинвери

11.08

2.39

Бархилл

11.18

2.50

Гленвилли

11.33

3.06

Нью-Льюс

11.41

3.13

Данреджит

11.52

3.26

Замок Кеннеди

12.00 (полдень)

3.33

Странрар

12.07

3.39

Уимзи покачал головой:

— Он не мог успеть на первый поезд. По крайней мере, уж точно не на велосипеде. Ближайшая железнодорожная станция находится в Бархилле, и если даже вы допускаете, что преступник мог всего за пять минут собрать свои вещички и отправиться в путь, то ему надо было преодолеть за восемь минут десять миль или около того. Есть некоторая вероятность, что он проделал этот путь на автомобиле, но и то, мчась, сломя голову. Да и откуда взялась бы у него машина? Конечно, он мог сесть на попутную, где-нибудь в холмах, или успеть на поезд на два пятьдесят, или проехать дальше и сесть на него же на другой станции, но это не дает ему надежного алиби.

— Все верно, милорд, — согласился Дэлзиел. — Я рассмотрел и такую возможность. Вот отчет начальника станции в Пинвери. В нем говорится, что на станции был замечен Джентльмен, севший на поезд в два тридцать девять. Он привлек внимание начальника станции, потому что был не из Местных и казался каким-то нервным, взволнованным.

— До какой станции он взял билет?

— Это самое интересное. Он взял билет до Странрара.

— А что? — кивнул Уимзи, разглядывая расписание. — Сие объясняет, почему он ждал именно этот поезд. С него он мог пересесть на корабль, идущий в Ларн. Конечно, не слишком удобно, больше трех часов ожидания в Странраре, но вполне, вполне вероятно.

— Я как раз хотел вам сказать, — подхватил сержант, — что этот джентльменнастойчиво расспрашивал о расписании пароходов и, похоже, был весьма расстроен, узнав, что до семи вечера не будет ни одного.

— Все сходится, — заключил Уимзи. — Хотя чрезвычайно странно, что он не выяснил расписание пароходов заранее, при том, что так досконально обдумал преступление. Как выглядел этот парень?

— Как мне сказали, некий моложавый тип в сером костюме и мягкой шляпе. С собой у него был маленький кожаный чемоданчик. Рост скорее высокий, чем низкий, и небольшие темные усики. Начальник станции говорит, что узнает его, если увидит вновь.

— Он дал какие-либо объяснения?

— Что-то упомянул о том, что неправильно понял расписание, и думал, что корабль отплывает в три пятьдесят.

— Что ж, это очень даже возможно, — согласился Уимзи. — Вот, посмотрите, здесь внизу на странице три строчки с указанием рейсов от причала Странрара в Ларн и Белфаст, а прямо над ними три строчки с расписанием поездов между Странраром, Колфином и Порт-Патриком. Очень легко случайно взглянуть не туда. Но послушайте, Дэлзиел! Если нужного парохода не было до семи часов вечера, можно еще успеть схватить злоумышленника.

— Совершенно верно, милорд. Как только я получил отчет, мы протелефонировали в полицейский участок Странрара и дали соответствующие указания. Полицейские отправились в порт… Короче говоря, перед самым приходом к вам я получил ответ: такого человека на пароходе не было.

— Проклятье! — вскричал Уимзи.

— Сейчас продолжаются поиски в Странраре, на случай если он там прячется. Констебли останавливают все машины, въезжающие или выезжающие из города. Они проверяют пассажиров, взявших билеты на завтра. Но ведь может быть и такое, что этот парень вовсе не собирался в Ларн… Он мог лишь создать видимость, чтобы запутать следствие.

— Этот человек действительно сел на поезд в Странрар?

— Похоже на то. Билеты проверены, и билет третьего класса, купленный в Пинвери, как и полагается, сдан в Странраре. К сожалению, контролер, который собирал билеты, не обращал внимания на людей и не может сказать, что за человек отдал ему этот билет.

— Ясно. Должен сказать, что вы прекрасно справились со своей частью работы, — похвалил Уимзи полицейского. — Особенно учитывая сроки. И, кажется, мы действительно ухватили какую-то нить. Кстати, не обратил ли внимание начальник станции в Пинвери, был ли у пассажира велосипед?

— Нет, велосипеда у него не было. Я расспрашивал, на чем приехал подозрительный мужчина, но никто ничего не заметил. Такое впечатление, что он просто пришел пешком.

— Ну конечно. Если он собирался сесть на ирландский пароход, то мог сначала избавиться от велосипеда. У него было достаточно времени, чтобы спрятать его в холмах. А что, выглядит довольно убедительно! Однако мы не должны слишком полагаться именно на этот вариант. Как насчет других поездов? Например, тех, что идут в Глазго?

Дэлзиел перелистнул пару страниц и предложил вниманию его светлости новую таблицу.

Утро

После полудня

Вечер

Странрар отпр.

11.35

12.30 (от причала Странрара)

4.05

Замок Кеннеди

11.42

-

4.12

Данреджит

11.52

12.42

4.20

Нью-Льюс

12.07 (после полудня)

-

4.33

Гленвилли

12.19

-

4.45

Бархилл

12.35

-

5.00

Пинвери

12.43

-

5.08

Пинмор

12.56

-

5.18

Пинмор приб.

1.06

1.37

5.28

Джирван отпр.

1.11

1.42

5.36

— Так, здесь тоже есть подходящие варианты, — кивнул Уимзи. — Как насчет поезда в двенадцать тридцать пять? Преступник мог легко успеть на него и доехать до Глазго, а оттуда уже направиться куда угодно.

— Да, это точно. Я и сам об этом подумал и протелефонировал начальнику станции в Бархилле, но на том поезде уехали всего четыре пассажира, и с каждым начальник знаком лично.

— Вот как… — сказал Уимзи. — Ясно. Ну, тогда здесь тупик.

— Да. Но это еще не все. Я на этом не остановился. Послал запросы на другие станции данной линии и выяснил, что был некий джентльмен с велосипедом, который сел на поезд в час одиннадцать минут пополудни в Джирване.

— Боже мой, неужели? — Уимзи вытащил подробную карту области и углубился в нее. — Это возможно, Дэлзиел, вполне возможно. Бархилл находится в девяти милях от места преступления, а Джирван расположен еще двенадцатью милями дальше. Скажем, все вместе — двадцать одна миля. Если он выехал в одиннадцать восемнадцать, у него в запасе имелось два часа. Значит, он должен был передвигаться со скоростью около десяти миль в час. Вполне реально для хорошего велосипедиста. Поезд, кстати, не задержался?

— Не задержался. Да, он мог успеть.

— Начальник станции дал какое-нибудь описание?

— Он сказал, что, по словам контролера, это был ничем особо не примечательный джентльмен лет тридцати-сорока, в сером костюме и клетчатом, низко надвинутом кепи. Чисто выбрит, или почти чисто, среднего роста, в больших очках с затемненными стеклами.

— Подозрительно, — заметил Уимзи. — Сможет ли контролер узнать его, как вы думаете?

— Полагаю, что да. Он сказал, что джентльмен говорил, как англичанин.

— Ага! — Уимзи мысленно «пробежался» по своим шести подозреваемым.

Уотерз был лондонцем и говорил на хорошем английском, такому учат в школе. Стрэтчен, хоть и шотландец, имел английский выговор, поскольку обучался в Харроу и Кембридже. Он, к слову сказать, высокого роста, а подозрительный пассажир — нет. Гоуэн был двуязычен: мог разговаривать на нормальном английском с Уимзи и на грубейшем шотландском со своими соотечественниками, да и потом, пышная шелковистая борода, которой никогда не касалось лезвие бритвы, была своего рода местной достопримечательностью — на нее советовали посмотреть всем приезжающим в Керкубри.

Грэхем ничем не уступал истинному лондонцу, его английский выдержал бы испытание и в Оксфорде. А удивительные голубые глаза Грэхема невозможно забыть. Поэтому темные очки? Фаррена никто не принял бы за англичанина — его шотландский не оставлял никаких сомнений. Сам по себе он тоже был притягательной фигурой: широкие прямоугольные плечи, взъерошенные светлые волосы, странный взгляд светлых глаз, поджатые губы и тяжелая челюсть. В Фергюсоне был также узнаваем шотландец — по акценту, хотя и не по речи, а черты лица невыразительные.

— Джентльмен дал какие-нибудь объяснения? — спросил Уимзи, выходя из задумчивости.

— Нет. Он подошел к станции, когда поезд уже стоял на платформе. Упомянул только, что поздно вышел из Баллантри или что-то вроде того. Он взял билет до Эйра. На велосипед была прикреплена соответствующая багажная бирка.

— Велосипед мы, наверное, смогли бы проследить?

— Без сомнения. Я послал запрос в Эйр и Глазго. Может, там его вспомнят…

— А может, и нет, — закончил Уимзи. — Ладно. Теперь, Дэлзиел, как говорится, и я докажу вам, что тоже даром времени не терял.

Его светлость продемонстрировал свой список подозреваемых.

Однако учтите, — предупредил Питер, — что список, может быть, и не полный. Впрочем, нам известно, что человек, которого мы ищем, — художник, а это существенно сужает круг подозреваемых. Все эти шесть человек, так или иначе, имели зуб на Кэмпбелла, хотя мотивы некоторых могут показаться смехотворными.

Сержант внимательно просмотрел список, то же самое сделал и мистер Максвелл. Полномочия последнего простирались на Керкубришир с Вигтонширом, и он знал всех живописцев в своем округе, хотя и не так уж хорошо.

— Из них, — продолжал Уимзи, — двое имеют алиби. Фергюсона в соответствующее время видели на станции Гейтхауса, он садился на поезд, отходивший в девять ноль восемь. При нем не было велосипеда, и он купил билет до Глазго. Там сейчас проходит выставка живописи, и нет сомнений, что именно туда он и отправился. Уотерз также поехал в Глазго поездом восемь сорок пять из Керкубри, в компании мисс Сэлби и мисс Кошран. Если все они были на вернисаже, то без труда подтвердят алиби друг друга. Стрэтчен не ночевал дома. Он вернулся к полудню с синяком под глазом и, более того, откровенно врал по этому поводу.

Уимзи вкратце передал разговор со Стрэтченом и Мирой.

— Да, странно, — согласился Дэлзиел.

— Мы не должны возлагать все надежды на велосипедиста в Джирване или даже на таинственного пассажира в Пинвери — оба могут оказаться самыми обыкновенными путешественниками. А вот Стрэтчен вполне мог написать картину в Миннохе в одиннадцать часов утра и примчаться в Гейтхаус к ленчу. Там всего двадцать семь миль езды. Конечно, его могли узнать, но люди, совершающие убийство, и так сильно рискуют. Кроме того, накануне он мог спрятать свой автомобиль где-нибудь поблизости и воспользоваться им на пути назад, захватив и велосипед. Я, кстати, вам еще не рассказывал, что в Гейтхаусе из гостиницы «Анвос» пропал велосипед?

Дэлзиел отрицательно покачал головой.

— В данном деле много неоднозначного, — сказал он. — Если, конечно, считать это делом. Мы ведь еще не получили заключение доктора.

— Полагаю, оно будет завтра?

— Да. Дело представлено на рассмотрение прокурору-фискалу, поэтому будет произведено вскрытие. Кстати, сегодня вечером мы ждем приезда сестры Кэмпбелла. Кажется, она — его единственная родственница и обязана опознать труп.

После того, как сержант и его начальник ушли, Уимзи какое-то время сидел и задумчиво курил. Его беспокоил Уотерз. Той ночью Питер оставил приятеля в опасном состоянии духа. Последний поезд из Глазго прибывает в Керкубри в девять часов вечера. Если Уотерз действительно уехал на выставку, сегодня он вряд ли вернется. Он должен был прибыть в Глазго лишь в начале третьего. Стал бы кто-нибудь проделывать столь долгий путь с тем, чтобы провести в городе каких-то жалких три часа? Если только, конечно, он не стремился обеспечить себе алиби. Но рискнул бы кто-либо создавать себе алиби таким способом?

Уимзи вновь вернулся к расписанию. Керкубри — отправление 8.45. Нужно собрать показания свидетелей. Тарф — 8.53. Бридж-оф-Ди — 9.02, а оттуда как, если не на машине? Касл-Дуглас — 9.07. Вот это другое дело! Касл-Дуглас был узловым пунктом. Отсюда можно, например, повернуть обратно в направлении Ньютон-Стюарта. Да. И поезд подходящий есть. Конечно, смешно рассуждать об этом, ведь Уотерз находился в обществе двух женщин, но все же не помешает проверить. Касл-Дуглас — 9.14, Ньютон-Стюарт — 10.22. Уимзи вздохнул с облегчением. Если убийцу видели рисующим в десять часов утра, Уотерз отпадает. К этому времени он не мог бы успеть доехать до самого Ньютон-Стюарта.

Но все еще зависит от заключения врача. Если они оба ошиблись по поводу трупного окоченения, тогда возможно, что Кэмпбелл сам делал набросок в Миннохе до начала двенадцатого. В этом случае… Уимзи снова принялся штудировать расписание.

В этом случае поезд, прибывающий в Ньютон-Стюарт 10.22, может оказаться очень кстати для предполагаемого убийцы (при условии, что злоумышленник знал о намерении Кэмпбелла отправиться на этюды в Миннох). Автомобиль домчал бы его от Ньютон-Стюарта (до места предполагаемого преступления) за 20 минут (времени более чем достаточно). И хотя Уотерз не держит машину, ее легко взять напрокат. Само собой, это рискованно, чертовски рискованно: в сельской местности люди прекрасно знают друг друга, а к тому же, на самом деле, кто доверит машину без водителя первому встречному? С другой стороны, если залог был достаточно велик, хозяин мог согласиться. В общем, не следует так быстро вычеркивать Уотерза из списка подозреваемых.

На этом месте размышлений Уимзи обругал себя дураком. Ведь ясно как божий день, что Уотерз мирно доехал до Глазго вместе со своими спутницами и так же мирно вернется с ними на следующий день.

Его светлость взглянул на часы. Вряд ли, конечно, Уотерз приехал девятичасовым поездом. Хотя можно, в конце концов, пойти и посмотреть.

Питер прошелся по Хай-стрит. Ни в гостиной Уотерза, ни в его спальне, окна которых выходили на улицу, свет не горел. Квартирная хозяйка, пожалуй, примет его за сумасшедшего, если он будет продолжать слоняться здесь. Была еще студия Уотерза — большой переоборудованный амбар у поворота на Тонгландскую дорогу. Если он все же вернулся, то вряд ли пойдет работать туда в столь поздний час. Ну ладно, если уж не спится, для маленькой прогулки сгодится любой маршрут.

Уимзи двинулся мимо замка, вверх по небольшому пролету ступенек и по траве вдоль причала. Был слышен плеск волн, и длинные илистые отмели в устье реки бледно мерцали в тусклом мареве летней ночи. Яхта, причалившая этим утром, так и стояла, прислонившись к пирсу, ее рангоут и снасти выделялись четким переплетением горизонталей и вертикалей на фоне неровной дуги уродливого бетонного моста. Уимзи пересек пустую площадку, куда днем съезжаются автобусы, нырнул на маленькую улочку, ведущую к газовому заводу, и вышел, минуя станцию, на Тонгландскую дорогу.

Его светлость повернул еще раз направо и оказался у славной тихой заводи со старой полуразвалившейся водяной мельницей, несколькими домиками и широким отрезком пустынного поля в окружении сараев и заброшенных пристроек.

К студии Уотерза вела тропинка, петляющая между разросшихся кустарников. Уимзи толкнул дверь мастерской. Она оказалась заперта. Вокруг не было никаких признаков жизни. Питер услышал, как какое-то маленькое животное шевельнулось в траве, как с тихим журчанием лилась вода из деревянного желоба на лопасти мельничного жернова… Где-то далеко в городе хрипло залаяла собака.

Детектив-аристократ повернул обратно. Он шел, и камешки на дороге поскрипывали под его ногами. Вдруг дверь одного из домов внезапно распахнулась, выпустив на улицу длинную полосу света. В дверном проеме Уимзи разглядел силуэт женщины, тревожно вглядывающейся в чернильную тьму ночи.

Неожиданно до Уимзи дошло, что это дом Фаррена, и он замер, решая, стоит ли остановиться и заговорить. Пока его светлость колебался, кто-то положил руку на плечо женщины и втащил ее обратно в дом, плотно затворив дверь. Было в этом жесте нечто поспешное и даже агрессивное, что заставило Питера замереть с открытым ртом. Вторая фигура явно принадлежала мужчине, причем мужчина был выше и крупнее, чем Фаррен. Уимзи не сомневался, что это не Фаррен, как не сомневался и в том, что, если он постучится в дом, на его стук никто не ответит.

Фаррен

Никто не мог назвать мистера Максвелла Джемисона человеком увлекающимся. Здравомыслящий и осмотрительный, снискавший себе репутацию молчуна, начальник полиции предпочитал досконально изучить все обстоятельства дела, прежде чем раздувать скандал из одних лишь смутных предположений. Нельзя сказать, чтобы он чрезвычайно обрадовался, увидев на следующее утро на своем пороге лорда Уимзи. Время завтрака едва миновало, и сэр Максвелл только взялся просматривать свежую газету.

Конечно, он был слишком благоразумен, чтобы игнорировать Питера Уимзи и его теории. Он знал, что у его светлости исключительное чутье на любые преступления и что его помощь может оказаться бесценной. При этом начальнику полиции не нравилась эта английская манера врываться в самый эпицентр событий в крайнем возбуждении и постоянно трещать как сорока. Правда, явившись в участок, лорд продемонстрировал определенный такт. В Блу-Гейт не было телефона, и если уж так необходимо, чтобы Уимзи оставался в курсе самых последних новостей, то лучше пусть обращается за ними в частном порядке непосредственно к Максвеллу, нежели допрашивает с пристрастием сержанта Дэлзиела в баре отеля.

Однако начальник полиции еще не был в достаточной степени убежден, что действительно произошло убийство. Все эти разговоры об исчезнувших предметах и велосипедах были, конечно, небезынтересны, но являлись слабым подспорьем для построения столь грозного обвинения. Может быть, если бы полицейские лучше искали, они нашли бы пропавшую вещь, и тогда наступил бы конец всем рассуждениям о насильственной смерти. Правда, оставался еще щекотливый факт, касающийся окоченения… Но, листая страницы справочников, сэр Максвелл уверился в том, что абсолютно точных и совершенно достоверных закономерностей, связанных с окоченением трупа, не существует.

Список подозреваемых, предложенный Уимзи, вызывал неодобрение и даже протест. Сомнительный документ, сильно отдающий сплетнями… Все подозреваемые были почтенными и уважаемыми людьми. Взять, например, Гоуэна — он давний обитатель Керкубри, живущий здесь уже больше пятнадцати лет, которого все хорошо знают и любят, несмотря на его мелкое тщеславие и порой, быть может, властные замашки. Гоуэн человек с достатком, владеет отличным домом с дворецким и экономкой из Англии, держит две машины с шофером по вызову. Можно ли представить себе, чтобы он вдруг треснул своего собрата-художника по голове, а затем сбросил тело в реку в соседнем графстве? Какой мотив может крыться за подобным поступком? Ходили слухи о каких-то разногласиях касательно живописи, но сэр Максвелл прекрасно знал, что художники постоянно ссорятся по этому поводу и последствиями таких ссор становятся некоторая холодность в отношениях или вербовка сторонников, но никак не убийство. Уотерз, опять же, приятный молодой человек, хотя и склонный возмущать соседей своей южной изысканностью. Прискорбно, что накануне происшествия он поругался с Кэмпбеллом, но, безусловно, Уотерз не тот человек, что будет вынашивать планы кровавой мести из-за брошенного спьяну лишнего слова. Что касается Фаррена…

Тут сэр Максвелл остановился, отдавая должное теории Уимзи. Когда в деле замешана женщина, можно ожидать всего. Кэмпбелл был довольно частым гостем в доме у старой мельницы. Фаррен бесился и даже, поговаривали, угрожал художнику. Если все это не пустые разговоры, до истины докопаться будет непросто. Подозревать Фаррена, конечно, преждевременно, ведь стоит лишь взглянуть на миссис Фаррен, чтобы понять — она не способна на дурной поступок. Впрочем, даже самые добродетельные жены порой лгут и, к примеру, сочиняют алиби для своих безрассудных мужей. На самом-то деле, чем жена добродетельнее, тем решительнее она лжет в соответствующих обстоятельствах. Чувствуя некую отвратительную неуверенность, сэр Максвелл признался себе, что не может однозначно утверждать, что супруги Фаррен вне подозрений.

Далее, есть еще Гейтхаус. Кто там у них? Джок Грэхем — безрассудный тип, из тех, про кого говорят «скор на расправу». И он умен. Если речь идет о человеке, у которого хватит мозгов, чтобы разработать хитроумный план преступления, и хладнокровия, чтобы воплотить его в жизнь, тут Грэхем, без сомнений, на первом месте. На счету Грэхема немало всякого рода розыгрышей, и он способен лгать прямо в лицо, бессовестно глядя на тебя честными глазами. Фергюсон же прославился тем, что в пух и прах разругался с женой. Увы, подробностей сэр Максвелл не знал, но его честный ум пресвитерианина отметил сей факт как дискредитирующий Фергюсона. Стрэтчен… Ну, что касается Стрэтчена — он председатель гольф-клуба и уважаемый человек. Конечно, Стрэтчена, как и Гоуэна, следует сразу исключить из списка подозреваемых.

Зазвонил телефон. Уимзи навострил уши. Сэр Максвелл взял трубку с невыносимой медлительностью. Сказав несколько слов, он повернулся к его светлости:

— Это Дэлзиел. Вам лучше подойти к параллельному аппарату.

— Сэр Максвелл? Мы получили заключение доктора. Да, оно подтверждает теорию об убийстве. В легких воды нет. Человек умер до того, как оказался в реке. Смерть от удара по голове. Кость вошла в мозг. Что? Да, рана была нанесена до кончины несчастного, но смерть наступила почти мгновенно.

На теле и на голове обнаружены множественные следы ударов, но доктор полагает, что некоторые из них появились уже после смерти, в процессе падения тела с обрыва.

— Что насчет времени смерти?

— Да, сэр Максвелл, я как раз к этому подхожу. Доктор говорит, что на тот момент, как он впервые увидел тело, Кэмпбелл был уже мертв, как минимум, шесть часов, но более вероятно двенадцать или тринадцать часов. Это позволяет предположить, что убийство совершено ночью или утром. Где-то между полуночью и девятью часами утра. И еще очень подозрительное и подкрепляющее данную версию обстоятельство — желудок покойного оказался совершенно пуст. Он был убит до того, как позавтракал.

— Однако, — вмешался Уимзи, — если он позавтракал очень рано, все съеденное уже ко времени ленча могло миновать желудок.

— Да, это верно. Но все-таки следы хоть какой-нибудь еды остались бы. Доктор же говорит, что брюхо Кэмпбелла было пусто, как барабан. Он готов поклясться профессиональной честью, что у пострадавшего крошки во рту не было с прошлой ночи.

— Ну, ему лучше зна-ать, — протянул Уимзи.

— Да, это верно. Это лорд Питер у телефона? Ваша светлость будет довольна тем, что его теория подтверждается.

— Может, это и повод для того, чтобы быть довольным, — сказал начальник полиции, — но лучше бы такого повода не было вовсе.

— Это верно, мистер Максвелл. Есть еще один примечательный факт, а именно — мы не можем обнаружить различимые отпечатки пальцев на художественных принадлежностях Кэмпбелла, и это наводит на мысль, что тот, кто ими пользовался, работал в перчатках. И руль машины протерт чисто, как стеклышко. Я думаю, дело прорисовывается. Как вы думаете, сэр Максвелл, должны ли мы обнародовать факт убийства?

— Сложно сказать, сержант. А сами вы как полагаете? Вы советовались с инспектором Макферсоном?

— Видите ли, сэр, он считает, что надо как-то объяснить то, что вообще ведется расследование. Конечно, спешить не следует, но люди уже судачат о ссоре с Уотерзом… да, с Фарреном… э-э… ну да, и об этой истории со Стрэтченом. Сомневаюсь, что нам удастся все скрыть.

— Понятно. Что ж, может лучше сказать всем, что, возможно совершено преступление, но у нас еще нет в этом уверенности и так далее. Но что не следует упоминать — так это заключение доктора о времени смерти. Сейчас я освобожусь и лично переговорю с прокурором-фискалом, а потом дам кое-какое задание полиции Керкубри.

— Да, сэр, будет лучше, если они сами разберутся в своем районе. Я получил отчет из Странрара и займусь этим. Они задержали парня, который садился на пароход в Ларн… Э-э, ладно… Я перезвоню вам позже, сэр Максвелл.

Начальник полиции дал отбой и повернулся к Уимзи. Мина у него была кислая.

— Определенно, ваши предположения подтверждаются, — неохотно признал он. — Но, — добавил Максвелл более бодрым тоном, — теперь, когда они выследили этого человека в Странраре, все, возможно, разъяснится сегодня же утром.

— Может, и так, — ответил Уимзи, — хотя меня гложет сомнение. Человек, который столь умело инсценировал несчастный случай, оказался таким дурнем, что не успел вовремя отплыть в Ирландию и на том попался. Странно… А вам так не кажется?

— Что правда, то правда, — согласился начальник полиции. — Если бы он хотел скрыться, ему следовало сесть на пароход еще вчера утром. И если уж этот малый решил притвориться невиновным, то мог бы делать это и у себя дома.

— Да-а, — протянул Уимзи. — Вы знаете, я полагаю, уже пора пообщаться и с Фарреном, и с Гоуэном, и с Уотерзом — только этот исчез. А на самом деле, и кое с кем еще в Керкубри. Милая ненавязчивая беседа с таким веселым, дружелюбным и любопытным человеком, как я, мистер Максвелл, может иной раз творить чудеса. Ведь в моем утреннем обходе студий нет ничего необычного, не так ли? Никто не обращает на меня Внимания и продолжает заниматься своими делами. Официальные лица, вроде вас, могут смутить художников, а я, Наверное, последний человек в Керкубри, кто способен внушить хоть кому-нибудь благоговейный трепет. Я рожден шутом и каждый день всеми способами подтверждаю это. Вот даже вы, начальник полиции, позволили мне прийти сюда и рассиживать тут на казенных стульях, курить трубку. Я ведь кажусь вам не более чем милым занудой, разве нет?

— Возможно, вы частично правы, — признал Максвелл. Но прошу вас, будьте благоразумны, ладно? Нет необходимости произносить слово «убийца».

— Ни в коем случае. Я предоставлю им возможность произнести это слово первыми, — парировал Питер. — Всего доброго!

Может, Уимзи с виду и не внушал трепета, но прием, оказанный ему в доме Фаррена, отнюдь не подтверждал патетическую речь его светлости о том, что никто, мол, не обращает на него внимания. Открывшая дверь миссис Фаррен при виде лорда отступила к стене с приглушенным вздохом, который мог свидетельствовать всего лишь об удивлении, но скорее напоминал о смятении.

— Приветствую вас! — поклонился Уимзи, бесцеремонно переступая через порог. — Как поживаете, миссис Фаррен? Не видел вас уже сто лет — хотя, нет, с того вечера в пятницу у Бобби, но этот промежуток кажется мне целым веком. Все цветете и поете? А где мистер Фаррен?

Миссис Фаррен, напоминавшая привидение на картине Бёрн-Джонса^[16] прерафаэлитского периода, протянула Питеру холодную, как лед, руку:

— Я чувствую себя прекрасно, спасибо. Хью нет дома. Э-э, не хотите ли войти?

Уимзи, который и так уже находился в доме, поблагодарил за приглашение с подкупающей искренностью.

— Благодарю. Очень любезно с вашей стороны. Я точно не помешаю? А то вдруг вы тут готовите или что-то в этом роде?

Миссис Фаррен покачала головой и провела гостя в маленькую гостиную, декорированную драпировками цвета морской волны и вазами с оранжевыми бархатцами.

— Как сегодня поживают шарфы? — любезно поинтересовался Уимзи (миссис Фаррен ткала на ручном станке довольно интересные узоры). — Я уже вам говорил: войску завидую этому умению! Не могу не вспомнить Владычицу Шалот» ^[17], знаете ли. «Проклятье пало на меня…» и все такое. Вы обещали, что когда-нибудь дадите мне попробовать…

— Боюсь, сегодня я лентяйничаю, — призналась миссис Фаррен со слабой улыбкой. — Я просто… Я только… Извините, один момент.

Женщина вышла, и Уимзи услышал, как она разговаривает с кем-то с задней стороны дома — без сомнения, с девушкой-служанкой, приходящей делать по дому черную работу. Его светлость оглядел комнату, и его острый глаз отметил некий беспорядок. Нет, если быть точным, откровенных признаков беспорядка не наблюдалось, но диванные подушки казались немного смятыми, отдельные цветы увядшими, а на подоконнике и на полированном столике наметился легкий слой пыли. В домах иных друзей Питера это можно было бы счесть обычной небрежностью людей, не придававших значения таким пустякам как пыль и неаккуратность, но для миссис Фаррен сие явление казалось нехарактерным и полным скрытого смысла. Для нее красота повседневности была больше чем просто слово — это был святой принцип, которого следовало придерживаться неотступно, культ, которому надлежало служить с усердием и рвением. Уимзи, как человек с воображением, углядел в этих смутных приметах свидетельство беспокойной ночи и утра, полного страха. Он вспомнил одинокую фигуру в дверном проеме и подозрительного мужчину. Точно, здесь ведь был какой-то мужчина. И Фаррена дома не оказалось… А миссис Фаррен была весьма привлекательной женщиной, если уж на то пошло: овальное лицо, большие серые глаза и эта пышная масса кудрей цвета меди, разделенных на пробор и закрученных на затылке в большой узел.

Кто-то прошел мимо окна — Дженни, с корзиной на локте. Миссис Фаррен вернулась и присела на высокий стул с узкой спинкой, глядя куда-то мимо гостя, словно несчастная нищенка, начинающая подозревать, что царь Кофетуа^[18] в семейной жизни далеко не подарок.

— И куда же это, — спросил Уимзи весьма бестактно, провалился Фаррен?

Большие глаза затенились страхом. Или болью?

— Он ушел… куда-то.

— Вот гулена, — заметил его светлость. — Или он творит в уединении?

— Даже не представляю, — миссис Фаррен рассмеялась. — Вы же знаете, как это бывает. Мужчины уходят, говоря, что вернутся к ужину, а потом случайно встречают знакомого или кто-то им сообщает, что где-то там наметился отличный клев, и поминай как звали.

— Да, безобразие, — посочувствовал Уимзи. — Вы хотите сказать, что он даже не явился к ужину?

— О, нет, я говорю в общем. Фаррен, конечно же, пришел домой к ужину.

— А потом вдруг взял и пропал, сказав, что, мол, мне надо за сигаретами, вернусь через десять минут. Представляю себе. Как опрометчиво мы иногда себя ведем, не правда ли? Я и сам в этом смысле злостный обидчик, хотя совесть меня за это не мучит. В конце концов, Бантер за то и получает жалованье, что терпит меня. Другое дело, если бы у меня была преданная жена, которая грела бы мне тапочки и выходила на порог каждые пять минут поглядеть, не показался ли я на горизонте…

Миссис Фаррен прерывисто вздохнула:

— Да, это действительно ужасно.

— Ужасно? Нет, я серьезно. Думаю, это просто нечестно. К тому же, мало ли что может случиться? Как вот с беднягой Кэмпбеллом…

На этот раз не было никаких сомнений: миссис Фаррен онемела от ужаса, еле сдержав крик, но тут же взяла себя в руки.

— Лорд Питер, может быть, скажете, что произошло на самом деле? Дженни пришла с какой-то жуткой историей о том, что его убили. Но она была так возбуждена и говорила на таком ужасном шотландском, что я ничего не могла толком разобрать.

— Боюсь, это факт, — печально промолвил Уимзи. — Кэмпбелла нашли лежащим в Миннохе вчера днем, с проломленной головой.

— С проломленной головой? Вы хотите сказать?..

— Ну, в общем, трудно установить, как в точности все случилось. Видите ли, как раз в этом месте река полна камней, и…

— Он упал в реку?

— Выглядит все именно так. Кэмпбелл лежал в воде. Но он не утонул, как установил доктор. Он скончался от удара по голове.

— Какой кошмар!

— Странно, что вы об этом еще не слышали, — выразил удивление Питер. — Он ведь был вашим добрым приятелем, верно?

— Ну, да. Мы были хорошо знакомы.

Женщина замолчала, и Уимзи подумал, что сейчас она упадет в обморок. Его светлость встал.

— Послушайте, миссис Фаррен, боюсь, все это для вас слишком большой шок. Позвольте принести вам воды.

— Нет-нет, — она вскинула руку в попытке удержать гостя, но Уимзи уже ринулся через прихожую в студию, где, как он помнил, имелись кран и раковина.

Первое, что заметил лорд Питер, была коробка с рисовальными принадлежностями Фаррена, стоящая на столе. Рядом валялись тюбики с красками и палитра. Старый плащ с пятнами красок висел за дверью. Уимзи прощупал его изнутри и снаружи, но не нашел ничего стоящего внимания. Он стал наполнять чашку водой из-под крана, одновременно шаря глазами по комнате. Студийный мольберт находился на своем о6ычном месте, на нем стояла незаконченная композиция. Небольшой этюдник в собранном виде был прислонен к раковине. Фаррен явно поехал не на пленэр.

Вода, льющаяся на руку, напомнила Питеру, зачем он сюда пришел. Его светлость протер чашку и повернулся к выходу.

В этот момент ему бросились в глаза рыболовные снасти за дверью в углу. Два удилища для форели, удочка для лосося, сеть, острога, корзина для рыбы и болотные сапоги. Ну что же… Может быть, у него есть и четвертая удочка… Без корзины и сапог тоже, в принципе, можно обойтись. Но в этом уютном уголке все перечисленные принадлежности смотрелись органично, как единое целое.

Уимзи вернулся в гостиную. Миссис Фаррен раздраженно отмахнулась от чашки.

— Спасибо, не нужно. Я же говорила, не надо! Со мной все в порядке.

Измученное бессонницей лицо женщины свидетельствовало об обратном. Питер чувствовал, что это жестоко, но кто-то все равно должен будет задать ей эти вопросы, и очень скоро. Не он, так полиция.

— Ваш муж, должно быть, скоро вернется, — сказал лорд Уимзи. — Новости распространяются быстро. На самом деле, удивительно, что он еще не пришел домой. Вы даже не предполагаете, где он может быть?

— Не имею ни малейшего представления.

— Я хочу сказать, что с удовольствием мог бы, например, что-нибудь ему передать или как-то еще помочь.

— Не стоит беспокоиться, но все равно спасибо. Странно, лорд Питер, но вы говорите так, будто горе случилось в нашей семье. Мы, конечно, были в хороших отношениях с мистером Кэмпбеллом, но, в конце концов, у меня нет таких уж причин горевать… Боюсь, это звучит бестактно…

— Вовсе нет. Мне показалось, что вы выглядите расстроенной, но я рад, если это не так. Наверное, я ошибся.

— Наверное, — вымученно согласилась миссис Фаррен. Затем она, кажется, немного собралась с духом и обратилась к гостю почти вдохновенно: — Мне очень жаль мистера Кэмпбелла. Его ужасно все не любили, но он воспринимал все это гораздо болезненнее, чем могло показаться. Он постоянно на кого-нибудь злился. Это все скверно. Чем больше вы ненавидите за то, что ненавидят вас, тем больше растет у вас злоба и тем больше становится их ненависть. Я все понимаю. Мне это не нравилось. Да и кому бы понравилось? Но я старалась быть честной. Боюсь, люди могли это неверно понять. Но нельзя же изменить свое отношение только потому, что окружающие могут вас не так понять, разве нет?

— Разумеется, — согласился Уимзи. — Если вы и ваш муж…

— О, — запротестовала женщина. — Хью и я, мы прекрасно понимаем друг друга.

Уимзи кивнул. «Лжет», — подумал он. Предубежденность Фаррена против Кэмпбелла хорошо известна. Но сама она была из тех представительниц слабого пола, которые если уж взялись излучать свет и благодать, не сойдут с этого пути. Питер внимательно посмотрел на пухлые надутые губки и высокий гладкий лоб. Это было лицо женщины, которая видит только то, что желает видеть, и думает, что можно избежать зла, если вести себя так, будто ничего подобного нет. Ни ревности, к примеру, ни самокритичности. Опасная женщина, ибо глупа. Глупая и опасная, как Дездемона.

— Ну что же, ладно, — сказал беспечно лорд Питер. — Будем надеяться, что блудный сын, то есть муж, скоро объявится. Фаррен обещал мне показать кое-что из своих работ. Я жажду их увидеть. А может быть, я его и встречу где-нибудь по пути. Он, как обычно, на велосипеде?

— О, да. Хью уехал на велосипеде.

— Вообще, мне кажется, здесь, в Керкубри, в среднем на единицу населения приходится больше велосипедов, нежели в любом другом городе из тех, где мне приходилось бывать.

— Это потому, что мы такие работящие и бедные.

— Точно. Ничто так не идет добродетели, как велосипед. Нельзя представить себе велосипедиста, совершающего преступление, правда ведь? Если, конечно, не брать в расчет убийство или покушение на убийство.

— При чем здесь убийство?

— Знаете, нестись целой группой по опасной дороге без тормозов, клаксона или фар — это я называю убийством. Или самоубийством.

С этими словами Уимзи вскочил на ноги. На сей раз Тильда Фаррен и правда упала в обморок.

Грэхем

Оказав первую помощь миссис Фаррен, лорд Питер Уимзи оставил ее удобно устроившейся на диване в гостиной и отправился на поиски Дженни. Он обнаружил девушку у торгов рыбой и передал, чтобы та шла в дом, так как ее хозяйке стало плохо.

— Да уж, — философски заметила Дженни. — Чего удивительного? Совсем себя извела, все тревожится о мистере Фаррене. Да и немудрено! Наделал тут шуму! Вышел за калитку, да и был таков. Вот уже два дня нет как нет.

— Целых два дня? — поразился Уимзи.

— Да. Позапрошлым вечером все это произошло. Взял велосипед, и вперед. Только ругался почем зря, и куда едет, зачем едет — ни слова.

— Значит, он не пришел вчера вечером к ужину?

— Он-то? К ужину? Какое там! Как, бишь, в понедельник вернулся вечером и застал Кэмпбелла в собственном доме, так погнал его в шею. А после начался такой крик, что у жены моего брата у самой чуть истерика не случилась… Что уж говорить о хозяйке?.. Хозяин-то возьми, да и выскочи за дверь, а миссис Фаррен выбежала из дома за ним, обливаясь слезами. Ума не приложу, чего она так расстраивается из-за своего супруга. Я бы не стала его держать, пусть бы катился со своей ревностью и характером.

Теперь Уимзи понял, почему Дженни была срочно отослана с поручением. Хотя все равно глупо было надеяться, что девушка станет держать язык за зубами, когда появилась такая роскошная сплетня. Раньше или позже вся эта история выйдет наружу. Уже теперь, когда они шли по улице, его светлость чувствовал устремленные им вслед любопытные взгляды.

Питер задал служанке еще несколько вопросов. Нет. Жена брата Дженни не может точно сказать, из-за чего разгорелась ссора, но ей было все хорошо видно из окна спальни. Мистер Кэмпбелл появился около шести вечера. Вскорости пришел и Фаррен, и Кэмпбелл почти тут же вылетел вон. Она не знает, что произошло между Фарреном и Кэмпбеллом, но после этого мистер и миссис Фаррен около часа проговорили в гостиной: мистер Фаррен расхаживал по комнате, то и дело размахивая руками, а миссис Фаррен рыдала. Затем послышались крики и какая-то возня. Потом мистер Фаррен выскочил из дома, нахлобучил шляпу на самые глаза, быстро схватил и вывел велосипед. Миссис Фаррен выбежала, чтобы остановить его, а он ее грубо оттолкнул и укатил. С тех пор домой он точно не возвращался, потому что жена брата Дженни следила их жилищем, сгорая от любопытства.

То был понедельник, а сегодня среда, а во вторник Кэмпбелла обнаружили мертвым в Миннохе.

Уимзи распрощался с Дженни, напутствовав служанку, чтобы много не болтала о делах своих нанимателей, и повернул было в направлении полицейского участка, но потом передумал. Нет нужды поднимать шум раньше времени. Пока есть и другие дела. Неплохо бы, например, снова посетить Гейтхаус. Появился один вопрос, который детектив-любитель хотел задать миссис Грин, приходящей уборщице Кэмпбелла. Кроме того, вдруг что-нибудь удастся обнаружить в доме покойного — письма, бумаги, да мало ли что еще? В любом случае, небольшая автомобильная прогулка пойдет на пользу здоровью.

Проезжая мост в Гейтхаусе, его светлость внезапно заметил у дверей гостиницы «Анвос» высокого человека, стоящего рядом с местным констеблем. Этот неряшливо одетый мужчина в старом плаще из непромокаемой ткани, ветхих брюках-гольф, позорных ботинках, гетрах и с рюкзаком неистово замахал рукой в приветствии. Уимзи притормозил с неосторожной поспешностью, чуть не задавив дворового кота, и энергично замахал в ответ.

— Э-ге-гей! — закричал он. — Откуда ты взялся, старый бандит?

— Кажется, все просто жаждут это узнать, — сказал оборванец, протягивая лорду широкую ладонь. — Нельзя отлучиться по частному делу, как здесь уже шум и гам. Что тут вообще происходит?

Уимзи глянул на констебля, который таинственно покачал головой.

— Получив приказ, — начал он, — расследовать…

— Но ты же не получал приказ нагонять таинственности, — заметил неряха. — В чем же дело? Мне приписывают какое-то преступление? И какое, интересно? Пьянствовал и дебоширил, да? Илии ездил на велосипеде без задней фары? Нарушал правила дорожного движения или что?

— Э-э-э, мистер Грэхем… Как раз что касается велосипеда… Позвольте узнать…

— На этот раз я здесь абсолютно ни при чем, — сразу прервал констебля Джок Грэхем. — Да и в любом случае каждому понятно, что позаимствовать вовсе не значит украсть.

— И часто ты заимствуешь велосипеды? — спросил с интересом Уимзи. — Зря ты это… Плохая привычка. С велосипедами здесь просто беда. Во-первых, слишком высоко расположен центр тяжести, а во-вторых, у него всегда барахлят тормоза.

— Знаю, — ответил Грэхем. — Стыд и позор! Каждый следующий велосипед, который я беру, хуже, чем предыдущий. Говорю прямо: недавно я чуть не сломал шею на развалюхе юного Энди.

— О! — воскликнул подошедший к беседующим хозяин гостиницы. — Так это вы, мистер Грэхем, взяли у мальчика велосипед? Конечно, берите, сколько вам будет угодно! Не то чтобы я возражал. Просто парень немного расстроился, что велосипед вот так вдруг исчез неизвестно куда.

— Он снова пропал? — удивился Грэхем. — Говорю вам, на сей раз это не я. Можете сказать вашему Энди, что больше я никогда не возьму его жалкий агрегат, пока он не потрудится привести его в порядок. Надо же совесть иметь! И кто бы его ни взял, помоги ему Бог. Что еще остается сказать? Несчастного, скорее всего, найдут со сломанной шеей в канаве.

— Все может быть, мистер Грэхем, — начал констебль. — Но все же мне хотелось бы знать, если позволите…

— К черту! — возмутился Джок Грэхем. — Не собираюсь рассказывать, где я был. Вовсе не обязан!

— Тут вот какое дело, дружище, — вмешался Уимзи. — Может быть, до тех таинственных мест, где ты скрывался, уже долетели вести, что вчера днем в реке обнаружили Кэмпбелла? Мертвым.

— Кэмпбелла? О, Господи! Нет, не долетели… Так, так, так. Да простятся ему его грехи. А что случилось? Он надрался и шагнул с причала в Керкубри?

— Вообще-то нет. Предположительно, Кэмпбелл рисовая и, поскользнувшись на камнях, упал. Разбил голову.

— Разбил голову? Значит, не утонул?

— Нет, не утонул.

— Н-да… Я всегда говорил Кэмпбеллу, что он рожден для виселицы, но ему удалось-таки вывернуться из петли. Ну, хоть не утонул, и то хорошо. Эх, бедолага, вот тебе и конец… Думаю, раз такое дело, надо войти и выпить по одной за упокой его души. Ты как? Мне он никогда не нравился, нет, но все-таки жаль… В том смысле, что я его больше не смогу одурачить. Присоединяетесь, офицер?

— Благодарю, сэр, но если бы вы все же любезно…

— Предоставьте это мне, — прошептал Уимзи, толкнув полицейского локтем и следуя за Грэхемом в бар.

— Как ты умудрился не слышать об этом, Джок? — продолжил лорд, когда подали напитки. — Где ты скрывался последние двое суток?

— Все вам расскажи! Ты прямо такой же любопытный, как наш друг полицейский. Я живу себе тихо-мирно, никого не трогаю. Но что там с Кэмпбеллом? Когда это все случилось?

— Тело обнаружили около двух часов пополудни, — сказал Питер. — Есть свидетели, которые видели Кэмпбелла живым пять минут одиннадцатого. Он писал пейзаж.

— Да, все всё видят. Знаешь, я всегда думал: вот пропадешь где-нибудь там, в холмах, и будут тебя потом искать неделю. Хотя, вообще-то Миннох довольно посещаемое место. В рыбный сезон, во всяком случае. Но не думаю…

— Могу я спросить вас, сэр, откуда вы узнали, что несчастный случай произошел именно в Миннохе? — вступил в разговор подошедший к ним констебль.

— Откуда я?.. О-хо-хо! Если процитировать одну в высшей степени порядочную и прилично одетую леди, которую мне как-то раз случилось подслушать, когда она болтала с подругой на улице Теобальда, «все это, черт возьми, неспроста». Сколько интереса к тому, где я был… И этот удар по черепу Кэмпбелла… Разве же я не понимаю, констебль? Меня подозревают в том,что это я огрел по голове хорошего человека и отправил его на корм рыбам, прямо как иноземный рыцарь в балладе?

— Э… Не совсем так, сэр, но по долгу службы…

— Все ясно.

— Постойте-ка! — вдруг воскликнул хозяин гостиницы, на которого снизошло озарение. — Вы что же, хотите сказать, что беднягу убили?

— Все возможно, — уклонился от ответа констебль.

— Он не хочет этого сказать, — заявил Грэхем. — Я прочитал это в его выразительных глазах… Ну и дела творятся в нашем тихом местечке!

— Кошмар, — кивнул хозяин «Анвоса».

— Ладно, Джок, — снова подал голос Уимзи. — Не томи! Мы не в силах больше выносить неизвестность… Как ты узнал, что Кэмпбелл погиб в Миннохе?

— Телепатия, — широко ухмыляясь, заявил Грэхем. — Я заглянул в ваши мозги, и вот какая передо мной предстала картина: речка, полная острых камней, крутой гранитный склон, нависающий над ней, мост, деревья и темная заводь под ними. И я сказал себе: «Это же Миннох, черт подери!» Элементарно, Ватсон.

— Не знал, что ты умеешь читать мысли.

— Как подозрительно, правда? Ну, вообще-то нет, не умею. Я узнал, что Кэмпбелл собирается на этюды в Миннох еще позавчера, от него самого.

— Он тебе прямо так и сказал?

— Прямо так и сказал. А что тут такого? Видите ли, иногда я разговаривал с Кэмпбеллом просто так, не швыряя в него ботинками. Он сказал мне в понедельник, что собирается на следующий день пойти порисовать мост. Так, пробурчал что-то… Ну, вы знаете его манеру.

Грэхем достал из кармана кусочек мела и принялся рисовать на стойке бара. Он скорчил рожу, очень достоверно изобразив тяжелую челюсть и надутые губы Кэмпбелла, а его рука имитировала быстрые и замысловатые мазки покойного живописца. Картина возникала с магической быстротой, словно кадр в кинофильме: речка, деревья, мост и белые пухлые облака — все настолько похоже на виденное Уимзи на этюднике, что он был просто сражен.

— Тебе нужно зарабатывать на имитациях, Джок.

— В этом моя проблема. Слишком восприимчив. Рисую в чьем угодно стиле, только не в своем собственном. Критики в волнении: «Мистер Грэхем все еще ищет собственный стиль», — вроде того. Но это забавно. Глядите сюда! Вот это Гоуэн.

Он стер предыдущий набросок, и на его месте возник яркий образчик композиции, характерной для Гоуэна: мрачная цитадель, широкий полукруг побережья, на переднем плане лодка, в ней коренастые рыбаки склонились над своими сетями.

— А это Фергюсон: одно деревце декоративного вида, его одинокое отражение в воде, широкая голубая даль — по сути, все в синих тонах — и какая-нибудь груда камней, для завершения композиции. Вот Фаррен: вид крыш Керкубри, обязательно с Толбусом ^[19] — все выглядит как Ноев ковчег, построенный из детских кубиков: киноварь, неаполитанский желтый, ультрамарин — наигранная наивность и отсутствие теней. Уотерз, по его собственным словам: «Не то, что эти шарлатаны, которые берутся за кисть» — каменоломня с высоты птичьего полета, в которой различима каждая трещинка, где-то вдали лошадь с телегой, детально прорисованные, в сущности, лишь для того, чтобы продемонстрировать свое мастерство. Ах, ты! — Грэхем плеснул на стойку бара немного пива и вытер пятно разодранным рукавом. — У всех у них есть один дар, которого я лишен. Они в своих работах совершенно искренни, а я нет — в том-то и разница. Говорю вам, Уимзи, половина этих треклятых портретов, за которые мне платят, — карикатуры. Только идиоты этого не видят. Если бы видели, они бы скорее умерли, чем выписали чек.

Питер рассмеялся. Если Грэхем пытается выиграть время, то делает это мастерски. Если хочет отвести подозрение от своего опасного дара имитатора, то едва ли что-нибудь сошло бы здесь лучше, чем подобная легкомысленная непосредственность. А его объяснение выглядело вполне убедительным: На самом деле, почему бы Кэмпбеллу не упомянуть, куда он собирается отправиться рисовать?

Полицейский начал проявлять нетерпение.

— По долгу службы… — снова завел он.

— О! — рассмеялся Грэхем. — Этот парень — один из и бульдожьей своры,

— Да уж, у него великолепная хватка, — подтвердил Уимзи. — Как у святого Генгульфа^[20]. Ему вслед вопили: «Боже мой! Какое упрямство!». Отвратительный мужик. Он намеревается получить ответ во что бы то ни стало.

— Бедненький, — сказал Грэхем. — «Мало ли чего вам хочется», как говорили нянечки в старые добрые времена, когда о Монтессори^[21] еще и слыхом не слыхивали. Меня не было в Миннохе. А где я был, это вас не касается.

— Э-э, хорошо, сэр, — проблеял констебль в полном смущении.

Колеблясь между предписаниями о поведении с подозреваемыми, служебным долгом, собственным нежеланием думать что-то плохое касательно мистера Грэхема и стремлением успешно справиться с задачей, он находился в некотором затруднении.

— Иди-иди, приятель! — добродушно проворчал Грэхем. — Ты зря тратишь время. Достаточно одного взгляда на меня, чтобы понять, что я и мухи не обижу. Поди-ка, настоящий убийца уже успел ускользнуть, пока мы тут обмениваемся милыми шуточками над кружкой пива?

— Я должен понимать ваше заявление так, что вы категорически отказываетесь сообщить, где были ночью с понедельника на вторник? — наконец сформулировал вопрос констебль.

— Да уймись ты, наконец! — закричал Грэхем. — В этой стране все до всех доходит медленно, но верно, Уимзи. Да, надо понимать так! Я отказываюсь категорически, абсолютно, полностью и совершенно. Сделай себе заметку, на случай если забудешь.

Полицейский последовал совету, причем очень серьезно.

— Так, ясно, — заключил он, — я должен будут представить отчет начальству.

— Молодец, — похвалил Грэхем. — Хочешь, я сам им скажу?

Констебль с сомнением покачал головой и медленно, неохотно отошел.

— Бедолага, — вынес свой вердикт Грэхем. — Прямо даже как-то стыдно его дразнить. Еще по одной, Уимзи?

Его светлость отклонил предложение, и Джок Грэхем довольно резко сорвался с места, сказав, что должен заняться делами в мастерской. Хозяин гостиницы «Анвос» проводил его взглядом.

— И что он скрывает? — небрежно спросил сам себя Питер.

— Опять какая-нибудь любовная история, — любезно ответил хозяин. — Он истинный джентльмен, этот Грэхем, и большой ценитель женщин.

— Понятно, — кивнул Уимзи. — А это мне напомнило, Роб, что у меня есть для тебя новый лимерик ^[22].

— В самом деле? — обрадовался тот и осторожно прикрыл дверь, соединяющую холл гостиницы и бар.

Осчастливив хозяина листочком со стихотворением и распрощавшись, его светлость снова вернулся к делу.

Миссис Грин, приходящая прислуга Кэмпбелла, жила в маленьком домике неподалеку. Когда явился лорд Уимзи, она была занята приготовлением пресных лепешек, но, отряхнув ладони от муки и переместив лепешки на сковороду, выразила готовность поговорить о внезапной смерти своего хозяина.

Шотландский миссис Грин был довольно груб, а манера разговора чересчур экспрессивна, но, переспрашивая по два-три раза, Уимзи удавалось понять общую суть ответов.

— Мистер Кэмпбелл позавтракал перед уходом, утром во вторник?

— Да, позавтракал. После него на тарелке остались кусочки бекона и яиц, а также стоял заварочный чайник с чашкой. Роме того, хлеба и масла стало меньше, по сравнению с предыдущим вечером, и видно, что от куска бекона отрезали.

— Это его обычный завтрак?

— Да, глазунья с беконом. Именно ее он непременно съедал на завтрак. Два яйца и два тонких ломтика бекона — вот все что пошло в ход тем утром, конечно, насколько могла судить миссис Грин.

— А мистер Фергюсон тем утром тоже позавтракал?

— Да, мистер Фергюсон поел копченой рыбы и выпил чашку кофе. В воскресенье миссис Грин принесла пару копченых рыбин, и одну он съел в понедельник утром, а другую — во вторник. Ничего необычного ни в том, ни в другом доме, насколько она может судить, не было. Так она и сказала полицейским, когда те к ней обратились.

Уимзи обдумывал услышанное, пока возвращался в Керкубри. Отчет доктора превращал эти два яйца с беконом в подозрительный факт. Кто-то позавтракал в доме Кэмпбелла, и человек, которому это было легче всего сделать, — Фергюсон. В том случае же, если яйца слопал не Фергюсон, он вполне мог видеть того, кто этим занимался. Как некстати со стороны Фергюсона так вот взять и уехать в Глазго!

Что касается Грэхема, очевидно, что он не ездил на озеро Трул. Молчание Джока может иметь дюжину причин. Женщина — наиболее вероятная из них. Было бы неплохо, в интересах самого Грэхема, выяснить, имелась ли у него здесь какая-либо пассия. А может, он набрел на какую-нибудь отдаленную реку, богатую форелью, которую решил приберечь для себя? Или отказался говорить просто из вредности. Кто его знает? При всей своей показной чудаковатости Грэхем всегда начеку. И все же в сельской местности, где все друг друга знают, перемещения человека не могут оставаться полнейшей тайной. Кто-то наверняка видел Грэхема. Если бы только этот кто-то еще признался в том, что кажется сомнительным, как и все остальное в данном деле, поскольку сельские жители сами по себе любители многозначительного молчания.

Уимзи позвонил мистеру Джемисону Максвеллу, чтобы поделиться своими умозаключениями по поводу яичнице и бекона. Его заявление было встречено крайне сдержанными «м-м-м» и «угу». От Дэлзиела никаких новостей больше не поступало, и лорд Питер отправился домой, не забыв постучаться в дверь на противоположной стороне улице — проверить, не вернулся ли случаем Уотерз.

Бантер встретил хозяина почтительным приветствием, но казалось, что-то втайне терзало душу дворецкого. На поверку причиной страданий оказалось сделанное им открытие, Бантер узнал, что шотландцы уже совсем потеряли совесть тарелку называют плошкой — явно предумышленно, с намерением сбить с толку иностранцев и в прямом смысле слова заставить их чувствовать себя слонами в посудной лавке.

Уимзи посочувствовал и, дабы отвлечь слугу от этого переживания, поведал о своей встрече с Джоком Грэхемом.

— На самом деле, милорд? Я уже оповещен о возвращении мистера Грэхема. Я понял так, что в ночь с понедельника на вторник он был в Гритауне.

— Ого! В Гритауне? Но откуда ты знаешь?

Бантер кашлянул.

— После разговора с молодым человеком в посудной лавке, милорд, я заглянул на пару минут в бар «Герб МакКлеллана». Не в общий зал, милорд, а в смежный. Находясь там, я случайно услышал, как какие-то люди упомянули об этом.

— Что за люди, Бантер?

— Плохо одетые люди, милорд. Я уловил, что они как-то связаны с рыбной торговлей.

— Больше они ни о чем не говорили?

— Нет, милорд. К несчастью, один из них взглянул в сторону стойки и заметил мое присутствие, после чего они больше не развивали эту тему.

— Ты не знаешь, кто это были такие?

— Я сделал попытку выяснить сей факт у хозяина, но он лишь намекнул, что это компания каких-то ребят из порта.

— Вот как? А что ты хотел от него услышать? Хм-м. Тебе удалось хотя бы кого-нибудь из них разглядеть?

— Только одного, который обернулся к двери, да и то на долю секунды. Остальные, когда я пришел, стояли спиной к стойке, милорд, и мне не хотелось обнаружить свое любопытство.

— Так. Гритаун лежит на пути к Ньютон-Стюарту, но оттуда до Минноха довольно далеко. Они не упоминали, когда конкретно видели Грэхема?

— Нет, милорд, но из их разговора о количестве выпитое я заключил, что это было уже перед закрытием.

— Ага! — воскликнул Уимзи. — Мы сможем это установить, наведя справки в питейных заведениях Гритауна. Очень хорошо, Бантер. Думаю, мне стоит пойти и проветрить мозги, сыграв партию в гольф, а потом поужинать жареным бифштексом с картофелем. Где-то в семь тридцать вечера.

— Прекрасная мысль, милорд.

Его светлость сыграл партию в гольф с провостом ^[23], но без особой пользы для расследования. Утешал тот факт, что Питер выиграл со счетом 5:3. Из этой победы детектив-любитель сделал заключение, что на душе у его соперника не совсем спокойно, но все же не смог вызвать его на разговор о Кэмпбелле. «Просто несчастный случай», — пожал плечами провост. Он полагал, что пройдет немало времени, прежде чем полицейские разберутся в происшествии. После этих слов разговор был переведен на такие темы как состязание по метанию колец, недавняя регата в Кирксбери, дефицит лосося, промысел браконьеров в устье реки и проблемы стока воды во время прилива.

В половине десятого, разделавшись с бифштексом и ревеневым пирогом, Уимзи дремал над старым номером какого-то журнала. И тут до его ушей донесся звук шагов во дворе. Не успел Питер подняться и выглянуть в окно, как шаги приблизились к его двери и раздался веселый женский голос:

— Можно нам войти?

Мисс Сэлби и мисс Кошран занимали смежные домики. Дамы часто навещали друг друга или вместе ходили купаться на песчаный берег реки Дун. Мисс Сэлби — высокая, несколько угловатая брюнетка, на свой лад, казалась очень привлекательной. Она писала маслом неплохие, насыщенные по цвету, несколько угловатые, как она сама, но крайне симпатичные портреты. Мисс Кошран — кругленькая, забавная, с волосами сероватого оттенка — делала карандашные акварельные иллюстрации к романам, печатающимся в журналах. Обе они нравились Уимзи как дамы простые, без всякой манерности, и лорд очаровал художниц по той же причине. Еще они находили ужасно занятным его слугу. Бантер с затаенной болью наблюдал, как молодые женщины сами готовят обед, сами вешают занавески в доме. Иногда он с укоризненным видом приходил им на помощь: забирал у них из рук молоток и гвозди с вежливым: «Позвольте мне, мисс…» или любезно предлагал последить за тушеным мясом либо выпечкой в их отсутствие. Обе вознаграждали его овощами и цветами из своего сада, которые Бантер принимал с почтительным: «Благодарю вас, мисс. Его светлость будут вам очень признательны».

Пока Уимзи раскланивался с гостьями, Бантер скромно возник в комнате и осведомился, едва в обмене приветствиями образовалась некая пауза, не желают ли леди поужинать. Леди ответствовали, что они вполне сыты, но дальнейшие расспросы показали, что на самом деле со времени вечернего чая у них не было во рту ни крошки, если не считать нескольких сэндвичей, съеденных в поезде. Питер немедленно велел подать омлет, бутылку кларета и то, что осталось от ревеневого пирога. Когда Бантер удалился, чтобы все приготовить, его светлость сказал:

— Итак, вы пропустили самое интересное.

— Да, мы слышали на станции, — ответила мисс Кошран.

— Расскажите нам скорее, что случилось? Это правда, что мистер Кэмпбелл мертв?

— Увы. Его нашли в реке…

— А нам сказали, что его убили, — вставила мисс Сэлби.

— О, значит, уже так говорят? Ну что ж, и это правда.

— Боже милосердный! — прижала руки к груди мисс Сэлби.

— И как они считают, кто это сделал? — спросила мисс Кошран.

— Пока неизвестно, — ответил Питер. — Просто существует версия о том, что это предумышленное деяние.

— И что же на это указывает? — удивилась мисс Кошран.

— Понимаете ли, к тому же у Кэмпбелла ничего не украли и… и, в общем, ряд причин…

— Понятно. Вы знаете больше, чем считаете нужным нам сообщить… Ладно. Повезло, что у нас есть алиби, да, Маргарет? Мы были в Глазго с самого вчерашнего утра. Это же случилось во вторник утром, так?

— Вроде бы да, — подтвердил Уимзи, — но все же для верности полиция проверяет всех… Кто где был с вечера понедельника.

— Кого всех?

— Ну, тех, кто знал Кэмпбелла, общался с ним и так далее.

— Ясно. Ну что же, как вам известно, в ночь с понедельника на вторник мы были здесь. Мы еще пожелали вам спокойной ночи, когда вы зашли, а уехали мы поездом в восемь сорок пять утром во вторник. У нас найдется масса свидетелей, которые могут подтвердить, что мы провели в Глазго весь день. Так что полагаю, тут все в порядке. Кроме того, нужно обладать несколько большей силой, чем обладаем мы с Мэри, чтобы справиться с мистером Кэмпбеллом. Какое облегчение, что на нас подозрение не падет!

— Да, вы обе, равно как и Уотерз, исключаетесь из числа подозреваемых, так что можете быть спокойны.

— А где был мистер Уотерз?

— Разве не с вами?

— С нами?

Девушки переглянулись. Уимзи извинился.

— Я не прав? Миссис Дуингз, хозяйка его квартиры, сказала мне, что Уотерз уехал в Глазго вместе с вами.

— Она, должно быть, что-то перепутала. В воскресенье вечером у Боба Андерсона Уотерз упоминал, что, возможно, зайдет, но не зашел, и мы решили, что он передумал. Но мы все равно особо его и не ждали, да, Мэри?

— Ну да. А он сейчас уже здесь, лорд Питер?

— В том то и дело, что нет, — Уимзи был несколько ошеломлен таким поворотом событий.

— Ну, ничего. Куда он денется? — успокоила его мисс Кошран.

— Разумеется, — согласился Уимзи, — Но он точно уехал из дома около половины девятого вчера утром, сказав, что отправляется в Глазго. Или, по крайней мере, хотел, чтобы все так думали.

— На станции его не было, — решительно заявила мисс Сэлби. — И на выставке на следующий день мы его тоже не видели. По крайней мере, я не заметила. Но конечно, у него могли найтись в Глазго и другие дела.

Уимзи очень не аристократично почесал затылок.

— Мне нужно еще раз расспросить эту женщину, — сказал он. — Должно быть, я что-то не так понял. Но все-таки очень странно… Куда Уотерзу нужно было вставать и уезжать так рано, если не в Глазго? Учитывая, что…

— Учитывая, что? — подхватила мисс Кошран.

— Хм-м… Просто я не предвидел подобного расклада, — замялся его светлость. — Уотерз накануне слегка перебрал, а обычно после подобных возлияний ему требуется немало времени, чтобы подняться, собраться с мыслями и так далее. Да, непонятно… Но что поделаешь, придется нам ждать, когда он объявится.

— Нам? — удивилась мисс Сэлби.

— Я имел в виду, полиции, — поправился Уимзи, слегка покраснев.

— Я так и знала! Вы помогаете полиции, — констатировала факт мисс Кошран. — Я же забыла, что у вас репутация Шерлока Холмса. Жаль, что мы не смогли ничем помочь. Спросите мистера Фергюсона. Может, он видел мистера Уотерза в Глазго.

— О! А Фергюсон был там?

Питер задал вопрос осторожно, но не настолько осторожно, чтобы обмануть мисс Кошран, которая бросила на него проницательный взгляд.

— Да. Он там был. Я думаю, мы даже можем указать точное время, когда его видели (если мисс Кошран приходила в волнение, ее шотландский акцент усиливался; она развела колени и подалась вперед, опершись о них ладонями, как рабочий в трамвае, выражающий готовность поспорить.) Наш поезд прибыл на вокзал в Глазго в два часа шестнадцать минут — Неудобный поезд, останавливается на каждой станции… По идее, нам следовало подождать и поехать на поезде в час сорок шесть из Дамфриса, но мы хотели повидаться с сестрой Маргарет Кэтлин и ее мужем, а они уезжали в Англию уже в четыре часа пополудни. Они встретили нас на вокзале, мы все вместе отправились в отель и немного перекусили. Ведь у нас с восьми утра и маковой росинки во рту не было: в поезде ресторана нет. В отеле можно замечательно пообщаться, не хуже, чем в любом другом месте. В четыре часа мы их проводили, а затем стали спорить, что делать дальше — поехать к моей кузине, у которой мы планировали остановиться, или сначала заглянуть на выставку. Я говорила, что уже поздно, нам не хватит времени, чтобы увидеть всю экспозицию, но Маргарет уверяла, что было бы неплохо просто съездить взглянуть, где и как там все расположено, а на следующий день уже детально все осмотреть. Я согласилась, ведь мысль здравая. Так что мы сели на трамвай и примерно в половине пятого или чуть раньше добрались до выставки. В первом же зале кого, по-вашему, мы увидели? Мистера Фергюсона, который как раз выходил оттуда. Конечно, мы остановились и немного с ним поболтали. Он нам рассказал, что подробно осмотрел все работы и завтра собирается возвращаться, но все равно еще раз прошелся с нами по залам.

Уимзи, который пытался удержать в памяти расписание местных поездов и поспешно перебирал в голове время их прибытия и отправления, на этом месте внезапно спросил:

— То есть он действительно уже все осмотрел?

— О, да. Мистер Фергюсон сразу сказал нам, что где находится, и назвал картины, которые ему понравились больше всего. Приехал он на том же поезде, что и мы, только, полагаю, в отличие от нас, прямиком отправился на выставку.

— На вашем поезде… То есть на поезде, прибывающем в два часа шестнадцать минут. Ну да, конечно, он сел на него в Дамфрисе, оттуда поезд, кажется, отходит, в одиннадцать двадцать две. Да, верно. А в Дамфрисе вы его видели?

— Нет, но это ведь не значит, что мистера Фергюсона там не было. Он наверняка ехал в вагоне для курящих, а мы сели в милое старомодное дамское купе, так как не любим курить в помещениях. Зато он видел нас в Глазго, хотя мы его и не заметили, потому что первое, что он нам сказал при встрече: «А я видел вас на вокзале, но вы меня не заметили. А кто вас встречал? Наверное, Кэтлин и ее муж?». И затем сообщил, что ехал в том же поезде.

— Замечательно, — резюмировал Уимзи. — Значит, мы должны навестить Фергюсона. Э-э, то есть его навестит полиция.

Мисс Кошран покачала головой.

— Меня вы не обманете, — сказала она. — Вас выдают глаза. Вы замешаны в этом деле. Если честно, мне кажется, что это вы и совершили преступление.

— Нет, — возразил Уимзи. — Это, наверное, одно из немногих преступлений, которое я бы совершить не смог. Я не владею кистью.

Гоуэн

Макферсон, инспектор полиции Керкубри, был одним из тех старательных людей, напрочь лишенных воображения, для которых никакая гипотеза не является столь надуманной, чтобы ее нельзя было рассмотреть. Ему нравились вещественные доказательства. Он не принимал в расчет такие заумные соображения, как неправдоподобность с точки зрения психологии. Начальник полиции изложил ему конкретные факты касательно смерти Кэмпбелла, и Макферсон видел, что они указывают на вину того или иного художника. Эти факты ему нравились. Результаты медицинской экспертизы нравились ему еще больше: четкие, ясные сведения — об окоченении трупа и состоянии его желудочно-кишечного тракта. Все, что касается поездов и расписаний, тоже радовало инспектора: это было удобно занести в таблицу и проверить. Но то, что касалось картины, не так тешило душу полицейского: тут многое было связано с какими-то техническими моментами, которых он лично не понимал, но ведь Макферсон не был столько предвзят, чтобы отказаться от мнения эксперта по этим вопросам. Например, спрашивал же он совета у кузена Тома касательно электричества или мнение своей сестры Элисон по поводу женского белья, и был способен допустить, что такой джентльмен как лорд Питер Уимзи может больше знать о живописцах и их инструментах.

Исходя из соображений инспектора, под подозрение попадали все художники, независимо от того, насколько они богаты, респектабельны или мягкосердечны, а также от того, ссорились они с Кэмпбеллом или нет. Керкубри был вверенным ему участком, и Макферсон счел своей задачей собрать всю информацию и проверить наличие алиби у каждого художника в городке, молодого или старого, мужского или женского пола, добродетельного или порочного — всех без исключения. Он добросовестно подошел к делу, не забыв прикованного к постели Маркуса МакДональда, миссис Элен Чамберс, которая совсем недавно обосновалась в Керкубри, Джона Петерсона 92 лет, а также Вальтера Фланагана, который вернулся с войны с протезом вместо ноги. Макферсон обратил внимание на отсутствие Уотерза и Фаррена, хотя не придал этому такого значения, как лорд Питер, и после полудня его можно было увидеть у парадного входа дома мистера Гоуэна — в руке блокнот, на лице верность правому делу. Он оставил Гоуэна напоследок, потому что все знали, что Гоуэн имел обыкновение работать по утрам и болезненно воспринимал вторжения до обеда. У инспектора Макферсона не возникало никакого желания нарываться на неприятности.

Дверь открыл английский дворецкий и прямо на пороге сказал:

— Мистера Гоуэна нет дома.

Инспектор пояснил, что он явился по важному официальному делу и ему необходимо задать мистеру Гоуэну несколько вопросов. Дворецкий повторил, очень надменно:

— Мистера Гоуэна нет дома.

Инспектор позволил себе спросить, когда мистер Гоуэн вернется. Дворецкий снизошел до дальнейших объяснений:

— Мистер Гоуэн уехал.

Для шотландца подобная фраза имеет несколько иной смысл, нежели для англичанина. Инспектор спросил, когда мистер Гоуэн вернется, имея в виду сегодняшний вечер.

Дворецкий, вынужденный высказаться более определенно, холодно пояснил:

— Мистер Гоуэн уехал в Лондон.

— Вот как? — удивился инспектор, раздраженный на себя за то, что визит, похоже, затягивался. — Когда же он уехал?

Дворецкий, кажется, счел этот допрос в высшей степени неприличным, но, тем не менее, ответил:

— Мистер Гоуэн уехал в Лондон в понедельник вечером.

Инспектор опешил:

— В какое именно время вечером в понедельник он отбыл?

Дворецкий производил впечатление человека, переживающего жестокую внутреннюю борьбу, но ответил он с огромным самообладанием:

— Мистер Гоуэн уехал на поезде в восемь сорок пять вечера из Дамфриса.

Инспектор на секунду задумался. Если это правда, значит, Гоуэн исключается. Но услышанную новость надо, конечно, еще проверить.

— Я думаю, — сказал он, — что мне следует на минутку войти.

Казалось, дворецкий колеблется, но, заметив, что из дома напротив вышли люди, чтобы поглазеть на инспектора и на него самого, он скрепя сердце отступил и позволил Макферсону пройти в уютную, обшитую панелями прихожую.

— Я расследую, — объяснил инспектор, — дело о смерти мистера Кэмпбелла.

Дворецкий молча склонил голову.

— Скажу вам без околичностей, что бедный джентльмен был убит. Это более, нежели просто предположение.

— О! — произнес дворецкий. — Понимаю.

— И, видите ли, сейчас самое важное, — продолжал Макферсон, — собрать всю информацию, какую только возможно, у тех, кто последними видел Кэмпбелла.

— Несомненно.

— И для начала, ну вы понимаете, мы должны знать, кто где был, когда произошло несчастье.

— Разумеется, — согласился дворецкий.

— Нет сомнений, — продолжал наступление инспектор, — Что если бы мистер Гоуэн был дома, он бы с радостью оказал Нам любое содействие, какое только в его силах.

Дворецкий выразил уверенность, что мистер Гоуэн был бы безмерно счастлив так поступить.

Инспектор раскрыл блокнот.

— Ваша фамилия Элкок, не так ли? — начал он.

— Хэ-элкок, — с упреком поправил его дворецкий.

— Ха — э — двойное л?.. — предположил инспектор.

— В написании моего имени нет буквы ха. Первая буква хэ, и только одно л.

— Прошу прощения, — извинился инспектор.

— Ничего страшного, — снисходительно ответил мистер Хэл кок.

— Хорошо. Ну а теперь, мистер Хэлкок — как вы понимаете, это просто формальность, — скажите, в какое время мистер Гоуэн уехал из Керкубри в понедельник вечером? Это очень важно.

— Должно быть, немногим после восьми.

— Кто его повез?

— Хаммонд, шофер.

— Аммонд? — уточнил инспектор.

— Хаммонд, — с нажимом повторил дворецкий. — Его зовут Хальберт Хаммонд — с ха.

— Прошу прощения, — снова извинился инспектор.

— Ничего страшного, — снова ответил мистер Хэлкок. — Возможно, вы захотите поговорить с Хаммондом?

— Одну минуту, — сказал инспектор. — Вы можете мне сказать, видел ли вообще мистер Гоуэн мистера Кэмпбелла в понедельник?

— Затрудняюсь ответить.

— Мистер Гоуэн был в приятельских отношениях с мистером Кэмпбеллом?

— Затрудняюсь ответить.

— Мистер Кэмпбелл приходил в недавнем времени в этот дом?

— Мистер Кэмпбелл никогда не приходил в этот дом, насколько мне известно.

— В самом деле? Гм…

Инспектор не хуже мистера Хэлкока знал, что Гоуэн держался несколько в стороне от остального сообщества художников и редко приглашал кого-нибудь к себе домой. Лишь время от времени у него появлялись партнеры по бриджу. Но пунктуальный Макферсон, во всем следующий букве закона, счел необходимым задать этот вопрос. Он всегда добросовестно выполнял свою работу.

— Я лишь хотел уточнить. Можете вы мне рассказать, что делал мистер Гоуэн в понедельник?

— Мистер Гоуэн, согласно обыкновению, встал в девять часов утра и в половине десятого позавтракал. Затем, как обычно, он уединился в студии. Обедал он в обычное время — около половины второго. После обеда мой хозяин вновь погрузился в творчество. В шестнадцать часов я подал ему чай в библиотеку, — тут дворецкий остановился.

— Так-так, — подбодрил его инспектор.

— После чая, — продолжил дворецкий, уже медленнее, — мистер Гоуэн выехал из дома на своем двухместном автомобиле.

— За рулем находился Хаммонд?

— Нет. Эту машину мистер Гоуэн, как правило, водит сам.

— Да? Хорошо. И куда он поехал?

— Затрудняюсь ответить.

— Ладно. Когда он вернулся?

— Около семи часов вечера.

— И затем?..

— Мистер Гоуэн высказался в том смысле, что решил поехать в город.

— А раньше он об этом ничего не говорил?

— Нет. У мистера Гоуэна есть привычка неожиданно уезжать в город.

— Без предупреждения? Дворецкий кивнул.

— Вам это не показалось странным?

— Конечно, нет.

— Э-э… так. Он поужинал перед отъездом?

— Из слов мистера Гоуэна я понял, что он будет ужинать в поезде.

— В поезде? Вы сказали, он уехал поездом, отправляющимся в восемь сорок пять вечера из Дамфриса?

— Так мне дали понять.

— Как же так? Вообще-то поезд в восемь сорок пять не имеет никакого отношения к Лондону. Он направляется Карлайл и прибывает туда в девять пятьдесят девять, что, согласитесь, для ужина поздновато. Почему бы мистеру Гоуэну было спокойно не поужинать, а затем сесть на поезд в одиннадцать ноль восемь из Дамфриса?

— Затрудняюсь ответить. Мистер Гоуэн не поставил меня в известность. Возможно, у него были какие-то дела в Карлайле.

Инспектор посмотрел в широкое, непроницаемое лицо Хэлкока и заключил:

— Что ж, возможно. Не сказал ли мистер Гоуэн, как долго он будет отсутствовать?

— Мистер Гоуэн упомянул, что, возможно, будет отсутствовать неделю или десять дней.

— Оставил ли он какой-нибудь адрес?

— Он выразил желание, чтобы письма пересылались в его клуб.

— И это клуб…

— «Муштабель», Пикадилли. Инспектор записал адрес и прибавил:

— Со времени отъезда вы не получали вестей от мистера Гоуэна?

Дворецкий удивленно поднял брови:

— Нет, — выдержав паузу, он продолжил, менее холодно: — Мистер Гоуэн не имеет обыкновения писать до тех пор, пока нет необходимости дать какие-либо особые указания.

— Ах, вот оно что? Понятно. Значит, насколько вам известно, мистер Гоуэн в настоящее время находится в Лондоне.

— Надо полагать, так.

— Хм-м. Ясно. Ну ладно, а теперь я хотел бы поговорить с Хаммондом.

— Хорошо.

Хэлкок позвонил в звонок, на звук которого прибежала молоденькая, довольно миловидная служанка.

— Бетти, — велел Хэлкок, — скажи Хаммонду, что его присутствия требует инспектор.

— Одну секунду, — вмешался Макферсон. — Бетти, скажите, пожалуйста, во сколько мистер Гоуэн в понедельник вечером уехал из дома?

— Около восьми часов вечера, сэр, — девушка кинула быстрый взгляд на дворецкого.

Он поужинал перед выходом?

— Не могу припомнить, сэр.

— Ну-ну, Бетти, — властно промолвил мистер Хэлкок. — Конечно же, ты можешь вспомнить. Не бойся.

— Д-да, мистер Хэлкок, я могу вспомнить.

— И что, — не унимался дворецкий, — мистер Гоуэн не ужинал дома в понедельник?

— Нет.

Хэлкок кивнул.

— Ну, иди. Передай Хаммонду мое распоряжение. Если, конечно, инспектор не желает спросить тебя о чем-нибудь еще.

— Нет, — покачал головой Макферсон.

— Что-то случилось? — робко спросила Бетти.

— Да ничего, ничего, — ответил дворецкий. — Как я понял, простая формальность. И, Бетти, как только передашь мои слова Хаммонду, сразу возвращайся к себе. Нигде не останавливайся и ни с кем не болтай. Инспектор просто делает свою работу, как и ты, и я.

— Да, то есть, нет, мистер Хэлкок.

— Хорошая девочка, — снисходительно улыбнулся дворецкий, когда Бетти убежала. — Но медленно соображает, если вы понимаете, о чем я.

— Уг-гу, — промычал Макферсон.

Хаммонд, шофер, оказался маленьким, бойким типом. Говорил он с акцентом, который, однако, не мог скрыть в нем коренного лондонца.

Инспектор быстро протарабанил свою вступительную речь о служебном долге и перешел к делу.

— Вы куда-нибудь возили мистера Гоуэна в прошедший понедельник?

— Совершенно верно. Отвозил на станцию в Дамфрис.

— В какое время?

— Мы отбыли в восемь вечера, к поезду восемь сорок пять.

Вы взяли двухместный автомобиль?

— Нет, я взял обычную машину.

— Во сколько мистер Гоуэн вернулся домой в двухместном автомобиле?

— Где-то в семь часов пятнадцать минут вечера. Может чуть раньше, а может, немного позже. Я сам-то поужинал в половине восьмого, а когда вернулся в гараж, увидел, что «райли» уже стоит на месте.

— У мистера Гоуэна было с собой что-нибудь из багажа?

— Что-то вроде сумки. Возможно, один из его дорожных портфелей. Примерно вот такого размера… — шофер развел в стороны руки.

— Так, ясно. Вы видели, как мистер Гоуэна садился в поезд?

— Нет. Он пошел на станцию, а мне велел отправляться домой.

— Во сколько это было?

— В восемь часов тридцать пять минут. Ну, или примерно так.

— И вы поехали обратно в Керкубри?

— Ясное дело. Хотя нет, постойте-ка. Я должен был заехать кое за чем на пути домой.

— Да? А что это было?

— Два портрета мистера Гоуэна, принадлежащие одному джентльмену из Дамфриса. Хозяин не пожелал, чтобы их везли поездом, так что я забрал их прямо из дома. Они были уже запакованы — только взять.

— И вы поехали в этот дом, оставив мистера Гоуэна на станции?

— Точно. Джентльмена зовут Филипс. Дать его адрес?

— Да, пожалуйста. Шофер продиктовал адрес.

— Не упоминал ли мистер Гоуэн, куда направляется?

— Он только сказал, что хочет сесть на поезд до Карлайла.

— До Карлайла?

— Точно.

— А про Лондон он ничего не говорил?

— Если говорил, то не мне. «Поезд в Карлайл» — так он сказал.

— Понятно. А когда ваш хозяин сообщил вам, что собирается уезжать?

— Мистер Хэлкок спустился, когда я ужинал, и сказал, что мистеру Гоуэну нужна машина около восьми часов вечера, отвезти его в Дамфрис. Я ответил: «Хорошо!» Так я сказал. И добавил, что могу заодно забрать те картины. Сказано — сделано.

— Прекрасно. Все понятно. Спасибо, мистер Хаммонд. Ничего особенного, вы меня понимаете? Это просто формальность.

— Без проблем. Ну, лады?

— Что, простите?

— Я говорю — лады? Ну, то есть о'кей. Это все? Можно идти?

— Да. На данный момент это все.

— Ладно. Тогда пока, — распрощался шофер.

— Не хотите ли расспросить миссис Хэлкок? — вежливо осведомился дворецкий, всем своим видом напоминая великомученика.

— О, нет. Полагаю, в этом нет необходимости. Большое спасибо, мистер Хэлкок.

— Не стоит благодарности, — ответил дворецкий. — Надеюсь, вы скоро схватите негодяя и отправите его за решетку. Счастлив, если оказался вам полезен. Там две ступеньки вверх, к входной двери. Прекрасный вечер, вы не находите? Небо — просто поэма! Доброй ночи, инспектор.

«Все равно, — подумал Макферсон, — стоит навести справки в Дамфрисе. Гоуэна с его огромной черной бородой трудно не запомнить. Странно… Чего это вдруг ему приспичило заезжать в Карлайл, если он собирался в Лондон?»

Задумчиво шагая к полицейскому участку, инспектор продолжал размышлять: «Кроме того, девушка выглядела какой-то смущенной. Казалось, она не уверена в своих показаниях, не то что двое мужчин».

Макферсон сдвинул кепи на затылок и почесал лоб.

— Ладно, — сказал он бодро. — Я с этим разберусь.

Миссис МакЛеод

Вечер выдался беспокойный. Проводив гостей до дверей, Питер Уимзи уже собирался на покой, как внезапный звук врывающейся калитки и вскрик на миг озадачили его, а затем вставили поспешить на помощь начальнику полиции, который с трудом пробирался между велосипедами в узком проходе.

— Хочу сказать вам прямо, — начал Максвелл, когда наконец удобно расположился в кресле Уимзи и как следует подкрепился скотчем, — что меня многое смущает в этом деле. Если бы существовала какая-нибудь четкая версия, за которую можно было бы ухватиться, — другое дело. Если допустить, что ваш список подозреваемых охватывает всех потенциальных преступников (что сейчас, должен вам прямо заметить, я не склонен принимать на веру), даже тогда я просто не знаю, с чего начать. Факт, что кое-кто из них не может предоставить алиби, меня не удивляет, а вот то, что практически каждый мог совершить преступление, просто приводит в замешательство.

— О да, — согласился Уимзи.

— Ни Грэхема, ни Стрэтчена, как вам известно, — продолжил начальник полиции, — в ту роковую ночь не было дома, и они не желают давать внятных объяснений. С Фергюсоном, по вашим словам, кажется, все в порядке, но его еще не допросили, и на самом деле, после сегодняшнего случая, я уже начинаю думать, что кого из них ни возьми, у всех найдется что скрывать. Исчезновение Фаррена так подозрительно, что если бы не таинственное поведение остальных, я бы уже выписал ордер на его арест. Гоуэн…

— А Гоуэн, конечно же, вне подозрений?

— Гоуэн уехал в Англию, но в отчете инспектора Макферсона есть некоторые моменты…

— Я еще ничего не слышал.

— Ну слушайте… — начальник полиции вкратце передал суть разговора инспектора со слугами и заключил: — Определенно, тут есть детали, требующие разъяснений. А теперь — наиболее непостижимая ситуация, касающаяся Уотерза.

— Сделайте меня поверенным вашей тайны! — воскликнул Питер. — Если разделить с кем-то трудности, они покажутся легче.

— Хорошо, — сказал Максвелл. — Когда Уотерз не появился сегодня с теми леди, инспектор Макферсон задал несколько вопросов миссис МакЛеод, которая, похоже, сначала направила вас по неверному пути, но, думаю и надеюсь, сделала это непреднамеренно. Эти расспросы пролили свет на одно очень примечательное обстоятельство. Очевидно, Уотерз действительно во вторник утром собирался в Глазго, о чем не преминул сообщить. В понедельник вечером миссис МакЛеод слышала, как вы вместе с ним поднялись в спальню. Затем вы ушли. Она полагает, что это произошло около половины одиннадцатого вечера. Похоже на правду?

В смысле, что я вышел от него около половины одиннадцатого? Да, приблизительно так и было.

— Ну вот, а некоторое время спустя, между одиннадцатью и полуночью, миссис МакЛеод услышала, как кто-то бросает камешки в окно спальни Уотерза. Окно ее комнаты расположено через одно от окна Уотерза, и оба они выходят на Хай-стрит. Квартирная хозяйка выглянула и увидела какого-то человека, стоящего внизу. Она не смогла его толком разглядеть, но ей показалось, что он был довольно низкого роста, широкоплеч, плотно закутан в пальто и толстый, теплый шарф. Дама уже хотела, было, выглянуть и закричать, чтобы тот перестал безобразничать, когда окно Уотерза вдруг отворилось. Она услышала, как художник раздраженно спросил: «Какого черта тебе нужно?» Человек на улице что-то ответил, но женщина не расслышала, что именно, а затем Уотерз сказал: «Ладно, хватит шуметь. Сейчас спущусь». Тогда миссис МакЛеод выглянула из окна и увидела четырехместный автомобиль, стоящий чуть поодаль. Вскоре спустился Уотерз в какой-то верхней одежде (кажется, в свитере и брюках), и они с тем человеком вошли в гостиную Уотерза. Какое-то время они разговаривали, и миссис МакЛеод уже приготовить ложиться в постель, но тут услышала, как кто-то взбегает вверх по лестнице в спальню Уотерза, а затем спускается вниз. Входная дверь открылась и вновь закрылась. Миссис МакЛеод выглянула еще раз и увидела обоих мужчин: они сели в машину, и та отъехала. Прошло около сорока пяти минут (женщина уже совершенно расхотела спать), и миссис МакЛеод услышала, как кто-то осторожно отворяет дверь и поднимается в спальню Уотерза. Больше ничего не происходило, и в семь тридцать утра она, как обычно, постучала в дверь постояльца с горячей водой для бритья, а в восемь накрыла в гостиной завтрак. После этого женщина заняла хозяйством во дворе. Когда к восьми двадцати миссис МакЛеод вернулась в дом, Уотерз уже позавтракал и ушел. Есть и еще две интересные детали. Во-первых, Уотерз якобы поехал полюбоваться выставкой в Глазго в старом свитере серых фланелевых брюках, теннисных туфлях и пальто из непромокаемой ткани. А во-вторых, он уехал на велосипеде.

— Что? — удивился Уимзи.

— Он взял с собой велосипед. Или, вернее, если быть у совсем точным, его велосипед, который всегда стоит в прихожей и находился там в понедельник вечером, в восемь двадцать утра во вторник исчез. Есть подозрение, что его забрал сам Уотерз.

— Ого!

— Какие выводы вы можете из этого сделать? — сразу спросил начальник полиции.

— А какие выводы вы хотите, чтобы я из этого сделал? — еще больше удивился Уимзи. — Что человек, кидавший в окно камешки, был Кэмпбелл? Что он явился, чтобы завершить ссору с Уотерзом? Что они вместе уехали, чтобы где-нибудь с этим наконец разобраться? Что затем, в потасовке Кэмпбеллу проломили голову? Что Уотерз где-то спрятал тело, а потом вернулся домой, чтобы не вызывать подозрений? Что после этого он придумал некий план касательно того, как поступить с трупом, и что на следующее утро вышел в назначенный час, положил тело и велосипед в машину Кэмпбелла и понесся сломя голову в Миннох, дабы инсценировать несчастный случай?

— А вы можете предположить что-то еще?

— Много чего. Но, должен согласиться, все сходится. За исключением одной детали.

— Да, я думал об этом. Где был труп между полуночью и восемью часами утра?

— Нет, — возразил Питер. — Здесь я не вижу проблемы. Все, что Уотерзу надо было сделать, это уложить труп в машину и довезти его до своей мастерской. Там много свободного места, где люди спокойно ставят машины и повозки, и никто не обратит внимания на старый автомобиль с кучей какого-то хлама, накрытого одеялом. Это вам не площадь Пикадилли. Нет, меня озадачивает вовсе не это.

— А что?

— Вот что. Если все это правда, куда делся Уотерз? Его присутствие свидетельствовало бы о его невиновности. Какой смысл воплотить в жизнь стольхитроумный план, а затем бездарно навлечь на себя подозрение побегом?

— Возможно, он струсил. В любом случае, ваше возражение подходит к ним всем, кроме Стрэтчена и, может быть, Фергюсона.

— Это правда. Ладно, мистер Максвелл. Мне думается, вам нужно срочно разыскать Уотерза.

— Вероятно, да. Как вы полагаете, милорд, должны ли мы привлечь к делу Скотланд-Ярд?

— Хм-м… Конечно, Скотланд-Ярд незаменим, когда требуется искать человека по всей стране, но лично я склонен полагать, что в данном случае без труда справятся местные полицейские. Они же лучше знают окрестности. Но, понятно, я не претендую на то, чтобы принимать окончательное решение.

— По мне, так мы могли бы обойтись своими силами. Макферсон — добросовестный человек, также как и Дэлзиел.

— Это мне кое о чем напомнило, — сказал Уимзи. — А что с этим молодым человеком в Странраре?

Максвелл печально вздохнул:

— Ложный след. Он оказался обычным иностранцем, работающим на хлопковой фабрике в Ларне. По всей видимости, отправился навестить семью, которая живет на какой-то захолустной ферме близ Пинвери. Ему дали отгул до вечера понедельника, а вечером в понедельник там, похоже, как раз случилась какая-то гулянка и парня убедили остаться. Во вторник же, едва придя в чувство, он сломя голову понесся на станцию, решив, что еще может успеть на работу, однако не разобрался в расписании — оказалось, что ближайший пароход отправляйся лишь в семь вечера.

— А утренний пароход он уже пропустил…

— В том-то и дело. Это был рейс, на который бедняга рассчитывал попасть изначально, но из-за той самой вечеринки, увы, не успел. Ну вот, добравшись до Странрара, он решил, что возвращаться в этот день уже нет смысла, лучше будет остаться и сесть на пароход в шесть десять следующим утром, то есть в среду. Дэлзиел работал как проклятый! Целый день наводил о нем справки в его семье, у начальника станции в Пинвери и у людей в Ларне, и что в результате выяснилось. История этого человека — чистая правда, но он виновен лишь в том, что напился и не смог вернуться в понедельник вечером к своей смене. Чертов болван! Отнял столько времени у нашего лучшего работника и, в конце концов, оставил нас с носом, на том же самом месте расследования, где мы и находились! Надеюсь, что его уволят с работы.

— Ну, к чему такая мстительность? — укорил собеседника Уимзи. — Этот человек не мог знать, сколько вреда принесут его шалости. Он и сам, поди, страху натерпелся, как сказал один герой в книге Иана Хэя^[24] по поводу блохи в шерстяном одеяле.

Начальник полиции хмыкнул.

— Есть ли новости о человеке с велосипедом, который сел на поезд в Джирване?

— Нет, кроме того, что там проверили билеты и решили, что все нормально, — он доехал до Эйра.

— А велосипед?

— Билет на велосипед тоже оказался сдан, хотя мы не можем найти ни одного контролера, который хоть что-нибудь запомнил. Было бы гораздо проще, если бы мы знали, какой именно велосипед ищем.

— Да, неплохо бы получить точное описание. Миссис МакЛеод должна знать, как выглядит велосипед Уотерза. И Энди, держу пари, может описать вам каждую царапинку и вмятинку на своей старой развалине. Кстати, он недавно поставил новые шины. Это может помочь.

— И нужен еще велосипед Фаррена.

— Точно. И у нас тут во дворе замечательная коллекция велосипедов, мужских и женских. Любой, кому вдруг срочно понадобилось бы взять на время велосипед в Гейтхаусе или Керкубри, не встретил бы особых препятствий. И все они очень похожи: честные, добротные работяги, древние, как само время. А вообще-то велосипед предполагаемого убийцы, если он брал велосипед, на данный момент может уже преспокойно стоять на своем месте.

— Что верно, то верно, — согласился начальник полиции. — Но все равно следует выяснить, как выглядят все эти велосипеды.

Сержант Дэлзиел

В четверг утром сержант Дэлзиел проснулся невыспавшийся и раздраженный. Он, можно сказать, сделал ставку на этого молодого человека в Странраре. Объявить розыск преступника во вторник днем и поймать его в шесть часов тридцать минут следующим утром — вот это была бы, что называется, отличная работа! А теперь начинай все сначала. Обширный, противоречивый и расплывчатый отчет из Керкубри его не успокоил. Также продолжал мучить сержанта этот велосипедист в Джирване. Наверняка еще не поздно пойти по следу подозрительного пассажира и его велосипеда. Да, главное велосипед! Телефонные расследования никогда не дают нужных результатов. Дэлзиел решил, что следует ехать в Керкубри самому. Недовольно ворча, он заставил себя влезть в свой неказистый автомобильчик, захватил для поддержки констебля Росса и принялся за сбор данных.

Начал Дэлзиел с «Анвоса». Тут ему предоставилась уникальная возможность допросить возмущенного владельца пропавшего велосипеда. Информации они получили в избытке. Следовало искать шестилетний «ралей» с двумя новыми шинами «данлоп». Рама выкрашена в черный цвет, одна из Ручек у руля немного повреждена, звонок отвалился, тормоза барахлят. Имелись также сумка для инструментов, содержащая в себе необходимый набор для починки, насос, прикрепленный к раме, и сзади сиденье-багажник. Сержант тщательно записал в блокнот все указанные мелочи, пообещал временно разобраться с этим делом и отправился дальше.

С собственностью Уотерза оказалось несколько сложнее.

Миссис МакЛеод много недель кряду лицезрела машину, стоящую у нее в коридоре, но, подобно большинству людей ее склада и пола, имела весьма смутное представление о том, как выглядел велосипед. Он был «старый», «обычного цвета», насчет фонаря она «что-то не припомнит», но, кажется, он все-таки наличествовал, потому что был случай, когда она жаловалась на капли масла на полу. Что касается марки, ей никогда в голову не приходило узнавать ее.

Однако сынишка миссис МакЛеод проявил большую наблюдательность. Он решительно заявил, что это был старый «хамбер», очень ржавый, и что у него не имелось ни звонка, ни фонаря, ни насоса.

— И на маленькой багажной бирке значилось имя мистера Уотерза, — добавил парнишка, довольный, что может быть полезен.

— Только сомневаюсь, что эта бирка и сейчас там, — заметил сержант.

Далее Дэлзиел направился к миссис Фаррен. Сначала его расспросы не дали никаких результатов. Миссис Фаррен не имела ни малейшего понятия, какой марки был велосипед у ее мужа. Она извинилась за свою непрактичность, подразумевая, как показалось сержанту, что такие прозаические мелочи не заслуживают внимания тонкой натуры.

— Уверена, — прибавила женщина, — что я не смогу назвать вам марку даже своего велосипеда.

— Хм, — воодушевился сержант, осененный внезапной идеей. — А не позволите вы взглянуть на ваш велосипед, мэм?

— Пожалуйста.

Миссис Фаррен провела полицейского в сарайчик и показала чистенький, ухоженный «санбим», уже не новый, но хорошо смазанный, все детали в отличном состоянии.

— Вы прекрасно о нем заботитесь, — одобрительно заметил Дэлзиел.

— Я люблю, чтобы все содержалось в чистоте и порядке, — ответила миссис Фаррен. — Именно в аккуратности и чистоте заключается истинная красота. Даже неодушевленные предметы могут излучать радость, если о них заботиться. Вы так не думаете?

— Без сомнения, миссис Фаррен, без сомнения. Этот велосипед и велосипед вашего мужа были приобретены в одно и то же время?

— О, нет! Его велосипед более новый.

— Вот как, — разочарованно сказал Дэлзиел. — Угу. Ну что нет сомнений, что мистер Фаррен скоро вернется. О нем ничего не слышно?

— Нет. Но чему тут удивляться? Иногда он вот так уезжает кем-нибудь и не появляется несколько дней. Таковы уж мужнины, не так ли? А тем более художники и рыбаки.

— Что делать, — покладисто согласился Дэлзиел. — Ладно, если мы где-нибудь случайно встретим мистера Фаррена, передадим, что дома его заждались. А нельзя ли переговорить со служанкой? Может быть, она скажет, что это был за велосипед.

— Дженни? Конечно, поговорите. Только сомневаюсь, что она что-нибудь понимает в технике. Я всегда велю ей быть более внимательной, хотя сама для этого не лучший пример. Кстати, сержант, не будете ли вы так любезны сказать, зачем… — женщина осеклась и поднесла руку к горлу, как будто слова не хотели выговариваться или будто, чувствуя необходимость задать вопрос, она втайне не желала услышать ответ на него.

— Зачем что? Что вы хотели спросить, мэм?

— Зачем вам вдруг понадобился велосипед моего мужа?

Сержант мгновение сурово смотрел на нее, затем отвел взгляд и мягко ответил:

— Да так… Просто недавно тут исчезло несколько велосипедов, а нам попался один перекупщик в Касл-Дуглас с парой-тройкой машин, насчет которых он не может дать вразумительного объяснения. Так что мы производим некий, можно сказать, обход по району: проверяем, может быть, это какие-нибудь из здешних. Но скажите, вы вполне Уверены в том, что ваш муж забрал велосипед?

— Насколько я в курсе дела, да. А что? Он уехал на нем. Однако не исключено, что Хью его где-нибудь оставил… Откуда мне знать? Может, его кто-то украл уже в понедельник, так что неизвестно, где он сейчас. А… вы что, где-нибудь его нашли?

Под пристальным взглядом Дэлзиела женщина мялась и заикалась. «Готов биться об заклад, — сказал себе сержант. — Она хорошо понимает, что с велосипедом связано что-то важное, и не знает, что правильнее — сказать или не сказать, что муж уехал на нем. Но кто мог ей проболтаться? Вряд ли это лорд Питер, он слишком умен, хотя язык у него без костей. И это не Макферсон, он зря слова не скажет. Надо думать, есть кто-то, кто бы не удивился, если бы велосипед обнаружили в каком-нибудь неожиданном месте».

Дженни полностью подтвердила аттестацию своей хозяйки, оказавшись не в состоянии рассказать о велосипеде ничего существенного. Она лишь упомянула, что мистер Фаррен имел обыкновение сам чистить обе машины и всем, что с ними было связано, занимался тоже сам. Данный факт свидетельствовал о том, что Фаррен человек хозяйственный и толковый, хотя и художник.

В магазине велосипедов сержант получил значительно больше информации о велосипеде Фаррена. «Ралей», машина не новая, но в отличном состоянии, черная с серебристыми ручками руля. Несколько недель назад магазин поставил новую шину «данлоп» на заднее колесо; передняя шина была той же марки и установлена месяцев шесть назад. Звонок, тормоза, фонари и каркас в полном порядке.

Узнав все эти детали, сержант направил стопы на станцию Джирван. Здесь он нашел носильщика, который мог кое-что рассказать о событиях вторника. Это был мужчина средних лет по фамилии МакСкимминг, который еще раз изложил суть произошедшего, может быть, несколько более подробно.

Поезд из Странрара должен был прибыть по расписанию в час ноль шесть пополудни и во вторник явился минута в минуту. Локомотив как раз только въезжал на станцию, когда появился джентльмен, который, судя по виду, торопился. Он катил рядом с собой велосипед. Джентльмен окликнул МакСкимминга, и тот обратил внимание на высокий выразительный голос англичанина: «Хей, носильщик!» Джентльмен попросил бирку до Эйра, и побыстрее, и проводник покатил велосипед к маленькой кассе, где хранились багажные бирки. Пока он занимался оформлением, джентльмен расстегивал ремешок, которым к багажнику крепился маленький кожаный чемоданчик, сказав, что возьмет его с собой в вагон. Так как времени уже фактически не оставалось, мужчина достал из кармана бумажник и послал МакСкимминга купить ему билет третьего класса до Эйра, а также билет на велосипед. Возвращаясь бегом с билетами, МакСкимминг увидел своего пассажира: тот стоял у двери вагона третьего класса для курящих. Носильщик отдал билеты, взял чаевые и вслед за тем отвез велосипед в багажный вагон в хвосте поезда. После этого поезд почти тут же тронулся.

Нет, лицо джентльмена носильщик особо не рассматривал. На нем был серый фланелевый костюм, а на голове клетчатое кепи. Время от времени он быстро обтирал лицо носовым платком, как если бы сильно вспотел, мчась на велосипеде по солнцу. Доставая чаевые, он пробормотал что-то вроде: «Слава Богу, успел» и посетовал на то, что дорога из Баллантри очень плоха. На мужчине были слегка затемненные очки наподобие солнечных. То ли он полностью гладко выбрит, то ли с маленькими усиками… У МакСкимминга не было времени его разглядывать, не говоря уж о том, что носильщик в тот день чувствовал себя как-то неважно: у него ужасно болел живот. Если уж на то пошло, сегодня он чувствует себя еще хуже и не думает, что таскание тяжелого багажа в жару может пойти человеку на пользу.

Дэлзиел посочувствовал и спросил, как полагает носильщик: сможет ли он узнать этого человека и велосипед, если увидит еще раз?

Носильщик не был уверен: «Вероятно, нет». Велосипед — старый и грязный. На марку он не обратил внимания. Какое ему до этого дело? Его дело — прикрепить бирку до Эйра, и он свое дело сделал — повесил бирку на велосипед и поставил его в багажный вагон, вот и все.

Ну что же, пока все неплохо. У велосипеда нашелся хозяин, но, с другой стороны, этим могут похвастаться и многие другие Велосипеды. Он выглядел старым, следовательно, непохоже, чтобы это был велосипед Фаррена, но который из двух других? Вроде бы, оснований сомневаться, что пассажир, кто бы он ни был, и велосипед, чей бы он ни оказался, благополучно добрались до Эйра поездом в час одиннадцать минут, нет.

Дэлзиел поблагодарил носильщика и вернулся в свою машину. Сверившись с расписанием, он убедился, что до Эйра поезд делает всего одну остановку — в Мейбле. Стоит туда заехать и проверить, не сошел ли случаем пассажир именно там, вместо того, чтобы проследовать до Эйра?

Расспросив начальника станции в Мейбле, полицейский выяснил, что во вторник с поезда до Странрара сошли только два пассажира. Это были женщины, и ни у одной из них не имелось велосипеда. Ну что же, другого сержант и не ожидал. Начальник станции добавил, что билеты всех пассажиров направляющихся в Эйр названным поездом, должны быть собраны в Мейбле. Сдано восемь билетов третьего класса, что подтвердилось и при наведении справок у кассира, в том числе билет третьего класса из Джирвана. Любое расхождение между числом выданных и сданных билетов фиксируется в ревизионном ведомстве железной дороги в Глазго, о чем в течение трех суток составляется отчет. И если с интересующим сержанта билетом что-то неладно, информация появится уже на следующий день. Билет на велосипед пассажир, направляющийся в Эйр, никогда не сдает в Мейбле, он сохраняет его до Эйра, где предъявляет для получения своей собственности.

Дэлзиел попросил служащих станции немедленно сообщить в полицию, если обнаружатся какие-либо странности, связанные с билетом, после чего оба полицейских отправились в Эйр.

В Эйре находилась довольно крупная станция, от которой расходилось несколько железнодорожных веток. Главная линия — от Странрара до Глазго — проходила непосредственно около вокзала. С восточной стороны была расположена основная платформа с билетными кассами, книжным киоском и выходом к ряду платформ по остальным направлениям.

Тут Дэлзиел вернулся к изначальному вопросу, касающемуся багажного билета на велосипед. Обращение к регистрационным данным показало, что билет, выданный в Джирване, был, как положено, сдан в Эйре. За этим последовал логичный вопрос: кто его сдал? Поскольку все пассажирские билеты были собраны еще в Мейбле, на вокзале в Эйре контролера у выхода не было. Предположительно билет взял носильщик который вывел велосипед из багажного вагона.

Дэлзиел и Росс опросили всех носильщиков по очереди, но те, как один, заявили, что во вторник не выводили из поезда на Странрар никакого велосипеда. Тем не менее, один вокзальных служащих припомнил некую информацию о багажном билете. Увидев, что из поезда вышли несколько пассажиров, он отправился к хвостовой части состава, чтобы быть на подхвате. Проводник вручил ему билет на велосипед, объяснив, что он принадлежал джентльмену, который сам выгрузил свою машину и благополучно увез ее. Носильщик сначала, было, решил, что этот человек воспользовался столь подлым приемом, чтобы не давать чаевые, но после некоторого размышления пришел к выводу, что, возможно, парень просто спешил, ведь проводник видел, как пассажир быстро катил свой велосипед по направлению к выходу. Хотя в наши дни люди постоянно скупятся на чаевые, велосипедисты особенно… А времена нынче тяжелые, деньги достаются с трудом, и ты уже не получишь и двухпенсовик там, где раньше имел шестипенсовик или шиллинг. А все козни правительства… Простому трудящемуся приходится все хуже и хуже. Что касается Джимми Томаса ^[25], так он продался со всеми потрохами капиталистам. Если бы он (носильщик) имел больше прав, он бы еще выбился в люди, но когда все так наседают со всех сторон и сразу…

Дэлзиел прервал эту печальную историю вопросом о проводнике. Да, поведал носильщик, сегодня в поезде из Странрара будет тот же самый проводник, что и во вторник. Сержант решил дождаться прибытия нужного поезда. Еще он подумал, что они с Россом вполне заслужили небольшой ленч, после которого можно будет продолжить расспросы. Чем черт не шутит: вдруг кто-нибудь видел, как велосипедист покидал вокзал?

После трапезы в привокзальном буфете полицейские обсудили дальнейший план действий. Некоторое время понадобится на то, чтобы проследить передвижения объекта после того, как тот сошел с поезда в Эйре. Кому-то из них следует вернуться в Ньютон-Стюарт, чтобы связаться с инспектором Макферсоном. Еще есть дела в Глазго. Также было бы неплохо раздобыть фотографии всех подозреваемых: возможно, кто-нибудь опознает в одном из них велосипедиста из поезда. Так как все подозреваемые были известными художниками с фотографиями могли помочь ведущие агентства новостей. Это лучше, чем просить снимки в Гейтхаусе и Керкубри, ведь для местного населения подобные действия равносильны взятию этих людей под стражу. В общем, решили, что, когда подойдет поезд из Странрара, Дэлзиел сядет в него и поедет до Глазго, а проводника допросит по дороге. Россу остается машина и наказ вести дальнейший розыск, время от времени рапортуя в Ньютон-Стюарт. Если Росс нападет на след велосипедиста, он должен будет последовать за подозреваемым и при необходимости задержать его.

В час сорок восемь пополудни подошел поезд, и Дэлзиел сел в него, удостоверившись, что проводник действительно тот самый, чья смена была во вторник. Отдаляясь от платформы, он наблюдал за Россом, поглощенным разговором с кассиром. Росс был деятелен и полон энтузиазма, и сержант не сомневался, что может на него положиться. Ему даже хотелось, чтобы его помощник в полной мере осознал, что берет на себя наиболее опасную и увлекательную часть расследования. Но, с другой стороны, если подумать, особой уверенности в том, что неуловимый велосипедист вообще как-то связан с преступлением и что его поиски не пустая трата времени, нет. Сержант двинулся по составу в поисках проводника.

Проводник отлично помнил случай с велосипедом. Поезд как раз подошел к станции, когда появился пассажир — моложавый мужчина в клетчатом кепи и сером фланелевом костюме. Он попросил проводника выдать ему велосипед, утверждая, что очень спешит и ему нельзя терять ни минуты. Все носильщики находились у головы состава, так что проводник сам открыл багажный вагон и вытащил велосипед, предварительно взглянув на бирку, дабы убедиться, что это и есть требуемая машина. На велосипеде действительно обнаружилась бирка с пометкой «до Эйра», и проводник вспомнил, что велосипед погрузили в Джирване. Пассажир протянул проводнику билет вместе с шиллингом чаевых и тотчас двинулся по направлению к выходу. Проводник, кроме того, припомнил, что пассажир нес с собой маленький кожаный чемодан. Служащий не видел, как этот человек вышел со станции, так как должен был следить за присоединением пульмановского^[26] вагона-ресторана, что обычно происходило в Эйре. Перед отъездом со станции он передал билет на велосипед носильщику для отправки в главное управление, как обычно. Дэлзиел попросил описать пассажира с велосипедом подобнее. Проводник замялся. Он видел мужчину в кепи буквально полминуты. Пожалуй, нестарый (лет тридцать пять — сорок), Рост средний, и то ли чисто выбрит, то ли носит маленькие светлые усики. Не черные — они бросились бы в глаза. Волосы почти полностью скрыты под кепи, но у проводника сложилось впечатление, что мужчина был светловолосым и отличался свежим цветом лица. Возможно, волосы у него были пепельного или песочного цвета. Глаза? Глаза скрыты очками, но скорее светлые: серые или голубые. Так же, как носильщик в Джирване, проводник обратил особое внимание на высокий выразительный голос англичанина. Он полагает, что, возможно, сможет узнать этого человека по фотографии, но точно не уверен. Все, кроме голоса и очков Крукса ^[27], в этом мужчине можно назвать вполне обычным. Велосипед выглядел старым, даже дряхлым. На марку проводник не обратил внимания, зато заметил, что шины были сравнительно новые.

Дэлзиел кивнул. Он отлично понимал, что не может рассчитывать на более внятное описание человека в очках и кепи, на которого занятый служащий смотрел считанные минуты. Сержант вернулся в купе, где провел время, делая заметки в блокноте. Наконец после короткой остановки в Пэсли поезд прибыл на вокзал Сент-Инок в Глазго.

На вокзале Дэлзиел уточнил, переданы ли в ревизионное ведомство билеты, собранные во вторник. Убедившись, что это так, он двинулся дальше, и скоро уже беседовал с глазу на Глаз с главным должностным лицом вышеуказанного ведомства. Обязанность последнего заключалась в рутинной проверке соответствия выданных и собранных билетов на пунктах между Гейтхаусом, Керкубри и Глазго. Как оказалось, все подсчеты были уже произведены и полностью совпадали с данными, полученными из соответствующих пунктов выдачи билетов. Предположение Питера Уимзи о том, что Уотерз мог выехать из Керкубри с билетом до Глазго и исчезнуть где-то «по пути» не подтверждалось. В том случае, если Уотерз, не замеченный ни одним железнодорожным служащим, ни мисс Сэлби с мисс Кошран, действительно сел в поезд, отходивший из Керкубри в восемь сорок пять, его билет был куплен до какой-то промежуточной станции. Но почему вообще решили, что он воспользовался железной дорогой? Да, Уотерз исчез, и с ним за компанию пропал велосипед. Но неизвестно тот ли это велосипед, что доехал до Эйра. Юный Энди не так давно поставил на свою развалюху новые шины, и сержант склонялся к мысли, что путешествие в багажном вагоне совершил именно велосипед из гостиницы «Анвос». Впрочем, Дэлзиел не знал, не менял ли шины и Уотерз.

Сержант осведомился о билете, купленном Фергюсоном. Этот билет оказался на месте и был единственным в вагон первого класса, проданным в тот день в Гейтхаусе до Глазго. Билет благополучно прокомпостировали в Максвелтауне, между Гейтхаусом и Дамфрисом, и еще раз в Херлфорде и Моклайне, между Дамфрисом и Глазго. Так появилось доказательство того, что Фергюсон проделал весь путь, как и намеревался.

Не успокоившись на достигнутом, Дэлзиел запросил отчет обо всех билетах, проданных во вторник по всем линиям в радиусе 50 миль от Ньютон-Стюарта, — вдруг обнаружится какое-нибудь несовпадение, после чего отбыл в центральное полицейское управление Глазго.

Здесь неутомимый полицейский организовал поиски велосипедиста, которого могли видеть на дороге между Баргреннаном и Джирваном между одиннадцатью утра и часом дня во вторник. Он также попросил описать любого велосипедиста, замеченного в окрестностях Эйра во вторник днем или выезжавшего на любом поезде из Эйра либо любой из близлежащих станций во вторник днем или же среду. Дэлзиелу пришло в голову, что велосипедист, сев в Эйре, легко мог сойти на любой из ближайших станций и купить другой билет, возможно даже изменив внешность. Сержант не забыл и о том, что велосипед, компрометирующий преступника, могли просто бросить, и послал еще один запрос в камеры хранения: не обнаружился ли там невостребованный велосипед. Конечно, брошенный велосипед мог оказаться и где-нибудь в окрестностях Эйра, данный факт тоже следовало учесть. Дэлзиел предоставил описание трех пропавших велосипедов, при этом подчеркнув, что не стоит ограничивать поиски лишь двумя известными марками. Следует изучить любую бесхозную машину, найденную в означенный период времени.

Приведя, таким образом, в движение машину закона, сержант занялся фотографиями. Ему не составило труда получить желаемое в разных редакциях города, и к шести часам вечера на руках у Дэлзиела оказалась замечательная коллекция портретов всех шестерых живописцев. После чего полицейский обнаружил, что последний поезд на Ньютон-Стюарт уже ушел, и единственная надежда вернуться — это добраться до Джирвана или Локерби и оттуда доехать на машине домой. Его собственный автомобиль остался в Эйре. Уставший сержант вызвал по телефону полицию Эйра, чтобы узнать, где находится констебль Росс. Тут его ждала неудача. Росс заходил в полицию и оставил сообщение, что нить расследований ведет его в Килмарнок и он выйдет на связь позднее.

Проклиная судьбу, хотя известие о возможном следе его взбодрило, Дэлзиел позвонил в Керкубри. Ему ответил инспектор Макферсон. Да, появилось много новой информации. Да, инспектор полагает, что Дэлзиелу следует вернуться сегодня вечером, если это, конечно, возможно. Какая неудача, что он пропустил вечерний поезд в шесть двадцать на Джирван (сержант Дэлзиел стиснул зубы). Ну ладно, что же теперь поделаешь! Пусть сядет на поезд семь тридцать вечера, который прибывает в девять пятьдесят одну. За ним вышлют машину.

С каким-то мрачным удовольствием сержант сообщил, что поезд в девять пятьдесят одну прибывает лишь по субботам, а в девять пятьдесят шесть — только по средам, а коль скоро сегодня четверг, им придется ожидать его в Эйре в восемь пятьдесят пять. Инспектор возразил, что в таком случае Дэлзиелу лучше нанять машину в Эйре. Поняв, что спорить бесполезно, сержант оставил все надежды на то, чтобы провести ночь в тепле и уюте в гостинице Глазго и неохотно отправился в буфет перекусить до поезда, отходящего в семь тридцать.

Инспектор Макферсон

В штабе между тем дела шли в гору. Во всяком случае, как сказал Уимзи начальнику полиции, если не в гору, то по всем направлениям.

Первую волнующую новость принес молодой фермер, который робко вошел в полицейский участок Керкубри и спросил инспектора Макферсона. Оказалось, что он заходил пропустить стаканчик в «Мюррей-Армс» в Гейтхаусе где-то около девяти вечера в понедельник, когда там вдруг появился Фаррен. Он выглядел довольно странно и вел себя тоже не совсем адекватно. Первым делом, войдя в заведение, Фаррен спросил вызывающим тоном: «Где этот чертов Кэмпбелл?!» Осознав, что никакого Кэмпбелла на горизонте не наблюдается, художник немного остыл и заказал виски. А затем еще стаканчик, и еще. Свидетель пытался выяснить, в чем, собственно, дело, но ничего от Фаррена не добился, кроме нескольких невнятных угроз. Через некоторое время Фаррен вновь начал вопрошать окружающих, где Кэмпбелл. У свидетеля, который недавно приехал из Керкубри и знал наверняка, что Кэмпбелл выпивает в «Гербе МакКлеллана», сложилось впечатление, что Фаррен пребывает в опасном состоянии духа, и, желая предотвратить стычку, он слукавил, сказав, что видел, как Кэмпбелл выехал на дорогу, ведущую в Гритаун. Фаррен пробурчал что-то вроде: «Я еще до него доберусь», сопроводив это высказывание рядом бранных эпитетов, из которых свидетель понял, что ссора имеет какое-то касательство к миссис Фаррен. После этого он (Фаррен) поспешил из бара прочь, и свидетель видел, как художник отъезжал, впрочем, по направлению не к Гритауну, а к Керкубри. Свидетель почувствовал беспокойство и поехал следом. Однако когда Фаррен уже миновал памятник жертвам войны, он вдруг свернул влево, поехав по дороге к площадкам для игры в гольф. Свидетелю оставалось только пожать плечами и выбросить все это из головы.

Однако в среду полиция развила такую активность, что по ясно — Кэмпбелла считают убитым. Инцидент в баре представился уже в более мрачном свете. Он (свидетель) советовался с барменом в «Мюррей-Армс» и еще кое с кем, кто присутствовал в баре во время выходки Фаррена, и они решили, что стоит рассказать все полиции. Свидетеля выбрали полномочным представителем, и вот он здесь. Молодой фермер никоим образом не желает Фаррену зла, но убийца есть убийца, и тут уж ничего не попишешь.

Макферсон поблагодарил фермера и попросил соединить его с Гритауном, чтобы выяснить, не появлялся ли там Фаррен. Странно, что художник неожиданно свернул к площадкам для гольфа. Ведь за три часа до описанных событий он оставил Кэмпбелла в Керкубри, и было бы вполне логично, не обнаружив врага в Гейтхаусе, вновь вернуться к поискам в Керкубри. Но почему площадки для гольфа? Если только не…

Если только Фаррен не направился к Стрэтчену. Стрэтчен и Фаррен, как все знали, были очень дружны. Имело ли здесь место соучастие? Был ли дома Стрэтчен между девятью и десятью часами вечера в понедельник? Это сравнительно легко проверить. Инспектор запросил информацию в Гейтхаусе и стал ждать.

Второе волнующее событие дня (намного более информативное и обнадеживающее) явилось в лице маленького и крайне застенчивого ребенка лет десяти, приведенного решительной мамашей, которая принуждала свое дитя — девочку — говорить, попеременно то встряхивая ее, то грозясь отшлепать, если та не будет слушаться.

— Я отлично знаю, — заявила мамаша, — что она горазда на разные шалости, и не успокоюсь, пока не выбью из нее эту дурь. Высморкайся и говори, как следует, с дядей-полицейским, а то он посадит тебя в тюрьму! Негодная девчонка! Бегает с мальчишками, когда должна быть уже в кровати! Впрочем, в наши дни все дети непослушные… Всем им хоть кол на голове теши.

Инспектор выразил сочувствие и спросил у леди ее имя.

— Я миссис МакГрегор, и наш дом расположен между Гейтхаусом и Керкубри. Ну, вы знаете это место. Мы с мужем в понедельник вечером поехали в Керкубри, а Хелен оставили дома одну. Не успели мы уехать, как она тут же вылетела за дверь, оставив ее открытой — входи, кто хочешь…

— Погодите минутку, — взмолился инспектор. — Эта малышка, полагаю, и есть Хелен.

— Да, это Хелен. Я подумала, что надо ее привести, раз такое дело с этим бедным Кэмпбеллом. Как сказал почтальон что-то здесь странно. И я говорю Джорджу: «А что, если это мистер Кэмпбелл и дрался на дороге в понедельник ночью? В таком случае нужно об этом рассказать полиции». И Джордж говорит…

Инспектор снова прервал миссис МакГрегор.

— Если ваша Хелен может нам поведать что-либо, касающееся мистера Кэмпбелла, я бы очень хотел это услышать. Поэтому, миссис МакГрегор, будьте любезны, просто дайте девочке рассказать все с самого начала. Давай, Хелен, не бойся. Начинай.

Подбодренная таким образом Хелен начала свой рассказ, который, однако, было не так-то легко понять: во-первых, девочка сильно волновалась, а во-вторых, ее постоянно перебивала мамаша. Но, в конечном счете, с помощью уговоров и подарка в виде пакетика засахаренных фруктов, за которым специально посылали констебля, инспектор преуспел и добрался до сути повествования.

Мистер и миссис МакГрегор отправились в Керкубри в понедельник вечером на машине соседей навестить друзей. Перед отъездом они велели Хелен запереть дверь и ложиться спать. Вместо того, чтобы последовать наказу родителей, брошенное дитя выскочило поиграть с мальчишками с соседней фермы. Сорванцы сошли с дороги и углубились в поля, где мальчики собирались поставить какие-то в высшей степени противозаконные капканы на кроликов.

Услышав о столь «страшном нарушении закона», инспектор покачал головой, но дал обещание, что не сделает с разбойниками ничего ужасного, и Хелен, у которой отлегло от сердца, смогла продолжить рассказ более связно.

Поле, которое они приглядели для капканов, находило на полпути между Гейтхаусом и Керкубри, недалеко от того места, где дорога, ограниченная двумя насыпями, делает очень резкий и опасный S-образный виток. Вечер был замечательный: еще не темно, а скорее сумрачно, легкая дымка тумана полосами ложилась на холмы. Мальчики увлеклись установкой капканов и даже не думали возвращаться, однако Хелен примерно без пятнадцати десять, вспомнив, что родители скоро вернутся домой, оставила друзей и направилась обратно к дороге. Она точно знает, что было без пятнадцати десять, потому что одному из мальчишек отец подарил новые часы.

Девочка миновала поля и уже начала взбираться вверх по насыпи, чтобы выйти на дорогу, когда заметила машину, припаркованную у обочины: автомобиль был развернут в сторону Гейтхауса, двигатель работал. Внезапно водитель тронулся с места. Казалось, он решил повернуть назад, во всяком случае, машина очутилась поперек дороги. В то же время Хелен услышала шум мотора, приближающийся со стороны Гейтхауса.

Маленькая разбойница очень точно описала место, где все произошло. Это была не самая крутая и наиболее опасная часть витка, где по обеим сторонам насыпь отличалась завидной высотой; резкие повороты ограничивали на данном отрезке шоссе видимость. Приближающаяся машина неслась на огромной скорости и лишь чудом не врезалась в первый автомобиль, преградивший ей путь. Послышался пронзительный визг тормозов, и вторая машина остановилась, вывернув вправо. Подъехавший водитель крикнул что-то неразборчивое, а человек, находящийся в первой машине, ответил. Затем водитель второй машины гаркнул зычным и злобным голосом: «Кэмпбелл! Ну конечно! Кто же еще…» Или что-то в этом Роде.

Последовал яростный обмен ругательствами, после чего Кэмпбелл выключил мотор и вышел наружу. Хелен видела, как он подскочил ко второму человеку, который тоже стал вылезать из автомобиля. Завязалась драка: оба мужчины уже стояли на дороге, нанося удары и отбиваясь. Удары сыпались один другим вместе с потоками нецензурной брани. Дерущихся частично закрывали машины, поэтому все детали потасовки девочка не видела. В какой-то момент мужчины упали на землю и принялись кататься, щедро раздавая друг другу тумаки. Нет, девочка не может сказать точно, как выглядели машины. Она лишь припоминает, что у Кэмпбелла был обычно четырехместный автомобиль, а у другого драчуна — широкое двухместное авто с очень яркими фарами.

Во время этой непродолжительной битвы Хелен чуть не умерла от страха. Совершенно неожиданно в воздух взлетел большой гаечный ключ. Он пролетел мимо ее головы и упал совсем рядом. Она съежилась за густыми зарослями ежевики, боясь пошевелиться и одновременно горя желанием посмотреть, что же там происходит. Малышка только слышала жуткие звуки, как будто кого-то чем-то колотят и душат. Через несколько мгновений Хелен все же осмелилась выглянуть и увидела нечто ужасающее. Один из мужчин поднимался с обочины дороги, взгромоздив на плечи тело соперника. По тому, как безвольно оно обмякло, девочка поняла, что, должно быть, этот мужчина уже мертв. Она чуть не закричала, но сдержалась, опасаясь, что ужасный человек услышит ее и тоже убьет. Убийца перенес тело к двухместной машине и шлепнул его на пассажирское сиденье. Это была машина, которая стояла ближе к Гейтхаусу. Хелен не рассмотрела лицо преступника, так как его голова была опущена вниз из-за страшной ноши, но перед ее взором мелькнуло лицо мертвеца. Оно выглядело жутко. Она не может его описать. Она лишь помнит, что у него не было ни бороды, ни усов, а глаза оказались закрыты. Страшный человек сел на сиденье водителя, развернул двухместный автомобиль и скрылся за поворотом по направлению к Гейтхаусу. Хелен услышала, как взревел мотор, и заметила, что свет огней двинулся назад, а потом вперед, как будто машина разворачивалась. Затем она услышала, как шум двигателя начал отдаляться, пока постепенно не заглох вдали.

Когда машина уехала, девочка взобралась на возвышение и решила посмотреть на четырехместный автомобиль, который так и остался стоять поперек дороги. По-прежнему включенные фары освещали отрезок пути, ведущий к Гейтхаусу. Внезапно именно с этой стороны раздались негромкие шаги. Хелен на секунду обрадовалась: у нее мелькнула надежда, что это, возможно, приближается кто-либо из добрых взрослых людей, кто, конечно же, позаботится о бедняжке и доставит ее домой. Следующая мысль потрясла детское сознание. А если это возвращается тот плохой человек? Если он хочет убить ее? Обезумев от ужаса, Хелен припустила, что было мочи, в сторону дома. Тут она услышала, как взревел мотор, и бросилась в кусты, чтобы спрятаться от плохого человека, который станет преследовать ее на машине. Однако ничего не происходило, и через некоторое время девочка отважилась вновь вылезти на дорогу, чтобы побежать к спасительному дому. Стоило ей только влететь в калитку их сада, как, мелькнув огнями, на полной скорости мимо пронеслась машина. Она ехала по направлению к Керкубри. Девочка ворвалась в дом, когда часы били десять. Хелен бросилась в спальню, прыгнула в постель прямо в одежде и натянула на голову одеяло.

Историю закончила миссис МакГрегор. Когда они с мужем в десять часов вечера добрались до дома, то обнаружили дрожащего и плачущего ребенка. Девочка забралась в постель прямо в верхней одежде! Она была так напугана, что не могла произнести ни слова. Все, что оставалось обескураженным родителям, это отругать негодницу, уложить ее подобающим образом, принести ей горячего чаю и посидеть у постели, пока малышка не заснула. Весь вторник она отказывалась что-либо рассказывать о прошедшем вечере, а на следующую ночь трижды будила их криками. Хелен кричала, что плохой человек хочет ее убить. Вечером в среду отцу, который очень любит нянчиться с дочерью, удалось наконец разговорить Хелен, и она поведала эту страшную историю. Услышав имя Кэмпбелла, родители девочки сразу решили, что необходимо сообщить в полицию. Отвечая на многочисленные вопросы инспектора, миссис МакГрегор упомянула, что часы у них на кухне отстают на пять-шесть минут.

Полицейский от всей души поблагодарил обеих. И действительно было за что. Он сказал Хелен, что она храбрая девочка, и убедительно попросил мать не наказывать дочь ввиду исключительной важности полученной от нее информации. В конце Разговора инспектор в самых решительных выражениях потребовал, чтобы они никому не рассказывали эту историю.

Когда мать с дочерью удалились, Макферсон некоторое время обдумывал услышанное. Время, указанное Хелен, прекрасно вписывалось в отчет, представленный доктором. Да, теперь явно придется отказаться от версии более позднего убийства. Инспектор попытался представить себе всю картину преступления: Кэмпбелл и кто-то еще встретились на дороге и серьезно поссорились. Кэмпбелла убили в драке. Затем убийца положил тело в двухместную машину и, видимо, спрятал автомобиль где-нибудь в стороне от дороги. Потом злоумышленник вернулся за машиной Кэмпбелла и отогнал ее в Гейтхаус, где она и должна была находиться. Ведь только в этом случае можно было инсценировать несчастный случай. Спустя какое-то время преступник вернулся, чтобы забрать собственную машину с телом. И?.. Что потом? Отправился на ней обратно в Гейтхаус?

Инспектор хмыкнул. Здесь что-то не складывалось. Почему, скажите на милость, убийца не спрятал тело Кэмпбелла в «моррис» самого Кэмпбелла и не поехал на этой машине? Ради чего рисковать и оставлять свою машину с трупом где-то у дороги? Ведь на нее мог наткнуться любой случайный свидетель. Зачем отгонять «моррис», а потом возвращаться на велосипеде? Поскольку (и этот очевидно) он должен был вернуться на велосипеде или пешком, если хотел забрать собственную машину. Да, по всей видимости, преступник должен был воспользоваться велосипедом, и он вполне мог погрузить его в двухместную машину. Но вопрос оставался: зачем он оставил тело?

«Возможно, — размышлял Макферсон, — а на самом деле даже более чем вероятно, что на тот момент убийца еще не придумал весь этот хитроумный план с алиби и инсценировкой несчастного случая. Именно в этом кроется причина его поведения. Сначала он хотел просто уехать как ни в чем не бывало, и только позже, разработав свой великолепный план, вернулся за трупом. Но постойте-ка! Не сходится. Ведь он как раз и уехал на машине Кэмпбелла… Единственным объяснением такому поступку может служить тот факт, что у него в уме уже оформилась идея о ложном несчастном случае. Но это просто немыслимо! Если верить показаниям ребенка, а не верить им нет никаких оснований, стычка Кэмпбелла с этим неизвестным была чистой случайностью. И конечно, в несколько кратких мгновений после драки убийца просто не мог разработать столь тщательно продуманный план спасения.

В таком случае была ли встреча случайной? Поведение Кэмпбелла свидетельствует о том, что да. Он остановил свой «моррис» посередине дороги, именно в той точке, где двум машинам сложно разъехаться, и, едва заслышав приближение знакомого автомобиля, еще попытался развернуться, блокируя проезд. Такое спланировать заранее невозможно. Это безумие! Подобные действия скорее приведут к фатальному исходу нежели к запланированной драке. Хотя не стоит забывать, что Кэмпбелл был пьян и мог вовсе не думать о риске столкновения.

Но если верить свидетельнице (в конце концов, не может же инспектор выбирать показания, веря одним и отвергая другие, в угоду своим теориям), то если кто и не ждал встречи, то это именно убийца. Но если преступник не предвидел встречу и не мог предположить, что произойдет убийство, ему незачем было придумывать ложное алиби и несчастный случай заранее».

«Да, — перебил инспектор самого себя. — Хотя одно не обязательно должно следовать из другого. Он мог придумать себе алиби, предполагая, что совершит убийство в другом месте в другое время. И значит, встретившись с Кэмпбеллом, просто воспользовался случаем, чтобы сразу воплотить свой страшный замысел.

Вот только с машинами выходит какая-то путаница. Девочка упомянула об автомобиле, пронесшемся по направлению к Керкубри. Это случилось, когда она добралась до дома. Кто находился в машине? Убийца? Но он должен был ехать на «моррисе» к Гейтхаусу… Или нет? Кто-то третий? Тогда этот кто-то должен был столкнуться с преступником по дороге. То есть заметить его».

Еще немного поразмыслив, инспектор признал, что этот аспект загадки пока представляется неразрешимым, и обратился к другойстороне дела.

Какова связь, если она есть, этой истории с показаниями, касающимися Фаррена? И тут Макферсон внезапно оглушительно хлопнул ладонью по столу. Ну конечно! Время подходит идеально, и здесь кроется объяснение того, почему Фаррен свернул на дорогу, ведущую к площадкам для гольфа. Очевидно, он понял, что молодой фермер соврал, из лучших побуждений пытаясь направить погоню по ложному следу, в Гритаун. Фаррен искал Кэмпбелла в Гейтхаусе и, не встретив его там, пришел к выводу, что паршивец остался в Керкубри. Тогда он поспешил навестить Стрэтчена, очевидно, с намерением одолжить у него машину. Были ли они со Стрэтченом в заговоре, остается неясным. Может быть, и нет. Стоп! Инспектор снова во внезапном озарении хлопнул рукой по столу. Это как раз все объясняло — то, что он поехал не на той машине, бросил труп и вообще все. Изначальная идея Фаррена заключалась в том, чтобы подозрение пало на Стрэтчена. Тело должны были обнаружить в машине Стрэтчена, что навело бы на мысль, что тот заманил Кэмпбелла в ловушку и пристукнул его. Инспектор понял, что окончательно запутался. Его версия выглядела совсем неубедительно. Стрэтчен тут же рассказал бы полиции, как он одолжил машину Фаррену. Возможно, он смог бы даже назвать свидетелей. Более того, все это в целом выглядело неправдоподобно. Какой дурак бросит машину с трупом? Эта мысль фактически сразу пришла в голову ему самому, а уж Фаррен, тщательно продумавший все свои действия, не мог не заметить, что так поступать крайне неразумно. Но пока он отгонял машину Кэмпбелла обратно в Гейтхаус, у него появилось время все хорошенько обдумать. Ему могла прийти в голову идея инсценировать несчастный случай в Миннохе. И что тогда? Что бы он сделал?

Первым делом, конечно, доехал бы на машине Кэмпбелла до дома убитого и поставил бы ее в гараж. Затем ему следовало забрать собственный велосипед из дома Стрэтчена. Время было поздним, и он мог все это проделать, оставаясь незамеченным. А машину Фаррен припарковал бы где-нибудь неподалеку — скажем, у садовой калитки.

В сильном волнении инспектор достал блокнот, положил его перед собой и принялся кратко записывать предполагаемый порядок произошедшего, озаглавив страницу весьма смело:

«Дело против Хью Фаррена»

Понедельник

6 вечера — Фаррен возвращается домой и находит там Кэмпбелла. Выгоняет его (свидетельство жены брата служанки Дженни).

7 вечера — после ссоры с женой, по ходу которой миссис Фаррен, возможно, делает какие-то порочащие ее признания, связанные с Кэмпбеллом, Фаррен отбывает на велосипеде.

9 вечера — Фаррен заходит в «Мюррей-Армс» и ищет там Кэмпбелла (свидетельство фермера).

9.15 вечера (приблизительно) — Фаррен идет к Стрэтчену и одалживает у него машину.

9. 45 вечера (приблизительно) — Фаррен сталкивается с Кэмпбеллом на дороге к Керкубри. Происходит убийство Кэмпбелла (свидетельство Хелен МакГрегор)

9.55 вечера — Фаррен кладет тело в машину Стрэтчена.

10 вечера (или около того) — Фаррен едет обратно в машине Кэмпбелла.

10.10 вечера — Фаррен приезжает в Гейтхаус (примерно 5 миль) и ставит машину Кэмпбелла в гараж.

10.30 вечера — Фаррен доходит пешком до дома Стрэтчена, чтобы забрать велосипед.

11 вечера — Фаррен на велосипеде доезжает до места преступления.

11.10 вечера — Фаррен возвращается с телом к дому Кэмпбелла. Прячет тело в доме или гараже.

11.20 вечера — Фаррен возвращает машину Стрэтчену.

11.40 вечера — Фаррен отправляется в дом Кэмпбелла, чтобы создать видимость того, что тот провел ночь в своей постели и позавтракал.

Инспектор, весьма довольный собой, еще раз проглядел написанное. Конечно, указанное им время в некоторых случаях было весьма приблизительным, но по основным пунктам все отлично совпадало. Разумеется, Фаррен мог действовать в какой-либо иной последовательности, передвигаться несколько быстрее или, наоборот, медленнее… Но в целом вырисовывалась отличная картина!

Приободрившись, Макферсон развил свою теорию, но уже более умозрительно.

Согласно показаниям молодого Джока из Боргана, «поддельный» Кэмпбелл в 10.10 утра во вторник уже расположился со своим этюдником в Миннохе. Следовательно, это самое позднее, когда Фаррен мог туда приехать. А на самом деле, как предполагал инспектор, сие произошло раньше. Фаррен конечно, не стал бы так рисковать, околачиваясь у дома Кэмпбелла поздним утром. Он должен был подняться и выйти оттуда никак не позднее восьми утра. В этот час обычно приходит миссис Грин. С другой стороны, он не стал бы развивать бурную деятельность до нелепого рано: из-за Фергюсоиа сосед, случайно услышавший шум отъезжающей машины Кэмпбелла, не должен был заподозрить ничего необычного. Исходя из подобных рассуждений, инспектор набросал следующую схему:

Вторник

7 утра — Фаррен выезжает из дома Кэмпбелла, одетый в его шляпу и плащ, с телом, спрятанным на полу машины и велосипедом сверху — все накрыто ковриком.

8.35 (допустим) — Фаррен приезжает в Миннох, прячет тело и начинает писать картину.

10.10 — Джок в первый раз видит Фаррена, принимая его за Кэмпбелла.

11.05 — Джок видит Фаррена во второй раз.

На этом месте инспектор остановился в нерешительности. Было ли достаточно двух с половиной часов для написания пейзажа? Полицейский мало что знал о живописцах, и сама работа показалась ему довольно схематичной и незавершенной. Следует посоветоваться с кем-то сведущим.

Но стоп! Надо же быть таким тупоголовым болваном! Безусловно, Фаррен не мог начать картину без соответствующего освещения. Может, инспектор многого не знает, но это ведь элементарно. Макферсон задумчиво стряхнул несколько капелек чернил с авторучки и продолжил писать.

Теперь казалось вполне допустимым, что Фаррен и был тем пресловутым пассажиром, что сел на поезд в Джирване. В этом случае продолжение могло быть следующим:

Вторник

11.10 утра — Фаррен бросает тело в реку, надевает свое кепи и едет в Джирван на велосипеде.

1.07 пополудни — Фаррен приезжает в Джирван. регистрирует велосипед до Эйра.

1.11 пополудни — Фаррен садится на поезд до Эйра.

1.48 пополудни — Фаррен прибывает в Эйр.

Здесь инспектор зашел в тупик. Как он знал, Дэлзиел отправился по следам велосипеда. Прежде чем продолжать описывать цепь событий, лучше будет подождать его отчет, но в целом совсем неплохо. Ему наконец удалось, расследуя преступление, сосредоточиться на одном подозреваемом и составить весьма правдоподобную схему, на которую можно ориентироваться. Удачно также, что по нескольким пунктам ее подтверждали показания свидетелей.

Макферсон полюбовался своей работой.

Если Фаррен искал Кэмпбелла в Гейтхаусе между восемью и девятью вечера, его могли видеть еще где-нибудь, кроме как в «Мюррей-Армс». Надо спросить в «Энжел» и гостинице «Анвос». Но, безусловно, прежде чем пойти искать своего врага в публичных местах, Фаррен должен был заглянуть непосредственно домой к Кэмпбеллу. Если это так, то, скорее всего, его кто-нибудь видел. Ведь он только по мосту должен был пройтись раза два. А мост в Гейтхаусе — своего рода клуб, излюбленное место сбора жителей городка. Здесь люди встречаются, чтобы обменяться сплетнями, мнением о проезжающих мимо машинах и рыбалке или обсудить политику здешних властей. И даже если каким-то чудом мост оказался пустым, имеется еще длинная скамейка (совсем рядом с «Анвосом»), на которой так любят сидеть пожилые рыбаки. Они приходят сюда почесать языками, потрепать по холке пса Попрыгунчика и узнать, сколько крыс убил сегодня кот Феликс. И, наконец, даже если предположить, что Фаррен остался незамеченным и там, всегда остается вероятность, что Фергюсон видел, как тот подходил к дому Кэмпбелла.

Затем, если Стрэтчен одалживал свою машину, об этом должен был знать кто-то еще. Сам Стрэтчен может скрыть правду, солгать, защищая друга, но в доме присутствовали еще миссис Стрэтчен, ребенок и служанка. Не может же быть, чтобы все они оказались в сговоре! Согласно составленной схеме, Фаррен наведывался к Стрэтчену три раза за вечер: около 9.15 — взять машину, около 10.30 — взять велосипед и около 11.20 — вернуть машину. Первый и последний из эти визитов не могли пройти незамеченными.

Далее, подозреваемый три раза за ночь приезжал в дом Кэмпбелла: первый — чтобы поставить машину Кэмпбелла в гараж, второй — внести тело, и третий (перед выходом) подкинуть ложные улики. Нет, не обязательно три. Могло быть и два визита. Это даже вероятнее. Фаррен не стал в первый раз загонять машину в гараж. Он просто спрятал ее где-то поблизости, а забрал в последнее посещение. Это в большой степени снижало риск быть увиденным.

В сущности, он мог перенести тело в машину Кэмпбелла в каком-нибудь укромном местечке, избежав, таким образом, необходимости подъезжать к дому убитого на разных машинах, ведь это бы вызвало подозрения. Естественно, тело перепрятали не в самом Гейтхаусе, такой шаг был бы безумием. Легче всего преступнику было осуществить задуманное где-нибудь между Керкубри и Гейтхаусом или на той части дороги, где машины проезжают редко — между памятником жертвам войны и домом Стрэтчена. Или, если Стрэтчен действительно замешан в преступлении, намного безопаснее было бы осуществить всю процедуру собственно в доме Стрэтчена.

Инспектор сделал одну-две поправки в таблице в соответствии со своей новой версией и пометил в блокноте, что следует разместить объявление, обращенное ко всем, кто случайно видел «моррис» с номерным знаком Кэмпбелла где-нибудь на дороге между населенными пунктами.

Теперь самое главное: передвижения убийцы во вторник утром. Если расчеты инспектора верны, машина Кэмпбелла должна была проехать через Гейтхаус немногим позже 7.30 утра, через Критаун — около 8 утра, а через Ньютон-Стюарт — где-то около 8.15. Свидетели этих перемещений просто обязаны обнаружиться в самое ближайшее время. Конечно, полиция Ньютон-Стюарта уже занимается данным вопросом, но теперь, когда Макферсон может подсказать им предположительное время событий, их задача значительно упрощается. Инспектор позвонил в Ньютон-Стюарт и в Гейтхаус, а затем с новыми силами вернулся к своим размышлениям. Внезапно Макферсона опять осенило — чрезвычайно важная улика находится буквально у него под руками. Если повезет, он разыщет орудие преступления.

Тяжелый гаечный ключ, который взлетел в воздух и чуть не с ног малышку Хелен! Что это, как не тот тупой предмет, каковым пробили череп Кэмпбелла? Ключ срочно следует ставить в участок. Доктор внимательно исследует его и скажет, был ли роковой удар нанесен именно этим предметом. Как удачно, что тело еще не предано земле! Похороны назначены на следующий день. Нужно немедленно достать гаечный ключ! Инспектор, с трудом сдерживая волнение, натянул кепи и поспешил к машине.

История Фергюсона

В то же утро четверга, которое застало сержанта Дэлзиела и констебля Росса за работой в Эйре, а инспектора Макферсона — за сложнейшими расчетами в участке, лорд Питер объявился в дальнем из двух домов на Стэндин-Стоун-Пул.

Дверь открыл мистер Фергюсон собственной персоной. Облачен он был в поношенные фланелевые штаны, рубашку с расстегнутым воротом и бесформенную мешковатую куртку, в руках держал палитру. Казалось, художник несколько обескуражен столь ранним визитом. Уимзи поспешил объясниться.

— Не знаю, мистер Фергюсон, помните ли вы меня. Моя фамилия Уимзи. Мне кажется, мы с вами однажды встречались у Боба Андерсона.

— Да, конечно. Входите. Когда постучали в дверь, я было подумал, что это принесли фунт колбасы или явился посыльный из лавки зеленщика. Боюсь, здесь небольшой беспорядок. Я на пару дней уезжал, а миссис Грин никогда не упустит случая хорошенько прибраться в моей берлоге. В результате мне пришлось потратить пару часов на то, чтобы все вновь оказать на своих местах, — он махнул рукой на разбросанные вещи: холсты, тряпки, ковшики, какие-то склянки и прочие принадлежности живописца. — В прибранной студии я не состоянии ничего найти.

— Ну вот, а тут врываюсь я и прерываю процесс, когда в лишь приступили к работе.

— Да ничего. Вы мне не помешаете. Выпьете что-нибудь?

— Нет, благодарю. Я уже недавно выпил. Продолжайте, не обращайте на меня внимания.

Уимзи снял со стула несколько книг и какие-то бумаги и уселся, а Фергюсон вернулся к созерцанию огромного холста, изображение на котором живо напомнило Уимзи о злой пародии Грэхема — деревце со скрюченными корнями, его отражение в воде, гранитная глыба и голубая даль. Нарочитая декоративность и нереальность.

— Ездили в Глазго, на вернисаж?

— Да, пробежался по выставке.

— Ну и как?

— Неплохо, — Фергюсон выдавил на палитру немного зеленой краски. — Крэйг представил несколько удачных работ, одна приличная есть и у Дональдсона. Но вообще, как обычно, собрание посредственностей. На самом деле я отправился взглянуть на Фаркухарсона.

Мастер добавил каплю алого вермильона в полукруг масла на палитре и, по-видимому, решив, что это пока все цвета, которые потребуются ему для работы, взял несколько кистей и начал смешивать краски.

Уимзи задал еще несколько вопросов о выставке и затем небрежно заметил:

— Значит, теперь у вас нет соседа.

— Да. Но я не могу сказать, что остро переживаю потерю. Кэмпбелл и я никогда не были большими друзьями… хотя, я бы пожелал ему другой смерти.

— Все это очень странно, — сказал Питер. — Полагаю, к вам уже заходили полицейские со своими обычными вопросами?

— Да. Похоже, можно считать, что у меня есть алиби. Слушайте, Уимзи, вы ведь разбираетесь в таких вещах. Уже установлено точно, что он… что это был не несчастный случай?

— Боюсь, так и есть.

— А почему полицейские так решили?

— О! Ну, я человек, как вы понимаете, посторонний, а полиция, конечно же, не выдает своих тайн. Но, по-моему, это связано с тем, что время смерти несчастного, согласно заключению врача, не совпало с моментом его попадания в реку. Он вроде бы умер раньше. И прочие разговоры в том же духе.

— Понятно. Я слышал что-то про сильный удар по голове. И что? Вроде как кто-то подкрался, пристукнул его и ограбил?

— Что-то, наверное, в этом роде. Хотя, естественно, полиция не может точно сказать, ограбили ли его, поскольку неизвестно, были ли у Кэмпбелла при себе наличные. Думаю, они должны справиться в банке и так далее.

— Вот так и гуляй после этого по окрестностям, да?

— Ну, не знаю… Наверное, какой-нибудь парень притаился в холмах и поджидал свою жертву.

— Хм, но почему все так сложно? Нет бы просто упасть на камни и разбить себе голову? Может быть, все-таки так все и произошло?

Уимзи громко застонал про себя. Необходимость постоянно вилять и уходить от прямых ответов начинала утомлять его светлость. Каждый, с кем он беседовал, хотел знать одно и то же. Лорд попытался в очередной раз обойти опасную тему:

— Точно сказать не могу. Но вообще, эта идея кажется наиболее правдоподобной, не правда ли? Если хотите, спросите мнение доктора.

— Он скажет не больше вашего.

Наступила тишина. Фергюсон продолжал наносить мазки на холст. Питер заметил, что художник работает скорее машинально, и не удивился, когда тот внезапно бросил палитру на стол и, повернувшись к гостю, резко воскликнул:

— Слушайте, Уимзи! Скажите-ка мне кое-что. И не притворяйтесь, что вам ничего неизвестно, ведь вам известно! А полиция уверена, что Кэмпбелл умер тем же утром, когда обнаружили его труп?

У его светлости появилось ощущение, словно он пропустил удар под дых. Что может заставить человека задать подобный вопрос? Муки нечистой совести? Не зная толком, что на это сказать, Питер попросту повторил свои мысли вслух:

— А чем вызван такой вопрос?

— А почему нельзя мне прямо ответить?

— Э-э, — протянул Уимзи. — Просто этот вопрос звучит чертовски странно. То есть… И, кстати… Ну конечно! Наверно, вам ничего не сказали о картине?

— О какой еще картине?

— О картине, которую писал Кэмпбелл. Когда обнаружили тело, краски на ней еще не просохли. То есть утром художник должен был быть живехоньким, иначе он не смог бы взять в руки кисти. Ведь вы не можете со мной не согласиться?

— А-а-а, — Фергюсон вздохнул с таким облегчением, будто у него с души свалился камень. Он снова взял в руки палитру. — Нет, не говорили. Что же, тогда я больше не имею вопросов.

Мастер отступил на пару шагов и оценивающе взглянул на холст, подняв повыше голову и полуприкрыв глаза.

— Но почему вы спросили о времени преступления?

Фергюсон замялся. Он взял мастихин и принялся счищать всю краску, которую только что наложил.

— Полиция все пристает со своими вопросами, вот я и подумал… Послушайте! — художник приблизил лицо к холсту и продолжил скоблить, не глядя на Уимзи. — Может быть, вы дадите совет, как мне быть?

— О чем это вы? — удивился Питер.

— О полицейских. Прежде всего, им нужно было узнать все, что я делал, начиная с вечера понедельника. Что касается вторника, тут все просто, поскольку я сел на поезд девять ноль восемь до Глазго и пробыл там весь день. Но мне пришлось признать, что ночь с понедельника на вторник я провел дома, и тут они стали ужасно дотошными.

— М-да? Представляю…

— Вот потому я и хотел уточнить, понимаете? Страшно неприятно, если… Ну, если они сомневаются, что Кэмпбелл был жив во вторник утром.

— Понимаю. Но, насколько мне известно, заметьте, я не притворяюсь, что мне известно все, люди, имеющие на утро вторника надежное алиби, могут считать себя вне подозрений.

— Отрадно слышать. Говорю это не столько из-за себя, хотя, естественно, кому же приятно попасть под подозрение? Дело в том, Уимзи, что я не знаю, что сказать этим парням.

— Что? — рассеянно спросил Питер, еще раз оглядывая мастерскую. — Слушайте, вон та картина мне нравится — там, где белый домик, с вереском на переднем плане. Он очень мило смотрится на склоне холма.

— Да, в общем, неплохо. Я хочу сказать, Уимзи, после того, что вы мне поведали, я уже не так… Я имею в виду, что, когда они были здесь, я подумал, а вдруг тут кроется какой-то подвох, и поэтому предпочел, так сказать, придержать язык. Но вам я расскажу все, как есть. А вы мне посоветуете, стоит ли упоминать эти факты в полиции. Я не ищу лишних проблем. Но, с другой стороны, как вы понимаете, не хочу, чтобы меня обвинили в соучастии.

— Если мое мнение чего-нибудь стоит, — слегка поклонился Уимзи, — я бы советовал выложить все начистоту. В конце концов, кто-то ведь прикончил беднягу, и в наших интересах побыстрее понять, кто именно.

— Наверное. Жаль, нельзя вернуть человека с того света… Если бы такое было возможно, то, наверное, это бы сделали без колебаний. Хотя…

— Кроме того, — добавил Питер, — никогда не знаешь, каким образом повлияет на следствие тот или иной рассказ. Иногда люди сознательно умалчивают о каких-нибудь фактах, не предоставляют полиции всю информацию, решив, что таким образом смогут защитить своих мужей, сыновей или возлюбленных. Они лишь доставляют полицейским массу лишних хлопот, а когда правда выходит наружу, оказывается, что как раз эти показания и могли спасти их от виселицы. Я имею в виду мужей, сыновей и возлюбленных.

Фергюсон выглядел раздосадованным.

— Если бы только знать, зачем им понадобилось разнюхивать о ночи понедельника-а-а, — протянул он.

— Хотят найти последнего, кто видел Кэмпбелла живым, — Мгновенно нашелся его светлость. — Обычное дело. Все расходования начинаются именно с этого. Вспомните детективов романы! И конечно, последний, кто видел беднягу живым и здоровым, никогда не окажется преступником. Это было бы слишком просто. Я как-нибудь напишу книгу: двоих мужчин видели заходящими в тупичок, через некоторое время раздался выстрел, и один из них упал замертво, а другой выбежал из тупика с пистолетом в руке. Через двадцать глав расследования, на протяжении которых детективы перебирают всевозможные варианты, следуя по ложному пути, выясняется, что человек с пистолетом и есть убийца.

— Хм-м… Ну, в девяти случаях из десяти так и получается в реальной жизни, я имею в виду, так ведь? Хотя, в общем-то, не знаю…

— Как бы то ни было, что вы уже сказали полицейским? — спросил Уимзи, начиная терять терпение.

Чтобы скрыть интерес, Питер принялся вертеть в руках тюбик с белой краской.

— Я сказал им, что весь вечер сидел дома, и тогда они спросили, не видел ли я или не слышал ли чего-нибудь подозрительного у дома соседа. Я сказал, что нет. Должен заметить, что так оно, в сущности, и было. Вы меня понимаете? Они спросили, видел ли я, как Кэмпбелл пришел домой, и я ответил, что не видел, но слышал шум подъезжающей машины. Это было, наверное, около десяти часов вечера. Я услышал, как она остановилась, и думаю, это было как раз примерно в то время, когда я собирался ложиться спать, потому как на следующее утро мне надо было рано вставать, чтобы успеть на поезд. Я привел себя в порядок, выбрал книжку, которую хотел почитать перед сном, и уже ковылял по ступенькам наверх в спальню, как вдруг услышал звук мотора.

— И больше вы ничего не слышали?

— Можно сказать и так, но… Я не обратил особого внимания… Может быть, мне показалось, а может, я действительно слышал, как открывалась и закрывалась входная дверь соседнего дома. Как будто бы Кэмпбелл снова куда-то пошел. Точно сказать не могу. Должно быть, он вновь вернулся позже, если вообще выходил, потому что я видел, как утром сосед выезжал со двора на своей машине.

— Очень ценные сведения. Во сколько машина отъехала от дома?

— Примерно между половиной восьмого и без четверти восемь утра — точнее сказать не могу. Я как раз заканчивал одеваться. Мне нужно было позавтракать, сами понимаете, ведь я торопился на автобус, отправляющийся в девять ноль восемь. До этой проклятой станции шесть с половиной миль

— Вы действительно видели Кэмпбелла, сидящего машине?

— Да, это был он. Хотя, если подумать, можно сказать, что был мужчина в одежде Кэмпбелла и в целом похожий на него. Лицо я не видел. Но, вне всякого сомнения, это был Кэмпбелл.

— Понятно.

Сердце его светлости забилось сильнее, но тут же успокоилось. Питер уже видел внутренним взором наручники, защелкивающиеся на руках Фергюсона. Вот если бы художник поклялся, что видел Кэмпбелла живым в тот час, когда (Уимзи знал это точно) несчастный уже был мертв, то… Да, в жизни все не так просто, как в детективных романах.

— Что же было надето на Кэмпбелле?

— Ужасный клетчатый плащ и его знаменитая шляпа. В ней его ни с кем не спутаешь.

— Да уж. А чего же вы не упомянули?

— Всего пару деталей. Прежде всего, хотя это и не обязательно должно как-то относиться к делу, около восьми часов вечера в понедельник здесь произошло одно событие.

— Вот как? Ох, послушайте, Фергюсон! Извините меня… Я случайно открыл ваш замечательный тюбик с краской «Виндзор энд Ньютон». Что за дурацкая привычка трогать все, что попадется под руку! Тут выдавилась краска.

— Да? Ну, ничего, ерунда. Закройте крышку. Вот тряпка. Испачкали пальто?

— Нет, обошлось. Благодарю. Итак, что вы говорите за событие?

— Какой-то парень барабанил в дверь Кэмпбелла и ругался на чем свет стоит. Кэмпбелла не было. И слава богу, потому Что я сразу понял, что тут назревает скандал.

Что за парень?

Фергюсон глянул на Уимзи, затем на свою работу и тихо сказал:

— В общем, боюсь, что это был Фаррен.

Питер присвистнул.

— Да. Я выглянул в окно и потребовал, чтобы Фаррен прекратил хулиганить. А он спросил меня, где Кэмпбелл, разрази его гром. Я ответил, что вообще не видел его сегодня, и посоветовал убираться подобру-поздорову. Ну, а он начал плести что-то на тему такого-разэдакого негодяя, который вечно околачивается у его дома, сказал, что хочет решить этот вопрос раз и навсегда, и если он только доберется до Кэмпбелла, то вытрясет из него всю душу. Конечно, я не воспринял его слова всерьез. Фаррен легко впадает в ярость, ну, как червонная королева из сказки Кэрролла «Алиса в стране чудес», и никогда никого не казнит по-настоящему, как и она, — вы это и сами знаете. Я убеждал Фаррена забыть о Кэмпбелле и отправляться домой, а он несколько раз послал меня к чертям. В конечном счете, вся эта перебранка мне порядком надоела, и я сказал Фаррену, что, так как Кэмпбелла нет дома, ему только и остается, что повеситься. Он ответил, что это как раз и собирался сделать, но не раньше, чем расправится с Кэмпбеллом. Я заявил: «Ну и пожалуйста. Только не мешайте людям спать». Он еще немного побродил вокруг дома и затем наконец убрался.

— На своих двоих?

— Нет. На велосипеде.

— Ну конечно. Едва ли он шел пешком от самого Керкубри. Послушайте, Фергюсон, а как вы полагаете, миссис Фаррен во всем этом как-то замешана?

— Вы у меня спрашиваете? Да откуда мне знать? Думаю, Кэмпбеллу она нравилась на свой лад, но это слишком возвышенная натура, чтобы ввязаться во что-то такое неприглядное. Ей доставляет удовольствие изображать мамочку — ну там, дарить вдохновение, быть воплощением чистой женственности, и все дела. То есть, твори добро, и пусть злые языки говорят что хотят. Радушие и добродетель превыше всего, и так далее и тому подобное… Проклятье! Куда я девал кобальт? Не выношу женщин. А! Я положил его в карман, как всегда. Да. Как вы, может быть, слышали, мы с женой не живем вместе, а Гильда Фаррен считает себя вправе читать мне по этому поводу нотации. Теперь-то я ее одергиваю, но однажды у нее хватило наглости попытаться «свести нас вместе». Идиотская затея! Она поставила всех в крайне неловкое положение. Да, в общем-то, сейчас это уже не имеет значения. Но я не выношу этих назойливых, исполненных благих намерений баб! Теперь, когда мы случайно встретимся, она смотрит на меня скорбно и снисходительно. Ненавижу!

— Кошмар! — согласился Уимзи. — Мне это напоминает людей, которые предлагают помолиться за тебя… Давайте вернемся к тому вечеру. Фаррен все-таки отбыл домой или вскоре явился снова?

— Не знаю. В том-то и загвоздка. Но визитер был.

— Когда это случилось?

— Вскоре после полуночи. Но я не поднялся с кровати, чтобы проверить, кто это там бродит. Этот кто-то постучал в дверь Кэмпбелла и вскоре вошел в дом, но я не обеспокоился тем, чтобы встать и посмотреть. А затем и вовсе заснул.

— И не слышали, когда таинственный гость ушел?

— Нет. Не имею ни малейшего понятия, как долго он — или она — там были.

— Она?

— Я говорю «он или она», потому что действительно не знаю, кто приходил к Кэмпбеллу. Все же не думаю, что это был Фаррен, потому что мне показалось, что я слышал шум машины. Можете передать мне ту тряпку, если она вам больше не нужна? В этом деле кругом одни загадки. Признаться честно, я решил, это был Джок Грэхем со своими шуточками.

— На него похоже. Хм-м. На вашем месте, Фергюсон, я бы обо все этом рассказал полиции.

— О чем именно? Вы имеете в виду только полуночного визитера? Или Фаррена тоже?

— Фаррена тоже. Но в особенности того полуночного пришельца. В конце концов, видимо, он и был последним, кто видел Кэмпбелла живым.

— Что вы хотите сказать? Ведь я же видел его с утра!

— Я имел в виду последним, кто общался с несчастным, — ловко вывернулся Уимзи. — Он мог бы оказать полиции неоценимую помощь, если бы его можно было допросить.

— Почему тогда он сам не объявится?

— О господи! Да этому может найтись сотня причин! Возможно, он занимается нелегальной продажей лосося. Или, как вы сами сказали, «он» на самом деле это «она». Кто же знает?

— Действительно. Вы совершенно правы. Я во всем сознаюсь, как там у них говорится. Лучше бы мне сразу все выложить, а то теперь они решат, что я знаю больше, чем говорю.

— Да, время терять нельзя, — кивнул Питер и, сам последовав своему совету, отправился прямиком в Керкубри, где обнаружил инспектора Макферсона, уже садящегося в машину.

Лорд Питер Уимзи

— Э-ге-гей! — закричал его светлость. — Куда это вы? У меня есть кое-что новенькое.

Инспектор выбрался из машины и дружелюбно приветствовал детектива-любителя.

— А вы вовремя! — улыбнулся он. — Я ведь тоже должен вам кое-что показать. Зайдем на минуту в участок?

Инспектор воспользовался случаем похвалиться своей великолепной таблицей, в которой все действия преступника были расписаны по часам и минутам. Лорд Уимзи одарил полицейского щедрыми аплодисментами.

— Я тоже не терял времени даром, — тем не менее заметил Уимзи. — Могу заполнить в вашей таблице кое-какие пробелы.

Питер достал из портфеля сделанные им записи и протянул Макферсону. Тот облизнул пересохшие губы.

— Ага! — восторженно воскликнул полицейский. — Теперь все ясно. Бедный Фаррен! До чего дошел человек… Жаль, что мы потеряли столько времени. Сто к одному, сейчас его уже нет в стране.

— Не только в стране, но и, быть может, в этом мире, — предположил Уимзи.

— Точно! Он же сказал, что должен сначала разобраться с Кэмпбеллом, а затем свести счеты с самим собой. Очень часто сие только слова, но изредка они не расходятся с делом.

— Это так, — кивнул Питер.

— Думается мне, — продолжил Макферсон, — в любом случае не будет лишним послать группу поиска в холмы близ Гритауна. Год или два назад там произошло несчастье: женщина бросилась на дно старого свинцового рудника. Прецедент уже был. Что мешает ему повториться? Недопустимо, если тело бедняги будет где-то лежать, а мы его не найдем. Да, и знаете ли, милорд, у меня подозрение, что это как раз то, чего боялась миссис Фаррен, хотя она предпочла и не говорить о таких ужасных вещах.

— Я совершенно с вами согласен, — ответил Уимзи. — Наверное, миссис Фаррен убеждена в том, что ее муж покончил с собой, но не смеет высказать такое опасение, так как подозревает, что он мог еще к тому же совершить убийство. Вам следует немедленно собрать своих гончих псов, а мы тем временем поохотимся на гаечный ключ.

— Прорва работы… — посетовал Макферсон. — Даже сомневаюсь, что у нас найдется столько людей.

— Не надо унывать! — улыбнулся Уимзи. — Сейчас поле ваших поисков заметно сузилось, разве не так?

— Да, — ответил инспектор, немного поколебавшись. — Но я не до конца уверен в наших умозаключениях. Может быть, мы где-то ошиблись, так что пока не стоит терять из виду ни одного из подозреваемых.

Маленькая Хелен описала стычку Кэмпбелла с человеком, приехавшим на машине, так подробно, что вести ее с собой на место преступления не было никакой необходимости.

— Одним нам спокойнее, и мы не будем ни от кого зависеть, — заметил Макферсон и с удовлетворенным вздохом разместился на переднем сиденье просторного «даймлера» Уимзи.

Через шесть или семь минут они уже достигли извилистого поворота шоссе. Здесь Питер высадил инспектора и, припарковавшись так, чтобы не стоять на пути у других автомобилистов, присоединился к полицейскому.

Согласно показаниям Хелен, она «заняла позицию» у основания насыпи, по левую сторону от дороги, идущей по направлению к Гейтхаусу, поэтому Макферсон и его светлость начали поиски с противоположных концов витка, в пределах двух ярдов от насыпи, постепенно сближаясь друг с другом. Это оказалось отнюдь не просто, поскольку трава была достаточно высокой. Во время поисков Уимзи удивился сам себе — он сочинял на ходу вирши, совершенно дурацкие, как какой-нибудь школьник, вышедший на крыльцо во время перемены:

Его светлость выпрямился.

— Как-то не очень выразительно получается, если сравнивать, допустим, с рисунками Хита Робинсона ^[28], — посетовал он вслух.

— Надо было взять с собой Бантера. Этот труд под силу не каждому… Такие поиски по плечу лишь солдатам Наполеона, которые, как всем известно, были способны проползти на брюхе всю Европу. Ох-ох-ох!

Так, стеная, лорд Уимзи потихоньку исследовал свой участок. Трость его светлости, которую он всюду носил с собой и с которой не расставался даже в машине — из страха, что в результате какой-нибудь аварии ему придется добираться до дома пешком, — наткнулась на нечто, издавшее металлический звук. Питер наклонился, приглядели к лежащему предмету, и окрестности огласил его торжествующий крик. Инспектор галопом бросился к своему напарнику.

— Вот он! — в голосе Уимзи слышалась нескрываемая гордость.

В траве в паре футов от дорожного ограждения, лежал большой гаечный ключ «Кинг Дик», несколько проржавевший.

— Вы до него не дотрагивались? — с тревогой спросил инспектор.

— За кого вы меня принимаете? — возмутился Питер. Макферсон опустился на колени, вытащил рулетку и торжественно измерил расстояние от места, где лежал ключ, до насыпи. Затем инспектор глянул сверху, потом на дорогу и, вытащив записную книжку, аккуратно зафиксировал точное расположение объектов, после чего извлек из кармана большой складной нож и сделал заметки на камнях ограждения. И лишь по завершении всех этих манипуляций, крайне осторожно, накрыв пальцы большим белым носовым платком, полицейский поднял гаечный ключ и бережно обернул концы материала вокруг драгоценной улики.

— Тут могут быть отпечатки, вы же понимаете, — объяснил он.

— Угу, могут, — согласился Уимзи, у которого вдруг прорезался ярко выраженный местный акцент.

— А потом нам только и останется, что взять отпечатки пальцев Фаррена и сравнить их с обнаруженными на ключе. Где мы их найдем?

— Бритва, — начал перечислять Уимзи, — мастихин, рамы для холста — все, что сможем отыскать в его студии. В мастерских никогда не протирают пыль. Но, полагаю, настоящий разгул страстей имел место на другой стороне дороги. Хотя боюсь, что сейчас там много следов не обнаружится.

Инспектор покачал головой.

— Да уж! Какие следы, когда тут постоянно проезжает только машин и проходят стада скота! Кровопролития не было, да и заметить какие-либо следы на сухой траве трудно. Вот досада! Но все же давайте глянем.

Увы, бетонная поверхность шоссе не сохранила никаких следов потасовки, да и на траве улик не обнаружилось. Через некоторое время лорд Уимзи, исследующий заросли ежевики и папоротника, раскинувшиеся на обочине дороги, издал изумленный возглас.

— Что такое? — поинтересовался Макферсон.

— Да, действительно, что это такое? — переспросил Питер. — В том-то и дело, инспектор, что непонятно, что это! Вы когда-нибудь слышали ирландскую сказку о котах Килкенни, которые отчаянно дрались между собой и слопали друг друга, да так, что остались только одни хвосты? Вот и здесь, на этом самом месте, произошла драка между двумя джентльменами. А потом оба они испарились, оставив после себя лишь клок волос, причем какого-то удивительного цвета. Что вы на это скажете?

Уимзи поднял руку с зажатым в пальцах черным завитком волос, вызывающим ассоциации с ассирийской настенной живописью.

— Ну и дела, — развел руками Макферсон.

— Заметьте, инспектор, волосы отрезаны, а не вырваны, — сказал его светлость. Он вытащил из кармана лупу и внимательно изучил трофей. — Мягкие и шелковистые, их никогда не подстригали на самых кончиках. Они могли бы принадлежать какой-нибудь старомодной длинноволосой девице, но при этом несколько грубоваты на ощупь. Нет, определить, откуда взялся этот локон, сможет только эксперт.

Инспектор осторожно взял волосы и некоторое время рассматривал их в лупу, призывая на помощь все свое воображение и проницательность.

— Что заставило вас предположить, что их концы никогда не стригли? — наконец осведомился он.

— Посмотрите, как волосы сужаются к самому кончику. Найдется ли у вас в округе женщина с такими угольно-черными вьющимися локонами, которые при этом никогда не постригали и не подравнивали? Неужели наши рыцари устроили романтический турнир за право обладать локоном красавицы? Но кто эта таинственная незнакомка? А, инспектор? И если это не миссис Фаррен, то как же наша теория?

— Фу ты! — вздохнул Макферсон. — Может быть, это дело вовсе и не связано с любовью.

— Как вы здравомыслящи, — всплеснул руками Уимзи, — как хладнокровны! Рассуждаете так спокойно, а тут, может быть чувства перехлестывают через край. К слову о крае… Как скоро откроются пабы? Ого! А вот еще один клок волос, точно, подарок возлюбленной. Говорю вам, следует вернуться город и расспросить Бантера. Мой слуга отлично разбирается во всем, что касается причесок и парикмахерских. Почему-то у меня возникло предчувствие, что эти локоны его заинтересуют.

— Вы так полагаете? — удивился Макферсон. — Ну что же, идея вовсе неплоха. Но мне кажется, что сначала нам все-таки следует доехать до Ньютон-Стюарта. Там мы сможем побеседовать с доктором, а также попросим владельца похоронного бюро открыть нам гроб. Мне страшно интересно взглянуть, насколько очертания гаечного ключа совпадают с раной на голове.

— Отлично! — согласился Уимзи. — Я с вами. Но постойте! Мы еще не до конца изучили место происшествия. Нам надо попытаться понять, что же случилось с телом. Скажем, убийца запихнул его в машину и направился к Гейтхаусу. Но он вряд ли отъехал далеко, ведь, если принять во внимание показания девочки, злоумышленник уже через несколько минут вернулся за «моррисом» Кэмпбелла. Если рассуждать логически, поблизости должен быть съезд с основного шоссе. Подождите… Я припоминаю… Где-то тут я видел шлагбаум.

Долго им искать не пришлось. Приблизительно в пятидесяти ярдах от поворота дороги обнаружился старый проржавевший шлагбаум, расположенный по правую сторону от шоссе. За ним начиналась узкая проселочная дорога, которая примерно через тридцать ярдов резко поворачивала влево и скрывалась за рядами кустов.

— Вот это место! — воскликнул Уимзи. — Сюда недавно уезжала машина. Различим след, где крыло автомобиля поцарапало столбик. Шлагбаум на замок не запирается, здесь только крючок и цепочка. Его достаточно просто открыть. По всей видимости, убийца проехал мимо шлагбаума задним ходом. Затем спрятал машину за поворотом. Если он выключил фары, с дороги автомобиль просто невозможно было заметить. Я готов дать голову на отсечение, что злоумышленник спрятал машину именно тут — другого столь подходящего места нет в радиусе мили. В этом я уверен. Ну что же, это весьма важное открытие. Я торжествую, как сказал бы Сталки^[29]. Пойдемте назад к машине, инспектор. Поплюйте на ладони и приготовьтесь держаться крепче. Меня переполняет энергия, и я собираюсь побить все рекорды скорости на пути до Ньютон-Стюарта!

Доктора Кэмерона гаечный ключ чрезвычайно заинтересовал. Он горел желанием снять отпечатки пальцев с этой великолепной улики. Было решено не откладывать исследование. Дактилоскопию осуществили совместными усилиями всего штата полиции, местного фотографа и, конечно, лорда Питера Уимзи. И вот наконец после процедуры с использованием специального порошка все смогли полюбоваться чудесным отпечатком большого пальца.

Между тем констебль направился к владельцу похоронного бюро, чтобы сообщить ему, что гроб с телом усопшего необходимо открыть. Похоронных дел мастер пришел в неописуемое волнение и быстро допил свой чай. Тут возникла некоторая задержка: кто-то решил, что о вскрытии гроба следует оповестить прокурора-фискала. По счастью, последний находился в городе и согласился присоединиться к группе детективов. По дороге в морг прокурор-фискал долго втолковывал Уимзи, что это самое неприятное дело, которым ему приходилось заниматься, и что в этом отношении шотландский закон по сравнению с английским более прогрессивен.

— Ибо, — пояснил он, — обнародование дел, связанных с убийствами, доставляет родственникам излишнюю боль, которой можно избежать при нашем методе частного расследования.

— Истинная правда, — вежливо согласился его светлость, — но подумайте о том, какое развлечение мы получим, читая выпуски воскресных газет. Описание полицейских дознаний — самое интересное, что в них напечатано.

«Затем мы проследовали в морг, — именно так описывал положение этой истории в официальном письменном донесении инспектор Макферсон, — где гроб был вскрыт в присутствии прокурора-фискала, доктора Кэмерона, владельца похоронного бюро Джеймса МакУона, лорда Питера Уимзи и меня. После открытия гроба было извлечено тело Кэмпбелла. Сравнив вышеупомянутый гаечный ключ с ранами на голове трупа, доктор Кэмерон сделал следующее заключение: поврежденная область на левой скуле по своим очертаниям напоминает форму вышеозначенного инструмента, и образовалась она, очевидно, в результате удара этим или аналогичным орудием. Что касается большей по размеру поврежденной области в районе виска, куда был нанесен удар, повлекший за собой смертельный исход, доктор Кэмерон не может ничего с уверенностью утверждать, однако высказывается в том смысле, что ее наличие также совместимо с использованием обнаруженного гаечного ключа».

После сего торжественного вступления, в котором инспектор постарался (правда, не совсем удачно) раскрыть свой литературный талант, следовал следующий пассаж:

«В соответствии с советом лорда Питера Уимзи (инспектор был человеком справедливым, умеющим отдавать должное успехам других, невзирая на противоречивые чувства, терзающие душу полицейского) были взяты отпечатки пальцев у тела (последняя фраза впоследствии стерта и заменена более удачным оборотом речи), после чего получен негатив с отпечатками пальцев трупа. При сравнении сделанных отпечатков с отпечатками, найденными на гаечном ключе, установлена их полная идентичность. В соответствии с инструкцией, и те, и другие отпечатки отправлены в Глазго на экспертизу».

В этом абзаце никак не проявилось все то горькое разочарование, которое постигло инспектора. Ему казалось, что теперь, когда у них появились отпечатки и их «владелец», дело будет закрыто, а он низвергнут в пучину забвения и обречен на зубовный скрежет. Однако Макферсон до последней минуты держался стойко.

— Просто счастье, — обратился он к Уимзи, — что ваша светлость высказали такую идею. Я бы до этого не додумался. Благодаря этим обличающим отпечаткам мы можемснять подозрение со всех шестерых подозреваемых. Просто грандиозная идея, милорд, грандиозная.

Тут инспектор все-таки тяжело вздохнул.

— Не расстраивайтесь, — махнул рукой Уимзи. — это обычное везение. Предлагаю пообедать со мной в «Мюрре Арме».

На этот раз ему не повезло.

На вечеринке в студии Боба Андерсона было многолюдно Добрый нрав Андерсона не позволял человеку, знающему этого живописца, даже допустить мысль о том, что Боб мог ненавидеть Кэмпбелла, как-то ему навредить или быть хоть каким-то образом причастным к тайне гибели своего собрата по кисти. Андерсон облюбовал Керкубри уже давно, приблизительно в те же времена, что и Гоуэн. В городе его очень любили все — не только коллеги-художники, но и местные жители, особенно рыбаки и портовые рабочие. Боб редко выбирался в гости, предпочитая проводить вечера дома, зато с радостью принимал друзей у себя. И все главные новости городка первым делом обсуждались именно в студии Андерсона.

Когда вечером в четверг любопытный нос Уимзи привел его в студию Андерсона, все общество уже было в сборе. Здесь обнаружились мисс Кошран и, конечно, мисс Сэлби, а также Джок Грэхем (в примечательном костюме, состоящем из рыбацкого свитера, связанного из тонкой шерстяной пряжи, подпоясанного багажной веревкой, бриджей дл» верховой езды и морских башмаков на веревочной подошве). Пришли Фергюсон (весьма неожиданно, так как он не имел обыкновения проводить вечера вне дома), начальник порта, доктор, Стрэтчен (его синяк заметно посветлел), миссис Террингтон, которая занималась чеканкой по металле долговязая молчаливая личность по имени Темпл (про него Уимзи знал лишь то, что у него на состязаниях по гольфу в Сент-Эндрюсе был гандикап ^[30]). И конечно, здесь присутствовали миссис, мисс и молодой мистер Андерсоны. В комнате царили непринужденная атмосфера и стоял страшный шум.

Появление Уимзи было встречено приветственными возгласами:

— А вот и его светлость!

— Вот и он! Заходите скорее!

— Вот человек, который сейчас наконец нам все расскажет!

— Расскажет что? — подозрительно осведомился Уимзи, хотя отлично знал ответ на этот вопрос. — Может быть, вернемся к обсуждению работ Леже^[31]?

— К черту Леже! Выкладывайте все о деле бедняги Кэмпбелла! Это просто ужасно! Полиция ходит по домам… Никому не дает ни минуты покоя. Как хорошо, что у меня стопроцентное алиби, иначе я сам бы уже начал чувствовать себя преступником.

— Только не вы, Боб, — сказал Уимзи.

— Откуда вы знаете? Но по удачному стечению обстоятельств в понедельник вечером я как раз обедал у провоста и вернулся домой только к полуночи, а во вторник утром много народу видело, как я прогуливался по Сент-Катберт-стрит. Но скажите нам, Уимзи, вы, который на короткой ноге со всей полицией округа…

— Мне нельзя ничего говорить, — жалобно промямлил Питер, — и вы не должны меня искушать. Это нечестно. Как бы я ни любил вас, Боб, честь дороже. Мало того, предполагается, что это я должен выяснить массу фактов, при этом сам не разглашая никакой информации.

— Все, что нам известно, мы вам расскажем без утайки, — вступила в беседу мисс Сэлби.

— Правда? — обрадовался его светлость. — Тогда скажите, сколько еще сотен людей в графстве, кроме Джока, знали, что Кэмпбелл собирается во вторник в Миннох, а?

— Проще спросить, кто не знал, — усмехнулся доктор. — Он сам и заявил об этом здесь в воскресенье вечером. В тот день бедняга делал подготовительные наброски. В понедельник он намеревался пойти порыбачить в какое-то дивное местечко, о котором никому не собирался рассказывать…

— Я все равно знаю, где это, — вставил Грэхем.

— Молодец! А во вторник он собирался писать в Миннохе с натуры, если, конечно, продержится хорошая погода. Ты же слышала, как он это говорил, Мэри.

— Да, — подтвердила мисс Кошран.

— Я тоже был тогда здесь, — вступил в разговор Фергюсон, — и я отлично это помню. Кажется, я даже сболтнул об этом Фаррену в понедельник утром, потому что у него во вторник намечался пикник у залива Бриггауз и он сказал, что надеется не натолкнуться там на Кэмпбелла.

— Я тоже знал, — сказал Стрэтчен. — Мы с женой видели его в воскресенье, как, кажется, я уже говорил вам, Уимзи.

Питер кивнул.

— Какая нехарактерная разговорчивость для Кэмпбелла, — тем не менее заметил он.

— Ну что вы! — вступился за покойника Боб. — Кэмпбелл был не таким уж плохим парнем, если нормально его воспринимать. У него была несколько агрессивная манера общения, но, мне кажется, это все из-за того, что он всюду чувствовал себя некстати. Он не мог прожить и дня без того, чтобы не затеять с кем-нибудь жуткий спор.

— Кэмпбелл был упрямым человеком, — вставил свое слово начальник порта.

— Да, но тем забавнее он выглядел. Именно поэтому никто не мог воспринимать его всерьез.

— А Гоуэн почему-то воспринял слова Кэмпбелла серьезно, — заметил доктор.

— Ну да, Гоуэн все воспринимает слишком серьезно, и прежде всего самого себя.

— Все равно, — сказала миссис Андерсон, — Кэмпбеллу ие следовало так отзываться о Гоуэне.

— А где сейчас Гоуэн? Кто-то говорил, что он в Лондоне. Кстати, Уимзи, куда подевался Уотерз?

— Не имею ни малейшего представления. Насколько я мог выяснить, подразумевается, что он в Глазго. Фергюсон, вы его там видели?

— Нет. Полиция меня об этом спрашивала. Как я понял, во всем подозревают Уотерза?

— Уотерз был здесь в воскресенье вечером, — отметил доктор, — Но вскоре после появления Кэмпбелла ушел.

— Доктор, вам нет цены, когда дело касается фактов. Но если Уотерз был в Глазго, он просто не смог бы попасть в Миннох.

— Странно то, — сказала мисс Сэлби, — что никто не видел его в Глазго. По идее, он должен был ехать на том же поезде, что и мы. Но его в нем не оказалось, ведь так, мистер Фергюсон?

— Я его не видел. Хотя нельзя сказать, чтобы я специально таращился по сторонам. Вас двоих я сразу приметил — вы сели в поезд в Дамфрисе. Еще раз я столкнулся с вами на вокзале в Глазго, но потом уехал, довольно-таки поспешно. Мне нужно было кое-куда заехать перед тем как отправиться на выставку. Кстати сказать, дело было довольно неприятное. Что-то случилось с двигателем в моей машине. Иначе я мог бы рано утром выехать на автомобиле к поезду, отходящему из Дамфриса в половине восьмого утра, вместо того, чтобы ждать этого дурацкого состава в одиннадцать двадцать две, который останавливается на каждом полустанке.

— Чем путешествовать на этой безнадежной улитке, — заметил Уимзи, — я бы подождал еще немного и поехал на час сорок шесть пополудни.

— То есть на десять сорок шесть утра из Гейтхауса. Я правильно понял?

— Или на одиннадцатичасовом автобусе. Он прибывает в Дамфрис в двенадцать часов двадцать пять минут.

— Нет, — сказал Стрэтчен, — это воскресный автобус. По будням он отходит ровно в десять утра.

— Не будем спорить. В любом случае, я не мог задерживаться, — вернулся к своей одиссее Фергюсон. — В три часа пятнадцать минут после полудня у меня была назначена встреча на выставке, а поезд в час сорок шесть прибывает в Глазго только в три часа тридцать четыре минуты. Пришлось пойти на это мучение. Но самое противное, что тот человек в назначенный час не явился. В отеле я обнаружил записку, в которой было сказано, что он срочно уехал навестить больного родственника.

— Больные родственники должны быть запрещены законом, — изрек Уимзи.

— Да, это было уж слишком, черт побери! Ну что делать? Тогда я взял свой злосчастный двигатель и отнес его в «Спаркс энд Крисп», и он все еще там, пропади все пропадом! Что-то неладное с обмоткой… Насколько я мог понять, они и сами не разобрались, в чем там дело. И это практически в новой машине! Она прошла-то всего тысячу миль! Я предъявил иск по гарантии.

— Ну, ничего — успокоил Фергюсона Уимзи. — Зато механики из «Спаркс энд Крисп» обеспечат вам славненькое алиби.

— Да. Хотя даже не помню точно, когда я туда попал. Но они смогут сказать. Я ехал на трамвае. Думаю, добрался до места около трех часов дня. Поезд, конечно, задержался на четверть часа… Ну как всегда.

— Он опоздал чуть ли не на двадцать минут, — строго поправила Фергюсона мисс Сэлби. — Это было весьма досадно. Опоздание сократило время нашего общения с Кэтлин.

— Поезда в провинции всегда опаздывают. Это закономерно и специально делается для того, чтобы проводник и машинист могли выходить на каждой остановке и любоваться на садик начальника станции. Ну, знаете эти соревнования садоводов и огородников… О них пишут в журналах, которые продаются на вокзалах… Вот так они и проводятся. Машинист выходит в Киркганзеоне или Бридж-оф-Ди, захватив с собой рулетку. Измеряет призовой кабачок и говорит: «Два фута четыре дюйма. Никуда не годится, мистер МакГеох. Тот, что в Далбитти, обгоняет ваш на два дюйма. Ну что, Джордж, пойди теперь ты взгляни на него». Тогда туда идет проводник и говорит: «О да! М-м… Будет лучше, если удобрить его перегноем, птичьим навозом и экстрактом азиатского ландыша». А когда они возвращаются в Далбитти, то говорят там, что кабачок в Киркганзеоне растет прямо у них на глазах. Почему вы смеетесь? Я знаю, так оно и есть на самом деле. Чем им еще сдается заниматься на этих непрерывно сменяющихся станциях?

— Как вам не стыдно? — укорила рассказчика мисс Андерсон. — Вы несете такой вздор, а бедный мистер Кэмпбелл погиб.

— Его ведь завтра хоронят, — заметил Джок Грэхем. — В Гейтхаусе. Кто-нибудь пойдет? У меня нет соответствующего облачения…

— Боже мой! — вздохнул Боб. — Я совсем об этом не подумал. Полагаю, надо пойти. Будет странно, если мы не пойдем. Кроме того, я бы действительно хотел почтить память бедняги. Отправимся уж в чем есть.

— Но не в этом же ужасающем твидовом костюме? — язвительно спросила мисс Сэлби.

— А что такого? — возразил Андерсон. — Я буду испытывать одинаковое сожаление и в клетчатом костюме, и во фраке, пропахшем нафталином. Пойду в обычной рабочей одежде, но, естественно, с черным галстуком. Как думаете, пойдет мне цилиндр?

— Точно нет! — воскликнула мисс Андерсон.

— Боже милостивый, — хлопнул себя по лбу Уимзи. — Надеюсь, Бантер не забыл заказать венок. Впрочем, уверен, что не забыл. Он все всегда помнит. А вы пошлете венок от клуба, Стрэтчен?

— Да, — сказал Стрэтчен. — Мы все сошлись во мнении, что это будет правильно.

— Проблема Кэмпбелла была в том, — неожиданно заговорил мистер Гандикап, — что он не умел проигрывать. Удачный апроуч-шот^[32] или сильный слайс-офф ^[33] за пределы поля портили ему настроение на весь день и делали дальнейшую игру невозможной.

Отпустив сие критическое замечание, он снова погрузился мрачное молчание и больше не промолвил ни слова.

— В Лондоне осенью, кажется, проводилась его персональная выставка. Да? — спросил Фергюсон.

— Надеюсь, сестра покойного займется делами бедняги, — сказал доктор. — Возможно, она организует еще одну выставку, и вернисаж будет ждать большой успех.

— Никогда не поймешь, что доктор хочет сказать подобного рода замечаниями, — заметил юный Андерсон. — Кстати говоря, что это за сестра? Кто-нибудь ее видел?

— Она звонила сюда сегодня, — сообщила миссис Андерсон. — Милая, скромная дама. Мне она понравилась.

— Что она думает обо все этом?

— Ну а что она может думать, Джок? Была очень расстроена, как и следовало ожидать.

— А у нее самой нет никаких предположений? Кто, по ее мнению, столь не любил ее брата, что решился на преступление? — поинтересовался Уимзи.

— Нет! Я выяснил, что она не видела брата уже несколько лет. Она вышла замуж за инженера из Эдинбурга. Хотя сестра Кэмпбелла не распространялась на эту тему, у меня сложилось впечатление, что ее муж и брат не слишком-то ладили.

— Все это крайне неприятно и загадочно, — сказала миссис Андерсон. — Надеюсь, в конечном счете окажется, что так называемое убийство — фантазия полиции. Трудно представить, чтобы кто-либо из здешних обитателей мог совершить такое страшное преступление. Скорее всего, это был несчастный случай, и все.

Доктор открыл было рот, но, поймав взгляд Уимзи, тут же закрыл его Проницательный детектив-любитель догадался, что в разговоре с коллегой врач из Ньютон-Стюарта, должно быть, сболтнул лишнее. Его светлость поторопился перевести разговор в иное русло, для того чтобы избежать щекотливой темы и одновременно, если получится, разузнать что-нибудь полезное.

— Очень многое, — начал он, — зависит от того, сколько времени Кэмпбелл на самом деле провел в Миннохе во вторник утром. Мы знаем, по крайней мере, Фергюсон знает, о он выехал из дома около половины восьмого утра. До места около двадцати семи миль езды. Допустим, Кэмпбелл приступил к работе где-то между половиной девятого и девятью сорока пятью. Сколько времени обычно уходит на проработку эскиза?

— Считая набросок?

— Это как раз неизвестно. Но скажем, он начал с чистого холста.

— У него был подготовительный рисунок, — возразил Стрэтчен. — Кэмпбелл показал мне черновой набросок, выполненный в альбоме в воскресенье. А в понедельник он на этюды не ездил.

— Насколько мы знаем, — подтвердил Фергюсон.

— Вот именно — насколько мы знаем.

— Ну и?.. — поторопил их Уимзи.

— Мы же не видели картину, — пожал плечами Боб. — Как же можно сказать, сколько времени потребовалось, чтобы ее написать?

— Послушайте, — предложил Питер, — у меня появилась идея. Я знаю, как мы можем получить приблизительное представление о том, сколько времени понадобилось Кэмпбеллу на работу. Предположим, каждый из вас возьмет холст такого же размера, на который уже будет нанесен схематичный набросок углем. Вы смогли бы изобразить пейзаж, подражая Кэмпбеллу, насколько это, конечно, возможно? Я буду стоять рядом с секундомером. Так мы сможем рассчитать среднюю скорость написания картины и сделать определенные выводы.

— Воссоздать картину преступления? — засмеялся юный Андерсон.

— В некотором роде.

— Послушайте, Уимзи, это все, безусловно, очень интересно, но у присутствующих здесь живописцев разный уровень мастерства и плюс к этому своя неповторимая творческая манера. А если еще задаться целью рисовать, как Кэмпбелл — используя мастихин! Да у меня получится черт знает что! Этим мы ничего не добьемся.

— Как знать, как знать… Это у вас, Фергюсон, стили с Кэмпбеллом совершенно разные, но Джок, например, может сымитировать кого угодно, да и Уотерз утверждал, что довольно легко мог бы подделать руку Кэмпбелла. А, скажем, Боб у нас — специалист по мастихину.

— Я буду участвовать, лорд Питер, — неожиданно громко заявила мисс Сэлби. — Если это действительно может принести какую-то пользу, рискнуть своей репутацией художника совсем необидно.

— Вот это по-нашему, — одобрительно кивнул Грэхем. — Я тоже согласен, Питер.

— И я готов рискнуть, — подал голос Стрэтчен.

— Ну, хорошо, — подытожил Боб. — Мы все будем участвовать. Следует ли нам отправиться на место трагедии, старина?

— Начало в половине девятого утра? — спросила мисс Сэлби.

— Не имеет смысла ехать туда слишком рано, — возразил Стрэтчен. — Следует учитывать освещение.

— Это один из пунктов, которые нам предстоит прояснить, — объявил Уимзи. — Когда Кэмпбелл мог приступить к работе?

— О-хо-хо, — вздохнул Боб Андерсон. — Подниматься ни свет ни заря не в моих правилах.

— Ничего! Вы думайте, как это может помочь следствию, — посоветовал Уимзи.

— Ладно. А вы предлагаете отправиться завтра утром?

— Чем раньше мы проведем эксперимент, тем лучше.

— Вы довезете нас на машине?

— Со всеми удобствами. А Бантер позаботится о горячем кофе и сэндвичах.

— Мы прекрасно проведем время, — обрадовалась мисс Сэлби.

— Ну что же с вами делать? — улыбнулся Боб.

— А мне кажется, это чудовищно! — высказал свое мнение Фергюсон. — Погрузиться в машины целой толпой и ехать на место преступления, словно на пикник. Что подумают о нас люди?

— Какая разница, что кто подумает? — резко возразил Грэхем. — Я полагаю, ты абсолютно прав, Питер! Пропади оно все пропадом, но наш долг помочь следствию. Я буду участвовать. Поехали, Фергюсон! Не бросай нас!

— Я поеду, если вы настаиваете, — согласился Фергюсон. Но все равно, по-моему, это довольно гадко.

— Итак, мисс Сэлби, Боб, Стрэтчен, Фергюсон, Грэхем пишут пейзаж. Я слежу за временем. Кофе и мастихины на пятерых! Стрэтчен, вы захватите Фергюсона и Грэхема, а я подвезу тех, кто живет в Керкубри. И полицейские в качестве свидетелей. Замечательно!

— Надеюсь, у вас все получится, милорд, — пожелала удачи миссис Террингтон. — Вижу, вас захватило это расследование.

— Расследования всегда увлекательны, — согласился Уимзи. — Каждому доставляет удовольствие дело, которое он выбрал. Не так ли, мистер Даултон? — добавил его светлость, обращаясь к начальнику порта.

— Так, милорд. Помню, как много лет назад мне пришлось провернуть нечто подобное — велось дознание по делу о парусном судне, севшем на мель в устье реки во время шторма. О-о! Лодка разлетелась в щепки… Работники страхового агентства решили, что без подвоха тут не обошлось. Мы на личном примере взялись доказать, что в такой ветер и во время такого прилива, как в день несчастного случая, лодка была бы далеко от берега, если бы отплыла в назначенный час. Выходит, она не могла сесть на мель. Дело мы проиграли, но я свое мнение не изменил.

— Устье реки может быть труднопреодолимым, если не знать фарватера, — пожал плечами Боб.

— Да, это правда, но шкипер на том судне был человек опытный. Он не совершил бы подобной ошибки, если, конечно, не был пьян.

— С каждым может случиться, — подытожил Уимзи. — И кстати, кто были те господа, что шумели в городе все выходные?

— А-а! Просто парочка английских джентльменов с яхты, которая стала на якорь в Дауне, — добродушно махнул рукой Начальник порта. — Совершенно безобидные ребята. Порядочные и добрые парни, отец и сын, и умеют управляться с судном. Они отплыли во вторник утром, курс держали вдоль западного побережья, по направлению к острову Скай.

— Ну что же, погода способствует морским путешествиям, — заметил доктор.

— Э-э, да. Но боюсь, за ночь она может несколько испортиться. Ветер меняется, из Ирландии идет циклон.

— Лучше бы Ирландия оставила свой циклон себе, — проворчал Уимзи, думая о завтрашнем эксперименте.

Гости задержались у Андерсона до одиннадцати часов вечера. Выйдя на улицу, Уимзи понял, что его беспокойство было ненапрасным — погода менялась. Небо затянуло плотной пеленой быстро бегущих туч, влажный воздух холодил щеки.

Питер уже было повернул в сторону своего дома, как внезапно увидел вдалеке, в конце улицы, красный свет автомобильных габаритов. В непроглядной ночной темноте было трудно определить расстояние, на котором остановилась машина, но интуиция подсказала детективу-любителю, что она запаркована у дома Гоуэна. Охваченный любопытством, Уимзи тихо пошел вниз по улице по направлению к автомобилю. Вскоре (изо всех сил прислушиваясь и приглядываясь) его светлость различил приглушенные голоса и увидел, как какие-то закутанные фигуры пересекли улицу.

— Тут что-то не так, — сказал Питер сам себе и перешел на бесшумный, благодаря резиновым подошвам ботинок, бег.

Теперь до него отчетливо доносился шум работающего двигателя. Уимзи удвоил скорость, но тут же споткнулся о какое-то препятствие и растянулся во весь рост на тротуаре, пребольно ударившись о камни. Когда он смог встать, красные огни автомобиля как раз скрывались за поворотом.

Внезапно откуда-то сбоку возник начальник порта и бросился к незадачливому бегуну.

— Форменное безобразие! — воскликнул он. — Тут такие неудобные пороги домов! Они заходят прямо за край тротуара! Вы не ушиблись, милорд? Муниципалитет должен принять меры. Вот, помню, когда я был молодым…

— Простите, — прервал начальника порта Питер, отряхивая пыль с коленей и локтей. — Ничего страшного. Извините меня, ради бога, ладно? Я опаздываю на встречу.

С этими словами его светлость кинулся к полицейскому участку, оставив начальника порта недоуменно таращиться ему вслед.

Констебль Росс

Следующий день выдался ненастным. Проливной дождь яростные порывы юго-западного ветра предвещали бурю. Затею Уимзи с выездом на пленэр волей-неволей пришлось отложить. Тем не менее, нельзя сказать, что день в целом оказался бедным на события. Во-первых, из Эйра вернулся констебль Росс и поведал довольно занимательную историю.

Предыдущим вечером он отправился в Килмарнок по следам велосипедиста в непромокаемом плаще. Свидетели видели, как мужчина с велосипедом (после 1 часа 48 минут пополудни) вышел из здания вокзала Эйра. Увы, эта ниточка никуда не привела. Велосипедиста констебль нашел без малейшего труда. Тот оказался молодым фермером с безупречной репутацией, явившимся на станцию разузнать о товарах, пропавших во время транспортировки. Росс развил бурную деятельность и опросил свидетелей в самом городе и его окрестностях. Результаты были следующие.

Продавец книг и газет обратил внимании на то, как пассажир в сером прошел мимо его киоска и направился к выходу. Торговец не смог разглядеть, вышел ли он за пределы станции, так как угол киоска загораживал входные двери.

Водитель такси, припарковавшийся непосредственно перед выходом из здания вокзала, видел молодого человека в непромокаемом плаще с велосипедом (это и был фермер, которого впоследствии нашел Росс). Также шофер отметил моложавого мужчину в кепи и сером фланелевом костюме — тот вышел, неся в руке маленький чемоданчик. Велосипеда при нем не было. Затем появились клиенты, и водитель такси уехал от вокзала, но ему все-таки показалось, что тот человек в сером свернул на маленькую боковую улочку. Надо полагать, все это случилось сразу после прибытия поезда на Странрар — ну скажем, в 1 час 50 минут пополудни.

Около 2 часов 20 минут носильщик, который доставлял аж к поезду, отбывающему в Карлайл в 2 часа 25 минут, заметил чей-то бесхозный велосипед: он стоял у доски с расписанием и объявлениями, как раз перед железнодорожными и платформами, расположенными со стороны книжного киоска. Носильщик внимательно осмотрел машину и заметил бирку, указывающую, что груз следует до Юстонского вокзала„в Лондоне. Нет, он не может припомнить, когда и как объявился этот велосипед. Впрочем, ему показалось, что он стоит здесь совсем недавно. Носильщик предположил, что, возможно, этим велосипедом занимается кто-либо из его коллег и что, вероятно, он принадлежит человеку, который внезапно вышел из поезда, не доехав до Карлайла. В общем, он отправился дальше по своим делам. Однако около 5 часов вечера носильщик заметил, что велосипед по-прежнему стоит у доски с расписанием. Тогда он расспросил своих товарищей. Никто из них не смог припомнить, откуда взялся этот велосипед и кто прикрепил к нему багажную бирку, но уж раз эта бирка была прикреплена к машине по всем правилам, носильщики посовещавшись, решили, как велел им долг, погрузить его в экспресс 5.20 до Лондона. Если пассажир, которому он принадлежал, отбыл поездом 2.25, велосипед прибудет в Лондон одновременно с хозяином, поскольку поезд 2.25 до Юстонского вокзала не идет — пассажиры, направляющиеся в Лондон, должны сделать пересадку в Карлайле и ждать два часа с четвертью поезд 5.20, чтобы продолжить путь.

Носильщик, первым обративший внимание на бесхозный велосипед, успел изучить его со всех сторон. Это был «ралей», не новый и не в блестящем состоянии, но с отличными задней и передней шинами.

Услышав описание велосипеда, Росс чуть не подпрыгнул от радости и с энтузиазмом бросился опрашивать всех носильщиков. Однако попытки полицейского разыскать того вокзального служащего, кто, собственно, прикрепил багажную бирку к машине, или узнать хоть что-нибудь о ее владельца успехом не увенчались.

На поезд, уходивший в 2.25, кассир продал десять билетов до Карлайла. Пять — третьего класса в одну сторону, три — третьего класса туда и обратно, один — первого класса в одну сторону и один — первого класса туда и обратно. До Юстонского вокзала было куплено два билета, оба третьего класса в одну сторону. Ни один из пассажиров багажных билетов на велосипед не приобретал. В тот день путешествующие вообще не везли с собой велосипедов, ни те, кто отправлялся на поезде дальнего следования, ни те, кто сел в поезд 5.20 (в нем было восемь пассажиров из Эйра). Носильщик, не тот, что отправил велосипед поездом 5.20, припомнил джентльмена о сером костюме, который направлялся в Карлайл поездом. Он был без багажа, следовал проездом через Моклайн, не носил очков и не упоминал ни о каком велосипеде. Как никто другой из пассажиров поезда 5.20.

Далее констебль Росс попытался взять след мужчины в сером, который скрылся в боковой улочке. Безуспешно. Это был скорее переулок, нежели улица. Вдоль него располагались лишь задние дворы каких-то магазинов и общественные туалеты.

Тогда Росс вновь решил побеспокоить продавца в книжном киоске. Тот сказал, что вроде бы помнит, как какой-то человек в мягкой фетровой шляпе и плаще прошел мимо его палатки, катя рядом велосипед. Это случилось где-то около 1 часа 53 минут. Пассажир двигался со стороны зала ожидания. Ничего особенного в нем не было. Больше никто из служащих вокзала данного господина не заметил: в этот момент прибыл еще один поезд до Глазго, и перрон наводнило изрядное число пассажиров.

Двое носильщиков, которые следили за погрузкой багажа в поезд 1.54 до Глазго, готовы были поклясться, что ни в одном из вагонов никакого велосипеда не было и в помине.

Констебль Росс не знал, что и думать. Описание велосипеда почти в точности совпадало с описанием той машины, что исчезла из гостиницы «Анвос», и по-своему напоминало описание велосипеда Фаррена. Но почему, черт возьми, на нем оказалась багажная бирка до Юстонского вокзала? Велосипед, погруженный в вагон в Джирване, был снабжен биркой до Эйра. Ее прикрепил конкретный носильщик и подтвердил проводник, который вывел велосипед из вагона в Эйре. Трудно представить, что за те шесть минут, что поезд стоял на вокзале в Эйре, бирку поменяли на новую. Особенно если верить носильщикам, дежурившим у стойки оформления багажа. Каждый из них давал голову на отсечение, что никакого велосипеда не видел.

Оставался единственный допустимый вариант — велосипед каким-то образом переоформили уже после того, как прошел поезд на Глазго. Но в таком случае это было сделано не носильщиками, поскольку никто из них этого не помнит.

И куда делся человек в сером?

Если это и был тот самый мужчина в плаще с велосипеде которого заметил продавец книжного киоска в 1 час 53 минуты, то в принципе он мог затем где-то скинуть свой плац (в общественном туалете?) и вернуться на вокзал через зал ожидания. Что, в таком случае, происходило дальше? Он околачивался где-то неподалеку от станции, пока не пришел поезд 2.25? Если так, то где именно? Этот человек не заходил в привокзальный буфет, поскольку работающая там девушка, заверяла, что не заметила никого подходящего под описание. Его не видели ни в зале ожидания, ни на платформе. Возможно, он оставил велосипед у доски с расписанием и затем снова ушел или сел на какой-нибудь другой поезд.

На какой поезд?

Он не мог уехать поездом 1.54 на Глазго, поскольку ясно, что велосипед не могли переоформить до отправления поезда.

Тогда остаются поезда 1.56 до Мюиркирка, 2.12 и 2.23 до Глазго, 2.30 до Далмеллингтона, 2.35 до Килмарнока и 2.45 до Странрара, не считая, конечно, собственно поезда 2.25.

Из этих семи возможных вариантов Россу сразу удалось исключить поезда в 1.56, 2.30 и 2.35. В них не садился ни один пассажир, хотя бы в малейшей степени соответствующий описанию. Поезд в 2.45 на Странрар полицейский тоже решил не принимать во внимание. Росс прекрасно помнил замечание Уимзи о том, что преступник наверняка захочет побыстрее объявиться у себя дома. И чем убедительнее это будет выглядеть, тем лучше. То, что кто-то возьмет на себя труд проделать путь до Эйра лишь затем, чтобы избавиться от велосипеда, представлялось почти невообразимым. Гораздо проще было бы провернуть такое дельце где-нибудь вблизи от дома.

Оставались еще два состава до Глазго и поезд 2.25. Тот, что отходил в 2.12, шел сравнительно медленно и прибывал в пункт назначения в 3.30; поезд 2.23 ориентировался на расписание пароходов в Странраре и прибывал в город в 3.29. Первый из поездов отличался от своего собрата лишь тем, что забирал пассажиром еще и на предыдущей станции. Росс навел справки о путешественниках, севших в поезд на этой станции, и получил смутные описания каких-то людей в плащах и серых костюмах. К его величайшей досаде, подобный стиль одежды являлся самым распространенным в округе. Некоторое время констебль всерьез размышлял над тем, не мог ли беглец переодеться перед тем как покинуть Эйр, но потом отринул подобную версию как несостоятельную. Маленький чемоданчик выглядел недостаточно вместительным для сменной одежды, не говоря уже о плаще. И убийца (если это действительно был убийца) едва ли решился бы пить костюм в городе и снять комнату, чтобы переодеться, нет, теоретически он мог поступить и так, но это был бы необоснованный риск. В таком случае ему бы пришлось сесть на более поздний поезд, а чем больше времени он терял в Эйре, тем неубедительнее становилось его алиби. А если он не думал о железном алиби, то к чему такая тщательная инсценировка в Миннохе? Если злоумышленник собирался попасть в Глазго, он должен был быть в городе не позже 3 часов 29 минут пополудни. Позднее просто не имело смысла здесь появляться.

Оставался поезд в 2.25. Итак, это должен был быть пассажир, одетый в серое и направляющийся в Лондон. Но если так, зачем брать с собой велосипед, все равно — зарегистрированный или нет? Преступник мог с таким же успехом оставить уже ненужную машину на платформе в Эйре.

Хотя нет! Возможно, идея захватить велосипед с собой не столь уж и плоха. Преступник предполагал, что велосипед будут искать (если не как улику в деле об убийстве, то просто как краденый). Лондон — огромный город и находится значительно дальше от места преступления, чем Эйр. Там так легко спрятать велосипед! Ведь никто не видел этого путешественника именно с велосипедом, а если бы его стали расспрашивать, он мог все отрицать.

Констебль Росс не был в полной мере удовлетворен ни одним из придуманных им объяснений. Кто вообще сказал, что этот человек обязательно должен уехать на каком бы то ни было поезде? Он мог застрять в Эйре. Мог взять машину или сесть на автобус. Мало ли дорог из города? Полицейский почувствовал, что дело становится слишком запутанным, чтобы биться над ним в одиночку, и решил вернуться в Ньютон-Сюарт — отчитаться о проделанной работе и получить дальнейшие указания.

Само собой разумеется, в полиции первым делом решили выяснить дальнейшую судьбу загадочного велосипед. Доехал ли он до Лондона и если да, то когда? Сержант Дэлзиел послал запрос на Юстонский вокзал. Не прошло и часа, как пришел ответ. Да, велосипед «ралей», соответствующий описанию, прибыл по назначению в среду на пятичасовом поезде. Владелец машины не объявился, и ее поместили в камеру хранения — ждать рассеянного пассажира.

В полиции озадаченно почесали головы и дали указание железнодорожным властям тщательно охранять велосипед-улику, пока за ним не пришлют человека, который сможет его опознать. В то же время, если вдруг явится пассажир, утверждающий, что именно он является владельцем злосчастного велосипеда, его следует задержать. Сержант Дэлзиел даже связался с лондонскими полицейскими и попросил их оказать посильную помощь в расследовании этого дела и задержании подозреваемого. Хотя все полагали, что если велосипед действительно краденый, нужно быть непроходимым болваном, чтобы явиться за ним.

— Он не мог его получить, даже если приходил, — предположил констебль Росс. — Велосипед не выдадут без багажного билета.

— Да? — усомнился сержант Дэлзиел. — А если парень вышел из поезда и приобрел багажный билет на какой-нибудь другой станции? Например, в Карлайле, Кру или Рагюи?

— Действительно, — согласился Росс. — Но поступи мерзавец так, он бы уже забрал велосипед. Чем дольше с этим тянуть, тем больше риска.

— Ну что же, скажем ему спасибо, что еще не забрал «ралей», — кивнул Дэлзиел.

— М-да, — пробурчал Росс, весьма довольный собой.

Инспектор Макферсон также был очень доволен своими действиями. С утра пораньше он выехал в Ньютон-Стюарт, чтобы представить на рассмотрение местной полиции свою великолепную хронологическую таблицу, и теперь не мог нарадоваться на результат.

— Все отлично согласуется с моей теорией! — гордо заявил он. — Готов держать пари, что это велосипед Фаррена.

Тем временем сержанта Дэлзиела поджидал неприятный сюрприз. Накануне вечером на пути из Эйра он зашел в полицейский участок в Джирване и оставил там несколько фотоснимков подозреваемых, попросив продемонстрировать их носильщику МакСкиммингу, как только тот с утра явится на работу. Полицейские должны были выяснить, не опознает ли железнодорожный рабочий человека в сером костюме. И вот сотрудники полицейского участка в Джирване позвонили сообщить печальную новость: этой ночью носильщика увезли в госпиталь — «ужасная боль в желудке» перешла в острый приступ аппендицита.

Новости из больницы трудно было назвать утешительными. Беднягу в настоящий момент оперировали, и совершенно ясно, что в ближайшее время давать показания он не сможет. Плюс к этому медсестра сообщила пугающие подробности, особо подчеркивая слова «прободение», «угроза перитонита» и «плохое состоянии». Дэлзиел в сердцах выругался и тотчас послал Росса в полицию Эйра со вторым комплектом фотографий.

Следующий удар неожиданно настиг Макферсона и поразил его в самое сердце.

— Я готов съесть собственную шляпу, если это не велосипед Фаррена, — сказал он после того, как предложил пари.

Не успели эти слова сорваться с губ инспектора, как зазвонил телефон.

— Говорит полиция Критауна, — раздался в трубке глухой голос. — Мы нашли велосипед Фаррена, он лежит в холмах близ Фолби. Нет сомнений, что это машина Фаррена, поскольку бирка на руле помечена его именем.

Как, должно быть, помнит проницательный читатель, предыдущим вечером инспектор отправил поисковую группу в окрестности заброшенных рудников, хранивших печальную память о случившемся здесь пару лет назад несчастье. Свинцовые рудники представляли собой полудюжину (или больше) узких шахт, пробитых в гранитных склонах холмов сколькими милями восточнее Гритауна. До них можно было добраться, следуя по дороге к ферме Фалби. Далее к рудникам шло несколько овечьих тропинок: у жителей фермы не было необходимости наведываться в эти забытые богом места. И хотя рудники находились довольно близко от мест, не чуждых цивилизации, казалось, они располагаются посреди пустыни. Шахты были неглубокими. Они предназначались для работы близко от поверхности (самое большее, 30–40 футов под землей). Здесь еще сохранились полуразрушенные строения, сгнившие шахтовые клети, хотя все оборудование уже давно исчезло. Рудники снискали себе дурную славу, которая лишь усилилась после того, как одна несчастная девица бросилась на дно шахты. Нечаянным свидетелем трагедии стал проходивший мимо пастух. У людей с фермы было мало поводов туда ходить, и дорога дальше фермы не шла.

Вот в этом-то зловещем месте и был обнаружен велосипед Фаррена. Поспешив выяснить подробности, Макферсон отправился к рудникам. Там он нашел полицейского из Критауна с группой добровольцев, помогавших в поисках, которые в данный момент столпились у одной из шахт. Кто-то обвязывал себя веревкой, готовясь к спуску.

Велосипед лежал в нескольких сотнях ярдов от фермы и примерно в полумиле от ближайшей скважины. Состояние его было неплохое, хотя металлические части покрылись легким налетом ржавчины — машина уже четвертые сутки находилась в зарослях влажного папоротника. Трудно было говорить о несчастном случае, не наблюдалось и следов драки. Казалось, что человек, рассерженный слишком ухабистой и крутой дорогой, внезапно остановился, слез с велосипеда да и оставил его валяться посреди кустов.

— Тело не нашли? — спросил Макферсон.

Нет, ни тела, ни одежды не нашли, но сей факт совершенно не исключает того, что незадачливый Фаррен лежит сейчас на дне какой-нибудь ямы. Поисковая группа — согласно инструкциям — собиралась обыскать все шахты по очереди. Работа не из легких, так как в некоторых из них на дне стояла вода. Макферсон велел продолжать поиски и немедленно поставить его в известность, если обнаружится что-либо интересное. Затем, глубоко разочарованный и крайне раздосадованный, он уныло отправился обратно в Керкубри.

На долю начальника полиции выпала неприятная миссия сообщить о случившемся миссис Фаррен. Открывая дверь, женщина улыбалась и вообще, следует заметить, выглядела более жизнерадостной, чем несколько дней назад. Это особенно смутило сэра Максвелла, и он никак не мог подыскать лова, чтобы рассказать последние новости. В целом, миссис Фаррен отреагировала на сообщение спокойно. Начальник полиции особо подчеркнул тот факт, что на данный момент на самоубийство ничто конкретно не указывает и поиски тела — всего лишь мера предосторожности.

— Да, я все прекрасно понимаю, — сказала миссис Фаррен. — Крайне любезно с вашей стороны. Вы очень добры. Я на самом деле не верю, что Хью способен на такое. Уверена, это недоразумение. Мой муж и правда несколько эксцентричен, и я полагаю, что сейчас (это самый вероятный вариант) он где-то отсиживается. Но, конечно, обыскать рудники необходимо. Я все понимаю.

Начальник полиции задал еще несколько вопросов, настолько тактично, насколько это было возможно.

— Ну, в общем, да. Если вы и так уже все знаете, я должна признать, что он несколько вспылил перед уходом. Хью нервный, и его расстроило кое-что, произошедшее перед ужином. О, Господи, нет же, нет! Это вовсе не было связано с мистером Кэмпбеллом! Что за нелепая идея!

Максвелл почувствовал, что не может упустить столь удобного случая. Начальник полиции очень вежливо и осторожно намекнул жене подозреваемого, что многие в тот злополучный вечер слышали, как Фаррен делал какие-то жуткие признания, связанные с мистером Кэмпбеллом, а также угрожал ему скорой расправой.

Тогда миссис Фаррен признала, что ее супруг действительно возражал против дальнейших визитов Кэмпбелла в их дом.

— Но как только он все хорошенько обдумает, — заверила молодая женщина, — то осознает, что был несправедлив ко мне. Он никогда не пойдет на то, чтобы наложить на себя руки — так же как не сможет поднять руку на кого-то еще. Мистер Максвелл, поверьте мне. Я знаю своего мужа. Он импульсивен, порой горяч, но быстро остывает. Я уверена в том, что он жив и здоров, а главное ни в чем не виноват, как в том, что стою сейчас здесь и разговариваю с вами. Даже если, не приведи Господи, вы найдете его мертвым, ничто не убедит меня, что здесь имело место что-то еще, кроме несчастного случая. Допустить что-то иное просто немыслимо. В самом скором времени вы вернетесь, чтобы сказать мне, что я права.

Она говорила так убедительно, что полицейский чуть было не усомнился в версии следствия. Максвелл заверил миссис Фаррен, что очень надеется, что будущее докажет ее правоту и поспешил откланяться. Когда он отъезжал, на поворот дороги мелькнула машина Стрэтчена. Оглянувшись, начальник полиции увидел, как автомобиль тормозит у двери дома Фарренов.

— Что если он явился сюда в связи с исчезновением Фаррена? — пробормотал себе под нос Максвелл. — Все-таки Стрэтчен как-то связан со всем этим делом…

Полицейский немного помедлил и повернул назад. Он вспомнил, что так и не съездил в Гейтхаус и до сих пор не выяснил, где все-таки находился Стрэтчен в 9 часов 15 минут вечера в понедельник.

— О, мистер Стрэтчен! — обратился он к вышедшему из машины художнику.

— Доброе утро, сэр Максвелл!

— Я просто хотел кое-что уточнить. Не знаю, слышали ли вы, э-э-э… некоторые волнующие новости о Фаррене…

— Нет. А что с ним?

Максвелл рассказал о том, как был найден велосипед Фаррена.

— Ого! — воскликнул Стрэтчен. — Вот это да… Хм, действительно довольно неприятно. Фаррен, как известно, на редкость вспыльчив. Надеюсь, ничего страшного не случилось. А миссис Фаррен… Она знает?

— Да. Я решил, что лучше будет ее подготовить… ну, на всякий случай.

— Угу. Она расстроилась?

— Нет, приняла это довольно мужественно. Кстати, мои люди искали вас вчера вечером.

— В самом деле? О, простите. Мы поехали в Сэнд-Грин, а служанка получила выходной. А что вы хотели?

— Просто спросить, не были ли вы случайно дома вечером в понедельник где-то в четверть десятого.

— Вечером в понедельник? Дайте подумать. Нет, дома меня было. Я рыбачил в Тонгланде. А что?

— Дело в том, что Фаррена видели на Лаурестон-роуд, и мы решили, а вдруг он заехал к вам?

— Нет. По крайней мере, я об этом не знал. Впрочем, надо спросить у жены. Если не она, так служанка знает. Хотя они мне ничего не говорили, так что не думаю, что Фаррен заходил. Вот черт! Никогда себе не прощу, если окажется, что он действительно заглядывал ко мне и я мог бы предотвратить… Но мы же еще точно не знаем, случилось ли с ним что-нибудь?

— Конечно, нет, — ответил начальник полиции. — В любом случае, будем надеяться на лучшее.

Максвелл завел машину. «По лицу Стрэтчена сложно что-либо понять, — рассуждал бдительный полицейский. — Я ему не верю. Безусловно, Фаррен может не иметь к этому делу никакого отношения. Еще эта невероятная история Уимзи…»

Дело в том, что около часа назад его светлость поверг начальника полиции в шок, по сравнению с которым все другие потрясения дня казались просто детской шуткой.

Бантер

Шокирующее известие не потеряло своей силы, даже облеченное в форму в высшей степени меланхоличного укора. Уимзи покорно склонил голову перед непогодой. Лишенный моральных сил, он смиренно освободился от своего серого фланелевого костюма и направился на похороны Кэмпбелла в черной визитке ^[34], цилиндре и черных лайковых перчатках — к ужасу своих местных друзей и безмерному восхищению Астера МакВана.

А дело заключалось в следующем. В четверг утром верный слуга лорда Уимзи Бантер попросил на вечер свободное время, чтобы посетить синематограф, и получил таковое. Поскольку егосветлость обедал с инспектором Макферсоном в Ньютон-Стюарте, а затем сразу отправился к Бобу Андерсону, он так и не видел Бантера, пока не вернулся домой между полуночью и часом ночи, после того как зашел в полицейский участок.

Первое, что он сказал, было:

— Бантер! В доме мистера Гоуэна что-то происходит.

Слуга меланхолично ответил:

— Я как раз собирался сообщить вашей светлости о том самом.

— Кто-то совершил ночной побег из его квартиры, — продолжил Уимзи. — Я сообщил об этом полиции. Увы, я не смог разглядеть, кто садился в припаркованную у дома машину. На улице было темно, хоть глаз выколи, и я споткнулся на каких-то дурацких ступеньках, но это суть дела не меняет. Кстати, нет ли у тебя арники ^[35]?

Ответ Бантера был в своем роде незабываемым:

— Милорд, я уже взял на себя смелость в отсутствие вашей светлости ознакомить мистера Джемисона Максвелла с планом побега мистера Гоуэна. У меня есть все основания полагать, что он будет задержан в Дамфрисе или Карлайле. Если вы, милорд, будете так любезны и снимите одежду, я приложу соответствующее целительное средство к образовавшимся ушибам.

— Господи, Бантер! — вскричал лорд Питер, падая на стул. — Я жду объяснений!

— Когда, — начал слуга неторопливо, — ваша светлость были так добры и ознакомили меня с результатами допроса, проведенного инспектором Макферсоном в доме мистера Гоуэна, мне пришло в голову, что ваш слуга имеет больше возможностей узнать необходимую информацию у слуг мистера Гоуэна, нежели служитель закона. Имея в виду это соображение, милорд, я и попросил позволения посетить вечером синематографический сеанс. Среди прислуги в доме мистера Гоуэна, — Бантер смущенно кашлянул, — есть молодая особа по имени Элизабет, от которой во время ни к чему не обязывающей беседы я узнал, что она как раз получила отгул на вечер. Я предложил ей составить мне компанию при посещении развлекательного мероприятия. Фильм был из тех, что я уже видел в Лондоне, но девушка нечасто бывает синематографе и поэтому приняла предложение с явным удовольствием.

— Не сомневаюсь, — буркнул Уимзи.

— Во время показа я сумел перевести наши отношения несколько более доверительную форму.

— Ох, Бантер, Бантер…

— Вашей светлости не из-за чего беспокоиться. Вкратце дело обстоит так. Молодая особа призналась мне, что ей не дает покоя ситуация, сложившаяся в доме ее хозяина. Мистер Гоуэн был всегда добр к ней, да и миссис Хэлкок и мистер Хэлкок тоже, но в последние несколько дней возникли определенные обстоятельства, которые положительно привели девушку в нервическое состояние. Разумеется, я стал расспрашивать, что это за обстоятельства. В ответ она дала мне понять, что ее тревога вызвана присутствием в доме таинственного незнакомца.

— Ты меня поражаешь!

— Благодарю, милорд. Я слегка надавил, желая услышать подробности, но выяснилось, что Элизабет боится, что в таком многолюдном месте нас могут подслушать. Так что, дождавшись конца сеанса, который имел место в десять часов вечера, я пригласил ее немного погулять по окрестностям.

Чтобы не мучить вас долгим рассказом, милорд, сообщу главное. В результате я узнал следующие подробности. Таинственные события, на которые жаловалась служанка, начали разворачиваться в предыдущий понедельник — тот день, когда она получила разрешение провести вечер у больного родственника. По возвращении домой, а это было в половине одиннадцатого ночи, ей сообщили, что мистера Гоуэна внезапно вызвали в Лондон, и он отбыл вечерним поездом восемь сорок пять в Карлайл. Элизабет утверждала, что не придала бы этому обстоятельству особого внимания, если бы дворецкий и экономка не старались так рьяно вбить ей в голову сей факт.

На следующий день служанка была еще больше удивлена тем, что ей строго-настрого запретили подниматься на второй этаж. Именно там находится коридор, ведущий к нескольким необитаемым комнатам, куда при обычных обстоятельствах ей никогда бы не пришло в голову заходить. Однако у любой особы женского пола, запрет немедленно пробудил у Элизабет непреодолимый исследовательский дух. Как только представился случай (по расчетам девушки, вся остальная прислуга была занята внизу), она поднялась на запретную лестничную площадку и прислушалась. Услышать Элизабет ничего не услышала, однако насторожилась, уловив слабый запах дезинфицирующего средства, который тут же связал, в ее сознании с идеей о смерти. Кстати, это напомнило милорд, о ваших ранах…

— Мои раны не смертельны. Продолжай.

— Девушка, и так взволнованная, еще больше испугалась, услышав, что кто-то поднимается по лестнице. Не желая быть уличенной в неповиновении, она поспешила забиться в крошечную кладовку для метел, расположенную в торце коридора у лестничной клетки. Сквозь щель в двери кладовки служанка рассмотрела мистера Хэлкока, который нес кувшин горячей воды и безопасную бритву. Он прошел по коридору и вошел в комнату в самом его конце.

Теперь девица совершенно точно уверилась в том, что в комнате находится труп, и Хэлкок отправился, чтобы омыть и побрить несчастного перед погребением. Она бросилась вниз по лестнице и разрыдалась, уединившись в кладовой. Миссис Хэлкок, к счастью, поблизости не оказалось. Через некоторое время служанка сумела справиться с чувствами и вернуться к выполнению своих обязанностей.

После ленча ее внезапно услали в город с каким-то пустяковым поручением, но девица боялась высказать свои подозрения кому бы то ни было. По возвращении она была по горло загружена разными делами и все время находилась в поле зрения того или иного из своих коллег, до самого времени укладывания в постель. Элизабет провела ночь в мрачных раздумьях, безуспешно пытаясь набраться храбрости, чтобы снова побывать в таинственном коридоре.

На рассвете девушка все-таки поняла, что даже сам страшная правда менее мучительна, чем будоражащие душу подозрения. Она встала с постели, осторожно прокралась мимо спальни Хэлкоков и вновь поднялась на верхний этаж.

Но только Элизабет отважилась сделать несколько шагов по коридору, как оцепенела от звука замогильного стенания.

— Ей-богу, Бантер, — не выдержал Питер, — твой повествовательный стиль сделал бы честь «Замку Отранто» ^[36].

— Благодарю, милорд. Я только понаслышке знаком с упомянутым вами произведением, но знаю, что в свое время оно было весьма популярно. Элизабет некоторое время пребывала в нерешительности, не зная, что лучше сделать — завизжать или скорее уносить ноги, но вдруг споткнулась о неплотно прилегающую половицу, что произвело большой шум. Испугавшись, что этот звук разбудит Хэлкоков, она приготовилась было снова ретироваться и укрыться в кладовке для метел, как вдруг дверь в конце коридора неслышно отворилась и из нее выглянуло ужасающее лицо.

Бантер замолк, казалось, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Ужасающее лицо, — повторил Уимзи. — Замечательно. Это я понял. Ужасающее лицо. И что же дальше?

— Это лицо, насколько я понял, — продолжил слуга, — было завернуто в саван. Челюсть и голова в бинтах, нечеловеческий оскал, поверх искривленных губ видны ужасные зубы, а лик призрака был мертвенно бледен.

— Послушай, Бантер, — прервал его Питер, — не будешь ли ты так любезен опустить хотя бы некоторые из этих фантастических определений и попросту сказать, что это было за лицо?

— Мне не представилось возможности самому лицезреть его, — с укором произнес слуга, — но если верить рассказу Элизабет, можно вообразить черноволосого, чисто выбритого мужчину с выдающимися вперед зубами, страдающего от боли.

— О-о! Значит, это все же был мужчина?

— Таково мнение Элизабет. Из-под бинтов выбивалась прядь волос. Глаза человека, казалось, были закрыты или полузакрыты, поскольку, хотя девушка стояла прямо перед ним, незнакомец приглушенно спросил: «Это ты, Хэлкок?» Служанка не ответила, и тогда видение удалилось в комнату, затворив собой дверь. Затем Элизабет услышала неистовый звон колокольчика. В страшной панике она кинулась вниз по лестниц и столкнулась с Хэлкоком, появившимся в дверях спальни. От ужаса, едва соображая, что делает, она выдохнула:

— О господи! Что это, что это?

Хэлкок ответил совсем не на эти вопросы:

— Должно быть, проклятые мыши играют с проводов звонка. Возвращайся в кровать, Бетти.

Затем служанка вспомнила, что заслуживает нагоняя за непослушание, и скрылась в собственную комнату, где завернулась с головой в одеяло.

— Это лучшее, что она могла сделать, — оценил Уимзи.

— Совершенно верно, милорд. Пролежав так до полудня, девица пришла к высшей степени разумному выводу. Она наконец поняла, что существо, увиденное ею ночью, все-таки не живой труп, а больной человек. Тем не менее, Элизабет ни секунды не сомневалась в том, что раньше она этого мужчину никогда не видела. С того момента она внимательно наблюдала за тем, что происходит в доме, и заметила, что после каждой трапезы со стола исчезает кое-какая еда, кроме той, что была съедена ею самой и Хэлкоками. Это подтверждало предположение служанки, так как, согласно ее же собственному замечанию: мертвые не едят.

— Святая правда, — согласился Уимзи.

— Мне тоже так кажется, милорд. Я всеми способами поощрял откровения девушки. Старался, как мог, и предложил сопроводить Элизабет к дому мистера Гоуэна. На это она, впрочем, ответила, что на сей раз ей разрешено провести ночь у матери.

— Вот как? — удивился его светлость.

— Именно так. Словом, я проводил ее домой и возвратился на Хай-стрит, где и увидел четырехместный автомобиль мистера Гоуэна, стоящий у двери. Было без пяти минут одиннадцать. Я сразу догадался, милорд, что кто-то собрался тайно покинуть дом мистера Гоуэна и что Элизабет потому-то и отпустили на ночь, чтобы она не могла стать свидетельницей происходящего.

— Вполне разумно, Бантер.

— Да, милорд. Я позволил себе спрятаться за углом, там, к реке ведет спуск в виде небольшого ряда ступенек. Наконец, из дверей дома мистера Гоуэна появилась высокая фигура в пальто. Лицо человека скрывали шарф и низко надвинутая на глаза шляпа. Понять, кто это, не представлялось возможным, но совершенно определенно фигура была мужская. Этот человек тихо обменялся несколькими словами с шофером, и у меня сложилось впечатление, что говорящий был сам мистер Гоуэн.

— Гоуэн? Но кто тогда таинственный незнакомец, прятавшийся в комнате наверху?

— Не могу сказать, милорд. Машина уехала, и, посмотрев на часы, я увидел, что они показывают три минуты двенадцатого.

— Хм, — Уимзи развел руками.

— Если мне будет позволено высказать свое мнение, то, я полагаю, милорд, что на самом деле мистер Гоуэн не отбыл из Керкубри в понедельник вечером, как утверждал мистер Хэлкок, а тайно остался в доме, скрываясь наверху. Возможно, он ухаживал за больным, которого видела Элизабет.

— Чем дальше, тем страньше и чудесатей, — вспомнил Питер слова Алисы из сказки Кэрролла.

— Тогда я, — продолжал Бантер, — решил свериться с расписанием поездов. Выяснилось, что есть поезд, отходящий от Дамфриса до Карлайла и далее на юг в две минуты первого ночи. Мне показалось возможным, что мистер Гоуэн намеревался сесть на него или в Дамфрисе, или в Касл-Дугласе.

— Ты видел, чтобы они выносили какой-нибудь багаж?

— Нет, милорд, но его могли положить в машину заблаговременно.

— Конечно, могли. Ты сообщил полиции?

— Я посчитал, что будет лучше, ваша светлость, ввиду деликатности обстоятельств, связаться напрямую с сэром Джемисоном Максвеллом. Я поспешил в ближайшую гостиницу и сделал оттуда телефонный звонок.

— Должно быть, ты опередил меня! — воскликнул Питер. — Я как раз прибежал в участок, но инспектора Макферсона уже не застал.

— Крайне сожалею, что не подождал вашу светлость. Я сообщил мистеру Максвеллу все обстоятельства дела, и он, как я понял, намеревался немедленно протелефонировать в Касл-Дуглас и Дамфрис, чтобы там перехватили мистер Гоуэна, если он, конечно, объявится, а также дать описание машины и шофера.

— Так-так-так, — покачал головой Уимзи. — Не кажется ли тебе, что для такой тихой сельской местности, как Керкубри, здесь чересчур много жителей? И все они то появляются, то исчезают, словно чеширские коты. Все, с меня хватит! Я пошел спать! Принеси мне арнику и виски с содовой. Мне, Бантер понятно лишь одно: совершенно бесполезно даже пытаться что-то расследовать. Ты все равно всегда на шаг впереди меня.

Самое интересное, впрочем, оказалось впереди. На следующий день после ленча инспектор Макферсон не находил себе места от переполнявших его негативных эмоций. Не только потому, что предыдущей ночью его покой нарушило известие о взломщиках, пытающихся ограбить какой-то дом на окраине города (тревога была ложной). Не только потому, что из-за этого дурацкого известия он пропустил сенсационные новости о Гоуэне. Но и потому, что начальник полиции явно где-то допустил ошибку. Хотя мистер Максвелл немедленно (по крайней мере, так он сказал) передал по телефону описание машины и ее пассажиров в Касл-Дуглас, Дамфрис, Карлайл и на все промежуточные станции вплоть до «Эстонского вокзала в Лондоне, разыскиваемые как в воду канули. Поиски в направлении Странрара тоже оказались безрезультатными.

— Это просто смешно! — громко возмущался инспектор. — Еще можно предположить, что машина остановилась где-то на окраине Касл-Дугласа или Дамфриса и дальше Гоуэн топал до вокзала пешком. Но не заметить самого Гоуэна просто немыслимо! С его огромной черной бородой…

При этих словах Уимзи вдруг громко взвыл:

— О, инспектор, инспектор! На это он и рассчитывал. Какие же мы болваны и простофили! А эта проклятая фотография, полагаю, обошла уже весь район. Покажите Бантеру образец волос. Я вам говорил! Это нужно было сделать самого начала! Кошмар! Как мы будем смотреть людям в глаза после такого промаха?! Образец, инспектор, образец!

— Боже! — прошептал Макферсон. — Надеюсь, ваша светлость, вы правы. Но подумать только… А я был уверен, что это Фаррен.

Полицейский извлек из блокнота черные, как они полагали, локоны и передал Бантеру.

— Милорд, — укоризненно сказал слуга, — весьма прискорбно, что я не видел этого раньше. Не претендуя на роль эксперта, я, однако, скажу, что неоднократно имел возможность лицезреть бороды людей, принадлежащих к магометанской конфессии. Вам, без сомнения, известно, что строгие последователи этого вероисповедания считают противоправным обрезать волосы на лице, вследствие чего их бороды удивительно шелковисты по своей текстуре и каждый волос сохраняет естественный суженный конец.

Уимзи, не говоря ни слова, протянул знатоку лупу.

— Как ваша светлость, безусловно, заметили, — продолжил Бантер, — этот образчик по всем параметрам соответствует приведенным мною описаниям. Неоднократно видев бороду мистера Гоуэна, я, не колеблясь, выскажу свое личное мнение — на данный момент этот господин полностью или частично лишен своего роскошного украшения лица. Пусть эксперты меня поправят, если я не прав.

— Боюсь, Бантер, что они тебя не поправят, — печально вынес свой вердикт Уимзи. — Теперь мы знаем, кто был тот таинственный незнакомец и в чем состоял его недуг. Придется, инспектор, исправить вашу великолепную схему. Отныне главное место в ней должен занять Гоуэн.

— Я должен немедленно распространить новое описание подозреваемого, — сказал потрясенный Макферсон.

— Пожалуй, — согласился Уимзи. — Но имеете ли вы хоть малейшее представление о том, как выглядит Гоуэн без своей знаменитой бороды? Не хочу вас расстраивать, инспектор… Я понимаю, вы и так пережили шок… Но когда лицо человека покрыто густой черной растительностью, которая скрывает не только скулы, но и половину груди… Ох уж мне эти разоблачения… — Питер тяжело вздохнул. — Понимаете ли вы, мой дорогой, что никогда не видели на лице Гоуэна ничего, кроме его глаз и непомерно большого носа?

— За этот нос мы его и поймаем, — ответил инспектор без тени улыбки и поторопился уйти.

— Бантер, — сказал Уимзи, — этот случай напоминает сюжет одного романа Уилки Коллинза ^[37], в котором все происходит слишком поздно, чтобы предотвратить преждевременный хэппи-энд.

— Да, милорд.

— Но плохо то, что это совершенно разрушает нашу теорию и, по-видимому, исключает из нее Фаррена.

— Видимо так, милорд.

— И если только твоя подружка Бетти не врет, Гоуэна мы тоже должны исключить из списка подозреваемых.

— Безусловно, милорд.

— Раз этот человек прятался дома весь вечер понедельника и утро вторника, страдая после непонятно чего, он не мог писать картину за пределами Ньютон-Стюарта.

— Это понятно, милорд.

— Но правду ли говорила Бетти?

— Она показалась мне честной девушкой, ваша светлость. Но вы, может быть, помните, что она стала свидетельницей того, как Хэлкок входил в покои Синей Бороды, если позволительно употребить такое фантастическое сравнение, лишь после обеда во вторник и что самого страдальца увидела ранним утром в среду.

— Верно, — задумчиво проговорил Уимзи. — У нас нет никаких доказательств, что Гоуэн вообще был дома во вторник. Нам придется допросить Хэлкока. По моему разумению, Бантер, этот Хэлкок — человек недюжинной находчивости и смекалки.

— Именно так, милорд. Более того, ваша светлость, Хэлкок тоже исчез.

Главный инспектор Паркер

Вскоре обнаружилась пропавшая машина Гоуэна. Известие пришло из маленькой гостиницы в Бридж-оф-Ди — деревеньки расположенной в нескольких милях от Касл-Дуглас со стороны Керкубри. Нагрянувшая в гостиницу полиция застала идиллическую картину: Хэлкок и Хаммонд мирно обедали. Закончив сие занятие, они поведали представителям власти следующую незамысловатую историю. Мистер Гоуэн прислал из Лондона письмо, в котором предложил слугам в свое отсутствие взять выходной. Он даже разрешил им воспользоваться своим личным автомобилем. Хэлкок и Хаммонд решили отправиться порыбачить, и вот они здесь. Они поздно выехали из дома: Хаммонд должен был устранить какие-то неполадки в двигателе машины. Закутанным человеком, который сел в машину, был сам Хэлкок. Конечно, инспектор может посмотреть письмо мистера Гоуэна. Вот оно, написано в клубе «Муштабель», членом которого мистер Гоуэн имеет честь состоять. Да, оно написано на бумаге с гербовой печатью клуба и отправлено из Лондона в среду. Что касается истории, рассказанной Бантером, Хэлкок все отрицал. Служанка Бетти — глупая и истеричная молодая особа, которая обожает фантазировать. Да, это правда, что миссис Хэлкок запретила ей подниматься в пустующую часть дома. Дело в том, что Бетти слишком уж большая охотница тратить время попусту. В чулане наверху хранится множество старых журналов, и девушка то и дело пробиралась туда, чтобы их почитать, когда на самом Деле должна была выполнять свою работу по дому. Миссис Хэлкок уже случалось делать ей замечания. Что касается вторника — да, Хэлкок действительно поднимался наверх с горячей водой. Один из охотничьих псов хозяина поранился, попав в кроличий капкан. Хэлкок положил животному поджилку в пустующей комнате и промыл раны дезинфицирующим раствором. Миссис Хэлкок покажет эту собаку полиции, если они захотят на нее взглянуть. Что до мнимого явления призрака в среду утром, вполне очевидно, что у Элизабет случился ночной кошмар, вызванный нелепыми фантазиями о трупах. В доме нет никакого больного человека и никогда не было. Мистер Гоуэн уехал из Керкубри, как и было сказано, в понедельник вечером, он отправился на машине, намереваясь попасть на поезд 8.45. Человеком, садившимся в автомобиль, которого Бантер видел в четверг ночью, был сам Хэлкок. Подтвердить все сказанное могут Хаммонд и миссис Хэлкок

Они действительно подтвердили слова дворецкого. Полиции была предъявлена раненая собака, на самом деле страдающая от скверной раны на ноге, а строго допрошенная Бетти признала, что ее действительно часто отчитывали, застигая за чтением журналов в чулане на чердаке.

С другой стороны, имелись показания владельца станции проката автомобилей в Касл-Дуглас. Он утверждал, что некий господин, назвавшийся Роджерсом, позвонил накануне вечером и заказал быстроходный автомобиль, чтобы успеть на поезд в 00.02, отправляющийся из Дамфриса. Для джентльмена, подошедшего около двадцати минут двенадцатого, был подготовлен «тальбот-14» — новая скоростная машина. Заказчик оказался высоким человеком с темными глазами и лицом, которое владелец описал как кроличье. Хозяин сам отвез мистера Роджерса в Дамфрис и высадил на станции без четырех минут двенадцать.

Показания кассира в Дамфрисе совпали с тем, что рассказал владелец станции проката. Он вспомнил, что продал билет первого класса до Юстонского вокзала джентльмену, который появился за несколько минут до полуночи. Кассир не совсем отчетливо помнит этого джентльмена (выглядел тот вполне обыкновенно), но согласен, что у него и правда были довольно большой нос и торчащие вперед зубы.

Проводник поезда оказался крайне нелюбезным и неразговорчивым человеком. Джентльмены, путешествующие ночными поездами, всегда сонные и закутанные. Да, в Дамфрисе в поезд вошли несколько мужчин с билетами первого класса. Разумеется, проводник не видел никого, хоть сколько-нибудь напоминающего Гоуэна, изображенного на фотографии. Проходил ли вообще кто-нибудь, кто был бы похож на Гоуэна, окажись он без бороды? А имеет ли инспектор представление о том, на что похож еж без иголок? Нет? Ну, вот и он не может этого представить, да и кто бы смог? Его дело собирать билеты, а не разгадывать загадки. Билетный кассир в Дамфрисе хоть и менее энергично, высказался в том же духе.

Затем инспектор Макферсон, которого это утомительное следование занесло аж в Лондон, переключил внимание на клуб, из которого, как предполагалось, Гоуэн написал то самое письмо. Здесь дела обстояли более обнадеживающе. Мистер Гоэуэн в клубе не появлялся. Это совершенно точно. На его имя пришло одно или два письма, которые забрал джентльмен, предъявивший личную клубную карту мистера Гоуэна. Этот джентльмен расписался за них в получении. Может ли инспектор посмотреть подпись? Пожалуйста. Подписано было «Дж. Браун». Макферсон подумал о том, сколько «Дж. Браунов» может затеряться в Лондоне среди четырех миллионов жителей, и направил свои усталые стопы в Скотланд-Ярд.

Там он спросил главного инспектора Паркера, который принял Макферсона более чем радушно. Любой добрый знакомый лорда Питера Уимзи удостаивался в Скотланд-Ярде самого благожелательного отношения, и запутанная история о Гоуэне, Фаррене, Стрэтчене, двух велосипедах и гаечном ключе была выслушана Паркером с сочувствием и пониманием.

— Не волнуйтесь. Мы найдем вашего Гоуэна, — ободряюще заметил Паркер. — С таким подробным описанием, которое вы нам предоставили, это займет немного времени. Когда он отыщется, как прикажете с ним поступить?

— Э-э, мистер Паркер, — почтительно поинтересовался инспектор, — как вы думаете, у нас уже достаточно улик для ареста?

Лондонский коллега немного подумал.

— Я так понимаю, ваша версия заключается в том, — начал он наконец, — что Гоуэн встретил того человека, ну Кэмпбелла, на дороге между Гейтхаусом и Керкубри и убил его в драке. Он, конечно, испугался и решил инсценировать несчастный случай. Первым делом этот тип отрезал свою приметную бороду, полагаю, надеясь проехать через Гейтхаус неузнанным. Какая, наверное, это была ужасная процедура! Хотя таким о6разом ему, видимо, удалось стать похожим на человека, не брившегося пару недель… Затем Гоуэн проделал все то, что вы изначально приписали Фаррену, — оставил тело на обочине дороги, а машину Кэмпбелла отогнал обратно в Гейтхаус. Послушайте, а зачем он это сделал?

— Вот то-то и оно! — сокрушенно вздохнул инспектор. — В этом-то и загадка… Почему он не взял труп с собой? Это было бы еще объяснимо, если бы, как мы тогда предполагали убийцей оказался Фаррен, а машина принадлежала Стрэтчену. Мы ведь думали, что Фаррен хотел переложить вину на Стрэтчена. Но зачем так странно поступать Гоуэну?

— Хм… Давайте подумаем вместе, — предложил Паркер. — Каким-то образом он все равно должен был вернуть автомобиль Кэмпбелла на место. Фергюсон мог заметить, как во двор въезжает чужая машина. А тело преступник не взял с собой опять же потому, что сосед или кто-либо еще мог его увидеть. У Кэмпбелла двухместный автомобиль. Возможно, места сзади оказалось недостаточно, чтобы как следует спрятать труп. Вот убийца и решил, что лучше рискнуть оставить свою машину и спрятать тело у дороги, нежели открыто возвращаться в Гейтхаус с мертвым человеком, «восседающим» прямо на переднем сиденье. Так, хорошо… Допустим, это возможно. Однако злодею необходимо было вернуться на место преступления. Каким образом? Пешком? Нет. И тут, как я понимаю, ему позарез понадобилось украсть велосипед из гостиницы… Как вы сказали, она называется?

— Очень возможно, — задумчиво протянул инспектор, проигнорировав последний вопрос Паркера.

— Вы в своей таблице указали десять двадцать вечера как время, когда машина Кэмпбелла приехала в Стендин-Стоун-Пул. А убийце надо было еще проделать весь обратный путь на велосипеде. Но он не мог позволить себе терять драгоценные минуты, добираясь пешком до дома Стрэтчена. Так что, возможно, он вернулся на место преступления даже несколько раньше, чем мы предполагаем. И вот он забрал собственную машину, положил велосипед сзади (уж это неоспоримый факт)… Впрочем, к тому времени уже совсем стемнело… Вероятно, никто бы и так ничего не заметил. Кстати, как я помню, этот парень, Фергюсон, засвидетельствовал, что машина Кэмпбелла въехала во двор немногим после десяти вечера. Видите, это замечательно подходит к вашей первой схеме и означает, что убийца сразу после совершения преступления вернул машину на место. Но я вижу, здесь вы внесли изменение.

— Да, — подтвердил Макферсон. — Мы предположили, что он спрятал автомобиль Кэмпбелла где-то по дороге и перенес тело в него, когда приехал во второй раз. Было бы подозрительно, если бы во дворе дома Кэмпбелла оказалось сразу две машины.

— Верно. Но, если показания Фергюсона верны, это не так. Фергюсон внимательный человек?

— Да. Говорят, у него потрясающая память на детали.

— Значит, убийца должен был повторно вернуться с телом в своей собственной машине. Странно, что Фергюсон не услышал, как она приезжала или уезжала.

— Действительно…

— Когда приблизительно вторая машина могла появиться у дома Кэмпбелла? Ему надо было проехать миль пять-шесть на велосипеде… Так, скажем, на это Гоуэну потребовалось полчаса, то есть около десяти пятидесяти преступник добрался до своего автомобиля. С велосипедом сзади те же пять-шесть миль обратно… На быстрой машине самое большее — минут пятнадцать. Тогда, получается, пять минут двенадцатого — время, когда он приехал во второй раз. Фергюсон утверждает, что отправился на покой в начале одиннадцатого. Должно быть, он уже крепко спал и не услышал шум мотора. Я говорю об автомобиле убийцы. Нет, эта версия никуда не годится. Каким образом и когда Гоуэн, если считать преступником именно его, вернул собственную машину в Керкубри? Ему следовало находиться на месте событий, в Гейтхаусе: присматривать за телом и подготавливать план действий на следующее утро. Хотя, в принципе, он мог быстро доехать до дома и затем вернуться пешком или на велосипеде обратно.

— Да, без сомнения, он мог так поступить. Но в этом не было необходимости. Например, его подвез шофер Хаммонд.

— Возможно. Но сие определенно делает Хаммонда сообщником преступления. А, собственно, почему бы и нет? Если Гоуэн совершил убийство, тогда все его слуги, за исключением разве что Бетти, должны лгать, как библейский Анания^[38]. Что ж, кое-что становится понятно. Допустим, дальше Гоуэн действовал четко по плану: сел на поезд в Эйре, а затем затаился в Лондоне и отращивает новую бороду. Кстати, наша гипотеза объясняет факт, кажущийся в любом другом случае очень странным. Почему, создав видимость случайного происшествия, он не стал отводить от себя подозрения, открыто показавшись в Керкубри.

— Разве вы не видите, — возразил Макферсон, — что данная гипотеза вообще ничего не объясняет? Внешность Гоуэна не соответствует описанию человека в сером костюме, который вез велосипед до Эйра. Она также не связывает между собой ни историю, которую Бетти рассказала Бантеру, ни закутанную личность, исчезнувшую из дома Гоуэна глухой ночью ни человека с кроличьим лицом в поезде, направляющемся из Касл-Дугласа в Лондон. И еще… Как насчет того неизвестного который стучал в дверь Кэмпбелла в полночь понедельника?

Паркер задумчиво потер подбородок…

— Да, дела с этим описанием обстоят странно, — согласился он. — Может быть, Гоуэн умудрился каким-то образом изменить внешность? Предположим, наклеил фальшивые усы. А показания девушки, как сказал Хэлкок, вполне могли оказаться в большей степени плодом ее воображения, чем реальностью. Гоуэн мог вернуться в Керкубри во вторник днем, вместо того чтобы ехать прямо в Лондон, хотя непонятно, зачем ему это было надо, да и письмо, посланное из «Муштабель», свидетельствует о том, что он был в среду в столице. А человек с кроличьим лицом может вообще к делу не относиться. И я склонен думать, что некто, стучащийся в дверь в полночь, был тоже не он.

— Но, — возразил инспектор, — почему кто-то, войдя в дом и застав Гоуэна рядом с мертвым телом, не явился в полицию, чтобы рассказать об этом?

— Возможно, гость приходил к Кэмпбеллу не просто так, — предположил Паркер. — Это могла быть, как вы уже заметили, леди. И все же, конечно, должен признать, что в этой истории много неясного. Думаю, нам лучше предполагать, что Гоуэн и человек с кроличьим лицом — разные люди, и искать и того и другого. Также необходимо выяснить, куда все-таки скрылся Гоуэн. И когда мы его найдем, полагаю, лучше этого человека не арестовывать, а просто задержать на том основании, что он может располагать полезной информацией. В конце концов, инспектор, мы даже не знаем точно, действительно ли именно он встретился с Кэмпбеллом на дороге. Есть и другие люди с черными бородами.

— Никакого другого художника с черной бородой у нас нет, — возразил Макферсон. — Ни одного во все графстве.

— А! Ну да, — кивнул Паркер. — Он же должен быть живописцем. Тогда конечно… Ладно, так или иначе, Гоуэна мы задержим.

Инспектор Макферсон горячо поблагодарил коллегу.

— А теперь об этом Фаррене, — продолжил Паркер. — Он тоже вам нужен? Я имею в виду, если его тело не покоится на дне рудника.

— Уверен, Фаррена тоже необходимо найти, — кивнул инспектор. — Многие слышали, как он грозился посчитаться с Кэмпбеллом. Кроме того, он исчез, что само по себе огорчительно для его семьи и друзей.

— Ваша правда. Хорошо, мы объявим Фаррена в розыск как пропавшего без вести, не имеет значения — похищенного или скрывшегося. Хуже от этого не будет. Но позволю высказать предположение, что вы сами его найдете где-нибудь там у себя. Так, кто у нас еще? Англичанин… Как, бишь, его имя? Уотерз! Что насчет него?

— Про Уотерза я уже забыл, — честно признался Макферсон. — Ума не приложу, как он может быть во всем этом замешан.

— Я тоже так думаю, — сказал Паркер. — Ладно, оставим его в покое. Да, и конечно, мы держим под наблюдением велосипед на Юстонском вокзале, ожидая, объявится ли такой дурак, что придет за ним. Пришлите кого-нибудь из своего округа для идентификации машины, а то вдруг это окажется вовсе не тот велосипед, а совершенно другой. С делами покончено? Что ж, после всех этих разговоров, думаю, стоит пойти и выпить по рюмочке. Кстати, вы случайно не знаете, в какую школу ходил Гоуэн? Нет? Ладно, неважно. Просто я подумал, что его имя могло бы обнаружиться в справочнике.

Инспектор Макферсон, однако, выглядел немного подавлениым.

— Что-то не так? — спросил его Паркер.

— Вы… — начал тот и затем сказал скороговоркой: — Если мы сами ничего в ближайшее время не выясним, я думаю, получите официальное уведомление от начальника полиции…

— О! — остановил инспектора из провинции Паркер. — Я не вижу в этом нужды. Вы не теряете времени даром и, как мне кажется, отлично справляетесь. Мы, со своей стороны, конечно, вам поможем — так же, как и вы помогли бы нам, если бы один из наших подопечных сбежал в Шотландию, Но полностью брать на себя руководство расследованием нам, безусловно, нет никакого смысла. Это дело, по моему мнению из тех, где местный человек имеет преимущества.

— Да, — вздохнул инспектор. — Но какая это нелегкая работа!

И Макферсон еще раз тяжело вздохнул.

Лорд Питер Уимзи

— Стрэтчен! — крикнул Питер.

Мистер Стрэтчен вздрогнул, да так резко, что чуть не рухнул вместе с холстом со скалистого берега в воду. Живописец примостился на гранитном склоне Каррика, и старательно прорисовывал детали острова Флит. Дул сильный ветер, чувствовалось приближение грозного шторма, что вместе создавало довольно любопытный облачный эффект над озером, сплошь покрытым рябью.

— О господи, Уимзи! — воскликнул Стрэтчен. — Как, скажите на милость, вы здесь оказались?

— Да так, просто проезжал мимо, — ответил Питер. — Свежий воздух и все такое.

Его светлость удобно устроился на каменном выступе с видом человека, который наконец нашел место, где может спокойно отдохнуть, покрепче надвинул шляпу на голову и вытащил трубку.

Стрэтчен нахмурился, хотя обычно не возражал против того, чтобы за его работой наблюдали. Уимзи продолжал неторопливо возиться со своим кисетом, казалось, совершенно замечая раскачивающихся деревьев и вспышек молний.

— Очень ветрено, не так ли? — сказал все-таки Стрэтчен после долгой паузы.

— Очень, — согласился Питер.

— Но дождя нет, — продолжил светскую беседу художник.

— Пока еще нет, — кивнул его светлость.

— Погода лучше, чем вчера, — заметил Стрэтчен, в тот же миг поняв, что сказал глупость.

Уимзи немедленно повернул голову и радостно ответил:

— Гораздо лучше. На самом деле, знаете, можно было подумать, что кто-то там, на небе, нарочно повернул кран, чтобы испортить наш пикник с рисованием.

— Ну, это слишком… — пробормотал живописец.

— Может, идея и странновата, — не согласился Питер, — но очень уж она запала мне в душу. Довольно мило, — лорд кивнул на картину. — Давно вы это пишете?

— Около часа.

— Вы используете такие большие кисти для того, чтобы добиться широких, размашистых мазков? Кэмпбелл, говорят, частенько работал мастихином… Это правда?

— Да.

— А с ним выходит быстрее?

— Ну, в общем-то, да.

— А вы смогли бы писать картину так же быстро, как Кэмпбелл?

— Мастихином я орудую не так ловко, как это делал покойный, если вы это имеете в виду. Я долго привыкал к инструменту, но, используя собственную технику, наверное, потягался бы с Кэмпбеллом в скорости.

— Понятно. Как вы полагаете, сколько времени потребуется, чтобы создать набросок картины?

— Э-э, смотря какого размера…

— Например, такого, над каким сейчас работаете вы.

— Я закончу то, что наметил на сегодня, примерно через полчаса. Ну, может быть, чуть позже… Понятно, при условии, что погода не переменится, — добавил живописец, когда новый порыв ветра прошелся по поверхности воды, заставив подскочить и покачнуться самодельную деревянную конструкцию, на которой был закреплен холст, несмотря на здоровенный камень, прижимающий ее к земле.

— Да, задумка с камнем неплоха. Но я удивляюсь, почему вы не берете с собой этюдник, особенно в такую погоду.

— Сам не знаю, почему. Наверно, просто потому, что никогда не работал на нем и не привык. Многое зависит от стереотипов.

— Да, верно.

— На самом деле мне важно, чтобы все находилось на своих местах, — сказал Стрэтчен. — Я могу найти любой инструмент с закрытыми глазами. Некоторые скорее предпочтут беспорядок — побросали кисти в сумку, и вперед, я же прежде чем начать работу, все раскладываю так, как привык. Тюбики с красками всегда в одном и том же порядке на подставке, тут же флакон для лака или грунтовки, свободные кисти подвешены здесь… Даже на моей палитре краски располагаются по одному принципу, хотя оттенки, конечно, меняются. Но, проще говоря, все они следуют цветам спектра.

— Понятно, — кивнул Уимзи. — Сам я не отличаюсь педантичностью и любовью к порядку, но всегда восхищался этими качествами в других. Скажем, мой слуга Бантер в этом отношении просто неоценим. Для него большое горе ежедневно выгребать всякую всячину из моих распухших карманов или бельевых ящиков.

— О, с вещами дома у меня тоже ужас что творится, — улыбнулся Стрэтчен. — Моя аккуратность начинается и заканчивается вместе с занятиями живописью. Это дело привычки, как я уже говорил. Сам по себе я не такой уж организованный.

— Да? А как у вас обстоят дела с датами, лицами, расписаниями и подобными вещами?

— Еще хуже! Безнадежно ненаблюдателен. У меня даже зрительная память плохая. Некоторые могут сначала съездить куда-нибудь на этюды, а затем воспроизвести в мастерской все, что видели, вплоть до мельчайших деталей каждое домика или деревца, мне же необходимо смотреть на то, что изображаю. Для художника это, увы, в своем роде большой недостаток.

— А я так смог бы, — воодушевился Уимзи, — если бы умел рисовать, конечно. Возьмем, например, дорогу между Гейтхаусом и Керкубри. Я прямо сейчас, не сходя с этого места, способен нарисовать ее план со всеми перекрестками, домами, деревьями и шлагбаумами. Если меня повезут по этому маршруту с завязанными глазами, я во всех подробностях опишу, что мы проезжаем в тот или иной момент.

— О нет, я так не умею, — сокрушенно заметил Стрэтчен. — Конечно, эта дорога изъезжена вдоль и поперек сотни раз, но меня подводит склонность живо реагировать только на то, чего я не замечал раньше. Зато на мою долю выпадает, так сказать, радость вечного удивления.

— Да, вы застрахованы от скуки. Но иногда верный глаз и внимание к деталям могут сослужить хорошую службу. К примеру, в случае, если нужно дельно, убедительно и обстоятельно соврать.

— Ну-у, — протянул Стрэтчен. — Разве что соврать…

— Вспомним, скажем, ваш рассказ о том, как вам попали в глаз мячом на поле для гольфа, — не унимался Питер. — Насколько лучше было бы, если бы его сопровождали и дополняли основательные, хорошо продуманные детали! А так получилось не слишком убедительно — начать хотя бы с того, что бездна времени осталась неучтенной. Раз уж человек взялся обманывать, надо было постараться все как следует продумать…

— На что это вы намекаете? — возмутился Стрэтчен. — Если вы подвергаете сомнению мои слова…

— Конечно, подвергаю. Да я ни секунды в них не верю. И кто бы поверил? Во-первых, потому что жене вы поведали совсем другую историю, нежели та, что услышал я. С вашей стороны это было весьма легкомысленно. Если вы собрались убеждать кого-то в заведомой лжи, то потрудитесь, чтобы она во всех случаях совпадала. Во-вторых, в вашем рассказе почему-то отсутствует упоминание о том, какую лунку вы проходили. Не родился еще такой любитель гольфа, который, рассказывая историю, связанную с игрой, не сопроводил бы ее всеми мыслимыми топографическими и прочими деталями. Это было ваше главное упущение с точки зрения психологии. И, в-третьих, вы сказали, что были на площадке для гольфа все утро, совершенно не приняв во внимание тот факт, что там околачивалась целая толпа людей, которые подтвердили бы, что вас там и близко не было, и что, кстати именно в это утро вы велели Тому Кларку укатывать дорожку. Честно говоря, он и сам где-то между десятью и одиннадцатью часами утра играл на девятой лунке и может поклясться, что вы в указанное время не появлялись, а если и пришли позже, то вряд ли это можно назвать «после завтрака». Кроме того…

— Послушайте, — нахмурился Стрэтчен. — Какого черта вы вообще завели этот разговор?

— Просто мне любопытно, — ответил Уимзи, — нет ли у вас другого объяснения полученным синякам? Я хочу сказать, что если вы вдруг решите предоставить мне его и это окажется, к примеру, история из разряда сугубо семейных, то я, э-э-э… То мне может и не понадобится распространять ее дальше, понимаете?

— Нет, не понимаю! — отрезал Стрэтчен. — По-моему, это просто наглость!

— Не говорите так! — воскликнул Питер. — Послушайте, дружище, меня совершенно не интересует, где вы шатаетесь по ночам. Если вы дебоширили или, не знаю…

— Если вы не заткнетесь, я сверну вам шею.

— Ради всего святого! — вскричал его светлость. — Больше не надо угроз!

Стрэтчен посмотрел на Уимзи, и краска медленно залила лицо художника от бровей до шеи.

— Это что, — хрипло спросил он, — обвинение в том, что я имею какое-то отношение к убийству Кэмпбелла?

— В убийстве я никого не обвиняю, — мягко ответил Питер. — Пока что.

Его светлость встал и, балансируя на самом гребне скалы, стал смотреть мимо Стрэтчена на расстилающуюся водную гладь. Ветер сбил облака в однородную, мрачного вида массу внизу плескались холодные серые волны, ощерившиеся пенистыми зубцами.

— Но я обвиняю вас, — внезапно продолжил он, слегка поворачиваясь против ветра, чтобы удержать равновесие, — в том, что вы знаете намного больше, чем сообщили полиции. А ну-ка стойте! Не горячитесь! Это может оказаться опасным!

Уимзи поймал Стрэтчена за запястье в тот момент, когда кулак художника просвистел около его уха.

— Погодите Стрэтчен, погодите дружище! Я знаю, что подвергаю вас большому искушению, стоя здесь. Но, черт возьми, я не случайно так поступил. Я уступаю вам в росте, но могу отправить на тот свет одним движением руки. Стойте спокойно! Так-то лучше. Вы хорошо подумали две минуты назад и действительно решили, что можете все устроить, применив силу, Да еще так неумело? Ну, предположим, вы меня толкнете. Допустим, я проломлю себе череп, как Кэмпбелл. Что вы тогда будете делать? Не окажетесь ли в еще более затруднительном положении? И как вы поступите с телом? А, Стрэтчен?

Живописец взглянул на Питера и обреченно провел тыльной стороной ладони по лбу.

— Боже мой, Уимзи, — прошептал он. — Ну вы и дьявол… — Стрэтчен отступил и сел на свой складной табурет. — Ведь я мог бы вас убить. Зачем вы это сделали?

— Хотел понять, какой у вас характер, — спокойно ответил Питер. — И знаете, — добавил он, — к слову сказать, если бы вы меня убили, то практически ничем бы не рисковали. Вам бы просто нужнобыло уйти отсюда, оставив мой труп внизу. Моя машина осталась бы здесь. Все бы решили, что ветер сбил меня с ног, я упал и разбился. Как Кэмпбелл. Какие улики могли бы указать на вас?

— Полагаю, что никаких.

— Думаете? — поинтересовался Уимзи. — А знаете, Стрэтчен, я почти желал, чтобы вы меня сбросили. Очень уж хотелось посмотреть, как вы станете выкручиваться… Ладно, неважно. Начинается дождь… Пора собирать кисти и двигаться отсюда.

— Да, — согласился художник.

Он был очень бледен и явно не пришел в себя, но покорно начал складывать принадлежности для рисования. Уимзи отметил, что, невзирая на явное смятение, Стрэтчен все делал проворно и аккуратно, очевидно следуя давно выработанной привычке. Он спрятал влажный холст в чехол, надежно закрепив его там и затянув лямки, положил кисти в жестяной футляр, а палитру в коробку, затем собрал тюбики с красками.

— Эгей! — внезапно воскликнул он.

— Что такое? — спросил Уимзи.

— Куда делся кобальт? — вопросом на вопрос ответ Стрэтчен. — Должно быть, куда-то упал…

Питер нагнулся.

— Вот он, — сказал его светлость, извлекая жестяной цилиндрик из пучка вереска. — Теперь все?

— Все, — кивнул Стрэтчен.

Он убрал тюбики в предназначавшийся для них ящичек сложил и обвязал ремнями мольберт и замер, будто ожидая приказаний.

— Однако, нам следует поторопиться, — заметил Уимзи, поднимая воротник. — Дождь усиливается.

— Слушайте, — буркнул Стрэтчен, все еще неподвижно стоя под ливнем. — Что вы собираетесь сейчас делать?

— Пойду домой, — удивился Питер. — Если, конечно, — тут он пристально посмотрел на художника, — если, конечно, вы ничего не хотите мне рассказать.

— Я скажу вам вот что: однажды вы зайдете слишком далеко и кто-нибудь вас прикончит.

— Что ж, совершенно этому не удивлюсь, — легко согласился его светлость.

Миссис Смит-Лемесурье

В это же самое время, когда Уимзи беседовал со Стрэтченом, некий джентльмен ощущал себя бесполезным и всеми забытым. Это был юный полицейский, который, по его собственному мнению, опозорился при допросе мистера Джока Грэхема. Молодой человек по фамилии Дункан пока еще с энтузиазмом относился к своей профессии, пребывая в уверенности, что ему просто не представилось возможности отличиться. Грэхем посмеялся над ним, сержант Дэлзиел, с важным видом разъезжающий в поисках велосипеда и железнодорожных билетов, абсолютно игнорировал соображения и версии коллеги, доверяя последнему лишь разбираться со всякими пьяницами и нарушителями правил дорожного движения. Никто не посвящал младшего констебля Нонкана в свои планы. Ну, ничего! Он еще всем покажет! Констебль Дункан наметил свою личную линию расследования. Когда он продемонстрирует, на что способен, они навертка пожалеют о своем пренебрежении.

Юный страж закона был абсолютно убежден в чрезвычайной необходимости выяснить, что же скрывает Джок Грэхем. По городу ползли странные слухи, прокуренный воздух баров был переполнен недомолвками и намеками. Полицейский заметил, как рыбаки слегка подталкивают друг друга локтями и внезапно замолкают при упоминании имени Грэхема. К несчастью, едва ли местный уроженец, служащий в полиции, смог бы провести в Керкубри расследование в стиле Шерлока Холмса. Его все знают в лицо, а полицейскую форму трудно не заметить. Дункан немного помечтал о том, как здорово было бы загримироваться (разумеется, в свободное от службы время) под престарелого священника или британского продавца лука, но одного взгляда в зеркало на круглые румяные щеки и широкие плечи оказалось достаточно, чтобы фантазии уступили место суровой реальности. Дункан завидовал детективам Скотланд-Ярда, которые, скрываясь в лондонском многолюдье и ощущая за спиной незримую, но оттого не менее могучую поддержку закона, запросто проникали повсюду, непринужденно болтая с нищими Ист-Энда ^[39] или герцогами и миллионерами в мэйферских^[40]ночных клубах. Увы, в Критауне и Ньютон-Стюарте единственное, что остается честному служаке, — стучаться во все двери, чтобы тут же оказаться узнанным и отвергнутым.

Дункан настойчиво выискивал крупицы правды, не раздумывая, применяя лесть и даже угрозы в отношении тех, кто, как ему казалось, чего-то недоговаривал. К его разочарованию, быстро стало ясно, что шотландские крестьяне обладают примечательной способностью хранить молчание, если им что-то кажется подозрительным и непонятным. К тому же дело осложнялось тем, что Джока Грэхема все любили. Тем не менее, через несколько дней утомительной возни Дункану удалось узнать нечто конкретное. Фермер, который ехал на телеге в Баргреннан в одиннадцать тридцать во вторник утром видел человека, идущего по ту сторону реки Кри, тем самым путем, что вел от места убийства. Человек внезапно пригнулся, как будто не хотел, чтобы его заметили, но прежде фермер узнал Грэхема. Однако после этого несомненного успеха Дункан преуспел лишь в коллекционировании сплетен. Писака из «Глазго Клэрион», которому полицейский опрометчиво поведал больше, чем следовало, подробно изложил его рассказ в развязной статейке, и констебль Дункан получил от раздраженного начальства суровый выговор.

— Если даже Грэхем грешен, как все мировое зло, — гневно распекал его сержант Дэлзиел (это происходило в тот же день, когда носильщик в Джирване слег с аппендицитом, и сержанту очень хотелось сорвать на ком-нибудь свою досаду), — зачем давать ему понять, что он под подозрением, и предоставлять возможность обеспечить себе алиби? Полюбуйся на свои художества! — он помахал газетой перед носом несчастного Дункана. — «Есть основания предполагать, что убийство совершено художником…» Не этот ли факт мы так стремились скрыть от подозреваемых? «Наш корреспондент допрашивает известного живописца…» Ну, кто тебя просил давать этому парню наводку на Грэхема? Если не можешь научиться осторожности, Чарли, лучше ищи себе другую профессию!

Тем не менее, неосмотрительность младшего констебля неожиданно трансформировалась в интересные результаты. В субботу утром в кабинет, где сидел Дэлзиел, доставили леди в скромном черном костюме и маленькой шляпке. Она нервно улыбнулась сержанту и пробормотала, что хочет сделать заявление в связи с убийством Кэмпбелла.

Дэлзиел хорошо знал пришедшую даму — это была миссис Смит-Лемесурье, обосновавшаяся в Ньютон-Стюарте около трех лет назад и утверждавшая, что является вдовой некоей африканского государственного деятеля. Жила она весьма скромно в маленьком отремонтированном доме вместе с французской служанкой. Манеры миссис Смит-Лемесурье отличались трогательной безыскусностью. И хотя лет ей было несколько больше, чем казалось с первого взгляда, неискушенные молодые люди склонялись к мнению, что она являет собой живое воплощение классической старомодной женственности. Зачем ей вздумалось поселиться в этом богом забытом месте, так и осталось загадкой. Сама миссис Смит-Лемесурье обычно поясняла, что здесь невысокая арендная плата за жилье, а она при своих ограниченных доходах вынуждена экономить буквально на всем. «Не все ли равно, где жить? — печально прибавляла она. — С того дня, как умер мой муж, я осталась одна-одинешенька…»

Лорда Питера Уимзи познакомили с ней в прошлом году на небольшом благотворительном базаре, который устраивался в связи с каким-то церковным праздником, после чего детектив-любитель вульгарно охарактеризовал миссис Смит-Лемесурье как «леди, жаждущую крови». Это выглядело черной неблагодарностью с его стороны, поскольку женщина была весьма мила и, как могла, развлекала его весь тот день, который иначе мог оказаться очень скучным. Она даже продала его светлости пижаму в собственноручно вышитом зеленом шелковом мешочке. «Я не могу уступить в цене, — сказала миссис Смит-Лемесурье, застенчиво улыбаясь и глядя на Уимзи снизу вверх. — Это моя работа, а сие ведь чего-то стоит, не так ли?»

Сержант Дэлзиел придвинул гостье стул и, постаравшись смягчить обычный суровый тон, осведомился, чем может быть полезен. Дама некоторое время рылась у себя в сумочке и, в конце концов, извлекла оттуда вырезку той самой статьи из «Глазго Клэрион», которая стоила младшему констеблю Дункану стольких неприятных мгновений и упреков от начальства.

— Я только хотела спросить, — прошелестела она, с мольбой поднимая на полицейского свои васильковые глаза, — есть ли какие-то реальные основания для… для этих чудовищах намеков?

Дэлзиел проглядел статью чрезвычайно внимательно, как будто первый раз ее видел, и осторожно ответил:

— Это, м-м… всего лишь предположение.

— Понимаете, — сказала миссис Смит-Лемесурье, — тут утверждается, что убийство совершено живописцем. На каком основании?

— Ну… — замялся сержант. — Впрочем, не буду отрицать, есть определенные факты, указывающие на это.

— О! — разволновалась женщина. — А я-то надеялась… То есть думала… Можно сказать, даже хотела, чтобы все это оказалось лишь выдумкой репортера. Вы ведь знаете, какие журналисты страшные люди! Однако эту идею ему действительно подсказала полиция?

— Не могу сказать наверняка, — ответил сержант. — Репортер мог подхватить ее от какого-то другого безответственного лица.

— Но полиция тоже так считает? — продолжала настаивать миссис Смит-Лемесурье.

— Я бы не стал это утверждать наверняка, — нахмурился Дэлзиел, — но с учетом того, что покойный, как и большинство его приятелей, был художником, версия выглядит вполне вероятной.

Миссис Смит-Лемесурье нервно теребила застежку на сумочке.

— В статье, — сказала она, — упоминается ведь мистер Грэхем.

— Да, верно, — согласился с очевидным сержант.

— Я уверена, совершенно уверена, — женщина снова подняла синие глаза на сержанта, ища поддержки. — Не может быть, чтобы вы… чтобы вы действительно подозревали мистера Грэхема в таких ужасных злодеяниях.

Дэлзиел удивился:

— Согласитесь, — сказал он, — когда совершено преступление и возможный участник не может или отказывается объяснить, где он находился в это время, возникает почва для некоторых сомнений. Не буду утверждать, что это так называемая окончательная презумпция^[41], но основания для того, что мы бы определили ситуацию словами «общее подозрение» есть.

— Понятно… Скажите, сержант… Предположим, на минутку предположим, если бы кто-то мог отвести от мистер Грэхема, как вы выразились, «общее подозрение», ведь не обязательно будет, э-э-э… заявлять об этом публично?

— Это зависит, — Дэлзиел в упор посмотрел на гостью, — От характера полученных сведений. Если они полностью исключат малейшее касательство этого джентльмена к преступлению, будут подкреплены неоспоримыми фактами и станет очевидно, что дело не требует судебного разбирательства, в таком случае не возникнет совершенно никакой необходимости их обнародовать.

— О, ну тогда… Мистер Дэлзиел, я могу положиться на вашу деликатность? То, что я должна сказать, так ужасно, но я уверена, вы поймете меня, одинокую несчастную женщину… Право, не знаю, как начать…

Миссис Смит-Лемесурье вытащила тончайший носовой платок и приложила его к глазам.

— Успокойтесь, — подбодрил ее сержант. — Не надо так нервничать. В своей профессии мы постоянно сталкиваемся с ужаснейшими вещами, о которых привыкли не вспоминать. Кроме того, — предупредительно добавил он, — я женат.

— Не знаю, не знаю… Может быть, это к худшему, — простонала миссис Смит-Лемесурье. — Впрочем, я уверена, — она с надеждой взглянула поверх платка, — что вы добрый, отзывчивый человек и меня не осудите…

— Боже, конечно, нет! — уверил женщину сержант. — Не мучайте себя, миссис Смит-Лемесурье. Просто расскажите мне обо всем, как родному отцу.

— Хорошо. Сам мистер Грэхем никогда не признается, ведь он так добр и благороден! Мистер Дэлзиел, Грэхем умолчал о том, где провел ночь с понедельника на вторник, потому что был со мной.

Миссис Смит-Лемесурье перевела дух. Сержант, заранее предвидевший суть откровения, кивнул.

— Вот оно как… Ну что же, это действительно серьезная причина для молчания, очень серьезная. Будьте любезны, уточните, в какое время мистер Грэхем пришел и когда он покинул ваш дом?

Женщина мяла тонкий платок маленькими пухлыми лавками.

— Он явился к ужину, где-то часам к восьми вечера. А ушел после завтрака… Наверное, после девяти.

Сержант сделал пометку на клочке бумаги.

— Кто-нибудь еще видел, что мистер Грэхем посетил ваш дом?

— Нет. Мы были крайне осмотрительны.

— Так. На чем он приехал?

— Кажется, Джок упомянул, что в Ньютон-Стюарт его подвез друг.

— Что за друг?

— Не знаю. Джок не сказал. Мистер Дэлзиел, разве обязательно это выяснять? Моя служанка может подтвердить, что он приезжал. Так ли необходимо впутывать сюда кого-то еще?

— Может быть, и нет, — согласился сержант. — Значит, мистер Дэлзиел ушел от вас в девять часов утра? Это тоже может подтвердить ваша служанка, полагаю?

— Конечно.

— И все это время вы с ним оставались в доме?

— Я не выпускала его из виду ни на минуту, — пробормотала миссис Смит-Лемесурье, твердо решившая покончить с болезненной исповедью.

Сержант с жалостью посмотрел на ее дрожащие губы, однако, скрепя сердце, задал следующий вопрос:

— Отчего вы решили, мэм, что ваша откровенность обеспечит мистеру Грэхему алиби относительно убийства мистера Кэмпбелла, который был найден с проломленной головой во вторник в два часа пополудни?

Миссис Смит-Лемесурье схватилась за сердце.

— Как во вторник в два часа пополудни?! — она изумленно уставилась на полицейского. — Я этого не знала… Взгляните на эту ужасную газету. В статье говорится, что мистер Грэхем отказывается признаваться, где находился в ночь с понедельника на вторник. Я решила, что речь идет о предполагаемом времени убийства… О, только не говорите, что мой визит к вам в конечном счете не снимает с него подозрения!

— Я бы не стал этого утверждать, — сказал сержант. — Но поймите, мистер Грэхем отсутствовал двое суток, а вы рассказали лишь об одной ночи. Кстати, не знаете, куда он направился после того, как покинул ваш дом?

— Нет. Не имею ни малейшего представления. Боже мой! Зачем я только пришла? Я была полностью уверена в том, что сообщенные мною сведения обеспечат мистеру Грэхему необходимое алиби.

— Ничего-ничего, все, что ни делается, к лучшему, — попытался успокоить несчастную женщину сержант. — Очень может быть, что ваш друг, узнав, что нам уже известно о той ночи, расскажет обо всем остальном. А теперь давайте я отвезу вас домой и заодно побеседую со служанкой. Так, ничего особенного, просто для подтверждения ваших слов. Не расстраивайтесь, мэм. Я не стану болтать лишнего. Прийти ко мне с признанием было весьма смелым поступком, и вы можете рассчитывать на мою деликатность.

Показания служанки слово в слова повторяли рассказ хозяйки, чего сержант, в сущности, и ожидал. За миссис Смит-Лемесурье он не переживал — хитрая иностранка, думал он, быстро придет в себя.

В целом произошедшее навевало тревожные мысли. Дэлзиел подозревал, что стоит только появиться громкой статье в прессе, как обнаружится еще чья-нибудь причастность к делу, о чем и сообщил злосчастному Дункану. Но подобное алиби?.. Невероятно! Сама по себе история не была такой уж неправдоподобной, особенно, если речь шла о мистере Грэхеме и миссис Смит-Лемесурье, но почему так точно совпало время любовного свидания и преступления? Дэлзиел снова проглядел газетную вырезку. «Известный живописец, мистер Грэхем, на вопрос, где он провел время с вечера понедельника по утро среды, отвечает лишь плоскими шуточками». Нет, ни один человек не смог бы сделать из этой фразы вывод, что преступление произошло именно в ночь с понедельника на вторник. Может быть, Уимзи проболтался? Один Бог знает, что мог наговорить его светлость в ходе неофициального расследования. Если же не Уимзи…

Если информация просочилась не от милорда, объяснение странного алиби, четко подогнанного к времени смерти Кэмбелла, может служить только виновность Грэхема. В этом случае придется распрощаться с прекрасной версией о Фаррене и многообещающим следом велосипеда.

Сержант горестно вздохнул. Он бы вздохнул еще более тяжело, если бы знал, что инспектор Макферсон и главный инспектор Паркер из Скотланд-Ярда в этот самый момент с азартом разрушают теорию о причастности к преступлению Фаррена в пользу версии, где главным подозреваемым выступал Гоуэн.

Взгляд Дэлзиела переместился на стол. Там лежала серая фетровая шляпа — единственный трофей, который поисковая группа недавно привезла из Фолби. Шляпа точно принадлежала не Фаррену: миссис Фаррен и Дженни ее не признали. Очередная загадка — ни инициалов, ни других меток. Полицейский с досадой повертел в руках головной убор.

В этот момент раздался телефонный звонок. Сержант взял трубку: на том конце провода оказался старший полицейский офицер из Глазго.

— Мы нашли человека, который называет себя мистером Уотерзом из Керкубри. Он садился на поезд в Дамфрисе. Вам это еще интересно?

— Что он говорит?

— Сказал, что только что сошел с яхты, на которой путешествовал, отрицать свою личность не пытался. Что нам с ним делать?

— Задержите, — велел Дэлзиел, понимая, что это выглядит скорее как жест отчаяния. — Я приеду ближайшим поездом.

— Больше рисковать нельзя, — бурчал он себе под нос, поспешно собираясь. — Я выведу на чистую воду всю эту треклятую компанию!

История Уотерза

К своему неподдельному изумлению, прибыв в полицейский участок Глазго, сержант обнаружил там лорда Уимзи который мирно сидел в кабинете старшего офицера, уперев подбородок в руки, сцепленные на набалдашнике трости. Его светлость выглядел отвратительно жизнерадостным и громко поздоровался с Дэлзиелом:

— Привет-привет! — сказал он. — Ну вот наконец и вы.

— А вы как сюда попали? — рявкнул сержант, у которого вдруг прорезался резкий галлоуэйский акцент с угрожающе акцентированным «ю».

— О, сложным кружным путем! — любезно ответил Уимзи. — Но, вообще, честно говоря, на поезде. Я провел ночь дома, потом поездом в четырнадцать шестнадцать отправился в Глазго, чтобы взглянуть на экспозицию картин. В это время мой соотечественник в расстроенных чувствах телеграфировал мне в Керкубри. Он сообщал, что попал в лапы потомков Амалика ^[42] и вопрошал, могу ли я подъехать и вызволить его. Один из служащих на выставке, весьма расторопный малый, доставил телеграмму прямиком в картинную галерею, а сообразительный смотритель узнал меня и вручил послание. Словно мать-орлица, я устремился туда, где мой злосчастный земляк, метафорически выражаясь, обливался кровью, как раненый птенец. Вы знакомы с сержантом Дэлзиелом, офицер Робертсон?

— О, да! — ответил старший полицейский. — Сержант уже приезжал к нам по данному делу. Вы, сержант, наверное, хотите увидеть этого человека, Уотерза? Он уже рассказал нам кое-что, но будет лучше, если вы услышите все из первых уст. Форбс, приведите задержанного.

Несколько мгновений спустя дверь распахнулась, и в проеме показался чрезвычайно растрепанный и злой как черт художник, облаченный в грязный непромокаемый плащ, очень грязный свитер и еще более грязные фланелевые штаны. Немытые волосы топорщились в разные стороны над льняной повязкой, наполовину прикрывавшей один глаз и определенно придающей Уотерзу хулиганский вид.

— О господи! — воскликнул Уимзи. — Что ты с собой сделал?

— Я сделал? — возмущенно переспросил Уотерз. — Что вы о мной сделали?! Что за дурацкие выходки и что за вздор про Кэмпбелла? Как понимать, черт возьми, мой арест и действия распроклятых идиотов-полицейских? Что, тысяча чертей, они от меня хотят?

— Мой дорогой друг, — промолвил Питер, успев вмешаться прежде, чем сержант успел вставить хоть слово, — твое красноречие в высшей степени восхищает, но не настолько насколько внешний вид, который, если позволено будет так выразиться, превосходит все мыслимые пределы колоритности. Твое исчезновение из привычных мест обитания причинило нам, твоим друзьям, острую душевную боль и внушило тревогу. Оно заставило нас страдать, и эти страдания едва ли могут быть смягчены тем зрелищем, которое ты сейчас собой являешь. Прежде чем начать разговор о Кэмпбелле или какой-нибудь другой посторонней персоне, не прольешь ли ты бальзам на душу сопереживающего соотечественника рассказом о том, где был, почему не писал и отчего выглядишь так, будто позволил себе удовольствие принять участие в турнире по французской борьбе, который нанес исключительный ущерб твоей симпатичной физиономии.

— Никогда не слышал, чтобы так долго разглагольствовали ни о чем! — ухмыльнулся Уотерз. — Я плавал на яхте с одним приятелем, стариной Томом Друитом из Тринити-колледжа, вот и все. Мы шли к западному побережью, и он собирался высадить меня в Гуроке ^[43] в четверг. Однако яхта попала в небольшой шторм. Нам пришлось пристать к ирландскому берегу и проторчать там пару деньков, пока ветер не стих. Не уверен, знаете ли вы, что такое лавировать вблизи берега в местах, где полно скал, при юго-западном штормовом ветре? Могу только сказать, что лично я теперь знаю. Пусть я выгляжу несколько, так сказать, помятым, но посмотрел бы я на вас, проведи вы пять дней на грязной посудине Тома. У меня стерта вся кожа на руках, и видит Бог, то, что я еще жив, вовсе не заслуга разгильдяя Друита. Он сдрейфил и бросил управление, вместо того, чтобы держать румпель. Гик ^[44] поехал и чуть не раскроил мне череп… Том еще уговаривал меня отправиться сегодня утром до острова Скай, что расположен в Атлантическом океане, у северо-западных берегов Шотландии, но у меня что-то отбило всякую охоту плавать на яхте. Я сказал, чтобы он побыстрее высадил меня в Гуроке. Чтобы я еще когда-нибудь пошел с ним под парусом?! Да не раньше, чем его корыто, от греха подальше, утонет!

— Позвольте, — вмешался сержант Дэлзиел, — кое-что уточнить. Значит, вы вышли в море на яхте с человеком по фамилии Друит. Когда вы поднялись на борт?

— Я что-то не понимаю, к чему все эти вопросы? — спросил Уотерз, обращаясь к Уимзи.

— Лучше скажи сержанту все, о чем он хочет узнать, — посоветовал его светлость. — Почему, объясню позже.

— Ну ладно, если ты просишь… Так вот, слушайте, как все было. В ту ночь с понедельника на вторник я улегся в постель и сразу заснул. Я уже крепко спал, как вдруг меня разбудил шум. Какой-то идиот бросал камешки в мое окно. Я высунулся посмотреть, кого это черти принесли, и увидел Друита. Помнишь его, Уимзи? Или он закончил колледж еще до тебя?

— Не знаю и знать не хочу никаких выходцев из Тринити! Иудеи не якшаются с самаритянами.

— А, ну да, ты же учился в Бейллиоле ^[45]! Ладно, неважно… Как бы то ни было, я впустил Друита и предложил ему выпить. Кажется, было уже около одиннадцати вечера, и я, само собой, вовсе не восторгался оттого, что меня вытащили из постели. Ведь я собирался ехать утренним поездом, отбывающим в восемь сорок пять в Глазго, и планировал хорошенько выспаться. Кроме того, я чувствовал себя совершенно разбитым. Ты же помнишь, Уимзи, эту безобразную сцену с Кэмпбеллом в «Гербе МакКлеллана»? Кстати, а что там с ним?

— Потом обязательно тебе расскажу, старина. Продолжай.

— Я сказал Друиту, что еду в Глазго, а он ответил, что у него есть идея получше. Почему бы мне, мол, не отправиться с ним? Едет он по тому же маршруту, и если я особо не спешу, то могу присоединиться к нему, порыбачить немного, подышать морским воздухом. Погода прекрасная, и на его яхте — «Сюзанне» как он ее называет, мы можем попутешествовать пару-тройку дней или даже чуть дольше, если захотим. А если ветра не будет, нам ничто не помешает воспользоваться вспомогательным двигателем. В общем, звучало все это неплохо, ведь мне было не особенно важно, когда именно ехать в Глазго, так что я обещал подумать. Тогда он предложил в любом случае пойти и хотя бы одним глазком взглянуть на «Сюзанну». Она стояла на рейде у Дуна.

— Все верно, — кивнул Уимзи Дэлзиелу. — Какая-то яхта стояла там ночью, а во вторник утром ее уже не было.

— Похоже, ты все знаешь лучше меня, — удивился Уотерз. — Итак, я подумал, почему бы не прогуляться? Кроме того, в тот момент согласие на осмотр «Сюзанны» показалось мне единственным способом спровадить Друита, так что я накинул пальто, и мы отправились на пирс. Том был на раздобытой где-то машине, так что пешком идти не пришлось. Друит настаивал на том, чтобы я поднялся на борт и оценил, как он выразился, его «красотку», однако я отказался. Понимаете, ведь тогда я еще окончательно не решил, поплыву с ним или нет. Так что Друиту пришлось отвезти меня обратно и высадить у поворота на Борг. Он бы и до дому мог доставить, только я не захотел, потому что знал — придется его снова впустить и угощать выпивкой, а с меня и так было довольно. В итоге я поплелся пешком в Керкубри. Но перед этим мы с Томом договорились, что я все обдумаю, и, если не подойду к яхте к половине девятого утра, то ждать не стоит. Друит может отправляться один, чтобы не пропустить прилив.

В принципе, я не собирался путешествовать по морю, но когда ранним утром миссис МакЛеод разбудила меня, за окном стояла такая шикарная погода, что мне подумалось, а почему, собственно говоря, и нет? Так что я позавтракал, взял велосипед и поехал к Тому.

— Вы не сказали миссис МакЛеод, куда отправляетесь?

— Нет. С какой стати? Я сообщил ей, что я еду в Глазго, где могу провести несколько дней, а знать подробности ей было ни к чему. Кстати, миссис МакЛеод возилась на кухне, и мы с ней даже не виделись. Добравшись до Дуна, я посигналил Друиту, и он меня подобрал.

— Куда же вы дели велосипед?

— Да просто спрятал в одном укромном местечке, среди деревьев. Я и прежде часто его там оставлял, например, когда ездил на Дун рисовать или купаться, и с ним никогда ничего не ручалось. Вот, собственно, и весь рассказ. Как я уже упоминал, погода нас, мягко говоря, обманула — в результате мы добрались до Гурока только нынешним утром.

— Вы где-нибудь останавливались по дороге?

— Да. Впрочем, лучше опишу весь маршрут. Во вторник мы двинулись вниз по течению с ранним приливом и прошли Росс-Лайт, когда еще не было десяти утра. Затем направились через бухту Уигтаун, пройдя почти вплотную к Барроу-Хэд. Там мы поймали хороший юго-восточный ветерок и достигли острова Малл примерно к файф-о-клоку. Потом, около семи вечера, поднялись вдоль берега на север, мимо порта Патрик, и пристали на ночь в Леди-Бэй, совсем недалеко от озера Райан. Учтите, это самое подробное описание, на которое я способен, — все-таки навигация не моя специальность. Вереду мы позагорали, немного порыбачили, а позже, где-то к обеду, ветер сменился на юго-западный, и Друит сказал, что нам лучше подойти к Ларну, хотя изначально мы планировали держать курс на Гурок. Проведя ночь в Ларне и пополнив запасы пива и продовольствия, ясным, но ветреным утром четверга мы поплыли к Бэлликастлу. Та еще дыра, скажу я вам. К этому времени я уже начал подозревать, что даром теряю время. К тому же меня страшно мутило… В пятницу разразись ужасная гроза. Лило как из ведра, поднялся сильный ветер, однако Том, по-видимому, посчитал, что такая погодка как нельзя лучше подходит для выхода в море, заявив, что ветер — ерунда, стоит только попасть на открытую воду, где яхта сможет беспрепятственно маневрировать. Ну, в общем, что-то в этом роде. Мы с грехом пополам миновали остров Арран, а мне становилось все хуже. Именно тогда я схлопотал гиком, будь он неладен, по черепу. В результате Том встал на рейде где-то с подветренной стороны острова, и к ночи, слава Богу, ураган стих. Сегодня утром мы добрались до Гурока, и я наконец стряхнул прах этого проклятого пути со своих ног. Все, хватит с меня прогулок на яхте! Благодарю покорно! Хуже может быть только болтанка в шлюпке во время бури. Вы когда-нибудь пробовали жарить рыбу, задрав колени выше головы, на грязной крошечной плите, которая растапливается соляркой? Может быть, кому-то подобные фокусы и вкусу, но только не мне. Ничего съестного, кроме рыбы и солонины, четверо суток — сомнительное удовольствие. «Давай к берегу, живо! Никаких «но»!» — сказал я Тому. Я бежал с чертовой яхты, как только представилась возможность, взял билет на поезд до Глазго, принял горячую ванну, побрился… О Боже, какое наслаждение! И только было собрал сесть на поезд семнадцать двадцать пять до Дамфриса, как недоумки-полицейские выскочили, уж не знаю откуда, и схватили меня под локти. А теперь, может, вы скажете мне, в чем дело?

— Вы не читали газет все эти дни?

— Мы купили «Дэйли мейл» в Ларне в четверг утром, и еще я взял «Экспресс» в Глазго сегодня днем, но не буду утверждать, что читал его очень внимательно.

— История выглядит вполне достоверной, а? — спросил Уимзи, повернувшись к сержанту.

— Э… Да, похоже на то. Однако она станет такой в полной мере, если факты подтвердит хозяин яхты.

— Конечно, его надо найти, — отметил старший офицер из Глазго. — Где он сейчас может быть, мистер Уотерз?

— Да Бог его знает! — устало вздохнул бедолага. — Наверное, уже где-то за Кинтайром. Вы что, мне не верите?

— Почему не верим? — пожал плечами старший офицер. — Но, видите ли, сэр, таков наш служебный долг — найти подтверждение каждому вашему слову, если это вообще возможно. У мистера Друита есть на судне радиоприемник?

— Радиоприемник? На этой лоханке нет свободного места даже для запасной сковородки, — раздраженно пробурчи Уотерз. — Не будете ли вы наконец так любезны сообщить в чем меня подозревают?

— Вас совершенно ни в чем не подозревают, — удивился сержант. — Если бы я действительно предъявил вам обвинение, то предупредил бы, что все ваши слова могут быть использованы против вас.

— Уимзи, тогда я вообще ничего не понимаю. Ради всего святого, что случилось?

— Видишь ли, приятель, — начал его светлость, бросив взгляд на сержанта и получив молчаливое разрешение раскрыть карты. — Дела обстоят следующим образом. Утром во вторник Кэмпбелла нашли мертвым в Миннохе с жуткой дырой в голове, проделанной каким-то тяжелым предметом. И поскольку именно тебя перед этим видели сжимающим пальцы на горле бедняги с угрозами прикончить его, естественно, возник интересный вопрос: куда же, собственно, ты пропал?

— Боже мой! — только и смог выдохнуть в ответ Уотерз.

— Все-таки, — обратился к Уимзи сержант Дэлзиел чуть позже, когда Уотерз удалился строчить взволнованные письма и телеграммы, адресованные во все мыслимые и немыслимые порты на имя владельца «Сюзанны», — свидетельство Тома Друита не будет являться стопроцентным алиби для мистера Уотерза. Разумеется, этого парня найдут, и, конечно, все факты подтвердятся. Но, даже если Уотерз, по его утверждению, действительно провел четыре дня на яхте (что еще неизвестно), кто мог помешать ему пристать к берегу и сойти в любом месте?

— Подождите-ка минутку, — остановил сержанта Уимзи. — А как же тело? Не мог же он взять его с собой на борт?

— Да, верно… А что, если Друит выбросил труп ночью во вторник у Минноха?

— Нет, — возразил Питер. — Не сходится. Вы забываете вот о чем: человек, который бросал камешки в окно, мог быть Кэмпбеллом, а мог быть и Друитом, но это никак не могли быть они оба. И еще, кто-то вернулся в спальню Уотерза ночью, а потом съел его завтрак утром. Кэмпбелл исключается. Маловероятной выглядит и кандидатура Друита. Значит, судя по всему, это был сам Уотерз. Выходит, он не успевал доплыть до Минноха за то время, которым располагал.

— Но Друит же мог по его просьбе забрать и увезти тело с собой?

— В этой версии слишком много случайностей. Друит обязательно должен был хорошо знать местность, чтобы найти подходящее укрытие в темноте. И потом, когда все было спланировано? Если человеком у окна был Кэмпбелл, каким образом Уотерз держал связь с Друитом? Если же камни бросал Друит, где и когда был убит Кэмпбелл? Тьфу, пропасть! Перестаньте меня путать, сержант! Вы не можете получить и того, и другого парня сразу. Допустим, подтвердится, Уотерз взошел на яхту именно в то время, которое он указывает: тогда его алиби неоспоримо. В противном случае совсем не исключено, что «Сюзанна» подобрала его по пути во вторник ночью. Предположим, например, что Уотерз заранее знал что яхта будет в Леди-Бэй в определенное время. Он мог нанять машину, после чего встретиться с владельце «Сюзанны», и оставшуюся часть этой истории они досочинили вместе. Требуется доказать одно: что Уотерз сел на «Сюзанну» во вторник утром. Кажется, неподалеку от Дуна есть дома… Может быть, кто-нибудь видел нашего приятеля?

— Наверняка видел, — кивнул полицейский.

— Тогда и велосипед должен быть там же.

— Ладно, — покорился Дэлзиел. — Я вижу, что завтра мне предстоит не самая приятная экскурсия… Это дело сведет меня с ума! И, как назло, до Ньютон-Стюарта ночью нет обратного поезда.

— Что за беда! — развеселился Уимзи. — Жизнь вообще есть не что иное, как череда неприятностей.

— Это точно, — признал сержант Дэлзиел.

История Фаррена

Гильда Фаррен, прямая, как стебель лилии, сидела на стуле с высокой спинкой и пряла. На ней было платье, как будто взятое напрокат из музея средневековья — с закрытым лифом, квадратным вырезом и длинной широкой юбкой до пола, лишь слегка приоткрывающей ступню, плавно качающую педаль. Изысканный кремовый серж ^[46], из которого оно было сшито, словно намекал: «Эта женщина чиста и непорочна». Кроме того, на этом материале не так заметен пух белой шерсти, который обычно оседает на одежде рукодельниц, придавая им вид людей, спящих не раздеваясь. Пит Уимзи про себя иронически улыбнулся этому наблюдению.

— Скоро вернется наш блудный муж, — весело заметил его светлость.

Длинные пальцы, скручивающие шерсть, замерли, но через мгновение нить снова пошла ровно.

— Что вас натолкнуло на эту мысль? — спросила миссис Фаррен, ни на дюйм не повернув голову в сторону Питера.

— Гонцы летят во все концы, — пропел Уимзи, раскуривая трубку. — Ну, вы меня понимаете.

— По-моему, — прошелестела женщина, — нам не следует затрагивать эту тему.

— Должен признать, — его светлость упорно гнул свою линию, — что вы не выглядите особо обеспокоенной. Позвольте поинтересоваться — отчего? Конечно, если мой интерес не показался вам бестактным.

— Представьте себе, показался.

— Виноват, — слегка поклонился Питер. — Тем не менее, вопрос остается в силе. Почему вы не волнуетесь? Брошенный велосипед, опасные старые рудники, неутомимая полиция с веревками и крюками, пустой стул, покинутый дом — и леди, которая сидит и прядет ровненькую нить. Картина довольно противоречивая.

— Я уже говорила, — ответила миссис Фаррен, — что считаю всю эти домыслы о рудниках и самоубийствах просто абсурдными и не желаю обсуждать глупость сельских полисменов. Меня крайне возмущает назойливое любопытство касательно моей личной жизни. Полицию еще можно понять, Но вы, лорд Питер, вы-то тут при чем?

— Пока ни при чем, — улыбнулся Уимзи. — Но если вы соизволите сообщить мне факты, вполне возможно, что я смогу уладить возникшее недоразумение.

— Какие еще факты?

— Вы можете сказать мне, например, — предложил детектив-любитель, — откуда пришло письмо.

Правая рука женщины на миг замерла, сбившись с ритма. Нить выскользнула и резко скрутилась на веретене. Миссис Фаррен вскрикнула, остановила колесо и принялась распутывать пряжу.

— Прошу прощения, — извинилась она, расправив нить и легким движением вновь запустив колесо. — Что вы говорили?

— Я спросил, откуда пришло письмо.

— Какое письмо?

— То, которое ваш муж написал вам в четверг.

— Выходит, полицейские следят за моей корреспонденцией? — вскинула голову миссис Фаррен. — Вот пусть они вам, и расскажут, если, конечно, вообще не возражают против вашего вмешательства в ход следствия.

— Честно говоря, — ответил Уимзи, — они пренебрегла слежкой. Но, так или иначе, раз уж вы признаете существование письма…

— Я ничего подобного не говорила.

— Послушайте, — начал Питер, — вы не из тех женщин которые умеют лгать, миссис Фаррен. До четверга вы были неподдельно испуганы и обеспокоены судьбой своего супруга, но в пятницу уже лишь притворялись, что волнуетесь, Стоило мне только предположить, что от мистера Фаррена пришла весточка, как вы вдруг решили, что полиция просматривает вашу корреспонденцию. Следовательно, вы действительно получили письмо. К чему отрицать очевидное?

— С какой стати мне что-то вам рассказывать?

— Действительно — с какой? Я вполне могу подождать денек-другой и узнать ответ в Скотланд-Ярде.

— Какое дело до этого Скотланд-Ярду?

— Без сомнения, Гильда, вам должно быть известно, что мистер Фаррен является важным свидетелем по делу Кэмпбелла или может им быть.

— Почему?

— Видите ли, выйдя из дома, он отправился на поиски Кэмпбелла. Последний раз Фаррена видели во время этого занятия в Гейтхаусе. Любопытно было бы узнать, не встретил ли он его, правда?

— Лорд Питер Уимзи! — миссис Фаррен остановила веретено и с негодованием взглянула в глаза собеседнику. — Вам никогда не приходило в голову, что вы поступаете низко? Мы приняли вас здесь, в Керкубри, как друга, проявляли доброту и радушие, а вы платите за это, входя в дома к честным людям как полицейская ищейка. Отвратительнее, чем человек, оказывающий давление на женщину, заставляя ее предать мужа, может быть только женщина, которая ему это позволяет!

— Миссис Фаррен, — Уимзи побледнел, как бумага, и встал с кресла, — если вы считаете мое поведение предательством, покорнейше прошу простить. Я ничего не скажу полиции о письме, равно как и о нашем сегодняшнем разговоре. Однако хочу повторить — на этот раз в качестве предупреждения, что из Лондона на все станции разослано экстренное оповещение и с этого дня любая ваша корреспонденция действительно будет просматриваться. Сообщив это, я, вероятно, выдал служебную тайну и сделался соучастником преступления, но тем не менее…

— Да как вы смеете?!

— Честно признаться, — Уимзи понял вопрос буквально, — не думаю, что я слишком рискую. Если бы риск действительно был, уверяю, я поступил бы более осторожно.

— Как смеете вы предполагать, что я хоть на секунду допускаю причастность моего мужа к убийству?

— Убежден, что вы думали об этом. Более того, полагаю, что вы и сейчас окончательно не оставили эту мысль. Но, в конце концов, вполне возможно, что вы действительно считаете своего супруга невиновным. В таком случае скорейшее возвращение Фаррена в его интересах. Чем раньше последуют объяснения, тем лучше будет для него и для всех остальных.

Уимзи взял шляпу и последовал к выходу. Его рука уже легла на ручку двери, когда за спиной раздался голос:

— Лорд Питер!

— Подумайте, прежде чем что-либо говорить, — предупредил мисс Фаррен его светлость.

— Вы не так поняли мои слова. Я совершенно уверена в невиновности мужа. Есть другая причина…

Питер посмотрел на рукодельницу.

— О, — сделал он изумленное лицо. — Как глупо с моей стороны не догадаться… Конечно же, вы стоите на страже собственной гордости и репутации, — Уимзи сделал несколько шагов обратно и положил шляпу на стол. — Дорогая миссис Фаррен, поверьте, у всех мужчин, как лучших, так и худших, в жизни случаются моменты, когда они отказываются принимать действительность такой, какова она есть. Это вовсе не страшно. Просто нужно попытаться понять и, если можно так выразиться, правильно отреагировать.

— Я готова, — вскинула голову Гильда Фаррен, — простить…

— Не делайте этого, — предостерег ее Уимзи. — Прощение — непозволительная роскошь. Возможно, лучше будет устроить скандал? Хотя, — добавил он задумчиво, — многое зависит от характера мужа.

— Нет, конечно, я не буду устраивать сцен, — сказала миссис Фаррен.

— Хорошо.

— Я вообще ничего не стану предпринимать, — продолжила женщина, — с меня достаточно оскорблений… — в ее глазах читались решимость и гнев. — Если муж вздумает вернуться, естественно, я его приму. Но как он поступит, мне все равно. Иногда я думаю, что страдания жен бесконечны… Мне не следовало говорить всего этого, но…

— Но я и так все уже знаю, — подхватил Уимзи.

— Я пыталась сделать вид, что ничего не случилось, — призналась миссис Фаррен. — Вела себя так, будто все в порядке. Не хотелось выставлять Хью в неприглядном виде перед друзьями.

— Да, — согласился Питер. — А, кроме того, вы не желали допустить и мысли о том, что и сами оказались небезупречны.

— Я всегда была честной женщиной.

— Не сомневаюсь в том, что это действительно так, — поклонился Уимзи. — Муж возвел вас на пьедестал, и вы все еще пребываете на нем. Чего же больше?

— Я всегда была ему предана, — с нажимом сказала миссис Фаррен. — Делала все, чтобы в доме царил уют и моему мужу хотелось возвращаться сюда. Старалась, как могла, обустроить все в соответствии с его запросами. Имела долю в хозяйственных расходах.

Вымолвив это, она поняла, что последняя фраза могла прозвучать пошло, и торопливо закончила:

— Вы, может быть, думаете, что это мелочи, но семейное счастье стоит большого труда и жертв.

— Прекрасно понимаю, — спокойно ответил Уимзи.

— Наш дом всегда был примером спокойствия, и несчастий Сэнди Кэмпбелл стал приходить сюда, чтобы поведать о своих огорчениях. Но разве этого достаточно для недостойных подозрений?! Лично вы верите в то, что в моем отношении к этому человеку было нечто большее, чем сочувствие?

— Ни секунды не верю, — заверил хозяйку лорд Питер.

— Тогда почему мне не смог поверить муж?

— Потому что он вас любит.

— Я не могу понять такую любовь. Если бы он по-настоящему любил, то доверял бы мне.

— В принципе, я с вами согласен, — кивнул Уимзи. — Однако каждый любит по-своему, а Хью Фаррен — довольно простодушный малый.

— По-вашему, простодушие оправдывает веру клевете и злым наветам?

— Боюсь, они частенько идут рука об руку. Я имею в виду, что добродетельные люди порой не отличают правду от лжи в силу своей неискушенности. Вот почему безнравственные мужчины, как правило, имеют преданных жен — они отлично разбираются в психологии. Та же ситуация с безнравственными женщинами — зачастую мужья у них на коротком поводке. Это несправедливо, но таковажизнь.

— Значит, вы считаете себя простодушным человеком, если так говорите?

— О, нет! Ни в коем случае, — улыбнулся его светлость. — Я весьма искушен. Моей будущей супруге жаловаться не придется.

— Похоже, вы воображаете, что измена — это пустяк, в сравнении…

— В сравнении с неискушенностью? Я имею в виду не это. Просто первая способна создать столько же проблем, сколько и вторая, и суть в том, что обе неискоренимы. Приходится мириться либо с тем, либо с другим. Вовсе не подразумевается, что мои отношения с женой обязательно будут строиться на изменах, но я знаю о неверности достаточно, чтобы не принять ее за что-то еще, когда столкнусь с ней. Предположим, если бы моей супругой были вы, я бы не сомневался, что ни и каких обстоятельствах леди Уимзи мне не изменит. Первых, вы слабохарактерны и не экспрессивны. Во-вторых, вы бы ни за что не дали себе повода усомниться в собственной добродетели. В-третьих, факт измены, несомненно, оскорбил бы ваше эстетическое чувство. И, в-четвертых, вы всеми силами избегаете того, чтобы давать людям повод для нападок.

— Господи! — воскликнула миссис Фаррен. — Эти доводы еще более оскорбительны, чем недоверие мужа.

— Вы правы, — согласился Уимзи. — Так оно и есть.

— Если бы Хью был здесь, он бы выбросил вас из окна.

— Все может быть, — не стал спорить Питер. — Зато теперь, когда я разъяснил вам истинное положение дел нетрудно понять, что подобное отношение к вам мистера Фаррена, скорее, должно быть лестным, нежели обидным.

— Так идите и повторите ему то, что сейчас сказали мне! — вызывающе воскликнула миссис Фаррен. — Если, конечно посмеете. Посмотрим, что он вам ответит.

— С удовольствием, — сказал его светлость. — Если дадите адрес.

— Точно не знаю, — вернулась к своей прялке миссис Фаррен, — но на почтовом штемпеле значилось «Браф в Уэстморленде».

— Благодарю, — кивнул Питер. — Попробую повидаться с вашим супругом. И, кстати, ничего не скажу полиции.

Ранним утром понедельника большой черный «даймлер» лениво и почти беззвучно прополз по главной улице Брафа. Водитель с моноклем в глазу, небрежно посматривающий по сторонам, казалось, был уже близок к тому, чтобы остановиться у самого большого отеля, но, внезапно передумав, тронул машину, проехал еще немного вперед, и наконец припарковался перед более скромной гостиницей. Она была украшена вывеской с гротескным изображением разгоряченного быка, стремительно несущегося по изумрудно-зеленому лугу под ярко-синим летним небом.

Джентльмен с моноклем толкнул дверь и вошел в холл. Хозяин, протирающий стаканы, вежливо его приветствовал.

— Прекрасный день, — заметил путешественник, ответив на пожелание доброго здоровья.

— Вполне, — согласился хозяин.

— Накормите завтраком?

Хозяин некоторое время обдумывал просьбу незнакомца.

— Эй, мать! — крикнул он, тем не менее, обернувшись внутренней перегородке. — Можешь сделать завтрак мистеру?

На крик вышла миловидная дама лет за сорок. Оглядев джентльмена с ног до головы и сделав для себя какие-то выводы, она сообщила, что завтрак может быть подан, если только господина устроят яичница и кемберлендская ветчина.

По мнению владельца «даймлера», которое было немедленно высказано, вообразить что-либо лучшее просто невозможно. Его препроводили в гостиную, изобилующую стульями, обитыми плюшем, и птичьими чучелами, и пригласили присесть. Спустя некоторое время в комнату вошла крепкая девица и принялась накрывать на стол. Вскоре на нем появились большой раскаленный чайник, деревенский хлеб, тарелка со сдобными булочками, здоровенный кусок масла и джем двух видов. Наконец, сама хозяйка принесла ветчину и яичницу.

Автомобилист отметил превосходное качество продуктов и с аппетитом приступил к завтраку, вскользь упомянув, что едет с севера, из Шотландии. Он сделал несколько дельных замечаний относительно копчения ветчины и толково описал метод, применяемый в Эршире^[47]. Также путешественника заинтересовал один из сортов местного сыра. Хозяйка, в душе которой пижонский монокль приезжего поначалу вызвал некоторые сомнения, решила, что джентльмен много проще, чем показалось на первый взгляд, и любезно предложила послать служанку в магазин, чтобы она раздобыла искомый сыр.

— Вижу, вы хорошо знаете город, сэр, — заметила женщина.

— Да, я проезжал здесь сотни раз, хотя, кажется, еще не имел удовольствия останавливаться надолго. А ваша гостиница выглядит просто прекрасно, и быка на вывеске, как я погляжу, нарисовали заново…

— О, вы заметили, сэр! Его как раз только вчера закончили! Работу сделал один художник, наш постоялец. В четверг он зашел в бар и сказал Джорджу: «Хозяин, вывеску не помещало бы обновить. Если я намалюю нового симпатичного быка уступите мне комнату за полцены?» Ну, Джордж, понятное дело, задумался, а джентльмен настаивал: «Я предлагаю честную сделку. Вот деньги. Вы предоставляете мне стол и кров а я уж постараюсь насчет бычка. Если останетесь довольны результатом, сами решите, какую часть счета покроет картинка». Он сказал, что забрел к нам случайно. С собой у него была коробка с красками, поэтому мы не сомневались, что он и вправду мастер.

— Забавно. Краски и больше никаких вещей? — поинтересовался любезный гость.

— Что-то вроде сумки, и только. Однако сразу было видно, что это джентльмен. И все равно Джордж прямо не знал, что ответить.

Судя по виду Джорджа, это походило на правду. Была в его лице этакая меланхолическая отрешенность, намекающая на нелюбовь к новостям и потрясениям.

Однако таинственный художник, недолго думая, кусочком угля набросал на обороте конверта быка — ярого, свирепого, преисполненного такого огня и силы, что сумел затронуть лирические струны в душе Джорджа — земледельца и торговца. После непродолжительного обсуждения деталей мужчины ударили по рукам, старое животное было повержено в прах, и в дело пошли краски. К вечеру четверга на одной стороне вывески появился великолепный новый бык: голова опущена, хвост поднят, из ноздрей валит пар — живописец объяснил, что подобный образ лучше отражает состояние голодного путешественника, ищущего еду и ночлег. В пятницу на обороте вывески возникло второе парнокопытное — лоснящееся, всем довольное, накормленное и ухоженное. Таким образом, у них теперь стало целых две вывески — можно будет поворачивать ее то так, то этак. В субботу двухсторонняя вывеска была оставлена в прачечной для просушки. В воскресенье постоялец нанес лак на обе ее стороны и вернул творение в прачечную. Вечером того же дня, несмотря на то, что лак был еще слегка влажный, вывеска оказалась на старом месте, у входа, где пребывает и сейчас. Художник же в воскресенье после обеда распрощался с хозяевами гостинице и отправился куда-то пешком. Джордж остался в таком восторге от работы, что вообще отказался брать плату за комнату да еще дал джентльмену рекомендацию к своему коллеге из соседней деревни.

Владелец «даймлера» с огромным интересом слушал собеседницу, поинтересовавшись между делом именем живописца. Хозяйка достала гостевую книгу.

— Здесь записано: «Мистер X. Форд из Лондона», — прочитала она, — но по выговору я бы приняла его за шотландца.

Любопытный гость кинул взгляд в книгу, слегка улыбнулся, чуть приподняв уголки узких губ, после чего достал из кармана автоматическую ручку и вывел под подписью мистера X. Форда:

«Лорд Питер Уимзи. Керкубри. В «Быке» отличная кормежка».

Затем он поднялся и, надевая кожаное пальто, вежливо попросил:

— Если появится кто-нибудь из моих друзей и спросит мистера Форда, пожалуйста, обещайте, что покажете им эту книгу, и передайте от меня привет мистеру Паркеру из Лондона.

— Мистеру Паркеру? — озадаченно переспросила хозяйка. — Хорошо, будьте уверены, я передам, сэр.

Уимзи заплатил по счету и вышел. Отъезжая, он видел, как женщина стояла с гостевой книгой в руках под вывеской и внимательно рассматривала быка, резво бегущего по ярко-зеленой траве.

Упомянутая деревня находилась в каких-нибудь шести милях от Брафа, но добраться до нее можно было только сельскими тропами. На месте вывески единственной имеющейся в этом населенном пункте гостиницы торчала железная скоба. Нова улыбнувшись, его светлость остановил машину у дверей, зашел в бар и заказал большую кружку пива.

— Как называется ваша гостиница? — спросил гость хозяина, отпив пару глотков.

Хозяин, проворный южанин, широко ухмыльнулся:

— «Собака и ружье», сэр. Вывеску сняли, чтобы подновить. Над ней сейчас как раз трудится один джентльмен, там за домом, в саду. Судя по всему, странствующий художник, хоть и из благородных. Говорит, что приехал из-за границы и держит путь в Лондон. Его прислал старина Джордж Везербай с запиской об отличной работе в Брафе. Очень приятный джентльмен, настоящий мастер. Пишет картины для лондонских выставок — по крайней мере, так он сказал. Думаю, хуже точно не будет, если вывеску слегка освежить. Опять же детишкам есть, на что поглазеть.

— Мне и самому ничто не нравится больше, чем бездельничать и смотреть, как работают другие.

— Скажете тоже! Ну, коли так, сэр, зайдите в сад, и поглядите.

Уимзи засмеялся, взял кружку и вышел. Он проскользнул под небольшой аркой, украшенной спутанными плетями увядшей вьющейся розы, и увидел пропавшего Хью Фаррена собственной персоной. Тот сидел на перевернутой бочке, бодро насвистывая, и выдавливал на палитру краски. Перед живописцем стояла вывеска, гласившая: «Собака и ружье», прислоненная к деревянному стулу.

Фаррен сидел спиной к Уимзи и казался полностью поглощенным работой, а также разговором с тремя ребятишками, зачарованно наблюдающими за тем, как густая краска выползает из тюбиков на палитру.

— А это что, мистер?

— Это зеленый цвет для куртки джентльмена. Постой, не дави так, а то все попадет на тебя. Можешь завинтить колпачок. Да, это чтобы краска не высохла. Да, положи обратно в коробку… Это желтый. Да, верно, на картинке желтого нет, но я хочу смешать его с зеленым, чтобы сделать тот ярче. Позже поймете. Не забудь колпачок. Что? А, где-то в коробке. Дай белую краску… Ага, вон тот большой тюбик. Смотрите, почти всегда нужно добавлять немного белого. Как почему? Иначе будет не то, что нужно. Убедитесь, когда буду рисовать небо. Что-что? Хотите, чтобы собака была полностью белой. Нет, я не желаю, чтобы она оказалась похожа на болонку. Почему нет? Потому что болонка не из тех собак, которых берут на охоту. Просто пес не той породы, и все. Здесь должен быть пес-охотник. Ну, хорошо, нарисую темно-каштанового спаниеля с белыми пятнами — это такое довольно симпатичное длинноухое существо. Ну да, наверно, как у полковника Эймери… Нет, с полковником Эймери я не знаком. Не закрутишь колпачок на тюбике с белой краской? Проклятье! Если будете все терять, отошлю вас обратно к матери и скажу, чтобы отшлепала как следует. Что? У джентльмена зеленая куртка, потому что он лесник. Не знаю, может, у лесника полковника Эймери и нет такой, но у этого будет. Понятия не имею, почему лесники носят зеленые куртки, наверное, для тепла. У меня нет коричневой краски, как кора дерева. Я могу получить ее, только смешивая цвета друг с другом. Ну вот, теперь у меня есть все, что нужно. Можете прибраться и закрыть коробку. Да, я могу точно сказать, сколько понадобится красок, прежде чем начну работу. Это называется мастихин, специальный нож. Нет, он и не должен быть острым. Мастихин нужен для очистки палитры, и все такое. Некоторые еще используют его для рисования. Он тонкий, изогнутый и не выдержит долго подобного обращения, ребятки. Да, конечно, можете порисовать ножом, если хотите. Можно и пальцами рисовать, если уж на то пошло. Это позволяет делать поверхность более неровной — всю в капельках и линиях. Нет, пробовать не советую. Ладно, потом покажу. Да, я собираюсь начать с неба. Почему? Сами-то как думаете? Правильно, потому что оно наверху. Верно, синий слишком темный, но я добавлю в него немного белого и немного зеленого. Вы не знали, что в цвете неба есть зеленый оттенок? Хм… Ну, теперь знаете. А иногда есть лиловый или розовый. Нет, сейчас я не буду рисовать лиловое и розовое небо. На картине утро, и джентльмен с собакой только-только вышли из дому. Да, знаю, на другой стороне они возвращаются с Добычей. Там и сделаем розово-лиловый закат, если будете хорошо себя вести и перестанете задавать так много вопросов. Эй, будь-ка хорошей девочкой и не толкай меня под локоть. О господи…

— Привет, Фаррен! — крикнул Уимзи. — Что, детские умы слишком охочи до знаний?

— Боже святый! — еще раз призвал Всевышнего художник. — Уимзи! Как вы здесь очутились? Только, пожалуйста, не говорите, что вас прислала моя жена!

— Не совсем так, — ответил Питер. — И, все же, раз уж вы сами завели речь о своей жене… Я уверен, что она предпринимала попытки разыскать вас, не так ли?

Фаррен вздохнул.

— Ладно, чего там! — сказал он. — Давайте начистоту, старина, и покончим с этим делом. Дети, бегите скорее к маме. Нам с джентльменом нужно поговорить.

— Послушайте, Фаррен, — начал его светлость, когда они остались одни. — Прежде всего, я должен вас предупредить, что формально не имею никакого права задавать вам вопросы. Но меня бы чертовски порадовало, если бы вы поведали, что в конце концов приключилось и где вас носило с вечера понедельника?

— Полагаю, Керкубри бурлит от сплетен, — ухмыльнулся Фаррен. — Народ негодует: мол, я ушел из дома и тому подобное?

— Не сказал бы… Гильда твердо стоит на том, что в вашем исчезновении нет ничего необычного. Однако это я так, к слову. А вот полиция активно занята вашими поисками.

— Полиция? Они-то здесь при чем?

— Не возражаете, если я закурю? — поинтересовался Уимзи. — Собственно, дело в том, что вы очень громко кричали повсюду о самоубийстве, припоминаете? А затем ваш велосипед нашли неподалеку от старых рудников около Критауна. Теперь понимаете?

— Ох, я и забыл про велосипед! Да, но ведь Гильда… Я написал ей…

— Естественно, теперь-то она уже не беспокоится.

— Должно быть, она с ума сходила от волнения! Мне следовало написать ей раньше. Но, черт возьми, откуда я мог знать, что найдут велосипед? О Боже, представляю себе. Бедный Стрэтчен, наверное, аж взмок.

— Стрэтчен?

— Да, он же все рассказал. А что, разве нет?

— Послушайте, Фаррен, о чем вы толкуете?

— Конечно, о ночи с понедельника на вторник! Бедняга Стрэтчен! Он, наверное, подумал, что я и впрямь решил убить себя!

— Когда, говорите, вы видели Стрэтчена?

— Как раз той ночью, около рудников. Разве вы не знали?

— Помилуйте, откуда? — удивился Питер. — Надеюсь, что сейчас вы мне об этом поведаете.

— Хорошо, будь по-вашему. Полагаю, вы в курсе, что в понедельник вечером мы повздорили с Кэмпбеллом… Кстати, я кое-что вспомнил! Мне показалось или я вправду видел в газетах что-то про Кэмпбелла? Будто бы его нашли мертвым…

— Да. Его убили, — подтвердил Уимзи.

— Убили? Странно, в статье говорилось иначе… Правда, я уже давно не смотрел прессу. Просто случайно наткнулся на заметку. Когда, бишь, это было? Кажется, в среду утром. Заголовок звучал примерно так: «Известный шотландский живописец найден мертвым в реке».

— К тому времени еще ничего толком не выяснили. Врач только после тщательного осмотра установил, что Кэмпбелла ударили по голове, и, произошло это, собственно говоря, либо ночью в понедельник, либо утром во вторник в Миннохе.

— Вот оно как?! Туда ему и дорога! Черт, кажется, я начинаю понимать! Подозревают, что это моих рук дело?!

— Не знаю, — честно ответил его светлость. — Думается, вам следовало бы объяснить свое поведение. Ведь именно вы искали Кэмпбелла в понедельник вечером?

— Что верно, то верно. И если бы повстречал, то прибил. Однако в том-то и дело, что я его не нашел.

— Можете это доказать?

— Хм… Не уверен. Но ведь вы это не серьезно, Уимзи?

— Посмотрим. Выкладывайте свою историю.

— Хорошо, слушайте. Прихожу я домой в понедельник часов этак в шесть вечера и застаю этого паразита, клеящегося к моей жене. Я просто впал в бешенство, Уимзи, и вышвырнул его. Правда, надо сказать, потом повел себя как дурак…

— Подождите-ка! Вы действительно видели Кэмпбелла?

— Завидев меня, он попытался было улизнуть, но не успел. Я велел ему выметаться, а затем высказал жене все, что думаю, настаивая на том, что не потерплю здесь больше этого паршивца. Гильда вступилась за него, и это меня ужасно разозлило. Видите ли, мне совершенно не в чем упрекнуть супругу, кроме одного: она не может и не желает понять, что Кэмпбелл был подлецом и негодяем, каких поискать, и что, принимая его, она выставляет меня на посмешище. Гильда так добра и одержима идеями милосердия, но не видит, что все это не для таких, как Кэмпбелл. Да чтоб меня черти взяли, если он не хотел затащить ее в постель! А когда я весьма деликатно попытался указать, что она ведет себя просто как идиотка, то натолкнулся, так сказать, на глухую стену непонимания. Видит Бог, Уимзи, не хочу по-свински за глаза отзываться о собственной жене, но факт в том, что она преисполнена дурацких идеалов и абсолютно не понимает, каковы люди на самом деле. Улавливаете, о чем я?

— Конечно, — кивнул Питер.

— На самом деле она поистине чудесная женщина. Вот только, боюсь, в последний раз я наговорил глупостей.

— Так бывает, — согласился Уимзи. — В нашей беседе подробности не прозвучали, но могу себе представить сцену, которую вы устроили. Наверное, разгорячились, стали возмущаться, а она замкнулась в себе, и тогда вы наговорили того, чего на самом деле не собирались говорить, рассчитывая ее образумить таким образом. После этих воплей Гильда, скорее всего, ударилась в слезы, чем почти убедила вас в справедливости абсурдных обвинений, которые вы предъявили ей исключительно из желания досадить. Затем вы пригрозили одновременно убийством и самоубийством и сбежали. Поверьте мне, Фаррен, вы не первый и не последний.

— Да, похоже, вы уловили суть, — кивнул художник. — Но тогда я действительно сам начал верить в то, что говорил. Мне и правда показалось, что Кэмпбелл задался целью сделать как можно больше гадостей. В городе я перехватил пару стаканчиков и понесся в Гейтхаус с намерением отыскать мерзавца.

— Удивительно, как вы разминулись в Керкубри! ОН довольно долго сидел в «Гербе МакКлеллана».

— Этот вариант не пришел мне в голову. Я сразу бросился в Гейтхаус, но, к счастью, не застал Кэмпбелла дома. Зато наткнулся на Фергюсона, который обругал меня. Если бы я выпил чуть больше, наверняка сцепился бы и с ним. Потом кто-то мне сказал, что видел Кэмпбелла, направляющегося в Критаун, и я пустился по следу, по дороге добавив еще пару рюмок виски.

— А я слышал, — поправил живописца Уимзи, — что вы дернули в сторону поля для гольфа.

— Разве? Да, верно… Сначала я заехал к Стрэтчену, но его не было. Я то ли оставил записку, то ли попросил кого-то передать ему сообщение… Честно говоря, точно не помню. Кажется, все-таки написал, что рванул в Критаун, чтобы пристукнуть Кэмпбелла, а после перерезать себе глотку. Короче, полную чушь… Потому и сказал поначалу, мол, бедный Стрэтчен. Представляю его состояние. Он что, не показал полиции записку?

— Если о записке речь и шла, то я не в курсе.

— Ну да, ну да… Вряд ли бы он стал откровенничать. Стрэтчен правильный парень. Так вот, я поехал в Критаун. Когда я туда добрался, бары уже не работали, но я все равно зашел в один и раздобыл бутылку виски. Не хотелось бы мне, чтобы у малого, который продал ее после закрытия, возникли проблемы…

— И?..

— Я не очень хорошо тогда соображал, но помню, как поднялся в холмы со смутным намерением кинуться на дно одной из этих ямищ. Еще припоминаю, что дребезжал на чертовом велосипеде по ухабам и под конец, пропади они все пропадом, подъехал к одному из рудников. Чуть туда не свалился, кстати. Я слез с велосипеда, сел на краю обрыва в компании с бутылочкой виски и задумался о тщете всего сущего. Вероятно, я был вдрызг пьян, потому что не знаю, сколько времени там провел. Потом послышались чьи-то крики, я ответил, не знаю, зачем. Кто-то подошел и начал в чем-то меня убеждать. Скорее всего, старина Стрэтчен — по крайней мере, мне тогда показалось, что это был он, хотя вполне допускаю, что мог ошибиться. Стрэтчен… Или не Стрэтчен?.. Ну, словом, он все говорил и говорил, пытался меня схватить, а я отбивался и молотил его кулаками. Уверен, это была отличная драка! Затем я его повалил и кинулся бежать, как будто за мной черти гнались. Боже! Как это было здорово! Видите ли, алкоголь ударяет мне только в голову, а с ногами никаких проблем! Я ломился через вереск, и звезды неслись вместе со мной. Не знаю, сколько я пробежал… А потом оступился и покатился вниз по склону. Полагаю, таким образом я и очутился на дне, а когда очнулся, было уже порядочно светло. Я лежал где-то в ложбине, в довольно уютных зарослях папоротника, и, как ни странно, ничего, кроме головы, у меня не болело.

Понятия не имею, где я находился, но тогда меня это не волновало. Я просто ощущал, что действительность не имеет никакого значения. Я не хотел возвращаться домой, мне было плевать на Кэмпбелла… Казалось, что все заботы разом упали с моих плеч. Я встал и поплелся, сам не знаю, куда. К тому времени я здорово проголодался, ведь накануне не успел поужинать. К счастью, вокруг журчало множество мелких ручьев, так что воды было вдоволь. Прошло, наверное, много часов, прежде чем я набрел на дорогу и направился вдоль нее, никого, однако, не встретив. Затем, уже после полудня, я перешел мост и наконец-то стал узнавать окрестности. Я был недалеко от места под названием Бридж-оф-Ди на Новогаллоуэйской дороге. Не так уж я, на самом деле, сбился с пути, хотя и сделал порядочный крюк, несмотря на старания оставлять солнце по правую руку.

— Солнце, знаете ли, имеет свойство передвигаться по небу, — язвительно заметил Уимзи. — По крайней мере, есть такое предположение.

— М-да… Я совершенно не понимал, сколько времени заняла дорога. Так или иначе, я добрался до Бридж-оф-Ди и пошел по Новогаллоуэйской дороге. Навстречу мне попались несколько овец, коров и телег. Наконец, меня подобрал парень на грузовичке, добросив до самого Нью-Галлоуэйя, где я наконец перекусил.

— В котором часу это было? — быстро спросил Питер.

— Наверное, где-то около трех. Настала пора обдумать, что делать дальше. В кармане у меня нашлось десять фунтов, и единственное, что я знал определенно, — возврата быть не могло. Я был совершенно опустошен. Совершенно! Мне хотелось отправиться в дальние страны. Плевать, даже если никогда больше не увижу шпили Толбуса! Передо мной остановился пустой грузовик с эмблемой какой-то фирмы из Глазго, и я столковался с шофером, который пообещал подвезти меня до Дамфриса — обычно они едут этим путем.

— Какой рисунок был на машине?

— А? Да разве я помню? В кабине сидели два славных парня, и мы беседовали о рыбалке.

— Где они вас высадили?

— Немного не доезжая до Дамфриса. Понимаете, мне нужно было подумать. На повестке дня стоял вопрос: сесть на поезд сразу или для начала посетить какой-нибудь бар? Я боялся попасть в столпотворение, какое бывает порой на станциях. Кроме того, кто-нибудь из железнодорожных служащих мог меня узнать, ведь в Дамфрис я езжу часто. С пабами тоже вышла загвоздка… Не знаю, смогу ли объяснить, что я тогда чувствовал, Уимзи. У меня возникло ощущение, будто я скрываюсь, и опасение, что меня узнают. Если бы я вдруг встретил кого-то из знакомых, я бы на ходу сочинил какую-нибудь дурацкую историю о рыбалке или поездке на пленэр. То есть представил бы все так, будто ничего необычного не произошло. После этого оставалось только вернуться домой. Понимаете? Это не тот случай, когда можно ловко соврать. Когда вынужден лгать, ты не можешь убежать, как бы теряешь свободу. Наверное, я не смогу объяснить так, чтобы вы меня поняли.

— Ну почему же? — пожал плечами его светлость. — Это все равно, что купить обручальное кольцо.

— Да! И так же скучно, особенно если колечко из дутого золота. Уимзи, вы богаты, ничто не может помешать вам делать то, что заблагорассудится. Почему вы утруждаете себя ношением маски респектабельности?

— Наверное, как раз потому, что ничто не может мне помешать делать то, что мне нравится. Это доставляет мне удовольствие.

— Не понимаю, — сказал Фаррен, озадаченно глядя на лорда. — Это странно… Вы производите впечатление свободного человека. Что дает вам свободу? Деньги? Или то, что вы холосты? Но кругом множество богатых холостых мужчин, вторые не…

— Не отвлеклись ли мы несколько от темы? — перебил эти теоретизирования Уимзи.

— Наверное… Так вот, я зашел в небольшую гостиницу, выпил в баре пива по четыре пенса за кварту. Там был какой-то молодой парень на мотоцикле с коляской. Сказал, что он здесь проездом по дороге в Карлайл. Его слова навели меня на одну мысль: я спросил, не возьмет ли он меня с собой и получил согласие. Он был славный малый, и лишних вопросов не задавал.

— Как его звали?

— Ни я его не спросил, ни он меня. Я объяснил ему, что вроде как просто гуляю, а все вещи у меня в Карлайле. Но парню, похоже, было вообще плевать. Никогда не видел такого здравомыслящего человека.

— А он чем занимается?

— Я так понял, торгует подержанными моторами, и мотоцикл у него появился в результате какого-то обмена с доплатой. Я мог бы ничего и не узнать, просто он извинялся за то, что его машина не в самом лучшем состоянии. Проще говоря, в дороге она забарахлила, и мне пришлось держать электрический фонарик, пока парень занимался починкой. Кажется, его мало что интересовало, кроме свечей зажигания и тому подобного. Мотоциклист практически не разговаривал. Сказал только, что уже тридцать шесть часов в пути, но не стоит беспокоиться, потому что он может водить и во сне.

Уимзи согласно кивнул, отлично представляя этих подвижников торговли подержанными моторами: мрачных, молчаливых, циничных, за рулем в любое время суток и в любую погоду, привычных к невзгодам и разочарованиям. Доставить клиентам унылые коробки и отбыть прежде, чем обнаружится какой-нибудь подвох; добраться до дома, волоча кучи старого металлолома до того, как сгорит наскоро собранный радиатор или откажет сцепление. Вечно усталые, как собаки, грязные и готовые к худшему, угрюмые и бедные, они не склонны проявлять любопытство к случайным попутчикам, предлагающим деньги за то, чтобы их подвезли.

— Итак, вы доехали до Карлайла?

— Да. Большую часть пути я проспал, кроме, конечно, того момента, когда пришлось держать фонарь. Изредка просыпаясь, я смотрел по сторонам, наслаждался дорогой. Ничего и знать о водителе — так даже лучше. Кстати, я никогда до этого не ездил в коляске мотоцикла. Ощущения совсем не те, что в кабине автомобиля. Я несколько раз садился за руль, пытался научиться водить, но не получал особого удовольствия. Гораздо лучше, когда тебя кто-то везет, а уж езда в коляске просто поражает воображение! Мотоцикл как будто двигается сам, увлекая пассажира за собой, как на буксире. Подобная езда чем-то напоминает похищение. И мощь мотора чувствуется лучше, чем в машине… Не знаете, почему возникают именно такие ощущения?

Уимзи пожал плечами.

— А может, мне просто так показалось… Как бы то ни было, утром мы доехали до Карлайла, где я заморил червячка в одной закусочной. Потом прошелся по магазинам, купил чистую рубашку, несколько пар носков, зубную щетку и прочие мелочи, а также рюкзак, чтобы как следует экипироваться. Подсчет наличности показал, что пора задуматься о заработке. Конечно, я мог обналичить чек, но это грозило мне риском раскрыть свое местонахождение. Мало ли что… Вдруг людям из банка понадобится позвонить в Керкубри? Я подумал, что значительно интереснее будет справляться собственными силами. У меня еще оставалось немного денег. Я нашел художественный магазин и купил переносной мольберт, палитру, кисти и краски…

— Насколько я вижу, «Виндзор энд Ньютон», — сказал Питер.

— Да. Их продукция, как известно, продается практически везде. Обычно я выписываю инструменты и материалы из Парижа, но «Виндзор энд Ньютон» тоже вполне годится. Я надумал отправиться к югу, в Озерный край^[48], порисовать для туристов. Это до смешного легкий заработок, за день можно наштамповать два-три пейзажа — холмы, вода и туман, и за один этюд эти идиоты готовы выложить шиллингов десять, особенно если картинка трогательная. У меня был знакомый, который таким образом полностью окупал отпуск, хотя подписывался, разумеется, не своим настоящим именем. Все-таки торговля низкопробной мазней вредит репутации, знаете ли.

— Потому и мистер X. Форд?

— Вижу, вы побывали в «Быке» в Брафе? Да, это было весьма забавно… Так вот. После покупки красок как раз осталось немного монет, чтобы поймать какой-нибудь грузовичок. Однако мне опять повезло: я познакомился с одним типом на «райли», который в свое время учился в Оксфорде — отличный малый, кстати. Он держал путь на юг и сказал, что я могу сопровождать его, сколько захочу, и платить ничего не надо. Сами понимаете, предложение звучало заманчиво. Парень назвался Джоном Барреттом и сказал, что просто катается — едет, куда глаза глядят. Совсем недавно купил новую машину которую нужно обкатать. Да уж, обкатка вышла — будь здоров! Я в жизни так не пугался.

— Где он живет?

— Где-то в Лондоне, точный адрес я не запомнил. Он задавал кучу вопросов, на что я рассказал о жизни странствующего художника. Думаю, он все же решил, что это просто отговорка. Хотя, если вдуматься, на тот момент мой рассказ был близок к истине. Еще он спрашивал, какой смысл в бродяжничестве и тому подобные глупости, интересовался, откуда я иду. Пришлось ответить, что из Галлоуэйя. Когда мы добрались до Брафа, я сообщил, что дальше отправлюсь пешком. В голову закралась мысль, что я еще слишком молод, чтобы умереть в автокатастрофе, можно сказать, в самом начале пути. Он выглядел малость разочарованным, но пожелал мне удачи. «Бык» привлек мое внимание тем, что выглядел поскромнее остальных заведений. Как раз при взгляде на него меня и посетила мысль о смене вывески. И, надо сказать, очень вовремя, потому что как раз на следующий день испортилась погода, что было полной неожиданностью и похоронило мои планы с рисованием холмов и озер. В результате я здесь.

Фаррен снова взялся за кисть и возобновил труды над «Собакой и ружьем».

— Ну и приключения, — вздохнул Уимзи. — Однако, проблема в том, что вы не в состоянии предъявить ни единого доказательства правдивости своей истории. Никто не может точно сказать, где вы были с вечера понедельника до трех часов пополудни вторника.

— Что? Ох, я об этом уже забыл… Но все ведь не настолько серьезно, а? В конце концов, я дал совершенно нормальное, удовлетворительное объяснение.

— Для меня оно, возможно, и удовлетворительное, — согласился Питер. — Но для полиции…

— Да к черту полицию! Я же говорю, Уимзи… — тут налицо живописца легла тень сомнения. — Значит ли это, что я должен вернуться?

— Боюсь, что да. К сожалению.

Лорд Питер посмотрел мимо Фаррена на дверь черного хода гостиницы, откуда показались две широкоплечие мужские фигуры в твидовых костюмах. Фаррен, почувствовав смутную тревогу, повернул голову.

— О, Боже, — только и смог вымолвить он. — Это конец. Арест. Неволя. Тюрьма.

— Да, ситуация… — сказал Питер еле слышно. — И на этот раз вы не сбежите.

История Стрэтчена

— Велосипеды?! — завопил Макферсон. — Ни слова больше о велосипедах! Меня тошнит от одного упоминания о них! Кто бы мог подумать, что из-за двух-трех велосипедов поднимется такая суета? Один в Лондоне, другой в Критауне… И будто этого мало! Пропал еще велосипед Уотерза… Непонятно, то ли мы должны арестовать Уотерза за убийство, толи разыскивать какого-то велосипедного вора.

— Да, все непросто, — посочувствовал Уимзи. — Полагаю, никто не видел, как Уотерз садился на яхту в Дуне?

— Если бы кто-то видел, стал бы я, по-вашему, сейчас мучиться?! — гневно вскричал инспектор. — Есть один свидетель, который утверждает, что кто-то пробирался по песку вдоль берега, но это было на расстоянии полумили от наблюдателя. Кто сможет утверждать, что это был именно Уотерз?

— Должен признаться, — заметил его светлость, — что никогда еще не видел так много настолько неубедительных алиби. Кстати, инспектор, вы не проверяли рассказ Фергюсона?

— Фергюсона? — переспросил Макферсон с обиженной интонацией школьника, перегруженного домашними заданиями. — Нет, о Фергюсоне мы не забыли. Я съездил в «Спаркс Энд Крисп» и допросил тамошних работников. Двое из них вспомнили его. Парень с первого этажа, дежурящий в холле не смог указать точное время, но опознал Фергюсона по фотографии и утверждает, что именно он в понедельник днем отдал двигатель в починку. Он также посоветовал показать фото другому служащему, мистеру Сондерсу, и вызвал его ко мне по внутреннему номеру. Сондерс производит впечатление хваткого и смышленого малого. Он сразу выбрал из шести предложенных фотографий нужную, а после нашел запись в регистрационной книге о поступлении двигателя.

— Молодой человек может под присягой назвать время визита Фергюсона?

— Он не рискнул поручиться за точность до минуты, но припомнил, как, вернувшись с обеденного перерыва, увидел, что Фергюсон уже сидит в мастерской. Обед там обычно с половины второго до половины третьего, но в тот раз приемщик несколько задержался, и Фергюсону, по-видимому, пришлось прождать чуть дольше. Сондерс настаивает на том, что было около трех. Возможно, без десяти.

— Примерно то же самое утверждает Фергюсон.

— Да, тут их слова сходятся.

— Хорошо, допустим. Это все, что сказал Сондерс?

— Практически да. Кроме одной детали: его удивил характер повреждений двигателя. Агрегат, по мнению служащего, выглядит так, как будто кто-то хорошенько приложился по нему молотком.

— Забавно. Этот факт, конечно, будет отмечен в отчете механика. Кстати, с ним вы говорили?

Инспектор неохотно признался, что еще нет, но тут же добавил, что не понимает, какое отношение к делу имеет эта деталь.

— Может быть, — задумчиво предположил полицейский, — некий злоумышленник был заинтересован в том, чтобы Фергюсон не смог с утра завести машину?

— Инспектор! — воскликнул Уимзи. — Вы прямо читаете мои мысли! Я подумал о том же самом.

Фаррен, план побега которого потерпел полный и окончательный крах, был возвращен в Керкубри. Жена простила его, внушив себе, что поступок мужа был не более чем безрассудной и эксцентричной, но безобидной выходкой. Гильда, как и прежде, с идеально прямой спиной сидела в кресле и безмятежно пряла, превращая бесформенный белый ком шерсти в крепкую нить и неустанно оборачивая ее вокруг вращающегося веретена. Выслушав безумный рассказ Фаррена в полицейском участке, мистер Максвелл только покачал головой. Он находился в затруднении — пришлось принять эту историю на веру, ведь опровергнуть ее пока не представлялось возможным, и решение об аресте Фаррена так и не было принято. К тому же имелась еще одна причина, чтобы оставить Фаррена на свободе — в любой момент мог последовать приказ о задержании Уотерза, Гоуэна, Грэхема или даже Стрэтчена, чьи показания, как назло, также были, по крайней мере, странными, а сказать откровенно, и вовсе подозрительными. Арестовывать же пятерых за одно преступление даже полицейским казалось абсурдом.

Носильщик из Джирвана все еще находился в больнице — у него все-таки начался перитонит. Юстонский велосипед был признан собственностью юного Эндрю из «Анвоса», и не существовало ни единого доказательства причастности этой машины к смерти Кэмпбелла. Если предположить, что убийца все же Фаррен, то, очевидно, велосипед ни при чем. Фаррен не мог доехать на нем до Джирвана, чтобы успеть на поезд в Эйр, находившись при этом в Нью-Галлоуэйе в три часа пополудни. Эта часть рассказа Фаррена оказалась, судя по результатам проверки, правдой. Нет, Фаррена, как и остальных, придется на время оставить в покое. Нужно подождать, пока преступник ошибется и выдаст себя. Между тем Фаррен, обиженный на весь мир, сидел в студии, и Гильда окружала его вниманием и заботой, как будто плела сеть паутины с центром в собственной гостиной, украшенной занавесками холодных голубых тонов.

Стрэтчен, допрос которого начальник полиции взял на себя, принял того вежливо, но без особого энтузиазма.

— Мы получили заявление от мистера Фаррена, — официально начал мистер Максвелл, — относительно его действий и местонахождения в понедельник вечером и вторник утром. Должен уведомить, что некоторые факты требуют вашего подтверждения.

— Вот как? — удивился Стрэтчен. — А я тут при чем?

— Слушайте! — не выдержал начальник полиции. — Вам отлично известно, при чем тут вы! Из рассказа мистера Фаррена явствует, что вы сообщили не все факты о том, что делали в указанный период времени. Но теперь, когда мистер Фаррен дал пояснения, у вас больше нет оснований для замалчивания скрытых обстоятельств.

— Я все равно не понимаю, — настаивал на своем Стрэтчен. — Мистер Фаррен, как говорят, ездил на выходные в Англию, а теперь вернулся. Почему я должен отвечать на вопросы о его личных делах? Что вы от меня-то хотите?

— Мистер Стрэтчен, — терпеливо повторил Максвелл, — я убедительно прошу вас не отвечать в подобном тоне. Ни к чему хорошему это не приведет, а только создаст трудности и, если хотите, вызовет излишние подозрения. Вы прекрасно осведомлены о том, что мы расследуем обстоятельства убийства мистера Кэмпбелла, и нам необходимо собрать всю информацию о любом, кто встречал мистера Кэмпбелла незадолго до смерти. Мистер Фаррен видел его в понедельник в шесть часов пополудни и предоставил подробное описание своих действий с этого времени. Данные сведения требуют подтверждения. Если вы можете дать его, в чем причина отказа?

— Причина в том, — на сей раз любезно ответил Стрэтчен, — что мистер Фаррен разгуливает на свободе. Следовательно, у вас против него ничего нет. В подобной ситуации я не обязан отвечать ни на какие вопросы о том, что он делал. С другой стороны, если вы намерены предъявить ему или мне какие-либо обвинения, то тем более ваш, так сказать, долг предупредить о том, что любые наши слова могут быть использованы против нас.

— Конечно, — согласился начальник полиции, подавив раздражение. — Вы не обязаны ничего говорить, если считаете, что этим себя разоблачите. Но откровенными ответами вы можете предупредить подобные логические выводы с нашей стороны.

— Это угроза?

— Разумеется, нет. Это предупреждение.

— А если я поблагодарю вас за предупреждение и все же откажусь делать какие-либо заявления?

— Ну что же… В таком случае…

— В таком случае вам останется только арестовать меня и возложить на меня ответственность за убийство или соучастие в оном. Вы готовы зайти так далеко?

Начальник полиции ни в коей мере не был готов к подобному повороту событий, однако пошел ва-банк:

— Рискните, и увидите.

Стрэтчен замолк, барабаня пальцами по столу. Часы на каминной полке громко тикали, а из сада доносился голос Миры, играющей в салки с матерью и няней.

— Ладно, — сдался наконец Стрэтчен. — Что из рассказанного Фарреном требует моего подтверждения?

Этот дешевый трюк возмутил Максвелла.

— Боюсь, так не пойдет, мистер Стрэтчен, — язвительно начал он. — Полагаю, будет лучше, если вы сами с самого начала расскажете, как все было, изложив собственный взгляд на произошедшее.

— Что вы подразумеваете под самым началом?

— Начните с того, где вы были в понедельник днем.

— В понедельник днем? Выезжал на пленэр.

— Куда? В какой район?

— В Балм. Вам нужны доказательства? Могу показать картину, хотя, конечно, там нет никаких видимых признаков того, что ее рисовали именно в понедельник. Однако решусь предположить, что кто-то мог заметить мою машину. Я оставил ее в поле и пешком спустился к краю утеса. Тема картины: остров Росс. Цена по завершении работы: пятьдесят гиней.

— В какое время вы оттуда уехали?

— Около половины восьмого вечера.

— Неужели освещения в это время еще достаточно для рисования?

— Боже милостивый! — воскликнул Стрэтчен. — Полиция проявляет эрудицию в области искусства! Нет, недостаточно, Но я взял с собой ужин. Обед состоял из сэндвичей с холодным ясом, булочек, черного хлеба, сыра, помидоров и бутылки пива. Чтобы не скучать во время пикника, я еще прихватил книгу — весьма миленькое повествование об убийстве, совершенном в этой части страны. Называется «Последнее путешествие сэра Джона Мэджилла», сочинение некоего мистера Крофтса^[49]. Почитайте! Там местная полиция обращается в Скотланд-Ярд, чтобы они помогли распутать сложное дело.

Максвелл, не дрогнув, проглотил оскорбительный намек и спросил:

— Потом вы вернулись в Гейтхаус?

— Нет. Я направился в Тонгланд.

— И проехали через Керкубри?

— Не будучи за штурвалом аэроплана, очевидно, я должен был проехать через Керкубри.

— Я имею в виду, в какое время?

— Около восьми.

— Кто-нибудь видел вас?

— У меня нет сомнений, что да. По опыту могу судить, что никто не может проехать через Керкубри или еще где-нибудь в округе без того, чтобы не быть замеченным как минимум полудюжиной человек.

— Вы нигде не останавливались?

— Нет.

— Чем вы занимались в Тонгланде?

— Рыбачил. Полная сумка: один лосось на три четверти фунта, еще один унций семи и три слишком мелких, чтобы взвешивать.

— Рядом с вами был еще кто-нибудь?

— Если и был, это осталось для меня тайной. Меня знает смотритель, но его там не оказалось. Однако рискну предположить, что какой-нибудь зевака мог меня заметить.

— Когда вы выехали из Тонгланда?

— Примерно в одиннадцать, полагаю. Рыба определенно потеряла энтузиазм, и я вслед за ней.

— И затем?..

— Затем, как хороший мальчик, я поехал домой, добравшись туда где-то около полуночи.

— Вы, конечно, можете назвать свидетелей?

— О, конечно! Моя жена и служанка. Впрочем, они, естественно, поклянутся в чем угодно, будь на то моя воля.

— Безусловно, — кивнул Максвелл, от которого сарказм живописца отскакивал, как мелкие ядра от крепостных ворот. — Что потом?

— Я снова выехал из дома на машине.

— Зачем?

— Чтобы найти Фаррена.

— Зачем он вам вдруг понадобился?

— Я нашел оставленную им записку.

— У вас еще сохранилась эта записка?

— Нет. Я ее сжег.

— Что в ней было?

— Там говорилось, что он собирается наложить на себя руки. Яподумал, что надо бы поехать и остановить его.

— Он указал, куда пошел?

— Нет, но я предположил, что скорее всего Фаррен поднялся в холмы близ Критауна. Мы как-то обсуждали тему самоубийства, и старые рудники, похоже, имели для него определенную притягательность в этом смысле.

— Понятно. Вы поехали прямо в Критаун?

— Да.

— Вы вполне уверены в этом, мистер Стрэтчен?

— Конечно, уверен.

Слова Стрэтчена звучали убедительно, но опытный начальник полиции все же уловил в них едва заметную нотку неуверенности, свидетельствовавшую о том, что художник лжет. Обычно рассудительный, Максвелл поддался внезапному порыву и решил еще раз рискнуть, пойдя на небольшой блеф.

— Тогда вы, должно быть, очень удивитесь, если я скажу, что вашу машину видели на дороге между гостиницей «Анвос» и Стендин-Стоун-Пул между полуночью и половиной первого.

Такого поворота событий Стрэтчен никак не ожидал.

— Да, — признался он. — Я удивлен.

— Конечно, это необычно, — подхватил начальник полиции, — но как вы сами отметили, в округе из-за каждого угла может торчать чей-нибудь любопытный нос. Как бы то ни было, теперь, когда вам об этом напомнили, вы по-прежнему намерены утверждать, что не ездили туда?

— Хм, нет… Я нечаянно забыл об этом. Я поехал… Я думал…

— Вы поехали к дому Кэмпбелла, мистер Стрэтчен. К слову вас там видели. Зачем?

— Я подумал, что могу застать Фаррена там.

— Почему?

— Ну… Он крепко недолюбливал Кэмпбелла, и я вдруг подумал, что Фаррен захочет разыскать его.

— С вашей стороны было странно так подумать, не так ли?

— Да нет, почему же? Наоборот, странно было бы притворяться, что они с Кэмпбеллом ладили между собой. В тот вечер у них произошла ссора…

— Да, но вы в тот момент еще не могли этого знать, мистер Стрэтчен. Итак, говорите, вы продвигались из Балма в Тонгланд, нигде не останавливаясь и ни с кем не заговаривая в Керкубри?

— Все верно. Я же понимал: речь идет о возможном самоубийстве.

— Понятно. Я просто спросил. В записке мистера Фаррена не было ничего, что наводило на мысль о том, что он может отправиться на поиски мистера Кэмпбелла?

— Решительно ничего.

— Мистер Стрэтчен, я обязан предупредить вас, что если вы будете продолжать скрывать правду, то рискуете навлечь на себя серьезные неприятности. Нам известно содержание записки.

— Неужели? — Стрэтчен пожал плечами. — Если знаете, зачем спрашиваете?

— Мы спрашиваем затем, чтобы получить независимое подтверждение известных фактов, мистер Стрэтчен. И должен заметить, что подобным отношением вы осложняете ситуацию для нас и для мистера Фаррена.

— Если Фаррен рассказал вам… Ладно, тогда скажу… В записке упоминался Кэмпбелл. Я решил посмотреть, нет ли Фаррена у него, и если нет, то предупредить Кэмпбелла.

— Предупредить? Значит, вы восприняли угрозы Фаррена настолько серьезно?

— Ну, не настолько… Однако оба они весьма вспыльчивы, мне пришло в голову, что было бы в высшей степени нежелательно допустить их встречу в подобном настроении. Не исключено, что они могли всерьез подраться, что было бы совсем уж скверно.

— И что же, вам удалось его предупредить?

— Дома никого не оказалось. Я постучал в дверь и затем, поскольку в мастерской было темно, вошел.

— То есть дверь была открыта?

— Нет, но я знал, где лежит ключ.

— Это что, общеизвестно?

— Откуда мне знать? Просто я часто замечал, как Кэмпбелл, заперев дверь, прятал ключ в небольшую выемку за водосточной трубой.

— Ясно. Итак, вы вошли?

— Да. Внутри оказалось довольно чисто — все убрано: не похоже, чтобы Кэмпбелл был дома. Нигде не оказалось грязных тарелок, не валялись тряпки или что-нибудь подобное. Я поднялся наверх, в спальню — там тоже никого. Я оставил Кэмпбеллу записку на столе и ушел, заперев дверь и положив ключ туда, откуда взял.

Начальнику полиции стоило огромных усилий не показать, насколько ошеломляющий эффект произвела на него эта деталь рассказа, и спросить нейтральным тоном:

— Что конкретно было в записке?

Поскольку Стрэтчен, казалось, испытывал сомнения в необходимости продолжать, Максвелл, с большей уверенностью, чем ощущал на самом деле, добавил:

— Постарайтесь на этот раз вспомнить поточнее, мистер Стрэтчен. Как видите, иногда мы способны проверить сказанное.

— Да, — холодно согласился Стрэтчен. — Я вообще удивлять, как это еще не услышал от вас о записке.

— Итак, вы, само собой, решили, что Кэмпбелл получил послание и позже уничтожил его?

— Поначалу я так и думал, — сказал Стрэтчен, — потому и счел, что весь сыр-бор насчет ночи понедельника не стоит выеденного яйца. Если Кэмпбелл вернулся домой, значит, он был еще жив после того, как я его видел. Он ведь позавтракал, верно? По крайней мере, я так понял. Значит, прочитал записку и избавился от нее.

— Но теперь вы думаете иначе?

— Ну, если вы забрали записку, то очевидно, что он ее не получил. А если бы вы нашли ее на мертвом теле, уж конечно сразу выложили бы карты на стол.

— Я не упоминал время, — снисходительно сказал Максвелл, — когда мы завладели запиской.

По какой-то причине эта реплика, казалось, смутила его собеседника, и он промолчал.

— Ну а теперь, — снова приступил к допросу начальник полиции, — не хотите ли рассказать, что именно вы написали? У вас было достаточно времени, чтобы это обдумать.

— Чтобы что-нибудь сочинить, хотите сказать? Хм, не собираюсь ничего придумывать, но сейчас, пожалуй, уже и не вспомню содержание слово в слово. Думаю, я написал что-то вроде: «Мистер Кэмпбелл! Я несколько обеспокоен в связи с Ф. Он сильно на взводе и угрожает расправиться с вами. Какие бы основания злиться на вас он не имел (вам лучше об этом знать), я все же счел разумным вас предупредить, чтобы были начеку» и поставил свои инициалы.

— И после этого вы утверждаете, что не восприняли угрозы Фаррена всерьез? Как тогда объяснить, что вы предупредили о намерениях своего друга человека, который был вам неприятен?

— А в чем дело? Я больше заботился о Фаррене, чем о Кэмпбелле. Не хотелось бы, чтобы у него возникли проблемы: обвинение в нападении, например, или что-то в этом роде.

— И все же ваш поступок представляется не вполне логичным, мистер Стрэтчен. Часто ли Фаррен угрожал Кэмпбеллу?

— Время от времени он высказывался довольно агрессивно.

— А когда-нибудь на него нападал?

— Нет. Они только ругались.

— Я что-то слышал об одной такой ссоре, около шести месяцев назад.

— Да, было дело. Только она ничем не закончилась.

— В любом случае, вы сочли необходимым написать записку такому человеку как Кэмпбелл, печально известному грубым и вспыльчивым нравом. Факт говорит сам за себя, не находите? Что же было дальше?

— Я добрался до Критауна и завернул на дорогу, ведущую в холмы. Оставил машину неподалеку от Фолби — дальше там не проехать — и пошел пешком, по пути выкрикивая имя Фаррена. Ночь была безлунной, но светили звезды, а я захватил фонарик. Дорога известна мне довольно хорошо, хотя полноценной дорогой назвать эту пастушью тропу, конечно, нельзя. Подобравшись к заброшенным рудникам, я начал осматривать окрестности внимательнее. Через некоторое время мне почудилось движение, и я снова стал кричать. Оказалось, что в зарослях действительно кто-то был. Человек побежал, я нагнал его, взял за плечо и спросил: «Господи, Фаррен, это ты?», а он заорал: «Что, черт подери, тебе нужно?»

— Это был Фаррен?

Стрэтчен снова заколебался, но ответил:

— Да, это был он.

— И?..

— Я препирался с ним несколько минут, желая убедить вернуться домой. Он наотрез отказывался и снова пытался сбежать. Я схватил его за руку, но он стал сопротивляться и в суматохе попал мне кулаком в лицо. Я упал, а когда поднялся на ноги, он уже дал деру. Было слышно только, как Фаррен карабкается по камням довольно далеко от меня. Я ринулся следом. Конечно, было темно, но, как я уже сказал, светили звезды, и движущаяся тень оказалась вполне различима, время от времени мелькая на линии горизонта. Вы же знаете, что за место эти холмы — сплошь кочки и ямы. Я порядочно запыхался, стараясь не упустить Фаррена из виду, и под ноги не смотрел. Споткнулся о какой-то куст, и глазом не успел моргать, как уже летел куда-то вниз, мне казалось, в тартарары, головой вперед. Я ударился, столкнувшись с чем-то вроде строительной сваи, и наконец приземлился. Немудрено, что такое приземление вышибло из меня дух. Когда я пришел в себя, понял, что свалился на дно колодца порядочной глубины — вокруг непроглядная темень, а где-то в вышине квадратик тусклого света. Осторожно нащупывая опору, я попытался встать на ноги, но как только мне это удалось, подступила тошнота, голова закружилась, и я снова потерял сознание, Не знаю, долго ли я так провалялся, но, должно быть, времен прошло немало, потому что, когда я вновь очнулся, день был уже в самом разгаре, и я смог наконец-то понять, где нахожусь.

— Вероятно, это была одна из шахт.

— Да. Бог мой, ну и местечко! Не думаю, что там было больше сорока футов глубины, но мне хватило. Расщелина шла под некоторым углом, как дымоход, и далеко вверху, казалось, На расстоянии не меньше мили, виднелся небольшой просвет. По счастью, шахта оказалась узкой. Расставив руки и ноги, я как мог, цепляясь за стены, с трудом, дюйм за дюймом, продвигался наверх, но, черт возьми, ужасно медленно. При этом в голове все плыло, в ногах ощущалась такая слабость, что после первых нескольких попыток я просто соскальзывал вниз. Я долго кричал, надеясь, скорее, на чудо, чем на то, что кто-нибудь меня услышит. Разумеется, вокруг царила кладбищенская тишина. Мне еще несказанно повезло, что я не переломал костей, иначе оставаться бы мне там и по сей день.

— Полно! — возразил Максвелл. — Вас бы вытащили в пятницу или субботу.

— Вот как… К этому времени, уверен, я был бы уже не в состоянии оценить ваше рвение. Итак, после того, как я передохнул и слегка успокоился, ноги стали мне подчиняться, гораздо лучше, и я постепенно пополз наверх, что оказалось непросто. Стены были гладкими, зацепиться практически не за что, и порой я терял точку опоры, соскальзывая на несколько футов обратно вниз. Хорошо, что иногда под руки попадались деревянные балки… Ухватившись за одну из них, можно было хоть время от времени перевести дух. Я здорово рассчитывал на то, что люди с ближайшей фермы увидят мою машину и придут узнать, все ли со мной в порядке, но если даже кто-то ее и видел, то, скорее всего, подумал, что я отлично провожу время на рыбалке или пикнике неподалеку. Хорошо еще, что природа не обделила меня силой и ростом. Я упорно карабкался вверх и наконец добрался до выхода из шахты, ощутив под рукой долгожданную траву. Боже, какое счастье! Последние несколько футов дались мне с огромным трудом. Я думал, что никогда не вылезу, однако, сам не знаю как, это у меня получилось. Я перевалил будто налитые свинцом ноги через край и судорожно дыша, без сил откатился подальше.

Стрэтчен сделал паузу, чтобы перевести дух.

— Так я пролежал еще некоторое время. Был превосходный, хотя и ветреный, солнечный день, и, черт побери, жизнь тогда представлялась мне весьма неплохой штукой, несмотря на то, что я дрожал, как осиновый лист, был голоден и умирал от жажды.

— Как вам кажется, который был час?

— Трудно сказать наверняка: мои наручные часы остановились, вероятно, ударившись обо что-то во время падения. Я немного передохнул, примерно с полчаса, после чего собрался с силами и огляделся вокруг, пытаясь понять, где нахожусь. Вы, конечно, знаете, что рудники занимают довольно значительную площадь, поэтому сразу узнать окрестности я не смог. Зато чуть позже отыскал ручей, выпил воды и умылся, отчего мне значительно полегчало. Осмотрев себя, я обнаружил под глазом, в том самом месте, куда пришелся кулак Фаррена, внушительный синяк, не говоря уж о всевозможных ссадинах и других повреждениях, полученных во время падения. На затылке прощупывалась шишка величиной с яйцо. Судя по всему, от этого удара я и потерял сознание. Однако надо было отыскать машину… Я прикинул, что должен находиться примерно в двух милях от Фолби, и решил, что если пойду вдоль ручья вниз по течению, то выйду к поселку. Было невыносимо жарко, а я, ко всем прочим бедам, потерял шляпу. Кстати, вы ее нашли?

— Да, но эта находка нам никак не помогла. Видимо, головной убор слетел с вас во время драки с Фарреном. Поначалу мы подумали, что это его шляпа, однако миссис Фаррен ее не опознала, так что мы, в общем-то, находились в затруднении.

— Ну, теперь вы знаете, чья она. Факт, что вы нашли ее в холмах, служит хорошим свидетельством в пользу правдивости моей истории, как полагаете?

Начальник полиции как раз подумал об этом, но, уловив в тоне Стрэтчена торжествующие интонации, вновь поддался сомнениям. Что может быть проще, чем в любое время между вторником и пятницей взять и подбросить в нужное место шляпу в качестве доказательства этой крайне драматичной истории?

— Мои мысли не имеют значения, мистер Стрэтчен, — с достоинством сказал Максвелл. — Пожалуйста, продолжайте. Что вы сделали дальше?

— Дальше я, придерживаясь выбранного направления, пошел вдоль ручья и через некоторое время увидел дорогу и автомобиль. Он стоял на том самом месте, где я его оставил. Часы на приборном щитке показывали четверть первого.

— Вы встретили кого-нибудь по пути?

— Дайте припомнить… М-м-м, да, я видел одного человека. Но я лег на землю и затаился, пока он не прошел.

— Почему?

Стрэтчен выглядел смущенным.

— Потому что… Понимаете, я был совершенно не готов отвечать на всякие вопросы, не зная, что случилось с Фарреном. Я отдавал себе отчет в том, что выгляжу как человек, побывавший в хорошей потасовке, и если бы тело Фаррена вскоре нашли на дне шахты или где-нибудь поблизости, я имел бы, фигурально выражаясь, бледный вид.

— Но ведь…

— Догадываюсь, что вы сейчас скажете. Конечно, следуя вашей логике, мне надлежало немедленно сообщить о случившемся и организовать поисковую группу. Но разве трудно представить, что Фаррен запросто мог прийти в себя и преспокойно отправиться домой? Было бы верхом идиотизма разжигать страсти и затевать шумиху на пустом месте. Мне казалось, что лучший выбор — тихо вернуться домой и подождать, пока ситуация не прояснится и не станет понятно, что произошло на самом деле. Так я и поступил, потеряв, кстати, кучу времени, пытаясь завести мотор. Накануне ночью, уходя, я оставил фары включенными, чтобы позже без труда отыскать автомобиль в темноте. Конечно же, пока я выбирался из ловушки, аккумулятор полностью разрядился. Пришлось оживлять двигатель вручную, с помощью рукоятки. Дело, доложу вам, не из легких… И все же после четверти часа мучений я умудрился заставить машину тронуться с места.

— Но ведь вы могли вызвать подмогу с фермы, не так ли?

Стрэтчен раздраженно махнул рукой.

— Разве я вам не говорил, что не хотел привлекать лишнего внимания? Кстати, я все время боялся, что кто-нибудь услышит шум и решит посмотреть, что происходит, но, слава Богу, никто не пришел. Не исключено, просто потому, что было как раз обеденное время… В багажнике нашлись старая кепка и спортивная куртка, так что я, как мог, привел себя в порядок и выехал на проселочную дорогу, что идет через Нокинз. Она пересекает речушку Скайер как раз после Глен и выводит к старой церкви в Анвосе. Я приехал домой около половины второго.

Начальник полиции кивнул.

— Семья была встревожена вашим ночным отсутствием?

— Нет. Забыл сказать, что, прочитав записку Фаррена, я связался с женой по телефону и предупредил ее, что должен кое с кем встретиться и не желаю, чтобы об этом кто-нибудь знал.

— Понятно. Что вы сделали, когда вернулись?

— Набрал номер «Герба МакКлеллана» в Керкубри и попросил, если их не затруднит, передать Гильде, что мистер Фаррен собирался позвонить мне насчет поездки на рыбалку. Она перезвонила примерно через полчаса. К тому времени я уже принял ванну и чувствовал себя значительно лучше. Миссис Фаррен сообщила, что Хью нет дома, и спросила, мол, не нужно ли ему что-либо передать? Я сказал, что зайду к ней после ленча, потому что должен сообщить важное известие. В ответ она как-то судорожно всхлипнула прямо в трубку, и я решил узнать, провел ли Фаррен эту ночь дома, попросив Гильду сказать только «да» или «нет». Она прошептала: «Нет…», а на следующий вопрос: «Связано ли отсутствие ее мужа как-то с Кэмпбеллом?» ответила утвердительно. Я посоветовал ей никому ничего не говорить до моего прихода и пообещал быть как можно скорее.

— Что вы рассказали своей жене?

— Только то, что Фаррен буянил и ушел из дома. Я дал ей понять, что она ни в коем случае не должна никому об этом говорить, а еще предупредил, что следует молчать о моем позднем возвращении домой и о том, что пришел я в весьма плачевном состоянии. Откровенно, в эти минуты я ощущал наибольшую потребность, можно сказать жизненную необходимость, в двух вещах — хотел привести себя в порядок и пообедать.

— Понимаю. Ну, а после вы все же поехали в Керкубри?

— Нет.

— Почему?

В этом настойчивом повторении Максвеллом бесконечных «что» и «почему» было одновременно нечто раздражающее и вызывающее тревогу. Стрэтчен заерзал на стуле.

— Я передумал.

— Отчего же?

— Я собирался, но…

Стрэтчен на минуту как будто потерял нить рассказа, но быстро собрался с мыслями.

— Мы обычно обедаем рано, у нас ведь маленькая дочь, но в тот раз баранья нога жарилась довольно долго, и мы сели за стол только в начале третьего, позже, чем обычно, еще и потому, что мне требовалось привести себя в порядок перед обедом, чтобы не вызвать ненужных пересудов среди прислуги. Итак, мы вышли из-за стола почти в три часа. Когда я наконец собрался, было, наверное, около пятнадцати минут четвертого. Подойдя к забору, чтобы открыть ворота, я увидел Тома Кларка, идущего со стороны поля для гольфа. Как раз напротив моей калитки ему встретился констебль из Гейтхауса.

Максвелл выжидающе молчал. Стрэтчен тяжело сглотнул и продолжил:

— Они не заметили меня из-за ограды, но я их прекрасно слышал. Полисмен спросил у Кларка, не видел ли тот на поле провоста. Том ответил, мол, да, видел, а констебль ему в ответ: «Его разыскивают. Мистера Кэмпбелла нашли мертвым в Ньютон-Стюарте».

Дальше они направились куда-то вдвоем, а я вернулся обратно в дом, чтобы хорошенько поразмыслить над ситуацией.

— О чем конкретно?

— Понимаете, я никак не мог сообразить, каким образом все это может отразиться на мне, но чувствовал, что сейчас не совсем подходящий момент, чтобы тревожить Фарренов. Визит к ним мог вызвать сплетни. В любом случае, мне нужно было время.

— Именно тогда вы услышали о случившемся несчастье впервые?

— Да. А что в этом необычного? Ведь новость только-только начала распространяться.

— Вы удивились?

— Естественно!

— Однако вы отчего-то не поспешили разузнать подробности, как поступил бы любой другой человек.

— Верно.

— Почему?

— Что, черт возьми, значит «почему»? Просто не поспешил, и все.

— Хорошо, пока оставим это. Когда лорд Питер Уимзи зашел к вам вечером, как я понял, в Керкубри вы еще не были?

— Именно так.

— Он сообщил о кончине Кэмпбелла вашей жене. Вы не говорили ей об этом раньше?

— Нет. Я не знал никаких подробностей и полагал, что будет лучше вообще ни о чем не распространяться.

— Вы не сказали лорду Питеру о том, что уже в курсе дела?

— Нет.

— По какой причине?

— Решил, что жена сочтет странным то, что я умолчал о трагедии.

— А о вашем синяке под глазом речь шла?

— Да. Я дал… э… ложное объяснение.

— Почему?

— Потому что Уимзи не имел к этому делу никакого отношения!

— А что супруга подумала насчет вашей версии событий?

— Почему вас это интересует?

— Уж не подозревали ли вы к тому времени, что убийство совершил Фаррен?

— Тогда об убийстве никто и слыхом ни слыхивал.

— Вот-вот, мистер Стрэтчен. Именно поэтому ваше поведение кажется несколько странным. Вы зашли к миссис Фаррен позже, вечером?

— Да.

— О чем вы говорили?

— Я пересказал события прошлой ночи.

— И только? Неужели вы не сказали, что ожидаете возбуждения против Фаррена дела об убийстве? Не предупредили, чтобы она была осторожна при общении с полицией?

Глаза Стрэтчена сузились.

— Не является ли этот вопрос одним из тех, которые вы не должны задавать и на которые я не должен отвечать?

— Ладно, как пожелаете, мистер Стрэтчен, — начальник полиции встал. — Похоже, вы хорошо знаете законы… Но все же позволю себе напомнить, что укрыватель, то есть косвенный соучастник, несет такую же ответственность, как и главный обвиняемый.

— Я в курсе, мистер Максвелл. Однако мне также известно, что вы не имеете права применять при опросе свидетелей ни явные, ни скрытые угрозы. Могу я еще чем-нибудь вам быть полезен?

— Нет, благодарю, — вежливо ответил представитель власти.

По пути в Керкубри начальник полиции долго размышлял о чрезвычайной пользе показаний Стрэтчена. Если история о записке, оставленной на столе в доме Кэмпбелла, правдива, чему Максвелл склонен был верить, новые факты снова разрушали тщательно выстроенную версию преступления. Слова Стрэтчена означали следующее: либо Кэмпбелл был жив после его визита, и в этом случае никакого убийства на дороге Гейтхаус-Керкубри не произошло, либо некто, пока неизвестный, заходил к нему после полуночи. Именно этот таинственный некто, без сомнения, и являлся убийцей.

Конечно, оставалась вероятность того, что никакой записки не существовало в природе, а Стрэтчен, застав Кэмпбелла дома, убил его. Такой вариант развития событий совпадал со свидетельством Фергюсона. Но тогда зачем вообще было сочинять историю о записке, кроме как для того, чтобы навлечь подозрения на Фаррена? Довольно нелепое предположение, ведь единственное разумное объяснение прочих поступков Стрэтчена — или попытка выгородить Фаррена, или его соучастие.

Итак, допустим, существует кто-то, не учтенный в схеме преступления. Кто бы это мог быть? До сих пор факты, изложенные Фергюсоном, имели исчерпывающее объяснение. В первый раз на машине было доставлено тело убитого, во второй раз к дому Кэмпбелла подъехал Стрэтчен. Если появлялся кто-либо еще, то Фергюсон его не слышал. Фергюсон.

Фергюсон.

Да, как насчет Фергюсона?

Он, единственный из всех, мог войти к Кэмпбеллу незамеченным. Все, что для этого нужно, — обойти дом и открыть дверь тем самым ключом, который Кэмпбелл так небрежно прятал.

В остальном, однако, получалась совершеннейшая ерунда. Даже не столько из-за алиби Фергюсона (начальник полиции не был склонен преувеличивать его значение), сколько потому, что версия о причастности соседа оставляла без ответа самый важный вопрос: где был Кэмпбелл, когда к нему приходил Стрэтчен? А если Стрэтчен застал Кэмпбелла дома, почему так прямо и не сказал?

Предположим, Стрэтчен нашел Кэмпбелла, несколько раньше убитого Фергюсоном. Что тогда? Или Стрэтчен был в сговоре с Фергюсоном?

А это мысль! Загвоздка в том, что с убийством связывали только одного из живописцев. В принципе, Фергюсон мог совершить преступление, обеспечив себе алиби перед поездкой в Глазго, в то время как Стрэтчен остался, чтобы инсценировать несчастный случай.

История о драке с Фарреном и падением в шахту выглядела не совсем правдоподобной. Все это время Стрэтчен мог провести в Ньютон-Стюарте. Может, удастся доказать, что он действительно возвращался по проселочной дороге, соединяющей Критаун и Анвос? Если так, времени хватило бы и на транспортировку тела в Миннох, и на написание картины, и на побег.

Только зачем приплетать Фаррена? Неужели Стрэтчен не в состоянии придумать более удачное объяснение своего ночного отсутствия дома, чем то, в котором фигурировал его лучший друг, что подозрительно само по себе? Можно ли заподозрить в Стрэтчене настолько хладнокровного и подлого типа?

Однако парень, несомненно, умен. Схватывает суть и понимает подоплеку вопроса еще до того, как его задают. Проницательный, хитрый и осторожный. Пожалуй, он способен составить подобный план.

Отнести шляпу в Фолби и бросить ее там, на краю шахты, с его стороны было умно, но Стрэтчена выдало слишком явное торжество.

Джемисон Максвелл, вдохновленный мощью собственного интеллекта, почувствовал себя просто великолепно, чего не происходило уже давненько. Он оказался настолько благодушен, что отправился к Питеру Уимзи, дабы поделиться с ним плодами своих умозаключений, но лорда, как назло, дома не оказалось.

История Грэхема

— Знаешь, Уимзи, — раздраженно сказал Уотерз, — а не заняться ли тебе чем-нибудь полезным, как думаешь? Может быть, порыбачишь или покатаешься где-нибудь на машине? Я не могу нормально работать, когда ты тут все время ходишь и что-то вынюхиваешь. Это меня отвлекает.

— Извини, — пожал плечами Питер. — А мне нравится… Я считаю, что самое веселое в жизни — это ничего не делать и смотреть, как кто-то другой занят чем-нибудь полезным. Ведь не случайно лондонские дорожные рабочие пользуются у народа такой бешеной популярностью. Люди, будь то сын повара, сын герцога, сын хоть ста королей, могут часами стоять около них, заткнув уши… А почему? Да просто ради удовольствия праздно поглазеть, как усердно работяги орудуют отбойными молотками.

— Может, ты и прав, — ответил Уотерз. — К счастью, грохот молотков не позволяет зевакам слышать комментарии рабочих по этому поводу. Тебе самому понравилось бы, встань я у тебя над душой и наблюдай за тем, как ты ведешь расследование?

— Это совсем другой случай, — возразил его светлость. — В секретности заключена сама суть любого следствия, поэтому в данном процессе нет ничего захватывающего. Впрочем, можешь последить за мной, если есть желание.

— Отлично! Тогда беги и начинай, а я подойду попозже, когда закончу этюд, и полюбуюсь на тебя.

— Не утруждайся, — услужливо сказал Питер. — Можешь смотреть прямо сейчас.

— О! А что, ты сейчас занят расследованием?

— Конечно. Если бы ты приподнял крышку моего черепа, то увидел бы, как усиленно крутятся там шестеренки.

— Надеюсь, объектом дознания являюсь не я?

— Все на это надеются.

Уотерз кинул на приятеля быстрый беспокойный взгляд и отложил палитру.

— Слушай, Уимзи, на что ты намекаешь? Я рассказал тебе все — что делал и где был, и вправе полагать, что ты меня понял. Можно извинить полицию, не признающую ничего, кроме уж совершенно очевидных вещей, но я был уверен, что уж ты-то нелишен здравого смысла. Если бы я убил Кэмпбелла, то, уж поверь, наверняка озаботился бы созданием надежного алиби.

— Все зависит от того, насколько развит твой интеллект, — возразил Питер. — Помнишь, подобная ситуация описана еще у Эдгара По в «Похищенном письме». Очень тупой убийца вообще не заботится об алиби. Несколько более сообразительный думает, что хорошее прикрытие поможет ему избежать подозрений. Самый изворотливый может рассуждать следующим образом: «Все ожидают, что предполагаемый убийца предоставит первоклассное алиби, следовательно, чем искуснее я постараюсь замести следы, тем больше вызову подозрений. Но я поступлю хитрее: создам алиби, которое будет иметь некоторые изъяны. Тогда полицейские определенно решат, что я невинен, ведь, по их логике, будь я замешан в деле, я бы сделал все так, чтобы комар носу не подточил». Если, например, я был бы убийцей, то воспользовался бы именно третьим вариантом.

— И все это могло закончиться чрезвычайно печально.

— Не спорю. Полицейские, в свою очередь, могут оказаться умнее, чем я думаю, и быстро раскусят мою хитрость. Кстати, жаль твой велосипед, да?

Уотерз снова взял в руки палитру.

— Не хочу обсуждать эту чушь.

— Я тоже не хочу. Рисуй-рисуй! Хм, сколько у тебя кистей. Ты пользуешься всеми?

— Нет, — саркастически улыбнулся Уотерз. — Они здесь стоят просто для красоты.

— Ты постоянно хранишь живописные принадлежности в этой сумке? Я смотрю, порядок у тебя, как в дамском ридикюле — все свалено в кучу.

— Я всегда могу найти то, что мне необходимо.

— У Кэмпбелла имелась такая же сумка.

— Подумать только, сколько между нами общего!

Уотерз выхватил сумку из рук его светлости и, пошарив там, достал тюбик марены розовой. Он нанес немного краски на палитру, закрутил крышечку и бросил тюбик обратно.

— Ты пользуешься розовой мареной? — полюбопытствовал Питер. — Некоторые говорят, что этот цвет весьма груб.

— Иногда он полезен, особенно если его употреблять к месту.

— А разве не считается, что эта краска очень нестойкая?

— Есть такое мнение. Впрочем, я не часто ее беру. Ты что, решил начать изучать живопись?

— Что-то вроде этого. Познаю разные методы, стили, приемы… Очень любопытно. Жаль, что я никогда не видел Кэмпбелла за работой. Он…

— Ради всего святого! Хватит сводить все разговоры к Кэмпбеллу!

— Почему? Ты сам однажды говорил, что запросто мог бы подделать манеру Кэмпбелла, если бы захотел. Это было накануне, перед тем, как его пристукнули… Помнишь?

— Совершенно не помню.

— Да, ты был тогда изрядно пьян, так что я, в общем-то, сообразил, что ты, как бы это сказать, слегка преувеличиваешь. Вот, погляди, заметка о нем в «Санди Кроникл». Где же она, черт возьми? А, вот! Здесь сказано, что смерть Кэмпбелла — огромная потеря для мира живописи. Цитирую. «Его неподражаемый стиль…» Ну конечно, надо же что-то написать, «…сугубо индивидуальная техника…» Какая удачная фраза! «…поразительная проницательность и несравненное чувство цвета — все это позволяет причислить его к лучшим нашим живописцам» Я давно заметил, что безвременно скончавшиеся люди зачастую ни с того ни с сего зачисляются чуть ли не в гении.

Уотерз фыркнул.

— Знаю я, кто пишет в «Санди Кроникл»! Кое-кто из шайки Хэмблдона. Но Хэмблдон — на самом деле отменный живописец. А Кэмпбелл стянул у него худшие приемы и построил на них свой стиль. Говорю тебе…

Неожиданно дверь студии резко распахнулась, и в студию ввалился запыхавшийся Джок Грэхем.

— Уимзи здесь? Прости, Уотерз, но я должен поговорить с ним. Да нет, все в порядке, необязательно приватно. Уимзи, приятель, я по уши влип! Это настоящий кошмар! Вы уже слышали? Я просто в шоке!

— Ну, полно — сказал Питер. — Ты услышал недозволенное. Надень халат; зачем ты так бледен? Я повторяю тебе: Кэмпбелл похоронен, он не может встать из могилы ^[50].

— Уж лучше бы смог.

— Стучи, стучи! Когда б ты этим стуком мог ото сна Дункана разбудить!

— Прекратите бредить, Уимзи! Все на самом деле ужасно.

— О ужас, ужас, ужас! Ни сердце, ни язык не в состоянье постигнуть и назвать тебя! Сметаннолицый шут! Что смотришь гусем?

— Да уж, лучше не скажешь, — согласился Грэхем. — Вероятно, именно так я сейчас выгляжу.

— Гусей ощипывают, — продолжал блистать знанием классической литературы Уимзи, сверля пришедшего взглядом, — и тебя ждет та же участь.

— Это что, шутка? Или вы серьезно?

— Да в чем, собственно говоря, дело? — проворчал Уотерз.

— Не возражаю, если и ты окажешься в курсе, — вздохнул Грэхем. — Все равно, если ничего немедленно не предпринять, новость моментально разойдется по округе. Боже! — Он вытер лоб и грузно опустился на ближайший стул.

— Приступайте, — подбодрил живописца Питер.

— Слушайте! Как вы знаете, вся суматоха из-за Кэмпбелла. Этот констебль Дункан…

— О! Я же говорил, здесь как-то замешан Дункан.

— Да подождите вы! Этот кретин подкатил ко мне с дурацкими вопросами… Мол, где я был во вторник, ну и так далее. Как вы знаете, я стараюсь смотреть на вещи проще, поэтому и предложил ему заняться лучше собственными делами. Затем что-то такое появилось в газетах…

— Знаю, знаю, — кивнул Уимзи. — Эту часть можете пропустить.

— Хорошо. Так вот… Вы знаете эту сумасшедшую Смит-Лемесурье из Ньютон-Стюарта?

— Да, я знаком с миссис Смит-Лемесурье.

— Я, к несчастью, тоже. Сегодня она меня поймала…

— Джок, Джок!

— Поначалу я не мог взять в толк, о чем вообще идет речь. Она говорила какими-то странными намеками, томно улыбалась, стреляла глазками и в конце концов заявила, что никакой мой неблаговидный поступок не может отразиться на нашей дружбе, упоминала о чести, принесении себя в жертву и еще Бог знает о чем, пока я чуть ли не силой не вытряс из нее пару осмысленных фраз. Знаете, что она сделала?!

— Еще бы! — весело подтвердил Уимзи. — Мне все известно. Репутация этой отважной леди брошена на алтарь страсти. Однако, старина, вас никто не винит. Мы-то знаем, что вы скорее взойдете на эшафот с устами, сомкнутыми рыцарским обетом молчания, чем скомпрометируете даму. Даже не знаю, что благороднее — та леди, что без мысли о себе… Кажется, я начал говорить белыми стихами.

— Мой дорогой Уимзи, только не говорите, что вы хоть на секунду допустили, что в этом навете есть слово правды!

— Честно сказать, нет. Я уже понял, что вы способны на многие безрассудства, но верил, что на удочку миссис Смит-Лемесурье не попадетесь.

— Уж надеюсь, что верили! И что теперь мне делать?

— Да уж, — пригорюнился его светлость. — Неловко полупилось… Если не сознаваться, где вы на самом деле были той ночью, остается одно — принять жертву, а вместе с жертвой, само собой, и женщину. Кстати, я опасаюсь, что она нацелена на замужество, как стрела. Да и что тут поделаешь? Почти всех сие бедствие — вдовство — застигает врасплох, но все же большинство выживает.

— Это шантаж! — завопил Грэхем. — Чем я заслужил это, в конце концов? Говорю вам, что кроме случайного комплимента, ничего… Проклятье!

— Не более чем пожатие руки…

— Ну, может быть… Разве что пожатие руки… Тьфу, я имею в виду, надо же соблюдать приличия…

— Да и что такое скромный поцелуй…

— Нет, нет, Уимзи! Так далеко я никогда не заходил! Я, может быть, и плохой парень, но у меня еще есть кое-какие остатки инстинкта самосохранения.

— Да не беда, — попытался успокоить Грэхема Питер. — Возможно, любовь придет после свадьбы? Однажды за завтраком, когда вы посмотрите на нее из-за кофейника, вы скажете себе: «Я обязан бескорыстной привязанности этой чудесной женщины жизнью и свободой», и сердце упрекнет рассудок за холодность.

— Какая жизнь и свобода?! Не валяйте дурака! Только представьте, какой был скандал! Мне пришлось повести себя очень грубо, чтобы избавиться от нее…

— Значит, вы оттолкнули бедняжку?

— Еще как! Я сказал, чтобы она не вела себя по-идиотски, а она сразу в слезы. Это отвратительно! Что подумают люди?!

— Какие люди? Где?

— В отеле. Она заявилась туда и начала третировать меня. В результате я позорно сбежал, оставив ее реветь на диване в гостиной. Страшно даже предположить, что она может наговорить после этого окружающим… Мне следовало ее оттуда выпроводить, но боже, Уимзи, я дико перетрусил! За сцены в публичных местах стоило бы привлекать к суду! Да еще какой-то пожилой священник, остановившийся в той же гостинце, влез в разговор в самый кризисный момент, как раз тогда, когда слезы лились рекой. Чувствую, пора сматывать удочки!

— Но вы еще не рассмотрели все возможные варианты разрешения кризиса.

— Конечно, можно пойти и все уладить с полицией. Да только какой в этом толк? Все равно люди решат, что дыма без огня не бывает.

— Пожалуй, ваша правда. И что вы собираетесь сказать полиции?

— Очевидно, придется признаться, где я был, но это еще полбеды… Видите ли, сам факт, что эта полоумная на каждом углу трезвонит о нашей мнимой связи, для большинства станет доказательства того, что я каким-то образом дал к этому повод. Она не оставляет мне выбора, дружище. Шотландия недостаточно велика для нас двоих… Придется отправиться в Италию или еще куда-нибудь… Чем больше я буду настаивать на том, что эта женщина лжет, тем будет очевиднее, что она не стала бы так нагло врать без весомой причины, и тем очевиднее, что мы состояли в отношениях самого близкого, черт их подери, свойства.

— А кто утверждал, что жизнь легка? — задал риторический вопрос Уимзи. — С полицией всегда и везде следует разговаривать обдуманно и спокойно. Будь вы полюбезнее с молодым рьяным констеблем, вероятно, избежали бы проблем в будущем.

— Знаю, знаю! Но мне совсем не хотелось впутывать в неприятности других людей. На самом деле в тот день мы с Джимми Флемингом рыбачили на чужой территории, близ Баргреннана. В тот момент затея казалась нам очень веселой! Мы ставили сети прямо под водопадом.

— Ах, вот оно что! Браконьерство во владениях графа Галлоуэйского!

— Именно. Мы там проторчали всю ночь с понедельника на вторник. Повеселились на славу. Кажется, я выпил виски больше, чем следовало, но это так, к слову. Там стоит небольшой домик, принадлежащий одному человеку, служащему в имении. Мы расположились в нем. Разумеется, после чрезмерных ночных возлияний во вторник утром я чувствовал себя неважно и пролежал пластом весь день. Следующей ночью мы снова занялись ловом, потому как в понедельник выпивки было больше, чем рыбы, и на сей раз, скажу я вам, клев был вполне приличным. Вообще-то мои компаньоны, простые ребята, оказались просто чудом. С ними я провел время намного веселее, чем обычно с теми, кто зовется людьми нашего круга. Джимми Флеминг — своего рода ходячая коллекция анекдотов, особенно о том, что касается любопытных подробностей о жизни респектабельных граждан. Кроме того, подобного рода простые люди знают гораздо больше, чем средний образованный интеллигент. Их опыт рыбаков и охотников дорогого стоит! Да они мои самые добрые друзья, в конце концов! Мне тошно даже представить, что я мог бы сдать их.

— Вы осел, Грэхем! — в сердцах воскликнул Уимзи. — Какого черта вы не рассказали мне об этом сразу?

— Но вам пришлось бы сообщить в полицию.

— Это легко можно было бы уладить. Ваши приятели готовы к тому, что теперь у них потребуют свидетельских показаний?

— Я ничего им не говорил. Как я мог? Черт меня подери, я все же не такая свинья, чтобы требовать от них добровольной явки в участок. Не сомневаюсь, они меня поддержат, но я не могу их просить! Это совершенно исключено.

— Лучшее, что вы можете сейчас сделать, — вздохнул Питер, — это отправиться прямо к мистеру Максвеллу и выложить все начистоту. Он славный человек и, бьюсь об заклад, позаботится о том, чтобы ваши компаньоны не пострадали. Между прочим, они смогут с той же уверенностью поручиться за вас относительно второй ночи, как и первой?

— Да. Парни утром во вторник все время были поблизости. Но это ерунда, ведь, насколько я понимаю, ночь с понедельника на вторник более важна.

— Полагаю, полицию будет интересовать именно утро Вторника.

— Бог мой… Уимзи, значит, то, что болтают насчет Кэмпбелла, правда?

— Сущая правда, — мрачно вставил свое слово Уотерз. — Мы, похоже, в одной лодке, Грэхем. Например, меня подозревают в инсценировке ложного алиби и подкупе друзей. Другими словами, считается, что я разыграл маленький спектакль. Выходит, Грэхем, как и я, попадает в категорию «просто умный убийца», верно, Уимзи? Одна надежда на гениального детектива, который может спасти нас обоих, то есть на тебя. Впрочем, мы ведь не можем быть виновны оба.

— Почему нет? — возразил его светлость. — Вы можете состоять в сговоре… Откуда мне знать, что это не так? Конечно, факт соучастия свидетельствует не в вашу пользу, ведь лучшие из убийц не привлекают сообщников, но нельзя от всех ждать совершенства.

— Скажите откровенно, Уимзи, какие улики есть против злодея, если, конечно, он был один? Насколько я знаю, вы ни в чем не можете определиться: кто на самом деле совершил преступление, когда, каким образом, с какой целью? В газетах пишут, что ясно одно — убийцей был художник. Откуда такая уверенность? Изучение отпечатков пальцев показало, что его руки были измазаны в краске, так? Или есть что-то еще?

— Я не могу раскрыть тайну следствия. Повторю лишь, что все упирается в то, насколько быстро Кэмпбелл мог сделать набросок. Если бы тот пикник состоялся…

— Ах да! Мы же так и не провели эксперимент! — воскликнул Грэхем.

— А что, если попробовать прямо сейчас? — предложил Уимзи. — У нас в наличии два человека, способных имитировать стиль Кэмпбелла. Поступим так: вы начинаете работать, я засекаю время. Нет, постойте! Я быстро схожу в полицейский участок и позаимствую рисунок для образца. Конечно, это не совсем то, что было задумано изначально, но лучше, чем ничего, и, возможно, даст какую-нибудь зацепку для расследования.

Инспектор Макферсон без колебаний выдал холст под расписку, но при этом особого энтузиазма не проявил. Более того, полицейский выглядел настолько подавленным, что Питер даже задержался, чтобы поинтересоваться, уж не случилось ли чего.

— Еще как случилось, — ответил Макферсон. — Мы наши человека, который видел автомобиль Кэмпбелла, подъезжающий к Минноху во вторник утром, так что все наши расчеты летят к чертям.

— О, нет! — простонал Уимзи.

— Да-да. И еще объявился один малый, занятый на ремонте Ньютон-Стюартской дороги, который тоже видел эту машину. В ней был кто-то, похожий на Кэмпбелла. Она проехала поворот на Нью-Галлоуэй, что на дороге между Критауном и Нью-Стюартом, без двадцати пяти десять. Парень раньше не видел покойного, но довольно похоже описал автомобиль, шляпу и часы. Рабочий запомнил водителя поневоле — тот чуть его не сшиб.

— Без двадцати пяти десять, — задумчиво повторил Уимзи. — Несколько поздновато…

— Вот именно. По нашим расчетам, преступник выехал из Гейтхауса около семи тридцати утра.

— Не возражаю, — кивнул его светлость. — Он должен был исчезнуть до прихода миссис Грин и к тому моменту уже спрятать тело. Хотя по-прежнему непонятно, зачем ему идти на такой риск. Меня это крайне озадачивает. Если его видели в указанные часы, он никак не мог оказаться в Миннохе намного раньше десяти. Мы же предположили, что ему пришлось выехать не позже десяти минут двенадцатого, чтобы успеть к поезду на Джирван. Да, на картину остается маловато времени.

— В том-то и дело! Но и это еще не все… Нашелся человек, который, проезжая по дороге на Джирван, повстречал некоего велосипедиста. Если это был преступник, совершеннейшая загадка, как он вообще тогда умудрился сесть на поезд?

— Ну-ну, перестаньте, — улыбнулся Уимзи. — Он должен был успеть на поезд, потому что в итоге-то он успел!

Инспектор недоуменно покачал головой. В это время в дверь постучался констебль и, просунув голову внутрь, объявил, что к инспектору прибыли сержант Дэлзиел с мистером Кларенсом Гордоном.

— Вот, кстати, тот самый свидетель, —обреченно вздохнул Макферсон. — Думаю, вам стоит остаться и послушать, что он скажет.

Мистер Кларенс Гордон оказался человеком плотного сложения с грубыми, но выразительными чертами лица, на котором выделялся огромный крючковатый нос. Увидев Уимзи, он снял шляпу.

— Прошу вас, пожалуйста, без церемоний! — приветливо воскликнул лорд. — Итак, вы готовы сделать заявление пол присягой?

Мистер Гордон смущенно развел руками.

— Примите мои уверения, — начал он, — в моем ишкрен-нем желании шодейштвовать полишии и готовношти пришягнуть, ешли потребуетша. Однако прошу ваш, гошпода, принять во внимание, что я оторвалшя от дел и ш большими неудобштвами шрочно прибыл иж Глажгоу…

— О, конечно, мистер Гордон, — сказал инспектор. — Это очень любезно с вашей стороны.

Мистер Гордон сел, положил ладонь левой руки на колено, растопырив толстые пальцы так, чтобы собравшиеся смогли полюбоваться на кольцо с неплохим рубином, затем воздел вверх правую руку, как бы желая придать большую значимость своей речи:

— Меня жовут Кларенш Гордон. Я ражъежжаю по коммерчешким делам фирмы «Мош и Гордон», Глажгоу, женшкое платье и чулочные ижделия… Вот моя вижитная карточка. Я ежжу по этому району раж в неделю, по понедельникам, ночую в Нью-Штюарте и вожвращающь во вторник днем по Баргренноншкой дороге в Джирван и Эйр, где у меня много давних клиентов. На прошлой неделе, во вторник, я, как обычно, пошле раннего жавтрака выехал на лимужине иж Ньютон-Штюарта и чуть пожже половины первого добралша до Бархилла. Шовершенно точно припоминаю, что, когда я подъежжал к штанции, поежд как раж отходил. Вот почему я жапомнил время. Я уже перешек вшю деревню, когда увидел велошипедишта в шером коштюме, очень быштро ехавшего по дороге прямо передо мной. И я шкажал шебе: «Вот парень, который жутко шпешит и едет пошреди дороги — нужно ему громко пошигналить». Голова этого штранного человека была нижко опущена, и его ижрядно мотало иж штороны в шторону. Я шнова шкажал шебе: «Ешли он будет так невнимателен, может попашть в аварию». Я шильно нажал на гудок, он ушлышал и шдвинулша в шторону, к обочине. Проежжая мимо, я жаметил, что у него очень бледное лицо. Вот, шобштвенно, и вще. Больше я его не вштречал, и он был единштвенным ошипедиштом, которого я видел жа вшю дорогу, до шамого Джирвана.

— Половина двенадцато-о-го, — задумчиво протянул Уимзи. — Нет, чуть позже: поезд отходит из Бархилла в двенадцать тридцать пять… Вы правы, инспектор, это не тот человек. От Джирвана до Бархилла добрых двенадцать иль, а мужчина в сером костюме, интересующий нас, был там в семь минут второго. Не думаю, что он физически способен преодолеть это расстояние. Даже хороший спортсмен едва ли сможет осилить двадцать четыре мили за час, причем из них только двенадцать по шоссе. Вот на гоночной машине — другое дело. Вы совершенно уверены, мистер Гордон, что дальше не встретили на дороге ни одного велосипедиста?

— Ни единого! — горячо уверил лорда мистер Гордон, воздевая руки в протестующем жесте. — Ни единой души на велошипеде. Я обяжательно бы жаметил, поскольку вожу очень аккуратно и на дух не переношу этих шамоубийц на двух колетах. Нет, я точно никого больше не видел. Другое дело, что тогда я, конечно, не обратил ошобого внимания на этого человека. Однако во вторник жена мне шкажала: «Кларенш, тут по радио передавали обращение к тем, кто еждит по Баргренноншкой дороге: мол, не видел ли кто на ней велошипедишта неделю нажад. Ты шлышал?» На что я ответил: «Я вшю неделю провожу жа рулем и не могу поштоянно шлушать радио, но, когда у меня будет время, я обращушь в полицию и рашшкажу, что видел». Что же поделаешь? Конечно, надолго отлучатьша крайне неудобно и шовшем нехорошо для бижнеща, но я шчитаю швоим гражданшким долгом дать покажания. К шчаштью, босс фирмы, где я работаю, мой брат кштати, отпуштил меня беж проблем, шказав: «Кларенш, ты должен вше шообщить полиции. Кто, ешли не ты?» В итоге я отправилша в путь, и вот я у ваш.

— Большое спасибо, мистер Гордон. Вы действительно предоставили нам ценную информацию. Мы вам очень признательны, но у нас есть еще одна просьба. Пожалуйста, взгляде на эти снимки и укажите человека, виденного вами во вторник.

Инспектор разложил веером шесть фотографий и внимательно наблюдал за тем, как мистер Гордон нерешительно склонился над столом.

— Видите ли, я не мог подробно рашшмотреть велошипедишта, — протянул торговец. — К тому же на нем были очки а на фотографиях в очках никого нет. Впрочем, не думаю, чтобы это был он, — Гордон отложил изображение Стрэтчена в сторону. — Этот мужчина похож на военного и, как мне кажетша, должен быть вышоким и плечиштым. Тот же тип вовше не выглядел ждоровяком. К тому же он был беж бороды. Что кашаетша этого… — Кларенс Гордон пристально вгляделся в фотопортрет Грэхема. — У этого очень жапоминающиеша глажа… Ш другой стороны, у человека в очках глажа могут быть какими угодно, вы меня понимаете? В его шлучае очки кажутша отличной машкировкой. Вот тот парень тоже похож, но у него большие уши, а я не припомню, чтобы у виденного мною человека торчали уши. Даже ешли они и были, то шовшем небольшие. В общем, повштречатьша мне в то утро мог каждый из них, но ш уверенноштью утверждать что-либо я не вожмушь.

— Ничего, мистер Гордон. В любом случае вы очень помогли следствию. Примите нашу благодарность.

— Я швободен? Мне надо жаниматьша бижнешом.

Отпустив Гордона, инспектор повернулся к Уимзи.

— Не Стрэтчен и не Гоуэн, — сказал он. — Гоуэн очень крупный мужчина.

— К тому же ясно, что он не убийца, — ответил Питер. — Еще один ложный след.

— Беда с этими самыми следами, — посетовал Макферсон. — Настоящая загадка… Каким образом велосипед мог попасть на Юстонский вокзал, если его не использовал преступник? Совершенно непонятно. И откуда взялся человек, виденный в Джирване? А серый костюм и очки? А двенадцать миль за полчаса? Не понимаю, как это возможно… Разве что велосипедистом был действительно уникальный атлет…

— Попробуйте в мое отсутствие поиграть в игру «Кто есть кто?» — предложил Уимзи. — Думаю, это поможет вам пролить свет на происходящее. Мне же пора идти, а то художники могут сорваться с заброшенного крючка. Тогда хоть кричи «Караул!»… Исчезнут, словно ветер их сдул. Надо же, заговорил почти стихами!

Вернувшись, лорд Питер увидел, что Уотерз и Грэхем, вооружившись холстом, палитрами, мастихинами и кистями, и вовсю обсуждают преимущества и недостатки мольбертов разного вида.

Уимзи поставил набросок Кэмпбелла на стол.

— А вот и объект! — воскликнул Грэхем. — Весьма, кстати, характерный. Я бы сказал даже — сверххарактерный. Что думаете, Уотерз?

— Очень похоже на то, чего можно было ожидать от Кэмпбелла, — ответил Уотерз. — Художественные приемы деградируют до маньеризма, и в результате получается карикатура на свой собственный стиль. Между прочим, такая история может приключиться с любым. Возьмем, к примеру, Коро^[51]. Однажды я ходил на его выставку и, честно говоря, после просмотра больше сотни работ, собранных вместе, оказался крайне разочарован. А ведь он был мастером…

Грэхем приподнял холст, затем, передвинув его ближе к свету, насупился и задумчиво поскреб поверхность картины большим пальцем.

— Забавно, — сказал он. — Детали как будто не вяжутся друг с другом. Сколько людей видело это, Уимзи?

— Полагаю, только я и полицейские. Да, и еще, естественно, прокурор.

— Э… Так вот, что я хочу сказать? Если бы мне заранее не сообщили, кто автор…

— Да?

— Я бы решил, что это моя собственная рука. В композиции чувствуется некоторое смешение стилей. А вот здесь? Вы только взгляните на камни, Уотерз, и на тени под мостом. Тона холоднее, в них больше синего, чем обычно бывало у Кэмпбелла, — Грэхем отодвинул от себя набросок на расстояние вытянутой руки. — Такое впечатление, будто он экспериментировал. Явно ощущается какая-то напряженность Вы не согласны?

Уотерз подошел и взглянул на пейзаж через плечо Грэхема.

— Не знаю… Впрочем, да. Кажется, я понимаю, о чем вы. Смотрится немного неестественно, вот здесь и здесь. Или нет, не совсем так. Немного неуверенно? Тоже не то слово… Неискренне да! Эта особенность никогда не привлекала меня во всех работах Кэмпбелла. Он считался мастером красивых эффектов, но когда подходишь поближе, становится ясно, что они не выдерживают никакой критики. Такова уж была его манера. Бедный Кэмпбелл, ты по-прежнему полон кэмпбеллизмов!

— Точно, — согласился Грэхем. — Одна моя знакомая леди в похожем случае выразилась про «Гамлета» в том духе, что «он полон цитат».

— А вот Честертон ^[52] как-то сказал, — вставил Уимзи, — что даже люди, имеющие собственный стиль, иногда создают произведения, напоминающие пародии на самих себя. В частности, он приводил в пример отрывок из Суинберна ^[53]: «От лилий и безжизненности добродетели к восхитительности и розам порока». Видимо, то же самое происходит порой и с художниками, хотя это не более чем предположение.

Грэхем удивленно взглянул на его светлость, открыл рот, но, ничего не сказав, снова его захлопнул.

— Ладно, хватит болтать! — скомандовал Уотерз. — Коль скоро нам предстоит копировать этот ужас, лучше поскорее начать. Отсюда нормально видно? Краски я положу сюда, на стол. И, пожалуйста, не швыряйте их на пол, а то знаю я эту вашу гадкую манеру!

— Даже и не собирался! — возмутился Грэхем. — Я аккуратно складываю их в шляпу, а если ее под рукой нет, тюбики лежат на травке, чтобы все необходимое было рядом. Зато я никогда не бросаю их в сумку вместе с сэндвичами. Уму непостижимо, как вы умудряетесь не наесться красок, а на холст не кладете селедочное масло.

— Я вообще не убираю сэндвичи в сумку, — парировал Уотерз. — Им самое место в кармане. Как правило, в левом. Можете считать меня растяпой, но я всегда знаю, где что найти. А вот Фергюсон прячет тюбики в карманы, поэтому его носовые платки выглядят хуже, чем тряпки для вытирания кистей.

— Это намного лучше, чем ходить в засыпанной крошками одежде, — сказал Грэхем. — Стоит ли упоминать про случай, когда миссис МакЛеод долгое время считала, что испорчена канализация, пока не опознала в источнике зловония вашу старую блузу для рисования. Что это было? Ливерная колбаса?

— Подумаешь… Всего-то раз, по недосмотру. Вы что, хотите, чтобы я, как Гоуэн, носил с собой нечто несуразное, вроде корзинки для пикника пополам с пеналом, и походный чайник в придачу? Так, что ли?

— Гоуэн просто сноб. Помните, как я однажды незаметно вскрыл его коробку и положил в каждое отделение для красок по маленькой рыбке?

— Знатно вы его тогда проучили! — расхохотался Уотерз. — Он потом целую неделю не мог пользоваться коробкой из-за рыбного запаха. И, кажется, даже прервал на какое-то время занятия живописью, как он сам говорил, из-за нарушения привычного порядка вещей.

— Мало того, Гоуэн еще педант и неженка, — подтвердил Грэхем. — Например, я, как автоматическая ручка Уотермана, Работаю при любых условиях, а ему подавай особые. Впрочем, по большому счету, мне плевать. Пусть я чувствую себя рыбой, выброшенной на берег. Пусть мне не нравится ваш мастихин, Не нравится ваша палитра, и просто тошнит от вашего мольберта… Напрасно надеетесь, что нечто в этом роде способно вывести меня из равновесия. Да никогда в жизни! Вы засечете время, Уимзи?

— Да. Готовы? Раз, два, три — начали!

— Вот еще что. Мы хотели спросить у вас, в чем смысл эксперимента. Я имею в виду, должны мы стараться рисовать быстрее или медленнее?

— Я в этом не уверен, — слукавил Уимзи. — Скажу так: чем меньше вы будете бездельничать, тем больше я буду удовлетворен.

— Это не совсем корректный эксперимент, — Уотерз начал смешивать голубую и белую краску в попытке получить нужный тон утреннего неба. — Копировать — вовсе не то же самое, что рисовать самому. Первое получается намного быстрее.

— Медленнее, — не согласился с ним Грэхем.

— Во всяком случае, по-другому.

— К тому же такая муторная техника… — скривился Грэхем. — Я не привык много работать мастихином.

— А мне все равно, — пожал плечами Уотерз. — Я и сам часто использую мастихин.

— Раньше я тоже им пользовался, — сказал Грэхем, — но некоторое время назад бросил. Нужно ли следовать досконально каждому штриху, Уимзи?

— Это существенно замедлит процесс рисования, — заметил Уотерз.

— Чрезмерная дотошность необязательна, — согласился Питер. — Мне бы только хотелось, чтобы вы сделали примерно такой же объем работы.

Какое-то время художники трудились молча, в то время как его светлость беспокойно бродил по студии, беспрестанно хватал и переставлял с места на место всевозможные вещи, фальшиво насвистывая при этом фрагменты из Баха.

За час Грэхем продвинулся немного дальше, чем Уотерз, но, по сравнению с образцом, композиция все еще казалась незавершенной.

Через десять минут Уимзи обосновался за спинами живописцев, чем ужасно их нервировал. Уотерз засуетился, соскреб несколько неловких мазков, снова наложил краску, потом чертыхнулся и прошипел:

— Лучше бы ты отошел.

— Что, нервы не выдерживают? — деланно удивился Питер.

— Что случилось, Уимзи? Мы не укладываемся в срок?

— Не совсем, — ответил лорд, — но близко к тому.

— Лично мне осталось дел на полчаса, не меньше, — оглядел свою работу Грэхем, — но, если вы будете мешать, я, конечно, провожусь дольше.

— Не обращайте на меня внимания! Работайте спокойно. Даже если вы разрушите мои расчеты, ничего страшного. Как-нибудь разберусь.

По прошествии тридцати минут Грэхем, в очередной раз сверив оригинал и копию, облегченно вздохнул:

— Все! Это максимум того, на что я способен, — художник швырнул палитру и потянулся.

Уотерз оглядел его работу:

— Вы обошли меня на повороте…

Он продолжил писать дальше. Рисовал еще пятнадцать минут, но в конце концов тоже объявил, что закончил. Приблизившись, Уимзи принялся разглядывать картины. Живописцы составили ему компанию.

— В общем, получилось неплохо, — прищурившись, оценил их труды Грэхем и отвел взгляд.

— Вы очень хорошо изобразили вон ту штуку на мосту, — в свою очередь, похвалил собрата по кисти Уотерз. — Совсем по-кэмпбелловски.

— Зато ваш ручей много лучше моего. Даже лучше, чем у самого Кэмпбелла, — ответил на комплимент Грэхем. — Однако хочу заметить, что особого художественного мастерства в данном конкретном случае не требовалось.

— Отчего же? По-моему, просто отлично, — возразил его светлость. — Я вам обоим крайне обязан. Пойдемте выпьем, а лучше — напьемся. Окончание работы, как вашей, так и моей, следует отметить.

— Что?! — опешил Уотерз.

Он сильно покраснел, а спустя мгновение стал алебастрового цвета.

— То есть? — спросил Грэхем. — Вы хотите сказать, что поняли, кто убийца? Это один из нас?

— Да, я понял, — ответил Уимзи. — Именно это я и хочу сказать. Думаю, я наконец его вычислил, хотя мне следовало догадаться раньше. Вообще-то, я кое-что подозревал с самого начала, а теперь совершенно уверен в своей версии.

История Гоуэна

— Вам звонят из Лондона, сэр, — доложил констебль. Макферсон взял трубку.

— Инспектор Макферсон из Керкубри? — спросила трубка женским голосом.

— Да, — ответил инспектор Макферсон.

— Подождите, пожалуйста.

Пауза, затем послышалось:

— Вас соединяют.

Женское сопрано сменилось официальным мужским баритоном:

— Полицейский участок Керкубри? Инспектор Макферсон? Это Скотланд-Ярд. Одну минуту.

Короткая пауза.

— Инспектор Макферсон, это вы? Доброе утро! Говорит Паркер — главный инспектор Паркер из Скотланд-Ярда. Как дела?

— Отлично, сэр! Спасибо. А у вас как?

— Великолепно, благодарю. Ну-с, инспектор, мы все-таки нашли вашего пропавшего без вести. С ним приключилась весьма занимательная история. Не совсем, правда, имеющая отношение к делу, но я решил, что вам будет любопытно. Вы сами приедете взглянуть на парня или нам отправить его к вам? С другой стороны, мы можем просто переслать его показания, а сами за ним тут присмотрим…

— А что он говорит?

— Признает, что встретил Кэмпбелла на дороге той ночью и даже подрался с ним, но категорически отрицает факт убийства.

— Ну конечно… Что еще он может сказать? Что же, по его словам, произошло?

Взрыв приглушенного смеха сотряс четыреста миль проводов.

— Он утверждает, что вы все неправильно поняли. Твердит, что это он был тем самым трупом в машине.

— Что?!

— Мертвым телом был сам Гоуэн.

— Тысяча чертей! — заревел инспектор, забыв про этикет. Паркер снова засмеялся:

— Да, да! Гоуэн утверждает, что Кэмпбелл избил его и бросил.

— На самом деле? Тогда, я думаю, мне лучше самому приехать и повидаться с ним. Можете задержать его, пока я доберусь?

— Постараемся. Вы ведь не предъявите ему обвинение с места в карьер?

— Нет. Старший констебль сейчас разрабатывает новую версию. Я выезжаю к вам следующим поездом.

— Хорошо. Думаю, Гоуэн не будет сильно против того, чтобы подождать вас. Судя по всему, единственное, чего он действительно боится, — отправки обратно в Керкубри. Значит, договорились. Мы вас ждем. Кстати, как поживает лорд Уимзи?

— Все время занят: то одно, то другое. Он совершенно непредсказуем.

— Несмотря ни на что, можете полностью доверять его суждениям.

— Хорошо, сэр. Мне пригласить Уимзи поехать вместе со мной к вам?

— Здесь ему всегда рады, — сказал Паркер. — Он, словно луч света, освещает наши серые будни. Пригласите обязательно. Полагаю, ему будет интересно повидаться с Гоуэном.

Вопреки ожиданиям, лорд Питер от приглашения отказался.

— Я бы с удовольствием, — пояснил он, — но чувствую, что поездка окажется для меня не более чем потворством праздности и суетным желаниям. Тем более что я примерно представляю, что художник собирается нам рассказать.

Его светлость усмехнулся.

— Может быть, я и пропущу что-нибудь забавное, однако сейчас, если и могу оказаться вообще где-нибудь полезным, Так это точно здесь. Передайте старине Паркеру мой горячий привет, ладно? И скажите ему, что я разгадал загадку.

— Разгадали загадку?

— Да. Тайна перестала быть таковой.

— Вы не расскажете мне, что выяснили?

— Пока нет. Я должен удостовериться в своих предположениях. Сейчас они подкреплены всего лишь моей уверенность в собственной правоте.

— А Гоуэн?

— О! Гоуэном не следует пренебрегать. Для прояснения ситуации его показания жизненно необходимы. Да, и не забудьте взять с собой тот гаечный ключ.

— По-вашему, это ключ Гоуэна?

— Думаю, да.

— И следы на трупе от ключа?

— Ручаюсь за это.

— Но Гоуэн говорит… — начал инспектор. Уимзи посмотрел на часы.

— Прочь с глаз моих, а то опоздаете на поезд! — шутливо прикрикнул он. — Представляю, какой сюрприз вас ожидает в Лондоне…

Когда Макферсона проводили в кабинет Паркера, там уже находился человек, с удрученным видом сидевший в углу на стуле. Паркер, тепло поприветствовав инспектора, повернулся и сказал:

— Ну-с, мистер Гоуэн, инспектор Макферсон, которого вы, конечно же, знаете, приехал по вашу душу. Он пожелал услышать историю, которую вы нам рассказали, лично.

Человек, сохраняя мрачное выражение на кроличьем лице, поднял глаза, и Макферсон, уже начавший, словно акула, сужать около него круги, изумленно отпрянул назад.

— Это не он!

— Не он? — удивился Паркер. — Странно. Во всяком случае, нам этот человек представился как Гоуэн.

— Это не Гоуэн! — завопил Макферсон. — Даже совершенно на него не похож! Я никогда в жизни не встречал этого хорька.

Последнее заявление вывело сидящего из мрачных раздумий.

— Не валяйте дурака, Макферсон, — проворчал предмет столь бурного обсуждения.

При звуках этого голоса у инспектора все внутри как будто перевернулось. Между тем человек встал и подошел ближе свету. Макферсон в безмолвном изумлении глядел на короткие стриженые черные волосы, здоровенный нос, темные глаза, неприветливо глядевшие из-под подбритых бровей, маленький сжатый рот, верхние зубы, торчащие поверх нижней губы, небольшой, слабо выраженный подбородок, плавно переудивший в длинную шею с выступающим кадыком. Не улучшала общей картины и черная десятидневная щетина: складывалось впечатление, что неухоженное лицо сплошь оклеено наждачной бумагой.

— Что и говорить, голос принадлежит Гоуэну, — признал инспектор.

— Похоже, — заметил Паркер, подавляя смешок, — что вас несколько сбило с толку отсутствие бороды и усов. Мистер Гоуэн, пожалуйста, наденьте шляпу и обмотайте шарфом шею с подбородком. Ну, как теперь?

Инспектор с ужасом смотрел на мистические метаморфозы.

— Господи! — только и смог вымолвить он. — Вы правы, сэр, а я ошибался. Прошу простить меня, сэр, но я не мог даже представить…

Инспектор медленно обошел вокруг задержанного, пристально вглядываясь в него и все еще не веря своим глазам.

— Если вы уже закончили прикидываться ослом, Макферсон, — проскрипел Гоуэн, — я расскажу вам, что со мной произошло и поскорее уберусь отсюда. У меня найдется, чем заняться, кроме как провести жизнь, сидя в полицейском Участке в окружении придурков.

— Ну, это уж как получится, — процедил инспектор. Он никогда бы не позволил себе разговаривать в таком тоне с Великим-Гоуэном-из-Керкубри, но к этому неряшливому оборванцу у него не возникало ни малейшего почтения. — Вы вставили нам массу хлопот, мистер Гоуэн, а ваши слуги предстанут перед прокурором за препятствование полиции при исполнении обязанностей. Я нахожусь здесь, дабы услышать официальное признание, и мой долг предупредить вас…

Гоуэн злобно махнул рукой, а Паркер меланхолично сообщил;

— Его уже предупредили, инспектор.

— Отлично, — сказал Макферсон, к которому вновь вернулась самоуверенность. — Итак, мистер Гоуэн, прошу сообщить, где и когда вы в последний раз видели ныне покойного мистера Кэмпбелла и почему, изменив внешность, бежали и Шотландии?

— Хорошо, я все расскажу, — раздраженно сказал Гоуэн, — хотя и сомневаюсь, что вы в состоянии держать язык за зубами. Я ловил рыбу в верховье реки Флит….

— Минуточку, мистер Гоуэн. Вы говорите о событиях понедельника, не так ли?

— Разумеется. Я немного порыбачил в верховье Флит и выехал на машине обратно из Гейтхауса в Керкубри где-то без четверти десять вечера. Все было в порядке до появления автомобиля этого чертова идиота Кэмпбелла на двойном повороте сразу после пересечения дороги на Керкубри с главной дорогой из Касл-Дугласа в Гейтхаус. Не знаю, о чем думал этот человек, поставив свой тарантас поперек шоссе, но я чуть не врезался в него. К счастью, это случилось не на самом опасном участке, иначе нам не удалось бы избежать жуткой аварии. Машина Кэмпбелла стояла на второй половине поворота, где изгиб не такой крутой. С двух сторон от дороги там местами осевшая каменная кладка.

Инспектор Макферсон кивнул, и Гоуэн продолжил свой рассказ:

— Я попросил его отодвинуть машину, но результата так и не дождался. Он явно выпил лишнего и пребывал в отвратительном расположении духа. Извините, я понимаю, что Кэмпбелл мертв, а о мертвых или хорошо, или ничего, но все знают, что он был порядочной свиньей, а в ту ночь превзошел самого себя. Он вылез из машины и направился ко мне, крича, что у него руки чешутся задать кому-нибудь хорошую трепку и раз уж я сам напросился, то меня-то и следует проучить. Ругаясь последними словами, Кэмпбелл полез в мой автомобиль. До сих пор не могу понять, что его настолько вывело из себя. Я ничем не провоцировал нападение — всего лишь предложил развернуть его чертой машину.

Гоуэн немного помолчал в нерешительности.

— Хотелось бы, чтобы меня правильно поняли, — продолжил наконец он. — Этот человек был пьян, угрожал мне и в тот момент производил впечатление абсолютно сумасшедшего. Огромный детина наступал на меня, и я, находясь за рулем, можно сказать, оказался в западне. Я инстинктивно схватил тяжелый гаечный ключ «Кинг Дик», который всегда лежит в бардачке. У меня и в мыслях не было им воспользоваться — только пригрозить.

— Этот ключ? — уточнил Макферсон, доставая инструмент из кармана куртки.

— Похож, — кивнул Гоуэн. — Не могу утверждать, что отличу один от другого, подобно пастуху, различающему каждую из овец в стаде, но в любом случае тот ключ был очень похож на ваш. Где его нашли?

— Пожалуйста, продолжайте, мистер Гоуэн.

— Вы очень любезны. Кэмпбелл как-то умудрился открыть дверь… Ну не мог же я на самом деле оставаться сидеть, ожидая той минуты, когда он сделает из меня отбивную? Дернув ручку, я откинул спинку сиденья, сжимая в кулаке гаечный ключ. Кэмпбелл замахнулся, но я нанес ему встречный удар этим самым ключом. Попал по скуле, хотя, кажется, не очень сильно — он почти успел увернулся. Полагаю все же, что отметина на его физиономии осталась, — самодовольно добавил художник.

— Так и есть, — сурово заметил Макферсон.

— Должен признаться, что нисколько об этом не сожалею. Я выпрыгнул из машины и бросился прямо к нему. Кэмпбелл схватил меня за ноги, и, сцепившись, мы оба вкатились на проезжую часть. Я изо всех сил отбивался вечным ключом, но Кэмпбелл был раза в три сильнее. Минуту спустя он схватил меня за горло, и я уж было решил, Что пришел мой смертный час. Думал, он задушит меня, честное слово! Я не мог даже закричать… Единственное, на что оставалось надеяться, — вдруг неподалеку кто-нибудь проедет. К моему полнейшему разочарованию, дорога осталась абсолютно пустой. Еще немного, и я бы задохнулся, Но тут Кэмпбелл ослабил хватку и уселся мне на грудь. Я попытался еще раз стукнуть его, но он выхватил у меня ключ и отшвырнул его прочь. Кстати, я не успел сбросить водительские перчатки, и они ужасно мешали мне во время драки.

— Ага! — воскликнул инспектор.

— Что ага?

— Это многое объясняет, не так ли? — спросил Паркер,

— Не понимаю вас.

— Не обращайте внимания, мистер Гоуэн, продолжайте

— Так вот… После этого… — чувствовалось, что художник приблизился к самой неприятной для него части рассказа. — Дело мое было плохо, — сконфуженно пробормотал он, — придушенный, полуоглушенный… В общем, можете себе представить. Каждую следующую попытку сопротивления Кэмпбелл нещадно карал ударом в лицо. А потом… мерзавец вытащил откуда-то маникюрные ножницы и… при этом все время обзывал меня самыми непристойными словами… короче, он взял ножницы…

В глазах инспектора блеснул огонек.

— Думаю, нетрудно догадаться, что произошло дальше, мистер Гоуэн, — прервал он рассказчика. — По обе стороны дороги мы нашли клочья черных волос.

— Скотина! Не удовлетворившись бородой, он срезал усы, брови — все! Что было потом, не помню… Последний удар лишил меня сознания.

Гоуэн осторожно ощупал челюсть, помолчал и нехотя продолжил:

— Когда я пришел в чувство, выяснилось, что я нахожусь на какой-то поросшей травой тропинке в собственной машине. Поначалу я даже не сообразил, где оказался, но потом понял, что Кэмпбелл просто отогнал автомобиль на обочину, подальше от основной дороги. Там еще были такие странные железные ворота. Вероятно, вы уже нашли это место?

— Да.

— Я был в жутком состоянии… Все тело ломило, как будто меня переехал паровой каток. Кроме того, как можно показаться в Керкубри в таком виде? Я абсолютно не представлял, что делать дальше, но надо было что-то предпринимать. Поплотнее натянув шляпу и обмотавшись шарфом так, чтобы прикрыть нижнюю часть лица, я тронулся в путь. Я чувство себя совершенно разбитым и с трудом держал руль, но, к счастью, дорога оказалась практически пустой. Худо-бедно где-то четверть одиннадцатого я все же добрался до дома. Хэлкок показал себя молодцом. Конечно, мне пришлось ему все рассказать, и он придумал, как поступить. Проведя меня наверх так, чтобы я не встретился ни с его женой, ни со служанкой, и, уложив в постель, он обработал порезы и кровоподтеки, приготовил горячую ванну и предложил представить дело таким образом, будто бы я уехал в Карлайл. Сначала мы хотели объявить всем, что я заболел, но инсценировка недомогания стала бы слишком хлопотной — знаете, все эти посетители, суета… К тому же нам пришлось бы пригласить доктора и приплатить ему за молчание. Поэтому той ночью мы решили притвориться, что я отправился в Карлайл из Дамфриса на поезде одиннадцать ноль восемь. Разумеется, мы и предположить не могли предстоящее расследование. Шофер также был посвящен в тайну, однако мы подумали, что служанке ее лучше не доверять. Она совершенно не умеет держать язык за зубами. Нам повезло, в тот вечер Элизабет взяла выходной и не узнала, в котором часу я вернулся домой. Единственным человеком, кроме нас, который был в курсе произошедшего, оставался Кэмпбелл. Безусловно, он мог запросто разоблачить обман, но поделать с этим мы ничего не могли. Оставалось лишь надеяться, что, когда мерзавец протрезвеет, он поймет угрожающее положение, в которое себя поставил, и не станет болтать языком. Обвинение в нападении — это ведь не шутка, не правда ли?

В любом случае, инсценировать мое отсутствие было лучшей идеей, чем показаться на людях в Керкубри и принимать идиотские соболезнования.

Гоуэн заерзал на стуле.

— Да-да, понимаю, — успокаивающе сказал Паркер.

Время от времени он проводил большим пальцем по подбородку. Форма лица полицейского была далека от античных канонов, но этот недостаток, по его мнению, с лихвой компенсировала выдающаяся нижняя челюсть. Сегодня Паркер был чисто выбрит и гордо выставлял ее на всеобщее обозрение.

— На следующий день мы услышали о смерти Кэмпбелла. Поначалу мы ни минуты не сомневались, что произошел несчастный случай, однако прекрасно понимали, что полиция захочет расспросить, не видел ли я покойного накануне вечером. Тогда-то Хэлкок и предложил свой блестящий план. Накануне вечером, без четверти девять, Хаммонд действительно ездил с поручениями в Дамфрис, и Хэлкок сказал, что водитель вполне мог отвезти меня на карлайлский поезд в восемь сорок пять. Хаммонд согласился подыграть, а так как люди должны были заметить машину, история выглядела вполне правдоподобной. Разумеется, существовала некая вероятность, что кто-то видел, как я вернулся домой позже, но мы подумали, что сможем убедить всех в ошибке. Наверное, у вас появились вопросы?

— Нет, как ни странно-о, — протянул Макферсон, — По крайней мере, пока.

— Ну, хорошо. Изобретательность Хэлкока не знала границ. Он предложил отправить во вторник вечерней почтой письмо в Лондон моему другу. Вы знаете его, старший инспектор… Речь идет о майоре Элвине, не без помощи которого вы и напали на мой след. К письму прилагалась записка Хэлкоку от меня с просьбой отправить корреспонденцию немедленно. Таким образом, письмо будто бы было написано в клубе, а в записке Хэлкоку и Хаммонду разрешалось взять «седан» и поехать куда-нибудь развлечься, так как мне придется задержаться на некоторое время в городе. Идея заключалась в том, чтобы они тайком вывезли меня из дома и высадили неподалеку от Касл-Дугласа, чтобы я успел сесть на поезд. Я был уверен, что смогу остаться неузнанным без бороды, чего нельзя было сказать о шофере и довольно приметной машине. Записка, как мы и рассчитывали, вернулась к Хэлкоку в четверг, и той же ночью был воплощен в жизнь оставшийся этап плана. Кстати, он сработал?

— Не совсем, — сухо бросил Макферсон. — Этот орешек мы раскололи.

— Естественно, все это время у меня не возникало и мысли, что Кэмпбелла убили. Хотя, не исключаю, что Хэлкок был в курсе, и, полагаю, в этом случае ему было бы лучше рассказать мне правду. С другой стороны, он знал также, что я никак не причастен к преступлению, и, надо полагать, ему в голову не могло прийти, что меня будут подозревать. Я-то уверен, что определенно оставил Кэмпбелла в полном здравии.

Художник поморщился.

— Больше мне нечего добавить. Во вторник и среду я все еще был плох, страшно слаб, а порезы на лице здорово кровенили — негодяй Кэмпбелл валял меня по жесткой земле, будь он проклят! Удивительно, но Хэлкок оказался к тому же великолепным санитаром. Он промыл раны, наложил лекарственную мазь и обрабатывал их с завидной сноровкой. Не дворецкий, а настоящий скаут! Прежде чем приступить к манипуляции, он всегда тщательно мыл руки с дезинфицирующим раствором, три раза в день мерил мне температуру и тому подобное. Казалось, ему даже понравилась роль брата милосердия. В результате к вечеру четверга я был уже практически исцелен и готов к путешествию. Поездка в Лондон прошла без приключений, я остановился у майора Элвина, очень порядочного человека, у которого и провел все это время. Да, еще… Мне бы не хотелось сейчас показываться в Керкубри. Когда мистер Паркер неожиданно появился этим утром у майора Элвина… Кстати, мистер Паркер, как вы меня разыскали?

— Довольно просто, — охотно пояснил полицейский. — Мы связались с колледжем, в котором вы учились, и получили оттуда фотографию, где вы сняты еще без бороды. Потом нашли носильщика, несшего багаж на Юстонском вокзале, водителя такси — того, что вез вас до дома майора Элвина, швейцара в доме… Все они вас опознали. После этого, сами понимаете, нам оставалось только нажать на кнопку звонка и зайти в ваше убежище.

— Однако! — поразился Гоуэн. — Никогда бы не вспомнил о тех старых фотографиях.

— Сначала люди испытывали на ваш счет некоторые сомнения, — признался Паркер, — но мы, уж извините, весьма красочно описали ваши брови, внеся в данный вопрос полную ясность, — на опознании буквально все кричали, что это вы.

Гоуэн покраснел.

— Ладно, — пробурчал он, — признание сделано. Могу я идти домой?

Паркер и Макферсон обменялись взглядами.

— Сейчас мы оформим ваше письменное заявление, — сказал Паркер, — потом, скорее всего, понадобится, чтобы вы его подписали, после чего не вижу причины, по которой вы не могли бы вернуться к майору Элвину. Единственное, о чем, хочу вас попросить, — оставайтесь на связи и не меняйте без уведомления адрес.

Гоуэн кивнул и, когда заявление было наконец отпечатано и подписано, быстро удалился, сохраняя на кроличьем лице все то же недовольное выражение.

Фаррен. Фергюсон. Стрэтчен

Прокурор-фискал округа собрал у себя в кабинете военный совет: сэр Джемисон Максвелл привел с собой лорда Питера Уимзи, по долгу службы присутствовали инспектор Макферсон и сержант Дэлзиел. Доктор Кэмерон был призван следить, чтобы свидетельства не противоречили результатам осмотра и вскрытия тела. Кроме них, пригласили констебля Росса и молодого Дункана, что выглядело весьма великодушным жестом со стороны начальства, которому последний умудрился порядочно досадить. Однако в конце концов руководители решили, что в этом странном и запутанном деле мнение подчиненных тоже может оказаться полезным.

Сначала прокурор хотел открыть дискуссию, попросив начальника полиции высказать свою точку зрения, но решил, что, возможно, другие полицейские будут выдвигать собственные теории более свободно, не находясь под влиянием мнения руководства. В результате за право высказаться произошла, корректная, но от того не менее острая борьба между Максвеллом и Дэлзиелом, закончившаяся безоговорочной победой последнего. Решающим аргументом в его пользу послужил факт обнаружения трупа именно в районе Ньютон-Стюарта.

Сержант получил вожделенное право первого слова, нервно откашлялся и наконец приступил к докладу:

— Итак, господин прокурор, мистер Максвелл, господа, начал он, неожиданно демонстрируя в своей речи несомненное влияние стиля выступлений на торжественных заседаниях футбольного клуба. — Представляется очевидным, что несчастный джентльмен принял смерть в понедельник ночью в результате удара тупым предметом. Ясно также, что убитого затем перенесли туда, где он и был впоследствии обнаружен. Кроме того, полагаю, все мы согласны с тем, что убийца должен являться живописцем. Лорд Питер Уимзи выяснил, что художественное полотно, оставшееся на месте преступления, было выполнено ни кем иным, как самим преступником, благодаря тщательному расследованию инспектора Макферсона мы сейчас в состоянии заявить, что, исходя из предполагаемого времени совершения правонарушения, из всех художников, проживающих неподалеку, под подозрение могут быть взяты пять или, возможно, шесть человек. А именно: в Керкубри — мистер Фаррен, мистер Гоуэн, мистер Уотерз, в Гейтхаусе — мистер Стрэтчен, мистер Грэхем и, не исключено, мистер Фергюсон. Все шестеро имели мотив для убийства, кроме того, установлено, что они высказывали угрозы в адрес Кэмпбелла. По странному стечению обстоятельств ни у кого из перечисленных алиби нет.

Они утверждают, что непричастны к происшедшему, но, если отбросить мысль об их поголовной виновности, логика подсказывает, что кто-то один, или не один, лжет.

Приняв во внимание все изложенное, считаю нужным направить силы полиции на тщательное изучение действий мистера Фаррена, и вот почему: у него имелось больше мотивов для убийства, чем у остальных. Известно, что покойный уделял слишком много внимания миссис Фаррен. Леди не давала к сплетням никакого повода, но мистер Фаррен вбил в голову мысль о неверности супруги. Я не склонен допускать, что один джентльмен мог убить другого из-за двух-трех слов о картине, несовпадения мнений касательно игры гольф, пары лососей или национального вопроса. Однако, если дело касается личного, семейного счастья, то, по моему убеждению, мы имеем веский повод для убийства. Мы знаем, что мистер Фаррен в ночь убийства отправился из Керкубри с явным намерением найти Кэмпбелла и поквитаться с ним. Он побывал около дома последнего, где его дел сосед Кэмпбелла, мистер Фергюсон. Потом подозреваемый наведался к мистеру Стрэтчену и, по собственному признанию, оставил ему письмо, в котором говорилось о намерении разыскать Кэмпбелла и прикончить его. После этого подозреваемый исчез, и мы обнаружили его только в три часа пополудни во вторник на дороге в Нью-Галлоуэй.

Итак, мы с инспектором решили, что с большой долей вероятности Фаррен убил Кэмпбелла на дороге между Гейтхаусом и Керкубри, но нас волновали вопросы, как он там очутился и в чем смысл его манипуляций с машиной Кэмпбелла. Мы были вынуждены рассмотреть возможность участия в деле мистера Стрэтчена, однако сейчас понимаем ошибочность данной версии. Теперь мы знаем, что человеком, встретившим Кэмпбелла на дороге, в действительности был мистер Гоуэн, подвергшийся нападению со стороны убитого, а Кэмпбелл уехал на собственном автомобиле. Более того, из показаний мистера Фергюсона и мистера Стрэтчена можно сделать вывод, что либо Кэмпбелл был жив после полуночи, либо некто другой проник в его жилище. Полагаю, что этим другим был мистер Фаррен: он солгал нам, в то время как на самом деле подстерегал Кэмпбелла поблизости от его дома.

— Минуточку, — вмешался Максвелл. — Я правильно понял, что вы учли показания Стрэтчена насчет записки и его последующего визита в дом Кэмпбелла?

— Да, сэр. Я учел это. Будучи другом мистера Фаррена, Стрэтчен придумал историю, которая хорошо совпадала со свидетельством самого Фаррена. Сейчас расскажу, что, по моему мнению, произошло. Для наглядности я изложил это в письменном виде.

Сержант порылся в кармане и извлек на свет пухлую записную книжку, из которой достал довольно мятый, сложенный в несколько раз листок. Развернув и разгладив его широкой ладонью, полицейский попытался придать бумаге вид посолиднее, затем передал ее прокурору, который, поправив очки, громко прочитал:

Обвинение против Фаррена

Понедельник

6 вечера — Фаррен в Керкубри. Обнаруживает Кэмпбелла у себя дома. Ссора с миссис Фаррен.

7 вечера — Фаррен отправляется на велосипеде в Гейтхаус.

8 вечера — Фаррен прибывает в Стэндин-Стоун и ищет Кэмпбелла. Замечен Фергюсоном.

8–9.15 вечера — Фаррен заходит в разные пабы и высказывает угрозы в адрес Кэмпбелла.

9.15 вечера — Фаррен едет к дому Стрэтчена (на велосипеде) и оставляет записку.

9.25 вечера — уже стемнело. Фаррен скрывается (возможно, на дороге в Лористон или Кастрамонт).

9.45 вечера — Кэмпбелл встречает Гоуэна, возвращаясь из Керкубри.

10.20 вечера — Кэмпбелл возвращается в Стэндин-Стоун на своей машине. Это слышит Фергюсон.

10.20 вечера — 12 ночи — Фаррен направляется к дому Кэмпбелла на велосипеде (дорога заняла какое-то время). Затем пробирается внутрь и убивает Кэмпбелла. Прячет тело. (Замечание: Фергюсон, предположительно, спит.) Фаррен выходит и запирает дверь. Прячется, возможно в гараже.

Полночь — Стрэтчен приезжает на машине (слышал Фергюсон). Воспользовавшись спрятанным в известном ему месте ключом, заходит. Спустя время оставляет записку и уезжает.

Вторник

12 ночи — 7.30 утра — Фаррен разрабатывает план, позволяющий ему избежать наказания. Он снова заходит в дом, уничтожает записку Стрэтчена, кладет в машину труп, велосипед и принадлежности для рисования, готовит завтрак и съедает его вместо Кэмпбелла.

7.30 утра — Фаррен, одетый, как Кэмпбелл, выезжает из Гейтхауса в машине Кэмпбелла. Замечен Фергюсоном.

9.35 утра — Фаррен в машине Кэмпбелла замечен рабочим на дороге между Критауном и Ньютон-Стюартом. Проезжает поворот на Нью-Галлоуэй.

10 утра — Фаррен вместе с трупом добирается до Минноха.

10–11.30 утра — Фаррен пишет картину.

11.30 утра — Фаррен бросает тело в Миннох и уезжает на велосипеде, используя объездную дорогу из Баргреннана в Миннигаф. (Замечание: предположительно, так как ни одного свидетеля еще не найдено.) Восемь или девять миль.

12.30 пополудни — Фаррен приезжает в Фолби. Оставляет велосипед вблизи заброшенной шахты.

12.30 — 3 пополудни — Фаррен идет по Нью-Галлоуэйской дороге в направлении Бриг-оф-Ди: довольно далеко, одиннадцать миль, но его легко могли подвезти на попутной машине.

Остальные передвижения Фаррена совпадают с его показаниями.

— Это, — внушительно заметил прокурор, оглядывая собравшихся поверх очков, — представляется мне весьма правдоподобной и вполне профессионально подготовленной версией.

— Чертовски здорово! — похвалил Уимзи.

— Действительно, — заметил Макферсон. — Кажется, здесь объяснено практически все. График зачаровывает простотой и способен поколебать любую другую версию.

— Как бы не так! — заявил между тем Максвелл. — Все ли так уж просто? Версия совершенно не принимает во внимание значимыйэпизод с велосипедом, который был отправлен из Эйра на Юстонский вокзал.

Сержант Дэлзиел, получивший одобрение со стороны трех наиболее авторитетных людей, принимающих участие в собрании, был настроен решительно и не собирался легко давать кажущиеся неприступными позиции.

— Я не совсем уверен, — сказал он, — что данный велосипед вообще нужно брать в расчет. Нет никакой необходимости связывать его с делом Кэмпбелла. Пусть даже кто-то украл велосипед в «Анвосе» и послал его, быть может, по ошибке, в Лондон. К чему предполагать, что интересующий нас убийца будет отвлекаться на такие пустяки! Ведь его поведению уже есть ясное объяснение.

— М-да, — протянул прокурор. — Однако зачем кому-либо красть велосипед в Гейтхаусе, чтобы доехать на нем до Эйра, если можно легко проделать тот же путь на поезде? Не могу отрицать, в этой истории с велосипедом кроется какая-то загадка.

— А не удивляет ли вас время, затраченное на преодоление расстояния от Гейтхауса до поворота на Нью-Галлоуэй? — спросил Максвелл. — Там всего-то семнадцать миль по прямой, а ведь Фаррен якобы был на машине.

Дэлзиел выглядел обескураженным, но Уимзи не замедлил прийти ему на помощь.

— Фаррен признался мне, — сказал он, — что за всю жизнь водил машину только два или три раза. У него запросто могли возникнуть какие-нибудь трудности по дороге, ведь всякое бывает. Скажем, внезапно кончился бензин или засорился фильтр. Он решил исправить поломку самостоятельно: без толку жал на газ, долго смотрел под капот, прежде чем убедился, что лучше все же попросить о помощи. Если даже в баке просто кончилось горючее, Фаррену пришлось бы в одиночку сталкивать машину на обочину и ковылять до ближайшего гаража. Или, может, он проехал по старой дороге мимо Гейтхауса и заблудился. Неопытный водитель может потратить кучу времени абсолютно зря.

— Возможно, — недовольно пробурчал Максвелл. — Да, такое возможно. Что тут скажешь?

— Между прочим, Дэлзиел, — спросил прокурор, — как в вашу теорию укладывается эпизод со шляпой Стрэтчена и рассказ о его встрече с Фарреном в Фолби? Если ваша версия верна, это должно быть просто выдумкой.

— Полагаю, все могло произойти следующим образом, сказал сержант. — Стрэтчен, как он и говорил, действительно искал Фаррена в Фолби, но не нашел. Не исключено, что Фаррен на самом деле провалился в шахту. Не сумев разыскать его, Стрэтчен испугался, что Фаррен перешел границ закона, а когда услышал, что обнаружено тело Кэмпбелла добавил к своим показаниям пару деталей, создающие Фаррену хотя бы что-то, похожее на алиби. На деле это лишь подтверждает мое предположение о том, что Стрэтчен, очевидно, подозревает Фаррена. Вы и сами согласитесь, сэр, что он весьма тщательно подбирал слова, беседуя с вами, и, похоже, ни единым словом не обмолвился бы о записке Фаррена, если бы вы не дали понять, что уже знаете о ней.

— Хм… У меня, — возразил начальник полиции, — несколько иное представление о событиях.

— Отлично. Давайте послушаем и его, — кивнул прокурор.

— Я предоставил сержанту возможность высказаться первым, но, возможно, моя версия кое в чем окажется лучше. Мне тоже ясно, что между Фарреном и Стрэтченом явно имел место сговор для сокрытия некоторых обстоятельств дела, но я хотел бы рассмотреть этот факт с несколько иной точки зрения. По моему мнению, именно Стрэтчену было что скрывать, и основная трудность для него состояла в том, чтобы защитить себя, по возможности не упоминая имени Фаррена. Фаррен, в свою очередь, собственными действиями, угрозами и исчезновением создал Стрэтчену прекрасную ширму. Надо заметить, что, к чести последнего, тот не стремился воспользоваться ситуацией.

Теперь, если позволите, о наиболее слабом месте вашей версии, Дэлзиел, — непосредственном моменте убийства. Я не могу поверить, что преступление, произошедшее в доме, по мнению полиции, между полуночью и рассветом, нисколько не потревожило Фергюсона. Кэмпбелл был крепким мужчиной и обязательно стал бы бороться за свою жизнь, если только ему не нанесли смертельный удар во сне. Тщательно изучив характеры подозреваемых, я не смог убедить себя, что они решились на подобное хладнокровное убийство. Представьте: кто-то из них тайком пробрался в спальню Кэмпбелла и нейтрализовал его одним хорошо поставленным ударом, да еще так, что тот не издал ни звука. Не укладывается в голове, что столь расчетливым преступником мог оказаться, например, Фаррен. С другой стороны, неясно, почему Фергюсон не услышал драку, которой не могло не быть. На дворе теплый август, окна открыты, и, в любом случае, кроме характерных звуков потасовки до соседнего дома должны были донестись шаги, шум, когда труп перетаскивали в машину, и тому подобное. Едва ли Фергюсон спал с затычками в ушах.

Мой взгляд на события следующий: показания Фаррена правдивы. Его действия настолько абсурдны и противоречивы, что вряд ли такое можно придумать нарочно. Совершенные им безрассудства вполне укладываются в мои представления о том, что мог бы выкинуть потерявший голову художник. Я уверен, что Фаррен вовсе не тот человек, который сумел бы разработать хитроумный план, включающий сокрытие тела, подделку картины и инсценировку несчастного случая. Субъект, способный на такое, должен быть совершенно хладнокровен, обладать здравым и умом и устойчивой психикой. Маловероятно, что, так тщательно продумав детали, он мог бы в результате заблудиться самым нелепым образом. Нет. Напротив, исходя из обстоятельств, преступник воспользовался бы первой же возможностью показаться в одном из мест, где он часто бывает.

По моему мнению, действия развивались несколько иначе, чем это описал сержант Дэлзиел. Стрэтчен, получив записку от Фаррена, направился к дому Кэмпбелла. Кэмпбелл открыл ему дверь, после чего у них состоялся разговор, завершившийся ссорой и яростной дракой. Далее либо Фергюсон, разбуженный возникшим шумом, подоспел как раз в тот момент, Когда Стрэтчен, возможно, не желая того, убил Кэмпбелла, либо Фергюсон, застав дерущихся, сам нанес решающий удар, который и стал смертельным для хозяина. В принципе, не исключен и третий вариант: вошедший в дом Стрэтчен увидел уже мертвого Кэмпбелла и Фергюсона, стоящего над телом с окровавленными руками. Правда, по причинам, которые я оглашу позднее, думаю, что это наименее вероятный сценарий.

В любом случае, ситуация такова: два человека в доме с телом Кэмпбелла на руках, и по крайней мере один из них преступник. Как им поступить? Допускаю, что свидетель мог шантажировать виновного доносом в полицию. Однако это вызывает сомнения. Хорошо известно, что оба постоянно ссорились с покойным и, как я себе представляю, сейчас осознали, что, попав в чрезвычайно затруднительное положение, им необходимо по возможности помочь друг другу.

Конечно, я пока не знаю, кому именно пришла в голову идея имитировать несчастный случай, но склоняюсь к тому, что это был Стрэтчен, человек, обладающий проницательным и живым умом, способный трезво оценивать ситуацию и предвидеть последствия. Первоначальный набросок дерзкого плана мог принадлежать ему, а Фергюсон с его замечательной памятью на детали, вне сомнений, оказал посильную помощь.

Они надеялись, что все примут убийство за обыкновенный несчастный случай, но соучастникам пришлось учесть, что в ситуации, если правда все же всплывет, им понадобится алиби на период от полуночи до середины следующего дня. Очевидно, что такого алиби у них не было, поэтому они договорились распределить время между собой. В результате Стрэтчен обеспечил видимость собственной невиновности в ночные часы, в то время как Фергюсон занялся трупом. Фергюсон же создал себе алиби на следующее утро, тогда как Стрэтчен рисовал картину.

Начальник полиции сделал паузу и огляделся, чтобы оценить впечатление, произведенное на присутствующих его словами. Ободренный легким гулом удивления, он продолжал:

— Причина, по которой они решили действовать таким образом, полагаю, заключается в следующем: к тому моменту Фергюсон уже объявил о намерении отправиться утром в Глазго и понимал, что любое неожиданное изменение его планов неизбежно вызовет подозрения. Оставалось придумать, как Стрэтчен сможет создать алиби на ночное время. Решив излишне не мудрить, он счел за лучшее последовать своему первоначальному намерению и отправился на розыски Фаррена.

— Не кажется ли вам, — вмешался прокурор, — что это слишком сложный и сомнительный план, чтобы целиком на него полагаться? Сто к одному, у Стрэтчена не было ни единого шанса отыскать пропавшего. Не проще ли прилюдно продемонстрировать кому-нибудь опасения за судьбу Фаррена, чтобы после представить этого человека в качестве свидетеля алиби?

— Думаю, нет, — не согласился Максвелл. — Сначала я рассматривал такую возможность, но, поразмыслив, понял, что поиски Фаррена — лучшее, что Стрэтчен мог выбрать в данных обстоятельствах. Начнем с того, что он, скорее всего, уже получил синяк под глазом и, появившись на публике, не смог бы в тот момент внятно объяснить его происхождение. Кстати, именно из-за синяка я абсолютно уверен в том, что Стрэтчен принял участие в схватке с Кэмпбеллом, пусть и не сам нанес фатальный удар. Конечно, в принципе, он мог кого-нибудь разбудить, делая вид, что озабочен исчезновением Фаррена. Этот некто мог даже любезно предложить составить ему компанию в розысках. Тогда, как справедливо заметил господин прокурор, у Стрэтчена был бы свидетель, готовый подтвердить его невиновность. Но существовала опасность, что Стрэтчену не удастся избавиться от обременительной компании к утру, когда нужно будет выполнить вторую часть плана. Как бы он объяснил внезапную потерю интереса к Фаррену и свой стремительный отъезд в Ньютон-Стюарт? Как незаметно ускользнуть, затеяв кутерьму с поисками? Ведь ему во что бы то ни стало нужно было быть рано утром в Миннохе, причем добраться туда скрытно.

Между прочим, полагаю, что отнюдь не все пошло, как было задумано. Напротив, операция оказалась близка к провалу. Намерение Стрэтчена найти не в меру ревнивого мужа и привезти его в Керкубри или к себе домой в Гейтхаус, представив синяк в качестве подтверждения того, что он действительно был в Фолби, потерпело крах.

— Однако, — подал голос Уимзи, который, несмотря на полуприкрытые глаза, внимательно слушал аргументацию начальника полиции, — найдись Фаррен, Стрэтчену все равно следующим утром нужно было сломя голову мчаться в Миннох.

— Согласен, — кивнул Максвелл. — Но если бы он оставил Фаррена в Керкубри, можно было бы, не задерживаясь, уехать оттуда. Едва ли чета Фарренов нуждалась в лишнем участнике спектакля под названием «семейное примирение». Должен отметить, что перед Стрэтченом лежало несколько путей: из Керкубри он сбежал бы, например, под предлогом обеспокоенности миссис Стрэтчен его долгим отсутствием, в Гейтхаусе мог отговориться необходимостью поскорее сообщить миссис Фаррен обнадеживающие известия о муже. Главное — пропасть из поля зрения, ведь последующую задержку в пути так легко объяснить неисправностью мотора или чем-то еще в таком роде.

— Действительно, — сказал его светлость, — этого я не учел. Что ж, продолжайте — стремите, волны, свой могучий бег ^[54]!

— Итак, Стрэтчен расстался с Фергюсоном, оставленным сторожить тело и создавать видимость пребывания Кэмпбелла в доме. Между прочим, должен заметить, что никто не обратил должного внимания на то, как это было сделано. Человек, приготовивший завтрак, досконально знал образ жизни и привычки покойного. Он отлично представлял, когда следует ожидать появления миссис Грин, каков Кэмпбелл в быту, например аккуратен он или неряшлив, что обычно ест, и прочие мелочи — в противном случае миссис Грин обязательно что-то заподозрила бы. И, скажите на милость, разве Фаррен, Уотерз, Гоуэн или Грэхем могли быть в курсе этих подробностей? Очевидно, нет. Кто же тогда остается? Конечно, Фергюсон, живущий в соседнем доме и пользующийся услугами той же служанки! Кто, как не он, мог ежедневно наблюдать, как Кэмпбелл завтракает или без дела слоняется по дому? А недостающие факты он получил, прислушиваясь к обычной болтовне миссис Грин.

— Отлично! — воскликнул Уимзи с видом студента из Итона, вынужденного поздравить капитана команды из Харроу ^[55]. — Просто замечательно. Вне сомнений, миссис Грин — просто кладезь нужной информации. «Знаете, мистер Кэмпбелл так ужасно обращается со своими пижамами… Вчера он швырнул одну в угольный люк, а ведь она была только что из прачечной. А сегодня я нашла другую в студии — он вытирал об нее кисти…» Да, о соседях можно многое узнать из кухонных сплетен.

— Ну, возможно… — сказал инспектор Макферсон с некоторым сомнением.

Максвелл улыбнулся.

— Вернемся к Стрэтчену, — предложил начальник полиции. — Судя по всему, он нашел Фаррена и, полагаю, страшно обрадовался, ведь шансов на это, как я уже отмечал, практически не было. Надо отдать должное, Стрэтчен безошибочно предположил, куда Фаррен мог направиться, да и окрестности Фолби он знал не понаслышке.

— Это верно, — сказал Дэлзиел. — Но что, если бы Фаррен действительно бросился в шахту?

— Сие было бы, конечно, весьма прискорбно, — ответил Максвелл. — В таком случае Стрэтчену пришлось бы отказаться от избранной линии защиты. Единственное, что он мог, — оставить какую-нибудь из своих вещей, к примеру, шляпу или куртку, в Фолби, дабы впоследствии подтвердить собственное присутствие там, как можно скорее добраться до Минноха, нарисовать пейзаж, а уж потом вернуться, поднять переполох и организовать поиски Фаррена. Свою задержку Стрэтчен объяснил бы тем, что пытался найти беглеца где-нибудь в другом месте. Этот ход не столь удачен, но все-таки достаточно хорош, тем более что обнаружение тела говорило бы в пользу Стрэтчена. Как бы то ни было, я считаю, что он нашел Фаррена. Давайте примем это как данность.

Увы, с этого момента все пошло наперекосяк. Фаррен, вместо того чтобы спокойно вернуться к жене, исчез, а Стрэтчен умудрился свалиться в шахту сам, что чуть не помешало воплощению плана в жизнь. Конечно, подъем Стрэтчена на поверхность был сложным и долгим, но все же не настолько, Как он пытался представить. В результате художник приехал в Миннох позже, чем задумал. Если бы ничего не случилось, он, как и предполагал, без сомнения, вернулся бы вместе с Фарреном, часам, скажем, к трем ночи, а затем прямиком отправился в условленный пункт, чтобы забрать машину с телом, которые там оставил Фергюсон.

— Где это могло быть? — спросил прокурор.

— Трудно сказать наверняка. Думаю, основная мысль состояла в том, что Фергюсон садится в автомобиль Кэмпбелла и перегоняет его в некую подходящую точку на старой дороге, ведущей в Критаун, после чего сам возвращается на велосипеде, а машину получает в свое распоряжение Стрэтчен.

— На каком велосипеде? — уточнил Уимзи.

— Да на любом, — ответил начальник полиции, — за исключением, конечно, велосипеда из «Анвоса», наделавшего столько шума. Позаимствовать без ведома хозяев велосипед в наших краях нетрудно, а у Фергюсона было достаточно времени, чтобы втихомолку поставить его на место. Таким образом, у предполагаемого соучастника была возможность вернуться к себе домой около семи часов утра, позавтракать и успеть к автобусу до станции в Гейтхаусе.

— Проглотив собственный завтрак и еду, якобы приготовленную Кэмпбеллом, он должен был чувствовать себя, как объевшийся удав, — усмехнулся прокурор.

— Господа! — несколько раздраженно обратился к присутствующим начальник полиции, — если вы совершили убийство и думаете только о том, как избежать наказания, вас не остановит такая мелочь, как второй завтрак.

— Если бы убийство совершил я, — возразил прокурор, — у меня бы не было аппетита даже для одного завтрака.

Начальника полиции эти легкомысленные комментарии не слишком обрадовали. Неожиданно Макферсон, что-то непрерывно чиркающий в записной книжке во время доклада Максвелла, подал голос:

— Вот, сэр. Насколько я понял, схема убийства должна быть следующей.

Дело против Стрэтчена и Фергюсона

Понедельник

9.15 вечера — Фаррен оставляет записку в доме Стрэтчена.

10.20 вечера — Кэмпбелл возвращается домой после стычки с Гоуэном.

12 ночи или около того — Стрэтчен возвращается домой и находит записку.

Вторник

12.10 ночи (примерно) — Стрэтчен идет в дом Кэмпбелла, потом к нему присоединяется Фергюсон. Совершается убийство.

12.10–12.45 ночи — разрабатывается план, позволяющий инсценировать несчастный случай. Стрэтчен отправляется в Фолби, забрав с собой спрятанные в машине шляпу, плащ и рисовальные принадлежности Кэмпбелла.

2–3 часа ночи — Стрэтчен встречает Фаррена, между ними происходит стычка, после которой последний снова убегает.

3.30 ночи (приблизительно) — Стрэтчен падает в шахту.

4 утра (приблизительно) — Фергюсон приезжает в некое место на старой дороге, ведущей в Критаун, на машине Кэмпбелла с телом и велосипедом в салоне. Оставляет машину Стрэтчену.

5–6 утра — Фергюсон возвращается на велосипеде в Гейтхаус по старой дороге.

9 утра — Стрэтчен выбирается из шахты и разыскивает свой автомобиль.

9.08 утра — Фергюсон садится в поезд до Дамфриса.

9.20 утра — Стрэтчен прибывает к месту встречи, пересаживается в машину Кэмпбелла. Прячет собственный автомобиль.

9.35 утра — Стрэтчен, замаскированный под Кэмпбелла, Замечен рабочим, проезжавшим поворот на Нью-Галлоуэй.

10 утра — Стрэтчен приезжает в Миннох. Прячет тело и рисует картину.

71.15 утра — Стрэтчен заканчивает работу над картиной.

Здесь инспектор остановился.

— Но как Стрэтчен вернулся к своему автомобилю, сэр? Это добрых четырнадцать миль. Не на своих же двоих, в самом деле…

— На велосипеде Фаррена, — быстро нашелся начальник полиции. — Пометьте, что он мог забрать его в Фолби. Конечно, если бы первоначальный план не сорвался, он бы либо взял другой велосипед, либо запланировал себе запас времени, чтобы дойти пешком. Однако в сложившихся обстоятельствах, имея под руками велосипед, Стрэтчен не преминул им воспользоваться.

— У вас на все есть ответы, сэр! — Макферсон уважительно покачал головой и продолжил читать свои записи:

12.45 дня — Стрэтчен добирается на велосипеде Фаррена до Критауна, бросает велосипед и пересаживается в собственную машину.

1.15 дня — Стрэтчен возвращается в Гейтхаус по дороге Скайр-Берн.

— Что ж, — сказал прокурор, по ходу дела сверявший график Макферсона с рапортом начальника полиции о допросе Стрэтчена, — изложенное соответствует показаниям подозреваемого.

— Вполне, — кивнул Джемисон Максвелл. — И даже, что более важно, соответствует фактам. Мы нашли человека, уверенно припоминающего, что Стрэтчен проезжал по Скайр-Бернской дороге между часом и двадцатью минутами второго. Более того, мы проверили, звонил ли он на самом деле в «Герб МакКлеллана» — телефонный звонок зафиксирован ровно в час восемнадцать.

— Вы отвели на написание картины час с четвертью, — медленно сказал Уимзи. — В моем присутствии двое не самых последних здешних живописцев проделали аналогичную работу, и самый быстрый не смог добиться приемлемого результата раньше, чем через полтора часа. Осознаете ли вы кроющееся здесь противоречие?

— Да, что есть, то есть, — пробормотал начальник полиции. — Скорость их работы меня действительно подводит. — Я хотел бы попросить слова, с вашего позволения, — внезапно послышался неуверенный голос.

Присутствующие удивленно повернули головы в сторону констебля Дункана, до того сидевшего так тихо, что о его существовании практически позабыли.

— Вот как? — улыбнулся Максвелл. — Извольте, Дункан. Собственно, вас и позвали, чтобы узнать ваше мнение. Итак, прошу.

Молодой полицейский, заерзав, бросил на начальство робкий взгляд. У него возникло смутное ощущение, что он собственноручно роет себе яму, но, как говорится, если начал — говори. Промолчать уже не представлялось возможным.

Грэхем, Гоуэн, Уотерз

— Мы уже выслушали две теории, — начал констебль Дункан, — и обе достаточно хороши. Я ничего не имею против, хотя они и представляются мне сложными и путаными. Лично у меня мозги давно набекрень. Но, собственно, речь не об этом. Я хотел бы узнать лишь одно: как сэр Максвелл оценивает реальную возможность создания столь хитроумного плана всего за три четверти часа?

— Вообще-то, — с достоинством ответил начальник полиции, — мы прекрасно понимаем определенную условность временных границ, их растяжимость, так сказать. Если мы в принципе допускаем возможность падения Стрэтчена в шахту, то, согласитесь, точное время его отъезда в Фолби не имеет решающего значения.

— Не тушуйтесь, констебль, — ободряюще добавил прокурор, заметив, что Дункан несколько обескуражен ответом Максвелла. — Вы желаете предложить более простую и продуманную версию? Пожалуйста.

— Я тут подумал… — сказал Дункан. — Доктор Кэмерон, прошу прощения… Нельзя ли предположить, что время смерти было определено с некоторой погрешностью и Кэмпбелл был убит все же не в тот день, когда его нашли, а например, накануне, или, наоборот, в тот же день, но позже? Умоляю доктор, не обижайтесь!

— Даже и в мыслях не держал, — дружески улыбнулся доктор Кэмерон. — Высказывайтесь смелее, молодой человек. Вопрос об установлении точного времени смерти вовсе не так прост, как может показаться некоторым любителям детективных романов. По своему опыту могу сказать, что чем больше медик встречается с различными летальными случаями, тем меньше у него охоты опираться в работе на декларируемые повсюду прописные истины. Природа настолько непредсказуема, что способна загнать в тупик даже самый выдающийся интеллект.

— Я, — Дункан отчаянно покраснел, — недавно прочитал одну книжечку, относящуюся к теме нашего разговора. Этот во всех смыслах поучительный труд подарил мне отец на прошлый день рождения. Несмотря на не слишком высокое положение в обществе, он всю жизнь стремился к новому и всегда учил меня, что знания — лучший путь к успеху.

Полицейский вытащил из-за пазухи большой квадратный предмет, упакованный в коричневую бумагу, и начал медленно развязывать крепкую бечевку, которой он был надежно замотан.

— Вот, — торжественно сказал Дункан, когда последний узел был распутан, бумага снята и книжечка — внушительный фолиант шесть на девять дюймов — наконец предстала взору собравшихся. — Она называется «Судебная медицина и токсикология» Диксона Манна, и там найдется чего почитать человеку нашей профессии. Здесь есть одна штука, на которую я хочу обратить ваше внимание. Специально заложил это место бумажкой. Вот, страница тридцать седьмая. Тут как раз речь идет о том, как коченеют мертвецы.

— О трупном окоченении, — уточнил доктор.

— Именно, о нем самом. В книжке оно еще по-другому называется, rigor mortis^[56], но это все равно об окоченении, только название иностранное. Так вот, тут написано, а пишет это ученый человек, не зря же мой бедный отец выложил за нее кучу денег: «В обычных условиях мышцы начинают коченеть в период от четырех до десяти часов после смерти». От четырех до десяти! Получается шестичасовой разброс в установлении точного времени смерти. Верно, доктор?

— При прочих равных условиях, — кивнул Кэмерон.

— Ага, а вот еще: «Оно полностью развивается…», ну, вы понимаете, окоченение, «… от двух до трех часов с начала процесса». Снова порядочный срок.

— Согласен.

— «Этот процесс длится от нескольких часов до шести или даже восьми дней». Это же невероятно огромная погрешность, доктор!

— Все верно, — слегка усмехнулся Кэмерон, — но существует множество других обстоятельств, которые следует принимать во внимание. Уж не предполагаете ли вы, что наш труп был восьмидневной давности?

— Вовсе нет! Вот что там говорится дальше: «Средней продолжительностью трупного окоченения можно считать срок от двадцати четырех до сорока восьми часов». Наверное, автор не будет против еще двух-трех часов. Ну а теперь, доктор, скажите, когда вы в три часа дня осматривали труп, насколько окоченевшим он был?

— Вполне, — ответил эскулап. — Окоченение было, используя терминологию вашего ученого человека, полностью развившимся. Это обстоятельство, как правило, дает возможность предполагать, что некто мертв не менее шести часов, а, учитывая наличие трупных пятен и прочих признаков, возможно, и больше. Принимая положения мистера Диксона Манна за основу для диагностики, вы сами видите: допущение, что смерть могла наступить даже тринадцать часов назад, то есть десять часов с начала процесса трупного окоченения плюс три часа до его полнейшего развития, вполне имеет право на существование. Другими словами, преступление могло произойти между полуночью и девятью часами утра, и тело к моменту осмотра было окоченевшим, если, конечно, на ситуацию существенным образом не повлияло некое неучтенное и не вполне обычное обстоятельство.

— Да, но… — попробовал вставить Макферсон.

— Да, это как раз то, что я… — одновременно начал Дункан.

— Минуточку, — прервал их доктор. — Знаю, что вы хотите сказать, инспектор! Я с некоторой долей сомнения соглашусь что к тому моменту, когда я увидел труп, окоченение могло уже полностью развиться. Допустим, процесс шел медленно и вступил в завершающую фазу, скажем, к часу. Это позволяет предположить, что смерть наступила еще в десять часов вечера предыдущего дня. Если помните, я говорил вам, что такое возможно.

Макферсон удовлетворенно хмыкнул.

— Кэмпбелл был физически крепким человеком, — продолжал доктор, — и умер от неожиданного удара. Если вы, Дункан, обратитесь к своей книжечке, то наверняка узнаете, что при таких условиях окоченение может быть замедлено.

— Но, доктор, — продолжал настаивать молодой полицейский, — если человек, например, истощен или подавлен, окоченение может происходить очень быстро, а я полагаю, что у Кэмпбелла была весьма тяжелая ночь. Судите сами: около девяти часов вечера он чуть не подрался с мистером Уотерзом, затем без четверти десять махал кулаками с мистером Гоуэном. До того Кэмпбелл залил в себя изрядное количество виски, которое, как мне известно, оказывает на организм подавляющий эффект, как всем нам известно, — торопливо поправил сам себя Дункан и, заметив на лице его светлости улыбку, продолжил: — Правда, спиртное могло выветриться… К тому же Кэмпбелл встал рано утром, не позавтракал, как было установлено в результате вскрытия, да еще проехал двадцать семь миль за рулем. Разве он был недостаточно измотан, чтобы быстро окоченеть после того, как его убили?

— Вижу, вы отлично подготовились, молодой человек, — сказал доктор. — Чтобы не ошибиться, мне придется быть крайне осторожным в высказываниях. Могу ответить лишь так: трупное окоченение длится в среднем от двадцати четырех до сорока восьми часов. Тело Кэмпбелла, когда я осматривал его во вторник в три часа пополудни, уже окоченело, более того окоченение отмечалось до позднего вечера среды, то есть до момента препровождения тела в морг. В четверг вечером, когда я в присутствии нескольких человек вскрывал труп, окоченение уже полностью прекратилось. Таким образом, время фактически укладывается в среднюю продолжительность окоченения. В целом можно утверждать, что быстрое развитие окоченения сопровождается его коротким течением, а медленное развитие длительным. В нашем случае характер течения окоченения был приближен к медленному, в связи с чем я предположил, что его начало также затянулось. Мое заключение таково: смерть, вероятнее всего, наступила около полуночи, что согласуется как с общим видом трупа, так и с кровоподтеками на нем.

— Как насчет содержимого желудка? — уточнил Максвелл.

— Содержимым желудка было виски, — сухо ответил доктор. — Однако я не возьмусь предполагать, насколько поздно вечером в понедельник покойный его употреблял.

— Но, — возразил Дункан, — если предположить, что убийство произошло во вторник, не раньше девяти часов утра, срок окоченения существенно сокращается.

— Конечно, — кивнул Кэмерон. — Если Кэмпбелл умер во вторник утром, период окоченения уменьшается где-то до тридцати шести часов. И все же я могу уверенно говорить исключительно о времени между тремя часами пополудни во вторник и семью часами вечера в среду.

— Вопрос остался открытым, — констатировал прокурор. — По внешним признакам вы предполагаете, что смерть наступила около полуночи, при том что вероятность расхождений равна одному-двум часам.

— Да.

— А допускаете ли вы восьмичасовую погрешность?

— Не думаю, — осторожно ответил доктор. — Но вместе с тем не могу утверждать, что это невозможно. Если в природе и бывает что-то невозможное, то ошибки в диагностике к подобным парадоксам не относятся.

— Та-а-к, — неодобрительно протянул Дэлзиел, сверля взглядом подчиненного. — Констебль, вы добились самого большего из того, чего могли ожидать, приставая к специалисту со своей дурацкой книгой, стариком-отцом и подвергая сомнению огромный опыт доктора Кэмерона. Он признал, что ошибка хотя и крайне маловероятна, но возможна. Вы отдаете себе отчет в том, что у вас должны быть очень веские аргументы для того, чтобы мы слушали дальше? Прошу простить его, доктор. Дункан неплохой парень, но иногда проявляет излишнее рвение.

Констебль, поощренный таким нетривиальным образом, вспыхнул, но продолжал стоять на своем:

— Мне пришло в голову, что среди шести подозреваемых нет ни одного, кроме Грэхема, о ком бы было достоверно известно, что он находился в ту ночь на месте, где обнаружили труп. Зато у нас есть свидетель, встретивший подозреваемого в Баргреннане в утро убийства. Более того, Грэхем и сам это признает.

— Совершенно верно, — подтвердил прокурор. — В отчетах имеются показания некоего Брауна, который видел Грэхема, идущего вдоль берега Кри, чуть ниже Баргреннана, во вторник утром, около половины двенадцатого. Свидетель утверждает, что Грэхем направлялся вверх по течению, но, завидев приближающегося Брауна, быстро пригнулся, как будто не хотел, чтобы его заметили. Обстоятельство само по себе подозрительное.

— Вот-вот! — взволнованно подхватил Дункан. — Помните, что Грэхем отвечал на предварительном допросе? Сначала он вовсе отказался сообщить, где был. И это, представьте, еще в тот момент, когда смерть Кэмпбелла считалась несчастным случаем. Это, во-первых. Во-вторых, как только из газет стало известно, что полиция рассматривает версию убийства, нам преподнесли фальшивое алиби именно на ночь понедельника.

— Остановитесь на минутку, Дункан, — прервал констебля Максвелл. — Согласно вашей логике, Грэхем совершил преступление не ранее, чем во вторник утром. Какова была необходимость в алиби на ночь понедельника? Ведь он должен был понимать, что это бессмыслица.

— Так-то оно так, — полицейский попытался придать своему простоватому лицу хитроумное выражение, — но почему леди говорила именно об этом времени? Потому что кое-кто, не будем уточнять имена, растрезвонил на всю округу, что убийство случилось в понедельник ночью. Далее эта дама, прекрасно знающая, что Грэхем виновен, но недостаточно хорошо представляющая себе обстоятельства преступления, всеми лапками, как оса в варенье, попала в ловушку. Она заявила: «Грэхем не мог этого сделать. Он провел ночь со мной». Сержант Дэлзиел внезапно взял, да и спросил ее напрямик: «Как долго он был с вами?» Она ответила: «До девяти часов», прекрасно понимая, что ответ «до двенадцати» не годится, потому как следующим вопросом стало бы: «Неужели никто не видел, как он выходил из дома?» Зная любопытство местного населения, однозначно ответить здесь невозможно, и добрая самаритянка попала в затруднительное положение. Грэхем, прослышав об этом разговоре, сообразил: «Я должен придумать что-нибудь получше. Похоже, тот парень на реке узнал меня. Скажу, что я двое суток браконьерствовал около Баргреннана с Джимми Флемингом. Джимми, конечно, это подтвердит». Вот тогда-то Грэхем и пришел к нам со вторым алиби.

— Джимми Флеминг, насколько я понимаю, действительно подтвердил, что они рыбачили, — кивнул прокурор, просматривая бумаги.

— Еще бы он не подтвердил! — воскликнул Дункан. — Все знают, что Флеминг самый большой лжец в округе. Кроме того, все они души в Грэхеме не чают. Каждый из них поклялся бы чем угодно, чтобы его защитить.

— Это похоже на правду, — согласился Макферсон. — Может статься, что им не было необходимости лгать. Скажем, полночи они ловили рыбу, а полдня дрыхли после попойки. Что мешало Грэхему совершить преступление, попутно нарисовав картинку, ни о чем не ставя их в известность? Он мог объяснить свое отсутствие долгой прогулкой. Или они вообще так крепко уснули, что не заметили, когда он уходил и приходил.

— Как мы поняли, Дункан, вы хотите сказать, что Кэмпбелл сам приехал в Миннох? В таком случае уточните, когда это могло произойти?

— Это вполне очевидно, — вступил в дискуссию Уимзи. — При рассмотрении данной версии нам нет резона не доверять показаниям Фергюсона, поэтому примем их на веру. Следовательно, выехав в семь тридцать и передвигаясь с обычной скоростью, Кэмпбелл затратил на то, чтобы преодолеть двадцать семь миль, не больше часа. Скажем, он добрался до Минноха к половине девятого, расположился и достал рисовальные принадлежности. Грэхем, совершающий утренний моцион, подошел туда, скажем, без четверти девять. Произошла ссора… В итоге Кэмпбелл был убит и сброшен в реку. В девять утра Грэхем уже вполне мог приступить к написанию пейзажа, ведь летом рассветает рано. Работа заняла часа полтора, мы это знаем, потому что видели, с какой скоростью он рисует — по крайней мере, я видел. Однако нам известно, что в пять минут двенадцатого Грэхем все еще был на холме. Ну что же… Допустим, ведь когда я за ним наблюдал, он всего лишь копировал предыдущую работу и, скорее всего, рисовал быстрее, чем в первый раз. Как только картина была завершена, он убедился в том, что путь свободен — любознательных прохожих нет, и, не спеша, вернулся к спящим приятелям, которые впоследствии были готовы поклясться, что не спускали с него глаз ни на минуту. Такова ваша теория, не правда ли, Дункан?

— Так точно, — обрадовался полицейский.

— Совсем неплохо, — с видом дегустатора, смакующего выдержанный портвейн, одобрила доклад констебля его светлость. — Версия имеет как минимум три недочета, однако, смею заверить, небольшими усилиями они могут быть сведены на нет. Противоречие первое: путаница в расчетах времени окоченения тела. Но уж коль скоро доктор сам признает возможность ошибки, что тут говорить? Противоречие второе: существует вопрос, кем съеден завтрак Кэмпбелла. Можно предположить, что, хорошенько набравшись накануне ночью, покойник все-таки нашел в себе силы доползти до кухни и поджарить яйца с беконом, но, не вынеся вида готовой стряпни, швырнул ее в огонь. Еще мы имеем право допустить, хоть мне и претит подобная мысль, что миссис Грин съела завтрак сама, но категорически не желает сознаться в содеянном — вероятно, от стеснения. Не исключена также вероятность того, что Кэмпбелл титаническими усилиями одолел яичницу, но неравная борьба с едой дала о себе знать, его внезапно стошнило, и образовавшуюся пустоту в желудке, видимо, от горя, он вновь заполнил виски. Кажется, ни одно из этих умозаключений не противоречит состоянию тела а момент обнаружения, так, доктор?

И, наконец, противоречие третье. Отчего-то забыты грязные пятна, обнаруженные на кэмпбелловском «моррисе». В свое время мы решили, что они появились от велосипедных шин, но на самом деле пятна могли таковыми вовсе не быть. Я, если помните, просил обратить на эту деталь особое внимание, но раз такое дело, видимо, не стоит на ней зацикливаться. Допустим, что наличие грязи — недостаточно значимое обстоятельство, чтобы позволять ему портить такую шикарную теорию.

Большому сомнению безыскусную реконструкцию событий, предложенную Дунканом, подвергает свидетель, видевший машину на повороте Нью-Галлоуэй в девять сорок пять. Боюсь, констебль вообще не принял его в расчет. Однако тут можно возразить, что свидетель просто-напросто что-то напутал. Уж если дипломированный врач имеет право на ошибку, то что взять с простого смертного?.. Номер машины он не разглядел, так что это вполне мог быть другой «моррис».

— А куча барахла сзади под ковриком? — спросил начальник полиции. — А бросающаяся в глаза одежда водителя? Не думаю, что вы сможете выбраться из этой ловушки так же легко.

— Я не смогу? — удивился Питер. — Вы меня плохо знаете. Да я выскочу из мчащейся на полной скорости горящей машины. Вас интересует автомобиль с грудой багажа на заднем сиденье, за рулем которого сидел водитель в бросающейся в глаза одежде, не так ли? Полноте… Вы и без меня отлично знаете, что случается, когда дают объявление с описанием деталей. Человек видит что-то, отчасти соответствующее описанию, и домысливает остальное. Возможно, в то утро по главной дороге от Касл-Дуглас до Странрара проехало двадцать «Моррисов», и как минимум в половине из них был багаж. А сколько машин вели джентльмены, одетые немного более странно, чем принято? У вашего свидетеля не было особой причины запоминать автомобиль и время — человека интересовал лишь тот факт, что его чуть не задавили. Если расспросить велосипедиста подробнее, наверняка окажется, что он сам ехал неосторожно. Случилось так, что водитель какой-то машины привел его в ярость, но, вообрази он даже, что столкнулся с человеком, убегающим от правосудия, то и тогда запомнил бы детали, которых там не было и в помине. Согласитесь, на свете существует множество людей, всегда готовых рассказать больше, чем они видели.

— Как вы правы! — воскликнул Макферсон.

— Знаете, что мне нравится в версии Дункана? — спросил прокурор. — В соответствии с ней получается, что совершено непреднамеренное убийство. Дело выглядит так, будто Грэхем случайно встретил Кэмпбелла и в результате ссоры убил его, что само по себе кажется значительно более правдоподобным, нежели слишком хитроумный план, согласно которому мертвое тело надо везти столько миль, чтобы бросить его в более чем неподходящем месте.

— Кэмпбелл мог так или иначе сам навязать убийце образ действий, накануне высказав вслух желание отправиться в тот день на этюды, не так ли?

— Но он ведь мог изменить намерения, мистер Максвелл.

— Убийца, в отличие от законопослушного гражданина, должен был соблюдать точность, даже сильно рискуя ради излишнего правдоподобия, — строго добавил Макферсон.

— Итак, инспектор, — подвел итог дискуссии начальник полиции. — Я вижу, что вы не удовлетворены ни одной из высказанных версий. Позвольте, в таком случае, услышать вашу.

Макферсон просиял: настал его звездный час. Инспектор пребывал в убеждении, что именно он, как никто другой, проник в психологию преступника, и был чрезвычайно благодарен Дэлзиелу, Максвеллу и Дункану за то, что они породили столь нежизнеспособные теории, на фоне которых его доклад покажется еще более выигрышным.

— Как только что сказал сержант, — начал он, — Джимми Флеминг слывет отъявленным лжецом. Однако я знаю еще больших лжецов, чем он: это мистер Гоуэн и парочка его слуг. Разве не ясно, что вранье этой троицы не оставляет никаких сомнений? Ну, разве что еще так же нелепа байка Стрэтчена про мяч для гольфа. Я уверен, что Кэмпбелла убил Гоуэн, повстречав его на дороге, и не верю ни единому слову в истории про бороду. Я изложил, как мне представляется, истинную цепочку событий на бумаге и прошу вас, господин прокурор, прочитать запись вместо меня, ведь у вас больше привычки к публичным выступлениям.

С этими словами инспектор достал из нагрудного кармана и передал прокурору несколько аккуратно исписанных листочков, после чего откинул голову назад с застенчивой улыбкой поэта, впервые представляющего публике свои творения.

Прокурор поправил очки и, прочистив горло, огласил следующий акт правосудия.

Дело против Гоуэна

Показания девочки — Хелен МакГрегор — свидетельствуют о том, что в понедельник в двадцать один сорок пять на дороге из Гейтхауса в Керкубри Кэмпбелл встретил другого водителя. Гоуэн не отрицает, что этим вторым водителем оказался именно он. Далее свидетельница утверждает, что произошла драка, после чего один из ее участников положил бездыханное тело в двухместный автомобиль и повез его по направлению к Гейтхаусу. Девочка испугалась и убежала домой, но ее слова были впоследствии подтверждены находкой гаечного ключа с отпечатками пальцев Кэмпбелла недалеко от предполагаемого места трагедии, а также обнаружением отпечатков шин, указывающих на то, что машина съехала с дороги в траву и прошла через ворота приблизительно в пятидесяти ярдах от означенного места.

По моему мнению, преступление совершено следующим образом.

После драки и убийства Кэмпбелла первым намерением Гоуэна было перетащить тело туда, где его бы не заметили проезжающие, что он и сделал, положив труп в собственную машину, съехав к воротам и оставив его там. Он воспользовался собственным автомобилем только потому, что тот стоял ближе к Гейтхаусу и на нем было легче вырулить к обочине. Если бы преступник запихнул тело в «моррис» Кэмпбелла, ему сначала пришлось бы отгонять собственную машину, терять драгоценное время и увеличивать риск появления нежелательных свидетелей. Представьте: на дороге стоит автомобиль с трупом на заднем сиденье, а вокруг суетится Гоуэн. Картинка, способная вызвать подозрения у любого прохожего, не так ли?

Итак, художник сел в машину Кэмпбелла, проехал через ворота и отогнал ее дальше по тропинке. Потом пешком вернулся к своему автомобилю, развернул его и погнал в Керкубри. Видимо, он несся как чумовой (последние два слова были аккуратно зачеркнуты), крайне быстро, и мог в таком случае добраться до городка примерно минут за пять, скажем, в двадцать два десять. Хелен снова увидела его, когда он проезжал мимо их дома.

Вернувшись к себе, Гоуэн переговорил со своим шофером и велел ему срочно собираться, чтобы вернуться вместе с ним обратно. Снова прибыв на место преступления около двадцать минут одиннадцатого, Гоуэн пешком направился к «моррису» Кэмпбелла, вырулил на шоссе и поехал в Гейтхаус, в то время как Хаммонд вернулся в Керкубри.

Гоуэн приехал вдом своей жертвы в двадцать два тридцать. (Заметим, Фергюсон сказал, что слышал шум в двадцать два пятнадцать, но признал, что указывает время приблизительно).

Затем убийца обдумал детали инсценировки несчастного случая. Понимая, что черная борода не даст ему возможности достоверно изобразить Кэмпбелла, он ее сбрил, воспользовавшись бритвой покойного, тщательно смыл и сжег волосы, кроме тех, которые понадобятся для выполнения плана.

Когда появился Стрэтчен, Гоуэн спрятался в каком-нибудь укромном месте, скорее всего в гараже. Как только Стрэтчен ушел, Гоуэн снова прокрался в дом, уничтожил записку и продолжил свои приготовления.

В половине восьмого утра он, одетый как Кэмпбелл, с телом на заднее сиденье, принадлежностями для рисования и велосипедом, украденным в «Анвосе», уехал. Мы можем объяснить длительный срок, который потребовался Гоуэну, чтобы добраться до Нью-Галлоуэйской дороги, где он был замечен рабочим, тем, что художник заехал в какой-либо город или деревню (пока не установлено, куда именно) и связался оттуда с Хаммондом, объяснив, где его встретить на двухместном автомобиле. Думается, он звонил откуда-то из окрестностей Пинверри. Мы уже начали расследование, чтобы обнаружить факт телефонного сообщения в радиусе тридцати миль вокруг Гейтхауса.

Здесь начальник полиции перебил прокурора, увлеченного чтением.

— Разве нельзя с большей вероятностью отследить этот звонок в Керкубри? — спросил он.

— Как бы не так! — воскликнул Уимзи, прежде чем Макферсон успел открыть рот, чтобы ответить. — Хаммонд должен был ждать информацию где-нибудь подальше от Керкубри. Гоуэн, попавший в отчаянное положение, не собирался привлекать лишнее внимание, да, Макферсон?

— Точно, — прогудел инспектор. — Я как раз это и хотел сказать.

— А почему он не мог проинструктировать Хаммонда, когда они были вместе, и вообще обойтись без телефона? — удивился Максвелл.

— К тому моменту у него еще не был готов план, — опять ответил Питер. — Какие же вы нетерпеливые, господа! Дайте преступнику время на размышление. Его первая мысль была такой: надо убрать тело с дороги, по которой, как известно, проезжал я. Может, закопать его? Но где? Пока неясно. Я обдумаю это позже и позвоню Хаммонду завтра в восемь часов. Отправить шофера в Лауристон или Твинхолм (на Камчатку, в Тимбукту — в общем, в любой ближайший населенный пункт), и потом позвонить ему… В самом деле, надо же инспектору чем-то объяснить задержку в дороге. Фергюсон лгун, Стрэтчен свалился в шахту, Фаррен… Что у нас с Фарреном? Ах да, он плохо водит машину. Почему бы Гоуэну не сделать крюк миль в тридцать для одного звонка? Пожалуйста, продолжайте чтение сего увлекательнейшего опуса!

— Переговорив с Хаммондом, — снова обратился к исписанным листочкам прокурор, — Гоуэн добрался до Минноха, где приступил к этюду, которым и занимался где-то до половины двенадцатого. Затем он сел на велосипед и поехал по дороге, ведущей в Джирван, к условленному месту встречи. Оно Должно находиться где-то за Бархиллом, ведь именно там Мистер Кларенс Гордон заметил некого странного субъекта. Мистер Гордон сказал, что велосипедист был не очень высоким, но преступник вполне мог скрыть свой рост, наклонившись поближе к рулю, особенно если он изо всех сил налегал на педали. Без бороды Гоуэн стал неузнаваемым по прежним фотографиям. Хаммонд, взяв в гараже двухместную машину и захватив все необходимое для крепления велосипеда на крыше, встретил хозяина где-то между Бархиллом и Джирваном. Они вместе доехали до Джирвана, где Хаммонд, оседлав велосипед, взял курс на Эйр, обдумывая по дороге, каким образом ему лучше отделаться от этого средства передвижения. Не будем забывать, что Хаммонд англичанин, а на станции запомнят человека, путешествующего с велосипедом и говорящего с лондонским акцентом. В это время Гоуэн, взявший автомобиль, остановился в каком-либо городке, чтобы написать и отправить письмо майору Элвину. Художник не желал показываться в Керкубри без бороды, поэтому уехал к старому приятелю. В данный момент мы направили все усилия на выяснение точного графика перемещений машины в тот день.

Теперь что касается клочков бороды, найденных на дороге Гейтхаус-Керкубри. Гоуэн, по всей вероятности, предполагал, что полиция может заподозрить его в убийстве и начать расследование. Именно на этот случай они и были припасены. Отдавая себе отчет в том, что тайный отъезд в Лондон вызовет подозрения, преступник и его сообщники выдумали подходящую историю и разбросали в ее подтверждение клочки волос недалеко от дороги. Этот трагический рассказ, впоследствии преподнесенный Гоуэном Скотланд-Ярду, здорово ввел всех в заблуждение, так как был подкреплен реальными фактами. Обстоятельства побега Гоуэна из Керкубри соответствуют указанным в его заявлении.

Дело против Гоуэна, представлено Джоном Макферсоном, инспектором полиции (подпись).

— Все оригинальнее и оригинальнее, — прокомментировал сию версию Уимзи. — Множество деталей требует подтверждения, но в целом все на самом деле неплохо. Какой потрясающий пассаж о лживых и продажных слугах-англичанах! Даже убийство не поколебало их феодальную преданность человеку, который им платит!

Кровь прилила к лицу инспектора.

— Вы смеетесь надо мной, ваша светлость, — упрекнул он лорда Питера.

— Нив коей мере. Более того, кое-что в вашей версии мне особенно понравилось: например, попытка включить в дело велосипед с Юстонского вокзала. Другие, как мы убедились, о нем просто умолчали.

Услышав это, констебль Росс так громко закашлял, что все присутствующие повернули к нему головы.

— Как я понимаю, Росс, — подбодрил его Уимзи, — вас тоже не оставляет равнодушным слово «велосипед». Я хочу попросить вас высказать свою версию случившегося. Полагаю, никто возражать не будет.

Полисмен посмотрел на начальника полиции, ожидая разрешения вступить в разговор, и, получив в ответ благосклонный кивок, начал.

— Я все время думаю об Уотерзе, — сказал он. — Его алиби совершенно неудовлетворительно, и проверить его пока не представляется возможным. Мы до сих пор не смогли связаться с яхтой человека по имени Друит…

— Одну минуту, — перебил подчиненного Максвелл. — Сегодня утром мы получили от него телеграмму из Эрисьяга, упустив его перед этим в Обене. Друит телеграфирует следующее: «Уотерз присоединился мне в Дуне 8.30 вторник утром. Сошел с яхты Гуроке субботу. Подпись». Как я понимаю, он сделал также официальное заявление в полиции.

— Ну и что? — Росс ничуть не смутился. — Мы же не знаем толком, что за тип этот Друит. Может, он из принципа выгораживает Уотерза? Пусть он клянется до посинения, что Уотерз поднялся на борт в Дуне, но факт остается фактом — никто не в состоянии подтвердить его слова, а велосипед так вообще словно испарился. Полагаю, велосипед сейчас лежит глубоко на дне где-нибудь между Эрраном и Странраром, и мы увидим ржавую раму не раньше, чем море вынесет ее на берег в день Страшного суда. Если только, — добавил он уже более прозаично, — мы не используем для поиска глубоководное оборудование.

— Так в чем же заключается ваша идея, Росс?

— Мистер Максвелл, по-моему, тут все ясно, как божий день. Кэмпбелл нарвался сам. Сначала он повздорил с Уотерзом и угрожал, что так просто ссора не закончится. Потом, поехав в Гейтхаус, по дороге встретил Гоуэна и как следует его отделал. «Прекрасно, — небось подумал он, — это моя ночь». Затем Кэмпбелл опять напился, и ему пришла в голову еще одна светлая мысль: «Почему бы мне не вытянуть этого ублюдка Уотерза (покорно прошу прощения) из постели и не покончить с ним прямо сейчас?» Он снова завел машину и выехал из дома, причем Фергюсон спал и ничего не слышал. Судя по его показаниям, он пропустил приход Стрэтчена, так почему бы ему не проворонить и отъезд Кэмпбелла? Покойный добрался до Керкубри и начал швырять камешки в окно Уотерза. Выглянув, тот подумал: «Негоже поднимать шум на улице». Он впустил Кэмпбелла, какое-то время они беседовали внизу, а потом решили подняться в студию и продолжить разговор там. Сказано — сделано. В результате дружеских посиделок Кэмпбелл и был убит.

Уотерз понял, что попал в переплет, но совершенно не представлял, как поступить. В расстроенных чувствах, выйдя на улицу, он встретил дружка, этого самого Друита, который случайно оказался неподалеку, приехав на взятой напрокат машине. «Дружище, — сказал Уотерз, — случилась беда. Я убил человека… Не знаю, что делать. Это была честная драка, но полиция, конечно, сочтет произошедшее убийством, и меня повесят». Они пораскинули мозгами и вместе придумали план спасения. Друит решил сыграть роль Уотерза. Согласитесь, — добавил Росс с нажимом, — ведь миссис МакЛеод так и не видела своего жильца с тех пор, как он ушел чуть позже полуночи. Она только слышала, как он поднимался наверх, она слышала, как он выходил, когда она принесла наверх воду, а, придя с кухни, увидела, что он уже съел завтрак и был таков.

— Зачем Друиту пошел на такой ужасный риск? — поинтересовался Макферсон.

— Убийцы всегда рискуют, — пожал плечами Росс. — В то самое время, как Друит зашел в дом, Уотерз выехал на машине Кэмпбелла, прихватив велосипед. Затем он сделал то же самое, что мы предполагаем относительно других подозреваемых. Погрузив тело в машину около семи тридцати, он, думаю, поехал по старой дороге через Гейтхаус. На этом мало используемом участке, полном ям, рытвин и канав, у автомобиля, скорее всего, забарахлил мотор или пробило шину, и Уотерзу пришлось менять колесо. Так или иначе, в девять тридцать пять подозреваемый проехал поворот на Нью-Галлоуэй и к десяти утра прибыл в Миннох. Там он нарисовал картину, бросил тело в воду и преспокойно уехал на привезенном велосипеде. Времени для этого было хоть отбавляй, ведь он все равно не мог осуществить оставшуюся часть плана до наступления темноты. До вечера он спрятался в холмах и сидел там, проклиная себя за то, что забыл захватить сэндвичи — те самые, что были найдены в сумке Кэмпбелла. Несмотря на голод, он все-таки дождался ночи. Когда на дороге стало вовсе безлюдно, Уотерз сел на велосипед и отправился к месту встречи, оговоренному с Друитом.

Друит положил свой кораблик в дрейф неподалеку от берега, как и говорил, но отчалил из Дуна без Уотерза. За ночь яхта дошла от Леди-Бэй до Финнарт-Бэй, где и приняла на борт Уотерза, который ехал по главной дороге из Пинверри. Затем сообщники вернулись в залив Леди-Бэй и встали там на якорь, после чего Друиту оставалось только следовать изначально намеченному курсу и высадить Уотерза в Гуроке утром в субботу. По ходу дела они утопили велосипед, выбрав место поглубже, чтобы его непросто было отыскать. Да что там, все ясно, как дважды два!

На лицах начальника полиции, инспектора, сержанта и молодого констебля одновременно возникло одинаково скептическое выражение.

— М-да, — задумчиво протянул прокурор. — Ваши версии весьма интересны, господа, но доказательная база не позволяет остановиться ни на одной из них. Благодарю всех за профессионализм и усердие, но сказать, какая из предложенных теорий более вероятна, так же трудно, как выбрать между ларцами Порции^[57]. Мне представляется необходимым довести каждую версию до логического финала, а следующим этапом расследования станет поиск доказательств, подтверждающих какую-либо из них. Перемещение всех машин по окрестным дорогам должно быть проверено максимально тщательно Друита следует вызвать в полицию и допросить поподробнее а людей, живущих около заливов Финнарт-Бэй и Леди-Бэй, опросить на предмет перемещений яхты. Ну что же, по крайней мере, мы можем быть уверены, что один из сценариев, представленных сегодня, является верным, а это уже что-то. Вы как думаете, лорд Питер?

— Действительно, — присоединился к прокурору начальник полиции. — Вы вчера сказали инспектору, что уже нашли ключ к загадке. Может быть, выскажете свое мнение? Кто из подозреваемых является убийцей?

Убийца

— Наконец-то настал момент, — торжественно начал свою речь лорд Уимзи, — которым я буду гордиться больше всего в жизни. Начальник полиции, инспектор, сержант и два констебля просят сделать выбор между их версиями, а я, выпятив грудь и надувшись от важности, могу откинуться на спинку стула и сказать: «Господа, вы все ошибаетесь».

— Что за черт?! — вскричал Максвелл. — Мы не можем все быть не правы.

— Сейчас вы напоминаете мне, — улыбнулся Питер, — того стюарда на пароме, идущем через пролив, что сказал пассажиру, жестоко страдающему от морской болезни: «Сэр, вам не может быть тут плохо». Вы все можете ошибаться, и вы делаете это.

— Но мы перебрали все версии, — не сдавался начальник полиции. — Уж не собираетесь ли вы, Уимзи, перевернуть все с ног на голову и доказать, что преступление совершила миссис Грин, или молочник, или, пуще того, еще кто-нибудь, кого мы вообще не знаем? Это будет в худших традициях низкопробных бульварных романов. Кроме того, вы сами утверждали, что убийца — художник, и вы же назвали нам этих шестерых. Неужели теперь вы возьмете свои слова обратно?

— Нет, — возразил его светлость. — У меня нет намерения пасть так низко. Я всего лишь конкретизирую то, о чем так или иначе говорил раньше. Все вы не правы, но кое-кто не прав меньше, чем остальные. Дело в том, что никто из вас так и не выявил настоящего убийцу, потому что не воспользовался моими советами, хотя некоторые к ним в какой-то степени все-таки прислушались.

— Перестаньте занудствовать, Уимзи, — попросил Максвелл. — Речь идет о деле чрезвычайно серьезном. Если вы обладаете какой-либо информацией, не имеющейся у нас, то обязаны предоставить ее полиции. Точнее говоря, вы должны были сразу так поступить, вместо того чтобы позволять нам самим тратить время столь нелепо.

— Собственно, я с самого начала и пытался это сделать, — пожал плечами Питер. — Я говорил кое о чем в день совершения преступления, просто вы забыли. Однако, в сущности, у меня не было тогда никаких подтверждений собственных слов. Пришлось подождать, пока все подозреваемые не будут втянуты в дело, прежде чем я абсолютно уверился в правильности своей версии. Ведь ее в любой момент могло разрушить какое-нибудь непредвиденное обстоятельство. Даже сейчас я еще не располагаю всеми доказательствами, но, ручаюсь, что скоро смогу предъявить их.

— Давайте, давайте, — проворчал прокурор. — Сделайте милость, поведайте, что конкретно вы хотите доказать, а мы уж, не сомневайтесь, дадим вам такую возможность.

— Что ж, я не премину ею воспользоваться! Вернемся к моменту обнаружения тела. Основная часть загадки, как, впрочем, и ответа на нее, была там, и я, если припомните, указал вам на это, Дэлзиел, что в итоге заставило вас убедиться в насильственной причине смерти Кэмпбелла. Мы поняли, что это было убийство, а вовсе не несчастный случай.

Подумайте, в каком состоянии и при каких обстоятельствах мы нашли тело? Холодное, окоченевшее, оно лежало в воде, на мольберте стояла незаконченная картина, рядом — палитра, сумка и мастихин. Мы осмотрели все принадлежащие покойному вещи, и я сказал вам, сержант, что среди найденных предметов кое-чего не хватает и что если мы не отыщем о самое «кое-что», то Кэмпбелла убили. Помните, Дэлзиел?

— Отлично помню, ваша светлость.

— В сумке Кэмпбелла оказалось девять тюбиков с масляной краской: киноварь, ультрамарин, два желтых хрома, виридоновая зеленая, кобальт, малиновая, краппак красный светлый и лимонная. Но там не было белой! Я объяснял вам сержант, в свое время, что ни один современный художник, если он пишет маслом, не способен обойтись без белил. Они являются своего рода основой, с которой смешивают другие краски для получения разных оттенков и полутонов. Даже такой мастер, как Кэмпбелл, использующий в основном чистые тона, не взялся бы за рисование без белой краски. Это все равно, что ловить форель без сети. В любом случае, доказательством тому, что Кэмпбелл использовал в то утро белила, служило полотно, где было отчетливо видно множество влажных, свежих, только-только нарисованных белых облаков.

Наличие у покойного белил подтверждается и взглядом на палитру, на которую художник выдавил в следующем порядке шесть красок: белую, кобальт, виридоновую зеленую, ультрамарин, хромовый желтый и краппак красный светлый.

Вы искали этот злосчастный недостающий тюбик с краской вместе со мной. Мы вывернули карманы Кэмпбелла, обыскали каждый дюйм земли, перевернули — точнее, вы перевернули, поскольку я, как благоразумный человек, сумел от этого отвертеться, каждый камень в том проклятом ручье, до самого моста. Я указывал вам на то, что, скорее всего, тюбик должен быть довольно большим, хотя не исключена вероятность, что он оказался полупустым и поэтому легким. Если бы тюбик валялся где-то поблизости, можно ли утверждать, что вы бы его обнаружили?

— Да, — подтвердил Дэлзиел. — Об этом можно говорить уверенно, ваша светлость.

— Отлично. Конечно, оставался крошечный шанс, что после смерти Кэмпбелла кто-то подошел и взял тюбик, но мы отметаем его как излишне фантастический и принимать во внимание не будем. Посудите сами: кто возьмет с места преступления всего одну вещь и оставит все остальное? К тому же состояние тела наводило на мысль, что смерть наступила намного раньше, чем вынуждала думать незаконченная картина. Кстати, доктор, хочу облегчить ваши терзания и сделать комплимент профессионализму. Несмотря на весьма уместное и оригинальное замечание Дункана, ваша оценка времени смерти совершенно верна.

— Рад это слышать.

— Итак, оставался вопрос, куда исчезли белила. Принимая во внимание все имеющиеся факты, я пришел к мнению, что, во-первых, Кэмпбелл был убит, во-вторых, картину написал убийца, и, в-третьих, он почему-то прихватил с собой белую краску.

Зачем ему понадобилось брать тюбик, спросите вы? Со стороны преступника это был очень глупый поступок, ведь отсутствие краски обязательно должно было вызвать подозрения. Отвечу, что, вероятнее всего, он забрал его неумышленно, то есть просто автоматически сунул туда, куда привык класть собственные тюбики с красками во время работы. Обратите внимание, убийца не убрал белила на обычное место — в коробку, сумку или на подставку мольберта. На земле тюбика также не было. Что остается? Скорее всего, карман. Я догадался, что нам нужно искать художника с вредной привычкой класть чужие краски, как, впрочем, и собственные, в карман.

— Вы об этом не упоминали, — укоризненно покачал головой Дэлзиел.

— Каюсь, сержант. Поймите меня и простите. Я опасался, что, если обмолвлюсь об этом, вы проявите излишнее рвение и начнете расспрашивать всех и каждого, а ведь стоило только обратить внимание убийцы на его оригинальную привычку, как о ней, равно как и о продолжении расследования, можно было бы забыть. Кроме того, такая манера могла оказаться у несколько художников. В конце концов, я вообще мог ошибиться, преувеличивая значение столь слабой улики, и счел за благо промолчать. Я начал ходить по мастерским, наблюдая за работой живописцев. Очевидно, что такую своего рода разведку я, как частное лицо, мог произвести лучше, чем полиция. Но я все же дал вам подсказку, Дэлзиел, вставив ее в ваш отчет. Каждый мог прийти к тому же заключению, что и я. Почему никто этого не сделал?

— Что теперь об этом говорить, — вздохнул Максвелл. — Продолжайте, прошу вас.

— Я задумался, зачем понадобилась вся эта возня с картиной? Для чего убийце околачиваться на месте преступления, рисуя какой-то пейзаж? Ответ очевиден: чтобы скрыть истинное время смерти Кэмпбелла. Но какое именно? Предположим, злодеяние свершилось предыдущей ночью. Это означает, что злоумышленник не имеет алиби на ночь, предшествующую убийству, или на любой другой период, необходимый ему. Однако человек, о котором идет речь, постарался создать впечатление, что смерть наступила именно утром… Следовательно, у него на это время обязательно будет железное алиби. Итак, я уже знал про убийцу четыре факта. Первое: он художник, иначе бы не смог написать картину. Второе: он имеет обыкновение класть краски себе в карман. Третье: у этого человека слабое алиби на фактический момент смерти. Четвертое: у него будет безупречное алиби на утро вторника.

Затем мое внимание привлекло то, что в машине обнаружились следы грязи. Скорее всего, их наличие предполагало, что алиби каким-то образом обеспечивается с помощью велосипеда. Дальше этих общих рассуждений я пойти не смог, потому что не знал точно, когда Кэмпбелл был убит, когда он предполагал выехать в Миннох, сколько времени требуется на то, чтобы нарисовать картину, и многое другое. Но в одном я был уверен точно — в том, что Кэмпбелл являлся чертовски склочным типом и, по крайней мере шестеро художников из ближайших окрестностей публично заявляли, что желают, чтобы он провалился в преисподнюю.

Меня смутило еще кое-что: пятеро из этих шестерых исчезли. Конечно, в том обстоятельстве, что все они вдруг в одно и то же время оказались в отъезде, в принципе, не было ничего необычного. В эти дни как раз проходила выставка в Глазго, на которую собирались несколько человек, включая Фергюсона. Я уж не говорю о ночной рыбалке и еще сотне дел, которыми каждый может заниматься, когда ему угодно. Тем не менее, факт оставался фактом: никого из предполагаемых подозреваемых на горизонте не наблюдалось, и было совершенно непонятно, в какую сторону двигаться дальше. Единственным, кто объявился, был Стрэтчен. Встретившись с ним, я убедился, что его алиби далеко от совершенства, причем речь шла не только о ночи понедельника, но и о следующем утре. Думаю, о подбитом глазе этого джентльмена и его сомнительном виде в целом лишний раз даже упоминать не стоит.

На тот момент ситуация была такова: Грэхем исчез, Фаррен исчез, Уотерз исчез, Гоуэн уехал в Лондон, а Фергюсон — в Глазго. Дома остался один Стрэтчен, да и тот безбожно врет.

Должен сказать, что Стрэтчена я исключил из списка подозреваемых почти сразу, хотя и не сомневался, что он что-то скрывает. Ведь я искал убийцу с хорошим алиби, а у Стрэтчена оно было настолько сомнительным, я бы, пожалуй, сказал, грубо сфабрикованным, насколько вообще можно вообразить. Оставалось ждать появления Грэхема, Фаррена и Уотерза: я не исключал, что они могли вернуться, привезя с собой превосходные доказательства собственной невиновности. Двумя наиболее подозрительными, на мой взгляд, выглядели Фергюсон и Гоуэн — как раз потому, что их непричастность к преступлению была подтверждена независимыми свидетельствами. Однако алиби Гоуэна охватывало и ночь, и утро вторника, поэтому наилучшим образом подходящим под все условия человеком для меня стал Фергюсон. Его версия событий оказалась именно такой, какую и следовало ожидать. Алиби, внешне несокрушимое, как скала, было неопровержимо в любом из моментов и основывалось на показаниях таких заслуживающих доверия людей, как начальники станций и автобусные кондукторы, у которых не было никаких причин для лжи, но распространялось только на утро вторника. Однако если Фергюсон действительно ехал поездом десять ноль восемь из Гейтхауса в Дамфрис, то получается, что он точно не мог нарисовать картину.

Затем начали постепенно объявляться остальные. Грэхем вообще не дал никаких объяснений своего отсутствия, поразив меня тем самым до глубины души. Я убедился, что он, единственный из шестерых, не просто имеет развитое воображение, но и обладает таким же, как у меня, типом мышления. Я буквально видел ход его мыслей, так и слышал, как он говорил себе: любое алиби будет вызывать подозрения, поэтому лучшим доказательством невиновности станет отсутствие алиби вообще. В тот момент я подозревал Грэхема больше, чем кого-либо. К тому же он сказал, что может имитировать манеру Кэмпбелла рисовать и блестяще мне это продемонстрировал. У меня возникло неприятное предчувствие, что мы ни за что не сможем прижать его, если убийца действительно он. Грэхем держался превосходно, избрав самый правильный стиль поведения — ничего не говорить, не уверившись, что это безопасно.

Фергюсон привел кучу доказательств того, что на самом деле был в Глазго, и рассказал нам историю, которая дала наконец несколько реальных привязок ко времени, от которых можно было как-то отталкиваться. Кстати, уверен, что он был совершенно точен, ничего не проспав и не пропустив. Я навязался к нему в гости, понаблюдал за тем, как он рисует, и отложил до поры результаты этих наблюдений в своей памяти.

В среду мы сообща занялись велосипедом, найденном в Эйре. Не хочу никого обидеть, но настаиваю на том, чтобы принять велосипед в расчет при любом толковании событий. Эпизод с ним настолько странен, что едва ли может быть случайностью или совпадением. Конечно, он не проливает свет на личность убийцы, но все же крайне важен. А вот происхождение велосипеда подразумевает лишь то, что преступление связано с Гейтхаусом. Думаю, это и без того всем понятно. Очень жаль, что носильщик в Джирване заболел именно тогда, когда был нам больше всего нужен. Опознай он одного из подозреваемых на фотографии, и мы избавились бы от многих хлопот.

Что же я делал в четверг? Хм… Ну конечно! В тот день мы получили сведения об инциденте на дороге Гейтхаус-Керкубри, гаечный ключ и обрезки черных волос. Это порядочно сбило нас с толку, да, Макферсон? Если бы мы были чуть порасторопнее, то смогли бы поймать Гоуэна прежде, чем он скрылся, и прилично сэкономили бы на железнодорожных билетах до Лондона. Признаю свою вину, ведь я, целиком поглощенный идеей об эксперименте с написанием пейзажа, вместо того, чтобы как следует поразмыслить, отправился к Бобу Андерсону с предложением провести своего рода реконструкцию событий в Миннохе. Я намеревался собрать вместе как можно больше художников, попросить их написать картину в манере Кэмпбелла и выяснить, сколько это займет времени. И Грэхем, и Стрэтчен, и Фергюсон согласились принять участие в этой затее, хотя последний заявил, что сия идея не слишком хороша. Однако погода спутала мне все карты.

Потом я отправился на берег Каррика, где имел возможность понаблюдать, как рисует Стрэтчен. Он чуть было не столкнул меня вниз, но, к счастью, все обошлось. К тому времени уже стало очевидно, что он либо что-то утаивает, либо кого-то покрывает, и существовала определенная вероятность того, что он причастен к исчезновению Фаррена. Между прочим, поздно вечером во вторник, обследуя студию Уотерза и выясняя, насколько удобно было поставить в переулке автомобиль, я видел, как Стрэтчен заходил к миссис Фаррен.

В субботу я практически ничем не занимался, но этот день отмечен возвращением Уотерза. Да, еще мы услышали занимательную историю в изложении миссис Смит-Лемесурье. Хотя у меня все еще оставались сомнения относительно невиновности Грэхема, с его стороны стало бы большой глупостью предложить нам подобное алиби, поэтому я согласился с Дунканом, заметившим, что леди просто потеряла голову и сама выдумала эту небылицу от начала до конца.

В воскресенье мне пришлось припугнуть миссис Фаррен, чтобы узнать, где найти ее мужа. Я настиг его в понедельник и смог взглянуть, как он работает, прежде чем полиция явилась за ним. Таким образом, мне оставалось проверить еще троих подозреваемых из числа живописцев. Приблизительно тогда же мистер Максвелл получил показания Стрэтчена, но к тому времени я уже знал об этом человеке все, что нужно.

Последнее, что я сделал, — усадил Грэхема и Уотерза копировать рисунок Кэмпбелла. Таким образом, я убил сразу нескольких зайцев: эксперимент дал ясное представление о том, как они используют и куда кладут тюбики краски, внес ясность в вопрос о том, сколько потребно времени, чтобы написать пейзаж, что само по себе крайне необходимо для придания моей версии завершенности, и, так уж получилось, художники в разговоре сами дали мне необходимую информацию о Гоуэне. Вот почему, инспектор, я отказался от поездки с вами в Лондон.

Давайте наконец приступим к главному — тому, что вы наверняка так жаждете услышать. Как же все-таки эти шестеро обращались с красками?

Гоуэн оказался жутким педантом и чистюлей. Он просто не мог рисовать, не наведя порядок. Для каждой мелочи у него отведено свое, строго определенное, место. Думаю, привычка совать краски в карман была бы для него крайней степенью падения. Кроме того, сказать по правде, я уверен, что он не способен подделать стиль Кэмпбелла, так как слишком привержен собственной манере. Также, полагаю, ему не хватает сообразительности для того, чтобы замыслить и от начала до конца воплотить в жизнь настолько изощренный план убийства. Даже в его «таинственном» исчезновении роль мозгового центра играл Хэлкок, судя по всему, весьма незаурядный интриган.

Кандидатуру Уотерза я подробно рассматривать не буду. Достаточно заметить, что он обычно кладет краски в сумку… Следовательно, держа в руках сумку Кэмпбелла, он, само собой, убрал бы их туда. Несмотря на то, что Уотерз хвастался талантом имитатора, он работал над пейзажем весьма небыстро, да и копия, скажем прямо, была не слишком хороша. Однако и не настолько неудачна, чтобы казаться нарочитой попыткой специально рисовать плохо. И, наконец, ни он, ни Грэхем во время эксперимента не выглядели так, будто картина вызывает у них какие-либо неприятные ассоциации.

Грэхем. Да, Грэхем очень умен. Именно он с первого взгляда определил, что этюд не принадлежит кисти Кэмпбелла. Он сразу отметил различия в стиле и намекнул мне на них, найдя при этом возможность ни слова не сказать напрямую. Конечно, такое поведение могло быть кульминацией его грандиозного обмана, но я совершенно уверен в обратном. Грэхем выглядел искренне озадаченным и явно что-то заподозрил. Он также упомянул, что, рисуя на природе, бросает использованные тюбики на землю или в шляпу, а Уотерз этот факт подтвердил. Ни Грэхем, ни Уотерз не продемонстрировали склонности к клептомании относительно красок. Я наблюдал за ними полтора часа и не заметил даже намека на попытку сунуть руку в карман.

Что можно сказать о Фаррене? Выяснилось, что он пользуется этюдником и аккуратно кладет каждый тюбик в отведенное ему там углубление. Не возьмусь предсказывать наверняка, как он поступит, не имея этюдника под руками, но, посещая миссис Фаррен, я обследовал карманы старой блузы ее мужа, в которой тот рисует, и не обнаружил внутри ни тюбиков, ни следов краски. В общем, я исключил Фаррена из списка подозреваемых. Не последнюю роль в этом сыграло и то, что он ничем не обеспечил собственную защиту относительно утра вторника. Ведь мы помним, что основная идея с подделкой картины состояла в создании алиби. Моя логика проста — если у Фаррена его нет, значит, оно ему не нужно.

Теперь о Стрэтчене. Он складывает тюбики на подставку мольберта, использует в работе палитру и выдавливает краски на нее всегда в одном и том же порядке, соответствующем спектру. Палитры Кэмпбелла и Стрэтчена здорово отличаются друг от друга, к тому же все тюбики, за исключением белого, нашлись в сумке. Наблюдая за Стрэтченом во время работы, я улучил возможность стянуть тюбик с кобальтом, но по окончании картины, во время сборов, он сразу обнаружил пропажу, несмотря на то, что из-за произошедшего между нами малоприятного разговора, сильно нервничал. Нет, Стрэтчен вовсе не тот человек, который мог бы уйти с компрометирующим его тюбиком белил в кармане!

И вот мы вплотную подошли к Фергюсону. Попробуем беспристрастно рассмотреть факты. Он кладет тюбики в карман, я видел это собственными глазами. Обычно Фергюсон пользуется красками из магазина Робертсона, но некоторое время назад у него на столе обнаружился фунтовый тюбик белил от «Виндзор энд Ньютон», который я лично имел удовольствие держать в руках. Только у Фергюсона в манере письма есть особая характерная деталь — страсть к синеватым теням, так озадачившим Джока Грэхема на имитированном пейзаже. Их наличие неопровержимо свидетельствует о том, что именно Фергюсон подделал картину, чтобы обеспечить себе алиби.

Помимо этого есть еще два обстоятельстве, о которых я хочу упомянуть. Фергюсон — единственный из подозреваемых, обладающий алиби, полностью укладывающимся в схему преступления. Он известен исключительной зрительной памятью и вниманием к деталям. Один лишь Фергюсон отказывался от участия в художественном эксперименте в Миннохе. И конечно, я снимаю шляпу перед мистером Максвеллом, заметившим, что именно Фергюсон знал все необходимое для того, чтобы создать достаточно убедительную инсценировку в доме Кэмпбелла. Убедительную настолько, что даже у миссис Грин не возникло никаких подозрений.

Когда Питер закончил свою речь, в комнате на мгновение повисла тишина. Первым заговорил Максвелл.

— Уимзи, все это звучит очень хорошо и весьма убедительно, но, пока вы не опровергнете алиби Фергюсона, мы ничего не можем сделать. Известно, что он сам, или некто, выдающий себя за него, отправился из Гейтхауса в Глазго через Дамфрис поездом в девять ноль восемь. Билет был прокомпостирован в трех пунктах и сдан на конечной станции. Кроме того, в Глазго Фергюсона видели работники ремонтной мастерской, а также мисс Сэлби и мисс Кошран. Полагаете, что у него был сообщник?

— Нет, помощников у Фергюсона не было, но, по всей видимости, он прочитал немало детективных романов. Вот что я предлагаю. Завтра снова вторник, и поезда будут следовать точно по такому же расписанию, как в то злосчастное утро. Сегодня вечером мы отправимся к дому Кэмпбелла и восстановим ход событий с начала до конца. Берусь наглядно продемонстрировать, как произошло убийство. Если я ошибаюсь, затея провалится, но, если все пройдет гладко, значит, моя версия не только возможна — она истинна.

— Прекрасно, — оценил предложение Макферсон.

— Есть только одна загвоздка, — сказал Уимзи. — Как на время устранить Фергюсона? Боюсь, увидев, чем мы занимаемся, он удерет.

— Ну и что? — удивился инспектор. — Если Фергюсон сбежит, он тем самым подтвердит свою вину, а поймать его, полагаю, особого труда не составит.

— Ну что же, пожалуй, — согласился его светлость. — На роль Кэмпбелла нам понадобится невысокий грузный мужчина… Молодые полисмены слишком высоки, так что, боюсь, «покойником» придется побыть вам, мистер Максвелл.

— Не возражаю, — согласился начальник полиции. — При условии, что вы воздержитесь от желания сбросить меня со скалы.

— Это не входит в мои намерения, но вам все равно придется несладко. Еще нам понадобятся два наблюдателя: первый будет присматривать за «трупом», а второй все время находиться рядом со мной. Им предстоит изрядно потрудиться. Как насчет вас, господин прокурор?

— Нет, нет! — отказался почтенный джентльмен. — Я уже слишком стар для авантюр.

— Тогда пусть это будут инспектор Макферсон и сержант. Вы, господин прокурор, в свою очередь, можете просто сопровождать нас, если желаете. Еще необходим велосипед, ведь тот, которым воспользовался убийца, до сих пор ждет на Юстонском вокзале, когда его заберут. Кроме того, нужны яйца с беконом для всех и дополнительная машина для наблюдателей.

Материальную часть вызвался обеспечить инспектор.

— Росс и Дункан, — добавил он, — будут следить за Фергюсоном. Куда бы он ни пошел, следуйте за ним тенью, ясно? А если попытается скрыться, арестуйте его.

— В общем, так, — подвел итоги его светлость. — Мистер Максвелл, вы выезжаете из Керкубри, как только закроются пабы, и ждете нас на перекрестке без четверти десять. Вы, Макферсон, берете машину наблюдателей и сначала будете Гоуэном, но не возвращаетесь в Керкубри, а следуете за мистером Максвеллом в Гейтхаус, чтобы, в свое время, исполнить роль Стрэтчена. Вы, Дэлзиел, держитесь неподалеку от меня внимательно за всем наблюдаете. Как кот за мышиной норой! Вы, господин прокурор, действуете по своему усмотрению. А начать я предлагаю с плотного ужина, ведь впереди у нас напряженная работа.

Лорд Питер Уимзи

— Добрый вечер, — поздоровался Фергюсон.

— Действительно, вечерок хоть куда! — согласился его светлость. — Знакомьтесь, Фергюсон: это господин прокурор, а это сержант Дэлзиел из Ньютон-Стюарта. Впрочем, с ним, я полагаю, вы уже встречались. Мы проводим небольшой эксперимент в связи со смертью Кэмпбелла и хотим использовать для этого ваш дом, если не возражаете, конечно. Отличный наблюдательный пункт, согласны?

— Надеюсь, мы вас не слишком стесним, мистер Фергюсон, — учтиво добавил прокурор.

— Нисколько. Проходите, пожалуйста. Что конкретно вы собираетесь делать?

— Постараемся восстановить события вечера того понедельника, — сказал Уимзи, — и хотим, чтобы вы подсказали нам, если мы в чем-нибудь ошибемся.

— Конечно. С удовольствием! Когда начинается представление?

Питер посмотрел на часы.

— Восемь часов. Пожалуй, начнем прямо сейчас. Дэлзиел, Фаррена будете изображать вы или лучше я? Наверное, все-таки вы, тогда я смогу остаться здесь, в поле зрения господина прокурора.

— Очень хорошо, — отозвался сержант, отходя в сторону.

— Фергюсон, где вы находились, когда пришел Фаррен?

— Вот тут, — художник показал на кресло около камина.

— Хорошо. Сядьте, пожалуйста, туда снова и займитесь тем же, чем занимались в тот вечер. Господин прокурор расположится в противоположном углу, а я обоснуюсь между вами.

— А кем предполагаете быть вы? — вежливо поинтересовался Фергюсон.

— Пока никем, но попозже собираюсь стать убийцей. Наконец-то свершится моя давняя мечта. Ага, кажется, начинается!

Серия тяжелых ударов возвестила о появлении на сцене Дэлзиела, добросовестно исполнявшего свою роль.

— Ваш выход, Фергюсон, — объявил лорд Уимзи.

Фергюсон, чье бледное лицо в свете керосиновой лампы казалось совершенно застывшим, пересек комнату и отодвинул занавеску.

— Кто там?! — воскликнул он. — Ради бога, прекратите бедлам. А, Фаррен, это вы… Что случилось?

— Где этот чертов Кэмпбелл?! — ревел сержант во всю мощь своих легких. — Прошу прощения, сэр, но мне приказано воспроизвести разговор в соответствии с записями… Куда делся Кэмпбелл?!

— Кэмпбелл? Я не видел его весь день. Не имею ни малейшего понятия, где он может находиться. Зачем он вам?

— Хочу выпустить ему кишки! — завопил полицейский, входя в раж. — И чтобы ни одна скотина не смела больше увиваться за моей женой! Скажите только, где найти этого паршивца, и я вышибу ему мозги!

— Вы пьяны, — сказал Фергюсон.

— Может быть, пьян, а может и нет! — вдохновенно импровизировал Дэлзиел. — Во всяком случае, вас это не касается. Я не настолько напился, чтобы не видеть очевидного! Не видеть того, что он занимается любовью с моей женой! Где этот мерзавец?!

— Не будьте идиотом, Фаррен. Вы прекрасно знаете, что Кэмпбелл не делал ничего подобного. Возьмите себя в руки, черт вас подери! Выкиньте этот бред из головы! Отправляйтесь домой и проспитесь.

— Сами отправляйтесь куда подальше, — не остался в долгу сержант. — Вот и все, что я могу ответить парочке как-вас-там, вам обоим!

— Боже мой, ну подите и повесьтесь! — повысил голос и Фергюсон.

— Это как раз то, что я собирался сделать! — проорал Дэлзиел. — Все, сейчас же иду вешаться, только сначала вытряхну душу из Кэмпбелла!

— Как бы не так! Давайте-давайте, отправляйтесь на поиски веревки, но только не вздумайте покончить с собой здесь — не хватало мне тут еще повешенных! Ради всего святого, сделайте это в другом месте!

Наступила пауза. Фергюсон оставался у окна. Затем сержант своим обычным голосом спросил:

— А что мне теперь делать, сэр? Мне велели поболтаться здесь немного.

— Вы должны сильно пнуть дверь, — сказал Фергюсон, — обогнуть дом и устроить шум на заднем дворе. Вернувшись, вы грязно выругаетесь, а потом уедете на своем велосипеде.

Дэлзиел с удовольствием выполнил все эти указания.

— Все правильно, сэр?

— Почти, — одобрил Фергюсон. — Превосходное представление! Мои поздравления, господа!

— Мне уходить?

— Поставьте велосипед на место, — сказал Уимзи, присоединяясь к Фергюсону, стоящему возле окна, — и возвращайтесь сюда.

— Будет сделано, — отдал честь сержант.

Красный огонек заднего велосипедного фонаря скрылся за изгородью.

— В этом полицейском умер талантливый актер, — похвалил Фергюсон. — Однако лексикон его ругательств не настолько богат, как у Фаррена.

— Думаю, наше присутствие вынудило сержанта слегка поскромничать, — рассеянно заметил Питер, взглянув на часы. — Пятнадцать минут девятого. Следующий акт пьесы начнется не раньше десяти. Чем же нам занять себя, господин прокурор? Сыграть в карты или повеселить друг друга анекдотами? А, может быть, пожелаете, чтобы я почитал вам вслух? У мистера Фергюсона замечательная коллекция детективных романов, — его светлость подошел к полкам. — Послушайте, Фергюсон, где эта вещичка Коннингтона? Кажется, «Загадка двух билетов». Я хотел бы порекомендовать ее господину прокурору. Думаю, ему понравится.

— Я одолжил эту книгу священнику из «Анвоса», — ответил хозяин дома.

— Какая досада! Впрочем, ничего страшного. Могу предложить книжку всегда логически безупречного Остина Фримана. Или попробуйте вот эту: «Глаз Осириса» — занятная штука! Это о мумиях. Нет? Вот еще, к примеру, «Труп на циновке» Кеннеди — мило, легко и весело, в точности соответствует названию. А если вы уже сыты по горло убийствами, обратите внимание на новую вещь Коле — «Грабители в Баксе».

— Благодарю вас, — строго ответил прокурор, но блеснувшие за стеклами очков глаза дали понять, что он разгадал игру Уимзи. — Я захватил последний номер «Блэк Форрест», чтобы скоротать время.

— Опять стучат! — Питер повернулся к двери. — А, это Дэлзиел! Входите, сержант. Сейчас вы, как никогда, нужны лично мне. Предлагаю сразиться в домино по полпенни за очко, но хочу предупредить — я мастер этой игры.

Фергюсон взял с полки книгу и снова сел у камина. Уимзи достал из кармана коробку с домино и рассыпал костяшки по столу. Сержант, придвинув стул поближе, уселся напротив. Прокурор зашуршал газетой.

В гнетущей тишине шелест страниц, перестук домино и тиканье часов звучали неестественно громко. Пробило девять. Уимзи уже проиграл сержанту четыре пенса, но продолжал баталию.

Часы отсчитали десять.

— В это время вы начали готовиться ко сну, не так ли, мистер Фергюсон? — спросил Уимзи, не отрывая глаз от стола.

— Да.

Художник встал. Он немного побродил по комнате, раскладывая по местам книги и журналы. Пару раз что-то уронил, но быстро поднял. Затем Фергюсон приблизился к книжной полке, выбрал один изроманов, после чего наполнил стакан виски с содовой и медленно выпил, стоя у камина.

— Можно погасить свет? — спросил он наконец.

— В тот вечер вы его гасили?

— Да.

— Тогда обязательно.

Хозяин дома прикрутил фитиль керосиновой лампы. Пламя потускнело и погасло.

— Я хотел бы лечь спать, — прозвучал голос из темноты.

— А тогда вы легли?

— Конечно.

— В таком случае, идите. Фергюсон, медленно ступая, вышел.

— Боже мой, — прошептал Уимзи. — На всякий случай мой револьвер наготове. Слушайте.

С улицы донесся гул мотора. По мере приближения он становился все громче. Наконец машина въехала в ворота. По окну скользнул свет фар. Уимзи встал.

— Вы что-нибудь слышите, Фергюсон?! — крикнул он в сторону лестницы, по которой должен был подняться хозяин дома.

— Да.

— Что?

— Машину Кэмпбелла.

— Видите ее?

— Я на нее не смотрю, но узнаю звук двигателя.

Питер вышел во двор. Мотор надрывно ревел — у водителя, по всей видимости, возникли трудности с заездом в гараж задним ходом.

— Какого черта вы делаете, Кэмпбелл? — завопил Уимзи. — Соображайте, куда крутите руль! Пьяный кретин! Вы опять порушите все стены!

В ответ раздался поток отборной брани. Его светлость не стал отмалчиваться. Наблюдатели получили редкую возможность присутствовать на увлекательном состязании в знании непечатных выражений. Сержант Дэлзиел, сняв башмаки, крадучись поднялся по лестнице и увидел Фергюсона, по пояс высунувшегося из окна спальни.

Ругань тем временем набирала обороты. В какой-то момент один из скандалистов прыгнул на второго, и завязалась драка. Две темные фигуры что есть силы молотили друг друга. Последовали удар и падение тяжелого тела, сопровождающееся самым натуральным стоном.

— Похоже, мистер Фергюсон?

Художник так резко обернулся, что стукнулся головой об оконную раму.

— Как же вы меня напугали! — воскликнул он. — Не могу сказать, но, поскольку я ничего подобного не слышал, полагаю, что все происходило иначе.

— Положим, — философски заметил сержант, — вы можете ошибаться. Между прочим, мистер Фергюсон, мне велено попросить вас пока что не ложиться. Спальня понадобится нам для наблюдения.

— И что прикажете мне делать?

— Спуститесь вниз, посидите с господином прокурором в студии.

— Ума не приложу, с какой стати вы ко мне прицепились, — проворчал Фергюсон, однако, когда сержант ухватил его за запястье, сопротивляться не стал. — Говорю вам, что все было не так! Кстати, если уж мне не судьба сегодня спокойно отдохнуть в собственном доме, может быть, имеет смысл снять на ночь комнату в «Анвосе»?

— Почему бы и нет, сэр? — согласился сержант. — Но мы хотели попросить вас остаться до полуночи, а я схожу в гостиницу и скажу, чтобы вас ожидали.

— Я и сам в состоянии сделать это, сержант.

— Не хотелось бы обременять вас, сэр, — вежливо возразил Дэлзиел, и, подсвечивая лестницу карманным фонариком, проводил художника в студию, где прокурор при свечах безмятежно читал «Блэк Форрест».

— Присаживайтесь, сэр, — мягко, но настойчиво пригласил Фергюсона сержант. — Я очень скоро вернусь. А вот и инспектор Макферсон, только что прибывший к нам на машине наблюдателей! Полагаю, он не откажется составить вам компанию.

Через минуту в комнату действительно вошел инспектор.

— Ну как? — нетерпеливо спросил сержант.

— Его светлость слегка грубовато обошлись с «покойником», — ухмыльнулся Макферсон, — и сейчас пытается воскресить его с помощью виски.

— Вы побудете здесь немного, инспектор, пока я схожу в «Анвос» и договорюсь о номере для мистера Фергюсона?

Макферсон быстро вскинул глаза на художника, комкающего в потных ладонях носовой платок, и кивнул. Сержант вышел. В студии воцарилась тишина.

Вопреки своему обещанию, Дэлзиел не ушел дальше ворот, где, посигналив фонарем, привлек внимание Росса. Из-за изгороди показались очертания мощной фигуры констебля. Прошептав ему на ухо задание, Дэлзиел отправил Росса в гостиницу, а сам пошел посмотреть, что происходит в доме.

Во дворе сержант обнаружил распростертого на земле начальника полиции и склонившегося над ним Уимзи, оказывающего пострадавшему первую помощь.

— Он уже умер? — сочувственно спросил Дэлзиел.

— Да, не живее коровьей туши… — грустно ответил «убийца». — Вообще-то, предполагалось, что дело пойдет по-другому, а он возьми да скончайся, и все тут. Несколько минут еще дышал, а затем, видите ли, преставился. Который час? Половина одиннадцатого? Ну ладно, неплохо. Как Фергюсон переносит весь этот фарс?

— Не слишком стойко, но старается это скрыть.

— Разумеется.

— Он хочет снять комнату в «Анвосе», чтобы спокойно поспать.

— Да будет сон его сладок… Фергюсон нужен нам здесь до полуночи.

— Я ему об этом уже сказал.

— Отлично. Тогда продолжаем. Полагаю, что сейчас я должен обдумывать план спасения.

Сержант дождался возвращения Росса и вернулся в дом Фергюсона, сказав хозяину, что все в порядке.

— Как прошла ваша часть эксперимента, сэр? — спросил он у инспектора.

— Прекрасно! Время сошлось замечательно — пять минут ушло на драку и еще пять на стрижку.

— Кто-нибудь проезжал?

— Ни единой души.

— Повезло. Что ж, я снова к Уимзи.

— Хорошо.

— Поймите, инспектор, все, что вы делаете, не имеет ничего общего с тем, что было на самом деле, — протестовал в это время Фергюсон. — Если бы произошло нечто подобное, я не мог бы этого не услышать!

— Драка могла случиться и на дороге, — дипломатично отозвался Макферсон. — Хотя, на мой вкус, такие дела лучше делать без лишних глаз.

Вернувшийся во двор сержант застал Уимзи, с трудом взваливающего на спину начальника полиции. Его светлость перенес неподвижное «тело» в гараж и со стоном облегчения свалил на пол.

— Ай! — подал голос «труп».

— Помолчите, сэр, — укоризненно сказал Уимзи. — Вы мертвы. Не мог же я, на самом деле, волочить вас — остались бы следы.

Питер с высоты своего немаленького роста придирчиво осмотрел дело собственных рук.

— Крови нет, — пробормотал он. — Слава Богу, крови нет. Я сделаю это, обязательно сделаю… Надо подумать… Думай! Можно сказать, что я был на рыбалке, но тогда мне понадобятся свидетели… Нет, это неубедительно. Предположим, я просто оставлю тело здесь и буду утверждать, что Кэмпбелла убил Фаррен. Хотя не исключено, что Фаррен сейчас уже дома и сможет доказать, что его тут не было. Кроме того, я, по возможности, хочу оградить Фаррена от неприятностей. Нужно обставить все так, чтобы произошедшее выглядело как несчастный случай.

Уимзи вышел из гаража и подошел к автомобилю.

— Лучше положить тело внутрь, на заднее сиденье, — сказал он. — Не дай Бог, Фаррен вернется! С другой стороны, если он приедет еще раз, я его подловлю и сделаю убийцей. Или он меня?.. Нет, так не пойдет! Нельзя рассчитывать на везение. Несчастный случай — вот цель и гарантированное алиби.

Лорд загнал машину задним ходом в гараж и выключил свет.

— Теперь, полагаю, пришла пора виски, — возвестил его светлость, убедившись, что бутылка стоит на прежнем месте. — Возможно, Дэлзиел, я размышлял в доме, но пусть сегодня это будет гараж. Погодите, я только схожу за стаканами и содовой.

Сдавленное кряхтение, раздавшееся из гаража, указывало на то, что «труп» устал.

— Все в порядке, дорогой покойник! — весело окликнул начальника полиции Уимзи. — Я всего лишь собираюсь выпить.

Питер принес стаканы и увидел мистера Максвелла, ползшего на четвереньках к бутылке.

— Давайте выпьем вместе, — предложил его светлость. — Убитый, вы можете сесть. Послушайте: довольно затруднительно делать вид, что я обдумываю дальнейшие действия, поскольку знаю наперед, что должно произойти. Однако, когда я распутывал этот клубок, потребовалось около часа, чтобы догадаться, в чем заключаются основные моменты плана, и еще немного, чтобы разобраться в деталях. Отведем Фергюсону на размышление столько же времени. Около половины двенадцатого я приступлю к работе, а пока займусь составлением списка вещей, которые понадобятся в будущем. Если я вдруг что-нибудь забуду, произойдет катастрофа.

Уимзи пощелкал кнопкой карманного фонаря. Все ждали дальнейших объяснений, и они незамедлительно последовали.

— Я бы предпочел не пользоваться собственным фонарем, чтобы преждевременно не разрядить батарею. Одолжите мне свой, Дэлзиел. Не стоит готовиться в доме, у Фергюсона под носом. Конечно, он может признаться, но вовсе не обязательно. Между прочим, мне бы хотелось, чтобы он молчал до последнего, ведь я вложил в нашу постановку всю душу!

Питер вытащил из кармана записную книжку и стал что-то неторопливо писать. Начальник полиции и сержант о чем-то шептались, передавая из рук в руки бутылку. На церковной башне пробило одиннадцать. Уимзи углубился в свои записи. В четверть двенадцатого его светлость очень внимательно перечитал написанное, спрятал книжку в карман и через десять минут поднялся.

— Так или иначе, сегодня я собираюсь сделать все, что намечено, — сказал он. — Пора действовать. Мне предстоит провести ночь в двух постелях… С какой же начать? Пожалуй, с ложа Фергюсона. Дэлзиел, будьте наготове — вы скоро станете Стрэтченом.

Сержант кивнул.

— А вот «покойнику» лучше полежать здесь. Все, исчезаю. Оставьте мне пару глотков.

Начальник полиции вместе с сержантом еще немного постояли, наблюдая, как Уимзи скрывается в темноте. Хлопнула дверь. Вскоре в комнате замерцал огонек свечи. Дэлзиел вышел, сел в машину и завел мотор.

— Фергюсон! — голос его светлости звучал слегка хрипло. — Поднимайтесь сюда!

Художник неохотно поднялся и обнаружил лорда Питера около своей кровати — без обуви и пиджака, в одной рубашке.

— Я собираюсь прилечь и хочу, чтобы вы пока оставались со мной.

— Какая глупая затея!

— Пусть так, но, обещаю, скоро вы окажетесь вне игры.

Уимзи забрался в кровать и натянул на себя одеяло.

Фергюсон поставил стул около окна. Чуть погодя послышался шум приближающейся машины. Она остановилась у ворот, и во дворе раздались чьи-то быстрые шаги. Тук-тук-тук.

Питер сверился со своими часами. Десять минут первого. Вскочив с постели, его светлость встал позади Фергюсона так близко, что почти касался его.

— Пожалуйста, выгляните в окно.

Хозяин дома повиновался. На пороге отчетливо проступили очертания темной фигуры.

Человек постучал еще раз, отступил на шаг, взглянув на окна, обошел вокруг дома и опять вернулся к двери. Затем он принялся шарить за водосточной трубой. Через минуту в замке заскрипел поворачивающийся ключ, дверь отворилась, и пришедший зашел в дом.

— Когда приезжал Стрэтчен, все было так?

— Да.

Они продолжали стоять рядом. В боковом окне нижнего этажа появился свет фонаря, потом исчез и снова возник в спальне, окно которой было как раз напротив наблюдательного пункта детектива-аристократа. Луч заплясал, обшаривая комнату, и потух. Через некоторое время он показался уже на нижнем этаже и замер неподвижно.

— И теперь похоже?

— Не совсем. Были спички, а не фонарик.

— Понятно. Кстати, откуда вы об этом знаете? Я думал, вы только слышали вошедшего, но ничего не видели…

— Разве я так говорил? Наверное, вы меня неправильно поняли. Я услышал, как открылась дверь, и увидел свет в окнах. Но того, кто зашел, не разглядел.

— И упустили момент, когда он выходил?

— Да.

— У вас нет ни малейшего представления о том, кто это был?

— Нет.

— Больше вы никого той ночью не видели?

— Никого.

— Вы рассмотрели, как Кэмпбелл выезжал в семь тридцать утра на машине?

— Да.

— Хорошо. Спасибо. Если хотите, может идти в гостиницу.

— Слушайте, я тут подумал… Знаете, Уимзи…

— Да?

— Нет, пустяки… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

— Он чуть было не сознался, — прошептал Питер. — Бедняга!

Фергюсон тем временем вышел из ворот. Две тени бесшумно отделились от зеленой изгороди и последовали за ним.

Уимзи ждал у окна, пока не увидел, как Дэлзиел выбрался из соседнего дома и осторожно запер за собой дверь, вернув ключ на прежнее место. Когда шум мотора затих в отдалении, его светлость сбежал по лестнице на первый этаж и поспешно направился к гаражу.

— Покойный, вы здесь? — позвал он.

— Да, милорд, — отозвался весьма понятливый «труп».

— Пока тут шастало призрачное видение в исполнении Дэлзиела, я, то есть, конечно, убийца, пришел к ужасному умозаключению. Все это время вы остываете! Если я оставлю вас в прямой позе, потом на заднее сиденье не запихну никакими силами! Давайте-ка, сэр, складывайтесь устраивайтесь поудобнее.

— О господи!

— Итак, для начала я положу вас на пол. Ну, и где этот несносный Дэлзиел? Надеюсь, он, горя служебным рвением, не рванул до самого Фолби? О счастье, нет! Вот он! Дэлзиел, помогите придать трупу положение, в котором его нашли. Руки сложены на груди, голова наклонена… Нет, не так — должна быть видна рана на виске. Да, хорошо. Ноги скрещены и немного повернуты. Правильно. Так и держите. Великолепно!

— Мне что, придется остаться скрюченным на всю ночь? — с ужасом спросил Максвелл.

— Разумеется, нет, но позу запомните. Ее понадобится воспроизвести завтра. Ладно, с этим покончено. Теперь запираем гараж и, во избежание случайных посетителей, прихватим ключ с собой. Наш путь лежит к дому Кэмпбелла. Мое почтение, господин прокурор! Решили посмотреть на нашу забаву? И Макферсон тут? Тогда, пожалуйста, покупайте билетики.

Я отыскиваю спрятанный ключ за трубой, вхожу к Кэмпбеллу и, полагаю, тщательно запираю за собой дверь. Закрываю все ставни, включаю свет и… Боже мой! Что я вижу? Записка! «Остерегайся Ф.» Великий Иосафат^[58]! О, нет, конечно же, «Ф.» — это не я, а Фаррен. Использовать ее или уничтожить? Наверное, лучше уничтожить, ведь я инсценирую несчастный случай, а не убийство и мне не нужно ни малейшего намека на насилие. Кроме того, проявлю порядочность по отношению к Фаррену. В половине восьмого утра Кэмпбелл якобы еще был жив, поэтому вполне мог сам сжечь послание Стрэтчена. Проклятье! Какого черта его принесло? Что он вообще здесь забыл?

Ладно, пора заняться кроватью и пижамой Кэмпбелла. Конечно, надевать ее я не стану, день стирки — вторник, она и так неделю ношена, достаточно только кинуть сие одеяние на пол, так, чтобы это смотрелось естественно. Теперь умыться, использовав таз и намочив полотенце, и забраться в постель. Лежать в кровати, когда ты не можешь и не должен спать, просто невыносимо, но, к сожалению, такова необходимость. Ничего, зато есть возможность поразмыслить.

Можно и почитать, благо, подходящая литература под рукой. Вот железнодорожное расписание — только что прихватил у Фергюсона. Смотрите, какой объемистый литературный труд! Правда, стиль телеграфный, но содержание весьма интересно. О, тут и дорожная карта — как кстати. Ну как, постель выглядит подобающе? Осталось еще полчаса.

Через тридцать минут, проведенных в беспокойном ожидании, «убийца» выбрался из кровати, волоча за собой одеяло.

— Вот теперь, по-моему, вполне убедительно. Итак, в тазу грязная вода… Что еще? Кисточка для бритья, зубная щетка… Нет, их приготовим позже, иначе высохнут. Пойду-ка я вниз, соберу принадлежности для рисования и заодно накрою завтрак на обоих столах. Как вы понимаете, я ни на секунду не перестаю обдумывать план. В нем есть один ужасающий пробел, звено, где я могу рассчитывать исключительно на удачу. Между прочим, расскажу вам о своих дальнейших намерениях — мне необходимо в двенадцать тридцать пять сесть на поезд в Бархилле. К сожалению, это сильно зависит от того, удастся ли мне в подходящее время выбраться из Минноха. Буду молиться, чтобы вокруг было поменьше народа.

— Но вы же не поехали в Бархилл.

— Да, меня там не было. Уверен, случилось нечто, заставившее меня изменить решение, — по ходу рассказа Уимзи гремел посудой. — Вы же помните, что моя главная задача — так или иначе добраться до Глазго. Я уже объявил всем о намерении отправиться туда, и угроза возможных изменений страшно действует мне на нервы. Если бы вы только знали, как отчаянно крутятся мысли у меня в голове! Ага, готово! Вот завтрак Кэмпбелла: стол накрыт, заварочный чайник, чашка с блюдцем, две тарелки, нож, вилка, хлеб, масло, сахар — все на месте. Да, молоко! Нужно помнить, что утром мне надо забрать молоко, привезенное Кэмпбеллу. Слава Всевышнему, я знаю, когда его доставляют. Яйца, ломтики бекона и сковороду оставлю пока на кухне… Теперь быстрее к себе домой, там тоже есть, чем заняться. Кажется, у меня к завтраку припасена копченая селедка… Впрочем, это не имеет значения. Можно сварить яйцо.

Продолжая комментировать свои действия, Уимзи принялся выкладывать на стол продукты. Вдруг, как будто осененный неожиданной мыслью, он уронил кастрюльку на пол.

— Проклятье! Чуть не забыл: алиби держится на том, что я еду на поезде из Гейтхауса. Но вчера я сказал куче народа, что отправлюсь на машине в Дамфрис и там сяду на поезд, уходящий в семь тридцать пять! Почему я изменил решение? Это может показаться подозрительным. Ну конечно! Машина! Могло же в ней что-нибудь сломаться? Нечто такое, что я не в силах починить самостоятельно. Например, двигатель. Да, именно он. Кстати, эта поломка, возможно, придаст моему алиби еще больше достоверности. Спокойно, старина! У тебя достаточно времени. Прежде чем начать следующее, закончи одно дело. Проверю себя… Завтрак готов, постель убрана, пижама здесь. Что с бритвой и щеткой? Сейчас займусь ими.

Чистые носки, рубашка и приличный костюм для поездки… Дэлзиел, только вообразите, как метался убийца! Где-то тут должен быть серый фланелевый костюм, брюки от него очень похожи на те, в которых был Кэмпбелл. А вот он, кстати. Висит в шкафу. Я не буду его надевать, но мы должны осмотреть карманы. Ага, Макферсон, вот оно! Видите на подкладке левого кармана пиджака следы белой краски?! Ай-ай-ай, как неосторожно! Немного бензина избавило бы меня от этой улики. Так-так-так.

Уимзи бегло обрисовал смену гардероба, пока полицейские удовлетворенно изучали серый фланелевый пиджак. Увлекательная комедия с переодеванием на первый взгляд казалась занятием совершенно несерьезным, однако все отлично понимали, что речь идет о вещественных доказательствах.

Очень скоро Питер объявил, что переодевание закончено.

— Я намереваюсь провести ночь в Глазго, — продолжал он, — поэтому должен собрать чемоданчик. Чистая пижама, бритвенные принадлежности, зубная щетка. Для экономии времени лучше побриться сейчас. Пять минут на бритье. Они, полагаю, уже прошли. Что еще? Конечно, плащ, куда же без него? Чуть не забыл про шляпу и чистый воротничок. Ах да, двигатель! Вот теперь практически все. Идемте.

Полицейские, сопровождаемые лордом Уимзи, снова вернулись в дом Кэмпбелла. Надев пару тонких перчаток, его светлость тщательно перебрал все предметы в переносном наборе для рисования, специально доставленном для этого Дэлзиелом из полицейского участка.

— Кэмпбелл наверняка взял бы, чем заморить червячка, — задумчиво протянул «убийца». — Пороюсь в буфете… Вдруг найду что-нибудь съедобное? Отлично! Хлеб, масло, ветчина, горчица. Полагаю, не помешает и немного виски. Вот как раз подходящая фляжка. Теперь выхожу во двор и вытаскиваю из своей машины двигатель. Так, аккуратно… Надо как-нибудь вывести его из строя. Пожалуй, сейчас не буду ничего ломать. Давайте просто предположим, что я это сделал. Оберну его бумагой. Предусмотрительный человек этот Фергюсон, не находите? У него полон дом веревок, оберточной бумаги, всяких полезных мелочей, так что в случае нужды они всегда под рукой. Чтобы не забыть, сразу уберу сверток в чемодан. Когда я перестану изображать Кэмпбелла, мне понадобится кепи. Положу его в карман плаща. А вот эти очки покойного послужат прекрасным дополнением к маскировке. К счастью, они просто солнцезащитные, без диоптрий, так что помехой не станут. Их я до поры спрячу в карман. Итак, я полностью готов и экипирован.

Вот и настал момент, когда мне потребуется удача — нужно найти и украсть велосипед. Поиски могут занять довольно много времени, ведь не угадаешь, какой двор следует осмотреть в первую очередь. Гашу свет, запираю обе двери и забираю ключи с собой. Я не могу больше подвергать себя риску того, что кто-нибудь вроде Стрэтчена сунется сюда в мое отсутствие.

Подкрепляя слова действиями, Уимзи покинул дом и вместе с наблюдателями бодро зашагал вниз по дороге.

— Я говорил, что придется поработать ногами, — хмыкнул его светлость.

Когда процессия поравнялась с гостиницей, навстречу откуда-то вынырнула крупная фигура.

— Он здесь. Все в порядке, — доложил констебль Росс. — Дункан присматривает за другим выходом, а еще один полицейский из Гейтхауса занял позицию на заднем дворе и следит, чтобы Фергюсон не выбрался в окно. Поглядите, милорд, вон у забора стоит велосипед.

— Чудесно! — обрадовался Уимзи. — Мне везет! Его как будто нарочно здесь оставили! Нет, — возразил Питер, когда констебль услужливо зажег спичку. — Никаких огней! Предполагается ведь, что я его ворую, не так ли, господа? Что ж, спокойной ночи, вернее, доброго утра. Пожелаем друг другу удачи.

Стрелки слегка перевалили за два часа ночи, когда Уимзи вернулся обратно в дом.

— Ну, а теперь, — сказал он, поставив украденный велосипед в гараж, — можно и отдохнуть. Примерно до пяти ожидать нечего.

Участники спектакля и зрители завернулись в покрывала и устроились кто на стуле, а кто и просто на ковре. Единственную кушетку, на правах старшего, занял прокурор.

Умудренный жизненным опытом начальник полиции мгновенно заснул и был разбужен громыханием кастрюль и сковородок незадолго до пяти.

— Завтрак для господ наблюдателей накрыт! Прошу к столу, — послышался у него над ухом голос Питера Уимзи. — Я поднимусь наверх, в спальне еще остались кое-какие дела.

В четверть шестого все было готово: зубная щетка, кисточка для бритья, мыло и полотенце, принадлежавшие Кэмпбеллу, лежали мокрыми и производили должное впечатление. «Убийца» спустился, приготовил завтрак из яиц с беконом и съел его в одиночестве, расположившись в гостиной Кэмпбелла. Чайник, чтобы не остыл, он оставил на плите.

— Уж и не знаю, потушил преступник огонь или нет, — заметил Уимзи. — Впрочем, это не имеет особого значения. Ну а теперь, любезный «покойник», вас пора запихивать в машину. Возможно, на самом деле Фергюсон сделал это раньше, но, согласитесь, валяться под задним сиденьем вам вряд ли понравилось бы. Ложитесь, примите позу, о которой мы говорили, и помните, что к этому моменту вы уже совершенно окоченели.

— Вас, как я погляжу, происходящее веселит, — огрызнулся Максвелл. — А мне каково? Так скрючиться просто смерти подобно.

— В точку! Именно смерти. Не брюзжите, вы же сами вызвались помочь. Готовы? Раз, два, взяли!

— Ну и ну! — присвистнул Макферсон, когда Уимзи схватил скорченное, неподатливое тело начальника полиции и с усилием впихнул его в салон «морриса». — Сильны же вы, ваша светлость! А с виду и не скажешь…

— Всего лишь ловкость рук, — отозвался Питер, безжалостно заталкивая свою жертву вниз под сиденье. — Надеюсь, вы целы, сэр? Выдержите? — участливо спросил он, натянув перчатки.

— Продолжайте, — сдавленно пропыхтел «труп».

Уимзи зашвырнул в машину принадлежности для выезда на пленэр — складной стул, сумку, мольберт, за ними последовали плащ и шляпа Кэмпбелла, следом был водружен велосипед, закрепленный буксирным тросом, найденным в углу гаража, и, наконец, сверху его светлость накрыл громоздкую поклажу ковриком.

— А мольберт пусть немного выглядывает наружу, — заметил он. — Это выглядит вполне невинно и намекает на содержание остального груза, правда? Который час?

— Без пятнадцати шесть, милорд.

— Ну что же, пока без опозданий. Пора отправляться.

— Но вы еще не съели завтрак Фергюсона, сэр.

— Всему свое время! Имейте терпение. Пожалуйста, перед отъездом снова заприте двери. Уже закрыли? Тогда вперед!

Уимзи натянул на голову кепи, закутался в плащ, повязал кашне и, совершенно неузнаваемый, уселся на водительское сиденье.

— Готовы? Отлично. Трогаем!

Тяжело нагруженная машина осторожно выползла со двора навстречу бледному утру. В конце улицы она свернула направо и взяла направление на Гейтхаус. Автомобиль наблюдателей пристроился чуть сзади.

Дорога неуклонно взбиралась все выше и выше, петляя над волшебной долиной Флита. Лесные красоты Кастрамонта сменились холмами. Миновав заросли и выбравшись на поросший вереском склон, можно было разглядеть покатые гряды, вздымающие затуманенные верхушки к облакам. Овцы, пасущиеся вдоль шоссе, изумленно таращились на автомобильный кортеж, бестолково толкаясь и блея. Серые куропатки, ловя последние деньки безопасного существования, вились и цокали среди вересковых пустошей. Дальше, на северо-востоке, слабо мерцали в утреннем свете изящные арки Флитского виадука, а впереди виднелся мрачный и хмурый утес Дромура — рубцеватая, отвесная гранитно-серая громада, ворота в мир дикой природы, пограничный страж Флита.

Маленький домик у железнодорожного переезда казался спящим, но шлагбаум был поднят. Машины пересекли рельсы и, оставив позади ворота станции, круто завернули влево, на старую дорогу в Критаун. В некоторых местах она с обеих сторон была ограждена каменными стенами, которые через несколько сотен ярдов обрывались. Уимзи предупреждающе взмахнул рукой и затормозил. Автомобиль, слегка подпрыгивая на неровностях, съехал на обочину и встал слева, под защитой стены. Полицейская машина припарковалась посреди дороги.

— Что теперь? — спросил Макферсон.

Питер вышел и осторожно заглянул под коврик.

— Вы еще живы, сэр Максвелл?

— Частично.

— Думаю, вы вполне можете вылезти и размять косточки. Вашего участия не потребуется до девяти часов. Располагайтесь поудобнее и покурите.

— А остальные?

— Они пройдутся со мной обратно до Гейтхауса, — улыбнулся Уимзи.

— Мы не возьмем машину? — скорбно спросил Макферсон.

— Как пожелаете, но я считаю, что с вашей стороны будет верхом благородства составить мне компанию в пешей прогулке и подбодрить меня приятной беседой. По сюжету я должен идти пешком.

В конце концов решили, что Макферсон пойдет с лордом Питером, в то время как Дэлзиел тихо поедет сзади, на тот случай, если местный автобус окажется переполненным. Поручив прокурору следить за самочувствием «покойника», Уимзи помахал им рукой и вместе с Макферсоном отправился в многотрудное путешествие длиной в шесть с половиной миль обратно до Гейтхауса.

Последняя миля оказалась особенно тяжелой — дорога стала оживленнее, и путникам, чтобы остаться незамеченными, постоянно приходилось нырять под прикрытие стен и живых изгородей. В самом конце пути их чуть было не обнаружил юный разносчик газет, который, посвистывая на ходу, прошел по тропинке в каком-нибудь футе от спрятавшихся за весьма кстати подвернувшимся кустом боярышника сообщников.

— Проклятый мальчишка! — выругался Уимзи. — Фергюсон, конечно, это предвидел. Не знаю… Может быть, он успел раньше, без четверти восемь. Впрочем, мы тоже справились совсем неплохо. Ладно, пустяки.

Они пробежали по улице, отперли дом Кэмпбелла, занесли в него молоко, вылив часть его в раковину, забрали письма и газеты и бросились к дому Фергюсона. Там Уимзи тоже взял с крыльца молоко, сварил яйца, вскипятил чайник и уселся за стол. На лице его светлости было выражение величайшего наслаждения.

В восемь часов на улице показалась миссис Грин. Уимзи выглянул из окна и дружелюбно помахал ей рукой.

— Предупредите женщину, Макферсон, — попросил Питер. — Если она сейчас зайдет к Кэмпбеллу, с ней случится припадок.

Инспектор поспешно вышел и скрылся за соседней дверью вместе с миссис Грин. Вернулся он, широко улыбаясь.

— Просто замечательно, милорд, — сказал он. — Миссис Грин сказала мне, что все выглядит точно так, как в день исчезновения Кэмпбелла.

— Отлично.

Уимзи закончил завтрак, упаковал плащ в чемодан и обошел дом, проверяя, не упустил ли из виду что-нибудь важное, затем вышел на улицу. Столкнувшись на пороге с миссис Грин, он перекинулся с ней несколькими словами, упомянув, что сядет в автобус, идущий до станции, и побрел по тропинке к дороге.

Около половины девятого из-за поворота послышалось пыхтение мотора. Питер поднял руку и через секунду вошел в салон автобуса. Полицейский автомобиль, к всеобщему интересу остальных пассажиров, тронулся следом.

Чуть позже девяти автобус, сопровождаемый полицией, въехал на стоянку у станции. Питер спрыгнул со ступеньки и подошел к машине.

— Инспектор, я хочу, чтобы вы прошлись со мной до поезда. Когда он отправится, идите к выходу из вокзала и вместе с Дэлзиелом дождитесь второго автомобиля.

Полисмены кивнули, и Уимзи с инспектором не спеша зашли внутрь здания. Там Питер поговорил с начальником станции и кассиром, купив билет первого класса до Глазго и обратно. Через несколько минут паровоз загудел, и люди двинулись к вагонам.

Начальник станции, зажав подмышкой жезл, прохаживался по платформе. Станционный смотритель помогал пассажирам с багажом. В окошке конторки появился кассир и снял с него решетку. Уимзи и Макферсон двинулись в том же направлении, что и остальные.

Лорд Питер пожал руку инспектору с таким чувством, будто расставался с ним по крайней мере на месяц, и скрылся в купе первого класса, дверь которого открыл ему носильщик. Станционный смотритель передал чемодан лорда проводнику и обменялся с ним парой шуток. Для погрузки в багажный вагон по перрону провезли контейнер с домашней птицей. Инспектора не оставляло чувство, что упущено нечто важное, и он вдруг сообразил, что именно. Полицейский ринулся к окошку вагона и заглянул внутрь: купе было пусто. Послышался свисток, начальник станции махнул флажком, поезд тронулся. Инспектор оглядел пустой перрон.

— О господи! — воскликнул Макферсон, хлопая себя по бокам. — Зайти с одной стороны и выйти с другой. Уловка старая как мир! — Он стремительно выбежал на улицу, где его ждал напарник.

— Хитрый лис! — в сердцах воскликнул инспектор. — Вы видели, что он сделал? Взял и улизнул!

Дэлзиел покачал головой.

— Сбежал, говорите? Я знаю, что станцию можно обойти через садик станционного смотрителя. Должно быть, его светлость проскользнул именно там. За ним!

Они обогнули вокзал и свернули в переулок. Впереди виднелась быстро удаляющаяся фигура в сером. Часы показывали десять минут десятого.

Лорд Питер Уимзи

Начальника полиции, изображающего покойника, снова запихнули в машину. Уимзи надел плащ Кэмпбелла и черную шляпу с мягкими полями. Шарф он обмотал вокруг шеи так, что разглядеть лицо стало почти невозможно. Задним ходом его светлость вывел машину на улицу и неспешно поехал в направлении Критауна. На дороге оказалось множество камней, и угроза прокола довольно старых шин была вполне реальна. Лорд сбросил скорость до двадцати миль. Медленное движение раздражало, и он подумал, каково было Фергюсону, который страшно торопился. Везя на заднем сиденье настоящий труп, художник, должно быть, испытывал невыносимое искушение, наплевав на возможные последствия, изо всех сил нажать на газ.

Путь Уимзи пролегал по совершенно пустынным местам, оживляемым лишь бодро журчащим маленьким ручейком. Исчезнув с правой стороны, он перебежал дорогу под крошечным мостиком, чтобы показаться уже слева, поблескивая среди камней и извиваясь между деревьями. Солнце припекало все сильнее.

Между двадцатью и двадцатью пятью минутами десятого автомобильная процессия оказалась на вершине небольшого, но крутого спуска при въезде в Критаун, как раз напротив башни с часами. Питер повернул направо, на главную улицу, и неожиданно натолкнулся на изумленный взгляд владельца гостиницы «Эллангован», разговаривающего с водителем на бензоколонке. Почтенный джентльмен уставился на лорда, как на привидение, затем, увидев Макферсона и Дэлзиела, следующих за ним вместе с прокурором на второй машине, понимающе улыбнулся и помахал рукой.

— Первый сбой в нашем плане, — посетовал Уимзи. — Странно, что Фергюсона никто здесь не заметил, тем более что ему самому, вполне возможно, очень этого бы хотелось. Но такова жизнь — то, чего страстно желаешь, никогда не случается.

Он сильнее нажал на газ и увеличил скорость до тридцать пять миль. Через пять миль, в половине десятого, Питер проехал поворот на Нью-Галлоуэйскую дорогу.

— Все сходится, — сказал сам себе его светлость.

Нога надавила на педаль, и машина полетела по новому, еще не разбитому шоссе, проложенному совсем недавно, что сразу сделало путь из Критауна в Ньютон-Стюарт самым безопасным во всех трех королевствах. Лишь за Ньютон-Стюартом Уимзи пришлось немного сбросить скорость, объезжая дорожную технику и рабочих, продолжавших укладывать полотно. Осторожно минуя кучи песка и щебня, он отправился дальше, но, не доехав до моста, свернул на второстепенную дорогу, которая шла через Миннигаф по левому берегу Кри параллельно главной. Питер промчался сквозь лес, мимо рыбацких шалашей на реке, через Лонгбайз и Борган, миновал безлюдные холмистые пустоши, зелеными возвышениями похожие на купола столицы королевства эльфов. Крутой поворот вправо, и перед Уимзи показалась цель — мост, ржавые железные ворота и нависающая над Миннохом отвесная гранитная стена.

Он остановил машину. Выходя, его светлость увидел, как полицейские загоняют свой автомобиль под прикрытие небольшой каменоломни на противоположной стороне дороги. Когда наблюдатели подошли к Уимзи, он уже сворачивал коврик и доставал велосипед.

— Мы уложились в срок, — заметил инспектор. — Сейчас десять часов.

Питер, кивнув, взбежал на пригорок и осмотрел дорогу с холмами слева и справа. Не было видно ни единого человека — только коровы и овцы. Хотя участники эксперимента недалеко отклонились от главной трассы, а в нескольких сотнях ярдов от них находилась ферма, здесь оказалось безлюдно и тихо, словно среди пустыни. Его светлость спустился к машине, бросил принадлежности для рисования на траву, открыл заднюю дверцу и безжалостно ухватил «труп», после мучительной поездки действительно чувствующий себя скорее мертвым, чем живым. От неподвижности и неудобства тело начальника полиции свело судорогой, и сейчас ему вряд ли приходилось симулировать трупное окоченение. Уимзи взвалил Максвелла на спину, и тот, безжизненно свисая знаменем разгромленной армии, отправился в «последний путь», в конце которого был с глухим стуком свален на гранит на краю обрыва.

— Ждите здесь, — зловеще сказал Уимзи. — И упаси вас Бог двигаться — свалитесь.

Мистер Максвелл вцепился в кустик вереска и принялся молиться. Открыв глаза, он увидел под собой круто уходящий вниз гранитный склон и поскорее снова зажмурился. Через несколько невообразимо долгих минут начальник полиции почувствовал, что его заворачивают в затхлый и душный коврик. Неподалеку раздались голоса и бессердечный смех. Затем «труп» снова оставили в одиночестве. Начальник полиции постарался представить происходящее и догадывался, что в данный момент Уимзи, скорее всего, прячет велосипед.

Несколько невнятных проклятий свидетельствовали о чьем-то неумелом обращении с мольбертом. Кто-то опять расхохотался. С головы бедняги наконец стащили коврик, и Уимзи объявил:

— Можете встать, мистер Максвелл.

Начальник полиции встал на четвереньки, крайне осторожно отполз подальше от пропасти, казавшейся ему бездонной, перевернулся на спину и с трудом сел.

— Пресвятая дева Мария! — воскликнул он, массируя ноги. — Чем я заслужил такое?

— Прошу прощения, сэр, — улыбнулся его светлость. — Если бы вы на самом деле были мертвы, окружающее вас не волновало бы, сами понимаете. Но так далеко я заходить не намерен… Ладно, у нас есть полтора часа на подделку картины, но, поскольку нарисовать что-либо я в принципе не сумею, мы можем устроить пикник. В машине найдется кое-какая еда. Надо ее принести.

— Как насчет выпивки? — осведомился все еще не совсем пришедший в себя Максвелл.

— Непременно. Эй! Смотрите, сюда кто-то идет. Его нужно спровадить… А вы, сэр, снова забирайтесь под коврик.

Невдалеке послышался шум мотора фермерского грузовика. Начальник полиции быстро натянул на себя коврик и застыл, Уимзи сел перед мольбертом и взял в одну руку палитру, а в другую кисть.

Через минуту грузовик показался около моста. Водитель с неподдельным интересом оглядывал место, где совсем недавно произошла трагедия, и вдруг заметил мольберт, черную шляпу и клетчатый плащ. Он испустил вопль ужаса и вжал педаль газа в пол. Подпрыгивая и грохоча, машина рванула прочь так, что из-под колес, словно выпущенные из пращи, полетели камни. Уимзи расхохотался. Максвелл, от любопытства не усидевший под ковриком, тоже не смог удержаться от ухмылки. Спустя мгновение все остальные присоединились к ним. От смеха они едва удерживая в руках то, что несли.

— О господи! — простонал Дэлзиел. — Ну ничего себе! Кажется, это был юный Джок. Нет, вы видели?.. Сейчас он, наверное, трезвонит по всему Клочэнеси, что на скале в Миннохе сидит призрак Кэмпбелла и пишет картину.

— Надеюсь, с бедным парнишкой и его грузовиком ничего не случится, — с тревогой сказал прокурор. — Уж больно лихо он взял с места!

— За него можете не беспокоиться, — заверил начальник полиции. — Ребята, подобные ему, живучи как кошки. Ох, не знаю, как вы, а я умираю от голода и жажды. Уже давно пора завтракать, если не обедать.

Пикник прошел весело, хотя его мирное течение оказалось слегка омрачено возвращением Джока, поддерживаемого группой приятелей — оболтусы решили собственными глазами посмотреть на явление призрака среди белого дня.

— Что-то стало немного людно, — заметил Уимзи.

Дэлзиел хмыкнул, решительно выпятил массивную челюсть и зашагал в сторону непрошеных гостей, чтобы удовлетворить их любопытство. На ходу сержант с громким чавканьем дожевывал кусок пирога с телятиной.

В холмы вернулась вожделенная тишина.

В одиннадцать двадцать пять Питер со вздохом сожаления поднялся с травы.

— Многоуважаемый покойник, пришла пора вашего выхода на сцену! — громко объявил его светлость. — Сэр Максвелл, настал момент, когда вам предстоит скатиться в воду.

— М-да? — с тревогой протянул начальник полиции. — Что, вот так прямо и скатиться?

— Хм-м… Пожалуй, вы правы… Падение в реку слегка подмочит вашу репутацию. Ладно, допустим, вы свалились. А ну-ка, господа, упаковывайтесь и возвращайтесь в свои «роллс-ройсы», в то время как мне предстоит задыхаться и потеть, крутя педали велосипеда. «Моррис», кстати, лучше забрать вместе со всем остальным. Не вижу смысла здесь что-либо оставлять.

Уимзи снял плащ Кэмпбелла, вместо черной шляпы надел собственное кепи, вытащил из машины велосипед и привязал чемодан к багажнику. Превозмогая отвращение, его светлость водрузил на нос темные очки, перекинул ногу через раму и, изо всех сил крутя педали, с дикой скоростью понесся прочь. Остальные, не торопясь, расселись по машинам и двинулись по дороге на Баргреннан. Девять с половиной миль, до самого Бархилла, кортеж полз за велосипедом. Едва миновав деревню, Питер просигналил привал.

— Предлагаю немного поразмыслить, — сказал его светлость. — Насколько я понимаю, Фергюсон собирался сесть на поезд в двенадцать тридцать пять, но что-то явно пошло не так. Сейчас двенадцать тридцать три, успеть на станцию вполне реально — вон она, осталось только спуститься по тропинке. Но, возможно, наш общий знакомый поздно выехал и попросту опоздал, уж не знаю, почему. Ага, слышите?!

При этих словах вдали показался дымок приближающегося паровоза. Было слышно, как состав затормозил у платформы, а через пару минут тронулся, пыхтя и набирая ход.

— Точно по расписанию, — резюмировал Уимзи. — Итак, поезд мы пропустили. Он идет со всеми остановками до Джирвана, а затем, превратившись в экспресс, перед прибытием в Эйр делает остановку только в Мейбле. Дальше к нему присоединяют пульмановский вагон-ресторан, и он, раздувшись от гордости, презрительно пожирает милю за милей, не останавливаясь нигде, кроме Пейсли и Глазго. Наша ситуация с опозданием объективно говоря, безнадежна. Можно лишь проехать через деревню и надеяться разве что на чудо.

Питер снова взгромоздился на велосипед и поехал вперед, время от времени оглядываясь через плечо. Внезапно позади раздался шум автомобиля. Фырча и чихая, к Уимзи приближался старый «даймлер», груженный картонными коробками. Велосипедист пропустил его, после чего, резво наддав ходу, наклонил корпус, уцепился рукой за приоткрытое заднее окно и покатил за машиной, не прилагая никаких усилий. Водитель, погруженный в раздумья, даже не повернул голову.

— Смотрите! — воскликнул Макферсон. — Это же Кларенс Гордон! Помните, он говорил нам, что по дороге обогнал человека на велосипеде? Очевидно, в истории свидетеля было больше правды, чем казалось на первый взгляд. Надеюсь, его светлость не разобьется.

— С ним все будет в порядке, — успокоил подчиненного начальник полиции. — Главное, чтобы выдержали шины. Лорд Питер, при всем своем внешнем легкомыслии, весьма осмотрительный человек. Что ж, теперь мы замечательно успеваем на экспресс. Сколько ехать до Джирвана?

— Около двенадцати миль. Мы нагоним поезд в Пинморе. Он прибывает туда в двенадцать пятьдесят три.

— Будем надеяться, что мистер Гордон не сбросит скорость. Потише, Макферсон! Нам вовсе не нужно его обгонять.

Водительское мастерство Гордона не обмануло надежды Максвелла. После Пинверри «даймлер» решительно прибавил ходу, и, когда был преодолен последний перед городом крутой подъем, в поле зрения наблюдателей показался черный хвост состава, тяжело тащившегося по рельсам, идущим параллельно шоссе. Через минуту поезд остался позади, и, въехав на холм, Уимзи победно махнул рукой. Полицейские, держась чуть левее велосипедиста и открыв окна со стороны реки, не отставали. В пять минут первого по обе стороны дороги стали попадаться домики, говорящие о том, что процессия достигла окраины Джирвана. Сердца преследователей учащенно забились, когда паровоз снова настиг их и, выпуская клубы дыма, устремился к перрону. На выезде из городка Питер отпустил дверцу автомобиля и отчаянно ринулся по тропинке вниз, к станции. Через восемь минут и с тремя в запасе он уже стоял на платформе. Кровь полицейских бурлила от едва сдерживаемой радости, словно добрыйэль, льющийся в пинтовую кружку. Поручив Дэлзиелу позаботиться о парковке, Макферсон быстро направился к кассам и взял три билета первого класса до Глазго. На бегу он увидел Уимзи, отвязывающего чемодан от багажника, и услышал, как его светлость прокричал с нарочитым оксфордским акцентом:

— Эй, носильщик! Багажную бирку на велосипед до Эйра, пожалуйста!

Отходя от окошка конторки, инспектор был оглушен громким ответным воплем носильщика:

— Вот билет первого класса и багажный талон для велосипеда до Эйра, сэр!

Велосипед поставили в хвостовой почтовый вагон. Отъезжающие высыпали на платформу и попрыгали в вагоны. Раздался свисток, и поезд, качнувшись, мягко тронулся с места.

— Уф! — глубоко вздохнул Уимзи, утирая со лба пот. — Я липкий, как леденец на палочке.

Его светлость выставил на всеобщее обозрение левую руку, прикрытую до поры кепи. На ладони лежала багажная бирка до Юстонского вокзала в Лондоне.

— Все очень просто! — смеясь, сказал Питер, — Я стянул ее, когда парень покатил велосипед к поезду. Обратите внимание, уже просмоленная! Не правда ли, профессионализм служащих шотландско-английской ветки выше всяких похвал? Глядите, все необходимые отметки проставлены, так что мне не придется ни о чем беспокоиться. Ну что же, теперь можно передохнуть. До Эйра ничего интересного не предвидится.

После остановки в Мейбле у пассажиров собрали билеты, и поезд бодро покатил к Эйру. Едва он успел затормозить, как Уимзи соскочил с подножки и побежал назад, к багажному вагону. Макферсон следовал за ним по пятам.

— Быстрее! Дайте мне велосипед, — обратился лорд к человеку в форме железнодорожного служащего. — Вот он, с биркой до Эйра. Пожалуйста, мой билет.

Проводник, оказавшийся тем же самым, которого недавно допрашивал констебль Росс, во все глаза уставился на Уимзи. Он явно колебался.

— Все в порядке! — вмешался Макферсон. — Мы из полиции. Делайте, что говорит этот джентльмен.

Парень с озадаченным выражением лица вытащил имущество лорда Питера из вагона, получив взамен билет. Уимзи положил ему на ладонь шиллинг и поспешил с велосипедом по платформе туда, где угол книжного киоска скрыл его от посторонних взглядов. Дэлзиел, заметив, что Макферсон застрял, объясняясь с проводником, последовал за его светлостью и успел увидеть, как тот, лизнув юстонскую бирку, налепил ее поверх талона до Эйра. Проделав эту хитрую операцию, лорд Питер с чемоданчиком в руке вышел из здания вокзала и нырнул в небольшой переулок, ведущий к общественному туалету. Меньше чем через минуту он показался снова, но уже без очков, в мягкой фетровой шляпе вместо кепи, и с накладной бородой. Толпа пассажиров валила через билетный зал, стремясь успеть на поезд. Уимзи влился в поток, по ходу приобретя билет третьего класса до Глазго. Дэлзиел, с трудом поспевая за лордом, взял еще четыре билета, но не успел полицейский расплатиться, как Уимзи исчез из виду. Однако начальник полиции и прокурор, ждущие сержанта возле расписания, заметили, как его светлость, весело подмигнув им, оставил велосипед рядом с табло. Вероятно, они были единственными, кто обратил внимание на данный маневр, поскольку как раз в это время к поезду прицепляли пульмановский вагон. Платформа была забита пассажирами, носильщиками и багажом. На перроне царила суматоха. Уимзи, сложив ладони лодочкой, прикурил и двинулся прочь, к голове состава. Двери вагона открылись, Дэлзиел и Макферсон зашли в купе, спустя секунду туда же явился Питер, за ним следом показались Максвелл и прокурор. Проводник крикнул: «Отправляемся!», и поезд тронулся. На все перемещения ушло ровно шесть минут.

— Ну вот… Еще один хороший велосипед пропал, — посетовал Уимзи.

— Вовсе нет, — возразил Макферсон. — Я предупредил носильщика, чтобы он отослал его обратно в Гейтхаус. Велосипед принадлежит моему коллеге, и, полагаю, тот не будет в претензии, если получит его обратно.

— Что ж, великолепно! Пока дела идут неплохо, как вы находите?

— Пожалуй, — согласился прокурор. — Но вы забываете, лорд Питер, что наш поезд прибудет на вокзал Сент-Инок только в четырнадцать пятьдесят пять, а, согласно показаниям работников автомастерской, как их там, Спаркса и Криспа, мистер Фергюсон сидел у них в приемной уже без десяти три.

— Так утверждают они, — возразил Уимзи, — но не Фергюсон, который сказал: «Около трех». Если повезет, мы, полагаю, сможем устранить это противоречие.

— А что насчет другого билета от Гейтхауса до Глазго, который вы взяли? — вставил Максвелл. — Я заинтригован. Можно сказать, даже взволнован.

— А я нисколько, — самоуверенно заявил Питер.

— Хорошо, — миролюбиво кивнул начальник полиции. — Если вы знаете, что делать, нам не о чем беспокоиться.

— Давненько я так не развлекался, — заметил прокурор, который на самом деле, казалось, пребывал в восторге от поездки. — И все же, несмотря на то, что наша постановка весьма увлекательна, мне жаль видеть, как вокруг шеи бедного Фергюсона все туже затягивается петля.

— Да, я тоже сочувствую Фергюсону, — согласился Уимзи. — Зачем вы мне напомнили о нем, сэр? Но как быть? Мне было бы не меньше жаль, если бы на его месте оказался, к примеру, Фаррен. Эх, бедняга… Боюсь, ему не отвертеться… Вряд ли Фергюсону повезет дважды… Нет-нет, прошу вас, перестаньте! Все, что меня сейчас беспокоит, это то, что поезд может опоздать.

Однако к чести шотландских железных дорог, поезд, не отстав от расписания ни на минуту, прибыл на вокзал Сент-Инок ровно без пяти три. Его светлость стремительно выскочил из вагона, и, размашисто шагая, повел отряд по платформе.

Когда они прошли привокзальную гостиницу, лорд Питер обернулся к сэру Максвеллу.

— Не возьмусь утверждать наверняка, — сказал он, — но все же почти уверен, что Фергюсон увидел мисс Кошран и мисс Селби именно здесь. Думаю, он догадался, что встречающие их друзья специально подошли чуть пораньше, чтобы успеть позавтракать в ресторане гостиницы до прибытия поезда.

Уимзи энергично взмахнул рукой, подзывая такси. Пятеро мужчин с трудом втиснулись в небольшой автомобиль. Его светлость велел водителю проехать дальше по улице и высадить их у мастерской Спаркса и Криспа.

— Лети, как вихрь, — напутствовал он таксиста.

Пять минут четвертого Питер постучал по стеклу, отделяющему шофера от пассажиров. Водитель остановил машину, и компания вывалилась на тротуар. Уимзи расплатился и быстро направился к автомобильной мастерской, расположенной в нескольких ярдах от них.

— Не стоит вламываться всем одновременно. Сэр Максвелл, вы со мной, остальные позже, — скомандовал его светлость.

Заведение Спаркса и Криспа представляло собой стандартное помещение, заставленное высокими витринами, демонстрирующими различные запасные части для моторов и кузовов. Справа от них находилась конторка, у которой какой-то парень увлеченно обсуждал с клиентом различия в марках амортизаторов. Через проход виднелся ряд сверкающих мотоциклов и колясок для них. Слева была дверь с матовым стеклом. По всей видимости, она вела во внутренние кабинеты.

Уимзи с сэром Максвеллом бесшумно проскользнули внутрь и скрылись за витринами. Служащий, ничего не заметив, продолжил дискуссию с посетителем. Через минуту Питер снова появился в зале и решительно подошел к конторке.

— Послушайте, молодой человек — нервно начал он, — вы будете сегодня работать или нет? У меня назначена встреча и нет никакого желания торчать здесь весь день, — Уимзи бросил взгляд на часы. — Я жду уже как минимум десять минут.

— Простите, сэр. Чем могу помочь?

Питер вытащил из чемодана двигатель, обернутый грубой бумагой.

— Вы такими занимаетесь?

— Да, сэр. Это к мистеру Сондерсу. Одну минуту, сэр. Сейчас я позову его, сэр.

Молодой человек бросился в кабинет за стеклянной дверью, оставив Уимзи наедине со знатоком амортизаторов.

— Пройдите, пожалуйста, вот сюда.

Лорд Уимзи, взглядом приглашая спутников следовать за ним, проскользнул в дверь. Клерк провел его в крошечный кабинет, где в компании машинистки и обнаружился мистер Сондерс.

Это оказался румяный молодой мужчина с характерной для выпускника Итона манерой говорить. Он приветствовал Уимзи как своего однокурсника, случайно встреченного после многих лет разлуки. Затем мистер Сондерс кинул взгляд за плечо лорда на сержанта Дэлзиела, и его несколько натужное оживление сошло на нет.

— Послушайте, приятель, — начал Питер. — Мне думается, что этот двигатель вы уже видели?

Мистер Сондерс безропотно взял агрегат в руки, взглянул на него и пробормотал:

— Да-да, кажется, видел. Сейчас проверим, чтобы сказать наверняка. Минутку. Все сходится, номер ХХ/47302. Конечно. Когда у нас был номер ХХ/47302, мисс Мэдден?

Мисс Мэдден зашуршала бланками картотеки.

— Он поступил в починку неделю назад, мистер Сондерс, и принадлежит мистеру Фергюсону из Гейтхауса. Джентльмен принес нам его сам. Мы установили повреждение обмотки якоря. Мистер Фергюсон забрал двигатель позавчера.

— Да, точно! Наши механики довольно быстро определили неисправность. Именно так. Надеюсь, с ним теперь все в порядке, мистер э-э…

— Наверное, — продолжал Уимзи, — вы припоминаете визит сержанта Дэлзиела.

— О, ну конечно! — всплеснул руками Сондерс. — Как поживаете, сержант?

— Вы тогда сказали ему, — перебил Уимзи, — что мистер Фергюсон зашел где-то без десяти минут три.

— Я так сказал? Да, припоминаю… Мне в этот момент позвонил мистер Крисп. Верно, мисс Мэдден? Но время назвал не я, а Биркет — молодой человек в приемной. Вы его наверняка видели. Он сказал, что клиент ждет уже десять минут. Понимаете, лично я не видел, как этот джентльмен зашел. Когда я вернулся с перерыва, он уже был здесь. В тот день я, кажется, несколько задержался, обедая с клиентом. М-да… Бизнес — такое непредсказуемое дело. Мистер Крисп даже сделал мне замечание, помню-помню.

— Когда в точности вы пришли, мистер Сондерс? — сурово спросил инспектор.

— Должно быть, где-то около трех… Ну… Опоздал на полчаса. Но, прошу заметить, отсутствовал исключительно по делам фирмы. А мистер Крисп…

— Вы можете сказать точно? — раздраженно прервал эти сентенции Макферсон.

— А?.. Если совсем точно, может быть, на пять-шесть минут позже трех. Я… боюсь, я не посмотрел на часы. Во сколько я пришел, мисс Мэдден?

— В четверть четвертого, мистер Сондерс, — не замедлила с ответом машинистка. — Я хорошо помню тот случай.

— Боже мой, да неужели? А я подумал, что времени, должно быть, часа три или капельку больше. Ну и память у вас, мисс Мэдден.

Девушка улыбнулась.

— Понимаете, инспектор, — повернулся к полицейскому Уимзи, — какова разница между «без пяти минут» и «пятью минутами после»?

— Вам, скорее всего, придется поклясться в своей точности перед судом, мистер Сондерс, — нахмурив брови, предупредил инспектор. — Убедительно прошу вас не забыть время снова.

— О! — встревожился клерк. — Скажите, а я должен буду уточнить в суде, с кем встречался? По правде сказать, свидание было не совсем деловым… Скорее, частным. — Он немного замялся.

— Обстоятельства, касающиеся лично вас, вы вправе не разглашать, мистер Сондерс. Нас это также не интересует. Да будет вам известно, мы расследуем убийство.

— Ах, вот оно что… Боже, я же не знал!.. Мистер Крисп спрашивал меня, во сколько я пришел. Я и сказал: «Около трех». Ведь так, в сущности, и было, ну, более или менее. Конечно, если бы я был в курсе, обязательно спросил бы мисс Мэдден — у нее такая замечательная память на мельчайшие детали.

— Я бы советовал ее развивать и вам, — оставил за собой последнее слово инспектор. — Хорошего дня.

Мистер Сондерс проводил нежданных гостей до двери, на ходу продолжая что-то бормотать себе под нос.

— Думаю, в допросе этого парня, Биркета, нет особого смысла, — сказал Максвелл. — Он наверняка свято уверен в том, что сегодня заставил вас ждать, лорд Питер.

— Согласен. Ну а теперь мы должны оказаться к шестнадцати часам на выставке. Кстати, у нас не так много времени. По пути я заметил небольшую типографию. Рискну предположить, что мы найдем там то, что требуется.

Его светлость понесся вниз по улице и ворвался в дверь печатной мастерской.

— Мне нужно несколько металлических литер, — с порога заявил Уимзи. — Примерно таких, — он показал изготовителю клише кусочек бумаги. — Такого же размера и формы, если это возможно.

Гравер почесал затылок.

— Размер пять пунктов, — определил он. — Ближайшее соответствие — полужирные прописные. Пожалуй, могу дать вам несколько штук, но не очень много.

— Мне нужно всего пять букв — S, М, L, A, D — и полный комплект цифр.

— Хотите заняться печатью?

— На бумаге, вы имеете виду? Нет, предполагаю использовать их для небольшого изделия из кожи.

— Понятно.

Мастер подошел к коробке с литерами, вынул требуемые буквы и цифры, завернул их в небольшой лист бумаги и назвал скромную сумму. Уимзи заплатил и спрятал сверток в карман.

— Кстати, — спохватился он, — к вам неделю назад не заходил джентльмен, который искал то же, что я?

— Нет, сэр. Я бы запомнил. Ваша просьба весьма необычна, чтобы забыть о ней. С тех пор как я здесь работаю, а это, считайте, с января прошлого года, меня ни о чем подобном не спрашивали.

— Ну хорошо. Огромное вам спасибо и всего доброго. Инспектор, возьмите справочник фирм и отметьте там все типографии. Да, не пропустите также людей, продающих заготовки и материалы для переплетного дела. Фергюсон должен был каким-то образом раздобыть литеры, если, конечно, не привез их с собой, во что лично я не верю.

Отправив Дэлзиела с этим поручением, Макферсон, Максвелл и прочие наняли такси и поспешили на выставку, благополучно прибыв туда без нескольких минут четыре. Они пробыли на экспозиции до половины пятого, совершив торопливую экскурсию по залам и задерживаясь в каждом не более чем перед одним-двумя самыми яркими полотнами.

— Если вдруг, — предупредил Уимзи, когда компания выходила через турникет, — нам случится столкнуться у входа с какими-нибудь не в меру пытливыми знакомыми, мы обязаны убедить их, что весьма внимательно просмотрели все работы. А теперь направим свои стопы в какое-нибудь укромное местечко. Я говорю о номере в гостинице.

Лорд Питер Уимзи

В номере одного из самых дорогих отелей в Глазго Уимзи развернул пакет с литерами, достал безопасную бритву, захваченную из дома Фергюсона, и крошечный молоточек, купленный по дороге, после чего, собрав вокруг себя полицейских, продемонстрировал им сохраненную половину билета из Гейтхауса в Глазго.

— А теперь, джентльмены, — объявил его светлость, — мы подошли к ключевому моменту расследования.

Если вы ознакомились с замечательным произведением мистера Конингтона, на которое я в свое время обращал ваше внимание, то, безусловно, помните содержащееся там описание случая, когда некий джентльмен подделал на билете оттиск железнодорожного компостера всего лишь с помощью маникюрных ножниц.

Это случилось как раз на шотландско-английской ветке. Сейчас вокзальное начальство, быть может, просто из вредности, а может, руководствуясь похвальным стремлением усложнить жизнь фальсификаторам, уже не удовлетворяется вырезанием простого треугольника.

Как-то на днях я ездил в Глазго. Состав, кстати, уходит из Гейтхауса в девять ноль восемь утра, крайне неудобное время, хочу заметить. Так вот, я обратил внимание на то, что жестокосердные контролеры трижды совершенно без всякого снисхождения фактически изувечили мой несчастный билет. Первый раз, в Максвелтауне, они выбили ужасающе кривой оттиск, состоящий из букв и цифр, вот такой: LMS/42D. Не успокоившись на достигнутом, в Херлфорде изуверы выдрали огромный кусок из билета — не просто треугольник, а какую-то гадкую амебу. Я, на всякий случай, принял меры предосторожности и для памяти зарисовал получившуюся отметину слева от прокола. Она выглядела так: |. В Моклайне их назойливость перешла всякие границы, и бедный кусочек картона был снова обезображен другим шифром — LMS/23A Очевидно Фергюсон, как и я, наблюдал за действиями служащих и подмечал необходимые ему детали. Обладая наметанный глазом художника и замечательной зрительной памятью, он, в отличие от вашего покорного слуги, вне всякого сомнения, был вполне способен зафиксировать в уме формы оттисков и позже воспроизвести их. А сейчас, джентльмены, с помощью нехитрого инструментария я, с вашего позволения, попробую подделать отметки контролеров на билете.

Питер взял безопасную бритву и, пристроив картонку на мраморный столик для умывальных принадлежностей, принялся вырезать херлфордский оттиск.

Успешно завершив сложную операцию, его светлость положил билет на промокательную бумагу, любезно предоставляемую отелем постояльцам, аккуратно приставил металлическую литеру с цифрой «2» к нижней части купона и нанес сверху короткий удар молотком. Взяв билет за края, он продемонстрировал результат собравшимся, и заинтересованные детективы смогли ясно разглядеть на лицевой стороне четкий оттиск двойки.

— Вот это да! — воскликнул Макферсон, — Уимзи, не слишком ли вы умны для честного человека?

Таким же способом лорд Питер нанес на картон значки «3» и «А», тщательно выравнивая их по краю билета, чтобы буквы располагались на одной прямой относительно друг друга. Затем, уделяя особое внимание расстояниям между оттисками, поверх надписи 23А он выдавил LMS, получив в итоге идеальную отметку контролера из Моклайна. Подделать код LMS/42D из Максвелтауна для Уимзи, приноровившегося к инструментам, уже не составило никакого труда. Он последний раз стукнул по литере и со вздохом удовлетворения отложил молоток.

— Здесь и здесь пропечаталось слабовато, — показал Питер, — но, скорее всего, при беглом осмотре никто не обратит на это внимания. Осталось сделать последнее — вернуть подделку в железнодорожную компанию, ее альма-матер, так сказать. Полагаю, тут мне вполне хватит одного наблюдателя. Мы ведь не хотим поднимать лишний шум, не так ли?

Сопровождающим был выбран инспектор, и, взяв такси, они поспешили к вокзалу Сент-Инок. Зайдя в здание, Уимзи поймал за рукав одного из служащих и витиевато попросил его указать контролера, дежурившего во время остановки поезда из Дамфриса в четырнадцать пятьдесят пять. Нужный человек немедленно нашелся. Лорд, сохраняя на лице капризную гримасу и глядя чуть в сторону, недовольно обратился к нему:

— Добрый день. Если не ошибаюсь, именно вы дежурили у турникета, когда прибыл пятнадцатичасовой экспресс? Отлично. А знаете ли вы, что я прошел мимо, не показав билет? Я, будучи акционером этой железнодорожной компании, намеренно пошел на обман, решив проверить ваше отношение к службе. Кстати, мой кузен возглавляет совет директоров, и я действительно думаю, что вы проявили ужасающую невнимательность. Вы отдаете себе отчет в том, что такая оплошность непременно всплывет во время ревизии в счетной комиссии? А тогда уже никаких концов не найти. М-да, неудивительно, что дивиденды так стремительно падают… Но все же, любезнейший, — смягчился Уимзи, — я не желаю вам зла и принес билет назад. На вашем месте я, не привлекая ненужного внимания, быстренько присоединил бы его к остальным. Советую впредь быть аккуратнее.

На протяжении всей этой тирады, в которую невозможно было вставить хотя бы слово, выражение лица контролера постепенно менялось от усталой вежливости к удивлению и гневу.

— Сэр! — воскликнул он, как только представилась возможность. — Не знаю, что вы себе думаете, но второй раз за неделю это уж слишком! Вы не находите?

В разговор вступил инспектор Макферсон:

— Минуту, — обратился он к бедняге. — Я из полиции и прошу внимательно меня выслушать. Как я понял, вы утверждаете, что с вами подобный инцидент уже происходил?

Появление на сцене полисмена не на шутку встревожило контролера. Он запнулся на середине фразы, но, спустя мгновение, рассказал стражу закона примечательную историю.

Как выяснилось, ровно неделю назад, в его смену примерно в это же время к нему подошел некий джентльмен и, предъявив билет, вежливо объяснил, что случайно прошел через турникет, не предъявив его. Контролер внимательно изучил купон и обнаружил, что он надлежащим образом прокомпостирован в Максвелтауне, Херлфорде и Моклайне. Никаких оснований сомневаться в словах пассажира не было. Не желая получить выговор за халатность, он поблагодарил господина, забрал билет и передал его коллеге, сортирующему платежные документы, поступившие за день, для отправки в бухгалтерию. Клерк аккуратно подшил купон в соответствующую пачку бумаг, и больше контролер об этом не вспоминал. Нет, он, конечно, переживал о случившемся, но ввиду того, что ситуация разрешилась ко всеобщему удовлетворению, решил, что ничего страшного не произошло. Взглянув на фотографию Фергюсона, которую ему показал инспектор, служащий, хотя и не вполне уверенно, признал на ней любезного пассажира.

Клерк подтвердил рассказ контролера, и оставалось лишь посетить счетную комиссию, чтобы проверить оттиск. Полиция ранее уже наводила справки по поводу билетов, и найти нужный, к счастью, оказалось несложно. Внимательное исследование наглядно продемонстрировало едва заметное различие между формой букв на фальшивом и настоящем билетах из той же серии. Обнаружилось также, что оттиск, сделанный в Моклайне, был следующим: LMS/23B. Тогда как на поддельном купоне значилось LMS/23A. Объяснялось это тем, что буква, следующая за цифрами, указывала на строго определенного контролера, каждый из которых снабжался собственным компостером. Следовательно, несмотря на то, что сама по себе литера «А» выглядела вполне невинно, казалось маловероятным, что контролер, обладающий ею, проверил только одного пассажира из всех, едущих в поезде. Как бы то ни было, осмотр очевидно доказал, что отметки на одном из сданных купонов являются весьма умелой фальсификацией.

В гостинице Уимзи и инспектора уже поджидал Дэлзиел, добывший новые факты. По его сведениям, человек, подходящий под описание Фергюсона, в прошлый вторник посетил фирму по продаже оборудования для переплетных работ и приобрел набор литер, похожих по виду и размеру на буквы в билете. Покупатель пояснил, что собирается самостоятельно переплести некоторые тома домашней библиотеки и хочет сделать на корешках тиснение SAMDL,1,2,3,4, то есть как раз те буквы и цифры, которые необходимы для совершения подлога. Сведения, добытые сержантом, стали еще одним подтверждением вины Фергюсона. Дело можно было закрывать.

На обратном пути из Глазго его светлость почти не открывал рта.

— Знаете, — наконец нарушил он молчание, — все-таки мне нравится Фергюсон, а вот Кэмпбелла, как ни крути, я терпеть не мог. Эх, если бы…

— Ничего не попишешь, Уимзи, — ответил начальник полиции. — Убийство есть убийство.

— Ну, как сказать… — пробормотал Питер.

Когда компания вернулась в деревню, Фергюсон уже сидел под замком. Оказалось, что он пытался скрыться на машине, но, обнаружив отсутствие двигателя, сделал попытку совершить побег на поезде. Росс и Дункан решили, что пришло время вмешаться, и задержали художника. Когда Фергюсона арестовали и, согласно обычной в таких случаях процедуре, зачитали его права, он не произнес ни слова. В ожидании допроса преступник был препровожден в Ньютон-Стюарт. Предъявленные фальшивые билеты сломили его, и Фергюсон решил сделать признание.

— Я никому не хотел зла, — сказал он. — Клянусь Богом, я не думал об убийстве и говорил правду, утверждая, что все было совсем не так, как в вашей инсценировке.

Кэмпбелл вернулся домой в четверть одиннадцатого. Он ворвался ко мне и начал бахвалиться тем, как отделал Гоуэна, и орать, что собирается разделаться с Фарреном. Мерзавец был совершенно пьян, ругался как портовый грузчик и навязчиво предлагал раз и навсегда разрешить наши разногласия дракой. Он выкрикивал оскорбления, и то, что с ним произошло, нельзя назвать иначе, как Божьим возмездием.

Я потребовал, чтобы он убрался вон, но Кэмпбелл и не думал уходить. Тогда я попытался выпихнуть его на улицу. Он набросился на меня… Мы подрались. Физически я гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд, а Кэмпбелл был нетрезв. В потасовке я нанес ему сильный удар кулаком в челюсть. Он отшатнулся назад, споткнулся и приложился головой об угол каминной решетки. Когда я подбежал, чтобы помочь, он был уже мертв.

Припомнив, насколько часто грозился его прикончить, я испугался. Поставьте себя на мое место — свидетелей нет, труп Кэмпбелла лежит в моем доме, к тому же я применил силу первым.

Затем мне в голову пришла мысль о возможности выдать его смерть за несчастный случай. Не буду вдаваться в детали. Сдается, вы и без меня все прекрасно знаете. Скажу лишь, что план, за единственным исключением, удался. Впрочем, в результате обстоятельства сложились как нельзя лучше. Я хотел выехать из Бархилла, но не успел на поезд… На мое счастье, по пути подвернулась колымага старого еврея, за которую я и уцепился. Это помогло мне укрепить алиби, ведь на первый взгляд казалось не слишком правдоподобным, что я мог успеть в Джирван к отправлению поезда. Позже от Джока Грэхема я узнал, что вы сделали расчет, согласно которому я не мог выехать из Минноха раньше половины двенадцатого.

Конечно, не повезло, что Кэмпбелла нашли так быстро, ведь я предполагал, что будет проведена экспертиза, связанная с трупным окоченением. Видимо, в первую очередь как раз ее результаты и заставили вас подозревать убийство, так?

— Нет, — ответил Питер. — Всему виной ваша привычка класть краски в карман. Вы обратили внимание, что случайно унесли с собой тюбик с белилами, принадлежащий Кэмпбеллу?

— Только когда вернулся домой. Но мне и в голову не пришло, что кто-то придаст этому значение. Ну и ну! Поразительная наблюдательность, Уимзи! Мне следовало отвезти краску обратно в Миннох и выбросить ее там, но в тот же день вы зашли ко мне в студию и увидели ее. Тогда я впервые почувствовал настоящий страх, но затем решил, что вполне могу положиться на алиби. Я гордился подделкой билета и надеялся, что вы не сообразите про трюк с автомобилем.

— Не могу никак взять в толк, — спросил начальник полиции, — почему вы не выехали из Минноха пораньше? Зачем так много времени тратить на картину?

Фергюсон слабо улыбнулся:

— Да, тут я совершил ошибку. Вы детально восстановили события той ночи и отлично знаете, сколько всего я должен был сделать. Но, увы, кое-что я все же забыл — завести часы! Рутинное, ежедневное действие, которое обычно совершаю перед сном… Закончив пейзаж, я было приступил к упаковке принадлежностей для рисования, но вдруг услышал шум грузовика. Подождав, пока тот проедет, я посмотрел на часы, которые показывали половину одиннадцатого. Я решил, что у меня в запасе еще полчаса, так как не хотел попусту болтаться в Бархилле из-за страха быть узнанным. Когда, по моим ощущениям, прошло еще полчаса, я снова взглянул на циферблат и, о ужас, увидел ту же половину одиннадцатого!

Это повергло меня в панику. Я спихнул тело со склона и складывал все в такой спешке, как если бы за мной по пятам гнался сам дьявол. Тогда-то, судя по всему, злосчастные белила и оказались в моем кармане. Я мчался так быстро, как только мог, но украденный велосипед был для меня слегка маловат, да и ход у него оказался не ахти какой. В общем, я не успел на поезд буквально самую малость… Когда я свернул к станции, он как раз отходил. Поверьте, было от чего впасть в отчаяние. И вдруг мне подвернулась эта машина! Я решил, что спасен, однако в результате все оказалось не так просто.

Поймите, мне не было нужды убивать Кэмпбелла. Я утверждал и буду стоять на том, что случившееся не является убийством.

Уимзи поднялся.

— Послушайте, Фергюсон, — медленно сказал его светлость. — Я глубоко сожалею о том, что произошло. В глубине души я всегда верил, что вы не можете быть убийцей. Вы простите мне это расследование?

— Рад слышать, что вы не сомневались во мне, — ответил художник. — С того самого проклятого дня я чувствую себя как в аду и готов предстать перед судом, отстаивая свою невиновность. Ведь вы мне верите?

— Да, — сказал Уимзи, — и если присяжные окажутся разумными людьми, думаю, они вынесут оправдательный приговор, признав ваши действия самообороной.

Обсудив все обстоятельства дела и вынося вердикт, присяжные долго колебались между формулировками «неумышленное убийство» и «самозащита», придя в итоге к такой — «непредумышленное убийство с настоятельной рекомендацией к помилованию». То, что Кэмпбелл явно сам напросился на неприятности, склонило их мнение в пользу обвиняемого, так что борода Самсона ^[59] не зря была принесена в жертву.

Примечания

1

Одна из старейших английских фирм, производящая товары для рыбалки

(обратно)

2

cardinal — Марка катушки для спиннинга

(обратно)

3

march brown — вид "мушки" т. е. ложной наживки для рыб

(обратно)

4

Шотландцев

(обратно)

5

Первая Мировая война

(обратно)

6

Презрительное прозвище итальянцев, испанцев, португальцев

(обратно)

7

Область в Шотландии

(обратно)

8

Часть Шотландии

(обратно)

9

В Шотландии на местах наиболее сложные уголовные дела расследуют прокуроры-фискалы — представители органов системы публичного уголовного преследования

(обратно)

10

Игра в гольф двумя парами.

(обратно)

11

Помещение, занимаемое гольф-клубом

(обратно)

12

silver king — марка мячей для гольфа, отличающихся рельефной поверхностью

(обратно)

13

Определенное число ударов в гольфе

(обратно)

14

Мальчик, подносящий при игре в гольф клюшки, мячи

(обратно)

15

Западная, аристократическая часть Лондона.

(обратно)

16

Эдвард Берн-Джонс (1833–1998) — английский живописец, прерафаэлит

(обратно)

17

«Владычица Шалот» («the lady of shalott») — поэма Альфреда Теннисона.

(обратно)

18

Легендарный африканский правитель, воспетый в старинной английской народной балладе и неоднократно упоминаемый Шекспиром. Был женоненавистником, пока не влюбился в нищенку

(обратно)

19

tollbooth (искаженное) — так в средневековой Шотландии называли дом, в котором располагались городские органы управления, суд, а также тюрьма.

(обратно)

20

Святой Генгульф, крупный землевладелец некогда живший в Бургундии. Славился благотворительностью и чудотворением, а погиб от руки любовника своей жены

(обратно)

21

Мария Монтессори (1870–1952) — итальянский педагог, создательница педагогической системы, основанной на идее свободного воспитания

(обратно)

22

Шуточное стихотворение из пяти строк, где две первые рифмуются с последней

(обратно)

23

В Шотландии название мэра

(обратно)

24

Иан Хэй (1876–1952) — английский писатель и сценарист

(обратно)

25

Томас Джимми — английский политический деятель, в 1924 году входил в состав лейбористского правительства. — Примеч. ред.

(обратно)

26

Вагон особой комфортности фирмы "Pullman Palace Car Company"

(обратно)

27

Стекло Крукса — стекла для очков, имеющие низкую пропускаемость ультрафиолетовых лучей.

(обратно)

28

Уильям Хит Робинсон — английский художник и иллюстратор старинных сказок, прославившийся так же рисунками сложных вымышленных устройств и приспособлений

(обратно)

29

Хитроумный юнец по прозвищу Сталки — герой сборника рассказов Р.Киплинга "Сталки и компания"

(обратно)

30

Гандикапом во многих спортивных состязаниях называют прибавление дополнительных очков слабым участникам для выравнивания их шансов на победу

(обратно)

31

Фернан Леже (1881–1955) — французский живописец, скульптор, график, керамист и декоратор, поборник так называемой эстетики машинных форм и механического искусства.

(обратно)

32

Выводящий удар в гольфе, производится недалеко от лунки.

(обратно)

33

Скос траектории мяча

(обратно)

34

Однобортный сюртук с закругленными расходящимися спереди фалдами

(обратно)

35

Растение, настой которого применяется в медицине в виде примочек при ссадинах и ушибах

(обратно)

36

Произведение английского писателя Горация Уолпола (1717–1797), основателя так называемого готического романа, повествования которого овеяны атмосферой тайн и ужаса.

(обратно)

37

Английский писатель, автор первых английских детективных романов

(обратно)

38

В Новом Завете есть рассказ об Анании, члене христианской общины, пытавшимся обмануть апостола Петра, за что обманщик был наказан смертью.

(обратно)

39

Восточная, беднейшая часть Лондона

(обратно)

40

Мэйфер — один из самых престижных районов Лондона

(обратно)

41

Предположение, признаваемое достоверным, пока не будет доказано обратное; окончательная презумпция — доказанность факта, определяющаяся доказанностью обстоятельств, с ним связанных

(обратно)

42

Амалек, или Амалик, — библейский персонаж, имя которого в иудаизме стало нарицательным для обозначения злейших врагов еврейского народа. В европейской культуре сюжеты, связанные со сражениями израильтян и амалекитян, рассматриваются как отражение противостояния божественного добра и иррационального зла.

(обратно)

43

Город на западе Шотландии

(обратно)

44

Горизонтальная балка, передним концом подвижно укрепленная в нижней части мачты и идущая по направлению к корме. Служит для растягивания нижней кромки паруса

(обратно)

45

Один из наиболее престижных колледжей Оксфордского университета

(обратно)

46

Шерстяная костюмная ткань

(обратно)

47

Графство в Шотландии

(обратно)

48

Район озер на северо-западе Англии

(обратно)

49

Крофтс, Фриман Виллс (1879–1957) — англо-ирландский писатель, автор детективов, был крайне популярен в первой половине XIX века

(обратно)

50

Переиначенный отрывок из трагедии «Макбет», далее автор также использует отрывки из произведений Шекспира.

(обратно)

51

Коро, Жан Батист Камиль (1796–1875) — французский художник, визажист и портретист. — Примеч. ред.

(обратно)

52

Честертон, Гилберт Кит (1874–1936) — английский писатель и христианский мыслитель

(обратно)

53

Суинберн, Алджерон Чарльз (1837–1909) — английский поэт

(обратно)

54

Строки из поэму "Паломничество Чайльд-Гарольда" Дж. Г. Байрона

(обратно)

55

Ежегодный матч по крикету между упомянутыми привилегированными частными школами в Англии является старейшей традицией

(обратно)

56

Трупное окоченение (лат)

(обратно)

57

Имеется в виду героиня пьесы У. Шекспира «Венецианский купец», которая испытывала женихов, предлагая им выбрать один из трех ларцов.

(обратно)

58

Символическое обозначение места, где будет вершиться Страшный суд

(обратно)

59

В Ветхом Завете богатырь, сила которого заключалась в волосах

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Кэмпбелл

Кэмпбелл мертв

Фергюсон

Стрэтчен

Уотерз

Фаррен

Грэхем

Гоуэн

Миссис МакЛеод

Сержант Дэлзиел

Инспектор Макферсон

История Фергюсона

Лорд Питер Уимзи

Констебль Росс

Бантер

Главный инспектор Паркер

Лорд Питер Уимзи

Миссис Смит-Лемесурье

История Уотерза

История Фаррена

История Стрэтчена

История Грэхема

История Гоуэна

Фаррен. Фергюсон. Стрэтчен

Грэхем, Гоуэн, Уотерз

Дело против Гоуэна

Убийца

Лорд Питер Уимзи

Лорд Питер Уимзи

Лорд Питер Уимзи

*** Примечания ***