Галактическая одиссея [Кейт Лаумер] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Кейт Лаумер Галактическая одиссея
Keith Laumer • Galactic Odyssey • Galactic Odyssey (Sep 1967, Keith Laumer, publ. Berkley Medallion) • Перевод с английского: А. ОрловГлава 1
1
Я где-то слышал, будто смерть от холода легка и чуть ли не приятна; только рассказчик наверняка сам этой смерти не отведывал. Подыскав что-то вроде укрытия в месте, где полуразрушенная стена пересекалась с земляным валом, я поплотнее забился в угол, обхватив колени. Бесполезно. Пронизывающий ветер перехлестывал через невысокую кирпичную кладку, а мокрый снег сек шею, будто крупная дробь. Непогода нанесла под стену прошлогодних листьев, и я истратил последний бензин в зажигалке, пытаясь поджечь их. Ничего не получилось — судьба всех моих начинаний за последнее время. Одно хорошо: ноги онемели от холода и волдыри на ногах больше не давали себя знать. С тех пор как незадолго до рассвета меня ссадил на перекрестке водитель грузовика, пришлось пройти восемнадцать миль. Я поднял воротник, но легче не стало. Раскисшее пальто с дырами на локтях грело не лучше мокрой газеты. Вот и вторая пуговица отлетела… Интересно получается: еще три недели назад в этом пальто можно было войти в забегаловку средней руки, не привлекая слишком уж косых взглядов. Три недели… Вполне достаточно, оказывается, чтобы провалиться от уровня ниже среднего на самое дно. Люди опускались и до меня, но теперь я сам знаю, как это бывает. Переступаешь невидимый предел, а потом под горку до самого низа. Когда умер дядя Джейсон, я уже почти год, как оставил учебу. Все мои деньги ушли на дешевые похороны. Самые дешевые, о каких соглашался говорить маленький человечек в черном костюме, улыбавшийся сочувственно и печально. Потом пару раз мне доставалась работа, испарявшаяся, как утренний туман, по истечении трехмесячного испытательного срока. До нормального жалованья так ни разу и не дошло. Затем я перебивался случайными заработками: стрижка газонов, мелкие поручения, подсобник у плотника и помощник официанта — временно, пока не выйдет настоящий. Сколько мог, я старался выглядеть опрятно, чтобы не отпугивать работодателей, хотя денег едва хватало на еду и на «чистую постель», как это называется в объявлениях. Но в один прекрасный день я просто оказался слишком тощим и голодным, а воротник мой — слишком потертым… И вот теперь я здесь, желудок поскуливает, напоминая про обеды, не съеденные за последнее время, а идти так же далеко, как всегда. Куда, вы спросите? Не знаю, но только бы подальше отсюда. Здесь и вправду нельзя оставаться. Под этой стеной еще хуже, чем в чистом поле; ветер все холоднее, и мокрый снег все гуще. Я на четвереньках взобрался на откос, по верху которого шла дорога. Огней нигде не видно, да никто и не остановится ночью, в метель, на этой богом забытой трассе, чтобы подобрать бродягу вроде меня. Нет у меня маленького плакатика, где было бы написано, что я жертва неблагоприятного стечения обстоятельств, что настоящий удел мой — умеренное благополучие представителя среднего класса, что я порядочный молодой человек, что за спиной у меня целый год колледжа и мне просто последнее время не везло; сейчас у меня только мокрые лохмотья на плечах, скверный кашель и глубокое убеждение в том, что, если немедленно не спрятаться куда-нибудь, завтра про меня напишут в газете ближайшего городка: «Вчерашней ночью неизвестный бродяга замерз насмерть в кювете». Буду не первым и не последним. Повернувшись спиной к ветру, я заковылял на ногах, кончавшихся где-то пониже колен. Ни усталости, ни голода я более не замечал — просто машина, которую забыли выключить. Шаг левой, шаг правой — пока завод не кончится.2
Когда я дошел до вершины холма, впереди завиднелся огонек. Слабенькая искорка во тьме за деревьями, вроде бы далеко. Свернув с дороги, я зашагал напрямик и через десять минут оказался у сарая с просевшей крышей. Рядом стояла башня наподобие водонапорной или силосной, вроде бы совсем новая, а чуть подальше — невысокий, но обширный двухэтажный дом. Свет горел в окне первого этажа. На площадке у сарая был припаркован «кадиллак» последней модели с откинутым верхом. Представив, как мокрый снег садится на дорогую кожу, я застучал зубами еще сильнее. «Меня зовут Билли Дейнджер, сэр. Можно войти и притулиться у огня?» — «У нас на обед жареная курица. Садитесь за стол, когда обсохнете…» Нет, этого мы пробовать не будем. А вот в сараях бывает сено. Туда можно зарыться. Если не согреюсь, то хотя бы посплю в сухости. Стоит попробовать. Дверь сарая выглядела обнадеживающе: покоробленные доски на проржавевших насквозь петлях. Сейчас откроем… Я попробовал, но дверь не шелохнулась. Приглядевшись, я понял, что петли вовсе не ржавые, просто их зачем-то состарили. Чешуйка облупившейся краски легко отскочила; под ней блеснул металл. В другое время я удивился бы, но сейчас понимал только одно: ночлега на сеновале не будет. Снег шел все гуще и гуще. Я принюхался: совсем рядом жарили бекон и варили кофе. Челюсти свело; желудок вспомнил все старые обиды и завязался в тугой узел. К силосной башне пришлось идти по пояс в мокрой траве, мимо какой-то ржавой сноповязалки, через раскисшую колею. Я мало что смыслю в силосных башнях, но там, по крайней мере, есть стенки и крыша. Если забраться внутрь, можно найти сухое местечко. Дверь в круглой стене легко открылась, и на меня повеяло теплом. Я шагнул внутрь — в тускло освещенную, сухую комнатку. За распахнутой дверью в стене напротив виднелась винтовая лесенка: стеклянные ступени на хромированных профилях. Неяркий свет и теплый воздух лились оттуда. Инстинктивно, как первая рыба, выползшая на сушу, я вскарабкался вверх по лестнице. В помещении наверху было полно труб, непонятных механизмов и пахло озоном. Хоть я и валился с ног от усталости, место не показалось подходящим для ночлега. Еще оборот спиральной лестницы, и я оказался на складе, где между штабелей чего-то вроде кип хлопка темнели узкие проходы. Пахло здесь будто бы свежим асфальтом. Забравшись в самый темный угол, я пощупал товар: мягкий, будто норка или соболь, но только нежно-голубого цвета. Оставив сомнения на потом, я забрался на вершину штабеля, упал в нежный мех лицом и мгновенно отключился.3
Во сне я вломился в чужой дом и прятался теперь в темном чулане. Через минуту меня найдут, вытащат на свет божий и повезут в город на полицейской машине. Мне будут светить лампой в глаза и задавать вопросы о каждой курице, украденной в пределах графства за последние пять лет. Вот уже стучат по лестнице тяжелые ботинки, все ближе и ближе. Кто-то задает вопрос, и женский голос отвечает на незнакомом языке. Потом они уходят; сон ускользает… …и начинается шум. Вернее, пронзительный визг на пределе слышимости, вроде тех свистков, какими подзывают собак. Визг добрался до костей и проник в суставы. Все громче, все злее, как разъяренный пчелиный рой; теперь я уже не спал, но огромная рука придавила меня к мягкой постели с неодолимой силой. Я хотел закричать, но воздух загустел, как сироп, — даже вдохнуть не получилось. Однажды на заправке дяди Джейсона в Пайнвилле «шевроле» съехал с эстакады и придавил хозяина задним бампером… Больше я ничего припомнить не успел; перед глазами поплыли клубы красного тумана. Под улюлюканье толпы я валился в пропасть с вершины Ниагарского водопада, лежа на большой резиновой камере, только спасательный жилет был почему-то бетонным и не давал дышать…4
Когда ко мне вернулось сознание, рядом разговаривали. — …Ерунда! Я здесь ни при чем. Мужской голос говорил с английским акцентом; чувствовалось, что его обладатель находит ситуацию забавной. — Тебя, и никого другого, назначил я следить за чистотою корабля! Этот явно привык командовать и здорово сердился. Говорил он как-то странно, но понять его было достаточно легко. Ответила ему молоденькая девушка, на незнакомом языке, голосом звонким и мелодичным. Девушка о чем-то беспокоилась. — Никто не пострадал, Дезрой. — Первый собеседник негромко рассмеялся. — Вдруг это везение? Может, он заменит нам Джонго. — Неуместны здесь, Орфео, твои дурные шутки! Избавься от мальчишки, пока не рассердил меня ты наконец! — Не все так просто. Он, видишь ли, пока живой. Его можно выходить, и тогда… — Опять пустые речи! Благотворителем приходским, лекарем щенков заделаться решил? — Если его приспособить… — Испытываешь ты терпение мое, Орфео! Такие разговоры не по нраву мне! — Из него запросто второй номер получится, попомни мои слова. Ружья подносить… — Еще что! Шут со своею погремушкой так не носится! Притом чертенок безнадежен! Очень хотелось спрятаться от дурного сна в темное, мягкое ничто, так кстати колыхавшееся рядом, но крошечный голосок где-то за глазными яблоками настойчиво требовал сделать хоть что-нибудь, пока дела не приняли по-настоящему дурной оборот. С огромным усилием я приподнял одно веко; в трех шагах, у самой двери, обнаружились три фигуры. Розоватый туман окончательно не рассеялся, но видел я достаточно хорошо. Обладатель странной манеры разговаривать оказался мужчиной атлетического телосложения, у него были тонкие усики и гладко зачесанные назад черные волосы. В просторной куртке с множеством накладных карманов он походил на Кларка Гейбла в роли Фрэнка Бака [1]. Его собеседник был не намного старше меня и хорош до слащавости. Квадратная челюсть, изящной формы нос, каштановые кудри, широкие плечи, узкие бедра — тоже хоть в кино снимай. Одет он был, как и девушка, в комбинезон вроде рабочего, но скроенный по фигуре, почти в обтяжку. Серый цвет ему очень шел. Девушка… Тут мне пришлось открыть второй глаз. Такой красоты просто не бывает. Черные как смоль волосы, серые глаза, достаточно большие и глубокие для того, чтобы шагнуть в них и утонуть бесследно. Кожа медового цвета, лицо как у греческой статуи; белый комбинезон плохо скрывает фигуру, способную разбить любое сердце. Я попробовал сесть, но лишь замычал от боли. Болело всюду, но хуже всего — левая рука. Придерживая левое запястье, я приподнялся на локте правой руки. Это было совсем нетрудно — вроде как поднять несгораемый шкаф зубами. Никто не обратил на меня внимания; спор продолжался. — …Не без проблем, Дезрой, но попробовать стоит. — В тебе глас лени говорит, ничто другое! Кларк Гейбл повернулся и вышел, сердито топая, его собеседник улыбнулся девушке: — Просто решил подразнить старика. На самом деле он прав. Ничего, скоро отойдет, особенно если ты сама погладишь его по шерстке. Давай, одна нога здесь, другая там… А я займусь нашим зайцем. Я перекатился через край мехового гнездышка и спустился вниз. Вернее сказать, рухнул на пол. Мои хозяева обернулись на шум; скребя здоровой рукой по полу, я повернулся лицом в их сторону. — Просто хотел спрятаться от непогоды, — попытался сказать я. Вместо слов получилось неразборчивое бульканье. Шагнув в мою сторону, мужчина бросил через плечо: — Незачем здесь оставаться, миледи. Его рука легла на предмет на поясе. Довольно очевидный предмет: даже без руководства пользователя ясно было, что это оружие. Девушка проворно схватила его за руку: — Орфео! Бедняжка ведь страдает! — Акцент ее звучал лучше всякой музыки. Мужчина задвинул девушку за спину. — Он может быть опасен. Будь хорошей девочкой: оставь нас одних. — Я… не опасен. — Мне удалось прохрипеть три слова, но улыбка, по-моему, не получилась. Ужасно тошнило, но чтобы меня вырвало перед ней… Опираясь спиной на кипу мехов, я попытался встать. — Разговариваешь, значит, — нахмурился мужчина. — Черт меня побери, если знаю, что с тобой делать. — Обращался он скорее к себе, чем ко мне. — Позвольте… отдохнуть несколько минут. Я сразу… я уйду. — Стук сердца отдавался в ушах, как барабанная дробь. — Что тебе тут понадобилось? — Вопрос прозвучал сурово. — Чего искал? — Я замерзал… здесь было тепло. — Удалось-таки переменить обстановку, не правда ли? — фыркнул Орфео. До меня наконец начало доходить. — Где я? — На яхте лорда Дезроя. И он не одобряет контрабанды в кормовой кладовке. — На корабле?.. — Опять не сходится… В последний раз это была ферма в лесу. — Вы меня обманываете. — Я с трудом улыбнулся, показывая, что понимаю хорошую шутку. — Качки-то нет… — Это перестроенный кеч, оборудован главными двигателями с защитой от перенапряжения, ионно-импульсными вспомогательными, искусственной гравитацией и лучевой защитой. Мы на расстоянии четырех световых лет от Зериды — в частной экспедиции. Каждый квадратный дюйм занят совершенно необходимым грузом и оборудованием, что возвращает нас к проблеме твоего присутствия. Имя? — деловито спросил Орфео. — Билли Дейнджер. Насчет кеча, я, правда, не все понял… — Небольшой звездолет, говоря проще, — нетерпеливо перебил мой собеседник. — А теперь, Билли Дейнджер, мне пора… — Звездолет? Это в чем астронавтов запускают? — Астронавтов? — Орфео рассмеялся. — Туземцы в каноэ на мелководье… Нет, Билли Дейнджер, это корабль с неограниченным районом звездоплавания. Запас хода — много веков на сверхсветовых скоростях. Мир, к которому мы направляемся, очень, очень далеко от твоей родной Земли. — Погодите минутку. — Новая информация не укладывалась в голове так сразу. — К звездам мне не надо! Просто выпустите меня отсюда… — Я попытался сделать шаг вперед, но тут же вынужден был привалиться к тюку с мехами. — Выпустите, и я испарюсь так, что вы решите, будто вам приснился!.. — Боюсь, не получится, — перебил Орфео. — Вопрос стоит так: что нам с тобой делать? Как ты, без сомнения, слышал, лорд Дезрой предпочел бы выкинуть тебя наружу через шлюз. Я же надеюсь приспособить тебя к полезному делу. В оружии разбираешься? Охотился когда-нибудь? — Высадите, пожалуйста, — заныл я. — Где угодно! Домой пешком дойду. — Отвечай на вопросы, Билли Дейнджер! Отвечай как следует: твоя судьба зависит от этого. — Никогда не охотился. — Воздуха не хватало, будто я пробежал не одну милю. — Ничего страшного. Не надо будет переучиваться. Сколько тебе лет? — В апреле будет девятнадцать. — Удивительно. Выглядишь еще моложе. Науку быстро схватываешь? — Это похищение!.. Нельзя просто так увезти человека. Есть же законы… — Следи за своим языком, Билли Дейнджер! Я не потерплю дерзости, заруби себе на носу! Что до законов, здесь слово лорда Дезроя — закон. Это его корабль. За вычетом леди Рейр и меня, ему принадлежит каждый атом на борту, включая зайцев. Внезапная мысль поразила меня ударом ледоруба в сердце. — Так вы… не земляне? — По счастью, нет. — Но вы люди! Говорите по-английски… — Разумеется люди; и более древнего рода, чем ваша ветвь… Мы целый год прожили на вашей серенькой планете: охотились на моржей, слонов — ну и прочее. Ладно, поболтали — и хватит, Билли Дейнджер! Как думаешь, должность подносчика ружей для тебя не слишком сложна? — А когда — когда мы вернемся обратно? — На Землю? Надеюсь, никогда. Послушай! Забудь о том, что не в твоей власти! Работа будет простая: делай так, чтобы я остался доволен. Справишься — будешь жив и здоров, иначе… — Орфео внушительно помолчал. — Но ты ведь постараешься, правда, Билли Дейнджер? Чистое безумие, но в убедительности этому человеку не откажешь. Остаться в живых — вот самая насущная задача. О возвращении можно подумать и попозже. — Само собой. Все, что угодно… — Отлично. Будем считать, договорились. — Орфео сразу повеселел, будто нашел способ отвертеться от грязной работы. — Знаешь, ты счастливчик. Восемь же, без специальной защиты. Странно, что все кости целы. Запястье левой руки я по-прежнему держал правой. Осторожно подтянув левое предплечье к глазам, я увидел белую кость, торчащую сквозь дыру в рукаве. — Кто сказал, что целы? Это были мои последние слова. Я бессильно завалился на бок, будто брошенная газета.Глава 2
1
Проснулся я другим человеком. Первое время я не слишком понимал, в чем дело, потом дошло: меня успели отмыть, побрить и уложить между ароматных простыней, хрустящих, как новенькие банкноты. И чувствовал я себя просто здорово, как после душа и махрового полотенца. Выгородка с низеньким потолком, куда меня определили, была почти пуста, если не считать моего же матраса. Вспомнив о левой руке, я откинул просторный желтый рукав — они и про пижамку не забыли… Если не считать небольшого отека и розового шрама под прозрачным пластырем, рука оказалась как новая. С негромким щелчком открылась низенькая дверь, и в проеме показалась голова Орфео. — Проснулся наконец! Очень кстати. Занятие первое: неполная разборка зет-автомата. Посмотришь для начала. Поднявшись на ноги, я обнаружил, что колени больше и не думают трястись. Энергия била через край; сил хватит даже по стене пробежаться… И аппетит волчий. Челюсти свело при одной мысли о яичнице с ветчиной. Орфео вытащил из стенного шкафчика желтый комбинезон и бросил его мне в руки. — Попробуй. Я выкроил его из старой накидки Джонго. Комбинезон оказался хорош: прочный, легкий, ткань гладкая, как шелк. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Орфео, внимательно оглядев меня с ног до головы. — Замечательно. Сколько я проспал? — Девяносто шесть часов. Немного снотворного… — Не понимаю. — Я провел пальцем по свежему шраму. — Рука была сломана, да как… — Оказание медицинской помощи в полевых условиях — обязательный навык для охотника. Кроме того, в тебе сейчас гораздо меньше всякой заразы, а биохимический баланс подправлен. Поразительно, как ты вообще ходил с таким багажом. — Орфео покачал головой. — Каких только микробов я из тебя не повыгонял. Видишь хорошо? Я поморгал, глядя на стену. Если бы там сидела муха, мне бы ничего не стоило пересчитать щетинки на ее брюшке. — Очень хорошо. Никогда так не видел. — От хворого какой прок? — пожал плечами Орфео, будто извиняясь. — Спасибо. Спасибо за руку. За ванну и за пижамку тоже. — Вот за это можешь не благодарить. Леди Рейр позаботилась. — В смысле… девочка? — Для тебя — леди Рейр, Джонго! А я — сэр Орфео. Что до мытья и одежки — кто-то должен был этим заняться. Уж воняло от тебя, можешь мне поверить. Ладно, пошли учиться. Мне надо, чтобы от тебя был толк на охоте.2
Оружие стояло в пирамидах, вдоль стен небольшой каюты. И какое оружие! По большей части, ничего подобного я в жизни не видел. Пистолеты, винтовки, гранатометы, стволы длинные, стволы толстые; иногда вместо ствола — связка стеклянных стержней, прицелы оптические необыкновенные… Бросился в глаза пистолет, вроде ракетницы, с будто бы красным стеклянным термометром сбоку. Впрочем, не обошлось и без нескольких винтовок земного производства — крупного калибра, на слонов. Больше всего оружейная кладовая походила на витрину торговца бижутерией. Я провел пальцем по полированному ложу из лилового дерева; металлические детали выглядели как литое золото. — Мистер Дезрой признает только первоклассное оружие, а? — Руки убери! Трогать будешь, когда научишься обращаться. Сэр Орфео нажал несколько кнопок, и прямо из пола поднялся стол, а потолок над столом загорелся ярче. Щелчок — и отошла кверху запорная планка; сэр Орфео снял с пирамиды что-то громоздкое, с черным ложем, барабанным магазином и тремя спусковыми крючками. Блестел хромом только регулируемый затыльник. — Зет-автомат, — объяснил сэр Орфео. — Удобное универсальное оружие, огневая мощь — восемь десятых мегатонны в секунду, вес — четыре фунта три унции. Перебросив пару раз какой-то выключатель сбоку, он протянул мне автомат. — Что такое мегатонна в секунду? — спросил я. — В одном импульсе — достаточно, чтобы превратить нашу яхту в пар. На предельной мощности пятимиллисекундным импульсом пробивает в дюйме броневой стали отверстие диаметром три миллиметра. Это на дистанции пять миль. В тот день мне много чего довелось услышать о зет-автоматах, кратерных дезинтеграторах, термоэлектронных пистолетах и безлимитных самозарядных винтовках. К обеду я по-прежнему понимал далеко не все, но жертвам охотничьего азарта лорда Дезроя сострадать научился.3
Вернувшись со мной в каюту, сэр Орфео показал, как добыть мисочку дымящейся розовой овсянки из окошка в стене. Я принюхался; овсянка пахла водорослями. Вкуса у нее вовсе не было никакого. — Сэр Орфео, дареному коню в зубы не смотрят, но… вы уверены, что это годится для человека? — А Джонго и не был человеком. — Но кем же тогда… — Я вытаращился от удивления. — Лисийцем он был. Славный мальчик, Джонго. Столько лет вместе… — Сэр Орфео огляделся. — До чего странно видеть тебя в его конуре. — Конуре? — Логове, норе, каюте, если тебе так больше нравится. И не задирай нос, Билли Дейнджер! — Сэр Орфео сдвинул красивые брови. — Я этого не терплю! После обеда, съеденного мной в одиночестве, сэр Орфео устроил экскурсию по судну. В салоне, обитом тисненой кожей, нас застал лорд Дезрой. — А, вот и ты, Дезрой, — беззаботным тоном начал Орфео. — Я вот решил отправить сюда Джонго — Билли Дейнджера то есть, — пыль вытереть… — Ужели растерял последний разум ты, Орфео? Гони убогого отсюда прочь, не мешкай! — Погоди, Дезрой! Я только хотел спросить… — А я решил плута за дерзость наказать! — рявкнул владелец судна и шагнул в мою сторону. Сэр Орфео проворно встал между нами: — Мальчишка не виноват. Я его сюда и привел. — Защитник шелудивого щенка? Достойный жребий выбрал ты себе, воистину! Своим глазам прикажешь мне не верить?.. На трапе сэр Орфео и не подумал сердиться. Напротив, он улыбался и мурлыкал себе под нос — до тех пор, пока не перехватил мой любопытный взгляд. — Советую как можно реже попадаться лорду Дезрою на глаза, Джонго. Пока что он склонен мне потакать; я, видишь ли, предусмотрительно обзавелся репутацией обидчивого парня. Ежели я расстроюсь, дичь перестанет попадаться, чем черт не шутит… Но если ты станешь сердить его, путаясь под ногами, я могу не успеть вмешаться. — Говорит он больно странно… Акцент очень уж необычный. — Акцент? Это староанглийский. До нынешнего раза его светлость посещал Землю лет триста назад… Все, потрепались и хватит, Джонго! — Билли Дейнджер, сэр… — Проще называть тебя Джонго. Так короче. А теперь нам пора в трюм. Даю тебе возможность отработать содержание: будешь драить медяшку в Контроле жизнеобеспечения. На поверку медяшка оказалась слизистой дрянью на трубопроводах и клапанах. Оставив меня в трюме, сэр Орфео присоединился к лорду Дезрою и леди Рейр за дверью, куда мне хода не было.4
Наступил день, когда сэр Орфео показал мне звездную карту, отметив относительное положение Земли, Гэра 28, куда мы направлялись в данный момент, и Зериды — дальнего мира в центре Галактики. — Мы же туда никогда не долетим, — удивился я. — Свету требуется сто тысяч лет, чтобы пересечь Галактику, если в книжках пишут правду. До Гэра двадцать восемь десять световых лет, а до Зериды не одна тысяча! — Скорость света — предел мифический, Джонго! — рассмеялся сэр Орфео. — Вроде края земли, с которого так боялись сорваться моряки былых времен, или звукового барьера, о котором вы так беспокоились совсем недавно. До Зериды нам восемнадцать месяцев хорошего хода, и только. Мне хотелось узнать, как вышло, что лорд Дезрой не нашел охотничьих угодий поближе к дому, но я научился держать некоторые вопросы при себе. У каждого могут быть секреты. Через несколько недель без каких-либо часов, без восходов и без закатов у меня развилось кое-какое чувство времени, независимое от вечных трехчасовых вахт, принятых на звездолетах по всей Галактике. Я теперь знал, когда прошел час и давно ли мы покинули Землю. Не знаю, как это получалось, и не было возможности проверить — но дни проходили за днями, и я нисколько не путался. В конце пятой недели сэр Орфео привел меня на вещевой склад, чтобы подобрать ботинки, краги, перчатки — все с подогревом, — темные не то очки, не то хитрый бинокль, дыхательный аппарат, ранец и термокостюм. Сэр Орфео возился со мной целый час, пока не подогнал обмундирование как следует, после чего велел идти в каюту — и пристегнуться поплотнее. Целый час корабль трясло и мотало, выли какие-то механизмы; когда шум прекратился, сэр Орфео приказал собирать шмотки и спускаться в трюм. Когда я наконец явился, неуклюже ковыляя в костюме и с ранцем на спине, сэр Орфео проверял наличие инвентаря по списку. — Побыстрее в следующий раз, Джонго, — строго заметил он. — А теперь шевелись: поможешь привести в порядок вездеход. Вездеход выглядел внушительно: широкий, приплюснутый, с гусеницами, как у танка, и прозрачным куполом сверху. Передняя, просторная часть кабины радовала глаз кожей, инкрустированным деревом и блеском меди; позади, в отделении поменьше, размещались два жестких кресла. В дополнение к охотничьей куртке а-ля Фрэнк Бак лорд Дезрой надел бриджи и широкополую шляпу; леди Рейр осталась в белом комбинезоне. На поясе сэра Орфео появились с одной стороны термоэлектронный пистолет, с другой — охотничий нож и фляга. Термокостюмы, похожие на теплое белье, скрывались у каждого из нас под одеждой. — Не оставляй шлем открытым, Джонго, — сказал сэр Орфео. — Ядовитая атмосфера. Он нажал на кнопку, и за расходящимися створками люка открылась равнина, покрытая голубоватой травой. Пахнуло жаром; где-то в костюме щелкнул термостат, и сразу стало прохладнее. Сэр Орфео запустил двигатель, вездеход приподнялся над полом, развернулся на месте и выскользнул под открытое небо нового мира. Следующие пять часов я не закрывал рта, вертясь ужом в кресле. Посмотреть было на что: высокое черно-синее небо, странные деревья вроде гигантских ростков петрушки, море кожистой травы до слишком далекого горизонта — и животные. Мы охотились на чудовищ в крабьих панцирях, бледно-лиловых и белых, с рогатыми мордами и пастями, полными острых, как иглы, зубов. Лорд Дезрой подстрелил двух, каждый раз сходя с машины и встречая добычу лицом к лицу. На мой взгляд, для храбрости можно найти более разумное применение. Лорд Дезрой и сэр Орфео не оставляли жертву просто так: обязательно отсекали рог подлиннее, фотографировались и поздравляли друг друга. Леди Рейр просто сидела и смотрела молча. Улыбалась она редко и печально. После охоты мы погрузились обратно на корабль и полетели дальше. На другой планете лорд Дезрой подстрелил тварь величиной с тепловоз. Сэр Орфео по-прежнему ничего не рассказывал ни о своих спутниках, ни о родном мире; только охота, выслеживание, скрадывание — и выбор оружия против той или иной дичи. Не то чтобы я многое запомнил. После четвертой или пятой охоты впечатления как-то потускнели. — Следующая остановка — Гэр двадцать восемь, — объявил сэр Орфео, поднимая меня с койки. К тому времени мы летели без приключений уже давно. — С виду ничего особенного: пустыня или что-то вроде. Но охота серьезная. Я раскопал эти угодья сам, исследуя материалы астрографической экспедиции, высадившейся здесь несколько веков назад. Дичь, на которую мы будем охотиться, они назвали гиеновой гориллой. Сам поймешь, когда увидишь. Гэр 28 в точности соответствовал описанию. Под брюхо вездехода легла желтовато-коричневая растрескавшаяся под солнцем глина; монотонность пейзажа нарушали только лиловые валуны да зубчатые вершины на горизонте. Не больно-то похоже на охотничьи угодья, ну так не мне ведь и охотиться… Ослепительное солнце сияло высоко в небе — непривычно маленькое, на мой вкус. В кабине было прохладно и покойно: вездеход легко скользил на воздушной подушке в двух футах над пустыней, таща за собой длинный хвост пыли. Гусеницы у нас — только для крутых склонов. В миле от корабля я оглянулся: она блестела, как игла, потерянная среди всего этого запустения. Впереди, за прозрачной перегородкой, лорд Дезрой, сэр Орфео и леди Рейр непринужденно болтали на своем чудном языке, то и дело переходя на почти столь же странный английский. Я-то их слышал через интерком, но услышали бы они меня в случае чего, не знаю. Через два часа мы остановились на краю высокого обрыва. Сэр Орфео открыл люк, и мы выбрались наружу. Мне полагалось быть под рукой с оружием наготове; прихватив один из кратерных дезинтеграторов, я пристроился позади сэра Орфео. Как раз вовремя: тот заметил дичь. — Вон там — у двойной вершины в конце разлома! Опустив руку, сэр Орфео сдвинул очки кверху и резко развернулся. Мы едва не столкнулись лбами. В следующее мгновение я валялся на спине, глядя в дуло термоэлектронного пистолета. — Не смей подходить с оружием со спины! Спасибо за науку… Поднявшись на ноги, я поспешил за остальными к вездеходу, и мы на полной скорости помчались обратно. В голове звенело от доброй оплеухи. К цели, замеченной сэром Орфео, мы летели пятнадцать минут. Несмотря на дивные очки-бинокль, я так и ничего не увидел — только пыльную равнину и растущие на глазах острые скалы. Наконец сэр Орфео плавно развернул вездеход и остановился за невысоким скальным гребнем. — Спешиваемся! — радостно скалясь, приказал он и тут же выпрыгнул из люка, откинув крышку. — Не спи, Джонго! — Теперь он был счастлив. — Мой дезинтегратор! Зет-автоматы для его светлости и леди Рейр! Я передал оружие прикладом вперед, как полагается. — Себе возьми термоэлектронный пистолет и еще один дезинтегратор! — велел сэр Орфео и принялся что-то объяснять лорду Дезрою. Когда я, пристегнув пистолет и забросив за спину автомат, спрыгнул на землю, сэр Орфео и лорд Дезрой уже шли вперед. Леди Рейр последовала в десяти шагах за ними; я пристроился в пяти ярдах справа. Моя задача — так и держаться в сторонке, но под рукой, пока сэр Орфео не крикнет: «Ко мне!» Тогда главное — не замешкаться. Вот, собственно, все, что мне известно об охоте. Ну и не заходить с ружьем за спину сэру Орфео… Солнце так и висело над головой, не сдвинувшись сколько-нибудь заметно. Несильный ветерок дул в спину; впереди клубились редкие облачка пыли. По слухам, подкрадываться принято с подветренной стороны, но опять же, начальству виднее. Мое дело — соблюдать интервал. Вот, невысокий бугорок, и ветер задул по-настоящему… Я остановился и завертел головой, пытаясь что-нибудь разглядеть в густой туче пыли. «Тум! Тум! Тум!..» — тяжкий грохот раздавался где-то поблизости. — Ко мне! Черт бы тебя побрал, Джонго, — ко мне! Я рванулся на голос, налетел на камень и растянулся во весь рост. Что-то кричал лорд Дезрой, и «тум-тум!» гремело все громче. Ладно, поднимаемся и бежим вперед… Ветер неожиданно затих, облако пыли отлетело в сторону, и я увидел лорда Дезроя и сэра Орфео по левую руку от меня, футах в двадцати. Пока я разворачивался, сэр Орфео взмахнул рукой, и лорд Дезрой вскинул оружие. Глянув, куда он целится, я обомлел: из тучи пыли вырвался настоящий обитатель ночного кошмара. Огромного роста — двадцать, если не тридцать, футов, — на длинных многосуставчатых ногах, урод опускал гигантские ступни величественно, как при замедленной съемке. При каждом шаге вздымались облака пыли и дрожала земля. Следом вышел из тучи, чтобы броситься на нас, еще один — крупнее первого. Зеленовато-коричневые шкуры влажно блестели — там, где их не покрывала густая пыль. У одного с узких плеч фестоны кожи свисали пелериной, развеваясь на бегу; я подумал, что он линяет. Головы, сидевшие на толстых шеях, мне понравились особенно: широкие, плоские — сплошная разинутая пасть с зубами вроде экскаваторного ковша. За взрослыми вприпрыжку последовал третий, гораздо мельче. Рассказывать долго, но все произошло за секунду или две. Я так и застыл, пригнувшись, не в состоянии пошевелиться. Несись на меня пассажирский экспресс, я не сдвинулся бы с места; эти чудовища были гораздо хуже. Лорд Дезрой выстрелил, когда до ближайшей цели оставалось около ста пятидесяти ярдов. Зет-автомат фыркнул, как лошадь; голые скалы нарисовались ярко в блеске голубой молнии; чудовище сбилось с ноги — его начало заносить влево. Несколько шагов — и голова запрокинулась назад и вбок; ноги наконец подкосились, туловище ударилось о землю, подскочило и утонуло в пыли, вместе с брыкающимися ногами и судорожно разинутой пастью. Только тогда дошел до меня наконец грохот его падения. Второй тем временем подошел совсем близко, ближе, чем первый, когда его подстрелили. К нему вприпрыжку подбежал детеныш — совсем мелкий, не более пятнадцати футов, — и вонзил зубы в бок старшего брата. Под разорванной кожей блеснули белым не то мускулы, не то связки; крошка резко затормозил, присев на корточки и энергично работая челюстями. Того, кто позволил детенышу закусить, такие пустяки не остановили. Как двухэтажный дом, навис он над лордом Дезроем, роняя черную кровь на окаменевшую под солнцем глину. Я увидел леди Рейр, на несколько шагов впереди лорда Дезроя и прямо на пути чудовища, но так и не смог заставить себя двинуться с места. Лорд Дезрой вскинул оружие еще раз; автомат с характерным звуком выплюнул голубую вспышку. Голова на длинной шее сначала свесилась вперед, потом боднула глину; ноги задрались на мгновение в неуклюжем кувырке, ступни рухнули, заставив содрогнуться землю, взлетели опять; одна нога неловко вывернулась, другая по-прежнему пыталась идти, заставляя поверженную тушу крутиться на месте. За тучей поднятой пыли скоро не стало видно агонии. — Детеныш!.. — За всем этим грохотом я едва услышал крик сэра Орфео. Малютка неспешным шагом покинул пыльное облако, задирая голову, чтобы легче было глотать. Направлялся он прямо ко мне. Несколько долгих мгновений ствол кратерного дезинтегратора в руках сэра Орфео следил за зверенышем; сухо грохнул выстрел, и в скальном выступе на пути уродца возникла воронка величиной с крупную лохань. Детеныш свернул в сторону и удалился, прибавив шагу. Сэр Орфео не стал ему мешать. Пыль в основном улеглась, только второй монстр не мог успокоиться: уцелевшая нога все еще пыталась бежать. Охотники первым делом направились к нему. Выстрел из термоэлектронного пистолета прекратил мучения бессловесной твари. Страшная пасть в последний раз раскрылась, выпустив озерцо крови. — Нет, какова природа! Сотрясти так землю, поистине не каждому чудовищу дано, — заметил лорд Дезрой беззаботно, обходя трофей. Сэр Орфео отошел к первому зверю, и только тогда меня отпустило; я затрусил следом. Дождавшись меня, сэр Орфео широко улыбнулся: — Думаю, оруженосец из тебя выйдет, Джонго! Хоть и замешкался вначале, зато потом стоял, как скала! Зная, как оно было на самом деле, я скромно промолчал.5
Лорд Дезрой потратил минут пятнадцать, снимая трофеи на пленку, после чего мы направились к вездеходу. — Нам сразу повезло, Дезрой, — сказал сэр Орфео, устраиваясь в кресле. — Пара эдаких зайцев с первого же захода! Не лучше ли вернуться на корабль? Для одного дня достаточно… — Дурачишься опять, Орфео? — загремел лорд Дезрой. — От дичи изобилия к покою и безделью улизнуть охота? Достойней тяжкий труд… — Негоже искушать судьбу… — Умолкни, ради бога! Если о Толстом Черте говоришь, в утесах, я приметил… — Черти от нас никуда не денутся. — Сэр Орфео по-прежнему улыбался, но голос его зазвенел. Пререкаться с ним по поводу охоты не стоило бы даже лорду Дезрою. — Чума на слабых духом! — Лорд Дезрой ударил кулаком по подлокотнику. — Ужель ты думаешь, я буду прохлаждаться в своих покоях, коль дичь кишит повсюду? Веди машину, иль к штурвалу я встану сам! Сэр Орфео резко двинул рычаг, и двигатель взвыл как ужаленный. — Я беспокоюсь о леди Рейр, — сказал он. — Хочешь загонять всех до изнеможения — что ж, дело твое… Только не понимаю, что за спешка. Красивая до неправдоподобия, леди Рейр сидела тихо и спокойно, не собираясь ни с кем спорить. Вытащив серебряную флягу и налив янтарного вина — себе и ей, — лорд Дезрой углубился в созерцание проносящегося мимо пейзажа. Через час мы добрались до подножия хребта — того самого, что был виден с места посадки. Рельеф сделался неровным, а подъем — слишком крутым; пришлось переключиться на гусеницы. Сэр Орфео перестал мурлыкать под нос и принялся хмуриться. Думаю, он предпочел бы сейчас горячую ванну, сытный обед и тихую каюту. Не мечтать же, в самом деле, о четырехчасовом пути обратно? Когда мы достигли плоской возвышенности, сэр Орфео поставил машину у крутой скальной стенки, открыл люк и выбрался, не говоря никому ни слова. Не дожидаясь приказа, я захватил оружие и тоже покинул вездеход. О дезинтеграторе для сэра Орфео я позаботился в первую очередь. Лорд Дезрой огляделся и что-то произнес; я не расслышал. — Конечно здесь, куда им деваться, — сердито ответил сэр Орфео, переходя на скорый шаг. Лорд Дезрой и девушка поспешили следом, и мне пришлось лезть на каменную осыпь, чтобы удержаться на правильном расстоянии справа от босса, как положено. Сэр Орфео повел остальных по дну узкой щели, уходившей круто вверх; я карабкался по краю под лучами палящего солнца, так и зависшего в зените. Термокостюм справлялся с работой неплохо, но жар, исходивший от камней, скоро обварил мне лицо. Заметив, как я мучаюсь наверху, сэр Орфео что-то прорычал насчет дурной головы, которая ногам покою не дает; я не потрудился ответить. От меня до тропы было двадцать футов обрыва, и никакой возможности спуститься. Слезу когда-нибудь потом — если повезет. Мы шли молча. Леди Рейр шла по левую руку от лорда Дезроя, сэр Орфео — шагов на двадцать впереди. Счастливое выражение давно уже покинуло лицо его светлости. Тропа внизу резко повернула влево; мне снова пришлось догонять. Оступаясь и карабкаясь, я заметил движение впереди, на скалах. Сверху мне было видно дальше; впереди, в тени очередной скалы, нависшей над краем трещины, шевельнулось что-то широкое и плоское, вроде гигантской пиявки. Сердце подпрыгнуло да так и застряло в глотке. Со второго раза мне удалось-таки прокричать: — Впереди, сэр Орфео! Наверху справа! Мгновенно замерев, сэр Орфео вскинул дезинтегратор и жестом велел всем остановиться. Задержавшись лишь на мгновение, лорд Дезрой поспешил вперед, к сэру Орфео. Животное, тварь, чудовище — называйте как хотите — пошевелилось снова. Я разглядел спереди что-то вроде глаза, окруженного бахромой из жестких красноватых ресничек. Внизу фыркнул зет-автомат; чудовище резко отпрянуло и скрылось в густой тени. Я успел увидеть, как лорд Дезрой опускает оружие. — Все, теперь крышка! Отличный выстрел, Дезрой! — Сэр Орфео и не пытался понизить голос. — Самовольно покинул позицию, выстрелил без разрешения и ранил — ранил! — зверюгу. Еще что-нибудь сделаешь, прежде чем полезем за ним в нору? — На грани дерзости глаголешь ты, Орфео… — начал лорд Дезрой. — Рад был бы не дерзить! — Сэр Орфео покраснел так, что мне сверху было видно за двадцать футов. — Хочу только напомнить: на охоте командую я! За безопасность каждого участника отвечаю тоже я… — Советы твои слушать не желаю больше! — проревел лорд Дезрой. — Лишаться ль мне забавы, пока с тобой я пререкаюсь? Сэр Орфео раскрыл было рот для ответа, но только рассмеялся: — Отменно сказано, милорд, признаю без стыда! Шутки, однако, в сторону: нам еще нужно выманить его оттуда. Отвернувшись, сэр Орфео присмотрелся к провалу, в котором исчезла тварь. — И все ж посмешищем ты выставил меня, ручаюсь, — проворчал лорд Дезрой. — А шут твой пригодится: пусть зверя выманит из логова! Для скудного ума задача в самый раз. Сэр Орфео глянул в мою сторону, затем обратно на лорда. — Мальчишка необучен и неопытен. А дело рискованное… — И не настолько храбр, сказать ты хочешь? — Ни в коем случае. — Сэр Орфео пристально посмотрел на меня. — Он вполне надежен. Джонго! Продвинься вперед и прикинь, как выкурить урода из норы. Я не двинулся с места, так и сидел на корточках, глядя вниз на босса. Сидеть пришлось недолго: скала у самой головы будто взорвалась, опрокинув меня лицом вниз. Не успел я встать, отплевываясь, как лорд Дезрой выстрелил еще раз и попал совсем близко. Каменные осколки поранили мне щеку. — Сэр Орфео! — закричал я. — Он же в меня стреляет! Не особенно прислушиваясь к ответным возгласам, я откатился в сторону, ища, куда бы спрятаться, но так ничего и не успел найти. Пластаясь по камням, раненая пиявка выползла из убежища, исчезла на мгновение за острой скалой, но тут же показалась прямо на краю обрыва, между леди Рейр и лордом Дезроем, футов на тридцать выше последнего. Я ничего не слышал, но лорд Дезрой умудрился вскинуть оружие раньше, чем я успел крикнуть. Блеснула голубая вспышка; тени заметались между камней, тварь прыгнула — темная, толстокожая, широкая, как одеяло, — будто пытаясь накрыть собой дуло автомата. Лорд Дезрой не дрогнул. Он так и не прекратил огонь — пока тварь не раздавила его, припечатав к каменному ложу. Не мешкая, пиявка направилась к леди Рейр, стоявшей на дне расселины в одиночестве, футах в шестидесяти позади меня. За пиявкой тянулся след: то, что осталось от лорда Дезроя. Первый раз сэр Орфео выстрелил, когда тварь еще была в воздухе. Второй раз он выстрелил, подбежав поближе. Краем глаза я уловил движение справа, где дно ущелья поднималось в гору: вторая пиявка заходила в спину сэра Орфео. Огромная, как бегемот, широкая, плоская; ее единственный глаз горел зеленым огнем. Я закричал. Сэр Орфео даже не посмотрел на меня. Он продолжал стрелять, стоя спиной ко второму хищнику. Раненая пиявка подползла к безоружной леди Рейр совсем близко. Теперь я вспомнил, что лорд Дезрой освободил девушку от лишнего груза, как настоящий джентльмен. Леди Рейр стояла лицом к чудовищу, сэр Орфео стрелял; с каждым выстрелом пиявка теряла огромные куски плоти, но даже не замедлила хода. Та, что сзади, подползала все ближе; сэр Орфео мог бы спастись, перенеся огонь на противника в тылу, но он нисколько не колебался. Сообразив, что сейчас охрипну от крика, я вспомнил наконец и про свое оружие. Кратерный дезинтегратор с самого начала мешал карабкаться по скалам — я забросил его за спину… Драгоценная секунда ушла на то, чтобы перекинуть ремень через голову; я прицелился — и не смог найти спускового крючка. Пришлось опустить оружие, посмотреть — второй твари до сэра Орфео остались считанные ярды, — прицелиться еще раз и выстрелить. Отдача едва не сбила меня с ног. Не то чтобы она была такая уж сильная, просто я не ожидал толчка. Справившись с оружием, я стрелял снова и снова, нотварь не хотела умирать. В шести футах от сэра Орфео она поднялась, как кобра, и стала выше медведя гризли на задних лапах. Брюхо оказалось желтое, сплошь в острых шипах — понятно, что случилось с лордом Дезроем… Я успел выстрелить еще раз, прежде чем пиявка рухнула на сэра Орфео. В последний момент тот попробовал увернуться, но не успел. От тяжкого удара он откатился в сторону и замер. Пиявка тоже не шевелилась. Вторая тварь судорожно извивалась в десяти футах от леди Рейр. Пока я прицеливался, она рванулась вверх, тяжко ударилась о каменную стену и сползла вниз, открыв половину желтого брюха. Все кончилось; через несколько мгновений замолкло и эхо. Стало тихо, и я услышал, как стонет в луже крови сэр Орфео. Леди Рейр посмотрела наверх; в жуткой тишине мы встретились взглядами.Глава 3
1
Когда я спустился вниз, сэр Орфео еще дышал. Он лежал на животе; мясо на бедрах было содрано до влажно блестевших костей. Я склонился над ним; он сжал мою руку: — Джонго… твой долг теперь… леди Рейр… Роняя слезы, я старался не глядеть на страшные раны. Меня трясло. — Держись… — простонал сэр Орфео. — Полагаюсь на тебя. Береги ее… Теперь ты отвечаешь… — Я позабочусь о ней… сэр Орфео!.. — Хорошо. Теперь… воды. Фляга там… на вездеходе. Я побежал за водой. Когда вернулся, леди Рейр была бледнее смерти; пыль на ее прекрасном лице смешалась с потом. Оказывается, сэру Орфео почудился странный шорох. Он отправил ее посмотреть, а сам дополз до места, где обронил термоэлектронный пистолет, и снес себе голову.2
При помощи кратерного дезинтегратора я вырубил под нависающей скалой два неглубоких ложа. Леди Рейр помогла дотащить тела до могил, и мы вернулись к вездеходу, не выпуская из рук оружия. Никакие ужасы нам не встретились; сэру Орфео действительно повезло с дичью. Леди Рейр вела вездеход уверенно, но, когда мы вышли на равнину, остановилась, будто забыла дорогу. Я постучал по стеклу; вздрогнув, она обернулась. По-моему, она просто забыла про меня. Бедная девушка! Какое одиночество… — Туда, миледи, — показал я пальцем в нужную сторону, где за горизонтом находилась яхта. Через три часа мы перевалили невысокий хребет, и на краю пустыни засверкал наш единственный дом. Еще сорок пять минут, и мы стояли у грузового люка. Леди Рейр спрыгнула на землю и набрала нужную комбинацию на кодовом диске. Ничего. Обойдя корабль, она попробовала пассажирский люк — снова безрезультатно. Тогда она посмотрела на меня. Даже сейчас ее взгляд был для меня событием. — Не войти, — прошептала она. — Обычай сэра Орфео: код замков пред каждою посадкой менял он. Чтобы туземцы не опустошили яхту… — Должен быть способ, — пробормотал я в отчаянии. Побарабанив кулаками по крышке люка и по кодовому диску, я вернулся к дверце, в которую когда-то вошел без спроса, попробовал еще раз — не получилось. В душе начал набирать вес груз отчаяния. — Что, если прострелить дыру? — предложил я. Попросив леди Рейр отойти, я снял с плеча кратерный дезинтегратор, прицелился и выстрелил — с десяти футов. Ударной волной меня повалило на землю, но броня даже не поменяла цвет. Поднявшись, я отряхнул пыль с комбинезона. Тяжесть нашего положения просачивалась в сознание постепенно, как солнечный жар сквозь термокостюм. Леди Рейр смотрела куда-то вдаль, сквозь меня. — Нам… надо перечесть запасы в вездеходе, — сказала она после долгого молчания. — Потом… можешь сделать себе постель — в тени корабля. — Хочешь сказать — так и будем сидеть здесь? — Случись прийти спасенью — как иначе заметят нас среди пустыни бесконечной? Я сглотнул комок в горле и набрал побольше воздуху. — Миледи, мы не можем здесь оставаться. — И почему же? Стройная, изысканная, она смотрела на меня в упор спокойными серыми глазами — настоящая аристократка. — Не знаю, какие у нас шансы быть найденными, но ждать придется долго, в лучшем случае. Запасы на вездеходе скоро кончатся, а жара вымотает. Надо найти место получше, пока есть силы. Держался я уверенно, будто знал, о чем говорю. Только голос меня выдавал. От страха даже подташнивало, но оставаться нельзя — в этом я нисколько не сомневался. — Лучше погибнуть здесь, чем жить в пустыне, без надежды. — Мы пока еще не умерли, миледи. Но погибнем обязательно, если не начнем действовать прямо сейчас. — Останусь здесь. Спасайся бегством от судьбы, если желаешь, Джонго. — Сэр Орфео велел заботиться о вас, миледи. Я собираюсь исполнить его приказ в точности. — Заставишь силой, значит? — Она посмотрела на меня с вежливым интересом. — Боюсь, что так, миледи. Высоко вскинув голову, она проследовала к вездеходу. Я забрался на привычное место сзади; леди Рейр запустила двигатель, и мы полетели над пустыней.3
Остановились мы только ночью, когда солнце опустилось за горизонт и выплыла огромная, вся в оспинах кратеров, луна. Луна оказалась почти такая же, как дома, только до нее можно было рукой дотянуться — если, конечно, встать на цыпочки… Поспав, мы снова двинулись в путь, еще затемно. Когда рассвело, я попросил показать, как вести машину, чтобы я мог подменить леди Рейр за рулем. После этого мы вели вездеход по очереди, держась курса на северо-запад. По земным меркам на третий день голая пустыня сменилась редким кустарником, а через полчаса двигатель забулькал и остановился навсегда. Взойдя на невысокий холм, я огляделся. Покрытая пятнами кустарника пустошь тянулась, насколько хватало глаз. Вернувшись, я увидел леди Рейр с термоэлектронным пистолетом в руке. — Воистину надежды больше не осталось, — сказала она, протягивая мне оружие. — Исполни свой долг в последний раз, Джонго. — Голос леди Рейр сел до шепота. Приняв пистолет, я отвернулся и забросил его как можно дальше. Когда я вновь посмотрел на леди Рейр, руки мои дрожали. — Не хочу больше этого слышать! Никогда! — Оставишь мне не жизнь, но медленную смерть? Безжалостного солнца под лучами — иссохнуть?.. Я схватил ее за руку — прохладную, гладкую, как шелк: — Все будет хорошо, миледи. Я доставлю вас домой в целости и сохранности, вот увидите! Леди Рейр покачала головой: — Нет дома, Джонго, у меня. И верные друзья — в могиле… — Но я-то жив! И зовут меня не Джонго, миледи. Мое имя — Билли Дейнджер. Я тоже человеческое существо и могу быть вашим другом. Леди Рейр внимательно посмотрела мне в глаза. Кажется, она впервые в жизни меня заметила — и улыбнулась. — Храброе сердце, Билли Дейнджер! Теперь и мне придется исполнить долг свой до конца. Веди — я за тобой!4
На вездеходе обнаружился неплохой запас концентратов, а в холодильнике — разные деликатесы, которые надо было съесть в первую очередь, пока не испортились. Проблему составляла вода: тридцать галлонов в баках и умерший вместе с двигателем дистиллятор. Воду придется искать. Оружие и боеприпасы в изобилии; походные аптечки, радио, очки-бинокли, ботинки… Но в домашнем хозяйстве нужно и многое другое. За неделю я методично обследовал территорию в радиусе около пяти миль, но не нашел ни родника, ни водопоя. Деликатесы — те, что не успели протухнуть, — мы съели, и воды осталось два десятигаллонных бака. — Надо будет прогуляться подальше, — решил я. — Там, за горушкой, куда я не дошел, — может, найдем оазис. — Как пожелаешь, Билли Дейнджер. — Улыбка леди Рейр была подобна восходу солнца после долгой ночи. Мы уложили в рюкзаки еду, воду и кое-какие мелочи; я прихватил зет-автомат. Вышли в сумерки, когда спала жара. Невысокие однообразные холмы катились один за другим, как пологие волны. За долгим подъемом следовал унылый спуск. Я держался курса на запад. Не потому, что направление казалось особенно перспективным — просто на закат было проще всего идти. Двадцать миль до наступления темноты, еще сорок — за два перехода до рассвета. Болело сердце за леди Рейр, но я не мог больше ничего сделать для нее… В который раз мы брели к очередной вершине, надеясь на чудо, и в который раз нам открывалась все та же картина. Переждав знойный день, мы снова двинулись в сторону заката. Еще засветло, где-то за час до наступления темноты, мы увидели кошку.5
Кошка стояла на гребне холма, на невысоком камне, поводя хвостом из стороны в сторону. Мгновение спустя она грациозно прыгнула вниз, превратившись в смутную тень на фоне обращенного к нам склона. Кошка приближалась; я внимательно следил за ней, сняв с плеча автомат. В тридцати футах кошка села, наморщила мордочку и принялась вылизывать мех на груди. Закончив туалет, она зевнула, показав загнутый крючком язык, и исчезла в густеющих сумерках — откуда пришла. Все это время мы не двигались и не проронили ни слова. Когда кошка растворилась в темноте, я подошел к месту, где она умывалась. Отпечатки лап в тонкой пыли виднелись отчетливо. Именно тогда пришлось поверить своим глазам. Воображаемые кошки — куда ни шло, но воображаемые отпечатки лап — это чересчур. Мы заспешили вдоль цепочки следов, насколько позволяли натруженные ноги и наступающая темнота.6
Небольшое озерцо, по-видимому питаемое источником, обнаружилось в каменистом ущелье, за плотными зарослями темно-зеленого кустарника. Леди Рейр остановилась, глядя зачарованно; я соскользнул вниз и упал в воду. По счастью, на первых же глотках я закашлялся и упиться до смерти не получилось. За каменным ложем источника громоздились скалы с чернеющими устьями пещер. Держа автомат на изготовку, я обошел озерцо, стараясь не оступиться в почти полной темноте. Действительно, пахло кошками. Спасибо, полосатая, что привела к воде — но не хотелось бы почувствовать твои когти на загривке. Сегодня, когда появился шанс пожить еще денек-другой… Пещеры оказались скорее неглубокими нишами, футов около десяти, с низким потолком — не разогнуться — и довольно-таки ровным земляным полом. Леди Рейр выбрала себе подходящую, и я помог очистить ее от сухих листьев и кошачьего помета. Вместе мы подобрали подходящий камень вместо входной двери — теперь сюда без спроса никакой зверь крупнее хомяка не пролезет. Другую пещеру миледи объявила моей и тут же занялась приборкой. Закончили мы глубокой ночью. Леди Рейр уединилась у себя, я сел снаружи с пистолетом в руке — и заснул… Проснулся голодным и с ясной головой. Откуда в эдакой пустыне кошки? Гиеновые гориллы и пиявки с шипами на брюхе — понятно… Кошки им никакая не родня. Тем более самые что ни на есть обыкновенные кошки: серо-черные, полосатые, с вертикальными зрачками и втягивающимися когтями. Нормальная домашняя кошка, только величиной с колли. Я и раньше слыхал о параллельной эволюции, потому рассказы сэра Орфео о несметном изобилии четвероногих и одноголовых созданий, населяющих Вселенную, меня не слишком удивили — но в такое безусловное совпадение поверить трудно. Стало быть, одно из двух: или мне все привиделось — маловероятно, тем более что в ярком лунном свете у воды показались еще две точно такие же кошки, или наша яхта — не первый человеческий корабль на Гэре 28.7
Под утренним солнцем прозрачная вода смотрелась особенно соблазнительно. Задумчиво поглядев на хрустальную гладь, леди Рейр обратилась ко мне: — Билли Дейнджер, смотри как следует, пока омоюсь я. Не думаю, чтоб было здесь опасно… Под спокойным взглядом серых глаз я сообразил, что леди Рейр захотелось искупаться. — Лишился дара речи, Билли Дейнджер? — спросила она, потеряв терпение. — А как же ядовитые змеи, крокодилы, зыбучие пески и подводные течения? — Не буду более ходить немытой! Уж лучше пусть съедят. С этими словами она расстегнула молнию и шагнула вперед, оставив на песке платьице, сменившее термокостюм. Нагая, как богиня, она оказалась столь же прекрасна. Я онемел второй раз за одну минуту. — И глаз своих с меня ты не спускай! — приказала она. Никогда не слыхал о приказе, который было бы легче исполнить. Леди Рейр не вылезала из воды целых полчаса, беззаботно плавая вдоль и поперек озерца, будто в бассейне дорогого отеля в Майами-Бич. Дважды она ныряла, задерживаясь под водой надолго. Оба раза я нырял следом, не выдержав. Когда я пожаловался, она рассмеялась и пообещала больше так не делать. — Поистине, нашел ты райский сад в пустыне, Билли Дейнджер, — объявила она, одевшись. — Прекрасный, хоть и дикий. — Но дома все иначе… Не правда ли, миледи? Не желая отвечать, леди Рейр переменила тему. Она никогда не поддерживала разговоров о прошлом. Никуда не торопясь, в течение нескольких дней, я перенес в наш оазис все сколько-нибудь нужное, совершив две экспедиции к вездеходу. Жизнь потекла размеренно и спокойно. В другом месте можно было бы сказать — безмятежно. Леди Рейр бродила по окрестностям, карабкалась по скалам; с прогулок она приносила цветы и мелкий зеленый кустарник, чтобы высадить у пещер и вдоль протоптанных нами дорожек. Посадки она заботливо поливала, используя горшок, специально изготовленный для этой цели. Глина нашлась на берегу озерца; обжечь горшок удалось при помощи зет-автомата в широкоугольном режиме. Я проводил свободное время в коротких экспедициях то к западу, то к северу и в попытках подружиться с кошками. Кошки здесь водились в изобилии: вокруг озерца мне иногда удавалось насчитать до десятка одновременно. На нас они особого внимания не обращали. Если к ним подходили ближе чем на пятнадцать футов, они без спешки удалялись в заросли в глубине ущелья, и только. Гладкие и ленивые — такими делает жизнь у домашнего очага. Обыкновенные кошки, только немного покрупнее. Я положил глаз на полосатую с рыжиной — главным образом потому, что ее легко было отличать от остальных. Завидев свою избранницу, я подходил, насколько она позволяла, и начинал играть клубком бечевки, взятой на вездеходе. Я выкатывал клубок вперед, подтягивал к себе; кошка придвигалась поближе. Еще немного — и клубок получал оплеуху от когтистой лапы… Через неделю игра превратилась в обычай, через две — кошка получила кличку Эврика и позволила почесать себя за ушами. Через три она лежала, развалясь, на пороге моей пещеры, не обращая внимания, когда через нее перешагивали. Леди Рейр взирала на наши игры с благосклонной улыбкой. По ее словам, домашняя кошка известна в большинстве миров, где живут люди. Откуда кошки взялись, леди Рейр не знала, но когда я сказал, что этот вид происходит с Земли, она не сдержала усмешки: — Воистину, Билли Дейнджер, непросвещенный ум неизменно полагает себя в центре Вселенной. Человек рассеялся среди звезд во времена незапамятные, и с ним — его рабы и друзья. Поначалу леди Рейр держалась несколько поодаль от Эврики, но однажды та захромала, и девушка провозилась с ней полчаса, доставая занозу из лапы. На следующий день Эврику искупали, высушили и расчесали лоснящийся мех щеткой, после чего кошка решила сопровождать леди Рейр на прогулках. Очень скоро Эврика перебралась спать на порог пещеры леди Рейр: там кошку больше баловали. Я тем временем пытался понять, чем кошки питаются. Концентратам когда-нибудь придет конец, а то, что годится кошке, сгодится при нужде и человеку. Ничего особенного я не увидел, сколько ни смотрел. К озеру они приходили полакать воду и понежиться в тени на берегу — никакой охоты. Со временем кошки исчезали в зарослях, откуда появлялись, только и всего. Однажды я решил последовать за Эврикой. — Как хочешь, — улыбнулась леди Рейр. — Но думается мне, что рысь твою лишь лунный луч питает. — Что ж, придется отведать лунного луча на обед, — сказал я. Сквозь плотную завесу непривычной листвы кошка увела меня в скалы на севере, где ущелье было густо оплетено темно-зелеными лианами от одного края до другого. Всего шрам на теле пустыни достигал трехсот ярдов в длину, при ширине до пятидесяти; дна не видно, но стебли, толщиной иногда с ногу, уходят в глубокий сумрак не меньше чем на сто футов. И кошки. Лежащие в развилках лиан, разгуливающие по мясистым стеблям, сверкающие в полумраке изумрудами глаз… Две или три сидели на краю ущелья, внимательно глядя мне в глаза. Эврика зевнула, зацепив хвостом мою ногу, и одним прыжком исчезла в зеленой полутьме. Встав на четвереньки и отодвинув рукой листву, я разглядел толстую лиану, которой воспользовалась кошка. Можно было бы последовать за ней, но лезть в зеленый лабиринт, полный крупных кошек, почему-то не хотелось. Я пошел по краю ущелья, замусоренному чем-то вроде толстой скорлупы.8
Ущелье вскоре окончательно обмелело и растворилось в знакомом пейзаже пустыни. Лиан стало поменьше, и сделались видны геологические структуры на стенках. В светлом камне попадались какие-то странные включения: не то шишки, не то трубы. Приглядевшись, я понял, что это — окаменевшие кости, в огромном количестве. Клад для палеонтолога — специалиста по фауне Гэра 28, но для меня не слишком много. Мне бы мяса посвежее… А пока решительно ничего, кроме кошек. Есть же кошек совсем не хотелось — по пяти или шести причинам, считая только те, что приходят в голову сразу. Остается таинственная кошачья еда — где-то там, в глубоком сумраке среди лиан. Сняв автомат с плеча и повесив его на грудь, я двинулся вниз. Дно ущелья уходило круто вниз, под углом не меньше тридцати градусов. Одетые в сухую кору, толстые стебли над головой выглядели одеревеневшими. Наверх, к солнечному свету, тянулись лишь курчавые зеленые усики. Воздух под сенью зеленых листьев был бы полон лесной свежести — если бы не кошки… Через пятьдесят футов заросли сделались почти непроходимыми: хочешь — карабкайся по лианам, хочешь — поворачивай обратно. Я решил не отступать. Поначалу ползти было не слишком трудно: между стеблей хватало и места, чтобы протиснуться, и света, чтобы понять куда. Где-то подо мной возились кошки. Добравшись до особо крупной лианы, не тоньше моего туловища, я начал спускаться вниз, как по дереву. Цепляться было за что. Крупные стручки свисали отовсюду гроздьями. Многие казались погрызенными, не то кошками, не то их добычей. Эта последняя, правда, не подавала никаких признаков жизни. Отломив стручок, я присмотрелся: бледно-зеленый, бугорчатый, длиной около фута. Раскрывается легко, внутри — полдюжины круглых бобов размером с яичный желток. На вкус вроде сырого гороха… После двух недель на концентратах очень даже ничего — если они меня не отправят на тот свет. С каждым ярдом становилось все темнее, как в морской глубине. Сто футов зелени не шутка. Ствол резко изогнулся; я переполз на верхнюю сторону и через десяток футов уперся во что-то твердое. Потускневший от времени металл — гладкая, твердая, слегка искривленная поверхность. Стоя на четвереньках, даже в зеленом сумраке трудно ошибиться. Что-то свалилось рядом, как теплое одеяло: Эврика пришла поинтересоваться, чем я тут занимаюсь. Она сидела и вылизывала шерстку, пока я разыскивал корни большого дерева. Оказалось, лиана растет из дыры в металле. На толстом стволе развились грубые валики: дерево приспособилось к металлу, металл — к дереву. Похоже, дыру проделало само растение. Ползком я обследовал овальную область пятнадцать на десять футов; дальше меня не пустила густая зелень. Гладкий металл без швов и заклепок цвета настойки йода, изогнут плавно и красиво, если не считать горба в области дыры. Если кому надо разобраться подробнее, без расчистки не обойтись… Сузив луч до предела, я срезал часть дерева термоэлектронным пистолетом. За обшивкой обнаружилось помещение размером с индустриальный холодильник, почти целиком заполненное деформированным стволом. Для первого раза вполне достаточно. Я поскорее дополз до места, где большая лиана уходит вверх, и выбрался к солнцу. Подробности потом; сейчас надо быстрее рассказать леди Рейр, что под зарослями на дне ущелья лежит настоящий большой звездолет.Глава 4
1
Через пятнадцать минут она стояла на краю ущелья вместе со мной. Отсюда вполне можно было различить трехсотфутовый контур звездолета — зная, что он там действительно лежит. Почти горизонтально, с уклоном в пятнадцать градусов, возвышаясь к югу. — Свалило землетрясением, — предположил я. — Или гэротрясением. — Рухнул под натиском стихий, быть может, бури, — согласилась леди Рейр. — Смотри, вон там, у края пропасти, — обломок. А там — разбитая скала… С южной стороны отыскалась кошачья тропа, которая привела нас к цели без особых проблем; в первый раз мне пришлось труднее. У люка мы провели целый час, выжигая сплошную массу древесины, чтобы выбраться на неровную палубу, заваленную какими-то обломками и опутанную стеблями лиан. Нижний конец палубы тонул в грязи. В холодном, сыром воздухе густо пахло гниющей растительностью и стоячей водой. По колено в зловонном месиве мы добрались до лежащего на боку трапа, через открытый люк на вершине трапа попали в узкий коридор, где, стоило мне шагнуть внутрь, тут же вспыхнул тусклый зеленоватый свет. От неожиданности у меня мурашки по спине побежали. — Автоматика — сомнений быть не может, — спокойно объяснила леди Рейр. — Работает — после всего? Сколько времени прошло… — Почему же нет? Их строили навечно. Смотри. — Леди Рейр указала на темный проем в стене. — По шахте этой путь к верхним палубам лежит. Она прошла вперед, я за ней — чувствуя себя маленьким мальчиком в очень большом замке с привидениями.2
Сначала шахта привела нас в мрачное помещение, полное изломанных трубопроводов, где стояли не то паровые котлы, не то грузовые контейнеры. Леди Рейр объяснила, что это примитивные ионные двигатели. Разбитого оборудования здесь хватало, но следов растительности почти никаких — несколько лиан, и те давно высохли. Кладовая, штурманская рубка, полная по-прежнему блестящих инструментов, салон с мебелью, теперь торчащей из стены… Напротив салона — каюты, а на самом верху — помещение с рядами черных экранов над помостом в центре. Помост давно обрушился и висел на переплетении кабелей и трубопроводов. Дальше мы пройти не смогли: носовая часть представляла собой бесформенную груду искореженного металла. Следов экипажа или пассажиров не обнаружилось, если не считать изредка попадавшихся обломков, которые могли оказаться человеческими костями. — Что скажете, миледи? — спросил я. — Найдется здесь что-нибудь полезное? — То было б чудом, Билли Дейнджер, но сперва осмотрим все. Нет смысла оставлять надежду раньше, чем настанет время. В трюме, где началась наша экспедиция, леди Рейр заинтересовалась лианами, что ползли вверх, как змеи, откуда-то снизу. — Здесь эти лозы… очень странно. Не из земли растут, но из утробы корабля. Притом недостает им сходства с другими злаками планеты сей. Я пощупал ближайший лист — кожистый, сердцевидный, с грубыми жилками, дюймов восьми в поперечнике. — Выглядит как обыкновенный горох. Только гигантский — наподобие кошек. — Разгадку мы отыщем у корней. И ежели глаза мои не лгут, начало их в том люке. — Леди Рейр показала пальцем. Протиснуться в узкую служебную шахту, мимо стеблей толще моего бедра, удалось с трудом. Я посветил фонариком; открылась россыпь белых костей. — Кошка. — Я больше надеялся убедить себя, чем леди Рейр. Мы пошли дальше, пригибаясь под петлями лиан. По дороге попался еще один кошачий скелет, разбросанный на протяжении нескольких шагов. Пахло довольно странно: вроде бы горький миндаль и еще какая-то тухлятина. Пятьдесят футов по шахте, потом стебли нырнули в дверь, будто выбитую с нашей стороны. За дверью обнаружилась плотная масса белесых перепутанных корней, а в дальнем конце отсека через пробоину в корпусе струился тусклый зеленый свет. Здесь слышался негромкий шорох и ритмичный звон, будто крупные капли падали в спокойную воду. Я посветил фонариком: пол уходил круто вниз, и среди спутанных корней вспыхнула густая россыпь янтарных огоньков. Леди Рейр отступила на шаг: — Скорей отсюда, Билли Дейнджер! Место мне не по нраву… Больше леди Рейр сказать ничего не успела. Лабиринт корней содрогнулся, и все дьяволы ада ринулись на нас одновременно.3
Грязновато-белая тварь на шести тонких ногах напала прямо на меня, щелкая кривыми челюстями; вспомнилась нечисть, как ее изображали средневековые художники. Отскочив назад, я попытался отбросить монстра пинком, но челюсти вцепились в ботинок, будто стальной капкан. Вторая тварь в прыжке добралась до колена; тонкая, но прочная ткань комбинезона выдержала, но костюм под ней порвался. Что-то взвизгнуло у меня за ухом, блеснула голубая вспышка; суча лапками, две твари бросились обратно. В лицо ударил густой запах жженой кости. Через полсекунды я очнулся, выхватил термоэлектронный пистолет и принялся поливать, как из шланга. Одни гибли, корчась, другие наступали волной по их трупам. — Мы долго не продержимся! — прокричал я. — Их надо отрезать!.. Главный ствол уже горел, кипящий сок брызгал во все стороны. Пригнувшись, я подобрал тушку и бросил ее в просвет люка, выстрелил в другую тварь, сунувшуюся на порог, шагнул назад, оступился и рухнул лицом вниз. Когда что-то темное с воплем прыгнуло прямо через меня, я только успел прикрыть голову руками. Раздался глухой удар, хруст — вот оно что… Ошеломленно присев, я смотрел, как Эврика ловко работает обеими лапами, успевая повсюду. Немного позади леди Рейр стреляла спокойно, будто по глиняным уткам на деревенской ярмарке. Ни густая коричневая дрянь, испортившая белый комбинезон до самых колен, ни кровавая царапина на щеке нисколько ей не мешали. Эврика присела на хвост, сморщив носик в мою сторону и подрагивая усами, леди Рейр обернулась — последний шорох, и наступила тишина. — Ну вот, одним вопросом меньше, — сказал я. — Теперь известно, что едят кошки.4
Шахта, трюм, гороховые джунгли, солнечный свет — дорога обратно вела круто вверх. Немного отдышавшись, леди Рейр сняла с пояса аптечку и принялась лить жидкий огонь в раны на моих руках, ногах, спине и голове. Пока она меня пользовала, я произносил речь: — Все понятно! Это был гидропонный отсек. Когда корабль рухнул — при аварийной посадке, землетрясении, какой-то другой причине, — корпус разорвало именно здесь. Растения почуяли солнечный свет и выбрались наружу. То ли гидропоника продолжала работать, обеспечивая воду и удобрения, то ли вода и грунт отыскались на дне ущелья, то ли то и другое сразу… Одним словом, им понравилось. По крайней мере, солнца здесь хоть отбавляй. Не встречая серьезной конкуренции со стороны местной флоры, растения стали вот такими. Приспособились, значит. — Быть может, в домыслах твоих крупица правды есть, — согласилась леди Рейр. — Корабль сей очень древний. Семь тысяч лет назад такие уходили от Зериды к звездам. — Да, за семь тысяч лет можно и не так вымахать. Особенно если местное солнце светит достаточно ярко. Кошки тоже… почему нет? На борту могла быть парочка — или даже одна беременная кошка. Пережила падение, нашла воду и пищу… — Нет, Билли Дейнджер. Хоть Эврика и ужинает тварями, что сражены твоей защиты ради, домашней кошке их не одолеть. Напротив, растерзают сразу… — Ну, кошка на безрыбье и горохом питаться может. Да и твари эти были тогда помельче. — Право? История созданий Гэра тебе известна? Или простых зверей и птиц? — Создания — они такие же пришельцы, как горох и кошки. Они прибыли на корабле, вернее сказать, на кошках. — Ужель ты бредишь? Лихорадка одолела? — Может, в этом и неловко признаваться, но блоху я ни с чем не перепутаю.5
На корабль мы вернулись на следующий день. По кошачьим костям можно было судить, где кончается блошиная территория. Похоже, блохи старались не покидать темного трюма и жили долго и счастливо, высасывая соки из стеблей гороха — а иногда из кошек, которых занесло не на ту сторону. Многих демографическое давление выталкивало наверх, так что кошки не страдали от голода; экскременты же и кошачьи трупы рано или поздно попадали на дно ущелья, удобряя гороховые джунгли. Нормальный экологический цикл. Леди Рейр долго искала радиорубку и наконец нашла — в разрушенной носовой части. Когда-то речь и музыка принимались здесь и летели в межзвездное пространство быстрее света в неудобопонятное число раз — теперь отсек напоминал кошмар старьевщика. Мы с большим трудом заползли внутрь. — Надежда маячок найти неповрежденный меня не оставляла. Глупо — но все же… Леди Рейр так огорчилась, что я не мог ее не обнадежить: — Тут всякой аппаратуры девать некуда. Может, найдутся исправные детали… — А много ли ты смыслишь в межзвездных коммуникациях, Билли Дейнджер? — спросила она не без высокомерия. — Не много, — признался я. — Но обыкновенное радио собрать могу. Не скажу за цветные голограммы, но сигнал попроще… Почему бы нет? Леди Рейр стало интересно; пришлось объяснять подробнее. Я рассказал все, чему меня научили в летнем лагере, где я занимался на радиотехнических курсах. Чувствовал я себя непорочным дикарем с острова Борнео, обучающим физика-ядерщика изготовлению каменных топоров. За неделю мы собрали работающий передатчик. Леди Рейр уверила меня, что на любом экране в радиусе двух световых лет его сигнал будет выглядеть как вспышка помех. От аккумуляторов системы аварийного освещения мы протянули толстый кабель; остаток энергии уйдет в единственный импульс. В качестве антенны мы использовали корпус звездолета, а сами отошли ярдов на двести, протянув за собой длинный провод. На всякий случай, если энергии в аккумуляторах осталось больше, чем мы думали. Секунды две после нажатия кнопки ничего не происходило, потом вдоль всего ущелья пронесся глухой рокот. Из джунглей во все стороны брызнули кошки, а за ними — и блохи. Блохи чувствовали себя неуютно, кошки преследовали их безжалостно; мы старались не попадаться на дороге ни тем ни другим. В конце концов блохи попрятались, а кошки расположились на отдых под листьями гороха и на скалах у пруда. Нам с леди Рейр ничего не оставалось, как ждать.6
Мне удалось сделать полезное открытие: если надрезать гороховую лозу пониже листа, можно добыть струйку прохладного сока. Леди Рейр придумала вытащить молодой побег и заставить его расти по направлению к пещерам; получилось как нельзя лучше. Через два месяца прохладная тень и освежающее питье ждали нас прямо за порогом. Я попросил леди Рейр обучить меня ее родному языку. Вместе с незнакомыми словами мне посчастливилось многое узнать о ее цивилизации. Зерида — мир очень древний, пятьдесят тысяч лет письменной истории, но люди остаются людьми. Бесклассовой утопии, где философы разгуливают по роскошным садам, так и не получилось; несогласия, раздоров и несчастья хватало во все времена. О себе леди Рейр предпочитала не говорить. Не сомневаюсь, ей тоже пришлось хлебнуть лиха. Чтобы такую девушку занесло на другой конец Галактики в компании столь экзотических личностей, как сэр Орфео и лорд Дезрой? Спрашивать я не стал: захочет, расскажет сама. Однажды, правда, мне удалось ее рассмешить. — Миледи… Сэр Орфео с лордом Дезроем охотились на Земле триста лет назад. А ваш английский относится к тому же времени… — Неужто, Билли Дейнджер, ты полагаешь меня столь древней развалиной? — рассмеялась она. — Нет… но… — Я выучилась языку у лорда Дезроя, отчасти у сэра Орфео. Но лишь недавно — мне восемнадцать лет всего, в земных годах. — То есть последние четыре года вдали от дома? Как же твоя семья не беспокоится?.. Ее лицо изменилось так, что я осекся. Погода понемногу портилась: дни становились все короче и прохладнее. Цветы, которые леди Рейр высадила столь заботливо, теряли лепестки и засыхали. Кошки у себя в зарослях выли и дрались; в один прекрасный день не стало прохода от котят. Меню наше состояло из гороха: жареного, печеного, сырого; гороха в виде рагу, супа и салата; гороха, смешанного с концентратами, в виде супа, рагу и солдатской каши. Мы стригли друг друга ножницами, которые имелись в аптечках. По счастью, бороды у меня не было. С течением времени дни начали прибывать, и на какое-то время ущелье превратилось в волшебную страну, где аромат цветов кружил голову. По вечерам леди Рейр все чаще выходила посмотреть на лиловые горы, сказочными замками возвышавшиеся на западе. Я сопровождал ее с оружием наготове, на случай, если в наши края забредут гиеновые гориллы сэра Орфео. Однажды ночью прилетел корабль.7
Я тогда крепко спал. Леди Рейр растолкала меня и, когда я вылетел из пещеры с дезинтегратором в руках, указала на голубую звезду, становившуюся ярче с каждой секундой. Ни звуком не нарушая ночной тишины, корабль опустился в четверти мили от нас, заливая все вокруг голубым сиянием. В мертвенном свете на лице леди Рейр залегли глубокие черные тени. Я просто задыхался от радостного возбуждения, но девушку визит неизвестного корабля не обрадовал. — Мне обводы корабля едва знакомы, Билли Дейнджер. Древнейшая конструкция. Вон, видишь — двухсегментный корпус, подобный телу шершня… — Двигатели глаза слепят — ничего не вижу, — пожаловался я. Тем временем голубой свет посадочных двигателей померк, и загорелись прожекторы. Вокруг стало светло, как в полдень. — Быть может… Леди Рейр не успела ничего сказать. Пустыню затопили свист, вой и уханье. Концерт продолжался недолго: последние отзвуки убежали к ночному горизонту, и наступила тишина. — Если то была речь, язык мне незнаком, — промолвила леди Рейр. — Нам следует выйти навстречу, — решил я. Хотелось мне, правда, забраться в гороховые джунгли, и поглубже. — Билли Дейнджер, не по душе мне гости. — Леди Рейр схватила меня за руку. — Спрячемся в ущелье… Ее желания чересчур хорошо совпали с моими; надо было показать никчемность женской интуиции. — И упустим единственный шанс покинуть эту песочницу? Решайтесь, миледи: вас ждет дом… — Нет, Билли… Я потянул ее за руку, не слушая. Вблизи корабль оказался небоскребом с осиной талией. Из грузового люка где-то сзади, с противоположной от нас стороны, выехали три вездехода и покатились, поднимая пыль, в разные стороны, один из них — к нам. Приземистая, цвета старой меди, без острых углов и видимых отверстий, машина остановилась футах в пятидесяти, слепо глядя на нас тупым широким рылом. Откинулась крышка узкого люка, не более фута в диаметре, оттуда вылезла не то антенна, не то перископ, повернулась на четверть оборота и застыла. — Будто принюхивается, — попробовал пошутить я. Вышло на удивление неостроумно. На крыше вездехода открылся люк побольше, и наружу выползло нечто необыкновенное. Таких странных созданий я никогда не видел. Карлик четырех футов ростом и почти квадратный, он сначала показался мне гномом в римских доспехах. Утвердившись на грунте четырьмя короткими, толстыми ногами, он задрал кверху туловище, и мне удалось рассмотреть лицо, открывшееся в середине грудной клетки, между парой тюленьих ласт. Очень похоже на увеличенную фотографию летучей мыши, поразившую меня в детстве. Два глаза, еще какие-то отверстия, серо-коричневая шкура толстыми складками, и рот наподобие лягушачьего, только с клыками. Пахло от него необычно, как от медной монетки, если подержать ее во рту. Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, затем вспучился розоватый мешок в центре бороды из червеобразных щупалец, и послышался хлюпающий голос. В незнакомых словах мне почудился если не страх, то осторожность. Леди Рейр ответила на родном языке, но слишком быстро, чтобы я мог уловить смысл. Мне оставалось тупо слушать, как они препираются. Леди Рейр бросила взгляд на меня; прозвучало мое имя и слово «собственность». Что она имела в виду, оставалось неясным. Пока они разговаривали, из темноты вернулись два оставшихся вездехода и взяли нас в кольцо. Из танков высыпались другие гномы с цилиндрическими стопками не то изоляторов, не то кофейных чашек без ручек наперевес. Верхняя чашечка каждой стопки глядела прямо на нас. Первый из гномов сделал шаг назад и резко взмахнул ластами. — Бросайте оружие, — сказал он по-зеридски, явно более ничего не опасаясь. Леди Рейр потянулась к пистолету; я торопливо схватил ее за руку. — Крапивное семя!.. Теперь я их узнала. От них для нашего народа одни мучения! — Там, под прожекторами, — амбразуры, — объяснил я. — Лучше сделать, как он говорит. — Если мы выстрелим одновременно… — Ничего не выйдет, миледи. Мы уже под прицелом. Поколебавшись секунду, леди Рейр расстегнула пояс, и оружие упало на землю. Я осторожно сделал то же самое. Довольно хрюкнув, наш новый друг хлопнул себя ластами по бокам; вооруженные гномы обступили нас со всех сторон. — Вот этого свяжите. — Он указал на леди Рейр. — Второго — пристрелить! Дальнейшие события смешались, как стеклышки в калейдоскопе. Дуло одного из непонятных ружей качнулось в мою сторону; леди Рейр вскрикнула и бросилась прямо на стрелка. Тот сбил ее с ног; я бросился на урода, готовый задушить его собственными руками, — и получил тяжкий удар в лицо. Долгое время меня несло горным потоком, и когда я в очередной раз налетал на скалу в пенном водовороте, кто-то рядом глухо стонал… Очнулся я лицом в луже загустевшей крови. Ни злых чудовищ, ни леди Рейр, ни древнего корабля нигде не было.8
В течение нескольких часов мое сознание меркло и разгоралось вновь, как неисправная лампа. Я приходил в себя, пытался ползти — потом приходил в себя снова. Солнечный день явился неожиданно — так же как и Эврика. Кошка сидела рядом, негромко мяукая. Мне удалось перевернуться на спину и приподнять голову — достаточно, чтобы оценить ущерб. Комбинезон весь пропитался засохшей кровью. Болело, соответственно, везде, так что оценить характер повреждений было невозможно. Уронив голову, я попробовал руками. На боку комбинезона обнаружился разрыв глубиной в два пальца, если на ощупь. Повыше, в правом плече, зияла дыра; уж не знаю, насколько глубокая, но, кажется, до самой лопатки… Шея с одного боку напоминала гамбургер с кровью. Болело не так уж сильно — надо полагать, я еще не успел отойти от шока. Закрыв глаза, я прислушался к внутреннему голосу. «Полагаюсь на тебя. Береги ее… Теперь ты отвечаешь…» — сказал сэр Орфео. — Я… старался. Сделал… все, что мог. «Зачем казнить себя? — Несмотря на испуг, леди Рейр улыбалась. — Я верю тебе, Билли Дейнджер». Пламя из адской топки окрасило черные волосы леди Рейр медью; отвернувшись, она ступила прямо в огонь. Застонав, я протянул к ней руки, но пламя ударило в лицо, и я проснулся, всхлипывая. — Вот она им и досталась, — произнес я вслух. — Она не хотела, но мне надо было себя показать. Вывел ее, как ягненка на заклание… Я представил, как леди Рейр волокут на корабль и запирают в темном отсеке. Представил, как ей страшно, и неоткуда ждать помощи. А она так на меня полагалась… — Моя вина, — простонал я. — Целиком и полностью. Но вы не бойтесь, миледи: я вас найду!.. Думают, убили меня, но я их надую: откажусь умирать. Выживу, найду вас и привезу домой.9
Когда я очнулся в следующий раз, солнце стояло прямо над головой, кошки нигде не было и страшно хотелось пить. Повернув голову, я увидел гороховые побеги на краю ущелья. Тень и вода, совсем недалеко… Перевернувшись на живот, я пополз. По дороге — целых триста футов пути — я терял сознание столько раз, что сбился со счета. Как только я дополз до сочных листьев и напился, солнце опустилось за горизонт. Иными словами, гномы так бездарно пытались убить меня семьдесят два часа назад. Я вновь потерял сознание, а может, заснул и не просыпался долго. Когда открыл глаза, Эврика вернулась, чтобы предложить мне упитанную блоху. — Спасибо, девочка, — поблагодарил я, когда кошка уронила подарок на почерневшую от крови грудь комбинезона и подтолкнула меня носом. — Просто здорово, когда ты хоть кому-то не безразличен. — Ты еще жив, — сказала Эврика голосом сэра Орфео. Я просил ее не уходить, но кошка растворилась в темноте. По дорожке из переплетенных лиан я последовал за огоньком, что дразнил где-то впереди, но в руки не давался. Сырость и холод пробирали до костей; из глазниц гигантского черепа хлынули полчища блох, которые непременно сожрали бы меня живьем, если бы я не проснулся. Эврика куда-то ушла, прихватив блоху с собой. Поднявшись на четвереньки, я утолил жажду соком из гороховой лозы. Рядом покачивался нежный молодой стручок; почувствовав голод, я разорвал его и съел содержимое. При очередном пробуждении мне было уже лучше. Пять долгих дней я отлеживался под лозами, потом совершил переход к пещерам. На диете из концентратов силы прибывали быстро; я проводил время, массируя шрамы, чтобы рубцы не загрубели, и беседуя с Эврикой. Кошка от разговоров уклонялась, и я решил, что действительно иду на поправку. Раны не гноились и беспокоили на удивление мало. Не зря, надо полагать, сэр Орфео устроил мне санитарную обработку, да и откуда взяться болезнетворным микробам на Гэре 28? В один прекрасный день я вновь решил выбраться на свет божий. Правая рука все еще действовала плохо; не без труда вскинув на плечо кратерный дезинтегратор, я отправился в экспедицию к дальнему концу ущелья, не жалея времени для привалов. Я уже предвкушал глоток сладкой холодной воды и отдых для натруженного тела, но второй корабль так и не дал мне вернуться домой.Глава 5
1
Этот оказался гораздо меньше, вроде яхты лорда Дезроя, но не такой красивый. Я внимательно следил за люками в прицел кратерного дезинтегратора, пока не уяснил себе расовую принадлежность экипажа. Люди. Только тогда я не побоялся выбраться из укрытия. Низкорослые, желтокожие, с круглыми лысыми головами — но люди, без всякого сомнения. Капитана звали Анку-Уриру, и он немного говорил по-зеридски. На мои живописные шрамы капитан глядел с некоторым сомнением, и ему хотелось знать, где остальные члены экипажа. Пришлось объяснять, что никого больше нету. Капитан помрачнел окончательно. Похоже, ему удалось-таки принять наш сигнал бедствия, и он рассчитывал получить премию за спасение — ну и подобрать приз. Я объяснил про корпус звездолета в ущелье, но разведочная партия из двух человек вернулась, отрицательно качая головами. Мои гости немедленно начали готовиться к старту. — А как насчет меня?.. — спросил я капитана Анку-Уриру. — Наслаждайся миром и покоем, — ответил он довольно-таки грубо. — Знаете, мира и покоя бывает больше, чем нужно. Мне здесь надоело. Увезите меня отсюда — я отработаюпроезд. — Ты мне без надобности, к тому же на борту и так мало места — корабль-то небольшой. И с такими ранами для тяжелых работ едва ли ты сгодишься. Нет, тебе здесь будет спокойнее. Оставайся, и благослови тебя Бог. — А помните, я говорил вам о том, другом корабле — роскошном, в полной исправности. Люки только открыть… С этого момента переговоры пошли живее. Мы немного поторговались; в ход даже пошли намеки на особые методы получения нужной информации. Зачем оказывать услуги? Просить по-хорошему капитан вовсе не обязан… В конце концов мы договорились: я получаю право проезда до ближайшего цивилизованного порта, капитан Анку-Уриру — яхту лорда Дезроя. Замки не давались почти целый день, а дни на Гэре 28 долгие. Осмотрев яхту, Анку-Уриру велел перенести свои вещи в хозяйские апартаменты. Меня определили на его старую лоханку — вместе с минимальным комплектом экипажа. Как раз перед посадкой случилось непредвиденное: по прямой линии через пустыню ко мне галопом прискакала Эврика. У одного из людей в руке появился пистолет; я едва успел встать между ним и кошкой. — Это моя кошка, — объяснил я. — Она спасла мне жизнь. Мы подолгу разговаривали, пока я болел. Судя по всему, в мире, откуда родом мои спасители, кошек ценят и любят. Эврику окружили плотным кольцом, не скупясь на похвалы. — Возьмите животное на борт, — велел Анку-Уриру. В течение часа мы подготовились к старту, задраили люки и покинули Гэр 28, где мне пришлось провести ровно один год, если я ничего не напутал в расчетах.2
Путешествие не было круизом на роскошном лайнере. Помощника, которому Анку-Уриру передал командование, звали Ин-Руик. Принцип «кто не работает, тот не ест» помощник исповедовал, невзирая на лица. Внесенная мной щедрая плата за проезд для него не имела значения. У звездолета с первыми пароходами мало общего, но черной работы хватит всегда — это я понял, еще будучи юнгой у сэра Орфео. Так оно выходило и здесь: проделав основную работу, я еще долгие часы скалывал, скреб, чистил и полировал, пытаясь одолеть грязь, накопленную со времен викингов — или раньше. Ин-Руик говорил, будто корабль построен в мире, называемом Урхаз, несколько тысяч лет назад. Сколько именно, никто не знает. Первое время раны меня очень беспокоили. Однажды Ин-Руик велел мне прервать работу, поскольку мои стоны нарушают его душевный покой. Разложив меня на столе, он принялся втирать мне в раны жирную зловонную мазь. — Удивительно, как ты вообще выжил с такими ранами и без ухода. Пуля, что пробила плечо, унесла не меньше фунта мяса и костей. Ребра сломаны и срослись неправильно. А посмотри на шею! Рубец справа, рубец слева, а между ними яремная вена! Так и пульсирует, стоит тебе задрать голову. Но руки у него были на удивление деликатные — любая красавица позавидует. Целительные процедуры повторялись каждый день в течение нескольких недель. Мазь действительно помогла: рубцы заметно разгладились, и боль мало-помалу ушла. Я рассказал Ин-Руику о корабле с осиной талией и о бронированных гномах, что забрали с собой леди Рейр, но мои новые товарищи лишь разводили руками, слушая мои описания. — Лучше забудь об этом, Бириданжу… — Выговорить мое имя правильнее Ин-Руик был, по-видимому, не в состоянии. — Про мир, называемый Зеридой, я действительно слышал: он далеко, и люди там богаче королей. Злодеи, о которых ты говоришь, давно взяли за нее хороший выкуп. Когда мир, где капитан Анку-Уриру собрался меня высаживать, появился на обзорных экранах, я уже нес вахты в качестве оператора вспомогательных систем и пользовался почти всеми правами члена экипажа. Незадолго до начала посадочных маневров, которые на нашем старом корыте требовали от пилота гораздо большей отдачи, чем на сверхсовременной яхте лорда Дезроя, Ин-Руик отозвал меня в сторону и спросил о планах на будущее. — Если здесь есть зеридское посольство, попробую рассказать им о леди Рейр. Может, смогу отправить весточку ее родным. Если нет — придумаю что-нибудь еще… Ин-Руик покачал головой, мудро и печально. — Безнадежная любовь к высокородной леди… — начал он. — Ничего подобного, — перебил я. — Ее доверили моему попечению. Я за нее в ответе. — Бириданжу. — Ин-Руик положил руку мне на плечо. — Ты быстро схватываешь и показал себя хорошим работником. Оставайся с нами. Предлагаю тебе место на борту и должность. — Спасибо, Ин-Руик, но мне нельзя. Я еще не исполнил свой долг. — Подумай как следует, Бириданжу. Чужаку найти работу непросто; и те, кто не знаком с суровой жизнью межзвездных трасс, могут не оценить твоих украшений. Лишнее бремя… — Знаю, они выглядят ужасно. — Я провел рукой по шрамам на горле и подбородке. — Но мне в конкурсах красоты участвовать не надо. А зайцем путешествовать я не собираюсь. — Ну, если ты не можешь отступиться… Но запомни, Бириданжу: наш порт приписки недалеко, и мы регулярно заходим сюда, на Инсиро. Когда будешь готов, я смогу предложить тебе место в команде. Несколько часов спустя мы опустились на открытую всем ветрам платформу между берегом свинцового моря и городком на склоне холма. Встретил нас капитан Анку-Уриру. Потолковав с Ин-Руиком, он пригласил меня к себе, в капитанскую каюту. Предложив сесть, Анку-Уриру угостил меня каким-то напитком и двуствольной сигарой из разных сортов табака. Воняла эта сигара, на мой вкус, хуже резиновой покрышки. — Не буду скромничать, Бириданжу: ты сделал меня богатым человеком. Поначалу я думал, ты подсадная утка и приведешь за собой пиратов. Я тебя чуть не пристрелил еще до старта, на всякий случай. — Капитан состроил гримасу: улыбнулся, надо полагать… — Тебя спасла кошка. У пособника пиратов еще могут быть опасные раны, но кошка? Немыслимо. Я приказал Ин-Руику следить за тобой, но долго еще не мог смотреть на обзорные экраны без опаски. Мои подозрения были несправедливы, теперь понятно. — Вы спасли мне жизнь — стоит ли извиняться? Анку-Уриру вытащил плоскую коробочку из ящика стола, украшенного великолепной инкрустацией. — Я справедливый человек, Бириданжу. По крайней мере мне хочется так думать. Продав экзотический груз, найденный на борту этой яхты, я получил немалую прибыль. Больше, чем в самый удачный год с тех пор, как я стал капитаном торгового корабля. Здесь твоя доля. Под крышкой коробочки оказалась ровная шеренга цветных стерженьков квадратного сечения со стороной в одну восьмую дюйма и около дюйма длиной. — Хватит на много лет спокойной жизни, — сказал Анку-Уриру. — Если не тратить на глупости вроде дальней связи и межзвездного бродяжничества. Впрочем, далеко не улетишь, особенно если покупать билеты, — но ты ведь честный парень, верно? По лукавому взгляду капитана было видно — Ин-Руик рассказал ему о моих планах. Поблагодарив, я уверил Анку-Уриру, что сорить деньгами не собираюсь. Чтобы собрать пожитки и надеть на Эврику шлейку, сшитую собственными руками в свободное от вахт время, потребовалось десять минут. Капитан Анку-Уриру помог мне пройти таможенные формальности — дело для человека с деньгами не слишком трудное — и подыскал для меня гостиницу в городе. Вместе с Ин-Руиком мы выпили на прощание в гостиничном номере, и я наконец остался один. За окном стояли желтые сумерки; присев на узкую койку в маленькой комнатке, я почесал Эврику за ухом. Бесконечное одиночество вступало в свои права.3
Один из полудюжины портов, основанных много веков назад, этот город назывался Инсиро — как и сама планета с единственным континентом посреди безбрежного океана. Торговля полезными ископаемыми, шкурами и лесом, ради которой создавалась транспортная сеть, давно захирела. Население города достигало десяти тысяч человек: бледнокожие, черноглазые, неулыбчивые — на земной глаз они выглядели непривычно, но не слишком. У многих на руках было по шесть пальцев. Несколько дней я слонялся по улицам, отведывая мясные блюда в ресторанчиках и дары моря в тавернах у побережья. Кормили повсюду вкусно. Местное красноватое пиво под названием «изм» мне тоже понравилось. Усвоенного на корабле диалекта хватало для разговоров на несложные темы; я скоро узнал, что посольства Зериды на планете вообще нет. Есть только консульский агент, представляющий торговые интересы полудюжины миров в радиусе пяти световых лет от Инсиро. Ничего не оставалось, как обратиться к нему. Толстенький неопрятный человечек в душной комнатке на чердаке какого-то склада выслушал меня, сложив пухлые пальцы домиком. Об этом печальном эпизоде вам лучше забыть, сказал он. Галактика велика, и те, кто искалечил меня и похитил леди Рейр, могут находиться где угодно. На другом конце Млечного Пути, скорее всего. Воинственных же негуманоидов в здешних местах не видели давно — с пару-тройку десятков веков. Он бы сказал, что мне все это померещилось, но помешали, наверное, рубцы, за которые у любого собеседника цеплялся глаз. На прогулках меня неизменно сопровождала Эврика, привлекая поначалу всеобщее внимание. Таких крупных кошек инсирийцы раньше не видели. Однажды общество Эврики оказалось очень кстати: как-то вечером, в таверне, трое задир, успевших основательно заложить за воротник, решили изучить мои шрамы подробнее. Когда Эврика вылетела из-под стола, выгибая спину, фыркая и показывая полную пасть острых, как иглы, зубов, меня сразу оставили в покое. В одном из питейных заведений я нашел старичка, знавшего десяток диалектов ближних миров. Выпивши, он бывал словоохотлив и за угощение охотно давал уроки языкознания и галактической истории. Раса людей возникла очень, очень давно на планете близ центра Галактики и распространялась оттуда по всем направлениям не менее двухсот тысяч лет. Заселяя все подходящие планеты на своем пути, люди основали гигантскую империю, рухнувшую со временем, без больших потрясений, под собственной тяжестью. С тех пор прошло более двадцати тысяч лет; разные народы Галактики давно идут своей дорогой. — Вот, например, твой случай. — Старичок ткнул в меня тощим пальцем. — Планета Земря, да? Полагаете себя единственными обитателями Вселенной. В действительности вы лишь заброшенное поселение. Остатки экспедиции, не сумевшей вернуться домой, или экипажа сбитого боевого звездолета. Может, исправительная колония, а может — компания отшельников… Несколько тысяч лет — и дело готово! Он посмотрел на меня так, будто впервые в истории успешно доказал теорему о трисекции угла. — А как же кости? — спросил я. — Мы много чего успели выкопать. Питекантропы, недостающие звенья, переходные ступени… Непрерывная эволюция от животных к человеку. Еще у нас водятся гориллы, шимпанзе и прочие обезьяны — они слишком похожи на нас для простого совпадения. — Кто говорит о совпадениях? Жизнь адаптируется к условиям. Похожие условия — похожее зверье. Лапы певчей ящерицы видел? Совсем человеческие, только поменьше. Посмотри на летучих тварей: птицы, млекопитающие, рептилии, горано, миклы — у всех крылья, и все ими машут. У всех легкие пустотелые кости, все ходят на двух ногах… — Возьмем вот кошку, — упорствовал я. — У нас с ней больше общего, чем различий. Двухнедельные эмбрионы ничем не отличаются. — Ага. — Он кивнул головой, ухмыляясь. — А где ты ее подобрал? Уж не на Земре ли? Наш разговор смахивал на богословский диспут: стороны лишь утверждались в первоначальном мнении. Мне, впрочем, беседы шли только на пользу. К исходу трех месяцев, по земному времени, я сносно говорил на универсальном наречии звездолетчиков, для двух других языков заложил твердую основу. Боясь позабыть зеридский, я вел долгие воображаемые беседы с леди Рейр, объясняя, как следовало приветствовать гномов. Залеченные на корабле раны по-прежнему не давали покоя. Местный хирург долго цокал языком и качал головой; после обширных исследований и тестов на аллергию он рискнул дать мне наркоз и реконструировал плечо, восполняя металлом и пластиком утраченные ткани. Когда синтетическая кожа прижилась и разгладилась, хирург снова взялся за нож: выправил плохо сросшиеся ребра. Он еще хотел заменить искусственной кожей рубцы на шее и нижней челюсти, но не нашлось подходящего колера. Заплата из бледного материала, предназначенного для туземцев, не сделала бы меня краше. К тому же я устал от боли и тягомотины пластической хирургии. Рука работала хорошо, и я снова мог ходить выпрямившись, не думая о раздробленных костях. Не сидеть же здесь вечно? Меня ждут дела. В порту как раз приземлился корабль Ин-Руика, и я решил попросить совета. — Я не хочу наниматься на каботажный рейс. Мне надо попасть на Зериду; вопросы буду задавать по дороге. Так я разыщу гномов, рано или поздно. — Долгий путь в поисках любимой ты выбираешь, Бириданжу, — вздохнул Ин-Руик. — Долгий и безнадежный. Однако он представил меня местному судовладельцу. Я получил назначение стажером-механиком силовой установки на грузовой звездолет, направляющийся в сторону центра Галактики, к планете Топаз.4
Так мы с Эврикой достигли Топаза, повидали Бальгрё, Полной, мир Пандаша и Трехлунье. По дороге я не только в совершенстве освоил ионный привод и генераторы пространственной деформации, но и отработал многие часы в скафандре, на корпусе. Там черное небо обволакивает со всех сторон и голосом сирены обещает унести в бесконечность. Поначалу мне сильно доставалось от старожилов кубрика — пока седой жилистый механик не показал пару простых приемов, которые избавили меня от амплуа чучела для битья. Старый боец как-то едва не стал чемпионом флота своей родной планеты, и метод его был прост: он выбивал из меня пыль усерднее других, пока в один прекрасный день я сам не пустил ему кровь из носа; мне выдали диплом и оставили в покое. Я выучился стоять вахты три часа через три, пить таинственное пойло, не переводившееся среди звезд на любом отдалении от последнего порта, а также изучил семьдесят одну игру колодой в сто четыре карты; колоду эту изобрели во времена незапамятные. И во всех портах на мои вопросы отвечали одинаково: никаких гномов за последние пять тысяч лет. Еще вернее — никогда… Только на планете Унрисс, в библиотеке, что и сама походила на музейный отдел древностей, отыскал я изображение гнома — или разумное подобие. Рисунку сопутствовал краткий текст на незнакомом языке, но библиотекарь смог перевести, хотя и не без труда. Создание называлось х'иак, происходило с планеты того же названия и считалось вымершим. О координатах мира х'иак скупое сообщение умалчивало. Мои средства, достаточные для скромного существования на Инсиро, вскорости иссякли. Расходовал я их бережно, мало-помалу наполняя матросский сундучок; в числе прочего приобрел проектор сновидений с коллекцией записей, надежный бластер и гражданскую одежду, в какой не стыдно показаться на берегу. Любую запись по судовождению или эксплуатации силовой установки я изучал самым прилежным образом и через два года получил звание механика силовой установки второго класса. Звание позволяло занять должность главного механика резерва на больших кораблях, где бывает запасной состав. Это была серьезная ступенька, вроде как с китайской джонки на пароход. Теперь я мог служить на кораблях дальнего следования, больших и быстрых. Прослужив шесть месяцев на борту линейного крейсера, перестроенного в торговое судно, я остался в порту на планете Лхиза. Три месяца я занимался самоподготовкой, изыскивая возможность добраться до сектора Галактики, известного под названием Коса. Непростая задача, поскольку старые и сравнительно тихоходные корабли Восточного Рукава нечасто ходят так далеко. Но Коса — серьезный, длинный шаг в сторону Зериды. Оттуда по-прежнему не одна тысяча световых лет до цели, но все же… В конце концов я нанялся на пассажирский лайнер, зафрахтованный правительством Агасса для перевозки рабочих-иммигрантов. Возиться с обитателями мира, понятия не имеющего о межзвездных перелетах, не хотелось, но мне предложили должность главного механика, и старая лохань шла далеко и в нужном направлении! Нельзя было не согласиться. Корабль действительно был старый, как и большинство звездолетов, обслуживавших Рукав, но большой и роскошный. Главному механику полагалась отдельная каюта, и впервые Эврика могла спать у меня в ногах, как на берегу. После нескольких недель переборки, доводки и обучения машинной команды громоздкая, старинная силовая установка заработала как часы. В дальнейшем все шло гладко, скучно и не без приятных минут, как и полагается в длинном рейсе. Моим вахтенным помощником был Омму — крепкий, средних лет мужчина с квадратной челюстью и зеленоватой кожей, характерной для обитателей миров класса С1. Выслушав мою историю о гномах, он рассказал, что много лет назад ему довелось повидать похожий корабль с обшивкой цвета старой меди. Появившись неизвестно откуда и дрейфуя по кометной орбите в принадлежащей Косе системе Гури, корабль представлял собой помеху судовождению; Омму высадился на нем в составе команды взрывников. Вместе с товарищем, в нарушение инструкций, они отыскали отверстие в борту и проникли внутрь. Корабль погиб очень давно, и от экипажа мало что осталось, но Омму подобрал сувенир. Эффектный сувенир и не такой уж мелкий, чтобы многие годы хранить в матросском сундучке: стопка серебряных чашечек с петлей в основании и коротким стержнем на другом конце. — Это самое, — сказал я, чувствуя, как шевелятся волосы на голове. На Гэре 28 в меня стреляли не совсем из такого оружия, но родство не вызывало сомнения. Я хотел знать как можно больше, но Омму не помнил подробностей. После долгих уговоров и бутылки самогона, произведенного в машинном отделении, корабельный психолог согласился опросить его под гипнозом, а казначей отыскал в списке пассажиров ксенолога. Этот не заставил себя долго уговаривать. В состоянии гипнотического транса Омму вновь пережил подход к дрейфующему кораблю со стороны солнца. Мы последовали за ним в лабиринт внутренних помещений; мы стояли рядом, когда он взял в руки диковинное орудие убийства, потревожив останки х'иака. Психолог трижды заставил Омму пережить эпизод, опрашивая его вместе с ксенологом; под конец тот насквозь вымок от пота. Мне казалось, я действительно побывал на брошенном корабле вместе с ним. Ксенологу не терпелось обратно в каюту, поработать с материалом, но я убедил его дать краткое резюме. — Корабль характерен для культуры, называемой «группа х'иак», — сообщил он. — Эхинодермы, или колючепокровные, х'иак происходят откуда-то с задворков Галактики; некоторые даже утверждают, что они пришли со звездного скопления по соседству, предположительно Малого Магелланова Облака. Немногие документированные контакты с людьми и другими высокоразвитыми расами позволяют предположить, что для менталитета х'иак характерен шизоидно-аккретивный уклон… — Можно простыми словами? — попросил Омму. — Шизоидно-аккретивные черты подразумевают значительную степень распада социальных механизмов, — объяснил ксенолог. На этом он не остановился и говорил еще довольно долго. Упрощенное объяснение оказалось, на мой вкус, не лучше подробного, о чем я так прямо и сказал. — Послушайте! — Ксенолог был маленьким, но задиристым человечком. — Вы требуете, чтобы я делал далеко идущие выводы из недостаточных данных, рискуя моей профессиональной репутацией… — Ничего подобного, сэр! — Я постарался успокоить его, как мог. — Просто мне хотелось бы оказаться как можно лучше подготовленным — при следующей встрече… — М-м-м… Тревожность и неуверенность в будущем, я бы сказал. Полагаю, их родной мир погиб в катастрофе глобального масштаба, вместе с большей частью населения. Что это может значить для расы, стремящейся к выживанию любой ценой, вопрос открытый. На вашем месте я бы ожидал столкнуться со сложной системой фобий: боязнь высоты, замкнутого пространства, возможен символический фетишизм… Ну и разумеется, синдром грубияна: покажите, что вы сильнее, и они подчинятся беспрекословно. Проявите слабость, и вы погибли. Успокоившись на достигнутом, я оставил ксенолога в покое. Омму позволил мне разобрать диковинное ружье; не скажу, чтобы я много узнал о его создателях. Корабельная рутина вступила в свои права: отрегулировать деформационные генераторы, проследить за порядком, чтоб в машинном отделении все блестело… Я выиграл немного денег в тикаль, потом проиграл в рево; а в один прекрасный день, в свободное от вахт время, меня выбросило из койки. Проснулся я на полу, под вой Эврики и грохот колоколов громкого боя.5
Когда я добрался до машинного отделения, затрясло до того скверно, что невозможно было выпустить поручни из рук. — Нет связи с ходовой рубкой! — прокричал Омму. Подобравшись к экрану интеркома, я сумел связаться с вахтенным штурманом. Размазывая кровь по лицу, он успел только объяснить, что носовая оконечность уничтожена в результате столкновения с неизвестным объектом; затем экран погас навсегда. Новый удар бросил нас на палубу, закружившуюся, как сошедшая с ума карусель. — Неуправляемое вращение! — крикнул я. — При таких ускорениях корпус разорвет! Всем на шлюпочную палубу — это приказ! Я сам помог бледному как мел от внутренних травм электрику Рузи добраться — то по палубе, то по потолку — к нашей шлюпке. Дверь шлюпочного ангара была открыта, корма шлюпки снесена, а по палубе размазало какого-то несчастного… Приказав своим людям пробиваться к соседней шлюпке, я подхватил Рузи под мышки — но тот был уже мертв. На шлюпочной палубе царило смятение. Отобрав пистолет у какого-то тощего старика, размахивавшего им без толку, я выстрелил поверх голов. Никто не заметил. Тогда, построившись в боевой порядок, мы вместе с Омму и несколькими членами экипажа пробились к соседнему ангару. Пока остальные держали на расстоянии обезумевших от ужаса пассажиров, Омму открыл дверь. Прижав уши и хлеща хвостом, Эврика не отходила от моих ног. — Построй-ка их по порядку! — приказал я Омму. — Кто будет лезть вперед, пристрелю! — пообещал я. Спустя две секунды обещание пришлось исполнить. На меня бросился разъяренный бык не меньше двухсот фунтов весом, но стоило мне прострелить в нем дыру, остальные проворно отступили. В шлюпку, рассчитанную на пятьдесят пассажиров, набилось уже восемьдесят семь человек, когда по коридору пронесся огненный смерч. Омму едва успел втащить меня внутрь; я рухнул прямо на колени толстой женщины и рыдающего, как ребенок, мужчины средних лет. Мимо прошмыгнула Эврика, и люк закрылся. Пробравшись вперед, я опустил большой красный рычаг, и после чувствительного пинка навалилась тошнотворная невесомость. Мы покинули пусковую шахту и были теперь предоставлены сами себе.6
На небольшом экране в крошечной, два на четыре фута, пилотской кабине медленно, как гигантский бумеранг, вращался изуродованный корпус корабля. Мелкие обломки лениво разлетались по спирали, вдоль разрывов обшивки сверкал огонь — там где перебитые трубопроводы выбрасывали в пространство химическое горючее и окислитель. На моих глазах отвалилась корма; наружу выплеснулась новая волна мелких обломков и крохотных человеческих фигурок, лопавшихся в вакууме, как мыльные пузыри. Затем полыхнуло в центральных отсеках, и, когда дым рассеялся, не осталось ничего, кроме раскаленного фрагмента кормы и медленно расширяющегося облака пыли. — Еще какие-нибудь шлюпки стартовали? — спросил я. — Я не видел, Билли… — Пять тысяч человек!.. Пять тысяч человек было на борту этой шаланды! — не выдержал я, — Не могли же только мы остаться!.. Я будто думал воскресить погибших, убедив Омму, что такого не могло случиться. — У нас здесь раненые, — сообщил механик по имени Лас, с трудом просовывая голову в кабину. — Кто-нибудь скажет, где мы? Ближайший мир — Сиок. Код — голубой, что значит — необитаемая и непригодная для жизни планета. Навигационный экран действовал исправно… — Один маяк, и только, — сказал Омму. — Большая сосулька. Мы проверили все как полагается. В радиусе светового года ничего лучше. — Сиок, стало быть, — заключил я. — Ладно, оценим наши возможности. Я первым выбрался в центральный безгравитационный коридор — жилые отсеки сидят на нем, как зерна на кукурузном початке. Народу в каждый набилось много больше, чем положено, в основном — женщины и дети. Может, в гибнущих пассажирах проснулся рыцарский дух, а может, Омму проследил… Не знаю. И я не был уверен, что так лучше. Крупный мужчина в дорогом костюме — или в том, что от него осталось, — выплыл в коридор. Он явно ждал, когда я подтянусь поближе. — Я — Тилл Огнат, член Агассийского конгресса, — объявил он. — Как старший по положению, я принимаю командование на себя. Вы, я так понимаю, экипаж. Отлично! Для начала просканируйте окружающую область пространства и представьте на рассмотрение пять возможных вариантов высадки. Потом… — Главный механик Дейнджер, — представил меня Омму, принимая игру. — Старший по званию член экипажа. Конгрессмен Огнат смерил меня взглядом. — Отдайте оружие! — потребовал он, протягивая широкую холеную ладонь. — Пожалуй, оставлю, — уклонился я. — Буду признателен за помощь, конгрессмен. — Вы меня, наверное, не поняли. — Тилл Огнат картинно сдвинул брови. — Как член планетарного конгресса Агасса, я… — Командование принимает старший по званию член экипажа, — отрезал Омму. — Ползите обратно в отсек, мистер, пока не стали субъектом космического права. — Вы говорите о праве мне? Да вы… — Тилл Огнат умолк, потрясенный. — Когда вы понадобитесь, конгрессмен, я обязательно дам знать. Мы с Омму не стали дожидаться, когда к высокому сановнику вернется дар слова.7
Шлюпка оказалась в отличном состоянии, при полном комплекте оборудования и припасов — из расчета на пятьдесят человек, у которых было время уложиться и проследовать на борт, как подобает леди и джентльменам. Конгрессмен Огнат пожаловался формально на присутствие животного на борту, но сочувствия ни в ком не нашел. Ему просто не дали договорить; все сочли, что живой талисман на борту — непременно к счастью. К тому же Эврика не отличалась прожорливостью и не занимала места, на которое мог бы претендовать человек. Из раненых двое умерли в первый же день, трое — в течение недели. Мы выбросили их через шлюз и сомкнули ряды. Для благопристойности на борту места практически не было. Щепетильным натурам ничего не оставалось, кроме как терпеть. Один мужчина выбил другому зубы пряжкой ремня — тот, видите ли, наблюдал, как его жена обтирается мокрой губкой. Пострадавший смотрел не один — в компании еще десяти человек. Выбора у них, сказать по правде, не оставалось, разве что зажмуриться покрепче. Двое суток спустя ревнивца нашли парящим в центральном коридоре, с раздавленным горлом. Никто особо по нему не убивался, даже супруга. Через двести шестьдесят девять часов после отделения от гибнущего корабля мы заходили наконец на посадку. С высоты пятисот миль планета Сиок больше всего напоминала гигантский снежок. Таким образом, мне впервые в жизни представился случай посадить атмосферный челнок. Хоть я много работал и старательно тренировался, в реальной жизни все оказалось не так. Конечно, автоматика почти все делала сама, требуя лишь изредка принимать отдельные решения, но мне хватило и этого: я сделал неправильно все, что мог. После четырех часов немилосердной тряски я уронил шлюпку на ледяное поле в кольце горных вершин — в четырехстах милях от маяка.Глава 6
1
Посадка стоила нескольких разбитых носов (включая мой собственный), пары сломанных рук и разрыва обшивки футов десять длиной, куда немедленно ворвался морозный воздух, но это было не самое страшное. При ударе полностью разрушился отсек основного оборудования в носовой части; силовую установку целиком выбросило на лед через пробоину. Отныне у нас не будет ни тепла, ни света, ни связи… Конгрессмен Огнат высказал вслух все, что думал о моих пилотских способностях. Печалился я недолго: Омму скоро доказал конгрессмену, что тот умеет водить челнок еще хуже. Температура за бортом оказалась десять градусов ниже нуля: теплый день для планеты Сиок. Далекое маленькое солнце угрюмо светило на стальном небе, заливая серым светом наступающего шторма неровный ледник, упирающийся в голубые горы на расстоянии нескольких миль. Конгрессмен Огнат заявил, что теперь, на твердой земле, он по праву принимает командование и что немедленно будут приняты все необходимые шаги к спасению. Какие шаги, он объяснять не стал. Передавать кому бы то ни было командование я не планировал, пока длится чрезвычайная ситуация; конгрессмен даже позволил себе несколько крепких выражений по этому поводу, но пистолет покуда оставался у меня… Пассажиры непрерывно жаловались на холод, скудный паек, воду из регенератора, ушибы и многое другое. В пространстве хватало сознания того, что они живы, но теперь, на твердой земле, должно было наступить немедленное облегчение… Отозвав нескольких человек в сторону, я сообщил: — Отряд под моим командованием отправится к маяку. — Отряд? — выразил недоумение конгрессмен. — Все пойдут! Только держась друг за друга, можем мы надеяться выжить!.. — Пойдут десять человек, — сказал я. — Остальные будут ждать здесь. — Оставите нас умирать от голода и холода среди этих обломков? Неслыханно! — провозгласил Огнат. — Вас не оставлю, конгрессмен, — успокоил я. — Пойдете с нами. Такой вариант ему тоже не понравился. Он сказал, что ему надлежит быть вместе с народом. — Мне нужны самые сильные, не слишком оголодавшие люди. Рюкзаки поначалу будут тяжелыми — отстающих мне не надо. — Почему тогда не вы двое? — Тилл Огнат указал большим пальцем на Омму. — Мы берем половину запасов продовольствия. Кто-то должен их нести. — Половину запасов? На десять человек? То есть семьдесят с лишним женщин и детей должны довольствоваться другой половиной?.. — Именно так, — кивнул я. — Отправляемся немедленно, пока у нас есть несколько часов до заката. Через полчаса к выходу был готов весь отряд, включая кошку. Холод, судя по всему, не беспокоил ее совершенно. Рюкзаки получились слишком тяжелые, но скоро станет гораздо легче. — Где ваш рюкзак, Дейнджер? — спросил конгрессмен Огнат. — Мне не полагается, — ответил я. Спасательная шлюпка осталась под командой механика с растянутым запястьем; когда через час я оглянулся, позади лишь тускло сияло ледяное поле.2
До заката удалось пройти пятнадцать миль. Когда мы разбили лагерь, послышались жалобы на скудный паек, а кто-то возмутился, что еду скармливают кошке. Тилл Огнат еще раз предложил себя в лидеры, но без особого успеха. Через пять часов, еще до рассвета, я всех разбудил; с трудом шевеля посиневшими губами, один человек пожаловался на неполадки в термокостюме. Я отправил его обратно, распределив припасы между остальными. Дорога стала неровной и шла теперь в гору, сквозь толщу льда повсюду пробивались острые скалы — нужно было внимательно смотреть под ноги. Через десять миль пришлось объявить полуденный привал. — В таком темпе нам хватит десяти суток! — провозгласил конгрессмен Огнат. — Рацион можно увеличить вдвое. Наших запасов хватит на сорок дней!.. Многие его поддержали, но я не разрешил. После обеда, прошедшего в молчании, и десятиминутного отдыха мы двинулись дальше. Отойдя в конец колонны, я присмотрелся к людям. Тилл Огнат, несмотря на вечное недовольство, уверенно шел впереди, а вот двое других поспевали с трудом; одному явно причинял неудобство рюкзак. Выяснилось, что у него сильно ушиблено плечо, еще со времени посадки. После жесткого выговора я отправил его обратно к шлюпке. — Если кто-то еще хочет быть героем, не думая об остальных, признавайтесь сейчас! — потребовал я. Никто не захотел говорить, и мы двинулись дальше. Восемь человек из десяти, и только двадцать четыре часа, как вышли… Карабкаться с каждым часом становилось все труднее. Ночь застала нас выбившимися из сил, на полпути к перевалу. Омму сказал, что рюкзаки слишком тяжелы. — Скоро будут легче, — ответил я. — Ты бы увидел это моими глазами, если бы пришлось нести свою долю. — Потому-то мне рюкзак и не нужен, — объяснил я. Мы провели скверную ночь под прикрытием ледяного тороса; по моему приказу регуляторы термокостюмов были выставлены на минимум. Нас засыпало снегом, и на рассвете пришлось откапываться. К полудню мы перевалили через хребет, а к наступлению темноты стояли у подножия следующего. До сих пор в ход шли силы, накопленные в покое; теперь начинало сказываться утомление. Поутру двоих удалось поднять только с трудом, а через час один потерял сознание. Я оставил им рюкзак с припасами и шанс вернуться к шлюпке. К наступлению темноты мы преодолели семьдесят пять миль. Дни уходили за днями, сливаясь друг с другом. Когда один из нас поскользнулся на краю глубокой расселины и навсегда исчез вместе с поклажей, осталось пятеро: я, Омму, Огнат, пассажир по имени Чьюм и Лас — один из моих механиков. Под масками наши лица заострились, а глаза сверкали нездоровым блеском, но зато слабых среди нас теперь не было… В полдень, при раздаче пайка, конгрессмен Огнат ревниво следил за моими руками. — Так я и думал! — Его сочный баритон теперь больше походил на воронье карканье. — Видите, что он делает? — захрипел конгрессмен, обращаясь к тем, кто растянулся на льду, используя каждую секунду привала. — Стоит ли удивляться, что ему лучше всех? Двойной рацион, для себя — и для кошки! Все вскочили — вернее, присели, глядя на меня. — Это как? — спросил Омму. — Он правду говорит? — Обо мне не беспокойтесь, — посоветовал я. — Ешьте, что дают, и отдыхайте как следует. Нам почти триста миль идти. — Пора удвоить паек для всех. — Омму поднялся на ноги, двое других внимательно смотрели. — Когда будет пора, я скажу. — Огнат, открывай мешок и доставай вторую порцию! — потребовал Омму. — Только прикоснись к рюкзаку — пристрелю, — предупредил я. — Ложись и отдыхай, Омму. Некоторое время на меня смотрели молча. — Тебе больше не стоит спать слишком крепко, Дейнджер, — сказал Омму. Обед прошел в молчании. В молчании же мы двинулись дальше. Я теперь шел последним, ни на секунду не расслабляясь. Не могу позволить им никаких глупостей: леди Рейр на меня рассчитывает.3
На середине пути я по-прежнему чувствовал себя здоровым и достаточно сильным. Огнат и Чьюм шли в паре, помогая друг другу на тяжелых участках пути, Омму держался Ласа. Со мной без необходимости никто не заговаривал; кошка нередко шла далеко в стороне — возможно, искала какую-нибудь поживу. Установился твердый порядок, и очередной переход ничем не отличался от предыдущего. Мы вставали на рассвете, проглатывали паек и шли вперед. Хороший результат сегодня — две мили в час, и пейзаж никогда не меняется, будто топчемся на месте. Где-то на пятнадцатый день, когда, по моим расчетам, за спиной осталось двести пятьдесят миль, я увеличил паек. Следующие два дня мы шли немного быстрее, потом потеряли темп. Участились падения, и не только из-за сложного рельефа — люди дошли до предела своих возможностей. На полуденном привале я приказал увеличить подогрев термокостюмов до среднего; Огнат и Чьюм переглянулись. Оказалось, у обоих подогрев установлен на максимум. — Чего бы ты хотел, Дейнджер? — пожал плечами Омму. — На таком пайке они могли замерзнуть насмерть. На следующий день тепловой аккумулятор Чьюма вышел из строя. Чьюм продержался час, потом рухнул и уже не мог встать. Я осмотрел его: кожа до самых колен побелела, ноги одеревенели и стали холодными, как лед. Устроив для него палатку, мы оставили еды на две недели и пошли дальше. Конгрессмен Огнат сказал, что на суде мне придется отвечать и за это. — Если мы не дойдем до маяка, не придется, — напомнил я. Двумя днями позднее Огнат попробовал напасть, пока я спал. Меня разбудил громкий хруст: конгрессмен не догадывался, что я перед сном рассыпаю вокруг ледяные кристаллы, растущие у подошв ботинок, — в качестве меры предосторожности. Откатившись в сторону, я выиграл несколько секунд, но вряд ли бы мне это помогло, если бы не Эврика. Кошка сбила конгрессмена с ног и зашипела ему в лицо, разинув зубастую пасть. Когда Лас и Омму прибежали на шум, мне пришлось вынуть пистолет. — Пайки! — потребовал Огнат. — Делим на четыре части, поровну на каждого! Я решительно отказался. Омму рассказал, что он сделает, поймав меня без пистолета; Ласу было интересно, не желаю ли я пристрелить кошку, которая взбесилась и нападает на людей. Когда все выговорились, я просто отправил людей вперед. После полудня Омму упал и больше не мог подняться. Взяв его рюкзак, я приказал Ласу помогать товарищу, но через час оба окончательно обессилели. Пришлось объявить внеочередной привал. Выдав тройной паек, я упаковал оставшиеся припасы в два рюкзака. Один взял себе, другой взвалил на конгрессмена Огната, несмотря на возражения. Следующий день выдался нелегким. Дорога снова стала хуже; Тилл Огнат с трудом выдерживал вес рюкзака, куда более легкого, чем в начале пути. Омму и Лас по очереди помогали друг другу встать на ноги; порой трудно было понять, кто кого ведет. Пройдя восемь миль, мы остановились на ночь. На другой день удалось пройти только шесть миль, потом пять, а на следующий день, через час после восхода солнца, конгрессмен Огнат споткнулся и растянул лодыжку. К этому времени мы покрыли расстояние в триста шестьдесят миль. — Устроим лагерь, — сказал я. — Лас, Омму — потребуются ваши руки. Сфокусировав луч термоэлектронного пистолета до предела, я вырезал из слежавшегося снега полдюжины кубов со стороной в один фут. Получив приказ уложить их по кругу, Омму лишь диковато глянул на меня. — Сошел с ума наконец, — объявил он. — Послушайте, бросимся вместе! Не застрелит же он троих?.. — Мы построим укрытие, — пояснил я. — Посидите в тепле, пока я не вернусь. — О чем это он? — просипел Лас, пробуя зайти мне за спину; я с досадой отмахнулся. — Для вас поход окончен. Огнат идти не может; вас двоих хватит на несколько миль, но зачем?.. Втроем целее будете. — Куда ты собрался? — Конгрессмен Огнат сумел только приподняться на локте. — Так вот, просто — бросаешь нас здесь? — С самого начала так и задумано, — прошептал Лас, потерявший голос пару дней назад. — Использовал нас как вьючных мулов, а теперь, когда мы сделали свое дело, бросает подыхать. В течение следующих десяти минут только Омму не тратил воздуха на проклятия. Рухнув на снег, он смотрел, как я выкладываю первый ряд снежных кирпичей. Полюбовавшись на десятифутовый круг, я нарезал еще снежных блоков. Когда подошел к концу третий ряд, Омму молча поднялся на ноги и взялся конопатить щели рыхлым снегом. На строительство иглу потребовалось два часа, включая шестифутовый входной тоннель и санитарную траншею в сторонке. — Мы же замерзнем! — Конгрессмен Огнат чуть не плакал. — Термокостюмы выдохнутся, и все… Я выложил на снег все продукты, собрав себе легкий рюкзак. — Вот! — Конгрессмен брезгливо посмотрел на невысокую пирамидку консервов. — Нам, как всегда, ничего! Мы тут сдохнем с голоду, а он будет обжираться. — Если умрете от голода, значит, не успеете замерзнуть. Втащили бы вы его внутрь, — посоветовал я Омму и Ласу. — Не знаю, как у него выйдет обожраться, — заметил Омму. — Нам он оставил вдвое больше, чем себе. — Как?.. А где же его заначка? — А что мы, по-твоему, едим всю неделю? — фыркнул Омму. — Заткнись, Огнат. Слишком много треплешься. Вместе мы втащили конгрессмена в иглу. Стены внутри светились мягким золотистым светом, и было уже теплее, чем снаружи. Покинув своих товарищей, я в компании Эврики пошел туда, где оставалась надежда найти маяк. Рюкзак тянул на десять фунтов — три дня на половинном пайке. Сохранить физическую форму, кажется, удалось; за два дня вполне можно дойти до маяка, если не изменит удача. Удача, однако, не торопилась. До заката я прошел десять миль, лег спать голодным, установив подогрев на минимум. К исходу следующего дня за спиной оказались последние сорок миль, но впереди по-прежнему сверкал ледяной горизонт. Маяк, если верить карте, установлен на пригорке высотой в сто футов и виден по крайней мере за двадцать миль. Еще один день пути, не меньше. В конце второго дня я тщательно проверил записи в журнале, но даже если считать каждый дневной переход по минимуму, мне все равно полагалось быть у цели. Этой ночью пропала Эврика. С утра начали подгибаться ноги; прикончив последнюю банку консервов, я выбросил опустевший рюкзак. Термокостюму тоже осталось недолго: меня постоянно трясло от холода. Ближе к вечеру я снова увидел Эврику, красивым прыжком перелетевшую трещину в поверхности ледника. Может, ей удастся найти пищу? Желаю тебе успеха, девочка. На закате я неудачно упал и ушибся так сильно, что с трудом дополз до ближайшего валуна — укрыться от ветра на ночь. С рассветом дела пошли совсем скверно. Я не сомневался, что маяк где-то рядом, но приборы моего костюма не позволяли его засечь. Направление можно было выбирать наудачу, и я пошел на восток, где за низкими облаками тускло светило солнце. Когда отказались служить ноги, я пополз, но скоро не стало сил и ползти. Аккумулятор термокостюма гудел, предупреждая о скорой и окончательной разрядке, но мне это не казалось важным. Я уже не чувствовал ни голода, ни холода, ни усталости. Плавать в теплом, золотом море было хорошо. Такая же золотистая кожа у леди Рейр, лежащей на сухом песке под жарким солнцем Гэра 28… Леди Рейр… В плену сейчас, и кто, кроме меня, ей поможет? Шатаясь, я встал на ноги. Выбрав ближайший камень, подошел вплотную, на что ушли последние силы. Упав, я обнаружил под носом собственные следы. Забавно, правда? Когда я отсмеялся, было уже темно. И холодно. Послышались голоса… Голоса стали громче, в глаза ударил свет; надо мной кто-то стоял, а рядом — рядом сидела Эврика, умываясь.4
Омму и Огнат остались живы и здоровы. Не желая сидеть в иглу, Лас ушел, чтобы исчезнуть навсегда. Чьюм умер от гангрены, но из четырех человек, отправленных мной обратно к шлюпке, выжили трое. Из тех, кто остался на месте, не погиб ни один человек. Позднее мы узнали, что покинуть корабль удалось только нашей шлюпке. Причина катастрофы так и осталась неизвестной. Поднялся на ноги я быстро, за день или два. Экипаж маяка был только рад перерыву воднообразной рутине; нам охотно предлагали все самое лучшее. Еще через пару дней прибыл корабль, чтобы отвезти нас в цивилизованные места. На Агассе меня долго допрашивала грозная комиссия, задавая вопросы с пристрастием. Уже стало казаться, что я во всем виноват, но в конце концов меня оправдали и даже оплатили в скромном объеме путевые расходы. За дверями зала заседаний комиссии я встретил конгрессмена Огната. — Насколько я понимаю, вам досталось скромное вознаграждение — и намек, что чем меньше вы будете распространяться о катастрофе, тем лучше. — Ну, можно и так сказать… — Дейнджер, я всегда считал себя человеком с принципами. На Сиоке я ошибался, и теперь я ваш должник. У вас есть планы на ближайшее будущее? Ознакомившись с моими планами, Тилл Огнат посмотрел на меня с интересом: — Полагаю, это не вся история — но не вижу повода для праздного любопытства… — Отчего же, мистер конгрессмен. — Историю я рассказал за обедом, который почти стоил тридцати суток в ледяной пустыне. Выслушав мой рассказ, Тилл Огнат покачал головой: — Дейнджер, а вы хоть представляете, сколько времени нужно добираться до Зериды вашим способом — нанимаясь с одного корабля на другой или зарабатывая деньги на билет? — Довольно долго. — Дольше жизни, при тех доходах, на которые вы можете рассчитывать. — Не стану спорить. — Дейнджер, я политик и практик. Романтические экспедиции — не по моей части. Но вы спасли мне жизнь, и я хотел бы вернуть долг — насколько это возможно. В моей власти предложить вам командование собственным кораблем — в рамках очень непростой миссии. В случае успеха вы получаете больше, чем можно заработать за двадцать лет в машинном отделении!5
Подробности мне объясняли четыре холеных джентльмена на террасе под крышей здания этажей в двести высотой. Роскошь обстановки соперничала с блеском огней ночного города, сиявших миль на пятьдесят во все стороны. Конгрессмен Огнат при встрече не присутствовал; говорил по большей части один и тот же джентльмен, остальные слушали. — Задача, которую мы хотели бы вам поручить, требует незаурядного мужества и умения рассуждать безошибочно. Кроме того, человек не должен быть связан ни семейными узами, ни обязательствами противоречивого характера. Меня уверили, что вы обладаете нужными качествами в полной мере. Упорство, здравый смысл и личная честность приведут к успеху; в случае провала вас ожидает мучительная смерть в полном одиночестве. Помочь вам никто не сможет. Молчаливая девушка принесла поднос с бокалами. Отхлебывая понемногу, я слушал дальше. — В последние десятилетия коммерческие интересы Агасса страдают от недобросовестной конкуренции со стороны негуманоидной цивилизации, называемой Риш. Характер деловой активности иерархии Риш заставляет подозревать цели, выходящие за пределы торговой экспансии. До сих пор, однако, нам ни разу не удалось внедрить в иерархию наблюдателей. — Иными словами, от ваших шпионов не было никакого толку. — Совершенно верно. — На что же вы надеетесь в моем случае? — Вы достигнете пределов иерархии Риш открыто и официально. Продвижение одинокого агассийского корабля будет сопровождаться благожелательным вниманием средств массовой информации. Ришианцам не удастся сохранять видимость дружелюбия, препятствуя вашей миссии. Вы просто нанесете визит доброй воли в Хай-Илиат, столицу иерархии, в качестве торгового представителя. — Знаете, я ничего не смыслю в шпионаже. Когда я туда доберусь — если доберусь, — что мне делать? — Ничего. Ваш экипаж будет состоять из хорошо подготовленных специалистов. — Зачем тогда нужен я? — Именно потому, что вы не специалист и не имеете за плечами академической карьеры. Вы выжили в пространстве во время катастрофы; может, сумеете выжить и среди ришианцев. Как просто. После года работы меня ожидает целое состояние — когда вернусь. От названной суммы голова пошла кругом. Конгрессмен Огнат ошибся: не двадцать лет беспорочной службы, а все сорок. — Согласен, — кивнул я. — Думаю, правда, что вы бросаете деньги на ветер. — Оплата производится только в случае возвращения. То есть когда миссия фактически окупится.6
Корабль, доставшийся мне, построили тысячу двести лет назад, и с тех пор никто не давал ему отдыха. Древнее, покрытое шрамами торговое судно стартовым весом пять тысяч тонн одиноко стояло в ремонтном ангаре. Если бы здесь рыскали ришианские агенты, им не удалось бы найти ничего подозрительного. Ни силовой брони, ни аппаратуры сверхсветовой связи, ни сверхтяговых агрегатов — ничего, кроме древних деформационных генераторов, стандартного навигационного оборудования и трюма, доверху набитого программными перфолентами для промышленных автоматов. Команда моя на шпионов нисколько не походила: двое юношей со скошенными подбородками и выражением вспугнутой невинности в глазах, один средних лет джентльмен, будто решивший сбежать от стареющей жены, и молчаливый рослый медведь с телосложением грузчика и тоскливыми голубыми глазами. Две недели я заполнял пробелы в образовании, впитывая, как губка, учебные гипнозаписи. Стартовали мы незадолго до рассвета, без каких-либо торжественных мероприятий, как и подобает грузовому судну. Эврика осталась у одной лаборантки из учебного центра летного состава; может, потому я и не сомневался в успехе. Первые несколько недель я наслаждался новой для меня ролью капитана. Ничто не сравнится с удовольствием иметь под ногами собственную палубу, даже если это старая посудина вроде «Джонго». Моя команда молча смотрела, как я, надев скафандр, собственными руками вывожу буквы на носу. Идея назвать корабль каким-то собачьим именем явно показалась странной. Первая посадка прошла без недоразумений. Я вышел на контакт с импортерами, назвал свою цену, избавился от груза и приобрел новый, как полагается. Моя лихая команда в это время знакомилась с достопримечательностями порта. Много ли они там нашли, я не спрашивал, полагая, что не в знаниях счастье. Посещая незначительные малонаселенные миры, мы понемногу продвигались вдоль Косы в сторону юга Галактики, где жизнь не бьет ключом, а центральные звездные скопления на экранах уже не слепят глаз. Лон, Банун, Острок и два десятка миров, похожих друг на друга, как городки на Среднем Западе… Но наступил день, когда на экранах возникла ничем на первый взгляд не примечательная планета. Пять месяцев мы продвигались на ощупь к заветной точке на звездных картах — к месту, где я сложу голову, стоит мне совершить единственную ошибку, — к столице иерархии Риш.7
В порту Хай-Илиат было тесно от сверкающих лайнеров отовсюду: из миров Косы и даже из центра. Миля за милей шли посадочные площадки, где звездолеты стояли гордые и холодные, как ассирийские цари. От площадки, куда нас посадила диспетчерская служба, до центрального здания путь неблизкий, даже на портовом каре. Меня так очаровал купол в милю диаметром, состоящий из невесомых ребер с полупрозрачным кружевом между ними, что я не заметил ришианского представителя. Кому-то из членов экипажа пришлось толкнуть меня под локоть. Ага… Устрица на тонких ножках в дубленой коже вместо раковины. Жужжание и щелчки исходили, похоже, из медальона, висевшего на передней створке. Вскоре до меня дошло, что диалект, на котором разговаривает устрица, не так уж непонятен. — Недавно с Окраины, ребята? Пройдемте вон туда: пустяковые формальности, не займет и скврта. Сколько будет один скврт, никто из нас не знал, но отказываться от приглашения мы не стали. В помещении, напоминавшем узкий коридор с высоким потолком, горел слишком яркий свет и было тесно от людей, ришианцев и представителей нескольких рас, для меня незнакомых. Усадив на низенькие табуретки, хозяева велели нам вложить руки в какие-то окошки, принялись светить в глаза и оглушать резкими звуками. В чем бы испытание ни состояло, мы его, надо полагать, прошли. Таможенник вывел нас в небольшую загородку без крыши и произнес речь: — Добро пожаловать, парни, в наш великий город и в наш прекрасный мир! Вы теперь гости иерархии Риш. В гостиницах вам предоставят питание, соответствующее вашему метаболизму; если понадобится помощь, достаточно обратиться на ближайшую станцию гражданской безопасности, обозначенную белым шестом. И должен вас официально предупредить: любой недружественный акт в отношении иерархии Риш подлежит немедленному пресечению, а совершивший его будет наказан по всей строгости закона. Желаю вам приятного пребывания в наших краях. Осторожно, здесь ступенька. Чиновник нажал на скрытую кнопку и сделал приглашающий жест; в стене открылся проем — можно выходить на улицу… Часом позже, после ионного душа и бокала чего-то местного в баре, я решил прогуляться по Хай-Илиату. Прекрасный город: ослепительно белая мостовая, крутые башни, изразцовые площади с фонтанами, взлетающими на сотню футов, — и ришианцы, стайками катящиеся на крошечных одноколесных мотороллерах. Попадались также люди и представители других рас, примерно поровну; местные не обращали на них особого внимания, разве что сигналили изредка, требуя освободить дорогу. Я отыскал прекрасный парк, где оранжевая трава мягче бархата росла под деревьями, стволы которых сверкали серебром, а листья — золотом. В кронах деревьев порхали странные птицы, похожие на бабочек, а по стволам бегали мелкие животные вроде белок в дубленых шкурках. За оранжевым лугом разливалось гладкое озеро, где очаровательные домики стояли над водой на сваях; где-то чирикала негромкая музыка. Мне подумалось, что в жизни шпиона есть свои светлые стороны. Обратно в гостиницу я собрался ближе к вечеру. На полпути меня окружил отряд из четырех ришианцев на зеленых мотороллерах. У одного была переводильная машинка. — Капитан Билли Дейнджер, — объявил он писклявым голосом. — Вы арестованы за преступления против спокойствия и порядка иерархии Риш.Глава 7
1
Тюрьма, куда я попал, оказалась ярко освещенным лабиринтом загородок, тупичков, комнатушек и коридоров, где безликие устрицы изучали меня, невнятно переговариваясь голосами, от которых сильно зудело в ушах. Ориентировку я потерял очень скоро: может, со мной всякий раз говорила одна и та же устрица в одном и том же углу. Хотелось есть, пить и спать, но до сих пор никакие резиновые шланги в ход не пошли, что обнадеживало. В любом городишке на Миссисипи дела могли повернуться хуже. Через час невразумительных допросов меня привели в каморку вроде телефонной будки, где ришианец с переводильной машинкой на раковине назвался начальником Департамента наказаний и дознаний с применением мер физического воздействия. Звали его Хьюмекой. Мне подумалось, что отличить наказание от дознания будет нелегко. — Ваше положение очень серьезно, — заверещала переводильная машинка. — Иерархия Риш очень строго относится к неблагонамеренным чужакам! Должен сказать, мне известно, что вас использовали — предположительно, без вашего ведома — с целью доставки на Риш преступников. Выказав добрую волю к сотрудничеству, вы можете избежать наиболее неприятных последствий вашей неосторожности. Предлагаю все рассказать о планах и действиях лиц, прибывших на одном с вами корабле. — Требую встречи с агассийским консулом! — заявил я. — Не заставляйте меня тратить время впустую! — возмущенно зачирикала машинка. — В чем состояли задания каждого из четырех агентов? — Если экипаж арестован, прежде всего хочу видеть моих людей! — Вы недостаточно хорошо осознаете свое положение, капитан Дейнджер. Здесь я выдвигаю требования! — Боюсь, ничем не могу помочь. — Глупости! Я достаточно знаю вашу расу. Ради собственного спасения каждый из вас продаст другого человека, не раздумывая. — Отчего же тогда вы опасаетесь моей встречи с консулом? — Опасаюсь? — Наверное, он засмеялся, но в переводе вышло непонятно. — Вы меня убедили. Пожалуйста! Разрешаю встречу с консулом. Меня перевели в комнатку побольше, где свет не так резал глаза; через минуту появился лысый, как яйцо, человечек в щегольском костюме. Выглядел он загнанным и рассерженным. — Это вы хотели меня видеть? Он надел на шею какое-то устройство со специальными отводами к уху и гортани, протягивая мне такое же. Приспособить проводки оказалось несложно. — Ничего не могу для вас сделать, Дейнджер, — запищал голосок в ухе. — Знали ведь прекрасно, на что шли! Требуя встречи со мной, вы лишь впутываете правительство Агасса. — Шутить изволите? — Я старался не двигать губами. — Они знали про задание с самого начала! Это утечка информации, и мы так не договаривались. — Не имеет отношения к делу. Ваш долг — отрицать официальный характер вашей миссии. — То есть они настолько идиоты, что поверят, будто я шпионю частным образом? — Не лезьте в дела, которых не понимаете, Дейнджер! Вас и выбрали-то ради политической невинности… — Оставим легкий треп на потом, мистер консул. Скажите лучше, как вам разрешили со мной встретиться? — Разрешили? Да меня чуть не под конвоем… — Вот именно. Это проверка. Им хочется знать, что вы сделаете. Верность своему виду для них имеет первостепенное значение. Уж столько-то я узнал из гипнозаписей еще на Агассе. Каждый раз, когда им сходит с рук казнь человека, ришианцы становятся чуть-чуть храбрее… — Ерунда! Просто хотите выпутаться из беды любыми средствами. — Вы уже сделали ошибку, мистер консул, согласившись на встречу. Теперь вы не сможете сказать, будто ничего не знали. Вытащите меня, иначе я расскажу все. — То есть как? — Моего собеседника, похоже, проняло. — Что вы можете рассказать? Реальное положение дел… — Консул осекся. — Для начала я расскажу про вас. — Про меня? А если подробнее? — Вы являетесь тайным руководителем шпионской сети Агасса здесь, на Рише. Ну и так далее, до чего додумаюсь. Мои измышления имеют даже шанс местами оказаться правдой. Консул чопорно выпрямился и смерил меня ледяным взглядом: — Собираетесь предать конгресс Агасса, оказавший вам высокое доверие?.. — У вас, бюрократов, своеобразное понятие о верности и моральных обязательствах. Меня можно сдать со всеми потрохами ради удобной дипломатической лжи; я обязан принять судьбу с воодушевлением? Дипломат еще некоторое время трепыхался, но больше для приличия; крючок засел слишком глубоко. Пообещав сделать все возможное, он ушел, вытирая пот со лба. Меня запихнули в лифт и отправили глубоко в тюремные подвалы. Там пришлось долго добираться по низенькому, в четыре фута, туннелю до тускло освещенной камеры, где пахло странно и не слишком приятно. Пока я пытался сообразить, почему от этого запаха мурашки идут по коже, в темном углу кто-то зашевелился. Бронированная фигура в четыре фута высотой твердо встала на толстые ноги, и два огромных глаза уставились на меня прямо из грудной клетки.2
Первые пять секунд я стоял столбом, переживая шок, потом рефлекторно бросился вперед, пытаясь проскочить мимо. Проскочить не вышло; я рухнул на противника и попытался ухватить за глотку, которой не было. Выгнувшись, гном застучал ногами, освободился и хотел было сбежать через туннель, булькая, как вода в раковине. Я остановил его пинком; гном откатился в угол, не сопротивляясь. Тяжело дыша, я раздумывал, куда бы пнуть побольнее. — Мир! — Казалось странным, что этот броненосец-переросток может говорить. — Сдаюсь, хозяин! Бедный Срэт молит о милосердии! Гном захныкал, точь-в-точь как австралийский лемур — или обиженный младенец. — Так-то лучше. — Голос у меня дрожал, а волосы на голове шевелились от одной близости к созданию. — Подожду убивать тебя пока. Давай рассказывай! — Да, хозяин! Бедный Срэт расскажет хозяину все! Расскажет все, что знает! — Однажды прилетел звездолет. Большой звездолет цвета старой меди — он принял наш сигнал бедствия. В нем были гномы вроде тебя. Меня попытались пристрелить, но неудачно. Плохо знали человеческую анатомию, надо полагать. А потом — потом они забрали леди Рейр. Где она теперь? Что с ней? — Дай бедному Срэту подумать, хозяин! Гном заныл, жалобно булькая; до меня только теперь дошло, что ему доставалось по доброму пинку при каждом вопросе. — Думать не надо — просто не забывай отвечать!.. Гнев понемногу скис, и началась реакция: задрожали руки. Я глубоко вздохнул. — Хозяин, про леди бедный Срэт ничего не понимает… — Гном опасливо охнул, увидев, как я делаю шаг вперед. — Корабль, да, — залопотал он. — Давно, очень давно бедный Срэт видел такой корабль, прекрасный и могучий, подобный королеве пчел. Но то было давно — очень, очень давно! — Три года, — сказал я. — На планете далеко отсюда — в Рукаве. — Нет, Хозяин! Сорок лет! Сорок лет прошло с тех пор, как бедному Срэту показалась великая королева. Далеко, далеко в Приграничье… Срэт замялся, будто сказав лишнего, и я подбодрил его пинком. — Бедный Срэт остался изгнанником, — заныл он. — Далеко, так далеко от материнского лона — от черных, колышущихся глубин Х'иак… — Х'иак? Ее увезли туда? — Плачь о великой Х'иак, хозяин! — возопил гном. — Плачь о памяти бедного Срэта! Плачь о том, что было когда-то и чему не бывать вовеки… Прислушиваясь к нытью, плачу и жалобам, я понемногу начал понимать. Одинокий мир на расстоянии сотен световых лет от сердца Галактики, где она сияет в ночном небе звездным шатром; солнце, обреченное вспыхнуть новой; побег в пространство; годы — десятилетия — века неприкаянных странствий. Посадка на одной из планет иерархии Риш, мелкая юридическая неувязка — и сорок лет рабства. К концу истории я сидел на скамье у стены выжатый как лимон. Мне было холодно; впервые за три года я ничего не чувствовал — совсем ничего. Сколько ни пинай несчастного беспризорника, леди Рейр не вернуть. Я искал ответов, и вот, сижу с пустыми руками. — Хозяин? — В голосе гнома послышался вопрос. — Хозяин тоже вызвал ужасный гнев других? — Да… Можно и так сказать. Используют в качестве морской свинки… — Я прикусил язык. Время трепаться на эту тему с первым встречным еще не пришло. — Хозяин — бедный Срэт расскажет хозяину про этих ришианцев! Расскажет много полезного! Хозяину будет с ними легче говорить. — Боюсь, ты немного опоздал. Я уже успел высказаться, но Хьюмекою не показалось… — Нет, хозяин! — Гном подобрался ближе. — Послушай бедного Срэта, хозяин: жалости ришианцы не знают. Деловая этика — совсем другое…3
Когда за мной пришли, я спал. Четыре охранника со знакомыми символами на раковинах провели меня в круглое помещение, где за столом под яркой лампой сидел единственный ришианец. Может, Хьюмекой, может, кто-нибудь еще. Другой присел у стены за моей спиной. Агассийского консула нигде не было видно. — Что вы можете предложить в обмен на собственную свободу? — спросил в лоб главный ришианец. Я лихорадочно припоминал слова бедного Срэта; что он там говорил об этой породе?.. — Ничего, — ответил я. — Ничего? За вашу жизнь? — Жизнь принадлежит мне. Отнять ее — простое ограбление. — Мы не отнимем жизнь. Только свободу. — Грабеж есть грабеж. Жизнь моя, не ваша. Уши опять зачесались; оппонентам, судя по всему, пришлось обсудить мою позицию. На столе блеснули два стерженька, белый и красный. Хьюмекой протянул мне белый: — Возьмите этот символ великодушия нашего народа. Возьмите и покиньте Риш немедленно. Чувствуя, как на лбу выступает пот, я покачал головой. — Жизнь и свободу я забираю — они мои. Принимаю их по праву, а в дарах не нуждаюсь. — Вы отвергаете милосердие иерархии? — Синтетический голос Хьюмекоя взлетел до максимума. — Я желаю только вернуть свое. Беззвучно переговорив с коллегой, Хьюмекой вернул стерженек на стол. — Хорошо. Идите, капитан Дейнджер. Вы свободны. — А моя команда? — Они виновны и заплатят, что должно. — Мои люди вам без надобности. Вы их уже допросили и все знаете. Почему бы не отпустить? — Вот как? Желаете получить дар, в конце концов? — Нет. Я заплачу. — Заплатите? И чем же? Бедняга Срэт успел рассказать о том, как нужно платить. Я не сомневался, но во рту пересохло, а в животе залег снежный ком. Мы торговались десять минут, прежде чем определили цену: мой правый глаз.4
Хирургами они оказались искусными. Обезболивающего не полагалось, кроме стаканчика едкой жидкости, по вкусу напоминавшей антифриз. Хьюмекой стоял рядом, выказывая все признаки глубокого интереса. Искусство переносить боль не так уж сложно: есть предел чувствительности. Положите руку на горячую плиту — и вы его достигнете. Все остальное ничем не хуже. Я покричал, конечно, подергался на столе, но операция скоро закончилась. Пустая глазница, в которую запихнули что-то холодное и мокрое, онемела через несколько секунд. Через полчаса я уже мог передвигаться самостоятельно, хотя голова кружилась, а оставшийся глаз смотрел на мир сквозь легкую вуаль. Членов моего экипажа доставили в порт раньше меня, бледных и со скованными руками. Консул тоже был здесь, и тоже в наручниках. — Добросовестная сделка — честный обмен, капитан Дейнджер, — сказал Хьюмекой, когда остальные погрузились на борт. — Эти хорошо оплаченные мошенники узнали, что хотели: промышленный потенциал, возможности космопорта, объем перевозок, технологические достижения… Не так уж много. Наш наступательный потенциал и без того поддавался оценке. Иерархия же получила достоверную информацию о человеческой природе. Нас до сих пор вводили в заблуждение, присылая людей, специально подготовленных с целью обмана. Действуя на основе ложной информации, мы могли бы совершить серьезную ошибку. Так мы и расстались: не то чтобы приятелями, но и не без взаимного уважения, смешанного с опаской. В последнюю минуту подкатил портовый кар, и двое полицейских вытолкнули на бетон бедного Срэта. — Это создание способствовало нашему сближению, хотя и косвенным образом, — пояснил Хьюмекой. — От нас он получает свободу; вы можете расплатиться с ним самостоятельно, в случае необходимости. — Отлично! Погрузите и его, — кивнул я. — Нам будет о чем поговорить на пути к Агассу.5
Путешествие продолжалось пятьдесят шесть дней, и я успел узнать про х'иак все, что только бедный Срэт мог рассказать. — Какое прискорбное заблуждение заставило мою родню похитить благородную леди из племени хозяина, бедный Срэт не знает, — повторял он на все вопросы о мотивах, но зато охотно высказал свои соображения о том, где стоит поискать. — Есть миры, хозяин, где издавна существовали рынки сбыта для высокомолекулярных соединений, которыми Х'иак был столь богат в свое время. Корабли х'иак заходят туда по-прежнему, и в знак добрых отношений, связывавших нас когда-то, нам помогают припасами. Взамен мы поставляем, что можем. Срэт рассказал о мирах Приграничья, куда проложили торговые пути его соплеменники. Там редко задают неудобные вопросы, а человек считается экзотическим уродцем. — Обязательно слетаем туда. Вот только получу законное вознаграждение. На Агассе диспетчерская служба определила нам место в самом дальнем уголке порта. Радостная команда укатила на портовом каре, еще пока я обесточивал аппаратуру ходовой рубки. В компании Срэта я пошел к ближайшему выходу пешком. Мимо, по соседней полосе, проскочил портовый кар. Я хотел было поднять руку, но передумал: несмотря на холодный ветер, после восьми недель в пространстве прогулка здорово освежала. Внутри длинного здания терминала ожила система оповещения. Голос диктора бубнил неразборчиво, но Срэт возбужденно закудахтал: — Хозяин! Они говорят о хозяине! С большого экрана, куда указывал Срэт, смотрело мое лицо. — …Хорошо заметные шрамы на шее и на нижней челюсти справа, — продолжал голос. — Каждый, кто увидит этого человека, обязан его задержать и немедленно поставить в известность власти!6
На меня пока никто не смотрел. Ветровка поверх простой летной формы серого цвета прикрывала шею, а в остальном я мало чем отличался от других волков открытого космоса. Бедняга Срэт трясся и приседал от страха; о нем объявления не было, но его хныканье не останется незамеченным. Надо подыскать спокойное место, и как можно скорее. У вестибюля ближайшего выхода меня окликнул по имени женский голос: Нейси, лаборантка из учебного центра, с которой осталась Эврика. — Когда четыре часа назад пришел твой запрос на посадку, я была в третьей диспетчерской. — Говорила она шепотом, торопливо; при виде повязки на глазу замешкалась на мгновение. — Я подумала… в конце концов, никто не ждал тебя обратно… Разве плохо будет, если хотя бы я встречу? А потом — потом… объявление… — Что это может быть, Нейси? Она беспомощно покачала головой. Бойкая миниатюрная девчонка со вздернутым носиком и ровными белыми зубками… — Не знаю, Билли. Я только слышала — нарушил приказ, вернулся, мол, раньше срока. — Знаешь, в этом что-то есть. Но тебя не должны со мной видеть, Нейси. — Билли — может, если сам сдашься… — Благонамеренная мысль… Только нутром чую — лучше этого не делать. — Кажется, я понимаю. — Нахмурившись и прикусив губку, она кивнула. — Пойдем со мной. Нейси зашагала через вестибюль, и Срэт немедленно ухватил меня за рукав. — Без меня будешь гораздо целее. Я высвободился и последовал за Нейси. Через служебный вход, по узкому коридору со множеством дверей, потом на площадку, забитую портовыми карами… — Спасибо. — Я остановился. — А теперь беги. — Нет, еще одно… Нейси исчезла в темном коридоре. Приглядев маленький почтовый кар со включенной панелью управления, я подогнал его к двери, откуда важной походкой выступил роскошный зверь величиной с собаку; рыжеватая шерсть лоснилась от сытости, в глазах читалась всегдашняя спокойная уверенность. — Эврика!.. Услышав мой голос, кошка одним прыжком достигла кара и устроилась рядом. Нейси стояла в дверях, улыбаясь. — Спасибо за все, Нейси! Не знаю, зачем тебе было рисковать, но все равно — спасибо! — Таких, как ты, называют романтическими личностями — может, в этом дело… Нейси резко повернулась и исчезла раньше, чем я успел спросить, что такое романтическая личность. Выведя кар на стартовую полосу, я не стал торопиться, создавая впечатление, будто знаю, что делаю. Тут же над головой раздался щелчок: — Семьдесят восемь девяносто, куда тебя несет? — Заправочный контроль, — пробурчал я. — Поздновато, а? Или не слышал приказа очистить полосу? — Ну… Только чего им спокойно не сидится? — Приказ на задержание контрабандиста, сбежавшего несколько минут назад. А теперь проваливай! — рявкнул мой собеседник и отключился. Отклонившись вправо, будто бы в ангар технического обслуживания, я в последний момент круто развернулся влево — туда, где меня ждал верный «Джонго». Где-то слева сновали портовые кары; по дороге попались двое полицейских в форме. Один глянул на меня подозрительно; я помахал рукой, пряча подбородок в капюшоне ветровки. Теперь последний поворот, и вот он, мой «Джонго», — в плотном кольце автомобилей. А я уже размечтался: так хотелось улизнуть прямо из-под носа у властей… Загнав почтовый кар в промежуток между элегантным судном, напомнившим мне яхту лорда Дезроя, и тяжелым грузовым кораблем, враставшим в бетон будто не первую сотню лет, я попробовал заставить мозги шевелиться, но безуспешно. Глаза, как зачарованные, возвращались к эмалевой отделке вокруг люка роскошной яхты. Люк был приоткрыт, и внутри поблескивала надраенная медная отделка. Только на полпути от почтового кара я сообразил, что решение уже принято. Эврика сообразила еще скорее и бежала впереди, будто хозяйка корабля. Не успел я поставить ногу на первую ступеньку невысокого трапа, покрытого ковровой дорожкой, как из-за старого грузовика появился полицейский. Завидев меня, он пустился бегом, хватаясь за кобуру. Видно было, что ему приказано стрелять. Я бросился вверх по трапу, зная, что не успею. За спиной послышалась возня, потом тяжелый удар; раздался выстрел, испортивший узор на комингсе люка. Обернувшись, я успел увидеть, как бедняга Срэт выбирается из-под лишившегося сознания полицейского. Срэт вскарабкался по трапу последним; задраив люк вручную, я бросился на мостик. Переведя сектор главного привода в положение экстренного старта, я ощутил, как от вибрации стучат зубы, сколько ни сжимай челюсти. Корабль пронизал атмосферу Агасса, как метеорит, летящий не в ту сторону.7
Корабль был просто мечтой космоплавателя и слушался руля исключительно. Несколько часов я безостановочно маневрировал, уклоняясь от планетарного патруля, и все это время прослушивал радио на стандартных частотах. Оказалось, выбор мой пал на собственность агассийского сановника, чей титул можно перевести как «вице-диктатор». Под конец на экране появился конгрессмен Огнат, возбужденный и раскрасневшийся. — Капитан Дейнджер, случилось ужасное недоразумение! — Конгрессмен приветствовал меня улыбкой, фальшивой, как любая из мирных инициатив ООН. — Офицеры полиции в порту были только почетным караулом… — Разумеется! Тех, кто стрелял, просто забыли своевременно предупредить, — сухо произнес я. — Хотя жалованье за сорок лет беспорочной службы — сумма изрядная, не могу допустить мысли, что кто-то захотел сэкономить… Но не беда: я принимаю эту лохань в уплату добровольно и с удовольствием. — Послушайте, Дейнджер. — Улыбка на лице конгрессмена увяла. — Верните корабль назад, и я употреблю все мое влияние, чтобы с вами обошлись снисходительно. — Спасибо! Я уже испробовал один образчик вашего влияния; второго могу не пережить. — Это безрассудно, наконец! Уведомление получит каждая цивилизованная планета в радиусе десяти парсеков; за кораблем будут охотиться — вас уничтожат без предупреждения, если только не вернетесь немедленно! — Видимо, прежнему владельцу судна потребовался чей-то скальп? Искренне сочувствую, конгрессмен. Я еще побеседовал с Огнатом и парочкой сопровождавших его флотских офицеров, стараясь не терять остроумия. Все оказалось не так уж плохо: три патруля за первые двадцать часов, и на тридцатом часу — центр Галактики и беззвездная пустота впереди. — Дай-ка мне координаты ближайшего из миров, с которыми у х'иак торговые связи, — распорядился я. — Это очень далеко, хозяин. Далекая, одинокая звезда. Мир, называемый Дроп. — Ничего, попробуем, Срэт. Может, вдали отсюда нам повезет. Судно было заправлено под завязку, и вообще, владелец, видимо, готовился к внезапным переменам политического климата. Кладовые, винный погреб и библиотека не оставляли желать ничего лучшего: даже первый сибарит среди диктаторов остался бы доволен, коротая здесь однообразные дни в межзвездном пространстве. Обучив Срэта нести вахты в ходовой рубке, я теперь мог спать, когда хочется, а свободное время проводить в библиотеке. На вопрос, зачем ему понадобился человек вроде меня, Срэт лишь молча таращил свои глаза-блюдца; я тогда впервые за много недель подивился, до чего же странное он существо. Привыкнуть, оказывается, нетрудно и к х'иаку.8
Срэт поселился в розовеньком будуаре, оставшемся от существа с мозгами и, наверное, голосом пекинеса. В обществе Эврики я чувствовал себя не так одиноко, хоть она и не умела говорить; речи негуманоида как-то не грели. По счастью, вкусы вице-диктатора в области музыки и литературы совпадали с моими гораздо больше, чем наши вкусы по части женщин. Записи охватывали широчайшую область знаний, начиная с древней истории и заканчивая последними достижениями в области микрохирургии клетки. Каталог не оставлял желать лучшего; я ни одного раздела не оставил без внимания. Миры Приграничья, как я выяснил, можно считать галактическим музеем. Когда-то, миллиарды лет назад, эти одинокие планеты принадлежали к тесному сообществу центра Галактики. Расы, их населявшие, первыми распространились по Косе и вдоль Восточного Рукава; потомки первопроходцев живут там до сих пор. Сегодня материнские миры доживали остаток своей долгой и бурной жизни, обращаясь вокруг гаснущих звезд в холодной пустоте межгалактического пространства. Как утверждал Срэт, одна из этих рас приходится прародительницей человеческому роду — хотя, случись встретиться, мне трудно было бы признать родню. Просматривая астрографический справочник Западного Рукава, я нашел малоизвестную звезду — похоже, родное Солнце. В безупречном каталоге вице-диктатора легко отыскалась нужная запись. Дикторский голос поведал, что серо-стальной шар, на котором горит яркая искра — свет далекого Солнца, — десятая планета системы. Девятая походила на десятую, только побольше. Седьмая и восьмая оказались газовыми шарами, сплюснутыми с полюсов; я решил было, что ошибся системой, но тут в поле зрения появился Сатурн. От знакомого вида колец со мной случился острый приступ ностальгии, будто я провел на Сатурне счастливое детство. Узнать Юпитер тоже не составило труда; камера подлетела поближе, чтобы разглядеть каждую луну в отдельности. Большие полярные шапки Марса выглядели несколько непривычно. На бреющем полете камера задержалась на остатках брошенного лагеря: не города, а именно лагеря из нескольких металлических ангаров и рухнувших радиомачт. Такой могла бы оставить экспедиция к Южному полюсу. За Марсом последовала Земля, туманная и зеленоватая. Глобус оказался перевернут: Европа внизу, Африка наверху. Где-то через полминуты я заметил непорядок с полярными шапками. Северная покрывала Британские острова, большую часть Германии и Северную Америку вплоть до Канзаса; южной же не было вовсе. Антарктида представляла собой остров в форме полумесяца, совершенно свободный от льда, а Австралию с Индокитаем соединял перешеек. Очень, очень давно снимали этот фильм… Камера долго парила над океанами и джунглями, пустынями и ледниками, но я не мог разглядеть никаких следов человеческого присутствия. Неведомый летательный аппарат не опускался, по-моему, ниже десяти тысяч футов, но даже с такой высоты изобилие гигантских животных бросалось в глаза. Правда, мамонты это, мегатерии или еще более древние создания, сказать было трудно. Когда на экране появилась Венера, поменьше Нептуна, зато куда ярче, мне стало грустно. Я налил себе большой стакан чего-то крепкого и приготовился к долгому пути.Глава 8
1
Вокруг старой гаснущей звезды, красной, как закат в пустынях Невады, обращался одинокий усталый мир — планета Дроп. В пространстве нас не ждали грозные перехватчики, внизу некому было произносить приветственные речи… Срэт величал место посадки портом, но я видел только открытую всем ветрам холмистую пустошь под сумрачным небом. На темно-лиловом своде не сияли звезды: центр Галактики находился ниже уровня горизонта. Холодный ветер, казалось, не хотел угомониться, не рассказав какой-то печальной истории, и я решил, что на корабле уютнее. За обедом и за бутылкой старого агассийского вина я слушал музыку, но и та сегодня говорила о грустном. Перед рассветом вернулся Срэт с новостями: корабль х'иак сюда действительно заходил — около века назад по земному летоисчислению. — Актуальная, свежая новость, — согласился я. — По крайней мере, — бедняга Срэт присел в пыль и чуть не вилял хвостом, но в голосе угадывалась нотка дерзости, — хозяин видит, что Срэт не лгал ему о путях народа х'иак. — Или лгал, но очень складно, — возразил я, но тут же осекся. Что-то в собственных словах показалось мне очень знакомым, но что именно?.. Срэту даже рассказали, куда корабль х'иак собирался зайти после Дропа: И'эл — еще десять световых лет в сторону от центра Галактики. Две недели пути для моей яхты. Сначала я хотел вернуться к земному образу жизни и честно пытался спать восемь часов в сутки и есть трижды в день, притворяясь, будто в черноте межгалактического пространства бывают дни. Ничего не вышло: шестилетняя привычка нести вахты скоро взяла свое. Три часа работы, три отдыха; обед после вахты, через одну. И'эл появился на обзорных экранах вовремя: бледная звездочка, не отмеченная даже на обычных картах. Я посадил яхту на травянистую равнину поблизости от поселения, состоявшего из куполообразных построек земляного цвета. В деревне мы со Срэтом провели совсем мало времени, не найдя ничего, кроме духоты, пыли и горстки робких туземцев, тут же прятавшихся в хижины. Одного часа нам вполне хватило. Следующий на очереди мир — Цлинн, как его называл Срэт, — оказался куда менее гостеприимен. Гудя разъяренными шершнями, в атмосфере нас встретил рой самолетиков, крепких, как танки. В разрешении на посадку нам было отказано. Если корабль х'иак здесь и побывал, вчера или тридцать лет назад, рассказывать о событии нам никто не собирался. Мы побывали на болотах Льина, где в искусственном свете тонули лучи умирающего солнца; на Шорамне, которая успела погибнуть с тех пор, как Срэт побывал там последний раз: побелевшие кости, ржавые механизмы, обрушенные здания — что там случилось?.. На Фаре и Ц'рите мы не узнали ничего полезного, а на Кише нам позволили сесть и атаковали — чуть раньше, чем следовало бы. Нам удалось отступить к люку и стартовать под ураганным огнем; мощные заряды подпортили-таки зеркальную поверхность обшивки. Крылатые аборигены бросались на корабль, не щадя жизни. Многие переживали удар, а некоторые долго еще скребли по броне, после того как яхта покинула атмосферу. Поразительная стойкость. На Тисе когда-то стояли башни в две мили высотой; теперь они лежали рядами, вершинами на север, будто лес, поваленный ударом гигантского метеорита. Потомки строителей башен подтвердили, что корабль х'иак действительно садился здесь. Год назад, век или тысячелетие — им было все равно. Мы упорно продвигались вслед за слухами, легендами, намеками. Такой корабль здесь видели, но давно; говорят, он полетел дальше, в межгалактическое пространство, там еще есть населенные миры; да, на блуждающем астероиде находили тела существ вроде этого вот гнома… В конце концов иссякли и слухи, и фантазия бедняги Срэта. — Пустое дело, — сказал я. — Смерть, упадок и легенды… Поворачиваем обратно, к центру. — Еще немного! На этом пути хозяин найдет, что ищет!.. Интересно: Срэт больше не хныкал, по своему обыкновению. Не хочет говорить… Хорошо. — Последний раз. А потом назад, хотя бы меня объявили в розыск на каждой планете внутри галактической орбиты Земли… Вышло так, что следующим шагом на пути вовне оказалось скопление из восьми звезд. Древних, долговечных, гораздо старше Солнца, но все еще далеких от старости. Срэт едва не завязался в узел от возбуждения: — Восемь солнц, хозяин! Помню, как сейчас… Богатые миры, щедрые! Когда мы наполним трюмы сочными лишайниками… — Без лишайников, хотя бы и сочных, прекрасно обойдусь, — перебил я. — След корабля х'иак — другого мне не надо. У ближайшей звезды я взял курс на приводной маяк девятой планеты под названием Драт. Гном вел переговоры с диспетчерской службой, и посадка прошла без проблем, хотя площадка выглядела как после ковровой бомбардировки. Экипаж на воздушной подушке доставил нас к розовато-серому зданию на краю порта; невдалеке, на пологих холмах, раскинулся город за крепостными стенами. Несмотря на предгрозовой сумрак, солнце дышало жаром, как кузнечный горн. Растительность вдоль подъездного пути напоминала тропическую; лепестки цветов влажно блестели. По фасаду здания космопорта бежали трещины. Страшноватые на вид туземцы в просторных одеждах таможенными формальностями докучать не стали. Крупные и сильные, похожие на людей, вот только лица… Если, конечно, путаницу рыбьих кишок можно назвать лицом. Пока мы пробивались сквозь толчею в зале прибытия, Эврика терлась у ног, не отходя далеко. Срэт пыхтел следом; ему здесь явно не нравилось. По моему требованию он занялся расспросами, выбрав мелкого гуманоида не из местных; тот робко продвигался вдоль стены, волоча по грязи подол темно-синего плаща. Следуя полученным указаниям, мы разыскали в дальнем конце вестибюля небольшой офис, представлявший собой комбинацию биржи труда и бюро находок. Выслушав Срэта, трехсотфунтовый дратианин в грязной тоге шафранного цвета что-то звучно пророкотал. — Корабль х'иак здесь не появлялся, хозяин, — объяснил Срэт. — Драт не торгует с другими мирами. Продуктов лучше дратианских во Вселенной не найти; кому и зачем могут понадобиться товары, произведенные в других местах?.. Он еще сказал, что может продать тысячу тонн глата, недорого. — Глата? — Так они называют грязь, хозяин. — Вырази благодарность от моего имени, но скажи, что я дал обет воздержания. Покинув предприимчивого чиновника, мы вышли в город. Глухие, высокие фасады угнетали тусклыми, грязноватыми цветами: охряными, розовыми, лиловыми. Ощущение было странное, будто все ушли на похороны. Ноги Срэта и мои ботинки стучали резко, нарушая унылую гармонию. С неба полились струи теплого дождя, довершая безрадостную картину. В который раз я подумал, насколько похожи все города Галактики. Какие бы существа ни собирались вместе, чтобы построить жилье, всегда дома выстраиваются рядами вдоль улиц. Ну, почти всегда. Этот город напоминал мексиканскую деревню в сезон дождей: сплошная грязь и бедность. В течение часа мы не увидели ни полицейского, ни ратуши, ни правительственного здания — ничего подобного. Я вымок, продрог до костей и поддался душевному унынию. Когда я решил наконец повернуть обратно, впереди открылась площадь, запруженная прилавками и телегами. Базар прятался под дырявыми навесами различных оттенков серого; по сравнению с пустыми улицами площадь казалась живописной и едва ли не пестрой. На ближайшем прилавке лежали однообразные серые шары, размером от лимона до грейпфрута. Срэт хотел узнать, что это, но ответ оказался непереводимым. Большой ларь по соседству был полон дохлых жуков — или так мне показалось. Надо думать, вполне съедобно — для любителей. Дальше продавали побрякушки из металла и камня: ювелирные изделия, как во все времена и под любым из солнц. Тускло-желтый металл был, конечно, золотом, только здесь оно почему-то напоминало свинец. Мне захотелось купить что-нибудь, но я решил не торопиться. Следующий предприниматель разбросал по прилавку образцы тканей; похоже, он не различал цветов, по крайней мере, в видимом спектре. Менязаинтересовала одна серебристо-серая тряпица. Я протянул руку и словно обжегся: нет, меня не ударило током — зеридскую ткань на ощупь ни с чем не перепутаешь. Кусок два фута в длину и фут в ширину, вырезанный грубо и неаккуратно. Вполне может быть лоскутом, выдранным из спины летного комбинезона. Я захотел поднести ткань к глазам, но торговец возмутился, шипя, как горячее масло на сковороде. — Скажи ему, что я хочу купить. Не прекращая говорить на своем трескучем языке, торговец упорствовал, дергая ткань на себя. — Хозяин, он не понимает торгового языка! — заныл Срэт. Шумно сердясь, торговец дернул сильнее, но я вырвал-таки лоскут у него из рук. — Осторожнее, хозяин! — проблеял Срэт, хватая меня за руку.2
Я оглянулся. Дратианин, раздвинувший толпу, мог быть негоциантом, предложившим мне груз глата, — как их различить? — только хитиновые плечи прикрывал белый плащ на манер мексиканского одеяла. Выглядел он недружелюбно. Подойдя вплотную, он что-то протрещал торговцу; тот заскрипел в ответ. В конце концов дратианин встал прямо передо мной. — Хозяин! — зачастил Срэт, переводя неблагозвучный и неприязненный скрежет. — Страж порядка желает знать, почему хозяин решил ограбить торговца? — Скажи, что я заплачу за ткань хорошую цену. Зеленая фишка, которая на Косе составила бы шестимесячное жалованье механика, была принята холодно. Страж порядка выглядел все так же сурово. — Узнай, Срэт, откуда он взял ткань! Последовал длинный разговор. Полицейский, цеховой старшина, криминальный авторитет или «защитник прав человека» — дратианин явно оказался значительной персоной. Лавочник боялся его до смерти. — Хозяин, торговец говорит, что добыл ткань честным путем. Торговец готов принести образец в дар, если хозяин настаивает. — Я ни в чем его не обвиняю. Хочу только знать, откуда он взял ткань. На этот раз заговорил авторитет, показывая на другую сторону рыночной площади. — Хозяин, ткань продал торговцу раб. — Какой такой раб? — Человек, хозяин. — Человек? Вроде меня? — Он говорит — да, хозяин. Я попробовал локтем рукоятку термоэлектронного пистолета. Конечно, если толпа рассвирепеет и на меня набросятся скопом, толку от него будет немного, но все же… — Где он видел раба-человека? — Здесь, хозяин. Раб принадлежит скромнейшему триарху. — Узнай, где триарх живет. — Вон там, хозяин. — Срэт указал на серо-голубой фасад за другими домами, пониже. — Дворец их скромнейшего величия. — Пошли! — приказал я, не обращая внимания на стража порядка. Тот, однако, решительно затараторил, обращаясь к Срэту. — Страж порядка говорит — хозяин забыл про награду. — Моя оплошность. — Я передал в нужные руки еще одну фишку. — Скажи, что я хотел бы встретиться с триархом и оценил бы помощь в этом деле. Условившись о цене, страж порядка повел нас через рыночную площадь и по лабиринту тесных улочек. Путешествие закончилось на мощеном дворике под крышей янтарного стекла. Можно было даже подумать, что выглянуло солнце. За деревьями, цветущим кустарником и зеркальным прудом в благодатном полумраке виднелась крытая галерея. Срэт явно нервничал: присев на что-то вроде стула, он заныл негромко и тоскливо. Эврика внимательно смотрела на длинноногую голубую птицу, бродившую в мелком пруду. Дратианин невысокого роста вежливо осведомился, чего мы желали бы выпить. Эврику он спросил три раза; похоже, он так и не понял, что кошка не умеет разговаривать. Выпивка напоминала густой голубой сироп со вкусом меда и серы. — Хозяин не должен этого пить, — сказал Срэт, принюхавшись. Сам он осушил свой бокал одним глотком. Рассеянно глядя в темноту под сводами галереи, куда ушел наш провожатый, я притворялся, что пробую напиток. По стеклу над головой стучал дождь, а здесь, внизу, было душно, как в оранжерее. Через полчаса дратианин вернулся, и не один. При росте в шесть футов приятель нашего гида в плечах достигал пяти; темно-синее бархатное одеяние пестрело лентами, кистями и кружевами наподобие чепца викторианской эпохи. Звали его Хруба. Он служил у триарха дворецким и говорил на лингва франка [2], хотя и очень плохо. — Его величие может даровать одну милость. От вас же будет принято подношение. — Насколько я понимаю, триарх владеет рабом-человеком. Я бы хотел с ним встретиться, если его величие не против. Выразив согласие, дворецкий отдал приказ слуге; через десять минут тот вернулся, подталкивая в спину человека. Крепкого телосложения, с коротко стриженными черными волосами и благородными чертами лица, он был одет в простую темно-синюю юбку-килт. Портил его только уродливый шрам дюйма два длиной, слева под ребрами. Завидев меня, человек остолбенел, шевеля губами. — Ты… ты — человек! — проговорил он, переведя дыхание. Сказал по-зеридски.3
Звали раба Хьювиль, и в плену он провел уже десять лет. Захватили его, когда с управлением яхты что-то случилось; в результате корабль занесло далеко в Приграничье. — Во имя человеколюбия, — взмолился он, — выкупите меня, милорд! Хьювиль хотел было опуститься на колени, но слуга крепко держал его за руки. — Сделаю все, что смогу… — Выручите меня, милорд — не пожалеете! Я из состоятельной семьи… Хруба взмахнул рукой, и рабу не дали договорить; слуга увел его обратно в дом. — Сколько? — спросил я, глядя на дворецкого. — Он ваш. Выразив благодарность на словах, я предложил деньги. Деньги, имеющие хождение на Косе, здесь, на Драте, мало кто принимает, пояснил дворецкий. Я прошелся по списку полезных вещей на борту «Джонго II», в кладовках и в трюме; мы сошлись на наборе из лекарств, вин, одежды и гипнозаписей. — Его величие ценит возможность показать свое великодушие! — объявил Хруба. — М-м-м… А не желаете ли вы, случаем, принять еще одного раба? — Человека? — В точности так. — И много у вас людей? — Владения его величия обширны и многообразны, но людей только двое. Польза в хозяйстве, конечно, есть, но их портит своеволие. — В голосе Хрубы прорезались доверительные интонации. — Вам с ними будет легче, не сомневаюсь. Поторговавшись десять минут, мы пришли к соглашению. По условиям сделки кладовые «Джонго II» останутся пустыми; хорошо, что у триарха рабов-людей только двое. Третьего я не смог бы себе позволить. — За подношением, которое его величие принимает в духе доброй воли, отправятся грузовик и носильщики, — важно произнес Хруба. — Желаете, чтобы мы доставили рабов на корабль сами? — Не беспокойтесь, я сам их заберу, — сказал я, вставая. — Вы готовы пренебречь церемониями Договора, Честного Соглашения и Взаимного Удовлетворения? — Хруба явно был шокирован. Я поспешил его успокоить, и дворецкий приказал слугам нести подобающую случаю утварь и припасы. — Срэт, отправляйся на корабль. Проследишь за передачей товара, примешь людей на борт. Эврику прихвати. — Хозяин, бедный Срэт боится идти один. И Срэт боится за хозяина… — Пошевеливайся, не то они успеют раньше тебя! Срэт печально пискнул и заспешил к яхте. — Вот и второй раб, — указал рукой дворецкий. Из ниши на другой стороне дворика, в сопровождении слуги, появилась стройная фигура в серой юбке того же покроя, что килт у Хьювиля. — Вы сказали — человек? — пробормотал я глупо. — То есть вы сомневаетесь? — чопорно осведомился Хруба. — Честность его величия подвергают сомнению в его собственном дворце — Дворце совершенной гармонии? Такое бывает нечасто! — Приношу извинения. — Я все пытался прийти в себя. — Это вопрос терминологии… Не ожидал увидеть женщину. — Человек женского пола, — согласился Хруба. — Именно человек, и прекрасный работник. Мельче другого, быть может, но трудолюбивый и усердный. Его величие не хотел бы оставить у вас дурного впечатления. Сделка ни в коем случае не должна казаться сомнительной… Хруба замолчал, глядя, как я слежу за девушкой, которую слуга вел мимо футах в двадцати. Под ребрами у нее был рубец, точно как у Хьювиля. Рядом с серо-зеленой природной кирасой дратианина девичья грудь выглядела бесконечно уязвимой. Когда рабыня повернула голову в мою сторону, я узнал леди Рейр.4
На долгое, долгое мгновение время остановилось. Леди Рейр прошла мимо, не заметив меня в тени полотняного навеса. Я замычал и осекся, сообразив, что невольно вскочил со стула. — Этот раб вам особенно интересен? Судя по голосу, коммерческий инстинкт подсказал дворецкому, что он где-то просчитался. — Нет, — прохрипел я, садясь. — Шрамы… откуда шрамы? — Можете ничего не опасаться. Туда вживлен стимулятор. Помогает управляться с рабами… Но не следует ли мне взять обратно предложение его величия? Если дар недостаточно хорош, щедрость триарха может быть поставлена под сомнение… — Ни в коем случае! Оплошность с моей стороны, не более того. Сердце бешено стучало о ребра; мне казалось, будто судьба Вселенной висит на волоске. Одно лишнее слово — и сделка не состоится. Слуги принесли церемониальные сосуды, и беседа прекратилась, пока дворецкий отведывал множество сортов спиртного и расставлял на столе глубокие чаши. До чего же душно… Господи, как оно там — на корабле? Предложив тост, дратианин вылакал чашу до дна. Я лишь приложил чашу к губам, но хозяин возмутился, гримасничая: — Вы не пьете? Не отдаете должного Честному Соглашению? Пришлось выпить. Аромат был скорее приятным, но во рту остался вкус железных опилок. За первым тостом последовал второй; под внимательным взглядом хозяина пришлось пить снова. Как напиток повлияет на пищеварение, я старался не задумываться. Вместо того я вспоминал лицо, промелькнувшее мимо несколько минут назад; лицо, которое за четыре года не постарело ни на один день; представлял себе гладкую загорелую кожу и ужасный шрам… Хозяин произнес нараспев сложную церемониальную формулу и переменил чаши. Мы выпили еще раз. Срэт, наверное, показывает леди Рейр ее каюту. Нормальная, мягкая человеческая постель, ковер под босыми ногами, кожу пощипывает от ионного душа — впервые за четыре года… — …так выпьем же еще! — провозгласил Хруба. Его лингва франка сделался почти непонятным; выпивка действовала неотвратимо, и на меня тоже. Голова гудела, в желудке будто жарили яичницу, а руки налились свинцом. От приторного пойла сводило скулы. Очередную чашу я твердо отодвинул в сторону.— Больше не могу. — Язык ворочался плохо; с немалым трудом я встал, оттолкнув кресло. Поднялся на ноги и Хруба. Его тоже качало — а может, это у меня плыло в глазах. — Не могу не выразить удивления, о человек! — воскликнул он. — Твое усердие в делах чести превосходит даже мое собственное! Мой мозг плавает в океане освященного вина! Протянув руку, он принял от слуги небольшую шкатулку. — Это устройство позволяет управлять твоими новыми приобретениями, — пояснил Хруба, передавая мне коробочку. Непослушный палец сам собой наткнулся на защелку, и крышка откинулась. Внутри, на мягкой подкладке, лежало небольшое пластиковое яйцо. — Эт… эт-то что? — А, так ты не знаком с дратианской техникой! Выхватив яйцо из шкатулки, Хруба сунул его мне под нос. — Вот, кольцо с насечкой: первая риска — напоминание, вторая… — Хруба повернул кольцо до щелчка, — приступ острой боли. Согнется пополам. Третья риска… Третью мы пробовать не будем. Тебе ведь не нужен раб с обугленной дырой в груди? Термитный заряд вживлен прямо в сердце! — Хруба вернул яйцо в шкатулку и сел, едва не промахнувшись мимо кресла. — Контроллер женщины у сопровождающего; он передаст его твоему слуге. Никаких проблем… — Дворецкий икнул, совсем как человек. — А этот… который я покрутил… верни на ноль. Если раб не особо выносливый, он может уже… того. Я наклонил шкатулку, и яйцо выкатилось на землю. Растоптать его оказалось очень просто, совсем как настоящее яйцо. — Что ты делаешь? — Хруба вскочил на ноги, глядя то на раздавленное яйцо, то на меня. С ужасом, наверное. — Ты потерял рассудок? — Мне пора, — сообщил я, направляясь к выходу. Туда, откуда пришел целую вечность назад. Хруба что-то прокричал на местном наречии, и слуга попытался заступить мне дорогу. Я взмахнул пистолетом; слуга исчез. На улице было темно, и мокрая мостовая блестела в свете желтовато-зеленых фонарей, развешанных по стенам домов. Мне казалось, что я сейчас сдохну. Улица ушла из-под ног, и пришлось ухватиться за стену. В животе будто заворочался острый нож. Не обращая внимания, я двинулся в сторону космопорта, но через полквартала меня скрутило окончательно. Когда я выпрямился, вытирая рукавом блевотину, вокруг собралось полдюжины любопытных дратиан. Боясь, что от вида их лиц мне станет еще хуже, я что-то крикнул; аборигены рассеялись. Без большого труда, как ни странно, я отыскал улицу, по который мы вместе со Срэтом и Эврикой попали на базарную площадь — туда, где нашелся клочок зеридской ткани. Вот только подъем оказался чересчур крутым. Ноги разъезжались, я упал раз и другой. Живот болел, пустой желудок по-прежнему выворачивало; вставать с каждым разом становилось все труднее. Легкие горели, голова раскалывалась, будто от ударов парового молота. Спотыкаясь, я брел среди двоящихся стен; двухголовые дратиане освобождали мне дорогу. Вот наконец и порт. Полупрозрачный светящийся купол — вот он, в конце переулка. Недалеко уже. Срэт, наверное, беспокоится; может, вышел навстречу… А на корабле — леди Рейр… Очнулся я, лежа лицом вниз. Надо мной медленно вращалось равнодушное небо: размытое пятно центра прямо над головой, Коса, сливающаяся с Восточным Рукавом… Нащупав под собой мостовую, я уперся в нее руками и коленями. Хорошо. Теперь можно встать на ноги… Она тоже стоит, красавица, посреди стартовой площадки: броня за долгие годы потускнела, но обводы все такие же плавные, стояночные огни горят янтарными звездами… Я двинулся навстречу; ноги больше не подкашивались. На моих глазах яркий просвет люка сузился и исчез; янтарные стояночные огни погасли, вместо них зажглись красные и зеленые ходовые. Раздался грохот, бетон под ногами задрожал. Я на мгновение замер, потом бросился вперед. Ноги не держали; шершавые плиты рванулись навстречу, но удар по голове не затуманил сознания. Оторвав подбородок от бетона, я смотрел, как «Джонго II» поднимается вертикально на столбе бледно-голубого пламени. Через минуту остался только трепещущий голубой язычок на конце гигантской дуги, потом мерцающая желтая точка, потом лишь черное небо.
Последние комментарии
6 часов 39 минут назад
15 часов 31 минут назад
15 часов 34 минут назад
2 дней 21 часов назад
3 дней 2 часов назад
3 дней 4 часов назад