Полет над пропастью [Эльмира Анатольевна Нетесова] (fb2) читать онлайн

Нетесова Эльмира

Глава 1. Теща

Варвару привели в общежитие мебельной фабрики под руки два молодых милицейских офицера. Бережно поддерживая женщину, они не спеша помогли ей подняться в холл по ступенькам и, подведя к кабинету коменданта, негромко постучались. Войдя, плотно закрыли за собою двери. Впереди себя пропустили Варвару. Та, войдя в кабинет, даже не глянула на коменданта. Увидев массивное кресло, тут же подошла, плюхнулась в него и только тогда огляделась по сторонам, сморщилась.

Милиция уже говорила с комендантшей, которую заранее предупредили о Варваре. А потому, разговор был недолгим. Так и не успела любознательная вахтерша узнать все подробности, старательно вставляя в замочную скважину то глаз, то ухо, то нос. А попало ей дверью в лоб, и не приметила, как подошли парни к двери и, резко открыв ее, заторопились к машине за вещами Варвары. Около нее суетилась комендант, приглашая пройти в комнату, предназначенную для новенькой.

Варваре дали отдельную комнату. Она была уже готова, сверкала чистотой и казалось, только и ждала заселения. Здесь было все: холодильник, телевизор, кровать, стол и даже два кресла.

Вскоре сопровождавшие Варю офицеры принесли в комнату чемоданы и сумки, распрощались с хозяйкой и поспешили из общежития. Женщина осталась одна в чужой комнате. Она растерянно оглядела пустые углы, тяжко вздохнула и принялась раскладывать, развешивать, определять по местам все, что успела собрать за короткое время отведенное милицией. А что успеешь за час? Ее схватили в охапку и сунули в машину, не спрашивая согласия…

Варвара уронила скупую слезу себе на руку. Оно и понятно. Легко ли из роскошного особняка, где во дворе гуляли павлины и фазаны, оказаться в этом мрачном, сыром общежитии. А и за что?

Баба вешает в шкаф одежду, раскладывает белье по полкам, Куда деваться? Коттедж опечатали. Надолго ли?

— Эх, гады! — вырывается невольное сквозь зубы и Варвара слышит стук в дверь.

— Кого черти принесли? — буркнула недовольно. А когда открыла, увидела двух баб. Они, заглядывая в комнату через Варино плечо, спросили:

— Новенькая? Может помочь чем?

— Да! Мы ваши соседи!

— Ты только скажи, мигом справимся! — предложила совсем старая, остроносая бабка, назвавшаяся Пелагеей. Вторая, много моложе, в халате не застегивавшемся на животе, представилась Натальей. Они оттеснили Варвару, уж слишком велико было любопытство, а новая соседка не спешила или вовсе не думала приглашать к себе соседок. Но ведь это общежитие. Здесь секретов не бывает. Друг о друге знали все, вплоть до подноготной.

— Ты только командуй, что куда сунуть. А мы живо управимся! — кинулись к чемоданам и сумкам, поволокли нижнее белье и жратву, стараясь не перепутать местами лифчики с колбасой и сыром, колготки с кофе.

— Это куда? Конечно на полку в шкаф!

— Это в холодильник! Все ж дорогой продукт! — вытащила из сумки банку красной икры. Наталья сообразила, что новая соседка не из бедных, жила кучеряво, вон какие у нее харчи.

Варвара и охнуть не успела как все чемоданы и сумки были разобраны, все привезенное лежало и висело по своим местам. Пол протерт влажной тряпкой, а соседки уже хлопочут у стола, соображают чай.

— Ты не переживай, слышь, Варя!

— Да! У нас здесь неплохо. Даже хорошо. Мы тоже не тут родились. А вот уж и привыкли. Теперь дома у своих даже на ночь не остаемся. Сюда тянет. Здесь мы сами себе хозяйки!

— Чего ровняешь? Ты сама ушла иль свои выперли под задницу коленом, а меня никто не гнал. И уходить не думала. Арестовали нашего Васю, опечатали коттедж и меня сюда впихнули. А за что, никто не знает, — выдохнула Варвара.

— Кто ж тот Вася, какого арестовали? Твой сын небось? — спросила Пелагея, уставясь на Варвару.

— Он лучше сына! Васятка мой зять! Натуральный мужик, не то, что другие козлы. Он трудяга! Свое дело имеет, свой бизнес. Но кто-то позавидовал и нафискалил в налоговую. Те и рады, как воронье, налетели. С неделю у него в бумагах ковырялись, а потом в ментовку сгребли. Да ништяк, ни на того напоролись. Васю уж в какой раз забирают, а через месяц-другой снова отпускают. Сорвут с него мешок денег, а когда их прожрут, заново набрасываются на зятя. Каб не он, налоговая с голоду откинула б копыта. Вот только раньше меня с дому не вывозили, как теперь. Видать, нынче до нитки оберут нас! — вздохнула баба.

— Деньги нажить можно. А и тебя ни на улицу вышибли. Жилье дали. Привели сюда уважительно, под руки. Не орали, не обозвали, культурно обошлись, хоть и милиция. Мы враз смекнули, что ты птица важная! — говорила Наталья.

— Дочка вот ничего не знает. На Канарах канает. Отдыхает вместе с Андрюшкой. Вася их месяц как туда отправил. А с неделю назад, как знал, послал им деньги и телеграмму, чтоб еще побыли там на море. Заботливый он человек, добрый. И мне не велел дочку пугать. Сказал, пусть хоть наши отдохнут бездумно. Не стоит их тревожить.

— Вот это мужик! Да я за таким голышом на край света побежала б, закрыв глаза! — позавидовала Наташка, впихнув в лифчик вывалившуюся наружу грудь.

— Сколько ж годов твоей дочке? — спросила Пелагея.

— Двадцать два! Анжелка рано замуж вышла. Уехала в город враз после школы. Думала, что в институт поступит. Вернется в деревню большим человеком. Врачом иль агрономом. Она и не подумала про то. Даже смеялась над моей мечтой, мол, мамка, теперь врач получает втрое меньше доярки. Зачем стану шесть лет глумить башку за такую вшивую получку, на какую прожить нельзя. Вот и устроилась в парикмахерскую. А через три месяца ученья в мастера взяли. Там и познакомились с Васей.

— А ему сколько годов?

— Тебе что за дело? Все знать охота? Я в его паспорт не смотрела. Какая разница? Живут хорошо и слава Богу.

— То верно! Самое главное, чтоб меж собой дети ладили и жили дружно, — тут же согласилась старуха.

— В каком же бизнесе твой Вася? — спросила Наталья Варвару.

— Не знаю. Зачем мне это? — ответила баба тихо, но соседки ей не поверили.

— А дочка твоя работала?

— Андрюшку растит. А до того, конечно вкалывала!

— Это в парикмахерской она вкалывала? — усмехнулась Наталья едко.

— Ты то знаешь, как там приходится? Пробовала хоть день поработать? Чего скалишься вдурью? Иная, вот как ты, припрется, не умыв рожу, век волосы не чесала, а туда же, изобрази из ней Мерлину Монро! А как, если харя суконная? Однако, требует, мол, я плачу, ты старайся! Вот и вкалывают девчата! Из чертей людей делают. Выходит из парикмахерской иная, батюшки- светы, не узнать ее! Родной мужик глазам не верит, будто любовницу заимел. Эдакая краля появилась! Вся в прическе, маникюре, педикюре, да еще в макияже. Пряма как сексовая бомба! Ни то свой мужик стоит, рот разинув, чужие оглядываются. Вот и посуди, работа это или нет? И таких по городу хоть жопой ешь. А ты скалишься, глупая! Да ежли тебя к моей Анжелке привести, да через пару часов половина городских козлов хвостом за тобой потянутся. Сама себя в зеркале не узнаешь.

— А сколько с меня сдерут за это?

— Краса нынче стоит дорого! Ты то как хотела бы? Сделай с овцы натуральную бабу, да еще дарма! Ишь, губищи раскатала! Все вы в парикмахерскую приходите с немытыми копытами, а уйти хотите на ножках! Да еще кобенитесь перед мастерами, выделываетесь. Легко ли такую, как ты, в женщины вытянуть? А туда же! Судишь, кто больше вкалывает! — отмахнулась Варя досадливо.

— А за что твово зятя взяли? — спросила Пелагея, громко отхлебнув чай из кружки.

— Не знаю, видать, снова денег захотела налоговая!

— Ох уж эти налоговики! Нас тоже щипали, дочь от них повыла. Взяла палатку на вещевом рынке, обувью торговала, а с нее всяк месяц деньги брали, аренду за место, да какую! Так-то и не выдержала, дохода ноль, а расхода тьма. Бросила она это дело. Ушла с торговли. Чего без проку на базаре мучиться? Зять неухожен, дети без присмотра. Все на меня взвалили. Готовка, стирка, уборка, да двое внуков-сорванцов. На себя вовсе не оставалось времени. Впрягли как ломовую, так вот пять лет промучилась. А потом надоело мыть говно за всеми, плюнула на них разом и ушла сюда. Устроилась лакировщицей, свою копейку имею. Не мята и не клята той оравой, в покое живу, что хочу куплю, поем чего душе охота, и никто мозги не сушит. Сама себе хозяйка. Так свет увидела, ожила. Дома я уже подохла б от своих. А теперь, шалишь! Надо детей доглядеть, вызывай няньку и плати ей! А то на меня орали, недовольствовали. Нынче хвосты поприжали. Клюнул их в жопу жареный петух. Я только в гости изредка прихожу. Так они уговаривают в обрат воротиться. Нашли дуру! Да ни за что не соглашусь! — клялась Наталья.

— У тебя одна дочь? — спросила Варя.

— Конечно! Куда еще? С этой мороки хватило по горло! То наряды подай, а и в жратве перебирала. Вон теперь все подряд метет. Знамо дело, бабой стала.

— Думаешь, ума прибавилось? — хмыкнула Пелагея.

— Где уж там! Отродясь мозгов не имела. Нынче не сыскать их вовсе. Я ж ей говорила, чтобы не спешила взамуж, советовала специальность для начала заиметь. Ить не послушалась стерва. Ей замуж засвербило.

— И моя такая была, — вздохнула Варвара.

— Я свою учиться посылала. Она учебу послала. Мол, без ней проживу кучеряво. Вот и сшибала где попало. То в домработницах, то квартиры ремонтировала людям. А у самой — черти ноги поломают, все руки не доходят, денег у них нет. Ко мне приходила просить, я отказала, не хочу поважать. Потом не отвяжешься, так и сядет на шею. Ответила, что сама должна мне помогать. Так обиделась на меня, аж до слез. Разве я неправильно сказала? Зато теперь не пристает и не приходит, ничего не просит.

— А мужик где? Чего отец не поможет?

— Да я его почти враз выкинула во двор. И хотя знала что беременная, жить с ним не стала! Алкаш, забулдыга, да еще с кулаками полез. Я дверь распахнула настежь, как дала ему пинка под сраку, аж до ворот кувыркался. Ну, а потом, как ни просился, не пустила, зачем мне этот геморрой? Без него прожили.

— Все они сволочи и козлы. Нет средь мужиков нормальных людей, сплошная хренатень и говно. Вот пошто я единой душой в свете промаялась? Был у меня Коленька, да в войну погиб. А уж как любилась с им. Лучше его в свете не было. Всю войну его ждала, он так и не воротился. Я на других и не глядела. До смерти одному ему верной осталась. Ни с кем память про него не замарала. Скоро свидимся с ним на небесах…

— А мне много предлагались в мужики. Еще б, свой дом, участок хороший, хозяйство, но я никого не приняла. Так, озоровала иногда, но втихаря, пока молодой была. Потом всем отказала. Продала все, и уехали в город. Купили квартиру у забулдыг, привели ее в порядок.

— Ты квартиру ту дочке оставила? — удивилась Варя.

— Конечно! А куда моей ораве деваться? Дочка вовсе голожопого зятя привела. У него ничего не было, кроме того, что промеж ног болтается…

— Так он и теперь не работает? — ахнула Варвара.

— Еще как чертоломит? Дармоеда кто терпеть будет? Но сколько он ни принеси, дочке все мало. Не умеет деньги в руках удержать, они у ней сквозь пальцы протекают. Все на тряпки, на сладости… Хреновая хозяйка, стану ругать, обижается. Зять тоже не может управу найти на нее. Вот и брешутся целыми днями. Надоели до рвоты. Два отморозка собрались. Но куда деваться, когда детей нажили. Так вот мучаются, а я не выдержала серед них. То им в гости охота, то в городе погулять, а я что, не человек? Послала их всех оптом и сбежала сюда. Они пусть сами как хотят кувыркаются в своем углу, — выдохнула Наталья.

— А не скучаешь по внукам?

— Да что ты? Это ж разве дети? Бывало куплю себе кулек пряников иль конфет, спрячу под подушку они найдут и все сожрут, ничего мне не оставят. Еще и матери выдадут. А дочка меня попрекает за жадность, мол, зачем от детей втихаря лопаешь? На них не напасешься. Сколько ни дай, все им мало. А сами даже на мой день рожденья дешевой шоколадки не купят.

— Как же им квартиру отдала?

— Зато себя спасла. Мы вон с Пелагеей теперь старика присматриваем, одного на двоих. Кормим, моем, убираем в его доме, за право наследования жилья. У деда никого, верней, все от него отказались. Старуха его еще лет десять назад померла, а дети такие же шелапуги, как мои. Вот и остался один. Мы его не бросаем. Поначалу он вовсе дохлым был. Теперь поправился, даже замуж предлагается…

— Кому из вас? — рассмеялась Варя.

— Поначалу Пелагее, а как стал сам в туалет ходить, мне предложился. Ну записалась с ним, чтоб дом надежнее сберечь, и городские власти не прибрали б жилье к рукам.

— Так слышь, Варь, энтот мореный таракан уже мужиком себя зовет. К старухам-соседкам в гости ходить наладился. Вот тебе и плесень! Ему, сушеному катяху на девятый десяток повалило, а он лопочет:

— Эй, Натка, когда супружеское вспомнишь? Сколько записаны, а ты на ночь ни разу не осталась. Гляди ж, плутовка! Ни то на другой оженюсь! — рассмеялись бабы громко.

— Стали мы его купать в корыте, он себя меж ног поймал и все не мог вспомнить, для чего он раньше эту штуку пользовал? Во, дожил мухомор, черт облезлый!

Внезапно в кармане Варвары загудел, засвистел сотовый телефон, баба поспешно вытащила его:

— А-а! Это ты, Василечек! Ну, здравствуй, солнышко мое! Как тебе можется? — улыбалась баба и, выйдя из-за стола, отошла к окну, заговорила тихо:

— Да я в общаге! Менты вытурили из дома. Мне отдельную комнату дали. Да хрен со мной! Ты про себя скажи! Скоро ли выйдешь? Как это не от тебя? Давай поднатужимся и дадим им! Пусть тебя выпустят. Чего? Так быстро не получится? Васек! Я свои коронки с зубов продам, только бы тебя из ментовских лап вырвать поскорее! — оглянулась на скрипнувшую дверь. Это соседки ушли молча, не прощаясь. Что-то поняли, неловко стало. И Варвара, вздохнув, заговорила в полный голос:

— Тут соседки у меня базарили, больше никто не приходил, и менты не возникали. А и я не дура, прикидываюсь шлангом. Оно и впрямь ничего не знаю. Анжелка с Андрюшкой домой просятся? Так там все опечатано. Павлинов с фазанами в зоопарк увезли, чтоб не умерли с голоду. Кота я к себе забрала в общагу. Он уже форточку облюбовал и в нее выскакивает по нужде. Быстро сообразил и приноровился. Кормлю его, а как же? Да не беспокойся за нас, с голоду не пропадем. Зачем водителя от дел отрывать? Чтоб продуктов подвез? Сама на базар съезжу и куплю что надо! А-а, ну если уже все обговорено, тогда другое дело. Но не раньше десяти утра, сам знаешь, я поздно засыпаю, потому не вскакиваю чуть свет! А ты сказал что купить? А то навезет мне леденцов с селедкой! Ну не обижайся. Скажи, к тебе на свиданье когда пустят? Не знаешь? Попроси адвоката подсуетиться, не то сама к ментам возникну! Чего испугался? Всех не пришибу. Только половину придушу. Тебе для веселухи оставлю с пяток козлов! Чего? Глаза бы их не видели? Со мной они культурно обошлись, под руки поддерживали. А попробовали бы иначе! Зубы через задницу доставали бы. Нет, мне Анжелка не звонила. Коли приедут, увезу их в деревню, в наш дом, там ждать тебя станем. Думаю, недолго. Ты же человек умный. Не тяни, Васек! Я по тебе соскучилась до немочи. Давай, лапушка, постарайся поскорее выскочить. Что? Дороже будет стоить? А ладно! «Бабки» дело наживное, что есть дороже здоровья? Вот и я про то базарю! О себе и о нас подумай! Короче, постарайся. Я очень люблю тебя и жду. Спокойной ночи, детка! — чмокнула трубку звонко и, погладив ее, бережно положила в карман.

Варвара закрыла дверь на крючок, чтобы нахальные соседки не смогли вернуться к ней и лезть со своими вопросами в больную душу.

Варе сегодня было не до гостей. Оно и понятно. Кому приятно из шикарного коттеджа оказаться в прокуренном, пропахшем лаком и красками общежитии? Баба с малолетства жила в своем — частном доме, другого жилья не знала. И хотя сама родилась в деревне, жила вместе с родителями в просторном, крепком доме. Его построил колхоз ее отцу, кавалеру орденов «Солдатская слава» всех трех степеней. Он работал механиком. Трое сыновей появились в семье после войны, но отец хотел дочку, заранее имя подобрал — Варенька! Так звали его мать. Она не дожила до победы. Кто-то выдал, что ее сын в Красной Армии воюет с немцами, и при отступлении фашисты расстреляли всю семью. Только жена, спрятавшаяся в погребке, уцелела чудом и одна изо всех дождалась…

Варя жила в семье любимицей, последышем, ее баловали все, она ни в чем не знала отказа, и характер у девчонки был крутой именно потому, что в семье считалась главной. С ровесниками держалась заносчиво. Кто не уступал или перечил в чем-то, колотила коротко, по-ребячьи, без предупрежденья. Она никогда не просила, отбирала, отнимала приглянувшуюся игрушку. Лишь натешившись вдоволь, возвращала.

Варя любила в своей семье всех. Оно и понятно, здесь ее никто не обижал. Ею гордились. А и было за что. Девчонка уже в четыре года знала много стихов, песен, хорошо рисовала. И несмотря на куцый возраст помогала матери в огороде и по дому. Зато на улице вела себя хуже мальчишки, отчаянно дралась и ругалась, она была задирой и не признавала слабых. Грубую, резкую девчонку часто колотила свора деревенской детворы, пытаясь выбить зазнайство и спесь, но из этого ничего не получилось. Варька была злым ураганом. Точно так же вела себя в школе, хотя училась неплохо, но по поведению ни разу не получала выше тройки. Сколько раз выгоняли ее с уроков за то, что обстреливала из рогатки не только одноклассников, а и учителей. Когда Варе грозили отчислением из школы, она обещала всем натянуть глаз на жопу. Лишь в седьмом классе внезапно поутихла. Ей понравился мальчишка. Тихий, молчаливый очкарик, какой так же как и она ни с кем не дружил, но и не враждовал. Одна беда была, не обращал он на нее внимание и не замечал. А уж как она старалась! Доставала его из плевалки, сыпала кнопки ему под задницу, но Сережка только один раз погрозил кулаком, а потом даже не оглядывался. Варе было обидно. И вот однажды на большой перемене девчонка подошла к нему и сказала:

— Ты будешь со мною дружить! Слышишь?

Мальчишка удивленно оглядел Варвару:

— А почему я? — спросил растерянно.

— Я так хочу!

— А мне ты не нужна!

— Чего? А кто тебя спрашивает? Попробуй только с другой дружить, сомну в лепешку, ничему не порадуешься. Короче, сегодня ты провожаешь меня из школы и потащишь мой портфель.

— А зачем?

— Потому что так надо!

— Да не нужна ты мне! Хоть с портфелем иль без него, не пойду с тобой! Поняла, дура! Другая нравится!

Варька тут же набросилась на мальчишку с кулаками, но была вскоре отброшена и осмеяна ватагой одноклассников. Те вступились за Сережку, и девчонка вернулась из школы одна, впервые в слезах. Это была первая неприятность в жизни. Варя оказалась отвергнутой. Конечно, с неделю девчонка попереживала, а потом забыла мальчишку и уже на выпускном вечере танцевала с ребятами параллельных классов, выпускниками военного училища, приглашенными на выпускной бал. Варя в тот вечер была хороша до неузнаваемости. Русая коса, уложенная короной, венчала голову, пышное голубое платье, такие же голубые туфли, Варя казалась совсем взрослой. Около нее вздыхали курсанты, томно поглядывали на девушку. Своих одноклассников она не замечала и вдруг услышала совсем рядом:

— Какая ты красивая! Я даже не сразу тебя узнал, — стоял рядом худосочный, низкорослый Сережка. Он будто так и остался в том злополучном дне:

— А я всегда была красивой. Только не всем было дано увидеть это! Жаль, что ты так и застрял в плюгавых очкариках! — положила руку на плечо молодого офицера, пригласившего на вальс, и закружилась с ним, забыв о Сережке.

— Иди учиться дальше. Ступай в институт иль в техникум, куда сердце поведет, — советовала мать.

— Покуда живы, поможем, — добавил отец. И Варя решила поступать в автодорожный институт. Она уже готовилась к вступительным экзаменам, обложилась учебниками со всех сторон. А тут отец с матерью и братья стали звать на свадьбу племянника в соседнюю деревню. И просят:

— Хоть покажись на денек, ведь сколько лет там не была, еще в детстве один раз тебя к ним возили.

— Не поеду. Как-нибудь потом, когда поступлю, — отказалась девчонка наотрез. Родители не стали настаивать, видели, как готовится дочь к экзаменам, и поехали сами, вместе со старшими сыновьями. Варя впервые осталась дома одна.

Управившись с хозяйством и домом, присела отдохнуть, а тут соседская девчонка пришла, ровесница Вари. Позвала вечером вместе на танцы сходить:

— Отдохни, развейся, оторвись от книг. А то и не увидишь молодости. Когда оглянешься, — уже старухой станешь. А кому нужна девка после двадцати лет? На такую никто не оглянется. Гуляй пока молодая! Наш век короткий, каждым днем дорожи, потом не наверстаешь. И вспомнить станет нечего, — сумела убедить Варвару и та согласилась.

В старом, ветхом клубе, где недавно был курятник, собралась вся деревенская молодежь и старики, обсевшие лавки. Визжала на все голоса охрипшая гармонь. Девки с парнями кружились в вальсе, отплясывали краковяк. Варьку никто не приглашал. Она сидела на лавке одна, разглядывала всех, скучала. И приметила парня, он стоял у самой двери, спокойно разглядывал всех, но ни к кому не подходил, не заговаривал. На него то и дело оглядывались деревенские девчата, улыбались, подмаргивали, он их не замечал. Кудрявый, русоволосый, синеглазый, он был одет по-городскому и очень выделялся изо всех.

— Интересно, кто он, чей будет? — подумала Варя, оглядывая парня. На минуту их взгляды встретились. Они пристально вгляделись друг в друга и едва гармонист заиграл какую-то мелодию, Варька, словно с цепи сорвалась, подошла к парню:

— Ты мне подходишь, пошли! — втянула его в круг и не отпустила от себя ни на шаг до конца танцев.

Сколько раз парня вызывали наружу деревенские ребята, хотели с ним поговорить «по душам», Варька не отпустила. Вцепилась в руку человека и загородила собой:

— Чего тебе из-под него надо? Отвяжись от нас, козел! Не то врежу по соплям, до погоста не отчихаешься, червяк в обмороке! Пошел вон! — заорала на сына председателя колхоза. Рыжий, туповатый верзила не привык к такому тону и хотел дать девке по зубам. Но та опередила. Врезала коленом меж ног, а кулаком въехала в подбородок. Парень так и влетел под ноги стариков, какие сидели на лавке.

— Во, фулюганка!

— Гляди, что с человеком утворила барбоска!

— Гони ее в шею, змеюку окаянную! — зашипело, зашикало со всех сторон.

Варьку и впрямь выкинули наружу. Никто за нее не вступился. Следом за нею выбросили из клуба парня и запретили появляться в деревне.

— Дикий здесь люд. Я пришел в гости к тетке, а со мною, как с поганой овцой обошлись, хотя пальцем никого не тронул, словом не обидел, не задел…

— Потому и получил, — рассмеялась Варька, увидев, как толпа ребят выволакивает из клуба председательского сына. Вот они положили его на траву:

— Бежим скорее отсюда! — предложил Егор, приметив, как несколько ребят направились к ним, матерясь во все горло:

— Чтоб я убегала от них? Еще чего? Не дождутся недоноски, рахиты вонючие! — рассмеялась девка и подцепила на кулак первого подскочившего к ней пастуха Гришку. Следом за ним отлетел в канаву скотник Вовка, потом и Федя-свинарь. Не пощадила и бригадира полеводов, бабьего любимца Петеньку. Но и на нее нашлась управа, опустил ей кулак на голову кузнец Мишка. Варька тут же свалилась с ног, не увидев никого вокруг. Кто оттащил ее к забору, она уже не увидела. Кто первым задрал ей юбку и предложил огулять в очередь, тоже не знала. С нею тешились до самого рассвета деревенские парни, мужики и даже старики, все, кто сумел вскарабкаться на нее. Был ли среди них Егор, она так и не узнала.

Очнулась Варька средь своего двора на земле. Вокруг мать с отцом и братья. Мать в слезах, причитает, ругает дочь, проклинает деревенщину. Отец и братья, черные с лица, жалеют, что выжила девка:

— Уж лучше б и не приходила в себя, чем опозоренной жить останется! Кому нужна теперь? Клеймом на семье жить станет!

— Как людям в глаза смотреть?

— Кто на ней женится нынче?

Замолчите все! Разве это люди? Такое с девкой утворили скоты, а вы еще их стыдитесь? Да и она ни за кого не пойдет. Это ж стадо! Поглумились над дочкой! Чтоб их всех Господь наказал черным горем! Пусть дети ихние передохнут как мухи! — кричала мать, стоя на коленях, моля Бога о наказании для сельчан.

Кто знает, отчего все случилось и кого покарал Господь? Но лето в том году выдалось и впрямь знойным. Вот так-то в один день загорелась ночью изба скотника Гришки. Тот проснуться не успел, как заполыхали две соседских избы. От них пламя пошло дальше и к утру от деревни и половины не осталось. Горели провода на столбах. И как ни пытались деревенские погасить его, ничего не получалось. Искры загорались внезапно и раскалившиеся провода шутя поджигали дома, обгоревшие провода падали на землю, убивали людей.

В деревне началась паника.

— В город позвоните, чтоб обесточили линию! — спохватился вернувшийся с полей председатель колхоза и кинулся в контору, но и телефонная связь была повреждена.

Люди метались от дома к дому испуганным стадом, всё выскочили из своих изб, боясь в них возвращаться. Никто не знал, что ждать в следующий миг. А огонь вспыхивал внезапно. Вот снова взорвался снопом искр, загрохотал, загудел огонь, побежал под крышу, нырнул внутрь, и заполыхала изба. Как спасти ее, если все провода мигом накалились?

И только несколько домов обошла беда, в их числе— избу Варьки. Семья видела, что приключилось в деревне, но никто не вышел помочь сельчанам, не пожалел и не посочувствовал деревенщине.

— Верно, за Варьку их Бог наказал! — выглянула в окно мать. Но через неделю узнали, что и в двух соседских деревнях случилось такое же из-за жары. Только там народ оказался пограмотнее и сумел вскоре обесточить линию. Тем и спасли деревни от пожара.

Варька после случившегося с нею и вовсе оборзела. Раздумала поступать в институт, посчитав, что не сможет жить в городе, решила пойти на птичник и пришла к председателю колхоза поговорить о задумке. Тот оглядел Варьку ощупывающим взглядом и спросил усмехнувшись:

— Ты петухов себе приглядела загодя? Тебе нынче ни один десяток потребуется! Уж и не знаю, как они с тобой сладят?

В следующий миг он уже лежал на полу воющим комком. Варька вломила ему так, что мужик не мог встать на ноги. А уже ближе к обеду девку увезла милиция. Председатель сумел дотянуться до телефона, и Варьку увезли в наручниках в район.

Все в деревне были уверены, что Варю теперь сгноят в тюрьме за побои, нанесенные председателю колхоза в служебном кабинете, да еще в рабочее время. Но… Через пятнадцать суток ее отпустили из милиции, признав хулиганкой, несдержанным, грубым человеком. Так сказал пожилой следователь милиции, заметив попутно, что ей о групповом изнасиловании нужно было заявить вовремя, а не отмалчиваться по дремучей стыдливости, что тогда по свежим следам виновных наказали бы. А теперь что докажешь? Прошло почти два месяца. Коль смолчала, нынче деревня из потаскух не вытащит. Если еще кого отметелит, получит срок… И посоветовал Варьке избегать конфликтов с сельчанами. Она и так ни с кем не общалась. А вернувшись в деревню, даже здороваться перестала.

— Варюшка наша! За что горькая доля тебе досталась? Может, нам уехать из этой проклятой деревни, в другое место податься за светлой долей, где тебя никто не знает и не будет обзывать! Вон и от парней наших, братьев твоих, все девки поотвернулись, тобою попрекают. А в чем ты виновата? — сетовал отец.

— Никуда отсюда не сдвинусь. Кому я не по душе, пусть сматываются отсюда, но не я! — глянула зло. А уже через неделю, возвращаясь с луга, лицом к лицу столкнулась с конюхом Кондратом. Он шел на покос, держал на плече косу и, завидев Варю, предложил осклабясь:

— Ну че? Давай порезвимся, покуда рядом никого нет? — сбросил косу, схватил девку в охапку, поволок в кусты, заголяя ее на ходу. Варька орала во всю глотку. Мужик расстегнул портки, скрутил Варьку, вырывавшуюся из рук, пытался уложить на траву, девка не поддавалась, и тогда Кондрат ударил ее по лицу наотмашь.

— Ну, кобелюка лысый, держись! — ухватила мужика за грудки, рванула на себя и вмазала из всей силы головой в лицо. Конюх мигом упал. Из носа и рта полила кровь. Нет, не струйками, сгустками пошла. Кондрат потерял сознание, а Варя, вернувшись домой, рассказала своим о случившемся.

А вскоре к ним в дом влетели сын и жена конюха.

— За что, сука, изувечила нашего? — орали на Варьку, пытались достать, задушить, разорвать ее в мелкие клочья. Но когда до них дошло, что Варька едет в район на освидетельствование и там же в милиции подаст заявление на Кондрата, мигом утихли, испугались.

— До смерти в тюряге гнить станет. Не прощу гада! Пусть сдохнет как паскуда! — переодевалась девка. Вместе с нею собирался отец.

— Простите Христа ради! Мы сами с ним разберемся. Мало ему не покажется! Все волосья ему выщиплю! Не позорьте нас! Мы ж все почти родные, в одной деревне живем. Зачем друг другу гадить? — заливалась слезами баба конюха. И пожалели ее. Не поехали в район. А через неделю Кондрата увезли в районную больницу. Оказалось, Варька сломала конюху переносицу, и тот всерьез занемог. А через неделю к девке снова заявилась милиция. И тот же самый следователь спросил раздраженно:

— Разве я тебя не предупреждал? Сама в клетку лезешь. Не можешь жить спокойно. Что ж, я говорил о последствиях, — вздохнул человек и добавил:

— Если умрет мужик, тюрьмы не минешь.

— Но он сам виноват!

— А где доказательства?

— Его родня уговорила не позорить их семью!

— Вот и поверила, пожалела! А они на тебя заявление написали, требуют привлечь к уголовной ответственности по всей строгости закона и без пощады! Поняла?

— Да все мы давно поняли! Только одно удивляет, почему мне, фронтовику, и поныне приходится доказывать истину! И уже в своей деревне! Ведь вот над дочкой надругались, осквернили ее! Не враги, свои деревенские и притом никто не наказан, все на воле и теперь! А ведь сил овал и сворой. И хоть бы один в тюрьму попал. Нынче старый кобель решил осквернить, Варька за себя постояла и опять она виновата? Выходит, что всякий гнус может глумиться над ней, а она должна молчать? Или мне надо вспомнить фронтовое и спросить со всех за свою дочь? Поверь-!е, после меня в больницу везти будет некого. Если кому приложу, то этот уже станет трупом. Иначе не умею. На войне так приучен. Так что скажете? Я того Кондрашку, как только он выйдет из больницы, из шкуры вытряхну и всю его блохатую семью живьем урою на погосте! Ни старого, ни малого не пощажу! Доколе над нами измываться можно?

— Не кипятись. Я тоже воевал. Но теперь другие времена настали и люди иные. А мы с тобой и их защищали. Так что нынче молчи. Кого выпестовали, тех и получили! — отвернулся к окну следователь и продолжил:

— Как человек, я восторгаюсь твоей дочкой! Уж как знатно натянула она на кентель этого конюха! У него рубильник чуть не вылетел из башки. Зрение испорчено вконец. Зубы выбиты основательно. Сразу виден почерк Вари. У нее и руки, и голова как пушечное ядро. Аж зависть берет. Огонь, ни девка! За такою как за каменной стеной любой мужик проживет! Но с другой стороны, рядом с такими мужики быстро мельчают. Ну, почему Кондратов полдеревни, а Варька только одна? Молчишь? Почему кроме своей семьи за нее никто не вступился? Скажешь, не видели? Чушь! Да все оттого, что нынешние людишки боятся сильных личностей, как нынешние мужики опасаются умных женщин. Эту не подомнешь, а дурой управлять легко. Сильную бабу не подчинить, она сама любого в штопор скрутит. И не поддастся, потому что в себе личность уважает. О чем Кондрашки и понятия не имеют. Кроме пуза и похоти, ничего у них нет. А потому, нельзя прощать и верить! Дошло до вас или нет? Ведь за доверчивость даже курица в котел попадает, — сказал уходя и предупредил у двери:

— Другой с вами говорить не станет. Сунет в «воронок» и прощай воля. А жизнь и без того короткая, как вспышка от выстрела и до смерти. Оглянуться не успеваем. А уже пора в обратный путь, туда, где садится солнце, так и не успеваем увидеть ни рассвета, ни заката, — шагнул через порог и ушел, помахав ладонью уже со двора.

— Пап! О чем он говорил? О каких рассветах и закатах? — спросила Варя.

— О том, что жизнь наша короче песни пули. Сколько их слышали, виски поседели, а ума так и не прибавилось…

— О чем ты?

— Нельзя жалеть врага. Это правило войны и жизни. Пожалел или промедлил, — сам схлопочешь смерть. Враг не пожалеет, а коли не разучился жалеть, не заводи врагов и не бери в руки оружие. Оно для мужчин, и только для сильных рук. Вот и напомнил человек давнее правило. Без него на войне не выживают, а и нынче не устоять. Выходит, дочка, ты у меня как служивый в запасе, всегда на чеку и расслабляться нам нельзя. Потому что Кондрашек много, а ты не только у меня, а на всю деревню одна…

Шло время, все ожесточеннее становилась Варя. Еще бы, все ее одноклассницы повыходили замуж. Иные уже обзавелись детьми, и только ее никто не брал. Обходили дом сваты, и девка совсем загоревала. Никто из деревенских парней не оглядывался, не вздыхал и не ожидал Варю на скамейке у калитки. Дурная молва о ней облетела даже соседние деревни, и люди при встрече отворачивались от девки.

— Слушай, Варенька, поезжай учиться в город. Хотя бы в техникум. Может, человек сыщется. Здесь в деревне так и засохнешь в перестарках. А там, среди незнакомых, сыщешь свою судьбу. Пока молодая, может, повезет, — посоветовал отец, добавив грустно: — Смотреть на тебя больно. Вон Кондрашка от инсульта помер. Все про это знают, а все равно тебя в его смерти винит деревня. Сама знаешь, на каждый роток не накинешь моток. Поезжай, родимая, с годами людская память тебя позабудет.

Всю неделю в семье спорили, куда Варе ехать учиться. В учителя не хотела, к медицине у самой душа не лежала. В автодорожный раздумала, да и отец не советовал. Остановились на сельхозинституте на ветеринарном факультете.

Но нужны были справки из колхоза: о рабочем стаже, характеристика. Как все это взять в конторе и какую характеристику ей выдадут, Варька заранее предположила, но отец успокоил и пошел к председателю сам. Тот, узнав что Варька уедет в город на целых пять лет, аж ушам не поверил, на радостях отца благодарил как родного брата. Характеристику дал такую, что хоть сейчас в областные депутаты избирай, без промедленья выдали ей справку о рабочем стаже. Узнав, что девка собралась в ветеринары, председатель не выдержал:

— Во! Самое подходящее место для нее нашли! Эта у жеребцов на скаку яйцы голыми руками отрывать будет! Ей только доверь! Она, коль сюда воротится, ни единого мужика не оставит безущербным! Всех кастрирует, хоть скот иль людей, ей едино. Ну да я до того времени уже на пенсию уйду, больше с нею не увижусь…

Варя уехала из деревни ранним утром. Еще до восхода солнца встали они с отцом и, выйдя на большак, вскоре остановили попутную машину, на ней и приехали в город, сразу к тетке, какая жила в самом центре. Она была родной сестрой отца, тоже воевала, имела много наград. На войне была разведчицей и, как говорил отец, характер у его сестрицы был с хорошим зарядом пороха. Недаром, дескать, она держит в ежовых рукавицах всю свою семью. А она была не малой: муж и трое сыновей, невестки и внуки. Все сыновья жили отдельно, каждый в своей квартире, но мать всегда оставалась главным человеком у всех.

Едва открыв двери и увидев брата, Марина тут же выпалила:

— Ну и облез ты, старый хрен, совсем как истоптанный валенок, какой подшить забыли. Чего так износился, твою мать? — только тут разглядела Варьку и, схватив обоих, впихнула в прихожую:

— Живо разувайтесь, раздевайтесь и марш в зал! — командовала всеми разом. По ходу заглянула на балкон и позвала мужа:

— Толян, кончай вонять папиросами. Валяй в комнату. К нам родня приехала!

Варя не знала, куда себя деть, ведь в городскую квартиру попала впервые.

— Ну чего топчешься, как телушка в стойле. Пошли поможешь мне на кухне! — повела за собою Варю и поручила делать салаты, жарить картошку, сама взялась за котлеты, нарезала сыр, колбасу, хлеб и засыпала Варьку вопросами.

Вскоре Марина узнала обо всем.

— Вытри сопли и слюни! Нечего в прошлое оглядываться. Не воротишь. А и жалеть особо не о чем. Давно надо было приехать сразу после школы. Чего в деревне канала? Ждала, когда тебе морду на жопу свернут? Уж как-нибудь поместились бы! А то вспоминаете, когда жареный петух не только задницу, но и душу исклюет.

— Меня отец на квартиру определит, чтоб вам не мешать! — тихо заметила Варька.

— Алешка! А ну шмаляй сюда, мудило! Ты что, мозги просрал вконец? Во как навешаю пиздюлей, враз вспомнишь золотое детство и меня в нем! Ишь, вздумал Варьку к чужим устроить, а я для чего тут у тебя завалялась? Не отдам! Здесь останется, у меня! А попробуешь утащить на квартиру, тыкву до самой сраки откушу! Иди умойся, лысый черт! — чмокнула брата в щеку и подтолкнула к ванне.

Варвара робела перед Мариной. Напористая, резкая женщина подавляла всякое желание перечить, спорить с нею, она умела едко высмеять, оборвать любую жалобу, грубовато шутила и не терпела пререканий. С отцом Вари вела себя так, словно тот был подростком, и пресекала его:

— Молчать, пехота! Не распускай здесь сопли. Сам виноват, что не привез ко мне дочку вовремя. Теперь бы она училась на четвертом курсе! Глядишь, минуло б ее то, что случилось в деревне. А теперь не зацикливайся. Все поправимо. У меня она быстро забудет село и ее заскорузлых, корявых дикарей. Ты одно пойми, слышь, Алешка, не всякий родившийся в деревне остается в ней жить навсегда. Не тот характер и натура, и судьба другая. Не дано спокойно ковыряться в говне! Помнишь, как меня с детства отец ремнем выгонял в огород, приучал к делу. А я и с битой задницей пряталась в кустах и сидела там до вечера, а в огороде ни хрена не делала, не лежала душа к земле. Оно и теперь в деревню колом не выгонишь. Как вспомню все, с души воротит. Силой любовь не навяжешь! И дело не столько в работе. Народец там дерьмовый. Конечно, не везде такие людишки. Но в твоей — одни отбросы прикипелись, сущее говно! Не зря Варька ни с кем не дружила.

— Знаешь, дочка моя, а характер твой. Это мы все враз приметили, — смеялся отец. И добавил короткое:

— Уверен, что вы подружитесь.

— Само собою! Я сделаю из нее свое подобие! — пообещала Марина, приобняв Варьку.

— Уж над нею я поработаю. И, конечно, сделаю все, чтоб эта наша кровинка никогда не вернулась в твою лапотную, пещерную деревню.

— Маринка, но и без деревни не продышишь. Чего уж ты так заплевала нас? — нахмурился отец.

— Не злись, Алешка. Ну и Варьку не неволь. Зачем ты хочешь состряпать из нее ветеринара? Ну, вякни мне, женское ли это дело кастрировать котов, вырезать грыжи у собак, лечить у них чумку, экземы, вырезать всякие шишки и наросты. Или осеменять коров пипеткой — заменяя быка! Спасать от ящура и копытки целые стада или лечить бруцеллез! Да на хрен ей все эти геморрои? Пусть работает в библиотеке! Там она до старости доживет без грыжи и радикулита!

— Во, завелась! А разве я ее посылаю в ветеринары! Я хочу, чтоб Варька имела высшее образование и твердый кусок на завтра. Сама понимаешь, я не вечный.

— Замолкни, братан, не хорони себя загодя! Ну, а насчет Вари мы еще подумаем. Не дам ей голову в петлю совать. Не пущу в деревню нашу девчонку! — пообещала твердо.

Варька, услышав, обрадовалась. Марина будто прочла ее мысли.

— Мы тут замуж девочку отдадим. Устроим потеплее. Как ты на это смотришь? — повернулась к племяннице. Та смутилась.

— Иль в деревне кого полюбила?

— Еще чего? — вспыхнула Варька:

— Да я в их сторону не бздну! — вырвалось злое.

— Это хорошо, что сердце свободно. Пока будешь учиться, успею слепить из тебя кайфовую городскую женщину! — пообещала Марина, загадочно улыбаясь.

Как только уехал отец, тетка взялась за воспитание Вари.

— Ты никогда и ни перед кем не должна робеть! Это первое, что надо помнить как имя собственное. Ведь каждый на твоем пути — обычный человек, может, намного хуже самой, а к должности прорвался из-за знакомств, связей, денег, при помощи родни и собственной подлости, в редких случаях из-за своих способностей и знаний, таких единицы. Не смотри на возраст. Знай, он не показатель ума или мудрости. Если человек родился дураком, он им и сдохнет. Должна была убедиться по своей деревне. Там все наглядно. Так же и в городе, только здесь не так заметно. Помни! Никогда, никому не верь даже в малом. Люди выживают за счет глупости и доверчивости других. Слезами нынче никого не разжалобишь, только насмешишь. Ни с кем, ничем не делись, если не хочешь стать посмешищем. Не обзаводись друзьями и подругами, если не хочешь на свою голову бед и несчастий. Навсегда откажись от хвастовства. Это самое большое горе. И никогда никому не завидуй.

Варька слушала тетку, открыв рот, о таком ей никогда не говорил никто даже в своей семье.

Марина уже на второй день переубедила племянницу, и та без раздумья согласилась поступать в пищевой институт. Там был самый маленький конкурс, и приняли Варвару с распростертыми объятиями.

Она понравилась приемной комиссии. Когда одна из преподавателей спросила, почему Варя пришла именно в этот институт, девка ответила не задумываясь:

— Голодовать не хочу! Пусть зарплата маленькая, зато пузо всегда полное. О жратве особых забот не будет. Рядом с кастрюлями голодной не останусь никогда, заодно научусь готовить по-городскому. Кто ж подскажет, а тут всему научат. Да я с таким дипломом такого мужика себе найду, что вся деревня с зависти сдохнет!

Вся комиссия рассмеялась, услышав аргументы девки. С нею мигом согласились. Варькины простодушие и наивность покорили всех.

— Молодчина! Все как на духу сказала!

— Побольше бы таких!

— Ну, кому-то повезет! — заметил один из всей комиссии мужчина и, подморгнув Варваре, предложил:

— А на практику приходи в наш ресторан. Если понравится, останешься насовсем!

Девка не обратила внимания на него. Не запомнила имя и внешность. Она радовалась, что поступила, стала студенткой, и в институте ее признали. Всего трое ребят и больше тридцати девчат учились вместе, в одной аудитории. Варю сразу зауважали. И хотя пыталась девка жить по советам Марины, у нее все получалось по- своему. Она не умела смолчать, сдержаться, уйти в сторону от споривших, никогда не скрывала свое мнение. В отличие от всех девчонок курса, никакого внимания не обращала на троих ребят. Они казались ей совсем зелеными, почти детьми, недавно оторвавшимися от материнской юбки. Это обстоятельство иных удивляло и огорчало, других радовало.

Ну откуда было знать однокурсникам, как учила дома Варьку ее тетка:

— Никогда необращай внимание на ровесников. Ни один из них не должен и не годен для серьезной семейной жизни. Ну кто они? Сопливая зелень! От них нигде не будет толку. Муж должен быть старше и мудрее тебя, опытным человеком, со сложившимся характером, способным не только создать, а и обеспечить, достойно содержать свою семью, быть основой и защитником, вон как мой Толян! Он на целый червонец старше и поверь, никаких проблем нет.

— А по-моему вовсе не он, а вы глава семьи — не поверила Варя.

— Это само собой. Но он убежден в обратном и я с ним не спорю. Зачем? Главное между нами ни в чем нет разногласий.

— Да уж попробовал бы он слово поперек сказать, — усмехнулась Варя.

— Я его настырство мигом гашу. На то я женщина! — улыбнулась лукаво.

— Толян должен обеспечивать семью, и он с этим справляется.

— А вы его любите?

— Вот глупая! Разве это обязательно? Я родила ему троих сыновей. Никогда не изменяла. Не смотрела и не увлекалась другими. Всегда стараюсь вкусно накормить мужа, содержать в порядке дом, правильно вести семейный бюджет. Что ж касается любви, то мне кажется, ее придумали сопливые юнцы и выжившие из ума старики. Ведь вот раньше на Руси как женились? Знакомились уже под венцом. И жили без разводов. Хотя разница в возрасте была громадной. Ей лет шестнадцать, а ему полтинник! И ничего, все было в порядке вещей.

— Да, но это уж слишком! Он же ей дедом по возрасту приходился!

— А лучше как теперь? Едва поженились, а через полгода разошлись. Сколько таких! Все потому, что нет базы, основы для жизни. В результате растет безотцовщина!

— Но старики, о каких говорите, они тоже развелись с бабами, если остались холостыми?

— По разному случается. У каждого свои обстоятельства, всего не предусмотришь. Вон, как у нашего верхнего соседа. Была жена, двое детей, поехали отдыхать на южное побережье. И не вернулись, разбился самолет. Кого-то успели спасти, а им не повезло. Вот и вдовствует человек. Сколько лет один живет. Разве виноват в случившемся? Все имеет, и ничего нет. Весь седой стал, хотя и не старый. На хорошей должности работает, а один как крест в поле.

— А чего не женится? Все своих не может забыть?

— Наверное! Но я таких не понимаю. Человек и так живет мало, зачем себе жизнь укорачивать больной памятью и одиночеством. Впрочем, меня его жизнь не интересует, он спокойный, тихий, никому не мешает и не навязывается. Сам справляется со своим горем, без сочувствующих. Хотя, честно говоря, всегда трудно терять родных людей, — потянулась Марина за сигаретой, закурила.

— А вы тоже теряли? — спросила Варя.

— Пришлось. Особо на войне. Там были друзья. Они, случалось, роднее родни становились. Вот так-то! Ну да ладно, уж не вернешь, — оборвала саму себя и взялась за обычные домашние дела, глуша в себе память. Вот только слезы выдавали и бежали по щекам непрошено. К вечеру Марина успокоилась. И снова разговорилась с Варей:

— А ты будь умницей, не спеши с замужеством. Это горе всегда успеешь заполучить.

— Да кому я нужна? Перестарок, баба, а институт закончу, какая зарплата будет? Копеечная! И жилье не получу никогда! Сами знаете, как смотрят на общепит! Всех поголовно считают ворами, даже если ни в чем не запачкан!

— Чудачка ты, Варька! А кто, скажи, живет теперь на одну зарплату? Нет таких! Учителя в школе мучают учеников и родителей поборами, медики тоже не дышат без наваров. Каждый находит свою лазейку из мышеловки, в какую жизнь поймала. И все что-то придумывают, выкручиваются, живут. Ты тоже устроишься не хуже других.

Варька готовилась к сессии, просиживала допоздна над конспектами, рефератами. Ей хотелось закончить сессию «без хвостов» и на каникулы съездить к своим в деревню. Она уже сдала три зачета. А на четвертом ее затормозил преподаватель по технологии общественного питания. Он засыпал каверзными вопросами и сказал, что примет зачет через неделю, если Варвара подготовится. На сегодня она не тянет даже на трояк.

Девка с ненавистью оглядела тщедушного, близорукого человека:

— Да я срезалась на двух вопросах, но на шесть ответила. А говорите, что и на тройку не тяну! Это нечестно! Я знаю предмет не хуже других.

— А вот спорить со мною уже лишне! Я могу помочь вам подготовиться и сдать зачет через пару дней, — оглядел Варьку так, что она и без слов все поняла.

— И эта плесень туда же! — вспыхнула девка. Убедившись, что в аудитории никого кроме них нет, подошла вплотную. Человек раскинул руки, чтобы обнять, разулыбался довольно, что девка догадливой оказалась. Но как просчитался… Варька сгребла его со стула в охапку, подняла над головой и спросила:

— Слушай, ты, грыжа свинячья, кусок овечьей транды, если теперь не поставишь зачет, выброшу гниду в окно, понял? Там тебя, гниложопого, до конца года по костям не соберут!

— Отпусти, дура! Сию минуту отпусти! — потребовал человек заикаясь.

— Зачет поставишь?

— Поставлю!

Едва Варька опустила мужика, тот мигом шмыгнул из аудитории, громко хлопнув дверью.

Варя решила сходить в деканат и рассказать обо всем, ведь впереди годы учебы. Надо загодя себя защитить.

Усталый, полнотелый декан слушал девку внимательно:

— Так чего хотите? — спросил удивленно.

— Он лез к вам?

— Нет!

— Он предложил интим?

— Нет!

— Чем он обидел вас конкретно?

— Зачет не поставил!

— Значит, вы не знаете предмет, а хотите опорочить преподавателя! Идите и готовьтесь самостоятельно. Через неделю я сам приму зачет! Идите домой и садитесь за учебники. Не пытайтесь убедить в непорядочности преподавателя, с каким работаю больше двадцати лет. Вы только перешагнули порог института, а уже кляузничаете на уважаемого человека. Еще неизвестно к кому из вас нужно присмотреться, — сдвинул брови и взглядом указал на дверь.

Марина, выслушав племянницу, громко рассмеялась:

— Ну и дуреха! Старик, может, хотел на твоей сиське повисеть. Поверь, с тебя не убыло б! Теперь многие студентки сами на ночь набиваются. И не считают это зазорным. Для достиженья цели годится все. А ты растрезвонила, но о чем? Себя опозорила! Мало что тебе показалось. Зато нынче обеими ногами в дерьмо попала. Уж теперь декан оторвется! Он докажет, что ты сама круглая дура! Смотри, как надо поступать! — открыла Варе кучу секретов.

— Конечно, декан знает, что ты права. Но своего не выдал. А ну как повадитесь преподавателей за горло брать. Так и его сковырнете ненароком.

Варька готовилась к зачету. Она перечитала все учебники и пришла к декану в назначенный день.

— Присядьте! — указал на стул напротив и сразу стал задавать вопросы. Варя отвечала легко, не запинаясь, не раздумывая. Декан слушал, задавал новые вопросы, исподволь рассматривал Варю. И вдруг внезапно спросил:

— Наверное, все общежитие помогало вам?

— Я у тетки живу. Сама готовилась.

— А тетка кто? — и услышав о Марине, разулыбался.

— Ее знаю! Прекрасный человек. Когда-то по молодости работал под ее началом. Прямой человек, резкий, но честный. С нею было легко. Жаль, что ушла она на пенсию. А я вот в институт подался. Но Марину мы все помним. Спишите себя с нее, только лучшие качества. И никогда не жалуйтесь на стариков. У них в жизни слишком мало радостей. Может, и вспомнил он свою молодость, глянув на вас. Оно и не грех. Но ведь и не думал обидеть. Говорил я с ним. Он больше чем на чашку чая и не рассчитывал. На то, о чем вы подумали, у него давно здоровья нет. К сожалению, даже к орлам с годами приходит старость. За это не стоит ругать. Время никого не щадит. И вас когда-то настигнет старость. Может, тоже загорится молодость в глазах, вспыхнет на секунду озорная память. Если нечего вспомнить в старости, человек не проживет долго. А потому, будьте мудрее уже сегодня, умейте прощать и не замечать невольных шалостей. Не теряйте тепло понимания и сочувствия. Живите радостью, а не сгустком зла. Не сживайте со свету уходящих, — протянул Варьке зачетку, в ней стояла пятерка.

— Спасибо! — расцеловала декана в обе щеки.

— С каким бы удовольствием я передарил бы их тому, кого ты обидела. Глядишь, подольше пожил бы человек.

— Я исправлюсь! — пообещала Варька.

…В тот день она, убрав в квартире, вздумала помыть лестничную площадку и, прометя ее, взяла в руки тряпку, как вдруг услышала за спиной внезапное:

— Здравствуйте!

Варька оглянулась, увидела седого человека. Тот, поднимаясь наверх, невольно остановился. Человек вглядывался в Варю, а та смотрела на него широко открытыми глазами.

— Разрешите, пожалуйста, пройти, — попросил тихо и, обойдя Варвару так, чтобы даже случайно не задеть, легко поднялся на этаж выше и оттуда сверху, перегнувшись через перила, глянул вниз. Варя подняла голову, почувствовав на себе взгляд:

— Вы новая соседка? — спросил тихо.

— Уже пол года здесь живу…

— Вот как? Родня Марины?

— Племянница!

— Везет же человеку! Счастливая! Столько родня у нее! Передайте привет тетушке!

— А от кого?

— Скажите, что верхний сосед пробегал!

— Хорошо! Передам обязательно.

— Ну а когда выберете время и будет желание! заходите ко мне в гости! — пригласил запросто.

— Мне некогда. А Марине скажу, — пообещала Варя и взялась мыть площадку. Она уже протерла перила, двери, постелила половик у порога и услышала, что сверху кто-то спускается. Это был все тол же седой человек. В одной руке он нес ведро с мусором, во второй держал поводок, на нем большой, пушистый серый кот бежал по ступенькам, торопя хозяина на прогулку.

— Вот видите, все дела разом! Заждался меня кот! чуть в окно не выскочил. Некому больше его вывести а ждать тяжко…

Кот усиленно терся о ноги Варвары и словно забыл, для чего его вывели из квартиры.

— Вася! Что это с тобой? Совсем одичал без ласки, на незнакомых кидаешься. Вы не бойтесь, он не кусается, — успокаивал Варю сосед.

— Я и не боюсь. И Вася вовсе не ласкается, он метит меня как кустик или столбик, на какой по случаю можно нужду справить.

— Ну что вы? Разве так можно? Вася, пошли живей. Не вздумай опозориться! — потянул кота вниз. Варя видела, как отпустив кота с ошейника, человек терпеливо ждал пока тот нагуляется.

Марина, увидев за кем наблюдает Варька, сказала! глухо:

— Этот кот его жить заставил, не дал свихнуться. У людей тепла на человека не хватило. А Васька ложился на грудь хозяину, чтоб душа его не вылетела ненароком и все просил человека не оставлять в свете сиротой. Как бы там ни было, сумел убедить, потому до сих пор оба холостякуют, живут друг для друга, — говорила Марина.

Варя вскоре забыла о соседе, закончились каникулы и снова начались занятия в институте. Время побежало вприскочку.

Отец с матерью иногда звонили, чаще от них приходили письма. Из них Варя узнала, что старший брат Борис переехал в райцентр, там женился. Скоро у них появится ребенок. Средний брат Илья уехал, работает в милиции, аж в Брянске. Младший — Яшка учится в райцентре на электрика. Живет у друзей, с какими вместе служил. И теперь отец с матерью совсем одни.

— Доченька милая, бежит из деревни люд. Кто куда. За осень почти вся молодежь уехала. Иные даже стариков с собой забрали. Нам Борька предлагает переехать к нему. Да мы не хотим. Квартира у них тесная, а и невестка из чужих, не нашенская, сживемся ли, как знать, рисковать неохота, чтоб потом не мотаться обратно в деревню всем на смех.

— Про тебя еще спрашивают иные, как ты там устроилась в городе? Говорим, что учишься в институте. Все тебе желают добра. Вишь, как оно в жизни складывается, ушла с глаз, зло и забылось. Всех свои заботы заели. А и мы живем тихо в доме, стареем понемногу. Все ждем, когда вы, дети наши, на ноги встанете, чтоб нам спокойно помереть. Пропиши, как свыкаешься в городе? Ладишь ли с людьми, кем станешь после института. Но мы ведь и сами того не знаем. Ты хоть напиши про то. Скажи, дочка, как тебе в городе? Нравится иль нет? Хватает ли на харчи? Будь бережна с деньгами, сама знаешь, какие у нас с отцом доходы. Вот недавно Борька немного деньжат подкинул, мы с отцом уголь купили на зиму. Лишней копейки не водится. И взять неоткуда. В деревне, тебе про то ведомо, богатых людей отродясь не водилось, — писала мать.

Ее письма были так похожи на затяжной осенний дождь — сплошные жалобы, даже читать их не хотелось. Варька и так во всем урезала себя. Марина сама покупала ей колготки, иногда баловала недорогими обновками. Видела, как мучается племянница, старалась хоть чем-то помочь ей. А однажды вечером, подсев к ней, заговорила:

— Мою судьбу повторяешь, Варюшка. Я вот так же корпела над учебниками. На одном хлебе сидела! И это после войны! А тут Толян мой подвалил. Я на молодых и не смотрела. Первую любовь у меня война отняла. Ну а Толян сказал, что любви не потребует, главное, чтоб уважала и считалась с ним. Это меня устраивало, даже раздумывать не стала. У Толяна была хорошая квартира, работал военкомом, получал неплохо, и я тут же перебралась к нему из общежития. Да, он старше меня, но не старик. Он не только сделал, а и вырастил всех сыновей, а и выучил, каждому дал образование и всех поставил на ноги, обеспечил жильем. Наши дети не бедствуют. Но… Когда стала женой, сколько выдержала насмешек! Дескать, я молодость запродала, стала подстилкой пожилому мужику, какому жизни осталось на один бздех. Что польстилась на его положение, квартиру, дачу и машину. Все от зависти болтали. Сами, обломись такой шанс, конечно его не упустили бы. Но забывала родня, что я к тому времени прошла войну и знала цену многому. Я уже отошла от романтиков. И, конечно, не согласилась бы рожать детей от голожопого алкаша, растить их в бараке, кишащем тараканами и клопами. Став женой Толяна, я начала другую жизнь, легко закончила институт, получила хорошую работу, обо всем этом позаботился Толян. Он никогда не контролировал мои расходы, хотя с деньгами я всегда была бережлива. Но выручать меня ему приходилось. И не только по мелочи. Нет, не на словах, жизнью доказал ко мне свою любовь, хотя ни разу не признался в ней.

Да и к чему теперь? Сама знаю, — умолкла женщина и, выкурив сигарету, продолжила сипло:

— Раньше, еще при Сталине, всем фронтовикам платили за награды. У меня они тоже имелись. А потом, когда Иосиф Виссарионович умер, эту оплату отменили. Пусть небольшою она была, но уж очень дорогою. Потому обидно стало, когда отняли эти деньги, вроде как обесценили наше фронтовое. Ну, тут понятное дело, возмущались все, но на словах. А я голосовать не пошла, отказалась. Когда вызвали меня в КГБ и стали отчитывать за несознательность, я послала их всех вместе с тем новым Генеральным секретарем ЦК КПСС и плюнула на его портрет, что на стене висел. Что тут началось, тебе не передать. Меня мигом затолкали в камеру, начались допросы с угрозами и оскорблениями. Меня бил по морде безусый охранник сержант. Следователь все интересовался, в пользу какого государства шпионю и занимаюсь антисоветской деятельностью? войне была, в разведке, имею награды, но никто не хотел услышать. Целую неделю продержали в камере. Мне она показалась вечностью. К тому времени у нас с Толяном уже был сын. Старший, ему тогда едва исполнился год. Я уже не верила, что увижу его. И вдруг меня вывели из камеры. Я думала, что поведут на допрос, но охранник повел к выходу. Там уже ждал Толян. Он подхватил меня на руки и отнес в свою машину. Через десяток минут я была дома. Всю ночь Толик говорил со мной. Нет, он не ругал. Он умолял, просил, убеждал научиться сдерживать себя в любой ситуации. И я стала работать над собою, саму себя ломала через колено. И лишь через много лет Толян рассказал, как трудно далось ему тогда вырвать меня из камеры КГБ. Он не упрекал. Но мне было стыдно, что не подумала о сыне и муже, дала волю эмоциям. Вот на них я не имела права. А Толик доказал, что он не только муж, но и единственный, самый лучший на свете друг. И пусть вся родня хохотала надо мной, обзывая меня стервой, расчетливой дрянью, плутовкой и сукой, я ни разу за все поды не пожалела о своем замужестве. Говорю тебе как на духу, только самым хорошим бабам пожелала бы таких мужей как мой! Давай и ты умней. Не выбирай себе мужика красивого. Не с лица воду пить. Смотри, каким он в жизни будет, потянет ли семейный возок. На это не каждый годен. Помни о том, Варенька! — погладила племянницу по голове. А девка задумалась.

Уж какой там выбор, до него ли, если на нее никто не обращает внимания и не оглядывается в ее сторону. Девка вздыхает удрученно, ведь годы идут, а что дальше ждать, лучшего не будет…

Варя вытряхивает половик, что всегда лежит у порога, протирает пыль с двери и слышит:

— Здравствуй, Варя!

От неожиданности присела. Когда оглянулась, увидела соседа с верхнего этажа. Он нес кота с прогулки.

— Я испугал тебя? Прости…

— Не слышала, как подошли, о лекции вспомнила. Тема сложная. Сплошная морока, а вслепую зубрить не люблю и не умею.

— Может, я сумею помочь? — предложил человек.

— Тут специальные знания нужны. А разве вы имеете отношение к общественному питанию?

— Нет! Но помочь смогу, вместе разобраться легче. Приходите, я жду вас, — пошел на свой этаж.

— Ну, а что ты теряешь? Он тебя не съест и не обидит. Ты не навязываешься, сам позвал. Чего бояться. Я о нем ничего плохого сказать не могу. Очень вежливый, воспитанный человек, из интеллигентов. С ним познакомиться престижно. Конечно, схомутать его было бы удачей, но от тебя пока что за версту деревней несет! Вряд ли меж вами серьезные отношения сложатся. Ты у меня как первотелка, какую прежде чем подоить, стреножить надо! Не злись, Варя, я правду сказала! Прежде чем пойти к нему, умойся и причешись!

— Само собою! — пошла в ванную. А выйдя, взяла учебник и поднялась к соседу.

— Проходите! — пригласил в зал.

— Давайте для начала кофе попьем. Мозги зарядим, потом легче будет науку грызть. Вообще какой кофе предпочитаешь — натуральный или растворимый?

— Никакой, — ответила краснея.

— Почему? — удивился человек.

— Потому что мне он не по карману, дорогой! — ответила честно.

— Я же угощаю! Пей! Кофе даже полезен! Особо, когда к зачетам готовишься, без кофе не обойтись, по себе знаю!

— А вы что закончили?

— Авиационный! Работал конструктором на заводе. Потом финансово-экономический, этот нужнее оказался.

— А я в пищевом!

— Тоже дело нужное, особо для женщин! А то лезут в технические вузы, гонор покоя не дает, все стремятся доказать, что они ничуть не хуже мужчин. Но одно дело учеба, а когда работать приходится, вот тут становится понятно, у кого пупок крепче завязан.

— Я тоже хотела в ветеринарный поступить, да тетя отсоветовала. Так вот и оказалась в пищевом, как мышь в чужой норе.

— Не нравится?

— Нет! Получка будет маленькой, а спрос большой! Все, кому не лень в душу наплюют. Каждый гнус грозить станет. Короче, работа предстоит хуже каторги и никаких перспектив! Жилья не жди, в лучшем случае дадут место в общаге и живи там до смерти. Вон были мы на практике в ресторане, так в нем шеф-повар почти тридцать лет отмолотил. А все чужие углы снимает, на квартире живет с семьей. Двоих детей вырастил. Сын его уже свою квартиру получил, в милиции устроился, а отцу и не светит.

— Варя, вообще бюджетникам тяжело с жильем. Я не мучился, потому что работал в оборонке. Там с этим быстрее. К тому ж у тещи была кооперативная. Когда она умерла, мы объединили ее и свою. Так вот и получилась большая квартира. Вот только к чему мне такая? Надо б поменять на меньшую, да все времени не хватает, — пожаловался или посетовал человек и предложил:

— Давайте пить кофе!

— Подождите, дайте тряпку, со стола уберу, — протерла стол и, повернувшись к коту, сказала строго:

— Вася! Этот стол для хозяина! У тебя свое место есть и миски! Здесь нельзя бегать и лежать.

Кот, выслушав, ушел на кухню и больше не подошел к Варьке.

— А чем вы вечерами заняты? — спросил сосед.

— Занимаюсь. Чем еще? Ну, тете помогу по дому, убрать, постирать, приготовить…

— А подруги?

— Их у меня не было с самого детства. Как-то не сложилось. Я часто дралась, росла забиякой. Потому не получалось дружбы ни с кем.

— А я с самого детсада с девчонками дружил, защищал, играл с ними. Они меня на Новый год даже Снегурочкой наряжали. Голос был звонким. Когда подрос сам, огрубел и голос. Но с одноклассницами и однокурсницами и теперь дружу.

— Как вас зовут? — перебила Варя.

— Прости мою рассеянность! Виктор я!

— Говорите, что много подруг, тогда почему один живете?

— Так уж случилось. Была и у меня семья. Но не стало. А подруги мои — замужние женщины. И дружба наша чистая, без грязи и интима. Мои девчонки надежнее многих мужчин, к чести их будь сказано. Ни разу не подвели и не бросили. Моей родне далеко до них, — поставил кофе перед Варей, заглянул в глаза:

— А ты красивая, — сказал тихо.

— Да будет вам. В институте все девчонки надо мной смеются. Вроде я от телушки отличаюсь тем. что рога еще не прорезались.

— Глупые они! Из зависти болтают пустое. Мы почти все вышли из деревни. Не пойму, как можно над тем смеяться? Ну пусть я в городе вырос, а чем лучше деревенских? Я ж никому во всем дворе спуску не давал. Сколько окон разбили мячами, не счесть! А дворовые скамейки смолой покрывали, мстили старухам за жалобы нашим родителям, отрывали ручки на дверях подъездов. Чего только ни писали на стенах дома и в коридорах. О соседях и друг о друге полную биографию. Теперь даже вспомнить совестно. А тогда героями себя считали.

— Вить, но как бы то ни было, вы дружили! А меня боялись. И я к тому привыкла!

— Разве ты ни с кем не встречаешься? — спросил человек, неподдельно удивившись.

— Нет, ни с кем! Парни такие же трусливые, какими были в детстве. Да и о чем можно говорить с «хлопушками»? У них в голове сплошной сквозняк. Короткой перемены хватает, чтоб понять и раскусить каждого. Чтобы встречаться, надо, по крайней мере, хотя бы уважать человека. А если не за что, то лучше не тратить время, — вздохнула и, отпив кофе, похвалила:

— Вкусный.

— Варя, а ты любила кого-нибудь?

— Нет! Не довелось. Наверно, такой не родился на мою долю. Марина говорит, что это оттого, что я себе цену завысила. Но она не права.

— А какого человека сумела бы полюбить?

— Самого непутевого! — ответила смеясь.

— А если всерьез?

— Зачем вам это знать? Мы просто соседи и ничего больше. Вы серьезный человек, А я кто? Деревенская матрешка! Вот закончу институт, пошлют в захолустную столовую, где буду до пенсии возиться с готовкой. Скучно все это! Может, лучше было стать ветеринаром. Я животных люблю больше, чем кухню. Все потому, что они добрее и благороднее людей. А вот вы редко общаетесь с Васькой. Мало его гладите и не говорите с ним. И он устал от одиночества. Пощадите его, не забывайте дарить тепло, он подольше поживет. У равнодушных хозяев животные мало живут, — гладила кота, расположившегося на коленях.

— Варь, а почему он все время к тебе льнет, к другим даже не подходит?

— Животные лучше всех разбираются в людях. Знают, кого не стоит опасаться.

— А я вообще не люблю ни собак, ни кошек. Этот Васька был любимцем дочки. Моих нет, а он как и я тоскует, помнит и до сих пор спит на ее кровати. Знаешь, он ласковый, добрый, но когда попытался с дочкиной постели прогнать, он зашипел и чуть не бросился на меня. Я так и не понял, отчего он озверел тогда…

— На постели запах дочки остался, они дружили, кот любил ее, а вы хотели отнять. Вот и разозлили.

— Да, но прошли годы!

— Животные хозяев помнят до смерти.

— Ну и дела! Что ж, давайте конспектами займемся, посмотрим учебник, — подсел к Варе.

— Вот эта тема, — указала Виктору. Тот быстро перелистал и, удивленно глянув, спросил:

— А что тут непонятного? Все как на ладони! — объяснил суть и спросил:

— Поняла?

— Конечно! И правда все просто до примитивного. Если бы преподаватели вот так умели!

— А ты ко мне приходи.

— Совестно отрывать вас. Ведь выходной, а я целых три часа отняла!

— Всего лишь три часа. Скажи, куда девать остальное время?

— У вас есть друзья, — напомнила Варя.

— Я от них, они от меня устали. У всех свои заботы. Подруги обросли детьми. Они иногда приходят, в другой раз звонят, но все реже, не хватает времени, мы все устаем от рутины и суеты.

— Вот и я тоже впустую живу. Никому не нужна, сама ни в ком не нуждаюсь. Ничего за плечами и впереди пустыня.

— А давай завтра в театр сходим!

— Что я там забыла? Да и не в чем мне туда лыжи вострить! — покраснела и закрыла лицо руками, впервые обругав себя за болтливость.

— Варь, это дело поправимое. Вон у моей жены два шифоньера нарядов. Посмотри, примерь, она не от болезни умерла, бояться нечего.

— Не могу, Виктор, носить чужое. Меня Марина будет ругать. Да и зачем мне тот театр? Увидят преподаватели или однокурсники, в сплетнях утопят.

— Чепуха!

— Нет, не могу платье покойной надеть.

— Почему?

— Ну, поймите, есть моральный стопор. Не смогу себя заставить. Лучше в старом, дешевом, но в своем, — отвернулась от нарядов покойной жены Виктора, тот плечами пожал:

— И ты с предрассудками?

— Виктор, тебе когда-нибудь предлагали примерить одежду покойника?

— Я даже носил после старшего брата. Он умер от пневмонии еще молодым. На судне работал. А я только поступил в институт. Все пять лет его вещи носил и ничего плохого в том не видел.

— Да, но он был вам родным человеком!

— А какая разница?

— Ладно, Виктор! Я сама дала повод высмеять себя. Спасибо за все. Мне пора! — встала Варя.

— Подожди! Я вовсе не хотел тебя обидеть! Наверное, ляпнул не то. Прости, не сердись. Но так не хочется, чтоб ты ушла. Думал, ты станешь подругой, а вот обидел ненароком. Поверь, я вовсе без умысла. Давно не был в театре. А хочешь, можем просто погулять по городу. Говорят, что такие прогулки даже полезны.

— Нет, не хочу, — дергались Варькины губы.

— А хочешь, я лапти надену!

— Лапти? Зачем?

— Чтоб ты рассмеялась. У меня есть, друзья подарили вместе с обмотками и научили не только надевать, а и плясать в них. Знаешь, классно получается, легко и удобно.

— А ты плясать умеешь?

— Еще как! Проверено! Первое место в стройотряде взял за «барыню». Девчонки меня на свадьбы затаскали. Если б не плясал бы, кто позвал бы?

— А я хоть и жила в деревне, плясать не умею. Некому было учить.

— Этому я запросто обучу!

— А зачем? Я живу без праздников. Нет их у меня.

— Почему?

— Так уж получилось.

— Варя, я думал ты веселая, озорная!

— Была такою когда-то.

— Что же случилось?

— Вот об этом не могу, может, как-нибудь потом, но не теперь, не сегодня.

— Ты музыку любишь?

— Смотря какую…

— Тогда на свой вкус положусь, — поставил тихую, спокойную мелодию и заслушался. Варька, воспользовавшись этим, тихо ушла.

— Недотепа, дурочка, мужик запал на тебя, а ты смылась! — заметила Марина.

— Да зачем он мне сдался этот дед! Так и станет одевать в тряпки покойной? Я обалдела, когда такое предложил! — возмущалась девка.

— Ну, тут он лажанулся. Но поверь, что вовсе не хотел обидеть. Воспитание у мужика слабое. Так и застрял в лаптях вместе с «барыней». Хотя это поправимо. Он просто вздумал разрешить проблему одним махом. Будь на твоем месте баба похитрее, не отказалась бы. И прибрала б к рукам все, и шар-тиру, и машину вместе с дачей. Сегодняшние бабы не теряются и шутя облапошивают мужиков. На то они плутовки! Теперь о любви не говорят. Она забыта. И тебе пора задуматься над будущим, чтобы не застрять в какой- нибудь зачуханой столовой до старости и не сковырнуться среди котлов! Мы все не вечны.

— Ну а что вы предлагаете? Выйти за соседа замуж? Он почти вдвое старше меня! Совсем старик. Увидят его в деревне, со смеху сдохнут. Так и скажут, что лучше было б за деревенского свинаря согласиться, чем вот с этим связаться!

— Дура! Свинарь до конца жизни в говне застрял! А Виктор настоящий мужик! И не клепай мозги. За него любая с радостью пойдет. Таких только в лотерею выигрывают. А ты что собою представляешь? Пока ты ноль! Если у вас что-то проклюнется, ты уже будешь принята в высшем обществе. Это очень здорово, поверь, люди слишком много отдали б за такое. Уже будущего можно не бояться. В стоповую не пошлют, найдут место потеплее и почище.

— А жить то как?

— Возраст понятие условное! И тут все зависит от тебя. Как у моих бывших сотрудниц получилось? Одна вышла почти за ровесника. Готовить не умела, вечно пилила мужа. Тот от нее в командировки срывался. Ну и получил язву. Она в онкологию перешла. На пятом году в щепку высох, сущим стариком смотрелся, и вот тоща, уже умирающего, забрала его к себе прабабка. Увезла в дремучую глухомань, а жене той запретила приезжать. А эта баба все посмеивалась над сотрудницей, какая вышла замуж за человека в годах. Ну, прямо скажем, изводила женщину и все спрашивала не бет ехидства, чем она с мужем занимается по ночам. Так вот у той мужик помолодел. И сегодня живой и здоровый. Пчелами занимается. Внукам помогает, между прочим, родным. А та первая, у какой муж язвенником сделался, одна осталась. Так-то вот и посмеялась…

— Не вылечила бабка? Помер? — пожалела Варя человека.

— Вылечила! Но мужик бросил, не вернулся к ней. Не захотел раньше времени помирать. Другую женщину нашел. А его первая и теперь одна мается. Так что не все от возраста, многое и от нас зависит, как мы порадеем. Мужики зачастую становятся заложниками неумелых и ленивых жен. Потому живут плохо и мало. Коль жена безрукая, никакими деньгами ее не выправить. Хорошо, если мужик сам умеет готовить. Но таких мало. Часто случается, что не выдержав, дают подсрачника неумехам и запрещают подходить к дому ближе, чем на пушечный выстрел.

— Ну, если мне какой мужик обломится, он с голоду не загнется! — рассмеялась Варька.

Она внимательно наблюдала, как Марина относится к своему мужу, как кормит его, провожает и встречает с работы, общается с ним. И Варька поневоле запоминала все, училась у тетки. Та могла нагрубить, наехать, обозвать кого угодно, но не мужа. Его она берегла…

Может, раньше была заметна между ними возрастная разница, но теперь они смотрелись ровесниками.

— Девочка моя! — называл Анатолий Марину, и трижды бабка сияла от счастья и верила, что она и впрямь молода и хороша собой.

— Мужчину нельзя обижать. Всегда на будущее помни, что впереди ночь. А подготовка к ней начинается с утра, — учила тетка Варю.

Та прислушивалась и запоминала все. Правда, у девки уже выровнялись отношения с однокурсницами. Ее уже звали на вечеринки, в гости в общежитие, и на танцы. Варя часто отказывалась. Но однажды зашла в общежитие к девчатам. Всего то на полчаса заскочила и увидела все, что потрясло до глубины души. Одна девчонка спала раскинувшись поверх одеяла, рядом с нею, не обращая внимания на спящую, целовалась парочка, лапая друг друга за все места. Еще одна шарила по всем шифоньерам, подыскивая, в чем ей сегодня выйти. И только одна из девчат уделила внимание Варе. В комнату постоянно кто-то заглядывал, заскакивал, хватал с неубранного стола все, что попадало под руку, запихивал в рот и так же внезапно исчезал.

— Черт знает что! Как вы тут живете в такой грязи, хоть бы убрали, привели бы в порядок комнату! — не выдержала Варя.

— Во, дает! С чего ради? Это же общага! — услышала в ответ.

Какой-то долговязый парень, войдя в комнату, оглядел девок мутным взглядом и спросил хрипло:

— Эй, метелки, кто на пиво одолжит? Башка раскалывается в куски!

— У самих на курево нет! — ответили ему.

— Вот черт! И тут облом! Уже пятая комната и все мимо. Как дожить до вечера? — вывалился в коридор, чертыхаясь и матерясь.

Все радиаторы завешены нижним бельем. От него шел удушливый запах непростиранности. У двери гора обуви, домашние тапки вперемешку с сапогами и туфлями. Как в них ориентировались? На спинках стульев и койках груды одежды. Лифчики и колготки вперемешку с кофтами и юбками. Ни в одном углу нет порядка, нигде не продохнуть, ни к чему не прикоснуться. Варька не стала задерживаться и вылетела из общаги пулей, бежала от нее без оглядки, радуясь, что не живет здесь. С тех пор она никогда не принимала приглашений.

— Ну, не все так живут, хотя и в наше время водились неряхи, но в большинстве своем мы следили за порядком. Ведь если в комнату заходят ребята, они все видят и делают выводы на будущее. Хотя, студенчество — короткая пора. И многие еще до получения дипломов уже выходили замуж. Конечно, не всегда по любви. От нее, как и от дури, только дети появляются, — смеялась Марина.

— У вас трое ребят! — напомнила Варька.

— Но я их родила в замужестве. Уже имела все. А говорю о подзалетевших дурах, какие ничего наперед не продумали и не создали. Таким всю жизнь не повезет. Кстати, я вчера видела Виктора, нашего верхнего соседа, он кота волок с прогулки. Оба приветы тебе передавали и приглашали в гости.

— Я вам надоела, мешаю здесь? — спросила Варька в лоб.

— С чего взяла? Мне даже лучше, что ты с нами. Сколько забот сняла на кухне и по квартире. Теперь я отдыхаю. Только на базар и по магазинам езжу. Остальное все на тебе. Разве таксе в помеху? Да я не нарадуюсь, что с нами живешь. Выкинь из головы глупое!

— Тогда зачем выпихиваете к Виктору?

— Глупышка моя, о тебе забочусь. Хочу, чтоб не бедствовала в будущем. Устрой свой завтрашний день. Хочу, чтоб ты была счастлива в нем.

Варька, вздохнув, призналась грустно:

— Не лежит к нему душа, что могу поделать?

— А ты объясни ей, что ждет тебя впереди? Может, поумнеет?

Прошло еще несколько месяцев. Варя старательно избегала встреч с Виктором. А тут, перед самым восьмым марта, жестоко простыла и свалилась в постель с высоченной температурой. Марина с мужем уже три дня гостили у старшего сына, домой даже не звонили. Варька лежала в постели, сцепив зубы. Ее бросало из озноба в жар. Она парилась в ванной, но не помогло. Пила чай с малиной. Тоже не полегчало. Натянула на себя свитер, на ноги шерстяные носки, но тепла не почувствовала. Только дышать стало труднее.

— Сдохну, никто не поможет вылечиться. Да и кому нужна? У Марины свои дети, кто я ей? А мать с отцом только вздохнут, мороки меньше станет, не нужно помогать. Братья, небось, мое имя позабыли, а и зачем я им? У каждого своя семья. Я им чужой стала. Ни одного письма от них не пришло, — покатилась слеза на подушку. Варе впервые стало жалко себя. И вдруг услышала звонок в двери.

— Ну, наконец-то вернулись мои из гостей! — пошла открыть дверь. Она была уверена, что это Марина с Анатолием. Но в дверь просунулся громадный букет.

— С праздником тебя, Варя! — не решался пройти в квартиру Виктор. И добавил:

— С женским днем!

— Я и забыла о нем, — призналась глухо.

— А что с тобой? — приметил обмотанную, одетую во все теплое соседку.

— Заболела. Простыла, наверное.

— Марина врача вызывала?

— Их нет никого. Я одна, — ответила сипло. Ей захотелось скорее вернуться в постель, кружилась голова, а ноги, как ватные, предательски дрожали.

— Извините, Виктор, мне надо лечь…

— Давай помогу, — довел до койки, укрыл одеялом и поспешил к телефону. Вызвал врача и не ушел, сел возле постели, пытался разговорить соседку, но той было не до общенья. Ее трясло.

— Варь, давно болеешь?

— Вчера на лекции плохо стало. Ноги промочила. Сама виновата, — отмахнулась девка.

— Сапоги прохудились?

— Не знаю, крепкие были. Может, потому, что в аудитории форточку открыли, а я под самым окном сижу.

— Чего не приходила?

— Некогда было.

— Чем же занималась?

— Как всегда, — отмахнулась устало и отвернулась.

Когда приехала «неотложка», Виктор не ушел. Он

внимательно слушал, забрал рецепты на лекарства, кому-то звонил, заказывая их, следил, как Варе делают уколы, какие таблетки дают, а когда врачи ушли, обложил ее грелками. Поднявшись к себе, вскоре вернулся с банками, пузырьками, бутылочками, поставил компрессы на грудь и спину, растер ноги спиртом, напоил чаем с медом.

— Вить, хватит! Не могу больше! — взмолилась Варвара, но сосед оказался настырным:

— Лечись! Иначе будут осложненья, они хуже самой болезни! — заставлял пить барсучий жир, молоко с маслом и малиной, пичкал таблетками и отвлекал разговорами:

— Знаешь, у меня в подчинении много женщин работает. Все слушаются, ни одна не перечит. По каждому случаю идут советоваться, хоть некоторые намного старше. Вот и недавно одна пришла в слезах. Муж от нее гулять стал, решила развестись с ним. Хотя двоих детей имеют, уже на развод заявление написала. Торопыга! Ну, поговорил с женщиной, выяснил многое. Сама была виновата во всем. Постоянно «пилила», унижала мужа при чужих и при детях, попреками извела. Он и не выдержал. Ну, сколько можно грузить человека? Вот и получила, услышала о себе чистосердечное мнение со стороны. Не пощадил ее самолюбия. Она в конце разговора разревелась навзрыд. Я и скажи, раньше надо было мозги прочистить, теперь, как вернешь мужа? А она ответила:

— Попробую воротить! Век ему не кланялась, а тут придется. Нельзя же детям без отца оставаться!

— И знаешь, а ведь вернула! Поверил ей человек. Она к нему с детьми пришла. Хитрая, плутовка. Знала слабину. Пока у них нормально клеится. Уж не знаю, надолго ли ее хватит?

— Говорите, много женщин, ну почему одну себе не сыщете средь них?

— Варь, была б ты парнем, ответил бы коротко и доходчиво, по-мужски. А тут одно скажу: в доме, где живешь, грязь в него не несешь! Так вот и я того правила придерживаюсь! Давай еще таблетку проглоти! — назойливо сунул в рот капсулу.

— Пора температуру замерить! — напомнила Варя.

— Не тою стороною поставила градусник! — хотел поправить сам, но Варя отпрянула, нахмурилась.

— Опять обиделась? И откуда у тебя столько иголок и шипов, как у ежика! Сначала вылечись, а уж потом вспоминай об условностях.

Когда принесли заказанные лекарства, Виктор и вовсе насел, разложил все таблетки и заставлял их глотать, как прописали врачи.

— У вас что, дома дел нет? — не выдержала Варька.

— Вот нахалка! Я ей помогаю, а она хамит!

— Заколебал!

— Молчи! Я тебе не пацан, чтоб выделывалась передо мной. Когда на ноги встанешь, самой за сегодняшнее будет стыдно.

— Не надо мне помогать!

— Лежи тихо, надоела со своими капризами, как кокетливая бабенка себя ведешь. Успокойся и веди себя прилично! — глянул так, что Варьке стало стыдно, и она с головой укрылась одеялом, понемногу согрелась и незаметно уснула.

Разбудил резкий звонок в дверь. Это приехали Марина с Анатолием. Виктор открыл им дверь и, объяснив почему здесь оказался, добавил:

— Она совсем недавно уснула. Теперь и я пойду к себе. На стуле все ж спать неудобно, да и отвык, — показал на рецепты, лекарства, предписания врачей и пошел к двери.

— Вить, тебя куда выносит? Притормози малость! — остановил соседа Анатолий.

— Присядь хоть на минуту! Спасибо за Варьку! Нам, старым, наука будет, что и не позвонили ей.

— Сапоги ее надо в ремонт отдать, порвались они, — отозвалась с кухни Марина.

— Так отнеси, мастерская через дорогу! Какие могут быть проблемы?

— Не углядела вовремя, забыла, а она не напомнила! — ответила Марина тихо.

А на другой день уже к обеду вернулась тетка с отремонтированными сапогами. Варя благодарно чмокнула ее в щеку, и обе оглянулись на открывшуюся дверь. В прихожую вошел Виктор, неся в подмышке большую коробку и конфеты.

— Уже встала? Как чувствуешь себя? Лучше? Вот это уже хорошо! Ну, вот теперь с праздником обеих! Возьми, Варя, это тебе! Должны быть впору, итальянские, сам выбирал. Давай примерь! — протянул коробку.

— Мне?

— Ну, да! Подарок прими!

— Нет, не могу. Мне уже не надо, мои отремонтированы! Зачем две пары? Мне старых еще на зиму хватит. А и дорогие, когда смогу деньги за них вернуть? — открыла коробку из любопытства и загляделась, не могла оторвать взгляд от сапог, стояла посередине прихожей онемело.

— Ничего ты мне не должна!

— Целый день со мной промучился, и еще вот это! Стыдно мне…

— С больных нет спроса! — рассмеялся сосед и попросил:

— Примерь, хочу увидеть, как они на ногах будут смотреться.

Сапоги оказались на загляденье. Варя не могла скрыть свою радость. Она даже не мечтала о таких, никогда не имела.

— Спасибо, Виктор! Я обязательно верну деньги за них! — смутилась Варя.

— Это мой подарок, ничего не нужно возвращать. Не делай мне неловко, — попросил сосед и предложил:

— Приглашаю на кофе. Придешь?

— Хорошо! — согласилась без колебаний.

Тетка понятливо подморгнула, и Варя быстро поднялась наверх. Нет, она уже не сидела в кресле мумией. Пока Виктор готовил кофе, она открыла занавески, протерла пыль со стола, телевизора, вытряхнула коврики с кресел и дивана, убрала с подоконника Васькину миску, смахнула пыль со стенки и с комода.

— О! Да ты уже хозяйничаешь? — удивился Виктор, увидев, как соседка наводит порядок в квартире.

— Накорми кота. Он голодный. Смотри, как бегает за мной. И воды ему нужно. А я пока палас пропылесосю.

— Кофе остынет.

— Не беда! — отозвалась звон ко.

Виктор приметил, что девчонка не сняла сапоги. Значит, они очень понравились ей, — порадовался человек. В этот вечер они даже потанцевали под спокойную, красивую мелодию.

Встретились они и на следующий вечер. Варе понравился этот человек. Он не умничал и не хитрил. Не докучал приставаниями, боясь спугнуть и оттолкнуть соседку. Он относился к ней как к цветку, внезапно распустившемуся в его квартире.

Лишь спустя время решился поцеловать. Варя насторожилась, нахмурилась, заспешила домой. Но на следующий день пришла. Виктор сварил кофе и, обняв Варю, поцеловал уже всерьез. Та, нахохлившись, пересела к окну:

— Вить, мне кое-что нужно рассказать тебе, но как это сделать, ума не приложу!

— А об этом нужно говорить?

— Не знаю, — пожала плечами.

— Скажи, что мешает? Оно стоит между нами?

— Нет!

— Тебе кто-то другой нравится?

— Да что ты? Ни в коем случае.

— Это тебе мешает или тяготит?

— Витя, дело совсем в другом. Ты да и я уже не относимся друг к другу как обычные соседи, появилось что-то большее. И… Ну, короче, выслушай и суди сам, — рассказала соседу, что случилось с нею в деревне.

— Потому, мне не стоит приходить к тебе. Я вовсе не та, какою меня считаешь. Конечно, я не виновата в случившемся, но это произошло со мной. Меня опозорили…

— Сколько лет прошло?

— Пять.

— И ты все терзаешь себя? Давно пора забыть. А вот если будучи моей женой изменишь, тогда уже вопрос другой. Знай, прощать я не умею и забыть не смогу.

— Так ведь мы не женаты!

— А я заранее, на будущее предупредил.

— Как тебя понять? Не сделав предложения, не получив мое согласие, уже грозишь? Оригинал, ничего не скажешь! — отступила на шаг от наступавшегоВиктора.

— Считай, что сделал предложенье и получил согласье! Твое! Попробуй, откажи! Я всегда своего добьюсь. Ведь ты моя девчонка, моя радость, я никуда не отпущу и никому не отдам тебя!

Варвара вернулась к своим только утром, с ключом от Витькиной квартиры в кармане. Она уже через неделю стала официальной женой этого человека.

Мать с отцом, приехав познакомиться с зятем, сразу растерялись. Они ожидали увидеть молодого парня, а тут седой человек, много старше Варьки, как такого называть сыном, если он чуть моложе самого отца. Родители смотрели на Виктора ошалело и никак не могли понять, с чего их дочь решилась выйти замуж за старика? Неужели в целом городе не нашла для себя более подходящего человека?

Отец, знакомясь, подал руку зятю, а мать и этого не смогла сделать, заплакала, заголосила не сдержавшись:

— Что ж ты, Варька, утворила, дура окаянная? Уж лучше в вековуках осталась бы в деревне. Ну кому такого зятя покажешь? Засмеет люд. Он же наш ровесник! Что будешь делать с ним через десяток годов? Да разве он муж? — выла Елизавета в голос.

— Успокойся, мам!

— Телка ты безмозглая! Иль ослепла, не видела за кого идешь? Иль он единственный сыскался? Почему поспешила? В деревне, да еще с дипломом, тебя любой бы взял! А этого как нашим показать, чем назвать его? — отвернулась от Виктора.

— Мам, прекрати! Не зли меня! Витя прекрасный человек. Поимей совесть и не позорь нас. Я плевала на деревню и ее мнение! Мне с ним жить, а не вам.

Будешь мужа позорить и обижать, никогда к вам не приедем и к себе не позовем. Навсегда чужими станем. Я не для тебя, для себя его выбрала. И хватит тут истерик. По мне, так лучше Вити нет человека на всей земле! Поняла?

— Дура ты слепая! — пробурчала Елизавета.

— Разувайтесь, проходите! — предложила Варя и повела родителей смотреть квартиру. Оба онемели от увиденного. Еще бы! В гостинице итальянская мебель, на потолке хрустальная люстра, на полу арабский ковер. На стенах чудесные картины, диковинные светильники, в шкафу такая посуда, какой отродясь не видели. В спальне и вовсе оторопели, гарнитур «Людовик» потряс обоих. Кровать с колхозное поле. Вся белая, сверкающая. Шкаф будто из снега, перламутром отливает. Трельяж, кресло, банкетка и тумбочка, словно у короля взяты.

— Мама родная! Как же вы друг дружку в такой койке находите? На ней всю деревню можно поместить! — ахала мать.

— Теперь пошли в кабинет мужа!

— Чего? Куда? Да что ему на работе мало места, что он в доме кабинет завел? — удивился отец.

Родители обошли всю квартиру. Даже на балконе побывали. Но больше всех им понравилась кухня. Здесь все было под рукой, все на месте. И дочка одета не хуже королевы. На столе чего только нет! Все вкусное, красиво разложено, глаз не оторвать. Дочка дала денег Елизавете. Немало. Тут и на дрова, и на комбикорм, и на сено корове, еще и на жизнь самим останется.

— Где ж столько заработала? — спросили родители.

— Муж велел вам помочь. Он дал…

— Видать, добрый человек попался. Это не беда, что старше, дружней жить будете, а и таскаться по бабам не станет. Смотри и сама за него держись, — согласилась мать.

Перед отъездом Виктор подарил ей теплый платок и кофту, отцу пуховик и шапку.

— Господи! Да у меня самый лучший на свете зять! Дай Бог здоровья тебе, Витек! Прости меня, дуру окаянную! — расчувствовалась и расцеловала человека в обе щеки.

Они стали чаще звонить, их голоса повеселели. А когда Виктор дал им деньги на ремонт дома, родители и вовсе ожили. Им некогда было стареть. Жизнь изменилась.

Варьке скоро стало не до занятий. Она забеременела. Муж, узнав, обрадовался, а бабу замучил токсикоз. Как ни крепилась, пришлось взять академический отпуск. Женщина ждала, когда ж родится ребенок, чтоб прекратилась мучительная изжога и тошнота. Дочка родилась среди ночи и сразу заорала так, что Варька чуть не соскочила со стопа:

— Куда? Лежать! — прикрикнула врач.

— Девочку родила, дочку! Ну и горластая! — оглянулась на кричавшую малышку.

Девчонка, словно разозлившись на целый свет, заходилась в визге и воплях.

— Ну и глотка! — удивлялись медики.

— Ох и скандальная девка! — возмущались роженицы.

— Никакого покоя от нее нет! — жаловались педиатры, медсестры и санитарки.

Анжелка кричала постоянно.

— Может, она больна, посмотрите, проверьте пожалуйста, дочку! — просила Варя.

— Ее уже обследовали. Все в порядке. Просто натура такая горластая. Она не первая крикуха. Это лишь со временем проходит, — объяснила пожилая акушерка, добавив:

— Дочка ваша абсолютно здорова, без малейших отклонений и патологии. Хороший, красивый ребенок. А беспокойство пройдет.

— Как долго она орать будет? — спросила Варя.

— Это уж как Бог даст. У кого как. У иных в полгода все нормализуется, другие до трех лет орут.

— Господи! А как жить? Она ж всех с ума сведет! — ужаснулась Варя.

— Терпите! Все терпят от своих деток! Слава Богу, не увечная, не дебильная, вот с этими и впрямь муки до конца жизни, а у вашей пройдет… Еще какая красавица вырастет!

Анжелка никому не давала спать. Даже терпеливая Марина не выдержала:

— Да что ж она сутками заходится? Никакого покоя от нее всему дому нет!

Варька позвонила матери в деревню, чтоб приехала, помогла с ребенком. Та привезла с собой старуху- знахарку. Бабка всего с час пошептала и успокоилась девчонка. Всю ночь спала непробудно. А старушка перед уходом сказала Варе:

— Покуда сиськами кормишь дитенка, не пей кофе. И крепкий чай не потребляй. От них девчонке беспокойство, и тебе муки. А так она хорошая у тебя. В ее крике сама виноватая…

С того времени перестала орать Анжелка, росла нормальной, спокойной, веселой. Ее почти не было слышно. И все в доме успокоились.

Варвара к этому времени уже знала, где работает Виктор и чем занят. Его фирма скупала за рубежом мебель, привозила в Россию и продавала. Конечно, уцененная, вышедшая из моды мебель уже не пользовалась спросом у себя на родине, и ее продавали за гроши. Зато в России, разрекламированную, почищенную и собранную, ее продавали за громадные деньги. Везли эту мебель в обход таможен, окольными, объездными, проселочными дорогами и, конечно, все доходы скрывались от налоговой службы.

— Витька! А не боишься? Вдруг поймают, что тогда будет? — спрашивала Варя.

— Самое больное — тюряга! Но ненадолго. Чаще штрафом отмазываются или на лапу придется отслюнить. Тут уж как повезет, на кого наколешься? Ну, так уж сколько работаем, пока все на мази. Да ты не дрожи. Я на всяк случай положил на твой счет круглую сумму, но не в нашем городе. А документы на эти «бабки» хранятся у Марины с Толяном. Их шмонать не станут, они вне подозрений, знай это на всякий поганый случай, а коль тебя попытаются трясти, говори, что ничего не знаешь. Так оно вернее. У тебя свои заботы: дом, ребенок, кухня. Как немцы говорят, что женщинам можно доверять три «к»: кухня, кирха, киндер. Другое тебя не интересовало.

— Мне в и институт пора вернуться.

— Только не в пищевой. Давай переведу тебя в юридический. Следователь из тебя, понятное дело, не получится, зато в нотариате спокойно справишься. Да и работа с бумажками не сложная, геморрой не получишь. Всегда в тепле. Оно, может, и не нужно, но на всякий случай пусть будет диплом.

— Вот только как с дочкой? Няньку нанимать или в детсад устроим?

— Ей скоро два года. Лучше я поищу няню. В детсаде дети часто болеют, — ответил человек. А вскоре, как и обещал, перевел Варю в юридический институт.

— Здесь я тебе без проблем помогу, — пообещал Варе. Та усердно занималась. Казалось, все в семье складывалось неплохо. Росла дочь. Виктор никогда не обижал жену. Любил ли он ее, о том не говорил Варе, да и она не спрашивала, боясь нарваться на встречный вопрос. Они вполне устраивали друг друга, потому ни споров, ни ссор меж ними не возникало.

Шли годы. Варя закончила юридический институт и работала помощником нотариуса. За прошедшее время она резко изменилась, стала горожанкой, регулярно навещала парикмахерские, дорогие магазины, никогда и ни в чем себе не отказывала и ей казалось, что так будет всегда.

Вот и дочь, того гляди, невестой станет.

— Уж как-то устроим ее будущее. Подберем зятя из своей среды, обеспечим их начало, — думала Варвара. Она даже не предполагала, что в этой жизни что-то может измениться. Ну, разве вот родители подкачали. Умерли оба в один год. Отец от сердечного приступа, а мать инсульт погубил.

— Но ведь они свое пожили. Не от голода, не от нужды ушли. Мы им помогали. У них было все. Разве вот отец обижался, все просил приехать, побыть с ним, я так и не собралась. Мать рассказала, что плакал отец перед кончиной, мол, из четверых детей никому не стал нужен. А ведь жизнь на нас положил, а мы и не оценили. Ну, чем я могла ему помочь? Посидеть рядом, и все! Старики вообще придирчивы. Если родили, считают, что мы должны им всю свою жизнь посвятить. А своя семья, дети, их на кого оставишь? Вон Виктор тоже стал сдавать. Болеет часто. А в последнее время совсем захандрил. Все молчит, Ночью встает курить, до самого рассвета сидит один в темноте. С чего бы это? Телефонных звонков стал бояться. Марина в двери звонит, а Витька уже под стол спрятался. Совсем глумным сделался. И вроде, не пьет.

Поначалу такие выходки мужа смешили Варвару. Она принимала их за шутку. Но потом приметила в глазах Виктора неподдельный страх и спросила, что у него случилось?

— Да так, мелкие неприятности на работе! — ответил нехотя. Варя насторожилась и понемногу стала спрашивать, что же произошло? Виктор отмахивался, мол, пустяки, все обойдется. Но как-то среди ночи зазвонил телефон. Муж поднял трубку, говорил коротко, односложно, а закончив разговор, выскочил из постели, пошел на кухню, сел у стола, обхватив руками голову.

— Витя! Что случилось? — спросила Варя, подойдя к мужу, обняла его за плечи.

— Все Варюха! Полный крах! Накрыли нас, взяли «под колпак». Сначала таможня прищемила. Думал, отмажемся. Да не состоялось уломать. Теперь менты на хвост сели. Хотели с ними разойтись по-теплому. Опять облом. А нынче прокуратура взяла за жабры. Да не откуда-нибудь, из центра наехали. Тут уж не отмажешься. Всех водил достали и моего напарника высветили вмиг, уже допрашивают. Он меня отмазывать не станет. Не сегодня, так завтра и меня сгребут. Тут штрафом не отделаться. Сейчас звонили мои мужики, сказали, что все склады опечатаны. Спрашивали мой адрес. Им его найти легче, чем два пальца обоссать! — дрогнули плечи человека.

— Уезжай в деревню. Там пустой дом. Живи, пока все уляжется.

— Варька, теперь не то в деревне, из-под земли достанут. Мертвого не оставят в покое.

— Что ж делать? — испугалась баба.

— У Марины возьми то, что я ей оставил. Там вам на первое время хватит. И срывайся из города с дочкой. Вы ни при чем. Я еще попытаюсь выкрутиться. Знай, телефон, понятное дело, будет взят на прослушку. Будь осторожна при разговорах, лишних вопросов не задавай. Кстати, вот в том дипломате деньги. Их надо спрятать, — услышали звонок в дверь.

Варька схватила дипломат с деньгами, выскочила на балкон, сбросила дипломат вниз на балкон к Марине, когда вернулась в квартиру уже вошла милиция.

Мужу велели одеться и спуститься вниз, в машину. Виктор у порога оглянулся на Варю, виновато улыбнулся и сказал ей:

— Ты не переживай, я скоро вернусь.

И впервые Варвара не поверила ему.

Всю ночь, до самого утра проводила милиция обыск в квартире. В ней все перевернули вверх дном. Забрали даже Варькины украшения, бумаги, документы Виктора и все сетовали, что не нашли деньги. Лишь в шифоньере бабы отыскали немного, из тех, что предполагались на продукты и ежедневные траты.

— Черт возьми! Не может быть, чтобы этот воротила не имел «кубышку» дома, — услышала Варька невольное удивление следователя и его команду:

— Ищите лучше!

Но тщетно, денег милиция не нашла, хотя заглянула во все углы, даже проверили под ванной и подоконниками, заглянули под ковры, простучали полы в каждой комнате, вытащили всю одежду и даже книги из шкафов, выходили на балкон. За Варей внимательно следил следователь, но та сидела как изваяние, не дрогнув ни одним мускулом, не двигаясь с места, ни о чем не говоря. На вопросы следователя отвечала коротко и холодно:

— Есть ли у нее деньги на счету в банке?

— Нет! Все, что зарабатывала, шло на семью.

— Сколько приносил муж? — спросил следователь.

— Я не спрашивала о зарплате. Когда не хватало на семью, я просила у него. О деньгах не принято было говорить. Я не из выгоды вышла за него, — заметила едкую усмешку.

— А вот это колье откуда у вас?

— Муж еще перед росписью подарил. Тогда оно стоило много дешевле. Сколько лет прошло.

— Когда он стал заниматься мебелью?

— Понятия не имею, о чем говорите!

— Вы знали, где он работает?

— В какой-то фирме. Подробностей не знаю.

— Слушайте, вы! Если и дальше будете морочить мне голову, заберу в камеру и продержу, пока не вспомните. В нашем крысятнике через три дня сами попроситесь на допрос! — потерял терпенье следователь.

— Вы за мужем приехали? — спросила баба.

— Ну да!

— А чего ко мне прикипаешься? Чего от меня хочешь? Почему хамишь и грозишь, отморозок? Думаешь не найду на тебя управу? Стоит пальцем пошевелить, как вылетишь в бомжи! Чего на меня наезжаешь и грузишь мозги? Прокололся? Думал, «бабки» надыбаешь и вернешься с наворотами? Но облом… Нет у нас денег! Хоть с башкой в унитаз влезь! Слышь, козел, еще извиняться станешь за свое! Завтра вашему Генеральному все про тебя нарисую. В натуре изображу! — потеряла терпенье Варя и, выйдя из себя, покрылась красными пятнами, заорала во всю глотку:

— Где ордер на обыск? Где ваше удостоверение? На каком основании меня допрашиваете?

— Все есть! Не раскрывай хай! Не базарь! Это не поможет, старый прием, тетушка! Здесь на горло не возьмешь. Мы народ закаленный, не такое видели! — усмехнулся следователь.

— Покажите ордер на обыск!

— Вот он! Заодно и удостоверение гляньте!

— А допрос на каком основании?

— В качестве соучастницы по делу, как подозреваемую допрашиваю! Потому, не грожу, а говорю объективно о возможном взятии под стражу!

— А я буду обжаловать этот беспредел! Я работаю помощником нотариуса и ни к каким делам не имею отношения! Вы сначала докажите мою вину, а потом допрашивайте! — багровела Варька.

— Достаточно одного, вы являетесь женой воротилы, одного из основателей мебельной мафии! И смеете утверждать, что ничего не знаете о своем муже? Кому рассказываете эти байки? Или считаете наивным?

— Я докажу свою непричастность. И муж ни в чем не виноват! Не верю, чтобы он занимался чем-то криминальным. Не такой он человек! Вы будете извиняться за свои действия перед нами!

— Не смешите ради Бога! Не ломайте перед нами комедию. У нас слишком мало времени, чтобы выслушивать весь этот бред! — ответил следователь жестко. Он понял, что продолжать допрос теперь просто бессмысленно. И вскоре позвав за собою сотрудников милиции, покинул квартиру, не прощаясь, ни о чем не предупредив, не взяв с Варвары подписку о невыезде.

Женщина успокоила Анжелу и, выглянув в окно, убедилась, что милицейская машина ушла, опустилась к Марине. Та уже услышала от соседей, бывших при обыске понятыми, обо всем, что случилось у Варвары и Виктора:

— Держись, моя девочка! В нашей жизни случается всякое. Не поддавайся на уловки и угрозы. У них нет других доказательств. Деньги не нашли…

— Я их к вам на балкон сбросила прямо в дипломате, когда они позвонили!

— Ну и плутовка! Сообразила ж! — выглянула на балкон и вернулась с дипломатом.

— Возьми!

— Они еще могут вернуться с обыском. Пускай пока побудут у вас! — попросила Варя.

— Ко мне тоже могут прийти, узнав что я твоя тетка. А помимо этого храним то, что Виктор принес. Сама понимаешь, тут держать опасно. Уноси, увези в деревню, ведь можешь лишиться всего одним махом. И будет обидно.

Варя забрала все, вернулась домой и рассказала дочери о случившемся. Она боялась Анжелкиной истерики, упреков. Но та и не подумала расслабляться и спросила:

— Мам, наверное, нам самим надо спрятать деньги у себя так, чтоб их не нашли. Да и папкины бумаги тоже.

— Это наши бумаги. По ним получим деньги в других городах. Нельзя, чтоб на них наткнулось следствие!

— Мам, а я знаю куда спрятать, чтоб никто не нашел.

— Куда?

— На дачу нужно увезти.

— Но и туда могут приехать с обыском!

— Я знаю, но спрячу так, что никто не найдет.

Они поговорили еще немного и Варвара, согласившись с Анжелкой, уехала на дачу. Там еще не побывала милиция. Они долго не раздумывали. Огляделись, походили вокруг дома и, убедившись, что рядом никого нет, разложили деньги по пакетам и рассовали их под железо на крыше, потом закрепили железо и быстро спустились вниз.

Целую неделю разыскивала милиция деньги, перевернув вверх дном дачу и деревенский дом. Даже весь участок изрыли. Искали с металлоискателем, но тщетно. У Марины обыск проводить не решились. Но следователь с нею побеседовал.

— Деньги? А с чего они мне их дадут на хранение? Или у самих в квартире места мало? Да и мне ни к чему лишняя морока. Я не имею дел с криминалом, не разучилась беречь честь своей семьи и фамилии. Так что вы не по адресу попали, — ответила высокомерно и, напомнив, кто они с мужем, указала следователю на дверь. Тот, смерив ее злым взглядом, предупредил:

— В следующий раз вас вызовем повесткой.

— А мне нечего добавить и не морочьте головы порядочным людям. Между прочим, мы почетные жители города, советую не забывать. Будете назойливы, управу на вас сыщем быстро! — резко захлопнула дверь.

Через неделю Варваре позвонил какой-то человек, назвавший себя компаньоном мужа, и потребовал деньги для «отмазки» Виктора. Он назвал громадную сумму. Варя сразу сказала, что денег у нее нет.

Все дело в том, что она никогда не слышала от мужа этого имени. Всех его партнеров хорошо знала и восприняла звонок как очередную провокацию милиции.

— Послушай, Варвара, если не отслюнишь то, что сказал, Витька из лягашки не выйдет. Его там уроют. Ты б видела, что изобразили из него менты! Шкуру до колен сняли. Осталось душу вынуть. Так с этим они сладят мигом. Будешь вдовой до смерти. И дочь тебе не простит. Колись «на бабки», пока я согласен быть в посредниках. Мне от этого дела кроме геморроя ничего не выгорит.

Но Варвара не поверила и отказалась. Она знала, что мужу через три дня должны предъявить обвиненье или выпустить из-под стражи. Варя каждый день звонила следователю, узнавала о Викторе. И всегда слышала одно и тоже:

— Проводится работа по делу.

— До меня дошли слухи, что его избивают и он еле жив. Я хочу увидеть мужа!

— Меньше слушайте «сарафанное радио». Свидание вам предоставить не можем.

— Я не прошу о свидании. Мне нужно убедиться, что Виктор жив и здоров…

Но снова получила категорический отказ и пошла на прием к прокурору города. Тот, выслушав бабу, ответил, что не имеет права вмешиваться в ход следствия. И позвонив кому-то, сказал, что Виктору сегодня предъявлено обвинение, и ей нужно искать для него адвоката. Варя знала всех защитников и обратилась к самому известному. Он должен был ознакомиться с материалами дела и дать ответ, согласится ли защищать Виктора.

Когда Варвара вернулась домой, увидела, что ее квартира опечатана.

У женщины все поплыло перед глазами. Как жить? Где дочь? Что будет с мужем? Она стояла на лестничной площадке, не зная, что предпринять, к кому обратиться за помощью, когда услышала шаги по лестнице. Это была милиция…

— Конец! Что ж, эти уже за мною! — дрогнуло что- то внутри, она оперлась на стену, чтобы удержаться на ногах. И услышала:

— Ваш муж скончался…

— Что? Как это скончался? Вы убили его?

— Он повесился. В камере, сам с собой покончил. Можете забрать его из морга завтра.

— Куда я его дену? Иль не видите, квартира опечатана! — взвыла баба в голос и увидела, как из двери Марининой квартиры вышла дочь, поднялась наверх и спросила:

— Что случилось, мам?

— Нет больше отца! Он умер. Вот эти сказали.

— Мы пришли снять опечатку квартиры. Дело по вашему мужу будет прекращено. Покойников не судят. Он сам себе вынес приговор и привел его в исполнение, — сорвали с двери бумажку с печатью, вернули ключи от квартиры, взятые у Виктора. И пошли вниз, не оглядываясь.

— Мам, пойдем домой! — открыла Анжела дверь квартиры и бережно ввела мать, придерживая женщину за плечи, помогла ей раздеться. Та рухнула на диван и заплакала горько.

— Тихо, мамка! Не надо! Ведь я у тебя еще есть и ты мне очень нужна, родная моя! Хотя б ради меня себя пощади. Коли так случилось, никакими слезами отца не поднимешь. Выходит, другого исхода не увидел и решил вот так уйти из жизни. Все не просто. Он был умным человеком. Обдумал, решил, что так станет лучше для всех. Мы не можем ругать его. Ему было виднее. Успокойся. Больше отцу ничего не грозит. Мертвые всех прощают… И мы должны его простить, — говорила совсем по-взрослому.

Как прошли похороны, Варя не помнила. Она и сама не знала, жива ли или снятся ей эти кошмары. Когда вернулась в нотариат на работу, ей объявили, что она уволена.

Не суди судимого

Женщина никак не могла поверить в случившееся. Она только запомнила содержание предсмертной записки мужа:

— Родные мои! Простите! Я буду ждать вас на небесах. Я очень любил вас обеих. Не хочу, чтоб вы винили кого-то в моей смерти. Сам ухожу. Но не от вас. С вами всегда будет моя душа! Да хранит вас Бог!

Варя сразу узнала почерк мужа. И не сомневалась, что записку написал он сам. Она видела труп. На нем ни одного синяка или ссадины. Лишь трумбуляционный след от удавки остался на горле, да синий распухший язык никак не хотел помещаться во рту.

— Довели человека до петли! Или теперь тебе, козел, легче стало? — ворвалась Варвара в кабинет к следователю.

Она кинулась к его горлу, хотела вцепиться в него руками и зубами. Но тот успел нажать кнопку охраны, и тут же в кабинет влетели два дюжих парня, скрутили бабу, согнули головой к полу и спросили:

— Куда ее определить?

— Вытолкните на улицу и никогда не пускайте даже к воротам прокуратуры!

— Чтоб тебя родные дети повесили! Будь ты проклят, убийца! Пусть передохнет вся твоя родня, а самого живым уроют на погосте! Захлебнись кровью, падла! — орала Варька так, что каждое ее слово гулко отдавалось эхом в коридоре.

Следователь морщась потирал щеку, какую все же достать баба. Пятерня осталась печатью на лице. А Варвару выволокли охранники прокуратуры на ступени и закрыли за нею дверь.

Баба и сама не знала, как она оказалась в прокуратуре и зачем пришла сюда. Она возвращалась с кладбища, куда приходила каждый день. Она подолгу сидела у могилы Виктора, говорила с ним, просила прощенье за то, что мало уделяла ему внимания при жизни, недостаточно любила и берегла.

— Ну почему я теперь не могу жить без тебя? Почему ты только мертвый стал любимым? Неужели я была слепою и глупой? А ты стал единственным и родным! Возьми к себе, прости и пожалей меня, слабую бабу, или вернись. Не то и я не выдержу, слышь, Витек? Влезу в петлю следом. Для чего теперь жить, родной? Попроси Господа прибрать меня поскорее… Мы снова будем вместе и счастливы, как раньше.

С кладбища ее уводила Анжела. Она брала мать за плечи, уговаривая, сажала в такси. А тут опоздала, и Варя, не помня себя, пришла в прокуратуру. В другой бы раз ей не сошли бы с рук пощечина, оскорбленья и проклятья. Но следователь, увидев бабу, понял, что творится с нею, и отпустил Варвару без последствий. Она шла домой, не видя дороги, не замечая людей, и заливалась слезами. Прохожие не обращали на нее внимание. Каждого доставали свои беды и заботы. Слезами в городе не удивить, потому смеющихся на улице не было. На каждую слезу не хватало ни солнца, ни душевного тепла. Люди шли, не замечая друг друга, потому Варю никто не приметил. Она пришла домой почти в полночь. Ее обдавали грязью машины, она была похожа на грязное чучело.

— Мама! Где ты была? Я искала тебя на кладбище и улицах, звонила в милицию, даже в больницы! Ну за что меня мучаешь, скажи! — раздевала Варю дочь и привела в ванную. Сама отмыла, одела в чистое и заставила поесть.

— Вам надо хотя бы на время уехать из города, сменить обстановку, чтоб ничто не напоминало Варе о прошлом. Пусть она успокоится, — советовала Марина.

— На дачу? Но она и оттуда приходила на кладбище, — вспомнила Анжела и решилась:

— Придется перебраться в деревню, иначе я потеряю мать. Ей нужно отдохнуть от города. А и я сменю обстановку. Тоже на пределе. Кажется, немного, и сама свихнусь.

— Тогда соберись. Возьми все необходимое. Толик вас отвезет, а за квартирой присмотрю. Вы не волнуйтесь, все будет в порядке. Постарайся сберечь мать! Она у тебя одна на всю жизнь.

Скоро Анжела собрала в деревню необходимое. Ей трудно было согласиться на отъезд, но другого выхода не видела. Варя так и не поняла, зачем им понадобилась деревня? Она потерянно вошла в дом, долго рассматривала знакомые и давно забытые углы, что-то трудно вспоминала.

— Привет, гости! Надолго ли к нам? — заглянула вскоре соседка и присев спросила:

— А где же мужик твой?

Анжела не успела предупредить бабу от излишнего любопытства и Варя, услышав вопрос, ответила хрипло:

— Умер…

— Батюшки! И мой в прошлом годе сковырнулся. Самогонки, видать, пережрал. Любил выпить, черт косорылый. Вертался от кума и застрял в сугробе. Так с него и не вылез, насмерть замерз, зараза. А я одна троих ращу. Но ништяк. Вся детвора путняя. Помогают. И копейка в доме держится, никто с души не тянет. Твой тоже пил?

— Нет!

— Знать, болезнь свалила. Городские мужики все как один квелые. Но ничего, не горюй Варя, мы тебе своего деревенского сыщем. Нехай от их навозом несет, зато здоровья прорва!

Варя почти не слушала гостью, а та сыпала деревенские новости как из ведра, не обращая внимания на Анжелу. Та хихикала в кулак от услышанного либо затыкала рот ладонью, то ошарашенно стояла перед женщинами и удивленно говорила:

— Вот это круто дает деревня!

А соседка тарахтела:

— Намедни пришел ко мне Леха-пастух, ну ты его не знаешь, он недавний! И трандит мне в ухи, дескать, давай по-человечьи рассчитаемся. Зачем мне твои деньги? Они и самой сгодятся ораву харчить, давай в сарай сходим вдвух, душу отведем, себя потешим, покуда не одряхлели вконец, а мой «жеребец» еще на дыбы встает. А сам, кобель бесстыжий, меня за задницу ущипнул. Детей не посовестился, ососок свинячий! Ну я как треснула ему по харе, Леха аж под стол улетел и орет оттуда:

— Ну, гляди ж, холера сракатая! Запросишь меня телку покрыть! Ни в жисть не уломаешь даже за ведро самогонки! Сама к быку потащишься вместе с телкой! Он вас обоих…

— Скажи, разве он мужик опосля того!

— Кто? — спросила Варя.

— Ну, пастух, Леха! Я про него зудела!

— Мужчин беречь надо. И любить! — сказала Варвара.

— Ты че? Иль не похмелилась с утра? Кого беречь? Леху, что ли? Да его, жеребца колхозного, во все закорки каталкой жалеть надо, пока через уши не обсерится. Он же, хряк поганый, говорят, к телкам лезет в ферме. Баб ему мало свиноте. Он же как выпьет, кобель борзой, даже к старухам лезет!

— Зачем?

— Понятное дело, под юбки! Ему деды наши пригрозили намедни яйцы отстрелить! Чтоб прыть погасла.

— Жалко, — вздохнула Варя.

— Кого? — вылупилась соседка.

— Яйцы жалко. Цыплят не будет.

— Ты че, Варька? Мужики цыплят не выводят. Иль в городе все позабыла на хрен! Я про Леху лопочу. Погоди, он тебя еще не видел. Как встретит, приставать начнет и под юбку полезет. Он же чумовой. Ему что телка иль баба, одинаково.

— А мне зачем он?

— Ну как? Все ж мужик!

— Да идите вы вместе с ними! Какой мужик? У меня Витя есть! Свой! Самый родной! — заплакала Варька.

— Успокойся, подруга. Труп не семечко. Коль в землю лег, не прорастет. Не дано того покойным.

— Брешешь! Витек каждую ночь приходит и все жалеет меня! Гладит, на руках носит и любит. Он со мной всюду!

— Ну, то ваше счастье! А я своего не вижу и не хочу вспоминать! Вместо радостей аборты, вместо подарков пиздюли.

— Это уже плохо. Надо такого к порядку! Чтоб свои сопли на других не вешал.

— Да я ему знаешь, как вламывала! Он у меня двери жопой открывал и враз вылетал во двор. Через рога кувыркался!

— Рога? Ни разу таких не видела!

— Да ты что? В нашей деревне почти все мужики рогатые!

— Почему?

— Бабы им рога ставят. Одна с соседом, другая с кумом, иная с председателем, а третья со всеми подряд. Кто от кого родил, не знают и не помнят. И ты смотри на жизнь веселее! Сдох мужик, завтра другой будет. Лишь бы у тебя меж ног не пересохло. Не убивайся по мужику! Хотя бы ради здоровья хахаля заведи себе! Поверь, что враз дышать будет легче! И огород вскопает, и сена заготовит, и дров напасет, и ночью зажмет.

— А у тебя есть этот хахаль?

— И не один! — похвалилась соседка.

— Все рогатые?

— А че их праздновать, корявых гадов? Пока Сенька сеном занят, я со Степкой кувыркаюсь. У меня застоя нет! Зато и нынче, ношусь, как кобыла ломовая и ни одна хвороба не берет. Я вон пузырь самогону дерябну с вечера, а ночью с хахалями все сеновалы обваляю. Утром выхожу во двор как огурчик и целый день пашу что проклятая. И ничего, жива! А поначалу, как и ты, на сопли изошла. Не мужика, детву и себя жаль было. Но быстро все дошло, как жить надо. И… наладила! На то мы бабы, одним словом: плутовки! А что в том плохого?

— Жить? Для чего?

— Для детей и самой себя! Уразумела? — не отставала соседка.

— Для детей? А мы им нужны?

— Мамка! Ну, как можешь? Кто я без тебя? — подошла к Варе Анжела.

— Девочка моя! Сиротина горькая!

— Покуда ты живая, дочка не сирота! Это точно. И не звени пустое. Дитя от мамки начало берет. Ее теплом греется! Ты ее жизнь. С тобой она до старости. И не дурей, слышь? Бери себя в кулаки и начинай заново. Ништо не потеряно. Ты баба, как и другие. Не хуже лучших, не последняя и не первая вдова. Нас много и всякий день прибавляемся в числе. Бывает, иные спиваются, другие вовсе падают в грязь.

Но настоящие бабы все выдерживают. А почему? Кто сказал, что мы слабый пол? Да это вовсе не мы, а потому что над нами потолок слабый, не защищает пол. А в своей никчемности нас винит! Верно бренчу?

— Верно, Галка! — вспомнила Варя имя соседки.

— Во! Это уже по-нашенски! Вы тут не суетитесь, я все подмогну! Принесу сала, картохи, огурцов, капусты, молока и сметаны, понятное дело, пузырь прихвачу. И дышите серед нас радостно. Пусть пропадет горе! Мы станем жить назло ему.

Она вышла из дому, позвав за собой Анжелку. И вскоре на столе появилось все: холодец и винегрет, тушеная картошка и жареная рыба, пельмени и сметана, творог и капуста, домашний хлеб и помидоры. А посередине вспотевшая бутылка самогона.

— Маме нельзя пить! Она больна…

— Цыть-цыпленок! Твоя мамка наших кровей. Мы сами знаем, чем выбить с грудей тоску-кручину. С первого стакана взвоет, а на третьем запоет. Все вдовые через это прошли. И не тебе учить! — налила в стаканы, подала Варе:

— Пей, подруга!

— А что это?

— Первач! Знамо дело, я говна не принесу! Да ты не нюхай! То уж опосля, когда пузырь осушим, пустую понюхаем. А теперь пей! — наколола на вилку огурец, дала Варе, та поднесла стакан к губам, у Анжелки глаза округлились. От страха или удивленья перехватило дыхание. Она никогда не видела, чтобы мать пила что-то крепкое да еще стаканом. Тут же она пила давясь и морщась, но осилила до дна и, поставив стакан, спросила:

— Из свеклы?

— Хрен там из свеклы! Из зерна! Как же ты так от свойского отвыкла, что уже и определить не можешь! Эх- х, Варя! Знать, правду базарят, что в городе народ портится быстро, как молоко на солнце.

— Галка! А помнишь как шпановали? А как ходили за грибами и малиной? — спросила Варя.

— Все помню, иначе не пришла б! Ты давай лопай! Вон холодец, винегрет бери! — накладывала в тарелку матери всего.

— Слушай! А как же там мой Витя, один, ему холодно и скучно.

— Да хватит о нем, про дочку и про себя вспомни. Витька твой уже далеко. Ничем не поможет вам. Он умер, а нам всем жить надо! Так сам Бог велит, потому, помянем усопших и выпьем за живых…

— Тетя Галя, мамке нельзя.

— Тихо, стрекоза! Не считай за дуру, мне лучше знать! Сколько таких как она я заново жить заставила! Не дала влезть с ушами в депресняк. И нынче все мои бабы живые и здоровые! Куролесят с деревенскими жеребцами, аж дым коромыслом стоит. И твоя мамка одыбается, — глянула на Варьку, у той слезы реками текли по лицу.

— Господи! Ну за что дал долю поганую? Почему не заберешь? Сколько мне еще мучиться? — началась истерика. Анжелка кинулась к сумке с лекарствами.

— Не мешай ей теперь! Пусть выплачет горе до самого дна. Зачем оставлять внутрях? Твои таблетки только вред дадут. Не мешай ей, так надо очистить душу от боли. Она тебе лишь спасибо скажет.

Анжелка дрожала от страха, все порывалась подойти к матери, но Галина не пустила.

— Сиди тихо, не мешай.

А через десяток минут напомнила:

— Варь! Давай наших мужиков помянем. Нехай их Бог простит и примет в царствие свое…

Варвара молча придвинула стакан, Анжелка замерла. Она боялась одернуть мать при соседке, какая подавила всех.

Когда бабы помянули, Варя успокоилась. Она уже не плакала, жадно ела все, что лежало в тарелке, слушала соседку, а та заливалась и засыпала деревенскими новостями:

— А помнишь председателя колхоза, какому ты вломила и он, зараза, отправил тебя на пятнадцать

— Живой остался?

— Сбег, как заяц, вонючий прохвост…

— Этого и убили б, не жалко было б, — согласилась Варька.

— Да что там председатель! Смылся он насовсем, говорят, будто его в другое место воткнули!

— Матом, что ли? — усмехнулась тогда Варя.

— Энтова забрызгали капитально! Кляузу вслед настрочили такую, что не выбраться из нее до самой смерти. Комиссия приезжала разбираться. Ну и порешила: не вертать обратно козла. Взамен присоветовали другого, но наши не уломались, из своих выбрали, того самого Тимофея, какого ударил тот антихрист. Так враз все на лад пошло. Нынче прибыльными сделались. На фермах нормально получают, не то что раньше. До того на хлеб не было. Сегодня совсем другое дело. В каждой избе телики имеются, холодильники и стиралки, даже пылесосы. Совсем как в городе дышать стали. Теперь мы навовсе отреклись от шабашников, свои мужики строют дома и фермы не хуже халтурщиков, а все потому, что для себя делают, вот и стараются.

— Галь, а сама где работаешь?

— В доярках! Там получка хорошая круглый год. Да за телят приплачивают. Я вон с тринадцатой зарплаты всю свою банду с ног до головы одела, с иголочки, как куклята ходят, при мужике так не одевались. Мне за них не совестно. Сегодня у нас жить можно. Руки имеешь — не пропадешь. А и тебе хватит по чужим углам скитаться. Во! Иди в доярки иль птичницы. А хошь, хоть на телятник! Покуда переселенцы с Казахстана и Грузии все эти места не заняли. Знаешь, сколько понаехало, жуть!

— Силы не те! — отозвалась Варя.

— Куда их подевала? Я тоже мужика схоронила. Троих ращу! Легко ли? А сопли не распускаю, не жалуюсь. Поначалу тяжко, а потом втянешься. Тебе теперь нельзя одной бедовать, в люди выходить надо. Серед своих деревенских быстрей в себя придешь, — советовала Галина. И похрустев огурцом, добавила:

— По себе знаю.

— Может, ты и права, — согласилась Варя.

— Давай выпьем за новую жизнь в деревне! Пусть всем нам будет хорошо! — предложила соседка и вылила из бутылки все до капли.

— Теть Галя! Вы убьете мамку! — бросилась к стакану матери Анжелка, хотела вылить самогонку в ведро, но баба опередила:

— Кыш, шмакодявка! Ишь, указчица! Без сопливых скользко. Еще благодарствовать меня будешь! Пей, Варька! Мы с тобой покамест бабы, а кому не нравимся, пусть засохнет его корень. Верно сказываю?

— Верно! — согласилась Варька и одним глотком выпила свою самогонку.

— Хорош первач! — похвалила продохнув.

— Знамо дело, для себя его гнала. Ты не разучилась самогон варить? Ну, коль чего забыла, я напомню! — пообещала хохотнув. И, обтерев губы ладонью, предложила:

— Давай споем про рябину! — и, не дожидаясь, затянула: что стоишь, качаясь, тонкая рябина.

Варя подтянула. А в конце песни опять заплакала:

— Когда теперь к своему дубу переберусь? Ох, поскорее бы…

— Не транди! Успеем на тот свет. Подыхать нам рановато, есть у нас еще дома дела! — обняла Варвару и предложила:

— Давай нашенские споем, свойские, — подморгнула соседке озорно и запела:

Ах, Миш, ты мой Миш,

По тебе не угодишь,

То велика, то мала,

То лохмата, то гола!

Варька рассмеялась от души. Анжела, покраснев до макушки, ушла в зал и оттуда наблюдала за женщинами.

Она видела, как понемногу оживает мать. Лишь поздним вечером ушла Галина. А Варвара, дойдя до койки, повалилась и уснула мигом. Ночью она не просыпалась как обычно. Встав утром, схватилась за гудевшую больную голову, но вскоре пришла Галина, принесла огуречный рассол, квашеную капусту. И посоветовала:

— Подлечись этим! Через час все пройдет. Я вечером зайду. А покамест пойду кормить свою банду.

Варваре и впрямь вскоре полегчало. Она принялась наводить порядок в доме. Анжелка носила дрова, воду, подмела в коридоре, почистила крыльцо, пошла помочь матери на кухне.

Едва приготовили поесть, какой-то старик пришел и, оглядев Варю, сказал:

— А ты почти не изменилась. Все такая же! Озорная, хулиганистая, а и пригожая! Эта что ж, дочка твоя? — вгляделся в Анжелу.

— Моя кровинка…

— Небось, не помнишь меня?

— Не припоминаю! — призналась честно.

— А я Тимофей! Вон там, на самом краю села живу! Помнишь, как ко мне за крыжовником и цветами лазила? А как на телку мои кальсоны напялила? Не красней, давно это было. А вспомнить и нынче смешно. Помнишь, как моему кабану жопу скипидаром намазала? Я поначалу озлился, он же, окаянный гад, весь огород вскопал, да так, что мне осталось лишь граблями разровнять землю. Во, подмог зверюга! Сколько сил моих сберег! Я ж тебя долго добром вспоминал! А нынче знаешь, чего к тебе пришел?

Спросить хочу, надолго ли ты к нам приехала или только в гости?

— Наверное, надолго, а что?

— Это хорошо, коль надолго. Может, столкуемся об работе? Не станешь ведь сидеть, сложа руки на пузе? Дело тебе стребуется. А у нас работы прорва. Всякой, только успевай горб подставлять.

— Дед Тимофей, вообще-то я юридический институт закончила. Работала в нотариате, — вспомнила Варя.

— А й что с того? Вон моя невестка учительница, а нынче телят растит, аж две группы. В восемь раз больше получает, чем в школе. У нас дипломом теперь никого не удивишь. Главное — получка! Сумеешь ли на нее семью продержать, юристы имеются. А вот трудяги нужны. Покуда выбор есть. Можешь дочку взять в подмогу.

— Она еще в школе учится.

— А и что? После уроков поможет тебе, вся наша детвора не бездельничает. Твоя уже большая, совсем невеста, пора к делу приноравливаться, познать, как копейка достается. Моя внучка, небось, ее ровесница, на курятнике работает второй год и неплохо получается.

— Мне что посоветуете?

— Мам, тебе сначала выздороветь надо! — встряла Анжела.

— Ишь, вострая! Зачем во взрослые разговоры суешься не спросясь? Разве эдак можно? Вовсе невоспитанная! — нахмурился старик.

— Мама больная! А вы сразу о работе!

— Ты, девка, хвост не подымай! Никто тут твою мамку не сорвет и не обидит. Понятно сказываю? Дело по ее силам подберем, — пообещал хмуро.

Варя, неожиданно для себя, согласилась поработать на инкубаторе.

— Там не чертоломят. Знай одно, следи за температурой и смотри, когда вылупляются цыплята. Не дай им расклевать друг дружку. Такое случалось. Следи и вовремя отсаживай. До двух недель выкормишь и сдаешь. Чем больше цыплят отдашь, тем больше получишь. А коли всех сохранишь, еще и премию дадим. Поняла?

— Конечно! Так когда мне выходить?

— Да хоть завтра!

— Мамка! Ну, зачем ты согласилась на работу? Ведь есть у нас деньги. Спокойно прожили бы без твоих подвигов! К чему лишняя морока? — упрекала Анжел ка.

— Глупышка! Что мне, по-твоему, сказать им было? Отстаньте, у меня есть деньги, проживем сами? Ты знаешь, как это было бы воспринято деревней? Здесь нельзя выделяться, живи как все! Я это давно поняла.

— Мам, давай вернемся в город, к себе. Там никому до нас нет дела! Тут тебя споят или надорвут на работе! — предлагала Анжела.

— Девочка моя! Я не слабее других. И мне надо выдержать, чтобы выжить заново. Вернуться мы всегда успеем. И если почувствую, что не справляюсь, не потяну, сама скажу тебе о том, и мы вернемся. Но теперь нам нужно остаться. Надо подняться там, где однажды упала…

Анжела поняла, мать не переспорить и согласилась.

Целых два месяца Варвара ломала себя. Она уставала до изнеможения и поняла, что, живя в городе, отвыкла от деревни, от нагрузок, постоянных забот, какие, безусловно, отрывали от горя, но выматывали безжалостно.

Варя постоянно была среди людей, они работали вместе с нею, тормошили, не давали зациклиться, впасть в депрессию. Варя знала обо всех их горестях и радостях, понемногу забывала о своей беде. Вечерами, после работы к ней приходили соседи и свои деревенские.

— Ну, как ты, привыкаешь к нашим Липкам? Иль все еще тянет в город? — спрашивали бабу.

А однажды вечером к ней в гости заглянул на огонек зоотехник, Михаил Николаевич. Все деревенские бабы мигом выскочили из дома. Но со двора долго не уходили, заглядывали в окна, силясь не только увидеть, но и услышать, о чем говорит с Варькой самый завидный в деревне жених. Его все знали как отменного кобеля, волокиту и брехуна. Скольким девкам он обещал жениться, сам сбился со счету. Теперь вот решил приударить за Варварой. Та удивилась приходу человека и спросила резко:

— Что нужно?

— Да вот решил заглянуть на огонек! — достал бутылку вина из кармана:

— Давайте скуку развеем. Не то с тоски в нашей глуши озвереть недолго.

— Мне скучать некогда. За день так начертоломлюсь, что домой полуживая приползаю и сразу в койку, хоть бы успеть отдохнуть до утра. Так что не до гостей мне, Михаил Николаевич, вы уж извините…

— Варенька, о чем речь! Вы ложитесь, не обращайте на меня внимания, я немножко посижу рядом.Поверьте, не помешаю, — откупорил бутылку вина и, взяв со стола стаканы, плеснул на дно:

— Давайте по глотку! От усталости как ничто другое помогает, — протянул стакан Варе.

— Я не хочу!

— Расслабьтесь и почувствуете себя совсем другим человеком. Это необходимо здоровью, я вам советую как специалист.

— А вы что с коровами выпиваете? Вы же зоотехник и в человечьих болезнях вряд ли хорошо разбираетесь!

— Не скажите! У людей с животными очень много общего и в заболеваниях. Знаете, как я зоотехником стал? Я же у бабки с дедом рос, тоже в захудалой деревухе. Они хозяйство держали. А у старых откуда силы? Тут же как назло корова борца наелась и разбарабанило ее, как бочонок. Дед с бабкой в слезы, пропала скотина, сдохнет, а на другую денег нет.

И взять их неоткуда. А дед с молока собирал мне на велик. И такая досада взяла, что не получу его. Взял я палку покрепче, разломал ее, вставил корове так, чтоб рот был открыт все время и погнал нашу Зорьку вокруг деревни бегом, без отдыха и остановки. Где-то на десятом круге она меня так обдала зловоньем, что сам чуть не задохнулся, но удержался и погнал дальше. У самого перед глазами красные пузыри, но бегу, куда деваться? Не пойму, кого больше жаль, корову или велик, какой могу не получить. Вот так пригнал я Зорьку к реке, она, бедная, на колени упала, так пить хотелось ей, а нельзя, пока вся отрава из нее не выйдет. Погнал от воды и увидел слезы в глазах коровы. Знаете, Варя, вот тогда во мне зоотехник проклюнулся. Бегу, плачу сам, но гоню корову, чтоб спасти. Лишь в сумерках привел к реке Зорьку. Когда у нее живот совсем опал. Она попила немного и сама домой пошла. Еще восемь лет жила! Но меня больше всех любила. Как своего родного вылизывала, помнила доброе, хотя скотина, так все считают, ума и совести не имеет. А ведь это заблужденье. Скотина, случается, бывает много благодарнее людей. Вот здесь в деревне не могла разродиться женщина. У ребенка заднее прилежание было. Не головою, а ногами на свет пошел. Такое и у животных бывает. Врач в районе, позвали меня, умоляли, помоги Христа ради! Помирает баба, спаси! Ну, пришел. Жаль стало человека. Развернул, достал дитя. А когда уходил, мне даже спасибо не сказали. Случилось, горел конюх от самогонки. Откачал его, прочистил желудок. Ожил человек к ночи. Зато жена на меня с засовом набросилась и орала:

— Зачем спасал, кто просил? Пусть бы сдох, алкаш!

— Я ее стервой назвал с обиды. А мужик свой вывод сделал и ушел к другой. Неплохо живут. Двоих детей заимели, и пить перестал по-черному. Выходит, сама женщина виновата была.

— А мне какое дело до них? — ответила Варвара.

— Я понимаю, но мы живем среди них. И говорю о том не случайно. Жалейте прежде всего себя. Не рвите сердце жалостью ко всем. Это мой совет, — допил остаток вина:

— Я пришел к вам без всякой задней мысли. Пообщаться хотел как с интеллигентным человеком. Но не получилось, не восприняли, а может, заскорузли в своем горе и окончательно разуверились в людях, растеряли все свое тепло. Плохо это, Варя! Без общенья человек дичает. Не стоит вам терять себя! Ведь вы женщина!

— Михаил Николаевич! Коль так меня разделали, будем прямолинейны. Слишком дрянная слава за вами идет…

,— Хм-м! Но я даю людям то, чего они от меня ждут. Я никому не навязывался и ничего не обещал. Если б не получили ожидаемое, ославили бы импотентом. Разве не так? Вот и выбрал из двух зол меньшее. Но и теперь скажу, что слухи обо мне слишком преувеличены. Я мужчина, но не кобель. И не повеса. У меня в Липках есть свои друзья. Я хотел дружить и с вами. Но, как вижу, слишком сильно засело предубежденье против меня. Что ж, насильно не стану навязываться…

— Михаил Николаевич! У меня один вопрос! Могу ли рассчитывать на помощь?

— Какую? — остановился у двери.

— Хочу обзавестись своим хозяйством, все ж в деревне живу, нужна живность!

— А я тут в каком качестве сгожусь? Какое место мне отведете? Катух или стойло?

— Советчиком хочу попросить стать. Сама в том слабо разбираюсь.

— Варя, а сумеете ли физически потянуть? — отошел от двери, встал напротив женщины.

— Надо! Чтоб не смеялись как над никчемной, что у меня в сарае даже петух не кричит, а все продукты покупаю или выписываю. Слышу, как за спиной шепчутся и показывают пальцами на нас с дочкой. Обидно это, потому не хочу к ним за советом и помощью обращаться. Может, вы поможете?

— Это без проблем! Подскажу и помогу купить корма. Вы какое хозяйство хотите?

— Корову, кур, свиней, чтоб как у всех было.

— Доить умеете?

— Когда-то все могла. Но прошло много времени. Придется вспомнить.

— Я помогу. Тут главное не надорваться. Не берите все сразу. Возьмите кур в колхозе. Выпишете с десяток. На двоих больше не нужно. Потом корову. Не стоит брать телку. Лучше на третьем отеле. А с поросятами подождите, пока с коровой свыкнетесь. Свиньи много жрут, хлопотны в уходе. Слишком заморочные. Лучше овец завести, куда как благодарнее и дохода больше, чем от свиней. Шерсть, молоко и мясо станете получать, а от свиней один навоз, пока их вырастите, уже ничему не порадуетесь. Кстати, овцы ягнят не едят, а свиньи своих поросят — запросто. И попробуй, уследи!

— Да, я тоже о том когда-то слышала!

— Это хорошо, что решила хозяйство завести. Одно помни, не сорвись! — внезапно перешел на ты.

— Мы с дочкой справимся!

— Варя, если не против, я на первое время помогу, как сама решишь!

А через неделю у Вари появилось свое хозяйство. Женщина быстро привыкла, стала справляться со всеми, и в деревне о ней уже не говорили как о недотепе и белоручке. Но пересуды за спиной не стихали.

— Варька с зоотехником шашни завела. Они по потемкам видятся. Я надысь гляжу, Мишка прямо с фермы к ней свернул, как к себе в хату. И без стуку враз в сарай. От дочкиных глаз подальше.

— Да кинь ты глумное! У Варьки корова скоро телиться станет. Вот и наведался Николаич!

— Как бы сама не отелилась раньше коровы!

— А тебе завидно? Нехай родит баба покуда не старая. Оно и Мишке пора отцом стать, — спорили доярки.

— Кого наголо раздеваете? Чьи кости моете, сороки горластые? Нет на вас угомону! Одна на всех вас радость: в чужих кальсонах соседскую вошь поймать. Зачем своими носами в чужие сраки лезете? Ну, живо по местам, трещотки лохмоногие! — подошел председатель колхоза, доярки тут же разошлись, каждая к своей группе коров.

Пришел дед Тимофей и на инкубатор. Со всеми поздоровался, поговорил с каждой, подошел и к Варе:

— Свыкаешься, голубушка? Гляжу, нынче краше стала. Лицо не на тучу, на облачко схожее. Нет-нет да улыбаешься! Оно, Варюха, куда деваться? На сердце порой так тошно. А нельзя виду подавать, вот и держим хвост морковкой.

— А у вас что за беда?

— Сын мой помирает. В Сургуте живет. Болезнь у него гнилая. От ней спасенья нет. А там трое детей. Мал мала меньше. Что будет с невесткой, коль одна останется? Всех придется к себе забрать. А страшно! Ведь и я старый, сколько протяну, кто знает? — ссутулил плечи. И пошел семеня к выходу, пряча минутную слабость, нахлынувшую внезапно.

— Мам, не надрывайся, отдохни, ведь есть у нас деньги, что себя гробишь? — напоминала дочь.

— Анжелка, те, какие имеются, они тебе на будущее. Мало ли как жизнь повернет. Пусть у тебя сохранится запас прочности, оно и мне спокойнее, — отвечала дочке и радовалась, что на каждый вклад идут проценты. Она мечтала, что после окончания школы отправит дочь в город учиться в институте, чтоб жила Анжела, не зная нужды. Но… грянула реформа…

Варя, узнав о ней, с лица почернела. Да деньги, что хранились в дипломате, сумела обменять. Там Михаил Николаевич помог, соседка Галя не осталась в стороне. Но оставались еще те, из припрятанных. Их помогла обменять Марина. Но не все. И больше половины денег сгнило в целлофановом пакете, куда не заглядывали долго. Варя, взяв их в руки, не поверила глазам. Купюры рассыпались в серые, мелкие кусочки и в пыль.

— Для чего ж я их берегла? Анжела! Как же так случилось? — показала дочери. У той пот выступил на лбу:

— Мама, я привезла их, как ты велела! В чем упрекаешь? Я не виновата!..

Варвара снова впала в депрессию.

— Мам! Ну что ты опять хандришь? Ну не сберегли часть, но ведь не все пропало! Важней, что сами живы.

— Я тебе на будущее их берегла.

— Без тебя его у меня не будет. Себя сохрани, — попросила тихо и добавила:

— Не в них счастье. Сама понимаешь, мы из-за денег потеряли отца. Стоила его жизнь такой жертвы? Глянь! Вот цена всему! Куда их теперь? Они сгнили, а папки нет! Теперь и ты себя гробишь. За что и зачем? Я не понимаю! Нам хватает на жизнь твоего заработка. Мы с тобой не наденем на себя сразу по два платья, не съедим больше, чем примет желудок, зачем же делать запасы, какими не воспользуемся? Это глупо!

— Малышка моя, эти запасы на будущее! — спорила Варя с Анжел кой.

— Я когда была в городе, возила деньги к тетке по твоему совету, мы с Мариной повздорили. Не хотела тебе говорить, но ты вынудила. Она не собиралась помогать нам и знаешь, что сказала на твою просьбу? Будто мы достали ее со своим криминалом, мол, эти деньги нечистые и получены нашим отцом благодаря аферам, и она не хочет помогать очистить их. И добавила, что этим делом позорит свое имя и больше не велела обращаться к ней с подобными просьбами. Мол, коли сами вывалялись в грязи, так не стоит в нее тянуть порядочных людей, какие и так стыдятся родства с нами…

— Вон как! Что ж, буду знать! — покатилась слеза по щеке Вари:

— Легко ей нынче судить нас судимых, бить, когда еле встаем на ноги. Так чем она лучше других, какие плюют нам вслед и осуждают. Но они чужие, а эта — своя. Хотя не знает, что ждет ее семью завтра? К нам она не обратится, мы падшие, нас презирают. Но кто может предвидеть свой завтрашний день? Ладно, Анжела, нет у нас родни. Ты права, не будем убиваться из-за потерь, их уже не вернуть. Я получила больной урок. Но надо пережить и эту, собственную глупость, — вздохнула Варя.

Прошло время. Женщина все реже вспоминала о городе, втягивалась в деревенскую жизнь. Она уже не плакала ночами, не просила покойного мужа забрать ее к себе. Она научилась общаться с людьми, не обижая их. И ее постепенно признали деревенские. К Варе частенько заходил зоотехник. Он не прятался, появлялся в доме женщины средь бела дня. Помогал, советовал, иногда бранил Варвару, но никогда не намекал на близость с нею. Они дружили по-чистому, и деревенские, подсматривавшие, подслушивавшие их разговоры, со временем потеряли интерес к этим людям.

Правда, над Варварой посмеивалось бабье, предлагая на ночь в аренду своих мужиков. Женщина отшучивалась, не обижаясь на грубые намеки. Постепенно свыклась и успокоилась душой. Но однажды среди ночи зазвонил телефон. Анжела первой сняла трубку, поздоровалась, глаза девчушки округлились от удивления:

— Мам! Тебя просят. Подойди, — передала трубку и не легла, разбирало любопытство. Хотелось узнать, почему Марина звонит в такое позднее время и не может сдержаться от слез. Девчонка внимательно слушала, о чем говорит мать.

— Это с Генкой? Да погоди, не реви, не могу тебя понять, что случилось? Какой наезд? На человека? И сразу насмерть? Плохо дело. Где Геннадий? В камере? Я очень сочувствую тебе! Просишь приехать? Но я не смогу при всем желании. Без выходных работаю.

Да, занята! Анжела учится. Что? Деньги нужны? Сколько? Конечно, дам! Но ведь у меня только те, какие ты считаешь криминальными. Сойдут? Да нет же! Я не упрекаю никого и ни в чем! И не злорадствую, упаси Бог смеяться над бедой. Я свое еле продышала и знаю, что нельзя судить судимого. Но не обижайся, приехать мы не сможем, так складывается ситуация, не по нашей вине. Что? Сами навестите? Анатолий или ты сама? Давайте! Не переживай. Деньги дам, выручу. Когда вас ждать? Прямо завтра с утра, время не терпит. Приезжайте! Я жду, — положила трубку и сказала заждавшейся дочери:

— Неприятность у них. Генка задавил человека. Ехал ночью по неосвещенной улице с погашенными фарами, или они не работали. Короче, теперь с них требуют большие деньги в милиции и семья погибшего. У Марины с Анатолием даже половины требуемого нет. А время подпирает. Им установили срок в три дня. Иначе пахнет зоной и большим сроком. Надо помочь. Просят! — выдохнула Варя, добавив:

— В этой жизни ничего не предугадаешь, в каком темном проулке поймает беда.

— Ты ее простила, а я бы не смогла, — отвернулась Анжелка и вскоре уснула.

На следующий день, уже к обеду, возле дома Варвары остановилась «Волга». Женщина только прищла на обед. И тут же впустила в дом городскую родню. Они приехали вдвоем и держались неуверенно, помня свой промах. Варя не стала напоминать о нем и держалась так, словно ничего не случилось.

— Проходите смелее. Конечно, это не городская квартира, но мы живем и не сетуем, — провела в зал, накрыла на стол и села сама. Анжела была в школе.

— Сколько нужно вам? — спросила Марину. И вскоре положила перед нею деньги.

— Мы постараемся вернуть их поскорее, — краснела тетка.

— Мне они ни к спеху. Вытаскивайте Генку. Сейчас вам ни до чего.

— Это верно. Такого горя не ждали. Сын был трезвым, возвращался домой от друзей. И не заметил впереди пьяного мужика. Тот с работы домой шел. Не услышал машину, не свернул с проезжей части дороги на обочину. И попал под колеса… Умер на месте. Гена привез его в больницу, но что толку? Спасать было некого. Сына враз увезли в милицию, сообщили жене покойного. Та примчалась с оравой родственников. Поначалу звенели так, что в милиции стекла дрожали. Все грозили прикончить Генку до суда. Но потом успокоились. Им менты сказали, что их мужика уже не поднять, пусть назначат компенсацию. Они посовещались и назвали. Тут уж мы взвыли. А та родня в ответ, мол, одни похороны сколько затянут? Да за такие деньги полгорода можно похоронить с военными почестями, — вытер пот со лба Анатолий.

— Воспользовались случаем, чтоб сорвать за своего. Я ж слышала, как жена погибшего сказала:

— Сам никогда получку до дома не доносил. Хоть теперь с мертвого навар возьму. Эти «бабки» уже не отнимет.

— Когда деньги дадите, они не будут добиваться наказания Генки? — спросила Варя.

— Мы с них расписку возьмем, что к Генке не имеют претензий. Да и менты обещают со своей стороны поддержку. Вся заковыка была в деньгах. Сейчас сразу в милицию поедем! Как только все уладим, позвоним, — пообещали уходя.

Уже у ворот обняла Марина Варвару и попросила тихо, еле слышно:

— Прости меня, девочка наша, я виновата, видно за это наказана, — уронила слезу за шиворот Варьке и, отпустив ее, заторопилась к машине.

— Вот и не стало у нас денег. Лишь те, что на вкладе. Все до копейки отдала Марине. Чую, не скоро их вернет, если вообще сумеет отдать, — сказала дочке, вернувшейся из школы.

Варя как в воду смотрела. На семью Марины одна за другой посыпались беды.

Только выпустили Генку из милиции, на него в подворотне напала толпа подростков. Денег в карманах не нашли. Но забрали мобильник, часы, сняли кольцо и цепочку с крестом. Самого не только избили, порезали ножами. Генку доставили в больницу с большой потерей крови и сразу поместили в реанимацию. Марина две недели не уходила из больницы, сын все время балансировал между жизнью и смертью. Лишь в конце третьей недели вздохнули врачи и сказали, что жить Генка будет. Едва вернулась домой, новая неприятность приключилась. Не узнала свою квартиру. В ней все разбито и переломано. Анатолий на диване кряхтит весь в синяках. Оказалось, средний сын — Денис, прикипел к казино и задолжал крупную сумму. Ему «включили счетчик». Он потребовал денег у отца. Анатолий наотрез отказал. Стали спорить, поссорились. А потом подрались.

— Я не буду выпрашивать. Мы в последний раз с тобой видимся. Сегодня ночью меня уже не будет! Уроют! Понял? И не приходи на могилу. Я не прощу тебя ни живого, ни мертвого. Ты мог помочь, но не захотел! — вылетел из квартиры на улицу и исчез. Его не было дома, не нашли у друзей. Дениса искали всюду, по чердакам и подвалам, в скверах и на свалке, в милиции и морге. Но его не было нигде. Ему звонили на мобильник, телефон молчал. Родители сбились с ног в поисках, но Денис нигде не появлялся.

Его нашли совсем случайно, в притоне, среди полуголых, раскрашенных девок. Одна из них была первой любовью Дениса и выручила парня. Дала денег на одну последнюю ставку и чудо, он выиграл столько, что хватило рассчитаться с кредитором, и еще остались деньги, на какие можно было неплохо покутить с девчонками. Парень сам себе не верил, что остался жить. Он пил и любил, он радовался счастливому случаю, засыпал среди девок как прожженный завсегдатай. Но вдруг крепкая, очень знакомая рука, вырвала его из кучи крашеных «метелок», нащелкала пощечин и, сунув в брюки, выволокла на улицу, потом запихала в машину.

— Я тебя, медуза безмозглая, ремнем выпорю! В угол на всю неделю поставлю! Засранец! Отморозок! Придурок! — орал Анатолий на сына. Денис глупо улыбался. Он еще не проснулся и не протрезвел. Он не мог отличить сон от реальных событий. И только когда увидел мать, понял, будет больно. Вобрав голову в плечи и загородив ладонями уши, попросил, как когда-то в детстве:

— Мамка, не бей! Больше не буду!

А через три дня Дениса устроил на работу отец. Анатолий понял, щадить нельзя. И отправил сына учеником каменщика на стройку. Целых полгода тот вкалывал в подсобных рабочих. Домой еле доползал.

Какое казино, если на ужин сил не оставалось. За это время он отвык от казино, но главное — жаль стало денег, заработанных своим трудом.

В семье Вари свои перемены наметились. Анжела закончила школу, и обе стали думать о ее будущем.

— Конечно, поступай в институт! — настаивала мать. Девчонка молча хмурилась, а потом выпалила свое:

— Погоди! Я поеду в город, узнаю все веяния, а уж когда вернусь, решим как поступать? — собралась мигом и легла спать пораньше, чтобы не опоздать на первый автобус.

— Заодно в квартире приберусь. Ты за меня не беспокойся. Я тебе звонить буду каждый вечер, — пообещала у калитки и, чмокнув мать в щеку, побежала к остановке автобуса.

Варя перекрестила ее вслед. Анжела оглянулась, помахала рукой и заскочила в автобус ярким мотыльком.

Темно и скучно стало в доме без дочки. Варя управилась с хозяйством, приготовила ужин, но есть не хотелось. Села у окна посумерничать, амелькнула под окном.

— Кто б это мог быть? Наверное, Мишка!

И оглянувшись, глазам не поверила. В дверях стоял тот самый парень из соседнего села, который когда-то по молодости в клубе на танцах приглянулся ей, которого она защитила и была опозорена. Варя много лет не видела его, ну узнала сразу Егора.

— Чего тебе? — спросила грубо.

— В гости пришел!

— Незваный гостем не бывает!

— Почему всем можно, а мне нет?

— Кому и что можно? — сдвинула брови и пошла на мужика буром.

— Варька! Ты чего? Иль не узнала? Это ж я… — перелетел через забор и закричал с улицы:

— Дура! Гусыня щипаная! Чего выделываешься, иль не знаю, что вся деревня у тебя отмечается? Чем я хуже других?

— Сгинь, козел! Ты по молодости был отрыжкой бухой ночи, теперь и вовсе кусок вонючей грыжи! Пыли отсюда! Тоже мне, хахаль нарисовался! — закрыла калитку баба. Ей всю ночь снилась Анжелка, Марина с Анатолием. Варя просыпалась и сидела в темноте одна, но вот и впрямь услышала стук в окно. Вгляделась, узнала Михаила. Ей так не хотелось открывать, но стук повторился. Упрямый, настырный, он словно к себе домой барабанил:

— Зачем поздно пришел, я уже спать легла, — осерчала ни на шутку.

— Варь! Ну чего ворчишь? Я так устал, лучше б накормила, — сел к столу, расслабился:

— А где Анжелка? — спросил оглядевшись.

— В город поехала. Решила оглядеться, подумать, куда поступать стоит, приедет, обговорим.

— Твоя девчушка умная. Не по годам развита. Она в жизни сумеет устроиться, не потеряется. Главное, чтоб с выбором не поспешила. Иначе потом жалеть станет.

— Сейчас не то время, захочет, переведется в другой институт. Было б желание…

— В мое время такая ошибка была роковой. Знаешь, что у меня по молодости стряслось? Я уже заканчивал второй курс института, когда познакомился с Аней. На танцах, как все тогда. Она училась в финансово-экономическом. Ну, а мой сельхозный считался непрестижным, короче, институтом низшей категории и девчата избегали знакомства с нами, чтобы не загреметь в деревню. Понятно, что все мы это знали и врали девчонкам напропалую. Так и я представился будущим врачом, не сказал, что скотским. Вообще обидно было. Я своей профессии не стыдился. Но знал, если скажу правду, Аня тут же уйдет от меня. А нравилась, что поделаешь? Так то к концу четвертого курса все студенты уже о женитьбе подумывали, предложенья иные сделали, а я и рот открыть не смею, ведь надо будет сказать правду. А как? Короче, время идет, я чую, что скоро нам с Аней расставаться. На душе от такой перспективы, как в неубранном хлеву. Анна тоже скучной стала. И как-то в парке не выдержала и спросила:

— Миш, отчего ты хмуры м стал?

— И ты не лучше, как туча насупилась, — ответил

ей.

— Скоро защита диплома. Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила Анна.

— А что сказать?

— Миша, ты что отморозок или косишь под придурка? Знаешь, о чем говорю, почему лопухом прикидываешься, или ты имеешь семью?

— Ага! Мать с отцом! — ответил ей.

— При чем они? Я о жене и детях!

— А как бы тогда учился? — изумился я.

— Ну мало ли! Всякое бывает!

— Да холостой я! Совсем холостой!

— Тогда скажи, как ко мне относишься? — спрашивает Аня.

— Очень хорошо!

— А что нам мешает быть вместе? Навсегда!

— И вдруг из-за кустов, совсем рядом, раздалось:

— Му-у-у!

— Это мои однокурсники решили помочь. Анка, услышав, поняла все.

— Неужели правда? — спросила меня.

— Да, я зоотехник! Если я тебе дорог, ты простишь мою безобидную ложь! И мы вправду, навсегда останемся вместе. Но не тут-то было. Анька отвесила мне пощечину и ушла… Потом, лет через восемь, мы увиделись с нею совсем случайно, на улице в городе. Она тащила за руку хнычущую, капризную девчонку, похожую на мужика, идущего рядом. Рыжий, обрюзгший, лысый, он даже не пытался успокоить дочь и взять из руки жены сумку с продуктами. Как она постарела за прошедшие годы, как потускнела и сгорбилась. Мне было жаль ее. Она сама выбрала свою судьбу, хотя многое в ней могло сложиться иначе.

— Вы хоть поговорили?

— Она приостановилась. Хотела поздороваться, поговорить, но я сделал вид, что не узнал ее и прошел мимо. Зачем ей — битой жизнью, дополнительная боль. Она получила за свою глупость, какую не исправить, и до смерти привязана к человеку, ставшему отцом ее ребенка. Мне незачем смущать душу. Пусть забудет, так легче проживет.

— Миша, а к чему мне это рассказал?

— Варя, скажи, ты не устала от одиночества? — спросил в лоб.

— Я не одна. У меня дочь. С нею мне не бывает скучно. Да и ты приходишь. Ведь мы друзья?

— Но Анжела рано или поздно заведет свою семью и отойдет от тебя. Ты останешься одна.

— Миша, я живу ни в лесу, ни в пустыне. Да и подготовила себя к предстоящему. Знала, что дочь не будет жить со мною всегда. Но до этой разлуки еще есть время, и я жду Анжелу.

— А может, стоит тебе решиться стать моей женой?

— Мы и так друзья. Разве этого мало?

— Варя! Сама понимаешь, мы не дети, давно закончилось студенчество. И нам уже не по двадцать лет. Впереди старость. К ней нужно готовиться заранее.

— Да будет пугать меня. Не хочу заводить новую семью. Отвыкла. И не сумею забыть Виктора. Я стану сравнивать, ты всегда будешь в проигрыше. Он был первым и остался вне сравненья. Пойми, отношение к другу и требования к мужу, совсем разные. Я хорошо знаю и уважаю тебя, потому не смогу врать. Не получится из меня жена. Все отгорело, рассыпалось в пыль. Не обессудь, я слишком долго не хотела жить. Меня заставили. Но любить уже никого не смогу.

— Мне хватило б уважения, — подсел к Варе.

— Я не признаю полумер ни в чем.

— Варя, не тороплю с ответом. Подумай еще, — погладил руки женщины.

— Вот так и Виктор делал, когда хотел меня успокоить. Только его я любила, — вытащила Варя закричавший мобильный телефон. И заговорила с Анжелой. Та звонила уже из квартиры. Сказала, что надо здесь навести порядок, потому как Марина ни разу тут не убирала и ей придется основательно поработать.

— Мам, ты не переживай за меня, когда соскучишься, звони сама. Я дня три никуда не выйду. Мне потом нужно навестить дачу. Нельзя же запускать все до безобразия.

— Анжела! Куда будешь поступать, что решила? — спросила дочь через пару недель. Та ответила, что скоро приедет в деревню, и там они все обсудят.

— Нет смысла в институте! Пять-шесть лет учись, выложи кучу денег, а устроишься на работу или нет, еще вопрос. И, главное, сколько будешь получать? Не вижу смысла! О медицине и преподавании даже слышать не хочу. Зарплаты нищенские! А нагрузки страшенные! Конечно, можно изучить компьютер и устроиться программистом. Но эта работа не для меня. Знаешь, решила выучиться на парикмахера! — заявила матери. Варя только руки развела:

— Ты что? Это непрестижно! В холопках останешься, в недоучках! У тебя жизнь впереди! Одумайся!

Но Анжела не послушалась и вскоре уехала в город. А через три месяца сообщила, что выходит замуж, уже все решено, она дала согласие.

— Как зовут его — твоего жениха?

— Мой муж Вася!

— Уже муж? — растерялась Варя.

— Почти муж! — рассмеялась Анжела и обещала через неделю приехать в гости вместе с Васей.

Варя потерянно присела в кресло, опустились руки. Она понимала, что дочка когда-то создаст свою семью, уйдет из дома, но не так же скоро. И баба растерялась. Ей некого станет ждать. Она останется одна, совсем одна…

— Чего сидишь в потемках, чего воешь, или приболела ненароком? — заглянула в дом соседка Галя и, ухватив Варю за плечо, тормошила изо всех сил:

— Да прозвени, чего у тебя не ладится?

— Анжелка замуж выходит, — выдавила тихо.

— И что?

— Совсем ребенок? Куда так рано в бабы полезла? Вместо института мужика нашла, — пожаловалась горько.

— То ж слава Богу что не засиделась в девках. Чего воешь, дура? Радоваться надо такой удаче. Чем раньше, тем меньше мороки с ней, не думай нынче, где она и с кем хороводится, не набьют ли ей пузо раньше времени, не принесет ли в подоле от какого-нибудь лишайного кобеля? Тут, когда запишется, уже мороки меньше. И чего горюешь? Радуйся! Вон деревенские девки, гля на их, сколько в перестарках пооставались, все от того, что ребят нету. Так вот и засохнут, а твоя не краше! Чего тут ждало? Оно и в городе не слаще, тож мужиков на всех не хватает!

— Моя совсем зеленая! Могла подождать…

— А зачем? Подвернулся мужик, хватай его за жабры, покуда согласный и хомутай живее, пока не раздумал! Нынче, как я слыхала, мужики зависают на соплячек. Не хотят зрелых девок. В восемнадцать уже старуха. Им подай вовсе молодь, от четырнадцати и до шестнадцати.

— Да какие с них жены? Себя в порядок не сумеет привести! А если ребенок появится?

— Кто об том думает наперед? Важней другое! И ты брось скулить. Нынче девку отдать взамуж великая удача!

— Да брось ты! — не поверила Варя.

— Чего? Вона возьми хочь меня, детвора уже большая, старший на будущий год в армию идет, середний навострился в техникум, а меньшой в школе покуда, с ним вдвух останемся. Все имею: и огород, и хозяйство, и вклад на книжке, сама не голая, обута и одета как госпожа, а поди ж ты, ни одного путевого мужика! Все хахали-однодневки. Для серьезной жизни никто не предложился. А и подходящих нет. Все наскрозь чумовые. Никому неохота впрягаться в сани. Да что брешу, сама тоже сиротствуешь, как и я. Разве Мишку зоотехника схомутаешь!

— Предложился он. По серьезному, для семьи. А мне теперь зачем? Витю люблю…

— Дурная! Твой Витя уже сгнил, а ты все изводишься! Хватай Мишку за яйцы и привязывай к себе покуда мужик. Все ж подмогнет по дому, в койке согреет, самой не так скучно, будет с кем побрехаться. Все ж бабы мы, тепло и забота как хлеб надобны. Без мужиков сохнем без времени. Иль ты отказала ему?

— Ага! Но он время дал на размышленье.

— Чего думать? Соглашайся! Человек он грамотный, не то, что другие — корявые! Сам с себя видный, не пьет. И говорят, ласковый, огневой в постели. Чего еще надо? Он тут любую, хоть девку отхватит. Всякая ему будет рада, а ты так и завянешь одна! Слышь, подруга? Соглашайся, мой тебе добрый совет. Такие, как Николаич, на дороге не валяются. Он в деревне один такой! Гляди, не проморгай, обидно будет.

— Не лежит к нему душа…

— А ты другое спроси, там верней ответ получишь, — хохотнула баба и потащила Варвару к столу. Выгрузила из своей корзины котлеты, селедку, горячую картошку:

— Ешь! Не то вижу, ты и печку не топила ноне.

— Руки опустились, ничерта не хочется. Потеряла Анжелку, уйдет от меня дочка…

— Будет скулить. Надо было б тебе еще двоих родить. Тогда веселей жила бы! Чего на одной задвижку закрыла, забот испугалась? Теперь не вой! — села к столу и вытащила из-за пазухи бутылку самогона.

— Я ж намедни бражки надралась, бормотухи своей. Ну и расклеилась малость с перебору. Вчера вот выгнала самогон, давай подлечимся, башка такой треск дает, что свету не вижу, — налила по стаканам.

— Галка! Ну почему не повезло нам с тобой в жизни?

— А я так не думаю. Трое детей у меня! Хоть кто-то со мной останется. Будут внуки — сугрев для души. Сумею подрастить их. С хозяйством мороки нет. Оно справное, крепкое. Ну а что мужика не имею на каждый день, так и хрен с ним, себе меньше хлопот. Обойдусь хахалями. Вчера с электриком Кузьмой тешились. До полуночи бесились в сарае. Короче он ко мне за хреном пришел, свой поели. Ну, а в уплату меня согрел. Всю как есть ублажил. Я ему литровую банку дала. Оба довольные друг другом расскочились. И ты не теряйся, наш бабий век короче сна. Побалуй себя без оглядки, не зажимай, что природой дано. Поняла меня, Варька? Как подруге советую, себя пожалей на будущее.

— Стыдно, дочка уже большая!

— Вот и наверстывай, времени у нас мало…

Варя долго обдумывала слова соседки, и, готовясь

к приезду дочки с зятем, вспоминала каждое слово Галины:

— Не теряй время…

Но как ни убеждала саму себя, так и не согласилась на Михаила. Он был не в ее вкусе. Она не могла представить его мужем, хозяином в ее доме. И понимала, что другие были гораздо хуже зоотехника, да и семейные все.

— Варя! Варька! Во, разоспалась, как кобыла! На работу опоздаешь! Пошли! Иль опять с Галкой напились вчера? Скорей одевайся! Сидишь, как телушка на лужке, а бычка все нету! Давай, шустри! — тормошила бабу напарница. Пока оделась и умылась, Михаил примчался, в глазах тревога:

— Что стряслось? Почему не на работе?

— Проспала! Долго не могла уснуть. Анжела позвонила, замуж выходит, если уже не стала женой. Через неделю приехать собираются вместе, — вздыхала Варя.

— Уже? Ведь совсем недавно уехала! Когда успела? Не поспешила ли?

— Его зовут Вася! Вот все, что знаю! Больше ничего не сказала. А всю ночь проворочалась. Ведь совсем ребенок она, ни черта не умеет. Как жить будут мои молодые, — шла рядом с Михаилом по улице, не обращая внимания на деревенских, какие смотрели вслед, открыв рты. Так вот вместе ходили по деревне средь бела дня только семейные.

— Надо к их приезду подготовиться.

— Я помогу! — пообещал зоотехник.

— Ты? Чем? — удивилась Варя.

— Пельмени налеплю, котлет нажарю, рыбы тоже, всему бабка научила еще в детстве! Заливное сумею приготовить, даже цыпленка-табака! Жаркое из телятины в белом польском соусе!

— О-о-о, Мишка, да ты клад!

— А я о чем говорю! Такими не бросаются! Прокидаешься! Вот и предлагаю тебе, хватит раздумывать, бери пока другая не приголубила! — глянул шельмовато и подморгнул смеясь.

— Знаешь, а ты начинаешь нравиться мне! — призналась краснея.

— Вот это другой разговор, уже теплее! Так значит, вечером приду к тебе! — привел к инкубатору, открыл перед женщиной двери.

— Зачем? Я пока ничего не решила!

— Будем готовиться к приезду гостей!

— Ну да! Ты прав! Нужно много успеть, — согласилась Варя,

Вечером он пришел в домашней одежде.

— Давай я кое-что заранее подготовлю, чтоб потом с ног не сбиваться. Голубцы, котлеты и пельмени можно полуфабрикатами в морозильник положить. Верно говорю? — принялся за дело. Варя наводила порядок в доме. Вымыла окна, смела паутину, пропылесосила ковры и мебель, помыла полы. Когда присела отдохнуть, увидела, что Михаил давно сварил борщ, налепил пельмени, котлеты, разделал рыбу, теперь мудрит над заливным языком. Разложил по пакетам салаты, их осталось выложить в блюда и заправить сметаной.

— Мишка, ты ж кулинар-кудесник! — ахнула баба.

— Ты не егози! Одними похвалами не отмажешься. Я много чего умею, когда меня любят. Поверишь, сам стираю, глажу, убираю. Все могу! Не погиб во мне дар отменного повара! Меня еще мальчишкой просили помогать на свадьбах, и никто о том не пожалел.

— Миша, а где твои родители?

— Ох-х, спроси о чем-нибудь полете…

— Почему?

— Видишь ли, мать у меня русская, а отец армянин. Они в студенческом общежитии познакомились. Полюбили друг друга. Ну, а родители отца на дыбы против мамки, не захотели русскую невестку и не разрешили привозить. Отцу приказали вернуться домой после института, он не мог ослушаться родителей и приехал один, мать осталась в положении, но отцу ничего не сказала. Он вскоре женился на армянке, вернее его женили на той, какую выбрали родители. А мама родила меня. Но через полтора года, как только я встал на ноги, приехали дед с бабкой и забрали в деревню, — вздохнул трудно:

— Матери сказали, чтоб не беспокоилась и устраивала свою личную жизнь, пока молода. Она тоже послушалась стариков и вскоре вышла замуж. К нам в деревню она приезжала очень редко, не каждый год. И я скоро отвык от нее и мамой звал бабку. Подрастая, узнал, как сложилась жизнь моей матери. Да, она родила еще двух сыновей, но с мужем жила очень плохо. Человек он скандальный и жадный, одним словом — эстонец, из прибалтов. Ему что ни сделай, все не так, обязательно найдет к чему придраться и тогда орал до ночи на всех. Случалось, неделями с матерью не разговаривал. Самое интересное, что он ей никогда не отдавал всю зарплату, хотя не пил. Каждый день выдавал по крохам, чтоб не зажирели. Сыновья его боялись и не любили. Он их жестоко бил в детстве, а когда выросли, не выдержали и вломили ему за все прошлые годы. Так вот и остался он калекой. Выгнали из квартиры и не велели возвращаться. Старший в армейке остался, в десантниках, младший, стыдно вслух сказать: футболист. Он семейный, у него сын, живут с матерью, все вместе, хорошо ладят меж собой…

— А отец не объявлялся?

— Года три назад подал в розыск. Сразу нашел мать и позвонил ей. Она про меня сказала, он тут же прилетел нагруженный, как ишак. Что с него спросишь, если не знал обо мне. Упрекнул мать. Но за что? Пусть бы винил себя. Я так и сказал ему, если обидит мать еще одним словом, то эта первая встреча станет последней. И уж кому надо было упрекнуть обоих, так только мне, но я сдержался. Отец жаловался, как тяжело жилось ему с нелюбимой и глупой женщиной, падкой на деньги и украшения. Она тоже не любила отца. Вышла замуж по расчету, но все годы вслух о том сожалела. Она умерла от рака. Прошел год после ее смерти и отец стал искать мою мать.

— А где его сыновья?

— У него один сын — Ашот. Он летчик в гражданской авиации, живет в Москве. Сестра — Каринэ, закончила институт иностранных языков, работала гидом в Санкт-Петербурге и вышла замуж за ахпара, так в Армении называют армян из-за рубежа. Живет в Марселе во Франции. Отец бывал у нее, и у Ашота. Они хорошо устроились, к себе его зовут, но он не хочет жить в зависимости от невестки или зятя.

— А тебя к себе звал?

— Не то слово! Умолял!

— Чего ж не поехал?

— Не потянуло! Да и кто он мне? Разве отец таким должен быть? Разыскал, когда мать старухой стала, а и мне уже почти четыре десятка лет. Что я видел от него? Где был, когда учился в институте и перебивался с хлеба на чай. На дорогу в деревню денег не было. Единственные брюки были. Как боялся их порвать или запачкать.

— Эстонец тот знал о тебе?

— Конечно. Мать не скрывала. Он видел меня. Но зачем я ему был нужен? Своих не радовал, обижал. И к нам в деревню приехал с пустыми руками, хоть бы пряник или баранку насмех привез. Нет, ничем не побаловал. Зато от деда с бабкой полные сумки увозил, аж пердел от тяжести, когда к автобусу нес. Дед долго ругался матом, вспоминая того зятя.

— А чего мать не осталась с твоим отцом, когда он разыскал ее?

— Какой смысл, зачем? Столько лет минуло, они давно отвыкли. Да и каждый как-то устроился, менять привычное не стоит, тем более что нет веры в человека, какой однажды бросил, где гарантии на будущее? А тут дети и внук. Да и я навещаю время от времени.

— А дед с бабкой живы?

— Слава Богу! Хоть старенькие оба, но скрипят. Пусть бы подольше пожили мне на радость. Они еще не потеряли надежду увидеть моих детей. Вот тогда, мол, помереть спокойно можно.

— С отцом общаетесь?

— Ты то чего киснешь?

— Жалко тебя!

— Э-э, нет! С этим не согласен. Я не девочка, чтоб жалеть, меня любить нужно. И не меньше! — глянул на Варьку, схватил внезапно на руки и унес в спальню, на ходу закинув дверь на крючок.

— Бандюга! Разбойник! Хулиган! — вяло вырывалась Варя из настырных уронившего ее на постель. Он мигом сорвал с бабы халат и колготки:

— Девочка моя! Ты даже сравнений не знаешь! Поверь, я не хуже твоего Виктора и докажу тебе это! Ты будешь меня любить! — целовал Варьку, та, забыв о сопротивлении, обняла Мишку:

— Родной, ты и впрямь самый лучший! — шептала человеку на ухо. Она была потрясена случившимся и не узнавала саму себя.

— Мишка! Мишанька! — срывалось с губ невольное. Баба поняла, как нужен был ей этот человек. Он стал первым после Виктора мужчиной, и Варя с того дня уже не тосковала по мужу. Каждый вечер ждала своего зоотехника, прислушиваясь к каждому шагу за окном. Она стала следить за собой, аккуратно одевалась и это тут же заметила деревня:

— А Варька хорохориться стала! На работу, как на гульбу, вырядилась. Видать, зоотехник наш на ей отметился. Раней, как трясогузка плелась, нынче под лебедушку косит. Даже лицо красит. Уж конечно не для цыплят.

— Петуха завела, знамо дело! — посмеивались мужики.

— Скоро сама занесется…

— А вам что до того, лешаки корявые? Иль досадно, что не с вами шашни крутит? Чего от ней надо? Хватит бабу в дерьме валять. На своих баб гляньте и на себя! Кому она помешала? Идите на работу, не чешите языки, хуже баб сплетниками поделались, козлы бесстыжие! — возмущался председатель колхоза, защищая Варьку, а под самый выходной увидел импортную машину, свернувшую с городской трассы на проселочную деревенскую дорогу. Машина свернула к дому Вари, и дед Тимофей догадался:

— Анжелка с мужем приехали!

Глава 3.

Варя сразу заметила машину и поспешила навстречу гостям. С хлебом и солью вышла. А как увидела зятя, чуть не выронила из рук каравай. Мигом плохо стало.

Бородатый, грузный человек с трудом выдавился из машины и, оглядев толпу деревенских зевак, сказал улыбаясь:

— Здравствуйте, люди добрые! Дай Бог всем здоровья и счастья! Коль пришли встретить нас, пойдемте в дом, познакомимся, — подошел к Варе, обнял, поцеловал в обе щеки, отломив от каравая кусочек хлеба, обмакнул в соль и съел.

— Спасибо, мамка, знатный хлеб испекла! — поцеловал каравай и, вытащив тяжеленные сумки, пошел в дом следом за Варей и Анжелой.

— Доча, твой Вася мой ровесник, — шепнула тихо.

— Свойский мужик, хороший, уважительный!

— Силища в ем чисто ведмежья! Цельная гора! — восторгались люди, спешившие трусцой на предложенное угощенье. Кто ж в деревне откажется от халявной попойки, она обещала стать громкой и щедрой.

— Как же мне называть, сколько тебе годочков, милый зятек? — спросила Варя.

— Такой красивой и молодой женщине позволительно все! Зовите Васей! А там, как сердце подскажет! — улыбался зять по-детски чисто. На том и порешили. Вася был неотразим. Он покорил деревенских уменьем пить много и при этом оставаться трезвым, крепко держаться на ногах и петь басом любимые сельские песни, да так что лампочки гасли. Плясал он со всеми бабами, бабками и тещей, рассказывал анекдоты, от каких со смеху валились под столы. А к ночи сказал извинившись:

— Дорогие гости! Нам пора отдохнуть, мы с дороги, к тому же у меня молодая жена!

Люди мигом сообразили и, не ожидая повторения сказанного, спешно покинули дом Варвары, на все лады расхваливая городского зятя и хлебосольство хозяйки:

— Озорной мужик этот Васятка! Я уж полета годков краковяку не плясала. А ен как ухватил за бока и давай меня вертеть да кружить, и все прихваливает. Ноги в пляс сами побегли. Да я таких слов как от него, отродясь не слыхала! Во, озорник! — судачила старая Матрена.

— И не говори! Бедовый малец! С таким не соскучишься и не сопреешь на лежанке! — согласилась бабка Алена.

— Вот дела! Сколько пили, а под стол никто не завалился! — удивлялся дед Корней.

— Ты поди, никогда так не закусывал! Припомни, когда в последний раз заливные языки ел?

— Да никогда! Впервой в жизни!

— То-то! Чему ж удивляешься?

Варя с Анжелой убирали со стола, вполголоса переговаривались, пользуясь отсутствием Василия, провожавшего последних гостей.

— Чего тебя угораздило выйти за него замуж? — спросила Варвара Анжелку, та загадочно улыбнулась и, подойдя совсем близко, ответила:

— А почему ты вышла замуж за отца? Не хотела жить в нужде, нашла спину, за какую спряталась, и жила много лет, не зная беды. Я тоже так решила. Не знаю, как склеится дальше, но пока все ладится. Вася действительно любит, дал, что мне нужно, я ни в чем не знаю отказа.

— Но ведь у нас есть деньги! — напомнила ей мать.

— Они на завтра, а мне и сегодня жить надо.

— Где работает Вася? Кто он? — спросила Варя.

— Он в бизнесе. Подробно не знаю, да и не нужно, не хочу много знать, но как поняла, Вася в сотовой связи работает. Там у него без риска, все чисто.

— Он был женат?

— Какое мне дело до его прошлого? Говорил, что женщины у него были, но ни одну не любил, потому, связи короткие завязывал. Ни с одной ничем не связан.

— А дети у него есть?

— Говорит что нету.

— Вы расписались?

— Конечно! Неужели я привезла б сюда хахаля? Нет, мамка, он законный муж.

— Где ж ты его зацепила?

— Я говорила тете по телефону, что устроилась ученицей парикмахера в самом модном, престижном салоне, где обслуживают элиту города. Так вот туда приходил Вася.

— Как же ты его не смогла привести впорядок, глянь какой он лохматый, бородатый, весь заросший, что барбос.

— Мам! Не все сразу, не торопи, мужчин завоевываем постепенно, как крепость.

— Не поняла! — остановилась посередине кухни удивленная.

— Как не поймешь? Надо оставлять мужу хоть какую-то отдушину, нельзя лишать всего сразу. Я и так добилась многого. Ну, любит Вася свою волосатость, пусть пока потешится. Всему свое время. Зато теперь он уже не ковыряется зубочисткой при гостях, не лезет пальцем в нос и в уши, ходит по квартире в домашних тапках, а не в обуви. Короче, приручаю понемногу, не спеша, чтоб не перегрузить. Теперь уже не выходит без расчески и носового платка, каждый день меняет носки.

— Да это все мелочи, — поморщилась Варя и спросила:

— Скажи, а детей он хочет?

— Сына ждет, просто мечтает о мальчишке. Говорит, как только рожу пацана, он купит самый крутой коттедж, а во дворе будут радовать и удивлять всех настоящие павлины, фазаны, а посередине двора будет фонтан, и не простой, а поющий, с цветовой подсветкой. Вот как он мечтает, — поделилась Анжелка.

— Мечтать никому не вредно! — отозвалась Варя.

— Знаешь, Вася упрямый…

— Скажи, как он на тебя завис?

— Ой, мамка, уморила, он и не приметил меня сразу. Это я его закадрила. Хотя Васек считает, что он меня заклеил. Я конечно соглашаюсь. А получилось иначе. Мне на него наши парикмахеры указали и сказали, что Вася крутой бизнесмен, богат и холостой покуда. Очень веселый и добрый:

— Иди, обслужи! — посоветовали мне, рассмеялась Анжелка звонким колокольчиком.

— Я мигом все сообразила. Подошла к нему и спрашиваю, чего он желает? Вася ответил, чтоб немного подровняла шевелюру и бороду. Потом попросил отмассировать лицо, побрить, не задев и не испортив бороду. Я очень старалась угодить. И Вася это заметил. Уходя, он сунул мне в карман сто долларов и свою визитную карточку, рассчитался в кассе и ушел, считая, что вечером обязательно позвоню. А иначе, зачем визитку дал. Но я не позвонила. Не стала набиваться как другие. Даже наши замужние бабы на это «клевали», знали, что отслюнит за ночь кучеряво. Но они женщины, им нечего было терять. А я не хотела влетать в дешевки. И не спешила со звонком. Так он через неделю сам возник и ждал, когда освобожусь. Потом сел ко мне в кресло и спросил, почему не позвонила? Я ответила, что не было времени и повода, мол, не люблю докучать незнакомым людям, короче сваляла дуру. Вот тогда он пригласил в кабак на весь вечер. Я, конечно, отказалась, была наслышана, как потом расплачивались бабы за ресторан. Вася удивился, что я отказалась. Как сам потом признался, он прощупывал кто я, из путан или нет? — вспомнила Анжелка тихо смеясь.

— Потом он предложил покататься вечером по городу. Ну, это старый трюк, меня наши бабы успели посветить во все тонкости флирта. И Вася, вижу, заводиться стал. Его заело, что обычная девчонка не зависает и не бросается на шею. Он к такому не привык, ему ни одна не отказывала во встрече. Он многое мне предлагал. Я отвергала. Его бесила моя несговорчивость. И вечером, после работы, он подъехал в машине, вошел в зал с громадным букетом цветов, подарил, предложил подвезти домой. Я сказала, что живу совсем рядом, в трех минутах ходьбы, потому, подвозить нет смысла. Он спросил мой адрес и номер телефона. Ответила, что не даю малознакомым людям. Но едва вернулась домой, в дверь позвонил Вася, кто-то ему дал мой адрес. Ну не выгонишь, коль он уже возник. Он вел себя прилично. Не приставал, не лез, никаких скользких разговоров не заводил, мы просто общались, приглядывались друг к другу. А через пару недель он сделал предложение. Я потянула несколько дней для приличия, потом согласилась. Вася в тот же день уволил меня из парикмахерской, сказал, что не хочет, чтобы я обслуживала чужих мужчин и вертелась перед ними на цирлах. Не разрешил поступать в институт. Сказал, что сам сумеет обеспечить семью. Отвадил всех подруг. Пообещал заменить собою; И у него это неплохо получается, — хихикнула дочь:

— Знаешь, он был удивлен, что я оказалась девушкой. И никуда не выпускает одну. Вместе ходим по магазинам, салонам, Вася всегда рядом, под руку, от себя ни на шаг.

— Ты то к нему привыкла? Любишь ли?

— Мам! Ну и вопросики у тебя, как у пещерной. Мужа надо уважать, если этого заслуживает его доход. А любить можно только себя.

— Ну и плутовка! — качнула головой Варя. И тут же вспомнив свое замужество, осеклась, умолкла. Хотела спросить дочь, не беременна ли она, но в это время вернулся в дом зять и попросил Анжелку:

— Сделай мне чайку покрепче.

Анжелка не промедлила, тут же подала чай и присела рядом, позвала мать:

— Побудь с нами, отдохни! Мы думали, что сами отметим знакомство, а тут полдеревни гостей набралось. Даже не поговорить толком.

— Я вас ждала, других никого не звала.

— Девочки, звездочки, ну, я пригласил людей. Что из того? Классно побалдели. Все довольны.

— Вась! Мы привезли продукты мамке, а пришлось выложить на деревню! — недовольно заметила Анжела.

— Не жмись, лапушка! И не ворчи! Надо будет Варе, я тут же прискочу, подвезу все, что скажет. Дорогу теперь знаю, с завязанными глазами найду. Ты только не шипи! В деревне другого знакомства не признают. А Варя тут дышит. Ее авторитет ронять нельзя. Пусть ей за нас не придется краснеть.

— Васек, я хочу поговорить с тобой. Один на один! — глянула Варя на зятя в упор.

— Всегда готов! — откликнулся тут же, но дочь насторожилась…

Когда они вошли в зал, Варвара закрыла собою двери и спросила напрямую:

— Вася! Зачем тебе понадобилась моя дочь? Только не базарь мне про любовь! В нашем с тобой возрасте эта тема слишком наивна, и мы не сопливые юнцы, чтоб поверить в романтические бредни.

— А что если люблю Анжелку?

— Не прикидывайся придурком и меня не считай за старое, глупое чмо! Говори, что есть в натуре?

— Варя! Вначале сам не понимал, что потянуло к ней! Клеился как обычно, ненадолго, а получилось навсегда. Анжелка оказалась очень умной, я не предполагал, что такие есть на свете. И дело не в том будто завис на ее девственность или квартиру. Она понимает меня с полуслова. Мы с нею — одним сердцем живем. Такого никогда не было.

— Она ребенок против тебя. Что будет лет через пятнадцать? Анжела только выйдет в бабью пору, а ты уже вконец состаришься?

— Варя, никто ничего не может угадать наперед. И ты не пророчь. Много я слыхал всякого. Сколько таких случаев бывает, да и зачем далеко загадывать? Через пятнадцать лет, если доживу, поверь Варя, не смылюсь и не стиражируюсь. Мой отец на двадцать пять лет старше, а и теперь мужчина.

— Он всю жизнь прожил с твоей матерью, а ты скольких сменил?

Вася хохотал громко:

— Это не о моем отце! У него было столько баб, что любой счетчик заклинит. Давай не будем считать чужие грехи. Да и не духовник ты, и я не на исповеди. Это ни тема для разговора! Анжелу это не тревожит. Она человек другого склада. Не тревожься, с этим мы сами разберемся.

— Дай ей возможность получить образование.

— Зачем? Пусть рожает детей и занимается ими. Это куда как нужнее и благодарнее.

— Выходит, ты мою дочь хочешь закрыть в клетке и лишить всякого общения с людьми?

— А к чему общение? Что оно ей даст?

— Ты из нее делаешь затворницу!

— Ничуть. Мы с Анжелкой каждый день выезжаем в город. Развлекаемся, гуляем, бываем в театрах, в салонах, ресторанах, на концертах. Она постоянно среди людей.

— Почему не пускаешь в институт?

— Он ей ни к чему! Работать не будет. И сама не рвется в науку. Пусть матерью станет. Это самое женское дело.

— Вася, вы имеете высшее образование?

— Политехнический закончил.

— Не позволяй Анжелке отупеть. Пусть она не упускает бездарно годы. Ведь никто из нас не знает, что ждет впереди. Образование ей не помешает. Заочно или вечернее, лишь бы была занята делом! — настаивала Варя.

— Подумаем, — ответил уклончиво. И добавил:

— Я не хочу неволить и грузить Анжелу. Но если она решит сама, мешать ей не стану, это обещаю.

— Вася, чем ты занят?

— Зарабатываю нам на жизнь в системе сотовой связи. Короче, у меня все чисто и нормально.

— Дай вам Бог! У тебя есть родители?

— Я же говорил, отец имеется. Но он сам по себе живет, отдельно от нас.

— А мать?

— Она ушла от него давно. Застала с женщиной и не простила. Это случилось давно, — вздохнул зять. И продолжил нехотя:

— Я тогда в институте учился. На третьем курсе. Когда пришел с занятий, мать уже собрала вещи и сказала, что уходит от отца навсегда. Честно говоря, я не удивился. Они ладили. Разные люди мои родители. Все о чем-то спорили, не понимали один другого. Скандалили всякий день. Отец был дома и даже не попытался уговорить, успокоить мать, будто порадовался уходу, о каком ни разу за все годы не пожалел. Она спросила, буду ли я поддерживать с нею отношения. Но не позвала с собой, не сказала куда уходит и к кому. Я ничего не ответил. Ведь мать бросала нас обоих. Я не участвовал в их разборках. И она не советовалась со мной. А значит, не любила. Коль так, решил не вмешиваться в их дела. Надеялся, что остынут и помирятся, простят обиды и снова сойдутся, как у других случалось помногу раз. Но мать ушла навсегда. Она не простилась, молча закрыла за собою дверь. Отец после того как с цепи сорвался. Каждый день менял женщин, и я однажды решил с ним поговорить по- мужски.

Вася нахмурился. Воспоминания были не из приятных. Их не хотелось ворошить, но теща ждала.

— Высказал я ему все. И за себя, и за мать. В глубине души, что скрывать, ждал ее и надеялся, что отец разыщет и вернет. Но этот разговор поставил точку на моих ожиданиях и надеждах. Отец сказал, что никогда не помирится, если даже она вернется. И сказал:

— Я устал от нее! Нет ничего хуже, чем жить с человеком, какой ненавидит и не понимает. Она все годы называла меня тупицей и бездарем, болтуном и хвастуном. Она считала меня недостойным, говорила, что пропаду без нее, что все вокруг презирают меня. Короче, нет на земле человека хуже. И, даже ложась в постель, подчеркивала, что делает одолжение. Я все терпел, сцепив зубы. И решил доказать обратное, что меня хотят, любят и вовсе не презирают, и я совсем не бездарь. Вот и привел женщину, ничуть не хуже, даже лучше матери, моложе и красивее. Я хотел, чтобы она нас застала. Вот тут и слов не понадобилось. Твоя мать увидела все своими глазами. Сопоставила и поняла, что я ей отомстил за все годы разом.

— А где отец работал?

— Он и теперь в милиции. Криминалист. И, знаешь, Варя, никто его не считает дураком или тупицей. Тем более бездарем. Он в своем деле большой авторитет, один из продвинутых. Не заскоруз и не зачерствел на работе, у него феноменальная память и очень светлая голова. Я горжусь своим паханом. Он иногда может такое отмочить, что диву даюсь!

— А мать где работала?

— Она библиотекарь. Всю жизнь читала книги. А что творится за окном, не знала. Отцу некогда было читать, его постоянно дергали на происшествия. Возвращался усталый, продрогший, голодный, а мать на диване читает очередную книжку и не встанет, чтобы хоть покормить мужика. Он сам себе разогревал ужин. Один, иногда со мной садился за стол. Он общался только со мною, матери, как сама говорила, с ним было неинтересно. Она морщилась от его рассказов, а я слушал, открыв рот. Но не имел отцовских способностей, потому не пошел по его стопам. Одно удивляло, как они поженились, зачем?

— Мать так и не появилась?

— Звонила. Года через три после ухода. Поздравила с окончанием института, спросила, как живу, не появилась ли в доме мачеха? Не женился ли сам? Короче, поговорил, будто с соседкой по лестничной площадке. Ни в голосе, ни в вопросах ни капли тепла. И о себе ни слова. Не предложила увидеться, хотя прошло три года. Потом еще раз нашлась. Отец поднял трубку. Она и не поздоровалась с ним, попросила меня. Примерно такой же разговор как предыдущий. Ну и еще отыскалась, лет пять назад. Честно говоря, думал, что она умерла. Оказалась живая. Посетовала на слишком маленькую пенсию, на плохое жилье и тяжелую жизнь. Я слушал молча. Ничего не предложил. Ведь помогают родным. Ее такою уже не считал давно. Даже не знаю, жива она нынче или нет, мне безразлично. Мать сама вычеркнула себя из семьи. А и живя с нами, оставалась чужой. Она все делала из милости к нам, но не от сердца. Потому, нет ее у меня и не было.

— Васька! Как же судьба обделила! Самое нужное отняла.

— Отнимать было некого, — вздохнул человек.

— Может, я хоть немного заменю тебе мать. Я буду очень стараться.

— Стань другом, мне Анжела много рассказывала о тебе. И я, честно говоря, ей по светлому завидовал.

— Васек! Анжела у меня с характером. Если где-то взбрыкнет, не обижайся, а и я тебе помогу сладить с нею.

— А кому нужна бесхарактерная, глупая телка? Я искал жену для жизни, а не куклу для постели, — ответил сухо.

— Хорошо Вася, что в дочке оценил, прежде всего, человека. Как вижу, и она дорожит тобою…

Варя, поговорив с зятем, пошла в свою комнату, а дочь с зятем еще долго говорили о чем-то вполголоса. Варвара коротко вспомнила сегодняшнее застолье.

— Мишка каким воспитанным себя проявил. Не стал меня порочить, не сел рядом. Посреди деревенских пристроился. Слушал зятя. Хохотал громче всех. И ушел с деревенскими, чтоб никто не сплетничал. Даже глазом не моргнул, уходя, ни слова не сказал, придет или нет. Хотя, конечно, как появится, если дочь с зятем в доме? Теперь, пока они здесь, не жди его, — вздыхает Варька, повернувшись на бок. Но сон не идет.

Баба прислушивается к голосам из кухни. Опять Анжелка спорит, требует с Васи компьютер и немедленно.

— Я хочу освоить его, чтобы самой составлять программы, изучить работу бухгалтерии.

— Сама не сможешь, потребуется преподаватель, чтоб системно освоить, как положено, — отвечал Вася.

— Найми! — настаивала дочь.

— Зачем тебе этот геморрой? Ведь компьютер хоть и умная вещь, но для здоровья очень вредная. Посадишь зрение и сердце, я этого не хочу. Лучше роди здорового ребенка и расти его!

— Вась, с ребенком можно подождать с годок.

— Почему?

— Давай притремся, привыкнем друг к другу.

— Э-э, нет. Я не согласен. Хватит ко мне присматриваться. Я не мальчик! Хочу стать отцом, как все нормальные люди в моем возрасте. Иначе, для чего мы поженились?

— Молодец мужик! Сразу за рога берет дочь, так ее и надо. Хватит егозить, пора в бабы, в мамки выбиваться, а не прыгать по салонам красоты каждую неделю. Будь сама собой. Мы ни рожей мужей держим, а заботой, вот этого твой Вася не знал. О том бы вспомнила глупышка! — думает Варя:

— Но ничего, поверну к нему твою душу! Этого стоит любить. И вспомнила слова Анжелы, сказанные на кухне:

— Ни он меня, это я его выбрала. И никуда бы от меня ни делся. Да, я отказывалась от прогулок в машине, от кабаков, но по виду, а это Василий уловил сразу, понял, что мне он нравится. Маленькая тонкость, я не спешила положить трубку, не торопилась уйти, не строила козью морду, всегда улыбалась Васе. И по моим глазам видел, что я рада ему, но не хочу стать очередной девкой. Это меня не устраивало. И я своего добилась. Не отдалась раньше времени, не уступила. Знала, стоит поддаться, посчитает за дешевку, какую можно откупить на ночь. А я хотела его насовсем.

— Так и держись за мужа, раз сама выбрала!

— Теперь пусть за меня держится. Я свое получила! — ответила, вскинув голову гордо и добавила шепотом:

— Многие хотели заполучить Васю. Им не обломилось, а мне удалось. Из моих лапок ему не вырваться. Не дам никуда свернуть, — пообещала дочка уверенно.

Варвара опять вспомнила Михаила:

— Странное с ним творилось в последние дни. Раньше он предлагал руку, бегал по пятам, среди дня ходил со мной по деревне, не опасаясь пересудов и сплетен. Теперь все иначе. Он не остался, ушел со всеми. О совместной жизни ни слова. О предложении забыл. Будто и не делал его. Ушел, ничего не сказав. Добился своего и все на том, видно, права Анжелка, получив свое, мужики уходят. Одержал очередную победу и пополнил коллекцию любовниц. Я перестала быть нужной. Все они козлы. Но как обидно стать брошенкой! — всхлипнула баба невзначай.

— Подлец! Негодяй! Кобель! — обзывала она Мишку, обдумывая, как можно отомстить ему за все, да так, чтоб ни над нею, а над зоотехником посмеялась вся деревня.

— Не пускать в дом? Да он сам не придет. А может даже будет рад такой развязке? — думает Варвара:

— И никого рядом нет приличного, чтобы зафлиртовать и сказать, что сама дала отставку Николаичу. Но кто в это поверит, только посмеются вслед. Да и ни те годы, чтобы путаться с проходимцами, где гарантии, что другой будет лучше? И все ж, что случилось, почему, чем не угодила? То деревни не стыдился, а тут дочки с зятем постеснялся. Не сказал им, что мы с ним живем одной семьей, и его мои должны признавать за своего. А может он решил предоставить эту тему мне или дал возможность пообщаться со своими, а завтра придет, как ни в чем не бывало и сам поговорит с моими? Кто знает, что ждать от него? — вздыхает баба тяжко.

Она так и уснула нахмуренная, со сжатыми кулаками, стиснув зубы, под негромкие разговоры на кухне, а утром, проснувшись чуть свет, пошла на работу. Весь день до вечера ждала Михаила, оглядывалась на каждый звук, прислушивалась к голосам, но зоотехник не пришел. Не видно было его и в деревне. Казалось, уехал он по своим делам в город, забыл предупредить Варвару.

Три дня гостили у нее дочь с зятем. Женщина узнала о Васе все. Тот тормошил, никому не давал скучать. А в последний день перед отъездом подсел к Варе и предложил.

— Не надоело тебе в этих Липках? Ну ведь совсем глухая деревуха. Хоть и недалеко от города, а навозом по уши провоняла. Как ты все терпишь? Знаешь, что мы с Анжелкой надумали? Как только она родит, заберем тебя в город насовсем. Будешь с нами жить, заодно ребенка поможешь присмотреть и вынянчить. У Анжелки в этом деле ни знаний, ни опыта нет. А и чужому не доверишь. Ты же своя.

— Вася! Я тоже все перезабыла, сколько лет с тех пор прошло, когда дочка была маленькой. У нас тоже нянька была. Витя жалел, взял женщину. Она дочку до самой школы присматривала. А и зачем стеснять вас? — не соглашалась баба.

— Варя, мы в коттедже жить станем, там всем места хватит. Я тоже возьму домработниц. Мороки тебе не будет. Даю слово, радоваться будешь, а и нам спокойнее, все ж вместе, на глазах друг у друга. Как ты на это смотришь?

— Подумаю, — ответила дрогнув.

Такого поворота Варя не ждала. Конечно, ей очень хотелось вернуться в город, к прежней жизни, без забот и хлопот жить в свое удовольствие. Но это было при Викторе. Зять с дочкой если и возьмут, то конечно не для праздной жизни, впрягут так, что мало не покажется. Одно дело обещать райскую жизнь, другое — что ждет на самом деле? Не затрещит ли у нее хребет хуже, чем в деревне? Не придется ли убегать из города в Липки уже с воем?

Баба совсем потерялась в своих сомненьях.

— А если они поругаются и я, не выдержав, влезу, вступлюсь за дочку иль Васю, а они помирятся и кого во всем обвинят? Конечно, я останусь виновата кругом, и все шишки полетят на мою голову! Нет, не поеду к ним! — решает женщина заранее сказать Василию. Но на пороге, как черт в бок толкнул, остановилась баба:

— Коль не поеду, вовсе отвернутся, обидятся до смерти, что отказалась смотреть за первенцем, пришлось чужого в дом брать. Уж как склонять будут.

Случись что со мной, Анжелка даже хоронить откажется. Не простит! Ладно, поеду! — передумала Варя.

— А что если Мишка попросит остаться с ним навсегда, узаконит и предложит стать женой? — затормозила Варвара.

— Конечно, с ним останусь. Иль я не человек? Почему у меня не должно быть своей личной жизни? Ведь я еще не старуха! — вспоминает баба и уходит вглубь комнаты, садится в кресло.

— Ну, а в старости что делать буду? Вдруг одна останусь, куда голову приклоню? Анжелка с Васей не примут, коли с ребенком не помогу. Пошлют подальше. Что тогда? — представила себя баба совсем дряхлой, едва плетущейся из города назад в деревню и так ей стало жаль себя, ну, хоть волком вой.

— Надо с Галкой посоветоваться, что она скажет, эта зла не пожелает, — насмелилась женщина и на другой день пошла к соседке. Та все выслушала и рассмеялась:

— Чего бесишься загодя, глумишь себе голову. Пусть твои для начала сообразят того ребенка. Нехай Анжелка выносит и родит его. И уж опосля, ежли до того не разбегутся, стоит говорить о том, кому куда ехать. Чего заранее грузить мозги и глумить башку? Покуда руки свободные от внуков, гуляй баба вдоволь, отрывайся каждый день! Бабкой станешь, влезешь в кабалу! И от дочки, и от зятя зависимой сделаешься в каждом куске хлеба, не приведись такой доли никому. Всеми ругана, никем не понята! А и дочка в каждой копейке от мужика зависит, на нее не полагайся, она всегда его выгородит. Да и он, что ни говори — чужой! Тут ты в своем доме! Когда хочешь, встанешь, надоело — ляжешь и никто тебе не указ. Там в городе про отдых не вспомнишь, все на тебя повесят вместе с ребенком. А ты что, ни человек, ни баба? Да пошли ты их в звезду! Ты дочь сама растила, нехай Анжелка тоже в бабье впрягается. И не соглашайся, не подставляй шею под хомут. Лучше себя береги! Энти детки до последней капли кровь высосут, а когда вовсе старыми становимся и недвижными, под чужой забор кидают. Сколько таких маются в стардомах, пансионатах. А не надо было детям жизни под ноги стелить. Не жди от их тепла и благодарности!

— Галка! Ну что ты разошлась, как пурга на навозной куче? Выходит, лучше вовсе одной век коротать?

— Почему одной? А где Мишка? Или вышибла на- вовсе?

— Не приходит, вовсе не появляется! — призналась Варя.

— А куда подевался козел?

— Не знаю…

— Разыщем этого кобеля! Я его к тебе сама за яйцы приволоку кабана корявого! Ишь ты короста неотмытая! Добился своего и в кусты? Да мы его всей деревней проучим! За все и за всех разом жопой на кол посадим, чтоб на себе почуял, как баб позорить! Ах ты, чума свинячья!

— Галка, угомонись с ним! Давай про меня продумаем! — остановила соседку Варя.

— А что ты? Иль на Мишке свет клином сошелся, иль окромя мужиков нет? Да их, как говна! Вон новый бухгалтер! Вовсе весь из себя! Даже бабочку вместо галстука носит. Давай его закадрим! Ничего мужик. Бабы говорят, что натуральный хахаль, все, что надо, при нем! Есть на что облокотиться и присесть!

— Да ну! У него морда баранья!

— Тогда механика заклеим!

— Он женатый…

— Жена ни стенка, подвинется на ночь. А то что, ей каждый день, а нам ни разу?

— Не-ет, я скандалов не хочу!

— Так мы не насовсем, только на ночь. А коли будет базарить, оставим ее в Брошкиных! Помнишь, как Пугачева пела:

А я такая вот такая, растакая,

но мой поезд ушел…

— Во и нарисуем ей растакую! — хохотала Галка. И внезапно посерьезнев, спросила:

— А вдруг у Мишки чего-то стряслось?

— Ага! У его удачи, оторвались яйцы, — съехидничала Варя отмахнувшись.

— Не узнавши, не бреши впустую, — оборвала соседка и послала младшего сына за бабкой Ульяной, работавшей уборщицей в правлении колхоза.

— Эта шельма старая все и про всех знает. Вот и нам расскажет, — потирала руки Галина.

Бабка Уля шмыгнула в дом шустрой мышью. Оглядела всех проворными, хитрыми глазками и спросила:

— Чево это я спонадобилась тебе, на ночь глядя?

— Скажи, старая, куда подевался наш колхозный бугай? На месте он, в деревне, иль куда отослал его председатель? — спросила Галя.

— То ты про кого пытаешь? — соображала Уля.

— Да кто ж кроме зоотехника наипервейший козел в деревне? — налила бабке стакан самогону и, придвинув к старухе, добавила:

— Куда провалился этот мудак?

— Ой, бабоньки, не скоро он воротится. Как на духу сказываю. Может, и навовсе боле не увидим

— Чего несешь, чума овечья? Иль что стряслось с этим придурком?

— Намедни телеграмму ему серед ночи сама доставила. Отец его помер. Родня Мишку на похороны истребовала. Наш Тимофей отпустил его. Но не боле как на десять ден. А Миколаич в ответ, мол, как управлюсь, так и ворочусь. Путь не близкий, аж в самую Армению. Одна дорога сколько времени отымет. Ну и с родней повидаться надо. Нельзя с наскоку! — и уехал, председатель ему свою машину вместях с шофером отдал, чтоб Михаил Николаич быстрей обернулся. До города подвезут, а уж там, как Бог даст. Зоотехник и тому был рад. Ну, вот покуда не звонил. А и рано еще — выпила бабка Уля, морщась. И погладив свою впалую грудь, сказала:

— А не морочьте вы себе головы, бабы! Энтот пес, Мишка, вовсе непутяга! Для семьи совсем негодный. Хоть я и вовсе старая, а с им на одном поле срать не села б. И чего сыскали в том лешаке? Всех баб обкрутил бес треклятый, и ни на одной не застрял. Срамник! Фулюган! Как хорек в обмороке, а туды ж норовит, в мужика! Тьфу! Бес подзаборный!

— Бабка, а ты чего на Мишку осерчала? — спросила Варвара.

— Ен, гад поганый, козьей смертью меня обозвал при всех людях.

— За что?

— Велела ему сапоги обтереть об тряпку, ить только коридор помыла, чтоб следов грязных не оставил. Так он поначалу лысой задницей и гнилой кошелкой обозвал. Ну, тут я его забрызгала по всякому. А он, зараза козьей смертью обозвал, как обосрал. Теперь вся деревня эдак паскудит, — шмыгнула носом обидчиво.

— Значит; уехал на похороны? — уточнила Варя.

— Сама ему телеграмму относила! Он, как прочитал, аж почернел на рожу. Весь в комок собрался. Ну, мне его не стало жалко, я даже порадовалась, что Мишке тяжко. Хочь где-то и его судьба прищемила. Ни только нам по башке попадает от ей, — разомлела бабка за столом.

Варя успокоилась, узнав, где Мишка. И проводив своих гостей, уже не психовала из-за отсутствия зоотехника. Своему зятю Василию так и сказала перед отъездом:

— Ничего не хочу наперед загадывать. И меня не зовите без нужды. Я не голодаю, имею свой угол, живу, как хочу. И не мешайте мне. Коли не сможете сами обойтись, приеду. А пока живите вдвоем, чтоб никтомешал привыкнуть и притереться друг к другу. Сейчас вам любой человек — помеха. Такой уж это период — медовый месяц…

Оставшись одна, Варя даже вздохнула с облегченьем. Не надо топтаться у плиты, готовя детям завтраки, обеды и ужины. Анжела не любила готовить никогда. И тут села на шею, довольная, что мать сама обо всех позаботится.

Варвара радовалась тишине дома. Она не хотела перемен. Ее никто не беспокоил, ничего от нее не требовал, и баба блаженно отдыхала.

Ни звука, ни пылинки вокруг, как хорошо жить одной. Каждый день подарок. Сколько их прошло, баба не считала. Но вот внезапно в дверь позвонили:

— Ты че заперлась спозаранку? От кого прячешься, глумная? Вертается твой отморозок! Звонил нынче, что билет в обрат купил. Тимофей с им базарил. Велел больше не медлить. Напомнил, что Мишка уже две недели гуляет. И сказал, будто зоотехник, цельный отпуск просрал. Теперь без выходных и праздников станет вкалывать! Николаевич ответил, мол, так сложилась ситуевина. Может, через три дня ворочусь. Ну, порадовала тебя, подруга? — спросила Галя подморгнув.

Варя и сама не поняла, обрадовалась или нет. Подспудно она ждала Мишку, но уже без огня и страданий, их затмили обиды. Ведь мог предупредить ее об отъезде, или дать телеграмму, позвонить из Армении, сказать что возвращается. Ничего не сделал, не посчитал нужным, словно и не было ее у него, — закусила губу и старалась забыть Мишку, не терзать себя.

Вот и в тот день, вернувшись с работы, управилась с хозяйством, хотела прилечь и услышала шаги по двору, кто-то взошел на крыльцо, коротко позвонил в дверь.

— Галку черти принесли! Самогонку боится выронить, потому звонит вот так. Ну и хорошо, что пришла, выпьем, поболтаем, — открывает двери и, увидев Мишку, растерялась:

— Ты? А я ни тебя, Галку ждала! — вырвалось внезапное.

— Я то думал, обрадуешься! Столько дней меня не было. Ты, наверное, и не вспомнила и не скучала…

— Некогда было. Сам знаешь, то дети были, то свои заботы достали. Тут еще думки всякие одолевают.

— Какие?

— Зовут дети в город, к себе, насовсем! Зять так и сказал, что не оставит меня здесь. Анжела тоже уговаривает.

— Сама что решила?

— Думаю. Все надо взвесить заранее, чтобы потом ни о чем не жалеть.

Михаил присел. Достал из сумки фрукты, вино. Сидел тихо, слушал Варю:

— Я все ждала тебя. Не знала, куда ты делся? Случайно узнала. Неужели трудно было предупредить меня?

— Варь, мне было очень больно. Только успел познакомиться с отцом и уже похороны… Я ничего не. мог сообразить. Горько стало. Ведь обижался на него, а тут вдруг эта смерть. Мы ничего не успели, даже простить друг друга не смогли, времени не было. Я опоздал из-за глупых обид. Кого теперь назову отцом? Его больше нет! — поднял голову человек, выдохнул колючий ком мешавший дышать.

— Оказывается, терять родного очень больно, — сказал глухо. И Варя заметила в висках Михаила седину.

— Родственники много рассказали мне об отце. Я вовсе не знал его. А он, когда узнал, что я у него есть, так радовался, и очень спешил увидеть, познакомиться. Словно чувствовал, что эта встреча станет не только первой, а и последней…

— Сколько лет ему было?

— Чуть до семидесяти не дотянул. Там, в горах, этот возраст считают еще молодым…

— Давай помянем отца, — предложил Варе.

Женщина стала накрывать на стол.

— Не суетись. Помянем тихо, без мороки. Он и умер так, незаметно для всех. Никого не беспокоя и не испугав. Ушел внезапно, без стона и жалоб, в одно мгновенье. Так и в памяти остался, одиноким орлом над вершиной, непонятым и непостижимым. Говорят, он был хорошим сыном, прекрасным отцом, какому не повезло стать дедом. Хотя о внуках мечтал. Свое повторенье хотел увидеть. Но не пришлось. Может через время такой появится и повторит его, — дрогнул голосом человек.

— Что это с тобой? Ведь ты почти не знал его.

— Эх-х, Варя! Есть что-то выше нас. Мой отец был чудесным человеком. Я увидел и почувствовал это когда приехал проститься и простить. Я опоздал… И утопил его в своих обидах. Чего они стоили в сравненьи с ним…

— Не самоедствуй! Не вернешь его!

— Все понятно. И все ж досадно.

— А почему ты не позвонил мне? — не сдержала упрек.

— Варя, я был с отцом все дни, на его могиле. Что такое неделя и вся жизнь? Я просил прощенья за то, что не искал его при жизни, а когда нашлись, не сумел согреть, не удержал. Он умер, не увидев никого из нас троих. Некого было благословить. А мы и не почувствовали что теряем его.

— Все уйдем. Раньше иль позднее встретимся на том свете. А пока живы, о дне нынешнем надо думать.

— Ты права! — сказал грустно. И спросил:

— Ну, а как ты? Как тебе твой зять?

— Хороший человек. Мы с ним поладим. Он спокойный, добрый, уживчивый, Анжелку любит и бережет ее.

— По-моему вы с ним ровесники…

— Какое мне дело. Я его возрастом не интересовалась. Они сами нашли друг друга. Я их не знакомила и разводить не буду.

— Не обижайся. Но эта разница в возрасте очень заметна. Он уже повидал жизнь. Анжелка ребенок против него.

— Дружнее жить будут. Ровесники редко меж собой уживаются. Не хватает ума и выдержки понять один другого, или уступить, не умеют. От того проблемы…

— Не скажи. Вон моя сестра — Каринэ, я с нею на похоронах познакомился. Она с мужем из Франции, из Марселя прилетела. Ровесники, а как понимают, как уважают друг друга. Ни одного обидного слова, полное понимание. Глядя на них, душа радуется. И это без показухи.

— Слава Богу! — отозвалась Варя.

— Знаешь, меня все спрашивали, как я здесь живу? Предложили остаться у них. Там большой дом, отец его мне оставил. Хороший участок, с виноградником. Свой большой сад есть, много персиков и граната, груш и яблонь. Отец был хорошим хозяином. Все имел и все умел. Похоронили его рядом с отцом и матерью, как он хотел. Не велел хоронить рядом с женой. Так и лежат они врозь. Далеко друг от друга. Оба при жизни жалели о совместных годах. Так и не примирились, хотя и не разошлись. Каринэ рассказала, что отец с матерью даже не изменяли и не любили разлучаться, уезжать из дома. Но и тепла не имели друг к другу. Их объединяли дети, — глянул на Варвару.

— Вот и я решил, если когда-нибудь женюсь, обязательно заставлю жену родить не меньше троих детей, потому что нет без них семьи.

— Троих? А не круто ли в твоем возрасте? — рассмеялась Варя и добавила робко:

— Говоришь, что заведешь детей, если женишься. А я тебя считала семейным. Или поспешила? — глянула на Мишку пытливо.

— Варя, многое изменилось за эту поездку. Я иначе смотрю на жизнь. Мне действительно пора подумать о детях. С кем их заиметь, где вырастить? Конечно ни в этой деревне! — глянул на Варю выжидательно. Та, помолчав, ответила:

— Что ты мне предлагаешь, я не поняла!

— Странно, а что тут непонятного? Я предлагаю полностью изменить жизнь, если ты способна на такой вираж. Конечно, в деревне не останусь, уеду в Армению. Так хотел мой отец, о том просят родственники. Я обещал им вернуться и, конечно, свое слово сдержу, — глянул на Варю, та сидела, сжавшись в комок.

Уж всякое она могла предположить, но ни это. Уезжать куда-то, в незнакомое место, к чужим людям, да еще рожать детей в таком возрасте, когда готовится стать бабкой, это безумие. Она представила, как на такой поворот отреагируют Анжела и Василий. Они не просто не поймут, сочтут ненормальной и навсегда отвернутся. Да и как она поедет в чужие края? Здесь у нее дом, в городе большая, хорошая квартира, а там что? Здесь дочь и зять. А кто для нее Михаил? Сожитель, хахаль, какой может бросить в любой день, указать на дверь, выгнать взашей и сказать, что их ничто не связывает, он ей никем не приходится. И что тогда? — поежилась женщина.

— Я понимаю, что ты теперь думаешь. Конечно, не просто решиться на роды в твоем возрасте, при взрослой дочери. Но, я хочу детей! Мне пора стать отцом. Иначе, для чего живу? Тот не мужчина кто не оставил после себя продолжение! Пустою называет родня мою жизнь, и она права!

— Все так, Мишка! Ты прав, как всегда! Я понимала, что стала временным эпизодом в твоей жизни. И все же, спасибо, что ты был! Давай простимся без обид и истерик. Ведь мы взрослые люди и знали, на что идем, — дрожал голос Вари.

— Я не бросаю тебя. Мы можем попробовать начать другую жизнь, уже вместе.

— Нет, Миша, я хотела быть с тобой, но не состоялось даже здесь, в деревне. Куда же дальше, и зачем? Ты не моя судьба, надо уметь признавать честно.

— Слава Богу, далеко мы не зашли! Нас особо ничего не связывает. Но я всегда по-доброму буду вспоминать тебя. Как свою деревенскую подружку…

— Много нас на твоей памяти здесь останется. Ни меньше полдеревни?

— Не преувеличивай. Тебе я могу сказать честно, не называя имен, всего четверо. Другие куда как больше, но о них молчит деревня, потому что они свои. Да и какая разница у кого сколько женщин было? Я каждую любил по-своему и ни одного плохого слова никогда не скажу. Буду помнить. Ведь ни одну не обидел. Правда? — притянул к себе Варю, посадил на колени:

— Я оставлю тебе адрес. Может, когда-нибудь вспомнишь и черкнешь о себе.

— Зачем? Мы простимся навсегда, так лучше, к чему оглядываться на прошлое, я не хочу теребить память.

— Ты уедешь в город, к своим?

— Пока не знаю, ничего не решила. Время подскажет.

— Лучше уезжай! Смени обстановку на более привычную и удобную. Тебе не стоит оставаться одной. Не та натура.

— Да разберусь я с нею!

— Знаешь, Варь, а мы с твоим зятем успели поговорить во дворе. Он как-то почувствовал, что между нами что-то есть и спросил:

— Надолго ли и всерьез ли наши отношения. Мол, если это эпизод, то мне лучше его не затягивать. Когда я спросил его, почему он так думает, Вася ответил, что свою тещу он не даст в обиду и сумеет устроить ее судьбу достойно. Пусть за ее юбкой не тянется дурная слава, и что в своей родне не хотел бы иметь зоотехника. Это не престижно и слишком примитивно. Он сумеет обеспечить тебе гораздо лучшую партию. Короче, он прямо сказал мне, что не подхожу в родственники. Впрочем, я никому не навязываюсь. Хоть на какое-то время был нужен, растормошил. Теперь мне дали понять, что рыло суконное, с ним ни место в калашном ряду…

— Я ничего об этом не знала. И свою судьбу решаю сама, а не дочь с зятем. Они уехали, а я осталась здесь и не стоит на них кивать. Каждый сам за себя в ответе. И, честно говоря, ты давно все решил. Ни при чем здесь зять. Еще до Армении решил меня оставить, до разговора с зятем, если такой был. Но, ты мог сказать честно, что у тебя изменились планы. Поверь, я не стала бы упрекать или скандалить. Ведь никакой беды не случилось. Нам было хорошо вместе, пусть недолго. Не за что теперь упрекать? Мы расстаемся. Давай простимся красиво, не примешивая своих родных людей. Не стоит вешать на них придуманное…

— Я правду сказал. Потому не остался в тот день и ушел вместе со всеми.

— Но ты и сам так хотел, а тут случай подвернулся. Почему ж мое мнение не спросил?

— Не хотел вас ссорить меж собой, был уверен, что отставку мне дали не без твоего согласия.

— Ладно, как бы там ни было, ты ее принял с радостью. Иначе, сыскал бы возможность поговорить со мной. Ведь исчез молча…

— О смерти отца все узнали. Или я не должен был поехать на похороны и разбираться, правду ли сказал мне твой зять?

— Нет, ты верно поступил. Но мог позвонить с дороги, ведь я ждала, не зная, в чем дело? Порядочные люди так не поступают. Хотя, не упрекаю, получила то отношение, какое заслужила. Удивляться нечему.

— Прости меня!

— Да будет тебе, Мишка! Я все понимаю и не обижаюсь…

Зоотехник глянул на часы.

— Ты торопишься?

— Хочу к Тимофею зайти, поговорить с ним. Попрошу, чтоб отпустил без помех и побыстрее.

— В Армении уже нашел работу?

— Родня обещает помочь. Но кое-какие наметки уже появились. Без дела не останусь.

— Это хорошо! Дай Бог удачно устроиться на новом месте.

— Спасибо тебе!

— Иди. К Тимофею не стоит приходить поздно. Это неприлично, да и не принято.

Мишка поцеловал Варю в щеку и, будто испугавшись самого себя, поспешил выйти из дома. Бегом проскочил двор и без оглядки вылетел за калитку. Варя, выглянув вслед, горько усмехнулась:

— Убежал хахаль. А ведь, наверное, и ему, как когда-то отцу, тоже нашли невесту из своих и Мишка не посмел ослушаться.

Телефонный звонок оторвал от мрачных мыслей. Это звонила Анжелка:

— Мам! Мне Вася купил компьютер. Самый крутой. Теперь буду его осваивать. Василек обещает завтра приволочь преподавателя, чтоб научил, как работать с этой техникой. Когда освою, считай, что получу диплом политехнического института, так все говорят.

— А нужен он тебе, тот компьютер?

— Мамка! Да кто им не владеет, считаются пещерными, их на работу не берут. Теперь даже стариков заставили научиться, тех, кто не захотел, поувольняли.

— Тогда осваивай быстрее. Ты у меня умница!

— Мам, а мне что-то худо. Уже три дня мутит. Что ни поем, все обратно вылетает на реактивной скорости. И спать хочется, какая-то вялость. Вася радуется, говорит, что наследник будет. Но не может быть так скоро!

— Дитя тебя не спросит когда ему зацепиться. Может, забеременела, а может «Магнитка» влияет. Не спеши с выводами.

— Мам, а мне Вася норковые шубу с шапкой купил. Я в этом такая взрослая кажусь! Даже страшно. Не хочу стареть. А Васе понравилось, как в обновках смотрюсь, говорит, что я теперь похожа на женщину, а не на сорванца-малолетку. Уже два дня мороженое не покупает, чтоб ребенка раньше времени не простудила. Мясом и тортами завалил, заставляет есть. А я не хочу!

— Анжела, вари борщ! Он в любом случае нужен.

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

— name = "51" >Не посмели! — вставила Анжелка. Ее всю трясло, начался, как она сказала, «отходняк».

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

Глава 6.

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

— Э-э, нет Варюха! Не в ней дело. Я сам иным стал. Баб вокруг меня много вьется. Были всякие серед них. Но ни по мне.

— А и я не подарок! Видишь, со своими не ужилась, не смогла их семью сберечь и сама от них ушла. Простить не могу. А видеться и подавно. Словно отрезала дочку от сердца. Порой и не вспоминаю неделями. Но первое время было тяжко, — призналась Варя.

— Я, честно говоря, недолго был отцом. Но если б меня назвало б мое дитя старым дураком, конечно, не простил бы и проучил бы круто. Чтоб мое говно на меня голос подняло, иль обозвало паскудно? Ну, уж хрен! Получила бы полную пазуху каленых орехов.

— Не хочу связываться, портить нервы, верю, что сама судьба не раз накажет Анжелку Мне добавлять не придется, — ответила баба.

— Пожалуй, ты права! Знаешь, у нас на работе; баба имеется, ходит, пальцы веером держит, косит под продвинутую крутую, всех подначивала, высмеивала. Даже на работу возникала в дорогих побрякушках. А зимой сама знаешь, темнеет рано. В конце смены выходишь из проходной, на улице темнота, как у негра в жопе. Но ее приметили пацаны. Окружили сворой, всю как есть ободрали, сорвали цепочку с шеи, перстни и кольца, даже мочки порвали, чтоб сережки взять. Сумку обшмонали, взяли сотовый телефон, да еще самой ввалили так, что с месяц в больнице провалялась. Конечно, тех ребят не нашли. Зато баба совсем другою сделалась. Уже не корячится, как говно на ветке. Не гнется в крендель, вспомнила, как здороваться нужно и уже не рядится на работу в новогоднюю елку Скромно, серенько одевается, без вызова. И даже морду красить перестала. С работы вместе со всеми домой вертается, не решается выходить в одиночку. Вот так и поставили ей на место мозги уличные мальцы. Вернули бабу в человеки! Так оно завсегда случается. Не пуши хвост веером, рядом всегда сыщется тот, кто шутя ощиплет.

— Я не поняла, ты это к чему рассказал? — насторожилась Варя.

— О дочке твоей! И ее где-то жизнь прижучит.

— Не надо, Антон. Я ей плохого не желаю.

— Это ни от людей приходит! — улыбнулся загадочно и спросил:

— Так ты когда согласишься ко мне навовсе?

— Антон, чего так торопишь?

— Я не гордый! Могу и подождать! Был бы толк! А и тебе тянуть не резон! Годочки бабьи, что в речке вода! Текут, и все вниз, к старости. Сколько порхать будешь? И сколько самой отведено, не угадать! Одинокого, да сирого болезни и беды достают чаще, чем семейных, где друг о дружке пекутся всякий день. Там и душа спокойнее, и здоровье покрепче.

— М не подумать нужно, ладно, Антон!

— Прикольная ты, Варюха! Иль такие как я на каждом углу стоят? Ведь и я не бессрочный. Сколько ждать мне твое слово?

— Я сама тебе позвоню. Как что-то решу, не промедлю, — пообещала Варвара.

— я — кивнул Антон короткопроводив Варю до двери общежития, вернулся в машину.

— Вот так подружка, черт бы тебя порвал! Я не успела оглянуться, как ты моего хахаля заклеила! — Вошла в комнату комендантша и, хохоча, присела к столу.

— Не дергайся! Не закадрила! Свободный твой Антошка!

— Не бреши!

— Даю слово! Даже не тронутый! Весь как есть в целости и сохранности.

— что? Даже не пытался до тебя?

— Нет!

— А чего так долго у него торчала?

— Предложенье мне сделал!

— Да иди ты! — удивилась Людмила.

— Честное слово!

— И что ответила?

— Поначалу враз отказала. А он уговаривать ста Весь свой дом показал. И сам наизнанку вывернулся Все о себе рассказал. Ему я ответила что подумаю..

— Варя, не смеши, чего тут тянуть? Мало что я базарю, ты не гляди, хватай Антона руками и зуба, ми и на шаг от себя не отпускай никуда! Такие н часто нам обламываются, как родной сестре говорю

— А как же

ты? — Ну, что я? Не пришлась ему по душе!

— Ты еще раз попробуй! — советовала Варя.

— Я уж не раз, сколько времени его клею, да о не хочет меня видеть, отворачивается старый черт. А ведь нутром чую, не уголек, целый костер у неге внутри горит. Только не каждую подпустит обогреться. Уж как я его обхаживала, да полный облом получила. Отставку дал, но почему?

— Видать, рыжих не любит! — хохотнула Варя.

— Я пять раз перекрашивалась. И в блондинку, и в шатенку, и в седую, ему это до заду. А сколько денег на парикмахеров извела! Но не повезло! Так хоть ты не зевай, не упускай мужика. Он пусть кондовый, но денежный, и в хозяйстве сведущий, за ним, как за Китайской стеной ни один сквозняк не достанет. Не смотри, что рыло у него суконное, зато весь город уважает больше, чем любого воротилу. У него и на счету кучеряво!

— Откуда знаешь?

— У меня в банке знакомая. Эта все пронюхала. Сказала, что Антошке дед какой-то, не только дом, но и вклад завещал. И теперь Антон вовсе пархатым стал. Ему пять жизней можно кайфовать не работая. Так что не гляди на его кривое рыло. Зато жить станешь, как муха в меду! И не раздумывай, соглашайся.

— А ты не обидишься?

— Мне было б больно, если б его упустили на сторону. А так хоть кому-то достанется. Ты ж не чужая мне, почти своя, как сестра. И еще знай! У него желающих баб полные карманы, долго не тяни с ответом…

— Не знаю, как дочь на это посмотрит? Высмеет или обругает? Скажет, что на стари лет с ума сошла!

— Она пусть на себя глянет! Всю семью просрала, шизанутая. А и кто тебя осудит, ведь ничью семью не разбила, ни у кого не отбила и не увела. Для семьи мужика берешь, всерьез! Разве за такое судят баб? Не-ет, милая! Завидовать станут, вот это точно. Он иного предпринимателя за пояс заткнет. Да что звенеть впустую? Поживешь с ним, сама увидишь все.

— Мне перед тобою неловко! — призналась Варя:

— Получается, что его у тебя отняла. Ты для себя присмотрела, а я Антона увела.

— Закинь переживать. Оно хоть и досадно, что отставку получила, но сама знаешь, мужик инструмент тонкий, силой на себя не натянешь и не удержишь. Приглядел он тебя и радуйся. Смотри за ним в оба, чтоб какая-то молодая сикуха его не отбила.

Варя с Людмилой оглянулись на внезапно открывшуюся дверь, в нее любопытно заглянула соседка Наталья:

— Бабоньки, давайте чайку сообразим! — прикрыла рукой бутылку, видневшуюся из кармана.

— Ты, твою мать, с каким чаем сюда возникла? Че за праздник в твоем гареме? Иль новых хахалей отбили у путанок? — гаркнула Людмила добавив:

— Кого замуж отдаете? Уж не Прасковью ли? Той уж восемь десятков, а все мечтает заклеить молодого ухажера, какой бы ее на руках носил, прямо из койки в туалет… Вот только желающих нет, и конкуренток у нее шибко много!

— Людмила Петровна, да при чем Прасковья? У меня сегодня день рожденья, аж полтинник исполнился. Вот и возникла к вам, не могу одна в такой день оставаться и пить сама с собой перед зеркалом. Все ж бабы мы, живые люди, человеки, любить и помнить себя должны всегда, — робко протиснулось в комнату рыхлое, полное тело и, поставив на стол бутылку вина, добавила:

— Коль некому нас согреть, сами про себя позаботимся. Чтоб они задохнулись все, эти козлы про клятые, во всем общежитии ни одна живая душа мен не поздравила. А ведь сколько бывших хахалей здесь канают. Раньше комплиментами засыпали со все концов. Нынче, козлы, и здороваться отвыкли. И это мужики! Чтоб у них в яйцах грыжи повырастали у кобелей!

— Не заходись, кобыла толстожопая! Сама виновата! Сколько учила тебя не трахаться с троим:, в один день. Они и пользовались как половиком. Выдержку надо было иметь. В одну неделю с одним, в другую со вторым, глядишь, серьезной бабой считали б! Может замуж бы взял какой- нибудь придурок, — смеялась комендантша.

— Я уже имела мужика! С меня этого говна хватит!

— Тогда погадай нам! — попросила Варя.

— Давай! А ты пока закуску сообрази! — достала из кармана замусоленную колоду карт.

— Ну, что Людмил, тебе первой скинуть?

— Нет, Наташ, брось карты на Варьку, ей теперь нужнее. Я подожду, уже ни к спеху.

— Не мельтеши Варька! Присядь на минуту, возьми карты под задницу и посиди на них, чтоб правду сказали. Глянем, что ждет тебя! — отдала колоду.

— Вчера на работе так вымоталась, еле до койки добралась! — пожаловалась Наташка.

— С кем так набухалась? — насмешливо прищурилась Людмила.

— Ни капли в рот не взяла. Только нынче получку дали. На халяву где возьму? Вот когда была молодою и холостой, тогда и вправду весело жила. А как надели на меня седло семьи, пошли сплошные муки. Лучше век одной куковать! Пропади они пропадом все эти мужики! Едино, горести от них! Верно говорю, Варька? Ну, че растеклась, подыми жопу, отдай карты! Гляну, че тебя ждет?

Пока тасовала, раскладывала, Людмила с Варей сгорали от нетерпения:

— А прикидываешься недотрогой! Гля, как хахалями обросла! С одним вовсе недавно сердешный разговор вела. Он с серьезным подходом к тебе, девка. Холостой со всех концов. С себя нормальный. А денежный, аж жуть! Вот только твоя качель на него не маячит. Не держишь его на сердце, не хочешь его. Другого ищешь!

— Да никто не нужен! Никого не ищу! Брешут твои карты! — вспыхнула, покраснела баба.

— Зачем карты обсираешь, дурковатая? Они при чем? Показали, что увидели!

— В моей заднице?

— Захлопнись! Дай мне брехнуть! — рассмеялась Наташка и продолжила:

— Свиданье у тебя состоится с другим королем. Его давно знаешь. Он большую должность занимает. Все трахнуть хочет. Но никак не получается, потому что ты дура! Чего свою звезду в кулаке держишь? Наш бабий век короче бздеха!

— Ты мне про дочку скажи! — попросила Варвара.

— Да погоди с ней! Слушай, что прозвеню. Короче, у тебя с тем начальником будет казенный разговор, и он тебе чего-то предложит. То ли работу, а может содержанье!

— Еще чего наплетешь! — фыркнула Варя.

— Ни я, карты так показывают…

— Натка! Лучше вякни, выйдет ли она замуж? И за кого с этих отморозков? — встряла Людмила.

— Не дергайтесь! Все по порядку скажу. Но сначала, что у ней скоро состоится и висит над головой! Так вот, гляди сюда, Варька! Быть тебе трахнутой начальником! Этот кот давно вкруг облизывается. Хитрый пройдоха! За свою услугу натурой снимет. А и ты не в накладе. Хорошую работу получишь. У того кота! Но знай, мужик этот очень больной. И помрет скоро. Долго с ним не покувыркаетесь. Он давно болеет. Ну да хрен с ним! Зато тот, с каким виделась, человек здоровый. Твоя судьба с им. Не упускай!

— А дочка? Скажи про Анжелку. Как там у нее?

— Да отвяжись с нею! — рассмеялась Натка и всмотревшись в карты, руками всплеснула коротко:

— А у тебя тут еще встреча с мужиком состоите Ох, и. горячая! Аж пар во все стороны попрет. Внезапно свидитесь. Ну и отведете души, пусть моя жопа треснет, если сбрешу, но горячей того мужика в свете, нету! Он бабами, как собака блохами оброс.

— Откуда он на Варьку свалится? — позавидовала Людмила, добавив:

— Сразу трое мужиков! Тут хоть бы половинка обломилась!

— Этот хахаль несурьезный! Варька случайно под него попадет!

— Да иди к чертям! Нарисовала из меня какую-то проститутку А я уж сколько лет натурального мужика не знаю. Брешешь ты вместе со своими картами! С чего это я с ума сходить стану? — отмахнулась баба.

— Уж и не знаю, откуда столько придурков вокруг тебя соберется. Но в девках не оставят, не переживай!

— Ты про дочку скажи! Да вот она твоя сучка! Тягается, как кошка мартовская, со всеми подряд. Стерва она у тебя редкая!

— С чего придумала? Она хорошая!

— Кинь ты вступаться за лярву! У ней мужиков больше чем кобелей на суке! Угомону нет на твою девку! Во, глянь как таскается! — ткнула пальцем в карты:

— Болеть станет скоро. Но недолго. Нет, непутящая она!

— С мужем помирится?

— Откуда он возьмется?

— Ну, был же! Отец ребенка! Сын у них!

— Постоянного мужика нет возле ней. Все как есть приблудные, только на ночь, а то и меньше. Никакого мужа! Не выиграла дурака в лотерею! Во! Она опять работу сменяет. С этой ее выкинут. С какой-то бабой она побрешется, видать с начальницей своей, все из-за хахаля. То уж не впервой! Тебя она на сердце не держит. Знать, позабыла! Одни пьянки и гулянки на уме. Ничего хорошего. Ни единого просвета в жизни. Сплошная черная дыра!

— Так и не опомнится?

— Покуда этого не видать.

— А ребенок? С ним что?

— Нету его тут. Не выпал, не захотел показаться рядом с ней.

— Неужель так и пропадет моя дуреха?

— Эта не загинет, говно не тонет, всегда поверх лужи мотается. И эта так-то! Хотя проку от ней нету.

— Натка! У Анжелки будет семья?

— С какой сырости ей взяться? Вконец истаскалась твоя телка.

— Не может быть! — не поверила Варя.

— Вот у тебя в жизни наметилась перемена. Но тоже под вопросом, выходит, все от одной, от самой зависит. Что выберешь, то получишь…

Варя слушала Наталью, затаив дыханье. Та редко кому гадала. Многое потом совпадало, потому к Наташке вечерами тянулись бабы изо всех комнат. Выстраивалась очередь из желающих узнать свое будущее. И каждая что-то приносила за гаданье. Кто жратву, выпивку иль курево, Наталья брала все, ничем не брезговала. Ее услугами пользовались все жильцы. Случалось, даже мужики приходили, а потом долго удивлялись:

— И откуда она все знает? Сама по себе дура набитая. А возьмет карты, сущая ведьма, аж рядом страшно сидеть, все наружу выволокет еще и понюхать заставит! Черт в юбке, колдунья! Хотя с виду корова, бочка с говном.

Комендантша все знала, видела, но не мешала бабе, потому что сама нередко пользовалась ее услугами, за это Наталье многое сходило с рук и прощалось. Ее часто бесплатно кормили повара в столовой общежития, без денег мылась в душе и парилась в ванной, на халяву ее стригли и причесывали в парикмахерской. В свои дежурства по комнате она никогда не убирала, за нее всегда наводили порядок другие… Никто в общежитии ее не минул. Даже горожане нередко приходили к Наталье, и быстро миновав холл, чтоб вахтер не остановил и не выгнал, заскакивали в коридор и бегом влетали в комнату. Оттуда выходили кто в слезах, другие смеялись во весь рот, нахваливали Натку. Та к вечеру набиралась так, что туз от шестерки не могла отличить. И говорила заплетающимся языком:

— Матерь вашу в сиську, ну куда вы, бляди, разбегаетесь, сбирайтесь в кучку, ни хрена понять не могу, почему пиковая дама с вальтом тусуется? Ей, курве, уже королей не хватает, старой хварье?

Варя тоже ждала, что еще скажет бабе по картам, но Натка на трезвую голову не говорила много:

— Короче! Вот тот хмырь, какой нынче тебе, а не дочке предложился, хахаль стоящий во всех отношениях. Слышь, ты за него зубами и всем другим держись. Натуральный мужик, усекла? Упустишь, жалеть будешь! Во! — собрала колоду и сунула карты себе под зад. — Пусть отдохнут! — улыбнулась накрытому столу и потянулась к бутылке.

— А знаешь, кто Варьке предложился нынче? — прищурилась Людмила в сторону Наташки и, будто плюнула той в лицо:

— Лавочник Антон!

— Чего? — подскочила Натка, мигом забыв о

Картах. Ты что? В самом деле его заклеила?

— Чего зашлась? Едино он с тобой не стал бы жить! Несерьезная ты баба, вот он и отвалил от твоей кормы, чтоб свой руль не потерять. А и не обещал тебе ничего. Про это я доподлинно знаю, — усмехалась Людмила, добавив:

— Про то и без карт известно…

— Ах ты, холера, чума ходячая, короста плешатая! Да как он посмел? — всполошилась баба.

— Чего поднялась, дура заполошная? Он с Варькой всерьез закрутил.

— А меня куда?

— Хо! Вспомнила вчерашние забавы? Он тебе обещался?

— Нет, но мы ж вблизях были!

— Ты не единственная! И он тебе на транде печать не ставил. Мало что когда-то было. Давно забыть пора! — встряла Людмила.

— Это почему-то забыть? Чем Варька лучше? — серчала баба.

— Она путевая! К ней в двери не ломились мужики гурьбой.

— Закинь! У нее враз трое выскочили по картам! А я уже целую неделю за мужичий хрен не держусь. Все козлы тащутся мимо.

— Видно, надоела ты им.

— Шалишь, Людка! Я не виновата, что вместо мужиков мудаки остались. Им только бутылку дай, бабу не хотят. Хоть какую покажи, ничего не смогут. Все потеряно и пропито! Омылились козлы! Ночью погреться не с кем. Дожили!

— Эх-х, бабы! Да где теперь мужикам сберечь себя? Жизнь дерьмовая, работы нет. А если кто-то вкалывает, получает гроши, на них не то семью продержать, самому не прокормиться. Единая морока, как день ото дня протянуть эту рутину.

— Все так маются! Согласилась Наталья.

И вдруг зазвонил сотовый телефон Вари. Она бросилась к нему торопливо, надеясь услышать Анжелку или внука.

— Здравствуй, Варя!

— Кто вы? — не узнала баба.

— Вот как? Уже и не узнаешь старых друзей? — услышала обидчивое.

— Простите, наверное, слишком много времени прошло, — терялась женщина, пытаясь по голосу узнать звонившего.

— Ладно, не буду мучить, Дмитрий Иванович беспокоит. С таможни! Вспомнила?

— Дима, здравствуй! Прости склерозную…

— Мне увидеться с тобою нужно, поговорить.

— Давай встретимся.

— Варь! Ты работаешь где-нибудь?

— Пока нет, но хочу устроиться. А что?

— Мне человек нужен, юрист на таможню. Ты как, справишься?

— А почему бы нет?

— Твои молодые отпустят?

— Я давно с ними не живу. Они разбежались, и сама ушла от Анжелки. Живу в общежитии, ни с кем не общаюсь и не знаю что и как? Дозвониться не могу, номера заменили, короче потерялись все.

— Понятно! — ответил хмуро.

— А встретиться в любое время можем, — назвала адрес.

Дмитрий пообещал приехать через час.

Варя оглянулась. Людмила и Наталья, убрав со стола, поспешили из комнаты, поняв, что у бабы предстоит деловая встреча, решили ей не мешать.

Человек приехал минута в минуту, как и обещал. Он сел напротив женщины:

— А ты не изменилась, все такая же милая, очаровательная. Это хорошо, что время тебя не изменило.

— Зато в душе состарилась на целый век.

— Крепись, Варвара! Сколько слышу, никому детки ни в радость. Потому самой о себе заботиться придется.

— А я ни на кого не полагалась. Вот здесь в общежитии работаю библиотекарем. Конечно, оклад смешной, зато никуда ходить не надо, все рядом на одном месте. Да и много ли нужно? На питание хватает. Идет стаж. Хотя, если по совести, даже работой мое дело не назвать. Никто книгами не интересуется. Все телевизоры смотрят. За неделю в библиотеку, самое большее трое человек придут, на том и все. Кажется, люди читать разучились. Что самое обидное, себя лишней, ненужной чувствую. Никакого интереса нет. Давно хочу настоящую работу найти.

— Выходит, я очень кстати тебя нашел! — улыбался человек.

— Присядь поближе, голубушка, давай поговорим о деле, по какому пришел, — предложил Дмитрий Иванович.

Они говорили долго и условились на другой день увидеться на таможне.

Варю завалил бумагами Дмитрий Иванович, объяснил, что к чему, женщина сориентировалась и разобралась в документах, предписаниях, положениях. Разобравшись, разложила по стопкам и принялась изучать.

В конце дня Дмитрий пришел, глянуть, как дела у Вари?

— Справляешься?

— Пока получается. Но завал разгрести не меньше недели потребуется.

— Ты уверена?

— А что, долго? Раньше не получится. Тут одних постановлений гора. Со штрафами нужно разобраться, оправдывалась женщина.

— Думал месяца два-три запросишь, — рассмеялся человек. И предложил:

— Конец работы! На сегодня хватит.

— А я только разошлась. Думала еще часа три поковыряться.

— Ну, если есть желание, с часок поработай. А потом ко мне поедем ужинать.

— Дима, а я слышала, ты никого к себе не приглашаешь. Для меня исключение сделал?

— Вот именно.

— Почему? — спросила Варя.

— Я давно хотел пригласить тебя. Но все что-то мешало. Какие-то внезапные встречи, неотложные дела, командировки, совещания, в общем сплошная суета, повседневка. Как сама знаешь, чем больше везешь, тем круче грузят. А в итоге, сколько времени не виделись и не общались. Только не подумай, что вспомнил о тебе по рабочей необходимости. Я никогда не забывал тебя…

— Спасибо, Дима! Мне это очень дорого.

— Варя, помимо работы могу предложить продолжить нашу прерванную дружбу.

— Дима, ты всегда был моим другом, и наши добрые отношения не прерывались никогда. Они на время замерли, мы взяли тайм-аут, но друг друга не за бывали, — пустила Варвара в ход свое обаяние и откровенно кокетничала с окончательно растерявшимся человеком. Дмитрий пытался срочно отделаться от комплексов радости, неуверенности. Но это ему никак не удавалось. Он слишком давно не общался с женщинами, особо с такою, как Варя и забыл, как надо держаться и вести себя.

А Варвару измучило грубое окружение жильцов общежития. Она давно нигде не появлялась, не ходила в гости к прежним друзьям и знакомым. Впрочем, ее никто не приглашал. Высший свет не поднимал до своего уровня человека упавшего, поскользнувшегося, потерявшего именитость, знатное родство и состояние. Таких презирали и отталкивали, выдавливали из своей среды, переставали узнавать и замечать.

Варя испытала на себе весь этот букет. И теперь ей так хотелось вернуться в прошлое, окунуться в него с головой, жить и дышать в своем окружении, забыв ту серость и грубость, в какую упала невольно после смерти Виктора. И, наконец, появилась надежда!

Дмитрий Иванович был своим там, где общалась и дышала элита, избранные города, его сливки. Он может вернуть ее к ним, подарить счастье, и Варвара, сообразив, ухватилась за эту возможность обеими руками.

Она огляделась вокруг, смекнула свое. Если Дмитрия удастся зацепить за самые жабры, можно неплохо устроиться.

Баба не успела увидеть особняк, было слишком темно. А вот внутри совсем недурно. Правда, сам мужик ни эффектен, нет былой оригинальности, па- тускнел и постарел, но лоск на него еще можно навести. Главное, что на ее фоне он, конечно, будет смотреться много лучше. Конечно, его сверкающая плешина в сочетании с жидкой косичкой смотрятся смешно. Но это можно исправить. Об удовольствиях в постели придется забыть. Вон, какая одышка у мужика, живот безобразным мешком повис и перехваченный широким ремнем напоминает громадную сардельку. Как к такому привыкнуть, как полюбить его? Нет, этого никогда не будет. Но… Как хочется в прошлое, какое оборвала нелепая смерть Виктора. Эту ошибку нужно исправить и кроме самой Вари с той ситуацией никто не справится. Ведь в высшем обществе мало обращают внимания на внешность, там свои мерки и ценности, свои представленья обо всех и обо всем…

— Ну, что ждет меня с этим кондовым Антоном? Стану прозябать с тем суконным рылом. Буду набивать харчами его кладовку и подвал, трястись над каждой копейкой, а он станет проверять всякую трату. Попробуй с таким купи какое-нибудь украшение или тряпку, он со свету сживет или выкинет из дома, а мне снова возвращаться в общагу, да еще ославленной. А и кто посмотрит на меня после Антона? Никто не признает и не поймет такой брак. Сам лавочник, конечно, пойдет только на гражданский брак. Случись с что-нибудь я тоже останусь без жилья и денег, меня попросту выбросят, как собаку, и я ничего не добьюсь. Какой же мне смысл в таком замужестве? Чтоб опять жалеть о своей ошибке? Да зачем такое нужно? — думала Варвара.

Она рассматривала дорогие ковры на стенах и на полу, изящную мебель, посуду из хрусталя и фарфора. Сразу было понятно, что хозяин имеет хороший вкус и крепкий достаток.

Домашний кинотеатр огромных размеров, дорогой музыкальный центр, все это восторгало, и баба размечталась, как станет здесь полновластной хозяйкой, прибрав к своим рукам все вместе с Дмитрием Ивановичем.

— Этого подношенного интеллигента я заставлю шевелиться на семью. Нужно просто заполучить его вместе с потрохами.

Варвара улыбается, вот она будто невзначай расстегнула верхнюю пуговицу, села поудобнее, приоткрыв колени, томно поддерживала разговор. Ее голос стал мягким, мурлыкающим, вкрадчивым.

Дмитрий сидел, обалдев от счастья. Он поверил, что женщина влюблена в него по уши и буквально тает, общаясь с ним.

Человек и не предполагал, что так быстро добьется ее расположения, и поверил в искренность бабы. Он вскоре пересел к ней поближе. Словно невзначай коснулся колена Варвары, та не отодвинулась, не оттолкнула. И Дмитрий осмелел.

Мужик боялся, что в решающий момент она взбунтуется, сбросит его, обзовет, выскочит из дома. А Варвара ждала, когда он преодолеет свою робость…

Утром они старались избегать прямых взглядов. О прошедшей ночи не вспоминали. Весь день на работе ни словом не обмолвились о недавнем. Дмитрию было неловко за минувшую ночь. И он понимал, что Варвару теперь трудно будет уговорить к нему в гости. Ведь он не сумел проявить себя настоящим мужчиной. Видно, сказался большой перерыв…

Варвара злилась, но умело скрывала свое раздражение. Она, конечно, ругала человека за прошедшую ночь, но молча. Никаких внешних проявлений истинных чувств. Она даже не смотрела в сторону Дмитрия Ивановича, чтобы сослуживцы ничего не заподозрили и не пустили раньше времени какой-нибудь пакостный слушок, который испортит репутацию обоих. Всему свое время. Не нужно спешить, — решает Варя, и украдкой глянула на Дмитрия Ивановича. Тот наблюдал за нею исподтишка.

— Эх, ты, импотент! — думала баба, и добавляла молча:

— Тиражированный, смылившийся, старый лапоть! Какая дура согласится жить с тобой, не имея в запасе любовника? Потому канаешь один. Будь мужиком, давно бабу завел. Кому ты такой нужен? Разве только для веса в обществе, чтоб вернуть свое имя! Но как стерпеть тебя?

— Ни разу в мою сторону не глянула. Значит злится. Эта ночь не подарок ей. Теперь силой не затащить к себе… Ведь бабе тоже не тридцать лет! Сколько ей нужно? А я и по молодости прытью не отличался. Да будь я погорячее, нашел бы помоложе тебя, любую семнастку заклеил бы не только на ночь. Но в том-то и дело, что в постели слабак, а молодая мигом заведет «дублера». Тебе ж Варвара, хахаль ни к чему, ни те годы. Отцветаешь, как черемуха по холодам. Ну, еще годочков пять, семь, а дальше что? Хотя и теперь никому не нужна. Я тебе подарком с неба свалился. Думаешь, не понимаю тебя? Еще как раскусил. Погоди, дозреешь. И будешь сама просить встречу.

Варвара в конце дня даже не заглянула в кабинет как всегда, не попрощалась. Ушла молча. И Дмитрий Иванович, обидчиво прикусив губу, решил никогда больше не просить бабу о встрече, не делать никаких намеков, не говорить комплиментов, и вообще стать холодным и равнодушным к Варваре. А потому в этот вечер поехал в баню с друзьями, решив забыть и отвлечься.

Варя, придя в общежитие, сразу легла в постель. Ее знобило. Не помогал жаркий плед. Она пыталась уснуть, но сон не шел.

Женщину одолела обида.

— Это же надо, за весь день ни разу не подошел, не сказал ни слова, не позвал никуда. Вот козел облезлый! Ему ли гоношиться? Тоже мне, истрепанный веник, престарелое чмо! Да что собой представляещь? — бесило бабу. Но тут же себя успокаивала:

— Ну не будет же он при всех носиться вокруг меня! Это ж работа! Зачем нам лишние разговоры и пересуды? Он еще может позвонить, приехать и позвать… Ну уж тут повыделываюсь, заставлю попереживать. Сторицей свое возьму, — усмехается мрачно.

— Вот только бы не перегнуть, не сломать! Это придурок с норовом! — уговаривает саму себя. И постепенно согревшись, засыпает.

Проснулась Варя почти в полночь. Ей вдруг захотелось поесть. Она вспомнила, что после работы не ужинала. И, ахнула. А ведь Дмитрий Иванович так и не позвонил ей.

— Вот так облом! А может, недосуг было? Какая- нибудь неотложнаявстреча. Но с кем? Неужели минуту не мог выкроить для меня? Значит, не нужна, — кольнуло самолюбие, и сразу пропал аппетит.

На следующий день она услышала, что Дмитрий Иванович в командировке и вернется лишь через неделю.

Варя успокоилась, ее не бросили, просто помешала работа. И к вечеру настроение выровнялось.

— Может, позвонит, если не будет слишком занят: А может перед самым возвращением попросит о встрече? Ведь эти мужчины такие непредсказуемые! — думает баба и слышит громкий стук в дверь.

— Димка! Конечно он! — открыла двери и увидела Антона. Руки опустились.

— Ну, что надумала, что решила? — спросил, забыв поздороваться.

— Антон! Мне некогда было думать, я устроилась на работу и сейчас осваиваюсь новом месте. Нагрузка большая, мне пока ни до чего. Поужинать забываю.

— Поехали ко мне. Там приготовишь и поедим, — предложил простовато.

— Антон, я устала на работе! Никуда не хочется выходить, сил нет! — пожаловалась тихо.

— Я тоже работаю, — ответил он сухо.

— Ну ты сравнил! — обиделась Варя.

— Я сегодня семь лавок собрал. Уже их разобрали заказчики. А у тебя? — смотрел на бабу вприщур.

— Где твои лавки, а где документы! Ты знаешь, что такое законодательная основа работы таможни?

— А на хрена она мне нужна? Я ее в глаза не видел и не нужна сто лет!

— Я работаю на таможне! — гордо вскинула голову Варя.

— Ну и дура! — услышала в ответ и растерялась от неожиданности:

— Почему это ты так?

— Сама подумай, кто на таможне «пашет»? Про то весь город галдит. Там жулики, одни взяточники прикипелись. Это та же милиция, только в другой форме. Отнимают у людей товар, какой народ за свои кровные купил. Обдирают всех без стыда. Их так и зовут грабителями. Серед люду нет к ним уваженья. Зачем туда пошла работать? Как людям теперь скажу, кого в дом собираюсь взять?

— А я еще и сама ничего не решила. Так что не спеши переживать и объявлять, а уж раз тебе стыдно за меня, давай забудем все, о чем говорили! Я за тебя не держусь, мы ничем друг другу не обязаны и не должны. Я своей работы не стыжусь! И мне наплевать, что говорят о нас дремучие люди! Что вы знаете о нашей работе? Да это мы отлавливаем контрабанду и воров! Но кто сознается добровольно, за что его задержали на таможне? Любой начинает изворачиваться. Сколько я там работаю, а уже при мне задержали воров. Один дорогую картину украл из музея, а двое негодяев стащили икону из церкви.

— Зачем она им? Их теперь во всех магазинах продают.

— Но не такие! Эти особые, древние, очень ценные.

— А какая разница, что на стену повесить?

— Дремучий ты, Антон, и рассуждаешь как мужик из глухой деревни. Коль ты не разбираешься, не лезь и не суди таможников. Мы не с людьми, с ворами боремся.

— А милиция на что?

— У них своя работа. Они горожан оберегают от уголовников. Мы — целое государство!

— Да брось! Что может баба против мужика. Смешно! — рассмеялся человек.

— Если б мы не были нужны, государство не создавало бы таможни!

— Ой, не суши мозги политикой, я в ней никогда не разбирался. Она мне ни в жизни, ни в работе не нужна. И я от ней ни копейки не имею.

— Тогда молчи и не обижай! — вспыхнула Варя.

— Так я и не хочу того! Совсем по другому делу пришел, со своей заботой! Когда ты придешь ко мне в хозяйки, в мой дом? — смотрел на бабу ожидающе.

— Сначала в душу наплевал, а теперь спрашиваешь. То воровкой обозвал, тут же в хозяйки ждешь. Сам определись сначала. Если тебе за меня перед горожанами стыдно, к чему в дом к себе уговариваешь?

— Вот чудная, работу всегда сменить можно.

— А если я не захочу?

— Тогда сиди дома. Там и без таможни забот прорва, только успевай поворачиваться.

Варвара отвернулась, поморщившись, и подумала:

— Тебе ни жена, а кобыла нужна.

Но отказать Антону не решилась.

— А вдруг с Дмитрием Ивановичем не склеится ничего. Так и останусь одна в этой зашарпанной общаге? Теперь квартиры подорожали. Если двушку брать, все сбережения отдай за нее. Однокомнатную покупать вовсе не престижно. В нее не пригласить порядочных людей. Никто на меня и не глянет. Осмеют, что докатилась до маломерки, скворечника. А тут может что- то обломится. Если уговорю расписаться, дом мне останется. Какой ни хреновый Антон, жилье у него приличное. Тогда можно спокойно жить. Глядишь, если какую-то пенсию получу, да понемногу брать с вклада, продышать можно, — смекнула баба и, повернувшись к человеку, натянула улыбку на лицо:

— Знаешь, Антоша, дома насижусь, когда пенсию получу. Теперь поработать нужно. Сам понимаешь, копейка в семье лишней не бывает.

— То верно! — согласился мужик и спросил:

— Так ты когда ко мне перейдешь?

— А как мы жить будем с тобой? — спросила Варя, вздумав заранее прощупать почву на будущее.

— Ну, как все люди! — растерялся человек.

— Люди по-разному сходятся. Сам знаешь.

— Обыкновенно. Чего накручивать, не пойму. Ты об чем?

— Ну, как в дом приду?

— Ногами!

— Сожительницей? Всем соседям и городу на- смех? — спросила напрямую.

— Как ты то хочешь?

— Ну, если сходиться всерьез, только законной женой. Мне развлеченья не нужны.

— Выходит, только с росписью согласишься перейти ко мне? Так тебя понял?

— Ну да! — подтвердила баба, добавив:

— Не хочу, чтоб мне в лицо люди смеялись. На работе не поймут, с чего это я вот так скатилась в сожительницы. Никогда в этом звании не была, я еще не перестала себя уважать. И в городе свое имя имею.

— Варь, зачем пустое мелешь? Кому в городе есть до нас дело, как мы живем? Поверь, у всех свои заботы. Нам с тобой тоже не по семнадцать и тебе уже не рожать. К чему лишние заморочки? А вдруг что-то не так? Ну, мало ль что? Надо год иль два привыкнуть, приглядеться друг к дружке, с записью не опоздаем. Но привыкнув друг к другу… Я супротив твоего условия с поспешной росписью. Она не удержит.

— Ты кому не веришь? Себе или мне? — нахмурилась баба и решила отказать Антону. Жить с ним без росписи не входило в ее планы.

— Сколько семей нынче живут в гражданском браке, считай, половина горожан не расписываются враз!

— Мне мое положение не позволяет! У меня свой взгляд на семью и жизнь. Если б знала, что предлагаешь сожительство, даже говорить с тобою не стала! Это не для меня! Поищи другую! Я не пойду на незаконную, сомнительную связь с мужчиной. Ты, Антон ошибся адресом!

— Вот так? А я тебя считал умной бабой! — снял с вешалки куртку, надевая ее, сказал усмехнувшись:

— Когда поймешь и поумнеешь, звони!

— Никогда! — услышал ответ в спину.

— Ну и хрен тобой. Ты в свете не единственная поживу сам, оно тоже неплохо. А то ишь, у ней положение не дозволяет быть в сожительницах! А какое он то положенье у бабы? Хоть как ее ни крути, едино твое место внизу, кем бы ты ни была, хоть царицей, ил блядью, иль нищей, и нечего тут выделываться! — заглянул в комнату к гадалке Наташке, сказал, что ждет; ее в машине и, определив бабу на заднее сиденье, повез домой, даже не оглянувшись на окно Варвары.

Вместе с Наткой плотно поужинали, и без лишних; уговоров увел бабу в спальню. Там, не включая свет, нащупал в постели Наташку.

— Иди ко мне мой дружочек! Что ни говори, старая любовь не ржавеет! — притянула баба мужика к себе. Она обняла Антона, целовала лицо, губы, плечи. И до самого утра не сомкнула глаз.

Наташка не просила росписи, не настаивала на постоянном сожительстве. Ничего не вымогала и не требовала. Она радовалась близости с человеком, какой ей давно нравился. И хотя видела, что заходил Антон к Варваре, ни о чем не спросила и ни словом не упрекнула мужика, лишь плотнее обнимала и ласкала человека без устали.

Спозаранок, когда солнце только осветило городские крыши, Антон повез бабу в общежитие, ничего не обещая, не договариваясь на следующую встречу.

Натка знала, теперь Антону долго не потребуется женщина. С месяц ни к одной не подойдет и ни на какую не глянет.

Антон сунул ей в карман бутылку водки. Знал, когда бы он ни приехал, Натка никогда не откажет, молча сядет в машину, а приехав к нему домой, покорится без слов и просьб.

О-о, если бы она не пила и следила бы за собою! Если б по пьянке не принимала на себя всех желающих мужиков, Антон давно бы на ней женился. Но в том была беда бабы, она была слишком неразборчива и часто не могла вспомнить, кто это всю ночь озоровал с нею. К рассвету хахали успевали раствориться в длинных коридорах общежития, не оставив Натке на опохмелку.

— Вот козлы! Опять смылись, слиняли все. И сколько их нынче было? Один иль двое?

— Трое! — отзывалась другая баба со своей койки.

— А кто они? — спрашивала Натка хрипло.

— Не знаю. Да и какое мне дело, кто тебя тянул? Ты у своей «звезды» спроси!

— Если б она говорить умела! — досадовала Наташка, что так и не набралась решимости отказать и выгнать мужиков, какие собирались к ней по потемкам в комнату.

Об этом в общежитии знали многие. Но кроме комендантши никто не рисковал делать бабе замечания. Наташка не просто знала все обо всех, но и умела за себя постоять так, что навсегда отшибала желание ругать ее или указывать, как надо жить.

Вот и теперь, вернувшись в общежитие, завалилась в койку. До работы целых три часа, можно выспаться…

Варя видела, как Антон взял в машину Наташку, та привычно расположилась на заднем сиденье. У Варвары злоба перехватила горло. Ведь вот только вышел от нее, предложил одуматься, оставил надежду, а сам тут же отловил последнюю из баб.

— Вот геморрой ишачий! Скотина мерзкая! Кретин! Жертва неудачного аборта! Ко мне мылился, а повез в дом последнюю курву! Конечно, в постель ее затащит, для чего ж взял? И после этого с ним о чем-то говорить, с этой помойкой? Да ни за что в жизни! — дала себе слово и решила полностью переключиться на Дмитрия Ивановича.

Когда он вернулся из командировки, Варя успела забыть все прежние обиды и снова сверкала многообещающими улыбками, обволакивала томными, зовущими взглядами и не спешила выйти из его кабинета.

Дмитрий Иванович был очень доволен результатами командировки и радости пригласил Варвару опять к себе домой. Та обрадовалась, что ее заигрывание понято, мигом юркнула в машину, ослепляя Дмитрия улыбками. Тот остановился возле магазина, купил вина и, вскоре вернувшись, пообещал:

— Я думаю, этот вечер будет теплее прежнего.

— Мы оба постараемся! — отозвалась Варя весело, обдумывая свой план.

— Давай сначала кофе выпьем, взбодримся! После работы расслабиться надо, предложила Варя и начала разговор издалека:

— Дим, а у тебя много друзей в городе?

— Кого? Да у меня их почти нет. Я по своей работе не могу дружить с людьми. А почему о том спросила?

— Наверное, скучно одному?

— Мне и подумать о таком некогда, — рассмеялся человек гулко напротив:

— О чем ты думаешь? — спросил внезапно.

— О тебе! О нас обоих, — ответила не задумываясь.

— Обо мне? Это что-то новенькое. И что именно?

— Тебе не надоела еще вот такая неустроенная жизнь?

— Меня она устраивает.

— Это сегодня! Но наступит день завтрашний. Там и старость не за горами.

— До этого еще далеко. Доживу ли до нее?

— Оглянуться не успеешь.

— И что ты предлагаешь?

— Подготовиться к ней заранее! — вздохнула Варя и, подвинувшись к Дмитрию поближе, сказала тихо:

— Пора создавать семью.

— С кем? — глянул на бабу удивленно.

— Ну что за наивный вопрос, Дима? Я давно вижу, как относишься ко мне, но не решаешься начать разговор первым. Тебя сдерживает неудача нашей первой ночи. Ну так она объяснима. Я считаю ее твоей неопытностью, ну назовем пристрелкой. Мы оба не были готовы к этой ночи, а потому не берем ее в расчет. Давай поговорим серьезно и определимся. Уверена, у нас все будет хорошо!

— Варь, я давно понял тебя! Но обзаводиться семьей не хочу. Это не входит в мои планы.

— Почему? Неужели тебя устраивает одиночество? Ведь при твоем положении холостячество просто неприлично. Люди, твое окружение, наконец, сослуживцы, строят всякие домыслы, они авторитета не прибавят никому.

— Какие домыслы?

— Одни считают импотентом, другие извращенцем, иные и вовсе гомосексуалистом. Никто не поверит, что ты обычный человек и тебе не хочется завести семью. Но сам подумай, время бежит быстро. Тебе надо спешить…

— Куда мне торопиться? Варя, я ничего не упустил. И если вздумаю стать семейным, для меня не будет проблемы и создам семью в один день.

— Так за чем остановка? Что сдерживает тебя? — подсела так близко, прижалась к человеку. Тот будто не почувствовал и не приметил. Облокотился на стол:

— Прикольная ты женщина! Да если я хотел бы семью заиметь, труда бы это не составило, но я не создан для семьи, не могу постоянно жить с одною. Мне нужна перемена. Одна баба быстро надоедает. А уж если приспичило б надеть себе хомут на шею, поверь, выбрал бы семнастку, такую, у какой ноги из ушей растут и сама из себя картинка из работ французских художников! Пойми, я ни за что не женюсь на ровеснице, или на такой как ты!

— Вот как? — поджала баба губы обидчиво:

— Тогда не пойму тебя! Осыпаешь комплиментами, везешь к себе домой, зачем, если не лежит душа?

— Я же говорил о переменах. Они мне нужны как воздух! Вот и ты подвернулась. Но о постоянной связи с тобой я никогда не думал, зачем обольщать пустыми надеждами. Ну, встань перед зеркалом нагишом и посмотри на себя, ты никого не сможешь обольстить, гпянь на грудь и на живот, они обвисли, попка потеряла свою форму и скоро станет хлюпать по пяткам. На лице морщинки, на висках седина. Посмотри, какие у тебя руки? Они сморщились и потеряли изящность. Никто не поверит, что ты интеллигентка и когда-то входила в элиту общества. Ты поблекла и безнадежно стареешь.

— Можно подумать, что ты в форме! Глянь на себя! Смех, да и только. Из-за обвисшего пуза ботинки не видишь. Грудь как у бабы, задница с кадушку. Даже плечи, будто у старухи взял на прокат. Посмотри на свое лицо, как авоська, в клетку. Весь опухший, отечный, все хорохоришься, но твои потуги смешны! Твоя облезлая косичка точь-в-точь крысиный хвост. Куда тебе семнастку, если ты со мной оплошал как мужик!

— Потому не состоялось, что увидел тебя голую. И сразу все в отказ ушло! Я ничего не мог исправить, натура воспротивилась. Что поделаешь, не волен ей приказать.

— Димка! Ты циник и нахал, если не сказать хуже. Я даже не предполагала за тобою такое!

— Варь! А разве было бы лучше соврать, сочинить небылицы или сослаться на болезнь? Сказал честно. Мы давно друг друга знаем. К чему выделываться?

— Выходит, ты никогда ничего ко мне не питал?

— Нет, не так! Я хотел тебя как женщину до тех пор, пока не увидел в постели голой!

— А зачем сегодня привез?

— Хотел бухнуть и не увидеть…

— Выходит, ты смотришь только на тело бабы?

— Что еще может интересовать в женщине? — изумился Дмитрий искренне.

— А душа, характер, хозяйственность, уменье вести себя в обществе, преподнести достойно себя и мужа…

— Такими пустяками никогда не засорял голову. Я в обществе давно принят, меня все знают. К известному не добавить и не убавить. А все прочее мне не нужно. По дому хорошо справляется домработница. А в жизни устраивает старый уклад. Я не хочу никаких перемен. Женщин не возвожу до абсолюта и никогда не переживаю из-за них, С тобою нас связывает давнее знакомство. Когда-то, но это было много лет назад, ты даже нравилась. Но прошло время, мы оба остепенились. И теперь я спокойно сижу с тобою рядом, и ничто меня не беспокоит и не горит.

— А я то дура намечтала, что помогу тебе. Жалко стало, думала, пропадаешь от одиночества.

— Вот нафантазировала! Да я никогда не бываю один, только когда работаю! — рассмеялся человек и, указав на спальню, сказал:

— Там столько красоток перебывало, что всех имен не упомнить.

— Тогда не буду тебе мешать. Развлекайся, престарелый хочу стоять в очереди к тебе. Но когда придет твоя зима, ты меня не раз вспомнишь, — одевалась поспешно Варя.

— Подожди! Я отвезу тебя! — вызвался Дмитрий и вскоре высадил бабу у общежития. Она вымучено улыбнулась ему, помахала вслед рукой, но человек не видел. Он вел машину, улыбаясь, довольный собой. Еще бы! Лишил Варвару повода склонять его как импотента среди сотрудниц таможни. Теперь она не захочет сплетничать. Конечно, тяжело ей будет пережить услышанное о себе, но и тут он не соврал…

Дмитрий решил свернуть к недавней знакомой. Ох, и хороша эта крошка! Такую ни грех иметь в подружках, сворачивает в неосвещенный проулок и вскоре его машина слилась с темнотой ночи.

Варя тем временем вернулась в комнату, потеряно разделась, села к столу, обхватила руками голову, мысли одна другой мрачнее будоражили женщину:

— Я для него старая, его не устраивают мои формы! И это кто сказал? Какой-то Дмитрий! Когда был жив Виктор, тот тип на цыпочках ходил вокруг, не смел лишнее слово сказать, а теперь как осмелел! Он никогда не женится на ровеснице! В обществе такой брак сочтут непристойным и пещерным! Давно ли вот так рассуждать начал? Хотя о чем это я? Теперь все? мужики уже не говорят, а именно поступают, как он сказал. Выходит, удивляться нечему. А что делать? Как жить? Неужели на себе надо ставить крест и забыть обо всем, что дорого в этой жизни.

Варвара оглядывается на дверь, Людмила Петровна, как всегда, вошла в комнату без стука и, глянув на бабу, спросила:

— Ты чего как не трахнутая?

— Такая и есть, усмехнулась Варя горько.

— С чего облом?

— Старая стала, так и прозвенел! Обидно до самой задницы! — покатились слезы горохом.

— Ты погоди! Кто вякнул такое?

— Какая разница? Мужик!

— Сколько ж самому?

— Мой ровесник!

— Пошли его на «третий этаж» и забудь его маму! Небось сам урод отпетый, с десятого этажа выпавший и не пойманный. Если таких как ты не трахать, то кого ему надо?

— Так и вякнул, семнасток и моложе! Они на себя не смотрят. Раз возможности позволяют, будут с сикухами кувыркаться.

— Во, козлы проклятые! А может он это по бухой звенел?

— Кой черт! Совсем трезвый!

— Не-е, у него явно не все дома! Такими как ты не швыряются.

— Поверишь, я ему сама предложенье сделала хлюпала Варька.

— Какое?

— Насчет семьи. Мы друг друга давно и хорошо знаем. Он все годы вокруг меня таял. Дифирамбы говорил, руки целовал, а когда до постели, импотентом оказался. Я, дура, давай его успокаивать, предложилась в жены. Он и прозвенел, мол, старая ты, от того и не получилось ничего. Мол, с молодыми все срабатывает без проблем, а с тобой облом. Мол, сиськи, письки обвисли…

— Чего? Ну сморчок, старая клизьма! Давай проучим мудака! Накажем его!

— Как? — высохли слезы у Варвары.

— Пригласи его в общагу. Накачаем его до потери пульса и забросим в постель к Прасковье. Та уж лет тридцать мужика не щупала. Ну, а он как увидит бабку в одной постели, иль обсерится, иль психом станет.

— Он ко мне больше не придет и по общагам вообще не ходит, не надирается до обмороков, хорошо знает меру. С ним такой фортель не получится. Я его хорошо знаю, — отмахнулась Варя и добавила:

— Кстати, он мой начальник на работе. Знаешь, как отыграться сумел бы, не до смеху было б!

— А ты сама придумай что-нибудь. Ведь заклеить хотела, раз на семью фаловала. Он из крутых? Хоть есть навар с него? Кучеряво ли дышит?

— Чего ж иначе я его уламывала?

Что он ответил конкретно?

— Так и заявил, что старая я для него!

— А у вас на работе помимо него есть путевые козлы? — спросила Людмила.

— Имеются. Но что толку? Они все в его подчиненьи и звание ниже, и С такими даже думать о флирте совестно:

— А если кого-то из его друзей закадрить?

— Зачем? Они все одинаковы, им тоже баба нужна лишь на ночь. Но мне такое ни к чему. Что тут в запасе остается, лет пять и все. Дальше уже и впрямь, самой никто не будет нужен. Ну, а как жить?

— Да погоди! У тебя в запасе еще Антон есть. Конечно, его только на черный день, когда уже рядом никого не останется и выбора совсем не будет. Но пока мы бабы, искать надо! Ты у себя на работе получше оглядись. Случается, иной капрал пархатей генерала. Глядишь, с него как с мужика больше прокуй Ты не на должность гляди, подружка! Вон как соседка устроилась. Вышла замуж за директора базы. Он дом ее в терем превратил. Пять лет в барынях канала, пальцы веером крутила. А директора ревизия хвать за жопу и посадили на червонец. Он через год накрылся в зоне, помер совсем. Зинка мигом собразила, огляделась и подвалила под бок к завскладу. Корявый, плюгавенький, совсем неприметный мужичонка. Около него такой как я бабе даже перднуть в полную силу страшно, чтоб не убить нечаянно. Ну, точный лешачок с болота. А Зинка баба габаритная. Чуть худее русской печки. За ее кормой половину городских мужиков спрятать можно. Уж как она его приметила, из какой щели вытащила, до сих пор понять: не могу, — хохотала Людмила. И отхлебнув чай, продолжила:

— Я его, когда впервой увидела, этого окурка, не поняла, чего ему в Зинкином дворе понадобилось? Подумала, что воришка и гаркнула:

— Эй, ты! Суслячья бородавка! Хер в самоволке! А ну, выметайся со двора! Чего ты там шаришь, кого потерял? Брысь отсюда, гнида кастрированная!

— А он вылупился, моргает обиженно и отвечает мне, мол, он не вор, а хозяин новый, что сама Зинка это подтвердит. Та, как на помине на крыльцо вышла и позвала этого суслика обедать. Мне и спрашивать I стало ни к чему. Ну так-то смотрю, соседка моя еще круче чем за директором зажила. Все у ней есть. Даже новую импортную машину купили. Сама даже во двор выходит в таких нарядах, что у меня в глазах рябит. Вот так-то и спросила соседку, как ей так повезло, что! мужики один лучше другого попадаются. А Зинка и ответила:

— Я свою звезду знаю куда приткнуть и кому доверить. Нынче на должность не гляжу. Что в ней проку. От высокого званья одни мороки. А вот чем незаметнее человек, тем надежней, и жизнь спокойнее. И правда, скоро уж десять лет как они сошлись.

Ни шуму, ни гаму с их дома ни разу не слышала. Ее огрызок завсегда Зинаиде во всем помогает. Но и она его бережет. И никогда не пожалела, что с ним сошлась. Живут, как лебеди, все льнут один к другому. Вот так-то, Варька? А ты все ковыряешься, начальника тебе подай, чтоб он, отморозок, на работу при галстуке ходил, козел! Петлю бы ему на горло, а не галстук!

— Людка, кому-то везет!

— А ты оглядись!

— На Антона что ли? — отмахнулась досадливо.

— А чем он плох?

— С Наташкой спутался!

— Брось ты ерунду нести! О ней все мужики города отметились. Она своих хахалей давно не считает, имен не помнил и замуж бабу никто не возьмет. Сама о том не мечтает. Какое замужество, если у ней мужиков больше чем в бочке огурцов перебывало. Ну, может и приловил на ночь. А почему ты отказала?

— Без росписи не хочу!

— Дурная! Пещерная! Теперь враз не расписывается никто!

— А как? Перед смертью что ли?

— Теперь поживут года два-три и только потом супружество оформляют. Не доверяют, а может, нужды в том нет.

— Вот и Антон мне предложил подождать с годок- другой.

— А ты отказалась?

— Конечно.

— Ну и дура! Мужик один не останется! А вот ты накукуешься в одиночестве! Что тебе начальники? Чего за ними ссышь? Их теперь вона как меняют, не успеваешь имена запомнить!

— Грубый и жадный этот Антон. Побывала я у него дома. Как у бабы, порядок всюду. Но почувствовала, из него копейку не выдавишь. Такой всякую трату запишет в тетрадку и будет подсчитывать, во что ему баба обходится? Чуть перебор, выгонит из дома.

— Да брось, Варька! Ты приласкай его в поел накорми повкуснее, не скупись на похвалы и оттает мужик, потянется к твоему теплу как цветок. Про деньги и подсчеты забудет, помня, что впереди ночь. Согретый, обласканный и сытый, покладистым будет, Из него хоть веревки вей. Не шипи, не ругай хотя бы на первых порах, — учила Людмила.

— Ну а как без росписи? Не приведись что с ним, куда денусь? Сожительница ни жена. Выкинут родственники, и не докажешь ничего. Считай, опять годы впустую выкинула!

— Не заходись. Не одна ты такая. Но время все меняет. Понемногу зуди, но не налегай, чтоб из себя не вывести. Придумай, найди ситуацию, в какой роспись понадобится, и ткни его в нее носом.

— А какую причину придумать? — загорелись глаза Варвары.

— Ну, вот у тебя дом в деревне есть, — напомнила Людмила.

— И что с того?

— Чего он бездарно гниет? Продай, коли к Антону перейдешь.

— Кому он нужен?

— В твою деревню переселенцев скоро привезут. Им жилье понадобится. Да и в самой деревне молодые семьи появились.

— Эти сами строят себе дома.

— Короче, поручи ему продать дом!

— Ты что? Как это я свое ему доверю? Да и не сумеет Антон справиться. Откуда знает истинную цену дома?

— Дура! В этом любой мужик скумекает. И лучше тебя продаст. Но тебе главное роспись. Когда продадите дом, вот тут и закинь, мол, если бы расписались» деньги на одном вкладе держали бы, как и подобает в семье.

— Ну, а он ответит, мол, какая разница? Хочешь, я на свой положу сам, а коль не веришь, себе счет заведи!

— Ты сама подметила его жадность. Вот и говорю тебе, что прижимистый так не скажет. Он в каждую копейку зубами вцепится и пойдет на все.

— А зачем ему доверять продажу дома? Я сама с этим справлюсь, — не понимала Варя.

— Никуда те деньги не денутся. Важно другое, он сам их будет выколачивать из покупателя, сам и получит. А как с ними расстаться и отдать пусть даже тебе! Все мужики собственники, на том и попадаются. Тут же он на двойной крючок сядет, а ты двойную выгоду поимеешь. Распишешься и будешь иметь право на весь вклад.

— его родня? Она не промедлит на дележ всего!

— Кроме сына никого нет. А и он на Северах. Обеспечен! Мать умерла, отца не стало, сестра была. Но, по-моему, тоже на том свете. Оно и сам Антон никому не помогал. Не помню, чтоб таким хвалился. Вот и прибери его к рукам покуда другую не приглядел. С мужика какой спрос? Подвернется какая-нибудь помоложе, да похитрее, выхватит из-под носа, ты останешься совсем одна! Ну, а баба все ж, как ни держи себя в руках, природа свое потребует. От нее не убежишь и не спрячешься! Плюнь на своего начальника и держись за Антона.

— Да, с Димкой сорвалось. Больше никого на примете нет. Никто не клеится и не предлагается. Эдак и впрямь одна останусь. Еще лет пять и вовсе старухой назовут! — согласилась невесело.

— Я хоть здесь в общаге кого-то зацеплю, коль нужда припрет, хотя бы на ночь. Но ты так не хочешь. Тебе богатый, интеллигентный и законный нужен. Даже от Антона нос воротишь. А зря! Таким как он не бросаются. Пусть мужик корявый, кондовый и рыло у него суконное, но он нынче в большом спросе.

— Что ж мне делать то? Он и не приходит ко мне, и не звонит.

— Сама объявись! Не гонорись, баба!

— Ну, первой даже неприлично, — покраснела Варя.

— О чем ты? Не смеши! Хватай мужика за жабры и держи мертвой хваткой! — рассмеялась комендантша и встала из-за стола, пошла к двери.

— Скоро мой хахаль должен с работы воротиться. Вот и приловлю, пока его какая-нибудь сикуха ш заклеила. Или к Наташке мужики сфалуют, вытащу его потом? Даже мне нынче нелегко удержать возле себя козла, хоть ты привязывай отморозка, держи на ошейнике! Он, придурок, все равно на сторону на других баб смотрит. Но пытаюсь удержать. И ты свое не упускай! — глянула на часы и заторопилась из комнаты.

Варя сидела за столом, обдумывая предстоящий разговор с Антоном.

— Чего я переживаю? Спрошу его, как здоровье! что нового произошло в жизни. Сама в гости напрашиваться не стану. Слишком жирно для этого быдла. Пусть задыхается от счастья, что сама ему позвонила. Конечно, если этот вахлак ничего не поймет, приглашу в гости. Коли он позовет, поломавшись, соглашусь. Чтоб не думал, будто на шею ему вешаюсь и готова запрыгнуть на загривок в эту же минуту. Пусть поуговаривает козел! — думала баба, похваливая себя!

— Погоди, недоросль я еще укажу твое место, а то ишь, гоноровый, расписываться не хочет Бегом побежишь, кретин! В твоем доме тебя схомутаю и еще спасибо заставлю сказать. Что мне стоит обломать старого дуралея? — ложится спать, мысленно переключившись на Дмитрия Ивановича.

— С тобой вообще, даже здороваться не буду. Пройду мимо, будто никогда не были знакомы. А собственно нас ничего не связывает. Старая дружба? Но ведь ты сам не причислял меня к своим друзьям Да, был любезен, однажды помог зятю, но как давно это было. Какою наивной и доверчивой была я тогда! Теперь другою стала. Жизнь изменила. Как осталась одна, сразу поняла, как глупо потратила годы. А сколько имела поклонников и вздыхателей! Вернуть бы их; теперь… Из каждого свою выгоду выдавила бы, ни одного не выпустила б без пользы для себя. А тогда какою дурой была! На дочь понадеялась. Первую оплеуху от нее получила. И кто только ни обижал меня? Теперь тоже в грязь втоптать пытаются. Никогда не думала, что Димка от меня откажется. Вот клоп висложопый! Глянуть не на кого, а туда же! Высмеял и оплевал! Ему молодку подай! Я стара для него! Ах ты, гнилая клизьма! Прохвост! Недоносок! Какой молодухе нужен, кастрированный таракан? Да на тебя старухи перестали оглядываться, ходишь, как беременный! Погоди, как получишь отставку у своих сикуха, быстро поумнеешь и ко мне вернешься. Но только поздно будет, — засыпает Варя улыбаясь.

Ей снился Дмитрий. Он улыбался какою-то неестественной, портретной улыбкой и все просил у нее прощенья. За что? Утром она так и не смогла вспомнить. Вот только от чего-то легла на душу тяжесть. Видно, обида на человека так и не прошла.

Варя торопливо оделась, она не любила опаздывать, чтоб не ловить на себе косые взгляды сотрудников таможни, какие, ох и не случайно говорили при ней, что молодые не могут найти работу, а пожилые не хотят уходить на пенсию. От того, мол, получается перекос в обществе, что нет у старшего поколения сознания и должного понимания молодых.

— Вот прежний начальник никогда не принимал на работу тех, кому больше тридцати. Считал их неперспективными. А вот Дмитрий Иванович берет древних. Он ценит опыт, дисциплину и преданность, ему дороже старая закалка, потому, набрал своих ровесников. А того не понимает, как тяжело молодым работать рядом с пожилыми.

Варя понимала, что все эти камни летели в ее адрес, но не спорила, не ругалась и не жаловалась Дмитрию. За это ее уважали. С нею охотно общались, делились невзгодами и проблемами. Знали, сказанное никогда не выйдет за стены таможни.

Варя едва открыла дверь, вошла в коридор и увидела непривычное скопление сотрудников. Они тихо переговаривались и как-то странно оглядывались на кабинет Дмитрия Ивановича.

— Что случилось? — спросила Варя, не сдержав любопытства.

— А разве вы ничего не знаете?

— Нет, — от чего-то стало холодно ей. И услышала:

— Дмитрий Иванович умер сегодня ночью…

Глава 7.

— Как это умер? — ухватилась за ручку двери, чтобы не упасть.

— Как мужчина умер? В постели у любовницы; Силенки не рассчитал! — криво усмехнулся первый заместитель Дмитрия Ивановича и добавил едко:

— Баба со страху в постель нагадила, не ждала такого курьеза! Он на ней так и кончился…

— Поимейте совесть, не глумитесь над покойным, — осек говорившего пожилой главный бухгалтер. Никто человека не высмеивает, наоборот похвалили за быструю и достойную мужскую смерть. Не каждому так повезет.

— Ну и дела! — повернулась к Варваре кассирша таможни, самая всезнающая из всех:

— А мы думали, что у вас с Дмитрием Иванович чем роман. Оказалось он другую любил.

— Мы с Димой были друзьями много лет. Он хорошо знал и уважал моего покойного мужа. Никаких других отношений между нами никогда не было. Вы заблуждались в своих предположениях, — вошла в кабинет, шатаясь, села на стул не раздеваясь.

— Господи! Какое счастье, что мы не остались вчера с ним вдвоем на ночь. Не приведись такому случиться при мне. Я бы не пережила! А какие слухи поползли бы по городу, я от тех сплетен не очистилась бы до смерти! — думала Варвара. И услышала спор за соседним столом:

— Да не содержанка его! Обычная путана, из дешевок. Смазливая, молодая, ей едва исполнилось семнадцать. Говорят, он частенько бывал там.

— Не мог он скатиться до притона. Этот человек себя уважал…

— Однако и милиция назвала ее проституткой!

— У ментов все одиночки бляди. Им самим веры нет. По себе обо всех судят.

— Врачи их слова подтвердили!

— Да бросьте ссылаться на медиков. Они что, счетчик у той бабенки достали? Откуда о ней знают?

— Может, сифилис лечили иль покруче!

— Не смешите! Дмитрий Иванович к такой бы не пошел.

— Говорят, она сама ментов и врачей вызвала, как полоумная. Так голышом и открыла двери, пока ее ни одели.

— В наручники, что ли?

— Зачем? Там все как на ладони. Человека увезли в морг, а ее допросил следователь прокуратуры. Теперь эта путанка станет самой известной в городе. Роковой. К ней весь рэкет потянется соболезновать. А уж бандюги своей «крышей» назовут. Ведь вот самого начальника таможни урыла. Без ножа и пули…

— Да хватит вам базарить! Поимейте совесть! Человека еще не похоронили, а вы весь путь ему заплевали. Почему при живом сидели молча? А теперь языки распустили. За что его оскверняете? Что плохого сделал он вам? Или та женщина, легко ли ей пережить случившееся? Где гарантии, что вас такое минет? — не выдержала Варвара и добавила:

— Женщина всегда права! Тем более, когда мужчина сам к ней пришел, значит, любил ее. А раз впустила его и отдалась, тоже любила. Над чем тут смеяться? Или вы не любили? Давайте проводим молча, если добрых слов в ваших душах не сыскалось…

Варя плакала. Но жалела не покойного, а себя. Она понимала, новый начальник найдет повод убрать ее и заменить кем-то из молодых. А где найти работу теперь? Ведь даже место библиотекаря в общежитии уже занято.

Увидев ее состояние, Варю пораньше отпустил с работы, поверив в искреннее сожаление о потере старого друга семьи.

Она шла с работы торопливо, ей так хотелось поскорее остаться одной, никого не видеть и не слышать. Смерть Дмитрия лета тяжестью на плечи. Нет не из чувства сострадания. Варвару потрясла внезапность случившегося. Ведь Дмитрий вовсе не думая умирать, иначе не оказался бы у женщины. Он хотел жить. Но смерть подстерегла…

— Нужно отвлечься, — решает Варя, и вздумал! позвонить Антону. Заранее продумав разговор, набрала номер:

— Антон, здравствуй! Что ж ты не звонишь и на объявляешься?

— А чего впустую ноги бить? Я же сказал тебе когда одумаешься и станешь согласной, сама объявишься иль позвонишь. Все ж не мальчишка, что! бегать за тобой, коль не звонила, чего набиваться? Силой не навязываюсь. Себя не разучился уважать!!

— Как думаешь, не пора ли встретиться? Мы все-таки старые знакомые, почти друзья. Сколько времени в соседстве жили. А теперь на чашку чая не заглянешь!

— Я, что, придурок мотаться на чай? И дома попить без мороки. Говорил тебе, что приеду для конкретного разговора, когда все обмозгуешь и надумаешь. Свои условий не меняю.

— Все помню, Антон! Но мы очень мало знаем друг друга. Надо пообщаться. Ведь ни в соседстве жить, а одной семьей. Тут другой спрос с обоих.

— Чего хочешь-то? Скажи понятней, не пыли мозги! Надо приехать, иль чего еще?

— Давай увидимся!

— Только не в общаге! Я за тобой приеду и ко мне привезу.

— Когда тебя ждать?

— Через пару часов освобожусь! — пообещал человек и Варвара, положив трубку, стала не спеша собираться.

Антон приехал чуть раньше. Забрал Варю и молча повез домой. Лишь заехав во двор, обронил скупо:

— Хозяйкой входи, не гостьей, слышь, Варюха?

Женщина вошла в дом, вскоре в нем появился

и хозяин.

— Ну, что, бабонька, поумнела? Надоела тебе общага? Обломался твой норов?

Варю передернуло от такого обращения. Она села у окна на кухне, отвернулась, пригорюнилась.

— Чего жопу усадила? А кто жрать приготовит? Коль в хозяйки пришла, впрягайся! Тут прислуги не будет, сама поспевай всюду. Отдохнешь, когда управишься…

Варя взялась готовить ужин. Антон помогал и пристально наблюдал за бабой.

— А ты шустрая. Видать, крепко сидит в тебе деревня! Ничего не забыла! И даже картоху на жарку кружками нарезала, как я люблю. Так и бабка, и мамка готовили. И тоже с луком! — восторгался Антон.

Когда Варя рассказала ему о смерти Дмитрия Ивановича, лавочник до неприличия громко расхохотался и сказал:

— Натуральный мужик! Этот и на том свете не оплошает! — и, глянув на плачущую Варю, спросил:

— Уж ни на тебе ли он отвалил со свету?

— Да как смеешь? С моим мужем дружил человек!

— А и что с того? Мужик давно умер. Тебе живей свое нужно было. Иначе, с чего ревешь? Выходит, сердечным другом был!

— Нет, Антон, ничего меж нами не состоялось. Даже мысли не возникало.

— А чего на похороны собираешься? Ты нынче баба семейная! Имя блюсти должна, свое и мое тоже.

Зачем на похороны идти, чтоб горожане об тебе языки чесали? Сиди в доме, делов прорва! Вон сколько постирушек, а и в избе прибраться пора. Пас: скоро.

— Все успеем. Но последний долг надо отдать, неприлично, меня на работе не поймут, — заупрямилась женщина.

— Слушай, Варвара! Тут я хозяин! Как я сказал так и будет! Не по нраву, ступай к себе! Никого силой не держу и позорить свое имя не позволю!

— Антон! Это бессовестно! Человек меня на работу взял на таможню! Зятя выручал! А ты на похороны не пускаешь. Хорошее у нас с тобой начало!

— Нынче похороны, завтра родины, потом кретины, так и будешь из дома бегать. Лишь бы повод найти, как из дому слинять! Мне зачем такая баба сдалась?

Варя поняла, просто слова не проймут человек. А спор легко перерастет в ссору. Женщине такого не хотелось. Она, закончив готовку, помыла пол на кухне и, сполоснув руки, подошла к Антону. Тот удив ленно, настороженно смотрел на женщину, не понимая, чего ей нужно и что от нее ожидать?

А Варвара обняла его:

— Ежик ты мой! Упрямый козлик! Ну чего ты такой недоверчивый и злой. Ведь я к тебе насовсем пришла! А ты уже гонишь меня. За что? Ведь провиниться не успела, как на дверь показываешь. Разве можно так? — поцеловала в колючие, небритые щеки.

— Прости меня, Варюшка! Дурак я и впрямь. Не обижайся! Ну, коль так надо, ступай вместе с всеми на похороны, только ни пей на поминках много. Я не люблю пьяных баб.

— Антон, я не любитель спиртного и всякие компании с попойками не терплю.

В этот вечер она кормила человека домашним ужином. Антон рассыпался в похвалах. Он ел быстро и много. После ужина побежал в гараж, даже не посидев с Варей. Только и сказал на ходу:

— Колеса подкачать нужно, да масла долью. Я скоро приду!

Варя, подождав с час, сама пошла в гараж за Антоном. Тот чистил машину. Протерев ее снаружи, помыл резиновые коврики, почистил изнутри стекла, сиденья. Тихо переговаривался с Варварой.

— Скоро меня заказами завалят. Весна наступает. На работе допоздна буду засиживаться. Ты, моя козочка, не тревожься. Чем дольше задерживаюсь, тем больше заработаю.

Варя смотрела на Антона, похваливала аккуратность, чистоплотность человека, поглаживала плечи, руки, когда он подходил близко. Антон поначалу вздрагивал с непривычки. Потом нарочно подошел близко. Варя обняла.

— Пошли в избу, лапушка! Чего это я, как сдуру сюда возник! Все успеется! Ведь у меня теперь жена есть! — подхватил ее на руки, внес в дом легко, как перышко. Закинул двери на крючки и погасил свет.

— Ой, как темно, я ничего не вижу! — испугалась Варя и тут же почувствовала себя в сильных руках человека. Антон бережно принес ее в спальню. Здесь было темно и тихо. Тут впервые за годы Варвара снова почувствовала себя женщиной любимой и счастливой.

— Вот тебе и Антон! Простой мужик, без наворотов и должностей. А за ним любая побежит вприскочку хоть на край света. Все потому, что он мужчина, а не чмо в бабочке с косичкой. А ведь я чуть ни поверила, что стала старухой и перестала возбуждать. Антон мигом разубедил без слов. Доказал свое и плевать ему, как выглядит мое тело. Все потому, что ему нужна жена-хозяйка, а не топ-модель, на какой Дмитрий умер.

Когда она была счастлива с мужчиной в последний раз? Как давно это было! Сколько лет прошло. Будто забытый сон вернулся. А сколько жизни осталось? — взгрустнула Варя, вспомнив время, прожитое в общежитии.

— Как пусто и бездарно оно прошло! И чего я торговалась с Антоном за роспись? Какая разница, стану законной женой или останусь в сожительницах. Куда лучше быть любимой! — думает баба и гладит голову плечи Антона.

— Корявый мой, суконное твое рыльце, а вот дороже тебя, кондового, на всем свете нет.

Она забыла о предстоящих похоронах Дмитрия Ивановича, назначенных на выходной день. Вспомнила о них лишь поздним вечером. Слишком много было дел. Но как к этому отнесется начальство?

А оно и не заметило ее отсутствия. Все сотрудники только и говорили о похоронах и поминках, на каких присутствовала та женщина, названая роковою.

— Варвара! Как думаете, сколько ей лет? — спросил главный бухгалтер.

— Говорят семнадцать, — вспомнила Варя.

— Тогда я малолетка!

— Ей не меньше сорока!

— Какая разница? Траур всех старит! — ответила Варя.

— Помилуйте, бабоньки, что-то я на ней не приметил траура. Вспомните, как она была одета! Смотритель кладбища хотел ее за ограду выкинуть, чтоб покойников не вводила в грех и не смущала провожающих. Там вся похоронная процессия только на нее глазела, а оркестр что отмочил? Вместо Шопена, Штрауса заиграл «Сказки Венского леса», да еще сослались на последнее желание покойного услышать эту мелодию у могилы. Кому он о том говорил, когда успел? — возмущалась кассирша, покраснев до макушки.

— Я слышал, что в следующем месяце всех, кому; за сорок пять, сократят. На их место молодых примут; Наверное, меня первым выкинут, — вздохнул главбух и без слов, красноречиво глянул на Варю. Та вернулась домой расстроенная. Рассказала Антону об услышанном.

— Подумаешь, наполохали! Да хоть завтра уходи от их. Целей будешь! Хошь, корову купим, кур заведем. Свое хозяйство больше прибыли даст! — повеселел Антон.

— Оно все так, но с коровой мороки много. Где сена взять?

— Купим! В ближайшей деревне. Это недорого. Там и зерна курам разживемся. Отдача все расходы перекроит. Как ты мыслишь, зато и молоко и яйцы всегда свои и свежие! Что останется — соседи купят. Ничего не пропадет.

— Антошенька, все хочу поговорить с тобой о моем деревенском доме. Продать бы его! Все ж копейку получим! Глядишь, и корову на эти деньги, и кур купим.

— Так продай! По весне хорошо выручить можно. Сама знаешь, по теплу и гнилой пень цветет! — согласился охотно.

— Может, сам за это возьмешься? Ты мужчина, хозяин! Давай избавимся, ведь пропадет бездарно.

— Варюха! О чем печалишься? Ну кто его купит? Сама подумай! Люди с деревни в город бегут без оглядки. Кидают все. Нет там ни света, ни магазина, ни дорог. Люди без работы, без копейки сидят. Не на что надеяться и нечего ждать. А впустую время убивать не хочу. У меня уже заказы посыпались. Я не могу от них отказываться. Это наш хлеб! Если хочешь, сама рискни, может, повезет тебе. Но я в эту затею не верю. Забудь ты про деревню. Помирает она нынче без поминок.

— Жалко! Все ж свое оно! — вздыхала Варвара.

— Ты этот дом смотри! Он в твоих руках давно нуждался. Глянь, как в нем нынче прибрано и чисто. Вот так и держи, не запускай его, — посоветовал Варваре.

Но, случилось ожидаемое. На таможне прошло сокращение штата. Баба стояла в списке третьей. Ее даже слушать не стали. Нет малолетних детей. До пенсии целых полтора года.

— Куда-нибудь пристроитесь. У вас знакомых целый город. Проблем не будет! — успокаивало начальство.

Антон, узнав, что Варю все же сократили, ничуть не расстроился и сказал:

— На моих заработках продержимся. Сиди в доме здоровей будешь. Хватит забот и у себя. Не ищи хомут на шею.

Варя согласилась поначалу, а через месяц заскучала. Антон возвращался с работы поздно. Поев, ложился спать. Варвара целыми днями была одна. Сколько раз пыталась дозвониться дочери, но та сменила номер телефона. Варя ездила на стоянку, Там узнала, что ее хозяином стал бывший зять — Вася, какой завел другую семью, а с первой не поддерживает никаких отношений. Баба дозвонилась к Василию. Тот, узнав бывшую тещу, сказал ей:

— Варя, я сам уже давно не видел ни Анжелку, н Андрея. Ездить к ним не хочу и не могу. Нет времени. Я им оставил все, а потому считаю, что рассчитало с ними за прошлое и будущее. Не хочу ворошить память, если они не считают нужным звонить мне, искать их тоже нет никакого смысла. Я не должен и не хочу быть в заложниках. Прости, но и говорить о них не желаю. Сын, если возникнет нужда, сам найдет меня, а навязываться никому не буду и тебе ни чем не могу помочь. Мы разошлись давно и навсегда,

— Эх-х, Анжелка! Неужели совсем забыла и выбросила меня из памяти? Ведь вот в юности, а и потом, уже замужней, все обещала, что никогда меня не бросишь. А сама? Сколько я от тебя стерпела, ты ж ничего так и не поняла. А когда-то хватишься, да поздно будет, уж ничего не вернешь и не исправишь, — вздыхает женщина и, глянув на икону Иисуса, просит шепотом:

— Господи! Образумь, помоги, спаси и сохрани, помилуй и убереги дочь мою и внука! Огради их от беды…

И все-таки Варвара решилась навестить свою деревню, разузнать все, посмотреть родительский дом, заодно поспрашивать деревенских, может, кто-нибудь захочет приобрести избу?

Антон, узнав о решении Вари, устало отмахнулся:

— Уж и не знаю, какой червяк тебя точит, чего не хватает? Ведь все в достатке, а ты успокоиться никак не можешь. Ну, коль не терпится, поезжай. Но сам не повезу, бери такси. И долго там не засиживайся. Самое большое неделю тебе даю. Больше не дозволяю, слышь, Варюха! Тяжко без тебя станет, прикипел к тебе всем нутром. Ждать стану, как солнышко. Не мучай меня долго! — просил Антон женщину, та обещала вернуться сразу, как только определится с домом.

Варя уехала в деревню ранним утром. Она все время оглядывалась, удивлялась множеству домов и коттеджей, выросших по обеим сторонам дороги. Двухэтажные, с красивым внешним оформлением, они смотрелись так, словно их сняли с картин и перенесли сюда по воле сказочного волшебника. Вот тут уже целый поселок застроен частниками. Особняки собрались в кучку, словно на утренний чай.

— Видишь, как новые русские обустроились здесь, на свежем воздухе под боком у высокого начальства! Нам трудягам такая жизнь и не снилась. А у них все схвачено. Попробуй, подойди к любому особняку, там с десяток волкодавов и охрана с оружием. На пушечный выстрел не подпустят, чтоб не мешали отдыхать господам, — сплюнул в оконце, выругавшись.

— А ты не завидуй, здоровее будешь! — ответила баба усмехнувшись.

— Да ты что, баба, очумела? Я этим не болею, мне за людей обидно. Раньше горожане приходили сюда целыми семьями. Собирали грибы и ягоды, кто сколько хочет. Теперь только за деньги. И по особому разрешенью. Таким, как мы, его не дадут. А почему? Ведь земля — она наша, российская, нам всем принадлежит, а вот пользуется только кучка! Смести бы ее к едреной матери, а жильцов в наручники и в ментовку, чтоб ответили, где взяли «бабки» на свои дворцы? — злился таксист.

— Да будет тебе ершиться! — пыталась успокоить человека Варвара.

Как тут не материться, если эти с жиру бесята мы прозябаем. Вон мои старики, по сорок лет рабочего стажа, а пенсию получат и думают, что вперед сделать, лекарства купить или коммуналку оплатить? Враз на то и другое никак не получается. А мне знаешь, как обидно за них. Я вот тоже два высших образования имею, а по специальности не работаю! Преподаватель теперь на свою зарплату не прокормится. А экономистом попробуй устройся. Три года пытался воткнуться, все обещали, я надеялся. До того, что портки средь улицы с меня слетели, и сам в обморок упал с голодухи. Тут и веру посеял. Пошел в таксисты. Пусть не густо, но на кусок хлеба детям все ж приношу! Что делать, если новых русских больше, чем бродячих собак развелось. Одно вот думаю, когда нас поизведут, кто этих господ кормить станет?

— Они живучи!

— Нет, сеструха! Они долго не живут. Видел я, как; недавно двоих таких хоронили. Им и по тридцати не_: было. С жиру сбесились, в кабаке друг друга пистолетами достали. Нам такое не грозит; в кабаках не возникаем, там с пустыми карманами делать нечего!

— Нет, не совсем выродились эти господа! Посмотри, на участках ковыряются. Картошку сажают; а вон бабка на грядках копается. Какие ни господа, а жрать, как и мы хотят. Свое! Вон я нынче пораньше с огородом управилась. Грядки на две недели от обычного, посеяла. Так вчера тянула, уже ранняя редиска взошла, — похвалилась Варвара.

— Женщины наши совсем вымотались. Вот и моя жена работает на маслозаводе, дома дети, двое внуков, готовка, уборка, стирка — вконец измочалили, а она еще и дачу держит. Там участок шесть соток, с него зиму семья кормится. Все овощи оттуда — с дачи. Вечером моя жена вернется, смотреть жаль, как кляча водовозная, вся в поту. До койки доберется, и уже вырубилась. Для чего я у нее под боком, давно забыла. А предложил дачу продать, не своим голосом взвыла, так и сказала, чтоб даже думать о таком не смел. А по осени затянул в подвал и охренел. Чего только там нет! И соленья, и варенье, картошка и капуста, лук и чеснок, все свое, не покупное. А жена за спиной стоит и улыбается. Вот и поспорь с нею! Женщина всегда права! В большом и малом на ней жизнь держится. Потому не стоит нам в дела ваши вмешиваться. Помогать надо, да все времени нет, — затормозил таксист и высадил Варвару возле самого дома.

Баба еще издалека приметила, что окна ее дома не забиты досками крест на крест. А ведь перед отъездом в город вместе с Васей забили каждое. Даже чердак заколотили наглухо. На двери амбарный замок повесили и закрыли калитку. Сколько времени прошло с того дня. Боялась, что увидит развалины. А тут дом живыми огнями на свет смотрит. Стекла до блеска отмыты. Ничто не сгнило и не обвалилось. Даже дорожка к дому прометена, крыльцо вымыто. В кадушке вода, чтоб с обуви грязь смыть. Даже огород посажен, разбиты грядки, цветет сад.

— Жива изба! Слава Богу, не пропала! — радуется Варя. И тут же возмущается:

— Кто посмел без ее разрешенья вселиться и хозяйничать не спросясь?

Баба стучит в окно. Но из дома никто не выглянул. Она взошла на крыльцо, толкнула дверь, но та оказалась закрытой изнутри. Варя заколотила в нее обеими кулаками и услышала голос из коридора:

— Кто там?

— Живо отворяй! Я хозяйка, приехала!

Дверь тут же открыл человек в домашней пижаме, в тапочках. Видно, он только встал с постели и еще не успел проснуться, смотрел на Варвару мутными тазами, не понимая, откуда она свалилась и что ей от него нужно в такой ранний час.

А баба, едва открыв рот для брани, внезапно осеклась, разглядела мужика, стоявшего перед нею, и онемела от удивленья. Уж кого бы другого, но этого она никогда не думала увидеть в деревне, да еще в своем доме.

Не может быть! Откуда ему здесь взяться? — сказала тихо, почти шепотом.

Но это он! Те же озорные глаза, только потускневшие, усталые. Те же кудрявые волосы, тронутые сединой, вот только улыбка исчезла с лица. Сплошные морщины избороздили его.

— Мишка! Это ты? — не верила Варвара своим глазам.

— Варя? А как же так? Нам сказали, что ты уехала из города навсегда и тебя нет в живых.

— Кто так сбрехал? Не дождутся! Иль сам сочинил басню? Может; в дом пригласишь? Он все же мой! — вошла уверенно, отодвинув с пути человека, сбитого с толку, растерявшегося.

— Один живешь иль с семьей?

— Конечно не один. В моем возрасте в одиночку уже не выжить. Да что там я? Ты о себе расскажи. Я пока на стол соберу.

— Не мечись. Есть не хочу. Налей чаю иль кофе. Давай поговорим, — пошла в зал, заглянула в спальню:

— Ты же на Кавказ улетел! — напомнила человечку. Тот сконфузился, густо покраснел.

— Что? Отцовское наследство не пошло впрок? — съязвила баба.

— Не в том дело. Я там чужим оказался среди своих. Я не понял родню. Они стали требовать, чтоб соблюдал их обычаи. Но как? Ведь приехал к ним не ребенком, а взрослым, сложившимся человеком. Сломать меня им не удалось. Не воспринял их обычаи. Не воспринял даже их кухню. Меня не понимали, и я все больше отдалялся от родни. Я устал от их навязчивых советов, запретов, условностей и обязанностей, какими допекали так, что в конце концов не выдержал…

— Сколько ты там прожил? — перебила Варвара.

— Три зимы. Больше не смог, не выдержал. И сказал, что уезжаю от них навсегда. К тому времени я списался с нашими и попросил принять меня обратно, в то же хозяйство на прежнюю должность.

Я слишком много пережил, пока дождался ответа. Почта к нам идет слишком долго. Эх, Варя, я никогда не думал, что все повернется так, как оно случилось, — опустил голову человек.

— У тебя там осталась семья? Ведь ты мечтал иметь сына?

— Двое сыновей остались там! Но мне запретили о них вспоминать. Мне не увидеть моих детей! Они растут там, с родней! Обо мне им доброго не расскажут.

— Что натворил?

— Я виноват! Меня не просто выгнали, но и прокляли! Я слишком долго был в горах. Это очень далеко от дома. Я вместе с родней пас стада овец и лечил их. Целый год не был дома. А тут Цицино. И не сдержался. Взял ее силой. Она сказала отцу. Тот хотел убить меня за дочь. У нее был свой парень, какого она любила. Но после того, как я ее одолел, она не захотела жить и бросилась в пропасть, разбилась насмерть…

— Эх-х, Мишка, ты всегда был негодяем, — не выдержала Варя.

— Лучше б я туда не уезжал. Сколько раз пожалел о том, только сам знаю!

— Как же тебя отпустили живым?

— Жена только родила второго сына. Ему было всего два месяца, она вымолила для меня жизнь, и потому не убили. Но жить среди них там, в горах, стало невозможно, и я стал уговаривать жену уехать со мной в Россию. Но об этом даже слышать не захотела ни ее, ни моя родня, и мне в лицо сказали, что от греха подальше будет лучше, если навсегда уеду с Кавказа. Здесь до смерти останусь в шакалах, и на моих плечах повиснет проклятье. Я уехал ночью, не прощаясь ни с кем. Слышал разговор родственников, какие собирались той ночью сбросить меня в пропасть спящего, следом за Цицино…

— Тебя и в деревне разыщут. И расправятся по закону кровной мести— встряла Варя.

— Уже нет. Меня перестали искать. Отец Цицино умер через год. Замерз в торах. А оба брата погибли. Их накрыла лавина.

— Откуда знаешь о том?

— Моя родня сообщила, чтоб жил здесь спокойно и никогда не приезжал на Кавказ…

— Короче, и там ты на бабах погорел! — усмехнулась добавив:

— Здесь ты кувыркался сколько хотел. А там не простили. Наверное, и женили принудительно, не спросив твое желание.

— Нет, Земфира мне понравилась. Но, знаешь, далеко ей до наших местных женщин. Не умела она любить, холодной так и осталась. Не разбудил, не согрел, не повезло нам стать супругами. Не было в ней огня. Потому я вскоре отошел от нее, она перестала притягивать. Кому нужна льдина? — глянул на Варьку виновато.

— Сколько раз я вспоминал тебя и ругал себя дурака последними словами. Здесь был своими а там, живи еще хоть десять жизней, так и остался бы чужим. Одно дело приехать в гости ненадолго, совсем другое — постоянно жить там. Здесь ценится умение работать, опыт и знания, результат. Там на это не смотрят, главное — сколько ты получил и принес домой.

— Миша, но ведь никто не выгонял из деревни. Сам выбрал свой Кавказ, чего теперь сетуешь? Я лежню, как тебя уговаривали остаться. Ты слышать ни о чем не хотел. Чего ж сетуешь на обычаи? Испортил девку, здесь за такое набили б морду, а чаще, чтоб те позориться, молчали о таком. Наша девчонка не бросилась бы головой в омут, время теперь иное. Многое с рук сходит. И девчата другими стали. Доступными и неразборчивыми, потому, мужчины обнаглели. Как нынче считают? Каков товар, такой и покупатель. Здесь все зависит от самих баб… Хотя, не могу судить. Каждая женщина всегда права по-своему.

— Я пытался сохранить семью. Но жена не поверила. И не поехала со мной. Родня ли отговорила, или отец запретил, а может, просто не любила меня. Не проводила, не простилась, увидеться напоследок не захотела. Как ушла к отцу вместе с детьми, так и не вернулась.

— Ты детям помогаешь, посылаешь им?

— Тогда боялся даже думать о таком. Свой адрес не хотел засвечивать. А теперь они подросли, не нужна им моя помощь.

— Чего ж ты сразу не вернулся?

— Надеялся, а на что? Думалось, привыкну, и меня признают, как-то поймем друг друга. А получилось наоборот, чем дольше жил, тем хуже складывались отношения, возникали новые сложности. Я окончательно в них запутался и совсем перестал понимать родню. Они меня держали за идиота. Я, конечно, не соглашался и начал рвать все связи с ними, — закурил человек и продолжил:

— Представляешь, поехал я на дальние пастбища. Там много отар паслось. Вместе с двумя другими зоотехниками прививки делали овцам. А паслись отары у подножия гор. Туда кроме пастухов никто не ходит. Нормальным людям в тех местах просто делать нечего. Ну, а мы по необходимости туда возникли. Вакцинацию предупредительную проводили. Те двое зоотехников, как и я, из приезжих. Хотя уже по десятку лет там прожили, а все к местным условиям привыкнуть не могли. А уехать стало невозможно. Семьями обросли, детьми. Так-то вот жили и терпели сцепив зубы… Один из них хохол. У того уже пятеро детей на хвосте висели. Он даже во сне галушки с салом видел. Второй белорус, этот только и мечтал о драниках со сметаной. Конечно, никто из нас не знал и не любил горы. Мы все были детьми равнин. Вот и посуди сама, поперлись в горы без проводника, зато с картой местности в руках. А что она эта бумажка, предостережет или подскажет? Хоть бы кто предупредил нас, что в горах шуметь нельзя. Особо в начале весны.

А мы приметили стаю волков. Дело уже к вечеру приближалось и нам не хотелось попасть в кольцо к зверюгам. А тут у каждого оружие. Мы и давай палить по стае, из трех стволов, один перед другим старались. Азарт разобрал, кто больше уложит. Ну и разбудили горы на свои головы, — вздрогнул человек так, что стол качнуло. Никто из нас не заметил, как с вершины горы упал ком снега и полетел вниз, это было началом лавины. Она неслась на нас. Мы увидели ее, когда она была совсем близко. Хохол рванул от нее в распадок и успел. Белорус спрятался за какой-то куст, и там его достало. Меня, как последнего лопуха, сбило с ног и закрутило в снежном месиве так, будто попал в центрифугу. Дышать стало нечем. А тут еще волки. Их тоже прихватила лавина и закрутила вместе с нами в один ком. Живые и убитые звери и мы, еще не мертвые, но и не живые. Нас трепало, било о каждый выступ, спеленало и вертело во все стороны. И при том самим невозможно было хоть как-то защититься и что-то предпринять. Зацепиться за дерево? Но и его тут же вырывало с корнем и волокло вниз, в одном снежном коме с нами. Куда нас несет, разглядеть было невозможно. Мне и через месяцы, да и теперь все еще снится тот кошмар.

— Кто ж тебя спас? Как выжил?

— А и спасли волки.

— Как? — округлились глаза Вари.

— Зверюги жрать хотели и стали раскапывать. Думали одолеют. Но не повезло. Оружие к счастью уцелело за пазухой. Так вот и выжили. Белорус ногу повредил малость. Но главное, что живы остались. А самое обидное было услышать, что нас даже не думали искать. Ох, и больно стало! После того я на пастбища и в горы уже не появлялся. За овечью жизнь собственной головой не рисковал.

— Сколько лет прошло! А ведь могли и не увидеться никогда! — вздохнула Варя.

— Ты пей чай! А то так дрожишь, будто со мной в лавине побывала.

— А и правда, холодно стало от твоих приключений. Послушала и озябла сама, — призналась Варя.

— Знаешь, как меня провожала родня из селения? Собрались все до единого. Мне уже ни до чего. Знал, если горцы решили убить, то их ничего не остановит. Сорвалось где-то, в другом месте подстерегут. А где удобней всего расправиться с человеком? Конечно в толпе. Вот я и решил сбежать в одиночку. Забрал все необходимое в рюкзак и только меня увидели. Пешком сбежал. На коня, какого подготовили, и не глянул. Так-то за сутки добрался до аэропорта и вылетел последним рейсом. Меня даже там стерегли, но просмотрели. Не узнали, потому что переоделся.

— А дети на кого похожи?

— Старший Самвел — копия жены, а Давид — это мой портрет, — опустил человек голову.

— Скажи, Мишка, а как ты в мой дом попал? Ни разрешенья не спросил, не оформил документы, как здесь живешь? Кто разрешил тебе занять его? — спохватилась Варя, вспомнив, зачем приехала.

— Не захватывал я твой дом. И не собирался в нем задерживаться. Виноват перед тобою в другом, кругом виноват. Уж и не знаю, как очищусь, поверишь ли на слово, ну да это и сама узнаешь. Шило в кармане не утаить.

— Ты говори проще и понятнее, не юли и не бреши, где еще обосрался? Как сумел захватить мой дом?

— Я не бандит и ничего у тебя не отнимал. Лучше скажи, ты сюда насовсем вернулась?

— Нет! Но это мой дом, когда хочу, приеду!

— Выходит, на лето, отдохнуть решила? Так я не помешаю!

— Вот отморозок! С чего я должна терпеть тебя в своем доме? Было время, когда ждала, ревела из-за козла. Теперь все, дышать рядом не хочу! Выметайся сам, покуда я не наехала на всех парах…

— Варя, мы с тобой не просто знакомые. Когда-то любили друг друга. А теперь что? Судиться станем?

Лучше скажи, что хочешь, поговорим и найдем выход Мы же свои в доску!

— Когда-то были своими!

— А и теперь ничего не изменилось!

— Нет, Миша! Я замужем! У меня семья. То, что? было раньше, давно ушло. Я своему Антону рога не поставлю, он у меня человек серьезный!

— Брось ты, Варя! Я не вчера на свет появился. Знаю, как мужиками жены крутят. И ничего, живут нормально. Если, конечно, умело конец прятать, — ухмылялся шельмовато.

— Меня твой конец не интересует давно!

— А чем можно заменить?

— Я хочу продать дом! Думаю корову, кур завести, заиметь свое хозяйство. Меня сократили на таможне, я там юристом работала. Теперь все! Куда на работу возьмут нынче? Везде только молодые работают. Я сколько старалась, компьютер так и не освоила. А это первая причина для отказа. Что мне делать? Жить как-то нужно. Конечно, муж на мебельной работает. Получает неплохо, когда есть заказы. Но не хочу от него зависеть. Сам знаешь, всегда только на себя надеялась.

— Варь, я тебя понял. Наверное, мы договоримся. У нас в коровнике скоро будет выбраковка. Сама знаешь, нетелей, малоудойных, ущербных коров спишем и отправим в город на бойню. Ну я для тебя подберу хорошую, сам все проверю. Не будешь обижаться. И кур выпишу. Сколько их тебе нужно?

— Десятка два или три—

— Какая же у тебя семья?

— Вдвоем с мужем, — ответила баба.

— Куда же тебе столько кур?

— Излишки продам. А деньги, сам знаешь, всегда нужны. Мне и сено надо купить, и зерно! Чего мое считать? — хмурилась баба.

— Варь, ты мне свой адрес дай, чем смогу помогу всегда, ни в чем нужды знать не будешь. По старой памяти помогу. Как ты на это смотришь? — подморгнул лукаво.

— Я ли тебя не знаю? Звенеть умеешь, а как дела коснется, опять куда-нибудь свалишь.

— Не смогу! Здесь я на крепком якоре сижу, не дергаюсь!

— Что? Жена попалась строгая?

— Ага! Сущий черт в юбке! Пришпилила, как шмеля в гербарии. Ни шагу в сторону не дает свернуть, крепче чем на бычью цепь посадила. Поверишь, не одернуться от нее. Все видит и знает. Чуть что не по ее, такое устроит, жизни не обрадуешься! А небо с овчинку покажется!

— Она из местных?

— Ну да!

— Я ее знаю? — встала баба налить себе чаю.

— Даже очень хорошо известна тебе.

— Кто же она?

— Твоя Анжелка…

— Что?! — выронила стакан из рук, подошла к Мишке вплотную:

— Ты, сволочь, негодяй, ублюдок, как посмел? — влепила тяжелую пощечину.

— Кретин. Ты ж ей в отцы годишься, сивый мерин! Дерьмо жеваное! Недоносок! Вон из моего дома, козел! — замахнулась баба, но Мишка перехватил руку, отшвырнул Варю к стене и сказал зло, грубо:

— Ты, старая кляча, гнилая кадушка, чего развонялась здесь? Да я тебя под жопу коленом поднапажу, шизофреничку и никогда не пущу в дом. Он законно оформлен на твою дочь. И знай, не я ее, а она меня выбрала. Я хоть сейчас от нее уйду. Но что она с тобой за это сделает, жизни не обрадуешься! Не посмотрит, что мать!

— Как же ты посмел пойти на это?

— Свою дочь спроси. Я ей все рассказал, она знала, не с завязанными глазами легла ко мне в постель. Я не уговаривал ее!

Варя сидела потрясенная услышанным.

— Анжелка! Слепая дура! — вырвалось невольное;.

— Не знаю, она считает себя счастливой! И держится за меня руками и ногами! Так-то, тещенька!

— Молчи, козел!

— Да ты не переживай! Выкроим с тобой удобный момент, тряхнем стариной, вспомним былое! Кто узнает? Ни твой отморозок, ни Анжелка ни о чем не догадаются,

— Заткнись! Ты за кого меня считаешь?

За бабу! А все женщины одинаковы. Кстати,

в постели ты лучше дочери, это честно, между нами говоря…

— Как вы сошлись? — спросила Варвара.

— Очень просто. Я вернулся сюда из Армении, Анжелка приехала из города, как и ты, вздумала продать этот дом. Желающих на него конечно не было. Что говорить, изба к тому времени начала сыпаться. А я совсем без угла. Строительство было заморожено, не было на него денег. Идти к кому-то в постояльцы тоже не хотелось, ночевал в конторе на газетных подшивках, — усмехнулся невесело:

— Глядь, Анжелка сидит возле дома на скамейке, как воробей нахохлилась. Я поздоровался, спросил чего не в доме сидит? Она и ответила, что потолок обваливается и на голову все летит. Я вошел и, честно говоря, испугался. Тут не только потолок, вся изба поехала. Я к руководству, мол, такое дело, дом валится. А мне в ответ:

— Он частный, пусть у хозяев голова болит.

— Вернулся я к Анжелке, рассказал обо всем. Стали вместе думать, как быть. А на то время она не работала и денег не имела. Так и сказала честно. Мы с нею выпили. И она предложила мне жить в этом; доме и хоть немного привести его в порядок. Мол, тебе, как специалисту, бесплатно дом отремонтируют. Ну а я предложил ее в экономисты. На тот момент старика все хотели отправить на пенсию, да замены не было. А тут Анжелка подвернулась. Зарплату ей назначили неплохую, хорошие условия. Я когда ей сказал, она на меня повисла от радости, всего вылизала, Вот в ту ночь моею стала. Нам этот дом за пару месяцев до ума довели. Весь перебрали, стянули, подогнали и оштукатурили. Сама видишь, все в порядке и дом как игрушка смотрится.

— А где мой внук? — вспомнила Варя.

— Он уже на последнем курсе. Скоро будет их выпуск, и пойдут служить на военных кораблях. Он у нас будет военным офицером.

— Одного я не пойму, почему, с какого горя моя дочь стала твоею? Неужели не нашла человека более приличного и порядочного, зачем связалась со стариком? Почему от меня скрыла эту глупость?

— Слишком много вопросов у тебя, Варвара, а ответ один: оглянись на себя и вспомни, почему сама вышла замуж за отца Анжелки? И ответишь себе на все вопросы. Ситуация очень похожая, а вы с нею одной крови, Чему ж удивляешься, если обе привыкли только брать. Думаешь, я этого не понимаю? Еще как раскусил твою дочь. А и ты такая. Вы никогда не будете счастливы, потому что никого не любили. Только на словах, а они лишь звук. Я и сам этим грешил. Теперь вот за свое наказан. И мне нагло врет женщина, но я не верю ни одному ее слову.

Вы расписаны?

— Она не захотела и настояла на своем. Мне в принципе безразлично. Уверен, как только ей попадется богатый старикан, она тут же оставит меня и уйдет к нему. Я знаю, что этот брак — короткая пересадка. Твоей дочери нужно время, чтоб расправить крылья и снова научиться порхать. И я тут же перестану быть нужным. Она потерпела в обществе крупное фиаско. Но скоро, очень скоро она вернется туда с новым мотыльком. До старости ей еще далеко и руки свободны.

— А как же ты?

— Поверь, от тоски не сдохну. Мы все чем-то похожи. Нам не в чем упрекать друг друга и самих себя. Мы обманываем, и нас накалывают. Хорошо, что знаем итог заранее и ни душа, ни сердце не заболит от того. Обманутые уже не болеют любовью. Они мстят за свое всю жизнь. Вот так и я жду развязку. И не заплачу, потому что моя весна ушла давно и без возвратно. И тебе не в чем меня упрекать.

Они сидели рядом, оба пережившие немало бед, выстрадавшие и познавшие невзгоды, теперь эти люди не верили никому и с грустью вспоминали прошлое? сами не знали, любили ли они друг друга тогда?

— Миш, а что сделала с коттеджем Анжела? Ты его видел?

— Много раз бывал в нем. Классный особняк.

— Анжелка продала его?

— По-моему, нет! Сдала в аренду фирме.

— А почему сама там не живет?

— Слишком дорого обходится содержание. Понимаешь, ей на него зарплаты не хватит. Вот и решила сдать, еще и навар имеет. А представь, когда Анжелика не работала, тот коттедж за долги с аукциона могли продать, и она этого всерьез боялась. Потому примчалась в деревню, чтоб дом продать. Да только ничего за ту хибару не получила б.

— Не пойму! У нее стоянка была. Она ее продала своему бывшему мужу.

— И что с того?

— Как так? А куда деньги дела?

— Варя! Когда это было? Сколько лет прошло? Андрей уже вырос! Жить нужно было, а на какие шиши? Понятно, потратила. Твоя дочь себе не привыкла отказывать ни в чем. Уж если покупает тряпку, только в самом модном магазине. Там такие цены, на ногах не устоишь.

— Что ж не научил жить по средствам?

— А ты куда смотрела, как растила дочь? Разве с нею можно говорить об экономии денег, о разумном бюджете? У нее двенадцать шуб! Спроси, зачем столько? Шапок и шляпок десятка три! А уж нарядов тонны. От них в глазах рябит, но ей все мало. Я никогда не видел столько украшений. И какие — там

целое состояние! Но для твоей дочери их недостаточно.

— Ты хочешь сказать, что она мотовка?

— Нет, она женщина! Была возможность, покупала, а может, дарили ей, во всяком случае, не я. Это совершенно точно. Потому не упрекаю, наоборот, восхищаюсь ею, ведь вот смогла заиметь такую роскошь, да ей тех сокровищ на три жизни вперед хватит с лихвой.

— Я не пойму, что она на тебе зависла? Что нашла, какой ей смысл в таком, как ты?

— Варь, спроси себя?

— О чем? Ведь я любила. А она?

— Но ведь и ты что-то во мне разглядела?

— Это когда было!

— Выходит, не все утрачено и твоя дочь, поверь, не глупее тебя. Она очень опытна и умело ведет свою игру. Может прикинуться любящей. И другой лопух поверил бы безоговорочно, но не я!

— Вот так дела! Как же живете, актеры?

— Весело! Знаешь, какие сцены ревности Анжелка закатывает, когда под настроение входит в азарт! Со слезами, с истерикой, с криками, угрозами покончить с собой! Как в настоящем шоу. Я как-то спросил, какую же смерть она предпочла б? Она ответила, что петлю. Я ей принес веревку, мыло, хотел крюк вбить, но Анжела раздумала, увидев мое отношение к затее, и больше самоубийством не грозит.

— Скучать вам, как вижу, не приходится?

— Некогда! Жена не скупится на новые выдумки. Их запас бесконечен.

— Но ведь годы идут. Одним цирком жить не будете. А если всерьез, как дальше?

— Эх-х, Варя! Я же сказал, жду развязку этого спектакля!

— А вдруг она тебя любит?

— Не смеши! Пока я удобен. Нет другого лоха! Вот и все.

— А если найдется?

— Что делать? Будем ждать.

— Андрей к вам приезжает?

— Навещал на каникулах.

— Как вы с ним ладите?

— Он с отцом дружит. И, кажется, они очень привязаны друг к другу. Мальчишка даже на море ездили, с Василием летом. Все три месяца с его семьей отдыхал. Он в восторге от той семьи. Там его тоже любят. Хороший мальчонка растет, ничего от матери не перенял. Одно плохо, прохладно к Анжелке относить стал. Впрочем, это меня не касается. Я и такому был бы рад, но мои дети не захотят со мной встретиться никогда.

— Миша, я за свою жизнь никогда дочку не обидела. А получила по уши. Сколько лет прошло, она даже не попыталась найти, а как обозвала, обидела! Я никогда не ожидала от нее такое! Теперь еще вот это. Зная все, связалась с тобой! Совсем пала!

— Да брось, Варя! Я еще не самый плохой вариант для твоей дочки! И я о том знаю!

— А что у нее случилось?

— Стоит ли мне о том говорить? Пусть сама расколется, — замялся человек.

— Миша, прошу, скажи все, как есть, — попросила Варвара, сжавшись в пружину

— Короче, случилось все, когда Анжелка еще жила с Василием. Но, случай свел ее с большим человеком, очень богатым, именитым, но очень пожилым. На том банкете Анжела обольстила старика и он, впрочем, большинство в его возрасте, переоценил свои возможности и приударил за Анжелой. В свете все восприняли это как очередное чудачество старика. А он распалился всерьез. Анжела изобразила из себя кроткую Аленушку, и человек был окончательно сражен обаянием коварной львицы. Поверишь, эти двое стали встречаться. Уж и не знаю, какими были их свидания, но оборвала их связь нелепая случайность. Жена того человека, известная актриса, любимица и душа общества, увидела на Анжеле свою диадему, сплошь усеянную бриллиантами. Она подошла к Анжеле и ударила ее по лицу веером, сказав одно слово:

— Шлюха!

С того момента общество окончательно отвернулось от Анжелы. И больше с нею никто не дружил и не общался. Василию, конечно, рассказали, но он, наивный, не поверил. Анжела сочинила, что купила эту диадему в антикварном магазине, и муж поверил. А как иначе, если сам не изменял жене. Он был слишком чистым человеком. За это и поплатился, — откашлялся Михаил и продолжил:

— Старик тот где-то через год ушел в мир иной. Но его жена, а она была лет на двадцать моложе своего мужа, сумела довести до всех влиятельных в городе людей, кто такая Анжела. Перед нею сразу захлопнулись все двери. О приличной работе говорить стало нечего. Осужденье, презренье доставали и сопутствовали ее повсюду. Жить в городе стало невозможно. Над нею откровенно смеялись, даже проститутки, завидев ее, набрасывались с кулаками, как на конкурентку, избивали среди улицы. Куда ей было деваться? — испугался Мишка, увидев, как побледнела Варвара. Ее трясло как в лихорадке.

— Прости, Варюха! Зря я рассказал. Но ты сама просила. Ты успокойся. Все пройдет…

— Дай воды, — попросила Варя.

— Пей! Забудь, это давно прошло, — успокаивал Михаил и, смочив полотенце, положил бабе на лоб, Отвел Варю на диван, уложил ее и сел рядом:

— Ну, что? Тещенька моя! Как наградишь меня, своего единственного, самого лучшего и терпеливого на свете зятя! Да ты меня не только на руках, в титьках должна носить, чтоб меня где-нибудь нечаянно сквозняком не прохватило и ветром не унесло. Иначе кто еще согласится жить с твоею дочуркой, чтоб ее черти через уши трахали. Большей лярвы во всем свете даже я не видел. Клянусь, она превзошла всех Путан, отпетых блядищ, пархатых курвищ, такой шлюхи

никто еще не перещеголял. Но на сегодня она моя! — улыбался Мишка, веселил Варвару, а та продышалась.

— Варь! А чего ты свалилась? Ведь все, что я сказал, ты и сама знала, даже больше, чем я. Только признать не хотела. Но, даю слово, никто из нас ничего не проиграл и не потерял. Ведь ни попадись женке я, она нашла бы другого. Был бы он лучше, еще вопрос. Со мною она ничем не рискует. Я ни что не претендую и ничего от нее не требую, придется расстаться, мы не станем обижаться осыпать проклятьями. Нас ничто не держит.

— А почему ты сказал, будто Анжела пришпилит тебя, как мотылька, и держит на крючке с якорем?

— Всякий мужчина зависим от бабы, с какою делит постель и ведет хозяйство. Вот так и я не стал исключением. Ты помнишь, что у вас когда-то была дача неподалеку от города. Так вот, ее Анжела продала и взяла хорошие деньги. На то время мы вместе.

— Вы уже их проели?

— Не совсем так. Помнишь, я говорил, что улете из Армении налегке, даже без смены белья. А и пить было не на что. Мою зарплату ты знаешь. На нее не оденешься. На жратву не хватает. Когда встретились с Анжелкой, я вконец обносился. Но тут она продала дачу и сжалилась надо мной. Приодела сносно, купила все нужное. Пусть не шикарное, не слишком дорогое, но практичное. Я смог показываться на люди.

— Где? В Липках? — съязвила Варя.

— Меня вызывали на совещания в город, мотался; по обмену опытом в другие хозяйства, ездил по делам в управление. Не думай, мотаться приходится мною. Сама знаешь, как чувствуешь себя, если плохо одет. Тут поневоле попадаешь в поле зрения, и становится неловко за свой внешний вид. Здесь же Анжела меня спасла. В один день все купила и засыпала обновками.

— Ну вот, значит, есть в ней хорошее. Заботится о тебе, а ты девку мою совсем с говном смешал. А она, может, даже любит.

— Не болтай то, во что сама не веришь!

— Я любила тебя. Может, и она! Ведь с тебя она никакой выгоды не имеет. Да и что с тебя возьмешь? Но ведь живет!

— Варя! Я же сказал, покуда другой, богатый не подвернулся. Твоя Анжела без стопоров и комплексов. Такая не промедлит. И останемся мы с тобой опять вдвоем. Вот где оторвемся по полной программе!

— Кобель старый! Мало тебе досталось? Чуть душу из тебя не выпустили, а ты никак не угомонишься, барбос шелудивый! — толкнула локтем в бок, Мишка подскочил с дивана, глянул в окно и сказал:

— А вон и Анжелка идет на обед! Встречай дочку, теща!

Варя тут же вскочила на нот. Анжела уже вошла в дом. Напряженно, внимательно всмотрелась в лицо матери. Забыв поздороваться, спросила:

— Давно приехала?

— Утром…

— Выходит, все успели обговорить? — прошла на кухню, заглянула в кастрюли и спросила:

— Что ж не поели? Иль увлеклись ненароком?

— Ты это о чем тут базаришь, стервозная?

— Не кати бочку, поостынь! Иль правда в матке загорелась? Я о разговорах, а ты о чем? — ухмылялась ехидно.

— Я тебя насквозь вижу! Не коси под дуру, иль не терпится побрехаться? С тебя не хватило стольких лет? Все не угомонишься?

— Чего взъелась? Я на обед пришла, дай хоть пожрать спокойно, — накрыла на стол и, позвав всех, подсела поближе к Михаилу, отгородив собою от матери.

— Ты приехала продавать дом? — сразу поняла дочь, украдкой глянув на мужа.

— Да, хотела продать. Вот нужда достала. С работы сократили, теперь хочу хозяйство завести.знаешь, эта копейка надежнее.

— А у тебя дом есть? — сверкнули заинтересованностью глаза дочери.

— Не мой! Хозяина. Я сошлась с человеком. Антоном его звать. Мы с ним недавно вместе. Ну он на мебельной работает. А я без дела осталась. Хочу корову и кур завести. Все ж свое! Еще и копейку поимею.

— Ладно тебе прибедняться! Он, может, поверит, указала на Мишку, — а я помню, что у тебя еще оставались «бабки».

— Их давно нет! Мне тоже надо было жить на что-то! Я совсем без угла осталась. И все из-за тебя! — не сдержала упрек Варя.

— Ой, несчастная! Могла жить на даче, или здесь в этом доме! Да и я не выгоняла. В любой миг мог вернуться! Мало что погавкались! Не впервой! В любой семье такое бывает. Так ты гордая, сразу хвост трубой подняла и ходу от нас! Воспользовалась поводом!

— Заткнись, дрянь! Пока я за тебя не взялась! — подскочила Варя из-за стола.

— Бабы! Тихо! Дайте пожрать! Чего взъелись друг на друга? Обнюхайтесь, вы ж свои, родные! — не выдержал Мишка.

— А ты не лезь в наши дела! — цыкнула на него Анжелка.

Человек встал из-за стола, молча вышел из дома

— Дура! Иди верни его! Мы успеем разобраться. А вот он слиняет; тебе и в деревне места не сыщется! Совсем одна будешь!

— Не сдохну! Невелика потеря из трусов катях выронить, — огрызнулась дочь.

— Говорю, верни его! Покуда далеко не зашло. Иль забыла, как с Васей случилось? Все потому, что дурной язык не прикусила вовремя. А ведь как жила! Королевой! Да все просрала! Теперь хоть нищего не упусти!

— Ладно тебе! Совсем сгрызла меня, бедную! — вышла во двор Анжелка и, найдя Михаила на завалинке, присела рядом, положила голову ему на плечо.

— Мишанька, не сердись на двух дур! Не обращай внимания. Мы с нею часто ругались еще при отце. Ни от нужды, из-за несносных характеров. Хотя я ее любила по-своему. Но теперь вот обидно стало. Она столько лет обо мне не вспомнила и даже не пыталась найти хотя бы Андрюшку. Как мне было трудно, а ее рядом не было.

— Анжелка! Ты хоть меня не грузи, не ври. Ведь точно то же самое может сказать тебе Варя! Ей манна с неба не сыпалась. Ты у нее взяла все. А что взамен оставила? Еще и упрекаешь? За что? Да на ее месте любая другая взяла б нас обоих за жабры и вышвырнула бы со двора! Вместо того чтоб смолчать, ты еще хай открываешь! Совсем оборзела беспредельщица!

— Как вы с ней насчет дома договорились? — обняла Мишку за шею.

— Привезу ей корову из выбракованных, да десятка два или три кур выпишу. Ну, зерна им подкину, а по осени сеном надо помочь. Где его в городе взять? Пусть там полегче живут. Это она немного запросила за дом. Могла куда больше потребовать.

— Ты вспомни, каким он был!

— Анжела! Не за сам дом! За участок! Знаешь сама, почем земля и сколько могла затребовать Варвара!

— Со своих брать деньги? Ну, это круто!

— Кто б говорил, а ты бы помолчала! Не надо перегибать. Во всяком случае, ты никогда не упустила бы эту возможность.

— Я когда с родни деньги брала? — возмутилась Анжелка.

— Да хотя бы с Василия за стоянку! Она на его деньги была куплена, просто оформил на тебя. Ты и воспользовалась! Сорвала три цены! А ведь сын твой в его семье живет. И стоянка ему отойдет. Ты о том знала. Так с кого деньги взяла? — глянул на бабу насмешливо.

— Я эти «бабки» не пропила! Мы вместе с Андрюшкой на них жили!

— Не ори! Я и без твоих воплей знаю, что за свои ты не пьешь! Но твой сын неспроста прижился в семье отца. А к тебе показываться не хочет. Или я вру.

— Ты хоть при матери помолчи! Зачем ей столь знать? А мы между собой без нее разберемся, верно? — чмокнула Михаила в щеку и увела в дом.

— Мам! Так ты не забудь оставить свой городской адрес и телефон. Кстати, наши номера запиши идрюшкин. Может, когда-нибудь вспомнишь, что у тебя внук имеется. Между прочим, когда-то ты его любила…

— Мне помнится, ты тоже говорила, что живешь для сына. А что для него сделала?

— Сохранила особняк, не продала его.

— У тебя на это не было прав. Василия доля имеется там, да и моя! Мы оба живы и не позволили тебе пустить коттедж по ветру. Это точно!

— Где вы были, когда мы с Андрюшкой сидели без хлеба, а коммунальные услуги нечем было оплатить!

— Не облиняла б, если б продала какие-нибудь украшения. У тебя их целый сундук! Не прибедняйся! Я ли не знаю! — равнодушно отмахнулась Варя.

— Разве для того их покупала, чтоб бездарно продать за полцены?

— Покупала? За чьи деньги? — оборвала Варя дочь и сказала:

— Если б тебя действительно прижала бы нужда, продала бы как милая и не хорохорилась бы теперь. — Выходит, так нуждалась, что все целехонько?

— Девчат, угомонитесь! Надоели ваши разборки! Столько лет не виделись, а встретились и сцепились. Вы что? Меня не поделили? Так я вот он! Весь целехонький! На обоих хватит» — встрял Мишка.

— Охренел

козел!

— Во дает отморозок! — уди вились обе.

— Кому ты нужен подол марать?

— Я тебе яйцы вырву! — пообещала Анжелка.

— Ну! Наконец и про меня вспомнили! Отвлек! А то совсем забыли человека!

— Ой! У меня перерыв заканчивается! Побегу на работу! — спохватилась дочь и спросила:

— Мы ж вечером увидимся? Ты заночуешь у нас?

— Нет, я не останусь! Зачем? Мы уже поговорили. Разве не так? Поеду домой. Там меня ждут. А и автобус скоро прибудет. Какое счастье, что хоть один раз он стал приезжать сюда снова. С ним вернусь домой.

— Мамка! Побудь у меня!

— Смысла не вижу. А когда буду нужна, сама приедешь. У меня спокойно, может потому, что дальше от памяти? Ведь когда-то надо людям понять свои ошибки и простить обиды. Потому что когда-то уйдем! Зачем покидать своих с тяжелой душой. Жизнь все-таки короткая штука. Но у тебя, дочка, еще есть время одуматься и кое-что исправить.

— Ой, мам, не грузи мои мозги! Ладно? — чмокнула Варю в щеку и побежала на работу.

— Вот видишь! Молния не баба! Прискочила, навела шорох и убежала. Так всегда! Ее ничто не выправит. Нет у нее тепла. И в кредит такое не дают! — вздохнул Мишка и предложил:

— А ты останься хоть на денек еще!

— Нет, я не хочу оставаться. Дома Антон ждет, да и дел хватает по хозяйству. Поеду.

— Як тебе недели через две приеду. Сделаю все, как договорились. Уж не знаю, сам или с Анжелкой, постараюсь заранее позвонить, — проводил Михаил Варю до калитки.

Антон, вернувшись с работы, увидел жену и разулыбался:

— Вернулась? Вот здорово! Не оставила дом без присмотра, может, и про меня скучала малость. А то я вовсе затужил, думал, с неделю не свидимся!

Варя рассказала, как решила с деревенским домом поступить.

— Оно, конечно, почти даром отдала им. Но хо что-то для себя урвала. Если, конечно, Мишка не сбрешет. Но не должен. Сам перед отъездом о том напомнил, обещал в две недели справиться, а уж как получится, кто знает?

— Да ладно тебе печалиться, не чужим, свои оставила. Нехай пользуются, лишь бы жили и ладили меж собой.

Варя уже и забыла о корове и курах. Она поливала грядки, когда увидела возле дома крытый грузовик. Он остановился перед воротами и отчаянно сигналил.

— Отворяй ворота! Принимай переселенцев! Во добрые люди с города в деревню бегут; а неразумной скотине в город приспичило! В господа захотелосьпробиться! — поставил водитель сходни для коровы и, войдя в кузов, сказал смеясь:

— Ну, Красотка, отваливай! Станешь нынче хлеб жрать и пивом запивать! А когда тебя приспичит в другой раз к быку, повезу в деревню на пару дней! Знай дуреха! Все хорошо в городе, а быков нету. Единые хахали! Те, что людьми перестали быть, и до быков не созрели! Пшла! Чего раскорячилась, милашка? Мы тебе свово зоотехника на неделю командируем! Этот козел хоть кобылу со свиньей, а и тебя покроет. Любое уделает, что бабным в свет произведено, — повел корову, та, дрожа, ступила на сходни и, оказавшись на земле, со страхом оглянулась на машину. Из неб уже выволакивали клетки с курами.

— Принимай, Варька! Тут тридцать кур и три Петуха! Коль не справятся, загоняй к ним хозяина. Нехай молодость вспомнит

— А где же Михаил?

— Велел передать, что на выходные с женой объявится! Нынче недосуг обоим, картоху надо посадить! С грядками справились! Да! Еще покажь куда зерно сгрузить? Вона пять мешков! Хозяина зови, чтоб подмог!

— На работе он!

— Во, муравей! Уже темнеет, а он «пашет», — носил водитель мешки в сарай бегом.

— Спасибо им передай! — крикнула вслед.

— Сама скажешь! — заскочил шофер в кабину и умчался в деревню без оглядки.

— Антоша! Сделай корове кормушку, да нашесты курам сооруди! Хозяйство теперь имеется. Помоги родной! — встретила мужа во дворе. Человек об ужине забыл. И до полуночи устраивал в сарае скотину. Когда вошел в дом, сказал Варе:

— Петухи у нас сурьезные! Ты поосторожней в сарай заходи- На меня все трое враз накинулись, всю жопу исклевали. Устал от них отбиваться, — пожаловался человек.

— Ты б зерна им сыпанул. За дорогу проголодались. Вот и стали злыми. Сами б стерпели, кур требовали накормить. Ты не серчай на них. Вы, мужики, все одинаковы, хоть птичьи иль человечьи. Сами про себя не вспомните, но своих баб не забудете.

— Говоришь, на выходные приедут гости? — улыбался Антон.

— Так водитель сказал.

— Это хорошо, что и у нас теперь своя родня имеется. И мы в свете не сироты, — радовался человек.

Варя утром подоила корову, замесила тесто на пироги. Хотелось встретить своих по-домашнему тепло, щедро. И все у нее получилось, как баба хотела. А утром во двор заехала знакомая машина. Анжела оглядела дом и двор, заглянула в огород и, заметив в окне мать, махнула рукой, позвала за собою Михаила, вошла в дом тихо, неслышно:

— Мамка! Как у тебя здорово! Знаешь, я будто в детство вернулась. Как хорошо здесь, даже соловьи поют. Все цветет. Хоть разувайся и беги по траве босиком. Чтоб ветер свистел в ушах. Как жаль, что я уже не та девчонка и так быстро старею.

— Да ты еще ребенок! И вовсе не состарилась. Даже повзрослеть не успела! — утешала Варя, погладив дочь по голове, и невольно отдернула руку, заметив густую седину в волосах Анжелки. Та поняла испуг Вари:

— Ничто бесследно не проходит, мама! Человек стареет изнутри. Все не случайно. Я уже давно крашу волосы, чтоб увядание было не так заметно и не бросалось в глаза. А если заглянуть в душу, там полный мрак. Ни радости в прошлом, ни надежды на будущее. Вон у тебя соловьи поют, а у меня везде одни вороны. Как на кладбище! Весь двор и крышу дома позагадили. Кота завела, чтобы гонял их, так и он от нас убежал. Не признал…

— А ты котенка принеси. Он приживется, — посоветовала тихо.

Посидев за столом, сытно поев и выпив, мужчины вышли во двор, а Варя с дочерью остались в доме.

— Мам, ты обижаешься на меня за Мишку, скажи честно? — присела Анжелка рядом.

— Да ты что придумала? У меня свой муж имеется. И я им довольна. Хороший, спокойный человек, трудяга и хозяин. Я ничуть не жалею, что сошлась с ним. Он ценит то, что другие даже не замечали. Никогда не ворчит. А вчера всю получку мне отдал за месяц. Там три моих зарплаты юриста на таможне. И знаешь, что сказал:

— Не ходи больше на работу. Я всегда мечтал, чтоб моя жена была дома, как ангел-хранитель, как мое счастье и жизнь. Не уходи из дома! И я буду спокоен, что ты только моя!

— А Миша мне не верит. Ни в одно слово. Я это по его глазам вижу. Даже ночью от меня отворачивается, — призналась Анжелка.

— Значит, повод дала к сомненью.

— Нет, мамка, все из-за прошлого. Он слишком много знает обо мне, потому даже в постели осторожничает.

— Как это? — не поняла Варя и уточнила:

— Детей не хочет?

— Нет, заразы боится. И недавно открыто сказал о том. Мне так обидно стало! Уж лучше б избил, чем в таком признался!

— Но сейчас к кому тебя ревнует? Ведь вокруг одни старики, сущие козлы! — удивилась Варя.

— А я с кем путалась? Сама знаешь. Да еще и натрепались ему на меня в городе. Конечно, поверил. Они мужики! Кто-то однокурсник, другие, давние приятели. Им бабу обосрать труда не составляет.

— Но и твоя вина есть, дочка! Только время тебя очистит, если заслужишь.

— Мамка! Я сама не знаю за что, но люблю его, веришь?

— Конечно! Потому что вы друг друга стоите и становитесь очень похожими, — рассмеялась Варвара, обняв дочь.

— Думала поживу с полгода брошу. Найду другого лоха. Но сначала привыкла, а потом вовсе приросла к Мишке.

— А лоха так и не подвернулось. Иначе не упустила б! Знаю тебя! — погрозила Варя пальцем.

— Еще сколько подваливали, всех отшила, — проговорилась дочь.

— И держись, поднимись, уйди из дешевок и шлюх! Верни свое имя, — говорила Варя тихо.

— Мама, только с Мишкой я чувствую себя женщиной, но он не любит меня. Мне кажется, он никогда, никого не любил. Наверное, его часто предавали.

— Прежде всего, он сам слишком часто менял женщин, ни одной не был верен, а потому в любой из них видел, прежде всего, себя! И каждую мерил по себе. Чему удивляешься, если в вашей деревне не осталось ни единственной бабы, какую он не трахал. Лишь дряхлые старухи и сопливые девчонки избежали его притязаний. Помню, наша соседка Галька, уж на что неопрятная и скандальная, редкая матершинница, а и та не минула Мишки. Он не брезговал никем.

— Это было раньше. Теперь завязал с бабьем, уверенно сказала Анжела, но Варвара громко рассмеялась ей в лицо:

— Никогда не поверю. Или я его не знаю. Да это же Мишка! Если рядом не будет бабы, он поймает кошку и соблазнит ее…

— Мамка! А как же сама шашни с ним крутила. Иль тогда Мишка был другим?

— Он всегда таскался как кобель!

— Зато теперь остепенился. Помнит, что впереди ночь и я с него свое потребую.

— У мужиков ночью нет возраста! — отмахнулась Варвара.

— Не скажи! Он весь отпуск дома просидел. Никуда не выходил.

— Может, пришло его время остепениться. Правда, с трудом в такое верится! — все еще сомневалась Варвара.

— Когда я была в городе, ну ездила получать деньги с арендаторов коттеджа, там бабы говорили о каком-то мужике преклонного возраста. И, сказали, что этот старый козел самый богатый во всем городе. Свои казино имел. Их у него с десяток было. Так вот этой хмырь один дышит. Единственная дочь недавно умерла от рака. После нее никого не осталось.

— А жена где?

— У него этих жен знаешь, сколько перебывало! Какие умерли, иные сбежали, других сам выгнал. Теперь один канает.

— Ты его закадрить собралась?

— Нет! Послушай, что дальше было. Слышала, что тот хмырь и теперь без баб не дышит. На молодых западает. Но никогда не сознается, кто он на самом деле. Ездит на старом «Москвиче», а одевается под деревенского. В валенках, в телогрейке, в помятых портках, в шапке, от какой говном за версту прет.

— Да какая дура на такого позарится? — не поверила Варя.

— А он к дорогим бабам не мылится! Знает кого кадрить, старый хрен! И говорит, что бабы друг от друга только нижним бельем отличаются. Все остальное одинаково, потому на дорогих, элитных путан, не зависает, переплачивать не хочет.

— Ишь, деловой хорек! — усмехнулась Варя.

— Ну, я еще посмеялась, мол, куда он денет «бабки», когда откинется? Иль мечтает на том свете гарем откупить? — хохотала Анжелка.

— И что думаешь? Возвращаться пришло время, домой, в деревню. Я на остановку автобуса примчалась. Моя колымага сломалась и в ремонте была. Короче, эта остановка уже на окраине города. Вышла к ней, народу никого, ни единой души. Глянула, в запасе еще полчаса. А холодно, ветрено. Но куда деваться? Жду, — поежилась Анжелка ненароком и продолжила:

— А тут машина идет. Дряхлая, ржавая, вся гремит, чхает и кашляет. Я на нее вниманья не обратила. А водитель остановил свою «керосинку» и спрашивает:

— Вам куда, барышня?

— Я рассмеялась, уж очень старомодным показалось обращенье. Да и машина такая зашарпанная, я в такой кляче никогда не ездила. А водитель ждет, эдакий таракан на пенсии. Ну, я подумала, что человек подзаработать вздумал. И сказала:

— В Липки мне надо!

А он в ответ:

— Садись, подвезу!

Я и спроси его:

— А доедем на этой кляче? — он скривился и говорит:

— Ишь, разборчивая! Видать жопу еще не отморозила на этой стуже, чего ковыряешься? Влезай, покуда я добрый!

— Ну, села в машину, поехали. А я и спроси: «Сколько ж должна буду?».

— Сторгуемся! Договоримся, — ответил скрипуче и как-то совсем не по-стариковски оглядел меня. Поверишь, аж передернуло всю.

— А чего не вылезла?

— Промерзла жутко.

— И что дальше было?

— Ну, до половины дороги ехал сносно. Разговаривали. Старик все спрашивал, кто я, да чья, откуда сама, зачем в Липки еду, отвечала. Ну, а когда нас автобус обогнал, дед остановил машину, мол, передохнем. У машины мотор перегрелся. А сам ко мне полез. Да так нагло, вроде с ним век знакомы. Ну, я его, понятное дело, отталкиваю. А он как репей, наглеть стал. Я его матом. Он только борзее стал

В морду дала. Дедок озверел. И говорит мне, козел:

— Если не уломаешься, живая домой не воротишься. Я знаю, кто ты! Про тебя весь город зудит. Давай расшиперивайся и не гни из себя порядочную бабу!

— Ну, тут он зря такое звенел! Достал, что называется, до самой звезды! Я как хватила его за жабры, вдавила в снег и к горлянке. А он верещит отморозок:

— Отпусти! Пальцем не трону!

— Я руки ослабила. Он мне обеими ногами как въехал в грудь, дышать стало нечем. Тот хмырь навалился на меня. И скрипит, пень гнилой:

— Ну что? Допрыгалась блядища? Как последнюю суку отдеру! — а сам за горло держит. Мне не пошевелиться. А этот гнус уже трусы сдергивает. Здесь, уже в последний момент машина на дороге показалась. Грузовая! Из деревни. Этот старый выкидыш мигом от меня. Испугался. Я бегом подскочила, проголосовала водителю. Славик затормозил. Я тому дряхлоте как въехала коленом в пах, а сама в кабину без оглядки заскочила. Всю дорогу до дома трясло.

А недели через две, вижу, стоит та машина прямо перед домом.

— Того старика? — изумилась Варя.

— Чья ж еще? Я как раз на обед шла, и с той плесенью чуть лбами не столкнулись. Он осклабился и сказал:

— Вот и встретились! Помни, курочка, меня не минешь. Если я захочу, тебя мне готовую доставят, прямо на блюде! Ты рыпнуться не успеешь, потому что не знаешь, на кого нарвалась! Я Тишанский! Передо мной весь город стоит на коленях. А ты что есть? Я что захочу, то и сделаю с тобой! Зря дергаешься, милашка!

— Послала я его на все этажи, какие вспомнила на тот момент. А он крикнул вслед:

— До скорой встречи! Запомни, дура, я от своего не отступаю. Уж если наметил кого, тот не ускользнет! И ты никуда не денешься…

— Ты Мишке сказала о нем?

— Даже номер машины назвала. Он своим ребятам позвонил в город. Те вскоре ответили, что это и впрямь Тишанский. И у него много охраны. Она по его слову сделает все, что прикажет хозяин. Платит он хорошо, потому служат верой и правдой. Справиться с ним сложно. Даже если вся деревня встанет на мою защиту, но ты знаешь, этого не случится никогда.

— Что ж теперь будет? — испугалась Варя.

— Мишка ездил в город, хотел сам увидеть старикана и поговорить по-мужски. Но дед от встречи отказался и послал Мишку матом. Охрана его в дом не пустила.

— Анжелка! Поговори с Васей! Объясни, попроси помочь. У вас общий ребенок. А Вася в тех кругах живет. Потолкует с дедом. Я думаю, он поможет тебе, — советовала Варя.

— Вряд ли! Он со мною не разговаривает ни о чем и ни о ком. Только об Андрее. Остальное его не интересует.

— Ну, ты женщина! Мне тебя не учить, как нужно подойти к мужчине! Стань нежной, слабой, раскаявшейся, посожалей о глупой молодости…

— Мам, все это уже было. Пройденный этап. Вася молча кладет трубку или откровенно хохочет. Он не возьмется помочь.

— А если я попробую с ним поговорить? — предложила Варя.

— Ты? А вы общаетесь?

— Нет! Но и врагами не стали.

— Попробуй, если получится. Но я сомневаюсь. Хотя, если по правде, я стала бояться старика. Проститутки сказали, что тот дед несносный. Богат как царь, а жаден, как черт. Бывало, снимет какую-нибудь деваху, мусолит ее дня три, а отслюнит как за час. Потому не хотят к нему. Но их он уговаривает, что-то обещает, а на меня зверюгой налетел.

— Значит, повод дала вот так отнестись!

— Никакого повода, я даже не повернулась к нему ни разу. Да и зачем? Он как Кащей переодетый в деревенское тряпье! Козья смерть не человек. На такого ни одна старуха-покойница не оглянулась бы, даже если старой девой умерла!

— И для чего такой живет? — удивлялась Варя.

— Да разве он живет? Ты представляешь, даже я, узнав, какой богач, отказала ему! На него смотреть невозможно. Как абортированная гнида! Под такого лечь, так уж лучше добровольно в петлю влезть. Даю слово, этот грех будет меньшим.

— Достал он тебя!

— И не говори! Теперь, прежде чем выйти из дома, смотрю, не маячит ли под окном его машина? Жутко мне почему-то, — призналась Анжелка.

— Давай в милицию сообщим, — предложила Варвара.

— Приходила прямо с заявлением. Там прочли и бросили это заявление мне в лицо. Знаешь, что ответили.

— Человека на «бабки» подоить вздумала? Порядочного мужика решила оклеветать. Но мы знаем тебя и его! Не пройдет у тебя этот номер. Отваливай, этот господин не про твою честь! Он на говно не падкий..

— Короче, выперли меня из ментовки чуть ли не под свист. Ну, Мишка, заметив машину, сам решил подойти. И только приблизился, «Москвич» стоял в луже, как дернул с места, Мишку с ног до головы грязью облил. И уехал в город. В последний раз недели три назад появлялся. С тех пор нету. Слава Богу! Может, приболел или умер на мое счастье. И все же боюсь я его…

— Забудь. Он, конечно, отвязался, устал, а может, и впрямь его нет, — успокоила Варя, в душе не поверив в рассказ дочери, приняв его за вымысел, больную фантазию.

Баба знала, что дочь ради денег согласится на все и с кем угодно. Чтоб Анжелка добровольно отказалась от такого шанса, Варя в душе посмеялась:

— Или я тебя не знаю, — глянула на дочь с иронией, отвернулась, чтоб не обидеть усмешкой, подумала:

— Уже то хорошо, что задумываешься, с кем стоит путаться, а кого отбросить.

— Мам! А как я скучала без тебя все эти годы! Ты даже не представляешь! Как хотелось поговорить с тобой, посоветоваться, посидеть вот так рядом. Все же и с годами мы остаемся детьми. Чуть прижала жизнь или кто-то испугал, кричим: «Мама!». Хорошо если она жива.

— А кстати, кто сказал вам, что я умерла? — вспомнила Варя.

— Марина! Тетка твоя! Я думала, ты к ней поехала и живешь там тихонько, не давая знать о себе. Когда к ней пришла, тетка была вдрызг пьяной и сказала, что все поумирали и оставили ее совсем одну. Я о тебе спросила конкретно, она сказала, что ты тоже умерла и закопали рядом с ее Толяном. Я поехала на кладбище. Там рядом с дядей Толей четыре свежих могилы и все без памятников. Подошла к смотрителю кладбища, тот руками развел. Ответил, что все четыре могилы женские. А кто есть кто, пусть родня помнит. Сам он потерял журнал регистрации покойников и давно не ведет запись. Посоветовал всем купить цветов, чтоб никто не обижался, и за всех поставить свечки в церкви. Но она оказалась закрытой, и я ушла. Потому, когда тебя увидела, глазам не поверила, испугалась. А потом дошло, что пьяная

Марина вряд ли меня узнала и не поняла, о ком ее спросила.

— Я заходила к ней очень давно, она уже спивалась. Не выдержала, не устояла, ушла у нее почва из-под ног. Одна осталась. Живет себе на горе, иного о ней не скажешь.

— Мам, а ты звонила мне?

— Много раз. Но ты все сменила.

— Нет, мамка! Я то ли потеряла, или украли у меня тот мобильник. Пришлось другой покупать, с иным номером.

— Анжелка, а почему ты не звонила?

— Я искала тебя. У кого только ни спрашивала. Боялась, что не станешь со мной говорить, бросишь трубку. Ведь я очень провинилась, потому хотела встретиться, а не просто извиниться по телефону.

— Позвонила б и узнала адрес…

— Не была уверена, что ты меня захочешь увидеть. Я потерпела неудачу с Василием. Через неделю после ухода нашла его. Попросила выйти из офиса, поговорить со мною. Он как-то странно оглядел, вышел, но в машину не сел. Встал рядом и спросил:

— Что тебе от меня нужно?

— Прости меня, Вася! Вернись домой! Я очень прошу тебя! — взмолилась я. А он ответил:

— Разве я похож на сумасшедшего? Только те не контролируют свои действия, потому с них нет спроса. Я же в своем уме!

— У нас сын! Ради него давай помиримся!

— Сын не всегда будет ребенком. Когда вырастет, решит, кого из нас предпочесть.

— Вася, я люблю тебя! — сказала ему, он даже не дрогнул. Сказал, что ему недосуг слушать сказки, что у него много работы, попросил больше не мешать и не отвлекать от дел по пустякам.

— Крутой мужик, с характером! — отозвалась Варя.

— Я еще дважды пыталась помириться с ним, но бесполезно. Я отстала от него, когда увидела Василия с ребенком на руках. Он был такой счастливый. Рядом шла его жена. Как я ее возненавидела! Она отняла у меня последнюю надежду. Хорошо, что я была в машине, они меня не заметили.

— Разве ты с ним не виделась?

— Ну, как же! Много раз! Я ему автостоянку продала, ты знаешь о том. Переоформляли документы. Он привозил продукты и деньги для сына. Когда мне не под силу стал коттедж, Василий нашел три фирмы, какие взяли особняк в аренду. Потом он позвонил Андрюше, позвал в гости. Сын с того раза стал часто бывать у отца и даже ездил с ними на море.

— А к тебе приходил?

— Ну да! Договориться об Андрейке. Тот практически живет у Василия. Что я могу сделать? Общенье не запретишь, сын уже взрослый, сам решает, где ему лучше.

— Эх, дура ты, Анжелка! — обронила в сердцах Варвара.

— Сейчас я уже так не считаю. Василий по мужской части слабоват. Ему слишком далеко до Мишки. Понимаешь, он без огня. По-моему, он не знал страсти, жгучего желания, в постели только выполнял супружеский долг. Ну кому такое нужно. Совершил свое, отвалил тут же на бок и захрапел на всю спальню. Ни одного ласкового слова не скажет. Вот ты хотела б такого мужика заиметь?

— Тут многое от самой зависело. Приласкала бы, глядишь, растеплился бы…

— Пыталась. А он отодвинется и говорит: «Анжелка, отстань, я спать хочу, мне завтра на работу. Иль не хватило? Угомонись! Спи! Вот и приласкай его после этого! Он храпит, а я реву. Даже к дешевкам хахали относятся лучше. А Васька, как бурдюк! От него ни тепла, ни ласки. Считал, что деньгами все покроет. И еще ляпнул как-то, мол, мы уже сколько лет живем, зачем целоваться? Ты не девочка! Вот тупой! — вспоминала Анжелка с горечью.

— Может, от того был таким, что слишком много слышал о тебе по городу?

— Ну да! Вкладывали ему в уши всякое. Но и брехали нимало. Правда, Васька мне верил. Хотя потом проверять пытался. А все его друзья…

— А теперь ты не жалеешь, что разошлась с ним? Ведь он у тебя был первым!

— Ага! Первым в тот день! Как бы ни так!

— Ты за него не девкой вышла? — округлились глаза Вари.

— Ну, чего заходишься? Какая разница? Квасцы в ход пустила, он и поверил, что невинная, — хохотала Анжелка.

— Вот стерва! Кто ж у тебя первым был? Уж не из деревенских ли лопухов?

— Еще чего? Ты ж помнишь, в какой салон меня на работу приняли? Думаешь, просто так? Все остальные подолгу в учениках корпели. А меня на третьем месяце в зал выпустили к клиентам. Пусть поначалу сноровки не хватало, зато умела правильный подход к каждому найти. Одному глазки строю, другому улыбаюсь всеми зубами, вокруг третьего бабочкой порхаю и всех нахваливаю, поглаживаю. Они у меня все красавцы, хоть на ордена их профили чекань. Их всех прямо из парикмахерской хоть на конкурс! Первый Маугли города! И что думаешь, верили! И отслюнивали кучеряво. Никто сдачи не просил. А сколько благодарностей выслушала? Ого! Сколько мужиков мне руки целовали. Я могла их не мыть. А знаешь, сколько чаевых за день получала? Почти столько, сколько теперь за месяц! Все потому, что молодою была, многим нравилась. Хорошее это время молодость, только уж очень короткое! — посетовала Анжелка. И продолжила. — Вот там директором салона был Давид Иосифович. Красивый человек, понятливый, умный. Ему и сорока не было. Вот он и научил всем тонкостям. Это был не просто мастер, а и отменный психолог. От обычного парикмахера до директора вырос. Со мною занимался индивидуально, но недолго. Я вскоре вышла замуж за Васю. Поспешила. Могла б и лучшего дождаться.

— Я тебя просила не спешить, совсем ребенком выскочила за пожилого. Легкой жизни хотела? Не послушалась! — запоздало упрекала дочку Варя.

— Думала, что будем жить как ты с отцом. Но не получилось, — опустила голову Анжелка и вдруг спросила:

— А у тебя в замужестве много было хахалей?

— Ни одного! Я Виктору не изменяла!

— Неужели никто не волочился за тобой?

— Вздыхателей и поклонников хватало, а то как же? Но я даже не смотрела в их сторону, не замечала никого и осталась верной мужу до самой его смерти. А и потом долго никого к себе не подпускала. Мне вслед никто плохого слова не сказал, Я и сегодня не прячу глаз от людей, ничью семью не разбила. Ни у кого не увела.

— Как скучно ты жила! Даже вспомнить в старости будет нечего. Вот я открою свою сокровищницу, в ней столько памяти от молодого озорства, аж в глазах сверкает. И я радуюсь, что не зря на свет женщиной родилась! Уж я от своей жизни взяла все, что смогла. Не скупилась. Оттого и память как радуга, сколько было хахалей, всех помню. Каждый, как в блокноте, в сундучке хранится. И от меня никуда не сбежит, — радовалась Анжелка.

— Девчонка ты моя глупая! Пока еще молода, свое женское тешишь. Но придет и твое время. Не приведись, одна в нем останешься. Уже самой никто из мужиков не будет нужен и на тебя не станет спроса. А рядом никого: ни мужа, ни сына, ни внуков. Вот тогда спохватишься, смотри, чтоб поздно не было.

— Мам, ты о чем? Пока баба жива, ей всегда мужик нужен. Вон смотри, в деревне старухи со стариками на завалинках и лавках сидят. Понаблюдай, вовсе плесенью покрылись, а друг дружку за задницы пощипывают, хотя у всех уже правнуки по сеновалам кувыркаются. А ты говоришь, не нужны будут мужики и я одна останусь. Да все ерунда, уж найду, кого заклеить, когда Мишка умрет. Старики в деревне всегда будут. Пусть трое на десяток старух, все равно останутся. Не пропаду, я и на кладбище кого-нибудь заклею или разом всех хахалей на ноги подниму. Никому скучать не дам.

— У тебя на работе все в порядке? — внезапно спросила Варя.

— А что там будет плохого? Я справляюсь за двоих, получаю только за одну. Никто ко мне не придирается и не подсиживает. Да и кому? Все старики.

— С Андрюшкой давно виделась, или он совсем к тебе дорогу забыл?

— Приезжает, но редко. Ему с нами скучно. Сразу в клуб убегает, к девчонкам. В последний раз до трех ночи гулял с какою-то. Утром еле подняла позавтракать. А в обед за ним отец приехал. В дом не вошел. Посигналил, позвал сына и увез в город. Обещал на зимние каникулы приехать, но Васька его в Москву возил. Так и не сказал зачем. Теперь, может, летом приедет, если отец его не уволокет. Сулит мальчонке путешествие в Египет. В Турции они уже побывали. Ну, теперь, когда сын вырос, все уже проще. Обо мне вряд ли вспоминают. У каждого своя жизнь. Кто-то в ней плывет, другие тонут. Кому как повезет, — внезапно загрустила Анжелка и попросила:

— Мам, попроси Андрея, чтоб он ко мне почаще приезжал.

— Так ты мне номер его телефона оставь.

Анжелка тут же вписала в блокнот матери телефон

сына и сказала шепотом:

— Меж нами говоря, он Мишку терпеть не может. Потому, как мне кажется, приезжает редко и не задерживается у нас.

— Что-то наши мужчины застряли во дворе. Интересно, чем они там заняты? — вышла во двор Варя. И вскоре вернулась хохоча:

— Мишка корову помыл. Курам корзинки приспособил, где им нестись, а теперь машину нашу ремонтируют. Вымазались, как два черта, но зато, как мне показалось, сдружились меж собой и поняли друг друга. Теперь такие довольные сидят, думают, что еще утворить. Ты б глянула на корову, он ее шампунью помыл. Теперь Красотка оглядывается и ждет, когда ей подадут бюстгалтер и шорты. Соседи от удивления к забору приклеились. В жизни не видели, чтоб вот так корову мыли. Осталось только напарить ее. Но решили с сауной подождать до следующего приезда.

— А мы, может, в следующий выходной нагрянем. Ты не против?

— Да что ты? В любое время приезжайте, рады вам будем. И еще хочу посоветовать, все из головы не выходит тот старик, какой тебя преследует.

— Тишанский?

— Ну да! Все ж завели бы вы у себя хорошую собаку, конечно породистую, лучше всего ротвейлера. И всюду с собой ее бери. Они умны и преданны. Никого к тебе не подпустит и не даст в обиду. Они очень сильные и выносливые. За хозяина до последнего дыхания стоять будут. Любого разнесут, почуяв угрозу для жизни.

— Мамка! От нас кот убежал, а ты о ротвейлере.

— Девочка моя! Одна эта собака заменит пятерых охранников. Они очень умны, не знают страха, у них высокая планка интеллекта и чудесная память, прекрасно разбираются в людях. Все команды, полученные при дрессировке в щенячьем возрасте, помнят всю жизнь. Даже мой Антоша собирается купить щенка ротвейлера, хотя у нас нет врагов. Но собака не помешает. Знай, они домашние, на улице более на цепи их ни в коем случае держать нельзя. Хочешь, мы купим вам этого дружка, и я даю слово: и вы, и мы будем спать спокойно.

— Мам, не буду ж я таскать пса с собой на работу! Меня не поймут люди!

— Анжела, тебе наплевать на мненье людей. У тебя свой кабинет, приучи собаку со щенка быть всегда с тобой. Время идет незаметно. Но уже в полгода этот пес будет твоим защитником. У них и зрение, и слух, и обоняние, выше всяких похвал. Ты рассказала, а я боюсь. Ведь на сегодня — беззащитна!

— Мам! Не волнуйся! Конечно, я зря тебе сказала. Ведь он давно не появляется. Но если ты настаиваешь, я заведу эту собаку, — пообещала Анжела.

— И еще! Постарайся с Андрюшей найти общий язык. Он хороший мальчонка! Тепла бы ему побольше. Все дети нуждаются в нем. А он у тебя единственный. Как я понимаю, второго не родишь. Опоздала с этим. Если Андрейку потеряешь, холодной будет твоя старость, безрадостной, — предупреждала дочь Варвара.

— Мам! А я от него ничего не жду. Возьми хотя бы меня, ну что ты видела? Одни переживания, неприятности. И в завтрашнем дне просвета нет. Так и он, я на него не рассчитываю, сама на себя полагаюсь, да на мужа, как и ты. Вот заимела мужика и довольна. Запрягай его и дыши спокойно. Этот вывезет и не выкинет из седла…

Глава 8.

— Андрюшка! Здравствуй, внучек! Это я! Ты хоть иногда вспоминал меня? — дрожала рука, державшая трубку телефона. Голос Вари срывался от волненья.

— Бабуль! Я не забывал тебя и конечно помню. Но потерял номер. Ты прости меня, ладно? — услышала Варя изменившийся до неузнаваемости голос внука.

— Андрюша! Запиши мой адрес и приходи. Я так соскучилась по тебе, малыш! Каким ты стал теперь?

— Сама увидишь;..

Андрей приехал в пятницу вечером. Вошел во двор, стукнул в окно, Варя, выглянув, не узнала внука. Высокий, худощавый, в строгой форме курсанта училища, он никак не был похож на растерявшегося мальчонку, какого в один день оставили отец и бабка наедине с матерью.

— Входи наш сокол! — торопилась Варя.

— Бабуль! А как ты здесь оказалась? — огляделся внук.

— Человек нашелся. Забрал сюда из общежития. И велел жить хозяйкой.

— Из общежития? Почему там оказалась?

— А куда было деваться, детка? На дачу? Без маг шины там делать нечего. За каждой буханкой хлеба в город надо идти пешком. Это не близко, сам знаешь, — опустила голову, добавив грустно:

— Там от одиночества долго не протянешь.

— А в деревню чего не поехала?

— От людей стыдно было б! Увозили меня твои родители, а вернулась бы одна. Деревенские враз смекнули б, что меня из дома выгнали. В сплетнях утопили б! Рассказывать всей деревне, что случилось на самом деле, значит, вконец испозорить твою мать. Ей после того в том доме уже не появись, люди не простили б. Они все помнят. От того в деревню не поехала. Анжелу пощадила на будущее! Она мне дочь! А в семье всякое бывает. И ссорятся, и мирятся, и разбегаются, потом опят сходятся…

— Нет, бабуля! Папка к ней никогда не вернется! Зачем?

— Откуда знаешь, малыш? Случается, побрешутся меж собой люди, разбегутся, разведутся, другие семьи заведут, детей наплодят. А через десяток лет увидятся и все раздоры забыты. Опять сбегаются и живут лучше, чем прежде. Вот и скажи, зачем разводились? Себя и людей смешили!

— Нет! Папка к ней не вернется никогда! — замотал головой Андрей.

— Ни за кого не ручайся! — накрывала Варя на стол.

— Я не ручаюсь, но знаю, что никогда не простит ей всего! И я бы на его месте тоже не стал бы с нею ни о чем говорить.

— Почему? Она твоя мать!

— Я помню, бабуль! Но не защищай ту, какая всякую совесть потеряла. Она сама развалила семью. Ты же знаешь все.

— Эх, Андрюшка! Как она о том пожалела.

— Только мне не рассказывай. Когда отец ушел и ты уехала, она пустилась во все тяжкие. В дом приходили мужики. Пожилые и старые. Они везли продукты, деньги, тащили мать в спальню или увозили к себе на несколько дней. Я оставался один во всем доме. Потом она возвращалась, отсыпалась дня три, а дальше все повторялось. И это ты называешь жизнью? Я не мог дождаться, когда вырасту, чтоб уйти от нее! Она на словах такая добрая, умная, чистая. Но мне ли не знать, какая она на самом деле! — подвинул к себе домашние пельмени и предложил:

— Бабуля! Давай не будем о ней. Лучше о себе расскажи, — попросил Варю.

— А мне и сказать нечего. Я работала и все ждала, когда все образуется, помирятся мать с отцом, и я снова вернусь домой, если меня позовут… Я даже во сне видела, как мы все вместе пьем чай на веранде. Все помирившиеся и счастливые. А просыпалась снова одна. За стенкой чужие люди. И никто из своих даже не позвонил и не спросил, жива ли я? Будто заживо похоронили меня. Выходит, что и раньше была лишней…

— Бабуль, мать предала всех! Тебя и отца, даже меня. Она прятала телефон, чтоб не мог позвонить вам. Когда просился к отцу, она била и обзывала так, что никогда не забуду и не прощу. Она никогда не была матерью! Даже на Канарах распутничала, не стыдясь меня, малыша. Хотя отец постоянно высылал деньги, и их хватало с лихвой на все. Но я после Канар всегда отказывался ездить с нею на отдых. Ты это помнишь. Поверь, все не случайно. Хотя отцу ничего не говорил. А надо было! — сдавил вилку так, что пальцы побелели.

— Андрюшка, многие женщины изменяют мужьям…

— Да мне плевать на других! Она моя мать. Сколько я пережил из-за нее, тебе не снилось! Ее называли проституткой все отдыхающие, персонал отеля. Меня дразнили их дети и показывали пальцами, как на зверей. К нам в номер приходила полиция. Мать перешла в другой отель, но вскоре и оттуда нас выгнали. Она не могла жить без мужиков и ресторанов. Я до сих пор боюсь встречаться с девчонками, чтобы не нарваться на такую же! Мои ребята скучают по матерям, звонят и пишут им письма. А я не хочу вспоминать и стыжусь той памяти, никогда, никому о ней ничего не рассказываю!

Варя сидела рядом с внуком. Андрея трясло от воспоминаний, а Варю от стыда за дочь.

— Ешь, Андрюшка! Ты всегда любил пельмени! С самого детства! — добавляла горячих. Мальчишка смеялся:

— Ох, и часто я их вспоминал, когда вы разбежались от нас! Знаешь, я тогда на консервах сидел. И на хлебе! А однажды мать забыла спрятать телефон и я позвонил отцу. Все рассказал. Он тут же приехал, накормил, а вечером так мать отругал по телефону, пригрозил, что заберет меня насовсем. Я этого дня ждал как праздника. Но долго пришлось ждать. Хотя к отцу убегал сразу после школы. Помню, как первый раз ночевать у него остался. Мать, как назло, трезвой в тот день вернулась. Ну и поискала меня по всему городу. Куда только не звонила. Даже в морги! Поторопилась. И лишь в последнюю очередь догадалась спросить отца. Успокоилась. Но когда пришел, она так избила ремнем, что я неделю в школу не ходил. Сесть не мог. И это за то, что посмел заночевать у отца. Сама постоянно ночевала где-то.

— Ты, ешь малыш, — подвинула Варя малиновый пирог и большую кружку молока.

— Бабуль, не могу! Живот лопнет!

— Ничего не случится! Я специально для тебя пекла.

— А можно с собою возьму?

— Конечно. И молока дам. В бутылки налью! Пей на здоровье.

— Я не один, с ребятами поем. Когда-то они меня угощали. Правда, отец меня не забывал. Каждый выходной я жил у него. Забирал сразу после занятий. И сразу к себе! Там блины со сметаной и с медом, борщ и котлеты, ох и вкусно готовит тетя Оля. Мы с братаном как сядем за стол, и сразу в тарелках пусто становится.

— У тебя девчушка еще не появилась?

— Встречаюсь! — покраснел Андрей.

— Она городская?

— Нет, бабуля. Она в Липках живет. В этом году школу заканчивает. У нее скоро выпускные экзамены. Взрослым человеком станет!

— Решили пожениться?

— Мы пока ни о чем не говорили.

— Как так? А давно встречаетесь?

— Два года!

— Она любит тебя?

— Иначе не встречалась бы!

— Ой, Андрюша! По всякому бывает!

— Бабуль, я знаю, потому не спешу. У меня и в городе имеется другая. Про запас, на всяк случай! — улыбнулся дочкиной улыбкой.

— Зачем так-то? Обнадежишь девчонку, а женишься на другой.

— Я не спешу с женитьбой.

— А чего медлишь?

— Пусть институт закончит, получит специальность. Зачем мне жена-домохозяйка. Иждивенку не хочу. Женщины от безделья быстро портятся. Я это хорошо знаю. Вот и смотрю, какая из них будет лучше, ту и выберу…

— Ишь, какой деловой! — смеялась Варя.

— Весь в тебя!

— Андрейка! А на сегодня какая лучше?

— Обе одинаковые. С тою разницей, что городская больше тряпки любит, косметику уважает. Деревенскую эти мелочи не заботят. Она и в телогрейке может на свиданье прийти. На всякие краски, лаки, денег не хватает. Духами не пользуется. Говорит, что не любит их. Подарил ей на восьмое марта, она вернула за ненадобностью, пришлось ей колготки покупать, а духи городской подарил. Довольна осталась, Сказала, что у меня хороший вкус.

— Какой хитрый стал! Это надо додуматься до такого? — восторгалась Варя.

— У кого учился с самого детства! — заметил щенка выползшего на середину кухни.

— А эта кукла для кого? — взял на руки еще голубоглазого ротвейлера. Тот тут же обмочил Андрейку, и, будто извиняясь, принялся отчаянно и торопливо лизать лицо парня.

— Анжеле в подарок взяла, — рассказала о Тишанском, добавив:

— Вот подращу, научу проситься во двор, тогда и отдам его. Покуда он Султанчик, а вырастет в настоящего султана.

— Не приживется, не признает их!

— С чего взял?

— Собаки в людях разбираются не хуже чем в костях. В плохой семье не живут.

— Ну, это как сказать. Теперь там все определилось, и сами остепенились. Молодость не вечна. Думаю, время их потрепало и изменило обоих.

— А этого, третьего, не стоит им отдавать. Он погибнет или убежит от них.

— Жестокий ты, Андрейка!

— Ничуть. Я правду сказал, предупредил заранее. Себя в его возрасте помню и не желаю той участи ему. Лучше оставь себе.

— А как же тот стари к?

— Пусть приготовится к защите. Это ни ей, ему опасаться нужно. Она его наметила очередной жертвой. Бог с ними с деньгами, какие она возьмет, но ведь доведет его до могилы! Скольких она разорила, обобрала, вытолкнула на паперть! Покруче того деда были у нее хахали. А где они теперь? Только мой отец сумел на ногах удержаться. Остальных по-человечески жаль…

— И это ты о матери?

— Тебе я должен говорить правду. Отцу всего рассказать не могу, хотя прошли годы. Мне кажется, что где-то в глубине души он все же помнит ее. Я не знаю, как это назвать, бабуля, но отец никогда не отказал ей в помощи и всегда поддерживал. Но вслух ругает и меня учит не доверять женщинам никогда.

— Ну, бабы все разные! — не согласилась Варя.

— Вот я и удивляюсь, как она такою получилась. Сама в себя уродилась, как дичок! Ни в тебя, ни в отца не пошла! И ты проглядела.

— Не увидела. Когда приметила, она уже за твоего отца замуж вышла. А может, я и сама такая?

— Бабуль, ты для семьи жила, для всех! Я это помню. А она только для себя. И ничто в ней не изменилось, она просто приспособилась к другим условиям, — опустил щенка на пол и сказал:

— Жаль крошку! Если б я жил самостоятельно, купил бы его у тебя. А насчет старика Тиша некого не переживай, поверь, они сами разберутся, без нас. Сторгуются, — рассмеялся зло и спросил:

— Бабуль, а как ты деда себе нашла? Или он тебя разглядел? Давно с ним были знакомы?

Варя рассказала внуку, где познакомилась с Антоном, как решилась прийти к нему.

— А если ты жила бы в коттедже, согласилась бы стать его женой?

— Тогда Андрюшка от меня ничего не зависело. Как сказали б дети, так и было б. Но Анжелка конечно быковала бы! Ведь Антон не из бомона, не принят в высшем свете и дочь его никогда не признала бы.

Уйти к нему, значило бы разрыв с вами, полный и окончательный. Понятное дело, что я на такое добровольно не пошла бы…

— Но ты теперь счастлива?

— Конечно! — признала Варвара без раздумья.

— Вот и я говорю, что мать никого не сделала счастливым, она умела погасить любую радость. Вокруг нее не было счастливых. Помню, когда мы все еще жили вместе, сели с папкой у телевизора и включили игру «Рыбалка». Стали мы рыбу ловить, и мне повезло, поймал самую большую, почти на четыре кило. Как я обрадовался тогда, хохотал от души! И вдруг из спальни выскочила мать. Схватила за шкирку, из-за телика вытащила, надавала мне оплеух, наорала, обозвала, а за что? Кому я мог помешать в своем доме? И что это за дом, где смеяться нельзя, а если говорить, то только шепотом. В тот день между нами легла пропасть. Мне не хотелось называть ее матерью. Я старался реже сталкиваться с нею, благо дом это позволял. Порой мы не виделись целыми днями. Отец все понял. И увозил меня покататься по городу подальше от матери. Мы с ним ели мороженое, пили квас. Мне кажется, он уже тогда предчувствовал развод и понимал, что времени до этого осталось совсем немного. Но все случилось раньше, чем он предполагал.

— А я вообще не ожидала развода! — призналась Варвара.

— Вот видишь? Я был малышом, но уже не удивился. Видел, как отец ночью курил в столовой, долго, почти до утра, не хотел возвращаться в спальню и пил какие-то лекарства от сердечной боли. Утром он уходил на работу, не дожидаясь, когда встанет она. Мать выскакивала из спальни всегда злая, искала отца. Не найдя, звонила ему на работу и обязательно находила повод обругать и обидеть. Как он после всего возвращался домой, я завидовал его терпению и выдержке. Другой давно бы выбросил ее из дома и запретил бы показываться вблизи. Я восторгался отцом.

На алтарь семьи он положил всего себя без остатка и сгорел на костре непонимания и презренья разгульной и алчной женщины. Я ни в чем не виню отца. Он всегда был хорошим семьянином, порядочным человеком. Но ему с моею мамашкой очень не повезло. Я никогда не поверю, что они помирятся. При любой ситуации это нереально. И ты, бабуль, не старайся. Вот она нашла себе козла, такого же, как сама, придурка, пусть они и царапаются. Поверь, эти друг друга стоют. Я их понаблюдал. Посмеялся от души. Как в зоопарке живут. Только и подстерегают один другого, за что бы ухватить, где укусить побольнее. А ведь людьми себя называют, интеллигентами. Мразь ползучая! Отморозки…

Варя вспыхнула, но спорить не стала. Она впервые услышала от внука то, что не увидела сама. Он вывернул наизнанку все прошлое семьи, что от нее скрывалось и тщательно пряталось. Ей было больно за дочь, она жалела внука. Андрей вырос, но с матерью уже не помирится и никогда ее не признает. Слишком глубокой оказалась пропасть. Через нее не подать руку, не перепрыгнуть. Она прошла через годы, через сердца и души, и лишь где-то глубоко, на самом дне, замер зов мальчонки, тогда еще верившего в чудо:

— Мама! Ма-ма! Верни-ись!

Варя смотрела на Андрея. У него отняла детство ее дочь. Теперь уж не вернуть сына. Он слишком многое видел, запомнил и пережил, разучившись прощать, перестал любить. Он не понимал и стыдился матери. Он больше не звал ее и не нуждался в ней.

Варвара слушала внука молча. Вздрагивала от иных подробностей, и болело сердце бабы:

— Как же не увидела, не пресекла, не помогла ребенку? Не хотела вмешиваться в дела семьи, передоверила дочери и зятю. Вот и получила! Осталась на улице как собака. Ладно б только я пострадала, а каково пришлось малышу? Внуку досталось больше всех…

— И за что нам такое наказание? — вырвалось вслух невольное.

— Теперь все позади! Не сетуй и не ругай меня, бабуся! Я давно бы позвонил, но мать забрала для своего хахаля мой сотовый телефон, едва отец купил его мне. Нынче папка другой подарил. Вчера принес. Но я уже не возьму его с собой, когда пойду в гости в деревню. В общежитии оставлю, там он целее будет…

Андрейка ушел, не дождавшись Антона с работы. Варвара долго смотрела вслед возмужавшему до неузнаваемости внуку.

Антон, вернувшись домой с работы незадолго до полуночи, очень расстроился, что не встретился с самым долгожданным человеком семьи.

— Это ж надо как я опростоволосился, старый склеротик! Навовсе позабыл про Андрея. Заработался вконец! Пятнадцать скамеек и лавок сделал нынче! Во как! Говорят, что в этом месяце моя получка будет больше директорской. И знаешь, на что хочу ее пустить? Купить тебе норковую шубу!

— Антон! Зачем она нужна? Стоит до небес, а толку — сущий ноль. Ни тепла от нее, ни радости. Скользкая и холодная, как покрашенная крыса. Запах от нее тяжелый, особо, когда намокнет. Были у меня такие шубы. Я их не любила и надевала только по просьбе Виктора. Уж лучше цигейка, овчина, иль шуба из волка, так эти теплые и ноские. Стоют недорого. В них никакой мороз не страшен! — отказывалась Варвара.

— А наши бабы млеют. Говорят, что норковые шубы царицы да князья носили.

— Брешут! Цари собольи шубы уважали, да с горностаевым воротником. Нам такое не по карману. Не надодорогого барахла! Сколько той жизни осталось? Зачем людей смешить и завистников плодить. Анжелка увидит такую обнову, не переживет. Иль нового хахаля станет искать, иль Мишку собьет с пути, заставит из-под земли такую достать. Не нужно,

Антоша! На кой черт нам такое? Не слушай людей, забудь про эту шубу! — просила Варя лавочника.

Антон сразу поскучнел, нахмурился:

— Для чего я старался, из портков мокрый выскакивал, чтоб эту шубу купить.

— Зачем она летом?

— Так придет же зима! А теперь на них скидки сделали! Дешевле купим!

— Угомонись! Не надо! — серчала Варя, и Антон, согласился:

— Тебе видней… Я порадовать хотел, побаловать. А ты от радостей навовсе отвыкла, — сказал грустно.

— Ты моя радость, — подошла Варвара к Антону, обняла, погладила седеющую голову.

— А что Варюха, давай мы запишемся! Станем на одной фамилии жить, всамделишной семьей, как все путевые люди. А то все в любовниках, будто старые озорники. Даже неловко делается. Уже вовсе седыми поделались, а навроде греховодничаем. Как ты? — спросил тихо.

— Мне уж все равно. Главное, что мы друг у друга есть. Живем не хуже других. Что до фамилии, теперь какая разница? — отозвалась вздохнув.

— Давай запишемся. Нас и похоронят рядом, когда: время придет. Мы и на том свете будем неразлучными, копи к Виктору не сбежишь.

— Не чуди Антоша! Мы еще поживем. А коли хочешь, давай запишемся. Вот Анжелка удивится, когда узнает.

— Пример им подадим. Может, тоже образумятся, ведь в семье все единое, как жизнь…

— Только не для них. Этих двоих я хорошо знаю. Они сбежались на передышку, дух перевести. Эти любить не умеют. У них все только на словах, а в душе сплошная пустота и ночь, — не согласилась Варя.

И добавила горько:

— Даже свое порожденье — родных детей не любят, о себе не говорю, ничего от них не жди. Что им наша радость, если с нее ничего нельзя поиметь! Поверь, чужие за нас больше порадуются.

— Варь, а давай возьмем в свидетели при росписи Людмилу Петровну и Наташку — из общежития. Посидим вечерок, они нас знают, мы их помним, — предложил несмело.

— А почему бы и нет? Можно! — согласилась улыбаясь.

…В тот день Варвара превзошла себя, словно вернулась в прошлое. Сняла домашний халат и фартук, косынку и тапки. Привела себя в порядок и, переодевшись, вышла к заждавшемуся Антону. Тот даже со стула подскочил и встал, вытянувшись в струнку:

— Ну, Варя, тебя не узнать! Чисто королева! Аж страшно подойти! Совсем другая женщина! Моя и не моя! Хоть на колено перед тобой встань! Ну, спасибо тебе! Уважила! — взял женщину под руку и бережно вывел из дома, открыл дверцу машины.

Из Загса они вернулись уже вчетвером. Андрейка не смог прийти, потому что дежурил в тот день по общежитию. Анжелка с Мишкой сослались на отчеты и какое-то срочное совещание, поздравили и просили не обижаться.

Варя так и сказала Антону:

— Я ж тебе говорила, их наша радость не греет, они не поймут, зачем в наши годы расписываться? Посчитают придурью. Ну, Бог с ними! Мне меньше мороки!

Людмила с Наташкой помогали Варваре накрыть стол. Когда все было готово, заставили Антона с Варей поцеловаться и нажелали им полные карманы здоровья, счастья и добра.

— Мы с Наткой тоже теперь семейными стали, — похвалилась Людмила. Антон, услышав эту новость, чуть ни подавился:

— Это кто ж решился? — глянул на смутившуюся, покрасневшую Наташку.

— Да ты его знаешь! Это Коля! Ну, тот, какой на говновозке работает! Совсем вонючий козел! Зато как

зарабатывает! Больше любого из наших! Так оно и понятно, не каждого уговоришь в эту ассенизацию. От него ни то люди, бродячие коты в обмороки падают, — говорила Людмила хохоча:

— Ну, кто кроме Наташки пошел бы за него? Да никакая другая баба! Он же насквозь провонятый! Приходит деньги получать в кассу, вся очередь на улицу выскакивает. Кого рвет, другие — в обморок валятся, головой об землю колотятся, а Коле хоть бы что! Натка тоже за него не хотела выходить. Мы ее всей общагой уломали! А чего? Правду говорю! — глянула на Наташку, тыкнувшую в бок, и продолжила:

— Коля таскаться не будет, потому что его ни одна баба к себе не подпустит. От него хуже, чем от чумы все разбегаются. В магазин за бутылкой его не пускают, потому что даже забулдыги валятся с катушек, не успев купить выпивон. Продавщица слепнет от вони и двери путает, не видит куда убегать от этого покупателя. А если Коля зайдет в дом, там даже мухи дохнут. Хату после него с неделю проветривать нужно. Сесть за стол с ним никак нельзя. Что ни приготовь, кажется из сортира ложкой нахлебался! Вот и посудите! Он у ней единственный и неповторимый! Как-то пришел он к зубному врачу, весь помытый в чистом костюме, та подошла и спрашивает мужика:

— Чего вы так испугались, я же к вам еще не прикасалась и даже не обследовала ваши зубы! Идите в туалет; приведите себя в порядок!

— Коля со стыда не знал куда деваться, врач подумала, что он обосрался! Уж и не знаю, как Натка

с ним спит, неспроста бедная бухать бросила и хахали к ней не клеются больше. Стороной оббегают, ровно прокаженную! — хохотала Людмила на весь дом.

— А не базарь пустое! — не выдержала Наталья и, глянув на Антона, сказала, смущаясь и краснея:

— Уж не такой от Кольки запах, как ты его обгоняла. Только от рукавиц и сапог случается несет. Так он их за порогом оставляет. А что другого касается, все у нас в порядке. Не хуже других живем. Он мне воспретил выпивать. Теперь только с ним, вечером по рюмке пропустим и все на том. На трезвую голову я мозги не сею и никого к себе не подпускаю. Живем уже ни в общежитии, в его избе. Пусть и завалюха, но своя. В нее чужим ходу нет. Всех метлой гоню, кто по старой памяти навестить хотел. Первый месяц метлу с рук не выпускала, теперь куда спокойнее живу. Нынче на квартиру решил накопить. Новую брать не будем. Из вторичного возьмем. Сама отремонтирую, все же дешевле обойдется, быстрей в нормальное жилье перейдем. Коля дом продавать не будет, мы его вместо дачи оставим.

— Ты работаешь? — перебил Антон бабу.

— А то как же? Получаю меньше мужика, но ведь и работа его зловредная.

— Как же он насмелился на тебя? — удивлялся Антон.

— Он один из всех меня любил. Ни на что не глянув, поверил. И сказал:

— За прошлое словом не помяну, лишь бы живя со мной, с путя не сбилась и не опозорила б! Я ему слово дала. И держусь за него зубами. Все ж годы идут, пришло мое время остепениться. Поначалу тяжко было, а теперь уж свыклась с тверезостью. Каждый день умываюсь и причесываюсь. Всякую субботу в своей баньке паримся. Он меня всю как есть, заново одел. И харчи покупает, сама о том попросила, чтоб в грех не впасть, а что как сорвусь? Так неохота снова в пропасть башкой улететь! — созналась Натка.

— Да я тебя измолочу так, что на ноги не встанешь! — пригрозила Людмила.

— Чего зашлась загодя? Меня с Колей наружу с потрохами вывернула. А про себя чего молчишь? Знаете, за кого она пошла? За Яшку сантехника! А ну, скажи подруга, под какими духами он домой приходит? Сознаться не хочешь?

— В хозяйстве и этот сгодится! Теперь уж не до выбора! Зато он в доме все сделал! Нынче без беды дышу. Канализацию провел, водяные трубы заменил.

Даже две теплицы поставил и воду, и свет в них наладил. Там уже помидоры и огурцы цветут. А укроп и лук я и зимой не покупаю. Свое круглый год есть. Все бы хорошо у Яшки, но. получка маленькая! — посетовала Людмила.

— А ты хочешь, чтоб у него все большим было? — рассмеялась Наташка.

— И насчет навара не звени лишнее! Он на халтуре втрое больше получки имеет. Мне ли того не знать! Сломался у меня на кухне кран. Вызвала сантехника, прислали Яшу. Он починил, но столько слупил, я аж взвыла. А он в ответ, мол, что хотите? Вы, частный сектор! Вас только за деньги обслуживаем! Вот так! Сущий шкуродер твой Яшка!

— Твой тоже даром не работает. Раньше у меня за бутылку все вычищали. А теперь такие деньги дерут, что в лопухи дешевле бегать, — спорила с Наташкой Людмила.

— Короче, бабоньки, давайте без споров! У нас с Варей нынче особый день! А вы никак не докажете, чей мужик лучше! Да все мы нужные! Особо когда нас любят! Тогда и ассенизатор в своем доме князь, и сантехник— лучший в свете! Я рад за вас обоих, и за нас с Варюхой. Хорошо, что каждому повезло. И хоть немножко солнца над головой прибавилось.

Они просидели за столом допоздна. Все вспоминали, делились проблемами, заботами. Долго не хотели расставаться. Антон поневоле удивлялся, что Наталья после первой рюмки отказалась выпивать и больше даже не пригубила. Уговаривать ее оказалось бесполезно.

— Я же своему слово дала. Не могу ему сбрехать. Он же за мной приедет, домой повезет. Разве это дело, чтоб я, шатаясь, к машине шла?

— Ну да! Коля за Натахой на «Мерседесе» прикатит! Только, Варя, не забудь двери и форточки закрыть! — смеялась Людмила.

Антон, вспомнив недавнее, рассказал, как сделал по заказу нового русского лавки для баньки.

— Ох, и ладные они получились. Все белехонькие, ровные. Увез их мужик, в благодарностях чуть не утопил. Заплатил не скупясь. Руки не дрожали. Расстались с ним по-доброму. А через три дня вертается, вся морда красная, слова без мата сказать не может. И ко мне напрямик. Я диву даюсь, что стряслось? А он уже не говорит, рычит зверем:

— Теща сука отмочила козу! Мои лавки на погост увезла и вкопала. У могилы старого козла! Нет! Ты представляешь такой ферт? Я уже корефанов позвал в парилку, выпивона до усеру набрал. Приперлись мы, а лавок нет. Я озверел и тещу за жабры прижучил и говорю, мол, колись, старая жаба, куда мои лавки дела, где их затырила? Живо их сюда вороти покуда я тебя не урыл! А она мне в ответ:

— Целы они, только я их на погост определила, к могиле мужика своего. Думала, что ты первый раз в жизни для него постарался.

— Теща! Твою мать клопы в жопу грызли! Эти скамейки с изголовьями, такие у могил не ставят, курица безмозглая!

— А она мне отвечает, что изголовья снять можно. Иначе когда я соберусь другие, специально для тестя, заказать? Короче, сделай еще столик. И отстану от тебя с могилой…

— Чтоб ты там и осталась насовсем! Я ж на радостях и дивана не пожалею! — взвыл тот мужик и попросил сделать такие же лавки и столик, чтоб теща о погосте больше не зудела. Когда забирать приехал, хохотал, как псих. Говорил, что теща на кладбище почти прописалась, с утра до ночи там канает. Если б знал, давно б такие скамейки у меня заказал. Теперь в его доме тихо и спокойно стало, никто не шипит и никого не пилит…

— Во, детки пошли! Стариков живьем норовят урыть на погосте, не боятся, что сами старыми станут! — погрустнела Людмила, ее веселость сразу пропала. Что- то свое вспомнилось, о чем ни вспоминать, ни говорить не хотелось.

— Что делать, бабы? Вон мой брат Илья, пока дети с ним одной семьей жили, все нормально шло. А завели семьи, и пошло наперекосяк. Отца с мамкой до. нитки вытрясли. Когда взять стало нечего, вовсе забыли родителей. Даже на Пасху не навещали. Мать заболела, не проведали ни разу. Только на похороны объявились. Спихнули отца в стардом, продали квартиру, деньги меж собой поделили. Отцу ни копейки не предложили. И не проведывают его. Вот и скажите на милость, нужны такие дети? Кому они в радость? А когда-то меня корил, почему только одна дочь у меня? — посетовала Варя.

— Какая разница одна ворона клевать будет или стая прилетит? От родителей ни пушинки, ни пера не оставят, все выщипят, — буркнула Людмила хмуро.

— Нам все ж полегше теперь! Дети с деревни корову привезли, да кур подкинули, — вспомнил Антон.

— Погоди, еще сколько за них выдавят с нас, — понурилась Варя.

Она и не знала, что в это время ее Анжелка приметила, как к председателю колхоза зашел Тишанский. Его машина остановилась напротив правления. Из нее вышли двое крепких парней. Глянули на окна правления, словно невзначай окинули взглядом дом Анжелки, заглянули через забор. Потом открыли багажник своей машины, поковырялись там, тихо переговариваясь, закрыли багажник и вернулись в машину.

— Чего им нужно? Меня стерегут? — дрожала баба. И увидела, как Тишанский вышел из кабинета председателя, довольный, улыбающийся, он потирал руки.

Анжела не выдержала и влетела в кабинет испуганная, взбудораженная:

— Иван Семенович! Зачем к вам приходил этот ублюдок Тишанский? Как можете принимать у себя этого негодяя? — ухватилась за край стола.

— Ты в своем уме? — стал человек со стула во весь свой громадный рост.

— Он меня выслеживает, — выпалила баба.

— Что? Да ты знаешь ли о ком болтаешь?

— Он меня изнасиловать хотел!

— Слушай, ты этот бред вслух не неси. Если б он и впрямь чего-то захотел, он давно бы это сделал. Но ты ни в его вкусе, так что успокойся и забудь все, что тебе показалось. Тишанский на тебя и не посмотрит. Он любит пухленьких, веселых и доступных, никогда, никого не брал силой, а только с согласия. И знай, его никто не боялся, наоборот, с ним бабье встречается охотно, Его ждут и любят.

— Он меня выслеживает!

— Не переоценивай себя! Не фантазируй! Ты — старовата. И вообще не подходишь под его стандарт. Успокойся!

— Он приехал убить меня!

— Анжела! Что с тобою? Человек приехал за мясом и медом, за яйцами и сливками. Вон сколько выписал, заплатил кучу денег. При чем здесь ты? Я его знаю много лет. Он никогда не приволокнулся ни за одной. Женщины сами вешались ему на шею! Зря беспокоишься. Он тебя и не заметит.

— Он пытался меня изнасиловать, когда я шла в деревню! Моя машина была в ремонте.

— Анжела! У меня много дел, не отрывайте, не мешайте, прошу, — указал взглядом на дверь.

Женщина стояла взбудораженная. Она поняла, ей не верят и не хотят слушать. Сочли за лгунью с больным воображением.

— Я вам правду сказала! — крикнула в отчаяньи. Но председатель уже говорил по телефону и не слушал женщину. Когда она выскочила из кабинета и выглянула на дорогу, машины Тищанского там уже не было.

— Уехал! Слава Богу! — вернулась в кабинет. До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа. Анжела еще несколько раз выглянула в окно. Но ни перед ее домом, ни возле правления не было никакого транспорта, и женщина спокойно пошла домой. Но едва ступила на дорогу, увидела, как со стороны складов, на большой скорости мчится машина Тишанского, поднимая вокруг себя столбы брызг и грязи.

Анжела тут же отскочила обратно к правлению. Ей стало страшно. Машина обдала ее грязью с ног до головы и, не притормозив, умчалась в город.

— Чтоб ты перевернулся и не доехал до дома! Чума собачья! Отморозок! Будь ты проклят! — плакала баба. А из окна правления смотрел на нее председатель колхоза и хохотал:

— Ну дает дружбан! Вон как бабу отделал. До ночи не отмоется. Не увидел ее, иль специально отмочил? Ну и лихач, старый перец! И как он так прицельно ее обосрал?

А Тишанский, глянув в зеркало, увидел, как облитая грязью баба перебежала дорогу и возле своего забора, уже в безопасности, проклинала его, подняв кулаки над головой. Старик радовался, как ребенок:

— Классно достал профуру! Будешь помнить меня, с-сука доходная!

Уже помывшись и переодевшись, Анжелка решилась позвонить Василию. Конечно, она не была уверена, что первый муж согласится помочь и защитить. Но так хотела кому-то пожаловаться, поплакаться на свои беды и страхи, может хоть он поймет и посочувствует, а может даже прижмет старого козла, поговорит с ним как мужчина с мужчиной, тряхнет, пригрозит, предупредит. Ведь Васька теперь в первой тройке городских богатеев и с ним считаются все. Об этом ни раз слышала Анжелка и часто ругала себя за необдуманный, поспешный разрыв с первым мужем.

— Анжела! Что случилось? Чего звонишь? — услышала недовольный голос.

— Васек, меня хотят убить за то, что я не отдалась! — рассказала о Тишанском коротко.

— Я знаю этого человека, но мы с ним не дружны. У нас разный бизнес и возраст. Никогда не приходилось плотно общаться с ним. Не знаю чем тебе помочь. Говорить с ним, но о ком? Мы никем не приходимся друг другу. Он просто не поймет и вряд ли воспримет всерьез мои слова. Ну, а нанять кого-то для разговора с ним, ты сможешь сама.

— Да он никого не примет! Пойми, старик считается только с людьми своего круга. Всех остальных считает быдлом, стадом! Потому звоню тебе. Он прислушается и отвяжется. Ты, единственный, кто сможет достойно провести этот разговор! — уговаривала Анжелка сквозь слезы.

— Почему твой муж не идет к нему?

— Пытался. Ничего не получилось. Он облил его грязью, как и меня. А в дом не пройти. Там охрана, сам дед от встречи с Михаилом отказался.

— Думаю, что мое вмешательство не поможет, если не ухудшит ситуацию. Обратись с заявлением в милицию! Придай огласке. Одно это остановит старика. Зачем ему в такие годы иметь дела с ментами?

— Я была там! Заявление не приняли, а саму высмеяли. Не поверили и чуть ли не выгнали взашей. В прокуратуре ответили, что занимаются криминалом, а я пришла с болтовней, что у меня нет никаких доказательств. Вот если бы он изнасиловал или попорол ножом, ранил бы из пистолета или были бы свидетели, очевидцы случившегося, какие видели б, как он принуждал или насиловал, тогда они взялись бы за это дело!

Вася горько усмехнулся. Он понимал, что Анжелка оказалась в ловушке, из какой ее никто не хочет вытащить.

— Анжелка! Ты путалась со стариками и покруче Тишанского. Разберись с ним сама. Даю слово, это ему нужно опасаться тебя. Я, поверь, не знаю этого человека путем. А оказаться оплеванным, как твой второй муж, мне не хочется. К тому ж в моей семье меня не поймут, с чего ради я вмешиваюсь в твои отношения с хахалями?

— Да ни хахаль он мне!

— Это сегодня. А завтра кто тебя знает. Я не хочу из-за тебя попадать под перекрестный обстрел. Я одно советую, есть у тебя муж, пусть докажет, что он мужчина. И не только в постели.

Но Михаил был в отъезде, эта командировка оказалась очень долгой. Михаил поехал в Германию закупать элитных коров для своего колхоза. Он крайне редко звонил домой, экономил деньги, все хотел привезти Анжеле оригинальный подарок и не знал, как она живет, что у нее нового?

Как раз в этот вечер к Анжеле приехал сын. Андрей не Собирался долго гостить у матери и появлялся в Липках из-за своей девчонки. У матери он ночевал. Общался с Анжелой очень коротко, неохотно. И женщина видела, что взрослеющий Андрюшка все дальше отдаляется от нее. Он редко предупреждал Анжелу о своем приходе, чаще появлялся неожиданно. Вот так и сегодня, появился в дверях внезапно и гаркнул во весь голос:

— Здравия желаю всем в этом доме!

Анжела от неожиданности чуть не выронила из рук кастрюлю с борщом.

— Андрюшка, как ты меня напугал!

— Не ждала! Иначе не боялась бы!

— Я совсем одна. А нервы на пределе.

— Где ж твой сожитель? — ухмыльнулся криво.

— В Германию отправили за коровами. Купит породистых для хозяйства и вернется.

— Давно он там?

— Уже с неделю. Троих командировали на ферму. Говорят, что те коровы по пятьдесят восемь литров молока дают за сутки. Наши рекордсменки только по двадцать, да и старые уже. Чем их ни корми, молока мало и жирность низкая. Вот и решили стадо омолодить и улучшить.

— А я слышал от бабули, что наши коровы из-за плохой жратвы скоро вообще доярок к себе не подпустят. Немецким наши харчи совсем не подойдут.

— Андрейка! Михаил рассказывал, что наши коровы никогда не дадут хорошего молока. Непородистые они! Потому стадо нужно заменить полностью.

— А он для чего там?

— Выбирать коров будут вместе с ветврачом. Сто- ют те буренки очень дорого. Каждую за валюту покупать придется!

— Разбогатели, если коров за границей берете!

— Иван Семенович говорит, что нужда заставляет нас, велел каждую корову проверить лично и тщательно.

— Это как? — удивился Андрейка.

— Я в том не разбираюсь…

Михаил тем временем был на немецкой ферме. Вот уже неделю смотрел он, как содержат здесь коров, чем кормят, как доят, какой уход условия содержания.

Человек немел от восторга. В какое сравненье могли пойти те фермы с горбатыми, щелястыми и ветхими колхозными коровниками. Здесь все было механизировано. От кормления до дойки, уборка ли каждого стойла, поение, все здесь было продумано. На ферме справлялся один оператор. Возле коров не носились с криками доярки, не пинали скотники животных лопатами, не материли коров при чистке и раздаче кормов. Все делали автоматы.

Мишка смотрел на это с болью и думал:

— А попадут они к нам в хозяйство, сумеют ли привыкнуть, будет ли их удой таким же, как здесь? Ох, и вряд ли! — вздыхал человек.

Десять коров нужно выбрать для хозяйства. Как сказал председатель, покупать только лучших. Зоотехник задумался неспроста. И вдруг почувствовал, как его кто- то тронул за локоть. Оглянулся, увидел фермершу. Поздоровались. Общение облегчалось тем, что хозяйка пусть с трудом, но говорила по-русски. Как сама о себе сказала, что у ее семьи глубокие русские корни и ей всегда интересно общаться с русскими. Может, потому уже на третий день она пригласила Мишку в гости к себе домой.

— А почему только тебя? — удивился ветврач и представитель хозяйства.

— Да кто ж ее знает! Я не просился, никаких намеков не делал. Сама баба позвала!

— Счастливый мужик! Тебя женщины издалека чуют, хоть у себя в деревне или за границей! Видно, есть в тебе что-то особое, что притягивает бабье.

— Ты там не забудь поторговаться. Может, уступит в цене? Все ж десяток коров берем, — напутствовали зоотехника.

Но ни в этот вечер, ни в последующие, разговора о цене не было.

Фермерша говорила о себе, спрашивала Михаила, как он живет. Интересовалась, есть ли у него семья, дети, родители, сколько он получает, какой у него дом и личное хозяйство?

— Ничего нет, только огород? И сколько гектаров земли ваши?

Слушая ответы, Эльза то смеялась, то хмурилась.

— Как вы живете? Жена работает? Почему нет общих детей? Как укладываетесь в свой бюджет? Чем занимаетесь после работы?

А на четвертый день предложила Михаилу остаться у нее на ферме и поработать пару лет по контракту. Назвала зарплату, какую ему будут платить, сказала об условиях и требованиях к человеку.

— Вы не пожалеете о своем согласии, это я обещаю, — сказала улыбчиво. Михаил не поспешил с согласием. Но в конце недели его нервы стали сдавать. Хозяйка все больше притягивала к себе. Она держалась просто, естественно, не жеманничала. Но Мишка сразу уловил тот тихий, неслышный другим, зов женщины предназначенный только ему.

Человек еще медлил, колебался. И тогда Эльза решилась первой:

— Миша! Вы мужчина, так будьте смелее!

На минуту вспомнилась Анжела. Вымученная улыбка на лице, желтая, морщинистая кожа, усталые, запавшие глаза, тонкая полоска губ, взлохмаченные волосы, вечные недопонимания и ссоры, жизнь без тепла и любви, словно по принуждению.

— Сколько я с нею проживу? Хорошо если десяток лет! Но вряд ли… В последнее время совсем в разнос пошел. А рядом никого. Анжелка с больным возиться не станет. Ей нужен здоровый мужик, как жеребец. Я уже сдаю. Ну, сколько еще потяну, года три, если повезет. А дальше что? Выбросит из дома как старую тряпку. Куда пойду? Кому я буду нужен старый, с копеечной пенсией, без крыши над головой и без сбережений! У Анжелки все есть. Эта баба и меня обставила. Ей не страшно остаться одной. Не при-ведись мне придется снова стать бездомным, уже не переживу. Сколько можно заново вставать на ноги. А и запас у жизни почти иссяк. Здесь берут меня, а там, вот-вот прогонят! — размышляет человек и слышит:

— Миша! Так что решил?

— Остаюсь…

Когда в Липки вернулись двое мужиков и сказали, что зоотехник остался в Германии, никто из деревенских не удивился и сразу поняли, что нашлась на Мишку баба даже за границей. Все колхозники хохотали, что, поехав за коровами для хозяйства, Мишка, прежде всего, помнил о себе.

— Он на два года контракт заключил, так нам сказал. Обещался после того к нам вернуться! — говорил ветврач.

— А мы что? Ждать его будем? Да идет он к той матери! — злился председатель:

— Какая-то кобелиная прыть у мужика! Как увидит другую юбку, так и лезет под нее, окаянный! Тут на одну ни сил, ни времени нет! Этому десятка на ночь мало!

— Так он что? Насовсем там остался? — спрашивала Анжелка у ветврача вернувшегося из Германии вместе с коровами.

— Откуда я знаю? Он контракт на два года заключил. Сколько там пробудет, кто его знает. Может завтра вернется. А может никогда…

— Анжелка! Ты опять холостячка! — загалдели деревенские мужики.

— С чего взяли? Вернется через два года! Вон с Кавказа воротился, от родни! Из Германии подавно смоется! — успокаивала себя баба. Она много раз пыталась позвонить Михаилу, но со станции отвечали, что абонент недосягаем, находится вне зоны действия сети.

Баба ждала, что Мишка сам позвонит, прояснит ситуацию. Но человек молчал.

Анжела не знала, что решил Михаил? Вернется ли он к ней и когда? А может он хлопочет, чтобы ее взяли работать за рубеж?

— Черт знает, что за мужик? Ну, сказал бы определенно чего ей ждать? Ведь перед отъездом все было нормально. Не грызлись, не было повода для обид. Все шло как никогда спокойно. Они и не предполагали того, что Мишка может не вернуться в деревню. Наоборот, строили планы на отпуск. И вдруг полный облом. А может, он решил проверить временем? Но куда ему? Возраст уже не тот, — думает Анжела, вспоминая слова ветврача о поездке и Мишке:

— Хозяйство у той Эльзы конечно крепкое. Куда нам до ней? Вот таких коров мы только десяток купить осилили. А у нее их больше тыщи! Чуете, какой доход у бабы только от молока! Ну да еще телята, а молодняк, какой через год телиться будет? Вы глянули б на ее усадьбу! У нас таких отродясь не было. Меня туда не приглашали, зато Мишка говорил, что там все обустроено, лучше, чем в городе. Спутниковая антенна, в доме кондиционеры, сауна, биде. Мишка и не знал, как им пользоваться. Ну и конечно хозяйка ни чета Анжелке. Сама из себя пышненькая, как булка, волосы светлые, все в локонах, лицо белое, румяное, глаза синие. На такую приятно глянуть. Когда говорит, голос как колокольчик звенит. Умеет играть на фортепиано. А уж готовит, за уши не оттащить.

— Почему ж такая не замужем? — спросила Анжела, не выдержав.

— Была семейной. Но то ли развелись, или умер ее мужик, так и не врубился. Да и зачем мне та Эльза, я на нее не запал. А вот Мишка вкруг нее с первого дня завертелся!

— Тьфу, козел!

— Ну, эта фермерша тоже не промах. Враз его раскусила и в дом к себе позвала. Мишка оттуда в десять утра вываливался. Садился в хозяйскую машину и ехал на пастбища. Возвращался только к вечеру. Эльза им была довольна. Такое сразу видно. Они быстро меж собой поладили. Когда мы ему стали говорить, что пора возвращаться в деревню, мол, пошалил да будет, наш зоотехник так заорал, будто его кровно обидели, и ответил:

— Завидуете мне, козлы! Хотите, чтоб снова я впрягся вместе с вами в ту лямку холуйской безысходности? Чтоб вместе с вами месил грязь на улицах деревни, утопая в ней по самую задницу? И зависел бы от настроения придурка председателя, какой никогда не считался со специалистами, не берег и не помогал никому! Что я видел в ваших Липках, кроме брани, пьяни и нищеты? Да ни черта! Я не вернусь! Я устал! Возвращайтесь сами, без меня! Вот мы и приехали, без Мишки, но с коровами!

— Вот и славно, что сами вернулись и скот привезли! А Мишке мы быстро найдем замену! Пусть не гонорится старый козел! Он на Кавказ так же уезжал. А потом просился за ради Бога взять обратно! Мы его тогда пожалели. Теперь, когда запросится, ни за что не возьмем! Ни приехать, ни уехать по-хорошему не может. Всех обгадит мерзавец, наглая дрянь! — ругался председатель.

Ему было жаль Анжелку. Ее бросил мужик на потеху и на смех всей деревне. За что? Попробуй, разберись в чужой семье.

Баба держалась, пока была на людях. Но когда вернулась домой, все посыпалось из рук. Она была уверена, что Мишка уже никогда не приедет в деревню. Он оставил ее.

Любовники много раз бросали Анжелу, особо в последнее время. Они тоже переставали звонить, старательно избегали встреч. И если приходилось случайно столкнуться, старались пройти мимо, не здороваясь, будто не заметили, не узнали. Но с любовниками она не задерживалась надолго под одной крышей. О них не знали окружающие. Здесь же вся деревня видела и будет сплетничать о ней в каждом доме.

— Мам! А от меня Мишка сбежал! Остался работать в Германии! — звонит Анжела Варваре. Та не удивилась:

— Я тебя предупреждала, но ты не поверила! — усмехнулась ехидно:

— Думала, что он любит? Знаешь скольким головы заморочил, счету нет! Ты не лучше их, помни о том, — брала свой реванш за прошлое. Слов для утешения дочери Варя не находила:

— Ты, безмозглая дура! Все знала, но поверила в свою исключительность. А зря! Не стоило тебе себя переоценивать, и жила бы с Василием припеваючи, не зная бед! Скольких сменила после него, сама не припомнишь, а осталась одна, брошенная и опозоренная. Не ходи! Он не вернется к тебе никогда. Уж такой он кобель, ни на какой цепи не удержишь. Успокойся, угомонись, найди себе человека для жизни.

— Мамка! За что ругаешь? Я ради Мишки жила в этой вонючей деревне. Думала, что мы с ним навсегда вместе. Но он не звонит и не пишет, как будто похоронил меня!

— Ты у него ни первая, кого оставил не прощаясь. Он спокойно оставил жену с детьми и не поддерживал с ними никакой связи. Так там родные дети! Ты для него очередная баба. Делай вывод и не зацикливайся. Жизнь продолжается. Не теряй время.

— Мам, я заблудилась в себе и не пойму, за что на меня валит? Чье проклятье повисло?

— Не грузи себя, не придумывай! Твоя тупость всему виной! А еще научись себя в руках держать и вовремя остановиться. Помни, на Мишке свет не кончился. Прикажи себе быстрее забыть его.

— А как? Я люблю его!

— Только мне не говори глупости. Ты никого не любила, а теперь опоздала. Жила лишь увлечениями, они быстро проходят и забываются бесследно. Отвлекись на другого.

— Но у меня никого нет, — созналась дочь.

— Это ненадолго. Оглядись вокруг и все образуется, — рассмеялась Варя. И добавила:

— Не давай ему повод к торжеству над тобой, пусть не думает, что он единственный и незаменимый. Мишка не стоит ни единой твоей слезы и переживания. Радуйся, что все случилось теперь, а не позже, когда выправить что-то было бы невозможно. Да, ты уже не молода, но и не старуха. Держись и возьми себя в руки…

— А вдруг он вернется через два года? Развене может случиться? — спрашивает себя Анжелка. Но в доме темно, тихо и одиноко. Молчит телефон, пусто в почтовом ящике. Почтальон проходит мимо без оглядки. Анжелка считает дни, недели, они тянутся мучительно долго. Женщина уже сама начинает понимать, что чуда не будет. Надо как-то устраивать жизнь, подумать о будущем. Ее все больше тяготит одиночество.

Деревенский люд, поругав Мишку, посмеявшись вдоволь над Анжелкой, вскоре забыл о незадачливой семье. Не только у них разладилось. В других семьях тоже ни все гладко шло. Вон и у председателя сельсовета неспроста жена в саду слезы льет. Забилась в самый дальний угол и навзрыд плачет. Нет, ни муж, сын обидел бабу. Привел в дом девку, назвал своею. Без приданого, даже без смены белья, а уже на шестом месяце беременности. Невестка ни к чему не приучена: ни стирать, ни готовить, ни убрать не умеет. Только спит до обеда. А встанет, рожу не помыв, к столу садится. Сказала сыну, что в дом бездельницу привел, тот скандалить стал. Наорал на мать. Она им обоим на двери указала. А вечером муж вернул обоих. Жене пригрозил саму в другой раз из дома выкинуть. Так и пришлось бабе у невестки в служанках быть. Та, через неделю и вовсе на шею села, обнаглела вконец. Потребовала, чтоб завтрак свекровь в постель приносила. Сослалась на токсикоз. Мол, встать не могу, тошнота с изжогой вконец извели, голову не поднять. Теперь и свекровь света не видит. Голову не поднимает, только слезы льет молча. Ждала в дом помощницу…

У пчеловода того не легче. Единственная дочь опозорила на всю деревню. Второго внебрачного в подоле принесла. Едва научили ходить первую внучку, как дочка вышла из спальни, хохоча, и объявила:

— Ну, старики, радуйтесь до упада! Второго родила! Пацана!

— Ты что сдурела? — ухватился отец за ремень. Мать дар речи потеряла.

— Иль тебе одного выблядка мало было? — пришла в себя и выдернула из-за печки каталку. Но в спальне закричал малыш. Дочь к нему сломя голову кинулась, кормить пора сына. Тут уж не до разборок.

— От кого же этот пострел? — глянул пасечник на нежданного внука. И оглядев, сказал:

— Опять от Данилки, его копия. Хорош мерзавец! Пойду ухи рвать! Сколько ж можно детей стружить и не заботиться об них. Нешто мы должны с ими маяться до гроба? Когда наша корова мозги заимеет? Ить когда успела? С избы не высовывалась, а дитенка принесла, срам единый, да и только. Как людям в глаза смотреть. Навовсе семью испозорила сука!

— Проучи ты ее, отец! Выпори бесстыжую! — выла бабка.

— Как ее тронешь, она дитенка кормит! Иль запамятовала, ить сама баба! Куда теперь денешь, коль народился, нехай живет! — обнял жену и сказал тихо:

— С внуком тебя, бабка! С новым человеком, с мужиком! Может, он хорошим мальцем вырастет. Говорят, что эти нагулянные, все, как один толковыми и умелыми вырастают. Может, и наших Бог увидит.

Коль Он дал родиться, без куска хлеба не оставит. Не выбросишь же их из дома. Куда мы денемся. Поднимем, покуда живем.

А вскоре вышла бабка на завалинку свынесла подышать свежим воздухом. Никто в деревне не удивился и не судил семью. Их дочь, пусть корявая, грубоватая, сколько лет проработала на ферме дояркой. Хорошо зарабатывала, и в доме помогала старикам. Родила себе детей, не разбив ничью семью, ни у кого ничего не просила и не требовала. Может от того не обижали девку деревенские. Ни одного плохого слова вслед ей никто не сказал. Наоборот, помогали семье запасти дрова и сено, вовремя управиться с картошкой. А коли чего-нибудь к весне не хватало, делились люди с семьей.

— Ну почему ее нескладную, полуграмотную, с двумя нагулянными, любит деревня, а меня не понимают? Чем она лучше? — удивлялась Анжелка.

— А вон Гальки. С малолетства в хозяйстве на конях работал. Голожопым до самой зимы бегал. Теперь прораб в хозяйстве! Выучил колхоз. Первый дом себе построил. Вон какой терем в два этажа! Давно ли по нужде в лопухи бегал, теперь без галстука во двор не выходит. И только я неудельная, — вздыхает Анжелка сокрушенно.

Баба давно забыла о Тишанском, да и старик не показывался в деревне. О нем все забыли, будто и не был дед в Липках никогда.

Анжелка теперь спокойно ходила по деревне, хоть днем или в потемках, не боясь никого. Она уже не спешила домой, зная, что там ее никто не ждет и не встретит.

Но однажды утром к ней в окно постучали. Баба выглянула и увидела почтальонку. Та держала в руках письмо:

— Получи, но распишись сначала! Аж из самой Германии пришло. Вон сколько марок понаклеено и все ненашенские! — позавидовала бабе. Анжелка, спешно расписавшись, вскочила в дом. Конверт дрожал в руках. Как давно она ждала его, как вспыхнула, увидев почерк Мишки:

— Анжела, здравствуй! Ну, вот я и объявился! Может, и надо было написать раньше, но хотелось, чтобы все улеглось, погасли все страсти, сплетни и слухи, каких наслушалась досыта, в этом я не сомневаюсь. Ох уж эти Липки! Они как страшный сон преследуют меня и сегодня. Лапотная, грязная деревня, сколько пережито там и выстрадано, вспоминать не хочется. Ничего общего с днем сегодняшним, в каком живу и чувствую себя человеком. Я себе не верю, в собственное счастье.

— Я понимаю, что ты, как и все, ругаешь меня за то, что остался работать здесь. Но, посуди сама, такой шанс выпадает один раз в жизни, да и то не каждому. Мне не просто предложили работу по специальности, а и назначили за нее хороший оклад, несравнимый с тем колхозным. Кроме того, у меня прекрасное жилье — трехкомнатная квартира, полностью меблированная, современная и комфортная. Питаюсь просто сказочно, в ресторанчике, где завтракают, обедают и ужинают все работающие вместе со мной и сама фермерша. Я чувствую себя здесь превосходно, ни в чем не нуждаюсь. О таких условиях только помечтать. Здесь и вправду все для человека. Короче, обо мне беспокоиться не стоит. Я доволен и счастлив всем, что имею.

— Знаю, ты сейчас упрекаешь меня, что я устроил свою жизнь, а ты осталась в тех забытых Богом «заброшенках». Но, что поделаешь? Ты можешь перебрать»! в город, там у тебя превосходный коттедж и можешь жить в нем всегда, в городе, где куда как проще устроиться на работу, проводить время среди приятных тебе людей. Впрочем, тебя этому не учить. Ты всегда и везде оставалась горожанкой, изнеженной, но очень хваткой и беспощадной.

— Не злись, Анжелка, я пишу правду! Ведь как жестоко обошлась ты со своим первым мужем! Я это помнил всегда и не хотел для себя его участи! Именно потому никогда не знакомил тебя со своими друзьями и не называл женой. Я слишком хорошо изучил, а потому никогда не верил тебе. Ты злее и кровожаднее самого лютого зверя. Сама о том знаешь и не можешь не согласиться. Все твои родные люди слишком много стерпели от тебя. Мне тоже перепало от твоих щедрот. Сколько оскорблений и унижений перенес— ни счесть, а после этого ты еще ждала восторгов, признаний в любви! Ты неподражаема, старая, гнусная акула. Скольким мужикам отравила жизни, искалечила судьбы! Сколько людей, умирая, прокляли тебя! Но скольких ты еще сживешь со свету! Ты хотела, чтоб я вытащил тебя к себе в Германию, Анжелка, неужель столь наивна? Или меня считаешь идиотом? Я терпелив, но не дурак. И помню все твои обещанья и угрозы, когда я ослабну как мужчина, ты выкинешь меня за ворота. Если я посмею изменить, прирежешь ночью своими руками! Я смеялся, хотя знал, что эта угроза совсем не шутка. Ты ревновала не из любви, боялась во мне своего повторения. Ты никогда не знала настоящей любви! Секс — лишь грязный финал. Он вовсе не любовь, какая прошла мимо, даже не задев тебя.

— Конечно, спросишь, зачем я все это написал? Да для того чтоб знала, я никогда не вернусь к тебе.

— И не считай козлом или бабником, я не отношу себя к этим категориям людей. Просто с недавнего времени научился заново уважать в себе мужчину и человека, перестал быть зависимым от вздорной, распутной бабенки, ведь если признаться честно, я давно потерял к тебе интерес и желание. Все заставлял себя не оплошать в постели. А потому наши ночи казались мне мучительными и бесконечными. В таком режиме долго не протянешь.

— Теперь я счастлив по-настоящему. У меня наконец-то, впервые в жизни, появилась желанная женщина. Она отдается без условий и условностей. Эльза — моя жена перед людьми и Богом. Как тебе ни смешно, мы ждем ребенка. Жена не говорит, что не успею вырастить, что я гожусь в деды, а не в отцы, как считала ты. Она верна и любит, я отвечаю взаимностью.

— Кстати, передай от меня привет Варваре. Пусть она простит, перед нею единственной я виноват. Дай Бог ей счастья с другим. Она того заслужила. Жаль женщину, мало радости выпало на ее долю. Ты у нее есть, но тебя и нет. Может твой сын сумеет ей заменить непутевую, бездушную дочь. Варя хороший человек и мне с нею было действительно здорово! Я буду помнить эту женщину всегда, до конца жизни. Тебя вычеркну из памяти, как самую черную ночь в судьбе. Какое счастье, что она закончилась!

— Я не даю тебе свой адрес! Ведь его оставляют друзьям и людям, с какими хочется встретиться вновь. В этом случае скажу честно: — «Да минует меня чаша сия!»

…Анжела сложила исписанные листы, положила их в конверт, долго смотрела невидящими тазами в темный угол дома. Ей было обидно и больно, горько, что даже поделиться своей бабьей бедой было не с кем. Сухие рыдания разрывали душу, но слез не было. Только кулаки сжимались судорожно в бессильной злобе.

— Козел! Нечисть! Отморозок! Отвел душу, кобель! Уж лучше б смолчал и не писал эту хренатень! Ты был несчастным? А я была ли счастлива с тобой, отрыжка свинячья? Разве ты мужик, собачье говно? Жил на моей шее как пиявка! Себе ни одной тряпки не купил. Когда тебя одела и обула, стала не нужна! О чем раньше думал? Не можешь обеспечить семью, не заводи ее. На одном только члене она не удержится. Потому, ни с одной бабой не ужился. И моя мамашка долго не выдержала б! Я ли ее не знаю! Ты нашел женщину по себе? Да будет базарить, хорек! Присосался к кошельку и все на том! Но и эта раскусит отморозка, выкинет, как клопа из постели! Куда поползешь, кила овечья? Ты никому не нужен, кретин подзаборный! Подумаешь, он не вернется! Ну и хрен с тобой! Кто тут по тебе заплачет? Да таких, хоть юбкой черпай на каждом углу! Сколько хахалей из-за тебя, мудака, упустила! — говорила Анжела в темноту дома.

Она еще долго ругала, кляла Мишку, но, выкурив сигарету, успокоилась:

— А чего я зашлась? Вот дура! Ни сокровище потеряла! Всего-навсего облезлый хахаль не захотел вернуться. Ну и хрен ему в жопу! Хорошо хоть предупредил, что притормозился там. А то бы ждала его два года! Теперь руки развязал! Могу клеить кого угодно и не оглядываться, что пробурчит мне в постели интеллигент из коровника! А ведь он, если по сути, самого себя не смог бы прокормить на свою зарплату. Смех признать такое вслух, — досадовала баба и вдруг заметила мелькнувшую за окном тень.

— Кто это? — испугалась Анжелка, отпрянула от окна вглубь комнаты. И вдруг вспомнила, что Мишки нет, а значит, можно заклеить любого хахаля.

Баба выглянула в окно, но во дворе никого. Она прислушалась. Уловила звук шагов поднимающихся по лестнице на чердак. Анжелка мигом свернула к лестнице, увидела захлопнувшуюся дверь чердака и крикнула:

— Эй! Кого черти принесли? Живо вытряхивайтесь! Не то милицию вызову, всю деревню подниму на ноги! — стучала по лестнице палкой.

Дверь чердака открылась. И Анжелка услышала:

— Мам! Ну, чего шумишь? Это я, Андрей! — узнала голос сына. Баба, чертыхаясь, вернулась в дом, задумалась, как станет жить дальше?

— Конечно, оставаться в деревне больше нет смысла. Нужно продать дом и перебираться в город. Там не спеша, подыщу работу, охмурю какого-нибудь лоха и заживу, забив на всех с прибором, — улыбалась сама себе.

— Вот только сначала нужно появиться в городе, разведать обстановку, приклеиться где-нибудь на фирме, застолбить для себя место, а уж потом всем остальным заняться, — решает Анжелка.

— А что если к Ваське подвалить? У него теперь этих фирм по городу не счесть! Подыщет что-нибудь для меня. Ведь ни чужой, помочь должен. Зачем самой бегать искать, этот и на зарплату не поскупится. Его главное разжалобить. Скажу, что Мишку выгнала. Поняла, что не люблю. А теперь без копейки осталась, сижу на одном хлебе. Тут же Андрейка приехал на лето, его и покормить нечем.Так Вася завтра утром примчится. Багажник так загрузит, что до конца года харчей хватит. Добавлю, будто Мишка теперь в Германии, а перед уходом все деньги забрал.

— Нет, нельзя говорить, что выгнала. Вася не поверит, что выкидывая козла, позволила ему забрать все деньги. Василий посмеется над брехней. Скажу, как есть, что уехал в командировку, взял все деньги, а там новую юбку нашел. Возвращаться не собирается…

— А он скажет: — «Покажи письмо».

Анжелка в комок сжалась. Уж лучше ничего не надо, чем это письмо показывать, — думает баба.

— Нет, нужно закинуть о работе. И пожаловаться на нехватки. Но о Мишке ни слова. Вот только Вася тоже ни морковкой делан. Обязательно спросит, почему вздумала в город перебраться? И куда дену Мишку? Сказать, что разошлись? Но деревня ему все равно скажет, что козел меня бросил. Он и мать в свое время оставил, неудивительно что и меня кинул. Так и сморожу, ведь оно так и есть! — хмурилась Анжелка. Баба решила не откладывать задуманное и набрала номер телефона Василия.

— Анжела! Ты когда звонишь, на часы смотришь? Имей совесть, скоро полночь! — услышала недовольный голос, и тут же сообразила:

— Вася! Ну если б меня ситуевина не достала, не потревожила б так поздно.

— Что у тебя стряслось?

— Понимаешь, Мишка уехал в Германию в командировку и оставил меня без копейки. Все взял. А у нас с Андрейкой продукты кончились. Купить не на что. Сама бы обошлась, а сына жалко, — лепетала баба.

— Так он еще полгода назад уехал. И что? До сих пор не вернулся?

— Нет…

— Ну, теперь уж не жди! Не вернется! Так ты что, все это время без денег и продукты не покупаешь?

— Какая моя зарплата в колхозе, сам знаешь, на хлеб и сахар, а на чай уже в долг бери! Хочу в город вернуться. Помоги с работой, возьми куда-нибудь к себе! Измучилась вконец в этой нищете, сил больше нет, помоги!

— Короче! Дай закурить, а то так жрать охота, что переночевать негде! — расхохотался в ответ Василий и сказал:

— Ты предел знаешь? Я тебе кто? Сколько лет назад развелись? Мы посторонние друг другу люди! Трудно сына накормить? Сейчас позвоню, и он больше никогда не придет к тебе! Не допросишься! Я ему дал с собою денег. Андрей всего неделю в Липках. Деньги он отдал. Сколько ж еще можно с меня тянуть? Того, что сын передал, моей семье на месяц хватает. А ты что всю деревню кормишь?

— Я ни с кем не общаюсь!

— Выходит, пропила. Потому что проесть столько за неделю невозможно.

— Ладно! Как-нибудь обойдемся сами. Ну, а с работой поможешь, устроишь к себе?

— Об этом даже не мечтай! Я еще не сдвинулся, и жизнь мне не надоела! Ни в коем случае тебя не приму на работу, потому что слишком хорошо знаю. И больше не звони. Оставь меня в покое! Не навязывайся и не висни! Возврата не будет. Не докучай, — выключил телефон. А через полчаса с чердака спустился Андрей. Анжелка, едва глянув на сына, поняла, он говорил с отцом:

— Чем же я так достал тебя, что ты звонишь отцу и требуешь деньги на мое питание? Ведь я за целый день корки хлеба у тебя не взял. У своей девушки обедал и ужинал.

— Ну и зря! Полный холодильник еды!

— Зачем же врешь отцу, что нечего есть?

— Это я про запас попросила. Все бабы так делают, имеют свой заначник. Поверь, твой отец не обнищает, если немножко поддержит нас. А из тех денег что даст, своей девчонке подарок купишь. И нам что-то останется. Если мужчин не трясти на деньги и продукты, они сами не догадаются. Вот напомнила, что в том плохого? Ни на водку просила, — оправдывалась женщина.

— Послушай, я перестал тебя понимать, зачем ты так делаешь, просишь жратву и деньги, когда всего этого хватает. Или назло отцу? Лишь бы урвать от него? Но ведь он тебе никто и помогал ради меня. А я больше не хочу быть ширмой в твоей игре! Хватит! — стукнул по столу кулаком, Анжелка даже испугалась резкой выходки сына.

— Не позорь меня! Ты и так всех нас достала!

— А ну, замолчи, сопляк! Мал еще на меня рот разевать и указывать, как мне жить! Ты сначала научись вести себя со мной, встань на ноги, а уж потом…

— Кто бы говорил! Я умею себя вести. Правда не ты меня тому учила. Мне нечего стыдиться! А вот тебе даже появиться среди людей нельзя. Сама знаешь почему. Твой хвост из прошлого тянется на километры, через годы. Люди стыдятся признать, что были с тобой знакомы. Отворачиваются как от прокаженной. Я со стыда сгораю, слыша о твоих похождениях. Они и сегодня клеймом на тебе горят. Мне стыдно признаться, что ты моя мать. Но и у меня терпенье не бесконечно.

— Андрюшка, остановись! Не надо продолжать, не будь таким жестоким. Ведь это все вернется к тебе, как вернулось болью ко мне! Не отрекайся от меня. Может, я и вправду нехорошая, но в твоей крови, до самой смерти, останусь единственной, твоею матерью. И меня никто не заменит тебе, зайчик мой! Хоть ты, единственный на всем свете, не ругай меня, мой котенок, я всеми ругана, клята и мята! Кто только не обидел и не пытался обтереть об меня ноги. Все оскорбляли и обижали. Хоть ты пощади! Не плюй в душу мою! Какая ни на есть, я мать твоя! И никто меня не заменит. Только моя душа по тебе плачет, когда ты не со мной. Чем старше ты становишься, тем мне страшнее, сынок. Конечно, не всегда была права, но ведь и я обычная баба и ошибалась как все. А кто подсказал и помог? Да никто! Твой отец прекрасный человек, но за бизнесом и обломами, за неудачами и крахами, он перестал меня видеть. Мы слишком много пережили и перенесли. Он перестал видеть во мне женщину. Его ломала жизнь. Меня она тоже выбивала из седла. Случалось падать мордой в грязь, чтоб вытащить Василия. Так поступали многие, ни я одна. Но им помогали не только встать, но и очиститься. Их было кому защитить. У меня этого шанса не имелось. Я защищала нас обоих как могла. Твоя бабка была слишком занята собой. И нам не помогала. Ей было не до нас. Я понимала, что рискую потерять все разом. И однажды не выдержала и сорвалась. Сдали нервы, сгорели от перенагрузки. Тот срыв мне дорого обошелся, за него плачусь и сегодня! Слышишь, сынок! Высшее, светское общество никогда не умело поднять упавшего, простить споткнувшегося, очистить испачкавшегося. У него одно оружие: холодное презренье!

— А зачем оно нам? — удивился Андрей.

— Без него ты ничего в жизни не добьешься. Ни карьеры, ни положения, ни признания! А без этого как станешь жить?

— Я и служить буду далеко отсюда! Где-нибудь на Камчатке или в Балтийске. Зачем мне мести хвостом перед местным бомоном?

— у них, сынок, очень длинные руки. Они из-под земли достать могут.

— А я не хочу с ними дел иметь!

— Тогда ты ничего не добьешься. И просидишь до самой пенсии в капралах. А другие, даже глупее и тупей, станут командовать тобою и изгаляться, глумиться над твоею порядочностью. Спроси у своего отца, как это случается. Если он не сочтет пацаном, много интересного расскажет. Из собственной жизни, без преувеличений и прикрас, все как было в натуре. Может, тогда ты меня поймешь, — глянула на сына сквозь закипевшие слезы, но тут же спохватилась, вытерла их. И выдохнув колючее воспоминание, предложила:

— Давай поужинаем…

— Мам, я не хочу. Сварю кофе! Натуральный! И посижу с тобой рядом, ты не против?

— Ты знаешь, что Михаил остался в Германии?

— Конечно! Вся деревня гудела о нем.

— Я понимаю его. Устал человек от рутины и вечных проблем. От низкой зарплаты и скудной жратвы. А тут как из рога изобилия все сразу на него посыпалось. И он счел себя достойным, звездной болезнью заболел.

— Как это? Где он и где ты?

— Письмо прислал. Наконец решился объявить, что он не вернется.

— Так это давно все знали.

— Нет, ты не понял, он написал, что не вернется ко мне!

— Если не приедет в колхоз, как вернется к тебе? Это без письма понятно.

— Я понимала, что ждать некого! Но хотя бы написал по-доброму, мол, Анжелка, здесь кайфовее, я остаюсь насовсем. Не обижайся, спасибо тебе за все! Будь счастлива! Прощай! Так если б так написал, разве я на него обижалась бы? А то обосрал с головой, вроде хуже меня и на свете нет! Вот козел щипаный! С макушки до пят меня отделал. Расписал такою, что я хуже лысой мартышки с катяхом на голове. Какою-то уродиной изобразил, словно его чуть ни на цепи держала и грозила убить. Прирезать ночью! Ты представляешь, сынок? Да мне проще было б завести другого хахаля! Зачем мне руки пачкать? Было бы из-за кого?

— Зачем ты с ним вообще жила?

— Сначала пожалела, а потом привыкла, как пес к ошейнику. Но ведь это он грозил прирезать ночью, если увидит и застанет с кем-нибудь из хахалей. Это он следил повсюду и ревновал к каждому колу! И всю свою грязь на меня вылил. Это о нем по деревне и теперь разговоры не смолкают и даже щенков от каждой суки Мишками зовут. Это его петухи на птичник не пускали, а быки гонялись за ним до самого города. Неспроста конечно. Может он неплохой специалист, но как человек — сущее говно! Обидно, что, прожив с ним столько времени, в благодарность получила в морду! Ну да ничего! К нему его воротится! Бог всех видит…

— Мам! Ты любишь его?

— Уже нет.

— А почему плачешь?

— Это отходняк, Андрюшка. Больная и неминуемая штука. Но я выдержу! Не такое приходилось пережить, — взялась за сигарету.

— Ты куришь?

— Да, Андрейка! Зато не выпиваю. Запретила себе спиртное, чтоб не скатиться в пропасть. Многие на том погорели, особо бабы. Даже моя мать была уже на грани, но сумела удержаться. Я не должна быть слабее ее…

— Мам! Скажи честно, ты любила отца?

— Я расскажу тебе кое-что из нашей жизни, о чем никто не знает. Даю слово, ты о том услышишь первым. Я даже матери не созналась. Теперь конечно ни к чему теребить прошлое. Но ведь оно было! И нынче живет болью в моей памяти, — отпила кофе из чашки сына:

— Васю забрали в милицию в первый раз поздней ночью. Я только родила тебя. Даже суток не прошло. Я подошла к врачу и попросилась домой. Меня отпустили через неделю. Отца держали в следственном изоляторе. Ты остался с бабкой, я пошла к начальнику милиции просить, чтобы Васю отпустили домой.

Он ответил, что дело мужа не в его ведомстве. Но тот начальник его друг. Намекнул, что на последнем банкете моя бриллиантовая брошь ослепила многих. Особо женщин, которые и сегодня не могут спать спокойно. Я спросила, отпустят ли Василия, если подарю ему эту брошь? Он не ожидал, что соглашусь. А мне куда было деваться. Я уже слышала, что могут утворить с Васей.

— А что за брошка? — перебил Андрей.

— Мой отец подарил ее матери к свадьбе. А она мне. Это очень дорогая и неповторимая вещица была куплена моим отцом на аукционе в Лондоне. Поговаривали, будто она принадлежала императрице Елизавете — дочери Петра Первого. Так это или нет, я ничего не сказала матери и принесла тайком от нее эту брошь тому, кто арестовал отца. Вечером Вася был уже дома. Ни он, ни мать долгое время не знали о цене освобождения.

— Мам! Ну ведь это побрякушка!

— Сынок! Если оценить все фирмы твоего отца, соберется приличная сумма! Так вот та побрякушка, клянусь тебе, стоит в пять раз дороже! И это прекрасно знает твой отец!

— Ты рассказала ему?

— Эта брошь у него! — улыбнулась Анжела.

— Как она оказалась у отца? — не понял Андрей.

— Видишь ли, вскоре после случившегося всех нас троих пригласили на встречу Нового года к одному весьма известному человеку. Там собрался городской бомонд, чужих не было. Мы хорошо знали свой круг. И вот тут моя мать увидела ту брошь на костюме жены начальника милиции. Ты можешь представить, что было с твоей бабкой! Она лучше других знала, что у ее броши не было ни аналога, ни дубликата. Мать тут же поняла, как эта вещь попала из нашей семьи в чужие руки? Ей стало ни по себе. Указав Васе на увиденное, тут же вернулась домой, а меня назвала негодяйкой, опозорившей семью, предавшей память отца. Я пообещала, что верну ту брошь ей, хотя тогда и не представляла, как это сделать? Вася тоже обиделся, сказал, что он обо мне был лучшего мнения и не думал, что я так бездумно поступлю с сокровищем. Долго, почти два месяца, ни мать, ни муж не разговаривали со мной.

— Из-за какой-то брошки? — округлились глаза сына.

— Она была семейной реликвией, памятью, ей чуть ли не поклонялись. Но оба забыли, что ею я выкупила Васю. Я считала, что его жизнь и здоровье дороже всего. Но муж не согласился и сказал, что, мол, поспешность не оправдание, мол, не имела на это права…

— Неужели отец тебя не понял?

— Легко сказано. Сынок, мне не стало жизни в доме! Мать презирала, а муж перестал доверять. Мне не оставалось ничего другого, как вернуть брошь в нашу семью. А что делать? Скажу честно, долго голову не ломала. Ведь у начальника милиции был сын. Он учился в том же институте, где и я. Сказать честно, более тупого урода никогда не встречала, хотя внешне, будто его с этикетки сперли. Все дал Бог этому лопуху, кроме мозгов. От него шарахались однокурсницы. С ним не общались студенты. О его глупости по институту ходили легенды и анекдоты. С ним не только дружить и встречаться, ни одна девчонка не здоровалась.

— А как же он учился?

— Все решали деньги. Его отец не скупился. В нашем кругу считалось неприличным не иметь высшего образования, понимаешь?

— Но если не дано?

— Такого понятия не было, — снисходительно улыбнулась Анжела и продолжила:

— Я решила действовать через него и стала отчаянно кокетничать с тем ублюдком. Он не поверил в собственное счастье, что на него обратили внимание. Глеб вскоре стал моей тенью. Поверишь, даже возле туалета ждал. На перемене таскал в кафе и угощал кофе, мороженым, умолял прийти на свидание. Я напоминала о семье, но продолжала с ним игру, и тогда он завелся до предела, предложил покататься с ним в его машине. Я согласилась. Вася тогда был в отлучке. Он сразу повез за город. И там попытался добиться меня. Но не на ту нарвался. Конечно, я предполагала все, хотя его дерзость разозлила. Он, этот выкидыш, жертва дурной ночи, стал предлагать мне деньги. И вот тут я заговорила с ним о броши. Сказала, что если он мне ее подарит, то я соглашусь… Глеб, конечно, не знал цену этой вещицы. И уже через два дня принес прямо в аудиторию. Я была так счастлива, что словами не передать мою радость. Я принесла брошь домой и тут же отдала ее матери. Она не спросила, как удалось вернуть сокровище, мигом спрятала в свою шкатулку, а вечером похвалилась Васе. Тот спросил меня, я наплела какую-то небылицу. Но муж плохо слушал. Они с матерью ликовали. Брошь вернулась, но… ценою бесчестья и первой измены. Правда, о том никто не догадался…

— По нелепой случайности или злому совпадению, через два дня после возврата броши, Глеб погиб в автомобильной аварии. Удивляться было нечему, он очень рискованно водил машину. Даже я боялась с ним ездить. Короче, средь белого дня выехал на встречную полосу и на большой скорости угодил под КАМАЗ. Что мне тут добавить? Глеб погиб тут же. Я, честно говоря, вздохнула. Ведь ни его мать, ни отец не узнали, куда делась брошь? Иначе Глеб мне обязательно проговорился бы, — вздохнула женщина.

— Матери я рассказала, как вернула брошку в семью. Она долго бранилась. Но я напомнила, что именно они с Васей толкнул меня на этот шаг. После того она вскоре подарила то сокровище Васе на его день рождения. Поняла, что надеть, носить открыто уже не сможет. Чтоб избежать соблазна, отдала зятю, не позволив ему вернуть брошку мне. Он ее бережет от всех, зная цену, хранит как память.

— Ничего себе подарочек! — едва продохнул Андрейка и вспомнил:

— А ведь я видел ее. Лежит в отцовском сейфе в коробочке, на пять замков закрытая. Отец никому в руки не дает. И зовет ту побрякушку твоим именем.

— Вот как? — удивилась баба. Усмехнувшись печально, Анжела продолжила:

— Вася ни о чем не спрашивал меня. Кажется, он предполагал, но не хотел слышать неприятное для себя. Понятно, я не сказала бы ему правду.

— А почему? Ему тоже надо было знать цену своего риска! Он винил тебя в своих оплошках! Разве это порядочно? — возмутился сын.

— Потом его задержали на таможне. Я и здесь нашла подход. Переночевала среди дня в кабинете нужного человека. Васю отпустили. А я еще подарок получила из только что конфискованного груза — пару золотых цепочек с рубинами и жемчугом.

— Муж так и подумал, будто выпустили его, разобравшись в документах. Но, даю слово, к ним никто не прикоснулся. Я тоже ничего Не сказала. Мужчины на таможне галантны и щедры. Мы и потом с ними приятно проводили время, и никто о том не пожалел, наоборот вспоминали с восторгом. Васю тоже старались не тормозить особо, на многое закрывали глаза. Но… Всего не предусмотришь. Твой отец разозлился на водителей. Троих за пьянство уволил. Гаишники остановили все три фуры. Шоферы надрались до визга. Нет бы извинились, попытались бы уладить ситуацию, ежи с кулаками набросились на ребят. Те досмотрели груз и доставили фуры на таможню. Ох, и досталось нам тогда! Вася чуть ли ни чокнулся. Но… Водители раскололись до самой задницы и с головой высветили отца. Мы с тобой были на Канарах. Все, что я там соскребла, пришлось выложить и еще добавить. Грозил реальный срок за контрабанду, и немалый! Хорошо, что я прилетела вовремя. Уголовное дело на мужа уже раскрутили на полную катушку. Мать ничего не хотела слышать, а уж помочь зятю вовсе не собиралась. Уж как только ни ругала! Меня в упреках утопила, что вышла замуж за придурка и неудачника, советовала развестись с ним, пока не поздно. Уж чем ни грозила мне. И все же я вытащила Васю! Чего это стоило, знаю только сама. Прошла через все круги ада, через групповуху и унижения, через такой позор, какой никому не снился. Жизнь тогда показалась мне падением в бездонную, черную пропасть, из какой не вырваться и не вылететь ни одной живой душе. Тогда я впервые прокляла свое рожденье. Ведь имея семью, осталась наедине с бедой. Ведь ни подсказать, ни помочь, ни поддержать было некому. Я боролась за Васю одна. А это, сынок, очень трудно, — полились невольные слезы по щекам. Женщина их не почувствовала и не заметила.

— Твой отец тогда понял все. Он вернулся домой из следственного изолятора весь избитый, черно-синий, опухший до неузнаваемости. Следователь, видно, озверел вконец. Водители признали все, дали показания, какие устраивали следствие. А твой отец упорствовал и мог поплатиться жизнью. Я этого не пережила бы и помогла насколько хватило сил и ума. Но… За это получила презренье всюду и прежде всего в своей семье.

— За что? — возмутился сын.

— Мой спасательный круг не устроил никого. Мать отвернулась, поняв все без слов. Да и слухи до нее дошли быстро. А твой отец, придя из следственного изолятора, ложился спать отдельно и даже не подходил к моей постели, стал брезговать мною как женщиной, отказался от меня как от жены, молча и без объяснений. Они были уже излишни. Я сама все поняла. Но, оттолкнув от себя, он буквально бросил меня в руки других мужчин, демонстрировал на глазах у всех полнейшее равнодушие и пренебреженье мною. Это сразу было замечено. Что оставалось делать? — горько вздохнула Анжела и, помолчав, будто вспоминая, тихо продолжила:

— Нет! Нас никто не пытался примирить, а дело стремительно шло к развязке. И не надо врать, мы оба чувствовали финал. Мы уже не шли, а бежали к нему не в силах остановить развязку. Я устала от той жизни, мне надоело быть спасателем, на какого плюют со всех сторон, презирая его услуги и самого. И хотя другого выхода не было, все ж пыталась сохранить хотя бы видимость семьи. Но и это не получилось. Отец знал все. Ему со всех сторон жужжали в уши угодливые доброжелатели. Они нашептывали Василию о моей интимной жизни с высокопоставленными людьми, какие помогли приобрести в аренду гараж, купить автостоянку. Если бы не их помощь, Василию никогда не видеть бы всего этого. Но я помогла тем людям не увидеть многое. Но Васе было предпочтительнее прикинуться «лопухом», эдаким придурком. Вот он и сыграл в благородный гнев, увидев в моей шкатулке незнакомые украшения.

Анжела допила кофе. И, закурив новую сигарету, продолжила с усмешкой:

— Как просто изобразить из себя обманутого? И в то же время вылезать сухим из наручников и следственного изолятора, не заплатив никому ни гроша. Ведь он не мальчик, чтоб свалять Ваньку и поверить в торжество справедливости, о какой лопочут юнцы и шизофреники. Я в эти сказки перестала верить в день смерти своего отца. Он, как я потом узнала, действительно ни в чем не был виноват. И решения по своему делу не дождался совсем немного. Но своею смертью он очистил имя семьи, снял все подозрения и сам ушел чистым. То, что оставил нам с матерью, было заработано честно, и на те деньги никто не претендовал. Но это мой отец! Он был действительно мужчиной и неповторимым человеком. Недаром твоя бабка до сих пор его помнит и любит.

— Значит, есть за что! — откликнулся Андрей эхом.

— Твоему отцу далеко до него. Выйдя из-под стражи, он первым делом показал обществу, что меж нами оборвались все не только супружеские, а и человеческие отношения. Он бросил нас с тобой, воспользовавшись удобным случаем. Он даже не звонил целых полтора года, не интересовался тобой. Я уж не говорю о матери! Она оказалась во много раз хуже Васи.

— Мам! Но у нее не было номера нашего телефона! — напомнил Андрей.

— Сынок! У нее был номер телефона твоего отца. Да и я свой номер сменила далеко не сразу. Когда ты пошел в четвертый класс. Выходит, три года она ни разу нам не звонила. Да и потом не пыталась. Она слишком уважает себя. Любовь к нам — сплошные слова, как ненужная шелуха. Зачем оправдывать душу, в какой нет тепла? Она никого не любила, кроме отца, и прошла по жизни светской дамой, случайно угодившей в домохозяйки. И то лишь потому, что упустила время и не подыскала себе более подходящей партии.

— А моего отца она любила?

— Нет, Андрейка! Никогда! Она слишком часто и долго настаивала на нашем разводе и упрекала, что я вышла замуж за мота и неудачника. Лишь в последний год о том замолчала.

— А как же отдала ему брошку?

— Ее с собой в гроб не возьмешь. Но главное не в том. Она этим наказала меня, за легкомысленное отношение к сокровищу. В глубине души мать думала, что именно этой брошью скрепит нашу семью. Верила, что такое состояние никто не решится упустить из рук. Но мать просчиталась и потеряла все. Уж лучше б она оставила брошь себе. Хотя тогда была бы порвана последняя нитка, связывающая нас с Васей.

— Как так? — не понял сын.

— Да если б не та брошь, посмела б я просить помощь у твоего отца? Да ни за что в жизни! А так и он, и я прекрасно понимаем, что отказать мне, он не имеет права. Потому как сокровище моей семьи в миллионы раз перекрывает веж его подачки. И пусть он не брюзжит-и не жалуется тебе! Мы с ним ведем свою давнюю игру, кто у кого больше откусит. Как понимаешь, он дает нам и помогает не из милосердия и доброты. И ты тут ни при чем. Все куда банальнее и грубее. Кто из нас с ним большая сволочь, рассудит только Бог. Поверь! Я надеюсь только на Его, самый праведный, суд.

— Мам! А ведь бабка иногда звонит отцу. Я несколько раз слышал.

— Сынок! Да в том и не сомневалась. Эти своей выгода никогда не упустят. Они именно из-за этого не рассорятся. Слишком похожи. Но, знай, просто так никто из них плечо не подставит и не поможет в лихую минуту. Они роднятся и разводятся, рождают и умрут, когда увидят в том свой навар!

— Ну, это круто! — отозвался Андрей.

— Ты помнишь, я рассказывала тебе о Тишанском, ну, старик, какой меня доставал. Я твоего отца попросила помочь, чтоб поговорил с тем дедом по-мужски. Вася отказался вступиться, сказал, что не знаком и вообще не желает ввязываться в эту историю. Что тому старику нужно от меня защититься. А ему, Васе, не с руки быть громоотводом. Но на самом деле, он сбрехал. Не захотел помочь на халяву. Вот если б я предложила бы ему презент за услугу, твой отец, поверь на слово, давно бы вырвал жабры у старика, заглушил бы, погасил его. Понятно? К тому же он знает, видел мою «кубышку» и все ее содержимое. Неважно, как все это у меня оказалось. Василий прекрасно разбирается в подобных вещах и знает точную цену. Потому, горит зуб. Но у меня ни отнять, ни выпросить. Живя с мужем и матерью, стала похожей на них! И, хотя давно не ношу украшений, расставаться с ними не собираюсь ни за что, — усмехалась Анжелка.

— Мам! А зачем они, если не носишь?

— Они? Это моя уверенность, мой канат в завтрашний день. По нем доберусь, куда угодно, добьюсь всего, чего захочу. Для меня нет недосягаемого и невозможного. Твой отец просчитался и конечно уже много раз о том пожалел. Я не беднее его. Но стала бережливее и хитрее.

— Ну ты сумела его облапошить. Отец уверен, что у тебя ничего нет, ты все промотала и прожила, что ты так и пропадешь в Липках.

— Смотри сюда, Андрюшка! — открыла подвал, опустилась, пропустила сына. Включила свет. Слегка надавила на плиту в стене. Она отошла, и парнишка увидел то, что тщательно скрывалось от всех. Уж чего только не было в этом обшарпанном старом сундучке.

— Здесь хватит на десяток поколений безбедной жизни! — горели глаза бабы каким-то неистовым огнем.

— Я в этом не разбираюсь! — оглядел Андрей содержимое равнодушно и вздохнул:

— И зачем все это, если отнято все? Лучше бы вы жили с отцом одной семьей! Пожалуй, так было бы теплее всем. А то ни семья, зверинец какой-то получился. Никому радости не принесло. Для чего берегли и копили? Не пойму вас! — вылез из подвала торопливо.

— Погоди, подрастешь, повзрослеешь, все поймешь и оценишь, — успокаивала себя Анжела.

— Мам! А долго ты собирала все это, что там, в подвале, лежит.

— Сынок, там еще прабабкино хранится. Ты же видел царские рубли, десятки! Это мне в приданое перешло.

— Сколько ж дураков в семье было! — отодвинулся Андрей от матери, ему вдруг стало невыносимо скучно в этом унылом доме, какой бабка и мать называли родовым гнездом.

— Выходит, никогда вы не любили друг друга. Как же скучно жили, как мне жалко всех вас, — понурился Андрей.

— Может, ты и прав! Жизнь вытравила из нас все. И дав сокровища, отняла душу! Обидно, что прожили вот так гнусно. Только теперь ничего не исправить. Мы слишком дорого заплатили за то, что имеем!

— Вы заплатили за потерянное. Вот это точно! Жаль, что ничего уже не вернуть, — посетовал Андрей и сказал:

— Мам, мне надоели Липки. Я хочу вернуться в город.

— Я тоже туда собираюсь. Надоела деревня! Хочу перебраться насовсем в наш коттедж, жить по- человечески, не лишая себя элементарного. Найду себе работу, может, налажу личную жизнь. В городе куда как больше возможностей. Я, поглядев на мать, позавидовала ей. А чем я хуже? Ведь тоже могу семью создать, пока не опоздала. Глядишь, и ты скоро женишься. Подаришь внуков!

— Мам! Мы уедем далеко-далеко, на самый Крайний Север, вместе со своею девушкой. Может, она согласится стать моею женой. Мы будем там жить и работать, любить и родить. Когда приедем сюда, я не знаю. Разве только в отпуск, но это ненадолго. Ты не обижайся! Но у каждого в жизни свое сокровище, мое не подарить и не отнять. Оно всегда будет со мной! Я не хочу летать над пропастью, голова закружится. И тебе не советую. Крылья могут подвести…

Анжела обняла сына:

— Прости, Андрюша, за все, в чем виновата была перед тобой. Я рассказала тебе правду. Ты должен был знать ее.

— Я понял, мам, но мне надо идти! Времени осталось очень мало, — глянул на часы.

— Может, со мною поедешь в город? Я утром, часов в восемь, отчалю из Липок, — глянула на сына.

— Я не смогу с тобой! Нужно со своею невестой увидеться. Созвонимся, и я познакомлю вас! Договорились? — глянул на мать улыбчиво, и, выскочив из домр, помахал рукой со двора.

Анжелка закрыв дом на замок, выехала со двора раньше, чем хотела. Устала от серого одиночества и тягостной тишины дома. Она давила на плечи. А тут, едва выехала за деревню, ливень начался. Да такой, что дорогу еле видно. Хорошо, что встречных машин нет, в таком половодье попробуй сориентироваться, ведет машину не спеша, внимательно глядя вперед.

— Скоро ли пройдет эта гроза? — увидела разрыв молнии в черной туче.

— Надо было подождать, зачем так поспешила? — досадует женщина и успокаивает себя:

— Ничего, скоро половина пути. Там до города рукой подать, доберусь! — увидела впереди грузовую машину с включенными фарами. Анжелка затормозила от неожиданности. Встречная, чуть промедлив, сдала назад, будто уступая дорогу. Женщина не успела опомниться, как встречная машина отъехав, вдруг сорвалась с места и… Анжелка увидела, но не успела свернуть в сторону, не ожидала… А и куда тут вывернешь?.. Резкий, сильный удар в водительскую дверцу перевернул машину кверху колесами, она кувыркнулась вниз, в глубокую канаву, вытряхнула с сиденья Анжелку. Она так и не поняла, что случилось? Откуда у грозовой тучи взялось лицо Тишанского? И услышала:

— Попалась, сука? Я тебя предупреждал!..

— Нет! Это сон! Не может быть! — открывает глаза, видит синее небо, яркое, будто умытое солнце. Его можно обнять руками…

Анжелке вдруг стало так легко, словно она и впрямь вырвалась из пропасти, в какой прожила всю свою жизнь…

Оглавление

Глава 1. Теща

Глава 2. Не суди судимого

Глава 3. Зять

Глава 4. На грани краха

Глава 5. Мера везучести

Глава 6. Суконное рыло

Глава 7. Женщина всегда права

Глава 8. Пропасть